«Алый талисман»

2015

Описание

В повести рассказывается о подвигах летчиков-штурмовиков 2-й воздушной армии, о Героях Советского Союза Иване Алимкине, Георгии Дворникове, Александре Карушине и других, громивших врага на Курской дуге под Яковлевой, Борисовкой и Прохоровкой.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Подольный Евгений Алый талисман

ПРЕДИСЛОВИЕ

Курская битва, на фоне которой развертывается действие повести «Алый талисман», по своей напряженности является как бы апогеем Великой Отечественной войны. Именно здесь решался вопрос «кто кого». И если под Москвой был нанесен первый сокрушительный удар по немецко-фашистским войскам, то в битве на Курской дуге они были поставлены на грань катастрофы. Советская Армия, переломав хребет ненавистному врагу, окончательно взяла в свои руки стратегическую инициативу и начала решительное наступление на фронте в две тысячи километров: от верховьев Днепра до Новороссийска. К осени 1943 года было освобождено две трети советской земли, оккупированной немецко-фашистскими захватчиками.

Сегодня эти факты общеизвестны. Но тогда, 5 июля 1943 года, когда битва только начиналась, враг еще был силен и не терял надежды взять реванш за поражения под Москвой и Сталинградом. Более того, гитлеровцы рассчитывали в районе Курска окружить и уничтожить главные силы нашей армии.

Чтобы представить всю серьезность положения, достаточно назвать лишь несколько цифр: для наступления на Курск фашисты сосредоточили свыше 430 тысяч солдат и офицеров, более 3 тысяч танков, 10 тысяч орудий и минометов, около 2 тысяч самолетов. Если еще учесть, что вся эта огромная сила была сконцентрирована на сравнительно небольшом участке театра военных действий, то ожесточенность и невиданный размах этой величайшей в истории войн битвы трудно переоценить.

В упорных кровопролитных боях враг был измотан и разгромлен. Победили военное искусство и талант наших полководцев, лучшей оказалась и боевая техника. Но какими же мужеством, доблестью и геройством должны были обладать наши солдаты и офицеры, те что шли в атаку на врага в пешем строю, сидели за броней танков, стояли у лафетов орудий, водили в бой самолеты! Ведь это они, рядовые труженики войны, явились в конечном итоге непосредственными исполнителями планов Верховного Главнокомандования, штабов фронтов и армий!

Е. Подольный в своей книге пишет о летчиках-штурмовиках. Одного из героев его документальной повести лейтенанта Ивана Алимкина я знал хорошо. Это был храбрый, талантливый летчик. Отлично помню 7 ноября 1943 года, когда подписывал на него представление на звание Героя Советского Союза. Ему тогда исполнилось двадцать лет…

А сколько их было — отважных, беспредельно преданных Отчизне в нашей 2-й воздушной армии, которой мне выпала честь командовать и которая принимала активное участие в жестокой битве на Курской дуге!

В основу повести положены события, развернувшиеся в июле 1943 года под Яковлевом, Борисовкой и Прохоровкой на белгородском направлении.

В центре повествования — 167-й гвардейский штурмовой авиационный полк майора Ломовцева — летчики, впоследствии ставшие Героями Советского Союза, — Александр Карушин, Никита Сморчков, Борис Гарин, Георгий Дворников, Евгений Дементьев, Леонид Шишов… Многие из них и по сей день служат в ВВС.

В повести нет однообразного перечисления документов, событий и приказов, в ней описаны живые люди, с их волнениями, чаяниями и думами.

В сборник «Алый талисман» кроме повести включен и ряд документальных очерков об артиллеристах, танкистах, пехотинцах и летчиках. Это обстоятельство, на мой взгляд, вносит в книгу элемент разнообразия и популяризации военных специальностей, прежде всего для нашей молодежи — будущих воинов Советской Армии.

Хочется отметить и другой существенный фактор: в основе очерков лежат яркие героические эпизоды Великой Отечественной войны.

Верю, что книга Евгения Подольного найдет своего читателя.

С. Красовский, Герой Советского Союза, маршал авиации

АЛЫЙ ТАЛИСМАН

НА ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН…

Погожим июньским утром командир штурмового полка майор Ломовцев и замполит Изотов после ночной работы в штабе устало брели вдоль берега Сейма. Над степью всходило солнце. Ветер согнал с реки белесый туман, и неспешные воды ее по перекатам заискрились, заиграли живым серебром.

— Эх, батя, пора-то какая! Сейчас бы косу-литовочку в руки — и пошел, пошел сажени вымахивать! — вздохнул Изотов.

Ломовцев остановился, прислушался к протяжной флейтовой песне иволги, скупо улыбнулся. Но тут же сурово насупил брови, заметив на крутом взгорке черный остов штурмовика.

…Случилось это вскоре после того, как 167-й гвардейский штурмовой авиационный полк перебазировался сюда, на аэродром Солнцево, из-под Старого Оскола. Когда на посадку заходила последняя шестерка «илов», из облаков внезапно на большой скорости выскочили два фашистских истребителя, тупоносых, больше «мессершмиттов» по размерам. От огня их пушек сразу же загорелись два штурмовика. Первый с трудом дотянул до полосы; второй, потеряв управление, упал на берегу Сейма, в двух километрах от аэродрома. Так летчики 167-го полка повстречались с новыми фашистскими истребителями «Фокке-Вульф-190».

— Вот нам немой укор! — Ломовцев сердито кивнул в сторону разбитого самолета. — Взаимодействия с истребителями не организовали, летчиков проинструктировали плохо, аэродром для приема самолетов подготовили недостаточно!

— Похоже, командир, что ты цитируешь комдива Витрука. Помню, здорово нам тогда досталось от него. И поделом! Но ведь это когда было? — Замполит подмигнул с хитрецой: — Во-первых, мы ввели в строй молодых летчиков. Получили четырнадцать самолетов с задней кабиной для стрелка — это два. Пусть теперь сунутся! А главное — оборудовали контейнеры для противотанковых бомб. Ну-ка скажи, командир, есть такое у немцев?

Ломовцев задумчиво поглядел на юг, в сторону Белгорода.

— Ты ведь, комиссар, сам летчик, на разведку не раз летал…

Чувствуя, к чему клонит командир, Изотов нахмурил брови:

— Ясно, батя. Затевают немцы здесь что-то недоброе. Техники понагнали. В основном — танки. Ими забиты все станции переправы. Поднакопит фриц резервы, а потом…

— То-то и оно, — продолжал Ломовцев, — вся эта армада двинет в первую очередь на шестую гвардейскую армию генерала Чистякова и нашу, вторую воздушную. Будут ломиться к Курску, вот в чем вся штука.

Но замполит не успел ничего ответить. Он только молча кивнул в сторону сгоревшего самолета. Ломозцев прищурил глаза, вглядываясь, куда указывал Изотов, тихо присвистнул:

— Эге, да, оказывается, мы здесь с тобой не одни, комиссар.

От искореженного самолета на прибрежный взгорок поднимались младший лейтенант и какая-то девушка в военной форме. Ивана Алимкина Ломовцев сразу узнал — один из лучших летчиков второй эскадрильи. А вот девушка?..

— Кто такая? — тихо спросил Ломовцев у Изотова.

— Это Наташа, — ответил замполит. И тут же уточнил: — То есть младший сержант Беликова. Воздушный стрелок. Была радистом во взводе управления дивизии. Имеет несколько боевых вылетов. До войны училась в университете. Агитатор эскадрильи…

Когда поравнялись, Алимкин привычным жестом расправил под ремнем выгоревшую гимнастерку, четко доложил Ломовцеву:

— Товарищ майор, задание выполнено: группа в составе четырех самолетов на станции Готня уничтожила железнодорожный состав с боеприпасами и горючим. С нашей стороны потерь нет.

— Молодец! Спасибо! — комполка энергично пожал Алимкину руку. — Майор Горнушкин вчера вечером докладывал мне об этом. Мы уже и в боевое донесение этот счет вписали. Так что на фронте не совсем уж без перемен, как пишут в сводках. Ну а что наблюдали?

— Техники фашист много гонит, товарищ майор. На обратном пути две танковые колонны видели. Жаль, что бить их было уже нечем. Надо бы поднимать нам большие группы, что четверкой сделаешь? Да и от истребителей отбиваться будет легче. Дырок мы тоже немало привезли. «Фоккеры» проклятые…

— Зайдешь после построения в штаб, потолкуем. — Ломозцев перевел вопросительный взгляд на Беликову. — Ну, как служится, товарищ младший сержант? Не обижают?

— Нет, ребята у нас славные, — Наташа невольно глянула в сторону Алимкина.

— В обиду не дадим, товарищ майор, — заверил Иван.

— Вот и правильно! — оживился Ломовцев. — В полку у нас всего пять девушек-стрелков! — И неожиданно спросил: — А почему в самое пекло напросились? Ведь служили, если не ошибаюсь, в штабе дивизии?

— У меня брат погиб на Волховском фронте. Летчиком-истребителем был. Мать умерла в блокадном Ленинграде от голода.

Воцарилось неловкое молчание. Наташа опустила голову.

Ломовцев положил ей руку на плечо:

— Крепись, дочка. Сейчас у всех горе. Вон у техника-лейтенанта Бортика фашисты расстреляли жену и ребенка. — И поинтересовался, указывая на кусок дюраля в руке Алимкина:

— А это для чего вам?

— Да вот Наташа советует сделать трафаретку со звездочкой, чтобы каждую победу летчика на фюзеляже его самолета отмечать, как у истребителей. Об этом говорили и на комсомольском собрании.

Ломовцев и Изотов переглянулись.

— В принципе, конечно, неплохо, — поддержал Изотов. — По звездочкам на фюзеляже сразу видно, как воюет человек. Но у нас, штурмовиков, это не принято. Слишком различные цели бывают — от переправы до повозки. А уж когда группой идем на штурмовку колонны, так попробуй подчас разобраться — кто и что уничтожил? Здесь подумать надо.

На том и порешили.

В километре отсюда угадывались по капонирам стоянки самолетов, возле которых пылили бензозаправщики, хлопотали механики и оружейники: начинался новый боевой день.

Прибавив шагу, Наташа и Алимкин шли молча. Иван, ощущая в ладони острые, разорванные осколками снарядов края дюраля, подумал: «Надо же, самого замполита озадачила». Вспомнили о том, что у нее погибли мать и брат. Не знал он этого раньше, хотя с Наташей они виделись много раз у самолета его друга Георгия Дворникова. Но тогда она была для него просто девушка-солдат, каких немало в полку.

— А где твой отец, Наташа? — осторожно спросил Алимкин.

— Папа? Он здесь рядом с нами, на Центральном фронте. Командир противотанковой батареи. Но от него давно нет писем. Я боюсь… Мне за него страшно, честное слово.

— Еще напишет, — заверил Иван. — А знаешь, Наташа, мы ведь с твоим командиром, с Дворниковым, земляки. Оба из-под Тулы. Он из Чернского района, я — из Щекинского. Так что ты после войны приезжай к нам в Тулу. Посмотрим кремль, оружейный музей. В Ясную Поляну съездим… — И, замявшись, добавил: — Мы тебе с Жорой самовар подарим.

— Самовар? — Наташа рассмеялась, прищурив серые глаза. И с благодарностью посмотрела в лицо Алимкину.

— Приедешь? — спросил Иван.

— Приеду, если только ты не шутишь.

Самолет был готов к вылету. Механик Беднов, пыхтя, облазил по стремянке всю машину и, убедившись, что на его «крылатом танке» все в порядке, уселся в тени широкого крыла на брезентовые промасленные чехлы в ожидании командира. Вскоре, проверив крупнокалиберный пулемет в задней кабине и дав короткую контрольную очередь в воздух, к нему подсела Наташа.

— Ну что, Наталка, работает пулемет?

— Нормально, Никифор Данилович. Вот только пулемет при раскатке влево туго идет. Посмотрите, пожалуйста.

— Хорошо. Пойдешь получать задание, а мы с Федором глянем.

Федор Котов — оружейник самолета. Сейчас он, действуя длинной отверткой на манер указки, вводит в курс нового моториста Ивана Цыбуленко:

— Самолет Ил-два, Ванюша, состоит из следующих основных частей: крыльев и хвоста. Имеется также и мотор мощностью аж в тысячу семьсот лошадиных сил, начальником которого вы отныне назначаетесь. В случае необходимости вы будете подключаться на подмогу мне и младшему сержанту Беликовой, — Федя изобразил изящный реверанс в сторону Наташи, — так как наш аэроплан, Ванюша, крепко вооружен пушками и пулеметами. И их, между прочим, надо регулярно чистить. Я уверен, что вам это занятие понравится. А пока для вас есть первое поручение — сходить на склад и получить новую прицельную линию, так как старая сломалась.

Неожиданно появился Дворников, и Федора словно ветром сдуло. Беднов вперевалку подбежал к Дворникову и, глядя в широкоскулое курносое лицо командира, приложил заскорузлую пятерню к промасленной фуражке:

— Товарищ старший сержант, самолет к боевому вылету готов. Горючее, масло и боекомплект — полностью. Подвешены две бомбы ФАБ-сто и восемь эрэсов. Взрыватели мгновенного действия.

Дворников выслушал механика и строго заметил;

— Данилыч, отныне всякую болтовню пресекать!

— Есть пресекать! — с готовностью отозвался Беднов, поспешая за командиром на осмотр машины и, отыскав глазами Котова, погрозил ему пухлым кулаком.

Довольный осмотром самолета, Дворников сказал экипажу:

— Молодцы! А теперь, братья-славяне, затишье на нашем фронте подходит к концу. Так что всякие блаженные настроения выбросить из головы. Работать, как никогда, себя не щадить! Ясно?

— Ясно, товарищ командир, — ответил Беднов.

— Беликова, со мной на КП. Остальные — по местам, — распорядился Дворников. — Вылет через час.

Перебросив через плечо ремешок планшета и чувствуя на себе любопытные взгляды технарей соседних экипажей, Дворников зашагал вдоль стоянки. Наташа с трудом поспевала за ним.

Два оружейника бросили работу. Один сказал:

— Ну и стрелок у Дворникова!

— Агитатор она, слыхал? Тебя скоро просвещать будет, а ты вольности допускаешь!

— Уж и посмотреть нельзя.

Дворников озадаченно улыбнулся: «Вот черти, проходу не дают». Остановился, поджидая Наташу:

— Младший сержант Беликова, шире шаг! — И, обернувшись к оружейникам, пошутил: — Эй, парни, не уроните бомбу! Загляделись!

На командном пункте собрались летчики и воздушные стрелки. Начальник штаба майор Горнушкин, развернув оперативную карту, привычным движением повел по линии фронта острием красного карандаша:

— Противник на нашем участке продолжает усиленно концентрировать живую силу и технику, особенно танки. Интенсивное движение колонн отмечается в районе Томаровки, Борисовки и Соломина. В Соломине вчера летали Добкевич и Кривов. Оба вернулись на подбитых самолетах: районы сосредоточения сильно прикрыты зенитной артиллерией и истребителями.

— А где же наши истребители? — не вытерпел младший лейтенант Николай Савик.

Ломовцев порывисто встал из-за стола, метнул на пилота сердитый взгляд:

— Николай, не шуми. Я, может быть, лучше тебя знаю, каково без прикрытия.

Летчики понимающе переглянулись, припомнив недавний случай. Дело в том, что внешне комполка был чем-то похож на Суворова и, зная это, велел нарисовать на киле своего самолета портрет великого полководца, усилив его внушительной надписью: «Воюют не числом, а умением!». Как-то в очередном боевом вылете Ломовцева атаковали сразу четыре «мессера», словно забыв, что рядом летят другие «илы». Хорошо, что неподалеку с превышением барражировали «яки». Истребители живо откликнулись на энергичные призывы: «Сынки, сынки, меня атакуют!»…

На земле замполит Изотов, сбросив парашют, подошел к комполка — тот озадаченно подсчитывал пробоины на фюзеляже — и многозначительно сказал:

— Ну, теперь ты, командир, у нас настоящий батя. Даже истребителей стал сынками называть.

Ломовцев глянул на Изотова сверху вниз и строго заметил механику:

— Фомин! Дырки залатать, портрет не трогать! — И тихо добавил, обращаясь к комиссару: — Сам решился, сам и отвечу. Только на виду у всего полка, Владимир Иванович, на попятную не пойду!

Ломовцев и сейчас, на постановке задачи, стоически выдержал дббродушные улыбки летчиков.

— Портрет не помеха, плотнее будем держаться в строю! — И тут же распорядился: — Экипажи Гарина, Сиполса и Сморчкова пойдут на Томаровку. Туда же из соседнего полка вылетает группа Артамонова. Карушин и Юрьев, вам — железнодорожная ветка от Ракитного на запад. Дворников — в район Борисовки, разведать переправы. Я с Алимкиным и Савиком пойду вдоль линии фронта. Сведения о нашей работе ожидают в штабе генерала Красовского. Да, истребители теперь будут прикрывать надежнее: нашей дивизии придается полк «яков». Савик, слышишь?

— Ясно, товарищ майор.

Ломовцев нахмурился и решительно рубанул ладонью воздух:

— Однако на «яков» надейся, а сам не плошай. Мы и сами с усами. «Илы» сами за себя в ответе. Возможности истребителя по запасу горючего ограничены. Да и ползать на брюхе его не заставишь, чтобы наши хвосты на бреющем прикрывать.

Комэск Гарин подметил с досадой:

— Вот нас «мессеры» и стали подлавливать при выходе из штурмовки, когда от своих истребителей отрываемся.

— Верно, — согласился Алимкин, — пусть «яки» вместе с нами в атаку на цель идут!

— Нам легче прожить, — охладил его рассудительный Дементьев, — все-таки броней закрыты. А что истребитель? Одна хорошая дырка — и готов.

В спор подключились Сморчков и Дворников — и пошел разговор в раскрутку:

— Истребители сами на штурмовку ходили, чего их учить?

— Не от хорошей жизни они ходили. Не их это дело.

— Сейчас не сорок первый, когда «ил-вторых» было раз, два и обчелся.

— А прикрывать — их дело? Ты назови в полку хоть один «ил» без заплаты?

— На то ты и штурмовик. На эрликоны трасса в трассу идешь, кто первый: или ты их, или они тебя. Четыре ствола, тысяча шестьсот снарядов в минуту — это же чертова прорва!

— Обожди, скоро легче будет: фриц так попрет, что некогда станет дырки латать. Ты видел, сколько они танков нагнали? Кто их будет бить? Истребители?!

Батя умышленно не перебивал летчиков: пусть выскажутся, злее будут. Прислушиваясь к разноголосице своих «сынков», морщился, чувствуя, что весь этот хаос суждений необходимо привести в какую-то систему. Именно этого требовал от него комдив Витрук. Ломовцев припомнил, как недавно комдив, прилетев в полк, крепко чистил его за то, что еще мало применяется новых тактических приемов. Витрук тогда так и рубанул: «Освоили «вертушку» — бомбометание с круга — и вертитесь в ней, как белка в колесе».

Припомнив сейчас этот неприятный разговор с комдивом, Ломовцев поднялся:

— Комэскам в эскадрильях провести разборы последних вылетов. Потолковать с летчиками о новых приемах ведения боя. Спрошу по всей строгости! Какие будут вопросы?

Поднялся комэск Гарин:

— Вот тут, товарищ командир, молодежь в бой просится, как быть? Проходу не дают.

— Будем планировать, — пообещал Ломовцев и, подумав, уточнил: — Наиболее подготовленных…

— А мои что, хуже, что ли? — подал с места обиженный голос Сморчков.

— И твои, Никита, соколята что надо. Не горюй, скоро всем работы хватит! — Комполка посмотрел на часы. — Ну все, сынки, хватит разговоров. Запуск по зеленой ракете.

Механик Беднов, задрав голову, неотрывно смотрел на кабину командира, стараясь не пропустить его сигнал к запуску мотора. Георгий Дворников, застегнув привязные ремни, сосредоточенно осматривал приборы и оборудование, изредка о чем-то переговариваясь с оружейником Котовым.

Котов, держась за откинутую назад подвижную часть фонаря кабины, стоял на центроплане и, кратко отвечая на вопросы летчика, кивал головой: мол, все в порядке, командир, оружие проверено.

Дворников снял шлемофон, подставил голову степному ветру, настоянному на запахах полыни и ковыля. Встретившись взглядом с механиком, понимающе подмигнул ему: «Не волнуйся, старина. Ракеты еще нет». И указал на север.

Там, на большой высоте, появился фашистский разведчик «рама» — «Фокке-Вульф-189».

Два «яка» яростно атаковали «раму»: из бескрайнего голубого простора сюда доносились глуховатые раскаты пулеметных и пушечных очередей. Но «рама» — высокоманевренная машина, сбить ее не так-то просто.

Теперь было ясно, что до той поры, пока не отгонят разведчика, вылета не будет: нельзя демаскировать свой аэродром. Крутилась же «рама» над ложным аэродромом. Ну и пусть себе.

Механик Беднов, поглядывая в сторону КП, еще раз обошел самолет, остановился у кабины стрелка. Наташа, выглядывая из-за пулемета, улыбалась ему:

— Спасибо тебе, дорогой Данилыч. И когда ты только успел их поставить!

«Их» — стальные листы, снятые недавно со сбитой машины, той самой, чей черный остов покоится на берегу Сейма, Беднов укрепил на полу и бортах заднего отсека, пока летчик и стрелок были на КП.

— Успел вот, Натаха. Что поделаешь, не позаботились пока конструкторы о защите стрелка. Видно, руки не дошли. Двоих уж ранило.

Поставил механик броневую защиту и по другой причине: остались у него дома, на Житомирщине, две дочки. Посмотрит на Наташу — и в сердце что-то перевернется, острой болью зайдется душа.

— Ты вот что, Данилыч, — Наташа вытащила из нагрудного кармана гимнастерки кусочек дюраля и протянула его механику, — вырежи здесь звездочку, да поаккуратнее, чтоб красивая была, ровная.

Беднов повертел в заскорузлых пальцах дюраль, покашлял соображая:

— Стало быть, на манер истребителей, чтоб вся слава на виду была?

Наташа покраснела, но сказала решительно:

— Не слава, Данилыч, а совесть. Те, кого мы хоронили, о славе не думали. И листы, что ты снял, и этот кусок дюраля — с их самолета. Понимаешь?

— Ну да, понимаю, конечно, чего там, — сконфузился Беднов. — Сделаю.

Над КП медленно поднялась зеленая ракета. Данилыч охнул и вперевалку побежал к носу самолета. Моторист Цыбуленко уже стоял у правой плоскости, готовый по команде механика выдернуть колодки из-под колес. Котов проворно растаскивал маскировку капонира.

Но вот Дворников поднял руку. Беднов, встретившись с его ставшим вдруг отчужденным, суровым взглядом, предупредил товарищей:

— Есть, от винта!

Георгий открыл вентиль воздушной системы, нажал вибратор запуска, и двигатель, раза два хлопнув, отозвался грозным, привычным для уха рокотом. Лопасти винта слились в сплошной, сверкающий на солнце диск. Гулкая дрожь прошла по стальному корпусу машины. Механик и моторист выдернули из-под колес колодки, и самолет, взревев мотором, натужно преодолев подъем капонира, мягко покатился по раздольному степному простору.

Наташа смотрела в сторону старта, куда один за другим подтягивались «илы». Самолет бати по портрету на хвосте определить было проще всего. За ним, судя по номерам, — машины Дементьева и Савика… А вот и «двенадцатый». Она помахала рукой и, увидев, как Алимкин кивнул в ответ головой, улыбнулась: «Удачи тебе, дорогой мой человек!»

Собрав группу над аэродромом, батя повел ее к линии фронта. Георгий шел замыкающим и время от времени слышал по радио звонкий голос командира: «Сынки, плотнее строй!» или: «Женя, голубчик, ну куда же ты вправо?» Такое «своеобразие» радиообмена явно ставило в затруднительное положение вражеский радиоперехват: попробуй разберись, кто такой «Женя» и что еще за «сынки». Ведомым же летчикам все было понятно: тембр батиного голоса они отличили бы из тысячи. Узнали Ломовцева и на станции наведения. Баритон с грузинским акцентом приказывал:

— «Байкал-первый», я «Гранит». Роспуск группы в квадрате семнадцать. Работайте смелее. Вас прикроют гвардейцы-истребители!

Это был заместитель командующего 2-й воздушной армией генерал Нанейшвили. Ломовцев тут же ответил:

— «Гранит», «Гранит», я — «Байкал»! Вас понял, роспуск в семнадцатом!

Дворников, стараясь подбодрить своего стрелка, сказал по внутренней связи:

— Наташка, смотри лучше. Последним достается в первую очередь.

И тут Беликова увидела, как слева, словно юзом, на них стремительно надвигается четверка тупоносых истребителей. Она невольно повела ствол «Березина» в их сторону:

— Товарищ командир! По правому борту «фокке-вульфы»!

— Это наши «Лавочкины», не волнуйся. — И рассмеялся. — Что, похожи?

— Вы чего? — обиделась Наташа.

— Так, ничего. Молодец ты, глазастая. Посмотри теперь на землю. Сила!

Там, внизу, поднимая рыжую гряду пыли, по дороге к фронту двигалась длинная колонна наших танков. Параллельно их движению выше «ила» проносились группы истребителей патрулирования.

— Что за самолеты? — спросил Дворников.

— «Кобры», — ответила Наташа.

— А не «мессеры»? Смотри лучше.

— Да нет же, «кобры», — упрямо повторила она, понимая, что командир ее проверяет.

— А почему «Лавочкиных» не узнала?

— Они новые, потому и не узнала. Видела только на картинке.

— А где они сейчас?

— Идут вверху, сзади. Но их только два.

— Все правильно, остальные ушли с батей влево, к Яковлеву. Скоро линия фронта. Карушин отвалил вправо. Они с Васей Юрьевым пошли по «железке». Так что мы с тобой остались одни. Ясно?

— Понятно, товарищ командир, — ответила Наташа, и Дворников покачал головой, услышав, как она совсем по-детски шмыгнула носом.

Он презирал всякое хвастовство, но тут вдруг сказал, как отрезал:

— Не бойся, Наташка, со мной не пропадешь!

…От Ракитного Александр Карушин и Василий Юрьев прошли двадцать километров над железной дорогой и, перевалив на бреющем полете линию фронта, полетели на северо-запад уже над территорией, занятой противником. Они подобрали высоту, необходимую для обзора местности и для атаки с ходу, — сто метров.

Дорога проходила справа от летчиков. Как назло, составов на маленьких станциях и перегонах не встречалось: резервы фашисты старались перебрасывать ночью. Наконец у станции Краснополье, встретившей смельчаков мощным зенитным огнем, пилоты заметили длинный железнодорожный состав, как видно, с живой силой: он состоял сплошь из теплушек, возле которых толпились фашисты. Заметив «черную смерть», они бросились врассыпную, из дверей горохом посыпались фигуры в серо-зеленых мундирах.

Карушин, качнув крылом, с ходу бросил самолет в атаку. Юрьев мгновенно повторил его маневр — и вот два «ила» несутся на цель. Пущены реактивные снаряды, дробно бьют пушки и пулеметы.

При выходе из атаки летчики замечают, что несколько вагонов загорелось, солдаты в панике бегут в укрытия. Получилось неплохо. Надо бы повторить заход. Но Юрьев слышит в наушниках шлемофона недовольный голос Карушина:

— Нас послали на настоящее дело, а мы тут на телятниках тренируемся. Давай, Вася, еще пройдемся вдоль «железки», может быть, найдем что-нибудь посолиднее?

Вася согласен. Он понимает: «посолиднее» — это танки. Ведь недаром в контейнеры их «илов» загрузили по полному боекомплекту ПТАБ. Да и интересно знать, что за штука эти противотанковые бомбы в деле.

Юрьев видит, что справа по курсу на станцию Угроеды через линию фронта проходит короткая, десятикилометровая ветка: половина у немцев, половина у нас. Он хотел было доложить Карушину, но тот сам заметил ее:

— Ну-ка, Вася, свернем в тупичок. Что-то здесь не чисто.

И действительно, они, кажется, нашли «настоящее дело»: в перелеске стоял тщательно замаскированный бронепоезд. Как по команде, летчики сняли кнопки сброса противотанковых бомб с предохранителей. Надо было торопиться: из Краснополья немцы наверняка вызвали свои истребители.

Лишь одно смущало Карушина: ни одна зенитка не среагировала на пролет самолетов. На секунду заколебался: «Может, ложный?» Но тут же отбросил это предположение: просто фашисты затаились, надеются, что их не заметили.

Александр нажал кнопку передатчика:

— Василий, атака! Увеличь дистанцию! Сброс с первого захода!

— Понял! — коротко отозвался Юрьев и вслед за командиром выполнил крутой разворот, бросил самолет в пологое пике, ловя в прицел крайний бронированный вагон.

Бронепоезд внезапно ощетинился десятками трасс. От них не спасешься, не отвернешь. Они, кажется, бьют в самую душу. Но иного пути нет, только вперед!

Карушин чувствует, как самолет, попав в зону огня, содрогается всем корпусом от прямых попаданий снарядов эрликонов. До боли в пальцах нажата кнопка кассет ПТАБ. Еще мгновение… Оно кажется вечностью… Сброс! Теперь — подальше от губительного огня! К тому же неизвестно еще, что с самолетом. Летчик плавно двигает сектор газа вперед и слегка подбирает ручку управления на себя. Самолет послушно реагирует. Живуч, как дьявол!

Карушин идет на боевой разворот, осматривается: Юрьев уже вышел из зоны огня, сейчас он подстроится с внутренней стороны.

— Вася, жив, дружище?

— Жив! — разносится в эфире торжествующий тенорок друга.

— Жми скорее, сзади «мессеры».

Василий подходит вплотную к Александру, так что каждому отчетливо видны пробоины на самолете.

— Вот гады, никакого уважения к технике! — возмущается Юрьев.

Они смотрят вниз. Бронепоезд окутан густой пеленой дыма. Время от времени раздаются взрывы, огромные султаны огня с силой взлетают вверх.

Словно только сейчас осознав всю важность случившегося, Юрьев с серьезным видом говорит Карушину:

— Ну, командир, и натворили же мы с тобой дел! Александр принимает шутку:

— Готовь дырку для ордена, Вася! А где «мессеры»?

— Не видать что-то. Наверное, раздумали.

— Ну и черт с ними. Нам тоже некогда их ждать.

Под крылом сверкнула серебристая лента Сейма, Карушин запросил КП, и они зашли на посадку.

— Вася, смотри повнимательнее. Особенно закрылки. Возможно, перебиты тяги.

— Понял!

Александр бросил взгляд на стоянку, мельком отметил: машина бати в капонире, Дементьева тоже. Капонир Жоры Дворникова пуст…

* * *

А в это время Георгий Дворников, прижимая машину к земле, маскируясь в складках местности, пересек линию фронта между железнодорожными ветками, расходящимися на Белгород и Харьков. Отсюда до Борисовки всего пятнадцать километров — три минуты лету. Но на Борисовку он сразу не пойдет. Уклонится вправо, пройдет вдоль линии фронта и уж потом, за харьковской веткой близ ее пересечения с Ворсклой развернется и будет лететь, не упуская русла реки из виду, засечет на ней переправы: в последнее время противник возводит их с необычайной поспешностью, особенно понтонные.

Дворников нажал кнопку переговорного устройства, сказал спокойно:

— Наташа, перелетели линию фронта. Как у тебя?

— Нормально, товарищ командир. Прошли четыре «мессершмитта», но далеко, нас не заметили.

По голосу Георгий чувствовал, что она волнуется.

— Смотри лучше. — И подбодрил: — Да ты не бойся, Наташа! Они сами нас боятся, ведь не пустые летим.

Девушка ответила в тон командиру:

— Живы будем — не помрем!

— Ну вот и молодчина. Держись!

Слева, в километре от них, змеилась Ворскла. Через железнодорожный мост медленно тянулся длинный состав, и на его открытых платформах были хорошо видны серо-зеленые коробки танков. Дымчатые пунктиры эрликонов, изгибаясь по параболе, уже потянулись к самолету. «Заметили!» — с досадой подумал Георгий, прижимая свой «ил» к земле. Но и так идти было нельзя: не видно реки. Он прибавил обороты и, увеличив высоту, на повышенной скорости пошел вдоль левого берега. И вот две понтонные переправы, в пяти километрах одна от другой. Первая сразу за железнодорожным мостом, и возле нее скопилось десятка два крытых брезентом трехосных «биссингов» с пушками на прицепе. Вторая — в километре от Борисовки. По ней, тяжко переваливаясь, медленно ползли танки. Много танков.

Раздумывать некогда, а главное, незачем: ведь дальше за Борисовкой, почти до самой Томаровки переправ не видно. Фашисты же, заметив советский штурмовик, открыли по нему сильный заградительный огонь. Нужно действовать немедленно, пока зенитчики не отработали данные для прицельной стрельбы.

На самой окраине Борисовки Дворников дал полный газ, бросил самолет в пикирование, вгоняя в прицел центральный понтон с танком на нем.

Мысль работала четко: «Закрыть бронешторки кабины и радиатора. Так… Предохранительный колпак — долой! Вот она, кнопка пуска эрэсов… Еще чуть-чуть…»

Черные шапки разрывов густо замельтешили вокруг кабины: «Только бы успеть!» Понтон, словно вспухая, расползается в прицеле.

Огненные хвосты ракет, обгоняя самолет, устремляются к переправе. И тут же «ил» несколько раз кряду подбрасывает, резкий металлический скрежет, перекрывая гул мотора, бьет в уши. «Неужели конец!» Но нет, машина послушно выходит из пологого пикирования, вновь ввинчиваясь в боевой разворот. Георгий чувствует, как горячий пот заливает глаза. Зубы сжаты до боли, трудно дышать.

Откуда-то издалека доносится до слуха Дворникова: «Попали!» — и он догадывается: это Наташа!

Теперь самолет заходит вдоль переправы. Высота — метров сто пятьдесят. Центральный понтон стоит ребром, дымится. Танка на нем — как не бывало.

Вновь перекрестие прицела ложится на понтон. Только теперь на крайний, так, чтобы серия бомб легла по оси переправы. И вновь огненные трассы эрликонов зловеще поднимаются навстречу, мелькают рядом с кабиной.

Как медленно тянутся секунды… Пора… Георгий два раза нажимает кнопку сброса бомб и со скольжением резко уходит в сторону, затем почти у самой земли разворачивается на север…

Дворникова все нет и нет. Алимкин пристально вглядывался в далекую черту горизонта, откуда должны были прилететь Георгий и Наташа. Глянул на часы — по времени горючее уже вышло. У пустого капонира лицом на юг стояли Цыбуленко, Котов и Беднов.

Алимкин перевел взгляд на свою машину. Машинально считал пробоины под центропланом, и тут, к своему удивлению, услышал ритмичный перестук каблуков. Обернулся. Стрелок Алексей Рыжов, весельчак и балагур, держась за кромку кабины, с дьявольской легкостью выбивал чечетку на центроплане.

Горка, петля, боевой разворот — Бой с «мессершмиттом» наш «яшка» ведет…

— Что еще за штучки! — нахмурился Алимкин, но тут же, поняв причину такого непомерного веселья своего стрелка, сам просиял радостной улыбкой: с юго-запада на малой высоте летел «горбатый» — Ил-2. Над капониром «семерки» замелькали подбрасываемые вверх пилотки и фуражки.

Рыжов, безошибочно определив настроение своего командира, скатился с плоскости:

— Товарищ младший лейтенант, разрешите доложить?

— Докладывайте, младший сержант, — принимая игру, великодушно разрешил Алимкин, настраиваясь на шутливый тон: такое ведь дело — вернулись друзья!

— Во-первых, — торжественно сообщил Алексей Рыжов, — поздравляю вас с присвоением очередного воинского звания лейтенанта. Во-вторых… — в цыганских глазах Алексея плясали бесенята.

— Ну, так что же во-вторых?

— А во-вторых, — Рыжов перевел дух, — с награждением вас орденом Красного Знамени…

— Ты, друг, такими вещами не шути!

— Точно, товарищ командир. Представление сделано на вас, Карушина и Дворникова. Писарь Листовский по дружбе только что сообщил. Я еще ему целую пачку «Беломора» подарил за такую новость. Так что с вас причитается…

— За добрую весть спасибо! Только представление еще ничего не значит.

— Как это ничего не значит!

— Да ты чего губы-то надул? На, держи свой «Беломор». А это — еще пачку — твоему писарю. — И, направляясь к самолету Дворникова, весело погрозил пальцем:

— Учти, Алеха, взятки берешь!

* * *

«Семерка» зарулила в капонир. Георгий стащил с головы шлемофон, отстегнул привязные ремни и, откинувшись на бронеспинку, с минуту сидел неподвижно. Но увидев внизу Алимкина, оживился, пружинисто выбрался на крыло, сбросил парашют и, спрыгнув на землю, хлопнул по плечу улыбающегося друга:

— Привет землякам-тулякам!

— Что случилось, Жора? — с ходу спросил Алимкин.

— Обычное дело, — с досадой махнул рукой Дворников. — Уже над самой линией фронта перехватила нас четверка «фоккеров». Тут к нам на помощь пара наших «яков» подоспела. По красным кокам вижу — ребята из эскадрильи Калинина. Крепко они фрицев закрутили. Двоих связали боем, ну а два других не отстают, как гончие псы, в наш хвост вцепились. Чего только я ни делал, уж, кажется, ниже земли на метр шел. Думал: еще чуть — и полон рот земли. Спасибо, Наташка выручила.

Георгий, лукаво прищурившись, пристально посмотрел на Ивана, но тот не отвел взгляда, улыбнувшись, спросил:

— Ну чего ты? Дальше-то что было?

— Одного «фоккера», видно, она крепко зацепила. Задымил он и потянул на юг. Второй — за ним. Словом, молодчина!

Они оба посмотрели на заднюю кабину: Наташа, путаясь в лямках парашюта, выбиралась на центроплан. Ей деликатно помогали Цыбуленко и Котов.

— Вот это, Ваня, забота о человеке! — не без иронии констатировал Георгий и, обняв друга, вполголоса пропел:

Тогда нам обоим сквозь дым улыбались Ее голубые глаза…

— Да не голубые, а серые, — смущенно поправил его Иван.

— Ничего ты не понимаешь, Ваня: в солнечный день у нее глаза голубые, а в пасмурный — серые. Ты присмотрись получше.

Наташа, поддерживаемая мотористом и механиком, съехала с крыла и, почувствовав под ногами землю, выпрямилась. Ныла поясница, затекли ноги. Полтора напряженных часа, проведенных в тесной кабине, давали о себе знать.

— Умаялась, голубушка, — сочувственно вздохнул Беднов, — на-кась, молочка хлебни чуток.

Он осторожно, чтоб не расплескать, протянул девушке небольшую кринку с кислым молоком. И, видя ее удивленный взгляд, пояснил:

— Я тут у местных разжился. Да ты пей. Невелика корысть: на табачок сменял.

Наташа с удовольствием отпила несколько глотков и вернула кринку:

— Спасибо!

Беднов, многозначительно посмотрев на моториста и оружейника, сказал, солидно откашлявшись:

— Ну, Наталка, за спасибо вот тебе еще один, так сказать, подарочек. Только это уже не от меня, а от арийцев, — и вложил в ее руку кусок металла.

Она раскрыла ладонь. На ней лежала сплюснутая крупнокалиберная пуля.

— В твоей кабине нашли, — пояснил Данилыч. — Стало быть, от броневого листа срикошетила… — И переждав неловкое молчание, и пожалев, что показал пулю, которая явно предназначалась ей, поспешно выпалил:

— А то самое, что ты просила, я ведь сделал. Вот. Он протянул ей кусочек дюраля. На нем в центре была вырезана ровная, аккуратная звездочка.

Наташа отбросила пулю и, забыв о ней, улыбнулась, словно принимала из заскорузлых рук механика дорогую награду.

— А ведь не забыл, Данилыч, сделал.

— Да уж чего там… — опустил глаза Беднов. — Раз просила, значит, надо.

— Конечно, надо. Вот сегодня наш командир разбомбил переправу. Разве это не дело? По этому случаю и поставим звездочку. Краска есть?

— Имеется, — кивнул Беднов, осматриваясь по сторонам. — Принести, что ли?

— Тащи, Данилыч. А вы, ребята, — попросила Наташа Цыбуленко и Котова, — ставьте к капоту стремянку. Сейчас мы изобразим. — Беликова, озорно подмигнув парням, прищелкнула пальцами. — Да поживее, чего тут думать!

Дворников и Алимкин, присоединившись к группе летчиков и воздушных стрелков, неспешно пошли к штабу.

Георгий на ходу с беспокойством поглядывал в сторону своей «семерки», возле которой наблюдалось какое-то подозрительное движение.

— Разбалуют ее мои хлопцы окончательно. То фуражку вишен ей откуда-то приволокут, то кринку молока.

— Значит, любят. Чего же здесь плохого?

— Нет, Ваня, давай махнемся стрелками: ты мне своего Рыжова, а я тебе Наталью. Согласен?

— Да ведь передумаешь, — нарочито безразличным тоном бросил Алимкин. — А потом мой Алеха — это черт в хэбэ. От его чечеток да прибауток с ума спятишь.

— Ну и что? Веселье боевому духу сродни.

— Так мы с тобой не договоримся.

— И я так думаю. — Дворников нахмурил брови. — Ты только посмотри, что там происходит?

Алимкин увидел, как Беликова с помощью механиков взбирается по стремянке к капоту, и сразу все понял.

— Ну и что особенного? — пожал плечами Алимкин. — Небольшой ритуал: ставят звездочку на капоте. По-моему, это неплохо. Страна должна знать своих героев.

— Какую еще звездочку? Что мы — лучше других? А ну-ка, вернемся.

— Давай. — Иван чувствовал себя в какой-то степени соучастником происходящего. — А вообще-то ни командир, ни замполит в принципе не против. Так что ты напрасно волнуешься.

Дворников ему не ответил.

У самолета уже заметили, что командир решительно возвращается к машине. Стремянку от капота отставили. Все как ни в чем не бывало занимались каждый своим делом.

Дворников, коренастый и крепкий, подошел к Наташе вплотную, растерянно посмотрел на алую пластинку в ее руке, на маленькую яркую звездочку и тихо сказал:

— Зря ты, Наташка, честное слово. Мы ведь не лучше других.

— Ну и пусть, — упрямо ответила она, не поднимая головы. — Я, товарищ командир, агитатор эскадрильи и обязана пропагандировать наши боевые успехи. Замполит Изотов так и сказал мне. И вы поймите меня: с чего же начать, как не с нашего самолета.

Тонкая улыбка скользнула по губам Дворникова.

— Начните, товарищ агитатор, с самолета младшего лейтенанта Алимкина. Если, конечно, у вас хватит краски.

Наташа смущенно улыбнулась, искоса взглянула на Ивана:

— Так ведь он не из нашей эскадрильи, товарищ старший сержант.

— Ну, это дело поправимое. Ваня, дорогой, объясни, пожалуйста, агитатору Беликовой насчет обмена. Да пойдемте, нас ведь ждут…

Дворников подошел к механику Беднову, о чем-то потолковал с ним накоротке и, не возвращаясь к Наталье и Алимкину, быстро зашагал к штабу.

Иван подошел к Беликовой, осторожно коснулся плеча:

— Пойдем, Наташа, в самом деле, твой командир прав: опаздывать не годится. Ведь, говорят, сегодня на разборе будет сам комдив.

Она, едва поспевая за его широким шагом, исподволь поглядывала на его исхудалое обветренное лицо, насупленные белесые брови и темные запавшие глаза. Сколько раз эти глаза видели смерть…

— Ваня, ну что же это получается, — в сердцах пожаловалась она. — Какой из меня агитатор!

— Лучшая твоя агитация — боевые вылеты. А теперь организуй-ка самодеятельность. Хочешь, и я приму участие. Или попрошу Колю Савика. Вот кто артист — высший класс!

— Это можно, конечно, только я не об этом…

— Да не печалься ты о звездочках. Честно говоря, и я бы не разрешил тебе рисовать эти победные знаки на своем аэроплане. С него достаточно и того, что фашисты его прозвали «черной смертью». А чего стоит прозвище, что дали ему наши пехотинцы — «горбатый» — неутомимый трудяга войны? За почестями тоже, думаю, дело не станет. Вот увидишь, после войны поставят нашему «илье» золотой памятник. И нарисуют на его фюзеляже тысячи звезд — все, что он заслужил. Так что свою алую пластинку со звездочкой не выбрасывай. Она еще пригодится.

— Хорошо! — пообещала Наташа. — Пусть она будет нашим талисманом, нашей верой в победу. Верно ведь, Ваня?

— Алый талисман, — качнул головой Иван и даже остановился от неожиданности. — Совсем не плохо!

Полковник Витрук поднялся из-за массивного дубового стола, за которым сидели командир полка Ломовцев, замполит Изотов и заместитель командира приданного полка Попков. Переждав шумок разноголосицы, комдив оглядел летчиков, собравшихся в просторной штабной комнате. Все разом притихли.

— Друзья, — начал полковник глуховатым голосом, — мы с вами били врага под Москвой. Громили фашистскую нечисть в Сталинграде. Теперь здесь, на южном фасе Курской дуги, многое будет зависеть от нас, штурмовиков. Вместе с танкистами и противотанковой артиллерией нам надлежит насмерть встать против армады танков, которые, по данным разведки, в ближайшее время обрушатся на позиции шестой армии генерала Чистякова. Всем быть в повышенной боеготовности. — Витрук выдержал паузу, словно отыскивая кого-то, и продолжал: — Ну что, братцы, выдюжим? — И сам же ответил: — Иного пути у нас нет — или умереть, или победить. — И обратился к Попкову: — Ну-ка, Виталий Иванович, какие твои предложения по прикрытию?

Майор Попков встал, откашлялся:

— Та-ак… Задача истребителями, товарищ полковник, уяснена и отработана. Прикрывать штурмовиков будут три группы. Первая очищает небо на подходе «илов» к цели. Вторая, ударная, связывает боем истребители противника, предназначенные для нанесения главного удара по штурмовикам. Третья группа — непосредственного прикрытия. Кроме того, товарищ полковник, ближе к линии фронта наши действия будет поддерживать сто двадцать девятый иап с аэродрома Грушки, что под Прохоровкой… У меня все, товарищ полковник.

Витрук поморщился:

— Так уж и все?

— Да вроде, товарищ комдив…

— Тогда послушайте… Немцы меняют тактику ввиду численного превосходства нашей авиации. Приемы их весьма эффективны, и это следует учитывать…

Летчики зашевелились, стараясь запомнить каждое слово.

— Так вот что я вам хочу сказать, — продолжал Витрук. — Не выделяя специальных истребительных групп для прикрытия танков, фашисты защищают их с воздуха методом «свободной охоты». В это же время усиленные патрули истребителей группами до двадцати самолетов барражируют над полем боя. Как только показываются наши «илы», вражеские истребители по соответствующему сигналу немедленно появляются в опасном районе. Часто вызов по радио передает специальный офицер, находящийся над полем боя на «фоккере» или «хейнкеле». Бывает и так: над полем боя барражирует пара «мессершмиттов». Заметив появление наших штурмовиков, немцы выпускают цветные ракеты в направлении приближающихся «илов», предупреждая своих танкистов об опасности и вызывая ударную группу истребителей. Заметьте: это экономит силы, так как фашисты двумя-тремя парами могут вести контроль на предполагаемом участке движения штурмовиков. И еще учтите, Виталий Иванович, — обратился он к майору Попкову, — дело будет жаркое, так что на случай преследования «илов», возвращающихся из боя, обеспечьте спецрубежи отсечения свежими нарядами истребителей.

— Есть обеспечить! — отозвался Попков. — Штурмовиков в обиду не дадим, товарищ полковник!

— Да знаю… Так, а что нам скажет майор Ломовцев?

Командир 167-го ШАП доложил о количестве готовых к вылету самолетов, о молодых летчиках, введенных в строй, удачных боевых вылетах последних дней.

— Молодцы, вижу, воевать научились, — сдержанно похвалил Витрук, поднимаясь с места. — Командующий генерал Красовский передает вам благодарность и боевой привет. Он уверен, что гвардейцы сто шестьдесят седьмого не подведут!

Все встали.

— Вы свободны, товарищи! — объявил комдив. — Комэсков прошу остаться.

Изотов предупреждающе поднял руку:

— Внимание! После обеда построение всего полка. Будет митинг. И чтоб глядеть соколами!

Когда все вышли, к столу подошли комэски Гарин, Сиполс, Сморчков и представились комдиву.

— Прошу садиться, — жестом указал Витрук, — разговор будет коротким. — Посмотрел на часы. — Ведь надо еще побывать в соседних полках.

Витрук на минуту задумался, взгляд остановился на карте, разложенной на столе, где красным карандашом с нажимом было обведено слово Белгород.

— Значит, так. — Лицо комдива вновь ожило. — По данным оперативной разведки, враг должен начать наступление третьего — пятого июля. Все самолеты привести в повышенную боевую готовность. Противник на нашем участке фронта располагает силами до семисот танков, среди которых большое число сверхмощных, типа «тигр» и «пантера», а также штурмовых орудий «фердинанд». Кроме того, здесь безусловно будет сильное зенитное прикрытие на бронетранспортерах. Так что «илы» необходимо заранее обеспечить всеми средствами поражения. Наша большая ставка — на противотанковые бомбы. Часть самолетов снарядить фугасными и осколочными бомбами и эрэсами для нанесения упреждающего удара по аэродромам противника…

Командование нашей воздушной армии особенно обеспокоено наличием крупной танковой группы «Кампф» в тылу четвертой танковой армии Гота. Точное местонахождение этой группы неизвестно. Предположительно — где-то южнее Белгорода. Так что вам надлежит обеспечить постоянную воздушную разведку. Лучше всего, чтоб не привлекать внимание противника, вести ее одиночными самолетами. Эти данные будут чрезвычайно важны в интересах не только воздушной армии, но и фронта.

Далее — обеспечить бесперебойную связь. Учтите, что все пароли и позывные меняются. Их вам вскоре сообщат. Еще раз напоминаю: данные разведки по передвижению группы «Кампф» чрезвычайно важны. Все ясно?

— Так точно, — за всех ответил Ломовцев. — Разведку обеспечим.

— Ну что же, как говорится, да будет сталь крепка! — Витрук решительно поднялся, пожал всем руки и быстро вышел на улицу.

ВЕГА — ЗВЕЗДА НАДЕЖДЫ

На опушке светлой березовой рощицы, вплотную примыкающей к летному полю, замер строй-каре перед знаменем полка. В центре, на помосте из досок, выложенном на кузовах двух трехтонок ЗИС-5, стоят командир, комиссар и офицеры штаба. Майор Изотов выступил вперед, снял с головы пилотку и зажал ее в кулаке. Глаза его, обычно мягкие и задумчивые, сейчас посуровели:

— Настал наш час! — звенел голос замполита. — Взбешенный враг накопил большие силы. Не сегодня-завтра он обрушит их на нас. Но мы, гвардейцы, верные сыны Родины, выстоим! Выстоим и сокрушим врага! Клянемся же перед этим боевым знаменем, обагренным кровью наших товарищей, не посрамить гвардейской чести!

— Клянемся! — глухим рокотом пронеслось по рядам.

Алело на ветру знамя. В суровом молчании стоял строй. Один за другим на помост поднимались летчики и техники дивизии Витрука. Речи их были горячи и коротки.

— Если у меня в бою кончатся снаряды — снижусь на бреющий, буду рубить фашистскую нечисть винтом!..

— Фашисты казнили у меня жену и дочь. Я техник и не могу летать. Но не щадя себя, буду днем и ночью готовить к боям самолеты, а вы, крылатые друзья мои, отомстите за зверски замученных… За все беды и горе, что принесли изверги нашему народу! Отомстите!..

После митинга все расселись, образовав полукруг у помоста. Там теперь наскоро сооружалась импровизированная сцена. Подходили артисты.

Все с интересом поглядывали в сторону наспех вздетого на проволочный каркас матерчатого занавеса.

— Сейчас, Жора, твои актеры покажут класс! — Алимкин скосил насмешливый взгляд на Дворникова, Они сидели плечом к плечу у старой развесистой березы.

— Ну и покажут, а что? — спокойно парировал Георгий, а мысли его были там, у самолета: «Левую пушку уже дважды заедало…»

Рядом грузно подсел механик Беднов и шепотом доложил:

— Все в порядке, командир. Аэроплан заправлен, боекомплект полностью, мотор работает, как пчелка!

— А левая пушка?

— А что пушка? Работает, как часы. Ее Котов всю перебрал, опробовал.

— Да не казни ты его, — вступился Алимкин. — Механик у тебя мировой. Мне бы такого.

— Механик что надо! — не без гордости согласился Дворников. — Одно слово — Данилыч! — и дружески положил ему руку на плечо.

Приободренный командирской похвалой, Беднов доверительно сообщил:

— А ведь сейчас наши будут выступать, Федя с Ванюшкой. Это Наташа их сагитировала.

Данилыч с лукавой улыбкой покосился на Алимкина, но тот зорко вглядывался в даль, настороженно вытянув шею.

Дворников и Беднов посмотрели в ту сторону, куда глядел Алимкин. Два истребителя кружили над аэродромом. Один, выпустив щитки, явно шел на посадку, другой с превышением ходил змейкой над первым, и только когда первый колесами коснулся полосы, взревев двигателем, бреющим ушел на юг.

— Подбили, — безошибочно определил Георгий. Теперь, в конце пробега, когда полоса под углом

почти вплотную подходила к собравшимся, всем хорошо был виден «як» с желтой цифрой «16» и двумя рядами звездочек на фюзеляже. Летчик, как видно, из асов. Но война есть война: хвост у истребителя был разбит.

— Видно, в крутом деле побывали, — вздохнул Данилыч. — Ничего, подлечим!

Беднов, кряхтя, поднялся, бросил завистливый взгляд на сцену, где уже, подергиваясь, раздвигался занавес, и, махнув рукой, побежал к замершему в конце полосы «яку».

Между тем занавес раскрылся, и перед оживленной аудиторией предстал Федор Котов. Слегка заикаясь, он торжественно объявил:

— Пан-то-ни-мия! — и, отдышавшись, пояснил: — В общем, сцена такая, о том, как ганс шел «нах остен» и что из этого получилось. В роли ганса выступает моторист Иван Цыбуленко. — И, поклонившись дружно аплодирующей публике, пригласил: — Ваня, давай!

Раздался бодрый марш, и под одобрительные возгласы публики из-за кулисы показалось действительно нечто гансоподобное. Иван был облачен в длинную шинель с белыми, сплетенными из парашютной стропы погонами. На голове — фуражка с наклеенной из черной бумаги высоченной тульей и белой жестяной кокардой. Цыбуленко, картинно выпятив грудь и печатая по-гусиному шаг, направился вдоль сцены. Федор презрительно-учтиво поддерживал его под локоть, с усердием декламируя при этом строчки из «письма в фатерлянд»:

Милая Ама́ли, Крошечка Ама́ли, Мы войны подобной В жизни не видали: Легкие победы, Сытные обеды…

При последних словах Иван достал из-под мышки кусок хлеба и, строя в сторону смеющихся зрителей зверские гримасы, стал вонзать в горбушку зубы, всем видом показывая, что обеды действительно сытные.

Алимкин, улыбаясь, подтолкнул локтем хмурого Дворникова:

— Молодцы твои ребята, ей богу. Дают жизни!

— Только в моем экипаже Гансов не хватало!

Шествие из-за противоположной кулисы, как и следовало ожидать, было весьма мрачным для «фашиста». Согбенный артист, опираясь на палку, еле волочил ноги. Голова его была повязана куском одеяла так, что торчали лишь нос та тулья фуражки. От неловкого хождения он то и дело наступал на пристегнутый булавками низ шинели и, наконец, запутавшись в ней окончательно, со словами «Вот гадство!» повалился на помост. Федя, перекрывая гомон и хохот, бодро закончил:

Милая Ама́ли, Добрая Ама́ли, Нам здесь рус зольдатен Шею наломали!

Занавес мигом задернулся. Алимкин, покатываясь от смеха, вытирал слезы. Дворников с трудом выдавил:

— Вот черти!..

Затем на помост вышли два боевых друга — летчик младший лейтенант Николай Савик и его стрелок ефрейтор Алеша Кондратюк. Командир развернул мехи баяна, и над розовой в лучах заходящего солнца березовой рощицей расплескалась знакомая, берущая за душу мелодия. Два молодых звонких голоса бережно и неспешно затянули:

С берез не слышен, невесом, Слетает желтый лист…

— Вот это другое дело, — вздохнул Дворников и, подперев широкоскулое лицо, мечтательно задумался.

— Жора, а какие у нас под Тулой березовые рощи, помнишь? — тихо, словно боясь спугнуть песню, спросил Алимкин.

Георгий молча кивнул.

А песня крепла, набирала силу. И, казалось, из самой ее нежности рождалась непонятная, необъяснимая мощь:

Пусть свет и радость прежних встреч Нам светит в трудный час, А коль придется в землю лечь — Так это ж только раз… Но пусть и смерть в огне, в дыму Бойца не устрашит, И, что положено кому, Пусть каждый совершит.

Смолк последний аккорд, а мелодия еще жила в золотистом, насквозь пронизанном солнцем воздухе. Бойцы задумались, припоминая самое сокровенное, дорогое.

* * *

После ужина Данилыч привел в эскадрильский домик севшего на вынужденную летчика. Он был среднего роста, темноволос, с добродушным курносым лицом. Новенькая щегольская американская куртка распахнута. На груди поблескивают два «боевика». Окинув веселым взглядом штурмовиков, он представился:

— Младший лейтенант Токаренко. Можно просто — Миша. — Но, заметив комэска Гарина, подтянулся, лихо козырнул: — Товарищ капитан, разрешите присутствовать? Мне бы только до утра. От своих отстал…

— Конечно, можно. Какими судьбами к нам?

— Сопровождали мы «Петляковых» — те бомбили переправу на Северском Донце, — ну и схлестнулись с «мессерами». Что-то они совсем озверели. Видно, крепко ганса начальство за промашки тузит. Оно, конечно, и у нас злости хоть отбавляй. Мы с Сережей Вышкиным крутились, как могли, а бомберов в обиду не дали. Двух «мессеров» я поджег, одного — Серега. Ну и гансы в долгу не остались, вон как начистили мне перья…

— Ничего, — подбодрил Токаренко комэск, — зато ваша взяла. А Вышкин, это тот, что тебя на посадке прикрывал?

— Он самый. Отличный парень. Мы с ним уже второй год в паре. Не хвалясь, скажу, с Серегой мне сам черт не страшен.

— Оно и видно, — с уважением согласился Данилыч.

— Вам, папаша, спасибо, — Токаренко поблагодарил Данилыча, поглядывая на Гарина, — отлично починили машину. Завтра с рассветом — к своим.

— Не волнуйся, Михаил, — успокоил гостя Гарин. — Твой друг доложит начальству в Грушках, как положено.

— А откуда… Откуда знаете, что в Грушках? — насторожился Токаренко.

— Знаем, — хитро улыбнулся капитан, — не лыком шиты. Номер у твоего «яка» желтый, а кок красный. Откуда ж тебе еще быть? — И серьезно пояснил: — Вы ведь нас не раз прикрывали. Так ведь?

— Так, — согласно кивнул пилот. И добродушно улыбнулся: — Так мы же побратимы! Ведь в вашей эскадрилье у «илов» тоже носы красные.

— Соловья баснями не кормят. Ему за двух «мессеров» положены две наркомовские стопки, — напомнил Алимкин, и выразительно поглядел на Гарина: мол, что скажет старший.

— Как исключение, можно, — подтвердил Гарин. — Только не две, а одну. Ему ведь в полет… — и посмотрел на часы. — Через час всем разойтись на отдых. Завтра с утра возможен боевой вылет…

Последнее слово комэск сказал с нажимом, подчеркнуто строго.

Все ждали этого дня. Знали, что вот-вот он наступит, день небывалого сражения. Недаром уже прошли сутки, как в полку нет вылетов, а самолеты все до одного в полной боевой готовности. Только когда придет этот день: завтра, послезавтра, через неделю?

Затем Гарин, стараясь разрядить обстановку, с лукавой улыбкой обратился к Алимкину:

— А ты что, Иван, к нам повадился? Небось, твой комэск тебя обыскался?

— Он Жору Дворникова любит. Земляки ведь, — в тон комэску пошутил Женя Дементьев и глянул на Беликову.

Все засмеялись. А Наташа покраснела и заступилась за своего командира:

— Если хороший человек, то почему бы его не любить? Верно ведь, товарищ капитан?

— Молодец, Наташенька, — похвалил ее Гарин за находчивость. — Земляк на фронте — все равно, что брат родной.

— Сейчас уйдем, — сказал Алимкин. — Вот только Рыжов что-нибудь споет для души…

Алексей, не зная куда деть руки, поглаживал обшарпанную гитару.

— Так-с, начпрод, сознавайся, что у тебя имеется в заначке кроме молока? — делая грозный вид, спросил Дворников у своего механика. — Угощай гостя, не то раскулачим!

Все знали, что Данилыч хоть и не курит, и не пьет, но про запас всегда кое-что имеет.

Беднов хлопотливо завозился и под всеобщие возгласы одобрения извлек из кармана комбинезона флягу; прищурив строгий глаз, отмерил в кружку и протянул ее Токаренко:

— За дружбу! — Михаил, не торопясь, выпил и подмигнул Рыжову:

— А ну давай, браток, для бодрости духа!

— Может быть, вы, товарищ младший лейтенант, споете что-нибудь нам свое, истребительское? — неуверенно попросил Алексей.

— Что ж, пожалуй, если не возражаете, — согласился Михаил Токаренко. Он взял гитару и, тряхнув головой, ударил по струнам.

Их восемь, нас двое. Расклад перед боем Не наш, но мы будем играть. Серега, держись! Нам не светит с тобою, Но козыри надо равнять. Я этот небесный квадрат не покину, И цифры сейчас не важны. Сегодня мой друг прикрывает мне спину, А значит, и шансы равны…

Дверь распахнулась, и на пороге, прищурив глаза, показался Ломовцев. Рядом с ним ступил в освещенный проем двери Изотов.

— Спать пора, молодежь! — напомнил замполит, поправляя накинутую на сутуловатые плечи шинель. — На посиделках после войны насидимся!

— А гость откуда? — спросил батя, приглядываясь к Токаренко.

— Из Грушков, на вынужденную… Гость вскочил, приложил руку к пилотке:

— Младший лейтенант Токаренко Михаил Иванович, старший летчик сто двадцать девятого полка, — представился он.

— Из хозяйства Фигичева? Как же, знаю. Старичков ваших помню хорошо: Коля Гуляев, Иван Шпак, Миша Лусто. Так, что ли?

— Так точно, товарищ майор!

— Ну бывай, Михаил Иванович! — улыбнувшись, пожал ему руку Ломовцев. И, поглядев на часы, напомнил:

— Ну-ка, сынки, на отдых!

* * *

Они стояли рядом, лицом к лицу, на пологом холме возле аэродрома. Было тихо и тепло. Огромная черная чаша неба, усыпанная крупными звездами, опрокинулась над их головами.

— Странно, такая звездная ночь, а темень, хоть глаз коли. А у нас в Ленинграде сейчас белые ночи. После войны ты приедешь в Ленинград, и обязательно белой ночью мы выйдем на набережную Невы. Ты знаешь, как это хорошо!

— Не знаю, — серьезно сказал Иван, вглядываясь в лицо Наташи, на котором мягким блеском отсвечивали глаза. Он так хотел коснуться губами этих глаз! Но он не смеет этого сделать… Словно издалека доносится ее голос:

— Мы после войны обязательно встретимся. Обещай, что встретимся! И что приедешь ко мне в Ленинград. Почему ты молчишь?

— Все верно, Наташенька, — суховато кивнул Алимкин, чтобы не сказать больше ничего. Потому что через час будет пятое июля, а через четыре часа ему нужно быть в кабине штурмовика. Будет поднят по тревоге весь полк. Ему, как ведущему группы, это доподлинно известно. Каким-то шестым чувством он угадывал, что это будет началом величайшей битвы, из которой многим не суждено вернуться. И коль его черед, то пусть же самое святое и чистое чувство навсегда останется с ним. Так он решил.

— Может, я обидела тебя чем? Ты прости…

Наташа осторожно прикоснулась щекой к его груди.

— Нет, когда-нибудь я все тебе расскажу. Пойдем, Наташа, пора…

Он взял ее за руку, и она покорно сошла за ним с холма.

— Ваня, обожди, постой. Знаешь, что, давай обменяемся чем-нибудь. Это обязательно надо.

— Да, да, конечно, Наташа.

— Тогда возьми вот это.

Алимкин принял из ее рук фотокарточку.

— Что же дать тебе? — задумался Иван.

— А у меня есть. Помнишь, алый талисман? Считай, что ты его подарил мне.

— Хорошо, Наташа…

— И еще знаешь что, давай выберем нашу звезду.

— Ну, скажешь тоже — нашу…

Они запрокинули головы в небо, и Наташа указала рукой:

— Вон, видишь, созвездие Лиры. А самая яркая, голубая звезда в нем — это Вега. Пусть она и будет нашей. Хорошо?

— Вега — звезда надежды… Ну что ж, это, пожалуй, годится. А надежда у нас одна — победить.

— И выжить, — тихо добавила Наташа.

— И выжить, — согласился Алимкин.

* * *

Сегодня — уже третий по счету вылет. Иван Алимкин ведет свою группу к линии фронта. Слева шестерки Гарина, Сиполса, справа — восьмерка бати. Под крыло «ила» стремительно наплывает земля, изрытая окопами, ходами сообщений, противотанковыми рвами.

Это вторая линия нашей обороны. Первую массированным ударом танкового тарана фашистам удалось преодолеть и вплотную подойти к Яковлеву, которое сегодня, 5 июля, на рассвете было в десятке километров от переднего края.

Так же, как и в первых вылетах, Иван замечает на подходе новую волну танков. Их очень много. Такого еще не было. Странно и жутковато видеть, как в густой гряде пыли и гари, которые ощущаются даже здесь, в кабине, на наши позиции накатывается новый стальной вал «тигров» и «пантер». А что же там, в окопах?..

Скосив глаза вправо, Иван видит, как батина восьмерка, разом клюнув носами, устремилась к земле. Пора. Он нажимает кнопку передатчика и, справившись с волнением, говорит четко и спокойно:

— Разомкнуться… Прикрыть створки маслорадиаторов… Атака!

Иван бросил свой «ил» в пикирование, выбирая цель. Вот они, танки, совсем рядом — желто-зеленая броня, черные кресты на борту… Выбрав кучно идущие четыре машины, Иван ловит в прицел центральные из них.

Сейчас главное — точный прицел. Но земля рядом. Как стремительно она набегает!..

Едва левая рука нажимает кнопку сброса противотанковых бомб, правая машинально рвет ручку управления на себя и влево, вводя самолет в боевой разворот. Группа четко повторяет маневр командира. Вдавленный силой перегрузки в сиденье и нетерпеливо поглядывая вниз, Иван видит, как белые, плотные, похожие сверху на кочаны капусты шапки разрывов сплошь усеяли рыжую пелену пыли, поднятую гусеницами фашистских танков. Четыре из них вовсю дымились. Иван поневоле улыбнулся: «Знай наших!»

За танками, переваливаясь на неровностях осторожно идут бронетранспортеры с пехотой — скорее туда!

— Еще заход! — командует Алимкин своей группе, переводя самолет в новую атаку.

Подвижные установки эрликоновских пушек без роздыха бьют по штурмовикам. Иван чувствует, как его машину трясет, словно в ознобе, от попаданий снарядов. Но сейчас, сжав зубы, он видит только одно — темный квадрат бронетранспортера в центре прицела. Выше по линии прицеливания — еще несколько «биссингов», до отказа набитых автоматчиками… Дважды нажата кнопка сброса бомб.

— Командир, сзади «фоккеры»! — кричит Рыжов Алимкину по СПУ.

— Держись, Алеша! Где наши, видишь?

— Справа выше — шестерки Сиполса и Гарина. Сзади, чуть ниже нас — группа бати. На них уже навалились «фоккеры», — и вдруг радостно воскликнул: — А вон и наши «яшки» жмут!

В эфире слышен батин тенорок:

— «Байкалы», все в левый круг! — и, видно, истребителям из полка Калинина: — Сынки, сынки, нас атакуют!

— Я «Ураган-второй», иду в атаку!

По голосу Иван сразу узнал замкомполка истребителей майора Попкова.

Замыкая оборонительное кольцо, Алимкин пристраивается в хвост последнему самолету группы Гарина с «семеркой» на фюзеляже. В кабине стрелка смутно виднеется лицо Наташи Беликовой. Иван видит, как из ствола ее пулемета пульсирует бледное пламя очередей. И в тот же самый момент и его самолет вдруг начинает трясти мелкой ознобистой дрожью — это заработал пулемет Рыжова.

«Значит, «фоккеры» рядом! И тут же Алимкин заметил над самой кабиной четыре жгута дымчатых трасс, а в следующее мгновение шестерка «фокке-вульфов», обгоняя «илы», вышла из атаки, готовясь для нового захода.

Теперь сверху на них идут «фоккеры», снизу — «мессершмитты». Но высота слишком мала, и, покрутившись на бреющем, «мессеры» тоже выскакивают наверх. Их более десятка. И тут подоспели наши «яки». Восьмерка Попкова устремляется в атаку, связывая ударную группу «фоккеров». «Мессершмитты» быстро перестраиваются и последовательно, один за другим идут на строй «илов». Вот один из них задымил и со снижением потянул на север.

— «Байкал-третий», я подбит, ухожу на точку!.. По голосу Алимкин сразу узнал Шишова. «Первый боевой вылет — и подбит!» — горестно подумал Иван, провожая взглядом дымящийся самолет.

— «Байкалы!» — вновь слышится в эфире батин голос, — выход из боя, всем на точку!

Алимкин подает команду своей группе и разворачивается на север, пристраиваясь в общую колонну. Слева вверху огненной каруселью кипит воздушный бой. Но еще более жестокое побоище разгорается на земле. Все поле боя окутано густым дымом. Иван с тревогой смотрит вниз. С юга, со стороны Белгорода, волна за волной надвигаются фашистские танки. В атаку на них обрушиваются «илы» соседних полков. Алимкин, как и другие «старички», хорошо знает этих ребят, ведущих в бой свои группы, — Александра Добкевича, Ивана Домбровского, Василия Расщепкина, Сергея Голубева, Петра Баранова… Сегодня уже четвертый боевой вылет, а атакам фашистских танков нет конца…

Горела степь. Резкий запах пороховых газов и дыма поднимался над землей.

Мерно гудит мотор. Иван Алимкин следит за строем, осматривает воздух — там все в порядке. Переключается на внутреннюю связь, запрашивает стрелка:

— Как у тебя, Алеша? Рыжов молчит.

— Алексей! Ты не ранен?

— Нет… Вон слева, посмотрите.

И тут же в наушниках шлемофона раздается тревожный позывной:

— «Байкалы», я «Вега»! Я «Вега»!

Иван насторожился: Вега, звезда надежды… Понятно: ведь это новый позывной станции наведения!

— Я «Вега»! Я «Вега!» — настойчиво повторяет голос. — С юго-востока на перекрестном курсе к вам подходит большая группа «фокке-вульфов». Будьте внимательны.

— «Байкал-первый», вас понял, — отозвался Ломовцев. — Сынки, плотнее строй! Усилить осмотрительность.

— Алексей, смотри сзади слева!

Но ответить Рыжов не успел, за него уже говорил его пулемет. Самолет дробно сотрясали частые короткие очереди. Открыли огонь и стрелки других «илов».

Большой наряд истребителей противника был вызван фашистскими летчиками еще там, над Яковлевой, где им дали бой калининцы. Теперь группу Ломовцева атаковали двадцать восемь «фоккеров». Подоспевшая из Грушков группа «яков» связала боем часть из них, но около двадцати «фоккеров»» прорвалось к «илам». И тогда от группы наших «яков» стремительно отделилась пара «ястребков», врезалась в самую гущу фашистов, мешая им маневрировать и вести прицельный огонь.

Строй «фоккеров» смешался, сбился с привычного порядка, и в этом хаосе головокружительных фигур фашистским пилотам трудно было вести огонь по «якам», так как они могли угодить в свои же самолеты.

С бортов «илов» летчики и стрелки с восхищением следили за маневрами мастерски слетанной пары наших «ястребков». Вот один «фоккер», срезанный меткой очередью, свалился в штопор и пошел к земле. За ним, распустив черные космы дыма, отвалил второй.

По четыре — шесть вражеских самолетов пытались зайти в хвост нашей паре «яков», но те всякий раз резким маневром отрывались от преследователей и, развернувшись, шли в лобовую атаку или, выполнив полупереворот, бросались на другую группу «фоккеров», заходящих в атаку на «илы».

Двое против двадцати…

— Сережа, влево, к солнцу! — раздался вдруг в наушниках знакомый голос.

— Миша! Справа внизу заходят на «горбатых» четыре «фоккера!» Бей!

«Миша… Да ведь это Токаренко!» — понял вдруг Алимкин.

— Миша, сынок, держись! — раздался взволнованный голос Ломовцева.

— Держусь, батя! — сдавленным голосом отозвался Токаренко.

В то, что случилось дальше, было просто трудно поверить. Один из фашистских истребителей зашел в хвост «яку». Еще мгновение — и прогремит роковая очередь из четырех пушек… Но Токаренко мгновенно среагировал: убрал газ и дал рули на скольжение. «Фокке-вульф» проскочил вперед, а Михаил, увидев над собой пару других истребителей, дал полные обороты мотору, пошел на горку и в короткой схватке сбил обе вражеские машины!

Радости летчиков-штурмовиков не было предела. Подошла еще группа «яков», и «фоккеры» поспешили восвояси, недосчитавшись четырех машин. Вдогонку уходящей паре Токаренко полетели в эфир приветствия:

— Спасибо, Миша! С нас причитается!

— Будь жив, лейтенант!..

Но вот, перекрывая разноголосицу, со станции наведения доносится властный баритон:

— «Байкалы»! Благодарю за отличную работу! Вам посадка малыми группами с проходом через запасной.

В ночь на 12 июля Георгий Дворников долго не мог уснуть.

— Не спишь, старина? — шепотом спросил Дементьев.

— Я вот что думаю, Женя. В основном они прут на Обоянь и Прохоровку. Так? Заняли Яковлево и Белинихино. Вот тебе и обозначилось направление их стрел.

— Это понятно. Жмут на Курск. Только скоро ганс выдохнется, вот увидишь! — заверил Дементьев и, задумавшись, добавил: — Хотя и нам это тоже недешево обходится. Подумай только, Жора: по пять вылетов в день! И сыплем, и сыплем на них — и все, как в чертову прорву. Вот гад сил накопил!

— Видно, все на карту поставил. Только у нас сил не меньше, а может, и побольше.

— Это верно, — согласился Дементьев. — В Сталинграде тоже сначала фашиста обороной на измор брали, а потом и кости ему переломали…

— Все дело, мне кажется, в Томаровке и Борисовке, — продолжал Георгий. — Оттуда такая сила прет! Там сосредоточены их резервы. Но где именно, вот вопрос?

— Жора, да ты стратег, — улыбнулся в темноте Дементьев. По голосу чувствовалось, что он засыпает.

— Да нет, серьезно, Женя. Сколько раз мы с тобой туда летали! И Карушин, и Алимкин… Ходили на разведку, бомбили переправы через Ворсклу, Северский Донец. А куда он технику гнал? Все туда же, в сторону Борисовки и Томаровки.

— Вот тебя на разведку и пошлют. Ты там каждый овраг, каждый куст знаешь… Давай-ка, Жора дорогой, спать. Завтра вылет…

— Почему именно меня, могут и другого, — не унимался Георгий. — Тебя, например, Ваню Алимкина или Сашу Карушина?

Жора прислушался, но вместо Жениного ответа послышалось легкое похрапывание. Счастливый человек — железные нервы!

Георгий еще с полчаса лежал с открытыми глазами. Перед взором, как в кадрах немого кино, мелькали события последних дней. Только кадры эти почему-то огненно-красные…

СТЕПЬ В ОГНЕ

…Ночь 5 июля ясная, тихая. Но едва заалел восток, как восемнадцать «илов» полка с полным боекомплектом уже выруливало на старт. Прошло еще несколько томительных минут, и воздух сотрясла оглушительная артиллерийская канонада, которая слилась со сплошным гулом сотен моторов. Неожиданный упреждающий удар обрушился на позиции гитлеровцев. Затем были атаки пикировщиков, фронтовых бомбардировщиков и штурмовиков 2-й и 17-й воздушных армий по вражеским аэродромам. В воздух поднялось 320 самолетов. В тот момент, когда фашистские экипажи готовились к вылету, над аэродромами Сокольники, Номерки, Рогань, Микояновка появились наши бомбардировщики и штурмовики, обрушивая на гитлеровцев смертоносный груз.

Исходный рубеж фашистов Томаровка — Безлютовка — Белгород был окутан сплошной завесой огня и дыма. Но уже полчаса спустя при поддержке крупных сил авиации в атаку на позиции одновременно устремились сотни танков и орудий.

7 и 8 июля 1-й штурмовой авиакорпус генерала Рязанова и 291-я авиадивизия полковника Витрука уничтожили танки и мотопехоту на обоянском направлении в районах Ольховатки, Козьмо-Демьяновското, Быловки, Дмитровки и Сырцова…

Битва, не затихавшая ни днем ни ночью, принимала все более ожесточенный характер. Горела степь. Огромными кострами пылали сотни фашистских танков. Тысячи гитлеровцев нашли могилу на бескрайних просторах Белгородщины…

Война есть война. Вот и в их 167-м полку подбит Алексей Шишов. Он посадил машину на лес, его стрелок Ваня Корнейчев тяжело ранен. Александр Карушин притер свой весь изрешеченный пулями штурмовик у завода «Спартак» между Солнцевом и Прохоровкой. Подбили над целью Василия Юрьева. У самой линии фронта упал и взорвался самолет Вавилова. Подбит и ранен в руку батя. Он теперь уже подполковник.

Сколько замечательных соколов война вывела из строя! Те, что оставались живы, вновь шли навстречу врагу, чтобы победить его.

Но как бы ни было велико напряжение, каких бы моральных и физических усилий ни требовала битва — самое трудное было впереди.

Едва забрезжил рассвет, а на аэродроме уже вовсю кипела боевая работа. Сновали бензозаправщики, «студебеккеры» подвозили к самолетам бомбы и эрэсы, повизгивали лебедки…

Потертый батин реглан накинут на плечи, левая рука на перевязи.

— Значит, так, товарищи, — задумавшись, нахмурился Ломовцев, — впервые летим в полном составе эскадрилий. Распоряжение комдива Витрука. — Прищурившись, посмотрел на небо. — Низкая облачность, хорошо. Меньше будут желтобрюхие досаждать.

— Истребительное прикрытие отличное, — заверил Горнушкин.

— Еще раз уточню задачу с экипажем Алимкина. Ему на разведку в район Борисовки. А вы, Владимир Иванович, — обратился Ломовцев к замполиту Изотову, — с Сиполсом полетите последними, после второй и третьей эскадрилий. С вами пойдет и Алимкин.

По энергичной походке и длинному черному реглану Алимкин издали приметил направляющегося к его самолету батю. Предупредил об этом экипаж. И кстати. Хотя солнце едва взошло, механик, моторист и оружейник трудились, сбросив гимнастерки: было жарко от работы.

Построив людей у левой плоскости, Алимкин хотел было доложить по форме, но комполка на ходу махнул здоровой рукой, мол, не до этого, и, подойдя, кивнул головой в сторону, добавив:

— Прихвати и стрелка, есть важное дело. Втроем они уселись на сложенные за капониром ящики из-под снарядов, развернули планшеты.

— Дело такое, товарищ старший лейтенант, — начал комполка, постукивая пальцем по целлулоиду планшета, — комдив приказал срочно вылететь на разведку в район Борисовки, где, по предварительным данным, сосредоточены крупные резервы танков. Оттуда они прут и на Прохоровку, и на позиции шестьдесят девятой армии между Липовом и Северским Донцом. Положение ее в настоящее время тяжелое, так что многое зависит от нас.

Комполка внимательно посмотрел на Алимкина.

— Ясно… Понимаю, товарищ подполковник, — с расстановкой, четко сказал Алимкин.

Батя помолчал.

— Пробьемся, — заверил Алимкин и бросил искоса взгляд на стрелка. Заметил, что и Рыжов понимал: дело им предстоит далеко не обычное.

— Значит, так, — продолжил Ломовцев, вновь обращаясь к Алимкину, — пойдешь замыкающим в первой эскадрилье, в группе Сиполса на Прохоровку. Немцы, естественно, будут заняты борьбой с основными нашими силами штурмовиков. Ты же, не доходя Прохоровки, резко отвалишь вправо и на бреющем пойдешь, огибая немецкий клин. На траверзе Ракитного — курс на юго-восток, к Борисовке. От линии фронта до нее пустяки — двадцать километров. Сопровождать тебя будет пара «яков» из полка Калинина. Вот и все, — заключил батя. — Остальное — сам знаешь. Желаю вам, сынки, удачи!

Ломовцев поднялся, пожал обоим руки и, не оборачиваясь, спешно зашагал к стоянке третьей эскадрильи: ей вылетать первой, да и Изотова нужно поторопить. Наверняка Горнушкин уже доложил Карушину об изменениях в планах, и тот поджидает комиссара, чтобы вместе обдумать план взаимодействия своих групп.

Алимкин с минуту постоял в раздумье, потом кивнул Рыжову, направляясь к самолету, на котором уже закончили все работы. Техники сидели в сторонке, молча покуривая.

Алимкин подозвал механика, распорядился так, чтоб слышали все:

— Бомбы заменить другими, горючего — под пробку! Да поживее!

Техники разом поднялись и вскоре трудились так, словно и не было двух бессонных ночей кряду. А Иван настороженно поглядывал в сторону старта, куда уже потянулась первая шестерка капитана Гарина. Седые от пыли, с темными отметинами пробоин трудяги «илы» вновь принимались за свое дело. Они пойдут туда, где жизнь и смерть сошлись на одной грани, — на Прохоровку.

«Скоро и нам», — подумал Алимкин. Он поднялся на крыло и, надев шлемофон, перебросил ногу через борт кабины. Но так и застыл: из-под плоскости вынырнул писарь Листовский, долговязый нескладный малый в очках, и протянул Ивану треугольник:

— Весточка младшему сержанту Беликовой. Может, передадите, товарищ лейтенант? — и, смутившись, пояснил: — А то третья эскадрилья уж поднялась, а мне в наряд…

— Давайте. Конечно, передам, — согласился Алимкин.

Он принял письмо, прочитал обратный адрес. В нем после «п/почта» значилось: «Н. В. Беликову». «От отца!» — обожгла радостная догадка.

— Спасибо! — улыбнулся Иван. — Обязательно передам. Жив отец ее, понимаешь!

Алимкин сел в кабину штурмовика.

Перед тем как запустить мотор, он положил письмо в левый карман гимнастерки и только после этого крикнул механику:

— От винта!

— Есть, от винта! — хрипловатым голосом отозвался тот. И, может быть, впервые острая жалость на секунду закралась в душу Ивана: «Эх, Евсеич, работаешь ты на износ. Ничего, родной, после войны отдохнешь…»

На пыльной гряде взлетной полосы один за другим уходили в дымное небо штурмовики.

Алимкин развел в стороны руки: «Убрать колодки!» — и плавно подал вперед сектор газа.

Механик стащил с головы промасленную пилотку, помахал вслед самолету. Воздух, отбрасываемый винтом, остервенело трепал его одежду и редкие волосы, высекая из глаз слезы. Но Евсеич не отворачивался, он с тревогой припоминал: все ли сделал, как надо.

Не знал он, что провожает своего «илюшу» с цифрой «12» на борту в последний полет.

…Впереди, в дыму пожарищ, показалась Прохоровка. Правее ее плотным строем шли фашистские танки. Недавний дождь сбил пелену пыли и сотни бронированных коробок — танков, штурмовых орудий и бронетранспортеров — хорошо просматривались сверху. За первой волной, на дистанции трех километров, надвигалась вторая. Нервы напряжены до предела…

— Атака! — звенит в эфире голос капитана Гарина.

Самолеты эскадрильи, разом взмыв на горку и надсадно завывая, устремились в крутое пике. Плотно закрыты бронешторки радиаторов и форточки кабин, пилоты цепко сжимают ручки управления. В прицелах все шире разрастаются серые коробки танков. Еще чуть-чуть… Пора!

Реактивные снаряды, сверкнув огненными хвостами, срываются с плоскостей и несутся в гущу стальных чудовищ. Точнее прицел — и вот сброшены противотанковые бомбы.

С боевого разворота Гарин видит, как с десяток танков и бронетранспортеров уже дымится перед позициями наших артиллеристов. В пасмурном свете дня видны частые вспышки их выстрелов.

«Держитесь, ребята!» — подбадривает Гарин. И вновь слышна его команда:

— «Байкалы», я Шестой! Заходим на повторную атаку!

— Я «Вега», — подключается властный голос со станции наведения, — бейте по правому флангу!

— Понял — по правому! — отвечает Гарин. И своим: — «Байкалы», смелее!

Сотни трасс эрликонов пронизывают, кажется, все небо. Это бьют скорострельные зенитные установки с немецких бронетранспортеров.

— Атака! — вновь кричит, напрягая до хрипоты голос, Гарин и оглядывается по сторонам. — «Молодцы, ребята!»

Его «илы» мчатся навстречу танкам. Воют винты, звенит распоротый крыльями воздух. Цель совсем рядом. Кабина наполняется удушливой вонью тротила и пороха. Трудно дышать, пот застилает глаза. Но вот дважды нажаты кнопки сброса соток — бомбы пошли к земле, и штурмовики вновь цепочкой выходят на боевой разворот.

— «Вега», я «Байкал-четвертый»! — раздается в эфире. — Дайте цель!

— Цель — первый квадрат! На подходе «худые», будьте внимательны! Вас прикроют гвардейцы.

Гарин вытирает с лица горячий пот. К Прохоровке приближается эскадрилья Никиты Сморчкова. Это он запрашивал станцию наведения. Его предупредили о приближении «мессершмиттов».

Гарин осматривает верхнюю полусферу. Выше барражируют «яки»: их на этот раз много, в обиду не дадут. Левее на встречном курсе прошло до полка «Петляковых». «Сила силу ломит!» — радостно подумал Гарин, нажал кнопку передатчика:

— Орлы, как у вас?

— Все в порядке, командир! — узнав по голосу комэска Гарина, ответил Дворников.

— «Байкал-шестой!» Но посадку проходом через запасную точку, — донеслась команда с КП.

— Понял, через запасную, — отозвался Гарин.

* * *

Когда Дворников зарулил в капонир и спрыгнул на землю, все уже было подготовлено к очередному вылету: бомбы и эрэсы лежали возле стоянки. Подкатил бензозаправщик, и моторист Цыбуленко, приняв шланг, полез по стремянке к горловине бензобака.

— Как мотор? — задал свой обычный вопрос Беднов.

— Работает, как пчелка! — похвалил Дворников. — У нас, Данилыч, самолет — самый лучший в полку.

— А вот они думают, что самый лучший самолет у них.

Только сейчас Дворников заметил механика и моториста с самолета Алимкина.

— Давно ваш командир улетел? — спросил Георгий у механика Евсеича.

— Только что, — ответил Евсеич и пояснил: — Должно быть, на разведку. Сам батя нашу машину осмотрел, да и бомбы зря заменять не станут…

Подошла Наташа. Она заметно похудела и потемнела лицом — то ли от загара, то ли от бессонных ночей.

— Похоже на это, — согласился с Евсеичем Георгий. И попросил: — Ну, помогите, братья-славяне. Через двадцать минут вылет!

Все разбежались по своим местам, каждый занялся делом: Беднов с механиком и мотористом из экипажа Алимкина колдовали в моторе, Наташа и Федор осматривали оружие, подвешивали бомбы. Им помогали Цыбуленко и сам командир.

Когда над КП поднялась зеленая ракета, все уже было подготовлено к вылету. Запустив двигатель, Георгий запросил разрешение на выруливание. Беднов вперевалку, кряхтя и отдуваясь, вскарабкался на плоскость к кабине Беликовой.

Дворников, не понимая, в чем дело, покачал головой, сбросил обороты. Наташа сняла шлемофон:

— Чего тебе, Данилыч?

— Ты вот что, Наталка, ты только не волнуйся… В общем, отец твой…

Она метнула на него настороженный взгляд:

— Что — отец?.. Ты что говоришь?

Беднов улыбнулся, махнул рукой:

— Да жив твой отец! Вон и письмо пришло. Алимкину его давеча писарчук передал. Ну, поняла?

Он увидел, как у нее задрожал подбородок, как она, надевая шлемофон, уронила голову, прикрыв ладонью глаза.

«Вот старый хрыч, нашел время!» — с досадой ругал себя Данилыч, скатываясь с плоскости. Дворников дал полный газ, показывая механику кулак из кабины.

Беднов трусцой отбежал в сторону от сбивающей с ног струи горячего воздуха, перевел дух, еще раз крепко выругал себя, но тут же успокоился: из задней кабины на него смотрела улыбающаяся, счастливая Наташа.

* * *

Замполит майор Изотов и замкомэск старший лейтенант Карушин вели свои группы на высоте пятьсот метров в плотном строю. Скоро Прохоровка. Вот уже сброшены колпачки предохранителей с кнопок ведения огня, но тут в наушниках шлемофонов раздается властная команда со станции наведения.

— «Байкалы»! Прохоровке — отбой! Атаковать запасные точки «Эм» и «Я». Как поняли?

— «Вега»! «Байкал-второй»! — тут же отозвался Изотов, — вас понял! — И Карушину: — Саша, атакуй вторую цель. Мы пойдем на четвертую.

— Понял! — коротко ответил Карушин и мельком глянул на карту: вторая цель — Яковлеве — в центре немецкого клина, в сорока километрах юго-западнее Прохоровки; Мелихово, куда пойдет группа Изотова, — еще дальше, километрах в шестидесяти на юго-востоке. «Но почему отменен удар по Прохоровке? — с тревогой подумал Карушин, провожая недоуменным взглядом группу замполита, отвалившую в сторону Мелихова. — Ведь там, под Прохоровкой, сейчас, может быть, решается судьба всей битвы? Прохоровка — на самом острие фашистского клина…» Но, присмотревшись повнимательнее сквозь плотную наволочь дымов к окрестностям ничем не приметного доселе поселка, вдруг все понял: под Прохоровкой разгоралось небывалых масштабов встречное танковое сражение. Многие сотни танков с обеих сторон, волна за волной, броня на броню сходились в жестокой, решительной схватке.

Все летчики группы, как по команде, пристально вглядывались в сторону Прохоровки. Они понимали теперь причину их перенацеливания: армады стальных машин вошли в непосредственное соприкосновение и решить исход борьбы они могут только сами… Кажется, что и сюда, в кабины «илов», явственно доносятся рычание жарко дышащих дизелей, лязг и скрежет гусениц, сплошной гул от грохота танковых пушек и пулеметов, железный стон таранных ударов…

Но вот впереди — Яковлеве. Видны колонны танков и бронетранспортеров: эти тоже спешат к Прохоровке… Карушин нажимает на кнопку передатчика:

— «Байкалы», я Второй. Цель — колонна. Десять градусов вправо. Приготовиться к атаке!

Немцы, явно нервничая, преждевременно открывают сильный заградительный зенитный огонь. Бледно-дымчатые трассы эрликонов стеной встают на боевом курсе группы «шварц тодт» — «черной смерти». Вызванная по радио, с юга надвигается, стараясь разбить строй «илов», восьмерка «фокке-вульфов». Но «яки» прикрытия, имея преимущество в высоте, обрушиваются на «фоккеров», накрепко связывая их боем.

Алимкин идет замыкающим. Ему пора отходить вправо, на Ракитное, затем — на Борисовку. Он докладывает Изотову:

— Второй, ухожу на свой маршрут!

— Добро! — коротко бросает тот.

Теперь замыкающим летит Коля Савик. Он улыбается Алимкину, самолет которого проходит в десяти метрах от его машины: «Держись, старина!» Иван кивнул ему головой: «До встречи, друг!»

Алимкин осмотрелся: нет, он пока не одинок — сверху и сзади, уравняв с ним скорость, «повисли» два «яка».

Иван нажал на кнопку СПУ, спросил по внутренней связи у стрелка:

— Алексей, видишь «яки»?

— Вижу, командир… Так то ж до первых «мессеров».

— И то дело. А чего ж ты еще хотел? У них и задача такая — дать нам оторваться от противника.

Прошли Ракитное, и теперь командир взял курс на Борисовку. Слева по курсу Яковлеве, где вела жаркий бой, группа Сиполса.

Судя по командам ведущего, восьмерка Карушина сделала уже два захода. Большой участок дороги Яковлево — Белинихино был окутан густыми клубами дыма. На его зловещем фоне выделялась частая сеть цветных эрликоновых шаров. «Вот, гады, шпарят!» — с тревогой подумал Алимкин. Над грядой дымов, напрягая зрение, он с трудом различал темные черточки родных «илов». Сейчас они пойдут в последнюю атаку. Но вдруг сердце Ивана сжалось от боли. Цепким взглядом он безошибочно определил начало беды: от одного из «илов», все разрастаясь, наливаясь чернильной темнотой, потянулась полоска дыма. И вдруг у самого своего основания, там, где был самолет, она засветилась ярким светло-оранжевым пламенем. «Ильюшин», словно споткнувшись о невидимую преграду, клюнул носом и полого пошел к земле, вывалившись из цепи атакующих. А еще через мгновение Иван услышал далекий, сдавленный удушьем голос Савика:

— Иду на таран. Прощайте, товарищи. За Родину! Алимкин проследил, как самолет Николая, пылающей кометой промелькнув сквозь густую завесу дыма и пыли, врезался в фашистскую колонну. И тут же огромный огненный султан, опалив облака, взметнулся ввысь. Запоздалое эхо взрыва долетело и сюда, качнув самолет.

— Что это, командир? — с беспокойством спросил Рыжов по СПУ.

— Это, Алеша, погиб Коля Савик, — тихо ответил Иван и тут же насторожился: кто-то настойчиво вызывал его по внешней связи.

Говорил истребитель сопровождения:

— «Вега-двенадцать», я «Сокол-десятый»! Слева сверху — четверка «мессеров». Принимаем бой. Следуй своим курсом…

Алимкин не успел ответить. Он только увидел, бросив взгляд вверх, в левую полусферу, как «яки» резко ушли на боевой разворот.

— Алексей, где наши?

— Выше нас, командир, слева по борту в свалке с «мессерами». — И минуту спустя с радостью доложил: — Есть один желтобрюхий! Отлетался!

Вот и линия фронта.

— Держись, Алешка! — Алимкин, убрав обороты, резко отдает штурвал от себя, вгоняя самолет в крутое пикирование. Все ближе земля, быстро разрастаются в своих размерах доты, артиллерийские позиции, траншеи. С немецкой стороны запоздало ударили зенитные установки: их трассы прошли далеко справа.

До земли — не более десятка метров. Вновь набирает нужные обороты мотор, машина упруго скользит над перелесками и оврагами, степными балками, пересохшими речушками. Наконец — дорога! По ней, поднимая гряду пыли, движется колонна автоцистерн.

Бензозаправщики!.. Значит, где-то поблизости должна быть и колонна танков.

— Алексей, смотри в оба! Что заметишь — докладывай!

— Есть, докладывать, командир! — отозвался Рыжов.

Алимкин подбирает штурвал, чуть увеличивает газ. Но высоко подниматься нельзя, им нужно продержаться как можно дольше незамеченными. А что увидишь с бреющего полета?

Летчик набирает сто метров — не много и не мало. Внизу серебристой лентой промелькнула Ворскла. «Надо идти вдоль реки, — решил Иван. — По переправе можно определить, откуда и куда движется техника».

Теперь самолет летит вдоль Ворсклы метрах в двухстах от берега, на северо-восток в сторону Борисовки. По пути попались две малые переправы: видно, для пехоты и легкого транспорта. Но вот впереди слева, не долетая Борисовки, Иван замечает понтонный мост и сразу смекает, что к чему: не для повозок же он наведен… но и танков на нем нет. Впрочем, это понятно: немцы стали осторожнее, боятся налетов нашей авиации и перебрасывают резервы из пунктов сосредоточения только ночью. И вдруг видит въезжающие на понтоны бензоцистерны. Вот в чем дело! За переправой желтела хорошо накатанная дорога. Алимкин резко разворачивается влево, пересекает реку, идет вдоль дороги. Приглядывается к ней. Так и есть: на обочинах в местах объездов всюду хорошо видны отпечатки танковых гусениц! По самолету со стороны переправы, которая осталась теперь справа сзади, открыли огонь эрликоновские установки. Алимкина охватывает чувство боевого азарта:

— Алеха, тысяча чертей! Кажется, напали на верный след!

— Точно! На обочине дороги вижу отпечатки танковых траков. Да и БЗ неспроста туда топают.

— То-то!

Все было правильно: через пять минут лету дорога стала расширяться, распадаться на отдельные рукава, незаметно переходя в пологий, густо поросший лещинником широкий овраг — надежное укрытие. Там-то, в овраге, Иван и увидел их — более сотни замаскированных броневых машин. Он прошел вдоль оврага. Зенитки молчали: враг не хотел демаскировать себя огнем в надежде, что летчик ничего не заметит.

Далее овраг круто поворачивал влево. «Интересно, что там? А вдруг тоже танки? Еще немного — и домой! — думал Иван. — Линия фронта рядом…»

Но в этот момент, как выстрел, бьет в уши резкий голос стрелка:

— Командир, нас атакуют!

— Держись, Алеша!

Иван делает «змейку», осматривая заднюю полусферу. И точно — сзади шесть вражеских истребителей. Они уже рядом — всего пятьсот метров. Понял: так просто от них не отвязаться…

Алимкин взял курс на север, дал полный газ, отжал ручку управления, ближе прижимаясь к земле. И тут же почувствовал, как, дробно сотрясая корпус самолета, лихорадочно застучал пулемет Рыжова.

— Не спеши, Алексей! Бей короткими!

Первая пара «мессершмиттов», выходя из атаки, стремительно пронеслась справа, промелькнув черными в белых обводах крестами над самой кабиной. Иван приподнимает нос самолета и бьет из пушек им вдогонку. Но поздно: «мессеры» уже вошли в боевой разворот, готовясь к новой атаке. На фюзеляже одного из них красуется бубновый туз.

Вторая пара «худых» подходит почти вплотную к «илу» и бьет наверняка: высекая искры, фашистские снаряды рикошетят о бронекорпус и, видно, поражают винт. Мотор начинает трясти. Повреждены и рули: Иван пытается маневрировать, но самолет реагирует вяло. А тут еще умолк и пулемет стрелка.

— Алексей, почему не стреляешь? Алексей!

Но Рыжов молчит… А «мессершмитты» заходят, как по конвейеру: пара, еще пара, еще…

Иван чувствует, что его расстреливают в упор. Дробно и хлестко стучат по корпусу «ила» снаряды. Вот уже и кабина разбита, густо дымит мотор… Но есть еще оружие — рация. Задыхаясь от дыма, Алимкин нащупывает кнопку передатчика, вызывая станцию наведения:

— «Вега!» «Вега»! Я «Байкал-дзенадцатый»! Большее скопление танков противника в пятнадцати километрах западнее Борисовки!

— Я «Вега», тебя понял: пятнадцать километров западнее Борисовки, — ответил ему твердый голос с грузинским акцентом. И, почувствовав недоброе, с беспокойством спросил: — Двенадцатый, что у тебя, дорогой?

Алимкин хотел ответить, как положено: «Конец связи», потому что самолет, уже не слушаясь рулей, просаживался, падая на поле, но успел сказать только одно слово: «Конец…»

Земля, поросшая травами и кустарником, стремительно побежала под брюхо «ила». Иван резко взял на себя штурвал, чтобы хоть как-то смягчить силу удара, двинул педаль, помогая убрать крен, и тут же почувствовал, как его швырнуло вперед. Привязные ремни впились в плечи, тупая боль сковала все тело. Но едва машина остановилась, Алимкин, превозмогая боль, отстегнул ремни, выбрался на крыло, огляделся по сторонам. Кругом — ни души. Вдалеке, у самого горизонта, на пологом взгорье виднеется село. Там наверняка уже заметили столб дыма, густо поднимающийся из-под капота его машины. Надо торопиться…

Алимкин пробрался к задней кабине, растерзанной снарядами, и увидел стрелка, уткнувшегося лицом в пулемет. Осторожно повернул его голову и понял, что Рыжов убит. Иван откинул фонарь, пытаясь вытащить боевого друга, чтобы фашисты не глумились над ним, пусть уже и мертвым, но тут же заметил, как у дальнего косогора показался немецкий бронетранспортер.

Иван перегнулся в кабину, коснувшись своей щекой холодной щеки друга, отстегнул пистолет и вынул из нагрудного кармана документы. В последний раз, стащив со своей головы шлемофон, горестно поглядел на спокойное сейчас Алешино лицо. С ненавистью перевел взгляд в сторону бронетранспортера:

— Ну уж черта с два! Ишь чего захотели, гады!

Сунув в карман куртки пистолет, одним прыжком очутился возле сорванного лючка бензокрана, резко открыл его. Тугая струя бензина ударила в землю, растекаясь широкой лужей. Отскочив в сторону, Иван метнул в нее зажженную спичку и бросился к оврагу, поросшему густым кустарником. За его спиной раздался легкий хлопок, а через несколько секунд гудящее пламя уже охватило весь самолет.

…Поздним вечером 18 июля в штабе 2-й воздушной армии генерала Красовского собрался Военный совет. Пригласили в основном командиров штурмовых соединений. Присутствовавший здесь член Военного совета Фронта генерал Худяков кратко доложил обстановку: наступление фашистов на Обоянь и Корочу провалилось; силами танковых соединений и штурмовой авиации немцам нанесено поражение под Прохоровкой; действия крупных сил бомбардировочной и штурмовой авиации оправдались полностью…

— Командующий фронтом генерал армии Ватутин, — продолжал далее Худяков, — требует от вас, товарищи, еще более решительных действий при поддержке наступления на Белгород. Силы врага, особенно танковые и авиационные, подорваны. Но у фашистов есть еще немалые резервы. Особенно опасны 4-я танковая армия Гота и ударная группировка «Кампф», расположенные южнее и западнее Белгорода. С воздуха их прикрывают свежие силы истребителей пятьдесят второй эскадры люфтваффе. Степан Акимович, — обратился Худяков к генералу Красовскому, — какие у вас будут соображения по этому поводу?

— Думаю, товарищ генерал, необходимо продолжить активные действия именно крупными силами авиации, — сказал командующий армией. — Эта тактика в последних боях показала себя как наиболее результативная. Но прежде чем говорить по существу задач, поставленных перед нами штабом фронта, я попрошу вас, Георгий Филиппович, — обратился он к генералу Байдукову, — и вас, Андрей Никифорович, — к полковнику Витруку, — доложить о результатах воздушной разведки.

— Экипажи четвертой штурмовой дивизии, — начал генерал Байдуков, — были в районе между Липовом и Северским Донцом, где противник при поддержке оперативной подвижной группы «Кампф» пытался отрезать и окружить нашу шестьдесят девятую армию. По данным нашей разведки были введены в бой два полка дивизии, нанесшие значительный урон противнику. Это способствовало успешному выходу из полуокружения частей армии.

— Вот видите, что значат резервы? И это после того как под Прохоровкой было уничтожено более трехсот немецких танков! — заметил Худяков. — Так, а что нам скажет Андрей Никифорович? — И генерал выжидающе поглядел на Витрука.

Тот помолчал, соображая. По его худому скуластому лицу было видно: волнуется.

— Командующий воздушной армией генерал Красовский поставил перед нашей дивизией задачу активно вести разведку в районах Прохоровки, Яковлева и Борисовки, — доложил Витрук. — Двенадцатого июля под Яковлевом и Прохоровкой были обнаружены крупные танковые силы противника. По ним нанесено несколько штурмовых ударов совместно с бомбардировщиками Пе-два. Противнику причинен значительный урон. — И, понизив голос, добавил: — Летчики сражались геройски. Младший лейтенант Савик со стрелком Кондратюком совершили огненный таран.

— Это, товарищ генерал, уже четвертый такой подвиг в нашей армии, — пояснил Красовский, глядя на Худякова. Тот согласно кивнул:

— Летчики вашей воздушной армии, Степан Акимович, сражаются с невиданной отвагой. Я об этом уже докладывал генералу Ватутину. Кстати, когда летчика-истребителя Горовца вы представили к ордену Ленина, командующий фронтом на представлении лично приписал: «Достоин звания Героя Советского Союза». Так что вы не скромничайте. Ведь Горовец в одном бою уничтожил девять «юнкерсов» — целую эскадрилью!

— У нас своя, строгая мерка, товарищ генерал, — пояснил Красовский. И вновь обратился к Витруку:

— Андрей Никифорович, а что разведано в районе Борисовки?

Генерал Худяков насторожился, придвинув к себе блокнот.

Витрук нагнул голову, развел руками:

— Вчера посылал туда экипаж Алимкина, но он не вернулся. Задание не выполнено…

— Не совсем так, — поправил его командующий и кивнул в сторону своего заместителя: — У генерала Нанейшвили есть другие данные. Доложите, пожалуйста…

— Мне довелось быть на пункте наведения в районе поселка Ивня западнее Прохоровки, — сказал генерал Нанейшвили. — Спустя час после атаки «илов» на Прохоровку и Яковлеве летчик с позывным «Байкал-двенадцать» докладывал, что в пятнадцати километрах западнее Борисовки обнаружено большое скопление танков противника.

— «Байкал-двенадцать» — это Алимкин, — подтвердил Витрук и провел ладонью по разгоряченному лицу… — Значит, добрался все-таки Иван до цели.

— Я лично знаю Алимкина, — поддержал Витрука генерал Красовский. — Это замечательный летчик. Данные, что успел он передать, чрезвычайно важны. Необходимо немедленно продолжать поиск. Нам надо уничтожить танковый резерв врага, с тем чтобы обеспечить наступление войск фронта на Белгород! Таков приказ командующего генерала армии Ватутина.

— Да, именно так, товарищи, — подтвердил генерал Худяков.

— Данные, переданные летчиком, соответствуют предварительным данным фронтовой разведки, — уточнил начальник штаба воздушной армии генерал Качев.

— Степан Акимович, — спросил Худяков у Красовского, — сколько можете выделить самолетов для нанесения удара?

— Три полка штурмовиков, два полка «Петляковых», две эскадрильи истребителей прикрытия, товарищ член Военного совета. Остальные силы — для удара в направлении Белгорода.

— Что ж, добро, — согласился Худяков. — Так и доложу командующему фронтом. — Ну а как насчет доразведывания цели?

— Разведчика вышлем перед рассветом, — заверил Красовский и, обведя взглядом сидящих за столом офицеров, остановил свой взгляд на Витруке.

— Посылай, Андрей Никифорович, разведчика!

ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО!

Душный вечер. Механик Алимкина Евсеич все вглядывался на юг, все ожидал чуда: вот-вот на горизонте покажется его самолет!

Подошел механик Дворникова Беднов, положил Евсеичу руку на плечо:

— Пойдем-ка в наш эскадрильский домик, Георгий зовет.

— Зачем? — удивился Евсеич.

— Почем я знаю… — стушевался Беднов. — Газеты Наталья читать будет для сержантского состава, потому как агитатор она.

Они прошагали молча вдоль стоянки, подошли к домику. У порога стояла Беликова. Тусклый свет из распахнутой двери падал на ее выгоревшую гимнастерку, матово озаряя медаль «За отвагу». И еще Евсеич заметил новенький орден Красной Звезды.

— Привет, — глухо поздоровался Евсеич, пряча глаза, словно был виноват перед ней в том, что не дождался Алимкина.

— А Георгий где? — спросил Беднов, заглядывая в дверь. — Доложить мне надо бы, что самолет к вылету готов.

— Его срочно вызвал комполка. Беликова, щурясь от лучистого света маленькой лампочки, подсоединенной к аккумулятору, подошла к столу, развернула газеты и, посмотрев на собравшихся, попросила:

— Если можно, ребята, не курите. Я долго вас не задержу, знаю — вы сегодня и так устали. И летали и работали много. В общем, я зачитаю вам лишь самое главное, а выводы сами делайте.

«5 июля комэск 175-го ШАП старший лейтенант Андрей Долгов направил свой горящий самолет на немецкую автоколонну у села Бессоновка…

6 июля летчик 95-го штурмового авиаполка Иван Гусев бросил свой пылающий «ил» на скопление автомашин и бензоцистерн с горючим у переправы через Северский Донец…

7 июля замкомэска 95-го полка младший лейтенант Николай Томайкин на подбитом Ил-2 спикировал на колонну автомашин с немецкими войсками».

— Ну вот и все, — сказала Наташа в грустном раздумье, бережно складывая газеты. — Думаю, что всем все ясно.

— Понятно, — за всех сквозь зубы процедил стрелок Вася Петрушевич, сжимая кулаки. И вдруг взорвался: — Бить их нужно, как бешеных собак!

А как его не понять: в Белоруссии у Васи фашисты за помощь партизанам расстреляли мать, брата и сестренку. И вот теперь погиб в бою лучший друг Алеша Кондратюк, стрелок из экипажа Савика…

Наташа, придержав дверь, чтобы не скрипнула, тихо вышла из землянки. Было душно. Приближалась гроза. Западный край беззвездного неба то и дело высвечивался бледными отсветами зарниц. Над черной бескрайней степью, как и тогда, когда они бродили по ней с Иваном, стоял терпкий горьковатый запах полыни и чебреца. Только сейчас к нему примешивался еще и смрад сгоревшего тротила, каленого железа, принесенный сюда южным ветром с полей великой битвы.

Наташа расстегнула нагрудный карман, достала алую пластинку с вырезанной на ней маленькой звездочкой, ощупала пальцами острые ее грани.

— «Нужно выжить и победить!» — произнесла она вслух слова Алимкина.

— Ты это с кем тут разговариваешь? — послышался из темноты голос Дворникова. Он подошел и встал напротив — коренастый, крепкий.

— Так, ни с кем, — растерянно ответила Наташа, пряча свой талисман. — А знаешь, командир, Иван вернется, вот посмотришь!

— Если бы, — Георгий тяжело вздохнул. — Ты вот что, ступай-ка, Наташка, отдыхать. Завтра перед рассветом наш вылет.

— Вылет? Куда?

— Туда же, где был Иван…

* * *

Алимкин, сжимая в ладони рукоять пистолета, бежал по оврагу. Ветер гудел в ушах, ветки кустарника наотмашь стегали по лицу, рвали одежду. Он пересек болотистый перелесок, углубился в березовую чащу, и выбившись из сил, свалился на поросшем березами и орешником взгорке.

Отдышавшись, Иван сунул в карман пистолет и, ухватившись руками за ствол молодой гибкой березы, поднялся в рост, вглядываясь в далекий теперь столб дыма над тем, что было его самолетом.

И вот огромное багрово-черное облако поднялось над Ивановым «илом», а через несколько секунд докатилось и сюда, на взгорок, перекатистое эхо мощного взрыва…

Не оборачиваясь, Иван побрел на гул канонады, на север — там фронт. С каждым шагом все ближе к своим…

Вдруг он услышал похрустывание сухих веток, насторожился, вскинул пистолет, но тут же опустил его: сквозь кусты орешника на поляне заметил изможденного, оборванного мальчишку лет двенадцати, собиравшего хворост. Подождав еще с минуту и убедившись, что больше никого поблизости нет, тихо позвал:

— Поди-ка сюда…

Мальчик вздрогнул, уронил вязанку, переброшенную на бечевке через худенькое плечо.

— Да ты не бойся, свои…

— А я не пужачий, чего мне вас бояться-то? Чай, не ограбите…

Все сомнения паренька разом развеялись, как только он увидел шагнувшего к нему из кустов советского командира.

— Дяденька, дак вы наш? — не веря своим глазам, переспросил мальчик.

— Как видишь, — спокойно ответил Алимкин. — Ты помог бы мне к линии фронта пробраться! Знаешь, как?

— А то не знаю. Пройдем по старым оврагам через два леса в сторону Ракитного. На Томаровку нельзя. Далеко, видать, туда немцы зашли. А со стороны Ракитного уж и пулеметы слышно как строчат. — И вдруг спросил: — Дяденька военный, а вы кто будете?

— Беда случилась. На самолете подбили.

Алимкин теперь хорошо разглядел паренька. Синяя застиранная рубаха, короткие штаны в заплатах. На сером, землистом лице пролегли глубокие не по годам морщины. Заметил и то, что у мальчишки не было кисти на левой руке.

— А наши-то скоро придут, дяденька летчик? — большие глаза пацана нацелились прямо в лицо Ивана. И было в этих глазах столько боли и нетерпения, что Иван поневоле отвел взгляд в сторону, кивнул:

— Теперь скоро, парень, скоро…

— Ладно, подождем, — деловито согласился мальчик. — Однако тут опасно, дорога рядом. Пойдемте в лисьи копи, там до вечера и подождете. Я к вечеру приду, честное пионерское.

— А лисьи копи, что это?

— Раньше глину брали в овраге, ну а теперь ямы остались. Их там не перечесть. Да и кустов много — не найдут…

Ямы и впрямь оказались отличным укрытием.

— Спасибо, брат, — похвалил Иван мальчишку, устраиваясь поудобнее, — а как зовут тебя?

— Васькой. А вас как?

— Иван Николаевич. Зови просто дядей Ваней. Хорошо?

— Ага!

— А что это, брат, у тебя ладошки нету? Небось, запалы от гранат разряжал?

— Не-е, — протянул Вася. — Это Ганс с Прошкой мне так сделали.

— Как это «так сделали?» Какие еще Ганс с Прошкой?

— Прошка — это полицай местный. От Красной-то Армии улизнул, в погребе отсиделся. А фашисты пришли — он и грудь колесом. Я, говорит, от большевиков во как натерпелся. Хватит, говорит, не желаю! Ну, его в полицаи и обрядили.

— Да ты про руку свою скажи…

— К тому и веду, — не сплоховал Васятка. — Ты, дядя Иван, не торопи. Все одно раньше вечера нам отсюда не выбраться. Ну вот, вскорости этот Прошка отъелся на немецких харчах так, что мундир трещать стал и рожа вот-вот лопнет. Ну мы, пацаны, и давай его поддразнивать: «Прошка — большая ложка». Прослышал он про то, рассвирепел. Особливо меня возненавидел, потому как и батя мой, и старшой брат на фронте. Как увидит меня — сам не свой. Ага, кричит, попался, краснопузый! И кирпичом или камнем.

А тут ще сдружился Прошка с Гансом. Этот у немцев главный по харчам. Приедет на машине — и с Прошкой по дворам: «Матка, млеко! Матка, яйки». Все подчистую выгребают. А сами пьяные, гады.

Ну вот, пошел я как-то за хворостом и встретил их на опушке. Сидят на бугорке у дороги, гужуются награбленным. Увидел меня Прошка, вытер рукавом сальные губы и кличет: «Эй, краснопузый, ну-ка подь сюда, шоколаду немецкого дам». Делать нечего, подхожу. Сидят они с дружком пьяные, ухмыляются. Потом Прошка как рявкнет: «Беги, змееныш, считаю до трех!» — и затвором карабина — щелк. Тут и немец из кобуры пистолет достает и показывает рукой в сторону. Кричит: «Шнель!» Рванулся я что было сил, да далеко, видать, не убежал.

Алимкин пристально глядел на мальчика, не веря ушам своим.

— Так… Ну дальше-то что?

— Не помню. Очнулся в избе. Жарко, пить хочется, и руку ровно железом каленым прижигают. Глянул, а она полотенцем кровяным перетянута. Мать ревмя ревет. А рядом на койке дед Сидор, сосед, сидит, меня успокаивает: «Ты, — говорит, — Василий, в рубашке рожден. Был я неподалеку, траву косил. Слышу — выстрелы. Пригляделся, а они в тебя, сукины сыны, что ни есть натурально пуляют, словно по зайцу на охоте. А как ты упал — стали хохотать, та так, что фашист, который дружок Прошкин, в траву свалился и ногами задрыгал, подлец. Ну как отъехали — як тебе. Гляжу — рука отбита! Видно, пуля разрывная была. Делать нечего, перетянул руку шнурком, чтоб кровь остановить, натянул кожу да срезал косой осторожно, что осталось от ладони… Ничего, — говорит, — жить будешь, хоть и не работник ты теперь…»

— Ну я пойду, а то мамка заждалась. — Вася выбрался из ямы. — Ты, дядя Ваня, подожди меня, я вернусь, вот только хворост снесу…

Как только стемнело, мальчик возвратился к копям, тихо окликнул Ивана. Тот, осторожно раздвигая кусты, выбрался из укрытия, обнял парнишку за плечо.

— Молодец, Васятка, не обманул.

— Вас-то не обманул, а вот маманю перехитрил: сказал, что на сеновале спать буду… Вот возьмите хлеба да воды. Боле-то нечего…

Они шли часа два перелесками, глухими оврагами, в стороне от селений. Когда впереди и по сторонам стали раздаваться выстрелы, короткие пулеметные очереди, Василий остановился.

— Вот и фронт. Дальше мне нельзя. Не подумайте, что боюсь. Мать ждет. Вы, дядя Ваня, вправо не забирайте, там у них гарнизон есть. Левее старайтесь. Так вернее к нашим пройдете. Овраг там еще будет…

Иван обнял мальчишку. А тот, уткнувшись лицом в его гимнастерку, пропахшую потом и бензиновой гарью, прошептал:

— Приходите скорее, а то фашисты всех загубят.

— Обязательно придем, Вася, — твердо пообещал Иван. — Скоро придем!

* * *

19 июля. Погода нелетная: низкая облачность, видимость — пятьсот метров. Но приказ есть приказ. Он должен быть выполнен.

Георгий Дворников, чуть забрезжил рассвет, стартовал с аэродрома Солнцево. Самолеты дивизии были приведены в полную боевую готовность, с тем чтобы после уточнения дислокации фашистских танковых резервов под Борисовкой обрушить на них всю мощь своего огня и дать возможность войскам Воронежского фронта развивать наступление на Белгород.

Не долетая до Борисовки, Дворников уклонился вправо, чтобы выйти западнее города, в точку, где Алимкин обнаружил скопление техники. Кроме того, близ Борисовки находится вражеский пост воздушного наблюдения, который при появлении чужого самолета, тем более разведчика, немедленно поднимет истребители.

«Впрочем, — размышлял Дворников, внимательно осматриваясь по сторонам, — судя по всему, Алимкина атаковали именно над местом скопления техники или вблизи него… Значит, там барражировали истребители. Скорее всего, группировка имеет приданное истребительное прикрытие. А это уже хуже…»

— Наташа, что наблюдаешь? — запросил он стрелка.

— Пока все нормально, гансов не видать.

— Посматривай вниз. Что заметишь, докладывай. Минут пять еще пролетели молча. Мимо кабины ватными хлопьями скользили низкие облака. В их просветы просматривалась земля: перелески, мелкие переправы на извилистых степных речушках, редкая сетка узеньких проселочных дорог. И вдруг голос стрелка:

— Командир, пересекли большую дорогу. На обочинах местами видны следы танковых траков.

— Ага, молодец, Наташка, идем вправо и жмем вдоль дороги.

— А может, влево?..

— Нет, вправо, — твердо решил Дворников, закладывая крутой вираж. — Влево — упремся в переправу на Ворскле…

И вдруг Наташа выкрикнула:

— Танки в овраге, по курсу!

— Вижу, — отозвался Георгий, сдерживая волнение. — Теперь следи за воздухом. Теперь уж точно препожалуют «мессеры». Так просто разгуливать нам не дадут.

Дворников на высоте ста метров «змейкой» прошелся над пологим оврагом, присматриваясь к сгрудившимся на его дне стальным коробкам танков и штурмовых орудий, доложил на пункт наведения воздушной армии:

— «Вега»! Я «Байкал-седьмой»! Нахожусь в заданном районе, как слышите?

— Слышу отлично, — отозвалась «Вега», — доложите обстановку!

— Я «Байкал-седьмой»! Подтверждаю: объект в пятнадцати — двадцати километрах строго на запад от Борисовки, имеет ломаную линию с направлениями пять километров на запад и два — на юг. Обнаружено до четырехсот танков. Как поняли? Прием.

— «Байкал-седьмой», я «Вега». Вас отлично понял. Возвращайтесь. Конец связи!

Дворников заложил крутой вираж, разворачиваясь на север, двинув сектор газа вперед.

Но фашисты, поняв, что обнаружены и что теперь им терять нечего, открыли заградительный зенитный огонь. Эрликоновские дымчатые трассы сплошной стеной встали на пути «ила». «Только бы проскочить!» — с тревогой подумал Дворников, еще прибавляя газ и вводя самолет в пологое пикирование, надеясь пробиться сквозь огненный барьер.

Машину резко подбросило, завалив в левый крен. Он инстинктивно поймал выбитую сильным ударом ручку управления, с трудом выравнивая идущий теперь со скольжением самолет. Осмотрелся: в левой плоскости — два зияющих рваных отверстия. Крепко выругался, нажимая правую педаль, так как чувствовал, что элеронов на вывод уже не хватает. И тут же услышал тревожный голос Наташи:

— Командир! У нас разбит руль поворота! — И вслед за этим — как приговор судьбы: — С юга приближаются шесть «мессеров»!..

— Наташа, слушай меня, — сдавленным от напряжения голосом крикнул Дворников. — Патроны не экономь. Бей через киль — теперь жалеть нечего.

— Хорошо, — спокойно ответила Беликова. — Я с тобой, командир…

Самолет сильно кренило влево, и удержать его в горизонтальном полете удавалось, лишь полностью переложив ручку вправо. Мотор работал на предельном режиме, и стрелка температуры масла упрямо уперлась в красную, запретную черту.

Георгий чувствовал, как горячий пот заливает глаза. Но что задумали фашисты, почему не атакуют?

Два из шести «мессершмиттов» на повышенной скорости ушли вперед, а четыре, уравняв скорость, выстроились по паре у каждого крыла.

— Ишь, почетный эскорт устроили, гады! — зло процедил сквозь зубы Георгий и, резко ослабив ручку управления, вдруг юзом скользнул влево, стремительно надвигаясь на ближайший к нему «мессер» с бубновым тузом на тощем фюзеляже. Но тот, мгновенно среагировав, «вспух», поднявшись на несколько метров вверх, показав желтое брюхо, и вновь плавно опустился к левой консоли «горбатого».

«Мессер» был так близко, что сквозь остекление фонаря была хорошо видна самодовольная рожа фашиста с хрящеватым носом.

Враг нагло ухмылялся и, покачивая головой, показывал пальцем, затянутым в черную кожу перчатки, на разбитое крыло «ила». Затем поманил рукой.

— Видала, Наташка, нас фашист в гости приглашает, — невесело пошутил Жора и показал немцу увесистый кулак.

— Жаль, стрелять нельзя, — пожаловалась Наташа, — вышли они из зоны огня, не дотянуться…

— Ничего, сейчас зайдут с хвоста, ждать не заставят. Эх, жаль. Обоянь — вот она, рукой подать. Полпути протопали…

Наташа развернула пулемет до отказа вправо, полоснула очередью, но трассы прошли сзади «мессеров», изгибаясь по параболе.

Командир группы «мессеров», видно, подал команду — два истребителя, что ушли вперед, развернулись и пошли подбитому штурмовику в лоб, открыв огонь с дальней дистанции.

Дворниковым овладело чувство ярости: «Нашли легкую поживу, жлобы!» Он, напрягая все силы, с трудом приподнял нос своего «ила», стараясь вогнать пару надвигающихся с бешеной скоростью «мессеров» в прицел на бронестекле. Но те быстро, с саднящим душу поем промелькнули над его кабиной, уходя на боевой разворот для повторного захода.

«Бубновый туз» больше не улыбался. Он, погрозив Георгию пальцем, резко отвалил назад, уведя с собой три истребителя. Два «мессера» снова были впереди, готовые в любую минуту по команде «туза» ринуться в лобовую атаку.

Дворников попытался связаться с «Вегой», но ничего не получилось. Видно, вышла из строя бортовая радиостанция.

Развязка приближалась. Добить одинокий израненный штурмовик шестерке истребителей — разве это проблема? Но случилось невероятное…

Два «мессера» заходили снова в лоб, а четыре попарно — сзади. Наташа вела огонь длинными очередями, не подпуская врагов на близкую дистанцию. Дворников, заметив заходящую на него пару спереди, выверил положение самолета, тщательно прицелился и, подпустив фашистов поближе, ударил одновременно из всех четырех стволов — и не поверил глазам своим: один «мессершмитт» взорвался в воздухе, другой резко взмыл вверх и, потеряв скорость, в крутой спирали пошел к земле.

Преследовавшие его сзади гитлеровцы были настолько потрясены увиденным, что некоторое время шли, не решаясь подойти к «заколдованному» штурмовику. Однако через несколько секунд придя в себя и поняв, что события принимают неожиданный оборот, немцы вновь с остервенением набросились на «ил», заходя поочередно в атаку. Но Беликова, строча длинными прицельными очередями, не подпускала их ближе ста пятидесяти метров. Тогда командир группы, понимая, что русскому экипажу удалось выиграть время, и вот-вот подоспеют на помощь «яки», с которыми шутки плохи, сам зашел в атаку и, маневрируя, все ближе подбирался к разбитому хвосту «ила». Вот он подошел совсем близко, так что уже хорошо видны масляные потеки на радиаторе, вороненые жерла пушек и пулеметов. Немец старается точно встать в кильватер, в узкое мертвое пространство, затененное килем. Но руль разбит, и Беликова, поймав в прицел своего «Березина» камуфлированное, хищно нацеленное тело «мессера», бьет длинной очередью, проводя поток разящего металла через киль своего же самолета. Куски срезанного киля со скрежетом срываются с самолета, на секунду закрывая собой «мессер». Наташа не сразу поняла, что случилось: фашистский самолет вдруг резко накренился, успев дать залп из пушки и пулеметов, но в следующее мгновение, нарвавшись, как видно, на жало пулеметной очереди, перевернулся и, показав бубновый туз на серо-сизом фюзеляже, круто вошел в пике, оставив рыжеватую полосу дыма.

Наташа проводила его растерянным взглядом, сама не веря, что все так получилось. Оставшиеся три самолета, израсходовав боекомплект, повернули на юг. Но прежде чем это произошло, они проводили наш самолет до самой посадки и прошли на бреющем вдоль капониров.

Ломовцев и Изотов, сидя в эмке, которая неслась полным ходом к посадочной полосе, с волнением вглядывались в небо, где с большим креном, скользя на крыло, заходил на посадку изуродованный «ил».

— Крепко досталось Георгию, а дело сделал. Молодчина! — не скрывая гордости, сказал комиссар.

Комполка перевел сердитый взгляд в сторону уходящих «мессеров», зло сплюнул.

— Теперь жди, принесут «юнкерсов» на хвосте! — обернулся к комиссару: — Ты, Владимир Иванович, сразу же, как вернемся в штаб, бей тревогу истребителям Калинина. Пусть прикроют вылет полка. Я встречу Витрука. Только что звонил, скоро будет. Говорит, если разведку провалим — сам полетит. — И помолчав, с обидой добавил: — А тебя, говорит, Ломовцев, стрелком посажу. Уж отвечать перед «хозяином», так вместе!

— Обойдется, — отозвался Изотов, не отрывая взгляда от самолета, который уже вышел из планирования и несся не в метре, а выше обычного над полосой. — Звонил в оперативный отдел из штаба дивизии, «Вега» передала точные координаты и данные группировки. Так что Жора наш сработал чисто.

— Ну, теперь мы на коне! — успокоился Ломовцев. — Жаль, лететь нельзя, — комполка кивнул на забинтованную руку. — Так что, комиссар, веди полк…

Вдруг оба замолчали, наблюдая, как Ил-2 грубо коснулся колесами земли, «скозлил» и, развернувшись боком, пошел по подмокшей от дождей полосе юзом.

— Видать, крепко Дворникова немцы потрепали, — покачал головой комиссар.

— Ничего, он им тоже веселую жизнь устроил, — озорно подмигнул батя.

* * *

Шофер подъехал к застывшему в конце полосы «илу». Дворников устало выбрался на крыло. Заметив Ломовцева и Изотова, спрыгнул на землю и, подойдя к командиру полка, доложил:

— Товарищ подполковник, задание выполнено. Данные Алимкина подтвердились. Район сосредоточения обследован и нанесен на планшет. Был атакован истребителями. Сбито три «мессершмитта».

— Хорошо, — широко улыбнулся Ломовцев и обнял Георгия. — Садись-ка с нами, махнем в штаб. Вот-вот должен прибыть комдив. Доложишь ему по всей форме…

И вдруг, словно опомнившись, удивленно переспросил:

— Постой, как это — три «мессера»? Не многовато ли?

— Нет, в самый раз, — устало улыбнулся Георгий. — Два — я и один — Беликова.

Ломовцев и Изотов обернулись к самолету. Наташа стояла на крыле, подставив разгоряченное лицо ветру. Внизу ее терпеливо ожидали оружейник Котов, механик Данилыч и моторист Цыбуленко.

Изотов обернулся к Дворникову.

— Вот ведь дело какое, любят ее, как сестру родную.

— Уважают, — деловито поддержал его комполка, — славная девчина. К ордену ее представить и в звании надо бы повысить. Так ведь, Владимир Иванович? Да и Дворников в старших сержантах засиделся… Ну ладно, сынки, в путь! С доброй вестью едем!

Эмка скрылась за курганом. Ребята помогли Наташе сойти с крыла, наперебой стали расспрашивать, что да как.

Беднов тут же цыкнул на них.

— Ну чего пристали? Не видите, устал человек. Марш за тягачом, живо! Понимать должны — самолет на полосе!

* * *

Ребята нехотя отправились в БАО — батальон аэродромного обслуживания.

— Ты отдохни, Наташенька, — ласково сказал Данилыч, — а я тут пока по делу кое-что…

Наташа повалилась в горьковато-пряную траву, подложив под голову парашют, и, не мигая, стала глядеть в высокое сизое небо. По усталому телу разлилась такая истома, что, казалось, вовек не подняться. Стучало в висках. Где-то рядом в траве отчаянно стрекотал кузнечик. Наташа, прикрыв глаза, счастливо улыбнулась: жизнь…

Данилыч обошел самолет, осторожно, словно боясь причинить боль, ощупывал заскорузлыми пальцами рваные раны на фюзеляже и стабилизаторе. С удивлением и даже опаской покосился на срезанный киль, вдребезги разбитое левое крыло. Вздохнул и сказал, как говорят другу в беде:

— Вот и отлетался ты, «илюха», но свое дело сделал. Не горюй, брат. Война…

Он не заметил, как скупая слеза скатилась по щеке, упав на комбинезон, где, казалось, от масла и пота ей уже не было места.

— Наташа, — обратился Данилыч к Беликовой, — как же вы изловчились дотянуть, уж тут и летать вроде бы нечему?

— А талисман помнишь? Наш алый талисман? Вот он, Данилыч, и помог.

Беликова вытащила из нагрудного кармана алую пластинку со звездочкой, прислонила ее к щеке.

— Да ну? — удивленно протянул Беднов.

— Еще как! — серьезно заверила Наташа. — Да ты сам прикинь, Данилыч: если, скажем, вера в бога — это религия. А вера в победу? Совсем другое дело!

— Вроде так, — согласился Беднов. И вдруг, вспомнив о чем-то чрезвычайно важном, сокрушенно развел руками: — Да что ж это я молчу, старый черт! Тут такое дело — Алимкин-то вернулся. Сегодня утром и пришел.

— Ой, правда? Данилыч, родной! Наташа крепко обняла Беднова.

— Правда, дочка, такими вещами не шутят. Письмо от твоего отца я просил — не дал. Сам, говорит, передам.

КОНЕЦ БУБНОВОГО ТУЗА

По дороге в штаб Дворников в подробностях рассказал о том, как проходил полет, как внезапно на их штурмовик обрушился шквальный огонь зениток, а затем атаковали шесть «мессершмиттов».

— Смотри-ка, Владимир Иванович, — обернулся к комиссару Ломовцев, — совпадение какое: ведь и Алимкина атаковала тоже шестерка, и в том же самом районе.

— Товарищ подполковник, — насторожился Георгий, — а откуда вы знаете, что Алимкина атаковала шестерка?

Ломовцев заговорщически переглянулся с Изотовым, махнул рукой:

— Эх, проговорился! Хотел тебе, Дворников, сюрприз сделать.

— Алимкин вернулся?! — радостно спросил Георгий. — Так что ж вы молчите! Вот это да! Вот это новость!

Войдя в штаб, Дворников сразу увидел Ивана. Худой и бледный, в новой, еще не прилегшей к плечам гимнастерке, он стоял в кругу офицеров штаба, рассказывая, должно быть, о своих злоключениях. Заметив Георгия, Алимкин шагнул ему навстречу. Они обнялись, похлопывая друг друга по лопаткам. Георгий, не выпуская из рук плечи друга, отодвинулся в сторону, с радостной улыбкой на лице разглядывая Ивана, словно видел впервые.

— Ну как ты?

— Я-то ничего, Жора. Жаль, Алешку угробили, гады… Посмотрел бы ты, как они там, за линией фронта, над нашим народом издеваются в оккупации… Да, а Наташа? Как она?

— Жива Наташка, — улыбнулся Георгий. — Молодчина она. Сегодня от шестерки «худых» отбились. Три завалили. Один даже ас, с бубновым тузом на борту.

— Бубновый туз?!

* * *

Георгий не успел ответить. Раздалась команда «Смирно». Все повернулись к входной двери. Мимо, козырнув на ходу, прошли комдив полковник Витрук с переводчиком, старшим лейтенантом Игониным. Они прошли в оперативный отдел, а через пять минут оттуда вышел майор Горнушкин и пригласил Алимкина и Дворникова.

За столом над картой склонились Витрук, Ломовцев и Изотов. Подойдя ближе к комдиву, Георгий заметил рядом с развернутой немецкой картой парабеллум без обоймы, летный планшет, стопку фотографий и документов.

Поняв в чем дело, Дворников бросил взгляд в дальний угол комнаты и увидел немца.

Пленный летчик сидел на стуле, смиренно положив бледные руки в синих прожилках на колени. Был он в сером мундире с тремя крестами и медалью на груди. Встретившись взглядом с Георгием и также узнав его, фашист угодливо улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы, но в водянисто-голубых глазах его застыло выражение холодной настороженности.

«А уж не молод, шакал», — с неприязнью подумал Георгий, отметив глубокие складки у рта, седые короткие волосы на прямой пробор.

Заметив вошедших летчиков, Витрук взял из рук Дворникова его планшет, где на карте красным карандашом отмечен район сосредоточения танков, сравнил отметки на немецкой карте и, глянув на офицеров, спросил:

— Ну, что скажете?

— Вроде совпадает, — предположил Ломовцев.

— Да, пожалуй, — согласился Горнушкин. — Мы с оперативным отделом изучим и доложим вам, товарищ комдив.

— Изучать некогда, товарищ майор, — жестковато остановил его Витрук. — Вы думаете, танки нас будут там, под Борисовкой, ждать? Да они наверняка предпримут маневр, если уже не предприняли. — И, переведя взгляд на немца, позвал его: — Ком!

Тот пружинисто встал и, подойдя к столу, остановился напротив комдива, щелкнул каблуками и, на немецкий манер, коротко вскинул подбородок.

— Пусть сядет, — обратился Витрук к переводчику Игонину, нетерпеливо поглядывая на часы. — Скажите, чтоб отвечал быстро и точно.

Старший лейтенант перевел приказание, и немец, выслушав его, деловито кивнул головой и уселся за стол, с любопытством поглядывая на Золотую Звезду Героя на груди сухолицего, скуластого русского полковника. Витрук, перехватив его взгляд, указал на медаль фашиста. На оловянисто-тусклом диске изображены каска и граната, полукругом надпись: «Винтер вег нах Остен, 1941» — «Зимняя дорога на восток».

— Ты воевал под Москвой? — спросил Витрук немца.

— Я, я, Москау! — кивнул тот. — И, разведя руками, добавил: — Унд Сталинград…

— Ну-ка, Игонин, — обратился комдив к старшему лейтенанту, — спроси-ка германца о группировке танков, истребительном и зенитном прикрытии.

Игонин повторил вопрос и немец с готовностью, взяв красный карандаш, твердой рукой стал наносить пометки на карте, быстро поясняя при этом, так что Игонин едва успевал переводить:

— Ист дас цвайундфюнфцигсте гешвадер… — Вот пятьдесят вторая эскадра… — Я, дер группе «Кампф», фюнфхундерт панцерн… — Да, группа «Кампф», пятьсот танков… — Ди хабен вир гераде бевахт… — Именно их мы охраняем… — Генераль Красовски хат унс кампфунфехиг гемахт… — Генерал Красовский нас крепко потрепал.

Игонин перевел последние слова и, улыбаясь, от себя добавил:

— Самокритичный, однако, подлец.

— Это его Дворников перевоспитал, — комдив улыбнулся Георгию.

— О, герр Дворникофф! — не удержался от похвалы немец.

Витрук посмотрел на часы, нахмурился:

— Так. Ну-ка скажи ему, Игонин, чтобы поточнее обозначил на карте расположение зенитных батарей.

Фашист, выслушав переводчика, старательно, с немецкой педантичностью отметил на карте, что требовалось и, аккуратно положив карандаш, посмотрел на Витрука.

— Аллее, герр генераль.

— Добро… — комдив испытующе посмотрел на немца. И, свернув карту, хлопнул ею по плечу Игонина: — Переведи-ка ему, голубчик, если врет, пусть пеняет на себя! А Дворников, молодец. Проучили этих псов. — Комдив строго посмотрел на Ломовцева. — Сейчас же, немедленно самолеты в готовность номер один! Ждать сигнала!

Витрук еще не вышел из комнаты, а Ломовцев уже распоряжался:

— Горнушкину — на аэродром, довести задачу всем группам, обеспечить готовность номер один. Изотову — уточнить порядок захода на цель, доложить расположение зенитных средств и истребителей противника. Порядок взаимодействия групп будет доведен в воздухе командиром соединения. Последние указания дам лично после команды на взлет. Все по местам! Да, майор Изотов!

— Я, товарищ командир.

— К вылету полка развернуть на старте полковое знамя!

— Есть развернуть знамя!

Все шумно направились к выходу, Ломовцев окликнул Дворникова и Алимкина:

— Задержитесь. Возможно, у «хозяина» будут по ходу дела вопросы. Вам лучше знать, подскажете. Думаю, ждать придется недолго. Только бы «юнкерсы» не нагрянули…

* * *

Ожидая звонка из штаба воздушной армии, куда сейчас срочно отбыл Витрук с докладом генералу Красовскому о результатах разведки, Ломовцев, беря в расчет все обстоятельства, не спеша толковал с летчиками.

— Значит так, товарищ Дворников, вы полетите на новом самолете, он уже опробован в воздухе. Пойдете по старому маршруту рядом с Изотовым. Он поведет полк. Поможете ему в ориентировке и выборе захода на цель… Пашков, уведи ты этого фрица в изолятор. Что он здесь глаза мозолит! Без него дел невпроворот.

Пленный, заметив, что конвоир кивает ему на дверь, поспешно стал говорить что-то, указывая на стопку бумаг на столе.

— Наверное, просит, чтоб вернули фотографии, — пояснил Алимкин Ломовцеву.

Комполка придвинул к себе стопку, рассматривая верхний снимок: полная, дородная блондинка обнимает за плечи таких же полных, нарядно одетых девочку и мальчика. Даже с фотографии от их лиц пышет здоровьем и самоуверенностью.

Ломовцев припомнил картины освобожденных от фашистов мест: бабы, впряженные в соху на пахоте, опухшие от голода детишки…

— Ну, чего ты хочешь? — комполка поднял тяжелый, недобрый взгляд на немца.

Тот указал рукой на фотографии, затем на свой нагрудный карман, где висели три креста, и, прижав ладонь к сердцу, пояснил:

— Дас ист Марта унд майн киндер…

Ломовцев перебрал еще несколько фотографий и почувствовал, как пересохло в горле, кровь ударила в голову.

Иван и Георгий через плечо командира видели его дрожащие руки, медленно перебирающие фотографии, на которых беспристрастно было запечатлено то, чему названия нет.

Вот колонна наших пленных красноармейцев. Босые, в изорванной одежде, с грязными повязками на ранах.

На переднем плане, явно позируя фотографу, скалит лошадиные зубы конвоир — здоровенный немец. Каска набекрень, на груди новенький шмайсер. Рукава мундира лихо засучены — такая, мол, работа. Рукоять и магазин автомата сжимают крепкие мускулистые руки. От такого пощады не жди…

— Весело, нечего сказать, — сдавленным голосом проговорил Ломовцев, вскинув прожигающий взгляд на фашиста.

— Их нихт ферштейн, — испуганно пролепетал пленный. — Их нихт ферштейн!

— А-а, не понимаешь, фашистская сволочь! — процедил сквозь зубы Алимкин, вплотную подойдя к гитлеровцу. — А отрывать ради забавы руки детям, расстреливать, насиловать, сжигать живьем, это ты понимаешь, выродок?

Иван, бледный, с горячечным блеском в глазах, не находя больше слов, задохнувшись от ярости, вдруг хлопнул пятерней фашиста в грудь, тряхнул его так, что железный крест отлетел в сторону и с жалобным звоном запрыгал на полу.

Ломовцев вскочил со стула, грохнул кулаком по столу:

— Иван! Не трогай его! Не марай рук…

СОЛНЦЕ ЗАХОДИТ НА ЗАПАДЕ

Механик Беднов опробовал мотор нового самолета, внимательно наблюдая за показаниями приборов: счетчика оборотов, давления масла и температуры воды. Сбросив газ, похвастался по СПУ Беликовой, которая проверяла свой пулемет.

— Наталья! Ну и мотор!

— Сейчас скажешь: работает, как пчелка, — передразнила она механика.

— И скажу, чего ж тут…

— Данилыч, выключай! Две ракеты — готовить к вылету!

Беднов и сам теперь видел два зеленых шарика над КП полка. Со всех сторон к самолетам бежали летчики, техники, стрелки. Данилыч, пыхтя и покряхтывая, стал выбираться из кабины: сейчас прибежит Георгий, а он заминок не любит…

И тут кто-то саднящим душу голосом закричал: «Во-о-здух!»

Наталья выбралась на крыло и, держась за фонарь кабины, посмотрела вверх: десятка два «лаптежников» — Ю-87, перестраиваясь на ходу в цепочку, подходили к границе аэродрома. Сверху их прикрывала большая, группа «мессершмиттов».

* * *

Наташа спрыгнула в узкую щель за самолетным домиком. Там уже был Беднов. Тяжело дыша, он опасливо поглядывал вверх, то и дело повторяя: «Вот штрундели, вот колбасники проклятые!..»

Сверкнув сизым опереньем, первый «юнкерс» полупереворотом вошел в пике, показывая хищный излом своих крыльев. За ним — второй, третий… С нарастающим воем к земле полетели бомбы.

До первого взрыва Георгий успел спрыгнуть в щель.

— Наташка! — крикнул Дворников. — Ведь этих привели те самые три мессера, что мы с тобой не добили!

Ахнула и качнулась земля. Черные фонтаны разрывов в дикой пляске пошли гулять по полю.

— Ничего, в капонир угодить не просто, — утешал вслух себя Беднов. — А в щель-то, поди, еще мудренее…

Георгий, присев на корточки и задрав голову, наблюдал, как подоспевшие «яки» схлестнулись с «мессерами».

Часть наших «ястребков» прорвалась к «юнкерсам» — и вот один из «лаптежников» уже горит. Черная траурная лента дыма уныло тянется за ним к земле…

* * *

Снова заход. Теперь бомбы ложатся совсем близко от их капонира. Одна из них попадает прямо в техническую землянку. Веером разлетаются доски, приспособления, инструмент. Горящая канистра с бензином пылающим факелом летит в сторону капонира и в трех метрах от него падает на чехлы, охватив их пламенем.

Георгий, высунувшись из щели, сразу понял, что пришла беда: пламя вот-вот может перекинуться на самолет. Но пока он лихорадочно предполагал, что и как следует предпринять, Наташа пружинисто выпрыгнула из щели и, пригнувшись, придерживая на ходу пистолет, бросилась к огню.

— Стой! Наталья, куда же ты, глупая! — запричитал Данилыч. И сам тут же, покряхтывая, выбрался из щели, трусцой направился к капониру. Его обогнал Георгий, крикнув на ходу:

— Давай, старик, жми за огнетушителями! Живо! Наташа набросила на огонь сухой брезент, топча

его ногами и пытаясь заглушить пламя. Подбежали Дворников и Беднов.

Разбив капсюли огнетушителей, они направили пенные струи на пламя.

Отбросив в сторону пустой огнетушитель, Дворников посмотрел вверх и увидел, как «лаптежники» уже выходят из последней атаки. Черные капельки бомб вновь неслись к земле.

— Назад! В укрытие! — крикнул Георгий, поворачиваясь к щели.

Он слышал за своей спиной шумное дыхание Наташи. А где Беднов?

— Данилыч, душа из тебя вон, пошевеливайся! — крикнул он, оборачиваясь на ходу.

Где-то совсем рядом с тяжелым стоном разорвалась бомба.

Георгий обернулся и увидел, как Беликова, упав, перекатывалась с боку на бок, пытаясь подняться.

Они вдвоем с Бедновым затащили ее в щель. Георгий, вытащив нож, распорол Наталье на плече мокрую от крови гимнастерку и, оторвав кусок от своей рубахи, приложил его к рваной глубокой ране, туго обмотал им плечо и предплечье.

Лицо у Натальи бледное, на лбу испарина. Посиневшие губы плотно сжаты. По всему видно — шок.

* * *

Немцы ушли. Теперь можно выбраться из укрытия. Дворников встал в полный рост. Над их разрушенной технической землянкой курился жиденький дымок. За аэродромом невдалеке от разбитого Жориного «ила» догорали два «юнкерса».

Над стоянками стоял звенящий гул запускаемых моторов. Плотным строем в сторону Белгорода прошел полк Пе-2. Пора…

Георгий, оставляя Беднова с Наташей, строго наказал:

— Смотри мне, старина, от нее ни на шаг! Сейчас пришлют санитарную машину.

Дворников прибежал к своему новому самолету, с помощью Цыбуленко запустил мотор и, включив радиостанцию, запросил:

— «Байкал». Я Седьмой. Ранен стрелок. Прошу срочно санинструктора и замену на вылет!..

Первый самолет замполита майора Изотова уже порулил на старт. Иван Алимкин с тоской посмотрел ему вслед: «Идут в бой…» Он спешил к стоянке Дворникова в надежде увидеть Наташу. Ведь ему нужно отдать ей письмо, но, подойдя к самолету Георгия, он увидел, что в задней кабине сидит другой стрелок, из новеньких. Георгий кивнул из кабины Ивану в сторону траншеи, и тот, заметив механика, склонившегося над Наташей, сразу все понял. Подъехала санитарная машина, Иван вместе с Бедновым помог фельдшеру старшему лейтенанту Симановской перевязать рану и уложить Наташу на носилки. Беднов, растерянно моргая, принял от Симановской пистолет Беликовой. Наташа открыла глаза и, увидев Алимкина, с трудом улыбнулась.

— Здравствуй, Ваня. Как долго тебя не было…

Он наклонился к ее лицу и впервые так близко увидел ее глаза. Они действительно были вовсе не голубые, а светло-серые, лучистые…

— Вот письмо от отца, — сказал Иван. — Он жив, Наташа.

Алимкин аккуратно положил письмо в ее нагрудный карман, а она, скосив взгляд на второй карман гимнастерки, темный от крови, попросила:

— Достань и возьми. Пусть будет у тебя.

Он осторожно достал ее талисман со звездочкой, положил себе в карман и, посмотрев долгим взглядом на ее спокойное лицо, встал и, не оглядываясь, побежал в сторону старта.

— Ты уж, дочка, не задерживайся там. Плохо нам без тебя, — ласково сказал Данилыч.

— Оставьте меня здесь, — слабым голосом попросила Наташа.

— Да ты не волнуйся, — успокаивала ее Симановская. — Поправишься в госпитале — и вернешься назад.

— А наши где?

— Все идут в бой, весь полк, — ответил Данилыч… Мимо Алимкина прорулили и пошли на взлет звенья

Карушина, Сморчкова. Скорее… Только бы успеть!

Вот и командный пункт — квадрат, обнесенный флажками, фанерный домик, радиостанция РСБ… Группа офицеров штаба.

Ломовцев стоит с микрофоном в правой руке, левая — на повязке. Рядом, у знамени части, — майор Горнушкин. На развевающемся по ветру алом полотнище — портрет Ленина и надпись золотом — «167 гвардейский ордена Суворова III степени штурмовой авиационный полк».

— Я «Байкал-семь», разрешите взлет? — донесся из динамика голос Дворникова.

— Седьмой, взлет разрешаю!

Алимкин подбежал к Ломовцеву, козырнул, как положено:

— Товарищ подполковник! Разрешите лететь вместе со всем полком?

— Кто там ранен, ты знаешь? — вместо ответа спросил комполка.

— Беликова… Фельдшер говорит, что не опасно… Батя, разрешите лететь!

Они стояли друг перед другом. Взгляд Ивана умолял, просил, требовал…

— Ну, брат, вижу, от тебя не отвяжешься. Шут с тобой, жми на моем! — Ломовцев махнул здоровой рукой с зажатым в кулаке микрофоном… — А если не догонишь полк?

— Догоню, батя. А коли что — сам тот овраг найду. Я теперь их, гадов, и под землей разыщу!

* * *

Едва комполка проводил в воздух последний самолет, как увидел: по фюзеляж утопая в ковыльных травах, на старт ходко катится его «ил» с красным коком винта.

Через полминуты, словно от нетерпения, содрогаясь всем корпусом и приседая на шасси, батин Ил-2 был уже в воротах, обозначенных флажками. На его киле, иссеченный пулями и осколками, как и прежде, красовался портрет Суворова.

— Ну, Иван, с богом! — подбодрил Алимкина комполка. — Взлет разрешаю.

Набрав высоту, Иван вдруг увидел далеко впереди себя весь полк, построенный в колонну звеньев. Далеко слева, должно быть на Белгород, шли еще два полка соседей. «Жаркий будет день», — подумал Иван и расстегнул ворот гимнастерки.

Прибавив мотору обороты и чуть прижав ручку, он шел теперь на повышенной скорости, догоняя свою соколиную стаю.

Далекий гул сплошных разрывов, детонируя воздух, долетел и сюда, в кабину «летающего танка». Иван поневоле передернул плечами, на миг представив, что теперь творится там, под Борисовкой.

Справа по курсу, на западе, словно сжавшись от ежедневных зрелищ невиданно жестокого побоища на Курской дуге, в грозовые облака на горизонте медленно садилось неестественно сплющенное кроваво-багровое солнце.

И вдруг в наушниках шлемофона Иван услышал звонкий, чистый девичий голос со станции наведения:

— «Байкалы», я «Вега!» Я «Вега»! Идите смелее в бой! Вас прикроют гвардейцы-истребители!

«Вега — звезда надежды», — вспомнил Алимкин Наташу и счастливо улыбнулся. Можно было и улыбнуться: ведь до боя оставалось целых три минуты.

Оглавление

  • ПРЕДИСЛОВИЕ
  • АЛЫЙ ТАЛИСМАН
  •   НА ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН…
  •   ВЕГА — ЗВЕЗДА НАДЕЖДЫ
  •   СТЕПЬ В ОГНЕ
  •   ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО!
  •   КОНЕЦ БУБНОВОГО ТУЗА
  •   СОЛНЦЕ ЗАХОДИТ НА ЗАПАДЕ
  • Реклама на сайте

    Комментарии к книге «Алый талисман», Евгений Андреевич Подольный

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства