«В гуще людской»

В гуще людской Эрскин Колдуэлл

Мне очень тяжело, что этот рассказ увидит свет. Но я не мог не написать его.

Джек Миллер работал в Компании городского трамвая. У Джека был серебряный значок, золотой значок, маленький бронзовый трамвай на цепочке карманных часов и оловянный жетон с цифрой «7», почти стершийся. Он работал по ремонту путей двадцать шесть лет, и однажды ему сказали в Компании, что, когда он уйдет на покой, пенсия у него будет приличная.

После стольких лет работы Джек все еще надеялся преуспеть в жизни. Он все еще рассчитывал, что когда-нибудь его назначат десятником. Однако из этого так ничего и не вышло. Он по-прежнему оставался на ремонте путей: ставил новые крестовины у стрелок, поднимал рельсы, заменяя старые шпалы новыми.

Другие получали повышение, когда освобождались вакантные места, а Джек почему-то так и оставался простым рабочим, из года в год ремонтировал пути и все надеялся, что его назначат десятником до того, как он состарится и не сможет работать.

— Я еще получу это место, — говорил он сам себе — Как пить дать получу. Повысят же меня когда-нибудь! Сколько лет работаю, кажется, заслужил. Нет, я как пить дать получу это место.

Свадьбу с Корой Джек откладывал до повышения в должности. Кора соглашалась подождать еще немного, потому что она сама служила продавщицей в магазине и зарабатывала столько же, сколько Джек. Но когда с их помолвки пошел тринадцатый год, Джек решил, что если уж жениться, так без отлагательств. Он старел, а Кора, хоть и моложавая на вид, — почти такая же, как была двенадцать лет тому назад, начинала жаловаться на долгие часы, которые ей приходилось выстаивать за прилавком галантерейного магазина.

—      Давай поженимся, — сказал ей Джек однажды субботним вечером, когда они ехали домой по его служебному билету.— Какой смысл откладывать? Если ты согласна, давай на будущей неделе и поженимся. Я давно об этом подумываю. Какой смысл ждать, пока меня повысят в должности?

—      Я с удовольствием, Джек, — сказала она, сжимая ему руку в переполненном трамвае. — По-моему, тоже глупо откладывать. Я уже не знаю, сколько лет на это надеюсь. Нечего нам ждать, когда тебе дадут повышение. Мы поженимся, а тебя повысят в должности; так даже лучше будет.

Они вышли из трамвая на остановке у бульвара и медленно пошли по улице. Они жили по соседству, в меблированных комнатах, и торопиться в субботний вечер им было некуда.

С той субботы все и началось. Они медленно шли по темной улице, обсуждали, как все будет на следующей неделе, и Джек бормотал себе под нос, что первая же вакансия  в Компании будет за ним. Он не сомневался в этом. Он так и говорил Коре. Она верила ему.

Когда они поженились, Джек снял пятикомнатный домик неподалеку от трамвайного парка. Домик стоял в переулке, в двух шагах от обсаженной деревьями улицы, по которой весь день и почти всю ночь ходили трамваи. За такую плату квартира была хорошая и удобная. То, что дверь выходила в переулок, в конце концов, не так уж портило дело. Им это не мешало. Дом стоял почти на самом углу, и окна верхнего этажа смотрели на улицу, всю обсаженную деревьями. Выйдешь из дому, несколько шагов — и улица. Место было неплохое, и Коре там понравилось.

Первый ребенок была девочка; ее назвали Перл. Потом родился мальчик — Джон; еще через год родилась вторая девочка, и ее назвали Руби.

Джек все еще надеялся, что Компания городского трамвая назначит его десятником, но после рождения Руби он больше об этом не думал. Он как-то отвык об этом думать. Кора уволилась из галантерейного магазина, сидела теперь дома, занималась хозяйством и ходила за детьми. Она собиралась что-то сделать, чтобы кожа у нее не так темнела, а пока что прятала лицо, когда приходилось открывать людям дверь. Это не болезнь, думала она, просто кожа у нее почему-то с каждым днем становится все темнее и темнее. Но все-таки надо бы знать, что в таких случаях делают. В волосах у нее уже заметно проглядывала седина.

С Джеком Кора никогда об этом не говорила, тем более, что Джек почти перестал разговаривать дома. Возвращаясь с работы, он ужинал и ложился спать. Она просто не находила удобной минуты, чтобы поговорить с ним о чем-нибудь таком. Он приходил до того усталый, где уж тут слушать ее.

Когда старшей девочке, Перл, пошел десятый год, Джека сшибла машина в ту минуту, когда он поднимал прогнившую шпалу на путях: сшибла, переехала — и насмерть. Компания доставила тело домой к вечеру, когда рабочие освободились после пяти часов, и Кора не знала, как ей быть. Уложив детей, она вышла из дому и шла по улице до тех пор, пока не увидела полисмена. Она рассказала ему, что случилось с Джеком, и он пообещал рано утром прислать за телом. Она вернулась домой, посмотрела на Джека и не заметила в нем никакой перемены. Дома Джек всегда спал.

Кора знала, что Компания должна выдать ей небольшое пособие. Она была уверена, что сколько-нибудь обязательно дадут, но сомневалась, хватит ли им этих денег, пока она подыщет себе какую-нибудь работу. А потом ее взяло сомнение: да хватит ли хотя бы на похороны и на могилу Джеку?

На следующее утро полисмен прислал за телом, и его где-то похоронили. Где именно, Кора не знала: она знала только то, что иначе поступить не могла. Детей надо кормить и надо хоть немного протапливать печку, чтобы они не мерзли дома.

Она ждала месяц, когда Компания городского трамваи пришлет ей пособие, но пособия все не присылали. Тогда она сама пошла за ним в контору. Но там никто ничего не знал. В большом кирпичном здании и понятия не имели, кто такой Джек Миллер; справились по ведомости и тоже не разобрались, о каком Джеке Миллере идет речь. Кора просидела там весь день, но когда стемнело и служащие стали расходиться по домам, ей тоже пришлось уйти домой.

     Больше она уже не беспокоила служащих Компании городского трамвая.

Некогда было ходить туда, когда дома столько забот. Трое детей требовали присмотра, и, кроме того, ей приходилось добывать для них еду, чтобы они не голодали. Иногда на эти поиски уходил весь день, а хватало только на одну кормежку, и то не досыта; бывало и

так, что она возвращалась домой с пустыми руками, но выходить все равно было надо, потому что дети просили есть.

Перл скоро должно было исполниться десять лет. Она было старшая,  а Руби еще совсем маленькая. Но Перл уже подрастала. У нее были длинные белокурые волосы и голубое ситцевое платье. Она старалась помочь матери чем могла, присматривала за братом н сестрой, пока мать ходила на поиски  еды, а по вечерам вместе с ней укладывала их спать. Когда они засыпали, Кора рассказывала Перл об ее отце Джеке.

—      Твой отец работал в Компании городского трамвая,— говорила она. — Компания, конечно, помогла бы нам, но у них столько всяких дел, что им сейчас некогда этим заниматься. Они помогли бы нам, если бы разобрались во всех Джеках Миллерах, которые там работают. Твоего отца тоже звали Джек Миллер, и Компании трудно отличить его от других.

—      Я могу работать, — говорила ей Перл. — Я уже большая. Может, мне найдется какая-нибудь работа? Возьми меня с собой, мама, я тоже буду искать. Джон и Руби сами друг за другом присмотрят. Мы уйдем, а их запрем в комнате.

—      Очень уж ты мала для своих лет, — говорила Кора, — Никто не поверит, что тебе скоро десять.

—      Но я могу работать. Пусть только наймут, тогда увидят, сколько я всего умею.

—      Джек работал в трамвайной компании, Перл. Он был твой отец. Все-таки, я думаю. Компания когда-нибудь поможет нам. Сейчас они очень заняты. Неприятно беспокоить людей, когда у них столько всяких дел.

Укладываясь спать. Перл все говорила матери, что она уже большая и может работать. Кора больше не спорила с ней, но никак не могла придумать, куда бы пристроить Перл.

На следующее утро Джон и Руби рано вышли из дому за топливом для печки. Башмаков у них не было, пальтишки не грели. Была зима, но снег еще не выпал. Когда они вернулись к середине дня, пальцы у них на ногах кровоточили, кожа на пятках потрескалась.

—      Джон, а чем будем топить? — спросила Кора.

—      Мы ничего не нашли.

Кора накинула пальто на голову и вышла в переулок. Никаких дров там не было, но ближе к углу стоял угольный ящик, который иногда насыпали верхом, так что куски угля падали из него на землю. Кора набрала полный фартук и побежала домой. Дети, дрожа и хныча, жались к печке, пока она растапливала ее.

—      Мама, я голодная, — сказала Руби.

—      Подожди, достану чего-нибудь,— пообещала ей Кора.

—      Когда мы опять будем есть? — спросил Джон.

—      Вот схожу и чего-нибудь принесу вам.

Кора надела пальто и вышла из дому. Она добежала до угла и минуту постояла там в нерешительности, соображая, куда пойти. И на этот раз повернула налево, а не к центру.

Она то бежала бегом, то замедляла шаг и через пять-шесть кварталов вышла к одноэтажным пригородным лавкам. Перед ними, у края тротуара, стояли трое мужчин. Они поджидали трамвай из центра. Услышав быстрые шаги Коры, все трое оглянулись и посмотрели на нее.

—      Мистер, дайте мне полдоллара. Я на детей прошу,— умоляюще проговорила она.

Мужчины повернулись к ней и оглядели ее с головы до ног. Один из них рассмеялся.

—      Эх, девочка, — сказал он. — Я и цента не дам за дюжину таких, как ты, не то что за тебя одну.

Другие двое встретили его слова смехом. Из центра, громко позванивая, бежал трамвай. Мужчины сошли с тротуара к трамвайной остановке. Кора не отставала от них.

—      Мистер, — обратилась она к тому, который ответил ей. — Мистер, что вы хотите за...

—      Какой я тебе мистер! — сердито сказал он. — Моя фамилия Джонсон.

Его приятели опять засмеялись. Джонсон шагнул вперед и под дружный смех тех двоих окинул Кору взглядом

—      Мистер Джонсон, — сказала Кора. — Что вы хотите за полдоллара?

Что я хочу за полдоллара? — переспросил он.

— Да, мистер Джонсон. Что вы хотите за полдоллара?

Прежде чем ответить, он оглянулся и подмигнул своим приятелям. Они подзадоривали его.

- Дочка у тебя есть? — спросил Джонсон.

Есть, сэр. У меня дома Перл и еще Руби.

Что ж, полдоллара многовато, а двадцать пять центов, пожалуй, дам.

Трамвай подошел к остановке; дверцы его распахнулись. На куртке у вожатого был оловянный жетон — точно такой, как у Джека.

Приятели Джонсона вскочили на площадку; они торопили его. Взявшись за поручень, он оглянулся на Кору и тоже вскочил на площадку, потому что Кора смотрела на него, не в силах выговорить ни слова.

Кора осталась одна. Когда вагон тронулся, она привстала на цыпочки, чтобы не потерять из виду мужчину, который разговаривал с ней. Она крикнула ему что-то отчаянным голосом и замахала руками, стараясь привлечь

его внимание. Мужчины, все трое, столпились в заднем конце вагона и прижались лицом к стеклу, чтобы рассмотреть ее получше. Кора бежала между трамвайными рельсами, кричала, пытаясь задержать мужчин, но трамвай вскоре скрылся за поворотом, и она остановилась посреди улицы. Потом вышла на тротуар и пошла назад, к лавкам, где ей повстречались те мужчины. Дойдя до угла, она села на край тротуара и стала ждать.

Кора не знала, сколько прошло времени в этом ожидании; ведь она обещала детям принести  чего-нибудь поесть, и теперь надо было ждать, сколько бы ни потребовалось.

Но наконец Джонсон вернулся. Он спрыгнул с трамвая и пошел к тротуару, где она сидела. Он не ожидал увидеть ее здесь и, остановившись перед ней, удивленно поднял брови. Кора обрадовалась, что тех двоих с ним не было.

Она побежала, оглядываясь на него, торопя его. Джонсон шел за ней, но Коре казалось, что он идет медленно, и она все просила его поторопиться. На углу он остановился и,  чиркнув спичкой о чугунный фонарь, закурил сигарету. Кора подбежала к нему и потянула его за рукав,  умоляя не отставать от нее.

Когда  они вошли в дом, Кора сейчас же разбудила Перл. Джонсон остановился у двери, видимо, колеблясь: остаться и посмотреть, что из всего этого выйдет, или уйти, как бы чего на самом деле не вышло. Кора стала сзади него и взялась за ручку двери, чтобы он не ушел.

—      Сколько ей лет?— спросил Джонсон.

—      Скоро десять.

—      Холодище какой! Ты хоть бы затопила. Ведь печка- то есть.

—      Дайте мне двадцать пять центов, я сбегаю, может, достану угля, — сказала Кора.

—      Вели ей встать.

—      Встань, Перл, — сказала Кора.

Перл прижалась к стенке кровати; она ничего не понимала, ей было страшно. Ей хотелось броситься к матери, но между ними был этот чужой. Она боялась, что он схватит ее, не дав добежать до двери, где стояла Кора.

—      Вранье! — сказал Джонсон. — Какие там десять!

—      Вот-вот исполнится, мистер Джонсон. Богом вам клянусь, — сказала Кора. — Мистер Джонсон, не уходите, прошу вас.

—      Почем я знаю, может, это ловушка,— сказал он, дрожа и поеживаясь.

—      Мистер Джонсон, богом вам клянусь.

Джонсон огляделся по сторонам и увидел Джона и Руби, спавших на кровати под стеганым одеялом.

—      А этой сколько?

—      Скоро восемь.

—      Мать честная! — сказал он.

—      Мистер Джонсон, да что вы?

—      Я тебе не верю. Ты врешь. Этим лет по семи, а той от силы восемь.

—      Перл скоро десять, мистер Джонсон. Богом нам клянусь! Пожалуйста, дайте мне денег!

Он пошел туда, где стояла Перл. Девочка метнулась и сторону, но Кора схватила ее и удержала на месте, а сама стала позади Джонсона.

—      Вели ей повернуться, — сказал он.

—      Повернись, Перл, — сказала Кора.

—      Мать честная! — сказал Джонсон, обеими руками потирая себе лицо и шею.

—      Что вы? — спросила его Кора.

—      Ну и холодно здесь! — сказал он; руки у него дрожали. — У меня ноги замерзли. Почему ты печку не затопишь?

—      Если вы дадите мне денег, я пойду достану где-нибудь угля.

—      А почем я знаю, что у тебя на уме? — сказал он. — Вдруг это ловушка? Я что-то начинаю побаиваться. Уж больно вид у тебя подозрительный. Может, ты за полисменом побежишь, почем я знаю?

—      Не побегу. Дайте мне денег!

—      Хорош я буду, если меня здесь поймают. За это двадцать лет каторжных работ дают. Тогда поминай, как звали.

—      Я никому не скажу, мистер Джонсон! Богом вам клянусь! Только дайте мне денег!

Джонсон сунул руки в карманы и снова посмотрел на Перл. Руки у него закоченели, ноги тоже, дыхание, точно дым, вырывалось изо рта в нетопленной комнате.

— Вели ей показаться мне.

— Покажись ему, Перл, — сказала Кора.

Джонсон ждал, глядя на Перл и на Кору. Что, в  самом деле, замерзать ему здесь, если она не слушается матери?

- Скорей, Перл, покажись ему,— торопила Кора.

Перл заплакала.

За это на всю жизнь упекут, — сказал Джонсон, пятясь  к двери. — Я и ног не успею унести, как ты напустишь на меня полисмена. Уж очень вид у тебя подозрительный. Почему не затопишь? Ведь печка-то есть.

Мистер Джонсон, вот как перед богом, я на вас не донесу!- умоляюще проговорила Кора. — Положитесь на мое слово, дайте мне денег.

— Ты сначала протопи здесь, — сказал он. — У меня ноги совсем зашлись,

— Как же я достану угля без денег?

— Укради где-нибудь.

— Мистер Джонсон, дайте мне денег.

Почем я знаю, что у тебя на уме? Ты какая-то подозрительная. Почем я знаю, а вдруг это ловушка?

Мистер Джонсон, я не донесу. Богом вам клянусь!

Джонсон закурил сигарету и затянулся глубоко, будто ловя воздух всей грудью. Наполнив дымом  легкие, рот и ноздри, он бросил окурок и печку и снова сунул руки в карманы.

— Вели ей подойти поближе.

— Подойди к нему, Перл, — сказала Кора.

Джонсон нагнулся, приглядываясь в полутьме к Перл. Потом быстро выпрямился, нагнулся опять и осмотрел се еще внимательнее.

—      Меня повесят, если застигнут здесь, завтра же к вечеру повесят, — сказал он срывающимся голосом.

—      Мистер Джонсон, дайте денег. Я не донесу на вас, богом клянусь.

—      Вели ей, чтобы стояла смирно.

—      Стой смирно, Перл.

—      Черт тебя возьми! Да затопи ты печку!

—      Дайте сначала денег, мистер Джонсон, — молила Кора.

—      Дам, а ты побежишь за полисменом? — визгливо крикнул он.

—      Да вы только дайте.

—      Рехнулась ты, что ли? — закричал он.— Подозрительная какая-то. Почем я знаю, что ты задумала. Чего доброго, побежишь звать полисмена.

—      Дайте мне денег, я принесу угля.

—      И приведешь полисмена?

—      Не приведу, мистер Джонсон, клянусь вам! Дайте мне денег, я схожу за углем.

Джонсон повернулся к Коре спиной и подошел к Перл еще ближе. Он вынул руки из карманов и стал дышать на них.

—      Вели ей, чтобы перестала плакать.

—      Перестань плакать, Перл.

Джонсон нагнулся и запустил обе руки под густые белокурые волосы Перл, но как только он дотронулся до нее, она извернулась всем телом и бросилась к Коре.

—      За это в два счета голову с плеч снимут.

—      Мистер Джонсон, дайте мне денег, богом вам клянусь, я на вас не донесу.

Он все еще колебался, глядя на Перл, потом сунул руку в карман брюк и достал оттуда двадцать пять центов. Кора вырвала у него монету и метнулась к двери.

—      Стой! — крикнул он, бросаясь за ней вдогонку и хватая ее за плечо. — Вернись и вели ей, чтобы слушалась

—      Слушайся его, Перл, — сказала ей мать.

—      Теперь беги за углем, пока я тут окончательно не замерз. А если скажешь полисмену, я вас всех на тот свет отправлю, прежде чем меня схватят. Зря я тебя отпускаю, надо бы мне первому уйти. Подозрительная ты какая-то.

Не дослушав его, Кора распахнула дверь, захлопнула ее за собой и со всех ног побежала по переулку. На углу она не задержалась ни минуты и свернула на улицу, туда, где были бакалейные лавки.

Пробежав один квартал, она остановилась, сунула монету в рот и плотно сжала губы, чтобы не выронить ее и не потерять в темноте.

Одна лавка была все еще открыта. Показав пальцем левой руки на хлеб и банку мясных консервов, Кора вынула деньги изо рта и сунула их продавцу в ладонь. Он уронил мокрую серебряную монету, точно это была раскаленная добела сталь, и вытер руку о передник.

— Что такое?      сказал он. — Что вы с ней сделали?

— Ничего, —  ответила Кора, — Быстрее!

Когда  Кора вернулась домой, дети спали: Джон и Руби, плотно закутавшись в одеяло, Перл на другой кровати, накрывшись своим пальтишком. Ее ситцевое платье валялось на полу, все в бурых следах от башмаков. Она плакала, засыпая: на щеках еще не высохли слезы. Веки у нее были воспаленные, на переносице вздулся кровоподтек.

Кора подошла к кровати, откинула с дочери пальтишко и посмотрела на нее. Перл лежала скрюченная, обхватив руками колени, уткнувшись подбородком в грудь. Кора все смотрела на нее, а потом заботливо укрыла пальтишком.

Развязав сверток с хлебом и консервной банкой, она затолкала в топку оберточную бумагу и подожгла ее. Потом придвинула стул поближе, наклонилась и протянула руки по обе стороны печки, чтобы вобрать в себя все тепло, пока бумага не сгорит.

Печка тут же остыла. Кора положила хлеб и консервную банку рядом на стул и, закутавшись в одеяло, стала ждать, когда настанет день. Дети проснутся и сразу увидят, что еда в доме есть.