«Морские были»

Хорьков Гелий Иванович Морские были

От автора

Эта книга о войне и военных моряках. Вошедшие в нее эпизоды разноплановы по содержанию, но объединяет их одно — подвиг советского человека в годы Великой Отечественной войны.

В описанных событиях и эпизодах нет вымышленных имен и героев, так же как нет и надуманных фактов. Все, о чем идет речь, было в действительности, хотя кое-что и может показаться неправдоподобным.

Героизм, мужество и самоотверженность советских воинов были подчас таковы, что сейчас, по прошествии времени, они кажутся легендами. Многие эпизоды войны с фашистскими захватчиками на море достойны того, чтобы быть поставленными потомкам в пример. В пример выполнения патриотического долга перед нашей социалистической Родиной.

Опыт войны свидетельствует, что в боях определяли победу не только любовь к Родине, умение владеть оружием, смелость и отвага. Нередко не менее важную роль играли сообразительность и находчивость, смекалка и хитрость. В сочетании с высоким боевым мастерством они позволяли создавать более благоприятные условия для выполнения поставленной задачи, а иногда и выполнить ее тогда, когда это казалось невозможным.

В книге на примерах, мало известных широкому кругу читателей, рассказывается о том, как добивались победы наши моряки.

Воспоминания о таких конкретных событиях представляют ценность не только потому, что во всем величии показывают советского человека в борьбе с фашизмом, но и потому, что в них содержатся крупинки опыта, приобретенного в боях. Для тех, кто обеспечивает защиту нашей Родины, бережет мир на земле, этот опыт не потерял своего значения и сегодня.

Глава первая. Рассказы о минерах

Морские мины, появившись в середине прошлого века, прошли к началу Великой Отечественной войны длительный процесс развития и совершенствования и представляли собой к этому времени важное средство борьбы на море. Непосредственно перед войной были созданы донные мины с неконтактными взрывателями, осуществлявшими взрыв заряда при воздействий акустического или магнитного физического поля корабля. Первые срабатывали от шума винтов корабля, вторые — от влияния его магнитного поля. В ходе войны враг создал и комбинированные взрыватели. Помимо этого все донные мины имели устройства, обеспечивающие взрыв или при подъеме их с грунта на поверхность, или при попытке разоружения.

Морские донные мины были использованы гитлеровцами уже в первые часы войны. В ночь на 22 июня 1941 года фашистские самолеты сбросили их на внешнем рейде Севастополя. Такие же мины были установлены под Очаковом, Одессой, Новороссийском. На фарватере, ведущем в Севастополь, 24 июня подорвался на мине эсминец «Быстрый», а сутками позже — буксир с плавучим краном. Таким образом, перед черноморскими минерами с первых же дней войны встала задача — найти пути борьбы с вражескими минами. Дело это было и трудное, и опасное. Требовалось раскрыть секрет устройства взрывателей донных мин, без чего невозможно создать средства борьбы с ними.

Аналогичные мины фашисты применили и на Балтике: у Таллина, в Финском заливе, на Кронштадтском рейде. При раскрытии тайны их устройства большое умение, мужество и героизм проявили многие минеры-балтийцы и среди них инженер-подполковник Ф. Тепин, капитан 2 ранга М. Миронов, старший лейтенант А. Гончаренко.

Использовали гитлеровцы также и якорные мины, добавляя к ним различные «ловушки» и «сюрпризы». Требовалось искать новые пути борьбы с минами. В этом деле большую роль сыграли сотни рядовых флотских минеров, матросов и старшин, проявивших необычайную самоотверженность и героизм.

Большое искусство требовалось и от тех минеров, которые организовывали и обеспечивали применение мин нашим флотом. Умело использовать минное оружие не так просто. Здесь мало чисто практических навыков, необходимы и хитрость, и сообразительность, и самое настоящее творчество.

О некоторых интересных, поучительных, а порой и необычных эпизодах войны, связанных с применением минного оружия и борьбой с вражескими минами, и пойдет речь в этой главе.

По местам стоять! Мины ставить!

Редкий корабль способен оставаться на плаву, подорвавшись на мине. Но чтобы враг попал на минное поле, он не должен знать о его существовании. Поэтому скрытность постановки мин — аксиома морской тактики. Сутками трудятся штабы и командиры кораблей-заградителей, решая, как лучше выполнить задачу. Корабли принимают мины так, чтобы это не мог заметить ничей посторонний глаз, выходят из баз незаметно, как правило, ночью, в наиболее темное время или в тумане, ставят мины с соблюдением всех мер маскировки.

Но так бывало не всегда. Во время Великой Отечественной войны случалось, когда корабли ставили мины специально… на глазах у противника. Более того, именно в этом и заключался тактический расчет их применения.

Некоторые из таких минных постановок были выполнены кораблями Дунайской флотилии в начале войны. Обстановка, сложившаяся на этом участке фронта, оказалась нелегкой. И не только потому, что пункты базирования и стоянки наших кораблей попали в зону обстрела артиллерийских батарей противника с противоположного берега Дуная, но и потому, что вражеская речная дивизия превосходила в то время флотилию как по численности, так и по огневой мощи и броневой защите кораблей. Вражеские мониторы были настоящими речными броненосцами; имели довольно большое водоизмещение, пушки калибром сто двадцать миллиметров и броню, которую стомиллиметровые орудия наших мониторов могли пробить только на малой дистанции и на определенных курсовых углах. Вражеские корабли обстреливали боевые порядки сухопутных войск, оборонявших левый берег Дуная, производили огневые налеты на береговые объекты. Не исключалась возможность их нападения и на главную базу флотилии — Измаил.

В связи с этим командование флотилии приняло решение прикрыть подходы к Измаилу оборонительными минными заграждениями, перекрыв таким образом весь судоходный фарватер. Выполненные в штабе расчеты показали, что для решения задачи потребуется такое количество мин, которым в данный момент флотилия просто не располагала. И тогда флагманский минер капитан-лейтенант Н. Иссарев предложил отказаться от постановки оборонительного заграждения, а выставить только несколько небольших минных полей в виде активных заграждений на маршруте перехода кораблей противника от мест своей стоянки к Измаилу. Однако выполнить это так, чтобы противник обнаружил постановку мин нашими кораблями. Но, раскрыв сам факт этого минирования, не дать противнику возможности выявить точные границы заграждений и количество выставленных мин. Для этого следовало сделать все возможное, чтобы наши заградители были обнаружены только в конце выполнения задачи. Если же враг попытается установить границы минного заграждения тралением, то помешать ему в этом должны артиллеристы.

Командующий флотилией контр-адмирал Н. Абрамов одобрил решение, которое позволяло ограниченным числом мин создать для противника довольно серьезную угрозу на значительной акватории реки. Мины решили ставить на рассвете, чтобы наблюдательные посты противника смогли не только различить наши корабли, но и разобраться, чем они занимаются.

Первую минную постановку осуществили в ночь на 24 июня 1941 года четыре бронекатера. На корме у каждого катера соорудили специальные обвесы, позволявшие принимать по четыре речных мины типа «Р-1». Предполагая, что в городе могла быть вражеская агентура, наблюдавшая за подготовкой к выполнению боевой задачи, мины погрузили на катера до наступления темноты.

Ночью отряд вышел из Измаила, поднялся вверх по Дунаю до устья небольшой речки Писики, где подошел к берегу и остановился. Незадолго до рассвета катера вновь вышли на судовой ход реки и некоторое время плыли по течению. Когда же в темноте появились смутные очертания противоположного берега — сбросили первые мины. Над тихой рекой раздалось несколько всплесков. Как и предполагалось, вражеские наблюдатели заметили катера и открыли огонь сначала из пулеметов, а затем и минометов. Сбросив последние мины, бронекатера полным ходом пошли к нашему берегу и вышли из зоны обстрела.

Следующая минная постановка была выполнена теми же бронекатерами в ночь на 26 июня. Цель ее заключалась в том, чтобы заблокировать Сулинское гирло Дуная, в котором, по данным разведки, находились два вражеских монитора. Выполнение задачи на этот раз осложнилось тем, что на реку вечером лег плотный туман. Между тем суть ее оставалась прежней — дать возможность противнику обнаружить наши катера.

Из Измаила вышли в три часа ночи и малым ходом пошли к Сулинскому гирлу. Но в тумане и темноте прошли мимо него, поднявшись выше по Дунаю. Когда на катерах обнаружили ошибку и легли на обратный курс, уже начинало светать. В момент подхода к запланированному месту постановки мин туман стал редеть, и в предрассветных сумерках на катерах прямо перед собой внезапно увидели замаскированные в прибрежных камышах вражеские мониторы.

Наши катера и вражеские корабли открыли огонь почти одновременно. Но перевес был явно на стороне противника. С точки зрения безопасности бронекатеров мины нужно было немедленно сбросить за борт, но командовавший этим отрядом заградителей капитан-лейтенант Н. Иссарев и в этих неблагоприятных условиях не отказался от выполнения боевой задачи. Некоторое время катера отходили, прикрываясь камышами, а затем резко повернули на середину реки и, выйдя на фарватер, начали ставить мины, что, конечно же, было замечено противником. Выполнив боевую задачу, все четыре бронекатера под прикрытием дымовых завес благополучно вышли из-под огня врага и вернулись на базу.

После этой минной постановки вражеские мониторы, находившиеся в Сулинском гирле, около недели не появлялись на Дунае и не участвовали в активных боевых действиях. Вероятно, у противника не было возможности сразу протралить район известного ему минного заграждения, а форсировать его без предварительного траления он не рискнул.

Что же касается операции, проведенной 24 июня, то ее результаты проявились только через трое суток. Вечером 27 июня наблюдательные посты флотилии, расположенные недалеко от пунктов базирования вражеских кораблей, а позднее и наблюдатели сухопутных частей на левом берегу Дуная доложили о спускавшихся вниз по реке четырех мониторах противника. Остановить их не удалось ни армейской артиллерийской батарее, ни самолетам-истребителям флотилии. Анализируя обстановку, в штабе флотилии выдвинули несколько версий о вероятных целях их действий. Одна из них заключалась в том, что мониторы шли для нанесения удара по группе наших бронекатеров, находившихся в устье реки Прут.

Не исключалось и то, что враг решил обрушить артиллерийский удар по объектам флотилии в районе Измаила и самому городу. В сложившейся обстановке командующий флотилией отдал приказ о приведении в боевую готовность трех наших мониторов, которыми командовал командир дивизиона капитан-лейтенант В. Кринов. Им поставили задачу: замаскироваться у берега, подпустить вражеские мониторы на малую дистанцию, а затем ударить по ним прямой наводкой.

Прошло около получаса. Враг приближался. Моряки на наших мониторах приготовились к бою, но… его не произошло. Когда румынские мониторы подошли к району, где были выставлены мины, они сначала застопорили ход и некоторое время плыли по течению. А затем вновь дали ход, круто развернулись и легли на обратный курс.

Таким образом, какую бы задачу ни преследовали вражеские корабли, они ее не выполнили благодаря сообразительности и умелым действиям наших моряков.

Морские мины на суше

На минах, поставленных кораблями, подводными лодками и самолетами ВМФ в годы Великой Отечественной войны, подорвалось множество вражеских кораблей и судов. Но не только на море использовались морские мины. История Великой Отечественной войны знает примеры применения этого оружия и на суше.

Летом 1941 года фашистские войска, форсировав реку Южный Буг, начали бои на подступах к Херсону, пытаясь форсировать Днепр в районе города Никополя. Вместе с сухопутными войсками с противником героически сражались и корабли перебазированной на Днепр Дунайской флотилии. Сложившаяся обстановка создала реальную угрозу для Крыма. Перед командованием 51-й армии и Черноморского флота встал вопрос о необходимости организации обороны Перекопского перешейка и Чонгарского моста. Сил для этого было недостаточно. К тому же трудно предвидеть, как будет пробиваться противник в Крым. Вполне можно было предположить, что он решится форсировать Сиваш, используя, таким образом, опыт Красной Армии, перешедшей Сиваш в 1920 году. Вот тогда и появилась у командования Черноморским флотом мысль применить при создании оборонительного рубежа на берегах Сиваша морские мины.

Морская мина не снаряд. С якорем она весит полтонны и больше. И взрыватели ее не приспособлены для обеспечения взрыва при воздействии сухопутных объектов. А размеры таковы, что замаскировать ее трудно, — почти метр в диаметре. Но привлекала мощность заряда, сила взрыва.

Разработка плана этой необычной операции была поручена старшему лейтенанту М. Халееву, который, как было известно в штабе, еще при обороне Одессы предлагал использовать морские мины на суше. В состав группы, которую должен был подготовить старший лейтенант, вошли старшина 1-й статьи Б. Титов, старшины 2-й статьи К. Разумовский и Л. Коробков и матрос М. Медведев. Все они были отличными минерами. Особые надежды Халеев возлагал на Титова — думающего и опытного специалиста. Халеев проинструктировал группу, после чего ее срочным порядком отправили в распоряжение командующего 51-й армией.

Прибывших моряков принял начальник инженерной службы армии и приказал заминировать наиболее опасный участок Сиваша так, чтобы не только техника, но и пеший солдат не прошел. Дело это, конечно, трудоемкое, но в помощь им будет выделен взвод саперов.

Через два часа моряки прибыли на берег Сиваша. Место, указанное для постановки мин, представляло собой сплошную трясину. Грязь была где по колено, а где и по пояс. На сухих участках белела соляная корка.

— Может, где поглужбе место выбрать? Как мы здесь наши «дуры» замаскируем? — обратился к Титову Коробков.

— Ставить будем там, где приказано! — отрезал Титов. К вечеру подошел взвод солдат во главе с пожилым на вид старшим сержантом, а еще часа через полтора прибежал посыльный и сообщил, что на станцию прибыл поезд с секретным грузом.

Мины разгружали все вместе, солдаты и моряки, на автомашинах доставляли их к берегу, а затем тащили вручную на приспособленных под волокуши деревянных щитах, в которые впрягались по десять — двенадцать человек. Маскировали мины в бурьяне. Солдаты с опасением и недоверчивостью оглядывали большие черные шары.

К утру, измученные ночной работой, все уснули тут же, на пожухлой траве.

Утром решено было рыть в грунте ямы, а затем укладывать в них мины, заваливая все сверху песком и илом. Для того чтобы лишить мины возможности всплывать, Титов предложил вскрывать одну из горловин и через нее засыпать в корпус мины по пятьдесят килограммов песка. В дополнение к штатным ударным взрывателям решили ставить еще и взрыватели натяжного действия от противопехотных мин, а сами мины соединять попарно стальными тросиками. В случае натяжения такого тросика две рядом стоящие мины взорвутся одновременно. На одной из мин проверили надежность взрывателя при натяжении троса. Взрыватель сработал безотказно.

Через две недели старшина 1-й статьи Б. Титов доложил начальнику инженерной службы о выполнении задания. Когда представители штаба армии подъехали к берегу, ничто не говорило о том, что в жидкой грязи Сиваша в пятидесяти — ста метрах от них стоят в боевом положении сто двадцать морских мин.

В ходе наступления на Крым фашисты не предприняли попыток форсировать Сиваш, но это отнюдь не означает, что минное заграждение, поставленное флотскими минерами, не сыграло предназначенной ему роли. Оно надежно прикрывало фланги войск, оборонявших Крым в октябре 1941 года.

Сохранился в памяти участников обороны Севастополя и другой эпизод, связанный с применением морских мин на суше. Было это перед началом штурма Севастополя в мае 1942 года. Враг подтянул резервы и по данным разведки со дня на день должен был начать наступление. 79-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник А. Потапов, держала оборону в районе Камышловской долины. Это был участок фронта, на котором противник мог использовать танки. Служивший в бригаде капитан Яковлев предложил применить для борьбы с ними старые морские мины из арсенала, располагавшегося в то время на Северной стороне. Эти мины частично разоружили, выплавив из них тротил для целей обороны.

А. Потапов отнесся к предложению хотя и настороженно, но с интересом. Он доложил о нем командующему флотом вице-адмиралу Ф. Октябрьскому, который приказал выделить бригаде несколько десятков морских якорных мин.

В помощь капитану Яковлеву направили матросов — бывших флотских минеров. Непосредственно к использованию мины готовили под руководством матросов М. Астафьева и Б. Плотникова. А подготовка заключалась в следующем: у мин вывинчивали ударные взрыватели и вместо них в горловины вставляли обычные тротиловые шашки с бикфордовым шнуром. Его длина определялась временем горения, которое было необходимо мине, чтобы скатиться с гребня высоты, на которой оборонялась бригада, до низины, по которой могли пройти вражеские танки.

В каменистом грунте для мин вырыли небольшие углубления и замаскировали их. Приладили специальные рычаги, чтобы их можно было легко сталкивать с места, Правда, существовала опасность, что мины могут взлететь на воздух при артобстреле или авиабомбардировке. Учитывая это, «минную позицию» развернули непосредственно перед траншеями оборонявшихся моряков. Около мин установили круглосуточное дежурство. Решено было так: если появится реальная угроза взрыва мин, скатить их «аварийно» — внизу все равно были вражеские позиции.

Через несколько суток противник начал наступление. Гитлеровцы хорошо изучили нашу линию обороны и во время артиллерийской подготовки стреляли непосредственно по траншеям. Снаряды падали сравнительно далеко от мин. К этому времени их успели прикрыть от возможных осколков небольшими брустверами из камней.

Вскоре в низине заклубилась пыль от выходивших на исходный рубеж танков. За ними показались автоматчики. По танкам, когда они увеличили скорость и пошли в сторону позиций моряков, открыла огонь артиллерийская батарея. От огня артиллеристов запылали первые вражеские машины, атака захлебнулась. Вторая атака также была отбита артиллеристами и бронебойщиками. Но вскоре ударами авиации несколько наших орудий было уничтожено. Все реже раздавались залпы с огневой позиции артиллерийской батареи. Яковлев запросил разрешение у Потапова «ударить» по противнику.

— Действуйте, капитан! — приказал комбриг.

Раздались первые команды, и один за другим устремились вниз по склону черные шары. Они неслись, подпрыгивая на неровностях, как бы стремясь обогнать друг друга. Вот уже первая мина катится рядом с танками. Она ударяется в один из них. Гремит мощный взрыв. Видно, как в воздух поднимается, кувыркаясь, танковая башня. У соседнего танка змеей расстелилась гусеница. Танк замер, а в следующее мгновение вспыхнуло пламя. Взрыв второй мины пришелся в гущу солдат, бежавших вслед за танками. Взрыв третьей отбросил в сторону и перевернул один из танков. Долину заволокло дымом и пылью. А взрывы продолжали грохотать. Двадцать четыре мины пустили моряки на врага. Через несколько минут после начала атаки некоторые из оставшихся в строю танков стали разворачиваться, другие пятились. Автоматчики в панике бежали к видневшимся в лощине садам. А двадцать пять вражеских машин пылали кострами.

Весь день на этом участке стояла тишина. Да и в последующие дни противник не использовал здесь танки, переместив их на другие участки. Пришлось и там, где позволяли условия, создавать «минные батареи».

Не только тралами

Десятки тысяч мин были выставлены гитлеровцами в Финском заливе за годы войны. Стремясь предотвратить выход советских кораблей в Балтийское море, только с весны 1942 года до осени 1943-го враг поставил здесь более двадцати трех тысяч мин различных типов, в том числе и якорные с углублением всего на тридцать — пятьдесят сантиметров.

Кораблям-тральщикам войти в такой район было нельзя, значит, нельзя было и вытралить мины обычными тралами. А флот готовился идти на запад вместе с войсками Ленинградского фронта. Необходимо было очистить море. И вновь на помощь пришла смекалка флотских минеров.

В июне 1944 года дивизионы катеров-тральщиков, которыми командовали капитан-лейтенант Ф. Мудрак и капитан 3 ранга Ф. Пахольчук, первыми приступили к тралению Нарвского залива. Они обнаружили стоявшие на глубине менее метра мины, соединенные целой сетью стальных тросиков. Если такой тросик зацепить винтом катера или просто веслом, то сразу последует взрыв, хотя сама мина может находиться в нескольких метрах. Вот тогда и появились на тральщиках необычные ныряльщики.

29 июля тральщик КТ-67 подошел к минному полю. Не прошло и нескольких минут, как моряки заметили стоявшую на глубине мину. Смертельным холодом тянуло от нее. Отойти бы задним ходом… Но не для этого выходят в море минеры. Катер застопорил ход, и его стало медленно относить в сторону. Что делать? Выход нашел старшина 2-й статьи Г. Васьков. Он быстро сбросил робу, схватил подрывной патрон, поджег бикфордов шнур, повесил патрон себе на шею и крикнул командиру катера:

— Готовьтесь отойти!

А следом за этим прыгнул в воду. Подплыв к мине, он нырнул, прикрепил подрывной патрон на колпак одного из взрывателей и быстро поплыл к катеру. Друзья вытащили его из воды, и катер полным ходом стал удаляться от мины. Через несколько минут мощный взрыв вздыбил море.

Примеру Г. Васькова последовали и другие минеры. Теперь стали выходить на минное поле на шлюпках и разъездных катерах, имевших малую осадку.

В те дни к обычным на флоте командам прибавилась новая: «Смотреть в воду!» Подавали ее, когда катер или шлюпка подходили к опасному району. На носу катера, идущего самым малым ходом, ложился моряк и внимательно всматривался в глубину. И подчас выстрелом звучали его слова:

— Мина! Прямо по носу, пять метров!

Мгновенно стопорился ход, а в воде, навстречу приближавшейся мине, вытягивались матросские руки, готовые упереться в нее, если не удастся вовремя остановить катер.

Когда катер останавливался, один из минеров нырял на глубину. Сначала он проверял, не идут ли от обнаруженной мины в стороны тросики, соединенные с взрывателями других мин, обрезал их кусачками, а потом уже опускался с подрывным патроном. Повесив его на мину, быстро возвращался на катер, и тот отходил на безопасное расстояние. После взрыва все повторялось сначала.

Таким способом дивизионный минер 1-го гвардейского Краснознаменного дивизиона катерных тральщиков старший лейтенант Д. Саранюк и минер старшина 1-й статьи А. Тормышев уничтожили более ста мин! А 2 августа 1944 года старшина 2-й статьи В. Демидов за два часа обезвредил восемь мин.

С разными сюрпризами встречались в те дни наши минеры. Однажды матрос А. Лаптев нырнул в воду для осмотра мины, а вынырнув, доложил:

— Не могу понять, бутылки какие-то вниз горлышками в воде висят.

Набрал воздуха, нырнул еще раз… Оказалось, от каждого из взрывателей этой мины тянутся тонкие тросики, к которым за горлышко привязаны бутылки, выполняющие роль поплавков. Сверху обнаружить зеленоватую, под цвет воды, бутылку очень трудно. А стоит коснуться ее, натяжение на тросик ослабнет и… взрыв.

Но отважный минер нашел выход. Когда катер отошел от мины, Лаптев тихонько опустил по тросику подрывной патрон так, чтобы сильно не колыхнуть бутылку. А затем быстро поплыл к катеру. Только успел влезть на борт и катер дал задний ход, как вверх взлетел фонтан воды от взрыва…

Иногда поступали проще. Обнаружив стальные тросики-»ловушки», прикрепляли к ней бечевку длиной метров сто, тихонько разматывая ее, отходили, а потом увеличивали ход. Рывок!.. Взрыв! Случалось, что таким способом взрывали сразу две мины.

Уже позднее, когда визуально мины не обнаруживались, входили в минное поле с тралами — сначала для траления мелко выставленных мин, потом уже с обычными. И тогда встречались разные неожиданности, но всегда выручали умение, находчивость и мужество минеров.

Раскрытие тайны

Как мы уже отмечали, морским минерам с первых же дней войны пришлось столкнуться с минами неизвестных образцов. Враг предусмотрел, казалось бы, все, чтобы секрет таких мин оставался нераскрытым как можно дольше. Они были буквально начинены различными «ловушками», обеспечивающими самовзрыв при попытке разоружения.

В первую военную ночь гитлеровцы применили донные неконтактные мины для блокирования Севастопольской бухты. Сначала к их уничтожению приступили катерники под командованием старшего лейтенанта Д. Глухова. На катерах МО (малые охотники) они на полном ходу «прочесывали» опасные участки. При этом несколько мин взорвались у них за кормой. После этого катера неоднократно проходили по фарватеру, но взрывов не было. И вдруг через несколько суток при контрольном галсе за кормой одного из МО вновь произошел взрыв. Стало очевидным, что мины имеют не только новые взрыватели, срабатывающие от шума или магнитного поля корабля, но и еще какие-то «сюрпризы»: одни корабли они пропускают, а под другими взрываются. Чтобы разгадать секрет, необходима была встреча с миной один на один.

Такая встреча произошла в первых числах июля под Очаковом. Мину обнаружили на малой глубине, подняли с грунта и вытащили на песчаный пляж. С большими предосторожностями ее разоружили военный инженер капитан 3 ранга И. Иванов и капитан-лейтенант Н. Квасов. Мина оказалась магнитной.

Прошло немного времени, и такую же по внешнему виду мину обнаружили и подняли вблизи Новороссийска. К ее разоружению приступили старший лейтенант С. Богачек и военный инженер Б. Лишневский. Делали они все точно так же, как их боевые товарищи под Очаковом. Но произошла трагедия: когда вскрывали одну из горловин, раздался взрыв. Оба минера погибли. Остались записи их действий, буквально до последнего движения, ставшего роковым.

В начале октября 1941 года под Севастополем береговые посты наблюдения точно засекли место приводнения одной из мин. На грунт опустился водолаз и прикрепил к ней стропы. Осторожно мину подтащили к Учкуевскому пляжу на Северной стороне. Затем вытянули на песок. Метрах в ста от нее вырыли укрытие. Утром 4 октября прибыли флагманский минер соединения охраны водного района капитан-лейтенант И. Ефременко и его помощник старший лейтенант И. Щепаченко.

В три часа дня Ефременко начал вскрывать первую горловину. Перед началом работы он внимательно ознакомился с бесценным документом — записями погибших минеров. Когда он едва стронул крышк-у злополучной горловины, при вскрытии которой произошел взрыв, раздалось довольно громкое шипение. Из корпуса мины выходил воздух. Вскочив, Ефременко отбежал в укрытие, в котором его ждал Щепаченко. Но взрыва не последовало. Минут через десять они пошли к мине вместе, оставив в окопчике делать записи старшину-минера. Им удалось вынуть запалы. Наконец в руках старшего лейтенанта оказался инерционный ударник — «жало» взрывателя. Размахнувшись, он отбросил его в сторону. Это чуть не стоило ему жизни — ударник взорвался, в воздухе. Затем вынули прибор срочности и гидростат. Осталась нераскрытой только одна камера. В это время к морякам подошел прибывший из минно-торпедного управления флота инженер-капитан 2 ранга И. Иванов. Со всеми предосторожностями стали вывинчивать болты, крепившие горловину камеры. После каждого действия сообщали старшине результаты и предполагаемые дальнейшие действия.

Казалось, все опасности позади. Последний болт вывинчивал Щепаченко. Он крикнул старшине, что снимает заглушку. В следующее мгновение раздался взрыв. Взорвалась «ловушка», находившаяся в камере. Щепаченко был тяжело ранен и получил сильную контузию. По дороге в госпиталь скончались инженер-капитан 2 ранга И. Иванов и капитан-лейтенант И. Ефременко.

Но минеры извлекли основные приборы мины, которые позволили изучить акустическую неконтактную мину. Стало так же ясно, что опасные «ловушки» срабатывают и после извлечения взрывателей, при вскрытии любого прибора и устройства мины. Выполненная работа позволила создать более эффективные средства для борьбы с неконтактными минами.

К марту 1942 года можно было со всей очевидностью заметить, что воздействие тралов на мины стало малоэффективным. А с Кавказа ежедневно шли суда и боевые корабли с подкреплением, боеприпасами, увозили раненых и эвакуируемых. Необходимо было обеспечить их надежное движение. Ведь от этого во многом зависела оборона Севастополя.

Попытки поднять мины на поверхность не удавались — мины взрывались.

И тогда решили разоружать мины непосредственно на грунте. Но для этого требовалось, чтобы минер был одновременно и водолазом. Освоить специальность водолаза вызвался младший минер флота капитан-лейтенант Г. Охрименко. Под руководством опытного водолаза мичмана М. Болгова он начал подготовку к работе под водой. Одновременно с ним водолаз главный старшина Л. Викулов изучал устройство донных мин.

А тем временем наблюдательные посты, сигнальщики кораблей внимательно следили за вражескими самолетами, производившими налеты на главную базу флота. Апрельской ночью было установлено место падения одной из мин. Почти сразу после окончания налета под воду спустился водолаз. Он подтвердил: мина лежит на грунте. Несколько раз пытались Охрименко и Викулов спуститься к мине, но каждый раз, как только водолазный бот становился на якорь над миной, вражеская артиллерия со стороны Качи открывала огонь. Возможно, разведка противника узнала о подготовке наших минеров, возможно, артобстрелы были случайными.

Через несколько суток на море лег туман. И сразу же в море вышел водолазный бот. Первым спустился к мине Викулов. Осмотрел ее. За ним под воду пошел Охрименко. Какое-то время он смотрел на мину, как бы оценивая своего молчаливого металлического противника. Предстоял поединок: с одной стороны, он — советский флотский минер, с другой — коллективный ум ученых и конструкторов, создавших этот страшный по своей разрушительной силе и хитрый по конструкции механизм.

Осторожно Охрименко начал обтирать мину, снимая уже нацепившиеся водоросли. Постепенно очищались горловины, хвостовое оперение. Он набросил на него трос, к которому крепился буек, обозначавший место мины. Затем снял слепки с горловин, торчавших болтов, гаек. Закончив работу, поднялся наверх. На следующий день с изготовленными по слепкам немагнитными инструментами вновь спустился к мине. Неторопливо, держа постоянную связь и сообщая наверх о всех своих действиях, начал отвинчивать болты первой горловины. Напряженно думал, какой сюрприз может ему преподнести новая «знакомая». Хотя внешне она была похожа на те, за разоружение которых его друзья отдали свои жизни, но, несомненно, таила она и что-то новое, пока что никому не известное. Почему, например, мины этого типа взрываются, когда их поднимают на поверхность? Почему не взрываются, когда над ними проходит акустический или магнитный трал?

С трудом переводя дыхание, чувствуя холодный пот на лице, Охрименко снял первую заглушку, принялся за вторую. Затем за следующую… Потом начал руками ощупывать внутренности мины… Ныли от нагрузки мышцы рук, ног. Казалось, что не выдержит страшного напряжения поясница. «Главное, чтобы ни одного рывка, ни одного непродуманного случайного движения…» — билась в висках тревожная мысль. Где-то раздались взрывы, гулко отдаваясь в ушах, заставляя сжиматься сердце. Стреляла вражеская артиллерия. Сверху предлагали подняться. Но работу нельзя было прервать. В первый день он выполнил основное. На следующее утро, опустившись на грунт, вынул взрыватели, главные приборы мины, подготовил ее к подъему. Ему удалось найти первую «ловушку», перехитрить, а правильнее сказать, переиграть своих незримых противников. Они предусмотрели все, кроме того, что мину можно разоружить на грунте, под водой.

И вот ее подняли на поверхность. Она не взорвалась! Но окончательно приборы мины еще не были разобраны. Неужели в них нет больше никаких «сюрпризов»? В это Охрименко не верил.

Три раза встречался он уже на берегу с миной и ее приборами и нашел-таки «ловушку»! Она сработала, но сработала только тогда, когда была уже безопасной — минеру удалось понять тщательно замаскированное устройство взрыва. «Ловушка» злобно щелкнула, когда взрывной заряд ее был уже вынут.

Так, благодаря героизму и высокому мастерству капитан-лейтенанта Г. Охрименко была раскрыта тайна новой комбинированной магнитно-акустической мины, принципы действия всех ее приборов и узлов. Позже разработали и способы траления подобных мин.

Прошло более десяти лет. Были вытралены минные поля на Черном море и на Дунае, разоружены сотни хитроумных фугасов в освобожденных от врага портах, но для минеров война продолжалась.

25 ноября 1953 года из Новороссийска в штаб Черноморского флота поступило тревожное сообщение: в порту строители нашли мину. Уже через несколько часов туда выехала группа специалистов, возглавляемая капитаном 3 ранга И. Величко.

Мина лежала на песке, изъеденная ржавчиной. Казалось, что стоит к ней только прикоснуться — и она сразу взорвется. Осторожно перевезли опасную находку подальше от домов и дорог. Величко помогали старший лейтенант М. Глазков, главный старшина В. Овсянников и старший матрос А. Курбаткин. Отвинтили болты, вскрыли горловины, вынули приборы. Осталось вскрыть только крышку аппаратурной камеры. Она словно прикипела к корпусу от ржавчины. Величко знал, что именно при вскрытии этой камеры когда-то сработала «ловушка» у Щепаченко. И он решил не вскрывать крышку руками, а привязать к ней трос метров в двести и, отойдя, рывком сдернуть ее с места. Приказав закрепить тросик опытному минеру, главному старшине Овсянникову, Величко пошел к остальным минерам, чтобы показать им, как сложить извлеченные приборы. Никто не знает, что произошло. Величко находился в нескольких десятках метров от мины, когда перед его глазами что-то сверкнуло… Он даже не слышал звука взрыва. Очнулся с перебитыми ногами, отброшенный в сторону. Тело Овсянникова нашли метрах в сорока от места взрыва…

После лечения в Севастопольском военно-морском госпитале Величко вновь занялся своим опасным делом. До конца службы разоружил еще десятки мин. Последнюю прямо в ковше землечерпалки в Николаевском порту в 1956 году. До увольнения в запас он подготовил десятки минеров, передав им весь опыт, накопленный по крупицам многими его боевыми товарищами.

На своих же минах

Летом 1944 года советские войска освободили Карельский перешеек и с боями захватили острова Бьеркского архипелага и Выборгского залива.

Впереди были бои за освобождение Советской Прибалтики. В этих условиях кораблям требовался выход из Финского залива на просторы Балтийского моря. А этому препятствовали мощные минные поля, насчитывавшие десятки тысяч мин. Для начала следовало протралить проходы в минных заграждениях Нарвского залива. Эту задачу выполняли корабли бригады траления, которой командовал контр-адмирал Ф. Юрковский. Шаг за шагом «вгрызались» катера-тральщики в минные поля. А противник делал все возможное, чтобы не допустить траления. По нашим кораблям наносили удары вражеские самолеты, их обстреливали батареи с островов Большой и Малый Тютерс. Были случаи, когда на них нападали и группы надводных кораблей. Несмотря на это, районы траления все время передвигались на запад.

В середине августа разведка флота сообщила о прибытии в Финский залив нескольких фашистских миноносцев. Предполагалось, что они прибыли для выполнения минных постановок. Вскоре командиры тральщиков обнаружили в районе вражеских минных заграждений вехи и буи, которых раньше там не было. Командир катера-тральщика КТ-97 главный старшина Г. Давиденко решил, что вехи и буи ограждают фарватер, который противник протралил для прохода своих кораблей.

Давиденко был одним из наиболее опытных командиров и недаром носил высокое звание Героя Советского Союза. Он предложил скрытно, в темное время передвинуть вехи и буи на минное поле. Эту идею поддержал и командир одного из дивизионов тральщиков Ф. Мудрак. Выполнить задуманное было рискованно, так как противник охранял свой фарватер, но и возможный успех был заманчивым. О предложении молодого коммуниста доложили командиру бригады. Ф. Юрковский разрешил провести задуманную операцию.

Когда на Финский залив опустились синие сумерки, КТ-97 с флагманским штурманом бригады капитаном 2 ранга И. Васильевым на борту тихо отошел от причала в Гакково, находившемся на южном побережье Финского залива. В полной темноте Васильев точно вывел тральщик к вражескому фарватеру. Зацепив первую веху буксирным тросом, начали оттаскивать ее в сторону. На случай, если противник обнаружит тральщик, на корме приготовили дымовую шашку. Экипаж настороженно ждал, не раздастся ли за кормой взрыв — ведь веху тащили прямо по минному полю. Но все обошлось благополучно. Это придало уверенности морякам. Около трех часов занимался КТ-97 своим необычным делом буквально под носом у дозоров противника. Но они так ничего и не заметили. До наступления рассвета, так и не обнаружив себя, тральщик вернулся в Гакково. Никто из бригады, кроме нескольких офицеров штаба, не знал о том, куда и зачем выходил ночью в море КТ-97. Никому не сообщили об этом и члены экипажа.

Первая после вылазки ночь прошла спокойно. Но затем в ночь с 18 на 19 августа в районе минного заграждения противника темный горизонт озарился несколькими вспышками, а затем послышались отдаленные глухие взрывы.

Как только рассвело, к месту «ловушки» вылетели самолеты-разведчики. Они доложили, что на минном поле на поверхности воды на спасательных плотах, деревянных обломках кораблей, в спасательных жилетах и на кругах плавает большое число вражеских моряков. Подошедшими вслед за ними в район гибели вражеских кораблей торпедными катерами и тральщиками было выловлено и взято в плен сто семь человек и в их числе командир фашистской флотилии миноносцев. Из показаний пленных выяснилось, что накануне вечером из Гельсингфорса (фашисты пользовались в годы войны старыми дореволюционными названиями) для постановки мин в районах, уже протраленных советским тральщиками, вышли четыре миноносца. Войдя на фарватер, огражденный вехами, командиры кораблей заметили «ловушку», но было уже поздно. Первым подорвался головной миноносец Т-30. Идущий следом Т-32 застопорил ход и попытался задержаться на месте. Это ему не удалось. Корабль вышел из полосы движения своего флагмана и также подорвался на мине. Идущий третьим Т-22 попытался задним ходом выйти из минного поля, но через несколько минут также наскочил на мину и затонул. Только одному — идущему последним в строю — кораблю удалось развернуться и уйти из опасного района. Боясь подорваться на мине, он даже не сделал попытки оказать помощь плававшим на поверхности морякам с других кораблей. Так вехи, переставленные экипажем катера-тральщика, которым командовал Г. Давиденко, привели вражеские корабли на свои же мины.

После войны, вспоминая этот эпизод, западно-германский историк Ю. Майстер, признавая гибель трех кораблей в Нарвском заливе, пытался обосновать причину их гибели тем, что они подорвались на минах, ранее выставленных фашистскими десантными кораблями, не имевшими достаточно точных навигационных приборов и допустивших ошибку в месте запланированной, постановки мин. Это объяснение не соответствует действительности. Вражеские корабли нашли свою погибель в водах Финского залива благодаря хитрости, героизму и мужеству советских морских минеров.

Глава вторая. Смекалка и хитрость — тоже оружие

«Воюют не числом, а умением» — гласит старая солдатская мудрость. Многие эпизоды Великой Отечественной войны подтвердили ее правоту. Действительно, не всегда исход боя определяло число кораблей и самолетов, орудий и пулеметов. Ситуации иногда складывались так, что противник, имевший численное преимущество, терпел поражение или не мог добиться планируемого успеха, а более слабый успешно выполнял поставленную задачу или уничтожал более сильного врага. И не малую роль в этом часто играли смекалка и хитрость, с помощью которых удавалось добиться внезапности, скрыть свои истинные намерения.

Бывали в годы войны и такие случаи, когда боевая задача казалась просто невыполнимой из-за недостаточного количества сил или отсутствия требуемого оружия. И тогда опять же на помощь приходили смекалка и хитрость. Подчас это выражалось в настолько решительных и дерзких действиях, что теперь, по прошествии времени, они кажутся неправдоподобными. Ну, разве можно поверить, что подводная лодка, атакуя ночью в надводном положении конвой, сблизится с кораблями охранения противника на расстояние шестьсот — восемьсот метров, войдет внутрь конвоя и начнет обмениваться с вражескими кораблями световыми опознавательными сигналами? Но ведь это было!

О таких эпизодах войны, одержать победу в которых помогали прежде всего смекалка и хитрость, и пойдет речь в этой главе.

На Волге широкой

Шел май 1943 года. Несмотря на то, что советские войска разгромили вражеские полчища у Сталинграда и отбросили врага от берегов великой русской реки, война на ней не окончилась. В то время по Волге проходил основной путь перевозки нефти и горючего из района Баку на Урал и в центр нашей страны для заводов и фабрик, для всех фронтов, Для Балтийского и Северного флотов. Противник не жалел сил, минируя волжские плесы.

Уже к концу апреля обстановка на Волге стала угрожающей. За два дня до майских праздников, подорвавшись на мине, затонул с баржей горючего буксир «Эривань», 2 мая — буксирный пароход «Сергей Лазо», 7-го — нефтеналивная баржа «Комсомолка», 8-го — такая же баржа «Катунь»… Вместе с этими судами было потеряно около шестнадцати тысяч тонн бензина, лигроина, смазочных масел. После каждого взрыва казалось, что горела сама вода. Вся поверхность реки по нескольку часов полыхала огнем, который выплескивался на прибрежные заросли камыша и кустарника, на лесные посадки.

В то время на Волжскую флотилию прибыл новый командующий контр-адмирал Ю. Пантелеев. Ночами, когда уменьшался поток докладов, требующих немедленных решений, он вместе с начальником штаба капитаном 1 ранга В. Григорьевым и начальником политотдела капитаном 1 ранга Н. Зарембо старался найти решение для обеспечения безопасности судоходства по Волге, увеличения объема перевозок горючего, для ускорения траления, повышения его эффективности.

Для минирования Волги противник использовал более сотни самолетов, которые сбрасывали донные неконтактные мины с приборами кратности и срочности. Сброшенные с самолета на парашютах, мины часто зарывались в ил или песок, «замывались» течением. Обнаружить их и уничтожить было очень трудно.

Для траления применяли магнитные и акустические неконтактные тралы, представлявшие собой металлические баржи, на которые устанавливались специальные акустические устройства. Под тральщики переоборудовали небольшие пароходы, буксиры, прогулочные катера. Эти маленькие мирные суда становились военными кораблями. Гражданские рулевые и мотористы превращались в матросов и старшин. Были и такие экипажи, в состав которых входил только один военный специалист — минер. Встречались и экипажи, полностью укомплектованные девушками.

По шестнадцать — двадцать часов в сутки проводили эти маленькие корабли на тралении. Но несмотря на героическую работу тральщиков, минная опасность оставалась. Позднее стало известно, что в те дни враг сбросил в Волгу более трехсот мин. Да и из четырехсот выставленных им в предыдущую навигацию, многие еще лежали на дне, готовые в любой момент обернуться бедой.

Командование флотилии понимало, что для обеспечения безопасности на Волге нужно на борьбу с минами поднять каждого матроса и старшину, каждого бакенщика и речника, все население прибрежных сел. И люди откликнулись. Женщины и дети организовали сотни дополнительных постов наблюдения вдоль всей Волги. Ночами тысячи глаз внимательно следили за поверхностью воды. Обнаружив место, куда вражеский самолет сбросил мину, люди немедленно сообщали об этом морякам.

Десятки предложений поступали в штаб флотилии от военных моряков. Например, командир тральщика мичман М. Дерябин предложил при тралении мест, где замечено падение мины, выводить трал-баржу вверх по реке, а затем пускать ее самоплавом впереди тральщика. Выигрыш был двойной: снижалась опасность подрыва для тральщика и экономилось топливо на этом тральном галсе. Применяя этот способ, командир другого тральщика старшина 2-й статьи М. Иосевич использовал одновременно две трал-баржи, тем самым расширяя полосу траления почти вдвое.

Но самое интересное и наиболее ценное в сложившихся условиях предложение внес старейший бакенщик старшина обстановочного участка И. Зимин. Он заметил, что в последнее время у некоторых сбрасываемых самолетами мин изменился звук. Обычно мины на парашютах падают тихо и только при соприкосновении с водой слышен небольшой всплеск. А вот сейчас бывают «случаи, когда падающие мины как-то «подпевают» в воздухе, да и падают в воду с большим шумом. Он запомнил одно место падения такой мины — на отмели.

И когда нашел ее, удивился — «миной» оказался старый авиационный мотор! В другом месте он обнаружил два куска рельса, связанных между собой.

Это открытие было настолько важным, что о нем доложили командующему. Контр-адмирал Ю. Пантелеев пригласил старого бакенщика к себе и попросил подробно рассказать о своих наблюдениях. Внимательно выслушав Зимина, все пришли к выводу, что противник использует обманный маневр, сбрасывая в реку различные предметы. Пантелеев вспомнил, что в ряде мест тральщики уже несколько суток тралят зафиксированные точки падения мин и все безрезультатно. Не такие ли и там стоят «мины»?

— Вы и не догадываетесь, какое открытие сделали. Спасибо! — поблагодарил он бакенщика, считая, что разговор окончен, но тот, смущенно улыбаясь, продолжал:

— У меня еще одно дело есть, поважнее. Фашисты мины ставят по ночам. Так вот, в темноте мы им сами помогаем их точно сбрасывать. Бакены-то горят всю ночь. А зажигать их надо только тогда, когда на этом участке судно проходит, а потом снова гасить. Тогда фашистам труднее будет точно мины кидать.

— Это ясно, отец, — осторожно перебил его Пантелеев, — но тогда бакенщикам ох как трудно придется…

Ему было хорошо известно, что и при обычной-то работе бакенщикам на веслах приходилось по ночам проходить по двенадцать — пятнадцать километров. И это при сильном волжском течении.

— Ничего, — заверил Зимин. — Потрудимся для фронта. Дело-то кровное: у каждого из нас там сыновья и внуки воюют. Главное, чтобы нам вовремя сообщали, когда бакены зажигать нужно. Как-нибудь справимся. Но дело и не только в этом, — после небольшой паузы продолжил старый бакенщик. — Есть еще одна думка. Она — главная.

Пантелеев и Зарембо переглянулись: что же еще более важное может предложить этот необычный старик?

А Зимин предложил обмануть вражеских летчиков, поставив ложные огни на мелких протоках, окружавших реку, и зажигая их на всю ночь так, чтобы они имитировали судовой ход реки. Идея была настолько проста и неожиданна, что в каюте на какое-то время воцарилась тишина.

Затем командующий вызвал начальника гидрографической службы флотилии капитан-лейтенанта Н. Назимова, объяснил ему суть дела и приказал выделить в распоряжение бакенщика катер-глиссер, автомашины, требуемое число фонарей и нескольких матросов. И выполнять работу в строгой тайне.

Вскоре на протоках загорелись десятки огней — «светящаяся декорация», как назвал их Назимов. А бакены на судоходном фарватере стали зажигать только на период прохождения мимо них судов.

Как только начали действовать ложные «фарватеры», большинство вражеских самолетов проходило над Волгой не обнаруживая ее, а затем сбрасывали мины на мелкие несудоходные протоки, а то и просто на прибрежный песок и в камышовые заросли. Их находили на всем протяжении стадвадцатипятикилометровых «световых декораций».

Труд тысяч людей, объединивших свои усилия для обеспечения безопасного судоходства на Волге, полностью окупился. В навигацию 1943 года по ней прошло около восьми тысяч судов, было перевезено более шести миллионов тонн жидкого топлива и других народнохозяйственных грузов. А моряками флотилии с помощью населения было обнаружено и уничтожено до шестисот вражеских мин. И в том, что летом 1943 года советские войска разгромили танковые армии гитлеровцев в районе Орла и Белгорода, есть заслуга речников и моряков Волжской флотилии, женщин и детей прибрежных сел. Есть в этом заслуга и старого волжского бакенщика И. Зимина, который был награжден орденом Красной Звезды.

Обмануть врага!

Ночь со 2-го на 3 октября 1942 года для фашистских солдат и офицеров, находившихся в Ялте и дежуривших на позициях артиллерийских батарей, расположенных на мысах Ай-Тодор и Никита, не предвещала никаких сюрпризов. Но незадолго до полуночи грохот взрывов заставил их выскакивать из разваливающихся домов и в ужасе метаться среди грохочущих взрывов и пламени вспыхнувших пожаров… В Ялтинском порту горели склады с военным имуществом, недавно выгруженным с судов для гарнизонов города и войск, оборонявших побережье Крыма, горели вражеские казармы.

Звукоулавливатели обшаривали небо. Вспыхнули лучи прожекторов, но они не обнаружили самолетов. Тогда щупальцы прожекторов потянулись в море, где были замечены слабые отблески отраженного света. Иногда между взрывами с моря доносились и звуки залпов мощных орудий. Стреляли корабли.

Артиллерийские батареи открыли ответный огонь. Их снаряды понеслись туда, откуда стреляли советские корабли. В море огненными зарницами всплескивали взрывы тяжелых снарядов. Наконец, на горизонте заалел какой-то постоянный огонь. Гитлеровцы торжествовали: советский корабль, решившийся нанести удар по Ялте, пусть и с опозданием, но потопили. Пожар в море разгорался. Его можно было уже различить невооруженным глазом. Но почему же продолжают рваться снаряды в порту и в городе. Неужели горящий и погибающий корабль не прекращает вести огонь? Или их несколько? Артиллеристы усилили стрельбу — главное добить поврежденный и горящий, а остальные, если они там есть, и сами постараются уйти из опасного района.

Вскоре взрывы снарядов в Ялте смолкли. Но не потому, что погиб «поврежденный» вражескими артиллеристами корабль и не потому, что другие были напуганы огнем врага. Просто эскадренные миноносцы «Сообразительный» и «Бойкий» выполнили поставленную перед ними задачу, выстрелив по порту и позициям врага четыреста стотридцатимиллиметровых снарядов. Ровно столько, сколько было запланировано командованием. И, выполнив задачу, легли на курс к побережью Кавказа. Что же помогло им нанести внезапный удар, ошеломивший противника?

В соответствии с планом штаба Черноморского флота им была поставлена задача разрушить склады в Ялтинском порту, уничтожить находившиеся там плавсредства и оборонительные сооружения. Разведданные показывали, что в портах Крыма увеличилось число береговых батарей и наблюдательных пунктов, что в Феодосии и Ялте появились торпедные катера, а на аэродромах Симферополя постоянно дежурят фашистские асы, прошедшие школу нанесения ударов по кораблям. Это уже само по себе осложняло выполнение задания. Помимо этого каждому эсминцу предстояло выпустить по двести снарядов, что требовало довольно долго находиться на боевом курсе, где их будет легко обнаружить и уничтожить.

Экипажи кораблей особенно тщательно готовились к выполнению задания. Комендоры отрабатывали максимальный темп стрельбы, котельные машинисты тщательно готовили котлы, чтобы ни одна искорка не вылетела из трубы, без устали тренировались рулевые в точности управления, а боцманская команда под руководством главного боцмана мичмана К. Финошкина тренировалась не только в тушении пожаров на палубе и заделке возможных пробоин, но и выполняла специальное задание командира эсминца «Бойкий» капитана 3 ранга Г. Годлевского. Они готовили имитатор стреляющего корабля, используя спасательный плотик. Предложил эту идею мичман В. Дорощук.

На спасательном плотике были размещены и закреплены карбидные патроны, дымовые шашки, бочки с промасленной ветошью и паклей. В нескольких жестяных банках находились бутылки с керосином, бензином и мазутом. Периодическое попадание воды на карбидные патроны будет вызывать яркие вспышки огня, похожие на стрельбу орудий, а дымовые шашки — поддерживать выделение постоянного дыма, имитирующего пожар на корабле. Для усиления эффекта горящие промасленные ветошь и пакля будут давать периодическое усиление огня. Возгорание бензина и мазута должно было обеспечить горение на поверхности воды уже после потопления плотика.

Корабли вышли на задание из Поти вечером 1 октября. Головным шел эсминец «Сообразительный» под флагом командующего эскадрой вице-адмирала Л. Владимирского. Расстояние от пункта базирования до района предстоящих боевых действий нельзя было преодолеть в течение одной ночи, поэтому часть пути эсминцам предстояло пройти в светлое время суток. При активной деятельности разведывательной авиации противника это было неизбежно связано с обнаружением кораблей на переходе, поэтому был выбран маршрут Поти — район Синопа — Ялта.

Ночь на первом участке перехода прошла спокойно. В 13.20 2 октября на траверзе Синопа был обнаружен самолет-разведчик противника. После этого корабли изменили курс в направлении Анапы, которая иногда также подвергалась ударам нашего флота. Этот курс выдерживали в течение всего светлого времени. Самолеты врага в течение дня неоднократно показывались над нашими кораблями, которые только с наступлением темноты повернули на Ялту и дали полный ход. В 23.00 они заняли огневую позицию и в 23.20 с дистанции сто десять кабельтовых открыли огонь, который для врага оказался совершенно неожиданным.

Стрельба велась беспламенными зарядами, поэтому в первые минуты огневого налета враг не обнаружил наши корабли и считал, что взрываются авиационные бомбы. Когда же фашисты поняли свою ошибку и начали обстрел кораблей тяжелой артиллерией, с «Бойкого», идущего концевым, на воду сбросили имитирующее устройству, которое артиллеристы противника и приняли за подбитый корабль. А наши корабли продолжали стрельбу. Выполнив задание, эсминцы благополучно отошли от берегов Крыма и на следующий день прибыли на базу.

Как когда-то…

Капитан 1 ранга Д. Поспелов читал курсантам лекцию о тактических свойствах корабельной артиллерии. Преподаватель называл современные корабельные артиллерийские комплексы, говорил о том, какие огневые задачи они могут решать, приводил примеры из опыта Великой Отечественной войны, послевоенной боевой подготовки кораблей. В заключение же сказал, что как бы ни совершенна была боевая техника и оружие, но все же эффективность ее применения зависит прежде всего от людей — матросов и офицеров, что умелые и находчивые моряки могут получить от оружия подчас больше, чем оно способно дать согласно своим тактико-техническим данным.

Тогда один из курсантов задал вопрос:

— Товарищ капитан первого ранга, вы говорили, что возможности оружия и боевой техники определяются ее тактико-техническими характеристиками. Как же тогда понять ваши слова о том, что от артиллерийского оружия можно получить больше, чем оно способно дать согласно своим паспортным характеристикам?

Поспелов на какое-то мгновение задумался, а потом стал рассказывать…

Сразу после февральской революции германский флот активизировал свою деятельность на Балтийском, море, вошел в Рижский залив, а затем сделал попытку прорваться через Моонзунд, минуя минные заграждения, в устье Финского залива, к Петрограду. В то время в Рижском заливе находились только старый линкор «Слава», крейсер «Адмирал Макаров» да дивизион эсминцев. Им и предстояло вступить в бой с германской эскадрой, в составе которой было четыре линкора, по дальности стрельбы, не говоря уже о численности орудий, намного превосходившие русский линкор. И все же «Слава» вступила в бой.

Командующий вражеской эскадрой рассчитывал расстрелять «Славу» с большой дистанции, не подвергая свои корабли опасности. Но когда бой начался, к удивлению противника залпы «Славы» стали доставать его корабли. Более того, русские моряки очень скоро добились попадания в ближайший к ним флагманский линкор! Что же произошло? Как смогли они увеличить дальность стрельбы своей артиллерии?

А помогли сделать это смекалка, умение и великая любовь к Родине.

Перед боем командир линкора приказал перекачать топливо в цистерны одного борта, создав тем самым крен корабля, позволивший увеличить углы возвышения башенных орудий главного калибра. Позднее в некоторые цистерны того же борта приняли забортную воду. И дистанция стрельбы возросла на пятнадцать — восемнадцать кабельтовых. Это лишило германские линкоры преимущества. Но в результате крена броневой пояс, защищавший подводную часть корабля, поднялся из воды и снаряды противника стали пробивать борт «Славы». После получения сильных повреждений линкор был выведен из боя и затоплен экипажем у южного входа в Моонзундский пролив, с тем чтобы ценой этого преградить проход через него германским кораблям. Благодаря мужеству и самопожертвованию экипажа «Славы» германская эскадра не смогла прорваться через Моонзунд…

Д. Поспелов окинул взглядом аудиторию и закончил:

— Теперь, надеюсь, всем понятно, как можно повысить тактико-технические данные оружия в бою?

Капитан 1 ранга Д. Поспелов умолчал о том, что в годы Великой Отечественной войны корабль под его командованием оказался в аналогичной ситуации.

Было это в период жестоких боев за Сталинград. Шел сентябрь 1942 года. Бронекатер, которым командовал младший лейтенант Д. Поспелов, поддерживал артиллерийским и пулеметным огнем сухопутные подразделения, оборонявшиеся уже в нескольких сотнях метров от берега реки. Сдерживать натиск наступавших врагов становилось все труднее. По бронекатерам, поддерживавшим защитников города, фашисты били прямой наводкой из пушек и минометов, поэтому моряки старались днем выбирать огневые позиции около естественных укрытий: полуразрушенных причалов, крутояров, вблизи кустов, которые еще не успели сгореть.

В тот раз катер Поспелова находился около высокого обрывистого берега и стрелял из орудий по соседнему участку. Вдруг прибегает солдат-пехотинец и срывающимся голосом кричит:

— Братишки! Фашисты прорвались!.. Совсем рядом, на взгорке, здесь над вами. А у нас ни бронебойщиков, ни гранат. Командир меня послал… Помогите!

Поспелов вызвал боцмана и приказал:

— Быстро наверх! Разберись, что там…

Боцман соскочил с катера, поднялся на откос и исчез, но уже через несколько минут, скатившись кубарем с обрыва, доложил:

— Товарищ командир, прямо над нами метрах в трехстах — танки, пехота… Наверное, готовятся к атаке…

Что делать? Развернули орудия — стволы уперлись в глинистый грунт. Башни танковые — углы подъема орудий невелики… Сейчас трудно установить, кто первым подал эту мысль, может быть, кто-то из матросов, может, он сам нашел выход, но вот уже один тащит к катеру бревна от разрушенного неподалеку дома, другие разматывают вьюшку со швартовыми, третьи кольями пытаются кренить катер, чтобы увеличить угол возвышения орудий…

По приказанию Поспелова два матроса с автоматами заняли позицию наверху обрыва, чтобы наблюдать за фашистами и вовремя предупредить об опасности. Все остальные работали.

Бревна закрепили на палубе, в районе рубки, перпендикулярно борту, так чтобы их концы свешивались за борт. На них подвесили катерную шлюпку и начали загружать ее песком и камнями. Работали кто чем: кто лопатой, кто каской, кто доской, кто просто руками…

Чем больше загружалась шлюпка, тем сильнее кренился катер. И, наконец, из носовой башни раздался радостный и торжествующий крик наводчика орудия:

— Небо вижу!

Борт бронекатера ушел под воду. Чтобы закрепить его в таком положении, под днище подвели несколько бревен и досок. Никто не считал, сколько времени потребовалось, чтобы выполнить всю эту работу. Но катерники успели. Бронекатер вздрогнул от залпов, выплеснув над обрывом снаряды. Они падали очень кучно. Вражеские пехотинцы бросились в разные стороны, укрываясь от осколков шрапнели. Два танка заполыхали кострами. Атака врага была сорвана.

Ночью с другого берега Волги прибыло подкрепление. И на следующий день прорвавшийся к берегу противник был отброшен.

Необычная атака

Осень 1943 года в Крыму была для фашистов тревожной. Хотя Гитлер и заверял своих вояк, что Крым никогда не будет отдан русским, но это были только пустые слова. Гитлеровцы, находившиеся в Севастополе и оборонявшие Керченский полуостров, понимали, что десант, высаженный черноморцами у поселка Эльтиген, — начало падения Крыма.

В тот период фашисты увеличили перевозки в северо-западной части Черного моря. Из Евпатории и Ак-Мечети направлялись их транспорты в Одессу и в устье реки Дунай. А подходили они к Крыму с запада в районе мыса Тарханкут. Вот именно на подходах к мысу Тарханкут их и встречали подводные лодки Черноморского флота. В конце ноября вышла туда и подводная лодка М-117 под командованием капитан-лейтенанта А. Кесаева.

Несколько суток курсировала она вблизи побережья. Вечером 23 ноября подводная лодка всплыла в тридцати милях северо-западнее мыса Тарханкут. Северный ветер усилился, и лодку раскачивало на довольно сильной волне. Горизонт закрыл плотный моросящий дождь. Видимость уменьшилась до пятнадцати — двадцати кабельтовых. В это время радист принял радиограмму от командира бригады подводных лодок, в которой сообщалось, что, по данным разведки, утром из Одессы в сторону Крыма вышел конвой. Командир бригады приказывал обнаружить его и атаковать.

Рассчитывая, что плохая видимость, дождь и сильное волнение моря не позволят противнику сразу же обнаружить лодку, Кесаев решил атаковать конвой в надводном положении. Принимал он при этом во внимание и то, что гитлеровцы для перевозок широко применяли различные баржи и малые корабли, которые имели невысокие и небольшие надстройки, похожие в темноте на рубку подводной лодки.

Зная, что ночь придется провести на мостике, командир спустился в лодку, чтобы переодеться, но не успел он этого сделать, как с мостика раздался тревожный голос капитан-лейтенанта В. Милова:

— Центральный, командира срочно наверх! Боевая тревога!

Необычность доклада подсказала Кесаеву, что на мостике требуется принимать какое-то срочное решение. Он пулей взлетел по вертикальному трапу.

То, что он увидел, оказалось действительно неожиданным и требовало мгновенных действий: прямо на лодку шел вражеский конвой. Несмотря на то, что видимость к этому времени уменьшилась до восьми — десяти кабельтовых, в поле зрения находилось несколько вражеских кораблей. По левому борту подводной лодки проходил сторожевой катер, справа, на расстоянии четырех — пяти кабельтовых, — две быстроходные десантные баржи. Несколько позади в мутной завесе дождя просматривался силуэт какого-то более крупного судна.

События разворачивались стремительно. В 20.58 Кесаеву доложили о готовности торпедных аппаратов к стрельбе.

Еще не зная, по какой цели будет стрелять, он приказал:

— Аппараты, товсь! Самый малый ход!

В радиограмме комбрига упоминалось, что в составе конвоя есть транспорты. Командир искал их… В этот момент с одной из десантных барж в сторону «малютки» замигал затемненный луч сигнального прожектора…

— Что делать, товарищ командир? — настороженно обратился к Кесаеву вахтенный сигнальщик старшина 1-й статьи К. Лысенко.

А что было делать? Противник обнаружил подводную лодку. Под воду уходить уже поздно — атака сорвется, да и все корабли охранения начнут забрасывать лодку глубинными бомбами.

— Что делать? Пиши! — ответил Кесаев.

— Что писать, товарищ командир?

— Пиши, что хочешь! Больше пиши, пускай разбираются!

Сигнальщик застучал сигнальным фонарем в сторону вражеского корабля. Вскоре с него опять сделали запрос. «Сколько времени удастся морочить им голову?» Эта мысль волновала сейчас всех на лодке.

Позднее, вспоминая этот эпизод, Астан Николаевич рассказывал:

— Почему я приказал писать фонарем что попало? А что могли подумать в такой ситуации фашисты? Если не боятся, пишут, значит, свои. А раз так, то нам уже не скрываться нужно было, а больше шуму делать!

Но вот, наконец, обнаружен транспорт водоизмещением три — четыре тысячи тонн. Его и выбрал Кесаев для атаки. Поставив угол упреждения на ночном прицеле, он назвал курс рулевому. Лодка начала циркуляцию в тот момент, когда в ее сторону потянулся луч прожектора. Кесаев прильнул к прицелу. Трассы пуль и снарядов прорезали темноту.

Первые взрывы прогремели в стороне от лодки, следующие встали фонтанчиками воды вдоль борта. По надстройке и ограждению рубки застучали осколки. За кармой поднялся высокий столб воды, а в следующее мгновение он обрушился на кормовую надстройку. Корма как бы осела, а потом лодка, освободившись от водяного вала, накрывшего ее, резко дернулась вперед: Секунда, еще секунда… Транспорт вышел на нить прицела.

— Пли!

В 21.02 торпеды пенными дорожками потянулись к цели. Их след был хорошо виден в свете прожекторов. Промаха быть не могло — до транспорта всего четыре кабельтовых.

Исчезли в люке сигнальщик и Кесаев. Лодка пошла на погружение. «Нырнуть под следующие суда и затаиться!» — решил командир, но он не успел отдать никакой команды, как в ноги ударило и лодка произвольно легла на грунт. Глубиномер показывал восемнадцать метров.

Над лодкой прошумели винты какого-то корабля. Потом стало тихо… Только капли воды падали на стальную палубу, отдаваясь в ушах, как удары молотка по металлу. Где-то в стороне раздалось несколько взрывов глубинных бомб, потом еще…

На лицах моряков было радостное недоумение: неужели это все? Это было действительно все. Атака, длившаяся всего шесть минут, принесла победу.

Позднее, уже после войны, по архивным документам стало известно, что гитлеровцы доложили своему командованию о потоплении русской подводной лодки, которая атаковала конвой у Тарханкута. Вероятно, они решили, что при обстреле лодки она получила гибельные повреждения и не погрузилась, управляемая экипажем, а затонула. Поэтому после атаки фашисты для «надежности» сбросили всего несколько глубинных бомб в том месте, где по их расчетам находилась подводная лодка, и удалились с конвоем.

Через трое суток М-117 ошвартовалась у родного причала, оповестив о своей очередной победе выстрелом из сорокапятимиллиметровой пушки, которая сейчас экспонируется в Украинском Государственном музее Великой Отечественной войны в городе Киеве.

Глава третья. Бывало и такое

Чего только не случалось в годы Великой Отечественной войны. Приходилось не только сражаться с врагом, стрелять, атаковать и отражать атаки, но и выполнять подчас просто тяжелую работу. И именно это впоследствии обуславливало успех в выполнении боевой задачи. Бывали случаи, когда нужно было решать задание, на первый взгляд, невыполнимое. Но люди находили нужное решение и выходили, казалось бы, из безвыходного положения. Иногда в бою складывалась обстановка, требовавшая принятия решения, не укладывавшегося в рамки всей существовавшей в то время теории ведения боя. В таких ситуациях требовалось в считанные секунды выбрать способ боевых действий, подчас давно позабытый, давно ставший историей. Именно так следует рассматривать применение в морской практике таранного удара.

Случались и попросту необычные истории, в которых события и факты выстраивались в такой последовательности, что в них просто с трудом верится…

Можно ли рубить обычным топором корпусную корабельную сталь? Оказывается, можно, если это нужно. Именно такая необходимость возникла на эсминце «Беспощадный» 23 сентября 1941 года после получения им тяжелого повреждения от попадания авиационной бомбы. Нос корабля был почти оторван, но висел, удерживаясь на стальных листах обшивки корпуса. В условиях усилившегося волнения он грозил эсминцу гибелью, расшатывая весь корпус. Требовалось освободиться от него. Но как это сделать? Вокруг темень сентябрьской ночи и крутые, раскачивающие корабль волны. И помощи ждать было неоткуда. Тогда старшина 2-й статьи В. Сихнешвили предложил отрубить нос корабля… топором. Командир дал на это разрешение, не слишком веря в успех. Но старшина и помогавший ему матрос В. Никифоров, каждую минуту рискуя разбиться при ударе о борт корабля, совершили чудо: они обрубили удерживавшие нос корабля стальные листы обшивки, и он ушел под воду. А «Беспощадный» благополучно добрался до Севастополя, где встал на ремонт и вскоре вновь вступил в строй боевых кораблей Черноморского флота…

Зенитчики периода войны хорошо знают, как нелегко сбить из пулемета самолет. Немногим это удавалось. В боях с самолетами врага радовались и тому, что огнем всей артиллерии корабля удавалось отразить их атаку, не дать прицельно сбросить бомбы. А вот в августе 1943 года семнадцатилетний юнга торпедного катера Краснознаменного Балтийского флота Л. Галле, хотя и не был пулеметчиком, первой очередью из крупнокалиберного пулемета сбил атаковавший катер самолет… Такие события военных лет необычны по своей сути и поистине заслуживают того, чтобы о них сказать: «Бывало и такое…»

Как в давние времена — волоком

В первых числах июля 1944 года командующий Днепровской флотилией контр-адмирал В. Григорьев получил информацию от начальника Главного штаба ВМФ о необходимости подготовки флотилии к перебазированию с Днепра в бассейн реки Висла. Поэтому как только войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза К. Рокоссовского начали продвижение вперед и вышли к границе Польши, следом за ними двинулись и рекогносцировочные группы штаба флотилии для выбора участков рек, где можно было бы спускать корабли с железнодорожных платформ на воду. Одна группа обследовала реку Западный Буг вблизи Бреста, другая вышла к реке Висла у польского города Демблина. Результаты обследования обеих групп были неутешительны: и в Западном Буге, и в Висле уровень воды оказался очень низким. Несмотря на это по согласованию со штабом фронта на станциях Мозырь и Пинск началась погрузка кораблей флотилии на платформы. В середине августа первые эшелоны были готовы к отправке.

Маршал К. Рокоссовский поставил перед флотилией задачу: корабли должны быть готовы к совместным действиям с войсками фронта в бассейне реки Висла к середине октября.

Учитывая ряд факторов, командование флотилии приняло решение осуществить спуск кораблей на воду в районе станций Малкина Гурна и Тремблинка, хотя действовать в период наступления войск фронта им предстояло в пятидесяти — шестидесяти километрах ниже по течению реки. Гидрографы, обследовав путь, который требовалось пройти кораблям к будущим районам боевых действий, установили, что здесь насчитывается девяносто три переката с каменистым и песчаным дном, из которых около двадцати имеют глубину не более тридцати — сорока сантиметров. Это было слишком мало для прохода бронекатеров, особенно тех, которые имели две артиллерийские башни. Но другого пути не было.

В начале сентября первые эшелоны с катерами прибыли на станции выгрузки. От основной колеи железной дороги к берегу реки уже были проложены специальные железнодорожные ветки. Спуск бронекатеров особых затруднений не вызвал, и через несколько дней они закачались на бугской воде. Специалисты тыла и экипажи катеров начали готовить их к переходу вниз по реке.

А в это время в штабе флотилии думали о том, как проводить корабли через перекаты. Рассматривался вариант углубления фарватера взрывами и размыва песчаного и глинистого грунта гидромониторами, два из которых уже подготовили к переброске из Пинска, а также возможность буксировки катеров тягачами, где позволяли берега. Предлагали приспособить для сплава катеров и войсковые понтоны.

За несколько дней до выхода первых катеров контр-адмирал В. Григорьев с начальником гидрографической службы флотилии капитан-лейтенантом В. Греком и начальником политотдела капитаном 1 ранга В. Семиным выехали к линии фронта, чтобы лично осмотреть всю трассу предстоящей проводки кораблей.

Уровень воды в реке нигде не поднимался. Стояло поистине бабье лето — ни одного дождя не пролилось за последние недели. Остановились у самого длинного переката вблизи разрушенного железнодорожного моста. Здесь даже обычная рыбацкая лодка все время касалась песчаного дна, а в некоторых местах и ударялась о крупные камни. А что же будет с бронекатерами? Местные жители тоже ничем не помогли. Они только разводили руками: «Что мол тут поделаешь?»

И вот головной отряд бронекатеров двинулся вниз по реке. Через первые перекаты с относительно мягким илистым и песчаным дном проходили на полном ходу: катер гнал перед собой волну и за счет нее уровень воды под ним увеличивался. Но после нескольких сильных ударов о покрытые илом камни от такого способа прохода перекатов пришлось отказаться. Начали углублять путь движения взрывами, оттаскивать крупные камни руками. Но песок и мелкие камни очень быстро вновь засыпали образовавшиеся углубления. Пытались приподнимать катера кольями-рычагами, тащить их через перекаты машинами и тягачами. Но все это не решало вопроса: скорость движения была очень мала. За первые дни проходили по одному — два километра.

Во время беседы командующего флотилией с экипажами катеров один из матросов предложил перетаскивать катера волоком. Ведь перетаскивали же тяжелые ладьи русские воины в дальних походах? Решили проверить предложение на практике.

В близлежащих лесах заготовили сотни катков, длинных лесин-полозьев, смастерили вороты, крепко закрепив их на берегу около перекатов. Приготовили блоки и тросы, сделали полиспасты, на дно переката настелили деревянные бревенчатые «рельсы», под днищами катеров закрепили лесины-полозья, и… первый бронекатер пошел по перекату. Каждый ворот крутили двадцать человек, а экипаж подкладывал под днище катки, удерживая на них катер. Иногда бревна уходили в грунт, выскальзывали из-под днища. Тогда катер полз по каменистому грунту со скрежетом, обдирая краску, прогибая шпангоуты. По ходу движения буксировочный трос переносили с одного ворота на другой.

Первый катер тащили через перекат четыре часа, следующий — три. Но больше увеличить скорость не смогли, хотя люди работали на пределе своих сил. Через некоторое время появились сноровка и опыт, и в день катерам удавалось пройти уже по пять — шесть километров. Вскоре прибыл мостопонтонный батальон, и проводка пошла быстрее. Тем не менее воины флотилии не успевали провести все катера в срок.

Именно в эти дни в газете «Звезда», уже выпускаемой в Минске, была напечатана заметка о старом пинском речнике И. Малявине и его опыте по применению струенаправляющих запруд — временных сооружений, позволяющих за счет использования быстрого течения реки и искусственных препятствий смывать грунт с одного участка дна и намывать его на другом.

Прочитав заметку, контр-адмирал Григорьев немедленно отдал в Пинск распоряжение найти Малявина и доставить его на Южный Буг. Через день он уже беседовал с кряжистым, живым и бодрым стариком. Выслушав командующего, Иван Петрович сразу же согласился не только помочь лично, но и научить специалистов флотилии использовать струенаправляющие запруды.

Для начала в его распоряжение выделили двадцать человек, которые сразу же начали рубить хворост и камыш, запасаться кольями, учиться плести прутяные и камышовые маты-плетенки. Сам же Иван Петрович долго ходил по ближайшему перекату, внимательно наблюдал за течением, делал промеры, что-то бормоча про себя, а потом садился на берегу, глядел на реку и о чем-то размышлял. Через некоторое время он показал, где ставить первые прутяные щиты, потом распорядился несколько переместить их. Затем подозвал своих помощников и перешел на другой участок реки, где все началось сначала.

Уже на следующий день стали видны результаты дедова «колдовства». Там, где намечал Иван Петрович, река сама смыла песок и ил, углубила дно. Морякам осталось только убрать из образовавшегося котлована крупные камни. Река сама стала помогать морякам!

После проверки эффективности первых запруд на их изготовление направили весь личный состав мостопонтонного батальона. Малявин с раннего утра до позднего вечера проводил на реке. На предоставленном в его распоряжение глиссере Иван Петрович делал в день сотни промеров, исхаживал по воде десятки километров, удивляя всех своей энергией и работоспособностью. За несколько дней под его руководством были поставлены сотни струенаправляющих запруд, общая протяженность которых превысила тринадцать километров. Уже ни у кого не было сомнений, что все бронекатера флотилии прибудут в район предстоящих боев вовремя.

Обеспечив проводку последнего из боевых катеров, Малявин самолетом был отправлен к себе на родину. За оказанную помощь по переводу катеров вниз по Южному Бугу он был награжден орденом Красной Звезды. А опыт, приобретенный на Южном Буге, еще не раз помогал морякам флотилии преодолевать мелководные и труднопроходимые участки рек.

И парус помогал…

Подводная лодка Северного флота Щ-421 вышла в свой восьмой боевой поход 20 марта 1942 года под командованием нового командира капитана 3 ранга Ф. Видяева. На лодке находился также командир дивизиона подводных лодок капитан 2 ранга И. Колышкин, который впоследствии стал одним из первых североморских подводников, удостоенных звания Героя Советского Союза.

28 марта, ведя поиск вражеских судов в Порсангер-фьорде, Щ-421 обнаружила конвой. В 14.02 командир объявил боевую тревогу. Вражеские корабли шли зигзагом. Трижды лодка была готова торпедировать транспорт, но каждый раз в последний момент перед выпуском торпед конвой сворачивал на новый курс и приходилось начинать маневрирование заново. Наконец удалось понять принцип движения противника и вычислить точку, в которой тот должен был рано или поздно появиться. Примерно через час конвой пришел именно в то место, где его уже ждала «щука». Почувствовав опасность или просто для страховки, корабли охранения крупного транспорта начали сбрасывать впереди по курсу глубинные бомбы. Это было в то время, когда Щ-421 уже легла на боевой курс. Несколько бомб разорвалось в непосредственной близости от нее. Случайность или противник обнаружил подводную лодку? Видяев не свернул с боевого курса. И в 15.38 лодка выстрелила четыре торпеды. Две из них попали в цель. Транспорт переломился пополам и стал погружаться…

Командир лодки изменил курс, направив ее в открытое море. Но корабли противника, вероятно, сумели установить с лодкой гидроакустический контакт. Акустик доложил об их приближении и уже через несколько минут рядом с лодкой взорвалась серия глубинных бомб. Было 15.45… Лодку сильно тряхнуло, кое-где через ослабшие заклепки и швы в корпус начала сочиться вода…

Враг преследовал лодку более двух часов, сбросив сорок четыре глубинные бомбы, но Видяеву все же удалось оторваться от противника.

Прошло несколько суток. Днем лодка продолжала поиск у побережья, а ночью отходила на зарядку аккумуляторной батареи. Монотонность боевого похода нарушила поступившая 4 апреля радиограмма, в которой сообщалось, что за боевые успехи в предыдущих походах Щ-421 награждена орденом Красного Знамени.

Наступил вечер 8 апреля 1942 года.

В подводном положении лодка отходила от берега. Ничто не предвещало беды. Она пришла неожиданно. В 20.58 огромной силы взрыв сотряс лодку. В отсеках погас свет, остановились многие механизмы. В седьмой кормовой отсек с шумом и свистом через сальники и трещины в корпусе ворвалась забортная вода. Быстро рос дифферент на корму… Благодаря мгновенно поданным командам и четким безошибочным действиям всех находившихся в тот момент на вахте, подводной лодке удалось всплыть в трех-четырех километрах от вражеского берега.

А в это время в седьмом отсеке шла беспримерная по своему драматизму борьба шести человек с морем. В полной темноте, в потоках ледяной воды старшина 1-й статьи К. Дряпиков, краснофлотцы В. Качура, Н. Митин, И. Жаворонков, старшины 2-й статьи А. Новиков и П. Февралев боролись за спасение своего корабля, изолированные намертво заклиненной стальной переборкой от остальных членов экипажа. Они успели вовремя дать в отсек воздух высокого давления, сравнять давление с забортным и, используя деревянные брусья и клинья, матрасы и подушки, ватники и шапки, прекратить поступление воды в отсек…

Осмотр полученных повреждений показал, что взрывом мины, за которую лодка задела кормой, сорвало оба винта, повредило кормовые рули, деформировало надстройку, ослабило крепление торпедных аппаратов. Состояние Щ-421 красноречиво характеризует радиограмма, поданная в тот момент командующему флотом: «Подорвался на мине. Хода не имею. Погружаться не могу. Широта… Долгота… Колышкин».

Сразу после взрыва противник не обнаружил лодку, всплывшую в аварийном состоянии. Определив по береговым мысам местоположение, штурман лейтенант С. Маринкин доложил командиру, что течением лодку несет в сторону берега. Вот в этих условиях и пришла Колышкину мысль попытаться применить для отхода от берега древний способ передвижения на воде — парус, используя то обстоятельство, что ветер тянул в сторону моря. Свою идею он высказал Ф. Видяеву и помощнику командира капитан-лейтенанту А. Каутскому. И в ответ услышал, что они тоже подумали именно об этом.

— Раз об одном и том же подумали несколько человек, значит, мысль верная. Действуйте, старпом! — приказал Колышкин.

Каутский вызвал боцмана, выделил ему в помощь нескольких матросов и работа закипела: распарывали чехлы дизелей, сшивали куски брезента в одно большое полотнище, из швартовых готовили шкоты. Завели их за кнехты и ограждение мостика. На головке перископа смастерили крепление, на котором закрепили брезент.

С нетерпением все ждали результата: сможет ли импровизированный парус двигать лодку?

И вот раздалась команда:

— Парус поднять!

Пошел вверх перископ, на легком ветру заполоскалось брезентовое полотнище. Один порыв ветра, другой… Парус надулся, и через некоторое время все увидели у носа лодки расходящиеся от форштевня небольшие волны. Лодка начала двигаться! Более того, когда с трудом переложили вертикальный руль, который хотя и получил повреждение, но не был сорван взрывом, лодка его почувствовала. Ветер к тому времени усилился, налетел снежный заряд и укрыл лодку от наблюдения с берега.

9 апреля в 5.00 радист принял радиограмму командующего флотом контр-адмирала А. Головко, сообщавшего, что на помощь Щ-421 из соседнего района идет подводная лодка К-22, которой командовал опытный командир капитан 2 ранга В. Котельников. Появилась надежда, что все обойдется для экипажа благополучно. Но вскоре снежный заряд прошел, ветер утих, стал виден далекий горизонт и темная полоска берега. Парус пришлось убрать. И вновь течение неумолимо потянуло лодку к берегу.

Артиллерийским расчетам было приказано находиться у пушек и быть готовыми открыть огонь по любому противнику. На всякий случай приготовили к взрыву артпогреб. Около него был поставлен с гранатой матрос П. Приходченко, который должен был взорвать погреб по приказу командира или старпома. Командир отделения радистов В. Рыбин был готов передать радиограмму: «Погибаю, но не сдаюсь! Щ-421».

Медленно текли томительные минуты ожидания. И вот в 10.50 в северо-западной части горизонта показалась чуть заметная точка. Точка росла, приближалась… Скоро в ней стало возможным различить подходившую К-22. Приблизившись к «щуке», Котельников передал, что у него есть приказ комфлота взять Щ-421 на буксир, а если это не удастся, то снять с нее экипаж, а лодку потопить…

Трижды заводили швартовые концы вместо буксиров, трижды «впрягалась» К-22 в стальную упряжку, но сильная зыбь рвала крепкие стальные тросы. Решили завести в качестве буксира якорную цепь. Но в это время показался вражеский самолет. Летчик не рискнул сблизиться с лодками и улетел в сторону берега. Стало очевидным, что скрытность потеряна, и следует ждать удара противника. Тогда было решено экипажу Щ-421 оставить корабль…

Последними лодку покидали Колышкин и Видяев. Перед этим они решили лично осмотреть ее. Каково же было их удивление, когда под стальной палубой центрального поста у артпогреба они увидели Приходченко..

— Что вы здесь делаете? — крикнул ему Видяев. — Почему до сих пор не покинули корабль?

— Старпом приказал мне здесь сидеть и ждать, а по команде взорвать артпогреб. — И Приходченно поднял руку с гранатой.

— Вы что, не слышали приказа перейти на двадцать вторую? — обратился к нему Колышкин.

— Да разве здесь услышишь? И потом приказ я лично от старпома получил. А разве можно уйти без приказа?..

Торжественно и спокойно командир лодки произнес:

— Благодарю вас за службу, товарищ Приходченко! А теперь мигом на «катюшу»!

Когда Приходченко исчез в люке, Колышкин с Видяевым молча переглянулись: вот он, наш советский матрос…

Окончив осмотр, командиры перескочили на борт К-22. Раздалась команда Котельникова, забурлили винты за кормой. Когда расстояние между лодками увеличилось до шестисот метров, Котельников скомандовал: «Пли»! Офицеры, стоявшие на мостике, взяли под козырек, матросы встали по стойке «смирно». Взметнулся взрыв. Когда столб воды осел, над водой уже ничего не было…

Так закончила свой славный путь подводная лодка Щ-421. А ее экипаж продолжал воевать на других подводных кораблях. Вступил в командование другой лодкой и Ф. Видяев.

…И таран был оружием

В те далекие времена, когда еще не было пороха, основным средством борьбы с вражескими кораблями считался таранный удар. Пользовались им как на гребных, так и на парусных судах. Позднее для нанесения такого удара на носу корабля стали устанавливать специальное бревно, окованное медью, — таран.

Шло время, постепенно весла и паруса уступили место паровым машинам, корабли подучили совершенное артиллерийское оружие, но и тогда не забывали о таране. И во времена броненосцев и крейсеров прошлого столетия в конструкции их корпусов предусматривалось создание специального подводного бивня на носу корабля, который являлся как бы продолжением киля и предназначался для нанесения удара в борт вражеского судна. Даже в известном труде выдающегося русского флотоводца вице-адмирала С. Макарова «Рассуждения по вопросам морской тактики» рассматривалась тактика нанесения таранного удара.

В начале нашего века таран, как средство борьбы на море, свое значение потерял. В годы Великой Отечественной войны этот термин встречался, как правило, в связи с боевыми действиями самолетов, реже — танков. Но, оказывается, и моряки не забывали о таране…

8 декабря 1944 года группа эскадренных миноносцев Северного флота, в которую входил эсминец «Живучий», производила поиск подводных лодок в районе мыса Святой Нос до Кольского залива. Во время поиска корабли шли парами. «Живучий» двигался в паре с эсминцем «Разумный». Расстояние между ними составляло три мили. Поиск осуществлялся в районе, где, по данным разведки, вражеские подводные лодки производили зарядку аккумуляторных батарей и находились в надводном положении. Наблюдение на мостиках вели сигнальщики и вахтенные офицеры с использованием биноклей, ночных визиров и прицелов, а также радиометристы с помощью радиолокационных станций, которые уже появились на кораблях.

В 22.45 радиометрист старшина 2-й статьи А. Любимкин доложил командиру «Живучего» капитану 3 ранга Н. Рябченко об обнаружении в дистанции сорок два кабельтовых малоразмерной цели. Рябченко приказал произвести в указанном направлении выстрел осветительным снарядом. В его свете была опознана подводная лодка в надводном положении.

«Живучий», передав на другие корабли сигнал об обнаружении подводной лодки, увеличил ход и начал маневрирование для ее атаки глубинными бомбами. Когда расстояние между лодкой и эсминцем сократилось до трех кабельтовых, были обнаружены следы двух торпед, идущих в направлении эсминца.

— Право на борт! На таран! — скомандовал Рябченко.

И эсминец, уклоняясь от торпед, лег курсом на подводную лодку.

Торпеды прошли в пяти метрах от борта, а через некоторое время «Живучий» ударил лодку форштевнем в борт и сразу же по команде командира дал самый полный ход назад. Лодка от удара получила большой крен на правый борт, но продолжала двигаться. По ней открыл огонь расчет носового орудия. Первый же снаряд попал в рубку, после чего подводная лодка с дифферентом на корму погрузилась. Эсминец прошел над местом ее погружения и сбросил серию глубинных бомб. Описав циркуляцию, он вернулся и в лучах прожектора обнаружил в воде куски дерева от палубы. В этом месте из глубины бурно выделялись воздух и соляр. Так была потоплена фашистская подводная лодка У-387.

Таранили вражеские подводные лодки наши корабли и на других флотах. Но был во время Великой Отечественной войны и эпизод, когда объектом тарана стал надводный корабль. Этот редкий случай произошел 13 июня 1944 года на Чудском озере.

Ночью два советских бронекатера БКА-322, которым командовал лейтенант В. Волкотруб, и БКА-213 под командованием лейтенанта А. Смирнова несли дозор в северной части озера. Над водой стелилась дымка, ограничивавшая видимость до двенадцати — пятнадцати кабельтовых. После полуночи были обнаружены четыре вражеских катера, шедшие в строю кильватера к югу, где сосредоточивались советские плавсредства для переправы войск через озеро. Наши катера начали сближение с врагом. В это время с головного корабля противника дали световой опознавательный сигнал. Не дожидаясь дальнейшего развертывания событий, наши катера открыли огонь из пушек и пулеметов, и сразу же были достигнуты попадания. На какое-то время гитлеровцы прекратили стрельбу. Пользуясь этим, командиры советских бронекатеров пошли на сближение, решив прорезать строй вражеских кораблей. БКА-322 выполнил этот маневр, а БКА-213 с хода ударил концевой катер противника форштевнем в борт. А затем, дав задний ход, отошел от него, продолжая стрельбу из пушки. Вражеский катер, корпус которого был деревянным, не выдержал тарана и через несколько минут пошел на дно. Другие катера противника, поставив дымовую завесу, скрылись в темноте.

Даже тогда, когда таран официально входил в арсенал боевых приемов, на него решались только самые отважные и решительные командиры. Какая же отвага требовалась от лейтенанта А. Смирнова, чтобы ринуться на таран современного корабля сквозь огонь скорострельных пушек и крупнокалиберных пулеметов.

Узнав об этом бое, командующий КБФ, которому подчинялась флотилия, издал приказ, где поставил действия лейтенантов В. Волкотруба и А. Смирнова в пример всем командирам кораблей. Оба они были награждены орденами Красного Знамени.

Тринадцатилетний капитан

К сентябрю 1943 года, когда наши войска готовились к разгрому противника на Таманском полуострове, гитлеровцы создали в районе Новороссийска мощный оборонительный рубеж, получивший название Голубая линия. Фашисты считали его неприступным. Вот тогда-то и родился у командования 18-й армией и Черноморским флотом замысел высадки морского десанта в самый центр вражеской обороны — Новороссийский порт.

В то время развалины города и побережье вокруг Цемесской бухты представляли собой сплошной укрепленный район. Подходы к порту простреливались многослойным артиллерийским и минометным огнем, берег был опоясан проволочными заграждениями и защищен минными полями. Поэтому необходимо было ворваться внутрь порта и высадить десантников прямо на полуразрушенные молы и причалы, хотя и на них противник установил многочисленные, хорошо защищенные огневые точки.

Первый бросок десанта, перед которым ставилась задача захватить участки высадки для основных сил и уничтожить вблизи них огневые точки и заграждения, было решено провести с торпедных катеров, как наиболее быстроходных и способных на большой скорости преодолеть простреливаемые участки. Одним из таких катеров был и ТКА-93, которым командовал лейтенант А. Черцов.

В экипаже этого катера был тринадцатилетний юнга В. Лялин. К этому времени он уже неплохо изучил устройство катера, подготовку к работе и запуск моторов. В море его брали только в тех случаях, когда катер выполнял относительно безопасные задания. Сейчас же катеру предстояло идти на серьезное и опасное дело. Потому, как ни просил юнга командира взять его в поход, Черцов категорически отказал ему.

В ночь на 11 сентября ТКА-93 вместе с другими катерами ворвался в захваченную врагом бухту. Под шквальным огнем он выстрелил торпеды по расположенным на причале огневым точкам. Мощным взрывом некоторые из них были буквально сметены в воду. По оставшимся в живых гитлеровцам бил из пулемета боцман катера старшина 2-й статьи И. Панин. И хотя над катером свистели пули и осколки снарядов, Черцов уверенно подошел к намеченному месту и высадил десантников первого броска.

Увидев, что они начали продвигаться в глубь порта, он развернул катер и, как это было предусмотрено планом, полным ходом вышел из бухты и помчался в Геленджик за второй партией десанта. Приняв на борт двадцать пять человек и погрузив несколько десятков ящиков с патронами и гранатами, командир повел катер обратно. Когда ТКА-93 подошел к порту, начало светать. К тому же противник подтянул к порту артиллерию, минометы и их огнем создал почти сплошную огневую завесу. Не мешкая, бросая катер из стороны в сторону, меняя скорость, Черцов пошел на прорыв. И почти сразу в катер попал снаряд, осколками которого вывело из строя один мотор. Скорость катера уменьшилась… И в это время командир увидел юнгу. Оказалось, что, когда катер принимал вторую группу десантников, Валерий вместе с ними проскользнул на корабль. Ощутив удар снаряда по катеру и снижение скорости, он оставил свое убежище, в котором просидел все время перехода из Геленджика.

Перекрикивая грохот стрельбы и рев работающего на предельных оборотах второго мотора, Черцов приказал юнге спуститься в моторный отсек и передал туда, чтобы его посадили на палубу между моторами. Это было сейчас наиболее безопасное место.

Катер уже входил в порт, когда по его корпусу застучали осколки разорвавшихся рядом снарядов. На этот раз появились раненые. Безжизненно повис на ограждении турели пулемета боцман Панин, упал, зажимая рану рукой, стоявший в рубке рядом с командиром механик катера главный старшина Н. Ченчик. Через мгновение обмяк и навалился на штурвал раненый Черцов. Начали падать обороты работавшего мотора.

Снова рядом с бортом взорвалось несколько мин, выпущенных из многоствольного миномета. Мотор заглох… Катер безжизненно закачался на расходящихся от взрывов волнах, продолжая медленно по инерции двигаться к защитному молу. «Дойдет или нет?» — думал, едва не теряя сознание от боли и потери крови, Черцов. Прошла минута, две или пять?.. И вдруг он услышал из открытого в моторный отсек люка мальчишеский голос:

— Товарищ командир! Починили правый мотор! Разрешите заводить?…

— Давай, юнга, — почти прошептал Черцов.

Раздался хлопок из выхлопной трубы, и катер задрожал от работы мотора. Черцов включил скорость. Катер понемногу набирал ход. Вскоре он ударился обо что-то днищем и остановился. Десантники спрыгнули в воду и, поднимая над головами автоматы, ящики с патронами и гранатами, двинулись к берегу.

А в это время мотористы матросы Н. Кузнецов и И. Шаманский, стоя по колено в воде, заделывали пробоины в моторном отсеке. Когда на катере не осталось ни одного десантника, Черцов дал задний ход. Облегченный катер сошел с мели. Черцов развернул его, стремясь скорее отойти от берега. В это время рядом с катером раздался взрыв, Черцова сильно ударило в спину, и он упал рядом со штурвалом, потеряв сознание. Повинуясь переложенному при падении командира рулю, катер начал описывать циркуляцию, а вокруг него вставали всплески от взрывов снарядов и мин, прорезали воздух пули, посвистывали осколки. Скорость падала. Чувствуя неладное, раненый Кузнецов, борясь с поступавшей в моторный отсек водой, крикнул Лялину:

— Юнга, быстро в рубку, посмотри, что там!

Валерий выбрался из моторного отсека, перебрался через искореженную взрывами обшивку ограждения и втиснулся в рубку. Здесь он увидел лежащих в крови командира катера и механика. Юнга потянулся к штурвалу. Встав на ящик с боцманским имуществом, он увидел в ветровое стекло и защитный мол, от которого они только что отошли, и освещаемую взрывами и прожекторами бухту, и всполохи стрельбы на берегу. Увидел развороченный взрывом нос катера и молчавшие пулеметы. Катер казался мертвым… Валерий сжал обеими руками штурвал и, напрягаясь всем телом, начал его вращать, стремясь прекратить циркуляцию и лечь на курс в море. Полузалитый водой катер с трудом подчинялся детским рукам. И все же юнге удалось увести катер от берега.

В море качка усилилась. Через пробоину в носу захлестывала вода. Катер кренило. В носовой отсек бросился радист матрос В. Полич, стремясь хоть чем-то заделать пробоину. Но вода продолжала заливать катер. Все тяжелее, с надрывами работал мотор, постепенно падали его обороты. Руки Валерия дрожали от усталости. Управлять катером становилось все труднее. Когда впереди показался мыс, за которым был вход в Геленджикскую бухту, из моторного отсека высунулся Кузнецов и хрипло выдохнул:

— Давай, юнга, правь к берегу, мотор заливает, не дойдем!

Лялин и сам чувствовал, что катер все глубже садится в воду, что вот-вот он может пойти ко дну. И он направил его к ближайшему мыску.

Мотор остановился, когда берег был совсем рядом. Через несколько минут волнами прибоя катер выбросило на каменистую отмель. В рубку протиснулся Полич и со словами «Ну все, кажется, дошли!» бросился к лежавшему без сознания командиру. Из моторного отсека вылез Шаманский, помогая выбраться на палубу Кузнецову. Оставив штурвал, Валерий стал трясти за плечи Черцова.

— Где мы? — спросил очнувшийся командир.

— Рядом с базой, товарищ командир, все в порядке, — ответил Полич.

— Кто вывел катер из-под огня?

— Он, товарищ командир, Валерий! — Полич обернулся к Лялину и подозвал его. Увидев юнгу, Черцов попытался улыбнуться и тихо произнес:

— Спасибо, тринадцатилетний капитан!

Случайная встреча

23 сентября 1942 года подводная лодка Щ-310 Краснознаменного Балтийского флота, которой в то время командовал капитан 3 ранга Д. Ярошевский, вышла с острова Лавенсари (сейчас остров Мощный), являвшегося передовой базой наших сил в Финском заливе, и начала прорыв вражеских противолодочных рубежей для выхода в Балтийское море. Штурманом на Щ-310 в том походе был лейтенант Г. Егоров.

В Финском заливе фашисты создали несколько противолодочных рубежей, включавших многочисленные линии минных заграждений из якорных, антенных и донных неконтактных мин, сетевые заграждения, развернули линии дозоров противолодочных кораблей, а на островах и мысах в районе финских шхер оборудовали наблюдательные посты.

Для прорыва первого Гогландекого рубежа командир направил лодку севернее находившегося в руках противника острова Гогланд. В подводном положении Щ-310 вышла на западный Гогландский плес. Здесь требовалось произвести зарядку аккумуляторной батареи. Для этого выбрали район, расположенный между известными, по данным разведки, минными полями противника. Когда над морем опустились сумерки, всплыли в надводное положение и начали заряжать батарею, маневрируя по замкнутому маршруту. Прошло несколько часов, когда на горизонте появились силуэты двух вражеских кораблей. Едва командир подлодки успел дать команду «Срочное погружение!» и лодка начала уходить под воду, темноту прорезали огненные трассы малокалиберных пушек и пулеметов. Лодке удалось уйти на глубину, но вскоре вокруг нее загрохотали взрывы глубинных бомб. Зазвенело битое стекло, сорвало некоторые приборы, в отсеках погас свет. Через несколько минут почти над лодкой прошумели винты вражеского катера, и опять недалеко от нее взорвались глубинные бомбы.

Ярошевский дал полный ход, приказал увеличить глубину, резко изменил курс. Маневр оказался удачным, и следующие глубинные бомбы разорвались уже в стороне. Пользуясь этим, командир решил лечь на грунт. Лодка плавно коснулась дна. Выключили механизмы. В отсеках наступила тишина. Излишне громкими казались удары капель воды, периодически срывавшихся с отпотевшего подволока на листы стальной палубы. Через некоторое время вражеские корабли, сбросив вдалеке еще несколько глубинных бомб, ушли.

После того как акустик еще несколько раз прослушал горизонт и не обнаружил присутствия кораблей противника, Ярошевский приказал всплывать на перископную глубину. Подняв перископ и не заметив ничего подозрительного, он распорядился всплыть в надводное положение. Пользуясь отсутствием противника и темнотой, продолжили зарядку аккумуляторной батареи. Перед рассветом погрузились и ушли на запад. Через сутки Щ-310 вышла в Балтийское море. В том походе она потопила крупный транспорт с войсками, а затем опять, прорвавшись через заслоны Финского залива, благополучно возвратилась в Кронштадт.

Прошло два года. Летом 1944 года советские войска разгромили гитлеровцев на Карельском перешейке, форсировали реку Свирь, после чего Финляндия вышла из войны. К этому времени бывший штурман Щ-310 Г. Егоров стал капитан-лейтенантом и командиром подводной лодки М-90. Она входила в состав группы подводных лодок, которая была перебазирована в финский порт Турку, откуда лодки и выходили на выполнение боевых заданий в Балтийском море.

Однажды, когда М-90 стояла в базе, капитан-лейтенант Г. Егоров получил приказ выйти старшим в группе финских сторожевых катеров, которые должны были встретить в море на подходах к шхерам возвращавшуюся из боевого похода подводную лодку К-51 и провести ее в Турку. Когда Егоров поднялся на ходовой мостик флагманского катера, ему подчеркнуто сухо представился командир катера. Через некоторое время он почти демонстративно показал висевший у него на груди орден. Для чего он это сделал, трудно сказать, но на мостике после этого установилась несколько неловкая и напряженная обстановка. Желая смягчить ее, что было необходимо для дела, для выполнения задания, Егоров спросил финского офицера, за что тот получил орден.

— За потопление русской подводной лодки, — прозвучал ответ.

Егоров спокойно поинтересовался, когда и при каких обстоятельствах это произошло. Но когда финский офицер с достаточными подробностями начал рассказывать о преследовании советской подводной лодки осенью 1942 года недалеко от острова Гогланд, он как бы еще раз пережил ту темную ненастную ночь, томительно тянувшиеся минуты опасности во время зарядки аккумуляторной батареи среди минных полей противника, как бы заново ощутил пружинистые вздрагивания корпуса подводной лодки от взрывов глубинных бомб и напряженное ожидание очередных взрывов. Сначала Егоров почувствовал растущую по ходу рассказа неприязнь к этому человеку, который участвовал в смертельном поединке с экипажем его лодки, им самим и который играл в этом преследовании не последнюю роль, раз был награжден орденом. Был момент, когда чувство неприязни стало перерастать в ненависть. А потом эти чувства растаяли и сменились торжеством и гордостью: «Не вы, а мы победили тогда! Хотя нам было во много раз тяжелее». И Егоров, посмотрев на финского офицера с чувством неоспоримого превосходства, прервал его рассказ:

— Награду вы получили зря. Я был штурманом на той подводной лодке. И раз я жив, значит, вы не потопили ее…

Глава четвертая. Словно легенды

Легенды… Древностью и былинной романтикой веет от этого слова. В нем слышатся отзвуки событий, прошедших пробу временем, обогащенных мудростью народа и обобщенных им до общенародной ценности. Со временем некоторые легенды звучат, как красивые сказки. И все же истоки этих сказок нужно искать в самой жизни. Легендами передает народ в грядущее все лучшее: героику и традиции, любовь, верность идеалам и готовность идти ради них на самопожертвование, несгибаемую стойкость и неодолимую веру в народные силы. Многие легенды посвящены морю. Наверное, нет у нас в стране человека, который не знал бы этих слов:

Наверх, вы товарищи! Все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает!

Песня о героическом крейсере русского флота давно звучит как легенда, как гимн сыновьям России, проявившим в трудную минуту свои лучшие качества: гордость и верность, бесстрашие и героизм. Недаром с нею погибали в морской пучине корабли, шли в последнюю атаку матросы. Ее пели те, кто умирая бросал вызов врагу, не считая себя побежденным. Эта песня-легенда зовет к подвигу. Ее нельзя забыть.

А легендарный крейсер «Аврора», возвестивший миру начало новой эры в истории человечества? Разве когда-нибудь потускнеет его слава первого корабля Революции?

Не забудется в памяти народной и матрос-большевик А. Железняков, олицетворивший образ революционного моряка, героя гражданской войны. Ведь это о нем слова:

В степи под Херсоном высокие травы, В степи под Херсоном курган. Лежит под курганом, заросшим бурьяном, Матрос Железняк, партизан.

Слушаешь эту песню и задумываешься, а был ли такой матрос на самом деле? Или его легендарный образ создал народ? Но ведь он был и вершил поистине легендарные дела.

В годы Великой Отечественной войны совершались незабываемые подвиги, вполне достойные того, чтобы и о них складывались легенды. Они в полной мере выражают героический дух и силу нашего народа и служат ярким примером сохранения лучших боевых традиций.

Военная кругосветка

Советский ледокол «А. Микоян», находившийся перед началом войны на Черном море, в первые дни Великой Отечественной решением Военного совета ВМФ был переоборудован во вспомогательный крейсер. На судне установили четыре пушки, около десятка зенитных автоматов и пулеметов. Некоторые помещения над верхней палубой защитили легкой броней. Дополнили экипаж ледокола военными специалистами, призвали на военную службу бывших членов экипажа. Ледокол стал кораблем Военно-Морского Флота.

Командиром крейсера назначили опытного моряка, начинавшего свою службу еще на царском флоте матросом крейсера «Россия», капитана 2 ранга С. Сергеева. Сергей Михайлович воевал в Испании, был начальником штаба дивизиона миноносцев республиканского флота. За умелое руководство боевыми действиями кораблей дивизиона и личное мужество он был награжден двумя орденами Красного Знамени. После возвращения на Родину капитан 2 ранга С. Сергеев работал в группе специалистов по приемке боевых кораблей от промышленности.

Приняв под командование вспомогательный крейсер, Сергеев сумел быстро ввести его в состав действующих кораблей. Многие из вчерашних гражданских моряков стали отличными военными специалистами. «А. Микоян» принимал участие в боевых действиях в период обороны Одессы, огнем своих пушек отразил десятки налетов вражеской авиации, подавлял огневые точки, отражал атаки вражеских танков и пехоты. В боях сплотился его экипаж, в полной мере проявился боевой талант командира.

После того, как Одесса была оставлена нашими войсками, пришел неожиданный приказ разоружить крейсер. Только один командир знал, для чего это делается. В те дни недоумевающие матросы и командиры, помогая рабочим завода демонтировать оружие и приборы, даже не догадывались о том, какая судьба уготована их кораблю. Крейсер вновь стал ледоколом.

Темной штормовой ночью 25 ноября 1941 года ледокол вышел из порта и взял курс вдоль турецких берегов. Из экипажа крейсера на нем осталось сто шестьдесят пять человек, а из бывшего вооружения — девять пистолетов у командного состава. Только здесь в море экипажу объявили задачу: предстояло пройти двадцать восемь тысяч миль через три океана и десятки морей на Дальний Восток. В то время даже командир не знал, что в последующем ледоколу предстоит провести льдами Северного морского пути группу эскадренных миноносцев с Тихоокеанского флота на Северный и таким образом замкнуть кольцо кругосветного плавания.

Полным ходом, который у угольного ледокола не превышал десяти узлов, «А. Микоян» шел Черным морем, сторонясь вероятных путей движения вражеских кораблей и судов. Сначала его маршрут имитировал переход в Севастополь, и только через сутки, когда темнота укрыла море от наблюдения с воздуха, он взял курс на Босфор. В пролив вошли в предутренних сумерках, бросили якорь на рейде в Стамбуле.

По договоренности Советского правительства с правительством Великобритании от пролива Дарданеллы до английской военно-морской базы на острове Кипр ледокол должны были сопровождать английские корабли. Но когда Сергеев прибыл в английское посольство в Стамбуле, помощник военного атташе заявил, что английский флот в Средиземном море не сможет выделить ему эскорт и ледоколу надлежит идти самостоятельно.

Это было равноценно предательству: Стамбул кишел шпионами, а итальянский флот представлял собой в то время немалую силу. Да и корабли фашистской Германии были тогда уже на Средиземном море. Но особую опасность представляла фашистская авиация, господствовавшая над Эгейским морем. Какими бы мотивами ни руководствовались англичане, но в результате их отказа перед экипажем встала сложная задача самостоятельно прорываться через вражеские заслоны.

Вернувшись на судно, Сергеев, вместе со своим первым помощником принял решение уходить с рейда как можно скорее и незаметнее, без разрешения властей.

В 01.40 без объявления аврала матросы заняли места по съемке с якоря. На баке темнела фигура боцмана Т. Мороза, приготовившегося начать по приказанию с мостика выборку якоря. Потихоньку заработал брашпиль, медленно пошла якорь-цепь. Ледокол понемногу начал двигаться вперед. Как только якорь оторвался от грунта, Сергеев приказал дать самый малый ход. В сумраке ночи ледокол безмолвной тенью заскользил в сторону от берега. Только тихие всплески воды за бортом говорили о том, что он движется. Выйдя на фарватер, дали полный ход. В темноте валивший из труб чёрный дым был не особенно заметен, тем более что кочегары старались изо всех сил, чтобы ни одна искорка не вылетела из трубы. Чтобы не наскочить на скользившие без огней многочисленные лодки или на какой-либо плавающий предмет, командир приказал выставить на носу и по бортам дополнительных наблюдателей.

Через полчаса огни Стамбула остались позади. Без каких-либо происшествий корабль вышел в Мраморное море. На счастье, начался моросящий дождь, за серой пеленой которого скрылись проплывавшие за бортом берега.

Под покровом ночи и дождя прошли пролив Дарданеллы и в предрассветных сумерках вышли в Эгейское море. Весь день и всю следующую ночь, уклонившись в сторону от международных путей движения, ледокол полным ходом шел на юг. К утру дождь прекратился, видимость увеличилась, и Сергеев на период светлого времени решил затаиться у небольшого островка, подойдя к берегу настолько, насколько позволяла глубина. Весь день прошел в напряженном ожидании. Но никто в течение дня вблизи ледокола не появился. Только на горизонте несколько раз мелькнули силуэты каких-то кораблей. Перед сумерками «А. Микоян» снялся с якоря.

Предстояло пройти самый опасный участок. Впереди по курсу — остров Родос, на котором находилась база врага. Прошла ночь. Островов, у которых можно было бы отстояться, в этом районе не было. Ложиться в дрейф вблизи военно-морской базы противника, чтобы дождаться вечера, было опасно: тушить топки нельзя, а в условиях ясного дня в открытом море дым из труб далеко виден. Посоветовавшись с Новиковым, Сергеев решил идти вперед.

На судне готовились к встрече с противником. В том, что эта встреча произойдет, никто не сомневался. Аварийные партии проверили пожарную магистраль, разнесли по палубе шланги, огнетушители, ящики с песком. Около вентилей открытия кингстонов выставили специальный пост. Наблюдатели внимательно осматривали каждый квадрат моря, каждый сектор воздуха. Радист Н. Коваль прослушивал эфир. Несколько раз он обнаруживал работу радиостанций, ведущих переговоры на немецком и итальянском языках. И вот впереди по курсу появились две точки. Вскоре уже можно было различить быстро несущиеся торпедные катера. Они приблизились к ледоколу. На ломаном русском языке с одного из них в мегафон запросили, чей корабль и куда он следует, хотя задавать этот вопрос и не было смысла. Красный флаг с золотым серпом и молотом красноречиво говорил врагу о принадлежности судна.

На ледоколе царило молчание. Сергеев, остановившись у обвеса мостика, внимательно наблюдал за действиями врага. На него навели пулеметы. Первые трассы пуль пронеслись над головами советских моряков.

— Следовать за нами! Курс на Родос! — раздался приказ с катера. На фалах катеров затрепетали флаги международного свода сигналов с этим приказанием.

Этот курс какое-то время будет совпадать с тем, которым должен был следовать ледокол, направлявшийся в Фамагусту. Поэтому Сергеев приказал рулевому следовать указанным с катера курсом. Один из вражеских катеров занял место впереди ледокола, другой — сзади. Можно было понять торжество фашистов: они ведут на базу захваченный без боя советский корабль!

Ледокол шел на малой скорости, стараясь растянуть время и подойти к Родосу как можно позднее, ближе к вечеру. Несколько раз с головного катера кричали, чтобы увеличили ход, на что сигнальщик неизменно сообщал о неисправности машины. Прошло несколько часов. Впереди показались горы Родоса. Там база врага… И тогда по ледоколу был передан сигнал: «Приготовить корабль к затоплению»!

Командир резко изменил курс и приказал выжать из машин все, что могли дать. На какое-то время фашисты опешили и их катера отстали. Но затем они вновь приблизились к ледоколу. Один из катеров оказался совсем рядом. Пользуясь этим, матрос, стоявший около пожарного гидропульта, быстро включил его и направил сильную струю воды на катер — фашист с мегафоном в руке был сбит с ног, а наш матрос уже поливал других членов экипажа катера, не давая им подняться и добраться до пулеметов и пушек. В это время со второго катера открыли огонь непосредственно по мостику и оказавшимся на палубе морякам. Пули и малокалиберные снаряды попадали в бронированный борт ледокола и не пробивали его, отскакивая в сторону.

Вражеские катера дали полный ход, отошли от ледокола и, развернувшись, вновь пошли на сближение. Наблюдавший за их действиями Сергеев понимал, что сейчас начнется торпедная атака. Он не ошибся: с катеров вылетели стальные сигары и с всплеском нырнули в воду. На голубой поверхности воды отчетливо виднелись белые пузырчатые дорожки… Рулевой мгновенно выполнил команду и развернул ледокол параллельно торпедам, которые прошли всего в нескольких метрах от борта ледокола. Вновь загрохотали пушки катеров и в воздухе протянулись серебрящиеся нити трассирующих пуль и снарядов. В нескольких местах вспыхнул пожар. Аварийные партии сбивали огонь струями гидромониторов, огнетушителями, а иногда и просто бушлатами и плащами. На ледоколе появились первые раненые. Упал на штурвал рулевой М. Рузаков. На его место встал Р. Молочинский. Сжался в комок в уголке мостика сигнальщик Е. Полещук…

На торпедных катерах вновь подняли сигнал с приказанием остановиться, но ледокол продолжал идти полным ходом, удаляясь от Родоса. Появились еще два вражеских катера. Снова торпедная атака. И опять ледокол отвернул от несущихся на него торпед. Теперь уже четыре катера открыли огонь по мостику и надстройкам ледокола. Вновь пришлось вступить в борьбу с огнем аварийной партии.

С мостика на все посты судна поступил приказ: если фашисты попробуют захватить ледокол, поднявшись на палубу, бить их чем попало: ломами, ножами, топорами, бить до тех пор, пока хоть кто-нибудь из команды будет жив. Кингстоны открыть в самый последний момент, когда обороняться уже будет нечем и некому.

Новиков прошел по постам, повторяя:

— Помните подвиг «Варяга!»

Солнце клонилось к горизонту, когда в небе показался гидросамолет. Сначала он прошел над ледоколом и дал несколько очередей из пушек, а потом сделал круг и понесся ему наперерез совсем низко над водой. Под брюхом самолета качнулась, готовая сорваться вниз, торпеда. Самолет все ближе, ближе… И вдруг с борта ледокола ему навстречу выплеснулась блестящая, похожая на серебристый взрыв, завеса — мощная струя воды из гидромонитора. Неизвестно, как она выглядела в лучах заходящего солнца с самолета, о чем подумал в тот момент вражеский пилот, но он вдруг резко отвернул в сторону и стал набирать высоту. Возможно, сверкающая завеса была принята им за новое оружие против низколетящих самолетов? Так или иначе, но атака была сорвана. Несколько позднее вновь появившийся самолет все-таки сбросил торпеду, но уже с большой высоты, что позволило ледоколу уклониться от нее.

Быстро сгущающиеся сумерки помогли нашим морякам уйти от преследователей. К этому времени усилился ветер, пошел дождь. Темнота укрыла ледокол. На следующий день он прибыл в Фамагусту.

Устранив повреждения, полученные от пожаров и вражеских снарядов, и пополнив запасы, ледокол вышел в Хайфу. Стоянка в этом порту обернулась для советских моряков новым «сюрпризом». Когда ледокол был уже готов к отплытию и находился на рейде, в море выходил крупный танкер с грузом нефтепродуктов. Внезапно под ним раздался мощный взрыв, и почти сразу же море заполыхало от растекающейся горящей нефти. Огонь начал приближаться к ледоколу, один из котлов которого находился под парами. Это позволило немедленно дать ход и начать выходить из зоны пожара. В это время сигнальщик доложил Сергееву, что на одном из молов, прикрывавших рейд со стороны моря, мечутся английские солдаты, охранявшие порт. Сергеев приказал струями воды пожарных гидромониторов отгонять пламя от борта ледокола и повел его к молу. В тяжелейших условиях удалось принять на борт англичан, некоторым пришлось тут же оказать медицинскую помощь. На следующий день в газетах, вышедших в Хайфе и Порт-Саиде, правительство Великобритании выразило глубокую признательность советским морякам за спасение английских солдат.

4 декабря 1941 года корабль благополучно завершил очередной этап перехода и прибыл в порт Суэц, где по предварительной договоренности с англичанами на ледокол должны были поставить несколько орудий и пулеметов. Но данное англичанами обещание вновь не было выполнено. На ледокол была поставлена только одна малокалиберная пушка производства 1905 года. Как объяснили представители властей, это делается для того, чтобы советский корабль имел возможность производить салюты наций при входе в иностранные порты…

В первых числах января ледокол начал переход Индийским океаном. Несмотря на то, что пламя войны громыхало далеко от этих районов, плавание и здесь было небезопасным. В то время в Индийском океане действовало несколько гитлеровских подводных лодок и надводных рейдеров — вооруженных торговых судов. По данным, полученным от английских моряков, наиболее часто они встречались у берегов Африки и Мадагаскара. Тогда-то и появилась у кого-то из экипажа мысль «вооружить» ледокол бутафорскими пушками: пусть пользы они и не принесут, но в случае встречи с вражескими кораблями страху на противника, может быть, и нагонят. Под руководством главного боцмана и при личном участии командира ледокола из бревен и брезента соорудили несколько макетов орудий и пулеметов. С таким вооружением и пришел ледокол в Кейптаун.

Когда корабль, приняв запасы и загрузившись углем сверх всех предусмотренных норм, был готов продолжать плавание, на выходе из порта обнаружили мины, выставленные, вероятно, фашистской подводной лодкой. Несколько суток тральщики очищали фарватер, вытралив около двадцати мин. Командирам кораблей и капитанам судов, находившихся в порту, было предложено заранее информировать командование порта о выходе, чтобы оно могло обеспечить суда тралением. Опасаясь, что вблизи порта выходящие суда могут подстерегать подводные лодки противника, Сергеев и на этот раз решил уйти незаметно. Ночью 26 марта, бесшумно снявшись с якоря, ледокол покинул Кейптаун. За несколько дней до этого к берегам Южной Америки вышел конвой под охраной английских военных кораблей. Командир этого конвоя отказался включить в его состав советский ледокол, сославшись на то, что тот слишком дымит при работе машин на полном ходу, а это, мол, может демаскировать конвой…

Держась ближе к районам плавающих льдов, где опасность встречи не только с военными, но и с торговыми судами была значительно меньше, огибая отдельные ледовые поля, ледокол пересек Атлантический океан и через пролив Дрейка вышел в Тихий океан.

Прибыв на рейд порта Монтевидео, ледокол запросил разрешение войти в порт, но в ответ ему сообщили, что власти не разрешают посещение порта вооруженным судам и военным кораблям. Вероятно, настолько внушительно выглядели «пушки» ледокола! Пришлось вызвать на судно специального представителя, чтобы убедить портовые власти в том, что «вооружение» судна не настоящее.

Дальнейший переход вдоль побережья Америки, хотя он и сопровождался целым рядом опасных ситуаций, прошел благополучно. В июне 1942 года ледокол «А. Микоян» вошел в бухту Золотой Рог Владивостока. После небольшого ремонта ему предстояло выполнить необычное по тому времени задание — участвовать в проводке льдами Северного морского пути в Полярное эскадренного миноносца «Баку» и эсминцев «Разумный» и «Разъяренный». Этот переход, заслуживающий отдельного описания, начался 15 июля и успешно завершился 14 октября 1942 года в Полярном. За семьсот шестьдесят два ходовых часа корабли этой экспедиции, особого назначения прошли семь тысяч триста шестьдесят миль, более двух тысяч из которых в сплошных льдах. Боевые корабли завершили ледовый поход, полностью сохранив свою боеспособность, и сразу после вступления в состав Северного флота приступили к выполнению боевых заданий.

В те дни и появилась в штурманском журнале «А. Микояна» запись: «Долгота 35 градусов восточная» — та, с которой он начинал свое плавание в Черном море. Так, почти через год, закончил он свое легендарное кругосветное плавание.

Поединок

Рассказ этот о том, как обычный рыболовецкий траулер вышел победителем в бою с новейшей подводной лодкой. Произошло это так…

Старенький морской работяга рыболовецкий траулер РТ-89 «Беломорец», о котором пойдет речь, относился к первенцам советского судостроения. Многие годы перед войной он трудился в условиях Заполярья, добывая треску и камбалу, селедку и морского окуня. Когда началась война, более новые и современные суда были мобилизованы и переоборудованы под сторожевые корабли, тральщики, минные заградители. А РТ-89 продолжал ловить рыбу, но теперь уже только в Белом море. Рыба — рыбой, но иногда и ему приходилось перебрасывать войска в Кандалакшу и Беломорск, транспортировать раненых, уклоняться от бомб вражеских самолетов, участвовать в тушении пожаров в порту, с опаской проходить районы, в которых фашистские стервятники сбросили мины. Но самое грозное испытание пришлось ему выдержать значительно позднее, уже в самом конце войны…

Случилось это осенью 1944 года. Война с Севера ушла на Запад. Все реже у наших берегов появлялись подводные лодки врага, прекратились и налеты самолетов противника на суда, плавающие вблизи побережья Кольского полуострова. В этих условиях командование Северным флотом разрешило наиболее отчаянным рыбакам производить лов рыбы и в Баренцевом море, не удаляясь далеко от берегов. На всякий случай на такие суда поставили по одной пушке, а рыбакам выдали винтовки. В те дни и на полубаке РТ-89, которым командовал опытный моряк К. Романов, появилась сорокапятка, оборудовали и место для хранения ящиков со снарядами. Обслуживать пушку поручили матросу А. Кокшарову, который раньше служил в Военно-Морском Флоте и знал, как обращаться с пушкой на корабле. Прошел он и специальные сборы, на которых тренировался в обслуживании орудия, участвовал в выполнении практических стрельб. Пушку, стоявшую на носу судна, накрыли брезентом и обтянули так, что со стороны она выглядела как вьюшка с тросами.

22 октября 1944 года РТ-89 закончил промысел в районе Иоканги и, загрузив трюмы рыбой, лег на курс в Архангельск, следуя своим, как шутили моряки, «парадным ходом» — четыре-пять узлов — все, что могла дать изрядно изношенная и давно требовавшая ремонта паровая машина траулера.

Когда траулер прошел траверз мыса Святой Нос и уже входил в горло Белого моря, неожиданно у него по корме всплыла фашистская подводная лодка. Расстояние до нее не превышало ста метров. По приказу капитана радист передал в пароходство, что траулер обнаружил вражескую подводную лодку и вступает с нею в бой. У каждого, кто знал, что собой представляет РТ-89, это сообщение вызвало, по меньшей мере, удивление.

А на траулере готовились к бою. На бак промчались А. Кокшаров и подносчик снарядов — заряжающий В. Митусов. Рыбаки занимали места по тревоге: одни готовили к действию пожарную магистраль и растягивали шланги по палубе, другие устраивались за надстройками с винтовками в руках. На иллюминаторы опускали «броняшки» — металлические крышки. Капитан сам встал у штурвала. С мостика внимательно следили за действиями подводной лодки.

На ее палубе появилось несколько человек, которые спокойно разглядывали траулер в бинокли. Один из фашистов что-то сказал, другие засмеялись. Когда подводная лодка, следуя параллельным курсом, догнала траулер, тот же долговязый моряк взял в руки мегафон и, направив его в сторону мостика РТ-89, крикнул:

— Эй, прыгай в воду! А то бух… бух!.. И буль, буль…

Встретившись взглядом с Митусовым, он несколько раз энергично показал рукой в воду. Гитлеровцы снова громко захохотали. Несколько человек подошли к пушке, свинтили с ее ствола пробку и начали разворачивать ее в сторону траулера. Они не спешили, действовали спокойно, как на учении.

И в этот момент капитан «Беломорца» крикнул Кокшарову:

— Стреляй!

А сам, переложив руль, нацелил форштевень траулера в борт вражеской подводной лодки, пытаясь протаранить ее. С нашего судна прогремел первый выстрел. Снаряд прошел так низко над мостиком вражеской лодки, что находившиеся на нем пригнулись. Следом защелкали винтовочные выстрелы. Такого оборота дела враг не ожидал. Лодка увеличила ход и отвернула в сторону. В результате этого маневра траулер на какое-то время оказался вне зоны обстрела пушки, стоящей на носу лодки. А Кокшаров посылал один снаряд за другим. Они рвались буквально рядом с корпусом вражеского корабля, но попасть в цель при довольно сильной качке все никак не удавалось. Зато те, кто стрелял из винтовок, успели ранить нескольких гитлеровцев.

Происходило невероятное: современная подводная лодка маневрировала, уклоняясь от атаки рыбацкого судна и стремясь как можно скорее оторваться от него, а тихоходный неуклюжий траулер, выжимая все из своей старенькой машины, старался не отстать от нее, продолжая обстрел из пушки и винтовок. Так продолжалось несколько минут. Подлодка неоднократно пыталась развернуться, чтобы открыть огонь из орудия, а возможно, и для того, чтобы выпустить торпеды, но «Беломорец» упорно держал курс на нее. Но вот полыхнуло пламенем и орудие противника. Первый его снаряд взвинтил воду рядом с кормой траулера. Два другие встали столбами воды рядом с бортом. На ходовой мостик обвалился поток воды. С мостика подводной лодки застрекотал пулемет. Пули свистели над головами моряков, врезаясь в надстройки. И в этот момент Кокшарову удалось поймать корпус подлодки в прицел. Прозвучал очередной выстрел. Искрометным пламенем сверкнул разрыв снаряда на палубе подводной лодки. До рыбаков донеслись крики, какие-то обрывки команд… В люке один за другим исчезали вражеские моряки. Подводная лодка развернулась кормой к траулеру и увеличила ход. Вероятно, снаряд с нашего траулера причинил ей серьезные повреждения и вражеский командир решил не испытывать судьбу дальше. Вскоре очертания вражеского корабля растворились в мутной мгле наступавших сумерек.

Капитан «Беломорца» оглядел судно. Со всех сторон подходили к нему рыбаки, слышались их возбужденные голоса:

— А здорово мы их!

— Алексей-то наш… Ему бы не рыбу ловить, а башней на линкоре командовать!

С бака раздался голос Кокшарова:

— Вроде все, капитан. Даже не верится!.. А я вначале никак не мог попасть в гада…

Вокруг него, в такт качке, тонко позвякивали, лениво перекатываясь, стреляные гильзы.

— Молодец, и наперед всегда так держись! — со вздохом облегчения ответил капитан, вытирая шапкой мокрое лицо. Еще раз посмотрев в сторону исчезнувшей подводной лодки, он передал штурвал рулевому и распорядился ложиться на прежний курс — домой.

Прикрывая собой

На кораблях, идущих вблизи острова Аэгна, что лежит в Финском заливе восточнее Таллина, звучит сигнал и по отсекам разносится команда «Большой сбор». Выстроившиеся моряки минутой молчания отдают дань памяти погибшему здесь 28 августа 1941 года эскадренному эсминцу «Яков Свердлов». Как на незримую могилу его экипажа опускается на воду венок».

«Сам погибай, а товарища выручай!» — одна из заповедей знаменитой суворовской «Науки побеждать».

Свято чтили ее солдаты и матросы нашей Родины, защищая от штыка и пули товарища, командира. И всегда считалось это высшей воинской доблестью. Твердо помнил это и командир эсминца «Яков Свердлов» капитан 2 ранга А. Спиридонов.

До Октябрьской революции этот эсминец носил имя «Новик». В свое время он был самым быстроходным в мире кораблем этого класса, положил начало строительству в России целого семейства кораблей этого типа. Свое боевое крещение «Новик» получил в годы первой мировой войны: нес дозорную службу, ставил мины, вел бои с кораблями кайзеровского флота. 17 августа 1915 года из боя с двумя новейшими эсминцами он вышел победителем: один из них потопил, загнав на минное поле, а второй повредил огнем своих пушек. 18 мая 1916 года «Новик» вместе с двумя Другими однотипными эсминцами потопил вспомогательный германский крейсер «Герман».

В дни Великой Октябрьской социалистической революции экипаж «Новика» перешел на сторону молодой советской власти, участвовал в гражданской войне, защищая Петроград с моря от флота Антанты. В двадцатых годах «Новик» прошел модернизацию, после чего получил новое имя, с которым и вступил в Великую Отечественную войну.

Эсминец «Яков Свердлов» вел боевые действия с первых дней войны. Он конвоировал транспорты, охранял линейный корабль «Октябрьская революция» при переходе его из Таллина в восточную часть Финского залива, прикрывал минные заградители, артиллерийским огнем поддерживал сухопутные части, оборонявшие Таллин.

К концу августа 1941 года обстановка на фронте сложилась так, что Верховное Главнокомандование приняло решение оставить Таллин, а всем кораблям, участвовавшим в его обороне, перейти в Кронштадт. К этому времени южный берег Финского залива почти на всем протяжении был захвачен противником. На фарватерах, которыми пользовались наши корабли, враг выставил несколько минных заграждений, а на выступающих в море мысах установил артиллерийские батареи. На переходе наши корабли могли атаковать торпедные катера из финских шхер и подводные лодки, которые к тому времени противник развернул и в Финском заливе. В этих сложных условиях советским кораблям предстояло пройти более трехсот пятидесяти километров.

Корабли ушли с Таллинского рейда вечером 28 августа. Эсминец «Яков Свердлов» был включен в состав охранения флагманского корабля, флота крейсера «Киров», на котором находились Военный совет КБФ, партийные и советские руководители Эстонской ССР, командование ряда соединений сухопутных войск. Эсминец шел в охранении с левого борта крейсера.

Почти сразу после выхода наши корабли были атакованы вражеской авиацией. Маневрировать для уклонения от авиационных бомб среди минных полей было опасно, и атаки с воздуха отражались огнем зенитной артиллерии. Но опасность угрожала не только с воздуха.

Как только наступила темнота, пришлось отражать атаку торпедных катеров. Огнем крейсера «Киров» и лидера «Ленинград» два из них были потоплены. Прошло около получаса… Командир «Якова Свердлова» все время напоминал сигнальщикам, чтобы они внимательно следили за водой: уже несколько мин, плававших на поверхности, пришлось обходить эсминцу.

В 20.40 прозвучал доклад сигнальщика, наблюдавшего по левому борту корабля:

— Перископ, слева шестьдесят!

Спиридонов приказал приготовить глубинные бомбы и изменил курс для атаки обнаруженной подводной лодки. В это время вновь раздался тревожный голос сигнальщика:

— След торпеды слева!

Мгновенно обернувшись, командир эсминца увидел с левого борта впереди по курсу быстро бегущую в направлении крейсера «Киров» белую пузырчатую дорожку. Времени для раздумий не было… Командир эсминца рванул рукоятки машинных телеграфов, поставив их на «самый полный». Сильнее завибрировала палуба, за кормой «Якова Свердлова» вздулись бугры белой пены, он вздрогнул и рывком начал набирать ход. А буквально через несколько мгновений раздался грохот, поглотивший все шумы, и рядом с бортом эсминца вздыбился дымно-водяной столб взрыва. Корабль остановился, как будто ударившись о невидимую преграду, и начал разламываться пополам. Вода обрушилась на мостики и падубы корабля, смывая за борт людей, врываясь в коридоры и машинные отделения. Скрежет рвущегося металла, шипение пара, крики людей слились в общий непроходящий гул.

Вражеская торпеда попала между ходовым мостиком и первым торпедным аппаратом. Нос корабля какое-то время еще двигался по инерции вперед, в то время как корма быстро поднималась, оголяя рули и еще крутящиеся винты… Через пять минут волны сомкнулись над погибшим эсминцем. А еще через несколько секунд после того, как корма погрузилась в воду, в глубине раздались мощные взрывы — взорвались приготовленные к использованию глубинные бомбы…

Почти все находившиеся на мостике были убиты, ранены или контужены. Некоторых силой взрыва выбросило за борт. Подошедшими катерами из воды было поднято всего несколько человек и в том числе потерявший сознание капитан 2 ранга А. Спиридонов.

Вспоминая об этом событии, бывший в то время членом Военного совета КБФ вице-адмирал Н. Смирнов писал: «Хорошо помню — сигнальщик «Кирова» (я находился на мостике «Кирова») доложил, что видит след торпеды. В то же время «Яков Свердлов» увеличил ход и, поравнявшись с «Кировым», взорвался. Таким образом… принял на себя удар, предназначавшийся «Кирову».

«Киров» благополучно дошел до Ленинграда. Осенью 1941 года, когда вражеские дивизии, невзирая на потери, штурмовали город, он своим огнем поддерживал защитников Ленинграда у Пулковских высот и Красного Села, у Урицка и на подступах к Кировскому заводу. В годы блокады его орудия входили в общую систему контрбатарейной борьбы против вражеской артиллерии, обстреливающей город. В январе 1944 года орудия крейсера крушили долговременные огневые точки, командные пункты и склады боеприпасов, подходившие к фронту резервы и позиции артиллерийских батарей на расстояниях, не доступных для сухопутной артиллерии. За успешное выполнение боевых задач, за массовый героизм экипажа крейсера «Киров» был награжден орденом Красного Знамени.

Вспоминая все это, мы вправе считать, что в суровые годы войны вместе с кировцами били врага и герои эсминца «Яков Свердлов», погибшие в ту далекую августовскую ночь.

Более сорока лет отделяют нас от нее. Время неумолимо. Прославленный балтийский крейсер закончил свою боевую вахту. Но и сейчас бороздит воды океанов «Киров» — атомный Краснознаменный крейсер, получивший от первого свое имя и его боевые традиции. Когда молодые моряки вступают на его борт, свою службу они начинают с каюты боевой славы. И здесь, знакомясь со славной историей своего корабля, они узнают о подвиге балтийского эсминца «Яков Свердлов», ценою своей гибели выполнившего старый суворовский завет.

Необычный рейс

В апреле 1943 года подводная лодка «малютка» М-77 вошла в реку Неву. Незадолго до этого экипажу было объявлено, что ей предстоит выполнить важное задание командования. А подготовка к его выполнению была необычной и у многих вызывала недоумение…

Перед выполнением любого задания, как правило, подводная лодка принимает полные запасы: топливо и продовольствие, пресную воду и полный комплект, аварийно-спасательного имущества, торпеды и артиллерийские боеприпасы, загружается предметами быта и запасными частями к механизмам и приборам. На этот раз все было наоборот: сначала выгрузили с подводной лодки торпеды и боеприпасы, затем откачали из цистерн топливо и пресную воду, потом приступили к выгрузке остального имущества. Если бы подлодка требовала ремонта, то все это можно было бы легко объяснить: лодку готовят к постановке в док. Но ремонта «малютка» не требовала. Разные ходили толки, но все они сводились к тому, что ее готовят или к перевозке куда-то, или к переоборудованию.

И вот теперь лодка шла на буксире по Неве. На мостике находился командир и несколько незнакомых экипажу не то военных, не то гражданских людей. Раздался сигнал о швартовке, на палубу выскочила швартовая команда и увидела, что лодка подошла к плавучему крану, а на рельсах, проложенных на причале, стоят три железнодорожные платформы с подготовленными на них кильблоками. Неужели лодку собираются погрузить на них в полном сборе, без демонтажа боевой рубки с ограждением, надстройки части легкого корпуса, как это делали раньше при перевозке «малюток» по железной дороге? Да и куда собираются ее везти? Ленинград-то в кольце блокады…

Решение о перевозке нескольких подводных лодок на Ладожское озеро было принято Военным советом КБФ в связи с приближением полного снятия блокады Ленинграда. Дело шло к освобождению Прибалтики от фашистских захватчиков, и флот должен был готовиться к выходу на просторы Балтийского моря.

Первым это предстояло сделать подводникам. А как подготовить их к боевым походам в условиях блокады? Как восстановить боевые навыки, которые они частично утратили за время вынужденного бездействия? Вот тогда и пришло решение создать на Ладожском озере возможности для боевой подготовки подводников. Это решение поддержал Военный совет Ленинградского фронта. И первой предстояло отправиться туда подводной лодке М-77.

В то время на Ладоге не было условий для быстрого восстановления подводных лодок после их частичной разборки и демонтажа механизмов и вооружения. Тогда было решено перевезти «малютки» в полном сборе. Но тут же возникал вопрос: «Как сгрузить подводную лодку с платформ, если даже ее перевозка и удастся?» Подъемных кранов, способных это выполнить, на Ладоге не было. Да и берег в районе Осиновецкого маяка (сейчас станция Ладожское озеро), куда подходила железнодорожная колея, пологий и глубина там мала даже для «малютки». Но руководители железной дороги, к которым обратились моряки, подумав, ответили, что, если им дадут хороших водолазов, они вопрос разгрузки подводных лодок решат сами.

И вот плавучий кран осторожно поднял М-77 и медленно, настолько медленно, что подчас это было незаметно глазу, перенес ее к платформам и опустил на приготовленную «подушку»…

Начальник паровозного депо вызвал к себе бригаду лучшего машиниста В. Еледина. Это были совсем молодые ребята. Поговорив с ними несколько минут, он спросил:

— Сможете провезти груз, который раньше никто никогда не возил?

— А что за груз? — вопросом на вопрос ответил Еледин.

— Подойдете к составу — увидите. Этого достаточно?

— Достаточно, — недовольно ответил Еледин. — Могли бы и сказать… Куда подавать паровоз?

Его недовольство можно было понять. За годы войны бригада выполнила десятки рейсов, каждый из которых можно было назвать подвигом. По временному мосту на сваях через Неву вывозила она раненых на Большую землю, а оттуда — боеприпасы. Случалось, под артиллерийским обстрелом, под ударами «юнкерсов» и «мёссершмиттов». Что же такое более важное и необычное предстоит везти им на этот раз?

К назначенному сроку паровоз Эу-708-83 подкатил к станции Дача Долгорукова. Впереди на путях громоздилось выше станционных зданий непонятное сооружение, плотно закрытое брезентом.

— Это что за чудо, Василий? — присвистнул помощник машиниста А. Илларионов.

— Так ведь это вроде корабль?.. — поглядывая та на состав, то на своих товарищей, неуверенно произнес кочегар М. Стебунов.

— Поменьше разговоров! — резко оборвал Еледин. — Не наше это дело. Наше дело довести состав туда, куда прикажут. Понятно? — Он выразительно посмотрел на своих товарищей, затем соскочил с паровоза и подошел к группе моряков и железнодорожников.

— Капитан третьего ранга Юнаков, — приветливо представился один из них и протянул руку. — Ответственный за перевозку груза. Приказано доставить его на Ладогу.

— Но ведь он не пройдет под линиями электропередачи, да и пути могут не выдержать… — неуверенна произнес Еледин.

Моряк ответил, что все предусмотрено и согласовано. Для укрепления путей, если это понадобится, имеется специальная ремонтная бригада с инструментами и материалами. Для снятия проводов электропередачи на время прохода поезда — группа электромонтеров и монтажников. Предупредил он и о том, что нагрузка на каждую ось платформ в два раза превышает нормальную. Один из железнодорожников, стоявший рядом с моряком, объяснил, что по расчетам пути должны выдержать, но при условии, если скорость движения не будет превышать полутора — двух километров в час. С такой скоростью вести паровоз и без состава не так-то просто, а тут…

Необычный рейс начался. Еледин не снимал рук с реверса, буквально ювелирными движениями подавая пар. Люди, сопровождавшие поезд, свободно обгоняли паровоз, уходили вперед, а потом сидели на насыпи и поджидали состав. Особенно трудно приходилось на закруглениях пути. Постоянно слышались возгласы:

— Осторожно!.. Медленнее!.. Легче!.. Стоп!.. Пошел, помалу!..

Часто в такие минуты со стороны платформ слышался скрежет металла, а иногда и громкие, как выстрелы, хлопки рвущихся стальных тросов, которыми подводная лодка была закреплена на платформах. Взглядывая назад, Еледин видел, как опасно клонится необычный груз. Страшно было даже представить, что произойдет, если подводная лодка завалится с платформой на борт. Были моменты, когда под средней платформой, испытывающей наибольшую нагрузку, шпалы уходили в песок насыпи, рельсы недопустимо прогибались. Тогда в дело вступали ремонтные бригады: поддомкрачивали оси платформы, укрепляли насыпь, ставили подпоры под борта подводной лодки.

Когда состав остановился, Еледин не мог даже встать, так затекло все тело, руки и ноги стали ватными. Расстояние пятьдесят три километра поезд шел тридцать шесть часов.

К паровозу подошел Е. Юнаков и объяснил, что теперь нужно перевести паровоз на другой конец поезда, предварительно прицепив впереди него несколько стоявших на соседнем пути пустых платформ. Когда паровоз подошел к платформам с подводной лодкой, около них уже готовились к спуску под воду водолазы. Юнаков распорядился медленно сдавать состав по железнодорожной колее, уходящей в воду. Раньше по ней спускали пустые железнодорожные цистерны, которые затем, как обычные плавучести, буксировали на другую, восточную сторону озера, где вытаскивали снова по уходившим в воду железнодорожным рельсам.

Теперь Еледину и его помощникам все стало ясным. Платформы с подводной лодкой все дальше уходили в озеро. Скрылись под водой оси, настил платформ, начал уходить в воду и корпус уже расчехленной подводной лодки. Вот «малютка» слегка качнулась и тут же поступила команда прекратить движение. Под воду ушли водолазы. А через некоторое время Еледину приказали еще немного сдать состав вперед. Вскоре освобожденная от креплений подводная лодка закачалась на мутных волнах озера. Так закончился этот необычный рейс.

Через несколько дней такой же путь проделала вторая «малютка». Обе подводные лодки с первых дней пребывания на Ладоге включились в боевые действия в составе Ладожской флотилии: вели разведку у северных берегов, находившихся в руках противника, высаживали разведчиков на берег, обеспечивали боевую подготовку подводников, готовящихся к боевым действиям в Балтийском море.

Задание Военного совета Ленинградского фронта и КБФ было успешно выполнено, благодаря смелому предложению моряков-подводников, смекалке и находчивости железнодорожников, самоотверженности целого ряда других специалистов, обеспечивших такую необычную перевозку подводных лодок, выполнивших вместе то, чего до них не делал никто в мире.

Русский фарватер

Если взять лоцию реки Дунай и по ней знакомиться с условиями плавания в районе Белграда, то встретится название Русский фарватер. Откуда оно появилось здесь, за многие сотни километров от Советского Союза? И кто дал ему такое имя?

Это произошло осенью 1944 года. В то время фашисты, отступая под ударами советских войск, усиленно минировали различными фугасами русло реки, загромождали фарватеры затопленными судами. «Помогали» им в этом и наши союзники. Американские и английские самолеты, оказывая «помощь» в наступлении нашим войскам, активно минировали Дунай донными неконтактными минами. Точных мест постановки мин летчики не определяли и места их сбрасывания не сообщали.

Помимо этого враг разрушал железные и шоссейные дороги, что в гористой местности серьезно осложняло передвижение войск. В ряде районов Югославии Дунай являлся единственной транспортной магистралью. Наши войска готовились к дальнейшим наступательным действиям, а тылы отстали, затруднялся подвоз боеприпасов и продовольствия. В тяжелом положении оказались ряд городов Югославии, особенно ее столица Белград. Дело шло к зиме, а там полностью отсутствовали запасы топлива, хлеба. Баржи и пароходы с нефтью из Румынии и продовольствием с нижнего Дуная не могли дробиться по заминированной реке. Приостановились и воинские перевозки. Особенно опасное положение сложилось в октябре на участке вблизи румынского села Молдова-Веке. Здесь подорвалось уже несколько судов. А на сильном дунайском течении подрыв на мине грозил судну, а подчас и его экипажу неминуемой гибелью. Около ста различных судов скопилось у этого села.

Советское командование торопило моряков Дунайской флотилии: скорее расчищайте фарватеры, обеспечьте проводку судов через опасные районы. Грузы срочно нужны были и фронту, и Белграду. Командующий флотилией контр-адмирал С. Горшков вызвал командира бригады траления капитана 2 ранга Г. Охрименко и разъяснил, что обеспечение судоходства на Дунае — это не только военная, но и важная политическая задача.

Охрименко собрал всех командиров кораблей, капитанов судов, лоцманов — людей из разных стран, разных национальностей. Здесь были югославы, венгры, румыны, болгары… И все твердили одно: пока мины не будут уничтожены, пройти нельзя. А Охрименко понимал, что для разминирования потребуются недели, месяцы… Нужно искать другое решение. Кто-то из присутствовавших местных жителей бросил реплику:

— Вот если бы вода поднялась…

Это реплика и помогла Охрименко принять решение.

В лоции реки говорилось, что осенью, перед ледоставом, в период дождей вода в реке обычно поднимается. Значит, именно тогда и можно будет попытаться провести суда по отмелям, разгрузив их настолько, насколько это потребуется. Ведь на отмелях-то мин наверняка меньше. А чтобы еще больше снизить вероятность подрыва на них судов с грузами, впереди пойдут тральщики, а капитаны судов получат приказ следовать точно им в кильватер. Если и подорвется на мине, то тральщик…

Решение было передано капитанам судов. Ежедневно гидрографы флотилии измеряли уровень воды в реке и тенденции его изменения. И вот наступил день, когда вода в реке поднялась настолько, что стало возможным попытаться провести первый караван.

Построилась длинная кильватерная колонна и, прижимаясь к берегу, медленно поползла вверх по реке. Сначала ждали взрывов на судах каждую минуту, потом осмелели. Суда садились на мель, скребли днищем по дну реки, но ни одно из них на минах не подорвалось.

До самого Белграда вели тральщики флотилии суда с горючим и продовольствием. Когда караван подошел к причалам города, его встречали не только представители властей, но и толпы народа.

Выполнив проводку судов, тральщики приступили к тралению опасного участка реки. Закончили эту работу они уже в послевоенные дни. Советские флотские минеры уничтожили сотни мин и различных фугасов, с честью выполнив свой интернациональный долг.

С тех пор многие стали называть этот участок Дуная Русским фарватером. И настолько прижилось это название, что позднее перекочевало и в официальные документы — лоции реки Дунай, лишний раз подтвердив тем самым дружбу между народами Югославии и нашей Советской страны.

Глава пятая. Потомкам в пример

«…Потомству в пример!» Эти слова высечены на памятнике, который находится на Матросском бульваре в Севастополе. Он поставлен в память героического боя парусного брига Черноморского флота «Меркурий», в честь подвига его экипажа и командира ка-нитан-лейтенанта А. Казарского.

…14 мая 1829 года восемнадцатипушечный бриг «Меркурий» встретился с турецкой эскадрой, насчитывавшей несколько линейных кораблей. Турецкий адмирал выделил два из них для уничтожения или пленения русского корабля. Сто восемьдесят четыре пушки крупного калибра против восемнадцати малокалиберных!

Турецкие корабли подошли к «Меркурию» с двух бортов. Командиру брига было предложено сдаться на милость победителя. В ответ раздался залп на оба борта. Русские комендоры сумели в самом начале боя сбить часть парусов сначала на одном, а затем и на другом вражеском корабле. На них вспыхнули пожары. В результате корабли неприятеля отстали, и «Меркурий» вырвался из вражеского окружения. Его экипаж восстановил часть сбитого огнем противника такелажа, и корабль благополучно вернулся в Севастополь.

Узнав об этом бое, царь повелел наградить его участников, а впредь иметь в составе русского флота боевой корабль с именем «Память «Меркурия» и согласился поставить памятник в честь этого события со словами: «Казарскому. Потомству в пример!».

Прошли годы… Многие славные страницы были вписаны в историю русского и советского флота. Увековечились подвиги «Варяга» и «Корейца», миноносца «Стерегущий» и эсминца «Гром», эсминца «Азард» и вооруженного волжского колесного парохода «Ваня-коммунист».

Началась Великая Отечественная война. И уже на пятый ее день совершил подвиг экипаж черноморского лидера эскадренных миноносцев «Москва», которым командовал капитан-лейтенант А. Тухов. Выполнив поставленную боевую задачу, он подорвался на мине, но также, как когда-то «Варяг», сражался с врагом до последней возможности и ушел под воду с гордо развевающимся Военно-морским флагом.

10 августа 1941 года сторожевой корабль «Туман» Северного флота, до войны обычный рыболовецкий траулер, вооруженный двумя сорокапятимиллиметровыми пушками и пулеметами, под командованием старшего лейтенанта Л. Шестакова и комиссара старшего политрука П. Стрельника вступил в бой с тремя новейшими по тому времени вражескими эскадренными миноносцами. «Туман» погиб, но выполнил поставленную перед ним задачу: связал боем корабли противника и не допустил их к нашей морской коммуникации. Он скрылся под водой с поднятым на мачте сигналом: «Погибаю, но не сдаюсь!»

В мае 1943 года на выполнение боевого задания отправилась из Кронштадта подводная лодка Щ-408 под командованием капитан-лейтенанта П. Кузьмина. Преодолев несколько минных заграждений, она вышла на Западный Гогландский плес, где должна была зарядить аккумуляторную батарею. Вражеские корабли не дали ей выполнить это. И тогда, полностью израсходовав электроэнергию, Щ-408 всплыла. Но не для того, чтобы сдаться в плен, как подумали вражеские моряки. Она всплыла для последнего боя… Он длился два часа. Советские моряки потопили два катера противника, но и подводная лодка получила гибельные повреждения. Она погрузилась, не спустив Военно-морского флага.

Много героических подвигов совершено в годы Великой Отечественной войны, которые можно поставить потомкам в пример. О некоторых из них и повествуется в этой главе.

Выполняя приказ

Было это осенью 1941 года. Враг рвался к Мурманску. Снабжение фашистских войск шло через порт Петсамо. И для того, чтобы сорвать его, в Варангер-фьорде действовали наши подводные лодки и надводные корабли.

В тот вечер в густых сумерках наступавшей полярной ночи к выходу в море готовились два торпедных катера. Экипажи проверили и подготовили оружие и технику, прогрели моторы и собрались на пирсе. Не спеша посасывали цигарки и перебрасывались короткими, негромкими и, как всегда это бывало перед выходом на боевое задание, ничего не значащими фразами. Ждали идущего старшим группы катеров начальника отдела боевой подготовки соединения капитан-лейтенанта М. Моля.

Он вышел из здания штаба в сопровождении оперативного дежурного. Подойдя к выстроенным для встречи катерникам, Моль внимательно осмотрел каждого из них и затем негромко, но так, чтобы было слышно всем, объявил:

— Приказом, командира бригады нам поставлена задача: искать и топить корабли противника в Варангер-фьорде. Море штормит. Поход будет трудным. Пойдем на полный радиус действия до полного расходования топлива. Головным идет катер ТКА-12 Шабалина. Я иду на головном. Связь скрытыми светосигнальными средствами. Вопросы есть?

Вопросов не было, и, еще раз оглядев сосредоточенных, со строгими лицами моряков, Моль скомандовал:

— По катерам!

Задержавшись у сходни, он выслушал последние напутствия и пожелание успеха оперативного дежурного, который в заключение напомнил ему о том, чтобы не атаковать, в Варангер-фьорде подводные лодки. Это объяснялось тем, что у одной из «малюток», действовавшей в том районе, истекло время ее пребывания в море. Но подводная лодка до сих пор на базу не вернулась. Не было от нее и никаких сообщений по радио.

— Помню, — нахмурившись, ответил Моль.

Затем ловко перескочил на борт катера и дал команду отходить от пирса.

Море встретило катер ветром и штормовой волной. Над мостиками крохотных кораблей с шумом летели потоки воды. Но катера упорно шли вперед. Командование флотом не случайно разрешило им выйти в море в такую погоду. Нужно было окончательно проверить возможность использования торпедных катеров типа Д-3, которые начали строить перед самой войной, в суровых северных условиях.

Вскоре катера вышли в назначенный район и начали поиск кораблей противника. Прошел час, другой… Никаких кораблей и судов не встречалось. Подходило время ложиться на обратный курс. И в этот момент на холмистой поверхности моря показалось темное пятно, а затем начал вырисовываться контур не то небольшого катера, не то рубки подводной лодки, идущей в сторону полуострова Рыбачий. На катерах прозвучал сигнал к атаке. Они легли курсом на обнаруженный силуэт. Уже стало ясно, что идет подводная лодка. Чья? Может быть, и не следовало ломать над этим голову — атака подводных лодок не была предписана в боевой задаче. Но тогда могло случиться и так, что враг беспрепятственно пройдет к нашим берегам. Все находившиеся на мостиках торпедных, катеров напряженно всматривались в приближавшийся силуэт.

— Вроде не наша, товарищ капитан-лейтенант, — обратился к Молю боцман, разглядывавший обнаруженный корабль в бинокль.

Моль и Шабалин и сами все больше утверждались в мысли, что обнаружен враг. Такого ограждения рубки не было у наших «малюток». Что же делать? Нельзя было терять ни секунды: если это противник, то он вскоре обнаружит катера и уклонится от атаки или просто нырнет на глубину. А дистанция позволяла стрелять, стрелять почти наверняка…

Шабалин настороженно следил за каждым движением губ командира группы, боцман уже застыл у торпедного аппарата, готовый дать залп. Преодолев сомнения, Моль приказал стрелять! Две торпеды, подняв всплеск, врезались в волну и помчались к цели. Прогремел взрыв, и над поверхностью воды поднялся нос погружавшейся в пучину лодки…

Катера прошли над местом, где бурлил выходящий из глубины воздух и расплывались масляные пятна. Нужно было найти какой-либо предмет, подтверждавший, что потоплена именно вражеская подводная лодка. Но в этот момент показались силуэты катеров противника. Топливо было на исходе, его хватит только на обратный путь. Моль приказал ложиться на курс к своим берегам, а радист тем временем передал сообщение о потоплении подводной лодки.

Когда торпедные катера подошли к пирсу, их уже ждали. Но на этот раз не было поздравлений, не было дружеских объятий. С представителями командования в штаб флота ушли командиры катеров и командир группы. По дороге их проинформировали о том, что наша подводная лодка все еще не вернулась и никаких сведений от нее нет…

Разговор в штабе флота был короткий: кто позволил нарушить установленный порядок выполнения боевой задачи. Где гарантии, что не произошло роковой ошибки?

К концу разговора в комнату вошел адмирал А. Головко.

— Вы знали о моем приказе, запрещавшем атаковать подводные лодки в этом районе? — обратился он к Молю.

Капитан-лейтенант М. Моль ответил, что о приказе знал, но, сознавая, что перед ним враг, не имел права не уничтожить его… И как коммунист, и как советский офицер.

Головко внимательно посмотрел на него:

— Если наша подводная лодка вернется, вы — герой. Если же нет, то вас ждет суд военного трибунала.

Прошло двое суток…

Наконец с поста наблюдения у входа в Кольский залив сообщили, что с моря подходит подводная лодка «малютка». Через час она ошвартовалась у причала в Полярном. Это была та подводная лодка, о которой беспокоился командующий флотом. От взрывов глубинных бомб преследовавшего ее противника лодка получила ряд повреждений и не смогла вернуться в назначенный срок. А так как при бомбежке у нее вышел из строя радиопередатчик, она не смогла и сообщить о сложившейся обстановке командованию.

…Через несколько дней в торжественной обстановке адмирал А. Головко вручал отличившимся членам экипажей торпедных катеров награды. Вручая орден Красного Знамени капитан-лейтенанту М. Молю, он спросил его:

— А вдруг наша лодка не вернулась бы? Вы подумали тогда об этом?

— Я подумал тогда об этом, товарищ командующий. И понимал, какую ответственность беру на себя. Но был твердо уверен, что передо мной враг.

Найти выход!

Осень 1944 года на Балтике была ветреной и дождливой. Над морем один за другим проносились циклоны, низко над водой, едва не задевая мачты раскачивающихся на волнах катеров, стлались темные тучи. От нудного моросящего дождя все вокруг было мокрым и серым. С одной стороны, это было на руку нашим морякам, готовившимся к высадке десанта на Моонзундские острова, но с другой… Не так-то просто действовать при такой погоде сторожевым и торпедным катерам. Когда-то, в мирное время, эти катера вообще не выходили в море при такой погоде, а теперь плавание при волнении три-четыре балла стало для них обычным. Бывало, что и при пятибалльной волне они шли в боевые походы. Как шутили сами моряки, то ли баллы стали слабее, то ли катера крепче.

На этот раз сторожевым катерам предстояло взять на борт по сорок — пятьдесят десантников с вооружением и усиленным запасом боеприпасов и высадить их в первом эшелоне десанта на остров Хийумаа. Командир отряда катеров капитан-лейтенант А. Обухов напряженно думал, как выполнить поставленную задачу. А думать было о чем: оборона на острове, по данным разведки, была сильной, и чтобы сломить ее с наименьшими потерями для десантников, требовалось доставить вместе с ними на остров несколько стодвадцатидвухмиллиметровых гаубиц. А как их перевезти на катерах?

Командир отряда вспоминал опыт высадки десантов в Выборгском заливе. Но там было проще — десантников поддерживала артиллерия с материка. Здесь же такой возможности нет. А на катерах вся артиллерия — тридцатисемимиллиметровые автоматы. Они не очень-то помогут при подавлении огня дотов и дзотов. Не разрушишь из них и проволочные заграждения. Нужно было что-то придумать…

Обухов вызвал на причал командиров катеров, нескольких наиболее опытных старшин и матросов. Поставил задачу: найти способ перевозки орудий. И выход был найден.

За несколько часов личным составом катеров и десанта были построены плоты, основу которых составили армейские понтоны и обычные железные бочки из-под горючего. Бочки и понтоны скрепили тросами в секции, на них настелили бревна. Секции связали в плоты, на которых можно было транспортировать гаубицы и боеприпасы к ним. Для буксировки плотов решили привлечь катера-тральщики, осуществлявшие перед этим траление в проливе, которым предстояло идти к месту высадки.

Рано утром 29 сентября за два часа до выхода катеров с десантом от причалов небольшого порта Роху-кюла отошли тральщики с плотами. По расчётам, они должны были подойти к месту высадки минут через двадцать — тридцать после захвата плацдарма десантниками первого броска, но не позднее наступления рассвета.

В назначенное время к катерам стали подходить подразделения десантников. В 7.30 катера с десантом вышли в море. Головным шел СКА-132 под командованием младшего лейтенанта П. Чалого, на этом катере находился и А. Обухов. Когда сторожевые катера уже подходили к вражескому берегу и в сером полумраке появились очертания бухты Хельтерма, где предстояло высадить десант, их обогнали торпедные катера отряда капитан-лейтенанта В. Гуманенко, на борту которых находился первый бросок десанта.

Замысел высадки заключался в скрытности подхода и внезапности действий. Поэтому катера шли не открывая огня. Погода благоприятствовала выполнению задания: моросил мелкий дождь, видимость не превышала восьми — десяти кабельтовых. Тяжело груженные катера глубоко зарывались в воду. Иногда при встрече с наиболее высокой волной нос катера нырял в нее и по палубе с одного борта на другой перекатывался водяной поток. С мостиков было видно, как нервно вздрагивали в такие моменты солдаты-десантники: не придется ли сейчас окунуться в воду с автоматом и вещмешком на плечах, полным патронов и гранат? Они с надеждой смотрели вперед — скорее бы на берег. А берег должен был вот-вот ощетиниться свинцовым ливнем…

И этот момент наступил. Враг обнаружил подходившие к острову катера. Берег озарился вспышками. Но по силе огня чувствовалось, что не все огневые средства введены в действие. Значит, удалось добиться внезапности высадки!

Катера по приказанию Обухова дали полный ход и начали разворачиваться. Моторы натужно загудели. Раньше сторожевых катеров в бухту ворвались торпедные. С них протянулись первые огненные трассы по огневым точкам, расположенным вблизи места высадки. За ними открыли огонь и комендоры сторожевых катеров. Когда они подошли к берегу, торпедные катера, высадив десантников, уже маневрировали в бухте, подавляя огонь противника на пути наступления десанта.

В 8.30 сторожевые катера подошли к полуразрушенному рыбацкому причалу. Его настил оказался намного выше палубы перегруженных катеров. Десантники неуверенно хватались руками за находившийся на уровне их лиц настил. Тогда матросы катеров быстро образовали живую лестницу, встав друг другу на плечи. По их спинам десантники поднимались наверх, тащили пулеметы и ящики с боеприпасами. Высадка заняла всего несколько минут. Закончив ее, катера отошли от причала и начали огневую поддержку десанта, а торпедные катера полным ходом помчались в Рохукюла за следующей группой десантников.

Используя поддержку катеров, десантники продвигались вперед. В это время сигнальщик доложил Обухову о появлении вблизи острова тральщиков с «плавучей артиллерией». Казалось, все идет нормально. Но минут через пять из пролива между островами показалось несколько вражеских быстроходных десантных барж (БДБ), имевших не только сильное артиллерийское вооружение, но и бронированные рубки. А еще через несколько минут корабли противника открыли огонь по плотам. Что могли сделать против БДБ сторожевые катера?

Мысль Обухова работала лихорадочно. Еще не приняв никакого решения, он приказал своим катерам выходить из бухты. А что делать дальше? Командир смотрел на разворачивающиеся в бурунах белой пены катера старших лейтенантов М. Семыкина, А. Мигачева, А. Мартынова, А. Хохлова. Это были его надежные боевые товарищи, с которыми он прошел через многие бои. Они выполнят любой его приказ, даже если придется таранить вражеские корабли. Развернувшись, катера ближе подходили к своему флагману, смыкались в более плотный строй. Сейчас им предстояло вступить в тяжелый и неравный бой. Повинуясь приказу командира отряда, катера резко набирали ход, за кормой вырастали горбы отбрасываемой винтами воды. Корпуса приподнимались над водой… И в этот момент к Обухову пришло решение! Корпуса катеров! Эти сторожевые катера были созданы на основе недостроенных торпедных катеров Д-3, значит, можно попытаться обмануть врага. Утро пасмурное, волнение сильное, видимость небольшая… По радио прозвучала открытым текстом команда: «Атаковать вражеские корабли торпедами!» Во время атак командиры советских торпедных катеров вели переговоры открытым текстом, и это не было секретом для противника. Обухов хотел таким образом обмануть врага.

Развернувшись в строй и дав полный ход, словно стремясь обогнать друг друга, сторожевые катера рванулись к БДБ. Вражеские корабли мгновенно перенесли огонь на них. Уже одно это на какое-то время уменьшило опасность для тральщиков с гаубицами. Но это только на время.

Расстояние между кораблями быстро сокращалось. Вот до БДБ уже двенадцать кабельтовых, десять… восемь… Но они не меняют своего курса. Дальнейшее сближение становилось опасным для катеров. Было похоже, что враг раскрыл обман. «Что же можно сделать еще?..» — напряженно думал Обухов. И когда дистанция уменьшилась до шести кабельтовых, он приказал дать ракету — сигнал к совместной стрельбе торпедами. И противник не выдержал! Все БДБ стали круто разворачиваться. Цель — имитация атаки — достигнута! Удар вражеских кораблей по тральщикам сорван! А в это время в воздухе показались советские самолеты-штурмовики. Они с ходу атаковали БДБ. Одна из них потеряла скорость и начала погружаться в воду, а остальные стремительно уходили в пролив.

Закончив дерзкую атаку, Обухов повел катера в Рохукюла за очередным отрядом десанта. А доставленные на остров гаубицы своим огнем расчищали десантникам путь в глубь острова, уничтожая проволочные заграждения, доты и дзоты, блиндажи и траншеи.

Через многие годы после этих событий в своих лекциях слушателям Военно-морской академии Герой Советского Союза капитан 1 ранга А. Обухов не раз повторял, что для командира в бою не должно быть безвыходных положений. Задача командира — найти выход в любой обстановке.

Огонь на себя

«Вызываю огонь на себя!» Сколько раз за годы войны слышали это фронтовые радисты. Передавали призыв-приказ и корректировщики артиллерийских батарей, и оказавшиеся в окружении разведчики, и последние оставшиеся в живых защитники оборонительных позиций. Передавали — зная, что этим они ставят себя на грань жизни и смерти. Передавали — веря в победу.

Специфика морского боя, который вели быстроходные высокоманевренные корабли, такова, что вызвать по радио огонь артиллерии на себя отнюдь не означало, что этим будут созданы предпосылки для уничтожения противника. Но все же и в боях на море были случаи, когда наиболее отважные и опытные моряки вызывали огонь на себя. Правда, огонь не наших батарей, а артиллерии противника, и не по рации, а своими действиями. Разные цели при этом преследовались: выяснить систему огня противника на побережье, облегчить положение другого корабля, получить тактическое преимущество. Но всегда такие действия требовали высокого мужества и героизма, всегда были связаны с риском и опасностью.

11 сентября 1941 года катер МО-221, которым командовал лейтенант В. Яковлев, вышел из Кронштадта для разведки северного берега Финского залива. Накануне командира катера вызвал командир дивизиона и поставил задачу: выяснить, где стоят на берегу артиллерийские батареи противника. Враг наверняка замаскировал огневые позиции своих орудий, визуально даже в бинокль их не различишь. Значит, путь решения задачи один — вызвать огонь батарей врага на себя и таким образом засечь места их расположения.

…На расстоянии четырнадцати — пятнадцати кабельтовых катер медленно шел вдоль берега. Сигнальщики и командир всматривались в каждый холмик, в каждую группу деревьев, чтобы немедленно засечь вспышку выстрела. Руки командира лежали на машинных телеграфах, готовые в любой момент перевести их на «полный ход», мотористы напряженно вслушивались сквозь рев моторов в команды с мостика, рулевой сжимал штурвал.

И вот — вспышка! Через несколько секунд донесся звук выстрела, а еще через мгновение в уши ударил треск расколовшегося снаряда, взвизгнули проносившиеся над катером осколки, с шумом опала поднявшаяся столбом вода. Катер увеличил ход, резко отвернул в сторону. В следующий момент недалеко от него взорвались сразу два снаряда, затем еще два.

На карте помощник командира отметил позицию первой батареи. «Может быть, следует отходить от берега? — подумал командир. — А если где-то рядом есть еще батарея?.. Нет, отходить нельзя». И он приказал открыть огонь по обнаруженной огневой позиции противника. Расчеты орудий посылали снаряд за снарядом, катер менял ход, рулевой перекладывал штурвал, бросая его из стороны в сторону. И, наконец, враг не выдержал: в бой вступила еще одна батарея с другого видневшегося впереди мыса. Когда и ее место было точно засечено и отмечено на карте, Яковлев приказал ложиться на курс отхода в море, используя противоартиллерийский зигзаг и этим сбивая наводку вражеских артиллеристов.

Выйдя из зоны обстрела, МО-221 направился в другой район. И там повторилось то же самое. Когда катер подошел к берегу, а потом даже сделал попытку приблизиться к нему, как бы готовясь высадить кого-то на берег, по нему вновь открыла огонь сначала одна, затем другая, а вскоре и третья вражеские батареи. На этот раз создалась весьма опасная ситуация. По катеру стреляли сразу около десятка орудий. Снаряды рвались рядом с бортом, но благодаря умелому маневрированию катера и мгновенному безупречному выполнению команд, под прикрытием дымовой завесы МО-221 удалось благополучно уйти от берега. Задание было успешно выполнено, а в документах, хранящих подробности его выполнения, говорится, что МО-221 выполнил задачу, вызывая огонь на себя.

…1 августа 1943 года в 15.00 в Варангер-фьорд из Пумманки, что на западном берегу полуострова Рыбачий, вышли два торпедных катера, которыми командовали старшие лейтенанты А. Киреев и Б. Павлов (он же командир звена). Перед ними поставили задачу уточнить обстановку в западной части Варангер-фьорда. Как только они вышли в море, наша радиоразведка перехватила сигнал противника о том, что в море советские катера (к этому времени фашисты осуществляли наблюдение за этим районом моря радиолокационной станцией). Сведения тут же были переданы командиру звена.

Наши катера осмотрели прибрежную вражескую коммуникацию, а затем подошли к мысу Кибергнес и легли в дрейф, контролируя вход в Варангер-фьорд с запада. В это время береговые посты наблюдения с полуострова Рыбачий обнаружили в море четыре вражеских катера, идущие от Петсамо к северу. Было похоже, что они хотят отрезать советским катерам путь к своим берегам. Поэтому командиру звена по радио приказали возвращаться в Пумманки.

Сразу же после того, как катера дали ход и легли в сторону полуострова Рыбачий, с севера показалась сначала одна, а затем и другая группа вражеских катеров, а с юга подходила та, о которой им сообщило командование. В общей сложности против двух наших катеров шли шестнадцать вражеских.

— Прорываемся между группами! — передал по рации Павлов.

Взревели на полных оборотах моторы. Стреляя на оба борта, катера неслись в огненном коридоре: по ним били со всех сторон. Были моменты, когда они влетали в гущу всплесков от взрывов… И вот вражеские катера уже по траверзу. Еще минута, две — и враг останется за кормой! И именно в этот момент спал пенный шлейф за кормой ТКА-218, которым командовал Павлов. Скорость его резко упала. A TKA-204 через несколько секунд уже выскочил из огненного мешка. Теперь вражеские катера сосредоточили почти весь свой огонь на потерявшем скорость ТКА-218. Со всех сторон они неслись к своей жертве.

У всех, кто видел этот бой в визиры и бинокли с наблюдательных постов на побережье Рыбачьего, сжались сердца: до трагической развязки оставались минуты. Но их хватило для того, чтобы Киреев успел развернуть свой катер и, обойдя вокруг катера Павлова, поставить вокруг него дымовую завесу, а потом… броситься в гущу вражеских катеров, расстреливая их в упор.

— Борис, выходи, отвлекаю огонь на себя! — крикнул он по рации Павлову.

Атака ТКА-204 оказалась настолько неожиданной для врага, что некоторые из его катеров на какое-то время даже прекратили огонь. А потом все они бросились на катер Киреева. Шестнадцать против одного…

А в это время мотористы ТКА-218 спешно устраняли повреждение, и уже через несколько минут второй мотор взревел во всю мощь. Теперь уже Павлов спешил на выручку экипажу друга. Он сблизился с ним, и оба катера вновь пошли на прорыв. В круговерти боя, в дыму враг начал путать свои катера с советскими, иногда стрелять по своим. А наши же, маневрируя вместе, с ходу атаковали любой появлявшийся катер. Как только бой переместился ближе к Рыбачьему, в зону досягаемости наших береговых батарей, по врагу открыли огонь береговые артиллеристы. Под его прикрытием ТКА-204 и ТКА-218 оторвались от врага и вернулись в Пумманки.

…Необычный случай произошел 17 апреля 1943 года. Катер ТКА-13, которым командовал старший лейтенант А. Шабалин, и ТКА-14 под командованием лейтенанта Д. Колотия поджидали корабли противника у входа во вражеский фьорд. Около часа ночи из фьорда вышли катера противника и начали ставить дымовую завесу. Это свидетельствовало о том, что скоро из фьорда выйдут и транспорты. Когда минут через двадцать наши катера пересекли завесу противника, они действительно обнаружили два фашистских транспорта под охраной шести катеров. Враг открыл плотный огонь из скорострельных автоматических пушек. Две атаки оказались неудачными: прорваться к транспортам не удалось. Катера же противника, охватив наши, начали прижимать их к берегу, стремясь не дать им прорваться в море.

Тогда Шабалин решил отвлечь внимание противника на себя и дать таким образом Колотию возможность пробиться к транспортам. Сблизившись с одним из вражеских катеров, Шабалин обстрелял его, а затем вновь скрылся в дымовой завесе. Появившись через какое-то время из нее в другом месте, он атаковал другой катер. Так повторилось несколько раз. В результате противник сосредоточил свое основное внимание на катере Шабалина, а Колотий, воспользовавшись этим, прорвался между двумя ближайшими вражескими катерами и, стремительно атаковав один из транспортов, потопил его.

Это ошеломило на какое-то время фашистов. Мгновенно оценив обстановку, Шабалин ринулся на один из вражеских катеров, который сошел с курса советского катера, вероятно, испугавшись таранного удара. Вместо того чтобы направить свой катер в море, Шабалин повел его в фьорд, вслед за уходившим вражеским судном. Он догнал его и с малой дистанции выпустил торпеды: промаха быть не могло. У борта транспорта раздался взрыв.

Но что было делать дальше? Вражеские катера шли ему навстречу, перекрыв выход из фьорда. И тогда Шабалин принял решение идти под огонь вражеской батареи, позиции которой находились на соседнем гористом мысу. Он понимал, что артиллеристы уже держат под прицелом его катер. Но он понимал и то, что снаряды, предназначавшиеся для ТКА-13, будут рваться и рядом с теми, кто перекрыл ему путь в море.

Первые столбы воды взметнулись почти рядом с его бортом. Командир увеличил ход и изменил курс. Следующие взрывы остались за кормой. Меняя скорость и курс, ТКА-13 шел навстречу строю вражеских катеров. И те как бы споткнулись о взрывы собственных батарей. Они сошли с курса советского катера. В действиях катерников и береговых артиллеристов не было согласованности, и вскоре катера врага остались за кормой ТКА-13, а он, «сопровождаемый» взрывами снарядов, вырвался в открытое море.

Представить посмертно…

Однажды, просматривая в Центральном архиве ВМФ уже начинавшие желтеть листы одного из дел, я обратил внимание на фразу необычного содержания: «…за боевые заслуги перед Родиной представить весь экипаж… к посмертному награждению орденами Отечественной войны». Текст был из приказа, подписанного командиром бригады подводных лодок Черноморского флота контр-адмиралом П. И. Болтуновым и начальником штаба бригады капитаном 1 ранга М. Соловьевым, а речь в нем шла о подводной лодке Щ-216, которая относилась к знаменитому семейству «щук» — подводных лодок, созданных в годы первых пятилеток. Сначала лодкам этого типа давали названия рыб, и первую из них нарекли «Щукой». Это и определило последующие индексы подводных лодок этого типа. Экипаж Щ-216, вступившей в строй уже в дни войны, состоял из тридцати восьми человек. Каждый из них заслуживает того, чтобы о нем было сказано, но это невозможно в рамках небольшого рассказа. Поэтому ограничимся упоминанием двух человек этого экипажа: командира и комиссара — людей, которые формировали его, как единый боевой коллектив, вели в бой в морских глубинах, вместе со всеми писали биографию подводной лодки Щ-216. Ими были капитан 3 ранга Г. Карбовский и старший политрук И. Станкеев.

За два года войны Щ-216 совершила четырнадцать боевых походов. Первой победы она добилась 7 октября 1942 года, действуя вблизи вражеского побережья около Сулинского гирла Дуная. В перископ были обнаружены землечерпалка с двумя грунтовозными шаландами, идущие в охранении миноносца и четырех сторожевых катеров. Несмотря на то что глубина в том районе моря была невелика, всего пятнадцать метров, Карбовский не отказался от атаки, сумел скрытно сблизиться с вражескими судами и одним залпом потопить землечерпалку и шаланду. После атаки он направил лодку вдоль берега, а противник бросился искать ее в сторону больших глубин — в море. Так Щ-216 удалось избежать преследования.

Вторая встреча с противником произошла в том же походе через двое суток. С наступлением темноты лодка в надводном положении приближалась к берегу. И вдруг в ночной темноте командир заметил проблески огня — враг включил маяк! Это не могло быть случайным, и Карбовский направил лодку к порту Сулина. Примерно через час на фоне берега был обнаружен силуэт транспорта. Вокруг него шли катера охранения. Командир решил атаковать транспорт в надводном положении. Сблизившись с целью на дистанцию шести кабельтовых, подводная лодка произвела залп тремя торпедами, одна из которых попала в транспорт. Он разломился пополам и стал тонуть. Только тогда с вражеских катеров взлетели осветительные ракеты и в их мерцающем свете противник обнаружил погружающуюся подводную лодку. Так был потоплен транспорт водоизмещением около четырех с половиной тысяч тонн.

Следующей победы Щ-216 добилась в августе 1943 года. Произошло это в районе Босфора. Лодка вышла в поход 16 июля. Скрытно пересекла Черное море и заняла назначенную ей позицию. Условия для действий подводной лодки оказались чрезвычайно сложными. Изо дня в день в штурманском журнале появлялась запись: «Штиль, облачность ноль баллов, видимость днем пятьдесят — шестьдесят кабельтовых, ночью — двадцать — двадцать пять кабельтовых». Поверхность воды была гладкой, как зеркало. Как в таких условиях поднимать перископ?

23 июля в 10.50 обнаружили конвой в составе танкера и транспорта, идущих в охранении кораблей и самолетов. Командир рассчитал боевой курс. Перископ подняли только непосредственно перед залпом, но и этого оказалось достаточно. В 11.07 акустик доложил, что в сторону подводной лодки идут два катера, а в 11.10 рядом с ней взорвались первые глубинные бомбы. В 11.15 взорвались бомбы второй серии. В лодке посыпалось на палубу битое стекло от электрических лампочек, от сотрясения остановились некоторые механизмы. Через ослабшие заклепки с шипением начала сочиться в один из отсеков вода. Карбовский приказал увеличить глубину погружения до семидесяти пяти метров. Этим маневром удалось скрыться от наблюдения противника. Через десять минут всплыли на перископную глубину, но время залпа было упущено. Конвой ушел на север.

29 июля во второй половине дня в перископ обнаружили два эсминца, которые маневрировали недалеко от пролива. Карбовский предположил, что они поджидают конвой. Лодка на самом малом ходу начала сближаться с эсминцами. В 17.10 один из них лег курсом на подводную лодку. Щ-216 увеличила глубину до пятидесяти метров и поднырнула под эсминец. Он прошел почти над нею. Взрывов глубинных бомб не последовало. В 17.40 акустик обнаружил в стороне берега шумы сначала катеров, а затем крупных судов. Сомнений не было — шел конвой.

В лодке прозвучал сигнал боевой тревоги. Началась атака. Но как и в предыдущий раз, корабли охранения не дали выпустить торпеды. Вновь перископ был обнаружен, и глубинными бомбами лодку загнали на глубину.

Победа пришла только 6 августа. В 12.45 на горизонте появился слабый дымок. В 13.15 в перископ стало возможным различить мачты крупного судна. На этот раз Карбовский решил все маневрирование выполнять только по данным акустика и поднять перископ в самый последний момент — при выпуске торпед. В предыдущих неудачных атаках был достаточно точно определен фарватер судов противника, что теперь облегчало выход в атаку.

13.32 — экипаж занял места по боевой тревоге. 13.37 — лодка поднырнула под идущий в голове конвоя эсминец, продолжая сближаться с главной целью. 14.05 — пеленги на цель начали резко изменяться. Это заставило Карбовского поднять перископ. Нескольких секунд оказалось достаточным, чтобы увидеть, что конвой изменил курс — он шел зигзагом. Щ-216 легла на новый курс. 14.24 — лодка вновь прошла под вражеским эсминцем. Теперь акустик хорошо слышал шумы приближавшегося вражеского судна. Их характер говорил о том, что идет крупная цель. 14.28 — наступило расчетное время выпускать торпеды. Карбовский поднял перископ. Вот он, глубоко сидящий в воде танкер! Теперь уже промаха не будет! 14.29 — прозвучала команда «Пли!». Вскоре все в отсеках услышали взрыв.

Началось преследование. Красноречивее, чем говорят о нем записи в журнале боевых действий, сказать трудно. Вот выписки из них: «…14.33 — слышен взрыв глубинной бомбы. 14.34 — три взрыва глубинных бомб. 14.35 — пять взрывов. 14.36 — четыре взрыва. 14.40 — серия за серией — восемнадцать взрывов глубинных бомб. 14.42 — лопнула водяная магистраль, вода поступает в отсек… легли на грунт, глубина семьдесят шесть метров… 16.55 — подвсплыли, дали ход. 16.57 — приближаются два катера, взрывы глубинных бомб, легли на грунт. 18.36 — всплыли с грунта, дали ход. Слышны шумы приближающихся катеров. 18.38 — взрывы пяти глубинных бомб. 18.44 — четыре взрыва. 18.55 — еще взрывы семи глубинных бомб. Взрывы удаляются. 19.21 — вблизи лодки четыре взрыва. 19.33 — пять взрывов. 19.45 — несколько взрывов вдали от лодки… 21.00 — шумы катеров противника удаляются. 21.55 — всплыли с грунта, дали малый ход. 21.59 — всплыли на перископную глубину».

За семь часов преследования вражеские корабли сбросили на Щ-216 девяносто четыре глубинные бомбы. Так закончилась успешная атака вражеского танкера «Фируц» водоизмещением более семи тысяч тонн.

Очередная победа Щ-216 была одержана в феврале 1944 года. В ночь с 9 на 10 февраля, осуществляя поиск в надводном положении, лодка обнаружила транспорт, идущий в охранении двух сторожевых кораблей. Атака была выполнена стремительно и дерзко. Двумя торпедами транспорт был потоплен. Позднее, по захваченным у противника документам, было установлено, что в этой атаке Щ-216 потопила транспорт «Петер» водоизмещением четыре тысячи тонн. Как проходило преследование подводной лодки после атаки, осталось неизвестным. Несмотря на полученные повреждения, о которых сообщил по радио командир, она продолжала выполнять поставленную задачу.

28 февраля связь с лодкой прекратилась. Командир действовавшей в соседнем районе подводной лодки Щ-209 при возвращении из похода докладывал, что в ту ночь в стороне позиции Щ-216 был слышен мощный взрыв и виден всполох. Что это было? Взрыв торпеды, выпущенной подводной лодкой и прозвучавший последним аккордом в ее боевой истории? Или взрыв мины, на которую она натолкнулась ночью? Этого никто не знает.

На следующий день в воздухе, над районом, где ночью был слышен взрыв, несколько раз появлялись вражеские самолеты, а гидроакустик прослушивал взрывы. Возможно, враг преследовал нашу подводную лодку. Все могло быть…

Когда истекли все сроки допустимого пребывания Щ-216 в море, появился приказ командира бригады подводных лодок об исключении ее из списков кораблей и о представлении посмертно всего экипажа к награждению орденами Отечественной войны.

Щ-216 погибла в тридцати — сорока километрах юго-западнее мыса Тарханкут. И может быть именно там, вблизи маяка, на обдуваемом всеми ветрами мысу, должна выситься плита с именами всех членов экипажа этой подводной лодки, выполнивших до конца свой воинский долг.

Вместе с отцом

Шли последние недели обороны Севастополя в июне 1942 года. В те дни в осажденный город пробивались только одиночные боевые корабли. Последними из них были эсминец «Безупречный» и лидер «Ташкент».

Командовал «Безупречным» капитан 3 ранга П. Буряк. Вместе с ним на корабле юнгой плавал и его сын Володя, еще не достигший призывного возраста. По боевому расписанию он был одним из номеров расчета зенитного пулемета, расположенного на крыле ходового мостика.

25 июня эсминец принимал груз у причала Новороссийского порта. Накануне у Володи поднялась температура, и корабельный врач прописал ему постельный режим. А так как Володя не входил в штат экипажа корабля, а в Новороссийске жила его мать, врач отправил его лечиться домой.

Утром Володя вспомнил, что забыл сказать напарнику по расчету, куда положил одну из запасных деталей пулемета, которая могла понадобиться в бою. Вскочив с постели, он побежал на корабль.

Моряки эсминца понимали, что этот поход мог быть последним, так как пробиваться в Севастополь с каждым днем становилось все труднее. Некоторые из них оставляли на берегу письма и памятные вещи с просьбой переслать их родным, если эсминец из похода не вернется. Услышав об этом, Володя решил остаться на корабле.

Когда перед выходом прозвучал сигнал сниматься со швартовов и отец поднялся на ходовой мостик, он увидел Володю.

— Почему ты здесь? Быстро беги домой, мать волнуется, — строго сказал он сыну.

— Отец, — ответил Володя, — некоторые матросы говорят, что корабль не вернется из похода. Если я уйду, то все поверят в это…

Никто не знает, что подумал в тот момент отец, но он подошел к сыну, обнял его, потрепал по волосам, а потом, легонько оттолкнув, занял свое место у машинного телеграфа и приказал отдавать швартовы. Володя, как всегда, встал у своего пулемета…

Рано утром 26 июня «Безупречный» атаковали вражеские самолеты. Одна атака сменялась другой. Зенитчики эсминца сбили два самолета, но одна из бомб попала в корабль. Эсминец снизил скорость. Новая атака… Володя не отходит от пулемета. Огненные трассы тянутся то к одному, то к другому вражескому стервятнику. Не снимает рук с машинных телеграфов отец. Корабль то несется вперед, рассекая грудью лазурную поверхность моря, то, сотрясая корму грохотом винтов, останавливается. Еще одна бомба попала в корабль, несколько других взорвались рядом с бортом. «Безупречный» потерял ход. Его корма начала медленно уходить под воду. По приказу командира корабль покидали сначала пехотинцы, затем члены экипажа. Люди прыгали в воду и старались быстрее отплыть от тонувшего корабля. Над ними с ревом носились вражеские самолеты. А с кренящегося корабля по самолетам били пушки и пулеметы, стремясь прикрыть людей от атак с воздуха. До последней секунды бил пулемет и с крыла ходового мостика, а у телеграфов уже замолчавших машин неподвижно стоял командир.

Капитан 3 ранга П. Буряк и его сын Володя погибли, не покинув своего боевого поста…

Прошло два года. Моряки Днепровской флотилии вместе с войсками фронта вели бои на берегах Днепра, Десны, небольшой речушки Пины, недалеко от устья которой расположен город Пинск.

В состав бронекатеров флотилии входил и БКА-92. на котором юнгой плавал четырнадцатилетний Олег Ольховский. Его отец, старший лейтенант П. Ольховский, служил механиком отряда катеров.

В ночь на 12 июля 1944 года группа бронекатеров скрытно поднялась вверх по реке, пересекла линию фронта и, неожиданно появившись в районе Пинского порта, высадила десант моряков. Десантники с боем начали продвигаться к городу, а катера поддерживали их артиллерийским и пулеметным огнем. Враг подтянул к берегу артиллерию. Все чаще снаряды стали рваться рядом с бронекатерами. От попадания одного из них на БКА-92 вспыхнул пожар. Тяжело был ранен командир бронекатера лейтенант И. Чернозубов. Командование катером принял старший лейтенант П. Ольховский. Через несколько минут осколком очередного разорвавшегося рядом с катером снаряда был убит рулевой. П. Ольховский сам встал за штурвал и начал выводить катер из зоны обстрела вражеских орудий. Снова раздался грохот взрыва. На этот раз снаряд попал в артиллерийскую башню. Через несколько секунд был смертельно ранен в грудь П. Ольховский.

Его сын, находившийся до этого в машинном отделении, по непонятному поведению катера почувствовал неладное и пробрался в рубку. Здесь он и увидел лежавшего на палубе отца. Тот был уже мертв… Из развороченной артиллерийским снарядом башни шел легкий дымок. Молчал зенитный пулемет — убитый пулеметчик лежал рядом. Никого не было видно и в турели. Вероятно, фашисты решили, что на катере не осталось живых, и прекратили по нему огонь.

И вдруг ожил турельный спаренный пулемет. Это Олег Ольховский длинными очередями расстреливал выскакивавших на берег гитлеровцев. Враг вновь начал обстреливать катер из артиллерийских орудий и пулеметов, опять запели над его палубой осколки. Один за другим вонзались снаряды и пули в катер. В нескольких местах вспыхнуло пламя. Тушить его было некому. Качаясь на волнах, поднимаемых взрывами, БКА-92 медленно приближался к берегу, занятому фашистами. А пулемет стрелял и стрелял… Стрелял до тех пор, пока один из снарядов не попал в турель…

…Как памятник юному герою, как воспоминание о том бое, по днепровским плесам плавает теплоход «Олег Ольховский». Хочется верить, что когда-нибудь и в море мы встретим морское судно, на борту которого прочтем «Володя Буряк».

Оглавление

От автора

Глава первая. Рассказы о минерах

Глава вторая. Смекалка и хитрость — тоже оружие

Глава третья. Бывало и такое

Глава четвертая. Словно легенды

Глава пятая. Потомкам в пример X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?