«Книга всех вещей»

Гус Кёйер Книга всех вещей

ПЕРЕД ТЕМ КАК НАЧНЕТСЯ РАССКАЗ

С вами я могу быть совершенно откровенным: история Томаса стала неожиданностью и для меня самого. Вообще-то я хотел написать совсем другую книгу. Трогательную и одновременно смешную. Книгу о моем счастливом детстве. О моем отце, который перед сном играл мне на скрипке. Как же это было красиво!

О моей матери, которая очаровательно и так трогательно пела под его скрипку. О моих братьях и сестрах, носивших меня на руках. И о моих друзьях, приходивших ко мне на дни рождения играть в игру «Укуси яблоко». Тогда книга называлась бы «Приключения счастливого ребенка». Я представлял себе, что она станет любимейшей рождественской книгой и что не только дети, но и папы и мамы, дедушки и бабушки и даже премьер-министр прочитают ее за один присест. Лучше всего при свечах, когда потрескивает огонь в камине, и с чашкой горячего какао в руках.

Но тут ко мне пришел господин Клоппер. Я с ним знаком не был. И он со мной тоже, но он хотя бы знал, кто я, потому что я всемирно известный детский писатель. Говорю об этом со всей скромностью.

Господину Клопперу ровно столько же лет, сколько и мне. Сейчас волосы у него совсем белые, а макушка лысая. Но и господин Клоппер когда-то был ребенком.

Мы сидели вдвоем у потрескивающего камина, когда господин Клоппер достал из сумки толстую школьную тетрадь.

— Я знаю вас как писателя, очень любящего людей, — сказал он.

Я кивнул, потому что это правда. Я очень-очень люблю людей. Хотя вообще-то можно было бы и поменьше.

— Поэтому я и хочу предложить вам почитать вот это, — он вручил мне тетрадь. — Я написал это, когда мне было девять лет, — сказал он. — И недавно перечитал. Думаю, стоящая вещь. Но для начала мне кажется вы должны ее прочитать. Быть может, она слишком непочтительная.

Я испугался.

— Непочтительная? — спросил я в недоумении.

— Да, — ответил господин Клоппер. — У меня было несчастливое детство, а из-за этого становишься непочтительным.

Я уставился в потрескивающий огонь. Непочтительность — это действительно проблема. Ну в детских книжках уж точно.

— Я ее посмотрю, — пообещал я. — И дам вам знать. — И я проводил господина Клоппера.

— А вы по-прежнему непочтительны? — спросил я, когда он был уже в дверях.

Господин Клоппер кивнул.

— В вашем-то возрасте?

— Что уж тут сделаешь, — ответил он. И скрылся за пеленой густого снегопада.

В тот же день я прочел «Книгу всех вещей» на одном дыхании. Она была непочтительная. Сам я очень почтителен, но мне легко говорить. У меня было счастливое детство. Всю неделю я ходил в прекрасную школу. Учительница Спицына! Учитель Пилозуб! Каждый вечер сладостная скрипка отца и прелестное сопрано матери!

У меня нет никаких причин быть непочтительным, но несчастливые дети тоже имеют право голоса. По крайней мере, я так думаю.

Я позвонил господину Клопперу и мы договорились встретиться. Вместе мы провели у потрескивающего камина много часов, и так родилась эта книга.

— Слушай, Томас, — спросил я в тот последний вечер, — тебе удалось? — потому что мы уже стали называть друг друга по имени.

— Что удалось, Гюс? — уточнил он.

— Ты стал счастливым, Томас?

— Да, — сказал он.

И мы выпили по чашке горячего какао.

1.

Томас видел то, чего не видел никто другой. Он не знал почему, но так было всегда. Он помнил, как однажды пошел очень сильный град. Томас запрыгнул под навес и смотрел, как град сбивает с деревьев листья. Потом бросился домой.

— Осень началась! — крикнул он. — С деревьев попадали все листья.

Мама посмотрела в окно.

— Да нет, — сказала она. — С чего ты взял?

Томас понял, что она права. Деревья по-прежнему вовсю зеленели. — Тут нет, а на улице Яна ван Эйка все листья на земле.

— Ах, вот как, — сказала мама. По ее лицу было видно, что она ему не поверила.

Томас пошел к себе в комнату и взял тетрадь, в которой он записывал все важные события своей жизни.

Она называлась «Книга всех вещей». Он взял ручку и начал писать: «Шел такой сильный град, что листья сбивало с деревьев. Это случилось по-настоящему, на улице Яна ван Эйка, когда мне было девять лет, летом 1951 года».

Томас посмотрел в окно, чтобы подумать, потому что по-другому он думать не мог. А может, и наоборот: если было окно, то почему-то он начинал думать. И написал: «Потом я стану счастливым».

Тут он услышал, что домой пришел отец, и вдруг подумал: «Сейчас полшестого, а я до сих пор не знаю, о чем моя книга. О чем бывают книги?»

Томас задал этот вопрос за ужином.

— Про любовь и все такое, — захихикала его сестра Марго, ученица гимназии и безнадежная дура.

Но папа сказал:

— Все важные книги — о Боге.

— О любви и Боге, — уточнила мама, но отец посмотрел на нее так строго, что она покраснела.

— Кто из нас книги читает? — спросил он.

— Ты, — ответила она.

— Так, значит, кто знает, о чем книги, ты или я?

— Ты, — сказала мама.

«Потом я стану счастливым», — подумал Томас, но вслух этого не произнес. Он посмотрел на маму и увидел, что ей грустно. Ему захотелось встать и обнять ее, но так сделать было нельзя. Он не знал почему, но понимал, что это невозможно. Так что он остался сидеть на стуле как прикованный.

Марго опять захихикала. Это оттого, что она такая дура.

— На улице Яна ван Эйка шел сильный град, даже листья падали с деревьев, — произнес Томас вслух.

Мама посмотрела на него и улыбнулась. Казалось, он все-таки обнял ее, так она обрадовалась.

«Это было тайное послание, понятное только маме», — решил Томас. Так оно и было, потому что папа и Марго по-прежнему смотрели в тарелки.

Когда мама провожала его спать, она спросила:

— Тебе будут сниться интересные сны, мой маленький фантазер?

Томас кивнул.

— Я хороший, да?

— Ты самый лучший мальчик на свете, — сказала мама.

Она обняла его и сильно прижала к себе. Томас почувствовал, что она чуть-чуть плачет. Внутри у него похолодело, и он подумал: «Бог его ужасно покарает, моровой язвой или еще чем-нибудь».

Но потом, когда он лежал один и смотрел в темноту, ему стало страшно, что Бог, может быть, сердится. Томас сказал: «Мысли сами приходят мне в голову. И на самом деле я так не думаю, так что это не считается. Я ведь даже не знаю, что это такое, моровая язва».

И тогда он уснул.

Всю неделю стояла такая жара, что по каналам поплыли тропические рыбки. Томас видел их своими глазами.

Это были меченосцы. Он знал это наверняка, потому что в его аквариуме тоже жили меченосцы. Это такие забавные рыбки, которые смешно танцуют в воде, когда влюбляются.

Томас видел их неподалеку от девчоночьего лицея, где училась Марго. Он лежал в траве на животе и смотрел с набережной Рейнира Винкелеса, как рыбки проплывают мимо. Сразу целыми десятками. По дороге домой он задумался, поверит ли ему кто-нибудь. И тут он встретил Элизу.

Ей было уже шестнадцать. Она училась в одном классе с Марго и жила по соседству, за углом. У нее была искусственная кожаная нога, скрипевшая, как новые ботинки.

— В канале плавают тропические рыбки, — сказал он.

Элиза остановилась, из-за этого ее нога пересталаскрипеть.

Томаса как будто ударило током, когда он вдруг заметил, какая она красивая.

— Это потому, что их спускают в унитаз, когда уезжают в отпуск, — ответила она.

В это момент Томас не мог ни о чем думать, потому что Элиза смотрела прямо на него своими синими глазами.

— И из-за жары, — промямлил он.

— Кстати, в канализации живут еще и крокодилы, — добавила Элиза. Она опять заскрипела, потому что пошла дальше.

Томас последовал за ней.

— Честно? — спросил он. — Ты сама видела?

— Одного, — ответила Элиза, — размером с мой мизинец. В туалете. — Она взмахнула рукой на прощание.

Томас испугался, потому что на ее руке был один только мизинец. Другие пальцы отсутствовали.

— Ого, — только и смог сказать Томас. Затем дождался, пока Элиза скроется за углом, и почувствовал испуг где-то в глубине живота. Но в голове у него звенели веселые колокольчики. «Она красивая, — подумал он. — Ее не удивляет то, что я вижу. Она понимает, что это правда. Значит, Элиза тоже знает».

По дороге домой Томас размышлял: «А что она знает?» Было трудно думать вдали от окна. «Я не могу объяснить, что знает Элиза, но я тоже это знаю: какой-то я другой».

А уже дома, стоя у окна, он подумал: «А куда, интересно, делись ее остальные пальцы?»

«Воскресенье — единственный день, который надо толкать перед собой, как тачку, — написал Томас в "Книге всех вещей". — Остальные дни сами катятся вниз с моста».

По воскресеньям семья Томаса ходила в церковь.

Не в обычную церковь рядом с домом, а в особую, далеко. Эта церковь находилась в обычном доме без башни. Иногда во время службы даже было слышно, как соседи сверху пылесосят. Почти никто, кроме папы, мамы, Марго и Томаса не посещал эту церковь. Мама всегда надевала шляпу, а Марго — платок, потому что в этой церкви так надо. Нельзя, чтобы кто-то видел прическу женщин. Мужчин это не касалось, у них ведь прически нет.

Они ходили туда пешком, потому что Бог не хочет, чтобы в воскресенье ездили трамваи. А они все равно ездят, и Богу это не нравится.

Вообще, в мире есть две самые ужасные вещи. Первая: быть за нацистов во время войны. Вторая: сидеть в воскресенье в трамвае.

Томас представлял себе, как будто трамваев нет.

Он думал так про все, что запрещено: про трамваи, машины, велосипеды и мальчишек, играющих на улице в футбол. Птицам петь разрешалось, они ведь не могли знать, что сегодня воскресенье. Потому что у них нет души.

В церковь пришло около двадцати старых-престарых людей, все они были слепые, глухие или хромые. Ну или хотя бы с двумя бородавками на подбородке. Кроме Томаса и Марго, присутствовало еще два ребенка. Две сестрички. Их личики, выглядывавшие из платочков, были такие бледные, будто девочки собирались в скором времени умереть. «Думаю, что до 1955 года они протянут, — написал Томас в "Книге всех вещей", — но потом уже станут совсем мертвыми, и их закопают. Да упокоятся они с миром отныне и во веки веков». Эти слова Томас писал явственно ощущая ком в горле, так жалко ему стало девочек. Но ничего уж тут, к сожалению, не поделаешь.

Церковная служба шла долго. Народ Израиля, ропща, плелся по пустыне, а скамейки в церкви были жесткими. Веселее всего было петь «туда-сюда». Выглядело это так: лысый мужчина в черном платье с кучей пуговиц пел в одиночку. А остальным надо было петь в ответ. Снова и снова. По очереди. Черное платье все время пело разные слова, а остальные отвечали одно и то же — «Добрый властитель быков, спаси наши несчастные воскресенья[1]».

Томас подпевал во весь голос. При этом он пытался сосчитать пуговицы на черном платье, но все время сбивался.

По дороге домой Томас заметил, что отец на что-то сердится. Отец смотрел прямо перед собой и молчал.

За столом после молитвы он сказал: «Томас, встань».

Томас как раз хотел положить в рот вилку с наколотой на нее картошкой и горошком. Вилка застыла в воздухе.

— Встать? — переспросил он.

— Встать, — повторил отец.

— Зачем? — с беспокойством спросила мама.

— Потому что я так хочу, — ответил отец.

— А вот почему, — сказала Марго.

Томас положил вилку на тарелку и встал.

— Хи-хи-хи, — захихикала Марго, потому что она глупая, как луковица. Просто непонятно, как ей удается получать в лицее восьмерки, девятки и десятки[2].

— Повтори, что ты пел во время литании, — сказал отец с застывшим лицом. (Литания — это пение «туда-сюда» в церкви.)

Томас посмотрел на маму.

— На меня смотри и пой, — потребовал отец.

Томас набрал в легкие воздух и спел: «Добрый властитель быков, спаси наши несчастные воскресенья».

Стало тихо-тихо. Томас увидел перед собой черное платье с целой тысячей пуговиц. Два воробья на подоконнике пронзительно трубили в крохотные трубы, потому что не знали, что сегодня воскресенье.

Мама сказала: «Ему всего девять лет. Он не специально».

Папа промолчал. Он торжественно положил вилку и нож на тарелку и начал медленно подниматься. Он все рос и рос, пока его голова не оказалась выше, чем лампа над столом.

Все живое на земле затаило дыхание. Воробьи на подоконнике поперхнулись своими трубами. Солнце затмилось и небо съежилось.

— Что ты хочешь сделать? — слабым голосом спросила мама. Она вскочила и потянула Томаса от стола.

— Отойди, жена, — сказал отец голосом великана. — Я говорю с твоим сыном.

Но мама потянула Томаса еще дальше от стола и положила руку ему на плечо. Тут вдруг вперед вылетела папина рука и звонко ударила маму по щеке. Она отшатнулась и отпустила Томаса.

Ангелы на небе закрыли глаза руками и разрыдались, ведь они всегда так делают, когда муж бьет жену. Великая печаль опустилась на землю.

— Папа, — прошептала Марго.

— Помолчи! — взревел отец. — Томас, иди наверх.

И не забудь взять ложку.

Томас развернулся, пошел на кухню и взял деревянную ложку с полочки. Потом бегом поднялся по лестнице в свою комнату. Он сел у окна и стал смотреть на улицу, но думать не мог. Мир был пуст. Будто все, что было раньше, кто-то мысленно стер. Остался только звук.

Томас слышал звонкий хлопок по маминой щеке. Он слышал все отцовские пощечины маме, целый дождь из пощечин, как будто на улице Яна ван Эйка идет град и с деревьев облетают листья. Он зажал уши руками.

Просмотрев в никуда целую вечность, Томас услышал, прямо через закрытые уши, как отец тяжело поднимается по лестнице. Бум-бум. Бум-бум. «Все исчезло, — подумал он. — Ничего больше нет. И меня нет».

Бум-бум. Бум-бум.

Вот и он. Этот человек вырос в проеме двери, как дерево. Он подошел к Томасу и протянул руку. Томас дал ему деревянную ложку. Тогда человек сел на табуретку рядом с кроватью Томаса. Он ничего не говорил. Да это было и не нужно, потому что Томас точно знал, что делать. Он снял штаны. Потом трусы. И лег на колени к отцу попой вверх.

Начались удары. Деревянная ложка хлестко рассекала воздух.

Шлеп! Боль вонзалась в кожу, как нож.

Шлеп!

В начале Томас ни о чем не думал, но после третьего удара ему в голову стали приходить слова.

Шлеп! Бог...

Шлеп! Его...

Шлеп! Ужасно...

Шлеп! Покарает...

Шлеп! Всеми...

Шлеп! Казнями...

Шлеп! Египетскими...

Шлеп! За...

Шлеп! То...

Шлеп! Что...

Шлеп! Он...

Шлеп! Ударил...

Шлеп! Маму...

Мысль закончилась, но удары продолжались. Какое-то время в голове было пусто. Но потом опять пришли страшные слова, о которых он еще никогда не думал.

Шлеп! Бога...

Шлеп! Нет...

Шлеп! Бога...

Шлеп! Нет...

Шлеп! Бога...

Шлеп! Нет...

Когда порка наконец прекратилась и Томас натянул штаны на свою пылающую попу, он знал, что теперь Отец из него выпорот навсегда.

— Боже милосердный, — сказал отец, — повтори.

— Боже милосердный, — повторил Томас.

— Помилуй нас, жалких грешников, — сказал папа.

— Помилуй нас, жалких грешников, — вторил Томас.

— Ты останешься здесь, — сказал отец. — Ты повторишь эту фразу сто раз так, как надо, а потом вернешься к нам. — И он с грохотом спустился по лестнице. Бум-бум. Бум-бум.

Томас остался стоять, потому что попа у него стала как подушечка для иголок. Он смотрел в окно и шептал: «Пожалуйста, Господи, пожалуйста, существуй. Пожалуйста, всеми казнями египетскими. Он ударил маму, и уже не в первый раз!» Бог молчал на всех языках. Ангелы пытались утереть свои слезы, но их платочки так намокли, что во всех пустынях пошел дождь.

2.

Рядом с Томасом жила старушка, про которую все соседские дети знали, что она ведьма. Она жила одна и носила только черные платья. Волосы она убирала в пучок, и у нее было две черные кошки. Раз в неделю старушка ходила в магазин, но во все остальные дни сидела дома и варила колдовские зелья.

За то что она ведьма, над ней издевались. Дети стучали в ее окна и кидали всякую гадость в почтовый ящик. Но Элиза-кожаная-нога злилась, если видела это, и, поскрипывая, гналась за детьми.

— Оставьте ее в покое! — кричала она. — Вы что, не понимаете?

Томас над старушкой не издевался. Он понимал.

В «Книге всех вещей» он написал: «В среду 5 сентября 1951 года госпожа ван Амерсфорт заколдовала Попокуса».

Дело было так.

Время от времени по их улице вихрем проносился большой черный пес. Никто не знал, откуда он и где живет. Он вдруг просто появлялся. Большой, дикий и свирепый. Все дети с визгом разбегались по домам, но Попокус всегда ухитрялся догнать одного или даже двоих.

И с рычанием кусал их за попу своими огромными зубами. И вдруг исчезал. Куда? Было непонятно. А недели через две появлялся опять.

Пятого сентября госпожа ван Амерсфорт, про которую все знали, что она ведьма, тащила домой тяжелую сумку с продуктами. Погода была хорошая. На улице играло много детей. Внезапно они начали визжать, потому что на их улицу прибежал Попокус, оскалив все свои зубы.

Томас помчался домой, но путь ему перегораживала госпожа ван Амерсфорт. Так что он спрятался за ней. Прямо на них бежал Попокус. Томас закрыл попу руками.

— Стой! — строго крикнула госпожа ван Амерсфорт. Свою сумку она поставила на тротуар и подняла руки вверх, так что стала казаться гораздо выше.

— Стой! — сказала она еще раз.

Попокус остановился и удивленно посмотрел на ее руки. Тут госпожа ван Амерсфорт стала что-то шептать. Это конечно же были заклинания, но Томас не мог разобрать слов.

Попокус негромко пискнул и неуверенно повел хвостом.

Руки госпожа ван Амерсфорт уже опустила, но ее губы продолжали что-то бормотать.

Сначала Попокус сел, потом лег и наконец начал кататься по земле, задрав вверх все четыре огромные лапы.

Госпожа ван Амерсфорт против этого не возражала и молча смотрела на пса с высоты.

Все это видел только Томас, потому что другие дети попрятались по домам.

— Хороший песик, — сказала госпожа ван Амерсфорт. — А теперь домой.

Попокус вскочил и, поджав хвост, убежал с их улицы.

Госпожа ван Амерсфорт взялась за свою сумку, но сумка была такая тяжелая, что она еле оторвала ее от земли.

У Томаса вдруг зашумело в ушах, и он спросил:

— Помочь вам занести сумку домой?

Он не хотел этого говорить. И сам испугался своих слов.

Госпожа ван Амерсфорт, а лучше сказать ведьма, очень серьезно посмотрела на него. Звон в ушах превратился в музыку, какой Томас никогда не слышал: там было много скрипок. Его сердце испуганно колотилось, и он всей душой надеялся, что госпожа ван Амерсфорт откажется.

— Что ж, спасибо, — сказала она, — очень любезно с твоей стороны. — И ключом открыла входную дверь.

Музыка прекратилась, и Томас потянул сумку, но не смог оторвать ее от земли даже на сантиметр. Казалось, она набита камнями.

Госпожа ван Амерсфорт этого уже не видела.

— Для тебя она не тяжелая! — крикнула она ему, зайдя в дом. — Ты уже такой большой мальчик. Она еще не успела договорить, как у Томаса опять зашумело в ушах, и сумка плавно оторвалась от крыльца. Она все равно была тяжелая, но все же не такая тяжелая, как раньше.

Госпожа ван Амерсфорт уже скрылась в темном коридоре. Где-то в глубине дома загорелась лампочка.

— Ставь ее сюда! — крикнула она. Томас увидел, что старушка стоит у стола на кухне. — Может, выпьешь стакан воды с сиропом?

— Да, спасибо большое, — поблагодарил Томас.

Сердце у него колотилось, как церковная дверь, потому что госпожа ван Амерсфорт была ведьмой, а значит, он сейчас находился у ведьмы на кухне.

Сироп был красный, как кровь.

— Проходи в комнату, — предложила госпожа ван Амерсфорт. — Я сейчас приду.

Томас вошел в комнату и огляделся. Стакан с кроваво-красным лимонадом дрожал в его руке. Он подумал: «Не обращайте внимания на беспорядок», потому что так всегда говорила мама, когда приходили гости. Дома-то беспорядка никогда не было, а тут еще какой. Кресла, столы и пол были завалены кипами газет, журналов и книг. Вдоль стен шли шкафы, забитые книгами, стоящими вперемешку и кое-как. В углу виднелся огромный глобус, а на нем спала черная кошка. Один из шкафов был завешен географической картой с небрежно нарисованными чьей-то рукой стрелочками. Под потолком парила большая птица с распростертыми крыльями.

Теперь Томас точно знал, что это правда. Это дом ведьмы. Но пока непонятно, страшный ли дом и страшная ли ведьма. Время покажет, решил он.

— Я сейчас! — крикнула хозяйка из кухни. — Если негде сесть, освободи себе кресло.

Томас осторожно поставил стакан на низкий столик между фотоальбомом и стопкой книг. Он стащил пачку газет с кресла с ножками в виде львиных лап и сел в него. Из-под шкафа вышла еще одна черная кошка. Задрав хвост трубой, она с мяуканьем направилась к Томасу.

И, проходя мимо, потерлась о его ногу. Кошка на глобусе тоже проснулась и лениво посмотрела на гостя.

Тут в комнату вошла госпожа ван Амерсфорт.

— Ну вот, а мне кофе, — сказала она, освободила себе другое кресло и села. И посмотрела на Томаса с довольным видом. — Чертовски приятно, что ты ко мне зашел.

Слово «чертовски» Томаса напугало. Они с друзьями чертыхались вовсю, потому что учились в протестантской школе, но чтобы ругался взрослый, он слышал в первый раз.

— Мои дети уже давно живут отдельно, а муж...

Госпожа ван Амерсфорт отпила кофе и посмотрела на Томаса.

— Ах да, ты же не можешь помнить, — поспешно добавила она. — Ты тогда был маленький. Моего мужа расстреляли.

— О, — только и смог произнести Томас, потому что не понял, что она сказала.

— Расстреляли значит: его убили из ружей, — уточнила госпожа ван Амерсфорт. — Он участвовал в Сопротивлении, понимаешь?

Томас кивнул.

— Ах вот как, — пробормотал он.

Он почувствовал ком в горле и пустоту в животе. Такую же печаль, как каждый год в тот день, когда на кресте распинают Христа. Томас всегда радовался, когда все это наконец заканчивалось и Господь в полном здравии воскресал из могилы.

— Ну-ка, не грусти, — сказала госпожа ван Амерсфорт.

Она встала и показала гостю маленький чемоданчик. — Смотри, ты видел это когда-нибудь? — И открыла его.

Томас кивнул. В чемодане был патефон.

— Я тебе кое-что включу, — объяснила хозяйка.

Она энергично покрутила ручку и поставила пластинку.

Комнату заполнила музыка, прилетевшая словно издалека. Этой музыки Томас никогда не слышал, там было много скрипок. Печаль в горле и животе растаяла и утекла. Томас закрыл глаза, и оттуда из темноты, за веками, к нему вдруг пришел Господь Иисус. Томас испугался не на шутку, но глаз не открывал, ему было интересно, что хочет сказать Господь.

Иисус улыбнулся и сказал:

— Больше я не дам себя распять, отказываюсь раз и навсегда. Хватит уже.

И тут Он пропал, так же быстро, как и появился.

Это была хорошая новость, в том числе и для учителя Нейнштейна из школы. Значит, ему больше никогда не придется рассказывать эту ужасную историю. Томас чувствовал себя невероятно счастливым.

— Красиво, да? — шепотом спросила госпожа ван Амерсфорт.

— Да, — подтвердил Томас. У него опять зашумело в ушах. Глобус начал крутиться вокруг своей оси вместе с кошкой. Он хотел сказать об этом госпоже ван Амерсфорт, но тут увидел, что ее тяжелое кресло, как низкое облако, парит над полом. Только он успел это заметить, как вдруг почувствовал, что его кресло с ножками в виде львиных лап тоже плавно отрывается от пола, как будто кто-то поднимает его сильными руками. Томасу хотелось завизжать от удовольствия, но увидев внимательное лицо госпожи ван Амерсфорт, он понял, что, когда играет эта музыка, кресла парят в воздухе — обычное дело.

— Бетховен, — прошептала госпожа ван Амерсфорт. — Когда я его слушаю...

Она не закончила фразу. Да это и не требовалось, Томас и так понимал, что она хочет сказать, хотя и не мог подобрать нужных слов. Погрузившись в мечты, он видел, как летит зелеными лугами и над замком с «роллс-ройсом» у двери. Прекрасная принцесса машет ему белым платком. У нее кожаная нога, скрипящая при ходьбе. На ней небесно-голубое платье с белым воротником. Ее папа стоит на крыльце и играет на скрипке, а мама очаровательно поет.

Патефонная пластинка доиграла и стала шипеть.

Томас вздрогнул. Плюх! Кресла мягко опустились на ковер. «Интересно, а госпожа ван Амерсфорт заметила, что мы висели в воздухе?» — промелькнуло в голове Томаса. Это было непонятно. Он подождал, не скажет ли она чего-нибудь, но старушка молчала. Она смотрела куда-то вдаль. Может, думала о своем муже, которого застрелили из ружей.

Томас отпил глоток лимонада и сказал:

— Как много у вас книг. О чем они все?

— Ничего себе вопрос! — вырвалось у госпожи ван Амерсфорт. — О чем книги? Они обо всем, что есть. Ты любишь читать?

Томас кивнул.

— Подожди-ка, — сказала госпожа ван Амерсфорт и поднялась из кресла. — Может, у меня найдется что-нибудь для тебя. Она повернулась к одному из книжных шкафов. — Кстати, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

— Счастливым человеком, — уверенно ответил Томас. — Когда я вырасту, я стану счастливым.

Госпожа ван Амерсфорт уже достала было книжку из шкафа, но тут от удивления обернулась. Она посмотрела на Томаса с улыбкой и сказала:

— Черт возьми, какая хорошая мысль. А знаешь, когда начинается счастье? Когда перестаешь бояться. — И протянула Томасу книгу.

Томас почувствовал, что краснеет. Он уставился на книгу у себя на коленях. Она называлась «Эмиль и сыщики».

— Спасибо, — промямлил Томас.

— Книга о мальчике, который решил не бояться и стал бороться с несправедливостью в мире, — объяснила госпожа ван Амерсфорт. — Можешь забрать ее насовсем.

Она допила кофе, а Томас лимонад.

— Ты сегодня поступил очень смело,— сказала хозяйка дома. — Ты зашел ко мне в гости, а ведь все дети говорят, что я ведьма.

Томас не смел на нее взглянуть. Она знает! И говорит об этом так прямо.

— Кстати, они правы, — добавила старушка. — Я ведьма.

Наступила мертвая тишина. Стало так тихо, что Томас услышал, как кричит отец и рыдает мама, прямо сквозь стену.

— Ого! — воскликнул он. — Уже больше половины шестого. Мне надо домой. — Мальчик вскочил, держа в руках книгу. — До свидания, спасибо!

Томас вышел из комнаты, но у входной двери остановился. Достаточно ли мальчик поблагодарил госпожу ван Амерсфорт? Нет. Мальчик вернулся в комнату.

— За все, — добавил он.

— Все хорошо, сынок, — кивнула госпожа ван Амерсфорт. — Не будешь больше бояться?

— Нет, — пообещал Томас. — Уж по крайней мере ведьм я точно бояться не буду.

3.

Когда он вошел в гостиную, прижимая книгу к груди, отец с мамой молча сидели за столом. Перед ними лежала мамина книга домашних расходов. В нее мама записывала все покупки и сколько что стоило.

— Мне уже совсем пора идти готовить, — сказала она.

— Нет, — сказал отец. — Сначала доделаем. — Он снова стал просматривать книгу расходов, покупку за покупкой.

В руке у него был красный карандаш.

— Привет, Томас, — сказала мама. Она подставила ему щеку, но Томас сказал:

— Другую щеку, мам.

— Почему? — спросила она.

— Потому что, — сказал Томас.

Он заметил, что она покраснела. И повернула к нему правую щеку. Он поцеловал ее. Это была та щека, по которой ударили.

— Откуда у тебя эта книга? — спросил отец. Он писал цифры в столбик на листке бумаги.

— От госпожи ван Амерсфорт, — сказал Томас.

Отец поднял голову. Он снял очки и рассеянно посмотрел на Томаса. — Ты хочешь сказать, что встретил госпожу ван Амерсфорт, и она сказала: «Вот тебе книга»?

— Нет, это было не так, — сказал Томас.

— А как тогда?

— Я помог ей занести сумку в дом, — сказал Томас.

— Какой ты молодец! — воскликнула мама. — Бедная женщина так одинока...

Отец опять надел очки и продолжал считать цифры. — Мне бы не хотелось, чтобы ты туда ходил.

Повисла тишина. Часы на каминной полке пробили шесть. Томас посмотрел на медных гекконов, которые по каминной полке ползли к потолку.

— Почему? — тихо спросила мама.

— Эта женщина — коммунист, сама знаешь, — сказал отец. Если на нас нападут русские, она тут же выйдет на крыльцо их приветствовать. А нас, христиан, всех уведут в рабство.

Опять наступила тишина. Двери на веранду были открыты. Было слышно, как в своих садиках разговаривают и смеются соседи. В комнату залетели обрывки музыки.

— Красиво, прошептала мама. «Люди — братья меж собой».

— Покажи-ка свою книгу, — сказал отец.

Томас положил книгу на стол.

— «Эмиль и сыщики», — прочитал отец. — Эриха Кестнера. По-моему, он тоже коммунист.

— Это просто детская книга. Какой от нее может быть вред?

Отец сдвинул книгу по столу в сторону Томаса. — Как можно быстрее отнеси ее назад, — приказал он, — и больше никогда не ходи туда.

— Можно я уже пойду готовить? — спросила мама.

— Как же ты тогда собираешься в этом месяце свести концы с концами? — спросил отец.

— Я добавлю из своих денег на одежду, — сказала мама.

— Нет уж, жена, — сказал отец, — так тоже не надо. — Он со вздохом достал свой кошелек из заднего кармана и вытащил из него купюру в двадцать пять гульденов. — Вот, держи, — сказал он. — Но постарайся укладываться в сумму на домашнее хозяйство.

Томас с книжкой выскользнул из комнаты. Мама с купюрой в двадцать пять гульденов пошла на кухню.

«Милая Элиза, — писал Томас в "Книге всех вещей", — может быть, ты думаешь, что ты некрасивая, потому что у тебя кожаная нога, которая скрипит при ходьбе. Или потому что у тебя на одной руке только мизинец, а больше ничего. Но это не так. Ты самая красивая девочка на свете. Я думаю, потом ты будешь жить в замке с «роллс-ройсом» под дверью. Я это пишу не потому, что хочу с тобой встречаться, ведь тебе шестнадцать, а мне девять (почти десять), так что это невозможно. Я это пишу, потому что это правда».

Томас смотрел в окно и думал: «Как жалко, что у меня не хватит духу написать это Элизе».

Жалко, жалко, жалко, потому что письмо очень хорошее, особенно про замок и «роллс-ройс». «Никогда в жизни не хватит духу, это точно».

«Знаешь, когда начинается счастье? — сказала госпожа ван Амерсфорт у него в голове. — Когда перестаешь бояться».

Ей-то легко говорить, она ведьма. Стоп, минуточку. Может, ведьмой она стала как раз потому, что перестала бояться?

Томас взял отдельный лист бумаги и написал: «Милая Элиза, вообще-то у меня не хватает духу это писать, но я все-таки пишу...» Потом он точь-в-точь переписал письмо, с «роллс-ройсом», замком и всем остальным. Он сложил письмо вчетверо. И спрятал в конверт. «Элизе» — написал он на конверте красивыми буквами с завитками. И сунул конверт в карман штанов. Вряд ли конечно, но может быть, когда-нибудь он решится отдать письмо Элизе. Никогда ведь не знаешь наперед.

— Томас, Марго, идите ужинать, — раздался снизу мамин голос.

В коридоре он встретил Марго. — Ну и как там? — спросила она.

— Где? — спросил Томас.

— У ведьмы, — сказала Марго.

Томасу отчего-то показалось, что слово «ведьма» звучит противно. Он сглотнул, а потом ответил:

— Мне-то откуда знать?

Они спустились вниз.

— Ты у нее был, я точно знаю, — прошипела сестра.

У двери в гостиную она схватила Томаса за шиворот. — Рассказывай, как там?

Томас посмотрел на сестру. Ну что ей ответить? Как можно рассказать луковице, как было у госпожи ван Амерсфорт?

— Там было... ээ... не так, — сказал он. Марго потрясла его за шиворот.

— Не так, как где?

— Не так, как у нас, — ответил Томас.

Марго его отпустила.

— Я с тобой еще поговорю, — бросила она.

Они вошли в комнату. Отец с мамой уже сидели за столом. Под лампой, дымясь, стояли кастрюли. По запаху Томас сразу понял: картошка, цветная капуста и мясо. Цветную капусту он не любил.

Все сели за стол.

— Помолимся, — сказал отец.

Все сложили ладони и закрыли глаза.

— Господи, — начал отец.

— А, это ты, Томас? — услышал Томас в своей голове. В темноте, за веками, он увидел Иисуса в длинном белом платье, развевающемся на ветру. — Как дела, мальчик мой? — спросил Иисус.

— Хорошо, — сказал Томас.

— Просто хорошо или отлично? — спросил Иисус.

— Просто хорошо, — сказал Томас, — но... — он не решался продолжать.

— Говори смелее, — сказал Иисус. — Я никому не скажу. Честное слово. — Господь Иисус плюнул себе на правую руку и поднял два пальца вверх.

— Он не должен бить маму, — сказал Томас. И почувствовал, что у него на глазах выступают слезы, но плакать не хотел.

— Кто не должен бить маму? — спросил Иисус.

— Сами знаете, — сердито сказал Томас.

— Моя хата с краю, — ответил Иисус.

«Странно, — подумал Томас. — Дедушка всегда говорит: "Моя хата с краю", а больше никто».

— Я имею в виду, — уточнил Иисус, — что я ничего не знаю.

— Папа конечно! — воскликнул Томас.

Иисус ничего не ответил, но по его лицу было видно, что он очень напуган. И еще грустен и сердит.

— Боже мой! — возмутился он. — Что он, совсем спятил?

А это присказка тетушки Пии!

Но тут Томас услышал слова отца: — Во имя Господа нашего Иисуса Христа, аминь!

Томас открыл глаза, и Иисус исчез.

— Приятного аппетита, — сказала мама.

Отец резал мясо. Нож проходил сквозь мясо, как будто оно было из пены. Но это было не так, потому что из него сочилась кровь.

— Нож острый как бритва, да, пап? — спросила Марго.

— Да, — гордо сказал отец. — Я точу его каждую неделю.

— Он все режет, — сказала Марго. — Даже самое жесткое.

— Так оно и есть, — сказал отец. — Им можно снять шкуру со старой коровы.

— Вжик, вжик, прямо насквозь, — сказала Марго.

У нее блестели глаза.

Отец поделил мясо и взял себе самый большой кусок, потому что ему приходится так много работать в конторе. — Терпеть не могу тупые ножи, — сказал он.

Вечером, когда мама укладывала Томаса спать, она шепнула ему:

— Муж госпожи ван Амерсфорт отдал жизнь за нашу свободу. Сама она тоже спасала людей во время войны.

Я разрешаю тебе к ней ходить, когда захочешь, но смотри, чтобы папа не заметил.

— Хорошо, мам. Мама?

— Что?

— Ты счастлива?

— Да, мой мальчик, потому что у меня есть ты. — Она его поцеловала, выключила свет и спустилась вниз.

Томас думал над тем, что ему сказала мама. Что отца можно не слушаться, главное, чтобы он не узнал. И что она счастлива. У него было ощущение, что здесь что-то не так, но он не знал, что именно.

4.

У Томаса было тревожно на душе, потому что он все-таки смог. Он опустил письмо Элизе в почтовый ящик. Но что делать, когда они встретятся? Куда смотреть? Лучше всего спрятаться и никогда не выходить на улицу. Поэтому он сидел дома и читал «Эмиля и сыщиков». Хорошую книжку о немецком мальчике из Берлина. Она была не о Боге. Кажется, Эмилю вообще не надо было ходить в церковь, это, конечно, показалось Томасу странным.

Почитав с полчаса, он со вздохом отложил книжку. Погода была хорошая. Можно ненадолго сходить на улицу, если вести себя осторожно. Если он увидит Элизу, то быстренько запрыгнет на крыльцо или спрячется за какую-нибудь толстую тетю, как Эмиль в Берлине. Спускаясь по лестнице к выходу, он уже издалека увидел белый конверт на коврике перед дверью. От волнения у него пересохло во рту, потому что Томас не сомневался, что это ответ Элизы. Если письмо злое, ему больше незачем жить, решил Томас. И тогда он утопится на набережной Рейнира Винкелеса, среди меченосцев.

Под стук сердца он прошел одну за другой оставшиеся ступеньки и поднял конверт с коврика. «Господину А. Клопперу». Это отцу, потому что Томаса звали Т. Клоппер. А на обратной стороне значилось: «От госпожи ван Амерсфорт-Рапхорст».

Письмо вовсе не от Элизы! Госпожа ван Амерсфорт написала отцу! Это гораздо-гораздо хуже! Это национальная трагедия! Он быстро запихнул конверт под рубашку. И посмотрел вверх, в темный проем лестницы. Никто его не заметил. Мальчик осторожно открыл дверь и быстро захлопнул за собой. Добежал до конца улицы, завернул за угол и бежал, пока не оказался там, где никто его не знал. Тогда он остановился отдышаться.

Томас посмотрел на конверт в руке. Зачем госпожа ван Амерсфорт пишет отцу? Ничего хорошего из этого не выйдет. Нельзя, чтобы письмо попало к отцу. Его надо порвать и закопать, потому что госпожа ван Амерсфорт — «каменистка» или что-то в этом роде, а еще ведьма. А кто будет виноват, если отец получит от нее письмо? Он, Томас! И больше никто. Он уже взялся за конверт второй рукой, чтобы порвать, но подумал:

«А что там написано?» Ведь можно его сначала прочитать, а потом уже порвать. Тогда хотя бы будет понятно, о чем оно!

Томас огляделся по сторонам, не смотрит ли кто-нибудь, но на Томаса никто не обращал внимания. Он осторожно расковырял конверт. Почему так трясутся пальцы? Почему в животе такое ощущение, будто проглотил бегемота? Потому что Томас понимал, что делает что-то ужасно запретное. «Но, — подумал Томас, — иначе никак. Ведь если я этого не сделаю, может случиться что-нибудь еще ужаснее». Что, например? «Допустим, что кого-нибудь побьют, и например, меня».

Он вытащил письмо из конверта и раскрыл его. Там было только одно предложение. Томас прочитал его вслух: «Если муж бьет свою жену, он бесчестит себя».

«Если муж бьет свою жену...» — пробормотал Томас с беспокойством. Значит, она знает! Он покраснел от стыда. Она узнала большую тайну. Есть тайны, которые запросто можно рассказывать друг другу. Но эту тайну никому нельзя знать, потому что она ужасная. А госпожа ван Амерсфорт знала. Откуда? Кто-то ей рассказал, или она сама узнала, просто потому что ведьма?

«Бесчестит...» — пробормотал Томас. Что значит «бесчестит»? Он не знал.

— Папе этого читать нельзя, — прошептал он. — Потому что виноват буду я, и мама, может быть, тоже.

Он пошел к памятнику ван Хейтсу. Перед памятником был пруд с фонтанами, где дети пускали кораблики. За памятником росли кусты. Томас прошмыгнул в кусты, присел на корточки и руками вырыл ямку в земле.

Пихнул в ямку конверт, но, когда хотел скомкать саму записку и положить туда же, засомневался. Еще раз прочитал предложение, которое написала госпожа ван Амерсфорт. «Если муж бьет свою жену, он бесчестит себя». Томас задумался. Может, это заклинание? Слова, способные превращать людей во что-то... во что-то другое. Вполне может быть. Он засыпал ямку. Конверт был закопан, но записка осталась.

Томас пошел обратно домой, сложенная записка лежала в кармане штанов. Он решил, что ее надо спрятать где-нибудь дома, пока он не узнает точно, что она значит. Когда Томас дошел до своей улицы, то был так погружен в свои мысли, что не заметил Элизу. Он поднял голову лишь тогда, когда услышал скрип ее кожаной ноги.

Случайно он посмотрел ей прямо в глаза и покраснел, как кирпич.

— Слушай, Томас, — сказала Элиза.

Томас смотрел на плитки тротуара и чувствовал, как у него стучит сердце.

— Это самое-пресамое лучшее письмо из всех, что я получала, — услышал Томас ее голос.

Значит, она не сердится. Он заставил себя посмотреть на нее опять. Может, она смеется над ним?

— Я буду его хранить. И всегда, когда мне будет грустно, буду его читать.

— А, — протянул Томас. — Здорово.

— Ты ужасно милый мальчик. Когда я буду жить в своем замке, можешь ко мне приходить, как вздумается.

И мы будем кататься на моем «роллс-ройсе». — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. А потом пошла дальше.

Невероятно! Элиза поцеловала его прямо на улице!

За письмо! У него зашумело в ушах, и он опять услышал ту музыку, где много скрипок. Томас подпрыгнул от радости. К своему удивлению, он взвился на два метра вверх, такой он стал легкий.

Дома он написал в «Книге всех вещей»: «Надо писать людям письма. От этого они радуются. И я начинаю им нравиться».

Томас достал из кармана записку госпожи ван Амерсфорт. И посмотрел по сторонам. Где бы ее спрятать?

В шкафу среди одежды? Нет, ведь мама каждую неделю наводит порядок в шкафу. Под матрасом? Нет. Там, где обои отходят от стены? Тоже нет.

Рядом на столе лежал «Эмиль и сыщики». Томас посмотрел на книгу и вдруг придумал. Решение есть в книге. Булавка. Он придумал даже еще лучше: английская булавка. Но где взять английскую булавку? Вот! Перед глазами встал мамин фартук. Прокравшись вниз по лестнице, Томас прошмыгнул на кухню. Там на крючке висел фартук. Не на петельке, а на булавке. Он снял фартук с крючка, расстегнул булавку и — хоп-ля! — вот она, булавка. Томас повесил фартук на крючок просто так и прокрался обратно к себе. Взял сложенную вчетверо записку и пробил булавкой четыре слоя бумаги. Расстегнул рубашку, булавкой пришпилил записку к изнанке. С обратной стороны нагрудного кармана, поэтому снаружи не заметно. Томас застегнул рубашку. Теперь он носит заклинание госпожи ван Амерсфорт на груди.

После ужина отец читал Библию вслух:

«И сказал господь Моисею: упорно сердце фараоново. Он не хочет отпустить народ. Пойди к фараону завтра: вот, он выйдет к воде, ты стань на пути его, на берегу реки, и жезл, который превращался в змея, возьми в руку твою.<...>

Так говорит Господь: из сего узнаешь, что Я Господь: вот этим жезлом, который в руке моей, я ударю по воде, которая в реке, и она превратится в кровь».

«Это первая казнь, — подумал Томас. — Вода стала красной, как сироп. Еще бы фараон не испугался».

«...И рыба в реке вымерла, и река воссмердела», — читал отец.

«Рыба? — подумал Томас. — И меченосцы тоже? Чем рыбы-то провинились, если фараон был плохим человеком?»

Он посмотрел на свой аквариум, светящийся в темной комнате. Тот выглядел зеленоватым. А если представить, что вода вдруг станет красной, как кровь? Рыбы от этого умрут? «Все казни египетские, — прошептал Томас. — Одна за другой». Он очень любил своих рыб, но иногда нужно приносить жертвы.

— На сегодня хватит, — сказал отец и закрыл Библию. — Что ты говорил, Томас?

— Я сказал: «Все казни египетские».

— Да, — довольно сказал отец. — Это была первая. Завтра будем читать про вторую.

Томас играл на улице, когда из-за угла выехал полицейский джип. Скрипнув шинами, он остановился, и из него выскочили трое полицейских. Они подбежали к дому №1 и позвонили. Заодно они били в дверь сапогами. Было очень страшно. Очень скоро вокруг собралась целая толпа.

— Что происходит?

— Бикелманса увозят.

— Который из НСБ?[3]

— Не знаю, был ли он членом НСБ, но во время войны за ним водились грешки.

Люди засмеялись. Дверь открылась, и полицейские загромыхали вверх по лестнице. В этот момент появилась госпожа ван Амерсфорт. Она поставила на землю тяжелую сумку и стала смотреть вверх, в проем лестницы дома №1.

— Давно пора, да, госпожа ван Амерсфорт? — выкрикнул кто-то.

Госпожа ван Амерсфорт пожала плечами и сказала:

— Ох, нашли, кого арестовывать.

Некоторое время ничего не происходило, а потом на лестнице послышался шум и крики. На улицу вышли два полицейских, зажав между собой брыкающегося мужчину. Один тянул его за волосы, другой держал за шиворот. Третий полицейский шел сзади и подталкивал его в спину.

— Были бы вы на войне такие храбрые, — вдруг крикнула госпожа ван Амерсфорт. — Это же человек, а не свинья!

Полицейские этого будто и не услышали. Они затолкали мужчину на заднее сиденье джипа. Двое сели вперед. Третий — сзади, прямо мужчине на плечи. Он запахнул длинное пальто, так что задержанного было уже не видно. Только слышно, как он кричит, громче, чем рокот мотора.

— Ну и методы! — кричала госпожа ван Амерсфорт. — Вы что, так ничему и не научились?

Но джип умчался и с визгом скрылся за углом.

— Вы это видели? — сердито воскликнула госпожа ван Амерсфорт.

Никто не ответил, и тогда Томас произнес:

— Я видел.

Люди стали расходиться.

— Поделом ему, — сказал кто-то напоследок. — Он был еще хуже, чем мы думали.

Госпожа ван Амерсфорт достала из кармана пальто пачку сигарет «Голден Фикшн» и закурила. Потом посмотрела на Томаса.

— Зря я кричала, — сказала она. — Но я не выношу, когда с людьми грубо обращаются. А теперь у меня совсем сбилось дыхание.

— Помочь вам отнести сумку домой? — спросил Томас.

— Давай вместе, — ответила госпожа ван Амерсфорт. — Там книги.

Она взялась за одну ручку, Томас за другую.

— А что сделал этот человек? — спросил он.

— Да так, — ответила она, — записался не в тот клуб.

— А-а, — протянул Томас, — вот как.

Госпожа ван Амерсфорт пила кофе, а Томас — воду с сиропом. Одна из кошек лежала у него на коленях и мурлыкала. От этого ногам стало жарко.

— Я дочитал книжку, — сообщил Томас.

— Ну, и что скажешь?

— Хорошая, — ответил Томас.

— Что тебе в ней понравилось?

— Что все дети помогали Эмилю, — сказал Томас. — Что подлеца они поймали все вместе. И про булавку мне ужасно понравилось.

Госпожа ван Амерсфорт кивнула.

Было слышно, как урчит кошка, а больше ничего.

— Я хочу вас кое о чем попросить, — смущаясь, произнес Томас. — Только это довольно странная просьба.

— У меня тоже есть к тебе один странный вопрос, — сказала госпожа ван Амерсфорт. — Сначала ты, потом я.

— Можно мне забрать домой сироп? — спросил Томас. Он не решался посмотреть на хозяйку.

— Но ведь ты и тут можешь его допить, — удивилась госпожа ван Амерсфорт.

— Нет, мне нужна вся бутылка, — сказал Томас. Он не смотрел на нее. Сейчас она, конечно, спросит зачем, а он не сможет ей ответить.

— Бутылку... — повторила госпожа ван Амерсфорт. — Хорошо, я куплю новую.

— Спасибо, — поблагодарил Томас. Она не спросила зачем. Может, знает зачем, она ведь ведьма.

— Теперь я, — сказала госпожа ван Амерсфорт. — Тоже странный вопрос. Сейчас спрошу. Томас, тебя дома бьют?

Томас почувствовал, как страх кулаком бьет ему в живот.

— Меня? — воскликнул он. — Нет, что вы!

И подумал: «Мне иногда попадает, но вот маму бьют». «Маму! — хотел он сказать. — Это ее бьют!» — Но его горло словно перекрыло завинчивающейся крышкой.

Госпожа ван Амерсфорт долго ничего не говорила. Кошка спрыгнула с колен Томаса и потянулась. Он быстро допил свою воду с сиропом. Она знает все, все. Но его рот на замке, он не может говорить. «Иисус, мама, — думал он, — что мне делать?»

— Ну, хорошо, коли так, — подытожила госпожа ван Амерсфорт. — Послушаем музыку?

Томас посмотрел на часы на каминной полке.

— Мне скоро домой надо, — сказал он.

— Хорошо. — Госпожа ван Амерсфорт встала. — Подожди, я только выберу тебе книжку. Вот, возьми эту, но потом верни. Она называется «Без семьи». Хозяйка проводила гостя до двери.

— Я не отдаю тебе ее насовсем именно потому, что у тебя семья есть и ты не один на свете, — объяснила она.

— Да, конечно, — сказал Томас. Он посмотрел на нее нерешительно и прошептал. — А сироп?

5.

— Во имя Господа нашего Иисуса Христа, аминь, — сказал отец. Затем открыл глаза и произнес: — Приятного аппетита.

— Приятного аппетита, — сказала мама.

— Приятного аппетита, — повторил Томас.

— Смотрите, смотрите! — закричала Марго. — Аквариум красный, как кровь!

Отец обернулся. Мама тоже.

— Ничего себе! — сказал Томас. — Что это с ним?

Марго засмеялась.

— Я знаю! — хохотала она. Но ей было так смешно, что она не могла говорить. На глазах у нее выступили слезы.

Отец встал и подошел к аквариуму.

— Я знаю! — крикнула Марго. — Вода превратилась в кровь!

Отец вернулся к столу, сел и принялся за еду. Было заметно, как он побледнел.

— Надо будет поскорее поменять воду, Томас, — сказала мама.

— Нет, — отрезал отец. — Останется эта вода.

Он поднес вилку ко рту, стал жевать, и его лицо постепенно обрело прежний цвет.

— Гы-гы-гы, — гоготала Марго, потому что она дура набитая. — Это же чудо!

— И во времена фараона, — сказал отец, — были шутники, окрасившие воды Нила в красный цвет. Волхвы фараона. Они говорили: «Смотрите, мы можем то же, что и Бог».

— И как они это сделали? — спросила Марго.

— Этого я не знаю, — ответил отец. — Но их подослал дьявол, это точно.

— Может, в воде завелись какие-нибудь бактерии, или еще что, — встревожилась мама.

— Я так не думаю, — сказал отец. — Я думаю, бактерия сидит у нас за столом. Человеческая бактерия, которая считает, что можно смеяться над могуществом Господа.

— Колдун! — с энтузиазмом воскликнула Марго.

Томас всмотрелся в лицо сестры и увидел в ее глазах то, чего никогда раньше не замечал. «Она издевается над папой», — подумал он с удивлением.

— Обманщик! — сказал отец. — Такой же обманщик, как волхвы фараона. Как люди, одержимые злом.

— Ой, пап, как интересно, — не унималась Марго. При этом она глупо хихикала.

— Пойду поменяю воду в аквариуме, — сказала мама.

— Ты этого не сделаешь, — оборвал ее отец. — «И рыба в реке вымерла, и река воссмердела» — вот как написано.

Мама больше не произнесла ни слова, а Марго стала рассказывать о книге, которую ей задали читать в школе. Ее никто не слушал. Когда все закончили ужинать, отец раскрыл Библию и сказал:

— Запомни, Марго. Во всем мире есть только одна истинная книга, и это Библия. Книги, которые вам задают в школе, написаны грешными людьми, похожими на волхвов фараона. Они тоже пишут книги, но это подделка.

— Ага, — промычала Марго. Она рассматривала свои ногти.

— Читай их с головой, но помни, что сердце должно оставаться с Библией.

— Мое сердце принадлежит Джонни, — тихо сказала Марго.

— Что?

— Ничего, пап.

Отец надел очки и стал читать: «И волхвы Египетские чарами своими сделали то же: превратили воду в кровь». Поэтому фараон не послушал Моисея.

И сказал Господь Моисею: «Пойди к фараону и скажи ему: так говорит Господь: отпусти народ Мой, чтобы он совершил Мне служение. Если же ты не согласишься отпустить, то вот, Я поражаю всю область твою жабами.

И воскишит река жабами, и они выйдут и войдут в дом твой, и в спальню твою, и на постель твою, и в домы рабов твоих и народа твоего, и в печи твои, и в квашни твои.

И на тебя, и на народ твой, и на всех рабов твоих взойдут жабы».

Так и случилось. Жабы заполонили весь Египет.

«То же сделали и волхвы Египетские чарами своими и вывели жаб на землю Египетскую».

Отец закрыл Библию:

— На сегодня хватит.

— Все-таки умные они были, эти волхвы, — вздохнула Марго.

— Дьявол очень умен, — ответил отец.

Мама сложила тарелки в стопку и сказала:

— Держи, Томас.

Томас взял тарелки у нее из рук и отнес на кухню. Мама принесла кастрюли.

— Бери ведро, — прошептала она, — пойдем.

Томас пошел за мамой с пустым ведром в руке. Они прошли через гостиную в столовую, где стоял аквариум. Мама сдвинула в сторону крышку аквариума с вмонтированными лампами.

— Где сифон? — спросила она.

Томас поставил ведро на пол. Открыл тумбочку под аквариумом и вытащил оттуда резиновый шланг. Мама опустила один конец шланга в воду и начала втягивать в себя воздух с другого конца.

— Чем это вы тут заняты? — спросил отец.

Они не услышали, как он подошел. Мама не могла ответить, во рту у нее был шланг. Томас посмотрел вверх, на лицо отца. «Господи Иисусе, — подумал он. — Помоги нам!»

Мама вынула шланг изо рта и направила его вниз. В ведро с журчанием полилась струя красной воды.

— Хотим поменять воду в аквариуме, — сказала мама.

Отец засунул руки в карманы.

— А я вам разрешал? — спросил он.

— Нужно, — ответила мама. — Иначе рыбы умрут.

— Пусть это станет хорошим уроком для нашего колдуна, — сказал отец.

— Я так не думаю, — возразила мама.

— Ты слышала меня, жена, — повысил голос отец. — Немедленно прекрати.

— Ни за что, — ответила мама.

— Папа! — крикнула Марго из гостиной. — Можешь мне помочь с геометрией?

— Считаю до трех, — сказал отец.

— Давай, — ответила мама. Красные брызги разлетались над ведром.

— Один... два... три, — сосчитал отец.

— Папа! — звала Марго.

Отец скакнул вперед, одной рукой выдернул шланг из аквариума, а другой ударил маму по лицу. Мама закричала. И тут произошло невероятное: она ударила его в ответ. Она кричала, и била, и била, и била, но только один раз попала мужу по лицу. Остальные удары пришлись ему на руки. Тогда он начал бешено молотить ее кулаками куда попало. Отец был намного сильнее. Мама вся сжалась и с плачем упала на пол. В этот миг во всем мире пошел дождь.

— Папа! — кричала Марго. — Библию написали люди. Люди!

Тут раздался звонок в дверь.

Часы тикали, но стрелки как будто застряли на месте. Отец, наклонив голову, слушал тишину. Мама беззвучно рыдала. Марго, прямая как свечка, стояла в гостиной у стола. Томас пытался не дышать.

Звонок прозвучал опять, долго и настойчиво.

— Кто это может быть? — шепотом спросил отец.

«Господь Иисус», — подумал Томас.

Отец присел рядом с мамой на корточки.

— Ты — наверх! — сказал он. Он потряс маму за плечо. Мама с трудом встала. У нее из носа шла кровь. — Держи платок, — бросил отец. — Наверх, живо!

Согнувшись, мама пошла вверх по лестнице.

Отец подошел к лестнице и посмотрел вниз, на входную дверь.

Звонок прозвенел опять.

Он дернул за веревку, натянутую вдоль перил, и входная дверь открылась.

Кто-то вошел в дом.

— Соседка! — позвал женский голос. — Не одолжите стакан сахара?

Вслед за отцом Томас тоже пробрался к коридору. Сердце бешено колотилось, потому что он узнал этот голос.

Это был не Господь Иисус, а госпожа ван Амерсфорт.

— Да, конечно, госпожа ван Амерсфорт! — крикнул отец. — Сейчас принесу.

— А, это вы? — сказала госпожа ван Амерсфорт. Она начала подниматься по лестнице.

— Я принесу, не поднимайтесь! — прокричал отец.

Казалось, госпожа ван Амерсфорт его не услышала, потому что не остановилась.

Отец быстро пошел на кухню, взял сахар, торопливо насыпал полный стакан и побежал назад к лестнице.

Но госпожа ван Амерсфорт была уже наверху. Она стояла в коридоре с пустым стаканом в руке.

— Ну и дождь, так внезапно!

— О, — протянул отец, — вы со своим стаканом. — Он пересыпал сахар в ее стакан. У него дрожала рука.

— Спасибо. Вашей жены нет дома? — поинтересовалась госпожа ван Амерсфорт.

— Она плохо себя чувствует, — не понял отец.

— Ой, а что с ней такое? — спросила госпожа ван Амерсфорт.

— На желудок жалуется, — сказал отец.

У Томаса зашумело в ушах. Он услышал музыку, которую уже слышал раньше, ту, где много скрипок. «Папа боится», — с удивлением подумал он.

— Может, нам стоит поговорить? — спросила госпожа ван Амерсфорт.

— Поговорить? — не понял отец.

— Подумайте об этом, — произнесла госпожа ван Амерсфорт. Она посмотрела мимо отца, на Томаса. — А, это ты, Томас? — обрадовалась она. — Поцелуй от меня маму.

И медленно спустилась по лестнице.

— Спасибо за сахар! — крикнула она. Чуть позже дверь за ней захлопнулась.

Отец рухнул на колени. По его лицу со лба на нос струился пот. Он сложил руки и обратил взгляд к небесам.

— Господи, прости меня за то, что я дал волю своему гневу. Что же мне делать, чтобы привести к Тебе эту семью? Помоги своему слуге, Господи. Об этом молю Тебя, во имя Господа нашего Иисуса Христа, аминь.

Томас смотрел на человека, лежащего на полу.

У отца в глазах стояли слезы, но Томас не чувствовал ни капельки сострадания.

— Я пойду наверх, — сказал он. — Взять ложку?

Человек посмотрел на него влажными от слез глазами.

— Нет, мальчик мой, — хриплым голосом ответил он и протянул руки к Томасу. — Иди сюда.

Но Томас шагнул назад и стал подниматься по лестнице. Поднявшись, он постучал в спальню родителей. Мама не ответила, но было слышно, как она плачет.

Он осторожно открыл дверь. Мама лежала на кровати ничком, повернув лицо к окну. Томас подошел к ней и поцеловал ее в мокрую щеку. Он не знал, что сказать, и поэтому не стал ничего говорить.

— Не надо больше, Томас, — сказала мама между всхлипами. — Больше никаких казней египетских.

— Хорошо, мама, — пообещал Томас. Он подождал, не скажет ли она еще что-нибудь, но она молчала.

Лежа в кровати, Томас пытался молиться. Он только успел сказать: «Господи Боже, не прощай ему этого, никогда ему этого не прощай...», когда в панораме появился Иисус Христос. Он опять стоял в развевающемся белом платье в пустыне или вроде того. Во всяком случае, там было море песка и навалом синего неба.

— А, это ты, Томас? Все путем?

— Нет, — ответил Томас.

— Что случилось? — спросил Господь.

— Много чего, — сказал Томас. — И скажу честно, от Тебя толку было немного.

Томас видел, что Господь обиделся, но почему-то ему было все равно.

— Как это? — спросил Господь Иисус. — Интересные дела! Уж человечество-то я точно спас!

— Спас? — удивился Томас. — А от чего, позволь спросить?

Господь наморщил лоб.

— Ну, это... Да ты и сам знаешь.

— Моя хата с краю, — буркнул Томас.

Тут Господь рассмеялся так, что долго не мог успокоиться. Видно было, что зубного ему нечего бояться.

— Ладно-ладно, — сказал Г осподь. — Узнаешь, когда вырастешь.

— Ах вот как, — протянул Томас.

Господь Иисус наклонился вперед и стал писать указательным пальцем на песке. Дописав, он снова выпрямился. Вот что у него получилось: «Я очень рад, что ты есть на свете, Томас!»

Господь Иисус посмотрел на Томаса и положил руку ему на голову.

— Ты сильный, Томас, — сказал он. — Ты сильный, потому что ты хороший, запомни это. Мы тут наверху гордимся тобой. Веришь мне?

— Да, Господь Иисус, — ответил Томас.

— Зови Меня просто Иисус, — улыбнулся Господь. — Ведь знаешь, ты Мой любимый мальчик. Может быть, Я возьму тебя к Себе.

«От Него немного толку, но здорово, когда Он вот так приходит время от времени поболтать», — подумал Томас.

— Отлично, Иисус.

И заснул.

6.

«Я все запомню, — писал Томас в "Книге всех вещей". — Я ничего не забуду. Я буду все записывать, чтобы потом точно помнить, что было».

Вот что произошло в тот день: Томас проснулся от какого-то звука. Звук шел с улицы. Как будто тысяча людей шла по улице и бормотала. Но это же невозможно в шесть часов утра! Он оделся, подошел к окну и выглянул на улицу. Сначала Томас ничего не увидел, глаза еще не проснулись, но вот уши уже не спали. Звук перестал походить на человеческий. Теперь он ни на что не был похож. Томас посмотрел вниз и увидел, что булыжники мостовой стали другого цвета и плитки тротуаров тоже.

Они казались какими-то зеленоватыми. Когда глаза совсем проснулись, он увидел, что все это шевелится.

И мостовая, и тротуары покрылись чем-то движущимся и зеленоватым. И вдруг он понял: жабы! Вся улица Брейгеля была усеяна жабами. Посмотрев наискось на аллею Аполлона, Томас увидел, что потоку жаб нет конца.

Он посмотрел на улицу Яна ван Эйка и обнаружил, что мощными потоками они текут и оттуда. Они квакали.

Звук напоминал трещотку мусорщика, каждую неделю проходившего по их улице. Но сейчас звук был настолько сильным, словно тысячи трещоток гремели одновременно. Томас высунулся в окно и посмотрел прямо вниз. Он увидел, что жабы собираются перед дверью. Они лезли друг другу на спины и громоздились одна на другую. Двери было не видно, но гора из жаб, опирающихся на стену, выросла уже высоко. Никогда он не видел такой огромной кучи жаб. Может, они пытаются открыть дверь своим весом? «Мама, — подумал он с беспокойством, — это не я. Моя хата с краю».

Томас незаметно выбрался из комнаты и на цыпочках спустился на один лестничный пролет. Он посмотрел издалека на входную дверь. Слышалось что-то вроде барабанной дроби, будто в дверь стучится миллион пальцев. Он подумал: «Сейчас дверь не выдержит и распахнется». Томас не знал, что делать.

Он стал медленно спускаться по лестнице. На полпути вниз появился запах застоявшейся воды из канавы. Входная дверь ходила ходуном. Томас испугался. Он развернулся и побежал обратно наверх. «Мама должна мне поверить, — думал он. — Но она, конечно, не поверит. И папа не поверит». Он сел на пол. На самом верху лестницы. В полном отчаянии. Если триллион жаб рвется в дом, логично предположить, что виноват он. Кто же еще? Остается только сидеть тут на лестнице. Мама не хочет больше никаких египетских казней, потому что дома от них накаляется обстановка. Отец считает, что Томас смеется над Богом. До зарезу нужен был хороший совет.

Как бы тут выкрутился Реми из «Без семьи»? Внезапно Томас понял. Надо пойти поговорить с жабами.

Он опять спустился по лестнице, но, почувствовав запах воды из канавы, подумал: «А как говорят с жабами?»

И ответил сам себе. «Конечно, просто по-голландски. Реми ведь тоже говорит со своими животными по-голландски. Жабы же не совсем спятили».

Спустившись вниз, Томас приложил руку к двери.

Он почувствовал, как она дрожит, и услышал, как она жалобно скрипит под напором жаб. «Жабы хорошие, — подумал он, — ведь они пришли помочь нам с мамой. Они хотят, как лучше, но Бог ожесточил сердце фараоново».

Он встал на колени и попытался открыть почтовый ящик. Не получилось, потому что с другой стороны он был залеплен жабами. Томас нажимал и нажимал на ящик, пока не появилась узенькая щелочка. Через щелочку тут же пролез десяток жабьих лап, как будто Томас попал в страшную сказку. Но он не любил страшных сказок и не мог в них попасть. У дедушки были «Сказки братьев Гримм». Томас всегда пропускал «Сказку о том, кто ходил страху учиться», про одного мальчика. У дедушки дома и без того страшно, потому что дедушка вынимает челюсть изо рта. Ужас! Но дедушка Томасу все-таки нравился. Он верил в Бога, но не слишком рьяно. Он никого никогда не бил. Когда сердился, кричал: «Паучья щетка! Паучья щетка!», но Томас не знал почему.

— Привет, — тихо сказал он в почтовый ящик.

Он не хотел разбудить маму с папой.

— Привет, меня зовут Томас.

Сначала казалось, что ни одна жаба его не слышит. Все так же барахтались в воздухе их лапки, и не смолкало однообразное кваканье. Но постепенно звук притих и стал отдаляться. Передние жабы замолкли.

— Дорогие жабы, — продолжил Томас. — Спасибо, что пришли. Но в дом вам нельзя, мама не разрешает.

А мамино слово — закон. Вы знаете, что это такое? Это программа на радио, я ее слушаю, когда притворяюсь больным и не иду в школу. Так что идите-ка назад в свои канавы и каналы. Большое спасибо за оказанные услуги. — Томас любил слова, особенно непонятные.

До самых дальних далей все умолкло. Потом трескотня началась заново. Сначала рядом с дверью, потом все дальше и дальше. В ней слышалось волнение, и Томас испугался, что жабы его не поняли. Но потом лапки исчезли из почтового ящика. Кваканье было уже не таким громким. Оно стало напоминать человеческое бормотание и становилось все тише. Он ждал и ждал. Дверь больше не дрожала, барабанная дробь прекратилась. Почтовый ящик легко открылся, и Томас посмотрел в щелку. Жабы уходили!

— Томас! — позвала Марго. — Томас, что ты там делаешь?

Он посмотрел вверх. Марго в ночной рубашке стояла наверху лестницы.

— Т-с-с-с-с-с-с, — зашипел на сестру Томас. Он бесшумно поднялся к ней.

— Что ты там делал? — не поняла Марго.

— Там были жабы, — сказал Томас, — но мама против.

— Против чего? — не поняла Марго.

— Казней египетских, — объяснил Томас.

Марго долго смотрела на него.

— Томас, — сказала она наконец.

— Что?

— Сколько там было жаб?

— Миллионы.

— Честно? Ты их сам видел?

— Собственными глазами, — подтвердил Томас.

Марго медленно покачала головой.

— Томас, — сказала она. — Не всегда нужно верить своим глазам.

Томас пожал плечами.

— Нужно, чтобы голова оставалась на месте, — добавила Марго. — Не сходи с ума.

— Не схожу, — сказал Томас.

— Томас?

— Что?

— Знаешь, что мне недавно сказала Элиза?

Томас покраснел. И покачал головой.

— Она сказала: «Какой у тебя отличный брат!»

— А-а, — протянул Томас. И посмотрел на вешалку. Одежда висела как ни в чем не бывало.

— Знаешь, Томас, — продолжила Марго. — Я тоже так думаю.

Томас взглянул ей в лицо. Может, Марго и не такая дура, как ему казалось.

Они сели на верхнюю ступеньку лестницы. Томас не помнил, чтобы они раньше сидели вот так, рядышком на лестнице. Чувство было особенное.

— Ты знаешь, что значит «бесчестит»? — спросил Томас.

Марго посмотрела на него.

— Бесчестит? «Бесчестить» значит отбирать честь. Например, эээ... Мне не придумать, что например.

— Ничего, — успокоил ее Томас. — Но что такое «честь»?

— Подожди, — сказала Марго. — Я поняла. Бесчестить — это лишать достоинства.

Томас вздохнул: ну а это что такое — «достоинство»?

Он продел руку под рубашку, отцепил булавку, затем вытащил сложенную пополам записку госпожи ван Амерсфорт и прочитал: «Если муж бьет свою жену, он бесчестит себя».

— Покажи, — потребовала Марго. Она прочитала сама. — Откуда это у тебя? Верно написано!

— Не скажу, — сказал Томас. — Это тайна.

Марго наклонила голову и прислушалась к тишине.

— Надо, чтобы папа это прочитал, — прошептала она.

— А если он рассердится? — спросил Томас.

— Надо, — сказала Марго. Она отдала записку Томасу. — Очень надо.

— Не сейчас, — ответил Томас. Он прицепил записку обратно к рубашке.

— Да, — сказал отец за ужином. — Чуть не забыл. Сегодня утром, когда я выходил из дома, на крыльце сидела жаба. Бедное животное было так напугано, что закрыло глаза передними лапками.

Марго подавилась салатом. Мама посмотрела на Томаса, но он не подал вида. Нос у нее был красный и распухший. Из левой ноздри торчала ватка.

— Со мной сегодня тоже случилось что-то странное, — сказала Марго, закончив кашлять. — На уроке голландского меня выгнали из класса.

— Что? — отец нервно повысил голос. — Как это?

— Ну, просто так, — ответила Марго. — Учитель Рейп сказал, что я зазнайка, и мне пришлось выйти из класса.

— Что такое «зазнайка»? — спросил Томас.

— Это человек, который думает, что он единственный знает, как лучше, — объяснил отец. — А это очень неприятно.

«Я знаю, как лучше, — подумал Томас. — Например, если мои родители отдадут меня старому музыканту по имени Виталис, как в книге «Без семьи». У него будут собаки и обезьяна с трудной кличкой. И старый музыкант умрет по дороге, а я останусь без семьи. С Элизой».

— И что же ты такого сказала? — спросил отец у Марго. Было заметно, что он волнуется.

— Я сказала, что не хочу читать эти поддельные книги из списка литературы, — объяснила Марго. — Что мне хватает Библии.

За столом стало так ужасно тихо, что Томас очнулся от своих мыслей. И увидел, как покраснел отец.

«Иисус!» — мысленно позвал он, но Иисус не показывался.

— Послушай меня внимательно, Марго, — раздраженно сказал отец. — Ты ничего не поняла. В книгах, которые тебе надо прочитать, изложены мнения людей. А в Библии записаны не мнения, а истины. Потому что Библия — это слово Божье. Вот что я имел в виду. Но это не значит, что ты должна дерзить учителю!

— Я всего лишь повторила то, что слышала от тебя, — послушно объяснила Марго. Она с воодушевлением жевала мясо. — Очень вкусно, мама.

Мама посмотрела на нее и улыбнулась.

— Так что завтра, — гремел отец. — Завтра... — У него сорвался голос. — Завтра ты пойдешь к господину Рейпу и извинишься.

— Хорошо, пап, — сказала Марго. На отца она не смотрела. — Мам, давай, я сделаю тебе прическу?

— Куда катится этот мир? — кричал отец. — С ума сойти! Прочитаешь все книги из списка. Поняла?

— Да, пап, — пообещала Марго. — Сплести тебе косичку, мам?

— Хорошо, Марго, — ответила мама.

— Знаешь книжку «Без семьи»? — спросил Томас у отца. — Про мальчика, который остался совсем один.

Но отец не слышал его. Он со злостью давил картошку вилкой.

— Книжка грустная, — сказал Томас. — Но очень интересная.

Он почувствовал мамину руку на своей голове.

— Ешь, Томас, не отвлекайся.

Он знал, что, когда мама так говорит, надо помолчать.

— А ты почему ничего не говоришь? — спросил отец. — Она ведь и твоя дочь.

Мама посмотрела на него.

— Ох, — сказала она. — Ты умеешь об этом говорить гораздо лучше меня.

Опять стало тихо-тихо.

«Зазнайка, — думал Томас. — Интересное словечко. Надо запомнить».

— Кстати, откуда у тебя эта книга? — вдруг спросил отец.

— Какая книга? — испугался Томас.

— «Без семьи», — с досадой вздохнул отец.

Томас застыл от ужаса.

— Я дала, — непринужденно сказала Марго.

Томас посмотрел на нее в изумлении.

— А-а, — протянул отец. Его взгляд не выражал доверия. — А у тебя она откуда?

— Подарок на день Святого Николая, — сказала Марго.

Отец склонился над тарелкой.

«Ест», — с облегчением подумал Томас.

Отец читал про третью казнь: вся пыль на земле превратилась в мошек. Все подряд были искусаны. Весь мир чесался. Но Томас знал, что мама против, так что проку от такой казни никакого. Нужен был новый план, чтобы смягчить сердце фараона. Но никакого плана в голову не приходило.

Отец захлопнул Библию.

— Давайте помолимся, — сказал он, сложил руки и закрыл глаза. — Господь наш...

— Слушай, Томас. — Это был Господь Иисус. Кричал Томасу из пустыни. — Мне тоже было не очень-то легко с моим отцом.

— Правда? — удивился Томас.

— Правда, — сказал Господь. — Он у меня строгий. Решил, что надо Меня распять на кресте, а Меня и не спросил.

— Да уж, — пробормотал Томас. — Не очень здорово.

— Да уж, — сказал Господь. — Было такое, но больше не повторится. А сейчас я Его еще и потерял.

— Кого? — спросил Томас.

— — Бога-Отца, — сказал Господь Иисус. — Нигде не могу Его найти. На всем небе. Очень странно. Он исчез, когда тебя выпороли. Думаю, для Него это было уже чересчур.

— Ты так думаешь? — спросил Томас.

— Я думаю, Он очень тебя любил и не мог больше на это смотреть. Это Мое личное мнение.

— Во имя Господа Нашего Иисуса Христа, аминь, — сказал отец.

— Пока, Иисус, — прошептал Томас. И тут раздался звонок в дверь.

7.

По лестнице стремительно поднималась тетя Пия. Томас стоял на верхней площадке и встречал ее. Казалось, в дом вкатилось солнце. Вместе с тетей Пией в холодный коридор ворвалось тепло.

— Привет, мальчик мой, — сказала тетя Пия. На ней была большая шляпа, закрепленная в волосах шпилькой. Прямо из-под шляпы она поцеловала Томаса.

— Здравствуй, тетя Пия, — поприветствовал ее Томас. Когда приезжала тетя Пия, всегда становилось радостно. Но не в этот раз. Тетя Пия не выглядела радостной. Все ее лицо было покрыто красными пятнами.

— Как же все-таки хочется тебя потискать, — сказала она. Ее голос звучал сипло, как будто она только что плакала. Она прошла мимо Томаса и в своей колышущейся шляпе вплыла в гостиную. Подошла к столу, уперлась руками в бока и воскликнула:

— Бенно меня ударил!

Земля задрожала и небо затаило дыхание. В деревьях стих ветер и онемели птицы. Ни с того ни с сего стали звонить церковные колокола, а трамваи со скрежетом остановились. Дядя Бенно ударил тетю Пию! Велико было изумление по всей земле.

— И знаете, за что? — продолжала тетя Пия. — За то, что я купила женские брюки! Он ударил меня за то, что я надела штаны! Он что, совсем спятил?

Мама, Марго, Томас и отец смотрели на тетю Пию так, будто она привидение. Отец побледнел. Потом сказал:

— Марго и Томас, идите к себе. Нам с тетей Пией надо кое-что обсудить.

— Нет-нет! — воскликнула тетя Пия. — Это все должны знать. — Она перевела взгляд с Марго на Томаса и обратно. — Марго, Томас, ваш дядя Бенно ударил вашу тетю Пию за то, что она надела штаны. Вот.

— Садись, Пия, — предложила мама. Она встала и подвинула стул к столу. Тетя Пия села.

— И теперь, я считаю, ты... — тетя Пия ткнула пальцем в папу, — ...как старший брат, должен с ним поговорить. Ты должен ему сказать, что так нельзя. Иначе я встану перед домом с плакатом: «Господин Клоппер бьет жену за то, что она носит штаны». Вот. Он что, совсем спятил?

— Успокойся, Пия, — сказал отец дрожащим голосом. — Так уж устроено, что мужчина — глава семьи...

— Но это не значит, что ему можно распускать руки! — воскликнула тетя Пия.

— Послушай, Пия, — строго сказал отец. — Дай мне договорить. Дело мужчины — вести за собой и наставлять жену и детей. А если они не хотят его слушать, то ему не остается ничего иного, как...

— Рукоприкладство!? — возопила тетя Пия.

— ...строго вмешаться, —продолжил отец. — Так распорядился Господь Бог. Господь также распорядился, что женщины носят платья, а мужчины — штаны.

Тетя Пия зло хмыкнула.

— Чушь! — заявила она.

Отец повысил голос.

— А если ты упрямишься против Божьих заветов, то право твоего мужа, нет, долг твоего мужа — привести тебя к повиновению твердой рукой.

Тетя Пия ехидно посмотрела на отца.

— Ах неужели? — промурлыкала она. Раскрыв сумочку, она достала пачку сигарет. Вытащила одну, закурила и выпустила облачко дыма в сторону лампы. — Ну ладно, — сказала она. — Значит, от тебя мне проку мало. Но вот что я тебе скажу: если Бенно еще раз меня ударит, я уйду, и больше он меня не увидит. И с сегодняшнего дня я буду носить только брюки! Смотрите.

Она подняла одну ногу над столом. На ноге красовалась розовая штанина. Тетя подмигнула Томасу.

— Как тебе, зайчик мой?

Томас быстро взглянул на отца. «Моя хата с краю», — подумал он.

— Кстати, что у тебя с носом? — спросила тетя Пия у мамы. — Я надеюсь, ты не сопротивлялась Божьим заветам?

— Нет-нет, — чуть слышно ответила мама. Она смотрела на скатерть. На скатерти было несколько пятен от подливки.

— Шучу, — сказала тетя Пия. — Так что у тебя с носом?

— Да так, — пробормотала мама. — Стукнулась.

— Об аквариум, — добавила Марго. — Да, пап?

Томас почувствовал в животе испуг. «Не надо, Марго, — думал он. — Не дерзи».

Тетя Пия пускала вертикально вверх облачка дыма.

— Да, — сказала она. — Ох уж эти аквариумы. Лично я постоянно натыкаюсь на аквариумы, особенно носом.

— Поставить кофе? — спросила мама, заметно нервничая.

— Мне не надо, — ответила тетя Пия. Она ядовито посмотрела на папу. — До меня вдруг стало доходить, — сказала она. — Ты такая же тряпка, как и твой брат.

— Пия, — начала мама. — Ты ошибаешься...

Тетя Пия затушила сигарету в тарелке отца.

— Долг зовет, — встала со стула она. — К моему благоверному, размахивающему кулаками. Но я его научу. Я и никто другой!

Она нагнулась вперед и поцеловала маму, потом Марго и наконец Томаса.

— Мы не дадим сесть себе на шею, правда? — Затем она выплыла вместе со шляпой из комнаты и, паря над ступеньками, спустилась по лестнице.

За столом стало тихо. Никто не осмеливался посмотреть остальным в глаза. Томас чувствовал запах тети Пии. Дым ее сигареты и аромат духов еще висели под лампой.

— Разве тебе не пора садиться за уроки, Марго? — спросил отец голосом, похожим на эхо из пустого ведра.

— Пора, папа, но сначала я сделаю маме прическу, — сказала Марго.

— А-а, — протянул отец. Он встал. — Мне надо еще поработать. — И укрылся в боковой комнатке, где у него стоял письменный стол.

— Понравились тебе жабы? — спросила госпожа ван Амерсфорт.

Томас с удивлением взглянул на нее. Он сидел на кресле со львиными лапами. Черная кошка терлась о его ноги.

— Здорово, конечно, — согласился он, — но мама против.

— Могу себе представить, — сказала госпожа ван Амерсфорт. — Это так, больше для баловства. Вообще-то, это не самая удачная казнь, я считаю.

Томас отпил воды с сиропом, чтобы отойти от испуга. Госпожа ван Амерсфорт — сильная ведьма. Намного сильнее, чем он думал.

— Вот, послушай, — сказала она. — Тебе понравится. — У нее на коленях лежала книжка. — У тебя ведь есть аквариум?

Томас кивнул. Госпожа ван Амерсфорт знает все.

— Послушай, — продолжала она. Надела очки и прочитала:

Учитель Ван Зутен — Он мылся разутым... В субботу в аквариум ноги совал. Он тер их подробно, Мурлыкая сдобно, И «тум-тидл-дудум» еще напевал.[4]

Закончив читать, она вопросительно посмотрела на Томаса.

— Ну? Как тебе?

— Смешно, — серьезно сказал Томас.

— Это написала Анни Шмидт, такой удивительный человек, — объяснила госпожа ван Амерсфорт. — Она печатается в «Пароле».

«Пароле» — это такая газета.

— А-а, — протянул Томас. — Но что значит этот стишок?

— Да ничего, — ответила госпожа ван Амерсфорт. — Он просто веселый.

— А-а, — снова протянул Томас. Он задумался. Просто веселый.

— Музыка обычно тоже ничего не значит, — объяснила госпожа ван Амерсфорт. — Она просто красивая.

— Ну да, — подтвердил Томас. — Просто красивая.

Вот как.

— Лес или море тоже ничего не значат, — продолжала госпожа ван Амерсфорт. — Лес — это лес, а море — это море. Они приносят радость.

— Да-да, — согласился Томас. — Радость. — Он вспомнил пляж и море. Как он строил из песка бастионы против прилива. Ловил креветок сачком. — Мы иногда ездим на денек в Зандвоорт, — объяснил он.

— Тебе там нравится? — спросила госпожа ван Амерсфорт.

— Там здорово! — вздохнул Томас.

— А что значит Зандвоорт? — спросила она.

Томас засмеялся. Он понял.

— Ничего, — ответил он. — Там просто здорово.

К нему на колени прыгнула кошка. Теплая и мягкая, она урчала всем телом. У госпожи ван Амерсфорт было просто здорово, несмотря на то что ее мужа застрелили из ружей.

— Можешь кое-что для меня сделать? — спросила она.

— Конечно, — сказал Томас.

— Почитай мне вслух. Вот эту книгу. — Госпожа ван Амерсфорт положила ему на колени книгу Анни Шмидт, прямо на кошку. — Начинай сначала.

Томас почувствовал, что краснеет. В школе он часто читал вслух, но в гостях еще никогда. Странное чувство.

Он открыл книжку и начал читать.

Сначала он спотыкался на некоторых словах. Но дальше дело пошло лучше. Иногда госпожа ван Амерсфорт смеялась. Он не понимал, что смешного. Слишком был занят чтением.

Это оказалось чудо. Ведь это детские стихи? Почему же тогда взрослому человеку от них смешно? Иногда Томас поднимал взгляд от книги, чтобы увидеть лицо соседки. Когда она смеялась, от ее рта к ушам тянулись смешные морщинки. Она кивала, как будто говорила: да, да, да! И непонятно откуда у нее появились две косички с бантиками.

Томас не сразу понял, что он видит, но быстро сообразил. Он увидел, что госпожа ван Амерсфорт — не старая женщина, а старая девочка. Казалось, сейчас она спрыгнет со стула и схватит свою скакалку. Вот как она выглядела.

Томас читал и читал. Госпожа ван Амерсфорт — ведьма, но сейчас она была заколдована сама. Смотреть на нее было приятно. Томасу не хотелось останавливаться.

— Здорово, — похвалила госпожа ван Амерсфорт, когда Томас прочитал пять стихотворений. — Но теперь нужно отдохнуть. Знаешь, раньше мне всегда читал вслух мой муж. Это было так замечательно! — Косички исчезли, и бантики тоже. Волосы опять собрались в седой пучок.

— Я хочу открыть читальный клуб, — сказал Томас.

— Хорошая мысль, — поддержала госпожа ван Амерсфорт.

— А в перерывах будет музыка, — решил Томас. — Должна быть программа, люди должны знать, что будет. Например:

Пункт первый: Псалом двадцать два, читает Томас Клоппер, потому что я знаю его наизусть.

Пункт второй: Музыка из патефона-чемоданчика госпожи ван Амерсфорт.

Пункт третий: «Эмиль и сыщики», глава первая, читает Томас Клоппер.

Пункт четвертый: Музыка из патефона госпожи ван Амерсфорт.

Пункт пятый:...

— Хорошо, отлично, — сказала госпожа ван Амерсфорт. — А откуда ты знаешь этот псалом наизусть?

— Нам в школе на каждый понедельник задают выучить один псалом, — объяснил Томас.

— Прочитай, — попросила госпожа ван Амерсфорт.

— Хорошо, — сказал Томас.

Он осторожно спихнул кошку с колен, встал и начал:

(ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Стих, который сейчас будет читать Томас, можете пропустить. Читать его невозможно!)

Боже мой! Боже мой! Внемли мне! Для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! я вопию днем,— и Ты не внемлешь мне, ночью,— и нет мне успокоения.

— Ого-го! — покачала головой госпожа ван Амерсфорт, когда Томас дочитал. — Молодец. И для детей самое то, правда?

Томас опять сел.

— Ээ... да, — пробормотал он. — Но учить довольно трудно.

— Я бы не смогла, — покачала головой госпожа ван Амерсфорт. — Ладно, значит, у тебя будет читальный клуб и программа. А где все это будет?

— Где? — удивился Томас.

— Да, — сказала госпожа ван Амерсфорт. — Для клуба нужно помещение. Где он будет находиться?

Томас вдруг смутился. Он знал, но не решался произнести вслух.

— Я знаю, как помочь делу, — сказала госпожа ван Амерсфорт. — Мы устроим клуб здесь, но немного изменим программу. Ты будешь читать стихи Анни Шмидт, а я приглашу гостей.

— Хорошо, — согласился Томас.

— Возьми книжку домой, — предложила госпожа ван Амерсфорт. — Сможешь порепетировать.

Томас пошел домой и репетировал, пока не заболели глаза.

8.

День выдался ветреный и дождливый. День, который потрясет мир. Начиная с этого дня трамваи скрежетали, поворачивая за угол. В тот день мужчины с суровым видом шли по улицам и не нравились друг другу.

«Казалось, был обычный день, — писал Томас в "Книге всех вещей". — Но так только казалось, потому что я был не очень внимателен. Я мог бы догадаться, ведь когда я проснулся, у меня уже шумело в ушах. Окно в моей комнате хлопало на ветру, и из-за этого я не мог думать. И никак не мог найти носки».

Вообще-то, приятные вещи в этот день тоже происходили. Когда Томас шел домой из школы, он увидел, что из дома госпожи ван Амерсфорт выходит Элиза.

Он удивился. Раньше он ее там не видел.

Она подошла к нему, скрип-скрип, и широко раскинула руки.

— Иди ко мне, дружок милый, — сказала она. Обняла его и крепко прижала к груди. Это было приятно, казалось, будто его голова лежит на упругой подушке. Он посмотрел вверх, на ее лицо. Элиза накрасила губы. Когда она ему улыбнулась, он думал, что умрет на месте. «Умереть было бы даже не страшно, — писал он в "Книге всех вещей". — К счастью, она обнимала меня очень долго, и я подумал: "Девочки хорошие". Я никогда этого не забуду, потому что я ничего не забываю. Я все записываю. И еще вот что: может, Элиза не может найти себе мальчика, потому что у нее кожаная нога и больная рука. Может, она будет ждать меня, пока я не вырасту.

Не было бы счастья, несчастье помогло».

— Госпожа ван Амерсфорт сказала, что ты прекрасно читаешь вслух, — продолжила Элиза. — Хотелось бы послушать.

И она отпустила Томаса. Вместо нее осталась пугающая пустота. «Я буду ждать тебя до посинения», — прошептал Томас. Но когда Элиза исчезла за поворотом, решил, что посинение подождет. У него шумело в ушах. Он позвонил в дверь, и ему открыла мама.

— Привет, мам, — сказал он.

— Привет, принц-мечтатель, — ответила мама. Ее нос уже почти зажил. Ватки не было. Он вообще-то был не принц-мечтатель, скорее мыслитель. Но мама же не хотела его обидеть.

— Госпожа ван Амерсфорт говорит, ты открываешь читальный клуб, — сказала она. — Здорово.

Казалось, весь мир уже об этом знает.

— Да, — проговорил Томас, — но мне надо репетировать. — И он бросился вверх по лестнице в свою комнату.

— Попить не хочешь? — крикнула ему мама.

— Нет, не надо! — прокричал он в ответ и закрыл дверь.

Но репетировать Томас не стал. Он сел у окна думать. Окно хлопало на ветру, так что думать получалось через пень-колоду.

Он подумал: «Я трус, потому что не могу решиться».

Потом он вообще ничего не думал, а просто слушал хлопанье окна.

«Не люблю трусов, — подумал он еще, — но сам такой и есть».

Записку госпожи ван Амерсфорт он каждый день прикалывал под новую рубашку. Сейчас он расстегнул пуговицы и отцепил записку. Развернул, прочитал и глубоко вздохнул. Весь мир затаил дыхание. Сможет ли Томас? Решится ли? Мир не знал. Мир в напряжении ждал.

«Домино от меня, чаша сия»[5], — подумал он. Он не знал, что значат эти слова, но Иисус говорил их, когда должен был умереть. Красивые слова, от них у Томаса на глаза наворачивались слезы.

«Не бояться», — решил он.

Он встал, держа записку в руке. И крадучись спустился по лестнице.

Сразу после ужина отец открыл Библию. В горле у Томаса как будто что-то скрутилось в тугой узел.

— Что это? — спросил отец. В Библии, посреди казней египетских, лежала записка.

Отец прочитал ее. Затем перевернул бумажку, но на обратной стороне ничего не было.

— Так, — сказал он. И побледнел.

Все молчали, только Марго мычала без слов песенку, которую она слышала по радио.

— Ладно, — проговорил отец. — Я вам прочитаю, что тут написано. — Он откашлялся. Отец казался спокойным, но у него дрожали пальцы. «Если муж бьет свою жену, он бесчестит себя», — прочитал он. Затем положил записку на стол рядом с Библией и разгладил ее. — Я с этим полностью согласен, — сказал он, — но кое-чего не хватает. Там надо написать: «Если муж бьет свою жену без повода, он бесчестит себя».

— Ла-ла-ла, та-ла-ла, та-ла-ли-лу-ла, — мурлыкала Марго.

— Ты не могла бы выключить музыку, Марго? — спросил отец.

— Да, пап, извини, — кивнула Марго.

— Ладно, — повторил отец. — Не важно, что в записке. Важно понять, почему она лежит в Библии и кто ее туда положил. Кажется, кто-то хочет нас поссорить. Этот кто-то хочет отвратить нашу семью от Бога и его установлений. Впрочем, это совершенно в духе времени.

Отец сначала посмотрел на маму, потом на Марго, затем на Томаса.

— Вопрос такой: кто положил записку в Библию? — Он взял бумажку двумя пальцами и помахал ею в воздухе.

Стало так тихо, что казалось, вся жизнь на земле вымерла. Проснулись мертвые на кладбищах. Напрягли слух, но так ничего и не услышали.

— Никто? — спросил отец. Он стал барабанить пальцами по столу. — Кто-то из сидящих за этим столом врет. Я не знаю кто, но от Бога ничего не сокрыто. Попросим помощи у Него.

Он сложил ладони над Библией и закрыл глаза.

— Боже Всемогущий, — произнес отец. — Узри нас в нашем несчастье. Помоги этой семье быть сильной во времена, полные искушений...

Томас закрыл глаза. Небо стало ярко-голубым, и в уши задувало песок.

— Иисус? — позвал он. Но Иисуса нигде не было видно.

— Я здесь, — появился Иисус.

— Где? — спросил Томас. — Я Тебя не вижу.

— Ясное дело, — сказал Иисус. — У тебя же глаза закрыты.

Томас открыл глаза. Иисус стоял в комнате перед каминной полкой с медными гекконами. Он смотрел на молящегося человека.

— Это он и есть? — спросил Иисус.

— Да, — ответил Томас.

— Я думаю, он хочет, как лучше, — сказал Иисус, — но всего боится. На самом деле он трус, если хочешь знать мое мнение.

— Я не знаю, — признался Томас.

— Он прячется у Бога за широкой спиной, как испуганный ребенок, — продолжал Иисус.

Но Томас подумал: «Как можно спрятаться за спиной у того, кого больше нет?»

— Мне надо Тебе кое-что сказать, — произнес он вслух.

— Говори, — подбодрил Иисус.

— Бог-Отец не просто исчез, — сказал Томас. — Он умер. Говорю как есть.

Иисус застыл на месте и не мог вымолвить ни слова.

— Ты серьезно? — вырвалось у него.

Томас кивнул. Ему было жалко Господа Иисуса, но надо было сказать правду.

— Но как же это случилось? — воскликнул Иисус.

— Его из меня выпороли, — ответил Томас. — А потом Он умер, потому что без меня его быть не может.

Над этими словами Иисус задумался. Затем кивнул и печально улыбнулся. Все, конечно, так и есть. Без Томаса ничто не может существовать.

— Просим Тебя во имя Господа Нашего Иисуса Христа, аминь, — закончил отец.

Иисус махнул Томасу на прощание и растворился. Томас помахал рукой в ответ.

— Что ты такое делаешь? — спросил отец.

— Я махнул рукой, — сказал Томас.

— Зачем?

— Я видел Иисуса, — ответил Томас.

Марго захихикала, а мама испуганно положила руку Томасу на плечо.

Отец налился краской. Он сильно ударил рукой по Библии, отчего в воздух поднялась трехтысячелетняя пыль.

— Этого я не потерплю! — крикнул он. — В моем доме никто не будет смеяться над нашим Господом и Спасителем. Понятно тебе?

Томас наклонил голову. Он не смеялся. Желания шутить у него совсем не было.

— Понятно тебе? — повторил отец.

— Да, папа, — сказал Томас.

— А теперь я хочу знать, кто положил эту записку в Библию.

— Я, — ответила Марго.

Все посмотрели на Марго, но Марго отвела глаза.

— Ла-ла-ла, та-ла-ла, — напевала она.

Отец покачал головой.

— Я не верю, — сказал он.

Марго пожала плечами.

— Кто это написал? — спросил отец. — Почерк чужой.

— На улице нашла, — сказала Марго. — Ла-ла-ла, та-ла-ла-ла-ла-ла.

— Врешь, — бросил отец. — Мы все знаем, кто это сделал. — Он обвел взглядом всю семью.

У Томаса душа ушла в пятки, когда он почувствовал на себе взгляд отца. Это длилось недолго. Отец уже смотрел на маму.

— Не правда ли? — процедил он.

— Да, — ответила мама. — Это сделала я.

Томас посмотрел на нее в ужасе и почувствовал закипающую злость. Такую злость, что его страх разлетелся на тысячу кусочков.

— Неправда! — закричал он. — Это сделал я! Я!

Отец строго посмотрел на сына.

— Ты лгун, Томас, — сказал он.

— Но!... — кричал Томас.

— Помолчи! — заревел отец. — Я говорю с твоей матерью.

— Это я сделал! Я! — Томас плакал от гнева. — В записке дырочки. Дырочки! И знаешь почему? Я их проколол, булавкой. Вот этой. — Он пошарил в кармане и кинул на стол английскую булавку.

Отец, мама и Марго смотрели на булавку так, как будто от нее зависела их жизнь. Булавка блестела в свете лампы. «Я прямо слышал эту булавку, — писал Томас в "Книге всех вещей". — От нее шел высокий звук, словно вдали кто-то кричит».

Отец расправил записку двумя руками и посмотрел на просвет. Под лампой бумага засветилась белым.

— Правда, — пробормотал отец. — В ней дырочки. — Он опустил записку. — Ты не солгал, Томас. Я обвинил тебя несправедливо. Прости меня. Но гораздо важнее, Томас, что тебя кто-то использовал. Кто-то пытается настроить тебя против отца. Кто это, Томас? Кто написал эту записку?

— Это тайна, — сказал Томас.

— Тетя Пия?

— Тайна, — повторил Томас.

— Томас! — рявкнул отец.

— Что?

— Скажи мне, кто написал эту записку.

— Не скажу, папа.

— Томас, возьми ложку, поднимайся наверх и жди меня.

Поднялся горячий ветер, испепеляющий землю. Деревья высыхали и животные спасались бегством. Все угасло и пришло в запустение. Никто не мог жить на земле.

«Кроме, наверное, мошек, — подумал Томас. — И моровой язвы».

— Этого не будет, — спокойно произнесла мама. — Томас останется, а ты будешь читать Библию.

Отец в ярости посмотрел на нее.

— Я возьму ложку, мама, — сказал Томас.

Мама держала его за руку.

— Нет, — ответила она. — Мой храбрый герой останется здесь, со мной.

— Ла-ла-ла, та-ла-ла, — пела Марго. — Такие вот дела.

Томаса напугал холод в ее глазах.

— Жена! — взревел отец. — Не перечь мне!

— Мама, — попросил Томас. — Пусти меня.

— Нет! — не сдавалась мама. — Наказания ты не заслужил! — Она крепко держала его за руку.

— Та-ла-ла, та-ла-ла, не его это вина, — пела Марго.

Отец встал. Его голова вздымалась все выше и выше, как воздушный шар. Потолок опускался, и комната становилась все меньше.

— Жена! — прогремел его голос. — Отпусти ребенка.

Мама тоже встала и потянула Томаса за собой.

— Нет, — снова произнесла она. Стул за ней покачнулся.

Отец обошел вокруг стола, схватил Томаса за другую руку и потянул.

— Нет! — крикнула мама.

Отец угрожающе замахнулся.

На Марго никто до сих пор не обращал внимания.

Она появилась вдруг, как будто упала с неба. В правой руке сверкал нож для мяса, в глазах молнии. Она подскочила к отцу и приставила кончик ножа к его горлу. Отец отпустил руку Томаса и уставился на нож.

«Она была похожа на ангела, — писал Томас в "Книге всех вещей". — Самого опасного ангела небес. Такого, с пылающим мечом».

— Убери руки, — рявкнула Марго. — Мне это уже надоело. По горло. — Она провела ножом у себя перед горлом.

— Не надо, Марго, — прошептала мама. — Убери нож.

Но Марго не слушала.

— Черт побери! — воскликнула она.

Ругательство было еще хуже ножа. Оно разило прямо в душу.

— Маме и Томасу Бога бояться нечего, — прошипела Марго. — Потому что они хорошие. А ты — нет! — Она взмахнула ножом в воздухе. — Только не думай, что я не смогу, — рычала она. — Я похожа на тебя. Я тоже нехорошая.

У отца подогнулись ноги, и он опустился на колени, как умирающий слон.

— Эта семья обречена, — стенал он. — Дух времени отравил вас. Давайте помолимся.

И он принялся молиться в полный голос.

— Мне вообще плевать, во что ты там веришь! — кричала Марго. — Но бить в этом доме больше никого не будут.

Мужчина отвлекся от молитвы и посмотрел на девочку диким взглядом.

— Ты знаешь, что это плохо, — холодно сказала Марго. — И все равно продолжаешь.

Она сделала глубокий вдох. — Лишь бы соседи не заметили. Лишь бы родственники не заметили. Лишь бы на работе не узнали. Правда ведь?

Мужчина поднялся, гневно развернулся и зашагал прочь из комнаты. У двери он остановился и красными от гнева глазами посмотрел на всех:

— Я не могу оставаться с вами под одной крышей, — прорычал он. — Я ПОЙДУ НОЧЕВАТЬ В ГОСТИНИЦУ.

Он рывком открыл дверь и скрылся в коридоре. Потом с шумом спустился по лестнице. Входная дверь бабахнула, как раскат грома.

— Та-ла-ла, ла-ла, — пропела Марго чуть тише.

Она положила нож для мяса обратно на стол и села на свое место. Затем поставила локти на стол и закрыла лицо руками. Мама с Томасом остались стоять. Два воробья на подоконнике оглушительно трубили в свои трубы.

— Девочка моя, что же ты наделала? — прошептала мама.

Марго отняла руки от лица. Она была белее полотна.

Ее взгляд ничего не выражал.

— Я положила этому конец. — Потом она заплакала.

Мама села и сокрушенно покачала головой.

— Ты угрожала отцу ножом, — сказала она. — Что теперь с нами будет?

Марго посмотрела на нее.

— Лучше, чтобы тебя избивали? — рыдая, спросила она и тут же вскочила. — Ах да, я кое-что забыла. — Она побежала на кухню и вернулась с деревянной ложкой. Положила ее поперек порога и ударом ноги переломила пополам. — Хватит!

Со сломанной ложкой в руках она подошла к окну и открыла его настежь. Не прекращая трубить, воробьи спорхнули с подоконника.

— Только не в окно, — умоляюще произнесла мама.

Но два обломка уже взмыли в небо.

Томас подошел к Марго. Она схватила его и прижала к себе.

Отца не было час. Потом он вернулся. Как кошка пробрался вверх по лестнице и спрятался в своей боковой комнатке. Сказал, что ему надо поработать.

9.

Планы изменились. Томас не знал почему. Читальный клуб откроется не в доме госпожи ван Амерсфорт.

— Мы соберемся у тебя дома, — сказала она.

Томас испугался.

— Но почему? — с беспокойством спросил он.

— Нам показалось, так будет лучше, — ответила госпожа ван Амерсфорт. — Мне, твоей маме и тете Пии.

Маме? Тете Пии? Что такое происходит?

Томасу вдруг разонравилась эта затея. Его дом — это не тот дом, куда водят друзей. И уж точно не тот дом, где устраивают читальный клуб.

— И не днем, а вечером, — уточнила госпожа ван Амерсфорт. — Мы начнем в семь часов.

Томасу расхотелось допивать воду с сиропом. Он поставил стакан между книгами на столе. «Я почувствовал в животе тревогу, — писал он в "Книге всех вещей", — будто проглотил бегемота».

— А в какой день? — спросил он. Его голос вилял, как погнутое велосипедное колесо.

— Ты удивишься, — сказала госпожа ван Амерсфорт.

И посмотрела на него с заговорщическим видом из-за чашки дымящегося кофе. — Сказать?

Томас кивнул.

— Сегодня вечером, — ответила госпожа ван Амерсфорт.

Томас уставился на нее отсутствующим взглядом.

«Папе это точно не понравится», — подумал он, но вслух не произнес.

— Не беспокойся, Томас, — сказала госпожа ван Амерсфорт. — Не надо бояться. Ты ведь хотел казней египетских? Не жабы, не мошки и не моровая язва, а мы сами — лучшая казнь. Мы, женщины и дети. Такого не выдержит ни один фараон.

— А-а, — протянул Томас. — Вот как. — Страх засел в горле, как жаба.

— Томас, закрой глаза, — попросила госпожа ван Амерсфорт.

Он не сразу понял, о чем она просит.

— Закрыть глаза? А, понятно, закрыть глаза. — Так он и сделал.

— Сделай глубокий вдох и положи руки на колени.

У Томаса зашумело в ушах, и он услышал ту музыку, где много скрипок.

— Что ты сейчас видишь?

— Ничего, — признался Томас. — Хотя... Подождите. Вижу. Я вижу пустыню.

— И что ты видишь в этой пустыне?

— Песок, — ответил Томас.

— И больше ничего?

— Еще кое-что, — добавил Томас. — Только не скажу, а то вы подумаете, что я над вами смеюсь.

— Вряд ли, — успокоила его госпожа ван Амерсфорт. — Говори.

— Я вижу Иисуса, — сказал Томас. — Это плохо?

— Да нет, — ответила госпожа ван Амерсфорт. — Бывала я в переделках и похуже.

— Что-то с Ним не так, — пробормотал Томас. — Подождите. А, теперь вижу. Он без бороды. И еще что-то. Сейчас. — Томас наморщил лоб. — Нет, этого я не скажу. Никак нельзя. — Он покачал головой. Он не мог сказать, что Иисус очень похож на маму с распущенными волосами. Этого ни один человек не поймет.

Наступившая тишина пела, как английская булавка.

— Понятно, — кивнула госпожа ван Амерсфорт.

— Он всегда со мной разговаривает, — попытался объяснить Томас.

— Ого, — сказала госпожа ван Амерсфорт. — Тебе это нравится или нет? Если нет, мы его уберем, и дело с концом.

— В общем, это неплохо, — признался Томас. — Он одинок, знаете. По-моему, ему больше не с кем поговорить.

— Ах, как грустно, — проговорила госпожа ван Амерсфорт. — А что он сейчас говорит?

— Говорит, что придет к нам сегодня вечером, — доложил Томас.

— Чем больше народу, тем лучше, — подытожила госпожа ван Амерсфорт. — Томас! Открывай глаза!

Томас посмотрел на нее. Бегемот в животе исчез, и жаба в горле тоже.

— Еще боишься? — спросила госпожа ван Амерсфорт.

— Нет, — сказал Томас.

Он услышал над собой какой-то шум. Это аплодировали ангелы.

После ужина отец читал из Библии. И последние фразы звучали так. И сказал Моисей:

«Так говорит Господь:

"В полночь Я пройду посреди Египта, и умрет всякий первенец (самый старший сын в семье) в земле Египетской от первенца фараона, который сидит на престоле своем, до первенца рабыни, которая при жерновах и все первородное из скота".

И встал фараон ночью сам и все рабы его и весь Египет; и сделался великий вопль [во всей земле] Египетской, ибо не было дома, где не было бы мертвеца».

— Ну почему же надо было умирать сыновьям? — спросил Томас. — Почему не самому фараону?

— Отец открыл было рот, чтобы ответить, но тут мама вскочила со стула:

— Быстро убираем со стола и моем посуду.

Томас и Марго стали собирать тарелки одна в другую и сгребать ножи и вилки. Мама побежала на кухню взбивать пену, чтобы помыть посуду.

— Что происходит? — удивился отец.

— К нам придут гости, — ответил Томас.

Отец рассеянно захлопнул Библию.

— Гости? Какие гости?

Но Марго с Томасом уже вышли в коридор. Отец встал и пошел за ними на кухню.

— Быстрее, быстрее! — суетилась мама. — Мне еще переодеться надо!

Пена весело расплескивалась во все стороны.

— Какие гости? — переспросил отец.

— Тетя Пия, — сказал Томас.

— Может, ты пока придвинешь стол к стене и поставишь стулья в круг? — спросила мама.

— Для одной Пии? — изменившимся голосом поинтересовался отец.

— Нет, конечно, — сказала мама. — Будет намного больше гостей.

— И кто они? — его голос стал громче. — Сегодня ведь не день рождения?

— Мои подруги, — объяснила мама. — Быстрее, быстрее! Может, ты тоже переоденешься?

— А почему я только сейчас об этом узнаю? — возмутился отец. — Почему мне никто ничего не рассказывает?

— Извини, пап, — ответила Марго. — Забыли. — Она вытирала нож для мяса.

Отец молча смотрел, как она убирает сухой нож в ящик.

— Да, извини, — улыбнулась мама. — Совсем вылетело из головы.

— Извини, пап, — повторил Томас. — Я собирался сказать, но потом захотел в туалет, а потом...

— Сколько стульев поставить? — спросил отец.

— Думаю, штук двенадцать, — сказала мама.

— ДВЕНАДЦАТЬ? — Отец посмотрел на нее с ужасом. — Откуда у тебя вдруг появилось ДВЕНАДЦАТЬ подруг?

— Марго, Томас и мы с тобой тоже захотим сесть, — уточнила мама.

— ВОСЕМЬ? ВОСЕМЬ ПОДРУГ?

Но мама уже не ответила. Она дала Марго щетку для мытья посуды.

— Закончите без меня? — спросила она. — Уже совсем пора переодеваться.

Она проскользнула мимо отца в коридор и побежала вверх по лестнице.

— Стол к стене и стулья в круг! — крикнула она напоследок.

— Восемь подруг, — пробормотал отец.

— Это мама, не подумав, сказала, — пояснила Марго. — Может, больше. Еще мои подруги.

— ЧТО? — закричал отец.

Марго, гремя тарелками, ставила их в шкаф. Томас играл на кастрюлях. Из спальни доносилась в мамином исполнении песня «Все бутоны распустились, все цветы пришли смотреть».

— А я что? — крикнул отец вверх. — А мне-то куда идти сегодня вечером?

Ответа он не дождался. Потерянно вошел в комнату и начал передвигать стол. Он оттащил его в заднюю комнату и затем составил стулья, как на день рождения.

— Но насколько я знаю, сегодня ни у кого нет дня рождения, — проворчал он.

— Кто сварит кофе? — крикнула мама сверху.

— Я сварю, мама, — прокричала ей в ответ Марго.

Тут в дверь позвонили. Томас дернул за веревку, и дверь со щелчком открылась. Это была тетя Пия.

— Приве-е-е-ет! — пропела она. — Вот и мы. — За ней по лестнице поднимались еще две дамы.

— Не закрывай дверь, тетя Пия, — крикнула Марго. — Будут еще гости.

Дверь осталась открытой нараспашку.

— Ну, молодой человек, — запыхавшись, проговорила тетя Пия, когда оказалась наверху. Она отнесла на кухню белую коробку. Потом схватила Томаса и стала его обнимать. — Это тетя Магда. — Она показала на огромное платье в цветочек позади себя.

— А-аа, — протянул Томас.

— А это тетя Беатрикс.

Тетя Магда и тетя Беатрикс пожали ему руку. Этих новоиспеченных тетушек Томас раньше не видел. У тети Беатрикс был золотой зуб, весело сверкавший, когда она смеялась. А смеялась она часто.

Они прошли в комнату.

— Ну, божий человек, — громко сказала отцу тетя Пия. Она подошла к нему и поцеловала. У него на щеках остались красные пятна от помады. — Ты помнишь Магду и Беатрикс, правда?

— Не имею чести, — ответил отец. Под огромным платьем в цветочек так много всего всколыхнулось при рукопожатии, что не заметить этого отец не мог.

— Прекрати, — сказала тетя Пия. — Они всегда приходят ко мне на день рождения. Кстати, как тебе мои штаны?

На ней были голубые штаны с молнией на боку.

Отцу они не понравились.

— Пии можно, — пояснила тетя Магда. — А у меня слишком большая пятая точка.

Отец не хотел смотреть ни на какую пятую точку и поэтому глядел в потолок. Его надо срочно побелить. Потолок.

На лестнице опять послышался шум. Бум-скрип, бум-скрип. Для Томаса это звучало, как музыка. Он побежал в коридор. Это мог быть человек в одном старом и в одном новом ботинке. Но скорее, это человек с кожаной ногой. Томас вжался спиной в дверь туалета.

Появилась Элиза. Она не заметила его в темном коридоре. И прошла прямо в комнату.

— Привет, Элиза, — услышал он голос Марго. Донесся гул многих голосов.

— А где Томас? — спросила Элиза. — Я хочу сесть с ним рядом, ведь он мой друг.

В Голландии и по всему миру, до самых тропиков, распустились все бутоны, и все цветы пришли смотреть.

— Ох, Иисус, — прошептал Томас, — как я счастлив. — Но теперь войти в комнату было совершенно невозможно.

Бум-скрип-бум-скрип.

— А, Томас, ты здесь! —обрадовалась Элиза. — Ты что, прячешься от меня?

— Да нет, — ответил Томас.

— Иди сюда, — попросила она. И протянула руку. Здоровую руку с пятью целыми пальцами. Держась за руки, они вошли в гостиную.

Отец этого, к счастью, не видел, его загораживало внушительное мягкое место тети Магды.

— Давай посмотрим, — сказала Элиза. — Надо сесть так, чтобы люди не спотыкались о мою ногу. — Она оглядела круг из стульев. — Вон там, у окна.

Они сели. Кожаную ногу нельзя было подогнуть, но она никому не мешала, потому что Элиза сидела не на проходе.

— Что скажешь? — спросила она. — Как я выгляжу?

— Ты очень красивая, — ответил Томас, потому что на ней было небесно-голубое платье с белым воротником. — Твой отец, случайно, не играет на скрипке? — спросил он.

Элиза удивленно посмотрела на него.

— Играет, — сказала она. — Откуда ты знаешь?

Томас пожал плечами.

— Просто знаю. А мама очень красиво поет.

Тут Элиза совсем изумилась. Она отпустила его руку и обняла за плечи.

— Ты необыкновенный мальчик, знаешь? — улыбнулась она.

— Догадываюсь, — смущенно покраснел Томас.

«Тогда я вдруг понял, что именно знает Элиза, — написал Томас в "Книге всех вещей". — И она знала, и я знал, что во мне есть что-то особенное».

Марго и тетя Пия разносили кофе. И пирожные из белой коробки тети Пии. На лестнице опять послышался шум.

— Иди посмотри, кто там, — сказала Элиза. — Я покараулю стул.

Томас вышел в коридор. Госпожа ван Амерсфорт со своим патефоном уже поднялась. За ней по лестнице шли четыре пожилые дамы. Первая несла плоский чемоданчик с патефонными пластинками.

— Это Томас, — представила мальчика госпожа ван Амерсфорт, когда они уже стояли в коридоре. — Он не боится ведьм.

— Очень удачно, — захихикала пожилая дама с пластинками.

— По крайней мере, можно не притворяться, — сказала пожилая дама с букетом цветов.

— Наконец-то встретился настоящий мужчина, — вздохнула пожилая дама, державшая по бутылке красного сиропа в обеих руках.

— Мне больше нравится, когда они немножко боятся, — возразила последняя. — Боятся — значит уважают. — Она громко рассмеялась. Выглядело это устрашающе, потому что ее верхние зубы виднелись, даже когда рот был закрыт. А когда она его открывала, зубы было видно еще лучше.

— Томас, отнесешь патефон в комнату? — с хитрой улыбкой попросила госпожа ван Амерсфорт. — Тебе это не составит труда.

Они парадным шагом прошли в гостиную. Поднялся невероятный гвалт. Тетя Беатрикс, и тетя Магда, и тетя Пия, и госпожа ван Амерсфорт, и Марго, и Элиза, и четыре пожилые дамы — все говорили наперебой и никто ничего не слышал. Но было ужасно весело.

— О! — вдруг воскликнула госпожа ван Амерсфорт. — А вас-то мы и забыли!

Отец стоял, прижавшись к серванту, потому что за пышной фигурой тети Магды почти не оставалось места. Госпожа ван Амерсфорт попыталась пожать ему руку через тетю Магду.

— Достанете? — спросила тетя Магда. Она наклонилась вперед, а мягкое место отставила назад.

Теперь госпожа ван Амерсфорт достала до руки отца над плечом тети Магды.

— Жарко тут, да? — Отпустив его руку, она воскликнула: — Может, окно открыть?

— Хорошая мысль! — крикнула ей в ответ Элиза. Она ловко вскочила на свою кожаную ногу и толкнула окно вверх. В доме повеяло свежим ветром.

И тут в дверном проеме появилась мама. Ее платье развевалось, как флаг, из-за того, что и окно, и входная дверь были открыты.

— Здравствуйте все, — сказала она. Все посмотрели на нее, и гвалт затих. Платье было светло-желтое, почти белое, сверху узкое, а снизу широкое.

Мама слегка подкрасила губы и распустила волосы.

Томас никогда еще не видел ее такой красивой. Он посмотрел, видит ли это отец. Отец видел. Его лицо было таким же красным, как цветочки на платье тети Магды.

— У всех есть кофе? — спросила мама.

Тут снова поднялся гвалт. Томас не мог представить, что когда-нибудь в этом читальном клубе станет тихо.

10.

Все пирожные были съедены. Весь кофе и лимонад выпит. Тетя Беатрикс угостила отца сигарой и закурила сама. И тут наступил великий момент.

Началась программа.

Пункт первый: Томас Клоппер читает стихотворение Анни Шмидт.

Томас встал. Стихотворение начиналось с учителя ван Зутена, мывшего ноги в аквариуме. Томас знал его наизусть целиком.

Когда он закончил, раздались громкие аплодисменты.

Пожилая дама с зубами спросила:

— Чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь, Томас?

И Томас ответил:

— Быть счастливым. Я хочу стать счастливым.

Всем понравилась эта идея.

Но тут вдруг отец сказал:

— Отвечай нормально, Томас. Кем ты хочешь стать?

«Я хотел стать просто счастливым и больше ничего», — написал Томас в "Книге всех вещей". — Я обшарил всю голову в поисках нормального ответа, но так ничего и не нашел».

— Счастливы только слабаки и бездельники, — сказал отец. — Жизнь — это борьба.

Все тетушки и все подруги госпожи ван Амерсфорт вытаращились на него, как будто он испортил воздух.

А мама нервно накручивала волосы на палец.

Томас сел на место и стал рассматривать свои ботинки. Элиза взяла его за руку своей здоровой рукой.

— Вам приходилось много бороться? — спросила дама с зубами. — Вы участвовали в Сопротивлении? Вы герой? Вы защищаете от сурового мира жену и детей? Встаете на защиту слабых? Заступаетесь за животных?

Отец в замешательстве смотрел на ее зубы.

— Ну... — начал он.

— Второй пункт программы, — объявила госпожа ван Амерсфорт. — Музыка из патефона.

Она покрутила ручку.

— Пластинка Элизы, — добавила она.

Комнату наполнила музыка, какой Томас никогда раньше не слышал. Наперебой дудели всевозможные дудки и стучали барабаны. Поначалу он не очень понимал, что к чему. Но потом одна звонкая труба возглавила все остальные дудки. Труба пела и хихикала, как пляшущий вприпрыжку ангел. Трудно было удержать ноги, так они хотели пуститься в пляс.

— Луи Армстронг, — объявила тетя Беатрикс, сверкая золотым зубом.

— Эгей! — воскликнула тетя Магда. Она подняла руки вверх и стала трясти верхней половиной тела. Цветочки на ее платье заплясали, как лодочки на волнах.

Госпожа ван Амерсфорт встала и передала Томасу конверт от пластинки. На нем чернокожий мужчина прижимал к губам блестящую трубу.

— Негр, — удивился Томас. Потому что он думал, что негры живут на десятицентовые монетки, которые каждую неделю собирают для миссионеров в школе. А игрой на трубе не зарабатывают. — Я никогда не видел настоящего негра, — признался он.

— Мы многого на свете еще не видели, — сказала Элиза. — Я, например, никогда не видела настоящего «роллс-ройса».

— Какая удивительная музыка! — воскликнула тетя Пия. Над верхней губой у нее остались взбитые сливки. — У меня прямо мурашки по коже!

— Где? Где? — оживились пожилые дамы.

— Везде! — ответила тетя Пия. Она провела рукой по блузке и брюкам.

Когда музыка закончилась, отец встал.

— Мне надо еще поработать, — сказал он. Он протиснулся между стульями к двери. Томас надеялся, что он уйдет к себе в боковую комнатку молча. Но у двери отец обернулся. — К тому же мне не хочется слушать языческую музыку негров, — добавил он. — И бессмысленные стишки.

— Та-ла-ла, та-ла-ла, та-ла-ли-лу-ла, — пропела Марго.

Отец посмотрел на нее.

Марго прекратила петь. И встретила его взгляд.

Она смотрела не зло, не ласково, она просто смотрела. Ее лицо не выражало ничего.

Потом Томас увидел, что ее глаза заблестели, как зеркала. Отец посмотрел в эти зеркала и увидел в них себя. Никто не знал, что он там видит, потому что Марго смотрела только на него. Он стоял перед ней один.

«Марго перестала бояться, — написал Томас в "Книге всех вещей", — и у меня на глазах превратилась в ведьму».

Тетушки и пожилые дамы принялись радостно переговариваться, как будто такие превращения — самое обычное дело. На отца больше никто не обращал внимания.

— Третий пункт программы! — объявила госпожа ван Амерсфорт. — Томас прочитает еще одно стихотворение Анни Шмидт.

А отец все стоял. Он беспомощно смотрел в глаза Марго. Томас видел, что отец ее любит. И его. И маму.

Он видел, что отец хочет остаться, но в то же время хочет уйти.

Отец боялся радости. Особенно он боялся насмешек.

Он боялся, что кто-нибудь скажет, что человек происходит от обезьяны. Или что земля намного старше, чем четыре тысячи лет. Или спросит, где Ной взял белых медведей. Или будет сквернословить. Всего этого отец боялся до смерти.

Мама обернулась и посмотрела на отца.

— Посиди с нами, давай, — жестом показала она.

Но отец не мог. Он боялся быть с ними заодно. Он развернулся и закрылся в своей боковой комнатке.

Томас видел то, чего не видел никто другой. Он не знал, как это у него получается, но так было всегда. Сквозь стену он видел отца. За письменным столом. Одного.

У Томаса в животе появилось странное ощущение. Сначала он подумал, что опять проглотил бегемота, но потом понял, что это сострадание.

Он прочитал стихотворение и выслушал аплодисменты, но думал совсем о другом.

В восемь часов он пошел спать, потому что на следующий день надо было в школу. Внизу еще долго звучали музыка и смех. Он пытался думать об Элизе, а не об отце в боковой комнатке. Это было непросто.

«Я надеялся, что он сидит у окна и думает, — написал Томас в "Книге всех вещей". — А не стоит на коленях с закрытыми глазами». Но Томас знал, что надеется зря.

И все же вечер удался на славу. Дверь была открыта, и мог прийти кто хочет. Все слушали зажигательную музыку и смешные стихи.

— Посиди с нами, давай, — прошептал Томас.

— Что-что? — переспросил знакомый голос.

Томасу так хотелось спать, что он не мог открыть глаза.

— Я сказал: «Давай, посиди с нами», — пробормотал он.

— О'кей, — ответил Иисус. Господь присел к Томасу на кровать.

— Хороший получился вечер, — сказал Томас.

— Это здорово, — ответил Иисус.

Потом они немного помолчали. Внизу на трубе играл Луи Армстронг.

— Иисус? — позвал Томас.

— Что, Томас?

— Ты можешь помочь папе?

— Боюсь, что нет.

Жалко, но Томас понимал, что некоторых людей спасти непросто.

Нельзя просить у Господа Иисуса невозможного.

— Как думаешь, Элиза будет меня ждать?

— Думаю, да, — сказал Иисус.

— Очень страшно смотреть, как она снимает кожаную ногу?

— Да нет, — ответил Иисус. — Бывал ты в переделках и похуже.

Это правда. Он за свою молодую жизнь навидался страшного. Попокусы, дедушкины вставные челюсти, деревянные ложки, распухшие носы, ножи для мяса и женщины с зубами наружу. И все равно он станет счастливым.

— Просто я собираюсь на ней жениться, — поделился своими мыслями Томас.

Господь Иисус положил руку ему на голову и сказал:

— Даю тебе свое благословение.

Тогда Томас заснул, а Иисус поднялся к себе на небо.

Ангелы ждали его с обеспокоенными лицами и глубоко вздыхали.

— Как дела у Томаса? — спросил один ангел.

— Да, как он там? — вторили другие хором примерно в сто голосов. Тут надо сказать — все они были безнадежно влюблены в Томаса.

— С ним все будет хорошо, — сказал Иисус.

— Скоро Ты возьмешь его к Себе? — спросил черный-пречерный ангел. В последнее время таких становилось все больше. — Я так хочу поиграть для него на трубе.

— Нет, — сказал Господь Иисус. И улыбнулся. — Кстати, ни у кого из вас нет ни малейшего шанса.

— Почему? — расстроились ангелы.

— Ни у кого из вас нет кожаной ноги, скрипящей при ходьбе, — заключил Он.

На это ангелам возразить было нечего. Все они прекрасны как на подбор, но кожаной ноги ни у кого из них не оказалось. У каждого свои недостатки.

УЧИТЕЛЬ ВАН ЗУТЕН

Учитель Ван Зутен — Он мылся разутым... В субботу в аквариум ноги совал. Он тер их подробно, Мурлыкая сдобно, И «тум-тидл-дудум» еще напевал. Но разве не в ванне Устраивать бани? Ну ладно бы в тазике или в ведре бы... Да пусть бы хоть в луже! Тогда почему же? В аквариум лазать какая потреба? Быть может, напутал Учитель Ван Зутен? Да нет! Это дружеский просто порыв! Всегда по субботам Он как на работу В аквариум лезет проведывать рыб. Могу ошибаться, Но рыбы не злятся На это вторженье Ван-Зутенсних ног? Ведь это резонно И даже законно, Будь гуппи ты или гордый конек. Бедняга учитель, Нет, он не мучитель, Он хочет общенья, а с рыбами — как? Всегда по субботам Снимает он боты И лезет в аквариум, пятясь, как рак.

Примечания

1

Томас неправильно расслышал слова литании: «Боше милосердный, помилуй нас, жалких грешнинов».

(обратно)

2

В школах Нидерландов десятичная шкала оценивания успеваемости: от 1 (очень плохо) до 10 (отлично). Если ученик получил по какому-либо предмету 3 и ниже, то его оценки не засчитываются, и считается, что он завалил предметы.

(обратно)

3

Национал-социалистичесное движение, нацистская партия, существовавшая в Нидерландах в 1931-1945 годах.

(обратно)

4

Здесь и далее перевод стихотворения Дины Крупской.

(обратно)

5

3десь: «Да минует меня чаша сия». Томас, как всегда, неправильно расслышал слова.

(обратно)

Оглавление

ПЕРЕД ТЕМ КАК НАЧНЕТСЯ РАССКАЗ1.2.3.4.5.6.7.8.9.10.УЧИТЕЛЬ ВАН ЗУТЕН Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg