«Песок»

«ПЕСОК»

Пустыня, как много пустоты в этом слове. Слыша эту лексему, невольно нам на ум приходят картины бесконечных песков и палящего солнца. В таком месте мне пришлось оказаться. Мы с отцом уже несколько суток шли неизвестно куда, без еды и воды, наши тела были иссушены, каждый шаг нам давался как битва за непреступную крепость. С тех пор, как началась война, мы никогда не наедались досыта, а ведь у отца был шанс выбрать другую судьбу для нас, но он отказался.

Обмотавши голову рубашкой, в одних только штанах, мы бороздили этот нескончаемый океан песка, наши ноги вязли в нём, а тело пекло от жары, но мы шли.

–Смотри, там на горизонте!

Вдалеке мы увидели электронные столбы, для меня это явление стало неописуемой радостью; возле столбов должен быть асфальт, а по нему мы можем прийти в какой-то поселок. Спустя мгновение я начал думать о том, что это мираж, почему бы этому прекрасному явлению не быть обманом, ведь столько дней мой мозг пёкся, если это действительно ложь, то мне снова придется терпеть нестерпимую, никчёмную жизнь, жизнь полную боли и голода. Однако отец тоже видел эти столбы, откинув эти мысли я собрался с силами и придал ходу. Спустя несколько минут мы вышли к столбам и сразу ступили на это подобие дороги, не теряя ни минуты. Это был раздробленный асфальт, так изуродован он был не только временем, весомый вклад в его уничтожение вложила армейская техника. Гусеницы танков изживали и без того потрёпанную трассу, доведя её до состояния каши из песка, гравия и битума. По его виду и наличию свежих следов траков, можно было предположить, что не так давно здесь проходил военный конвой.

Мы шли не на секунды не тормозя, казалось, что от иссушения мы скоро умрем. Солнце пекло неистово сильно, воздух перед нами будто плавился. Рубашки на голове уже не как нам не помогали. В глазах мутнело и всё вокруг сливалось в одно изображение, сердце билось всё медленнее, единственным шансом не упасть – упорно смотреть на куски раздолбленного асфальта. Вокруг нас не было ничего кроме песка и столбов, а под нами была дорога, которая либо нас спасёт, либо довершит начатое и станет нашим кладбищем. Мы шли около часа в тишине, иногда прерываемой шорохом песка, который создавал ветер. Своими потоками он подымал песчинки жёлтой пыли ввысь, и немного пронеся, возвращал их в пучину песчаного океана.

«Ты видишь это, вон там?» – отец указывал пальцем на какое-то серое пятно вдалеке. Я поднял глаза и попытался сосредоточиться. «Что это?» – спросил я, когда понял, что мне не рассмотреть.

–Это похоже на старую заправку. Надеюсь там мы, что-то найдем, как думаешь?

–Надеюсь найдем.

Подойдя ближе, я рассмотрел, действительно, это похоже на дом-заправку! Среди бескрайних просторов из песка, которые сливались с небом на горизонте, я разглядел серые стены. Безграничная радость заполнила меня, сознание полностью освежилось, я уже готов был бежать, но отец остановил меня.

–Стой! Там ещё могут быть солдаты или прочие вооружённые идиоты. Мы немного подождем среди песчаных дюн, понаблюдаем.

Мы сошли с дороги, и залегли под песочную волну – изгиб небольшой песочной возвышенность, коими была усеяна вся пустыня. Песок адски жег наши тела, мы подстелили рубашки под живот и пытались лежать, но и так мы слышали теплоту песка, а наши спины опекали палящие, разъярённые лучи этого белого гиганта на небосводе. Мы терпели. И вот спустя несколько минут бесконечного ожидания для меня, мы двинулись ползком в сторону здания. Я снова подумал о мираже, но сразу же откинул эту мысль и думал о хорошем, о том, что мы сможем там найти. Что как не теплые мысли помогают человеку согреться среди «холода», выжить в такие сложные времена.

Говорят, человек как животное, в самые сложные моменты для его жизни он становится сильнее, его разум и сознание уходят на второй план, животные инстинкты берут главенство, мысли становятся смешными и несуразными, а думает он только об одном, о своей никчемной жизни.

С далека нам казалось, что это что-то массивное, бетонное, но в действительности мы увидели двухэтажный придорожный магазин, видимо по совместительству он являлась жильём для его владельцев. Это было старое, деревянное здание с одной стороны, справой относительно входа, покрашено в серый, из-за чего нам и казалось что это бетон. Видимо дом заставили перекрасить в цвет A-стов или ещё кого то. С другой стороны, виднелся подранный чёрный цвет с белым кулаком, на который видимо тоже собирались нанести серые тона. Этот истёртый, изношенный символ кулака, такой же, как и сам режим, был знаменем N-стов. Тогда, ещё когда начиналась война, отец мне сказал, что никогда не вступит в ряды этих животных, так как убивать людей только потому, что у них неправильная форма черепа – это бесчеловечно. Он говорил, что у нас нет другого выбора, кроме как идти к L-ам. Я надеялся на то, что L-лы нас накормят…

Мы приблизились к дому впритык, у входа лежало пять трупов: женщина, мужчина, две девушки и мальчик. Они были накрыты флагом, красным флагом S-стов из-под которого символично вытекали лужи запёкшейся светлой крови, сливавшаяся с цветом флага. По центру здания, со стороны дороги, виднелась большая, двойная, распахнутая дверь, по обе стороны от двери были огромные выбитые окна, стекло которых, когда то находилось в прекрасной белой раме. Над дверью был балкон второго этажа, сбоку от сего строения находились заправочные колонки под навесом. Ничего особенного, обыкновенный дом-заправка или на местном наречии «Haustanken».

«Чего ты стоишь? Помоги мне что-нибудь найти здесь!» – крикнул мне негромко отец.

Первый этаж был разбит на три комнаты: кухня, уборная и зал со столами. В этом так называемом зале были столики для посетителей, прилавок и дверь, дверь была за местом продавщицы, она вела на кухню, а с кухни был подъем на второй этаж. Пока я осматривался, отец что-то нашёл. Мои глаза загорелись, когда я увидел бутылку с водой в руках у отца.

–Держи, попей, здесь ничего нет кроме этой бутылки, которая закатилась под столик. Всего одна бутылка воды, ну это не удивительно, кого здесь только не было, видимо последнее имущество данных страдальцев забирали социалисты, забирали еду у людей во имя равноправия.

Пока я наслаждался водой, отец обошёл второй этаж и спустился. За плечом у него была длинноствольная винтовка, ещё времён великой войны, в руках жменя пуль и заплесневелый хлеб. Меня удивило, где отец взял оружие, здесь же всё обобрали уже тысячу раз, не унесли только стены и ещё пару вещиц, но я не задавал ему вопросов. Возможно хозяева где-то запрятали эту винтовку, или последние посетили забыли её здесь, всё может быть. Он молча протянул мне половину хлеба и жестом велел выйти. Этот ужасный на вид хлеб, казался лучшим, что я ел; я уверял себя в том, что малое количество плесени мне не как не навредит. Тем временем на улице наступала тьма. Солнце заливало дали кроваво-красной зарёй, оно уже почти спряталось от войны за горизонт.

–Мы спрячемся в рельефах песков и заночуем там.

Долгое время я не мог заснуть, у меня язвенно болел живот, и было довольно таки холодно, что было скорее плюсом. Я попытался не обращать внимание на все окружающие ужасы и решил сосредоточиться на звёздах. В эту ночь их было много, они разбавляли нескончаемую чёрную пустоту космоса, завораживая и затягивая меня, тем самым отвлекая моё внимание от боли. Лунный свет падал нам на лица, освещая их. Худое, заросшее лицо отца с впалыми щеками, потрескавшимися губами и грязной бородой выражалось лучше, чем днём. Его костлявое тело на котором свисали грязные порванные штаны и рубашка выделялось сейчас, как никогда. Ночное светило вырисовывало каждую морщинку и ранку на наших лицах. Я медленно погружался в сон, забыв о всех бедах.

–Вставай, только тихо, это наш шанс.

К заправке подъехали 2 лошади, на каждой было по солдату, это были S-сты, может они что-то забыли? Один из них пошёл вовнутрь забегаловки. «Мы убьём их с винтовки и получим транспорт, чтобы добраться, куда нам нужно,» – сказал отец бесчувственно.

Отец не всегда был таким холодным, когда то он был обыкновенным человеком, который любил и жил обычной жизнью фермера, но после смерти мамы наша жизнь изменилась. Отец стал бесчувственен и строг ко всему, он лишь хотел, чтобы мы выжили. Руководствуясь точными и холодным расчётами, он пытался дать мне возможность пожить, увидеть хорошую сторону этого мира.

«Как мы их убьём?» – тревожно спросил я.

–Будем ждать, пока выйдет тот, который в здании, назовём его первым, он пошёл туда без оружия; тот возле лошади, второй, у него есть оружие. Убьём второго, когда первый будет выходить, он побежит к лошадям за оружием, и пока будет бежать, я перезаряжу винтовку и убью его. Старые винтовки были однозарядные и громоздкие, поэтому между выстрелами был большой интервал времени, а если ещё взять человеческий фактор, то нам нужно было около 10-20 секунд на выстрел. Второй, тот который стоял возле входа, нервно с опаской смотрел по сторонам, он был совсем молод, возможно, он даже не понимал, зачем он это делает, зачем ведет этот бой, но я тоже не мог этого знать, я был не старше его. Отец со скрежетом отдернул затвор винтовки и дослал пулю. Первый вышел из здания. На секунду мы замерли, казалось весь мир замер вместе с нами, ожидая чего-то ужасающего. Грохот, словно удар молота по рельсе, раздался по пустыне, казалось он сотрясал весь мир. Пуля попала солдату в шею, пробила сонную артерию и вышла в песок. От такой силы удара бедняга упал. Умер он не сразу, пытался кричать, захлёбываясь в своей крови, он зажимал шею руками, возможно, он верил в то, что выживет. Выходящий из дома сразу бросился обратно вовнутрь, всё было не так, как хотел отец. «Беги к трупу, я тебя прикрою» – отец нервно закричал, судорожно пытаясь дослать новый осколок смерти в винтовку. Перезарядившись, он упал на колено, которое сразу частично поглотил песок, и начал смотреть через прицел на окна. Я подбежал к телу и схватил карабин, навёл его в сторону здания и помахал отцу рукой. Через пару секунд отец оказался по моё правое плечо.

–Мы должны убить того в здании.

Я не хотел задаваться вопросами, я решил, что буду следовать указаниям отца. Убить… убьём.

«Я обойду первый этаж, ты иди на второй, думаю ты знаешь как этим пользоваться,» – отец указал на оружие у меня в руках.

В руках у меня был пятизарядный карабин готовый забрать чью-то жизнь.

Медленно зайдя на второй этаж, мне открылся вид длинного коридора, по бокам которого были двери, а в конце большая комната с двуспальной разломанной, грязной кроватью, в той комнате солдата не должно было быть, лучи солнца падали в неё под острым углом, и я не видел тени. Подойдя к первой двери слева, я ударил по ней ногой и отскочил к стенке, дверь не была заперта и распахнулась. Посмотрев по сторонам, я медленно вошёл в дверной проём, в ней пусто. Вся мебель в комнате была перевёрнута и сломана. Подошёл к следующей комнате, вышиб дверь, услышал шум, который он издавал, когда делал глубокие, нервные вдохи. Я стоял, я знал, что если зайду, он может меня убить. Он выскочил на середину комнаты, понимая, что это стояние ни к чему не приведет. Это был исхудалый мальчишка примерно моего возраста, где-то от семнадцати до двадцати лет. Он был в изодранном пальто, тёмно-зеленого цвета, на шею был намотан старый, грязный, красный платок, голову покрывало подобие каски. Его лицо было в пыли, со лба стекали капли пота, у него было худое лицо обезображенное страхом, его большие серые глаза были похожи на глаза животного молящего о пощаде. В руках у него был кинжал, но он не двигался, видимо не хотел нападать, да и шансов в данный момент у него было не много. Мы упорно смотрели друг на друга. Иногда, замершая, словно каменная маска, гримаса на его лице дёргалась в судорогах. Возможно, мы бы могли быть друзьями. Между нами было где-то два метра. Я не хотел его убивать, вспоминая слова отца, я понимал, что другого выбора нет. А его нет? Я резко нажал на курок и закрыл глаза, в этот миг он тоже закрыл глаза. Выстрел не прозвучал, карабин заклинило. Он открыл глаза, кровь внутри залила мою голову, поднялось давление, это привело к шуму в ушах, казалось, шум превращался в тишину. Его лицо изменило маску, искривившись в агониях злости, он бросился на меня, в этот момент он не о чём не думал, просто бежал на меня в порыве ярости. Моё сердце бешено застучало, я слышал только его стук и шум в ушах. Придя немного в себя, я как-то рефлекторно ударил его прикладом, он оправился и ткнул меня кинжалом, я защитился винтовкой. Гарда его кинжала уперлась в гарду курка карабина, лезвие не достало до меня. Солдат повалил меня на пол, накинувшись на меня всей своей массой. В моих глазах эта борьба длилась часы, в реальности не больше минуты. И вдруг, грохот выстрела раздался в комнате. Отец вовремя подоспел. Он услышал наши вопли борьбы и пришёл мне на помощь. Выстрел. Звон в ушах, мне казалось, я оглох. Пуля пробила парню лоб, пройдя через доли больших полушарий мозга, вылетев через затылочную часть черепа прямо в пол. Труп откинулся назад мне на ноги. «Быстрей поднимайся, нам нужно спешить,» – неотчетливо расслышал я.

В багаже у одной из лошадей была карта. Отец, недолго рассматривая её, сказал: «По карте до L-лов около семи часов езды». Осмотрев коней, мы нашли сухпаёк и немного воды. Мы решили сразу всё это употребить и отправится в путь. После всех этих событий мне не хотелось есть, но я поел через силу. Отец решил, что нам не стоит ехать по дороге, и мы свернули на песок; с картой и компасом, которые нашли у солдата, мы не должны были сбиться с пути.

Солнце начинало заходить. Проехав по пустыне несколько часов, мы услышали рокот боя. Отец остановился.

–Проверь, что там, я пока приготовлю оружие и взгляну на карту.

Медленно переползая по песку с бугорка на бугорок, я наткнулся на небольшую каменную впадину, внизу шла битва. Стояли две машины, возле которых отстреливались солдаты. Кто они? Я не мог понять, предположил, что на конвой напали, нападающими были R-нцы. Всего было не больше сорока человек. Вернувшись к отцу, я всё ему рассказал. Отец решил, что нам нужно переждать несколько часов.

Мы заняли удобные позиции среди песков, чтобы нас не смогли обнаружить. Я решил, что лучшее поспать. Солнце ещё не зашло, но делать было нечего. Уснул я быстро, хоть и стоял шум выстрелов. Проснулся я глубокой ночью. Когда встал, я увидел, что отец пытается срезать свою густую бороду, видимо безуспешно.

–Проверь, что там и мы двинемся.

Я нашёл спуск вниз впадины. Это была не совсем впадина. С одной стороны была каменная возвышенность, словно стена, с которой я спустился, возле этой стены проходила дорога, с другой стороны от дороги была степь. Машин не было, только хаотично разбросанные трупы. R-нцы выбрали хорошее место для атаки: с одной стороны, от дороги, высокая каменная преграда, а с другой – степь, с которой они напали. Подойдя к трупу, я решил его осмотреть, но в голову сразу пришли образы моей сестры, которая подорвалась на пехотной мине, в этот момент во мне проснулась жалость, но на мгновение. После смерти матери, я стал более апатичным, меня уже ничто так не волновало как моё выживание. Моё настроение было в перманентном угнетении, постоянная, тонкая скорбь за свою судьбу, я называл это апатией. Увидев, что путь свободен, я вернулся и доложил отцу, мы отправились дальше, возможно к рассвету мы уже прибудем к лагерю либералов.

Степь – серо-жёлтая, такая же бесконечная и палящая как пустыня, но не столь монотонная. Трава медленно колебалась от ветра. Мы быстро рассекали её на лошадях, надеясь в скором времени добраться до пункта назначения. На горизонте появилась кроваво-красная заря; восход солнца был близок.

«Там вдалеке ферма» – сказал я, увидев, что-то похожее на ферму.

–Мы не будем на ней останавливаться, осталось совсем не много.

Мы сбавили скорость проезжая мимо неё. В доме фермера были выбиты окна и двери, возле входа лежали трупы укрытые флагом, ворота загона были открыты, а скот угнали. Всё это ради одной из революций…

И вот мгновение спустя мы приехали к блок посту либералов.

–Стой! Нацелившись на нас, к нам подошли два солдата.

–Кто вы и, что здесь делаете?

–Мы хотим присоединиться к вашей революции, в борьбе за свободу, – сказал отец.

–Ясно, проходите. Лошадей и оружие мы у вас конфискуем на нужды армии.

Отец не возражал. Мы вошли в этот небольшой городок, название его на карте было Electio.

«У нас нет другого выбора, кроме как воевать за L-лов, они дают людям свободу, все остальные её только забирают» – сказал мне отец, безнадежно вздыхая.

Говорят, выбор есть всегда, а правда ли это? На входе в город мы увидели с десяток повешенных людей с табличками на шее: «Они не хотели быть свободными». Такова была свобода L-лов. В этот момент я убедился, что на войне нет тех кто воюет ради справедливости, ради народа, все люди ведут войну ради своей выгоды. Всем плевать на страну и народ, лишь их интересы заботят их. L-лы оказались ничем не лучше любой стороны конфликта. Они говорят о свободе человека, но некоторые люди видят эту свободу по своему, пример тому повешенные на окраине города человеческие существа. Я увидел такой же бедный и больной город, как и все остальные, жители которого боялись выйти на улицу, но яро верили, в то, что всё будет хорошо. Власти делали из них скот, ведь скотом легче управлять. Я попытался уйти от этих мыслей, здравомыслие лишь попусту тратит мои силы. К чёрту здравомыслие! Я хочу жить! Я буду следовать за отцом! Мне казалось, отец думал так же. Я прокручивал у себя в голове его слова: «У нас нет другого выбора…».

Мы пошли в приёмную возле ратуши, в которой располагался штаб. Городок был не большой, максимум тысяча душ. Самым большим зданием была трехэтажная ратуша, обыкновенная ничем не примечательная, потрёпанная войной ратуша. Мы зашли внутрь, отец пошёл в кабинет приёмной, я остался возле двери. В коридоре был мрак, окно в конце него было забито, а те лучи света, которые проскальзывали сквозь заслон, просвечивали тучи табачного дыма, которым был заполнен коридор. На входе в кабинет приёмной висели часы, маятник в них монотонно выстукивал стандартный для часов такт – тик-так, тик-так… Прошло несколько десятков минут, из кабинета вышел офицер, полный, упитанный офицер, в чистой форме. Он пошёл в сторону выхода, спустя время он вернулся, с ним было пару солдат. Офицер шёл смотря на меня.

–Вы с этим мужчиной? – сказал мне этот упитанный защитник свободы.

–Да, я его сын.

–Его тоже в карцер – обратился он к солдатам.

Солдаты подхватили меня, я не сопротивлялся. Моё тело не слушалось, я не понимал, что происходит. Меня протянули несколько метров и ударили по затылку. В голове звенело, она словно раскалывалась на две части. Придя в себя и открыв глаза, я увидел перед собой тьму и услышал тяжёлые стоны. Руки и ноги были связаны, на голове был мешок, мешок не был завязан, я его стянул. Это была камера без окон и единственным источником света были лучи, которые пробивались вокруг двери. Да, это был карцер, о котором они говорили. В углу камеры лежало тело, возможно, это отец?

–Отец? Я услышал мерзкое хрипение и ответ – «Всё пошло не так как я думал…».

–Что случилось отец?

–Они заявили, что я связан с N-ами, а N-сты, как известно, враги свободы.

–Но ведь ты отказался от вступления на службу N-там, и бежал от них, с чего у них такие утверждения?!

Он молчал. Время шло и шло.

Мы молча сидели в этой тьме уже долгое время, я хотел есть, мне было страшно и холодно. Я не мог понять какое сейчас время суток, но меня это безумно интересовало. Когда мы спали, нам в камеру просовывали испорченную кашу и кусок хлеба, а воду приносили раз вдвое суток. Время шло, монотонные однообразные дни заполняли пустоту во мне ещё большей пустотой. Меня не пытали, со мной вообще ничего не делали, просто изо дня в день тишина и пустота, двадцать четыре часа в сутки. В один из дней или ночей, у нас в камере оказался ещё один заключенный. Я не мог его разглядеть, но он хрипел также как отец, видимо ему пытались донести, что значит «быть свободным». Я пытался с ним заговорить, но он молчал. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я смог различить силуэт этого незнакомца. Мужчина лет где-то тридцати, были видны пятна на его теле, что-то похожее на синяки, он был в порванной рубашке без рукавов и брюках. На его голове телепался клочок волос в какой то слизи, похожей на кровь. Прошло уже несколько суток или недель. Двери камеры открылись, в камеру влетел свет, словно огонь из огнемёта, сжигая мои глаза. Я закрыл их рукой и свернулся. В камеру кто-то зашёл, они забрали отца. После того как его забрали, через некоторое время, меня перевели в другую камеру. Я даже не знаю, что потом произошло с тем заключенным. Зашли солдаты, одели мне мешок на голову и потащили, я не понимал зачем всё это. В новой камере было больше света. Я недолго привыкал к новым условиям; меня стали лучше кормить. Чувствовал себя вполне хорошо, даже не думал о том, что сделали с отцом. Спустя несколько дней или недель ко мне в камеру пришли офицер и несколько солдат.

«Я даю тебе шанс исправиться, вставай, пойдём,» – томно сказал он.

Пройдя по тёмным коридорам, мы оказались в подвале, как мне казалось. Предо мной была камера, в которой стоял солдат. Офицер приказал открыть дверь, мы вошли. В центре камеры, на табурете, избитый человек. Это был отец! Перед моими глазами пронеслась вся жизнь, свинья с погонами сунула мне в руку пистолет.

–В пистолете одна пуля. Либо ты убьёшь предателя во имя революции, и мы простим тебе все твои грехи, либо вы умрете вместе.

В этот момент мне хотелось не существовать, а эти слова обрушились на меня словно бесконечно тяжёлые небеса, поглотив меня полностью. У меня был пистолет, у меня ведь был выбор?! Убить и жить, но жить как животное, нет хуже, жить как тварь! Или умереть вместе с ним, но ведь кроме войны я ещё ничего не видел. Нет, это лишь видимость выбора, а выбора не существует, выбор – это лишь иллюзия, которая умиляет наше сознание. Моё сознание разрывалось на куски. В руке то, что заберёт одну жизнь или две… Что за чушь! Может выстрелить себе в висок, вынести себе мозги наружу, нееет! Если бы отец меня слышал, но нет, они настолько сильно его избили, что я не был уверен в сознании ли он вовсе. Я думаю – он выбрал мою жизнь вместо своей.

–Быстрее, мы не можем стоять здесь вечно, выбирай!

Человек я или нет? Зачем родился в этом мире, почему я не птица, которая парит в небесах или не звезда в космосе?!

Разрывающая тишина, которая заполнила весь мир.

Звонкий рокот выстрела, удар тела о бетонный пол.

Последняя тишина…