«Вишенка для Демона»

Наталья Аверкиева ВИШЕНКА ДЛЯ ДЕМОНА Про Варю

Жизнь, любовь и безделушки

Глава 1

Жизнь — это как потеряться.

Чем больше сопротивляешься, тем больше запутываешься в направлении.

Томоко Хаякава. Семь обличий Ямато Надэсико

Я вышла на трассу и подняла руку. Если честно, безумно страшно и до сих пор не верится в происходящее — я сбежала из дома, никому ничего не сказала, мать меня убьет. Точнее, сказала Ярику. Ярик так разоралась, что я решила больше никому ничего не говорить, потому что если Птица визжала, как потерпевшая, то чего ждать от остальных?

Ноги подкашивались, а мысли дрожали не то от холода, не то от предстоящей поездки. Но это ничего. Все будет хорошо. Я знаю. Только вот парень, который сидел рядом в автобусе на «Шереметьево», а потом вышел со мной на повороте, все время подозрительно оборачивается. Между прочим, уже в четвертый раз. И это меня сейчас беспокоит больше всего на свете. Черт, может, это какой-нибудь маньяк-недоучка? Чего он так смотрит? Курит… Надо дать ему уйти максимально далеко. Пусть валит отсюда. Ну чего уставился?

Идет…

Что же делать?

Мама!

Ко мне идет…

А вдруг убьет?

Черт! Черт! Черт! Какого лешего я поехала в Питер автостопом? Зачем? Кто-нибудь! Помогите!

— Закурить есть?

— Ты только что курил! — огрызнулась я тут же, давая ему понять, что не намерена вступать в беседы с незнакомыми парнями странной наружности.

— Это была последняя, — виновато опустил глаза подозрительный тип. — Ты куда путь держишь?

— Твое какое дело? Имей в виду, я — не то, о чем ты думаешь!

— Ты умеешь читать мысли? — притворно удивился парень.

— Проваливай!

— А то что? — ухмыльнулся он. — Вызовешь милицию?

— У меня отец в фээсбэ работает. Один звонок — и ты сильно пожалеешь!

Он рассмеялся. Какие забавные зубы — два клыка острые, словно у вампира. Ха, надеюсь, он не пьет кровь у таких дур, как я… Это было бы прискорбно. Я тут же успокоила себя тем, что вчера гадальные карты сказали: ничего плохого с моей персоной не случится, надо всего лишь быть осторожной. Откуда-то извне придет помощь. Может, именно вот этот странный тип и есть та самая помощь? Хотя… Нет, слишком подозрительный, не тянет он на помощника, надо от него как-то избавиться. Страшно… Вообще вчера расклады были какими-то дурацкими. Каждый аркан противоречил другому или сам себе. Я уж и «Голову Ми-мира» попробовала, и «Кельтский крест» разложила, и русский с цыганскими расклады прикинула, а карты все равно вредничали и не разговаривали, не раскрывали будущего — то ли будет, то ли нет, все в твоих руках, захочешь, помощь придет, не захочешь, не придет. В общем, ерунда какая-то. Но я все равно поехала! Вот такая я упрямая. Нет! Целенаправленная. Только очень страшно. Одно дело карты дома на столе раскладывать в тишине и безопасности, и совсем другое — их ответы на деле проверять. Как же ноги дрожат…

— Какая ты грозная! — Неожиданно парень заливисто рассмеялся. Я даже вздрогнула. — Кирилл, — протянул узкую кисть с длинными музыкальными пальцами.

— А ты слишком веселый. Проваливай! — не сдавалась я. Демонстративно проигнорировала протянутую руку, прошла мимо и начала голосовать.

Кирилл заинтересованно уставился на меня, сложив руки на груди. На губах играет улыбка, а в глазах пляшут чертики. Выражение лица такое, как будто он увидел глупого ребенка, играющего в песочнице. Как бы не так! Я не ребенок! Пусть проваливает!

— Первый раз стопишь? — Он склонил голову набок, осмотрел меня и хмыкнул удрученно, словно я стала самым большим разочарованием в его жизни.

— Слушай, что ты ко мне привязался, а? — не выдержала я. — Иди, куда шел. Попутного ветра в горбатую спину.

— Первый раз, — повторил сам себе и снова заулыбался.

Я решила прибавить шагу от греха подальше. Вот же свалился на мою голову! Что ему надо? Что он лезет? Интересно, милиция здесь ездит?

— Если тебе нужны деньги… — раздражалась я все больше его навязчивостью.

— Не нужны, — внимательно смотрел он на меня, а глаза такие лучистые, что, кажется, дорогу ими можно ночью освещать.

— Тогда что тебе нужно?

— Ничего. Просто в таком виде ты сильно рискуешь…

— Нормальный вид!

— Юбка… — скривился он, словно она не до самой земли, а чуть ниже пятой точки. — Да, длинная, но юбка есть юбка. К тому же ты одета во все черное, ночью тебя будет не видно на дороге. И ты не умеешь брать машину.

— Тоже мне наука, — фыркнула я, дернув плечом. — Берут деньги из кошелька.

— Деньги из кошелька достают. А машины умные люди берут. Ловят только «тюлени», вроде тебя. Наука не наука, а если хочешь доехать до места, надо соблюдать правила…

— Правила придуманы, чтобы их нарушать, — хохотнула я.

— Не в этом случае. В данном случае их лучше соблюдать. Кирилл, — опять протянул он руку.

Я смотрела ему в глаза. Что ему надо от меня? Ведь не просто так прилип…

— Мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-то случилось, — спокойно сообщил он, продолжая держать руку протянутой для рукопожатия. — Ты первый раз на трассе…

— С чего ты взял? — резко перебила я.

— …и не знаешь основных правил, — не обращая на меня внимания, закончил он.

— А ты, типа, умный? Добрый доктор Айболит?

— Считай, что я добрая фея.

— Мама учила меня не доверять незнакомым дядям, тем более которые прикидываются добрыми феями, — съехидничала я. — Да и вообще, дяди в виде добрых фей… — Я многозначительно замолчала, состроив наимилейшую по отвратительности рожицу.

Кирилл закатил глаза, вздохнул тяжко и покачал головой, цокая языком. Прикольный он все-таки. Только крыльев не хватает… Или рогов и хвоста?

— Варвара. — Все-таки соизволила я пожать кончики его пальцев.

— Варвара краса, длинная коса, — с улыбкой пробормотал он. — Это хорошо, что ты маму не слушаешь.

— Почему? — тут же окрысилась я. На всякий случай.

— Не все дяди одинаково полезны.

Я презрительно фыркнула. Надо будет от него как-нибудь избавиться. Наверняка он что-нибудь замышляет. Вдруг он хочет отобрать мой билет на концерт? Не отдам! Я поправила лямки на плечах и застегнула куртку-косуху. Еще и холодно. Вот же не повезло мне. Как бы дождь не начался.

— Мне надо в субботу в Питере быть. Я у матери денег на поезд попросила, она не дала. Разоралась на всю квартиру, пришлось так ехать. А ты куда?

— Туда же. — Задумался на несколько секунд, нахмурившись. Потом добавил, словно сам себе напомнил о цели поездки: — К другу. Давно не виделись.

Кирилл почему-то вызывал доверие. Не знаю, с чем это связано. Может, из-за постоянной чуть насмешливой улыбки, которая не сходила с губ, делая лицо светлым. Может, потому, что глаза у него теплые, черные, словно камешки, отполированные морской волной. Может, голос — тихий, словно шелест листвы в сентябре. Скулы, покрытые легкой щетинкой. Черное, видавшее еще Петра I полупальто. Потертые джинсы и растянутый свитер с высоким горлом. Он поправил рюкзак за спиной, смахнул с лица непослушные длинные волосы и молча пошел вперед. Я посеменила следом, буравя взглядом узкую спину. Надо позвонить Ярику. Да, надо обязательно позвонить Ярику. Сказать, что я еду в Питер с Кириллом. Пусть знает. Так мне хотя бы будет спокойнее.

Я набрала номер подруги, дала пару гудков и тут же скинула набор. Надо, чтобы она сама позвонила, типа «случайно». Пусть этот Кирилл знает, что все под контролем, у меня есть друзья, и они не бросят меня в беде. Надеюсь, Ярик поймет, что должна перезвонить? Ярик поняла. Все-таки хорошо, когда подруга понимает тебя с полузвонка.

— Да, Ярик, привет! — как можно беззаботнее заливалась я в трубку.

— Ну, ты там как? Возвращаешься? — обеспокоенно спросила она.

— Нет, знаешь, я тут с парнем познакомилась. Его Кириллом зовут. — Я внимательно наблюдала за его реакцией. Кир сделал вид, что не слушает мою болтовню. Ха, как бы не так! Нас так просто не проведешь! — Вот, вызвался помочь, не знаю, принять ли его помощь?

— Ты с ума сошла! А если он тебя убьет?

— Я тоже по этому поводу переживаю. Но он говорит, что с ним все равно надежнее.

— Варька, дурилка картонная, поворачивай обратно! Ты же понимаешь, как это опасно?! — перешла на крик Ярик.

— Не могу, знаешь ведь, — тихо буркнула я. — Просто запомни. Он высокий, примерно метр восемьдесят…

— Метр восемьдесят пять! — со смехом поправил меня Кирилл.

— Метр восемьдесят пять. — Я ехидно заулыбалась. — Глаза темно-карие. Волосы длинные, ниже лопаток…

— Размер ноги сорок три, одежды — сорок восемь, — издевался он.

— Лапти носит сорок третьего размера. Одежду — сорок восьмого.

— Откуда такие подробности? — ахнула Ярослава.

— Он мне сам говорит. Ходит во всем черном — джинсы, пальто до колен, свитер с высоким горлом, рюкзак кожаный. Зовут Кирилл. — Я понизила голос и закрыла трубку рукой: — Мне кажется, ему можно доверять. Он улыбчивый.

Ярик недовольно причмокнула и, полагаю, покачала головой. Я попрощалась и нажала отбой. С одной стороны, ехать с каким-то парнем — очень страшно, а с другой — садиться одной в машину к неизвестному мужчине страшнее вдвойне. А так вроде бы и не очень, если ехать вдвоем с кем-то, которому ты хотя бы чуть-чуть доверяешь. Нет, все равно страшно. И зачем я поперлась автостопом в Питер, а? Вот идиотка…

Так, теперь все рассосется само собой. Если Кирилл задумал что-то плохое, то отвалится автоматом — ведь я рассказала о нем подруге, описала его, значит, он не рискнет со мной связываться. Если он хороший, то мой разговор никак на его намерения не повлияет. Посмотрим…

— Деньги есть? — бросил он через плечо, идя по обочине как ни в чем не бывало.

Вариант два. Поверим интуиции и решим, что он хороший. Да, пусть так и будет.

— Нет, — тем не менее соврала я. На самом деле у меня было с собой пятьсот рублей, но на билет на поезд их не хватило, а тут мало ли что…

— Не страшно, — явно улыбнулся Кир. — Ты чего в юбке-то поперлась?

— Я же сразу после школы. Отдала сумку с учебниками подруге и вперед.

— Нда… — Кирилл глянул на меня. Закашлялся и… закурил. А ведь говорил, что та была последняя.

— С чего ты взял, что мне нужна помощь? Он усмехнулся и выпустил дым колечками.

— У тебя глаза сумасшедшие, — протянул он сладко. — И руку ты не так поднимаешь. И вообще ты излишне дерганая. И злая.

Я резко остановилась и уперла руки в боки.

— Это почему я злая? — недовольно процедила сквозь зубы.

Парень развернулся и пошел спиной вперед, сияя, как новенький рубль, неприкрыто рассматривая меня с ног до головы.

— Потому что злюка, — дразнился он.

— Сам ты, — огрызнулась я.

— Я же сказал. — Кир поднял руку, глядя вдаль через мое плечо.

По трассе шла большая фура. Легковушки неслись мимо. Я с надеждой смотрела на приближающуюся к нам громадину.

— Как думаешь, я к субботе доберусь до Питера?

— Нельзя загадывать, — философски заметил он, проводив проехавшую мимо фуру равнодушным взглядом. Ветер, несшийся за машиной, подкинул его волосы и швырнул в лицо, словно охапку прошлогодней листвы. Кирилл смешно сморщился, скидывая их. — Но если бы я был девушкой и у меня были мозги, я бы поехал на «собаках»… Я захохотала:

— Как чукча, что ли?

— Почему как чукча? На «собаках» — значит, на электричках. Так их называют за то, что они останавливаются у каждого столба. — Я рассмеялась. Как точно подмечено! — Часов за двенадцать — семнадцать добраться до Питера можно. Опять-таки безопаснее.

— А что такое «тюлень»? Ты назвал меня так.

— «Тюлень» — это такие существа, вроде тебя, которые создают нормальным стопщикам проблемы. Они могут ехать большой компанией и создавать толпу на выгодных позициях, отчего оттуда потом не уехать. Еще они так же, как ты, машут рукой при голосовании. Напоминает махание ластами. Очень смешно. Ну и самые продвинутые «тюлени» не соблюдают элементарных правил безопасности, выбора позиции и приоритета. Но ты первый раз на трассе, поэтому я решил стать твоим ведущим. Считай, что небеса послали тебе меня.

Я хотела ответить резко, мол, сам он «тюлень», но потом передумала. Он ведь прав. Я действительно первый раз на трассе, ничего не знаю, и со мной может случиться все что угодно. Что ж… Пусть все будет так, как должно быть. Поеду с ним в паре. Карты же обещали мне помощь. Вот моя добрая фея и нарисовалась в виде странного парня в черном пальто, под которым будто бы прячутся огромные крылья. Как у демона.

Кирилл зашагал дальше. Я поплелась за ним. Было смешно смотреть, как он идет чуть вразвалочку, тяжелыми ботинками поднимая легкие облачка пыли над обочиной. Полы распахнутого пальто развеваются. Рюкзак, между прочим, дорогой. Я такие видела. Просила маму купить, но она сказала, что у нас нет денег. Вообще мы часто экономим на всем. Но не в этот раз! Сейчас я хочу, чтобы моя мечта стала реальностью. Я столько сил потратила на то, чтобы приблизиться к ней, что препятствие в виде мамы уже не потерплю.

— Варь, а ты чего в Питер подалась? — спросил Кирилл, опять поворачиваясь ко мне лицом.

— На концерт. Классической музыки. — Да. Именно так. Сама себе кивнула я. Незачем ему знать, на какой концерт я еду. Мало ли что… — Я билет купила три месяца назад. Я на него так долго копила…

— Сколько же он стоит? — вылупился Кир.

— Тысячу.

— Баксов?!

— Рублей, дурак!

— Всего тысячу рублей? — разочарованно протянул он.

Машины проносились мимо, никто не желал нас подбирать. Да Кирилл почему-то и не голосовал, шел куда-то вперед.

— Ну не все богатеи, как ты. — Я окинула скептическим взглядом его одежду из секонд-хенда.

— Наверное, это к лучшему, — подмигнул Кир. — Так, Варька, объясняю популярно. Встаешь на обочине, поднимаешь руку вот так, большим пальцем вверх, и голосуешь. Тебе быстрее остановят, ты девушка. Ты только в глаза водителю смотри. Но не умоляй: «Дядя, возьмите, мы никому не нужны!» А четко так всем своим видом говори, что мы поедем только на его машине и ни на чьей больше. Видишь, иномарка летит? Чую, нашей будет.

— Не женское это дело машины тормозить, — гордо задрала я нос, отходя в сторону. — К тому же ты сам говорил, что тормозить машины в юбке — опасно.

— Ну, во-первых, я этого не говорил, ты сама поняла. А во-вторых, кто виноват, что ты такая овца и вырядилась, как на бал? Давай тормозить твое корыто… В смысле тыкву… То есть карету… Принцесса, блин, беглая… — захихикал.

— Сам ты… — насупилась я, тщательно пряча улыбку. — Тоже мне кучер… Тьфу ты, — демонстративно скривилась и покачала головой, — крыса. Ой, нет, трубадур!

— Отлично, будешь моей трубадурочкой, — хохотал он, смешно закидывая голову назад и тряся волосами. — Поднимай руку, как учил. В глаза водителю смотри. Только самоуверенно и нагло, как принцесса, а не так, будто ты милостыню просишь.

— Только договариваться будешь сам, — предупредила я его.

— Палец подними! — крикнул Кир, отходя от меня метров на двадцать и тоже поднимая руку. Он со мной, что ли, будет голосовать? А я зачем тогда?

— А если не подниму? — упорствовала я.

— У тебя есть деньги?

— Нет…

— Тогда палец поднимай. Это знак такой, что стопишь. Драйверы понимают.

— Кто? — пришла моя очередь таращить глаза.

— Водители, — со вздохом отозвался Кир. — Господи, что бы ты без меня делала, трубадурочка?

Я показала ему язык, подняла палец вверх и сделала самое невинное лицо, какое смогла. Улыбнулась. Уже не так страшно, но ноги опять дрожат. Со мной Кирилл. Он друг. Он не бросит в беде, поможет. Я ему верю. Хм, надо же, меня еще никто принцессой не называл.

Глава 2

Никто тебе не враг, никто тебе не друг, но всякий человек — твой учитель.

Конкордия Евгеньевна Антарова

— Я вас до Клина подброшу, ладно? А там дойдете до ближайшей автозаправки и попроситесь к кому-нибудь. Если повезет, до Питера на одной машине домчитесь, — улыбался в зеркало заднего вида молодой мужчина лет тридцати — тридцати пяти.

Он выглядел цивильно — в костюме, с короткой стрижкой, тщательно выбритый, на бандита не похож. Лицо такое простое, как мама говорит, деревенское. Я плохо представляю, что значит деревенское лицо, но, наверное, именно так оно и выглядит — нос картошкой, глаза серо-голубые, губошлеп. В целом наш водитель внушал доверие. К тому же Кирилл вел себя очень по-деловому, уверенно и открыто, и это вселяло оптимизм. Я сразу же проверила, чтобы дверь открывалась, — если что, буду прыгать на ходу, как в кино. Написала эсэмэску Ярику, что еду в джипе в сторону Клина. Страх опять накрыл с головой. Мне вдруг показалось, что Кирилл и этот водитель знакомы, что они договорились, завезут меня в какое-нибудь стремное место и убьют. Мамочки! Пожалуйста, пусть все будет хорошо! Что же делать? Как быть? Может быть, выпрыгнуть из машины, пока мы не набрали скорость? Как же страшно! Зачем, ну вот зачем я поперлась в Питер таким идиотским способом?!

— Только высадите в светлом месте. Не хотелось бы, чтобы нас по асфальту размазало. — Кирилл все пристраивался на переднем сиденье. У него никак не получалось снять рюкзак: ремень зацепился за складку и лямка не соскальзывала.

Наконец-то, избавившись от ноши, он закинул ее назад ко мне и подмигнул, широко улыбнувшись. Я постаралась растянуть губы. Вышло криво, со всем на улыбку не похоже. Что же так страшно-то, аж челюсти сводит. Кир поправил пальто и жизнерадостно выдал:

— Холодно на улице. Осень. Того гляди, дождь пойдет.

— Да, погода шепчет: «Займи, но выпей», — захохотал дядька.

Я испуганно глянула на Кира. Не надо было садиться в эту машину. Ох, не надо! Ездят же тут другие машины, попроще, а на таких джипах только бандиты рассекают. Ну, все, я попала! Прощай, Ярик. Передавай привет маме. Между тем Кирилл сидел абсолютно спокойный.

— Нет, на трассе нельзя, — покачал головой. — Вот до Питера доберемся, там уж оторвемся. Сеструхе моей приспичило на концерт съездить. Заодно решил ей мир показать, а то дома сидит, всего боится. А вы сами в Клину живете, да?

Зачем он назвал меня своей сестрой? Зачем рассказал про концерт? А если они у меня билет отберут? Мамочки! И на улице уже темнеет. Надо удрать от них на светофоре. Есть же тут какие-нибудь светофоры по пути? Сбежать — и пусть едет один. Да что же это такое, почему так страшно?

— Нет, у меня там строительная контора, — не замечал мой перепуганный взгляд водитель. — Несколько бригад мастеров. Езжу контролирую, чтобы не налажали. А ты сам давно хитч-хайкингом занимаешься?

— Я не профи, — развалился Кирилл на сиденье. Кажется, уж он-то точно не переживает, что этот бандит с нами что-то может сделать. — Так… Ездил раза три-четрые. В Архангельске был, в Минск мотался и в Севастополь. По Крыму покатался с друзьями. Но мы компанией ехали, человек десять. Разбились на пары и соревновались, кто быстрее. Весь Крым потом прошли-проехали.

Ой, а у водителя прыщ на носу! Влюбился кто-то. Надо же… А мама говорила, что прыщи только у подростков бывают. Кстати, вот у Кирилла нет прыщей, значит, он уже не подросток. Интересно, а сколько ему лет?

— Где мои семнадцать лет? — вздохнул водитель, словно подслушав мои мысли, и протянул руку. — Володя.

— Кирилл, — ответил он рукопожатием. Володя опять посмотрел на меня в зеркало.

Кир повернулся ко мне. Многозначительно расширил глаза.

— Варя, — тихо-тихо пробормотала я.

— Первый раз, — лыбился Кир. — Боится сильно.

— Да чего нас бояться? — ухмыльнулся дядька. — Я сам стопил всю юность. Потом встретил Катьку, и теперь при бабе, при конторе и без всякой романтики. Скукотища… А то, бывало, выходил из офиса вечерком на трассу, поднимал руку и, эх, катил до самого Магадана.

— Что, прямо в костюме и без вещей? — ехидно ухмыльнулась я его вранью.

— Нет, ну я в костюме редко хожу. Просто сегодня переговоры были, — принялся Володя смешно оправдываться. Ага, так я тебе и поверила.

— Круто! — восторженно закивал Кирилл. — Магадан… Моя мечта… Я летом, может быть, съезжу. Всю жизнь хотел побывать на Магадане.

— Ага, ты только учти, что идти надо по федеральным трассам. Лучше лишний круг сделать километров в триста, чем по проселку пешком пятьдесят пройти, — принялся наставлять его Володя. — Это у нас триста километров до фига, а у них там за Уралом не расстояние.

Вот врет и не краснеет. Я уткнулась носом в окно. Деревеньки какие здесь ухоженные. Дома большие, кирпичные. Дорога сама по себе узкая, как-то вот тесно мне на ней в такой большой машине, хочется плечи расправить. А поселки солидные — сразу видно, что здесь живут богатые люди. Эх… А для нас с мамой тысяча рублей уже много. Если она узнает, что я уехала в Питер, то не сносить мне головы. Но маман сейчас у кого-то на даче, вернется в воскресенье, нельзя же упускать такой шанс. Лишь бы Птица не подвела. Это у Ярика кличка такая. У нее фамилия Сокол. Вот ее ребята Птицей и зовут. И мы с девчонками иногда. Темнеет уже. Зачем я поехала вечером? Ведь можно было отправиться в путь ранним утром. А сейчас, Кирилл прав, когда в полумраке ничего не видно, никто не остановится. Страшно очень. Вдруг этот Володя завезет нас куда-нибудь, отберет деньги и билет на концерт! Нет! Билет я ему не отдам. Пусть забирает деньги, но билет не отдам. Как мудро подметила героиня одной книги: «Помолиться бы, да прогрессивные барышни не молятся». Еще и не умею… В кармане завибрировало и затренькало. Боже мой! Это мама!!! Вспомнишь про нее, она и появится! Что делать?!

— Заткнитесь все! — рявкнула я от страха на мужскую половину. Они недоуменно замолчали. Я нажала «Принять вызов» и самым беззаботным голосом, на какой только была способна, прощебетала: — Да, мамочка, привет!

— Варвара! Почему я звоню домой и не могу до тебя дозвониться? — строго зарычала маман мне в ухо.

— А я у Ярика. Мне скучно одной, вот я к Ярику и пошла. Ну, ты же знаешь, я не люблю одна сидеть. К тому же совсем не поздно. Время детское.

— Ты в машине? Вы куда-то едете? — продолжала допрашивать она.

— В ветклинику. Брат Ярика крокодила приволок домой, говорит, пальчик вывихнул. Вот мы с Ростиком сейчас в клинику и едем. Мам, я тебе потом перезвоню, хорошо? А то мне говорить неудобно. Все, маман, бай. Целую тебя! — И я быстро нажала отбой.

Фу, вроде бы отбрыкалась. Мама не должна догадаться, что я уехала в Питер, а то убьет с особой жестокостью. Она у меня строгая. Ее хлебом не корми, дай только поучить меня жизни. А я и сама большая, сама все знаю. Сколько можно меня опекать?

Мы минут пять ехали молча. Володя сосредоточенно рулил, Кирилл, видимо, злился, потому что периодически кидал на меня осуждающие взгляды. Я лишь пожала плечами — ну я-то тут при чем? Это же мама виновата…

— Это мама, — невинно хлопая ресницами, пояснила я, чтобы хоть как-то оправдать свое выступление. — Мы с Кириллом уехали, ей ничего не сказали. Кирка взрослый, мать на его тему не парится, а меня блюдет, словно я драгоценность какая. Просто она ругаться сильно будет…

— А чего не сказала, что ты с ним? — понимающе улыбнулся Володя.

— Просто… Просто… — мялась я, судорожно соображая, как бы соврать правдоподобней. — Просто она Ярику больше доверяет. Мать говорит, что в ней ответственности больше, чем в Кирке.

— Н-да? — приподнял Кирилл бровь. Володя покосился на него с подозрением.

— Да у них в семействе все чокнутые, — делано развеселилась я, нервно дергая бегунок на куртке. — Ну, я ж тебе рассказывала! Соколы называют своих детей Славами. Типа будет их ждать великая слава. Старшего зовут Ростислав, в честь Ростроповича. Он вечно в дом животных таскает. Среднего — Вячеслав, в честь хоккеиста… Тихонова. Он рисует классные граффити и совершенно не хочет учиться. Потом вот ждали Ярослава, а родилась девочка. Ну, Антон Палыч, отец их, и решил, что если родилась девочка, то это не повод называть ее другим именем. Так вышла Ярослава, в честь Ярослава Мудрого. А самого мелкого зовут Станислав, в честь Станислава Лема. Все Славы, кроме Ярика. Поэтому мама скорее доверит меня Ярику и их ненормальному семейству, чем брату.

— Какие сложные у вас отношения в семье, — уважительно кивнул водитель.

— Э-э-э-э… — промычал Кир. — Да… Витиеватые… Мамы… Они всегда с такими тараканами в голове… — Смешно всплеснул руками.

— Да, женщины существа странные, — поддакнул Володя. — Вот взять хотя бы мою Катьку. Я ей давеча говорю, зачем тебе билеты в Турцию, да еще за самолет такие деньги платить, когда можно бесплатно доехать. Покидал купальники и зубную щетку в рюкзак и поехал. Дня три-четыре, если не торопиться, и на месте. А ей, видите ли, комфорт теперь подавай. Раньше ее комфорт мало интересовал, а сейчас остепенилась, цаца.

— А она что, тоже автостопом ездила? — опешила я.

— Ну, конечно! Мы с ней всю Россию и Европу исколесили. Потому и люблю, что на нее положиться можно, — с большой гордостью в голосе произнес он.

Я помялась и все-таки отважилась спросить:

— А что такое… хитч… Как его? Хай… Пар… Ну…

— Хитч-хайкинг? — улыбался дядька. Я кивнула. — Это значит путешествие на попутках. Автостоп — так привычнее?

— Да, — с благодарностью посмотрела на него. — И вы вот до самого Магадана доехали? Страшно было? С Катей, да?

— Нет, без нее. Весело было, хотя первый раз тоже очень боялся. Все переживал, нервничал, от всех шугался, а потом ничего, привык, даже во вкус вошел. Знаешь, Варвара, самое главное — это верить людям. Хороших всегда больше. Мы как-то с другом решили пройти по берегу Баренцева и Белого морей по Кольскому полуострову. Это больше семисот километров! Он журналист-эколог, а я просто так увязался, не хотелось сидеть летом в городе. Ты не поверишь. Вот идешь по берегу, вокруг ни души на многие сотни километров. Какая природа! Какая красотища кругом! Животные непуганые смотрят на тебя с интересом — типа, что ты за зверь такой странный. А потом набредаешь на маяк. До ближайшего селения километров тридцать, воды нет, никого нет, живут натуральным хозяйством, воду им привозят. Людей всего — два человека — баба Маня да дядя Игнат. И вот ты стучишься в избу и говоришь: «Люди добрые, пустите странников переночевать». И ведь пускают! Баню истопят, ужином накормят, спать положат. И ничего им от тебя не надо, кроме доброго слова и новостей с Большой земли.

— Что же вы ели? — подалась я вперед.

— Так что Бог посылал, то и ели. Ягоды собирали. Рыбу ловили — пару штук выловишь и целый день сытый. Икру я тогда ложками ел. Как в анекдоте было: денег нет даже на хлеб, приходится икру так есть.

— А спали как?

— Находили заброшенные охотничьи домики или прятались в блиндажах и землянках. Пару раз ночевали в закрытых городах. Вот там страшно. Представляешь, стоит город. Много пятиэтажек. Детские площадки. Школа. Больница. И тишина. Только птицы щебечут. Окна выбиты. Качели ржавые. Я тогда много думал о том, что через много лет мир будет выглядеть вот так… пустота… Это, правда, очень страшно — пустой город. И природа медленно обживает территорию человека. Хотя, знаете, у меня один раз такой случай был… Еду, значит, в Пермь. Вроде бы недалеко и ничего такого трудного. Да только завез меня мужик в какую-то деревню, которой и на карте-то нет. Говорит, что тестю сейчас тут мешок картошки закинет и домчит меня, куда скажу. Выходит из дома ну чистый терминатор — высокий, крупный мужик, борода по грудь, как лопата, глазки маленькие, словно червячки у меня в душе поковырялись, кулачищи, как моя голова каждый. И говорит: «Ну что, Трофимушка, привез ты мне мяска на ужин?» — «Привез, — отвечает водила. — Привез. Уж не взыщи, какой попался». И так Трофим этот лебезит перед мужиком, так в глаза заглядывает и на меня плохо косится. Я ручку на себя дергаю, чтобы выйти, а машина не открывается. Ох, сел я тогда на измену. Решил, что без боя не сдамся. Буду до последнего вздоха сопротивляться. А Трофим берет топор… Машину так обходит… — Володя все понижал и понижал голос, переходя на зловещий шепот. — Я уже сижу ни живой ни мертвый. Говорит, мол, подсоби картошечку в дом перенести. Дверь мне открыл. Я выхожу, понимаю, что бежать надо, а у самого ноги как приросли. Ужас! Говорю: «Мужики, вы чего? Вы в своем уме? Это ж не по-людски!» А Трофим так мерзко ухмыляется: «Родителям надо помогать…» Открыл багажник. Я чуть в обморок не упал. Думал, там труп. А там… — Володя вдруг зычно заржал. Я вздрогнула и дернулась. Кирилл похлопал меня по пальцам, впившимся в спинку его сиденья. — Представляете, у этого гада в багажнике поросенок лежал и мешок картошки! А поросенок тот — ну чистый труп. Я с тех пор свинину не ем вообще. Все время вспоминаю тот поросячий трупик в багажнике. Нет, ну вот нормальный мужик? Какого черта на меня так плотоядно коситься надо было, а?

— Он вас потом обратно-то отвез? — робко спросила я.

— Конечно! Накормили настоящей сибирской похлебкой из печи и рано утром отвезли до Перми. Доверять надо людям, Варька.

Я поежилась. Кирилл хохотал вместе с Володей. Утробным голосом подвывал: «Родителям надо помогать…» — и закатывался, жмуря глаза, из которых текли слезы.

— Понимаешь, Варвара, — снова начал поучать меня Володя, изредка поглядывая в зеркало. — Мир такой огромный, мы не знаем, есть ли добро, есть ли зло, что истина. Но когда ты вот так выходишь на трассу и едешь, куда зовет тебя сердце, то ты познаешь мир. С какими чувствами ты его познаешь, так он к тебе и относится. Живи с добротой в душе, Варя.

Володя высадил нас около заправки. Дал тысячу рублей на дорогу и пачку сигарет. Кирилл оставил ему пачку жвачки и записал какой-то адрес и телефон, куда можно будет в Питере обратиться, если что-то пойдет не так. Они назвали это странным словом «вписка». Черт, я стану такой умной на этой трассе. Столько слов уже узнала, о существовании которых даже не подозревала. Электронные часы мигали двумя точками, показывая, что времени всего лишь шесть часов двадцать восемь минут. После теплого джипа холодный ветер пробирал до костей. Я застегнула молнию на куртке и сжалась. Кир зашагал к колонкам, надеясь с кем-нибудь договориться, я семенила следом.

— Варьк, а, Варьк, — тянул он с улыбкой, выпуская дым колечками. — Ты в следующий раз, когда врать будешь, придумай историю более правдивую.

— А что я не так сказала? — насупилась я.

— Ну хотя бы то, что Ростропович был Мстиславом.

Я не удержалась и рассмеялась:

— Надо будет сказать об этом Антон Палычу. Придется им еще одного сына рожать, а то такой конфуз с Ростиком вышел. И ведь парню девятнадцать лет, а он считает, что назван в честь Ростроповича.

— Ты правду, что ли, сказала? — покосился Кир на меня.

— Конечно! Кстати, надо Ярику позвонить, рассказать, что мы лечим крокодила. Нельзя, чтобы наши показания расходились.

Пока Кирилл искал нам машину, я позвонила подруге и ввела ее в курс дела относительно вывиха пальчика крокодила. Ух, как знатно Ярик шумела, что я впутала ее в это дело. Потом вроде бы успокоилась и попросила слать эсэмэски при любой возможности. Сказала, что они с девочками за меня сильно переживают. Я, правда, не сомневаюсь, что Женька обязательно скажет что-то ядовитое по поводу моей выходки. Она вообще такая вся из себя разумная, что лишний раз пальцем не пошевелит, если не подгонит под это обосновательную базу. Логичнее всего было бы посовещаться с ней насчет поездки. Уверена, Точка бы придумала, как за минимум денег доехать с максимальным комфортом. Но… Хорошая мысля, как известно, приходит опосля. А вот Настька бы осудила, что поехала автостопом, значит, буду не готова к встрече с кумиром. С другой стороны, если бы я нафуфыривалась, как Анастасия, то на концерт бы не попала вообще. Пришлось бы вести за собой грузовик всяких мазей, теней, помад, лаков, духов, шмоток и огромное зеркало… Поэтому реально обо мне переживает только простая, как пять копеек, Птица, а Настя и Точка всего лишь глумливо прикидывают, как я могла поехать автостопом не при полном параде и без денег в кармане. Все равно я их люблю. Они мои самые лучшие подруги. С ними весело и очень интересно. Вообще я не знаю, что делала бы без моих девчонок. Мы такие разные, и иногда кажется, что у нас нет ничего общего, кроме школьных занятий. А потом ты понимаешь, что без их совета не можешь принять решения, потому что одна голова хорошо, а четыре круче! Что в кино без подруг мучительно скучно. Что в кафе в других компаниях не интересно, а в школе мы одна банда, с которой связываться себе дороже. А уж какие корки отмачивают мои девочки! Эх…

— Варя, а он хорошенький? — спросила Ярик загадочным голосом.

— Ты знаешь… — Я посмотрела на Кирилла со своего пригорка. Сильный ветер опять трепал полы его расстегнутого пальто. Интересно, он хоть когда-нибудь застегивается? На улице так холодно, а он — душа нараспашку. — Кир похож на демона. Прекрасного принца ночи.

— Ты смотри там осторожнее со своим демоном. Они, знаешь ли…

— Птица, не умничай. Я очень осторожна. Все, меня зовет мой трубадур. Дальше поедем на большой фуре. Номера прибалтийские, не скажу точно, не вижу, далековато. Пожелай мне ни пуха.

— Оторвись там на концерте. Удачи тебе, подружка.

Я спрятала трубку в карман и сбежала с горки вниз. Кирилл все так же улыбался, подсаживая меня в кабину к водителю. Как же мне повезло… Он не демон. Он мой ангел. Ангел-хранитель.

Глава 3

Осторожно, дети легко ломаются.

Юля Лемеш. Убить эмо. Лето без Стаси

Оказывается, в большой фуре всего одно место для пассажира, а я-то наивно полагала, что туда человек десять набиться может. Еще вспомнила сериал, в котором два дальнобойщика в разные передряги попадали, и расстроилась. До чего дошел прогресс — как можно было снимать кино в такой маленькой кабинке, где совершенно не развернуться? Нет, ну развернешься, конечно, и кабина сама по себе огромная, но какая-то несуразная.

— До самого Питера довезет, — шепнул мне Кирилл в ухо. — К утру на месте будем.

Я сначала обрадовалась, а потом испугалась: что я буду делать в городе два дня? Ладно, позвоню Куколке, скажу, что приехала на сутки раньше, так вышло, я не виновата. Куколка — это девочка из нашей тусовки на форуме. Я даже толком не знаю, как там кого зовут, только по сетевым именам. Мое имя в сети — Червивая Вишня, сокращенно ЧеВи, или Вишенка, кому как нравится. Сама Кукла живет в Питере и сказала, что я могу несколько дней пожить у нее. Она уже взрослая, ей девятнадцать, живет без родителей и работает в салоне красоты. Точнее, она им владеет. Папа подарил. Вот и все, что я знаю о своей сетевой подружке.

Между тем Кирилл опять принялся расспрашивать водителя о его жизни, что-то рассказывал сам. И я неожиданно поняла, что он делает это специально. Таким образом Кир развлекает человека, который нас подобрал, составляет ему компанию. Это своего рода плата за проезд. Ага, значит, надо тоже поддерживать беседу. Только неловко общаться с чужаком, стыдно. Ну, вот как разговаривать с ним, как найти общие темы, как узнать, что ему интересно, а что нет? Ну, ничего. Я смогу. Не глупее некоторых.

За окном мелькали деревни, леса и поля. Еще полчаса, максимум — час, и будет совсем темно и ничего не видно. Дома не такие богатые, как раньше, скорее добротные, но попадались и совсем страшные хибары, в которых тем не менее все равно горел свет. Как тут жить-то можно? Наверное, и условий никаких. Дорога шла ровная, с четкой разметкой, которую было хорошо видно в неровном свете фар. Даже как-то скучно. И как он не засыпает за рулем? Может, он нас затем и взял, чтобы мы его развлекали?

Я скучала, глазела по сторонам и делала вид, что слушаю нашего водителя, а сама периодически тайком наблюдала за Кириллом. У него красивый профиль. Чуть вздернутый нос. Длинные ресницы, в кончиках которых отражались огни фонарей. Улыбка очень мягкая и какая-то обволакивающая, очаровывающая. Водитель то и дело поворачивается к нему, что-то увлеченно рассказывает, размахивая одной рукой с короткими пальцами-сардельками. Лицо круглое. Глазки маленькие, шустрые. Рот ниткой, почти без губ, словно ножом прорезали. Нос курносый. На голове залысина. Волосы… пегие? Цвета мышиной шерстки после дождя. Сам толстый, пузатый, похож на одуванчик, с которого неровно слетел пух. Из-под майки проглядывает густой подшерсток, руки тоже покрыты темными, волнистыми волосами. Эх, волосатый одуван какой-то! И голос у него такой располагающий. Вот у Володи был просто голос, Кир говорит тихо и вкрадчиво, а голос этого дальнобойщика слушать хочется. Как интересно путешествовать, столько всего узнаешь!

— Ты чего так на меня смотришь, красавица? — заметил водитель мой изучающий взгляд.

— Мне, глядя на вас, холодно становится. Как вы не мерзнете в майке в такую холодрыгу? — улыбнулась я, на всякий случай нащупав руку Кирилла. Он тут же сжал мою кисть, словно поддерживая.

— Для этого здесь есть кондиционер. Всегда двадцать пять поддерживает и зимой и летом. А вообще с моей шерстью, — он провел ладонью по груди и рассмеялся, — можно спать на снегу, она меня согреет в любой мороз.

— А вам одному не страшно ездить на такой огромной машине? Вдруг бандиты? — робко продолжила я расспрашивать.

Кирилл повернулся и посмотрел с благодарностью. Кажется, его язык уже устал молоть всякую ерунду.

— Вдвоем — значит, делиться выручкой, а она не такая большая, чтобы половину отдавать кому-либо. Я по этой дороге лет пять езжу. Каждый камень и придорожный столб как отец родной. Вот ближе к Твери начнут охотиться гайцы — удалые молодцы. Но мы их фишки и секреты знаем, места засады, радары. «Я знаю все твои трещинки, ага-ага», — вдруг пискляво пропел он с восточным акцентом. Я прыснула, ткнувшись носом в плечо Кириллу. — Нас голыми руками не возьмешь! Да и по рации ребята предупреждают заранее. А на случай нападения бандитов у меня есть бейсбольная бита и для совсем непонятливых — пистолет.

— Настоящий? — ахнула я, прижавшись к Кириллу плотнее.

— Конечно. Кто же с игрушечным пистолетом на трассу выходит?

— А ваша жена не переживает, что вы так часто отсутствуете? Все-таки страшно, мало ли что в дороге случиться может? — Надо же, разговаривать с незнакомцем совсем не трудно, а я так боялась.

— Переживает, родимая, конечно, переживает. Но если любишь кушать хорошо и в модных шубках ходить, то придется мириться с какими-то неудобствами. Я могу хорошо за сезон заработать. Да и некогда ей скучать, она в Тарту с детьми сидит. Другие вон стоят днями, а я постоянно за рулем. «Дорога — мой компас земной, а удача — награда за смелость!» — опять затянул фальшиво басом.

Рация запищала матом. Из короткого сообщения мы узнали, что впереди засада. Петр чертыхнулся и сбавил скорость. Мы проезжали мимо каких-то огромных озер. Я смотрела, как ярко-розовые лучи солнца, скрывшегося за угольно-черным лесом на горизонте, прорезали чернильное небо. Сам горизонт оставался бледно-желтым, разделяя небо и землю, словно прослойки белого шоколада разделяют шоколадный пломбир. Тяжелые тучи были похожи на взбитый черничный мусс с вкраплениями малинового варенья из солнечных лучей. И вся эта красота отражалась в зеркальной глади воды.

— Что это? — обалдело смотрела я на озера.

— Иваньковское водохранилище, — раздраженно отмахнулся Петр.

— Московское море, — влюбленным голосом произнес Кирилл. — Потрясающе… Вот бы сюда на рыбалку…

— Скоро посты, — буркнул водитель.

— Прятаться? — забеспокоился Кир. — Нельзя же втроем.

— Нет, сиди. Нормально все будет. Просто подружку свою прикрой, когда скажу. Она такая мелкая и черная, что ее в темноте не разглядят.

Дальше мы ехали молча, в некотором напряжении. Петр — так звали водителя — был явно чем-то недоволен. Я смотрела, как свет фар освещает серое полотно дороги. Глаза слепили встречные машины. Некоторые начали как-то странно подмигивать.

— Ну точно, засада близко, — кивнул Кирилл.

— Вижу, — нахмурился водитель и ощутимо сбавил скорость.

Мы поехали медленно-медленно.

— Откуда вы знаете? — спросила я.

— Видишь, встречные мигают? Значит, впереди стоят гаишники и ловят нарушителей.

И действительно, через пару минут в темноте замаячили светоотражающие полоски и желтые жилеты. Один из них махнул полосатым жезлом и указал на обочину. Петр тут же засуетился, достал документы и побежал к стражам дорожного порядка. Я вопросительно посмотрела на Кирилла. Он пожал плечами:

— Мы ничего не нарушали так вот явно. Думаю, что все нормально будет. У тебя документы с собой?

— Да. А если они меня ищут? Может быть, мама в милицию позвонила?

— Может быть. Ты ей совсем ничего не сказала?

— Ты же слышал. Он вздохнул:

— Думаю, что она бы сначала дозвонилась до тебя.

Петр вернулся в кабину, растирая озябшие плечи. Волоски на руках смешно стояли дыбом, кожа покрыта пупырышками.

— Что там? — спросил Кирилл.

— Документы проверили. Сказали, что впереди дорогу ремонтируют, просили не нарушать и ехать осторожно. Ну, полетели! — Он повернул ключ. Мотор глухо зарычал, и машина мягко тронулась с места. — Чего перетрусили-то, бродяги?

Кирилл нервно дернул плечами.

— К Твери подъезжаем. У меня тут женка живет. Если б не груз, то я б к ней заехал, — довольным голосом сообщил водитель.

— То есть как тут жена живет? — не поняла я. — Вы же говорили, что она в Тарту…

— Не-е-е, — протянул Петр со смехом. — В Тарту у меня законная супружница, а тут женка. Как бы тебе объяснить? Ну, это…

— Любовница, — спокойно подсказал Кирилл.

— Нет, женка.

— Как это? — вытаращила я глаза.

— Ну что ты как маленькая, в самом деле? — улыбался он. — Любовница — это временное увлечение, а женка — это серьезно и с детьми.

Меня словно водой ледяной окатило.

— И много у вас… жен с детьми? — заикаясь, спросила я.

— Три штуки. Детей у меня четверо — три мальчика и девочка. И своих еще две дома. Девочки.

— А они знают о существовании друг друга? — пробормотала я, чувствуя, как холодеют руки и ноги.

— Да что я, дурак, что ли! — рассмеялся он противно.

— Но дети? — недоумевала я. — Им же нужен папа. Настоящий папа. Родной папка…

— Я о них помню, — со знанием дела заверил меня Петр. — «Утром мажу бутерброд, сразу мысль — а как народ? И икра не лезет в горло, и компот не льется в рот».

Меня затрясло. Я отвернулась, чтобы не видеть его отвратительной, блестящей от жира физиономии. За окошком все еще мелькало Московское море. Я вспомнила, что, дожив до пятнадцати лет, еще ни разу не была на море и не летала на самолете. Мы просто не могли себе этого позволить. Отец никогда не помогал нам. Я даже его толком не помнила. Он остался в памяти каким-то расплывчатым серым пятном, которое первое время еще поздравляло меня с днем рождения. Он уехал на Север на заработки, и больше мы с мамой не видели ни отца, ни уж тем более его заработков. Мама всегда крутилась, как могла, что-то шила, переделывала дешевые вещи, купленные на рынке или в секонд-хенде. Маленькой я часто слышала, как она плачет ночами. Не тихо, а рыдает в голос и что-то шепчет, причитает. Я тоже плакала тогда. Думала, что, если бы у меня был папин телефон, я бы ему позвонила и попросила вернуться. Казалось, что его можно убедить бросить свои «заработки» и приехать к нам. Однажды я нашла мамину записную книжку, а в ней папин телефон. Пока она была на работе, я позвонила ему, сказала, что нам очень плохо без него, что у нас не всегда есть продукты, что иногда мы сидим на одной гречке, и я ее ненавижу. Он начал орать, что это мать подговорила меня, что мы ни копейки не получим и чтобы я не смела больше его обманывать. Больше я не звонила ему никогда.

Во мне просыпался вулкан, который спал эти несколько лет. Гнев, подобно лаве, стремительно поднимался откуда-то из кончиков пальцев на ногах, пропитывал каждую клеточку организма отчаянной ненавистью и беспомощностью. В самом центре груди образовалась огромная рана, готовая прорваться и вылить всю боль на это существо, именуемое себя отцом.

— Да как вы смеете? — прошептала я сквозь полившиеся слезы.

— Варь, ты чего? — испугался Кирилл.

— Да как вы можете! — не заметила, как начала повышать голос, срываясь на крик. — Вы знаете, что значит ходить в школу и слышать «безотцовщина»? Вы знаете, каково это носить обноски с соседского ребенка, который еще про это и растрепал всему двору? Вы знаете, что значит идти по рынку летом и не иметь возможности купить черешню? «Утром мажу бутерброд!» Да что б он вам в рот не полез! Остановите! — Я принялась дергать за ручку, желая немедленно выйти из кабины.

— Варя! Варя! Успокойся! — Кир схватил меня за юбку одной рукой, второй принялся ловить руку, пытающуюся открыть дверь на ходу.

— Не трогай меня! Остановите!!! — заорала я, обливаясь слезами. — Выпустите меня! Немедленно выпустите! Икра ему в горло не лезет! Откуда ж вас, таких уродов, только берут?

Я вывалилась из кабины, больно ударившись коленкой и отбив руку, на которую приземлилась. Меня душили слезы. Я вспоминала отца, его злые слова, ночные слезы мамы и рыдала в голос, бормоча проклятия. Проклинать нельзя, это я знаю, но, если бы у нас были деньги, я бы не ехала сейчас черт-те как, я бы спала в теплом поезде на верхней полке и была бы избавлена от общества таких, как этот Петр. Кирилл взял меня за плечи и оттащил от обочины, чтобы мы не попали под колеса отъезжающей фуры. Обнял, прижал к себе крепко, начал гладить по спине и успокаивать, что-то шепча в ухо. Я не понимала ни слова, ревела, щедро орошая его свитер слезами и соплями. Он дал мне поплакать, потом достал из рюкзака бутылку воды и велел выпить как можно больше, аргументировав это тем, что обезвоженному долгими рыданиями организму нужно пополнить запасы жидкости, а то плакать будет нечем.

— Где мой рюкзак? — вдруг вспомнила я о своем багаже. — Там билет! Кирилл! Он увез мой билет!

— Не увез, я ему не позволил, — самодовольно улыбнулся он и протянул рюкзак за лямку. — Вырвал практически силой.

Я прижала драгоценный рюкзачок к груди. Кирилл посмотрел на меня, ухмыльнулся и снова обнял.

— Ты давай не реви, а то нас больше никто не возьмет. И потом, принцессы не плачут.

— Ты сильно сердишься? Ведь он мог довести нас до самого Питера, — тихо спросила я.

— Можно подумать, если я буду на тебя сердиться, это что-нибудь изменит. Пошли, моя трубадурочка, здесь позиция невыгодная. Тут нас в темноте только раздавить могут. Эх, не могла истерику закатить за Тверью.

— Кстати, я никогда не была в Твери, — выпуталась я из его рук.

— Я тоже, — довольно прищурился он. — И сигареты кончились.

— Наверняка там есть теплый вокзал, где можно переночевать.

— Может, все-таки дальше? — скривился Кир.

— Как скажешь. Ты же у меня ведущий, — легко согласилась я, зная, что все равно будет по-моему.

Мы прошли пару километров по трассе, постоянно голосуя. Машины, словно заколдованные, проносились мимо. Фуры не останавливались вообще. Легковушки двигались только в город.

Через час безуспешных попыток взять нашего драйвера и пройденной еще пары километров Кирилл раздраженно изрек очень умную мысль:

— Отвратительная позиция! Мы тут провисим до утра. Что-то мне подсказывает, что нас передали по этапу и вряд ли мы отсюда сегодня уедем. А «волна» уже схлынула. До мертвого часа далеко, но с этой позиции мы не уедем.

— Чего? — вопросительно сдвинула я брови к переносице. Слова по отдельности вроде бы знакомые и понятные, но смысл сложенных вместе от меня ускользал.

— Я говорю, — доброжелательно засмеялся он, — что Петр сообщил своим, чтобы нас на трассе не подбирали. То есть на фурах мы до Питера не доедем, а дальние легковушки не останавливаются почему-то, только местные. «Волна» — это поток машин. Уезжать и ехать лучше «на волне», то есть когда народ массово куда-то устремляется. Зависнуть на плохой позиции, как ты видишь, значит голосовать безрезультатно. Все понятно, никакой высшей математики.

— Так бы и говорил, — хлюпнула я носом.

— Да я так и сказал. Кстати, тут рядом течет река Волга. «О, Волга, колыбель моя, любил ли кто тебя, как я…» — состроив трагичное лицо, заунывным голосом продекламировал он, поэтично размахивая рукой. Я против воли хихикнула. Кир неожиданно стал серьезным и тихо пробормотал: — С другой стороны, не так уж она и рядом… Надо было карту посмотреть. Как-то я не подготовился.

— Это ты написал?

Он снова скосил на меня глаза, плотно сжимая губы в ехидной усмешке.

— «Один, по утренним зарям, Когда еще все в мире спит И алый блеск едва скользит По темно-голубым волнам, Я убегал к родной реке».

Николай Алексеевич Некрасов. На Волге. Детство Валежникова. По-моему, восьмой класс средней школы. Я в шоке.

— Ну и подумаешь… — обиделась я. — Мне Фет больше нравится. А когда мы проходили Некрасова, я болела. Вот! — и показала язык.

Он потянулся, покрутил туда-сюда головой, разминая мышцы, и предложил:

— Пошли по Твери, что ли, погуляем. У нас есть тысяча рублей, и мы можем где-нибудь по ужинать. Мадам… — Он галантно наклонился.

— Между прочим, мадемуазель, — хихикнула я, беря его под руку.

— Мадемуазель, я приглашаю вас на прогулку по старинному городу Твери.

Жаль, что не смогу показать вам всего, но мне бы хотелось, чтобы вы знали, в городе есть очень красивый Путевой дворец и Свято-Екатерининский женский монастырь. Ах, — закатил он глаза, — туда мечтает попасть каждый мужчина!

— Глупый. — Я легонько стукнула его кулачком по плечу.

— А еще там есть парк Крылова. О, кстати, именно в Твери были созданы выдающиеся произведения древнерусской литературы… Погоди-погоди… Дай-ка вспомнить… Кажется, «Повесть о Михаиле Ярославовиче», «Похвальное слово тверскому князю Борису Александровичу» и еще что-то.

— Откуда ты знаешь? — удивленно посмотрела на него.

— Мы проходили это в литературном институте на семинарах по древнерусской литературе.

Я рассмеялась:

— А такой существует?

— Между прочим, я уже на пятом курсе. — И кем ты станешь?

— Писателем.

— Круто! Ты пишешь книги?

— Есть немного.

— Расскажешь?

— Посмотрю на твое поведение.

— Боже! Я никогда не видела живого писателя!

— Да ты много чего не видела, как я успел заметить. Под ноги смотри, — ухватил он меня за руку, когда я, споткнувшись, решила встретиться лицом с асфальтом, — трубадурочка.

Кир поднял руку. Через пять минут попутка, сыто урча, несла нас в Тверь. Улыбчивый водитель пообещал «высадить уставших путников где-нибудь в приличном светлом месте, у недорогого фастфуда». Хорошо-то как! Вот послушался бы меня сразу, не мерзли бы мы два часа на холоде.

Глава 4

Если ты будешь счастлив, я буду вдвойне!

Ирада Хаит. Тебе одному

В отличие от Москвы, над Тверью было небо. И не просто небо, а звездное небо. Большой колобок луны весело щерился и подмигивал правым глазом. Я люблю такую луну. Мне вообще кажется, что я человек луны. Когда она убывает, в моей жизни случаются всякие неприятности. Когда прибывает, то все идет отлично. А когда полнолуние, то… эх! Мне бы крылья, я бы улетела. Не знаю куда, не знаю зачем, но вот улетела бы. Меня всегда тянуло к чему-то новому и неизведанному. Я быстро научилась гадать на картах. Странно, но, раскладывая арканы, я сразу же вижу ответы, картинки складываются в события, подобно мозаике: вроде бы вот несколько камешков красных, несколько зеленых, синих и голубых. Для кого-то это просто стекляшки, а для меня картинка из будущего. Нет, никакой магией я не владею, духи не слушают меня и не исполняют мои просьбы, а вот карты говорят со мной. И карты обещали мне помощь и друга. Друг… Наверное, именно он дал мне это удивительное ощущение эйфории, взял под свою опеку, поставил на крыло, помог почувствовать силу потока и поймать его. Я говорю непонятно, да? Не знаю, как объяснить. Просто рядом с Кириллом мне хорошо и легко. Он для меня как старший брат, которого у меня никогда не было. Всегда завидовала Ярику. У нее целых два старших брата. Попробуй кто-нибудь обидь ее! Правда, объективно говоря, Ярослава сама как мальчишка, с ней ночами гулять не страшно, кому хочешь накостыляет по шее. Она в компании гламурной зайки, эмансипированной вумен и меня, сдвинутой на эзотерике, самая нормальная — увлекается спортом, со всеми ладит и, самое главное, без тараканов в голове.

— Устала? — Кирилл уселся рядом на ступеньку и протянул мороженое. Очень актуально в такой холод. Разорвал целлофан на коробке, вытащил сигарету и закурил, блаженно прикрыв глаза.

Минут пятнадцать назад нас высадили недалеко от кафе, в котором мы планировали перекусить. Но Кир разнылся, что без глотка никотина его желудок не примет никакой пищи, кроме духовной, и ускакал за сигаретами, оставив меня истекать слюнями напротив манящей огнями вывески. Никогда не буду курить. Потом дымом воняет.

— Нет, только я бы от чая не отказалась. «Лакомка». Шоколадная. Обожаю.

— Будет тебе сейчас и чай, и кофе, и какава с маслом, — выпускал он дым колечками.

Я вздохнула и покосилась на него.

— Боишься, аппетит испортить или на диете? — хихикнул он, заметив, как я изучаю обертку.

— Надо же понять, сколько химии попадет в организм, — съехидничала я, осторожно откусывая взбитую глазурь. Мммм… Самое вкусное!

— Ну и смысл это знать? А я бы съел мяса, — похлопал Кир себя по животу, намереваясь встать. — Как думаешь, вон там мясо дают?

— Судя по названию, там дают только курятину. Мне вот очень интересно, насколько она съедобна?

— Плевать, я такой голодный, что съем и лягушачьи лапки, и виноградных улиток, и даже заплесневелый сыр.

— О, батенька, да вы гурман! — захохотала я.

В кармане опять завибрировало. Я подпрыгнула. Мама! Боже! Я забыла про маму! Кирилл понимающе приложил палец к губам и ободряюще подмигнул. Он еще и глумится!

— Да, мамочка! — нежно проворковала я в трубку. Черт, время одиннадцать часов, как я буду объяснять, почему до сих пор не дома?

— Варвара, ну и что ты скажешь в свое оправдание? — строго, аж до мурашек.

— Мам, вот мы тут в клинике, крокодилу оперируют лапку! Ничего не могу поделать, — развела я руками, сделав самый невинный тон. — Не могу же я ехать домой одна. Ты знаешь, какой сложный перелом! Ему шину накладывают.

— Какую еще шину, что ты мне зубы заговариваешь?

— Не знаю, как это называется… — честно призналась я. И тут меня осенило: — Мамочка, вот тут Ростик сидит рядом. Он тебе все объяснит.

Кирилл удивленно дернул руками — а я тут при чем?

— Елена Владимировна, — прошипела я, закрыв трубку рукой.

— Елена Владимировна? — ровным голосом произнес Кир, состроив такую рожу, что мне захотелось его треснуть. — Добрый вечер. Прошу прощения, что Варя до сих пор не дома. Она нам так помогла… Да, это очень редкий вид нильского крокодила — альбиноса, а вы знаете, что травмы лап для них смертельно опасны. Тем более для альбиносов… Да… Крокодила сейчас оперируют в лучшей московской клинике… Уже несколько часов, да. Как только операция закончится, мы отвезем Варвару домой, не переживайте. Я лично провожу ее до квартиры. Хорошо… Обязательно… Нет, в подъезд она без меня не войдет. Ни в коем случае, я знаю, как это опасно… Хорошо… Она позвонит вам, если будет не поздно. Как скажете… Да, так и сделаю… Хорошо… Конечно… Хорошо… Договорились. До свидания… И мне было приятно с вами пообщаться… До свидания, да.

Вернул мне трубку.

— Ты в курсе, что обманывать родителей нехорошо? — тоном воспитателя из детского сада спросил он.

— Если бы она отпустила меня в Питер, я бы ее не обманывала, — буркнула отворачиваясь. — Я так мечтала попасть на концерт. Почему она меня не отпустила?

— Потому что она за тебя переживает. Я бы тоже не отпустил свою дочь в другой город на концерт.

— Меня бы там встретили у поезда, я была бы под присмотром взрослых.

— Твоя мать знает людей, которые бы встретили тебя у поезда?

— Нет.

— Вот и ответ на твой вопрос.

— У тебя есть отец?

— Есть.

— Тебе повезло.

— Мы с отцом часто не понимаем друг друга, ругаемся. Мне с мамой спокойнее.

— А мы с мамой не понимаем друг друга. И я бы хотела, чтобы у меня был отец. Мне кажется, что многие бы проблемы в моей жизни решились сами собой.

— Например?

— У нас было бы достаточно денег, и я бы одевалась лучше.

— Главное, чтобы вещи были удобными и шли тебе, совершенно не обязательно одеваться дорого.

— Мама бы на меня не срывалась.

— Мама приходит домой уставшей и голодной. Попробуй это понять и просто приготовить к ее возвращению ужин. Она поест и будет доброй.

— Она совершенно не понимает меня и не слышит.

— Возможно, ты что-то не так ей говоришь или не хочешь слышать ее.

— Она не любит меня.

— Если бы она тебя не любила, то ей было бы все равно — сидишь ты дома или куда-то уехала, она бы не звонила тебе каждые два часа и не спрашивала, где ты и кто рядом с тобой. Кстати, до завтра можешь не беспокоиться, она не позвонит.

— Почему у тебя все так просто?

— Смотри на мир позитивно. И мир тебе улыбнется. Проблемы не в отце, а в твоей голове. Улыбайся. Просто улыбайся миру.

— Твои проблемы с отцом тоже в твоей голове?

— Да. Поэтому так легко давать советы, но так трудно им следовать.

— Кто ты?

— Редактор, журналист, писатель, студент, умеренный пьяница и просто хороший человек. — Кир снял несуществующую шляпу и кивнул.

Я окинула его восхищенным взглядом:

— И вот так много личностей живет в таком тщедушном теле?

— Сам себя иной раз удивляю. Пойдем, Варька, пополним запасы энергии в организме. Кстати, ты нос в мороженом испачкала.

Я подставила ему лицо, чтобы вытер. Кирилл замер на мгновение, пристально посмотрел мне в глаза.

— А облизать?

— Я тебе корова, что ли?

Он дернул плечом, сдержанно улыбнулся и нежно стер шоколадную каплю с кончика носа большим пальцем. Потом несколько секунд посозерцал губы, отчего мне стало ужасно неловко, и аккуратно вытер уголки, широко улыбаясь.

— Чистая теперь?

— Идеальная. — Он услужливо распахнул дверь в кафе: — Прошу вас, принцесса, почтите нашу скромную таверну своей божественной персоной.

— Паяц, — фыркнула я, приподнимая полы длинной юбки и гордо заходя в заведение.

Мы просидели в кафе часа три или четыре, потратив все деньги. Пили кофе, ели картошку, ножки, крылышки и куриный попкорн — очень вкусные хрустящие кусочки филе. Кир говорил о музыке. Оказалось, он играет на гитаре и сочиняет музыку, закончил музыкальную школу (слава богу, не с золотой медалью, а то я бы от комплекса неполноценности скукожилась до микроскопических размеров) и у него была своя рок-группа, которую он, впрочем, благополучно забросил. Он тихо напевал песни, а я слушала и млела от удовольствия. Никогда в жизни не встречала такого парня. Мои ровесники были какими-то глупыми. А Кирилл пропитан творчеством, оно сочилось из него, застывая драгоценными янтарными каплями. А еще у него теплые пальцы, и за руку он держит так нежно, в глаза смотрит ласково. Я чувствовала себя мороженым, которое таяло в тепле его общества.

— Пойдем погуляем, — предложил он. — Водитель говорил, тут недалеко Волга и красивый сад. Хочу посмотреть на город.

Я с готовностью поднялась. Еще никогда в жизни мне не приходилось гулять с мальчиками по ночам. Это так волнительно.

Мы вышли из кафе и остановились у входа. Я вопросительно смотрела на своего ведущего. Он огляделся, а потом махнул рукой в сторону самой яркой улицы и самоуверенно зашагал в указанном направлении.

— Кир, расскажешь о себе еще немного, а? Ты обещал! — понеслась за ним следом.

— Да я же и так много чего рассказал, — не обращал он на меня никакого внимания.

— Ну, ты же писатель! У тебя уже выходили книги? Ты ничего об этом не рассказал.

— Да, две вышло.

— О чем они?

— Так, ерунда разная. Но я вложил в них душу. Проект у издательства был, публиковали молодых и неизвестных. Даже на премии какие-то там выдвигали для молодых писателей.

— И как? — повисла я у него на руке, чтобы он немного сбавил шаг.

— «Дебют» был мой. А потом я взял «Ступени». Мне даже жена президента руку жала, представляешь?

— Ух ты! И как она?

— Красивая. Я так нервничал, что почти ничего не помню. Все очень быстро произошло. Казалось, что это не со мной, не я, не ко мне. Домой пришел, говорю родителям, вот, мол, какой я молодец. А отец: «Разве это специальность для взрослого мужика — книжки писать? Бумагу марать все могут».

— Ух он какой! — Я в сердцах топнула ногой.

— Да, вот такой. А я с детства мечтал писать. Говорят, у меня талант есть. На журналистике руку набил. Она и кормит. Иногда книги редактирую. В одной компании работал, делал корпоративную газету. Классная получалась. Потом у меня началась сессия и пришлось уйти с работы. Учеба важнее.

— Ого! Вот это да! Сколько тебе лет?

— Двадцать два.

— И так много знаешь и умеешь!

— Я всегда старался быть независимым.

— Мне кажется, твой папа еще тебя поймет. Когда твоя фамилия зазвучит на всю страну… Нет! На целый мир! Он тебя поймет и будет тобой гордиться!

— Да он и сейчас мной гордится, — рассмеялся Кир. — Только тщательно это скрывает.

Мы шли по какой-то улице, мимо очень красивых маленьких зданий, утопающих в золотисто-красной листве кленов и лип. Кир уверенно вел вперед, сворачивая куда-то в темноту переулков и снова выходя к свету. Казалось, он знает дорогу. Иногда я понимала, что он всего лишь следует внутреннему зову, проще говоря — куда ноги несут, туда и идем. Улочки широкие, не то что в центре Москвы. Наверное, здесь очень оживленно днем. А сейчас почти никого нет. Только мы с Кириллом бредем по старинному городу.

Спустя минут тридцать мы вышли на Тверской проспект, если верить табличке на доме. Кирилл задумчиво посмотрел по сторонам и снова указал нам путь:

— Туда! То есть прямо.

Ну, прямо так прямо. Со мной сегодня легко договориться. Смущало только то, что минут через пять дома по правой стороне кончились.

— Волга! — обрадовался Кир и, как щенок спаниеля, резво понесся к воде.

Волга, закованная в гранит набережной, отливала тягучей глянцевой чернотой и переливалась разноцветными огнями. Ветра нет, поэтому вода почти не рябила, прилежно притворяясь зеркалом. Очень хочется потрогать эту реку руками. Все-таки когда еще сюда приеду? Я спустилась вниз по крутому склону, уселась на колени и аккуратно дотронулась до воды рукой. Холодная и мокрая! Ай, какая прелесть!

— Кинотеатр «Звезда», — прочитал Кир, вытирая руки о джинсы. — Красиво, да?

Я осматривала охрово-белое здание. Если смотреть издалека, то кажется, что это высокие колонны, перехваченные в середине ярким лучом прожектора. Оказалось, что между «колоннами» есть окна, а сами «колонны» — это стены. Все равно красиво.

— Очень, — выдохнула я восхищенно. — А вон какие-то ворота.

— Думаю, это и есть городской сад.

Рядом под шатрами работали летние кафе, на площади стояли машины. Кто-то орал в караоке. Вниз к реке вела широкая лестница. Здесь, наверное, и теплоходы ходят. И вовсе не страшно ночью в чужом городе, даже несмотря на темнеющий лес и подвыпивших гуляк.

— А ты чем занимаешься, кроме того, что ходишь в школу?

Мы брели по набережной. Кирилл держал меня за руку. Иногда косился, улыбаясь, и сжимал кисть чуть сильнее. Между прочим, нынче полнолуние. Сейчас заведет в дебри и выпьет всю кровь.

— У меня все скучно. До обеда я в школе. Потом мы с девчонками идем или в кафе «Слон» (это наше любимое место), или по делам разбегаемся. Чаще всего я сижу у Ярика. У них большая дружная семья, мне нравится у них дома. Антон Палыч такой клевый дядька! Чехова любит. Даже иногда пишет короткие рассказы и нам их вечерами читает. Мы всегда над ним смеемся. А Точка любит Антон Палыча покритиковать. Точка — это моя вторая подруга Женя. Она у нас самая умная. Ох, такие жаркие споры разгораются! А папа Женьки, дядя Леша, очень галантный. Мы с ним говорим о гадании. Он неплохо в этом разбирается. Правда, совершенно не верит, что карты не врут. Говорит, что это я просто так себя настраиваю… Как бы… Эээ… Провоцирую?… Проецирую события. А мне кажется, что он не прав. Вот я перед поездкой разложила карты. Они мне сказали, что все будет хорошо, что встречу я парня, который мне поможет. Ни слова о плохом.

— Сказали бы плохо, ты бы не поехала? — рассмеялся Кирилл.

— Нет, я бы попросила денег в долг у дяди Леши и поехала бы на поезде, — соврала я. — А вот Настьке с папой тоже не повезло. Он у нее бизнесмен, дома почти не бывает, и Настя думает, что он ее вообще не любит. Ну они хотя бы живут все вместе… Кирилл… Прости меня за тот скандал… Я… Просто он такой мерзкий… Я не ожидала… Я как представила… — Я почувствовала, что начала мелко дрожать.

Кирилл взял меня за запястья, сжал их вместе и поднес к лицу, согревая пальцы дыханием.

— А мы могли бы уже половину пути проехать… — заикаясь, бормотала я. — Надо было просто сдержаться… Это же не моя проблема, да? Его дети — не моя проблема, да?

— Ты права. И кроме тебя, ему бы никто не сказал об этом в глаза, а ты очень смелая. Я уважаю тебя за это. Иногда стоит сойти посреди дороги, чтобы не пачкаться о грязного человека.

— Отец… Я с детства мечтаю стать кем-то, чтобы он узнал об этом, и ему стало бы обидно, что не он меня воспитал, понимаешь?

— Просто стань хорошим человеком. А твой отец пропустил самое главное в своей жизни — он не видел, как ты выросла. Он столько всего не видел, что тебе надо лишь пожалеть его. Отпусти его с миром. Он не достоин тебя.

— Кир…

— Он не достоин. А сейчас улыбнись. Я попыталась улыбнуться.

— Ну, нет. Я просил улыбнуться, а не оскалиться. Хочешь, я почитаю тебе стихи?

— Ты пишешь стихи?

— Нет. Но я знаю много. Только, чур, уговор! Сегодня ночью ты не будешь грустить, а будешь много смеяться. Договорились? Смотри, как красиво!

Он указал на подсвеченный мост, к которому мы медленно приближались. На той стороне стояла красивейшая белая церковь и какой-то памятник. Длинный шпиль пронзал черное небо, рядом перевернутая пиала-купол, на самом верху которой расположилась маленькая луковка с крестом. Вокруг чернели ели, и могучие тополя без зазрения совести подпирали небосвод раскидистыми кронами. Желтый свет фонарей отражался в воде, отчего казалось, что на улице светлее обычного.

— Это памятник Афанасию Никитину.

— А кто это? — прищурилась я, всматриваясь в темноту.

— Ну ты деревня, — с осуждением протянул он. — Это путешественник. Он в пятнадцатом веке написал книгу «Хождение за три моря». Она ценна тем, что это были не записки паломника, а описание быта, религий, строя Индии, Турции и Персии. Жалко только, что до дома он так и не доехал. Умер, по-моему, где-то в районе Смоленска. Зато его записки были опубликованы сначала в Софийской и Львовской летописях, а потом их нашел Карамзин и опубликовал еще раз. Если честно, то очень интересный взгляд на чужой мир без Интернета. Почитай обязательно.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я люблю читать, а по летописям писал курсовую и делал сравнительный анализ, поэтому пришлось подойти к вопросу более чем серьезно. Идем на ту сторону, посмотрим поближе.

— Ой, Кира, смотри! Пушкин! — показала я пальцем на фигурку в цилиндре у низенькой ажурной оградки.

— Пушкин, — подтвердил он. И вальяжно направился к поэту. Я понеслась за ним.

Кир встал в позу, отставив одну ногу в сторону. Обхватил себя руками и выразительно начал читать:

В глуши, во мраке заточенья Тянулись тихо дни мои Без божества, без вдохновенья, Без слез, без жизни, без любви. Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь.

— Браво! — захлопала я в ладоши. — Бис!

— Нет, пойдем к Никитину. Мне на него давно хочется посмотреть. Надо ж понять, на кого я угробил два дня своей жизни. Кстати, а ты знаешь, что Никита — так звали отца Афанасия? Это не фамилия, а отчество? Нет? Боже, Варя, ну ты темная!

— Зато ты светлый, — с улыбкой огрызнулась я и бегом понеслась к мосту.

— Мне здесь нравится, — догнал он меня. — Смотри, какое небо вкусное! Оно похоже на корзину с голубикой, в которой кто-то просыпал…

— Белую малину из звезд! — подхватила я. — А луна похожа…

— На круглый белый хлеб. У нас с тобой, как у Салтыкова-Щедрина в «Двух генералах» — везде еда мерещится. Хотя недавно ели…

— Ты не романтик.

— Куда уж мне!

— Что там со стихами? Ты обещал что-нибудь еще почитать.

— Все пучком.

Стихи он мне, конечно же, так и не начал читать. Мы брели по мосту, внимательно разглядывая окрестности. Очень красиво. Около «Звезды» светло и много разноцветных огней. Они отражаются в черной воде. А на другой стороне — жилые дома и лес. Скорее даже парк. Как же чудесно в Твери! Как жаль, что у меня нет с собой фотоаппарата.

Кирилл подошел к перилам и неожиданно развел руки в стороны, словно собирается взлететь. Пальто распахнулось и стало похоже на крылья. Я испуганно замерла. Уж не думает ли он шагнуть с моста? Этого еще не хватало. Он развернулся и хищно улыбнулся. Луна светила ему в затылок, отчего лицо приобрело просто-таки зловещее выражение. Заговорил таинственным шепотом:

Иди, иди за мной — покорной И верною моей рабой. Я на сверкнувший гребень горный Взлечу уверенно с тобой. Я пронесу тебя над бездной, Ее бездонностью дразня. Твой будет ужас бесполезный — Лишь вдохновеньем для меня. Я от дождя эфирной пыли И от круженья охраню Всей силой мышц и сенью крылий И, вознося, не уроню.

Я зачарованно смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Он продолжал читать стихотворение, а у меня подкашивались от восторга ноги. Демон. Демон ночи. Красивый, тонкий, озорной и величественный.

Последнее четверостишие он прокричал небу, задрав голову. Я глупо пялилась на него, как будто передо мной вдруг забил волшебный источник. Хотелось дотронуться до Кира рукой, чтобы проверить, живой ли он, настоящий ли, не придуман ли моим обалдевшим от впечатлений разумом.

— Я Блока люблю, — признался он, широко улыбаясь.

— Ты был похож на демона.

— Какие стихи, такой и я, — кокетливо сбросил волосы с лица.

Мы брели по пустынной набережной, мимо высоких стройных лип и ясеней. Дорогу освещали красивые фонари. Под ними стояли лавочки с ажурными ножками. Было немного страшно — вокруг совершенно безлюдно и тихо, лишь мы с Кириллом шуршим листьями и смеемся. Но он был спокоен и уверенно вел нас к памятнику, негромко читая Фета и Тютчева, Есенина и Ахматову, очень много Блока. Я мечтательно улыбалась, иногда кружилась от восторга, выкрикивая понравившуюся строчку, подхватывая охапку листьев и подбрасывая ее над нами вверх. Кир смеялся и продолжал дальше с еще большим выражением. Мне хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Она такая удивительно прекрасная и волшебная.

Памятник Афанасию Никитину оказался высоким бронзовым дядькой с бородой и в кафтане. Из гранита была сделана ладья и «нос» с конем. Я как раз собралась слазить рассмотреть все это сооружение поближе, потому что авторская концепция от меня пока что ускользала, хотя и рост русского исполина, и страшный конь производили благоприятное впечатление.

— Эй, парень, огоньку не найдется? — откуда-то выползли три личности непонятного вида. Присмотревшись, я поняла, что они едва ли старше Кирилла, если не мои ровесники. На всякий случай, зашла ему за спину. Вот как чувствовала, что не надо было тащиться к этому Никитину, сейчас проблем не оберешься.

— Готы, что ли? — кивнул в мою сторону самый мелкий из них.

— Нет, — затрясла я головой, выглядывая из-за плеча друга. — Мы не местные. Из Москвы.

— Еще и из Москвы, — облегченно выдохнул высокий и крупный парень.

Кир с силой оттолкнул меня в сторону и крикнул:

— Беги!

Зажмурившись от неожиданности, я свалилась на мостовую и быстро поползла в сторону ближайшей лавочки, путаясь в юбке. Раздались громкие крики, мат и глухие удары. Открыв один глаз, я завизжала во всю мощь своих легких — три подонка ногами пинали Кирилла. Тот не сопротивлялся, лишь закрыл голову руками.

Глава 5

— Как тебе не стыдно обманывать ребенка!

— Я не могу ждать, пока он вырастет.

Айболит-66

— Совершенно не обязательно было тащить меня в больницу, — недовольно проворчал Кирилл, выходя на крылечко и делая глубокий вдох. — Я сразу сказал, что все в порядке.

— Да-а-а-а, — протянула я обиженно. — А если бы было сотрясение мозга? А если бы у тебя были какие-то проблемы с органами? Неужели ты не понимаешь, как это опасно?

— Ой, можно подумать, я ни разу не дрался? — всплеснул он руками и добавил тихо: — Было бы что сотрясать.

— Все равно трое на одного — это нечестно.

— Фигня война, главное маневры, — отмахнулся Кир, резво сбегая по ступеням и направляясь к калитке на выход с территории больницы. — Надо будет сцену переписать. Налажал сильно. Не так все должно быть.

Это он повторил уже раза три за то время, что прошло с драки. Честно говоря, я так перепугалась в тот момент, что своим визгом разбудила полгорода. Откуда-то послышались голоса. И через несколько секунд из темноты к нам выбежали двое мужчин. Я от страха завопила еще громче (хотя куда уж громче?), хулиганы разбежались, а дядьки тут же начали активные действия — один подлетел ко мне, чтобы узнать, все ли со мной в порядке, другой занялся Кириллом и вызвал «неотложку». Сначала я думала, что его убили. Носилась вокруг и дико истерила. Потом заметила, что его плечи вздрагивают, как будто он плачет. Я тут же рухнула перед ним на колени, чтобы успокоить. И каково же было мое удивление, когда выяснилось, что он не слезы льет, а беззвучно хохочет.

«Неправильно написал, — гыгыкал Кир, схватившись за живот, размазав кровь из носа по лицу. — Надо переписать. Обязательно надо переписать!»

Я думала, он тронулся головой. Обеспокоенно смотрела на него, постепенно тоже начиная смеяться сквозь слезы. Кир сел, продолжая загибаться от гомерического хохота. Посмотрел на перепуганную меня и прижал к себе, успокаивая, похрюкивая при этом в ухо. И тут подтянулась «неотложка». Врач сказал что-то умное про состояние не то эффекта, не то аффекта, я не поняла, и забрал Кирилла в больницу. Я увязалась следом.

Только в машине «скорой помощи» заметила, что у него сбиты костяшки правой кисти, значит, он тоже кому-то наподдал, рука немного припухла, и Кирилл периодически сжимал и разжимал пальцы — видимо, болит. Из уголка губ медленно сочилась кровь, которую он раздраженно вытирал тыльной стороной ладони. Грязный, мятый, с разбитым носом и губой — прелесть, а не парень! Я скукожилась, как старый башмак, на сиденье, обхватив ноги, и дрожала, глядя на то, как он прислушивается к своему телу, пытаясь понять, все ли с ним в порядке. На переднем сиденье смеялись фельдшер и медсестра, а мне было страшно — вдруг они ему что-нибудь сломали или отбили.

Потом я сидела около процедурного кабинета и нервничала — Кирилла не отпускали очень долго. Медсестра бегала туда-сюда с таким серьезным лицом, что я начала опасаться за его жизнь. За дверью что-то постоянно гремело. Они делают ему операцию? Приехала милиция. Сразу два милиционера прошли в кабинет, и я чуть не поседела от страха. Заглянула в приоткрытую дверь и выдохнула. Кирилл по пояс голый дрыгал ногами, сидя на кушетке, вокруг него суетилась медсестра, смазывая разбитую кожу йодом, врач что-то писал в карте, а милиционеры, по всей вероятности, составляли протокол. Заметив меня, Кир подмигнул и улыбнулся. Я облегченно выдохнула, шлепнулась на кушетку в коридоре и поняла, как чертовски устала.

— Ты мне можешь объяснить, что это значит? — догнала его и схватила за рукав.

— Я книгу пишу о парне-наркомане. В одной из сцен его избили. Так вот, пока они меня там пинали, я понял, что написал ее не так, надо поправить.

Кир внезапно остановился, из-за чего я врезалась в него, и быстро направился к лавочке, копаясь в рюкзаке. Усевшись, он пристроил на колене потрепанный толстый блокнот и принялся что-то быстро записывать. Я так и стояла посреди дороги, с недоумением глядя на него.

— Сейчас… Запишу только, а то забуду.

Я пожала плечами — пиши, мне-то что…

— Тебе больно? — села рядом с ним.

— Ну… — буркнул он, сосредоточенно что-то записывая убористым почерком. — Неприятно, но терпимо. Жить буду. Не мешай, пожалуйста.

Я кивнула. Веки тяжелые, ноги ватные, состояние разбитое. Хорошо, что ветра нет, а то на таком холоде запросто можно умереть от переохлаждения. Вон даже пар изо рта идет. Сейчас бы в постель и поспать. Еще хочется есть. Да, есть и спать. Я чувствовала, как расслабляются руки и чуть подрагивают пальцы, голова становилась такой, словно в нее налили расплавленный чугун. Где-то в районе лба копошатся мыслишки. Некоторые из них я вижу, почти чувствую, осязаю. Другие пролетают каким-то жужжащим роем мимо. Пытаюсь их остановить. Тянусь. И… мне навстречу из тумана вылетает огромная фура. Скрежет тормозов и жуткий вой клаксона… Я резко дернулась и распахнула глаза.

— Т-ш-ш-ш. — Кирилл погладил меня по руке. Что-то не то…

Что?

Мамочки! А-а-а-а!

Моя голова лежала у него на коленях, ноги на лавочке. Он все так же писал, расположив блокнот у меня на плече.

— Выспалась? — спросил заботливо.

— Я долго спала? — убрала голову с колен. Кошмар какой… Как так вышло-то? Стыдно… И изо рта теперь неприятно пахнет.

— Минут двадцать. — Он протянул мне жвачку.

— Я… не нарочно, — отправила пару подушечек в рот.

— Самое главное, чтобы ты отдохнула перед дорогой. Нам еще день ехать. Потерпи до вечера, в Питере выспимся.

— Я есть хочу. И устала.

— Можешь еще полежать, — улыбнулся Кирилл. — Мне было тепло.

— А мне холодно, — буркнула я.

— Так, принцесса на лавочке проснулась не в духе. Сейчас я мысль закончу и поедем. Будешь шоколад? — Он протянул мне малюсенькую шоколадку, которую обычно дают в кафе вместе со сдачей.

Я окинула его кислым взглядом и жалобно вздохнула. Мама, забери меня обратно.

Настроение испортилось, словно кто-то переключил кнопку с «хорошее» на «отстой». Я плелась за Кириллом. Он курил и что-то напевал под нос. На руках черные митенки. Из-за этого пальцы кажутся неестественно длинными и бледными. Грязные волосы он собрал в хвост. Пальто я отряхнула и даже почистила в больничном туалете лежащей на раковине губкой, так что оно единственное выглядело прилично — крылья как-никак. Рюкзак надо было еще протереть, вон грязь около кармана…

— Ты чего скисла? Посмотри, как красив город на рассвете! — Кирилл широким жестом указал на улицу, по которой мы тащились.

Улица и в самом деле хороша — типично провинциальная. Низкие старые дома утопали в золоте деревьев. Под ногами шуршали опавшие листья. Мимо нас с грохотом курсировали трамваи. Фонари еще горели, и по асфальту за нами крались постоянно изменяющиеся тени.

— Выше нос, Варька! Ты только представь: завтра концерт и ты увидишь своих кумиров. — Я, конечно, разболтала Киру, на какой концерт еду. — Оторвешься там. Ты одна пойдешь или с друзьями?

— С Куклой.

— Не, ну с куклой несерьезно как-то, — пусично выпятил он губешки и посмотрел на меня, как на маленькую. — Я б даже сказал, что глупо с куклой ходить на концерты.

— Почему глупо? Она классная.

— Ты хочешь ее подарить?

Я захохотала. Кир с подозрением уставился на меня.

— Ты такой глупый! Кукла — это Алена. У нее ник такой в сети — Куколка. Я пойду на концерт с подругой с форума. Может, будут ее друзья или кто-то из наших форумчан. Я еще не знаю.

Кирилл засмеялся. И опять эти чертики в глазах, и опять запрокинутая назад голова и острые, как клыки вампира, зубы. Он такой красивый. Хотелось наблюдать за ним, следить за его движениями, жестами, смотреть, как он произносит слова, как улыбается. Одна щека чуть припухшая, а в уголке губ теперь бурая болячка. Губы… Нижняя немного больше верхней. Он еще ее так выпятил смешно. Фантазия тут же подкинула картинку, как он касается моих губ своими, как осторожно всасывает одну и проводит языком по губам, словно во французском кино. Кончик моего языка непроизвольно облизал в момент пересохшие губы. Я шумно сглотнула. Кир перестал ржать и пристально посмотрел на меня. Я почувствовала, как щеки и уши вмиг вспыхнули, мне стало неловко. С трудом отведя взгляд от его губ, я суетливо отошла подальше. Черт, я ведь еще ни разу в жизни не целовалась с мальчиком. У нас в классе были уже и те, кто, как они говорили, не только целовались. Настька рассказывала, что это не очень здорово, когда парень сует тебе в рот язык, а иногда еще попадаются слюнявые, что вообще противно. Она в нашей компании самая опытная в этом плане. Ну, это и понятно — Настя самая красивая в классе. Хотя вечно комплексует из-за одной высокомерной идиотки. Женька — феминистка. Наверное, она и помрет нецелованной девственницей, потому что мужчин ненавидит, они все ущемляют ее права уже одним своим существованием. Ярик… У Ярика-то и парня никогда не было, хотя она постоянно ими окружена. Наша Ярослава сама по себе «свой в доску парень», не думаю, что ребята ее воспринимают, как девочку, и жаждут поцеловать. А вдруг Кирилл захочет меня поцеловать? Вдруг я напускаю ему в рот слюней, и ему не понравится? Или мне не понравится? Вдруг он не вкусный? Вдруг у меня не получится? А куда нос девать? Он же будет мешать. А язык сразу надо засовывать или попозже? А сколько ждать, прежде чем засовывать язык? Ой, а вдруг он не только целоваться захочет?! Он же взрослый… Мама… Мама! Нет! Я шарахнулась от него в сторону, словно ошпаренная.

— Что-то случилось? — поправил он лямку на плече.

Мы вышли на широкую улицу, и Кирилл начал ловить попутку, которая бы вывезла нас из города.

— Н-н-нет… — заикаясь, выдавила я. — Просто… Ты мне расскажешь, о чем твоя книга? А то я, кажется, уснула, когда ты рассказывал.

— А я и не рассказывал, — улыбался Кир. — Я записывал. Пока ты спала, я еще кое-что выдумал.

— Расскажи.

— Ну… У меня был друг Илюха Васильев. Классный парень, очень талантливый. Писал гениальную музыку. Хочу эту книгу ему посвятить. Я в Крым уехал с девушкой. Вернулся, а его уже похоронили. Говорят, его в родном подъезде какой-то наркуша пырнул отверткой средь бела дня.

— Какой кошмар! — ахнула я, почувствовав, как закололо в боку.

— Илюха был классным, очень веселым, постоянно смеялся и травил байки. Он был очень солнечным. На него девчонки гроздями вешались. Душа компании. И я хочу в своей книге показать, как из-за наркоты на взлете обрывается жизнь хорошего человека, у которого все было, включая светлое, сытое будущее. И вот я пишу две линии — линию Ильи и линию его убийцы, и как они потом пересекутся в жизни. А та сцена, которую мне надо переделать… Там герой-наркоман по дрался у метро с гопниками. У меня все эта сцена не получалась, я ее и так переписывал, и этак… Меня самого-то не били серьезно, компании были хоть и стремные, но надежные. Я не чувствую ни ощущений, ничего, не могу описать, и все тут. Много думал, как сделать сцену правильной. Вот и надумал на свою голову. Они меня пинали, а я лежу и понимаю, что все не так, как у меня, все эмоции и ощущения другие.

— Они сильно тебя избили?

— Ну, не так, чтобы очень… Главное, сгруппироваться и голову с животом закрыть. Я одному лицо разбил сильнее. У него как раз может быть сотрясение мозга. В целом, если бы с ног не сбили, может быть, справился бы. Но сам факт! Я неделю мучаюсь с этой сценой — и вот вам, пожалуйста! Теперь я знаю, как ее писать. У меня, знаешь, вообще очень странная жизнь. Представляешь, пишу книгу, весь в теме — живу жизнью героя, мыслю, как он, поступки, как у него. И понимаю, что в какой-то момент моя жизнь становится его жизнью. Мне для прошлой книги нужен был летчик в качестве консультанта. Я столько всего прочитал про авиацию, столько знал, технической документации столько нашел, в библиотеках сидел. Не выходил у меня каменный цветочек, ерунда какая-то писалась. А однажды с друзьями были на квартирнике, и я там познакомился с летчиком. Пришлось полкниги переписывать. Один мой герой попал в аварию — свалился с мотоцикла. И что ты думаешь! Через некоторое время я сам свалился с мотоцикла! Хорошо, светло было и дорога почти пустая, мужик затормозить успел.

— Кирилл… — мне вдруг стало так страшно, что голос пропал. — А если тебя это… — сглотнула и прошептала: — …как Илью?

Кир замер на мгновение, словно я ему только что открыла Великую Тайну, потом нахмурился и неожиданно беспечно выдал:

— А я его не буду убивать. Пусть финал будет открытым.

— Что это значит?

— Пусть читатель сам додумает, чем дело кончилось. Так, кстати, легко угадать, кто ты по натуре — пессимист или оптимист.

— Кир, а та девушка… — Я закусила губу и посмотрела на него исподлобья.

То ли он не услышал, то ли не захотел отвечать, повернулся спиной и поднял руку перед приближающейся машиной. Перед нами остановилась отечественная развалюха, которую выкинули на помойку, наверное, еще в начале прошлого века. Кирилл сунулся в окошко, перебросился парой фраз с водителем, а потом кивнул мне — живо садись, — открывая дверь изнутри. Я нырнула на заднее сиденье. Нда, а мне еще в джипе не нравилось! Не развалилось бы это ведро.

Ведро, весело дребезжа всеми своими гайками, катило по дороге обратно к нашей трассе. У водителя тихо мурлыкал шансон, я разглядывала нашего драйвера. Господи, вылитый питекантроп! Только в кепке. Мужчина, насколько я могла понять, был невысоким и коренастым. С рыжими неопрятными полудлинными волосами. В клетчатой старой рубахе с закатанными рукавами и в джинсах, из которых не вылезали никогда и которые не стирали лет двадцать с момента покупки. У него был широкий лоб, маленькие глазки, небольшой нос и выпирающая челюсть с кривыми желтыми зубами. Как-то Кирилл погорячился, садясь в машину к подобному существу. Мне лично стало очень страшно. Кир же беззаботно развлекал водителя смешными байками из жизни автостопщика. Дядька хмыкал и кривился — видимо, болтливость Кирилла его раздражала.

— Мы заедем в одно место, ладно? — глухим басом поинтересовался он. — Тут недалеко.

— Если вам неудобно, можете высадить нас на дороге, — спокойно попросил Кир.

— Ну я ж сказал, что подвезу, значит, подвезу.

Минут через пять он свернул на проселочную дорогу, и машинка, прыгая по ухабам, покатила в сторону леса. Сказать, что я окончательно перетрусила, значит, ничего не сказать. Руки и ноги похолодели, спина стала липкой от холодного пота. Кирилл тоже перестал болтать и явно напрягся. У него даже улыбка с лица исчезла, что было крайне плохим знаком. Меня затрясло: если уж Кир испугался, то дело наше труба. Я нервно грызла костяшку пальца, кусала губы и внимательно следила за каждым движением водителя. Мы выехали на поляну.

— Пойдем, — недобро посмотрел он на Кирилла. Тот заметно побледнел.

— Куда?

— Надо.

Кир перекинул мне свою сумку, аккуратно взглядом указав в сторону дороги.

«А ты?» — перепуганно вытаращила я глаза.

Кир плотно сжал губы — обсуждению не подлежит, и еще раз показал на дорогу — чтоб духу твоего здесь не было.

«Нет!» — упрямо качнула я головой, настырно поджимая губы.

Прежде чем захлопнуть дверь, он недовольно прищурился и показал мне кулак. Я следом выскочила из машины.

— Бери, — приказал странный мужик, протягивая ему лопату.

— Зачем? — попытался улыбнуться Кир. Но ничего не вышло.

— Копать будешь. — Дядька достал из багажника топор и матерчатую сумку.

— Что?

— Слишком много говоришь. Идем. — Показал топором в сторону леса.

Кирилл метнул на меня перепуганный взгляд и пошел вперед, удобно перехватив черенок лопаты. Хотя нет, пугаться — это моя обязанность. Он не мог испугаться, иначе бы просто не пошел с мужиком. Мой Кирилл — рыцарь черного плаща и пушистых крыльев, ему негоже испытывать такие низменные чувства, как страх. Только принцессы могут себе позволить бояться за своих рыцарей. Я вяло улыбнулась своим мыслям. Осталась совсем одна в каком-то дремучем лесу. Огляделась. Полянка небольшая, окружена ельником и орешником. Дорога ведет дальше, но было понятно, что здесь очень редко ездят — две песчаные колеи и между ними высокая и слишком зеленая для сентября трава. Птички чирикают. Я стояла наготове, как спортсмен перед стартом. Малейший подозрительный звук, и от страха чесану так, что никто не догонит. Но кроме стука дятла и птичьего щебета ничего не слышно. Подошла ближе к зарослям орешника. За кустами еще и не видно ничего.

— Давай, давай, глубже копай. Что ты там ковыряешься? — услышала я грубый голос.

Что они там делают? Зашла в орешник и осторожно отодвинула ветку. Кирилла от меня скрывало дерево, а мужик стоял совсем рядом. Вдруг он замахнулся топором. Раздался глухой звук удара и вскрик Кира. Убил! Сердце бешено подпрыгнуло в груди, едва не выбив мне челюсть, потом ухнуло вниз, парализуя ноги. Убил! Я откуда-то со стороны услышала свой пронзительный визг. А потом мое тело само рвануло куда-то в лес через заросли кустов, по крапиве, через поваленные деревья и переплетенные мертвые ветки. Перед глазами мелькнуло красное пятно старого драндулета. Я метнулась в сторону, продолжая истошно орать и рыдать одновременно. Неслась напролом так, что могла сейчас обогнать собственный крик. Чертова юбка! Как же она путает ноги и мешает бежать еще быстрее! Ему не догнать! Я убегу! Спрячусь, затаюсь! А потом вызову милицию. Кирилл… Кирюшка… Как же ты так? Зачем же ты? Меня душили слезы. По лицу хлестали ветки. Кир… Кира… Я свалилась, споткнувшись о корень. Прокатилась кубарем по земле и рухнула в какую-то канаву, похожую на окоп. Тверь… Под Тверью же шли ожесточенные бои во время войны. Покрутила головой, пытаясь понять, насколько тут надежно. Вон дерево повалено, корни наружу, а между ними как раз щель. Я на четвереньках доползла до природного укрытия и забилась под нависшие корни, прижав рюкзаки к груди. Кирюшка… Как же ты так?

Глава 6

Hе секpет, что дpузья в небеса обожают

Уноситься на кpыльях и без,

Hо бpосаются к нам, если нас обижают,

К нам бpосаются даже с небес!

Татьяна и Сергей Никитины. Большой секрет для маленькой компании

— Как же так? — рыдала я взахлеб, сжавшись в комочек под деревом. — Как же теперь сказать его родителям? Он ведь был таким теплым, всегда улыбался. Он вел меня в Питер, хотя вполне мог бросить на произвол судьбы на трассе, и со мной тоже случилась бы беда. Если бы не я, он бы уже добрался до города. Ведь это я настояла, чтобы мы заехали в Тверь. Вспоминала, как он настойчиво пытался со мной подружиться, а я ему хамила, как учил уму-разуму, объяснял правила, а я не слушала, и зарыдала еще громче прежнего. Как убеждал подружиться с матерью, а я все равно стояла на своем. Я видела его, читающим стихи — горящие вдохновением глаза, легкая улыбка. Непослушные волосы, которые лезут в рот. Пальто, под которым прятались крылья. Он был таким талантливым, он бы смог так много сказать миру. Его отец обязательно бы гордился им. — При воспоминании об отце, я зашлась в плаче и даже, кажется, начала подвывать. Особенно было жалко, что теперь-то отец Кирилла на самом деле его оценит и, возможно, даже поймет, но вот только Кир об этом не узнает.

Ноги что-то коснулось.

Сквозь пелену слез я увидела живое черное пятно и заорала от страха, лягая сидящего передо мной человека.

— Нет!!! Нет!!! Не трогайте меня!!! — вопила я на весь лес, отчаянно брыкаясь.

Он вытащил меня за ногу из укрытия, что-то пытаясь сказать, но я начала извиваться и орать еще громче, срывая голос.

Сильная пощечина не столько привела в чувства, сколько удивила. Я заткнулась всего на мгновение, чтобы рассмотреть наглеца, посмевшего поднять на меня руку. Кирилл тряхнул меня за плечи, а потом рывком прижал к себе.

— Варя, Варенька, Варюша, девочка, — бормотал в ухо, сжимая так, что я не могла двинуть ни рукой, ни ногой.

— Кирилл? — Я вырвалась, чтобы получше его осмотреть. — Кира? Кир? — как слепая, ощупывала лицо, губы, уши, провела по волосам, шее. — Он же… Он… — задыхаясь, бормотала я. — У… би… лллл…

— Кого убил? Меня? — начал смеяться он.

— Те… те… я… — По щекам не переставая текли слезы.

— Успокойся, — Он терпеливо вытирал их. — Все хорошо. Успокойся.

— Я… ви… де… — разревелась, уткнувшись ему в шею.

— Ну же, Варенька, девочка моя, ну же… — гладит по спине и голове, а сам улыбается, целует в висок, ладонь на затылке. — Испугалась, маленькая? Девочка… Ну же, успокойся.

— Он… Он… — заикалась я. — Топор… Кирилл заливисто заржал. Я обиделась, громко засопела заложенным носом.

— Он елку хотел посадить у дома. Заехал, чтобы выкопать. И пень с грибницей. Хотел, чтобы в сарае опята росли, сказал, что там сырое место, самое оно для грибов. Ударил топором по пню, мне щепка в голову отлетела. Прям по уху попала. — Он повернул голову, продемонстрировав вполне себе нормальное ухо. — А тут ты как заорешь, я испугался, решил, случилось что-то. Кинулся к тебе, а ты с такой скоростью в лес чесанула, что, думал, не догоню, не найду уже. Я тебе: «Варя! Варя!» А Варя не слышит, несется куда-то, глазки выпучив.

— Дурак! — двинула я ему кулаком по груди. — Как ты смеешь?! Я испугалась! Думала, что он убил тебя! А ты! А ты! Гад! Ты еще ржешь!

Кирилл хохотал, аж завалился на спину и ухватился за живот. Он мычал, похрюкивал, всхлипывал, показывал на меня пальцем и ржал.

— Помнишь, «родителям надо помогааааа-ать!..»? Ы-ы-ы… А-а-а… Варька! Боже мой, Варька! Вот это был тот же случай! Родителям надо помогать… Ы-ы-ы…

Я тоже начала посмеиваться. Сначала сдержанно и нехотя, через силу. Потом не выдержала и громко, истерично, сквозь слезы. Не удержалась, рухнула на него, гогоча так, что живот начал болеть и спину заломило. Так мы и смеялись, как ненормальные, лежа в окопе на полтора метра ниже уровня земли, повторяя дурацкую фразу про то, что родителям надо помогать. Я еще вспомнила, как Володя описывал свое ощущение, когда его привезли, а дверь не открывается, и того «терминатора» с кулаками, как его голова. Очень смешно было после этого рассказа оказаться в лапах питекантропа с топором, которому понадобилась елочка для дачи.

Кирилл смеялся. Я смотрела на него и тоже смеялась. Смеялась над тем, что он жив, что вот лежит подо мной и заливисто хохочет, что от глаз разбегаются морщинки, что в волосах запутался осиновый листик, а пальто опять грязное. С кончика моего носа ему прямиком в глаз упала слезинка. Кир смешно сморгнул и тряхнул головой, сдув волосы со лба. Улыбка широкая, открытая, сам довольный. Положил руку мне на затылок, притянул к себе. Губы коснулись губ. Я замерла. По телу прошла дрожь — а вдруг не получится? А что с языком? А нос куда девать? А вдруг мне не понравится или он поймет, что я не умею целоваться? Он нежно всосал нижнюю губу. Так, а куда теперь язык? Потом провел языком по верхней губе. Нос же мешается или нет? Коснулся зубов. Я напряженно ждала, что он будет делать дальше. Мне-то что делать? Кирилл захохотал мне в рот, причем со всхлипами. Ну и как тут целоваться, скажите, пожалуйста?

— С тобой я буду жить вечно, — с трудом выдал он.

Вот ведь гад какой! Он еще и издевается! Я уселась верхом с целью высказать все, что думаю о его хамстве, как вдруг мой взгляд уперся в какую-то ржавую штуку, наполовину торчащую из земли аккурат над нашими головами. И ржавая штука очень сильно напоминала…

— Кира, — прошептала я испуганно, мгновенно перестав смеяться. — Это то, о чем я думаю?

Кирилл выгнулся, рассматривая предмет. Побледнел и дернулся в сторону.

— Она настоящая?

— Судя по всему, да. Так, осторожно уходим.

— Она же может взорваться.

— Вот поэтому мы уходим осторожно и очень быстро. — Он торопливо отполз в сторону, схватив меня за руку и дергая на себя.

— Но вдруг тут кто-то на ней подорвется? — Я никак не могла оторваться от рассматривания бомбы.

— Хорошо бы не мы. — Кир ловко запрыгнул наверх и вытащил меня.

— Рюкзак! — вспомнила я.

Он чертыхнулся. Велел отойти от окопа, сам полез за рюкзаком. Через несколько секунд Кирилл тащил меня прочь с того места.

— Стой! — застопорилась я. — Надо сообщить! Она же может рвануть! Вдруг там еще есть! А если грибники?

Он состроил противную рожу и протянул мне свой телефон.

— Только, знаешь, тут бои были. Здесь полно таких мин.

— Все равно. Наш долг сообщить, куда следует. А уж они там пусть сами решают, что да как.

— У тебя когда концерт-то? — уселся Кир на поваленное дерево. — Завтра?

— А что? — напряглась я.

— Нет, ничего, — закурил он. — Ты звони, звони.

Через час нас отыскали не то саперы, не то минеры — в общем, военные, милиция и прочие странные люди в комбинезонах и с какими-то интересными штуками в руках, а один так и вовсе был с собакой. На полянку нагнали технику. Меня расспросили о месте, где находится бомба. Кир вызвался показать. Прошло еще часа полтора. Мы всей толпой стояли на безопасном расстоянии, пока со снарядом работали саперы. Оказалось, что бомб там несколько, и военные решали, что с ними делать, — выкапывать или взрывать на месте и насколько там «живой» взрывной механизм. Я бы не стала ждать окончания всех работ, но Кирилл, достав диктофон и свое журналистское удостоверение, унесся «на дело» (как он заявил). Мне же любезно разрешили погреться в машине командира, который руководил разминированием, а заботливый солдат угостил бутербродом и кофе из термоса. Еще минут через сорок все как-то подозрительно рассредоточились.

— Сейчас рванет, — влюбленно смотрел в сторону нашей бомбы парень.

Я глазами нашла в толпе Кирилла. Он крутился рядом с командиром.

— А они нормально стоят? Не заденет? — Я показала пальцем на солдатское начальство.

— Ты что? Все хорошо будет, — заверил парень. Смешной такой.

Мы вышли из машины и стали ждать взрыва. И вот в этот ответственный момент, когда даже природа замерла перед великим бара-бумом, у меня зазвонил телефон. Кто говорит? О, нет! Женька! Все… Лучше бы маман позвонила! Женька сейчас натурально удушит меня посредством оптико-волоконной связи. Или как оно там называется? Через спутник?

— Привет, — робко сказала я в трубку, готовясь к буре.

И буря не заставила себя ждать. Всегда спокойная Точка заорала так, что я была вынуждена отодвинуть телефон подальше от уха.

— Ты с ума сошла? Дуракам что, закон не писан? Ты хоть понимаешь, что мы от тебя ни ножек, ни рожек не найдем?

— Жень, все нормально, — непроизвольно принялась оправдываться я, мысленно схватившись за голову.

Ну все… Сейчас тут будут все спецслужбы мира, вертолеты, самолеты, пароходы, ОМОН и спецназ с ворами в законе под ручку. Какое-то странное эхо?… Она по громкой связи со мной говорит? Девчонки, что ли, рядом? О, нет! Не везет, так с детства! Это хуже, чем мама! — Я в лесу, с парнем. Он не даст меня в обиду… Правда-правда!

— С парнем? С парнем?! — задохнулась она от возмущения. — Ты еще и с парнем?! Ты в курсе, что в год без вести пропадает около семидесяти тысяч человек? Каждый четвертый из них — несовершеннолетний! Статистику решила собой сделать?

— Наоборот! — лепетала я неуверенно. — С ним не страшно машины ловить. А то вот так завезут куда-нибудь… Нас чуть не убили… А в Твери на нас хулиганы напали… — Господи, ну кто тянул меня за язык?

Ну, точно! Вокруг нее полно народу, и Женька возмущенно сейчас повторяла им мои слова, добавляя весьма едкие комментарии.

— Какое счастье, что чуть! Ничего, если вернешься живая, мы тебя тут сами убьем!

Я почувствовала, как Точка плотоядно улыбается и потирает руки. А рядом с ней стоит Ярик и ехидно закатывает рукава, как главный супергерой из плохого американского боевика. И вокруг всего этого суетливо бегает на шпильках Настька, театрально заламывая тощие ручонки и гламурно подвывая.

— И мы тут бомбу обезвреживаем. В лесу… — совсем тихо похвасталась я, на свою погибель.

— Стоп. Какую бомбу? Варька, ты пьяная?

— Почему пьяная? Я, кроме кофе, ничего не пила. Меня солдат угостил. А бомба ржавая. Она нам чуть на голову не упала, когда мы в окопе лежали.

Женя приглушенно сообщила девочкам, что я, судя по всему, под наркотой и у меня галлюцинации, меня надо немедленно спасать, пока я еще в состоянии хоть как-то мыслить и способна связно пользоваться словами.

— Угостил? Варя, ты дура! Ты хоть понимаешь, сколько различных препаратов можно подлить девушке в кофе? Неудивительно, что тебе мерещатся бомбы и окопы. Рассказывай, где ты, я поговорю с папой, мы за тобой приедем. И не двигайся с места!

— Приготовься… — предупредил солдат и указал в сторону леса. — Сейчас ка-а-а-а-а-к рванет! — Он даже подпрыгнул от нетерпения.

— Ой, погоди, Женька! — тут же выдала я злой, как сто китайских ежиков, подружке. — Самое интересное! Она сейчас взорвется!

— Варя! Не пей больше ничего! Слышишь? Стой, где стоишь! Как тебя найти, Варя? Ты можешь хотя бы примерно сказать, где находишься? Я сейчас приеду! Стой, Варя!

— Я же сказала, в лесу.

Женька опять начала приглушенно объяснять кому-то, что у меня явно проблемы с головой, меня опоили и сейчас грязно воспользуются. И тут оно громыхнуло так, что заложило уши. Казалось, это произошло над головой. Я аж присела от неожиданности. Птицы испуганно метнулись с криками ввысь. Земля под ногами дрогнула. Внутренние органы как будто подкинули. Страшно-то как… Вот и все. А ведь могла взорваться, когда мы там с Кириллом смеялись. Просто вот раз — и нет тебя, чик — и ты на небесах. Живешь, живешь, а из-за какой-то ржавой дуры могла и не дожить до зав трака. Страшно…

— Слышала? Слышала? Во как бабахнуло! — пританцовывала я и хлопала от радости в ладоши.

В трубке стояла тишина. Я посмотрела на дисплей и поморщилась — связь потеряна. Надо будет потом перезвонить, как только мой телефон найдет себя, а то они там с ума сойдут, и тогда меня и маман в порошок сотрет, и подруги в мелкий фарш порубят.

Военные и милиционеры после недолгого совещания начали расходиться по машинам. Солдаты еще ковырялись в лесу, а в мою сторону уже двинулась начальственная процессия. Кирилл шел рядом с командиром и о чем-то оживленно с ним разговаривал. Какой же он все-таки смелый! Я бы вот не решилась так спокойно беседовать с начальником.

— Ну, Варвара… Как тебя по батюшке? — громким командным голосом произнес военный, широко улыбаясь.

— Анатольевна, — покраснев, пробормотала я.

— Ну, Варвара Анатольевна, вашему отцу можно вами гордиться! — положил тяжелую руку мне на плечо.

— У меня нет отца, — с обидой сообщила я. Командир на мгновение смутился и нахмурился, потом снова широко улыбнулся и сказал:

— Если бы у меня была такая смелая дочь, я бы обязательно ею гордился. Спасибо тебе. Здесь недалеко детский лагерь. Могли дети пострадать. Вы с Кириллом в Питер едете, да? — Я кивнула. Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Боже, как приятно! — Я бы попросил своего водителя вас отвезти, но это далековато. Сейчас решим. Не отходи никуда от машины. Эй, капитан! — окликнул он самого главного милиционера и направился к нему. — Петрович, пойди сюда, дело есть. Не в службу, а в дружбу…

Кирилл спрятал диктофон, застегнул рюкзак и подмигнул мне. Его довольный вид говорил только об одном — это была славная охота.

— Все хорошо. Я договорился, — поиграл он бровями. Потом рывком притянул меня к себе за плечи и несильно сжал. Потискал, я бы сказала, как щенка.

Нас позвали в милицейскую машину. Кир взял меня за руку и твердым шагом направился к стражам порядка.

— Ну, все, счастливого пути, — подошел к нам командир и пожал Кириллу руку на прощание. — Варвара Анатольевна, еще раз благодарю. — Он учтиво склонил голову набок, как бравый гусар.

Мамочки, какие же они хорошие эти военные!

— Спасибо, Алексей Степанович, — кивнул Кир. — Я позвоню, когда все будет готово.

— Телефон мой записал?

— Конечно.

— До встречи тогда. Звони.

Они ритуально похлопали друг друга по плечам, кивнули и наконец-то разошлись. Я забралась на заднее сиденье милицейского «Форда». Кир сел рядом и устало откинулся на спинку, закрыл глаза. После ночной драки ему, наверное, очень плохо, а ведь он еще не спал сегодня. Хотелось накрыть его пледом и выдать подушку, чтобы голове было удобно.

— Кирюха! — обернулся капитан с переднего сиденья.

Кир вздрогнул и тревожно глянул на дядьку с очень добродушным, совсем не ментовским лицом.

— Я вас до поста довезу. Там оставлю. Ребята все сделают. Хорошо? А то у тещи сегодня юбилей, жена с костями съест, если опоздаю.

— Вы нас, главное, до дороги довезите, а там уж мы сами как-нибудь, — попросил он устало.

— А чего это у вас жена такая сердитая? — влезла я. — Времени еще и девяти нет.

— А в магазин? — вздохнул с улыбкой капитан. — По хозяйству помочь? На дачу всех отвезти? Знаешь, сколько у меня дел сегодня?

— Ой, а я вас со своими бомбами отвлекла, — смутилась я.

— Лучше ты, чем потом с родителями объясняться, — отмахнулся он. — А вы зачем сюда забрались-то?

— Водила один завез, — опередил меня Кир. — Хотел елку выкопать. Пока мы там ковырялись, Варька по лесу решила погулять и бомбу нашла. Я водителя отпустил, он спешил, ну и остались мы с ней вас ждать.

Какая интересная история! Самое главное, почти ни слова неправды.

— Ясно. А то место странное для ранних прогулок.

— Честно говоря, мы и сами перетрусили. Местность-то не знаем. Хорошо, что вы нас нашли.

— Хорошо, — поддакнул капитан и отвернулся к окну.

Милиционер не только высадил нас на ближайшем посту ДПС, но и зашел в будку, договорился. Смерив Кирилла изучающими взглядами, постовые велели располагаться на стульях в маленьком, как консервная банка, помещении, а сами вышли на трассу — ловить нам машину. Кир наблюдал за ними в окно, потом вздохнул и мечтательно произнес:

— Смотри, Варька, как надо голосовать. Махнул волшебной палочкой — раз, и вот этот джип будет нашим.

Я кивнула и набрала эсэмэс Жене: «Со мной все нормально. Еду в Питер в милицейской машине. Не скучайте там». Про милицейскую машину я специально соврала, чтобы они не волновались. Мне показалось, что так будет надежнее.

Минут через пять один из постовых заглянул в окно и жестом велел выходить. Мы с готовностью выскочили на улицу.

— Человек в Питер идет. Довезет до самого города, — разминал руки гаишник.

— Спасибо вам, — заулыбалась я.

— Удачи на дороге, — ухмыльнулся тот в усы. Мы с Кириллом уселись на заднее сиденье.

В машине было тепло, уютно и пахло карамелью. Водитель-девушка обернулась и внимательно осмотрела навязанных попутчиков. У нее были огромные глаза василькового цвета, идеально белые волосы и пухлый рот, намазанный вишневой помадой. Шифоновая кофточка в мелкий цветочек с очень романтичными пышными рукавами, собранными на тоненьких запястьях широкой резинкой. Я немного смутилась — под кофточкой очень явно просвечивал кружевной лифчик. Ну вот как ей не стыдно? Короткая джинсовая юбка и острые колени. Очень красивая девушка. Я бы хотела быть такой же красивой, как она, и водить такую же крутую машину.

— Вам куда? — спросила она вежливо, выруливая на трассу.

— Канал Грибоедова. Улица Казначейская, — отозвался Кир, устраиваясь на диванчике.

— Мне так не очень удобно. Но я вас постараюсь высадить максимально близко к каналу. А вы чем гаишников-то задобрили?

— Это не мы, — ответила я. — Это их военные попросили. Мы бомбу нашли около детского лагеря. Они обезвредили и в благодарность помогли нам уехать. Вы извините, что нас вам навязали.

— Ерунда. Это даже приятно. Меня гаишники еще ни разу не останавливали с такими идиотскими просьбами — подбросить народ до Питера.

Я улыбнулась ей. Машина быстро набирала скорость, отчего меня вдавило в спинку. Да, хочу быть такой же красивой и так же круто водить такую большую машину. Решено! Буду! Посмотрела на Кирилла. Он, судя по чуть приоткрытому рту и запрокинутой голове, крепко спал. Такой смешной и милый, даже во сне улыбается. Лицо расслаблено, ресницы подрагивают. Мне нравится его профиль. Так бы и любовалась им. Даже эта небритость очень нравится. Ой, я не обратила внимание, а он колючий? Интересно, а он захочет еще раз меня поцеловать? А вдруг нет? Я ведь все в лесу испортила… Вот дурында! Ну как я могла? Но ведь это не страшно для первого раза, да? Надо будет погадать на картах на него. Интересно, что они скажут? А вдруг они скажут, что он мне не пара, или что у него есть девушка, или он не тот, за кого себя выдает? Нет, не буду на него гадать. Страшно. Карты не врут. Я боюсь услышать их ответ.

— Меня Варя зовут, — представилась я, решив отвлечься от грустных мыслей. — Мы с братом на концерт едем.

— Круто! А меня Регина. Я в гости в Москву ездила, домой возвращаюсь.

Я вспомнила, как Кирилл начинал разговор, спрашивал про родной город, про увлечения и истории на дороге, сам что-то рассказывал, и постаралась разболтать Регину. Та охотно пошла на контакт, и через час я знала, что она коренная жительница Питера, работает менеджером в крупном рекламном агентстве, что среди ее клиентов крутые компании и даже мэрия заказывает у них всякие нужные ненужности. В Москве у нее живут однокурсницы, и они отмечали десять лет с момента окончания института. Так я поняла, что худенькая и хорошенькая Регина с наивными глазами не девочка, которая немногим старше меня, а взрослая женщина лет тридцати. А я с ней на «ты» и как с подружкой… Кирилл между тем удобно устроил голову у меня на коленях, я обняла его одной рукой, второй едва заметно перебирала волосы. В лучах солнца они казались слегка рыжеватыми и блестели из-за того, что их хозяин побывал в передрягах и уже два дня не мыл голову, распадались на тонкие неопрятные прядки. Ну и что! Зато он одной рукой обнимает мое колено, и мне это несказанно нравится, как, впрочем, нравятся и эти прядки. Надо будет опять собрать их в хвостик, так будет не очень заметно, что голова грязная. Кстати, и мне бы не мешало побывать в ванной. На чучелку, наверное, похожа.

Мягкий ход машины, приятное тепло, успокаивающий голос Регины, тихая классическая музыка и умиротворяющие пейзажи вскоре сделали свое дело — я, незаметно для себя, уснула, хотя очень боролась со сном, старалась не зевать и что-то говорить. Не вышло.

Глава 7

Друзья годами ищут тебе бойфренда, а когда ты его наконец находишь, они немедленно заставляют тебя его бросить.

Дневник Бриджит Джонс: грани разумного

Проснулась я от запаха еды и громкого смеха. Кирилла под боком не оказалось. Он сидел на переднем сиденье и рассказывал Регине весьма пошлый анекдот. Женщина заливисто смеялась, кажется, даже не следя за дорогой. Что-то мне не нравится ее веселость.

— Кирочка, неужели такое бывает? — Так это еще и не анекдот?

— Конечно. — Он понизил голос, наклонившись к самому ее уху, и я ничего не смогла разобрать из-за шума, который доносился из приоткрытых окон. Кирочка? Однако!

Я во все глаза смотрела, как женщина кокетничает, как приоткрыт влажный рот и как наклоняет голову, демонстрируя тонкую цыплячью шейку. Рука то и дело скидывает и теребит волосы. Я читала обо всех этих уловках в Настькиных глупых журналах. Вот она повернулась к нему всего на секунду — губа закушена, взгляд… игривый.

— А вот еще была история, — весело сказал Кирилл. И мне опять не понравился его голос — слишком, как бы так выразиться… сладкий?

Я резко села. В зеркало заднего вида на меня смотрела чумазая, лохматая девица с лоснящимся жирным лицом и, кажется, прыщиком на подбородке. Я схватилась за лицо. О, нет! Ну, точно! Прыщ! Огромный жуткий прыщ!

— Варька! — обрадовался Кир. — Проснулась?

Я не ответила, поджала губы недовольно.

— Ну и спать же ты горазда! Мы почти приехали. Держи, Регина не дала умереть нам с голоду. — Он протянул пакет из Макдоналдса и стакан с кока-колой.

— У меня руки грязные, — буркнула я.

— Ой, это не проблема! — воскликнула Регина. — Кирочка, посмотри там в сумке влажные салфетки. Дай Варе.

Опять Кирочка? Да что она себе позволяет! Кир бесцеремонно залез к ней в сумку, достал упаковку салфеток с ромашкой и протянул мне. Я быстро вытянула несколько штучек и принялась вытирать лицо, шею и руки. Эх, мне бы сейчас в душ, он бы даже не посмотрел тогда на эту Регину. Вон как смеется и заигрывает. Как он смеет после того, что между нами было! Я причесалась и сделала хвостик. Вроде бы так лучше. Хотя я с хвостиком — малолетка малолеткой. Я с ней не могу соревноваться. Регина такая красивая, а я уродка. Единственное мое достоинство — я еще молодая, а она уже старуха тридцатилетняя. Ух, сейчас я ей задам!

— Регина, а как ваш муж относится к тому, что вы одна из города в город ездите? Он не переживает?

— А я не замужем! — рассмеялась она. Облом. — Совершенно свободна. Могу делать, что хочу.

Ну кто меня за язык тянул, а? Как быть? Надо спросить у Насти, она в амурных делах настоящая дока! Однажды встречалась с самым крутым парнем в школе и параллельно еще с одним — лауреатом музыкальных конкурсов! И бросила его, ну того, который самый крутой. Я бы тоже его бросила. Лауреат — звучит солиднее. Достала телефон. Нет связи. Почему? Почему, когда мне больше всего нужен телефон, никогда нет связи?

— Так чем закончилась эта история? — вернулась к первоначальной теме разговора Регина.

Да, мне тоже интересно, чем закончилась их пьянка с известным даже мне рок-музыкантом Артуром Марганяном?

— Я потом расскажу. Не при детях же, — многозначительно хихикнул Кирилл.

Это я — дети?! Ну все! Если я — дети, то ты — бабник! Увидел смазливую старуху и сразу же давай к ней клеится! А я — дети! Ну конечно! Маленькое прыщавое дитя! Я порылась в рюкзачке и достала зеркальце. Точно, прыщавое. Посмотрела на свои грязные руки с чернотой под ногтями и поняла, что выдавливание прыщика может закончиться весьма плачевно для лица в целом. Но не ходить же с таким уродством на подбородке. Через несколько секунд слово «прыщавое» в определении меня можно было смело вычеркивать. А у Регины еще и ногти накрашены. И вон цветочки какие-то там нарисованы. И как она с ним кокетничает. Я не переживу!

— А мы скоро приедем? — Я старалась, чтобы голос не дрожал и не казался злым и агрессивным.

— Через полчаса, я думаю. Я вас высажу у метро «Звездная». Там поднимитесь вверх до «Сенной площади» и сориентируетесь на месте, — ответила Регина, не замечая моего недовольного взгляда в свою сторону. А потом она кокетливо повела плечом и томно добавила, глянув на Кирилла: — Я бы вас до места довезла, но мне неудобно через полгорода ехать.

— Как жаль! — на вздохе ответил Кир.

«Какое счастье!» — заликовало все у меня внутри. Так, что там эта грымза мне купила. Надеюсь, не «Хэппи мил»? Я тогда ей этот хэппи как на ее хорошенький мил надену! В пакете оказались большая порция остывшего картофеля-фри, два сырных соуса и «Биг мак». «Биг мак» я не люблю, потому что он всегда разваливается, там вечно вылезает вся трава, а кружочки помидоров стремятся заляпать все вокруг. Да и рот мой мелковат для такого солидного бутерброда. Это она специально мне такой купила, чтобы опозорить. Я бы не стала к нему притрагиваться, но сандвич выглядел так вкусно и есть хотелось так сильно, что пришлось наступить на горло собственной гордости и, разделив «Биг мак» на части, аккуратно все съесть. Потом как-то неожиданно кончилась картошка и кола. Я почувствовала себя сытой, почти довольной, и Регина уже не казалась такой крысой, как раньше. В конце концов, Кирилл активно общался со всеми водителями. Просто эта оказалась теткой преклонных лет, смазливой и тощей, как палка, которая попала мне в колеса.

Мы въехали в Питер. Город сильно отличался от Москвы. Если столица встречала гостей высотными новостройками, как правило, красных цветов, такими, что верхние этажи терялись в небесах, то Питер поразил серыми пятиэтажками с магазинами на первых этажах. «Ой, — подумала я, припав к окошку. — Как миленько!» Зато между домами было расстояние и зелень, а в Москве застроено все так, что иногда кажется, что от здания до здания можно дотянуться руками. Люди такие же, как у нас. Так же одеты, так же ходят. Интересно, а как они говорят? А какие у них тут кафе? А что продается в магазинах? Завтра все посмотрю. Так восхитительно! Так все красиво! Я наконец-то до тебя доехала, дорогой Санкт-Петербург, великий город на Неве. Ура! Ура! Хочу увидеть Неву! И Зимний дворец хочу увидеть! И памятник Петру. И… И… Как же много я всего хочу увидеть! Надо будет привести себя в порядок и пойти гулять с Кириллом. Хочу все-все-все посмотреть.

Регина петляла по дорогам, куда-то сворачивала и поворачивала. Я все так же восхищенно рассматривала проспекты и летящие по ним машины. Московское шоссе — прочитала. Она опять куда-то повернула. О! Дунайский проспект! Как здорово!

— Варя, смотри, вон там сейчас будут видны быки! — Кирилл повернулся ко мне и указал пальцем куда-то вдаль.

— Да, — подхватила Регина. — Их во время войны прятали на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. Вырыли огромную яму, рядом с могилой их создателя, и схоронили до лучших времен.

Я впилась глазами в две внушительные скульптуры. Они выглядели так реалистично, что, казалось, сейчас спрыгнут с пьедесталов и пойдут крушить все на свете.

— Метро вон туда, вперед пройдите немного, хорошо? — остановилась Регина у обочины.

Я подхватила рюкзак, бумажный пакет с мусором и, бросив на прощание: «Спасибо!», выпорхнула из машины. Кирилл задержался. Я видела, как он нежно ей улыбается. Протянул визитку? Опля! Она достала свою. Третий лишний? Мне уже можно идти? В груди неприятно ныло и покалывало. Предатель! Ну и проваливай! Ну и не нужен ты мне больше! Спасибо, что помог до браться до города. Дальше я сама. У меня есть Куколка. А ты мне… Ты мне… Ты мне больше не нужен! Кир вышел из машины, потянулся и махнул ей рукой. Регина моргнула нам фарами и наконец-то укатила с глаз долой. Я обиженно поджала губы. Надо позвонить Кукле. Пусть встретит. Достала телефон и нашла номер Куколки. В ответ — «Абонент не доступен». Прикольно… И что теперь делать?

— Идем, — кивнул Кирилл и неторопливо направился к метро.

Помедлив, я поплелась за ним. А куда мне идти, если Куколки нет и города я не знаю?

— Ты можешь объяснить, что случилось? Ты не выспалась? Что-то болит? — спокойно спросил он. В голосе чувствовалось недовольство.

Нет, он еще спрашивает! Я гордо проигнорировала вопрос. Умри от любопытства, мерзкий тип. Кирилл закрыл лицо руками и устало потер глаза. Потом усмехнулся, как будто так и надо.

— Варя, это не то, что ты подумала.

— Угу, все так и есть, — фыркнула я презрительно.

— Как знаешь.

Он пошел к кассам. Я еще раз набрала Куколку. «Абонент не абонент…» Черт! Приезжай ко мне в гости, когда меня дома нет! Надо найти Интернет-кафе и выйти на наш форум. Поискать питерских девочек. Какая идиотская ситуация… Не на улице же мне ночевать в самом деле. Впрочем, есть еще один вариант. Я со своими девчонками могу связаться через podruzhki.ru, мы часто там с ними зависаем, сплетничая о том о сем, когда нет возможности встретиться. Женька на нем висит круглосуточно. Думаю, что, если все станет совсем критичным, я напишу ей, и ее папа быстро решит все мои проблемы. Как же хорошо, когда у тебя есть такие классные друзья, которые всегда помогут!

Мы спустились в метро. Я прошлась по платформе туда-сюда и замерла в нерешительности. Это шутка такая? А как, собственно, на поезд садиться, если все выходы на платформу перекрыты железными дверями? Осмотрелась. Народ стоит и не паникует. Ничего не понимаю… А откуда появится поезд? И почему тут все перекрыто? А как люди будут выходить? Что за чертовщина? Может быть, тут есть другая платформа, а это просто коридор такой? Надо вернуться обратно и позвонить Куколке. Или…

Неожиданно железные двери распахнулись, и я с ужасом шарахнулась в сторону. Там, за этими страшными коричневыми дверями, находился поезд. Я смотрела на него и не решалась войти. Я не поеду на метро! Нет! Нет! И нет! Ни за что!

— Ну что ты застыла? — Кир впихнул меня в вагон, подхватив под руку.

Я обернулась. Сначала закрылись двери на платформе, а через две секунды — двери вагона. Мы оказались в тоннеле, стены которого едва ли не вплотную подступали к составу. Поезд медленно тронулся, а мне казалось, что сейчас провода и кабели оцарапают краску и стекло.

— Ты ни разу не видела таких станций? — спросил он, шлепаясь на сиденье.

Покачала головой.

— Садись, — подвинулся и постучал по сиденью.

— Я с тобой не разговариваю, — гордо задрала нос, вспомнив, какую серьезную обиду он мне нанес.

Кир захохотал:

— Варя, эта Регина работает в администрации губернатора. Она начальник отдела по связям со СМИ. То есть с газетами, журналами, она работает с журналистами. Ты понимаешь, что это очень важное знакомство для меня?

— Ты все врешь! — У меня аж воздух перекрыло от такой наглости. — Она менеджер в рекламном агентстве.

Он достал ее визитку и протянул мне.

— Регина Викторовна Трубецкая, — прочитала я вслух. — Начальник Управления информации, руководитель пресс-службы администрации губернатора Санкт-Петербурга. Она же говорила, что… Кирилл… А что же она… И без охраны? Как же нас к ней посадили-то?

— Она с подружками встречалась в Москве. Домой ехала. Гаишники документы проверили, попросили нас забрать с собой, мол, у нее глаза добрые, она не откажет и не обидит. У нее же на лбу не написано, что она при губернаторе состоит. Да и гаишники очень вежливо попросили. С другой стороны, зачем ей охрана, если она с друзьями пару дней провела? Она же не губернатор, чтобы с охраной ездить, — улыбнулся он. — Глупышка. — Обнял меня за плечи, поцеловал в макушку. — Ревнивая ты моя дурочка. — Рассмеялся: — А я еще в машине понять не мог, чего ты фыркать вдруг начала. Глупая девочка. Центр Питера понравился мне куда больше. Он напоминал Москву, и я чувствовала себя почти дома. От метро «Сенная площадь» мы немного попетляли дворами, проходя их насквозь по темным арочным галереям. Кирилл объяснял, что такое двор-колодец и как в окна жителей первых этажей совсем не попадает солнечный свет. Рассказывал, как здорово гулять по питерским крышам, как однажды неделю жил на чердаке очень красивого дома, как подобрал котенка, которого разорвали собаки, и выходил его, потом привез домой в Москву, как чуть не подрался с местной гопотой, а потом с ними же бродил по городу и встречал рассвет, сидя верхом на коне Петра.

Мы зашли в темный подъезд, в котором отчаянно воняло кошачьей мочой, крысами и тухлой рыбой. У меня даже глаза защипало от смрада. Поднялись на третий этаж. Площадка была такой малюсенькой, что открывшаяся дверь разделила ее на две части. Кир пропустил меня вперед, прокомментировав, что у Борьки дверь никогда не запирается, якобы таким образом он дает понять, что всегда рад гостям. Я с опаской переступила порог маленькой «хрущевки».

Почему Борис не закрывал дверь, ничуть не опасаясь за нажитое добро, стало понятно через пару минут. Добра в однокомнатной квартире не было вообще. Зато было полно странного народа, грязи и тараканов.

— Борис Борисыч, — поприветствовал Кир высокого худого мужчину с благородным лицом, но отсутствующим взглядом. Он сидел на кухне с девушкой и парнем. На столе стояли чайные чашки, в заварочном чайнике темным янтарем отсвечивал чай, а на блюдечке лежали вафли и баранки.

— О, Поэт! Приехал! — обрадовался хозяин дома. — Мы тебя еще вчера ждали.

— Да я вон девчонку на трассе подобрал, — кивнул он в мою сторону. — Не пропадать же человеку.

Все, как по команде, повернулись и изучающее уставились на мою скромную персону.

— Здрасте, — сконфуженно кивнула я.

— Как звать? — куда-то мимо меня посмотрел Борис.

— Варя, — шепотом отозвалась я, чувствуя, как краснеют щеки.

— Рад тебе. — Он взмахнул рукой, видимо приглашая к столу.

— Садись. — Кирилл откуда-то извлек табурет, смахнул с него грязь и таракана, выудил из раковины две чашки, ополоснул их и поставил на стол.

Я робко уселась на самый краешек между девушкой, которая все так же пялилась на меня, и парнем, который даже не счел нужным чуть подвинуться, чтобы я поместилась. Кир плеснул мне чая и уселся рядом с другом напротив меня.

— Так ты и есть тот самый Поэт? — отмерла девушка, повернувшись к Кириллу.

— Наверное, — дернул он плечом.

— Борис много о тебе рассказывал.

— Надеюсь, не о наших с ним похождениях? — засмеялся Кир.

— И о них тоже, — оживился Борис, опять глядя в никуда.

— Вчера было много народу. Все тебя ждали, — заунывным голосом вещала девица, растягивая слова.

Я не могла определить, сколько ей лет. Может быть, восемнадцать, а может, все тридцать пять. У нее была полноватая фигура, которой она, судя по короткому топу и шортикам, совершенно не стеснялась. Зелено-красный ежик волос и две татуировки: одна — в районе лопатки, другая — на руке.

— Человек предполагает, как известно… — стрельнул он глазками.

Девица встала, как-то слишком плавно обогнула стол, кончиками пальцев проводя по моей спине и плечам Бориса (тот откинул голову, касаясь затылком голого рыхлого живота), подошла сзади к Кириллу, обвила руками его шею и что-то зашептала на ухо. Я даже ощутила, как ее дыхание щекочет его мочку. Кир загадочно улыбался, глядя перед собой.

— Элизабет, не увлекайся, моя королева, я все слышу, — предупредил ее Борис.

Боже, да он слепой, дошло до меня! Слепой, как крот! Девица оторвалась от моего Кирилла и, едва касаясь кожи, провела ногтями по щеке друга, поцеловала в шею.

«Не переживай», — прочитала я по ее губам.

Кирилл поднялся. Я заметила, что она держит его за руку, призывно улыбается, глядя в глаза. Что, черт побери, тут происходит? Проходя мимо, он чмокнул меня в макушку и быстро шепнул:

— Не бойся, я скоро. Кое-что обсудить надо.

Совсем, что ли, он с ума сошел? Что значит «скоро»? Он что, меня тут одну оставит? Они скрылись за дверью. Мне стало не столько страшно, сколько противно сидеть в этом свинарнике среди стремных людей.

— Варенька, вы давно знакомы с Поэтом? — ласково спросил Борис.

— Он же сказал, что подобрал ее на трассе, — ответил за меня парень, поворачиваясь и начиная рассматривать. Он был похож на скинхеда — бритая голова и никакого отблеска интеллекта на лице. Растянутая грязная майка, небритые подмышки и две волосины на груди. Отвратительное зрелище, спасибо, что не воняет. — Совсем рехнулся. После Джульетты перешел на малолеток?

Я напряглась. Что еще за Джульетта?

— Прекрати, — резко одернул его слепой шипящим свистом. — Он больше года в нашу сторону смотреть не мог. Я еле уговорил его приехать. Тема закрыта.

Ну уж нет!

— Кто такая Джульетта? — тихо спросила я, чувствуя, как в груди все напрягается. Она здесь есть? Или он решил мной подразнить эту самую Джульетту, когда она сюда прибежит?

— Ромео не рассказал?

Я растерянно повернулась к скинхеду, тревожно смотря в маленькие серые глазки, словно пытаясь увидеть там ответ на свой вопрос. Сжала плотно губы, чтобы предательски не дрожали.

— Джульетта — самая шикарная девушка в нашей тусовке, — мечтательно закатил глаза парень. Голос сладкий, тягучий, лицо такое, словно он увидел миллион долларов, который вот-вот перейдет в его личное пользование.

— Замолчи! Если Ромео ничего ей не сказал…

— Да пусть знает! Тебе-то что? Посмотри на нее? Что она против Джульетты?

— Я слышу его, — подался Борис вперед. — Она не просто!

— Тем более пусть знает. Уж лучше мы ей сейчас все расскажем, чем кто-то другой. Ты ведь хочешь, детка, узнать, кто такая Джульетта?

Я перепуганно кивнула, хотя единственное, чего я сейчас хотела, — это закрыть уши, глаза и открыть все это в своей квартире в Москве!

— Вот видишь, она хочет. Джульетта, детка, самая шикарная женщина. Очень умная. И такая нежная, тоненькая. — Он витиевато изобразил это рукой, прочертив в воздухе изящную линию сверху вниз. — Как же они красиво смотрелись вместе: темный Поэт, похожий на «Демона» Врубеля, и изящная Джульетта, вылитая «Весна» Боттичелли.

— Да нет же! — горячо перебил его Борис. — Не «Демон» и «Весна». А «Венера и Марс». Помнишь?

Я ошарашенно кивнула, стараясь вспомнить картину. Кажется, там была очень красивая девушка с русыми кудряшками и в белом платье и голый молодой мужчина, прикрытый какой-то тряпицей, а вокруг них скакали пухлые карапузы с рожками. Ничего себе тут алкоголики собрались — Врубеля знают, и Боттичелли им как отец родной…

— Они жили вместе несколько месяцев, — продолжил скинхед. — Ромео ради нее бросил все в Москве, переехал сюда. Да только такому бриллианту, как Джульетта, оправа не из стихов и красивых песен нужна, а из драгоценных металлов. Мужик ей богатый попался. Она и предложила Ромео остаться друзьями. Он ее пытался вернуть, переживал сильно, болел, чуть не спился. Но стоило ему немного отойти, как она присылала письмо или звонила. Он срывался, в Питер тут же приезжал. Несколько счастливых дней или недель, и она опять его гонит.

— Ромео чуть с ума не сошел, — откусил Борис от вафельки, видимо, вспоминая метания друга. — Какие стихи писал, какие ей песни посвящал! Он тебе читал свои стихи?

— Нет, только поэтов Серебряного века… Еще этих… Как их? — кое-как выдавила я, забыв, как называются Пушкин с Некрасовым.

— Да ты посмотри на нее! — ухмыльнулся скинхед. — Замухрышка. Разве ее можно срав131нить с Джульеттой? Ей вон только Серебряный век и читать.

Я от такой наглости даже опешила.

Борис доброжелательно улыбнулся:

— Можно я на вас посмотрю? По голосу вы молоды и невинны. Невысокого роста. Хочу увидеть вас. Мне хочется узнать, кто сумел вдохнуть в голос Поэта каплю жизни.

Он подошел ко мне, протянув руки. Я увидела идеально ухоженные ногти, обточенные как у гитаристов — полукружьем. Закрыла глаза, когда он коснулся лица. Пальцы невесомо скользили по лбу и скулам, векам, бровям, губам и носу. Он провел по волосам, оценивая их длину, по плечам и рукам.

— Какого цвета ваши глаза? Серого?

— Да.

— А волосы каштановые?

— Откуда вы знаете?

— Слышу по вашему голосу. Сколько вам лет? Шестнадцать? Нет? Меньше?

— Пятнадцать.

— Я же говорю, что больной, — влез в разговор парень. — Стихи он ей читал! — расхохотался зло.

— Заткнись! — поморщился Борис и пододвинул мне тарелку с вафлями: — Угощайтесь, Варенька. Друзья Поэта — наши друзья. Только не называйте Поэта Ромео, если не хотите вывести его из себя и причинить боль.

Я сдержанно кивнула, отодвигаясь подальше от скинхеда.

— Только руки помою, — пробормотала рассеянно. — Грязные с дороги.

Честно говоря, ничего тут есть и пить я не собиралась. Спрятав руки в карманах, чтобы не измазать, я отправилась на поиски Кирилла. В голове ни одной разумной мысли, кроме одной: надо отсюда убираться. Ночевать тут я точно не буду. Во-первых, негде. Во-вторых, элементарно побрезгую. В-третьих, тут столько странных мужчин, что никакой Кирилл, не говоря уже о слепом Борисе, мне не помогут. К тому же не факт, что эта самая Джульетта не придет поздороваться с Поэтом, а я совершенно не горю желанием встречаться с бывшей девушкой своего парня. Да и парень он мне так… только в моей фантазии. Ну кто я такая — и эта из Боттичелли? Замухрышка, одним словом. Он вон и с Региной как общался — из шкурки выскакивал, чтобы ей понравиться. И эта… как там ее, королева Марго, только пальцем повела, он и отвалил куда-то. А сейчас припрется Джульетта, проведать своего Ромео, и буду я здесь не пришей кобыле хвост. Куда он делся?! Кирилл!

В комнате Элизабет и Кира не оказалось. Я решила, что они вышли на лестницу покурить, но потом заметила, что все курят в квартире. И запах какой-то странный. Хотя тут все странное. Настька бы умерла еще в подъезде от всех этих запахов. Ладно, понять бы куда эта парочка запропастилась. Хотелось бы послушать, что он скажет на этот раз. Просто вот даже интересно, где они обжимаются? Я заглянула в ванную. Там кто-то был. Судя по торчащим из-за шторки ногам в одном ботинке, этот кто-то спал в ванне. Куда можно было деться в такой маленькой квартире? Только на лестницу. Я бесшумно вышла на площадку. Никого. Да что же это такое? Куда он пропал? И тут я заметила еще одну дверь. Что это? Кладовка? Я медленно потянула ее на себя. Еще одна комната. Хозяйская спальня? Очень маленькая. Здесь помещался старый шкаф, на дверце которого висел смокинг, и кровать, накрытая пушистым пледом. Да, Кирилл был там, стоял у окна ко мне спиной. Девица что-то негромко говорила и хихикала. Кир отвечал. Я застыла в дверях. Элизабет стояла совсем близко к нему. Почти вплотную. Они курили одну сигарету на двоих. Она сначала затягивалась сама. Красиво выдыхала, запрокидывая голову, оголяя шею и демонстрируя пышную грудь. Потом из своих пальцев давала затянуться Киру. Он усмехался, обхватывал сигарету губами и блаженно затягивался. Элизабет положила руку ему на бедро, прижалась плотнее, глядя в глаза. Кир чуть выгнулся, одаряя ее улыбкой. Они как будто собирались танцевать и ждали только музыки.

— Это опять я что-то не так поняла, да? — заставила себя растянуть губы в презрительной ухмылке. Они отпрянули друг от друга, как кошки, которых облили холодной водой. — Не скучной ночи с этой Джульеттой, — бросила я. И добавила настолько брезгливо, насколько смогла: — Ромео.

Схватив рюкзачок, я через ступеньку слетела по лестнице вниз и бросилась бежать сквозь дворы, обливаясь слезами.

Глава 8

Друзья при счастливых обстоятельствах должны являться лишь по приглашению, а в несчастьях — без приглашения, сами по себе.

Исократ I

Я слонялась по улице уже целый час. Сначала просто куда-то неслась сломя голову, лишь бы вперед, потом успокоилась немного, но сил включать разум пока не было. Зато перестала рыдать, справедливо рассудив, что особого смысла в этом нет. Просто парень оказался бабником и клеился ко всем особям женского пола, в том числе и ко мне, то есть ему все равно было, к кому клеиться, лишь бы доказать свою мачизм, типа — и малолетку могу соблазнить, и старую корову за рога взять. И это даже хорошо, что я узнала об этом так рано. Могла же и влюбиться. А я его не люблю. Он не достоин, чтобы его любили. Тем более он не достоин любви такого замечательного существа, как я. И пусть я не такая красивая, как Регина или эта Венера Джульеттовна, но я-то уж точно лучше этой жирной коровы с королевским именем Элизабет! Пусть проваливает к своей Джульетте и ей читает стихи по ночам, Ромео недобитый! А я одна останусь. Жила же я без него все это время, нет, надо было откуда-то появиться, взбудоражить все внутри, у-у-у, ангел драный с общипанными крыльями! Фу! Фу, как я могла в него влюбиться! Не люблю его. Я-е-го-не-на-ви-жу! Привык, что девчонки к его ногам падают. И я-то, глупая, уши развесила, в принца поверила. А он не принц, так… змей-искуситель. Вон и зубы, как у гадюки, — острые. Как же на душе противно и мерзко! Так хотелось, чтобы Кирилл показал свой Питер, те крыши, звезды над головой. Почему-то хотелось полазить с ним по чердакам, пугая голубей и кошек. Идти по Невскому, держась за руки. Есть мороженое и подставлять губы, чтобы он их вытирал. Сейчас я в одиночестве несусь куда-то по Невскому, не замечая ничего вокруг. Так, надо успокоиться и позвонить. Сперва Ярику, рассказать, с каким подлецом свела меня дорога, потом Куколке. Нет, Ярику нельзя звонить. Никому нашим нельзя звонить. Они будут смеяться надо мной. Скажут, вот Варька, глупая, даже парня не смогла удержать. Никому нельзя говорить. Подружки будут сочувствовать, а потом за спиной шептаться, какая я неумеха. О, боже! Мама! Я забыла про маму… За день ни разу ей не позвонила! Не хочу… Как объяснить маме, что у ее дочери полный крах личной жизни? Мама никогда меня не понимала. Начнет расспрашивать, обсуждать и осуждать. Меня все будут осуждать. Кирилл ведь такой парень — красивый, видный, высокий, умный, талантливый. Это не Настькин Стасик, с которым только Ярик и может общаться, потому что понимает все его слова. А я… Ну кто я такая для Кирилла? Замухрышка. Я тяжело вздохнула и опустилась на лавку около какого-то странного темного здания с колоннами. Надо же какое уродство! Если бы оно не было таким огромным, я бы решила, что сижу около Большого театра, только колесницы на крыше не хватает. Да еще эта подсветка в зелено-фиолетовых тонах. Кажется, что сейчас отовсюду полезут монстры и привидения. Стало жутко. И народу не густо. Надо убираться отсюда. Кожей чувствую, что за мной следят призраки. Может, это и есть та самая кунсткамера, где в нафталине хранятся всякие уродцы, а их души следят за мной? Я опасливо заозиралась. Какая-то тетка села рядом. Ну все! Мама, роди меня обратно! Кирилл, забери меня отсюда! Кукла! Кукла, где ты?! Телефон в руке завибрировал. Высветился какой-то незнакомый номер. Духи пришли за мной. Говорят же, что гадать на себя на картах нельзя! Вот мне и наказание… Я прижала трубку к уху, но отвечать не стала.

— Вишенка! Вишенка! Это ты? Червивая Вишня? Это Куколка! Отзовись! — несся в пространстве высокий, звонкий голос.

— Куколка? — радостно всхлипнула я и громко разревелась.

— Ты чего, малыш? Эй, ты чего? Где ты? Немедленно говори, где ты? Я сейчас за тобой приеду.

— Я не знаю. На Невском около какого-то страшного здания с колоннами. Тут призраки умерших душ. Они следят за мной. — В голос рыдала я. Женщина обернулась и подозрительно на меня покосилась.

На несколько секунд в трубке воцарилась тишина.

— Так… Давай сначала. Ты сейчас на Невском?

— Да.

— Что ты видишь?

— Там огромный дом с колоннами. Фонтан и лавочки. И из-за колонн за мной следят, я чувствую.

— Хм… Кто-нибудь рядом с тобой есть? Спроси, где ты точно находишься. И не сходи с места. Я уже обуваюсь. Сейчас приеду.

Я осторожно пододвинулась к странной тетке, тронула ее за рукав и скромно спросила:

— Скажите, а что это за облезлое здание?

Лицо тетки вытянулось так, словно я сделала ей неприличное предложение. Она посмотрела на здание, потом на меня, затем еще раз на здание.

— Это Казанский собор, — сообщила она очень удивленным голосом.

Я растянула губы в улыбке и отодвинулась от нее подальше.

— Куколка, это Казанский собор! — радостно выдала подруге.

Услышала, как она подавилась и даже затаила дыхание. Потом с усилием переспросила:

— Ты не узнала Казанский собор?

Я еще раз посмотрела на памятник архитектуры и покачала головой. Что, я их все в глаза обязана помнить?

— На картинках он совсем по-другому выглядит. А тут… Забери меня отсюда, а.

— Я буду через полчаса. Не уходи никуда. — И отключилась.

— Да куда я отсюда уйду… — пробормотала я, обхватывая ноги и утыкаясь носом в колени.

Интересно, а почему мама не звонила? Я набрала ее номер. Абонент недоступен. Может, телефон разрядился? Ну и к лучшему. Что я ей скажу? Почему ни разу не позвонила из дома? Впрочем… Можно будет сказать, что повредился кабель. Как же нехорошо врать маме! Меня сожрет совесть… Ярику, что ли, написать? Надо же хоть с кем-то горем поделиться.

«А вот и я! Сижу у Казанского собора, жду, когда меня заберут наши люди с форума. Вы как?»

«Мы тип-топошно. Говори, куда своего Демона дела?»

Только это тебя и интересует.

«Он не мой. Привез в город, и мы разбежались».

«Что так? А как же любовь до гроба?»

Глупая ты, Ярик.

«Я похожа на лохушку, которая влюбляется в первого встречного?»

Ага, вылитая лохушка, которая влюбилась в первого встречного.

«Честно?» «Иди ты…»

Через минуту телефон зазвонил. Ну как же Ярослава пропустит такое событие!

— У него другая? — с ходу спросила она.

— Нет, — всхлипнула я.

— Он тебя обидел? Я чувствую, что с тобой что-то не так. Что случилось? Варька, он ничего тебе не сделал?

— Девчонки там где?

— Дома.

— Не рассказывай им ничего.

— Могила.

— Нас от Твери до Питера везла тетка одна. Красивая очень. У местного губернатора работает. Кир с ней всю дорогу трепался. Потом мы приехали на квартиру к его друзьям. Такой ужас! Я первый раз в таком гадком месте была. Там еще одна корова жирная к нему клеиться начала. Ну я их и застукала вместе…

— Как? — Я почувствовала, что глаза Ярика стали огромными, а рот приоткрылся. — Прям вот так… Э-э-э… М-м-м… Ну, вот… Эм… Совсем голые? Ну и как он?

— Нет, одетые. Почему голые? Таких подробностей я не видела. А без одежды он очень… — Я понизила голос до шепота и покраснела до кончиков волос.

— Ты видела его голым? — Ну вот только это и интересует озабоченную Ярославу! Нет чтобы о прекрасном поговорить! О поэзии, например.

— В больнице. На нас в Твери хулиганы напали. Киру в травматологии раны обрабатывали, а я заглянула. У него красивое тело… Ярик! Я не могу говорить на эту тему! — зашипела смущенно.

— Почему?

— Мне стыдно. Она захихикала.

— Так, а что там было с той, другой, из-за которой вы поругались?

— Мы не ругались. Они курили вместе. Я увидела и ушла.

— И че? — разочаровано хмыкнула Птица. — Подумаешь, курили вместе.

— Но они стояли вплотную друг к другу и курили одну сигарету на двоих! Он курил сигарету из ее рук!

— Хм, да, согласна, это неудобно, — многозначительно откашлялась она.

— Птица, ты что, куришь?

— Я спортом занимаюсь! — с возмущением рявкнула Ярик. — Придет же глупость в голову!

Я заметила, как у обочины припарковалась огромная машина. Из нее вылезла высокая, статная девушка и торопливо пошла в мою сторону. Это за мной приехали вот на этом громадном сарае? Ого! Везет мне сегодня на большие машины.

— Ярило, за мной прилетела моя огненная колесница. Я с тобой прощаюсь до завтра.

— Ты только там не кисни из-за своего Демона. Это он должен биться головой об стену, что потерял такое сокровище, как ты. К тому же ты на концерт ехала. Чтобы завтра оторвалась и за себя, и за нас, тут оставшихся.

— Спасибо тебе, Ярик. Хорошо, что ты у меня есть.

Спрятав телефон в карман, я несколько смущенно смотрела, как девушка приближается. Я же совсем ее не знаю, ни разу не видела. А вдруг она вредная и скандальная, и я ее ужасно напрягу своим визитом? О чем с ней говорить? Неудобно-то как… Как себя вести? Да что же это такое!

— Ты ЧеВи? — улыбнулась она. И правда, на куколку похожа. Глаза зеленые, ресницы длиннющие. Тонкая линия бровей. Пухлый капризный рот. Кокетливо вздернутый нос. Фигура отличная! Тонкая талия, красивая линия бедер и грудь всем на загляденье. Волнистые светло-русые волосы собраны в хвост на макушке.

— А ты Куколка? — Кошмар, как звучит-то ужасно!

— Вишенка! — кинулась она обниматься, что окончательно меня доконало.

Как можно сразу вот так лезть к незнакомому человеку? Можно ж было просто руки пожать, как ребята делают? Зачем на шею вешаться?

— Я такой тебя и представляла. Невысокая, худенькая, черненькая с перепуганными, как у олененка, глазами. Как я рада тебя видеть! А у меня, представляешь, телефон на даче разрядился, а зарядку дома забыла. Весь день дергалась, все думала, когда же ты приедешь. Решила, что поеду домой сегодня, а не завтра. Телефон поставила заряжаться, а мне как пошли сообщения падать, что ты звонила. Ну, я сразу же тебя набрала, и вот я тут! Привет, моя хорошая!

Я все так же стояла, мысленно стукнутая пыльным мешком по голове. Надо было с Кириллом остаться. Тот хотя бы не тискал меня, как котенка.

— Поедем, я уже там все приготовила. Ужин и постель для тебя. Сейчас с дороги вымоешься, поешь и отдохнешь. Как я рада тебя видеть, ты не представляешь!

Мы подошли к машине. Я внимательно посмотрела на внушительный перед, побоявшись идти назад: вдруг Куколка решит, что я из деревни и ни разу не видела таких танков. Открыла дверь и забралась внутрь. Как же удобно! Какое сиденье! Какие кнопочки и подсветка. Какая удобная машинка! Живут же люди!

— Как называется это чудо? — дрожащим голосом спросила я, с благоговейным трепетом проводя пальцами по панели.

— «Chevrolet Tahoe», — рассмеялась девушка, включая музыку. — Не знаю, что ты любишь, но, надеюсь, легкий рок тебя порадует. Здесь мои самые любимые исполнители.

— Кстати, насчет рока! — вспомнила пристегиваясь, и тут же ощутила себя карандашом в трехлитровой банке — настолько в этой большой машине я чувствовала себя маленькой и нелепой. — Что у нас завтра насчет концерта?

— Ну, примерно гостиницу я знаю, но группа еще не приехала.

— Это точно?

— Да. Их в аэропорту встречают. Поэтому план такой. Завтра едем к гостинице, потом к «Ледовому». Посмотрим концерт, а там разберемся на месте. В общем, я планирую побизонить по полной программе.

«Бизонить» в переводе с нашего фанатского языка означало: перестать быть поклонником и стать сумасшедшим фанатом, который ходит за кумиром по пятам. Хороший план. Именно на такой я и рассчитывала. Да, Куколка мне нравится. Свой человек.

— А почему не поехать в аэропорт? Там же реальнее их встретить.

— Теоретически да. Можно даже вычислить номер рейса. Но вдруг они на поезде поедут? Вот в прошлый раз одна группа передвигалась по России исключительно на поезде. У них концерты каждый день, а они из города в город на наших поездах катаются. Причем они из Краснодара в Москву приехали на поезде. После концерта ночью опять-таки на поезде добрались до Питера, чтобы следующей ночью вернуться обратно в Москву и снова там выступить. Во у людей жизнь какая! Так, говорят, что ладно бы в CВ ехали, а то в простых купе без душа и нормального туалета.

— Ерунда, — со знанием дела протянула я. — Наши только самолетами летают.

— Ладно, дома посмотрим и решим, куда завтра лучше ехать.

Квартира у Куколки оказалась огромной, с высокими потолками и комнатами, в которых смело можно кататься на велосипеде. Такая же большая ванная, в которой стояли ванна, душевая кабина, биде, унитаз и стиральная машина с сушкой. И еще оставалось место для двух больших напольных ваз и корзины для грязного белья! Вся моя комната в Москве меньше ванной у Куколки. Она выдала мне футболку и спортивные шорты, пижаму и тапочки. Два чистых полотенца, расческу и новую зубную щетку. Велела идти мыться. Мою одежду забрала и закинула в стиралку. Вместо того чтобы мыться, я сидела перед машинкой и смотрела через окошко, как она лениво вращает барабан сначала в одну сторону, потом в другую, поворачивает белье то одним боком, то другим, полоскает и сама выжимает.

— Ты одна живешь? — спросила я, внимательно рассматривая обстановку в двухкомнатной уютной квартире, после того как привела себя в порядок и поужинала.

Комнаты обклеены светлыми обоями, ничего лишнего на стенах. Много места и воздуха, все со вкусом, подобрано в тон и в едином стиле. Дорогая мягкая мебель, большой плазменный телевизор. Мне определенно нравится жилище нашей Куколки.

— Нет, со своим парнем. Он на даче остался. Сказал, не хочет мешать двум безумцам сходить с ума. Хочешь посмотреть концерт ребят на большом экране? У меня домашний кинотеатр, ощущения — м-м-м-м… — не передать!

Она сделала большую миску попкорна, высыпала из пакетов чипсы, достала из холодильника по баночке кока-колы, и мы уселись на полу смотреть DVD. На полу, потому что около дивана лежал классный мягкий ковер, на который Куколка поставила невысокий столик, отчего мне сразу же показалось, что мы в Японии. Я расслабленно вытянула ноги и подумала, что жизнь определенно удалась.

Боже! Сколько же удовольствия можно получить от вечера! Я наслаждалась голосом солиста, мы обсуждали его прическу, пристрастие к обилию украшений, блестящей одежде и глупую апельсиновую курточку, которую он так любит. Смеялись над волшебными штанами с двумя молниями спереди, в которых он выходит на сцену за очередной важной премией. Нет, у него полно одежды, просто мы уже знали — если на кумире вельветовые штанишки с двумя молниями, он переживает, что не получит премию или слишком волнуется перед важным выступлением. Да только зря он это. У него есть мы — его фанаты, а мы не дадим кому-то другому заграбастать то, что по праву принадлежит нашей любимой группе, мы всегда поддержим его. Мне было очень хорошо. И даже тоскливые мысли о Кирилле не мешали радоваться жизни…

— Ляля! Где черный карандаш? — носилась я по квартире в одних трусах и лифчике.

Лялей Куколка стала вчера. Ну всех кукол зовут Лялями, вот и моя ею стала. Звать ее по имени — Алена — у меня почему-то не получилось. Ну какая она Алена? Настоящая Куколка. Ляля.

— На столе, на кухне, — отозвалась она из ванной. — Ну или где-то там… В общем, там где-то, поищи сама!

На столе стояли наши чашки с кофе и недоеденный бутерброд лежал на тарелке.

— Ляля! — влетела я в ванную. — Нет его там!

Куколка внимательно смотрела на себя в зеркало, потом тряхнула головой и сказала:

— Нет, к черту юбки! Джинсы и кроссовки. Надо себя беречь. И волосы в хвост, чтобы было не жарко. — Потом повернулась ко мне и возмущенно закричала: — Ты еще не одета? Нам выходить через десять минут, а ты тут в трусах бегаешь и до сих пор не накрашена!

— Где карандаш? — нервно подпрыгнула я. Она глянула на полочку у зеркала.

— Ой, вот он! — протянула мне карандаш. — Но мы все равно выходим через десять минут!

Через пятнадцать минут Куколка выруливала на шоссе, которое должно было привести нас к «Ледовому дворцу». Утром отзвонились девочки, которые были в аэропорту и около гостиницы, и сказали, что ребят все еще нет. Поразмыслив, Куколка решила, что надо ехать на концерт, потому что самолет может опоздать, в гостиницу они скорее всего уже не поедут, а в фанзону надо попасть в первые ряды, если мы хотим хоть что-то увидеть. Для этого надо каким-то хитрым образом оказаться в момент запуска народа в зал в числе первых. Как хорошо, что у меня есть Куколка. Я от переживаний даже про Кирилла забыла. И вообще какая-то в прострации… Словно мозг где-то оставила. Мысли о том, что кумиры уже рядом, дышат одним со мной воздухом, лишали возможности связно думать. Я могла только попискивать и повизгивать от восторга. В машине мы включили их диск на полную мощность и громко подпевали. Я еще умудрялась пританцовывать, на радость Кукле. Меня разрывало на части от осознания того, что вот-вот я увижу своего ненаглядного мальчика, буду стоять совсем близко к нему, слушать его божественный голос и махать ему рукой. Он, может быть, даже заметит меня в толпе и пригласит на сцену, чтобы спеть одну из песен. Я, наверное, лишусь чувств от радости, обниму его крепко и никуда не отпущу. Я так хочу, чтобы он меня заметил!

Припарковавшись во дворе (это чтобы фанаты и антифанаты не изуродовали нашу машину), мы с Куклой пошли «сдаваться». Обошли вокруг здания, выяснили места вероятной «засады» и скромно встали в начале очереди у центрального входа. Стоим, никому не мешаем. Мозолим глаза тем, кто тут занял места с самого утра. Знаю, что плохо обманывать, но я, рискуя жизнью, приехала из Москвы, я собирала деньги на билет несколько месяцев, поэтому мне можно. Все разговоры только о группе, о предстоящем концерте. Все нервничают и немного агрессивны.

За два часа до концерта, когда нам удалось попасть в первую десятку у самого входа, к нам вышел ОМОН и скромно попросил пойти вон. Ага, сейчас!

Огромные улыбчивые дядьки не стали спорить с сопливыми девчонками. Они взяли железные заграждения и оттеснили нас от подъезда вниз по лестнице, объяснив, что сейчас поделят толпу и будут запускать маленькими партиями. Мы с Куколкой стояли в первых рядах, толпа давила так, что, казалось, сейчас ребра отстегнутся от позвоночника и сломаются в местах сгибов. ОМОНовцы упирались всеми конечностями в решетки, пытаясь удержать толпу. Толпа давила. Я смеялась и просила ребят держать решетки крепче, иначе нас с ними затопчут вырвавшиеся на свободу бешеные бизоны. Те тоже смеялись. Но по недобрым глазам было понятно, что им все это сильно не нравится. Время медленно тянулось. Народ прибывал.

— Ты, главное, когда побежишь, будь понаглей, — наставляла меня Кукла. — И не обращай внимания на меня. Несись вперед, там, у сцены встретимся.

Я кивнула. Словно по команде, народ, сзади надавил и прорвал оцепление. Лялька только и успела схватить меня за шкирку, чтобы я не упала, и протащить вперед.

Бегу!

Быстро бегу!

Я безумно несусь к подъезду. Я мелкая, мне надо стоять максимально близко к сцене.

Влетаю в подъезд. Начинаю носиться в поисках фанзоны. Черт, куда же? Куда мне бежать? Хоть бы указатели повесили! Ношусь по фойе в панике, как загнанный в угол зверек.

Вот он — зал. Пометавшись немного перед толпой, я влезла и приютилась сбоку от сцены. Ну, в целом, неплохо встала. Интересно, а где моя Куколка?

Концерт задержали на полчаса. Каждый намек на появление группы вызывал в зале дикий ор. Фанзону штормило из стороны в сторону, мы прыгали и кричали, готовясь к предстоящему выступлению. Когда свет приглушили, а за сценой появились лучики фонариков, зал взорвался!

— Привьет, Питьер! Как дила? Спасибо! — закричал солист со сцены, и мне показалось, что сейчас крыша «Ледового» рухнет на головы от громкости нашего крика.

Это было нечто! Еще никогда я не получала такого удовольствия. Полтора часа счастья в чистом виде, абсолютного безумия и нереальных ощущений. Я кричала, прыгала, махала рукой и подпевала до хрипоты. Зал выл от восторга! Трибуны похожи на бушующее море.

Но все хорошее, как известно, рано или поздно кончается. Я выбралась из толпы мокрой до самых трусов. Настроение отличное! Это самый прекрасный день в моей жизни! Я так счастлива! Только моя Куколка куда-то пропала. Надо ей позвонить. Достала телефон. Упс… Не работает. Ха, я выжила, а мой телефон не пережил фанзоны. И как мне теперь искать Куколку? Буду сидеть у выхода. Не пройдет она мимо меня. Не должна.

Около выхода меня ждала взмыленная Куколка с размазанным макияжем и всклокоченной головой. На лице сияет улыбка. Ну все, разговоров теперь на всю ночь!

— Ну что? Поехали зажигать дальше? — улыбалась она. — Силы остались?

— Да у меня их еще на два таких концерта! — выпятила я грудь вперед. — Горло только болит из-за крика.

— У меня тоже. Поехали переоденемся, у меня есть идея.

— Мне не во что, — растерялась я.

— Ну у тебя же есть я.

Мы не стали ждать, когда ребята выйдут после концерта и дадут автографы. Куколка все время с кем-то созванивалась и выясняла, что и как. Толпа стояла у служебного входа. Машины в подземном гараже, и не похоже, что собираются выезжать. Охрана не дергается. Мы летели домой. У нас было всего пятнадцать минут на то, чтобы принять душ, переодеться и подъехать к «Эмеральду» — отелю, куда должны заселить группу.

Душ мы принимали вместе: я — в ванне, Куколка — в душевой кабине. Потом, как ненормальные, носились по квартире в поисках подходящей для меня одежды. В итоге она откуда-то вытащила клетчатое красное платье с юбкой-плиссе, выдала мне новые ярко-фиолетовые колготы взамен убитых на концерте, и в этом наряде я в своей косухе и высоких «Катерпиллерах» (правда, поддельных, на настоящие мне никогда денег не насобирать) смотрелась хуже некуда. Натуральный эмокид с налетом панковости. Когда меня увидит мечта моей жизни, то упадет замертво или от шока, или от смеха. С другой стороны, у меня нет времени на выпендривание. Покидав косметику в сумку, мы побежали в машину. Здесь недалеко. Успеем. Как же тяжело быть фанатом самой классной группы на свете!

Это очень смешно, но в отель наши бравые юноши вернулись в четыре утра. За несколько часов ожидания мы сожгли много бензина, выпили литр кофе и объели все магазины в округе. И это еще хорошо, что мы с Куколкой сидели в теплой машине, потому что некоторые девочки ночевали прямо на ступенях отеля. Когда подъехала группа, мы тут же выскочили на улицу, чтобы поприветствовать кумиров. Ребята, сильно шатаясь, по одному выходили из двух машин. Интересно, кто их споил до такого невменяемого состояния? Вот уж у людей проблема из проблем теперь — сделать дюжину шагов от машины до двери отеля и выглядеть звездами, а не молодыми алконавтами. Я, широко распахнув глаза, смотрела, как самый идеальный человек на свете, самый красивый и восхитительный, неуверенно переставляет заплетающиеся ноги. Он неожиданно вскинул голову, и мы встретились с ним взглядом. Я поняла, что значит остолбенеть. Меня будто бы парализовало на месте, будто бы я превратилась в каменное изваяние и соляной столб одновременно. Мир вокруг перестал существовать, наполнился вакуумом, исчез. Были только я и он — мальчик, ради которого я проехала восемьсот километров, нажила кучу неприятностей с мамой и рассталась с самым талантливым человеком на земле. Он улыбнулся (отчего меня тут же тряхнуло, как от разряда тока) и пошел ко мне, расставив руки. Я чуть не упала в обморок. Сердце, которое до этого бешено колотилось в груди, остановилось в районе горла, отчего я даже не могла вздохнуть. Хотелось протянуть к нему руки, но я забыла, как это делается. Я обо всем забыла в тот момент. Стояла и не дышала. Только смотрела в эти прекрасные карие глаза, тонула в них, захлебываясь от восторга. До меня оставалось всего три шага, когда к нему подлетел охранник и аккуратно, но настойчиво направил в другую сторону. Я проводила его взглядом и внезапно поняла, что парень в таком состоянии мог только спланировать в мои объятия; охранник поймал его около контейнера с цветами, который стоял на краю ступеньки. Еще шаг — и он бы навернулся с лестницы вместе с цветами.

— Он тебя загипнотизировал, что ли? — хохотала Куколка, щелкая перед моим носом пальцами.

— А? — Я рассеянно обернулась на голос и тут же повернулась обратно: вдруг в дверях, за толстыми стеклами, еще мелькнет его прекрасная черная курточка. — Ты видела, какой он красивый?

— Варька, глаза на место вставь, а то вывалятся! — веселилась она. — Ты видела, они вообще на ногах не стояли? Представляешь, как им завтра с утра будет хорошо?

— Как бы я хотела, чтобы его охранник все-таки не успел… — глядя в никуда, мечтательно бормотала я. — Я бы подхватила его и не дала упасть…

— Да у тебя лицо такое было, — заливалась Алена, корчась от смеха и вытирая слезы, — словно это тебя надо подхватывать, а не его. А если бы он на тебя еще и свалился, то вообще трудно представить, смогла бы ты выжить после обрушившегося счастья. Поехали домой! — дернула меня за рукав.

Я медленно кивнула. В голове все еще не помещалось, что он стоял так близко, смотрел мне в глаза и улыбался. Ну и пусть, что невменяемо пьяный, но смотрел мне в глаза и улыбался…

Глава 9

Твои друзья в первую же минуту, как вы встретитесь, будут знать тебя лучше, чем все прочие могли бы узнать тебя через тысячу лет.

Ричард Бах. Иллюзии

Остаток ночи мы с Куклой провели в Интернете, делясь впечатлениями на форуме. Она с кем-то переписывалась, а я грустила. В голове образовалась настоящая каша из мыслей о Кирилле и моем пьяном солнце, все перемешалось в единую кучу и никак не хотело распутываться. В конце концов, они просто курили одну сигарету на двоих. Стояли вплотную. Она обнимала его за бедра рукой. Что значат слова Бориса, что я «не просто», он «слышит»? Я ведь совсем не знаю мужчин и не понимаю их языка. Хорошо, та Регина действительно ему нужна по работе, он же журналист. В машинах Кир со всеми общался, как со старыми знакомыми. Это такая тактика, чтобы расположить к себе водителя. Но та… Как ее? Элизабет… Она видела его впервые. Да, она же еще спрашивала, тот ли самый он Поэт. И с Джульеттой он давно расстался, год назад. Такое чувство, что я дура. А почему он тогда испугался, когда я застукала его с этой коровой? Он ведь реально испугался. Я видела.

— Куколка, — тихо произнесла я, — ты в мужчинах разбираешься?

Она удивленно оторвалась от экрана.

— Только не говори, что тебе вдруг показалось, что наше пьяное чудо сделало тебе предложение руки и сердца, — фыркнула она. — Вишня, ты взрослая девушка…

— Я не об этом. Я же не тупая малолетка, которая считает, что он меня увидит и тут же женится. Понятно, что это глупость…

— Да, да, да, имидж и выдумки менеджеров. Хорошо, что ты не живешь в краю иллюзий.

Я сжалась. Обхватила колено и уткнулась в него носом, глядя перед собой.

Кукла смотрела на меня несколько секунд, потом встала и ушла.

Мне ведь еще домой возвращаться. Одной страшно. С Кириллом хотя бы было весело. По крайней мере, он старался, чтобы было весело. У меня даже нет его телефона. Да и что я ему скажу? Завтра утром — на вокзал и домой, обратно в холодную и слякотную Москву, без Кирилла. Сейчас на душе творилось что-то необъяснимое, очень странное. Куколка поставила передо мной кофе и тарелку с кексами.

— Рассказывай.

— О чем?

— О ком.

— Да нечего рассказывать.

— Рассказывай, что есть.

— Правда, больше нечего рассказывать. Его больше нет.

— Расскажи, что было.

— Что было, что есть, что будет, к сердцу прижмет, к черту пошлет… — бормотала я. — У тебя есть карты?

Она вытащила из стола обычные игральные карты. Старые. Может быть, будут говорить. С новыми у меня контакта никогда не получается.

— Только такие.

Я привычно перетасовала колоду, думая о Кирилле. Не глядя, стала раскладывать на столе цыганский расклад, отодвинув клавиатуру в сторону. Руки действовали сами. Перед глазами стоял улыбающийся Поэт с развивающимися волосами. Хотелось запустить руки в эти волосы, пропустить их сквозь пальцы, погладить по щеке. Бросила беглый взгляд на карты. Нахмурилась. Не вижу. Одна говорит одно, другая кричит совершенно противоположное. Червовая девятка рядом с девяткой треф — внимание любимого человека, и при этом вышла пиковая десятка с восьмеркой бубен, а это означает неприятное известие. И тут же трефовая шестерка обещает исполнение всех мечт, вечернюю дорогу и свидание в большой компании. А перекрывает все пиковый король с восьмеркой — какие-то неприятности. Не понимаю, как все это расшифровать… Я читаю карты так же, как люди читают книги. Я их вижу, чувствую. Но сейчас все это напоминало книгу на китайском языке без единой картинки. Не понимала ничего, ни одного значения, просто не видела. Эх, не хочет со мной говорить чужая игральная колода. Карты они ведь такие. Если в них играешь, то и они тебе врать будут, слова от них правдивого не дождешься, как цыганки на рынке становятся. А арканы таро вообще одного хозяина любят, одну руку слушают, они очень преданы своему хозяину и ревнивые, их еще уговорить надо, чтобы открыли будущее, дали совет. Эх, мне б сюда мою колоду, уж я бы все про Кирилла узнала, все мысли, желания, все его нутро передо мной было бы как на ладони. Я сгребла карты и вернула их Куколке. Как узнать про Кирилла?

— Парень, с которым мы ехали сюда… Я не понимаю… Он целовал меня, читал стихи, заботился. Я почему-то решила, что нравлюсь ему. Он и сам мне понравился… Куколка, я ведь ни разу в жизни еще не встречалась с мальчиками. Но я видела его теплый взгляд… Не знаю… Не понимаю… Я чувствую себя бездомным щенком, которого приласкали, покормили, но так и оставили на улице. Только я почему-то решила, что он возьмет меня в дом.

— Сколько ему лет?

— Двадцать два. И к нему клеились все особи женского пола, которые попадались нам на пути.

— Думаю, что он не рискнет с тобой связываться. Парню двадцать два, тебе — пятнадцать.

— Я маленькая для него, да? Он называл меня сестрой всю дорогу.

— Ты же понимаешь, что взрослые ребята встречаются с девушками не только для того, чтобы читать им стихи. В конце концов, за это его могут посадить.

— Да. Но я знаю, что могу быть той, которая ему нужна.

— Откуда ты знаешь, какая ему нужна?

— Я буду это знать, как только доберусь до своих карт. По твоим я ничего не могу понять. Он год назад с девушкой встречался. Мне друзья его рассказали. Она бросила его. Он переживал сильно, в Питер вообще не ездил, типа тема для него закрыта и запретна. А его друг сказал, что у Поэта голос совсем другой рядом со мной и я не просто так в его жизни. Он слепой… Ну, друг тот слепой. Он по голосу слышит. Он еще музыкант. Он смог увидеть меня. Сказал, какого цвета мои волосы и глаза, какого я роста и телосложения, определил возраст. Я пошла искать Кира (он куда-то делся с девушкой того парня) и нашла их в спальне, стоящими у окна и курящими сигарету. Он стоял вплотную к ней и курил из ее рук.

— Они смеялись?

— Да. По крайней мере, лица у них были довольные.

— Думаю, это была трава. А что он сказал, как объяснил? Они были знакомы до этого?

— Нет, не были. Ничего не сказал. Я наорала на него и убежала.

— И что ты хочешь теперь?

— Не знаю. Но я боюсь, что больше никогда его не увижу.

— Вишенка, моя глупая Вишенка. Ему двадцать два.

— Мне было с ним так интересно. Ты думаешь, что ему со мной будет скучно?

Она пожала плечами.

— Объяснить и оправдать можно все что угодно, но прислушиваться надо только к тому, что говорит сердце. Ты же все понимаешь. Правда?

— Понимаю. Но сейчас я понимаю, что ничего не понимаю. Я такая глупая…

— Скажи, а он смотрел на тебя, когда с тобой разговаривал.

— Да. Постоянно. Мне иногда казалось, что он мною любуется. Знаешь, он смотрел так, как… Я не знаю, это просто надо видеть.

— Он брал тебя за руку?

— Он согревал мои пальцы дыханием.

— И смотрел в глаза?

— И улыбался.

— Ты помнишь, где живет его друг?

— Ты отвезешь меня к нему?

— Ну не бросать же мне на произвол судьбы мою маленькую влюбленную Вишенку.

Куколка, без сомнения, права. Мне пятнадцать, а ему двадцать два. Что надо взрослому мужчине от женщины? И что могу дать ему я? Ничего. Я ведь ничего не умею. Я даже целоваться не умею. Он смеялся надо мной. Вот та же корова Элизабет — какие у нее формы! Ну, да, она жирная, но я-то вообще плоская — ни кожи, ни рожи. Регина какая утонченная вся, березка, а не женщина, я на ее фоне выгляжу прутом бесформенным. Да, Киру нужна опытная, умная, состоявшаяся женщина, такая, как Регина. Какая же она красивая! У нее такие белые волосы и такие ухоженные руки. А у меня нет денег на хороший лак, а дешевый быстро облупляется и от него желтеют ногти. Меня даже его друзья считают замухрышкой. Глупой, маленькой, ревнивой замухрышкой. Если я найду его, что сказать? Он решит, что я приперлась, потому что влюбилась в него, что бегаю за ним, что теперь меня можно унижать и издеваться. Он будет встречаться с другими, может быть, подцепит на трассе еще одну такую дурочку, только пораскрепощеннее, которая умеет целоваться, не то что я…

— Так, Варек из деревни Угорек, поднимай свою тушку, волоки ее к зеркалу и срочно рисуй лицо! Быстро! — спихнула мои ноги с дивана Куколка ранним утром.

— Он меня никогда не полюбит, — вздохнула я тяжко, едва разлепив глаза.

— Ну и дурак! Разве такую красоту можно не любить? А хочешь, я тебя причешу красиво?

— Хочу! — тут же оживилась я.

— Эх, так и быть, и накрашу тебя красиво. Иди одевайся, я пока поищу расческу. Сейчас я из тебя такое чудо сделаю!

Моя одежда обнаружилась за диваном все такая же мокрая, какой была несколько часов назад. Я не повесила ее сушить.

— Тем лучше, — ухмыльнулась Кукла. — Так ты мне даже больше нравишься, — кивком указала на платье. — Забавно.

— Да, но дома меня убьют с особой жестокостью за подобный наряд.

— Глупости! Ты в ней очень красивая.

— Но в нем на трассу нельзя! Меня неправильно поймут.

Куколка нахмурилась и перекривилась.

— Никакого автостопа! Поедешь на поезде, я дам тебе денег.

— Я не возьму.

— А я и спрашивать не буду.

Она колдовала надо мной больше часу: некоторые прядки завила, некоторые собрала гармошкой специальным утюжком, а оставшиеся и вовсе начесала. Выглядеть я стала странно и забавно. Но мне понравилось. Потом Куколка сделала макияж. Я открыла глаза и обомлела: из зеркала на меня смотрела очень прикольная стильная девушка с огромными кошачьими глазами. Из-за тоналки и румян форма лица совершенно изменилась, выделились скулы и ушли пухлые щечки. Она нанесла на губы блеск.

— Вот смотри, — провела кисточкой по брови. — У тебя очень хорошая линия бровей. Вот тут, в этом месте, скорректируешь и станешь вообще волшебной.

— Я такой никогда не была.

— Будешь. Какие твои годы!

Теперь мои фиолетовые колготки подходили под цвет заколки-зажима в волосах и к мерцающим теням. Куколка добавила несколько красных невидимок, и эмокид к выходу в свет был готов. Можно ехать, покорять трубадура. Вот теперь я настоящая трубадурочка! Он не устоит.

…Куколка засунула руки в карманы и недовольно скривилась. С ее стороны это было настоящим подвигом пойти в ту странную квартиру. Мы стояли перед дверью и нерешительно переминались с ноги на ногу. Хотелось побыстрее попасть в помещение из этого вонючего подъезда, но, помня о свинарнике за дверью, еще не известно, где лучше. Сам дом мы искали почти два часа. Я провела ее от метро дворами, как вел Кирилл, несколько раз заходила не туда, выходила, опять искала тот самый дом, тот самый подъезд, стояла перед дверью и уходила прочь. Не думала, что заблужусь в этих ужасных питерских лабиринтах. Куколка смеялась и шутила. Но я заметила, что она нервничает. И вот сейчас мы топтались перед нужной дверью, и я все никак не могла заставить себя толкнуть ее и встретиться с Кириллом. Как-то вот не придумала, что ему сказать.

— Звонок не работает? — Куколка нетерпеливо жала на черную кнопку.

— Здесь всегда открыто. — Опустила ручку вниз.

Дверь легко поддалась, впуская нас в квартиру. — Алена, — нервно дернулась я, — только здесь очень страшно.

— Надо было пистолет взять. Чего не сказала-то? — Она стала серьезной.

— У тебя есть пистолет?

— Газовый. Но выглядит, как настоящий. Один знакомый подарил.

— Это, конечно, спасет отца русской демократии, — хихикнула я.

В квартире царил полумрак, и откуда-то лилась восхитительная музыка. Куколка брезгливо морщилась и сжималась, изо всех сил стараясь ни до чего не дотрагиваться. Я же шла на звук. Кто-то пел. Голос очень красивый, сильный. Песня очень нежная. Я чувствовала, что это он, мой Поэт. В большой комнате сидели люди — на полу, на тонком подоконнике, на диване и табуретках. Человек десять. Мужчины и женщины. Никто не курил и не притрагивался к расставленным везде бутылкам, пивным банкам и чашкам. Все словно замерли, боясь пропустить даже ноту. Борис с гитарой расположился в кресле. Это он пел и играл, откинув голову назад и закрыв незрячие глаза. И его голос… Он мурашками бежал по моей коже, холодил ее, пробирался внутрь и тревожил сердце.

— Оглянись еще раз — что ты видишь вокруг? Те же стены… Изъеденный памятью, светлый до боли миpок… Здесь кто-то уходит, как птица, иль бритвой по венам В поисках новых, ведущих за грани дорог. В поисках новых миров, что встают пред глазами. И пусть говорят: «Это сказка!» — ты помнишь, что быль… Жестокая память опять возвращает сознанье В иные края… Небо… Звезды… Горячая пыль… Такие, как ты, возносились до неба кострами, Сливались со тьмой, чтобы вспыхнуть в легендах звездой. Мечты и реальность сплелись, окруженные снами, Тебя больше нет… Твои грезы пришли за тобой… Гляди, вот твое отраженье в воде, Дрожащей, как порванный лист… И мир твоих грез тихо шепчет тебе: «Здравствуй, эскапист». Тебя новый мир затянул, как бездонное небо, Метущийся разум обрел в иноземье покой. И вот уж реальность течет, обращается в небыль, Всей боли из сгинувших дней ты отныне чужой. Средь песен и схваток теперь твоя жизнь закипела, Средь боли от ран, заменившей ту боль, что в душе. Вся серость тех сгинувших дней, как бумага сгорела, Лишь где-то внутри все ж оставив укромное место себе… И ты не поймешь, что тревожит тебя среди ночи — Ты уж позабыл все, что было за гранью времен. Но что-то внутри все же бьется, вернуть тебя хочет, В тот мир, где по глупой ошибке ты был урожден. Но глянь — вот твое отраженье в воде, Дрожащей, как скомканный лист… А грезы твои снова шепчут тебе: «Ты наш, эскапист!»

— Очень рад, Варенька, что вы вернулись, — произнес Борис, едва в воздухе перестал звенеть последний аккорд.

Я вздрогнула и шарахнулась назад, наступив на Куколку. Все разом обернулись в нашу сторону. Он передал гитару Элизабет и поднялся нам навстречу. Сидящие на полу тут же начали убирать ноги с его пути и отползать в сторону.

— Очень красивая песня, — робко растянула я губы, не зная, что сказать. Кирилла среди этих людей не было.

— Эту песню написал Поэт, — улыбался он. — Прошу вас, проходите вместе с вашей подругой. У нас совершенно не страшно и вам не понадобится никакого пистолета.

Кукла дернулась так, словно ее ущипнули.

— Вы…

Я тоже смущенно смотрела на странного мужчину.

— Я слышу все, что говорят в этом доме. Прошу, присаживайтесь, — указал на диван, с которого тут же поднялось двое мужчин.

— Нет-нет, Борис, простите великодушно, — замотала я головой, подходя к нему и беря за руку. Пальцы теплые, мягкие. Он тут же скользнул кончиками по моему лицу и волосам.

— Вы сегодня прекрасно выглядите. Поэту бы понравилось.

— Где он? — спросила шепотом.

— Не знаю. Он ушел тогда за вами. Потом вернулся расстроенный. Вчера опять ушел и больше не приходил.

— Во сколько? — сердце гулко стучало в груди, отдаваясь в ушах. Ушел? Не вернулся? Ушел за мной!

— Думаю, это было часов в пять.

— Он не говорил, куда поехал? — спросила Куколка.

Борис повернулся на голос. Втянул воздух носом, словно пес, почуявший что-то вкусное.

— Нет, сударыня, не сказал.

— А телефон у Поэта есть? — допытывалась она.

— Наверное, есть. Поэт звонит только сам. Я ничем не могу вам помочь.

— И ни у кого нет его телефона? — Я смотрела на сидящих в комнате молчаливых людей. От мысли, что никогда больше его не увижу, на меня вдруг накатило такое отчаяние! Народ покачал головами. — Что же делать? — прошептала, не замечая, что со всей силы сжимаю кисти Бориса.

— Для начала перестать ломать мои пальцы, — усмехнулся он.

Я отпрянула назад. Заметила, что Элизабет подалась вперед, словно хотела что-то сказать. Но Борис резко поднял палец вверх, запрещая ей влезать в разговор.

— Вы не хотите говорить мне, да? — вдруг поняла я. — Ну, конечно, ведь кто я для вашего Поэта? Сопливая малолетка, которую он подобрал на трассе! Эх, вы… Какие вы, к черту, друзья? С такими друзьями и врагов не надо!

Мне почему-то захотелось заорать на них, ударить, сделать что-то плохое. Пнуть со всей силы, швырнуть стул о стену. Я от злости засопела, пятясь назад. Куколка ухватила меня за плечо, чтобы я, в самом деле, не бросилась на хозяина дома с кулаками. Борис умиротворенно подставил лицо навстречу моей ярости, с удовольствием ловя кожей исходящие от меня молнии ненависти, обиды и бессилия.

— Поэт всегда выбирает девушек с ярким характером, — улыбнулся, словно насытившийся вампир. — Мой дом — ваш дом, сударыни.

Я хотела сказать гадость, причем мерзкую и отвратительную. Куколка, вцепившись мертвой хваткой в воротник косухи, волокла меня к выходу.

— Дура! — шипела мне в ухо. — Их тут целая куча! А ты с кулаками! Спятила?

Дверь насмешливо хлопнула за спиной. Я, не попадая ногами по ступеням, почти скатывалась вниз.

— Видишь же, что издевается, паразит! Что ты к нему пристала? — Она выволокла меня на улицу и наконец-то отпустила. Я недовольно одернула куртку и зло покосилась на окна дома. — Ты хоть что-то про него знаешь?

— Знаю.

— Вот в Москве и найдешь.

— А если нет?

— Значит, он тебе так нужен.

— Найду.

— Хотя… — Куколка принялась разминать пальцы, на лице расплылась ехидная улыбка, — мне этот слепой музыкант тоже не понравился. Скользкий тип. Правильно, что твой Поэт от него ушел. Я бы тоже от него сбежала. Но играет он, конечно, бесподобно. Ух, как бы я ему в рожу-то вцепилась! — зло пританцовывала она на месте. — Ведь есть у них его телефон. Только не дали, гады.

— Ты такая добрая, — буркнула я расстроенно.

— Я еще не самая добрая, но скоро убью всех, кто добрее меня, и стану самой доброй. Пошли отсюда, Варвара. Вот вам! — Кукла повернулась спиной к дому и высоко подняла руку, продемонстрировав окнам средний палец. — Он москвич. А значит, вы все идете к черту стройными рядами!

Мы вернулись в машину. Я обняла рюкзак, прижала его к груди и уткнулась носом в пахнущие пылью лямки. Вот и все. С одной стороны все было так чудесно, поездка, однозначно, удалась. А с другой… Я потеряла Поэта. И не знаю, как его найти. Но у меня есть Точка. А уж она-то найдет кого хочешь.

Не прошло и двадцати минут, как Куколка припарковалась у Московского вокзала.

— Это тебе две тысячи…

— Я не возьму!

— Ну, хорошо, не хочешь — не надо. Сейчас мы пойдем в кассы и купим билет на поезд. Поезд, Вишня, это быстро и безопасно. Если с тобой что-то случится на обратном пути, я себе этого никогда не прощу.

Я открыла рот, чтобы возмутиться, но она приложила палец к моим губам:

— И не спорь со мной. Пусть это будет мой подарок.

Куколка купила билет на сидячее место в фирменный поезд. Других не было. Он стоил в два раза дороже того, что я смотрела в Интернете, и в ответ на мое возмущенное: «Ты с ума сошла», она лишь пожала плечами со словами: «А кто нам запретит? Зато через пять часов будешь дома». Мы еще немного послонялись по вокзалу и пошли к моей «Авроре». Стало очень грустно. Поэт… пропал. Куколка сейчас тоже останется на перроне. А я… А мне завтра в школу. Как же не хочется! Три сумасшедших дня. Самые сумасшедшие дни в моей жизни. И Поэт… Трубадур, где ты?

— Кого ты все высматриваешь? — спросила она, когда мы прощались у поезда.

— Его. Может быть, он ходит где-то здесь? А может, он опять стоит на трассе и ловит попутку. Ляля, я ведь найду его в Москве, да?

Куколка закатила глаза, цокнула языком и недовольно выпятила губки.

— Приедешь, кинь эсэмэску или выйди в Сеть. Я буду ждать тебя, хорошо?

Я кивнула и зашла в вагон:

— Спасибо тебе за все.

— Приезжай в гости еще раз!

— Обещаю.

Проводница оттеснила меня от двери и подняла желтый флажок. Я махала Куколке, грустно улыбаясь.

— Не забудь! Я буду ждать твоей эсэмэски. Слышишь, Вишенка? Эсэмэску жду!

Поезд тронулся, и Куколка послала мне воздушный поцелуй. Вот теперь я осталась одна. Совершенно одна.

Прошла в вагон и обомлела — на полу расстелена дорожка. Сиденья удобные, мягкие, стоят далеко друг от друга, и можно вытянуть ноги. Плазменные панели, по которым гоняют какой-то музыкальный канал. Вот это Куколка, вот это подарок! Я поправила рюкзак на плече и посмотрела на свое отражение в стекле — красивая девушка в шикарном поезде — что может быть лучше? Надо пересмотреть свое отношение к длинным юбкам. Мне и короткие очень идут.

Вагон оказался полупустым. Пассажиры сидели так, что совершенно не мешали друг другу. Человек десять всего. Я решила, что остальные подсядут на промежуточных станциях. Таковых оказалось всего две — Бологое и Тверь. Тверь… При упоминании этого города в груди больно защемило. Где ты сейчас, Поэт? Эх, мне бы только до Точки добраться. Уж она-то его найдет. Я так верила в Женьку, что, если бы был жив мой телефон, уже бы обзвонилась ей и потребовала найти Кирилла. А что? Она сможет. Я знаю о нем достаточно. Первое — он студент литературного института и учится на пятом курсе. Второе — он лауреат каких-то там премий для молодых писателей. Сначала я заставлю Женьку проверить все литературные премии (тут я мысленно поблагодарила Бога, маму и папу, что назвали ребенка редким именем Кирилл, а не Никитой, Данилой или Сашей, коих пруд пруди), потом мы поедем к тому самому литературному институту и будем его там караулить. Ярика с собой еще возьму. Хотя зачем мне там Ярик? Она симпатичнее меня, вдруг они найдут общий язык? Нет, мне Регины и Элизабет с Джульеттой за глаза хватило. Ярик перетопчется. Со мной сел какой-то парень. Черт! Вокруг столько свободного места, а он плюхнулся рядом. Шел бы ты отсюда, чучело! Очень хочется распластаться на двух сиденьях, соорудив из них один вполне себе удобный диванчик. Придется пересесть. Не хочу сейчас ничьего общества. Надеюсь, проводница будет не против.

— Разрешите, — поднялась я, снимая с полки рюкзак и куртку, глазами выбирая удобное место подальше отсюда.

Пойду вон туда, в угол. Там и телевизор хорошо видно, и спинка откидывается, и места, кажется, между креслами больше всего. Парень чуть подвинул ноги. Постаралась пролезть, но у него оказались такие длинные конечности, что я чиркнула по лодыжке тяжелым ботинком.

— Извините, — бросила, не глядя. Он поднял лицо.

Я чуть не упала. Точнее, упала.

Взвизгнула, словно мне прищемили хвост, и упала ему на колени.

— Т-с-с-с, — приложил палец к губам. — Люди отдыхают.

Я, потеряв всякий стыд, гордость и стеснение, обхватила его за шею и уткнулась носом в волосы. Он обнял в ответ, прижав к себе так, что я не могла даже выдохнуть.

— А что, классная «собака», мне нравится, — осмотрел Кир наш вагон.

— А главное, всего двум столбам кланяется, — захихикала я.

— Нам чем меньше, тем лучше.

— Ты без билета? — зашептала я, удивленно распахивая глаза.

— Скажем так, я смог договориться. И не спрашивай, чего мне это стоило.

В ответ я обиженно отодвинулась и ядовито прищурилась.

— Боже, ну какая ж ты ревнивая, это нечто! — закатил он глаза, дергая меня за бедра обратно на себя. — Тебе идет такой наряд. Издалека отлично видно.

— А ты меня где заметил? — скромно потупилась я.

— На вокзале у поезда. Ты с подругой стояла.

— Ты искал?

— Нет.

— Врешь. Борис сказал, что искал.

— Я когда-нибудь оторву ему язык, — недовольно прошипел он.

— Искал ведь, — лукаво глянула я из-под чуть опущенных ресниц.

— Нет. Я два дня ловил тебя на вокзале. Сначала решил найти у «Ледового», но вы все были такие одинаковые, черные, страшные, что пришлось ждать на вокзале. Я подумал, что ты не поедешь обратно автостопом, а будешь возвращаться электричками. Все нужные электрички ушли, тебя не было. Я решил пройтись по вокзалу и увидел тебя. Понял, что надо как-то брать эту собаку. Ну… — Он игриво поднял брови и кокетливо закусил нижнюю губу.

Мы сидели молча, разглядывая друг друга. Надо же, я так по нему соскучилась. Он такой замечательный, такой красивый! Убрала со лба непослушную челку.

— Я слышала твою песню. Борис пел и играл. Почему ты соврал, что не пишешь стихи?

— Я не пишу их уже год. Не могу. Ни строчки. — Он отвел взгляд и нахмурился.

— Со мной так было однажды. Я на картах гадаю. А потом что-то случилось, я ни расклад не могла сделать, путалась все время, ни значения карт не понимала. Смотрю и не вижу. Отпусти свою Джульетту. Пусть идет.

Кирилл смотрел мне в глаза. Губы чуть тронуты улыбкой. Щеки гладкие, выбритые. Волосы блестящие, пушистые. Врет ведь, что два дня на вокзале провел. Глянул мне через плечо. Потом рывком прижал к себе и поцеловал. Губы посасывают мои, зубы покусывают, оттягивают несильно. Легкое касание уголка губ. Еле ощутимый укус за подбородок. Отстранился. Глаза блестят. Я глупо сижу у него на коленях и не знаю, что надо говорить после поцелуя, надо ли это обсуждать и как вообще вести себя дальше? Значит ли это, что теперь он мой парень? И если да, то ему-то двадцать два, а мне пятнадцать. И как быть с этим?

— Борис странный, — зачем-то ляпнула я. Провела рукой по голове. Чистые волосы рассыпались по плечам. — Вы обманули меня, да? Ты был там? Поэтому он не дал мне твой телефон? Вы хотели посмотреть на мою реакцию?

Кир снисходительно вздохнул. И мне это не понравилось. Губы на губах. Хочется вырваться, хочется закричать. Но у него такие нежные губы… Руки крепко держат — не отпрянуть. Пытаюсь сопротивляться. Он лишь ухмыляется и прижимает меня к себе сильнее. Целует с такой любовью, что злость куда-то уходит, испаряется, исчезает.

— Я просил позвонить, если ты появишься, — шепчет. — А мой телефон он никому не дает. Вообще никому. У нас уговор.

— Почему?

— Так надо.

— Я не понимаю.

— Юлькин ухажер очень хотел со мной пообщаться. Пришлось сменить квартиры, телефоны, пароли, явки. У Бориса много всякого народу пасется. Кто-то слил, где я. Юлька начала доставать конкретно, со старым уродом ей, видите ли, скучно, романтики хотелось. Я как между двух огней оказался. Этот обещает закопать по частям на трассе Москва — Питер. Эта рыдает, что жить без меня не может. А я, правда, ее безумно любил, готов был в огонь и воду: и все без скафандра. Я условие ей поставил — или со мной, или с ним. Был уверен, что со мной останется. И ошибся. Меня после этого ломало страшно. Борис помог, не дал уйти. Мы тогда и договорились, что кроме него, никто из нашей тусовки не будет знать моего телефона.

Я не знала, что ответить. Просто прижалась к нему, положив голову на плечо, слушала его сердце и дыхание. Кир гладил меня по спине. Спокойно с ним, уютно. Так бы и сидела оставшиеся четыре часа дороги. И он, кажется, совсем не возражает.

— Знаешь, а я ведь в Твери тебе не только классику читал, — улыбнулся Поэт. — Была парочка и моих стихов. Из раннего, так сказать.

— Почитай, а. — Я ласково смотрела ему в глаза. — Пожалуйста.

— Хм… Попробую.

Кирилл мечтательно уставился на потолок, словно там было содержание из сборника его поэзии. Выдохнул шумно и тихо заговорил:

И я восходил через рваные посвисты плети, И я продирался сквозь пестрые дебри знамен, Присягою верности, данною спутнице-смерти, Был проклят навеки, и ей же навек был сожжен… А в каждом бою оставался кусочек души, Смывался слезою из медленно гаснущих глаз И плачущей болью — но смертный обет нерушим, Горящее небо — мой вечный безмолвный указ. Уставший от бегства сквозь тысячи собственных лиц, Боясь отражений, что пляшут средь снятых зеркал, Пытался укрыться среди пожелтевших страниц, Но мир моих грез оказался опять слишком мал. За новою спутницей снова встают те же тени, Средь новых ответов вновь слышится старый вопрос. Сестра-одиночество в сумерки нежно оденет, Усталость мою уведет за собой на погост. И там закружит среди сотен и тысяч безликих, Безмолвных, бесшумных, ушедших за зовом в ночи. А я вновь останусь поодаль, бесформенно тихий, Посмертная гордость, бесцельная слава… Молчит…

— Красиво. Только очень грустно. И Борис пел какую-то очень грустную песню. Прям такая, что душу на части разорвала, измяла и выкинула. Кирилл, а там в той песне еще слово было такое… М-м-м… Не знаю… Такое… Я первый раз его слышала. На «э» как-то? Не помню.

— Про что он пел?

— «Здравствуй…» и то слово, «Ты наш…» и опять то слово. Я не сначала слушала. Там еще про отражения в воде и смятые листья было.

— А! «Гляди, вот твое отражение в воде, Дрожащей, как порванный лист… И мир твоих грез тихо шепчет тебе: Здравствуй, эскапист!» Оно?

Я с радостью кивнула.

— Эскапист — это калька с английского «escape», что означает «уходить от реальности, отключаться». На клавиатуре это кнопка в левом углу. Ты ее нажимаешь, когда выходишь из программы или что-то хочешь отменить. Ну вот эскапист — это как бы тот, кто все время пытается выйти. Короче, человек, убегающий от жизненных проблем.

— А ты убегаешь от жизненных проблем? — удивленно нахмурилась я.

— Ой, Варька, от чего я только не убегаю! — рассмеялся он.

Мы смеялись. Он рассказывал о своих приключениях на дороге, выходил курить в тамбур. Иногда целовал меня, аккуратно обхватив за талию, поглаживал шею, морщился, когда мои волосы случайно касались его лица. Взгляд такой нежный и лучистый. Пальцы такие теплые. Он обнимал меня за плечи и прижимал к себе. Это было приятно и привычно. В вагоне я удобно устроилась в его объятиях, прислонившись к нему спиной. Он обхватил меня и опять прижал к себе. Я не чувствовала себя маленькой, мы общались на равных. Удивительно, что он не поддевал меня, относился с большим уважением, вел себя галантно. А у меня в голове творился настоящий тарарам! Я словно старалась насытиться им, насмотреться вдоволь, на будущее. В душе яркими огнями вспыхивали фейерверки. Я задыхалась от восторга от каждой его шутки и фразы. Замирала от счастья от каждого прикосновения. Держала его за руки, гладила тонкие, гибкие пальцы и прислоняла ладони к горящим щекам. Он спрашивал про концерт, и я в красках рассказывала, как кричала и махала, как на меня чуть не обрушилось шестьдесят кило счастья и как я его люблю. Кир заливисто хохотал, запрокидывая голову назад. Я смеялась над ним, любуясь таким уже привычным движением головы. Перебирала волосы и заплетала их в непослушные, тут же расплетающиеся косички. Гладила по скуле и едва касалась губами его губ. Мне было хорошо. Так хорошо, как никогда еще не было.

Поезд неумолимо преодолевал километры, приближая нас к дому. Кир все так же веселил меня, заставляя смеяться до слез, которые он аккуратно вытирал большим пальцем, целовал периодически и ласково обнимал. Хотелось взять его за руку и больше никогда не отпускать. Мысль, что еще десять минут — и мы разбежимся в разные стороны, не давала покоя, вносила сумятицу, путала все в голове. Хотелось сорвать стоп-кран и запретить поезду въезжать на вокзал. Пусть едет дальше. Куда угодно, только пусть едет.

— Смотри, что мне только что на ум пришло, — отстранился он, глядя в никуда, как будто в себя. Лицо стало таким, словно он пытается что-то вспомнить, но никак не получается, вроде бы он ловит мысли в голове, а они разбегаются и не становятся в ряд.

Пусть глаза твои вспыхнут лучом Не растоптанных чьих-то речей, Непогашенным ясным огнем, Не разрубленных чьих-то свечей. Ты как искра взлетишь над землей, Яркий смех пробудит небеса. Все, что будет, лежит пред тобой, Все, что было, ушло в никуда. Лунный свет под ногами ковром, По нему вновь бежит твоя тень. В твоих мыслях пылает костром Новой жизни сверкающий день.

— Это про меня? — расплылась я в совершенно идиотской улыбке.

— Про тебя, — нежно провел пальцами по моим губам.

Я поежилась от того, как его прикосновение щекоткой пробежало по спине и ладоням.

— Мне еще никто не писал стихов.

— Надо же когда-то начинать. Хотелось кричать на весь мир от счастья.

— Пойдем, мы приехали. — Кир достал с полки мой рюкзак, протянул куртку. Взял за руку.

Я ступила на перрон абсолютно счастливой, с улыбкой от уха до уха, сжимая крепко его руку и чуть подпрыгивая при ходьбе. Кирилл тоже улыбался и постоянно смеялся, шутил. Казалось, что он состоит из шуток и улыбок, из нежности и обволакивающего счастья. Мир вокруг радостно подмигивал нам желтыми фонарями, а прохожие понимающе улыбались в ответ. Интересно, они видят его крылья? А мои? У меня сейчас тоже есть крылья, как у бабочки, — огромные, разноцветные, легкие-легкие. Я и сама похожа на бабочку, на самую восхитительную бабочку на свете.

На эскалаторе мы опять целовались. Он стоял на ступеньку ниже, и его глаза наконец-то были на уровне моих глаз. Я запустила руки ему в волосы, гладила затылок, а он крепко держал меня за талию и прижимал к себе. Выдыхает горячо мне в шею, утыкается в нее носом. Можно, я закричу от счастья? Пожалуйста, разрешите мне закричать от счастья, иначе я лопну.

— Тебе куда?

— На «Университет». А тебе?

— На «Новослободскую». Пойдем, я провожу тебя.

Мы остановились на платформе. Опять обнялись и поцеловались. Он прижался к моему виску щекой, замер, закрыв глаза. Мы пропустили поезд. Так и стояли на краю платформы, прижавшись друг к другу. Пришел еще один. Кир вздохнул и отцепил меня от себя.

— Иди, — подтолкнул в вагон. Я сделала шаг вперед.

Он провел рукой по моей щеке и улыбнулся. Двери закрылись.

Поезд тронулся.

Он так и стоял на платформе, смотрел мне в глаза.

Я упала на сиденье, освещая улыбкой все вокруг. Устало вытянулась, принялась рассматривать свои высокие ботинки и фиолетовые колготы. Настька меня за такой наряд обсмеет. Интересно, а когда мы еще увидимся? Надо будет одеться красиво. И еще надо будет поспрашивать у Настьки, как лучше, она у нас модница, все знает, а рядом с Кириллом я должна выглядеть идеально. И еще маникюр сделаю. И надо научиться краситься. Столько дел! Все такое важное и интересное. И тут в голове что-то щелкнуло. У меня нет его телефона. И у него нет моего телефона. Так как же мы теперь встретимся?

Глава 10

Всегда грустно расставаться с теми, с кем только что познакомился.

Оскар Уайльд. Как важно быть серьёзным

Чем ближе к дому, тем хуже становилось настроение. Мало того что мы с Киром не обменялись телефонами, так еще и маман сейчас будет терзать не хуже бультерьера. Но если она нормально отдохнула, может, и меня трогать не будет. Она обычно срывается, когда у нее что-то не ладится. Только не понимаю, почему на мне?

Посмотрела на окна своего дома. Свет в квартире горит, значит, мама уже вернулась. Сейчас еще и половины одиннадцатого нет, поздно, конечно, но не критично. Вдруг осознала, какой у меня нелепый вид в этом платье с плиссированной юбкой, фиолетовых колготах, косухе и ботинках. Надо бы переодеться обратно в черную водолазку и свою любимую длинную юбку… Не хочу. Мысленно я была еще в Питере, в поезде, в мясорубке фанзоны и у крыльца отеля одновременно. Я хочу обратно, к Куколке, которая все понимает, к Киру, который такой классный, я даже готова слушать Бориса, если он будет играть песни Поэта. И я категорически не хочу домой.

Достала ключи и повернула их в замке. Что там Кир говорил про маму? Надо постараться ее понять? А кто поймет меня?

— Ты знаешь, сколько времени? — включила мать свет в коридоре, едва я просочилась в квартиру. Вид у нее был уставший, а голос раздраженный.

— Что-то около половины одиннадцатого, — виновато пожала плечами я.

— Ты в курсе, что мне вставать на работу в пять утра? У тебя ни стыда, ни совести. Где ты взяла это платье?

— Настька подарила, — бессовестно соврала я. Главное, не забыть предупредить Козареву, что это ее подарок. — Ей мало, а мне понравилось.

— Ты в курсе, на кого похожа? — тихо рычала мама.

Я подняла голову и посмотрела ей в глаза.

— Ее мама считает, что мне оно очень идет и я очень красивая, — бросила с вызовом.

Это я зря. Ведь знаю, что мать на дух не выносит Ирину Анатольевну. Все, хана мартышке. Почему я не откусила язык, прежде чем рот изрек эти фразы?

— Может быть, ты тогда переедешь жить к Козаревой? Моя дочь так ходить не будет! Что это за раскрас? Что за прическа? От тебя воняет сигаретами? Ты куришь?

Мама говорила все громче и громче, наступая на меня, отчего я была вынуждена вжаться в угол. Началось… Почему я вечно все порчу?

— Я не курю. Просто в «Слоне» накурено.

— Можно узнать, на какие шиши ты вечно зависаешь в «Слоне»?

— Я тебя люблю, мам. — Постаралась улыбнуться. Как он учил? Надо ее понять. Надо войти в ее положение. Только вот ни черта не получается!

— Ты совсем отбилась от рук! Ты ни во что не ставишь мать! Почему ты мне хамишь? Кто дал тебе право хамить матери?

Я пустым взглядом смотрела перед собой. Кирилл бы нашел способ защитить меня. Забери меня, а… Ну, пожалуйста, Кир, забери меня отсюда…

— Отвечай, когда я с тобой разговариваю!

— Как ты отдохнула? — тихо-тихо.

— Я перед тобой еще отчитываться должна? Я жду тебя, волнуюсь, думала, что с тобой что-то случилось, что ты попала под машину, погибла, тебя украли! Хоть бы раз ты о матери подумала.

— И я отлично. Спасибо, что переживала обо мне, мам.

— Зато ты, как я погляжу, о матери ни разу не вспомнила! Как тебе не стыдно! Был бы отец, он бы тебе объяснил, как с матерью надо разговаривать!

Ну, все, понеслась душа по кочкам. Если она вспомнила отца, то это я сейчас буду виноватой, что он нас бросил.

— Ты такая же неблагодарная, как он!

Я кивнула и проскользнула мимо нее в комнату, кусая губы. Слова вонзались в тело, словно дротики, причиняя физическую боль, разрезая душу на части.

— Я на тебя потратила лучшие годы своей жизни! — неслись камнями обвинения мне в затылок.

Надо позвонить Женьке. Она же поможет найти Кирилла? Если думать о нем, то будет проще не замечать мать. Я красивая! Это даже Борис сказал.

— Как ты смеешь? Я ночами не спала! Тебе лучший кусок всегда отдавала!

Потом сказать Ярику, что я вернулась и рассказать про Поэта, посоветоваться, что делать. Да, сейчас надо добраться до телефона и позвонить Ярику. И Женьке.

— А ты! Ты неблагодарная!

Она постоянно об этом говорит. И каждый раз мне очень обидно. Так, главное, не забыть предупредить Настьку, что она подарила мне платье.

— Тебе только бы гулять! Мать надрывается! На двух работах пашет, чтобы тебя в люди вывести!

Я начала раздеваться. Еще нельзя реветь. Хотя о чем я? Все платье залила уже, выжимать можно. Здорово, я и не заметила, что рыдаю в три ручья.

— Я покупаю тебе лучшие вещи! Трачу на тебя деньги! Ты ничего не ценишь! Ни копейки не заработала! Только глупости в голове!

Мать ушла, громко хлопнув дверью. Я наконец-то расслабилась и опустилась на колени посреди комнаты, закрыв лицо руками. Тихо заплакала. Кирилл, ты так мне нужен. Защити меня. Пожалуйста, защити меня.

Минут через пятнадцать мы обе остыли и были готовы к разговору. Я пришла к маме, низко повесив голову, и виновато начала извиняться:

— Мы засиделись. Компания была хорошей. Весело очень. У Насти мальчик — лауреат музыкальных премий с мировым именем. Там еще поэт был один, стихи читал. Я забыла про время. Они такие классные. Прости меня, мам. Я больше так не буду.

Она недовольно отвернулась. Глаза красные. Плакала. Я поцеловала ее в щеку.

— Я правда не специально. Мне было так скучно без тебя. Даже поговорить не с кем. А тут лауреат и поэт… Простишь?:

— Ужин на плите, — буркнула она. Простила. Я обняла ее и еще раз поцеловала:

— Ты у меня самая лучшая мама на свете. Я тебя очень люблю.

— И не сиди долго в Интернете, а то завтра в школу не встанешь, — едва заметно улыбнулась.

— Хорошо. — Еще раз чмокнула ее в щеку и убежала к себе.

Надо позвонить Женьке. Она же поможет найти Кирилла? Потом сказать Ярику, что я вернулась, и рассказать про Поэта, посоветоваться, что делать. Да, так и сделаю. На столе стоял портрет моего кумира. Улыбнулась ему. Ты научил меня своим примером, как надо жить, выживать, бороться за свою мечту. Я попробую. Приложу все силы, чтобы достичь желаемого.

Женька не отвечала. Набрала Ярика.

— Птица, привет, мне нужна твоя помощь, — радостно сообщила я в трубку, одной рукой включая компьютер.

Найду тебя, чего бы мне это не стоило.

— О, вернулась наша блудная дочь! — оживилась она.

— Да, вот только что приехала. Птица, тут такая ерунда вышла. Ты завтра съездишь со мной в одно место?

— Ты меня пугаешь.

— Нет, это приличное место. Литературный институт. Он там учится. Я… В общем, мы забыли обменяться телефонами. Ах, Ярик, если бы ты только знала…

— Догадываюсь. — Я чувствовала, что Ярослава расплылась в улыбке. — Только давай завтра все обсудим. Я готова тебя слушать все шесть уроков. А потом пойду за тобой хоть на край света.

— А чего не сейчас? — обиженно выпятила я губки.

— Сейчас Ростик ищет какое-то лекарство — не поверишь, для крокодила, который живет в нашей ванне со вчерашнего вечера, и гонит меня с телефона.

— Да, да, да! — закричал из комнаты Ростислав. — Варька, завтра наболтаетесь, мне нужен телефон.

— Хорошо. Тогда до завтра.

— И не проспи, — рассмеялась она.

Я отключилась и рассмеялась. Смешная она. Это я ее вечно жду у подъезда. Из-за нее постоянно в школу опаздываем. Ладно, завтра так завтра. Представляю, как Птица сейчас дергается и умирает от любопытства. Завтра… Все будет завтра. Завтра будет новый день, новые отношения и новые друзья. И пусть девчонки не бегают за парнями, но я все-таки попробую найти тебя, Поэт. Сегодня я разложу на тебя карты и поищу твою фамилию в Интернете, завтра спрошу твой телефон в институте, а потом кину тебе всего одно эсэмэс: «Я скучаю по тебе, Поэт». И не буду ждать ответа.

Читай дальше

— Все! Все! У меня беда! Вы понимаете? У меня бе-да! Трагедия! Ужас! Кошмар! — Ярослава плашмя рухнула на лавочку в раздевалке и прикинулась мертвой.

Мы смотрели на нее с недоумением. Судя по розовым щекам и глубокому нервному дыханию, умирать ей несколько рановато.

— И что у тебя случилось? Аршавин променял «Арсенал» на магаданский спортивный клуб? — без капли иронии серьезно спросила Женька.

Я вот ей прям удивляюсь. Ведь явно же стебется, но с такой миной, словно доклад о защите прав женщин на заседании в ООН читает.

— Ты нашла крутые туфли на шпильке, и они на тебя не налезли? — ахнула Настя, заломив ручки.

Эта точно не издевается. Для Настьки будет трагедией, если она купит туфли за бешеные деньги, а они окажутся из прошлой коллекции или дизайнер пролетит со своими модными прогнозами на будущую зиму-лето.

Я решила не умничать и просто вопросительно подняла бровь. Птица приоткрыла один глаз. Резко села. А потом гневливо поинтересовалась:

— И что вы на меня уставились?

— Вообще-то это ты тут паясничаешь, — поправила Женька очки на носу.

— У меня беда! — взвилась Ярик, зло сверкнув глазами.

— Не томи уже, — поморщилась я.

— Славик женится!

Мы переглянулись. Слав в семье Птицы четыре штуки — старший Ростислав, потом Вячеслав, сама Ярослава и мелкий Станислав.

— Методом исключения откидываем Станислава, как самого младшего, следовательно, недееспособного, и Ярославу, потому что девушки не женятся, а выходят замуж, если только они не лесбиянки… — принялась размышлять Точка.

— Ярослава, ты что, лесбиянка? — вытаращила глаза Настя.

— Вячеславу всего семнадцать, ему в одиннадцатом надо думать не о женитьбе, а об армии. Следовательно, методом исключения остается Ростислав, что для его девятнадцати лет вполне нормальное явление. Так в чем трагедия-то? — закончила свои умственные изыскания Точка.

— Славик! Славик жениться хочет! — подскочила Птица. — Что непонятного?

— Который?! — в один голос рявкнули мы на нее.

— Брат мой! Славка!

— У тебя их три штуки, и все Славы! — недовольно нахмурилась Анастасия.

— Вячеслав! — топнула Ярик ногой.

— Чтобы от армии откосить? — спросила Точка.

— Он спятил? — возмутилась Настя.

— Да рано же еще! — воскликнула я.

— Она говорит, что беременна от него! — едва не рыдала Ярик.

— Фига! — Настя.

— Ого! — Точка.

— Клевый финт ушами, — я. Мы разом сели на лавочку.

— Не ори на всю школу, — мрачно попросила Женька.

— Я знаю ее, — перешла на свистящий шепот Птица. — Это не может быть ребенок Славки. Она еще с одним гуляла. Он ее бросил. Вот она и решила через Славку отомстить. Тот ее любит сильно. Ну или делает вид, что любит. В общем, он, как порядочный, собрался на ней жениться. А это не его ребенок. Это точно!

— Откуда такая инфа? — подалась вперед Точка.

— Мне ребята сказали. Мол, она его напоила специально, чтобы заманить в ловушку. Ох, девочки, что теперь будет-то?

— Главное, чтобы Пустомеля не разнесла по школе, что ты лесбиянка, — почесала я затылок. — Все остальное решаемо.

— Как? — повернулись ко мне девчонки.

— Еще не знаю, но мы ее сделаем. На всякую хитрость, есть другая хитрость.

— Сделаем, — закивали они.

— А сейчас пошли на уроки, а то Полковник нас строевой заставит по коридору маршировать весь урок.

Мы бегом бросились на третий этаж. Петр Степанович классный мужик, но, по мне, он перепутал армию и школу. Требовать от барышень, вроде Ярика и Насти, не опаздывать можно только будучи не в себе. Настька всегда и везде опаздывает, натура у нее такая. А Ярик — сова, она на первые уроки еще ни раз вовремя не пришла, все время просыпает, вот сколько я ее знаю, ни разу она не пришла на первый урок вовремя.

— Варька, а ты карты свои кинешь? — тоскливо спросила Ярик, волоча меня по лестнице за собой.

— Кину, — задыхаясь, буркнула я. — Если ты мне руку не вырвешь.

— Обязательно только. Ты что? Я тебя теперь как зеницу ока буду охранять.

— Ой, вот спасибо, — перевела я дух около кабинета. — Женьк, иди первой. Ты умная. Он тебя не понимает.

— Сама такая, — огрызнулась Волоточина и, постучав, зашла в кабинет. За ней просочились мы.

Эх, как же руки чешутся! Сейчас бы карты кинуть, посмотреть, что да как там у Славика. Мне бы только перемены дождаться. И уж тогда я ей все расскажу про нашу невесту.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Читай дальше Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg