«Rassolniki»

Rassolniki (fb2) - Rassolniki 890K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Максим Васюнов

Максим Васюнов Rassolniki

Посвящается Ольге Васюновой

…а оглянуться б добро:

каких мы русских тем временем вырастили?

Оглянешься – остолбенеешь!

А. И. Солженицын «Пасхальный крестный ход»

Часть первая

I

Прожектора железной дороги размывали ночное задымлённое небо над продолговатым двухэтажным зданием вокзала. Зрелище волшебное. Чтобы увидеть это, необязательно было смотреть вверх – акварель жёлто-красных облаков выливалась на привокзальную площадь, отражаясь в лужах поздней осени, смешиваясь с тенями городской архитектуры.

Сегодня в краски мокрого привокзального асфальта добавился еще один непривычный оттенок жёлтого.

Это «запорожец» въехал на площадь со стороны местного рынка. Автомобиль двигался медленно и постоянно вилял, словно выбирал, где бы встать, чтобы гармонично вписаться в «интерьер» площади. Подъехав прямо ко входу на вокзал, к тому, над которым висели покрытые густой сажей часы с московским временем, «запорожец» напоследок дернулся и остановился. Привокзальные голуби заворковали громче обычного, им выбор водителя явно не понравился – картинка испорчена. И если бы не любопытство, они бы улетели отсюда в ночь…

Спустя минуту из «запорожца» вышел парень лет тридцати в белых кроссовках, в синих джинсах и красной тенниске. Парень был крепкий, высокий, со светлыми волосами. Один из голубей, скорее всего – голубка, проворковал, мол: «Неплох гость!». Гость на комплимент отреагировал равнодушным взглядом – в больших голубых глазах не зажглось ничего, что давало бы голубке надежду.

Парень посмотрел на наручные часы, потом взглянул на часы перед входом. Время отличалось на два часа. Местного – полдвенадцатого; московского, как показывал вокзальный циферблат, полдесятого. Это означало, что экспресс из аэропорта прибудет с минуты на минуту. А вместе с ним на эту площадь должен прибыть его друг и тёзка Александр Рублёв.

Они не виделись столько, сколько люди при встрече обычно измеряют вопросом: «Сколько лет, сколько зим?» или более точно: «Уже ведь лет сто прошло?». Последний раз они жали друг другу руки после окончания журфака, на утро после выпускного. Рублёв уезжал в Москву, а Ведов провожал, заталкивал ему в карман пирожок с капустой и просил, перекрикивая монотонную дикторшу: «Если что, немедленно возвращайся! Слышишь, Сань? Возвращайся!». Но Александр не вернулся. В столице он стал специальным корреспондентом престижного интернет-журнала, человеком известным. Настолько, что Ведов – тоже довольно популярный журналист своего города, уже и не наделся с ним встретиться. А всё вот как повернулось!

За размышлениями Александр прослушал, как объявили прибытие электрички. Он бы и друга не заметил. Выручили голуби, внезапно вспорхнувшие в тот момент, когда тяжёлые стеклянные двери со скрипом раздвинулись. В город шагнул Рублёв.

Город шагнул навстречу. Показалось, что на крыше гостиницы, что напротив вокзала, ярче обычного вспыхнуло громадное название города, невдалеке промчался дребезжащий дежурный трамвай, кто-то сигналил в ближайших дворах. Первое, что почувствовал Рублёв, глядя на привокзальный кусочек своей малой родины – чувство гордости за то, что родной город живёт и дышит. Он словно завис от этой мысли, осматривая синими глазами изменившуюся панораму.

Ведову пришлось свистнуть, чтобы обратить на себя внимание старого друга.

– О, Санёк, привет! А я смотрю – ты, не ты!? – оправдал свою невнимательность Рублёв, сбегая с вокзального крыльца. – Ты подрос что ли, Сань?! Я тебя на улице никогда бы не узнал!

– Здорово, брат!

Приятели обнялись, и Ведов понял, что они оба выросли. Сейчас он душит в объятьях уже не того пацана, которого провожал в столицу. Теперь перед ним широкоплечий детина с резкими чертами лица, будто высеченными из камня, с глубоко посаженными глазами, слегка обвисшим подбородком и уже с седеющими волосами. Он был похож на политиков, которых часто показывают по телевизору на встречах с президентом, только для полного сходства Александру не хватало дорогого делового костюма и очков.

– Сань, нуты как всегда, креативщик херов! Твоя? Или напрокат взял? – спросил с усмешкой Рублев, высвободившись из крепких приятельских объятий.

Ведову явно польстило, что его раритетное авто заинтересовало избалованного москвича, однако отвечать он не стал, а лишь жестом пригласил садиться.

Сели, Ведов завёл запорожец, тот задрожал, но все же двинулся.

– Ну, рассказывай, как долетел?

– Да нормально, ничего интересного. Это ты лучше рассказывай – как жизнь, как работа, как эти отморозки? – Отвечать вопросом на вопрос для друзей, которые давно друг друга не видели, обычное дело.

– Да всё тип-топ! – радостно сообщил Ведов, въехав на скорости в широкую лужу. – Кстати об отморозках. Не хочешь ли сразу окунуться в работу? Мне тут позвонили из полиции, рассказали, что в микрорайоне час назад задержали педофила…

– И что? – не понял Рублёв, – Мы тут причём?

– Педофил этот, говорят менты, из этих, как ты говоришь, «отморозков».

– Как так? – снова удивился Рублёв даже больше, чем предложению поехать к педофилу. – Они же вроде такие правильные, за ЗОЖ и так далее.

– Да я не знаю, – перебил Ведов и, судя по интонации, он сам был удивлен, узнав об этом происшествии в микрорайоне, – Вот и поехали, посмотрим!

– Поехали, конечно! – пробормотал Рублёв. В это время запорожец миновал широкую лужу и вывернул на центральную улицу города.

Проспект Ленина, конечно.

Это был уже не тот темный мрачный проспект, который рисовала память Рублёва. Теперь вся улица был залита светом. Александру казалось, что едут они не по проспекту, а по какому-то млечному пути, образ дополняли витрины магазинов и сказочные фасады домов, стоящие вдоль дороги. Все до единого они были осыпаны гирляндами и разноцветными лампочками, будто город уже готовился к Новому Году. И, конечно, тополя. Они всегда считались символом города, они сопровождали горожан везде, куда бы те не шли. Но в этот раз тополя напоминали эксклюзивные экспонаты на какой-нибудь супергламурной выставке. Деревья сыпали красными и желтыми листьями. Свет фонарей превращал их в драгоценные камни, которые горели, подрагивая на ветру.

Рублёв словно оказался в большой ювелирной мастерской на выставке сказок. Он, казалось, захлебнулся этими янтарно-рубиновыми видами из окна запорожца, по крайнеё мере, ничего выговорить он не мог. Весь этот свет центральной улицы будто влился в его сердце, которое скучало не раз по этому городу за тысячи километров отсюда. И вот сейчас это сердце почувствовало, как ностальгическая жара сменилась мягкой спокойной теплотой. Сейчас, проезжая по проспекту Ленина впервые за много лет, Рублёв чувствовал себя так блаженно, что предложи ему Ведов бросить всё и остаться здесь навсегда – он бы, не раздумывая, согласился.

Но Ведов не предложил, вместо этого он резко затормозил посреди цветущего осенью и ночью проспекта.

– Да, очень красиво! Спасибо, Саш, я уже заметил, как здесь классно, – Рублёв был совершенно уверен, что друг остановился для того, чтобы продлить ему очарование городом. Но у Ведова были менее поэтичные намерения.

– Глянь-ка вон туда, – сказал Ведов и указал рукой на дом, стоящий чуть в глубине улицы, не на одной линии с другими домами. Стояло здание, впрочем, вполне гармонично, пространство между ним и дорогой занимал небольшой скверик с фонтаном.

– Вот этот скверик, где фонтан и скамейки, пару лет назад называли Мюнхеном, – рассказывал Ведов, – здесь собирались всякие скинхэды, панки, футбольные хулиганы, потом они исчезли отсюда, а ещё спустя какое-то время вон на той стене, на доме за фонтаном, видишь, – рука Александра вытянулась ещё на пару сантиметров, – там появилась надпись.

Рублёв прищурился, но ничего не разглядел, полез в карман куртки за очками. Ведов даже улыбнулся, подумав про себя, что теперь образ Сашки, серьёзного «президентского» деятеля, дополнен.

На освещённой стене Рублев увидел чёрную трафаретную надпись «RASSOLNIKI», а под надписью цифру «155».

– Гм, забавно, – прокомментировал Александр, – слово я знаю, это название местной группировки очистителей, а цифра что означает?

– Так они подписывают, сколько их человек в банде, цифра эта всё время, кстати, растёт, – ответ Рублёву понравился. Эта была «вкусная» деталь для его будущего материала.

– И что, они постоянно приходят и переписывают цифру? – спросил приятеля Рублёв, желая скорее услышать положительный ответ, ведь это вносило бы в историю дополнительную интригу и даже мистику.

– Представляешь, Сань, да! Как им это удаётся – никто не знает, менты постоянно здесь сидят в засаде, но до сих пор не понятно, когда и как появляется новая цифра, – увлеченно рассказывал Ведов.

– Хрень какая-то, – пробормотал Рублев, подумав при этом, что и в самом деле, без мистики не обойдется. Он уже начал представлять, как опишет эту историю в своём материале, ведь журналистский опыт подсказывал – те слова, что приходят в голову об объекте, когда смотришь на этот объект – и есть самые точные, – а что им эта стена-то далась, она особенная какая-то?

– Да кто их знает? Центр города, вот и позируют, – мрачно ответил Ведов, словно вопрос ему не понравился, – поехали уже в микрорайон.

Педофил из «очистителей» жил в двенадцатиэтажном доме на краю города на девятом этаже. По словам полицейских, встретивших журналистов на пороге квартиры, изнасилование произошло в одном из двух лифтов этого же дома. Насильник поднимался к себе, а в то время на втором этаже в лифт зашла 15-летняя девочка, которая возвращалась от соседки-одноклассницы. Школьница, как заметили полицейские, «вполне созрела», да и одета была в лёгкий халатик, «вот парень и не выдержал».

– После содеянного, – рассказывал информатор Ведова, щупленький черноволосый лейтенант, – гражданин никуда скрыться не пытался, засел дома, двери сотрудникам полиции сам открыл и всё рассказал.

– И что сам рассказал, что не выдержал? – спросил Рублёв лейтенанта.

– На вопрос сотрудника правоохранительных органов о мотивах… – начал было рапортовать полицейский, но Ведов прервал его, сказав, что можно не «официозничать», что Александр хоть и из Москвы, но свой человек, простой, к тому же родился здесь. Информатор, облегчённо вздохнув, мгновенно поменял стиль разговора, подтвердив, что «этот сука недоделанный так и сказал, что не выдержал».

– А что, Вить, – обратился Ведов к лейтенанту, – этот выродок ещё здесь? Поговорить с ним можно?

– Нельзя, конечно, но тебе, ты ж знаешь, можно, конечно, – запутался вдруг в словах полицейский и, чтобы не усугублять ситуацию, сказал, где можно найти педофила, – он на кухне сидит, со следаком из комитета базарит.

Пройдя по темному коридору, миновав открытые зачем-то двери туалета и ванной, Ведов с Рублёвым оказались на кухне. За типовым складным столом сидели двое. Кто из них следователь, а кто преступник – сразу было не понять. Оба молодые, оба в очках, оба аккуратно причёсанные – видно, что уход за собой для них не последнее дело. Оба атлетически сложены – прямо два красавца. Следователя выдавало лишь то, что он сидел за столом в ботинках. Тот, кого обвиняли в педофилии – парень лет двадцати – первым спросил у вошедших журналистов: «А вам чего?». В его маленьких, но ярко-зелёных глазах, сверкнула растерянность. В этот момент Рублёв почему-то подумал, что его нос и нос педофила очень похожи, будто сделаны из одного теста: аккуратные, прямые, удачно вылепленные природой, что бывает редко. Обычно природа на носах мужчин отрывается. За раздумьями о мужских носах Рублёв не заметил, как начался разговор между Ведовым и следаком.

– Он про «RASSOLNIK’ов» что-нибудь рассказывает?

– Пока не дошли до этого.

– Пару вопросов задам ему?

– Валяй, я пока перекурю.

Ведов так вцепился взглядом в педофила, что тот аж вздрогнул.

Рублёв заметил, что и следователю, наблюдавшему за происходящим через дым продолговатой сигареты, стало не по себе.

– Ты понимаешь, урод, что наделал? – начал Ведов.

Теперь смутился и Рублёв. Он, как журналист, обычно задавал педофилам другие вопросы.

– Ты, пидор, помнишь, что бывает с такими, как ты, в наших колониях? Ты, сука, понимаешь, что тебе теперь придётся выдать и всю вашу шайку? – по мере того, как Александр сыпал угрозами, следователь всё шире улыбался: то ли себя узнавал в манере разговора, то ли радовался тому, что на подозреваемого оказывается дополнительное психологическое давление.

Педофил не ответил ни на один вопрос, он только кивал головой, не отводя при этом глаз от журналиста Ведова. Александр зачем-то начал водить пальцами вокруг своего рта, приговаривая: «Вот пидор ходячий, вот пидор!». Педофил вдруг оживился, перестал кивать и хорошо поставленным голосом проартикулировал: «Я всё понял, не тупой».

– Что ты понял? – вмешался в разговор следователь, докуривший сигарету и бросивший окурок на пол, предварительно потушив его прямо об стол, – ты поймёшь, когда на зону попадёшь, а пока рассказывай.

Слушать рассказ журналисты не стали, Ведов предложил другу уйти отсюда, мол, и так всё ясно. И хотя Рублёву было неясно, спорить с Александром он не стал – за окном уже брезжил рассвет. И с дороги очень хотелось спать.

– Поехали спать? – будто угадав желание друга, предложил Ведов, – тебя куда отвезти? Можно ко мне.

– Да нет, я к себе, с квартирантами договорился, они съехали на время.

У Рублёва в городе была своя квартира, которую успели купить ещё его родители, незадолго до того, как их по очереди съела самая распространенная болезнь промышленной провинции – онкология. Он эту квартиру не продавал, не в память, конечно, о маме с папой, нет! Он оставлял ее на всякий случай – вдруг придётся вернуться.

Друзья вышли из подъезда многоэтажки и через пару минут снова затряслись в машине – поехали к Рублеву.

Дом Александра находился в обычном спальном районе. Таких домов в этом городе – десятки.

Запорожец проезжал освещенные рассветом до боли знакомые места: школу, в которой учился Александр, детскую площадку, футбольное поле, деревья, кусты, в которых, казалось, ещё вчера строили шалаши, заброшенные дома, в которых играли в войнушку, любимый двор, где произошло столько событий его детства. Когда проезжали все это, Саша чувствовал щемящую боль в сердце.

– Да, возвращение на родину всегда вредно для здоровья, – пошутил вслух Рублёв, увидев, наконец, подъезд своего дома. Как ни странно, это были первые слова, произнесенные им за весь путь от дома педофила. Ведов тоже всю дорогу молчал, хотя ему было о чем поговорить с другом. Но он понимал – не сейчас.

«Запорожец» подкатил практически к самому подъезду, так что можно было выйти из машины, не наступая на асфальт, Рублёв так и сделал – шагнул сразу на бетон крыльца. Ведов тоже вышел, достав багажную сумку Александра.

– Не приглашаю, извини, – Александр взял из правой руки друга сумку и тут же пожал её крепко, с благодарностью, – сам не знаю, как там всё выглядит, да и устал.

– Да о чём ты говоришь, Сань? Я всё понимаю! Давай, до завтра! – и Ведов с улыбкой вернулся в «запорожец».

Рублёв решил проводить взглядом отъезжающую машину, но даже когда жёлтый «запорожец» скрылся в тумане, Рублёв ещё долго не заходил в подъезд, глядя в темную даль. Он вдруг поймал себя на мысли, что только сейчас вспомнил, что рассказывал ему о Ведове его хороший знакомый и информатор из ФСБ.

В квартире Рублёва царил порядок – квартиранты оказались аккуратными. Мебели минимум – диван, стол журнальный, стол компьютерный и кресло-качалка. Всё это как нельзя лучше вписывалось в небольшую по размерам комнату с сероватыми обоями. Съёмщики забыли выключить настольную лампу и закрыть форточку, но и он не стал этого делать, сил хватило только на то, чтобы дойти до дивана. Сон захватил с такой жаждой, что доносившийся шум просыпающейся улицы показался Александру колыбельной.

II

Кто такие RASSOLNIKI, Рублев знал только из СМИ. Но средства массовой информации рассказывали о них довольно скудно. И все одинаково. Рассказывали, что это мощная группировка, которая нападает на тех, кого считает гопотой, но кого они считают гопотой – неизвестно, так как никому ещё не удавалось взять интервью у RASSOLNIK’ов. Известно только, что свои нападения они называют «зачистками», и на их счету уже есть трупы. Однако в полиции эту информацию не подтверждают. Вообще зацепиться глазу журналиста-расследователя в этих публикациях было не за что.

Перед тем как отправиться в командировку, Рублёв позвонил своему знакомому из ФСБ.

Тот, на удивление, с радостью откликнулся на просьбу достать всю возможную информацию по интересующей теме. Журналистов, если они занимаются действительно журналистикой, уважают даже в серьёзных организациях, поэтому у многих хороших журналистов там есть хорошие знакомые.

Встретились за пару часов до вылета Александра в одном из многочисленных японских ресторанчиков аэропорта.

ФСБ-шник был не похож на сотрудника. Совсем не похож. Если бы Рублев встретил его где-нибудь на улице или даже в этом же ресторане, то, наверное, подумал бы, что этот человек большую часть своей жизни провёл за решёткой. Таких людей обычно называют «уголовниками» или даже «бичами». Короткие серые волосы, густая щетина, провалившиеся глаза, окаймлённые мешками и рябоватая «крокодиловая» кожа на щеках.

«Да, потрепала его жизнь, интересно узнать – где?» – мучился в раздумьях Рублёв, пока его собеседник клал в рот кусочки ролла, предварительно разрезанного им на четыре части.

О RASSOLNIKax речь все никак не заходила. Собеседник расспрашивал журналиста о целях предстоящей командировки, о том, какую задачу перед ним поставила редакция, отправляя в «эту дыру, из которой уже на всю страну разит», и готов ли он сам отвечать за свою безопасность в этой «горячей точке».

Допрос порядком надоел Рублёву, и он решил сам начать спрашивать. Единственный верный способ это сделать – перебить человека и задать внезапный вопрос.

– А что, у вас руки коротки, чтобы приструнить эту группировку? – забросил он первую удочку. А пока собеседник растерян, нужно задать следующий вопрос – более точный и мягкий.

– И кто вообще все эти люди, RASSOLNIKI?

– Идиоты они, – сотрудник службы безопасности проглотил очередную четверть ролла, – по нашим данным это парни лет двадцати-тридцати, у многих есть вышка, семья, работа, ну всё, как у людей. Однако пару раз в неделю они развлекаются тем, что фашиствуют. Только уничтожить пытаются людей того же цвета кожи, то есть не скинхеды они, понятно?

Все журналисты знают, что люди, которые часто пишут отчёты, суть дела лаконично изложить не могут, так что их надо «разогреть», заставить выговориться, чтобы слова начали соответствовать мыслям, поэтому Александр на вопрос сотрудника ФСБ – понятно ли он излагает, – честно ответил, что непонятно.

– Да нам и самим мало что понятно, если честно, – неожиданно признался собеседник, – есть только факты. Вот уже год каждую пятницу и субботу, когда все гуляют и бухают, там происходят нападения на молодых людей, скажем так, с рабочих окраин, которые живут по понятиям. Блатные, наркоманы, спившиеся пэтэушники, завсегдатаи дешёвых клубов и игровых залов, ну… – сотрудник занервничал, подбирая очередные характеристики, – ну, гопники, короче.

«Уголовник» в штатском запил свои слова апельсиновым соком, после чего облизал верхнюю губу, отчего Александру стало противно, как будто тот прошёлся языком по таракану.

– Гопников поджидают у клубов или ловят их по подъездам, и дубасят, так чётко дубасят, что многие потом в больнички попадают. Первое время думали, что это какие-то местные разборки, но потом всё больше стало походить на реальные зачистки. Так в начале нулевых бритые зачищали хачиков, помнишь?

– Да, но здесь ведь речь идёт о русских?

– Да, русские херачат русских, вот поэтому-то наши быстро заинтересовались этим. Все жертвы сначала говорили, что понятия не имеют, кто и за что на них нападает, мол, есть какие-то отморозки и всё, причём довольно крепкие отморозки и все в дорогой одежде, – следующий ролл бэшника упал в тарелочку с соусом и васаби, а журналист решил заполнить паузу своим дополнением.

– Но ведь сейчас в городе, насколько мне известно, все понимают, что это бригады, которые нападают именно на гопников? То есть избить гопника – это цель…

– Сейчас, спустя год, да, понимают, – собеседник ещё дожевывал рис с начинкой, – причём сначала сами гопники стали рассказывать, что те, кто нападал, говорили им: суки, бросайте бухло, заводите семьи, становитесь людьми и прочую муть, прикинь? А потом, когда по городу уже только об этих бойнях и говорили, хотя как бойнях? Гопников всегда втаптывали. Так что эта скорее налёты, разгоны серости, если хочешь, – тут сотрудник федеральной службы внимательно взглянул на Рублёва, как бы пытаясь понять, оценит тот его образность или нет. Александр даже не моргнул. – Так вот, когда весь город зашумел, а пацаны местные тоже стали вбиваться в банды – надо ведь отпор налётчикам давать, на местных форумах стали появляться посты, рассказывающие о том, кто и зачем долбит гопников.

– Что-то я на местных сайтах ничего такого не видел, – заметил Рублёв.

– Правильно, наши эти посты убирают, когда могут, зачем порождать массовую истерию? – «уголовник» ухмыльнулся, – вот тогда-то они и стали называть себя «RASSOLNIKI». И стали писать, что они за здоровых в моральном плане людей, и что упыри, для которых алкоголь, гулянки, девки, отработки и так далее – это смысл жизни, будут ими методично перевоспитываться, а дальше те, кто не перевоспитается, будут уничтожаться. Типа новой России не нужна топота, а нужны только правильные люди. Лозунг у них знаешь какой? «Мы очистим свой род от выродков»! Как-то так, по-моему, они писали. Вот тут мы и поняли, что на этой волне мы можем таких неприятностей получить, такой, как сейчас говорят, социальный взрыв, что охереют все. Уловил?

Собеседник говорил всё лучше и лучше, но вот только новой информации для Рублёва почти не было, а посадку вот-вот объявят.

«Почему же он не говорит ничего конкретного? – пытался понять Александр, – то ли сам ничего не знает, то ли намеренно не договаривает, тогда зачем согласился встретиться?».

– И ведь не понятно, кто они такие: не националисты, не шовинисты, не фашисты, не больные на голову, никаких отличительных знаков не носят, – продолжал рассказывать сотрудник, – допросить некого, так как поймать пока, увы, никого не удалось. Засады наши и ментов все в ноль: город всё-таки полумиллионник – где они окажутся в следующий раз, никто не знает.

– И никого не удалось даже задержать? – не поверил рассказчику Рублёв.

– Гм, задержать! – снова ухмыльнулся собеседник, – на основании чего?

Или ты думаешь, пацаны с районов пишут заявы?

Этот вопрос не требовал ответа. Возникла пауза, ФСБшник посмотрел на тарелку, на которой лежал последний, ещё не разрезанный ролл, и потянулся за ножом.

– Нет, конечно, мы вычислили, кто всё это замутил, – разрезая ролл, гордо заявил фэйс.

На этот раз паузы не могло возникнуть.

– И Вы мне, конечно, не скажете, – хитро констатировал Рублёв.

– Отчего же? Скажу! Зря пришёл тебя провожать, что ли? – Ролл уже был разрезан. – Это твой друг и коллега. Александр Васильевич Ведов. Знаешь ведь такого?

Эту новость Рублёв принял так, как принял бы новость о том, что на Красной площади высадились десантники Грузии. Совсем не вовремя объявили посадку. Сотрудник резко встал из-за стола и жестом руки предложил тоже сделать Рублёву.

– Этот Ведов, он вообще красавец парень, – заявил вдруг информатор, когда они шли к паспортному контролю, – этот твой друг всё чётко организовал, взял к себе кого надо, из них никто никогда просто так не расколется. Я тебе так скажу, между нами, если бы он не был преступником, он бы уже давно у нас работал. Таких умников сейчас мало.

Ах, вот зачем он его хвалит, догадался журналист и, проглотив наконец ком, который застрял в горле после столь неожиданного известия, спросил хриплым голосом:

– Так он с вами работает?

– Не то чтобы работает, но в кабинеты заходит часто! – в голосе сотрудника снова прозвучала гордость. Он даже вдруг приобнял Александра, мол, всё ты парень правильно понимаешь, мы всё можем, да, мы такие! Но ноты тщеславия играли недолго, на полпути к терминалу информатор резко убрал руку с плеч Рублёва.

– Ну ладно, давай, счастливенько, созвонимся! – попрощался дежурными фразами и зашагал в сторону эскалатора.

Рублёв остался в одиночестве перерабатывать всё, что узнал. Все процедуры, необходимые для посадки, он проходил на автопилоте, руки делали, а голова была забита бесконечным множеством открытых вопросов, правда, у всех у них был общий знаменатель, и он формулировался у Рублёва предельно ясно: на каких дрожжах выросла эта группировка? И как так получилось, что именно его лучший университетский друг оказался напрямую замешан в этой истории? Все надежды выспаться в самолёте рухнули, Александр был не из тех, кто оставлял мысли на потом. Его главная черта – он много думал, порой его аналитике поддавались даже бытовые мелочи, RASSOLNIKI же были рыбой крупной и перед тем, как изучить её от головы до хвоста, требовался уход в историю, в контекст.

В любой другой ситуации контекст бы Рублёв стал изучать с помощью Интернета или тех материалов, которые уже рассказывали о событии, но в данном случае Александру никакие источники информации не требовались, ведь всё происходило в его родном городе. RASSOLNIKI родились там же, где на свет появился он.

* * *

Взглянув из иллюминатора на солнце, соприкоснувшись с его лучами ресницами, Рублёв закрыл глаза, дождался пока жёлтые пятна разъест темнота и уже на тёмном полотне начал рисовать портрет своего родного города.

Первыми, пробираясь сквозь темноту, зажглись огни доменных печей – город окружали заводы, а в самом его центре высился огромный металлургический комбинат, построенный ещё в тридцатые годы прошлого века. На строительство тогда приехал весь цвет СССР: рабочие, крестьяне; люди часто без образования и без мировоззрения, люди, которым внушили, что от их самозабвенного труда зависит будущее целой страны и целого мира. И вот они, бедняги, работали по-чёрному, сначала на возведении завода, а затем и на обработке того, что добывалось на рудниках и шахтах, которыми город тоже усеян. Эти строители и первые рабочие жили по заводским коллективным правилам, по рабочим понятиям и по одному графику: в семь утра подъём, затем двенадцатичасовой рабочий день, короткий вечер, иногда украшенный походом в кино или в клуб. А может быть и футбольным матчем с участием заводской сборной, а потом снова сон. Сладкий сон под радиоприемник, из которого то и дело твердили, что советские рабочие живут лучше всех в мире.

Александр вспоминал бабушек и дедушек, проработавших на заводе всю свою жизнь. Ох, с каким же восхищением они говорили про годы своей молодости! Они верили, что трудились на самую лучшую страну, на идеалы человечества и ради будущего этого человечества. Они и правда думали, что если человек не работал на заводе, значит он не человек, не житель, не полноценный гражданин-товарищ великой державы (сегодня большинство заводчан продолжают думать так же!). Сколько пафоса и пошлости было в словах бабушки и дедушки! И с каким остервенением они спорили с теми, кто пытался их переубедить! Они никогда не были готовы признать свою неправоту. На противника по дебатам бывшие рабочие и те, кто работает сейчас, всегда готовы обрушиться не только крепким словцом, но и кулаками. Такого уж их воспитание, представление о культуре. Но стоит ли их в этом винить? Их называли пролетариатом, их учили и воспитывали представители сброда, пришедшего к власти политической и нравственной в 1917 году. А то, что это был сброд – безграмотный, наглый, жестокий, ненавидящий всех вокруг – доказывать не надо. Достаточно вспомнить, сколько крови они пролили по пути к своим целям, крови соотечественников, виновных лишь в том, что они думали и жили иначе, чем советская власть.

На чёрной пелене воспоминаний Рублёва появились деревянные одноэтажные бараки – это в них жили среди вшей и крыс первые рабочие. Бараки на ленинградский лад называли городскими общежитиями пролетариата. Сокращенно ГОП. А их обитателей называли гопниками – вот оттуда и пошло это слово. Александр знал, что называть гопниками местных рабочих было не совсем правильно: эти гопники отличались от ленинградских. Вот те уж действительно были гопотой, в смысле – быдлом. Шпана, воришки, блатные – их специально привозили на столичные фабрики и заводы для перевоспитания. Этакий пролетарский штрафбат. Многие действительно перевоспитались и вышли в люди, в люди по советским меркам, конечно. Но в Ленинграде на заводах, продолжал размышлять Рублёв, не щадили живота своего выходцы из бывшей интеллигенции, принявшей революцию как должное. И эти интеллигенты за станками разбавляли топоту и работяг из крестьян. В родном же городе Александра интеллигенции не было никогда. Так что слой советских рабочих, прорвавшихся из грязи в князи, здесь, как и по всей стране, безоговорочно считался сливками общества. Без этих людей было просто невозможно представить себе город.

Как невозможно представить его и без тюремных колоний, которые здесь, как и заводы, на каждом шагу. На чёрном фоне воображения Рублёва появились вышки дежурных и заборы – колючие картинки из детства. Большинство местных зон – строгого режима. Здесь содержатся и воры, и насильники, и убийцы. Когда они выходят на свободу, то, недолго думая, остаются в городе своей отсидки. И город вынужден их принимать – долг, который исправительная система Советского Союза неизвестно за какие грехи на него повесила. Эти колонии, вернее их обитатели, уже в генотипе местности. Взять хотя бы «феню». На этом языке здесь говорят большинство жителей. Александр, например, многие слова из тезауруса колонии знал прекрасно уже к пятому классу. А как люди говорят, так они и живут. И поэтому для многих на родине Рублёва не считается зазорным, например, ежедневная пьянка, регулярное избиение жены, драка под занавес посиделок в кабаке, да и мелкий грабёж воспринимается как небольшое баловство.

Заводы и колонии отразились не только на архитектуре города – дома строились вокруг них, но и на архитектуре горожан – их мировоззрение, их воспитание, их безропотность, их ненависть друг к другу. Не от этого ли сам Рублев сбежал в своё время в столицу? От этого! От дозволенного криминала, от пошлости, от быдла, от свалок в центре города, от хамства в магазинах и в трамваях, от тотального пофигизма. Нет, Александр не винил в этом горожан, причину он пытался найти в истории, в традициях, в ошибках системы. И чем больше он сам перед собой защищал земляков, тем больше понимал, что не такие уж они и невиновные, шансы на жизнь есть и у них. Ведь взялись же откуда-то эти RASSOLNIKI! Тот же его друг Александр Ведов! Тоже, между прочим, из династии рабочих. Ведь он смог пойти по другой дороге, поступил в вуз, был блестящим студентом, активистом, он не побоялся объявить войну топоте. Рублёв понимал, что Ведов боролся не с гопотой в физическом обличии, он боролся с тем нравственным городским скелетом города, кости которого были омерзительны до тошноты.

От этих мыслей Рублёв открыл глаза и вздрогнул, он испугался. По его логике получалось, что Ведов герой. А это, конечно, не так. Но откуда взялось в нём это желание бороться именно таким способом? И откуда взялись его сторонники? А может быть, всё проще, может быть, здесь всё дело в корысти, может быть, они выполняют чей-то заказ? Боже, опять вопросы. Александр от бессилия взглянул в иллюминатор, как бы ища сочувствия у хозяина облаков, но даже ангелы не появились и не подмигнули ему, не пообещав, что все хорошо будет, и что со временем он все поймет.

Объявили снижение, самолёт нёс Рублёва на встречу с Родиной, но если бы знал Александр, чем обернётся его приезд для родного города, он бы наверняка упросил пилотов не приземляться.

Самолёт коснулся земли, раздались аплодисменты, пассажиры неохотно потянулись к наручным часам и телефонам – им предстояло занять у времени по два часа.

III

Колыбельная улицы сменилась тяжёлым роком. Рычание машин, ворчание ворон, рёв детей, крики утренних домохозяек, стук закрывающихся дверей. Но Александр продолжал видеть сон. Ему не часто что-нибудь снилось. Может быть потому, что даже когда Александр спал, он продолжал думать. Дело дошло до того, что он даже во сне задумывался о том, почему ему снится именно это, какими мыслями или событиями прошедшего дня можно объяснить то кино, часто немое, которое видел Рублев, когда засыпал.

Вот и в эту первую ночь, проведённую в городе своего детства и студенчества, спустя несколько лет после отъезда, ему снилось что-то странное, невероятное, эпическое, но вполне объяснимое.

Александр видел себя на высоченном круглом пьедестале. Он стоял на широкой бетонной площадке рядом с огромными железным серпом и молотом – символами Советского Союза. Сквозь сон Александр предположил, что это был какой-то памятник «красной» эпохи и подумал, что ничего подобного он никогда не видел. Серп и молот горели предзакатными красками, так ярко горели, что Александр зажмурился, отвернулся от этих гигантских орудий крестьян и пролетариев, взглянул на горизонт и вдруг застонал. Горизонт тоже горел винным закатом, на фоне которого вокруг Рублёва полыхали факелы доменных печей. И было жарко, невыносимо жарко. Продолжая стонать, Александр снял рубаху, ботинки, закатал джинсы – теперь он походил на типичного сталевара или на кузнеца из советского черно-белого кино. Оставалось только самому взять в руки молот и начать перековывать статую, уже нагретую до нужной температуры. Будто в поисках молота Рублев начал пристальнее вглядываться в горизонт и вокруг себя. К стонам прибавились слёзы – Александр увидел, что он возвышается над своим родным городом: вдалеке уже почти потонули в огненной лаве конструкции старых металлургических заводов. А вот и трубы заводов новых – как всегда клубят дым всех оттенков радуги. Сейчас как никогда изящно смотрелись жёлтые и чёрные столбы-вулканы. Дым, как огненная лава, стремился в сторону серпа и молота, словно стремясь скрыть их от города. Александр задыхался, глаза слезились, он уже не мог видеть пейзажей родного города. Последнее, что Александр заметил на раскинувшейся перед ним панораме настоящего ада – это купол городской церкви, посылающий ему вспышки не то надежды, не то отчаяния.

Рублёв ревел и стонал все яростнее. Он по-прежнему отдавал себе отчёт в том, что всё это не более чем сон и что спящее тело – это не то тело, которое вот-вот сгорит на пьедестале. Что по-настоящему испугало думающего во сне Александра – так это то, что он вдруг осознал, что смотрит на себя как бы сверху. Он видит себя и спящего, и того себя, который там – среди заводов и огня, словно его глаза были над его же телами, будто есть кто-то второй или даже третий, кто забрал у него зрение, а вместе с ним и рассудок. «Неужели прозрела душа?» – попытался пошутить Рублёв во сне, но вместо смеха он снова услышал стоны одинокого кузнеца, который метался по бетону рядом с лопающимися железными уродцами – серпом и молотом. Но вот этот кузнец, которым был Александр, остановился и поднял что-то тяжёлое. В следующую секунду тот, кто похитил зрение у Рублева, увидел в его руках ещё один молот. Он был меньше, чем тот, что сверкал на постаменте, но тоже чугунный.

Кузнец тут же бросился с ним на эту пролетарскую скульптуру и начал долбить по ней изо всех своих сил. Почему-то он был уверен, что чем сильнее бить – тем дальше от платформы будет утекать горящая сталь и едкий дым. Так оно и выходило.

Он бил по раскалённому железу, и он то прогибалось под кувалдой, то морщинилось, то стекало ему под ноги.

Удар. И шум, способный оставить без стёкол полгорода, несётся навстречу ночным тучам. Удар. Из-под молота посыпались искры, как драгоценные камни из-под серебряного копытца. Удар. Серп и молот, в очередной раз погнувшись, будто сморщились, зашипели, скинув с себя очередные литры жидкой стали. Человек бился с гигантской эпохой не до первой, а до последней крови. В этой схватке железа и человека должен был победить только один. Скульптура продолжала трещать и трескаться, теперь уже стонала она, а не Александр. А он вдруг услышал свой хохот. Бесноватый, мерзкий, от которого даже спящего Рублева бросило в дрожь…

Ещё удар. Совсем скрючившейся кусок железа треснул у основания и грузно повалился на запыхавшегося, глотающего губами горячий воздух, кузнеца. Александр быстро выпрямился, широко взмахнул над своей головой молотом и обрушил его на остаток статуи. То, что осталось от гигантских серпа и молота, теннисным мячом ударилось о край пьедестала и отлетело в кипящий воск металлургических свечей.

Закат потух вместе с факелами печей. Теперь на широком и высоком бетоне стоял один только Александр. А вокруг дул свежий прохладный ветер. Налетала ночь и становилось совсем холодно. Рублёв попытался нащупать одеяло, но тщетно. Всё говорило о том, что этот сон заканчивался, а другого уже не будет. С добрым утром!

Проснулся Александр ровно в полдень, вдохнув из окна морозный воздух. Город засыпало за ночь первым снегом. Стало хорошо, как в детстве, как будто умылся этим снегом. Однако надо было решать текущие дела. Александр достал из чемодана ноутбук и вышел в Интернет. Рублёву во что бы то ни стало захотелось найти жестоко разрушенный им во сне памятник. Он почему-то был уверен в его существовании. Но Интернет не выручил. Все поисковые системы ничего похожего не выдавали.

Неизвестно, сколько бы ещё он просидел за ноутбуком в поисках декораций сегодняшнего сна, если бы не позвонил Ведов.

– Позавтракал? – почему-то первым делом спросил тот.

– Нет ещё, – ответил Рублёв.

– Тогда собирайся, я за тобой через пять минут заеду, – тоном старого друга предупредил Ведов, – и фотоаппарат возьми, у нас сегодня показательные выступления намечаются!

Ведов привёз товарища в кафе на краю металлургического района. Здесь заканчивались все трамвайные линии, а жилых домов почти не было. Напротив кафе, через дорогу, располагался рынок, огороженный длинным прогнившим деревянным забором.

– Ну и местечко! Ты решил меня провести по главным достопримечательностям города? – с издёвкой в голосе спросил Александр товарища.

Ведов взглянул на него из-под своих бровей, которых, кстати, было почти не видно, взглянул хитро, как будто он всё знал и сейчас раздумывал – рассказать всё сразу или потом. Решил, что сразу.

– Это место у нас зовётся гоповским рассадником, здесь чаёвничают только правильные пацаны, у них это – элитный кабак. Здесь же торгуют наркотой и девками.

– А мы тут причём? – всё ещё ничего не понимал Рублёв.

– А мы посидим, покушаем, а потом посмотрим. Посмотрим, как этот пятизвёздочный гоповской ресторан будут рушить RASSOLNIKI. Ты же из-за них сюда приехал!

А это означало, что у Рублева будет эксклюзив. Он не стал спрашивать у Ведова, откуда у того информация о налёте. Он и без него знал ответ, а вот Ведов явно ждал этого вопроса и даже смутился, когда Рублёв похлопал его по плечу со словами: «Показывай, как едят пацаны!».

Пацаны ели роскошно: дорогие посуда и мебель, стены, отделанные мрамором, с фотографиями старого города, вежливые официантки в юбках до колена, как старшеклассницы на экзаменах. Всё впечатление от кафе портили сами пацаны. Почти все бритые, с дурацкой ухмылкой «всезнающих мудрецов» и тупым взглядом, отчего ухмылка и делалась дурацкой. А так же манера разговаривать громко, раздирая глотки, разговаривать матом, причём небогатым. Боже! Рублеву категорически не понравились ребята за соседними столиками. Он даже разозлился на Ведова, захотел рассказать ему, что все знает о нем, но тут вспомнил про предстоящий налёт и промолчал, отложив разоблачение друга на потом.

Пообедав, друзья сели в «запорожец» Ведова и отъехали от кафе. Но недалеко. Припарковались на обочине так, чтобы хорошо просматривался вход в заведение.

– Ждём-с! – выпалил по-гоповски громко Ведов.

Рублев открыл боковое стекло и стал прислушиваться. Когда город покрывает первый снег, горожане сбавляют ход. Начинают осторожно ступать на белый покров, слушая при этом, как снег хрустит под подошвами. Первый снег звучит по-особенному. Как будто ребёнок кусает сочное яблоко. Хрруп – такая мягкая нежная нота, хруп-хруп – музыка! И никаких слов прохожих, никаких гудков машин. Нет, они, конечно, никуда не деваются, но если слушать только музыку снега, то все другие звуки исчезают. Александр еще с детства знал об этом, но как же давно он не слышал эту музыку! Ведь у каждого первого снега, будь то московский снег, парижский или любой другой, свой ритм. В мегаполисе этот ритм динамичный, в маленьких городах – более плавный.

Однако снежная мелодия вокруг него была очень ритмичной, громкой, и совсем неблагозвучной. А скорее вместо музыки стал слышаться тотальный хруст. Оглядевшись, Рублёв понял, в чём дело. Десятки парней стекались к кафе с разных сторон, они шли быстро и уверенно, но не в такт. Откуда они взялись – было непонятно, как будто из воздуха. Толпа окружила гоповский ресторан. И тут началось.

Посыпались стёкла. Сразу и все. Толпа, а к этому моменту собралось уже человек пятьдесят парней, заревела, скандируя: «Го-по-та, со-са-ть!», «Го-по-та, со-са-ть!».

Через пару секунд все пятьдесят человек ринулись в кафе и вскоре вернулись обратно: они тащили за уши, за воротники, за ноги посетителей кафе. Некоторые пытались отбиваться, махали руками, как крыльями, но не все. У Рублева создалось такое ощущение, что гопники смирились с побоями. Резкие смачные удары, заглушая хруст снега, прилетали пацанам с разных сторон: в лицо, в голову, в пах, по ногам и рукам. Пацаны ревели, клялись порвать всех на куски, но сопротивлялись вяло.

– Вот, бычары, – ухмылялся Ведов, имея ввиду, конечно, не RASSOLNIK’ов. Рублёв в это время выбежал из запорожца на улицу и щёлкал фотоаппаратом.

RASSOLNIKI были в ударе. Их жертвы давно уже распластались на земле. Но нападавшие не успокаивались: кто-то прыгал по этим головам, кто-то шумел внутри кафе, разбивая всё, что попадалось на пути. Из окна летела посуда, вазы с цветами и даже небольшие аквариумы.

– Рыбок за что?! – недовольно пробубнил Ведов и пару раз ударил по клаксону, как бы предупреждая, что он за всем наблюдает и обязательно накажет провинившихся.

Рублёв, который тоже вошёл во вкус и только успевал тискать свою зеркалку, на мгновение застыл, не понимая, что изменилось, почему снова снег захрустел не по нотам? Это толпа RASSOLNIK’ов отчего-то решила поменять объект атаки и направилась в сторону рынка, оставив захлёбываться кровью корчившихся от боли и унижения пацанов.

Ведов, казалось, был не готов к такому повороту, он даже вышел из машины, перебежал дорогу, но в сторону рынка за своим отрядом не пошёл, вернулся, сказав Александру, а, может быть, даже больше себе: «Кстати, на рынке хачи уже давно продают только палёную водку и героин, так что пускай тоже страха хлебнут!».

Рублёв на рынок не пошёл, что успел зацепить – то снял. Пробитая голова шашлычника. Опрокинутые палатка и стеллаж с очками. Всё остальное скрыл забор. Но, судя по тому, какой крик стоял за забором, ничего хорошего там не происходило. Улица между разбитым кафе и рынком тоже вдруг завопила, стоящие неподалёку машины, словно по команде, разразились дребезжащей сигнализацией, бабки, торгующие семечками и вязаными носками, запричитали, прохожие – те, кто помоложе – завизжали, мужики засвистели. «Странные люди, – подумал Рублёв, – когда мутузили парней на их глазах, они молчали, сейчас, когда ничего не видят – орут».

Где-то за два квартала от побоища воздух прорезала сирена. К ней присоединились ещё две. И вот уже из-за угла вырулило несколько полицейских машин.

– Херня! Не успеют, – успокоил себя вслух Ведов, – у чурок уже все разгромили, парни, как метеоры, хули!

Рублёв понял, что сейчас Ведов забыл про него, но не это его удивило, а та интонация, те выражения, которыми заговаривал его друг. От уравновешенного интеллигентного человека не осталось и следа. Сейчас он был похож скорее на тех, кого только что положили RASSOLNIKI. Невероятное перевоплощение, как в студенческом театре, где они оба когда-то играли.

Ведов тронулся, а Рублёв всё продолжал думать. Сегодняшний спектакль по закону жанра должен завершиться разоблачением, решил он вначале, но потом подумал, что оно того не стоит, и что этим он ничего не добьётся. Но тут ещё один голос внутри него высказал свое мнение: «Надо, Александр, надо, не знаю зачем, зрители ждут!». «Но как сказать ему, что я всё знаю? – продолжал переговариваться сам с собой журналист, – не с ровного же места начать?».

– Слушай, Рублёв, – перебил его мысли Ведов и включил дворники. На жёлтый «запорожец» падал довольно крупный снег.

– А ты что всю дорогу молчишь? Вчера я понимаю, а сегодня? А? В шпионы заделался? – будто даже с наездом спросил он.

– Да на тебя, Саш, и без меня шпионов хватает! – почему-то разозлился Рублев.

Ведов реплику мимо ушей не пропустил:

– Ты это о чём?

Злость полностью овладела Рублевым:

– Саня, хватит выёживаться на хер, я же знаю, кто ты, сука, и чем занимаешься, – Рублёв аж оторопел от своих слов, неужели он тоже стал говорить как пробитый гопник?

– Что ты знаешь, Сань? – Ведов был мягок и ласков, как котёнок.

– Да ладно тебе, я знаю, что RASSOLNIKI – это твоя тема, ты их создал, ты их лидер.

Тут, конечно, возникла ожидаемая Рублёвым пауза, в таких случаях говорят – повисла. Однако Ведов не ударил резко по тормозам, не стал отнекиваться от обвинений и крутить пальцем у виска. Он продолжал ехать сквозь снег. Прошло секунд десять. Ведов первым нарушил молчание:

– От фэйсов информация?

– От них, – не стал отнекиваться Рублев. Оба выдохнули с облегчением.

– Отлично, а я всё думал, как тебе рассказать, – повеселел Ведов.

– И я думал, – повторил за Ведовым Рублев и добавил:

– Все, с тебя эксклюзивное интервью!

– Базара нет, – сухо ответил Ведов.

…Расстались они снова у дома Рублёва, только сегодня не попрощались, жёлтый «запорожец» как-то нервно скрылся в белой кутерьме.

А снег, между тем, падал как остервенелый. Будто на снежном складе рая пробило дно.

IV

– Пишем! – прохрипел голос звукорежиссера, спрятанного за стеклом монтажной.

В студии городского телевидения началась запись криминальных новостей. Первый сюжет – о вчерашнем налёте RASSOLNIK’ов на рынок и кафе. Ведущий читал сообщение хорошо поставленным, ровным голосом, как будто и не подводку вовсе зачитывал, а некролог. Причём некролог, посвящённый уходу никем нелюбимого человека. Нельзя, чтобы зрители уловили какую-либо оценку, хотя это очень трудно. Но за годы работы на телевидении ведущий самой рейтинговой в городе передачи, Александр Ведов научился даже анекдоты рассказывать сухо, без эмоций, без ямочек на щеках.

Зачитывая закадровый текст, который обычно сопровождает видео, Александр внимательно смотрел на экран. Он следил, не промелькнёт ли там крупный план, по которому можно было вычислить кого-нибудь из нападавших. Смотрел на всякий случай, для успокоения, ведь монтаж этого материала он проконтролировал лично. Да и не могло быть там крупных планов. За подготовку видео для СМИ отвечала специальная группа из «Отдела по про» – так между собой RASSOLNIKI называли ребят, которым была поручена работа с прессой. Для самих журналистов они были просто «очевидцами».

В сегодняшнем эфире помимо новости о потасовках, учинённых RASSOLNIKaMH в общественных местах, была новость об очередных взятых с поличным наркобарыгах, о суде над убийцей родителей, о фальшивомонетчиках, о серийном грабителе по фамилии Медведев, забавные кадры с камер торгового центра, застукавших воришку-неудачника. Под занавес выпуска пришло срочное сообщение из следственного комитета: «Задержанный на днях педофил выбросился из окна следственного изолятора».

И снова уверенный, эмоционально неокрашенный голос. Хотя для самого Ведова сообщение о выбросившемся насильнике стало новостью. Однако он совершенно не переживал по этому поводу. И без этого было о чём подумать. Рублёв со вчерашнего вечера не выходил из головы.

– Титры! – весело пробубнил простывший звукарь. Его голос эхом разнесся по большой загромождённой реквизитом студии. Ведущий отцепил от рубашки радиомикрофон – петличку, как называют её между собой телевизионщики, пожал руку оператору и, не забегая в редакцию, не заглядывая в гримёрку, помчался на улицу. К такому поведению Ведова в телекомпании привыкли, жизнь по секундам была его визитной карточкой. Но чем он в свободное время занимался – здесь не знал никто.

В своем эпатажном автомобиле популярный телеведущий включил музыку на всю громкость и помчался по городским ухабам в сторону центральной почты. Однако ни музыка, ни отвратительные дороги не смогли отвлечь его от болезненного вопроса. Вопроса, колющего чем-то горячим и в пятки, и в сердце, и даже в зубы. Как быть с Рублёвым?

Ещё когда Рублёв позвонил ему из Москвы и сообщил, что едет, у Ведова возник как всегда гениальный план, как ему тогда показалось, использовать друга, переманить его на свою сторону, пропитать его своими идеями, показать всю полезность и необходимость существования движения. Другими словами, Ведов Рублева хотел завербовать. И не только для того, чтобы статьи журналиста общероссийского СМИ стали пропагандистскими. У Ведова перед самим собой была поставлена сверхзадача – изменить жизнь приятеля до неузнаваемости, а именно: заставить его уйти в политику. Естественно, это требовало времени, осторожного, продуманного до последних деталей общения. Поэтому на вербовку он отвел пару недель. Он даже придумал, как продлить командировку Рублёва. А тут… «И кто дёргал за язык этих фэйсов?» – подумал со злостью Ведов.

Хотя можно было предугадать, что Александр приедет подготовленный. Что начнёт наводить справки. А во всех справках и донесениях про RASSOLNIK’ов, если и есть какое-то имя, то это его имя. Почему нельзя было подумать об этом раньше? Этот вопрос, собственная глупость, рушившиеся планы на счет Рублева – все это мучило сейчас Ведова.

Мучило зверски, рождая в нем волчью злость.

Но надо было успокаиваться и соображать, что делать дальше. На самом деле вариантов теперь было два. Раскрыть все карты и попытаться Александра уговорить или… Александра убрать. Несчастный случай. Психбольница. Самоубийство. Здесь вариантов могло быть множество.

От этих мыслей потянуло блевать. Куда-то исчез воздух. Ведов открыл окно и остановился. Неужели все настолько резко может измениться?

«Нет, конечно, он меня не сдаст, во-первых, друг – сколько выпито вместе и пережито, – отгонял злые мысли водитель застывшего посреди дороги запорожца, – во-вторых, профессиональные журналисты свои источники не сдают. Но с другой стороны, с ним же делятся информацией, а значит, и с него потребуют выложить всё, что он узнал. А совесть у Рублёва, как у интеллигентной девственницы, если ему не по нутру что-то, если что-то за пределами его понимания о чести и морали, то ждите – скоро этому всему придёт конец».

«Обострённое чувство справедливости» – так было написано в университетской характеристике Рублёва. Ведов об этом качестве друга знал лучше всех.

«Конечно, не сдаст, – продолжал всверливать он в свою голову эту спасительную для обоих лексическую инъекцию, – стукачом Рублёв не был, наоборот, стукачей гнобил со всей извращённостью своего интеллекта».

Ведов, глядя на то, как ему показывают фак водители, объезжающие запорожец, вспоминал. Как-то на третьем курсе они напились портвейна в сквере за университетом. Одногруппник-ботаник это дело заметил и пообещал при случае сообщить в деканат. Ух и разошёлся тогда Рублёв!

Он орал заучке в уши что-то про братство, про скреплённые веками традиции русских студентов, про то, что стукачество – это пережиток советской России, а они совсем другие люди и отпрысков вонючей системы не уважают. Однако сокурсник все равно на что-то обиделся. Донос от анонима уже на следующий день зачитывали в аудитории. Рублев отомстил жестоко, по-студенчески: переспал с подружкой ботаника, девственницей, и сам ему об этом рассказал.

«Да и на кого бы мог стукануть Рублёв при той информации, которая есть у него сейчас? – продолжал размышлять Ведов, – на лидера RASSOLNIK’ов? Вряд ли бы ему вручили за это медаль. Скорее сжалились бы над ним и слили бы бедному журналисту пару занятных пакостей про группировку RASSOLNIKI. Куда опаснее, если Рублёв опубликует имя лидера группировки в прессе». «Запорожец» снова затрясся на колдобинах.

– Блядские дороги! – вслух выкрикнул Александр.

Не менее блядским было место, к которому подъезжал телеведущий. В предвкушении встречи с ним даже мысли о Рублёве показались не такими страшными. Это место звалось – российской почтой.

Когда Дьявол и Бог делили, что в новой стране будет принадлежать аду, а что Раю, Дьявол был неумолим. «Почта моя!» – кричал он, давясь эпилепсией. «Забирай себе магазины, заводы, полицию, всё забирай! Но почта – моё! Родное!».

Говорят, он даже плакал, как плачут родители, когда теряют своих детей. Бог сжалился и велел ангелам признать почту дьявольским местом и никогда не совать туда носу.

Тем, кто хоть раз стоял в очереди на почте, ад не страшен.

Очередь на почте! Здесь можно встретить разновозрастные категории, но больше всего на почте пенсионеров. Медленных, как всегда кажется молодым, тормознутых, тупых, невоспитанных пенсионеров-эгоистов. Мало того, что все они прямо с порога идут к заветному окошечку, не замечая той сотни человек, что стоит перед ним, они идут, как в бой, размахивая клюками-кинжалами, распихивая всех с силой танка, наступая при этом на ноги каждого. При этом матеря или, в лучшем случае, проливая на всех ушат слюны и нечеловеческой злобы. А когда такого «хама за шестьдесят» ставят на место – в очередь, ненависть закипает ещё сильней и выливается в жестокость. Тогда уже достаётся даже кассирам и операторам, а также всем жителям страны от мала до велика, от дворника до президента. Всей истории мира тоже достаётся, но это зависит уже от начитанности недовольного.

Кажется, что при входе на почту черти вселяются в пенсионеров и не покидают их мыслей и тел, пока те не выйдут из неё вон.

Александр помнил, как когда-то его маленького родители каждый четверг отправляли в этот ад за свежей дешёвой газетой, и он уже тогда вынужден был проходить чистилище. В последнее время он часто бывал на почте – переводил деньги родителям, как сейчас, или получал заказные книги.

Возможно, именно почта и встречи здесь с системой и людьми из СССР помогли Ведову сформулировать теорию о невозможности развития страны, пока живы подобные традиции и люди. Невоспитанные, грубые, обиженные на всех и вся, но при этом самолюбивые люди. Нужно ждать пока дьявол всех их заберет. А с их детьми и внуками, которые, соответственно, в воспитании недалеко ушли – нужно разговаривать жёстко, при необходимости руками и оружием. Чтобы знали, с кого пример брать! И в верности своих взглядов Александр убеждался каждый раз, когда переступал порог этого ненавистного учреждения. Черти вселялись и в него. Градус злобы зашкаливал. А когда, наконец, Ведов оказывался на улице, он нередко чувствовал, как из него выходит пар. Приняв холодный душ, Александр успокаивался и убеждал себя, что не все, кто родился и вырос в Советском Союзе, достойны смерти и кнута. Были и те, кто заслуживал пряника. Но чем больше он жил, тем больше понимал – «совковых» людей со знаком плюс очень мало.

Поход на почту сегодня, как всегда, затянулся. Александру пришлось опоздать на оперативку. Так он называл встречу с основой RASSOLNIK’ов.

Встречалась основа раз в неделю, каждый раз в новом месте. Это всегда были презентабельные конференц-залы или совещательные комнаты в офисах каких-нибудь компаний. Офисы на время оперативки снимались заранее и полностью.

Сегодня собрались в одном из офисов торгового центра на главном городском проспекте – просторный, безнадёжно захваченный светом зал. Овальный дубовый стол, кожаные кресла, огромный плазменный телевизор, барная стойка по правую сторону от стола и бильярдный стол по левую.

Когда Ведов забежал в зал, соратники как раз вбивали шары в лузы. Но стоило ему занять кресло во главе стола, как все немедленно расселись на свои места.

По правую руку от Ведова сидел ответственный за идеологию и пропаганду Иван Лозовой – священник, настоятель храма имени Александра Невского, прихожане его звали отцом Иоанном. Рослый глазастый мужчина с чёрной густой бородой, но в тоже время с тонкими, будто специально выщипанными бровями. На оперативки он приходил в джинсах и в пиджаке, что приближало его к «народу».

Рядом со священником сидел ответственный за досуг RASSOLNIK’ов. Другими словами – за корпоративный дух. Худощавый, бритоголовый, с маленькими глазами и гоголевскими усами – Константин Мильчин. Самый молодой из группировки, он организовывал совместные выезды на пикники, футбольные матчи, походы, посещения музеев. В его задачу входило сплотить RASSOLNIK’ов, сколотить из них одну команду, каждая часть которой была бы в ответе за другие.

Слева, напротив отца Иоанна, сидел настоящий богатырь – человек-глыба Андрей Рябов. В нём всё было выдающимся и ярким. Даже серые, коротко стриженные волосы на круглой голове отливали, словно шелковые. Его розовые, пухлые, как у ребенка, щёки, глаза – карие и до ужаса добрые, могли внушить незнакомцу, что этот человек и мухи не обидит. Однако именно Рябов отвечал за силовые акции, за нападения, за зачистки, за потасовки и, наконец, за физическую подготовку бойцов.

Рядом с Рябовым сидел ещё один член основы – Семён Тихонов. Между собой его называли «бухгалтером», и на это было две причины. Во-первых, выглядел он как обычный офисный клерк: средний рост, аккуратно уложенные волосы, очки, всегда гладко выбритое лицо, дорогой костюм. Во-вторых, именно он отвечал за бюджет движения. Бюджет, надо сказать, был немаленький. Основные доходы обеспечивали спонсоры из сочувствующих, остальные деньги – это ежемесячные обязательные взносы самих RASSOLNIK’ов.

Таков был узкий круг основы. Бывало, собирались широким кругом, куда ещё приглашались те, кто отвечал за состав бойцов в отдельно взятых микрорайонах. Таковых в городе было пять. А значит, получалось, что с районными лидерами вся основа «фирмы» насчитывала десять человек.

Сегодня на повестке дня были вопросы, которые касались далеко не всех.

И Ведов начал с главного.

– Друзья, – сказал он, – нам пора выходить из подполья. Пора идти в политику. Вы же знаете, что скоро выборы мэра, и я уже давно думаю о том, чтобы попытаться заявить на них своего человека.

– А на фига? – перебил Мильчин.

– Как это на фига? – парировал Рябов, – когда мы придём к власти – нам проще будет двигаться. Мы сможем исправлять общество более… качественно, а не только колотить твердолобую топоту. Понял?

– От этой гопоты все проблемы общества, – вдруг сказал Константин.

– Давай без философии, а!? – вступил в разговор Ведов, – хотя, если хочешь, умничаний, пожалуйста. Мы все знаем, кто сейчас тянет страну назад – это гопота на пенсии. С ними мы ничего поделать не можем, да они не так уж и вредны, если не считать их участие в выборах. Но есть ещё одна пенсионная гопота. Та, которая при власти. Вот где красных чиновников и моральных уродов как свиней нерезаных. Если не идти туда, то наша война на улицах может оказаться бессмысленной.

Священник закивал головой в знак одобрения оратора; Мильчин, увидев это, больше не стал спорить. Он Лозового уважал больше, чем всех остальных, вместе взятых.

Вопросы возникли у бухгалтера:

– Получается, что теперь мы должны открыться, Саш? Нам это надо?

– Вот этот вопрос мне не дает покоя. Открываться не хотелось бы, это ясно.

– А как тогда? – не понял тот.

– Да что тут непонятного?! – Рябов начал выходить из себя.

– Ну так объясни, умник! – слово «умник» бухгалтер произнёс вполне по – дружески.

– Как я понимаю, Сема, надо просто человека, левого, пропихнуть его во власть, поддержать, а потом через него двигаться! Я правильно говорю, Саш? – он перевел взгляд на Ведова.

– В принципе, да, если в общих чертах, – ответил Ведов.

– Вот! – Рябов закатил глаза и ударил головой воздух.

– Ну вы, ребята, мутите! – снова оживился Мильчин.

Тут в разговор прорвался бас Иоанна.

– Как я понимаю, человек у тебя уже есть? – спросил он Ведова.

– Вроде есть, – сказал Александр.

Священник повёл узкой бровью, приглашая Ведова поподробнее рассказать о кандидате. И телеведущий рассказал про Рублёва. Кто он, откуда, черты характера, семейное положение, образование, степень его осведомлённости о них. Уложился минут за десять. Вопросы посыпались не сразу. Сначала помолчали.

Первым не выдержал и покончил с тишиной кий, упавший где-то в районе бильярдного стола.

– А он тебя не сделает звездой в своей же газете? – откликнулся на звук от падения кия Константин.

– Хотел бы прославить, уже бы прославил, – снова парировал Рябов. Он Мильчина явно недолюбливал.

– И всё-таки я не понимаю, как мы будем его двигать? Что, он так и будет говорить: «я из RASSOLNIK’ов»? – не унимался «бухгалтер» Семён.

Отец Иоанн глубоко вдохнул, а это значило, что другим говорить в ближайшее время не стоило, его бас всё равно не перекричишь.

– Мне думается, что мы сейчас не о том, – начал он, – Рублёв ещё птица неизвестная нам, дай Бог он согласится, но может и плюнуть на нас. Но раз другого кандидата нет – будем работать.

Александр заулыбался и тут же поймал взгляд идеолога на себе.

– Я тебе, Саш, позвоню завтра, есть у меня пару идей на счет твоего кандидата. На связи будь.

«Блин, какие там ещё идеи у Иоанна? Что он выдумал? Как бы все не испортил. И кто меня дёрнул про Рублёва сегодня рассказать всем? Так все быстро закрутилось. Зато, дай Бог, теперь все по-настоящему будет», – размышлял Ведов, попивая чай с шоколадом у бара, пока RASSOLNIKI подводили итоги вчерашней акции и планировали следующую.

Поговорили и о других делах. О том, как так получилось, что их парень сорвался и напал на школьницу. Все уже знали, что он выбросился из окна СИЗО. Помянули, помолчали.

И пошли доигрывать в бильярд.

V

Накануне Рублев прожил бесполезный день.

Утром попытался написать текст в интернет-журнал. Не получилось. Фактуры хоть и было навалом – эксклюзивной, яркой, вкусной, но вот вдохновение куда-то спряталось. Даже головы не показывало, только иногда дразнило удачной строчкой или крепким образом, но тут же напускало на автора туман бессилия. Так продолжалось часа два, пока Рублёв в сердцах не ударил по клавиатуре ноутбука и не прихлопнул его экраном-крышкой.

«Может быть, позвонить подруге в Москву? Вдруг скажет что-нибудь такое, на что вдохновение незамедлительно вылезет?» – подумал Рублев.

Александр был одним из немногих русских, кто называл свою девушку подругой, тем самым давая понять ей и себе, что ни о каких определениях типа «любимая» не может идти и речи. А если прилагательные такие не употреблялись, то и говорить об этой самой любви считалось в его понятии возмутительным поступком.

Подругу звали Светой – когда позвонил Александр, она шла на работу.

– Ты что, запыхалась? Не торопись! Поболтай со мной! – попросил Рублёв девушку на том конце провода.

– Ну, Саш, я опаздываю, давай приду на работу – перезвоню, – голос тонкий, почти детский.

– Хорошо, пока!

– Ну не обижайся! – Света протянула гласные последнего слова.

– Я не обижаюсь, – отрезал Александр.

– Что-то случилось? – Света, видимо, решила не бросать трубку.

– Почему должно что-то случиться, разве я не могу так просто с утра позвонить подруге? – сказал Рублев и тут же смутился – что за пошлятину он несёт? Он ничего не мог поделать со своим языком, когда разговаривал со Светой. Почему-то приходили странные слова – чужие, непривычные.

– Где-то я уже это слышала, или читала, или слышала и читала, сказать где?

Света знала, что сейчас он мучается от сказанного им же самим, и поэтому решила добить. Девушки это умеют делать.

– Ну ладно, давай до вечера, – Александр понял, что разговора с обменом нежностями, новостями и слухами сейчас не получится.

– Пока, Саш! Только не обижайся, потому что мне сейчас, правда, некогда.

Нажал отбой. Снова включил компьютер. Полез на местные форумы не то за настроением, не то за информацией.

О RASSOLNIKax на городских сайтах писали много, несмотря на то, что эти темы вычищались. Однако дискуссий, которые делают темы посещаемыми, не было. Люди поддерживали «тех, кто долбит топоту» и желали им удачи в этом «правильном деле». Некоторые к словам поддержки добавляли примеры собственной встречи с гопотой, описывая их так, словно сдавали экзамен по русскому матерному. А кто-то отстукивал такие комментарии о топоте, что если бы Александр причислял себя к этому сословию, то даже он, человек, никогда не задумывающейся о суициде, полез бы в петлю.

Не только о топоте горожане отзывались скверно. Тот же неудержимый мат и ненависть встречалась в темах о политиках, коммуналке, туризме и даже о людях, которые занимаются благотворительностью.

И, конечно, все на форумах были экспертами во всех областях и не стеснялись критиковать даже те сферы, о которых и знатоки из популярной программы предпочли бы не говорить, чтоб не показаться идиотами.

Александр попытался представить на секунду обычного интернет-тролля. Это должен быть либо очень маленький, либо очень высокий мужчина. Хотя, возможно, и женщина. А может быть, дохляк, а может быть, жирный. Но ему точно до сорока! Каждый раз, когда он бьёт по клавиатуре, на его лице расползается огромная улыбка, как у Чеширского Кота, только в глазах сверкает злость на весь мир. А где-то в подсознании вертятся его личные вечные комплексы: почему все кругом чего-то добились, а я вроде тоже получаю много бабла, вроде тоже работаю на крутой работе, но почему-то никто меня не замечает, не прислушивается. Разбираясь в этих вопросах, «местный житель» форумов злится ещё больше и жалеет об отсутствии автомата, поэтому и строчит пули-гадости в Интернете. Все равно ничего за это не будет.

А жаль, что не будет – раньше общество было культурнее потому, что за необоснованные оскорбления и враньё выбивали зубы. В особо развитых цивилизациях даже отрубали головы. Было время!

«Если и есть плюс у форумов – так это то, что подъезды и заборы нынче стали чище», – думал Александр, читая комментарии земляков, – всё, что раньше писали на стенах и заборах, теперь пишут в Интернете!».

Вспомнил университетского преподавателя истории Григория Ивановича Ковалева. Тот просто объяснял, почему в России форумы ещё лет тридцать будут кишеть злобными постами. Всё дело в том, что раньше в России не было возможности говорить то, что думается. Все свои мнения люди высказывали в тесных компаниях, только избранным давалось возможность выступить где-нибудь в печати или на митингах, да и то только с идеологически-выверенными тезисами. «А как всем хотелось сказать пару ласковых в адрес того, что кругом творилось! Вам, коллеги, не понять! И, слава Богу!» – говорил профессор. Потом, по его версии, в стране настала свобода слова. А когда уж Интернет стал доступен, то тут и полилось. Миллионы человек почувствовали себя счастливыми – ведь теперь они могут говорить всё, что захотят. Говорить за себя, говорить за родителей, многие из которых ушли на тот свет разочарованными страной и тем, что даже поделиться этим разочарованием не имели права.

«Это как надо было воспитывать людей, – думал Александр, – раз ненависть и оскорбления друг друга без дела стали нынче традицией, обычным явлением, настолько въевшимся в жизнь, что если бы все вдруг забыли ругательства, то мир бы сошёл с ума от скуки. Нет, представить это невозможно».

Однако Ковалев мог представить, ведь он был оптимистом. Он говорил, что наступит день, когда всех стошнит от своих же слов, но до того дня пройдёт ещё лет тридцать, пока не сменится «языковое поколение» (любимый термин Григория Ивановича), которое будет заходить в Интернет не с желанием там нагадить, а с желанием сказать что-то доброе. «А пока доброго слова не хватает, вот поэтому так и живем» – ещё одна любимая присказка профессора, которую он проговаривал на каждой паре.

Как-то Рублев спросил у него, что будет, если наказывать людей за оскорбления в Интернете, и спасет ли это мир. Профессор ответил, что это прямой путь к революции. Умный мужик был Ковалев. Говорят, бросил преподавать и уехал встречать старость в какую-то далекую деревню, чуть ли не отшельником там живет. Правильно делает, наверное.

Форумы вконец выбили журналиста из колеи. Вдруг захотелось, чтобы мозг очистил весь сегодняшний день. Все, о чём он подумал, всё, что прочитал, всех, кого вспомнил. Но отформатироваться не получилось. Зато получилось быстро заснуть.

Встал рано. И опять сам не свой.

Себя искать пошёл на улицу.

Снег крошил над мощными широкими «сталинками» вдоль центральной улицы. Крошил над уличными ретро-фонарями, над проплывающими трамваями, над головами скользящих по первому гололёду прохожих. Снег размывал видимость, эта городская панорама напоминала картинки из детских книжек, где дома, дворцы, улицы изображены смазанными штрихами; люди, машины – пятнами. Александр ещё в детстве заметил, что если во время снегопада встать в центре улицы и смотреть вдаль в перспективу, то легко можно спутать его родной город с Питером или Парижем, или любым другим городом из тех, которые он видел в своих фантазиях.

Александр шёл по тому самому проспекту, по которому любил гулять в детстве, и по которому вез его Ведов несколько дней назад. Где-то здесь за домом должна быть метка RASSOLNIK’ов. Вот она! Зияет черным сквозь поролоновый снег: «RASSOLNIKI 200». Да, их всё больше и больше. По телу Александра пробежала мелкая дрожь. Он не понимал, к чему это все. Возможно, пугают количеством? Отчитываются перед кем-то? Позируют? И что это за ерунда, что никто не видит, как меняются цифры? Невидимки что ли их переписывают? И вообще, как можно посреди такого чуда писать такую чушь? Даже думать о насилии среди этой красоты казалось предательством по отношению к осени, к городу, к снегу.

Череда этих вопросов завела Александра, он почувствовал, как к нему возвращаются силы, и вскоре он прозреет и поймёт. Всё поймёт. А, может быть, и понимать нечего? Били их в школе, вот сейчас и мстят обидчикам. Или в армии били. Или в парке. Или грабили когда-нибудь. Это же маньяки. Нету них никакой философии. Нет никаких целей во имя человечества. Лохи они.

«Вот так и напишу, – подумал Александр, – нечего из них героев делать». Кажется, муза наконец-то посетила его. От своих же мыслей Рублеву стало тепло, что-то горячее пробежало сверху вниз, будто выпил рюмку коньяка. Хорошо стало. Спокойно. Но вот коньяк стек до пяток, и ударил озноб – Александр вытащил из памяти образ Ведова. Вся теория о лохах-мстителях начала рассыпаться.

Рублёв точно знал, что Ведов не стал бы собирать вокруг себя жертв. Это не его почерк. Рядом с ним всегда крутились только лучшие, только сильные, желающие изменить мир по-настоящему.

Рублев проходил центральную площадь – Театральную. Чуть в стороне от театра стояла высокая продолговатая трибуна. Память вмиг нарисовала на этой трибуне второкурсника Александра Ведова, а вокруг всю их группу будущих журналистов. Александр кричал что-то про революцию в печати и на телевидении, что пора заканчивать со СМИ для власти, пора делать СМИ для людей. Публика, накаченная вином и травой, визжала от восторга и закидывала оратора комьями снега вместо цветов. Было весело. Стоя под трибуной, Рублёв вдруг вспомнил, что сегодня вечером Ведов приглашал его в храм. Причем написал об этом по электронной почте, не сказал ни адреса храма, ни цели поездки. Только время, когда тот за ним заедет. И на том спасибо. Время, кстати, поджимало – нужно возвращаться домой, и хоть какую-то информацию на сайт написать.

Показалось ли приглашение Ведова Рублеву странным? Безусловно. Он даже испугался. Ведь он не знал, на что способны RASSOLNIKI. Одно было ясно точно – он теперь для них человек опасный, он много интересного может рассказать миру. Но отказываться было совсем глупо – в конце концов, как ещё собрать материал, если не встречаться с главными героями. Да и не станут же они его убивать в церкви. Так не бывает! Или церковь – это всего лишь способ вытянуть его из дома?

Около дома зацепил зрением двух детей, играющих в заснеженной песочнице. Остановился, вспомнил, как с Ленкой – своей первой любовью, так же играл в этой песочнице, а потом, уже в старших классах, целовался. Правда, после школы Ленка уехала за границу, и любовь закончилась.

Приятные нотки ностальгии заглушил резкий мужской голос – кто-то стремительно приближался сзади.

– Ты что пялишься, сука? – Александр повернулся, увидел перед собой парня лет двадцати, «приблатнённого», в серой, под цвет глаз и всего лица, кепке, со шрамами на обеих щеках, с облезлыми губами.

– Хули надо, ты кто вообще? – продолжал распаляться тип.

– Да успокойся ты, жил я здесь, приехал недавно, вот хожу, ностальгирую, вспоминаю, как когда-то сам играл, – начал было объясняться Рублев, но потом передумал и даже приготовился к драке.

Однако собеседник поменял интонацию. Ещё бы лицо поменял.

– А, ясно! А я думаю – педофил какой, сейчас их развелось! Колян! – серолицый протянул руку.

– Александр! – Рублёв ответил.

– Значит, в этом доме живёшь? А что, приехал откуда? Навсегда?

– Из Москвы приехал.

Серые глаза незнакомца блеснули искренним интересом.

– В гости, значит?

– По работе, журналист я. – Александру разговор уже стал надоедать, он повернулся и начал было шагать в сторону своего подъезда, но серолицый окликнул его.

– Э, Сань, ну ты это, заходи в гости, я в этом же доме живу, в 15-ой! Моя тоже журналистом хочет стать, расскажешь, что там и как! – у парня выражение глаз снова поменялось, теперь это были глаза юродивого, просящего милостыню.

– Зайду, прямо завтра и зайду, – ускоряя шаг, отвечал Рублев, желая как можно скорее отвязаться от назойливого соседа. Перед тем как зайти в подъезд, не удержался, взглянул ещё раз на Коляна.

«Ну и ебло!» – подумал вслух и хлопнул входной дверью.

VI

В церковь приехали в восьмом часу. Кроме них здесь никого не было, только лики святых. Батюшка задерживался.

Храм имени Александра Невского. Рублев частенько бывал здесь раньше, но по утрам или во время праздничных ночных служб, когда весь храм наполнялся светом и людьми. Нынче же стоял мрак. И не души.

Где-то в углу у иконы Николая Чудотворца горели две свечи. Зажженные, кажется, звездами, что мерцали в окнах под большим куполом в центре храма. Других икон было не разобрать – их покрывали воздушные, но чёрные облака. Этот же жуткий туман окутывал гостей. Где-то за алтарём раздались шаги, скрипнула дверь.

– Сейчас включу свет! – взорвался чей-то бас, настолько громкий, что даже туман вздрогнул.

В миг по всей церкви зажглись сотни электрических свечей. Рублёв успел увидеть, как обидевшиеся ночные светила утонули в глубоком небе, но свечи у Николы даже не вздохнули.

Бас принадлежал бородатому мужчине в джинсах – он, улыбаясь, приближался к пришедшим. Рублёва почему-то смутило сходство тонких дуг его улыбки и бровей.

– Это отец Иоанн, – представил священника Ведов.

Рублёв замешкался, он всё не мог понять, как ему поприветствовать священнослужителя, поцеловать ему руку или просто пожать – ведь он не в рясе сейчас, значит, уже не «на работе». Иоанн разгадал паузу и первым протянул руку.

– Здравствуй, Саша!

– Приветствую! – Рублёв снова смутился.

– Пойдёмте, присядем, – предложил Иоанн.

Поднялись по винтовой деревянной лестнице на второй этаж. Там в углу стоял дубовый стол, три стакана, видимо, с кагором.

– Это была моя идея, Саша, пригласить тебя ко мне, – начал интриговать священник, опускаясь на широкую резную табуретку, – я хотел бы, чтобы ты правильно понимал, что в городе происходит.

– Да, кстати, – перебил священника Ведов, – отец Иоанн занимается у нас идеологией, но это не для печати, сам понимаешь.

Сразу четыре глаза уставились на Рублёва – хотели, видимо, понять, удивится ли тот раскрытой информации. Александр не стал показывать своих эмоций, хотя и был слегка шокирован.

– Так вот, ты же журналист, Саша, – продолжил священник, уже далеко не басом, – ты должен всех выслушать, а потом делать выводы, я прав?

Рублёв поморщился, но кивнул. Поморщился, потому что ненавидел тех, кто пытался рассказывать, как нужно работать журналистам.

– Главное, что ты должен знать, Саша, RASSOLNIKI – это не преступники, это не оголтелые отморозки. RASSOLNIKI – это наш ответ Сатане.

«О как! Мощно!» – Александр не смог сдержать улыбки.

– Мы никого не убиваем, – продолжал батюшка, – всё, что мы делаем – учим. Даём топоте понять, что за злом неизбежно следует наказание, что за все свои поступки рано или поздно придётся отвечать. Знаю, ты спросишь, на каком основании мы берём на себя ответственность Бога?

Речь отца начинала походить на монотонную проповедь, у Александра загудела голова – мозг чему-то сопротивлялся, а Иоанн, между тем, продолжал:

– Сегодня, Саша, неравные силы – сил зла в человеческом обличии больше, поэтому мы обязаны ему сопротивляться, драться за богоугодное дело и иногда решать – кого, когда и как наказывать. Если черти вселяются в людей, почему ангелы не могут вселяться? Да, в итоге получается война людей против людей. Но это только на первый взгляд. Если взглянуть глубже, то ты увидишь, что идёт война Бога с Дьяволом. Мы за Бога, а ты за кого?

«Приехали! Ну как тут реагировать? – Александру уже даже улыбаться расхотелось. Похоже, священник меня зомбирует. Одну и ту же мысль повторяет несколько раз подряд. Избитый приём. И, конечно, всё это должно венчаться вопросом, на который невозможно не ответить так, как хочет собеседник. Пора попытаться сменить тему».

– А Вы, отец Иоанн, как пришли в RASSOLNIKI? Вам-то кто мозги обработал? – спросил Рублев.

– Я только хотел сказать, что сегодня Дьяволы – это те, против кого мы и устраиваем свои акции. Это топота. Это самые страшные грешники, – Иоанн и не собирался отвечать на вопрос Рублёва, – причём грешники уже не в первом поколении. Они настолько укоренились за последние лет девяносто в России, что их только каленым железом надо гнать, самыми жестокими способами.

– А как понять, кто грешники?

– Вот, хороший вопрос, – заулыбался Иоанн, и Рублев понял, что поспешил, – мы же не изверги, мы же только тех, кто реально замешан в тёмных делах, перевоспитываем. У нас, допустим, есть свои люди в органах, они нам часто сообщают точки, где творится неприглядное, людей, которые заслуживают уголовного преследования, но по каким-то причинам его избегают, у нас огромная база, поверь. Плюс наша собственная сеть очень обширна, RASSOLNIKI есть везде, в каждом районе. То есть ты понимаешь, Саш, наша задача не всех подряд перевоспитывать. А только тех, кто не дружит с законом, с культурой, духовностью, то есть тех, кто не дружит с Богом. Пафосно? Но ты-то понимаешь? – отец Иоанн замолчал и начал ждать ответа, поглядывая куда-то сквозь Рублёва.

Рублёв отпил кагор, облизнулся и долго придумывал, что бы такое спросить, чтобы опять не отвечать батюшке.

– Скажите, а почему вы все уверены, что такие люди появились благодаря, скажем так, советской власти? – Александру показалось, что его вопрос прозвучал невнятно, решил срочно уточнить, – то есть, почему вы уверены, что топота – это порождение красной России? Что, до этого не было гопоты?

Иоанн снова улыбнулся, и этого вопроса он тоже наверняка ждал.

– Ну, во-первых, бездуховных не было – даже воры и убийцы верили в Бога, во-вторых, не было ТАК много гопоты. Так что да, я убеждён – массовый характер этого беззакония и бескультурья, с плодами которого мы сейчас и боремся, это именно порождение Революции 1917 года. Тогда к власти пришла именно топота. Бандиты, понимаешь? И они всем правили почти век, – батюшка погладил свою бороду, глубоко вдохнул, снова погладил бороду, – Саш, пойми, для RASSOLNIK’ов топота как выкидыш СССР – это всего лишь теория. И у неё много слабых мест. К тому же в первые красные десятилетия порядочных людей было гораздо больше, многие ещё верили в традиции, носили кресты, боготворили землю, на которой жили, но, в конце концов, их просто обманули, аппарат хорошо это умел делать.

Рублев слушал, и всё чаще отпивал кагор, может быть, головная боль быстрее улетучится…

Отец Иоанн продолжал монотонно рассказывать:

– Смотри, Саш, именно порядочные люди выиграли войну с Гитлером, но потом что с ними сделали эти подонки, преступники, многие из которых во время войны прятались в окопах и в кабинетах? У этих нелюдей была возможность отсидеться, – к сороковым годам те маргиналы, что пришли во власть в 1917 году, стали большими шишками и могли о себе и своих близких позаботиться. А нормальные мужики, крестьяне, работяги, штрафники, те, у кого хоть что-то святое осталось, шли в атаки. И даже хорошо, что они шли, ведь, повторюсь, в них хоть что-то святое осталось. Большинство из них легли либо на войне, либо после. Как думаешь, Саша, если бы ещё один Гитлер появился где-нибудь в шестидесятые или в семидесятые, СССР бы выиграл войну?

Александр увидел, как оплавившись, потухла одна из свечей у иконы Николая Чудотворца, вторая тоже была на подходе. И это наблюдение, наконец, отвлекло его от священника, ему захотелось встать и спуститься к этой оставшейся свече и спрятать огонёк в ладошках, чтобы тот не затухал как можно дольше.

Иоанн, опять не дождавшись ответа, чуть повысил голос:

– Не выиграли бы, потому что гоповская власть к тому времени деградировала окончательно! И люди уже не верили ни в страну, ни в идеалы, которые проповедовали её лидеры, люди уже ни во что не верили. И в Бога по инерции не верили тоже. Только в наживу верили: все стремились что-нибудь урвать. Потерялось уважение друг к другу и вообще к человеку. И даже цвет нации, те же победители начали терять надежду на лучшее. Многие спивались, многие вешались, многие уехали тогда из страны, но подавляющее большинство приняли правила игры умирающего общества. Люди при Хрущёве, особенно при Брежневе – историю-то помнишь, потеряли остатки святости, забыли, что есть Бог, есть вера.

– Но ведь рухнула та система, и веру вернули. Люди вернулись в церковь – те же, кто в советское время жил. В Москве всегда храмы пенсионерами заполнены, – зачем-то попытался возразить Рублёв, наверное, просто надоело молчать.

– Александр, я тебя умоляю, – и это «умоляю» из уст священника звучало совсем не пошло, – да эти пенсионеры и ветераны, не все, но половина точно, ведут себя в церкви хуже, чем топота в ночном клубе! Орут, друг по другу ходят, воду святую и ту пятилитровыми бутылками выносят. О какой вере говорим!? Такие никогда не знали, что такое вера и умрут в неведении, без Бога. Ты думаешь, они грехи свои замаливают здесь? Или грехи советского государства? Да никогда.

– Может быть, их тоже начать наказывать? – Александр как будто начал издеваться.

– Да нет, в данном случае мы должны подавать пример терпимости, должны их прощать, должны разъяснять, в чём их грехи. Мы же не мстители!

– А почему бы и других не прощать, не подавать хороший пример, не учить?

Александру показалось, что он завёл священника в тупик, но судя по тому, как широко улыбнулся отец Иоанн, растянув губы чуть ли не до своих тонких бровей, в тупик завели его самого.

– Вот этим мы и собираемся заниматься плотно в самое ближайшее время. Мы намерены, Саша, пойти во власть и, победив, начать более гуманными методами перевоспитывать Россию.

– Пойти во власть? То есть революция? – испугался Александр.

– Зачем? Зачем революция, когда есть выборы? Выборы – это гораздо дешевле и быстрее, чем революция, ты сам это понимаешь, – и, потрепав бороду, добавил, – эх, Александр, запомни, что я тебе скажу сейчас: Россию сегодня может спасти только одно – достойные люди у власти. Причем, если сегодня достойные станут главами сельпо, то завтра – мэрами городов, а послезавтра – губернаторами, а совсем скоро кресла и под ними воспламенятся, – на словах «под ними» батюшка ткнул пальцем вниз…

«К чему он клонит, зачем вся эта запутанная лекция с какими-то неадекватными аргументами и идеями? – терзал свою больную голову Рублёв, – неужели его и правду зомбировали или действительно просто пытались объяснить свою теорию?»

Всё, что он хотел услышать – он услышал, да и терпеть дребезжание, постукивание, вздутие – всё, что творилось в его голове, уже было невмоготу.

– Ладно, – Александр подскочил с табурета, – мне пора. Спасибо за увлекательный рассказ.

– Да, конечно, Саш, иди. Что-то я заговорил тебя совсем, прости, – как старый друг залепетал священник.

Когда спустились, обратил внимание, что и вторая свеча у Николы догорела. Больше нечего зажигать звездам.

– Бог вам в помощь! – пробасил на прощание уходящим отец Иоанн.

Дверь Храма скрипнула на прощание, друзья вышли на улицу. Не говоря не слова, дошагали до машины. Рублев заметил, что Ведов был сейчас не менее задумчив, чем он.

Так и ехали молча. В какой-то момент им обоим показалось, что они стали чужими, даже не смотрели друг на друга, как таксист и пассажир. Первым не выдержал водитель.

– Кстати, он не ответил на твой вопрос о себе. Сам Иоанн потомок дворян, этот храм строили его предки. Его пра-какой-то дед служил здесь священников в 19 веке. Потомственный батюшка! А потом с 1917 года здесь свиней держали. Так что Иоанна понять можно.

– Я понял его, у каждого своя правда. Помнишь, нам так в университете на лекциях по журналистской этике говорили?

– Кстати о журналистике. Ты же помнишь, как нам говорили, что настоящий журналист должен изнутри свою тему изучить, влезть в шкуру своих героев и все такое? – спросил Ведов и зачем-то остановил машину.

– Ну?

– Тебе повезло. Я поговорил с нашими, никто не против, чтобы ты с нами в какой-нибудь акции поучаствовал. Только без съёмки.

– Супер, только бить морду я никому не буду, – сразу предупредил Рублёв.

– Твои проблемы. Но тебе придется быть вместе со всеми, не со стороны наблюдать, ты же понял, да? – уточнил Ведов и, разглядев в глазах Рублёва нерешительность, добавил, – ну тебе же нужно «мясо»? Ты же не по рассказам очевидцев писать будешь?

Ведов знал, чем зацепить коллегу.

– Вот ты сука, старик! Ладно, конечно я «за», какой разговор, это же моя работа!

– Отлично! Давай прямо завтра и поработаем! – Ведов снова завел свой драндулет, – завтра как раз в твоём районе акция будет, все собираются около восьми за гастрономом. Гастроном напротив твоего дома, с такой красной вывеской, помнишь?

– Конечно, он до сих пор не изменился, кажется.

– Ну вот, завтра там и встретимся!

– Слушай, Сань, а ты меня зачем сегодня к батюшке-то привез? На него вообще можно ссылаться в материале? – Рублёв этот вопрос хотел сразу задать, как от храма отъехали.

– Нет, я тебя прошу, об этом разговоре писать не надо.

– Так зачем тогда все это? – удивился Александр.

– Слушай, давай завтра, а? Я тебя прошу, все завтра, хорошо? – интонации Ведова были такими, как будто он сутки простоял у станка и уже физически не мог общаться.

– Хорошо, договорились! – Рублёв решил не давить на Александра. Тем более, тот и так во многом шел ему на встречу.

Впечатления от встречи с батюшкой, неполученные ответы, ожидания завтрашнего дня не дали Рублеву уснуть в эту ночь. Мысли, как взбесившиеся мыши под плинтусами, носились в его голове.

И только утром как-то не по-человечески хорошо сделалось! Как будто из горной реки вышел на щедрое солнце. Как будто погрузился в ванную с любимым парным молоком. Как будто куда-то запропастившиеся ангелы – хранители сна и беззаботной жизни – вернулись и теперь укрывают его выстиранными в нежности простынями – спи спокойно, бедный Сашенька, до самого вечера спи, а лучше до самого конца.

VII

К восьми за гастрономом собралось человек тридцать. Точно Александр посчитать не успел. Его внимание привлёк огромный человек в красной шапке, человек-противоречие, как определил его для себя Рублёв. На вид это был – здоровенный детина, но если посмотреть в его глаза – ребёнок. В них всё ещё не погас интерес к миру. «Детина» смотрел на всех собравшихся с таким любопытством, как будто только что вышел из леса, где провёл двадцать лет. Его большие карие глаза обследовали и Рублёва, остановившись на его глазах. И тут Рублёв узнал в любопытной дылде старого друга, который когда-то ныл под окнами, уговаривая его – домоседа, пойти погулять.

– Андрюха? – осторожно спросил Рублёв.

– Саня, ё-моё, – здоровяк в долю секунды оказался в полуметре от Александра и протянул ему лапу, заранее отправив в карман два металлических шарика, которые перебирал до этого, – ну, конечно, как же я сразу не сообразил?! Рублёв!

– Ряба! – вскликнул Саша и прильнул к старому другу, как банный лист. – Ты-то здесь какими судьбами?

– Да я здесь главный, вот собрал парней! – в невероятном мажоре сообщил Рябов, Рублёв на этих словах посмотрел на Ведова, будто задавая немой вопрос Андрею.

– А, Саня! – сообразил Рябов, – не, ну Саня у нас, конечно, лидер, а я типа главный по зачисткам!

Рябов неожиданно кулаками ударил Рублёва в плечи – он так любил делать с самого детства, и с самого детства бесил этим своих друзей, в том числе Рублёва.

– Значит, типа заводила? Так и остался? – спросил Александр как можно дружелюбнее, хотя ему хотелось сейчас залепить тому в морду. Заболевшие от удара плечи просили отомстить за себя. И вообще, Рублев понял, что не так уж сильно рад встрече с дворовым товарищем, о чём с ним разговаривать теперь? Оба уже абсолютно разные люди. Да и что это за занятие для здорового мужика – дубасить топоту по вечерам? Явно не от большого ума этот большой человек пошёл в RASSOLNIKI.

Но тот и не собирался докучать старому приятелю разговорами, не до того сейчас было. Десятки здоровых парней мяли снег в ожидании крови.

– Расклад такой, сначала пойдём в «девятки» у станции, там погоняем наркоманов, потом вместе с группой Костяна попрыгаем на быков в парке, – от «доброго» Рябова остались только глаза, тон его был при этом командирским, как будто лет двадцать сержантом в войсках ВДВ отслужил, гоняя духов по лесам и полям, – вопросы есть, парни?

Вопросов не было. Вышли к гастроному, рассосались по длинной улице, затянутой обильной тенью – всё дело в том, что фонари хоть и светили, но почему-то освещали не улицу, а горизонт. Прожекторы били в сторону завода, выводя вдалеке силуэты доменных печей и очертания огромных горящих факелов – такие обычно зажигают на Олимпийских играх.

Дойдя до ближайшего перекрёстка, свернули. Освещенный горизонт остался сбоку и лишь иногда мелькал между пятиэтажками.

Минут через пять свернули ещё раз, завод и пятиэтажки оказались сзади, впереди в темноте стоял березовый лес, сдавшейся ночи окончательно и до утра. Лес почти пробежали, Рублев бежал одним из последних.

«Зачем бежать, что за игра в войнушку?» – усмехался он про себя над происходящим, силясь вспомнить, что будет за лесом. И когда показались первые огни, вспомнил – это же «свечки» железнодорожников. Так называли дома, стоящие на самом краю микрорайона, практически впритык с железнодорожной станцией – крупным транспортным узлом.

Здесь когда-то жили сотрудники этой станции, но со временем свои квартиры они приватизировали, продали и переехали кто куда. Сюда же из-за низкой стоимости жилья въезжал всякий сброд. Уже к нулевым за «свечками» установилась дурная слава – отстойник, притон, блат-хата. Таксисты – и те не соглашались сюда подъезжать.

– Значит, смотрите, есть информация, что в первом доме в подъезде наверху зависают наркоманы, дезоморфиновые, они там у кого-то «крокодил» варят и все в подъезд вываливаются, – сообщил Рябов сбившимся в кучу «чистильщикам». Свет в окнах дома словно дёргался вверх-вниз, соединяя жидкие жёлтые нимбы в одну сплошную световую линию.

– Накроем сразу или покреативим? – спросил Рябов соратников.

Давайте покреативим! – Попросил у Рябова парень в красных джинсах с длинными волосами. Он явно отличался от всей армии RASSOLNIK’ов, похожих друг на друга, как тридцать три богатыря из сказки. Если учесть, что дядькой Черномором в этой компании был Рябов, то охотника за креативом Рублёв окрестил «Русалкой».

На наркоманов решили напасть красиво.

Зашли в подъезд, потихоньку стали подниматься, почти на цыпочках. Где-то на пятом этаже послышался гогот – кто-то действительно был наверху и, судя по голосам, их было не меньше десяти. Миновали ещё этаж. Александра удивило, как спокойны парни, ставшие сегодня его соратниками, они как будто по домам расходились, а не шли бить наркоманов, от которых не знаешь, чего ждать.

На седьмом этаже Рябов кивнул Русалке. Тот направился клифту, вызвал его. Через секунд десять двери за ним задвинулись, за стеной справа взвыло. Предводитель достал из кармана металлические шарики, покрутил их на ладошке большим пальцем, сжал оба в кулаке.

Услышали, как двери лифта открылись на девятом этаже. И голос Русалки:

– Эй, пидоры, сейчас жопу вам надеру!

– Погнали! – оглушил всех Рябов и ринулся по ступенькам вверх.

Александр не успел отреагировать и оказался прижатым к стене, мимо него пронеслась вся толпа. Поняв, что медлить, значит казаться трусом, Рублёв быстро оттолкнулся от стены и затопал по лестнице. На девятом все наркоманы были уже разобраны, их пинали по двое, а то и по трое. Кто-то из них уже лежал, кто-то стоял на коленях. По подъезду разносился визг – крокодильщики орали как бабы, приводя нежданных гостей в ещё большую ярость. На этаже было четыре квартиры и общий, довольно широкий холл. На площадке и ступеньках свободного места не было, жертвы и нападавшие тёрлись друг о друга. Иногда кто-нибудь да наступал на тех, кто уже лежал лицом в бетоне.

Находиться в этой жестокой тесноте Рублёву стало противно – под ногами липко, да ещё вонь невыносимая, видимо кто-то продолжал настойчиво готовить наркотик. И этот кто-то вскоре себя спалил, открыв двери квартиры, самой ближней у лифта, в правом углу холла. Не зря говорят, наркоманы – тупые и конченые люди.

Первым у дверей оказался Рублёв – сам не понял, почему он сюда побежал. Секунда на размышления – и Александр ударил наркомана ногой в грудь. Ошарашенный недоумок даже не попытался встать. Рублёв хотел было прыгнуть ему на живот, но не успел – забежавший в квартиру Русалка юркнул у Александра между ног и, схватив «крокодильщика» за волосы, ударил со всей дури головой об пол. Изо рта потекла пена.

– Фу, бля, как всегда! – фыркнул на того Русалка и пошёл на кухню. Александр пошел за ним. На газу стояли кастрюли и металлические тарелки. В миг всё слетело на пол, опрокинулся и стол у закуренного окна, само окно тоже треснуло от удара Русалки и посыпалось на подоконник. В этот момент в коридоре кто-то вскрикнул – чувство боли только сейчас дошло до избитого «крокодильщика».

– Тормоз ёбаный, – пробубнил под нос Русалка, и Александра вновь поразило, как тот спокоен. Самого же Александра трясло, словно ветку березы перед дождём.

Из подъезда вышли спокойным шагом, осмотрелись – все на месте. Толпа по-прежнему молчала и не выдавала ни ноты нервозности.

– Сейчас второй дом прошарим и в парк, – скомандовал Рябов, – давайте половина по этажам, половина в подвал – здесь местные малолетки тусят. Пиздить всех!

RASSOLNIKI быстро разделились и, подойдя к «свечке» двумя змейками, втекли в подъезд и в подвал. Рублев в этот раз решил остаться на улице рядом с Ведовым, который и в прошлый раз в подъезд, кажется, не заходил.

Парни явно кого-то нашли. Сверху и откуда-то из-под земли сначала послышался мат, потом визг, а затем и вовсе рёв, видимо, правда, малолетки.

– Мелких-то не жалко? – спросил у Ведова.

– Умнее будут, – ответил тот. И спрятал лицо в тень, но вряд ли бы Рублёв увидел в нем жалость. Вряд ли.

Александр заметил, что окна уже «зачищенной» многоэтажки не горели. Вскоре и этот дом потух, только где-то в одном оконце на седьмом этаже почему-то мигали гирлянды.

Зачистку второй «свечки» закончили быстро, минут за пять, сначала выбежали «бойцы» из подвала, затем высыпала и та группа, что уходила на этажи.

Покидая двор, успели попрыгать на белой шестёрке, выбили окна, стёкла сыпались в снег тихо.

– Всё, парни, скучковались, наши уже в лесу! – проорал Рябов на весь двор. Рублев услышал, как вокруг него что-то зашипело, затрещало и двор озарился разноцветными огнями – RASSOLNIKI зажгли файера. И тут все тридцать человек начали скандировать во всю глотку: «Топота, сосать! Топота, сосать!». И побежали.

Через мгновение Александр уже не мог видеть ничего вокруг, кроме дымящихся файеров. Он бежал вместе со всеми, причем в середине толпы.

Куда несла его толпа? Вот они пробежали лес, вот свернули в сторону станции, скоро должен был показаться памятник погибшим на войне железнодорожникам – высоченный мужик с прожектором во лбу и с длиннющим штыком.

А вот и прожектор! Саша успел распознать вдалеке яркий луч света. Скоро железнодорожник предстанет во весь рост. Рублев помнил – у памятника раскинулась аллея, уставленная скамейками и чугунными, чтоб не унесли, урнами. Далеко не цвет общества собирался здесь во времена его юношества. Времена, видимо, не изменились.

Через несколько минут бега железнодорожник, наконец, весь оказался в зоне видимости. RASSOLNIKI перешли на быстрый шаг. Вскоре подробно смогли разглядеть и аллею.

Александр увидел, что со скамеек, как воробьи, подорвались десятки парней. У многих в руках сверкали стеклянные бутылки и металлические банки. Те почему-то смотрели в две стороны: на толпу людей, до которых было метров сто, благо лоб железнодорожника хорошо освещал каждого из них, и куда-то назад, за спину железного великана.

«Лучше бегите, парни!» – мысленно посоветовал им Рублев. И тут понял, почему гопники вертелись в обе стороны. На них и сзади шла толпа. Это Мильчин со своими.

Кругом снова зашипело, и в небо полетело пламя файеров. На ошарашенных, мирно отдыхающих пацанов двинулись две армии с факелами и оглушающе-слаженным диким ором: «ГО-ПО-ТА СО-САТЬ! ГО-ПО-ТА СО-САТЬ!»

Тиски сжимали сбившихся в стаю гопников все быстрее, как будто с обеих сторон на них неслись поезда. За десять метров до цели в противников полетели факела. Пацаны пытались их отбивать кулаками и бутылками, стая как будто жонглировало огнем.

Александр понял, что «зачистки» в подъезде были всего лишь тренировками, а кульминация вечера наступает только сейчас.

– Ебать, вам пизда! Вы кто такие, вы че, бля? – начали было пацаны, но вскоре их уже не было слышно. RASSOLNIKI словно с цепи сорвались. Они буквально месили своих жертв, засовывая им во все дыры их же бутылки и банки. Рублёв даже успел испугаться. От запаха крови и пронзительных криков у него кружилась голова. Александр отошёл в сторону за скамейки, оплёванные семечками. Вдруг перед ним возник худощавый тип в спортивных штанах и ботинках. В руке он держал разбитую бутылку – «розочку»

Александр, как мог, собрался, встряхнул головой, выставил вперёд руки.

Он хотел подпустить одинокого гопника ближе, чтобы встретить его резким ударом ноги. Шаг, ещё шаг, давай, сука, ближе…. Рублёв уже начал отрывать подошву от земли, но «сука» вдруг рухнул мордой о бордюр. Это Рябов пробил ему голову одним из своих маленьких, но тяжёлых шариков.

Шарик лежал тут же в крови. Андрей сгрёб его своей лапой, предварительно прокатив по снегу, отчего на снегу осталась яркая алая полоса. Вокруг по-прежнему рубили ногами и руками, лежащих поднимали и снова обрушивали на их головы удары. Даже воздуху, казалось, было страшно и больно. Кислород спешил покинуть это адское место, дышать, по крайней мере, Рублёву, становилось всё труднее.

Вероятно из-за недостатка кислорода, или из-за невероятной дозы адреналина мозги Рублева на какое-то время выключились. Память провалилась. Отображать действительность Александр начал только на каком-то железнодорожном мосту. Как он здесь оказался – не помнил. Сколько времени прошло после того, как ушли из сквера – тоже. Голова гудела, вокруг все было как в тумане, его догоняли, обгоняли, растворялись в тумане чьи-то тени.

Рублеву стало невыносимо страшно. Вдруг кто-то похлопал по плечу. Саша вздрогнул, адреналин снова ударил в мозг. Еле собрал последние силы и, не сбавляя шаг, обернулся – за ним шел Ведов, улыбался.

– Ну как ты? – Спросил он.

– Отлично все, что, не видишь? – Рублёв говорил горлом.

– Слушай, Сань, пока время есть, хотел с тобой поговорить, – и сразу перешел к делу, – тебе как вчера разговор с батюшкой? Наверное, всю ночь не спал, обдумывал?

– Ну ещё бы, – не стал скрывать Рублёв, – у меня такое чувство было, что он меня зомбировал.

Ведов расхохотался, его смех эхом улетел ввысь и там разбился об переговоры диспетчеров с железнодорожной станции – с моста можно было увидеть ее огни.

– Я тебя сейчас тоже буду зомбировать! – предупредил Ведов, – только ты адекватно все восприми.

В следующую минуту, на ходу сверля виски Рублева взглядом воинствующего сектанта, Ведов рассказал ему о политических планах RASSOLNIK’ов. О том, что они намерены выставить своего человека на ближайших выборах мэра.

– Удачи! – саркастически пожелал Рублев.

– Подожди. Это не все. Мы решили сделать своим кандидатом тебя…

Рублёв аж подавился слюной. Естественная реакция. Он мог ожидать чего угодно, но не такого! Голова, видимо от шока, прогнала всю боль и стала ясной, как озерная гладь ранним утром.

«Вот к чему подводил меня вчера Ведов, вот зачем промывал мне мозг батюшка, – соображал Рублев, – хотя нет, это же все прикол, наверное. Бред собачий.»

– Что за бред? – сказал вслух Рублёв.

– Это не бред, – ответил Ведов и снова начал сверлить взглядом его виски. Александр отвернулся.

– Конечно, спасибо за доверие, Саш, но что будет, если я откажусь? – единственный вопрос, который пришел сейчас в голову Рублеву.

– Тогда баллотируется отец Иоанн, – то ли пошутил, то ли пригрозил Ведов, – правда, ему придётся завязать со священством.

– Но это уже не мои проблемы, – сказал Рублёв.

– Не твои. Но ты все же подумай, хорошо? – попросил Ведов и, прибавив шаг, скрылся в толпе.

Александр попытался представить, что весь вчерашний и сегодняшний вечер – это один сплошной розыгрыш. Но, к сожалению, это было не так.

Его ещё долго нагоняли и обгоняли бойцы RASSOLNIK’ов. Они что-то говорили, гоготали, сплевывали, все вроде были в хорошем настроении. Вот только мост все никак не заканчивался. Может это все сон? – предположил Рублев, но и эта версия разбилась, когда под ним вдруг застучал, загудел быстро несущийся поезд.

Господи, вот бы спрыгнуть на этот поезд и свалить отсюда, с этого города, – мысленно взмолился Рублев и с надеждой стал смотреть сверху на крыши удаляющихся вагонов, будто на одной из них стоялам. Лучше оставить Сам с заглавной буквы, так как имеется ввиду не сам герой, а Бог.

VIII

Рублев очнулся в полупустой маршрутке. Бодрый, с чистой, проветренной головой. Но как здесь оказался – не вспомнил. Последнее, что записала память – разговор с Ведовым. А дальше – провал.

Сколько я пробыл так, не в себе, загруженный затуманенными событиями прошедшего вечера? – попытался понять Рублёв. Нашарил в кармане мобильник, достал и посмотрел на дисплей – двенадцать ноль-ноль. Но время не о чём не сказало.

Пробелы в памяти взволновали Рублева. Стало не по себе. Казалось, не достаёт какой-то части тела и этот недостаток нужно срочно восполнить, иначе и шаг сделать будет невозможно. Вот парадокс – память это процесс психический, а её отсутствие ощущаешь на физическом уровне, – подумал Саша и тут же обрадовался тому, что в принципе может думать – значит, не всё потеряно!

За окном мелькали знакомые пейзажи. Скоро должна выползти из темноты нужная остановка. Атам домой. Спать, спать, спать… Восполнять потерянное.

Рублёв и не подозревал, что вечер только начинался.

Водитель «Газели» высадил своего единственного пассажира на бетонной площадке. Александр проводил маршрутку взглядом, так резко затянулся морозным воздухом, что аж на несколько секунд потемнело в глазах, потом посмотрел по сторонам. Вдали горели большие красные буквы гастронома. Это был тот самый магазин, у которого сегодня собирались на зачистку RASSOLNIKI. Рублёв вглядывался в здание, пытаясь понять, какой мог так далеко оказаться от своего микрорайона, что пришлось даже ехать обратно? Ответов не было никаких. Александр решил смириться и лечь спать. Он быстро зашагал в направлении своего двора.

Единственное, что продолжало выедать ему мозг – это друг детства, здоровяк Рябов. И даже не сама его личность, а факт того, как всё закручивается в его новом деле: сразу два друга по уши в этой организации. Её лидеры. Это, может быть, судьба – ведь ничего просто так не бывает, правда? Александр искал ответы у запорошенных деревьев, у мигающих кнопок домофонов, у припаркованных на газонах машин, но всё молчало. Тишина.

Он уже подходил к своему подъезду, как вдруг услышал за спиной хруст снега. Кто-то быстро приближался к нему. А дальше все произошло молниеносно. Александр не успел повернуться и поймал удар в затылок. Сопротивляться было бесполезно, в таких случаях лучше закрыть голову руками и не дать себя уронить. Со вторым не справился – уронили. Лицом вниз. Били молча. Ногами, руками. Отдельно старался тот самый хруст снега – этот звук забирался в виски и бил по ним изнутри. Когда Рублев уже был готов потерять сознание, домофон на дверях пиликнул, и на улицу выбежали два парня. Они, не раздумывая, кинулись на нападавших, которых, как оказалось, было четверо.

Завязалась драка, Рублёв быстро пришёл в себя и пару раз успел ответить обидчикам. Они вместе вкатали бы нападавших в хлам, но те, поняв, что им ничего хорошего уже не светит, сбежали. Один из тех, кто пришёл Рублёву на помощь, ринулся было за убегающими, крича вслед: «Топота ёбаная, ещё раз увижу – порву на хуй!» – но быстро передумал и кричать, и бежать.

Заступника звали Колян, и его серое лицо было Рублёву знакомо.

– О, сосед из Маасквы, – «проакал» Колян, когда подошёл к Рублёву и разглядел его лицо, – а мы с братухой смотрим – кого-то топота мутузит, давай говорю, встрянем.

– Вася! – протянул руку «братуха».

– Ну что, сильно досталось? – спросил Колян.

– Да нет! Хотя я думал, что пиздец, чуть молиться не начал! – протараторил на нервах Александр.

– Так-то они тебя не слабо приложили! – резюмировал Колян после того как ещё раз внимательно изучил лицо Рублёва, – пошли ко мне. Катька тебе промоет.

– Да не, рябят, спасибо, я домой, – попытался отказаться от приглашения Рублёв, но непонятно почему, ему хотелось попасть в гости к новому знакомому и особенно к незнакомой пока Кате. На повторное приглашение он ответил согласием.

– Ну вот и отлично, а то ломаешься, как целка! – обрадовался Колян, – заодно и познакомлю со своей! Я же тебе говорил, помнишь?

Александр не ответил, он вдруг понял, что не может пошевелить ногами, успел перепугаться – не перелом ли, но ноги, к счастью, поддались усилиям сдвинуть их с места, правда боль, особенно под коленями, была лютой. До квартиры Коляна пришлось хромать.

– Кать! – крикнул Колян, помогая Рублеву переступить порог, – иди сюда, лови раненого!

В комнате послышался шорох, кто-то сделал тише телевизор, зашлёпали тапочки.

Екатерина понравилась Рублёву сразу. Что тут говорить – сексом сразу запахло. В розовом халатике, невысокая, полногрудая, только начинающая созревать, Катя показалось Саше той самой девушкой, которую себе он представлял, когда слушал советские хиты про «Ксюш с юбочками из плюша», про «девочек в автомате», да вообще про всех лирических героинь «Ласкового мая». Глаза у Екатерины были насыщенно-зелёные, как первая апрельская трава и очень большие, как у Барби. Сходство с куклой придавали и густо накрашенные ресницы. И щёки. Румяные, немного пухлые, но ей так шло. Губы тоже словно ненастоящие, такие аккуратные и сочные – не попробовать значило совершить непростительный грех…

– Ого! Ни фига, кто это тебя так? – и голос у неё был поставленный, но при этом мелодичный. Все женщины должны говорить так же! Екатерина подбежала к Рублёву, схватила его за голову и принялась крутить, подставляя свету то одну, то другую сторону. Александр, конечно, забыл все слова.

– Да пи**ы какие-то! – ответил за Александра Василий, закрывая щеколду на двери.

– А что, пивасик-то вы купили? – спросила Екатерина, продолжая оглядывать Александра.

– Да ты что? Мы только вышли, а тут Санька херачат, ну мы и впряглись, – оправдывался Колян, доставая уже вторую ногу из туфель и ныряя в комнату, – кстати, это Санёк, помнишь, я тебе говорил?

– Да помню. Вась, – обратилась она к парню, как две капли воды похожему на Коляна, – поищи аптечку, она под телевизором где-то.

– Ща, – пообещал тот.

На какое-то время они остались одни в тесной прихожей. Молчали. Екатерина нагло и дерзко посмотрела ему в глаза.

– Саша, – сказал он.

– Катя, – сказала она. И продолжила смотреть своими огромными глазищами на него.

– Может быть, я пройду? – Набравшись наглости, спросил Рублёв.

– Ну, проходи, попробуй – заигрывающе позвала она.

Рублёва ударило в жар, сначала подумал – это что-то интимное нахлынуло, нежное, как у подростка. Но как оказалось, жар был иного свойства…

Сделав шаг прямо в обуви в комнату, ноги будто надломились, жар сменил озноб, Саша так и рухнул.

На грохот выбежали Колян с братом, подняли Александра и донесли до дивана.

– Может быть, скорую? – спросила Катя у своего парня. Тот взглянул на позеленевшего Рублёва.

– Братуха, скорую надо?

– Нет, ребят, всё нормально, – сказал Рублёв, и лицо его стало серо-синим.

– Смотри, как его пи***ит, давай больничку наберём, – вмешался в разговор Василий.

– Что до***сь-то, сказал парняга не надо, значит не надо, – оборвал всех Колян.

– Слышь, Сань, ты пока очухивайся, а мы с братухой за пивом всё-таки сгоняем, тебе какое брать?

Рублёв, которого и так тошнило, сначала хотел отказаться, но вовремя одумался.

– Какого-нибудь светлого, – и полез в карман.

– Да не, ты что, мы угощаем.

И снова одни. На этот раз во всей квартире. В воздухе стало влажно. Тело обмякло, резче застучали виски, пульс догонял сердцебиение – Значит, вот так и живёте? – спросил он первое, что пришло в голову. Рублёв решил, что лучше не молчать, не казаться растерянным. Тем более, что вид квартиры приятно удивил Рублёва. Он ожидал увидеть маленькую убогую лачугу с чёрно-белым телевизором и с прокисшими обоями, но здесь было вполне уютно, чисто и со вкусом. На стенах рельефы светлых цветов, на окнах шторы из мощного шёлка, с многочисленными складками, шикарный кожаный диван, плазменный телевизор на полстены.

– Так и живём! – выдохнула Екатерина и пошла к телевизору за аптечкой, взяла бинт, какую-то склянку и вернулась обратно к Александру. Халатик при этом поднимался всё выше и выше.

– А ты, значит, журналист? – спросила она и начала наливать на бинт какую-то жидкость. Рублёв не стал вчитываться в то, что было написано на бутылке, его глаза занимал короткий красный халатик, из-под которого вот-вот должны были выглянуть трусики.

Екатерина поняла, чего хочет от её одежды гость. Взяла его за подбородок и подтянула голову к свету. Он в ответ зачем-то лизнул ей руку. Дурак!

– Да, ссадин много, – оценила фронт работы Екатерина, и начала аккуратно промывать раны на лице Рублева – Катя, Катенька, – Рублёв продолжал делать странные поступки, например, сейчас он гладил её руку от локтя до запястья. Екатерина, кажется, принимала все его движения за бред и поэтому не отвергала. А, может быть, и не поэтому.

– Так журналист? И где работаешь? – продолжала интересоваться Екатерина.

– Да, журналист, для сайтов разных пишу, – отвечал Александр.

– И что, трудно стать журналистом?

– Стать не трудно, быть трудно, – Екатерина на эти слова нелепо усмехнулась, – а ты, значит, тоже хочешь?

– Колька растрепал?

– Да.

Екатерина снова смочила бинт спиртом и приложила его под правый глаз Рублёва. Рану сильно защипало. Александр вскрикнул.

Екатерина выронила бинт, обхватила своими мягкими ладошками щёки Рублёва, ближе наклонилась к его лицу и начала медленно дуть на рану. Александр словно утонул в её руках, в её дыхании. И снова – как будто из реки на солнце, будто в тёплую ванную с молоком…

Эх, Катя!

IX

«Всё просто, надо соглашаться», – сказал себе Александр на следующее утро, когда помятый организм его попытался проснуться. Хотя ночью Рублёв практически не спал, переваривая вчерашний разговор на мосту и все, что с ним произошло после.

Александр не был наивным юнцом. Он знал, что дело Ведова, отца Иоанна и всех их соратников – это катастрофа для города. И то, что их поддерживают сегодня тысячи горожан, только заостряет грани того, что могли бы натворить здесь RASSOLNIKI после выборов. А что сам Александр мог сделать как журналист? Всех сдать, написать всё, как есть, вернее, так, как он видит? Это только пойдёт в копилку их политических очков. В России разоблачения в прессе, даже если представлен неопровержимый компромат, как ни странно, вызывают обратный эффект. Те, кто замаран в грязи, пользуется большей популярностью, чем те, кто пытается жить и работать честно. Александр мог привести тому сотни примеров, причём из собственной практики.

Как-то он делал материал про мошенников, которые распродавали по мизерным ценам землю в одной из областей. Покупателей убеждали, что земля эта уже давно находится в частной собственности, а продают её, потому что владельцу срочно нужны деньги. Рублеву удалось доказать, что земля эта казённая и никогда никому не принадлежала, кроме государства. Однако сразу после выхода этого материала в номер фирма-мошенница обзавелась сотнями новых клиентов.

Ещё пример – резонансное дело о центре, который занимался реабилитацией наркоманов силовыми методами. Пациентов приковывали к кроватям наручниками. И чем больше журналисты рассказывали о работе этого центра, тем больше в самом центре раздавалось звонков – родители умоляли «вылечить» их детей-наркоманов кулаками и страхом.

Цифра, которая могла появиться на стене у «Мюнхена» вскоре после правдивого материала про антигопников, могла не только навести ужас, но и вырасти. К RASSOLNIKAM примкнули бы многие люди.

В то же время Александр понимал, что многие знакомые покрутят пальцем у виска, когда узнают, чем решил заняться популярный журналист престижного сайта на своей малой Родине. Но сейчас речь шла о деле исторического масштаба. Рублев уже представлял, какую необыкновенную он напишет статью, целую серию статей, когда вся эта история закончится и когда он провалится на выборах. Такой журналистский эксперимент до него ещё не проводил никто. Это шанс сделать по-настоящему мировой материал и получить мировую известность, попасть в историю – не об этом ли мечтает каждый творческий человек?

Но как провалить эти чертовые выборы? Как сделать так, чтобы после этого провала RASSOLNIKI как вид перестали существовать? И нужно ли вообще проваливать эти выборы? А как же собственная безопасность? И как вынести двойную игру? Смотреть в глаза своим, якобы, соратникам и врать? Смотреть в глаза избирателям и тоже врать?

Таких вопросов в голове Рублева становилось все больше пока, наконец, все не взорвалось у него в голове и не рассыпалось мелкими иголочками по его телу. Александр понял, что так колет совесть.

«Всё просто – надо соглашаться, – настырно повторял себе Рублёв, – зачем сопротивляться судьбе или Ему? К тому же, себе-то можно признаться в тщеславии. Если появилась возможность попробовать себя во власти, то надо быть дураком, чтобы отказаться! И вообще – если не я, то кто?»

Иголки по телу кололи все сильнее.

Наконец не выдержал – позвонил Ведову.

– Я знал, что ты согласишься, Сань, – сказал тот, как только его голос прорвался сквозь гудки, – ты очень скоро поймёшь, что сделал правильный выбор, дружище.

– На самом деле я долго думал и решил, – начал в ответ мямлить какие-то ненужности Рублёв, но вовремя осекся и сменил тон, начав уже как опытный мэр, – услуга за услугу. Ты мне обещал дать интервью, я жду. Ты же понимаешь, что все должны остаться в плюсе?

Пауза затянулась вздохов на десять. Только раннее утро могло её оправдать.

– Слушай, что ещё расскажу…

– Не по телефону, дружище, – перебил Рублёва Ведов, – я к тебе приеду через минут десять. Ставь чайник.

Но друзья, а теперь и соратники, в этот день чай вместе не попили.

X

Выйдя из подъезда, Ведов заметил в стороне от парковки черный «Мерседес». Фары мигнули три раза в тот момент, когда Александр замедлил ход и присмотрелся к иномарке. За рулём машины сидел руководитель местного отдела ФСБ Евгений Дорогин – старый и неприятный знакомый телеведущего. Три световых всплеска означали – садись в свою машину и поезжай за мной. Сопротивляться было неуместно и невыгодно.

Приехали в огромный особняк на краю города. Это был неофициальный отдел ФСБ, с охраной по периметру, с камерами временного содержания, лабораториями, кабинетами. Ведов здесь был уже раз пять. За это время он успел подружиться с рыжеватым и хамоватым Женей – так он его называл, и затаить на него смертельную обиду за то, что когда-то согласился с ним «сотрудничать». В обмен на гарантии защиты от всевозможных блюстителей закона.

Сотрудничать не означало стучать на своих, требовалось всего лишь говорить правду – об акциях и деятельности RASSOLNIK’ов, причём без имён, явок и паролей. (Всё это сливал кто-то другой, Ведов примерно догадывался, кому ещё «подмигивали» фээсбэшники).

У Дорогина был тихий и очень гнусный голос ботаника. Поэтому все его вопросы, предложения, угрозы, всё, что он говорил – звучало смешно и противно. Именно из-за голоса его называли Гадёнышем. А его характер, поступки, стиль руководства только оправдывали это прозвище. Ведов тоже знал истинное лицо Евгения. И со второй встречи с ним, на всякий случай, стал включать диктофон на телефоне. (После допроса отправлял расшифровки этих записей и сам аудио-файл всем из основы). И в этот раз он не забыл подстраховаться.

Уже через два часа весь разговор с Дорогиным пришёл на электронную почту Рублёва.

…Расшифровка допроса лидера скандальной группировки RASSOLNIKI в местном отделе ФСБ. Имена изменены. Эксклюзив от нашего специального корреспондента Александра Рублёва. («Наш репортёр», дата).

Дёмин, представитель ФСБ: Что же такое у тебя твориться? Что это за педофилия, жёсткие погромы рынка, сожжение ночных клубов в трёх районах…

Воронин, представитель движения RASSOLNIKI: Я знаю только о двух.

Д: Конкретнее.

В: В тех, где банчали травой и стояли игровые автоматы.

Д: Да ну?

В: Короче, вы сами знаете, третий сожгли чумазые – это даже бабки на районе знают.

Д: А с каких это пор ты с бабками стал разговаривать? Что, взгляды поменялись?

В: И среди бабок есть душевные люди, они и рассказывают.

Д: Куда деваться!

Пауза.

Д: Х. ли молчишь? Рассказывай.

В: Уже десять раз всё рассказано.

Д: А ты знаешь, что с тобой менты готовы сделать?

В: А откуда они про меня знают?

Д: Пока неоткуда, но сам понимаешь – это дело техники. Тем более рынок хачёвский они крышевали и, представь себе, за серьёзные бабки.

В: Значит, хорошо, что его разнесли.

Д: Слышь герой, ты не пи…ди, мы с тобой о чём говорили? Что вы долбите только топоту и шваль всякую героиновую, пидоров, ещё там кого – по мелочи. Но что за вылазки на рынки и в клубы? Что, руки выросли?

В: Растём. Это же Вить, движение, а ты же знаешь, что это такое. Стихия!

И пофигу всем на наши с тобой договоры.

Д: Вот ты развы…бывался… На зону захотел? К тем, кого сам пи…дил недавно?

В: Что ж ты, Витя, на такие мелочи размениваешься, ну не серьёзно.

Д: А ты думаешь, я тебя на лоха развожу? Да у меня уже год разработка на тебя просится в папку закрытых дел…

В: Давай ещё про звёздочки расскажи, которые тебе дадут за наши статьи.

Д: И про звёздочки расскажу… Только статьи будут совсем не такие, о которых ты, сука, мечтаешь. Я тебе и разжигание припишу, и убийства и…

В: Геноцид ещё не забудь.

Д: И геноцид будет, или ты думаешь, только твои юристы не***ные? Мы здесь тоже не лыком шиты.

В: Короче, тебе что надо? Или я пошёл.

Д: Споткнёшься. Вас, кстати, ещё и блатные теперь ищут. Охоту объявили. В: Нас полгорода ищет.

Д: Нет, ты не понял. Если я тебе говорю, что бандиты на вас объявили охоту, значид так и есть…

В: Страшно, жуть!

Д: Говорят, вы вчера опрокинули кого-то из серьёзных. Вот и обиделись ребята.

В: Пойду прощения попрошу. Можно?

Д: Да ты за…бал! Сиди, мля, и слушай. Значит так, последнее предупреждение – или вы прекращаете беспределить, или все сядите, нах…Что, мля, гопоты мало в городе, всех уже отпи…дили?

В: Ещё не всех, ты же вот сидишь небитый.

Д: Вот ты сука, знаешь ведь, что я тебе сейчас наё. ну. Провоцируешь, умник? Да у меня, если хочешь, предки из белых, после войны в Европе остались – поняли, что ловить здесь нечего.

В: Что же ты вернулся?

Д: А я понял, что там ловить нечего. (Смех).

В: Зашибись, патриот.

Д: Какой патриот? Что ты умничаешь, а? Или ты хочешь сказать – это ты из патриотических побуждений своих мочишь? Или ты из патриотических побуждений решил всю страну уничтожить?

В: Во-первых, не уничтожить, а вразумить, во-вторых – не всю, далеко не всю.

Д: Как это не всю? Тебя послушать, так все вокруг гопники… Молодёжь – все, кто не с пивом, тот с травой, кто не с травой, тот тупой. Работяги – так те по определению серая масса, быдло. Кто там ещё? Старики? Так это сам Бог велел – типа «проводники гоповских традиций», не твоя ли фраза, слышь?

В: Ты из меня Сталина не делай, ты, кстати, знаешь кто это? Ещё раз для тебя и для твоего отчёта, диктофон проверь: RASSOLNIKI – это группа людей, которая: а) утверждает, что советский строй сломал Россию, и что страну, если хочешь, на генном уровне надо возвращать к дореволюционному времени, и мы делаем всё, чтобы как можно больше людей это поняли и б) RASSOLNIKI херачат только тех, как бы тебе объяснить, кому не повезло с родителями. То есть – есть люди, которые своих детей воспитывают на принципе – воруй, хами, крутись, и забей на страну и всех вокруг… Тебе понятно, Вить?

Д: То есть хочешь сказать, что я тупой?

В: Нет, но я тебе вроде всё уже объяснял.

Д: А что вы родителей самих не пиздите, так сказать, корень зла? Что, рука старших бить не поднимается?

В: Мы бесполезными делами не занимаемся, это всё равно, что корове объяснять, почему молоко белое. Пропаганда работала хорошо – знаешь такую мудрость?

Д: Она и сейчас неплохо работает, даже несмотря на таких, как ты…

В: Короче – я всё понял про погромы, давай кончать базар.

Д: Давай не базарь, я сам решу, когда кончать, а когда нет. Ты лучше скажи, вот гопников вы цепляете, это понятно – их по харям можно узнать, но вы же ещё и в вузах работаете, и в театрах, и везде, где типа интеллигенты, умницы и умники – как вы понимаете, где рвачи, похеристы, отпрыски просоветских родителей…

В: А что ты тоже хочешь к нам присоединиться?

Д: Ты затрахал перебивать. Что, бля, у парашников заразился…Слушай молча и отвечай, ты, сука, здесь никто и не пи. ди.

(Пауза)

Д: Чо опять молчим? Как ты топоту среди золотой молодёжи вычисляешь? Отвечай и вали нах…

В: Много способов есть, но с такими сначала разговаривать приходится, и когда понятно – что это за фрукт, тогда и принимается решение – давить его физически и морально до полного, так сказать, исцеления, или это здоровый чел…

Д: О как, разные методы, разные стили. Серьёзные вы ребята.

В: Серьёзнее твоих.

Д: Ну всё, шуруй, про налёты я тебе сказал.

(Пауза)

Д: Стой, вернись, сядь.

В: Да ты затрахал. Цепляешь, угрожаешь, вопросы уеба…ские…Короче, я звоню своим… Ты меня как мальчика разводишь, я тебе чо, скинхед какой-нибудь?…И ты знаешь, что ты меня сейчас не закроешь, и я знаю…так что надо? Говори сразу.

Д: Птичка тут шепнула, что вы в политику решили пойти? Ты знаешь, чем это пахнет?

В: А это птичка случайно, улетая, на тебя не насрала? А то бы ты знал, чем это пахнет.

Д: Всё, иди на х. й отсюда, следующий раз в КПЗ поговорим.

В: Счастливо. И вот тебе, Вить, совет – не разговаривай с птицами, верь только мне. А я тебе говорю, что мы в политику не пойдём – не дебилы, знаем, что тогда нами займутся совсем на другом уровне. Но я тебе скажу – тоже по секрету – вполне возможно, кто-то захочет заручиться нашей поддержкой. И вот тогда мы – будь уверен – поддержим. Но сами – ни ни…

Д: Я так и напишу в отчёте…

В: Валяй. Надеюсь, больше не увижу твоего мерса у подъезда.

Д: А я думал, тебе лестно, борщ херов. (Противный жидкий смех).

* * *

Рублёв недолго решал – отправлять ли этот текст в редакцию. Отправил и точка. В конце концов – имена изменил, к тому же одно из правил журналистики – все документы, которые попали тебе в руки и представляют общественный интерес, должны предаваться огласки. Вряд ли Ведов об этом подумал, хотя, может как раз на это и рассчитывал.

В любом случае Саша не хотел сегодня забивать всем этим голову, тем более, когда этот «эксклюзивный» допрос через полтора часа появился на сайте. Рублёв его ещё раз прочитал и разочаровался – пустой базар, никому не понятный, почти без красок и деталей. Но редактор сказал – отличная штука!

Ещё одна причина, по которой голова Александра сегодня, как почта перед праздниками, не хотела принимать никакую корреспонденцию – Катя. Она обещала проводить на ночную смену Коляна – тот работал комплектовщиком на складе – и прийти к нему…

Эта ночь обещала ангельское дыхание и даже больше.

Часть вторая

XI

Металлический сарай радиотелевизионной передающей станции бликовал оранжевым закатом. Телевышка, которая стояла почти впритык к зданию, уже царапала антеннами чёрные тучи низкого неба. Она и так-то не отличалась красотой – длинная, с вертикальными лестницами и металлическими площадками, окутанными проволокой, передатчиками и лампами. А под вечер телебашня и вовсе казалась инопланетным монстром. Вот-вот зашагает своими ногами-опорами или упадёт и поползёт, как гусеница, лапками-передатчиками. Не жди ничего хорошего от телебашни! Да ещё и поле вокруг этой железной коробки с чудовищем гудело, будто по нему проходили миллионы вольт электричества. При этом рокотало кузнечиками – и этот звук делал невероятные кульбиты: он врезался в «колючку», которая укутывала станцию со всех сторон, и пробегал по ней спиралью, от чего сами «колючки» немного тряслись и скрежетали, соприкасаясь друг с другом острыми концами. Жутковатая музыка, надо сказать!

К станции со стороны леса приближались двое: парень и девушка. По одежде – туристы, по сосредоточенности – шпионы с другой планеты. Пришли победить монстра.

Подошли к колючке, переглянулись, девушка кивнула. Парень достал из кармана джинсов камень, размахнулся и перекинул через проволоку прямо в металлическую дверь. На бросок никто не отреагировал. Только спустя секунду эхо от удара врезалось в проволоку и она затрепетала, как от порывистого ветра.

Парень снял с плеч рюкзак, расстегнул боковой карман и достал камень побольше. В этот раз размахнулся сильнее, камень с оглушительным звоном угодил в дверь и по колючке словно прошёлся ураган. Спустя несколько секунд, наконец, послышался скрип отодвигаемой изнутри щеколды. На улицу выглянул полный мужчина лет пятидесяти с опухшими глазами:

– Хули надо? – «поприветствовал» он ребят.

– Мы – туристы, заблудились, дяденька, – начала щебетать девушка.

– А я вам что, МЧС? – задал резонный вопрос сторож.

– Мы очень устали, дяденька, можно у вас отдохнуть? – девушка посмотрела на мужика глазами котёнка. Тот на секунду смутился.

– Мужик, ты не парься, мы со своим, – заполнил паузу парень и достал из рюкзака бутылку водки.

Мужик всмотрелся в бутылку, почесал живот, зевнул, резко уставился на непрошеных гостей, будто сканируя их. И если бы они не с добрыми намерениями пришли, то от его взгляда непременно раскололись бы и убежали, как полевые мыши от сокола.

– Ну заходите, чего стоять-то.

Парень погладил девушку по спине, пропустил перед собой.

Дежурный по станции не стал спрашивать даже имён, только покряхтел и взял бутылку. Долго чесал ей затылок, всматриваясь в парня. Наконец, заговорил:

– У меня только один стакан, тебе могу в него налить, сам из горла, чего уж.

– Да нет, не надо, мы с братвой на турбазе уже вдоволь налакались. Можно мы тут телефон зарядим? – парень, не дожидаясь ответа, полез за зарядкой, – розетки все работают?

– А хули с ними будет? – гордо ответил дежурный.

– А как вас зовут? – спросила вдруг девушка.

– А тебе какое дело? – мужик и не собирался идти на контакт.

– Просто интересно, – не унималась девушка.

– А мне, может быть, интересно, что у тебя под кофтой! И что? Николай Семёнович я! Да ты садись, в ногах правды нет, – внезапно подобрел сторож и опрокинул первый стакан водки.

Парень посмотрел на часы.

– Мы ненадолго, телефон через десять минут зарядится, мы позвоним и уйдём, нам надо предупредить своих.

– Звони с городского, вон он в шкафу, – перебил туриста Николай Семёнович и налил себе второй стакан, собственно на этом чекушка и закончилась.

– А у вас через девятку или напрямую?

– Через хуятку! Напрямую! Но без восьмёрки.

Последнее изречение парню явно не понравилось. И непонятно, что в нём не понравилось больше – мат или то, что с городского не позвонить на мобильный.

Тем временем дежурный опрокинул и второй стакан.

– Сейчас ещё чуть-чуть, дядя, и мы пойдём, – поддержала разговор девушка.

– А у вас больше бухла нет?

– Нет, – девушка улыбнулась и перевела тему разговора, – а вы здесь давно работаете? Тут у вас так интересно, я ни разу не была на таких станциях.

– Сюда не просто попасть, это ж стратегический объект, – было видно, что Семёнычу понравилось и любопытство девчонки, и собственный ответ. Он чуть было не почувствовал себя боссом, даже попробовал закинуть на стол ноги, но упал. Без признаков жизни.

– Готов! – констатировал парень с интонацией хирурга, – работаем, Ань!

Анна сняла со спины рюкзак, достала баллончик с краской и свёрнутый в трубочку полиэтиленовый трафарет. Встряхнув содержимое баллона, она сняла крышку, прилепила полиэтилен на первую попавшуюся металлическую дверь какого-то щитка и принялась закрашивать всё пространство чёрной краской.

Парень тоже не бездействовал, он вскрывал все находившиеся в помещении щиты – ящики по два метра в длину и полметра в ширину. Когда взламывать оказалось нечего, остановился, подошёл к тому, на котором висели какие-то графики и схемы, открыл дверь шире и начал просматривать внутренности так, как будто искал глазами соломинку в коробке с иголками.

– Вот, блин, я такое оборудование только в учебниках видел, да и то в советских, – и многозначительно добавил, – а ещё собрались на цифру переходить!

– Ну что у тебя, Тём? – спросила девушка.

– Минут двадцать, не меньше, ты рисуй, рисуй.

Артём со старших классов любил всё, что связано с электричеством. На школьных курсах дополнительного образования он выбрал только один факультатив – электромеханика. В этот кружок он проходил три года и к выпускному уже имел начальный разряд и рекомендацию преподавателя в институт. Артём поступил на радиофак. Очень престижное в этих краях место. Парень довольно быстро зарекомендовал себя, и вскоре его стали уважать и старшекурсники, и преподаватели. И вроде никаких открытий Артём не делал, но та лёгкость и даже изящность, с которой он постигал науку и выполнял практические задания, говорили о том, что за ним большое будущее. Когда его однажды забрали в полицию после митинга несогласных, в котором он не только участвовал, как статист, но и говорил речь со сцены, вызволять его приехал замдекана факультета со своим адвокатом!

Видели бы преподаватели, чем сейчас занимается их драгоценный студент. Хотя они бы недолго возмущались и читали свою лекцию о несовместимости преступлений с наукой. Дело в том, что обесточить станцию и прервать телевизионные сигналы за короткое время путём извлечения всего нескольких предохранителей и передатчиков – это достойно, как минимум, автоматического присвоения кандидатской степени.

– Аня, закругляйся, я её сделал! – не без удовольствия заявил Артём, засовывая какие-то детали в специальный резиновый мешочек.

– А почему свет горит?

– Не умничай, звони Сашке, – для Артёма Аня явно была не просто подельницей, так ласково хамить могут только те, кто влюблён.

Вся будка изнутри сверху донизу была исписана чёрной краской: «Rassolniki – остановим пропаганду». Анна даже на храпящем пузатом стороже умудрилась отшлифовать эту надпись.

Забрав чекушку и протерев ручки щитков, ребята вышли на улицу. Уже стемнело. Кругом было тихо. Продолжали трещать кузнечики. Но им больше не вторила колючка, и куда-то пропало гудение, которое ещё полчаса назад гуляло по полю. Сейчас оно лежало в тишине, укрывалось тёмной дымкой.

Внезапно со стороны леса послышался рокот мотора – в сторону станции двигался немыслимых размеров одуванчик. Жёлтый «запорожец» явно не вписывался в этот пейзаж, казался таким же несуразным и необычным, как телевышка. Подъехав впритык к воротам, «запорожец» распахнул двери. В него без замедления прыгнули туристы-вредители.

– Ну что, справились? – спросил Ведов у Артёма, это был дежурный вопрос, на него можно было и не отвечать, но ребята в эту минуту чувствовали себя героями, партизанами, совершившими удачную вылазку в стан врага. Поэтому оба, перебивая, начали кричать в ухо Ведову, как они выключили сторожа, а потом – как офигели от допотопного оборудования. И как ловко с ним справились.

– Красавцы, ребята! Сколько времени понадобится на восстановление?

– Пока разберутся, пока запчасти найдут, – начал давать экспертное заключение Артём, – думаю, дня два.

– Молодец! Эх, ребята, вы крутые! – Ведов дал волю эмоциям, приобнял развалившегося на пассажирском сидении соратника и со всей силы ударил на клаксон. Одуванчик загудел, как заводская серена.

Пугая кузнечиков и разгоняя ночь, «запорожец» выехал на лесную дорогу и вскоре скрылся за густым ельником.

XII

На часах было около восьми утра, а Рублев еще и не засыпал. Сначала до двух ночи ждал Катю, потом она пришла, а потом какой уж сон! Подмигнув зеленым солнцем, Катя ушла от него минут пятнадцать назад. Думал, теперь провалится в сон, да как тут провалишься, когда в голове не поймёшь, что творится! Бывает по утрам, когда во рту ты чувствуешь неприятный запах. Оказывается, в мозгу тоже бывает нечто подобное!

Мозг буквально взрывался от предстоящих дел и разговоров.

Сегодня будет тяжёлый день, настраивал себя Рублёв, одеваясь и глядя на засыпанный снегом вид из окна; во-первых, переговоры с начальством – есть у него идея всё-таки попытаться сохранить за собой место корреспондента на то время, пока он будет здесь играть в политику и спасать мир. Во-вторых, разговор с Коляном. То, что этот разговор должен произойти как можно раньше, совершенно ясно. Делить с кем-то женщину – это не по-людски. В этом было что-то от первобытного животного, безо всякого ореола романтики, а Александр всё-таки считал себя романтиком.

И, наконец, сегодня наверняка придётся погружаться во всю эту рассольническую муть.

Как прочистить голову, Александр знал со студенческих лет. Недалеко от дома был продуктовый магазин. Его любимый универсам. Дело в том, что он не менял свой облик ни внутри, ни снаружи столько, сколько Рублев себя помнил. При этом запах, который врезался в нос покупателям с порога, тоже всегда был одинаковым. Запах горячей кулинарии вперемешку с копчёным мясом. В Москве журналист долго пытался найти магазин с похожим запахом, но тщетно. И уж тем более не нашёл ни одного универсама, где бы вдоль стен стояли огромные закрытые от покупателя стеклом витрины, окаймлённые металлическими рейками. На стенах висели и свисали с потолка широкие толстые квадраты, на которых были нарисованы белые круги, а в них красные надписи: «Рыба, мясо, молоко, хлеб». Всё как в Советском Союзе, всё как в детстве Александра.

И очереди здесь всегда были огромными.

Вот и сегодня Рублев встал в хвост длинной змейки покупателей в отдел кулинарии. Такая же очередь тянулась и к другим прилавкам. «Боже мой, – подумал Александр, – если присмотреться к лицам этих людей, то я наверняка смогу кого-то узнать. Тех, с кем стоял за молоком десять лет назад, или за тушёнкой».

Для них этот универсам то, что сопровождает на протяжении всей жизни. Они сюда приходят уже на автомате. И каждый день с нежностью и преданностью вдыхают этот запах советского магазина и, наверное, каждый раз, как в первый, всматриваются в эти квадратные названия отделов над головой. Для них это своего рода символ, который их возвращает в СССР, где рыба всегда была свежей, хлеб горячим, молоко натуральным. Те, кто решил не менять дизайн этого магазина, с точки зрения маркетинга не прогадали: пока живы будут советские люди, очереди здесь не иссякнут, ведь это на целый город, пожалуй, единственное такое место…

Место, где вместе с булкой хлеба и пакетом молока ты можешь получить невероятную дозу ностальгии по прошлому… А это так важно для современных русских.

К тому же, в этом магазине продукты всегда действительно были свежими, в отличие от супермаркета напротив.

Единственное отличие российско-советского магазина – прилавки заполнены до отказа. Александр помнил, что когда-то в этом магазине работала их соседка, и как он с родителями приходил сюда за сгущёнкой. Покупали они её почему-то не в зале, не с витрины, а где-то в кабинете, затерявшемся в длинных, бесконечно заставленных деревянными ящиками коридорах. Причём покупали сразу по десять, по пятнадцать банок! Куда столько? Ребёнку было не понять! Хотя что-то в животе заранее радовалось от предчувствия целых литров сладкой вязкой жидкости.

«Вот интересно, – продолжал размышлять Александр, в очереди вообще удобно думать, тем более в этом универсаме всегда было так тепло и уютно, что вся гадость из мозгов улетучивалась напрочь, за что, собственно, Александр и любил этот магазин. А, может быть, всё-таки он, как и все, ходил сюда из-за ностальгии по детству? На позывные СССР? – Интересно, – думал он, – а что произойдёт, если магазин закрыть? Сильно расстроятся его постоянные клиенты? Для них это будет сродни той трагедии, которую они явно пережили с развалом союза. Может быть, поэтому его не закрывают и не переоборудуют – просто жалко людей? У них трагедий и так в жизни хватает».

Рублёву вдруг нестерпимо захотелось познакомиться с директором этого магазина. Спросить его обо всём. Может быть, написать об этом. СССР внутри России! Классный образ! Какой журналист пройдёт мимо? Странно, почему раньше журналисту не пришло в голову описать, допустим, один день из жизни такого магазина?! На этом вопросе его и застал телефонный звонок.

Звонил Ведов. Кто ещё так рано будет ему звонить? Екатерина пока не могла.

– Слушай, ты когда-нибудь спишь? Тебе во сколько не позвони, ты всегда трубку берешь сходу.

– Я у тебя тоже хотел спросить! Ты меня даже бесишь уже своими звонками – Александр не шутил.

– Всё, больше не нервирую, просто нам тут забили стрелку, хотел тебя с собой взять, – Ведов сообщил об этом так, будто им устроила аудиенцию Елизавета II.

– Прямо как в школе? – в голову Рублеву опять пробралось замутнение, – какая стрелка, что это?

– Всё серьезно, короче, браток, – слово «браток» Ведов выговорил как-то по блатному, видимо само слово не могло звучать иначе, – готовься к разговору с серьёзными людьми. Конец фразы Ведов произнес уже иронично-едко.

– О чём разговаривать будем? – Рублёв мало понимал, к чему клонит Ведов. Тот, видимо, и сам плохо представлял.

– Да я сам не знаю. Мне через двести рук это передали. Думаю, кого-то крутого мы на зачистке долбанули, вот теперь хотят спросить за него, – Ведов ждал, пока Рублёв что-то скажет, но тот молчал, – да ты не парься, Сань, поверь – это будет весело!

«Вот только «веселиться» с братками мне не хватало» – подумал Рублев, рассеянно потеряв нить разговора.

– Ну а чего ты ждал? – продолжал говорить с ним Ведов откуда-то из подсознания, – если уж собрался играть, так делать это придётся со всеми. И, видимо, игра уже началась.

Взяв булку горячего хлеба, пару шанежек и молока, Рублёв побрёл к родной пятиэтажке. По пути пожевал булочки и залпом выпил полпакета. Нет лучше способа взбодрить себя, чем на свежем, пропитавшемся снегом воздухе выпить пол-литра молока!

В минуту вкусового блаженства Саша увидел, как толпы людей обгоняли и шли ему на встречу. Они несли пакеты, на дне которых тоже ютились булки и молоко. И так хорошо стало ему от сопричастности к людям, от мысли, что он один из них – жителей родного и любимого города, что не хотелось думать не о «стрелках», не о прочих предстоящих делах…

Авторитет по прозвищу Шило приехал в ресторан «Царский дворик» за час до, как он говорил, «деловой» встречи с «отморозками, опрокинувшими его босоту». Приехал не один, с Шилом был ещё его друган и тёзка Андрюха, для своих Лось, и бывший одноклассник и друг в статусе «лучший» Вован, у которого на удивление никогда не было никакого погоняла. Надо сказать, Шило довольно часто можно было встретить в этой компании, ещё со школьных лет – не разлей вода. Прогулять уроки, побухать в парке, набить морду лоху, снять тёлку, отработать мобилы, крышануть бизнесмена – всё это они делали вместе, и отвечали обычно за всё тоже вместе. Но так повелось всё с тех же детских лет – лидер в их троице был всё-таки один и это Шило. Он решал, куда сегодня пойти, чем заняться, кого кинуть, кому набить морду, и другие серьёзные вопросы.

Ребята эти вообще были серьёзные. И то, что непонятные люди на днях прыгнули на их людей – то есть тех, кого они знали лично и кого использовали в случае разных заварух – выходило за грань их пацанской философии. С этим надо было срочно разобраться, а то другие пацаны их не поймут. Да и самим полезно с этими «дебилами» быстрее разобраться, а то «башка пухнет от непоняток».

Приехали пацаны раньше назначенной стрелы на час. Им хотелось перекусить и поболтать о жизни. Вовчик сегодня, например, купил новую шапку «Адидас», белую с тремя полосками. И какого же было его удивление, когда Шило начал его высмеивать. Сам-то он любил одежду в стиле кэжуал – сказывалось околофутбольное прошлое.

– Что ты как гопник-то вырядился? Сними, не позорься! – начал стебаться над другом Шило, когда те уже сидели за столиком в углу ресторанного зала, вдувая в себя кальянный дым.

– Что такое? Нормальная шапка, три косаря выложил.

– Лошара! – загоготал Лось и подзатыльником снёс «адик» с головы Вовчика.

Посидели, поиграли с дымом, выдыхая его на верхушку кальяна – дым заволакивал чашу, а потом будто отталкивался от неё и кольцами уходил вверх. Красота завораживала даже пробитых гопников.

– А что с этой борзотой делать будешь? – спросил Вовчик после очередной затяжки.

– Да хуй знает, щас на месте решим!

– Да на бабло их ставить надо, чтобы знали, суки, – начал было заводиться Лось.

– Да заткнись ты, дай покурить спокойно! – дело в том, что осаживать своих приятелей было для Шила делом обыденным и даже обязательным.

И сами его товарищи на него зла не держали. Поэтому Лось, затянувшись несколько раз подряд, ушёл в себя и больше, кажется, не хотел вступать в разговоры. Как и вся троица, до мозгов которой только стали доходить те компоненты, ради которых они и заказали кальян. Но тут из противоположного конца зала к ним направилась троица крепких незнакомцев и, приблизившись, бесцеремонно села рядом.

– Это ты Шило? – спросил тот, что был крепче остальных.

– Хули надо, баклан? – «вежливо» поинтересовался у незнакомцев Лось.

– Вот те раз! – удивился следующий гость – блондин, тоже довольно накачанный, обращаясь к Шилу, – ты же сам забил время и место, а сейчас твои опричники говорят, что не так это? Что за фигня?

– Да ты чо, олень, я щас тебе твою фигню…

– Завались, блядь! – Лося привычно тормознули при разгоне.

– А чо так рано? Мы же на шесть договаривались? – спокойно, как авторитеты из советских бандитских боевиков, спросил Шило.

– А ты сильно деловой, что ли? По точному времени живёшь? – с наездом спросил авторитета тот, который покрепче. Шило явно такого не ожидал, но по опыту знал, как разговаривать дальше.

– Значит, ты главный у них? – всё так же спокойно спросил он.

– Слушай, ты базарить будешь или будем дела решать? Если базарить, то мы пошли, нам такие посиделки на хуй не нужны, – ещё более спокойно, и даже страшно спокойно, со сталью в голосе сказал Шило блондин. Вопрос о том, кто главный, отпал сам собой. И, кажется, столь ровный тон незнакомца гопники оценили. Ведов это тут же заметил и отреагировал.

– Значит так, товарищи, я Александр! Вот этот бугай – Андрюха, а это тоже Александр, и мы здесь все главные, потому что мы все со своей головой, я понятно выражаюсь? – Ведов обвёл ненавидящим взглядом шилинских шестёрок и хотел продолжить, но его перебил Шило.

– Значит так, парни, я – Шило, а кто эти парни – вам до пизды. Вам вообще будет всё до пизды, когда мы вас закопаем на карьере! – пауза, Шило набрал воздух для следующей очереди слов.

– Вы, блядь, отмудохали моих парней ни за что, ни про что. Согласитесь, косяк за вами есть? И мы вообще без базара могли вас хлопнуть, но мы же, блядь, культурные люди, – снова пауза, которой опытный по таким переговорам Рябов тут же воспользовался.

– Слышишь ты, уебан, – последнее существительное Рябов особенно выделил, чтобы ни у кого из присутствующих не возникало сомнения, как он относится к собеседнику, – если ты думаешь, что мы пришли твои сказки слушать, то соси хуй и свои понятия себе в задницу засунь.

Лось по натуре был человеком бойким и в любую секунду мог вцепиться зубами в шею противника, однако было одно «но» – он не мог ни на кого прыгать без разрешения Шила. А тот команды «фас» не давал. Ему оставалось только без умолку поливать гостей бранью, которая, впрочем, даже Шилу уже поднадоела. Ещё больше устал от неё до этого молчавший Рублёв.

– Слышь, Петросян, умолкни! – вдруг остановил поток словесного говна Рублев. Сказал он это таким тоном, будто сам был человеком в гопкругах уважаемым. Лося тоже уважали и поэтому, не дожидаясь команды от Шила, он замахнулся на сидящего напротив Рублёва. Правда, удара не получилось. Руку гопника поймал Рябов и со всего маха ударил её об стол, так что дымящий сосуд подпрыгнул на пару сантиметров.

– Сука, – завопил Лось, жалобным взглядом ища помощи у Шила.

– Эй, петухи, я думал, что мы серьёзно будем говорить, а вы, я смотрю, школота. Мы с такими не базарим, – съязвил Ведов так, чтобы окончательно разозлить соперников. С гопотой только так – на них нужно давить, показывая своё превосходство. Они этого боятся, как дети неведомого Бабайки. А чем ребёнку страшнее, тем ему быстрее хочется закончить весь этот кошмар. Заснуть. Или встать и заглянуть в шкаф, чтобы встретиться с Бабайкой лицом к лицу и убедиться, что его всего лишь пугают. Однако Шило решил не открывать дверцу шкафа. У него в запасе был свой Бабайка.

– Вы же понимаете, пацаны, что вы не правы? И есть люди, которым очень не нравится то, что вы сделали с нашими парнями? – начал он неуверенно, – и что эти люди могут вас опустить сегодня же, а мы можем как-то этот вопрос разрулить, понимаете, да?

– Короче, вам будет пиздец, если мы щас с вами не договоримся, – резюмировал своего лучшего друга Вовчик, всегда отличавшейся ясностью мысли.

Разговор начал принимать более серьёзные обороты. Говорить начал Ведов, по-прежнему спокойно, со зловещей уверенностью. Тихо, но предельно понятно!

– Я вижу, что вы люди серьёзные, а, значит, поймёте нас с первого раза. Нам плевать на всех ваших уважаемых авторитетов. Нам плевать на вас и на ваших парней. Мы пиздили, пиздим и будем пиздить всех, кто, как нам кажется, считаются гопотой. Для понимания сразу объясняю: вас мы считаем гопотой и ваших упырей, которые бухают по вечерам у памятника погибшим на войне, херачаттам бутылки об скамейки и лапают прокуренных тёлок, а потом идут и, в лучшем случае, бьют ебло другой топоте. Тебе всё понятно, Шило?

– Но ты же понимаешь, что за такой базар тебе могут одни хорошие люди башку открутить? – у гопника впервые послышалась дрожь в голосе, – поэтому я, как человек, который не только за себя решает, но и за всех правильных людей, тебе говорю, что за ребят ты должен ответить.

– Ну ты и дебилоид! – Не выдержал Рябов и так громко ударил кулаками об стол, что на соседних толах задребезжала посуда, а все немногочисленные посетители уставились на него, как на акулу среди пустыни. – Тебе морду я щас сам лично набью. Иди в жопу, урод обдолбанный и своим хомячкам передай, что мы всем пизды такой вставим, что мало не покажется!

– Мой товарищ всё донёс, что хотелось, – сказал Ведов, вставая из-за стола, – только одно ещё: пиздить тебя, Чиполинно, и твоих клоунов мы не будем, так как ты – никто. Мелкая сошка. А мы пришли разбираться с более серьёзными людьми.

– Но ты, мразь, передай всем то, о чём мы говорили, – продолжил Рябов.

– И ещё одно, – троица бандитов сидела с кошачьими глазками, втянула шеи в плечи и слушала возвышающихся над ней ораторов. – Наркотики – это вредное дело, вы и так тупы, а скоро совсэм баранами станэте, – сказал с южнорусским ацентом Ведов, и начал было поворачиваться к неприятелям спиной, но вдруг повалился всем телом на стол, будто отпружинил от пола. Кальян скатился, звеня, к ногам Вовчика, чашки чая как спичечные коробки посыпались с надломленных краёв и разбились на несколько частей, достигнув пола. Сам же Ведов оказался головой у ног опешившего от такого поворота Шила. Тот собрался уж дать ногам волю, но Александр был ловок и в доли секунды, цепляясь руками за одежду Шилы, вскарабкался наверх.

Снова оказавшись на ногах, Ведов надменно похлопал противника по плечу и пожелал удачи. После чего зашагал туда, куда и собирался ещё до падения – к выходу. За ним пошли с каменными лицами Рябов и Рублёв, который, как и оставшаяся в зале братва, был в шоке от произошедшего.

Когда гости вышли, Шило со своими братками пересел за соседний стол и на пальцах попросил официанта принести выпить.

– Не, ну их валить надо, ты сам видел, что они улетевшие на всю голову, – высказался Вован.

– Давай старшим позвоним, пусть как-то помогут, – накидывал варианты Лось, но, как всегда, сморозил глупость.

– Ты дебил, что ли? Чо несёшь-то? Сами разберемся! – завопил Шило на весь ресторан, – официант, сука, где выпивон, мразь?!

Официант уже бежал с бутылкой водки и тремя рюмками.

– Ты чо, дебил, встал? Где закусон? Где кальян? Ты чо, блядь, тупишь? – продолжал выпускать пар на официанта Шило.

Парень лет двадцати покраснел как рак и убежал в сторону кухни.

– А! Я понял, кажись, что это за пидоры были, слышь, Шил, – зачем-то закрывая рот руками, говорил Вовчик, – это RASSOLNIKI, которые войну топоте объявили.

– А мы тут причём? – Шило не понимал, причём здесь топота, он и его пацаны. Вовану оставалось только отвести одну руку от лица, вздохнуть и направить свой взгляд в сторону кухни, откуда вот-вот должен был выйти официант.

Через пять минут на столе стояла закуска: сало, чёрный хлеб и картошечка. Лось, прогнав официанта, лично раскачивал кальян. Еще через пять минут – друзья так увлеклись потягиванием приятного сухого дыма, что не заметили, как к ним пошла ещё одна троица незнакомцев.

Шило поднял глаза на пришельцев. Все в чёрном. С собакой на поводке. Мужики вроде серьёзные. Может быть, приезжие какие.

– Уголовный розыск, обнон, – огорошил сидящих за столом один из подошедших. И протянул удостоверение.

Шило выдохнул. На его авторитетной душе стало легко, как будто и не душа эта была, а пух или вата. Впрочем, возможно, так действовала трава.

– Слушай, ты чо, совсем охуел, обнон? Ребята тут отдыхают, а вы мешаете, вы чо, нас за лохов держите? Вы же знаете, что кальян – это фуфло, нам даже 15 суток за него не дадут? – с легким сердцем Шило решил сразу расставить все точки над «и». Хотя в другой раз он просто послал бы мусоров на три буквы без объяснения причин.

Отдыхающие не сразу поняли, почему менты не извинились и не ушли виновато, а, наоборот, в считанные мгновения уронили всех на пол.

Собака неистово залаяла, один из оперативников заорал так, что надрывный лай пса показался писком мышонка:

– Лежать, суки! Наркоту на пол! Понятые сюда, быстрее! Эй ты, модник, на спину! Лежать, понятые сюда, блядь, смотрим!

Понятые, одним из которых был обиженный официант, увидели, что оперативник достал из левого брючного кармана Шила пакетике порошком.

– Всем видно, да? Да здесь граммов пять, по полной пойдёте, пидоры! – продолжал глушить всех полицейский. Казалось, что Шило накрыл адский приход, он дрожал, глаза выкатились из орбит. Заблестели слезы.

Такого унижения пацаны не переживали давно.

XIII

Идея поехать к Рублёву родилась так же случайно, как рождаются идеи поехать выпить после удачной сдачи проекта или после большой драки. В старые времена после зарницы не выпить – означало не уважить праздник, народ и особенно тех, с кем ты только что мял бока сопернику.

То, что Шилу и его прихвостням сегодня намяли бока, веселило RASSOLNIK’ов. Хотя все понимали, что пацанов отпустят через пару дней. Откупятся, помогут связи, запугают; в конце концов, ведь Шило был из правильных пацанов, тех, которые наркотиками не занимаются. Это ментам и прокурорским объяснят быстро. Так что подстава с подброшенным героином – это лишь издёвка, глумление или, как правильно догадались сами пацаны, унижение.

Рублёв, конечно, не сразу понял, зачем это надо было делать. И всю дорогу до дома пытался протестовать против таких методов.

– Слушай, Шарапов, что ты за них заступаешься? – наконец не выдержал Рябов, – когда эти суки ходят и запугивают полрайона, избивают, грабят и, представь себе, трахают в жопы школьниц, то никто им и слова сказать не может, а потом их ещё мусора чаем угощают и до дома отвозят. Это, по-твоему, нормально? Это очень справедливо, да?!

– То есть говорить про то, что наши методы должны быть законными, глупо? – с последней надеждой спросил Рублев.

– Ты сам всё понимаешь, – спокойно сказал Ведов, дёргая ручку передач, – здесь всё просто и банально. Если не мы, то никто. Штамп, но эти бляди должны кого-то бояться. Приехали.

Запорожец завибрировал, как трогающийся поезд, и вся троица, словно стаканы на купейном столике, беспричинно задрожала внутри машины.

– Когда ты уже пересядешь на «Мерседес», – проворчал Рябов и, стукнув по окну, открыл дверь, вывалившись наружу, – о, Ваня уже тут!

У подъезда Рублёва стоял отец Иван Лозовой. В правой руке он держал пакет.

– Ваня, мартини купил, а сок взял? – Рябов уже поздоровался с Лозовым и стал заглядывать в пакет, как ребёнок заглядывает в сумку приехавшего из командировки отца.

– Да, всё взял! Давай уже пойдём в дом, а то я замёрз, – к отцу Иоанну подошёл Рублёв, они поздоровались, – ты, Саша, прости, я без приглашения, вернее, ребята меня пригласили.

– Да ладно, не оправдывайся, что ты? Все свои, – пробубнил Рябов, скрипя подъездными дверями, – пойдёмте. Ведов, что копаешься там? Пошли.

На самом деле, собраться таким составом у Рублёва решили не потому, что хотели выпить. На повестке вечера – острый вопрос. Ход предвыборной кампании. Она был не за горами.

Рублёва в истинные планы вечера сразу не посвятили. Но он, кажется, догадывался, зачем к нему напросились друзья-товарищи.

– Посидим, выпьем, поговорим о делах, а то все выборы так и будем топоту долбить, – скребя ключом в замке, сказал Рублев. Ему хотелось поскорее проверить свои догадки.

– И то дело, – ответил отец Иоанн.

В маленькой комнате места всем не хватило. Отец Иоанн и Рябов сели прямо на полу у батареи. Рублев и Ведов не стали занимать диван и тоже сели на пол, облокотившись на диван спинами. На газетку поставили стаканы, апельсиновый сок, мартини, несколько яблок, колбасу, сыр. Рублёв принес из кухни старого сухого печенья и банку корнишонов, в общем, как могли, «стол» накрыли.

– Что Бог послал, как говорится, – по-хозяйски предложил всем угощаться Рублев, чуть смутившись от слова Бог, все-таки был здесь человек, у которого с Ним более близкие связи.

Рябов налил в стаканы выпивку. Отец Иоанн произнёс первый тост:

– Ну будем, господи спаси!

Чокнулись, выпили. Немного поклевали закуски с газеты. Рублёв всё думал, как и кто начнёт это импровизированное совещание. И как всё будет? По-дружески или официально. Неожиданного для него начали с личного.

– А ты что, Саня, такой хмурый? Ждёшь что ли кого? Мы не вовремя? – спросил проницательный Лозовой.

Александр на секунду заподозрил, что он всё знает про Екатерину. И сейчас выводит его на разговор о ней. Но откуда? Нет, это надуманный бред. И всё-таки вопрос поставлен правильно, врать ему Александр не стал.

– Да есть тут одна. Вот, думаю, может быть, забежит, – смутился Рублёв.

– Ты быстр, как всегда. Время зря не теряешь! – восхитился старым другом Ведов, – расскажи, кто такая? Соседка, наверное.

«Соседка, наверноею» – Ведов проговорил так, как будто ответ ему был не нужен, утвердительно, без знака вопроса. Или Рублёву опять показалось.

– Местная, на улице познакомились, в этом же подъезде живёт, – Рублёв рассказывал про Екатерину и не мог понять, зачем и почему он это делает. Видимо, действительно врасплох его застали эти интимные вопросы.

– Что, клеевая? – по-студенчески не унимался Ведов, – а хахаль есть? Гопник?

Рублев не переставал удивляться. Похоже, что они точно всё про него знают. Так чего же юлить?

– Вы что, всё знаете?

Компания прыснула смехом и недопитым мартини.

– Дедукция, Саша! – ответил Ведов, – или ты думаешь, что мы за тобой следим?

Что тут поделаешь? Пришлось Рублеву выложить все его сердечные дела. Иначе бы не отстали – всегда сначала лучше поговорить о личном, чем о политике.

– Так и что, я не понял, этот, как его…

– Колян!

– Этот Колян, он же никто, как я понимаю, так и пошли его! – от вопросов Ведов плавно переходил к советам, как это было много лет назад во времена студенчества.

– Да как-то всё это неправильно, – сказал Рублёв и прищурился. Но не от яркого света, а как бы ожидая смеха и брызг, промоченных мартини и апельсиновым соком.

– И правильно! Неправильно это! – вместо смеха сказал отец Иоанн и через выдержанную паузу разрешил ситуацию, – пусть будет всё, как будет, на всё воля Божья.

Ведов в это время строчил эсэмэску и, казалось, отвлёкся от разговора, но нет:

– Я не понял, она у него живёт? В его квартире? – продолжал пытать друга Ведов.

– Вроде да! – старался замять тему Рублев.

– Говоришь, в шестнадцатой живут? – Ведов, как истинный журналист, интересовался деталями. Рублёв значения и этому вопросу не придал, он понимал друга. Ведь сам неоднократно старался выяснить каждую мелочь о персонаже, который всплывал в чьих-либо рассказах или непосредственно перед ним – вплоть до того, какой туалетной бумагой пользуется этот человек. Иногда это происходило непроизвольно.

Издержки профессии.

– В пятнадцатой, – ответил Ведову священник, – в пятнадцатой.

Ведов, не поднимая головы, набивал эсэмэску.

– Ну, ладно! Давайте к делам перейдём? – осторожно спросил собравшихся отец Иоанн. Все промолчали, священник перевёл взгляд на Рублёва, – уже скоро предвыборная кампания начнется, Саша. И раз ты пошёл на благое дело, то нам надо кое-что обговорить. В интонации священника опять проскочили зомбирующие нотки:

– Мы идём на выборы не для того, чтобы засветиться, а для того, чтобы выиграть. Ты человек умный, понимаешь, что за то время, которое осталось до выборов, раскрутить тебя будет сложно.

– Что сложного-то, – перебил Иоанна Андрей, – с понедельника знаешь сколько повылезает никому неизвестных мудаков-кандидатов, о которых тоже раньше никто не знал?

– Вот поэтому и надо брать быка за рога, – включился в беседу Ведов, – наша задача не только всех этих кандидатов обойти, но и главного соперника – Швецова.

– Это действующего мэра? – спросил Рублёв.

– Да. Этот индюк уже восемнадцать лет городом заправляет, я думаю, не надо рассказывать, какой выборы выигрывает….

– Подтасовка?

– Процентов двадцать ему точно подкидывают, – со знанием дела заявил Ведов, разливая всем уже по третьему стакану, – но, как ни странно, многие в городе действительно за него. Это как в старые времена – чем хуже дела, тем любимее царь!

– В этот раз мы мухлевать не дадим, – заметил отец Иоанн, – уже наученные общим горем. Своих наблюдателей поставим. И не по одному, у нас людей хватит.

– Да, сегодня это не проблема.

Чокнулись, вдруг в комнате стало как-то нервно. Постепенно напряжение росло и достигло своего апогея, казалось, ещё немного и вылетят стёкла. Или это казалось только Рублёву? Видимо, так на него действовал этот разговор.

– Изобретать велосипед не будем, – отец Иоанн был спокоен, и по-прежнему смотрел на Рублева, – я, как человек более опытный, знаю, что главное в предвыборной кампании – играть на эмоциях. А что вызывает больше всего эмоций у так называемого электората? Это деньги, это а-ля любовь и смерть, прости Господи. Вот три кита, на которых всё и держится.

– Вы хотите сказать, что мы будем раздавать всем деньги, проституток и вечную жизнь? – чтобы успокоиться, начал отшучиваться Рублев. А, может быть, и мартини ударил в голову, – тогда мне предстоит стать Богом!

Шутка удалась, и Рублев ждал улыбок собеседников, однако всех отвлекли звуки приближающейся полицейской сирены. Рублёв попытался встать, чтобы заглянуть за штору, но отец Иоанн жестом показал ему, чтобы тот оставался на месте.

Лозовой сам выглянул в окно.

– Что-то полиция приехала, – сказал он, – не к нам ли?

– Да брось ты, отец, с какого перепугу? – ответил ему Ведов.

– Может быть, свет погасить? – предложил Рябов, словно нашкодивший мальчишка.

– А, ладно, не откроем, если что. Двери железные, не вышибут, – успокоил всех батюшка и продолжал, – так вот, про Бога, а что там про Бога? А! Ну в какой-то степени ты прав. Ты для всех должен стать, если не Богом, то олицетворением всего самого лучшего. Такой богатый красавчик, с которым и помереть не страшно, понимаешь? Насчёт красавчика – это самое простое. Ты вполне ничего на фоне нынешнего старика, женщины, считай, уже твои, а остальное – дело технологий.

– И технологии эти мы должны сейчас выбрать, – продолжил совещание под ревущую сирену Ведов, – будем работать, конечно, и по-чёрному, но сейчас главное с официальной, так сказать, программой определиться. У нас есть деньги на хорошую агитацию в СМИ. Считай, тебя в ящике и в газетах будет не меньше, чем деда. Но надо быть качественнее его. Вот здесь ты, Саня, подумай, какой ролик нам лучше снять, какие лозунги в бесплатных газетах написать.

– Подожди, Саша, ты забегаешь вперёд, надо сначала определиться, как мы вообще идём, говорит ли Саша, что он представитель RASSOLNIK’ов, например? – задал чуть ли не главный вопрос Рябов.

– Парня какого-то выводят, значит, не к нам приезжали, черти! Спаси Господи, – отец Иоанн перекрестил вид из окна. Он видел, как в полицейскую машину на заднее сидение усадили какого-то мужчину. Сирена быстро начала удаляться. Проблесковые маячки бешено сверлили темноту, которая уже давно взяла в свою власть городские улицы.

– Я думаю, что он не должен сам проговаривать, что вот я, мол, рассольник. Все должны только догадываться или быть уверенными в этом, но официально нет. Саша сам по себе, наш парень, успешный журналист, которому надоело смотреть, как гибнет его город, и он захотел его спасти. Все бросил: карьеру, славу и приехал всех спасать! А? Как? Чем прощё, тем лучше! – Ведов расписывал со знанием дела, естественно, он все уже давно продумал.

– Это-то все понятно, – поторопился согласиться с ним отец Иоанн, – но как мы будем играть двойную игру? Получается игра двойная, правильно?

– Это просто делается, отец, в наш век, когда слухи решают всё! И даже исход войны и мира, – это вообще не заморочка, – обрадовал батюшку Ведов, – Интернет наш друг. Сами создаём группы, якобы противников Рублёва, и мочим его. Расписываем доказательные, с точки зрения обывателя, факты, что кандидат в мэры – это один из этих подонков-RASSOLNIK’ов, что бьют нашего гопника-брата, причём зря. Но главное, он хочет всю эти пережитки советского прошлого, по которым живёт вся наша власть и весь наш город, выжечь каленым железом! Ну и всё в этом духе. Зачем нам этот Рублёв? Даёшь Швецова, даёшь маразм!

– В общем, по федеральной схеме работаем, – подытожил Ведов, запивая смех глотком мартини.

– Но это же не всё? – Рябов уже давно не пил, внимательно слушал, только стучал по стакану своими перебитыми костяшками пальцев.

– Конечно, не всё, ещё стопроцентный способ связать кандидата с чем-то или с кем-то – это… – Ведов выдержал паузу, – это, например, цвет. Например, делаем билборды, где наш кандидат на зелёном фоне, сам он всегда носит зелёные галстуки, одновременно с этим мы открываем сайт RASSOLNIK’ов и фирменный цвет делаем зелёным, плюс пишем трафареты по всему городу с резкими жёсткими лозунгами: «Нет советской власти и её топоте», а рядом – «Пора меняться. Выбирай того, с кем сила!», а еще наше название и цифру состава.

Отец Иоанн начал было что-то говорить, но Ведов прервал его:

– Подождите, ещё, я думаю, можно акции устраивать по поимке наркоманов, барыг и просто особо дерзких гопников, которые, например, в трамваях пьют. Только не избивать их, а выливать им на лицо несмываемую краску, тоже зелёную. Как?

Рублёв смотрел на Ведова и удивлялся – в эти минуты он был похож на того Ведова, которого Александр знал в университете. Было время, когда перед каким-то творческим делом Ведов обычно брал слово и начинал сыпать идеями. Глаза сверкали. Флюиды, заряжающие других энергией, разлетались в радиусе километра. И всем становилось легко, хорошо. Все понимали, что дело в шляпе. Вот и сейчас Александр говорил так, будто заранее знал – выборы будут выиграны, надо только обговорить мелочи, всё остальное само собой приложится.

– Послушай, Саша, я, может быть, и тупень, но мне всё равно кажется, что этого всего мало, – вмешался в монолог Ведова Рябов.

– Андрюша, не говори ерунды, – смерил взглядом Рябова отец Иоанн, – мы же не говорим, что на этом и будем строить свою кампанию, мы просто сейчас, как это говорится, фишки придумываем! Позывные, на которые все будут клевать.

– А если учесть, что у людей мозгов только и хватает, чтобы воспринимать позывные, то мы сейчас вполне правильные вещи говорим, – защитил сам себя Рублёв, скромно скрыв «я» под «мы».

– Что касается денег, – вдруг заговорил о деньгах Ведов, – то мы говорим всем, что Саша знает, откуда взять деньги, чтобы и дороги построить, и садики открыть, и зарплату местным бюджетникам поднять.

– А если спросят как? – Рябову всё было интересно.

– Придумаем замороченную умную схему, которую мало кто поймёт, а потому все поверят, – священник заговорил как мошенник, – ну а если просто, то пообещаем, что все крупные предприятия, которые находятся в городе, будут городу платить налоги, а не области, как сейчас. Тем более, что способ такой на самом деле есть, через местную думу и публичные слушания. И мы это провернём, как только выиграем выборы.

– Но для этого надо будет ещё и выборы в думу выиграть! – решил вставить что-нибудь от себя Рублёв, хотя заранее понимал, что дума против мэра не пойдёт и по первому же требованию вынесет нужный вопрос на рассмотрение. Он даже мгновенно сформулировал, как этот проект будет называться: вопрос о привлечении дополнительных средств в городской бюджет.

– Насчет думы не парься! – парировал Рублёву Ведов, а тот и без него уже всё уяснил.

Помолчали, покрошили в рот печенье. Тяжело вздыхали. В комнате с минуту что-то гудело. И все понимали, что так гудит тишина.

– Так, с любовью понятно, – спугнул тишину, как голубей с асфальта, отец Иоанн, – про любовь просто, снимаем пару романтических роликов. Плюс будешь ходить к студентам и к бюджетницам, обаяния и привлекательности тебе хватит. А сердца дам завоевать в серой убогой провинции – это ж недолго, умеючи-то! Особенно, если вокруг тебя столько будет загадок и ореол власти! А? Как, Саня? Уже хочется в политику-то? – Рублёв догадался, что священник это не всерьёз, мотивирует его коллективным женским обожанием, но всё равно перспектива ему показалась заманчивой и он даже что-то утвердительное ответил. Но что именно ответил, услышали плохо – за окном опять заверещали сирены.

– Да что такое?! – отец Иоанн снова встал с пола и выглянул в окно, – на этот раз две.

– Да хер с ними, отец, – Ведову было плевать на то, что происходит за окном, он горел, – так, любовь понятно, насчёт денег тоже понятно более-менее. Главное, что у нас самих есть бабки и нам их на выборы хватит!

– Того же мужчину обратно в подъезд заводят! Что, обознались, что ли?!

– Теперь самое интересное, друзья, – Ведов сделал вид, что не слышал батюшку, – что насчёт смерти? Убьём кого-нибудь? Мэра, например? А?

На фоне сирен, синих отблесков на стекле и темноты, окутавшей город, предложение убить мэра прозвучало совсем неожиданно. Кажется, в этот момент все сглотнули неприятные ощущения и только сейчас поняли, насколько всё серьёзно и страшно.

– Что, страшно стало? – спросил замолчавших соратников Ведов, – про смерть я пошутил, вы чего? Мартини мозг выжигает, что ли?

Насторожились все, как подсудимые перед приговором. Убивать – это лишнее, но напугать всех должны, чтобы все понимали – или Рублёв, или конец городу и всем лично. Мы должны всю нашу предвыборную программу построить так, чтобы всех привести в состояние войны, чтобы все поняли, что гибель рядом, если проиграем.

– Ну началось, завёлся, – остановил Александра священник басом, каким он обычно вразумлял оступившихся алкоголиков, – ты что несёшь-то, проспись иди!

– Я нормальный.

– Нормальный он! – отец Иоанн не сразу в это поверил, – давай уже к делу переходи.

– А я и говорю, что вся эта предвыборная кампания – это наш шанс додавить всю мразь и топоту. Так всех напугать, так всех долбить, чтобы поняли, что лучше всем жить с головой и по заповедям, чем так, как полгорода живёт сейчас. Да, мы здесь рискуем переиграть, перепугать, но нам что надо? Чтобы нас сначала испугались, а потом зауважали, а значит, и в Рублёве признали сильного человека, не менее мощного, чем нынешний мэр. На этом страхе, а для кого-то панике, на этом уважении мы приведём к участкам тех, кто обычно сидел дома. Рабочих, топоту, и даже обычных чмошников. Наш плюс, что все они разрозненны и всё равно не поймут за месяц кампании, что к чему.

– То есть образ будет разный для всех, – попытался сформулировать для себя всё услышанное Рублёв, – значит для дам, бюджетников, студентов я – зайка! Для думающих людей – я профессиональный политик и менеджер, который знает, откуда брать деньги и куда их вкладывать. Для остальных, они же большинство, я скорее легенда – непонятный, но страшный тип, которому лучше довериться, чтобы всё было ровно, чтобы никого не пиздили, чтобы все остались при своих. И так далее. Я правильно понимаю?

– Вроде того! – Ведов разливал уже вторую литровую бутылку мартини по стаканам, – вот за это и выпьем! Все равно времени у нас мало, ничего умнее не придумать.

Ночь за окном снова полоснули сирены. Отец Иоанн осторожно выглянул из-за шторы на улицу.

– Смотри-ка, этого парня опять вывели, в этот раз с сумкой, похоже, его надолго забирают. Серьезно нашкодил, видно? – батюшка опять говорил басом, таким, что слова врезались в стекла, отчего те аж сотрясались, будто за окном ходили трамваи.

Откуда-то родилось напряжение. Рублёв не смог усидеть на месте, но когда подбежал к окну тот, про которого говорил батюшка, уже почти полностью скрылся в машине. На мгновение Рублёву показалось, что в полицейский уазик посадили Коляна. Что-то защемило, заёжилось в солнечном сплетении, стало непросто дышать.

– Ну что, друзья, будем! По последней! – Ведов приподнял стакан на уровень подбородка и чуть качнул его вперёд, – общую философию нашей политики мы определили, это раз. Два: наш кандидат её понял, так что вечер прошёл не зря! Запьём это дело.

Вновь чокнулись под удаляющуюся истерику сирен. Гости быстро засобирались.

Расставались настоящими друзьями – Иоанн чмокнул Рублёва смачно в щёку, Рябов ударил легонько по плечу, Ведов пожал крепко руку и подмигнул:

– Давай, брат, спокойной ночи!

Александр задвинул скрипящую щеколду и оглядел через проход комнату, оставленные на полу бутылки и стаканы. И правда, как будто лучшие друзья побывали. Они ушли, а немытая посуда осталась.

Тут в дверь сильно забарабанили. Что такое? Кто-то что-то забыл? Не думая долго, не глядя в глазок, Рублёв открыл дверь.

На пороге стояла зарёванная Катя. Выходит, всё-таки Коляна увозили сегодня менты.

– Что случилось?

– Кольку по…по…посадили! – заикаясь ответила Екатерина.

Он впустил её, увел на диван.

– Рассказывай, что и как?

– Не знаю, не знаю, – всхлипывала Екатерина, – сказали, что усилители, усилители какие-то украл с телебашни.

XIV

Ночь была не спокойная. Снег царапал окно, ввязывался в метель и кружил с ней, жужжа, как пчёлы кружат около улей, а потом – летел к горящим фонарям и тоже царапал их. Соприкосновение тяжёлого снега со стеклами уличных плафонов и стеклом окна рождало невыносимый скрип.

Александр не спал. Прислушивался к непогоде. Внутри у него тоже всё царапало и мысли кружили, как снежный хоровод. Как же всё быстро происходит! Не успел приехать, а событий уже столько, что хоть отдельный номер газеты RASSOLNIKaM посвящай! Как же его закружило! Понесло! Ни секунды, чтобы подумать, разобраться. Конечно, можно, как часто до этого делал Александр, сослаться на волю Бога, что всё это не случайно, что все это нужно ему самому. Одно можно признать – эта история про шайку провинциалов, у которых есть необычное хобби избивать себе подобных, даже пусть не таких уж подобных, пусть и вправду уродов – интересная и стоит хорошего материала, но зачем во всё это было ввязывать ему? Неужели нельзя было просто написать сенсационную статью и уехать? Но уже нельзя.

Снег за окном совсем заигрался, освирепел, засвистел. Белые пчёлы всё чаще атаковывали фонари, сотрясая их так, что дергались лампочки, непроизвольно запуская в окна световых зайчиков.

А эти выборы, эта игра? Неужели всё это серьёзно!? Что за бред?! Неужели масштабы провинции таковы, что у него есть шансы не только заявиться на выборы, но и выиграть их? И что для этого надо будет сделать? И как за всё это оправдаться перед собой? Провалиться бы в сон, но этот снег в голове…

И Екатерина. А, может быть, всё ради встречи с ней? Тогда игра вроде приобретает смысл. Или хоть какие-то правила. А в финале – закончить игру и уехать с ней! Но это невозможно!

Это невыносимо.

Под утро снег тарабанил в окна, зато, кажется, отстал от фонарей. В комнате становилось всё светлее, уже было видно лицо и тело Екатерины. Она спит и не думает ни о чём. Ребёнок. Снежинка.

«Когда же я перестал контролировать ситуацию, когда я провалился? Ведь я же понимаю, что всё это – неправда, что всё это нереально, так не бывает, всё слишком просто. Или чересчур сложно? Почему же я в этом участвую? И кто я в этой кутерьме? Тоже снежинка? Или фонарь? Или стекло? Или световой зайчик, который запустили в окна? Он мечется по стенам, по лицам, по одеялам и зеркалам, не зная, зачем он здесь и что ему делать дальше», – так думал Александр, а снег все бил в окна, разбивался, разлетался по стеклу капельками и стекал на рамы.

XV

Рассвет за окном наступил быстро, даже тумана не было – он весь осел в голове Александра. И весь день не рассеивался. Иногда казалось, что и ночная метель тоже перекочевала в его бедный мозг – столько всего обрушилось на него за один только световой день. Так бывает, когда всё случается в считанные часы. До этого ты можешь неделями ничего не делать, но тут – бац! И закружило, понесло, посыпалось. Успевай только разгребать!

В этот день всё началось с разговора с главным редактором. Рублев сам ему хотел позвонить, но как-то не собрался, отписывая какие-то небольшие заметки об очередных акциях RASSOLNIK’ов, делая вид, что подбивает информацию. Таким положением вещей все были довольны. Командировочные перечислялись исправно. Но, видимо, редактора достало, что по-настоящему журналистского расследования до сих пор нет. И он позвонил сам.

– Сань, давай к вечеру мне эксклюзив про этого задержанного RASSOLNIKa! – огорошил он журналиста сразу после приветствия.

– Какого RASSOLNIKa? – удивился Рублёв.

– Ты что, старик? Все агентства уже плюются наперебой, что у вас там задержали RASSOLNIKa, а ты чем занимаешься? – редактор был очень недоволен.

– Я налаживаю связи. Вчера встречался с костяком этой организации, у меня вообще здесь такое назревает! – Александр знал, как можно быстро реабилитироваться в глазах начальства, – это будет мега-журналистский эксперимент. Все от зависти сдохнут!

– Я в тебе не сомневался, а что такое? Рассказывай, у меня уже слюнки текут! – Рублев через трубку услышал, как редактор в предвкушении потирает ладони.

– В двух словах не расскажешь, да и, скорее всего, меня слушают. Давайте я вам напишу на спецпочту? – про прослушку Александр ничего не знал – просто ляпнул, чтобы больше пыли в глаза пустить. И опять сработало.

– Ты красавец, Саня, конечно! Значит, стоящее что-то?

– Естественно! Иначе я бы уже давно был в Москве!

– Держи в курсе. Если что, то ты знаешь – я всегда на связи, – начал было прощаться шеф, но вдруг вспомнил что-то, – а, подожди! Что за чёрт там у вас полгорода без телека оставил? Все пишут, что его задержали. Пробьешь, а?

Тут всё в голове Рублёва начало укладываться. Ведь и правда, RASSOLNIKI что-то там выкрали, и многие в городе не смогли смотреть телевизор и выходить в Интернет. А задержали кого? Разберемся!

– Разберемся, шеф, в любом случае я вам сегодня отпишусь!

Положив трубку, Рублёв начал думать, что ему делать дальше. Кому сначала позвонить? В полицию? Или Ведову? Или знакомым местным журналистам? У кого узнать объективные подробности? Однако, подумав, он решил не звонить, а посмотреть, что пишут об этом в других электронных СМИ. Да и Екатерина ещё досматривала сны, не хотелось лишний раз её тревожить своими разговорами.

Однако через пару минут он сам разбудил подругу. В Интернете писали, что задержанного RASSOLNIKa зовут Николай Котов. Это же бывший ухажёр его пассии. У Коляна, как писали СМИ со ссылкой на МВД, «нашли украденные на подстанции усилители, из-за которых на два дня город остался без телевизионного эфира, а часть населения без Интернета». Так вот про какие усилители говорила вчера Екатерина! И тут в сознание опять ворвалась метель, мысли смешались; как стая рыб в небольшом аквариуме, метались в голове, не касаясь друг друга – Александр никак не мог связать «реального пацана» Коляна и RASSOLNIK’ов. Как это вообще возможно? И случайно ли всё это вышло? Или это давно продуманный ход? И, может быть, Екатерина никогда не была с Коляном? И это всё фарс? Но для чего?

Заспанная девушка на шквал вопросов ответить не смогла. Однако, по её словам, она даже о RASSOLNIKax никогда не слышала!

– Саш, дай поспать, а? Какой рассольник? Ты чего, сбрендил? Я тебе приготовлю что-нибудь, только посплю ещё немного, – говорила подруга Александра сквозь сон.

– Но как эти усилители оказались у Коляна, Кать? – тормошил её Рублев.

– Я откуда знаю? Наркоманов у него на работе куча, вот вместе, может быть, и спиздили, – сны от девушки уходили, и это ей явно не нравилось, – всё, Саш, пожалуйста, не могу говорить, скоро встану, не уходи.

С ума сойти! Рублев негодовал. Что за хрень началась? От Кати явно ничего не добиться, даже если она при делах. Он попытался вчитаться в сообщения агентств, как будто там ему дадут все ответы. Но все заметки были похожи друг на друга, как близнецы. Все сухие, без подробностей. Хаос в голове все разрастался. Ещё чуть-чуть и последует большой взрыв. Один выход – звонить Ведову.

Ведов позвонил первым. И даже не поздоровался. Он тоже был чем-то взволнован.

– Саня, срочно, сегодня в три часа в администрации города, надо зайти в избирком, там решить дела. Саня, если не сегодня, то только через несколько дней нас там смогут принять. Эти сраные бюрократы не хотят работать, Сань, ты меня слышишь?

– Ведов, что за хуйня? – Рублев говорил тоном, не предвещавшим ничего позитивного, – что за пиздец вы устроили? Почему мой сосед Колян оказывается вашим и пиздит какие-то штуки с телебашни? А я в жопе!?

Но Ведов был готов к этому вопросу. Он также быстро и взволнованно отчитался:

– Сань, это провокация, подстава! Я даже не знаю, кто этот тип. Саня, послушай меня, кто-то из своих нас сдает. Обо всех наших планах уже известно фэйсам. Саня, завтра у меня встреча с ними. Завтра всё станет ясно, Саня… Но сегодня нам надо заявиться на выборы, хотя бы намерением, присутствием, хотя бы хоть как-то посвятиться в избиркоме. Иначе завтра я уже не смогу с тобой поговорить. Саня, ты понимаешь меня?

– Блядь, жопой чуял, что не надо было в это ввязываться! – Рублев чувствовал, что до большого взрыва его мозга оставались секунды.

– Саня, успокойся! Мы пока идём на опережение! Саня, я тебя жду на первом этаже в администрации, хорошо?

Рублёв не ответил. Бросил телефон на пол и сам бухнулся на диван, где от его крика окончательно проснулась Екатерина. Извилины продолжали искать связь: если Ведов не врёт, и это действительно подстава, то совсем странная подстава. И, скорее всего, арест Коляна и его отношения с Катей – не совпадение. Это значит, что игра идёт уже лично против него, а девушка здесь пешка? А, может быть, наоборот? Но за кого она играет? Мысли кружились бешено. Однако поцелуи Екатерины и то, что последовало за ними – утренний бодрый секс – остановили поток сознания. Ангел, она всё-таки ангел. И неважно, на кого этот ангел работает. Сейчас не важно. Пока расползаются по телу, до пяток, до макушки эти горячие проникновенные мурашки, пока накрывает его тёплая волна нежности, пока в голове все становится ясно и куда-то уходит груз от напавших проблем….

– Сладкий мой, сходишь со мной завтра на день рождения папы? – спросила Екатерина после того, как от них ушла последняя волна нежности – я ему обещала, что познакомлю со своим, но сам понимаешь, я же не буду ему всё объяснять? – Этот божественный голос мог заговорить даже чёрта. Ну, конечно схожу, и в мэрию схожу, и всё решу, и всё сделаю, чего уж терять? Ты только целуй, ты только люби ещё, ты только запускай нежность по моему телу…Ты только освободи мою голову…Солнце, прогони метель…

Эйфорию опять прервали. Снова звонил Ведов. И снова без привета. И опять говорил, как сам не свой.

– Саня, я тебе забыл сказать, что Шило с его отморозками выпустили! – пауза, – они обещали нас порвать! Это всё хуйня, конечно, не рыпнутся, но будь осторожен.

Ещё лучше. Что ещё свалится на него сегодня?

– Слушай, Саш, сделай хоть одно доброе дело, организуй мне синхрон с Коляном?

– Ну, ладно пробью через знакомых, завтра, думаю, сделаем.

– Давай, до встречи!

* * *

Телефон снова полетел на пол, а Рублев в постель к Кате.

С Ведовым встретились, как и договаривались, в администрации. У Рублёва даже и мысли не было проигнорировать эту встречу – хотя Ведов сказал, когда здоровался, что не думал его сегодня здесь встретить. От слов перешли к делу:

– Саня, там нужны будут твои подписи. Наши юристы уже работают и все документы приводят в порядок. Ты подпишешь, потом наши поедут в банк, надо завести на тебя счёт, из которого будем оплачивать избирательную кампанию.

– Да знаю я всё, – перебил его Рублёв и похлопал по спине, мол, не умничай, приятель, – а подписи там какие-то надо собирать? Или уже не надо?

– Всё уже собрано, чувак! Обижаешь. Причём на специальных бланках, как положено!

– А как так? Сначала же надо их в избиркоме получить? – недоумевал Рублев.

– Сань, всё схвачено, это тебе не твоя Москва, здесь пока ещё по-свойски дела решаются, – Ведов подмигнул Рубёву и открыл дверь, мимо которой, как казалось Рублёву, они уже почти прошли, – заходи, кандидат!

Друзья зашли в большой просторный кабинет, где за столами сидели три женщины в возрасте. С причёсками, с деловыми морщинками на лице.

Одна дама особенно выделялась своей статью и «химией» на голове. Такие прически были на пике популярности в девяностые. А кое-где в провинции остались и сейчас актуальны. Женщина, видимо, только пришла из салона красоты. Она, как правильно догадался Рублёв, была председателем избиркома, «главная по выборам». Женщина сидела за отдельным чёрным дубовым столом. За ней – два парня, типичные юристы: подтянутые, в очках, с дипломатами. Как на подбор. Это были люди Ведова.

– Мария Петровна, дорогая, вот кандидат, я вам его презентую: Александр Васильевич Рублёв, – Ведов говорил так, как будто женил Рублёва на этой Марии Петровне, – профессиональный политик, журналист, гроза вашему старичку.

Женщина расплылась в улыбке.

– Очень приятно, Александр Васильевич, проходите, будем знакомы!

– Взаимно! – Александр зачем-то поцеловал председателю руку, отчего мадам расплылась в улыбке ещё сильнее.

– А мы с вашими ребятками тут документы оформляем, – ребятки даже не дёрнулись, продолжили во что-то вчитываться, они вообще на Рублёва, как ему показалось, ещё ни разу не посмотрели.

– Замечательно, Мария Петровна! Ну что, много у меня конкурентов будет?

– Рублёв сменил тон на деловой – играть, так играть. Председатель тоже, наконец, перестала улыбаться.

– Конкурент у вас один, а остальные все, как и вы, новые люди, незнакомые избирателю! Так что, тут от вас зависит – как себя поведёте…

– Или на сколько денег хватит! – вмешался в разговор один из юристов и оценивающе осмотрел кандидата, – вот, Александр Васильевич, документы, их надо сейчас подписать. Мы проверили, всё правильно.

– А вот тут вот, – в разговор вступил второй юрист, и голоса-то у них почти одинаковые – изумился Рублёв, – вот в этой папке документы, которые надо будет подписать после, когда мы утрясём все организационные дела, банки там, подписи. И здесь же пару листов, вам их надо заполнить.

Можно дома.

Юристы синхронно встали, как будто договорились, пожали крепко руки соратникам и по-быстрому откланялись.

«Какие-то они чересчур правильные, как роботы», – подумалось Рублёву, пока те выходили в кожаные двери.

– Лучшие ребята! – будто подхватил его мысль Ведов. И тут же опять стал разыгрывать свата, – дорогая моя, Машечка Петровна, умница наша, ну что скажешь? Всё тип-топ у нас будет?

Председатель блеснула морщинами – улыбнулась шире некуда.

– Сашечка, ты же знаешь, что у меня всё будет по закону, а там уже от вас зависит, я тут беспристрастна. Его методы ты знаешь, – сказала она, имея в виду Швецова, – я тут ничего не могу поделать, так что не забудьте наблюдателей зарегистрировать.

– Обижаешь, Мария Петровна! – Ведов полез за пазуху и достал оттуда шоколадку, – это вам, так сказать, в знак уважения.

– Ой, спасибо, Сашенька, мы с девочками чай попьём за твоё здоровье!

«Господи, что за бред? Неужели так ещё бывает, чтобы вот так с шоколадкой?» – с отвращением подумал Рублев.

А Ведов, между тем, поцеловал председателя в щёку, махнул рукой другим дамам и, взяв под руку Рублёва, быстро вывел его из кабинета.

– До встречи, коллеги! – всё, что успел сказать на прощание Рублёв, – ты что, сумасшедший, куда ты побежал?

– Пусть бабка быстрее обалдеет от евриков, так эффектнее будет! – ответил Ведов и довольный зашагал по длинному коридору.

– То есть ты ей не шоколадку, а взятку дал? – догадался Рублёв.

– А ты думал, шоколад? – рассмеялся Ведов, – так кто же шоколад-то таким людям дарит? Это старая советская традиция – в обертку от плитки шоколада взятку паковать, она даже форму имеет такую – как раз под евро! Некоторые фирмы по производству шоколада после того, как ввели евро, специально форму упаковок изменили!

– Охереть! – всё, что смог сказать Рублёв.

– С гопотой во власти надо бороться их же методами, кандидат! Избирком наш!

– Я в шоке.

Ведов остановился на полпути, и взглянул прямо в глаза друга, так тепло, искренне, по-дружески смотрел…. И с энтузиазмом сказал:

– Слушай, а махнём с нами гопов разукрашивать! – Ведов был счастлив от своего приглашения.

– А погнали! – не вдаваясь в подробности, согласился Александр и, вставив в подмышку папку с бумагами, зашагал уверенной деловой походкой к выходу из администрации – до него оставалось метров тридцать.

Разукрашивать гопов – это для RASSOLNIK’ов было ново. Только ночью Ведов скинул эсэмэску знакомому химику, чтобы тот наварил несмываемую салатовую краску, и уже к обеду она была готова. Просьбы Ведова в этом городе многие исполняли быстро и качественно. А тут ещё стало известно, что сегодня вечером на окраине городского трамвайного парка забили стрелу пацаны с района: чёрные и русские. Не поделили очередной кабак. На них RASSOLNIKI и решили испробовать стойкость краски.

Выйдя из пятиэтажного продолговатого здания администрации, Рублёв и Ведов зашагали к трамвайной остановке мимо красивейшего городского драматического театра. Когда-то они были его завсегдатаями.

– Вот бы сходить в театр, а, Сань? – предложил Рублёв.

– Пойдем в следующее воскресенье? У нас все идут на Чехова. Ты тоже приходи!

– Вы что, в театр ходите? – Рублёв Ведову не поверил.

– Ну, а как же? Мы культурные, не быдло! – Александр улыбнулся и что-то ещё сказал, но его слов Рублёв не расслышал. К остановке на скорости подъехал трамвай, дребезжа своими стальными колёсами о неровные рельсы.

– Заходи, кандидат, надо быть ближе к народу, – Ведов рукой пригласил Рублёва пройти в раздвигающиеся двери общественного транспорта, – смелее, что мнешься, давно не ездил!?

Трамвай был весь набит крепкими парнями, одетыми примерно в одни и те же бренды. RASSOLNIKI – сразу понял Рублёв.

– Эффектно, однако, на стрелку на трамвае! – заметил он Ведову.

– Эффектность – это часть тайны, а тайна – это всегда страшно. Представь, как потом эти уроды легенды рассказывать будут, что их ёбнули пассажиры трамвая?

«Трамвай идёт в парк. Двери закрываются», – прошипел кондуктор в микрофон. И двери действительно со скрежетом задвинулись. Ох уж эти старые красные городские трамваи! Они для каждого здесь были не только символом города, но и символом жизни. Как-то в трамвае у Рублева даже случился секс. Это был последний трамвай. Уже не сидел на своём месте контролёр, и кондуктор выключала свет: то ли экономила, то ли всё поняла… Ощущения, которые он больше никогда не испытывал.

Раздался скрип – трамвай резко поворачивал в парк. На какое-то время скрип утих, транспорт доехал до ворот, остановился, кондуктор – парень лет двадцати пяти – вышел из вагона с монтировкой в руках. Он пошёл переводить стрелку, чтобы трамвай поехал сегодня не по короткому кругу, а по длинному, по которому уже никто давно не ездил.

По большому кольцу трамвай ехал медленно, пробиваясь сквозь занесённые рельсы и обламывая ветки разросшихся кустов.

В глубине парка стояло около десятка разных машин. От советского автопрома до дорогих иномарок. На небольшой, уже вытоптанной полянке кучковалась толпа парней. Они явно не ожидали увидеть здесь трамвай, да ещё такой шумный. Пацаны растерялись, не знали, что делать, так и стояли, курили, жевали жвачки, харкали себе под ноги, ждали, пока трамвай уедет. Но он остановился прямо напротив толпы.

– Ну что, братья, – крикнул Ведов RASSOLNIKaM, – проверим краску?

– Да отличная краска, уже проверили, – отозвался один из молодчиков, он вместе со всеми сидя на четвереньках, чтобы их не было видно через окна, и надевал маску, – два быдла пиво в трамвае пили, вот им и зарядили! – Закончил своё повествование парень и достал из кармана водяной пистолетик – вместо прозрачной воды там отцеживалась какая-то светло-зелёная жидкость. Оценив болото в своём пистолете, убрал орудие обратно.

– Ну, с Богом, минуты две максимум. Маски! – слова Ведова заглушило дребезжание.

Трамвай вздрогнул всем своим железным телом, задрожал, как в лихорадке – двери медленно заныли, начали разъезжаться.

Несколько гопников к этому времени уже вплотную подошли к трамваю, хотели посоветовать кондуктору «свалить отсюда». Им-то и досталось в первую очередь. С криком: «Всем лежать, спецназ!» – из трамвая вывалилось человек сорок. Они вмиг разобрали себе по гопнику, а еще через несколько секунд уже запинывали их лежачие туши.

Ведов и Рублёв остались в трамвае. Они не стали прятаться, стояли во весь рост, наблюдали за полем боя.

– Молодцы, успели всех положить до стволов, – в голосе Ведова звучала неподдельная радость.

– До каких стволов? – не понял Рублёв.

– А ты думаешь, эти уроды на стрелку без оружия пришли? У них в багажниках по стволу!

В этот момент Рублёв услышал, как в некоторых машинах посыпались стёкла. Человек пять RASSOLNIK’ов железными прутьями крушили шестёрки, семерки, «Ауди», «Мерседесы».

– Слушай, Сань, но здесь ведь чёрные, это уже нацизм, – в Рублёве проснулся журналист.

– А по мне, у гопника нет национальности! Так что мы всех пиздим, нам не до разжигания. Нам все равно терять нечего! То, что мы делаем, геноцидом попахивает, а ты говоришь…

Рублёву ничего не оставалось, как сглотнуть подступившую к зубам слюну. Битва за окном утихала. Удары шли контрольные. Парни, придерживая противника одной рукой у земли, другой нажимали на курок пистолета – краска длинными струями лилась на лица и одежду поверженных.

До Рублёва донесся запах бензина. Несколько парней разливали бензин на машины и снег.

– Подожгут? – спросил ошарашенный Рублёв.

– А как же! – гордо ответил Ведов.

– Слушай, а почему они в масках?

– Это часть тайны. Отморозки будут думать, что их спецназ накрыл, а потом мы везде распишем, что салатовая несмываемая краска – это новая метка RASSOLNIK’ов. Запутаем их, понимаешь?

– Не очень, – честно ответил Рублёв.

– Они будут думать, что RASSOLNIKI – это спецназ, по крайней мере, так всем говорить, они же не смирятся, что их толпа обычных парней положила.

– А зачем тебе ментов пиарить?

– Я их не пиарю, просто вношу сумятицу в стан врага, пусть всех боятся, пусть с ментами разбираются, их вычисляют, нас вычисляют. И боятся! Понимаешь? Главное, пусть боятся.

За окном полыхнули машины, RASSOLNIKI потянулись к трамваю. Гопники попятились через кусты подальше от огня. Пламя зажглось и в глазах Ведова. Он встречал забегавших в трамвай соратников, похлопывая их по плечам, спинам, бокам.

– Красавцы! Красавцы! – приговаривал Ведов, срываясь на истерический хохот.

Одержимый! В ту минуту Рублев смотрел на главаря RASSOLNIK’ов, как на психически больного. И ждал, что ещё выкинет этот ненормальный в ближайшие секунды. Ведов показал Рублёву язык и опять рассмеялся. На этом сумасшествие закончилось. Когда последний из карателей забежал в трамвай, Александр дал отмашку кондуктору и внимательно осмотрел пассажиров, как воспитатель, проверяющий все ли дети на месте.

Трамвай заскрежетал, разворачиваясь на круге. Из под колёс вылетали искры… Железное чудовище разгонялось и, казалось, сейчас выедет из ворот и взлетит. Но перед воротами вагон резко встал. Здесь RASSOLNIK’ов ждал специально приготовленный ПАЗ. С тонированными окнами. Банда быстро переметнулось в автобус, переметнулся и кондуктор… оставив своего коня вздрагивать всем телом на ветру.

Как же у них всё организовано, – подумал Саша, – реальная армия антикиллеров, спецназ интеллигенции.

XVI

На другой день рано утром Ведову позвонили и настоятельно пригласили явиться в отдел ФСБ. Александр посмотрел в окно – зима бушевала. Но делать было нечего – надо ехать.

Метель врезалась в окна машины, как пулеметная очередь. Ведов даже пытался уворачиваться от стальных снежинок, но куда уйдёшь от стихии? Зато, наматывая восьмёрки на пустой утренней дороге, он привлёк внимание ДПС. Экипаж, видимо, сидел где-то в засаде. Световой маячок блеснул в снегопаде за окном красно-синим цветом. Что-то протрещала рация. Александр успел обратить внимание, что машина несётся на него спереди, а не сзади. Странный способ останавливать машину, словно на таран!

«Ну вот! Теперь пока в трубку не дыхну, не отпустят!» – подумал Ведов. А дышать Ведов не собирался – за руль он сел с большого похмелья. Обычно он такого себе не позволял, но сегодня не поехать не мог – «друга» из ФСБ нельзя нервировать.

Может быть, устроить погоню? Вильнуть от машины, как от метели? У Ведова от такой идеи загорелись глаза, словно удрать от ментов предложили ребёнку, который подобные сцены сто раз видел в боевиках. Но куда уедешь на запорожце?

Сирена была все ближе, расстояние между машинами стремительно сокращалось. И тут-то Ведов увидел, что ГАИшная шестёрка на самом деле никуда не едет, она стоит на месте, заносимая снегом. Зато сержант, вытянув вперёд палку, как олимпиец факел, бежал прямо под колёса.

Ведов резко нажал на тормоз, о желтый бампер ударились сотни ничего не подозревающих белых мошек. Будто каучуковые, они отлетели на подбегающего сержанта и спустя несколько секунд сгинули на его синей форме.

– Сержант…нков, – пробормотал полицейский, съев половину собственной фамилии.

– Что случилось, сержант?

Полицейский оскалил зубы, белые, словно у актёра. Узнал, значит. Ведов облегчённо вздохнул.

– О, здравствуйте!

– Здравствуйте-здравствуйте! – Ведов «включил» звезду местного экрана.

– Это же вы! Смотрим вас, смотрим! Прикольная программа, – распинался сержант, проглатывая слова и снег, – а мы тут заглохли, не подсобите до отдела?

Долго думать Ведов не стал, почему бы не помочь, к тому же здание ГИБДД всего в паре километров.

– Трос есть? – деловито спросил Александр. Полицейский, не ответив, побежал к машине, а через полминуты он снова вынырнул из бури с тросом в руках.

Городское здание ГИБДД находилось в металлургическом районе. Там, где местные жители слышат заводской утренний гудок – призыв на работу. Обычно он поглощал все звуки в районе в восемь утра. Когда-то здесь жил и учился Александр, и сирена всегда сопровождала его до школы. Она длилась ровно пять минут – столько же занимала его дорога. Средняя школа, которой Ведов преданно отдал десять лет своей жизни, стояла как раз за зданием ГАИ.

Дотянув мигающий сугроб до базы, журналист повернул к родной школе. Вот она: большая, мощная, четырёхэтажная. Даже сквозь метель её всю видно. На третьем этаже в актовом зале горит свет, видимо, кто-то что-то репетирует. Он когда-то тоже, невзирая на время и выходные, приходил в этот зал и чем только не занимался: играл в школьном театре, вёл праздники, читал стихи… В старших классах Ведов был настоящей школьной звездой. Завсегдатай всех межшкольных конкурсов и соревнований, полноправный член юношеских городских организаций – от союза школьных лидеров до клуба юных корреспондентов…

А вот в младших и средних классах Александр не отличался активностью. Замкнутый в себе мальчик, отчаявшийся найти с кем-то общий язык, зато с претензией на хорошие манеры и знания, которые нередко раздражали одноклассников, точнее их мужскую половину, из-за чего после уроков ему не раз приходилось с ними драться. Естественно, он не всегда побеждал, так как против толпы не попрёшь, но когда встречал обидчиков один на один – мало никому не казалось.

За окном паниковала вьюга, она носилась от школьных дверей до ближайших кустов, перелетала туда-сюда дорогу, огибала запорожец и улетала прочь за школьный двор. Проходило немного времени и вьюга снова, как бешенная, возвращалась уже с левой стороны на школьную площадь и снова бессмысленно с визгом вертелась перед взглядом телеведущего.

«Зима нынче лютая», – подумал Александр и в очередной раз взглядом проводил вьюгу на школьный двор. Сколько там школьниц перецеловано! Сколько драк пройдено! Сколько крови пролито – своей и чужой!

Александр вспомнил, как стареющий учитель на уроках труда поучал школьников: «Что вы как дегенераты себя ведёте? На переменах только и видно – пинают и пинают друг друга! Вот мы в своё время все вопросы решали на кулаках, как нормальные мужики, на этом же дворе. Вышли после уроков, решили все проблемы и домой пошли!»

Может быть, не было ничего в этих словах педагогического, но как по-советски интеллигентен был трудовик! Но, действительно, настоящие мужики всегда на кулаках дрались в России!

«И я на кулаках дерусь», – гордился собой маленький Саша, ошкуривая очередной деревянный танк на тесаке.

– Чего ты там вертишь? Хер свой верти, а не тесак, дебил! – любил говорить трудовик мальчишкам, которые пытались ознакомиться с устройством станка раньше времени. Но Ведову он ни разу не сказал ничего пошлого или оскорбительного. Видимо, считал своим.

Вьюга продолжала наматывать круги по школьной площади. Александр всмотрелся в эту бесконечную воронку и зажмурился от неприятного воспоминания. Когда-то здесь, прямо на глазах у всех, он избил одноклассника – здоровенного детину. За что? Да просто так! Чтобы показать, кто теперь в школе хозяин.

Это было в девятом классе. С Александром тогда что-то случилось, и он стремительно начал зарабатывать авторитет. Махать кулаками перед носом гопников, не забыв по этому носу ударить как следует. И потом, до самого окончания школы, это было для хулигана, но активиста и любимчика учителей Ведова – обычным делом. Он и на выпускном отличился. Вернее после, когда по традиции все пошли обмывать дипломы дешёвым пивом и трахать одноклассниц. Шумная компания не понравилась каким-то поддавшим быкам, они подошли к школьникам «побеседовать». Все, до этого строящие из себя крутых, ретировались, а Ведов, не раздумывая, прыгнул на толпу и даже с полминуты стоял на ногах, успев повалить, кажется, оппонентов трёх.

Ведов тогда получил синяк под глаз и восхищённые взгляды одноклассниц!

Да, было время! Несмотря ни на что, школу Ведов любил. И спустя годы, воспоминания о школе и об учителях – прекрасных, талантливых, родных – грело душу даже в такой морозный день, как сегодня.

Он бы ещё погрелся, хоть до ночи, но начальник ФСБ был не из тех, с кем можно переносить встречу без уважительной, как в школе говорили, причины.

ФСБшник, похоже, был один во всем здании, только на вахте сидел охранник в штатском. Не записав гостя, зевнув на приветствие, он махнул рукой, мол, быстрей шагай и облокотился на эту же руку головой.

Когда Ведов зашёл в нужный кабинет, Дорогин наливал чай. Наливал сразу в две чашки. Александра разобрало любопытство – с чего же в этот раз начнёт Гадёныш? О теме предстоящей милой беседы за чашкой чая Ведов догадывался – вчера отделали каких-то из «своих» для ФСБ.

– А, Сашка-какашка! – поприветствовал зашедшего Ведова Дорогин, – а я тут жду тебя. Мало того, что с утра в выходные из-за тебя, говнюк, подорвался, так ещё и жду, как бабу!

Тонкий голос Дорогина делал все оскорбления нелепыми, как если бы шавка вдруг представила себя бультерьером и начала рычать на прохожих.

– Ты что, Женечка, пизданулся совсем? Что, опять со своими шошками меня спутал? – журналист почувствовал, как внутри у него всё переворачивается от желания врезать этому ботанику.

– Да ладно, не бзди, садись чай пить, а то морозно что-то! – он кивнул Ведову на место за длинным столом и поставил туда чашку. Сам обошёл стол и сел напротив, – Только диктофон-то включи, клоун, а то чо сливать-то будешь?!

Александр понял, на что намекает Дорогин – прочитал, видимо, их последнюю беседу, опубликованную Рублевым. Но не стал язвить по этому поводу, молча сел и не без удовольствия сделал пару глотков горячего чая.

– Ну и что тебе надо? – спросил Ведов.

– Вы посмотрите на него! – загнусавил Дорогин, – ёбнули полгорода за раз и спрашивают, что мне надо! Ну, молодцы!

– Пальцем никого не тронули. – Александр сказал это так искренне, что фээсбэшник даже на мгновенье замешкался.

– Ну да! Это же всех спецназ ФСБ накрыл! В масках. Пиф-паф, бух-бух!

Нам же делать-то больше нечего, как шантрапу в трамвайном депо херачить!

– А чем тебе ещё заниматься? Бандиты под крышей, барыги тоже, секты и те под тобой, что тебе ещё надобно, старче? Вот и развлекаешься! – Александр снова сделал глоток чая и прищурился в ожидании ответа Дорогина.

– Так, ну всё! Пошутили, и хватит, некогда мне с тобой здесь зубы скалить, выходные у людей! – здесь Дорогин зачем-то взглянул на портрет президента, висящий над его письменным столом, будто спросил разрешения – можно ли, шеф, перейти к делу? Тот, видимо, кивнул.

– Санёк, то, что вы бакланов ёбнули – это даже прикольно, – Дорогин стал ласковым и родным, прямо как недавние школьные воспоминания Ведова, – но вот то, что ты своего человека в мэры двигаешь, это – извини, не по понятиям.

«Так, пришло время пить чай большими глотками, нужна пауза для того, чтобы подумать! И почему же я, – быстро соображал Ведов, – не подумал об этом? Ведь ясно же, что у старика уши в избиркоме есть. Или напрямую у Дорогина! Блядь, на пару бы дней позже этот разговор и нечем было бы тогда Гадёнышу крыть. Как же себя повести? Отмазываться уже глупо».

– Ты же мне обещал, что вы в политику не ногой, а тут, получается, полгорода запугали, бандиты грёбанные, а теперь в мэры? – Ведову показалось, что и Дорогин не знает, как себя вести, с трудом подбирает слова, – ты знаешь, как это называется? Криминализация власти! И знаешь, что я должен делать?

– Не смеши меня, какая криминализация? У тебя и так тут бандит на бандите сидит и бандитом погоняет. Это раскриминализация! И это тебя больше всего обламывает, братан! – слово «братан», кажется, было лишним – смекнул Александр, но слово не воробей.

– Я тебе сейчас по зубам-то щёлкну, нашёл братана! – Дорогин тоже начал делать большие глотки. У обоих оставалось уже по полкружки, – ты пей-пей, привыкай, на зоне больше нечем заняться!

И всё-таки ботаник в себе не уверен! Ведову это даже нравилось. Теперь они на самом деле на равных!

– Ну, ты выкладывай, Жень, что случилось-то? – задушевно, как другу, предложил Ведов. И угадал с интонацией.

– Чувак, вами тут очень крупные люди заинтересовались. Будем говорить – из центра. Всё, допрыгались вы! – и он уставился прямо в лоб журналисту, тому ничего не оставалось, как поднять свои глаза и нарваться на глаза фэйса – попался, как мальчишка, на старый приём.

– И что? Я должен в штаны навалить?

– Тебе придётся или тебя уберут. И, – через паузу добавил он, – меня отсюда отправят на какой-нибудь Магадан. Вертухаем в спецзону!

Александр хотел опять съязвить, что-то вроде «туда тебе и дорога» или «там и встретимся», но по глазам заклятого друга-врага он понял, что в этот раз действительно всё серьёзно.

– Что, всё так напряжно?

– Да, полный швах, чувак. Ты пойми, я с тобой мог не откровенничать, а сразу на нулевой этаж, – там в здании ФСБ располагались камеры временного содержания, – и туда же всех твоих дружков…Однако тут твоим Рублёвым такие люди обеспокоены! Короче, я не знаю, в чём прикол, но они попросили ему оказать всяческую поддержку!

Ведов чуть не поперхнулся горячим чаем – он только что допил всю кружку. Как это, оказать поддержку?!

– И ты, я знаю, в курсе всего, сукин ты сын, так что говори! – Дорогин встал и подошёл к электрическому чайнику, он стоял у Ведова за спиной.

– Я сам в шоке, – признался тот.

– Ну, я же с тобой как с адекватным человеком, а ты опять, как мудак.

– Бля, Жень, я честно не понимаю, как так получилось? А что тебе сказали точно?

– Ты что, ебанулся? Может быть, тебе ещё расшифровки с совещаний предоставить? – Дорогин закипал так же, как вода в чайнике, – совсем крыша поехала?!

– Но я реально ничего не понимаю!

– Надо было раньше думать! А сейчас такая подстава, – на этих словах красный огонёк на чайнике потух, и Дорогин тоже успокоился, – короче, мне сказали, что тут у нас тип такой-то работает, типа рискует, что-то там про какой-то эксперимент, расследование какое-то! И сказали смотреть за ним, чтобы волоска не упало!

– Он же крутой журналист, вот и попросили крышевать, пока он здесь.

– О том, что твой друг пойдёт в мэры, я узнал задолго до того, как ты заявился с ним в избирком и начал угощать всех шоколадками!

«Значит, всё-таки избирком стучит. Ну, надо полагать!» – подумал Ведов, а вслух сказал:

– Да, Жень, попал ты!

Оба задумались, сделали по несколько глотков свежего чая. Ведов понимал, что оказался в тупике, он даже не знал, в каком направлении думать. Дорогин знал больше, чем он. И это бесило. Ещё больше бесило, что Рублёв оказался не таким уж простачком! Неужели что-то затеял? Или подстраховался? В любом случае – молодец.

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но я знаю столько же, сколько и ты, и это ты мне всё рассказал, так что я помогу тебе, – Ведов заметил, что пока он это говорил, взгляд собеседника менялся от любопытства до отвращения, как при просмотре экспоната в кунцкамере, – давай так, если что, я тебе сразу звякну? И ты меня держи в курсе. Видишь как всё… интересно складывается.

– Пошёл на хуй, клоун! – Дорогин Ведову не поверил и все его слова воспринял не иначе, как издевательства, – вы, суки, под своей шкурой журналистской спрятались и думаете, что это вас спасёт? Я тебя, пидор, сам опущу, как только, так сразу, понял!? – орал он вслед уходящему Александру.

Но Ведову было не до этих шизофренических воплей. Перед глазами стоял только Рублёв. С его широкой московской политулыбкой, как у тех уродов, что показывают каждый день по телеку. «Неужели это не я его веду, а он меня? – пронеслось в голове у телеведущего, – специально прислали казачка? Ну нет, хер вы меня в дураках оставите! Я эту идею сто лет вынашивал, я всё на это ставлю, козырь у меня! Вы думаете, что это ваш козырь, а он мой, я его достал, мне с ним и выигрывать… Сейчас я ему позвоню. А я под него, можно сказать, ещё девку такую положил! Хорошо хоть ему не проболтался, что я подставу с Коляном устроил! Вот сейчас я ему и скажу, всё скажу, пусть его, суку, совесть замучает!»

Впервые за многие многие годы Ведов потерял контроль над собой. Он несся на своём «запорожце» по заснеженному городу, нарушая все правила дорожного движения, он не понимал, что он едет, мозги, работающие только на ненависть к Рублеву, отключили все прочие чувства, в том числе чувство самосохранения. Остановился Ведов только тогда, когда начал набирать на телефоне номер Рублёва. Встал прямо посреди дороги. И фары не включил.

Рублёв не отвечал. Ведов бросил телефон на соседнее кресло. Попытался разглядеть за окном, где он. Кажется, недалеко оттого дома, на стенах которого RASSOLNIKI пишут о своём пополнении. Сколько сейчас там? Не разглядеть. Метель испортила всю видимость. Зато прекрасно видно снежинки во всей красе и во всех крупностях, они отчаянно давили на стёкла, словно пытались остановить на полпути дворники. Но те всякий раз оказывались сильнее и скашивали многочисленную армию заносчивых противников. Глядя на это, Ведов улыбался. А что ещё делать? Эта нелепая борьба природы с машиной что-то смутно ему напоминала… Внутри у него снова стало тепло, как от глотка чая. А, может быть, это злость улеглась. Ведов вообще быстро отходил. Мысли начали течь более размеренно:

«И хорошо, что Рублёв не взял трубку, сейчас бы наговорил ему лишнего, что всё бы рухнуло. А может быть, он и сам не в курсе, что его тут крышуют, может быть, это и правда по работе? Ведь он действительно известный журналист, не отправят же его сюда без поддержки. Но почему они всё знают про выборы? Если здраво рассуждать, то только Рублев им мог сказать, тем более, что Гадёныш говорит, что давно об этом знал… Хотя, скорее всего, Гадёныш просто цену себе набивает… Или Сашка подстраховывается, ведь не дурак он всегда был! Точно, так и есть… а я тут!»

Ведов медленно привёл свой раритет в движение. Однако на этом не успокоился. В голове, как и за окном, по-прежнему царила сумятица. Наконец, он что-то решил и стукнул по клаксону, как стучат по хребту лошади, когда хотят заставить её ехать быстрее. И «запорожец» рванул наперегонки с метелью.

XVII

Рублёв валялся в полубреду с самого утра. Всё-таки срубили его. Эмоции, нервы, дикое напряжение. Это только в кино герои не болеют, всё стойко переносят, а в жизни нет героев – все люди. Всех ломает.

Из-за болезни Александр не поехал на встречу с Коляном. Хотя с ним уже договорились. Или не в болезни дело? Стыдно в глаза смотреть? Что бы он ему сказал? А что тот бы сказал? Только лишние вопросы и потрясения. И без того хватает.

Нет, всё-таки он бы поехал, если бы не жар и головокружение, если бы не обливался он потом, как в бане, если бы мысли не путались и не бредилось всякое: вроде стуков в дверь и ржача гопоты под окнами… А, может быть, на самом деле, его уже вычислили? Нет, это опять снег беснуется, как в прошлую ночь, ну что за зима нынче?! Злая, дикая. Да ещё снег этот упёртый всё идёт на поводу метели, всё долбит в стёкла, как баран ворота. Снег – гопник! – вдруг пришло Рублеву в голову – Боже, ну и образы!»

Александр сам себя испугался, попытался встать, чтобы вытряхнуть шизофренические мысли из головы. Но мысли магнитом притянуло обратно. И снова облило потом… Александр только сейчас заметил, что Екатерины нет рядом. Ушла? Кинула? Опять заржали гопники под окном. Рублев опять начал бредить: «Ждут, мерзавцы! И метель им не помеха, и мороз – не враг! Нет, вот она – Катя, сушит волосы. Эх, ангел мой, неужели тебя ко мне не Бог приставил? А иной, из иного измерения, из иной плоскости?». Снова потом ударило и показалось, что в окно кто-то посмотрел… «И лицо-то знакомое, дьявольское лицо…Катя, спаси меня».

– Катя, – простонал Саша.

– Привет, любимый, ты проснулся? – Её голос, как эротическое видение. Искушает ангел, или не ангел, или…

– Катя, мне плохо! Поищи таблеток!

– Ну, Саш, ты заболеть вздумал? Сегодня мы должны к моим идти, у папки днюха, помнишь, я говорила?

Александр не ответил.

– Сейчас, где-то я тут видела у тебя аптечку, – Екатерина бросила фен, и, в чём была – в одних трусиках заметалась по небольшой комнатке. От шкафа к шкафу.

Александр уже не знал, можно ли ей доверять.

– Тебе можно верить? – вдруг спросил он сквозь бред.

– Милый, да ты не в себе! – она подошла, потрогала рукой голову Александра, – температура небольшая. Наверное, грипп подхватил. Или усталость. Ты устал?

Рублев не слышал вопроса, до его уха лишь доносился какой-то скрежет, как будто дверь пилят или решётку на окнах.

– Тебе верить? – его глаза, затянутые болезненной пеленой, перекатились на её неприлично набухшие груди с вишневыми сосками. Да, ей можно верить!

– Хочешь, мы никуда не пойдём?! – спросила она и поцеловала его в лоб. От этого он на миг пришёл в себя.

– Пойдём, сейчас я «терафлю» выпью и соберусь.

Отпускать Екатерину одну к родителям не хотелось. К тому же разбирало любопытство: кто эти люди? Как они живут? Почему позволяют своей дочери жить так, как ей хочется? И неужели им так на неё плевать, что до сих пор не удосужились познакомиться с ее сожителем. А ведь с ним она уже полгода вместе. Или про полгода – это неправда?

После обеда Рублеву стало легче. Начали собираться в гости. Дарить решили деньги, нашли где-то в книгах старый конверт и положили в него пару тысяч.

Девушка не уставала мечтать вслух, как вся родня ей обзавидуется, когда увидит рядом с их непутёвой дочерью такого мужика! А Ольга – её сестра, вообще сойдёт с ума! Хоть в чем-то она – Катя, ее переплюнет! Ольга-то нормального мужика найти не может! Все мается!

Но стоило им выйти на улицу, как планы Екатерины похвастаться опять чуть было не смыло потом, резко подступившим к телу Рублёва. Волны озноба и мурашек в долю секунды добрались до Сашиной головы, и снова начало мерещатся….Он стремительно, под стать шизофренику, начал впадать в бред.

«Что это за гопники стоят около подъезда? Почему их так много? Они меня тут давно ждут,» – раздумывал Рублёв, вертя головой на все четыре стороны. «И Катя меня вывела, скотина, специально на них, одного на толпу, предательница. Куда она меня тащит? Чья это машина?»

– Поехали в такси, холодно пипец!? – Предложила Катя, не заметившая очередного приступа болезни у Саши. Недалеко стояла белая волга с шашечкой на крыше. В неё и сели.

Сашин бред продолжался всю дорогу. Немного полегчало, когда вышли из машины и стали проходить мимо какого-то очень знакомого Александру дома.

«Что это за дом? Какой-то знакомый», – вспоминал он. Взгляд зацепился за яркую свежую надпись на стене «RASSOLNIKI 558». Рублева снова прошиб холодный пот. Так значит их уже почти шесть сотен! Да, это уже и правда армия. Сила-силища! Бляха-муха!

Где-то вдали сорвалась с места какая-то машина, кажется, жёлтая, посигналила кому-то… Что это за сумасшедший лихачил в непогоду, Рублёв рассмотреть не смог – в глаза лезла зануда-белизна. К тому же Александра снова замутило, к горлу подкатила тошнота, затряс озноб. Снова стало казаться, что за ним охотятся гопники.

Так продолжалось до дома родителей Екатерины – благо идти до него было метров двадцать.

На четвертый этаж без лифта он поднимался с трудом. Наконец, Катя остановилась на площадке этого проклятого этажа, приставила Сашу к стене и позвонила в чёрную сейфную дверь.

«Ну, всё, здесь мне придет конец» – приговорил себя Рублев.

Двери открылись не сразу. Катя с порога защебетала:

– Папа, Саше плохо, доведи его до дивана, пожалуйста!

Кто-то очень мощный со спины взял его за пояс и, словно пьяного, шаг за шагом повёл туда, откуда доносился шум гостей.

Сашу довели до дивана.

Пока шли, он пытался разглядеть собравшихся, но всё расплывалось, все лица превращались в длинную смазанную полоску, люди, предметы, стены, всё пространство растянулось и вдруг посыпалось, как на старой кассете…

Но одного гостя Александр успел распознать. Это был гопарь по кличке Шило.

XVIII

Сашу ударили по лицу. Резко, холодной ладошкой. А потом принялись вливать в рот, что-то вязкое и теплое. И противное – такое обычно настаивают старухи, иногда из трав, иногда из пауков, иногда из мухоморов, а чаще из всего сразу.

– Пей, пей, мать тебя сейчас быстро на ноги поставит, – услышал Саша мужской богатый бас. Того, кто говорил, Саша не видел – в глазах стоял туман.

Спустя несколько минут перед глазами начала проявлять картинка. Как будто кто-то пультом настраивал резкость изображения. Медленно, но всё чётче и чётче становились предметы, лица, ярче становились цвета…

Наконец, Александр смог оглядеть помещение, в которое вошел. В большой просторной комнате стоял большой стол, заставленный салатами, нарезкой, пельменями, холодцом, а также тарелками и рюмками. Бутылки вина, водки и одна бутылка шампанского – уже пустая, стояли почему-то у дивана, на котором Александр и расположился. За столом сидело ещё четыре человека, слева от него развалилась Екатерина. С другой стороны – незнакомая девушка, которая чем-то походила на Катю, но была моложе на несколько лет и гораздо красивее. К тому же – брюнетка, глаза аккуратные, маленький курносый носик, губки небольшие, но пухлые. Не девушка, а кукла! А фигура! Мама дорогая! Она сидела нога на ногу в мини-юбке, держа спинку, как опытная танцовщица. Груди её натягивали белую рубашку, и хотя она была в лифчике – сразу заметил Рублев – соски сквозь ткань одежды, все же, просвечивали, оставляя немыслимое раздолье для фантазии…

Справа от нее сидел Шило. Он во что-то играл на своем телефоне, но время от времени поглядывал на Рублева. И каждый раз ухмылялся своей тонкой мерзкой улыбкой.

Встретившись с ним прояснённым взглядом, Александр попытался было встать, хотя зачем не понимал, но Катя быстро его одёрнула.

– Ну, давай знакомиться! – сильный голос, оказывается, принадлежал маленькому неказистому мужичку в полосатой рубашке и красной жилетке. Он сидел напротив. Рядом с ним что-то нарезала в глубокой тарелке пышная стареющая женщина в цветастом платье. Журналист догадался, что эти старики – родители Кати. Но вот кто им Шило? И эта грудастенькая девочка рядом?

– Сан Саныч! – из красной жилетки вынырнула маленькая, но крепкая рука и протянулась в сторону Александра.

– Саша, – рукопожатие совершилось прямо над тарелкой с оливье.

– Ой, тёзки, значит! – обрадовалась цветастая женщина, – а я Алевтина Петровна – мама Ани! Она тоже падала Рублеву руку. На этот раз поздоровались над тарелкой с маленькими жирными пирожками.

– Очень приятно! – сказал он и вдруг понял, что женщина произнесла незнакомое ему имя, – мама Ани? Какой Ани?

– А так меня называют родители, – защебетала быстро Катя, – я тебя забыла предупредить, чтоб ты не пугался! Просто понимаешь, мне не нравится имя Аня, а им нравится, – Катя коротко хохотнула, – я тебе, милый, сегодня хотела рассказать, да ты был не в духе. Но ведь это неважно?

Рублев промолчал, ему бросилось в глаза, как все, сидящее за праздничным столом, начали быстро переглядываться, будто искали другу друга какой-то ответ. А, может, опять ему мерещится всякое…

– Вы не стесняйтесь, накладывайте себе, чего захотите, мы-то уже поели, – засуетилась Алевтина Петровна после небольшой паузы, взяла пустую тарелку, вытерла её полотенцем, которое до этого весело на её руке, и подала тарелку гостю.

– Мама! – осекла женщину Екатерина.

– А чего мама? Человек только в себя пришёл, пусть поест! Как Ваше самочувствие, Саша?

Рублёв вдруг осознал, что чувствует себя превосходно, всю хворь как рукой сняло. Чудеса!

– Ой, спасибо, я как новенький! – улыбнулся Рублев, – и чем Вы меня напоили?

– Это у меня старый рецепт, бабушкин, – похвасталась женщина, – потом расскажу! Да вы кушайте, не смотрите ни на кого, мы уже поели.

– Тебе положить нарезку? – спросила Катя, и не дождавшись ответа, полезла за большой тарелкой с колбасой и сыром.

Девушка справа деланно закашлялась.

– Простите, а нас представлять не надо? – голос был похож на Катин, только интонация чуть-чуть иная, более стервозная, что ли, – Оля! – представила она сама себя и кивнула головой. Сделала она это также наигранно, но до того мило, что Саша чуть не спросил: «Не Ларина ли?».

Но вместо этого просто ответил:

– Саша, – и улыбнулся. Но откуда такая нежная натяжка взялась?

Все были знакомы, оставалось очередь за Шилом. Но тот молчал. И все молчали. Саша начал снова разглядывать комнату. Она вся как цыганская палатка была в коврах, ковры на полу, на стенах, ковры красные, с ромбиками и кругами по краям, в центре орнамент и узоры… Такие же ковры, вспомнил Саша, когда-то висели и в его родительском доме, и в домах всех друзей, да и, наверное, в домах всех советских жителей.

Прямо к коврам были прибиты рамки с фотографиями. На одной стене – портреты дочерей, Оли и Кати, кажется, с выпускных, а напротив – на другом ковре красовалась свадебная фотография родителей, когда-то черно-белая, но удачно прошедшая попытку реставрации временем – и от того изрядно пожелтевшая.

Ближе к окну вдоль левой стены, там же, где зиял выход из комнаты, гордо стоял сервант. Советский, стеклянно-деревянный, полированный. Когда-то писк моды, сегодня такие держат скорее как раритет. Да и чего греха таить, он хоть и не удобен в перемещении, зато удобен в использовании. Впрочем, как и всё советское…

Кругом отражалось недалёкое прошлое, но Саше квартирка показалась вполне себе уютным очагом. Хоть и маленьким…

– А это – Стас, – подсуетилась мама и разрядила обстановку, – он друг Ольги.

Александр даже не повернулся в сторону Шила и тот, насколько позволяло увидеть боковое зрение Рублева, тоже не посмотрел в его сторону. Ну и ладненько.

– Хорошая у вас квартирка, Алевтина Петровна, – сделал комплимент Рублев.

– Ой, да куда там? Халупа! Все хорошие квартиры-то дочкам отдали, а сами вот где живём. Мы с отцом на эти хаты всю жизнь горбатились – Сан Саныч в своем НИИ до седин проработал, а это, знаете, такая нервотрёпка…

– Ну, завелась бабка! Давай ещё пожалуйся тут! – перебил её Сан Саныч, что-то прожевал и грозно посмотрел на Рублёва.

– А вы, молодой человек, чем занимаетесь?

– Папа, я же тебе говорила, – встряла в разговор Екатерина.

– А я не с тобой разговариваю! – прикрикнул на дочь отец. Катя залилась краской.

– Я – журналист, – ответил Александр и услышал справа смешок, гнусавый, противный. Ощущения были, будто Рублеву плюнули в ухо. Это Шило отреагировал на слово «журналист».

– Аня говорила, что вы из Москвы? В каком издании работаете? И в нашу деревню, какими судьбами?

– По работе, но я сам местный.

– Ой, как здорово, а фамилия у вас какая? Может быть, я знаю кого-то из ваших? Город-то маленький, давно живём, – снова запричитала Алевтина Петровна и снова была остановлена гневным взглядом мужа.

– А что за работа? Под папика нашего копаете? – продолжил допрос глава семьи.

– Нет, про так называемых RASSOLNIK’ов расследование делаю, слышали про таких? – спросил Рублев, больше адресовывая свой вопрос Шило. Да и ответ тоже ему предназначался, – это те, которые избивают топоту: шпану всякую, наркоманов.

– Да знаю, знаю, новости смотрим. Чего уж там, и в Интернет иногда заходим – не дураки!

Боковым зрением журналист увидел, что Шило оторвался от своего телефона и теперь смотрел на Рублёва, как полицейский на задержанного.

Сан Саныч, не чокаясь ни с кем и никого не спрашивая, опустошил стопку с водкой.

– Тебе, Саня, не предлагаю, тебе нельзя, а то бабкин яд не подействует! – и сразу за басом вырвался мощный, как раскат грома, смех Сан Саныча. Но раскаты грома резко затихли, и раздалась молния. Для Шила точно.

– А я тебе так скажу, сынок, правильно эти парни делают, только силой надо давать отпор этим подонкам, а подонок у нас каждый второй… Ты посмотри, что творится: на улицу нельзя выйти честному человеку – всё, капут, если не пырнут, то обхамят! А эти сводки криминальные по местным новостям каждый день, как новый сериал: тут убили, тут ограбили, тут изнасиловали. Это что ж такое? У нас такого не было, – Сан Саныч завёл привычную пластинку старика, недовольного поведением молодого поколения.

– Ну-ка, отец, уймись, – в этот раз роль останавливать мужа взяла на себя Алевтина Петровна, – кому интересно твои бредни слушать? А вы кушайте, Саша, кушайте. Аня, положи кавалеру ещё салатика.

До этого молчавшая Ольга тихо, почти на ухо Рублеву, спросила:

– Ну и как?

– Что как? – не понял Александр. И как тут поймёшь – говорящая кукла рядом, розовые соски сквозь кофточку, голос нежный, неземной, как будто не спросила, а предложила переспать.

– Как ваше расследование, Саша?

– Ой, там всё очень запутанно, Оля! Там не все так просто, как кажется.

Все даже жевать перестали. Приготовились слушать.

– Понимаете, они не просто так гопов бьют, они, как бы это сказать, советчину выбивают, перевоспитывают, что ли. К новому порядку приучают.

– А зачем? – по-детски спросила Ольга.

– Чтобы всё советское истребить и двигаться дальше.

– Ммм, – всё, что смогла сказать Ольга в этот раз. И с любопытством посмотрела в сторону отца.

– Как же перевоспитать, как же истребить!? – громче обычного заговорил Сан Саныч.

Рублёв мгновенно понял, что сказал лишнее, и сейчас на него польётся гнев опытного, битого жизнью совка.

– Да как же их перевоспитать?! Силой? Все равно силой не получиться! – Ох, уж, эти рассуждения пожилых интеллектуалов – сам спросил, сам ответил. Опять спросил, опять ответил. – Слишком уж мы хорошо обработаны, ошкурены советчиной. Силой не получится, нет, тогда как из нас выбить СССР? А? Знаешь?

Вопрос повис в воздухе. Но на него не нужно было отвечать. Ответ знал только один человек – сам Сан Саныч.

– А я тебе скажу! Ты так и напиши: хотите убить всё советское, убивайте советское физически, расстреливайте!

– Ну сказал, дед, тоже, – пробубнила бабка, – опять 37-ой год, что ли?

– Да, дорогие мои, – старик все расходился, уже и рюмки на столе дрожали, – хотите бороться с совком, боритесь их же методами, они истребляли всех, кто мешал им построить Союз. И теперь новым, кто придёт строить свой порядок, нужно уничтожать совдеповских прихвостней. Это я, как совок, говорю. Как человек, который сам прошёл всю эту систему. Потому что порядок этот – он где? Где вся эта система? Она в голове, в человеке! И этот человек не даст развиться другим взглядам, другой системе…

– Хватит, дед, твоих страшилок, – безуспешно пыталась урезонить мужа Алевтина Петровна, – мы ушли на пенсию и не лезем никуда, и другие так же. Кому жалко, чтобы молодые пришли? Никому. А нет молодых-то! RASSOLNIK’ов к власти? Так хлеще Берии будут! – не удержавшись, Алевтина Петровна вступила с мужем в горячую полемику. Молодые молчали, иногда переглядываясь, улыбались – вот, мол, стариков понесло. И только Рублев улыбался меньше других. Разговор неожиданно становился для него всё интереснее.

– Это мы, бабка, с тобой ушли, и всё! Пусть всё лесом, моя хата с краю. Мы с тобой ничего не решали и нам не за что радеть, только за молодых, за пенсию в три рубля. А ты нашего шизика возьми с работы, или говномэра нашего! Да куда не плюнь – везде морды эти сучные сидят, уже разжирели все, обнаглели, заросли, как лешие, в своём дерьме, но и сидят – не сдвинешь! И молодым дороги нет, и сами дальше не идут. Перегородили всё, суки, тушами своими. Танком не переедешь.

– Это всё шишки, а простым-то пенсионерам чего!

– Шишки знаешь откуда, бабка? Оттуда же, откуда и мы, из пионеров, из комсомола. Саша, а вы знаете кто такие комсомольцы? Это те ещё мерзавцы! Это же раньше был сходняк тупорылых, первых защитников ленинских трудов! Сидели мы, помню, молодые, да красивые, решали, чем других таких же занять, как идеи Ленина передать, как демонстрацию покрасивше провести. Ой, чего там говорить – дураки! По бабам бы ходить и на танцы, как другие, а мы сидим, элита, твою мать, за других всё решаем, тьфу, противно! А теперь, где эти комсомольцы? Они же все по комсомольской линии и пролезли в верхи, кто в начальники баз, кто в гороно, кто в департаменты! Умные-то сразу из партий вышли, из этих советов комсомольских, а идиоты, которые раньше либо громче всех орали ни о чём, либо, наоборот, отмалчивались на задних рядах – те сейчас и рулят всем. Так, как их научили. По-старому. На иномарку двигатель «жигулей» поставили. К тому же – это теперь не комсомольцы, а воры.

Сан Саныч так разошёлся, что для того, чтобы остановиться – ему понадобилось две рюмки водки, выпитые подряд.

– Удивительно от вас это слышать! – сказал Александр, когда вторая рюмка вернулась на белую скатерть.

– А я чего? Я такой же старый советский хер. Мы с бабкой на эту систему в нашем НИИ по сорок лет пропахали, по сорок, Саша. И что? На квартиры заработали, да? Но не в этом же смысл жизни? Ты молодой, тебе не понять. Мы пахали ради страны! Чтобы к раю прийти, к коммунизму. А в итоге – в аду оказались, в полной жопе. Кто в этом виноват? Сами мы виноваты. Воспитание наше виновато. Гены наши. Это ж когда интеллигенция советская начала зарождаться? Это же после войны только. А до этого кто был? Всю соль страны, всех порядочных, как скот, под нож пустили, вот и получили – дурак на дураке, дураком погоняет. Что ты! Мне отец рассказывал – начальники комитетов писать порой не умели. Офицеры красные по Чапаеву учились в атаку ходить! Я не щучу. Вот они и отпрыски их, они и навели здесь свой тупой быдлятский порядок. Всё через жопу.

– Успокойся, старый, нуты чего? – пыталась перебить мужа Алевтина Петровна, но всё безуспешно. Тот только успел во время паузы налить очередную рюмку и быстро опрокинуть её в себя.

– А другие что в это время делали, спросишь ты? Другие пахали, мало кто верил на самом деле во весь этот коммунизм, но больше верить не во что было, Бога-то не было. Вот и пахали все по восемнадцать часов на заводах да в полях. Их же ещё и расстреливали. По плану так надо было, чтобы вера крепче становилась. Страх – он ведь укрепляет веру. И пахали, значит, не роптали, да и кому роптать? Мозгов-то ни у кого не было, откуда у крестьян или у пролетариата мозгам взяться? Вот и получилось, что те, кто успел наверх проскочить, стукануть на кого-нибудь вовремя или подлизаться – тот пролез. Кто не успел – остался. Но все они, вся эта масса была одинаковая, тупая, бестолковая, запуганная масса.

– Ну, скажешь тоже! А родители наши? Царство им небесное, вон нам всего сколько дали!

– А вот такие, как наши, из умных, из интеллигентов, они хоть сами голоса не подавали, но нам, детям, рассказывали, учили, пробивали дорогу. У меня батя вовремя смекнул – куда, как и через кого можно меня пристроить. Сначала в цех танковый, а потом в институт рекомендацию мне выписали. В Москве учился, батя же и помог поступить, не в смысле взятку дал, а своими знаниями помог. Потому что того, что в школе давали, хватало только чтобы станком управлять, да в своём районе не заблудиться. А ты думал, сынок. Так и зарождалась эта советская интеллигенция. У кого родители не обделенные умом были – те детям помогли. А кто нас в институтах-то учил?! Вот это была школа! Те, кто ещё при царе учили – умнейшие люди, они хоть и были красными, но дело свое хорошо делали, потому что по-другому не умели. Сейчас уже нет таких профессоров!

Уже вторая бутылка водки за короткую, но пламенную речь, подходила к концу. Беленькой больше не было. Немного поразмыслив, Сан Саныч решил заканчивать и с лекцией.

– Короче, Саша, я много говорить могу, но я что хочу сказать – я из интеллигентов буду, тех, которых в СССР ненавидели, хотя за счёт нас – учёных, музыкантов, писателей – выезжали везде, нами хвастались перед Западом. Я хоть и совок, но я всё понимаю, поэтому так тебе и говорю, имею право. Я все понимаю, как и все из наших, прошедших унижения и тюрьмы, но отдавших себя стране! И все мои друзья, все видят, что со страной делается и почему так делается. Я тебе говорю, Саша, никогда эти красные начальники не уступят вам, молодым, они вцепились в своё как мухи в говно, суки, и не слетят с кучи, пока не сдохнут. А им ведь и правда терять нечего уже, они так и так в говне сдохнут. Или их в этом говне прихлопнут! Все, Саша, я молчу, – Сан Саныч хитро улыбнулся, будто только что открыл государственную тайну, но на этом, конечно, не остановился. Трудно остановить стариков, когда задеваешь их за живое.

– Так это я к чему? К тому, что RASSOLNIKI эти, про которых ты пишешь, по-своему молодцы, но пока только сами в говне мажутся, хотя шпану – эту пацанву дворовую, они правильно мутузят, больше всё равно не кому.

Шило совсем не ожидал, что русло столько высокой (ему, впрочем, непонятной) беседы вдруг так резко повернет в сторону дворовых пацанов. Он, бедняга, даже икнул от такого интеллектуального скачка.

– Попей морсика, Стас, – заботливо предложила ему Алевтина Петровна. И тут же с упреками обрушилась на мужа, – что ты, старый, наговорил глупостей, молодым это вот надо слушать? Интеллигент сраный, эх ты, давно ли стал так себя называть, интеллигент, ещё лет десять назад не ты ли орал, что я не интеллигент, а советский учёный!? Не тебе судить своих же. Грех это. Мы своё дело сделали, мы, по крайней мере, вон какие танки, какие пушки придумывали с тобой, всё полезное дело! А до остальных – это не наше. Нас всех рассудят, и без нас рассудят. Ты не переживай даже.

Алевтина Петровна так кротко и так трогательно это говорила своим тихим и, кстати, тоже красивым голосом, что Александру захотелось расплакаться. Или хотя бы перекрестить её. Господи, что за женщины эти русские? Всё всем простят! Даже Дьявола к черту не пошлют и чёрта к дьяволу запретят другим посылать! Есть в этом что-то настоящее, русское, непонятное никому другому… Да и самим русским понятное лишь на метафизическом уровне. Но ведь именно на этом уровне душа и Бог. Русская женщина, вообще, наверное, ближе всего к богу. Думая о женщине и Боге, Саша глазами поискал в комнате иконы. Не было икон.

Но разве это доказывало обратное, противоречило Сашиной теории? В СССР и церквей то не было, а когда пленные немцы шли по улицам, русские женщины плакали и подносили им хлеб и варённую картошку.

Весь остальной вечер Александр молчал. И даже тост за здравие Сан Саныча не поднял. Всё думал о чём-то высоком, наверное, болезнь опять возвращалась, или это разговор со стариками Кати так подействовал на Рублева? Он даже про Шило забыл, тот тоже всё время сидел себе тихо, даже курить, вроде, не выходил.

Единственный раз Саша попытался что-то сказать, когда в своей руке ощутил клочок бумаги. Он сразу не понял, что это записка, и по дурости поднял её над столом, и чуть было не прочитал вслух. Пришлось сообразить тост за знакомство, за хороших людей, мол, набросал экспромт пока сидели. Выставил, в общем, себя дураком, хотя женщины остались довольны.

Записка была от Оли. Ровным красивым почерком с завитушками было написано: «Позвони завтра». И номер телефона. И даже бровью не повела, не подмигнула, будто не она писала, а Шило…

Александр долго ещё украдкой всматривался в её черты. Особенно приятно это было делать, когда за окном совсем стемнело, и Алевтина Петровна зажгла свет и зеленый большой абажур, стоящий у дивана. Свет падал на Ольгино лицо, зажигал её глаза и губки, по щекам разлетались световые перья и тени, будто ангелы сидели на абажуре и махали крыльями. И такой завораживающей была эта игра теней со светом на её детском лице, что Александр не мог оторваться от него. Неужели опять влюбился!?

От влюблённости и от всех прочих мыслей Рублева отвлекла эсэмэска от Ведова. Он писал о том, что надо срочно встретиться с одним нужным человеком, без которого не обойтись. Встреча будет в сауне. «Где тебя подобрать?».

Пришлось снова вмешаться в разговор и спросить адрес.

– А ты куда? – испуганно спросила Катя.

– В сауну! – честно ответил Александр и только потом понял, что в данный момент правда была во вред. Все уставились на него, как на дурака. Дураком и был.

– Ой, шутит, Саша, наверное! Мы со своими разговорами уже надоели вам? – попыталась спасти ситуацию Алевтина Петровна, – вы идите, Аня, домой, а то, правда, поздно уже.

Это было на руку Рублеву. Он мог вывести Катю в коридор и все ей объяснить. И все спросить у неё.

Но в коридоре одних их не оставили. Все пошли провожать, Ольга загадочно улыбалась, специально оказавшись в опасной близости от Александра. Засобирался и Шило:

– Пойду, покурю заодно!

«Интересно, Ведов успеет подъехать? Вроде написал, что через десять минут будет», – подумал Рублев, понимая, зачем выходит покурить Шило. Пока одевались, пока прощались, пока выходили, вот, кажется, десять минут и прошли.

Когда спускались втроем вниз – молчали. Про срочные дела при Шиле не скажешь. На втором этаже Александр увидел в подъездное окно, как у дома, прямо напротив подъезда, остановился жёлтый «запорожец». Теперь надо было действовать быстро. Но что именно делать? Ступенек оставалось всё меньше, вот уже и выход, дверь железная, вся во льду. Сердце начало бешено стучать, желание вмазать этому дегенерату все росло. И как быть, что говорить, как отвязаться от обоих сразу? Как отделаться от любимого человека и от человека, которого успел возненавидеть, больше чем всех врагов вместе взятых?

Ведов стоял у запорожца, едва увидев Рублёва на выходе, затрещал:

– Саня, Саня, мы дико опаздываем, пора ехать. Саня, быстрей, – и только разглядев, что Рублёв не один, и поняв, что вышедшие с ним люди не случайные прохожие, он замолчал.

– Сань, а ты посмотри, какой фрукт нарисовался! – Рублёв кивнул в сторону Шило. «Фрукт» явно был застигнут врасплох, такого поворота он не ожидал, один против двоих, да ещё в машине кто-то сидит. Поворачивать назад тоже глупо. Хорошо хоть сигареты не забыл взять. И Шило, как ни в чём не бывало, закурил сигарету, сохраняя спокойствие, как борец на ринге. Он пытался делать вид, что действительно вышел покурить. Но выдержки хватило ненадолго.

– Ну, давай, Сань, нормально посидели! – вдруг обратился он первый раз за вечер к Рублеву заискивающим голосом.

«Ах ты, сука», – подумал Рублёв и, развернувшись, неожиданно для себя и для всех, ударил Шило в нос. Тот рухнул, как деревянный истукан.

Екатерина ничего не поняла, но завизжала, как потерпевшая.

– Не ори, дура, – вырвалось у Рублёва, – не ори, я сказал.

– Ты чего? Это же ухажер Олькин, он за ней уже год бегает! – визжала Катя. Шило валялся, прикладывая снег к носу, кровь брызгала фонтаном.

– Пидоры, вам пиздец, отвечаю, суки, порву всех! Молитесь, падлы, – приговаривал гопник, давясь снегом и кровью одновременно.

Екатерина всё не могла успокоиться. И что-то орала, колотила Рублёва по пуховику.

– Отстань, дура! Я с тобой тоже потом поговорю, Анечка моя, ептить, или как там тебя по-настоящему-то зовут, а? – заведённый Рублёв тоже орал на нее, вместо эха от их криков в вечернем морозном воздухе раздавался треск, – значит так, иди к своим и сиди там, я в сауну! Да не ори ты, блядь! И этого петуха оставь здесь, узнаю, что ты ему помогла подняться – убью. Поняла?

Екатерина визжала все сильнее, прыгала, как бесноватая на месте. Причитала нераздельные слова.

Александру захотелось быстрее скрыться отсюда, он резко вскочил в машину и захлопнул дверь. Пообещал себе – не буду смотреть на неё, но не удержался и увидел, что Катя все-таки не оставила Шило, вертелась возле, что-то смахивала с его лица. В этот момент Рублев признался себе в том, в чем боялся признаваться – Катя такая же гопница, как и этот Шило, как и её Колян, как и почти все обитатели этого города. И как я мог с ней трахаться? – зло спросил сам себя Александр.

– Познакомься, Саш, это Сёма Тихонов, из основы человек, он у нас за бюджет отвечает. – Перебил мысли Рублева Ведов.

Только сейчас Александр увидел на заднем сидении «запорожца» человека. Парня лет тридцати в очках, без шапки. Короткая стрижка, гладкое лицо, дорогая оправа. Настоящий бухгалтер!

Семён руки не подал, только кивнул головой. «Мутный какой то – подумал Рублёв, – но раз Ведов с ним знакомит, значит, нормальный парень, просто, как и все бухгалтеры, скромный. Наверное».

– Короче, едем к одному из наших спонсоров. К нему в сауну. Деньги на выборы обещал дать, – рассказал о целях поздней вылазки Ведов, кратко, без деталей. Рублёву и не нужны были никакие детали. Ему не до чего уже не было сегодня дела. Надо лицом посветить на ночь глядя? Непонятно где, непонятно кому? Хорошо. Сделаем. Только не грузите ничем. Без вас тошно.

XIX

Этот сон уже снился Саше, и вот опять. Он забегает на Лисью гору, долго смотрит на город, собирается бежать вниз, но отрывается от земли и летит.

Лисья, или как её ещё называли – Лысая, гора уже не одно столетье считалась символом этого города. Ну, это и не удивительно. Мало, где есть такое чудо. Равнина, равнина и опа! Аккуратная такая гора в центре города. Как прыщ на гладкой коже. Как будто вулкан посреди поля разразился. На вулкан часто и грешат местные, мол, иначе никак такой высокой горе на ровном месте не появится. Говорят, этому потухшему вулкану уже десятки миллионов лет.

Лисья всегда использовалась как наблюдательный пункт, с её вершины смотрели – не идут ли татары, или башкиры, не горит ли где-то что-то… Не зря вершину горы вот уже не одно столетие украшала башенка. Она, конечно, двести раз перестраивалась, но всегда была. Её по сей день называют – Сторожевая башня. Она тоже раздолье для краеведов – говорили, что внутри её богатые люди когда-то устраивали обсерваторию, другие утверждали – там издревле было место для молений и жертвоприношений. Вогулы-язычники, староверы, никонианцы – все успели попользоваться столь удобным местом.

Саша всегда, когда поднимался на Лисью гору, чувствовал какую-то волшебную энергетику. Будто попадал туда, где пересекаются часовые и временные пояса, где история лежит пластами и где плетутся новые вехи будущего!

С вершины виден почти весь город. Его разделял на две ровные части пруд, растелившийся широким ребристым ковром от подножия горы до самого горизонта. Над прудом, словно подхваченный силой времён, магией язычников, Рублев не раз взлетал в своих фантазиях, а последнее время и во снах. Он летел над ним и над всем городом. Летел над частными одноэтажными домами, красивыми, но строгими сталинками, новыми высотками, дворцами и парками, совковыми кинотеатрами и клубами, старинными заводиками и фабриками, пролетал и над заводами мощными, отстроенными в тридцатые-сороковые годы, с километровыми трубами, домнами, с клубами дыма…

О, этот дым! Если стоять на вершине Лисьей горы, то можно было ясно увидеть, что весь горизонт, сразу оттого места, где исчезает пруд, заставлен заводами, раскрашен дымами. Баррикада цивилизации и культуры. Баррикада света.

Горожане каждый час, каждый день – всю жизнь видели дым. С любой точки. Он то туманом покрывал районы, то узкими вулканами устремлялся в небо. Город невозможно было представить без столбов дыма, так же, как и без Лисьей горы. Неудивительно, что почти на всех рисунках местных детей на тему «Моя малая родина» можно было увидеть пёстрый дым и зелёную гору с маленькой башенкой наверху.

Вот сегодня во сне Александра уже не первый раз гора, дым… И его полёт над городом. Вот он снова взлетает над прудом, устремляется к корпусам и трубам завода. Летит!

* * *

Рано утром, когда не успели еще куранты на городской администрации отбить шесть раз – на главную городскую улицу выехала вереница машин. Они растянулись по всей дороге и когда главная машина кортежа – жёлтый «запорожец», просигналила протяжно и жутко, все остальные автомобили в шахматном порядке припарковались по обе стороны дороги. Они остановились у магазинов, кинотеатров, торговых центров, гостиниц, ларьков – на главной улице всего хватало…

«Запорожец» снова подал сигнал. Из машин в один миг повыскакивали крепкие парни в капюшонах. Уличные фонари высвечивали в их руках баллончики, биты, арматуру. И в один миг в воздухе раздался треск, звон, шипение баллончиков. Капюшоны крушили всё на своём пути: выбивали стёкла, ломали двери, переворачивали ларьки. Звон стоял, как будто на складе стеклянных бутылок рушились полки и лопались ящики с тарой.

Всё, что происходило в эти секунды, напоминало средневековье. Так поступали варвары, когда врывались в город, который им приказано было уничтожить.

* * *

Александр летел над центральной улицей. Она начиналась почти от Лисьей горы. По этой улице можно было чертить линию времени. Отсчёт начинался с восемнадцатого века. Вот эти двухэтажные боярские дома с расписными ставнями, с башенками, с дугообразными окнами, а вот – дома повыше, заводские управы, апартаменты заводчиков, магазины. Их выстроили в веке девятнадцатом, они тоже вроде бы с претензией на стиль, но какой именно – непонятно. Всё смешалось, заводчики всегда были людьми без вкуса. Александр летит дальше и видит уже дома века двадцатого. Пяти, шести, семиэтажные «сталинки». Длинные-длинные, как крепость. И все утыканы тысячами окон, покрыты прямыми крышами, украшены колонами. Причем колонны вырастали не с фундамента, а с этажа третьего, а вместо крыш они подпирали небольшие, специально выстроенные, площадки на уровне пятого этажа. В итоге, колонны больше походили на ручки, которые для удобной переноски приделывают к тяжёлым коробкам, или ящикам… Только сталинки никто не уносил.

Александр летел дальше и упирался в высотки. У этих коробок не было ручек, на них вообще ничего не было, кроме окон. И эти миллионы прорезей в стене – единственные украшения, единственный орнамент новостроек. Не мудрено. Саша давно понял, что чем дольше живёт человечество, тем больше оно теряет вкус. Чем дальше в будущее, тем всё проще.

В конце улицы и вовсе возникали заводские трубы, они извергали дым и огонь. Сверху это выглядело дико, будто улицу кто-то прикуривал.

Кислород всегда сопротивлялся выбрасываемой в воздух гадости. Оттого-то всё дымило, горело, шипело…

* * *

Словно тысячи разгневанных змей, на улице вовсю шипели баллончики с краской. Яд влетал в стены магазинов и распылялся по трафаретам.

Секунд через десять трафареты отваливались от стен домов, и фонари зажигали одно и то же слово: «RASSOLNIKI». Многие молодчики на этом не останавливались и добавляли к буквам цифры, автографы и даже свастики.

* * *

Долетев до края улицы-сигареты, Александр не полез в пекло, он повернул в сторону пруда и, набирая скорость, стал приближаться к Лысой горе. Вода Рублева не отражала, она вообще не отражала ничего. Словно мазут растекся, а не пруд. Даже волн не видно – жижа, болото. Глядишь, вот-вот вынырнут водяные. И вся водная гладь, стоит только выйти луне из-за туч, начнет переливаться разными красками, как лужа, в которую пролили бензин.

Александра охватил неожиданный ужас. До содрогания души. Ему представилось, что он может не долететь до горы, упасть в пруд, где его затянет в трясину. И он не выплывет, он не сможет! Какая глупая и страшная будет гибель! Лучше лететь по берегу!

* * *

А между тем центральная улица города сверкала разбитыми стеклами, свежими надписями, зияла дырами в стенах, хрустела под ногами, дымилась от дымовых шашек, раскиданных вдоль улицы, заброшенных в магазины и офисы, стонала воплями побитых сторожей и охранников и, наконец, запела полицейскими сиренами. Сначала одна, потом две, потом с разных концов ещё по одной мигалке выехали на улицу и остановились, фары зажглись дальним светом и тут же выключились, будто испугались увиденного. Снова зажглись и снова выключились – не поверили. Что это? Землетрясение? Война? Или сон?

По набережной пруда, мимо фонтанов, смотровых площадок, свисавших над водой, мимо цирка и Парка культуры Саша ходил тысячу раз. Ходил с друзьями, девушками, знакомыми… А теперь летит. Сколько эти аллеи повидали романтических свиданий! Особенно ранней осенью, или поздней весной! Сколько миллиардов следов оставлено только им одним зимой, и сколько шарканий от его сандалий здесь прозвучало летом! Правду говорят его земляки – нет роднее места в этом городе, чем набережная. И красивее места нет. Так волнительно лететь над ней сейчас! Хочется опуститься и снова пройтись по ней задумчивым горожанином. Но ветер несет его обратно к горе. Еще пару минут, и он снова почувствует под ногами родную землю.

* * *

А вандалы ещё до приезда первого патрульного экипажа разъехались по улочкам, нырнули в прилегающие дворы, оставили там машины и тенями в темноте рассосались по подъездам и домам. Отступление было спланировано заранее, продумано до мелочей, как и сама акция. Никого никому никогда не вычислить. Разгром улицы останется загадкой и страхом нависнет над горожанами.

* * *

Александр проснулся от шума за окном. Мимо его дома в центр города мчались, судя по звуку сирен, все экстренные службы. «Что, теракт? – подумал было Александр, – хотя кому надо что-то здесь взрывать? Только сон спугнули. Даже приземлиться не дали!».

С надеждой долететь, чтобы не зависнуть над городом, Александр закрыл глаза, но уснуть больше не смог. На часах было около семи. Это сколько он поспал? Четыре часа! Только в три его привезли домой.

В голову Рублева ударило током, так бьют неприятные воспоминания. Ещё бы. Ничего хорошего этой ночью не случилось. По телефону окончательно разругался с Катей, послал её на все четыре стороны вместе с родителями, тоже что-то кричавшими в трубку. Вроде бы осуждали за избиение «такого прекрасного парня». Но самое главное разочарование ночи – встреча со спонсором. Нет, денег он, конечно, дал, но вся проблема была в том, кто этот человек! Встретились с ним в сауне, перед тем как пройти внутрь, их два раза обыскали. Внутри в одном из предбанников за столом в окружении голых баб и мужиков сидел толстый человек-кабан. Кабан – кажется, так его сначала и назвал Ведов. Да, точно, он сказал: «Привет, Кабан, вот и мы». Кабан жестом приказал всем своим выметаться. Потом он нахмурил брови, оглядел из-под них гостей.

– Саша, ну я же тебе говорил, что Кабан в прошлом, сейчас я просто Валентин Петрович, Хозяином меня ещё зовут в этом городе.

– Да ладно, Петрович, не парься, а то никто не знает! – сказал Ведов и протянул ему ладошку, – лови краба! Как жизнь?

– Да сложная жизнь, сам знаешь, сколько дел ворочаю! Устал. А это твои опричники? – головой Кабан, он же Хозяин, он же Валентин Петрович махнул в сторону Рублёва и Тихонова.

– Да, это вот Сёма, ты с ним знаком.

– А, Сёма! Не узнал, богатым будешь, – словно извиняясь, сказал Кабан и заржал, как конь.

– А это – Саня, наш кандидат. Его и будем двигать..

– А, Александр, знаем-знаем, читаем иногда! Как же, земляк, уважаем! – он как-то чересчур крепко пожал руку Рублеву, – садитесь, мужики, выпьем. Хера ли нам не выпить за встречу, – и Кабан опять заржал.

Сейчас в постели вспоминая весь вчерашний разговор, Александр корчился и ежился, будто лежал на иголках. Это ж надо, до чего дошёл Ведов, чтобы у местного криминального авторитета деньги на выборы брать! До чего же противно! Фу, бля…

– Эх, парни, парни, – развалившись на стуле, говорил авторитет, – вы же знаете, я вас всегда поддерживаю, мы люди правильные, мы сами мочим всякую шантрапу, которая у детей и бабушек сумки дёргает, и хачей неправильных, и нарколыг долбим. Нет, вы чёткое дело мутите! Я вот как на это дело смотрю, – Петрович выдержал паузу, покачался ещё на стуле и сел прямо, – Ведов знает, что у меня на самом деле три образования! Три, парни, и одно философское, так что я жизнь знаю. Я сам, если хотите, в жертву себя принёс, потому что кто, если не я? Если бы не Кабан, то город бы опрокинули. Да, умазался я в говне, пока здесь всё в свои руки брал, ну и что, а как без этого? Я, парни, умный, я знаю – не испачкавшись, землю не выроешь. Вы тоже, парни, умные, вы всё это понимаете.

Кабан, как все философы и авторитеты, обычно много не говорил, а душу изливал только тем, кого считал себе равными. И Ведов это знал, знал с детства, так получилось, что когда-то они с Петровичем жили в соседних подъездах. И мальчишке Ведову Петрович не раз рассказывал то, чего не рассказывал своим сверстникам.

– Вот ты, Саня, знаешь, что я тебя с детства люблю, если бы это было не так, то я бы тебя кончил давно – мне на тебя много чего капают, ну не прямо на тебя, а на вашу банду! Это ведь я знаю, кто ты! Я, как помнишь, сам догадался.

– Да уж, ты, Петрович – без базара – мужик умный, – польстил Ведов.

– А ты думал! – Кабан прищурился, приглядевшись к Тихонову, – а это твой бухгалтер? Помню, но хули ему тут сидеть? Пусть идёт, деньги считает. Эй, кто там есть, – только позвал Кабан и в комнате сразу материализовался амбал под два метра, – дружище, отведи вот этого господина наверх к Уксусу, тот его ждёт. Иди, дружок, там мой человек всё тебе выдаст, там договоритесь с ним обо всём.

Тихонов встал и, не сказав ни слова, вышел. Для Рублёва Семён вообще был человеком-загадкой. Он за всю дорогу обронил только пару дежурных фраз, несколько раз хихикнул на шутки, которыми сыпал Ведов, и несколько раз тяжело вздохнул, как министр на приёме у президента. Вот так же тяжело сейчас вздыхал Рублёв, глядя в потолок, из которого доставал всё новые и новые реплики авторитета Петровича. Человека, тело которого заплыло жиром, но ум оставался ясным.

– Я вам, парни, вот что скажу. Вам не выиграть эти выборы, вы нашего голову никогда не сместите, даже если убьёте. Я бы его сам застрелил, да толку! Таких, как он, знаете, сколько в правительстве? Все! А всех не отстрелишь. Вот сижу, жду, когда они всё сами сдохнут. Ясно, что не дождусь. Вот вы – другое дело. Вы увидите, как новые правильные люди будут строить новое правильное государство. Да сами и будите строить. Но пока они сами не сдохнут, ничего не будет. Я знаю, что говорю, – он опять по философски помолчал, взвешивая следующую порцию мудростей, – я не хочу сказать, что вы рано начали говно выгребать. Вы тоже нужны, в истории всегда перед сменой вех были потрясения. Вот вы сотрясаете воздух, не более, но это тоже дело. Тоже важно.

– Ты как для себя объясняешь свою нам помощь? – вполголоса спросил Ведов.

– А кто вам ещё поможет? Директор завода, что ли? Или мэр? Сами знаете – хуй! А мне не жалко, я-то знаю, что этого не избежать. И ваше появление в этом городе на стыке, если хотите, двух эпох, двух, если хотите, стран вполне закономерно, так сказать, предрешено. Не слишком умно я выражаюсь? – вопрос этот Кабан, конечно, задал ради смеха, сам и поржал. Долго и во всю глотку, – к тому же, надо же кому-то работу опричников делать, кому-то надо народ пугать, быдло по углам гонять.

Мне не жалко на это дело. Вы же меня не трогаете, ребят моих не трогаете. Порядочных людей тоже стороной обходите, хули тогда мне противиться? Хоть все моё бабло забирайте! У меня завтра ещё будет.

Рублёв спросил Ведова, когда они возвращались, почему же они не трогают бандитов Кабана? Ведов сказал, что эти бандиты покультурнее многих не бандитов будут. Что весь их криминал лишь в том, что дань собирают с чиновников и с бизнеса, а что в этом плохого? Либо они, либо менты. Уж лучше пусть они собирают и нам отдают, чем менты. С точки зрения RASSOLNIK’ов эта мысль была вполне логична, но после этих слов Рублёву не захотелось больше разговаривать с Ведовым. Так и ехали молча, а Тихонов и вовсе на заднем сидении не дышал.

На прощание Кабан начал сыпать пророчествами.

– Вот ты, Саша, умный человек, ты всё равно уедешь обратно в столицу, получится у тебя здесь или нет. Вот ты, Саня, – обратился он уже к Ведову, – ты один хер здесь останешься и здесь сдохнешь, как и я. Вы оба разные, но вы вместе и это хорошо! Мне бы такого напарника!

Он что-то ещё говорил, однако больше всего Рублева поразила его странная просьба. Хотя сейчас, утром, он ясно понимал, что ничего в ней удивительного не было. Авторитет просто боялся за себя. Или за них? Или он хотел им так помочь?

– Но я что хочу сказать, давайте вот о чём договоримся, или даже совет вам дам. Вы на время выборов успокойтесь, не трогайте никого. Но перед этим погуляйте, напугайте всех, а главное, уебана этого, мэра и друзей его из администрации, которые все магазины в центре держат. Их напугайте, что-нибудь такое громкое. Чтобы, ух! А потом тишина.

– Да, это правильно, – отреагировал Рублёв на предложение Кабана, ему очень понравилась идея прекратить насилие, – а что касается акции устрашения, то на неё просто уже не осталось времени, ведь избирательная кампания начнётся утром в понедельник. То есть через несколько часов после нашего с вами разговора. Так что запугать можно будет после выборов, а сейчас мы угомонимся.

– Ну и правильно, в бабаек потом поиграете! – и Кабан снова заржал конём.

За окном опять ревущие сирены пролетели в сторону центра.

Чтобы там не возомнили себе Кабан или Ведов со своими шестерками, сам Рублёв для себя решил всё. В выборах он поучаствует, пусть даже на деньги авторитета. Он будет продвигать лозунги RASSOLNIK’ов. Да, будет. Но не ради того, чтобы спровоцировать побоища и гражданскую войну в городе. Нет, он пойдёт с другими словами, он сделает всё, чтобы совки ушли по доброй воле. А для этого надо встать над ними. И всех вымести поганой метлой. Так эффективнее, чем всю жизнь гонять гопников. Да и сколько молодых людей последует его примеру! Разве ради этого не стоит рискнуть!?

А вот то, что Кабан попросил Ведова пока ничего не делать, это он как будто мысли Рублёва прочитал. Рублев и сам хотел Ведова об этом попросить и даже целую теорию придумал на этот счёт, чтобы убедить. Но Кабан его опередил, что прекрасно. Его он скорее послушает, ведь Кабан бабло даёт. Да и Ведов всё понимает, он ведь неспроста в политику пошёл. Хотел бы бойни – устраивал бы бойни, мочил бы по углам топоту. Молодую и старую. А он пошёл в политику. И взял туда Александра.

«Как же Ведову удалось так меня зомбировать? – мучился совестью Рублев, – так обработать? Что я на всё согласен? Очень просто удалось! Хитро! Продумано! Ну и ладно, не особенно я этому и сопротивлялся, чего греха таить. Хоть и болезненно всё это переживал. Но теперь надо встать на ноги, идти вперёд, быть глашатаем, играть до последних сил и не петь под дудку Ведова! Не петь! Будет в ближайшее время на что посмотреть, о чём написать тоже будет, о чём пожалеть будет и чему порадоваться – тоже, наверняка, будет!».

Рублёв достал из-под подушки телефон. Меньше всего он хотел увидеть там пропущенные от Кати звонки, эсэмэски с извинениями. Однако он их увидел!

И сам отправил эсэмэску. Только не Кате. Оле. «Встречаемся в кафе на Ломоносова, у школы, в пять, потом едем ко мне. Саша». В то, что Оля придёт, он не сомневался. И в то, что он останется следующей ночью с ней – тоже. А про Катю, или Аню, кем бы она ни была на самом деле, надо скорее забыть. Падать так падать.

Часть третья

XX

Начало весны опять проспали. Примет не заметили – сквозь низкое закопченное небо не пробились мягкие лучи согревающегося солнца. Да и загазованность помешала почувствовать тот сладкий и головокружительный запах оттепели, по которому можно было определить, что «запахло весной». Но природа – капризная дама, она на своем всегда настоит. И вскоре осели сугробы, выдавив из себя серую жижу, в которой утонул весь город. Горожане, как обычно, с непривычки пытались перескакивать их, обходить, но рано или поздно всё равно попадали в воду. Причём, как назло, попадали в самую маленькую лужицу на всём пути. Промочив ноги, шли дальше, и по мере того как холодок щипал лодыжки, становились весьма счастливыми – наконец и они почувствовали смену времен года!

Вскоре улыбки ранней весны опять сменялись угрюмостью прохожих – снег таял, а всё, что было под ним, предательски оставалось на месте… Не будем описывать ту грязь и запах, которые обычно появляются в эту пору. Поспешим лишь уверить горожан, что улицы в это время года могут быть не такими противными! Но не вы ли виноваты, друзья, в том, что кто-то украл у вас красивый чистый русский март?

Украденные перемены, украденные эмоции, украденные чувства. Что ещё у вас нужно украсть, чтобы вы хоть раз в жизни спросили – кто и почему травит весну?!

– Да, дерьма опять выше крыши! Засранцы, сами же серут, а ты потом за них убирай! – возмущался плотный плешивый пожилой мужчина, стоящий на балконе одной из пятиэтажек в самом центре города. В его маленьких заплывших глазках отражалась вся панорама улицы, – тьфу, пидорасы! Вот как с такими разговаривать?

– Иваныч, ты что там опять бурчишь? Иди, я тебя блинчиками накормлю, – позвал мужчину женский голос, – ну, что ты опять всем недоволен? Успокойся уже! Весна на улице, а ты все гав да гав!

Седовласая полная женщина с лучиками морщин вокруг глаз была женой Иваныча и всегда могла успокоить разошедшегося вдруг мужа. Тот ничего не ответил, жевал себе блины и время от времени поглядывал на часы.

– Много сегодня работы у тебя? – поинтересовалась женщина.

– Ой, Степановна, и не говори! Объезд, потом совещаловки, потом концерт какой-то с чешской делегацией. Поздно буду, очень поздно.

– Я тебя дождусь, – на миг в глазах женщины отразилась вся вселенская грусть, но она, как и полагалось жене большого человека, не показала своих чувств мужу, – и зачем ты опять пошёл на эти выборы? Не бережёшь себя совсем. На кой чёрт тебе этот город, Вань? Бросил бы ты кресло своё?

Поехали бы в Италию, в домик наш, там бы и жили себе спокойно.

– Ой, не причитай, мать. За мной семья, сама знаешь какая, да и город – это не птицефабрика, здесь власть веками строить надо.

– Ты уже двадцать лет, как в мэрах, чего ещё строить? И так всех построил, что без тебя ни шагу не делают! – не унималась жена.

– Делают, и срут к тому же вдобавок, за окном посмотри, что творится, а убирать кто? А убирать Иван Иваныч? Кто же ещё? Эти опездолы RASSOLNIKI пойдут улицы чистить? Которые орут везде на меня? – Иван Иванович подвинул к жене новый номер предвыборной газеты RASSOLNIK’ов, – почитай-ка, какой у тебя муж людоед!

Анна Степановна пробежала глазами по заголовкам на первой странице: «Швецов заворовался!», «На чьи деньги мэр купил дом в Италии?», «Его боятся даже воры в законе!».

– Ой, да не бери в голову, Вань! Первый раз, что ли, на тебя бочку катят? Не расстраивайся!

– Ладно, мать, давай, до вечера! – Иван Иванович последний раз чвакнул чаем и, поцеловав жену в одну из морщинок на щеке, грузно зашагал к выходу.

Всё, что ей оставалось – перекрестить его спину. Она делала это ровно сорок лет, которые они живут вместе. Она крестила мужа и когда он работал обычным строителем, и когда получил должность в районо, и когда работал заместителем первого секретаря уже на уровне города, и, конечно, когда стал главой города. Всё это время Анна Степановна поддерживала своего мужа и никогда не обращала внимания на грязь, которая лилась на супруга со страниц газет и экранов телевизора.

Может быть, эта вера и помогала Швецову двигаться по карьерной лестнице? Как говорится, молитвами жены? Может быть. Но, по крайней мере, советского оголтелого карьеризма у Швецова никогда не наблюдалось! Он бы так и работал прорабом на стройках промышленных предприятий, если бы однажды не послал на три русские буквы своего начальника.

Дело было пустяковое – начальник требовал закончить объект раньше срока. Но переплачивать рабочим за это не хотел. Тогда Швецов и объяснил ему, как мог, что так, товарищ, не пойдёт. Начальник попытался отстранить взорвавшегося подчиненного, но тот пошёл жаловаться в районо к недавно сменившемуся председателю районной ячейки партии. Тот выслушал и решил вопрос кардинальным образом – повысил Швецова до начальника отдела по строительству.

Такие кульбиты во власти – как на местном, так и федеральном уровнях – становились тогда такой же нормой, как совсем недавно продвижение по службе друзей и родных первых лиц партии. Это было уже время перестройки. Одни красные чиновники бесцеремонно меняли других таких же, при этом поплёвывая на уходящих с таким отвращением, будто это были люди низшей расы. Такое непривычное, но публичное отношение к бывшим отцам зародило надежды на лучшее. Этими чувствами и питалась перестройка. И, конечно, подавилась.

Но это всё было в прошлом, сейчас, сидя на заднем сидении «Мерседеса», Швецов думал о куда более важном для него. До выборов оставались считанные недели, и ему было совершенно ясно, что в этот раз ему не так просто будет удержать власть. А власть он любил и уже не мог себя без неё представить. Так же, как пловец не может представить свою жизнь без воды, или, скажем, художник – без краски.

«И что же они, суки, себе позволяют? Как же их красиво сделать, чтобы они не рыпались?» – думал Швецов всю дорогу, он все последние недели над этим думал и нервничал, как студент на экзамене. Он и сейчас ёрзал по кожаному сидению. Да ещё муха в салон залетела, ее жужжание ещё более раздражающе действовало на Ивана Ивановича.

Подумав еще о чем-то, действующий мэр достал из внутреннего кармана пиджака мобильник и, пощурившись в поисках нужной фамилии, нажал на кнопку вызова. Пока ждал ответ – следил взглядом за мухой, перелетающей с одного места на другое. И она все больше и больше его раздражала!

Наконец, на том конце провода ответили.

– Алло, это я! Слушай, есть там подвижки по нашим вандалам? – ж-ж-ж-ж, ж-ж-ж-ж, муха не унималась и, кажется, пошла по головам: немного покружила над водителем, теперь полетела к нему, Иван Иванович дёрнул головой, – давай уже сажай кого-нибудь из этих борщей. Для острастки. Да нет, этого не надо, опасно. Кого-то из главных. Их там целый совет, блядь, рабочих комиссаров, к кому-нибудь уж подкопаетесь.

А между тем, настырное насекомое все доставало мэра, он отмахивался от него, как мог:

– Вот блядь какая, да нет, это не тебе, не тебе, говорю! – муха, наконец, успокоилась, села на спинку водительского сидения, – иди сюда, тварь!

Это твои проблемы. Но чтобы завтра же мне доложили, и нашим журналистам слили. Все, до связи!

Швецову не терпелось быстрее положить трубку и свести счеты с мухой. Освободившись, он сильно ударил по мухе, кулаком ударил, чтобы наверняка. На костяшке осталась мерзкая слизь и одна лапка насекомого.

– Убили, Иван Иванович?! – спросил водитель. Он, конечно, знал, что убил – от такого удара он сам чуть не загнулся – просто хотел польстить шефу!

– А как же! От меня не одна тварь не уйдёт, ты же знаешь, Валер, – удовлетворенно ответил мэр, – ладно, давай заворачивай, поехали в драмтеатр, послушаем, что там эти пидорасы лепечут!

– Так объезд же? – напомнил удивлённый Валера, поскольку его шеф ещё ни разу не пропускал объезды.

– Да хер с ним, без меня осмотрят, поехали, поехали, – затараторил Швецов.

XXI

До начала выступления кандидата в мэры Александра Рублева перед студентами местных вузов оставалось тридцать минут. Встреча была запланирована в здании драматического театра. Сюда уже лениво подтягивались студенты. Но вдруг к театру со всех сторон подъехали полицейские уазики, Мерседесы и девятки. С мигалками и сиренами. Широкий массивный театр оказался в кольце.

Центральная площадь города, она так и называлась – Театральная, (это настоящая издёвка архитекторов – в городе, где культурного населения по всем подсчётам и пяти процентов не набиралось, центральная площадь – Театральная) замерла. Все стали ждать, что будет дальше. Однако ничего не происходило. Машины так и остались стоять с мигалками, из них никто не выбегал с автоматами, никто не орал в громкоговорители. И это бездействие ещё больше интриговало и, более того, даже нагоняло ужас.

Внезапно испортилась погода. Небо над театром забаррикадировали чёрные грозовые тучи – первые в этом году. Они так низко опустились, что казалось, скульптуры театральных муз, украшающих крышу театра, вот-вот проткнут небо и оттуда хлынет что-то неприятное и мерзкое.

Так продолжалось минут двадцать. Наконец, горожанам стало скучно и они разошлись по своим делам, прочь от этой людной площади. А студенты, которых всё прибавлялось (не все пришли по разнарядке из вузов, многие по доброй воле), заторопились скрыться внутри театра. Полицейские сидели в машинах, никто ничего не делал, никого не обыскивали. И даже нагло просигналивший жёлтый «запорожец» пропустили на театральную парковку, которая располагалось прямо у центрального входа. Для этого одной полицейской машине пришлось заехать на ступеньки крыльца.

– Посмотрите, это же капец, как они срут, – с интонацией захватившего Москву Наполеона сказал Рябов и похлопал по плечам Ведова и Рублёва.

– Да уж, смотри, Сань, ты ещё даже не мэр, а охрана у тебя как у президента! – пошутил Ведов и заглушил мотор.

Рублёв молчал, ему стало не по себе. Что-то нехорошее заворочалось в душе, будто чувствовал, что нельзя ему идти в этот театр, и из машины лучше не выходить.

– Ну что думаешь, Сань? – спросил Андрей.

– Да хрен его знает, но чует моя жопа – не к добру все это.

– Да брось ты, чувак. Просто пугают. Ну что они сделают, арестуют тебя сейчас? На глазах у всего города? Даже не мечтай, – успокаивал Рябов, хотя и у самого на душе кошки заскребли.

– Бля, смотрите, мужики, это же машина папы, – разрядил обстановку Ведов.

На парковку заворачивал «Мерседес» с номером «001», все в городе знали, чья это машина. Пассажиры «запорожца» вместе с водителем наблюдали, как мэр аккуратно припарковался, прогнав с места очередную полицейскую девятку. Но никто из машины не вышел, и даже тонированное стекло не опускалось. Кажется, приезд такого гостя стал сюрпризом и для полицейских, они зачем-то разом включили сирены.

– Может быть, пропустим эту встречу? – не заметил, как озвучил свои мысли Рублёв. За эти дни, пока шла предвыборная кампания, их как только не травили: избивали агитаторов, отключали свет в зданиях, где проходили встречи, ежедневно печатали в газетах и писали в интернете, что Рублёв – это RASSOLNIK и главный в городе бандит. Но появление на его встрече со студентами мэрских мигалок – это уже перебор!

– Ты чего? Не дрейфь, Сань! Я же знаю, что ты пойдёшь, – Ведов действительно знал, он понимал, что даже если по Рублёву стрелять будут, он всё равно в театр пойдёт, а все его опасения, это так – минутное замешательство.

– Они этого и хотят, Сань! Нам нельзя не идти, там студенты, причём лучшие, ты должен, понимаешь?

Посидели. Послушали сирены. Послушали себя.

– Ну пошли! – решился, наконец, Рублёв, выходя из машины, – суки, сами напросились. Теперь держитесь.

За ним пошёл и Ведов, и только Андрей остался в машине:

– Я здесь посижу, а то мало ли чего! От них всё можно ожидать. Где потом мы твое чудо желтое искать будем!?

Сзади хлопнула дверь «Мерседеса», послышались тяжёлые уверенные шаги, но парни не обернулись – много чести будет!

Зал был полон. Он гоготал, шуршал, скрипел, матерился, дребезжал. Все были напряжены и ждали чего-то необычного, будто сейчас кто-то разрешит все их вопросы. Наконец, из глубины сцены к микрофону зашагал высокий статный мужчина. В свете верхних софитов отражалась его слегка седеющая голова. Девушки в первом ряду заметили, что мужчина голубоглазый, и глубоко вздохнули. Ещё бы! Про таких, как он, говорят – красавчик. Таких в политике встретишь редко.

И весь зал залюбовался, замолк. Начал всматриваться в его такие правильные, такие русские черты лица.

– Добрый день, друзья! – красавчик ещё и говорил хорошо поставленным голосом. В этот момент Александр отдавал себе отчет в том, что первые секунды, пока к нему привыкают, он должен взять всех в свои руки, чтобы никто не отвлёкся, заинтриговать, зацепить. Вот именно их, молодых, которые голосуют умом. Конечно, от него ждут ответа на вопрос – правда ли то, что он RASSOLNIK. Именно об этом его спрашивали на встречах с избирателями, а он их провёл уже десятки.

Но сегодня он должен был произвести фурор, и поэтому Рублев, прокашлявшись, продолжил:

– Друзья мои, сегодня я вам скажу – RASSOLNIK я или нет, обещаю. Но в конце нашей встречи. Клянусь, скажу правду.

Зал как будто провалился в тишину. Ни звука, ни взгляда. И только где-то сбоку, справа на первом ряду, скрипнуло сиденье, это Швецов не выдержал интриги. Тут-то Рублёв и увидел его первый раз. Они встретились глаза в глаза, и то, что Александр увидел в Швецове, поразило его. Оказалось, что это был умный, очень думающий взгляд, как у хорошего актёра, который говорит сцену и то, что он говорит, можно прочитать в его глазах. И не капли страха, наоборот, Швецов будто всё контролировал, будто это он позволил Рублёву выступить на этой сцене и раскрыть главный секрет. Иван Иванович словно бы говорил противнику: «Ну, давай, мальчик мой, покажи, на что ты способен, и хотя я знаю, что тебе до меня далеко, но всё равно я тебя уважаю и с удовольствием послушаю, начинай!».

– Но для начала друзья, я хочу поблагодарить присутствующего здесь мэра Ивана Ивановича, он тоже пришёл сегодня сюда, а это значит, что пока я буду говорить, не отключат свет, как это делали раньше во время вот таких же моих встреч с горожанами.

По залу пронеслись смешки, ухмыльнулся и Швецов, но так, как будто пожалел оратора, мол, эх ты, мальчик, до таких глупостей опускаешься! Рублёва это задело ещё больше.

– А теперь о главном, – начал он уже серьёзно и властно, – я думаю, мало кто знает, что мы с вами в прямом смысле слова сидим на костях. Да, на костях заключённых ГУЛАГа, которые строили этот прекрасный театр, строили и умирали прямо здесь в грязи, в опилках, в цементе. Люди умирали, как твари. А ведь многие из них были наши с вами ровесники, другие были учёными, были музыканты и инженеры, были, конечно, и преступники. Но в меньшинстве, я в этом уверен. Откуда я об этом знаю? Сами строители кровью писали таблички – мы, такие-то заключённые ГУЛАГа, строим для будущих поколений этот театр, хотим, чтобы никто не забыл, какой ценой он построен, всем привет!

«Всем привет!», конечно, строители не писали, это Рублёв попытался смягчить свой пафос, но зал не отреагировал, он слушал его как пророка, с открытыми ртами, распахнутыми горящими глазами. Александр с ужасом для себя осознал, что для них он, как минимум, мифологический герой, они наверняка все уверены, что он предводитель RASSOLNIK’ов, той силы, той мощи, которая искореняет топоту, то есть зло. Конечно, он не богатырь, не Илья Муромец, но так хочется верить в силу, в новую силу, не в ту, которая в страхе держит всех порядочных людей, а в силу, которая их от этого страха избавит. Вот откуда было такое внимание к этому кандидату в мэры. Всем им на его политику, речи про ЖКХ и коррупцию было глубоко плевать, и не дай Бог он начал бы об этом рассказывать – вся его мифичность тут же улетучилась бы, и зал бы потонул в разочарованных возгласах. Это были не пенсионеры, не рабочие – эти зрители от него ждали совсем других слов. Рублёв всё это понял, понял за ту короткую двухсекундную паузу, что сам же подвесил над аудиторией. И правду говорят – в экстремальных ситуациях человеку многое открывается.

– Так вот, к чему я вспомнил про строителей этого театра, друзья! – Рублёв хотел было опять взять паузу и о чём-то задуматься, но отогнал все мысли и пообещал себе не отвлекаться, пока он говорит с залом. С людьми надо говорить искренне, из сердца, не пропуская слова через фильтр в голове.

И он заговорил.

– Нас часто убеждают, что мы уже живём в новой стране, в стране молодой, которая только встаёт на ноги, поэтому потерпите, нужно ещё время, чтобы мы зажили, как люди. На самом деле, мы ещё и не начинали жить в новой стране. Мы по-прежнему в СССР, – в зал внезапно ворвался звук дрели, это в кулисах начали делать декорации к вечернему спектаклю. Александр подошёл к микрофону ближе и заговорил громче, – мы по-прежнему в СССР. Эта страна не рухнула в перестройку, нас обманули. Потому что у руля страны остались те же люди, что и правили в СССР. Или, по крайней мере, были взращены советской системой. Но мы-то знаем – империи рушатся только тогда, когда на смену её императорам приходят представители совершенно других империй. Или люди с иным мышлением. Со своими взглядами, правилами, методами, – в кулисах что-то треснуло, а потом послышался стук, он всё усиливался, несколько человек одновременно что-то колотили. Рублёву пришлось начать орать в микрофон, – например, возьмём любую фабрику, допустим, по выпуску одежды. Фабрика эта начала приносить убытки, продукция не пользуется спросом и те шестьдесят человек, которые там работают, могут оказаться на улице. И тогда, как это принято в нашей стране, директор меняет название этой фабрики и выпускает на рынок ту же одежду, но только с другими лейблами. Стала ли одежда от этого лучше? Те люди, которые поведутся на новую марку, быстро разочаруются, потому что поймут, что это такое же, простите, говно. Это и понятно, ведь на переименованной фабрике остались те же люди, то же оборудование и тот же недалёкий директор. Меняться – так меняться полностью! А что произошло с нашей страной? То же самое, что и с фабрикой! Что бы у нас начались реальные перемены – к власти должны прийти новые люди. Люди, родившиеся в эпоху перестройки или даже после, те, которые смогли увидеть и понять сквозь открытые границы, сквозь доступную информацию, что как-то неправильно жили предки, что-то не то нам рассказывают учителя, воспитанные в СССР! Можно всё построить по-другому! Живут же люди в других странах! К власти должны прийти люди, воспитанные и обученные по-новому, с новым мировоззрением!

Между тем в кулисах совсем расшумелись, теперь стучали и сверлили одновременно, Александр совсем себя не слышал:

– Я не буду сегодня призывать вас голосовать за себя, это глупо, я хочу призвать вас самих идти в политику, идти в общественные организации, идти в управленцы, хотя бы начинать с малого. Хотя бы дорасти до директора фабрики, не позволить ему поставить вместо себя своего приемника, сына или родственника, который обязательно воспользуется наработанной схемой управления и вконец обанкротит предприятие. Такие примеры мы наблюдаем уже сегодня, их сотни. Поэтому, друзья, идите в управленцы. Вы поймите правильно, не мы с вами в этом виноваты, но так сложилось, что именно нашему поколению выпала честь разрушить, наконец, советскую империю и начать строить новую. Я знаю, что внутренне будет трудно отказаться от старого, фантомы прошлого, ностальгия даже на уровне подсознания. От этого никуда не деться. Все время будет казаться, что была великая страна, о которой так счастливо отзываются родители, родственники. Но это надо выжечь из себя. Надо понимать, что счастливая жизнь в СССР – это миф, это гипноз. Даже если посмотреть на цифры и на объективную историю, то хорошей жизни в СССР не могло быть по определению!

За кулисами, наконец, все стихло, и зал по-прежнему был во власти только голоса Александра:

– Советские чиновники с помощью своих по-прежнему пропагандистских СМИ убеждают нас, что советская империя это благо. Нам приводят примеры, что она создала чудо архитектуры, построила громадные здания, метро, самые большие в мире заводы и так далее. Да, это так! Но не будем забывать, какой ценой! Сколько костей лежит под грудами этих сооружений, помните, я вам про этот театр говорил, который построили заключённые? А в лагерь тогда и, соответственно, до сих пор может попасть каждый без всяких причин. Это, во-первых, друзья. А во-вторых, через сколько лет они создали эти имперские сооружения, которыми теперь гордятся, выпучив груди вперёд, через сколько лет они всё это создавали, после того, как начали всё в стране с ноля? Через сколько лет после построения новой России они полетели в космос? Ещё неизвестно, куда мы полетим через сорок лет! – Александр вдруг поймал себя на мысли, что начал говорить лозунгами, но, слава Богу, зал не взрывался аплодисментами, значит, они всё-таки думают, – в общем, можно долго говорить о причудах и легендах прошлой жизни. Повторюсь, друзья, всё это ровным счётом ничего для нас с вами не значит. Мы должны, мы просто обязаны прогнать этих красных засранцев, мы должны избавиться от этой красной тошнотворной вертикальной советской однопартийной тоталитарной системы. Мы с вами, друзья, не должны допустить, чтобы она развивалась дальше, она уже начинает задыхаться, и мы должны ей окончательно перекрыть кислород! Если мы с вами, мы – абсолютно новое поколение, родившееся в эпоху пока ещё свободного доступа к миру, не воспользуемся историческим шансом и не изменим свою жизнь, то у нас, уж простите за пафос, больше никогда не будет цивилизованного государства. Ведь тогда на смену умирающим выходцам КПСС, на смену их детям, которые, естественно, думают и работают как при КПСС, придут внуки и так далее. И ещё – последнее! Внимание, друзья. Вы спросите – а как же тогда быть? Прогонять и молодых людей? А как понять, что этот человек свой, наш? Да, господа, к власти априори мы не должны допускать людей, в чьём родстве были красные начальники. Потому что у них уже в генах сидит то, что им плевать на людей! К новой системе должны прийти образованные потомки обычных простых людей. Я знаю, что многим в зале не понравится это, но другого выхода нет!

В этот момент Рублев заметил, что зал оживился, внимательной тишины больше не было, и тогда Александр опять закинул старую наживку, – а теперь, что касается RASSOLNIK’ов, друзья! Мы договорились, что мы не допускаем во власть отпрысков начальников. Давайте договоримся и о том, что не пустим туда и топоту. Не повторим ошибок Октября! Мы вообще должны истреблять её, перевоспитывать. Да, перевоспитывать эту опору советской власти. Уже почти век, сто лет, друзья, власть намерено воспитывает топоту и даёт ей все возможные привилегии, потому что это – рабы. Рабы не пискнут никогда. А ещё рабы помогают ставить на место думающих людей, а попросту говоря – запугивают их. Они и сами того не осознают, но зато власти это понимают. Когда на сотню гопоты приходится один образованный, то вряд ли он рискнёт пойти против них. На этом и держится вся эта противная советская цивилизация. Поэтому, что я могу сказать про этот беспрецедентный опыт войны с гопотой, которую объявили люди, называющие себя RASSOLNIKI?

Рублев замолчал, будто на секунду замешкался, сказать ли им правду или откреститься:

– Что тут говорить, друзья, я думаю, вы и сами всё поняли, после всего, что я вам тут наговорил. Я лишь повторю – я призываю вас идти во власть. Именно вас – людей с образованием, думающих, чутких! И уж простите меня за мой пафос ещё раз, – Александр искренне улыбнулся, он и правда в эту минуту захотел это сказать, – я не попрошу вас в конце, как обычно делаю, прийти и проголосовать за меня, я просто скажу, что я, как ваш земляк, горжусь вами. Просто потому, что вы такие есть! А вы классные, я это понял, пока с вами говорил. Спасибо. Больше вас не мучаю!

После пламенной речи Рублева раздались аплодисменты. На секунду показалось, что это крыша театра рухнула и из-под земли забил фонтан! Таких оваций он еще не срывал. А некоторые, особенно девушки, даже повскакивали со своих мест. Он стал для них кумиром. В псевдосвободной стране люди, говорящие правду, всегда становятся кумирами.

– Спасибо, не стоит, не стоит, друзья, – Рублев застенчиво пытался остановить аплодисменты, – ну ладно, я пошёл, а то сейчас воду заряжать на сцену поставите!

Шутка прошла, студенты захлопали ещё громче, кто-то даже завизжал, а кое-кто засвистел с задних рядов. Хлопали ещё долго, даже после ухода кандидата за кулисы. Мэра к тому времени уже не было на первом ряду.

«Ну и правильно, – подумал Рублев, – куда тебе, старому, меня понять.

Тем более, согласиться. Любой бы не выдержал».

В кулисах Рублева встретил воодушевлённый Ведов:

– Ну, Сань, ты дал, я уж сам хотел воду заряжать поставить! Прямо целый концерт!

Рублёв взглянул на часы. Оказывается, говорил он всего минут десять, а показалось, что целый час.

– Короткий концерт получился. Ну и ладненько. Главное ярко, – вслух оправдал себя он.

Решили выйти через служебный вход, чтоб не пересекаться со студентами. А то набегут, пристанут, придётся отвечать на вопросы, а очень не хотелось, да и сил уже не осталось. На улице по-прежнему было пасмурно. Иголками капал дождь. Где-то за углом театра звонили и дребезжали трамваи. Шваркали пешеходы. Перекрикивались птицы. Раскатывали лужи машины. Рублёв вспомнил, что когда-то он любил такую вот весну.

Шумную. Потому что шумной весной маленькие города больше всего похожи на мегаполисы. В другое время года здесь тишина.

Полицейских машин на театральной площади уже не было. Мэрского «Мерседеса» тоже. Только жёлтый «запорожец» одиноко стоял на серой площади.

Рублёв сразу почувствовал, что что-то не так. Однако пытался переспорить предчувствие. В запорожце не было Андрея. Ну, подумаешь, нет, ну что такого? Пошёл прогуляться или воды купить! Но что-то подсказывало изнутри – не так все просто.

Когда подошли к машине, опасения подтвердились – Андрей ушел не по доброй воле. Заднее стекло потрескалось, боковые выбиты, на дверях вмятины, сидения вывернуты.

Рублёву и Ведову все стало понятно. Понятно и досадно. Настолько досадно, что даже на эмоции сил не хватило. Так и повалились на сломанные седушки, те скрипнули, словно извинились, что не спасли Андрюху. И от этого скрипа стало совсем тошно.

Дождь усиливался. Колотил по жёлтой железной крыше. Стекал ржавыми разводами на переднее стекло.

XXII

В тот же вечер все местные новости перечитали пресс-релизы местного УВД. Которые гласили, что в ходе тщательно спланированной операции задержан один из лидеров RASSOLNIK’ов. И далее шли детали, особенно смакуемые дикторами: «При задержании RASSOLNIK оказал сопротивление, пришлось вызывать ОМОН. Сейчас, как сообщают в полиции, мужчина уже даёт признательные показания. В частности подчёркивается, что задержанный рассказывает о намерениях его преступной террористической (террористической выделялось паузами с обеих сторон, так как для дикторов провинциального телевидения и радио это было слишком сложное слово) группировки захватить власть любым, но – далее цитата – желательно мирным способом. Также задержанный заявил, что на ближайшие выборы мэра группировка выдвинула своего человека. Это известный журналист – Александр Рублёв».

Сами RASSOLNIKI весь вечер провели у здания РОВД, куда отвезли Рябова. Собралась вся основа. Кроме отца Иоанна. Он не мог отменить вечерней службы.

К Рябову никого не пускали. Только адвоката. Защитник был свой человек, проверенный – еврей. Ему и поручили записать видеообращение задержанного к общественности. Рябов должен был сказать, что его похитили и что ему угрожают убийством, если его друг Рублёв не снимет свою кандидатуру с выборов в ближайшие дни. Но он, Рябов, будучи патриотом своего города, призывает Рублева продолжать предвыборную кампанию, потому что коррумпированному мэру срочно нужна замена, иначе город погибнет. И что весь этот шантаж – это грязные и низкие игры, на которые решаются только люди, признавшие свое поражение.

Ближе к полуночи, то есть сразу после городских новостей, это обращение появилось в эфире областных и федеральных СМИ. Журналистская солидарность великая сила – Рублев и Ведов подключили всех своих знакомых, которым, естественно, все было преподнесено в лучших традициях журналистики – похищение властями человека из штаба главного оппонента мэра на предстоящих выборах, давление на честного кандидата, беспредел, ужас, преступный сговор власти и полиции! В общем, пройти мимо таких зацепок коллеги не смогли. Плюс ещё эксклюзивное видео замученного узника, который клянётся, что его шантажируют представители власти. Ну как не выдать это в эфир!?

Поэтому на следующий день местные СМИ не так бойко рапортовали о задержании Рябова. И даже сухие пресс-релизы не торопились перечитывать. Никому не хотелось оставаться в дураках, тем более, что шумиха в области поднялась нешуточная.

Через сутки после задержания стало понятно – RASSOLNIKaM удалось вывернуть эту ситуацию в свою пользу. Задержание Рябова не убавило, как рассчитывали власти, а только прибавило очков Рублёву.

Был здесь и минус – прошедшая не по сценарию акция устрашения ещё больше разозлила полицейских и власть. Рябова они теперь закатают по полной, а до суда явно продержат в СИЗО. Хорошо хоть на фоне шумихи не посадят в общую камеру – побоятся. Ну, хотя бы так друга не подвели!

– Что, парни, недоглядели вчера? – прогремел отец Иоанн, когда Рублёв, Ведов, Тихонов и Мильчин – вся оставшееся основа завалилась в сени двухэтажного дома батюшки, стоящего в считанных метрах от его храма.

– Это Швецов обосрался, вернее, мы его обосрали! – не без гордости, будто это он организовал информационную атаку на власть, уточнил Мильчин и, вздёрнув своими гоголевскими усами, добавил, – теперь хер кто сунется.

– Да ты что! Ничего себе! Это тебя, что ли, испугались? – спросил Иоанн, и Мильчин понял, что зря он вообще рот открыл.

– Ну, хорош, ты чего на Костяна взъелся? Он не виноват же, что так с Андрюхой вышло, – осадил батюшку Ведов.

– А у меня только позавчера свечи попадали все у иконы Александра Невского, я ещё подумал – не к добру это, – на этих словах отец Иоанн перекрестился на храм, – ну проходите, чего встали, как истуканы?

О доме священника Иоанна в городе ходили легенды. Поговаривали, что у него золотом стены обшиты, что мебель ему привезли из Европы по индивидуальному заказу, а в ванной джакузи из белого мрамора. А так как батюшка мало кого к себе пускал – слухи только подогревались. Проверить сплетни никому не удавалось. Даже RASSOLNIK’ов он принимал всегда в храме, но сегодня особый случай, вот и позвал к себе.

На самом деле ни золота, ни мрамора в доме не было. А мебель стояла самая обычная. Стол, стулья, два дивана, кресла, полки с книгами и высокий торшер с тремя смотревшими в разные стороны лампочками. Вот и все, что увидели гости.

– Ты нам тут аскетизм не показывай, веди сразу в платиновый свой джакузи! – пошутил Ведов, когда отец Иоанн пригласил всех сесть вокруг стола в одной из комнат. Батюшка засмеялся:

– А, да! Знаю, что люди говорят. Но могу только баню предложить, и ту топить долго надо, старая уже.

– Ну, конечно, рассказывай, – не унимался Ведов, – на втором этаже поди все в шелках, как у падишаха! Вот скажи мне, зачем тебе, священнику, двухэтажный дом?

– Я что, не человек? – возмутился Иоанн, но как-то деланно, – на самом деле этот дом ещё мой предшественник строил, отец Алексий, царство ему небесное, тот любил шиковать. Я когда приехал сюда, все его ковры, да бархаты с хрусталями в дом престарелых отвез, книги только оставил. Книги хорошие у него, это да, это я никому…

– Ладно, времени мало, давайте к делу, – перебил всех Рублёв, – надо что-то придумать.

– Чай-то хоть будете, с чабрецом? – спросил батюшка. И пошёл к стоящей в углу газовой конфорке, на которой пылился железный дутый чайник, – Чехов не зря чай любил пить, ему вон какие мысли гениальные приходили, и мы выпьем.

Батюшка, громко чиркнув спичкой, зажёг конфорку под чайником.

– Я что думаю, – заговорил Тихонов, – пора людей на улицы выводить. На митинг или шествие какое.

– Это-то понятно, только надо ещё какую-нибудь яркую акцию устроить! – отозвался из угла Иоанн.

– То есть, думаешь, просто вывести людей на улицу недостаточно?

– В нашей стране уже недостаточно, – эти слова Лозовой произнёс так, будто прочитал того же Чехова со сцены любительского театра. Очень наигранно получилось. Но он был прав.

– Я вот что думаю, надо потасовку устраивать, – слова Ведова на фоне слов Иоанна прозвучали, как журчание ручья на фоне грома. Но реакцию у собравшихся вызвали шумную.

– То есть? С мусорами подраться? – не понял Мильчин.

– Пока не знаю, но что-то надо предпринять.

Рублёв вздрогнул. Только этого ещё не хватало. Потасовки устраивать. Да и зачем, ради чего? Отец Иоанн разливал в железные кружки заварку.

– А давайте лучше покреативим! – предложил Рублёв.

– Говори! – заинтересовался Ведов.

– Например, чучело Швецова сожжём, все в белом выйдем, или будем идти с кастрюлями и бить их друг об друга.

– Зачем? – не понял Мильчин.

– Да какая разница, главное к себе внимание привлечь. Как-то зацепить, чтобы не просто походили и разошлись, а чтобы быдло на районе запомнило, – пояснил Александр.

Отец Иоанн, как проводник, с пятью кружками в обеих руках подошёл к столу.

– Разбирайте! Кому надо печенье, идите в сени, там вроде было, – он сел во главе стола, по очереди оглядел всех широким отцовским взором и тяжело вздохнул. Обычно после такого ритуала следовала тирада минут на десять. Но в этот раз Лозовой молчал.

– Ты что-то, батюшка, хотел сказать? – не выдержали нервы у Мильчина.

– Это ты сегодня чего-то много говоришь! А я думаю, – опять наехал на бедного Костю Иоанн, – и вот, что я думаю. Шествие надо проводить, конечно. Но никого не провоцировать самим. Я уверен, и помяните потом моё слово, нас самих спровоцируют. И вот тут либо удержим мы наших ребят, либо… Кстати, сколько мы реально можем вывести?

– Я думаю, чуть больше тысячи реально. Это только наши. Плюс сочувствующие – ещё тысяча, – прикинул Ведов.

– Откуда столько? – удивился Иоанн.

– Это мы неделю назад на расширенной основе считали, когда ты опять молитвы отчитывал. На трафарете у нас уже тысяча красуется, сам сегодня любовался!

– Я тоже мимо специально проехал, порадовался! Ты, батюшка, почаще с нами туей, больше знать будешь, – сказав это, Константин понял, что сейчас в лице батюшки на него обрушится весь гнев Самого. Но Иоанн вдруг начал оправдываться.

– Пост, сами понимаете, не могу вырваться. Но вы красавцы, конечно. С такой армией можно Швецова вытряхнуть из его кремля.

– Да, и к Андрюхе присоединиться. Ему как раз скучно, наверное! Скажешь тоже! – Мильчин от безнаказанности вошёл в раж.

– Все пустое. Это пустой разговор, – Рублёва уже начало тяготить это заседание. Захотелось домой к Ольге, обнять, забыться, – давайте думать, а не болтать.

Дружно отпили чай с чабрецом. Помолчали. Где-то в большом пустом доме радовалась простору муха. За окном проехал грузовик. Чавкнул Костя.

– Может быть, проведём шествие за джентльменские выборы? – предложил Ведов, – призовём Швецова выпустить политического узника Рябова и впредь бороться за голоса по-честному. Мне кажется, думающие люди оценят наше благородство.

Рублёв вздохнул с облегчением. Слава Богу, от потасовки отказались.

– Но нас все равно спровоцируют. Что-то все равно будет, – не унимался отец Иоанн.

«Вы-то куда, батюшка!? Успокойтесь уже!» – взмолился про себя Рублёв, и, похоже, молитвы были услышаны.

– Хотя мне вот Сашина идея нравится, что покреативить надо, чтобы завтра все говорили. Это хорошо. Какие будут идеи?

– Предлагаю устроить мозговой штурм! – без задора, так как сил на самом деле на штурм уже не оставалось, промямлил Рублёв.

Если бы во время штурма в окно к отцу Иоанну заглянул случайный прохожий, то он бы стал свидетелем невероятной картины. Все, кто находился в доме, по очереди, а то и все вместе краснели, тужились, кричали, смеялись, хлопали, подскакивали, ходили по комнате, снова садились, снова подскакивали, прыгали и даже пели песни. При этом на столе, кроме чая, ничего не было. С ума сошли, наверное! – подумал бы прохожий.

– Все пустое, все пустое! – орал Иоанн и крестился.

– А если сжечь?

– Тогда не по-джентльменски!

– А может быть, в конце шествия «адидас» сожжём? – накидывал идеи Тихонов.

– Магазин?

– Нет, просто штаны или кроссовки! Как символ гопоты.

– Хорошо, но не в этот раз.

– А может быть, поединок устроим? – предложил Рублёв, – джентльменский. Или как на Руси перед боем – два всадника с обеих сторон сходились, помните? Вот и здесь что-нибудь такое замутить!

В глазах Иоанна и Ведова мелькнула надежда, что скоро их вечерняя сходка может закончиться.

– Прямо на лошадях, что ли? – не понял Мильчин и потрепал свои усики.

– А что, можно и на лошадях. С копьями! Все как в старину. Только тот, который Швецов будет, например, в красном, а тот, который я, в белом.

– Неплохо!

– Хуйня.

– Только не в красном и белом.

– Ну, это просто как вариант.

– Надо вот как, – отца Иоанна осенила идея, – надо, чтобы тот, который ты, ехал в стильных джинсах и в рубашке на красивом молодом коне, а который Швецов – на старой кобыле. Нарядим его в красный галстук – он его любит, в пиджак клетчатый драповый, как у советских функционеров, в брюки с подтяжками. И мешками обвешать с деньгами, причём прозрачными мешками. И все это на главной площади города под окнами мэрии замутить. С трубами, с хоругвями, все, как мы любим!

– Точно! А на кобылу Швецова мигалку ещё надо повесить и номер блатной, как у Швецова, два ноля с единичкой, – Мильчина тоже попёрло от идеи батюшки.

– И вот они скачут друг другу навстречу, и ты этого Швецова из седла выбиваешь красиво! Да! А если ещё деньги из мешков посыплются, да актёр классно упадёт – вообще будет супер! Швецов сам из окна от злости выпадет, глядя на это, – резюмировал Ведов, – что скажешь, Сань?

– Взрыв мозга, – Рублёву на самом деле было уже плевать, что делать, он валился с ног от усталости.

– Взрыв мозга сегодня и запоминается. Потому что этого самого мозга у всех так мало, что только его взорвав, люди вспомнят, для чего им голова нужна, – оправдывал свой креатив Иоанн.

– А давайте Швецову ещё кроссовки «адидас» наденем, – все не успокаивался Константин.

– Уймись ты! – снова буркнул на него батюшка и Мильчин в который раз зарёкся молчать.

– Короче, устраиваем шествие и рыцарский турнир. Говно, конечно, но об этом реально станут говорить, – решился Рублёв.

– Тогда, Сань, завтра поедем, подадим заявку на шествие и якобы митингу здания администрации. Чтоб под поединок место забить, – радовался Ведов необычному ходу, но где-то внутри его крутилась мысль, что слаба идейка-то. Но что-то в ней все-таки есть!

– Ну слава Богу, а то я думал, что мы до утра, как черносотенцы, заседать будем. А у меня утрення завтра. Пост ведь Великий. Сами понимаете.

– Намёк понят, – Ведов первым встал из-за стола, – расходимся. Чай, кстати, вкусный, никогда с чабрецом не пил ещё!

Четвёрка основы вышла на улицу. Город встретил их колючим ветром, за шиворот падали капли накрапывающего дождя. Уже было темно, фонари не работали. Только луна справа освещала мокрую дорогу, а слева она же расплескалась по куполам храма. Рублёву почему-то подумалось, что он сейчас на каком-то телевизионном игровом шоу. Осталось только два варианта: храм или дорога. На них направлен весь свет. Ведущий, невидимый никому, Он Сам, ждёт, что же выберет герой. Ждет, чтобы сверху громогласно объявить – правильный выбран вариант или игрок все потерял.

Но у Александра не было вариантов. И он пошёл вслед за остальными. По дороге. Где-то в метрах тридцати на обочине был припаркован жёлтый «запорожец». «Главный приз – аааавтооооомобиииииль! Забирайте, – Рублев неожиданно для себя заулыбался, – значит, угадал!».

Домой вернулся около двух ночи. Ольга не спала. Лежала в одной ночной сорочке. Грех было не потратить последние силы.

XXIII

Иван Иванович Швецов каждый раз перед выборами вынимал свой главный козырь – говорил, что ему удалось договориться с владельцами градообразующего предприятия, и если он выиграет выборы, то они пересмотрят свою налоговую политику. Это значит, что город ежегодно будет получать дополнительные миллионы в бюджет. На эти деньги откроются новые детские сады, отремонтируются дороги и мосты, и вообще – не жизнь будет, а малина!

Владельцы завода правила игры принимали и говорили «да», такое принципиальное решение принято. Но надо, мол, понимать, что город может развиваться только, если есть стабильность. А стабильность эту Иван Иванович, золотой он человек, обеспечивал! И с ним, безусловно, приятно работать. Ему-то эти налоговые деньги давать не страшно. Все знают – он их потратит по назначению.

Обещания мэра и второго человека в городе – директора завода, что ещё надо провинциальному избирателю, чтобы поверить?!

Но мало кто знал, как нелегко доставалась Швецову поддержка градообразующего предприятия. Тем более в последнее время, когда народ стал осмеливаться задавать неудобный вопрос – а деньги-то где? Заводу приходилось время от времени реально раскошеливаться, что, конечно, по логике заводовладельцев было обидно – с чего это какому-то городу мы должны приплачивать? А у Швецова была своя логика. И разговоры мэра с директором завода все больше стали напоминать разборку алкоголика с продавцом пива, который опять недолил.

Вот и в этот раз, минуя проходную завода – помпезную, высокую, с колоннами, часами, крупными буквами и бюстами советских лидеров – Швецов настраивал себя на длинный, серьёзный, обременительный разговор.

Справедливости ради скажем, что Швецов, уже сидя перед мраморным, обшитым красным бархатом директорским столом, пытался свести разговор к беседе по душам – ведь уже столько лет друг друга знают, да и что собачиться, когда конкуренты на выборах все сильнее?

Но директор Сергей Петрович Железняк предпочел более жесткий стиль общения.

– Что ты жопу рвешь, Иваныч? Ты уже мне всю плешь проел со своими налогами! Отъебись! – Сергея Петровича за глаза называли светофором.

Он, когда злился, краснел, желтел и зеленел, причём происходило это так же быстро, как менялись цвета на дорожном устройстве. А злился Сергей Петрович часто, его вообще добрым видели только несколько раз, и то на фотографиях. Железняк срывал злость на всех и по любому поводу. Орал благим матом, топал ногами, мог кого-нибудь из сотрудников в запале ударить и обязательно краснел, желтел и зеленел. Вот и в этот раз Швецову удалось почувствовать себя школьником, разучивающим правила дорожного движения:

– Ты чего мне, блядь, угрожаешь тут, ты какие требуешь налоги, ты знаешь, сколько мэров на этом погорело!? Да мне легче раскошелиться и тебя на хуй скомпрометировать, чтобы тебя не выбрал никто и никогда! Да ты, Иван, вообще охуел, что ли? И так, чисто из-за уважения, мы тебе последние годы дороги строим и садики содержим!

– Что ты мне рассказываешь тут? Совсем уже охерел, Петрович!? Дороги они, бля, строят! Вы для себя их, суки, строите, ваши же билазы ебаные их разъебенивают. А садики? Содержите? Ну так и что?! Ваши же садики, дети там ваших же рабочих… Да вы вообще за то, что экологию нашу срёте, должны нам такие бабки отстёгивать! Здесь, блядь, как в Рио-де-Жанейро должно быть! – Иван Иваныч, хоть и не менял цвет лица, но по экспрессии не уступал сопернику, – а я, блядь, должен к тебе на поклоны ещё ходить!? Да к начальству, твоим пидорасам-акционерам, в Москву ездить?! И ты мне будешь ещё угрожать? Мэры погорели! Да я, блядь, здесь живу с рождения, а ты кто такой? Ты откуда вообще приехал? И будешь меня тут дорогами вашими сраными попрекать?!

– Лизочка, принесите-ка нам коньяка французского и ни с кем меня не соединяйте, – ласково, как и положено начальнику молодой секретарши, скомандовал Сергей Петрович в микрофон переговорного устройства. И так же мягко попытался продолжить разговор со Швецовым, – ты что разошёлся, Иваныч, опять? С тобой не соскучишься. Я же тебе сказал – будем проталкивать вопрос этот, может быть, налогов в твою казну сколько-то заплатим, но в следующем году. Мы с тобой это уже обсуждали и не раз.

– Мне гарантии нужны, ты что мне зубы заговариваешь? Гарантии где? Что я должен говорить людям?

– Не мне тебя учить, что людям говорить! Как обычно – родное предприятие поддержит родной город. Как поддерживало всегда! Ты, ей Богу, как в первый раз! – и снова пригнулся к микрофону, – Лизонька, мы ждём, где коньяк?

– Бля, не умничай, Петрович. Сказать-то я скажу, а потом что? Родное предприятие дымит, а городу от этого что?

– Что? Что? Заладил! Ты что, дёргаешься, Иваныч? Всех поддержим! И тебя родное предприятие поддержит, если себя хорошо вести будешь. Сколько там до выборов? А? Ты же понимаешь, я махну рукой и все голоса твои. А сколько голосов у нас работает, ты и сам знаешь. Плюс наши ветераны, жёны, ну не мне тебе объяснять, как ты до этого побеждал. Лиза, ебаный в рот, где коньяк? – опять завелся Петрович, он понимал, что только коньяк может многое решить в этом надоевшем диалоге, а коньяка все не было.

И Швецов все больше распалялся.

– Нужны мне твои 15 процентов сраных, что-то ты много на себя берёшь! Политиканам из Москвы рассказывай, как ты победу их партии обеспечиваешь, а не мне. У меня вон бюджетников в два раза больше, да ещё другие заводы есть. Обойдемся без твоих спецовок, не пугай! Да и что-то в прошлый раз не наблюдалась активность-то твоя! Даже автобусы не выделил. Так что иди ты на хуй со своими голосами. Гарантии мне давай. Чтобы я людям пообещал.

– Голоса тебе нужны. Какие на хуй гарантии? Патриота-то не строй.

Хочешь и рыбку съесть, и на хуй сесть, как всегда. На хромой козе объехать, – светофор зажегся красным, – типа ты такой молодец, договорился со мной, позаботился о городе, а я, говнюк, сижу здесь и деньги зажимаю. А ты, бля, пришёл и развёл меня как девочку. Так, что ли? Так вот – хуй тебе, Иваныч. Пока выборы не пройдут, я, сука, специально ничего выбивать для тебя не буду! Никаких налогов. Соси!

– Вот ты позер, вот ты, блядь, комсомолец херов. Ну, спасибо, ладно, поработаем ещё.

– Ой, а ты можно подумать, диссидент! Иваныч, ты чего хочешь? Ты чего сюда сраться пришёл? Давай лучше коньячка, а? Твой любимый! – секретарша, наконец-то, внесла заветный напиток – длинная бутылка стояла на подносе, горлышко на уровне грудей третьего размера, как раз между ними, посередине. Этот натюрморт вызывал у шефа соответствующее ассоциации, – ай, моя хорошая, спасибо, дорогая, поставь на стол. За долгое время лицо Сергея Петровича обрело нормальный цвет:

– Что ты ссышь-то, а? Ну? Иваныч? Ну напечатаем мы в своих газетах, что тебя поддерживаем, ну скажу я по телеку, что вопрос о деньгах решается на высшем уровне, ну выделим автобусы, что ты ссышь-то, зачем тебе лишний пиар из-за этих денег сраных налоговых?

Швецов ничего не отвечал, только кряхтел, косился на бутылку.

– И так пролезешь в своё кресло, все равно больше не кому. Ты же у нас, блядь, как памятник, Иваныч, в смысле – хуй сдвинешь! – и директор завода, заливаясь хохотом, разлил коньяк по рюмкам.

– Ну будет тебе, будет, мне вот не до смеха последнее время, – Швецов нехотя, лениво, будто делает одолжение, поднял рюмку и чокнулся с Петровичем. И только, когда влил в себя французский алкоголь, подумал: «А, может быть, правда, зря я так боюсь? Все равно кроме меня некому!».

Коньяк в этот раз шёл как никогда легко.

XXIV

Человек с громкоговорителем сразу привлёк внимание отдыхающих городского парка имени одного советского, но талантливого писателя. И дело было даже не в громкоговорителе. Лицо этого человека в последнее время стало узнаваемым. Его можно было увидеть и в бесплатных газетах, которые дважды в неделю горожане находили в своих почтовых ящиках, и в эфире местных телеканалов, в роликах после телевизионной отбивки «Выборы», и, конечно, на плакатах раздражающего салатового цвета с необычными лозунгами. Так, например, в самом центре города весели плакаты, призывающие «выбирать молодой город», в районе, где дымили местные заводы, и где, особенно ночью, невозможно было уловить запах кислорода, красовалась фраза «за чистый город, за светлых людей». Были свои плакаты и вокруг городского парка, просто «за здоровый город».

Узнаваемость не облегчала работу Рублёва. И, тем более, не спасала от страха. А бояться было чего – ведь он пришёл в парк не на встречу с избирателями, а на акцию, финал которой заранее известен – все закончится дракой. Но акцию эту придумал сам Рублёв, и отказаться от неё, тем более сейчас, когда он уже что-то начал бубнить в громкоговоритель и настраивать звук, было нелепо. Да и, в конце концов, надо же когда-то проучить этих обнаглевших бухариков.

Рублев с детства не любил гулять в городском парке. Он не понимал, почему он должен постоянно видеть, как взрослые пьют, курят и ругаются. И почему этим занимаются почти все взрослые, которые отдыхают здесь. При этом их дети рядом. И не исключено, что через каких-то десять лет они не сменят на скамейках своих родителей. Эта простая мысль приходила в голову даже двенадцатилетнему Саше, но почему-то никто не делал этим дядям и тётям с бутылками замечания. С каждым годом пьяных в парке становилось все больше. Парк тоже рос, расцветал, появлялись новые аттракционы. Чёртово колесо – и то перестроили, теперь оно стало на пять метров выше. Если раньше тень от него доходила до самого леса, у которого заканчивался парк, то теперь тени шарят и по деревьям, словно это и не лес вовсе, а гигантское натянутое полотно, а кто-то невиданный умудрился устроить на нём настоящий театр теней. Тени постоянно приобретали формы геометрических фигур, перетекающих одна в другую, так прямоугольник сужался до квадрата, квадрат превращался в треугольник, а треугольник смазывался до круга.

Но театр теней не интересовал обитателей парка. Хотя они, естественно, были рады, что Чёртово колесо увеличили, что парк стал походить на более современный, прямо как в областном центре, а главное, скамейки теперь стояли почти под каждым тополем. Компаниям пьяных культурно отдыхающих было, где затусить. До этого они сидели на ветках и ждали, когда же руководство парка сподобится поставить здесь скамейки. Когда это произошло, гопники совершили свой следующий эволюционный шаг – научились пить из горла, сидя ОБЯЗАТЕЛЬНО на спинке лавки, обшаркивая ноги о сиденье.

Вот и сегодня Рублев видел всю ту же картину. Все до одной лавки были заняты людьми, которые пили «из горла», редко из стаканчиков; пиво, вино, а некоторые хлестали даже водку. Дети бегали рядом, спотыкаясь о выброшенную мимо урны тару, поскальзываясь на окурках и шелухе от семечек.

Ну о чем разговаривать с такими людьми? Надо сразу бить в рыло! Однако Александр и рад был бы, но скоро выборы и ему надо запомниться. Чтобы избиение уродов связали именно с ним, а не с простой массовой дракой, которыми очень часто заканчивались коллективные посиделки перепивших.

– Алкоголь очень вреден для здоровья, – свой выход в нелюди Рублёв решил свести к абсурду, так быстрее обратят внимания и дольше не побьют, – вы будете смеяться, друзья, но это действительно так. И вы не поверите, но он вреден даже для ваших детей, на глазах которых вы пьёте. Вы спросите, чем же он вреден, ведь это не табак, табак понятно – дым, дети вдыхают его, а в выпивке нет ничего для детей вредного?

В этот момент Рублев заметил, что некоторые алкоголики посмотрели на него с любопытством. Чтобы привлечь внимание остальных, Рублёв стал ходить вдоль скамеек, продолжая говорить:

– Так вот, друзья, то, что вы пьёте, вредно тем, что вы подаёте дурной пример. Скажете, банальность? Ничего подобного – ведь вы же не занимаетесь сексом при детях? Я надеюсь, что вы этого не делаете! А почему вы не занимаетесь – потому что думаете, что это неправильно, нехорошо, некрасиво, неэтично. Так почему же вы думаете, что красиво и этично при детях пить? Или курить? Или материться? Я вас уверяю, господа, если бы вы, перед тем, как выпить, дожидались, пока ребёнок уснёт или уйдёт в садик, как вы ждёте, чтобы заняться любовью, то ваши дети были бы морально и физически гораздо здоровее. Я думаю, вы со мной согласны? – Рублёв остановился, обвёл глазами отдыхающих, на него теперь смотрели почти все, кто-то уже начал свистеть и материться в адрес оратора. «Быстрее бы уже кто-нибудь чем-нибудь кинул или подошёл на разборку» – думал Александр. Ведь если бы хоть кто-то из зрителей был трезв, то они бы заметили, как иногда дрожат губы Рублёва. И вовсе не от холода, а от страха.

– Так вот, друзья, возвращаясь к вашему поведению. Вы только посмотрите – снег не успел сойти, природа начала оживать, солнце пригрело…

Казалось бы, гуляй с семьёй, радуйся весне, так нет: мы лучше будем пить. Мы будем закидывать всё мусором, и пусть трава растёт сквозь бутылки и пачки сигарет. Ведь так? Мы лучше пить и сорить научим ребёнка, чем радоваться солнцу! Это, господа, ни в какие ворота не лезет. Отсюда вопрос, опять банальный, чем вы отличаетесь от животных? Допустим, свинья срёт перед своими поросятами, ну так это – свинья, а вы же уважаемые, наверное, кем-то граждане! – гул становился все опаснее, гопники заводились. Александр чувствовал это и боялся, но в тоже время понимал, что нужно продолжать свою лекцию.

– Давайте перейдём к более философским вещам. Я допускаю, что вам просто нечем заняться, и поэтому вы пьёте в парке. Окей! Но так кто же в этом виноват? Власти? Что не продумали ваш досуг? Нет! Вы сами! Каждый из вас вместо того, чтобы сейчас лузгать семечки и харкать себе под ноги, мог бы взять, например, метлу и подмести свой двор. Вы смеётесь надо мной? Впрочем, это скорее показатель вашего интеллекта. Надо делать хорошие дела, особенно весной, – и снова загудели отдыхающие, и снова новая волна страха накрыла оратора. Впереди была главная провокация, а, значит, лучше всего ему с громкоговорителем пойти в сторону леса, который как раз сейчас покрывало теневой геометрией Чертово колесо.

– А я сегодня с товарищами с утра уже сделал хорошее дело для города.

Мы ездили в цыганский посёлок, туда, где торгуют наркотой, и обливали несмываемой салатовой краской дома барыг, выбивали им стёкла. А тех, кто выбегал из дома – наркоторговцев или членов их семей – избивали и тоже обливали краской. Чтобы все знали, глядя на них, что это убийцы наших детей!

От леса Александра отделяло шагов сто, пора было вступить в контакт с аудиторией:

– Как вы думаете, хорошее дело мы с друзьями сделали? – на скамейках засвистели – на этот раз одобрительно, загоготали, загалдели, что так и надо, мочите гадов! Только Александру от такой тёплой поддержки было холодно. Он готовился сказать то, после чего все и начнётся.

– Так вот, что я вам скажу, господа, для меня люди, которые бухают в парке, на виду у детей, то есть вы, такие же конченные пидорасы, как и те, что продают наркотики!

Договаривая это, Рублев уже шёл спиной. До леса оставалось метров пятьдесят. Аллея со скамейками уже закончилась, до последней было шагов десять, но там сидели бомжи, от которых реакцию было ждать глупо. Но и другие, как показалось Александру, тоже и носом не повели. Будто не слышали его. Все продолжили заниматься своим делом, словно хотели сказать – спасибо парень, нам было интересно, но мы дальше побухаем, а что касается пидорасов, то ты сам такой и отъебись. То есть на него в данный момент никто не среагировал. Александр хотел повторить главный тезис своего выступления, даже громкоговоритель поднёс ко рту, но тут увидел, как несколько бритых парней идут в раскачку к нему. В руках пустые бутылки – главное оружие пролетариата! Секунд десять Рублев смотрел на гопников, как тореадор на быков. Но дольше щекотать свои нервы становилось опасным и Рублёв, снова поднеся ко рту усилитель звука, прокричал: «Погнали»!

Кажется, целый мир в этот момент на секунду замер. Тень от чертова колеса зависла на ёлках, откуда тучей выбежали десятки крепких парней. Не меньше выбежало и с другого конца парка. Как кентавры неслись к аллеям эти неожиданно появившиеся молодчики, в руках держали биты, а некоторые ещё и банки с краской.

Пожелавших разобраться с Рублёвым снесли первыми. На них же вылили литра три салатовой краски. Пацаны даже понять не успели, что происходит. Да и мало кто в тот момент понял, что «вообще бля такое творится», а кто попытался, не получилось – алкоголь значительно замедлил умственные процессы.

RASSOLNIKI били жестоко, так, что даже бутылки гопникам в этот раз не смогли помочь.

Рублёв не сразу понял, а когда увидел, то закрыл глаза: его бравые ребята начали бить и женщин. Те тоже были хороши – прыгали на нападавших, вцеплялись им в волосы и в кожу, сильнее раздувая ярость в парнях. И на женщин лилась краска, но особенно в ней топили тех, кто ещё минуту назад спокойно прожигал свой очередной день и не думал, что по земле сегодня он будет ползать раньше, чем обычно. И вовсе не оттого, что опять перепил.

Обычно алкоголиков называют синими, сегодня они были зелёными.

Такими они пойдут в понедельник на работу – к тому времени весь город уже будет знать, кого и зачем разукрасили RASSOLNIKI.

Все смешалось в тот миг: люди с тенями, краска с кровью, осколки с окурками. И грязные страшные звуки: мат, рёв детей, кряхтение мужиков, вопли женщин, op RASSOLNIK’ов, хлопки от ударов кулаками, треск от удара битами. Да ещё Чертово колесо вдруг поехало – скрип, как сирена к отступлению, пронесся над парком.

Рублев снова поднёс ко рту громкоговоритель и сказал уходить. Вот только уходить не торопились, и Рублев с ужасом увидел, что его отряд занимается мародёрством. RASSOLNIKI вытаскивали из карманов избитых телефоны и срывали с шей цепочки. Александр аж поперхнулся от такого зрелища.

– Не трогать! Охуели, что ли?! Не трогать, уходим, у-хо-дим! – орал он на свою гвардию и беспомощно смотрел на Ведова, который добивал пьяного качка. Осознав, почему Рублёв на него так смотрит, Ведов, не думая ни секунды, бросил качка и переключился на соратника, который прятал в карман чужой телефон.

– Ты что, сука?! Бросил быстро, блядь, – крикнул он на побледневшего парня и вмазал ему в челюсть так, что тот сложился, как оловянный солдатик, – Суки!!! Выбросили на хуй все телефоны, кто, блядь, разрешил?

Те гопники, которые ещё были в сознании, не понимали, что за спектакль перед ними разыгрывается. Только что у них отработали мобилы, но на хер эти мобилы всем раскидали обратно? Что за неправильный гоп-стоп?

Разбой ради разбоя? Что такое вообще? Это как рыбалка ради процесса, когда пойманную рыбу выбрасывают обратно в реку. Но на большие размышления все равно никого не хватило – вместе с телефонами на них сыпались и очередные удары, и они были куда мощнее, чем до этого.

– Суки, уходим! – проревел Ведов и сам ринулся к лесу.

– Уходим, – робко повторил Рублёв в громкоговоритель и побежал за Ведовым.

Стая сорвалась за предводителями, оставляя после себя красно-зелёное месиво и рыдающих детей.

«Что, блядь, за дела? – думал Рублёв, вбегая в лес, – что случилось? Кто дал команду отрабатываться? Чуть, суки, все не похерили! И это за считанные недели до выборов. Вот это бы мы сейчас попали! Вот бы попали!».

За спиной хрустели ветки, хрустели прошлогодние подсохшие листья, толпа бежала слаженно и быстро, как настоящая армия, но сегодня эта армия не радовала Рублёва. Хотя ещё утром он с таким вдохновением представлял, как исполнит мечту детства, начистит рыло распивающей в парке топоте. Ну вот и начистил! Радуйся! И вышел к ним один! И сказал им один на один все, что думает. Страх сжал в кулак и сказал! Ну, с победой! А радости не было. Где-то вдалеке, наконец, послышались полицейские серены, но RASSOLNIKaM они были уже не страшны.

«А если кого-нибудь из них поймают, то поделом, – подумал почему-то Александр, но опомнился тут же, – нет, не надо никого ловить, да и не поймают, мы лучше сами разберёмся!»

В тот день он ещё не раз задавал себе болезненный вопрос – неужели RASSOLNIKI сами стали гопниками? Или они всегда таковыми были?

XXV

Не успел Ведов согласовать предстоящее шествие в мэрии, как начальник городского ФСБ был уже на проводе. Журналист даже удивился тому, как быстро стучат чиновники, видимо, этому делу их в СССР хорошо научили. Натаскивали прямо со школы.

– Короче, делайте, что хотите, мне плевать – все равно ваш Андрюша начал давать показания. Знакомые менты шепнули, так что не обессудь, дорогой, если завтра ваше шествие закончится для вас вязаловом. И, соответственно, поездкой всех в автозаке до ближайшего отделения, – рассказывал Дорогин. Ведов вслушивался в его речь и пытался понять, что его смущает в этих словах. Ясно, что про Рябова – это врёт, угрожает. Но в том-то и дело, что в голосе Дорогина и нотки угрозы не было. Наоборот, абсолютное равнодушие, безразличие, на него это не было похоже. Будто и не Дорогин вовсе, а робот какой-то.

– И ещё хочу сказать, что для вас, если вас повяжут, это даже будет безопаснее, слышишь меня? А то мне тут ещё шепнули, что вас на этом шествии хотят прессануть!

И опять ровный ничего не выражающий голос. Будто этот голос не из телефонной трубки говорил Ведову, а откуда-то из подсознания.

– Мне очень страшно! У тебя все, а то я за рулём? – так же равнодушно сказал Ведов в трубку.

– У меня все. Смотри, чтобы у тебя было не все, – связь оборвалась и гудки показались журналисту куда красноречивее и эмоциональнее недавнего разговора.

«Вот урод! – подумал Ведов, после того, как положил телефон в карман, – все настроение испортил. И зачем он звонил!? Что, хотел предупредить? Посочувствовать? Нет, что-то здесь определённо не так. Может быть, менты готовят провокацию, а добрый Дорогин по-свойски решил об этом рассказать? Ну-ну! Конечно! Разбежался! Нет, но ведь не зря он позвонил. Да и этот равнодушный голос! Зачем же он звонил? Блин, только об этом я ещё не думал!»

А думать Ведову, действительно, было о чём. До выборов оставалось страшно мало дней, и электорату требовались новые пилюли пропаганды взглядов кандидата Рублёва – иначе этот электорат не пойдёт на выборы.

А как ещё можно попиарить Рублёва? Какими акциями? Устроить что-нибудь против ФСБ, но они скрутят всех ещё до выборов, и все пойдет псу под хвост. Нужны идеи! – И тут резко что-то тяжелое влетело в Сашину голову, по крайней мере он резко дёрнулся, – Блин, как же я забыл? Сегодня же надо принимать ролик!

«Запорожец» вздрогнул и, прибавив скорости, покатил в сторону металлургического района. Здесь между заводами и трубами, вся в дыму, стояла его родная телекомпания, которой он и заказал предвыборный агитационный ролик кандидата Рублёва.

Ролики кандидатов не отличались оригинальностью, все ограничивались пустой болтовнёй в кадре и призывами в стиле: «Голосуй за Ивана Иваныча Пупкина». Рублёв же решил снять целое кино.

Короткометражное. В основу лёг сон, который приснился ему, когда он только приехал делать репортаж о RASSOLNIKax. Это тот сон, где он рушил памятник Серпу и Молоту. Такой же памятник соорудили за городом, все сделали из папье-маше, только кувалда была резиновая. Вместо фона – натянули зелёное полотно, хромокей – обычно на телевидении всегда снимают на «хромокее», потом при монтаже его замещают необходимой графикой, фоном, декорацией. В этом ролике заместили раскалёнными лавами стали, очертаниями и тенями города, рассветом. Все как во сне. Только с последним ударом Александра об уже скрюченный памятник рядом с героем, обливающимся потом, появился слоган: «Уничтожим старое, ради рассвета нового». Да, вот так «по-базаровски». Зато безо всяких призывов прийти и проголосовать за номер такой-то, без всяких обещаний «прекрасного далёка» и прочей скучной мути, которую вынуждены слушать горожане перед каждыми выборами.

Ролик получался великолепным – на монтаже это было понятно. Но сколько избирателей его оценят и поймут?

Запорожец Александра проезжал мимо билбордов с изображением Рублёва, мимо стен сталинок, обклеенных плакатами кандидатов, под предвыборными растяжками, раскинутыми над дорогами.

«Ну, в общем-то, – подбивал итоги проделанной работы Ведов, – все организовано грамотно. Встречи с избирателями регулярны, свое плюс купленное время на телеке и на радио используется по полной, да и город весь позеленел от цветов RASSOLNIK’ов, не говоря уже о том, что акции помогают постоянно приковывать к себе внимание. Вчерашняя акция в парке уже на местных форумах вызвала такое же обсуждение, как если бы в город приехала сборная России по футболу и проиграла местной любительской команде!»

«Это ещё что, – продолжал планировать предвыборную агитацию Александр, объезжая ямы и лужи на дорогах, – мы ещё проведём праздники для детей, украсим ленточками с именем Рублёва все тополя и заборы вдоль центральных улиц, поучаствуем в дебатах и, наверняка, выиграем у соперников. Повезло, что дебаты со Швецовым в прямом эфире выпали на пятницу перед днем тишины. Ох, и разнесём его!»

Александр представил, как Рублёв хоронит в эфире мэра и до того увлекся своими мыслями, что в запале нажал на клаксон.

Но, тем не менее, Ведову казалось, что для победы на выборах этого недостаточно. Может быть, его нервозность оправдана – проигрывать нельзя. Или победа или добро пожаловать в камеру! Это как минимум. Что же еще придумать такого, чтобы наверняка выиграть или хотя бы успокоиться?

Ведов не в первый раз задавал себе этот вопрос. И уже давно осознал, что надо все силы потратить не только на пиар Рублёва, но и на компромат действующего мэра. Причем скомпрометировать надо красиво, чётко, чтобы ни у кого не возникало больше вопросов, за кого отдать свой голос.

Логика простая – новое занимает свое место только тогда, когда старое уже неинтересно. Когда старое уже не привлекает. Когда старому уже никто не верит. Наконец, когда старое уничтожается!

Как уничтожить Швецова? Это сейчас самый открытый вопрос для RASSOLNIK’ов.

До телекомпании оставалось минут десять езды. Ведов специально поехал к ней длинной дорогой, чтобы было больше времени подумать. Поехал через район своего детства. Типовые пятиэтажки, фасады которых, словно булочки с присыпкой, были отделаны маленькими камнями. Эти многоквартирные дома, как правило, в четыре подъезда, соседствовали с двухэтажными бараками. Шлакоблочные дороги переходили в ямы и в асфальт и снова в шлакоблоки. Кусты акации сменялись яблонями и тополями. Почти все дороги и бульвары были отделены здесь от жилых домов кустами и деревьями. Однако назвать район зелёным язык не поворачивался. Из-за близкого расположения к заводам зелень уже к концу мая покрывалась пылью и даже пахла цехами, а к июню листья и вовсе обгорали и скрючивались, как подожжённые листы бумаги.

Виноваты были кислотные дожди. Впечатления портили сломанные ржавые качели и карусели, груда окурков на тротуарах, раскрашенные и облупившиеся фасады бараков и пятиэтажек-ёжиков, вонь помоек.

Десять лет уже прошло, как Ведов переехал из этого района в более современный и чистый. Однако временами тоска по местам детства подкатывала к горлу, в такие секунды хотелось побежать к родной песочнице, полазать по тем кустам, в которых когда-то строил с друзьями шалаши, попинать мяч на одной из заасфальтированных площадок двора.

А вот и двор! Телеведущий сбросил скорость – всмотрелся и в песочницу, и в площадку, все было уже другим и казалось страшно маленьким. А вот и магазин, в который он часто бегал за пакетиками «Юппи». Был такой порошок, который засыпался в воду, превращая её в сладкий фруктовый напиток, этот напиток раскрашивал при питье язык и пол лица. А вот кинотеатр с логичным для места названием «Сталь» – двухэтажная коробка, побеленная в охру. Когда-то маленький Саша ходил сюда с родителями в кино, или просто в буфет – здесь продавали вкуснейший молочный коктейль. Потом кинотеатр закрыли и только школьников водили сюда время от времени на специальные сеансы или на праздники. Здесь Ведов-школьник читал стихи про войну, здесь впервые увидел американский боевик и советскую сказку «Красная шапочка». Когда Александр учился в восьмом классе, эти редкие кинопоказы прекратились, а вместо кинотеатра открыли салон компьютерных игр. А ещё через какое-то время «Сталь» стала кабаком. И сюда Александр заглядывал, приводил своих первых девушек, а их у него было много. Теперь же в здании бывшего кинотеатра располагалась сауна. Да, здесь построили сауну. Причём самую элитную в городе. С дорогим алкоголем и дорогими проститутками. Все знали, что сюда вместе со своими друзьями-бандитами часто приходит его величество мэр – Швецов. Телеведущему будто вмазали по голове битой, причём изнутри.

«Как же я раньше не догадался!» – Рублев резко затормозил напротив входа в сауну и снова ударил в клаксон. Желтый «запорожец» как обидевшийся ребёнок начал верещать на здание сауны, будто оно его и обидело.

Ведов минут пять стоял напротив бывшего кинотеатра. И ещё бы простоял не меньше часа, но его ждали на телекомпании.

Теперь мысли Александра не растекались по древу – ему было понятно, как уничтожить соперника. Нужно показать горожанам, как и с кем отдыхает уважаемый товарищ Швецов. Это будет бомба. Показать мэра в сауне с проститутками и бандитами! Какая ещё акция нужна? Только дегенераты после этого отдадут за него свои голоса.

Ведов, окрылённый идеей, влетел в телекомпанию. Коллеги что-то ему говорили про вчерашнюю потасовку в парке, про то, что все кассеты забиты комментариями пострадавших и очевидцев, что материал тянет на спецрепортаж. Режиссёры показывали, как они делали ролик, какие использовали спецэффекты и какой это прорыв для местного телевидения, но журналист никого не слушал. Он с первого просмотра принял ролик, всем пожал руки, на автомате уточнил, когда ролик будет в эфире и вылетел с работы.

Сердце стучало, виски вздрагивали, тело бросало то в холод, то в жар, не терпелось позвонить Рублёву и все рассказать. Или кому-нибудь позвонить, но непременно выговориться. Так бывает, когда придумываешь что-то гениальное, особенно когда над этим коптел много дней.

Но звонить было некому. Да и Рублёву пока не хотелось рассказывать, он хоть и стал после ареста Рябова окончательно родным человеком, но какое-то внутренне чувство ставило между ними преграду. Возможно, что это все было от нервов, но все больше Ведов Рублеву не доверял. Подозревал, что тот затеял свою игру или даже с самого начала в неё играл. Однако Рублёв оказался единственным главным игроком на этом поле. Это очень бесило Ведова. Да, именно бесило. И все чаще Ведов ловил себя на мысли, что на выборы надо было идти самому.

Об этом он подумал и сейчас, опять начал накручивать себя по поводу старого друга, отчего мозг уже кипел, разогревая и взрывая капилляры. Что-то жёстко продолжало бить Александра по голове изнутри.

В тот же день Ведов напился. Напился так, как давно уже не напивался. Иначе бы все то, что с ним случилось и о чем думалось сегодня, продолжало бы сверлить его мозг. А это могло закончиться только одним – болезнью, лечить которую пришлось бы в психушке.

Напиться и забыться – нет более верного способа решать проблемы.

XXVI

День шествия. Прямое включение местного интернет-телевидения. Девять утра.

– Мы находимся на площади у городского цирка. Здесь через час начнётся сбор участников запланированного шествия «За чистый город и чистые выборы» – именно так названо шествие в социальных сетях. По самым скромным подсчётам МВД ожидается, что участие в мероприятии примут около двух тысяч человек. Сейчас же на площади, как мы видим, только сотрудники полиции, они оцепили место сбора участников и сейчас городские службы заканчивают устанавливать ограждения вокруг площади и по пути следования шествия. Напомним, предполагается, что горожане пройдут от цирка до драматического театра вдоль набережной по проезжей части – её отцепили полчаса назад. И полчаса назад в городской администрации было собрано совещание по безопасности. И вот, что на нём сказал мэр города.

– Это шествие – воля народа и мы не должны этому противиться. Но мы должны понимать, и есть информация, что будут провокации. И несмотря на то, что сегодня на наш город смотрит вся страна, мы не должны заниматься попускательством. Я думаю, я предельно ясно все сказал.

Стоит добавить, что действительно с самого утра в город съезжаются журналисты региональных и федеральных каналов. Уже сейчас на площади рядом с нами работают восемь съёмочных групп.

День шествия. Прямое включение местного интернет-телевидения. Десять утра.

– Мы продолжаем прямые включения из центра города. Сегодня здесь запланировано самое массовое выступление общественности в истории города. Люди собирается, как и было заявлено, на площади у Цирка. Надо сказать, что приходят сюда в основном молодые, средний возраст двадцать – двадцать пять лет. В МВД уверяют, собравшиеся – это боевые бригады RASSOLNIK’ов – сообщества, которое кошмарит весь город на протяжении уже многих месяцев. И пять минут назад нам удалось взять небольшое интервью у начальника городского МВД Мансура Оглы-Беда. Предлагаю послушать, что он сказал:

– Я хочу прямо заявить, что сегодня собрались те самые RASSOLNIKI. Значит, по нашей информации, они прямо и косвенно поддерживают одного из кандидатов в мэры, и он, значит, как раз является одним из организаторов этого шествия. RASSOLNIKI – это те, которые устраивают побоища, которые разрушают город, значит, но им в силу наших недоработок, удавалось до последнего времени быть безнаказанными, бля. Но, значит, как мы знаем, совсем недавно была проведена спецоперация и одного из лидеров, значит, мы задержали. Вот на фоне этого и проходит митинг. И конечно, значит, некто на этом зарабатывает политические дивиденды в преддверии выборов. Значит, но мы, значит, недопустим.

– Это был Мансур Оглы-Беда, начальник городского МВД, а сейчас рядом со мной один из организаторов акции Александр Рублёв.

– Александр, скажите, зачем вы проводите это шествие и кто эти люди за нашими спинами?

– Эти люди – горожане, которые не могут больше мириться с тем, что происходит в нашем городе. Дело в том, что ни для кого не секрет, что город погряз в грязи, коррупции. Произвол и равнодушие властей уже видны невооружённым взглядом. И мы решили провести это шествие, призвали прийти сюда всех неравнодушных, чтобы власть увидела, что есть люди, которые хотят изменений, которые хотят жить в городе, где качественные дороги, где качественные услуги ЖКХ и где власть – это не местный царь Швецов, а где работают грамотные современные менеджеры-управленцы. Мы понимаем, и все понимают, что эти управленцы могут что-то кардинально изменить, при условии, что поменяется власть. Поэтому мы и проводим шествие под лозунгом: «Чистый город, чистые выборы».

– А как вы прокомментируете заявление, что сегодня на шествии собрались RASSOLNIKI?

– Каждый видит то, что хочет увидеть. Я же могу сказать, что на самом деле, по моей информации, так называемые RASSOLNIKI сегодня тоже будут присутствовать. Но мы, как организаторы, намерено не делали списка приглашённых, мы пригласили всех неравнодушных, и как мы видим, несмотря на то, что давление со стороны властей и МВД мы испытываем ещё на подступах к площади, людей уже собралось не меньше трех тысяч.

– И последний вопрос, Александр. Всю неделю горожан предупреждали, что на шествии будут провокации и что от вас нужно держаться подальше. И даже советовали не выходить на улицу.

– Я могу сказать только то, что власть нас боится. И боится не того, что мы начнем драться с ОМОНом, а того, что мы – новые люди, скоро придем во власть и тогда все те, кто сейчас пугает горожан подобными ужастиками, окажутся за решёткой. Я официально заявлю – никаких провокаций с нашей стороны не будет. Мы вышли только для того, чтобы сказать, что нам нужен чистый город и чистые выборы.

– Спасибо. Это был один из организаторов сегодняшнего шествия.

Напомню, шествие «За чистый город и чистые выборы» состоится сегодня в центре города. Оно стартует уже через двадцать пять минут.

Собравшиеся неравнодушные горожане пройдут вдоль набережной до главной городской площади. И по первым подсчётам уже сейчас можно сказать, что в шествии примут участие не меньше трёх тысяч человек. Мы продолжим прямое включение через полчаса.

День шествия. Прямое включение местного интернет-телевидения. Десять сорок утра. – Мы находимся на улице Горошникова, именно здесь по проезжей части должно пройти шествие «За чистый город и чистые выборы». И надо сказать, что оно уже началось – три с половиной тысячи человек уже вышли от цирка. И по маршруту их следования, а они идут до театральной площади, стоит оцепление. За оцеплением мы видим толпы народа, это тоже молодые люди, то есть ровесники тех, кто принимает участие в шествии. Все попытки спросить у них, кто они – просто зрители или сочувствующие – пресекает полиция. И вот мы слышим шум там, где сейчас проходят участники шествия. Это шумят те самые зрители, мы слышим свист, и сейчас вот вы видите, что в участников полетели бутылки и разные предметы… Что-то невероятное твориться сейчас в прямом эфире. Что же полиция? Полиция бездействует. Десятки камер, десятки камер сейчас снимают все происходящее. Участники шествия начали скандировать лозунги и пока стараются не обращать внимание на провокации. Тем временем участники шествия все ближе к нашей камере. Некоторые из них одеты, вы это тоже уже можете видеть, в футболки с надписью «RASSOLNIKI». Возможно, такая реакция зрителей как раз на эти надписи… И вот сейчас наша камера ловит, как полиция начала задержания тех, кто пытается выскочить за оцепление к участникам шествия, двоим это удалось, но добежать до головы колоны у них не получилось – их быстро скрутили и повели в автозаки. А мы напоминаем, что мы находимся сейчас на городской набережной. Вдоль набережной идёт самое массовое шествие общественности в истории города – «За чистый город и чистые выборы». Вернёмся сюда через десять минут.

День шествия. Прямое включение местного интернет-телевидения. Одиннадцать утра.

Мы находимся на повороте – здесь улица Горошникова заворачивает на театральную площадь, куда должны через несколько минут свернуть участники шествия «За чистый город и чистые выборы». Напомню, что участников шествия с первых минут сопровождают выкрики и освистывания, летят бутылки и зажигалки. Однако, несмотря на то, что улица и площадь заполнены полицией, никто никаких мер не предпринимает. Я напоминаю, что сегодня на митинге запланирован настоящий рыцарский турнир, на котором сразятся два рыцаря, один будет олицетворять действующего мэра, а другой человека, который должен, по мнению инициаторов турнира, прийти ему на смену. И вот уже считанные десятки метров остаются до того, как участники шествия свернут на театральную площадь. И что же мы видим? Прямо сейчас, я прошу камеры развернуться туда, куда должны пойти митингующие. Мы видим, что дорогу им перекрывают автозаками и ограждениями. Сотни сотрудников ОМОНа выстраиваются в шеренгу, а это значит, что участников шествия на площадь не пустят, только так можно трактовать эти действия. И вот мы видим, что один из организаторов шествия и ещё несколько человек отрываются от колонны и быстрым шагом идут к ОМОНу, тем, кто перекрыл им согласованный заранее маршрут. Мы попробуем разобрать, о чем говорит Александр Рублёв с представителями власти.

Александр Рублев: Что происходит, кто здесь старший по званию?

Полковник: Я начальник городского УВД. Я отдал приказ не пускать вас на площадь, значит, во избежание провокаций и конфликтов.

Александр Рублев: На каком основании такой приказ? Нас только что на глазах у всей страны закидывали бутылками – это провокация! И я уверен, что с вашей подачи. И вы ничего не делали. Вы не имеете права нам перекрывать.

Полковник: Значит, все, кто пытался прорваться, понесут наказание. Значит, я повторяю – на площадь мы вас не пустим. Я предлагаю вам расходиться.

Александр Рублёв: Мы не разойдёмся, и вы это понимаете.

Полковник: Мы примем меры, значит, я вам говорю – расходитесь.

Итак, мы находимся в самом центре города, где шествие, кажется, подходит к завершению, так как собравшимся предложено расходится. Так что, по всей вероятности, никакого митинга не будет. Участникам шествия несколькими минутами ранее перекрыли дорогу сотрудники полиции, хотя заранее обговаривалось, что митинг пройдет по окончанию шествия «За чистый город и чистые выборы». А вот сейчас мы слышим, как в громкоговорители митингующих призывают разойтись и прекратить шествие. За моей спиной мои коллеги устремились к организаторам шествия, сейчас мы, видимо, получим последние комментарии от Александра Рублёва.

– Скажите, что вы намерены предпринять?

– Как вы прокомментируете происходящее?

– Вы намерены оставаться здесь или подчинитесь требованию властей?

– Вы видите, что местная власть дошла до безумия, они запрещают горожанам проводить митинг, хотя он был согласован заранее. Я уверен, что им не нравится наш лозунг «За чистый город и чистые выборы».

Потому что эта власть на глазах горожан убивала город десятилетия! И нагло несколько раз фальсифицировала результаты выборов. Я подчеркну, местный мэр всегда набирал на выборах больше семидесяти процентов.

Это невозможно, учитывая, как недовольны горожане властью. И мы накануне очередных выборов решили сказать, что в этот раз все будет по-честному. Мы решили призвать власть действовать по закону. Но она на этом шествии уже нарушает закон. Я хочу сказать Швецову, что сегодня он опозорил город как никогда! Что он жалкий и грязный красный чиновник, который должен снять свою кандидатуру с выборов. Это будет по-честному.

– Александр, но все-таки, что дальше?

– Александр, что вы намерены предпринять?

– Александр, вы устроите митинг здесь?

– Мы надеемся, что здравый смысл восторжествует, и мы дойдём до площади. Мы заранее по закону обговорили свой маршрут, нас уверили, что нам обеспечат безопасность, но её не обеспечили, нас уверили и это запротоколировано, что никаких препятствий нам на пути до площади чинить не будут. Мы пойдём к площади. И я очень надеюсь, что нас пропустят. На этом все. Простите, я должен быть во главе колонны.

Это прямое включение с шествия «За чистый город и чистые выборы», и вы все видите своими глазами. Полиция перекрыла дорогу, по которой колонна должна была пройти на театральную площадь и провести там согласованный митинг. Сейчас эта колонна пока стоит и продолжает скандировать лозунги, здесь достаточно шумно, со всех сторон сотрудники МВД в громкоговорители просят всех разойтись. Сейчас все замерли в ожидании того, что же будет дальше. Я напоминаю, что это самое массовое… Итак, мы видим, что колонна тронулась, митингующие продолжают шествие. И в спешном порядке, мы видим, что сотрудники ОМОНа начали стучать дубинками по щиткам и идут навстречу участникам шествия. Я прошу все камеры настроиться на происходящее. Видно, что за сотрудниками ОМОНа двигаются пожарные машины, они наготове и по первой команде, вероятно, начнут разгонять водой участников шествия. Три с половиной тысячи человек сейчас идут по улице Горошникова, и внушительное количество сотрудников полиции направляются им навстречу. Мы находимся в самом эпицентре событий и продолжаем прямое включение. Со стороны митингующих в полицию и в тех, кто стоит за оцеплением, полетели домовые шашки и пиротехника. И вот уже мы слышим, как участники шествия скандируют «Гопота, сосать», уж простите, что я цитирую, но это от волнения. И вот бутылки, камни теперь летят в полицию и в обидчиков. А сейчас мы видим, как митингующие подошли впритык к полицейским заграждениям. Что последует дальше? Попытаются ли они прорвать оцепление? И вот, словно в ответ на мои слова, митингующие вступают в рукопашную схватку с сотрудниками полиции, это невероятно, такого ещё в нашем городе не было. И вот, камеры прошу сейчас навести туда, откуда на митингующих бегут со всех сторон не только сотрудники, но и зрители – в руках у них дубинки и биты. Что же происходит? Тем временем, мы видим, что участникам шествия удалось врезаться и войти вглубь колонны ОМОНа, это столкновение, друзья. Настоящая драка с полицейскими. Дым окутывает все происходящее. Недостаточно, недостаточно полиции, к такому повороту они явно не были готовы, три с половиной тысячи, напомню, молодых людей вышли на шествие, вы сами все видите, это реальная сила, и даже струи пожарных машин ничего не корректируют. Все смешалось, я не могу даже разобрать, кто в толпе с кем дерётся, все в дыму по-прежнему, но то, что это – жестокая драка – разобрать можно! Да, такого ещё не было никогда, наш город теперь долго не сойдёт с информационных лент всей страны. А вот как раз и новые силы спешат на помощь полиции, подкрепление. Вся площадь, я отсюда вижу, вся площадь в автозаках и легковых полицейских машинах. Но вот мы видим, что участникам шествия удаётся прорваться сквозь строй ОМОНа, они бегут на площадь. Тем временем к журналистам сейчас бегут полицейские, что они хотят? Мы продолжаем прямое включение, но… Нас просят выключить камеры, и мы видим, что буквально в рукопашную сотрудники полиции вступают с операторами. Да, друзья, это что-то неправдоподобное. Мы пока транслируем все происходящее, я надеюсь, что не прервётся картинка. Итак… уберите руки, руки уберите, вы что творите?! Руки, мы журна…

День шествия. Прямое включение местного интернет-телевидения. Двенадцать дня. Мы находимся у здания городской администрации, мы должны сделать заявление, что до последней минуты нам не давали выйти в эфир сотрудники полиции. Мы напоминаем, что мы вели прямой репортаж с шествия «За чистый город и чистые выборы», в котором приняли участие три с половиной тысячи горожан. Шествие должно было закончиться митингом на театральной площади, она за моей спиной, но дорогу митингующим перекрыли, и вскоре началась потасовка, участники шествия закидали полицейских домовыми шашками и прорвали оцепление. И сейчас я прошу оператора перевести камеру на здание администрации – вы видите, что кое-где здесь выбиты стёкла, дело в том, что после того, как митингующие прорвали отцепление, они устремились на главную городскую площадь. По пути закидывая камнями и дубинками здание администрации. На площади же до последних минут можно было увидеть раскуроченные полицейские машины, это тоже дело рук тех, кто прорвался сквозь оцепление. Что было потом? Потом все-таки сотрудникам полиции удалось сгруппироваться и задержать огромное количество протестующих. Задерживали без разбору всех, и даже некоторые журналисты угодили в автозаки. Еще одна новость: у здания администрации в луже лежал человек, у которого на спине было написано «Швецов», рядом валялось рыцарское копьё, и стоял конь с мигалкой. Впрочем, этого человека тоже скрутили сотрудники ОМОНа, а конь, как вы видите, до сих пор стоит у крыльца. По всей видимости, это тот самый человек, который олицетворял действующего мэра, его хотел сбить на глазах у всех другой рыцарь, во всей видимости, с надписью «Александр Рублёв». Каким образом рыцарю Швецову удалось пробраться к администрации и упасть намерено в лужу, как будто его все-таки сбили, для всех остается загадкой. Он, видимо, воспользовался суматохой. По крайней мере, можно сказать, что получилось весьма символично. Я напоминаю, мы ведём прямое включение…

День шествия. Прямое включение местного интернет-телевидения. Шесть часов вечера.

Добрый вечер, нет необходимости напоминать о том, что произошло в нашем городе сегодня. Об этом каждые полчаса рассказывают даже федеральные каналы. Сейчас шесть часов вечера и мы находимся у городского УВД, откуда только что к нам выходил руководитель областного УВД Мансур Шархутдинов, который сделал ряд заявлений. Давайте послушаем.

– Первое, что я хотел бы сказать. То, что произошло сегодня – это вопиющий случай. Вы все видели, что участники шествия «За чистый город» с первых минут мероприятия начали провоцировать общественность и полицию подручными средствами и кричать оскорбительные лозунги. И то, что мы их не пускали на театральную площадь – это закономерно, хулиганам нечего делать здесь, а то, что это хулиганы, а не неравнодушные горожане – это было понятно с самого начала. Сегодня мы с вами чуть было не стали свидетелями переворота власти, но благодаря слаженной работе сотрудников МВД этого удалось не допустить. Сейчас больше тысячи человек задержаны и развезены по районным отделам внутренних дел, принимается решение об их аресте, остальных мы продолжаем искать. Нет сомнения, что мы найдём всех, кто был причастен к беспорядкам. Так же задержаны и уже дали признательные показания организаторы шествия и переворота, как и ожидалось ранее, это члены преступной группы RASSOLNIKI.

– Расскажите, почему вы уверяете, что…

– Больше никаких комментариев. Нам надо работать, я прошу всех разойтись.

Напомню, это были заявления начальника областного УВД Мансура Шархутдинова. Он рассказал свою версию того, что произошло сегодня в нашем городе. Однако, его информация не совсем достоверна. Не все организаторы задержаны. Рядом с нами один из них, это известный журналист и телеведущий Александр Ведов. Александр, вы сами все слышали, как вы это прокомментируете?

– Да, я должен сказать, что полицейский чиновник врал с самого начала. И это все видели. Никто из участников шествия никого не провоцировал. Наоборот, нас провоцировали и закидывали всем чем не попадя. И, конечно, ни о каком перевороте речь не шла. Мы собрались на мирное шествие и мирный митинг. Но власть не поверила, что придёт столько людей, и когда увидела – испугалась. Вот отсюда и все действия против нас. Я сам в потасовке не участвовал, я в это время вел переговоры с полицейскими, но они ни к чему не привели, как мы знаем. Но все видели, кто стал настоящим зачинщиком беспорядков.

– Александр, скажите, где сейчас Рублёв.

– Я бы сам хотел это знать. Дело в том, что он пропал и не выходит на связь. Я на сто процентов уверен и знаю, что его действительно задержали, но куда доставили – неизвестно. Я вам больше скажу – вся эта потасовка была устроена полицией для того, чтобы была причина задержать Рублёва. Вы знаете, что они до этого задержали нашего общего знакомого и попытались через него шантажировать Александра, но у них не получилось. И тогда они решили наглеть до конца, взять в плен главного соперника действующего мэра на предстоящих выборах. Никто, конечно, не мог предположить, что власть решится на такой циничный шаг на глазах у всей страны. Но они просто плюнули всем в лицо и устроили то, что устроили. Они уверены, что им удастся надавить на Рублёва, и он снимет свою кандидатуру с выборов. Но этого не будет. Не на того напали! Выборы будут, и Рублёв на них победит, как бы этого не хотелось Швецову. Единственный способ этому жалкому человеку остаться у власти – это убить Рублёва. И я не удивлюсь, если они на это пойдут, ведь это – бандиты, и они не хотят терять власть. Поэтому я обращаюсь сейчас к общественности, к правозащитникам и журналистам – поддержите нас, теперь от вас зависит – честные ли выборы пройдут в этом городе, от вас зависит – будет ли все по справедливости или как всегда. Я уверен, что если мы сейчас поднимем шумиху и будем контролировать ситуацию, то они не решатся на многие дела, которые уже запланировали и которые сегодня начали так бесцеремонно воплощать.

– Спасибо вам.

– Вам спасибо, благодарю за смелость и поддержку!

Итак, это был комментарий одного из организаторов сегодняшнего шествия, участники которого сейчас либо в камерах, либо в розыске. Александр Ведов, он, пожалуй, единственный из публичных организаторов акции, кто пока остаётся на свободе. А мы будем продолжать держать вас в курсе событий, оставайтесь с нами.

XXVII

Муха только что проснулась. Вылезла из прогнивших внутренностей деревянной балки, лежащей одним концом в узкой реке, подпрыгнула, словно проверила, в состоянии ли она летать. Посидела на какой-то щепке ещё немного, пытаясь разлепить сонные глаза и вглядеться вдаль – нужно же понять, пришла ли весна, или ещё можно подремать – и полетела, на всякий случай пощупав крылом воду. От прикосновения муху обдало холодом, нет, не май в природе, хотя именно на этот месяц был заведён её, мухин, будильник. Ну да ладно – спать-то уже не хотелось, холод разбудил окончательно.

И полетела муха над заплесневевшими волнами, над проталинами, пышущими жаром и шмелями – опять эти гады проснулись раньше, над разъезженными разъезжающимися сугробами, уже давно не белыми, над дорогой, прозрачной, в которой муха разглядела себя гораздо лучше, чем в реке, мутной, ещё окончательно не скинувшей себя ледяные коросты… Полетела муха как всегда в деревню, к людям, там и поесть можно найти, и порезвиться в чьей-нибудь конюшне, да и вообще она же рождена для деревни, куда ей ещё лететь?

Вот уж и запах свежих бревён дурманит муху, совсем, значит, близко люди, вот и собаки залаяли… Что ж вы орёте как резанные? Ну, ничего, ничего – погоняю я вас ещё. А вот и дым, ох уж этот печной дым с запахом протухшей капусты, одним им можно наесться. Эх, деревня, эх, весна, здравствуй! Муха летала на уровне метров двух над землей, а была счастлива как на седьмом небе. Близко оно, счастье-то!

И так проказница вдохновилась новой жизнью, что и не заметила, как ударилась о стекло. Удар был не хилый – бедняжка аж потеряла на мгновение сознание. Очнулась в чьих-то волосах, но и оттуда её быстро смахнули, муха упала на бревно, ударилась. В нерешительности она подняла глаза на обидчика. Ждала, что сейчас он её прихлопнет. Но тот, и это чуткая муха поняла сразу, был далеко отсюда. От неё, мухи, от деревни и вообще от весны.

Где же был этот мужик, в чьих глазах плавало голубое майское небо, а в тех самых волосах, где муха уже побывала, ещё застряла кое-где седая зима?

Мужчина мыслями был в это время в городе, до которого отсюда километров триста. Он вспоминал, как будто отсматривал кадры плёнки, шествие RASSOLNIK’ов, уже успевшее прогреметь на всю страну. Вот летят в него и в толпу парней за его спиной бутылки и окурки, вот мерцают и взвизгивают сирены, вот все в дыму, вот кому-то он на бегу наступил на голову, кого-то ударил, кто-то врезал ему, вот площадь, заставленная омоновскими ПАЗиками и полицейскими машинами… Одна из них резко бьёт мигалками по глазам, к нему выбегают два человека в форме, хватают за воротник и тащат в машину, где, и он это заранее знал, уже ждала Оля. М-да, хорошо разыграли задержание, никто не заметил подвоха.

RASSOLNIKI знали, что на шествии будет провокация, и Рублева обязательно задержат. Об этом Ведова заранее предупредили знакомые полицейские. Но не выйти вместе со всеми Рублев тогда не мог. Поэтому и договорились с теми самыми сочувствующими знакомыми, что когда начнётся жесть – Рублёв выбежит на площадь, где его и подхватят, затащат в машину и вывезут из города. Одна была просьба у Рублёва – вывести его вместе с Ольгой. Без неё – как это часто бывает в первое время влюбленности – он не представлял своей жизни.

Для всех в городе он был задержанным. Политическим узником, конкурентом действующей власти, которая пошла на самые подлые меры по устранению соперника. И как не пытались менты оправдываться, что Рублёва в глаза не видели – кто ж им поверит! Общественники и журналисты такой шум подняли! Ведь Рублёв уважаемый журналист солидного издания, а не только кандидат в мэры! Так что власти испугались и вскоре выпустили из изоляторов многих повязанных во время шествия. Чтобы хоть как-то отмыться.

Все произошедшее в тот день послужило таким пиаром Рублёву, что больше и не надо. Даже те, кто вообще ничего не знал о нём, кто и на выборы никогда не ходил – теперь следили за его судьбой. А раз кандидата в мэры незаконно удерживают в застенках, значит, есть чего бояться власти и есть, что скрывать!

Вот только самого Рублёва такой расклад не радовал. Он все чаще бродил по деревне, куда уехал вместе с Ольгой, в глубокой задумчивости.

Местные мужики, обычно весёлые и жаждущие поговорить, к нему боялись подойти, считая его очень странным. А он никого и ничего не замечал, он снова и снова проматывал в голове события последних месяцев и просчитывал варианты, как можно быстро слить и себя и RASSOLNIK’ов. Но, главное, он пытался понять, как лучше проиграть на выборах, чтобы ещё большего греха на душу не брать. Но чем больше он думал, тем больше скисали мозги, как будто дым из печей, которые топили прошлогодними дровами, проникал и окутывал его голову изнутри. А тут ещё Ведов вчера огорошил и совсем выбил его из колеи. И расстроил так, что на утро Ольга вскрикнула, увидев его волосы. Они целыми прядями побелели.

«И зачем ему это надо, как ему помешать? Придумал же тоже! – продолжал размышлять Рублёв, сидя на бревне под окном небольшого срубленного домика, – Надо было его с самого начала убить, сдать, слить в СМИ! И все бы пошло по-другому!».

И не знал Александр, что больше его бесило в плане Ведова, который он вчера поведал ему по электронной почте: что он так по-скотски подставляет одну из девушек из группировки, кого конкретно он, правда, так и не сказал, или то, что, если все удастся, то Рублёву светит значок мэра. Этот значок он ненавидел все больше, как призывник, не мечтающий, но годный в армию, ненавидит заранее погоны и военные звёздочки.

«Господи, куда же ты меня тянешь? – уже в тысячный раз задавал Рублёв этот вопрос небу, – ведь я хотел как лучше, хотел, чтоб RASSOLNIKI никогда не дошли до власти. А получается, что я стал для них локомотивом, что я привел их к цели быстрее, чем все думали! И я сам стал RASSOLNIKom? Или не стал?! Для всех стал! Или я накручиваю? Что же сделать? Как выжить?».

Александр, доведённый своими мыслями до отчаяния, поедал мокрыми глазами небо, поля, растянувшиеся до этого неба, дома и все вокруг, на что падал взгляд.

Еще в первые дни своего приезда в деревню, то есть дней десять назад, Рублев сделал невероятное открытие – оказывается, земля действительно круглая. Только в деревне это по-настоящему понимаешь, когда поворачиваешься, стоя на месте, и видишь, как вслед за взглядом округляется пространство: леса, поля, река, небо. В деревне между взглядом и горизонтом ничего нет, кроме пространства: ни домов, ни дорог, ни улиц… Вот и виден земной круг. Будто туловище твое – ножка циркуля, а взгляд – головка, и кто-то невидимый чертит тобой круг. Так, наверное, и формируется мировоззрение. Так, наверное, и поняли древние, что земля без углов.

Как же был прекрасен по весне этот круглый кусок земли, что видел сейчас Рублёв! Эти мощные, залитые обильной зеленью леса, эти поля, только проснувшиеся и переливающиеся многочисленными ручейками, эти стаи звонкоголосых птиц, перелетающие с одного островка пожухшей прошлогодней травы и остатков снега, на другой. Эта меняющая цвета на солнце – от синего до черного – река, тоже полукруглая, омывающая ту часть горизонта, за которым не видно леса.

Как же сделать так, чтоб навсегда очертить себя этим неземным кругом, этим горизонтом, как очерчивают мелом себя от чертей?

– Любимый, – позвала Ольга Александра. Но он не услышал ее.

– Саша, – повторила Ольга, когда уже подошла к нему и поцеловала в то место, где не так давно валялась муха.

– Саша, звонил Григорий Иванович, он ждёт тебя! – только сейчас Александр понял, что происходит и прекратил свой непроизвольный сеанс медитации, только не понял, что именно отключило его от созерцания и раздумий – то ли поцелуй Ольги, то ли кодовые слова «Григорий Иванович».

Вот уж действительно единственный подарок Бога ему здесь, если не считать Ольги. Григорий Иванович Ковалев – бывший преподаватель истории Рублева на журфаке. Сегодня утром они случайно встретились в деревенском магазине. Александр сразу узнал старого профессора, хотя тот поседел и опустил длинную белую бороду. Он уже был похож не на учёного, а на крестьянина, и только большие умные глаза выдавали в нем интеллигента.

Слухи, связанные с исчезновением Ковалева из научного мира, подтвердились. Выяснилось, что Григорий Иванович пять лет назад оставил свою кафедру и перебрался в родную деревню, как он выразился, «к земельке» и уж совсем не «чаял здесь увидеть кого-то из своих выпускников». Будучи тоже умилённым встречей, Саша сам не заметил, как прижался к плечу историка и попросил помочь ему. Чуткое преподавательское сердце поняло, что откладывать нельзя. И студент Рублёв был приглашён, как в шутку сказал профессор, «на консультацию».

– Приходи, Сашенька, приходи, чаю попьём, я сам завариваю. Приходи, поболтаем, слышал о тебе, читал даже пару раз! Ох, Александр, как я рад тебя видеть! Как рад! – и старик совсем не по-стариковски потряс руку своего ученика, – я тебе позвоню! Ты у кого здесь? В двадцатом? На Заречной? Позвоню!

На том и расстались, а Рублёв в ожидании звонка снова ушёл в себя.

XXVIII

Григорий Иванович жил на краю деревни. Из его окна открывался потрясающий вид на озеро, окаймленное леском и лугами. Хорошее место для одинокого пенсионера, приехавшего встречать старость и смерть. Изба была небольшой, одна комнатка и кухня, огороженная печкой. Из мебели – диван, стол и книжные, забитые до отказа, полки.

Что поразило Рублева, так это иконы в углу. Их было несколько – Троица, Иван Предтеча, Икона Божьей Матери Владимирской и Николая Угодника, особо почитаемого в этих местах. Иконы и профессор Ковалёв никак не укладывались вместе в сознании Рублёва, ведь он сам не раз слышал от преподавателя, работающего в советское время в обкоме по линии образования, что Бога нет, и что религия – это история бедных и угнетённых, с историей реальной не имеющая ничего общего.

И тут – иконы. В одиноком доме на берегу озера в глухой деревне. Почти что скит бывшего коммуниста.

Александр хотел спросить у профессора, как он пришёл к вере, но не стал. В другой раз. Да и Ковалёв по своей преподавательской привычке пока спрашивал больше сам, попивая крепкий чай с малиновым вареньем, принесённым ему Рублевым.

– Читал, читал иногда твои статьи в Интернете. Хорошие, целостные, концептуальные. Со ссылками на историю, как учил, приятно!

– Ну не зря же я был вашим любимчиком?

– Это правда, чего греха таить, у нас, у преподавателей, всегда есть любимчики! А сейчас ты чем занимаешься? Там же, все пишешь? – поинтересовался Григорий Иванович.

Повисла тишина. Словно профессор задал Рублёву вопрос из билета, на который тот не знал ответа. У журналиста внутри все оборвалось – этого вопроса он боялся больше всего, хотя был к нему готов.

Но, с другой стороны, хорошо, что этот вопрос оказался одним из первых, дальше будет легче. Рублёв, краснея и заикаясь, рассказал профессору о своих приключениях в городе, начиная с того, как получил задание написать про RASSOLNIK’ов.

Григорий Иванович слушал, не выражая никаких эмоций. Только время от времени кряхтел, почмокивал с ложечки малинное варенье и этой же ложечкой помешивал чай, разгоняя чаинки по всей кружке.

– Вот так я оказался здесь. В полной растерянности, не зная, что делать дальше! Я уже и переболел здесь, нервные срывы у меня постоянно. Короче, Григорий Иванович, в пору мне строить здесь дом и оставаться.

Рублёв замолчал, наверное, тоже по привычке ждал – распишется профессор в его зачётке или отправит на пересдачу.

– Может быть, кипяточку? – спросил Иван Григорьевич и, не дождавшись ответа, плеснул в кружку Рублева воды.

– А Ведов, это же с тобой на потоке учился, парень такой активный был? – спросил после томительного молчания старик.

– Ну да!

– Ну что тут сказать тебе? Интересная ситуация.

– Да уж.

– Помнишь, как я вас учил всегда? Рассматривайте ситуацию с высоты истории, сточки зрения вселенной, помнишь, у меня присказка такая есть?

– Да, с точки зрения вселенной! Вы ещё говорили, что так жить проще, если сточки зрения вселенной на все смотреть, – Александр, наконец-то, первый раз за вечер улыбнулся, вспомнив лекции профессора в уютной аудитории журфака.

– Да, на все надо смотреть проще. Но, знаешь, ведь это на самом деле и страшно. Если понимать, как Великую Отечественную войну истолкуют через сотню лет, то страшно. Ты же понимаешь – сражение двух империй, фашистской и коммунистической, за территорию и влияние. И все. Да что говорить, – профессор разочарованно вздохнул и помолчал, закатив глаза – так пожилые люди вспоминают тему разговора, – так вот, если с высоты истории на вашу идею смотреть, то все это – бессмысленная трата времени и даже не сотрясание воздуха, потому что воздуху плевать, кто им дышит.

А если мы чуть-чуть приблизимся к ситуации, посмотрим через сильный объектив, то получится, что ваша война – это все равно, что война русских с русскими. Мне представляется, что нету истории продвинутых людей и маргиналов… А вообще могла бы получится хорошая докторская на вашу тему, можно было бы выйти и на красных с белыми и даже дальше пойти. Но на красных с белыми сам Бог велел. Можно было бы ввести тезис о том, что спустя десятилетия белые решили отомстить красным и забрать власть обратно. Да, это было бы интересно.

– Только за это время и белые стали красными! – оппонировал Рублев.

– Да, и это тоже интересно. Как они, под влиянием чего стали такими? Но это, опять же, если мы посмотрим совсем близко, как историки. Но никто с высоты на это смотреть не будет, все прах, все развеется, вообще все, – профессор закрыл глаза и не говорил с полминуты, Александр даже успел испугаться – не потерял ли старик сознания.

– Так что скучно мне даже, Саша, – вдруг заговорил он, не открывая глаз, – я поэтому и бросил все и уехал к земельке, которую топтал семьдесят лет, сейчас хоть Бог даст – с десяток повозделываю.

– Ну да, – все, что смог ответить Александр, разговор с профессором ему все больше не нравился, ведь сегодня он не получал от учителя ответов на свои вопросы.

– Я только одного не понимаю, Саша, а зачем ты во все это ввязался? – кажется, разговор опять заходит в нужное русло!

– Ну, как же, я же… – начал лопотать Рублев.

– Тихо, тихо, – перебил профессор, он любил перебивать студентов своими «тихо, тихо», – я слышал уже твою версию, но она неправильная, и ты это знаешь, но не признаёшься себе. Все, что тебе надо – сказать честно себе, мне не надо, мне незачем! Зачем ты пошёл на поводу у Ведова? Помнишь, я говорил, что личность в истории надо рассматривать с мотивации этой личности, то есть попробовать понять, что этот человек на самом деле хотел или хочет, помнишь?

– Здесь, понимаете, с одной стороны…

– Не юли!

– Если честно, то это была авантюра, я авантюрист, мне стало интересно попробовать поучаствовать в выборах, – признался Александр и почему-то почувствовал в этот момент запах малины.

– Ну и слава Богу, а то я испугался, что ты и правда RASSOLNIKom стал! – выдохнул с облегчением профессор.

– В чем-то я их поддерживаю.

– Людей, которые мстят за слабых хамам и хулиганам, любой нормальный поддержит. Здесь нет вопросов. Но идти во власть и бороться с красными чиновниками – это утопия.

– Вам лучше знать, Григорий Иванович!

– Нет, не потому, что я сам два десятка лет был коммунистом и тем самым красным начальником, я-то, как раз изнутри знаю, что советские чиновники после оттепели разуверились во всех идеалах своих, плюнули на идеи своих отцов-первопроходцев о построении коммунизма и вернулись обратно в состояние, как ты говоришь, гопоты. Только нажива, обман и превосходное чувство безнаказанности – вот и все.

– А как же вы? – Рублев не верил, что и его любимый профессор руководствовался такими же принципами.

– А что я? Я молодой пришел после университета. Я же из простых, у меня не было никого в ЦК, я случайно попал по рекомендации. Думал, что потружусь по заветам Ленина, но мне быстро по лбу дали. А так как деваться было некуда, просто так с таких мест не уходят, то я просто сказал себе, как и миллионы русских – живи тихо и будь, что будет. Но разве русских в этом можно винить? Это только молодой дурак может сказать, что вы сами виноваты, что такая власть встала над вами, если бы вы сопротивлялись, то жили бы по-другому. А как сопротивляться? Ты сам знаешь, где те, кто сопротивлялся. Да и зачем? Жили-то мы все равно не хуже многих стран.

– Но вы же сами перед нами проклинали СССР?

– Так я и сейчас проклинаю, но мы же с тобой с точки зрения вечности говорим! – профессор опять лукаво прищурился, – ты пойми, Саша, то, что человек с новыми взглядами и новой системой управления придёт во власть в маленький город – ничего не даст! И человека этого сломают через год максимум. Так система устроена. Вот если бы в один день все мэры городов и все руководство страны поменялось, тогда был бы шанс. А так – все пустое!

– То есть даже сотрясать воздух и добиваться инерции бессмысленно? А вдруг тут содрогнулось, там содрогнулось, а потом и везде со временем?

– Наивный мой друг. Если бы это трение действовало в политике, то мы бы давно жили в другой стране, потому что новые люди приходят постоянно. Но они в меньшинстве и от их личностей ничего не остаётся!

– Вообще без шансов, Григорий Иванович? – искренне спросил Рублев. Профессор покачал головой.

– Надо ждать, история учит ждать. Ждать, когда советские чиновники и управленцы вымрут, как класс, когда просто жившие в СССР перестанут на что-то влиять, станут недееспособными, то есть когда не смогут ходить на выборы, понимаешь? А пока надо воспитывать новое поколение, абсолютно новое, понимаешь? И вот это поколение и уж тем более то, которое придёт за ним, вот оно сможет, если захочет, окончательно сломать всю ту систему, против которой вы так боретесь. Но не забывайте, что это поколение может не захотеть этого, или построит свою систему.

Ещё бездушнее! Скорее всего, так и случится, – профессор встал из-за стола с железным чайником в руках и через два шага оказался у печки, – в любом случае, Саша, новая страна будет тогда, когда ей управлять будут новые люди. И когда жить будут в ней другие люди. Другие люди – другая страна. Поставим ещё чайку, Сашенька?

– И что же делать? – не унимался Рублев. Он чувствовал, что ещё немного и профессор откроет ему такую тайну, что и с точки зрения вечности она покажется смыслом существования.

– Что делать, что делать. А как ты думаешь, зачем я пошел работать в отдел образования? – на раскалённой печке чайник быстро зашипел, – пошёл, чтобы изнутри влиять на воспитание и образование людей нового поколения, для этого же я пошёл потом преподавать. И ещё несколько моих знакомых так сделали. Нам, Сашенька, удалось каждому придумать и реализовать по несколько довольно патриотичных программ. В детских садах, школах, институтах, а мне лично удалось разработать особую программу по истории и литературе, далёкую от советских стандартов. А сколько я воспитал хороших специалистов! Вот в твою же голову пришла мысль о том, чтобы сделать мир лучше? Кто знает, может быть, в этом и моя заслуга! Так что если бы вы с вашими RASSOLNIKaMH не парней били по дворам, а пошли в отдел образования или в отдел культуры – тоже важное направление, то принесли бы всем больше пользы.

Александр понимал, что возразить Ковалёву нечем. Старый профессор был во всем прав.

– Я тебе так скажу, Саша – хочешь изменить страну – иди работать в образование или культуру, в министерства прорывайся. Там, даже если ты сможешь сделать немного, все равно все в почву. Особенно если твои инициативы будут связаны с историей, литературой и православием. На православии вся наша история держится, – профессор обернулся на книги и только тут Рублев понял, что он смотрит на иконы, которые как раз висели между книжными полками.

– Интересная у вас гипотеза, Григорий Николаевич!

– Да что там!? Я бы тебе мог её развёрнуто рассказать, да ты все равно не поймёшь. Молодо-зелено. Так что просто поверь!

– А что же мне делать сейчас?

– Да ты и сам знаешь, что опять меня спрашиваешь? – профессор даже нахмурил брови, – если выиграешь выборы эти, то в отставку иди. Так совесть, по крайней мере, будет чиста. Но ты не выиграешь. А если все-таки наберёшь больше голосов, то значит все, о чем я тебе говорил, забудь.

– Почему? В смысле, почему не выиграю, я же вам говорил, что ситуация патовая для мэра?

– С точки зрения логики да, но с логикой у наших людей плохо! От того и все проблемы у нас, – профессор опять прищурился и морщины его паутиной разбежались по вискам и щекам. Кажется, в этот раз Григорий Иванович сам не ожидал от себя такой мудрости. Кто знает, может быть его ученик Александр Рублёв когда-нибудь сошлётся на эту мудрость, – ну, Саня, помог я тебе хоть в чем-то? А?

– Мне многое стало ясно! Да! Что говорить, сам Бог вас послал мне, – Рублев радовался, как ребёнок, ведь разговор с профессором на многое открыл глаза, зарядил его, прояснил мозги.

– Ну, конечно, так и есть, Саша, поверь мне! – сказал Ковалёв, – но все, что я тебе сказал, ты и без меня знал, просто запутался. Ты умный парень, ты все одолеешь, все прояснишь!

– Вы скромничаете, как всегда!

– Ну! – пожал плечами Ковалёв, объясняя, что, может быть, и скромничает.

– Так что вот так, я сказал тебе своё видение, а ты решай. И все равно всегда продолжай писать, у тебя это хорошо получается, я читал – мне нравилось. A RASSOLNIKI – это не то, это русские против русских, ты и сам это понимаешь, это ничего хорошего, все пустое, – Григорий Иванович уже стал заговариваться – годы брали свое. Словно от внезапно обрушившегося на него разговора он очень устал – глаза его еле открывались, голос стал тихим, речь малопонятной.

«Как страшно быть стариком, – подумал Александр, – ещё минуту назад ты был огурцом, а сейчас стал засохшим стручком. Что там вечность! С точки зрения одной минуты – все рассыпается».

– Ладно, Григорий Иванович, я пойду, а то меня, наверное, уже потеряли!

– громче обычного сказал Рублев. Ему на самом деле захотелось побыстрее уйти, пока профессор невольно не запутал его заново.

– Да, иди, рад был повидать, дорогой! – профессор протянул руку, но не встал, чтобы проводить. Только бурчал, пока журналист надевал кеды, что ему самому давно больно смотреть на страну и все время хочется напиться.

Когда Рублев уже открыл дверь в сени, Ковалев громким басом вдруг спросил его:

– А почему назвались RASSOLNIKI?

Александр опешил. Ему этот вопрос в голову никогда не приходил, но стало ясно, что профессор неспроста напоследок заинтересовался этимологией слова.

– Даже и не знаю! – ответил Рублев.

– Да просто интересно почему, – говорил уже себе под нос профессор, покачивая бородой и размешивая остатки малинового варенья в стае чаинок.

Александр не помнил, как дошёл в тот вечер до дома.

XXIX

В сауне было невыносимо. Градусов под сто. Иван Иванович Швецов любил попотеть, любил, когда от жары краснели глаза и закладывало нос. Он очень любил париться. Особенно по четвергам. Ссылаясь на библейский чистый четверг. Сауну Иван Иванович посещал только в кругу своих друзей, покровителей, тех, кому сам покровительствовал и всегда приглашал проституток. По старой советской традиции ночных бабочек он заказывал каждый раз новых. Причем сразу из нескольких агентств, потому что больше в его городе и не было. Сутенеры заранее знали, для кого эти девочки, однако сам Иван Иванович товаром пользовался редко, в основном его дружки позволяли себе, как они говорили, «отдохнуть». И если им «отдых» не нравился, то они обязательно об этом сообщали Швецову, а тот уже делал жёсткие оргвыводы и насылал на фирмы (они скрывались под вывеской «Служба доставки напитков») прокуратуру, ОБЭП, следственные комитет и даже пожарных. Поскольку представители всех этих ведомств парились вместе с мэром.

Словом, сутенеры и «мамки», которых теперь принято называть администраторами, отправляли на чистый четверг к Швецову только отборных девиц из новеньких. В этот раз тоже подобрали со вкусом. Одна из них привлекла даже Швецова. Вернее сказать, это мужское начало напомнило ему о себе, когда тот увидел её. Девушка в розовых, почти прозрачных трусиках, с большими налитыми грудями. Видно было, что она только начинала созревать. Однако глаза ее говорили о такой житейской мудрости, что Швецов невольно одёрнул её:

– Расслабься, дорогуша! Не парься!

– Я расслаблена! Хотите, и вас расслаблю?! – сказала девушка с хоть и наигранной, но страстной похотью. Швецов, впрочем, ей не поверил и уставился на неё в ожидании чего-то. И скоро дождался – пухленькие розовые щёки проститутки совсем раскраснелись, и травяные глаза опустились вниз на соски.

– Новенькая? Вчера, что ли, пришла? – спросил Швецов.

– Позавчера! – уже, как провинившаяся школьница, ответила девушка.

– Ну ладно, разберёмся с тобой, – Швецов хлопнул ладонью по её ягодицам, показал жестом, чтобы она вышла, и сказал тем, с кем потел сейчас в парилке, чтобы эту девочку они не трогали!

В парилку вместе со Швецовым заходили только совсем приближённые люди. Это были местные криминальные авторитеты, начальник городского ФСБ и заместитель мэра по коммунальному хозяйству, старый приятель ещё со строительного треста. Не сказать, что все они Швецова уважали. У каждого из них была своя причина посещать эти посиделки в сауне.

Забронированная девочка отправилась ждать Швецова в чайную зону, которая только называлась чайной, на самом деле слабее пива здесь никогда ничего не пили.

Мэр, подпоясанный промокшим полотенцем, пришёл минут через пятнадцать, кряхтя и охая, сел рядом с избранницей. Положил свою мясистую руку ей на плечи.

– Ну, деточка, никто тебя не обижал? – спросил он нарочито громко, чтобы все остальные тоже были в курсе, чья эта девица.

– Я сама кого хочешь обижу! – выпалила скороговоркой проститутка и залилась смехом.

– Вот сучка! Это не из твоего борделя, Поп? – спросил он у одного из своих гостей, качка лет сорока с волосами до плеч.

– Да хер их знает, я учетов не веду, мля! – ответил качок.

– А ты, Кабан, что скажешь? – Швецов спросил ещё одного своего близкого товарища.

– Да хуйня! У меня девки круче и сауна пизже, не знаю, что ты, Иваныч, в этой дыре нашёл, я ж тебе говорю – приезжай ко мне! – предложил Кабан, как-то даже наезжая на мэра – такова была его манера общаться.

– Ладно тебе, Валентин, не бзди, приеду и к тебе!

Дальше в столь интеллектуальной беседе наступил перерыв. Такое в компании Швецова случалось часто. Никто ничего не говорил, некоторые только тужились, пытаясь что-то произнести, но, не находя тем для разговора, сдувались, а некоторые и не пытались поддержать разговор – сидели отрешённо, держа на каждой коленке по девке и перебирая пальцами между их ног. Так могли сидеть минут по пятнадцать. Только иногда чавкали пивом, да что-то шептали шлюхам на ухо.

– А я, Иваныч, вас покидаю! – проскрипел своим противным голосом Дорогин.

Эта реплика вызвала галдёж и шум за всеми без исключения столиками чайной комнаты.

– То есть как? В смысле, совсем уходишь? Из города? – Швецову не хотелось верить в услышанное.

– Да, переводят меня! Теперь буду в Москве дела делать, Родину защищать!

– Так что ж ты раньше молчал? – Швецов аж подскочил на месте, убрал руку с плеч проститутки. Правда, потом сел обратно и вернул руку на прежнее место. Девушка содрогнулась, как будто на нее село мерзкое насекомое, – и что? Никак не отменить? Твой перевод?

– Да не ссы ты, Иваныч. Не я первый, не я последний. Шепну я про тебя тому, кому дела передам. Все будет гуд! – он говорил так, что было понятно – своему переводу он несказанно рад. Швецов снова убрал руку с пышногрудой.

– Слышь, блондиночка, ты сходи до нижнего бара, принеси нам пару бутылок водочки, скажи, пусть на меня запишут, – и снова хлопнул девушку по упругим ягодицам.

– Не вовремя ты, Дорога, не вовремя, – попенял тот на фээсбэшника.

– Да уж! – прохрипел Поп.

– Я тебе отвечаю – все будет на мази! – поспешил заверить Дорогин.

– А хули вы расстроились? Пусть едет! – разрешил Кабан.

– Выборы, блядь, на носу! Мне сейчас не хватает только, чтобы какой-нибудь дурак приехал сюда и после выборов начал свои права качать. Мне после выборов и без этого будет, чем заняться, – гневался Швецов так, как будто заведомо знал, что новый назначенец не даст ему покоя.

– Такты сначала выиграй выборы-то, Иваныч! – уколол его Кабан и допил кружку с пивом, – а то, я смотрю, эти RASSOLNIKI себе не хило ажиотажа накрутили!

Швецов с Дорогиным на это лишь погоготали.

– Вот-вот, Дорога, ещё чего доброго, твой, бля, преемник, не разобравшись, начнёт вязать моих RASSOLNIKIob? Как быть, бля?

– В смысле твоих? Тебе-то что? – опять наехал на мэра Кабан.

– Ты, Кабан, поменьше баб трахай в своей сауне! Так всю жизнь протрахаешь! – ответил ему Поп, – блядь, где эта шмара с водярой!

«Шмара» как раз появилась на пороге и легкими шагами выпускницы балетной школы дошла до столика Швецова и его братвы.

– Я вам не помешала? – снова наиграно спросила она.

– Водку давай! – заорал на неё Поп и выхватил бутылки из рук.

– Бля, ты что, Поп, выебываешься, я не понял, – начал заводиться Кабан, – ты мне объясни нормально, что я протрахал?

– Пусть вон тебе Иваныч объясняет, это его проэкт! – Попу было в лом что-то пояснять Кабану, у него теперь была другая задача – правильно смешать водку с пивом, ровно пятьдесят на пятьдесят, чем он сейчас увлеченно и занимался.

– А что тут объяснять? RASSOLNIKI – это моя идея, – просто, как о погоде, начал рассказывать Швецов, – я их придумал под выборы! Вернее, мне умные люди политтехнологи подсказали, что надо что-то такое сделать, вот я и придумал, а что? Для нашего города актуально! – и мэр заржал так, что даже Поп вздрогнул, пролив струю водки на стол.

– Бля, Иваныч, ржешь как Кабан! – и, посмотрев на Кабана, заржал тоже.

– То есть ты хочешь сказать, что RASSOLNIKI работали на тебя? – не унимался Кабан.

– Да! – гордо ответил Швецов.

– Да ладно? – вырвалось у розовощёкой проститутки.

– Да ладно!? – не поверил Кабан, – а на хуя?

– Глупый ты, Кабан, это называется спарринг-партнёр, ну, как в боксе, – и Швецов, сжав ладони в кулаки, постучал по грудям проститутки, как по грушам, – мне же нужен был сильный оппонент на выборах, чтобы победа казалась убедительной, вот я и придумал такую херь. Заодно и город попугал и выборы выиграл! Тем более, что Ведов хорошего парня предложил, никто никогда не подумает, что это подстава.

– Ну, пиздец! Поздравляю! – и Кабан тоже начал замешивать ерша.

– А то, моя дорогая, Иван Иваныч ещё не такое придумывал, – Швецов затеребил пухлые щёчки шлюхи. В эту минуту он был доволен, что смог впечатлить недалёкого Кабана, – ну ладно, разливаем водку, все, все разливаем, я хочу выпить за нашего так неожиданно покидающего нас дорогого человека, Дорогин, за тебя! Чтобы тебе и хотелось и моглось. И дай Бог, ещё свидимся! Давай, в Москве не забывай!

– Ну что, пойдём ещё попаримся? – спросил Швецов проститутку.

– Я вас лучше тут подожду, а то у меня голова кружится! – отмазалсь девица.

– Ну как знаешь, а мы пошли!

Вслед за Швецовым пошли и другие.

Проститутка обещания не сдержала. Подождав, пока последний участник чистого четверга скроется за стеклянными дверями парилки, она быстро засеменила вниз. К бару, где брала водку.

– Дайте мне ещё несколько! Мальчики ещё хотят! – попросила она у бармена. И, взяв ледяные продолговатые бутылки, направилась в туалет. А оттуда в комнату охраны. Как правило, сотрудники службы безопасности сауны вместе с охранниками гостей собирались в одной комнате и резались в карты и нарды.

– Парни, папа сказал, что вы тоже можете расслабиться. Это вам, – девица предстала перед ними в топлес, закрывая соски бутылками, а потом, оторвав бутылки от грудей, прошла от бедра мимо обслюнявившихся крепышей.

– А девочек он не отправил нам? – спросил один из охранников со шрамом на лбу.

– Хочешь, милый, я сама к тебе приду? – спросила проститутка и начала медленно снимать с себя трусики. Но быстро остановилась и, захохотав, вышла из комнаты, оставив охранников обсуждать её прелести и попивать водочку.

Из парной братва Швецова вышла уже через десять минут, проститутка как раз успела раскинуться на деревянных седушках у стола.

– А, моя лапочка, – руки Швецова потянулись к щекам шлюхи, но не дошли до них, обессилено упали, – что-то слабость какая-то у меня, девочка! – и плюхнулся на скамейку в чайной.

Швецов уснул первым, успел ещё спросить, как зовут его избранницу и поднять пару тостов за Дорогина и за себя, «старого нового папу города».

Через пять минут засопел Дорогин.

– Ну, бля, всех развезло, да? – спросил Кабан у проститутки, подмигивая ей.

– Наверное, парилка жёсткая! – предположила та.

Ещё через пять минут захрапел и Кабан. Он держался до последнего – все остальные уже давно спали по лавкам. Голые мужики между шлюх, мужики на шлюхах и шлюхи на мужиках. Чистый четверг удался, как никогда.

И только понравившаяся Швецову проститутка не собиралась устраивать тихий час. Проверив Кабана, попинав его в живот, девушка стянула с себя трусики и повесила их на левое ухо Швецову.

Обнажённая, она спустилась вниз, прошла мимо бармена, который к подобному был давно привычным, и скрылась в кабинках для переодевания. Но вскоре вышла оттуда по-прежнему голая, сочная, с каким-то небольшим предметом в руках. Бармен, скорее всего, подумал, что это упаковка презервативов, но ничего не спошлил, и только наверху девица услышала, как тот сглотнул слюну.

Конечно, в руках якобы проститутки была не пачка с презервативами, а небольшой фотоаппарат с функцией видеосъёмки.

Абсолютно голая девушка, изображающая даму лёгкого поведения, снимала спящего Швецова в компании криминальных авторитетов и начальника городского ФСБ, а также среди бандитского вида мужиков и шлюх. Она то подходила к Швецову ближе, снимая его крупно, то отходила к самому выходу из чайной, снимая панорамы и общие виды, то опять приближалась к спящим людям. Любое независимое СМИ за такие кадры могло сделать её миллионершей.

И снова она проплыла мимо бармена.

– Принеси им ещё водки, милый, а то проснутся, орать начнут, – бросила она ему через плечо, как бы между прочим. Бедный парень, который за то, чтобы сейчас овладеть этой девицей, продал бы себя в рабство, ничего не ответил. Только бутылки зазвенели за её спиной.

* * *

Она подождала, пока бармен поднимется с выпивкой наверх, и пробежала к выходу. Охранника там, как и предполагалось, не было – все равно сауна была заперта изнутри на засов. Отодвинув его, девушка выбежала на улицу. Она была перевязана полотенцем, в руках весел пакет с одеждой.

На улице гуляла ночь, и только стоящий в стороне от сауны жёлтый «запорожец» играл с темнотой, пронзая её светом фар. Увидев полуголую девушку, «запорожец» сорвался с места и уже через секунду был около неё.

– Ну что? – спросил Ведов, когда барышня села в машину.

– Все отлично! – ответила она дрожащим голосом – ночи ещё были холодные.

– Я тебя обожаю! – Ведов чмокнул девушку в щёчку, за которую ее не так давно теребил Швецов, и сорвался с места. Бывший кинотеатр «Сталь», в котором он когда-то пил молочные коктейли, замерцал в зеркале заднего вида.

– Ну все, голубчики, это будет сильнее любых слов на дебатах. Вот мы всем покажем! – говорил он как-то остервенело, как говорят люди, давно жаждущие мести, и в руках которых орудие мести, наконец, оказалось.

Одеваясь, девушка рассказывала Ведову все, что видела и слышала, в том числе и про то, что Швецов хвастался, будто RASSOLNIKI – это его тема.

– Это бред, ты же понимаешь, иначе зачем бы мне их снимать было? – поторопился оправдаться Ведов, но в его глазах подставная проститутка успела заметить растерянность, да и «запорожец» вдруг подскочил и остановился. Фары осветили дорогу, безнадёжно усыпанную лужами, ухабами и трещинами.

– Ты меня любишь? – вдруг спросил она.

– Конечно, Катюш! – не задумываясь, уверил её Александр.

– Не называй меня так, – попросила, – ты же знаешь, я люблю свое имя.

– Ну прости, Ань, ты же понимаешь, что я просто подкалываю.

– Отлично. Ты ещё про Коляна подколи, чего уж тут. – Аня как будто обиделась на него.

– Кстати, все хотел спросить, только не обижайся, с Сашкой я понимаю, что ты спала, а с этим гопником, его соседом? – И Ведов уставился в её глаза.

– Дурак! – лишь сказала она.

– Да, не надо было тебя под него подкладывать. – И Ведов с досадой посмотрел на себя в боковое зеркало.

– Ну конечно, а кто бы ещё так все чисто сделал? Кто бы, например, отправил этих упырей за пивом вовремя, чтобы они как раз успели к драке? Я их тогда ели уговорила выйти. Кстати, я тебе рассказывала, что этот Колян с ним ещё до драки познакомился?

Ведова не заинтересовала эта подробность. Он нажал на педаль газа, машина медленно начала набирать скорость. Неожиданно Александр расхохотался.

– Ну ты чего? – спросила Анна.

– А как мы пролетели с твоей сестрой-то, а? Надо ж было!

– А я реально не знала, что она трахается с гопником этим, ну, про которого ты рассказывал. – Анна тоже начала смеяться.

– А Санёк красавец – отбил девку! – И снова смех. – А ты-то, небось, ревнуешь? – Уже серьёзно спросил Ведов у своей девушки и положил руку на её коленку.

– Ну, хватит уже! Это ты ревнуешь меня ко всем, я смотрю. – Девушке тоже было уже не смешно.

– Да, ревную, – признался Ведов, – ещё со школы.

– Правда? – Спросила Аня так, будто Александр пообещал на ней жениться. – Так приятно, любимый! Почему ты мне раньше не говорил?

Вместо ответа Ведов наклонился к ней и начал страстно целовать.

– Никому тебя больше не отдам, я тебе обещаю! – приговаривал он, когда отвлекался от поцелуя, чтобы поглядывать на дорогу, – никому, никогда, моя маленькая героиня…

XXX

Александр с трудом зашел в спортивный зал в подвале пятиэтажки. Ноги его не слушались, и он понял, что не сделает больше и двух шагов. Он уже чуть было не потерял сегодня сознание, когда ехал из деревни в город. Но вовремя вдохнул чистого лесного воздуха, и на время полегчало. Теперь же, когда в подвале все тело и лицо обдало мокрой духотой, надежды на быстрое отступление хвори уже не оставалось. Саша еле дошел до тренажерной комнаты. Здесь ещё никого не было, и свет не горел. В полумраке нащупал где-то недалеко от входа скамейку, рухнул на нее. Начал смотреть по сторонам – сплошная свалка блинов, выкрашенных в синий цвет. Сквозь слой краски проступало железо, оно словно сочилось – издавало запах свежего металла, похожий, впрочем, на запах свежей рыбы.

Где-то в углу капала с труб вода – окончательно добивая больного Рублёва. Были бы силы – закидал бы трубу синими таблетками, чтоб уже прорвало – звук льющейся воды не так действует на нервы, но сил нет. Высидеть бы вечер, сказать бы все, что хотел сказать. А это тяжелее, чем килограммов сто от груди выжать.

Дверь в качалку скрипнула, и Александр увидел в полумраке силуэт, но лицо разглядеть не смог, кто-то всматривался в темноту. Потом где-то у стены послышался скрежет щитка и по залу пронесся хлопок. Александр вздрогнул. В этот момент над головой вспыхнул свет и залил весь зал. Только сейчас Рублёв узнал в человеке Рябова.

Рублёв уже знал, что этой ночью всех, кто хоть как-то был связан с RASSOLNIKaMH, выпустили из СИЗО. Журналист объяснил это себе тем, что мэр перед последними дебатами с ним решил показаться благородным, немного отыграть все назад и подзаработать себе очков. И показать, как он всех прощает, отпустив на четыре стороны.

Перед дебатами предложил собраться Рябов, потому что обсудить было что. А чтобы не показываться лишний раз никому на глаза – решили встретиться в спортзале, где Ряба обычно тренировал боевой состав RASSOLNIK’ов.

– Как ты? – спросил первым делом Рублев Рябова, таскающего в центр зала низкие деревянные скамейки.

– Да нормально! – Рябов выглядел весьма боеспособным, словно все последние недели провел не в камере, а в санатории.

– Прессовали?

– Нет, вообще никак, даже на допросы не вызывали, прикинь? – Рябов поставил четыре скамейки в квадрат, и сел напротив Рублева, – то есть, прикинь, я валялся в отдельной камере и тупо ничего не знал. На меня всем было по хер! На хер держали?

– Что, вообще ничего не сказали? – спросил изумлённый Александр.

– Сказали, что следующий раз не выпустят!

Остальная часть основы ввалилась в зал практически одновременно. Все были возбуждены – сразу двое членов снова вернулись в строй.

Александру с Андреем не только пожали руки, но даже обняли, а Тихонов с батюшкой и вовсе расцеловали растерянных от такого приёма парней.

Закончив церемонию приветствия, все расселись по скамейкам, Рублев оказался на одной с Ведовым.

– Ну, я думаю, можно начинать? – спросил Лозовой. Все кивнули.

– Первое, Саша, – обратился он сразу к Ведову, – рассказывай, что вчера ты сделал с помощью Божьей?

Ведов блеснул глазами.

– У нас есть суперкомпромат на Швецова, видеозапись в сауне в окружении авторитетов и шлюх, я считаю это бомба.

Кто свистнул, кто ограничился банальным «ого!», кто-то просто громко выдохнул, но шум оказался такой силы, что все звуки тут же отдались где-то в железных гантелях, заставив те перелиться металлом.

– Я считаю, это надо показать на дебатах! И хотя я вчера уволился с работы, просто надоело, я договорюсь, этот ролик прокрутят, – глаза Ведова блеснули такой одержимостью, что ещё чуть-чуть и он одним только взглядом начнет двигать «таблетки».

– Кстати, насчёт дебатов, – взял слово Тихонов, – Сань, как тебе легенда, что тебя будто держали взаперти непонятно кто и где, с мешком на голове, и только сегодня выпустили без объяснения причин?

– Бред! – ответил за Александра Костя Мильчин.

– Да у тебя все бред, сам бы хоть что-нибудь предложил! – обиделся Тихонов.

– Я не пойду на дебаты! – голос Александра прозвучал, как гром среди ясного неба. Подождав пока звуковая волна уйдет в пол и отпустит оцепенение в зубах, какое обычно бывает, если рядом упадет что-то большое и тяжелое, RASSOLNIKI разинули рты и в голос выкрикнули: «В смысле!?».

Вот он, тот момент, которого так боялся Александр. И теперь надо было либо упасть под лавку, либо объяснить свое решение. Но что им сказать? Что вся их затея не стоит и выеденного яйца, и что они все преступники? Что на все это он пошёл по глупости, из-за непонятных журналистских и человеческих амбиций спасти мир? Но, Боже, поймут ли они? И сейчас ли это говорить?

– Я считаю, что показа ролика будет достаточно. Это лучше всех слов, – смалодушничал Рублёв, и так ему стало противно от самого себя, как никогда. Потянуло блевать, блевать всеми внутренностями, мыслями, жизнью, резко зазнобило, как будто он переместился на Северный Полюс. В висках застучали отбойные молотки совести.

Все пристально смотрели на Александра, и ему в этот момент так хотелось, чтобы они по выражению его лица, по его интонациям поняли, что он дошёл до точки, что его больше нет.

– А что, Саня прав, – вдруг забасил Иоанн, (спасибо, никогда в тебе не сомневался!) – надо выйти и сказать, что я не считаю вас достойным со мной разговаривать! Что мои избиратели – честные и достойные люди – меня просто не поймут. Потому что мэр, который парится с бандитами и проститутками, прости Господи, это подонок, прости Господи.

– Я вообще не пойду в эфир! – снова огорошил Рублёв, он сказал это тихо, как на последнем издыхании, – и я вас прошу, давайте не будем об этом.

Свет в зале моргнул, или это в глазах RASSOLNIK’ов на какое то время потемнело, кажется, они прочитали мысли Рублёва и, наконец, поняли, что они его потеряли, хотя и не захотели с этим мириться.

– Да, Александр, ты нам, конечно, свинью подкладываешь. Ты чего? – осуждающе, с претензией спросил Иоанн.

– А в чем свинья!? – вступил, наконец, в разговор Рябов, – правильно, я считаю, не хер к этому пидорасу даже ходить на его сраный канал. Что унижаться?! Так будет красивее – компромат покажут и все! И в понедельник Саша – мэр!

– Все у тебя просто! Что, мозги отбили в тюряге? – Тихонов ещё не знал, чем занимался в СИЗО Рябов.

Снова моргнул свет. По людям и гантелям пробежали белые прозрачные пятна.

– Я вас прошу, не будем об этом больше, – взмолился Рублёв.

– Окей, проехали! – Ведов, как менеджер среднего звена на утренней оперативке, легко вычеркнул больную тему с повестки дня, – предлагаю поговорить о других вещах, а здесь все ясно, я думаю, уже ничего не поможет Швецову.

– Дай-то Бог, дай-то Бог, – перекрестился священник.

– Давайте поговорим о наблюдателях. Как, кто и что будет контролировать. А то эти ушлёпки наверняка уже подготовили тонну бюллетеней для вбросов, – и Ведов кивнул головой Тихонову, ответственному за наблюдателей.

– Ну что, все зарегистрированы, все прошли обучение, все отлично. В воскресенье утром полвосьмого все уже будут на местах.

– Дай-то Бог, – снова перекрестился Лозовой.

– А ты-то поедешь по участкам? – спросил Рябов у отца Иоанна.

– Ты что? Пасха же! Куда я поеду!?

– О, блин. Точно. Я в своей конуре совсем забыл, Пасха же! – и Рябов ударил своей крепкой рукой по своему широкому лбу, – блин, надо будет хоть на час на службу успеть…

– Успеем, нас никто не дёргает, только, если совсем что экстренное, – поторопился освободить всех Тихонов, – ребята хорошие подобрались, разрулят не хуже вашего, если что.

– Ну дай-то Бог, дай-то Бог.

– Так что вы не волнуйтесь, у нас все под контролем, пока вы там у себя прохлаждались, мы тут все устроили! – хвастался Тихонов.

«Вам бы так прохлаждаться, – подумал Рублёв, – хотя мозги действительно проветрились!». Александр мог бы это и вслух сказать, но он решил вообще сегодня ничего больше не говорить.

А разговор шёл довольно активный. Собравшаяся в подвальной качалке основа подсчитала, сколько денег в общаке на данный момент, обсудила, что делать в день тишины. Решили собрать всех RASSOLNIK’ов на базе отдыха на шашлыки, потом обсудили, как и кто из СМИ поддерживал их после шествия, что говорили о шествии в администрации и в полиции, поговорили просто о жизни, о погоде. И так бы ещё часа три смаковали свои удачно идущие дела, но вскоре должны были стартовать последние дебаты, а значит надо было везти скандальное видео на канал. Но перед этим Ведов решил ещё раз обратиться к соратникам, эти слова он тяжело и мучительно обдумывал несколько дней.

– Друзья, мне пора ехать, но перед этим я должен вам сказать, – Ведов взял паузу, но не для того, чтобы собраться с мыслями, он вдруг достал из карманов горсть деревянных крестиков, – братья, чтобы не произошло, я хочу вам сказать спасибо, мы выстояли! Неважно, кто победит на выборах, потому что мы уже победители.

– Да кто ещё победит? – перебил Рябов.

– Всякое может быть, и я хочу, чтобы все это понимали, – снова пауза, но теперь Ведов как раз собирался с мыслями, – я хочу, чтобы мы вот на этих крестах поклялись, что несмотря ни на что продолжим свое дело! Не получится здесь – получится в другом месте, когда-нибудь получится.

Казалось, ещё чуть-чуть и Ведов заплачет. А, может быть, его глаза уже наполнились слезами. Он больше ничего не сказал, только встал и раздал всем собравшимся крестики.

– Саня, сильно. Но ты зря волнуешься, все будет в шоколаде! – похлопал Ведова по плечу Ряба, – но я вот при Лозовом клянусь тебе, брат, что RASSOLNIKom сдохну, буду до конца!

– Благослови всех, Иоанн! – обратился Ведов к священнику.

– Ой, в такую пятницу, в такой день, такие слова! – и все увидели, как по щекам отца Иоанна покатились слёзы, отражающие и свет, и синие гантели, и силуэты RASSOLNIK’ов.

– И это, – Ведов снова обратился к единомышленникам, – если что, простите!

– Ты что-то совсем растрогался. Бог простит! – бас батюшки снова вернул в нужное русло собравшихся, – ну, иди, благословлю первого.

Ведов поцеловал руку Иоанну и крест. И смахнув что-то, чего никто не заметил, со щеки, подошёл к Рублеву.

– И ты прости!

– Бог простит! – равнодушно ответит тот.

– Поедешь со мной на канал? Я тебя потом отвезу домой, – уже без пафоса, а по-дружески спросил Ведов Рублёва. Как все-таки быстро человек может переключаться.

Рублёву меньше всего сейчас хотелось трястись в «запорожце» – он мог просто этого не выдержать, но нужно было задать Ведову вопросы, о которых думал в деревне, и из-за которых чуть не сошёл с ума.

Сели в машину, поехали, затряслись, Рублев опять молчал, словно воды в рот набрал. Словно тысячи чертей смыкали его губы вместе и не давали говорить. Будто он окончательно забыл, как рождаются звуки.

– Что случилось, Саш? – спросил первым Ведов, – тебе Катя звонила?

– Никто мне не звонил, тем более Катя. Причём здесь вообще она? – Рублёв про нее вопроса не ожидал.

– Не причём, надо было с чего-то с тобой начать…

– Скажи мне, Саш, ты разве ничего не понимаешь? – наконец-то Рублёв нашёл те нужные слова. Он понял, что сейчас все скажет старому другу, и все спросит. На душе даже как-то полегчало от этого, – неужели ты не понимаешь, что вы все, RASSOLNIKI, стали теми же гопниками. Это нелепое желание наводить порядок насилием, желание отпиздить как можно больше людей, а этот позор в парке с телефонами? Это же пиздец!

Ведов выдохнул. Как-то даже с облегчением.

– Вот ты о чем, Саня! Ты меня давно знаешь, и знаешь, что я не дебил, я ещё до тебя понял, что RASSOLNIKI тоже превратились в гопников и уродов и то, что ты сейчас говоришь, это не примеры даже, я знаю примеры! Даже тот педофил, помнишь, это был не первый звоночек. Я тебя с ним неслучайно познакомил, ты же понимаешь. Все, кто борется с врагом его методами, сами становятся похожими на врага. Я тебе больше скажу – все, кто, сметая все на своём пути, не видя границ, не считаясь ни с чем, агрессивно, почти по трупам идёт во власть, заметь, идет как когда-то коммунисты! Так вот – на сто процентов, Саня, когда такие придут к власти, они станут лютыми тиранами, теми же коммунистами, гопниками. Это замкнутый круг, понимаешь, Сань. Но это я понял, когда машина уже была заведена и я ничего не смог остановить!

– Все-таки я не понимаю, как можно было знать такое и продолжать убивать город? – Рублев не торопился сочувствовать Ведову, – хотя теперь какая разница? Ты мне вот что скажи – сейчас-то ты мне можешь объяснить, зачем тебе все это надо было?

Ведов выкручивал руль на разбитой дороге – у него внутри все кипело, хотелось орать, драться, врезаться во что-нибудь на худой конец, но это внутри, внешне – он был спокоен, как монах.

Если бы они рассказали друг другу, как им плохо и что их просто разрывает изнутри советь, недосказанность, чувство вины, если бы признались друг другу во всем, то наверняка обнялись бы прямо посреди дороги. И может быть, до конца дней своих остались самыми верными друзьями. Но они уже были чужими.

– Понимаешь, Саш, – Ведов долго подбирал слова, – я тебе скажу как есть. Понимаешь, время сейчас в стране такое, когда все борются против гопоты. Все разумные и достойные. Мы все боремся против гопоты. Просто методы разные. Кто-то объявляет войну наркоторговцам, кто-то коррупционерам, кто-то идёт в правозащитники, кто-то танцует голым, кто-то сжигает себя на виду у всех. Страна до такого состояния доведена, что уже не за справедливость все воюют, а против тех, кто должен гарантом этой справедливости быть, понимаешь? И я совсем не утрирую, понимаешь! Все мы боремся сегодня против гопоты. Гопоты во власти, конечно! Да я думаю, ты сам все это понимаешь. А наши акции против гопоты, я же тебе, по-моему, говорил, что это во-первых, чтобы привлечь внимание, во вторых – она реально борзая, и её все равно никто, кроме нас, не наказывает. И в третьих, так, в порядке бреда может быть, но я в это верю, что эта наша долбежка гопоты, она как бы отражает нашу сверхзадачу – показать всем, что есть управа и на топоту, понимаешь, что не надо её бояться, надо бороться. И наивно, может быть, да по-любому наивно! Но, когда люди поймут, что не надо бояться гопоту, они постепенно придут к тому, что и гопоту во власти не надо бояться. Наивно, да?

Рублёв не ответил. Он смотрел на горизонт – его как обычно застилали клубы дыма. В их причудливой форме – если присмотреться – можно различить силуэты разных животных. Это увлекло Александра. А то, что ему говорит Ведов, это не больше чем глупая теория. И она рано или поздно развеется, растает, как и эти дымные медведи, зайцы, жирафы…

– У меня ещё вопрос, последний, – сказал через какое-то время Рублёв, – а почему название такое – RASSOLNIKI?!

На этот раз времени на раздумье Ведову не понадобилось. Тем более, что «запорожец» уже подъезжал к воротам телекомпании.

– Да так, просто. Суп очень люблю этот, а если честно, как-то так само получилось, не бери в голову. Вообще не загружай мозги всякой фигнёй, Сань. Это уже ни тебе, никому не поможет. Мы приехали.

Швецов не скрывал своей радости, когда не увидел перед собой оппонента. Он тут же стал обвинять Рублёва во всех смертных грехах и в том, что он просто испугался прийти посмотреть в его честные глаза. Мол, какой он после этого политик? Он преступник и вообще не человек.

Правда, поливал грязью соперника Швецов недолго, ведущий дебатов – седовласый мужчина с красивым баритоном, которого Ведов называл своим телевизионным учителем, сообщил, что ему перед самым эфиром сторонники Рублёва передали видеозапись.

– Мне гарантировали, что вы, Иван Иванович, и все телезрители после просмотра этого видео поймут, почему Александр Рублёв не пришёл сегодня в студию.

И тут Швецов на специальном экране увидел себя пьяного с женскими трусиками на лице. И всех своих друзей-товарищей-покровителей-шестёрок.

Зрители в студии свистели, орали и топали ногами.

Ведущий, конечно, был предупреждён заранее, что на этом видео. Он был готов к такой реакции зала и знал, как можно людей угомонить. Но когда на экране вновь появилась заставка «Выборы», и камеры снова показали студию, он не смог удержаться от комментариев.

– Я полагаю, Александр Рублёв, посмотрев это видео, решил, что ниже своего достоинства разговаривать с Вами, уж простите, – сказал ведущий муниципального телевидения.

Швецов не выдал своей растерянности и злости. Он попытался оправдаться, сказал, что это монтаж, провокация, плевок в жителей города. И сразу перешёл к сочным лозунгам, обещаниям, поклялся в любви к каждому избирателю и дальше, как ни в чем не бывало, стал рассказывать, чего он уже добился за все годы своего правления. Но чем больше он говорил, тем больше присутствующих в студии горожан уходило.

Общий план пустеющей студии телезрителям не показали.

XXXI

Прямое включение местного интернет-телеканала в День выборов. 08:01

Доброе утро. Мы находимся в центре города у избирательного участка номер пятнадцать семьдесят. Буквально только что его двери открылись для избирателей. Очередь желающих, несмотря на ранний час, достаточно велика. И вот сейчас у вас есть возможность видеть, что происходит внутри – первым с бюллетенем подходит Иван Швецов, один из пяти кандидатов в мэры города. Отметим, на предыдущих выборах Швецов пришёл на избирательный участок тоже одним из первых. Также в эти минуты здесь голосуют, и это мы тоже можем видеть в прямом эфире, несколько чиновников из администрации и директор градообразующего предприятия Сергей Железняк. Много молодёжи, что весьма удивительно – сегодня воскресенье, и я не припоминаю, чтобы когда-нибудь люди моложе, скажем, сорока лет, открывали День выборов. Как бы там ни было – наш телеканал призывает всех сегодня обязательно прийти на ваши избирательные участки, а их в городе сегодня работает сто семь, и отдать свой голос в пользу того или иного кандидата. Стоит так же отметить, что сегодня за выборами будут следить более тысячи наблюдателей. Такого в нашем городе ещё не было. Особенно активно регистрировались и были первыми, по крайней мере, на этом избирательном участке, наблюдатели от кандидата Александра Рублёва. Довольно скандально проходила его избирательная кампания. И по закону мы не имели права на этой неделе приводить данные каких-либо опросов, но могу сказать, что эксперты и, собственно, опросы показывают, что главная борьба развернётся сегодня лишь между двумя кандидатами. И я думаю, те, кто внимательно следил за ходом избирательной кампании, догадываются, о ком идет речь. Наш телеканал будет сообщать первым всю информацию о ходе выборов, о подсчёте голосов и о результатах. Оставайтесь с нами.

Прямое включение местного интернет-телеканала в День выборов. 10:00

Это День выборов и мы продолжаем прямые включения. На часах десять утра. На избирательных участках толпы людей и, как ни странно, несмотря на ранний час, много молодёжи. Первые цифры о количестве проголосовавших мы получим только к обеду, но уже сейчас понятно – явка будет высокой. О том, чем вызван такой небывалый ажиотаж, мы поговорили с одним из кандидатов – Иваном Швецовым, он, напомню, голосовал сегодня первым. На выходе из избирательного участка мы задали ему несколько вопросов. Вот, что он ответил:

– Я считаю, что сегодня все шансы победить есть только у одного кандидата. Из-за скромности не называю его фамилию. Ну и то, что мы видим ранним утром так много людей, особенно радует – так много молодых людей, это о чем говорит? Значит, люди неравнодушны к судьбе города, значит, они хотят и дальше стабильности, которая была в городе последние много лет. И я, пользуясь случаем, всех хочу поблагодарить за поддержку. Все, спасибо!

Это был комментарий одного из кандидатов, Ивана Швецова. Ну а мы с вами снова встретимся в начале первого, когда уже будет ясна хоть какая-то картина о количестве проголосовавших.

Прямое включение местного интернет-телеканала в День выборов. 11:00 Это прямое включение с выборов. И мы выходим в эфир в незапланированное время. На избирательном участке в металлургическом районе разгорается большой скандал. Вы видите за моей спиной много автобусов, если быть точным, мы посчитали – их 12, и автобусы продолжают прибывать и привозить людей на избирательные участки. Такая практика существует давно, обычно так привозят сотрудников металлургического завода. Они голосуют по открепительным удостоверениям. Но вот в этот раз наблюдатели заявляют, что некоторые из голосующих по открепительному уже были замечены на других участках. Якобы наблюдатели от кандидата Александра Рублёва ведут онлайн трансляцию с помощью веб-камер с избирательных участков, и специальные люди анализируют поступающую картинку. И они заметили, что некоторые голосуют дважды. Наблюдатели тут же обратились в полицию, сейчас их информация проверяется. Однако уже очевидно, что результаты выборов придётся обжаловать. А я напоминаю – буквально час остаётся до того, как избиркомы обнародуют первые цифры о том, сколько людей уже проголосовало. Оставайтесь с нами.

Прямое включение местного интернет-телеканала в День выборов. 12:15 Мы продолжаем в прямом эфире следить за ходом голосования. И сейчас мы находимся в городском избиркоме, где буквально пять минут назад сообщили, сколько же людей уже проголосовало на выборах мэра. Итак, к двенадцати часам на участки пришло тридцать три процента избирателей. Невероятные цифры, к слову, на предыдущих выборах таких результатов удалось достигнуть только к четырём часам дня. Также зарегистрированы и первые нарушения на выборах. Около одного из участков неизвестные развернули плакаты, призывающие поддерживать неких RASSOLNIK’ов. Все участники этой акции были тут же задержаны. А также одним из наблюдателей на участке номер ноль пять сорок четыре был зафиксирован, якобы, вброс в урну бюллетеней. По его словам, один человек попытался опустить в урну не менее двадцати бюллетеней. Но это удалось заметить и человека буквально поймали за руку. Однако, как сообщают в избиркоме – полиция задержала самого наблюдателя за то, что тот шумел и пытался сорвать ход выборов. О других нарушениях не сообщается. Ну а я напомню, что сегодня в нашем городе проходят выборы мэра, и если вы еще не отдали свой голос в пользу одного из пяти кандидатов, то это можно будет сделать до восьми часов вечера. Именно до этого времени будут открыты двери избирательных участков.

Прямое включение местного интернет-телеканала в День выборов. 14:00 Это городской интернет-телеканал, и мы продолжаем в прямом эфире следить за ходом выборов мэра. И очередной скандал разразился буквально полчаса назад. Наблюдатели от одного из кандидатов заявили, что обладают доказательствами и видеосъёмкой, на которой видны попытки подкупа избирателей. Неизвестные люди предлагают от тысячи до двух тысяч рублей, пришедшим на избирательные участки, чтобы те отдали свой голос в пользу одного из кандидатов. Схема простая – сначала даётся половина суммы, человека просят сфотографировать галочку напротив фамилии нужного кандидата и уже на выходе из избирательного участка отдают вторую часть гонорара. Наблюдатели так же отмечают, что заранее знали о том, что будут подкупаться избиратели и ловили мошенников, что называется, «на живца». Все материалы уже переданы в отделения полиции и представлены в избирательные комиссии. Ведётся проверка, пока никаких комментариев по этому поводу ни МВД, ни избирком не даёт. В штабе кандидата, в пользу которого пытаются подкупить избирателей, называют эти инциденты провокацией и просят о подобных случаях сообщать в полицию. А я напоминаю, что в самом разгаре выборы. Сегодня горожане выбирают мэра. И довольно много людей продолжают подходить на избирательные участки. Через пару часов появятся очередные цифры проголосовавших. Пока же добавлю, что сегодня по всему городу проходят праздничные концерты. Всех проголосовавших приглашают в парки и Дворцы культуры. Массовые мероприятия продлятся до самого вечера. А ровно в 23:00 над акваторией городского пруда все желающие смогут увидеть специальный салют, приуроченный к выборам. Надо сказать, что, как всегда в городе, выборы – это праздник и в этом году праздничным мероприятиям уделяется довольно много внимания. Из городского бюджета на эти цели выделили порядка 12 миллионов рублей. Так что, если вы все ещё не были на избирательных участках, вперед, можно проголосовать и отправиться на праздничные концерты.

Прямое включение местного интернет-телеканала в День выборов. 16:20

Мы находимся в городском избиркоме. Здесь мы узнали результаты проголосовавших. На данный момент известно, что уже пятьдесят пять процентов избирателей отдали свои голоса. Это, значит, что выборы будут признаны состоявшимися. И буквально пять минут назад к прессе выходила председатель городской избирательной комиссии. Вот, что она сказала:

– Надо отметить небывало высокую явку избирателей. Уже больше половины тех, кто может проголосовать, пришли на избирательные участки. И люди продолжают идти. Я думаю, что явка в этот раз составит не меньше семидесяти процентов, а то и около восьмидесяти.

– А как вы прокомментируете нарушения, о которых заявляют наблюдатели?

– Значит, что касается нарушений, а вернее заявлений о нарушениях, то все они проверяются, и я пока не вправе что-либо комментировать, скажу только, что у меня лично складывается впечатления, что некоторые представители одного из кандидатов стараются всеми силами сорвать нам выборы. И выдумывают разного рода происшествия, которые якобы имели место быть на избирательных участках. Такие провокации мы тоже проверяем, и я призываю горожан не поддаваться на эти провокации. Спасибо.

Прямое включение местного интернет-телеканала в День выборов. 18:00

Два часа осталось до закрытия избирательных участков. И мы продолжаем прямые включения. Надо сказать, что поток желающих отдать свой голос заметно схлынул. Уже не наблюдаются толпы. Пик активности уже, по-видимому, прошёл. Зато скандалы вокруг выборов, вероятно, подошли к своей кульминации. Каждую минуту поступает информация о том, что избирательные участки покидают наблюдатели от одного из кандидатов. Они уверяют, что вбросы продолжаются. И делается это довольно открыто под прикрытием полиции и членов избиркомов. И на некоторых участках даже зафиксированы драки наблюдателей с сотрудниками полиции, которые отказывались реагировать на нарушения. А вместо этого пытались задержать наблюдателей, то есть тех, кто на нарушениях указывал. Настоящая потасовка в эти минуты наблюдается на избирательном участке номер ноль семь тридцать девять. Вы видите кадры в прямом эфире – чуть ли не до рукопашной здесь доходит дело. Наблюдатели пытаются задержать тех, кто, по их мнению, голосовал повторно и пытался вбросить в урны пачки бюллетеней. Однако полиция не реагирует и обступила стеной нарушителей. Избирательный процесс, по всей видимости, остановлен, по крайней мере, не видно, что бы кто-то ещё подходил к урнам. Судя по тому, как накалена обстановка, дело может закончиться дракой. Мы видим, как к избирательному участку подтягиваются дополнительные наряды полиции. Мы же несколько минут назад связались с одним из членов избирательного штаба кандидата, чьи наблюдатели заявляют о массовых фальсификациях на выборах, Александром Ведовым. Сам кандидат на телефонные звонки не отвечает. Итак, Александр Ведов на связи с нами.

– Вы нас слышите, Александр?

– Да, очень хорошо слышу вас.

– Прокомментируйте нам, что происходит сейчас на избирательном участке номер ноль семь тридцать девять?

– Наши наблюдатели уже в тысячный раз за сегодняшний день зафиксировали явное нарушение на избирательном участке. И, как написано в правилах, сообщили об этом полиции и членам избирательной комиссии. Однако реакции ноль. Конечно, нервы у наших наблюдателей не железные и они сами попытались задержать нарушителей, за тех вступилась полиция. И, насколько я понимаю, сейчас полиция начнёт задерживать наших наблюдателей, так уже сегодня было не раз.

Некоторые наши представители просто ушли с участков, потому что это невозможно терпеть! Это беспредел! У нас есть доказательства, есть видео, все всё видят своими глазами, а в избирательной комиссии нас же обвиняют в попытке срыва выборов.

– Александр, что вы сейчас намерены предпринимать?

– Мы попытаемся до конца отследить все нарушения, а потом наши наблюдатели будут присутствовать при подсчёте голосов. Они будут внимательно следить за этим процессом. Ну, а по поводу тех нарушений, которые мы зафиксировали, конечно, мы обратимся в суды. Мы обратимся в областную избирательную комиссию с требованиям признать выборы несостоявшимися. На мой взгляд, сегодня мы увидели наглую и циничную попытку фальсифицировать результаты выборов. И все понимают, в интересах кого мошенники сегодня действовали. Но надо также понимать, что в интересах этого кандидата работают все члены избирательных комиссий и полиция. И что либо доказать на местах нам крайне сложно. На них мы не в обиде, они не от большого ума так поступают. Да и, наверняка, запуганы – у всех семьи, никому не хочется быть честными и потерять работу. А в комиссиях, в основном, у нас сидят бюджетники. Это факт. Так что вся наша надежда сейчас на подсчет голосов и на суды. Как-то так.

– Спасибо, Александр.

– Вам спасибо.

Это был Александр Ведов, он рассказал о своей позиции на то, что, по его мнению, происходило и происходит сегодня на избирательных участках города.

Прямое включение местного интернет-телеканала в День выборов. 20:10

Десять минут назад закрылись избирательные участки. И мы находимся в избирательной комиссии города. Здесь только что на большом экране – вы видите его за моей спиной – появилась цифра – 81 %. Именно столько избирателей сегодня пришли на выборы. Это очень высокая явка. Подобного в новейшей истории страны в нашем городе ещё не было.

Сейчас же на избирательных участках приступают к процедуре подсчёта голосов. Она очень трудоёмкая. И уже понятно, что продлится до утра. Всю ночь члены избирательной комиссии и наблюдатели проведут за подсчётом голосов, не выходя из участков – так гласят правила. Огромное количество наблюдателей присутствует при подсчетах, на каждом участке от десяти до двенадцати человек будут следить за работой членов избирательной комиссии. Ну, а пока, что еще можно сказать? Можно также сказать, что многие эксперты пророчат второй тур. Я напомню, что если ни одному из кандидатов не удастся набрать более пятидесяти процентов и одного голоса, то будет второй тур. И кандидаты, занявшие два первых места, продолжат борьбу. Некоторые намекают что, вероятно, во второй тур могут выйти Иван Швецов и Александр Рублёв. Но подождём утра. Что ещё можно сказать о предварительных итогах сегодняшних выборах? А сказать можно, что выборы, так же как и предвыборная кампания, войдут в историю, как самые скандальные. Около тысячи, я подчеркиваю, около тысячи нарушений сегодня выявили наблюдатели. К слову, официально избирком соглашается только с десятью нарушениями и продолжает настаивать на том, что все нарушения якобы подтасованы и это – цитата: «Выдумка представителей одного из кандидатов, а именно Александра Рублёва». Если же наблюдателям от этого кандидата удастся доказать свою правоту в суде, то, вероятно, нас будут ждать перевыборы. Но позволю себе заметить – это маловероятно, таких прецедентов в нашей стране пока не было. Впрочем, это будет зависеть исключительно от настроя и желания бороться штаба этого кандидата.

Мы же с вами не прощаемся. Ровно в 23:00 в прямом эфире мы покажем салют, приуроченный ко дню выборов.

Прямое включение местного интернет-телеканала в День выборов. 23:00

Добрый вечер. На избирательных участках полным ходом идёт подсчёт голосов. А в самом центре города над акваторией пруда начался салют, приуроченный ко дню выборов. На салют было потрачено шесть миллионов рублей. Ранее сообщалось, что он продолжится не менее двадцати минут.

И вот мы видим, как небо над прудом рассыпается на тысячи и тысячи разноцветных огоньков. Залпы под оглушительные крики горожан взрываются в небе и обрушиваются на город разнообразными фигурками. Вот мы видим, как в небе появляются розы, звезды, фонтаны. И буквально ежесекундно звучат выстрелы. Столь масштабного салюта в нашем городе ещё не было. Такому зрелищу и такому цветастому небу позавидовали бы даже жители мировых столиц от Москвы до Лондона. Коллектив нашей редакции поздравляет вас и с этим шоу, и с днем выборов, и с тем, что уже завтра у нас с вами начнётся новый исторический период. Завтра же мы первыми сообщим вам результаты выборов. В одиннадцать ноль-ноль. На нашем канале.

А теперь срочное сообщение. Редакторы сообщают мне о происшествии, которое произошло буквально десять минут назад на выезде из города. Здесь съехал в кювет и загорелся автомобиль «запорожец» жёлтого цвета. Машина вспыхнула мгновенно. В данный момент, как мне сообщают, к месту страшной аварии подъехали первые пожарные расчёты. Однако шансов на то, что кто-то внутри машины выжил, невелики. По нашей информации, данный автомобиль принадлежал известному в нашем городе телеведущему, а также активному представителю избирательного штаба кандидата Александра Рублёва – Александру Ведову. По словам очевидцев, но эта предварительная и неподтверждённая информация – машиной управлял сам журналист, вместе с ним в салоне находилась девушка. Вся информация будет проверяться и уточняться. Сейчас, напомню, на месте аварии на выезде из города работают спасатели.

Более подробно об этом ДТП мы расскажем в завтрашних выпусках новостей. А утром, напоминаю, в одиннадцать утра мы первыми в прямом эфире сообщим результаты сегодняшних выборов. Спасибо, что были с нами.

Прямое включение местного интернет-телеканала на следующий день после выборов. 11:00

Добрый день, как и обещали – мы в прямом эфире объявляем результаты выборов в мэры. Итак, без лишних слов. Цифры, только цифры. В данный момент они красноречивее любых комментариев. Скажу только, что выборы признаны официально состоявшимися. И второго тура не будет. А теперь внимание на главное табло, установленное в городском избиркоме. Итак, озвучиваю результаты. Кандидат Василий Снегирёв, за него проголосовали три процента избирателей. Кандидат Ольга Шептякова набрала шесть и восемь десятых процента избирателей. За Антона Галкина поставили галочку – простите за неуместный каламбур – двенадцать целых и четыре десятых процентов избирателей. И вот два лидера. Кандидат Александр Рублёв – его результат на этих выборах – внимание на табло, эти цифры появляются в прямом эфире, итак, пока возникает какая-то пауза, вероятно техническая. И вот замигали и появились на табло цифры. И мы видим, что Александр Рублёв набирает двадцать семь целых и шесть десятых процента голосов. И вот появляются цифры Ивана Швецова – пятьдесят и два десятых.

Итак, таковы результаты выборов. Расклад очевиден. Второго тура не будет. Будущее города доверено прежнему главе. Ещё на четыре года.

Спасибо, что были с нами. Встретимся в вечерних новостях.

Эпилог

Кутузовский проспект, как всегда в утренний час, напоминал засорившуюся канализацию. Машины, уже давно слитые в один поток, текли медленно, воняли выхлопными газами, грязью, омывающей жидкостью. Будто смытые на дорогу отходы, попав в водоворот, из которого уже не выбраться, они хаотично перетекали из одного ряда в другой, меняя цвета течения. Получалось, будто пробка ещё и вращается вдоль своей оси, ну или кто-то невидимый играет сейчас на Кутузовском в гигантский кубик Рубика.

В пробке, в одном из тех многочисленных автомобилей, которые принято называть представительским классом, на заднем сидении ехал чиновник, заместитель министра по культуре. Человек довольно молодой для такой должности, хотя уже седой и с целым созвездием морщинок вокруг глаз. Водитель чиновника явно нервничал – через два часа он доложен доставить шефа в министерство на совещание. Они специально выехали задолго пораньше, но скорость пробки все равно щекотала нервы, шанс на то, что человек на заднем сидении не приедет во время, с каждым километром все увеличивался.

И только самому чиновнику было наплевать на то, успеет он или нет. По крайней мере, водитель видел, что тот сейчас далеко от Кутузовского.

Шеф вообще с самого утра был не в духе. Сначала позвонил за пятнадцать минут до обговоренного часа выезда и спросил, почему машина опаздывает, потом наорал за то, что кондиционер работал не на полную мощность. И что уж совсем испортило настроение водителю – это то, что когда выезжали из дома на дорогу, шеф неожиданно ударил его по плечу и попросил не давать ему спать. Мол, если он уснёт, то ему снова приснится что-то такое, от чего он станет ещё злее.

«Здрасьте-приехали, – подумал водитель, – сейчас ещё за твоим сном следи, мало дороги-то!».

А сон действительно испортил настрой замминистра. Он думал о нем всю дорогу. Что-то подобное ему уже снилось лет пять назад – он без рубахи на высоком пьедестале кувалдой разбивает железный памятник Серпу и Молоту. А вокруг кипит горящая лава и жжёт ему кожу, и вот уже скоро эта адская жидкость смоет его и расплавит, и он станет лишь каплей или паром, или искоркой в этой гигантской печи.

– Александр Васильевич, вы опять засыпаете! – заботливо сказал водитель, увидел, как у шефа закрылись глаза, и тело слегка съехало с кожаного сидения.

– Спасибо, Володя! – поблагодарил Александр Васильевич, – я не спал!

Немного посмотрев по сторонам, как человек, проснувшийся непонятно во сколько и где, Александр Васильевич снова расслабился и мыслями ушёл куда-то в прошлое. Далёкое прошлое. Когда он, будучи журналистом, ввязался в один из самых больших экспериментов своей жизни – попытался стать мэром своего родного провинциального городка. И не потому, что захотел поиграть в политика (хотя и это тоже, но не главное), а потому, что попытался как-то спасти этот город от странной жестокой власти. Боролся он в строю удивительной организации. Она называлась как-то даже странно – RASSOLNIKI. И он тогда был близок к победе, но, к счастью для всех, выиграть не смог. Или не дали. Но неважно уже. Он и сам не хотел этой победы, так не хотел, что заболел ужасно и потом ещё год лечился у психиатров и в санаториях. Впрочем, это тоже уже неважно, хотя сейчас воспоминания о лечении как раз заполонили сознание. Мысли замминистра Александра Рублёва, как машины в пробке, попали в поток, и не было возможности изменить их ход.

В салоне раздался звонок. Звонили из приёмной министра, сообщили, что совещание перенесли. Теперь оно состоится на полчаса раньше.

– Не успеем, Александр Васильевич, – обречённо сказал водитель.

– Не ной, рассосётся, может быть, – успокоил его Рублёв. Ему снова было сейчас не до совещания. В его голове носились совсем другие мысли и образы.

Александр снова закрыл глаза и увидел себя с дорожной сумкой, идущим к городскому вокзалу. Это было ровно пять лет назад; тогда также, как сейчас, на улице набиралась цветов и запахов весна. Только тогда был поздний вечер, и город был почти пуст. К тому же не горел ни один фонарь. Местами дорогу пришлось освещать себе с помощью телефона. Александр намерено тогда не взял такси, хотелось пройтись по городу, который так круто изменил его жизнь за последние месяцы. Это уже не был город его детства, и не тот город, по которому вёз его Ведов, встретив на вокзале. Город стал для него другим. Он шёл мимо мощных сталинок, напоминающих архитектуру Парижа, мимо арок, ларьков, остановок. Шел по ухабам и лужам, наступая на свет своего же фонарика, шёл уже совершенно другим. И совершенно одиноким. Его старый друг пропал, предварительно уничтожив свой жёлтый «запорожец». С ним же пропала и Катя, Саша так и не узнал, что их связывало. Ольга – его быстро вспыхнувшая, но также быстро потухшая страсть – осталась с родителями, которые после исчезновения Анны заболели и практически перестали выходить на улицу. А больше у него, если разобраться, никого и не было. Девушка, которую он оставил в Москве – глупо и вспоминать. Разве что начальник на уже бывшей работе, главред, он, несмотря на то, что сначала обиделся на желание Рублёва поменять профессию, перезвонил потом и поклялся, что будет ждать крика о помощи. Хотя, конечно, в городе оставались почти все из основы RASSOLNIK’ов, они всю неделю тогда обхаживали Рублёва и просили не уезжать, предлагали продолжить дело в том же духе, хоть и без всяких политических замашек – просто устраивать облавы на топоту. Но Рублев не остался.

Александр в тот вечер специально дошёл до того дома, на стене которого когда-то красовалась трафаретная надпись RASSOLNIKI с цифрой, говорившей о количестве соратников, но трафарета уже не было. Он был так гладко замазан известкой в цвет фасада, что будто его и не существовало. Все миф. Городская легенда.

Что Рублёв тогда застал неизменным, так это городской вокзал на фоне бело-жёлтого дыма. Стоящий в одной огромной луже, осыпанный голубями. Больше в этот город он не приезжал.

– Александр Васильевич, мы не успеваем! – уже в который раз повторил водитель, наконец-то Рублёв его услышал.

Поглядев на часы и в окно автомобиля, Рублёв схватил портфель и дёрнул на себя ручку двери.

– Значит, в метро! – решительно сказал он на выходе.

Володя только вздохнул и, не опуская руки с клаксона, принялся перестраиваться в сторону обочины. Дело в том, что он был ещё и телохранителем – оставлять Рублёва не имел права.

Бросив машину на газоне, они рванули в сторону метро. Александр ещё помнил карту московского метрополитена – до Министерства культуры надо было ехать по синей ветке до Боровицкой, там пересесть на серую и доехать до Чеховской.

В метро, прижатый со всех сторон подмышками, плечами, головами, ногами, спинами, грудями, водитель Володя не раз с досадой смотрел то на Рублёва, то на себя – надо было выезжать ещё на час раньше. И только Рублёв чувствовал себя в метро, как дома, он просто не замечал ничего вокруг, он, уже привыкший к тому, что ничего просто так не бывает, продолжал думать и искать объяснения сегодняшнему сну: «Но ведь зачем-то он мне приснился, напомнил обо всем, что случилось когда-то. Но зачем? Зачем?»

Вагоны, увиливая друг от друга, качаясь, грохотали по туннелю, толпы людей с шумом влетали в открывающиеся двери и с облегчением выскакивали наружу, эскалаторы спускали в метро новую партию пассажиров.

– Вроде успели, Александр Васильевич, – радостно сообщил Володя, когда они оба уже прошли турникеты на выход. Водитель отодвинул перед Рублёвым тяжёлые двери, придерживая их, чтоб не ударили шефа сзади. Тот спокойно прошёл, но через пару шагов встал как вкопанный.

Володя увидел в глазах шефа такое удивление, будто тот, поднялся на эскалаторе на другую планету.

Перед Рублевым стоял Ведов. Он смотрел на Александра стальным взглядом с плаката, висевшем на стене прямо напротив стеклянных дверей метро. Растяжка сообщала, что на Третьем федеральном канале скоро стартует новое остросоциальное шоу. С ведущим Александром Ведовым. А под плакатом на кафельной плитке чёрной краской был выведен трафарет RASSOLONIKI. И цифры 1355…

Оторопь одолела Рублёва, дрожь прошла от пяток до темечка, парализовав мозг, Александр попытался сделать шаг в сторону от лавины людей, но не смог. Бедный Володя, растопырив руки, пытался защитить шефа от шквала толчков и ударов в спину.

Только оказавшись на улице, Рублёв вышел из оцепенения. Он на ходу набрал номер на мобильном телефоне и через несколько секунд во всю глотку проорал в трубку:

– Это Рублёв. После совещания соедините меня с генеральным Третьего канала! Поняли меня?

И быстро, чуть ли не бегом, зашагал к Министерству в Малом Гнездниковском переулке.

2010–2013 г.г., Нижний Тагил – Москва

Оглавление

Часть первая

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

Часть вторая

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

Часть третья

XX

XXI

XXII

XXIII

XXIV

XXV

XXVI

XXVII

XXVIII

XXIX

XXX

XXXI

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg