«Плацкарт»

Владимир Козлов Плацкарт

(роман)

Часть первая

Вторник

За пыльным стеклом шевелились свежие листья каштанов. От проходной двигался к остановке нестройный поток работяг – их смена кончалась в четыре-пятнадцать.

Начальник отдела Сергеев – маленький, толстый и лысый – оторвался от пасьянса на мониторе, взял из пачки «LD» сигарету, откинулся к спинке стула. Он взял со стола зажигалку, крутнул колесико, прикурил, затянулся, сбросил пепел в банку с бычками.

– Ну что, Дмитрий, идешь с нами в кафе?

– А кто еще будет? – спросил я.

– Круглов и Саенко. Не бойся, долго сегодня не будем сидеть: по тридцать капель – и по домам. У всех свои планы…

Графин водки, четыре стакана и четыре порции пельменей занимали весь стол. Сергеев взял графин, разлил водку.

– Ну, парни, давайте. За все хорошее.

Мы чокнулись, выпили. От бара к соседнему столику шел седой дядька. Под мышкой он нес портфель, в одной руке – бокал пива, а в другой – рюмку водки.

– Ну, вы как хотите, а я полетел, – сказал Сергеев, вставая.

Он пожал нам всем руки, взял свой дипломат и вышел на улицу. Дядька за соседним столиком вынул из портфеля пакет с бутербродами.

– Есть такая тема, что через полгода Иваныч уходит – и Сергеева делают главным, – сказал Саенко. – Меня тогда – начальником отдела, а Димыча – замом.

– Откуда ты знаешь? – спросил Круглов.

– Все говорят. Причем давно уже.

– Ну, посмотрим, как оно будет. Что, раздавим еще пузырек?

– Да нет, я уже отплываю. Если хотите, то с Димычем.

– Нет, я тоже не буду. – Я мотнул головой.

– Ладно, тогда курим – и разбежались. – Саенко потянулся к своей пачке «Явы». – Ну что, Колян, будешь ты продавать свою «троечку»?

– Хочешь, не хочешь, а надо, – ответил Круглов. – Сбросить хоть сотни за три, а то соржавеет и рубля за нее не дадут.

– А новое что будешь брать?

– Еще не решил. Что подвернется – в пределах полутора штук. Только, конечно, не «Жигули». По мне, «Жигули» – не машина. В России машины никогда не научатся делать.

Я протиснулся в угол троллейбуса и встал между дверью и задним стеклом. Под стикером «За проезд без билета штраф 70 рублей» было прилеплено скотчем объявление: «Уважаемые пассажиры! В связи с отсутствием средств льготные проездные на июнь выдаваться не будут».

После площади Ленина людей стало меньше. У двери, боком ко мне, стоял парень в джинсах и бежевой майке. Я узнал его – это был Сэм. Мы не виделись года четыре. Я тронул его за плечо. Сэм повернул ко мне голову, улыбнулся.

– Привет, Димон. Как твое ничего?

– Так, потихоньку. А ты как?

– Нормально, не жалуюсь. Вот заехал на несколько дней на малую родину.

– Насовсем вернуться не собираешься?

– Ты шутишь, надеюсь? Сравнил – Питер и нашу дыру.

– Ты уже сколько там?

– Шестой год. А ты где – все на том же заводе?

– Ага. Как устроился после диплома, так и пашу.

– Ладно, моя остановка. Телефон твой домашний не изменился?

– Нет.

– Ну, значит, я тебе звякну – пообщаемся, поговорим обо всем. Я здесь буду еще до субботы. Ну, давай.

– Давай.

Из трещин в асфальте вылезали кустики свежей травы. У подъезда нашей облезлой хрущевки сидели две бабки с четвертого этажа. Я достал из кармана черный пластмассовый ключ от домофона, прикоснулся к замку. Домофон запищал.

На нижней площадке свежей краской блестела железная дверь тридцать третьей. В этой квартире жили Самсоновы – муж, жена и дочка лет десяти. Они купили квартиру три года назад. Самсонов работал бухгалтером в банке, и все соседи его называли «банкир».

Дома не было никого. Родители уехали на дачу электричкой на пять сорок-две, а Анюта где-то гуляла после занятий. Я снял кроссовки, прошел через зал в детскую, бросил сумку на пол у дивана. Вернулся в зал, вышел на узкий балкон. На углу пустыря торчало семиэтажное здание областного архива, за ним начинался забор таксопарка. От поворота на кольцевую в сторону центра медленно ехал троллейбус с рекламой «Нескафе» на боку.

Среда

Я развернул свой красный пластмассовый стул, чтобы сесть лицом к тротуару.

– Что, хочешь разглядывать юных дам? – спросил Игорь.

– Ну да. А что здесь такого?

– Ничего, просто полюбопытствовал. Ладно, успехов в твоих наблюдениях, а я принесу еще пива. Арахиса тебе взять?

– Бери, только соленый – если есть.

Игорь взял наши с ним пластиковые стаканы и пошел к палатке «Ярпиво».

Над проспектом висела растяжка «Автобусом в Крым». У входа в универсам «ЕвроОпт» старуха копалась в мусорке. На трехэтажном доме рядом с универсамом висел щит с рекламой «Русского радио»: «Все будет хорошо».

За соседним столом сидели два парня – мои ровесники или чуть младше. Один говорил:

– Я из-за этого евро потерял почти двести баксов. Мог обменять по один и девятнадцать, а пришлось по один и двадцать семь. Две с половиной штуки.

– Этот евро уже всех задрал – прыгает постоянно. Хорошо хоть, немцы сказали, что если станет один и три, то они снизят цены.

Игорь бросил на стол два пакета арахиса, поставил стаканы с пивом. Мы чокнулись. Я сделал глоток, разорвал упаковку арахиса. Орешки высыпались на стол.

По тротуару шли две девчонки лет по семнадцать, в коротких джинсовых юбках, и два парня такого же возраста. Парни несли по двухлитровой бутыли пива.

– Знаешь, я завидую молодежи, – сказал Игорь, кивнув на подростков. – И одновременно сочувствую им. Они – глупые, не понимают, что алкоголь – это не цель, а только лишь средство. Инструмент получения кайфа: от музыки, от подружек, от компании – от всего. А они упускают все шансы, как когда-то и мы – напиваются в жопу, и все интересное сразу кончается. Вспоминаю свой первый курс, еще в Киеве – занимались, в основном, ерундой: сидели днями в общаге, в карты играли. Даже пьянствовали только в общаге. Вместо того, чтобы выбраться на Крещатик, взять по бутылочке пива, посидеть на скамейке…

– Как ты вообще попал в Киев?

– Очень просто. Тогда большой разницы не было – страна ведь одна, Советский Союз. В Москве или в Питере поступить было сложно, а в киевский политех – чуть попроще. И институт имел репутацию, не то, что наша «путяга»…

– А почему ты оттуда ушел?

– Потому что глупый был. Подумал: зачем это надо – жить в убогой общаге, быть практически нищим, когда шансов все равно никаких, на работу потом не устроишься, сплошная кругом безработица, и вообще полный развал. Ну и решил, что раз всему скоро наступит пинцет, то лучше ждать его дома. А он, как видишь, так и не наступил.

– А я помню – в начале второго курса появляешься ты. Такой чувак странный…

– Ты, можно подумать, не странный был.

– Ну да, все были странными, но каждый – по-своему. Зато теперь ты в порядке, муж и отец… Как Таня твоя поживает? Как у вас с ней?

– Нормально. Все хорошо. Денег мало, конечно, но много их никогда не бывает. А остальное все клево. – Игорь взял свое пиво, сделал долгий глоток – выпил почти все, что было в стакане. – Не знаю, почему так выходит, или, может, так и должно быть… Но не тянет меня к ним, домой, не тянет – и все. Сижу здесь с тобой, и я бы сидел хоть до ночи, а домой бы не шел. Посмотри, в таких кафе в основном и сидят те, кто не хочет домой. Или с родоками живет, как ты, или, с семьей. Как я.

– Что, так все плохо?

– Да вроде и нет, только как-то уже заебало. И на работе, и дома. Проклятая бытовуха. Ладно, давай лучше еще по пивку.

– Хорошо. Я схожу.

В очереди к прилавку стояли две девушки. Блондинка с мобильником на шнурке сказала подруге:

– Представляешь, какая херня? Вчера забыла в маршрутке свой зонтик. Вышла на «Школе», вспомнила – зонтик остался лежать на сиденье. Прошла пешком до конечной – они там вечно стоят, водилы в карты играют.

– Или бухают, – перебила подруга. – Я часто вечером еду на «тройке», а водила – бухой. С таким даже страшно становится…

– …Короче, пришла – этот водила стоит на своей таратайке. Говорю ему: вот, типа, зонтик забыла. А он мне: да, я нашел, но его взяла женщина. Я спрашиваю: что за женщина? А он: она сказала – вас знает. Представляешь, какая скотина?

Четверг

У кинотеатра «Сатурн», под афишей «Мечтатели (США). Эротический фильм» стояли парень и девушка. У него были черные, смазанные гелем волосы, а у девушки – длинные, светлые, стянутые в хвост. Я смотрел на них, прохаживаясь между колоннами.

Первый раз я был в этом кино лет двадцать назад – в воскресенье, на утреннем детском сеансе, на девять-сорок. Показывали «Неуловимых мстителей». В зал набилась толпа пацанов со всего города. Все жутко орали, заглушая звук – нельзя было разобрать, что говорят на экране. Пленка была очень старая – вся в царапинах и соринках. На середине фильм оборвался, пацаны засвистели и заорали еще громче. Минут через пять фильм включили опять.

Когда я заканчивал первый курс, кино в «Сатурне» показывать перестали, устроили казино и магазин итальянской сантехники, а года через четыре – ночной клуб «Черный ворон». Потом «Сатурн» лет пять был закрыт на ремонт, а открывшись, стал первым в городе кинотеатром со звуком «долби-сэрраунд».

На остановке затормозила маршрутка. Из нее, придерживая длинную юбку, выпрыгнула Наташа. Я пошел ей навстречу. Мы обнялись.

Поглядев на афишу, Наташа спросила:

– Что, эротический фильм?

– Никакой он не эротический, просто фильм интересный. А эротический – это так написали, чтобы людей побольше пришло.

– Что, не эротический? – Наташа притворно нахмурилась. – Тогда я не пойду…

Мы сидели в буфете, пили растворимый кофе из коричневых одноразовых чашек. В фойе стояли три бильярдных стола, освещенных низко висящими лампами. За одним столом играли парень и девушка.

– Ты когда меня научишь играть в бильярд? – спросила Наташа. – Давно уже обещаешь…

– Я сам плохо умею.

– А я – вообще никак не умею.

Прозвенели один за другим три звонка. Мы встали, пошли к входу в зал.

На улице начинало темнеть. Несколько парочек, вышедших, как и мы, из кино, смешались с толпой молодежи. Наташа взяла меня под руку и сказала:

– Я так им завидую – этим парням и девчонке из фильма. Такие еще молодые, а я скоро буду старая…

– Не будешь ты старой. Ты вообще не стареешь. Ни капли не изменилась за все время, что я тебя знаю.

– Правда?

– Правда.

– Ну, значит, не постарею. Отлично!

– Надо бы где-нибудь перекусить… Ты голодная?

– Очень. Ничего с обеда не ела.

– Я тоже с обеда почти что не ел. Так, пару хот-догов…

– Это ты называешь «почти что»? Хоть бы не издевался.

– Ладно, предлагай, куда можно пойти.

– Давай, может, просто зайдем в «ЕвроОпт», купим пива, каких-нибудь чипсов, орешков, сядем на лавочку в сквере…

На другом конце лавки пили пиво две девушки в джинсовых куртках. Я открыл одну за одной две банки «Балтики-тройки», одну дал Наташе. Она разорвала пакет чипсов.

Мимо нас по дорожке прошел дед с шарпеем на поводке. Наташа проводила собаку глазами и повернулась ко мне.

– Митя, а ты бы мне разрешил такого вот песика завести, если бы мы жили вместе?

– Не знаю. А почему ты спросила?

– Просто так. Интересно. Он такой классный, мне нравится… А мама всегда была против. И когда я была маленькая, и теперь.

– Вместе решали бы – завести или нет.

Наташа отпила пива.

– Хорошо – пиво холодное. Митя, а у тебя так бывает, что сидишь днем на работе – и очень хочется пива. Жутко так хочется, просто вообще. Особенно летом, когда на улице жарко. Конца работы еле дождешься и летишь к ларьку или в кафе. Возьмешь пива, сделаешь первый глоток – и такой сразу кайф…

– Да нет, такого у меня не бывает. Ты же знаешь – у нас на работе нет проблемы насчет алкоголя. Можно пойти в конец коридора и выпить. И даже не только пива.

– Алкоголики вы, а не инженеры! Надо вас всех разогнать, а то разбаловались, понимаешь…

Стало совсем темно. На сталинской пятиэтажке рядом с «Сатурном» включилась бело-синяя реклама «Балтики». Я поставил пиво на землю, придвинулся ближе к Наташе. Мы поцеловались.

С боковой аллеи свернули на нашу два подростка с бутылками пива. Проходя мимо нас, один сказал другому:

– Грецию наши сделают точно. Португалию – может быть. Ну, а с Испанией хотя бы ничья – и то было бы хорошо, да?

Наташа сказала:

– У меня сегодня дурацкий был день… Шеф просто задрал – все у него какие-то встречи, каждые полчаса. Раз десять в переговорную кофе носила. А вообще он такой бестолковый – без пятнадцати шесть дал письмо составлять. В минэкономики области. Пришлось задержаться, чуть к тебе не опоздала. Нет, чтобы раньше мне его дать. Сколько раз из-за него до семи оставалась, а то даже и до восьми. И ни разу за сверхурочные не заплатили. Сам он любит, чуть что, понтоваться – я иногда на работе до одиннадцати сижу. Можно подумать, сидит, потому что усердно работает. Из-за своей бестолковости он сидит… Ты не слушаешь меня вообще.

– Как – не слушаю? Слушаю.

– Неправда, не слушаешь. Сидел, думал о чем-то своем. Нет, чтобы хоть слово сказать.

– А что я скажу тебе нового? Я всегда говорил: любая работа – говно, все боссы – уроды. Надо просто на это забить, не грузиться.

– Тебе легко говорить – у тебя контора советская. Сидите, балдеете, бухаете на работе… А я верчусь целый день, как белка какая-нибудь в колесе, и никакого сочувствия.

Наташа притворно наморщила лоб и сразу же заулыбалась.

Мы стояли у подъезда Наташиной пятиэтажки. Светились окна. Кто-то курил на балконе, слышались куски разговоров. Я сказал:

– Ну, передавай привет своей маме.

– Передам. Обязательно. И она меня спросит: ну, когда вы уже что-нибудь с Митей решите?

Мы поцеловались.

– Пока.

– Пока.

Наташа достала ключи. Запищал домофон. Она открыла железную дверь и зашла в подъезд.

На остановке сидели трое парней. Один играл на гитаре и пел песню «Чайфа» «Никто не услышит». Я вспомнил, что Сэм так и не позвонил. Или звонил, когда меня не было дома, а свой мобильный я ему не давал.

* * *

Мы с Сэмом познакомились на первом фестивале рок-клуба, в восемьдесят девятом году, в конце мая. Я заканчивал восьмой классе, тащился от «Алисы» «ДДТ» и «Кино». Про фестиваль я прочитал в молодежной газете «W-Центр». Сначала идти не хотел, потому что не было, с кем. Одноклассники слушали только попсу – Женю Белоусова и «Ласковый май». В конце концов все же решил, что пойду: один, так один.

Перед входом в ДК Металлургов, у фонтанов, гулял непривычный народ – длинноволосые хиппаны, панки в разорванных джинсах и майках, «металлисты» в «косухах». Туда-сюда бегали девушки в мини-юбках, с табличками «организатор».

Я протиснулся мимо компании «металлистов», отдал билет бабушке с красными бусами и прошел в фойе дома культуры. Здесь тоже тусовалась разнообразная публика: дядьки под сорок в костюмах и с галстуками и такого же возраста длинноволосые дядьки в вытертых джинсах, парни в подвернутых брюках и красных носках, девчонки в юбках до пола. Вдоль стены стояли щиты, обклеенные белой бумагой – «окна гласности». На них можно было писать, кто что думал о группах, играющих на фестивале. Некоторые уже что-то писали, хотя концерт еще не начинался.

В зале моим соседом оказался культурист в белой майке, обтягивающей мощные плечи и грудь. Сиденье с другой стороны пустовало. Зрители не спеша входили в зал и рассаживались.

Перед самым началом прибежал и сел рядом со мной невысокий парнишка в «вареном» жилете, надетом поверх черной майки «Def Leppard», с выбеленными волосами – на вид, моего возраста или чуть старше.

Свет в зале погас. На сцену вышел парень в светло-бежевом пиджаке и вытертых джинсах, сказал, что он – председатель горкома ВЛКСМ, и что он очень рад сообщить, что фестиваль состоялся благодаря непосредственному участию комсомола и молодежного культурного центра «Июль». Зрители вяло зааплодировали. Парень ушел.

Первой играла хэви-метал-группа «Девятый этаж». Длинный нескладный вокалист неуклюже топтался на сцене, тряс гривой волос, иногда обнимал гитариста. Несколько «металлистов» прыгали перед сценой и махали руками, изображая игру на гитаре.

«Девятый этаж» закончил играть, и крашеный паренек повернулся ко мне.

– Что, любишь рок?

– Да. А ты?

– Конечно. А ты от чего больше всего тащишься?

– Я? От «Кино».

– И я тоже. – Он показал у себя на жилете значок с лицом Цоя. – Классно! А как тебя зовут?

– Дима.

– А я – Сэм. Вообще, Саша, но в тусовке – Сэм. Классно! А ты кого-нибудь знаешь из музыкантов?

– Нет, никого.

– Ты что? Я многих знаю, и этих тоже ребят… – Он кивнул на музыкантов «Девятого этажа», которые сматывали провода на сцене. – Они – нормальные, в общем, ребята. Просто у них вкусы немного такие… своеобразные. Я, например, «металл» не люблю. Это я так, ты внимания не обращай. – Он ткнул пальцем в свою майку.

– И я «металл» не люблю.

– Ну, супер. Класс! А ты тусуешься где-нибудь?

– Не-а.

– А я в центре тусуюсь, у кинотеатра «Сатурн». Место – прикольное! Супер! Только гопники всякие ходят. Иногда их много бывает – не справляемся.

– А кто это – гопники?

– Ты что, не слышал слова ни разу? Уроды. Люди с одной только мыслью – бухнуть.

После всех групп рок-клуба играли приглашенные гости – группа «Нате» из Ленинграда. Солист был похож на Костю Кинчева из «Алисы»: такая же точно прическа, такой же грим на лице, и даже двигался он по сцене почти так, как Костя.

Зрители танцевали, встав с мест. Кое-кто вышел в проходы. Перед сценой стояли человек пятьдесят.

Вокалист сказал в микрофон:

– Спасибо. Мы, если честно, не надеялись на такой теплый прием. Короче, мы просто потрясены… А теперь – наша последняя песня. Мы посвящаем ее вам всем.

Слова припева были простыми: «Все будет так, как мы захотим». Стоящие рядом обнимали друг друга за плечи, пытаясь сделать «волну». Сэм обхватил за плечи меня, я – культуриста, и мы качались из стороны в сторону. Получалось немного не в такт, но никто про это не думал. Зал подпевал:

Все будет так, как мы захотим!

Все будет так, как мы захотим!

Все будет так, как мы захотим!

Все будет так, как мы захотим!

Концерт закончился, мы вышли на улицу, Сэм махнул парню в рваных вытертых джинсах. Я узнал его – он пел в группе «Вечные вопли». Рядом с ним стоял барабанщик «Воплей».

Сэм сказал:

– Пошли подойдем к пацанам, потусуемся. Я тебя познакомлю.

Мы подошли. Сэм пожал руки парням.

– Знакомьтесь – это Димон. Большой поклонник советского рока и, в частности, вашей группы.

Мы пожали руки друг другу. Вокалист называл себя «Урри», а барабанщик – Иваном. У Урри к рукаву черной рубашки был приколот американский флаг, сделанный из булавок, покрашенных в синий, красный и белый цвета. На воротнике висели значки «Секс-инструктор», «СПИДу – нет» и «Не учите меня жить!»

Иван спросил у меня:

– Деньги есть?

– Есть.

– Сколько?

– Около трехи.

– Отлично. Пить с нами будешь?

– Буду.

– Тогда давай, деньги – на бочку.

Сэм толкнул Урри в плечо, забрал у него бутылку «Агдама», отпил и передал мне. Мы сидели на лавке на набережной – я, Сэм, Урри, Иван и еще один парень, стриженный налысо, в черных очках.

Урри заговорил, размахивая кулаком:

– Сейчас – наше время. Цой все правильно спел: «Мы ждали это время, и это время пришло». Сейчас так и будет. Скоро всю эту банду – Кобзонов, Пугачевых, Ротару – выкинут на помойку, и весь народ будет слушать только нормальные группы, все будут слушать рок. И я уже больше не буду ходить на свой сраный завод. Будем ездить с концертами по Союзу. Вообще, поездки уже начинаются – в июне пригласили на фестиваль в Запорожье.

Я сделал глоток, передал бутылку Ивану. На другом берегу химзавод выпускал в черное небо сизое облако дыма. Светила луна. У ограды набережной целовались парень и девушка. По мосту тепловоз тащил за собой цистерны.

Пятница

Сторож на вахте поглядел на меня и снова повернулся к черно-белому телевизору. Я поднялся по ступенькам на пятый этаж, открыл дверь с табличкой «Вечерний курьер». В коридоре стоял письменный стол, над ним к стене был приклеен лист А4: «Прием рекламных объявлений в газету с 10-00 до 18-00, обед с 13-00 до 14-00». Я зашел в дверь с табличкой «Корреспонденты».

Книжный шкаф, стоящий поперек комнаты, разделял ее надвое. На его полках лежали потрепанные подшивки газет.

Я заглянул за шкаф. Анюта набирала на компьютере текст. Мацкевич листал свой блокнот, а Бурляев курил, глядя в окно на стену соседнего здания – склада завода металлоизделий.

Я сказал:

– Здрасьте.

Мацкевич и Бурляев кивнули. Анюта улыбнулась мне, оторвавшись от монитора.

– Присядь, подожди. Мне осталось закончить всего два абзаца. И Макса пока еще нет.

Я сел за свободный стол. На нем лежал лист бумаги с распечатанной страницей «Курьера». Страница была перечеркнута ручкой, внизу стояла чья-то размашистая подпись и дата «29/05/2004». Это был раздел «Высший свет», с фотографиями Бритни Спирс, Вайоны Райдер и Жерара Депардье.

На столе Анюты стояла фигурка человечка в зелено-желто-красной панаме с листиком марихуаны.

– Это что, тебе кто-то подарок принес? – спросил я.

– Не мне, Пивоваровой. Это – ее стол.

Мацкевич – дядька под пятьдесят, седой, в очках с толстыми стеклами – отодвинул стопку блокнотов, зевнул.

– Ну вот, опять… До восьми часов на работе. А потом спрашивается – почему времени ни на что не хватает? На что тут его хватит?

– На то, чтобы Чехова перечитать. – Бурляев улыбнулся.

Мацкевич резко взмахнул рукой.

– Какого там Чехова? Мне современное некогда почитать. Мураками купил вон недавно. Ну и что с того, что купил? Лежит себе, руки все не доходят… А все читают, говорят – интересно…

– Раз все читают, значит – фуфло. Настоящее должно принадлежать посвященным. – Бурляев улыбнулся, наморщив высокий лысеющий лоб, тряхнул собранными в хвост волосами.

Мацкевич вытащил из портфеля металлическую плоскую флягу, открутил крышку, отпил. Бурляев хихикнул.

– Что, Семен Павлович, поддерживаем бодрость духа вискариком?

– Каким еще там вискариком? Обычный компот. Вишневый. Не верите? Могу дать попробовать…

– Нет, спасибо. Я, честно говоря, не большой любитель ни виски, ни, тем более уж, компота. А вот водочку нашу русскую люблю иной раз – чтобы спрятаться от окружающей хренотени. Такой вот у меня эскапизм…

– И чем это окружающая действительность так вам насолила? – перебил его Мацкевич.

– А вы, можно подумать, от нее в великом восторге…

– Какое там – в восторге?! – Мацкевич резко мотнул головой. – Сплошная коррупция, произвол. Во власти – одни карьеристы и жулики. Когда обо всем этом думаешь, волком выть хочется…

– А вы повойте, Семен Павлович. Иногда помогает… – Бурляев улыбнулся и подмигнул мне.

– Тут вой, не вой – все равно не поможет. Кругом творится бардак. Вся страна на Москву работает, они там жируют, а ты здесь, в провинции, хоть с голоду сдохни – никому нет дела до этого.

Бурляев повернулся ко мне.

– И куда это вы, Дмитрий, намылились с вашей милой сестрицей? На концерт?

– Нет, в клуб, на дискотеку.

Мацкевич сделал глоток из своей фляжки.

– О каких концертах может быть речь, Алексей? Вся музыка закончилась в начале семидесятых. После «Дип Пёрпл», «Лед Зеппелин» и «Пинк Флойд» не появилось ничего интересного. Про нашу страну я не говорю. Здесь все вообще – профанация, чепуха.

Бурляев сбил с сигареты пепел щелчком, наморщив лоб, поглядел на Мацкевича.

– А как же тогда Башлачев? А Янка? Они ведь не просто рок-музыканты, они – поэты, не хуже какого-нибудь Пушкина. Даже лучше. Нам сегодня Пушкин до фонаря, никому он не интересен. И не только Пушкин, а многие классики.

Мацкевич помотал головой и поднял руки вверх, закрыл лицо ладонями.

– Ну у вас и реакция – как будто я осквернил святыню, – продолжал говорить Бурляев. – А признайтесь, Семен Павлович, – только честно. Вам самим нравится Пушкин? Вы когда его последний раз перечитывали?

Хлопнула дверь. Из-за шкафа выглянул Макс в широких рэпперских джинсах, белой кепке и красной кофте с буквами «СССР». Он чмокнул в губы Анюту, пожал руки мне, Бурляеву и Мацкевичу, прислонился к шкафу-перегородке под портретами Высоцкого и Жванецкого.

– Ну, как жизнь молодая? – спросил Мацкевич.

– Нормально. В общем, даже супер. Не супер-пупер, но… супер.

– Все, я закончила! – радостно взвизгнула Анюта.

– Тогда – вперед, на яды. – Макс оттолкнулся руками от шкафа. Шкаф зашатался.

– До свидания! Хороших вам выходных! – сказала Анюта Мацкевичу и Бурляеву. Я и Макс кивнули им на прощание. Мы втроем вышли из кабинета. Я закрыл дверь.

Макс спросил у Анюты:

– Ну, чем тебя сегодня грузили эти лузеры?

– Не лузеры они, а приятные дядечки. Просто жизнь их немного прижала. А так – умные люди, много знают, много интересного говорят, особенно Леша. Сегодня сказал, например, что Башлачев – лучше Пушкина.

– А кто такой Башлачев? Тоже поэт? Я в этой теме, ты знаешь, не очень…

На танцполе плясали человек пятьдесят. Все столики были заняты. Мы встали у стойки, я купил всем троим по пиву. Макс наклонился к моему уху.

– А чего это, Димон, ты решил с нами пойти? Это, вроде, не твой стиль, или как? Может, комплексуешь, что тридцать лет скоро? Хочешь быть вечно молодой…

– Вечно пьяный…

– Не, а правда?

– Просто захотел сходить с вами – и все. Для разнообразия.

– Значит, не комплексуешь?

– Мне это по барабану.

– А может, ты посрался с Натахой и решил кого-нибудь снять? Давай, я тебе помогу – у меня здесь море знакомых подружек…

– У тебя мозги как-то странно работают. Если бы я хотел кого-нибудь снять, то пошел бы не в это место.

– А куда, например?

– Туда, где тусуются девушки моего возраста.

– А-а-а… То есть младшее поколение тебя не влечет?

– Мне достаточно и вот этого младшего поколения. – Я обнял Анюту за плечи, она шутливо отстранилась и спросила:

– И все же, Дима, а где Наташа?

– Дома. Говорит, была трудная неделя. Сидит дома в депрессии.

– Так привел бы ее сюда – и закончилась бы депрессия…

– Пытался – не захотела.

Мы стояли на тротуаре перед входом в клуб. Макс и Анюта курили одну на двоих сигарету, целуясь между затяжками. Пахло нагревшимся за день асфальтом. Фонарь на столбе светил прямо на свежие листья каштана.

У меня в кармане джинсов завибрировал телефон, я вытащил его и нажал на «ответ».

– Алле. Это ты, Димон?

– Он самый. Здравствуй, Антон. Ты что, из Москвы мне звонишь на мобильный? Хочешь меня разорить?

– Не боись, я здесь – сегодня утром приехал.

– И как ты? Рассказывай.

– Все чики-пуки. Через месяц валю в Австралию.

– Ничего себе… А Москва?

– Про это и хотел поговорить. Ты не хочешь работать вместо меня?

– В Москве?

– Ну а где еще?

– Я ведь не компьютерщик, я инженер…

– Ну и я инженер – все-таки, вместе учились. Или ты уже все забыл? Ладно, кроме шуток. Что, ты не сможешь поставить «винду» или почту настроить?

– Смогу… Знаешь, ты позвонил немного в неудачный момент. – Я посмотрел на Анюту и Макса.

– Удачных моментов не существует в природе. Ладно, можешь думать два дня, это не к спеху. Я только вечером в понедельник еду назад на Москву. Телефон моих родоков у тебя есть?

– Должен быть. Да, есть.

– Ну, звони.

– Пока.

– Давай.

Я выключил телефон и сунул в карман.

– Что это за Антон? Кушнеренко? – спросила Анюта.

– Ты его помнишь?

– Еще бы. Он в институте к тебе приходил, и потом, когда ты закончил уже… Ты про него говорил, что он давно перебрался в Москву…

– Году в девяносто седьмом. Начинал, вроде, курьером, потом – продавцом, сейчас – системный админ в какой-то конторе.

– И что он хотел?

– Сваливает в Австралию, спросил, может, я хочу на его место.

– А ты?

– Не знаю еще. Как-то неожиданно это…

– Ну так что, что неожиданно? – Макс улыбнулся, взял Анюту за плечи, прислонился к ней. – Само собой, соглашайся. Москау рулез! Пошли еще по пивку! За такое надо обязательно выпить!

Суббота

На часах было пол-одиннадцатого. Соседи сверху ругались. В кухне бубнило радио. Анютина кровать пустовала – она еще не пришла от Макса.

Я сбросил с себя одеяло, сел на диване, свесил ноги на пол. Встал, прошлепал босыми ногами по комнате, прошел через зал, открыл балконную дверь. Ночью был дождь, плитки балкона еще не просохли. По небу двигались серые облака. У подъезда стоял Алексеенко с пятого этажа, с бутылкой пива и сигаретой.

Я вернулся в комнату, сел на диван, огляделся по сторонам. Здесь много лет ничего не менялось, кроме телевизора «Thomson» – его купили в прошлом году вместо старого «Горизонта». Себе я три года назад купил «Panasonic», он стоял в детской.

Голубые обои в цветочек – их наклеили перед моим первым курсом – выгорели и потускнели. Мама купила их в хозтоварах по «старой» цене, незадолго до всех подорожаний. Бежевую «дорожку» с желтыми розами и «мягкий угол» купили, когда я ходил в третий класс.

На стене, над чеканкой с профилем Неффертити и репродукцией картины Айвазовского, тикали часы «Луч» в деревянном полированном корпусе.

В крайней секции «стенки» стояли книги: серия «Классики и современники» в бумажных обложках, романы Мориса Дрюона, купленные «на макулатуру» – я их никогда не читал. Под книгами – транзистор «Selga», который отцу подарили в отделе на сорокалетие, и корабль-сувенир «Броненосец Потемкин». За стеклом – две хрустальные вазы – высокая, для цветов, и низкая, полукруглая – и шесть хрустальных фужеров. В центральной секции – катушечный магнитофон «Ростов-101».

Я вытянулся на диване, подложил под голову две подушки, взял с журнального столика пульт телевизора.

*

Солнце выглянуло из-за облака. Пляж был пустым, только две девушки загорали рядом с плакатом «Соблюдайте осторожность на воде!». Одна была в белье – черных трусах и фиолетовом лифчике, – другая задрала юбку и майку. Рядом с ними возился в песке пацан лет семи.

Наташа поднялась со скамейки, подошла к реке, сняла босоножек и попробовала пальцем воду.

– Холодная? – спросил я.

– Ага. Ледяная.

– Тогда не буду купаться.

– А ты что, собирался?

– Ну да, но если холодная, то не буду.

Наташа подошла, села рядом.

– А почему Кушнеренко предложил эту работу тебе? У него ведь, наверно, есть друзья в Москве…

– Я бы не удивился, если и нет у него никого. У него и раньше друзей почти не было. Характер плохой – всегда всех лажал, обсерал. Один я его только терпел. Вместе сидели, он у меня высшую математику списывал, лабораторные по технологии материалов…

– А в компьютерах он хорошо разбирается?

– Откуда я знаю? Наверно, неплохо, раз работал системным админом…

– Лучше, чем ты, или нет?

– Не знаю.

– Завидую я ему – в Австралию человек уезжает… А он не говорил, как у него получилось?

– Его жена – или врач, или медсестра – точно не помню, а в Австралии их не хватает.

– Все равно им завидую.

Наташа достала из сумочки пачку «Winston Lights», открыла ее, взяла сигарету, прикурила синей пластмассовой зажигалкой, выпустила дым изо рта.

Я сказал:

– Ну, кому-то и здесь неплохо…

– Тому, у кого много денег. Мы к таким не относимся… – Наташа затянулась. – Ну и что ты насчет этого думаешь? Хочешь ехать или не хочешь?

– Еще не решил. Пока я не вижу причин, почему я должен обязательно ехать. Мне здесь совсем не плохо. Это ты все время говоришь, что тебе плохо, а мне – нормально.

– А жить с родителями почти в тридцать лет – это нормально? Ты, наверно, до пенсии с ними бы жил? И всю жизнь, до пенсии, на своем бы заводе работал. Восемь лет уже – давай, продолжай в том же духе.

– А тебе что, обязательно надо, чтобы своя квартира была?

– А почему бы и нет, что в этом плохого?

По цементной дорожке вдоль пляжа шли трое парней лет по двадцать. Они повернули головы и стали разглядывать девушек. Та, что в белье, прикрылась оранжевой майкой.

– Я в Москве никогда не была, – сказала Наташа.

– А я был, один раз, еще в школе.

– Да, помню, ты рассказывал, но давно уже…

– Ездили на экскурсию, после шестого класса. Но я почти все забыл. Помню только, что в Москве тогда был фестиваль Индии или что-то подобное. И нас привели в Парк Горького, а там – эстрада открытая, и на ней стоит посередине индус и бьет в барабан, а вокруг него человек пятьдесят или сто взялись за руки, как в хороводе, и танцуют – и индусы, и наши.

– Что, серьезно?

– Ну да. Прыгают, взявшись за руки. А еще, помню, иду к туалету, и оттуда выходит индус в своем индусском наряде – каком-то балахоне, и что-то там поправляет в том месте, где должна быть ширинка. Может быть, это он так мастурбировал…

– Да ладно тебе сочинять…

– Я не сочиняю, рассказываю все, как было.

– Ага, как было. Кроме ширинки индуса, можно подумать, в Москве ничего интересного не было.

– Как это – не было? Красную площадь помню еще, ГУМ. Ну и все. Я потом, тем самым летом, ездил с родителями в Ленинград – была экскурсия от их завода. И Ленинград мне намного больше понравился, чем Москва.

Я обнял Наташу за плечи. Мы смотрели на набережную на другом берегу, на полукруглую крышу дворца спорта и девятиэтажки за ней, на машины и трамваи на мосту.

На эстраде у дворца спорта выступал ансамбль народного танца. Десятка два девушек в сарафанах и парней в длинных рубахах отплясывали, стуча сапогами. Им подыгрывал дядька с баяном. У эстрады толпились зрители – в основном, пенсионеры и дети. За столиками у палаток народ пил пиво и ел шашлыки. Рядом, у фонтанов, дети катались на машинках с электромотором.

Я и Наташа шли по площади у дворца, держа в руках по бутылке «Балтики-тройки».

– А я и забыла, что сегодня день города, – сказала Наташа. – С такой работой вообще все на свете забудешь.

Я промолчал, глотнул пива. Мы подошли к ограде набережной, остановились.

– Митя, а может, будет лучше, если ты уедешь – и все?

– Что значит – все?

– Ну, у нас с тобой все.

– Ты что, этого хочешь?

– Да нет, но я не знаю… Мы давно с тобой, я привыкла, но я не вижу никакой перспективы. Не вижу какого-то будущего…

– А зачем тебе будущее? Надо жить сегодняшним днем. А если я и уеду, что тут страшного? Ты тоже можешь ко мне перебраться, найдешь там работу…

По реке проехала моторная лодка, от нее разошлись в обе стороны волны.

Я сказал:

– А помнишь, лет двадцать назад весь тот берег был уставлен моторками?

– Помню. И плавало их тоже много. В выходные особенно. И куда они делись?

– Разрезали автогеном и сдали на металлолом.

Воскресенье

Шел дождь. На трубках антенны, привинченной к краю балкона, висели крупные капли. Из-за листьев двух старых кленов двора почти не было видно. Телевизор работал на малой громкости, шла передача «Смак».

Мама встала с дивана, подошла к окну, поправила занавеску.

– И зачем тебе ехать в эту Москву? Там такое творится – то террористы, то взрывы. Совсем ведь недавно метро там взорвали – столько людей погибло. А о нас ты подумал? Хочешь, чтобы мы тут испереживались…

– На самом деле, это ты думаешь только о себе – чтобы я был под боком, чтобы не волноваться. А это, может быть, мой единственный шанс.

– А ты знаешь, сколько таких уже съездили, поработали и вернулись – без денег и без всего? А некоторые и не вернулись: или с поезда сбросили, или там, в Москве, убили за деньги. Я тебе что, не рассказывала про сына Нины Сергеевны? Работал охранником, напали – два удара ножом в живот и чем-то тяжелым по голове. До сих пор в реанимации. Она поехала, с ним там сидит – хорошо, хоть начальник его оказался хорошим, гостиницу ей оплачивает.

– Я ж не охранником еду работать…

– А какая разница? Все равно там опасно. – Мама посмотрела на папу. – А ты что нам скажешь?

– А что я могу вам сказать? Главное – делать свое дело, ощущать, что ты – на своем месте, разве не так? Да, многое изменилось за последние годы, но ведь это – основа всего, без этого невозможно. Разве нет?

– А помните, как трудно нам было, когда Союз развалился? – сказала мама. – Инфляция, шоковая терапия, заводы стояли, зарплату месяцами не выдавали. Снег в детском саду приходилось по очереди убирать: ты – до занятий, мы – вечером, после работы. А сейчас, вроде, все нормализуется, зарплаты растут… Хоть медленно, но растут, и рубль стабильный. Кто-то говорит, что Путин плохой, но ведь стабильность в стране…

– Только давайте не будем здесь про политику, ладно? – перебил я.

Мама замолчала, поглядела в окно, снова заговорила:

– Пора тебе, Дима, остепениться. Поженились бы с Наташей, а то сколько вы уже с ней? Года четыре?

– Пять.

– Ну вот, пять. И ты нам никогда не рассказываешь ничего… Ты ей предложение делал? И что она? Не хочет за тебя выходить? Или ты сам не хочешь жениться?

– Сколько раз тебе повторять? Нас устраивает так, как сейчас – по крайней мере, на сегодняшний день. А там будет видно…

– И как ты это себе представляешь? Ты – в Москве, она – здесь. Это что, нормальная ситуация?

– Да ладно, что ты напала на парня? Сами во всем разберутся. – Папа отложил газету и поскреб грудь в вырезе майки. Волосы на груди у него были седыми.

– А я что, Диме плохого желаю? Я хочу, чтобы все было как у людей. Поженились бы, сейчас кредит можно взять на квартиру, если молодая семья…

– Кредиты дают до тридцати лет, а мне уже скоро тридцать.

– Ну и что? Наташа могла бы взять на себя. Ей ведь еще двадцать девять?

– Да перестань ты, мам… Кредиты… Что, специально ради кредита жениться?

– Я и не говорю, что специально…

– Ну и все. Я уже говорил и опять повторю: нам и так хорошо.

– Ну, если вам хорошо… Делайте, что хотите. – Мама поправила воротник халата, села в кресло, подняла с пола пульт телевизора.

Я прошел в детскую, сел на кровать, взял телефон и набрал номер Игоря. Он уже где-то напился или не протрезвел со вчерашнего дня.

– Ну, что ты решил насчет переезда в столицу? – спросил он.

– Скорее всего, надо ехать.

– Правильное решение. Хотя, в сущности, никакого решения не было, и выбора у тебя тоже не было. Все это давно уже кто-то решил за тебя. В высших сферах.

– Ты это серьезно?

– Конечно. Высшие сферы всегда все решают за нас. От них даже зависит, напиться сегодня мне, или нет. С Кушнеренко ты уже виделся?

– Нет, завтра подойду к поезду.

– Ладно, привет ему передавай, хоть он и мудила.

Понедельник

Антон курил под дождем у вагона. Я подошел, мы поздоровались за руку, он встал под мой зонтик.

– Сейчас докурю – и пойдем побазарим.

Я посмотрел на окна вагона.

– Ты что, в плацкарте ездишь?

– Ну да. А зачем мне купе? Ехать всего одну ночь: вечером лег, утром проснулся. – Антон сделал затяжку и бросил бычок под вагон. – Все, пошли.

Проводница спросила:

– А ваши билеты?

– Я показывал уже свой. Вы что, не помните? А это – со мной, провожающий.

– Контингент на фирме, в целом, нормальный, – сказал Антон. – Некоторые, конечно, придурки. Тормозные, короче – их надо прессовать, а то сядут на шею. Но ты не боись, все будет, как надо. Все путем. – Он ухмыльнулся, отодвинул занавеску и выглянул из окна. На перроне стояли под зонтиками два мента и две девушки. Девушки хохотали.

– Хорошо, что мои родоки не поперлись меня провожать. А хотели. Но я им жестко сказал: попрощаемся дома – и все. Надо мне, чтоб мамаша здесь плакать еще начала – она это умеет.

Мы сидели друг напротив друга. У окна, рядом с Антоном, толстый мужик с длинными, до подбородка, усами читал «Комсомольскую правду». Рядом со мной сидела женщина чуть за тридцать, с девочкой. Девочка ела крекеры, по одному доставая их из разорванной пачки.

Антон посмотрел на меня, наморщил лоб.

– Главное – ты не бзди. В Москве нужна наглость. Двери ногой открывать – тогда все будет, как надо. Москвичи – они лентяи и распиздяи. У них все есть, и поэтому они не хотят ничего делать. Правильно, ну а хули им? У родителей – квартира и дача, и у бабушек-дедушек тоже. Можно не волноваться. С работы выгнали – не пропадешь, помогут другую найти. Поэтому я москвичей не люблю, физически не перевариваю.

– Как ты там тогда столько лет жил?

– Там же не одни москвичи. В Москве сейчас два миллиона приезжих – или все три. А кроме того, много таких, кто вроде как москвичи – прописка, туда-сюда, – а сами недавно приехали. Ну, учились, может быть, и остались потом. А многие – просто сорвались, как я. У них нет этой московской хуйни. Шеф, например. Он сам из Ростова, учился в Москве – в институте стали и сплавов… Что-то горло, бля, пересохло. – Антон вынул из сумки бутылку воды «Бонаква», открутил пробку, сделал глоток.

– А коренные москвичи – эти никогда не поймут, что если отъехать на двести кэмэ от Москвы – все, полный пиздец. Людям зарплату по полгода не платят, и пять тысяч считается хорошей зарплатой. Понимаю, у тебя очко немного играет. Столько лет прожил в этом говне – оно тебя и засосало, ты не чувствуешь разницы. А вообще, в России только в Москве можно жить нормально – это ты сам скоро поймешь. Понравится – уезжать не захочешь. Я бы тоже никогда не уехал, если бы не Австралия.

– Ты мне лучше скажи, какими программами они пользуются. Я бы книжки пока почитал…

– Все стандартное. «Винда экс-пи профешнл» – левая копия, само собой. На железо денег они не жалеют, это надо признать, а софт почти весь левый. Зачем платить за лицензию, когда можно купить один диск за восемьдесят рэ и всем установить? Ну, в бухгалтерии «Один-эс» – он, конечно, не левый. Ты с «один-эс» работал когда-нибудь?

– Где я мог с ним работать? Я ж не бухгалтер…

– Не ссы, разберешься, там ничего сложного нет. Вот, короче и все. «Винда», «офис» – это ясно, и «один-эс» в бухгалтерии. Так, что еще? А, квартира. Лучше снимай через агентство. Если просто, по объявлению – наебут. Могу агентство одно посоветовать, мы сами снимали у них – на метро «Парк культуры». Пришлю тебе адрес по СМС, не помню сейчас.

– А квартира, которую ты сейчас снимаешь? Может, мне ее снять?

– Не, с той квартирой – облом. К хозяйке кто-то жить приезжает – поступать или типа того. Она ее больше не будет сдавать.

– Провожающие, выходите, пожалуйста из вагона! – закричала из тамбура проводница.

Я поднялся. Мы пожали друг другу руки. Антон, не выпуская моей руки, зашептал в ухо:

– Ты, может, думаешь, что я специально женился на Ленке, из-за варианта с Австралией? Не-а. Просто в какой-то момент я четко понял: всех не переебешь. Ну и есть еще генетическая хуйня – не у всех, но у меня, видно, есть. Ну, чтобы жениться, детей – выполнить план, короче. А что у тебя с Натахой? Не хотите еще – законным браком?

– Пока нет.

– И правильно. Не надо спешить. Ладно, договорились: я заканчиваю шестнадцатого, в среду, а ты в понедельник выходишь, двадцать первого. Два дня перебьются и без админа, ничего с ними не станет, потом – выходные. А я из Москвы сразу в Питер. Ленка моя из Питера. Там все дела утрясем, и – на Мельбурн.

* * *

Анюта сидела за столом и что-то писала в общей тетради. На столе лежали открытые книги. Телевизор работал без звука – канал «ЭмТиВи». Шел клип группы «Rasmus». Внизу экрана висела надпись: «Скачай эту мелодию. Отправь SMS».

Я спросил:

– И ты это смотришь?

– Практически не смотрю. Но на других каналах еще больший отстой. Ну как, проводил Кушнеренко?

– Ага.

– Что он тебе говорил? Я все думаю – какой у него здесь свой интерес? Для чего он решил тебя вытащить? По-моему, он никому ничего не делает просто так.

– Может быть. Но сейчас ничего не просил, даже не намекнул. А чем тебе Антон так не нравится?

– Скользкий он тип, противный.

– Какой есть, такой есть. Но сейчас уже это неважно. Я с ним, может, еще раз увижусь – и все.

Следующим клипом были «Иномарки» «Би-2». Я взял со стола пульт и сделал звук чуть погромче, сел на диван, просил у Анюты:

– Что ты пишешь, доклад?

– Да. По литературе Великобритании и США. «Война в творчестве Хемингуэя».

– Помню, я курсе на третьем тащился от Хемингуэя. Особенно от рассказов. Правда, не помню, названий – ну, там, где главный герой Ник.

Я встал с дивана, дошел до окна. Дождь уменьшился. У забора таксопарка тусовалась компания местных парней и девчонок.

– Что, переживаешь – ехать, не ехать? – спросила Анюта.

– Да не особо. Решил ведь уже, все.

– И хорошо. А то хуже всего, когда начинается: а я правильно делаю или нет? Может, лучше остаться? А сравнивать не с чем, откуда ты можешь знать, что было бы здесь, если бы ты не уехал? Или что у тебя будет там?

– Ну да, все так. Ты права.

«Иномарки» закончились, началась реклама журнала «Cool Girl». Я взял пульт и выключил звук.

Анюта спросила:

– А как родители среагировали?

– Мама – не очень, папа – нормально.

– Ну и ладно. Она тоже привыкнет. Придется смириться.

Я прилег на диван, взял журнал «Фузз», начал листать. Зазвонил телефон, Анюта взяла трубку, подала мне.

– Привет, Дим. Как дела? – Это был Леха, бывший басист моей группы.

– Так себе. Дождь этот противный, никакого вообще настроения…

– Забей ты на дождь, в жопу его. Короче, я вот почему звоню – у меня один пацан хочет басуху купить. Дает полста баксов. Я подумал, подумал – инструмент, по ходу, так себе. Не «Урал», конечно, но и «Музима» сейчас мало что стоит… Короче, хочу у тебя спросить – там и твои бабки вложены, ты половину давал…

– Забудь про те бабки. Сколько уже лет прошло? Десять?

– Девять. Но все-таки…

– А ты что, вообще не играешь на ней? Так, для себя?

– Не-а, уже года два, может, в руки не брал…

– Правда?

– Ну да, как-то все времени нет. А ты на гитаре играешь?

– Нет. Давно уже в руки не брал.

– Ну ладно, короче, ты точно не будешь забирать половину?

– Сказал же, что не буду.

– Ладно, спасибо. Я тогда мобильник возьму. Стас свой старый «Сименс» хочет продать – за полтинник. Он себе новый взял, тоже «Сименс», но с какими-то наворотами. Баксов за сто пятьдесят.

– Ну и бери, на здоровье. Что еще у тебя происходит?

– Ни хера интересного. На работу, с работы, бухнуть, отоспаться – и опять на работу.

– А я в Москву уезжаю работать.

– Что, серьезно? И кем?

– Системным админом.

– Ну, это круто, конечно. Поздравляю.

– Спасибо.

– Может, и насчет музыки что-нибудь там замутишь?

– Нет, даже не собираюсь.

– Что так?

– Не хочу, надоело. Причем давно надоело.

– Нет, последняя наша программа была очень даже в порядке. Мне все, кому ставил, сказали, что не хуже, чем «Би-2» или «Сплин». Просто они нашли бабки на то, чтобы раскрутиться, а мы не нашли. Вот поэтому они – там, а мы – в жопе. Шоу-бизнес, бля…

– Да ладно, дело не в одних только бабках.

– Конечно. У нас и играть негде, по ходу, – один клуб был нормальный, «Карлсберг», и тот разорился… Мне пацан говорил – он в «Посте» играет, такой пауэр-метал, – они в Москву раза два уже съездили, в клубах играли. В Москве металлюжная туса неслабая, не то, что в нашей дыре…

– Ладно, слушай, мне сейчас надо уйти…

– Ну, давай. Ты хоть домой будешь приезжать, или – с концами?

– Буду, конечно.

– Ну, звони тогда, расскажешь, как там Москва. Все, давай…

– Пока.

* * *

Наша группа называлась «Кислотный дождь». Первый концерт у нас был в девяносто четвертом году, ранней весной, на фестивале студенческих групп «Молодежь за гражданское общество». Фестиваль проводил в нашем актовом зале профком института. Профкомовцы хотели заработать побольше, и билеты стоили дорого. Но многие их обхитрили – пролезли в зал через подвал или через гримерки. В результате народу набилось раза в три больше, чем мог вместить зал.

На полу гримерки валялись провода и чехлы от гитар. Гитары лежали на столах или стояли, прислоненные к стенам. Стульев не было, музыканты сидели на полу. Почти все пили водку. Мы не пили – решили, что выйдем на сцену трезвыми. «Кислотный дождь» играл вторым из восемнадцати групп.

Ведущий концерта, парень с пятого курса, в костюме и белой рубашке, с короткими рыжими волосами, прокричал в микрофон:

– А теперь мы просим на сцену следующих участников – группу, под которую никто из вас не хотел бы попасть, уверяю вас, дамы и господа… Группа «Кислотный дождь»!

В зале недружно захлопали.

Старый хиппан-звукореж показал мне и Лехе, в какой усилитель совать провода от гитар. Стас устраивался за установкой.

Я подошел к краю сцены, глянул в зал и офигел от количества зрителей. Многие сидели в проходах, девушки – у парней на коленях. Звенели бутылки. В тусовке у сцены выделялись два панка с выбритыми висками и покрашенными в синий цвет «ирокезами», в джинсовых куртках, обрисованных ручкой. Кто-то зааплодировал, один панк заорал:

– Сыграйте «Инструкцию» – «Час до полночи»!

Стас крикнул мне:

– Какая первая песня?

– «Другой». Ты что, все забыл?

Стас дал счет, мы с Лехой вступили.

Зрители хлопали. Кто-то крикнул «Еще!» Панки жали мне руки, пытаясь стянуть со сцены.

Один из них сказал:

– Зря не сыграли «Инструкцию», но все равно заебись!

Я выдернул провод из усилителя. Звукореж заорал:

– Ну кто так делает? Сначала выруби, потом вынимай!

Я нагнулся, подобрал провода и спустился в гримерку. Стас с Лехой уже были там. На сцену выходила новая группа – три длинноволосых парня и стриженая девчонка-басистка.

Мы бросили гитары в гримерке и вышли через заднюю дверь. В коридоре главного корпуса к нам подбежал паренек лет пятнадцати.

– Это вы только играли, да, ребята? А автограф у вас можно взять?

Он достал из кармана ручку и билет со штампом профкома.

Я приложил билет к стенке, расписался, прорвав в нем дыру. Потом расписались Леха и Стас. Паренек убежал. В зале начала играла следующая команда.

Мы вышли на крыльцо. Уже стемнело. Несколько человек без билетов толкались у входа.

– Нормально мы залабали, да? – спросил Леха, закуривая.

Я ответил:

– Да, супер.

С крыши третьего корпуса капало. Лужа возле крыльца покрылась тонкой корочкой льда. В ней отражался фонарь.

Часть вторая

Четверг

Поезд тронулся. Наташа, родители и Анюта замахали мне. Я помахал им в ответ. Проплыли билетные кассы, депо, освещенное прожекторами, блестящие полосы рельсов.

Я сел на полку, прислонился к перегородке. Рядом сидела тетка за пятьдесят, полная, с выкрашенными в белый цвет волосами. Она читала «Мегаполис-Экспресс». Напротив парень и девушка держали друг друга за руки. На столике перед ними лежал русско-английский разговорник. Боковые места пустовали.

Я спросил тетку с газетой.

– Вы до Москвы?

– Да.

– Тогда я могу уступить вам нижнюю полку.

– Спасибо. Вы уже хотите стелиться?

– Да, пожалуй.

– А вы не опустите эту штуковину на окне? – Она показала на штору из синего дерматина. – В вагонах всегда сквозняки, хоть и лето сейчас.

Пятница

В узкую щель между шторой и рамой окна пробивался солнечный свет. Я сел на полке, согнувшись, чтоб не удариться головой о третью полку. Снова лег, натянул джинсы, передвинулся ближе к проходу и спустил ноги на край нижней полки. Спрыгнул, сунул ноги в кроссовки. Тетка с крашеными волосами спала, отвернувшись к стене. Парень и девушка тоже спали. Простыня девушки завернулась, видна была бледная кожа плеча и красная бретелька лифчика.

Я вышел из туалета. Купе проводников было открыто. Проводница мыла под краном лицо. На ней была голубая рубашка, темно-синяя юбка и колготки телесного цвета, с блеском.

Я сказал:

– Доброе утро.

– Доброе утро.

– Чай скоро будет?

– Минут через сорок. Пусть все проснутся сначала – потом начну разносить.

Проводница сняла с подноса четыре стакана в алюминиевых подстаканниках. В кипятке плавали пакетики «Lipton».

– Не желаете что-нибудь к чаю? Есть шоколад, вафли, печенье…

Я мотнул головой. Есть не хотелось – в животе бурлило. Я слегка волновался.

Проводница повернулась к соседке.

– И вы тоже не будете?

– Нет.

– А нам пачку печенья, пожалуйста, – сказал парень. – Принесете, хорошо? Мы пока сходим покурим.

Они встали. Парень взял со стола пачку «Camel». Сзади на майке у девушки было вышито слово «England».

В окне мелькнули деревянные здания и платформа с зеленой оградой. На платформе стояли два парня с рюкзаками и удочками.

Тетка взяла свой стакан, отпила, поставила. Вагон тряхнуло, чай пролился на пластик стола.

Тетка спросила:

– А вы москвич или в гости?

– В гости, можно сказать.

– И я тоже в гости. К сыну. Он у меня десять лет, как в Москве. Как уехал после девятого класса… В техникум хотел поступать, не поступил, пошел в училище на сварщика. Закончил с красным дипломом, работал на ЗИЛе. После армии начал коммерцией заниматься. Сейчас фирма своя, запчастями торгует. И неплохо идут – запчасти сейчас всем нужны. Квартиру недавно купил… – Она отпила еще чаю, развернула конфету «Кара-кум», откусила, запила чаем. – А вы, извините за нескромный вопрос, не женаты?

– Нет.

– Вот и мой Валера – официально нет, а живут, наверно, лет пять. И хорошо живут, в общем. Она такая спокойная, и он тоже. Деньги свои у каждого. Захочет – она может его пригласить в ресторан. Я спрашиваю – а детей вы хотите? Говорят: а зачем? И точно – зачем?

Я кивнул.

– Сейчас детей вырастишь, – продолжала тетка. – А они потом в твою сторону не глядят. Сколько уже таких случаев – живет пенсионер одиноко, и дети к нему не ходят совсем. Мой, правда, не такой, повезло мне. Заботливый, подарки дарит. В прошлом году – холодильник двухкамерный, «Минск». А в этом – еще один подарил на день рожденья – «Стинол». Говорит – пусть будет два. Ну и правильно, пусть стоит – есть не просит.

Радиоузел передавал песню:

Сочи, сочи Ах как жарко здесь Сочи, сочи Суета сует

Вернулись парень и девушка, сели на полку. Он сказал ей:

– Шарм-эль-Шейх – это как Москва, а Хургада – как Ленинград.

– Значит, мы – в Ленинград?

– Ну да, а что тут такого? На Москву ты и так насмотришься.

– Не успею. В два часа вылет.

– Ладно, тогда в следующий раз.

Поезд замедлил ход. За окном тянулись кирпичные стены, над ними стояли серые сталинские дома. Я поднял сумку, накинул ремень на плечо, взял в руку рюкзак и пошел по проходу в сторону тамбура.

Вагон дернулся и остановился. Проводница взяла тряпку, зацепленную за стоп-кран, протерла поручень и открыла подножку.

Я спрыгнул на перрон и сказал ей:

– Спасибо, до свидания.

Проводница кивнула.

Светило солнце. Мужик в синих джинсах и серой ветровке спросил:

– Куда надо ехать? Такси недорого…

– Нет, не надо. Спасибо.

Я сунул в щель турникета карточку на две поездки. Она, прошуршав, вылезла с другой стороны. Свет горел по-прежнему красный.

– Карточку возьмите и проходите! – крикнула женщина в серой фуражке.

Эскалатор двигался вниз. На ступеньку ниже стояли два парня с коробкой монитора «LG», еще ниже – священник в очках, черной рясе и с дипломатом.

Двери вагона сомкнулись, поезд тронулся. На рекламе телефона «Samsung» поблескивали губы девушки. Напротив меня сидел парень с редкой рыжей бородкой и серьгами на бровях и в носу. Сквозь короткие светлые волосы на голове виднелась татуировка. Он читал журнал «Rolling Stone».

Я открыл «Из рук в руки», нашел раздел сдачи квартир. Вариантов было полно, в том числе, нереально дешевых – «170 у.е.», «200 у.е.», «210 у.е.». Антон говорил, что дешевле трехсот квартиру снять нереально.

Дверь офиса агентства недвижимости была незакрыта. За столами сидели две девушки и женщина лет сорока, в брючном костюме и очках на носу. Девушки перебирали бумаги, женщина говорила в телефонную трубку:

– Нет, там «двушки» уже по пятьсот…

В открытое окно влетал с улицы шум машин.

Я сказал:

– Здравствуйте. Я хочу снять квартиру. Если можно, то срочно – я прямо с поезда. Буду работать в Москве…

– И это все ваши вещи? – Старшая девушка, улыбнувшись, кивнула на мой рюкзак.

– Нет, не все. Еще сумка – на вокзале осталась, в камере хранения.

– А какую вы хотите квартиру – однокомнатную или «двушку»? И в каком районе?

– Однокомнатную. Район – без разницы, главное – чтобы дешевле.

– Самое дешевое, что бывает, это триста пятьдесят. Дешевле, в основном, только комнаты. А если квартиры, то редко. Комнату не хотите?

– Нет, лучше квартиру. А какая ваша комиссия?

– Сто процентов оплаты за первый месяц. Вы присаживайтесь, а я сейчас посмотрю, что есть из однокомнатных… Меня Аля зовут, а вас?

– Дмитрий.

– Очень приятно.

Зазвонил телефон. Вторая девушка взяла трубку.

– В районе Серпуховской-Добрынинской? Ну, это будет долларов шестьсот… Есть даже квартира одна. Первый Добрынинский переулок… Когда вы сможете посмотреть? Завтра днем? Хорошо, я договорюсь… А вот этого говорить хозяйке не стоит – сами понимаете, она – человек пожилой, может неправильно среагировать. Скажите – студенты, учитесь в «Плешке»… Да, да. Тогда завтра созваниваемся в десять утра. До свидания.

Она положила трубку.

– Парень, восемнадцать лет, сам из Саратова. Хочет снять с другом квартиру. Говорит – танцоры, нетрадиционной сексуальной ориентации. Так я им сказала, чтоб хозяйке про это ни слова, а то упрется и не сдаст им квартиру. Хачикам, ясное дело, еще меньше сдают… Не то, что меньше – вообще не хотят.

Аля дала мне распечатанный факс.

– Вот, смотрите – есть квартира за триста пятьдесят. Комната восемнадцать, кухня девять, санузел совместный, шестой этаж. И метро не очень далекое – Петровско-Разумовская. Правда, там от метро еще на автобусе или на маршрутке. Съездите посмотреть?

– Да, конечно.

* * *

Люди, выходя из метро, бежали к автобусам и маршруткам. Над крытыми павильонами висел щит «Вещевой рынок Петровско-Разумовский».

Я спросил девушку в белой майке:

– Извините, вы не знаете, где остановка шестьсот семьдесят второго? Или сто девяносто четвертого.

Она пожала плечами.

На пятачке у метро было шесть остановок. Я пошел наугад, увидел маршрутку-«ГАЗель». Из нее высаживались пассажиры. К стеклу был прилеплен номер «672». Я спросил у водителя:

– Вы на Ангарскую едете?

Он кивнул.

Я залез внутрь. Следом вошли женщина лет сорока, в темных очках, два подростка в майках «Король и шут», мужик с черной сумкой на боку и цыганка с баулом. Водитель курил, стоя на улице у машины. Он был в синих спортивных штанах с четырьмя полосами.

«ГАЗель» ехала мимо заводских корпусов, на которых висела реклама. «Завод Ритм. Продажа слуховых аппаратов». «Итальянская мебель, сделанная в России». «Сезонная распродажа образцов мягкой мебели». Над лобовым стеклом висела картинка: девушка раздевается на фоне российского флага, и надпись: «я люблю Совет Федерации». На стекле на присосках болтались три крестика – Христос на кресте, Христос без креста и лицо богоматери. На приборной панели мотал головой игрушечный пес, тыкаясь носом в пачку десяток.

Я потянул на себя железную дверь лифта, покрашенную, как и стены, в салатовый цвет. За ней оказалась вторая – двустворчатая, из пластика. Я открыл створки и зашел в лифт. Кабина качнулась. К стене, рядом с кнопками, была прилеплена наклейка из жвачки – коричневый чешуйчатый монстр.

За дверью с закрашенным краской стеклом что-то щелкнуло, зашуршали шаги. Дверь открылась. На пороге стоял невысокий старик в сером костюме и синей рубашке.

– Здравствуйте, я – квартиру смотреть.

– Добрый день. Да, я в курсе – мне звонила девушка из агентства. Кажется, Алевтина… – Я кивнул. – Проходите.

Старик повернулся и сделал два шага к приоткрытой двери, обитой изнутри дерматином. Напротив была еще дверь, а в глубине коридора – еще одна.

В маленькой прихожей я наклонился, чтобы развязать шнурки.

– Обувь можете не снимать. Предыдущий мой квартирант – он часто ходил в обуви по квартире. Так ему нравилось. Тоже был молодой человек – выпускник МГУ, потом в Англии где-то учился. Работал в банке коммерческом – он финансист по диплому. Сейчас его на работе повысили, стал каким-то начальником и снял квартиру за тысячу долларов, на «Белорусской» – оттуда ему добираться удобнее. Вас как зовут?

– Дмитрий.

– А меня – Андрей Николаевич.

– Очень приятно.

В комнате стоял полированный шкаф, за ним – старый диван с круглыми валиками и книжный шкаф пятидесятых годов, у окна – огромный письменный стол с круглой настольной лампой и черным телефонным аппаратом. На углу стола стоял маленький телевизор «LG», на столике между диваном и шкафом – старая радиола «Рига». За стеклом книжного шкафа – «Классики и современники», Дюма, Пикуль, Дрюон, «Справочник по электротехнике» с надорванным переплетом, «Французско-русский словарь».

– Мебель – старая, но добротная, крепкая, – сказал Андрей Николаевич. – Можете не сомневаться. Да, вы еще кухню не осмотрели. Пойдемте.

В кухне, кроме гарнитура белого цвета, стоял обтекаемый формы холодильник «ЗИЛ». К стене над столом был приклеен скотчем календарь на двухтысячный год с рекламой сока «J-7».

– Посуда вся есть – вилки, ложки, чашки, тарелки… – Андрей Николаевич выдвинул ящик стола. – Правда, разномастное все – многое от жильцов осталось. А что было сразу, то или попортилось, или порастерялось. Вечного ничего не бывает.

– А давно вы эту квартиру сдаете?

– Давно уже. Как началась вся эта петрушка – инфляция, повышения цен – мы с женой свою разменяли на две – мы здесь жили неподалеку. Теперь эту сдаем, а сами живем во второй, в районе Речного вокзала. Сын у нас уже взрослый, жилплощадью обеспечен, а нам как-то надо ведь выживать…

– Да, конечно…

– И цены, скажу вам, растут постоянно. Правда, в девяносто восьмом, после кризиса, очень резко упали. Я тогда сдавал эту квартиру за сто пятьдесят, потом стало двести. На все цены растут – на продукты, на газ, на электроэнергию… Да, кстати, не знаю, сказали ли вам в агентстве. Квартплата – за мой счет, а электричество, будьте добры, сами оплачивайте, в зависимости от расхода.

– Хорошо, конечно.

– Да, цены растут, жизнь дорожает. Если б не эта квартира, не знаю, как бы мы жили – пенсионеры.

Я открыл дверь в совмещенный санузел. Пол был выложен плиткой кофейного цвета, над ванной висела желтая шторка.

Зазвонил телефон. Старик подошел к аппарату в комнате и снял трубку.

– Алле… Да, показал… Сейчас все обсудим с молодым человеком. Ну, все, где-то через час буду дома. – Он положил трубку. – Ну, что вы, Дмитрий, надумали?

– Меня, в общем, устраивает. Только от работы далековато.

– А работа где?

– Метро Павелецкая.

– Ну, минут за пятьдесят доберетесь, максимум час. По московским меркам еще очень неплохо, я вам скажу. Тут люди по полтора часа добираются, а то и больше. Ну так что мы решаем?

– Хорошо, я снимаю вашу квартиру.

– Тогда давайте поедем в агентство, подпишем договор – чтобы все было официально. Я ведь с этих денег налог буду платить. Знаю, что многие и не платят, а я так не могу.

Андрей Николаевич снял с вешалки темно-коричневый плащ.

Я потянулся к кнопке лифта.

– Пойдемте лучше пешком. Я все время пешком спускаюсь и поднимаюсь. Хорошая это гимнастика – обычно ведь двигаемся мы мало. – Андрей Николаевич засеменил вниз по лестнице. Я пошел следом.

Мы вышли на улицу. Я спросил:

– Андрей Николаевич, а регистрацию вы мне сможете сделать?

– Знаете, Дмитрий, этим бы я не хотел заниматься. Слишком много мороки. К этому парню, который перед вами квартиру снимал, мать приезжала, и я делал ей регистрацию – так что, знаю весь этот процесс. Надо убить столько времени в ЖЭКе, потом – в милиции. А я пока доеду с Речного… Вы уж как-нибудь это сделайте сами, хорошо?

– Хорошо.

Суббота

Я вышел на балкон, оперся о перила, закинул голову, щурясь от солнца. Соседний дом был такой же, как этот – двенадцать этажей, один подъезд. На шестом этаже женщина в красной майке поливала цветы. Через улицу, в парке, гуляла с овчаркой девчонка лет десяти. Далеко, над домами, над зеленью, торчал шпиль какой-то «высотки».

На балконе лежали три связки газет, коробка от туфель «Salamander» с ценником «3490 руб.», стояли два десятка бутылок от пива – «Tuborg», «Miller» и «Невское-Лайт».

Я вернулся на кухню, открыл холодильник, взял красную бутылку «Чудо-йогурта», сел в кресло, открутил крышку, оторвал фольгу и отпил.

Над ярко-желтой витриной пристройки к дому висели две вывески: «Ремонт обуви» и «Секонд хэнд – недорогая одежда из Европы». В соседнем доме, у служебного хода в обувной магазин курила девушка в синей джинсовой юбке.

Я обогнул обувной, прошел гастроном, магазин «Большевичка» и видеопрокат. В витрине видеопроката висели плакаты «Убить Билла. Фильм 1» и «Дети шпионов 3D». В следующем доме весь первый этаж занимал садовый центр «Дивный сад» – саженцы, цветы и фигуры дедов морозов, зебр и жирафов.

Я зашел в павильон на углу Коровинского и Ангарской, сказал продавщице:

– Дайте, пожалуйста, моющее средство – универсальное – и упаковку губок.

Я поставил сумку в центре комнаты и расстегнул молнию. Сверху лежала магнитола «Sanyo» с ФМ-радио. Я купил ее на свою первую заводскую зарплату.

Я вставил вилку в розетку, покрутил ручку настройки, нашел «Наше радио». Играла песня Бутусова «Девушка». Я поставил магнитолу на стол и начал вынимать свои шмотки и складывать в шкаф. Практически все мои вещи уместились в рюкзак и сумку: одежда, три десятка кассет и компактов, электробритва «Brown» – подарок родителей на день рождения, – мыло, дезодорант, зубная паста, щетка – и все. Дома остались еще книги, диски, кассеты и видик.

* * *

Первый тайм футбола Голландия-Чехия закончился. Началась реклама «Ростелекома». Я сунул ноги в сандалии и вышел из квартиры. До футбола я убирался в квартире, мыл раковину и ванну, холодильник и кухонные шкафы.

Возле подъезда столпились у лавки человек десять парней и девчонок с бутылками пива. Светились их зажженные сигареты.

Я зашел в круглосуточный павильон. Из подъехавшей синей «Оки» вышли два парня в джинсовых шортах – один в бейсболке, другой – с серьгами в обоих ушах.

Я сказал продавщице:

– Бутылку «Арбатского» красного и две пачки арахиса.

Парни встали в очередь сзади меня.

Я просунул в окошко сотню, положил орешки в карман, забрал сдачу.

Парень в бейсболке сказал:

– Четыре «Золотых бочки». В металле.

В «Оке» играл танцевальный ремикс на тему из первого фильма «Убить Билла».

Окно было открыто. Ветер шевелил край тюлевой шторы. Я сидел на столе, закинув ноги на подоконник, смотрел на окна в доме напротив.

В бутылке оставалась почти половина. Я взял хрустальный фужер – из набора в серванте, – налил до краев, отпил. Взял из разорванной пачки орешек. К пальцам прилипла соль.

Внизу кто-то крикнул:

– Я же тебе говорил, что чехи их сделают! А ты еще мне не верил!

Воскресенье

Я разломал пластмассовой вилкой картофелину из «Крошки-картошки» – с двумя наполнителями: сосисками и лососем.

На краю фонтана сидели два подростка в белых ветровках. Один выкрикивал:

– Пепси-кола, Аква Минерале, пятнадцать рублей!

Девушка за соседним столом говорила в мобильник:

– Да, машину мне сделали. Сигнализация что-то глючила. Стоит на стоянке на ВДНХ. Еду сейчас забирать.

Дед с потертым пакетом «Dutch Lady» достал из урны жестянку от пива «Охота», положил на асфальт, раздавил, поднял и бросил в пакет.

Девушка спрятала телефон, встала со стула и пошла в сторону памятника Пушкину. За ее стол сели парень в светлом льняном пиджаке и девушка в черном платье.

Парень сказал:

– Году в девяносто седьмом, когда подключился к «нету», я понял, что больше не буду скучать. Я заходил в чаты для лесбиянок, писал, что я – лесбиянка и занимался киберсексом часами. Ты знаешь, что такое киберсекс? Конечно, знаешь. Все сейчас про это знают. А ты знаешь, кто такой Брет Истон Эллис? Конечно, нет. Потому что ты ограниченная. Но дело не в этом. Насчет киберсекса. Как ты думаешь, что было дальше?

* * *

Состав подъезжал к Багартионовской. Я смотрел в окно на прибитые к стенам черные кабели, на яркие нечитабельные граффити. К двери вагона прислонились два «металлиста» в «косухах».

Напротив меня сидели две девушки лет под шестнадцать, одна с «дрэдами», другая – стриженная почти налысо. Они пили пиво «Miller». «Лысая» почувствовала мой взгляд, посмотрела на меня. Я отвел глаза. Она отвернулась и что-то шепнула подруге.

В плотной толпе я вышел из вестибюля метро, увидел указатель «Горбушка – там», повернул налево. Прошел мимо рынка, обмена валюты и кафе «Элла». На многоэтажном кирпичном здании висел большой красный плакат «Ля-ля парк».

Над эскалатором был закреплен транспарант «Отказ от левого – дело правое» и реклама последнего диска группы «Любэ» – «Ребята с нашего полка». От обилия палаток с дисками, ди-ви-ди и кассетами рябило глаза. «Русский шансон». «Компьютерный двор». «Премьер-видео». «MP3». «Караоке». «Диски России – есть почти все». «Болванки». Музыка, играющая в каждой палатке, сливалась в жуткую какофонию, и от нее начинала болеть голова.

Я, не останавливаясь, брел по рядам.

На прилавке, среди новинок, был выставлен ди-ви-ди «Убить Билла. Фильм 2».

Продавец в желтой майке спросил:

– Вам что-нибудь подсказать?

– Это – пиратский?

– Ну да, экранная копия. А откуда может быть настоящий? Он еще не выходил.

Я пошел дальше.

У магазина «Металлург» два «металлиста», которых я видел в метро, рассматривали кожаный браслет с заклепками.

Я дошел до конца зала и попал в другой корпус – там продавались пылесосы, холодильники и телевизоры. Я повернул обратно.

В палатке «Диски России» компакты были расставлены по алфавиту, и я офигел от их разнообразия. Я водил по названиям пальцем, взял распечатанный каталог, начал листать, отвлекся на диалог продавца с лысеющим мужиком лет сорока.

– У вас «Гражданская оборона» есть? – спросил мужик.

– Есть все альбомы, которые выходили. Около тридцати. И «Коммунизм», и сольные альбомы Летова, – ответил продавец – совсем молодой парень с короткими волосами, покрашенными в синий цвет.

– Люблю вообще панк… Такое ощущение, как будто тебя мордой – в говно, и, главное, от этого получаешь свой кайф. На работе наехали, или дома с женой поругался – взять бутылочку водки, запить пивом, и – «Гражданскую оборону». Вот это – настоящий русский панк-рок.

Мужик купил два диска – «Мышеловку» и «Некрофилию».

Я еще полистал каталог, но ничего не выбрал.

Понедельник

Впереди меня на эскалаторе стоял рэппер в широких джинсах, съехавших с его худой задницы, с большими наушниками на голове. Ему было лет тринадцать, не больше. Эскалатор плыл вверх мимо рекламных щитов. «М-Видео. 777–777-5». «Переводи деньги. Western Union». «Я худею от Radio Disco». «DHL. Стрелы в Великие Луки». «1000 вещей. Новокузнецкая, 39».

Сзади стояли две женщины. Одна говорила:

– Всем медалистам к окончанию школы подарят цифровые фотоаппараты. И золотым, и серебряным тоже.

Я толкнул тяжелую деревянную дверь и вышел на улицу. Светило солнце. Над новым зданием, стилизованным под «высотки», висело облако. Летал тополиный пух. Мальчик ел слойку, стоя под доской «Станция Павелецкая, четвертая очередь, 1945–1949». Старуха в кроссовках везла за собой сумку-тележку. На другой стороне улицы, перед Павелецким вокзалом, вращался треугольник рекламы «Едешь как можешь? При аварии совсем не смешно».

На другой стороне канала дома стояли без промежутков, слепленные друг с другом. На небе виднелся силуэт Останкинской башни. Я свернул в ворота трехэтажного кирпичного здания.

– Здравствуйте, вы к кому? – спросила секретарша.

У нее были светлые короткие волосы и веснушчатое лицо. Она сидела за широким черным столом, который стоял посреди узкой комнаты с несколькими дверями. Негромко жужжал кондиционер. На стене висел плакат с надписью «Жизнь хороша!»

– Здравствуйте. Я – ваш новый системный администратор.

– Простите, а с кем вы насчет этого говорили?

– С Виталием Павловичем. Я звонил ему в пятницу.

– Минуточку. Скажите пожалуйста, как вас зовут?

– Дмитрий Макеев.

Девушка сняла трубку, нажала кнопку на телефоне.

– Виталий Павлович, здесь пришел Дмитрий Макеев… Да, хорошо. – Она положила трубку и улыбнулась мне. – Проходите вон в ту дверь. Да, меня зовут Маша.

В небольшом кабинете за столом буквой «т» сидел за ноутбуком седой дядька с усами. Он был в белой рубашке и красном галстуке. Пиджак висел на спинке компьютерного кресла. На столе валялись распечатанные факсы, мятая страница газеты и журнал с рекламой наручных часов на обложке.

– Добрый день, Дмитрий. – Дядька привстал и подал мне руку.

– Добрый день.

– Ну, добро пожаловать, значит, в наш коллектив. Он у нас небольшой, но сплоченный. Сейчас я вас познакомлю с коммерческим директором. – Он нажал кнопку на телефоне, снял трубку, сказал в нее: – Русля, зайди. Здесь Дима – новый системный админ.

– Вы присаживайтесь. У нас просто все, неформально, по любому вопросу можно разговаривать прямо со мной или с Русланом. А вот и он.

Вошел высокий парень немного за двадцать, со вздернутым носом и маленьким подбородком, протянул руку.

– Руслан.

– Дмитрий. Очень приятно.

– Взаимно.

– Значит так, – сказал директор. – Не против, если я буду на ты? Не люблю «выкать» – как-то это… ну, не по-русски. Мы же не РАО ЕЭС и не «Газпром», мы – маленькая компания, и я хочу, чтобы все было просто, по-человечески. Предлагаю и меня звать на ты – не хотят. – Директор улыбнулся. – Только некоторые согласились, Руслан, например.

Я осмотрел кабинет. Темно-серый ковролин на полу, белые обои с тиснением, белые жалюзи на окне, стеллажи за спиной у директора, на них – папки-скоросшиватели с цифрами на корешках: «2000», «2001», «2002», «2003».

Директор поскреб рукой ухо, посмотрел на Руслана, потом на меня.

– Так, насчет условий – ну, мы это обсудили по телефону, еще когда ты первый раз позвонил. Все остается в силе – в смысле зарплаты. Рабочий день с десяти до семи, суббота и воскресенье – выходные. Отпуск – по законодательству, двадцать четыре рабочих дня. Трудовую книжку привез?

– Привез.

– Тогда сразу и оформим тебя. Все сделаем официально, но зарплата по бумагам будет тысячи две. Рублей, конечно, не долларов. Больше нельзя. Если всю платить «белую», то знаешь, какой налог? Так, дальше. Про что еще не сказал? Да, обед. Обеда такого, чтоб установлен для всех – с часу до двух, например, – у нас нет. Каждый выходит примерно на час, когда ему надо. Некоторые вообще не выходят – приносят с собой. А в обед почту свою проверяют или в Интернете сидят. Я не возражаю – что тут такого, если не в рабочее время? Так, ну что еще можно сказать? У тебя, Русля, есть к Диме вопросы?

– Нет, пока нет. Пусть осваивается человек.

– Да, кстати, как ты устроился, хорошо? Квартиру снял?

– Снял. Все нормально.

– Ну и добре. Русля, покажи Диме его кабинет.

Кабинет оказался крохотным – два метра на три, – зато для меня одного. В окно тыкались ветки с зелеными листьями, за ними виднелось соседнее здание – двухэтажное, старой постройки. На стене над компьютером висела картинка из Интернета – мужик с галстуком, в белой рубашке, разбивающий монитор.

Компьютер загрузился, выдал стандартные обои «виндоус-экс-пи»: голубое небо и облака над зеленой лужайкой. Я щелкнул мышью по иконке «Outlook».

От: Админ

Кому: Все

Тема: Новый системный администратор

Добрый день! Меня зовут Дмитрий Макеев. Я – ваш новый системный администратор. Обращайтесь ко мне по всем вопросам, связанным с компьютерами, программами и т д. Надеюсь, что мы с вами сработаемся.

* * *

Вместо Маши за столом с телефоном и факсом сидела новая девушка, совсем юная – вечерняя секретарша, студентка. Я улыбнулся ей и сказал:

– До свидания.

– До свидания. Хорошего вечера!

На лестнице, между третьим и вторым этажами, курили парень и девушка – я не знал, из моей они фирмы или из какой-то другой. Когда я проходил мимо них, девушка говорила:

– Приглашают нас в выходные на дачу. У них дача в Быково. Не решили еще, ехать или не ехать. Если погода хорошая будет…

Я вышел из ворот, повернул направо. С кондиционеров на фасаде двухэтажного здания падали капли воды. В проехавшей мимо «десятке» играл техно-ритм.

На Садовом кольце я свернул не к метро, а налево. На другой стороне, за каналом, стояли красноватые башни, за ними строилась еще одна, намного выше других. В лужах у тротуара плавал тополиный пух.

Эстакада поднималась вверх, я шел уже на уровне третьего этажа. На балконе стоял парень в майке и шортах, с бутылкой пива в руке. Он посмотрел на меня, кивнул. Я тоже кивнул ему.

Впереди показалась река и «высотка» на берегу. По реке плыл теплоход. На крыше кирпичного дома на углу набережной и Кольца висела реклама «Русского радио»: «105,7 FM. Все будет хорошо».

Среда

Я спускался по лестнице. Меня обогнал Руслан.

– Тебе куда сейчас? Могу подкинуть до Павелецкой. Или ты не к метро?

– Мне сейчас надо на метро Парк культуры, забрать регистрацию.

– Нормально, как раз по дороге. Садись.

Мы подошли к «пассату-универсалу» темно-вишневого цвета. Руслан щелкнул брелком, открыл пыльную дверь, залез внутрь. Я сел рядом. К приборной панели был приклеен стикер «Яко мнi погано». Мы тронулись.

– Сразу скажу, чтоб не забыть, – заговорил Руслан. – Завтра у меня вроде как день рождения. Я в офисе проставляюсь после работы, а в субботу праздную дома, в Загорье. Ты – человек в Москве новый, никого здесь не знаешь, наверно. Так что я тебя приглашаю – чтоб не скучал особо. С работы никого не будет, только мои друзья. Я тебе адрес потом напишу и нарисую, как добираться.

– Спасибо.

– Покупать подарок даже не думай. Лучше бухла какого-нибудь захвати, этого мало никогда не бывает.

Мы ехали мимо нового многоэтажного дома с башенками на крыше.

– Видишь, какие дома строят? – сказал Руслан. – Москва становится супергородом. И все благодаря Лужкову, что бы про него ни болтали. Одно только, за что не люблю Лужка – что не разберется со всей этой швалью. Сколько в метро ее – полный привет. Да ты и сам, наверно, уже убедился. Я хоть и редко езжу, но все равно. Бомжи, алкаши, инвалиды… А ты знаешь, что если у него, например, туберкулез, то можно заразиться, как нечего делать. Или попрошайки – «мы здесь проездом, на вокзале все деньги украли», или старухи, или с ребенком… Думаешь, это ее ребенок? Ничего подобного, она его у пьяниц в аренду берет, двести долларов в месяц. Это бизнес, и бизнес немелкий. Представь, сколько людей ездит в метро? Поэтому я никогда и никому не подаю. Просто не подаю – и все.

Запищал мой телефон – пришло сообщение. Я вынул телефон из кармана. Писала Анюта. «У нас все как обычно. Привет от родителей. Пиши. А.»

Руслан посмотрел на мой «Алкатель», помотал головой.

– Ну у тебя и труба – с такой стыдно, здесь таких ни у кого уже нет. Может, только у нищих каких-нибудь или школьников.

– А что тут такого? Он звонит, все нормально. Ему только два года…

– Скажешь тоже – два года. Здесь люди раз в три месяца новую трубу покупают, потому что появляется что-то новое. У меня уже седьмая за три года.

– А старые куда ты деваешь?

– По-разному. Один где-то валяется, один я домой отвез, малому своему подарил, остальные продал. У некоторых станций метро специально машины стоят – «Куплю сотовый телефон». Нет, ты давай, избавляйся от этого «старика», покупай себе новый. В провинции, может, еще и не так, а здесь уже четко: если говно телефон, то на тебя и посмотрят все, как на лоха. Вот, что значит потребительский бум! При «совке» был дефицит, потом все появилось, но стоило бабок немереных, только все начиналось, и все хотели на этом побольше срубить. Ты мобилы первые помнишь?

– Нет, у нас их не было. Может, только у самых крутых…

– И нечего там особенно помнить – большие, корявые, а стоили пять штук баксов – только за подключение, ты понял? А теперь все стало доступным – и люди больше зарабатывать стали, и технологии развиваются. Привыкай, что есть брэнды достойные, и есть стыдные. Я, например, только «Нокию» уважаю, и у меня все мобилы – «Нокия», и всегда будут только такие. Ну, если не появится что-то покруче.

Четверг

Дзынькнул «Outlook». Внизу экрана появился желтый конвертик. Я открыл сообщение.

От: Савельев Руслан

Кому: Все

Тема: День варенья

Сегодня в 18-00 все приглашаются в комнату для переговоров на скромную выпивку по случаю моего дня рождения.

Руслан

В дверь заглянула сейлз-менеджер Оля.

– Дима, давай сто рублей – коммерческому на подарок.

Я вынул кошелек из кармана рубашки, расстегнул липучку, вытащил сотню, дал Оле. Она взяла ее двумя пальцами. Олины ногти были накрашены голубым лаком. Майка на ней тоже была голубая, с надписью «Havana Club».

– Окей, спасибо. Ты придешь в шесть часов?

– Да, конечно.

– Ну, пока. Удачи.

* * *

На столе стояли три бутылки вина «Merlot», две – шампанского и две – «Гжелки». На пластмассовых тарелках лежали маринованные огурцы и помидоры, нарезанный сыр, хлеб, сервелат и вареная колбаса.

Директор в расстегнутом пиджаке, улыбаясь, взял бутылку шампанского, стал раскручивать проволоку. Петренко из отдела продаж открывал вторую бутылку. Руслан, прислонившись к стене, поправлял галстук. Рядом стояла вся бухгалтерия: главбух Сергеевна, женщина за пятьдесят, и две помощницы, молодые девчонки. Ближе к выходу толпились люди из отдела продаж. В угол забились две курьерши-пенсионерки.

– Ну, что стоим? – сказал директор. – Разбирайте посуду. – Он кивнул на упаковку пластиковых стаканов.

Шампанское выстрелило. Пробка стукнулась о потолок, отскочила и ударилась в экран телевизора в углу комнаты.

– Хорошо хоть – не в глаз никому, – сказала Сергеевна.

Директор налил Руслану, стал лить шампанское в другие протянутые стаканы. Петренко открыл свою бутылку аккуратно, к ней тоже потянулись стаканы. Я подставил свой, он налил мне половину.

Директор заговорил:

– Сегодня мы собрались здесь по серьезному поводу. Возникла производственная необходимость. Потому что человек, день рожденья которого мы отмечаем, играет в нашей маленькой, но, надеюсь, дружной компании, далеко не последнюю роль…

– А сколько тебе? – спросила Руслана Оля.

Он шепнул:

– Двадцать четыре.

– …Я помню его еще никаким не Русланом Владимировичем, а просто Руслей, выпускником «плешки». Два года назад я поверил в него, пригласил работать в компанию. И, как видите, я не ошибся. Ну, за тебя, Русля. Всего тебе самого-самого!

Директор протянул руку со стаканом к Руслану.

– Подождите! – крикнула Оля. – А подарок?

Она вынула из-за спины небольшую коробочку в ярко-красной подарочной упаковке, протянула Руслану. Он улыбнулся, кивнул.

– А поцеловать? – крикнул директор.

Оля чмокнула Руслана в щеку.

– Остальным тоже не возбороняется.

Директор чокнулся с Русланом, начали чокаться остальные. Невысокая девушка в мини-юбке поцеловала Руслана в щеку, потом еще одна – блондинка в широких джинсах с нашивками.

Я выпил, положил на тарелку кусок сервелата и два помидора, отошел в угол.

– Берите огурцы, помидоры, – сказал Руслан. – Это – домашние, от мамы, из Арзамаса.

– А я думала, Руслан, что ты сам на даче выращиваешь… – сказала Сергеевна.

– Скажете тоже. Откуда у меня взяться даче? Я вон только квартиру построил – влез в ипотеку, еще толком не обставился даже. Про дачу говорить пока рано.

Подошел Петренко, спросил:

– Ты как, Димыч, футболом интересуешься?

– Так, постольку-поскольку.

– Наших смотрел вчера?

– Да.

– Лучше бы не смотрел, скажи? Это ж надо – так обосраться. У России никогда не будет нормальной команды, пока не пригласят иностранного тренера. Хотели два года назад, после Японии. Даже «Лукойл» деньги давал. Но федерация не согласилась. Колосков этот, идиот…

– Что, все про футбол? – К нам подошел Руслан со стаканом в руке и огурцом на пластмассовой вилке. – Знаете, что я скажу насчет этого? Как бы сборная не сыграла, это все ерунда. Футбол – прежде всего, это бизнес. Вы посмотрите: все, кто мог, стал спонсором сборной…

– Ну, да, – перебил Петренко. – Я слышал, «Перекресток» пообещал миллион долларов нашей сборной, если она дойдет до финала. Знают, жуки, что такого не будет. Зато сколько понтов и реклама бесплатная.

– Ну и правильно, – сказал Руслан. – Так и надо. Использовать все возможности. Бизнес есть бизнес.

– А по «Эху Москвы» говорили – у них конкурс футбольный, главный приз – поездка на чемпионат мира в Германию через два года. Прикиньте – выиграл, и два года ждать. Так и ехать уже не захочется…

– Захочется. Главное, сколько денег дадут с собой. Если пару штук евро, то я бы поехал. А ты, Димон? Ты вообще был за границей?

– Не-а, не был.

– Что ты так слабо?

– Так, не пришлось.

– Значит, все еще впереди.

Пятница

Маршрутка остановилась на конечной – «Загорьевский проезд». Я вышел последним. Солнце садилось за новостройки. На другой стороне улицы чернел лес. Я достал из кармана бумажку со схемой, которую нарисовал мне Руслан. Рядом строился дом, работал башенный кран.

Руслан открыл сам – в джинсах и черной майке с Гомером Симпсоном. Я достал из пакета две бутылки «Merlot». Руслан кивнул.

– Ты не разувайся, проходи так – у меня персидских ковров пока нет.

У стены стоял широкий темно-синий диван, возле него – две пластмассовые табуретки. Больше мебели не было. На диване сидели три девушки и два парня. Все пили пиво «Staropramen» из банок.

– Знакомьтесь, – сказал Руслан. – Это – мой новый коллега, Димон. – Я кивнул. – А это – слева направо – Сергей, Ира, Паша, Настя и Вера.

Я пожал руки парням, кивнул девушкам. Ира была в белых штанах из мятой ткани и таком же пиджаке, с телефоном «Samsung» на шее, Настя – в черном брючном костюме, Вера – в джинсах и майке «MEXX»

– Ну, пойдемте на кухню, – сказала Вера. – Все уже в сборе. Или ты, Русля, еще кого-нибудь ждешь?

– Нет, все на месте. Можно и приступать.

В кухне был установлен гарнитур светло-синего цвета. В центре стоял накрытый стол: салаты, сыр, колбаса, копченые куры, водка «Кристалл» и вино «Старый Тбилиси».

Сергей спросил у Руслана:

– Это зависимая духовка?

– Независимая.

– А какая лучше?

– Не знаю. Не важно. Ладно, давайте садиться. Раньше сядем – раньше и встанем.

Я сел между Русланом и Настей. Паша открыл водку, разлил по рюмкам. Сергей налил вина девушкам.

– Уважаемые дамы и господа, – сказал Паша, подняв свою рюмку. – Сегодня мы здесь для того, чтобы отпраздновать день рождения нашего Русли. Я знаю его дольше, чем все остальные. Мы из одного города, вместе ходили на школьные олимпиады, там и познакомились, кстати сказать. Потом вместе приехали в Москву поступать – семь лет назад. Надо же, как время летит… Ну так вот, и по этому поводу я имею сказать, что первый тост у нас будет за именинника!

Паша подошел к Руслану, обнял за плечи. Мы все чокнулись, выпили.

– Я по радио слышала, что скоро мобильники подешевеют намного, – сказала Настя. – Типа, «Нокия» сбросила цены, чтоб отхватить еще кусок рынка, и остальные никуда не денутся, придется тоже снижать…

– А вы последнюю модель «Самсунга» видели? – перебила Ира. – Четырнадцать тысяч стоит или около того… Ну, почти пятьсот баксов, короче, зато…

Руслан говорил Паше:

– Я не жалею, что взял здесь квартиру. Да, от центра далековато, но офис – на Павелецкой, а не на Речном, и не в Химках. У меня от дверей до дверей максимум час уходит, даже если пробки на Липецкой…

– Нет, ты молодец, я всегда говорил… Взял кредит, не соссал. Теперь вот квартира своя. Знаешь, как мне надоело снимать? Как подумаю, сколько бабок я хозяйке отдел за все годы… А она еще хитрожопая, следит за рынком, поднимает цену как минимум, раз в полгода. А некоторым, прикинь, повезло – которые сразу после кризиса сняли, ну или через год. У нас один кент снял года четыре назад «однушку» на Войковской – за сто двадцать. Так он за нее и сейчас платит сто пятьдесят. Причем, возле метро…

– Ладно, хватит все про квартиры. Как тебе твой новый офис?

– Нормально. От дома дальше, зато – «Елки-палки» под боком: есть, где обедать. Там заплатил триста тридцать рублей – и без ограничений. Раньше я в «Дрова» ездил, но там и дороже, и хуже.

– Руслан, ты смотрел «Убить Билла, фильм два»? – спросила Настя.

– Нет. А ты?

– Я смотрела. Он уже есть на ди-ви-ди. Правда, «экранка».

– Ну и как?

– Второй фильм хуже, чем первый. Одна мелодрама и морализм…

– А я вообще не понимаю, что в нем люди находят, в этом кино, – сказал Сергей. – Я обе части смотрел, ничего интересного. Намешано только всего…

– А мне первая часть очень даже понравилась, – перебила его Настя. – Очень суперское кино, такое прикольное. Скажи, Дима?

Я кивнул.

Руслан сказал Паше:

– Я тебе одно могу повторить – в Москве бизнес сейчас развивается так, как надо. Такие возможности, что охереть просто можно. Все растет… Поэтому я не могу понять тех, кто сидит на жопе и не делает ничего, чтобы заработать – получает свои пять-шесть тысяч рублей. А что это за деньги сейчас? Один раз закупиться в «Пятерочке» или «Копейке». Скажи?

Паша кивнул.

– Вот я и говорю, что возможности есть. Главное, чтобы здесь что-то было. – Руслан постучал себя пальцем по лбу.

Вера вышла из ванной, подошла к Руслану, обняла его.

– Эй ты, грузчик, кончай грузить! Давайте лучше еще по одной.

Суббота

Я и Настя курили на балконе. В соседнем доме светились несколько окон. По кольцевой, светя фарами, шли машины.

Настя спросила:

– А как тебе здесь – после провинции, я имею в виду?

– Рано пока говорить. Я всего неделю в Москве.

– Ну а общее впечатление?

– Общее? Нравится.

– А меня Москва задрала. Может быть, потому, что живу здесь всю жизнь. На самом деле, это очень тяжелый город для жизни. Здесь энергетика негативная. Просто в России больше жить негде, больше нигде нет нормальных денег. Ну, это ты сам понимаешь, иначе бы не приехал, правильно?

– Правильно.

– Но я тебе говорю, здесь очень трудно психологически. Люди злые, нервные, все под стрессом. Я когда отдыхала в Египте последний раз, мне араб, продавец в ювелирном, говорит: вы из Москвы? Хорошо говорил по-русски, хотя они все там уже научились, каждый знает с десяток фраз. И я ему говорю – а откуда вы знаете? А я, говорит, московских узнаю сразу. Они все напряженные…

Мы бросили бычки за балкон, вернулись в комнату. На диване сидели Руслан и Сергей.

– Одно только не нравится в этом районе, что много хачей. – Руслан сморщился.

– Их теперь везде много.

– Что за разговоры такие? – спросила Настя. – Вы что, ребята, расисты?

– Никакие мы не расисты, – ответил Руслан. – Но если их не поставить на место, то они захватят весь бизнес – и так уже русских из Москвы вытесняют. Это мой город, и я не хочу, чтобы здесь командовала всякая шваль.

– И дело не только в хачах, – сказал Сергей. – Есть еще еврейская мафия и иностранцы. Эти – сильнее всего, потому что у них – капитал, а хачи – это так, ерунда, по сравнению с ними. А вот эти – да!

– Ладно. – Руслан махнул рукой. – Что это мы все о грустном? Давайте, может, накатим еще?

Я посмотрел на часы. 00:26.

– А до которого часа метро?

– Не бойся, Димон, – ответил Сергей. – Мы тебя довезем на моторе, куда тебе надо.

Я сидел на полу, прислонившись к стене, пил из бутылки пиво «Gosser». Настя откинулась на спинку дивана. Паша положил голову ей на колени. Сергей курил на балконе. Ира, стоя вполоборота, мокрой салфеткой пыталась отчистить пятно на заду.

Она бормотала:

– Нет, в России нельзя носить белое. Тысячу раз зарекалась…

– А при чем здесь Россия? – спросил я.

Язык заплетался, вопрос прозвучал идиотски.

– Как это – при чем здесь Россия? При всем. Где мы сейчас находимся? Не в России? А где тогда? На Северном полюсе?

Стукнула дверь. Из спальни вышли Руслан и Вера.

– Давайте еще коньяка по пять капель, – сказал Руслан. – Мне шеф подарил бутылку «Мартеля».

– Может, не надо? – Ира посмотрела на Руслана, наморщила лоб. – Уже, мне кажется, пора по домам. Все было супер, но как-то…

– Давайте хоть по одной – на посошок.

Я одним глотком допил пиво, поставил бутылку на пол. Она упала и покатилась. Я поднялся, держась за стену. Руслан разлил по рюмкам коньяк, поднял глаза.

– Вот ты, Димон, чувствуешь гордость, за то, что ты – гражданин России? Что не какой-нибудь Узбекистан или Казахстан, а Россия?

– Я про это не думал.

– Зря, Димон, зря. Ты подумай. А ты, Ирка, чувствуешь гордость?

* * *

Сергей, Ира, Настя и я сидели на заднем сиденье, Паша – рядом с водителем. Он вытряхнул за окно пепел со своей сигареты, повернулся к нам.

– Димон, ты где живешь? – спросил Паша.

– На Петровско-Разумовской… Вернее, там еще ехать… Короче, Коровинское шоссе.

Паша кивнул и бросил бычок под сиденье. Водитель резко затормозил. Он был невысокого роста, длинноносый, с ямочкой в подбородке.

– Все, хватит, приехали. Вылезайте все, на хуй. Поняли?

– А что такое? – спросила Ира.

Паша наклонился, поднял свой бычок, выбросил за окно.

– Извини, начальник. Осознаю свою ошибку.

Машина тронулась. Паша повернулся к нам.

– Слушай, Димон, а что, если мы тебя в центре где-нибудь высадим, а дальше ты сам? А то пока всех развезем… Так оно и быстрее было бы…

– Ладно, нормально. Водитель, какое здесь ближе всего метро?

– Новокузнецкая.

– Вот там меня выкиньте. Хорошо?

Я захлопнул дверь. «Девятка» отъехала. У входа в круглый павильон Новокузнецкой пили пиво из бутылок несколько пацанов и девчонок.

Я спросил:

– А метро скоро откроется?

– Часа через два.

– А центр в какую сторону?

Одна из девчонок показала рукой.

– Спасибо.

Навстречу шли трое невысоких парней, один посмотрел на меня. Они прошли дальше, не остановились. Проехала милицейская «десятка» с мигалкой. Светили фонари. Я глядел на витрины. Магазин «Реалист» – фотография мужика в расстегнутом пиджаке. Книжный магазин. Одежда «Columbia».

Светало. Я вышел на набережную, перешел дорогу, взялся за каменный парапет. Наклонился, глянул на воду. У берега плавала тина и куски пенопласта. На другом берегу блестели купола Кремля. Слева по мосту ехал троллейбус. Я оттолкнулся от парапета и пошел в обратную сторону.

Станцию еще не открыли. Ребят, с которыми я разговаривал, уже не было. У дверей на асфальте сидели другие – панки: два пацана с разноцветными «ирокезами» и девчонка в короткой юбке и кедах. Девчонка кивнула мне и сказала:

– Садись, асфальт еще теплый.

Я кивнул ей и сел.

* * *

Я вышел из метро. На остановке стоял сто девяносто четвертый. Двери были открыты. Я вошел, сел на сиденье. Глаза закрылись. Двери со стуком захлопнулись, автобус поехал.

Автобус стоял. Мужик в плащ-палатке, с рыболовной снастью, тряс меня за плечо.

– Приехали, парень.

– А? Что? А где мы?

– На конечной.

– На какой на конечной?

– Метро. Петровско-Разумовская. А тебе что, не сюда?

– Нет, мне на Коровинское.

* * *

Я проснулся, посмотрел на часы. 13:31. Я лежал на диване в одежде. Телевизор работал без звука – повторялся вчерашний футбол. Подавали угловой. Я не понял, что за команды играют.

Я нагнулся, поднял с пола пульт. Что-то дернулось в правом виске. Я выключил телевизор, встал, скривившись от боли в затылке, дошел до туалета, расстегнул замок в джинсах. Струя полилась в голубой унитаз с полосой ржавчины посередине.

* * *

Продавщица с восточным лицом спросила:

– Что вам?

– Одну «Балтику-тройку».

Она поставила на прилавок бутылку. Я бросил в тарелку десятку и мелочь, содрал пробку металлической открывалкой, сделал глоток.

Я перешел дорогу. На другой стороне Ангарской начинался парк. Я сел на траву, отпил еще пива. Две молодые мамаши катили по дорожке коляски. У обеих в руках были банки коктейля «Отвертка». Парень в шортах и майке «Offspring» выгуливал бультерьера. Недалеко от меня на траве сидели два пацана. От остановки шли парень и девушка. Он говорил:

– Может, на самом деле не мог дозвониться. Сейчас сеть МТС перегружена – они услугу ввели «Лето-джинс», там минута – три цента, все стали звонить много больше…

Пятница

Маленький зал прилетов в Шереметьево-один был набит народом. Встречающие топтались у обоих выходов с рейсов. Я посмотрел на табло. Самолет Антона из Санкт-Петербурга приземлился минуту назад. Стрелка показывала, что выход справа.

Я прислонился к перилам над лестницей в подвальный этаж. Рядом стоял невысокий кавказец в кожаном черном жилете. Из стеклянных дверей выходил загорелый народ. Девушка в длинной юбке, со множеством мелких косичек тащила за собой чемодан на колесиках. Тетка в короткой фиолетовой майке, с золотой цепочкой вокруг пояса, толкала тележку с сумками и пакетами «Duty Free». Пожилой мужик в вытертых джинсах, с хвостом немытых волос держал табличку «Евростандарт».

Зазвонил мой телефон. Я нажал на «ответ».

– Але, Димон, ну, ты где? – спросил Антон.

– В зале прилетов. Жду вас.

– Ну а мы приземлились, скоро выходим.

– Хорошо, жду. Пока.

Лена, жена Антона, была маленькой, полной и некрасивой. Она казалась старше его лет на пять. На ней были черные узкие брюки и белая майка «Miss Sixty».

– Знакомься, Димон. Лена – моя первая жена. Первая – в смысле, у меня всего одна.

– Не надоело тебе повторять эту чушь? – сказала Лена и протянула мне пухлую руку с толстыми пальцами. Я пожал ее.

– Дима.

– Лена.

– Рад познакомиться.

– Я тоже.

У Лены на плече висела небольшая сумка. Антон держал красный рюкзак. Больше вещей у них не было.

– Что это вы налегке? – спросил я. – Начинаете новую жизнь с нуля?

– Да нет, ты что? – Антон улыбнулся. – Это было бы слишком уж экстремально. Часть своего барахла мы отправили багажом, а чемоданы в Питере сдали сразу до Мельбурна. Чтобы здесь потом не забирать и не переть на себе в Шереметьево-два. Ну, пошли скорее отсюда – из этой жарищи.

Мы двинулись к выходу. Я шел следом за Леной. Контуры ее больших трусов отчетливо выделялись на брюках.

На улице мужик с табличкой «Такси» спросил:

– Куда едем, ребята? Государственное такси…

– Такси, такси, отсоси, – негромко сказал Антон. – Здесь ехать – всего пять минут, а эти уроды заломят не меньше трехсот, я их знаю. Доедем и на маршрутке.

У стойки бара в Шереметьево-два я и Антон пили пиво, Лена – апельсиновый сок. Рядом индус читал газету «The Moscow Times», помешивая ложечкой кофе.

– Ну, как тебе фирма? – спросил Антон. – Сколько ты уже отработал? Две недели?

– Ну да. Вроде, все хорошо. Зарплату за тот месяц выдали вовремя, первого…

– И то хорошо. А то пару раз задержали. Тебе, конечно, виднее, но раз я уезжаю, то могу сказать честно: перспектив у конторы нет. Слишком мелкая, ее скоро вытеснят с рынка. Чтобы как-то хоть зацепиться, нужно дергаться, жопу рвать. А они работают потихоньку – с одними и теми же клиентами. Денежки капают потихоньку – и хорошо. Шеф в последнее время вообще нюх потерял – сделал этого придурка Руслана коммерческим директором. Сидел бы в своем отделе продаж…

– У тебя что, был с ним конфликт?

– Да нет, никакого конфликта. Всегда было классно, пару раз в клубы меня приглашал за счет фирмы. Но все равно он мудак. И не я один это знаю. Спроси у любого на фирме – все тебе скажут, что он – идиот. Не знаю, чем он шефу понравился…

– Антон, – недовольно сказала Лена. – Ты, пожалуйста, не ругайся на весь аэропорт.

– А я разве ругаюсь? Мудак – нормальное слово, никакой это не мат. Ведь правда, Димон?

– Ты бокал пива выпьешь, и уже начинается… – Лена отодвинула свой стакан с соком и отвернулась.

– Ладно, успокойся, а то заводишься целый день…

– Схожу в туалет, – сказал я и спрыгнул с высокого стула без спинки.

Сушилка для рук щелкнула и отключилась. Руки еще были мокрые, я их вытер о джинсы.

Подходя к бару, я услышал, как Лена сказала Антону:

– Может, отдай Диме рубли – нам все равно не нужны. У нас сколько осталось? Около тысячи?

– Не надо. Что осталось, в «дьюти фри» потратим. Рубли там тоже берут. Помнишь, когда в Египет летели?

Я замедлил шаг, подошел. Сел на свой стул, взял стакан, сделал глоток. Антон поднес свой стакан, мы чокнулись. Он сделал глоток и сказал:

– Вообще, я зря это все говорю – про фирму там. Ты еще мало работаешь, постепенно сам все поймешь. Поймешь, что обычному русскому человеку в этой стране ловить нечего. Когда живешь где-нибудь в провинции, кажется, что так и должно быть, и все вроде даже нормально.

– Нет, ну это ты мне не объясняй, разницу я увидеть успел…

– Москва – это как Запад, если по ценам смотреть. Иностранцы, которые приезжают, они от наших цен опухают. Мне один кент говорил – русский, в Берлине живет, программером там работает – что в Берлине все на порядок дешевле. Просрал здесь в клубе сто евро за ночь. В Берлине, сказал, ни разу на это столько не тратил. Ладно, все это мелочи, не буду тебя загружать.

Я пожал руку Антону, улыбнулся и кивнул Лене. Они поставили сумки на ленту у «телевизора», прошли через рамку металлоискателя. Я помахал им рукой, но они уже не смотрели.

Воскресенье

У воды, расстелив полотенца, сидела компания парней и девчонок. Они играли в карты и пили пиво, передавая друг другу двухлитровую «бомбу». В воде возле берега плескалась овчарка. Ближе к тропинке, под деревьями, сидела мамаша с ребенком. Ребенок возился с игрушечным медвежонком. Рядом с ними две женщины пили «Джин-тоник».

Я бросил пакет на траву, нагнулся, вынул большое синее полотенце, расстелил. Снял майку и шлепанцы. Сел на полотенце, стянул с себя шорты – обрезанные «левые» джинсы «Levi’s».

Вода оказалась холодной. Я сделал три шага и остановился. Загорелый парень на лодке крикнул кому-то:

– А пошли вы в пизду! Не хотите – не надо!

Тетка с седыми короткими волосами, загоревшая до черноты, сказала парню:

– А у тебя пизда есть?

– Найдем, если надо.

– Сначала найди, а потом говори.

– Понятно.

Парень оттолкнулся веслом и отплыл.

Я сделал еще пару шагов. Вода доходила до пояса. Я зачерпнул горсть воды и вылил на грудь. Резко присел, окунулся. Холод обжег все тело. Я поплыл – стало теплее. Остановился, посмотрел на берег, на людей, лежащих на покрывалах и полотенцах. Лег на спину, но на воде удержался недолго, ноги стали тонуть.

Я вышел на берег, поправил плавки, медленно подошел к полотенцу. Лег на спину, накрыл лицо майкой – чтобы солнце не светило в глаза. Дыхание было частым, сердце стучало. От усталости ныли мышцы. Я лежал, слушая звуки вокруг. Пищали дети, бегая друг за другом. Тявкала собачонка. Недалеко от меня разговаривали две девушки.

– Если мужчина – в сандалиях и носках, даже и не смотри на него. Это – колхозник. Сандалии для того и придумали, чтобы носить без носков.

– Но многие почему-то носят с носками.

– Потому что ни ума, ни фантазии.

Я перевернулся на живот, достал из пакета книгу. Рю Мураками «Мисо-суп». Я вчера купил ее в книжном магазине на Коровинском. Купил случайно, потому что не знал, что выбрать из целой толпы наших и импортных авторов, про которых вообще ничего не знал. Подумал, что если однофамилец того Мураками, то, может быть, тоже не обломает. Первые десять страниц я прочел в метро по дороге в Серебряный Бор. Не тащился, но и не ломало.

Читать надоело. Я закрыл книгу, привстал на локтях, сел. Недалеко от меня дед в сиреневых плавках спросил у рыжего бородатого мужика:

– Что сегодня по телевизору будет хорошего?

– Много всего. В том числе фильм «Летят журавли».

– Так это ж старинный фильм, я его видел уже сто раз…

Подошел пацан лет двенадцати, спросил у меня:

– Сигаретки у вас не найдется?

Я мотнул головой. Он отошел. Я достал из пакета бутылку «Балтики-тройки», открыл металлической открывалкой, сделал глоток. Закинул голову, поглядел на солнце, зажмурился.

Суббота

Поезд медленно приближался к перрону. Зеленый локомотив с красной полоской, почтовый вагон, вагон номер шестнадцать. На перроне толпились носильщики со своими тележками, таксисты, встречающие с цветами. Я почти угадал, где будет четвертый вагон.

Проводница открыла дверь, вытерла поручень, спрыгнула на перрон. Наташа вышла следом за девушкой в спортивном костюме. Девушка несла грудного ребенка, завернутого в одеяло.

Мы обнялись, я протянул Наташе темно-красную розу. Она взяла ее, улыбнулась. На ней были черные джинсы и короткая синяя куртка. Я взял Наташину сумку, и мы пошли к выходу в город.

– Как доехала?

– В общем, нормально.

– Спала хорошо?

– Неплохо.

– А я всегда плохо сплю в поезде… Ну, говори – куда ты хочешь попасть в первую очередь?

– Мы что, не едем сразу к тебе?

– Сначала – ко мне, конечно. Я имею в виду – потом. Мы ж не будем сидеть два дня дома…

– А я бы, наверно, смогла. У меня подруга училась в Питере, и я к ней ездила в гости на третьем курсе. Представь – мы всю неделю просидели в общаге. Правда, холод был сумасшедший, мороз тридцать градусов – это на зимних каникулах было.

– Нет, со мной ты дома сидеть не будешь. И не надейся.

– Я знаю. Ладно, давай начнем с Красной площади.

* * *

Наташа подошла к невысокому худому солдату.

– Извините, а вы не могли бы нас сфотографировать?

Солдат кивнул, взял Наташину «мыльницу» «Fuji». Мы встали так, чтобы сзади виден был мавзолей. Солдат навел аппарат, нажал на спуск. Мелькнула вспышка. Солдат вернул «мыльницу». Наташа сказала:

– Спасибо

– На здоровье. А у вас сигареты не будет?

Наташа дала ему три сигареты. Солдат побежал в сторону ГУМа.

Я спросил:

– Ну что, как тебе Красная площадь?

– Красиво. Раньше видела только по телевизору и в кино, а сейчас стою здесь, и даже не верится, что все это – настоящее.

– А какое оно может быть?

– Не знаю. Нарисованное, например. – Наташа улыбнулась. – Так, значит, Красную площадь увидела. Осталось еще море увидеть.

– А при чем тут море?

– Просто. Я на море ни разу еще не была.

– Да, помню. Ты говорила.

– Это все из-за родителей. Им бы только на дачу. Сколько помню себя – все на дачу, на дачу, на дачу. Как будто свет на ней клином сошелся. Сейчас им, понятно, уже не до моря. Ну а раньше, когда я в школе училась? Митя, а поехали на будущий год летом в Крым. И у тебя будет отпуск, и я тоже договорюсь…

– Поехали. Нет, давай лучше в Геленджик…

– А Геленджик – это разве не Крым?

– Нет, конечно. Ты, двоечница…

– А почему – Геленджик?

– Песня такая есть. Ты что, разве не слышала?

– Нет.

* * *

Теплоход плыл мимо фабрики «Красный Октябрь». Напротив нас сидела пара, обоим под пятьдесят. У нее на коленях лежал большой букет роз. Он что-то шептал ей на ухо.

– Как ты вообще себя ощущаешь в Москве? – спросила Наташа. – Ты привык уже?

– Я здесь только полтора месяца, даже меньше. Пока меня все устраивает.

– А что ты дальше думаешь делать?

– Насчет чего?

– Ну, насчет прописки, может быть…

– Пока ничего не думаю. Рано еще. Поживу, а там будет видно.

– А зарплаты тебе хватает, чтобы здесь жить? Ведь все дорогое такое, даже продукты заметно дороже, чем у нас…

– В общем, денег хватает. Копить, конечно, не получается, ну а так, на жизнь… Здесь не только цены, здесь вообще уровень жизни выше намного. А тебе как Москва?

– Классно. Все такое красивое – Кремль, церкви, дома. И магазины дорогие, как за границей. Я здорово комплексую, потому что никогда не смогу себе это позволить.

– Не сможешь – ну и не надо. Разве это – самое важное?

– Нет, не самое важное, но все равно. Я все-таки женщина, у меня всего несколько лет осталось на то, чтобы выглядеть хорошо, чтобы всем нравиться. А потом – уже все…

– Что – все? Глупости ты говоришь. Давай не будем про это.

– Хорошо, не будем.

Наташа придвинулась ближе, я взял ее руку в свою.

Она спросила:

– А тебе бывает когда-нибудь страшно?

– То есть?

– Ну, например, тебя вдруг уволят, и тебе не на что будет здесь жить…

– Всегда можно вернуться домой.

– А ты бы хотел вернуться?

– Нет. – Я улыбнулся и посмотрел на пару напротив нас. Они сидели, обнявшись, и глядели на Кремль, приближающийся слева по борту.

Мы сошли с теплохода. На берегу стоял парень с велосипедом. Я спросил у него:

– Извини, ты не знаешь, где здесь метро?

– Вон туда – Пролетарская.

Впереди нас шла пожилая пара с теплохода. Он опять что-то шептал ей на ухо, она держала его под руку.

– Интересно, они – муж и жена, или это у них свидание? – спросила Наташа.

– Скорее всего, свидание. К такому возрасту муж и жена так друг друга достанут, что вместе кататься на теплоходе не будут…

– Не надо так говорить, у всех все по-разному.

– Конечно, по-разному. Это я так, пошутил.

Стены подземного перехода были покрыты граффити. Половина лампочек не горели. Грудастая женщина в оранжевой майке продавала бананы, груши и яблоки. К ней подошел милицейский сержант. Женщина наклонилась, взяла из сумки пакет и начала, не взвешивая, класть в него фрукты.

– Он ей что, не заплатит? – спросила Наташа.

– Нет, конечно. Это вроде платы за место. Высшим чинам платят больше, конечно. Вся торговля в переходах – нелегальная. Фрукты, диски с программами, ди-ви-ди, даже дипломы, трудовые книжки и аттестаты.

На другом конце перехода девушка-хиппи с тремя нитями крупных бус пела песню Гребенщикова «Поезд в огне»:

Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать…

Ее подруга подошла к нам с пакетом. Я бросил в него десятку.

* * *

Мы сидели за столом «Крошки-картошки» под желто-красным зонтиком. Работали фонтаны – один большой в центре и три маленьких по бокам. Я сделал глоток «Балтики-тройки», поставил банку на стол. Наташа достала свой «Winston Lights», щелкнула зажигалкой, затянулась.

– Почему ты не хочешь переехать ко мне? – спросил я. – Нашла бы работу…

– Думаешь, это так просто?

– Какую-нибудь крутую – сложно, а обычную работу, по-моему, просто найти. Что ты там работаешь секретарем, что здесь будешь работать – одно и то же. Только зарплата будет в два раза больше…

– Я не хочу торопиться, ты понимаешь? Ты сам сюда приехал недавно. Давай осмотримся, подождем, хорошо?

– Ладно, давай подождем.

Я ковырнул пластмассовой вилкой в картошке. Съедобного ничего не осталось, одна пригоревшая кожура. Я отодвинул тарелку. Подлетел воробей, клюнул кожуру. Я замахнулся рукой, он перепорхнул на соседний стол.

* * *

Темнело. Мы шли с Наташей по переулку. За рулем припаркованного «Мицубиси» сидел парень. Глаза его были закрыты. Сидящая рядом с ним блондинка делала парню минет.

– Как ты думаешь, она – его девушка или проститутка? – спросила Наташа.

– Не знаю. По-моему, все равно.

– Да без разницы. Везет некоторым – никого не стесняются… Я им даже немного завидую.

Во дворе старого дома, за сеткой, три девчонки лет по пятнадцать бросали в кольцо баскетбольный мяч. На скамеечке у подъезда сидел старик, опираясь на трость. Женщина в белом спортивном костюме катила коляску.

Наташа сказала:

– Здесь так хорошо, спокойно, уютно… Машин почти нет.

– Это называется «тихий центр». Здесь квартиры, я слышал, очень дорого стоят.

– А ты никогда не думал о том, что бы было, если бы ты родился в Москве? Например, в одном из вот этих домов? У тебя была бы совсем другая жизнь, другие возможности…

– Нет, я про такое не думал. Да, это была бы другая жизнь, и я был бы другой – вообще никакой не я. Поэтому и не хочу думать про это.

Я обнял Наташу. Она положила мне голову на плечо.

Часть третья

Понедельник

В дверь позвонили. Я выключил воду, вытер руки о полотенце и вышел из ванной в прихожую. Звонок зазвенел опять. Я глянул в глазок – хозяин. Дверь общего коридора он всегда отмыкал сам.

Я открыл дверь. На хозяине было коричневое пальто и серая мятая шляпа.

– Здравствуйте, Андрей Николаевич.

– Доброе утро, Дмитрий.

– Проходите, я сейчас.

Я прошел через комнату, выдвинул ящик стола, достал подготовленные деньги – три сотни и пятьдесят. Хозяин остановился в прихожей, открыл дверь туалета, заглянул. Я вспомнил, что не побрызгал освежителем воздуха.

– Ну что тут у вас, все нормально? Ничего не сломалось?

– Нет, все работает.

– И хорошо.

Я отдал хозяину доллары. Он пересчитал их, расстегнул пальто и сунул деньги в карман пиджака.

– Не знаю, куда мы все катимся. Москва все чернеет и чернеет. Сейчас шел – на остановке одни кавказцы. Раньше такого ведь не было. Это в последние десять лет началась петрушка. У них до прошлого года было кафе свое на углу – стояли на крыльце мордовороты, никого чужих не пускали. А если и зайдешь, то скоро и выйдешь: никто в таком окружении не захочет обедать. Потом помещение как-то отбили у них, сделали вон центр садовый.

– Я не обращаю на это внимания, мне все равно.

– Ну и зря не обращаете. Происходит не поймешь, что. В моей поликлинике все врачи с нерусскими фамилиями. Так опять же, не в фамилиях дело, а в том, что никакие они не врачи, а так, халтурщики с купленными дипломами. Я один раз заболел – простыл очень сильно. Позвонил в поликлинику, вызвал врача. Ну и что вы думаете, пришла ко мне врач? Ничего подобного. Звонит по телефону, спрашивает, какая температура. А я ее едва понимаю – с таким неприятным акцентом. Тридцать восемь и шесть? Так это немного, примите аспирин и чаю горячего, с малиной и медом. Это я и так знаю.

– А русские врачи куда делись?

– Не знаю, куда-то ушли. Может, в частные поликлиники.

– Там, наверно, больше платят – потому и уходят. Так что, нерусские тут не при чем.

– Может, и не при чем. Кто тут что разберет, когда бардак в стране происходит? Я всю жизнь проработал на ответственных должностях – мастер, начальник участка, зам начальника цеха. И что я теперь, в семьдесят два года, имею? Копеечную пенсию? А у жены – еще меньше. И как нам прикажете жить, старикам? А сейчас слышали, что решили? Все льготы хотят отменить. То есть вместо проезда бесплатного мне дадут двести рублей – и все. А проезд дорожает ведь постоянно, сейчас уже десять рублей – это же безобразие…

– Да, я слышал про льготы.

– …Властям на все наплевать. Одни разворовали страну, распродали, теперь другие пришли, ищут, что еще можно украсть… Хуже правительства, чем в России, я и представить себе не могу. Возьмите соседей, ту же, например, Белоруссию. Я с уважением отношусь к Лукашенко. Да, он простоватый, может быть, образования ему не хватает, но у него есть одно достоинство – он волнуется за свой народ, переживает. А наш не думает о народе, только о своей личной выгоде – своей и своего окружения.

Я отнял левую руку от дверного косяка, посмотрел на часы.

Хозяин сказал:

– Ладно, не буду вам мешать собираться. Всего хорошего.

* * *

Шестьсот семьдесят второй притормаживал. Впереди был выезд на Дмитровское шоссе. Я наклонился к окну, чтобы посмотреть, большая ли пробка. Впереди уже скопилось много машин: как минимум, минут на пятнадцать. Пола моей расстегнутой куртки хлестнула парня, сидящего внизу, по лицу. Он встрепенулся, задрал голову.

– Э, ты че – охерел? Че ты здесь трешься?

– Извините.

– Че ты мне – извините? А по ебальнику?

– Я сказал – извините. Что тебе еще надо?

– Сейчас покажу тебе, что мне не надо, сейчас, блядь, увидишь.

– Молчал бы лучше, урод.

– Сейчас ты договоришься.

– Сам договоришься.

Я отодвинулся, достал из кармана наушники, вставил в плеер кассету – «Гражданскую оборону», старый альбом «Мышеловка».

Автобус тронулся, проехал метра два. Пассажиры зашевелились, застучали компостеры. По салону пробирался, расталкивая людей, контролер.

– И охота ему в час пик проверять билеты? – сказала тетка в темно-синем пальто. Возле нижней губы у нее была бородавка.

Я пожал плечами и отвернулся.

Контролер приблизился к нам. Это был кавказец в вытертой джинсовой куртке с торчащим из-под нее свитером, с черной щетиной на щеках и на шее. Я показал ему свой проездной и спрятал его в карман.

Женщина под пятьдесят, в шляпке бордового цвета, с напудренными щеками, подозрительно посмотрела на контролера.

– А можно увидеть поближе ваше удостоверение?

Кавказец вытащил из кармана заламинированную «корку», покрутил ею перед лицами пассажиров. «Мамедов Джафар Мамедович, контролер 11-го автобусного парка».

– Что у вас за праэзд? – спросил он у женщины в шляпке.

Она показала ему проездной.

– Это – на октябрь. А сэгодня пэрвое ноября.

– Ну, не успела еще купить.

– Тогда платы штраф.

– Денег нет.

– Дэнег нет – пэшком ходыть надо.

– А вы мне не указывайте, что делать. Знаю без вас. Мы здесь хотя бы у себя дома, и вас мы не звали. Ехали бы вы лучше домой – спокойнее было бы.

– Правильно! – сказал женский голос у меня за спиной. – Кругом одна чернота. А потом удивляемся, что метро взрывают или что-то еще. Все из-за них.

– Слушай, ты нэ пизди, когда нэ знаешь! – рявкнул контролер.

– Ну вот, давайте теперь материться на весь автобус. Этим вы свою сущность и проявляете. И нечего обижаться.

– Сейчас по башке настучим и выкинем из автобуса, – подал голос парень, с которым я поругался. – Не показывайте ему талоны, и штраф не платите. Пусть валит отсюда, пока не урыли.

Тетка с бородавкой сказала:

– Нашли, кого назначать контролерами. Хотя, наверно, никто не идет, поэтому и берут всех подряд. Собачья работа – ходить по автобусам, ругаться со всеми…

Автобус затормозил у Петровско-Разумовской. Люди, толкая друг друга, выпрыгивали на улицу, на ходу открывали зонтики, шлепая по лужам, бежали к метро. Женщина в шляпке замешкалась, открывая свой зонтик. Я налетел на нее. Она обернулась, заверещала:

– Осторожней надо, молодой человек! Чуть меня с ног не сбили!

– Сама осторожней, – огрызнулся я.

Перед входом в метро стояли два алкаша в грязных куртках. Один говорил другому:

– А вот и не дам тебе водки. Когда мы пили лосьон, сколько ты дал? Два рубля?

В метро воняло мочой и сосисками из «Экспресс-кафе». В одном турникете горел зеленый. Я сунул проездной назад в кошелек и прошел на халяву. Ступил на эскалатор, встал вполоборота. Сзади стояли два парня и девушка. Один их парней был в расстегнутой куртке. Между майкой и джинсами был виден пупок. Он говорил:

– Надо школу сначала закончить, пока не до поступления. Если с этого года введут «е-гэ», это будет полная жопа. Я разговаривал с теми, кто в этом году выпускались. У них «е-гэ» был по желанию; кто хотел – тот сдавал, а кто не хотел – не сдавал. А в этом году, говорили, все будут сдавать.

Подъехал поезд. Двери открылись. Из вагона не вышел никто. Часть людей, толкая друг друга, побежали к дверям. Остальные отступили подальше от края – ждать следующего. Я пролез в вагон за мужиком в серой кепке, за мной – парень с трубкой для чертежей. Двери закрылись, открылись, снова закрылись. Машинист прокричал в микрофон:

– Ну что, скоро там двери отпустят?

Я вытащил из рюкзака книгу Пелевина «ДПП», подвигался из стороны в сторону, чтобы высвободить немного пространства, открыл книгу, прижав ее к спине мужика в кепке. Закладки не было – видно, выпала в рюкзаке. Я вытащил правую руку, стал листать книгу, пытаясь найти то место, до которого вчера дочитал.

* * *

Компьютер загружался. На черном экране мелькали буквы и цифры. Я глотнул кофе из чашки с портретом Че Гевары. Это была чашка Влада, который поработал неделю в отделе продаж и ушел, разругавшись с Русланом – даже вещей не забрал. Я присвоил его чашку – у всех в офисе были свои, а я забывал купить.

На столе лежал старый номер рекламной газеты «Экстра-М». Половину первой страницы занимала реклама «М-Видео». Я смял газету и швырнул ее в мусорку. Не попал. Сделал еще глоток кофе, встал, наклонился, поднял газету и сунул в мусорку. В ней лежали несколько старых «болванок», которые я вчера выбросил.

За окном ветер раскачивал черные голые ветки. По стеклу растекались капли дождя. Я сел за компьютер, загрузил «Explorer» с домашней страницей «mail.ru». Новых сообщений мне не было.

* * *

Часы на нижней панели экрана показывали 13:09. Я нагнулся, вынул из рюкзака пюре «Роллтон» с сухариками. Встал, вышел из кабинета. У диспенсера не было никого. Я переключил на горячую, оторвал половину фольги, включил воду.

Я перерыл бумаги, лежащие на столе – ложки не было. Вчера после обеда я положил ее на прайс-лист магазина «R-Style», чтобы потом помыть. Лист был на месте, осталось даже пятно от томатного соуса, а ложка исчезла. Идти на ресепшн за другой ложкой было лень. Я выдвинул ящик стола, нашел в нем пластмассовую белую вилку.

В нижнем углу экрана показалось новое сообщение.

От: Ирина Поплавская

Кому: Все

Тема: Получите зарплату за октябрь в бухгалтерии!!!!:)

У двери в бухгалтерию стояла Алена, новая девушка из отдела продаж.

– Привет, – сказал я ей.

Алена кивнула.

– А кто там сейчас?

– Нильская.

– А-а-а.

– Слушай, Дима, я у тебя хотела спросить. Я компьютер собираюсь купить. Может, что-нибудь посоветуешь?

– А какой компьютер ты хочешь?

– Еще не знаю. Может, обычный, а может ноутбук. Сколько сейчас стоит ноутбук?

– По разному. Новый – долларов девятьсот, если самый простой. А бэушный можно за три сотни взять – «пентиум» первый или второй. Смотря, для чего он тебе нужен.

– Ну, чтобы тексты какие-нибудь набрать – я ж учусь заочно, ну и Интернет, электронная почта…

Дверь открылась. Из бухгалтерии вышла Нильская – невысокая, в черной юбке и черных колготках, с обручальным кольцом на правой руке. Она кивнула мне и Алене. Алена сказала:

– Ладно, иди ты первый. Я не тороплюсь. Мне там надо еще разбираться – я в сентябре два дня отработала. Не знаю, как мне их посчитают. А насчет компьютера я к тебе подойду, хорошо?

– Хорошо.

Сергеевна отсчитала зеленые сотни, положила на стол. Рядом с ней стояла коробка от картриджа, набитая долларами и рублями.

– Распишись теперь здесь, как всегда, – сказала Сергеевна.

Она пододвинула ко мне свою общую тетрадь. Вверху страницы было написано «Дмитрий Макеев, системный администратор, с 21/06/2004», потом шли называния месяцев, начиная с июля, и возле каждого стояла постоянная сумма «600$» и моя роспись.

– И теперь в ведомости. Вот здесь, где галочка.

Я открыл кран, подошел к коробке жидкого мыла, нажал, выдавил немного на пальцы. Хлопнула дверь кабинки, вышел маленький мужичок в сером свитере, подставил руки под воду, резко отдернул – вода оказалась горячей. Он тряхнул руками и вышел из туалета.

Из лифта вышел Руслан – в пальто, с телефоном в руке. Помахал мне рукой, сказал в трубку:

– Давай. Значит, завтра – созвон.

Он протянул мне ладонь, мы поздоровались.

– Слушай, Димон, такая вот тема. Не хочешь завтра вечером в боулинг сходить? Все за счет фирмы, вернее, в смысле, за их счет. Они вроде как наши друзья – мы им давно уже делаем полиграфию. Это называется корпоративная скидка в партнерских компаниях.

– А во сколько?

– Ну, придти часам к девяти, выпить немного, чтобы войти в настроение, потом поиграть часов до двенадцати…

– Знаешь, как-то мне лень.

– Что-то ты грустный сегодня. Зарплата была?

– Была.

– Значит, должен быть радостным. Не каждый день зарплату дают. А к Новому году – шеф сказал – всем зарплаты повысит. И премии даст. Ну и банкет, конечно, все фирма башляет. Корпоративная вечеринка в каком-нибудь ресторане. На такое шеф денег не пожалеет. В том году приглашали Алену Свиридову. Я бы лучше позвал «Ленинград», но шеф их не любит. Сам понимаешь, он – человек старшего поколения, ему эти вещи туго даются… «Вэ-вэ-вэ – Ленинград, эс-пэ-бэ – точка-ру…» Ну так что насчет боулинга?

– Нет, не пойду я. Что-то настроения нет.

– Ладно, как знаешь. А то настроение бы поправили…

– Нет, спасибо.

– Ну, давай, увидимся.

* * *

Было без двух минут семь. Монитор погас, я выключил его. Встал, снял куртку со вбитого в стену гвоздя, вынул из рукава шарф.

Дождь почти перестал. Я закрыл зонтик, стряхнул с него воду. Впереди белая «волга», проехав по луже, обрызгала тетку. Тетка злобно махнула рукой вслед машине.

У вывески «Ателье» девушка с мокрыми волосами, в кожаной куртке, спросила:

– У вас пяти рублей не найдется?

Я вспомнил ее – летом, в первые мои дни в Москве, она просила у меня деньги на Новокузнецкой. Тогда я дал ей десятку.

Я достал кошелек, расстегнул отделенье для мелочи. Несколько мелких монеток упали на мокрый асфальт тротуара. Я не стал их поднимать, дал девушке пять рублей. Она присела на корточки и начала собирать остальные монеты.

Я сказал продавщице киоска:

– «Хуч» лимонный, пожалуйста. Ноль-тридцать три.

Вчера я пил апельсиновый, а позавчера – черносмородиновый.

Продавщица забрала две десятки и мелочь. Я открыл банку, сделал глоток.

Рядом с киоском несколько мужиков пили пиво. На парапете подземного перехода стояли пустые бутылки. Моргала красно-синяя вывеска зала игровых автоматов.

На эскалаторе впереди меня стояли два дядьки за пятьдесят. У обоих в одной руке был дипломат, а в другой – бутылка пива «Охота». Один говорил:

– Я тебе, Коля, еще три года назад конкретно доказывал, что Россия возвращается к авторитаризму, а ты мне не верил. Теперь, надеюсь, никаких доказательств не нужно…

Я обошел их, стал спускаться вниз по ступенькам. Впереди, на левой стороне эскалатора, стояла полная тетка в длинном сером пальто. Она слушала седого невысокого мужика, повернув к нему голову.

Я громко сказал:

– Разрешите пройти?

Тетка, не глядя на меня, отодвинулась. Я протиснулся мимо нее.

Поезд ушел двадцать восемь секунд назад. Я подошел к краю платформы, глянул вниз. Между рельсами валялась картонка от картошки из «Макдоналдса». В туннеле засветились фары приближающегося поезда. Я отошел от края, прислонился к колонне, сделал глоток коктейля.

Подошел поезд. Разъехались двери. Люди начали выходить. Не дожидаясь, пока выйдут все, я протиснулся внутрь. Свободных мест не было. Я встал в начале вагона. Две лампы под потолком не горели, было сумрачно.

Двери закрылись. Поезд тронулся. Кто-то громко заговорил:

– Извините, люди добрые, что мы к вам обращаемся…

В проходе стояли мужчина, женщина и ребенок лет десяти, все в спортивных штанах, взрослые – в кожанках, ребенок – в синей замызганной курточке.

– …Мы были в Москве проездом, на вокзале у нас украли все деньги, и мы теперь не можем уехать домой, в Белгородскую область.

Семья пошла по вагону. Старушка на крайнем сиденьем вытащила кошелек, открыла, достала десятку, сунула мальчику.

Поезд резко затормозил. Женский голос сказал:

– Может, опять что-то взорвали…

– Не надо пороть чепуху, нагнетать напряжение, – ответил какой-то мужчина. – Впереди идет поезд, поэтому машинист притормозил, чтобы был интервал. Вы что, никогда в это время не ездите?

В переходе на серую ветку полная тетка продавала пищащих собачек и машинки-джипы. Один джип ездил по картонной коробке, переворачивался и ехал в обратную сторону. Рядом катался по кругу заводной мотоцикл. Парень в джинсовой куртке играл на скрипке мелодию из фильма «Мой ласковый и нежный зверь».

Поезд подъехал к Дмитровской. Парень с mp3-плейером встал. Я сел на его место. Двери закрылись. Было жарко, но куртку снимать не хотелось. Читать было тоже лень. Я нагнулся и рассматривал грязный пол. К нему припечатался оранжевый ценник «20-00».

Надо мной, почти нависая, стоял темноволосый смуглый пацан с бутылкой «Золотой бочки». Он тупо смотрел на меня. Парень рядом со мной шепнул мне:

– Ебни ему прямо здесь.

– Что?

– Говорю тебе – ебни ему. Что, ждешь, пока он сам доебется? Давить их надо, уродов.

Я пожал плечами, ничего не сказал.

Поезд остановился. Вышли и смуглый, и парень, сидевший рядом со мной. Двери закрылись. Из другого конца вагона прикатилась бутылка от «Клинского». Мужик с газетой «МК» отфутболил ее грязным ботинком, она откатилась под сиденье напротив.

Очередь на маршрутку растянулась по всей остановке. Я встал в хвост, начал считать людей, чтобы понять, в какую по счету маршрутку я попаду – третью или вторую. Передо мной было двадцать шесть человек – если никто не пролезет без очереди, я попадал во вторую. Сзади, под навесом остановки, старуха в платке торговала сигаретами. В руке она держала картонку с приклеенными пачками и повторяла:

– Сигареты… сигареты… сигареты…

Парень в очереди передо мной курил и слушал в наушниках музыку.

«ГАЗель» стояла в пробке у кинотеатра «Комсомолец». Мимо нас проезжали, выехав на встречную полосу, легковые. Водитель, резко вывернув руль, встроился в их ряд и мы рванули по встречной, но тут же снова замедлились. Я подумал, что надо достать плеер и послушать, но мне было лень. Я сидел, как заторможенный, и смотрел на машины, окна домов и витрины.

Напротив меня сидели женщина в шляпе, лет пятьдесят, и дядька с портфелем. Женщина говорила ему:

– …Он мне тогда – а что я здесь буду делать? Как что? Иди преподавать. Преподаватель получает семь тысяч – без всякой степени, сразу после аспирантуры. Деньги не бог весть какие, но жить можно, если не шиковать, а там, может, что-нибудь подвернется…

– Знаешь, я уже сколько лет жду, и ничего пока не подвернулось. Так и жизнь вся пройдет…

Воняло соляркой. Светилась тусклая лампочка под потолком. Снова начался дождь, на стекле расплывались капли.

В динамике радио играла песня:

Я к тебе вернусь огонечком ты знай Словно вспышка в ночи, флэш ин зе найт.

К серой железной двери подъезда скотчем была прилеплена бумажка: «Работа – которую мы любим. Зарплата – которой гордимся. 8-916-685-17-17. 482-34-578».

Я отомкнул почтовый ящик, выгреб рекламный мусор – вдруг, среди него лежит что-то ценное? В лифте воняло мочой – в нем часто ссали собаки, не могли дотерпеть до улицы. Я нажал кнопку шестого и начал перебирать листовки. «Фирма предлагает сахар-песок. Низкие цены, доставка – бесплатно». «Гарантия вашего здоровья 24 часа в сутки». «Сеть фирменных магазинов «Шатура» – суперкредиты». «Защитите автомобиль – тент-укрытие». «Лечись на 30 процентов дешевле и получи подарок». «Остекление балконов и лоджий под ключ».

На «Нашем радио» шла передача «Сейчас спою». Какая-то девушка старательно выпевала:

Словно птица в небесах Я свободен

Я вынул из морозильника оранжевую коробку – «Котлеты куриные «Вкусные», замороженный полуфабрикат». Разорвал упаковку, вынул котлеты из пластика, бросил на сковороду, в остатки масла от вчерашнего шницеля, включил газ. Разрезал ножом пакет «Овощная смесь «Лесная» с грибами», высыпал на сковороду рядом в котлетами. Не было ни одной чистой вилки. Я взял ложку и помешал ею овощи.

Зазвенел звонок. Я бросил ложку на стол и пошел к двери.

– Кто там?

– Добрый вечер. Это Виталик, сосед, из тридцать четвертой.

Я открыл. На пороге стоял парень моего возраста, немного повыше, в синих спортивных штанах, белой майке и стоптанных шлепанцах. Дверь напротив была открыта. Раза два я видел, как в эту квартиру входили невысокий мужчина в очках и светловолосая женщина. Я здоровался с ними, они отвечали.

– Привет, – сказал Виталик. – Извини, что беспокою тебя. Решил познакомиться – мы с тобой как бы соседи. У тебя найдется пять минут для меня? Очень хочется с кем-нибудь пообщаться.

– Если честно, то сейчас – не самый удачный момент. У меня там ужин готовится.

– Ну и нормально. Как раз, пока приготовится, мы с тобой пообщаемся. Заходи, не стесняйся. Дома никого, я один.

Я прикрыл свою дверь, зашел в прихожую тридцать четвертой. Прямо была кухня, слева – открытая дверь в комнату.

– Сюда, проходи. Что ты как робко?

В углу комнаты была дверь в соседнюю, смежную. Верхний свет не горел, был включен светильник над креслом. На низком журнальном столике стояли две бутылки «Балтики-девятки».

– Пиво будешь? – спросил Виталик.

– Нет, спасибо. Что-то не хочется.

– Точно?

– Точно.

Он взял одну бутылку, зажигалкой содрал с нее крышку, она упала под стол. Виталик надолго присосался к бутылке.

– Ты садись, что ты будешь стоять?

Я сел в кресло. Виталик поставил бутылку на стол.

– Ты давно эту квартиру снимаешь?

– Скоро пять месяцев.

– Мы с тобой потому ни разу не виделись, что я здесь не жил это время. На Рязанском жил, у подруги, а сейчас посрались – переехал назад к старикам. Так что – ты пойми меня правильно – у меня сейчас трудный период. И ты не обижайся, иногда необходимо общение. Не со стариками же, да? Хорошо, что их нет сейчас дома. А сам ты откуда? Не из Москвы, да? Из какого города?

– А какая разница?

– Ну, можешь не говорить, если не хочешь. Все равно, у тебя не московский выговор. Какой-то провинциальный акцент. Но это без обид, просто заметил – и все. А кем ты работаешь?

– Системным админом.

– Интересно, наверно, да?

– Так, ничего интересного.

– А платят нормально?

– Жить можно. Не голодаю.

– И то хорошо. А я работаю в налоговой инспекции. Инспектором. Работа, конечно, собачья, и зарплата – говно. Но на бензин и на пиво как бы хватает, а там дальше посмотрим. Правильно?

– Правильно.

– А что ты думаешь о политической ситуации? В России, я имею в виду.

– Ничего не думаю. Меня это вообще не волнует.

– Ты что, серьезно? Тут такие дела происходят, а тебя – не волнует?

– Я сказал уже.

– Нет, ты конечно меня извини, но ты удивляешь. Ладно, ерунда. Я просто хотел сказать, что зря гонят на Путина. Он все правильно делает, так и надо. Нужна сильная рука, понимаешь? Вспомни, что было лет пять назад, в какой была жопе Россия. А он навел здесь порядок. А когда навел, сразу все началось – и чечены, и взрывы, и прочая такая байда. Но он правильно действует, все равно. Если не действовать, Россия развалится на хер… Вот ты, например, как считаешь – это нормально – то, что происходит в Москве?

– Здесь много чего происходит.

– Я про то, что едут сюда отовсюду, едут, едут… Скоро коренных москвичей вообще не останется. Я бы просто взял и «закрыл» город: Москва не резиновая, а и так уже столько наехало, хватит. – Он отпил пива, посмотрел на меня. – Ты пойми меня правильно – я тебя не имею в виду. Ты, я чувствую, профессионал, специалист своего дела, такие везде нужны. А то ведь большинство тех, кто едут, – колхозники, чмо. Им в своем колхозе сидеть – так нет, все сюда прутся. А тут еще хохлам лафу сделали – три месяца без регистрации. За что, за какие такие заслуги? Ты мне скажи?

– Не знаю. Ладно, мне надо идти, а то котлеты сгорят.

– Хорошо, дуй к своим котлетам. Только можно еще вопрос?

Виталик взял пиво, допил, поставил бутылку на пол.

– Ну давай.

– Скажи, ты счастлив в жизни?

– Да, так счастлив, что дальше некуда. Все, пока.

– Спасибо, что зашел. Еще заходи, если время будет.

Я снял котлеты с овощами с плиты, поставил сковороду на подставку. Достал из холодильника открытый кефир «Домик в деревне», ополоснул грязный стакан. По радио играла песня Дельфина «Мы еще встретимся». Я взял сковороду и стакан с кефиром, перенес в комнату, поставил на круглый стол. Включил телевизор. По «Спорту» шел европейский футбол, по МузТВ – «Высшая лига», по ЭмТиВи – «Одна неудачная поездка». Я оставил ЭмТиВи, хотя мне было все равно. Я теперь каждый вечер смотрел телевизор, пока не ложился. Даже рекламу, которая раньше всегда раздражала, смотрел равнодушно. Надоедали только повторы одной и той же рекламы много раз в одном блоке.

Пятница

Поезд ехал по окраинным районам Москвы. Между домами мелькнула витрина магазина «Три кита». За перегородкой, в соседнем отсеке плацкарты, какая-то женщина возмущалась:

– А почему это, когда я брала билет, мне сказали, что нижние полки есть только боковые? Я, между прочим, инвалид третьей группы, я не могу спать наверху. А вот две полки свободные, верхняя и нижняя. Мало того, что не топят в вагонах, как надо, мало того, что сквозняки, так еще и наверх лезть придется…

– Первые места в вагоне – для проводников, – ответила проводница. – На них билеты не продают. Первое и второе, и пятьдесят третье и пятьдесят четвертое.

– Да уступлю я вам нижнее, не надо разводить неизвестно что, – сказал мужской голос.

– Спасибо, мужчина, спасибо.

Проводница перешла к нам – лет сорок, с короткими волосами и родинкой на щеке.

– Готовим билеты и деньги за постель.

Она села на полку рядом со мной, раскрыла черную папку с карманчиками. На карманчиках белой краской были написаны названия мест.

– А сколько стоит постель? – спросил мужик в фланелевой рубашке и джинсовой куртке. Он сидел у окна, напротив – его попутчик, а рядом с ним – блондинка лет тридцати. На боковых полках две женщины под пятьдесят пили пиво «Очаково» из двухлитровых бутылок. Из-под их полки торчали клеенчатые баулы.

– Постель – двадцать восемь рублей. Все будем брать?

– Не, мы, наверно, не будет, – сказал мужик в джинсовой куртке. – Да, Иван?

Иван открутил черную пробку на бутылке водки «Путинка», налил приятелю и себе. Они чокнулись пластиковыми стаканами, выпили, каждый взял с газеты по ломтю хлеба и куску сухой колбасы. Оба были коротко стрижены, с красной сеткой полопавшихся сосудов на щеках и носу.

Иван дожевал и сказал:

– Я москвичей, этих сук, ненавижу вообще. Все, как один, недоноски. Сидят в метро, книжки читают. Старуха какая зайдет – хуй кто ей место уступит, все прикидываются, что не видят. Думает, блядь, что если прописка московская, и менты не ебут на каждом шагу, то он уже все, герой, а ты, выходит, говно. Что, я не так говорю?

– Все так, – ответил второй мужик. – Мы их в армии знаешь, как пиздили? Я в Тобольске в стройбате служил. После «спецухи» брали только в стройбат, в другие войска не брали. Ну и нормально – москвичам посылочки слали, хуе-мое, а мы у них все забирали, и пиздили еще, как могли. И сейчас я их всех ненавижу. Деловые все – охуеть.

– Ничего, скоро им тоже будет пизда. Сибирь и Дальний Восток отколются, на хуй, – у них и нефть, и газ, на хера им Москва? Чтобы кормить ее? Останется одна беднота, поглядим тогда на этих московских хуев.

Я сделал глоток «Балтики-тройки». Блондинка наклонилась к своим сумкам. У корней ее волосы были темными. Она поставила на стол пакет «Перекресток», вынула из него томатный сок «Чемпион», армянский лаваш и нарезку красной рыбы.

На боковом месте тетка говорила соседке:

– У нас в магазинах все дешевле, чем в Москве. Продукты так точно. Что – на рубль, что – на два, а что – и на пять. Но в Москве ведь и заработки не такие…

– Да, не говорите. Жирует Москва, жирует.

Иван спросил у приятеля:

– Так, Вася, а что будем с этим гондончиком делать… С бригадиром… Как его там, Кондратов, да?

– Вроде, Кондратьев. Я посмотрю, сколько он денег домой привезет, и тогда будет ясно, кинул он нас или нет…

– Как ты посмотришь?

– А я посмотрю, что он себе купит. В одном подъезде, все-таки.

– Ну возьмет он себе машину. Что тогда?

– А ничего. Только бригадиром он больше не будет. И в Москву больше не приедет. А если приедет…

– Ладно, посмотрим.

Буфетчица из вагона-ресторана несла по проходу корзинку с бутылками.

– Никто не желает перекусить-выпить? Есть кока-кола, минеральная, пиво…

Вася схватил ее за руку.

– Девушка… У вас пиво, а у нас – водочка. Давайте, выпейте с нами…

Буфетчица вырвала руку и пошла дальше.

Я достал дискман, вставил старый альбом группы «Сплин». В девяносто восьмом, сразу после знакомства с Наташей, я много слушал этот альбом, особенно песню «Орбит без сахара» – хит того лета. Когда мы с ней сидели в кафе или гуляли по улицам в центре города, обязательно слышали ее много раз. Наташа однажды сказала мне, полупьяная, что эта песня в каком-то смысле про нее. Я спросил, почему – она не ответила.

Вася и Иван смотрели в окно. На столе стояла пустая бутылка из-под водки. Блондинка спала на верхней полке.

– Знаешь, ненавижу так ездить на поезде, – сказал Вася.

– Как – так? – Иван засунул в ноздрю большой палец и стал ковыряться.

– Ну, когда спят все.

– А как ты любишь?

– Когда весело! Когда все бухают! Что, разве плохо?

Поезд резко остановился. В вагоне горел тусклый ночной свет. Иван и Вася храпели на своих полках. Блондинка отвернулась к стене.

Я пододвинулся ближе к окну. Здания станции не было видно, только еще одна колея рельсов и штабеля деревянных шпал. Прожектор на столбе освещал кусок насыпи. На камнях валялась пустая бутылка от «Пепси-колы». Слышен был лай собаки.

Суббота

Я встал с дивана, сделал три шага по ковру до окна. Туман начал рассеиваться. Палисадник под окном был засыпан потемневшими листьями. По улице ехал троллейбус, забрызганный грязью. Пассажиров в нем не было.

В музыкальном центре «Sanyo» играл любимый Наташин компакт – «Red Hot Chili Peppers» девяносто девятого года, альбом «Californication».

– У детей сейчас осенние каникулы, – сказала Наташа.

Я кивнул.

– Хорошо им.

– Ну а нам разве так уж плохо?

– Им не надо ходить на работу.

– Но случаются ведь выходные…

– Ну и что, что случаются? Пока выходных дождешься, на работе все нервы вырвут. – Наташа взяла из пачки «Winston Lights» сигарету, щелкнула зажигалкой, затянулась. – А некоторые себе и на выходных работу найдут – например, дачу. Мои уехали вчера вечером. Не знаю, что там уже можно делать сейчас. Может, так, по привычке… А твои еще ездят?

– Не знаю. В эти выходные точно не едут, раз я приезжаю.

– Они знают, что ты у меня?

– Да, я сказал им по телефону, что сначала заеду к тебе.

На масляном обогревателе погасла красная лампочка. Я вернулся на разложенный диван, залез под одеяло к Наташе, прислонился, как она, к ковру на стене. Между ковром и диваном был кусок холодной стены с вытертыми обоями.

– На фига тебе выходить за него? Оставайся со мной.

– Митя, мне в следующем году тридцать лет. Я стараюсь смотреть на вещи серьезно. Да, я люблю тебя. Но если подумать реально – что мне светит с тобой? Жить с твоими родителями и сестрой в вашей двухкомнатной? Или с моими – тоже в двухкомнатной?

– Зачем? Переезжай ко мне в Москву, я давно тебе говорю. Найдешь работу…

– Ничего ты не понимаешь. Я так не могу. Мне надо, чтобы стабильность была.

– И он тебе ее даст?

– В общем, да. У него сейчас свой магазин, автозапчасти. Неплохо вроде бы раскрутился. Всю жизнь занимается бизнесом, как из армии только пришел. Сначала в Польшу возил товар, иномарки гонял из Германии, потом перешел на запчасти. Скоро второй магазин открывать собирается. Связи хорошие у него – столько лет в этом крутится, всех бизнесменов в городе знает. Нашел мне работу в салоне сотовой связи. Уйду на фиг из своей фирмы – знаешь, сколько крови она мне попортила? А здесь работа несложная будет, и отношение тоже нормальное. Хозяин – его хороший знакомый.

– Он тебе нравится хоть немного?

– Не спрашивай ерунду.

– А какой он – красивый?

– Да нет. Скорее наоборот. Маленький такой, и лицо немного смешное. – Наташа улыбнулась. – Но это даже, по-своему, хорошо…

– Имеешь в виду, что не будет бегать по бабам?

– Ну, и это тоже.

– Я тоже не бегал. Хотя мог бы. Мужчины – они полигамны. Это наукой доказано.

– Ну и бегай теперь, сколько хочешь. Найдешь себе там москвичку. Лучше всего – чтобы с квартирой. Пропишешься…

– У меня таких целей нет. Мне такие вещи – не в кассу.

– Знаю. Это я так, просто сказала.

Я поднял голову, глянул на потолок. У стены, над обоями был высохший коричневый подтек – Наташа говорила, что год назад их залили водой соседи сверху.

– Митя, ты пойми, раз так вышло, то вышло. Пусть так и будет. Что ни делается, все к лучшему. Разве нет?

– А разве да?

– Нет, смотри вот… Ну, поженились бы мы с тобой, пожили бы вместе какое-то время. Сначала все было бы хорошо, а потом началась бы фигня, как это обычно бывает. Из-за денег или из-за родителей – моих или твоих. Начали бы ругаться… А так останутся только хорошие воспоминания…

– Ну, хорошо, пусть хоть воспоминания. – Я усмехнулся. – Странно как-то все это. Все эти месяцы. То все было однообразно, привычно, ничего нового, а то вдруг навалились события… На свадьбу хоть пригласишь?

– А ты, можно подумать, придешь.

– Приду. Надаю жениху по башке, устрою скандал…

– Поэтому и не приглашу.

– Ну и не надо. Да нет, я шучу, конечно.

– Знаю, что шутишь.

Наташа взяла еще одну сигарету, зажгла.

– Представляешь – а он детей хочет. Практически сразу после свадьбы – мне же уже не двадцать лет, и ему тоже не двадцать. – Она затянулась, выпустила дым. – Знаешь, чего я больше всего в жизни боюсь? Умереть одной, и чтоб соседи нашли по запаху…

– Ты что, серьезно? Неужели тебя это волнует? Тогда ведь уже все равно…

– Ну да, действительно – все равно…

* * *

Мама положила мне четыре крупных картошины и куриную ногу, взяла тарелку Анюты и стала накладывать ей.

– Что у Наташи, как она поживает? – спросил папа.

– Так, нормально. Все как обычно.

– Что-то она нам никогда не звонит, – сказала мама. – Могла бы и позвонить как-нибудь, поинтересоваться, как мы и что мы. Все-таки вы с ней гражданские муж и жена.

– Ну, можно сказать… Да, я забыл вам гостинцы вручить.

Я отодвинул табуретку, встал из-за стола, вышел в прихожую. Вынул из сумки две коробки конфет «Коркунов» и бутылку коньяка «КиН».

– Вот, держите. Сами разберетесь, что кому.

– Мам, ты посуду не трогай, – сказала Анюта. – Я сама все помою потом.

– Когда? Завтра утром?

– Да нет, сегодня. Я к вечеру буду дома.

– Ладно, я уж сама. Заодно и с Димой побеседуем.

– Хорошо. Спасибо. Ну, я пойду – мы в кино идем с Максом.

Анюта вышла из кухни. Я помог маме поставить тарелки и чашки в раковину. Она взяла с полки фартук, надела, намылила губку.

– Как у тебя на работе? – спросил папа. – Есть какие-нибудь перспективы?

– Да какие могут быть перспективы? Никаких. Фирма работает, не закрывается, зарплату платят стабильно. Что еще надо?

– Не знаю, просто спрашиваю. Тебе, конечно, виднее. Если ты чувствуешь, что занят тем, что тебе интересно – можно сказать, своим делом…

Мама перебила его:

– Дима, а может, вернулся б ты лучше домой? Что ты в этой Москве – без квартиры, без прописки, без ничего?

– Многие так живут. Со всей России, из Белоруссии, с Украины – и все нормально…

– Ты бы подумал – тридцать лет все-таки, надо что-то решать…

– Что решать? У меня все нормально. Я доволен…

– Ну, нее знаю, не знаю… Думай сам.

Я включил магнитолу. Радио было настроено на танцевальную станцию – видно, вчера у Анюты был Макс. Я покрутил ручку настройки, нашел «Наше радио». Играла старая песня «Кино» – «Мы ждем перемен».

По улице проехала свадьба на трех машинах – старый БМВ, тридцать первая «Волга» и «Жигули-десятка». На капоте БМВ была прикреплена кукла. Я вспомнил, как женился парень из второго подъезда, когда я был классе в первом или во втором. Свадьба была в субботу, в сентябре – только что начался учебный год. Люди стояли на всех балконах и смотрели, как украшают машины, привязывают к капоту куклу, а на другой машине закрепляют позолоченные кольца на деревянной подставке. Тому жениху сейчас далеко за сорок, невесте, наверно, почти столько же – я их знал наглядно. У них трое детей, самый старший недавно вернулся из армии.

Родители, сидя на диване, смотрели по телевизору выступление Петросяна. Мама улыбалась, лицо папы было серьезным.

– Мама, ты не помнишь, мои старые плавки где-нибудь сохранились, или их выбросили? А то новые я не привез, остались в Москве.

– А зачем тебе плавки?

– Собираюсь сходить в бассейн.

– Что это ты вдруг? Давно уже не ходил…

– Так, захотелось… Дома скучно сидеть, делать нечего. Игорь с семьей – у тещи.

– Посмотри в стенке, на верхней полке…

* * *

Я шел мимо футбольного поля к трехэтажному зданию дома спорта. Чернели на фоне белого неба голые ветки деревьев. Над домами седьмого микрорайона показалось неяркое солнце и тут же спряталось за облака.

Фойе дома спорта практически не изменилось за десять лет, что я здесь не был. Все тот же керамический подвесной потолок и пятирожковые люстры – обычные, как во многих квартирах. Я подошел к кассе.

Деревянные ящики в раздевалке перекрасили в синий цвет. Желтая краска на стенах потрескалась. Из коричневого линолеума в центре раздевалки был выдран квадратный кусок.

Я выбрал ящик номер семнадцать, бросил в него рюкзак, расстегнул молнию джинсов. В другом углу мужик натягивал плавки на тощую задницу. Больше в раздевалке не было никого.

Я спрыгнул с бортика на крайнюю дорожку – по ней не плавал никто. Три пацана ныряли и брызгались на другой стороне бассейна, у выхода из раздевалок. По двум центральным дорожкам плавали мужик, которого я видел в раздевалке, и два парня немного младше меня. Я проплыл весь бассейн два раза, остановился у бортика, держась за пластмассовые кружки разделительной линии между дорожками.

Из женской раздевалки вышли две девушки лет по семнадцать, худые, с хорошими фигурами. Одна была в красной резиновой шапочке, вторая – в зеленой.

Девушки спустились на дорожку рядом с моей. Я проводил их глазами.

Почти весь седьмой класс я покупал абонемент и ходил в бассейн два раза в неделю. На весенних каникулах народу было полно – в основном, пацаны моего возраста. Однажды откуда-то появились трое глухонемых – они разговаривали между собой знаками, больше всех брызгались и все время ныряли с «кубиков».

Минут за пять до того, как тренер должен был свистнуть в свисток – «время вышло» – на весь бассейн запищала девчонка в синей резиновой шапочке, начала давать оплеухи одному из глухонемых. Я спросил у пацана в красных плавках:

– Что там такое?

– Защупал бабу урод. Они – с интерната, приехали на каникулы. Будем пиздить их после бассейна. Если хочешь – давай и ты тоже. Сразу надо помыться по быстрому, одеться – и быстрее на улицу. Живыми они не уйдут.

Я одевался не торопясь. Несколько пацанов торопливо оделись и выскочили из раздевалки. Потом ушли глухонемые. В фойе я сел на скамейку. По телевизору шел футбол – «Динамо-Киев» – «Спартак». До конца первого тайма было пятнадцать минут.

Понедельник

Шел мокрый снег, покрывая асфальт перрона. На нем отпечатывались следы. Впереди меня шла женщина под большим коричневым зонтиком. Мой зонтик лежал на дне сумки, и лезть за ним было лень.

В начале перрона топтались таксисты.

Один бормотал:

– Такси недорого. Аэропорт Шереметьево-один, Шереметьево-два, Домодедово, Внуково…

У метро стояли два мента с автоматами. Один махнул мне рукой.

– Здравствуйте. Посмотрим ваши документы?

Я раскрыл молнию на рюкзаке, вынул паспорт, подал менту. Он полистал его, развернул регистрацию. Снег не прекращался.

– Настоящая? – спросил мент.

– Да.

– А если проверим – пробьем по компьютеру?

– Она настоящая.

– Ладно, держи, хер с тобой. Но если левая – тебе хуже. Поймают с такой – отхуярят по полной, и еще штраф заплатишь. Ты понял?

– Понял.

Я забрал паспорт. Мент кивнул парню с картонной коробкой. Парень полез в передний карман своей куртки.

Мужик на сиденье напротив меня допил коктейль «Русский ерш», поставил банку на пол вагона. Банка упала и укатилась. Мужик прилег, закинув на сиденье ноги в ободранных черных ботинках.

– Ну что вы такое делаете? – сказала тетка, сидящая рядом со мной. – Кто-нибудь сядет, а вы – с ногами.

Мужик сморщился, открыл глаза, глянул на тетку.

– Суки вы поганые. Давите нас, кровь сосете. Буржуи проклятые.

– Никто вас не давит, просто замечание сделали. Ну-ка уберите ноги с сиденья. Вы что, русского языка не понимаете?

Мужик махнул рукой и зажмурил глаза.

* * *

Маша улыбнулась мне и спросила:

– Что, прямо с поезда – и на работу? Смотрю – вы с сумкой…

– Да. Ездил к родителям.

– И как съездили?

– Съездил неплохо. А вот погода сейчас на улице мерзкая – мокрый снег, слякоть.

– Неудивительно – ноябрь уже, поздняя осень. Не люблю это время года – просто физически его не переношу. А лето всегда такое короткое, так быстро проходит, и потом почти девять месяцев зима и осень…

– Да, грустно, но ничего не поделаешь.

– Это точно, надо ждать новое лето.

Я щелкнул по иконке «Explorer». Вверху страницы «mail.ru» висел большой баннер: «BeeOnline. Чем заняться в выходные? Посмотреть гороскоп, изучить камасутру, выбрать ресторан». В почте, кроме спама, было письмо от Анюты. Она писала из института, спрашивала, как я доехал.

Я написал ей два слова: «Нормально. Целую. Д». Сообщение ушло, в ящике появилось новое. От Игоря Кузнецова. Но это был не мой Игорь, а тезка и однофамилец со странным адресом dwight@sunsight.ust.hk.

Тема: ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ – РЕАЛЬНОСТЬ.

«Если Вы посчитаете выводы, приведенные здесь, разумными и сможете чем-либо посодействовать их практической реализации, то я и Вы – вместе МЫ – сможем сделать гораздо больше. Человечество стоит на пороге совершенно новой эпохи, и это связано со значительным ростом продолжительности жизни. Ученые всего мира вплотную занимаются этим вопросом. Они расшифровывают генетический код и стремятся воздействовать на механизм биологической эволюции человека».

Я колесиком мыши прокрутил сообщение вниз.

«Единая Разумная Бесконечность (далее ЕРБ) – представляется нами как бесконечность пространства, бесконечность времени и бесконечность непонятого – того что мы еще не познали. Это могут быть законы взаимодействия, электромагнитные, гравитационные и другие. Пересекшиеся в одной точке три знака бесконечности символизируют понимание мира – это ЗНАК РАЗУМНОЙ БЕСКОНЕЧНОСТИ».

Я опустился еще ниже. В конце сообщения были реквизиты «автономной некоммерческой организации «ФОНД ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ»: ИНН, расчетный счет, БИК. Я вернулся в папку «входящие» и удалил сообщение. Набрал адрес «», ввел параметры поиска: «системный администратор», «30 лет», «образование – высшее», «Москва», «от 700$». Поиск выдал сто сорок восемь вакансий.

«Зарплата: 2500 $ в месяц. Требования: высшее тех. образование, опыт от 2-х лет, наличие сертификатов по администрированию БД Oracle приветствуется, опыт администрирование больших БД».

«Зарплата: 2356 $ в месяц. Банку требуется системный администратор. Опыт MS Windows 2000, Unix, Sendmail, Firewall. Опыт с оборудованием Cisco. Прописка – Москва, МО. Зарплата – по результатам собеседования».

Я свернул «Explorer», поглядел в окно. Снег продолжал сыпаться, прилипая к стеклу. Двора и соседнего дома практически не было видно.

Вторник

На столе в комнате для переговоров, среди смятых салфеток, пластиковых тарелок с косточками от маслин и стаканов, стояли три пустые бутылки от вина «Cabernet», четыре литровых пакета сока «J-7» и три бутылки «Гжелки»: в двух по половине, а третья – пустая. Руслан подошел к столу.

– Где я оставил здесь свой стакан? Это не твой?

Внутри на стенках стакана висели красные капли вина.

– Нет, мой – у меня.

– Ладно, хер с ним.

Руслан налил в стакан водки, выпил, взял пакет вишневого сока, подставил стакан – из пакета вылилось несколько капель. Он взял другой пакет, апельсиновый. Из него вытекло чуть побольше. Руслан отошел.

Директор, прощаясь, обнимался с Петренко и Чайкиным. Инна и Женя помахали руками и вышли из комнаты. Алла закричала им вслед:

– Куда вы, девчонки? Остались бы – мой день рождения все-таки!

Я налил себе водки. Выпил, подцепил вилкой маслину, взял кусок хлеба. Рядом со мной, у стены, стояла Света – она с сентября работала в отделе продаж вместо Оли. Я с ней почти не общался – с компьютером у нее проблем не было. Довольно часто я видел ее на площадке между вторым и третьим этажами: она курила и разговаривала по мобильнику, задрав очки на лоб. У нее были широкие бедра, большой зад и плоская грудь.

Света улыбнулась мне и спросила:

– Почему ты не чмокнул Алку, когда шеф сказал, чтобы все мужчины поцеловали? Я видела, ты – бочком, бочком, и за спины девчонок.

Она опять улыбнулась. На ее нижней губе было темно-красное пятнышко от вина. Я посмотрел на Аллу – она прощалась у двери с директором, он что-то шептал ей на ухо.

– Не бойся, она не слышит. А вообще, я бы тоже не стала ее целовать на твоем месте. Алка уродливая и тупая, и никак парня себе не может найти. Между прочим, жутко насчет этого комплексует – пытается где-то что-то, но всегда мимо. Когда ни пройду мимо нее – у нее на компьютере lov.ru.

– Может, выпьем еще понемногу?

– Давно жду, когда ты предложишь. А то девушке вроде как неудобно… – Света захохотала.

– Там только водка осталась…

– Это меня не пугает. Или ты водку не пьешь?

– Я все пью…

Я взял у Светы стакан, налил водки ей и себе.

– Ты запиваешь? – спросила она.

– Я – нет.

– А я запиваю, только, кажется, нечем. Сок весь выпили – быстрее ушел, чем водка.

В офисе, кроме нас, оставались Алла, Руслан, трое девушек из отдела продаж и Инна – новая вечерняя секретарша. Они всей компанией что-то весело обсуждали. Инна – студентка филфака, хиппующая девчонка в длинной джинсовой юбке – странно смотрелась на фоне всех остальных, одетых в «офисном» стиле.

Мы чокнулись со Светой и выпили. Я стал жевать кусок хлеба, Света насадила на вилку последнюю маслину на тарелке.

Я спросил:

– Ну как, тебе нравится здесь работать?

– Везде одинаково – в смысле, говно. Так что, разницы нет. Что, может, выпьем еще по чуть-чуть?

– Давай.

– Наливай тогда, а то и водки уже не останется.

На улице было холодно. Ветер гнал по дороге пустой серый пакет.

Я спросил у Светы:

– Ты – на метро, я так понимаю?

– Да, ты угадал. Поразительная интуиция.

Мы свернули на Валовую. За киоском «Аргументы и факты» светилась вывеска «Интимс.ру. Пип-шоу». Мигали лампочки на витрине «Максимы-пиццы». Дрожал на ветру прилепленный на столбе лист объявления: «Сниму квартиру семье».

Света шагала нетвердо, держала меня за рукав.

– Ненавижу такую погоду, просто терпеть не могу. Мне надо было родиться в какой-нибудь теплой стране.

– Многие так говорят.

– Потому что многим не нравится здесь из-за холода. Я стараюсь в такое поганое время года вырваться туда, где тепло. Между прочим, в конце ноября поеду на недельку в Египет, возьму за свой счет – отпуска мне еще не дадут. А ты часто ездишь куда-нибудь отдыхать?

– Редко. Последний раз – очень давно. Извини за нескромный вопрос. Ты не замужем?

– Нет, – Света саркастически улыбнулась. – И знаешь, не собираюсь. Мне и так вроде неплохо, а рисковать я не хочу. Мне двадцать семь лет, молодость уплывает. Не убивать же ее на какого-нибудь дурака?

Я придержал дверь метро с наклейкой «Депрессия? Негрустин». Мы зашли в вестибюль.

– Тебе на какую ветку? – спросил я. – На зеленую?

– Нет, на кольцевую.

– А в какую сторону? К Таганской или к Добрынинской?

– А не все ли равно?

– Может, нам по дороге? А если и нет, все равно могу проводить…

– Нет, спасибо, не надо.

– Ну пока.

– Пока.

Эскалатор двигался вниз. Я подумал, как было бы классно поехать сейчас куда-нибудь к морю, подальше от холода, снега и осенней депрессии.

* * *

Я был на море всего один раз, в девяносто первом году, после экзаменов в институт. Папе дали в профкоме завода путевку в Одесскую область, на базу отдыха «Нива». Мы поехали все вчетвером.

Нас поселили в четырехместную комнату, но Анюта была без путевки и спала на одной койке с мамой. На четвертой койке спал Сашка, учитель немецкого языка из какой-то деревни под Винницей. Он был маленький, тихий и скромный и очень стеснялся того, что его подселили к семье. В первый же день он пошел к директору базы – просить, чтоб его переселили. Директором был седой дядька высокого роста. Он ходил в расстегнутой тенниске, и из-под ремня торчала резинка черных трусов. Сашка потом рассказал мне, что директор его обругал, заорал, что база и так переполнена, и если ему что-то не нравится, то он может ехать домой.

Чтобы меньше стеснять нас, Сашка сидел вечерами в кооперативном кафе «Вероника», пил вино и угощал разных девушек. Они выпивали, говорили Сашке «спасибо» и уходили на дискотеку, а Сашка оставался один и сидел в кафе до закрытия.

В крайней комнате нашего этажа жила со своей мамой Люба из Киева. Она была на два года старше меня, закончила второй курс универа – «романо-германские языки и литература».

Я познакомился с Любой, когда сидел в первый вечер на пляже с гитарой, подстелив облезлое светло-синее одеяло. Люба немного умела играть – знала десяток аккордов и несколько песен «Кино» и «Алисы». Она заметила, что я сижу и бренчу – я тогда только учился играть, – подошла и сама со мной познакомилась.

После этого мы каждый вечер сидели на пляже и по очереди что-то играли. Волны накатывали на берег, оставляя пену и мусор, а в воде отражалась дорожка луны. Мне жутко нравилась, что такая красивая и взрослая девушка стала общаться со мной, а не с другими парнями на базе, но я понимал, что шансы мои нулевые.

Утром девятнадцатого августа я взял гитару, и мы с Любой пошли на заброшенный пляж – он начинался за базами отдыха. На пляже валялись обломки бетона и куски арматуры, ржавели каркасы грибков и раздевалок. Низко летая, кричали чайки. Они садились на песок, снова взлетали.

Мы искупались, расстелили полотенца и легли загорать. На Любе был открытый купальник ядовито-зеленого цвета – такие тогда привозили из Польши.

Люба сказала:

– Я этим летом должна была ехать во Францию, в международный молодежный лагерь. Но не успели вовремя прислать приглашение, чтобы оформить визу. Хотя море – тоже кайфово. Я очень люблю море. А ты?

– Я тоже люблю.

От баз отдыха в нашу сторону шел человек. Когда он приблизился, мы увидели, что это – парень лет двадцати, в плавках, с бусами и длинными волосами, перетянутыми на лбу тесьмой.

Он приблизился и прокричал:

– Доброго вам дня! Меня зовут Джим. Я приветствую вас, пиплы, и хочу предложить присоединиться к нашей скромной хиппейской компании. Мы тут рядом живем в палатках… Милости просим, как говорится.

На пустыре, у забора базы отдыха «Киевстройтерст», стояли две палатки. Кроме Джима, в хиппейской компании было двое парней и три девушки.

– Знаете уже, что за лажа в Москве приключилась? – спросил высокий хиппан с тремя нитями бус и алюминиевым крестиком на загорелой безволосой груди – Ник.

– Нет, мы рано утром ушли, – ответила Люба. – А что там такое?

– Государственный переворот. Горбачева спихнули, теперь Янаев за президента. Военное положение, часть газет захватили, телевидение. Короче, демократии больше не будет, возвращается диктатура.

– Значит, надо помянуть демократию, – сказал Джим.

Он слазил в палатку и вытащил две трехлитровые банки с домашним виноградным вином.

На костре жарилось сало. Джим пел под гитару песню «ДДТ»:

В последнюю осень Ни строчки, ни вздоха…

– Как все-таки четко Шевчук это прочухал, – сказал Ник. – Он эту песню той осенью написал, Выходит, еще тогда человек чувствовал, что это наша последняя осень. В смысле, последняя свободная осень. А теперь вернется «совок», вернется вся эта лажа…

– А может, это и хорошо, может, это и к лучшему? – перебила его Люба. – Раньше было все можно – демократия, гласность и тэ дэ и тэ пэ, а сейчас опять многое будет нельзя, запрещено… И значит, можно будет заниматься чем-нибудь запрещенным, и от этого в жизни будет какой-то особенный смысл…

– А потом, может быть, произойдет революция, – сказал Ник. – И мы будем в первых рядах, мы будем героями.

Джим допел «Последнюю осень» и начал петь «Революцию»:

В этом мире того, что хотелось бы нам, нет Мы верим, что в силах его изменить – да! Революция, ты научила нас Верить в несправедливость добра…

У берега плескались волны, над пляжем кружили чайки. Я и Люба, сидели, прижавшись друг к другу, почти обнявшись.

Хиппанка Алиса – самая старшая, ей было лет двадцать семь – сказала:

– Не бойтесь, ребятки, все будет нормально. Оно просто не может быть плохо, когда такое небо, и море, и вино.

Мы вернулись домой только к вечеру. На «Ниве» телевизора не было, и мы с Любой пошли в соседний «Строитель» – мои родители и Любина мать давно были там.

В тесную комнату, где стоял черно-белый «Рекорд», набилось человек сто. Мы стояли в дверях. На экране сидели с унылыми лицами дядьки-«гэкачеписты».

Через день стало ясно, что путч провалился.

Вечером мы со Любой сидели у моря.

Она сказала:

– И все равно хорошо. Пусть не будет ничего запрещенного, зато коммунизм теперь окончательно рухнул, и значит все будет по-новому. Круто, и интересно, и ярко…

Четверг

В дверь постучали. Я свернул «Explorer», чтобы не видели, что у меня открыт «lov.ru». Дверь приоткрылась, просунулась Светина голова.

– Привет, Димка. У меня что-то Интернет отрубился. Может, посмотришь?

– Сейчас подойду.

Она посмотрела на меня и захлопнула дверь.

На столе Светы в аккуратные стопки были сложены факсы, газеты, журналы. Был открыт «Word», файл назывался «Стройтехмонтаж-21-10-04.doc». Это было письмо, начинавшееся словами «Уважаемые господа! В ответ на запрос от 21 октября этого года мы рады вам сообщить, что готовы предоставить эксклюзивно выгодные условия».

Света встала, я сел в ее кресло, открыл «Свойства» и поменял IP-адрес. Света, наклонившись, следила за тем, что я делаю. Я поглядел на нее – на подбородке у нее был маленький шрам от царапины, тушь на ресницах лежала комками.

– Теперь все должно быть нормально, – сказал я.

– Спасибо тебе. – Света неестественно широко улыбнулась. – Как ты вообще поживаешь, как дела?

– Как обычно. Ничего нового.

– Ну, это не так уж и плохо. По крайней мере, никаких больших неприятностей, я надеюсь?

– Ну да. Ладно, пойду я к себе.

– Пока. Еще раз спасибо. Удачи.

Я развернул «lov.ru». Ввел город – «Москва», «парень познакомится с девушкой», возраст «25-29».

Первой в списке была «Надежда, 26. Познакомлюсь с парнем в возрасте 26-40 лет. 3 фото». Я щелкнул на кнопку «Подробнее»

«Возраст: 26 лет, знак Зодиака: Рыбы. Ориентация: Гетеро. Семейное положение: Нет пары. Была сегодня в 07:22. Просмотров за месяц: 144».

Я посмотрел на фотографии, увеличивать их не стал, вернулся назад.

«Solnishko, 27. Познакомлюсь с парнем в возрасте 26-40 лет. 3 фото». Я щелкнул на «просмотр полноразмерных фотографий», ввел логин и пароль.

«Россия, Москва. 27 лет, знак Зодиака: Лев. Ориентация: Гетеро. Семейное положение: Нет пары. Была вчера в 8:02. Просмотров за месяц: 2100». Обо мне. Ya kak brilliant – mnogogrannaya i siyayushaya!:) Цель знакомства: Дружба и общение, Переписка, Любовь, отношения, Брак, создание семьи, Рождение, воспитание ребенка».

Я щелкнул на первой фотографии, она открылась в новом окне. Solnishko оказалась жуткой старой теткой с выбеленными волосами. Я нажал на «вернуться к результатам поиска», потом на страницу под номером шесть.

«Алена, 28. Познакомлюсь с парнем в возрасте 31-40 лет». Обо мне: Мужчины, имеющие творческий потенциал, эквивалентный 3000$ в месяц и более, имеют льготы при знакомстве».

«Nataliya, 26». Ваше образование, институт: высшее экономическое. Ваш любимый художник: в этой теме я дилетант. Ваше отношение к религии: опиум для народа:) Где бы вы хотели жить? В теплой стране у моря».

* * *

Кассирша «Ростикса» положила на поднос мою сдачу – две десятки и рубль. Я взял поднос, оглянулся по сторонам. Почти все столики были заняты. В центре зала было свободное место напротив девушки в черном свитере. Я подошел. На столе стоял поднос с палочкой от шашлыка и оранжевой картонкой от картошки. Паренек в черных брюках и желтой рубашке схватил поднос со стола. Я подставил на его место свой. Снял куртку, повесил на спинку стула.

Перед девушкой на подносе лежал кусок курицы на бумажной тарелке, рядом стояли три разных соуса.

Зазвонил полифонический телефон. Девушка вынула из сумки «пудреницу», открыла.

– Да, мама. Билеты купила. На «Чайку». На «Шута Балакирева» уже все были проданы. Да, хорошо. Мне на работе придется договориться, я же работаю в среду, но это не страшно. Да, пока.

Девушка наклонилась к сумке, зацепила своим подносом за мой, сдвинула его к краю стола. Я машинально схватил стакан с пивом, чтобы он не упал.

– Извините… – Девушка улыбнулась. – Ну вот, уже подносы летают…

Я улыбнулся в ответ.

Девушка вытерла руки салфеткой, встала со стула, надела куртку, накинула сумочку на плечо и пошла к выходу. Я посмотрел ей вслед.

Воскресенье

Я открыл металлическую дверь под вывеской «СТОМАТОЛОГиЯ» и зашел внутрь. На ресепшн сидела бабуся в больших старомодных очках.

– Здравствуйте, молодой человек. Вы записывались на сегодня?

– Нет, не записывался. Хотел узнать, как попасть к доктору.

– А что с вами случилось?

– Ничего не случилось, просто выпала пломба.

– Доктор освободится через десять минут. Потом у него свободно. Будете ждать?

– Да.

Я присел на диван. На другой его стороне сидел смуглый черноволосый парнишка в оранжевой куртке с буквами на спине: «Северный административный округ». Я взял со столика журнал «Здоровье» за март этого года, механически полистал и бросил назад.

Из кабинета вышел парень в такой же оранжевой куртке, как у того, кто сидел на диване, подошел к бабушке на ресепшн. Она сказала, повернувшись ко мне:

– Проходите в кабинет, молодой человек.

Доктор стоял у окна в – в светло-зеленом халате, с золотой цепью на шее – и смотрел, как парни выходят на улицу. Полная медсестра вытряхивала из плевательницы в урну куски окровавленной ваты.

– Не поймешь этих нерусских, – сказала она. – Зачем ему было зуб вырывать, когда можно было запломбировать?

– Денег нет, – сказал доктор. – Пломба стоит дороже.

– Так можно было временную поставить, пока деньги появятся.

– Пусть каждый решает сам за себя. Все-таки, мы живем в свободной стране. А вы с чем пожаловали?

– Выпала пломба.

– Наша? По гарантии? Неужели?

– Нет, старая.

– Хорошо, сейчас посмотрю. Присаживайтесь.

Я лег в кресло. Доктор включил лампу, навел мне на лицо.

– Откройте, пожалуйста, рот. Да, вот так, хорошо. – Он наклонился, дохнул на меня коньяком, заглянул в рот, взял железку, поковырялся в моем зубе. На среднем пальце его правой руки была золотая «печатка» с инициалами «П.П.В».

– Так больно?

– Нет.

– Отлично. Значит, зуб мертвый. Не понадобится нерв удалять. Анестезию делаем?

– Делаем.

– Люда, подготовьте, пожалуйста. Сейчас пломбу поставим – и будете в полном порядке. А по большому счету, только стоматологи ведь и лечат – из всех врачей, я имею в виду. Потому что мы знаем, за что беремся. Все просто, прозрачно – вот у вас здесь полость из-за того, что выпала пломба. А что терапевт знает о том, что происходит внутри? Ничего. Так, догадочки, предположения… – Доктор улыбнулся и подмигнул мне.

Правая сторона рта все еще оставалась под «заморозкой». Я прошел мимо «Игорного дома», магазина «Времена года», павильона игровых автоматов «777», салона «Связной», клуба «Бочка» и игрового клуба «Золотая пальма». Свернул в арку рынка, потом – сразу направо. Второй киоск в ряду был сигаретно-пивным. Я сказал усатому кавказцу:

– Большую бутылку «Очаковского» и одну «Балтику-тройку».

Из-за «заморозки» язык плохо слушался, слова звучали нечетко. Кавказец выставил на прилавок бутылки.

– Сорок одын рубль.

Я расстегнул кошелек, вынул десятки и рубль, отдал продавцу. У него были длинные, не стриженные ногти с черными ободками грязи. Я взял привязанную открывалку, откупорил «Балтику», сделал глоток, положил «Очаковское» в рюкзак.

– Слушай, а это нэ ты по тэлэвизору вэдешь пэрэдачу? – спросил продавец.

– Веду.

– Что, сэрьезно?

– Ага.

– И какую?

– «Как спиздить миллион и не сесть в тюрьму».

Кавказец захохотал. Я сделал еще глоток и отошел от ларька.

– Да-а-рогу! – прокричал маленький человечек. Он вез на тележке пакеты кефира «Домик в деревне» и молока «Лианозовское», запакованные в пленку. Я отскочил к ларьку с кормом для животных.

Понедельник

На площадке между третьим и вторым этажами курила Света.

– Привет, – сказал я.

– Привет. Ты сегодня что делаешь вечером?

– Ничего.

– Тогда держи. – Она вынула из заднего кармана джинсов зеленый листок.

– Что это?

– Флаер. На концерт в Р-клубе. Сегодня, в семь вечера. Без флаера вход сто пятьдесят, а по флаеру – сто двадцать. Ты, вроде, говорил, что сам раньше где-то играл… Может, тебе будет интересно…

– А что это за концерт?

– Семь групп, не очень известных, конечно. У меня знакомый играет в одной.

На флаере разными шрифтами были напечатаны названия групп: «Double Divide», «Чистые прелести», «Ультракапкан», «Желтые стрелы», «Фастфуд» и «COOLак». Ни одного из названий я раньше не слышал. Название «Желтые стрелы» было подчеркнуто ручкой.

– А он в которой из этих играет? В «Желтых стрелах»?

– Да.

– А что хоть за музыка?

– Рок такой, не металл, а так – немного утяжеленный.

– И остальные – тоже что-то подобное?

– Нет, каждая группа – в своем стиле.

– А ты сама будешь там?

– Постараюсь, но не уверена. У меня встреча с клиентом в районе Водного стадиона, еще точно не знаю, во сколько закончится… Я флаеры по всему офису разношу. Может, еще кого-нибудь сагитирую, помогу Питу – мы с ним раньше в «Экстре» работали: он – дизайнером, а я – в продажах. Если будут люди по их флаерам, то они в этом клубе еще потом смогут сыграть. А если никто не придет, или мало, то следующий раз – только за свои деньги. В смысле, за выкуп билетов.

– Что значит – за выкуп билетов?

– Группа выкупает билеты по полцены – шестьдесят рублей, и может их продавать, кому хочет и по какой хочет цене. Теоретически, можно что-то и заработать, но обычно все в минусах.

– Даже так?

– А ты что думал? Групп знаешь, сколько в Москве? Сотни. И все хотят раскрутиться. Мне Пит говорил: чтобы вписаться перед известной какой-нибудь группой, молодые команды платят от сотни баксов и выше. Ладно, мне надо бежать. Концерт начинается в семь, но можно придти не к началу, а к восьми, даже к полдевятому. «Стрелы» третьими, вроде, играют. Адрес на флаере есть – на другой стороне.

* * *

Стены в длинном переходе на Тульской были обклеены рекламой концертов. У ступенек стояли три стриженых парня и два длинноволосых, в «косухах». Стриженый парень в черной короткой куртке схватил одного из длинноволосых за воротник. Тот сказал:

– Лучше по-хорошему отвалите – вам же потом будет хуже. Наших знаете, сколько в «Р-клубе»? Пятьдесят человек. Уроем вас только так.

Несколько парней пили пиво у входа в «Р-клуб», под красной светящейся вывеской. К бетонному барьеру были прислонены гитары в чехлах. У двери я наступил на осколки разбитой бутылки.

Я подал флаер в окошко под надписью «Касса», протянул сотню и две десятки. Кассирша дала мне билет. Мент на входе забрал его у меня и наколол на острый металлический штырь.

– Что в сумке? – спросил он. – Алкоголя нет никакого?

– Нет, ничего.

– Проходите.

Какая-то группа паковала на сцене свои инструменты. Играла фонограмма – готический рок. За столиками сидели с бутылками пива несколько девушек и парней. Из нашей фирмы не было никого, Светы тоже. Из будки, в которой, наверно, сидел звукореж, пахло марихуаной. На висящей на сцене картинке волосатый мужик бил по струнам «металлической» треугольной гитары. Над его головой была надпись «Всероссийская ассоциация рокеров».

Я подошел к стойке бара, спросил у носатого парня в черной майке «Р-клуб»:

– Пиво сколько стоит у вас?

– Тульское – пятьдесят.

– Налейте, пожалуйста.

Я взял пластиковый стакан с пивом, сел на стул у стены, почти рядом со сценой. В клуб зашли парни в «косухах», которых я видел в переходе на Тульской, с ними – три девушки. Они остановились у бара. Девушка в сером пальто, с прямыми светлыми волосами сказала:

– Да, это вопрос – как пройти мимо скинов и не получить от них.

На сцене играла хэви-метал группа «Double Divide». Вокалист тряс своей гривой и выламывался, схватившись за микрофонную стойку. Глядя на него, я вспомнил первые клипы «Бон Джови» на советском телевидении лет пятнадцать назад. У сцены прыгали «металлисты», рядом стояли их девушки. Остальные люди в клубе – человек двадцать пять – сидели за столиками и пили пиво в ожидании других групп.

Я зашел в туалет. Стены были разрисованы и обклеены флаерами. Я встал у писсуара и расстегнул штаны. В дверь заглянула девчонка-панкушка. Я посмотрел на нее. Она улыбнулась и отошла.

Вокалист «Стрелы» пробубнил в микрофон:

– А теперь – наша последняя вещь. Не расстраивайтесь, она будет короткая.

Музыканты вступили. К сцене приблизились два пьяных парня и девушка – я не видел, когда они вошли в клуб. Один из парней был высокого роста, в белой рубашке и расстегнутом пиджаке. Все трое начали танцевать – не слушая музыки, мимо ритма.

Парень в пиджаке подсадил приятеля, он забрался на сцену, обнял басиста и заорал в его микрофон:

– Пусть всегда будет солнце!

Из-за кулисы вышел охранник и столкнул парня вниз.

Песня закончилась. Вокалист сказал в микрофон:

– Большое спасибо всем тем, кто дослушал нас до конца. Мы были бы рады за это угостить всех вас водкой. Но только тогда, когда разбогатеем. А то пока…

Микрофон отключился. Заиграла «металлическая» фонограмма.

У входа стояли охранник и пьяные парни. Девушка куда-то исчезла.

– Валите лучше из клуба, пока не отпиздили, – сказал охранник.

Парень в пиджаке заорал:

– Я сейчас тебе покажу – отпиздить! Ты знаешь, где я работаю? В ФСБ. Тебе что, удостоверение показать? Все, пиздец тебе. Считай, что ты больше здесь не работаешь. У тебя семья есть? Все, считай, что семьи у тебя больше нет.

Парни вышли, хлопнула дверь.

Играл «Фастфуд». Я пил пятое пиво. У сцены прыгали, толкая друг друга плечами, трое пацанов не старше пятнадцати лет, с криво поставленными «ирокезами» на головах, и панкушка, которую я видел в мужском туалете. Один панк был в черной кофте с надписью на спине «Все государства – концлагеря».

Впереди меня по ступенькам «Р-клуба» спускались две девушки. Я не помнил, видел их в клубе или нет.

Я спросил:

– Девушки, а в какую вам сторону?

Язык заплетался. Они хохотнули.

Я пробормотал:

– Извините.

Вторник

У соседей сверху заплакал ребенок. Какая-то женщина попыталась его успокоить, потом стала орать на него. Я открыл глаза, посмотрел на окно. Оно начинало синеть. Я зажмурился, снова открыл глаза, поглядел на часы. 09:21. Если быстро одеться и побежать, опоздал бы на полчаса, может, на сорок минут. Но не было сил одеваться, бежать, садиться в автобус, спускаться по эскалатору. Хотелось заснуть и проспать целый день. Я повернулся лицом к ковру над диваном и закрыл глаза.

Рассвело. Я встал с дивана, сунул ноги в шлепанцы. Подошел к окну, отодвинул тюлевую занавеску. Над домами висело унылое серое небо. Дождя не было. В окне дома напротив тетка в халате что-то делала у плиты. С Коровинского шоссе на Ангарскую повернула коричневая «ГАЗель». Я поднял с пола джинсы и просунул ноги в штанины. Подошел к телефону, набрал номер офиса.

– Маша, привет, это Дима Макеев. Я сегодня себя плохо чувствую – голова сильно болит. Не смогу быть на работе.

– Хорошо, спасибо, что сообщили. Выздоравливайте!

У подъезда стояла старуха с пятого этажа с большой черной овчаркой на поводке. Я ненавидел всех собак в нашем доме за то, что они ссали в лифте. Увидев меня, собака дернула поводок в мою сторону, зарычала. Старуха оттащила ее.

Я вышел из магазина с «Балтикой-тройкой» в руке, сделал большой глоток. Перешел дорогу, повернул к пруду. На лужах блестела тонкая корочка льда.

На обложенном бетонными плитами берегу мужик в пятнистой военной куртке удил рыбу. В стеклянной полулитровой банке копошились опарыши. У берега плавала пачка от сигарет «Лиггет-Дукат». Я подошел к рыбаку, встал рядом, отпил пива.

Недалеко от нас тетка под пятьдесят сняла синий спортивный костюм, осталась в черном закрытом купальнике, зашла в воду.

– Она здесь все время купается, – сказал рыбак. – Даже зимой – прорубь делает специально. По системе профессора Иванова. И здоровается со всеми. Я иду, посмотрел на нее – она тут же: «Здравствуйте».

Я пошел вдоль пруда, на ходу допивая пиво. На другой стороне что-то кричал алкаш в темной куртке. Слов нельзя было разобрать. Навстречу мне шел дед в меховой зимней шапке, опираясь на трость. Он посмотрел на меня и сказал:

– Вам кричат, молодой человек. Слышите? Вас зовут. Вон – на том берегу.

Я спросил:

– Бутылка нужна? Сдадите. Она рубль стоит или больше. Точно не знаю.

– Нет, спасибо. Сами сдавайте.

– Как хотите.

Я бросил бутылку в сухую траву.

Часть четвертая

Суббота

Игорь взял со стола двухлитровую «бомбу» пива «Охота», отвинтил крышку, налил в два стакана. Мы сидели в комнате отдыха сауны, на деревянных скамьях, подложив под голые задницы полотенца. В «мокрой» парилке кого-то хлестали веником.

– Что, столица замучила, раз так часто стал приезжать? – спросил Игорь.

– Да нет, не замучила. Наоборот, привык уже там. В Москве – все нормально. Лучше, чем здесь… Просто захотелось приехать…

– Приехал – и ладно. Давай тогда выпьем знаешь, за что? За девушек, которые нам никогда не достанутся.

Мы чокнулись, слегка сплющив пластиковые стаканы.

Я отпил и спросил:

– А почему такой странный тост?

– Я дня два назад осознал, что некоторых девушек из своей школы до сих пор хочу трахнуть. В смысле, таких, какие они были тогда, а не таких, какие сейчас. Получается, что хочу я того, что мне никогда уже не достанется…

– Ладно, хватит. Что-то ты грузишь сегодня…

– Нет, послушай. Помню двоих – шли на класс меня старше. Я – в восьмом, а они были в девятом. Лариса и Оля. Всегда вместе ходили. Я вроде как с ними «дружил» – тырил дома из бара конфеты с ликером для них, в буфете коржики покупал, сигареты в киоске. Деньги на завтрак никогда не сдавал, все – на коржики и на сигареты.

– Ты что, в восьмом классе надеялся раскрутить их на секс?

– Пожалуй что да. Но так я это не формулировал. Вообще не формулировал. У меня были, скажем так, очень смутные планы. – Он улыбнулся, сделал глоток.

– И что потом?

– Ничего. Дружба закончилась. В начале десятого появился парень у Оли, потом – у Ларисы. Стало не до меня. Оля потом поступила в наш пед, на физмат. Про Ларису не знаю. Может, тоже – с ней за компанию. Работают сейчас в какой-нибудь в школе, обеим за тридцать, по двое детей…

Я допил свое пиво, поставил стакан на стол.

– Пошли погреемся, я здесь замерз.

В парилке под потолком светила тусклая лампа. На верхнем ярусе сидел полный мужик в вязаной шапке, весь поросший густыми черными волосами. По его животу и ногам стекал пот. Мы положили подставки и сели на средний ярус. Я сказал Игорю:

– Ну, ты меня удивил. Я не знал, что ты был такой озабоченный в восьмом классе…

– А ты разве не был?

– Не-а. Меня тогда больше музыка волновала, чем секс. Сидел дома и слушал кассеты – часами, приду из школы и слушаю. «Кино», «Аквариум», «ДДТ»…

– А у меня восьмой и девятый – самое было время… Все готов был отдать за секс и бухло. Ну, бухло еще иногда выпадало, а с сексом – полный пролет. Это уже в институте, скажем так, стало попроще… Смотри, как оно странно: в шестнадцать лет секс и бухло – это все. А сейчас – обычное дело. Рутина. Девальвация кайфа происходит, ты видишь? И что теперь остается? Ничего. Можно, конечно, заниматься самообманом, делать вид, что все – так, как надо.

– Не понял, про что ты?

– Мне скоро тридцать один, и я хочу жить, как хочу, а не сидеть в сраной клетке, в которую сам себя и загнал. Почти все наши ровесники – ну, те, кого я знаю – сидят в полной жопе. Но они этого не замечают или притворяются, что не замечают. У некоторых все, вроде, благополучно: жена, ребенок, думают уже о втором… И у меня то же самое. Тебе в этом смысле попроще – ты свободен. Нет семьи, нет детей. Захотел – уехал в Москву, захотел – можешь вернуться. Так ведь?

Деревянная дверь отворилась, вошли два коротко стриженных парня лет по двадцать пять. У одного на цепочке болтался крестик с распятым Иисусом. Парни сели на нижний ярус, под нами.

– Хорошо, что сегодня не пил перед баней, – сказал парень с крестиком. – Хоть нормально попариться можно. Пацаны предлагали, но я сказал, что не буду: в баню иду. Вот после – можно пивка потянуть. Только «Ярпиво», не сраную «Балтику» – от нее не пьянеешь, а охуеваешь, да?

– А мне – что одно, что другое: разницы нет, – ответил приятель. – Я дня без пива прожить не могу. Хоть бутылку, да выпью. Может, год уже или больше…

– Знаешь, как это называется? Пивной алкоголизм.

– Иди ты в пизду…

– Сам иди. Это еще как посмотреть, что лучше – водка или твое пиво. От пива желудок только так садится, капитально.

Я сказал Игорю:

– Пойдем в бассейн, окунемся.

– Пошли.

В бассейне никого не было. В голубой хлорированной воде плавал листок от банного веника.

– Знаешь, что? – сказал я. – Перебирайся ко мне в Москву. Устроишься на работу легко: ты классно в компьютерах разбираешься, лучше меня. Сначала сам переедешь, можешь жить у меня, потом обживешься, снимешь квартиру, перетянешь семью. Многие ведь так делают.

– Звучит, конечно, заманчиво, но для меня нереально. Неохота мне дергаться. Пусть все остается как есть. Все происходит само по себе, я не хочу в это вмешиваться.

– Так решили за нас в высших сферах?

– Ага.

Игорь спустился по лесенке, оттолкнулся от бортика и поплыл. Он переплыл бассейн и лег на воде, держась руками за бортик. Я подплыл. Игорь встал на ноги, пригладил ладонью намокшие волосы.

– Ответь-ка ты мне на один вопрос, Димыч. Ты уже скоро полгода в Москве. Кем ты себя ощущаешь – провинциалом или уже москвичом?

– Ну у тебя и вопросы. Никем не ощущаю. Я про это не думаю.

* * *

Родители сидели у телевизора, смотрели шоу «Как стать миллионером?».

– Ну, как сауна? – спросила мама.

– Нормально. И недорого. В три раза дешевле, чем в Москве.

Мама кивнула.

Я зашел в детскую. Анюта и Макс лежали на диване, обнявшись. Макс мял ее грудь. Я сказал:

– Привет, молодежь. Сорри, что вошел к вам без стука.

– Ничего, мы не сильно стеснительные, – сказал Макс, не убирая руку с груди Анюты. – Как Москва? Ничего там еще не взорвали?

– Макс, у тебя что, крыша съехала? – сердито сказала Анюта. – Дима все-таки там живет, а ты такой бред говоришь.

– Да ладно, успокойся ты. Я, типа, пошутил, и Димон меня понял? Так ведь?

– Ну да.

– Ну так как там – в Москве?

– Как обычно. Зима. Снег. Холодно. Пробки.

– Когда назад?

– Завтра вечером.

– Надо нам как-нибудь к тебе в гости заехать, да, Анька? На Новый год, может? А то брателло полгода в столице, а ты у него еще не была.

– Да я не очень стремлюсь. Я бы лучше на Запад куда-нибудь съездила. А Москва меня чем-то отталкивает. Что-то в ней стремное есть, бескайфовое.

Воскресенье

Радиоузел поезда передавал старую песню «Землян»:

Но снится нам не рокот космодрома Не эта ледяная синева А снится нам трава, трава у дома Зеленая, зеленая трава.

Когда я ходил в третий класс, эту песню часто крутил сосед за стеной, Саня Громов. Потом он купил кассетник «Весна» и ходил с ним гулять на улицу. В кассетнике обычно играли песни, записанные с телевизора: Леонтьев, Боярский, Пугачева, Антонов, «Земляне». Я завидовал Сане, потому что у нас кассетника не было, только старый бобинный «Ростов», и к нему всего три бобины – Высоцкий, Окуджава и Визбор. Их папе давно записали бывшие институтские одногруппники. Папа слушал их редко: ни он, ни мама музыку не любили. Они вообще не умели развлекаться и отдыхать – жили только семьей и работой. Такие они и сейчас, единственное развлечение – телевизор.

Напротив сидела девушка с бледным лицом, в сером свитере, с короткими темными волосами. В ушах торчали наушники плеера «Sony».

«Трава у дома» закончилась, следующая песня была «Листья жгут». Я содрал открывалкой снизу стола крышку с «Балтики-тройки», сделал глоток. На моей полке сидели два деда. Их сумки, привязанные к тележкам, покачивались на третьей полке над боковыми местами. Дед со сморщенным лбом, в серой трикотажной рубашке, говорил:

– Я знаю одно. В Белоруссии сейчас лучше живут. Там и зарплаты, и пенсии больше…

– А вот и не лучше, – перебил его второй дед. – У меня там сестра, двоюродная, в Гомеле. Ну, получает она пенсии где-то тысячу пятьсот – на наши деньги. Но там и продукты дорогие, дороже, чем у нас…

Девушка достала кассету из плеера, положила на стол, вынула из сумки другую. Я заметил обложку – Том Уэйтс, альбом «Machine Bone». Она надавила на кнопку «play» и отвернулась к окну.

Я взял с третьей полки матрас, скрученный, с подушкой внутри, бросил на свою верхнюю полку. Спросил у девушки:

– Снять вам матрас?

– Что? – Она вынула левый наушник. – Что вы сказали?

– Вам снять матрас?

– Нет, спасибо, не надо. Я не буду ложиться.

Дед в рубашке спросил:

– Девушка, а вы мне не уступите нижнюю полку?

– Нет, я наверх не могу.

Дед сморщил губы. Я раскатал по полке матрас. Из подушки высыпались несколько перьев.

В узком предбаннике у туалета стояли полная девушка в черной юбке и дядька в жилете с карманами.

Я спросил:

– Кто последний?

– Я, – ответила девушка.

Я поднял крышку мусорки, положил туда бутылку от пива. В ней лежала бутылка от водки и кожура мандаринов.

Открылась дверь в тамбур, дохнуло холодом и табаком. Загрохотали колеса. В вагон вошел дядька в очках.

Я зашел в туалет, закрыл дверь на защелку. Из стены торчал кран для пожарного рукава, покрашенный в красный цвет. Стекло было непрозрачное, с мелким узором. Я взялся за ручку окна, потянул ее вниз – не поддалась.

Старики уже спали, поджав ноги на полках. Я положил полотенце на железку с натянутой сеткой, сел рядом с девушкой. Она мельком глянула на меня, отвернулась к окну.

– Вы вообще ложиться не будете? – спросил я.

Она вытащила левый наушник.

– Вообще ложиться не будете?

Она резко мотнула головой.

– Нет. Я никогда не сплю в поездах. И раньше уснуть не могла, а после аварии – и тем более. Нога начинает ныть – почему-то, именно в поездах. – Она нажала на плеере кнопку «stop», вытащила второй наушник. – А вы из Москвы, или там работаете?

– Работаю. Уже скоро полгода.

– А я уже больше двух лет, как в Москве. У меня там раньше жил дядя – я поехала к нему, чтобы лечиться после аварии. Он был богатый, фирма своя. Продажа автомобильных масел. Я сначала жила у него, а теперь квартиру снимаю…

– А можно – мы будем на ты?

– Да, конечно. И заодно познакомиться можно. Меня зовут Катя.

– А меня – Дима.

– Очень приятно.

– Мне тоже. И ты так все время – если ездишь домой, то ночью не спишь?

– Да. Сижу, слушаю плеер. Приезжаю, две чашки крепкого кофе – и на работу. Я работаю в агентстве недвижимости, на Красных воротах. А живу на Домодедовской. Далеко, конечно, и с пересадкой, но это – Москва, не наша деревня. В Москве я могу сидеть в офисе и зарабатывать – более или менее. А у нас пришлось бы для этого бегать, целый день быть на ногах. А я так уже не могу…

Навстречу шел пассажирский, мелькали тускло освещенные окна. У деда на верхней полке свесился край одеяла. За перегородкой кто-то храпел.

Катя рассказывала:

– Я закончила наш филфак. С третьего курса торговала на «Спартаке» с девчонкой знакомой. После диплома – ну, не учительницей же идти? – одолжили денег, взяли себе по киоску у Заречного рынка. Она продуктами занималась, а я – порошками, мылом, пастой зубной…

– А где был ларек, с какой стороны?

– Если стоять ко входу спиной, то направо.

– Помню эти ларьки. Но тебя там, вроде, не видел…

– А я через год уже там не сидела сама – две девчонки работали у меня, продавщицы. Молоденькие, только школу закончили, но толковые. А я только товар подвозила. Квартиру снимала на Ленинской – чтобы ближе к Заречному. Машину взяла – «опель-вектра», девяносто пятого года. А потом на ней и разбилась. Все из-за гололеда. Машина – в лепешку, у меня – открытый перелом в трех местах.

Катя провела рукой по бедру и чуть ниже колена.

– Главное, что все помню – сознание не теряла. А в машине лежала бутылка вина – даже и не разбилась. Я открыла ее, пробку внутрь продавила и всю выпила – пока гаишники не приехали и скорая помощь. И знаешь, что менты мне потом заявили?

– Что ты пьяная попала в аварию?

– Вот именно. Меня же хотели во всем обвинить, хотя я правил не нарушала, просто жуткий был гололед. Пришлось все связи поднять, чтоб отмазаться. И в больнице потом то же самое – свинство полнейшее. Мне дядя лекарства передавал – дорогие, пятьдесят долларов за укол. А медсестры кололи мне дешевое обезболивающее, а мое отдавали знакомым своим. Это мама случайно увидела, устроила им скандал. Они извинялись… Ладно, выйду я покурю.

– Я с тобой.

– Ты что, куришь?

– Нет, не курю. Так, постою с тобой в тамбуре.

– Я сама очень редко курю. Просто сейчас…

В тамбуре было холодно. На заиндевевшем стекле отпечаталась чья-то ладонь. Толстый мужик курил и пил «Клинское».

– Когда я у дяди жила, все было шоколадно, – сказала Катя. – У него детей своих нет, поэтому он относился ко мне, как к дочке. Везде с ним ходила – по ресторанам дорогим, суши всякие ела. Он был любитель суши. И дорогих коньяков – «хенесси» и «мартель». И пил за рулем – хоть бы что. Выйдем с ним из ресторана – он такой пьяный, что я даже в машину с ним боялась садиться, тем более, после аварии…

Мужик бросил под ноги бычок, растоптал, открыл дверь и вышел из тамбура. Катя затянулась, выпустила дым.

– …А потом проходит пятнадцать минут, максимум – полчаса, и он уже, вроде, не пьяный. А когда узнала, что его застрелили, я не могла поверить. Не могла понять, как такое могло случиться. – Катя выбросила бычок. – Пошли, я замерзаю.

Катя шептала:

– Фирма была небольшая, никому он дорогу не переступал, с бандитами не общался – ну, насколько я знаю. После этого мне пришлось все самой. Жена его – она меня на два года старше всего – меня, естественно, выгнала: зачем я ей? Она скоро замуж вышла опять, привела какого-то идиота. А я устроилась в агентство недвижимости. Пошла туда специально, чтобы себе квартиру найти, а потом и осталась. И квартиру нашла неплохую. Практически рядом с метро – две остановки троллейбусом, и недорого, двести пятьдесят, хотя такая сейчас стоит как минимум триста. Я каждый месяц жду, что хозяйка мне цену поднимет, но пока не поднимает…

Поезд замедлил ход, дернулся и остановился. Я встал, поглядел в окно. Прожектор освещал одноэтажное здание маленькой станции и засыпанный свежим снегом перрон.

Вторник

По ТНТ шло реалити-шоу «Дом-2». Участники расселись на бревнах на «лобном месте» и обсуждали какую-то дребедень. Я отпил коктейля «хуч-апельсин», поставил банку на пол у дивана.

Зазвонил телефон. Я встал, подошел к столу, взял трубку.

– Алло.

– Алло, добрый вечер. Могу я услышать Дмитрия?

– Это Дмитрий.

– А, привет, я тебя не узнал… Это Кирилл, помнишь меня?

– Конечно, помню. Ты что, в Москве?

– Нет, я дома. Твой московский телефон мне дала твоя мама. Я как-то звонил – давно уже, месяца два или больше. Он все лежал у меня, а я никак собраться не мог, чтобы позвонить. А сейчас у меня в Москве будет выставка, и я подумал, что раз ты здесь, то, может, придешь на открытие?

– А когда это будет?

– Через неделю. Вернисаж – шестнадцатого, в четверг. В семь часов. Сможешь?

– С работы придется пораньше уйти, но ладно. А где, в какой галерее?

– Давай я тебе все потом расскажу, когда приеду. Я тебе позвоню, хорошо?

– Хорошо. Рабочий мой есть у тебя?

– Да, есть.

– Запиши на всякий случай. Девятьсот пятьдесят девять двадцать три тринадцать.

– Последняя цифра какая?

– Тринадцать.

– Все, есть, записал. Ну, пока.

– А как ты вообще? Расскажи?

– Потом расскажу, при встрече.

– Счастливо.

– Пока.

Я знал Кирилла по изостудии в городском доме культуры. Это было на первом курсе. Институт жутко ломал, отношения с одногруппниками не сложились, с музыкой тоже не получалось. Однажды после занятий я шатался по центру города и прочитал у входа в ДК объявление про набор в изостудию – «начальная подготовка не обязательна».

Кроме меня записались Кирилл и десяток девчонок. Все, кроме меня и Эльвиры, которой было лет тридцать, учились в одиннадцатом классе и готовились поступать в институты, где на вступительных сдавали рисунок.

В середине декабря мы рисовали гипсовую маску. До этого рисовали отдельно нос, потом переносицу и глаза. Было холодно, отопление не включили, все сидели в куртках и шубах. Кирилл – в очках с одной дужкой – сидел у стены, вдоль которой стояли мольберты. Он рисовал всегда молча, хотя и любил поболтать. Когда мы с ним шли к остановке, он говорил, не переставая.

Передо мной сидела Марина – в синем пуховике с капюшоном. Я разглядывал родинку у нее на щеке, заколки-бабочки в волосах и розовую резинку, стянувшую коротенький хвостик. Она тоже всегда молчала, не принимала участия в разговорах других девчонок.

Из кабинета вышел преподаватель Арсений Петрович – под шестьдесят, в засаленном пиджаке, со спадающим на лоб седым чубом. С ним был его гость – Серебров, художник-авангардист, по основной профессии – инженер. Они часа полтора просидели в кабинете Арсения. Иногда за закрытой дверью слышался звон стаканов. Серебров пожал руку Арсению, не глядя на нас, и ушел.

Арсений встал за спиной у Марины, долго смотрел.

– Молодец, молодец, Марианна. Вот оно – то, что надо.

Потом он глянул на мой рисунок.

– Неплохо, Дмитрий, неплохо. Давай, давай, действуй дальше.

От Арсения пахло водкой и луком. Он сел на пустой стул в углу.

– Знаете, что, хорошие вы мои? Надо смотреть на то, что вы делаете здесь, не только, как на творческий акт, хотя это и творчество, ясное дело… Но и как на способ зарабатывать деньги. Вон, ко мне раньше ходили ребята – уже давно все в кооперативах, зарабатывают хорошие деньги. Не то, что мы здесь. Получил сегодня зарплату – десять долларов, если по курсу… Американец какой-нибудь десять долларов этих на чай в ресторане оставит, а тут платят за месяц…

Арсений поправил свой чуб, поковырялся в носу.

– Эх, жил бы я в нормальной стране, то, наверно, знал бы штук шесть языков иностранных, а так ни одного толком не знаю. Вот недавно вспоминал – а что это значит «гирл» по-английски, и не мог долго вспомнить. Потом только вспомнил, что «девушка». А сейчас не поймешь совершенно, в какой мы стране живем. Слышали, что СССР больше нет? Теперь – содружество независимых государств, СНГ. Как звучит оно даже противно – эс-эн-гэ, как будто гадость какая-то, гнусность.

Занятие кончилось. Мы сложили рисунки в ящик, сдвинули мольберты к стене. Я вышел на улицу вслед за Мариной – пообещал себе, что обязательно заговорю: спрошу, можно ли ее проводить.

Она шла впереди метров на десять: пуховик, вареные польские джинсы и коричневые сапоги. На плече – черная сумка.

– Ты куда так разогнался? – крикнул Кирилл, догоняя меня.

Марина свернула к своей остановке, я и Кирилл пошли прямо – к своей.

– Ты чего так рванул? Всегда, вроде, вместе. Ладно, слушай анекдот…

Через месяц изостудия развалилась – дому культуры сократили бюджет на кружки. Марину я больше не видел, с Кириллом иногда перезванивался. Он поступал в Москве в институт имени Сурикова, не поступил, пошел в наш «кулек», бросил, устроился оформителем, женился, рисовал маслом абстрактные композиции и продавал возле ГУМа.

Четверг

В туалете «МДМ-Кино» парень в клетчатой кофте держал в руке рулон туалетной бумаги и, разматывая его, вытирал руки. Он нетрезво улыбался и поглядывал на приятеля, который стоял с закрытыми глазами, прислонившись к стене. Я вытер руки о джинсы и вышел из туалета.

Катя стояла у стоек с дисками.

– Пойдем? – спросила она.

Я кивнул.

Мы вышли на лестницу. Я шел чуть впереди, Катя держалась за мою руку. Она почти не хромала.

Падали редкие снежинки, кружились в оранжевом свете уличных фонарей. Над супермаркетом вращался красный куб «24 часа».

– Может, прогуляемся до метро Парк культуры? – спросила Катя. – Здесь недалеко, и, вроде, сегодня не холодно…

– Да, хорошо.

Мы шли вдоль длинного желтоватого здания. К его воротам были приделаны две симметричных красных звезды.

Катя сказала:

– Я люблю Москву в это время. Я здесь первый раз была тоже зимой – классе, наверно, в седьмом. Приехала на каникулы к дяде. Он тогда жил в Крылатском, и я днем, пока он был на работе, сидела дома и смотрела в окно: на снег и на дома – высокие, этажей восемнадцать, у нас тогда таких почти не было.

Навстречу шел парень-солдат в камуфляже и шапке-ушанке, под руку с девушкой в светлой шубе. Солдат нес пакет «Доброго сока».

– А вечером дядя возвращался с работы, и мы ехали по магазинам – мама всегда мне давала заказы. Помню, она хотела какую-то чешскую хрустальную вазу из магазина «Власта», а дядя сам не знал, где такой магазин, и мы его долго искали. А тогда уже был дефицит, в магазинах нужен был паспорт с московской пропиской…

В форточку высунулся солдат в гимнастерке, крикнул нам:

– Сигареты не будет?

Я покачал головой, Катя тоже. За его спиной, в окне видна была вытяжка и металлические кухонные столы.

На другой стороне светилась вывеска «Дома моды». Катя негромко напевала.

– Что ты поешь? – спросил я.

– «I Don’t Wanna Grow Up» Тома Уэйтса. Моя любимая песня.

– А что ты еще слушаешь?

– В основном, только его. И еще радио. Любое, где нет блатняка. Его терпеть не могу. Наслушалась, когда занималась коммерцией. А радио – просто чтобы фон был какой-то: голос, музыка. Даже если песня дурацкая, а диджей говорит ерунду. А у тебя есть любимая станция?

– «Наше радио», но там тоже много говна. Я его слушаю скорей по инерции. Раньше было такое разделение – это вот рок, а это уже попса. Для попсачей весь рок – это говно, и наоборот. А сейчас все перемешалось. Что рок, что попса – одно и то же. Я не вижу особой разницы между тем, что сейчас делает «ДДТ» и, например, группой «Звери». Хотя «ДДТ» мне когда-то очень нравились…

– А я никогда особенно музыкой не увлекалась. В школе думала только про учебу – отличница была все-таки. Да и не было тогда нормальной музыки: ФМ-радио еще не было, и по телевизору – одна лабуда. А когда училась в одиннадцатом классе, мне знакомый подарил кассету Тома Уэйтса – он ее из Польши привез, торговать туда ездил. Я послушала, и мне как-то понравилось.

Мы вышли к метро. На эстакаде, между столбами, были развешены лампочки. Над стоянкой с вывеской «Новые автомобили» моргала гирлянда. Рядом висела реклама «Нескафе».

– Что, может зайдем, выпьем кофе? – Я показал на зеленую вывеску «Монтана-кофе».

– Нет, я лучше домой. Завтра рано вставать.

Эскалатор был непривычно пустой – я почти всегда ездил в час пик. Впереди стоял только дядька в коричневой замшевой шапке, читал «Спорт-экспресс».

Катя сказала:

– Почему ты ничего не говоришь про сегодняшний фильм? Тебе не понравилось?

– Если честно, то нет. Я слышал, что Тарантино его очень хвалил, но, честно сказать, не понял, за что. По сравнению с его фильмами, это лажа какая-то, ничего интересного.

– Наверно, все из-за моды на Азию…

– Значит, и тебе не понравилось?

– Нет. – Катя улыбнулась. – Но все равно хорошо, что ты меня пригласил. Это намного лучше, чем если бы я просто сидела дома – слушала бы радио или читала. Спасибо тебе.

Вторник

На стульях в коридоре ЖЭКа сидели человек десять. Помещение, видно, недавно отремонтировали – стены обили вагонкой, поставили новые двери.

– Ну вот, видите, какая здесь очередь? – сказал Андрей Николаевич. На нем была черная кроличья шапка и темно-серое пальто. – Я потому неохотно согласился вас регистрировать, что столько времени убить на это придется – практически, целый день. Потом еще и в милиции будет такая же очередь, если не больше.

На стуле рядом со мной сидел толстый пацан лет тринадцати в кофте «Наив» и расстегнутом пуховике. В ушах торчали наушники плеера «Philips», он слушал панк. Ближе к двери начальника сидели две старые тетки.

Одна говорила другой:

– …Так у дочки моей – семь детей.

– А муж?

– Мужа нет. Первый умер, а второй был осетин, она его выгнала. Трое от этого осетина, остальные от первого. Она для того замуж за него вышла, чтобы квартиру дали побольше, дом шел на снос. А ему прописка нужна была. Так нет, чтобы по-человечески – он бил ее, изменял. Вот и выгнала. А государство не помогает никак. На семерых – пять тысяч всего получает. Разве это деньги сейчас? Старшей девочке – учиться на будущий год, а в училищах везде надо деньги платить, бесплатных уже не осталось…

Тетка в очереди, слушавшая разговор, сказала:

– А где голова у нее была? Зачем было столько рожать? Нарожают, а воспитывать потом не хотят. На выпивку деньги у всех есть, зайдешь в метро – только бутылки звенят, а на учебу – нет.

– Только не надо защищать государство, – сказал лысый мужик в синей куртке.

– А я и не защищаю, – ответила тетка. – Просто какие сами, такое и государство.

Дверь кабинета открылась, вышла блондинка в короткой шубе, энергично зашагала к выходу.

– Ну, кто теперь? Чья очередь? – закричал лысый.

В кабинет зашла старушка в голубой вязаной шапке.

Начальница ЖЭКа – лет сорок пять, коротко стриженная, в черном брючном костюме – говорила в телефонную трубку:

– Придет к тебе – посылай ее на фиг. У нее документы – фальшивые. Свидетельство о собственности – на бланке, которые были до девяносто девятого года, а дата – две тысячи первый. Ни свидетельства о рождении нет, ни паспорта… Ладно, перезвони мне потом, хорошо?

Она положила трубку.

– Ну, что у вас?

* * *

– А в том доме на углу – магазин хлебный хороший, я там всегда хлеб покупал, – сказал хозяин. Мы шли вдоль замерзшего пруда. – Свежий, очень вкусный. Настоятельно вам рекомендую. А сам я в последние годы все больше на злаки перехожу – проращенные зерна, отруби. Очень полезно, кстати…

Мы прошли в ворота милиции. Сержант с автоматом тупо взглянул на нас и отвернулся. На белом небе светило неяркое солнце.

В паспортном столе было пусто. У окошка «Регистрация граждан России и СНГ» висел цветной плакат «Не забудьте оформить регистрацию по месту пребывания». Под надписью был коллаж – несколько человек на фоне Кремля: мужик с тюрбаном на голове и подносом суши, женщина-врач в зеленоватой униформе, улыбающийся во весь рот казах, дебильно прищурившийся парень в синей спецовке, с железякой в руке.

Дверь рядом с окошком была приоткрыта. Я заглянул. На столах стояли два компьютера и лазерный принтер. За компьютерами сидели лейтенант с красной опухшей рожей и толстая тетка в расстегнутом кителе, с погонами младшего лейтенанта. Я постучал в косяк двери. Лейтенант поднял глаза от компьютера.

– Че у вас?

– Временная регистрация.

Я подошел, положил на стол бумажки и паспорта. Лейтенант сгреб все и буркнул:

– Ждите за дверью.

Мы с хозяином сели на стулья. К соседней двери была прибита табличка «Архив». Рядом, в коридоре стоял большой металлический сейф.

Дверь открылась, лейтенант вышел, отдал паспорта. В руке он держал бланк регистрации.

– Пойду подпишу у начальника.

Он пошел в конец коридора, переваливаясь с ноги на ногу.

Из соседней двери вышел высокий стриженый парень в темно-зеленом костюме, заглянул в кабинет. В руке он держал несколько паспортов.

– Танька, ты не знаешь, где наша печать?

– А в паспортном ты не спрашивал? У этих должна быть…

– Ну, не дай бог, поддельная – я их в бомжатник всех посажу, пидарасов.

Я и хозяин спустились по ступенькам милиции. Я сложил вчетверо регистрацию и положил ее в паспорта. Хозяин сказал:

– Повезло, повезло. Быстро управились. Все-таки нельзя говорить, что ничего не происходит, ничего не меняется к лучшему. Случаются и такие приятные исключения. А все почему? Потому что организовали свою работу, видели, как все расписали: с такого-то по такой час – прием документов, потом – обработка документов, выдача документов… Вы сейчас на работу?

– Да, конечно.

– Тогда – до свидания. Всего хорошего.

Среда

У каждой кассы «Макдоналдса» толпилось несколько человек. Пахло котлетами и расплавленным сыром. За прилавком, толкая друг друга, суетились парни и девушки с черными козырьками. За ними, стоя в углу, наблюдал усатый мужик в синем свитере, с галстуком. За крайним столом ребенок ковырялся в «биг-маке».

– Может, займешь пока нам места? – спросил я у Кати. – Что тебе взять?

– Возьми мне «филе-о-фиш», маленькую картошку и апельсиновый сок.

– А мороженое или пирожок?

– Не надо.

– Я вообще не люблю Макдоналдс, просто сегодня почему-то захотелось, – сказала Катя, разворачивая «филе-о-фиш».

– И я не люблю его. В основном, из-за того, что здесь всегда толпы народа…

– Помню, я однажды приехала на каникулы к дяде, а тогда как раз первый «Макдоналдс» открылся, на Пушкинской площади, и мы с ним пошли. Стояли в очереди около часа, пока внутрь попали. Дядя нам взял по «бигмаку», по картошке и кока-коле. Сели, и он говорит: «Смотри, Катька, «Макдоналдс» – это Америка». А я отвечаю: «Значит, Америка – говно». Он засмеялся и говорит: «Ну а ты что думала?».

Я откусил от «биг-тейсти», прожевал.

– Меня всегда удивляло, что антиглобалисты ненавидят «Макдоналдс» – погромы устраивают, стекла бьют. Почему именно «Макдоналдс»?

– Не знаю. Значит, им так нравится.

– Антиглобалистам я не сочувствую. Это – бесящиеся с жиру бездельники, а те, кто хватаются за их идеи у нас, – просто понтовщики, которые хотят повыделываться.

– Ну, когда тебе двадцать лет, это, наверно, круто – разбить витрину «Макдоналдса». Но я этого не понимала. Занималась коммерцией, вместо того, чтобы протестовать против капитализма.

– Да ну их на фиг – всех, кто протестует. По их логике получается, что любой, кто работает, работает на буржуя. Или на государство. Ну а сами они за чьи деньги живут? За тех, кто точно так же работает на буржуя.

Я замолчал, откусил от «биг-тейсти». За соседним столом сидели три иностранца – два крупных парня и девушка невысокого роста. Они оживленно болтали между собой по-английски, несколько раз повторили слово «ЮКОС».

* * *

Троллейбус проехал рекламный щит «Эльдорадо»: «На каждую покупку – подарок». Мы с Катей стояли на задней площадке.

Водитель объявил в микрофон:

– Приобретаем билеты. Проезд одной остановки оплачивается. На линии работает контроль.

Катя сказала:

– Не слушай, берет на пушку. – Она улыбнулась. – Здесь никогда нет контролеров. Я каждый день езжу – кроме выходных, и вечером еще ни разу не видела контролера. Кондукторов тоже никогда нет после семи. Правда, я слышала, хотят сделать в автобусах турникеты, как в метро. Тогда халява закончится.

Я вышел из троллейбуса первый, подал руку Кате. Взявшись за нее, она сошла со ступеньки, переступила лужу.

– Вот и мой дом.

– Сколько же в нем подъездов?

– Много, но это – не один дом, это разные, просто сцеплены вместе. Их поэтому называют «пила» – потому что стоят под углом, как зубья пилы.

– Раздевайся и проходи сразу в комнату, – сказала Катя.

Я повесил куртку на деревянную вешалку, снял ботинки. Катя включила свет в комнате, вернулась в прихожую, расстегнула пальто. Я помог ей снять его и повесил на свою куртку.

У окна стоял письменный стол из светлого дерева, рядом – диван, напротив – еще один. В углу, у двери – полированный сервант семидесятых годов.

– А телевизора у тебя нет? – спросил я.

– Нет. Раньше был, но я его почти не смотрела. Потом он сломался, и хозяйка его забрала. Сказала – починит и привезет, а я и не тороплю, я забыла уже про него. Зачем мне телевизор? Я радио слушаю и кассеты. Чай будешь пить?

– Да.

Окно кухни выходило на шоссе. Светились зеленые полосы над автозаправкой «BP», желтые буквы «универсам Остров», окна однотипных домов. На фонарных столбах – через один – висели гирлянды к Новому году.

Щелкнул белый электрочайник «Vitek». Катя встала, взяла с полки две чашки, бросила в них по пакетику «Золотой чаши», налила кипяток. По радио шла реклама журнала «Cosmopolitan».

– Ненавижу женские журналы, – сказала Катя. – Вернее, не женские, а те, которые для молоденьких девочек. С рекламой дорогих шмоток, со всякими статьями про то, как найти себе мужа. Им больше ничего и не надо – только бы найти богатого мужа. Или любовника. – Она взяла чашку, отпила чаю, поставила чашку на стол. – Что-то я начинаю бухтеть – как старуха какая-то. – Она улыбнулась. – Или я им просто завидую – молодым. В голове еще пусто, а возможностей, кажется, миллион. А у тебя так бывает?

– Бывает.

– Мы, я помню, с подружкой в одиннадцатом классе дали объявление в газету: «симпатичные девушки познакомятся с обеспеченными мужчинами». Тогда такие еще принимали, а потом запретили. А мы так просто дали – по приколу. Телефон не оставили, только номер паспорта и индекс почтовый, до востребования. И знаешь – пришло несколько писем, одно даже из зоны. – Катя улыбнулась. – А с одними мы встретились. Но они оказались такие дебилы – или тоже только откинулись, или просто уроды. Мы еле от них отвязались… Может, я лучше кассету поставлю вместо радио? Ты не против?

– Да, ставь, конечно.

Мы сидели на кухне без света. Играл «Doors», альбом «Waiting for the Sun». По черному небу плыли большие серые облака. Катя курила, сбрасывая пепел в тарелку.

– Мне Моррисон тоже нравится, – сказала она. – Не так, как Уэйтс, но все же. Странно. Он умер в двадцать семь лет, а мне уже двадцать восемь… Ты не жалеешь, что бросил музыку?

– Не жалею. Это как-то получилось само, постепенно. Сначала был офигительный кайф – когда я начал писать песни, на втором курсе. Я сидел вечерами на кухне с гитарой, сочинял. Написал песен двадцать или, может, тридцать – две тонких тетради.

– А почему ты пошел в политех? Тебе это нравилось?

– Мне было все равно, куда – только чтоб не идти в армию. Никакая профессия толком не нравилась, да и время было такое, что казалось – скоро все рухнет к херам. Но не рухнуло почему-то. В начале третьего курса собралась группа, начали репетировать, играли на фестивалях. А потом, постепенно, все прошло. Даже странно, но мне стало все равно. Ничего в жизни не изменилось. То есть, изменилось. В том смысле, что я больше не хочу этого сам, меня не тянет…

– А чего тебе хочется, что тебе интересно?

– По-настоящему – ничего.

– Это плохо, наверно. Хотя у меня тоже так. – Катя улыбнулась.

Песня закончилась, стал слышен шум машин на Каширке и тарахтение холодильника. Кассета остановилась, магнитофон щелкнул.

– Ну, мне пора, – сказал я. – Спасибо за чай. И за вечер.

– Это тебе спасибо.

Я встал, отодвинул табуретку, поднял с пола рюкзак.

Четверг

Я открыл папку «Сомнительные» – вдруг среди спама затерялось что-нибудь ценное. «Обеды в офис Iwt 7021». «Таможня ev 4584 15». «Прайс для oditor1». «Если тратите больше 3000$ в месяц на СПАМ». «Шанс FBBHRIGFBU».

В дверь постучали, заглянула Алла.

– Привет, Димочка! Скажи, пожалуйста, а закладки в «Эксплорере» как-то можно сгруппировать? Ну, чтобы по папкам?

– Нажимаешь на кнопку «Избранное», у тебя появляется окно. – Я показал, как это делать. – А теперь сюда: «Организовать». Видишь – «удалить», «переименовать», «создать папку». Поняла?

– Да, спасибо тебе.

Петренко отошел от диспенсера с чашкой воды. Я переключил на горячую, сорвал фольгу с пюре «Роллтон», подставил под кран, нажал.

Дверь директора была приоткрыта. Сидящий за столом мужик говорил:

– Я убедился за десять лет, что самое основное – это персонал. Найти правильных людей – это всегда проблема. Есть такие, которым много не надо. Ну, купил машину, поездил по миру, и все, надоело, получает свои полторы или две – и достаточно.

Я отпустил кран, взял пюре и пошел к себе в кабинет. Мужик продолжал:

– В продажах нужны такие, которым всегда всего мало. Купил машину – завтра захочется новую. Съездил в отель три звезды – значит, следующий раз надо четыре. Тогда у него будет стимул работать…

Зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Привет, это Кирилл. Узнал?

– Да, конечно. Ты в Москве?

– Да, в галерее. Приезжай к семи часам. Успеваешь? Сегодня открытие – ты забыл?

– Я думал, все отменяется, раз ты не звонил.

– Я сам вчера утром приехал. Весь день монтировали выставку, вставляли картины в рамы. Потом полночи бухали с директором галереи. В галерее и ночевал. Ну что, ты приедешь?

– Да. А куда ехать? Где галерея?

– Я сейчас тебе дам человека… Семен, здесь мой друг. Подскажи ему, как добраться.

* * *

У арки, на серой бетонной стене, висела афиша «Кирилл Федоренко. Окна и двери (живопись)». Я свернул в арку, увидел деревянную дверь с надписью «галерея – вниз по ступенькам», спустился в подвал.

По небольшому залу бродили, держа в руках пластиковые стаканы, человек двадцать. С веревочек, закрепленных под потолком, свисали картины Кирилла – разноцветные стены со множеством окон и дверей разной формы. Несколько мужиков толкались у столика, на котором стояли бутылки вина. Кирилл, потягивая вино из стакана, слушал дядьку в красной рубашке. Я подошел, Кирилл улыбнулся мне, мы поздоровались за руку. Кирилл взял со столика стакан с красным вином, сунул мне в руку.

– Держи, а то скоро закончится. Я купил шесть бутылок – три ушло за минуту.

Подошел растрепанный дядька в сером пальто, улыбнулся Кириллу. Два передних зуба у него были гнилые.

– Позвольте засвидетельствовать вам свое почтение. Очень впечатлен вашими картинами. Я их даже прочитал.

– Как это – прочитали?

– Я – полиглот, знаю четырнадцать языков, и линии на ваших картинах соответствуют синтаксической структуре разных языков. Вон там, например, арабский, это – галльский, а вон та картина – фарси. Пойдемте, я вам почитаю.

Кирилл шепнул мне:

– Я сейчас, ненадолго.

Кирилл и мужик отошли к ближайшей картине. Мужик стал водить по ней пальцем и что-то бормотать. Я допил вино и вернулся к столику за добавкой. Высокий парень с выбритым черепом, в очках без стекол и с еще одной парой очков на лбу, разливал в протянутые стаканы последнюю бутылку вина. Мне хватило на полстакана. В бороду парня было вплетено лезвие «Schick».

Я прислонился к стене, взял с подоконника буклет выставки. «Если бы двери восприятия были чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть – бесконечным», – писал когда-то Уильям Блейк. Сегодня молодой художник Кирилл Федоренко иллюстрирует эту мысль своей серией «Окна и двери». У каждого из нас существует огромное количество «окон» и «дверей» восприятия. Их художник и попытался обнаружить в своих живописных работах».

Я положил буклет на подоконник. Кирилл беседовал с рыжей теткой за пятьдесят. До меня донеслась ее фраза:

– Вас уже можно считать состоявшимся живописцем, но, мой вам совет, пообщайтесь с Сергеем Петровичем. Это – мэтр.

Из двери с табличкой «Служебное помещение» вышли два мужика – один носатый, с длинными жирными волосами, другой – лысый, в очках. Носатый громко сказал лысому:

– Если так, то иди подрочи в туалете свой хуй. Ты понял? И не еби мне мозгу.

Недалеко от меня стоял парень в белой майке «E40 – Explorer», надетой на красный свитер. Он несколько раз поглядел на меня, подошел.

– Скажите, а вы каким творчеством занимаетесь? Рисуете или фотографируете?

– Ни тем, ни другим. Это – выставка моего друга, он меня пригласил.

– А-а-а… Жалко. А то у вас такая интересная внешность… Могли бы стать творческой личностью. Ну, все равно. Можем, наверно, о чем-нибудь поговорить, найти какие-то точки пересечения…

Подошел Кирилл, наклонился к моему уху, шепнул:

– Как они меня заебали – просто пиздец. Все закончится – я оставаться не буду, давай с тобой вдвоем куда-нибудь сходим. Нормально?

– Да, конечно.

– Ну, супер.

Я и Кирилл вышли на улицу.

– Ну, поздравляю тебя еще раз.

– Спасибо, конечно, но тут не с чем особенно поздравлять.

– Как это – не с чем? Выставка в Москве – это все-таки что-то значит.

– За мои деньги.

– Как – за твои?

– Я заплатил за эту выставку четыреста баксов.

– За что?

– Ну, за то, чтобы выставиться. Меня же никто здесь не знает. Им, на самом деле, насрать на то, что я рисую. Деньги плати – и вперед. На год все расписано. Каждую неделю – новая выставка. Видел пьяницу с длинным носом? Это директор. Деньги берет у художников, а потом все пропивает. И в мэрии деньги тоже берет, галерея – муниципальная.

– Но тебе эта выставка что-то даст, или нет?

– Если честно, то почти ничего – только немного кайфа. Мне Медведев это сразу честно сказал – замдиректора галереи. Сказал, что никому это на хуй не надо, картины не купят, журналисты на вернисаж не придут, потому что им тоже надо платить. Говорит: если хочешь, то выставляйся – для собственного удовольствия. Ну и по хуй. Правильно?

– Правильно.

Мы шли по Арбату. Кирилл посмотрел на часы.

– До поезда еще три часа. Давай, где-нибудь сядем, отпразднуем? Ты здесь места нормальные знаешь?

– Как это – три часа до поезда? Ты что, не остаешься?

– Не-а. Билет в кармане, завтра утром надо быть дома.

– А картины?

– За картинами приеду потом.

– Я думал, ты переночуешь у меня, посидим хоть нормально…

– Ну, поехали к тебе до поезда…

– Не успеем за три часа. Пока туда, сюда… А может, останешься? Поедем сейчас на вокзал, сдашь билет, возьмешь на завтра или послезавтра?

– Нет, поеду сегодня. Значит, говоришь, негде здесь посидеть?

– Есть какие-то заведения, но понтовые, дорогие. Я в них не хожу.

– Давай тогда хоть по пиву возьмем.

Кирилл кивнул в сторону нового офисного центра в начале Арбата.

– Москва меняется – просто пиздец, и меняется к худшему, ты мне поверь. Я город помню неплохо – с девяносто второго года, когда поступать приезжал. Я здесь месяц прожил тогда, много пешком ходил – весь центр облазил. А сейчас иду – и не узнаю ни хера, ты прикидываешь? Иду по городу – вроде, то же самое место, но на нем уже новый дом или офисный центр, блядь, построили.

– Ну да, так и есть. Был скандал, когда «Военторг» сносили, потому гостиницу «Москва» – вроде, восстанавливать не собираются, будет площадь.

– Не говори. Уродуют, падлы, нашу столицу. Это я без пафоса говорю, я люблю Москву и не хочу, чтобы она превращалась в говно, во второсортный ширпотреб буржуазный. Я люблю ее такую, как она была раньше. Сталинские высотки люблю больше всего. Ну, их, не снесут, я надеюсь…

– Сейчас новую высотку строят – Триумф-Палас. Будет выше, чем сталинские. Самое высокое жилое здание в Европе.

– Говно все это. Имитация. Это как Храм Христа Спасителя. Вроде, похож на настоящий, но все равно – наебка. Так и этот твой Триумф-Палас.

– Какой он, на хер, мой? Я тоже говорю, что все это говно, подделка.

Мы спустились в подземный переход. Стоя у стены, седой старый хиппи пел по-английски под гитару. Я не узнал эту песню. К нам подбежала девчонка с распущенными волосами.

– Помогите, пожалуйста, музыкантам.

– Пошла на хуй, – сказал ей Кирилл. – Я тоже бедный художник, но не хожу, как ты, не нищеебствую.

– Зачем же так грубо? – ответила девушка. – Хиппи – это же образ жизни такой. Вы должны понять, тем более, если сами – художник.

– Тогда отсоси у меня прямо здесь. Докажи, что «свободная любовь» – для тебе не пустые слова.

Девушка отошла.

Мы стояли у киоска, держа в руках по «Балтике-тройке». Кирилл сказал:

– Пошли, может, сядем на лавочку где-нибудь?

– На лавочке ты задубеешь. Пойдем лучше к метро – там постоим, а если что, зайдем внутрь погреться.

Мы чокнулись бутылками. Я сказал:

– Ну, за твою выставку.

Кирилл кивнул, мы сделали по большому глотку.

– Скажи, а тебе самому сегодня хоть немного было по кайфу? Ну, открытие выставки…

– Было. – Кирилл широко улыбнулся. – Если бы не было, я б за это не брался.

Мы остановились у витрины кафе. За стеклом два кавказца ели шаурму. У метро толпились тусовщики из магазина «Зиг-Заг» и несколько пьяниц.

– Ты сейчас работаешь где-нибудь? – спросил я.

– Нет. Не хочу я работать на эту систему. Пусть она существует сама по себе, а я – сам по себе.

– А Лена как реагирует?

– По-разному. Иногда возбухает. А в принципе, что она может сделать? Знала ведь, на что шла. Когда женились, ей уже двадцать восемь лет было, мне – двадцать шесть. Кроме того, картины иногда продаются. То есть, я не могу сказать, что я вроде альфонса какого-то, нет. Просто я занимаюсь своим делом, а мое дело – рисовать.

Кирилл допил пиво, нагнулся, поставил бутылку на тротуар.

– Ну, что – еще по одной?

– Можно.

Светилась зеленым цветом башенка над рестораном «Прага». На Новом Арбате остановились на светофоре машины.

– Теперь моя очередь, я покупаю, – сказал Кирилл и положил пустую бутылку в набитую доверху урну.

– Хорошо. Я не против.

– Знаешь, я как-то неуютно себя чувствую в этой системе. Мне больше нравится, как было раньше, когда не было ни мобильников, ни дорогих тачек, ни этих модных детей – тусовочной молодежи. Какой-то отсталый я человек получаюсь – притормозивший в развитии.

– Я тоже, наверно. Меня все подъебывали насчет мобильника – типа, морально устарел… – Я вытащил из кармана свой старый «Алкатель» с полустершимися цифрами на клавишах, повертел им перед собой. – А мне это по хуй. Работает – и ладно. И пока не сломается, не буду менять.

Я и Кирилл стояли, обнявшись, на эскалаторе, держали в руках по бутылке «Балтики-тройки».

– Ты только не думай, что меня вся эта реальность так заебала, что я готов на что угодно, лишь бы ее больше не было, – сказал Кирилл. – Ты думаешь – я могу с девятого этажа или как-нибудь по-другому? А вот хуй. Ни за что. Потому что я убежден: продолжать жить в этом говне – несравнимо круче!

– Конечно, круче. А те, кто так не считает, пусть идут на хуй!

– …И мы будем жить в этом говне и получать от этого кайф. Не потому, что мы какие-нибудь копрофаги, а… А просто – получать кайф, и все. Все ведь кругом говно, правда? Ведь что вокруг нас происходит? Полное бесправие отдельного человека и уебищность власти.

– Вот это ты точно сказал, молодец. А мне, ты знаешь, насрать на правительство, мне насрать на то, кто там сейчас наверху, я ни от кого не завишу и не буду зависеть, пошли вы все на хуй!

– Точно. Правительство – на хуй! Путина – на хуй! Депутатов всех – на хуй!

Кирилл обнял меня, его бутылка наклонилась, пиво пролилось мне на куртку.

Подошел поезд. Замелькали, замедляя движение, вагоны.

– Ты точно не хочешь, чтобы я проводил тебе на вокзал? – спросил я.

– Не хочу. Ненавижу, когда провожают.

– Тогда поезжай. Вот твой поезд. А то опоздаешь.

Мы обнялись. Кирилл, споткнувшись, вошел в вагон. Двери сомкнулись, поезд тронулся.

Я присел на деревянную лавку. Тетка в оранжевом жилете и зеленых штанах вела по платформе моечную машину. За ней оставался темный влажный след. У стены стояла плоская бутылка от коньяка «Московский», рядом лежала газета «МК». Дядька в пальто рылся в своем дипломате, прижав его к мраморным плитам стены и поддерживая снизу коленом. Паренек со спартаковским красно-белым шарфом пил из банки «Ярпиво».

Пятница

Я схватил стеклянную дверь на выходе из метро, с трудом удержал ее, пропустил вперед Катю. На витрине закрытого киоска лежали коробки печенья «Choco-Pie», «сникерсы», «баунти», жвачки «Orbit». Мужик в длинной дубленке глядел на толпу, выходящую из метро – видно, кого-то ждал. Рядом стояла старуха с приклеенными к картонке пачками сигарет. Тетка в черном пальто спросила ее:

– А какие сигареты полегче?

Мент в кожаной куртке рассматривал паспорт небритого парня. Еще один мент говорил по мобильному.

– Давай не пойдем на троллейбус, а пройдемся пешком, – сказала Катя. – Зайдем по дороге в «Копейку», а то у меня даже к чаю нет ничего.

Катя положила в тележку рулет «Сдобная особа», пачку кексов «Ягодное лукошко», батон и упаковку зефира.

Выруливая к кассам, я чуть не столкнулся с пожилой теткой. В ее тележке лежали три рулона туалетной бумаги, пакет кефира и кусок вареной колбасы.

– Не привык я к супермаркетам: рядом со мной – ни одного, – сказал я. – Я все покупаю или на базаре, или в магазине на углу.

– Ну, это просто универсам, это – не супермаркет. Здесь есть «Рамстор» на Каширке, вот он – огромный. Пока найдешь, все, что надо…

Мы вышли на улицу. У входа в магазин сидела, привязанная к перилам, чья-то лохматая собачонка. Перед компьютерным клубом «Арена» курили трое подростков.

– Знаешь, я сейчас в магазине подумал, что проще всего быть потребителем. Я не про супермаркеты говорю, не про жратву, а вообще. Про то, чтобы в жизни была одна цель: заработать побольше, потому что тебе всего хочется – машину, фотоаппарат цифровой, видеокамеру, что-то еще. Так никогда скучно не будет, потому что всегда появляется какой-нибудь новый товар. Главное – никаких мыслей о том, зачем это надо.

– И ты хотел бы так жить?

– Иногда, наверное, да – когда все достает. Но я бы не смог, мне было бы неинтересно. Есть люди, которым хочется, например, машину. По-настоящему хочется. Он спит и видит, что у него есть машина. Все время про это думает, старается отложить больше денег. А у меня ничего подобного нет. И никогда не было. То, что я хотел, у меня всегда было – более или менее. Да, за границей я не был, но мне особенно и не хотелось.

– А у меня все это уже было – ну, почти все. И за границей отдыхала несколько раз, и машина была, и в Москву постоянно за шмотками себе ездила. Я сыта уже этим, больше не тянет. Да и возможностей нет, сейчас не до этого. Деньги трачу, в основном, на врачей. К мануальному терапевту хожу, к массажистке…

В комнате горел настенный светильник с оранжевым абажуром. На шоссе шумели машины. Катя сидела на диване, положив ноги на подлокотник, я – в кресле напротив нее.

– Когда дядю убили, я ощутила, что все – очень хрупкое… Понимаешь, раньше, когда в книгах или в фильмах говорили, что «жизнь коротка», «мементо мори» и всякое такое, мне это казалось каким-то пошлым, банальным. А после того уже нет…

– В жизни вообще все банально. Почти все. Очень многие вещи. Типичный такой жизненный путь – ты растешь, ходишь в школу, дерешься с тем, кто тебе не нравится, а с тем, кто нравится, стараешься подружиться. И все обычно хотят подружиться с тем, кто самый сильный. Потом, подростком, хочешь получить максимум кайфа, и при этом лажаешь, и большую часть кайфа теряешь… Потом идешь куда-то учиться, работать. Женишься, если срабатывают инстинкты…

– Да, все правильно… Ты извини, я опять про свое. Про «мементо мори»… Я это не так понимаю, что надо стараться получить максимум кайфа, чтобы обожраться, и из ушей полезло, нет. Просто ты живешь своей жизнью, так, как ты хочешь, вернее, так, как ты можешь, а родители, друзья, начальники или даже правительство – они все хотят на тебя надавить, к чему-то тебя подтолкнуть, но они ни фига не врубаются, не понимают. И пошли они все…

– Мы с Кириллом про это говорили недавно. С художником – я рассказывал. Почти про это…

– А мне иногда страшно становится из-за такой неопределенности, нестабильности. Я живу здесь уже третий год – прописки нет, квартиры нет, и возможности заработать на квартиру тоже нет никакой. И домой не хочется возвращаться – там уже все по-другому, я от всего отвыкла. А что потом, что будет дальше? Или теперь так всю жизнь?

– А какая разница? Что будет, то будет.

Я встал, подошел к дивану, сел рядом с Катей. Прикоснулся к ее ноге, провел рукой по колену, почувствовал под колготками выпуклость шрама.

Суббота

Я поглядел в окно. Пес на длинном поводке тащил за собой хозяина. У щита с рекламой «Джинс 2005» остановился автобус с зеленой полосой на боку. Над бетонным забором грязно-белого цвета торчала труба, из нее валил дым.

Я укусил бутерброд с колбасой, начал жевать. Катя взяла чашку кофе, сделала глоток, посмотрела на меня, улыбнулась.

– Давай все выходные просидим дома, – сказала она. – Сходим только купим продуктов, вина… И все, больше никуда не пойдем. Ты не представляешь, как мне надоело метро. Вся эта толпа… Хотя бы два дня не видеть людей…

– Хорошо. Так и сделаем. Обязательно.

#

Оглавление

Часть первая

  Вторник

  Среда

  Четверг

  Пятница

  Суббота

  Воскресенье

  Понедельник

Часть вторая

  Четверг

  Пятница

  Суббота

  Воскресенье

  Понедельник

  Среда

  Четверг

  Пятница

  Суббота

  Пятница

  Воскресенье

  Суббота

Часть третья

  Понедельник

  Пятница

  Суббота

  Понедельник

  Вторник

  Четверг

  Воскресенье

  Понедельник

  Вторник

Часть четвертая

  Суббота

  Воскресенье

  Вторник

  Четверг

  Вторник

  Среда

  Четверг

  Пятница

  Суббота

Реклама на сайте