«Партай-геноссе»

Альберт Маратович Зарипов Партай-геноссе

ПРОЛОГ

Ну, само собой разумеется… Что гораздо приятнее во все глаза рассматривать полуобнаженную девушку, которая невинно-естественным образом совершает утренне-водные процедуры с умыванием своего всё ещё сонного личика и обливанием особенно тёплого тела…

Нежели наблюдать за плесканьем, кряканьем и фырканьем чрезмерно упитанного товарища майора, бесстыже оголившего свой массивный торс… Да ещё и с непонятной растительностью по всему туловищу: то ли это мех слабенькой такой пушистости, то ль подмышечные волосики разрослись по всем направлениям, то ли это был некий подшерсток, как у новорожденных детёнышей тюленей… Или моржа… Может, именно из-за данного растительного покрова, но утреннее обмывание товарища парторга всё продолжалось и продолжалось…

Когда майорский обмывальщик… То есть когда подливающий ему водичкой солдат израсходовал уже вторую полуторалитровую флягу и принялся за третью, я не выдержал… Встал и начал изучать в самый мощный бинокль Б-12 окружающую нас местность. Для этого я даже отвернулся в противоположную сторону, но из-за спины всё ещё доносилось плесканье и именно оно… То есть звучание бездумно растрачиваемой воды меня раздражало более всего. Сухопарый прапорщик Акименко несколько минут назад сложил свои ладони аккуратным ковшичком, не разлил из него ни одной капли воды, после чего одним движением умудрился и умыть лицо, и ополоснуть руки. И, глядя на ёрзающее вверх-вниз новенькое солдатское полотенце, я даже восхитился (причём впервые в жизни!) той рачительности и бережливости, присущей только прапорам среднего возраста… А командир нашей разведгруппы старший лейтенант Веселков с самого рассвета выглядел вполне обычно… Словно он и не спал всю ночь, а значит и умываться ему… Словом, старый воин — мудрый воин…

А мы… Солдаты срочной службы растёрли свои заспанные глазоньки сухими кулаками… Вот и вся наша военно-полевая гигиена!..

Наконец-то сзади всё стихло, и товарищ майор затребовал у своего подневольного помощничка полотенчико… Я убрал бинокль и со скрытым осуждением взглянул на довольного собой парторга-пропагандиста. Он старательно взъерошивал полотенцем свой подшерсток… Теперь уже на спине… После чего подсел к Веселкову и Акименко, которые уже успели добить свой офицерский завтрак.

Через несколько минут, когда я возвратился на своё место, опять послышалось журчание воды… На этот раз до пояса разделся Вовка Сальников…

И я, уже никак не сдерживаясь, высказал ему всю накопившуюся злость:

— Сало! Ты что?.. Охренел?!.. Так и сяк тебя, и разэтак…

Он буквально опешил от моей бурной реакции и уставился на меня изумленными глазками… Точно также на меня смотрел и Смирнов Володя, который до этого поливал Сальнику из алюминиевой фляжки. Но эти взгляды меня не остановили, и я выругался ещё раз…

— Ты чего орёшь? — наконец-то обиделся любитель телесной чистоты. — Воды что ли жалко?

Разведчик Сальников только-только умыл своё личико и теперь собирался освежить тело… Но я продолжал возмущаться… А он всё артачился…

— Ну, ладно… — Я уже устал спорить с Сальником и теперь говорил вкрадчиво-умиротворенным тоном. — Делай, что хочешь… Вода же твоя. Но потом… На одну фляжку получишь меньше!

— Алик! Да ты чо?! — он ошарашено выпучил на меня свои чисто умытые глазки.

Однако я уже не слушал его возмущенных возгласов, а пошел к ближайшему бархану, чтобы справить малую нужду. И всё-таки… Через минуту я краем глаза заметил то, что мой скрытый намёк подействовал на чистюлю… Вовка Сальников резко передумал обмываться дальше и забрал у Смирнова флягу со «своей» водой. После чего они оба пошли обратно к броне…

Я слегка ухмыльнулся и равнодушно подумал про то, что остальные ребята-солдаты возможно были на моей стороне… В этом конфликте-споре из-за воды…

Ведь сегодня был всего лишь второй день нашего путешествия в Страну Песков… Нашего предположительно десятисуточного боевого выхода в афганскую пустыню Регистан…

Глава 1

Это была моя первая война, на которую я отправлялся на должности заместителя командира разведгруппы спецназа. И если раньше я нёс исключительно личную ответственность только лишь за свою сугубо персональную боеготовность пулемётчика с ПКМом, которых в общем-то имеется аж целых четыре человека. То теперь на меня возлагалось огромное бремя… Можно сказать, почти неподъёмная ноша — держать ответ перед самим командиром РГСпН за всё!

И не всё у меня получалось так, как мне очень хотелось… Первая неудача случилась самым неожиданным образом. Наш взводный снабженец и добытчик Бельмас по прозвищу Бельмандо стырил где-то стальной вкладыш от большого армейского термоса… Он гордо нёс в своих объятьях цилиндр из нержавейки высотой около метра и диаметром сантиметров в сорок-пятьдесят… Причем Витенька вознамерился гордо внести свою блестящую добычу в роту через передний вход, да ещё и средь бела дня… Ведь после его госпитальных приключений наш командир группы старший лейтенант Веселков решил самым категоричным образом: пока что не стоит брать Бельмандо на предстоящий выход… На что тот сильно обиделся и теперь старался доказать всем бесспорную истину — что Виктор Бельмас обязательно сгодится группе не только здесь — в пункте постоянной дислокации, где ему уже всё досконально известно… Но и в самой большой пустыне Афганистана, в которой наверняка есть с кем договориться…

— Пацаны! Гляньте сюда!

На громкий вопль приближающегося Бельмаса мы обернулись почти все. До построения на обед ещё оставалось минут десять и рядом с парадным входом в нашу первую роту стояло около десятка любителей «Охотничьих» сигарет. Здесь же находился и я, почесывая свой коротко стриженый затылок в поисках решений навалившихся проблем. И вот… Кажись, одна забота, а значит и головная боль, стала чуточку меньшей…

Под одобрительные и насмешливые возгласы курильщиков Бельмас перешёл на строевой шаг и этим очень торжественным манёвром обозначил заключительную часть своего триумфального прибытия в родное подразделение… Кульминацией стал чётко-отработанный поворот на месте с высоко поднятым подбородком. После чего Бельмандо осторожно поставил стальной цилиндр на землю и устало вытер стекавший со лба пот.

— Вот! — то ли похвастался, то ли пожаловался Витя. — Еле свистнул… Целый час лежал в засаде…

Я уже оглядывал со всех сторон свежерождённый[1] вкладыш и сразу же обрадовался ещё больше: на его стальном дне не наблюдалось ни одной сквозной трещинки или проржавевшей дырочки, а верхние его края имели очень даже правильную форму. И вообще, только что похищенный цилиндр оказался практически новеньким. А ведь у нас в ротной холодной каптёрке как раз имелось несколько вполне приличных термосов с сохранившимися крышками и уплотнительными резинками. Но все эти ёмкости были непригодны, поскольку в каждом из них отсутствовал стальной вкладыш цилиндрической формы. Что-то вроде зеркальной колбы в обычном гражданском термосе.

Однако тепе-ерь!.. Мы вышли победителями из сложившейся ситуации, так как Витенька Бельмандо раздобыл именно то, что и требовалось! И мы могли преспокойненько дополнить любой армейский термос практически нулёвым цилиндром… После чего в нашей третьей группе появится ещё одна ёмкость для воды… Литров эдак на пятьдесят…

— Молодец, Витя! — от всей души поблагодарил я Бельмаса. — Отнеси его старшине в каптёрку.

— Куда? — ошарашенным тоном спросил взводный добытчик. — К нашему прапору?

Бельмандо ещё не знал того, что его главный враг, то есть прапорщик Акименко, тоже идёт на выход с нашей группой. А они испытывали друг к другу вполне понятные симпатии. Ведь наш ротный старшина уже на нюх не переносил самого ловкорукого солдата с французским прозвищем и даже публично запретил Витеньке подходить к его родной каптёрке… Не то что туда входить…

А инстинкт самосохранения у солдата Бельмандо был выражен не хуже всех остальных инстинктов. Включая самый большой… По добыванию материальных благ из ничего!

— Да не бойся! — обнадежил я Бельмаса. — Он с нами на выход идёт. Скажешь, что достал это для нашей группы…

А пронырливый боец Бельмандо уже смекнул то, что у него появился железобетонный шанс продемонстрировать товарищу прапорщику свою исключительную полезность для всего подразделения… Что рядовой Бельмас добывает материальное имущество только на стороне, то есть из других рот или батальонов… Но только не из каптёрки первой роты… При виде столь ценной добычи прапорщик Акименко мог даже поверить своему заклятому недругу — «Бельманде»…

— Отлично! Я пошёл! — прокричал Витя, уже исчезая с вкладышем за дверными створками…

Но тут… Из-за наших спин послышалось громоподобное…

— Солдат! Стой!

Мимо нас промчалось что-то здоровенное и набравшее очень большую скорость… От сильного удара моментально растворились двери, за которыми почти что скрылся Бельмандо… И уже из казармы слышалось звероподобное рычание…

— Стой! Солдат!

Бельмандо сразу же услышал столь привычный для него вопль и стремительно помчался по центральному проходу к спасительному второму выходу нашей казармы… Но его дробный топот уже заглушался громкими матюками догонявшей беглеца погони… И прямо перед дверью в ленкомнату Витю схватила мощная ладонь нового врага…

Я тяжело вздохнул… Через распахнутые настежь парадные двери мы внимательно вглядывались в полумрак казарменного помещения, искренне надеясь на солдатскую удачу… Но нам не повезло… Фортуна от нас отвернулась и теперь усиленно улыбалась какому-то двухметровому счастливчику…

А этот гигант ухватился обеими руками за стальной вкладыш и старательно тащил его за собой вместе с намертво вцепившимся в сталь бойцом… Ведь рядовой Бельмас искренне верил в то, что ему помогут и родные стены, и двухъярусные кровати казармы первой роты… И возможно даже сам старшина… А потому Бельмандо решил ни за что не отпускать свой законно добытый цилиндр и изо всех сил упирался ногами в бетонный пол… Оставляя за собой длиннющий тормозной путь… А также несколько вытащенных в центральный проход двухъярусных кроватей… И табуретки тоже… До тумбочек Витя так и не дотянулся.

Когда верзила всё-таки выволок вкладыш и самого Бельмаса на белый свет… То он оглушительно рявкнул самую всеутверждающую команду…

— Смир-рно!

Стоящие на входе солдаты тут же вытянулись по строевой стойке… Даже Бельмас всё же разжал свои железные клешни, чтобы быстренько опустить руки по швам… Всякое сопротивление уже было бессмысленным…

— Смирно, я сказал! — ещё раз скомандовал старший лейтенант Ханнолайнен.

Но «смирнее» уже было некуда… Ведь всё оказалось гораздо хуже!.. Мы уже окончательно убедились в том, что перед нами стоит сам заместитель командира нашего батальона спецназа. Ну, разумеется, по тылу! Иначе кто бы из офицеров помчался через весь плац по направлению к казарме первой роты?!.. В тёмных недрах которой уже почти скрылся вездесущий рядовой Бельмас с несколькими килограммами нержавеющей стали… Пожалуй, во всей нашей 22-ой бригаде таким орлом мог оказаться только один старлей, который ни на секунду не замешкался, перед тем как погнаться за сорокой-воровкой…

— У нас в столовой термосов не хватает! — ругался разгневанный зампотыл. — А в вашей первой роте…

Однако его громовой голос с каждой секундой становился всё добрее и добрее. Ведь желанная цель была им настигнута и боевая задача-минимум оказалась успешно выполненной.

— Да, товарищ старший лейтенант… — привычно-жалобным тоном оправдывался Витёк. — Я его около пехоты нашел. Там их много…

— Чего? — немедленно вскинулся Ханнолайнен. — Пошли! Покажешь мне!

Но Бельмандо уже понял свою оплошность, ведь осиротевшие пехотинцы в данную минуту могут всё ещё искать свою стальную пропажу, а потому он быстро подправил только что озвученную им точку зрения.

— Ну… Там ржавые термоса валяются…

— Вот то-то и оно! — горделиво заявил нам зампотыл, собственноручно берясь за вкладыш. — Знаю я вас!.. Первую роту…

Он уже направился в сторону штаба батальона, а мне всё ещё было жаль терять драгоценное имущество. Почти уже наше…

— Товарищ старшнант! — выкрикнул я вслед. — Мы на выход идём! Отдайте, пожалуйста! А мы вам потом лично принесём!

— И даже две! — моментально добавил враз осмелевший Бельмас. — Чес-слово!

Но заместитель комбата по тыловому обеспечению, как нам показалось, уже никому не доверял на этом свете. А тем более солдатскому честному слову… И потому на наши обращения вдогонку он никак не отреагировал…

Тут из дверей послышался донельзя знакомый голос старшего лейтенанта Веселкова.

— Ну, и где?.. — вопрошал мой взводный. — Где это дитя страны Суоми?

Вопреки своему всегда заправленному и застёгнутому внешнему виду… То есть наработанной ещё в училище привычке выглядеть всегда опрятно… Сейчас наш командир застёгивал китель на ходу. Видимо, услышал звуки погони внутри казармы, вышел из своего жилого кубрика полюбопытствовать. А когда понял суть происходящего, то сразу же бросился на выручку рядовому Бельмасу, который был бойцом из его, веселковского третьего взвода.

Но было уже слишком поздно. Старший лейтенант Ханнолайнен успел благополучно скрыться не только за поворотом глинобитного забора, но ещё и за серым пологом маскировочной сети… Которая надёжно укрывала от палящего солнца сверху и от посторонних глаз сбоку самое что ни на есть «осиное гнездо», то есть жилище комбата и его заместителей… Об этом… То есть о благородной погоне возмездия и даже о битве двух гладиаторов на виду у майора Еремеева… Обо всём этом не могло быть абсолютно никакой речи! И даже мысли!.. Ну, разве что самой затаённой…

Однако «наш» старлей своим — спокойно-насмешливым тоном теперь выговаривал всё образовавшееся неудовольствие в адрес самого виноватого из всей этой истории, а именно Витьке Бельмасу:

— Эх, ты-ы!.. Тебе оставалось каких-то десять метров пройти и всё! Так нет же!.. Надо было тебе переться аж по плацу!.. Ты бы ещё прямо перед штабом бригады прошелся со своей добычей… Чтобы тебя лично зампотыл бригады поймал…

Бельмандо как обычно смущался и краснел, но ничего вразумительного в своё оправдание не успел сказать.

— Я, товарищ старшнант… — бормотал он. — Да я… Найду что-нибудь получше… Чем этот вкладыш… Ну, чес-с-слово!

Тут в беседу командира группы и его подчиненного быстренько вступил товарищ старшина роты, который проходил мимо них. Однако, услышав приглушенные обещания «Бельманды», прапорщик Акименко сразу же оградил свою персональную территорию от любых посягательств ушлого проныры Витеньки.

— Я тебя лично предупреждаю! — начал свою речь товарищ прапорщик. — Если ты что-либо стащишь из моей каптёрки… Или же из холодной То я тебя!..

— Ну, что вы! — заявил Бельмандо, честно и преданно глядя в глаза хозяину обеих каптёрок. — Я буду только на стороне искать!

— Ну-ну! — скептически усмехнулся командир нашей РГСпН Љ613. -Только там и нигде больше!

— Так точно, товарищ старшнант! — торжественно пообещал-поклялся рядовой Бельмас. — Я даже в Лашкарёвку не пойду. Чего я там забыл?

Тут старшина Акименко почуял какой-то скрытый подвох в Витькиных клятвах и стал сердито гнать ротного снабженца в строй. Витёк не стал возражать и быстренько пристроился в хвосте третьей группы. Прапорщик скомандовал долгожданные слова-приказания, и рота дружно отправилась на обед.

Однако, несмотря на все его самоотверженные старания и даже героические ухищрения, солдату Бельмасу не удалось ещё раз «достать» где-либо какую-нибудь ёмкость для воды. Данное обстоятельство конечно подпортило взаимоотношения между Витей и старшиной, но зато Бельмандо отличился в другом… За день до нашего отъезда он «раздобыл» в предрассветных сумерках два с половиной лотка свежеиспечённого хлеба. Вместе со своим вечным подельником Катком взводный кормилец притащил два набитых мешка к нашим БМПешкам, где и продемонстрировал их вкусно пахнущее содержимое как мне, так и всему остальному личному составу. Это моментально подняло Витькин авторитет на самый высокий уровень.

И всё равно… Я с некоторым огорчением констатировал голые факты. Мне, как заместителю командира разведгруппы, не удалось обеспечить личный состав как можно большим количеством воды. Все остальные моменты, предшествующие боевому выходу, были мной учтены полностью. Оружие оказалось боеготовым и пристрелянным. Средства радиосвязи были в работоспособном состоянии и обеспечены несколькими комплектами батарей или аккумуляторов. Бинокли и оптические прицелы — в норме! Боеприпасы были приготовлены с некоторым избытком. То есть по три боекомплекта на каждый ствол и кое-что ещё. Сухой паёк получен. Правда, нам на этот раз достался не самый лучший эталон…

«Ну, да ладно… — думал я. — Вот с водой…»

А с водой всё выходило не самым лучшим образом. Я хотел гораздо большего результата. Ведь в прошлом месяце, то есть в марте 1988 года, наша разведгруппа тоже была на боевом выходе сроком на десять суток. Тогда мы тоже перемещались на боевых машинах пехоты и воды с собой взяли только одну четырёхсотлитровую Це Вешку,[2] которой нам не хватило. Разумеется, у всех солдат ещё имелись свои личные фляги с водой из расчета по несколько литров на каждый день. И тем не менее с водой у нас случилась напряжёнка. А ведь в марте наш выход проходил в пустыне Дашти-Марго, что в переводе означало Пустыня Смерти. Ни больше и не меньше. И ведь тогда на дворе был март месяц.

А теперь стоял жаркий афганский апрель. И вместо прежней каменистой пустыни Дашти-Марго нашу разведгруппу спецназа поджидала пустыня Регистан. То есть Страна Песков с её песчаными дюнами и барханами. Словом, боевая наша задача от этих природных факторов только усложнялась и усложнялась. Афганская жара и песчаная пустыня… С ними нам предстояло столкнуться в самый первый раз…

Именно потому, чтобы этот первый раз не стал для всех нас последним… Именно поэтому я очень хотел затариться, то есть запастись водой как можно больше. Однако любые ёмкости оказались в страшном дефиците. Ведь помимо нашей третьей разведгруппы, на войну в пустыню Регистан собиралось ещё целая орава солдат и офицеров. Это были первая и вторая разведгруппы нашей первой роты, укомплектованные аналогично нашему штатному расписанию. Кроме того, на выход собиралось командование первой роты: сам капитан Перемитин вместе с зампотехом и замом по боевой подготовке. Ну, и отделение управления роты, а также несколько бойцов из четвёртой группы, оставшейся «на хозяйстве». Таким образом командир роты имел под своим командованием вполне достаточное количество личного состава, вооружения и боевой техники, что могло соответствовать штатному составу одной разведгруппы спецназа.

И сейчас получалось так, что почти вся наша первая рота готовилась к боевому выходу. Механики-водители во главе с зампотехом роты круглые сутки пропадали в своём автопарке, подготавливая боевые машины пехоты к труднейшему испытанию песчаной пустыней. Их собратья, то есть наводчики-операторы тоже не сидели в сторонке. Они пополняли боекомплекты своих скорострельных пушек и спаренных с ними пулемётов, а также доводили работоспособность бортовых радиостанций до требуемого уровня качества связи. Остальной же личный состав, который не имел прямого отношения к боевой технике, занимался другими подготовительными делами. Ведь со склада РАВ требовалось получить боеприпасы к каждой разновидности стрелкового вооружения: начиная от обычных патронов и заканчивая одноразовыми гранатомётами. На складе инженерного имущества выдавались разносортные мины, взрывчатые вещества и всякие детонаторы с капсюлями. На складе связи можно было получить только аккумуляторы к ночным прицелам и батареи к радиостанциям. Зато на продскладе нас поджидало самое любимое солдатское имущество — сухие пайки. А если повезёт Витьке Бельмасу, то кое-что ещё…

И вот настал долгожданный день, когда все подготовительные мероприятия закончились. Боевая техника первой роты выстроилась в одну шеренгу рядом с каморкой дежурного по батальону. Всё полученное военное имущество расположилось в десантных отделениях и личных рюкзаках. Личное оружие почищено после пристрелки. Средства связи и наблюдения проверены и приведены в боеготовое состояние. Топографические карты получены, склеены и уложены в командирские планшеты. И наконец… Штатно-должностной состав всех трёх разведгрупп спецназа укомплектован самыми надёжными солдатами.

Словом, первая рота специального назначения к боевому выходу — готова!

Самой первой на правом фланге стояла БРМка командира роты. Эта боевая разведывательная машина внешне очень похожа на БМП-1. Точно такое же вооружение: гладкоствольная 73-хмиллиметровая пушка 2А28 с заранее устрашающим кодовым обозначением «Гром» да курсовой 7,62 миллимитровый пулемёт ПКТ. А вот по внутренней оснащённости БРМ превосходит своего пехотного собрата во многое количество раз. Это более мощная радиостанция и автономно-думающее бортовое навигационное устройство, которое самостоятельно и с поразительной точностью отслеживает местоположение БР-машины на всём протяжении её маршрута. В сверхнапичканной электроникой башне также находилось кое-что ещё, но очень уж секретное. А потому очень уж опечатанное и крайне недоступное простым смертным… То есть рядовым солдатам… Но самым любопытным моментом чудо-башни был лазерный дальномер. Со сверхпроникающей помощью которого скучающий наводчик-оператор БРМки периодически «сшибал» зазевавшихся назаборе воробьёв и чаек.[3]

Следом за командирской БРМкой стоял военный Урал. Обычный вроде бы трёхосный грузовой автомобиль оборонного предназначения. Однако и этот Урал был подвергнут некоторой модернизации, в результате чего обрёл очень даже агрессивный характер. Ведь в его кузове сразу же за кабиной был установлен крупнокалиберный пулемёт ДШК. Пожалуй, самый лучший экземпляр из всех крупнокалиберных пулемётов всего мира. Его 12,7 миллиметровые пули сохраняют свою убойную силу на расстоянии в семь километров. И это не шутка, а самая настоящая реальность!.. То есть эта «пулька», имеющая свою собственную окружность в 12,7 миллиметров… Она очень даже способна пролететь семь тысяч метров. То есть целых семь километров!.. И эта пуля даже на таком огромном удалении может запросто убить человека, самовольно или же случайно оказавшегося на её пути.

А ведь этот пулемётик был разработан советскими оружейными мастерами Дегтярёвым и Шпагиным аж в далёком-предалёком 1937-ом году! Но ДШК до сих пор состоит на вооружении отдельных танковых частей Советской Армии… И даже афганских бандформирований душманского толка! Ведь в своё время мы столько навыпускали этих крупнокалиберных пулемётов!.. А сколько их же потом попродавали в самые разные страны! В том числе и в соседний Афганистан!.. Так что советский пулемёт ДШК на вполне легитимном основании оказался на вооружении афганских душманских отрядов. Однако войска спецназначения Минобороны не теряли времени даром и периодически «изымали» пулемёты ДШК из враждебно настроенных рук. И вот один такой трофейный ДШК, выпущенный на тульском заводе в 1939-ом году, находился на хранении в ружпарке первой роты. А теперь этот пулемёт по случаю острой нуждаемости был установлен прямо над кабиной грузового Урала, который вместе с нашим разведотрядом отправлялся на боевой выход.

Следующим за БРМкой и боевым Уралом стоял МАЗ-топливозаправщик. Ведь мы отправлялись в очень дальнее путешествие и горючего в баках машин может не хватить на обратную дорогу. Поэтому и возникла необходимость того, чтобы в нашей колонне находился обычный бензовоз. Правда, на этот раз он был полностью загружен дизельным топливом.

После МАЗа в общем строю роты расположилась БМП-2, которая на время выхода была переброшена из четвёртой группы в распоряжение командира роты. И вот всё это вышеперечисленное количество боевой и вспомогательной техники относилось к личной гвардии капитана Перемитина. А вот по своему боевому предназначению они являлись ядром разведотряда Љ615.

А далее шли две БМПешки первой разведгруппы. Затем стояло две брони второй группы. И замыкающими были две боевые машины пехоты нашей третьей разведгруппы спецназа. И на каждой находилось охранение. Ведь уже всё готово к выходу. Правда, личное оружие всё ещё находится в ружпарке. Однако всё необходимое имущество уже загружено в боевую технику. Именно его и следовало сторожить и караулить.

А мне, как заместителю командира группы полагалось периодически проверять то, как же именно охраняется имущество подразделения старшего лейтенанта Веселкова. То есть нашего непосредственного военачальника. Вот поэтому-то я и пришёл поздним вечером, то есть перед отбоем к боевой технике нашей разведгруппы, чтобы ещё раз убедиться в том, что всё готово к выходу. А также в наличии добросовестной охраны из числа тех солдат, которым не выпало счастье отправиться завтра на войну.

Всё оказалось в норме. Двери десантных отделений БМПешек, в которых и находилось имущество, были по-прежнему опечатаны. Военные сторожа не спали и очень бдительно несли свою караульную вахту. Советский собрат французского актёра Бельмондо уже не просился на завтрашний выход, уже хорошо понимая всю бесперспективность своих попыток навязать нам персональную кандидатуру. Однако старлей Веселков стойко выдержал все атаки пронырливого бойца Виктора. И теперь солдат Бельмас добросовестно охранял технику и имущество нашей группы… Но и не забывая изредка поглядывать вправо, где находилось столько интересного… Но, увы, также охраняемого…

Мы побалагурили с Витьком по самым различным поводам, и я уже собрался идти в казарму, когда к расположенной неподалёку медсанчасти подъехал БТР-шестидесятка. Эти кургузые бронетранспортёры стояли на вооружении мотострелкового батальона, который вообще-то занимался боевым охранением нашего Лашкарёвского гарнизона, а потому в расположении спецназовских подразделений были большой редкостью. Однако появление пехотного БТРа, да ещё и около нашей медсанчасти могло означать только какую-то неординарную ситуацию. Естественно… Я не утерпел и пошёл посмотреть, что же там такое случилось.

Рядом со входом в санчасть на земле лежали носилки. Лежащий на них солдат был одет только в потёртые брюки полевой формы. А чуть ниже его правого подреберья виднелась маленькая дырочка с чёрной запёкшейся кровью по краям. Точно такого же цвета струйка протекла вбок на несколько сантиметров, да так и засохла. Скорее всего, вся вытекающая из раны кровь так и осталась в брюшной полости раненого. Солдат лежал совершенно неподвижно… Никаких признаков жизни уже не наблюдалось. Не подрагивали даже полузакрытые веки.

— Что с ним? — спросил Бельмас у водителя БТР-60. -Духи?

— Не знаю. — ответил тот и неопределённо махнул рукой куда-то в сторону. — Меня вызвали на ихнюю точку. Загрузили его и сюда отправили. Наш доктор сейчас с вашими договаривается. Чтобы в Кандагар отправить на вертушке.

Истинная причина ранения так и осталась нам неизвестной. Ничего не знал водитель бронетранспортёра. Солдат с чёрненькой дырочкой в боку лежал всё так же неподвижно на новеньких носилках, освещаемый светом лампочки на входе в медсанчасть. Изнутри не доносилось ни одного звука. Мы подождали минут с десять, но всё оставалось без изменений. И мы пошли обратно.

Уже подходя к нашей броне, мы услышали позади какой-то шум. Из нашей санчасти вышла медсестра Сабрина, получившая столь лестное прозвище из-за своей огромной груди. Ей помогли взобраться на пехотный БТР. На него же загрузили носилки с раненым. И очень уж скорая медицинская помощь поехала к взлётке. Оттуда уже доносился свист запускаемой турбины. Вертолётчики явно старались не отставать… На мой взгляд, они даже шли с опережением экстренного графика…

— Ох, уж эта пехота! — демонстративно высказался Бельмас. — И как только в ней люди служат?! Скука же смертная!

Уж кто-кто… Но из всего нашего батальона спецназа именно солдат Витька лучше всех знал всю подноготную информацию о близлежащем пехотном войске. И ведь не организационно-штатную структуру советских мотострелков, хоть Бельмандо и окончил пехотную трёхмесячную учебку. Он обладал самыми обширнейшими связями среди соседствующих подразделений, а потому ему было известно почти всё. Что где и как лежит. Кто это обслуживает, использует, охраняет или несёт за него материальную ответственность. А также в чём именно нуждается. Но и это ещё не всё!.. Рядовой Бельмас отлично знал все возможности пехотного боевого охранения, расположенного по всему периметру Лашкарёвского гарнизона. Он это знал и потому крайне нелестно отзывался о военных способностях советской царицы афганских полей. Ведь именно под мотострелковым носом Витёк мог в ночное время пройтись в город Лашкаргах, чтобы у знакомого дуканщика что-либо купить, продать или обменять. А потом совершенно беспрепятственно возвратиться обратно… Причём, по минному-то полюшку…

Так что наш разведчик Бельмандо был в курсе почти всех внутренних дел пехотных «точек», находящихся по периметру боевого охранения.

— И вот они лупят со всех стволов! — бахвалился словоохотливый боец. — А я качу свою добычу и в ус не дую! Они-то меня не видят!

А мы буквально умирали со смеху. Ведь этот пройдоха умудрился свистнуть в РМО новенькую покрышку, перетащил её за забор нашего автомарка, допёр её же до пехотного рубежа обороны… После чего нашвырял камней в одну сторону, а когда встревоженные мотострелки принялись палить в ночную мглу со всей своей дури… Пронырливый Бельмас преспокойненько покатил ураловскую покрышку по направлению к афганскому городу Лашкаргах. Даже дуканщик озадаченно-долго чесал свою голову, не зная как поступить с новым товаром… Но терять столь ценного поставщика тире покупателя он не захотел и покрышку всё-таки принял…

— Так что-о… — рассказывал Витенька. — Всё прошло чики-пики! А на обратном пути опять… Пехота палит с перепугу в одну сторону… А я с другой… У них же ночных биноклей нету!.. А ракетницы жалко!.. Их же можно на бакшиш-макшиш обменять. Такие-то дела.

Мы с Володей Агапеевым ещё побыли немного на нашей стоянке, а потом направились к казарме первой роты. Ведь завтра подъём должен был состояться рано. Чтобы все группы успели получить оружие…

— Ну, ты смотри! — крикнул я Бельмасу напоследок. — Чтобы ничего не пропало!

— Всё будет «хоккей»! — пообещал Витька. — Даже пылинки не пропадёт. Это же наша броня!.. Наша…

Да… Это и была наша броня. Ведь завтра мы именно на ней и должны были отправиться в боевую десятидневную командировку. А ходить на войну лучше всего именно на броне. Вертолёты добросят группу до нужной точки, да и улетят восвояси. А нам потом всё топать и топать на своих ножках… С оружием, боеприпасами и другой неподъёмной поклажей… А тут всё обстояло совершенно по-иному… Ведь это была действительно «наша броня».

Но боевые машины пехоты обладали столь ласково-уважительным прозвищем не только из-за своего крепкого стального корпуса. В самую первую очередь они служили всем нам надёжным транспортным средством, которое способно доставить не только военных пассажиров, но и большое количество необходимого груза практически в любую точку. Нет, не земного шара и даже не Афганистана. А в любую точку в зоне боевой ответственности нашего батальона специального назначения. А в случае встречи с агрессивно настроенными душманами две наши БМПешки могут сослужить нам очень даже хорошую службу. Ведь на их вооружении стоят скорострельные 30-миллиметровые пушки, которые имеют в снаряженном боекомплекте 350 осколочно-фугасных снарядов и ещё 150 штук бронебойных. Кроме этого имеется курсовой пулемёт ПКТ с двумя тысячами патронов. А ещё по бокам башни расположено шесть дымовых гранат, которые выстреливаются по желанию наводчика и в том направлении, куда развёрнута сама башня.

Так что наши боевые машины пехоты являлись не только надёжной бронезащитой, но ещё и средством доставки личного состава к месту выполнения возложенных на неё задач, а также очень хорошим подспорьем в деле осуществления этих самых задач. Всё-таки скорострельное артиллерийское орудие и спаренный пулемёт не останутся без дела, если на пути нашей разведгруппы окажется достойный противник.

А о том, что же всем нам предстоит испытать, мы узнали следующим утром. Когда весь личный состав наших разведгрупп выстроился в две шеренги перед своими боевыми машинами и наконец-то замер в напряженном ожидании. Совсем неподалёку стоял командир нашего шестого батальона, однако не майор Еремеев оказался нынче в центре всеобщего внимания. И даже не заместители комбата, включая того зловредного старлея-зампотыла…

Перед нашим строем стоял один-одинёшенек командир первой роты. Капитан Перемитин прошёлся своим внимательно-весёлым взглядом по лицам солдат и офицеров… Затем он кашлянул два раза, будто бы для приличия… И только после этого стал объявлять всем нам свою командирскую волю…

— Равняйсь! Смирно!.. Слушай боевой приказ…

И мы стали внимательно слушать… Что три наши разведгруппы и личная дружина командира роты теперь являются отрядом специального назначения. Что этому отряду следует совершить многокилометровый марш в направление соединения афгано-ирано-пакистанской границ. Что в ходе выдвижения в заданный район всем бойцам полагается вести наблюдение и находиться в постоянной боевой готовности к встрече с сильным противником. Что по прибытию в район проведения поисково-засадных действий каждая разведгруппа переходит в полное подчинение своим непосредственным командирам.

Затем напутственное слово произнёс комбат Еремеев. После него что-то хорошее сказал замполит батальона. На этом торжественное прощание можно было считать оконченным. Зампотыл Ханнолайнен, как истинное и немногословное «дитя страны Суоми» предпочёл отмолчаться…

Командир роты в крайний раз оглядел строй своих подчинённых и после глубокого вздоха прямо-таки рявкнул долгожданную команду:

— По машинам!

И все солдаты бросились по своим местам. Позади них спешили товарищи командиры. Не дожидаясь дополнительных команд, механики-водители почти одновременно запустили двигатели, которые обдали всех нас уже привычным запахом сгоревшей солярки… Через минуту справа послышался лязг гусениц и вперёд выплыла БРМка командира роты. Поочерёдно вслед за ней стали трогаться остальные машины. Вскоре дошла очередь и до нас…

— Вперёд! — скомандовал командир группы.

И наша боевая машина пехоты медленно тронулась в дальний путь.

Так начиналась наша апрельская война.

Глава 2 ПУСТЫНЯ РЕГИСТАН

Как это ни покажется странным, но и меж двух пустынь может протекать обыкновенная река. Как правило, она очень полноводна зимой и ранней весной, когда часто идут дожди и не так сильно палит солнце. Скоротечной осенью эта река выглядит так себе… Средненько, скажем так. Ну и с наступлением летней жары она более всего мельчает в масштабе.

Называется эта река — Аргандаб. Непонятное вроде бы наименование, но в том заслуга местных жителей, которые никак не предполагали в стародавние свои времена появления на её берегах советских войсковых подразделений. Ну, а наши военные специалисты в знак уважения афганских традиций и исторических наименований даже не стали переводить название Аргандаб на привычный всему миру русский язык. Так река и осталась в своём прежнем обозначении. Как на военных топографических картах, так и в тутошнем обиходе… Аргандаб или же Аргандоб, как принято выражаться на местном диалекте… Какая-то там вода… Кажется, полноводная… А может и непересыхающая…

И именно в апреле месяце река Аргандаб практически полностью оправдывала своё полноводное название. Когда мы к ней подъехали, она предстала перед нами довольно-таки широкой водной преградой, которую и предстояло пересечь нашему отряду. Как и положено действовать в незнакомой обстановке, первыми в воду полезли разведчики. Двое бойцов первой группы и самолично зампотех роты решительно шагнули в мутные и холодные воды…

— Бр-р-р! — передёрнулся от этого зрелища солдат Агапеев. — Хорошо!.. Что мы из третьей группы!

Он даже поёжился… Что было совсем неудивительным. Ведь мы тронулись в путь ранним афганским утром. Яркое солнце уже поднялось над горизонтом, однако температура воздуха оставляла желать лучшего. То есть сильная такая утренняя прохлада ещё не собиралась сдавать своих позиций дневному теплу. Одеты мы были в летнее обмундирование, и потому я искренне посочувствовал тем трём разведчикам, которые сейчас пытались найти брод.

Первым из них шёл зампотех. Пожилой майор медленно продвигался вперёд, стараясь преодолеть сильное течение. Он шаг за шагом удалялся всё дальше и дальше от нашего берега, но всё равно сила реки делало своё дело… И зампотех постепенно смещался влево… Следом за ним продвигалось двое солдат: малорослый Разумовский и медлительный Кирилюк. Судя по их движениям, бойцы держали в руках верёвку, дальний конец которой был привязан к идущему впереди майору.

— Тоже мне… — недовольным тоном проворчал прапорщик Акименко. — Нашли кого отправить для подстраховки! Эту мелюзгу и вечно сонного…

Все сидящие на нашей броне невольно рассмеялись. Потому что старшина очень точно охарактеризовал самые заметные свойства личностей обоих бойцов первой группы, которые сейчас очень осторожно шарят ножками по речному дну. Они сильно отстали от зампотеха роты, и теперь стала хорошо видна верёвка. Она почти полностью показалась из бурного и мутного потока.

— Разум — очень шустрый… — сказал солдат Агапеев. — А Киря — это непрошибаемая тушка… Как-нибудь вдвоём они удержат…

В этот момент бредущий в воде зампотех поскользнулся и едва не упал. Но затем всё же выправил своё местоположение на таинственном дне афганской реки и пошёл дальше… А страховочная верёвка уже натянулась до предела. Было видно, как майор резко обернулся назад и прокричал что-то сердитое. Проснувшиеся бойцы тут же двинулись вперёд…

— О-о!.. Спохватились!.. — продолжал возмущаться старшина роты. — Две полусонные зимние мухи!.. Надо было их обоих первыми запустить в реку! Тогда бы они двигались побыстрее…

На этот раз уже никто не отреагировал на язвительное высказывание товарища прапорщика. Все смотрели вперёд… Где трое отважных старательно искали брод. Затем старшина Акименко оглянулся на нашу вторую БМПешку…

— Надо было нашего майора туда отправить! — заявил прапор самым безапелляционным тоном. — Он бы и сам прошёл через реку… И…

На всякий случай осмелевший старшина опять посмотрел назад… Но там всё было тихо и спокойно.

— И все наши БМПешки перетащил бы! — закончил свою крамольную мысль товарищ прапорщик. — Только троса в руки ему подавай!..

Все присутствующие вновь заулыбались… Однако открыто посмеяться над вышестоящим начальником никто не стал. Наверное, военная субординация взяла верх над всеобщим чувством солдатского юмора… Которое не делает особых исключений и потому очень помогает бойцам срочной службы перенести очередное тяжкое испытание.

Но вместе с нами на броне сидел молчаливый командир группы. А старший лейтенант Веселков не очень-то и поощрял всякое неуважение к офицерско-прапорщицкому составу. Хотя всё-таки оставлял за собой неоспоримое право выпустить какую-нибудь колкость… Но он же являлся нашим командиром и потому это право относилось только к нему…

А ведь товарищ старшина Акименко отчасти был прав. Там, то есть на нашей замыкающей БМПешке находился «наш майор». Так мы стали называть парторга батальона, которому возможно страсть как надоело организовывать партийную работу и дисциплину среди командного состава нашей воинской части. И теперь майор Болотский решил самолично поучаствовать в самых-таки что ни есть боевых действиях. Ведь уже неотвратимой переменой надвигался вывод советских войск из в общем-то Демократической Республики Афганистан… И перед тем как уехать в Советский Союз у очень многих военных появилось страстное желание хоть как-то да и приобщиться к мировой истории войн. А может быть из-за мелкожульнического пристрастия к коллекционированию всяких там орденов или хотя бы медалей. Ибо наши армейские тыловики практически ничем не уступают каким-то там общегражданским филателистам и собирателям значков… А по накалу страстей наши штабные и тыловые личности многократно превосходили всех этих знатоков вместе взятых…

И теперь товарищ майор Болотский всей своей огромной «тушкой» возвышался среди остальных очень худосочных пассажиров нашей второй брони. А ведь сегодня утром боевой парторг вознамерился было взгромоздиться на первую БМПешку. Чтобы по верной жизненной привычке оказаться как можно ближе к любимому своему командному составу. Однако старший лейтенант Веселков не числился в партийных списках батальона. Да и двоевластия он никак не потерпел бы. Это уж не говоря про механика-водителя Лукачину, у которого от этой новости страшно округлились глаза. Но вовсе не из-за своего западно-украинского пристрастия к справедливой логике порядка вещей… А вследствие вполне обоснованного испуга заходовую часть его любимой БМП-2. Рессоры там не выдержат, катки сплющатся… Эту песню мы уже слыхали не раз…

И командир группы очень быстро нашёл вполне достойный повод спровадить товарища парторга на самый ответственный участок афганского фронта. То есть самолично возглавить вторую БМПешку нашей третьей группы. Ведь эта боевая машина пехоты является ещё и замыкающей ротную колонну бронёй. А значит именно на ней и лежит всё бремя военной ответственности!.. Подбирать в пути отставших или заблудившихся солдат, своевременно эвакуировать тяжелораненых… Которые из-за своих страшных увечий не могут самостоятельно догнать умчавшиеся вперёд боевые машины… Именно вот этих героев афганской войны, упорно ползущих дальше по свежему гусеничному следу, и полагалось эвакуировать товарищу по партии… Кроме того, собирать случайно выпавшие от сильной тряски бинокли, радиостанции и даже личное оружие… Да и от БМПешки на полном ходу что-либо может запросто отвалиться… Например, случайно распахнувшаяся задняя дверка десантного отделения… Откуда потом может вывалиться столько драгоценного военного имущества!.. Только и успевай собирать!..

Ну, и само собой подразумевалось то… Что именно замыкающей броне полагалось периодически отстреливаться от наседающих сзади душманов. Ведь это именно они и являлись самым главным нашим противником. Причём очень коварным и безжалостным… Хоть и безграмотным, но очень боеспособным. Ведь об умении афганцев стрелять из своих допотопных Буров ходили целые легенды! То они, наплевав на всякую экономию, расплющат пулей старинную монетку, подброшенную высоко в воздух… То за несколько километров попадут в блестящий новенький орден на груди советского военачальника, отчего тот потом недели три ходит с «вот-такенным» синяком… Дикие же люди!.. Эти свободолюбивые афганцы… А уж об их стремительных рейдах по тылам советского ограниченного контингента и местных правительственных войск… Об этом и говорить нечего!.. Ведь у афганских боевых скакунов столько резвости в движениях и неутомимой прыти…

«О-о-о!.. В каждом же кишлаке имеется кузнечных дел мастер. А его широченная наковальня и безжалостно-точный молоток… У-у-у!.. Они так много могут сделать всего хорошего!.. Для невиданного повышения резвости боевых жеребцов, военных быков и строевых верблюдов, а также значительной части обороноспособных осликов… А зафиксированный в некоторых районах стремительный взлёт оперативной активности агрессивно настроенного мужского населения!?.. Какие там проповедники-фанатики!.. Какие заокеанские финансисты-спонсоры!.. Местных кузнецов надо перевоспитывать!.. Только их!.. Чтобы подобрели они… И не брались за что ни попадя!.. Только так и никак иначе!..»

Пока я предавался столь заманчиво-перспективным мечтам… Очень уж сладостным для солдата срочной службы!.. Наши доблестные речные разведчики всё-таки обнаружили подходящее место для переправы. Майор-зампотех и двое бойцов благополучно возвратились на берег, с которого они отправились в свой страшно холоднючий поиск брода. Боевые машины первой группы взревели двигателями и на высокой скорости бултыхнулись поочерёдно в реку…

— Лукачина! — старший лейтенант Веселков позвал механика, чтобы тот полюбовался работой своих коллег. — Смотри! Чтоб ты тоже… Скорости не сбрасывал и не переключался на середине реки…

— Да знаю я, товарищ старшнант! — отозвался Лука. — Что мне!.. В первый раз что ли?!

— Ну, да! — усмехнулся язвительный старшина роты. — Где? В родном колхозе? В котором есть БМП-два?

— В учебке! — заявил своенравный и упрямый солдат Лукачина. — Где же ещё!?

И всё же механ смотрел на переправу. Ведь именно от него сейчас зависел весь успех данного манёвра… Мы тоже во все глаза наблюдали за действиями впереди едущих товарищей. Ведь река Аргандаб уже успела показать свой непокорённый характер.

В прошлом году наша пехота, то есть какой-то разудалый взвод из батальона охранения, которому смертельно наскучило сидеть в своих окопах и блиндажах… Словом, советская царица афганских полей тоже задумала переправиться через реку Аргандаб. Причём где-то в этих же местах… Но тогда случилась досадная неприятность. То ли пехотинцы понадеялись на наше вечное «авось» и сунулись в воду, даже не разведав подходящего брода. То ли их БТР попал в яму или речную стремнину… То ли неопытный водитель стал переключаться на более мощную скорость прямо посреди реки… В общем… Остановившийся бронетранспортёр река понесла вниз по течению… И семитонная советская махина не смогла устоять под мощным напором афганского Аргандоба… Перепуганные пехотинцы разом попрыгали в мутный поток и стали вплавь добираться до спасительного берега. Слава КПСС, что никто из них не утонул… Даже водитель. Который самым последним выбрался из тонущего БТРа.

Но своё боевое оружие мотострелки всё же умудрились утопить. Несколько автоматов так и канули в бурную пучину афганской реки. А вот это классифицировалось военным законодательством как преступная халатность. Ведь пехотные командиры не предусмотрели именно такой вариант развития полевых событий и не предприняли никаких мер по обнаружению затаившегося на дне реки брода. И вместо замаячивших на горизонте орденов да медалей, которые полагались им за успешно проведённую «боевую операцию» в непосредственной близости от ППД… Вместо них пехотные командиры получили строгие взыскания и даже наказания. Ведь утраченное боевое оружие могло теперь очень даже запросто попасть в длиннющие руки вездесущих моджахедов. Они могли нашарить наши автоматы на глубоком дне Аргандоба. Или же сама река оказала бы содействие местным своим жителям, выбросив в общем-то вражеское оружие на какую-нибудь отмель или песчаный берег, намытый у речной излучины… Что тоже играет на руку афганским душманам… Которые не преминут использовать трофейное советское оружие против советских же войск. Тут дело пахло не только керосином, но и политикой…

И разнесчастная наша пехота потом мучилась две или даже три недели. Покинутый БТР далеко не уплыл и его вытащили на берег очень быстро. А вот с автоматами оказалось куда серьёзнее. Утопленное оружие никак не хотело всплывать самостоятельно, использовав деревянные приклады наподобие спасительных поплавков-буёв. Оно же не стремилось зацепиться ремнём за самодельные крюки-кошки, которые так старательно забрасывали мотострелковые солдаты. Затем пехотинцы стали вручную плести рыбацкие сети. Но и тут их подстерегла неудача — упрямые автоматы АК-74 по-прежнему скрывались где-то на дне. На исходе первой недели поисков совершенно случайно обнаружили один утопленный ствол. Кто-то из бойцов зацепился ногой за автоматный ремень. После этого внезапного успеха поисково-спасательная операция возобновилась с ещё большим энтузиазмом. Но увы… Свою законную добычу афганская река Аргандоб так и не отдала.

И пехотные горе-командиры спасения своего не обрели. Утрата боевого оружия каралась по всей строгости советского закона. Посадить в тюрьму конечно же никого не посадили… Но взысканий по партийной линии и снятий с должностей избежать не удалось. Ведь наказание за потерю автоматов подразумевалось как что-то неизбежно-неотвратимое. С этим было очень строго!..

Однако доблестная первая рота пока что преодолевала водную преграду без потерь. Вслед за первой группой реку Аргандаб пересекли вброд БРМка капитана Перемитина, донельзя вооруженный грузовик Урал и полностью заправленный дизельным топливом МАЗ-соляровоз. Затем переправились на другой берег две брони второй разведгруппы. И вот настал наш черёд…

— Не переключайся и не сбавляй скорость! — напомнил наш командир и после коротенькой паузы скомандовал заветное. — Вперёд!

Механик-водитель Лукачина несколько раз прогазовал вхолостую, чтобы двигатель набрал побольше оборотов, и затем началось самое интересное. Повинуясь только Луке, боевая машина с места рванула в карьер… Она стремительно пересекла береговую линию и неудержимо вошла в самую толщу мутных вод Аргандоба, взметнув в стороны брызги и волны. И переправа началась!.. Благодаря поднятому волноотражательному щитку, речные воды не попали на ребристый бронелист корпуса БМПешки спереди. Но стремительное течение всё же захлёстывало корпус боевой машины с правой стороны. А ведь именно там располагался выхлопной коллектор. Если его зальёт очень уж мощным потоком воды, то двигатель может заглохнуть. И тогда всех нас может постичь та же печальная участь…

Я вздохнул и всё же отстегнул одним движением пальца пулемётную коробку. Ведь в случае необходимости без сотни патронов будет гораздо легче плыть… Благо, что пулемётный ремень удалось перебросить через голову. И мой ПКМ очень быстро окажется у меня за спиной… Но это потом… В случае острой нужды… А пока… Перебрасывать пулемёт за спину прямо на глазах у всех!.. Этого я делать не стал…

Но наш механик-водитель Лукачина не подвёл… Он всё время держал обороты двигателя на очень высоком уровне, и его любимая боевая машина неслась вперёд со всей своей мощью. Противоположный берег стал приближаться всё стремительней и спустя несколько десятков секунд наша броня начала задирать нос вверх, взбираясь на долгожданную земную твердь. Проехав по ней с десяток метров, БМПешка остановилась. И во внезапно наступившей тишине стали отчётливо слышны струйки воды, которые с лёгким журчанием стекали с корпуса боевой машины.

— Молодец! — похвалил механа командир группы, после чего обернулся ко второй броне. — Смирно-ов! Давай… Вперёд!

Маленький житель Ново-Савинского сельсовета Курской области, временно откомандированный в Советскую Армию для прохождения срочной службы, тоже не подкачал разведгруппу Љ613. А уж своих земляков-курян тем более!.. И им не пришлось краснеть за своего односельчанина. Несмотря на свой статус молодого водителя, Вова Смирнов очень хорошо справился и с пятнадцатитонной БМП-двойкой, и с мощным напором афганской реки, и с основательно перелопаченным дном Аргандоба… И спустя минуту вторая наша броня остановилась в нескольких метрах слева…

— Рядовой Смирнов! — торжественно произнёс командир группы. — Объявляю благодарность!

Юркий механ по своей привычке замер на пару секунд, осмысливая только что услышанное, а затем ответил совсем не по-уставному:

— Спасибо, товарищ старшнант!

Кто-то из наших бойцов рассмеялся. Может быть от той внезапно нахлынувшей радости, что всё обошлось… То ли от неуставного ответа механика-водителя Смирнова. Улыбнулся и командир, но только на мгновение… Ведь впереди уже взревели двигатели первой группы. Это означало только одно — ротная наша колонна двинулась в дальнейший путь.

Вскоре тронулись в дорогу и мы. Наш путь сейчас пролегал по каменистым низинкам меж невысоких холмов. Песчаных барханов пока не было видно. Зато то справа, то слева хорошо просматривалась старая гусеничная колея. Не отпечатки каких-то танковых траков и не колёсные следы бронетранспортёров второй или третьей рот спецназа. То были прошлогодние свидетельства военной доблести и боевой славы именно нашей первой роты.

Тогда командованием первой роты спецназа была разработана целая спецоперация: очень сложная и крайне рискованная. Но острая военная игра всё же стоила свеч!.. Ведь главной задачей была необходимость уничтожения финансовой поддержки афганских моджахедов. Всё дело заключалось в том, что далеко на юге находился лазуритовый рудник. Ему было несколько сотен лет, и местные старатели трудились в самых примитивных условиях подземного труда. Но, несмотря на всю отсталость своего производства, афганские рудокопы при помощи одной мотыги и пары вёдер на каждую пару неутомимых рук умудрялись выдавать на-гора очень уж большое количество полудрагоценного камня небесно-голубого цвета. Причём добыча афганского лазурита, который считается самым лучшим на всём Востоке, всё увеличивалась и увеличивалась. Да и покупательский спрос на него никогда не прекращался. Ведь бедные жители не могли себе позволить покупку дорогих рубинов. Зато нехитрые украшения с голубым лазуритом были хорошим подарком неизбалованным восточным красавицам. И потому закупочные цены на афганский лазурит у всевозможных ювелиров оставались стабильными. Вот и трудились пустынные рудокопы не покладая рук, устраивая лишь небольшие перекуры… Чтобы поднакачаться очередным зарядом энергии посредством употребления сладкого гашишного дыма.

А на вырученные от продажи лазурита деньги афганские моджахеды закупали современное оружие и боеприпасы, амуницию и продовольствие, одежду и медикаменты. Не говоря уж о транспортных средствах: вьючных животных и верховых лошадях, мотоциклах и лёгких грузовичках, тракторах и прицепах…

Поэтому и возникла острая нужда совершить стремительный налёт на этот самый рудник. Ведь вполне достаточным было подорвать мощными зарядами подземные штольни, чтобы добыча небесного камня прекратилась на долгий период времени. Пока душманы найдут себе новых рудокопов, пока те освоятся на разрушенном производстве, пока восстановят процесс добычи полезных ископаемых… Может быть, тогда и война закончится! Полнейшей победой правительственных войск…

Но рудник находился на значительном удалении от военного гарнизона Лашкаргах. До подземного царства моджахедов не могли долететь даже «двадцатьчетвёрки», обладавшие гораздо большим радиусом полёта. И это боевые ударные вертолёты!.. О военно-транспортных Ми-8 и вовсе речь не шла. Ведь вертушки-«восьмёрки» с дополнительным топливным баком могли преодолеть чуть больше половины требуемого расстояния. В общем боевая задача становилась невозможной из-за недостаточной дальности полёта воздушных средств доставки. То есть разведгруппа спецназа попросту не имела возможности долететь до этого чёртова рудника.

С ним пытались справиться другим способом. С кандагарского аэродрома несколько раз взлетали пары истребителей-бомбардировщиков, которые и брали боевой курс на рудник. Однако «закинуть» авиабомбу прямо в чёрную дыру лазуритовой шахты не удалось ни разу. Мощные боеприпасы взрывались на поверхности земли, однако причинить какие-либо существенные разрушения они не могли. И спустя какое-то время, афганские душманы заканчивали свои восстановительные работы и вновь приступали к добыче столь ценного камня.

Весьма серьёзно изучался вариант с выдвижением нескольких разведгрупп на колёсно-гусеничной технике. Однако дорога в один только конец, то есть до самого рудника, могла занять около шести дней. И это только по прямой линии. А ведь сколько на земле естественных препятствий в виде самого разнообразного рельефа местности. Колонна могла заблудиться и выйти совершенно не туда, куда ей и следовало. Да и фактор внезапности утрачивался почти полностью. Ведь афганская пустыня только с виду кажется совершенно безжизненной и безлюдной. И самые примитивные сигналы оповещения могли служить вполне достаточным средством связи… Два чёрных дыма — это один условный знак… Три столба копоти и сажи — это другой сигнал…

И тогда возникла идея комбинирования воздушных и наземных средств доставки. На самой удалённой точке полёта вертушек-«восьмёрок» устраивался «аэродром подскока», куда и должны были приземлиться ударные «двадцатьчетвёрки» и транспортные Ми-8. Здесь их уже поджидали обычные топливозаправщики, которые быстренько закачивали в опустевшие баки вертолётов максимальное количество авиационного керосина. Затем «восьмёрки» и Ми-24 взлетали и продолжали свой путь до рудника. Пока «серые волки» обрабатывали из своих спаренных скорострельных пушек как саму шахту, так и местное боевое охранение… За это время с транспортных бортов высаживались советские разведчики-спецназовцы, которые с ходу приступали к полному уничтожению всё ещё оставшихся очагов душманского сопротивления. Затем в подземные штольни закладывалось определённое количество взрывчатого вещества… И спустя несколько минут должен был прозвучать мощный взрыв…

На обратном пути возвращающиеся с победой вертолёты вновь заправляются авиационным топливом на «аэродроме подскока», после чего вполне благополучно летят в пункт постоянной дислокации под названием Лашкаргах. А сослужившие добрую службу МАЗы-топливозаправщики в сопровождении нескольких боевых машин пехоты да с целой разведгруппой на данной броне… Вся эта военная команда покидает свой «аэродром подскока» и отправляется в обратную дорогу. Очень долгую и весьма небезопасную…

Именно так всё и произошло в прошлом году. Воздушно-наземная боевая операция закончилась вполне удачно. Лазуритовый рудник оказался уничтожен. Его наземная охрана тоже. В качестве неоспоримых доказательств разведгруппа первой роты привезла с собой несколько трофейных автоматов. Остатки боевого охранения рудника попытались было скрыться в чёрных своих подземельях… Но после приглушенного мощного взрыва боевая фаза операции была полностью исчерпана. Воевать стало не с кем. И советские спецназовцы улетели домой…

А через три дня после этой самой спецоперации… А если быть точнее, то к середине четвёртых суток в Лашкарёвку возвратилась небольшая колонна, состоявшая из топливозаправщиков и трёх БМПешек. Их обратный путь прошёл вполне нормально. И только по их прибытию вся операция «Рудник» стала считаться законченной. И потом началось… Наградные листы и повышения по должностной лестнице, внеочередные офицерские звания и даже отпуска… Столь желанные командировки на Родину… Пусть краткосрочные… Но всё-таки очень уж приятные…

Через несколько месяцев афганские моджахеды восстановили свой лазуритовый рудник. Но слишком много взрывчатки заложили в него советские минёры-подрывники, чтобы местные рудокопы вновь вышли на прежние объёмы добычи голубого камня. Большинство штолен было засыпано обвалившимися породами и это стало главным фактором того, что ценный камень лазурит оказался в страшном дефиците. А следовательно, уменьшились и финансовые возможности духов по закупке всевозможного вооружения.

Именно этой цели и добивалось советское командование, разрабатывая и осуществляя операцию «Рудник». Ну, а в нынешнем году повторение прошлого успеха даже не рассматривалось. Поскольку реальная добыча лазурита снизилась до минимума. А охрана рудника усилилась. Теперь там располагалось до сорока хорошо вооруженных духов. И сражаться они будут с превеликой радостью и трудносокрушимым упорством. Чтобы окончательно сломить их сопротивление, сначала понадобится солидный бомбо-штурмовой удар силами кандагарских пилотов да самолётов, затем серьёзная обработка огнём вертолётов боевой поддержки и только потом можно начинать танковую атаку афганского рудника. Ну, а самыми крайними в бой должны вступить БМПешки первой роты… Что ни говори, но после всего этого на долю пеших разведчиков ничего и не останется.

Поэтому лазуритовый рудник в этом году утратил для нас всякую перспективу. Зато мудрое командование первой роты разработало совершенно другой план. Теперь разведгруппы должны были миновать высохшее озеро Хаджи-Вазир-Хан, ровная поверхность которого и послужила взлётной полосой прошлогоднего «аэродрома подскока». Причём данная местность означала лишь середину нашего пути. Ведь затем первой роте следовало углубиться ещё дальше — в самую глубь афганской пустыни Регистан. Именно там, где в одной точке сходятся границы трёх государств: Ирана, Пакистана и ДРА, моджахеды чувствуют себя очень вольготно. Потому-то этот очень отдалённый район вполне заслуженно назывался Краем Непуганых… Словом, душманов. Именно они нам и требовались.

Вот туда-то мы и ехали…

Глава 3 МЕСТНЫЕ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ

Ранним утром второго дня нашего выхода мне совершенно не понравилось. То что нас разбудили ещё до восхода солнца — это было для солдат делом привычным. Ведь в дальний путь следует отправляться как можно раньше. И завтрака как такового у нас не получилось. На разведение костра и кипячение чая ушло бы слишком много времени. Поэтому нам пришлось довольствоваться куском хлеба, баночкой консервов и обычной водой. Что тоже довольно-таки часто составляет рацион питания бойца спецназа.

Но вот наблюдать за водными процедурами товарища майора Болотского… Это было слишком! Ведь парторгу было недостаточным умыть лицо и шею. Ему потребовалось полностью обмыть свой здоровенный торс. К тому же совершенно небритый… Вернее, абсолютно нестриженный…

Я смотрел почти ненавидящими глазами на то, как чистая и прозрачная вода из общей Це Вешки самым варварским образом расходуется совершенно впустую. На мой почти объективный взгляд, это было изуверством!.. Вода журчащей струйкой вытекала из горлышка пластмассовой фляжки, потом она растекалась по обширнейшему телу якобы товарища майора… И затем заветная и драгоценнейшая водичка попросту уходила в песок. И всё!.. Потери данной жидкости были безвозвратными. Причём без какой-либо пользы всей группе. Была вода, и нету её больше!.. Не улетучилась или испарилась, что, в общем-то, является одним и тем же. Не оказалась выпитой в чистом виде или съедённой в качестве жидкого солдатского супчика, что вполне приемлемо. Нет… Вода уходила в афганский песок в виде струек и капель, стекающих с туловища товарища по партии. Как его назвал Весёлый… За глаза конечно же.

Я подумал-подумал, да и пошёл к командиру группы. Жаловаться и ябедничать, стучать и закладывать, доносить и кляузничать… Короче говоря, обращать внимание командования группы на совсем уж недостойное поведение товарища майора. Хоть это и является лёгкой формой такого греха, как предательство!.. Однако всеобщие интересы личного состава группы заставляли меня пойти на такое падение… Ведь я утрачивал уважение к своей собственной персоне, так и всеобщий авторитет среди других людей. Хоть этот грех и совершался в первую очередь именно для их же блага.

— Товарищ старшнант! — произнёс я очень хмуро.

На большее у меня язык не повернулся. Зато мой подбородок очень точно указал на фыркающего и плескающегося парторга.

— Да вижу!.. — произнёс Веселков.

Он уже наполовину опустошил маленькую банку мясного паштета. Мы не успели обменяться ни единым словом, как в наш служебный разговор встрял товарищ прапорщик.

— А что такое? — поинтересовался старшина. — Воды жалко? А-а?

Вопрос казался совершенно риторическим. Ведь мы сейчас находились в афганской пустыне, а не в пятигорском бювете, где минеральная водичка течёт круглые сутки из десятков краников.

— Жалко! — признался я. — А вдруг не хватит?

— Я же вам на группу выдал одну РДВешку. — заявил прапорщик Акименко. — Что?.. Мало?..

Я вздохнул и всё же произнёс вполне сакраментальную фразу, услышанную в прошлом месяце.

— Воды в пустыне много не бывает.

Старшина никак не отреагировал. Зато командир группы уделил мне чуточку своего внимания.

— Ну, ладно! — сказал он со вздохом. — Ты иди… А я ему потом скажу.

— Есть! — ответил я, затем подхватил свой пулемёт и пошел к своим коллегам-срочникам.

А через минуту умываться стал старшина. Хоть это и явилось для меня второй неприятностью за сегодняшнее утро, однако следовало отдать должное. Акименко сложил две ладошки и одним быстрым движением ополоснул лицо. При этом он ещё и умудрился остатками этой же воды обмыть свои руки. На этом водные процедуры старшины роты оказались законченными.

А товарищ майор всё ещё плескался… В ход пошла уже вторая фляга…

Я бы и сам сейчас умылся. Но не хотел подавать дурной пример остальным нашим бойцам-товарищам. Ведь каждому захочется умыться. Ведь все мы являемся солдатами срочной службы и каждый из разведчиков ничем не хуже меня. Потому-то я и не умывался. Поскольку я сам ничем не лучше остальных разведчиков.

А вот умыться чистым и сыпучим песком — это было в самый раз! И ничего здесь не казалось зазорным. Ведь умываются же люди снегом. Вот и песочек может сгодиться для этой же цели. Ещё в школе я читал повести писателя Платонова, в которых довольно-таки подробно рассказывалось о быте туркменских кочевников. Когда кожа становилась сальной, они использовали обычный песок. Ведь его так много в пустыне…

Я не удержался от этого соблазна и подошел к девственно нетронутому бархану. Мои ладони зачерпнули чистый песок и сложились в одно целое. Я выдохнул воздух, как перед прыжком в глубину, и быстро обтёр сыпучим песком лоб, щёки и подбородок. Первый опыт показался мне очень даже удачным. Хоть на моём лице и остались крупинки пустыни, но кожа после песочной обработки стала сухой и почти чистой. Затем я зачерпнул песка ещё раз… Потом ещё…

Затем мне оставалось обтереть песком свои ладони. После чего ими можно было смахнуть с лица последние частички афганской пустыни. На этом моё умывание закончилось. Кожа стала сухой и совершенно чистой. На ней не осталось ни малейшего намёка на сальность… Только вот веки… Они по-прежнему сохранили остатки сонного состояния. Но это было уже мелочью военной жизни. Через час или два должно пройти.

С брони за мной наблюдал Вовка Агапеев. Явно не выспавшийся и потому с чрезвычайно сонным личиком.

— Ну, и как? — спросил он. — Песочком…

— Нормально! — бодро ответил я. — Сойдёт для сельской местности.

Сейчас почти все солдаты группы сидели на броне «согласно купленных билетов». Кто-то дожёвывал особо вкусную хлебную корочку. Кто-то подставил заспанное лицо под еле тёплые лучики восходящего солнца. Кто-то устраивался поудобнее. В общем все ждали… Ведь наша группа уже была готова к выдвижению. Но ядро отряда вместе с двумя группами запаздывало. Команды «Вперёд!» пока что не поступало. Я тоже взобрался на БМПешку и уселся на своё место. Вооружившись самым мощным биноклем, я стал осматривать пустыню… Чтобы не видеть водное святотатство…

Наконец-то моржовое фырканье вкупе с весёлым плесканьем енота-полоскуна закончилось. Товарищ парторг стал обтираться полотенчиком. И чувствовал он себя самым счастливым человеком на свете. А я наоборот… И мои мысли уже сами по себе переносились в завтрашнее утро. А потом в послезавтрашнее. А затем ещё дальше… И возникали у меня чересчур уж сильные сомнения… Что командир группы скажет хоть слово против майорского обыкновения умываться водой по утрам.

И вдруг послышался новый плеск воды! Мои задремавшие было глазки открылись почти мгновенно. И я увидел то, как теперь под водной струйкой держит ладони солдат Сальников.

— Сало! — взвился я как ужаленный в одно место. — Ты чего?! Охренел?

Затем я моментально перешёл на самую ненормативную часть наиболее великого и чрезвычайно могучего языка всей нашей планеты Земля. Причём моё красноречие совершенно не стеснялось указывать на первопричину внезапно вспыхнувшего гнева…

— Ты чего орёшь? — обиделся Сальников. — Воды что ли жалко?

— Жалко — это у пчёлки! — я на мгновение вставил в свою речь более-менее приличную фразу, после чего опять перешёл на откровенную ругань.

Моё сквернословие прекратилось очень быстро. Когда сбоку объявился товарищ майор.

— Зарипов! — возмутился он самым праведным гневом. — Ты чего это здесь материшься? А-а? Я тебя спрашиваю!

Я конечно же спохватился… Как будто ругался только из-за Вовки Сальникова… И как будто мой откровенный мат-перемат имел прямое отношение только к солдатскому разгильдяйству… Как будто я совершенно не хотел затронуть недавнее умывание товарища майора…

А парторг продолжал наседать:

— Я тебя спрашиваю! Чего молчишь? Кто тебе позволил ругаться матом?

— Никто! — хмуро буркнул я, но затем вновь вскинулся. — А чего это он воду впустую переводит?! Вот я и ругаюсь! Мы же сюда не на прогулку приехали! Сегодня — только второй день!

Однако мои доводы не подействовали на майора Болотского.

— Солдат умывается! — заявил парторг самым беззастенчивым тоном. — Ну, и пусть умывается! Советский солдат должен быть всегда чистым и опрятным!

Кажись, это была фраза из какого-то общевоинского Устава. А потому данное изречение являлось непреложным военным законом.

— Ну, ладно… — смирился я. — пусть умывается.

На этом моя дискуссия с товарищем парторгом закончилась и он ушел обратно… Однако мой диалог с солдатом Сальниковым продолжился…

— Ладно, Вовчик! — произнёс я очень уж умиротворённым тоном. — Умывайся! Вода же твоя…

Он меня понял моментально… Ведь мой крайний намёк означал то, что Сальник может умываться сколько ему вздумается. Но только вся израсходованная им вода будет считаться не из общего запаса… А его личного…

— Алик! — взвился Володя. — Ты что?!

— А ничего! Отрезал я. — Ты сейчас умываешься своей водой! Какие проблемы?! Умывайся дальше! Но на раздаче получишь на одну флягу меньше.

Вовка подумал немного и попробовал возразить мне с другой стороны:

— Так что теперь, совсем не умываться?

— Я же тебе говорю… — произнёс я. — Делай с водой что хочешь. Со своей водой. Можно и песком умыться.

— Что я!? — опять обиделся Сальник. — Чурка, что ли?

Я подошел к краю брони и спрыгнул на землю.

— Чурка или не чурка — это твоё дело. Только вода в Це Вешке — это общая вода! Понял? Её можно только пить…

Закончив говорить, я развернулся в другую сторону и зашагал прочь. Когда малая нужда была успешно справлена, я возвратился обратно. К тайной моей радости Вовка Сальников передумал обмываться дальше…

Меня данное обстоятельство только порадовало. В общем смысле и в конкретном нашем случае я был прав на все сто пятьдесят процентов. Ведь питьевую воду в знойной пустыне следовало экономить буквально на каждом шагу. Такого мнения придерживался не только я, но и остальная часть нашей группы. Кроме, разумеется, Сальникова. Однако все бойцы предпочли промолчать, чтобы не ввязываться в словесную перепалку, да ещё и на виду у командного состава. А я вот не мог удержаться от резких слов в адрес чистюли Вовочки. Мне вообще-то следовало это сделать по отношению к любому нашему солдату. Ведь я был замком, на котором и висела вся ответственность за благополучное водоснабжение всего нашего личного состава.

Наконец-то в полукилометре от нас раздался долгожданный шум. Это запустили двигатели БМПешки первой группы. Значит, через несколько минут наша ротная колонна тронется в дальнейший путь.

Всё дальнейшее произошло ровно таким образом, как и учили механиков-водителей в их мазутейской учебке. Как и положено, движение начала первая разведгруппа, затем в её хвост пристроилась БРМка командира роты, вслед за которой потянулся МАЗ-топливозаправщик. Далее в путь тронулся вооруженный Урал. Потом нашу колонну продолжила вторая группа. Ну, и последними оказались мы.

Теперь наша, скажем так, военная дорога пролегала непосредственно по сыпучим пескам пустыни Регистан. Высокие барханы и заросли саксаула простирались настолько, насколько хватало зорких разведчицких глаз. Афганская пустыня казалась однообразным бескрайним пространством, протянувшимся аж до самой линии горизонта. И нам только оставалось удивляться способностям командиров находить нужное направление в столь монотонно безликой местности. Ведь никаких ориентиров не наблюдалось абсолютно.

Однако командир роты перемещался на боевой разведывательной машине, оснащённой умным устройством по отслеживанию себя самой в окружающем пространстве. А его заместитель по технической части ориентировался по прошлогодней колее. Для этого пожилой майор и сидел на бронелисте самой первой БМПешки, являвшейся ныне первопроходчицей из всех остальных машин. Однако за минувший год старая колея успела потерять свой первоначальный вид. Сыпучие пески, перемещаемые по пустыне ненавязчивым афганским ветром, занесли гусеничный след.

И в этих случаях, когда с брони было невозможно определить дальнейшее направление движения, зампотех роты спрыгивал с первой БМПешки, чтобы обежать полукругом близлежащий участок местности. Он сначала пробегал вперёд и вправо, а затем на удалении в тридцать-сорок метров поворачивал влево… Теперь майор бежал по дуге, старательно лавируя меж высоких барханов и разросшихся кустов. В большинстве случаев его попытки вознаграждались долгожданным успехом. Старая колея всё-таки обнаруживалась, и тогда наша колонна возобновляла движение… И так до следующего занесённого песком участка… И тогда майор-зампотех вновь спрыгивал с брони и бежал вперёд да вправо…

Однако несколько раз выходило так, что прошлогодний след не удавалось обнаружить с первой попытки. Видимо, в этих местах афганский ветер дул особенно сильно, вследствии чего ему удавалось переместить слишком уж большое количество «лёгкого на подъём» песка. Причём на чрезвычайно обширных пространствах… И тогда зампотеху приходилось пробежать сначала одну дугу, затем отдалиться ещё метров на сорок, после чего свернуть вправо… Если и вторая попытка оканчивалась неудачей, то за ней следовала третья…

— Блин!.. — сердито ворчал наш механ Лукачина, наблюдая за снующим меж барханов и кустов зампотехом. — Что они?.. Мальчика что ли нашли?..

Лука стоял на броне и искренне переживал за своего военно-технического начальника. Ведь механики-водители подчинялись не только командиру своей разведгруппы, но ещё и зампотеху роты. Ведь это именно товарищ майор целыми днями пропадал вместе с ними в разлюбимом автопарке, где они вместе занимались обслуживанием боевой техники. И механы нашей роты сильно уважали своего непосредственного начальника. Поскольку зампотех был человеком хоть и строгим, но справедливым… Но к тому же страдающим сердечной недостаточностью…

Потому-то и возмущался механик Лукачина:

— Послали бы кого-нибудь из бойцов! Тут много ума ведь не требуется. Пробежался раз. Потом ещё… И всё тут…

— А он уже третью дугу наяривает, — произнёс Вова Агапеев. — Далековато убежал…

Фигурка зампотеха сейчас мелькала метрах в двухстах от первой брони. Это означало только одно — мы попали на сильно занесённый песком участок пустыни. И теперь нам придётся прождать неизвестно какое количество времени, пока вновь не найдётся прошлогодний след.

— Есть! — радостно воскликнул Лука. — Товарищ майор не подкачает никогда!

— По местам! — скомандовал старший лейтенант Веселков и оглянулся назад. — Эй! Я сказал: «По местам!».

Солдаты заняли свои места, и нам осталось лишь подождать минут пять, пока тронется с места вторая группа. Зампотех уже перестал махать руками, давая условный сигнал первой БМПешке. Вскоре он забрался на свою первопроходчицкую броню и наш путь продолжился.

Однако метров через сто пятьдесят колонна вновь замерла, и майор-пионер опять побежал вперёд. Вскоре старый след был обнаружен, и движение продолжилось. Но ещё через сто метров…

— Да сколько можно!? — вполголоса ругался старшина роты. — Дёргаемся туда-сюда…

— То ж пустыня. — философски проворчал Лука, вновь вылезая из своего душного закутка. — Песком засыпало колею и всё тут.

Впереди взревели двигатели первой группы. Колонна опять начала движение. В этот раз нам попался самый трудный участок пустыни. Прошлогодний след оказался занесённым на слишком уж большой своей протяжённости. И тогда зампотех стал бежать впереди колонны, обнаруживая засыпанную колею по мельчайшим признакам.

Теперь все машины передвигались со скоростью бегущего по пескам человека средних лет. То есть крайне медленно… А майор всё бежал и бежал… Даже нам, находящимся на значительном удалении, была хорошо видна белая соль, которая очень явственно проступила на зампотеховской спине. Она то пропадала за сыпучими барханами и кустами саксаула, то вновь появлялась в зоне прямой видимости… Ведь майору-разведчику следовало не только обнаружить полузасыпанный след, но и обозначить подходящий маршрут для колонны. Поскольку на месте старой колеи довольно часто возвышалась большая песчаная дюна… Или высокий бархан… А взбираться на эти естественные преграды, чтобы доказать всему миру упорство советских войск в достижении поставленной цели, попросту не имело смысла. И БМпешка может не одолеть песчаный холм, увязнув в нём всеми своими гусеницами… Да и сторонних наблюдателей вокруг не имелось…

А пожилой майор всё бежал и бежал… И наша броня всё кралась за ним и кралась…

— Если так дело пойдёт и дальше… — резонно подметил командир нашей группы. — То мы месяца через полтора доберёмся!.. В одну только сторону.

Что верно, то было верно… С такой минимальной скоростью мы много не проедем. И всё же нам оставалось надеяться на то, что сейчас мы преодолеваем самый трудный участок пустынной местности. И далее всё пойдёт как по маслу.

Прошло ещё минут тридцать, пока усталый зампотех не взобрался на свою броню. И сразу же увеличилась скорость движения. К нашему удивлению, а затем и к радости набранный механиками темп не сбавлялся. Таким образом нам удалось беспрепятственно проехать километров пять или шесть. Причём ни разу не останавливаясь… Однако затем пустыня Регистан опять выкинула злую афганскую шуточку. Ведь перед нами вновь оказался труднопроходимый участок местности… И бедолаге-зампотеху пришлось уже в который раз бежать вперёд…

И опять ругался Лукачина… И вновь мы смотрели на мелькавшую вдали выбеленную спину зампотеха… Но вскоре пожилой майор уступил своё право первопроходца более молодому разведчику…

— Ну, наконец-то! — удовлетворённо хмыкнул Лука. — А то сколько можно!?

Молодость не подвела и путь был найден. Колонна двинулась дальше… И уж на этот раз пустыня смилостивилась над нами. Труднопроходимых мест больше нам не попадалось, а полузанесённый след обнаруживался опытным глазом зампотеха прямо с брони первой БМПешки. Скорость движения резко увеличилась и теперь наша колонна преодолевала за один час километров двадцать или даже под тридцать… Песок же всё-таки… Высокие барханы и густые саксаульные «дебри»…

Случались во время движения и некоторые казусы… Так на нашу броню бросилась ядовитая змея… Она, по всей видимости, была сильно напугана грохотом гусеничных траков и рёвом двигателей боевых машин… А потому решила контратаковать…

— Гля! — воскликнул прапорщик Акименко и показал рукой вперёд.

Но сидящие на нашей БМПешке уже увидели грозную опасность… С обочины свежепроложенного военного тракта и прямо на его середину метнулась змея. Она стремительно свернулась полукольцами и угрожающе выставила против нас небольшую головку. Это была змея эфа. Я хоть и не угадал её по внешним признакам, но столь диковинная манера предброскового поведения была свойственна только им… Змеям пустыни по названию эфа…

И она бросилась на нас!

Но мы этого даже не заметили. Потому что мы продолжали сидеть на броне, а наша боевая машина по-прежнему двигалась только вперёд… И смертельный укус ядовитой гадины скорей всего пришёлся в нижний бронелист… Ну… Или в днище БМПешки…

— Э-эх! — удручённо вздохнул товарищ прапорщик. — Надо было её гусеницей!.. Чтоб неповадно было…

Кое-кто из наших солдат даже привстал со своего места и оглянулся, чтобы узнать дальнейшую судьбу коварной змеюки. Однако густой шлейф афганской пыли помешал это сделать. И мы так и не ознакомились с результатами стремительного броска эфы… Сломала ли она хоть один свой ядовитый зубик… Или же оба своих клычка.

Наверное, эта эфа понесла существенный урон… О чём не преминула сообщить своим ядовитым родственницам: как близким, так и дальним… Поскольку как в остаток этого дня, так и в начале следующего никто на нас не бросался… Ни с ядовитыми зубами, укус которых наиболее смертелен именно весной. А сейчас на дворе стоял апрель месяц… Не бросались на нас ни с рогами наперевес… Предварительно заточенными коварными афганскими моджахедами.

Но с дикими представителями местной фауны нам всё же пришлось столкнуться… Не в прямом конечно смысле, а в переносном… И даже можно сказать, в сугубо гастрономическом…

Но об этом чуть попозже… Пустыня… Понимаете ли…

Глава 4 ОЗЁРА ПУСТЫНИ

Утром третьего дня я опять скрежетал зубами. Не потому, что на них оказался вездесущий афганский песок. А всё потому, что товарищ майор… Ну, не славный наш ротный зампотех, мужественно прокладывавший нам дорогу… А тот товарищ майор, который ехал вместе с нами… Так вот… Товарищ парторг опять вздумал умываться нашей общей питьевой водой… А затем и обмываться…

Я вновь подошел к командиру группы и молча уставился на Веселкова своими красными от пыли глазами. Однако тот предпочёл сделать вид, что ничего такого особенного сейчас не происходит. И фырканья и ужасный плеск воды является вполне обыденным явлением… Для советской разведгруппы, находящейся в бескрайних песках палящей пустыни Регистан.

Зато мне выдали целую кучу ценных указаний по подготовке личного состава к дальнейшему маршу по вражеским тылам. Я лишь вздохнул и отправился выполнять командирские поручения. Но везде меня преследовали очень уж раздражающие звуки… Сначала журчание водной струйки из горлышка фляги, затем громкие оханья да аханья товарища парторга…

Наконец-то тронулись в дальнейший путь. Спустя два часа наша колонна остановилась на краю высохшего озера. Или даже на берегу обмелевшей, а затем и исчезнувшей реки. Совершенно ровная и абсолютно лишённая какой-либо растительности поверхность дна простиралась как на несколько километров в ширину, так и на десяток тысяч метров в длину. Вообще-то это называется общенаучным термином такыр. Это высохшее дно озера или даже реки, на котором глина образует ровную поверхность, всю испещренную мелкими и крупными трещинами.

— Что там такое? — поинтересовался товарищ прапорщик, указывая рукой влево. — Развалины или что?

Там на удалении в три-четыре километра прямо посреди высохшего русла возвышалась небольшая гора. Её можно было принять как за высокий холм из земли и глины вполне естественного происхождения. Так и за окончательно разрушившиеся остатки древнего укрепления. На последнее обстоятельство указывали очень небольшие вертикальные участки, оставшиеся от когда-то мощных стен. Но этих доказательств искусственного происхождения было так мало… Что неискушенному взгляду эта возвышенность представлялась именно холмом… Или небольшой горой…

— Говорят, это остатки крепости Александра Македонского! — задумчиво изрёк командир группы. — Он же во время своих походов строил крепости. Чтобы обозначить границы своего царства.

— Да у нас в Лашкарёвке то же самое! — возразил старшина. — Там-то хоть стены сохранились. А тут… Куча глины и земли!.. Это ж сколько крепостей он тут понастроил! По всему Афганистану, что ли?

— Александр Македонский вообще-то до Самарканда дошёл. — сказал я как бы промежду прочим. — А может, и дальше?!

— А до твоей Бухары он случайно не добрался? — с тайной подковыркой полюбопытствовал прапор.

— А как же!? — ответил я с лёгкой ухмылкой. — Мимо Бухары он никак не смог бы пройти. Там же горы.

— Да какие у вас там горы? — возмутился старшина. — Одно название, а не горы… Вот у нас… На Кавказе…

Командир группы, до этого прапорщицкого высказывания наблюдавший в бинокль за местностью, обернулся к нам и уставился на новоявленного горца.

— «У нас».. Это где? — спросил Веселков.

Однако товарища прапорщика не смутило ни пристальное внимание старшего лейтенанта, ни что-либо другое.

— У нас — это в Таганроге! — гордо заявил старшина. — В ясную погоду… Когда воздух чистый…

Впереди загудели моторы, и наше Главнокомандование вновь повернулось к голове колонны. Там происходило что-то непонятное. Две БМПешки первой группы круто повернули влево и, не спускаясь на дно высохшего озера, поехали вдоль склона. Ядро нашего разведотряда осталось на месте, не трогаясь ни влево, ни вперёд. Спустя десяток минут обе отделившиеся от нас брони поравнялись с остатками крепости, после чего повернули прямо к ней.

— Ясно! — проворчал Веселков. — Это здесь забазируется первая группа. И поехали они не прямиком, а с левого бока. Чтобы поменьше следов оставить.

В это время я смотрел в бинокль и хорошо видел обе БМПешки. Вот они доехали до развалин и скрылись за ними. Впереди вновь раздался шум запущенных двигателей.

— Ого! — воскликнул старшина. — Теперь первым поедет сам ротный.

— По местам! — привычно скомандовал наш командир. — Лукачина, заводи!

Взревела двигателем и наша броня. Теперь колонну возглавлял сам командир роты. Его БРМка лихо рванула с места, что называется, в карьер. Вот она скрылась в ложбинке меж холмов. Туда же потянулась остальная наша кавалькада грузовиков и боевых машин.

Когда БРМка капитана Перемитина выехала на ровнёхонькую поверхность такыра, она прибавила скорости и стремительно понеслась вдаль. Вслед за ней помчались и Урал с Ма Зом. Не отставала и вторая группа…

— Лукачина! — предупредил Веселков механика перед самым спуском на дно озера. — Ты поосторожней!

— Так точно, товарищ старшнант! — бодро пообещал механик. — Всё будет нормально!

Но как только наша броня оказалась на ровной и твёрдой поверхности, Лука прибавил газу во всю лошадиную мощь своего двигателя. И пятнадцатитонная БМП-2 понеслась вперёд со всей своей стремительностью… Аж в ушах засвистел горячий ветер…

— Потише! — прикрикнул командир. — Сбрось!

— Так точно, товарищ старшнант! — откликнулся снизу Лукачина. — Всего-то… Семьдесят километров!

— Смотри! Сердито повысил голос Веселков. — Разуешься!

— Никак нет, товарищ старшнант! — пообещал ему настырный механик. — Я же по прямой! Им же можно! А мы чем хуже!..

Наверное, этим же принципом руководствовался сейчас и сам командир группы. Ведь вторая группа унеслась вперёд на самой максимальной скорости. И спортивный интерес оказался не чужд руководству третьей разведгруппы. То есть нашему старлею Веселкову…

И всё же он предупредил механика-водителя о том, что на слишком больших скоростях возникает серьёзная опасность. Когда от малейшего толчка или поворота бешено вращающаяся гусеница может слететь со своих направляющих… То есть с катков… Это и называется глаголом-термином «разуться»… А ведь данная неприятность чревата не только потерей остойчивости тяжёлой махины, что сопровождается вполне закономерным риском опрокидывания брони через саму себя… Хоть и чисто теоретическим на столь ровной поверхности… Однако чем же не шутит местный афганский чёрт?! Ведь только на восстановление работоспособности ходовой части БМП-2, то есть только на «обутие» гусеницы на все катки, может уйти несколько часов напряжённого труда.

Однако механик-водитель Лукачина был на сто процентов уверен в том, что его любимая боевая машина не подведёт никого: ни товарища зампотеха роты, ни командира группы, ни личный состав, ни его самого. А потому Лука с невиданным ранее упоением выжимал педаль газа…

— Сбавь скорость! — грозно приказал сверху Веселков. — Лукачина! Слышишь?!

— Да слышу-слышу!.. — отозвался из люка упрямый хохол-западник. — Уже сбавляю! Ещё… Чуток!

До противоположного берега-склона оставалось каких-то пятьсот метров и добрую половину из них броня пронеслась всё с той же скоростью… Но затем движение стало замедляться… Пока гусеницы не забурились вновь в песчаные массы…

— Ну, «уот и усё»! — пошутил напоследок Лука. — Приехали… До дому… До хаты!

Вслед за ротной колонной мы поднялись вверх по склону, после чего опять оказались на однообразно скучном ландшафте пустыни. И вновь потянулись долгие и жаркие километры…

Около полудня на горизонте показалось что-то знакомое… До того знакомое, что я сначала не поверил своим собственным глазам. А потому для пущей убеждённости в том, что мои очи да мне же и не врут… Словом, я толкнул в бок своего тогдашнего товарища по общему несчастью…

— Ого! — возбуждённо воскликнул Вова Агапеев. — Да это же… Ну!.. Как же её?.. Хаджи?..

— Хаджи-Вазир-Хан! — подсказал я.

Это действительно было оно… Высохшее озеро под труднозапоминающимся названием Хаджи-Вазир-Хан. Но не только озеро… Это был тот самый «аэродром подскока». Который так успешно использовали в прошлом году наши старшие товарищи. А ещё это было то самое растреклятое место нашего февральского выхода. Когда третья разведгруппа первой роты лишь за малым не вступила в неравный бой с превосходящими силами противника… А затем столько дней… Целых пять дней буквально умирала от изнеможения, совершая ежевечерние марши-переходы по сыпучим пескам. И это при полной боевой выкладке, не считая сухого пайка, воды и спальника…

А наши ночные злоключения на этой горе-цилиндре?!..

— У меня до сих пор дрожь по телу проходит! — пожаловался Володя Агапеев. — Как вспомню…

— А то ж! — усмехнулся я. — У меня такая же реакция!.. Организьма!..

Да… На горизонте пустыни виднелась гора с характерным цилиндром на вершине. Уж её-то «родную-преродную» мы не позабудем никогда! И это факт весьма бесспорный…

И наше движение к тому самому озеру продолжалось. По мере приближения ротной колонны к «аэродрому подскока», увеличивалась в размерах и гора-цилиндр. Однако она должна была остаться далеко справа от нашего курса. Что в общем-то нас ни радовало, ни огорчало… Воспоминания были… Да и только.

И всё же… Наверное, в знак восстановления принципа справедливости… Или же в качестве хоть какой-то компенсации за наши февральские мучения… Как бы то ни было… Но высохшее озеро Хаджи-Вазир-Хан решило нас всех отблагодарить… Причём самым натуральным образом. Что имелось, то и пригодилось для этого ответного «подарка»…

Когда БРМка командира роты почти уже выехала на ровную поверхность озера, то из крайних кустов на открытое пространство выскочило небольшое стадо джейранов… Или косуль… И первая броня тут же помчалась прямо на них. Однако испуганные животные бросились врассыпную. Несколько джейранов понеслось прочь от БРМки прямиком по дну озера. И это оказалось их фатальной ошибкой. Поскольку боевая машина бросилась за ними в погоню…

Вся эта картина происходила у нас на глазах, и мы испытали вполне естественную зависть. Ведь с первой брони уже раздавались выстрелы. И автоматные пули рано или поздно, но всё-таки должны были сразить хоть одну косулю… Или же одного джейрана.

А поскольку впереди нас остановились два грузовика, то наш командир приказал Луке принять вправо и остановиться на поверхности озера. Но не тут-то было…

— Ах, ты! — громко вскрикнул старшина. — Смотри!

В десятке метров от нас на дно озера выскочило три джейрана. Видимо, это были остатки того самого стада, которое оказалось испуганным БРМкой ротного. И теперь бедные животные в панике шарахнулись в сторону от нашей брони. Часть из них понеслась меж барханов и кустов. И угнаться за ними мы никак бы не смогли… Зато три джейрана помчались вдаль именно по ровному дну озера…

— Вперёд! — скомандовал Веселков. — За ними!

Ведь это была потенциально наша добыча! И её не следовало упускать ни при каких обстоятельствах.

Однако Лукачина замешкался со своими передачами, и нас обогнала вторая БМПешка. Юркий Володя Смирнов и тут оказался пошустрее основательно-неторопливого Луки. А тем временем джейраны всё отдалялись от нас и отдалялись…

— Рога — мои-и! — раздалось с соседней, то есть конкурирующей брони. — Мои-и!

Это орал товарищ парторг, перекрывая своим голосом рёв вообще-то мощного двигателя боевой машины пехоты. Ведь вторая БМПешка уже успела набрать приличную скорость… И всё равно… Истошный крик майора Болотского оказался мощнее шума мотора и лязганья гусениц… Обеих боевых машин! Ведь мы сейчас мчались наравне друг с дружкой…

— Бож-же мой! — прокричал старшина на ухо Веселкову. — Он и здесь!.. Всё норовит захапать! Там — видики и сапоги! А тут — рога…

Однако сейчас командиру группы было явно не до того, злоупотребляет ли товарищ парторг своим служебным положением или же нет. Веселкова сейчас интересовали только джейраны… А они сейчас умчались далеко вперёд…

— Лукачина! — подстёгивал командир механика. — Давай быстрей! Уйдут же!

— Не-ет! — сквозь стиснутые зубы отвечал Лука. — Не уйдут! Они же по прямой…

И механик был прав. На свою беду джейраны убегали от нас по прямой линии. Благодаря своей природной резвости, афганские газели смогли оторваться от нас метров на двести, и нам казалось, что шансы на успех уменьшаются с каждой секундой. Ведь от трёх джейранов сейчас остался только один. Двое умудрились свернуть вправо или влево… Да и тот единственный «косуль»… Он мчался вдаль с постоянной скоростью…

Однако мирное советское машиностроение не зря вложило в наши боевые машины пехоты столько мощи и огня. Все цилиндры военного двигателя усердно перерабатывали дизельное топливо, передавая взамен непрекращающийся крутящий момент на два зубчатых колеса. Которые в свою очередь вращали обе звеньевые гусеницы… И дикое животное стало постепенно уступать…

— Ба-бах!

Этот выстрел раздался прямо над моим правым ухом, отчего я невольно схватился за ушную раковину. Чтобы прикрыть ладонью звенящее ухо… И чтобы обезопасить его же в случае повторного выстрела.

— Не стрелять! — крикнул Веселков.

Я тем временем оглянулся вправо. Стрелявшим оказался связист Хазимуллин. Только он сидел так близко ко мне…

— Лёха! — возмущённо заорал я. — Ты чего палишь? Не видишь, что ли?

А он улыбался с какой-то растерянной досадой… Словно удачливый охотник, которому случайно не повезло с выстрелом по верной цели.

Я повернулся обратно, всё ещё держась рукой за ухо. Ведь оно продолжало звенеть с неменьшей силой. Тут вскинул автомат сам командир группы. Ведь броня почти уже настигло утомившееся животное, которое всё ещё бежало и бежало… Однако силы оставляли джейрана… Ведь он умудрился бежать от нас со скоростью семидесяти километров в час…

Когда до цели осталось метров сорок, из веселковского автомата грянула короткая очередь. Трассирующие пули прошлись очень близко от своей бегущей мишени, но всё же они не причинили ей ни малейшего вреда. Скорей, наоборот… Утомившийся от длительного бега джейран как будто воспрял духом… В нём словно открылось второе дыхание… И дикое животное опять умчалось вдаль, с нарастающей скоростью…

— Лукачина! — выкрикнул командир.

— Да ща-ас! — процедил сквозь зубы механ. — Догоним!

Боевая машина пехоты вновь настигла джейрана. У него совсем уже не осталось сил, и теперь животное со стремительного бега перешло на шаг. Вскоре джейран, тяжело дыша, остановился… Он стоял к нам полубоком… И при этом ещё и смотрел на нас своими большими глазищами…

Наша броня тоже остановилась, и командир тут же выпустил вторую короткую очередь. Нам было хорошо видно то, что светящиеся пули пронзили джейрана насквозь. Однако он продолжал стоять, лишь слегка пошелохнувшись в момент попадания в него пуль. И дикое животное по-прежнему смотрело на нас… Веселков дал уже третью очередь… Пули вновь прошли сквозь тело жертвы, но она всё стояла и стояла… И огромные глаза продолжали смотреть на всех нас…

И только с пятой очереди… Когда одна из пуль перебила коленный сустав на передней ноге джейрана… Только тогда несчастное животное опустилось наземь… Но оно лишь припало на одну повреждённую конечность, и через секунду вновь встало на ноги… Но теперь командир уже знал то, куда следует целиться. И следующие пули перебили ещё две ноги…

И только сейчас джейран упал на землю своим правым боком. Но всё же приподнял свою голову, увенчанную двумя небольшими рогами… Слегка закрученными вокруг своей оси и вывернутые в бок…

— Лукачина! — приказал Веселков. — Подъедь-ка поближе! И встань боком.

Механик выполнил требуемый манёвр с ювелирной точностью, и боевая машина остановилась в полуметре от сражённого животного. Оно всё ещё было живо и продолжало держать голову в поднятом положении. Слева в десятке метров остановилась наша вторая броня. И вся разведгруппа, включая майора-парторга и старшину роты, стала как зрителями финального акта… Так и соучастниками этой трагедии… Или же попросту свидетелями…

Командир уже подошёл к левому борту БМПешки и прицелился в джейрана своим личным ПБ. Прозвучал слабенький щелчок… Это бесшумный пистолет Макарова дал осечку. А джейран покорно ожидал окончательного решения своей участи… Веселков вполголоса ругнулся и перезарядил пистолет. Однако и второго выстрела не получилось… Из восьми патронов сработало только два… А животное… Упрямое афганское животное всё ещё не умирало… Правда, его голова уже лежала на твёрдой поверхности такыра… Но джейран всё ещё дышал, широко раздувая свои лёгкие… И направив свой уже затуманенный взгляд куда-то вдаль…

Чтобы не расходовать впустую вторую обойму, командир отдал новое приказание. И через минуту-другую острый нож перерезал горло несчастного животного… Алая струя крови густо оросила сухую поверхность и почти моментально превратилась в тёмно-бурую лужицу… Кровь на жаре сворачивалась очень уж быстро…

— Рога — мои! — повторил своё заклинание товарищ парторг. — Не выбрасывайте!

Кто-то из солдат даже оглянулся на нетерпеливого майора. Ведь для всех нас эти рога не представляли никакой ценности. Ведь с собой в Союз их скорей всего не провезёшь. Да и кому сейчас охота возиться с этими рогами!..

Сейчас гораздо больший интерес представляла тушка свежеубитого джейрана. Её завернули в обычный мешок из-под сахара, невесть откуда взявшийся в десантном отделении БМПешки Луки… Который всегда был запаслив на все случаи военной жизни…

— Забросьте её на корму! — распорядился командир и тут же стал отдавать другие приказания. — Так! По местам! Лукачина! Вперёд! К ротному!

После удачного окончания боевой охоты следовало осмотреться на местности. БРМка капитана Перемитина виднелась в нескольких километрах правее. Оба грузовика и вторая группа остались где-то далеко сзади. Я оглянулся и убедился в том, что они оставались на своих прежних местах… То есть именно там, где они и съехали на поверхность озера.

А теперь мы мчались к командиру роты. Ведь у них тоже праздновали победу. В боевом результате капитана Перемитина тоже оказалась одна тушка джейрана.

Когда мы подъехали поближе, то выяснилось следующее: ротным объявлен привал на обед; наводчик вызывает сюда же отставшие машины; часть бойцов готовит костёр; двое солдат безуспешно пытаются подвесить убитого джейрана на короткий ствол гладкоствольной пушки.

— Э-э… Кардаш! — закричал наш наводчик Абдуллаев своему земляку-азербайджанцу.

Он что-то ещё произнёс по-азербайджански… Но вот что именно — это так и осталось загадкой. Наверное, посочувствовал их бесполезным попыткам… Пронырливый солдат Худиев обернулся лишь на долю секунды и радостно показал нам все свои зубы. Однако мигом вернулся к своему прежнему занятию… Он держал обеими руками задние ноги джейрана, связанные верёвкой. А его напарник старался закинуть верёвку на самый кончик ствола пушки и хоть как-то закрепить её именно там. Ведь им так не терпелось отведать свеженького мяса.

Однако верёвка уже в который раз соскользнула с пушки, но солдаты оказались упрямей и опять предприняли очередную попытку. Со стороны за их мучениями и стараниями наблюдал сам ротный. А уж капитан Перемитин никогда не упускал возможность посмеяться над чьей-то бестолковостью…

— А вы эту верёвку в ствол засуньте! — с вполне серьёзным выражением лица «советовал» командир роты. — И второй конец закрепите внутри башни!..

Солдаты подумали-подумали… Но всё-таки отказались.

— Ай, таварыш капитан! — осклабился Худиев. — Зачэм нам башня? Ми и так всё сделаем!

— Ну-ну! — подсмеивался Перемитин. — Давайте-давайте…

И двое солдат «давали-давали»…

От ротного возвратился наш командир группы и мы переехали метров на двести дальше. Вот теперь-то можно было заняться праздничным обедом. Ведь не каждый день удаётся подстрелить столь экзотическое для всех нас дикое животное. Хоть и мелкое парнокопытное, но всё-таки дичь!

Вдоволь наученный недавним опытом наводчик Абдуллаев развернул в бок длинный ствол своей скорострельной пушки и опустил его почти горизонтально. Затем он быстро выбрался из башни и приступил к подготовительным мероприятиям по разделке туши. Первейшим же делом через отверстия дульного тормоза, расположенного на самом срезе орудийного ствола, была пропущена длинная верёвка. Ею же связали задние ноги джейрана. Теперь можно было поднимать тушу вверх. Что оказалось вполне нетрудным делом…

— Ну, мы же не из ядра отряда! — посмеивался Лукачина. — Эти полудурки, наверное, до сих пор стараются!

Чтобы проверить эти, вовсе не лишенные оснований предположения, на башню был заслан наводчик Лёня Тетюкин. Стоя на самой высокой поверхности БМПешки, да ещё и вытянувшись во весь свой длиннющий рост, Леонид долго всматривался в сторону ядра отряда. Но затем он несколько огорчил всезнающего Лукачину…

— Там вторая группа уже подъехала! — произнёс Тетюкин печальные новости. — Они точно так же пушку повернули и опустили.

— Эх, Пайпа-Пайпа! — с наигранным выражением вздохнул Лука. — Нет бы соврать! Посмешить всех нас!.. А ты…

— А что я? — возмущённо вскинулся Леонид. — Пайпа — Пайпа!

— Чуть что, так сразу Косой! — рассмеялся пулемётчик Билык, вспомнив знаменитую фразу из «Джентльменов удачи». -Так и здесь.

— Да нет уж! — отшучивался Лука. — Лёнька у нас только Пайпа! И с глазами у него всё нормально. Это же мой наводчик! Ему же стрелять!

Они оба являлись экипажем нашей первой БМПешки. Лука — механиком-водителем, а Тетюкин — наводчиком-оператором. На второй броне механом был Вова Смирнов, а наводчиком — рядовой Абдуллаев с очень уж похожей кликухой Абдулла.

Вот именно он, то есть наводчик Абдулла уже приступил к непосредственной разделке туши. Задние ноги джейрана были раздвинуты в стороны деревянной палкой-распоркой. Вооружившись острым ножом, азербайджанец сделал сначала два круговых надреза на тонких окончаниях стройных ножек. Затем последовал длинный разрез от одной лодыжки животного до другой.

— А тепер нада шкур снимать! — радостно оповестил белозубый Абдулла.

Смуглый от своей азербайджанской природы он уже успел загореть до тёмно-коричневого оттенка. И сейчас на его шоколадного цвета лице сверкала широкая улыбка. Абдулла нынче пребывал в приподнятом настроении. Ведь ему уже давно не приходилось заниматься разделкой свежей туши…

— Смотри! — выдохнул Абдулла и сильным рывком потянул кончик шкуры вниз.

От его уверенного движения шкура животного вывернулась вниз, словно дамский чулок. Точно так же была «оголена» и вторая ножка. Затем Абдулла принялся стаскивать шкуру со всей туши. Работал он привычно и весело. И через десять минут перед нами висела освежёванная туша джейрана.

— А тепер кишки-мишки! — объявил азербайджанец. — Вот отсуда начнём. Р-раз!

Остро наточенный нож взрезал брюшину, и ловкие руки Абдуллаева стали поочерёдно вынимать внутренние органы. Сердце, почки, печень и лёгкие были признаны вполне съедобными субпродуктами, и потому они оказались в солдатском казанке. Особенно тщательно отделялся жёлчный пузырь и что-то ещё…

— Это нельзя проливать вовнутрь! — тоном знатока говорил наш военный мясник. — Это ядовитый вещь.

Когда все внутренности оказались извлечёнными, то после этого вся туша была тщательно обмыта водой. По ходу процесса освежевания Абдулла успел выковырять из подкожных тканей нескольких паразитов, похожих на личинок. По мнению авторитета азербайджанской мясной промышленности эти «жучки-паучки» вовсе не нуждались в дальнейшей термической обработке. Мы с ним не спорили…

Затем наводчик Абдуллаев принялся срезать небольшие куски парного мяса и бросать их в подставленный снизу казанок. И вскоре от джейрана остался только скелет, чьи кости держались только за счёт сухожилий…

— Такой маленький джейран, а два казана мяса получилось! — восторгался Билык. — А помнишь, когда барана разделывали?! Слышь, Лука! Там только один казанок получился…

— Да помню-помню! — говорил механ. — Только мы тогда половину мяса сырым сожрали! Не утерпели. Каждый попробовал по разу, и всё! Полбарана нету.

Но на этот раз все солдаты оказались более чем терпеливыми. Из свежего мяса была приготовлена густая и наваристая похлёбка. В качестве приправы в это варево бросили с десяток горошин чёрного перца и добрую жменю мятого-перемятого лаврового листа. Что-что, а чёрного перца и особенно лаврушки в солдатских столовых завсегда с избытком…

Когда мясной суп оказался готов, часть его была отлита в жертву, то есть в дар отцам-командирам… Остальная же часть была уничтожена в считанные минуты. И этим кушаньем оказался заморённым самый мелкий червячок, вечно обитающий в бездонных солдатских желудках. На костёр водрузили уже два казанка с мясом, и весь процесс повторился от начала и до самого конца.

Наконец-то всё мясо было съедено, а наваристый бульон выпит до последней капли. И на огонь поставили было чайник…

— Стоп-стоп-стоп! — запротестовал Абдулла. — А рёбрышки пожарить!?

— Это же класс! — мигом облизнулся Сальников. — Только вот на чём будем жарить?

У нас в распоряжении имелся всего один противень, и вся коллекция рёберных косточек в него не вмещалась. А время уже поджимало. Но выход был найден. У водителя военного Урала мы арендовали металлическую крышку воздушного фильтра. В перевёрнутом положении она более чем походила на огромную хозяйскую сковороду…

И через пять минут…

— Так! Что вы тут ещё придумали? — поинтересовался незаметно подошедший командир. — Кости, что ли?

— Нэт, товарищ старшнант. — отвечал довольный-предовольный азербайджанец. — Это рёбрышки! Сейчас и вам принесём!

— Спасиб, не над! — в тон ему возразил Веселков. — А вы успеете?

— Конечно! — пообещал Лукачина. — Они уже почти готовы!

И вскоре вся третья группа лакомилась поджаренными рёбрышками…

Когда прозвучал сигнал к дальнейшему движению, с мясными блюдами было покончено. Правда, вот чаю мы так и не успели попить. Но это были мелочи… Столь несущественные по сравнению с выпавшей на нашу солдатскую долю удачей.

Вот наш разведотряд взобрался по противоположному склону и оставил позади столь гостеприимное озеро Хаджи-Вазир-Хан. Что ни говори, но во второй раз с ним было очень приятно встретиться. Мы не знали то, как произойдёт третья встреча… Но эта нам весьма понравилась…

Через десяток километров с БРМки взлетела осветительная ракета. Как оказалось, это был условный знак, адресованный именно третьей группе. То есть нам.

— Стой! — скомандовал Веселков. — Сбавь обороты!

Мы сидели на наших двух БМПешках и смотрели на то, как уезжает вдаль сильно уменьшившаяся колонна. Ядро отряда вместе со второй группой сейчас направлялись в самый «медвежий угол» пустыни Регистан. Туда, где ещё ни разу не ступала нога советского солдата… Обутая в кирзовый сапог сорок пятого размера. Вернее, в два… Один — левый, а второй — стало быть правый.

Вскоре отряд спецназа скрылся в афганской пустыне. Тогда-то и прозвучала команда на наше выдвижение. Мы свернули перпендикулярно вправо и на невысокой скорости отправились на поиски подходящего места для забазирования группы.

Боевые машины теперь ехали медленно, чтобы не создавать излишне громкого шума работающих двигателей. Ведь мы сейчас находились в нашем районе, где нам и следовало вести свою активную разведывательно-поисковую деятельность. И эта тактика принесла свои плоды…

В пустыне мы обнаружили одиночно бредущего верблюда. Двугорбый дромадёро казался вполне домашней скотинкой. То есть он был не только приручен афганским человеком, но ещё и навьючен его хурджунами. Однако хозяина нигде не наблюдалось… Мы безуспешно обшарили в бинокль всю близлежащую местность. Но упрямый обладатель двугорбого верблюда никак не хотел показываться на наши глаза.

— Нда! — обескураженно произнёс Веселков, отнимая Б-12 от ясных своих очей. — Корабль пустыни есть. А вот его корабельщик…

— Да он затарился где-то поблизости! — сказал солдат Шпетный. — В песочек зарылся и лежит себе спокойненько.

Что ни говори, но наш Лёха всегда отличался в самую лучшую сторону. Как своей сообразительностью, так и проницательностью. И эти его способности оказали самое положительное впечатление на товарища прапорщика. Который впервые оказался в афганской пустыне. Остальные же наши солдаты хоть и думали точно так же, как и разведчик Шпетный, однако высказывать свои мысли вслух не спешили. Ведь так недолго и до мудрой командирской команды… Во исполнение которой всем бойцам полагалось сойти с брони и прогуляться пешком километра с два или три… Чего вообще-то мало кому хотелось. При нынешней-то жаре.

А двугорбая зараза стояла себе в ста метрах от нас и так подозрительно маячила своими дорожными сумками. Столь заманчиво перекинутыми промеж облезлых горбов. И их притяжение оказалось неизбежно-неотвратимым.

— Вперёд! — со вздохом приказал Веселков. — Надо досмотреть эту дохлятину.

Однако «эта дохлятина» оказалась на редкость резвой скотиной. Мы ехали за ней и ехали… А она всё улепётывала и улепётывала со всех своих четырёх ног. И погоня продолжалась… Через пятнадцать минут мы решили сменить тактику и резко прибавили в скорости движения. Так и этот корабль увеличил обороты… Лукачина поддал ещё газу… А эта двугорбая кляча и вовсе пустилась вскачь…

— Ну, товарищ старшнант! — взмолился механик-водитель Лука. — Я так больше не могу! Ну, пристрелите вы её и всё тут! Чего мы двигатель гробим?

— Жалко! — возразил ему Веселков. — А вдруг это мирный верблюд? И у него ничего нет?! А хозяин обидится…

— Да какой это мирный? — возмущался Лукачина. — Это же стопроцентная душманская скотина! Нет, вы только гляньте на неё! Она ещё и срать начала! Прямо на ходу! Ну, как так можно?! Товарищ старшнант!.. Ну, влепите вы из ПБСа! Никто же не услышит…

Автомат Калашникова с бесшумными патронами уже был под рукой… У разведчика Лёхи Шпетного. Однако командир группы не спешил со столь радикальными мерами по остановке афганскоподданного транспортного средства. Но этого и не понадобилось. Через километр усиленного бега трусцой двугорбый дромадёр остановился как вкопанный. Мы подъехали к нему поближе и тоже остановились. Верблюд развернулся к нам боком, весело помахивая хвостиком и приветливо скаля желтоватые от старости зубы. Почему-то мне его улыбка показалась чрезвычайно плотоядной…

— Ну… — бодро поинтересовался командир группы. — Кто пойдёт его досматривать?

Среди советских солдат дураков не нашлось. Даже любитель острых ощущений Коля Малый предпочёл не выделяться из общей массы. Ведь у этого верблюда на всё ещё оставались на вооружении четыре мощных копыта и две полоски хищных зубов.

— А давайте мы её сначала пристрелим?! — просто и обыденно предложил солдат Шпетный. — Я быстро!

Он даже приподнял свой автомат с массивным набалдашником ПБСа. Но старший лейтенант Веселков не разрешил укрощать строптивого странника самым кровавым способом. Это было бы самым простым решением возникшего вопроса. Ведь пристрелить упрямую скотину не составит особого труда. Но ещё существовала морально-правовая сторона… И она имела немаловажное значение для нашего командира группы. Ибо старший лейтенант Веселков никогда не хотел проливать чужой крови… Чтобы не брать лишний грех на свою практически честную душу… Ведь чего только стоила февральская эпопея с солдатом-царандоевцем, который сам себе прострелил левую ноженьку. Мы его из самых лучших советских побуждений отвезли с блок-поста в лашкарёвскую больницу. Причём уложив беднягу на сиденье правого десанта, побросав вниз наши рюкзаки. А по возвращению на блок-пост мы обнаружили пропажу! Раненый народный милиционер свистнул из наших рюкзаков с десяток осветительных ракет. А мы его ещё на своих руках заносили в больницу… А он так натурально стонал!.. Ворюга несчастный…

Вот и сейчас командир группы долго мучался военной загадкой: пристрелить или не пристрелить упрямое вьючное животное. И общечеловеческая гуманность всё-таки перевесила чашу весов. Решение оказалось самым миролюбивым: верблюда не убивать, а дорожные сумки досмотреть визуальным способом. То есть поглядеть на них со стороны и на этом всё!

Как и следовало того ожидать, ничего подозрительного в хурджунах обнаружено не было. Они оказались слишком тощими для перевозки оружия и боеприпасов. А также чересчур пустыми для транспортировки в них наркотических веществ, денежных средств и прочей военной амуниции. На том верблюда и отпустили. Чему он был крайне рад. На прощание двугорбая вражина даже разразилась страшным гортанным воплем…

— Э-э-х, товарищ старшнант! — горестно возмущался Лукачина. — Слышите? Это она надсмехается над нами! А мы её отпустили.

— Отставить разговорчики! — приказал Веселков. — Принимай влево!..

Болтливый Лука «отставил разговорчики» в сторону и дальше ехал молча. От командира поступила вводная: искать подходящее место для забазирования разведгруппы. Для этого требовалась либо небольшая ложбина, достаточная для укрытия в ней двух боевых машин пехоты. Либо небольшой холм, а лучше два. Чтобы между них могли замаскироваться всё те же две боевые машины пехоты.

Долго мы ехали по пустыне. Почти до самого вечера. Мы предлагали на рассмотрение командира самые различные варианты. Веселков внимательнейшим образом изучал рельефные складки афганской пустыни. Однако во всех предложениях находилось что-то непотребное, отчего они окончательно забраковывались. И мы ехали дальше.

Наконец под самый вечер наша разведгруппа остановилась около невысокого холма. Здесь и было решено устроить базу разведгруппы Љ613.

Ну, сколько же можно петлять по этой пустыне?! Пора бы и честь знать!

Глава 5 ПОТОП И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

Как это принято во всём цивилизованном мире, а демократический Афганистан никоим образом не являлся исключением из числа высоко культурных стран… Ведь это была древняя земля самих Ариев… Но это так… К слову… В общем, как это положено во всём мире, беда случилась очень внезапно и, разумеется, ранним утром. Едва только рассвело. И первым забил тревогу вездесущий пулемётчик Билык.

— Вова! — донесся его истошный вопль от второй брони. — Смирнов!.. У тебя топливный бак пробило! Соляра течёт…

Откуда-то из-под переднего нижнего бронелиста появился сонный и взъерошенный механик-водитель Вова Смирнов, который тут же бросился к кормовой части своей БМПешки. Бежал он трудно, то и дело спотыкаясь о лежащие на земле спящие солдатские тела в спальниках.

На крики Виталика через пять минут собралась почти вся разведгруппа, чтобы во всеобщем молчании уставиться взглядами на самое дно десантного отделения. Теперь там плескалась мутная бурая жидкость, взбаламученная быстрыми движениями смирновской ладошки…

— Да это не соляра! — искренне радуясь, начал возмущаться механ. — Это же вода обыкновенная! Чего ты орёшь?!

— Это вода… — вполголоса повторил Билык.

Не сдерживаясь в своём порыве эмоций, пулемётчик тут же выругался… На его откровенный мат не отреагировали даже командир группы с прапорщиком Акименко, а вслед за ними и товарищ парторг. Однако, на мой взгляд, в данную минуту ругаться захотелось практически всем… Даже Вовке Смирнову, который уже перестал ликовать по поводу целостности и сохранности своих топливных баков…

— Из днища ничего не течёт… — сказал механик-курянин, поднимаясь с колен и отряхивая руки. — Там есть пробка. Если её открутить, то можно собрать…

— Надо сливать. — подтвердил его старший товарищ Лукачина. — Только вот…

Но мы и так уже все видели, что когда-то кристально чистая вода из лашкарёвской артезианской скважины теперь превратилась в подёрнутую маслянистой плёнкой бурую жижу, которая тонким слоем покрывала всё днище боевой машины пехоты. То есть залитыми оказались и башенное отделение, места водителя и старшего стрелка, а также весь двигательный отсек. И данное обстоятельство означало то, что собрать всю воду не удастся. Ну, разве что одну её треть…

Я тяжело вздохнул и достал из жидкости консервную банку перловой каши. На её боковой поверхности довольно-таки чётко обозначился уровень погружения… Сантиметра три… Другие разнокалиберные консервы то лежали на боку, то возвышались из мутной жидкости как крепкие пеньки на половодье. Однако всё остальное наше имущество по-прежнему находилось на сиденьях десантного отделения.

И тут начались оперативно-следственные действия…

— А кто именно загружал это РДВ-сто? — вкрадчиво-спокойным тоном поинтересовался Веселков. — А-а?

Понятное дело… И вполне естественно… Никто не признался… Чтобы не становиться крайним в данной ситуации. Общему несчастью это вряд ли помогло, а полностью высосанная из виновного тела солоновато-тягучая кровушка также не заменит нам сотни литров прозрачной водицы.

Несколько бойцов тем временем спешно разгружали левую половину десанта. И вскоре нам открылась печальная картина… Как и предписано Уставом… Командир оказался прав — вода вытекла из резиновой ёмкости РДВ-100. Я об этом догадался ещё раньше, поскольку на второй броне имелся лишь один резервуар для питьевой воды.

— Как гандон болтается! — кратко резюмировал Лука. — Штопанный-перештопанный.

Степенный хохол оказался прав и в этом. Несколько дней назад чёрная резиновая ёмкость высотой около метра весело колыхалась своими упругими боками, поскольку до самого верха была наполнена прохладненькой водичкой… А теперь… Эта влагонепроницаемая груша к нынешнему утру полностью исчезла в афганском небытии, оставив после себя лишь уныло висящую оболочку. Верхняя часть резинового мешка была подвязана короткой верёвкой к какому-то крючку в потолке, а когда-то раздутая нижняя часть теперь безвольно свисала в проход. Пустая совершенно и абсолютно.

— Да наверное при тряске сползла с седушки. — говорил Смирнов, возвращая дно РДВ на его прежнее место. — Вчера… Когда по барханам ехали… И на что-то острое напоролась… Наверное.

Что ни говори в данной ситуации, но она была очень удручающая. Ведь мы надеялись на то, что резиновая груша вполне благополучно сохранит в себе всю залитую в неё воду. Которую мы по мере необходимости могли бы сливать через резиновую трубочку, заткнутую аккуратной пробкой-затычкой. А теперь выяснилось, что нашим радужным планам так и не суждено было осуществиться. Афганская война всё-таки внесла свои коррективы… Точнее выражаясь, крайне нежелательные для нас поправки на непредсказуемую сущность боевых действий. Где совершенно неизвестно обозримо ближайшее будущее. Ведь коварная пакость-подлянка способна прилететь когда угодно и с любой стороны.

— Эх, вы! — с нескрываемой досадой произнёс старшина роты. — Я вам новенький РДВ выдал. Даже муха на нём не топталась… А вы!?.. И воду разлили, и хорошую вещь испортили.

Хоть у меня и появились кое-какие возражения, но я всё же промолчал. Во-первых, товарищ прапорщик предоставил эту ёмкость не «вам», то есть отдельно взятой РГ Љ613. А он выдал РДВ нашей разведгруппе номер шестьсот тринадцать. Поскольку сейчас старшина роты являлся очень даже неотъемлемой частью подразделения старшего лейтенанта Веселкова. И все мы сейчас находились в одном коллективе. Ну, и во-вторых… Куркулистый старшина держал эту ёмкость в своей каптёрке до самых последних дней. И выдал её во всеобщее пользование только тогда, когда сам пошёл на войну в пустыню вместе со штатной разведгруппой. В противном случае этот резиновый резервуар так и остался бы лежать в каморке «папы Коли». А если бы он не скупердяйничал и выдавал РДВ на каждый выход на БМПешках, то у нашего доблестного личного состава имелся неплохой опыт по обращению с этим военным имуществом. Уж что-что… Но размещать и закреплять его внутри десантного отделения — этому солдаты научились бы непременно.

А так… Получилось нечто среднее: ни себе, ни людям. То есть ни себе товарищ прапорщик пользы не принёс, ни остальным военным людям добра не сотворил.

Тем временем из резервуара слили остатки воды. Получилось около литра.

— Придётся сейчас суп варить. — со сдержанной досадой произнёс Билык. — Или может быть на чай пустить?

— Лучше на чай. — сказал Коля Малый. — Как раз на завтраке и выпьем. А то от супа только сильнее пить захочется.

Виталик Билык отыскал в правом десанте армейский чайник и осторожно перелил в него остатки воды из когда-то столитрового РДВ. Я слегка наклонился, чтобы самолично заглянуть в тёмное нутро чайной посудины. Воды там было меньше половины.

— Надо добавить… — произнёс я и почему-то тяжко вздохнул. — Чтобы чая на всех хватило. Придётся… Э-э-эх!..

Не выдержав накала кипящих во мне эмоций, я выругался. Ведь товарищи командиры ушли обратно к своему месту обитания. Да и вся наша группа постепенно разбрелась по персональным спальникам. Около десантного отделения второй брони теперь осталось только четверо: наводчик Абдуллаев, пулемётчик Билык, хмельницкий хохол Коля Малый и я.

— Надо что-то делать! — сказал Виталик.

Он произнёс эту фразу с некоторой неопределённостью. Однако все мы отлично его поняли. Ведь общее количество водного запаса нашей разведгруппы уменьшилось очень внезапно и сразу аж на сто литров. А это было большим ударом…

— Надо экономить воду. — произнёс Микола, предварительно оглянувшись назад. — А то… Придётся всем нам свои… Языки сосать.

Мы невольно заулыбались… Хоть Малый и осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии в зоне слышимости командирского состава, но всё-таки высказал свою мысль в более приличной форме… Так сказать, в допустимой уставами комбинации слов и междометий.

— Да. — согласился наводчик-азербайджанец. — Только надо командыру сказать. Этот мишка каждый утро моется. По три фляжки воды уходит.

— А это четыре с половиной литра! — быстро подсчитал Билык и тут же выдал рационализаторское предложение. — А давайте мы его побреем! Меньше воды будет тратиться.

— Это ж сколько лезвий понадобится! — ухмыльнулся я. — Чтоб всю его шерсть сбрить под самый корешок. Пачки две или три.

Однако такого количества безопасных лезвий для бритья у нас сейчас не имелось. Мы же не знали о таких предстоящих нам в пустыне трудностях, как расходование воды для ежедневных умываний и обтираний. Об этом даже и мысли не было! Ведь все солдаты и даже командир нашей группы уже свыклись с тем, что на боевом выходе можно не умываться и даже не бриться по утрам. И самым распространённым средством по удовлетворению насущных санитарно-гигиенических нужд являлось энергичненькое протирание сонных глазок заскорузлым солдатским кулаком. Ну, или не заскорузлым… Ибо командирская лямка гораздо легче нашей…

А поскольку трёх пачек бритвенных лезвий у нас не было и в помине, то сам по себе отпал и предмет наших обсуждений. То есть внезапно возникший вопрос о полномасштабном лишении товарища майора его густого подшёрстка. Однако потребность в этом всё же осталась… Ведь фантазии бывают буйными в самых различных ситуациях…

— Мохнатый, как медведь! — жаловался Абдулла. — У нас про таких говорят — Аю… Это так медведей у нас называют. Аю!..

— Его надо было зимой брать на войну. — с откровенным сожалением сказал Малый. — На голой земле мог бы спать. Без спальника.

— Да он и сейчас без спальника спит. — буркнул Билык. — потому что не помещается. Где на него такой большой спальник найти? У него матрас с простынями. И одеяло.

— О-о! — произнёс я. — А вот и он сам! Щас умываться будет!

И опять мой язык не удержался от неприличных выражений. Потому что мои глаза уже не желали видеть такого надругательства над питьевой водичкой. А мой мозг упорно отказывался воспринимать как что-то вполне естественное данное издевательство над всем нашим солдатско-Веселковско-Акименковским сообществом…

Ведь на наших глазах на первую броню только что взобрался Лёха Шпетный. И в руках он держал три полуторалитровые фляги. Это могло означать только одно… Надвигалось очередное осквернение общечеловеческих ценностей! Неизбежное и уже неотвратимое…

И мы издалека смотрели на то, как Лёха не спеша откручивает накидные болты, как он же поднимает крышку Це Вешки, как опускает в воду первую фляжку… Затем вторую…

А на земле стоял майор Болотский и ждал…

— Я поражаюсь! — не сдержался Микола. — Ну, взрослый же человек! Всё же видит и понимать должен… Никто же из нас не умывается! Только он один!.. Ну, як же так можно?!

— Я не розумию! — со смехом подсказал Виталька. — Ты это забыл сказать!

— Ну, да! — хохол Микола даже крякнул огорчённо. — Я такого не розумию! Ни стыда и ни совести…

Вот Шпетный погрузил в воду уже третью фляжку… А мы всё смотрели и смотрели… Даже ругаться не хотелось, чтобы этим хоть как-то облегчить наши душевные страдания тире переживания. Как высказался бы Весёлый…

Однако товарищу парторгу было плевать на всё!.. И на уменьшающийся запас воды, отведённой вообще-то на всю нашу разведгруппу. Также ему было начхать на скрытое осуждение всем нашим боевым коллективом его насущных потребностей по ежеутреннему поддержанию партийного тела в чистоте и свежести. А ещё товарищу майору было «по барабану» то, что все мы втайне не одобряли его умываний по вечерам… Когда после жаркого дня он готовился улечься на боковую. Да и мыть руки перед едой — это конечно же полезное для здоровья занятие… Но ведь руки!.. И в Советском Союзе! Ну, на худой конец в Лашкарёвке… Но не волосатые же лапищи, да ещё и в пустыне Регистан!

— И как только у него уши не горят?! -

Это пулемётчик Билык загадал военную загадку.

— Ты ещё слишком молодой! — рассмеялся наводчик Абдуллаев, которому через месяц предстояло улететь дембелем в Союз. — Это у нас… У простых людей ещё могут уши гореть. Когда кто-то ругается про нас.

— А у них это человеческое качество уже давным-давно атрофировалось! — засмеялся я. — Ещё в замполитовском училище!

— Какие ты слова умные знаешь?! — ухмыльнулся наводчик. — Атрофи…

— Ну, значит исчезло. — пояснил я. — Как у головастиков хвост! Когда они вырастают…

— Это правильно… — сказал Абдулла и негромко выругался.

Перед нашим взором сейчас разворачивался первый акт военной драмы. Солдат Лёха Шпетный опустил крышку, закрутил болты и теперь спускался с брони. А товарищ майор уже заголил свою тушу…

— У них совсем совести нет! — продолжал ворчать азербайджанец. — Для нас одно говорят… А сами…

— Тьфу! Билядь! — слегка поддразнил его Билык. — Правильно, Абдулла?

Мы рассмеялись. Очень уж точно умел Виталик воспроизвести характерные интонации других бойцов…

— Канечно, правильно! — громко возмутился наводчик. — Сматри! Уже одну фляжку израсходовал.

Началась прелюдия второго акта «Афганистанской трагедии»… Шпетный открутил пробку второй фляжки… А товарищ майор нагнулся, подставляя под струю воды свою заросшую спину…

— Вот дать бы ему сейчас хар-рошего пенделя! — мечтательно произнёс Микола. — Чтобы…

Его перебил пулемётчик Билык:

— А ты никогда кабанам по яйцам не лупил?

Несмотря на всю неприличность данного вопроса… Ведь мужская солидарность всё же должна присутствовать во многих аспектах жизни… Однако очень уж всё совпало! И наклонившаяся фигура товарища майора…

— А как это? — поинтересовался азербайджанец, который, видимо, до армии со многим не сталкивался. — И зачем их бить?

— Да ты что?!.. Берёшь длиннющую хворостину! — делился своим опытом специалист-мучитель племенных хряков. — Поудобнее усядешься на заборе и давай их стегать!

— А зачем? — повторил свой вопрос Абдулла.

— Ну-у… Как зачем? — рассмеялся Виталька. — Мы же пацанами были… А кабаны потом с синими причиндалами ходят. А вот сейчас?.. Ты только посмотри на него!

На потенциальную жертву солдатского изуверства посмотрели мы все. А товарищ по партии ни о чём не подозревал и продолжал плескаться… Вызывая ещё большее наше неудовольствие.

— Я бы взял вот эту палку… — предположил старый наводчик. — Ну, которой ствол пушки чищу…

— Банник! — подсказал Малый. — Эта палка называется банник.

— Ай, какая разница! — отмахнулся азербайджанец. — Лишь бы удар хороший получился! Читобы он на всю жизнь запомнил…

А на импровизированной сцене актёр второго плана Лёха Шпетный выливал на главного действующего «героя» уже третью фляжку. А тот всё фыркал от удовольствия и крякал…

А зрители, то есть мы, всё наблюдали и наблюдали… Изредка переговариваясь меж собой… Так сказать, делясь впечатлениями от всего увиденного…

Наконец-то спектакль закончился. Но бурных аплодисментов, естественно и само собой разумеется, не последовало… Слишком уж близко к сердцу восприняла наша солдатская публика весь трагизм только что разыгранного действа.

Коля Малый и Виталька Билык докурили свои «Охотничьи» сигаретки… Но расходиться мы всё же не спешили… Ведь ещё не был найден достойный ответ на самый главный вопрос…

— Что делать?

Самый насущный вопрос был озвучен пулемётчиком Билыком, которому сегодняшним утром выпала очередь дежурного по солдатской кухне.

— Что-что! — откровенно злясь, переспросил Микола и тут же добавил. — Экономить надо!

Общими усилиями была выработана последовательность необходимых действий. Вместо двух чайников ароматного чёрного чая теперь следовало кипятить только один. Таковы были новые реалии жизни… Как об этом любил говорить наш горячо любимый Ген Сек Михал Сергеич. Ведь ёмкость большого солдатского чайника составляла около пяти литров. И данного количества вполне должно было хватить на всю нашу разведгруппу из двадцати с небольшим человек. На каждого любителя чая выпадало около двухсот грамм свежевскипячённого напитка. Что, в общем-то, соответствовало норме потребления в каждый приём военной пищи.

Это раньше мы каждое утро варили два чайника чёрного чая, причём на всех солдат отводилось полторы алюминиевой посудины. Ведь целых полчайника мы отдавали командному составу. А это два литра и ещё пятьсот грамм свежего чая! На товарища парторга, командира группы и старшину Акименко. Это более восьмисот грамм на каждого… Ну, разумеется… Весь чай ими не выпивался. Что-то употреблялось ими уже в холодном виде… А остатки попросту выливались в песочек.

Но так было раньше. Когда воды имелось достаточно-предостаточно. А теперь, после неожиданного исчезновения ста литров питьевой воды, наступила эпоха жесточайшей экономии. А с учётом данного обстоятельства на трёх представителей командирского сословия полагалось только три кружки чая. Не больше и не меньше. По двести пятьдесят миллилитров на каждого. И всё! Чай не в ресторане находимся!

А вот с солдатским супом всё осталось в прежнем виде. Это деликатесное кушанье на прошлых боевых выходах готовилось нами в двух пятилитровых бачках-казанках. В общем исчислении получалось чуть меньше десяти литров на всю нашу ораву и около четырёхсот грамм на каждого едока в отдельности. Последний учёт потребления супа был весьма приблизительным. Ведь мы сейчас не питались из отдельных тарелок. Свежесваренный суп уничтожался нами сообща, когда одна половина разведгруппы рассаживалась вокруг первого казанка, а вторая часть нашего личного состава быстренько «окружала» другой бачок с горячим супчиком. И сражения разворачивались нешуточные!.. Ведь «неприятель» сопротивлялся очень ожесточённо, отчаянно обжигая губы, язык и нёбо… Однако вечно голодные желудки подбадривали наступающих новыми приступами всепожирающего обжорства… И проворные солдатские ложки орудовали с ничуть неуменьшающейся боевой интенсивностью…

Что ни говори, а вермишелевый супчик из сухого пайка Љ5 или Љ9 считался у нас самым желанным горячим жидким блюдом. А с учётом нынешних условий данное обстоятельство становилось крайне актуальным. Ведь девятый сухпай остался в далёком-предалёком прошлом… А пятый «эталон» полевого питания не обладал другими потенциальными деликатесами, которые следовало только-то разогреть… Чтобы потом с величайшим наслаждением съесть в один присест или же в два-три захода. А вот армейский суп из безликих белых пакетов мог нас сейчас порадовать очень многим. И наваристым бульончиком, особенно если в него предварительно бросить грамм эдак триста тушёночки!.. И обилием вермишелевых звёздочек, когда на один бачок полагается засыпать не менее полутора десятка пакетов!.. И многообразием мяса, будь то стандартные суповые крупинки или же добротные кусочки из дополнительной порции консервированной говядинки тире свининки!.. И непередаваемым сочетанием морковных волокон, свекольных вкраплений и отменных горошин чёрного перца!..

«М-м-м!.. А запах!.. Этот наипервейший возбудитель солдатского аппетита! О-о-о!.. Ароматный запах так и напоминает домашний суп!.. Приготовленный мамой из добротных советских продуктов! Купленных на колхозном рынке или же выращенных на личном подворье… Да на собственных огородах…»

Но солдатский суп мы обычно варили только по вечерам. Поскольку в обеденный привал катастрофически не хватало времени. Ведь эти предыдущие дни мы находились на марше, и на приём пищи отводилось не более часа, после чего наша колонна вновь трогалась в дальнейший путь. Зато теперь, когда разведгруппа старшего лейтенанта Веселкова забазировалась около подходящего холма на несколько дней… Сейчас мы располагали достаточным количеством времени, столь необходимого как для приготовления супа, так и для его последующего «безоговорочного уничтожения». И всё же… Из-за дневной жары это мероприятие было отложено на вечер.

А на завтрак теперь полагалось сварить один большой чайник чёрного чая, которого должно было хватить на всех нас. Как солдат, так и офицеров с одним прапорщиком.

За нашими разговорами незаметно подкралось время утреннего приёма пищи. По просьбе Билыка мы помогли ему побыстрее приготовить чай. При помощи пустых цинков и двух шомполов Малый с Виталиком на скорую руку соорудили подставку для чайника. Затем Билык поднялся к Це Вешке и набрал воды. За это время я успел разорвать картонную оболочку сигнального огня, достал столбик горючего состава и сапёрной лопаткой разрубил его на относительно плоские таблетки.

— Ну?.. — с удовлетворением спросил Микола. — Усё готово?

Он являлся самым опытным специалистом по приготовлению чая при помощи большого бенгальского огня. Поэтому и нынешнее священнодейство доверили именно ему. Для начала Малый подпалил кусочки картона и скрученную жгутом бумагу. Когда пламя под чайником разгорелось достаточно сильно, тогда в него аккуратно подбросили небольшие кусочки горючего химсостава. И несколько секунд мы ждали… Сначала вспыхнуло несколько искр, после чего и пошла непрекращающаяся химическая реакция с очень большим выделением тепловой энергии. Нам оставалось только подкладывать новые порции горючего. Но таким образом, чтобы оно обязательно соприкасалось с уже горящими бенгальским огнём кусочками.

И через несколько минут, когда догорала уже последняя таблетка, внезапной поднявшейся пеной в чайнике забурлила вода. И это было окончательным финалом…

— Учитесь, сынки! — горделиво заявил Коля Малый. — Как нужно одним сигнальным огнём вскипятить целый чайник! Не то, что у вас…

Лично у меня тоже иногда получалось вскипятить чайник при помощи только одного патрона фальш-феера. Но всё же иногда… Как и у многих солдат нашей группы, на такое действо мне требовалось два огня. А вот у Малого всегда получалось обойтись одним.

Тем временем Билык успел засыпать в кипяток пригоршню чая и даже размешать его солдатской ложкой. Теперь оставалось подождать, пока чай не заварится до нужной кондиции.

Через пять минут я в качестве самого старшего по должности солдата понёс чайник к офицерскому столу. Ведь сейчас мне следовало впервые продемонстрировать то, что ранее привычный порядок вещей нынче претерпел некоторые изменения. И я сам вызвался на эту роль первопроходца. Это потом всё возможно станет привычным и обыденным, но в данную минуту мне нужно было отлить из чайника только три кружки чая и затем возвратиться назад вместе с чайником.

— Товарищ старшнант… — сказал я, наливая чай в первую кружку. — Мы решили воду экономить. И теперь будем кипятить только один чайник. На всех.

Свои слова я адресовал только командиру группы, но ведь рядом с ним на плащ-палатке сидели товарищ майор и старшина роты. А значит, они тоже слышали об изменениях нашего быта.

— Это хорошо. — обыденным тоном ответил мне Веселков. — Воду надо экономить. Столько её пропало сегодня!

— Жалко! — подтвердил товарищ прапорщик. — РДВ совсем новый был. Ох, как его жалко!

Наливая чай во вторую кружку, я едва не разлил его. Как говорится… Кто о чём, а голый может говорить только о бане. С учётом существующей ситуации, старшина роты сейчас мог думать только о надорванном резервуаре.

А вот третья кружка была майорской. Зоркие взгляды наших разведчиков уже успели подметить то, что товарищ парторг выпивает на каждом приёме пищи две кружки чая. Но ведь так было раньше. А теперь… И я всё-таки разлил немного чая на плащ-палатку… Но вовсе не потому, что товарищ майор стал сердиться…

— Веселков! — строгим тоном спросил парторг. — А почему ваши подчинённые не умываются?

А командир группы только-только пригубил свою кружку. Он вообще-то любил пить обжигающий чай, но всегда делал это крайне осторожно. А после такого вопроса… Ни о каких мерах чайной безопасности не могло быть и речи. Одним словом, наш старлей умудрился одновременно и обжечься, и поперхнуться чаем…

— Да… Как бы… — начал было говорить Веселков.

Но его уже перебил грозный и начальственный баритон Болотского:

— Ходят чумазые! Лица у всех грязные! Свежих подворотничков вообще не видать! Что это такое? Они у вас солдаты или кто?

Честно говоря, я даже слегка испугался. Потому что ранее мне никогда не доводилось слышать сердитые нотации партийного руководителя. Дико орущие начальники мне уже попадались. Разъярённые прапора тоже. Про злющих-презлющих дембелей даже и вспоминать не надо… А вот рассерженные парторги — такое было впервые…

— Ну! Что молчите? — продолжал возмущаться майор. — Веселков! Я с вами разговариваю!

— Да слышу я всё! — отвечал командир группы. — Всё слышу! Солдаты…

— Ну, так объясните мне… — напирал парторг. — Почему ваши солдаты не выполняют требования Устава внутренней службы?

— Да потому что мы, товарищ майор, находимся на боевом выходе. — спокойно произнёс Весёлый.

— Ну, и что с того? — не унимался Болотский. — Если мы находимся на боевом выходе, то им не следует умываться и подшиваться?

Командир группы вздохнул и спокойно взялся за свою кружку. Но вдруг передумал её поднимать…

— Они у меня не умываются, потому что экономят воду. — бесстрастно произнёс он. — И не бреются тоже по этой причине. А подшивать подворотнички к горному обмундированию — это не предусмотрено…

Тут наш командир запнулся и посмотрел на старшину роты.

— Подворотнички подшиваются только к повседневной форме одежды. — оттарабанил Акименко давным-давно заученную фразу. — А горное обмундирование является спецодеждой. И потому к ней не положено подшивать подворотнички.

В этот миг я спохватился и быстро попросил у командира разрешения уйти. Ведь как-то неудобно находиться среди старших начальников в тот момент, когда они решают очень серьёзные служебные вопросы. Ну, разумеется, старший лейтенант Веселков не препятствовал моему исчезновению. Чем я и воспользовался…

— А чайник? — грозно произнёс парторг в мою сторону. — Зачем его забрал?

Я замер было на мгновенье, но рука уже сама по себе показывала на остальной наш личный состав…

— Так ещё никто из солдат чая не пил! — пояснил я. — Сначала вам налили, а теперь всем остальным.

Парторг что-то проворчал себе под нос, но моё тело уже понеслось дальше… Вернее, подальше…

Наше солдатское чаепитие прошло почти в безмолвной обстановке. Ведь все слышали сердитые речи партийного лидера и последовавшие за ними объяснения. Спокойные ответы Веселкова и находчивость старшины Акименко нам понравились очень сильно. Ведь жизненные позиции нашего старлея показались нам крайне оправданными. Да и старшина не подкачал. А вот идейные принципы партийного организатора… Что-то в них было не то…

Каждый из нас допил свою единственную кружку чая и на этом наш завтрак закончился. Очередная пара наблюдателей полезла на фишку. Я проследил за тем, чтобы сменившимся досталась положенная норма чёрного чая. С этим всё оказалось нормально, и я пошёл под нашу масксеть.

Однако через пять минут меня вызвал командир группы и мы вдвоём полезли к Це Вешке. Там мы провели водную ревизию. Её результаты нас не впечатлили, ибо испытывать положительные эмоции у нас не имелось достаточных оснований. Воды в Це Вешке было литров триста. Не больше…

— В ваших флягах ещё много воды? — резонно поинтересовался командир.

— Есть ещё, но не так уж много, — пояснил я. — Фляжки-то старые. Пробки протекают. Да и мало их на всех.

Командир молчал и смотрел на то, как я накрываю горловину Це Вешки куском резины, затем опускаю массивную крышку и наконец-то закручиваю откидные болты.

— Придётся экономить не только на чае, — сказал Веселков по окончанию моей работы. — Сам понимаешь…

Мне, конечно, польстило то, что командир группы разговаривает со мной очень доверительным тоном. Но всё же следовало уточнить его намерения до мельчайших деталей. А ведь речь сейчас шла о воде. И мелочей здесь не было абсолютно никаких.

— Так на чём же ещё придётся экономить? — спросил я.

— На ежедневной норме. — кратко ответил командир. — Только на ней и остаётся.

— И насколько?

Вот именно это и являлось самым главным моментом нашей беседы. Какое количество питьевой воды теперь будет получать каждый солдат.

— По одной фляге. — пояснил Веселков. — Полтора литра на нос.

— Понятно. — сказал я. — Конечно, маловато. Но вытерпеть можно.

Наши солдаты тоже всё поняли и не роптали. Полтора литра в день на каждого — это явно недостаточно для ежесуточной нормы потребления воды. Это всего лишь четвёртая часть… Но у всех бойцов ещё имелся небольшой запас питьевой воды во фляжках. У кого полтора литра. У кого-то два с небольшим. На этом личные резервы воды ограничивались.

Ну, что ж… Придётся потерпеть.

Глава 6. ЗАБАЗИРОВАНИЕ

Место, выбранное командиром для забазирования нашей разведгруппы, оказалось довольно-таки неплохим. Ведь с одной стороны нас закрывал от постороннего взгляда высокий холм, на котором и разместился постоянный наблюдательный пункт. Да и наши боевые машины пехоты расположились в небольшой низменности с почти ровной поверхностью, лишенной как песчаных барханов, так и саксаульной растительности. Первая броня заняла позицию прямо у подножия холма, а вторая БМПешка замерла на удалении метров в сорок-пятьдесят от нас, развернувшись носом в противоположном направлении.

Но на этом процесс забазирования нашей группы не закончился. Он только-только начался…

— Тетюкин! — обратился Веселков к наводчику-оператору. — Опусти ствол пушки строго горизонтально! Чтобы не торчал… И Абдуллаеву передай то же самое!

Долговязый Лёнька взобрался на башню и всё с той же ленцой опустился в свой люк. Я исподтишка смотрел на командира группы, который тоже наблюдал за медлительными движениями своего подчиненного. Хоть Тетюкин и являлся единственным на первой броне представителем дембельского состава, однако он вовсе не считался борзым дембелем. А потому его можно и нужно было поторопить. Пока он не обурел ещё больше. Во всяком случае, так следовало поступить с солдатом, который нарочито медленно и с большим таким одолжением выполняет приказание командира боевой разведгруппы, находящейся на выполнении вполне реального задания.

Но старший лейтенант Веселков спокойно смотрел, как постепенно опускается длинный ствол скорострельной пушки и, судя по всему, ему было вполне достаточно того, что его приказ всё же выполняется. Пусть не так быстро, но выполняется.

— Ещё ниже!

Это командир крикнул наводчику, уже переставшему вручную крутить механизм опускания и подъёма ствола.

— Давай ещё! — уточнил Веселков. — Градусов на десять-пятнадцать.

Из открытого люка послышалось невнятное бормотание недовольного своей судьбой Тетюкина. И всё же орудийный ствол продолжил своё движение вниз.

— Вот теперь хватит. — распорядился Весёлый. — И кусок маскировочной сети набрось на пушку. Но не закрепляй…

На этом мероприятия по маскировке группы можно было считать законченными. Полчаса назад командир отошел метров на сто от нашей днёвки и с разных точек осмотрел месторасположение своего подразделения. По возвращению он отдал ценные указания по маскировке наблюдательного поста, расположившегося на самой вершине холма. Затем старший лейтенант Веселков занялся орудийным стволом нашей БМПешки, как обычно торчащим в небо под углом в 45 градусов. Когда и эта демаскирующая напасть оказалась побеждённой, то теперь можно было заняться и бытовыми мелочами.

— Та-ак… Зарипов! — спросил меня командир. — Дежурство по фишке уже распределено?

— Так точно, товарищ старшнант! — быстро ответил я. — Ещё вчера вечером.

Уж что-что, а этот немаловажный момент следует решать в самую первую очередь. Именно это я и сделал ещё вчера, когда наша группа остановилась около этого холма и стала размещаться у его подножия. При первой же возможности я распределил весь личный состав по равным временным интервалам.

— Это хорошо. — произнёс Веселков. — Скажи кому-нибудь, чтобы вытащили из десанта кусок масксети. И пусть принесут её мне.

Я подумал, что Лёнька Тетюкин вообще-то смог бы и собственноручно пошарить в десантном отделении БМПешки в поисках требуемой масксети. Однако я не стал возражать командиру, а собственной персоной отправился выполнять его приказ. Ведь весь наш личный состав сейчас был занят обустройством своего проживания на данном участке местности. Двое связистов растягивали свои антенны и противовесы, уже согнув раздвижную мачту в полторы погибели. Вовка Агапеев вместе с Бахтиёром расстилали большой кусок брезента у самого борта боевой машины. Затем им же предстояло натянуть сверху маскировочную сеть, чтобы она защищала бойцов от жгучего и безжалостного солнца. Шпетный с Катком готовили походный очаг, на котором можно было бы варить вкусную и здоровую пищу. Механик Лукачина с деловым видом возился около своего водительского люка. Дедушка Леонид по причине своей старческой немощи всё никак не мог выбраться из башни на белый свет, благоразумно предпочитая отсидеться внутри и занимаясь протиранием тряпочкой оптических приборов наведения… Тогда как сейчас есть работа практически для всех желающих потрудиться…

Ну, а Коля Малый с Витькой Билыком выполняли боевой приказ командования, осуществляя неусыпное наблюдение за окружавшей всех нас враждебно настроенной местностью. Честь им и хвала!..

Пока я вытягивал из десанта кусок маскировочной сети, командир группы уже успел сориентироваться с передвижением солнца по небосклону и выбрал самое лучшее место для расположения офицерско-прапорщицкого состава. Веселков вместе со старшиной Акименко расстелили под носом БМП одну плащ-палатку и установили у изголовий свои рюкзаки со спальными мешками. И получилось у них очень неплохое жилище. Ведь с утра и до самого солнцепёка надёжную тень им будет создавать корпус боевой машины. А если повезёт, то солнышко не потревожит командование ещё парочку часов пополудни. Ну, а затем Веселкова и Акименко должна была спасать от палящих лучей принесённая мной масксеть.

Положив свою ношу рядом с плащ-палаткой, я хотел было отправиться на помощь Вовке и Бахтику, однако меня окликнул командный голос. Это Веселков с ходу озадачил меня просьбой-приказом закрепить один край маскировочной сети на волноотражательном щитке. Минут пять-десять мне пришлось повозиться на выполнении полученной задачи, втыкая кромку тяжелой масксети в узкую щель между бронекорпусом и прижатым к нему щитком. Справившись с этим поручением, я испросил высочайшего соизволения тире разрешения пойти проверять работу остальных тружеников афганской войны. Получив «добро», я тут же пошел выполнять свои обязанности заместителя командира группы.

Володя Агапеев и Юлдашев Бахтиёр уже самостоятельно справились как с тяжеленным брезентом, так и с маскировочной сетью. Теперь они выкладывали у самых гусениц рюкзаки со спальниками. Лёха Шпетный тоже сидел со спокойной совестью и безмятежно перекуривал, посчитав свою работу выполненной полностью. Он вырыл сапёрной лопаткой необходимое углубление в пологом склоне, после чего укрепил поверх импровизированного очага две длинные железяки, позаимствованные у домовито-запасливого Луки. И в качестве завершающего трудового аккорда на эти железки был водружен пустой чайник. Разведчик Катков тем временем шастал по пустыне…

— Дрова ищет, — рассмеялся Шпетный. — Типа саксаула.

— А что?! — возразил ему я. — Саксаул горит очень даже хорошо.

— Ага… — согласился Лёха. — Только вот разгорается очень уж долго.

— Это да-а, — вздохнул я. — А чем же топить?..

Шпетный подумал немного, затем затушил бычок в песке.

— Надо было сухпай брать в коробках, — сказал он с заметным сожалением. — А не сваливать консервы в одну кучу. И тогда картонные коробки пошли бы на растопку.

— Да я уж сам жалею, что мы Билыка послушались, — ответил я. — Каждый получал бы утром свою коробочку и всё тут!

Правда, в этом случае одна из половинок десантного отделения оказалась бы полностью забитой большими картонными ящиками с сухим пайком. Именно это обстоятельство и сыграло свою роль в решении вопроса по уменьшению объёма перевозимого внутри брони груза.

— А сейчас всё общее и никакого учёта нету, — продолжал выговаривать Шпетный. — Бардак сплошной получается. На фишку берут харч, там и едят.

Я с явным неудовольствием покосился на вершину холма, где сейчас и находился Билык. Этот инициатор всеобщего равенства и пищевого братства. Но что-либо менять уже было слишком поздно и теперь нам следовало смириться с имеющимся положением вещей… То есть с тем, что все мясные консервы свалены в один большой картонный ящик.

— Ну, ладно! — со вздохом произнёс я. — Что есть, то и будем есть! Хорошо, что сгущенку и шоколадки остались у каждого свои.

— Ещё бы! — усмехнулся Алексей. — Это же деликатесы! Если бы они были в одной куче, то закончились бы дня за два. Или три. Не больше!

— Это зимой… — вяло возразил я. — А сейчас… Жарко! После них пить хочется… Так всю воду за один присест можно выхлебать.

— И потом хрен сосать! — грубовато пошутил Шпетный, затем поднялся на ноги и негромко крикнул в пустыню. — Эй, Каток! Где ты там?

Но ему никто не отвечал. Только шелестели на ветру ветки саксаула. Зато на повторный окрик Шпетного отозвалась наша фишка.

— Он уже идёт сюда! — сообщил сверху Малый. — Метров пятьдесят до него. Такую охапку тащит, что самого не видать.

Я оставил Лёху ожидать возвращения нашего дровосека, а сам отправился ко второй броне, где также шел процесс обустройства. Ведь маскироваться и забазироваться следовало не только нашей половине группы. А потому контроль должен был осуществляться за всем личным составом. Но на второй броне тоже всё проходило в нормальном темпе, да ещё и под бдительным присмотром товарища парторга. Составлять конкуренцию майору Болотскому мне вовсе не хотелось, и потому я решил быстренько ретироваться обратно. Тем более что все работы вокруг второй БМПешки почти подошли к своему завершению.

— Абдулла!

Уже отойдя метров на десять от второй брони, я вспомнил указание Веселкова относительно высоко задранной пушки. Ведь старый пенёк Лёнька так сюда и не добрался. На мой повторный крик из башни осторожно высунулась голова азербайджанца-наводчика, которому я и передал командирский приказ. Абдуллаев молча кивнул мне в ответ и тут же скрылся из виду. Судя по повышенным мерам предосторожности, Абдулле страшно не хотелось попасться на глаза партийного организатора, который мог организовать для наводчика-дембеля какую-нибудь работёнку. Поэтому рядовой Абдуллаев тихонько отсиживался внутри родной башни. А тут я… Однако всё прошло вполне нормально. Командирский приказ я ему передал, а он его принял…

И приказание старшего лейтенанта Веселкова сразу же стало выполняться. Спустя несколько мгновений ствол скорострельного орудия начал быстро опускаться. Только у дембеля Абдуллаева на это ушло в три-четыре раза меньше времени, чем у дембелька Тетюкина…

На нашей днёвке все работы по благоустройству уже были закончены. Мы пообедали всухомятку, запивая консервы простой водой. Затем командир группы дал команду на дневной отдых, и мы дружно завалились спать. Ведь солнце ещё не успело добраться до своего зенита, и у нас имелось в запасе не больше двух часов до этого момента. Поскольку потом уже самому не захочется спать на такой жаре. По этой уважительной причине нам и следовало поторопиться, чтобы набраться сил для всенощного бдения.

Уже укладываясь на свой спальник, я вдруг заметил появление нового обитателя нашей днёвки.

— Смирнов! — удивлённо окликнул я механика-водителя со второй БМПешки. — А ты чего здесь?

А шустрый Вовочка уже втискивал своё щупленькое тельце в небольшой просвет между лежащими на брезенте богатырями дневного сна. И всё же он постарался объяснить своё присутствие на, в общем-то, чужой территории очень доходчиво…

— Алик! — возмущался скороговоркой Смирнов. — Я сегодня полночи на фишке отдежурил вместе с Абдуллой! Сейчас работал как Папа Карло! И хотел отоспаться… А ты знаешь, что этот майор придумал?

— Чего? — насторожился я.

— Он там сейчас политинформацию со всеми проводит! — со всем своим накопившимся возмущением заявил Володя. — Представляешь?! Пацаны спать хотят, а этот замполит заставляет их читать газету «Правда»! Чтобы они изучили материалы пленума Це Ка КПСС…

У меня от изумления буквально вытянулось лицо… И всё же я сначала не поверил маленькому механу…

— Да не может быть?! — воскликнул я.

— А ты сходи туда! — самым наглым тоном предложил Смирнов. — Он и тебя заставит изучать. Ты сходи-сходи!..

Однако у меня такого желания, естественно, не появилось. И лично идти в такую даль, чтобы убедиться в правдивости смирновских утверждений, мне не очень-то хотелось.

— А где он столько газет набрал? — полюбопытствовал Лёха Шпетный, даже не подняв своей головы. — Чтобы каждому раздать.

Юркий Вова Смирнов аж взвился от нового приступа возмущения…

— Да он столько газет с собой взял, что на всю группу хватит! — заявил он, словно предостерегая всех нас о надвигающейся опасности. — Это же замполит! И все газеты у него разные! То есть одна пачка «Правды» за один день, вторая — за другой… И так далее…

— Об-балдеть! — пробормотал я, пребывая в большой растерянности.

— Вот и я говорю! — подтвердил залётный наш гость. — Там сейчас каждый читает свой кусок выступления Михал Сергеича Горбачёва, чтобы выучить наизусть! Замполит дал всем по газете и распределил, кому что изучать. А через полчаса он будет всех по очереди опрашивать. Один говорит, а все остальные слушают. Красота, да и только! А я спать хочу! Вот я и пришёл сюда…

На несколько минут воцарилась всеобщая тишина. Может быть, каждый неспящий разведчик усиленно обдумывал незавидную участь наших соседей… Или же пытался уснуть во что бы то ни стало… Ведь после смирновских новостей… И спать-то не захочется.

И тут совершенно внезапно послышался строгий голос Веселкова:

— Зарипов! Что там у вас? Чего это Смирнов тут делает?

Как оказалось, командир группы тоже не спал, а значит, всё слышал. Или же проснулся от наших разговоров.

Я подошел к Весёлому и вкратце пересказал ему последние события на второй броне.

— Товарищ старшнант, надо что-то делать, — добавил я уже от себя. — Если люди днём не будут отсыпаться, то они могут ночью на фишке уснуть. Сами же понимаете!

Командир поморщился как от надоевшей зубной боли, но так ничего и не сказал. Зато вздохнул… видать, для принятия решения следует всё хорошенько обдумать.

Я только-только улёгся на своё место, как неожиданно появился ещё один беглец из вражеского плена. Если первым оттуда удрал механик-водитель, то вторым — его наводчик-оператор…

— Смирнов! — со смехом говорил Абдулла. — Ти куда пропал? Я пошёл тебя искать, а ты тут уже спишь.

Спрашивать азербайджанца о чём-либо ещё уже не имело никакого смысла. Потому что немым доказательством случившегося со второй бронёй несчастья являлась «Правда». Эта партийная газета, свёрнутая в трубочку и всё ещё зажатая в смуглой руке наводчика, подтверждала всю правдивость смирновских слов.

— Абдулла, а ты уже выучил?

Смелый и даже нахальный тон Вовчика Смирнова ещё больше развеселил загорелого наводчика.

— Я по-русски могу хорошо говорить. — утверждающе говорил Абдуллаев. — Считать умею ещё лучше… А вот читать наизусть!.. Этого я не умею…

За время всего этого диалога азербайджанец уже успел отодвинуть от края сонные тела и быстро улечься на освободившемся месте. Через пять минут вся днёвка уже спала.

Больше перебежчиков на нашу сторону не было, и все бойцы второй подгруппы ходили оставшийся день как сонные мухи. А разбросанные ветерком там и сям беленькие газетные листы не только свидетельствовали о проведённой товарищем майором занятии по политическому информированию советских солдат в боевых условиях, но ещё и самым непосредственным образом демаскировали всю нашу группу. То есть выдавали всем желающим отличнейшую визуальную информацию как о появлении в афганской пустыне целого подразделения военизированных читателей советской газеты «Правда», так и о точнейшем местоположении этой кучки оголтелых шурави-фанатиков… Прямо-таки балдеющих от изучения печатного органа Це Ка КПСС…

Ну, а если неугомонный афганский ветер донесёт эти слова, то есть листы «Правды» аж до иранской границы или же пакистанских пределов!.. Тогда о нас узнали бы не только местные моджахеды, ни бельмеса не понимающие русского языка… Но и везде сующие нос западные репортёры… Вернее, о политически образованных солдатах боевой советской разведгруппы… Которые аж за пятьсот километров приехали в самый центр афганской пустыни Регистан и именно в этом месте решили устроить «коллективные читки» самой передовой газеты всего мира, то есть «Правды»!.. Да ещё и с дотошным изучением материалов апрельского пленума Центрального Комитета!.. Со скрупулезным конспектированием и неподдельно заинтересованным обсуждением только что прочитанного текста всем нашим солдатским сообществом!.. В политическом азарте позабыв практически обо всём и совершенно побросав оружие и боевую технику… То эти репортёры-журналисты попросту сошли бы с ума!.. И огромной толпой ринулись бы в самый эпицентр Регистана!.. Наняв проводниками всё тех же вооружённых до зубов душманов!.. Ну, чтоб дорогу показывали, да от диких зверей охраняли… И понеслись бы в нашу сторону караваны, караваны и караваны… Ведь ради газетной сенсации они готовы на всё!.. А тут тако-ое!.. [4]

И, абсолютно ни о чём не подозревая, наша славная РГ Љ613 принялась бы трудиться круглосуточно… Не покладая рук и почти не разгибаясь, мы долбили бы эти караваны… Так и хлынувшие сплошным потоком со всех сторон. А мы их всё долбим и долбим!.. Красота!.. Ну, радисты слегка отвлекались бы от столь увлекательнейшего занятия, периодически отстукивая срочные телеграммы о дополнительных поставках оружия, боеприпасов и сухого пайка… И Веселкова наградили бы именно здесь!.. Ведь лететь аж в Кремль ради получения Звезды Героя… Нет!.. Ему явно не до таких мелочей… Когда боевая страда только-только началась… Ну, и мы — скромные труженики афганской войны… Лишь на минутку отрывались бы от своих родных прикладов… Чтобы устало смахнуть горячий пот со лба и в очередной раз подставить грудь для следующего ордена… А потом… Снова к автомату или пулемёту…

Однако столь заманчивым перспективам не суждено было сбыться! Наш командир конечно же скромно согласился «бы» и на медаль Золотая Звезда, и на орден Ленина… Но ведь пропавших пропадом репортёров станут разыскивать… И советскому МИДу уже в который раз придётся объясняться со всем миром по поводу демократически настроенного Афганистана. С его всепоглощающими пустынями, коварными душманами и доблестными советскими солдатами…

— Нет-нет-нет и ещё раз нет!

Именно так сказал бы наш командир. Ведь он никогда бы не захотел оказаться в центре всеобщего внимания. Когда не только советская пресса… Но и весь цивилизованный мир, затаив дыхание, обратил всё своё внимание на него лично. И наш скромняга-военачальник стал старательно сворачивать только что развернувшиеся радужные перспективы: отказался от своих наград и повышений по службе, Свернул в трубочку наши представления на ордена и медали, лишил всё командование шестого батальона таких результатов боевых действий… Ну, о газетных сенсациях не могло быть и речи… И вообще!.. Самым последним пунктиком был полный и окончательный разгром местной «избы-читальни»!

Вот именно так… Всё и пошло прахом!.. Одним словом… Таким тяжким и столь трудно выговариваемым… После сердитых указаний старшего лейтенанта Веселкова все разбросанные ветром газеты были собраны, сложены в одну стопку и торжественно возвращены их первоначальному обладателю. Суровый майор Болотский с подобающим достоинством принял ценный дар… И припрятал его в глубине десанта. Видать, до лучших времён.

Лично я в этом сборе разлетевшихся газет не участвовал. Просто в это время была именно моя очередь дежурить на фишке. И когда всё закончилось полной победой Весёлого, я принялся опять изучать близлежащие окрестности… Совершенно пустынные и поэтому абсолютно неинтересные… Но солдатская служба требовала своё… И я вновь шарил бдительным взглядом по кустам и барханам.

Наш наблюдательный пост ещё прошедшим вечером был оборудован как на вершине нашего холма, так и по всем правилам военного искусства. Вчера в надвигающихся сумерках трое солдат-«добровольцев» выкопали квадратную яму два на два метра и глубиной сантиметров в шестьдесят. Внутри этого укрытия могли находиться двое наблюдателей, причём непременно в сидячем положении. Но не абы как, а именно таким образом, что над оставшейся снаружи поверхностью вершины холма возвышалось лишь две головы. Ну, может быть ещё и плечи. И из этого квадратного окопчика всю ночь велось наблюдение за окружавшей нас пустыней. А уже сегодня утром поверх фишки был натянут кусок маскировочной сети, который скрывал любознательных советских разведчиков от посторонних взглядов и спасал наших же бойцов от жгучего афганского солнца.

А сейчас было три часа дня, и безжалостное светило палило очень уж нещадно. Под плотной тяжёлой масксетью было жарко и душно. С четырёх сторон ямы имелось по достаточно широкой щели, но они нас совершенно не спасали. Через них было удобно вести наблюдение в мощный бинокль Б-12. И близлежащая местность оказывалась как на ладони. Но вот относительно свежий воздух… Сквозь имеющиеся смотровые щели он не поступал абсолютно. И ничего с этим поделать было нельзя. А потому наша каторжная вахта продолжалась и продолжалась…

На фишке я находился вместе с Юлдашевым Бахтиёром. У него имелся свой Б-12, и он наблюдал на юг и запад. А я смотрел, стало быть, на север и восток. Именно так показывал старенький компас Адрианова, если он, конечно, не врал… Не сам Адрианов, который много лет назад придумал этот прибор определения сторон света и азимута на нужные ориентиры. Он-то был совершенно ни при чём. Если не врал сам компас. Который уже столько времени служит верой и правдой нашим войскам спецназначения. А ещё у нас имелись часы с электронным циферблатом. И время они отсчитывали очень даже точно. Но так медленно…

Но мы всё наблюдали и наблюдали. А проклятые караваны никак не желали проходить мимо нашей фишки. Ни на дальности прямого выстрела, ни даже в зоне прямой видимости. По всем направлениям наблюдалось одно и то же: бескрайнее зеленоватое море саксаульной растительности и песчаные гребни барханов. Ни вьючных животных, ни автотранспортной техники, ни даже тракторов с тележками… Ни-че-го…

Вот если бы хоть что-то подозрительное оказалось бы в зоне нашей скрытной видимости, и мы очень своевременно обнаружили это самое «нечто»… То вот тогда бы и началась военная потеха с автоматно-пулемётной стрельбой по самодвижущимся целям. В случае острой необходимости можно было бы даже две наши пушки выкатить на прямую наводку. И тогда радиус поражения увеличился до четырёх километров. И злодейский враг неминуемо бы пал… А потом досмотрен… Но, увы… Подходящих целей не наблюдалось абсолютно. Может быть, мы забрались в самую непроходимую часть афганской пустыни. Или же во всём виновата проклятая жарища… Будь она не ладна…

Несмотря ни на что, боевое и скрытое наблюдение продолжалось. А время хоть и шло… Но так медленно-медленно.

«Тоже… Будь оно не ладно».

Вечером, когда солнце уже коснулось горизонта, мы расселись в своём солдатском кругу, чтобы поужинать и попить горячего чаю. Из-за дневной жары от супа решительно отказались практически все и сейчас мы намеревались побаловаться только чайком. Но непременно с мясными консервами. Ведь от подкрашенного заваркой кипяточка много сил не прибавится.

Кто-то принёс большую картонную коробку, в которой были свалены все наши консервы, и теперь каждый выбирал себе еду по своему вкусу. Однако… Несмотря на кажущееся изобилие банок, выбор оказался не таким уж и большим — всего-то в трёх наименованиях. Фарш сосисочный, завтрак туриста и некий паштет. Ведь нам выдали не сухой паёк Љ9: «горно-летний» или «горно-зимний», где чего только не имелось… На эту апрельскую войну всей первой роте всучили сухпай номером пять, в худосочной коробке которого спокойно умещалось три мясные консервы-таблетки и одна сплющенная баночка сгущенного молока. И вес у них у всех был практически одинаковый — от ста грамм и до ста двадцати пяти грамм в брутто-неттовом исчислении. Три маленькие шоколадки по двадцать пять грамм, конечно же, нас радовали, только вот они являлись слабым утешением всеобщей скудости пятого сухпайка. Помимо всего вышеперечисленного «богатства», в нём имелся ещё тот самый пакетик армейского сухого супа с вермишелью. Она была спрессована для военной конспирации в виде звёздочек. Эта «залегендированная» вермишелька дополнялась якобы мясом, предварительно сваренным и уж затем пропущенным через мясорубку, да так и засушенным. Военный продукт быстрого приготовления также оснащался бледненькими волокнами морковки и микроскопическими кусочками свекольного оттенка. Такой суп, сваренный в общем казанке и на открытом огне, был очень даже вкусным. Только вот для хорошего его качества требовалось засыпать не суточную норму, то есть один пакет на каждого едока, а целых два. Если же в наличии не имелось никакой тушёнки, то и все три… И тогда армейский суп получался вполне отменным. Единственной загвоздкой было то, что на приготовление этого супа требовалось много дров. Ведь огонь надо было поддерживать в течение хотя бы часа. Да и воды на него уходило больше четырёх с половиной литров на один пятилитровый казанок, что, в общем-то, создавало дополнительные проблемы в пустынной нашей местности.

И поэтому мы довольствовались самым неприхотливым ужином. Его «гвоздём» был ароматный чай, вскипячённый в армейском чайнике за несколько минут при помощи разрубленного на кружочки сигнального огня. К горячему напитку любой желающий мог добавить либо сгущённое молоко, достав его из своего персонального рюкзака. Либо хранящиеся там же заветные шоколадки. Оба сладких продукта представляли собой личную заначку разведчика. Тогда как вся остальная законсервированная еда ещё в Лашкарёвке была свалена в одну общую кучу.

Вот именно эту коробку с мясными консервами сейчас и принесли к нашей плащ-палатке. И тут же начался небольшой ажиотаж. Ведь полагалось взять себе на ужин только одну банку. И вот тут-то было очень важно не допустить непростительнейшую ошибку при своём выборе. Самым классным из всех трёх консервированных мясопродуктов по вполне законному праву считался сосисочный фарш, который имел нежно-розовый цвет, упругую консистенцию и отличный вкус. Завтрак туриста представлял собой обычный кусок тушеной говядины, только вот явно пересоленной и чересчур поперчённой. После него очень уж хотелось выпить холодной водицы, с которой у нас опять возникали существенные ограничения в количестве потребления на одну душу населения разведгруппы Љ613.

Ну, и на третьем месте нашей солдатской классификации находился военный паштет, добротно изготовленный на каком-то молдавском мясокомбинате, как это утверждали всезнающие шутники-острословы. По причине большой любви к винограду, под который были отданы все поля, у тамошних крестьян наблюдался острый дефицит лугов и всевозможных пастбищ, где и могли бы вволю резвиться сытые Бурёнки и Зорьки. А поскольку местное животноводство являлось далеко не самой процветающей отраслью местной экономики, то и о перевыполнении готового плана по сдаче государству мяса в Молдавии не могло быть и речи… Тут уж хотя бы дотянуться до отведённой им квоты по изничтожению колхозных коровёнок и бычков… Именно поэтому в мясные консервы предприимчивыми умельцами закладывалось практически всё, что когда-либо принадлежало несчастной животинке. Требуха и прочие субпродукты шли на это благое дело в наипервейшую очередь. Не были обделены казённым вниманием как костный мозг из трубчатых залежей ценнейшего диетического сырья, так и драгоценнейшее содержимое черепушек невинно убиенных крупнорогатых созданий. Только вот обычное мясо куда-то испарялось и в жестяные баночки никак не попадало. И в результате всех этих злоключений в Советскую Армию поступал так называемый паштет, обладавший как очень уж рыхлой консистенцией, так и неопределёнными вкусом, цветом и запахом.

И между сосисочным фаршем да якобы мясным паштетом всё время шло негласное соревнование. Кого же именно предпочтут съесть неприхотливые наши солдаты. Естественно, что по большей части выигрывал сосисочный фарш, при виде которого из груди счастливого его обладателя вырывался радостный вопль… Тогда как при обнаружении под жестяной крышкой якобы паштета иной разведчик предпочитал незаметненько запульнуть своей «добычей» за близлежащий бархан… Чтобы с самым невозмутимым видом попытать своё солдатское счастье ещё разик, уже вторично подобравшись к общей коробке. Но уж тут как тут проявлялась суровая бдительность всего нашего коллектива, который сразу же пресекал незаконные попытки любителя сосисок в банке…

— Не повезло сегодня — значит, поймаешь удачу завтра!

В этих простых словах имелся свой резон. Ведь только завтрак туриста был стопроцентно обозначен соответствующей надписью на крышке, что существенно облегчало его идентификацию. А вот сосисочный фарш и якобы мясной паштет находились в совершенно одинаковых с виду банках, причём вообще без каких-либо опознавательных надписей. И понять суть содержимого можно было, только вскрыв саму крышку. На мой непритязательный взгляд, эта хитроумная уловка зародилась в глубинных недрах тылового управления самого Министерства Обороны, где ушлые начальнички просчитали буквально всё до мелочей. И для зелёненьких бойцов устраивалось походно-полевое развлечение под однозначным названием «Угадай-ка!». И для старослужащих это была военная забава типа солдатской рулетки… Повезёт — не повезёт!.. Так и для армейской службы тыла возникала определённая экономия материальных средств. Ведь вскрыв очень уж соблазнительную банку мясных консервов в затаённой надежде обнаружить внутри сосисочный фарш, донельзя огорчённый солдатик конечно же и пустит скупую мужскую слезу… Но потом закроет глазки, зажмёт носик и заткнёт свои ушки… Чтобы не слышать своего собственного вопля отчаяния… Да и проглотит в один присест всё содержимое этой коварной жестянки-обманщицы… Ну а всепожирающий солдатский желудок добросовестно переварит всё то, что в него закинул неприхотливый хозяин…

Однако не всё так просто и безрадостно в нашем мире… То бишь в афганской пустыне Регистан! На то мы и являлись советскими разведчиками специального назначения, чтобы уже на вторые сутки практически безошибочно определять желаемое удовольствие. Ведь на абсолютно одинаковых с виду банках, что только поначалу вводило нас в заблуждение… Словом, на крышке было выбито две зашифрованные надписи, состоящие по большей части из нолей и только лишь в начале да конце из обычных цифр. То были обозначения номера серии и партии… А также кодовое наименование столь злопакостного мясокомбината-производителя. И наша солдатская смекалка нас не подвела! При сравнении двух вскрытых одинаковых банок с совершенно противоположными по вкусу содержимыми выяснилась одна твёрдая закономерность! У них не совпадали последние две цифры! И таким образом можно было точно определить то, в какой же именно упаковке затаился сосисочный деликатес.

— Хоть и мелочь, а всё же приятная!

И когда принесли общую коробку, все бойцы принялись с азартом перебирать выловленные банки, чтобы точно выбрать себе желанное лакомство. Я вроде бы выудил именно то, что и требовалось. Если судить по двум последним цифрам. И теперь с нетерпением вонзил военную открывашку в поверхность банки. Однако мне тут решили помешать…

— Дай сюда нож!

От толчка в плечо я оглянулся и увидел, что это Лёнька Тетюкин решил прокачать свои дембельские права. Он сидел на плащ-палатке на расстоянии вытянутой руки и теперь ожидал моего полного повиновения. Ведь это же дембель!.. Чёрт бы его задрал…

— Обожди! — ответил я, продолжая вскрывать свою банку. — Я щас…

Однако мои слова совершенно не устроили долговязого наводчика-оператора. И он ткнул в моё плечо кулаком ещё сильнее…

— Ты чё? — прошипел рассвирепевший дембель. — Не понял?! Я сказал, дай нож!

Я хоть и промолчал, но следующий удар отбил правой рукой. И почти одновременно мы вскочили на ноги… Тем более, что между нами сейчас никого не было. Обладавший длиннющими руками и ногами Лёнька решил воспользоваться этим своим преимуществом.

— Эха! — выкрикнул Тетюкин и нанёс мне удар правой ногой.

Неожиданно для самого себя я довольно-таки ловко блокировал его голую ступню своими сложенными ладонями. После чего моё тело подскочило поближе, и моя правая нога зарядила в Ленькин бок. Этот ответный удар получился не очень-то и сильным, поскольку наводчик успел в последний момент отпрянуть назад…

И вдруг он истошно взвизгнул и завертелся юлой на земле. Я сначала не понял его действий и всё ещё был готов к продолжению внезапно вспыхнувшей драчки… Но Тетюкин больше не представлял никакой опасности. Он сидел на земле и скулил вполголоса, держась обеими руками за свою правую ступню. Бросив взгляд на кострище, я догадался, в чём же собственно дело. Отскочив от меня на своих длинных ногах, долговязый дембель случайно угодил правой в самую серединку нашего очага… Где ещё продолжали гореть ярко-алым цветом последние кусочки сигнального огня… И Ленькина босая ступня попала прямо в эти малиновые угли…

— Так! — из-за нашей брони показался встревоженный Веселков. — Что такое?

Наше солдатское сообщество под предлогом полностью набитых ртов явно не спешило отвечать на вопрос командира, продолжая старательно уничтожать свой нехитрый ужин. Но это всеобщее молчание не могло длиться вечно, да и старший наш лейтенант очень не любил того, когда игнорируют его вопросы… Вот и сейчас он повторно поинтересовался произошедшим, причём уже более серьёзным тоном. Я несколько растерялся, даже и не зная что сказать в своё оправдание. Зато моя правая рука указала на остатки нашего костра…

— Да это Лёнька случайно споткнулся и прямо на угли наступил!

Это от общего стола поднялся наш штатный санитар Коля Малый. Он первым сообразил, что негоже командиру группы беспокоиться из-за каких-то мелочей. Ведь мы и сами способны во всём разобраться, не привлекая к себе излишнего внимания.

— Что же ты так неосторожно? — уже в своей обычной полушутливой манере поинтересовался старший лейтенант Веселков.

Командир даже присел рядом с бедолагой Тетюкиным, чтобы самолично взглянуть на его рану. Но повреждение Ленькиной конечности оказалось не столь серьёзным. Коля Малый уже притащил свою санитарную сумку и стал доставать из неё всевозможные медикаменты…

— Лёня! — добродушно вопрошал Хмельницкий хохол. — Чего ты хочешь? Мазь Вишневского или вот эту… Гадость?

Дембель Тетюкин молчал и на предложения доброго Доктора Айболита никак не отзывался. Кто-то из бойцов посоветовал другой способ самолечения…

— Надо поссать на обожжённое место… Заживёт очень быстро!

Невзирая на отдельные смешки, военный санитар Коля Малый продолжал оставаться суровым и справедливым лекарем.

— Ни-ни-ни! — запротестовал он. — Вот ты, Лёха, так и лечи кого хочешь! А я буду только по науке…

Я слушал все эти переговоры уже в пол-уха. Всё вернулось в своё прежнее русло и теперь следовало позаботиться о своём пропитании. Отыскав на импровизированном столе свою недовскрытую банку со всё ещё воткнутым в неё ножом, я завершил начатое дело и с радостью убедился в предполагаемом результате. Внутри оказался долгожданный сосисочный фарш. Его-то я и умял в две-три минуты. Затем нацедил в свою кружку сгущенного молока и добавив туда же два куска сахара, я тщательно размешал получившийся напиток.

Отпив из кружки почти половину чая с молоком, я вспомнил что-то и быстро оглянулся на Лёньку. Так и есть!.. Коля Малый сейчас обрабатывал его правую ногу, то есть ступню… Это открытие я сделал с неожиданным для себя чувством удовлетворения… Ведь именно этой своей правой ступнёй начинающий дембель Тетюкин пнул меня в пах… Когда мы — свежеприбывшее молодое пополнение стояло в одну шеренгу в казарме первой роты. Тогда многие дембеля пробовали силу своих ударов на беззащитных и запуганных духах… И этот дембелёк Тетюкин тогда выбрал своей мишенью именно меня… Сучонок… Но вот прошло несколько месяцев и армейская жизнь по своему наказала кого и следовало наказать… Хотя и не так уж сильно…

Ведь тогда не все дембеля первой роты решили самоутвердиться в столь приятной ипостаси новоявленных дедушек… Избивая подряд зелёных и желторотых… Причём некоторые из дедов били вполсилы… А вот особо обиженные судьбой… Так те старались по полной…

А значит… Лёньке Тетюкину сегодня досталось поделом… Хоть и маловато.

«И какой же ты кровожадный!.. Бываешь!.. Когда голодный…»

Глава 7. НАШЕ ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

Вертолёт с нашей разведгруппой летел над ужасно знакомыми мне полями зелёного хлопчатника. Кроме него, под нами проносились узкие арыки с мимолётными зеркальными полосками воды и грунтовые дороги, окаймлённые невысокими насаждениями. Маршрут оказался мне тоже страшно знакомым, и у меня от волнения гулко заколотилось сердце. А вот и посёлок. Он появился очень уж неожиданно, и теперь наш борт стремительно нёсся над домами.

В нужном месте вертолётчики сделали небольшое пике, и это оказалось самой большой их ошибкой в пилотировании винтокрылой машины на сверхмалой высоте. Сначала передняя стойка шасси, а затем и задние колёса зацепились за конёк крыши… И вертолёт стал беззвучно рассыпаться в воздухе… Вернее, у него оторвало днище вместе со всеми колёсами. И все наши разведчики одним общим клубком грохнулись на крышу… И она всех нас выдержала… Ведь это был нижний скат крыши именно моего дома.

А внизу, то есть во дворе уже стояли с задранными вверх головами все девчонки и мальчишки с моей улицы… И даже она — Светка… Длинноногое и веснушчатое создание, приезжавшее к нам на летние каникулы…

Несколько томительных секунд все бойцы спецназа, сидящие на задницах на уцелевшем шифере, и стоящие внизу ребята смотрели друг на друга… А поскольку именно я и был здесь старшим по званию, то мне и следовало первым начать приятную беседу…

Но мне не дали это сделать. А ведь в эти секунды из нашей летней кухни только-только вышла моя мамка с кастрюлей в руках…

Я почувствовал сильный удар в свой правый бок… И, несмотря на это досадное недоразумение, моё сознание всё ещё барахталось во сне, усиленно стараясь занырнуть в него обратно и поглубже… Однако удар повторился… И, едва открыв глаза, я резко повернулся в своём спальнике, чтобы со злостью выяснить личность этого наглеца…

«Ну, если это Лёнька-Пайпа… — подумал я, стиснув зубы. — То…»

Однако наглым моим обидчиком оказался товарищ майор. Причём он с не меньшим раздражением уставился на меня. Ну, как будто это я только что пинал его по рёбрам…

— Зарипов! — сердитым тоном спросил меня партай-геноссе. — Где завтрак?

Я слегка опешил. Это конечно понятное дело, что война войной, а обед строго по распорядку. Однако это выражение относилось исключительно к приёму пищи в полдень. А вот что касается завтрака… Ничего подобного нет ни в уставе внутренней службы, ни в нашем солдатском обиходе…

— Какой завтрак? — переспросил я товарища майора. — И время-то…

Однако парторг оказался чересчур уж сердит и скорей всего ужасно голоден.

— Такой вот завтрак! — самым нахальным тоном заявил он. — Который по утрам едят!

Но я уже посмотрел на циферблат своих часов и успел мельком определить точное положение стрелок на нём. А потому попытался вполне резонно отбрыкнуться от голодного партийца.

— Товарищ майор! — объяснял я. — Время — семь часов пятнадцать минут. А завтрак должен быть в восемь часов.

И ведь говорил я сущую правду. Именно в восемь часов утра вся наша Советская Армия дружненько топает в столовую, быстренько рассаживается по длинным лавкам и усиленно начинает поглощать военную якобы пищу… То же самое творится и на нашем доблестном и непотопляемом военно-морском флоте, правда в несколько скученных условиях и без обязательной строевой подготовки для поднятия аппетита. А вот в девять часов утра начинается развод подразделений по местам занятий или трудовым участкам. Но про это я только успел подумать…

— Меня это не волнует! — безапелляционно заявил мне самый старший наш военачальник. — Чтобы через полчаса чай уже был готов.

Парторг лихо развернулся на месте, словно БМПешка на одной гусенице да с пьянющим механом… Глядя на его здоровенную спину, я вполголоса чертыхнулся и стал будить сегодняшнего дежурного по нашей походной кухне. Но Лёха Шпетный и так уже проснулся…

— Орёте, как недорезанные… — ворчал он, выползая из спального мешка. — Другим спать мешаете.

— Лёха! — возразил я. — Это я что ли чайком решил побаловаться в такую рань? Как будто меня самого не подняли спозаранку? Иди и ему это выскажи! Если такой умный… И смелый.

Недовольный своей участью Шпетный всё же пошел в другую сторону — к нашему очагу, на котором находился солдатский чайник. Пока он собирал все горючие средства, я занырнул обратно в свой спальник и постарался вернуться в столь приятный сон. Но все мои потуги оказались тщетными… А когда Лёха запалил первый кусок сигнального огня с его характерным шипением, тогда я понял то, что моё нечаянное счастье — нежданно-негаданная встреча с недавним прошлым, закончилось окончательно и бесповоротно. И осознание этого факта меня очень огорчило… И надолго расстроило…

Я лежал в спальном мешке на спине, глядел на возню Шпетного с сигнальным костром, ощущал левым боком всё нарастающую теплоту солнечных лучиков… И мысленно пребывал в своём доме с небольшим двором, на нашей улице имени Крупской… В общем, я находился в Советском Союзе… И очень мне было жаль того, что прожорливый парторг так и не дал мне досмотреть такой шикарный сон… Даже по солдатским меркам я выиграл самый счастливый билет в лотерею под названием «Угадай-ка, что приснится». И мне не дали в полной мере насладиться своим законным выигрышем…

Уже на завтраке я с досадой пожаловался своим товарищам на то, что мне не дали угостить всю нашу группу вкуснейшим пловом.

— Хоть и во сне, но всё же… — говорил я. — Было бы классно!

— Действительно жалко! — отозвался Билык. — А я бы и наяву не отказался.

В памяти тут же всплыл почти недавний случай, когда наша первая учебная рота пешочком дотопала из Чирчика до близлежащей горной гряды, перевалила через неё и поздней ночью остановилась на привал на некотором удалении от узбекского или киргизского кишлака. Помнил про это и Лёха Шпетный…

— А в двенадцать часов… — оживлённо рассказывал он. — Когда мы уже собрались уходить. Пришли два местных жителя, сообщили ротному, что у них свадьба сегодня… И они хотят угостить всех нас пловешником.

Коля Малый мысленно прикинул, сколько же это будет едоков, после чего вполне логично полюбопытствовал:

— А сколько взводов было?

— Все три! — объявил я. — Человек так сто было…

Шпетный подтверждающе закивал головой и отставил свою кружку в сторону.

— Вот именно, что сто проглотов. — засмеялся он. — Мы, когда узнали про этот плов, подумали сначала, что это пустой трёп. Или его приготовить не успеют, или нас дальше отправят в поход. А оказалось, что плов уже готов и его только надо принести.

— Ну, за этим дело не стало, — сказал я с лёгким вздохом. Этот казан с пловом дольше несли, чем ели! И ведь каждому досталось по котелку. Причём с мясом.

Шпетный тоже вспомнил продолжение пловной эпопею, когда мы с полными желудками отправились в дальнейший путь…

— Самым обидно было то, что нам даже полчаса отдохнуть не дали после этого угощения. — сетовал Алексей. — Отнесли обратно пустой казан, сказали «Спасибо» хозяевам и сразу же в галоп.

По данному поводу у пулемётчика Билыка имелся свой взгляд на капризную военную фортуну.

— Так не бывает, чтобы всё оказалось хорошим! — заявил Виталик, поднимаясь от нашего стола в виде плащ-палатки. — Хоть маленькая, но гадость должна случиться обязательно! А то будет как-то неинтересно.

Многие солдаты из нашей группы прошли через горнило Чирчикской учебки спецназа, и они тоже ходили в походы к синеющим в дымке горным вершинам Чимгана. И им доводилось взбираться по крутым склонам, преодолевать ледники в разгаре лета и мучаться от жажды на самом перевале… Только им не выпадало такого счастливого случая, чтобы всю роту угостили свежеприготовленным пловом… Причём на привале, когда это угощение становится особенно приятным…

После скоротечного завтрака командир группы взял все бразды правления в свои умелые руки. Наверное, он не хотел допустить повторения вчерашнего эксперимента товарища парторга. Когда солдаты мучались на солнце, читая под бдительным партийным надзором газеты недельной давности. Сегодня всё должно было обстоять совсем иначе. И половина солдат нашей первой подгруппы занялась чисткой оружия. Тем же самым «увлеклись» бойцы со второй БМПешки.

В пустыне военный ритуал с чисткой оружия становится почти ежедневным мероприятием. Ведь незатихающий ветер постоянно забрасывает всех нас мельчайшим песком, который забивается во все щели. А вот это обстоятельство может привести к полному или частичному отказу автомата или пулемёта, что крайне нежелательно как в самом начале скоротечного боя, так и в его же разгар… А вот в конце перестрелки, тогда уже всё равно…

«Не дай-то Бог! Уж лучше мы почистим в лишний раз…»

Так мы и делали. Хоть автомат Калашникова и считается самым надёжным и безотказным образцом лёгкого стрелкового оружия… Говорят, что на всевозможных испытаниях его посыпали песком и втаптывали в грязь, топили в воде сбрасывали с большой высоты… И всё по тем же слухам Калаш продолжал стрелять и стрелять. Только вот в то время советских войск в Афганистане ещё не было и, по всей видимости, наш автомат не сталкивался с въедливой афганской пылью тире песком.

Зато теперь в 6-ом батальоне спецназа уже имелся свой определённый опыт обращения с оружием в условиях пустынной местности. Все эти практические навыки и наработки были опробованы в самых настоящих выходах, когда автомат в любую секунду должен открыть огонь по врагу. Приобретённый опыт не являлся чем-то сверхособенным. Просто в уходе за оружием имелось несколько важных моментов.

Как бы ни был автомат защищён от вездесущего песка, всё равно его мельчайшие крупинки забьются практически во все пригодные для этого щели. Особенно это касается ударно-спускового механизма, который имеет самое большое количество взаимодействующих друг с другом узлов и деталей. Ведь оказавшиеся в зазорах песчинки создадут дополнительное трение между соприкасающимися подвижными частями. До определённого момента это вроде бы и незаметно… Но во взаимодействии с пороховым нагаром и эффектом теплового расширения эти мелкие крупинки могут привести к печальным последствиям для стрелка. Ведь в бою заниматься устранением неполадок в работе оружия крайне хлопотно и даже небезопасно. Одним словом, это становится очень уж рискованным занятием.

Именно поэтому афганский песок и является самым главным врагом как для советского автомата, так и для его владельца. В таком бескомпромиссном варианте уход за оружием становится жизненно важным. И после полной или же частичной разборки АК на составляющие его узлы и детали хозяин автомата берёт в руку обыкновенную зубную щетку и начинает выскребать её щетинками песок из всех доступных уголков, а также других потаённых местечек. В случае острой необходимости в ход идут создающие направление губы стрелка, его же раздутые щёки и естественно вся мощь непрокуренных лёгких. И с помощью этих нехитрых «приспособлений» песок выдувается из всех недоступных мест.

В процессе чистки оружия непременным условием для положительного результата является отсутствие масла на любой автоматной поверхности. Смазка хоть и приносит свою пользу при работе трущихся деталей, но только не в автомате, откомандированном в афганскую пустыню. Тут ружейное масло становится вторым неприятным фактором. И всё из-за того, что оно обладает способностью поверхностного взаимодействия. Ведь песок буквально прилипает к любой гладкой поверхности, на которую нанесён тончайший слой масла. Такое невозможно при абсолютно сухой поверхности, вследствие чего песчинка со своей подружкой крупинкой лишь скользнут по ровному месту… После чего и постараются забиться в мало-мальски подходящую щёлочку, где и будут держаться за счёт механического трения и момента соприкосновения. В случае же с маслом всё обстоит гораздо сложнее. Здесь плёнка из нефтепродуктов пропитает самую первую песчинку, после чего та сама превратится в дополнительный выступ или шероховатость, за которую непременно «ухватятся» и вторая крупинка, и третья, и сто пятидесятая… Если масла хватит…

Поэтому разобранные детали автомата сначала тщательно очищаются от мельчайших абразивных частичек и свежего нагара, после чего быстро смазываются ружейным маслом и без потери драгоценных секунд очищаются от того же масла. Таким образом, на трущихся поверхностях автоматных механизмов появляется тончайшая масляная плёнка… Причём она настолько тонка и незаметна глазу, что даже на ощупь металл кажется совершенно сухим. Зато к нему уже не пристанут ни песчинка мелкопакостная, ни абразивная крупинка, ни даже пылинка зловредная…

Вот только после этого оружие собирается в одно целое устройство. То есть в смертоносное приспособление для борьбы человека за его личное место под жарким солнцем… А также для беспрепятственного продвижения всевозможных социальных программ на ещё не занятые никем территории… Будь они неладны!.. Ведь первыми всегда идут солдаты, а уж потом проповедники светлых идей… А после — торгаши и надсмотрщики, чиновники и производственники, артисты для своих и учителя для местных «туземцев»…

Но самым убедительным аргументом в непрекращающемся диалоге местных «упрямых аборигенов» и пришлых «идейных спорщиков» всегда являются разнокалиберные боеприпасы… А потому и к ним в пустыне отношение крайне особое. Ведь песок способен проникать даже в автоматные магазины и пулемётные коробки… Хоть и обшитые казённым шинельным сукном. А без своевременной подачи патронов становится невозможной стрельба одиночными выстрелами или целыми очередями. Чтобы заблаговременно избежать столь нежелательных казусов каждому бойцу следует один раз в день полностью разряжать от патронов все свои магазины. При этом боеприпасы ссыпаются или в солдатскую шапку-ушанку, или же в панаму тире кепку. Затем можно заняться разборкой самого магазина. Для этого надо отсоединить от корпуса донную пластинку-фиксатор, после чего скрытая внутри пружина выскользнет наружу сама по себе. Причём вместе с закрепленными с обоих концов пластмассовыми штучками и дрючками. То есть донной заглушкой и верхним толкателем патронов. Вот теперь-то можно приступать к уходу за патронами и деталями разобранного магазина. Работёнки здесь существенно меньше, нежели с целым автоматом. Смазывать маслом практически ничего не следует. Но на присутствие песка надо обратить особое внимание. Ведь и здесь его не должно быть.

Когда магазин собран вновь и в него заряжены патроны в количестве тридцати штук, тогда технически обслуженный рожок откладывается в сторону. Желательно сразу же в нагрудник и патронами вниз. После этой процедуры начинается следующий этап. То есть берётся уже второй магазин с очередными тридцатью патронами. Ну, и так далее… Ведь магазинов у автоматчика должно быть штук семь, и не меньше. Лучше всего восемь-девять или же все десять… И так — до бесконечности. Чтоб всё было как в кино, где у хорошего парня имеется всего одна, зато нескончаемая обойма… А также зоркий глаз, верная рука, умный конь и непременно красавица-подружка… Которую всё время надо спасать…

«И даже в кино… Будь она неладна!»

Быстрее всех чистку личного вооружения и обслуживание боеприпасов закончили два пулемётчика: Билык и я. Ведь внутри ствольной коробки ПКМа нет сложного ударно-спускового механизма, как у автомата Калашникова. Из подвижных частей в пулемёте имеются лишь возвратная пружина и массивная затворная рама с непосредственно самим затвором. Ну, ещё ударник. С легко отделяемым стволом тоже нет особых хлопот. Разве что продуть его посильнее, да и вставить обратно. Обслуживание патронов тоже прошло без сучка и без задоринки. Только и делов, что выдернуть наружу пулемётную ленту в сто патронов, да открыть крышку коробки, чтобы обтряхнуть её от накопившейся песчаной мелочи.

Вот так мы с Виталиком первыми захлопнули крышки ствольных коробок, обозначив тем самым успешное окончание своего напряжённого ратного труда. Теперь можно было и перекурить… Что Билык и сделал.

— Витёк! — обратился к нему Шпетный, даже не отрываясь от своего автомата. — Оставь покурить!

— Да, на тебе целую! — предложил пулемётчик. — Только что пачку открыл.

— Не хочу я целую курить, — проворчал Лёха своим размеренным тоном. — Потом пить захочется. А вот полцигарки — это в самый раз!

— Вот ты халявщик! — рассмеялся Билык. — Уже лень самому прикурить.

— Ну, чего тебе? — отозвался Шпетный. — Жалко что ли?

Он своего всё-таки добился, и через несколько минут уже делал первую затяжку. Потом Лёха попытался выпустить дым колечком, но безуспешно…

— Совсем уже разучился. — пошутил он. — Теряю квалификацию.

Потом мы вспоминали наш полевой выход в июле прошлого года. Тогда вертушки Ми-8 перебросили первую учебную роту с Чирчикского аэродрома к подножию Большого Чимганского хребта. И мы с раннего утра упорно карабкались вверх. А когда наша рота всё-таки добралась до перевала, то выяснилось самая неприятная вещь. Питьевая вода закончилась у всех. Несмотря на угрозы сержантов, каждый из нас всё же прикладывался к своей персональной фляжке. А воды там было всего-то семьсот пятьдесят грамм. И, разумеется, к самому перевалу вода исчезла у всех. Однако…

— И вот мы лежим на верхотуре и тихо умираем! — со смехом рассказывал Шпетный. — Если вниз посмотреть, то видно горный ручей, а потом и реку. Но это же надо ещё спуститься по другому склону. А там скалы… Потом ледник… Часа только через три дойдём. И мы лежим на хребте…

— И умираем! — подсказал Вовка Агапеев. — Мы же тогда тоже ходили на этот перевал.

— Это не у вас там кто-то приклад сломал у СВДешки?

Это я вспомнил того бедолагу, которого рассерженные сержанты в качестве наказания за испорченное оружие загрузили вещмешком с щебёнкой. И это вторым, который шёл в довесок к первому. Где уже имелось немалое военное барахло.

— Это в пятой роте! — ответил Агапеев. — Он как раз на обратном склоне уронил свою винтовку. Вот она об скалы и грохнулась.

Непосредственно сам момент внезапно разыгравшейся военной трагедии мы тогда не увидели. Зато на берегу реки, когда мимо нас проходила чужая ротная колонна… Этот бедняга согнулся в две погибели под двумя вещмешками… Но покалеченную свою снайперку нёс как самую большую драгоценность. Помнится, наши сержанты…

— Ох, как они нас потом пугали, — усмехнулся я. — За порчу оружия под суд военного трибунала можно загреметь. Штраф наложат и срок дадут! У-у-у…

Мы немного посмеялись, вспоминая себя в то время… Страшно зашуганных и донельзя запуганных курсантов Чирчикского учебного полка спецназа. А потом Лёха Шпетный вновь вернулся к своей истории про перевал…

— А вода у нас всё-таки была, — говорил он. — Во втором взводе имелся неприкосновенный запас. Целых двенадцать литров. Этот резиновый рюкзак РДВ-12 таскал один армянчик. Фамилию уже забыл…

— Артуром звать, — подсказал я. — А фамилию тоже не помню. А вот его РДВ очень даже хорошо помню!

Я даже рассмеялся от приятных воспоминаний. Ведь всего-то прошло!.. Месяцев девять! А кажется, как будто вся жизнь пролетела… Столько всяких событий успело вместиться в эти длинные-предлинные месяцы. Три месяца учебки и полгода войны…

— И начинаем мы этого Артура уговаривать, — рассказывал Лёха. — Хоть чуток отпить. А он ни в какую. Всё сержантов боится. А вдруг проверят?! И тогда накажут очень сильно. Но сержанты где-то в голове колонны, а мы в середине… Так что уболтали мы его. Артур лежит на склоне, рюкзак за спиной. Но у него внизу есть резиновая трубочка с пробкой. Вот мы и начали сливать воду.

Сначала наполнили две кружки. И их мы под строжайшим секретом передали в оба конца нашей цепочки. Чтобы каждый отпил только по одному-единственному глотку. Само собой разумеется, что эта вода закончилась очень быстро. На пятом или шестом человеке. Потом эти кружки заполнились опять и вновь стали передаваться по цепочке. Одна кружка влево, а вторая пошла вправо.

— А потом… — смеялся Алексей. — В ход пошли новые кружки. Одну налили специально для Артура. А то он всё просит и просит… Но до него так и не доходит дело. Вот так мы и выпили все двенадцать литров. Довольные были-и!.. Никогда в жизни такого кайфа от обыкновенной воды не испытывал. Хоть она и отдавала резиной. Но вкусная была-а! Нет слов…

— А сержанты? — спросил Володя. — Они не заметили?

А вот это было самым замечательным моментом из всей истории с Артуром-водоносом.

— А мы этот РДВ надули! — торжественно объявил Шпетный. — Сначала думали-думали… Ведь сразу же видно, что рюкзак пустой. А затем мы его надули и пробку вставили понадёжнее.

А уже внизу… Когда мы несколько часов шли вдоль горного ручья. Из которого воду черпали буквально через каждые десять метров. И никак не могли напиться! Так и шли… С раздувшимися животами…

Тогда-то Артуру предложили наполнить РДВ водой из ручья. Чтобы строгие сержанты не заметили нашего «преступления». Ведь за него могли наказать не только самого водоноса, но и всю нашу первую роту. Заставив её пробежать километров эдак с десять. Тогда как мы могли пройтись этим же маршрутом в спокойном пешем темпе. Ведь у многих уже образовались кровавые мозоли и волдыри на стоптанных ногах…

— А этому Артуру так понравилось ходить с надутым РДВ, что он отказался от воды! Говорит, что будет — то и будет! Так и проходил весь остаток выхода. И сержанты ничего не заметили. Как он с надутым РДВ с хребта спустился, как вдоль ручья шёл спортивным шагом, как вдоль канала…

Тут я не выдержал и перебил Шпетного:

— О-о… Этот канал! Мы тогда километров десять точно пробежали. Я тогда чуть было не «сдох»! До того тяжко было! Вода рядом течёт, а напиться нельзя.

Да… Этот Чирчикский канал мы тогда запомнили надолго. Если не на всю жизнь. Ведь мы уже прошли-протопали не один десяток километров по горным кручам и отвесным скалам, ледникам и затяжным спускам. И на исходе третьих суток нас ещё заставили пробежать добрых десять километров. Причём в самый полуденный зной. С тяжёлым вещмешком за спиной, с автоматом и подсумком с четырьмя магазинами, противогазом и сапёрной лопаткой, свёрнутым комплектом химзащиты и котелком на поясе.

И таких выходов у нас за всё время пребывания в учебном полку набралось то ли четыре, то ли пять. А еженедельные путешествия на войсковое стрельбище! Их уже не перечесть. Когда мы два раза в неделю выдвигались пешей ротной колонной не просто пройтись пострелять. За забором учебного полка мы заполняли щебёнкой свои вещмешки, потом взваливали их на свои неокрепшие плечи и с таким грузом топали пешкодралом целых тринадцать километров. И занятия на полигоне проходили всё с теми же вещмешками. Их разрешалось снять только на время обеда, горячего и скоротечного. А потом мешки опять давили на наши плечи. И обратные тринадцать километров мы проделывали с этим грузом щебёнки. Она высыпалась нами только у торца казармы первой роты. Здесь командир роты собирался сделать ровненькую площадку для укладки парашютов. И это ему почти удалось. За свои полгода мучений мы засыпали эту территорию хорошим слоем строительного щебня мелкой и средней фракций. А вот асфальтировать эту площадку предстояло уже другим. Нашим товарищам помладше…

Самым интересным было то, что почти все мы переносили эти мучения с чётким пониманием их необходимости. И даже важной значимости для нас самих. Ведь всех нас гоняли с тяжеленными физическими нагрузками вовсе не для того, чтобы изверги-сержанты полностью удовлетворили свои садистские наклонности. И моральные испытания выпали на нашу долю совсем не зря. Эти долгие шесть месяцев нас готовили к одному — к отправке в Демократическую Республику Афганистан. Где нам предстояло пополнить ряды разведподразделений специального назначения.

«А это, скажу я вам… Это вам не мороженое по кафешкам трескать! Да в компании симпатичненьких девчоночек…»

И мы это сделали! Встали в один ряд со старыми разведчиками-спецназовцами. Которые здесь уже многого насмотрелись и нанюхались. И горелого человеческого мяса, и приторного «аромата» своего собственного пота, и сладковатого запаха афганского гашиша, и бегающих глазок тыловых начальничков, и еле уловимого запаха людской крови… Да и отвратительной вони военной трусости… Война есть война…

Хоть нам и было страшно тяжело, но мы всё-таки прожили эти пять месяцев. За это время я успел побывать уже на шести боевых выходах. А облётов — в несколько раз больше…

А теперь вообще наступала новая эпоха нашей солдатской жизни. Уезжали домой наши старшие товарищи… То есть наши дембеля. Ещё немного и от их присутствия в первой роте останутся только воспоминания и выцветшие фотографии на стендах наглядной агитации.

«Эх!.. Побыстрей бы!..»

Глава 8 ФОТОГРАФИИ И ПРОСТО ПАМЯТЬ О ПУСТЫНЕ

Боевой наш фотоаппарат имел очень громкое название «Вилия-авто». И в нём был заложен очень глубокий информационно-познавательный смысл. Слово «Вилия» означало то, что это чудо советского фотоаппаратостроения выпущено где-то в Прибалтике. А незамысловатая приставка «АВТО» ненавязчиво информировала счастливого обладателя о том, что практически весь процесс заснятия на плёнку пройдёт в автоматическом режиме. Ну… Как в нашем мирном космосе, где почти всё происходит по заранее введённой программе и в последующем штатном режиме.

Точно так же дела обстояли и с недорогим фотоаппаратом «Вилия-авто». Надо было только лишь снять крышку с объектива. Ну, и выставить вручную расстояние до объекта съёмки, определённое на глазок фотолюбителя. А также не забыть переместить специальный рычажок на пустое или тёмненькое облачко, заштрихованное солнышко или же ясное светило. Вот только после этих простейших операций и следует перемотать плёнку на один кадр, сказать волшебное слово «Внимание!» и нажать на спуск. А уж всё остальное сама по себе выполнит советская автоматика: уменьшит натурально-большое изображение объекта до самого минимума, затем так же быстренько пропустит полученную картинку в самые недра «Вилии», после чего одним выверенным движением и с предельной точностью нанесёт удачно пойманный ракурс на прямоугольный отрезок негативной плёнки. И всё!

А вот остально-ое… Остальное должен доделать сам фотолюбитель. Ведь автоматика свою работу выполнила целиком и полностью. Теперь пришёл черёд попыхтеть человеку разумному. То есть искать следующую фотожертву, выставлять уже другое освещение, высчитывать метры до цели, перематывать плёнку на один кадр, говорить заветное слово про вылетающую птичку и наконец-то таки нажать на спуск. А остальное опять довершит советская фотоавтоматика… И такой круговорот, то есть полный цикл повторяется до тех пор, пока не закончатся все тридцать шесть кадров… Затем отснятая фотоплёнка опять-таки вручную перематывается в обратную сторону, то есть в свою родную кассету. На освободившееся место вставляется новая… И «Вилия-авто» вновь готова радовать людей своей простотой в эксплуатации… То есть почти полной автоматизированностью.

И всё же мне пришлось долго ломать свою вроде бы разумную голову над тем, как же именно следует выставить освещение. Ведь стоял сплошной белый день, да и вокруг была пустыня. А значит песок отражает солнечные лучи… Следовательно фотография может получиться или слегка, или чересчур уж засвеченной…

— Да чего ты возишься? — выговаривал мне Володя Агапеев. — Поставь на самое яркое освещение и всё.

Но я не спешил. Ведь советская автоматика гарантированно нанесёт на плёнку только самый удачно пойманный ракурс. К которому будут приложены правильно выставленное освещение, точно определённое расстояние, ну и непосредственно сама цель в фотоприцеле. И у меня не было никакого права на ошибку. Пустыня мне этого не простит. И, следовательно, ценный кадр будет ею испорчен. А возвращаться сюда для повторной фотосъёмки как-то не хотелось.

— Ладно! — вздохнул я. — Поставлю-ка на пляжную съёмку.

Это означало, что заводские мастера заложили в данном делении самые освещённые условия. Когда ярко светит солнце, а песчаный пляж и морские волны непременно отразят дополнительную порцию небесного света. Мои вполне законные сомнения вызывало лишь то, что ясный день в Прибалтике очень уж отличается от светлого времени суток в далёкой пустыне Регистан. Однако других, то есть более освещённых условий, на фотоаппарате не имелось, а потому приходилось довольствоваться тем что и было заложено в эту «Вилию-авто».

— Ну-у!.. Долго ещё?

Изнывающий от нетерпения Володя Агапеев уже устал. Ведь он не просто так мне позировал. Бадодя уже минут десять-пятнадцать держал в своих сильных и вытянутых руках автомат Калашникова. И не просто какой-то там АКМ с деревянным прикладом вёсельного типа. Помимо полностью снаряжённого магазина на автомате красовался ночной прицел НСПУ. Также к АКМу был прикреплён подствольный гранатомётик ГП-25, из страшненького жерла которого так грозно торчала ВОГовская гранатка. Ну, и полную картину советской военной угрозы довершал массивный глушитель ПБС, надёжно накрученный на автоматный ствол.

— Ну-у! — чуть ли не взвыл «советский солдат — спаситель мира и угроза НАТО».

— Да всё! — воскликнул я. — Готовься! Внимание!..

И я тут же спрятался за фотоаппарат! Ведь передо мной стоял не просто разъярённый спаситель человечества… А самый натуральный «рэкс советского спецназа»! До ужаса рассвирепевший и готовый порвать «всё их НАТО» на мелкие кусочки… Причём, одной только левой! И… Но надвигающуюся третью мировую предотвратил слабенький щелчок фотоспуска.

— Уф-ф… — вздохнул разведчик Агапеев.

Звероподобный оскал исчез. Плотоядно растянутые губы возвратились в обычное состояние. Дикий блеск в Вовкиных глазах тоже… То есть сменился прежним гуманизмом… И передо мной опять стоял советский солдат рядовой Агапеев. Правда, со слишком усталым лицом… Но зато с довольной улыбкой…

— Давай-ка ещё один кадр сделаем! — предложил ему я. — Чтобы точно получилось. Я другое освещение выставлю!

Бадодя Бадодиевич хотел было возразить мне… Или даже возмутиться. Однако он быстро передумал и вновь предстал во всей своей устрашающе-непобедимой красе. И я навёл на Вовку свой фотоприцел… Ведь боевая фотография должна получиться самая что ни на есть настоящая! Чтобы фотоснимок с предельной точностью передавал всю напряжённость наших… То есть его ратных будней!.. Чтобы весь семейный клан Агапеевых смог убедиться в том, что их Володька возмужал в армии настолько… Что уже превратился в сурового и настоящего мужчину…

— Готово! — сказал я после слабого щелчка. — Да купят… Купят тебе мопед!

Я, конечно же, шутил… Ведь каким-то двухколёсным мотоциклетно-велосипедным средством им теперь точно не отделаться. Нынче Вовкины дела обстояли крайне серьёзно… Что вообще-то тянуло…

— Или Москвич-пирожок! — предложил я.

— Да пошёл ты… — добродушно ответил Бадодя Бадодиевич. — Из-за двух кадров столько пота сошло. Давай-ка… Меняться! Как тебя сфоткать?

Но ему пришлось немного подождать… Пока я не окажусь в полной боевой готовности. Из десанта была извлечена духовская форма одежды: трофейные штаны-шаровары и длиннополая рубаха. Вражеская экипировка оказалась самых подходящих размеров, но слишком уж чёрного цвета. И я вспотел уже на первой минуте… Ведь полуденное солнце палило с прежней беспощадностью…

— Давай быштрей! — произнёс я как можно громче и явственнее.

— Ха-ха! — отозвался солдат Бадодя. — Терпи, боец… Как я терпел!

А ведь в моих руках находился всё тот же АКМ с магазином, подствольником, ночным прицелом и глушителем. Чёрная афганская одежда уже раскалилась донельзя. Армейские тапочки тоже… Жгли мои босые ступни с максимальной немилосердностью… Всё ещё тёплым оставался лишь нож разведчика… Который я на время одолжил у Весёлого и теперь сжимал зубами.

— Ну-у! — взмолился я. — Быштрей!

— Да всё уже… — ответил Бадодя и нажал на нужную кнопку. — Второй кадр будем делать?

Но мне с головой хватило и одного. Скинув с себя душманскую форму, я надел своё родное обмундирование — штаны песочного цвета и зелёную рубашку с оторванными по локоть рукавами. После чего фотосъёмки продолжились.

Затем на беспощадный белый свет, но зато в чёрном кимоно вышел товарищ прапорщик. Мы и раньше видели то, как старшина периодически крутит свои каратистские «каты». Но это случалось лишь в редкие минуты затишья и во внутреннем дворике нашей первой роты. А тут… Всё-таки пустыня Регистан…

— Кья-а! — издал устрашающий клич старшина и через секунду ещё один. — Хэк!

Больше он не кричал. Видимо, посчитал звуковую прелюдию законченной. И Акименко принялся бодро махать руками по разным сторонам света. Затем пришёл черёд и прапорщицким ноженькам… Больше всего старшина любил бить невидимого противника боковым ударом в лицо. Причём, раз за разом… Но этот бестолковый дурень всё подходил и подходил с одного и с того же боку… А сухощавое тело нашего старшины мигом наклонялось в противоположную сторону и мощная правая нога наносила сокрушительный удар во вражью рожу…

Однако всё когда-нибудь, да и заканчивается… То ли у воображаемого противника оказались полностью сотрясены все мозги… То ли ротному старшине надоело впустую молотить жаркий афганский воздух… Но он решил совместить приятную часть своих тренировок с очень полезной нагрузкой на личный состав.

На моё счастье, у меня в руках был фотоаппарат…

— Зарипов! — строго обратился ко мне Акименко. — Ну-ка!.. Сфотографируй меня пару раз!.. Как я тут…

Старшина не договорил фразу из-за своей прирождённой скромности. Но и так было ясно!.. Очень уж захотелось нашему мастеру рукопашного боя запечатлеть себя — любимого… Да ещё в самый разгар яростной схватки с душманскими афганцами… Ну, разумеется, я быстро дал своё согласие… Старшина же всё-таки…

А вот бывшему усть-каменогорскому жителю Володеньке сегодня не повезло. Мудрый старшина именно ему и предопределил исполнять роль того самого душманистого афганца. Увы, но со всеми вытекающими из этого незавидного положения синяками и ссадинами…

И душманистый афганец Агапеев принял вызов судьбы со всей своей стойкостью духа. Он нисколечко не побоялся выступить против грозного прапора Акименко… Однако советский разведчик Бадодя Бадодиевич наотрез отказался сражаться в духовской форме одежды. Несмотря на тут же высказанные обещания всех солдатских благ и старшинско-карательных мероприятий… Володя нарядов не побоялся и категорически отказался одевать на своё родное тело враждебно-широченные шаровары вместе с непривычно длиннополой рубахой… Вот так… Афганские штаны-патлун и долгополая сорочка-пирохан не пришлись по нраву смелому представителю далёкого города Усть-Каменогорск…

— Да на фиг они мне сдались? — возмущался напоследок наш солдат. — Я буду только в своей одежде!

Это подействовало… Старшина всё-таки понял всю бесперспективность своих просьб, посулов и угроз, после чего втихомолку смирился с упрямым характером рядового Агапеева. И через несколько минут смертельный рукопашный бой начался…

Поскольку всё это единоборческое действо приобрело гораздо больший масштаб, то круг моих профессиональных обязанностей значительно расширился. Теперь мне следовало не фотографировать двух бойцов, замерших в уныло-статичной позе… А беспрестанно ходить вокруг них и всё время ловить подходящий момент для съёмки. Что я и пытался сделать.

Как и следовало того ожидать, старшина роты всё время атаковал молодого и стеснительного солдата. Но Бадодя хоть и был Бадодиевичем… Но держался он стойко!.. Уже в первые минуты боя Вовка приучился отражать своими сложенными ладошками коронный удар товарища прапорщика. То есть боковой и правой ногой… И на этом агапеевское противодействие скромненько заканчивалось… Даже на мой непритязательный взгляд фотолюбителя, Бадодя после нескольких таких ударов смог бы быстренько присесть и врезать кулаком по потенциальной яишенке… Или же подержать руками высоко задранную правую ножку старшины, да и сделать подсечку его левой… И вот тогда-а!.. Я бы сделал самую лучшую свою военную фотографию!..

Но, увы… Скромный усть-каменогорский паренёк по-прежнему лишь отражал удары противника… А чтобы самому перейти в контратаку… Нет… От этой самодеятельности рядовой Агапеев благоразумно отказывался… Старшина же всё-таки… Повелитель нарядов и ротного имущества… Первообладатель простыней и наволочек, полотенец, кальсон и портянок…

Наконец-то скоротечный бой закончился. За всё его время я успел сделать только два снимка, на первом из которых старшина наносит свой любимый мощный удар, а солдат Агапеев мужественно пытается его отразить. Детали второго кадра я не успел запомнить. Слишком уж всё быстро мелькало и махалось… Может быть, потом что-либо удастся рассмотреть…

Когда запыхавшиеся супротивники слегка отдышались, они пожали друг другу руки… Правда, мысленно… После чего разошлись по своим местам обитания. На этом фотографические эксперименты можно было считать законченными. Слишком уж стало жарко…

Потом… Когда солдаты первой подгруппы пытались укрыться от палящего солнца под маскировочной сетью… Она хоть и была в два слоя, но всё же пропускала солнечные лучики… Мы вполголоса обсуждали всевозможные слухи, легенды и возможно небылицы…

Так одна разведгруппа спецназа попала в очень сложную ситуацию, когда у неё в пустыне закончилась вода. А неподалёку находился колодец, на подходе к которому и выставлялась их засада. Командир принял решение сходить к колодцу и набрать из него воды. Но в светлое время суток это было невозможно сделать, поскольку могло привлечь внимание посторонних… И в вечерних сумерках командир группы вместе с двумя дембелями отправились к заветному колодцу… Так они и пропали… Все трое не вернулись назад к группе. Может быть, они нарвались на духов, которым удалось их ликвидировать без особого шума. А может быть трое советских разведчиков-спецназовцев прошли мимо колодца и углубились в пустыню. Да там и заблудились ночью… Что вообще-то немудрено. А наступившим днём попросту погибли от жажды…

— Надо было в воздух стрелять! — убеждённо говорил Шпетный. — Чтобы их группа услышала и ракеты в небо запустила. Так бы они и вернулись…

— И чтобы духи к ним примчались? — вполне резонно спросил Коля Малый. — Чтобы духи потом всю группу задолбили?! Она же без брони вышла… Хорошо, что связисты догадались телеграмму послать. Вертушки прилетели и забрали всех… Всех оставшихся. А командир и два дембеля… До сих пор ничего не известно… Что с ними случилось…

«Пустыня… Мать её ети…»

А вот другая легенда о наших солдатах и афганской пустыне была более интересной. Одна разведгруппа, естественно неизвестного нам номера и принадлежности к какому-либо отряду спецназа… Эта РГ ЉН проводила обычную поисково-засадные действия в бескрайней афганской пустыне. И как-то ей попался духовский караван, который она добросовестно задолбила. Помимо таких уже привычных трофеев, как оружие, боеприпасы и амуниция, были обнаружены медицинские инструменты и всевозможные лекарства. Как выяснилось, они предназначались для полевого госпиталя моджахедов. Но самым удивительным было то, что этот якобы гуманитарный груз от вроде бы Международного красного Креста… Эти медицинские приборы и препараты сопровождали две самые настоящие француженки. Обе девушки, одна постарше и вторая — совсем молоденькая, обладали медицинским образованием и в принципе могли оказывать квалифицированную помощь раненым душманам.

Вот именно это обстоятельство очень уж сильно не понравилось всем разведчикам-спецназовцам. Международная гуманность — это конечно же международная гуманность… Ну, и пусть она остаётся таковой во всём остальном мире… А в суровых условиях афганской пустыни это человеколюбие выглядит довольно-таки странно. Если не сказать, неприязненно и даже враждебно. Ведь эти две симпатичные медички нелегально проникли на территорию Афганистана именно для того, чтобы оказывать квалифицированную медицинскую помощь раненым моджахедам. То есть нашим заклятым врагам. А раз так!.. То оказавшиеся в духовском караване француженки были на вполне законных основаниях причислены к вооружённым иностранным наёмникам, которые, всячески помогая моджахедам, противодействуют государственной власти ДРА.

И вот здесь-то начинается самое-пресамое… Сначала с француженками «побеседовали» представители командного состава… А затем этих «наёмниц-амазонок» передали в оголодавшие по женскому человеколюбию солдатские руки. В конечном итоге… Молоденькая медичка умерла от сердечной якобы недостаточности. А более старшую и гораздо крепкую здоровьем девушку наши разведчики передали куда и следует. Но уже по возвращению в пункт постоянной дислокации.

Наверное, эта легенда является всего лишь недостоверной информацией… Так сказать, солдатским стремлением выдать интересное желаемое за реальную действительность. Только вот у здравомыслия возникали вполне определённые сомнения. Ведь эти девушки вроде бы являлись не только добровольными сотрудницами Международного Красного Креста, но и вполне законными гражданками Французской Республики. И в случае их полного исчезновения западно-буржуазная пресса подняла бы невообразимую шумиху о зверствах советских войск в Демократическом Афганистане. А если бы в Европу возвратилась бы вторая, то есть выжившая девушка… То международный скандал получился бы вселенских размеров!.. А ведь из всех западноевропейских стран самые хорошие отношения у Советского Союза налажены именно со Францией. И подобные пикант-легенды очень уж не подходят для улучшения взаимных связей двух великих государств.

«Да и Франция не является членом НАТО!.. Что тоже нами только приветствуется!.. Что-то здесь не состыковывается…»

Скорей всего… Ну, ведь надо же хоть чем-то завлечь наших мужиков в афганскую пустыню! Тут ведь на одном голом энтузиазме строителей светлого будущего далеко не уедешь! Ведь в горячих песках больницы не надо строить, каналы не прокладывают и хлебоуборочные комбайны не ездят. Там ведь даже детишек нет!.. Которым нужно каждый день повязывать новые пионерские галстуки… Это же пустыня!.. Безжизненная и беспощадная… Безжалостная и бескрайняя! Это пустыня Регистан!

Но всё равно… Легенда получилась очень уж завлекательная… И главное, почти правдоподобная! Поскольку француженки по достоинству занимают самое первое место среди европейских женщин по своей красоте и элегантности, обаятельности и сексапильности!..

«Так что… Советскому солдату есть о ком помечтать!.. Ведь до возвращения в Союз ещё столько времени!.. А тут!.. В пустыне-то может всякое случиться!.. Возможно и такое… Счастье!»

Но реальная действительность иногда подбрасывает совершенно иные поводы к долгим рассуждениям и длительным фантазиям…

— А-а-а! — орал Коля Малый. — Баля-а-а!

Он буквально кубарем скатился с самой вершины холма, где располагалась наша фишка. И кричал Микола при этом самым нечеловеческим голосом. И, хотя это совсем уж не похоже на установленный сигнал тревоги, все бойцы похватались за личное оружие и персональные боекомплекты…

Но внезапный переполох оказался обычной прозой жизни… В пустыне.

— Змея! — возбуждённо рассказывал Малый. — Вот такенная! И толстая такая!

Разведчик Коля разводил руками в стороны, демонстрируя устрашающие размеры ползучей твари. И толщина её оказалась вполне соответствующей…

— Лежу я на фишке! — продолжал горячиться хмельницкий хлопец. — А она как заползёт на масксеть! И прямо перед моими глазами! Ну… Я…

— Обделался! — подсказал немногословный Лука.

— Да иди ты! — взвился Малый. — Знаешь куда!

Однако все присутствующие почему-то посмотрели наверх. Там, то есть на фишке, продолжал оставаться пулемётчик Билык. И именно его голова сейчас смотрела вниз… Причём, совершенно живая и здоровая… И ничегошеньки не понимающая…

— Какая змея? — спрашивал Виталик. — Где она?

— Тю-ю! — удивлялся ему Микола. — Да там! Около тебя! Ползает!

Голова Билыка исчезла из нашего поля зрения. Наверное, для посантиметрового осмотра прилегающей к нему местности. Через несколько минут пулемётчик выглянул опять…

— Да нету здесь змей! — заявил он всё ещё настороженным тоном. — Нигде нету!

Но к фишке уже поднималась строгая ревизионная комиссия. Впереди карабкался командир группы, за ним следовал старшина Акименко. В замыкании — Шпетный и Бадодя…

— Товарищ старшнант! — подсказал снизу Коля Малый. — Она с той стороны… Ближе к углу была!

Оставшаяся внизу группа чуть ли не в полном сборе наблюдала за четвёркой смелых и отважных. Солнце уже почти скрылось за линией горизонта, но вокруг было всё ещё светло. И в случае чего… Коварная афганская змеюка будет непременно обнаружена и даже задушена сильными мужскими руками… Чьими именно — это ещё оставалось местной тайной… Но скорее всего…

— Товарищ прапорщик! — опять подал голос Микола. — Вы там поосторожней… Они же кусаются… Заразы такие!

Хоть он и говорил с очень серьёзным выражением своего крупномасштабного лица, но мы почему-то рассмеялись. Внезапно нагрянувшая напряжённость уже спала, и теперь можно было слегка расслабиться. Да и некоторая поспешность как Колиных обращений, так и его других действий, вызывали вполне обоснованные улыбки и даже смешки.

— Может, она тебе приснилась? — спросил Абдулла.

— Может, тебе чё другое привиделось? — полюбопытствовал механик Лукачина. — Колбаска домашняя… Или ещё чего?

— Да ну вас! — отмахнулся разобиженный хохол. — Что мне делать нечего? Я с этой фишки за две секунды вниз слетел! Со страху… А вы!.. Приснилось да привиделось!

Через несколько минут с холма спустилось четверо змееловов. Никого они там не обнаружили и поэтому не поймали.

— Малый! — начал выговаривать Коле слегка рассерженный командир группы. — За необоснованную панику будешь двойную норму дежурить!

— Да вы что, товарищ старшнант! — со всей своей искренностью возмутился Микола. — Да я теперь на эту фишку!.. Ни в жисть не полезу! Что я — дурак?

Было видно, что заартачившийся Малый не хочет нести даже свою наблюдательную вахту. Не говоря уж о двойной норме бдения с биноклем. Он даже не захотел оставаться среди нашего сообщества и нервно зашагал за БМПешку.

— Что хотите делайте! — бурчал он себе под нос. — Не полезу и всё!.. А то, ишь ты! Да мне прошлого года хватило!.. Чуть руку не отрезали… А тут опять..

Командир группы не стал подзывать разнервничавшегося хохла на личную аудиенцию. Веселков предпочёл переждать какое-то время, пока разведчик Малый не успокоится и не придёт в своё нормальное состояние. Поэтому командиры отправились к своему жилищу, а солдаты разбрелись по своим местам обитания.

В прошлом году, когда нынешний фазан Коля Малый был зелёным-презелёным бойцом второго периода службы, тогда с ним приключилась одна неприятность. Разведгруппа Љ613 выполняла боевые задачи всё в той же пустыне Регистан, но чуточку поближе к Лашкарёвке, нежели мы находились сейчас. И молодого солдата Миколу ночью побеспокоила какая-то «тварь ползучая». Это загадочно-таинственное существо до сих пор неизвестного происхождения… Одним словом, оно самым коварным образом то ли цапнуло двумя смертоносными клыками, то ли ужалило отравленным своим жалом, то ли попросту укусило ядовитыми зубами беззащитную коленькину ручку… И преспокойненько себе уползло…

Ну… Вполне возможно то, что эта зловредная гадина потом улепётывала в пустынную ночную даль со всей своей бешенной скоростью… Если не померла на месте от разрыва своего ядовитого сердца… Или же сильнейшего нервного стресса… Потому что зелёненький боец Коля Малый орал благим матом так… Что его истошные вопли «Ма-мо-о!» услыхали в соседней группе! А это ведь километров эдак «-цать»!

Но… Ночью перепуганного Коленьку успокоили-убаюкали добренькие дедушки-дембеля… Которые в тёмное время суток вообще-то привыкли спать… А не слушать небезуспешные попытки одного хлопчика перекричать сирену пожарной команды города Хмельницка… И старослужащим всё-таки удалось успокоить дико орущего Малого… Который потом весь остаток ночи нежно баюкал свою пострадавшую конечность.

А к утру Колина рука распухла и побагровела. Да так, что теперь для успокоения Малого потребовался промедол. За время действия наркотического обезболивающего умелые связисты успели достучаться до центра и в экстренном порядке передали просьбу об эвакуации. Советские вертолётчики не подкачали, и борт прилетел в срок… То есть через два часа полётного времени… Но когда Колю загружали в Ми-8, он умудрился своим затуманенным взглядом определить персональную принадлежность чьей-то лапищи… Чёрной и слоноподобной… И боевое соло, то есть концерт одного военного исполнителя возобновился… Но разведчики этого выступления уже не слышали, разве что самое начало… Но зато вертолёт долетел до Лашкарёвки всего за час с небольшим.

И тогда Колину рученьку не только спасли от окончательного отрезания от его же тела… Чего Микола тогда убоялся больше всего!.. Тогда Колиной руке даже вернули её первоначальный размер и вполне обыкновенный цвет… Чему Микола радовался очень даже несказанно…

Однако солдатская память бывает порой покрепче самого стойкого гранита. И если в неё врезалась хоть какая-то информация о уже случившейся неприятности… То стереть негативные воспоминания практически невозможно. А тут… Такое убедительное напоминание!.. Даже никаких сопоставлений проводить не надо… Кожа сама по себе покроется отборнейшими мурашками, волосы стойко станут дыбом во всех полагающихся и даже в неподобающих местах… А натруженные голосовые связки уже с первых секунд готовы взять самую нужную ноту…

— Да не полезу я больше на эту фишку! — упрямо бубнил Микола. — Ни-ни-ни… Нехай стреляють…

Хоть и прошло минут сорок, но хмельницкий парубок продолжал гнуть свою упрямую линию. Через час двадцать он смягчился… И всё-таки согласился дежурить, но только днём.

— Я лучше с кем-нибудь поменяюсь! — жаловался Микола. — Он за меня два часа ночью, а я днём за него четыре… Только так… Бо ночью я не можу…

К исходу второго часа Колино ворчанье стало всех раздражать… Все вроде бы понимали его состояние, но входить в его положение не хотел никто. То есть меняться не соглашался ни один человек. Ведь все мы находились в одинаковых условиях и в равном статусе…

— Ну, ладно! — всё-таки сдался Микола. — Я ночью буду только стоя дежурить! Чтобы не кормить этих гадов. Алик! Идёт так? Чтобы я стоя дежурил?!

— Да идёт-идёт! — согласился я. — Только чтоб не курил! А то огонёк далеко видно.

— Хорошо! — заявил Коля. — Договорились! Курить не буду. Только стоять.

На этом обоюдовыгодном соглашении возникшая проблемная ситуация оказалась исчерпана. Малый всё же согласился дежурить на фишке страшной-престрашной ночью, когда пустыня буквально кишмя кишит смертоносными змеями и фалангами, ползучими скорпиончиками и тарантулами, ядовитыми пауками кара-куртами и прочей пакостью… Оставалось только проверить то, как Коля Малый будет выполнять своё обещание. Ведь пулемётчику Билыку без старого напарника будет очень скучно.

На ужине разговор само собой зашёл на эту щепетильную тему. И, прежде всего, обсуждались способы защиты от ядовитых тварей. Самую большую опасность для нас представляли в первую очередь всевозможные змеи: кобры и гадюки, эфы и щитомордники… Но самой опасной была гюрза… Далее в перечне шли насекомые с отравленными жалами и челюстями… Ведь сейчас был апрель месяц. А вся эта смертоносная братия более всего опасна именно весной… Когда она проснулась-таки после долгой зимней спячки… Когда ей просто необходимо куда-то девать весь накопившийся яд!..

— А тут мы! — сетовал Шпетный. — Самое подходящее средство для применения…

— Чтобы зубки подточить! — поддакнул Лука. — Чтобы потренироваться! Коля, ты куда?

Но крайне раздосадованный Малый уже уходил прочь, бормоча под нос какие-то ругательства. Он и слышать не хотел ничего подобного…

— Чтоб от змей спасаться нужна верёвка, — говорил как всегда спокойный Лёха Шпетный. — Её надо растянуть по кругу, чтобы спящий человек в центре оказался. Змея доползёт до верёвки, уткнётся в неё и повернёт в сторону, чтобы найти проход… Поэтому верёвку надо по кругу выкладывать…

— И что?.. — с заметной долей сомнения спросил наводчик Абдуллаев. — Змея так и будет по кругу ползать?

Разведчик Шпетный подумал-подумал и только потом ответил со всей своей серьёзностью:

— Ну, да… Потом ей это надоест и она уползёт куда-нибудь ещё.

— Ай, шайтан! — искренне огорчился азербайджанец.

Тут Лёха уточнил то, что спасательная верёвка должна быть толстой… И всем нам стало ясно, что этот вариант для нас никак не подходит. Потому что такой верёвки у нас не было никогда. Разные шнуры и верёвочки имелись… А такой верёвки нет…

Не сговариваясь, оба наших наводчика улеглись спать внутри своих башен. Командиры тоже предпочли не рисковать своим здоровьем и перебрались на ребристый бронелист, расположенный впереди БМПешки. Коля Малый с Билыком сразу же поспешили на корму и забили там места для себя. Потому что передний бронелист на второй БМПешке уже занял товарищ майор.

На этом распределение ночлежных мест закончилось. Подавляющее большинство личного состава осталось спать на своих привычных местах. И, за неимением персонально-спасительных верёвок, все мы сразу же залезли внутрь своих спальников… Что вообще-то делалось под самое утро, когда становится довольно-таки прохладно… Однако никто не хотел ощутить своей кожей лёгкое касание змеиной мордочки… Или же ласковое щекотание мохнатых ножек фаланги… Ну, и так далее… [5]

Однако сон не шёл…

Как мы ни старались, но проклятущий сон даже и не думал приходить… Ибо все откровенно боялись… Уснуть и больше не проснуться!

Каждый сам по себе пытался справиться с этой напастью… Ворочался в душном и влажном спальном мешке, обливался то холодным, то горячим потом… Мысленно пересчитывал нескончаемые вереницы баранов или овец… Но сон всё не шёл…

Как ни странно, но первым не выдержал самый спокойный из нас…

— Ах, ты-ы… Блин! — заворчал Лёха Шпетный, вылезая из мешка наружу. — И это всё Малый! Запугал всех…

— А я-то здесь при чём? — бодрым тоном отозвался Микола. — Это змеи виноваты!

Шпетный вздохнул и высказал тому всю правду-матку:

— Мы тут столько ночей спали, и ничего! А после тебя!..

Они бы ещё полночи переругивались меж собой… Но с ребристого бронелиста послышался голос Веселкова… Тоже очень бодрый.

— Всем спать! Завтра утром снимаемся! Переедем на другое место.

И это было мудрым решением командира группы. Ведь мы тут находимся уже трое суток, а ни одного каравана не прошло мимо нас. Так что… пришла пора менять свою диспозицию… И даже змеи тут совсем ни при чём.

А здоровый сон как не шёл, так и не собирался идти!

Несмотря на столь приятственную новость, все солдаты продолжали мучаться неопределённостью и безвестностью. Всем уже давным-давно казалось… Вернее, уже явственно ощущалось то, что самые ядовитые змеи уже ползут в нашу сторону… Что фаланги и скорпионы уже вовсю семенят к нам… Что паразитам и каракуртам только и осталось проползти последние метры…

А их всё не было и не было…

Постепенно наши вынужденно-бодрствующие мучения переросли в тяжёлые фазы полудрёмы и полусна. Хоть так-то…

На следующее утро всё начиналось во вроде бы нормальном русле течения военно-полевой жизни. После ускоренного завтрака наша группа уже была полностью готова к выдвижению: имущество загружено, оружие проверено, а личный состав занял свои места на броне. Там же расположился и товарищ майор, который по причине всеобщей спешки успел израсходовать только полфляжки воды… Чтобы умыть своё здоровенное «личико», сияющее теперь на всю округу в горделивом одиночестве. Это на общем-то фоне небритых и чумазых образин… Как обычно невыспавшихся и, естественно, неумытых…

Словом, боевая разведгруппа была готова к новым трудностям перемещений по афганской пустыне. И все ждали только соответствующей команды… То есть «Вперёд!»… Однако случилась очень досадная загвоздка. Наш педантичный командир обошёл всю округу и остался крайне недоволен увиденным.

Первым делом он позвал меня. Ведь именно я был его заместителем, и лично на мне висела вся ответственность за бытовое обустройство группы. Я шёл к Веселкову, утопая в рыхлом песке, и уже понимал причину командирского неудовольствия.

— Ну, и что это такое?! — строго вопрошал старший лейтенант, тыча пальцем в небольшую ложбинку. — Как это называется?

Я угрюмо молчал и исподлобья оглядел свободную от растительности низинку. Здесь располагалось отхожее место второй подгруппы. Вообще-то и у первой брони имелся участок пустынной местности, где и полагалось справлять вполне естественные человеческие потребности. Однако мы не забывали того, что находимся на чужой и весьма враждебной территории. И поэтому после нас не оставалось практически никаких свидетельств пребывания в данной местности. Ну, разве что вскопанная кое-где земля.

А тут… Я мысленно ругал себя лично за свою должность замкомгруппы. Но ещё больше я костерил обленившуюся вторую подгруппу. Им уже было трудно вырыть сапёрной лопаткой подходящую по размерам ямку, чтобы в добровольном порядке заполнить её чем получится, туда же закинуть использованную бумажку и после всего этого добросовестно засыпать всё песком. Вторая же подгруппа посчитала себя высокообразованным конгломератом полит-экономиков и апологетов самой передовой научно-социальной теории. И потому особо так не утруждалась… Ни выкапыванием персонально-отхожих ямок, ни вообще какой-либо маскировкой продукции своей личной жизнедеятельности.

— Что это такое? — уже успокоившимся тоном спросил Веселков.

— Туалет второй подгруппы, — ответил я.

— А он здесь должен быть? — полюбопытствовал командир. — Именно в таком виде?

— Никак нет! — отчеканил я.

Мне было очень понятно раздражение Весёлого. Ведь после полного убытия нашей группы из этого района пустыни Регистан, на месте днёвки должны остаться только гусеничные следы. По которым довольно-таки трудно определить то, когда же именно мы отсюда уехали. Ведь афганский песок — это не липкая глина или же жирный чернозём. По гусеничным отпечаткам на этих видах почв можно определить время, когда были сделаны эти следы. Высыхающая кромка гусеничной колеи способна многое подсказать… Особенно тому, кто разбирается в следопытстве…

А в нашем конкретном случае о времени пребывания разведгруппы могли рассказать… Нет… Не полностью засыпанная яма наблюдательного поста и даже не стёртый с лица земли наш походный очаг. Нас могло выдать обыкновенное человеческое дерьмо. Не убранное за собой кучкой опухших балбесов-бездельников. Окажись здесь душманы, они не побрезговали бы собственноручно поднять использованные бумажки… Чтобы учуять вполне явственный запашок людских экскрементов. И они не поленились бы потыкать палочки в эти кучки, чтобы определить плотность людских выделений… Вот тогда бы духи поняли то, что «шурави» здесь были совсем недавно. А если прошло мало времени, то советские солдаты всё ещё находятся где-то поблизости. И останется моджахедам только пройтись… Вернее, проехаться по нашим гусеничным следам… И, в конце-то концов, мы окажемся ими обнаружены…

А превращаться из охотника в чью-то добычу — этого никому не захочется. Не хотелось этого и командиру разведгруппы Љ613. Потому-то он и вызвал меня… Чтобы устроить мне такую головомойку, чтобы я на всю жизнь запомнил этот пункт в моих обязанностях на боевом выходе.

Затем мы пошли обратно. Никаких указаний Веселков мне так и не выдал. Но этого и не требовалось.

— Вы чего за собой своё дерьмо не закопали? — со злой решимостью спросил я всю вторую подгруппу. — В первый раз, что ли, на войне?

Солдаты уже давным-давно поняли, в чём же собственно дело, и поэтому мой вопрос их ничуть не удивил. Зато сразу же взъерепенился товарищ майор…

— Зарипов! В чём дело? — грозно нахмурившись, спросил Болотский.

— После себя надо всё убирать! — отрезал я. — Это же ваша…

— Что-о? — взревел парторг.

Все солдаты второй подгруппы вместе с майором уже давным-давно сидели на своих местах. Может быть, их тоже злила невольная задержка… Однако вся вина лежала только на них…

И поэтому я говорил очень спокойно и твёрдо:

— Это вся ваша подгруппа ходила туда. И надо убрать за собой! Нельзя всё так оставлять! Все слезайте и идите закапывать!

Больше мне нечего было им сказать. И я развернулся к своей броне. Но когда я взялся рукой за фальш-борт, то увидел…

— Ну, чего вы сидите? Я, что ли, буду убирать за вами? Вперёд!

Вторая броня всё сидела и сидела… Солдаты о чём-то переговаривались меж собой, однако с БМПешки никто не спрыгивал… И с лопаткой наперевес не бросался в сторону отхожего места…

Когда я уселся в своём люке, то есть сразу же позади Луки, то не удержался от нового выкрика.

— А что? — возмущённо ответил Сальников. — Кто-то нагадил, а я буду убирать?

Видимо, в результате своих внутренних переговоров именно его кандидатура была выбрана в качестве вселенского чистильщика. А может быть, и нет. Ведь они всё ещё продолжали о чём-то спорить.

— Ну, и чего вы там языками треплетесь? — повысил я свой замкомандирский голос. — Все слезайте и все идите закапывать.

На мой взгляд, я предлагал им вполне честный выход из сложившейся ситуации. Понятное дело, что первым подал дурной пример товарищ парторг, которому не доводились под роспись сведения о порядке бытового самообслуживания в условиях афганской пустыни. А может быть, Веселков что-то и говорил ему, но партийному лидеру явно не хотелось пачкать свои белы рученьки. Вот он и начал там гадить по полной программе, да ещё и использовать в неподобающих целях ту самую газету… Которой совсем недавно так зачитывалась вся вторая броня.

Однако майорскому примеру быстренько последовали все остальные солдаты. И теперь вся ложбинка была усеяна характерными кучками. А использованные газетные обрывки рассеялись по всем близлежащим кустам. Так что… Даже нечего им пытаться свалить всю вину на товарища парторга. Он, конечно же, тоже принимал непосредственное участие… Однако отнюдь не в одиночку!

Мне уже надоело слушать слишком уж приглушенные голоса бойцов второй подгруппы, и я хотел было выругаться покрепче. Однако командир группы решил кое-что уточнить…

— Зарипов! — обратился он ко мне. — А ты назначь одного человека. Он всё и уберёт.

Такой поворот военных событий мне совершенно не понравился. Ведь я придерживался честных принципов: все гадили — все и убирайте! А тут меня принуждали выбрать кого-то одного и сделать его самым крайним.

Но я всё же попытался выкрутиться из этой ситуации:

— Вы слышали? Тяните спичку!

Однако вторая броня продолжала тормозить. Они отлично слышали новое приказание командира группы, но никто из них даже не потянулся за спичечным коробком. И тянуть справедливый жребий они не собирались.

— Зарипов! — начал злиться Веселков. — Мы время теряем! Назначь одного человека!

Я всё медлил… Легко сказать «назначь»!.. Если бы на второй броне имелся хоть один солдат, который числился младше нас по срокам призыва… То данная проблема была бы решена в кратчайшие сроки. А в существующих условиях я даже и не знал, как мне следует поступить. Ведь все солдаты второй подгруппы были моего же призыва. И мало того, со всеми из них мне приходилось ходить на боевые выходы. А стало быть, дежурить с ними на одной и той же фишке, хоть и по очереди. И есть из одного общего казанка солдатскую кашу. Даже спать рядом с ними, укрывшись одним куском брезента… Я уж не говорю про совместные облёты и прогулки в пешем дозоре… А тут…

— Тяните спичку! — выкрикнул я вновь. — Х_ли вы сидите?

Однако они продолжали тянуть резину.

— Зарипов! — ещё строже заявил Веселков. — Я сказал, назначай!

Я ещё раз оглядел всех солдат второй брони: Сальника и Билыка, Малого и Шпетного, Абдуллу и Смирнова. Мысленно я начал перебирать всех. Наводчик Абдуллаев отпадал стопроцентно как старый дембель. Да он и не пошёл бы выполнять приказ… Хоть самого Веселкова или же Болотского. Сальникова мне тоже не хотелось обидеть. С Лёхой Шпетным я столько раз был в одной боевой двойке… Билык — коллега по пулемётному ремеслу… Другие тоже… Оставался маленький механик Смирнов. Но и с ним мне не хотелось портить дружеских отношений…

Командир группы опять стал выговаривать неудовольствие в мой адрес. Я же по-прежнему смотрел на личный состав второй подгруппы. Солдаты тоже… Смотрели на меня, не отводя в сторону глаз… Только вот механик зачем-то юркнул в свой люк. Но очень быстро одумался и вылез наружу…

Его чуть суетливое поведение подсказало мне самую верную мысль…

— Смирнов! — начал было я говорить. — Ты…

Однако меня быстро перебили.

— А чё я? А чё я? — скороговоркой затараторил механ. — Чуть что, так сразу Смирнов!

Я хотел было высказаться полностью, но за своего механика-водителя вступился наводчик-оператор.

— А почему Смирнов? — закричал Абдулла. — Что, самого маленького нашли?

Тут высказался старший лейтенант Веселков:

— Абдуллаев, отставить разговорчики! Смирнов, вперёд! Закапывать и убирать бумажки!

Вова не стал говорить что-либо командиру группы. Он взял малую сапёрную лопатку, без лишних разговоров спрыгнул с брони и пошёл к отхожему месту. И без дополнительных слов было видно, что Смирнову очень не понравилась его новая обязанность. Которую возложил на него как Веселков, так и я лично. Ведь это по моей подсказке всё так и получилось…

Однако я хотел совершенно другого. В последнюю минуту мне в голову пришла совершенно подходящая мысль. Которая вполне устроила бы всех. Я хотел предложить или приказать Смирнову завести двигатель и проехать пару-тройку кругов по спорному участку афганской пустыни. И гусеничные траки старательно перелопатили бы всё! А потом… Во время дальнейшего движения по бесконечным пескам гусеницы очистились бы от всего лишнего…

Хотя… Разлетевшиеся бумажки так и остались бы висеть на саксаульных ветках…

«Ну, и хрен с ними! — внезапно разозлившись, я уже не стеснялся ничего. — Сами виноваты! Нагадить нагадили, а потом даже спичку тянуть не хотят!»

Через десять минут возвратился механик-водитель второй БМПешки и доложил командиру группы о том, что его приказание выполнено. Веселков вновь не поленился и самолично пошёл всё проверить. Вернулся он очень быстро…

— По местам! — скомандовал командир РГ Љ613. -Заводи!

Все выполнили столь долгожданные команды Весёлого и мы тронулись в дальнейший путь.

На юг пустыни Регистан.

Глава 9. ОКАЯННОЕ НАШЕ ВЕЗЕНИЕ

Вот уже больше часа мы мучались от вездесущей афганской пыли. Поскольку наша командирская БМПешка теперь ехала по пустыне второй по счёту, то есть вслед за первой. Воспользовавшись своим майорским званием как статусом самого старшего разведчика-спецназовца, на первой же коротенькой остановочке товарищ парторг буквально вытребовал у Веселкова право самолично возглавить нашу небольшую колонну. Командир группы с самым невозмутимым видом дал своё высочайшее согласие и в путь мы отправились уже вторыми.

И вот теперь наша броня очень страдала от густого пыльного шлейфа, тянущегося за вырвавшейся вперёд вообще-то замыкающей боевой машиной. То ли механик-водитель Вова Смирнов дорвался до управления своей собственной БМП-2, как до заветного сладкого блюда. То ли он вздумал совершить возмездие за свои недавние мучения с облагораживанием одной низинки. То ли товарищ майор всячески подгонял его, стараясь выжать из стального военного коня побольше скорости и огня, чтобы потом, так сказать, на всю оставшуюся жизнь у отважного парторга сохранилось неизгладимое воспоминание о своей собственной удали… А может быть, это была своеобразная «страшная мстя» за все предыдущие дни, когда Болотскому пришлось досыта наглотаться ядрёной пустынной пылюки…

И теперь эту пыльную смесь вдыхали мы… А тут ещё новая напасть!..

— Лукачина! — кричал Веселков одному из членов экипажа боевой машины. — Не отставай!

Наш механик-водитель уже не возражал… «Поперёк весёлого батькиного слова…» Лука послушно прибавлял газу, чтобы наверстать упущенные метры, после чего наша БМПешка из саморассеивающейся пылевой завесы неотвратимо въезжала в густое облако песчаного шлейфа, обильно взметённого в воздух катками и гусеницами идущей впереди нас брони.

И тут начинались адские муки механа Лукачины… Ведь именно он должен был постоянно смотреть вперёд, чтобы благополучно рулить своим штурвалом. Тогда как все его пассажиры оказывались в более благоприятных условиях — они и сидели гораздо выше, и имели возможность защитить свои лица от пыли. Кто-то спасался, сильно отвернув голову в сторону. Коля Малый обмотал свою крупногабаритную личину зелёной косынкой, которая шла в комплекте его санитарной сумки. Командир группы с прапорщиком Акименко деликатно прикрывали свои глазки ладонями, изредка поднимаемыми вверх как шторки. И только один Лукачина не имел абсолютно никакой возможности избежать пытки пылью: руки были заняты штурвалом, а голова безутешно торчала из водительского люка, пребывая в самом незавидном положении… Ибо находилась она ниже всех остальных головушек, которым периодически выпадала счастливая случайность глотнуть спасительную порцию совершенно чистого воздуха… Принесённую откуда-то сбоку горячим афганским ветром… И тогда все военные пассажиры были счастливы… Все, кроме Луки… Потому что только ему не доставалось практически ничего.

Не выдержав такого издевательства, иногда Лукачина незаметненько сбавлял крейсерскую скорость и тогда наша боевая машина постепенно отставала от впереди идущей БМПешки-счастливицы. И наступали короткие минуты всеобщего военного благополучия… Даже у Луки появлялась возможность отдышаться и прополоскать рот глотком воды… Однако это удовольствие было очень уж мимолётным — командир группы как всегда оказывался на своей высоте… Веселков вновь начинал подгонять Лукачину, после чего тот опять прибавлял газу тире скорости… И ад начинался по новому кругу…

Проклятая пыль уже успела забить собой обе ноздри, осушить полость рта и даже затруднить когда-то незаметную способность моргать… Скрипящий на зубах песок в расчет уже не принимался, став чем-то обыденным и неизбежным… И оставалось всем нам только терпеть и молча мучаться…

Мы с Володей Агапеевым страдали на башне. Между нами сидел товарищ прапорщик, занявший самое коронное место. Меж его ног тор… Словом, левая нога находилась по одну сторону скорострельной пушки, а правая — соответственно по другую. Но самое главное заключалось в том, что старшина роты имел возможность надёжно держаться рукой за металлическую штангу, которая изменяет направленность инфракрасного прожектора вслед за углом наклона спаренного с ним 30-миллиметрового орудия. И прапор Акименко мог уверенно держаться правой рукой за эту самую штангу, а левой ладошкой прикрывать лицо от пыли. И помешать ему наслаждаться жизнью мог только полный переворот нашей боевой машины…

Однако БМП лишь раскачивалась, преодолевая на полном ходу небольшие барханы и впадины между ними. А потому в строгой зависимости от крена четырнадцатитонной махины мы с Вовой наклонялись то вправо, то влево, то вперёд, то назад. Таковы были мелкие нюансы передвижения по песчано-пустынной местности… Одно слово… Регистан…

Практически всё население нашей брони теперь восседало впереди, то есть на ребристом бронелисте. А вот наш наводчик-оператор Лёня Тетюкин ещё в самом начале передвижения скрылся внутри башни, плотно задраив за собой оба люка. Наверняка пыль пробивалась и вовнутрь БМПешки… Но, как говорится, каждому страдальцу — свою порцию страдальческих мук.

Спасаясь всё от той же пыли, я откинулся назад и теперь пребывал в полулежачем положении, развернув тело на правый бок. И мой рассеянный взгляд блуждал по всему, что ему попадалось на пути. Скользнул он и по чуть сгорбленной спинке товарища прапорщика с еле различимыми солевыми разводами на обмундировании. А вот пониже… Там находилось целое богатство старшины Акименко… То бишь рюкзак десантника РД-54! В самом вместительном кармане которого плотно размещалась стальная канистра литров эдак на семь-восемь. Внутри неё и сейчас что-то бултыхалось… Хоть и неслышно среди всеобщего шума… Зато эта булькающая жидкость, то есть обыкновенная вода с химическим составом Аш-два-О… Ну, может быть с какой-то долей вредненьких афганских примесей, что в принципе было не столь важным… В общем, холодненькая и прозрачненькая водичка спокойненько себе так плескалась в стальной канистре, сварганенной какими-то заводскими умельцами… Плескалась она, да и только…

Потому что эта заветная вода из лашкарёвской артезианской скважины находилась в канистре из одно или двухмиллиметровой стали, да ещё и за наглухо закрученной крышкой-пробкой, к тому же задраенная тремя внутренними клапанами военного рюкзака… Два небольших продольных клапана и один поперечный… И вдобавок всё это было туго застёгнуто верхним большим клапаном. Но и это ещё было не всё-о!.. Из дополнительных мер предосторожности товарищ прапорщик предпринял самые надёжные: рюкзак РД-54 уверенно подпирал сзади спину старшины, а его лямки были прижаты к броне сидящим на них же Акименко Николаем свет батьковичем. И с такими мерами безопасности любое, даже мало-мальски незаметное, посягательство на драгоценнейшую воду моментально будет пресечено её бдительным хозяином…

И поэтому, глядя на, в общем-то, чужое добро, я мог только радоваться светлым чувством за товарища прапорщика… Ведь даже облизнуться у меня бы не получилось… «Это шершавым-то языком, да по потрескавшимся губам! Нет уж!..»

И мой тоскливый, вернее скучающий взгляд побрёл дальше… Однако я не был одинок в своих страданиях… Ведь справа от старшины сидел Володя Агапеев, которому уже до чёртиков надоело любоваться окружающей действительностью… Особенно наглым видом новенького рюкзака старшины роты. И вот наши горящие взгляды пересеклись… И мы без слов поняли то, что внутри совершенно разных извилин блуждают очень уж похожие мысли…

Вот Бадодя тоже откинулся назад, чтобы выпасть из бокового поля зрения прапорщика Акименко, после чего он с заговорщицким видом ткнул указательным пальцем в заветный рюкзачок, после чего средний палец многозначительно щёлкнул по солдатскому кадыку… Всё было понятно… Тут не требовались ни слова, ни дополнительные жесты… Скромняга и тихоня Вовка Агапеев предлагал мне посягнуть на самое святое… Что имелось сейчас у старшины Акименко… На его чистую воду!

Ведь свою стальную канистру прапор берёг похлеще… В данном случае даже отсутствовала самая высшая мера измерения бережливости армейского прапора. Все эти милицейские и погранично-Ке ГеБешные обладатели звёздочек на беспросветных погонах, невзирая даже на их причастность к столь церберовским структурам, все они попросту отдыхали… Стырить что-либо у армейского прапора — это уже была задача из разряда трудновыполнимых! А в данном случае условия ужесточались тысячекратно… Чтобы стащить личную воду в самом эпицентре афганской пустыни Регистан… Да ещё и у товарища прапорщика Акименко!.. С его-то хохляцкой хозяйственностью?!.. То есть экономностью, переходящей в скаредность тире скупость… Задача вообще становилась совершенно невыполнимой…

Ведь даже на привалах Акименко не расставался со своим рюкзаком. Спал, положив на него голову. Принимал пищу, опираясь на этот же РД-54. Даже для полного уединения с природой, то есть за бархан, прапор уходил с автоматом в одной руке, что в общем-то было неудивительным явлением… Поскольку вся разведгруппа так и поступала, когда требовалось скрыться от посторонних глаз… Но ведь в другой-то руке Акименко всегда нёс свой драгоценнейший рюкзак… Чем и вызывал всеобщие улыбочки…

Однако понять товарища прапорщика было очень нетрудно. Ведь он впервые в своей жизни отправился на боевой выход, да ещё и в самый трудный за всё последнее время. И оказавшись в центре пустыни Регистан, старшина берёг свой неприкосновенный запас воды гораздо сильнее, чем… [6]

И поэтому на многообещающее предложение Володи я смог ответить лишь глубочайшим вздохом сожаления да грустно разведёнными ладошками. Любая попытка была заранее обречена на провал… С последующими далее карательными мерами прапорского возмездия… Начиная от полного лишения возможности каждую неделю менять грязные портянки на свежие… Ну и другие виды военных изощрений…

Однако разведчик Агапеев оказался очень настойчив в достижении поставленной самим же собой цели. Незаметно от старшины, он осторожно расстегнул один край верхнего клапана рюкзака… Как раз там, где и находилась завинчивающаяся крышка… Я смотрел на его манипуляции с хорошей долей здорового скепсиса… Поскольку расстегнуть два внутренних клапана, да не потревожив спокойствия старшины роты… Это у Володи точно не вышло бы! Да он и сам понял всю бесперспективность своих действий и убрал свою шаловливую руку… Но верхний клапан всё же не застегнул…

Мы по-прежнему ехали в густом облаке пыли. Боевая машина качалась из стороны в сторону. Прапорщик Акименко, как самый главный объект нашего внимания, сидел на своём месте, прикрыв рукой глаза… В принципе, всё было спокойно…

Но ведь когда-то эта безмятежность возникшей ситуации могла закончиться. Будь то короткая остановка или же более длительный привал. И Бадодя решил действовать дальше…

Видимо, он уже успел обдумать то, как же следует избежать возникших проблем с расстёгиванием двух внутренних клапанов. И он добился своего!.. Всего лишь раздвинув эти клапана в противоположные стороны. И в образовавшуюся щель выглянула заветная крышка канистры!

Это была уже половина дела!.. Но до полной победы оставалась неразрешённой очень важная задача: Как же нам напиться воды из неподвижной канистры? Первой мыслью была сущая элементарщина — открутить крышку и припасть ртом к горловине. Но мы всё время находились в движении. И при таком манёвре мы рано или поздно всё же привлекли бы внимание обладателя рюкзака… Или толкнув его плечом, или пошевелив канистру слишком сильно. Да и воды в ней ведь не по самое горлышко… И языки наши не вытянутся в длинную трубочку… Этому ведь нас не обучали…

А потому я в отчаянии оглянулся назад на корму боевой машины, где в пространстве между башней и Це Вешкой размещались солдатские рюкзаки с боекомплектами. На наше счастье из одного РД торчал кончик «Родничка». Сквозь полиэтиленовую упаковку так спасительно проглядывала голубая трубка, что я даже закусил изнутри губу… Ведь это было именно то, что и требовалось нам с Володей!..

Я осторожно перебрался на корму брони, выдернул «Родничок» из чьего-то рюкзака и с большим нетерпением разорвал полиэтиленовую упаковку. В общем-то, это был обычный армейский фильтр под названием «Родничок», предназначенный для употребления воды из практически любых источников. И данное устройство было самым простейшим фильтром. То есть обыкновенная трубка голубого цвета, внутри которой размещался специальный волокнистый вкладыш, пропускающий сквозь себя только воду… Но именно в нём, то есть во вкладыше мы сейчас и не нуждались.

Я осторожно выкрутил нижнюю часть «Родничка» в виде дренажной пробки с многочисленными мелкими отверстиями, затем вытряхнул наружу сам фильтр и запустил им в пустыню Регистан. Во время всех этих действий я краешком глаза всё же следил за товарищем прапорщиком, но тот по-прежнему сидел, уткнувшись лицом в свою ладошку. Значит, всё пока что было нормально… И можно было действовать дальше… Ведь в моих руках оказалась простая полая трубка длиной в тридцать или тридцать пять сантиметров.

Затем я вернулся на своё место на башне. К этому моменту Вовка уже умудрился незаметно открутить крышку канистры. Вот я передал боевому другу спасительную трубку. Он осторожно опустил один конец в горловину канистры… Огляделся по сторонам как ни в чём не бывало… Да и припал губами к «Родничку»…

Я сидел на своём месте как влитой… Чтобы товарищ прапорщик не заподозрил ничего плохого для себя лично. И вместе с тем я искоса наблюдал за Бадодей… Который всё пил и пил… Пил и пил… Время, как мне показалось, застыло на одном месте… И каждая секунда длилась нескончаемой вечностью… И вовсе не потому, что Вовка мог бы выпить всё содержимое этой канистры. Просто я переживал за благополучный исход всей этой операции… Поскольку она могла в любой момент окончиться полным провалом… И тогда моя жажда останется только лишь моей жаждой… Особо нестерпимой в случае краха…

Но вот разведчик Агапеев всё-таки оторвался от «Родничка»… Настал и мой черёд поучаствовать в нехорошем деле. Однако в этот миг раздумывать было уже слишком поздно… Да я и не раздумывал… А попросту присосался через «Родничок» к канистре с водой… Чья бы она ни была…

Большими и судорожными глотками я втягивал в себя прохладную воду… И всё остальное в мире перестало для меня существовать… Сейчас была только вода… И я, жадно глотающий эту воду… И больше ничего!

Наконец-то мой желудок наполнился по самую завязку… Последние глотки я делал уже с большим трудом. И всё же пришлось оторваться… С огромным сожалением и с явной неохотой… Однако всё хорошее в жизни всегда имеет привычку заканчиваться… Увы, но это так.

И я вновь выпрямился. Всё-таки не отрывая глаз от чёрной горловины заветной канистры. Но Володя уже накрыл её крышкой, которую и принялся закручивать аккуратными движениями. Затем он расправил внутренние клапана. После чего бережно застегнул верхний… И разве что не погладил грубый брезент ласковой своей ладонью…

Я уже выбросил ненужный теперь «Родничок» в пустыню. Операция прошла очень даже успешно, и нам следовало замести все следы своей причастности. Напоследок мы обменялись гордыми и торжествующими взглядами… Мол, как ни была невыполнима эта задача, но всё-таки мы с ней справились. И внутри нас теперь бултыхалось по несколько литров прохладной водички… Литра так по два или три… Не меньше…

И следующий час я пребывал в каком-то сладостном упоении… Или даже в опьянении. Пусть выпитая вода теперь выходила из меня в виде лёгкой испарины, но всё же на какое-то время чувство сильной жажды меня не мучило. И это было восхитительно!..

Через час или полтора группа остановилась на привал. Настало время обеда. Я в числе первых спрыгнул с брони и стал деловито заниматься всякими хозяйственными делами. В это время прапорщик Акименко неспешно обтряхивался от пыли, стоя возле пушки. Но вот он собрался вниз и взялся правой рукой за лямку рюкзака… В данную секунду старшину будто пронзила молния!.. Он замер… А потом… Всё ещё не веря своим ощущениям неожиданной лёгкости РД… Акименко поднял рюкзак повыше и даже потряс им в воздухе… Затем ещё несколько раз… Однако предчувствия его не обманули… Расстегнув все клапана и открутив крышку, прапорщик Акименко заглянул внутрь канистры и буквально остолбенел… Непередаваемая гамма всевозможных эмоций тут же пронеслась по его худощавому лицу… И мне даже стало его очень жаль…

Но мне сейчас следовало заниматься другими делами, нежели исподтишка разглядывать донельзя огорчённого прапора. Тем более что он принялся внимательно всматриваться в каждого нашего солдата…

— Агапеев! — сердито обратился я к Бадоде. — Ну, чего ты тут варишься? Бери брезент и тащи его на ту сторону брони!

Однако мой напарник отрицательно покачал головой:

— Не-а! Я один не смогу! Ещё кто-то нужен.

Краем глаза я уловил то, что в эту самую минуту старшина Акименко пристально изучает именно нас обоих. Но следовало не подавать никакого вида…

— Ах, ты… Е-пе-ре-сэ-тэ! — возмущался я. — Пошли! Вдвоём потащим.

Мы с трудом выволокли брезент из десанта и принялись расстилать его на затенённой стороне сбоку нашей БМП. Улучив момент, когда рядом никого не оказалось, я не выдержал и признался в совершённом грехе…

— Какие же мы всё-таки сволочи!

— Да! — тоже на полном серьёзе ответил Володя Агапеев.

Но через секунду-две, явно не выдержав всей ответственности за только что совершенное злодеяние, Бадодя Бадодиевич тихо рассмеялся. Улыбнулся и я. Ведь дело-то уже было сделано… И от наших сожалений да раскаяний товарищу прапорщику легче не станет… Хотя… Своими признаньями мы его очень даже порадуем… Хотя бы тем, что вода исчезла по нашей милости… И она точно была в его канистре… И горячее солнце здесь ни при чём, то есть оно совершенно-таки не напекло голову старшины… Так что никаким лёгким расстройством психоневрологии здесь даже и не пахнет… Это сделали мы…

Но об этом следовало молчать и помалкивать. Ведь товарищи прапорщики в своём прапорщицком гневе бывают очень даже грозны! И его следует остерегаться изо всех сил.

Да и выпитую нами воду старшина может преспокойненько восполнить. Ведь у него имеется неограниченная и постоянная возможность пить воду из общей Це Вешки. А у нас, то есть у солдат такого права нет… А посему…

«Если любишь пить водичку — не лови хлебалом мух!»

Глава 10. ПОГНАВШИСЬ ЗА ОБОИМИ ЗАЙЦАМИ, СМОТРИ НЕ РАЗОРВИСЬ!

Отобедав на скорую руку, наша группа вновь тронулась в путь. Каким это образом Весёлый умудрялся ориентироваться в бескрайней пустыне — это обстоятельство до сих пор остаётся для меня загадкой. Ну, не по звёздам же!.. А ведь вокруг продолжали расстилаться однообразные кусты саксаульной растительности вперемежку с похожими друг на дружку песчаными барханами. Даже та гора с цилиндром на вершине уже давным-давно скрылась за горизонтом, и, таким образом, у нас исчез самый лучший в мире ориентир. И это же произошло задолго до обеда… А может быть, и не так уж задолго… Моё внимание тогда оказалось всецело занятым… Как и агапеевское…

А товарищ прапорщик теперь держал свою драгоценную канистру не сзади, а прямо перед собой. Наверное, ему именно так было поспокойнее, когда оставшийся у него запас прозрачной воды беспечно плещется у его ног. Причём под чутким контролем ротного старшины.

А мы по-прежнему всё ехали и ехали. И ничто не могло нарушить однообразия пустыни Регистан. Только солнце медленно и уверенно изменяло своё местоположение на бледно-голубом небосклоне. Всё же остальное даже и не думало меняться… Ни в лучшую сторону, ни в худшую… Товарищ парторг самолично возглавлял нашу колонну, смирновская БМПешка всё пылила впереди и пылила, командир группы всё смотрел в топокарту, пытаясь отследить только что пройденный маршрут… Мы прятались от пыли… Одним словом всё шло уже привычным чередом…

«А мы всё ехали и ехали… Пустыня, понимаете ли…»

Наконец-то впереди показалось какое-то возвышение, и мы направились именно в том направлении. Не прошло и получаса, как мы убедились в том, что перед нами находится небольшая гряда холмов, поросших всё такой же растительностью.

И внезапно меж зарослей мы увидали стадо джейранов. Оно было голов в семь-восемь. Замершие было в нерешительности животные мгновенно встрепенулись от взревевшего двигателя смирновской БМПешки и бросились прочь… А мелкий механик-водитель тут же решил их всех догнать и затоптать… Своими стальными гусеницами… В общем, понеслась звезда в рай!

Сладкоголосый курский соловей Вова теперь превратился в сильного и кровожадного хищника, бросившегося догонять свою законную добычу… Если легконогие джейраны грациозно мчались между барханами, то для боевой машины пехоты таких условностей явно не существовало… Она мощно взлетала на песчаные гребни и с неменьшей энергией преодолевала низинки и ложбинки. На свою беду и к большому огорчению военных пассажиров товарища Смирнова, это небольшое стадо упрямо мчалось вдаль по прямой линии, чем заметно облегчало задачу курносому механу в выборе направления движения… Однако сидящие на броне люди изо всех сил старались не свалиться на полном ходу…

Бешеная гонка за быстроногой дичью продолжалась и продолжалась. Находившийся на той БМПешке старшим военачальником товарищ майор никаких мер по обузданию разошедшегося механа не предпринимал. А командир группы уже в который раз пытался перекричать рёв обеих машин и всё впустую… Военный аналог знаменитого ралли Париж-Дакар решило ничем не уступить своему прародителю…

А джейраны всё мчались и мчались по прямой. И скорей всего пассажирам той брони надоело трястись по барханам и ложбинам. А может быть, они попросту решили сменить свою тактику преследования. Как бы то ни было, но когда стадо в очередной раз оказалось на открытом пространстве, смирновская БМП замерла на месте… И в ту же секунду с неё грянул мощный залп… Стреляло практически всё, что могло стрелять… Кроме скорострельной пушки и спаренного с ней башенного пулемёта, а также ручных противотанковых гранатомётов и сигнальных ракетниц… Все же остальные автоматы и снайперская винтовка выпускали целую тучу пуль и всё по несчастным джейранам… Своим привычным взглядом я даже различил длинную очередь трассеров из пулемёта Билыка.

Когда стрельба стихла, чтобы охотнички перезарядили пустые магазины на полные… Когда механик-водитель Смирнов ещё не успел отпустить сцепление и прибавить оборотов… Вот тогда-то и прозвучал донельзя зычный командирский голос старшего лейтенанта Веселкова. Обычно сдержанный и даже невозмутимый в быту командир группы теперь разошелся не на шутку, перейдя в своей ярости все мыслимые пределы военного хулительства. И длинная веселковская тирада предназначалась в первую очередь механику Вовочке… Как оказалось, в своём недавнем прошлом он был очень уж непотребным ребёнком тире педаростком тире юношей якобы мужского пола… В нынешнем настоящем Смирнов только лишь развил в себе все свои негативные качества… А в обозримом будущем, по словам всё того же командира группы, своенравного механа ожидало неминуемое подвешивание на стволе пушки за одно очень деликатное место… Причём длинный ствол будет подниматься и подниматься очень медленно… Но неотвратимо…

Услышав такое предсказание в свой персональный адрес, механик-водитель Смирнов буквально оцепенел. Он даже не попытался занырнуть поглубже в своё полутёмное логово и запереть за собой бронированный люк. Пока командир группы переводил своё дыхание, юркий курянин Вова даже не повернул своей головы в нашу сторону, чтобы хоть как-то оправдаться за все только что совершенные им проделки с ходовой частью наших машин. А тем более он не стал оборачиваться на товарища майора в поисках поддержки или спасения беззащитной солдатской жизни… Одним словом, Вова Смирнов замер… Всем своим видом показывая абсолютную послушность новым приказам старшего лейтенанта Веселкова.

А тот уже начал извергать вторую, очень замечательную по смыслу тираду… В ней командирская речь шла обо всех солдатах с той брони, которые удумали самовольно распоряжаться дорогостоящими материальными ценностями… Начиная от таких мелочей, как изнашиваемые при стрельбе автоматные стволы и заметно истощённый ресурс обоих двигателей, не говоря уж об амортизационных издержках соприкасающихся друг с другом трущихся деталей… И закончил Весёлый своё выступление упоминанием о безвозвратно утерянных сотнях литров дизельного топлива и тысячах штук патронов, бездарно растраченных в последние полчаса…

— А ведь за них придётся платить… — выговаривал командир уже своим привычным тоном. — Причём именно вам, а не мне. И в десятикратном размере!

Его подчинённые, безмолвно сидевшие на другой БМПешке, тоже решили проглотить на время свои языки. Они даже не стали уточнять то, что в количественном отношении боеприпасов было израсходовано не тысячи штук, а всего-то сотни две или три… Хотя нет, около четырехсот… Ведь пулемётчик Билык тоже постарался от души… И на фоне их всеобщего молчания голос прорезался только у одного человека…

Ну, разумеется, у самого достойного представителя нашей партии в дикой афганской пустыне…

— Веселков! — в обычной своей назидательно-поучающей манере произнёс Болотский. — Как вы можете так выражаться? Один сплошной мат-перемат!

— Сам себе удивляюсь, товарищ майор! — невозмутимо отпарировал командир группы. — Наверное для связки слов…

Следует непременно отметить тот факт, что в коротенькие промежутки между упоминаниями о необходимости бережного отношения к военной матчасти Веселков умудрялся вставлять очень уж знакомые всем нам идиоматические выражения… В которых прямым образом или же в косвенном порядке затрагивались отдельные родственники провинившихся, причём всё больше по женской линии, а также непосредственно сами разгильдяи, раздолбаи, ну и так далее… Всех не упомнить… Возможно, и товарищ парторг не успел документально зафиксировать только что услышанное многообразие, однако в общем их контексте он всё же решил высказаться. Скорей всего, для того, чтобы хоть так подчеркнуть своё старшинство по званию.

Однако командир группы сейчас ничуть не смутился присутствия товарища парторга и в лишний раз напомнил о том, что к вверенному государственному имуществу следует относиться с повышенной рачительностью. Конечно, ещё можно было добавить для красного словца такое расхожее выражение, как «Социализм — это строгий учёт и контроль, дорогие товарищи!». Но наш старлей в бурных овациях, переходящих во всенародное ликование, совершенно не нуждался. Зато он произнёс очень важную фразу, которая вызвала у нашей половины группы тихую радость.

— Смирнов! — сурово сказал Веселков. — Едешь за нами! И смотри у меня!.. А то я из-за тебя чуть было не потерял все ориентиры.

На этом парторговская вольница закончилась, и все бразды правления перешли в самые достойные среди нас руки. Товарищ майор благоразумно промолчал, сделав совершенно равнодушное лицо. Будто последние слова старшего лейтенанта Веселкова относились только к расшалившемуся механику-водителю Смирнову. И в этом проявилась вся его партийная мудрость. Ведь слова словами, но заблудиться в бескрайней афганской пустыне — это будет совсем не трудно сделать. А штатный командир группы ведь не только умеет сравнивать топокарту с окружающей местностью, но и находить среди песчаных холмиков очень важные ориентиры.

Тем временем Весёлый чинно уселся на своё командирское место и приказал нашему механу трогаться в дальнейший путь. Воспрянувший духом Лукачина радостно гигикнул и запустил двигатель. Когда наша первая БМПешка медленно, почти что величаво проехала мимо второй брони, Лука притормозил на секунду и быстро дал двойную прогазовку. Конечно, при выхлопе отработанной соляры строго назад это действо выглядит более эффектно… Но хитрющий западенец довольствовался теми возможностями, какие у него имелись… Разве что гусеницами не шаркнул по очереди… Одна за другой… Как это обычно проделывают своими задними лапками небольшие, но страшно горделивые собачки, забрасывая землёй и песком кое-что после себя…

— Эй, Пукачина! — донёсся голос Коли Малого. — Хватит бздеть! Езжай давай!

Наш механ хохотнул довольным тоном и поехал дальше. По указанию командира группы мы теперь держали курс прямо на очередную вереницу холмов. Ведь полчасика назад мы остановились именно у их подножий метрах в пятидесяти, и именно в том направлении скрылось обстрелянное стадо джейранов. Шансов на то, что кто-то из подраненных животных упал без сил, было слишком мало… Но всё же попытаться стоило. Ведь все мы видели то, как многочисленные трассера поразили нескольких джейранов. Что, впрочем, совсем не помешало этим диким животинкам всё с той же скоростью улизнуть в неизвестном направлении.

Однако когда мы въехали на самый верх, то здесь нас поджидал совершенно другой сюрприз. Гораздо приятнее, нежели охота на быстроногих джейранов. Ведь сейчас на нашем пути оказалась более серьёзная дичь, при одном только виде которой сразу же начинают чесаться указательные пальцы правой руки, а в левой стороне груди что-то принимается колотиться со страшенной силой…

— Караван!

Громкий крик Коли Малого заставил всех нас мигом обшарить взглядом свои сектора наблюдения. И точно! Спереди и справа, то есть по направлению на два часа по циферблату… Там находилось около десятка навьюченных верблюдов, рядом с которыми стояло несколько человеческих фигурок. Они тоже наблюдали, но уже за нами…

— Вперёд! — скомандовал Веселков строгим тоном. — Усилить наблюдение! Чтоб ничего не успели спрятать!

Приказание было отдано вполне своевременное. Ведь расстояние до обнаруженного каравана составляло километра полтора-два. А ещё нашим БМПешкам предстояло спуститься по склонам холмов на ровную поверхность такыра, затем пересечь его, и только на противоположной стороне этого высохшего озера нас поджидал тот самый караван. А значит, на все наши перемещения уйдёт минут десять-пятнадцать или даже все двадцать. А за это время проворные афганцы успеют спрятать в песках что угодно. Хоть одноствольное ружьишко со стареньким патронташем, хоть переносную зенитную ракету, хоть небольшую установку для запуска реактивных снарядов.

Так оно и вышло… То есть на спуск с холмов и преодоление такыра мы затратили около пятнадцати минут. Когда наши БМПешки подъехали к каравану, нас вышло встречать аж шесть человек. Уже одного беглого взгляда было достаточно для того, чтобы понять несколько моментов. Что этот караван остановился здесь на привал несколько часов назад. Поскольку у них горел костёр, на котором что-то варилось в чёрном котле. Что привал афганцы устроили на самой границе твёрдой поверхности такыра и сыпучих песков пустыни. Следовательно, что-либо запрещённое они успели припрятать уже давным-давно. Что теперь-то все караванщики вышли к нам не с распростёртыми конечно объятиями, но абсолютно безоружные и совершенно миролюбивые.

Однако досмотреть караван следовало по всем правилам…

— К машине! — скомандовал командир группы. — Прикрытие — вперёд!

Две подгруппы прикрытия уже спешились и быстро охватили караван полукольцом. Разведчики не подходили к афганцам на слишком близкое расстояние, чтобы сохранить за собой возможность любого манёвра. Будь то огневое поражение внезапно проявившегося противника или же перемещение по местности. Да и от верблюдов можно было ожидать чего угодно… Это в кинокомедии они только плюются… А в суровых условиях пустыни эти животные способны вытворять самое непредсказуемое…

Лично я остался на броне, чтобы в случае необходимости иметь неплохую огневую позицию для своего пулемёта. С башни же гораздо удобней стрелять, чем лёжа на голом такыре. И мне было хорошо видно практически всё. Как рассредоточились обе подгруппы прикрытия, держащие на мушке караванщиков и одновременно с этим контролирующие окружающую обстановку. Как командир вместе с подгруппой досмотра двинулся вперёд, чтобы обследовать место привала и обыскать афганцев. Как Коля Малый очень дотошно досмотрел лагерь любителей пошастать по пустыне, практически вывернув наизнанку их дорожные сумищи-хурджуны и даже заглянув под крышку закопчённого котелка. Как в это время караванщики что-то объясняли Веселкову, энергично жестикулируя руками и показывая ими же разные направления, тыча в одну и ту же пустыню Регистан… Которая окружала нас со всех сторон…

— Малый! Ну, что? — громко спросил командир.

Он стоял в непосредственной близости от караванщиков, которые закрывали собой весь обзор за действиями Миколы. На подходе ко всем им был и майор Болотский…

— Ничего нема! — отозвался обладатель самого разочарованного лица из всех наших бойцов. — Наверное, успели заныкать в песок. В котле у них то ли кролик варится, то ли заяц. Ну, не руками же они его ловили.

Затем по указанию Весёлого досмотровая подгруппа обошла близлежащую местность вокруг лагеря караванщиков. Но каких-либо результатов это не принесло. В последнюю очередь были обысканы сами афганцы. И этим щепетильным делом занялся всё тот же Коля Малый… Наш мастер на все руки…

Афганцы были выстроены в одну шеренгу, причём на удалении в полтора-два метра друг от друга. Такой интервал между ними обуславливался необходимостью того, чтобы обыскиваемые лица не могли что-либо передавать соседу. Или же попросту избавляться от компрометирующих их предметов, отбрасывая крамольную вещь как можно дальше от себя. Но караванщики вели себя очень спокойно и сдержанно. Малый подходил к очередному афганцу, который уже без лишних жестов распахивал свою яркую жилетку и вынимал из её карманов всё их содержимое. Малый внимательно изучал всё, что находилось в сложенных ковшиком ладонях, после чего слегка дотрагивался руками до боков просторной рубахи. Завершающим было прикосновение к тюбетейке или небольшой чалме. На этом обыск заканчивался. Конечно, ещё можно было похлопать руками по широченным шароварам, но Николай счёл данное действо очень неприличным, а потому крайне ненужным.

— Чисто! — заявил Малый, закончив обыскивать последнего подозреваемого афганца. — Ничего нету.

— Понятно, — произнёс командир и оглянулся по сторонам. — К машине!

Это был сигнал подгруппам досмотра и прикрытия, чтобы они оставили свои рубежи и возвратились на броню. Через пять минут все мы уже сидели на БМПешках. Лукачина завёл двигатель…

Вдруг один из афганцев вышел вперёд и стал что-то кричать. Это было что-то интересное, и Веселков приказал механику выключить двигатель.

— Пайса-пайса! — кричал возбуждённый караванщик. — Пул-е мо![7]

Он явно был чем-то расстроен или даже огорчён. Спрыгнувший вниз командир группы несколько раз переспросил афганца, используя одно-единственное «Че?»[8] А местный житель уже плакал, размазывая слёзы по худому лицу… И показывал рукой на Колю Малого. Догадаться о смысле его слов и эмоций было, в общем-то, нетрудно. Афганец хотел одного — чтобы Малый вернул ему деньги, которые Коля будто бы изъял у него во время обыска.

— Малый, ко мне! — приказал Веселков.

Разобидившийся солдат Микола спрыгнул с брони и уже в свою очередь стал доказывать обратное. Что он ничего не забирал у этого караванщика. Что самый честный Малый всё это время находился на виду у всех присутствующих. Что хитромудрый афганец попросту решил поразжиться нашими откупными бакшишами. О происках международного империализма наш фазан даже и не заикнулся. Потому что и так всё было ясно: караванщик врёт, а дядя Коля говорит сущую правду.

Однако на командира третьей группы все эти словесные доводы не возымели никакого действия. И старший лейтенант Веселков на виду у всех принялся самолично обыскивать своего же солдата. На которого пало подозрение в попытке создать международный конфликт. Коля Малый вздохнул и послушно вывернул все свои карманы, в которых кроме початой пачки «Охотничьих» папирос не оказалось ничего.

— Ну, товарищ старшнант… — выговаривал свою обиду Малый. — Зачем мне ихние афошки? Я же вам честное слово дал! Ничего я у него не брал. Я же всё время на виду был!

И всё же чувствовалось то, что Коля ведёт себя слишком уж демонстративно. Наверное, из-за подошедшего к ним товарища майора. Да и все караванщики продолжали пялиться на наше внутреннее разбирательство.

— Малый! А зачем ты заходил за БМПешку? — сурово спросил парторг. — Ну, перед тем как залезть на броню?!

— Да я всегда сзади влезаю! — от всей души возмутился Микола. — Ногу ставлю на гусеницу, а рукой держусь за бревно. Так же удобней! Подножка-то всего одна! Шо нам в очередь становиться?!

— Поспокойнее! — строгим тоном осадил его товарищ майор. — Не ори!

— Не ори… — ещё больше обиделся солдат. — Из-за какого-то караванщика…

Ему не дал договорить сам командир группы. Весёлый скомандовал «К машине!», что являлось прямым приказом Малому вскарабкаться на броню как можно быстрее. Коля взлетел наверх подобно сизому орлу. А старший лейтенант Веселков обескуражено развёл обе руки в стороны, давая понять афганцам всю бесперспективность их дальнейших действий или голословных обвинений…

Затем и командир группы взобрался на броню, после чего Лука стал медленно разворачивать БМП-2 в обратный путь. По правому борту проплыла вереница равнодушных ко всему верблюдов и кучка афганских караванщиков. Они молча смотрели нам вслед, словно провожая нас. Даже тот, якобы ограбленный афганец уже перестал лить горькие слёзы и стоял вместе со своими соотечественниками…

— Меня… — ворчал Малый. — Самого честного солдата! Подозревать в краже афганских бумажек!?

— Отставить разговорчики! — приказал Веселков и тут же крикнул механику. — Лукачина, вперёд! Туда же, откуда мы и приехали!

Механик дал газу и боевая машина понеслась вперёд будто птица. Ведь ехать по ровнёхонькой поверхности твёрдокаменного такыра — это самое милое дело во всём Афганистане. Хочешь — направо, хочешь — налево, а хочешь — круги наяривай любые… Красота!

Через несколько минут караван остался далеко позади. Когда броня подъехала к подножию холмов, механики сбавили скорость и переключились на пониженные передачи.

— Иваныч! — обратился старшина роты к командиру нашей группы. — Что ты думаешь по этому каравану?

Веселков ещё раз оглянулся назад и с некоторой долей огорчённости высказал свои мысли.

— Успели спрятать. Они нас ещё тогда слышали, когда эти охотнички со всех стволов лупили по джейранам. Потом мы минут пятнадцать стояли с той стороны холмов. И только потом мы поднялись на гряду. Так что у них было в запасе минут сорок-пятьдесят. Вот так-то!

Было хорошо видно то, что командир группы очень уж сильно переживал из-за всего случившегося. И джейранов упустили, и долгожданный караван прошляпили. Ведь если бы не беспорядочная стрельба со второй БМПешки по убегающим животным, то наша броня на пониженной передаче заползла наверх без лишнего шума. И тогда мы застали бы караванщиков почти врасплох. Они, конечно же, попытались бы припрятать оружие, но сделали бы это в большой спешке. Да и у нас на виду. А значит, шанс обнаружить припрятанное всё-таки оставался…

Но, увы… Мы его упустили. А всё из-за чего? Вернее, из-за кого? В первую очередь был виноват сам командир группы. Который разрешил товарищу майору ехать первым. Таким образом, командир подразделения по своей собственной воле утратил надлежащий контроль за половиной своего личного состава. Это для товарища майора всё происходящее является своеобразной прогулкой… Афганской экзотикой! А для всех нас это была тяжёлая и изматывающая работа.

Вот и сейчас… Боевая машина пехоты тяжело взбиралась вверх по склону. Каждый разведчик старался удержаться за любую выступающую деталь БМПешки, чтобы ненароком не свалиться с брони. А для товарища прапорщика это было каким-то развлечением, и он при первой же возможности стал докучать Коле Малому. Боевая машина как раз сейчас попала на более-менее пологий склон.

— Малый! — обратился Акименко к солдату с самой невинной миной на лице. — Ну, ты хоть покажи мне…

Микола покосился на старшину и всё же уточнил:

— А что показать?

— Ну, деньги афганские! — с наглой наивностью произнёс прапор. — Как они хоть выглядят?

— А я почём знаю! — чуть не взорвался эмоциями разведчик Малый. — Что вы их ни разу не видели?

— Нет конечно! — безаппелляционно отпарировал тёзка Николай, но в прапорщицком звании. — Откуда?

Однако хмельницкий разведчик Микола быстренько успокоился и говорил весьма аргументировано:

— Вот когда в Лашкарёвку приедем, тогда я вам покажу одну «афганю». Она у меня в тумбочке валяется. Если захотите, то могу и подарить её вам. Чтобы у вас хоть какая-то память об Афганистане осталась!

Наступила долгая и томительная пауза… Вообще-то Малый почти всегда ведёт себя очень спокойно и даже дружелюбно. А тут на него что-то нашло… Раз в его ответе очень отчётливо слышна была плохо скрытая издёвка. Но, как говорится, каков привет, таков и ответ… Нечего было прапору умничать и докапываться до борзых наших фазанов. Видать, очень уж сильно разозлило Малого и недавнее поведение алчного караванщика, и незамедлительно проведённое дознание со следствием… А тут ещё одна напасть объявилась…

Товарищ прапорщик, наверное, и сам понял то, что слегка оказался не прав. Больше он не лез с неуместными расспросами и неподходящими просьбами. И, таким образом, возникшая пауза продлилась ещё дольше…

Мы наконец-то перевалили через холмы и спустились к пескам. Командир выдал механику направление дальнейшего движения, и боевая машина советской пехоты принялась утюжить нетронутую целину афганской пустыни. Веселков искал новые караванные тропы… По которым день и ночь шастают тяжело гружённые оружием верблюды, лошади, буйволы и ослы. Словом, все вьючные животные… Окромя ездовых собак и одомашненных слонов.

А через час мощный двигатель нашей БМП-2 стал чихать и фыркать. Лука матерился и нервничал, но ничего не помогало. Вскоре двигатель заглох. Несколько попыток завести его так и закончились неудачей.

— Посмотри-ка уровень топлива! — распорядился Веселков. — Что-то здесь странное.

Наш механик-водитель забурился внутрь десантного отделения и несколько минут возился с имуществом, которое завалило шкалу с показаниями уровня топлива. Вскоре Лука вылез наружу…

— Соляры нет вообще! — сказал он помертвевшим голосом. — Всё пусто!

Старший лейтенант Веселков сначала присвистнул от внезапно нахлынувшего удивления, а затем стал сердито отчитывать механика-водителя Лукачину, который и упустил из виду ежедневный контроль за расходом горючего.

— А что я?! — отнекивался солдат. — Там всё десантное отделение завалено рюкзаками, масксетями и спальниками. Туда даже поверх них пролезть трудно!

— Надо было из башни, — сердился командир. — Если из десанта не получается, то изнутри башни надо было попробовать. Я же тебя каждый вечер спрашивал: «Сколько топлива осталось?» А ты мне что говорил? «Всё нормально, товарищ старшнант! Ещё хватает! Чуть больше полбака — чуток меньше полбака…» Вот и доездился!.. Смирнов! А у тебя сколько солярки осталось?

А рядовой Вовочка сидел на краю люка своей БМПешки и внимательно слушал всё. Однако вопрос нашего старшего лейтенанта застал Смирнова почти врасплох.

Маленький механик-водитель замер на несколько секунд, но затем признался со всей своей честностью:

— Не знаю, товарищ старшнант.

Командир группы не сдержался и высказался от всего сердца в адрес обоих солдат. Не остановило Веселкова в этом увлекательнейшем занятии даже присутствие всё того же товарища парторга. Который, впрочем, повторно сделал вид, что ничего такого особенного тут не происходит.

Затем смирновская БМПешка взяла на буксир нашу броню. Ехали мы очень осторожно, чтобы не оборвались троса. Направление движения было строго на север. То есть на Лашкарёвку. Ни о каких караванных путях и тропах теперь не могло быть и речи.

А ещё через три-четыре километра стал чихать и кашлять двигатель второй боевой машины. Движение было моментально остановлено. Через несколько минут выяснилось второе ужасное обстоятельство — закончилось топливо и на смирновской БМПешке.

— Ну, что я говорил, товарищ старшнант?! — с некоторой долей внутреннего облегчения произнёс Лука. — Обе машины были заправлены под горлышко!.. И никакого перерасхода нет!.. Солярка кончилась у нас обоих почти одновременно. Мы же по этой пустыне куролесили так, что…

Он не договорил. Из его многозначительной паузы выходило так, что ни Лукачина, ни Смирнов не были ни в чём виноваты. Куда им указывали направление движения — туда они и вели свои БМПешки.

Но у командира группы имелось своё мнение на этот счёт.

— Ты мне докладывал каждый вечер, что с топливом у вас всё нормально! — устало констатировал Веселков. — А вышло по-другому. Значит, ты мне докладывал недостоверную информацию.

Однако сейчас было крайне неразумным искать виноватых и выяснять все обстоятельства произошедшей… Нет, не катастрофы, но неприятности. Боевые машины без топлива лишали нашу разведгруппу такого важного фактора как мобильность. И теперь из-за замерших БМПешек мы оказались привязанными только к одной точке на карте. Точные координаты которой нам, впрочем, не были известны.

И выходило так, что теперь наше местоположение в песках мог засечь любой случайно проезжающий верблюжатник. И этот счастливый обладатель одногорбой или даже двугорбой скотинки мог совсем не спеша «доплыть» на своём полуоблезлом корабле пустыни до враждебно настроенного кишлака. И самый распоследний духовский отряд, вооружённый пиками, саблями и, увы, дальнобойными Бурами, окажется полноправным хозяином военного положения. Душманы неторопливо досеменят на своих полудохлых ишаках до нужного района пустыни. Стреножат «жеребцов» серенькой масти, выкурят по доброй порции «плана» или даже опия-гашиша… А потом пешочком станут окружать нашу славную разведгруппу Љ613. Тихо подползут тёмной ночкой как можно ближе и, как это заведено у врагов-изуверов, ранним-ранним утром пойдут неспешным шагом в атаку…

«Как поётся в песне… С саблями и пиками… С Бурами и криками!»

Ну, а сейчас нашей разведгруппе спецназа следовало принять меры по развёртыванию боевых порядков. Командир приказал было Смирнову сдать назад, чтобы обе брони замерли кормой друг к другу. Однако последних остатков топлива хватило только лишь на несколько минут работы двигателя. И вторая БМПешка, успевшая развернуться лишь наполовину, так и застыла в десятке метров от первой брони. Это была полная засада… В смысле, неудача…

Однако к командиру нашей разведгруппы уже вернулось его обычное расположение духа и он принялся отдавать необходимые приказания как ни в чём не бывало.

— Так, Зарипов! Броню замаскировать всеми средствами! Днёвку организовать как положено. Завтрак, обед и ужин — по распорядку! Фишку установить на каждую башню! Наблюдение вести самое бдительное. Стоим тут, как будто у всех на виду!

— Почему «как будто»? — спросил я. — Так оно и есть!

Но моё беззлобное ворчание Веселков уже не слышал. Он быстро шагал к связистам, которые занялись своими антеннами и противовесами.

Через час наша группа уже закончила обустройство днёвки на новом месте. Сейчас мы располагались на совершенно открытом участке афганской пустыни. В любом направлении видимость была аж до самого горизонта. Мы, конечно же, постарались на славу, маскируя обе БМПешки всеми имеющимися средствами. Но всё равно… Нас было видно издалека… На общем фоне зеленоватой саксаульной растительности очень заметно выделялось что-то угловатое и серое. Совершенно не похожее ни на небольшой холм, ни на здоровый бархан песка.

— Сойдёт для сельской местности, — балагурил Малый. — Как в нашем колгоспе…

На ужин мы нажарили блинчиков. Развели сначала муку ржавенькой водичкой, замешали жидкую болтанку… И давай потом шлёпать этим якобы тестом на раскалённую поверхность противня. Свежеиспечённые блинчики ссыпали в картонную коробку, которая так и не успела заполниться. На дразнящий ароматный запах сбежалось всё наше солдатское население. И блинчики поедались почти моментально…

Затем сварили чайник чая. И остывшие блинчики пошли теперь уже вприкуску. Сахар и сгущённое молоко — по выбору каждого желающего…

Поздним вечером, когда наступила кромешная тьма, удалось прокачать радиосвязь с батальоном. Командир вкратце доложил о том, что у нас закончилось горючее. В Лашкарёвке помолчали-помолчали… Да и пообещали подумать… Чем бы это нам помочь…

А вот связаться с командиром первой роты нам так и не удалось. Ведь в ядре нашего отряда имелся МАЗ-топливозаправщик, в котором этой дизельной солярки было видимо-невидимо… Но отряд пока что находился слишком далеко от нас. На самом стыке границ Пакистана, Ирана и Афганистана. То есть в краю непуганых моджахедов. И их возвращения следовало чуточку подождать.

И мы стали ждать.

Глава 11. ИМИДЖ — НИЧТО!.. ЖАЖДА — ЭТО Всё…

В тот счастливый день дежурным по кухне был Витя Билык. Он только что сменился с фишки и в шесть часов утра намеревался быстренько что-нибудь сварганить для группы, чтобы затем спокойно завалиться спать. Но военная судьба решила распорядиться по-другому и этим самым преподнести нам всем сюрприз.

Однако ни о чем мы даже и не подозревали… И потому распрекрасное утро началось как обычно… То есть как обычно в эти последние дни… Когда даже привычно бодрое настроение пулемётчика Билыка исчезло в неизвестном направлении…

— Алик… — присаживаясь на корточки, сказал Витька безрадостным тоном. — Что будем готовить на завтрак?.. Опять блинчики?..

Я нехотя развернулся на спальнике к только что подошедшему кормильцу и стал соображать о том, чем бы нам накормить всю группу. Ну, разумеется, за исключением товарища Партайгеноссе, Весёлого и прапора.

— Да ну их на фиг эти блинчики! — возразил я, приподнявшись и опершись спиной о броню. — До сих пор изжога от вчерашних…

— У тебя тоже?! — полувопросительно и одновременно полуутвердительно произнёс дежурный кашевар. — Это или от комбижира… Или от ржавой воды…

Я устало кивнул головой, натужно стараясь сглотнуть несуществующую слюну. Но безрезультатно… Гортань была словно чужая… Пришлось отпить глоток из своей фляжки… Билык проследил взглядом за пластмассовой драгоценностью, пока она не скрылась под моим изголовьем… Но просить попить не стал… Да и я ему не предложил… Ведь все мы были в одной шкуре, и у каждого имелся свой персональный запас воды… Так что мы друг друга понимали более чем превосходно…

— А что у нас осталось? — поинтересовался я более чем оживившимся голосом. — Только мука?

— Ну, да…

Пессимистический ответ Виктора совершенно не соответствовал латинскому значению его имени победителя. Но делать нам сейчас было нечего… Кроме как поскрести по сусекам…

— Витёк!.. — начал говорить я. — Ты проверь всё… Что лежит на полу десанта… В вашей БМПешке…

— Да там нет ни хрена! — уныло возразил Билык. — Только цинки с патронами и ящики с гранатами… Может у вас?..

Но я уже точно знал, что в нашем десанте ему совершенно ничего не светит… Сам вчера прошерстил его полностью…

— Там глухо… — сказал я со вздохом. — Как в танке… А у вас должны где-то валяться две или три большие банки свеклы… Консервированной… Тогда Бельмандо притаранил… Я ему сказал в десант забросить…

— И что мы с ней будем делать? Борщ варить?..

При этих словах потресканные губы Билыка даже растянулись в невесёлой улыбке… Я тоже усмехнулся…

— Салат приготовим… Свекольный… Афганский вариант.

На этом обсуждение дневного меню закончилось и дежурный по солдатской столовой поспешил на поиски заветного корне продукта… А я улегся на спальник и постарался уснуть хотя б ещё на полчасика. Пока не исчезла спасительная тень…

И вдруг я ощутил сначала жаркое дыхание у своего уха, а затем и торопливо-сбивчивый шепот…

— Алик! Пошли со мной!.. Только тихо!.. Да тихо… Не шуми…

Рука Билыка отпустила моё плечо, поскольку от внезапного пробуждения я так и ринулся… Словно по боевой тревоге… Но теперь… Так ещё толком ничего не понимая, я медленно побрел за Витькой… Но держа пулемёт в руке и привычно оглядывая окружающую местность. Всё вроде бы было спокойно…

У полуприкрытой дверцы десантного отделения меня уже поджидал Билык… Пребывающий в каком-то странном нетерпении… Или даже в перевозбуждении…

— Глянь сюда! — вполголоса сказал пулемётчик, лишь наполовину открывая дверь десанта. — Видишь?!..

Там, то есть на краю сидений, возвышался обычный большой рюкзак… Ну, может быть, чуточку поновее чем у нас… Однако мой взгляд сразу же загорелся от другого момента… Верхний клапан рюкзака уже был откинут, открывая нам вид на содержимое… Сквозь узко затянутую горловину неестественно белым цветом сияло что-то ослепительно-снежное…

— Смотри! — горячо шептал Витька, стараясь побыстрей развязать туго завязанный узел. — Нет, ты только погляди!..

Его крайняя степень возбуждения уже передалась и мне. Ведь в нашей серой действительности такими белоснежными могут быть только новенькие пластмассовые фляги… Полуторалитровые!.. И разумеется не пустые!.. Ведь рюкзак оказался очень тяжелым…

— Я его из самой глубины достал… — бормотал Билык. — Прямо возле башни был… Еле-еле вытащил… Опа-да-на! Есть!

Пулемётчик уже развязал верёвку, которая стягивала рюкзак, и достал из него флягу… А я не верил своим глазам… Даже когда сам ощутил в своих руках её приятную тяжесть… И потому всё не хотел откручивать крышку!.. Чтобы ненароком не проснуться!..

— Ты чего?! — рассмеялся Витёк. — Это же вода!..

Он уже вытянул из чудо-рюкзака вторую флягу, раскупорил её и принялся жадно пить… А я… Ну, никак не верил в наше солдатское счастье… Хотя уже и сам заглянул в прозрачную глубину… И даже когда начал пить прохладную воду… Сначала мелкими-мелкими глоточками… А затем всё больше и больше…

Мы выдули по половинке фляги и только теперь пришли в себя… Естественно, что первой на ум пришла опаска… Ведь мы только что выпили чью-то воду… Чужую… То есть явно не нашу… А потому возникал вполне закономерный вопрос: не огребём ли мы за это по своим шеям?

Но вокруг нас обстановка оставалась прежней… Тихой и спокойной… И мы отпили ещё и ещё…

Второй насущный вопрос возник следом после всё ещё неразрешенного первого… И его озвучил Билык…

— А чья это вода?

Не сговариваясь, мы отхлебнули ещё по десятку глотков… Пока у нас не отобрали свалившуюся с небес воду… И только потом стали рассуждать… Благо, что с увеличением жидкости в наших организмах стали гораздо быстрее появляться разные умные мысли…

— Абдуллы? — предположил я. — Вряд ли…

Самым главным мобилизующим фактором тут являлась реальная опасность за наше самоуправство и потому мы решили действовать от противного, то есть от наиболее вероятного и вполне реального противника. За точку отсчёта поначалу был взят наводчик Абдулла, который на данный момент представлял собой негласного лидера среди солдатского коллектива нашей группы. Ведь он — дембель. Есть ещё конечно же Лёнька Пайпа, но мы его в расчет пока не брали. По причине не совсем дембельского его статуса… А вот Абдуллаев… И дембелем он являлся очень даже борзым, да и воду мы нашли в его БМПешке, где он и является непосредственным наводчиком-оператором…

— Нет! — твёрдо сказал я. — Абдулла не станет воду по рюкзакам тарить, чтоб другие этого не видели.

— Да… — подтвердил Билык и на всякий случай ещё раз огляделся вокруг.

На наше счастье, вся группа пребывала в сонном состоянии, и данное обстоятельство могло исчезнуть в любую минуту. А потому следовало шуровать мозгами с повышенной скоростью… Мы лишь мельком упомянули Веселкова с прапором… И теперь остановились лишь на одной кандидатуре…

— Это майора рюкзак. — догадался Витёк. — Рюкзак без обозначения первой роты. Фляжки канолевые — даже муха не садилась…

— Даже цепочки есть. — подметил я ещё одну улику. — На ротных фляжках такого нет.

И таким образом мы пришли к обоюдному мнению — рюкзак с кристально чистой водой принадлежит товарищу майору, то бишь парторгу нашего батальона спецназа… Да… Задача перед нами сейчас стояла не из лёгких… Ведь Генка Болотский возглавлял партийную организацию батальона спецназа и соответственно своему статусу являлся очень уж большой птицей…

— Ну, что будем делать? — нетерпеливо спросил Билык. — Ал-лик!..

— Да погоди ты… — отмахнулся я. — Пять сек…

Лихорадочно прокручивая в мозгу все возможные варианты, я пришел к одному-единственному решению… Наиболее верному и предельно справедливому… Однако грозящему мне самыми непредсказуемыми бедами…

Но решение мной уже было принято, и я стал медленно выдавать Билыку свои короткие приказы:

— Пересчитай все фляги. Тихо и незаметно, чтоб офицеры не заметили… Обойди всю группу. И каждому солдату раздай. Только поровну! Затем скажи им, чтобы воду из новых фляжек перелили в свои старые. И чтоб все молчали!.. А новые фляги побросать на пол вашего десанта, чтобы они стали все грязные…

Повторять дважды не пришлось… И Витька сразу же принялся за свою опасную работу.

Я подождал несколько минут снаружи, прислушиваясь к глухой возне в десанте и отслеживая окружающую обстановку. Наконец-то Билык изнутри назвал мне точную цифру… Я быстренько поделил её в уме на всеобщее количество бойцов… Исключая, разумеется как товарища старшего лейтенанта Веселкова с прапорщиком Акименко… Так и товарища майора Болотского…

— На каждого — по две, — сказал я в полуприкрытую щель. — А эти…

Тут Витька меня перебил:

— Ещё две остаётся! Может… Весёлому?..

От нервного напряжения у меня внезапно вспыхнула злость… Ведь сейчас нам следовало действовать очень быстро, не теряя ни одной минуты… А тут Билык со своими хиханьками да хаханьками…

— Ковыряйся быстрей, раздолбай! — приказал я свистящим шепотком. — Время идёт!

— Да всё будет в ажуре! — пообещал мне пулемётчик. — Будь спок!

Я ещё какое-то время ругался и чертыхался, пристраивая под каждой своей подмышкой по паре фляжек… Затем затянул снизу рубашку и выглянул из-за брони… Весь личный состав лежал на своих местах… А господа начальнички — тем более…

— Ну, я пошел! — сказал я Витьку и отправился в поход.

Перенос драгоценных фляг прошел вполне благополучно, и я вздохнул облегченно только после того, как закинул свой груз внутрь спального мешка. Затем осторожно разбудил Бахтиёра, вкратце объяснил ему что сейчас нам следует быстренько сотворить…

Через пять минут я вернулся ко второй броне и запихнул как можно дальше четыре пустые фляги… Перед этим старательно потерев ими по влажному и грязному полу… Пластмасса на плоских боках конечно же приобрела маслянисто-чёрный оттенок… Однако на изгибах сохранился всё тот же белоснежный цвет, который продолжал предательски отсвечивать в полумраке десантного отделения. Я вздохнул и закрыл дверь. Но всё же остался рядом, чтобы дождаться возвращения Билыка из его первого рейда.

Наконец-то он появился… Радостный и довольный жизнью…

Но, увидя меня, пулемётчик стал ругаться:

— Какие же они тормоза! Пока им объяснишь…

— Кому раздал? — перебив его, спросил я.

— Кольке Малому, Абдулле и Вовчику Смирнову, — отвечал водонос, забуриваясь в десант за новой порцией. — Сейчас остальным потащу и пустые фляги заберу у этих троих.

Вокруг второй брони обитало только солдатское войско, вследствие чего здесь требовалось гораздо меньше мер конспирации. Но вот у нашей БМП…

— Когда к нам понесёшь, будь поосторожней! — предупредил я Билыка. — Чтобы…

— Да знаю я! — рассмеялся пулемётчик. — Никто из них не увидит.

— Дай-то Бог! — возжелал я и тут же перешел к земным делам. — Смотри: Юлдашеву я уже отдал, а сейчас Агапеичу возьму. И те две лишние фляги… Одну пустите по кругу среди своих, а вторую я тоже заберу. У себя её и поделим…

— Это хорошо, — заявил Билык. — А то я думал, мучался… Не знал, куда их пристроить…

Его шуточку я теперь оценил… И обратно шел улыбаясь… В данную минуту меня менее всего волновали последствия… Ведь они могут случиться чуть попозже, а нынче требовалось успешно завершить уже начатую операцию…

И через полчаса наше мероприятие завершилось… Всё прошло очень успешно и практически без потерь. Ставка Верховного Главнокомандования разведгруппы Љ613 располагалась под брезентовым тентом по правому борту БМП, так что офицеры обитали в относительном уединении… А значит, и на некотором удалении от своего горячо любимого личного состава… Соответственно, все солдаты первой подгруппы размещались уже по левому борту брони и только в самый солнцепёк заползали чуть лине под днище…

А сейчас стояло утро. У каждого бойца в изголовье был положен его рюкзачок РД-54 с личными пожитками… Так что все просветы между катками оказались надёжно прикрыты и ничей посторонний глаз не узрел ничего подозрительного. Но режим радиомолчания мы соблюдали очень строго и лишних звуков постарались не издавать…

Весь день, который, в общем-то, ничем не отличался от предыдущих… Словом весь день у нас прошел в приподнятом настроении. Витенька Билык ходил с радостным выражением на лице, словно телевизионный разведчик Штирлиц, только что получивший шифровку о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Про банки со свеклой мы с ним уже не вспоминали. Остальные бойцы тоже ощущали себя превосходно и относились друг к другу с повышенным дружелюбием да вниманием… Даже фишка, то есть дежурство на раскалённой башне с вечно поднятым к глазам биноклем, сегодня не казалось столь утомительным…

Но и от своей законной порции ржавой водички из Це Вешки никто не отказался. Может, для того, чтобы сохранить всё содеянное в тайне, а может и впрок… Так сказать, на всякий случай… Как бы то ни было, но раздача этой мутно-коричневатой жижицы прошла очень спокойно… Как-то обыкновенно-уныло… Даже очереди не наблюдалось…

И по моему личному наблюдению этих «трофейных» трёх литров воды мне хватило лишь на одни сутки. Но и этой радости мне было предостаточно…

А вот на следующее утро… Вся разведгруппа оказалась внезапно разбуженной оглушительным воплем…

— А-а-а!.. Где моя вода!.. Где-е!..

Мы с Билыком вчера ничуть не ошиблись, и теперь по всей пустыне Регистан разносился могучий рык товарища майора. Он бежал от второй БМПешки с пустым рюкзаком в руке… Бежал к первой броне, продолжая при этом распугивать всех представителей афганской фауны…

— А-а-а!.. Так и сяк вашу мать!.. — вопил товарищ по партии. — Где моя вода!.. Строиться-а-а! Всем!

Многочисленные суслики, вараны, фаланги, змеи и все остальные обитатели афганской пустыни от столь оглушительного рёва уже давным-давно попрятались по своим норкам иль убежищам… Кто не успел, те попросту зарылись с головой в песок… И только лишь нас — прямоходящих хомо сапиенсов этот пугающий рык призывал к сбору в одном месте… И это только в мультфильме про Маугли длиннохвостый питон Каа подзывает к себе оцепеневших обезьян-бандерлогов своим еле слышным и слегка шипящим шепотом… Ну, а в жизни… Всё оказалось гораздо прозаичнее… Хоть и полуголый, но зато чрезмерно волосатый товарищ майор орал таким голоском… Что кое у кого даже пуговицы отлетели от спальника, поскольку перепуганный его обитатель спросонок решил… Что уже идёт жестокий бой… И следует теперь подороже продать свою молодую жизнь… С автоматом в руках и ножом в зубах…

Словом… Полусонная разведгруппа построилась очень быстро… И у всех солдат были хоть и помятые от сна, но вполне невинные выражения… Выражения искреннего непонимания сути происходящего…

Но вот к нашим двум шеренгам подошел командир группы, который и принялся выяснять все подробности у дико орущего парторга… Судя по реакции Веселкова, он ничего не знал о существовании злополучного рюкзака…

— Мой солдат… — задыхающимся голосом объяснял майор. — Принёс этот рюкзак… Полностью набитый флягами с водой… И положил его в БМП! А сейчас… Рюкзак пустой! Воды нет!.. Куда она делась, товарищ старший лейтенант?! А-а-а?!.. Чего вы молчите?.. Я вас спрашиваю!.. Веселков!

Как стало ясно нам всем… Состояние аффекта теперь быстро сменялось обычным состоянием партийного организатора… И от безапелляционных воплей вперемешку с матюками товарищ майор перешел к более адресным обвинениям…

Однако старший лейтенант Веселков никак не состоял ни в какой организации, а потому относился к блоку беспартийных… Вследствие чего громогласный ор вызвал на его лице лишь страдальческую гримаску… Но почти незаметную для несведущих…

— А вы кому поручили контролировать ваш рюкзак? — вполне резонно спросил командир группы.

— Веселков! — завопил парторг. — Да вы что? У вас в группе нужно каждую вещь охранять? От своих же солдат?

Тут товарищ старший лейтенант Веселков почуял очень уж серьёзную опасность, нависшую над его служебной карьерой, а потому стал объясняться более предметно:

— Зачем охранять?! Просто… В нашей армии каждое имущество должно быть за кем-то закреплено. За солдатом или сержантом… А бесхозным имущество быть не должно.

Ну, разумеется… Такой деловито-хозяйский подход командира нашей группы совершенно не устроил товарища майора, и он принялся вопить далее… Что его солдат-фотограф лично наливал чистейшую воду в новенькие фляжки… Что затем доверху набитый этой тарой рюкзак был доставлен в расположение первой роты и благополучно загружен в правое десантное отделение второй БМПешки… Что перед непосредственным выездом из пункта постоянной дислокации он, то есть товарищ майор, собственноручно убедился в целостности и сохранности своего водяного запаса… А теперь эти новенькие фляжки, полученные им на складе, валяются пустые и грязные на полу… На загаженном и мерзком полу… А это значит только одно!.. Что рюкзак с водой действительно существовал… И всего лишь два-три дня назад подвергся полнейшему разграблению, а новенькие фляги — изуверскому надругательству… И эдакое варварство могли сотворить только солдаты…

— Слышите, товарищ старший лейтенант?! — надрывался партийный босс. — Ваши солдаты! Товарищ Веселков… А вы тут… Выясняйте и разбирайтесь!.. Кто всё это сотворил…

Все эти крики мы слушали молча… С флегматично угрюмыми, а то и попросту с отстраненными выражениями наших лиц. Ведь, как говорится, поезд уже давным-давно ушел, и что-либо изменить уже не имелось абсолютно никакой возможности. И вся эта драгоценнейшая водичка уже испарилась самым натуральным образом. Большая её часть, конечно же, в виде солёного солдатского пота… А значительно меньшая — слабенькой струйкой в песочек… Так что… Товарищ майор спохватился слишком уж поздно…

Но ведь именно сейчас у партийного организатора появилась великолепнейшая возможность хоть чуток побыть в шкуре военнослужащих срочной службы… Получающих в сутки всего по полтора литра питьевой воды… И экономящих эту воду так, что в глазах порой появлялись чёрные пятна… Вместо чёткого изображения… И на виду у которых парторг с наслаждением плескался по утрам…

А я стоял на самом правом фланге нашего строя и мысленно проклинал свою замкомвзводовскую рачительность… Ведь именно из-за неё, то есть вследствие тайной надежды на благополучную подмену по возвращению… То есть оставить в нашей группе практически нулёвые фляги, а старые и потрёпанные сдать на склад под прикрытием неприкасаемой личности парторга… На это шансы ещё имелись, однако нынешнее наше положение казалось мне крайне невыгодным… Ведь пустые фляги, что валялись на полу десанта, более чем очевидно подтверждали причастность личного состава к персональной трагедии товарища майора… Никто нас за это дело, конечно же, не расстреляет, но разбирательство может начаться прямо здесь и сейчас, а продолжиться уже в самом батальоне… Но до ППД было около пятисот километров… А здесь… Самое страшное наказание в данную минуту могло выглядеть как сокращение каждому солдату его ежесуточной порции воды…

Хотя… В цистерне осталось на данный момент совсем ничего… Ну, литров пятьдесят… Или шестьдесят. Не больше. И это на нас — двадцать три человека.

Все эти мысли проносились в моей головушке быстрым роем, и, тем не менее, я продолжал отслеживать ситуацию… Которая, увы… Но складывалась пока что не в нашу солдатскую пользу. Только что Болотский закончил свой очередной нагоняй в адрес командира группы, недвусмысленно угрожая ему всеми видами существующих в армии наказаний. Весёлый выслушал всё это словоизвержение со своим привычно невозмутимым видом и всё же пообещал парторгу лично провести служебное расследование, после чего тут же отправился его исполнять…

«Э-э-эх-х… — тоскливо думал я, глядя на приближающегося ко мне командира группы. — Надо было приказать, чтобы все закопали свои фляги… Да с рюкзаком этим хреновым. И всё было б шито-крыто! Никто не видел, никто ничего не знает. И доказательств нет никаких…»

Тем временем напротив моей персоны остановился сам «товарищ Веселков», как именовал теперь взводного парторг. И именно с меня был начат допрос всего личного состава нашей многострадальной разведгруппы Љ613… Ведь я являлся заместителем командира группы, а потому моё законное место — на самом правом фланге строя. И расследование началось именно с меня…

— Младший сержант Зарипов! — обратился ко мне командир, строго глядя мне в глаза. — Вы не видели этот рюкзак с водой, когда его загружали в десант?

— Никак нет, товарищ старшнант, — ответил я, так и не отведя своего взора с командира группы. — Не видел.

Но обвести вокруг пальца, да ещё и на такой элементарной мякине «товарища Веселкова» не имелось абсолютно никакой возможности. Вследствие чего мой допрос продолжился…

— А где вы находились в то время, когда солдат принёс этот рюкзак?

Мой прямой и непосредственный военачальник по-прежнему смотрел мне в глаза, и я даже растерялся…

— Да не знаю я! — ответил я с предельной искренностью. — Может, в ружпарке, а может, и на складе РАВ… Или на водокачке… На продскладе… Я же не сидел на одном месте, а имущество получал… И откуда я знаю, когда этот рюкзак принесли?!

К моей великой радости, старший лейтенант лишь удовлетворенно кивнул головой, после чего сделал шаг вправо и приступил к опросу «рядового Сальникова». Я больненько так закусил изнутри щёку, чтобы сохранить на своём лице гримасу обиженной добродетели… Ведь в метре за Веселковым стоял сам товарищ майор, который очень уж внимательно следил за ответной реакцией допрашиваемого солдата. Именно поэтому приходилось терпеть небольшие неприятности…

На наше всеобщее счастье, командир группы, переходя от одного солдата к другому, задавал всё те же два вопроса: «видел или нет», а также «где находился в тот момент» и так далее… И все солдаты отвечали очень отрицательно и при этом твёрдо смотрели в глаза Веселкова и Болотского… Вот они дошли до крайнего левофлангового Билыка… Помурыжили его уже набившими оскомину двумя вопросами… Витёк выстоял… И первая шеренга дружно сделала шаг вперёд, выполняя команду Веселкова и освобождая ему же место для допроса солдат из второй шеренги.

Для себя лично я отметил несомненную заслугу командира группы в таком благоприятном исходе служебного расследования. Ведь я действительно не видел ни солдата-фотографа, ни этот чёртов рюкзак в момент загрузки. Да и остальные мои сотоварищи тоже не могли являться свидетелями данного эпизода. Поскольку охрану нашей брони тогда осуществляли те бойцы, которые на выход не отправлялись… А потому по этим двум вопросам с нас все взятки, как каламбурится, очень даже были гладки… А вот по другим животрепещущим аспектам… То бишь по вопросам в лоб: «брали фляги с водой или нет?», «пили чужую воду или нет?»… Вот тут-то мы и могли «поплыть» в твёрдости ответов и виновато «забегать» глазками…

Но Бог оказался на нашей стороне, и вторая шеренга никак нас всех не подкачала. Когда строй восстановил своё первоначальное единство, старший лейтенант Веселков подошел к товарищу Болотскому и официально взял под козырёк…

— Товарищ майор… — начал докладывать командир. — Служебное расследование проведено со всем личным составом. Виновные не обнаружены. Командир группы старший лейтенант Веселков.

Ну, разумеется… Такое подчёркнуто дисциплинированное поведение Весёлого показалось парторгу крайне оскорбительным и даже наглым. Ведь его персональному горю никто не посочувствовал, и слов сожаления или соболезнования не прозвучало…

И тут начался второй акт знаменитого Марлизонского балета… Но теперь парторг проявил всю свою агрессию…

— Слушайте все! — сквозь стиснутые зубы заявил он…

Но с таким положением челюстей ему было очень трудно разговаривать на повышенных тонах… И далее он орал как и прежде…

— Да я сейчас… Наполню водой из цистерны все свои фляги… И буду их пить один! Ясно!

При таком повороте сюжета всем солдатам стало более чем понятно то, что и оставшейся в Це Вешке водой не удастся заполнить все фляжки товарища майора… Ибо этой ржавой жижицы, что бултыхается на самом дне… Словом, её там осталось слишком мало…

И тут разъярённому парторгу очень смело возразили. Причём из нашего солдатского строя… Как и следовало того ожидать, за всеобщую справедливость вступился наводчик-оператор Абдуллаев, по совместительству обладающий горячей азербайджанской ментальностью…

— Товарищ майор! — отважно заявил дембель Абдулла. — А чо вы сибя так ведёте? Вы же коммунист! Вы же пример должны…

Однако товарищ парторг, ну, никак не хотел всем подавать личный пример в таком щепетильном деле как потребление воды в пустыне… Да и уподобляться знаменитому киногерою из фильма «Коммунист», который в одиночку сосны валил, дрова для паровоза колол, к Ленину за гвоздями для стройки ездил… На кулацкие обрезы шел в полный рост…

Ничего этого майор Болотский не хотел… А потому заорал на наводчика ещё громче…

— Молча-а-ать!

Однако заткнуть голос правды не удалось, а тем паче из своенравной азербайджанской души…

— А чево малчать? — возмутился наводчик и даже руку вытянул вперёд. — Мы все тут в одинаковом положении. Все хотят вады пить. А вы тут умываетесь каждый утро…

— Абдуллаев! — опять завопил Болотский. — Малчать, я сказал!..

Но луноликий азербайджанец с тонкими чертами лица тоже пошел напролом, ни в грош не ставя высокий статус парторга вместе с его майорским званием…

— Чо ви кричите на меня? — повысил голос дембель. — Чо я вам, сабака что ли? А-а?.. Чо хочу, то и говорю-у…

Тут в «беседу» вмешался командир группы…

— Аб-дул-ла-ев… — чуть протяжно произнёс Веселков, но со своей лёгкой усмешкой. — Отставить разговорчики в строю!

Однако все мы ощущали то, что и Веселков на нашей позиции… Только втайне… А внешне он вынужден играть свою определенную Уставом роль…

— Ну, товарищ старшнант! — теперь Абдулла обращался лично к командиру группы, как к самому справедливому человеку на земле. — Ну, сами подумайте!.. Мы тут по одной фляжке в сутки пьём… А он тут умывается, как…

Старший лейтенант Веселков прервал разоткровенничавшегося наводчика коротким окликом «Абдуллаев!»… Товарищ майор вновь заорал своё «Малчать!»… Но вдруг…

И тут к великому нашему удивлению в словесную перепалку решительно ввязался прапорщик Акименко… До того скромненько стоявший поодаль от воюющих сторон…

Видимо его тоже душила чёрная злость к подлецам и негодяям, ворующим воду у кого ни попадя… И хотя его прапорщицкое горе было гораздо меньше, чем майорская трагедия… Всё-таки у Болотского был целый рюкзак с водой… Тогда как у товарища прапорщика имелась соответственно его званию лишь пятилитровая канистра, которую на полном ходу посчастливилось выдуть Бадодию Бадодиевичу вместе с Альбертом Маратовичем…

А может быть прапор решил поддержать товарища майора в самый трудный для него момент и в случае благоприятного для них исхода событий кое-что перельётся и в его пятилитровую канистру… Ну, не в партию же ему сейчас приспичило вступать!.. Беспартийному-то прапорщику…

Как бы то ни было, но ротный старшина с автоматом наперевес вбежал на сцену и тоже подал свой громкий голос…

— Да я сейчас! — заорал новый борец за воду. — Прострелю эту Це Вешку к чёртовой матери! И хрен тогда кому вода достанется!

А вот это он сказал зря… Причем совершенно не подумавши! Хоть мы и называли водой мутную и ржавую смесь Аш-два-О со всевозможными оксидами железа… Но это всё же была жидкость, которая могла смочить глотку и гортань…

И угрозу товарища прапорщика вся группа восприняла более чем серьёзно!..

Поскольку построение группы оказалось очень внезапным, то более половины её личного состава встало в строй без своего штатного оружия… Что вообще-то является нарушением установленного правила «На выходе оружие всегда должно быть под рукой! И точка!»

И теперь нарушители данного постулата в едином порыве и в полнейшем молчании отправились устранять этот недостаток… И на несколько минут от нашего строя осталось лишь несколько бойцов: Билык со своим пулемётом, Абдулла с укороченным «ублюдком», Коля Малый, Лёха Шпетный и я. Мой пулемёт ПКМ, до того прислоненный к правому бедру, теперь был взят мной под ремень…

А на товарища майора, старлея Веселкова и прапорщика Акименко напал столбняк. Они втроём стояли на своих местах… И молчали… Словно персонажи из заключительной «немой сцены» гоголевского «Ревизора»…

Через три-четыре минуты вся группа опять стояла в двухшереножном строю, и у каждого солдата теперь имелся свой персональный ствол. Дольше всех в своей броне копошился механик Смирнов, занырнувший по пояс в свой люк и безуспешно пытавшийся выудить со дна автомат АКС-74У. Но вот и у Вовчика всё получилось, и он бегом помчался обратно… На своё законное место в строю.

А гнетущая тишина по-прежнему давила на всех нас ожиданием чего-то не… Словом, непонятного…

Как и положено командиру… Первым в себя пришел старший лейтенант Веселков. Он дважды кашлянул, словно проверяя наличие у себя голоса…

— Равняйсь! Смирно! — привычным тоном скомандовал наш командир. — Всем слушать меня! С этой минуты я беру контроль за расходованием воды в свои руки! Все! И офицеры, и солдаты будут получать в день по половине фляги! То есть полтора литра на двух человек!

Несколько секунд мы молчали…

— Это для всех? — нерешительно спросил Абдулла.

— Для всех! Сказал, как отрезал, Веселков. — И для солдат, и для офицеров!

И думалось мне в эту минуту то, что и вопрос Абдуллы, и ответ Веселкова сейчас прозвучали персонально для товарища майора… Чтобы тот спустился со своих партийных высот на нашу грешную землю… Чтобы не претендовал на что-то большее, чем все остальные…

И такое поведение старшего лейтенанта Веселкова показалось всем разведчикам очень правильным, а главное — справедливым… Ведь Це Вешка была у всех на виду и каждый солдат теперь мог контролировать расход драгоценной влаги…

Хоть мы и получали до сегодняшнего утра по одной фляге воды на каждого бойца, то есть по полтора литра на нос… Что вообще-то являлось четвёртой частью от ежедневной нормы водопотребления… Это всего-навсего двадцать пять процентов от установленной врачами Мин Здрава СССР дозы!.. То теперь прежняя порция урезалась ровно наполовину и суточное потребление воды отныне составляло семьсот пятьдесят грамм на человека… Это по 31 грамму в час… А если быть предельно точным, то по тридцать одной целой и двадцать пять сотых грамма на шестьдесят минут… И если уж окончательно стать занудой, то приблизительно по полграмма в минуту.

Но все мы отлично понимали, что это должно было произойти… Ведь запас воды сократился до катастрофического минимума…

Вот так… Настали наши тяжкие времена.

Глава 12. ВОДА… ВОДА… ВОДА… МИРАЖ!

Скандальное утро, лишь за малым не переросшее в вооружённое восстание… Словом, оно благополучно закончилось. Как и было объявлено командиром группы, на каждую пару солдат было налито по одной полуторалитровой фляге. После этой процедуры все бойцы разбрелись по своим местам. Неотвратимый наступал палящий полдень… И хотя до самого пика жары ещё оставалось несколько часов, но жаркое дыхание пустыни становилось всё горячее и нестерпимее…

Потекли тягучие минуты, которые очень медленно… Можно сказать, изнуряюще медленно складывались в томительную бесконечность одного часа. Затем мука напряжённого ожидания повторялась ещё один циферблатный круг… И вновь минутная стрелка выматывающее долго кралась к цифре 12… А потом всё повторялось опять…

Жара и жажда… Именно они сейчас стали нашими самыми заклятыми врагами. Не американцы с их агрессивной международной политикой, не западногерманские реваншисты, не японская даже военщина, а уж тем паче затаившиеся неподалёку афганские моджахеды тире душманы… Все эти милитаристы-антисоветчики и народные мстители отодвинулись на задний план, то есть заняли выжидательные позиции во втором эшелоне наступающих на нас неприятельских сил. И главную их ударную мощь теперь представляли два когда-то малозначительных фактора: высокая дневная температура воздуха и неотвратимо уменьшающийся запас нашей воды.

Непрекращающаяся жара теперь доходила до невообразимых ранее температур. Выражение «сорок градусов в тени» сейчас казались нам показателем приятной райской прохлады, которая осталась где-то очень далеко… В недосягаемом нынче пункте постоянной нашей дислокации с трудновыговариваемым названием Лашкаргах. Именно там, возле каморки дежурного по части на затенённой стенке висел термометр, который и пугал зелёную нашу молодёжь своими показаниями. Красненький столбик тогда доползал всего-то до сорока градусов по шкале Цельсия… И хотя данное явление случалось в самый пик дневной жары, всё это не могло нас не шокировать… И одновременно с этим ещё щекотать наши нервишки.

«Ведь температура уже сорок градусов в тени, а мы её почти не замечаем и по-прежнему готовим наши БМПешки к выходу в пустыню…»

Так это было каких-то полторы-две недели назад. Которые сейчас казались такими далёкими-предалёкими… Словно смутные видения из прошлой жизни. Ушедшей от нас окончательно и безвозвратно…

А вот уже в самом эпицентре Страны Песков наши военные дела складывались абсолютно по иному. Здесь уже было совершенно неуместно вспоминать понятие «столько-то градусов в тени». Поскольку отсутствие прямых солнечных лучей почти не снижало окружающую температуру воздуха. Ну, разве что самую малость, да и то под днищем боевой машины пехоты. А в остальном всё было как и везде. Ведь некоторое затишье наступало лишь после захода солнца, а до этого момента знойный афганский ветер беспрестанно перемещал по разным направлениям нескончаемые массы обжигающе-горячего воздуха. Именно тогда и становилось совершенно бессмысленным выражение «сорок с чем-то градусов в тени».

Под палящими лучами солнца к десяти-одиннадцати часам утра раскалялось всё: сыпучий песок и позабытые солдатские тапки, бронированный корпус БМП-2 и неубранное в тень автоматное железо, армейские кружки и алюминиевые котелки с фляжками и ложками.

— Даже воду для чая кипятить не надо! — шутил Коля Малый. — Оставил фляжку металлическую на солнце, и через полчаса кипяток готов!

Неунывающий пулемётчик Билык вторил своему земляку, но несколько по иному поводу.

— Э-эх! — искренне сожалел Виталик. — Надо было в столовой яиц сырых натырить! Сейчас бы яишенку прямо на броне жарили! Вот было бы классно так сфотографироваться. А потом домой отправить…

— Они бы не доехали досюда, — возражал хозяйственный хохол Микола. — Протухли бы от жары. Даже если б в десантном отделении перевозить.

— Я бы их тогда сырыми выпил, — мечтательно закатив глазки, смеялся Билык. — Прямо на ходу… Хоть яйцами бы напился вволю!

Однако Коля Малый придерживался совершенно других гастрономических взглядов, предпочитая исключительно яичницу-глазунью да непременно «з сальцем», то есть с румяными шкварочками. А потому он лишь фыркал пренебрежительно после явно необдуманных высказываний своего напарника.

— Да ни хрена ты не розумиешь в харче! — выговаривал Микола, устраиваясь поудобнее под маскировочной сетью. — И вообще… Не трави мою израненную душу! То змеи тут шастают средь бела дня, то похавать даже нечего… А теперь ещё и вода… На исходе. Дай хоть поспать спокойно!.. Может, что хорошее приснится!

— Ну, ладно… — шутил Виталик. — Пусть тебе приснится шмат сала такой здоровенный! Ты какое хочешь, солёное или копчёное? А может с перцем красным или с чесночком?.. А, Коль? Говори быстрей!.. Пока я не передумал!..

— Уймёшься ты или нет? — сердито ворчал Малый. — У меня уже все слюнки высохли… А тут ты ещё!.. Вот… Крынку бы молока холодного!.. Это было б смачно…

— Да-а… — соглашался с ним Билык, но тут же пытался «сесть на хвост». -Колян!.. Если тебе это действительно приснится, то отлей мне сколько не жалко… Хорошо?..

— Ладно, договорились! — зевая во всю ширь, обещал щедрый хмельницкий парень. — Отолью… Сколько получится.

— Вот спасибо… — бормотал Виталик уже полусонным голосом. — Только не забудь…

Через несколько минут они оба наконец-то угомонились. Хоть я и пытался слушать их беспечную болтовню совершенно равнодушно. Однако все мои усилия самоотстраниться оказались тщетными и мне очень даже реально представились как «смачная» яичница со шкварками, так и холодное молоко со слоем загустевшей пенки. От такого удовольствия сейчас, пожалуй, не отказался бы никто из нашей группы. Хотя б холодное молоко… Слишком уж великим оказался этот деликатесный соблазн. И чтобы хоть как-то отвлечься, я постарался думать о чём-нибудь другом.

Полчаса назад я разбудил очередную пару наблюдателей и вместе с нею поднялся на броню, где новая смена приступила к очередному своему дежурству. Наше появление на фишке вызвало тихую радость у Малого и Билыка. Братья-хохлы доложили обстановку и тут же понеслись вниз с осточертевшей фишки. Я же остался наверху и какое-то время понаблюдал в бинокль Б-12 за окружающей местностью. Однако всё оставалось прежним, как вчера и все предыдущие дни. Бескрайняя пустыня с еле колышущейся саксаульной растительностью. И всё это — аж до самого горизонта.

Я вздохнул, загоняя поглубже в свою память эту однообразную и унылую картину. Ничего хорошего она мне не сулила. И сейчас гораздо приятнее было бы понаблюдать за горными вершинами с белоснежными шапками… Или длинными рядами высоких тополей, растущих по обоим берегам какого-нибудь оросительного канала. Или же за пресноводным озером… Ну, хотя бы за небольшим прудом с плакучими ивами…

Я опять вздохнул и попробовал погонять языком маленькую пуговку. Как правило, она раздражала находящиеся во рту рецепторы, и тогда сама собой появлялась слюна. Которую затем можно было проглотить вместо воды. Такая тактика самообмана раньше приносила свои плоды. Но теперь обмануть свой организм становилось всё труднее и труднее.

Внезапно вспомнились чёрно-белые кадры вражеской кинохроники, на которой загорелые гитлеровцы, широко и весело улыбаясь, жарят яичницу на броне своих танков. И ведь такое действительно имело место в военной истории, когда экспедиционный корпус генерала Роммеля воевал с англичанами в Северной Африке. А теперь вот мы, то есть советские подразделения, оказались в похожих условиях. Конечно сравнивать себя с фашистами было абсурдом, однако… Что немцы высадились на африканском континенте, что мы «ввелись» на афганскую территорию… Что те воевали на чужой земле, что мы… Хотя разница всё-таки есть!.. Гитлеровские войска тогда сражались с английскими, и до местного населения эта война вроде бы не докатилась. Так что тамошние арабы сильно так не пострадали…

Тогда как здесь, то есть в Афганистане местное население оказалось как нашим противником, так и пострадавшей от войны стороной. Ведь целые кишлаки остались пустыми после артобстрелов и бомбёжек. От этих ударов войны, конечно, погибли не все жители, но оставшаяся в живых часть населения предпочла бросить свои жилища с полями, садами да огородами. Чтобы бежать за границу… Чтобы на чужой земле сохранить жизнь своим детям и старикам… Коль на родной стороне это трудно сделать.

А ведь наши войска вошли в Афганистан вовсе не для этого. Мы же здесь оказываем интернациональную помощь братскому афганскому народу. Чтобы внешние его враги не смогли помешать ему строить новую и светлую жизнь. Что-то наподобие Советской Власти, которую мы создали в своей стране. Вот построят афганские товарищи-рафики крепкое государство-давлат коргаров-рабочих и крестьян-дехкан… Вот тогда-то мы и уйдём обратно… В Советский Союз.

Вот именно этим мы и отличаемся от немецко-фашистских захватчиков Северной Африки. Гитлеровцы ведь хотели построить тысячелетний рейх посредством захвата чужих территорий и путём истребления вовсе неарийского населения. Правда, в африканской пустыне алеманы[9] вели себя более-менее прилично. Концлагеря для арабского населения не строили, да и в собственные крематории не отправляли товарными эшелонами. И вовсе не потому, что среди кочевников-бедуинов не оказалось коммунистов или евреев, цыган и гомосеков. Ведь уважительных причин для тотального истребления местных жителей можно всегда придумать сколь угодно будет. А тем паче, если под их песками сокрыты богатейшие нефтяные пласты…

Просто тогда фашисты рвались к Суэцкому каналу, которым владели господа британцы. И фюрер Гитлер очень уж хотел перекрыть эту важнейшую транспортную артерию, чтобы лишить англичан ближайшего пути в свои богатые заморские колонии. И тем самым ослабить Соединённое Королевство Великобританию. А настойчивые англичане настырно возжелали совершенно противоположного — во что бы то ни стало, но всё-таки сохранить своё господство в зоне Суэцкого канала. Вот потому-то и сражались немецкие захватчики с английскими колонизаторами за право контроля над чужими землями.

А советским интернационалистам совершенно не хочется контролировать афганскую землю. У нас ведь своих посевных площадей — хоть пруд пруди! А пастбищ, степей и лесов — тьма тьмущая! Как говориться, своё бы обработать… Так что афганские пустыни и горы всем нам без особой такой надобности! Или острой эдакой потребности! А вот молодая Народно-Демократическая Республика Афганистан, да ещё к тому же избравшая коммунистический путь развития… Вот тут-то оба наших государства нашли друг друга по всем параметрам. Ведь крупногабаритному старшему брату почти всегда приятно опекать маленького и неопытного братика. Который пропадёт самым натуральным образом, если пойдёт по жизни один-одинёшенек!

«И как это ему раньше удавалось сводить концы с концами!?»

А вот теперь юная народная демократия Афганистана находится под надёжной защитой и опёкой великого северного соседа, который всячески помогает строить электростанции и сельские школы, промышленные предприятия и городские больницы. А что касается разбежавшихся жителей опустевших кишлаков, так это всё от нашей гигантомании и крупномасштабности!.. Но более всего из-за шапкозакидательской дурости и недальновидной политики…

Вот так вот стрельнёт какой-нибудь несознательный афганистанский крестьянин из-за своего дувала да по мирной советской автоколонне. Ну, чтобы опробовать свой старенький Бур перед тем, как пойти мстить местным народным демократам, которые непонятно за что расстреляли его родного брата… Ну, просвистит старинная вражеская пуля над миролюбивой головой товарища полковника, который и является самым старшим во всей автоколонне. Мстительный афганец уже давным-давно спрятался за своим глинобитным дувалом, но злодейский выстрел-то уже сделан!.. И товарищ полковник по радиостанции запрашивает либо артиллерийской поддержки, либо авиационное прикрытие. После чего выдаёт приблизительное целеуказание на самый близлежащий кишлак, где за одним из сотен дувалов схоронился коварный вражина. А может, и убежал он давным-давно в другое место…

«Но кишлак-то!.. Вот он!.. Под самым носом… Чего бы не навести на него удар справедливого возмездия?!.. Чтоб неповадно было тёмным дехканам стрелять по мирным советским людям!.. Так их…»

И потом доблестная советская авиация начинает наносить мощные бомбо-штурмовые удары по оплоту контрреволюции, после чего неутомимая артиллерия друзей-шурави окончательно сравнивает с землёй остатки душманской цитадели. Ну, и как после этого местному населению не разбежаться врассыпную? Да по самым дальним местам?! Ведь шурави бомбят и обстреливают ни в чём не повинных людей!.. Именно об этом и предупреждали местные уважаемые люди!.. Хозяева пахотных земель, которые у них отобрали новые власти… И богатые торгаши-дуканщики…

«Зато старший колонны получит новую звёздочку за умелое отражение вражеского нападения. И смелый лётчик не останется без вполне заслуженной награды. Славно потрудившийся артиллерист тоже что-нибудь получит. А вот из всех уцелевших жителей этого кишлака каждый мужчина, юноша и мальчик обязательно решит отомстить за своих погибших родственников. И вся эта арифметика войны происходит из-за одного-единственного выстрела!»

Но ведь и с нашей стороны тоже есть ответственные за подобные инциденты. Это, конечно же, легче лёгкого — записать всех несознательных крестьян во врагов апрельской революции. Дескать, это они из-за своей тёмной малограмотности стараются помешать новой власти Афганистана… Которая днём и ночью борется за светлое будущее своего всё ещё тёмного народа. А вот попытаться найти общие и взаимовыгодные интересы с теми же крестьянами-дехканами что-то не получается.

«Вот и заваривается потом такая каша взаимного истребления… Что становится трудно разобрать кто её начал и зачем…»

Я тихонько вздохнул и осторожно перевернулся на другой бок. Для этого пришлось слегка поелозить плечами. Сверху нависало бронированное днище БМПешки, которое и ограничивало меня по высоте собственного манёвра. Здесь, внизу было чуточку прохладнее, чем снаружи. И всё бы ничего!.. Но горячий ветер неизбежно проникал и в это узкое пространство. Ещё вчера, в запредельный полуденный зной мы с Бахтиёром заползли под самое днище БМПешки и вырыли сапёрными лопатками небольшое углубление. Что-то вроде мелкого окопчика для стрельбы лёжа, в котором могло разместиться двое.

— Посмотри! — обрадованно предложил ему я. — Земля прохладная… Класс!

Самое дно свежевырытого окопчика действительно оказалось очень уж прохладным. Ведь наша броня уже несколько дней создаёт естественную тень над этим участком почвы. А теперь и мы, разбросав в разные стороны самый верхний слой песка, обнаружили под ним менее горячую землю. Мы прямо так и улеглись в вырытое углубление. Даже не расстилая на его дне тонкую плащ-палатку. Чтобы земная прохлада как можно дольше ублажала иссохшее от жары тело. Да и естественное потовыделение, а значит, лишняя потеря драгоценной влаги здесь должна была оказаться куда меньшей, чем снаружи… Где горячий ветер вовсю обдувает загорелые наши тела.

Наконец-то минутная стрелка подобралась к двенадцатичасовой отметке. Пора было приступать к долгожданному священнодействию — приёму воды вовнутрь! И я слегка толкнул в плечо лежащего в полудрёме своего напарника. Бахтиёр всё понял и тоже развернулся боком, чтобы освободить побольше пространства между нами. Я тем временем достал из-под свёрнутой рубашки пластмассовую флягу и стал осторожно откручивать крышку. Очень медленно и деликатно, стараясь не пролить ни единой капельки… Которая могла запросто стечь с внутренних стенок крышечки…

Чтобы с предельной эффективностью экономить драгоценнейшую воду, мы с Бахой обусловились выпивать каждый час по одной крышечке. Эта мизерная доза позволяла хоть самую малость, но всё-таки утолить мучавшую нас обоих жажду. И при всём этом нам полагалось не умереть от обезвоживания организма. Ведь семьсот пятьдесят грамм воды для молодого мужчины — это так мало! Причём на двадцать четыре часа и в самом пекле афганской пустыни Регистан. Даже Дашти Марго, то есть знаменитая Пустыня Смерти не идёт ни в какое сравнение со Страной Песков…

Вот мои пальцы открутили крышечку, перевернули её и аккуратно подставили эту маленькую ёмкость под медленно опускающееся горлышко фляжки. Во время этих манипуляций я даже старался не дышать… Чтобы случайные колебания рук не пролили хоть малую толику спасительной жидкости. Вот вода приблизилась своим дрожащим краешком к срезу горловины… И вниз потекла тоненькая-претоненькая струйка мутной воды… Внимательно отслеживая еле-еле поднимающийся уровень воды в крышечке, я тем не менее старался не допустить непроизвольного перемещения водяной струйки мимо маленькой моей ёмкости. Когда до края крышечки осталось миллиметра два я вообще замер… Когда и это расстояние сократилось практически до ноля… То есть уровень воды почти сравнялся с верхним срезом крышечки… Моя правая рука осторожно приподняла фляжку вверх… А левая… Левая ладонь с крышечкой медленно-медленно стала приближаться ко рту. Стараясь ни на миллиметр не накренить пластмассовую крышку…

И вот тёплая вода долгожданной струйкой потекла вовнутрь моего организма… С сильным привкусом ржавчины и чего-то там ещё!.. Мутно-коричневая и тёплая… С запахом нагретого железа и свежим напоминанием пластмассовой тары… Но несмотря ни на что, это была вода!.. Аш-два-О… Самая большая драгоценность в афганской пустыне… Одна эта крышечка содержала в себе приблизительно один средний глоток воды. Мелочь вроде бы… Но такая уж она приятная… Но и это ещё было не всё!.. Даже выпивать этот единственный глоток полагалось по всем правилам выживания в пустыне.

Во-первых: следовало вытряхнуть из опустевшей крышечки всю воду до последней её капелюшечки. Во-вторых: залитую в ротовую полость живительную жидкость ни в коем случае нельзя было глотать всю сразу и целиком. Следовало как можно дольше продержать её во рту. В-третьих: полагалось погонять эту воду по всей внутренней поверхности ротовой полости…[10] И всё это никоим образом не является садистско-мазохистским способом издевательства над самим собой! Просто это вызвано необходимостью того, чтобы находящаяся во рту вода смогла пропитать собой как можно больше особо чувствительных к жажде рецепторов, расположенных как на языке, так и во всей остальной поверхности рта. Внутренней, разумеется…

И в-четвёртых: после всего этого можно было выпивать оставшуюся во рту воду. Но очень мелкими, можно сказать, микроскопическими глоточками. Чтобы они медленно-медленно начали орошать собой сначала гортань, затем исстрадавшийся от данной пытки пищевод… И только потом пустой и гулкий желудок. Ну, и в-пятых: следовало как можно меньше разговаривать. Чтобы водяные пары вместе с дыханием не вылетали в горячее воздушное пространство. Да и притихшие рецепторы не нужно было раздражать без особой на то нужды…

Однако в этот раз весь процесс выпивания глотка воды пошёл насмарку! Потому что Бахтиёр!.. Вместо того, чтобы налить в крышечку свою порцию воды… Он спокойно закрутил её и положил фляжку под свёрнутую мою рубашку. То есть на её прежнее место.

Я сначала уставился на него в очень остолбенелом состоянии… Затем моя гортань издала возмущённо-вопросительное мычание… А моя голова резко вскинулась вверх в ничего не понимающем кивке… Бахтиёр молчал и стал укладываться на спину. Энергичный мой чревовещательный глас вновь повторил свой изумлённый вопль…

— Я не буду пить! — отчеканил мой боевой напарник. — Не хочу!

Моё несказанное удивление достигло самой наивысшей своей точки… И, не удержавшись от возмущения, я одним судорожным движением кадыка заглотнул бултыхавшуюся во рту воду…

— Ты чего? — резко спросил я.

— Да не хочу я пить! — ответил Бахтиёр спокойным своим тоном. — Пока что не хочу.

Я лишь вздохнул глубоко, но так ничего и не сказал. На мой взгляд, так было нечестно поступать. Если уж пить воду крышечками, так пить обоим… Если не пить… То также обоим!.. А тут получалось какое-то неравноправие: я свою порцию выпил, а он свою нет. И хотя эта малюсенькая доза воды не пролилась наружу, а по-прежнему находилась внутри фляжки… Но всё равно такое чересчур уж благородное поведение Бахтиёра мне показалось крайне нечестным…

— В следующий раз ты будешь первый пить! — произнёс я после некоторых раздумий.

Честно говоря, мне сейчас было обидно. Что я, как самый последний жлоб-водохлёб выпил свою порцию воды, а он нет. Что Бахтиёр смог отказаться от своей нормы, а я даже и не подумал сделать это. Что он теперь будет терпеть два часа без глотка воды, а я всего один. Что он даже не предложил мне пропустить этот сеанс водопотребления…

Я отвернулся лицом к узкому просвету между прорезиненных катков и с некоторым раздражением принялся рассматривать рельефный рисунок на ближней круглой поверхности. В общем, каток как каток… Он и в Африке продолжает оставаться обычным советским катком… С выщербленной по краям толстой резиной…

— Чего ты обижаешься? — после недолгого молчанья спросил Баха. — Не хочу я пить и всё!

Хоть я и постарался говорить как можно равнодушнее, но всё же мой голос прозвучал с нотками лёгкой обиды. Ну, прямо как в детском саду!..

— Не хочешь — не пей! Но в следующий раз ты первый!

— Хорошо! — сказал напарник и хрипло рассмеялся. — Первый так первый.

На этом можно было считать исчерпанным только-только зарождающуюся ссору. И всё же я по привычке прокрутил назад все свои недавние действия. Чтобы подетально разобраться во всём… А не допустил ли я какой-нибудь оплошности или даже нехорошего поступка?!..

Но вроде бы всё происходило в нормальном русле. Когда я наливал воду в крышечку, руки у меня не дрожали… Словно у дряхлого старого алкоголика. Да, я цедил воду тоненькой струйкой, но только чтобы не разлить её ненароком. Налил я себе ровно столько, сколько и следовало налить… И на свою порцию воды я не набросился со всей человеческой жадностью. Как какой-то жадный жлоб… Или же дикий зверь на беззащитную свою жертву… Одним словом, всё было по-честному! Без малейшей хитрости или же корысти жадной, без обмана или утайки…

А он… Что ни говори в данной ситуации, но Бахтиёр поступил со мной не совсем честно… С излишней жалостью что ли… Ко мне лично… И чрезмерной благородностью со своей стороны… Словно я мельче его духом…

И поэтому через час я был очень категоричен…

— Пей ты первым! — предложил я и протянул флягу Бахтиёру.

Он её взял, но опять рассмеялся охрипшим своим смехом:

— А ты будешь потом пить?

Но я даже и не думал заниматься никчемным героизмом. А потому отвечал с пониманием текущего момента пустынной жизни.

— Буду-буду! — произнёс я. — Но только после тебя!

— Ладно! — согласился боевой напарник и начал откручивать крышку.

Под моим чутким контролем Бахтиёр налил в крышечку воду… Причём до самых её краёв. И осторожно выпил всю воду… И даже капельку, оставшуюся внутри крышечки, бережно и аккуратно вытряхнул куда и следовало… То есть в рот.

— Твоя очередь! — сказал он и вернул мне флягу. — Пей!

Перед тем как начать свои манипуляции с водой, я не удержался от неодобрительного высказывания по случаю столь расточительного потребления воды. Хоть Баха и пропустил свою дозу час назад…

— Нельзя так воду пить! — проворчал я. — Надо её во рту подержать подольше и погонять туда-сюда. Подождать… И только потом пить мелкими глотками.

— Не хочу так! — отмахнулся Баха. — Противно как-то…

После его слов я даже рассмеялся… Ведь обращать сейчас внимание на такие мелочи!.. Это уже являлось излишней щепетильностью.

— У нас в Чирчикской учебке тоже выдавали одну алюминиевую фляжку на день. Там тоже семьсот пятьдесят грамм помещается. А до стрельбища надо пройти тринадцать километров. Да ещё и по жаре… А сержанты каждый час проверяли, чтобы у всех фляжки были полные. Но мы всё равно пили воду из фляжек. А она оставалась полной…

— И как это делали? — спросил Бахтиёр. — Чтоб всё время полной была?

Я усмехнулся и выдал страшную солдатскую тайну:

— А мы вовнутрь мелкие камешки бросали! Один глоток выпьешь и потом сколько надо камешков насыпешь. А в обед нам ещё компот выдавали. Хоть горячий, но зато жидкий и не сладкий!

— А воду когда пили? — лениво процеживая слова, поинтересовался напарник.

Он полгода назад окончил учебку в туркменском городке Теджен и поэтому не обладал всеми чирчикскими хитромудростями. А я прошёл через них, как говорится, от начала и до конца…

— Воду нам разрешали пить только к вечеру. — пояснил я. — Когда мы уже заканчивали стрельбы. И на обратном пути её можно было пить. Но осторожно и мелкими глотками. А то назад не дойдёшь! Выдохнешься…

— И что тогда? — не унимался Баха. — Если не выдержишь?

— Товарищ сержант пинками погонит, — на полном серьёзе ответил я. Или заставит большой камень тащить в руках. Чтобы в следующий раз поумнее был.

Тут Баха слегка усмехнулся… Но всё же спросил.

— А ты таскал?

Но я не стал скрывать ничего, а отвечал с откровенной полуулыбкой:

— Нет! Камень я не таскал. Зато я на пешем марше бегал вокруг взвода… В противогазе и с полным вещмешком щебёнки.

На этом я закончил трепать языком и начал осторожненько наливать воду в крышечку. Когда всё закончилось… То есть крышка была закручена, фляжка убрана и накрыта рубашкой. Тогда я с немым наслаждением погонял водичку по всей полости рта, чтобы она облагодетельствовала не только язык, но ещё и нёбо с дёснами, да с внутренней поверхностью щёк… И лишь через две-три минуты я начал выпивать эту тёплую жидкость…

Как и следовало того ожидать, райское наслаждение закончилось очень быстро. И уже через пять-десять минут жажда вновь напомнила о себе. Но приходилось ждать очередного часа…

И вдруг снаружи послышался громкий крик:

— Вода! Вода-а! Смотрите, вода!

Это орала наша боевая фишка… Вернее, Лёха Шпетный. Он недавно заступил на наблюдательный пост и теперь…

— Вода! — орал он изо всей мочи. — Вон там! Смотрите!

На его крик сбежалась почти вся наша группа. Ну, ещё бы!..

— Вода!

Лёха уже надрывался чуток потише… Но всё равно его крик действовал на всех нас как гнусавая трубочка факира на злобную кобру. И мы заворожено смотрели туда, куда и указывала вытянутая рука Шпетного…

— Это озеро! — убеждённо доказывал Алёшка. — Я точно такое же видел у себя в Казахстане! Надо только пройти до него… И всё! Вода!.. Самая настоящая…

Совсем неподалёку от нас плескалось голубое озеро. Оно выглядело настолько реальным, что в увиденную картину поверили почти все. Но ведь каждый наш боец хоть раз в жизни, но всё-таки слышал про миражи в раскалённой зноем пустыне.

— Да это на самом деле озеро! — убеждал всех Шпетный. — Это не мираж! Я точно знаю. Надо сходить туда!

А вот это уже было излишним… И командир группы тут же пресёк чрезмерную поспешность в принятии важных решений. Тем более что это прерогатива лично его, то есть старшего лейтенанта Веселкова…

— Отставить панику! — прикрикнул командир на Шпетного. — Что это за разговоры? Какое такое озеро? Это самый настоящий мираж! Тебе, наверное, голову напекло! Слышишь меня или нет?

— Да слышу, конечно, — обиженно произнёс Лёха. — Только это не мираж. А самое настоящее озеро. С водой!

Однако нашего старлея было очень трудно провести даже на мякине… А тем более обвести вокруг грязного лёхиного пальца… Не говоря уж о его россказнях про «самые настоящие озёра».

— Ты у меня сейчас прямо здесь будешь колодец копать! — всерьёз рассердился Веселков. — Пока до своей воды не доберёшься! А мы тебе потом спасибо скажем. Хочешь?

Откровенная угроза командира возымела своё действие на чересчур уж наблюдательного бойца. Шпетный отрицательно замотал головой и только потом озвучил голосом свой отказ рыть какой-то колодец. Он уселся на башню и вновь принялся обозревать в бинокль окружающую местность. Но через минуту Лёха опять уставился на якобы озеро…

Но это был действительно мираж… Самый настоящий мираж в пустыне. Ведь ни ранним утром, ни даже в одиннадцать часов до полудня этого «озера» не было ни в помине. Зато теперь, когда солнце раскалило пески до предела, подымающиеся вверх струи горячего воздуха создали этот оптический самообман.

На этом ажиотажный инцидент можно было считать исчерпанным. Однако у каждой случайности на вполне законных основаниях имеются как причины, так и последствия…

— Шпетный! — позвал солдата командир группы. — Ты уже сколько отдежурил?

Лёха посмотрел на часы и сообщил про пятьдесят минут. Затем Веселков повернулся ко мне.

— Зарипов! — приказал он. — Фишку менять через каждый час! А то ещё солнечный удар кого-нибудь прихватит с собой…

Я понимающе кивнул головой. Раньше дежурство продолжалось два часа и на фишке находилось двое наблюдателей. Ещё утром командир уменьшил количество наблюдателей до одного человека. И вот теперь Веселков сократил ровно на половину время обязательного дежурства. Вообще-то решение было правильным… По такой жаре, да ещё и при остром дефиците воды совсем нетрудно было получить тепловой удар… Когда человеческий организм от недостатка воды и повышенной температуры воздуха начинает терять сознание… А потом и вовсе… Готов каюкнуться в кому… И это в лучшем случае!.. Ведь ему совсем недалеко остаётся и до летального исхода…

Через оставшееся количество минут наблюдатель Шпетный был заменён внеочередным наблюдателем Агапеевым. Бадодий Бадодиевич хоть и повозмущался, но только для приличия… Затем командир группы потихоньку отозвал меня в сторонку и приказал не спускать глаз со Шпетного.

— А то ещё пойдёт с пустым ведром по пустыне! — балагурил Веселков. — К своему «озеру» за водичкой! А нам потом его искать!.. Около его «озера»! Замучаемся ведь до горизонта топать.

Меня несколько поразила способность Сергея Иваныча сохранять своё обычное расположение духа даже в такой трудной ситуации. Как будто мы сейчас находимся всего лишь на стрельбище…

— Его кажется солнечный удар «пробил», — продолжал командир. — Так что… Смотри за ним в оба!.. ещё действительно утопает за водичкой…

— Так точно! — согласился я. — И до Кандагара…

Но древняя афганская столица находилась от нас слишком уж далеко. И пешочком мы до неё никак бы не дошли… По поводу данной очевидности Весёлый лишь хмыкнул, после чего отправился к своему навесу. А я медленно побрёл обратно… То есть под днище…

Как мне казалось, именно в нашем окопчике и было самое благоприятное место для долгого и вынужденного времяпрепровождения. Но сколько людей — столько и мнений! Командир группы с ротным старшиной теперь спасались под носовой частью БМПешки, соорудив там же дополнительный навес из плащ-палатки. Ведь к ним присоединился и товарищ майор… Думается, что комментарии излишни…

Основная часть бойцов нашей подгруппы укрывалась от солнца под маскировочной сетью, растянутой вдоль борта боевой машины. Наводчик Тетюкин каким-то образом отсиживался и отлёживался в своей башне, периодически открывая или опуская верхние люки. При этом задние двери десантного отделения были постоянно открыты. Как Лёньке удавалось не свариться вкрутую в стальной коробке, нам оставалось только догадываться… Хотя он сам утверждал о том, что внутри брони «очень даже прохладно»… И всё же в полуденный зной Пайпа вылезал из своей «духовки», как её прозвал Лука, и присоединялся к всеобщему лежбищу под масксетью.

Был третий час пополудни… Это означало самый пик местной жарищи… Уже находясь в окопчике, я вспомнил про очередной сеанс водопотребления… Получалось так, что из-за возникшей шумихи с миражём, мы пропустили столь приятное мероприятие. И всё же оно настало не сразу… Я с Бахтиёром прождали ещё минут с десять, чтобы у нас получился полуторачасовой интервал между моментами счастья. И в 14.30 мы намахнули по крышечке… И опять я пил вторым, чтоб чувствовать себя более защищённым от всяких там непредсказуемых факторов…

Затем фляга была убрана на своё место, и вновь настало «варево»… Именно так и следовало называть наше пребывание в раскалённой солнцем афганской пустыне. Когда человек начинает ощущать себя слишком вялым и даже обессиленным. И сейчас нам с Бахой предстояло продержаться вторые полтора часа. Чтобы не сбивать установленного ритма «водохлёбства», мы договорились потерпеть до четырёх часов дня… Это конечно было слишком уж тяжким испытанием, но конечная цель должна была оправдать наши мучения…

Ведь близился вечер… С каждым светлым часом и медленно текущими минутами. А вот когда безжалостное солнце начнёт клониться к горизонту… А тем паче когда оно совсем скроется с наших глаз долой… Вот тогда-то и настанет относительная прохлада… Невзирая даже на по-прежнему горячий ветер из пустыни… А ближе к полуночи вообще посвежеет…

Вот в это время мы и будем пить воду!.. Которую нам удалось сэкономить за весь день. И пить мы её будем не по одной крышечке в час, а по две или даже три. И такой режим является самым правильным. Ведь выпитая днём вода уже через минуту-другую проявится лёгкой испариной по всему телу… Которая высохнет также быстро… И таким образом какая-то часть спасительной жидкости попросту улетучится в атмосферу. Поэтому в светлое время суток воду следовало употреблять самыми минимальными дозами.

Зато с наступлением вечера, когда палящее солнце исчезнет за горизонтом и из пустыни не будет нести жаром как из адского пекла… Вот тогда-то и можно себя «побаловать». Ведь выпитая ночью вода окажет самое благоприятное воздействие на измученный организм. Какая-то её часть всё равно выйдет слабеньким потом, но это будет лишь небольшая потеря. Основная же доля воды останется в теле человека. Чтобы самым животворящим образом восстановить его силы и душевное здоровье. Вода в пустыне — это всё!.. И даже больше…

В обычных условиях, если это можно так назвать, человек может прожить без пищи чуть больше сорока дней. А вот без воды он продержится почти наполовину меньше. Точное количество дней я не помнил… Но это ведь в «обычных» условиях, когда бедняге не надо расходовать свои убывающие силы на какие-то там энергозатраты… Когда он может спокойненько так себе лежать на одном месте и беспрепятственно размышлять о чём-нибудь приятном… Или неприятном…

Как, например, гонка вооружений в космосе. Ведь совсем недавно в нашей советской прессе очень широко освещалась политическая акция одного американского астрофизика, который устроил публичную голодовку перед Белым Домом Президента США. Он таким образом выражал свой гражданский протест по поводу разворачиваемой американской военщиной программой СОИ. То есть Стратегической Оборонной Инициативы. Это когда на околоземной орбите зловредный Пентагон планирует разместить боевые спутники с противоракетами… А также мощные лазерные установки, действующие по принципу свободных электронов да с ядерной подкачкой… в общем, один американский астрофизик решил перебороть всю империалистическую сущность Соединённых Штатов, для чего и объявил публичную голодовку. Он обустроился в палатке, разбив её на лужайке перед Белым Домом. Бедолага вроде бы на самом деле ничего не ел. Но всё-таки воду он пил. Причём с какими-то минеральными добавками…

И американец, кажется Чарльз Хайдер, продержался дней эдак сто двадцать или даже сто сорок! Это было настоящим достижением в области человеческих возможностей!.. Старательно так упрятанных в его хиленьком организме. Правда, этот доброволец похудел очень здорово! Если раньше он весил килограмм сто пятьдесят, то после окончания своей голодовки протеста бедолага потянул килограмм так на семьдесят пять. То есть ровно наполовину своего прежнего веса. Только вот этот добровольный страдалец так ничего и не добился, вследствие чего американский империализм продолжает осуществлять свои коварные планы по дальнейшей милитаризации мирного космического пространства… Зато как он похудел!.. Столько лишнего веса сбросить! Шутка ли?!..

Однако у нас всё обстояло совершенно по иному. Ну… Мы совершенно не страдали избыточным весом, потому что американская наука астрофизика даже и не думала нас откармливать… Как того своего учёного мужа!.. Мы были худенькими советскими солдатами второго периода службы, то есть молодыми духами. То есть не прожорливыми дембелями и даже не фазанами, которые живут на подножном корму… Что успел, то и съел!.. Мы являлись молодыми срочниками, которые не прослужили и половины двухгодичной службы…

И сейчас мы голодали вовсе не потому, что также удумали попротестовать против американской гонки вооружений в нашем мирном космосе… просто весь выданный нам сухой паёк Љ5 мы сожрали в предыдущие дни. И вместо красивой беленькой палаточки у нас имелась большая и пыльная маскировочная сеть. Да и окружающая нас саксаульная растительность с горячим песочком под ногами совершенно не была похожа на аккуратную зелёную лужайку, что перед самым Белым Домом. И пронырливых репортёров вокруг нас не имелось… Ну, и Слава Богу!.. А то ещё притащат за собой местных бородатых «журналистов» с автоматами Калашникова китайского производства…

Да и по своей нынешней жизнедеятельности мы не были похожи на праздных отдыхающих, которые решили провести один свой уик-енд в экзотической афганской пустыне. Чтобы вволю позагорать на солнышке и от души полюбоваться окружающим природным ландшафтом. Мы сейчас продолжали вести очень даже боевую деятельность. Вели постоянное наблюдение за близлежащей местностью, регулярно чистили оружие и перебирали от песка патроны, связисты периодически прокачивали связь, а наводчики старательно протирали пыль со своих оптических прицелов… Короче говоря, все мы продолжали представлять собой вполне жизнеспособную разведгруппу специального назначения. Которая, невзирая на имеющиеся у неё трудности, находится в постоянной боевой готовности.

Вот в чём мы слегка совпадали, так это только по приблизительному химическому составу потребляемой воды. Уж в чём, в чём… Но здесь мы ничем не уступали знаменитому американцу. Он там попивал водичку с минеральными добавками… И у нас была Аш-два-О, очень уж богато насыщенная оксидом железа. С химической формулой Феррум-два-О-три… Или же с другим оксидом железа, двойную валентность которого я вечно путал… Хотя ржавчина — она и в Афгане ржавчина. Противная на вкус и неприятная на вид. Но на вкус особенно…

И всё равно мы её пили с большим таким удовольствием. Эту мутную и ржавую воду с другими химическими элементами. С хрустящими на зубах песчинками и ржавой окалиной. Очень тёплую и кисловатую на вкус. Потому что другой воды у нас уже не было. Даже у товарища майора и товарища прапорщика… Ну, старший лейтенант Веселков относился к особо уважаемым нами лицам… Да и свой рюкзачок он охранял гораздо бдительней… Чем ротный старшина… Бедняга…

А ночью все мы проснулись почти разом… Непонятный спросонок звук повторилс, и я понял его значение… То осторожно звякнула накидная ручка, накрученная на болт. Этих резьбовых соединений было три и все они надёжно запирали крышку Це Вешки… И вот кто-то втихаря осмелился покуситься на общую святыню…

Я продолжал лежать, ожидая нового звука. Когда дело дойдёт до второй ручки, вот тогда-то я и покараю нечестивца… Однако командиру группы хватило и меньшего…

— Кто это там? — бодрым таким голосом поинтересовался Веселков. — Кто на фишке?

Потенциальный преступник был застигнут этими вопросами практически на месте предполагаемого злодейства. Он молчал и Весёлый повторил свой вопрос о истинной личине притаившегося в темноте расхитителя социалистической собственности.

— Кто там наверху? — грозно спросил командир группы.

И это уже в третий раз. Злодей не выдержал и подал голос.

— Это я! Шпетный! — произнёс Лёха. — Всё нормально!

Я даже усмехнулся от такого поворота событий. Его только что застукали у Це Вешки, а он продолжает вести себя как ни в чём не бывало. Всё ведь нормально!..

— Что ты делал около цистерны? — допытывался Веселков. — Отвечай!

— Кто? Я? — продолжал отнекиваться Шпетный. — Когда? А-а… Это я подкотельник положил… На крышку. Вот он и звякнул.

Но командира группы такой наивный ответ совершенно не убедил в истинности Лёхиных слов… И какое-то время Весёлый занимался промыванием солдатских извилин. Затем прозвучало обещание наказать Шпетного в случае повторения «истории с подкотельником»… И спустя минуту наступила мёртвая тишина…

Да… Вода сейчас охранялась самым строгим образом… Причём всеми нами одновременно…

Пустыня… Понимаете ли…

Глава 13. СПАСЕНИЕ УСЫХАЮЩИХ…

Жажда — это сильное желание напиться воды. И само по себе данное желание является своеобразным сигналом, который весь организм подаёт вышерасположенному мозгу. Соответственно этому обстоятельству высокоорганизованное серое вещество должно отчётливо понять все насущные нужды остального тела. Что в подконтрольном ему организме наблюдается острый дефицит воды. Что буквально каждая живая его клеточка испытывает огромную потребность в своевременной подпитке. Что без воды человеческие ткани уже начали усыхать и уменьшаться. Что ещё немного и настанет полный крах. Сильное обезвоживание организма и тогда всё…

Нет… Сильное обезвоживание человеческого организма — это ещё не причина «благополучного» летального стечения обстоятельств. Без достаточного количества воды мышцы становятся слабыми и дряблыми, к тому же сильно уменьшившимися в размерах. Ну, ещё нервная система начинает вести себя не самым лучшим образом. Она же является вполне неотъемлемой частью нашего естества!.. И мучаемый жаждой человек начинает испытывать желание поспать или хотя бы полежать без лишних телодвижений.

Больнее всего на недостаток жидкости в организме реагирует кровь. Ведь это именно она должна снабжать водой все живые ткани. Именно она циркулирует по кровеносной своей системе, поддерживая жизнь человека на достойном уровне. И именно кровь сама по себе является жидкостью. И поэтому острая нехватка воды в самую первую очередь наносит удар по крови. Используя свои потенциальные резервные мощности, она ещё какое-то время продолжает подпитывать собой весь организм, но рано или поздно количество воды в крови уменьшается до критического уровня. От этого сосуды суживаются и кровь густеет. Затем она начинает сворачиваться и в крови образуются микроскопические сгустки… Именно они и закупоривают сосуды… Именно эти сгустки свернувшейся крови приводят к остановке сердца. Именно они и становятся основным фактором смерти человека.

Но всё же главной причиной данной неприятности является постепенное обезвоживание организма. И самый первый его признак — это жажда. То есть огромнейшее желание напиться воды…

С жаждой мы засыпали тяжёлым сном… С нею же приходило пробуждение. Жарким днём жажда усиливалась в сто крат… Но, увы… Ничего с этим нельзя было поделать… Афганистан… Пустыня… Война…

Ранним утром началась обычная вроде бы процедура. Раздача воды. На двух разведчиков — полтора литра. Никакого ажиотажа вокруг Це Вешки не наблюдалось абсолютно. Все солдаты вроде бы занимались своими привычными делами. Я, например, долго умывался сыпучим и чистым песком…

И всё равно… Каждое движение рук черпальщика было у всех на виду. Сегодня эта почётная миссия выпала на долю Лёхи Шпетного. Вчерашние его промахи с миражом, а особенно с ночным «подкотельником», совершенно ничего не значили в нынешний день. С кем не бывает ошибок?!..

А у Лёхи ведь глаз тире алмаз!.. Движения рук выверенные и очень аккуратные. Поэтому он наливает воду во фляжки по самое их горлышко, причём стараясь не пролить лишней капли на её пластмассовый корпус. И тоненькая струйка воды льётся из того самого подкотельника, с которым Шпетный «едва» не оплошал этой ночью. Ну, да ладно…

После того как вода была разлита по солдатским фляжкам, настала очередь вышестоящего командования. Полуторалитровая пластмассовая ёмкость наполнилась для командира группы и старшины роты. А алюминиевая фляжка, в которую вмещались всё те же семьсот пятьдесят грамм, вот уже второй день предназначалась для товарища майора. И следует отдать должное… За истёкшее время не было ни малейшего намёка на злоупотребление своим должностным положением.

Всё-таки война… Пустыня… Афганистан.

После окончания процедуры разлития драгоценнейшей жидкости, все бойцы поначалу разбрелись по своим лежанкам. Но затем стали собираться небольшими кучками. Если вчера каждый предпочёл пережить трудные времена в паре со своим вторым номером, то есть с товарищем из боевой двойки. И не только товарищем, но и другом, и даже братом… То сегодня тяжкие испытания переживались сообща. Благо, что ещё не наступила сильная жара…

Пока я находился на броне, старательно добивая свой час дежурства на фишке и привычно оглядывая всю округу в бинокль… Лёха Шпетный почти уже заканчивал рассказывать печальную историю из своего спортивного прошлого. Какие-то отрывки всё же доносились до моего слуха, но когда я спустился вниз, то попал почти к самому финалу…

— Их утром нашли. — неторопливо говорил Лёха. Когда уборщица пришла. Лежат на полу сауны два мёртвых тела. Высохшие такие и маленькие. Все ногти на руках содраны и пальцы в крови засохшей. А оторванная дверная ручка рядом с ними валяется. Так жалко было пацанов!.. Один — кандидат в мастера спорта по боксу, а второй — перворазрядник…

— А что с ними случилось?

Это я не удержался от того, чтобы не уточнить причины столь трагической развязки.

— Да эти пацаны с компанией в сауне парились. Вечером. Когда все ушли, они решили ещё посидеть в парилке. А дверь вовнутрь открывалась. И её от пара, скорей всего, распёрло. Они, видимо, собрались выходить, а дверь не открывается. Дёрнули за ручку посильней — оторвалась она. А электропечка-то продолжает работать. Это же они должны были её выключить… При уходе… А тут такая неприятность случилась… Пытались дверь открыть, но ничего у них не вышло. Парилка же! Ни ножа, ни даже гвоздя… Так и умерли прямо на полу… Наверное, хотели утра дождаться… Врачи потом сказали, что смерть наступила от сильного жара… То есть от работающей электропечки.

— Да-а, — протяжно вздохнул Коля Малый. — Жалко ребят! А что же их родоки?

— Да как-то друг на друга понадеялись… — пояснил Лёха. — Они же друзьями были! Одни родители подумали, что сын у друга подзадержался. И те — то же самое решили. А в итоге…

История действительно была печальная. Если не сказать похуже… Хоть она и была из далёкой гражданской действительности, но что-то схожее с нашим нынешним положением всё-таки имелось. Наверное, высокая температура окружающей среды.

— Это парилка была неправильно сделана, — после коротенькой паузы заявил Володя Агапеев. — Вообще-то во всех банях, а тем более в парилках, двери делают таким Макаром… Чтобы все они обязательно наружу открывались. Даже если, например, человек угорит в бане, то ему достаточно будет просто навалиться телом на дверь. И она откроется.

— Ну, да! — подтвердил Билык. — Даже если сознание он начнёт терять… То надо падать прямо на дверь. А потом свежий воздух и холод всё равно помогут.

— А я даже и не думал никогда, — честно признался я. — Что двери в банях специально так делают, чтобы наружу открывались. У меня у самого дома баня есть. Но даже внимания на это не обращал.

— Э-э-эх! — вздохнул Билык и мечтательно закатил кверху глазки. — Сейчас бы под душем постоять!.. Часа два-а…

И тут наши мнения кардинально разошлись по разным направлениям. Ведь после столь провокационного высказывания Виталика каждый вспомнил свои персональные пристрастия. Коля Малый предпочёл поплескаться в «Днипре широком». Бадодий Бадодиевич пожелал искупаться в каком-нибудь горном озере, каких хватает рядом с его Усть-Каменогорском. Кто-то вспомнил про свой ставок, то есть искусственный пруд…

— Да хотя бы в этом хаузе ополоснуться! — добродушно усмехнулся Лука. Где первая группа засела. Ну, возле развалин этих. Крепости Македонского.

— Вот бендера хитрющая! — рассмеялся Микола. Тебе лишь бы что поближе…

— Так это самое реальное предложение. — отмахнулся от земляка невысокий механик. — На обратном пути надо бы заскочить туда… На полчаса хотя бы…

Это была действительно неплохая идея. Немногословный и рассудительный Лука предпочёл не болтать языком по поводу недосягаемых ныне соблазнов, а сделал очень даже конкретное предложение. Ведь этот водоём, выкопанный кем-то прямо посреди афганской пустыни, находился в какой-то сотне километров от нас. Или же в двух сотнях… Что также не усложняло нашу задачку. Какая, в принципе, разница, насколько удалён данный хауз, если у нас солярки нет абсолютно?!.. Что сто, что двести километров… Всё равно пешком нам до него не дойти.

А мне почему-то вспомнился Аму-Бухарский канал… Полноводный и быстрый… Как мы пацанами ныряли с моста вниз головой, и я однажды здорово треснулся башкой об стальную трубу, что была чуть ниже по течению. Слишком рано я тогда захотел вынырнуть. Вот и протаранил её… Вернее, чуть было не протаранил…

Наверное, этот Аму-Бухарский канал всплыл в моей памяти из-за цвета своей воды… Такой же мутной и коричневой… Тёплой и с хрустящей на зубах непонятной супесью. Как эта жидкость в нашей Це Вешке.

— Сколько там воды осталось? — как бы мимоходом поинтересовался я у Шпетного.

Кроме него сегодняшним утром никто на броню не влезал и в открытую горловину цистерны не заглядывал. А потом её накрыли куском резины и придавили тяжёлой крышкой, которую тут же прикрутили на три накидных болта.

— На самом донышке, — флегматично ответил Лёха. — Я уже железо стал задевать своим подкотельником.

Это он ещё слишком мягко сказал… Ведь все мы отчётливо слышали то, как шкребётся подкотельник Шпетного о самое дно Це Вешки.

А Лёха помолчал чуток и решил уточнить реальное положение дел до мельчайших деталей.

— Подкотельник набирается только до половины, — произнёс наш сегодняшний водораздатчик. — Там этой воды… По уровню больше пяти сантиметров… Но десять не будет.

Все замолчали… Потому что одно дело — предполагать, сколько же воды осталось в Це Вешке. И совершенно другое — узнать это приблизительное количество. Я как будто случайно обернулся в нужную сторону и прикинул на глазок высоту нашей цистерны. Если в неё вмещается четыреста литров при полной загрузке… То сейчас при уровне в пять-десять сантиметров… Я долго пересчитывал в уме всякие цифры, но положение от этого не становилось лучше…

«Та-ак… Если на каждого по семьсот пятьдесят грамм, то на наши двадцать три глотки в сутки уходило семнадцать литров и двести пятьдесят грамм. А в Це Вешке теперь осталось литров пятьдесят. Не больше! И что же получается?!.. Пятьдесят разделить на семнадцать и двести пятьдесят… Равно две целые и восемьдесят шесть сотых. Не густо…»

Итак… По моим скромным подсчётам, выходило следующее: воды у нас имеется почти на трое суток. И это в том случае, если командир не урежет в очередной раз ежесуточную норму водопотребления. Скажем так, до пятисот грамм на человека… Что совершенно меня не устраивало…

Конечно же, старший лейтенант Веселков принимал все необходимые меры по сохранению боеготовности и жизнедеятельности своей разведгруппы: пытался связаться по бортовой радиостанции с ядром нашего отряда, во время обязательных сеансов радиосвязи с Лашкарёвкой беспрестанно находился рядом с коротковолновой «Ангарой». Даже отсылал связистов к группе и сам о чём-то разговаривал с командованием батальона. Но положительных результатов его работы мы не могли констатировать. А тем более выпить…

И потому нам оставалось только ждать и надеяться. Ждать помощи со стороны и надеяться на то, что эта помощь обязательно к нам придёт. И всё же… Несмотря на ухудшающуюся обстановку, панических настроений в группе не наблюдалось. Пессимизма и уныния тоже…

Сам по себе наш разговор зашёл о теоретических методах и практических способах добывания воды из окружающей нас природной среды. Самым реальным на первый взгляд казался вариант с рытьём колодца. Но соотношение вполне конкретных трудозатрат с конечным результатом не оставляло данному проекту почти никаких шансов.

— Это не в деревне колодец копать! — ворчал Малый. — Тут до воды может километра два быть. Замучаемся лопатами махать и землю наверх подымать.

И первый вариант был отметён как совершенно неподходящий. Билык предложил новую идею: сбор выпадающей утром росы. Тут я даже вспомнил наглядную картинку, которую все курсанты Чирчикской учебки зарисовывали в свои персонально-боевые блокноты. Вырытая яма с опущенным в неё конусообразным кулём из крепкой материи. Внутри этой перевёрнутой пирамиды должно было находиться как можно больше камней. В теории предполагалось то, что естественные испарения будут конденсироваться… В смысле — оседать росой на холодных камнях. Ну, а потом весь этот водный конденсат станет стекать тоненькими струечками вниз, где под самой вершиной опрокинутого конуса будет располагаться армейская кружка. Которую очень даже может хватить одному человеку… Но на всю группу — вряд ли!..

Таким образом, был забракован и второй вариант. Слишком уж трудозатратный и малоэффективный. Ведь утренняя, а тем более вечерняя роса выпадает в афганской пустыне… Только в головах заумных учёных-теоретиков. Мы же являлись не только реальными практиками, но и очень страждущими потребителями. Так что нам в срочном порядке требовалась даже не экспериментальная установка, подтверждающая теоретические основы, а отлично налаженный промышленный цикл с большим объёмом воды на выходе… Однако, увы…

Самой подходящей казалась идея по выпариванию воды из свежесорванной саксаульной растительности. Прозрачный полиэтиленовый мешок, желательно, солидных размеров, под самую завязку набивался зелёными ветками. После чего выставлялся на солнце. А поскольку дневное светило палило очень даже нещадно, то внутри полиэтиленового мешка должна была создаться крайне высокая температура, благодаря которой вода начнёт выпариваться из саксаула. А потом оседать на плёнке и даже стекать вниз. А уж проделать там крохотное отверстие и слить через него образовавшуюся воду — это дело военной техники и умелых солдатских рук.

И самым интересным было то, что в нашем распоряжении имелось несколько огромных мешков из полиэтиленовой плёнки. Ведь суточные коробки сухого пайка уложены в большой картонный ящик. Но для пущей сохранности сухпая внутри картонной тары предварительно укладывается этот самый полиэтиленовый мешок. А мы перед выходом получили несколько больших упаковок. И находившиеся внутри полиэтиленовые мешки не были выброшены за ненадобностью. Ведь на войне всё может пригодиться! И сейчас у нас на руках имелось четыре или даже пять требуемых экземпляров. Прозрачных и больших…

Да только вот выходила одна малюсенькая загвоздка. Все мешки оказались негерметичными. То есть попросту продырявленными во многих местах. Эту досаднейшую неприятность мы обнаружили, когда из десантных отделений на свет были извлечены все мешки. И радостное наше настроение сразу же пошло на убыль… Ведь герметичность полиэтиленовых мешков является самым главным условием для успешной реализации данного проекта века. А залатать имеющиеся прорехи нам было попросту нечем.

— Да кто же знал! — возмущённо сокрушался пулемётчик Виталик. — Что эти мешки могут пригодиться! Я их и положил сюда так… На всякий случай. А тут такое дело!.. Облом, короче говоря…

Всеобщий энтузиазм постепенно уступил место дневной апатии. Безжалостное афганское солнышко опять стало палить и припекать. Однако мы продолжали сидеть под своим солдатским навесом. Вскоре к нам в гости пришёл наводчик Абдулла, который со своей второй брони долго пытался догадаться о причинах внезапно возникшего ажиотажа. Ведь подобной рабочей суматохи у нас давно не было. А тут первая подгруппа принялась очень даже энергично потрошить содержимое своих десантов.

— А-а-а… — понимающе произнёс азербайджанец, услышав про мешки. — А я думаю… Что это вы так забегали…

— Облом Петрович! — повторил Билык. — Много шума и ничего хорошего!

После непродолжительных раздумий сообразительный Абдулла выдвинул своё рационализаторское предложение.

— Надо этих поймать! — Абдулла даже защёлкал пальцами в большом нетерпении. — Ну, как это будет по-русски?!.. Илан — это у нас говорят.

— Может быть, змея?! — предположил я.

Очень уж были похожи слова… Ведь азербайджанский, татарский и узбекский языки принадлежат к одной лингвистической группе.

— Точно! — воскликнул дембель. — Илан — это змея! Надо поймать змею и попробовать её скушать!.. То есть сырое её мясо!

Тут все засмеялись… Потому что Колю Малого не просто передёрнуло после откровенно-наивных слов Абдуллы. Крупногабаритного украинца как будто ударило электротоком.

— Малый! — продолжая смеяться, обратился к земляку Лукачина. — Шо таке? Или ты шо-то зъив не то?

А того опять шарахнуло разрядом… Потом Микола вскочил на ноги и стал нервно обувать солдатские тапки. Но эта обувка была кем-то оставлена на солнце, отчего раскалилась до невозможности… Малый плевался, ойкал и матюкался… Но тапочки всё же обул… Потому что песок был ещё горячей!

— Сами жрите своих змеюк! — заявил он, остановившись в нескольких метрах и полуобернувшись в нашу сторону. — А я не буду! Ишь чего удумали!..

И Коля пошел дальше… За близлежащий бархан.

— Ты там поосторожнее! — посоветовал ему вдогонку Лука. — Береги себя, Коля! Тебе ещё детишек надо настругать!..

Однако Малый уже скрылся за кустами. А мы стали обсуждать свежеподкинутую идею.

— Змею надо осторожно разделывать. — говорил Шпетный. — Даже ядовитую можно скушать. Только вот сначала следует вырвать у неё ядовитые зубы и аккуратно вырезать этот мешочек… Ну, который с ядом. А ещё надо желчь удалить…

— Короче, все кишки выкинуть! — подытожил Абдулла.

— Ну, да! — подтвердил Лёха. — А потом снять шкуру. Вывернуть её как чулок. И порезать её на куски. Точно колбасу. Вот и всё! Говорят, вкусно…

— А ты что? — полюбопытствовал Билык. — Ты сам-то её не ел?

— А зачем? — рассудительно и спокойно ответил Шпетный. — Я не ел. Зато видел, как другие едят. Змея — это же самое обыкновенное животное. Только ядовитое и хладнокровное.

— Бр-р-р.

Это очень недовольно поморщился пулемётчик Билык. Зато все остальные отнеслись к данной категории мясопродуктов очень спокойно. Ведь Коли Малого пока что не было среди нас.

Сверху донеслось негромкое покашливание. Я взглянул на часы и тихо присвистнул. На фишке сейчас находился Бахтиёр и он уже добрых десять минут дожидался замены. Целых десять минут… И лишних десять минут… Надо было срочно его заменять.

А потом возвратился Микола и с ходу сообщил нам ещё одну возможность восполнить дефицит воды в наших солдатских организмах.

— Можно корни грызть, — гордо произнёс Малый и демонстративно оскалил свои «зубки». -Выкапывать из земли и жевать. В корнях ведь тоже вода есть.

Лукачина посмотрел на друга Колю с некоторым подозрением…

— А это случайно не ты зубы точишь об моё бревно? — вкрадчиво поинтересовался механ. — То-то я смотрю… Оно всё тоньше и тоньше!

— Это от него щепки откалывают! — слегка обиделся Малый. — На растопку.

— Да знаю я твою растопку! — продолжал ворчать Лука. — Только отвернусь от брони… Как ты уже свои зубы точишь!.. О моё бревно…

— Да ну, тебя! — разозлился Малый. — Только и знаешь, как чепуху болтать! Точишь, не точишь!

В этот момент наше внимание привлёк наблюдатель с фишки. Солдат Юлдашев кому-то объяснял всё своё незнание…

— Я не знаю… — говорил Бахтиёр. — Куда он ушёл… Не знаю.

Из-за боевой машины появился командир группы. Веселков подошел к солдатскому навесу и слегка огляделся по сторонам.

— А где?.. — спросил он своим привычно-будничным тоном.

Однако вид у Весёлого был самый что ни на есть таинственно-заговорщицкий.

— А кто именно? — уточнил Лукачина.

— Ну… Этот наш… — начал было говорить командир, но сразу же прояснил обстановку. — Наш партай геноссе!

— А-а!.. — воскликнул Шпетный. — Партайгеноссе Борман!

Хоть мы и засмеялись столь удачному сравнению нашего парторга со знаменитым персонажем из легендарного фильма про Штирлица, старший лейтенант Веселков оставался невозмутим. И даже более того…

— Шпетный! — объявил командир. — Два наряда!

Разведчик Лёха обиделся самую малость, но всё же решил уточнить кое-что:

— А за что, товарищ старшнант? И куда наряды-то?

В наступившей тишине Веселков раздумывал совсем уж недолго:

— За длинный язык! А наряды… В батальоне узнаешь, куда наряды…

Затем Веселков продолжил поиски товарища майора. Он и в самом деле куда-то подевался. Ни здесь, то есть около нашей брони, ни рядом со второй БМПешкой его не было видно… Пришлось отправить в разные стороны нескольких гонцов…

Пропажу обнаружил Коля Малый…

— Всё нормально, товарищ старшнант! — доложил он, возвращаясь обратно. — Он там!

При этом Микола помаячил своим большим пальцем куда-то за спину.

— Своё добро в пустыню закапывает!

— Понятно. — произнёс Веселков.

И всё-таки командир оказался слегка недоволен. Ведь отхожее место для всех было определено одно. Однако товарищу майору захотелось чего-то другого… Персонально выбранного им участка пустынной местности.

Наш командир ушёл к себе, а мы принялись перемалывать косточки… То есть обсуждать поведение парторга…

— Ну, как так можно? — негромко удивлялся Лука. — Вроде бы здоровый мужик… А поступает как дитё избалованное!

— А оно и есть… — проворчал Микола. — Слишком уж избалованное дитятко! Уже скоро яйца будут седые, а оно всё капризничает…

— И титьку просит! — добавил Билык.

— И не титьку ему… — негромко заявил Лёха. — А пипитьку! Сколько воды угробил… Зараза!

Что верно, то и было верно… Товарищ парторг за всё прошедшее время израсходовал впустую очень уж большое количество нашей общей питьевой воды. Литров где-то сорок или пятьдесят. И это только лишь на обмывании… А сколько воды он выхлебал!.. Ведь все эти дни парторг пил из Це Вешки. То есть к своему заветному рюкзаку даже и не думал прикасаться… Зато потом… Когда он всё же решил перейти на своё собственное водоснабжение… Так сказать, на потребление питьевой воды из своих неприкосновенных запасов…

— И всё-таки… — чуть ли не прошептал Билык, да ещё и оглядываясь по сторонам. — Классно мы его!..

Виталик не договорил… Но мы и так всё поняли… И скромненько промолчали. Поскольку каждый из нас понимал то, что мы поступили очень правильно и даже справедливо. Ведь вода есть вода, а пустыня продолжает оставаться всё той же пустыней. И мы здесь находимся в одинаковых условиях…

— У меня дядя сам коммунист. — начал рассказывать Абдулла. — Простой шофёр. Но он не такой… Как этот мишка! Мой дядя каждый раз, когда получает зарплату, постоянно что-то хорошее делает. По чуть-чуть… Но делает.

— А это как «по чуть-чуть»? — уточнил Малый. — Мужикам на бутылку даёт, что ли?

— Малий, ти дурак что ли?! — возмутился наводчик-оператор, но сразу же успокоился. — Он алкашей очень сильно не любит! А вот детям помогает. Конфеты и печенье купит и в детдом относит. Или другим… У кого папы нет… С мамой только живёт…

— Это неполная семья называется. — сказал Шпетный. — Когда только мама…

— Ну, да… — согласился азербайджанец. — Мой дядя то портфель кому-нибудь купит, чтобы в первый класс… Или что-то из одежды. Вот так он и делает!.. Потому что он и есть настоящий коммунист. У него своя семья есть и своих детей четверо. Но он ещё другим старается помогать.

— А он какой шофёр? — спросил Лука. — Начальника возит?

— Какой начальник? — ответил Абдулла. — Простой шофёр. На ГАЗ-пятьдесят три ездит. Но он — честный коммунист!

Наше «аполитичное рассуждение» закончилось само по себе. Ведь из-за кустов вышел не кто иной, как товарищ парторг. Так сказать, НАШ представитель коммунистической партии в афганских песках…

И всё же военно-кочевая жизнь кое-чему научила товарища майора. Ведь в руке у него была малая сапёрная лопатка. И её-то он понёс ко второй броне. А мы смотрели ему в спину и каждый думал о чём-то своём… Наверное, о других членах Коммунистической Партии Советского нашего Союза. Которые не на собраниях, а на своих собственных делах подтверждают и доказывают своё подлинное право называться коммунистом.

Из моего недавнего прошлого мне вспомнился наш школьный учитель истории Тимур Отакулович. Его отец вроде бы погиб на фронте, а мать умерла от болезни. И он воспитывался в детском доме. А когда вырос, то окончил пединститут и стал обучать детей истории. Вот для нас — школьников именно Тимур Отакулович и являлся примером коммуниста. Ведь учителем он был суровым и строгим… Но зато очень справедливым.

Помнится, учитель истории как-то попросил меня зайти в Сберкассу и заплатить его членские взносы. Ведь Тимур Отакулович работал как в первую смену, так и во вторую. И со свободным временем у него было всегда туговато. А Сберегательная Касса как раз находилась по дороге к моему дому. И я естественно согласился помочь своему учителю. Ведь он был так загружен своей работой. Но каково же было моё удивление, когда он вручил мне деньги и номер счёта. Оказалось, что его членские взносы за два или три месяца составили двадцать пять с чем-то рублей. И эта сумма выглядела просто-таки огромной!.. Целых двадцать пять рублей и столько-то копеек! И моё подростковое восприятие жизни не понимало такого… Чтобы ещё и платить такие немыслимые деньги!.. За то, чтобы считаться коммунистом!.. Ведь Тимур Отакулович и так уже является примером настоящего человека, всячески достойного для подражания.

«А тут он ещё и должен свои деньги платить. Целых двадцать пять советских рублей! И ведь платил же!.. И не он один…»

Ну, само собой разумеется… Что таких рядовых коммунистов было немало. Которые не громогласными речами, а весьма конкретными и полезными делами подавали очень достойный пример. И таких коммунистов во всей Стране Советов насчитывалось миллионы…

И это только нам слегка не повезло. Ведь наш командир роты капитан Перемитин тоже является коммунистом, и все солдаты его уважают более чем кого-либо во всём батальоне или в бригаде спецназа. И любой наш боец готов закрыть ротного своим солдатским телом. Это факт!

А вот замполит роты Кандейкин… Он конечно тоже коммунист, однако сделан совсем из другого теста. И чего-то в него не доложили… Он когда-то даже на войну ходил. Причём, не на броне, а с десантированием из вертушек. То есть с дальнейшим пешкодралом по афганской пустыне. Шёл и замполит. Но налегке. Потому что свой драгоценный замполитовский груз он раскидал по всем солдатским плечам. И наши разведчики потели и пыхтели не только за себя… Но ещё и за «того парня»… Который отважно шёл рядом… С боевым автоматом в руках и пустым РД за спиной… «Хорошо, что хоть нагрудник с патронами и гранатами себе оставил.»

И подобный пример социального поведения можно полностью объяснить одним коротким словом… Трутень!.. Как в пчелиной семье или же в муравьином сообществе… Где подавляющееся большинство особей составляют либо работяги, либо солдаты. Однако есть и бездельники-трутни… Беззаботно живущие за чужой счёт…

Вот и сейчас… В нашу разведгруппу Љ613 попал очень образованный и чрезвычайно откормленный трутень. В лице майора Болотского… В смысле партийного лидера нашего батальона специального назначения. Стало быть и трутень нам достался особый. Эдакий бездельник и болтун специального назначения. В общем… Трутень спецназа…

Не в пример нам — рэксам советского спецназа и даже командирам РГСпН. Которые своим солёным потом, а то и красной кровушкой выполняют боевые задачи в афганской пустыне. Причём, этот интернациональный долг нас отправила выполнять Коммунистическая Партия Советского Союза. И для того, чтобы помочь местным коммунистам… Да ещё и под мудрым руководством эдаких трутней специального назначения…

«А сколько же их развелось сейчас во всём Советском Союзе?.. Этих трутней-то?.. Больших и худосочных… Откормленных и не очень… А в это время рабочие муравьи всё трудятся и горбатятся… И солдаты всё воюют и сражаются… И спрашивается… За что? Или за кого?..»

А ответ прост и лаконичен… «За того парня»! За безбедную и сытую жизнь этого трутня.

Глава 14. ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА: УДАЧНАЯ ИЛЬ НЕ ОЧЕНЬ

Ещё в тот незабываемый день, когда товарища майора постигло глубочайшее разочарование в морально-нравственных качествах всех солдат нашей группы… Ещё тогда старший лейтенант Веселков связался по дежурной радиочастоте с «Горизонтом», то есть непосредственно с узлом связи нашего батальона спецназа, который находился в самой Лашкарёвке. Этот сеанс прямых переговоров являлся крайняя мерой, которую следовало применять только в исключительных случаях. Например, при прямом боестолкновении с превосходящими силами противника, когда возникала срочная необходимость в авиационном прикрытии или артиллерийской поддержке.

Однако мы сейчас находились на очень уж большом удалении от населённого пункта Лашкаргах, где и дислоцировался дивизион дальнобойных гаубиц «Гиацинт» и вертолётные подразделения. Артиллерийская поддержка нам нынче не требовалась. А вот вертолётная… А вот вертолётная помощь до нас попросту не могла долететь. Ни Ми-двадцатьчетвёртые, предназначенные для непосредственно огневого прикрытия с воздуха, ни даже Ми-восьмые, используемые в основном для транспортировки личного состава и небольших грузов. Слишком уж далеко забурилась наша разведгруппа в бескрайние просторы пустыни Регистан. Хотя… Эти вертолёты конечно же могли доставить нам какое-то количество воды, но это был бы полёт в одну сторону. Так сказать, билет в один конец… Потому что на обратный путь им не хватило бы топлива. И остались бы потом наши винтокрылые машины ржаветь под бездонным афганским небом. На радость проходящим караванам…

Но и в этом случае существовал риск, что пилоты промахнутся мимо нас. Потому что точных координат своего местоположения в мировом пространстве мы не знали. И следовательно вертолёты запросто могли рыскать в поисках нас где-то в ста километрах западнее или восточнее. Ну, или в пятидесяти километрах… От этого нам легче бы не стало. Ведь спасительная помощь до нас всё равно бы не добралась…

Правда ещё существовал вариант с международным аэропортом Кандагар, где почти беспрепятственно взлетали и приземлялись наши военные транспортники. Для Ан-12 и Ан-24, а тем более для Ил-76-ых не составило бы особого труда долететь до предполагаемого района поиска, чтобы немного покружить по спирали до момента обнаружения оранжево-дымного сигнала с земли. Да и сбросить затем на грузовых парашютах хоть десять стальных бочек с обычной пресной водичкой. А также бочек двадцать с дизельным топливом. И тогда наступило бы всеобщее счастье и райская благодать… Но, увы… Для организации такой широкомасштабной спасательной операции могло потребоваться слишком много согласований с разными начальниками, и на это ушло бы чересчур уж много времени. А оно сейчас играло весьма немаловажную роль.

Видимо командование батальона скурпулёзно просчитало все возможные и радужно-бесперспективные варианты… После чего отстучало всем нам коротенькую шифрограмму с лаконичным приказом: «Ожидать возвращения ядра отряда тчк». И всё! Ни больше и ни меньше…

И мы стали ждать… Установить радиосвязь с ядром нашего отряда нам не удавалось. Скорей всего они удалились на очень уж большое расстояние от нас. Не слышали наших радиопозывных и две другие группы: первая, оставленная где-то далеко позади, и вторая, бороздившая местные пески в непосредственной близости от боевой разведывательной машины командира роты. И в установленные часы выхода в эфир совершенно впустую надрывалось двое наводчиков-операторов, один из которых глухо бубнил в микрофон, а другой азартно распространял на всю округу свой характерный азербайджанский акцент. Однако все их попытки оставались безрезультатными. Ни «Озеро», ни «Море», а тем паче «Зенит» даже и не думали откликаться.

И по окончании времени выхода в эфир Лёня Тетюкин угрюмо замолкал в своей башне… А когда в следующий раз втихую закрывалось очередное «радио-окошко», то с соседней брони на всю близлежащую местность разносился звонкий голос Абдуллы, облегчавшего свои душевные страдания посредством откровенно-матерных выражений… Правда, на родном азербайджанском наречии… И всё равно нам было понятно, что разгорячённый наводчик-оператор выражается далеко не на литературном языке великого поэта Низами… Когда бурные его выражения становились слишком уж долгими, вмешивалось военное командование и тогда над пустыней вновь воцарялась гнетущая тишина… И так до очередного радиочаса…

Зато наш маломощный радист Хазимуллин исправно прокачивал связь с «Горизонтом», находящимся на гораздо большем удалении, чем все эти «Моря», «Озёра» и «Зениты». Только вот это случалось два раза в сутки: ранним утром и поздним вечером. Именно в это время суток коротковолновой радиопередатчик Алексея был способен передать свой сигнал сквозь труднопреодолимую знойную атмосферу. И всякий раз узел связи батальона передавал нам одно и тоже сообщение: «Ожидать…»

И наконец-то свершилось!.. После ночного сеанса радиосвязи Хазимуллин радостно выкрикнул всего три слова…

— Едут! Будут завтра!

Эти короткие слова означали очень многое. Что ядро нашего отряда прекратило свои боевые действия на стыке афгано-пакистано-иранских границ. Что капитан Перемитин принял мудрое решение возвращаться на базу Лашкаргах. Что завтра он вместе со всеми остальными бойцами и командирами должны проследовать в непосредственной близости от нас. Что в случае благоприятного стечения обстоятельств они поделятся с нами соляркой для БМпешек и возможно водой для нас…

— Около десяти-одиннадцати часов отряд будет проходить мимо нас! — сообщал радостные вести Алексей Хазимуллин. — Приказано обозначить себя ракетами или дымами! Когда они будут в зоне прямой видимости. Вот и всё!

Но всем нам и этого было очень даже предостаточно. Большего и не требовалось…

— Слава тебе, Господи! — с чувством произнёс прапорщик Акименко. — Наконец-то!

Его искренняя реакция рассмешила кого-то из бойцов. Но кого именно я так и не опознал. Слишком уж короткими оказались смешки… Да и чересчур уж хриплыми…

— Это кто там развеселился? — почти сурово произнёс командир группы, однако интонации в его голосе проскальзывали радостно-приподнятые. — Отставить!.. Зарипов! Приготовь ракеты и дымы!

Я хотел было сказать «Есть!», но в пересохшем горле слова застревали где-то на уровне кадыка… Поэтому я молча кивнул в темноте и пошел выполнять приказание.

Прежнее настроение напряжённого ожидания теперь моментально преобразилось до возбуждённо-радостных эмоций. И хотя всех нас продолжала мучить жажда, но и она… Даже эта проклятая жажда теперь казалась лишь временной трудностью. Ведь завтра всё должно было измениться!

А потому всё теперь шло своим чередом. Собранные мной сигнальные ракеты и оранжевые дымы благополучно ожидали своего счастливого часа на волноотражающем щитке нашей БМПешки. Завтра утром именно они должны были обозначить местоположение группы. Чтобы зоркие глаза наблюдателей ядра отряда смогли увидеть нас…

Ночь пролетела очень быстро и как-то незаметно. Едва солнце поднялось над горизонтом, как почти все бойцы и офицеры оказались на ногах. Но прошёл час… Другой… Третий… И радостное чувство ожидания сменилось прежней напряжённостью…

По приказу командира наводчик Тетюкин стал вызывать по радиосвязи капитана Перемитина или же командира второй группы. Но «Зенит» и «Море» всё никак не откликались… И Лёнька продолжал терзать эфир… Однако наш «Океан» по-прежнему оставался один-одинёшенек… Прямо посреди пустыни Регистан. Нашу бортовую радиостанцию не слышал никто. И мы соответственно тоже… Не слышали никого.

И только в 10.30 утра вдалеке послышался слабый шум.

— Едут! — доложил с фишки Коля Малый. — Товарищ старшнант, едут!

Но командир группы уже и сам услышал еле различимый далёкий гул. Веселков взобрался на башню, чтобы самолично понаблюдать в бинокль Б-12. Менее мощная оптика тоже была задействована для своевременного обнаружения возвращающейся колонны. Но напрасно крутились колёсики, то увеличивая, то уменьшая дальность действия биноклей Би-8 и Б-10… Впустую всматривались в свои прицелы снайпера… Совершенно зазря надрывался в башне радист Пайпа…

— Блядь! — неожиданно зло выругался товарищ прапорщик. — Не видать!

Он принял из рук командира группы самый мощный наш бинокль Б-12, но и старшине не удалось разглядеть вдали ни громоздкую махину грузового Урала, ни менее габаритный топливозаправщик, ни приземистые силуэты боевых машин пехоты… Ни-че-го!..

А гул всё нарастал и нарастал!.. С каждой минутой он становился всё громче и громче… Пока не замер на одной постоянной тональности… И тем не менее колонны не было видно.

— Что за чёрт! — ругался командир группы, опять берясь за бинокль. — Шум есть…

— А они как будто сквозь землю провалились! — натужно и громко рассмеялся Билык.

Однако всем нам сейчас было не до смеха. Рёв проезжающих мимо машин доносился до нас очень отчётливо. Иногда можно было различить то, как одна из БМПешек увеличивает обороты своего двигателя… Но вокруг нас по-прежнему расстилалось лишь бескрайняя пустыня с еле колыхающейся растительностью да редкими гребнями барханов. Ни боевых машин пехоты, ни Урала с топливозаправщиком мы не наблюдали…

И вдруг…

— Да вон они! — пронзительно заорал Виталька. — Вон! Парашютик болтается!

И в самом деле! На удалении в несколько километров малюсеньким белым пятнышком виднелся небольшой парашютик. Он был привязан на самом кончике радиоантенны, возвышавшейся на три или четыре метра над башней чьей-то БМП-2. Обычно командиры групп ругали своих наводчиков-операторов за это мальчишество, которое одновременно с этим является отличным демаскирующим признаком. Но сейчас… Маленький беленький парашютик от ракеты-СХТешки[11] вызвал у нас настоящую бурю восторга…

Командир группы тут же приказал выпустить одну ракету в сторону колонны. Судя по всему, она сейчас двигалась по небольшой низинке, и именно поэтому нам не удавалось разглядеть самих машин. Но зато парашютик на радиоантенне теперь чётко обозначал их местоположение…

— Огонь! — скомандовал Весёлый.

Долгожданное приказание командира было выполнено очень быстро… Причём не одна, а сразу две сигнальные ракеты полетели в небо, чтобы вспыхнуть звёздочками прямо над проезжающей колонной. И два огонька замаячили в белёсой голубизне, оставляя за собой еле различимый дымный след…

— Всё! — распорядился командир. — Больше не надо.

Вся наша группа уставилась взглядами в том направлении, откуда и доносился непрекращающийся гул. Но прошла минута, а затем вторая… Две звёздочки уже давным-давно погасли… Однако шум не прекращался… И это означало только то, что все БМПешки с топливозаправщиком и Уралом продолжают двигаться… Всё в том же направлении! То есть они не остановились и не повернули в нашу сторону, а попросту ехали дальше.

— Ну-ка, ещё две ракеты! — приказал Веселков встревоженным тоном. — Наверное, они не заметили…

И ещё две сигнальные ракеты с громким шипением взмыли в афганское небо. Вновь в вышине над колонной вспыхнули две маленькие белые звезды, рассыпающие вокруг себя крохотные искорки бенгальского огня… Опять прошло несколько минут… А упрямая колонна по-прежнему ехала дальше.

— Давайте СХТешки запустим! — предложил Шпетный. — Может, услышат?!

Две ракеты покрупнее полетели вверх. Затем в небе загорелось два огонька побольше… Они раскачивались под своими парашютиками, и при этом ещё слышался характерно улюлюкающий свист. Уж этот-то звуковой сигнал они должны были услышать… Ведь его слышали мы… Но и эта попытка обратить на себя внимание окончилась для нас безрезультатно. Колонна продолжала движение всё в том же направлении.

— По две ракеты — огонь! — приказал командир группы. — Как только погаснут одни, сразу же выстреливать следующие!

И началась военная потеха с непрекращающимся ракетно-осветительным салютом. За десяток минут были выпущены в небо все сигнальные ракеты. Едва в небе потухала одна пара огоньков, как с земли запускалась очередная. Мы трудились, не покладая рук. С нарастающим волнением откручивались крышечки, быстро вытряхивались колечки на шнурках и новая пара ракет была готова к запуску… Пока не наступал их черёд взмыть в небо… И это были как обычные 30-миллиметровые ракетницы, так и более мощные 40-миллиметровые СХТешки… Теперь в ход шло всё!..

И вот все осветительные ракеты закончились… Однако отряд продолжал своё движение… То есть нас не заметили. Во внезапно наступившей тишине отчётливо слышался лишь голос Лёньки Тетюкина, который из своей башни всё взывал и взывал к «Зениту» и к «Морю». Однако ни командир роты, ни вторая группа не отзывались… Ведь сейчас было жарко и, скорей всего, наводчики-операторы сидели в своих люках без «разговаривающих шапок»… В смысле, без штатных своих головных уборов… То есть без шлемофонов с наушниками.

Блин!..

— Уже парашютик мимо проехал! — в отчаянии воскликнул Билык. — Только что наравне с нами был… А теперь от нас…

Он не договорил… Как всегда эмоциональный Виталик выражал сейчас всеобщую тревогу… Долгожданная колонна едет в нескольких километрах от нас, а мы никак не можем себя обозначить… Чтобы привлечь внимание к своей группе…

— Товарищ старшнант, у нас ещё сигнальные дымы остались! — доложил я командиру группы. — Запустить?

— Давай-давай! — последовал приказ. — По две штуки!

С шипением ввысь взлетело два патрона с сигнальными дымами. Теперь в небе над уходящей колонной мы наблюдали не огоньки, а два дымных шлейфа зеленоватого цвета. Через минуту там же появилось ещё два дымных следа. Потом ещё… и всё!.. Закончились и сигнальные дымы.

Командир группы уже отдавал следующие приказания:

— Абдуллаев! Подготовь пушку к стрельбе! Агапеев, Малый! Зажигайте пока оранжевые огни! То есть дымы!

Наводчик-азербайджанец мигом юркнул в свою башню. А Микола с Бадодей Бадодиевичем принялись рвать кольца сигнальных дымов… Через несколько секунд клубы оранжевого дыма окутали всех нас… Затем зелёные цилиндрики передали на башню и вот Шпетный принялся размахивать высоко поднятым над собой патроном спецпиротехники. Слабый ветерок уносил в сторону оранжевый дым, но все усилия Лёхи… Одним словом, колонна уезжала от нас всё дальше и дальше…

Оставаться один на один с афганской пустыней Регистан всем нам не хотелось… Отчаянно не хотелось… А ведь именно такое и могло произойти… Если колонна уедет дальше… За этот световой день она успеет отмахать по пустыне километров сто… Если не больше… Обратный-то путь всегда короче и быстрее!.. И ближайший сеанс радиосвязи можно прокачать только этим вечером… Когда и мы, и ядро отряда свяжутся с общим «Горизонтом». Только вот расстояние между нашей группой и отрядом составит сотню километров… Если не больше.

Мы уже стали поджигать сигнальные дымы и бросать их вверх, чтобы хоть этим вызвать к себе посторонний интерес…

— Товарыш старшнант! — закричал Абдулла, высунув голову из своего люка. — Пушка к бою готов!

— Подними ствол повыше! — приказывал командир. — Чтобы снаряды разрывались над ними! Короткими очередями…

Азербайджанец мигом выполнил приказ и высоко задранный ствол скорострельной пушки оказался развёрнут в сторону уходящей колонны…

— Огонь! — скомандовал Веселков.

Длинный ствол орудия выпустил несколько снарядов. От оглушительного треска у нас заложило в ушах…

— Огонь! Короткими очередями!

Скорострельная пушка 2А42 грохотала и грохотала. После каждой очереди на броню со звоном выбрасывались отстрелянные гильзы. В воздухе запахло сильной пороховой гарью. В небе над колонной появлялись очередные вереницы беленьких облачков… Это, пролетев положенные четыре километра, от самоликвидации разрывались 30-миллиметровые снаряды… А отряд всё удалялся и удалялся…

— Абдуллаев! — крикнул Веселков. — Давай длинными очередями!

Наводчик-оператор что-то проорал в ответ и принялся выпускать в небо длинные очереди… Снарядов эдак по десять-пятнадцать. Вокруг нас всё заволокло дымом и мы отошли в сторону…

— Всё равно… — со злой обречённостью высказался Володя Агапеев. — Уезжают!

— Вон они! — внезапно закричал Сальников, указывая рукой для пущей убедительности. — Во-он!

Но показавшиеся серо-зелёные силуэты машин нам особой радости не прибавили. Скорей наоборот… Вид уезжающих вдаль БМпешек, Урала с выгоревшим тентом и низкосилуэтного топливозаправщика нас сначала разочаровал, а затем и разозлил. Ведь там находилось несколько десятков человек… Так сказать, разведчиков-спецназовцев… Которые должны были самым внимательнейшим образом вести наблюдение за окружающей местностью. А они… Совершенно аморальные личности!.. Благополучно не заметили ни одной ракеты, ни одного дыма… Да и разрывающиеся у них над головами артиллерийские снаряды, ну, никак не могли привлечь их внимания.

Тем временем из ложбинки выехала уже последняя БМПешка… И на наших ошалелых от такой наглости глазах… Ротная колонна поехала дальше… И уж теперь-то, когда мы остались позади них… То наши шансы на спасение стремительно таяли, как недавний дым сигнальных ракет…

Из башенного люка высунулся наводчик Абдулла и, утирая ладонью грязный пот с багрового лба, прокричал командиру группы:

— А товарыш старшнант! Давайтэ я пониже!

— По замыкающей! — с нервным смешком предложил Сальник.

Но старший лейтенант Веселков так и не успел принять нового решения. Потому что в дело вступил старшина роты…

— А-а-а, с-суки! — прокричал прапорщик Акименко, выбегая вперёд с автоматом наперевес. — Получайте!

Он с яростью выпустил одну длинную очередь… И вторую… Третью… Причём стрелял старшина не вверх, а прямо по уходящей колонне. Причём, с достаточным превышением ствола… От такого зрелища мы буквально опешили…

— Коля, отставить! — приказал командир группы. — Ты чего?

Веселков отреагировал очень уж вовремя. Потому что у товарища прапорщика опустел первый магазин и он уже достал второй…

— А х_ли они! — возмутился Акименко.

Боевой старшина уже передёрнул затвор автомата для дальнейшего истребления уезжавшей колонны. Однако командир группы с негромкими матюками поднял его автоматный ствол в небо. Даже товарищ майор, до сих пор хранивший упорнейшее молчание, высказал что-то неодобрительное в адрес разбушевавшегося прапорщика.

Неизвестно, чем закончилась бы эта внештатная ситуация, вызванная столь необдуманной выходкой старшины роты… Как всё изменилось!

— Атас! — доложил с башни Сальников. — Они разворачиваются! И стволы опустили!

Все мы моментально посмотрели в сторону колонны. Действительно… Одна боевая машина пехоты уже развернулась в нашем направлении и угрожающе опустила ствол своего орудия… Ничего хорошего от этой картины ожидать не следовало…

— В укрытие! — скомандовал Веселков. — Всем — за броню! Сальников — за башню!

Солдаты и офицеры мигом забежали за спасительную броню БМПешек. Ведь мало ли что может взбрести в голову одуревшего от жары наводчика-оператора! А вдруг старшина своей стрельбой кого-то ранил?.. Или ещё того хуже?..

— Едут! — докладывал наблюдатель Сальник, укрывшийся на всякий случай за башней. — Не стреляют! Топливозаправщик тоже завернул к нам! А колонна встала!

Ну… То, что направляющаяся в нашу сторону БМпешка не стреляет по нам — это мы и сами знали. Если бы она влупила по нам из своей скорострельной пушки, то долетевшие снаряды оказались гораздо быстрее, чем предупреждения нашего наблюдателя… Но этого, Слава Богу, не происходило… Что не могло нас не радовать…

— Едут! — продолжал докладывать Вова Сальников, уже поднявшийся во весь свой рост. — И пушку вверх нацелили! Всё нормально!

Мы вздохнули с облегчением и вышли на открытое пространство, откуда могли беспрепятственно любоваться приближающимся спасением. К нам сейчас направлялись одна БМП-2 и топливозаправщик.

— Так! — Веселков быстро оглядел всё наше хозяйство и принялся отдавать новые приказания. — Собрать всё имущество! Загрузить в десанты! Построение в полной экипировке — через пять минут! Вперёд!

И этого оказалось достаточно для того, чтобы все разведчики бросились спешно укладывать своё барахло в рюкзаки, сворачивать спальные мешки. В режиме аврала снимались маскировочные сети и плащ-палатки. Котелки и пустые фляжки, чайник и казанок, ложки, кружки — всё это летело в две картонные коробки, которые тут же были загружены в десантные отделения. Последними в них уложили свёрнутые брезентовые полотнища.

Когда подъехали долгожданные и очень уж желанные гости, мы почти были готовы. Как к их приёму, так и к дальнейшему выдвижению. Механики-водители открутили крышки топливных баков. Разведчики надевали на себя нагрудники. Пулемётчики сложили у ног ПКМы и РД с патронами. Абдулла со Смирновым спешно сбрасывали наземь многочисленные гильзы.

— Сколько их! — смеялся наводчик, сметая ногой с брони отработанное железо. — Штук сто пятьдесят… Или двэсти!

Гости подъехали и остановились. Боевая машина — на почтительном удалении, а вот топливозаправщик — в аккурат у самой смирновской БМПешки. Из кабины МАЗа тутже выскочил водитель и принялся разворачивать свои шланги.

А от подъехавшей брони к нам уже шёл командир второй группы старлей Фролов. К нему навстречу спешило наше командование в лице старшего лейтенанта Веселкова и наше же тыловое обеспечение в лице прапорщика Акименко. Там, на полдороге друг к другу, они и встретились. Так что переговоры двух командиров групп происходили на значительном удалении от лишних ушей личного состава.

Обходными путями, всё огородами да по-над-околицей, то есть за барханами и саксаулами, к нам тайком пробрался механик-водитель Мухаммадиев. Долговязый таджик по кликухе Муха радостно поздоровался со всеми нами, расплываясь в широкой белозубой улыбке на загорелом лице. Он же и притащил с собой небольшой гостинец. Это был целый мешок сушеного урюка. Килограмм под двадцать пять…

— Мы штук десять мешков взяли! — хвастался Муха. — Забили один караван. Три Семурга и две Тойоты!

Словоохотливый механ рассказал бы нам побольше новостей, однако его присутствие заметил Фрол и приказал Мухе вернуться на свою броню. Что тот и сделал.

Топливозаправщик уже залил в баки второй нашей БМП строго дозированное количество соляры. Затем столько же топлива поступило в полнейшее распоряжение механика-водителя Луки… Солдат с Те Зухи, следивший за перемещением стрелки по циферблату счётчика, быстро закрутил вентиль и выдернул заправочный пистолет из горловины бака.

— Всё! — сказал он Лукачине. — Этого должно хватить! Больше не могу.

Наш механ лишь хмыкнул и принялся закручивать крышку. Он конечно ожидал большего, но приходилось довольствоваться тем, что дали…

На этом встреча двух боевых подразделений закончилась. Смирнов и Лукачина с некоторыми потугами, но всё-таки запустили двигатели своих БМПшек. Пока они прогревали моторы и проверяли их работоспособность, то газуя, то сбрасывая обороты до минимума… Командир группы обошел наш строй, проверил наличие оружия, средств наблюдения и связи, боеприпасов в магазинах и рюкзаках. И только потом приказал рассаживаться по своим местам…

— Согласно купленных билетов! — радостно балагурил Лука, наполовину высунувшись из своего водительского люка. — Всё строго!

Пока мы занимали свои места на броне, БМП второй группы и топливозаправщик уже тронулись обратно к колонне. В кабине МАЗа, помимо солдата-водителя, теперь сидел товарищ майор Болотский. Наверное, ему уже до смерти наскучило наше благороднейшее общество и он решил перебраться в другое… То есть более высокоблагороднейшее подразделение. То бишь, к командиру первой роты капитану Перемитину. Пока что ни о чём не подозревающему…

Вот в путь тронулись и мы. И размеренное покачивание боевой машины по барханам показалось нам таким приятным… Таким радостным… Что это движение отвлекало нас от всего остального… Столь несущественного… Ведь мы теперь не стояли без движения на одном и том же месте. А упорно двигались вперёд… К заветной цели…

А воды нам так и не дали… На всю нашу третью группу выделили только солярку. И больше ничего! Ведь на войне, как на войне! И если б не притащенный Мухой мешок с сухофруктами, то наше передвижение по знойной пустыне оказалось очень утомительным.

А так… Хоть этот урюк и оказался сушеной алычой, но она так приятно перекатывалась во рту! Вкусненькая и кисленькая… От чего слюна набегала-а-а!.. Будь здоров!.. Это на пустышку-обманку-пуговку она не отзывалась… А вот на тающую во рту алычу слюна выделялась в приятном количестве…

Уж хоть так-то!.. Как говорится, на безрыбье и рак — рыба!..

А при жажде и слюнка… Как водичка!

Вот так мы и ехали целые сутки… Голодные, но зато с сухофруктом во рту… Страдающие от жажды, но ведь жадно глотающие ржавую жижицу… В час, да по крышечке… Словом, иссушенные и измученные пустыней Регистан… Но зато ведь едущие!.. Причём обратно и домой!

В такую родную Лашкарёвку!

Глава 15. КАРАВАН

Когда мы наконец-то подъехали к базе первой группы, то смогли воочию убедиться в искусственном происхождении их укрытия. Это снаружи мы наблюдали высокий метров в пятьдесят холм с широким подножьем. А изнутри очень даже хорошо различались массивные глинобитные стены…

— Ты только гля! — удивился Билык. — Точно говорят, что крепость Александра Македонского…

Однако всем нам сейчас было совсем не до местных достопримечательностей… Жажда была невыносимой…

Бойцы первой группы встретили нас как близких родственников после долгой разлуки. Краткие возгласы и быстрые рукопожатия сменились одной просьбой… Напиться!

— Пошли! — предложил Белый. — Пока шеф не видит. Только она…

Наши командиры в данную минуту вовсю занимались своими командирскими делами, а потому нас это обстоятельство только радовало. Ведь жажда… И недосказанный сарказм Сашки мы поняли только после того, как он нацедил нам из синей бочки полуторалитровую флягу… Флягу воды… Я не то что жадно… А попросту втягивал в себя эту тёплую воду, словно вакуумом… И одновременно с этим надавливая пальцами на пластмассовые бока фляжки…

Но вот когда я с наслаждением и счастьем выдул за один присест свою суточную норму, то есть почти семьсот пятьдесят грамм… И передал флягу Бахтику… То внезапная и резкая судорога охватила мою гортань. От такой неожиданности я какое-то время усиленно пытался устранить, но как-то неудачно… У меня не получалось ни вздохнуть, ни выдохнуть воздух из лёгких, ни сглотнуть или откашляться…

— Держись! — приказал Белый и привычно забарабанил кулаком по моей спине.

Один клин вышибли другим. Сильный спазм в горле исчез после очень ощутимых ударов меж лопаток… Однако облегчение наступило не сразу, а очень медленно… Когда я отдышался, Саня колотил уже по бахтиёрской спине. Вскоре мы оба пришли в себя…

— Что это такое? — спросил я, обтирая рукавом выступившие на глазах капельки влаги. — В первый раз такое…

В ответ Белов сначала матюгнулся в адрес своих «друзей-товарищей»:

— Да эти два мудака!.. Разум с Кирей… Бочки не промыли и сразу же их залили водой. А в них раньше, оказывается, антифриз был. Или другая какая-то химическая дрянь… Типа растворителя! Бочки-то трофейные… Вот и мучаемся теперь… Пока пьёшь эту воду — всё вроде бы нормально. А как перестал, так сразу же горло схватывает…

Несмотря на всю убедительность его слов, а тем более на свой недавний опыт… Мы ему «не поверили»… И решили ещё раз попытать своё солдатское счастье — а вдруг во второй раз нам повезёт, и поглощение отравленной водички произойдёт более-менее безболезненно…

— Как хотите… — ухмыльнулся Белый, всё отлично понимая.

Ситуация повторилась… Пока водичка заливалась в гортань, а кадык старательно отмерял огромные глотки… Все ощущения казались исключительно счастливыми… Но вот сразу же после прекращения подачи животворящей влаги… Горло само по себе суживалось до убийственных размеров, а кадык застревал где-то в верхней своей точке… И крепких ударов по спине избежать не удалось…

Но спустя пять минут ощущение счастья всё же вернулось — в желудке приятным грузом бултыхалось полтора литра вроде бы воды, а лёгкий пот по всему телу доказывал нам то, что живительной влагой пропиталась буквально каждая клеточка исстрадавшегося организма… Хоть и с антифризным привкусом…

Затем мы смеялись. Гулкие удары кулаком о спину раздавались почти из всех мест, где обитали бойцы первой группы. Видать они щедро угощали пока ещё ни о чем не подозревающих гостей…

— А отрыжка такая… — бахвалился Белый. — Ну, как у Змея Горыныча! Даже курить поначалу было страшно… А вдруг полыхнёт прямо из глотки!.. Такие вот дела-а…

Пребывая в приподнятом настроении, мы наконец-то вспомнили про нашего земляка, который был в первой группе наводчиком-оператором. Услышав про него, Белов неожиданно переменился в лице и сразу же стал каким-то хмурым. Тяжело вздохнув, он пошел к БМПешке. Ничего не понимая, мы направились за ним…

— Айбек! — громко позвал Белый, обращаясь к засевшему внутри члену экипажа. — Айбек, к тебе пришли!

Из открытого люка послышался искажённый голос наводчика, который мы узнали сбольшим трудом.

— Белий! Пощёл на хой!

Мы с Бахтиёром буквально оторопели от такого грубого и надрывного ответа. Ведь Ойбек Усманов был узбеком по национальности, и раньше он всегда отличался добродушно-весёлым нравом. Будучи невысокого роста, буквально «метр пятьдесят в каске!», он прежде лишь смеялся, когда его узбекское имя Ойбек кто-то произносил на русский лад Айбек… «Ай! Иду-иду…» — обычно говорил он после подобного обращения…

А тут… Что-то здесь было странно… Да и сам Белов куда-то заторопился, вспомнив про свои неотложные дела…

— Ну, я пойду… — проворчал он напоследок и всё же нас предупредил. — Только вы поосторожней с ним! Он уже четыре дня сидит внутри и не вылезает…

Но прокрученный у виска указательный палец оказался гораздо красноречивей… А из башни слышался почти неузнаваемый голос Ойбека, надрывный и почти плачущий… Путающий русские слова с узбекскими…

Бахтиёр уже вскарабкался на броню и с тревогой заглянул в люк наводчика.

— Ойбекджон! — обратился он к другу. — Кандай сиз? Яхши ми сиз?[12]

Внутри башни стало тихо. Затем послышалась какая-то возня и вскоре Ойбек самостоятельно выбрался наружу… Ещё там, то есть на броне, он со слезами на глазах обнялся с Бахтиёром… А затем, когда спрыгнул на землю, то и со мной…

— Что случилось? — спрашивали мы. — Кто-то избил вас? Кто?.. Скажите…

Однако Ойбек отрицательно мотал головой и, судорожно двигая кадыком, отвечал… Что его никто не бил… Только вот… Но мы не унимались со своими расспросами и он стал отрывисто говорить, мешая русскую речь с узбекской…

Как оказалось, несколько дней назад к водоёму, у которого они и сидели в засаде, прямо среди белого дня подошел караван из вьючных животных. В прицел пушки он хорошо видел, что это был «мирняк». Ни у кого из афганцев не имелось при себе оружия. Но командир группы принял решение расстрелять их из орудия, а потом досмотреть. Мол, оружие может находиться в поклаже. Однако он, то есть Ойбек, отказался стрелять… И тогда командир со своего места принялся долбить из пушки по каравану. Прямо по верблюдам и мирным людям…

Когда с караваном было покончено, одна броня поехала досмотреть его. Оружия они там так и не нашли… Зато взяли двух пленных. Остальных афганцев, то есть убитых осколками или добитых после… Всех мёртвых куда-то свезли и там же схоронили… А этих двух пленных привезли с собой на базу. Затем командир приказал Ойбеку допросить их. Но переводчик из него был плохой, да и местные афганцы оказались незнакомы с узбекским языком. Ведь они являлись жителями южных провинций Афгана, а не северных, где и проживают этнические узбеки. Короче говоря, допроса не получилось. Да и о чём было спрашивать насмерть перепуганных афганцев?! Правда, старик в белой чалме держался с некоторым достоинством. А вот молодой… Он, когда понял что его ждёт… Стал вполголоса молиться и плакать… Молодой ведь… Лет восемнадцати…

Ведь было принято решение избавиться и от них. Исполнителями оказались Белый и Ойбек. Его за то, что он отказался стрелять по каравану. Маленький наводчик отказывался, но командир стал угрожать ему… И запугал узбека… Он хоть и старался не смотреть, но всё же ему пришлось… Ведь он оказался одним из участников бескровной казни. Старика без головного убора положили ничком на землю. Затем на его шею накинули петлю из длинной и тонкой материи… Размотанной из стариковской же чалмы… А ведь она свидетельствовала об одном — что этот афганец совершил паломничество в саму Мекку, то есть к самой главной мусульманской святыне… И этот старик был человеком, который прикоснулся к Божьим реликвиям… А теперь его собирались убить материей из его же чалмы… И Ойбек опять отказался участвовать в этом…

Но командир группы снова накричал на него и даже ударил несколько раз… Ведь уже всё было готово. И по приказу Белый с Ойбеком стали тянуть этот жгут из материи… Каждый в свою сторону… Ойбек делал это с закрытыми глазами и крепко сжатыми челюстями… Но когда старик стал хрипеть… Наводчик открыл глаза и увидел обращённое на него обескровленное лицо… Со страшно выпученными глазами и высунувшимся наружу языком… Тогда Ойбек не выдержал… Бросил свой конец жгута, послал командира на три буквы и пошел к своей БМПешке… На ходу и заплакав…

Командир тут же вскочил со стариковского туловища, которое он прижимал к земле. Быстро схватился за брошенный конец жгута и вдвоём с Беловым они завершили это дело…

Когда на землю положили молодого афганца, то он принялся молиться во весь голос. Это слышал даже Ойбек, укрывшийся в своей башне. И он даже заткнул пальцами уши, чтобы не стать невольным свидетелем и этой расправы… Однако он услышал и то, как внезапно прервались отчаянные молитвы молодого афганца… И даже его предсмертное хрипенье. Ойбек слышал это всё…

— До сих пор я всё это слышу… — со слезами на глазах говорил нам невысокий наводчик. — До сих пор!.. А я ведь уже столько дней сижу в башне… Чтобы никого не видеть… И всё забыть!..

Но это ему не помогало… И мы хорошо видели по состоянию Ойбека то, что ему не удастся забыть увиденное уже никогда. Слишком сильным оказалось для него потрясение… Одно дело — быть готовым сражаться с озверелыми или хотя бы вооруженными душманами. И совершенно другое — самолично участвовать в ликвидации мирных жителей. Ни в чём не повинных и совершенно безоружных… Очень молодого и совсем уж старого…

Можно, конечно же, напридумывать для самого себя великое множество отговорок и оправданий: что и оружие они успели припрятать, да и мирные они только днём, а по ночам так и норовят прирезать кого-нибудь из наших… А тем более с учётом того, что это потенциальные исламские фанатики или одураченные иностранцами бедные крестьяне, так и не понявшие перспективы светлого да счастливого будущего… Которое им принесли советские солдаты…

Понятное дело, что лес рубят, а щепки летят… Только вот получалось так, что весь этот многовековой афганский лес не то чтобы рубится… Со всеми традициями и обычаями, со всеми племенами и отдельно взятыми в плен личностями… Всё это изрубалось в щепки… Безжалостно и бездумно… Собственноручно порождая ответное насилие.

— А потом… — продолжал рассказывать Ойбек. — Когда я вечером пошёл по большому… Сижу… И вдруг вижу, что из земли торчит рука того старика! Протянутая к небу!.. И ветер шевелит материю рукава так… Как будто старик всё ещё живой! Хоть и лежит под землёй, но всё равно он рукой показывает на небо! Что там находится Бог!.. И он оттуда всё видит!.. Всё до единого!..

Вот после этой последней встречи с афганским стариком советский наводчик-оператор и почувствовал себя очень плохо… Он трясся мелкой противной дрожью и разговаривал наедине с самим собой… И сидел всё время в своей башне… Чтобы никого не видеть и ничего не слышать… Чтобы вся эта проклятая война наконец-таки оставила его в полном одиночестве… То есть в абсолютном покое…

— Это меня Бог покарал! — твердил он. — За то, что я сразу не отказался.

Вот и сейчас… Рассказав нам — своим друзьям, всю эту историю от начала и до конца, маленький наводчик-оператор Ойбек внезапно махнул рукой… Словно обречённый на вечные муки… После чего молча развернулся и, даже не попрощавшись с нами, побрёл к своей БМПешке… И опять он на ходу вытирал набежавшие слёзы…

И всё же он несколько опомнился, когда уже наполовину опустился в люк наводчика.

— Вы уж извините! — пробормотал нам Ойбек. — Не могу я… Хочу один побыть. Извините!

Крышка люка захлопнулась, и послышался лёгкий скрежет запираемого фиксатора. Маленький узбек твёрдо решил остаться наедине со своими внутренними переживаниями. И он не хотел, чтобы ему помешали в этом противоборстве с самим собой.

Может быть, оно и к лучшему. Мы отлично понимали его незавидное состояние и поэтому остались снаружи.

А поздним вечером, когда начали сгущаться ночные сумерки, вся наша группа поехала к водоёму. Чтобы и самим напиться, и запастись водой на обратный путь.

Было уже совсем темно, когда наши БМПешки остановились в нескольких метрах от долгожданной воды. На наше всеобщее счастье, это был не мираж в раскалённой солнцем пустыне и даже не иллюзия тире галлюцинация в воспалённом человеческом воображении. Это была вода! Самая настоящая и самая обыкновенная…

Не сговариваясь, и даже без должной команды все бойцы-спецназовцы бросились к хаузу. Кто-то вошел в воду по колено, другие остались на твёрдом берегу. Самые ненасытные прошли вперёд чуть ли не до пояса, наверное, для того, чтобы в полной мере насладиться позабытым чувством пребывания в воде. И все пили, пили и пили… Из котелков и кружек, подкотельников и пустых консервных банок, а то и просто из сложенных ладоней.

Затем стали умываться и даже плескаться. Кто-то в темноте шумно окунулся с головой… Сразу же послышался грозный оклик командира группы.

— Это кто там прямо в одежде?

После недолгой паузы ему ответил довольный-предовольный голос Шпетного:

— А мы сейчас разденемся!

— Я вам сейчас покажу, как форму одежды мочить! — пообещал купальщикам Веселков. — Быстро из воды шагом марш!

На такую явно неуставную команду почти никто не отреагировал. Но зато плескаться перестали. Я и сам стоял по колено в воде, с наслаждением умываясь и поливая свой голый торс. Ведь рубашка заблаговременно была оставлена на башне. После приятной водной процедуры я прошел ещё несколько метров вперёд и зачерпнул вроде бы чистой воды в котелок. И опять стал жадно пить тепловатую воду со странноватым привкусом.

Хоть нас и инструктировал командир группы о том, что не обеззараженную таблетками воду пить не следует, а до этого счастливого момента пользоваться только фильтрами «Родничок»… Однако все мы мгновенно забыли про эти грозные предупреждения и теперь пили эту воду без всякой опаски… Ведь всякие там бактерии и инфузории туфельки не страшны советским разведчикам-спецназовцам…

Однако старший лейтенант Веселков никак не унимался, стоя на берегу, да ещё и в полной темноте.

— Я сказал: Хватит воду хлебать! Посмотрите вправо!

Хоть и стояла почти кромешная мгла, однако на фоне смутно белеющей поверхности солончака всё же можно было кое-что различить. Над тёмной водой на противоположном берегу водоёма возвышались какие-то бугры. Да и там же под разным углом вверх торчали какие-то ветки или оглобли… Было такое впечатление, что там навалено в общую кучу множество спиленных деревьев и брёвен.

— Да вы понюхайте! — рассмеялся с берега командир группы. — Это трупы животных! Хватит пить! Вышли все из воды!

Действительно… В свежем ночном воздухе очень уж явственно улавливался сладковатый запах гниения. Если там находились трупы убитых, то есть расстрелянных из пушки животных… А тем паче, что это произошло несколько дней назад… То в воду обязательно мог попасть и трупный яд.

Однако ни это неприятное обстоятельство, ни издёвки Весёлого на нас не подействовали. Поскольку вся наша орава попросту переместилась в самый дальний угол водоёма, куда очень неблагоприятные последствия могли добраться в самую последнюю очередь.

Тут-то командир группы и рассердился. Угрожая нам всеми мыслимыми и немыслимыми карами, начиная от марш-броска в полной экипировке от этого вонючего хауза до крепости А. Македонского и заканчивая обещаниями устроить всем заболевшим тройную дозу вкалываемых в задницу медикаментов… Словом, старший лейтенант Веселков всё-таки заставил нас выйти из воды… И, несмотря на это, кое-кто умудрялся на ходу зачёрпывать в котелок воду… Чтобы тут же опрокинуть его прямо на свою голову или же вволю напиться… А то и про запас…

Ведь командир принял решение не наполнять Це Вешку такой водой, а обойтись подаренной нам бочкой с повышенной концентрацией антифриза.

Однако ранним-ранним утром вся наша группа вновь вернулась к этому водоёму. Ведь старший лейтенант Веселков самолично испил водицы из синей бочки. А также убедился в том, что стойкий химический привкус не исчезает даже после кипячения. Поэтому он подумал-подумал… И в результате мудрое командирское решение было отменено им самим.

Мы подъехали к самому дальнему углу хауза. Уже издалека, то есть подъезжая к водоёму, мы опять учуяли сладковатый трупный запах. Ведь под утро ветер переменил своё направление, и теперь он дул прямо на нас. Уже рассвело, и всем нам открылась впечатляющая картина. Как в воде, так и на берегу лежали огромные раздувшиеся туши верблюдов и быков. И вверх торчали не столько длинные рога буйволов, а сколько выпрямившиеся конечности… То есть верблюжьи и бычьи ноги с массивными копытами… Ну и соответствующий запашок лишь дополнял этот афганский натюрморт.

И мы старались на него не смотреть… Первые пять минут. А потом всё позабылось, и мы опять принялись пить эту воду. Затем всеми имеющимися под рукой ёмкостями, передаваемыми по цепочке как на пожаре, группа принялась наполнять водой нашу Це Вешку. Когда уровень воды в ней дошел до середины, прозвучала команда «Отставить». Личный состав заполнил коричневатой жидкостью свои персональные фляги. Каждый зачерпнул напоследок в свой котелок. И только после этого мы отправились обратно на базу — к остаткам военной крепости покорителя Вселенной Александра Македонского.

Ведь там уже проснулись остальные группы… Группы первопроходцев афганской пустыни Регистан.

Глава 16. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВОЕННЫХ

Вторая разведгруппа расположилась в полукилометре от древней крепости. Если ядро отряда разместилось прямо в доисторической цитадели вместе с её нынешним гарнизоном специального назначения, а подразделение ст. л-та Веселкова устроило днёвку совсем неподалёку, то вторая разведгруппа уехала подальше от всех. И этот выбор был сделан даже не командиром группы. Тут своё веское слово сказал Старый — наводчик-оператор из числа дембелей. Самым убедительным его аргументом стала фраза: «Чем дальше мы будем от всех, тем меньше к нам придёт желающих попить нашей воды!»

Что ни говори в данной ситуации, но афганская пустыня и тут диктует свои железобетонные правила.

Но мы втроём всё же пошли. Агапеев Вова, Юлдашев Бахтиёр и я. Ведь надо же было совершить ответный визит вежливости и поблагодарить механика Муху за мешок алычи. Она-то очень здорово помогла нашей группе на обратном пути. Правда, мы шли с пустыми руками… поскольку у нас сейчас практически ничего не имелось. Ну, не патроны же или гранаты нести им в подарок. Этого добра у них и самих достаточно-предостаточно.

Зато у нас было огромное желание встретиться со старыми знакомыми и даже друзьями из второй разведгруппы. Чтобы послушать свежие новости об их военных приключениях в афганской пустыне… Да и о своих злоключениях рассказать.

Как и положено, первым нас встретил самый главный представитель солдатского сообщества второй разведгруппы. А именно — командир отделения сержант Хацуков Аскер. Но его заинтересовала почему-то моя персона.

— Зарипов! Иди сюда! — произнёс Аскер, подзывая к себе только лишь меня. — Это ты сейчас замкомвзвод?

Я уже подошёл к Хацукову, который был по призыву на полгода меня старше, а потому мой ответ прозвучал несколько настороженно.

— Ну, да. А что?

Фазан Аскер смотрел на меня спокойно и без каких-либо скрытых эмоций. Он вообще-то был нормальным и, самое главное, уравновешенным солдатом третьего периода службы. Тогда как я относился ко второму, то есть моя армейская действительность не превышала одного года. Но сейчас мы с ним встретились как два младших военачальника…

— Так это ты будешь замкомвзводом вместо Ермакова? — продолжал интересоваться Аскер.

— Точно не знаю, — ответил я честно и откровенно. — Может, буду я. Или ещё кто! Но сейчас замкомвзвод — это я.

— Ну, понятно, — произнёс Хацуков будничным тоном. — Ну, иди.

Я ничего ему не сказал, а просто пошёл к второй их БМПешке. Предварительная и ознакомительная встреча двух новых замкомвзводов вроде бы прошла в спокойной и дружелюбной обстановке. Старшина Алиев, который ранее являлся заместителем командира второй группы, нынче увольнялся в запас. И теперь вместо здоровенного азербайджанца Техрана солдатами будет «рулить» сержант Хацуков Аскербий… Его кабардинское отчество я так и не запомнил. Но телосложения он был очень крепкого. И, честно говоря, не в пример моему.

А вот в нашей третьей группе замкомвзводом был Серёга Ермаков — не обиженный мускулами и сообразительностью парень из тверского городка Торжок. Но и он сейчас готовился к демобилизации в запас. Как старшина Алиев, так и сержант Ермаков, да и все остальные дембеля первой роты… Все они остались в пункте постоянной дислокации. И на нынешнюю войну отправились только те дембеля, которые входили в экипажи боевых машин. Так получилось, что это были сплошные наводчики-операторы. Во второй группе — это рядовой Меликян и солдат Останков по прозвищу Старый. А в нашей третьей — это Абдулла и Лёнька Пайпа.

А механик-водитель Мухаммадиев уже вовсю угощал гостей нехитрыми солдатскими сладостями: Всё той же сушёной алычой, чёрными сухарями, сахаром-рафинадом и даже крепким чаем. Судя по всему, худощавый таджик только-только собирался позавтракать, однако слегка передумал и решил проявить всё своё восточное гостеприимство. Наш усть-каменогорский парень Вовка Агапеев тоже оказался хлебосольным малым, достав из карманов две небольшие банки сгущенного молока.

— Хотел утром «заточить» их. — будто бы оправдываясь, говорил Бадодя Бадодиевич. — Но…

— А у меня парочка шоколадок сохранилась, — признался я.

Я прихватил их с собой, чтобы не идти в гости с пустыми руками. Ведь самаркандское радушие ничем не хуже или лучше всего остального советского гостеприимства. Вот и Бахтиёр достал из своего кармана полпачки импортного печенья. Которое осталось у нас как самый распоследний НЗ.

— А ты вот что скажи! — балагурил механик Муха, разливая чай по кружкам и обращаясь непосредственно к Володе Агапееву. — Почему тебя Бадодей прозвали? Или Бадодиевичем?

Бывший житель города Усть-Каменогорска сначала залился бледно-розовой краской, но после короткого смеха всё же стал объяснять первопричины столь загадочного своего прозвища.

— Когда я в первый раз пошёл в детский сад, то меня родители научили представляться по-взрослому. То есть Владимир Владимирович. А я же был маленьким и всё позабывал. И когда пришёл в детсад… Короче, я помнил только своё имя Володя. Так и представился воспитательницам: Володя Володиевич!

Мухаммадиев поднял свои глазки к небу и очень быстро осмыслил всё только что услышанное. Я уже догадался о том, что же его сейчас мучает, но всё же промолчал. Чтобы Агапеич сам всё объяснил.

— Это-то понятно, — наконец-таки произнёс Муха. — А вот Бадодя?!

Володя Володиевич покраснел ещё сильнее, но мужественно продолжил свои объяснения:

— А у меня тогда из-за простуды нос был заложен! Вот и получилось… Бадодя Бадодиевич! Воспитатели это запомнили… Ну, и пошло-поехало… Из детсада в школу, и так далее. Вот и до армии докатилось!

И тут я промолчал. Потому что именно мне тогда попался листочек, который оказался в нашей тумбочке на четверых солдат. И я очень долго пытался понять то, кому же именно было адресовано письмо, начинавшееся загадочной фразой… «Здорово, Бадодя Бадодиевич!»

Но через минуту Володя рассказал и об этом эпизоде своей жизни. После чего всеобщее веселье только лишь усилилось.

Вот так мы и сидели около Мухиной БМПешки. Присоединившиеся к нашей кампании бойцы второй группы рассказывали о своих похождениях в афганской пустыне. А мы по большому военному секрету делились с ними своими свежеиспечёнными историями. С участием парторга и старшины, Коли Малого с его змеями-гадюками и Лёхи Шпетного с миражами-озёрами. Однако боевая разведдеятельность второй группы оказалась гораздо интереснее.

Ведь ядро отряда вместе с одной-единственной группой отправилось в самые заповедные края Демократической Республики Афганистан. То есть именно туда, где этой самой народной демократией и не пахло. Ведь до самых южных районов афганской пустыни гораздо легче добраться из Пакистана или же Ирана, нежели из центральных провинций ДРА. И в данной местности проживали воинственные племена то ли хазарейцев, то ли белуджей, то ли кого-то ещё. Они, конечно же, слышали про то, что в их столице Кабуле ещё несколько лет назад свергли афганского правителя Захир-шаха, что теперь страной руководят другие люди, что в Афгонистоне происходят большие перемены.

Но самым главным известием для местных племён было то, что на их территорию вторгся иностранный воинский контингент. Что совершенно не устраивало свободолюбивые афганские души и умы. Что, впрочем, мало кому понравится!.. И самой вопиющей несправедливостью для них было то, что чужеземными захватчиками оказались советские люди, которых они давным-давно прозвали кратким словом «шурави». Ведь благодарность за помощь — это основополагающее качество афганской натуры. Они отлично помнили то, что в двадцатые годы молодая Страна Советов бескорыстно помогла афганскому правителю Амманулла-хану в его народно-освободительной войне за независимость их страны. Да и в последующие годы советские специалисты помогали Афганистану в строительстве промышленных предприятий и многого другого. И вдруг…

Ну, разумеется, афганские жители взялись за своё старинное оружие. Затем их на Западе прозвали народными мстителями, после чего в их адрес пошла всесторонняя и разнообразная помощь. А на Севере афганцев приравняли к басмачам и бандитам, которые когда-то тоже мешали построению новой светлой жизни. Но тогда, то есть в двадцатые-тридцатые годы с тёмными происками буржуазного капитализма справилась безжалостная Первая Конная Армия товарища Будённого. А в нынешнее время… Коварных наёмников мирового империализма должна была побороть советская 40-ая армия… Но только вот… Что-то плохо у неё это получалось…

Однако советские люди не привыкли обходиться без тяжёлых трудностей. Вот и отправилось в далёкие-предалёкие афганские районы ядро нашего разведотряда. А вдобавок к нему и вторая группа спецназначения. Без всяких сомнений, этих боевых сил должно было хватить для полной и безоговорочной победы над всем моджахедским душманством.

«Что-что!.. А каскозакидательства нам ещё долго не занимать!..»

По прибытию в район наши войска рассредоточились. Ядро отряда направилось, естественно, направо… Ведь командир роты завсегда прав. Ну, а вторая группа поехала налево. Именно поэтому всё и произошло… Поскольку в БРМке капитана Перемитина присутствовала умная координатно-вычислительная машина, то по этой причине ядро отряда окопалось в непосредственной близости с иранской границей. А вот вторая разведгруппа…

А второй разведгруппе первой роты несколько не повезло. Хотя поначалу всё складывалось очень даже хорошо. Две боевые машины прокрались на малом ходу ещё несколько километров по сумеречной пустыне, чтобы по самому максимуму соблюсти режим скрытности и секретности. Наконец-то, командир группы скомандовал долгожданное «Стой!» И обе брони замерли около гряды невысоких холмов. Группа начала выгружаться для дальнейшего забазирования.

Однако как только командир поднялся на близлежащий холм для рекогносцировки ночной местности, то по его спине сначала поползли неприятные мурашки… А через секунду-другую эти ощущения смыло холодным потом! Прямо на него сплошным фронтом двигалось множество огоньков. Словно на него едут несколько десятков автомобилей, выстроенных в одну длинную линию. Это могли быть только вооружённые моджахеды, которые решили подобраться как можно ближе к обнаруженной советской разведгруппе… Чтобы потом атаковать «шурави» в пешем порядке… И командир второй разведгруппы принял единственно верное решение.

— К бою! — скомандовал старший лейтенант Фролов, но затем добавил ещё один приказ. — Бегом!

Советские разведчики-спецназовцы тут же бросились выполнять полученную команду и стремительными орлами взлетели на вершины близлежащих холмов. И вторая разведгруппа стала быстро готовиться к предстоящему бою, наспех подыскивая хоть какие-то укрытия. Однако вершины холмов оказались совершенно голыми, то есть без растительности и даже без камней. И даже небольшую заградительную «кладку» не из чего было соорудить. А потому солдаты без лишних эмоций или паники вытряхивали из своих рюкзаков дополнительные патронные пачки… Чтобы они находились под рукой… Ведь в скоротечном бою автоматные магазины пустеют очень быстро…

А вражеская лавина всё надвигалась и надвигалась. И старший лейтенант Фролов отчётливо понял то, что шестнадцати автоматно-пулемётных стволов явно недостаточно для успешного отражения душманской атаки. И он отдал новую команду…

— Броню — наверх! Орудия — на прямую наводку! Вперёд!

Механики-водители хоть и поседели за эти долгие-предолгие секунды… Пока их боевые машины с рёвом взбирались вверх по склону… Однако БМПешки всё-таки оказались на вершинах двух холмов… Так никого и не задавив… Из своих солдат. Которые еле успели отодвинуться…

Длинные рудийные стволы уже опустились чуть ниже линии горизонта и наводчики-операторы стали ловить в прицелы подходящие цели. В принципе… Вся разведгруппа уже была готова к последнему и решительному бою… Поскольку все отлично понимали то, что им на помощь может прийти только ядро разведотряда. В которое входят одна БРМка и единственный Урал с пулемётом ДШК над кабиной. И всё!.. Больше никто не сможет их поддержать… А ведь врагов так много!

Но командир группы уже скомандовал:

— Внимание! Приготовиться!..

И каждый солдат приготовился… Ведь после первых выстрелов уже ничего нельзя будет изменить…

Но внезапно из своего люка высунулся наводчик Меликян, который своим гортанным криком предотвратил всё!.. И надвигающийся бой… И уже готовую вылететь команду «Огонь!».. И многочисленные людские потери…

— Тавариш камандыр! — проорал «ара-Ашот». -Пасматрыте самы! Там что-то не то!

А из башни второй БМПешки показался наводчик-оператор Останков… Который удивил всех ещё больше!

— Да это поезд! Самый настоящий!

Несколько секунд командир группы пытался разложить всю полученную информацию по своим соответствующим полочкам. Ведь действительно… Какой ещё может быть поезд в афганской-то пустыне?! Это же полнейший абсурд! А если…

Внезапно издалека послышался паровозный гудок… И вся «надвигающаяся» вереница огоньков медленно-медленно поползла влево. Но при всём этом постепенно набирая скорость. И всё равно командир не поверил. Ни паровозному свистку или гудку… Ни даже тому, что огни всё-таки уезжают в левую сторону…

Но в орудийный прицел вся картина прояснилась более чем убедительно. И старший лейтенант Фролов даже различил квадратненькие окошки пассажирских вагонов. Это в слабую оптику они выглядели маленькими и дрожащими огоньками. Очень уж похожими на фары едущих по раскалённой пустыне автомобилей. А мощные прицелы показали совсем другое. И с обоих боевых мест, как наводчика-оператора, так и командира… Оптика демонстрировала одно и то же — уезжающую влево вереницу небольших освещённых изнутри окошек.

И это действительно был пассажирский поезд.

Командир РГ Љ612 осторожно вылез из башни и с большим облегчением скомандовал «Отбой!». И страшно разочарованная вторая разведгруппа стала собираться вниз… Ведь тяжёлый бой с большой долей вероятности мог окончиться в их пользу. Ведь две скорострельные пушки, да ещё и «выкаченные» на прямую наводку… При шестнадцати боевых стволах!.. К тому же всё это дополнялось как мощным бронекорпусом явно таранного типа и безжалостными стальными гусеницами! Словом, потери в трофейном оружии и прочих бакшишах казались им колоссальными…

А ранним-ранним утром бдительная фишка услышала шум мотора… Но первым был обнаружен белый флаг. Хоть это девственно-чистое полотнище уже заранее сигнализировало о полной и безоговорочной капитуляции тех, кто его и вывесил… Однако сначала следовало хорошенько разобраться… Кто же именно хочет сдаться в плен советским солдатам… Ведь абы кто нам не нужен!..

И старший лейтенант Фролов опять стал ломать свою командирскую голову… Ведь закреплённый на мачте или антенне белый флаг по-прежнему плыл над соседней грядой холмов. И загадочно гудящее транспортное средство продолжало оставаться чьей-то военной тайной. Однако длинная антенна!.. Уже только этот признак радиооснащённости самым косвенным образом свидетельствовал о некоторой враждебности и даже вооружённости. Ведь такие антенны вряд ли установят на грузовик или трактор!..

И единственной отрадой для командира второй группы продолжал оставаться белый капитулянтский флаг! Кто бы «он» ни был… Но «он» уже заблаговременно хочет сдаться! Вернее, пытается это сделать… Ибо… Абы кто…

Наконец-то из-за холмов да на открытое пространство выехал «он»… Американский средний танк М60! С характерно короткоствольной пушкой, но в 120 миллиметров! И легко узнаваемой коробкой телеприцела, возвышающейся над передней частью танковой башни… Но зато… На радиоантенне гордо реял белый флаг! Американец ехал сдаваться!

И… Он бы точно сдался!.. Но внутри стопроцентно спасовавшего американского среднего танка М60 оказался хитро выученный пакистанский экипаж. Который и помешал старшему лейтенанту Фролову стать в одночасье целым Героем Советского Союза! Пакистанский механик-водитель остановил танк в трёхстах метрах от бдительной советской фишки… А командир танка, тоже по совместительству пакистанец, включил громкоговоритель и стал монотонно что-то бубнить… И как назло… Русский командир советской разведгруппы спецназа и пакистанский командир американского танка друг друга не поняли…

Хоть и медленно-медленно… Но всё-таки международный вооружённый конфликт назревал с каждой истёкшей минутой… Старший лейтенант Фролов самым никоим образом не знал пакистанского государственного языка урду и вследствие этого никак не мог понять то, чего же именно хочет ему внушить громкоговорящий американский танк.

Хотя… Догадаться о многом было совсем уж немудрено. Ведь по территории Демократической Республики Афганистан вряд ли стали бы разъезжать американские танки М60. Хоть и с белым флагом на радиомачте. Да и громкоговорящий экипаж очень часто повторял весьма узнаваемое слово… «Покистон… Покистон…». Данное лингвистическое обстоятельство могло крайне однозначно констатировать то, что или сам танк принадлежит государству Пакистан, или же эта территория… На которой сейчас находится вторая разведгруппа, в общем-то, советского спецназа. И, скорей всего, именно последний вариант был самым верным.

И старший лейтенант Фролов вдруг вспомнил об одном своём подчинённом, который обладал поистине феноменальными качествами, в которые также входило знание нескольких восточных языков. Так на вершину холма был срочно вызван механик-водитель Мухаммадиев. Ведь помимо великого и могучего русского этот житель города Самарканд в совершенстве знал как свой родной язык, то есть таджикский… Так и узбекскую речь. И даже кое-что из лукачинской мовы… Правда, по большей части критически-ругательной…

«Глядишь… — думал старлей Фрол, глядя на спешно подымающегося Муху. — Глядишь… И в пакистанском наречии разберётся!»

Самаркандский полиглот не подвёл войска спецназа. Муха очень точно уловил ещё одно слово… А именно «сархад». Что переводилось на русский язык как «граница». И путём весьма нехитрых комбинаций… Периодически меняя своими местами… Эти два слова: «Покистон» и «граница» наконец-то прояснили всё. Что пакистанская граница, что граница Пакистана — всё получалось едино! И вся суть громогласных претензий урду-говорящего танка М60 сводилась к одному…

— Они говорят, что мы нарушили пакистанскую границу, — переводил толмач Мухаммадиев.

— А ты спроси у них… — незамедлительно предложил командир. — А где их пограничные столбы? Чем они подтвердят пограничную линию?

И Муха стал кричать по-таджикски. Пакистанский экипаж американского среднего танка сначала подумал минут с пять… Видимо, собираясь с мыслями или же консультируясь с вышестоящим начальством. А потом стал выдавать пакистанскую государственную тайну… Чем немал повеселили самаркандского таджика.

— Они говорят, что эти столбы стояли… Но очень давно! А потом их местные жители растащили. Или песком занесло.

— Это они по-таджикски тебе сказали? — командир группы слишком уж подозрительно покосился на всепонимающего полиглота Муху. — Прямо так и растащили?

— Это они на языке дари говорят, — пояснил механик-водитель рядовой Мухаммадиев. — Это очень похоже на таджикский.

Поскольку старший лейтенант Фролов уже не раз был ознакомлен с лингвистическими способностями своего подчинённого, то и на этот раз… Словом, Мухе поверили…

— А ты ещё спроси у них, — предложил командир, стремясь как можно дольше протянуть время. — Куда надо ехать, чтобы с их территории уйти.

Пакистанский ответ был очень краток.

— Откуда приехали, туда и надо ехать, — перевёл солдат. — По гусеничным следам.

Тут старший лейтенант даже выругался. Ведь они по этой пустыне столько зигзагов и поворотов вчера понаделали! Так что… Сразу и не выберёшься…

И командир советского подразделения посуровел:

— Скажи, что нам надо подумать и карту посмотреть! Пусть подождут!

Однако здесь произошла заминка. Ведь в самаркандских сельских школах совершенно не преподают хотя бы основ военного перевода языка дари.

— А я не знаю, как карта будет по ихнему! — честно признался таджик. — Я им скажу… Что нам надо с командиром поговорить! Хорошо?

— Ладно! Поболтай тут с ними. Потяни время! — согласился Фролов и поспешил вниз.

От брони уже минут пять назад как доложили о том, что налажена бесперебойная связь с ядром отряда. Капитан Перемитин сначала даже посмеялся над сложившейся вокруг второй группы ситуацией. Потом он вслух высказал своё сожаление о том, что на выход не взяли такие музыкальные инструменты как «Фаготы». Ведь эти противотанковые управляемые ракеты так сложны в транспортировке и дальнейшей эксплуатации. А вот насчёт стратегической бомбардировочной авиации ротный обещал подумать. Старший лейтенант Фролов, конечно же, воспринял всё это как очень даже удачную шутку, но, тем не менее, намекнул об одном-единственном количестве американских танков в данном районе. На том конце беспроводной линии связи опять пообещали подумать…

А на вершине холма долговязый таджик Муха тянул время по полной программе. Он уже договорился с пакистанским экипажем о том, что они непременно приедут к нему домой в гости и наконец-таки отведают знаменитейших самаркандских лепёшек. Единственное уточнение состояло в том, чтобы это знаменательное международное событие произошло не ранее ближайших шести-семи-восьми месяцев. Ну, пока рядовой Мухаммадиев не уволится в запас из рядов Советской Армии. Вежливые пакистанцы согласились и с этой деликатной просьбой. Следуя незыблемым правилам восточного гостеприимства, танковый экипаж в свою ответную очередь также пригласил советских солдат в ближайший населённый пункт. Но обязательно без оружия. А вот на это условие механик-водитель Муха никак не мог пойти… Во всяком случае, без соответствующей консультации с вышестоящим командованием, которое расположено… Ну, разумеется, в самой Москве и даже в Кремле…

Пакистанцы уважительно цокали языками, и танковый громкоговоритель далеко разносил эти странноватые звуки. И незапланированный раунд международных переговоров продолжался. Когда на вершину холма опять поднялся командир второй группы, то рядовой Мухаммадиев уже устал держать свои ладони рупором. Да и голос его слегка охрип. Ведь таджику приходилось надрывать своё горло во всю его мощь. И в данную минуту речь шла о самом дорогом… О здоровье родителей как с одной стороны, так и с другой… То есть о самочувствии отца и матери солдата Мухаммадиева с одной стороны… И о состоянии здоровья родителей всех членов пакистанского экипажа. А ведь восточные правила вежливости ещё подразумевают такие моменты как самочувствие близких и дальних родственников, состояние дел у соседей, успехи в ведении подсобного домашнего хозяйства, общий рост поголовья мелко-и крупнорогатого скота, степень урожайности в этом году хлопчатника и бахчевых культур… И прочая, прочая, прочая…

Но вот наверх всё-таки поднялся старший лейтенант Фролов и спас своего солдата от полной утраты голосовых возможностей. Но напоследок Мухе всё же пришлось потрудиться ещё раз…

— Скажи им, — говорил Фрол. — Что с командиром мы договорились. Вот только сейчас позавтракаем и сразу же уедем.

Таджик прокричал всё, что ему приказало начальство, но… По причине слабых своих навыков референта-переводчика Муха всё же проявил самодеятельность, переиначив русское слово «завтрак» на восточное «чаепитие». Пакистанцы оказались людьми понимающими и вежливо согласились подождать до тех пор, пока русские солдаты не закончат баловаться утренним чайком.

Так они и прождали два часа. Целых сто двадцать минут! Пока вторая разведгруппа и в самом деле не завершит свой скромный солдатский завтрак. Пока они же не загрузят в БМПешки всё своё военно-полевое имущество. Пока все разведчики не рассядутся по своим местам… И пока механики-водители не запустят свои двигатели.

Перед тем как дать заветную команду «Вперёд!» старший лейтенант Фролов ещё раз окинул своим зорким взглядом чистое афганское небо. Однако ж… Подлетающих бомбардировщиков-стратегов было не видать… И тогда с лёгким вздохом сожаления он всё-таки скомандовал…

— Мухаммадиев! Вперёд!

Механик-водитель Муха включил первую передачу и боевая машина советского спецназначения поехала обратно домой… Чуть ли не на Родину… То есть в родной уже Афганистан.

А пакистанцы проявили ещё одну степень восточной вежливости. Они тоже запустили двигатель своего американского танка М60А1 и поехали вслед второй разведгруппе в качестве почётного эскорта. Но только до тех мест, где приблизительно и проходила афгано-пакистанская государственная граница. Там пакистанцы и отстали. Но ещё долго виднелся их белый флаг… Когда наши разведчики с некоторым разочарованием оглядывались назад.

В заранее условном месте… Ну, плюс-минус пять-десять километров… Старший лейтенант Фролов выпустил в небо три зелёные ракеты, и по этим звёздочкам их вычислили. То есть капитан Перемитин со своим ядром отряда выехал прямо ко второй разведгруппе…

— И мы потом только вместе ездили! — рассказывал нам Муха. — У него же умная машина. Все координаты знает. Не то, что мы…

— «Бисталковый!» — поддакнул ему я. — «Савсем ничево не понимай».

— Ой! — с явно наигранной радостью воскликнул таджикский механик-водитель. — И ты тоже так думаешь?

От внезапного смеха я чуть было не поперхнулся. Но Вова вовремя хлопнул рукой по моей спине, и всё стало нормально.

А потом им повезло вдвойне. Ну, караван попал в их засаду — это дело-то понятное. Но их двойной удачей было то, что ядро отряда и вторая группа находились вместе. Потому что в одиночку забить такой большой караван им бы попросту не удалось.

Ведь им в засаду «попалось» аж целых пять автомашин: три «Семурга» и две новенькие «Тойоты». Ну, разумеется, этот караван оказался духовским. Ведь у афганцев при себе находилось автоматическое стрелковое оружие. А тем более, что кое-кто из агрессивно настроенных караванщиков даже стал отстреливаться. В общем… Все моджахеды были уничтожены ответным огнём наших разведчиков. Также пострадали три автомобиля «Семург» пакистанского производства.

Поговорить более подробно об остальных деталях данного события нам не дали. Муху срочно вызвал к себе командир второй группы, и «только-только» разговорившийся таджик умчался на зов начальства.

Да и нам… Пришла пора честь познать… Засиделись мы в гостях… Засиделись!

Глава 17. МОЙ ЗЕМЛЯК НИКОЛАЙ…

Когда мы втроём вернулись в нашу группу, то там уже находился один залётный гость из ядра отряда. Это был мой земляк из славной Пензенской губернии. Там в деревне Кабылкино Каменского района когда-то проживала вся моя родня по маминой линии. Однако в тридцатые годы, то есть при коллективизации весь род Карапаевых разбросало по разным городам и весям. И как бы то ни было… Я считал Николку Мацыгина своим землячком… Хотя и называл его иногда пензюком… Но не так часто, и только в шутку…

Коля Мацыгин хоть и считался пулемётчиком, но только ручным. То есть он имел на личном вооружении 5,45-миллиметровый РПК. Этот ручной пулемёт Калашникова отличался от своего автоматного собрата только чуть удлинённым стволом с двумя тонкими сошками да неестественно вытянутым магазином на 45 патронов. А в остальном этот якобы пулемёт полностью соответствовал всё тому же автомату Калашникова. Но, невзирая на это сходство, Коля Мацыгин именовался пулемётчиком. Хотя при его рослой фигуре и огромных ручищах солдату Николке полагалось носиться с вполне нормальным пулемётом ПК.

Но, как говорится, не судьба… Не судьба! И огромный разведчик Коля ходил на войну с миниатюрненьким РПК. Да ещё и с обыкновенным магазином на тридцать патронов. Потому что длинные рожки на 45 патронов когда-то давным-давно перешли в пользование борзых автоматчиков. Да так у них и остались. А отобрать эти магазины назад у Мацыгина не хватало решимости. Поскольку по своей натуре он был хоть и здоровенным, но очень уж добродушным увальнем. Эдаким русским медвежонком-переростком…

Именно из-за этого своего добродушия разведчик Мацыгин вечно попадал в какие-то переделки. То он доверчиво оставит какую-нибудь вещь на многолюдном месте, чтобы по возвращению искать её долго-предолго… То Коля простодушно пропустит поздним вечером в столовую незнакомого солдата, чтобы тот спустя полчаса улизнул через заднюю дверь со свежедобытым мешком тушёнки или сгущенки. А наряд потом расхлёбывай эту пропажу!.. То ещё что-нибудь…

Но более всего рядовой Мацыгин отличался в таком достойнейшем занятии как охрана военнопленных афганцев или арестованных советских солдат. Вот уж здесь и развернулось всё величие натуры пензюка Коли. На недавнем выходе этому, так сказать, разведчику-спецназовцу поручили охранять двух пленных духов, которых захватили вооружёнными… Когда они катили куда-то по своим моджахедским делам по пустыне Дашти-Марго. Тогда очень чётко сработала одна разведгруппа спецназа. Не буду говорить какая именно… Скажу только то, что первый допрос пленных проводил сначала я. Но моё знание узбекского языка не помогло, и тогда замкомвзвод Ермак взялся за ствол своего АКМа… Потом этих пленных передали в ядро отряда, где у капитана Перемитина имелся военный толмач.

Однако афганцы молчали, и было решено переправить их в батальон. Но утром, когда прилетят вертушки. А ночью самый зловредный душман сбежал. Ведь пленных сторожил именно разведчик Мацыгин. Он вполне добросовестно связал обоих пленных одной верёвкой, свободный конец которой даже намотал на свой кулак. После чего Коля потихоньку заснул. Тёмной и глухой ночью самый душманистый афганец умудрился ослабить верёвку, которая и связывала его руки. Затем этот злодей высвободил не только кисти рук, но и ступни ног. После чего улизнул в неизвестном направлении. И был таков!

И, Слава Богу… что этот осчастливленный Колей моджахед не украл у своего спящего часового ручной пулемёт!.. Видать, афганистанский партизан решил не будить сонного русского медведя… Чтобы таким образом не искушать свою военнопленскую судьбу! Иначе ведь… Сбежавший дух так и не развязал же своего товарища-душмана. Скорей всего, чтобы не поднимать особого шума. Или же пообещал тому быстренько возвратиться!.. Второй пленный так и остался у нас. А поутру разведчик Мацыгин огрёб по шее ровно столько, сколько и полагалось огрести от самого справедливого командира роты. После чего он и был прощён. Однако всему нашему разведотряду тогда пришлось в экстренном порядке менять район своей дислокации. Поскольку умчавшийся на волю душара мог запросто привести за собой немереное количество вооружённых друзей-товарищей.

А совсем недавно Коля Мацыгин в который раз тащил доблестную караульную службу. Причём не на каком-то там боевом посту, а в качестве выводного. То есть он являлся тем караульным солдатом, который сопровождает арестованных губарей по всевозможным направлениям: будь то прогулка до внутреннего туалета или же дальний поход по местам самых грязных принудительных работ. И непонятно ведь на каком основании… Но считалось, что посаженные на гауптвахту военные подлецы и армейские негодяи будут дрожать-бояться только от одного вида могучей фигуры выводного Коли. Однако же… Слава о доброте пензенской души уже далеко разнеслась по окрестным ротам и отдельным взводам. И разведчика Мацыгина знали все. Чем и пользовались всякие там бессовестные разгильдяи и нарушители строгой уставной службы.

Уже дважды арестованные злыдни сбегали от Коли во время хозработ. Это в первый раз Мацыгин доложил, как и положено, начальнику караула. После чего к месту происшествия прибежал сам товарищ Лютый… Начгуб молча отобрал у Коли автомат АКСУ, снял с него ремень с подсумком, после чего торжественно вручил свежеиспечённому губарю Мацыгину ту самую совковую лопату… которой полчаса назад кидал мусор убежавший подлец… И Николка безропотно принялся осваивать новый фронт работ… Ведь с капитаном Лютым особо так не поспоришь. Уже одна фамилия чего стоит!

Потому и во второй раз… Когда Колю огорчил ещё один быстроногий губарь… Донельзя опечаленный Коля сделал новую зарубку на пластмассовой рукояти автомата-ублюдка, с которым постоянно ходил в караул. Ведь строгий учёт сбежавших афганцев разведчик-пулемётчик Мацыгин вёл на рукояти своего родного ручного ПК. А на постоянно арендуемом АКСУ подсчитывались наши беглецы-разбойники. Так во-от!.. Коля сделал вторую зарубку и без лишних слов отдал свой укороченный автомат напарнику-выводному. И уже привычным жестом взялся за совковую лопату.

А в третий раз, который случился совсем недавно… Арестованный сбежал от Коли прямо из внутреннего дворика караулки. Здесь губари проводили своё свободное время, когда у них не имелось каких-либо работ. По своему обыкновению они ходили по кругу, топая своими казёнными ножками по нескончаемой тропинке, выполненной в виде кольца. И вот один арестованный испросил у выводного Коли разрешения облить горячей струёй холодный глинобитный забор. Ведь местный туалет уже был занят другим губарём, который решил отсидеть там весь свой срок. Ну, чтобы не бегать как лошадка по одному и тому же кругу. И добросердечный Мацыгин разрешил учинить акт вандализма над ни в чём неповинным забором караулки.

Арестованный солдатик отошёл в уголок и сделал там своё чёрное дело. Однако невысокий забор всё-таки устоял и не рухнул под мощным напором стремления к свободе. Разочаровавшись в своём первоначальном замысле, предприимчивый губарь Кацюба заправил обмундирование, затем оглянулся на выводного Николку и приветливо ему улыбнулся. И пока доброе пензенское сердце таяло в блаженной истоме всенародной любви… Этот наглец-губарь подтянулся на руках и беспрепятственно уселся верхом на заборе. После этого потенциальный нарушитель помахал Мацыгину ручкой, чтобы таким жестом обозначить момент своего расставания с полюбившейся ему гауптвахтой… Да и спрыгнул вниз… И помчался вдаль… Разъярённый медведь Коленька подбежал к забору, но перескочить через эту преграду так и не смог… Обозлённый пензюк даже вскинул свой автомат… Но… Выстрелить в спину убегающему солдату… Коля так и не смог…

— Да ж-жалко ведь! — говорил он, ставя свой АКСу в оружейную пирамиду караулки. — Пацаны!.. Вы только вещи мои с собой прихватите… Хорошо?!

Остальные караульные обещали Николке присмотреть за его личными вещами… После чего Мацыгин в добровольном порядке пошел в каморку начальника гауптвахты. Капитан Лютый едва только завидел Колю без автомата и ремня, то сразу всё понял… И молча выписал ему записку об аресте на трое суток…

А сбежавшего солдата Кацюбу искали всем батальоном… Нашли его только на четвёртые сутки, когда все почти разуверились в положительных результатах поисков. Ведь дезертир мог запросто перейти на другую сторону… Но Кацюбу нашли на военной свалке, где он оборудовал себе тайное убежище. И беглеца возвратили в наш батальон. А через три дня переправили в другое место службы…

К этому моменту Коля Мацыгин всё ещё сидел на губе. Ведь ему накинули дополнительный срок. Никто же не знал, что этот Кацюба будет хорониться от всех так долго. Если прежде беглецы довольствовались только хорошим обедом и купанием, после чего добровольно возвращались обратно под крылышко Лютого… То рядовой Кацюба попортил нервы всем военнослужащим нашего батальона.

После этого инцидента разведчика Мацыгина перестали назначать в караул. Однако командир первой роты по-прежнему доверял самому рослому солдату своего подразделения. И на эту апрельскую войну Коля опять отправился в качестве личного телохранителя капитана Перемитина. И ручной пулемётчик Коля старался оправдать оказанное ему высокое доверие…

А сейчас он пришёл в гости в третью разведгруппу. Благо, что ядро отряда располагалось совсем неподалёку.

— Ну, что-о?! — спросил я его, пожимая крепкую ручищу. — Сколько духов на этот раз упустил?

— Ни одного! — горделиво заявил Николка. — Ты бы послушал…

И действительно… До нашего появления разведчик Коля рассказывал всякую всячину. Как они задолбили караван. Сколько взяли оружия и боеприпасов. Какое трофейное барахло досталось им попутно с военным имуществом духов. Сколько мешков с сухофруктами… А сейчас Мацыгин дошёл до самой яркой части своего рассказа…

— И вот пошли мы их расстреливать! — горячо говорил Мацыгин. — Я и Барышник. А духов-то трое! Сначала всё шло нормально. Они сами себе яму выкопали. Двое духов запрыгнули в неё и улеглись на дно. А третий… Гадёныш!.. Подошёл к краю ямы, чтобы будто бы спрыгнуть, а сам через неё перескочил и бежать! Барышник прицелился в него из своего бесшумного пистолета, нажимает на курок. А тут вдруг осечка! Он перезаряжает его и опять осечка! И тогда замкомроты побежал догонять духа. А я-то остался один! И без оружия!

— А чего ж ты так? — спросил Шпетный. — Надо было хоть автомат взять.

— Да кто же знал, что так получится! — продолжил Коля. — Вот стою я один! И не знаю, что делать! Эти-то убежали. А тут двое в яме зашевелились… Я так испугался!.. Думал, что писец мне пришёл. Их же двое! И они стали подниматься!.. А у меня в руках только совковая лопата. Большая и тяжёлая! И ка-ак я начал их дубасить этой лопатой!.. как бешенный!.. Но стараюсь по головам попасть… А самому страшно… Жуть!

Мы слушали взволнованную и сбивчивую речь Коли и понимали… Что Мацыга не врёт. Ведь такими вещами не шутят… Даже на войне.

— И я их обоих убил, — рассказывал Мацыгин, словно констатируя одни только факты. — Обоих! Своей совковой лопатой. Сначала оглушил по голове первого. Потом второго! А когда они свалились на дно ямы, то я как будто озверел! Лопата-то совковая! Это штыковой было бы легче! А тут ведь надо её держать так, чтобы она не выворачивалась!.. Чтобы острая часть попала куда нужно!.. И я им обоим черепушки расколол! И потом ещё бил… Пока Барышник не вернулся. А эти двое уже лежат… Готовые. То есть мёртвые!

— А третий? — уточнил Агапеев. — С ним-то что?

— А он убежал! — Коля даже рассмеялся, но как-то нервно и неестественно. — У Барышника так пистолет и не стрельнул. Ни разу! Осечка за осечкой. Барыга его так и не догнал. Шустрый оказался душара. А потом замкомроты приходит ко мне… А я всё этих долблю! У них вместо голов одна какая-то каша… А я не могу остановиться и всё!.. Пока Барышник не заругался. Я только тогда перестал. А потом мы их засыпали песком и пошли обратно. Я иду весь в крови. Когда пришли, то пацаны чуть не обалдели. Столько крови на мне было!.. И мозгов человеческих! Еле отмылся потом…

— Тебя как? — спросил Лёха Шпетный. — Не тошнило?

— Да нет! — ответил Мацыга. — Это же в первый раз было. А теперь… Наверное, уже привык. Так и сяк и разэдак.

Коля ругался очень сильно… Раньше от него нельзя было услышать столь грубых матерных выражений. А теперь… Добродушного увальня словно подменили… Поэтому он и ругался со страшной силой…

А мне всё вспоминалась наша декабрьская война. Когда молодой солдат Коля Мацыгин присутствовал при ликвидации нежелательных свидетелей. Тогда двух молодых пастухов точно так же уложили на дно ямы, выкопанной их собственными же руками. После чего афганцев расстреляли из бесшумного АПСа. Тогда от зелёного бойца Коли не требовалось ничего. И он хорошо слышал в ночной тишине, как жалобно всхлипывали тщедушные пастухи. Когда в их маленькие тела попадали всё новые пули. А потом их засыпали песком. Рассказывая про этот случай, Мацыгин трясся как в лихорадке. Тогда его тошнило от одного только воспоминания… И есть он не мог… потому что выворачивало молодого разведчика наизнанку…

А теперь всё обстояло совсем по-иному… Солдат Коля Мацыгин пообвыкся на войне и даже заматерел, превратившись в стойкого и закоренелого воина тире интернационалиста. Который без всяких рассуждений и соплеразмазывания готов оказывать посильную помощь в построении светлого афганистанского общества. Даже посредством внештатного применения обыкновенной совковой лопаты. Тоже советского производства.

Когда взбудораженный Николка ушёл обратно к своему ядру, среди нашего солдатского коллектива долго царило молчание.

— Как же хорошо… — произнёс затем Бадодя Бадодиевич. — Что нашей группе так ничего и не попалось!

Я промолчал, хотя полностью поддерживал точку зрения своего давнего друга. Ведь такие кровавые кошмары и непередаваемые ужасы не проходят бесследно. Они неминуемо откладывают тяжкие отпечатки как на человеческой психике… Так и на его душевном состоянии. Ведь убийство беззащитного противника — это не является хорошим поступком. В бою — это ещё куда ни шло… Там кто кого первым подстрелит или убьёт. А вот лишать жизни безоружного человека — это не по-мужски! Мы же не мясники и не палачи…

А время всё тянулось и тянулось. Мы даже не знали, чего же мы ждём около развалин древней крепости. Но вскоре появился командир группы и всё объяснил.

Ведь вторая группа захватила в качестве военного приза две вражеские автомашины. Новенькие «Тойоты» дошли своим лёгким ходом до цитадели Александра Македонского. Но вот доехать до Лашкарёвки им не хватило бы бензина. И сейчас решался важный вопрос: смогут ли вертолёты доставить нам одну или две бочки столь необходимого топлива. Ведь эти грузопассажирские автомобили затем можно было бы использовать на последующих боевых выходах. Как это уже принято на афганской войне. Над двухместной кабиной устанавливался крупнокалиберный пулемёт ДШК или же НСВТ. А в кузове запросто умещалось от шести до восьми бойцов советского спецназа. И эти две «Тойоты» могли запросто заменить пару БМПешек, если это рассматривать в качестве повышения мобильности группы и её скрытности в перемещениях. Двигатели-то японские, и работают они практически бесшумно. А боевые машины пехоты громыхают на всю пустыню. И хитрые караванщики успевают спрятать в песок, что им вздумается.

Однако командование батальона решило не обременять себя трофейной автотехникой. И спустя минут тридцать пришёл соответствующий приказ: «Уничтожить!»

И новенькие «Тойоты» отогнали в сторонку метров на сто. Они покорно стояли на ровнёхонькой поверхности высохшего озера и всем своим видом коряжили наши мужские сердца. Ведь все мы были очень уж неравнодушны к автомобилям, а особенно к новеньким иномаркам. А тут полному уничтожению подлежали две симпатичненькие «Тойоты»… И у меня аж заныло в левой половине груди… Когда длинная автоматная очередь прошила капот и лобовое стекло первой автожертвы. Затем последовали новые выстрелы… Из двух автоматных стволов вырывались короткие очереди, и японские машины получали очередные пробоины. Когда автомобили занялись бледно-голубым пламенем, автоматная стрельба прекратилась. И на этом уничтожение трофейных транспортных средств можно было считать законченным.

Так они и остались… Две новенькие «Тойоты»… Расстрелянные из автоматов и горящие почти прозрачным пламенем…

— Э-эх! — вздыхал Сальников. — Жалко-то как! Это ж не «Жигули» или «Волги»!

— Да-а. — подтвердил Лёха. — Вот бы их в Союз вывезти!

Но такие варианты были невозможны. Ведь трофейная автотехника могла использоваться нами только для ведения успешных боевых действий. На какие-либо иные цели она не годилась. Для гражданского употребления в Советском Союзе имелись другие автомобили. Которые почти ничем не уступали мировым аналогам. Но в том-то и дело, что «почти».

А то, что эти автомобили когда-то принадлежали местным своим хозяевам… Так это вообще в расчет не принималось. Ведь на них передвигались вооружённые моджахеды, то есть враги светлой апрельской революции и всего остального народа Афганистана. И их проблемы никого теперь не волновали.

Если они ещё были в том состоянии… Чтобы вообще испытывать какие-либо проблемы. Война ведь…

Глава 18. ПОЛНЫЙ И ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПОДРЫВ БОЕГОТОВНОСТИ

Обратный путь в пункт постоянной дислокации начался вроде бы нормально. Ведь мы сейчас ехали не куда-нибудь в пустыню, а прямиком домой. Три наши разведгруппы и ядро отряда вытянулись в одну длинную колонну, которая неспешно запылила по пустыне строго в северном направлении. В голове выдвигалась первая группа, затем на некотором удалении от неё ехало ядро, за которым с полагающимся интервалом гремела гусеницами вторая группа. Ну, и самыми последними, то есть в техническом замыкании оказались две наших могучих БМП-2.

И, как это говорится, всё шло своим путём… Механики-водители увлечённо рулили боевыми штурвалами, военный шофёр топливозаправщика уверенно крутил свою баранку под чутким контролем товарища майора Болотского, зампотех роты сидел на самой первой броне и вовремя направлял движение по нужной колее, командир отряда капитан Перемитин осуществлял общее руководство выдвигающейся колонной, командиры групп внимательно всматривались в окружающую обстановку и не забывали про свой горячо любимый личный состав… Ну, а он… То есть горячо любимый личный состав тоже не бездельничал: бдительно вёл наблюдение по своим секторам, держал боевое оружие наготове, а патроны и гранаты — под рукой. Один лишь наводчик-оператор Лёнька Пайпа сидел с угрюмым видом в правом люке, беззастенчиво выпростав за борт башни свою длиннющую ножку в ослепительно белой повязке.

Наша боевая колонна уже преодолела не один десяток километров и дело подходило к полудню… Когда коварный враг применил против нас запрещённое всеми международными конвенциями бактериологическое оружие! Причём сделано это было с изуверской изощрённостью… То есть его действие оказалось по-садистски выборочным, и в зону сплошного поражения попала самая гуманнейшая разведгруппа спецназа… А именно — третья! То бишь наша…

Безжалостный к невинным советским солдатам-интернационалистам крайне реакционный заморский империализм применил против нас самое страшно-изматывающее на войне биологическое средство — дизентерийную палочку. Если быть поточнее, этих смертоносных палочек оказалось десятки тысяч и это на каждого нашего бойца!.. Включая как старшего лейтенанта Веселкова, так и прапорщика Акименко. И самое страшно-неприятное средство поражения стало действовать на всех нас почти одновременно.

Первым был сражён разведчик Микола Малый. Он на полном ходу молча свалился с брони и исчез в пыльном шлейфе. Когда броня остановилась, а пылюка рассеялась, то выяснилось самое ужасное… Позади боевой машины никого не оказалось. Разведчик Коля пропал совершенно и абсолютно. Однако на наши встревоженные окрики из ближайших кустов саксаула послышалось что-то знакомое.

— Да, щас я! — успокаивал нас Малый. — Подождите трошки!.. Скоро буду!..

Обстановка в группе сразу же нормализовалась. Стало ясно, что ничего страшного с Колей не произошло и вскоре он присоединится к остальному личному составу. Но военный юморист Лукачина всё же решил пощекотать ослабшие нервишки своего землячка. Втихомолку ухмыльнувшись, он запустил двигатель и даже проехал вперёд пару метров. Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы поторопить Миколу без лишних слов. Тот буквально вылетел из саксаульных зарослей, подтягивая на ходу штаны и негромко чертыхаясь. Когда Малый вскарабкался на броню, то он даже попытался отшутиться…

— Да живот чегой-то прихватило! Наверное, съел что-то не то…

Однако его шуточка оказалась очень уж актуальной и спустя триста метров точно такая же история повторилась. Но уже с другим нашим солдатом. Правда на этот раз Лука сделал остановку «по требованию». Наш механик сочувственно посмотрел в спину убегающего Билыка, но затем и сам вылез из своего люка, чтобы без промедлений умчаться в противоположную сторону…

— Да вы назад поглядите! — добродушно посмеивался Малый. — На нашу вторую броню!..

Мы посмотрели назад и увидели сидящими на БМПешке только половину её пассажиров. Зато кусты справа и слева колыхались от шагающих напролом фигур.

Тут командир группы понял в чём собственно дело и сразу же принял все необходимые меры. Во-первых, он запретил нам пить сырую воду из «того самого» водоёма. А во-вторых: приказал убрать в башню мешок с сушеной алычой.

— На привале вскипятим воду, вот её и будете пить! — говорил Веселков, недовольно морщась. — А то вы так всю пустыню обдристаете!

Я подумал, что в данной ситуации следовало сказать «обдрищете», но придираться к словам командира как-то было неудобно.

Спустя двести метров выяснилось, что и командир попал под действие вражеского средства поражения. Вместе с ним удобрять бескрайнюю пустыню отправилось более половины бойцов с нашей брони. Дольше всех к спасительным зарослям добирался наш «подранок»… Лёня Тетюкин… Он проскакал на одной-единственной здоровой ноге с десяток метров и мгновенно занял боевую позу за ближайшим кустом…

— Вот бедолага! — подтрунивал над Пайпой неугомонный Витя Билык. — Ему только-только повязку свежую наложили…

— А он босиком… — оскалил свои зубки Микола. — Ну, ни стыда и ни совести у человека! А ведь у меня больше бинтов нема…

Однако помимо перевязочных средств в большущем дефиците оказались газеты. Потребительский спрос возрос на них моментально, и теперь многие поминали поистине добрым словом запасливого товарища парторга.

А остальная наша колонна уже отдалилась от нас на очень приличное расстояние, и командир решительно стал всех поторапливать. Затем ожила радиостанция и Веселкову пришлось объяснять капитану Перемитину столь неожиданные причины задержек в пути…

— Нет! Больше отставать мы не будем! — пообещал напоследок наш старлей и по окончанию радиопереговоров тут же рявкнул на механика. — Лукачина, вперёд!

Двигатель завёлся и несколько раз выпустил в голубовато-белёсое небо чёрные клубы дыма. Воспользовавшись этой заминкой, отставшие бойцы забрались на броню. БМПешка рванулась с места, как застоявшийся боевой конь в стремительную кавалерийскую атаку… И всё же спустя ещё пятьсот метров «до ветру» попросилась оставшаяся в меньшинстве та часть личного состава, которая дольше всех сопротивлялась поражающим факторам вражеского биооружия… Однако их поджидало некоторое разочарование…

— Нет! — отрезал командир группы. — Остановок больше не будет! Во-он!.. Все желающие — шагом марш на корму!

И действительно… Наша боевая машина пехоты продолжала подниматься на барханы и опускаться вниз по их склонам, совершенно не снижая скорости. Старший лейтенант Веселков оказался неумолим и страдальцы впопыхах потянулись на корму БМПешки, где по её срезу было закреплено самовытягивающее бревно. Обычно его привязывают спереди к гусеницам, чтобы боевая машина своим же ходом смогла выбраться из заболоченного участка местности. Ну, а теперь это бревно пригодилось для другого спасения.

Несмотря на то, что бревно было длинным, благонадёжных посадочных мест оказалось всего два. Причём с самых краёв, где можно было относительно комфортно опустить ноги на фальшборт поверх громыхающих гусениц, а оголённую солдатскую задницу свесить по ту сторону бревна… А поскольку дело должно было происходить на полном ходу боевой машины, то есть при непрерывном раскачивании брони влево-вправо и вверх-вниз… То на помощь пострадавшему солдату приходило несколько рук его боевых товарищей. Один боец крепко держал левую ладонь дизентерийного мученика, а второй, соответственно, правую. Благо, что по самому срезу кормы оказалась намертво принайтована четырехсотлитровая Це Вешка, чей стальной корпус помогал удержаться во время движения хоть одному бойцу из подгруппы поддержки… После того, как страдания одного человека облегчались по самому максимуму, происходила неизбежная рокировка, и процесс повторялся опять… И как это водится, хуже всех приходилось третьему товарищу, который был просто-таки вынужден стойко переносить выпавшую на него военную муку… То есть дольше всех ждать облегчения тяжкой участи своих двух коллег…

Но случались и светлые моменты в нашей пустынной жизни!.. Это когда очередной приступ болезни «подкашивал» механиков-водителей или командный состав группы в лице старшего лейтенанта Веселкова и прапорщика Акименко. В первом случае Лукачина сначала принимался вертеть головой по сторонам в поисках более удобного места укрытия… Последний десяток метров до выбранного им скопления саксаула он безостановочно ёрзал по своему сидению, но потом всё-таки не выдерживал и прямо на ходу бросал свой штурвал, после чего пулей вылетал из люка. Правда, Лука всё же успевал выключить передачу и сбросить газ… Боевая машина пехоты медленно ползла по инерции вперёд, но шустрый механ в одних трусах и панаме уже мчался к долгожданному укрытию. Чтобы не оставлять его в трудную минуту… По соседству с ним занимали оборонительные рубежи и другие наши разведчики-спецназовцы…

Во втором же случае, когда инициаторами остановки выступали самолично Весёлый или же прапорщик Акименко, тогда всё происходило более степенно… И даже можно сказать, гораздо солиднее… Всё же начальство!.. И только перед самими кустами неторопливый шаг ускорялся до неприлично быстрого рывка вперёд! Но и в этом случае… Наши солдаты не бросали командиров в беде… Как и положено, разведчики занимали стойкую круговую оборону… С автоматом в одной руке и вспомогательным материалом — в другой.

Хуже всех приходилось нам — пулемётчикам! Пока с громоздким ПКМом спрыгнешь с брони, пока добежишь с ним до выбранной позиции, пока вернёшься обратно… С нагревшимся на солнце оружием было очень трудно. Зато на самом рубеже обороны, когда пулемёт благополучно возвышался рядышком на двух сошках и обе руки оказывались свободными… Вот тогда-то и можно было всласть помять до нужной кондиции задубевшую картонку… Ибо газеты закончились очень уж быстро.

— Ох, бля-а! — протяжно вздыхал Коля Малый. — Уж лучше бы в противогазе ехать!.. Чем вот так вот… Скакать туда-сюда-обратно!

— Ну, да! — согласился я. — И мороки меньше…

— И не так противно! — закончил мою мысль Билык. — А та-ак… Видел бы нас кто-нибудь со стороны!

Стоя на броне, он с нескрываемой жалостью смотрел на безуспешные попытки Лёньки Тетюкина вскарабкаться на броню как раз на уровне середины башни, чтобы сократить путь до своего люка. Но все его попытки подтянуться только с помощью рук были бесплодными… Пока Пайпу снизу не подсадил кто-то из сочувствующих.

— Вперёд! — скомандовал Веселков, и броня вновь поползла дальше.

Наша группа уже безнадёжно отстала от ротной колонны. Капитан Перемитин сначала сердился и даже ругался открытым матом по радиосвязи, но затем всё-таки проникся к нам искренним своим сочувствием и жалостью. И в последующие сеансы радиосвязи он только подшучивал над нашим незавидным положением…

Вот и сейчас командир роты беззлобно подтрунивал над страданиями третьей группы:

— Когда подъедете к отряду, то следите за моими целеуказаниями! Чтобы вы стали на привал с подветренной стороны! Чтобы не заразить все остальные группы! Дистанция — триста метров! Связь — только по радио! Всё!.. Желаю вам огромной удачи в борьбе!..

— Большое спасибо, товарищ капитан! — поблагодарил заботливое начальство старший лейтенант Веселков.

Его невозмутимое лицо и в трудные минуты пустынной разведдеятельности продолжало оставаться всё таким же непроницаемым. Наверное, Весёлому в глубине души было совсем не до смеха и шуток. Но на войне, как на войне! Случаются всякие непредвиденные неприятности! Сами же виноваты во всём! Что воды взяли так мало. Что резиновый РДВ закрепили плохо. Что позволяли волосатому майору фыркать и плескаться под общей водой. Что командный состав употреблял спасительную жидкость без каких-либо ограничений. Что вода всё-таки закончилась. Что нам пришлось обсасывать сушеную алычу с её слабительным эффектом. Что нам пришлось пить из этого хауза с дохлой скотинкой на дальнем берегу.

Но увы… Что случилось, то уже и произошло. И облегчить наши страдания могло только полнейшее истощение наших организмов. Как от содержимого желудочно-кишечного тракта, так и от излишнего количества подтравленной водички.

Но самым обидным было то, что вся наша разведгруппа страдала и мучилась дристун-заразой… А одна из главных причин наших мытарств преспокойненько сейчас ехала в кабине топливозаправщика. Время от времени попивая чистенькую водичку, позаимствованную в других группах или даже в ядре отряда. И это являлось самой вопиющей несправедливостью!.. Хоть мы и выпили всю его воду из новеньких фляжек. Но об этом светлом миге счастья у нас оставались только радостные воспоминания.

Вот так мы и ехали обратно… Когда мы наконец-таки добрались до привала всего отряда, то оказалось так, что две группы и ядро уже успели отобедать. И у нас в запасе осталось минут пятнадцать — двадцать. За это время мы успели вскипятить на фальш-огнях только два чайника воды, что было крайне мало для всей нашей оравы. Но и этот кипяток мы поделили по-братски. То есть почти поровну…

Затем наш разведотряд спецназа вновь двинулся в путь. И мы ещё долго обжигали свои губы и нёбо неостывшим кипятком. Остаток дня прошел с гораздо меньшими мучениями. Видимо, все мы очень уж постарались до этого привала. Но всё же приступы страшно-гадкой болезни продолжали накатывать на всех нас… Правда, с гораздо большими интервалами.

На вечернем привале мы вскипятили себе столько воды, что ею пресытились все. Для кипячения использовались все подручные средства: два чайника и казанок, котелки и даже цинки из-под патронов. Под становящимися прохладными струйками ночного ветерка горячая вода остывала гораздо быстрее, чем днём. И мы нахлебались тёплой жидкости, что называется, по самое горлышко…

Но и тёмной ночью продолжалась борьба с зловредными возбудителями дристун-болезни. Словом, спала группа очень даже неважнецки… То с одного рубежа обороны, то с другого направления контрудара доносилась характерная возня и негромкая ругань…

В связи со сложившейся вокруг нас боевой ситуацией командир роты принял решение отправить третью группу в путь задолго до выступления основных сил подразделения. Чтобы мы хоть на десяток километров опередили наш отряд, который неминуемо нас догонит и непременно оставит наши две брони позади себя. Поэтому мы выехали на два часа раньше…

— Только вы там особо так не утруждайтесь! — подкалывал всех нас капитан Перемитин. — Не обозначайте для нас дорогу! А то мы забуксуем…

Однако наши изнурённые лица даже и не думали выражать хоть какие-либо эмоции: ни положительные, ни отрицательные. Просто все мы очень чутко прислушивались к своим внутренним позывам и переносить внимание на что-то постороннее не хотелось…

И рота обогнала нас около десяти часов утра. Это случилось на открытом пространстве между двух небольших возвышенностей. Ни зарослей саксаула, ни песчаных барханов тут не наблюдалось и данные обстоятельства означали только одно — до родимой Лашкарёвки осталось не так уж и много километров. Это нас очень радовало. Ведь обратный путь оказался гораздо короче… Но слишком уж тяжёлым…

Мы как заворожённые смотрели влево и наблюдали за проезжавшей мимо нас ротной колонной. Первая БМПешка пронеслась мимо нас со всей своей стремительностью. Ведь сейчас она мчалась вперёд по ровной каменистой поверхности и ничто не могло замедлить её быстрый бег. Моё внимание невольно привлёк солдат Киря, который сидел сразу за башней. Место ему досталось не очень хорошее и его очень часто накрывали облака пыли. Но Киря уже не обращал на такое неудобство никакого внимания. Он лишь закрывал свои глаза, чтобы переждать пыльную напасть. Затем он вновь смотрел назад своим безучастным и отрешённым взглядом. Даже на его ресницах скопилось столько пыли, что это было видно с большого расстояния. Его лицо и волосы покрывала всё та же серая пыль. Одетый на тело военный свитер тоже был пыльно-грязного цвета. Но Кире уже было всё равно. Он ехал обратно. Домой.

А вот его друг Разумовский ощущал себя по-прежнему весело. Он сидел на ребристом бронелисте и даже курил в кулак. А вот в башенном люке второй БМПешки сидел наводчик Ойбек. Он скользнул по мне своим диковатым и невидящим взглядом. Так меня и не узнав. После того случая маленький узбек ещё не пришёл в своё обычное состояние.

Третьей неслась БРМка командира роты. За нею мчался военный Урал с Колей Мацыгиным в кузове. Он даже помахал нам своей «ручкой». А вот в кабине топливозаправщика справа сидел товарищ майор Болотский. Он недобро так зыркнул своим взглядом по нашей группе и отвернулся. Видать, очень уж сильно мы его обидели.

«Э-э-эх!.. Такого хорошего человека!.. И обидели… Эх, мы-ы-и!..»

А «мы-ы-и» всё смотрели и смотрели. Кто с равнодушием во взоре, кто с некоторой завистью… Ведь отряд упорно отказывался замечать потерю… Потерю скорости РГ Љ613.

Затем, то есть после небольшого интервала, промчались боевые машины второй группы, и постепенно вся ротная колонна стала удаляться от нас с неизбежной констатацией данного факта. Или с неизбежностью этого обстоятельства. Что, впрочем, особой такой роли не играло…

Так мы опять остались одни. Но теперь до Лашкарёвки было не так уж много километров. И нам следовало преодолеть это расстояние самостоятельно.

Однако нам не удалось это сделать. За несколько километров до реки Аргандаб что-то произошло с двигателем нашей БМпешки. Лукачина ругался и постоянно давал прогазовки, но заартачившийся мотор отказывался работать на полную мощность. И мы встали.

Вот тут-то мне и доверили важное поручение: остаться старшим на первой броне. То есть весь личный состав по приказу Веселкова покинул БМП-2 Лукачины и быстренько разместился на смирновской БМПешке, чтобы затем беспрепятственно поехать дальше. А мне приказали «руководить» первой бронёй, у которой двигатель пришёл в полную негодность. Весёленькое, конечно, дельце!.. Командовать БМПешкой с заглохшим мотором…

Но я ответил кратко:

— Есть, товарищ старшнант.

Ведь я отлично понимал всю вынужденность полученного приказания. По бортовой радиостанции мы не сможем связаться с самим «Горизонтом», а с остальными БМПешками первой роты… Это тоже было практически невозможно. Поскольку они уже подъезжали к нашему батальону, а значит вряд ли кто-либо из экипажей будет сейчас вслушиваться в эфир. Это же надо сидеть со шлемофоном на голове! И при такой-то жаре!

И в лучшем случае нас спохватятся только к вечеру. Когда командир первой роты поймёт окончательно и бесповоротно то, что со славной РГСпН Љ613 что-то произошло. Раз она так и не добралась своим ходом до расположения батальона. Вот тогда-то они и выйдут в радиоэфир. Но такой вариант развития военных событий совершенно не понравился старшему лейтенанту Веселкову и он решил отправиться дальше на одной БМПешке. А уже по прибытию в батальон принять все необходимые меры по эвакуации первой брони.

«Хоть так-то!.. — думал я. — Чего же всей группе здесь куковать?! Всё правильно!»

Да и одиночество мне совершенно не грозило. Вместе со мной остались механик Лукачина и разведчик Юлдашев. Ведь Баха был моим напарником из боевой двойки, а хозяйственный хохол никак не мог бросить свою «ласточку» без личного присмотра. Ну, и вместо подраненного Лёньки Тетюкина к нам перебрался наводчик Абдуллаев. А затем и солдат Агапеев решил составить нам кампанию.

— Чтобы вам тут скучно не было. — произнёс Бадодя Бадодиевич, взбираясь к нам с помощью подножки. — Впятером будет веселей.

Так мы и остались. Смирновская БМПешка ещё долго пылила впереди, но вскоре исчезла и она. Вокруг нас воцарилась полная тишина… Ни ветерка, ни отдалённого вертолётного гула, ни шума работающих моторов… Ничего!.. Только голая каменистая пустыня…

И мы стали ждать прибытия дежурного тягача.

Но через час-полтора настырный Лука умудрился кое-как починить двигатель… Может быть, мотор остыл до приемлемой температуры или ещё что… Но замолкший было движок после трёх неудачных попыток всё-таки завёлся и мы с черепашьей скоростью отправились дальше. Обещанный командиром группы дежурный тягач повстречался нам как раз перед речкой Аргандаб. И с его помощью нам удалось беспрепятственно преодолеть эту водную преграду.

А в расположение батальона мы прибыли уже под самый вечер. Взявший нас на буксир дежурный тягач дотащил БМПешку прямо до ворот автопарка. Здесь нас поджидало самое большое искушение, о котором мы не могли не знать. Это была наша водокачка. Небольшое сооружение с торчащей вбок и вниз толстой трубой, из которой беспрерывно била мощная струя холодной воды из местной артезианской скважины. И мы остановились как раз возле этой водокачки. Водитель дежурного тягача пошёл на КПП автопарка, а наша пятёрка помчалась к воде…

А там как обычно мылись чумазые водители роты материального обеспечения. Рядышком перекуривали чистенькие бойцы из экипажей бронетранспортёров второй и третьей рот. Кто-то из солдат тут же стирал свою форму. В общем всё было как обычно…

А мы поочерёдно вставали под мощную струю воды и всё никак не могли насладиться этим чудом. Ведь кристально чистая вода так приятно скользила по иссохшейся коже… Так великолепно колыхалась в переполненных желудках… Так здорово пилась и глоталась… И самое главное — не заканчивалась… Холодная и вкусная вода вырывалась из трубы мощным и беспрестанным потоком… И её хватало всем! И моющимся водилам из РМО, и стирающим форму солдатам, и даже нам… Так соскучившимся по обыкновенной жидкости Аш-два-О…

Но всё же закончилась и эта радость. Дежурный тягач потащил БМПешку на стоянку первой роты. Вскоре из распахнутых ворот автопарка появился механ Лукачина, и мы медленно побрели в нашу первую роту. Загруженные личным оружием, кое-какими средствами связи и наблюдения… Страшно голодные и донельзя мокрые… Смертельно уставшие, но всё же довольные…

Ведь мы возвратились! И это было самым большим нашим достижением.

Мы прошли мимо модуля вертолётчиков и караульного помещения. Миновали казармы РМО, зенитно-артиллерийской группы и отдельного автовзвода, третьей роты и второй… А у переднего входа в первую роту нас встречали наши дембеля…

— О-о! — чуть ли не закричал мой предшественник по замкомандирской доле сержант Ермаков. — Смотрите! Идёт афганский интернационал! Азербайджанец, западенский хохол, узбек, татарин и русский!

Наша пятёрка оглянулась друг на друга и даже заулыбалась. Но очень уж устало. А ведь Серёга точно всё подметил. Мы шли вместе и впятером: азербайджанец Абдуллаев и украинец Мишка Лукачина, узбек Юлдашев Бахтиёр и русский парень Вовка Агапеев, ну, и татарский юноша Альберт Зарипов… Солдаты одной великой страны — Советского Союза!

— Вы чего там? Лёньку Пайпу на костре поджарили? — спрашивали дембеля, дружески обнимая Абдуллу и пожимая нам руки. — Говорят, вы там всю воду у замполита выпили? Ну, что там было-то?

— Ермашишкин! — отвечал азербайджанец, высвобождаясь от объятий своих друзей по дембельскому призыву. — Кто тибе сказал?

Но наши старослужащие товарищи уже кое-что слышали и мне от этого было немного неловко. Мало ли чего?!.. Вдруг кто-то решит заступиться за бедненького Лёньку?!

Однако ничего подозрительного так и не произошло. Дембелей прежде всего интересовали столь занимательные подробности. Ведь кто-то уже наболтал им про то, что Тетюкин бросился было на вооружённых духов с одной только голой пяткой, да неудачно так провалился в кострище… Что прапор Акименко стрелял от скуки то по проезжающему мимо отряду, то по полупустой цистерне… Что майор…

Однако мы вовремя заметили какое-то движение за пологом масксети, натянутой между казармой нашей роты и двумя вагончиками, где и проживал товарищ парторг. И точно… На белый свет вышел не кто иной, как сам майор Болотский… Уже помывшийся и побрившийся, в чистенькой форме и в сопровождении своего единственного подчинённого. То есть вместе со своим солдатом-фотографом. Ему-то и отдавал ценные указания товарищ парторг.

— Найдёшь там рюкзак и сложишь в него все фляжки. Чтобы все собрал. Они новые! Сюда всё и принесёшь!

Тут парторг заметил сначала меня, затем Абдуллу, а потом и Лукачину… Агапеев и Юлдашев успели вовремя смыться… Товарищ майор сурово насупился и даже нахмурился… Но так ничего нам не сказал… Но всё же поторопил своего услужливого фотографа… А тот и помчался на всех парах…

Вся наша солдатская братия тоже решила оставить парторга наедине со своими заботами и думами. Ведь майор Болотский представляет в нашем батальоне спецназа самую передовую часть советского общества. А сейчас ему предстояло разгрести всю скопившуюся кучу рабочих дел: организовать и провести партийное собрание. Дабы призвать всех коммунистов части к ещё большей вере в грядущие победы развитого социализма… Не забыть про малоопытных комсомольцев-добровольцев… Которых ещё учить жизни и учить!.. Да и в военторговский магазин завезли несколько импортных видиков с телевизорами, мужские дублёнки и женские сапоги… Надо же их распределить по-честному и по справедливости…

А в казарме первой роты бурлила своя жизнь… Сдавалось в ружпарк оружие, и наспех читались письма из дома, собиралось около каптёрки всевозможное имущество, и заправлялись чистым бельём кровати. Да и ужин надвигался…

Словом, первая рота продолжала действовать по привычному распорядку дня. Азербайджанцы и армяне, русские и украинцы, белорусы и татары, таджики и узбеки, ингуш Муса и грузин Важа Банетишвили, мариец Ямбаев и немец Кайдаш, кабардинец Аскер и молдаванин Немаев… Все мы жили одной солдатской семьёй.

Первой ротой шестого батальона спецназа двадцать второй отдельной бригады специального назначения Министерства Обороны Советского Союза!

ЭПИЛОГ

А в конце мая 1988-го года обычный бригадный развод неожиданно затянулся… Превратившись в торжественную церемонию награждения наиболее отличившихся в недавних боях солдат и офицеров… Ведь близился вывод войск, в том числе и нашей 22-ой бригады спецназа, а потому вопрос о своевременном вручении орденов и медалей становился с каждым днём всё актуальнее…

И самым первым из списка награжденных был назван партийный руководитель — майор Болотский… Пока он шел к командиру бригады своим якобы парадно-строевым шагом, все мы очень внимательно слушали и слушали доселе неизвестную нам информацию об этом скромном труженике афганской войны…

Как оказалось… На недавнем боевом выходе товарищ майор в суровом и жестоком бою собственноручно уничтожил около десятка моджахедов противника! Но и это ещё было не всё… Затем в ходе всё того же кровопролитнейшего боя товарищ по партии возглавил оперативное руководство разведгруппой спецназа, тем самым заменив тяжело контуженного командира группы…

После этих искренних слов командования бригады… Старший лейтенант Веселков наконец-то утратил свою невозмутимость в строю и растерянно схватился за узкий подбородок… Но оглянувшись на нас, то есть на стоявшую позади него разведгруппу Љ613, Сергей Иваныч заметно успокоился… Ведь всё оказалось в порядке: командир группы жив и невредим, его подразделение стоит за ним в колонну по три… А значит, только что прозвучавшая информация имела прямое отношение к какой-то другой разведгруппе спецназа…

Понимали всё это и мы… Лишь пулемётчик Билык старательно маскировал свою широченную улыбку, дополнительно отворачивая голову в противоположную сторону. А в это время комбриг уже вручил майору Болотскому беленькую коробочку с орденом и теперь пожимал руку самому достойному из награжденных… И всё это действо происходило под многочисленные хлопки солдатских и офицерских ладоней. Только в одной разведгруппе грома аплодисментов практически не слышалось… Хотя мозолистые рученьки друг о дружку стукались… Как говорится, вся наша жизнь — это театр, а все мы в нём актёры…

И, видать, военная жизнь решила обойти стороной самую недостойную поощрений труппу… То есть нашу третью группу. Это на первую и вторую что-то выпало… А вот нам… Ни старший лейтенант Веселков, ни кто-либо другой из нашего личного состава никаких наград за этот выход не получил. Да и за что, собственно говоря, нас награждать?! Ведь в том самом бою отважно дрался только товарищ парторг… Тогда как все остальные солдаты либо лежали «тяжелораненые», либо валялись от испуга бес сознания… Командира-то тоже ведь «контузило»… Беднягу…

Список награждённых из числа военнослужащих нашей первой роты завершал доблестный старшина. То есть сам товарищ прапорщик Акименко… Ну, уж этот человечище был из наших рядов, и мы хлопали ему очень бурно… Комбриг уже повесил на грудь товарища прапорщика медаль, затем прозвучали слова великой благодарности, потом Акименко шел обратно… Поблескивая новенькой наградой… А мы всё хлопали ему и хлопали… Как и принято, от всей солдатской души…

И как мне показалось… Громче всех били в свои ладоши рядовой Агапеев и младший сержант Зарипов… Ведь очень уж вкусная была водичка из канистрочки товарища прапорщика…

«Ну, честное слово!.. Ей Богу, не вру…»

Конец

Примечания

1

прим. Автора: то есть свежедобытый.

(обратно)

2

прим. Автора: ЦВ — цистерна водяная

(обратно)

3

прим. Автора: вот именно что чаек. И в афганской пустыне!.. Но ведь эти птицы теперь по большей части проживают не у моря, а на обычных мусорных свалках. Которые имелись и в Афганистане.

(обратно)

4

прим. Автора: А лично вы когда-нибудь слышали о фашистской разведгруппе, добросовестно штудирующей «Майн кампф» Адольфа Алоизовича?.. Вот то-то и оно! А вы говорите…

(обратно)

5

прим. Автора: Перечень уже приложен выше…

(обратно)

6

И опять отсутствует мера измерения прижимистости военного прапорщика!

(обратно)

7

прим. Автора: Деньги-деньги! Мои деньги.

(обратно)

8

прим автора: Что?

(обратно)

9

прим. Автора: арабское обозначение немцев

(обратно)

10

прим. Автора: Но только не гортани!.. Поскольку практически невозможно будет отказаться от всевеликого соблазна проглотить всю воду за один приём.

(обратно)

11

прим. Автора: 40-миллиметровая сигнальная ракета для обозначения сигнала химической тревоги.

(обратно)

12

Дорогой Ойбек! Как вы? У вас всё хорошо?

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

Глава 1

Глава 2 . ПУСТЫНЯ РЕГИСТАН

Глава 3 . МЕСТНЫЕ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ

Глава 4 . ОЗЁРА ПУСТЫНИ

Глава 5 . ПОТОП И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

Глава 6. . ЗАБАЗИРОВАНИЕ

Глава 7. . НАШЕ ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

Глава 8 . ФОТОГРАФИИ И ПРОСТО ПАМЯТЬ О ПУСТЫНЕ

Глава 9. . ОКАЯННОЕ НАШЕ ВЕЗЕНИЕ

Глава 10. . ПОГНАВШИСЬ ЗА ОБОИМИ ЗАЙЦАМИ, СМОТРИ НЕ РАЗОРВИСЬ!

Глава 11. . ИМИДЖ — НИЧТО!.. ЖАЖДА — ЭТО Всё…

Глава 12. . ВОДА… ВОДА… ВОДА… МИРАЖ!

Глава 13. . СПАСЕНИЕ УСЫХАЮЩИХ…

Глава 14. . ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА: УДАЧНАЯ ИЛЬ НЕ ОЧЕНЬ

Глава 15. . КАРАВАН

Глава 16. . ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВОЕННЫХ

Глава 17. . МОЙ ЗЕМЛЯК НИКОЛАЙ…

Глава 18. . ПОЛНЫЙ И ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПОДРЫВ БОЕГОТОВНОСТИ

ЭПИЛОГ . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте