«Трус»

…Обнаружено, что след собаки пересекает границу.

Ему исполнился год. Он был шестидесяти пяти сантиметров ростом. Его серая шерсть светлела на нижней стороне хвоста, на животе, лапах и шее. А морда у него была темная, почти черная. Его коричневые глаза сверкали желтой искрой.

Словом, он был очень красивый пес, стройный и сильный, и на вид казался злым зверем. Но он был совсем не злой и не страшный. Хуже того, он был трусом. Трусом от рождения. Возможно, его отец или мать были запуганы, забиты, и он унаследовал от них страх. Его купили совсем маленьким, и о его родословной никто не знал ничего путного.

Во всяком случае, с тех пор как он полуторамесячным щенком попал в питомник, никто никогда не бил его и не запугивал, и все-таки он жил в мире, полном ужасов. Телега, грохочущая по камням шоссе, казалась ему громом. Человек, поднявший руку, казалось, обязательно хочет его ударить. Стук дверей казался выстрелом. А настоящий выстрел так пугал несчастного пса, что он ложился на землю, зажмуривал глаза, хвост прижимал к животу и так замирал, ожидая смерти. При этом его задние ноги дрожали мелкой-мелкой дрожью. Вся красота пропадала бесследно.

В журнале питомника его записали под именем «Джек», но все называли его «Трусом». Начальник питомника сердился, когда слышал эту кличку, но пес отзывался на нее, и в конце концов за ним так и осталось имя «Трус».

Все считали Труса никуда не годным, ну, разве только на племя из-за красоты. Учить Труса считали лишним. Только начальник питомника странно относился к Трусу. Начальник питомника сам учил Труса и тратил на него очень много времени, и если Труса не пугали, он работал просто на «отлично», и нюх у него был замечательный. Но стоило прикрикнуть или замахнуться на Труса, как он останавливался на месте, прижимался к земле и, дрожащий, жалкий, прекращал работу. Куда же это годится?

Начальник питомника, опытный дрессировщик и тонкий знаток собачьей психологии, не переставал трудиться над обучением Труса и всегда говорил о нем:

— Погодите, этот пес еще себя покажет. Только бы Джек (начальник никогда не называл пса его второй, позорной кличкой), только бы Джек попал в руки человека, который никогда не крикнет, не разозлится на беднягу, никогда не ударит его. Тогда Джек так полюбит своего проводника, как не любит ни одна наша собака. Этот пес еще покажет себя…

Начальник пользовался в питомнике большим авторитетом, но этому утверждению, по правде сказать, не особенно верили.

Когда Трусу исполнился год, в питомник прислали одного парня Григория Маркова. Марков был красноармеец молодой, но сразу занял в питомнике твердое положение. Парень он был немного странный — уж очень тихий, молчаливый и сдержанный. Никто толком не знал, что он за человек, но все чувствовали в нем большую внутреннюю силу. Марков умел мягко, осторожно высказывать свое мнение, и почему-то сразу с ним соглашались.

Животных Григорий любил просто со страстью. В питомнике было много отличных проводников, но Григорий, казалось, родился дрессировщиком.

Начальник питомника сразу обратил на Григория внимание. Они были в чем-то похожи, эти два человека, несмотря на огромную разницу. Ведь Григорий годился в сыновья начальнику. Кроме того, Григорий с трудом читал и писал, а начальник был хорошо образованным человеком. Но у обоих, если можно так выразиться, главной чертой характера была любовь к собакам, к животным. Оба проявляли в работе с собакой, в обучении и дрессировке такое бесконечное терпение, такую изобретательность, хитроумность, знание психологии собаки, что можно было только удивляться.

Начальник несколько раз подолгу разговаривал с Григорием Марковым. Оказалось, что Григорий приехал с Алтая. Его отец, большевик и партизан, был убит в самом конце гражданской войны, и мать, которая всю войну ездила за отрядом со своим маленьким сыном, осталась жить в алтайской деревне. Григорий стал пастухом. Он пас большое стадо и целыми месяцами жил один, переходя от пастбища к пастбищу.

Вот Григория начальник и прикомандировал к Трусу.

Целыми днями Марков возился с Трусом в самом отдаленном углу двора. Два месяца никто, кроме него, не подходил к собаке. А через два месяца Трус так привязался к Григорию, что все увидели, как прав был начальник питомника. Трус не отходил от Григория ни на шаг, не сводил с него глаз.

Только боязливым Трус оставался по-прежнему. Однако Григория он не боялся. Но Григорий никогда не повышал голоса, никогда не сердился на своего пса.

Начальник питомника был очень доволен.

Потом Марков получил звание проводника разыскной собаки и уехал с Трусом на пограничную заставу.

И на заставе относились к Трусу с пренебрежением, не верили в его возможности и дивились его любви к Григорию.

Но вскоре все поняли, что представлял собою Трус. Вот как это произошло.

Григорий обходил участок, и Трус был с ним. Леса Трус тоже боялся. Хрустнет где-нибудь ветка, или птица вспорхнет в кустах — Трус вздрагивал и прижимался к земле. А Григорий всегда его ласково уговаривал, тихо шептал ему что-то, и страх проходил у Труса. Он выпрямлялся и шел опять рядом с Григорием, не сводя с него глаз.

Была осень, лес был оранжевый, красный, желтый. Темная зелень хвои казалась черной на фоне яркого костра осенних листьев.

Все было спокойно и тихо в лесу. Вдруг Трус забеспокоился, заволновался, почуяв какой-то запах. Хвост собаки напряженно вытянулся, уши прижались к затылку, глаза сощурились внимательно и настороженно.

Григорий скомандовал Трусу искать. Недолго Трус покрутился на месте, потом нашел след и повел, повел к границе. Григорий побежал за собакой, с трудом продираясь через густой кустарник. А было это совсем рядом с границей, кустарник скоро кончился, и показалась лужайка. Пограничная проволока пересекала ее посредине. По лужайке к границе очень быстро бежал человек.

Григорий был крепкий парень. Он догнал человека, и оба покатились в траву, сцепившись руками. Трус в это время бегал вокруг и визжал от ужаса. Наверное, пес понимал, что человек этот враг, что он бьет Григория. Но Трус не решался вмешаться. Он поджимал хвост, дрожал всем телом и визжал.

Недолго боролся Григорий с нарушителем и уже почти одержал победу, когда глухо треснул выстрел. Трус в страхе откатился в сторону, остановился саженях в трех и, дрожа, обернулся к борющимся. Григорий лежал неподвижно на траве, а нарушитель с револьвером в руке стоял над ним, тяжело дыша, и потирал левой рукой шею.

И вот тут произошло нечто невероятное: Трус ощерился, зарычал и лязгнул зубами. Он бросился к нарушителю и прыгнул ему на грудь.

Правда, горла он не достал, — нарушитель держал руку на шее, и в руку-то Трус и вцепился. Тогда нарушитель ударил собаку рукояткой револьвера по голове. Трус отлетел в сторону, но удержался на ногах и снова кинулся к врагу. Нарушитель выстрелил. Он попал в собаку, но не убил ее: пуля только оглушила Труса, содрав большой кусок кожи между ушами.

Трус упал. Кровь залила его морду, и ему показалось, что все стало темным, как ночью.

Потом пес очнулся, облизал кровь, стекавшую по острой морде до носа, и встал на ноги. Григорий лежал неподвижно. Трус завыл над ним, по-волчьи задирая голову.

Дозорный пограничник услышал револьверные выстрелы в лесу и через некоторое время дикий и тоскливый вой. Дозорный прибежал на лужайку. Раненый проводник лежал в траве. Собаки нигде не было.

Дозорный вызвал помощь. Григория отнесли на заставу и привели в сознание.

А Трус так и исчез. Когда он понял, что его проводник не просыпается, не встает, ярость снова овладела им. Он дрожал всем телом, но не от страха, а от злобы.

След нарушителя был свежий, и Трус, нагнув голову, рыча и фыркая, перепрыгнул через изгородь на ту сторону границы. Он нигде не сбился. След привел его в деревню, к дому, возле которого стоял чужой солдат с винтовкой. Трус подбежал к двери, но солдат отпихнул его ударом ноги в живот. Трус снова упрямо пошел к двери. Солдат второй раз ударил его ногой и громко выругался. Тогда открылась дверь, и на крыльцо вышел молодой офицер. Офицер заговорил с солдатом. Слова были непохожи на русский язык.

Трус, опустив голову, стоял посреди дороги. С его головы капала кровь. Коричневые капельки серыми точками расползались в пыли.

Офицер подошел к Трусу и внимательно оглядел его. Потом он погладил Труса по спине. Трус боязливо косился на офицера. Рука офицера была одета в мягкую перчатку. Офицер взял собаку за ошейник и повел за собой. Трус не сопротивлялся, только хвост поджал и приложил уши. Он снова начал бояться, и, когда солдат шумно распахнул дверь перед ним и перед офицером, Трус вздрогнул и прижался к земле. Офицер опять погладил его и сказал что-то ласковое. Трус не понял странных слов.

Офицер отвел Труса в комнату. Комната пахла так же, как офицер, приятно и нежно, но запах щекотал ноздри. Трус чихнул, и сам испугался. Офицер отпустил ошейник, и пес забился в угол.

Офицер принес миску с вкусной, жирной похлебкой. Он придвинул миску к самому носу Труса, но Трус не стал есть. Офицер сел на корточки и долго говорил с собакой. Очевидно, он уговаривал Труса. Но Трус не притронулся к пище. Он только еще дальше забился в угол. Тогда офицер ушел, заперев дверь за собою на ключ.

Трус просидел в углу, не двигаясь с места, до поздней ночи. Кровь перестала идти из раны, но голова болела. Изредка Трус опускал голову и тихо скулил.

Поздно ночью офицер вошел в комнату и зажег свет. Он насвистывал веселую песенку. Проходя мимо Труса, он сказал ему что-то, засмеялся и щелкнул по носу. Трусу было больно, но он не пошевельнулся. Офицер удивленно посмотрел на собаку и пожал плечами. Потом он подошел к кровати, разделся, залез в постель и потушил свет. Заснул он сразу.

Прошел час, а может быть, и больше. Из-за облаков вышла луна, и комната наполнилась зеленым светом. Тогда Трус встал, осторожно разминая ноги, подошел к постели и долго смотрел на спящего офицера. Потом, крадучись, ступая по крашеным доскам пола, Трус подошел к миске и съел небольшой кусок мяса.

Офицер проснулся рано утром. Трус сидел в той же позе. Офицер оделся и вышел. Он запер Труса, и целый день в комнату никто не заходил. Трус лег и задремал. Сон его был неспокойный. Он часто ворчал и дергал лапами. К еде он больше не притрагивался.

Вечером опять пришел офицер, и вместе с ним пришел какой-то человек в штатском. Левая рука человека в штатском была забинтована.

Сначала, когда они вошли в комнату. Трус забился в свой угол. Но потом он выпрямился, вскочил и, выйдя на середину комнаты, стал напряженно нюхать воздух. Офицер и второй человек сидели за столом. Они разговаривали и не обращали на собаку внимания.

Вдруг Трус зарычал и кинулся на человека в штатском. Трус узнал в нем врага, ранившего Григория Маркова, и сразу страх пропал у Труса, и дикая злоба снова овладела им. Собака вцепилась бы врагу в горло, если бы не офицер. Офицер оказался сильным и ловким. Ударом камышовой трости, которая была у него в руках, он остановил прыжок зверя. Трус, визжа, отлетел в сторону. Второй человек вытащил револьвер и хотел пристрелить собаку, но офицер сказал ему что-то, и человек, недовольно ворча, опустил руку и спрятал оружие.

Офицер подошел к Трусу. Трус испуганно пополз в свой угол. Офицер крикнул на него, и Трус задрожал еще больше. Он совсем скорчился и зажмурил глаза.

Тогда офицер стал бить Труса. Он безжалостно бил его своей тростью и сапогами.

Человек в штатском посмотрел на часы и по-русски сказал: «Пора, нужно идти». Офицер бросил трость, отряхнул руки и надел фуражку. Он вышел вместе с человеком в штатском. Выходя, офицер потушил свет и запер дверь. Но окно осталось открытым.

Трус поднялся пошатываясь. Сильно болела голова. Палка офицера содрала засохшую корочку, и кровь снова пошла из раны.

Трус подошел к окну. Холодный ночной ветер пошевелил шерсть на его спине. Трус немного постоял неподвижно, тяжело дыша широко раскрытой пастью. Потом он вскочил на подоконник и бесшумно спрыгнул в сад.

Ночь была бурная, темная, и Труса никто не видел. Он побежал.

Инстинкт ли подсказал ему направление или помог случай, но через минут пять он увидел впереди двоих людей, быстро идущих по дороге. Трус узнал офицера и своего врага. Он не подходил близко, но не терял людей из виду. Тихо крался за ними по обочине дороги. Так голодные волки крадутся за лошадью, не нападая на нее вблизи жилья и не отставая ни на шаг.

Люди свернули с дороги и пошли лесом. Трус крался в пяти шагах от них. Если какая-нибудь ветка и хрустела под его мягкой лапой, то люди ничего не слыхали из-за ветра, шумевшего в листьях деревьев.

Так дошли они до лужайки, по которой шла граница. На другой стороне лужайки был ранен Григорий Марков.

Люди остановились. Пожав друг другу руки, они шепотом обменялись короткими фразами. В трех шагах от них, в чаще кустарника, два глаза блестели неподвижным желтым огнем.

Офицер повернулся и пошел обратно, а второй человек, низко пригнувшись, пробежал по лужайке на советскую сторону.

Тогда Трус понесся за ним. Длинными прыжками, вытягиваясь и сокращаясь, как тугая пружина, он догнал своего врага, без единого звука сделал последний огромный прыжок и вцепился человеку в затылок.

Ветер стонал в верхушках деревьев, скрипели, качаясь, стволы, и лес заглушал все звуки. Крик человека не был слышен.

Трус грыз шею врага. Вероятно, в первый раз в жизни он по-настоящему забыл страх. Он стал яростным и бесстрашным.

А человеку казалось, что сердце его разорвется от ужаса. Он не знал, кто вцепился в его спину, не видел, чьи зубы рвут его затылок. Он старался освободиться, и отчаяние во много раз увеличивало его силы. Ему удалось сбросить с себя Труса. Но собака сразу, не давая опомниться, кинулась на него. Теперь страшные зубы достали горло врага. Падая, человек вытащил револьвер. Он сунул дуло Трусу в живот. Глухо ударил выстрел, и пуля навылет пробила собаку.

Но Трус не разжал зубов. Последнее, что видел умирающий человек, были два круглых глаза, горящие человеческой ненавистью.

Трус долго лежал на трупе врага, не выпуская его горла.

Начало светать, когда пес попробовал подняться на ноги. Кровь лилась из его разорванного живота.

Идти он не мог.

Тогда он пополз. До пограничной заставы было не больше километра, но Трус полз это расстояние четыре часа.

Наконец часовой заметил полуживую собаку, ползком упорно двигавшуюся к заставе. Он узнал Труса, поднял его и принес на заставу. Забинтованный Григорий Марков заплакал, увидев Труса, а Трус лизал ему руки и скулил.

Все пограничники собрались в комнате, где он лежал. Он умирал. Кто-то хлопнул дверью, и Трус вздрогнул.

Так он и умер на руках Григория, дрожа от маленьких своих страхов.

1935

Оглавление