«Смерть 2»

Смерть 2 (fb2) - Смерть 2 672K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Бехтерев

Эпиграф

Из «Законченного»

… Мы стоим уставшие, старые и злые

Залатав пощечины, выпучив слова.

Мы стоим убитые дракой за могилы

И как дети шепчем: «Умирать нельзя»…

Колыбельная

– Короче, такая байка. Лет 500 назад жил да был один алхимик. Он искал смысл жизни в своих колбочках. То золото хотел из свинца сделать, то невесту из козы. Главным делом его жизни стал проект под названием "Порхающий человечище". Алхимика не на шутку заинтересовал процесс превращения гусеницы в бабочку. Он изучал нюансы этого превращения 20 лет, препарировал гусениц-бабочек в жутком количестве и, в конце концов, пришел к выводу, что эту чудесную метаморфозу производит некое вещество, составляющее основу кокона. Именно это вещество превращало жуткую уродину под названием гусеница в не менее жуткую красавицу под названием бабочка. После долгих и продолжительных опытов алхимику удалось вывести нужное вещество химическим путем. Когда случилось столь ожидаемое событие алхимик полдня орал от радости в своей лаборатории, потом пошел в кабак и напился в драбадан. Наутро он проснулся и понял, что смысл оставшейся жизни ясен и прост, как решетки на окнах. Всю оставшуюся жизнь он будет лепить огромный кокон, что бы превратить человека в нечто прекрасное и порхающее. Тут же, даже не похмелившись, алхимик принялся за дело, и через каких-то там 25 лет, кокон был готов. Он лежал на столе в развернутом виде и сиял, как пещера набитая сокровищами.

Конечно, алхимику хотелось самому забраться в кокон и проследить за чудесной трансформацией изнутри, но в этом случае, он не смог бы закончить свой дико зашифрованный дневник. А если бы дневник остался не законченным, то и вся его грандиозная биография была бы скомкана на самом интересном месте.

Кстати, никак не могу понять, зачем люди раньше шифровались. Представляешь, открыл что-нибудь на миллион «баксов», но мало того, что никому не сказал, но так спрятал, что не найти. Бред….

Но продолжаю. Раз самому в кокон лезть несподручно, то алхимику пришлось уговорить своего верного ученика. У каждого алхимика к 100 годам был свой верный ученик. Уговаривать его пришлось долго, целых 3 дня. Ученик, в принципе, был не против, но его очень смущал один нюанс этого эксперимента – будущего порхающего субъекта перед закутыванием в кокон планировалось убить путем проглатывания яда. Эта процедура казалась ученику несколько болезненной и грустной. Так что алхимику пришлось изрядно потрудиться языком, описывая невероятно счастливую жизнь, которая ждет ученика после воскрешения. Ученику ничего не оставалось, как соблазниться. Алхимик сделал последние приготовления, поцеловал ученика (раз в жизни можно), после чего ученик разделся и лег на стол. Алхимик угостил его ядом и, дождавшись, когда судороги закончатся, стал закутывать новоиспеченный труп в похожие на капустные листья лоскуты кокона. Когда кокон был готов, алхимик закрыл дверь в лабораторию на ключ и с чувством окончательного удовлетворения поднялся в свою заросшую паутиной гостиную, нашел телевизор, "дистанционку" и расслабился. Ждать воскрешения нужно было 18 дней. Главный вопрос, ответ на который хотел узнать алхимик, вспомнит ли порхающий человек свое "а-ля гусеничное" состояние или хотя бы своего учителя. 18 дней пролетели быстро. Алхимик, перещелкивая телевизионные каналы, в очередной раз убедился, что в окружающем его мире все также глупо, тупо и дебильно. Наконец, пришла великая минута….

Алхимик спустился в свою лабораторию, открыл замок и вошел. Крайне знакомый запах тут же ударил в нос ученому. Ученный расстроился – не из-за противности запаха, а из-за того, что он был крайне нелогичен в эту торжественную минуту. Алхимик зажег свет. Кокон по-прежнему лежал на столе, сохранив форму. Терзаемый плохим предчувствием, держа в руках большие ножницы, алхимик подошел к столу. Неприятный запах, несомненно, шел от кокона. Цвет кокона изменился в точном соответствии с теорией алхимика – из светло-бежевого стал черным. Это могло означать только одно – кокон созрел. Алхимик зачем-то перекрестился и трясущимися руками стал разрезать ленты. Плохие предчувствия оказались оптимистичными по сравнению с реальностью. От ученика не осталось ни костей, ни мяса, ни кожи. На столе перед алхимиком лежала неправдоподобно большая куча говна… Ха-ха-ха. Не правда ли смешно? Эй, дорогая. Ты спишь что ли? Хм. Спокойной ночи.

Часть 1. Начало

Федор шел домой. Рабочий день выдался непростым. С утра он чуть не залетел на деньги. Хорошо заказчиков удалось убедить в отсутствии брака в тираже, хотя брак на самом деле был, и Федор однозначно был виноватым. В обед Федор узнал, что ни один из трех вариантов настенных календарей, над которыми он творчески потел неделю, не прошел, и что попросили придумать что-нибудь повеселей. Хотя, что может быть веселей креативно собранной из кусков арматуры бабочки? Такие проблемы в жизни дизайнера-полиграфиста случались часто, но сегодня этот негатив был почему-то по-особому тоскливым. Федор прошел мимо радостно галдящих «азеров», торгующих на местном рынке и уже повернул к своему подъезду, как его окликнули по имени.

– Федор – крикнул в спину женский голос. Федор обернулся. Голос принадлежал стройной девушке с короткой стрижкой. Федор ее не знал. Девушка была симпатичной и смотрела на него. Посмотрев по сторонам и убедившись, что ни одного Федора больше не откликнулось, молодой человек подошел к девушке.

– Вы звали меня? – спросил он.

– Получается, что вас – улыбаясь, сказала девушка.

– Я вас должен знать?

– Вы ничего мне должны, – ответила девушка. – Просто у меня к вам есть дело. Вы рассматриваете деловые предложения от незнакомых девушек?

– Наверное – пробормотал Федор, почувствовав подвох.

– Тогда я хочу предложить вам взаимовыгодное сотрудничество, – сказала девушка, продолжая улыбаться. Федор улыбнулся в ответ, но не стал говорить, что он думает насчет предложения. Явно что-то было не так.

– От вас ничего не требуется, – продолжила девушка. – Совершенно ничего. Это будет разговор на отвлеченные темы.

Федор продолжал молчать. Ситуация была непонятной и, следовательно, тревожной. Правильно было бы прикинутся дураком и пойти себе дальше, но уж слишком симпатично улыбалась девушка. "Во всяком случае – решил Федор, – у меня с собой только 500 рублей и новую курточку я сегодня оставил дома, так что если и разведут, то не до слез".

– Вы что-то продаете? – наконец сформулировал вопрос Федор.

– Если и продаем, то не вам, – с готовностью ответила девушка. – Вас мы хотели бы купить.

– А с чего вы взяли, что я продаюсь? – спросил Федор.

– Я неправильно выразилась, – засмущалась девушка. – Мы просто хотим предложить вам немного денег.

– Вы – это кто? Фирма какая-то?

– Нет, – ответила девушка, – мы частные лица. Нам просто нужно с вами поговорить. Причем не конкретно о чем-то, а так – на отвлеченные темы. Извините, что повторяюсь.

– Какие еще темы?

Девушка замялась.

– Честно говоря, я всего лишь баба, – ответила она, – а у баб бывают проблемы с импровизацией. Зато в нашей "Буге" вас ждет куда более разумная тварь Божия.

Девушка элегантным движением руки проводила Федин взгляд до ближайшей проезжей части. У бордюра среди прочего припаркованного 4-х-колесного барахла, сиял и переливался однозначно дорогой автомобиль. Это был Bugatti Galibier, но Федор в названиях не разбирался.

"Слишком роскошно для банальных разводов. Со мной вряд ли можно сотворить что-то, что бы окупило аренду такого монстра "– подумал Федор и последовал за девушкой. Девушка по-хозяйски открыла заднюю дверь железного красавца и жестом пригласила Федора внутрь. Перед тем, как нырнуть в салон, Федор обернулся. Трудовой народ все также озабоченно шагал домой, все также галдели на своем тарабарском языке рыночные торговцы. Федор взглянул в глаза девушке, замершей в ожидании, улыбнулся и забрался на заднее сидение автомобиля. Девушка звонко захлопнула за ним дверь.

Дверь захлопнулась. Федор едва успел убрать ногу. В салоне Федор был не один. Рядом с ним на заднем сидении сидел полноватый мужчина лет за тридцать. Мужчина протянул Федору руку для рукопожатия. Федор аккуратно ее пожал. Девушка тем временем обошла машину и запрыгнула на место водителя. Федор ждал, что с ним заговорят и объяснят в чем дело, но в салоне воцарилась тишина – словно сам Федор напросился на встречу. Девушка включила радио. Дышать стало легче. Федор осмотрел роскошный салон, три раза потер нос и два раза почесал затылок.

– Вы любите паузы? – спросил, наконец, мужчина. Все это время он не сводил глаз с Федора. Федор пожал плечами. Его стала раздражать возникшая ситуация.

– Пауза – это то, что можно измерить – сказал мужчина и усмехнулся. Девушка заерзала.

– Зачем вы меня позвали? – наконец смог сформулировать вопрос Федор.

Мужчина засмеялся.

– Извините, – сказал он, с трудом преодолев свой смех. – Я просто настолько увлечен своими измерениями, что иногда могу показаться бессовестным. Конечно, надо объясниться. Мы хотим попросить вас о помощи, то есть о сотрудничестве. Нам нужна некоторая информация, а эту информацию знаете только вы.

– Кому вам? – спросил Федор.

Мужчина опять засмеялся.

– Мне, – сказал он. – Я просто привык называть себя на вы. Мне нужна информация. Ну, и мы готовы за нее заплатить кое-какие деньги. В общем, предложение следующее – вашу информацию мы взаимовыгодно меняем на наши деньги.

– Какую еще информацию, – напрягся Федор. – О ком?

– О вас, конечно, – ответил мужчина. – Ваши редкие знакомые нам не интересны. Причем не прямую информацию, а косвенную. Мы хотим с вами поговорить, поболтать чуть-чуть и ничего более. Я даже не предлагал бы вам деньги, но так проще договариваться. 1000 долларов за беседу, ничего?

– А что за беседа? – нерешительно спросил Федор. 1000 долларов за любую беседу, даже самую извращенную, было очень ничего. Мужчина не выдержал и снова засмеялся. На переднем сиденье зашуршало и, через секунду на смешливого гражданина уставилась девушка-водитель.

– Что ты жмотишся? – спросила она. – Сейчас за 1000 баксов даже морду не бьют.

– А сколько? – растерянно разводя руки, спросил мужчина. Девушка не стала отвечать и снова исчезла за спинкой кресла.

– По-моему 1000 долларов вполне интеллигентная сумма? – вопросительно сказал мужчина, обращаясь больше к Федору, чем к своей напарнице. Федор утвердительно кивнул. Он был совершенно согласен. Снова повила пауза.

– А почему именно я? – задал Федор, интересующий его вопрос, – или вы проводите социологическое исследование?

– Именно вы – крикнула девушка с места водителя.

– Не думаю, что бывают такие социологические исследования, где платят по 1000 «баксов» прохожим, – сказал мужчина. – Нам нужны именно вы, потому что мы вас нашли. Мы вас искали некоторое время и нашли. Это не социологическое исследование и не игра в салочки. Это куда более сложная конструкция. Я предлагаю поехать прямо сейчас к нам домой. Там мы поболтаем со всеми удобствами. Я расскажу про свои исследования, а вы расскажите про себя. Мы уже кое-что про вас знаем, но это всего лишь кое-что. Нам хотелось бы знать вас лучше. Мы договорились?

– А что вы про меня знаете? – спросил Федор, не отвечая на вопрос.

– Немного, – с готовностью ответил мужчина. – В основном, ерунду. Вы окончили художественную школу. У вас есть склонность к алкоголизму. При перепаде давления у вас отнимается левая рука. Один раз в студенческом возрасте вы до полусмерти запинали пожилого человека, который действительно вас обидел. Ну и внешность вашу мы знаем, но сейчас это уже не актуально.

– Чушь какая-то – сказал Федор. – Кто вы?

Мужчина пожал плечами и посмотрел в окно.

– Это долгая история, – сказал он. – Если не возражаете, мы поедем, а то дорога неблизкая, могут быть пробки. Единственное, могу обещать, что завтра вы будете здесь же – целый, невредимый и довольный с 1000 долларами в кармане. Едем?

Федор выдержал паузу. Просто ради некоего сложно объяснимого благообразия. Федор давно уже согласился, и поэтому пауза была недолгой. Когда мужчина кашлянул, Федор сразу сказал: «да».

– Наконец-то – взвизгнула девушка на переднем сиденье и завела мотор.

– Что бы быть понятным, сначала расскажу о себе. Учась в физико-математическом институте, я серьезно увлекся начертательной геометрией. Так серьезно, что стал спортсменом. Я трижды проигрывал на геометрических Олимпиадах, дважды довольствовался «хорошо» на экзаменах, вместо «отлично». Тем не менее, я продолжал грызть науку. Окончив институт, после года разнообразных поисков пищи, я поступил в аспирантуру и стал усиленно готовить кандидатскую, причем именно на геометрическую тему. Вам не скучно?

– Пока нет – ответил Федор.

– Меня очень заинтересовал один вопрос – продолжил мужчина, пока «Porsche», ведомый лихой девушкой, все дальше забирался в московские дебри. – Этот вопрос стал темой моей кандидатской. Я залез в некие противоречия и очень хотел найти оригинальное решение. И я его нашел, в результате чего моя кандидатская плавно превратилась из претензии на оригинальность в нечто, что нельзя рассказывать прохожим. Я не просто ответил на сложный вопрос. Я придумал новую науку и, не моему предпенсионному научному руководителю было ее оценивать. Поэтому я ушел из аспирантуры и больше там не показывался. Моя новая наука называлась и называется «целенаправленная геометрия». Сразу хочу вам сказать, что моя наука – единственная причина нашего с вами разговора....

Из «Учебника».

– Любая наука, говоря очень условно, есть куча всевозможных полезных и не слишком, железок, притянутых к одному магниту. Как только появляется нужный магнит, тут же появляется наука. Этот магнит по-другому называется «узлом». Кто завязал узел, тот создал науку. Узел же есть противоречие. Одна веревка в одну сторону, другая – в другую и затянуть по возможности крепче. Чем сильнее противоречие, тем крепче узел и тем больше магнит притягивает.

Из «Учебника».

… Все дело в том, что любая аксиома – есть узел. Любую аксиому завязывают противоположности. И чем жестче противоположность, тем однозначней аксиома. Большинство наук держится на противоречии между естественным и абстрактным....

«Bugatty» заехал в приличный московский двор. Федор открыл дверь и вылез на тротуар. Следом за ним вышел мужчина и его девушка. Машину пикнула и моргнула фарами. Они подошли к подъезду. Мужчина открыл дверь. Пройдя мимо бдительного вахтера, они на изящном лифте поднялись на какой-то этаж, и вышли в цивилизованный коридорчик. Мужчина приложил 4 пальца к длинной табличке. Замки в двери щелкнули, и мужчина пригласил Федора внутрь квартиры.

Квартира была не очень большая. Во всяком случае, она не совсем соответствовала роскошному авто – четыре комнаты, дорогие вещи чередовались случайными. Мужчина посадил гостя в гостиной и через минуту вернулся с двумя большими рюмками.

– Ром, джин, текила, водка или что-то? – спросил он.

– Текила, – наугад ответил Федор. Мужчина, оставив рюмки на столике, вышел и скоро вернулся с бутылкой на горлышке которой болталась мексиканская шляпа.

Из «Учебника»

Обычная геометрия говорит, что через одну точку в пространстве можно провести бесконечное количество прямых линий. Но с точки зрения целенаправленной геометрии через одну точку в пространстве можно провести одну единственную прямую, которая является прямой только этой точки.

Из «Учебника»

Любая прямая линия теоретически является бесконечной, но ни одна прямая не в состоянии гарантировать бесконечность этой бесконечности. Отбрасывая нюансы, теоретическая бесконечность линии обусловлена одинаковостью всех точек, через которую она проходит. Тут и возникает дисгармония, на которой основана общедоступная математика. Бесконечность линии гарантировать можно, но одинаковость точек, через которую она проходит нельзя.

Из «Учебника»

Кратчайшее расстояние между двумя точками – третья точка.

Из «Учебника»

С помощью 3-х живых точек можно найти любой мертвый объект.

– Наука всегда разлагает на составляющие. Науке интересно только разложение. Наука изучает только умирание, нисходящий процесс, ну и смерть у нее, конечно же, венец мироздания. Чем больше науки, тем больше воняет смертью. Вот ты – дизайнер, ты должен знать, что с помощью четырех красок можно напечатать полноцветное изображение, а с помощью трех лучей света можно создать на экране еще более полноцветное изображение. А с помощью 7 цветов спектра можно вообще получить любой цвет. Но любой из полученных цветов будет мертвым. Те цвета, которые мы видим в жизни, не разлагаются на составляющие. Даже в морге – живой цвет, который не раскладывается на составляющие. Наука делает муляжи, потому что только они не рыпаются под ее скальпелем. Наука не способна обрабатывать живые объекты. То есть она, конечно, их любит, но только, как будущие трупы.

– Но вы тоже занимаетесь наукой, – попробовал возразить Федор.

– Да, – с радостью согласился мужчина, – но моя наука – не публичная наука. Может, вы знаете, что существуют так называемые ключевые слова-антонимы. То есть сами слова, конечно, просто слова, но то, что они означают, являются ключами для понимания изнанки предмета. Ключевым словом науки, ее антонимом является слово "публичность". На мой вкус – это самый красивый парадокс науки, это, вообще, ее единственный намек на аристократизм и красоту.

– Я не понял, что еще за публичность? – спросил Федор. Он, действительно, не понимал.

– А что тут понимать? – сказал мужчина. – Вы когда-нибудь общались с публичными девушками.

– Нет.

– Да ладно врать. Все мужчины к 30 годам имеют опыт общения с публичными девушками. Просто публичность девушки – это достаточно уловное понятие. Одна и та же девушка может быть сегодня неприступной, а завтра – публичной, то есть ветер дунул – двери настежь.

Из «Учебника»

Вычеркнув из своего мира Бога, наука вынуждена изготовлять для себя бога из первой попавшейся формулы. И нагромождать килограммы объяснений, что бы формула, которую они провозгласили всевышней, была постоянной. И на свет появляются так называемые временно-постоянные величины. Скажем, каких только видов энергии не придумали, что бы доказать, что энергия не куда не пропадает, а только превращается из одного вида в другой. А энергия, как уходила в никуда, так и приходит из неоткуда. И поэтому научные тома будут благополучно плодиться и размножаться до тех пор, пока очередной гений не разрушит старую чушь – новой.

– Все началось с нескольких формул. Их даже неправильно называть формулами. Но не будем подробничать. Короче, я понял, что с помощью моей и только моей науки можно найти в этом мире практически все. Круто?

– Круто – согласился Федор.

– Еще бы. Тебе круто оттого, что капают на уши, а представь, какого было мне, когда все это хозяйство стало моим, – мужчина еще раз хлебнул из стакана. – Я опешил. Открывшиеся перспективы пугали своей бесконечностью. Надо было срочно придумывать эксперимент. Чисто для проверки. Попробуй догадаться, что мог искать бедный аспирант с общими долгами на сумму 6 тысяч 132 рубля?

– Сокровища что ли? – спросил Федор.

Мужчина засмеялся.

– Кстати, меня зовут Эдуард, если "приятно познакомится".

Федор пожал протянутую руку.

– Думаю, ты будешь рад услышать, что я стал искать именно сокровища, – продолжил Эдуард. – Причем не просто сокровища, а конкретные. Я стал искать сокровища Степана Разина. Слышал про такого?

– Да – ответил Федор.

– Это вышло случайно. Я просто наткнулся на книжку. Степан Разин – известный разбойник, награбил за жизнь массу полезных вещей. Ну и загорелось. Тем более, что дело давнее, темное и концов не осталось. Неплохой вариант. Чем больше тумана, тем больше шансов найти видящему. Конечно, пришлось повозиться. Особенно со второй точкой были проблемы. С первой и третей было попроще. Я раз шесть ошибался, но, в конце концов, нашел. И, короче, ты представить не можешь, как я обалдел, когда предо мной открылись все эти деньги. Причем не просто так, блеснуло под лопатой, а с точностью до миллиметра. Короче, все всемирное рождество с подарками и Санта Клаусами и только мне одному. Вот, что значит не игнорировать жизнь. Совершенно реальный сундучок с золотом выплыл из тумана в мои руки. Ощущения были волшебные.

– И где вы нашли этот сундук? – очень заинтересованно спросил Федор, – в волжских пещерах?

Эдик засмеялся.

– Не совсем. Да и какая разница. Говоря честно, в банке: Голландия, проценты и прочие «почемуты». Но это ерунда, главное, что моя наука оказалась не просто наукой, а тем самым золотым ключиком. Главное, что я попал с точностью до секунды.

– Но раз они были в банке, то значит, они были чьи-то? – решил уточнить Федор.

Эдик усмехнулся.

– Глупости. Просто деньги лежали, а я их взял. Никаких сложностей. Протянул руку и цап-царап. Вот так я и стал богатым. Деньги получились неплохие, смог развернуться градусов так на 45. Тут же придумал себе новую задачку. Стал искать себе девушку-спутницу. Зверские деньги требовали зверских растрат. Да и просто захотелось особо близкого родства. Вот нашел себе любовь. – Эдик кивнул в сторону кухни, где копошилась девушка. – Мою жену зовут Ирка. Как она тебе?

– Красивая, – искренне ответил Федор. Через несколько мгновений жена Ирка вернулась к мужчинам. В руке у нее была рюмка. Она подтащила к столу еще один стул и плюхнулась на него.

– Вы говорили про меня? – спросила Ира.

– Про тебя – ответил Эдик.

Девушка улыбнулась, разлила по рюмкам текилу, выпила свою долю, потом поднялась и встала за спиной у Федора. По спине Федора пробежала дрожь.

– Следующий мой опыт, – продолжил свою историю Эдик, – был опять денежный. Ну, сам понимаешь, сначала девушка, потом она же жена, хотелось рисануться, ну и перерисовался – денежки, как смыло. Причем не просто в унитаз, а вообще на хрен. И что бы сохранить свою финансовую безупречность я отправился в новые поиски. Опять пришлось искать деньги. На этот раз в розыск я объявил "золото партии", в смысле "коммунистической партии". Помнишь – перестройка, продажа Родины, другие мероприятия. Короче, было у партии золото и пропало. Обычная история. У денег есть свойство пропадать. С партийным золотом получилось сложней, чем сокровищами Степана Разина. Найти-то я его нашел, но несколько когтей в него было воткнуто. Причем крепко. Но у меня получилось их достаточно профессионально отстегнуть. Короче, я стал окончательно богатым. Такая вот у меня биография. Все капиталы нажиты исключительно умом.

– А не боишься, что тебя найдут хозяева сокровищ? – спросил Федор. Эдик засмеялся.

– Меня бы не нашли даже, если бы искали. А меня не ищут. Естественные вещи не разыскивают. Ты бы стал разыскивать землетрясение, которое на фиг разрушило всю твою недвижимость. Это ситуация того же рода. Понимаешь?

– Через раз. А что ты ищешь сейчас?

Из «Законченного»

Я один из тех бродяг

Что живут не абы-как.

Я один из тех бродяг

Что живут нараскоряк.

Что бросаются под танки

Думая, что там подарки.

– Сила моей науки в точности, а точна она до тех пор, пока я один ей занимаюсь. Когда в нее придут профессора и абитуриенты она станет очередной свалкой всевозможного хлама. Знаешь, когда-то и арифметика была магией и, с ее помощью можно было творить чудеса. Но это было давным-давно, до ее публичности. Когда начинаются симпозиумы, Нобелевские премии, авторские права, таблица Пифагора, то магия заканчивается. Магия не может делиться. Только тайные знания способны творить чудеса.

– А что ты ищешь сейчас? – спросил Федор.

– Сложно сказать, – усмехнулся Эдик, – Я ищу нечто важное для меня. Единственное, что я могу сказать более конкретно – я ищу не деньги.

– А причем здесь я? – спросил Федор.

– Просто мы тебя нашли. Ты наша точка, нам нужно уточнить координаты линии, которая через тебя проходит. Понимаешь?

– Кошмар, – усмехнулся Федор. Он чувствовал Иру. Она замерла за его спиной и не подавала признаков жизни. Мурашки периодически пробегали по спине Федора.

– И каким образом вы собираетесь уточнять траекторию? – спросил Федор, прерывая паузу.

– Простым, – улыбнулся Эдик.

– Это не больно?

– Нет. Просто несколько вопросов и несколько ответов. Кстати, я думаю, что пора бы перейти к делу. У нас же время нормировано. Мы договаривались на сутки. Давайте глотнем еще текилы, что бы чувствовать себя раскованней и начнем болтать по делу.

Эдик налил еще текилы себе и Федору, причем по полной. Налил он и Ире, чуть меньше. На секунду в поле зрения Федора оказалась тонкая рука девушки, которая шустро схватила рюмку. Все выпили.

– Сейчас нас интересуют твои сны, – сказал Эдик. – До чужих снов весьма непросто добраться.

– Какие еще сны? – спросил Федор.

– Твои, – ответила Ира, легко коснувшись своей ладонью его плеча. Федор вздрогнул.

– Что еще за сны? – спросил Федор. – Странная просьба.

– Просьба странная, но нужная, – продолжил Эдик. – Расскажи нам, пожалуйста, про свой самый памятный сон, причем первый, который тебе придет на ум.

Федор задумался.

Сон Федора

Я ехал домой. Точнее из дома. Возвращался в Москву. Настроение было паршивым и тревожным. Поезд приехал на конечную станцию. Конечной станцией был Казанский вокзал. Вышел на перрон. Моя подружка меня не встретила. Это добавило тревожности. Было раннее утро. Я пошел по перрону в сторону вокзала, но вскоре дорогу мне перегородили. Из вагона на носилках стали выносить человека. Человек был закутан в белые простыни и был мертв. С чего я взял, что выносят труп, не знаю. Просто другие варианты были менее правдоподобными. Труп выносили люди в черных костюмах, каких-то еврейско-национальных. Мне пришлось остановиться. Люди в черном поставили носилки на перрон и встали перед мертвецом на колени. Я хотел пройти мимо, но не мог, потому что весь проход был заполнен толпой. Тем временем те, кто стоял на коленях перед трупом, стали выть. Я не сразу, но понял, что они так молятся. И тут случилось странное. Окружающие меня пассажиры, вместо того, что бы пройти мимо и бежать по своим делам, тоже стали падать на колени перед трупом. Зрелище получилось мрачное. Зато образовался коридор, через который можно было пройти. Это я и сделал. Нелепая картина осталась за спиной. Я очутился в привычной будничной мути. Когда я уже вошел в вокзал, мне вспомнилось, что я оставил в вагоне свой зонтик, забыл на верхней полке. Мне не хотелось возвращаться. Я бы не за что не вернулся, но зонтик был подарком моей подруги. Эта потеря мне не простилась бы. Я повернулся и предельно быстро пошел назад. Тем временем на перроне стало происходить вообще что-то жуткое. Вынесли еще двух мертвецов на таких же носилках и возле них образовались такие же коленопреклоненные толпы. Вой этих толп был жутким. Воздух дрожал, надрывался. В небо мрачными водоворотами поднималось что-то черное и мелкое, похожее на пепел бумаги. Не знаю, что именно в этом было такого ужасного, но это был самый реальный кошмар из всех виденных мною. Я проходил мимо трупов не дыша, боясь, что и меня засосет в эти водовороты. Наконец я добежал до своего вагона и вошел внутрь. Тут же меня кто-то схватил за плечо. "Просыпайся" – закричали мне в ухо.

Я проснулся, но сон продолжался. Передо мной был кто-то, какой-то молодой человек в темной рубахе. "Пошли" – сказал он мне. Я засеменил за ним. Вокзал исчез. Мы прошли по подземным лабиринтам, несколько раз повернули, пока не вышли на открытый воздух. Мы оказались на холме. Было не то что бы сумрачно, а просто мрачно. "Смотри, вот они трубы" – сказал молодой человек и остановился у обрыва. Перед нами внизу лежало багровое поле, а у самого горизонта стояло 5 труб, похожих на бочонки. Это была самая обыкновенная ТЭЦ. Я остановился у самого края обрыва, и меня затрясло, сам не знаю от чего. Мой провожатый тем временем подошел ко мне сзади, схватил меня за плечи, прижал к себе, сделал шаг вперед и мы вместе свалились с обрыва. Меня тянуло на дно, но молодой человек не давал мне упасть. Правда, мое спасение ему давалось с большим трудом. Мы то падали, то снова судорожно поднимались. Тут я догадался, что держит меня не человек, что за спиной у меня мои крылья. Крылья впивались в плечи и явно не справлялись со своим предназначением. Я для них был тяжеловат. Мои крылья стали оборванными. От них несло перегаром. Надо было приземляться, но я не мог. Не мог, не приземлится, ни улететь. Я снова проснулся, уже по-настоящему. Я ехал в поезде. Возвращался в Москву.

– Ну и как вам мой сон? Он вас удовлетворил?

Эдик нейтрально покачал головой и пожал плечами. Федор попытался посмотреть, что делает Ира за его спиной, но не смог ее увидеть. Она, конечно же, была рядом. Он чувствовал ее.

– Причем здесь удовлетворение, – сказал, наконец, Эдик. – Мы не извращенцы.

– Но время идет, – усмехнулся Федор. – Вы, наверное, хотите узнать еще что-нибудь?

– Конечно, – засмеялся Эдик. – Мы и так узнаем тебя с предельной скоростью. Аж, датчики клинит.

– А почему вас интересуют именно сны?

– Обычная практика, – ответил Эдик. – Когда градусник суют тебе подмышку, это не значит, что твоя подмышка веселее твоего паха. Это просто отличное место для замеров. Так и сны. Просто отличное место. Понимаешь?

Федор кивнул.

– Вам, небось, приходится толпы людей перемалывать, что бы добраться до нужной точки? – спросил Федор. Эдик улыбнулся и плавно кивнул.

– Расскажи еще что-нибудь, – продолжил Эдик. – Что-нибудь из того ты считаешь важным, из чего сейчас состоит твое неудовлетворение?

– А с чего вы взяли, что я не удовлетворен? – спросил Федор.

– Потому что человек всегда чем-то не удовлетворен. Человек – это воплощенная неудовлетворенность. Неудовлетворение – тот краеугольный камень, на котором человек сооружает свое халабуду. Подумай, пожалуйста. Можно первое, что придет в голову. Ирка, уйди уже, – обратился к жене Эдик. – Ты его отвлекаешь.

Ира тотчас вышла из-за спины Федора и села рядом с мужем. Федор почувствовал облегчение.

– Давайте я лучше еще расскажу про сны, – перевел разговор Федор. – У меня есть несколько тем, которые мне постоянно сняться. Я расскажу про них, только не говорите мне, что это означает. А то ведь знаете, наука – вещь сложная, скажешь, что у тебя грудь кудрявая, а тебе докажут, что ты – зоофил. Это, я к примеру. Вы же не будете меня насиловать вашими глубокомысленными выводами?

Эдик и Ира засмеялись.

– Не переживай, – сказал Эдик. – Мы не делаем выводы.

– Но насиловать любим, – многозначительно улыбнувшись, добавила Ира.

Федор почесал затылок.

– Чудно, как-то все это, – сказал он. – Для вас, небось, это будни, а для меня очень даже праздник. Но я расскажу, пока помню. Только это, во-первых – не смешно, во-вторых – не интересно, а в третьих – неправда, – Федор сделал паузу и сосредоточился.

– Может тогда и не стоит рассказывать – перебила его сосредоточивание Ира.

– Не рассказывать? – уточнил Федор. Ему не ответили. Федор растерянно взял бутылку, всем разлил и выпил свою рюмку.

– Короче, пошли спать, – сказал Эдик, неожиданно прерывая разговор. Он взял со стола текилу с соком и поставил ее перед Федором. – Это можешь забрать в спальню, если есть желание. А завтра утром мы еще поболтаем. Нет возражений?

– Нет, – ответил Федор.

– Ира, – сказал Эдик жене. Девушка посмотрела на мужа, – проводи гостя спать.

Ира состряпала на лице недовольную мину, но возражать не стала. Она подошла к Федору.

– Идем спать? – спросила она. Федор с готовностью встал, не забыв прихватить со стола бутылку текилы.

– Это наша детская, – сказала Ира, когда они пришли. Федор вошел в небольшую квадратную комнату. Почти все место в ней занимала кровать с витиеватыми металлическими прутьями вместо спинок.

– Детская? – переспросил Федор.– Здесь живут ваши дети?

– Нет, – без эмоций ответила Ира. – Эта комната детская не от того, что в ней дети, а от того, что она смешная. Это комната для гостей.

Федор не нашел тем для продолжения разговора.

– Спокойной ночи, – сказала Ира, закрыла дверь и оставила Федора в комнате одного. Федор осмотрелся. Все стены были зеркальными. Федор уже видел подобный интерьер в каком-то журнале. Федор сел на скользкие атласные простыни, которыми была застелена кровать. На гостя тотчас уставилось несколько десятков отражений. На зеркальной стене была бумажка-напоминалка. Федор поднялся и прочитал надпись, сделанную от руки – «Угадай, какое из отражений твое». Это наверняка написал Эдик. "Каких только недоразумений не бывает на свете" – пробормотал Федор и стал раздеваться. За окном уже было темно.

В ту ночь Федору приснился сон. Ему приснилась Ира, жена Эдика. Они с ней лежали на траве, на берегу широкой реки. С той стороны реки был город. Ира лежала на куртке Федора. Федор лежал рядом. Он гладил ее длинные волосы, руку, целовал шею. Они о чем-то разговаривали, разговаривали долго, сквозь весь сон. «А это моя дочка» – вдруг сказала Ира, и Федор тут же увидел маленькую красивую девочку, сидевшую рядом. Девочке было лет 5. Она была похожа на маму.

Федор проснулся. Было темно. Осознав, что это всего лишь сон Федор попытался зажечь свет, но так и не нашел выключатель. Федор разглядел в полумраке силуэт бутылки и стакана. Медленно, но верно, на ощупь он поймал бутылку и опрокинул в почти невидимый стакан с десяток "бульков". Потом поднес стакан ко рту и несколькими глотками проглотил содержимое. Тут Федору стало по-настоящему плохо. Он опять стал искать источник света и опять не нашел. Желание поздороваться ртом с внутренностями прошло. Федор упал на подушку, стал думать принять или не принять еще. За этими мыслями он и уснул… Федора разбудил шепот в самое ухо. Федор открыл глаза. Вокруг никого не было. Шепот был из сна. Уже светало. 6-7 часов утра. Было тихо. Федор нашел на тумбочке непонятно откуда взявшуюся ручку и написал на чем-то бумажном, то, что ему прошептали на ухо. После чего Федор перевернулся на другой бок и опять уснул. Когда Федор в очередной раз проснулся, было уже светло и шумно. Рядом с кроватью на стуле сидел Эдик.

– Доброе утро, – сказал он, увидев, что Федор открыл глаза. – Это ты писал?

Эдик показал на красный листочек. Федор утвердительно кивнул головой. Это был его почерк.

– Не озвучишь ли написанное, а то я могу перепутать буквы – сказал Эдик и сунул в руку Федору бумажку, на которой было накарябано несколько строчек. Федор уткнулся в свои каракули.

– «26 июня 1830 года перестали писать эссе» – прочитал вслух Федор. – Это мне кто-то во сне шепнул – добавил он в объяснение.

Эдик улыбнулся.

– Понятно. Скорей всего это то, что нужно, – сказал Эдик. – Не возражаешь, если я пришью листочек к делу?

– Не возражаю.

Эдик, подмигнув Федору, вышел из комнаты, захватив с собой бумажку. Федор вернулся в горизонтальное положение, но ему уже не спалось. Он вспомнил, что ему приснилась Ира. Рассказывать про этот сон явно не стоило. За стеной зажужжала дрель. Соседи стали что-то сверлить. Надо было вставать. Федор поднялся и уткнулся в свое отражение. На Федора смотрело нечто заплывшее и совершенно не очаровательное. Федор отвернулся и стал одеваться. Голова побаливала. Ни бутылки с текилой, ни коробки с соком на тумбочке уже не было. Это было крайне некстати. Федор глубокомысленно сматерившись, вышел в коридор. В коридоре было сумрачно. Только откуда-то издалека мурлыкала музыка. Федор полетел на нее, как оса на липкие губы пляжного алкаша. Федор прошел по коридору, вышел на кухню. На кухне хлопотала Ира. Негромко играло радио. Что-то кипело в кастрюлях, шипело на сковородках.

– Доброе утро, – сказал Федор, остановившись в дверях.

Ира спокойно обернулась.

– Доброе. Садись, – сказала она, кивнув на стул. Федор послушно сел.

– Ты еще не опаздываешь? – спросила Ира. Федор отрицательно покачал головой.

– Тогда, скоро завтрак.

Через полчаса Федор, Ира и Эдик дружно кушали омлет с мясом. Федору в качестве почетного гостя был поставлен утренний графинчик с водкой, рюмка, бутылка Pepsi и тарелка соленых огурцов. Это было очень гуманно. Федор перевел взгляд с хозяина на хозяйку. Они запивали омлет чем-то молочным и явно не собирались потреблять с утра алкоголь. Федор решительно переборол глупый стыд, налил себе грамм 70 водки, выпил и звонко хрустнул огурцом. Эдик, тем временем, ловко орудуя ножом и вилкой, спорол свой омлет, поднялся из-за стола, сказал Ире: «Спасибо», вежливо кивнул Федору, и удалился в свою комнату. Федор посмотрел на Иру. Ира посмотрела на Федора. Федор налил себе еще 70 грамм и так же лихо выпил. Жить стало веселее.

– Ирочка, закажи, пожалуйста, нашему гостю такси, – прокричал из открытой комнаты Эдик. Федор поморщился. Ему уже не хотелось уезжать. К тому же он думал, что его отпустят только к вечеру, но научно-исследовательский интерес к нему, похоже, кончился. Ира улыбнулась Федору, взяла телефон и набрала номер. Через минуту такси было заказано.

– Как спалось? Что снилось на новом месте? – спросила Ира Федора, когда пауза стала напрягать.

– Романтическая фигня, – ответил Федор.

– Ничего, что мы заказываем такси? Просто у Эдика появилось срочное дело. Так что мы не сможем вас отвезти сами.

– Я вас уже не интересую? – спросил Федор.

– Не надо переживать, – весело сказал, выйдя из своей комнаты, Эдик. Он расслышал вопрос Федора. – Ты должно быть думаешь: "Как же так? Меня сняли на сутки, а только утро? Меня явно не доимели. Неужто эти злыдни хотят кинуть на деньги?"

Эдик весело заржал и снова ушел к себе. Его слова были неожиданно грубыми. Федор разозлился и резко встал из-за стола. Стул чуть не упал. Но тут Ира с еле заметной улыбкой взяла Федора за руку. Федор замер.

– Не обижайся на этого дурака, – шепотом сказала Ира. – Это очередной экспресс-опрос. Анализы-реакции и прочие цифры. Садись и выпей еще. Я сама ему потом дам по морде. Ты мне доверяешь?

Федор, тут же успокоился, сел за стол и снова налил себе.

– И мне налей, – попросила вдруг Ира и поставила перед Федором свой стакан из которого она 5 минут назад хлебала какой-то йогурт. Стакан не был чистым.

– Лей прямо так. Я люблю, – сказала Ира, увидев замешательство гостя.

Федор налил Ире, безуспешно пытаясь заглянуть ей в глаза. Ира покрутила жидкостью в своем стакане, перемешивая остатки йогурта со свеженалитой водкой. Федор стал думать, какой бы тост сказать, но Ира выпила, не дожидаясь его.

– Просто мы боимся узнать про тебя что-нибудь не нужное, – сказал Эдик, возвращаясь с комнаты с блокнотом в руках. Нейтральная фраза прозвучала, как извинение. – Лучше не знать нужного, чем узнать лишнее.

– Лучше для чего? – спросил Федор.

– Для чистоты картинки, для узнавания. Когда ты полностью препарируешь предмет, и все его разнообразные кишки разложены по пробиркам, тогда конечно предмет изучен досконально. Единственное, что остается за кадром – это сам предмет. Он расплывается, как круги на воде и снова тишь да гладь. Любопытствовать нужно осторожно. Прятаться от жертвы следует не только, когда поджидаешь ее на тропе, но и когда она уже в твоей клетке. Просверлил дырку и подглядывай – метод не всегда удобный, зато самый научный.

– Но я хоть чем-то помог? – спросил Федор, забыв обиду.

– Конечно. Я даже наметил твою линию.

– И в какие же закоулки она ведет? – спросил Федор, вставая.

– Ты сам узнаешь, – серьезно ответил Эдик, – когда умрешь.

– И как скоро я умру?

– Это мне не интересно.

– Мне тоже, – усмехнулся Федор. – Короче, пойду я.

Федор встал. Эдик рассеяно пожал плечами и, не прощаясь, снова удалился в свою комнату.

– Может быть, обменяемся телефончиками? – крикнул Федор Эдику вслед, желая его позлить. – Как-нибудь встретимся, скушаем по бутылочке на лавочке, поговорим за жизнь и научный прогресс?

– Мне это не нужно, – сказал Эдик из комнаты. – Может быть, Ира захочет с тобой поболтать?

Федор посмотрел на девушку.

– А мне зачем? – громко сказала девушка и быстро протянула Федору заранее припасенную визитку, показывая жестом, что бы Федор молчал. Федор кивнул, схватил визитку и сунул ее в карман.

– Ира, расплатись, пожалуйста, с нашим гостем, – крикнул из комнаты Эдик. Ира встала, взяла с полки толстую пачку с долларами, отсчитала 1000 и положила на стол перед Федором. Федор взял деньги и не пересчитывая засунул их в карман.

– А это вам на дорогу, – Ира положила на стол еще 300 рублей.

– Спасибо, – сказал Федор. – Первый раз в жизни меня так красиво провожают. Как проститутку.

Зазвонил телефон. Это приехало такси.

Часть 2. Продолжение (начало)

Из «Законченного»

Каждый воскреснет, но не каждый умрет.

После встречи с богатым ученым Эдуардом и его женой Ирой, Федор без видимых причин ушел в запой. Запой был долгим и скучным. Федор взял две недели за свой счет на работе, залег дома и уставился в потолок. На потолке показывали много интересного. Упавшая с неба штука баксов быстро таяла. Все кончилось однажды. Во время видения особо глубоких тайн мироздания Федор достал тщательно хранимую визитку Иры, на котором был номер ее мобильного телефона и набрал напечатанные на красивой бумажке цифры. Если бы Федор знал, что на дворе уже час ночи, он вряд ли бы был столь решительным, но Федор, почему то думал, что вечер только начинается. После второго гудка трубку взяли.

– Ну, – ответил с той стороны холодный женский голос.

– Ира, привет. Это Федор, если помнишь…

Федор остановился у цветочного киоска, потоптался с минуту, разглядывая товар, но как только к нему подскочила продавец с веселым криком: «Покупайте розочки. Только с грядки», Федор сказал: «Спасибо» и передумал покупать цветы.

После вчерашнего ночного звонка, они договорились с Ирой встретится в час дня на выходе из радиальной "Проспекта Мира". Федор не знал, насколько их встреча является свиданием. Вчера они просто договорились встретиться. Повода по большому счету не было никакого. Федор не знал, о чем он будет говорить, и будет ли говорить вообще. Он просто решил, что раз есть номер, то никто против звонка не возражает. Федор закурил. Было без 10 минут час. Ира появилась в 13.00.

– Привет, – сказала она, остановившись перед Федором с хитрой улыбкой.

– Привет – ответил Федор.

– Без цветов?..

Ира. Привет

Федор. Привет

Ира. Без цветов?

Федор. Без.

Ира. Зачем позвонил?

Федор. Так. Просто делать было нечего и скучно что-то.

Ира. Начинаются комплименты?

Федор. Я не хотел сказать…

Ира. Не хотел, но сказал. Куда пойдем?

Федор. Может, что-нибудь купим и ко мне домой?

Ира. А что у тебя дома интересного? Полное собрание мягких игрушек?

Федор. Нет.

Ира. Тогда отменяется. Тут недалеко есть японский ресторанчик. Мы там были один раз и мне понравилось. Неожиданно необычное место. Можно было бы сходить, но там очень дорого для тебя. Денег у тебя не хватит, придется мне самой платить, а не хочется тебя унижать.

Федор. Отчего же унижать? Я не гордый.

Ира. Я – гордая. Может быть, сводишь меня в Макдональдс, угостишь американской жвачкой и Кока-Колой?

Федор. Пошли.

Из «Законченного»

На капитанском мостике штиль

На стеблях океана – цветы

Мы думали, что в мире есть я.

А в мире только ветер и ты.

Федор. Не боишься мужа?

Ира. Не очень.

Федор. А если он узнает?

Ира. Расстроится, но зачем ему узнавать.

Федор. Он говорил, что нашел тебя с помощью своей магической науки.

– Фигня. – засмеялась Ира. – Мы познакомились на свадьбе моей полу подруги и его полу друга. Выпили, продолжили вечер, ну и пошло, поехало. Потом я забеременела, потом свадьба, дочка. Явно не сюжет блокбастера.

– Разве у вас есть дети? – удивился Федор.

– Да, – сказала Ира, – Дочка Настенка.

– Но когда я был у вас в гостях, ты сказала, что у вас нет детей.

– Я не могла такого сказать, – возразила Ира.

– Но я помню.

– Забудь.

– А почему я ее не видел?

– А потому что она ночевала у бабушки.

– Понятно. А ты часто изменяешь мужу?

– Ну, скажем, что сегодня первый раз.

– Почему ты согласилась идти ко мне?

– Потому что ты меня пригласил. Меня легко уговорить.

– Можно подумать тебя больше никто не уговаривал.

– Меня легко уговорить на то, что я сама хочу.

– Ты смешная.

– Ты гораздо смешней меня. Даже не представляешь насколько. А мне пора домой. Тебе оставить денег? – улыбнулась Ира.

– Хватит издеваться. Я не такой уж и бедный.

– Что ж ты меня повел в Макдональдс?

– Просто не хотел рисоваться.

– Это тебе удалось. Я одеваюсь. Куда ты засунул мои трусы?

Федор и Ира не торопясь шли в сторону метро «Щелково». Федор курил, Ира махала сумочкой.

– А твой Эдик на самом деле такой богатый или это тоже фигня? – спросил Федор.

– Да мы достаточно богаты.

– И машина ваша?

– Ага. Мы могли бы жить и с бОльшими понтами, но предпочитаем скромничать.

– И твой Эдик по правде деньги находит с помощью своей науки?

– Да, – кивнула Ира. – Он тебя не обманывал.

– А что там с результатами эксперимента надо мной?

Ира засмеялась.

– Я думала, что ты весь вечер будешь расспрашивать меня о результатах проведенного эксперимента.

– Это был запасной вариант, – засмеялся Федор.

– Меня еще никто так быстро не заваливал.

– Следующий раз обновлю рекорд, – продолжал смеяться Федор.

– Ты уверен, что будет следующий раз?

Федор перестал смеяться.

– Тебе не понравилось? Я плохой любовник. Я знаю.

Ира засмеялась.

– Ты – дурак, – сказала она. – Просто мне сложно выбраться из дома без причины. Больше мне на этот номер не звони. Если что, скидывай СМС-ки, но что бы без криминала. Я сама тебе перезвоню. Понятно?

Федор кивнул.

– Ну не хмурься, – улыбнулась Ира и толкнула Федора. Федор улыбнулся.

Они молча прошли мимо потухшего магазина обуви.

– А что касается моего мужа, – продолжила беседу Ира, – то он сейчас крайне занят тобой, пыхтит и стонет.

– То есть эксперимент все-таки был удачным?

– Конечно, да. Мы тебя с таким трудом нашли, два раза ошиблись, но потом Эдик подкорректировал и мы попали в точку.

– Ты ему помогаешь?

– Да. Это, в общем-то, увлекательно. Особенно, когда больше нечем заняться.

– А вы часто приглашаете к себе подопытных существ?

– Ты был первым и надеюсь последним, – сказала Ира. – Обычно все протекало менее драматично.

– И какую новую линию дал вам я?

– Не знаю. Эдуард сейчас изучает биографию одного английского короля 19 века.

– С чего вдруг? – спросил Федор.

– С тебя. Помнишь, когда ты у нас ночевал, написал ручкой на листочке дату, которая тебе, приснилась. Уж, не помню, какое-то июля, тысяча восемьсот какого-то года?

– Помню, – кивнул Федор, – хорошо помню.

– Так вот, – продолжила Ира, – Эдик забил в интернете и обнаружил, что в этот день произошло единственное событие – умер английский король Георг 4-й. Он стал изучать его биографию и обнаружил там массу интересного. Он сейчас впитывает в себя все эти килобайты и строит свои чертежи.

– Забавно. Он рисует чертежи?

– А то. Он же у нас гений геометрии. В его комнате стоит кульман, на столе – бумажка к бумажке. Все предельно научно.

– А что он ищет сейчас? Я так и не понял.

– Я не знаю, да и он сам не знает. Но точно не деньги. Он просто наткнулся на ниточку и смотрит, куда она приведет.

– Интересный у тебя муж, – искренне сказал Федор.

– Ага. Надеюсь, ты в него не влюбился?

– Хватит ржать. Я хотел спросить, что ты его, наверное, любишь?

– Ревность?

– Конечно.

– Ревность одобряю, – сказала Ира, – а с Эдей мы, как родственники, самые близкие родственники. У нас самая красивая девочка на свете со всеми вытекающими последствиями. Он очень умный и увлеченный. Он мой муж. Тебе достаточно?

Федор кивнул. Они уже вышли к станции.

– Ты поедешь на метро? – спросил Федор.

– Да, – ответила Ира и остановилась. – А ты сейчас поцелуешь меня в щечку, повернешься ко мне задом, к себе передом и пойдешь домой. Договорились?

Федор взглянул в глаза Ире, поцеловал ее в щеку и пошел домой, ни разу не оглянувшись.

ФРАГМЕНТЫ БИОГРАФИИ АНГЛИЙСКОГО КОРОЛЯ ГЕОРГА 4-го (Георг Август Фридрих, король Великобритании и Ирландии, а также король Ганноверский)

Георг шел по коридору. После принятого завтрака он чувствовал себя бодренько. Тем не менее, что-то с завидной регулярностью било ему сзади по голове. Словно невидимый дирижер, постоянно кивал своей палочкой какому-то уроду из оркестра и тот огревал королевскую голову медными литаврами.

Напротив Георга 4 в позе примерной болонки сидел сэр Том Лоренс (известный английский художник 19 века)

– Я всегда хотел представить себе дом своей мечты – говорил Георг, – Не то что бы построить, просто представить, такой, что бы в нем все до последнего гвоздя превосходило мои ожидания. И каждый раз, когда дом начинал в реальном виде спускаться на меня, приходить в мои сны, обязательно в моей спальне одна стена оказывалась стеклянной. Стена была окном, и за этим окном был океан. Ты знаешь, что такое океан?

– Я видел океан, – уверенно ответил художник, – три раза.

– Ну и дурак, – рассердился король, – три раза, как три повода опошлить. Я спрашиваю, зачем нужен целый океан за окном, причем человеку, у которого все есть? Я сто раз перестраивал этот дом в своих снах. Все в нем менял. Сам знаешь, с моей жизнью, все перемены к лучшему. Дом становился то страшнее, то чудесней, но каждый раз за окном моей спальни была бескрайняя вода. Сегодня я понял, что этот океан делает в моей спальне. А ты хоть что-нибудь понял?

Художник максимально двусмысленно развел руками.

– Хорошо, что ты даже не пытаешься думать, – продолжил король. – Океан нужен, что бы спасти меня от пресыщения. Потому что только океану дозволяется знать мою единственную тайну.

– И какую же? – неуверенно спросил художник. Он видел, что его благодетель не в духе и это его нервировало.

– А кто ты такой, что бы знать то, что ни знает никто?

Художник опять повторил свой расплывчатый жест. Он понял, что пришел совсем неудачно и что про аванс уже не может быть и речи. Лишь бы слинять теперь без последствий.

Король махнул на художника и, встав, подошел к стене. На стене висели картины Лоренса, купленные за хорошие деньги. Георг 4 прошел вдоль стены, всматриваясь в картины, словно видел их в первый раз.

– Это ты говорил, что слово "искусство" произошло от слова "жрать"? – спросил король у художника.

– Не я, – ответил художник, тоже на всякий случай вставая.

– Ну и напрасно – сказал Георг и уронил одну из картин. Картина звонко упала на ковер.

– Что вы делаете? – нерешительно спросил Лоренс. Каким бы основательным не было подобострастие, свои картины художник любил.

– Слушай, – продолжил король, подходя к следующей картине, – а что означают эти собачки? – Король ткнул пальцем в холст. – Почему они у тебя получились куда привлекательней герцога М.? Ты считаешь, что любая собака способна затмить герцога?

– Что вы? – сказал художник – Собаки – это декоративный элемент. Точнее композиционный. Равновесие, понимаете ли.

– Равновесие? – злобно усмехнулся Король и снизу стукнул по раме. Картина подпрыгнула и тоже повалилась на ковер.

– Даже собаки не помогли герцогу удержать равновесие, – засмеялся Король.

Лоренс, сразу же догадавшись, что этот жест в сочетании с произнесенной фразой претендует на остроумие, засмеялся громче Короля и даже два раза жеманно хлопнул в ладошки.

Из ненаписанных дневников Георга 4, короля Великобритании и Ирландии.

– Я благодарен океану за то, что он спасает меня от пресыщения. Ни бесконечный сад, в котором каждый день новые угощения; ни безумный лабиринт, за каждым поворотом которого подарок, превосходящий все ожидания; ни девушка, умеющая что-то такое, чего не умеют другие – ничто не спасает от пресыщения. Спасает только океан. Когда смотришь на океан, то понимаешь, что ты – не хозяин лучшей части мира, а скромный кусок дерьма, который сегодня барахтается на поверхности, а завтра потонет. Океан знает, что я и мои фекалии – это одно лицо и что это лицо – ни хорошее и не плохое, а просто вонючее. Океан – это вода в бачке, которая плещется до времени за окном, а потом, хлоп, смывает тебя и ты быстро исчезаешь в лабиринте канализации.

Художник Том Лоренс поднялся по лестнице к спальне короля. Мучила одышка. На лестнице было сумрачно. Пройдя прихожую, художник остановился у дверей и взглянул на себя в зеркало. Парик растрепался. Пришлось поправить. В спальне короля послышались чьи-то шаги. Шаги приближались к двери. Художник отскочил в сторону. Из спальни вышел личный доктор короля, с котором он был в приятельских отношениях. В руках доктора был ярко оранжевый саквояж. Увидев художника, доктор склонился в молчаливом поклоне. Художник не менее молчаливо поклонился в ответ.

– Как он? – шепотом спросил Лоуренс.

– Никак, – ответил доктор. – Полная безнадега.

– Может, покурим? – спросил художник. Доктор кивнул. Они отошли к окошку. Художник угостил сигаретой. Закурили.

– Представляешь, – сказал доктор в полный голос, – опять сегодня приводили ему девчонку. Симпатичную и уже разъезженную. Наше Величество и так и этак, а все равно не встает у него. Девчонка старалась изо всех сил, а он задрых и захрапел. Забавно было смотреть.

– Совсем плох? – спросил художник.

– Хуже. Сегодня-завтра и будем поминать в прошедшем времени.

– Не знаешь, зачем он меня позвал? – спросил художник.

– Откуда мне знать, – ответил доктор, – наверное, затем же, зачем и девчонку.

Художник грустно хмыкнул.

– Все равно надо идти. Долг требует, – сказал Лоренс.

– Да. Так уж срифмована жизнь – одни голодранцы рождаются должниками, другие голодранцы рождаются кредиторами.

– Я пошел, – сказал художник.

– Иди, – сказал доктор.

Затушив сигареты, два приятеля разошлись в разные стороны. Лоренс, по обыкновению робко, открыл дверь в спальню. Было тихо. Сиделка неподвижно замерла у изголовья монарха. Она никак не отреагировала на появление художника. Георг 4-й был в сознании. Увидев, художника он громко засмеялся и жестом показал, что бы тот садился. Художник аккуратно присел на стульчик, стоявший рядом.

– В общем, так это было, – вкрадчиво стал рассказывать король, – пришли за мной двое, взяли под руки и повели. Я не стал сопротивляться. Думаю, ведут, так и пойду. Шли, шли и пришли. Представь себе – целое море говна, не просто городская уборная, а целое море, без берегов. Ну и запах соответствующий. Ты знаешь, как пахнет море говна?

– Нет – ответил художник.

– Узнаешь. Я спрашиваю этих двух чудотворцев: "Что это?". Они мне отвечают – "Это все что ты сотворил в этой жизни". А я спрашиваю – "Мне, что, теперь здесь жить?". Они молчат. Я сел на берегу. Они стоят рядом.

Король замолчал.

– Это был сон? – решился прервать молчание Лоренс.

– Пошел на х* – разозлился Георг.

– Я просто хотел уточнить.

Георг стал орать несвязным матом. Художник молчал, опустив голову, разглядывал старую сиделку и думал про себя – "Скоро сдохнешь, гад"

– Знаешь, почему у тебя собаки получаются лучше людей? – зло спросил король, – потому что ты сам собака, пудель ярмарочный. Уточнить, облизать, обсосать подачку. Ты, должно быть, думаешь, что я не могу встать, потому что ноги не держат? Да запросто могу. Я просто не хочу.

Художник молчал. Зависла пауза.

– Рисуешь что-нибудь? – примирительно спросил король. Он умел мгновенно забывать свой гнев.

– Да так, – сказал художник, тут же сменив свой удрученный вид на крайне заинтересованный. – Я нарисовал несколько портретов по заказу, а сейчас делаю эскизы для души. Хочу нарисовать картину на древнегреческий сюжет. "Смерть Ахиллеса", если вам интересно.

– Конечно, мне интересно, или ты думаешь, что я терплю твое общество из-за дипломатических нюансов. И от чего же сдох твой Ахиллес? Подавился пирожком?

– Это известный сюжет. У Ахиллеса было только одно уязвимое место…

– По яйцам, что ли получил? Действительно известный сюжет. Знаешь, что я в тебе больше всего ценю?

– Что? – спросил художник.

– Твою дрессированную тупость и умение лаять по заказу. Небось, думаешь, что завтра я сдохну и тебе не придется подставлять свой профессиональный зад под острые предметы? Дурак, тебе придется вилять в два раза быстрее, потому что сына вряд ли заинтересует твоя мазня, потому что на самом деле человечными у тебя получаются только собаки, глупые утонченные болонки, шавки на пол пинка. Твоя естественная поза на четвереньках, а виляние хвостом – смысл жизни. Если бы у тебя был дрессировщик, он бы повесился от тоски. В твоем роскошном доме, построенном на мои деньги, наверняка есть секретная конура, в которую ты залазишь, когда надо подумать. Я угадал?

– Нет, – сумел спокойно ответить художник. Он приучил себя не обращать внимания на подобные выпады. – Конечно, общеизвестно, что у меня одна из самых больших псарен в Англии и, действительно, преданность собак вызывает мое восхищение. Я думаю, что и вы, ваше Величество, если бы взглянули бы на мою псарню, могли бы подчерпнуть от увиденного много поучительного. Но…

– Заткнись, – перебил король, – Кто ты такой, что бы что-то мне объяснять? Кто ты такой, что бы рассказывать мне о себе? Я хотя бы знаю, кто я такой и я не собираюсь скрывать себя под покрывала, прятаться под юбками всех этих блядей. Я принял себя, как приговор и сам же этот приговор исполнил. Ты не представляешь, как мне больно сейчас. Мои кишки жрут меня, пожирают мою душу, но я гордо иду вперед, потому что я иду вперед. Понимаешь, премудрая тупня? Я иду вперед. Я попал в болото. Я вязну в собственном говне, но не тебе объяснять мне правильную дорогу. Я никогда, ни при каких обстоятельствах тебе не поверю. Даже если вокруг тебя будут хороводить ангелы и петь "Осанну" серафимы, я все равно не поверю не одному твоему слову. Ты – прибор, которым самоудовлетворяются господа и прочие люди. Сегодня ты стоишь дорого, потому что я тебя купил, а завтра тебя будут иметь за пол пенса на рыночной площади. И ты сам никогда не узнаешь, сколько ты стоишь, потому что сам по себе ты не стоишь ничего…. Мне страшно. Ты не представляешь, как мне страшно. Но я буду идти до конца, не сворачивая и не оправдываясь, потому что только это может меня спасти, только это оправдать. Если я сейчас вызову священников, подстригусь в монахи и начну замаливать свои грехи, то Господа стошнит от отвращения.

Художник во время этого страстного диалога, продолжал рассматривать сиделку – очень уж интересно на ее лицо падал свет. Когда монолог короля закончился. Художник вздрогнул и, его предельно внимательное лицо на секунду осталось без всякого выражения. Художник не мог подобрать правильную маску и не знал, что спросить, потому что он все прослушал.

– Я просто сам себя сожрал, – продолжил король. Он не заметил колебаний своего художника. – Я никого не убивал, никого не насиловал – терпеть не могу жестких влагалищ. Я всегда был добр и платил за вещи куда больше, чем они стоят. Это не было милосердием. Мне было бы совестно платить меньше. Я не объявлял войну, не отбирал детей у матерей. Ты можешь не верить, но я был добр. И с чем я такой добренький остался? Ни с чем. С собственными кишками готовыми убить меня. Мои кишки обезумили. Они же тоже подохнут, но они выбрали цель и будут идти до конца. Все в меня. Когда не видишь где небо, где земля – иди до конца, потому что это единственно правильное решение. Любой доведенный до абсурда шаг ближе к Богу, чем топтание на месте.

– Я с вами совершенно согласен – наконец смог ввернуть словечко художник. Он думал, что его замечание вызовет очередную злобную тираду король, но Георг 4-ый молчал. Потом вдруг с чего-то улыбнулся и посмотрел на художника так жалобно, что художник пришел в замешательство. Прошла уйма времени, прежде чем, король схватил за руку сиделку и зашипел:

– Телятины с кровью, хороший кусочек, помягче, с ребер, но там где потолще. Вина "Из Рошемени", 1743 года, сколько есть. Виноград, жареный миндаль, лангустов в молоке, оленину в вишневом соусе, филе рябчика, – король замолчал. Он напрягся, пытаясь вспомнить названия любимых блюд. – Тащите уже. Что еще за паузы. Я голоден. Я очень голоден. Скорее.

Сиделка, притворявшаяся статуей, тут же вскочила и выбежала из комнаты.

– Скорее – прокричал король ей вслед. Тут же в коридоре засуетились слуги. Художник вздохнул и приготовился ждать, когда же принесут все заказанные блюда. Ожидание было на редкость коротким. Через пару минут вошел слуга с бутылкой вина, бокалом и подносом. Поднос был тут же водружен на кровать и слуга налил в бокал вина. Художник встал и отошел в сторону.

– Извините, Ваше Величество, – по-королевски спокойно сказал слуга, – мы чуть замешкались. Через две минуты принесут лангустов, миндаль и виноград. Что бы приготовить "горячее" требуется время, так что как обычно начнем с "холодного".

Король схватил бокал вина и сделал несколько глубоких глотков.

– Вы могли бы мне налить мочу, – сказал Король морщась. – Я все равно не нашел бы отличий. Но все равно спасибо. Может быть, я опять стану пьяным.

Тут же в спальню вошел еще один слуга с подносом. Он постелил салфетки и поставил на поднос тарелки.

Художник стал бродить по спальне, пока не уткнулся в собственную картину. Это был парадный потрет Георга 4-го. Художник считал этот портрет не совсем удачным, но сейчас с удивлением обнаружил, что картина совсем не плохая. Особенно хорошо получились бакенбарды.

– Салат, редис, помидоры, картофель печенный, – продолжал перечислять Король, – икру лосося, тушеных тушканчиков, жареных жаворонков в соусе «ланкоме», булочек по-французски, и это… то…, вы что не помните,… с базиликом?… Я вас сожру.

Слуги приносили блюда, поднимали с пола тарелки, которые Король скидывал с подноса, едва распробовав. Художник продолжал стоять возле картины, пытаясь не обращать внимания на происходящее. Он изредка поглядывал на обезумевшего монарха. Если бы он был сторонним наблюдателем, то его бы рассмешило это зрелище, но смерть короля обещала большие перемены в жизни, а ему не очень-то хотелось перемен, поэтому настроение у художника было крайне тревожным. Лоренс вышел в коридор покурить. Выкурив пол сигареты, художник с удивлением увидел поднимающегося по лестнице доктора. Художник махнул ему рукой и доктор подошел.

– Покурим? – предложил доктор. Художнику пришлось еще раз угостить.

– Я думал ты домой уехал – сказал художник.

– Ага. На собственных копытах. Да я живу тут под лестницей, уже полмесяца. Все-таки не просто труп намечается, а королевские останки.

– Что-то он решил покушать – поделился информацией художник.

– Ага, я уже наслышан, – усмехнулся доктор. – Наверное, сейчас и скончается. Ему же нельзя есть дрянь. Причем категорически. Но останавливать его, я не вижу смысла. Не хотелось бы на прощание получить под зад. К тому же наследник ждет не дождется карьерного роста. Так что можно покурить не торопясь. Подождем, пока Его Величеству не надоест чревоугодие.

– А что ты знаешь про наследника? – спросил Лоренс. – Он любит искусство?

– Не знаю. Он больше чудак, чем знаток. Но тебе разве мало частных заказов?

– Причем здесь заказы? – ответил художник. – Заказы у меня на полгода вперед. Просто хочется, как бы это сказать, быть ближе к центру событий.

– Зачем тебе центр событий? Тем более, когда их нет. В нашем мире центр событий – это абсолютная задница. Если ты любишь экстремальные ароматы, то желаю удачи, а если у тебя не отсохло обоняние – не советую. Что касается меня, то я хочу исчезнуть куда-нибудь подальше, что бы тихо, мирно, с женой, детьми и на свежем воздухе.

В это время из спальни короля вышел слуга.

– Король поужинал – громко произнес он в никуда и пошел вниз по лестнице.

– Похоже, теперь наша очередь, – сказал доктор. – Пойдешь со мной?

Художник согласно кивнул. Они затушили сигареты. Доктор брызнул на себя одеколоном, художник отказался освежаться. Обидные слова короля, наконец, дошли до него. "Опять, сука, испортил настроение" – думал художник, шагая вслед за доктором. Они вошли в спальню. Художник посмотрел на короля. Король лежал, сложив руки на груди, словно в гробу. Около кровати никого не было. От безумного ужина не осталось и следа. Доктор сел на стул и стал открывать свой сложный чемоданчик.

– Все равно не то, – вдруг прошипел король. Художника от неожиданности чуть не стошнило.

– Единственное, лангусты неплохо сохранились, а вино раздайте нищим, – продолжил король. – Что бы пить такое пойло, нужно иметь девственную глотку. Ни вкуса, ни эффекта. А жаворонки были богохульствено пережарены. Но передайте всем им, что в целом было неплохо. Не то что бы хорошо, но неплохо. Не надо обижать поваров. Я славно отобедал.

Доктор, не слушая больного, воткнул себе в уши стетоскоп и попытался убрать с короля одеяло, но тот намертво вцепился в него. Доктор сразу же прекратил попытки, повернулся к художнику и подмигнул. Художник не отреагировал. Он заворожено смотрел на Короля. Георг 4-ый тем временем застучал зубами и, выпучив глаза, уставился в потолок.

– Хочу в сортир, – пробормотал король. Это были его последние слова. Из его рта медленно потекла черная пена. Через несколько мгновений король издал нечленораздельный звук. По телу пробежала дрожь. Глаза закатились. Доктор хотел приложить свой прибор к шее больного, но, увидев пену на губах, передумал. Он не спеша сложил стетоскоп в чемоданчик, потом закрыл королю глаза, и стал искать пульс, точнее его отсутствие. Потом доктор достал из кармана приготовленное зеркало и приложил его к лицу короля. Изучив зеркальную поверхность, доктор удовлетворено развел руками.

– Все? – спросил художник. Доктор кивнул.

– Все, – громко сказал он, обращаясь ко всем присутствующим, хотя в комнате никого не было – Его Величество король Англии Георг 4-й и так далее преставился.

Тут же из-за шторы вынырнула сиделка и быстро вышла через дверь.

– Если бы я обладал полномочиями, я запретил бы Нашему Величеству есть всю эту дрянь и он прожил бы еще недельку другую, а может быть и месяц. Но никто мне таких полномочий не давал, так что претензии не принимаются, – сказал доктор, похоже больше самому себе.

Художник и доктор отошли к окну и закурили. Говорить не хотелось. Художник то и дело оборачивался и смотрел на труп. Через пару минут дверь отворилась, и в спальню зашел маленький мужчина в очках. Это был Премьер-министр. Художник и доктор затушили сигареты и почтительно шагнули навстречу.

– Уже? – спросил Премьер-министр

– Король скончался, – ответил доктор.

Премьер-министр подошел к кровати и посмотрел на мертвого короля.

– И как он умер? – спросил он, не зная чем заполнить паузу. Доктор пожал плечами.

– Красиво, – прошептал художник. Смерть короля произвела на него впечатление гораздо большее, чем его жизнь. Доктор и премьер-министр вопросительно посмотрели на художника, который не сводил глаз с трупа.

– Надо известить наследника и церемониатора, – сказал премьер-министр и молча вышел из спальни. Следом за ним вышли доктор и художник. Тотчас в комнату вошли слуги. Люди забегали по лестницам. Во дворец наконец-то вернулась суета.

– Ты почувствовал запах? – спросил доктор художника, когда королевский экипаж развозил их по домам.

– Да. Был какой-то запах – ответил художник, – и не очень приятный.

– Удивительный случай, – продолжил доктор, – Если бы это был просто больной или даже любой другой больной, я непременно бы провел бы анализы. А так самое разумное решение – слинять и забыть.

– Это запах разложения? – спросил художник.

– Конечно, – увлеченно ответил доктор, – запах разложения. Такой сильный запах и сразу в момент смерти. Это чудо. Была бы у нас другая вера, короля можно было бы канонизировать.

– И как ты себе представляешь эту другую веру? – спросил художник.

Доктор пожал плечами.

Часть 3. Продолжение (середина)

Из Законченного

Сердце – это самые точные часы.

Из Законченного

Сердце – это бомба с часовым механизмом.

Забарабанил рингтон. Федор взял трубку. Звонила Ира.

– Привет. Мой муж опять хочет тебя увидеть. Просто поболтать. Я завтра поеду тебя искать. Если ты отпросишься с работы, мы сможем пару часов побыть вместе.

Федор отпросился с обеда, и у них с Ирой осталось 4 часа на совместную жизнь. Когда время вышло, они собрались и поехали на «Бугике» к Эдику. Ира припарковалась возле подъезда. Федор облегченно выдохнул. Уж слишком лихо летела Ира по московским улицам. Эдик крайне приветливо встретил Федора. Ира быстро соорудила стол. Сели ужинать и выпивать. Потом Ира отправилась за дочкой к маме, оставив мужчин наедине.

– Дело в том, что я застрял, – сказал Эдуард после очередного вливания алкоголя. – Все идеально расставлено, а крюк не втыкается. Ни у кого нет возражений, а он все равно не втыкается. А пока не воткнешь, вверх лучше не лезть. Упадешь на фиг. Я не хочу сейчас нести чушь про анализы и тесты. Нет никаких анализов и нет никаких тестов. Я тебя испугался. Я отпрыгнул, потому что боялся, что ты меня зашибешь. Сейчас я более вменяем. Слушай, давай будем друзьями. Понимаю, что это звучит, по меньшей мере, тупо, но почему бы нам просто не подружится. Я прошлый раз вел себя не вежливо. Не то что бы извиняюсь, но меня заклинило. Честно, приревновал тебя к жене. Ты, похоже, ей приглянулся тогда. И просто было утро, а по утрам люди непредсказуемы. Приснится человеку, что он Такеши Китано, так и даст тебе по морде чисто по инерции. Короче, если ты не понял, я приглашаю тебя поучаствовать в моих поисках.

– Спасибо – ответил Федор, – но ты так и не сказал, что ищешь.

– Что найдем, то и искали, – ответил Эдик, пожимая плечами.

– Звучит соблазнительно, – улыбнулся Федор, – Может, тебе просто нечем заняться?

– Если бы мне было нечем заняться, я занимался бы бабами и алкоголем, – возразил Эдик – Короче, если так настаиваешь, я посвящу тебя в интимные детали моих поисков. Хочешь?

– Хочу.

– Я ищу точку.

– Точку? – не понял Федор.

– Да. Я ищу, так называемую, точку притяжения. Все свои деньги, я нашел с помощью точек притяжения. Теперь мне хочется узнать, что это за хрень.

– Зачем тебе?

– Потому что это дороже денег. Если я найду точку притяжения, то тогда мир для меня превратится в огород, где я буду выращивать то, что захочу. Ни одно мое желание не встретит сопротивления. Следишь?

– Внимательно слушаю.

– Отлично. Та дата, которую ты мне прошлый раз оставил – продолжил разговор Эдик – это день смерти английского Короля Георга 4-го. Мне пришлось изучить его биографию. Странный был субъект. Единственное, что он любил и умел, так это жрать и трахаться. Ну и еще благоволил искусствам, которые в его понимании располагались где-то между жратвой и бабами. Уже умирая, он попросил принести себе любимой пищи, хотя прекрасно знал, что все съедобное, не говоря уж про любимое, ему противопоказано. Но жрачку принесли. Он пожрал и умер. Забавно?

– Забавно – согласился Федор.

– Еще как забавно. А сейчас я ищу то, что связывает тебя и Георга 4-го. Эта связь существует, но я не могу зафиксировать угол диффузного отражения. Я несколько тонн бумаги исчертил, ища нужную градусировку, но все получается слишком убого. Ты ничего не знаешь про этого короля?

– Первый раз слышу, – сказал Федор.

– Не удивительно. А что за евреев хоронили на перроне в твоем любимом сне? Это тоже важно. А почему сразу после смерти Георга 4-го перестали писать эссе? Тоже вопрос. Причем из тех, на который есть ответ. Конечно, эссе и сейчас пишут килограммами, но, то, что ты написал для меня – это ребус. Что бы разгадать ребус надо поставить его в грамотный ракурс. Тогда нелепое превратится в элементарное. Я ставлю, ставлю и никак. Короче, самое время сделать звонок другу. Так что давай дружить. Может еще по глотку, пока Ирка не пришла.

Федор охотно согласился. Он чувствовал себя, куда трезвее собеседника.

– Слушай, я вспоминал нашу первую встречу, – решил проявить инициативу Федор, – Была одна странность.

– Всего одна?

– Да, – ответил Федор. – Короче, когда я ложился спать, то поставил на столик бутылку с рюмкой. Больше ничего на столике не было. А когда я проснулся утром, бутылки уже не было, зато лежала бумажка с ручкой. Ты заходил ко мне ночью?

– Конечно. Взял бутылку, а взамен положил бумажку с ручкой. Вот и вся мистика.

– А зачем ты это сделал?

– В доме кончилась текила, а хотелось долить.

– Я не про алкоголь. Зачем ты положил ручку. Ты знал, что мне должно что-то присниться и мне надо будет записать увиденное? Ты меня за этим пригласил к себе?

– В общем, да. Я тебе сразу же честно все объяснил. Могу объяснить еще раз. Говоря аллегориями, я бросил в тебя небольшой камушек, такой, что бы тебе не было больно, но что бы ты почувствовал. Камешек отскочил, а я его поймал. По траектории отскока я могу распознать траекторию твоего движения. Все элементарно. Правда, сначала я думал, что ты выкинешь какое-нибудь коленце прямо за столом во время ужина, но ты слишком часто опрокидывал, поэтому мой камешек отлетел чуть позднее, когда ты уже спал. Понятно?

– Допустим, что понятно. Но кто тогда прошептал мне про этого короля во сне? Кто это был?

– А я откуда знаю, – пожал плечами Эдик, – да и не все ли равно.

– Как все равно? – удивился Федор. – По-моему, это очень интересно. Раз он знает важное, то может знать и про твою точку.

– Ерунда.

– Но интересная ерунда?

– Интересуешься ерундой? Валяй.

– Но ты же ученый. Ты должен быть любопытным.

– Ничего я тебе не должен. А если подробней, то для тебя «интересно» – это когда после ужина вышел на балкон курнуть, уставился в звездное небо и задумался, «а есть ли жизнь на Марсе? Ах, как это любопытно». Потом докурил, выпил кефирчику и пошел спать. Вот и весь интерес. А если меня заинтересует жизнь на Марсе, то мне придется туда слетать, разобрать его на кусочки, что бы понять шевелится там что-нибудь или нет.

– Слушай, хочешь чуть-чуть пьяного базара? – продолжал болтать Эдик, – Просто, что бы ты лучше меня знал. Мое резюме, под титлом «Понос математика». Будешь слушать?

Федор утвердительно кивнул. Эдик засмеялся.

– Знаешь, – громко сказал он, пафосно взмахнув рукой. – Весь этот мир со всей его недоделанностью можно запросто убрать с помощью цифр. Это так просто. И я так хочу зарыться в цифры. Ты не представляешь, как мне охота вычеркнуть этот мир, оставить за скобками, что бы он сам себя постоянно превращал в ноль. Все нормальные математики благополучно превращали и превращают окружающий мир в ноль и свои исследования в идеальную семейную жизнь. Они едят с цифрами, спят с цифрами, нянчат цифры. Их близость доходит до таких степеней, что сложно сказать, кто кого имеет. То, чем приходится заниматься мне, другое. Это не наука – это магия. Я больше пират, чем ученый. Причем не по характеру, а по выпавшей карте. Это, конечно, забавно, но так утомительно. – Эдуард сделал длинную паузу – Нормальная завязка? Просто хочу пробить тебя на откровенность. Тебя пробило?

– Не очень, – ответил Федор, – То есть, конечно, меня пробило, но ничего оттуда не течет. Единственное, что могу сказать, ты самый странный человек, которых я встречал в жизни.

– Ну и отлично. Ты тоже симпатяга. Давай искать эту точку вместе и то, что мы найдем, поделим пополам. Идет?

– Даже если это будет виселица?

– Особенно, если это будет виселица.

– Ну, тогда я согласен. И в чем будет заключаться моя помощь?

– Зачем так спешить, – засмеялся Эдик. – Давай сначала допьем пузырь мира.

– Ты точно знаешь, где находится эта точка, потому что ты не вращаешься вокруг нее. Ты ее просто видел когда-то, но не коснулся, а пошел себе дальше. Пошли я тебе покажу.

Эдик решительно встал. Федор тоже поднялся. Эдик привел Федора в свою комнату. Пропустив Федора, Эдик зачем-то выглянул в коридор, словно проверяя, нет ли слежки, после чего закрыл дверь на замок. В кабинете Эдика царил классический научный бардак – бумаги, пыль, пустые бутылки.

– Ира не убирается что ли тут? – спросил Федор.

– Я ее не пускаю. Не найдешь потом ничего, – ответил Эдик, подходя к кульману, на котором был зверски исчерченный лист ватмана А 1-го формата. – Вот она эта точка – Эдик ткнул в дырку в середине листа. Дырка была естественного происхождения, просто бумага не вынесла натиска карандаша и ластика. – Это то, что я ищу. А ты здесь – Эдик в чуть менее замусоленную точку в нижнем углу. – И ты идешь отсюда – Эдик ткнул в многократно правленую линию, проведенную рядом с дырой, – Ты прошел рядом, но сейчас ты далеко. Ты валишь себе дальше, валишь спокойно, спиваясь и посвистывая. Если говорить в терминах астрономии, то точка – это солнце, весь мусор, который вокруг солнца вращается – это так называемые карусельки, про них позже, а ты – комета.

– Я – комета? – усмехнулся Федор. – А ты ничего не перепутал?

– Нет. Погрешность исключена. Ты самая настоящая комета. Это ты, – Эдик ткнул в свой чертеж, – Если я точно поймаю твою линию, то найду свою цель за 5 минут. И эта история закончится. Мне нужно знать, куда ты направляешься. Может быть, ты мне подскажешь?

– Никуда я не направляюсь, – без раздумий ответил Федор.

– Да это и так ясно, – сказал Эдик, усмехнувшись, – куда еще может идти бродяга. Я просто так спросил. – Эдик снова ткнул в свою схему – Что бы узнать, куда ведет твоя линия, нужно найти, где у тебя зад, а где перед. Это куда важнее твоих планов на жизнь. – Эдик засмеялся. – Даже не могу поверить, что смог найти комету. Я предполагал, что они существуют, пару раз наблюдал их траектории, но с трудом верилось, что я смогу так запросто с ней общаться. Найти комету – это так серьезно. Комета неуловима, потому что ей плевать на законы гравитации. И вот это, блин, сокровище сейчас сидит передо мной, лыбится и явно хочет еще выпить. Наверное, так и должно быть.

– А ты, получается, космонавт? – спросил Федор, прервав Эдика.

– Что? – не понял Эдик.

– Ну, если, точка – это солнце, я – комета, то ты, выходит, отважный космонавт, который мечтает посадить свою задницу прямо на солнцепек?

Эдик засмеялся.

– Знаешь, Федя, – Эдик первый раз назвал своего свежеиспеченного друга по имени, – тут есть кабак в двух шагах, может, сходим, посидим, а то сейчас Ирка припрется, испортит тему. Знаешь, как кабак называется? "Карусель". На редкость грамотное название.

Из беседы Федора и Эдика:

Эдик. Я так прикинул, где-то в интервале 22-24 года в твоей жизни что-то должно было произойти.

Федор. В моей жизни каждый день что-то происходит.

Эдик. Не ври. Ничего с тобой не происходит. А тогда ты был рядом с той точкой, которую я ищу, причем в двух шагах. И не один из законов притяжения на тебя не действовал, ты прошел рядом, чуть не споткнулся, коснулся рукавом и тебя не засосало в воронку. Исключение из правил – это более могущественное правило. Что бы ты про себя не помнил, в то время с тобой обязательно случилось какое-то событие. Не просто первая групповуха, а что-то исключительное.

Федор задумался.

– Да ничего со мной в то время не происходило, – пожал он плечами. – Обычная жизнь. Я тогда работал в автосервисе. Слесарь из меня был чудной, но никто этого не заметил. Ощущения были забавные. Эта работа была самая настоящая из моих работ. Во-первых: за нее платили деньги, а во-вторых: я ее терпеть не мог. Это, типа, определение работы для словаря. Короче говоря, каждый рубль…

– Твоя работа фигня и она никому не интересна, – достаточно грубо перебил Эдик, – это не имеет отношения к делу. С тобой что-то произошло в то время. Просто событие. Неужто нечего не всплывает?

Федор задумался, не обратив внимания на грубость Эдика.

– Ничего особенного, – сказал, наконец, Федор, – обычная жизнь. Как сейчас, но более свежая и непредсказуемая.

Эдик задумался.

– Может быть, так оно и должно быть, – сказал он после длинной паузы. – Память тоже не дура.

– Я еще подумаю, – сказал Федор. – Я честно сказать, вообще плохо помню то время. Может быть, что-то и случилось. Если вспомню, расскажу. Только подскажи что искать. Что за событие-то?

– Если б я знал, – усмехнулся Эдик, – Может быть просто шальная пуля, свистнула под ухом, даже не царапнув, и ты решил, что тебе послышалось....

Телефонный разговор.

Федор. Твой муж очень странный.

Ира. Тебе кажется.

Федор. Он хочет с помощью своих формул стать Супер Монстром.

Ира. Дурак. Он просто так живет. Он живет играя. И это не только его игра, но и моя тоже. Так, что просим, если не понимания, то хотя бы уважения.

Федор. Хорошо. Уважение поищем и найдем. Мне плохо без тебя. Я соскучился.

Ира. Я тоже скучаю.

На часах было 11 часов вечера. Ира лежала в спальне и читала книгу. Эдик в гостиной смотрел телевизор. Звук телевизора был громкий и мешал читать, но Ире не хотелось выбираться из теплого гнездышка и беспокоить мужа. Муж сам проявил беспокойство. Эдик вбежал в спальню с пультом в руке. Взглянув на него, Ира заложила книгу и состроила вопросительный взгляд.

– Ты не представляешь – начал разговор Эдуард. – Сейчас по телевидению были новости. Крутейшие новости.

– Что же такое показали? – спросила Ира.

– Сюжет в новостях. Говоря короче, в одном из спальных районов Санкт-Петербурга произошел некий случай. Соседи обычного панельного дома пожаловались на характерный запах из одной квартиры. Пришел сантехник, взломал дверь и обнаружил в квартире 5 трупов. И это были не простые трупы. Это были мумифицированные трупы. Классически мумифицированные, по египетским канонам. Они лежали в рядок, на одном коврике. Непонятно, правда, почему они пахли. Думаю, что для литературности. Короче, приехали доблестные следователи, провели экспертизу, расспросили соседей и выяснили, что все трупы находятся в родственных отношениях – мама, дочка, внучка, Жучка и т.д. Все они померли в разное время – в течение 5 лет, друг за другом и никто никого не хоронил, просто их каким-то образом мумифицировали, а потом клали на коврик. И этот обряд продолжался до тех пор, пока не померли все. Последняя барышня, то ли внучка, то ли Жучка, перед смертью улеглась на коврик, померла и мумифицировалась без посторонней помощи. Показали соседей – одна тетка стала рассказывать про то, что трупы, когда еще ходили, были крайне религиозны, но какую именно религию они исповедовали, она не знает. Забавно?

– Наверное. Но что именно? – спросила Ира.

– Просто это, именно то, что мне нужно. Во всяком случае, вероятность очень большая. Я записал адрес и завтра еду в Питер.

– На место преступления? – спросила Ира.

– Конечно, – ответил Эдик. – Я снова напал на след.

– Молодец. Купи себе конфетку.

– Уже купил. Завтра с утра я уезжаю.

– Ну и езжай, – сказала Ира предельно равнодушно. Равнодушие не было показным.

Телефонный разговор

Ира. Привет, мой Эдуард смотался с утра в Питер. У него какие-то подвижки в поисках. Сказал, что 2-3 дня его не будет. И что ты в свете всего этого делаешь сегодня вечером?

Федор (смеясь). Я отпрошусь с работы и буду ждать тебя

Ира. Ну, если ты будешь ждать, то я пожалуй зайду

Насчет Питера Эдуард обманул жену. Телевизионный репортаж про мумии, действительно, был и этот репортаж, действительно, показался Эдуарду интересным, но эта история произошла не в Питере, а в Москве. Эдик соврал интуитивно. Ему хотелось свободы, не хотелось отчитываться перед супругой за каждый свой шаг. Эдуард встал пораньше, когда Ира еще спала, вывел из гаража машину и не спеша поехал по адресу, который был произнесен во время телевизионного репортажа. Через час он плавно зарулил во двор нужного дома, нашел, где приткнуться и вышел. Было без 20 минут 11. Почти день. Самое время для поисков свидетелей происшествия. Поиски сразу стали непростыми. Те редкие прохожие, которые прогуливались во дворе, на вопросы Эдика недоуменно пожимали плечами. Они ничего не слышали про 5 трупов найденных в их доме. Эдуард не расстраивался. Он знал, что все равно наткнется на каких-нибудь свидетелей. Прошел час. Эдик проголодался. Он пошел в примеченное им по дороге кафе и сотворил себе завтрак-обед с пивом. Борщ был жутким, мясо в биточке – подозрительным, да и пиво было редкостное. Сильный голод позволил Эдику съесть больше половины еды и выпить все пиво. Вернувшись во двор и убедившись, что его Bugatty по-прежнему украшает местный ландшафт, Эдик увидел на скамейке перед тем самым подъездом двух старушек. Он подошел к подъезду и сел на лавку рядом с бабушками. Бабушки замолчали.

– Извините, – громко сказал Эдик и полез в свой кожаный, с золотым замочком, портфельчик. Старушки замерли, следя за манипуляциями его рук. Наконец он достал свои водительские права и показал их.

– Эдуард Иванов, – представился он. – Кандидат паратехнических наук. Я выиграл президентский грант на исследование нетипичных методов охраны столичной паратехники, – скороговоркой проговорил Эдуард, уверенный, что большое количество быстро произнесенных сложно выговариваемых слов, превратит его водительские права в справку, выданную лично Президентом Российской Федерации. Так и случилось. Удостоверение произвело на бабушек магическое действие. Они приготовились к допросу с пристрастием.

– Мне позвонили и сказали, что вчера по второму каналу прошел некий репортаж, который вызвал недоумение, – продолжил импровизацию Эдик. – Меня интересуют 5 трупов, которые обнаружили недавно в вашем доме.

Бабки молчали. Похоже, они тоже решили заживо мумифицироваться. Эдик явно переусердствовал с представлением себя. Тут он заметил еще одну немолодую тетушку, устало шедшую с сумками в сторону этого подъезда. Эдик сразу узнал в ней женщину, дававшую интервью.

– Здравствуйте, – сказал Эдик, вставая. Тетушка взглянула на замерших соседок, кивнула Эдику и прибавила ход.

– Присядете, – сказал Эдуард, перекрыв ей дорогу. Тетушка остановилась, но присаживаться явно не собиралась.

– А в чем дело? – спросила она.

– Вас вчера показывали по телевидению, – сказал Эдик, беря тетку под руку. – Вы рассказали историю про 5 трупов в одной квартире, которые были якобы мумифицированы. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Хорошо, – сказала тетушка, – Отлично. Вопросы? Хорошо.

Тетушка открыла сумку и стала в ней рыться.

– Сейчас, – продолжала бормотать она, – Любые вопросы. Сейчас.

Эдик напрягся. Тетушка, похоже, принадлежала к тому типу людей, которые в любой момент готовы открыть огонь на поражения из какого-нибудь газового баллончика. Тетка нашла в сумке, что искала и тут же вырвалась из рук Эдика. Через секунду она подбежала к подъездной двери, достала из сумки ключ, прошмыгнула в подъезд и захлопнула за собой дверь. Эдик проводил ее взглядом и почесал затылок. Зацепиться не удалось.

– Испугалась кувылда-то, – вдруг заговорила одна из бабушек. – Заплатили ей деньгу-то, что бы врать спокойней было, теперь и шарахается, как дура.

– За что ей заплатили? – сразу переключил внимание Эдик. Похоже, источник информации обнаружился.

– За то. За то самое. За вранье. За что еще сейчас платят бабкам-то.

– За какое вранье?

– Да про 55 квартиру. Какое еще у нас может быть вранье. Сдохла у нас там молодуха одна. По сравнению с нами молодуха. Лет 50 ей было. Одна она жила. Ни детей, ни псины. Я с ней здоровалась постоянно. Говорю ей, здравствуйте, Анна Григорьевна. У нее отец Гришка-то из-за моей сестры чуть на 7 лет не сел. Была история. А она через раз здоровалась. И знаете так как-то сверху вниз. Так и передайте президенту, что воспитывать надо народ.

– И что случилось с Анной Григорьевной? – спросил Эдик.

– Да то и случилось, что всегда случается – продолжила старушка. – Померла она и никто ее не кликнулся. Ни тебе мобильного, ни дебильного, ни живой души, ни мертвой мыши.

– И что дальше? – спросил Эдик, пытаясь направить словесный поток старушки, изобилующий околопоэтическими метафорами, в нужное русло.

– Да ни то и не се. Померла она, и тихо все. Никто не знает. Но здесь-то не кладбище. День прошел, второй, да и третий, а запашек-то пошел. Сама нюхала. Пахло по великому. Шинель номер 5 рядом не висела. Вызвали слесаря – он пьян, вызвали электрика – не трезвее, вызвали участкового – он само собой там же. В общем, звали многих. Уж не знаю, кто там вызвался добровольцем, но пришел мужик с носилками и топором. Откупорил дверь, мы зашли. Смотрим, разлюбезная наша Анна Григорьевна лежит и тухнет. Вид не очень, а запах – до небес и выше. Тут откуда-то взялись две бляди в коротких юбках и противогазах, схватили нашу Анну Григорьевну за то, что от нее осталось, разложили на носилках и утащили. В общем, насмотрелись мы. Даже не знаю, откуда эти институтки взялись. Так президенту и передайте.

– А причем здесь пять трупов? – спросил Эдик.

– Так ведь не было никаких трупов, – продолжила старушка с еще большим энтузиазмом. – Это все коротконожка придумала.

– Что за коротконожка? – спросил Эдик, когда почувствовал, что без вопросов продолжения не будет.

– Та самая – ваша, – с готовностью ответила старушка. – Приехала тут через два дня. Вся в косичках. Привела мужичину с камерой. Репортаж она снимает. "Для телевидения" – сказала. А историю она заранее придумала. До чего ж у людей фантазия падка на недоразумения.

– И что она придумала? – спросил Эдик.

– Да бюллетень какой-то. Носилась тут по двору. Даже меня просила интервью дать, как самую зверскую очевидицу. Я спрашиваю, что говорить-то. А она мне текст сует на бумажке. А я-то читать без очков никак. Так она мне сама прочитала, – старушка вытянула лицо, передразнивая журналистку, – «Анна Григорьевна была очень религиозна. Что, мол, ходили к ней какие-то странные монахи, явно не нашей церкви, и что слышала я пение из их квартиры на непонятном языке, причем на очень отвратительном. И что жило в той квартире 5 человек, и что исчезали они каждый год по одному, пока все не исчезли». Я отказалась говорить всю эту суету, хотя мне и предложили деньги. 1000 рублей мне предложили, но с условием, что я прочитаю все без запинки и от души. Если дадите 1000 рублей, я вам скажу, почему я не согласилась.

Эдик с готовностью полез в кошелек, достал оттуда 1000-рублевую купюру и дал ее старухе.

– Сразу видно, что президентов друг, – сказала старуха, крутя банкноту в руках, – Президент денег для народа не жалеет. Так и передайте ему, что я не согласилась, потому что не смогла. Как начну читать про 5 трупов, так сразу смех меня разбирает. После третьего дубля меня и уволили. А тут как раз эта кикимора проходила, ее и завербовали. Она-то и прочитала все без запинки. Читать-то научилась, а думать – отложила.

Старушка засмеялась. Эдик для поддержания беседы тоже хихикнул.

– То есть, насколько я понял, трупов не было? – уточнил Эдик – Это все придумала журналистка?

– Конечно, журналистка, – ответила старушка. – Вы меня не обижайте. Я не заика и дикция у меня в порядке. Тренируюсь. Пушкина читаю с балкона. Но если вы не слушали меня подробно, то повторю еще раз. Умерла Анна Григорьевна, а эта коротконожка прибежала снимать репортаж для телевиденья, и ей показалось скучно, что какая-то бабка завоняла, и она придумала историю. Что, мол, 5 трупов, мумиё какое-то иностранное и нашу дуру показали с 1000 рублей в кармане. Уж вы ее арестуйте, пожалуйста. Просто так. Не то, что бы она нам мешает, а так просто, для юмора.

Эдик задумался.

– А чем вам журналистка не понравилась? – наконец задал он вопрос.

– А что там нравится? – ответила бабка. – Она-то в кино, а мы снаружи. Так песню не сложить, дорогой.

Эдик встал, достал сигарету и зачем-то предложил бабушке. Бабушка недовольно махнула рукой. Эдик сунул сигарету в рот и прикурил. Надо было искать журналистку.

Журналистка нашлась в два звонка. Ее звали Марьей. Эдик включил все свое обаяние, и смог договорится с ней о встрече вечером. В 5 часов Эдик подъехал к телецентру и стал ждать. Марья вышла с большим опозданием. Эдик, тут же узнав ее по оговоренным приметам, выкарабкался из машины и подошел с букетом совершенно нелепых гвоздик. Марья с готовностью взяла гвоздики, но видно было, что цветы ей не понравились.

– Есть один разговор, – стал объясняться Эдик, – но он совершенно не уличный. Предлагаю съездить в какое-нибудь уютное место, посидеть, поболтать – Эдик жестом указал Марье на свой презентабельный автомобиль. Марья изменила мнение о гвоздиках. Подойдя к автомобилю, она потрогала его рукой.

– Забавный, – сказала Марья, – И сколько стоит?

– Стоило каких-то денег, – сказал Эдик, открыв перед дамой дверь на переднее сиденье. Дама с готовностью шмыгнула внутрь.

Из «Законченного».

Ужас – это человеческая эмоция в чистом незамутненном виде. Как напиток может быть алкогольным, только при наличии в нем спирта, так и эмоции являются эмоциями, только при наличии в них хоть какого-то процента ужаса.

Ужас – не хороший, не плохой, ни радостный, ни грустный. Он тот ингредиент радости и грусти, который учащает наш пульс и делает наши чувства эмоциональными. Хорошее настроение плюс 5-20 градусов ужаса – это радость. Плохое настроение плюс 10-30 градусов ужаса – это отчаянье. Испуг плюс 3-15 градусов ужаса – это очень страшно. На небольших градусах ужас не чувствуется самостоятельно. Он только дает настроение, эмоциональный привкус, которое сравнимо с процентом спирта в алкогольном напитке.

При бОльших градусах (30-50) ужас перестает быть просто эмоциональной добавкой. Он начинает чувствоваться отдельно. 40-градусная радость становится панической, 40-градусная паника – радостной, то самое "упоение в бою".

Когда же градусы ужаса зашкаливают за 50, то радость и страх становятся почти неразличимыми, потому что эмоция становится все чище и чище. От такой чистой эмоции седеет голова и парализует тело. Ужас же в 80-100 градусов – это и есть та самая смерть, которая…

– И как ты придумала всю эту историю? – спросил Эдик.

– Просто придумала, – ответила Марья. – Когда придумываешь, главное не задавать себе вопросов.

– Но когда задают вопросы, надо придумать ответ.

Марья засмеялась.

– Ты кто такой? – спросила она и демонстративно засунула себе в рот, аккуратно отпиленный ножом, большой кусок мяса. Они сидели в крутом ресторане, славящимся своей кухней.

– Мне просто нужно кое-что знать, – сказал Эдик.

– Это понятно, – ответила Марья. – Любопытство не порок, а бизнес. А кто ты? Бандит?

– Ну, если только очень отвлеченно. На самом деле я скромный исследователь.

– И откуда же у скромного исследователя столько нескромных денег? – спросила девушка.

– Наисследовал в свое время.

Девушка засмеялась. Ее очень рассмешил ответ.

– У тебя красивый транспорт, – сказала она.

– Не жалуюсь, – ответил Эдик

– Люблю людей, которые не жалуются на транспорт.

– Любишь? А я никогда не отказываюсь от любви, – отпарировал Эдик.

– И часто тебе предлагают любовь? – продолжала смеяться Марья.

– Каждый день с утра до вечера, без перерывов и выходных.

– А удовлетворяешь ты только избранных? – еще больше засмеялась Марья.

– Я всех удовлетворяю, – со скромной улыбкой ответил Эдик.

– Грандиозно. Надо снять про тебя сюжетец.

– Может быть, мы снимем, что-нибудь другое, – Эдик дернул ворот своей рубашки. Марья с нескромной улыбкой отвела взгляд.

– Значит не одна баба не может перед тобой устоять? – решила уточнить она после паузы.

– Во-первых, это я не могу не перед кем устоять, а во-вторых я говорил не только про баб. В меня влюбляется все что угодно – время, вещи, кофе, бабы, женщины, слова. Они затягивают меня к себе и зацеловывают до смерти.

– А ты – чудак – сказала Марья. – Про тебя не сюжетец – про тебя мультфильмы снимать.

– Может быть, поедем уже куда-нибудь?

– Можно ко мне, – сказала Марья.

– Отличный вариант. Надеюсь, ты одинока?

– Я не одинока, просто живу одна. Был попугайчик, да и тот помер.

– Тогда едем? – спросил Эдик.

– А, может быть, все-таки докушаем сначала. Вкусно как-никак.

Эдик проснулся среди ночи. Рядом мирно посапывала Марья. Эдик повернулся на другой бок и хотел заснуть, но не спалось. Эдик встал и на ощупь выбрался из спальни. Квартира Марьи была двухкомнатной. Эдик вышел в гостиную, включил свет, сходил в туалет. В спальню возвращаться не хотелось. Он остановился посреди гостиной. В комнате почти не было мебели – небольшой журнальный столик, пара кресел, 2 полочки с книгами и журналами, большой телевизор со всей атрибутикой. Эдик подошел к полке с книгами, пробежал взглядом по корешкам и не нашел там ничего особенного. В задумчивости он сел в кресло рядом с журнальным столиком. На столике был ворох из газет, журналов, листков бумаги. Эдик взвалил весь этот ворох себе на колени и стал перебирать. Вскоре он наткнулся на действительно интересное. Это была распечатка рассказа – несколько листов А4 формата, пробитые степлером. Рассказ назывался «Больница».

БОЛЬНИЦА (рассказ, найденный Эдуардом)

Больница – это диагноз.

Из показаний мальчика.

– Понимаете, сложно нарисовать портрет, когда не умеешь рисовать. Он сказал, что это нужно для лечения. А еще он сказал, что он доктор. Но я сомневался. Если это и доктор, то непонятно от чего он может вылечить.

– Что за портрет вас заставили рисовать?

– Портрет мужчины. Мне дали карандаш, большой листок бумаги и эту штуку, на которой бумага крепится.

– Мольберт?

– Ага. Я стал рисовать мужчину, а мужчина прятался в тень. Я им сказал, что вряд ли получится, похоже. Доктор сказал, что это необязательно, главное, что бы я сам мог вспомнить, как выглядит тот, кого я нарисую, а зачем мне его вспоминать не сказал…. Я видел только глаза мужчины и длинные волосы. Я сразу понял, что это очень плохой человек. Мне стало страшно. Я боялся, что мой портрет окажется похожим, и тогда мне несдобровать. Это очень плохой человек – у него правый глаз слева…

Из беседы доктора.

– Человеческие внутренности – это глупость. Я доктор новой формации. Меня не интересуют человеческие внутренности. На мой взгляд, эпоха внутренностей прошла. С сегодняшнего дня внутренностей осталось всего две: кишки и сердце. Больше внутри человека лично я ничего не видел.

– А как же печень, почки, желудок, легкие?

– Легкие – это не внутренности, а внешности, а печень, почки, желудок – это кишки. Глотка – это начало кишок, задний проход – благополучный финиш. Спросите, зачем понадобилось так дробить единственную кишку? Отвечу – жажда наживы. Вместо одного кабинета и двух кушеток больницы сияют, как пятизвездочные отели. Аптеки превратились в супермаркеты – «вам отчего пилюлю – от селезенки или от желчного пузыря?» Чем больше слов, тем больше прибыль. Для чего, как вы думаете, созданы все эти бесконечные коридоры здравоохранения? Для того, что бы в них толпились люди. Те самые люди, которые пришли в мир, что бы жить. И те же самые люди, у которых есть деньги. Люди заполнили коридоры и коридоров оказалось мало. И их становится все больше и больше. А что обещают все эти лабиринты? Всего лишь две вещи – избавление от боли и отсрочку смерти. Миллион латинских названий, похожих на заклинания на самом чертовом языке – а напротив два маленьких человеческих каприза. Обычный рекламный трюк, на который все и купились. Хочешь оказаться в дураках? Будь им.

– Но вы, если я не ошибаюсь, тоже доктор?

– А зачем вы добавили, «если я не ошибаюсь»? Вы пришли в мою больницу, две недели у меня тут торчите, лечитесь и после этого уточняете доктор ли я?

– Но от чего вы лечите?

– Я лечу покалеченных людей. Давайте начнем с диагноза. Самое главное для выздоровления – поставить диагноз. Все начинается и заканчивается диагнозом. Я ставлю диагноз, смазываю тело и отпускаю его.

– Что значит «смазываю тело»?

– Человеческое тело – это лыжи, а лыжи должны скользить.

– И что же за диагноз вы ставите пациентам?

– Диагноз ставлю не я. У меня есть мальчик, который расставляет диагнозы. Я нашел его и наладил. Этот мальчик действительно умеет рисовать.

– Рисовать что?

– Рисовать диагноз. Мой мальчик садится в кресло, напротив садится пациент, мальчик берет в руки карандаш и рисует портрет пациента. На этом портрете все и написано. Весь диагноз.

– Ваш диагноз является всего лишь рисунком?

– Это детский рисунок, причем правильно поставленный. Хотите посмотреть образцы? Смотрите (раскладывает рисунки) – вот человек, у которого один глаз и шесть ног – стандартный случай. Вот человек, у которого нет глаз и четыре рта – это очень утомительно, поверьте. Вот человек, у которого 6 рук и две головы – много изъянов у него. Мой диагностик рисует, то, что видит, а видит он диагноз.

– И что все это значит?

– Хотите, что бы я объяснил? Глупое занятие доказывать свою правоту там, где ты действительно прав. Это может навлечь совершенно лишние подозрения. Тем не менее. Начинаю лекцию. Вы действительно этого хотите?!

Лекция доктора

– Нормальный человеческое тело состоит из двух рук, двух ног, одной головы, на которой располагаются три глаза, два уха и один рот. Лишь в этом случае тело помогает самому человеку скользить по жизни. А теперь запишите в конспекты…. Когда я диктую, надо записывать (диктует) Единственное предназначение человеческого тела, помогать человеку скользить по жизни. Записали? Дальше болтовня. Каждому человеку дано нечто, некая волшебная палочка-выручалочка. У каждого индивидуума свое количество дней ему отпущенных – это может быть год, это может быть сто лет. Почему отпущенное время называется палочкой-выручалочкой? Потому что она способна спасти человека от самого страшного, что может с ним случится – от разложения. Если бы у человека не было заданного срока , у него не было бы свободы. Он превратился бы в бесформенную массу без шанса обрести когда-нибудь форму. А со своим сроком, он становится свободным относительно всего, кроме срока, который ему дан. Ну, или почти всего, но это уже нюансы. Короче, главная болезнь и она же единственная, что, действительно, можно назвать человеческой болезнью – это желание изменить отпущенный срок. А этот срок очень легко изменить. Но поверьте, господа, нет ничего бессмысленней, чем растягивать свой крохотный неполноценный денек на 100 обезболенных лет. Как раз на этом и делают свой неблагородный бизнес все остальные врачи. Кто лечит, тот калечит – неплохой слоган для любой больницы, кроме моей, конечно. Я не делаю ничего лишнего. Я просто смазываю лыжи. Вы хоть что-то поняли?

– Что такое шоу лилипутов?

– Это шоу, которое помогает прооперированным, вернуться к нормальной жизни. Скажем так, встать на ноги.

– И когда я смогу его увидеть?

– После того как вас прооперируют.

– Вы думаете, меня будут оперировать?

– Конечно. Здесь оперируют всех.

– Доктор, вы обещали сегодня объявить мне мой диагноз.

– Я вам каждый день обещаю.

– И долго мне еще ждать?

– Недолго. Я вам скажу его завтра. Как обычно.

– Так-с. Ваш диагноз готов. Ваше здоровье стандартно безнадежно. У вас, милый мой, 4 руки и всего два глаза, к тому же ваш язычок сильно растрепался. С язычком все понятно – вы задаете слишком много вопросов, на которые вам не отве чают. Запомните, когда вам не отвечают, это значит, что у вас не все в порядке со здоровьем.

– То есть надо меньше задавать вопросов или дожидаться момента, когда мне наверняка ответят?

– Конечно, ни то, ни другое. Это проблема решается только хирургическим путем. Вам просто нужно сделать небольшое обрезание языка. Сделать кончик цельным. Ваш язык еще более-менее симпатичен. Встречаются не языки, а лохмотья, причем весьма часто. Когда люди с такими языками собираются вместе, их глаза мечутся в поисках собеседника, на которого можно излить свой никому ненужный треп. Они способны рассказывать один и тот же анекдот бесконечно, думая продлить этим свою жизнь. Одни и те же байки, одни и те же присказки, ворованные из одних и тех же кинофильмов. Таких граждан сложно оперировать, их язык после операции укорачивается настолько, что теряет даже вкусовые функции, не говоря о речевых. Самое забавное, что собеседники этого даже не замечают, потому что они никогда не слышали его голоса. И если человек вдруг замолкает, то люди становятся счастливыми, потому что появился хоть один слушатель. Со временем у прооперированного язык отрастает и, если больной соблюдал все наши рекомендации, то все, что бы он не сказал, доходит до любых ушей, и не один его вопрос не остается без ответа. Следите?

– Слежу. А что насчет 4 рук? Лично я за собой замечал только две.

– 4 руки – это проще. Вам нужно просто удалить две лишних верхних конечности. Достаточно одного удара. Лишние руки – это не столь вредно. Просто лишние руки – лишние хлопоты. Зачем делать то, что не принесет результата? Зачем сажать дерево, которое засохнет? Зачем строить дом, который рухнет? Зачем копить деньги, которые даже пропить не удастся? Бывало же такое?

– Ну, бывало. А с кем не бывает.

– Со здоровым человеком такого не бывает. Здоровый человек, если и делает ошибки, то не бесполезные ошибки.

– И откуда меня взялись две лишние руки?

– Ну, судя по диагнозу (рассматривает листок с диагнозом) Одна рука скорей всего мастурбирует, а вторая ищет третий глаз.

– Я не мастурбирую.

– Не обманываете себя. Я не заставляю вас исповедоваться. Меня давно уже не интересует прав я или нет. А в мастурбации нет ничего опасного для здоровья, но у вас есть две рабочие здоровые руки. Поверьте, их достаточно для всех ваших увлечений. Еще раз повторю, что лишние руки это не так страшно, хотя, разумеется, мы их удалим. Самая серьезная ваша проблема – это ваше двоеглазие.

– То есть?

– У вас всего два глаза.

– А сколько нужно глаз?

– У здорового человека должно быть три глаза.

– А двух разве мало?

– Конечно. Двух глаз хватает только на то, что бы смотреть сериалы. Третий глаз нужен, что бы видеть новое. Тот, кто не видит нового, тот неизлечим.

– М-да. А скажите, здоровый человек, ну, по-вашему, здоровый человек, он, по обычному-то болеет или всегда здоров?

– Какая разница. Просто если он чувствует недомогание, то это не зря.

– Доктор сказал, что вас прооперируют завтра вечером.

– Сестра, подождите.

– Жду.

– А почему вечером? Обычно оперируют по утрам?

– Кто вам сказал?

– Я сам знаю.

– Типичное противоречие. Вы сказали три слова, которые никак не связаны друг с другом.

– Допустим, что остроумно. Но все-таки, почему вечером?

– Что бы сразу после операции наступила ночь. Сегодня полнолуние и это важно.

– И что мне с того? Я не лунатик.

– Мы меняем вам болезнь на здоровье. А здоровье с непривычки достаточно не просто выдержать, тем более при восходящей луне, поэтому мы стараемся дождаться полнолуния. Так реабилитационный период получается максимально плавным и надежным. Еще есть вопросы?

– Есть, конечно. Как вас зовут?

– Весь персонал нашей больницы, в соответствии с приказом 144-б от 18 мая 2003 года носит персональные бейджи на которых написано имя, фамилия, отчество, должность, год рождения и номер бюстгальтера (это только для женщин). Но если вам не видно в этом полумраке, то зовут меня Людка.

– А номер бюстгальтера?

– Второй, а лет мне 29, замужем, с пациентами в интимные отношения не вступала и не планирую. Еще вопросы есть?

– Есть. А вы сами-то здоровы?

– Конечно. Весь персонал в соответствии с приказом 14 от 3 апреля 2001 года перед приемом на работу диагностируется и оперируется. Еще вопросы есть?

– Похоже, что кончились. Остались сомнения. Нужно ли мне такое же здоровье, как у вас?

– Нужно.

– Что бы быть настолько же роботообразным?

– Я не роботообразна, я на работе.

– Ерунда, я вам не верю. Если две недели моего лежания здесь умножить на 3 ваших посещения меня в день, то получится очень много. Но я не разу не видел вас другой.

– Просто в вас нет ничего, что бы заинтересовало бы мое другое.

– То есть я слишком болен для вас?

– Вы для меня слишком однообразны?

– Мне кажется, это вы слишком однообразны. Если бы вы хоть раз меня удивили, я бы это запомнил. А так я даже не помню, как вас зовут.

– Если бы я вам хоть один раз улыбнулась, не говоря уж про подмигивание и фривольности, то вы бы мое личное дело вызубрили наизусть. А после недосекса вы бы стали писать мне стихи. Льстивые и плохие.

– Вы о себе высокого мнения.

– Просто я читала ваш диагноз.

– А ваш муж, тоже здоров?

– Не совсем. Абсолютно здоровых людей не бывает. А насчет здоровья, я скажу вам, что когда человек выздоравливает, он не обязательно становится интересней или красивше. Эти вещи не всегда взаимосвязаны.

– Вы начали рассуждать. Это делает вас более симпатичной.

– Вот еще.

– Это действительно так. Вы меня возбуждаете. Если бы вы расхаживали тут голой, размахивая вашим вторым размером, то возбуждали бы меня гораздо меньше, чем сейчас, когда вы зашиты в 10 шкур, как особо секретный подарок.

– Перестаньте нести херню. Лучше готовьтесь к операции, пациент.

– А если я передумаю?

– Не передумаете. Такие, как вы передумывают только задним числом, когда им разложат все их драгоценные причиндалы перед носом в отрезанном виде. (длинная пауза) Не бойтесь. Я пошутила. Никто на вашу любимую игрушку не претендует. Кому она еще нужна?

– Все-таки я вас задел, что вы так разговорились. Мне уже можно не задавать вопросов. Вы отвечаете самостоятельно.

– Ха-ха. Я пошла.

– Подождите. А что будет завтра? Как меня будут готовить к операции?

– Никак. Только клизму я вам вставлю после обеда, а так ничего нового.

– А зачем клизму?

– Это для нас. Что бы вони было меньше.

– А обезболивать будут?

– Клизма вас и обезболит. До завтра.

– Подождите. А операция долго будет длиться?

– До завтра.

– Будет длиться до завтра?

– До завтра.

Через двое суток

– Алле, гражданин. Просыпайтесь.

– М-н-м-ну?

– Алее. Давайте уже, чухайтесь.

– Это вы, доктор?

– Я.

– Доктор, меня прооперировали?

– Какой там прооперировали. Просто чуть оборвали перьев, вот и вся операция.

– Но я теперь здоровый?

– Да.

– А вы говорили, что у меня руки лишние, глаза не хватает.

– Руки оторвали, глаз вкрутили. Так что не переживайте.

– И мне теперь лучше?

– Гораздо.

– Это радует. Спасибо, доктор.

– Вам будет еще лучше, когда проплатите оставшуюся сумму.

– За это можете не переживать. Но мне точно стало лучше?

– Конечно. За это можете не переживать.

ШОУ ЛИЛИПУТОВ

– Товарищи больные и выздоравливающие. Сегодня и всегда вашему обостренному вниманию предлагается терапевтическое шоу лилипутов «Пипец, копец и звездец».

На сцену выбегают лилипуты и весело танцуют. Танцы – в форме неуклюжих прыжков и топтания на месте. Один из лилипутов, в ярко-красном цилиндре подбегает к краю сцены и кричит:

– Представление для исправления.

Лилипуты кланяются и разбегаются. Остаются двое – мужчина и женщина.

Мужчина. Девушка, сколько будет стоить угостить вас пивом?

Женщина. Когда я была девушкой, я не пила пива.

Мужчина. И что же вы в то время пили?

Женщина. Соки-воды.

Мужчина. Если я куплю вам соки-воды, вы позволите мне еще раз лишить вас невинности?

На сцену выскакивают другие лилипуты и весело смеются. Лилипут в красном цилиндре подбегает к краю сцены и кричит:

– Акт эстрадно-поучительный.

Все убегают. Остается девушка с огромным микрофоном, поет:

– Вот она я

Так и люби меня

Я буду благодарная

Как сука дранная.

На сцену входит мужчина-лилипут на ходулях.

Мужчина. Продажи упали, меняем текст.

Мужчина спрыгивает с ходулей, аккуратно их кладет на пол, подходит к певице, обнимает ее.

Мужчина. Мое чудище народное. Просто меняем текст, а интонацию оставляем.

Мужичина сует девушке листок с текстом, поднимает ходули и уходит. Музыка. Девушка поет на ту же мелодию.

– Против мата

Не выручит вата.

Против меня

Не спасет семья.

Опа.

Выбегают лилипуты и танцуют. К краю сцены подбегает ведущий в красном колпаке.

– Акт половой с нюансами.

В центре сцены остается стул вокруг него мужчина бежит за женщиной. Оба истерически хохочут. Выходит молодой человек в рубахе с длинными рукавами, на распев читает:

Девушки – бляди.

Девушки – суки.

Как разобраться

В этой науке?

Выскакивает ведущий, кричит:

– Акт злобно мстительный

На сцену выходит голая лилипутка, закрывает все, что можно руками, потом убирает руки и говорит:

Выйду замуж за слона

Обломись моя страна

Ведущий выглядывает из-за кулисы:

– Акт пидористически-лирический

Выбегает юноша в женском платье, нараспев:

– Нет, я – не Байрон и не Фет,

Зато я делаю минет.

Шоу продолжается.

– А где вы взяли столько лилипутов?

– Мы их нарожали.

– Доктор, о чем вы думаете?

– Так.

– Я долго наблюдал за вами. Вы не похожи на своих пациентов – ни на больных, ни на здоровых. Вы себе рисовали диагноз?

– Нет. Я и сам прекрасно знаю, кто я.

– И кто же вы?

– Я сердце с глазами.

– Зачем вам это дурацкое несмешное шоу лилипутов?

– Оно не мне. Оно вам. Это просто терапия после сложной операции.

– Прививка тупизной?

– Да.

– Я не чувствую себя лучше.

– А чем вы лучше?

– Но я заплатил деньги.

– Смешной аргумент.

– Вы мне дали снотворное, подождали, пока я усну, и увезли назад. Вы ничего не делали со мной. Не оперировали, не спасали, не лечили. Вы даже меня не коснулись. Только говорили, говорили и говорили – вы и все ваши сотрудники. Вся ваша больница просто шоу?

– Это вопрос или внезапное озарение?

– Это… это ультиматум.

– Что?

– Это требование. Это протест, я вам не какой-нибудь неудачник. Вы не надейтесь, что это вам сойдет с рук.

– На что же нам надеяться?

– Ни на что. Вы не знаете, с кем связались. Я выведу вас на чистую воду.

– И где же плещется ваша чистая вода?

– Узнаете. И очень скоро.

(пауза)

– Теперь видите, что вы не просто так лежали под наркозом?

– Что? Ничего? Я просто плохо себя почувствовал.

(пауза)

– Просто вы давно уже были мертвы и, вам незачем теперь оживать.

– Что? Да я вас… да я вас арестую. Вы знаете кто я?

– Конечно. Вы невзрачный разлагающийся труп.

Конец рассказа «Больница»

Дочитав рассказ, Эдик закурил. На часах было 4 часа ночи. Захотелось спать. Эдик затушил сигарету и вернулся в спальню.

– Ты кто? – не просыпаясь, спросила Марья.

– Спи, – сказал Эдик и, плюхнувшись рядом с девушкой, тут же уснул.

Утром Эдика разбудили поцелуем.

– Вставай, а то жена начнет искать, – смеясь, сказала Марья.

– Я в командировке, – ответил Эдик с улыбкой.

– Хватит скалиться. Пошли, забодяжем кофе и на работу.

– Слушай, – сказал Эдик, глотая на кухне горячий и очень неплохой кофе. – Мне вчера ночью не спалось, и я случайно прочитал что-то литературное. Нашел у тебя на журнальном столике. Это ты написала?

– Что-то литературное? – искренне не поняла Марья.

– Называется "Больница". Типа, рассказ.

– А – поняла девушка. – Тебе понравилось?

– Любопытно, – ответил Эдик.

– Этот текст написал мой сумасшедший папочка. Анекдот, а не родитель. Представляешь, он мне письмо написал сопроводительное к этому тексту. Письмо адресовано Эрнсту, тому, что Константин. Мой папочка написал, что это мол, «идеальная тема для сценария высокобюджетного фильма», что «пора уже культурно дрючить Европу» и другие слоганы. И самое смешное, что папа не шутил. Мой папа действительно считает, что если снять фильм по этому, как он выражается, роману, то можно наворочать себе кучу «бабла». Мол, Канны, Венеция, Берлин, разумеется, будут наши, а вручение Оскара потом можно будет респектабельно проигнорировать. Смешно?

– Смешно, – согласился Эдик.

– И, представляешь, до сих пор звонит через день, спрашивает: "Нет ли ответа от Эрнста?".

– И что Эрнст?

– А я похожа на дуру? – вопросом на вопрос ответила Марья. – Я Эрнста три раза видела, причем издалека и не целиком. Я же все-таки карьеристка, а не идиотка. Давай уже, плейбой, вези меня на работу.

– А как зовут твоего папу?

– Густав.

– Он немец?

– Если бы он был немцем, то с чего бы я была паночкой? Просто наш прадедушка «скрэйзил» в свое время и назвал нашего дедушку Гидье. Типа, просто так. Наш дедушка свою глубокую обиду выместил на сыночке, назвав его Густавом. Мой папа и меня хотел назвать Антуаннетой, чисто по сложившейся семейной традиции, но моя мамочка, царство ей небесное, отговорила его силой.

– А ты мне дашь адрес твоего папы? – крайне заинтересовано спросил Эдик.

– Зачем тебе?

– У меня же исследования.

– Ох, – девушка вздохнула, – до чего же ты неугомонный.

Дверь долго не подавала признаков жизни. Наконец за ней послышался шорох.

– Чё? – расслышал Эдик.

– Мне нужен Густав Хованский – прокричал Эдик.

За дверью опять стихло. Наконец стали греметь замки. Вскоре дверь отворилась. Перед Эдиком возник мужчина, сидящий на инвалидной коляске. Ему было лет 50, не больше. Прическа у мужчины была бодрая. Редкие волосы торчали во все стороны. Некоторые пряди были выкрашены в зеленый и красный цвета. В ухе торчала большая серьга.

– А вы ничего не перепутали, молодой человек? – засмеялся хозяин. – Может вам нужнее Моисей Хованович? Это соседняя дверь.

– Я к вам – сказал Эдик, вежливо улыбаясь.

Хозяин молча отъехал от двери, приглашая гостя войти. Эдик вошел. Отец Марьи нажал на кнопку и у его коляски зажужжал моторчик. Густав быстро поехал по коридору и скрылся в комнате. Эдик разулся в прихожей, обул какие-то тапки и последовал за хозяином. В коридоре было грязно и темно. В комнате было не чище, но горел яркий свет. Комната была большой и пустой. На стенах в толстых, покрытых почерневшей позолотой, рамах висело несколько картин. Хозяин забился в самый угол и оттуда ненавязчиво следил за гостем. Осматривая комнату, Эдик обнаружил на диване четыре, по-хозяйски дремлющих, кошки. Приметив большое плетеное кресло-качалку, Эдик решил сесть на него и, чуть было не перевернулся. Хозяин засмеялся. Эдик с трудом выбрался с кресла и сел на небольшой пуфик, поставив свой кожаный портфель рядом.

– Я прочитал вчера вашу "Больницу", – сказал Эдик, почувствовав, что пора объяснить причину своего прихода. Густав молчал. – Мне понравилось, – продолжил Эдик, – очень любопытно. Захотелось вас увидеть.

– И что ты видишь? – усмехнулся Густав.

Эдик еще раз обвел взглядом комнату и увидел в большой плетеной корзине, стоявшей рядом, несколько новорожденных котят. Они дремали, так же как и кошки.

– Вы любите кошек? – спросил Эдик, решив не отвечать на заданный вопрос.

– Нет, – ответил Густав, – кто тебе дал мой адрес?

– Ваша дочь, – ответил Эдик.

– Ты ее имел? – спросил Густав.

Эдик кашлянул. Вопрос звучал не очень интеллигентно.

– Был в гостях, – ответил Эдик по возможности расплывчато.

– Она тебе не понравилась что ли? – спросил хозяин.

– Нет, напротив. Она весьма необыкновенна.

– Что же в ней такого необыкновенного? Женатому мужику любая новая блядь кажется необыкновенной?

Эдик кашлянул еще раз. Его обручальное кольцо действительно бросалось в глаза.

– Я действительно женат, – согласился Эдик, – но вы же понимаете, сложно каждый день быть камикадзе. Я имею в виду, что любое насильственное ограничение своих желаний есть маленькое самоубийство…. Не говорю, что измена – это хорошо, просто верность – слишком напряжна.

Хозяин не ответил и закурил толстую сигару.

– Ты всегда такой дурак или просто хочешь произвести впечатление? – спросил Густав.

Эдик вместо ответа достал сигарету и тоже закурил. Он никак не мог подобрать нужный тон.

– Что тебе надо? – спросил хозяин.

– Я хочу поговорить с вами, – перестав любезничать, с другой интонацией сказал Эдик.

– Хочешь предложить мне контракт?

Густав перевел взгляд на портфель Эдика.

– Не совсем, – сказал Эдик, – Я просто исследователь, а на пути моего исследования оказались вы. Я хочу узнать почему.

Хозяин улыбнулся и пустил под потолок огромное кольцо дыма. Тут же одна из кошек спрыгнула с дивана, пробежала по ковру и улеглась хозяину на колени.

– Что такое "исследователь"? – спросил Густав, гладя кошку.

– Это человек, который ищет.

– Что же ищешь ты? – спросил хозяин.

– Сложно сказать, – ответил Эдик.

– Сложно сказать, потому что проще не говорить?

– Наверное, – сказал Эдик и неопределенно кивнул. – Просто это долгая история.

– Любую историю можно разбалтывать бесконечно. И самую долгую историю можно рассказать одним словом, – усмехнулся Густав. – Что же ты ищешь?

– Узел, – сказал после паузы Эдик.

Густав засмеялся.

– Знаешь, что у нас называют узлом? – спросил хозяин.

– Где у вас? – уточнил Эдик.

– У нас узлом называют то, что плохо завязано, – продолжил хозяин, не обратив внимания на вопрос Эдика.

– А как у вас называют, то, что завязано хорошо? – спросил Эдик.

– И какая же связь между твоим узлом и нашей послеобеденной дремотой? – спросил Густав, продолжая игнорировать вопросы гостя.

– Я прочитал ваш рассказ и мне просто необходимо задать вам пару вопросов.

– Это роман.

– Простите? – не понял Эдик.

– Это не рассказ, а роман. Или ты меня понимаешь или встаешь и уходишь.

– Вы мне совсем не рады.

– Мало того, что пришел, еще хочет хлеба с солью.

– А вы изучаете творчество вашей дочери? – спросил Эдик, поняв, что пора задавать более конкретные вопросы.

– Я не извращенец, – ответил Густав. – С дочерью не прелюбодействую.

– Я имел в виду ее репортажи, – уточнил Эдик. – Вы смотрите их по телевидению?

– Иногда.

– Меня крайне заинтересовал последний или один из последних сюжетов вашей дочери. В нем рассказывается про 5 трупов. Вы видели его в новостях?

– 5 трупов? – спросил хозяин. – Сейчас это много?

– Понимаете, история в том, что в одной из московских квартир нашли 5 мумифицированных трупа, – объяснил Эдик.

– По какой технологии их мумифицировали?

– Никто их не мумифицировал. Давайте я лучше покажу вам сюжет. Он у меня с собой. У вас работает DVD?

Эдик кивнул на, стоящий рядом с телевизором, старенький DVD-плеер.

– Работает – ответил хозяин.

– Замечательно.

– Но телевизор два года, как сломан, – засмеялся Густав.

– Ну и ладно, – с готовностью ответил Эдик, – Я вам так покажу.

Эдик достал из портфельчика большой планшет, включил репортаж Марьи про 5 трупов и отдал его хозяину. Густав просмотрел репортаж без эмоций.

– Хорошая штука, – сказал хозяин, возвращая планшет Эдику. – А фильмы на нем можно смотреть?

– Конечно.

– А порнофильмы?

Эдик еще раз кивнул.

– Отличная штука, – повторил Густав.

– А что вы скажите на счет репортажа? – спросил Эдик, засовывая планшет назад в портфель.

– Брехня. Моя Антуаннета ничего не понимает в мумифицировании.

– Антуаннета? – переспросил Эдик.

– Мумифицирование – это не фокус, – в очередной раз не ответил на вопрос гостя Густав. – Это опыт умноженный на призвание.

– Этот сюжет придумала ваша дочь? – спросил Эдик, пытаясь вернуть разговор в нужное русло.

– Она разнообразна в постели?

– Я с ней едва знаком, – ответил Эдик. Его стала раздражать петляющая манера разговора хозяина. – Вам не кажется странным, что ваша дочь придумывает такие сюжеты?

– Моя Антуаннета – дура. Я давно ей предлагал сценарий про яйца Авраама, а она меня не слушает. Мы бы с ней уже весь мир поставили на четыре точки. А она мне – про какой-то там дикорастущий формат. Считает, что ее дочерний долг, кормить отца бредом.

– Что такое "яйца Авраама"? – не понял Эдик.

– Это сюжет, – воодушевился Густав. – Супер кино. Почему все ищут чашу Грааля, а никто не ищет яйца Авраама? Потому что никто не хочет грести. Все думают, что чем сильнее течение, тем лучше оно знает, куда им плыть. Никто не хочет быть первым. Каждый хочет обогнать второго. А "Больница"? Это же супер сценарий. Если снять кино, нормальные артисты, парочку красивых медсестер, чуть-чуть лирического порно и вся мировая творческая элита станет беззаботно-безработной лимитой. Мир сейчас обезоружен. Он сам себя обезоружил, потому что на сотню верст вокруг главное творческое кредо художника, как можно удобней расположиться в лодочке плывущей вниз по течению и не задеть своим толстым задом дно.

– А пять трупов значит не сюжет? – вернул разговор в нужное русло Эдик. Густав улыбнулся.

– Ты забавный, – сказал он после паузы. – Возьмешь котенка?

Эдик растеряно пожал плечами.

– Я не хочу избавиться от котенка, – сказал хозяин – Я хочу тебе его подарить.

Густав снял очки, положил на столик, нагнулся к корзине и вытащил из нее одного из котят.

– Спасибо. Я возьму – сказал Эдик, хотя не был уверен, что ему этот котенок нужен.

– А что касается 5 трупов, – продолжил хозяин, неожиданно бросив котенка назад в корзину, – то мне это не о чем не говорит. Трупов может быть сколько угодно и вонять они могут чем угодно. Для меня это не новость.

– А если бы репортаж был про три трупа?

– И что это меняет?

– Не знаю. Просто три трупа вынесли из поезда, из разных вагонов, положили на перроне и люди встали перед этими трупами на колени. Люди стали орать, причитать, петь и черный пепел стал подниматься к небу.

Эдик процитировал сон, рассказанный Федором. Густав задумался.

– Это известная история, – сказал, наконец, он. – Это история про подлинники мумий. Это настоящий ужас. Тут я с тобой не буду спорить.

– Что это за история? – спросил Эдик.

– Это ужас.

– А подробнее?

– Если тебе на лицо положат подушку и начнут душить, тебя также заинтересуют подробности?

– Но что это все означает?

– Ничего, – ответил хозяин, – просто ты посмотрел в зеркало, а на тебя посмотрел ужас. Ты оглянулся, а никого нет рядом. Хочешь что-то понять, но ужас – взрывающаяся бомба. Она не раскладывается на составляющие. Она раскладывает на составляющие.

Повисла очередная пауза.

– А что вы знаете про Генриха 4-го? – вспомнил про нужный вопрос Эдик.

– Английского короля? – уточнил Густав.

– Да.

– Что хуже несмешная комедия или глупая трагедия?

– Не знаю, – ответил Эдик.

– Смерть Георга 4-го. Она даже бестолковей его жизни. Если хочешь, давай съездим на кладбище.

– Это еще зачем? – спросил гость.

– Я покажу тебе наглядно и его могилу и все его достоинства. Ты наверняка хочешь потрогать пальчиками. Ты же исследователь. Едем?

– Прямо сейчас? – спросил Эдик.

– Как будто у тебя есть выбор.

– Могилу английского короля? Здесь в Москве?

– Хватит болтать. Ты болтлив, как народонаселение. Больше двух – отгоняй мух. Подожди меня. Я сейчас.

Густав включил свою тележку и быстро вырулил из комнаты. Следом за ним из комнаты выбежало три кошки. На диване осталась одна. Она наблюдала за Эдиком, словно ее оставили следить за порядком. Эдик встал. Беседа получалась любопытной, но его сейчас больше волновал другой, куда более бытовой вопрос – как он повезет Густава, как спускать кресло по лестнице, куда его потом складывать – в багажник оно явно не влезало. В задумчивости Эдик подошел к картинам, висевшим на стенке. Ему давно хотелось рассмотреть, что на них изображено. На первой картине был портрет Густава. Портрет был сделан под 17-18 век. Густав был на нем изображен, как придворный вельможа – в парике и камзоле. На второй картине был луг, а на лугу были козы почему-то вперемешку с кошками. На третьей картине вообще ничего внятного не было – черный фон и фиолетовые пятна. Но складывалось впечатление, что это не современный абстракционизм, а просто картина настолько стара, что сквозь столетия просочилось лишь то, что действительно важно. Эдика больше всего заинтересовал портрет Густава в виде средневекового вельможи. Нарисовано было неплохо, под старину. Так умело, что закрадывались сомнения в современности портрета. Но внешняя схожесть с Густавом была абсолютная, и краска была свежей, так что портрет не должен был быть старинным.

– Это – я, – подтвердил мысли Эдика Густав. Он успел вернуться, причем так тихо, что Эдуард его не расслышал.

– Очень похоже.

Эдик взглянул на Густава. Густав приготовился к поездке. На нем был черный смокинг с бабочкой. В руках он вертел красивую трость. Не хватало только цилиндра. Эдик не смог сдержать улыбки. Густав смотрелся нелепо.

– А другие картины я не понял, – добавил Эдик, побоявшись, что Густав обидится на его улыбку.

– На одной из картин изображены звери, которые нам помогают иногда, на другой – моя профессия.

– Вы работаете? – удивился Эдик. – Я думал вы инвалид?

– Я работаю, – сказал Густав, – и не только языком. Мы едем? Вы на автомобиле?

– Да, – сказал Эдик.

– Можно было и не спрашивать. У моей Антуаннеты настолько стандартный вкус, что отсутствие вкуса смотрелось бы куда интересней. Между нами говоря, эта девушка смогла удивить меня только однажды.

– И когда?

– Когда я узнал об ее зачатии. А чем сейчас занимается твоя жена?

– Понятия не имею, – ответил Эдик.

Густав улыбнулся

– А что ты называешь узлом? – спросил Густав.

– Это одна из точек опоры этого мира, – с готовностью ответил Эдик.

– Зачем тебе?

– Просто взглянуть.

Густав засмеялся.

– Я понял, кто ты такой. Ты один из тех бедолаг, которые наткнулись на велосипед.

– Какой еще велосипед?

– Обычный, двухколесный. Каждому, кто находит велосипед, почему-то не терпится сесть на него и закрутить наконец-то педали. Велосипед, как причина торопится. Неважно есть тебе куда спешить или нет, важно сможешь ли ты двигаться быстрей. Скорость заразна, как брюшной тиф.

– Вы хотите сказать, что… – решил уточнить Эдик.

– Я хочу сказать, – резко перебил Густав, – что если захочешь еще раз прийти ко мне, то приходи с женой. Без нее ты не гость.

Тут Густав неожиданно встал со своего инвалидного кресла и, чуть прихрамывая, опираясь на свою трость, подошел к шкафу.

– Ты читаешь? – спросил Густав.

Эдик не отвечал. Он недоумевал. Он был уверен, что отец Марии-Антуаннеты не может ходить.

– Вы ходите? – спросил, наконец, Эдик.

– Красивый вопрос, – засмеялся Густав, – я тебе обязательно отвечу, после того, как ты ответишь на мой вопрос.

– А что вы спрашивали?

– Я спросил: "Читаешь ли ты?"

– Конечно. Я грамотный, – ответил Эдик.

– Ты чувствуешь себя в безопасности, когда читаешь?

– Смотря где читать.

– В пи*де, по слогам. Ты знаешь, что такое трухлявые стены?

– Нет – ответил Эдик, не обращая внимания на грубость со стороны хозяина.

– Нет? – переспросил Густав, засмеялся, потом поднял свою трость и со всей силы ударил ей по книжному шкафу. Как ни удивительно, но трость легко пронзила шкаф насквозь и также легко вышла назад.

– А теперь проверим эту стену, – сказал Густав и, непринужденно подойдя к другой стене, стукнул по ней тростью. В нее трость вошла так же легко. Густав с улыбкой подошел к замершему Эдику.

– Стены очень трухлявы. Даже несмотря на мое присутствие. Слишком много соседей. Хочешь, я проверю на трухлявость тебя?

Эдик взглянул на вибрирующую в руках Густава трость и почувствовал крепкую дрожь в нижней части живота. Густав не стал дожидаться ответа. Он сделал шаг назад, со всего маху ударил гостя тростью по груди и пробил его насквозь. Эдик на секунду поперхнулся дыханием, но трость тут же вылетела из него назад. Густав засмеялся, потом поднес трость к своему лицу, понюхал ее и поморщился. После чего сунул трость под нос Эдику, при чем тем местом, на котором была коричневая жижа. Запах был знакомым.

– Это твой кал, – сказал Густав и по-кавалеристски махнул своей тростью. Она снова стала чистой и респектабельной. Эдик пребывал в шоковом состоянии. Он потрогал свою грудь. Она была цела, но рубашка за 499 долларов была порвана.

– А ты свежий субъект. Обычно моя палочка не встречает сопротивления. Поехали? Или ты передумал? – спросил, посмеиваясь, Густав.

Дорога оказалась неблизкой. Пришлось ехать в другой конец города.

– А вы, что еще написали кроме "Больницы"? – спросил Эдик, когда их автомобиль плотно застрял в пробке.

– Сейчас я пишу работу, которая называется "Из законченного", – ответил Густав – Работа хороша тем, что ее не надо заканчивать. Она всегда закончена, сколько в нее не сваливай.

– А ваша "Больница" – это про реальную больницу или аллегория?

– Это реальная больница. Хочешь адресок?

– Почему бы и нет.

– Действительно, почему бы и нет, – усмехнулся Густав и уставился в окно.

– Так какой адрес? – спросил Эдик.

– Ни-ка-кой, – по слогам ответил Густав.

– Как хотите, – пожал плечами Эдик, – а там, в вашей больнице, действительно лечат?

– Конечно. Правда, есть один нюанс, который я не стал обострять.

– И что это за нюанс? – спросил Эдик.

– Очень мало выздоравливающих, – ответил Густав. – Большинство уходит прямиком в канализацию.

Ира. Ты кого больше любишь, зверей или людей?

Федор. А других вариантов нет?

Ира. Зачем тебе варианты? Ты хочешь серьезно повиснуть на этой теме?

Федор. Нет. Просто не знаю, что ответить.

Пауза, движения.

Федор. Хочешь, я тебя покусаю?

Ира. Покусай.

Кусание

Ира. Ты это называешь кусанием?

Федор. Я могу укусить сильнее.

Ира. Укуси.

Кусает.

Ира. Все равно не больно.

Федор. Не буди во мне зверя.

Ира. Думаешь, не надо его будить?

Федор. Думаю, нет.

Ира. А если я зверей люблю больше, чем людей?

Федор. Но зверь во мне может быть коварным и опасным.

Ира. Глупости. Это очень милый зверек. Давай его разбудим, а то он проспит все на свете.

Эдик с трудом припарковался недалеко от ворот кладбища. Движение на узкой улочке было крайне оживленным. Машины стояли друг на друге. Не то что бы кладбище пользовалось таким спросом, просто в 100 метрах от него находился большой рынок. Эдик едва начал парковаться, а Густав уже нараспашку открыл дверь. Проезжающая мимо, залатанная Лада, ведомая сосредоточенным южанином, чуть не покалечила коллекционный автомобиль. Густав, не обратив на это никакого внимания, вылез из машины, хлопнул дверью и пошел к воротам кладбища. Эдик вышел следом. Ему не понравилось, как он припарковался, но перепарковываться времени не было. Густав уже стоял у ворот. Дождавшись Эдика, Густав прошел через калитку, кивнул сторожу, как старому знакомому и вышел на центральную кладбищенскую аллею. Эдик послушно проследовал за ним. Уличная суета осталась позади.

– Наверное, слово «покойник» для трупа звучит, как комплимент, – попытался пошутить Эдик на, соответствующую их месторасположению, тему. Густав недовольно хмыкнул, и не стал обсуждать это заявление. Он явно не просто прогуливал Эдика по кладбищу. Он знал куда идет. Его трость звонко втыкалась в свежий асфальт.

– А почему вы называете свою дочь Антуаннетой? – спросил Эдик, когда тишина приелась.

Густав не обратил внимания на вопрос.

– Мне она преставилась, как Марья, – решил продолжить разговор Эдик, хотя прекрасно видел, что Густава злит эта тема. Густав снова не ответил. Эдик стал придумывать вопрос поковарней, но Густав сам заговорил.

– Моя дочь – удивительный ребенок, – сказал он, – вся в маму – Густав перекрестился, – Антуаннета умеет сгущать краски. Иногда это называют хорошим зрением, но это неверное называние. Ты знаешь, чем отличается слово "родить" от слова "придумать"?

– Нет, – ответил Эдик.

– А что такое обратная перспектива?

– Нет, – повторил ответ Эдик.

Густав взглянул на Эдика, усмехнулся и, снова замолчал.

– Ее зовут Антуаннета? – повторил вопрос Эдик.

– Да. Пришлось так ее назвать – ответил Густав.

– Что же вас заставило?

– Всемирная история.

Эдик вздохнул. Беседа не хотела клеиться.

– А почему сразу после смерти Георга 4-го перестали писать эссе? – вспомнил нужный вопрос Эдик.

– Важно не то, что перестали писать. Важно, кто писал.

– И кто писал? – спросил Эдик.

Густав засмеялся.

– А ты не боишься, что я тебе отвечу?

– Мне нужно бояться? – ответил вопросом Эдик.

– Ты, когда был студентом, водил девушек в дорогие кабаки?

– Было как-то, – кивнул Эдик.

– А когда девушка вдруг захотела вина с кучей нулей, не екало сердце, что твой кошелек это меню не подымет. Что вместо секса в знак благодарности от девушки, можно получить по морде – в знак справедливости от охранника?

– Было и такое, – сказал Эдик.

– Просто я тоже, в конце концов, выставлю счет. А я не ночлежка для бродяг, я тот самый номер люкс, который всегда свободен. Так что не торопись с вопросами.

Тем временем Густав остановился у одной из могил. Эдик встал рядом и пригляделся к надгробию. На черном граните было написано Егор Марксович Туманов, 1945-2004 г. На могильном фото было лицо без особых примет. Густав усмехнулся, потом махнул, как саблей своей тростью и воткнул ее в могилу. Густые черные брызги рассыпались фонтаном и по земле побежали круги. Густав стал крутить тростью в могиле, словно перемешивал макароны в кастрюле.

– М-да, – сказал, наконец, он, – не густо.

Густав вытащил трость из могилы и вытер ее об траву.

– Мы приехали сюда, что бы взглянуть на эту могилу? – недовольно спросил Эдик.

– Да, – сказал Густав, – это единственная свежая могила.

– Но вы обещали мне показать могилу Георга 4-го?

– Я могу пообещать тебе, что угодно, потому что выполнять обещания не входит в мои планы. Ты видишь этих людей? – спросил Густав, показывая рукой в сторону. Эдик посмотрел в указанном направлении. В метрах 20 от них стоял человек, но не просто стоял. Он был прозрачным, походил на мыльный пузырь. Только устойчивая форма этого пузыря выдавала в нем замаскированного человека. Эдик отвел взгляд. Он подумал, что что-то случилось с глазами, но отведя взгляд в сторону, увидел еще одного, точно такого же переливающегося прозрачного человека. Эдик вопросительно взглянул на Густава. Густав улыбался.

– И кто это? – спросил Эдик.

– Это люди. Но не каждый заметит этих людей.

– Что они делают здесь?

– Они проверяют трупы. Есть ли за что зацепиться. А знаешь, чем сейчас занимается твоя жена? – неожиданно снова вспомнил про жену Эдика Густав.

– Чем? – автоматически ответил Эдик.

– А мне, откуда знать? – засмеялся Густав, – это я тебя спросил.

– Вы что-то знаете про мою жену?

– Откуда ж. Просто меня, как законного отца крайне раздражает факт, что мою юную и почти непорочную дочку имеет толстый, порочный мужчина с паршивым автомобилем. Очень хочется, что бы и у тебя были проблемки.

– Не думал, что мои проблемки могут кого-то успокоить, – ответил Эдик.

– Не говори чушь. От твоих проблемок веет чудовищным спокойствием. Знаешь, как называется любимый аттракцион дьявола?

– Как?

– "Сожри себя". Аттракцион бесплатен пожизненно.

– Забавно, – пробормотал Эдик.

– Чрезвычайно забавно. Берешь себя и жрешь, жуешь и перевариваешь. Фантастически забавно.

– А вы-то кто такой? – не выдержал Эдик. Густав дословно повторял его собственные умозаключения.

– Я работаю сторожем на этом кладбище. Следишь?

– Слежу.

– У меня в кармане револьвер, а в нем две пули. Знаешь, почему две?

– Ну и почему?

– Первая пуля – для того, что бы каждую новую истину доказать себе. Вторая пуля – для того, что бы опровергнуть ее для других. Знаешь почему?

Эдик повернулся к Густаву спиной и не стал отвечать. Его вдруг затошнило.

– Потому что я знаю только одну истину, – сказал в спину Эдику Густав.

Из «Законченного».

Лирически рожали,

Лирически закапывали.

Ждали – глотали дали.

Рассматривали

Себя – сквозь пробирки

В которых кипели слюни –

Цветная жидкость

В черно-белой посуде.

Из «Законченного»

В рисовании существует прямая перспектива и обратная перспектива. Прямая перспектива – это когда предметы чем дальше, тем меньше, обратная – наоборот: дальние предметы больше ближних. Люди разглядывают мир с прямой перспективой и поэтому картины обычно пишутся именно так. Что бы человек мог узнать в нарисованном пейзаже «свой родной деревня». Картины, написанные с обратной перспективой, не похожи на жизнь, они выглядят неправильными и надо обладать достаточно извращенным взглядом на вещи, что бы восхищаться ими.

Если рассматривать судьбу творческих потугов человека, то они тоже существует, как в прямой, так и в обратной перспективе. Миллионы великих событий, политиков, творцов и деятелей искусства с прошествием времени быстро уменьшаются в размерах, так что через 100 лет даже энциклопедии дают сбои. Это обычная прямая перспектива. Но существует и обратная перспектива. Многие предметы со временем становятся все больше и больше, и это продолжается до тех пор, пока они, не достигнут своих истинных параметров. Моцарт и Сальери – классический пример. Для современников Моцарт и Сальери были величинами схожих размеров. Для нас Сальери известен только тем, что отравил Моцарта. И тут дело не в том, что Моцарт был более талантлив и даже не в музыке, которую они писали. Дело в том, что Моцарт бросал семя в землю, а Сальери грыз колосья на поле. Моцарт оплодотворял, а Сальери работал. Музыка Моцарта живет и растет сама по себе, музыка Сальери никогда не дышала воздухом. Для современников – это просто разная музыка, для потомков – это жизнь и ее отсутствие.

Федор быстро соорудил стол на стуле – три тарелки: с сыром-колбасой, овощами-фруктами, и одно пластмассовое лукошко с салатом. Стали есть.

– Тебе не страшно со мной? – вдруг спросила Ира.

– Нет, – улыбнулся Федор.

– Но ты же меня совсем не знаешь.

– Я тебя знаю – уверенно сказал Федор.

– И кто я?

– Ты девушка Ира, которая мне очень нравится.

– А вдруг я из общества обиженных шлюшек и у меня зубастая акула между ног.

– У тебя между ног очень симпатичная акула, – засмеялся Федор. Ира тоже улыбнулась.

– Но ты же можешь уснуть, когда я рядом? Не боишься?

– Да почему я должен боятся?

– Потому что спать – это рискованное занятие – сказала Ира.

– Если спать рискованное занятие, то я рисковый перец – попытался пошутить Федор.

Ира засмеялась.

– Если ты такой рисковый, то, может, купишь себе земельный участок на Венере? – спросила она с улыбкой.

– Там есть земля? – спросил Федор.

– Там продают участки.

– И что я с этим участком буду делать?

– Построишь огромный дом-кровать, чтобы привечать в нем местных туземок.

– Девочек-венеричек?

– Ага. Они незабываемые прелестницы.

– Они хоть красивые? – спросил Федор.

– На любителя. Они такие же прозрачные, как я.

– Ты прозрачная?

– Конечно.

– Что-то я не замечал.

– Ты просто не смотрел сквозь меня на свет.

Федор засмеялся и уже поднять Иру и посмотреть сквозь нее на свет, но в этот момент в дверь позвонили. Ира вопросительно взглянула на Федора. Взгляд Федора прояснился, когда позвонили повторно.

– Это, наверное, соседка, – сказал он. – У нас спаренный счетчик и соседке приносят один счет на двоих. Мы его делим, но не пополам, а по-честному. Я быстро. Потерпи пять минут. Я ее на кухню отведу.

Федор встал с кровати и стал одеваться. Прозвонили в 3-й раз – более протяжно и настойчиво. Федор одел шорты и майку, крикнул в коридор: "Я сейчас" и пошел открывать. Перед тем как открыть дверь, Федор заглянул на всякий случай в глазок и тут же от него отскочил, словно обжегся. За дверью стоял и приветливо улыбался Эдуард, муж Иры. Мурашки пробежали по спине Федора.

– Открывай уже, – прокричал сквозь дверь Эдик. Федор за пару секунд сумел включить мозги и придумать свои дальнейшие действия. Он вприпрыжку вернулся в спальню и сообщил Ире про внезапный визит ее мужа. Ира восприняла это сообщение достойно – подпрыгнула пару раз на кровати, рванула туда-сюда и стала судорожно хватать свою одежду. Федор тем временем крутил головой ища место, в которое можно было бы безболезненно спрятать любовницу. Ира, тем временем, не прерывая раздумий любовника, вместе со своими вещами почти голая, выскочила на балкон, предварительно задернув шторы на окнах. В дверь звонили не переставая. Федор, поняв, что все решилось без его участия, пошел открывать, закрыв за собой дверь в спальню.

– Я тебя не потревожил? – усмехнулся Эдик, когда на пороге наконец-то появилась помятая физиономия Федора.

– Это ты? – спросил Федор, пытаясь придать своему голосу как можно более заспанный вид.

– Нет. Это Анжелина Джоли пришла за алиментами.

Федор не стал смеяться над несмешной шуткой и молча пропустил Эдика к себе. Точнее, Эдик успел зайти, не дождавшись приглашения.

– Что случилось? – спросил Федор, и перегородил Эдику дорогу в спальню.

– Там кто-то есть? – шепотом спросил Эдик.

– Нет, – ответил Федор и, так как никакие аргументы не приходили в голову, отошел от двери.

– Мрачно ты живешь, – сказал Эдуард, входя в спальню.

– Я только собрался наводить порядок, – сказал Федор и осекся. Он увидел, как из-под одеяла торчит краешек Иркиных розовых трусиков.

– Блин, жрешь прямо в кровати, – засмеялся Эдик. – А нужду где справляем?

– Что надо? – сказал Федор, вопросом останавливая устремившегося к балкону Эдика. – Ко мне сейчас должны прийти, причем девушка и соратники мне не нужны.

Эдик усмехнулся, остановился и повернулся лицом к Федору.

– Две рюмки на табуретке? – продолжил осмотр Эдик, – Велика потребность к соитию.

– Что надо? – повторил вопрос Федор.

– Надо, – сказал Эдик, перестав смеяться, – очень серьезное дело и мне нужен ты.

– Я сейчас иду в магазин, покупаю продукты, возвращаюсь назад, навожу порядок и встречаю свою любимую девушку. Пока мы спускаемся по лестнице, можешь со мной поговорить, но это все твое время, – сказал Федор и стал одеваться. Оделся Федор за 20 секунд. Тут же Эдик был вытолкан из спальни.

– У меня, правда, серьезное дело, – сказал Эдик, когда Федор выволок его из квартиры.

– Рассказывай, – сказал Федор, когда они спускались по лестнице. Опасность была отведена, и Федор мог дышать спокойней.

– Я не буду рассказывать. Просто ты мне нужен. Всего на пару дней. А то я не смогу затормозить, когда мелькнет хвост.

– Хвост? – спросил Федор. Он расслышал только последнее слово.

– Поехали со мной. Прямо сейчас. Очень надо.

– Я ж тебе сказал, что ко мне сейчас придет девушка. Я ее ждал целую неделю. Давай как-нибудь в другой раз съездим.

– Причем тут другой раз? Раз бывает только раз, – сказал Эдик. Они уже вышли на улицу. – Девушки умеют выслушивать отмазки. Тем более, когда приходят каждую неделю. Надо просто объяснить ей ситуацию.

– Я не собираюсь ей ничего объяснять.

– Она поймет.

– Ничего она не поймет, потому что ее общество мне куда интересней твоего.

Федор зашел в небольшой продовольственный магазин и взял корзину. Эдик зашел следом.

– Это на самом деле серьезно и ты мне очень нужен, – продолжил убеждать Эдик

– Что за дело?

– Не могу объяснить. Просто меня сейчас потревожили. Начинается гонка. Мне нужен тормоз, а то я на первом же повороте улечу

– А причем здесь я? – спросил Федор.

– А при том, что ты тормоз, – засмеялся Эдик. – Я шучу, – добавил он, увидев, что Федор нахмурился, – Я потом расскажу. Поехали. Надо.

Федор положил в корзину большой кусок сыра.

– Расскажи сейчас.

– Давай, я извинюсь перед твоей девушкой или позвони ей сам. Давай, купим ей мешок роз и бутыль «Абсента». Девушка умиротворится. Помоги мне, пожалуйста. Это очень важно.

Федор молчал, пришлось задуматься. В его квартире осталась запертой Ира. Они планировали вместе провести 2 дня.

– Понимаешь, – сказал Эдик, перейдя на полушепот. – Мне угрожает настоящая опасность. И моей семье угрожает та же опасность. И тебе угрожает та же самая опасность. Мы должны нас спасти, ну и весь мир заодно. Поехали?

Федор продолжал думать.

– Я не шучу, – сказал Эдик достал сыр из корзины и положил его назад на полку.

– Только я забегу к себе, – сказал Федор. Аргументы Эдика не принимали возражений.

– Зачем? – спросил Эдик

– Надо. Вдруг я что-то не выключил. Мир спасем, а квартира сгорит. Двойная обида получится.

– Только быстрей. Мы уже опаздываем. Жду в машине.

Федор побежал наверх. Ира полностью одетая сидела на диване и вопросительно посмотрела на вошедшего Федора. Федор в двух словах передал ей разговор с ее мужем.

– Мне нужно ехать, – подытожил Федор.

– Конечно, – согласилась Ира. Она явно была расстроена, причем не тем, что у мужа проблемы, а тем, что планируемые двухдневные романтическо-лирические каникулы, так внезапно закончились.

– Ты думаешь, это несерьезно? – спросил Федор и в его мозгах опять закрутились варианты.

– Какая разница. Тебе по любому надо ехать. Ты мне оставишь ключ?

– Конечно, – Федор отдал Ире ключ. – У меня есть дубликат. Можешь оставаться здесь сколько хочешь.

– Я посижу пару часиков и поеду домой.

– Ты обиделась?

– Я расстроилась.

За окном стало темнеть. «Bugatty» мчался из Москвы по Щелковскому шоссе. Федор глотал пиво. Играло «Наше радио». Эдик сосредоточенно рассматривал дорогу.

– Ну и куда мы едем? – спросил Федор.

– Едем и ладно, – ответил Эдик, – Просто летим с горки. Единственное, что важно – это избежать столкновения с неподвижными объектами.

– Я-то зачем тебе? – спросил Федор.

– Что бы ни уснуть за рулем, – засмеялся Эдик.

– Может быть, ты уже расскажешь, что случилось?

– Случилось. Я нарвался на одного психа, уткнулся в рыло. Сейчас нельзя терять время и тем более ошибаться. Я думаю, мне не придется извиняться перед тобой за беспокойство.

– Время час ночи. Может, я вздремну.

– Нет. Не надо спать. Мы скоро приедем.

– Куда?

Эдик взглянул на Федора и не стал отвечать. Где-то через полтора часа гонки по полупустому ночному шоссе, сопровождаемого сосредоточенным прослушиванием российских рок-музыкантов, Эдик вдруг вышел в правый ряд, сбросил скорость и стал искать поворот. С обеих сторон дороги был лес. Вскоре они повернули на узкую гравийную дорогу почти незаметную в деревьях. Машину затрясло. Через 5 минут Эдик свернул на заросшую просеку и через пару минут окончательно уткнулся в лес. Эдик вырубил машину.

– Где мы? – спросил Федор, испуганно. Ночной лес ему совсем не нравился. Он почувствовал забытый детский страх. Эдик засмеялся.

– Хорошо, что мы с тобой не влюбленные пидоры, а то протухла бы красота момента, – сказал Эдик.

– Зачем мы здесь?

– Сейчас мы с тобой разденемся, выйдем из машины и пойдем.

– Бред – сказал Федор. Эдик посмотрел на него и снова засмеялся.

– А если не бред? – спросил Эдик.

– Я все равно не хочу.

– Чего ты не хочешь? Раздеваться или выходить из машины?

– Хватит дурить.

– Хорошо. Разденемся позже.

Эдик открыл дверь и неуклюже вывалился из машины в какие-то кусты. Федор недовольно почесал нос и тоже вылез. Эдик снял рубашку, бросил ее на капот, зажег в руках, непонятно откуда взявшийся, фонарь, и указал Федору на еле заметную тропинку, ведущую в лес.

– Пошли, – сказал Эдик и двинулся вперед. Федор пошел за ним. Лес был влажный и теплый. Страх Федора растворился в воздухе. Он тоже снял свою рубашку и засунул ее в штаны. Вдруг лес расступился и они очутились на берегу небольшой реки. Небо было чистым и звездным. Чуть над горизонтом висела огромная желтая луна. Она освещала землю, как огромный светлячок. Эдик прошел вдоль берега, нашел спуск к реке и стал снимать штаны. Федору тоже захотелось купаться. Эдик забрался в воду и поплыл. Федор разделся и поплыл следом. Вода была теплой, течение не навязчивым. Потом Федор и Эдик вернулись на берег, постелили на траву свою одежду, легли и стали рассматривать небо. Никто не хотел нарушать тишину. Тишина была странной, звонкой, как музыка. Федор лег, раскинул руки, уставился всеми своими глазами в небо и не заметил, как уснул…

– Вставай, блин, уже. Пора.

Федор открыл глаза. Он лежал совершенно голый на траве, а над ним стоял Эдик. Эдик уже оделся. Было раннее утро. Федор нашел свою помятую одежду и быстро спрятал свою наготу. Они вернулись к машине. Федор упал на мягкое сиденье и, его затекшее тело тут же поблагодарило его за это. Через несколько минут они, цивилизованно подрезав старенький «Шевроле», вырулили на трассу. Вскоре они приехали в какой-то город. Чуть пропетляв они вырулили на оживленную улицу, которая тут же уткнулась в рынок. Эдик и Федор вышли в поисках какого-нибудь кафе. Очень хотелось есть. Эдик остановился у газетного киоска.

– Ух ты, – сказал он и купил толстую газету с агрессивно улыбающейся обнаженной девушкой на обложке. Федор снисходительно усмехнулся. Они вошли в кафе.

– Профессиональная привычка, – сказал Эдик, кивая на газету. – Читай заголовок.

Эдик показал газету Федору. На всю первую полосу было написано: "Онанист убивал Дон Жуанов".

– С помощью таких заголовков, я и находил свои деньги, – сказал Эдик.

Эдик и Федор заказали еду – первое, второе и пиво на третье. Поев и взбодрившись, они вышли на улицу и закурили.

– Значит, мир спасен? – решил уточнить Федор.

– Ага, – удовлетворенно кивнул Эдик.

– От кого же?

– От нас самих.

Из «Законченного»

Не заплыв за буйки

Заплываю салом

Жгу остатки тоски

Истекаю калом.

Федор и Эдик сели в «Bugatty». Эдик завел мотор, посмотрел в окошко и замер.

– Красотища-то какая, – с неожиданным возбуждением сказал Эдик.

– Покажь, – попросил Федор.

– Видишь ту барышню в бежевой блузке с косой.

Эдик показал в окно на проходящую девушку. Блузка на ней, действительно, было бежевой. Девушка никак не тянула на эпитет «красотища».

– И что? – спросил Федор.

Эдик на секунду задумался.

– Последи за ней, – попросил Эдик, перестав думать.

– Что? – не понял Федор.

– Давай выпрыгивай из машины, а то она уйдет. Проследи, куда она направилась.

– Что ты наглеешь?– рассердился Федор.

Эдик взглянул на Федора и растерялся. Он даже не заметил своей грубости, а Федор насупился по серьезному.

– Какая разница, кто наглеет, – примирительно сказал Эдик, – Сегодня – ты, завтра – я сбегаю. Просто меня она знает. Пожалуйста. Это очень важно. Она сейчас уйдет и все будет понарошку. Последи за ней. Скорее.

– И что я должен буду увидеть? – перестал обижаться Федор, – Узнать, кто она такая или где живет?

Эдик взглянул в окно.

– Скорее, пожалуйста. И не теряй ее из виду, а я тебе позвоню и все объясню.

Федор выскочил из машины. Нужная барышня стояла у газетного киоска. Федор подошел к киоску. Зазвонил мобильный телефон.

– В общем, эта девушка, – стал объяснять Эдик, – главный свидетель в нашем деле и то, что она сейчас здесь – это крайне важно. У нее папа сумасшедший. Эта девушка сняла репортаж про 5 трупов. Я не знаю, как ее зовут – то ли Марья, то ли Антуаннета.

– Забавные варианты, – сказал Федор, остановившись у киоска и разглядывая ассортимент.

– Она москвичка. Не знаю, что она делает здесь. Это очень странно. Посмотри куда пойдет. Если будет возможность – заведи разговор. Это было бы идеально. Просто последи за ней и попробуй сложить впечатление. Нам очень важно, что ты про нее подумаешь. Я буду ждать. Удачи?

– Удачи, – согласился Федор и поспешил за девушкой, которая, купив какую-то газету, стала переходить проезжую часть. В центре города было многолюдно. Следить не составляло особого труда. Федор вплотную приблизился к объекту слежки и основательно рассмотрел упругий зад и загорелую полоску тела между джинсами и короткой блузкой. Вдруг девушка остановилась. Ей что-то попало в босоножку. Федор чуть не воткнулся в нее. Пришлось обогнуть препятствие и оставить объект за спиной. Надо было найти повод для остановки. Девушка могла пропасть. Тут подвернулся стенд с рекламой. Федор остановился и стал разглядывать плакат группы "Сансара". Они давали концерт в местном кинотеатре. Тем временем объект слежки продолжил движение. Девушка поравнялась с Федором, на секунду притормозила, тоже взглянула на плакат и, через мгновение, впереди Федора опять завиляли ее бедра. Федор продолжил слежку, но уже на более почтительном расстоянии. Вскоре он пришел к выводу, что девушка не торопится и скорей всего просто гуляет. Она шла вперед, с непонятным рвением разглядывая дома, окна, проезжающие машины. Пейзаж не изобиловал разнообразием. Прохожих, служивших Федору прикрытием, было все меньше. Слежка становилась все более откровенной. Когда на тенистом бульваре они остались в одиночестве, Федор достал сигарету и еще дальше отпустил девушку. Жилые дома закончились, пошли гаражи. Федор почувствовал себя маньяком, преследующим жертву. Роль маньяка Федору не понравилась. Он решил догнать девушку, завязать какой-нибудь разговор. Девушка, тем временем, свернула с аллеи и, ускорившись, перешла пустую дорогу. Федор тоже свернул. Девушка нырнула в какие-то ворота. За воротами, судя по забору и деревьям, был парк. Федор перешел дорогу и зашел в ворота вслед за девушкой. Ее нигде не было. Только тут Федор понял, что это не парк, а кладбище. Федор остановился. Его слежка из тупой превратилось в очень тупую. Федор решил все бросить и вернутся назад.

– Что ты хочешь? – спросил из-за спины женский голос. Федор обернулся. Перед ним стояла девушка-объект.

– Да, наверное, – стал оправдываться Федор. – Это просто шутка. Я не местный, увидел вас и мне стало интересно, кто вы такая. Я иногда играю в такие игры. Немного слежу за девушкой, пытаясь представить кто она и куда идет.

– А потом насилуешь, душишь и закапываешь в землю?

– Нет. Это слишком сложно для меня.

Девушка смерила Федора взглядом и улыбнулась.

– Антуаннета, – сказала она и протянула мужчине руку.

– Федор, – представился в ответ мужчина и пожал ее ладонь.

Девушка медленно пошла по тропинке, Федор пристроился рядом. Слежка превратилась в прогулку.

– У тебя интересное имя, – сказал Федор, вспоминая полузабытые навыки общения с незнакомками.

– А у тебя так себе, – ответила девушка.

– А ты давно заметила, что я за тобой слежу?

– Вчера.

– Вчера? – удивился Федор.

– Вчера, – повторила девушка.

– Знаешь, Антанета… Я правильно выговорил?

– Сойдет.

– Так вот, Антанета, ты похоже тоже не местная?

– Я такая же москвичка, как и ты.

– И что ты здесь делаешь? – спросил Федор.

– Что тебе надо? – спросила девушка, не став отвечать на вопрос.

– Просто не всегда на улице встречаются интересные девушки, и не всегда хочется их терять из виду, – продолжил нести чушь Федор.

– И что тебе надо от интересных девушек?

– Ничего нового. Просто я еще со школы интересуюсь девушками.

Антуаннета улыбнулась.

– 30-летнии школьники меня не возбуждают.

– 30-летнии школьники способны на больше, чем просто возбуждение.

Девушка засмеялась.

– А ты – сумбурный гражданин. Не хочешь проверить свои способности прямо здесь и прямо сегодня, в час после полуночи?

– На кладбище? – удивился Федор.

– Да, – кивнула Антуаннета.

– Ночью?

– Конечно.

– Почему бы это не проверить прямо сейчас? – спросил Федор.

– Потому что я хочу дождаться ночи.

Федор смерил девушку взглядом. Она явно страдала нестандартностью. В голову полезли разнообразные киношные сюжеты про всякую нечисть. Федор отодвинул волосы с шеи Антуаннеты и посмотрел, нет ли там следов от укуса вампира. Шея была чистая. Антуаннета поняла жест и засмеялась.

– Я не вампир, – сказала она. – Разочарован?

– Еще не совсем, – ответил Федор, – А может быть ты тот самый онанист, который убивает Дон Жуанов?

Антуаннета заржала. Федор наконец-то почувствовал себя юмористом.

– Ты тоже видел этот заголовок? – оживилась девушка. – Главное удержатся и не читать статью, потому что на 200% там чушь полнейшая. А так есть возможность задать тему для очередной бухаловки.

Федор из вежливости улыбнулся.

– Но на счет онаниста ты не прав, – продолжила девушка. – Я – не онанист, скорее я – Дон Жуан. Одну секунду.

Антуаннета забралась в свою сумку и через пару мгновений протянула Федору толстую записную книжку.

– С 1-й страницы и до 22-й, – сказала девушка.

Федор открыл книжку. Страницы были плотно исписаны. Долго читать не пришлось. В книжке были одни имена – много одинаковых, много сложно произносимых, но все мужские. Федор стал листать книжку – на всех 22-х страницах были имена. 22-я страница была исписана только наполовину и ждала продолжения.

– Лихо, – сказал Федор. – Это имена тех, кто тебя уже?

– Ты догадлив, – улыбнулась девушка.

– Ужас. Надеюсь, ты не насилуешь заблудившихся прохожих?

– Нет. Я просто уважаю человеческие желания.

– Столько желающих породнится? – усмехнулся Федор. – Вудсток какой-то. Ты прямо крутая.

– Не такая уж я крутая, – сказала Антуаннета.

– Ты круче. Обычные крутые растопыривают пальцы, а ты – ноги.

Девушка недовольно хмыкнула. Федор уже хотел отдать ей книжку, но взгляд зацепился за последнее мужское имя. Последнее имя было Эдик.

– А кто такой Эдик? – спросил Федор.

– Мой последний мужчина. Ты его знаешь?

– Кто же не знает Эдика. Только очень ленивые девушки его не знают.

– Смешно, но не дошло, – вдруг разозлилась Антуаннета. – Если ты придешь ночью, то я тебя подожду, если нет, то даже не надейся.

Девушка выхватила свою книжку из рук Федора.

– А где мы будем совокупляться? Надеюсь не на лавочке? – спросил Федор. – Может захватить кресло-качалку.

– Мы ляжем в одну могилу, – сухо ответила девушка и, отвернувшись, пошла по аллее.

Федор так и не понял, пошутила она или просто озвучила программу вечернего шоу.

– И что? – спросил Эдик, когда Федор, наконец, нашел его автомобиль.

– Поехали. По дороге расскажу – сказал Федор, устало плюхаясь на мягкое сидение.

– Ты с ней разговаривал?

– Да.

– Что она здесь делает?

– Понятия не имею, – ответил Федор, – скорее всего она просто хотела попасть тебе на глаза.

– Даже так, – улыбнулся Эдик, – Она тебе приглянулась?

– Нет, – ответил Федор.

Эдик завел мотор. Федор выкурил сигарету, после чего вкратце рассказал про свою слежку.

–… Она ответила, что мы ляжем в одну могилу и побежала по аллее, а я не побежал за ней. Решил, что мы уже попрощались, – закончил изложение своей истории Федор. Эдик крепко задумался.

– Что же именно тебя смутило, что ты ею пренебрег? – спросил Эдик, через несколько минут.

– Не знаю, – сказал он. – Как-то все слишком растянуто, а может быть, слишком быстро. Как-то не радостно. Короче, просто я блондинок не очень.

– Чудной ты, – усмехнулся Эдик. – Настолько не очень, что даже никак?

– Не в этом дело, – улыбнулся Федор. – Просто в данной ситуации требовался просто гигантский стимул, что бы я целый день торчал здесь, ожидая полуночи. В других условиях, наверное, было бы по-другому. Понимаешь?

– А разве секс в полночь на кладбище с незнакомкой, пусть даже она и блондинка не гигантский стимул?

– Нет. Если она придумывает такие нелепые декорации, значит, секс будет самым банальным. Примостимся на какой-нибудь лавочке, расцарапаемся до синяков, потом я кончу, а она будет ждать продолжения. А время полпервого ночи. Даже «до свидания» не скажешь. Выпьем весь алкоголь, сметем всю закуску. Я еще раз кончу и может быть смогу ее удовлетворить. А потом придется бродить с ней всю ночь, слушать ее бред про то, что она нечисть и про то, что ее зачали в огороде. А потом будет утреннее взаимовыгодное прощание. И все эти радости при условии, что она соизволит прийти. Это ты называешь гигантским стимулом?

– С такой логикой, небось, скучновато жить? – сказал Эдик.

– Не переживай. Я найду, чем развеяться.

– А то, что ее зачали в огороде, – это она сказала или это твоя импровизация? – спросил Эдик, через несколько минут.

– Импровизация, – нехотя ответил Федор.

– Знаешь, в моих поисках последний этап требует не столько логики, сколько ловкости, – сказал Эдик, когда они уже подъезжали к Москве. – Нужно успеть так извернуться, что бы сокровище попало в руки, а не разбило голову. Это, как перетягивание каната в поддавки. Делаешь вид, что тянешь изо всех сил, а в тоже время, надо проиграть. Победа может покалечить. Типично женская игра – улыбочки, юбочки, до тех пор, пока тебе не подарят то, что тебе так хотелось украсть. А ты отказываешься, а тебя уговаривают. И если хватит ловкости, то свадьба гарантирована.

– И когда этот этап наступит?

– Когда я почувствую себя бабой, и, похоже, я ужу начинаю вилять бедрами. Так что теперь надо крутить башкой и следить за каждым шорохом.

– А онанист не помог? – спросил Федор, вспомнив про газетный заголовок. Эдик засмеялся.

– Прочитал. Чушь полная. В прогнозе погоды больше метафизической информации.

"Мы имеем тех, кто имеет вас" – вылетел из радио злобный детский голосок. Эдик очень рискованно пролетел через перекресток на желтый свет.

– Когда игра не окончена, с тобой ничего не может случиться, – продолжил Эдик, комментируя проделанный трюк. – Можно с закрытыми глазами лететь на красный свет, не сбавляя скорости. Хочешь шоу? – Эдик закрыл глаза.

– Нет, – сказал Федор.

– Как хочешь, – сказал Эдик и, сбавив скорость, ушел вправо.

– Знаешь, какой следующий шаг мне предстоит сделать? – спросил Эдик, когда они застряли у очередного светофора.

– Какой? – спросил Федор.

– Мы с Иркой пойдем к Густаву.

– К какому Густаву? – не понял Федор.

– Я тебе рассказывал. Отца Антуаннеты, которую ты сегодня проигнорировал, зовут Густав. Он знает и про узлы и про пророков, и, вообще, абсолютно в теме. Скорее всего, он – тень точки, которую я ищу. Я знал, что у точки бывает тень, но впервые с ней столкнулся. Забавный получается поиск – первый раз встретился с кометой, первый раз встретился с тенью. Что же за сокровище меня ждет? Унести бы.

– А если не унесешь?

– Унесу. Я жадный.

– А какие ощущения, когда находишь цель? – спросил Федор.

– Волшебные. Словно тебе дали утюгом по морде. Моя морда уже чувствует неладное и пытается отвернуться. Хромающая тень сказала, что бы следующий раз я пришел с женой. Каприз странный, но вариантов нет.

– А это не опасно?

– Конечно, опасно.

– А если вам не ходить?

– Что значит не ходить? Это ты можешь выбирать, а я давно уже все выбрал. Куда повернет мой нос туда я побегу. Вариантов не хочу. Со мной все равно ничего сейчас не случится, кроме главного.

– А с Ирой? – спросил Федор.

Эдик усмехнулся и с улыбкой посмотрел на своего попутчика.

– Тебе приглянулась моя жена? – спросил Эдик.

– Просто спросил, – сжав зубы, ответил Федор.

– Я шучу. Меньше всего я ее ревную. Все это глупости, – сказал Эдик, – Верность – неверность. Вся эта деревенская порнография. Меня больше беспокоишь ты. Лучше не связывайся с Ирой. Даже если появится повод. Она девочка непростая. Я тебе уже рассказывал, как ее нашел. Хочешь подробности?

– Хочу – сказал Федор и напрягся.

– Я ее искал по своему волшебному методу. И так же как сейчас я не знал, что именно найду. Я думал, что когда достигну цели, меня разорвет на части, а вместо этого я встретил более-менее обыкновенную девушку. Убедившись, что продолжения не будет, я был крайне удивлен. Пришлось влюбиться, жениться и родить дочку, что бы хоть как-то окупить свои старания.

– Ты ее не любишь?

Эдик засмеялся.

– Представь себе, – ответил он, – что ты продал себя в рабство, а полученные деньги положил в банк под проценты. Как бы ты стал относиться к этим процентам? Как к единственному оправданию своего решения. Любовь и ненависть целиком и полностью зависят от суммы ежемесячных выплат. Свою Иру я чаще люблю, чем ненавижу. Других чувств к ней у меня нет. Но ты задал неправильный вопрос. Спроси меня лучше, что именно я искал тогда, когда нашел свою жену.

– И что же ты искал? – спросил Федор.

– Я искал сказку, – ответил Эдик, – точнее то, что отличает сказку от разной мистики, фантастики и прочих неисчерпаемых человеческих фантазий. И, в конце концов, я нашел Иру. Но если она и сказочный персонаж, то что-то между Спящей красавицей и профессором Морриарти. Короче, думай сам, если есть желание. Я давно уже обломал все зубы. Ели она и Спящая Красавица, то мой поцелуй ее явно не разбудил.

Часть 4. Продолжение. Конец середины

Из «Законченного»

Никакие стены и цепи не освобождают нас от свободы.

Эдик и Ира пошли к Густаву. Эдик предварительно позвонил. Договорились на 6 часов вечера. Ира по настоянию мужа надела свое единственное вечернее платье. Эдик был в единственном костюме. Не успели они позвонить в дверь, как она распахнулась. Эдик пропустил жену вперед. Ира вошла. В коридоре стояла Антуаннета. Она была в белом кудрявом парике, в платье с глубоким декольте и широкой юбкой a-la 18 век. Наряд был явно позаимствован из театрального реквизита. Антуаннета специально для гостей сделала глубокий реверанс. Эдик, сделав вид, что они не знакомы, представился сам и представил свою жену. Ира с улыбкой попыталась сделать ответный реверанс и вышло смешно. Эдик, озадаченный присутствием своей знакомой, сразу пошел в гостиную. В гостиной сидел Густав. Он был в еще более бутафорском наряде, чем его дочка – в наряде средневекового вельможи. Их наряды были, похоже, позаимствованы из одного спектакля. Костюм Густава был кое-где протерт до дыр, но старика это ничуть не смущало. Его осанка и сдвинутые брови просились на картину. Вслед за Эдиком в гостиную вошли Ира и Антуаннета. Увидев Иру, Густав медленно поднялся с инвалидного трона на колесиках, подошел к девушке, резво преклонил колено и поцеловал ей руку. Эдик поморщился. Антуаннета тем временем, собрав все свои юбки, присела на стул. Густав встал и, держа Иру за руку, подвел к креслу и предложил сесть. Ира, с лукавой улыбкой, села. Густав повернулся к Эдику и, улыбнувшись, протянул ему руку. Эдик пожал ее и, не дожидаясь приглашения, приземлился рядом с женой на табуретку. Старик тоже сел. Повисла пауза.

– Говорят, вечером дождь пойдет, – сказал Эдик, когда пауза стала критической.

– Нет-нет. Неправильно. Беседы так не начинают. У меня лучше получится, – ответила Антуаннета и засмеялась. Эдик краем глаза взглянул на нее. Присутствие этой разряженной барышни его крайне раздражало.

– А вы любите смотреть, как горит бумага? – манерно начала разговор Антуаннета. – Бумага горит красиво. Она очень ласкова к огню. Думаешь, что огонь вот-вот сдохнет, а она не отпускает его, тянет на себя, как одеяло, мечтая спрятать все, чем исцарапано ее тело. Мечтая спасти единственное, что ее по-настоящему окрыляет. Это называют влюбленностью.

Ира во все глаза разглядывала журналистку.

– И эта влюбленность освобождает бумагу от пут и необходимости стоять листочками плечом к плечу в одном переплете. Бумага покидает всех и взлетает черной птицей высоко-высоко в небо. Освобождение всегда красивей свободы. Вот что такое настоящая любовь.

Густав тем временем достал из золотого портсигара папиросу и закурил. Через пару затяжек он пустил под потолок жирное кольцо дыма. Эдик и Ира проводили это кольцо взглядом, пока оно не растеклось по потолку. Кошки, которых Ира и Эдик сначала не заметили, оживились и вышли из тени. Одна кошка прыгнула к хозяину на колени, остальные улеглись на диване и стали наблюдать за происходящим.

– В Древнем Египте делали мумии, – продолжила светский разговор Антуаннета. Она была в приподнятом настроении.

– Из чего же их делали? – решила поддержать разговор Ира.

– Их делали из отживших людей. Самое любезное, что может сделать один человек для другого, так это удачное мумифицирование. Если вам интересно могу одолжить рецептик.

– Нам вроде пока не на ком упражняться, – усмехнулась Ира.

– Будет рецептик, найдете и объект. Ваша семейная парочка в этом смысле выглядит очень перспективной.

– Вы промышляете рецептами? – спросила Ира. Ее заинтересовал разговор.

– Я не промышляю рецептами. Я просто веду беседу. Гостям скучно – хозяевам стыдно. Мумифицирование – это сложная процедура. В ней нет прямолинейности. Она больше похожа на горнолыжный слалом. Мумифицирование – это импровизация.

– А разве бывают рецепты импровизаций? – усмехнулась Ира.

– Конечно. Любой рецепт мертв без импровизации. Как бы не было прописано блюдо, импровизация – это то самое, что делает его законченным. Чем больше импровизации, тем дороже повар. Расчет конечно необходим, но расчет не вкусен. Расчет – это изнасилованная интуиция. А насилие никогда не пахнет хорошо.

– Может тогда рецепт и не нужен? – спросила Ира, внимательно выслушав Антуаннету.

– Нужен. Без рецепта никак. Тем более в мумифицировании. Трупу не понравится, если вы состряпаете из него утку-гриль. Но ему также не понравится, если вы сделаете из него очередную мумию. Каждая мумия должна быть неповторима и только тогда она достигнет цели.

– Цели? – спросила Ира. – Любопытно. Я слышала, что в Древнем Египте с помощью мумифицирования хотели достигнуть бессмертия?

– Верно с точностью наоборот, – кивнула Антуаннета. – С помощью мумифицирования в Египте хотели достичь и достигали смерти. Мумифицирование – это не единственный, но самый надежный способ избавиться от так называемой жизни.

– Чем же так называемая жизнь им не угодила?

– Скучная она была. Ни соцсетей, ни ночных клубов.

Эдик и Ира просидели у Густава почти 2 часа. Они выпили все предложенное вино. Антуаннета долго и непринужденно занимала гостей беседой. Ира беседовала, а Эдик молча нервничал. Его бесило, что хозяин не говорит ни слова. Хозяина озвучивала дочка, а Густав продолжал сосать сигарету за сигаретой и пускать дым. Кошка на его коленях заснула. Когда зависла очередная пауза, Эдик решительно встал со своей табуретки. Антуаннета засмеялась.

– Пошли домой, – сказал Эдик жене. Жена не стала возражать. Хозяева тоже не возражали. Гости вышли из комнаты. Густав и Антуаннета пошли за ними, что бы проводить. На прощание Густав склонился в поклоне и еще раз поцеловал Ире руку.

Эдик и Федор сидели в каком-то баре, и пили пиво.

– Со мной история недавно приключилась, – сказал Федор. – Нечто в твоем стиле. Давай расскажу. Может быть, тебе сгодится для коллекции.

– Что? – без особого энтузиазма спросил Эдик.

– Все началось, как обычно во время сна. Сон был не о чем, без всякой метафизики. Мне снилось, что я пошел на рынок. Нужно было купить грибы. Иду я по рынку, всех спрашиваю, где грибы. И тут между рядами я вижу кошку – большую красивую белую кошку, а рядом с ней маленькую собачку, не поймешь, то ли живая, то ли плюшевая. Иду я дальше. Наконец, мне сказали, где найти грибы. Я пошел в указанном направлении и сразу же нашел грибы, но мне они не понравились, какие-то грязные и на вид не очень съедобные. И тут одна бабка мне говорит, что хорошие грибы находятся в другом месте. И показала мне, где их искать. Я пошел, куда послали. А там надо было перейти дорогу и подняться на небольшой холм. Я перешел дорогу и стал подниматься на холм. И тут я снова увидел эту большую белую кошку и рядом с ней застывшую маленькую собачку. Я опять не обратил на них внимание. Поднимаясь на холм, я увидел перед собой девушку. Точнее, я увидел ее зад, потому что она шла впереди меня. Но мне даже зада хватило на то что бы понять – девушка эта не просто кто-то. Это – Королева.

– Королева чего?

– Всего. Я просто увидел кусок ее, просто платье, ноги и зад, но я сразу понял, что если разобраться с этим платьем, с этими ногами и с этим задом, то можно стать Королем. Я побежал за ней, но потерял ее. Зато я нашел грибы, купил килограммчик и пошел назад.

– Это всё? – спросил Эдик.

– Не совсем. Это только предисловие.

Эдик глубоко вздохнул и залпом выпил полкружки пива.

– Самое интересное только начинается, – продолжил Федор, – но сначала я дорасскажу сон. Я сел в такси и поехал домой. В руках кулек с грибами, а я все думаю про ту Королеву. Такой шанс был изменить судьбу и я его упустил. Среди последствий секса не только моральное и физическое удовлетворение, не только беременность. Секс уравнивает в правах. Секс – это самый демократичный способ общения. А демократично пообщаться с настоящей Королевой – это реальный шанс стать Королем. Короче, еду я, думаю про всю эту хрень и что-то вздумалось мне обернуться и посмотреть на заднее сиденье.

– И что? – уныло спросил Эдик, высматривая официантку.

– А то, что на заднем сиденье сидела та самая кошка и смотрела на меня. А рядом с ней была, конечно же, та самая маленькая собачонка. Представляешь? Такие вот сны мне снятся.

– Представляю, – хмыкнул Эдик, – храп, наверное, до неба. Но, честно говоря, меня совсем не интересуют чьи-либо сны, тем более твои. Меня достала вся эта информация. Она сыпется на меня, как фекалии из вселенской жопы. Мне не нужна информация. Мне нужна помощь.

– Так я тебе не договорил, – не обращая внимания на злость товарища, продолжил Федор. – Сон закончился. Я проснулся. Но в тот же день случилось продолжение сна. Был день, почти вечер. Ко мне пришла одна девушка, но это второстепенные детали. Мы просто лежали в кровати, болтали, бог знает о чем, и тут я взглянул в сторону балкона и увидел ее.

Федор явно ждал, что Эдик заинтересуется повисшей перед ним паузой, но Эдик был где-то далеко.

– Я увидел ее, – повторил Федор, – я увидел ту самую кошку из сна. Она сидела на окне с другой стороны и просилась внутрь. Причем не просто просилась, а долбилась, стучалась лапами. И как только я решил ей открыть, рядом с ней появился тот самый плюшевый песик. Если не веришь, можешь сходить ко мне и удостовериться. Они до сих пор у меня. А песик оказался не плюшевым, а живым. Хотя я до сих пор в этом не уверен.

– Что за девушка была с тобой? – спросил Эдик, наконец, заинтересовавшись предложенной ему историей.

– Какая разница? Просто девушка, – ответил Федор.

– Это не могла быть просто девушка, – не унимался Эдик. – Это была та самая девушка за которой ты бежал во сне, та самая Королева. Это куда важней твоего зоопарка.

– Обыкновенная девушка, – глупо повторил Федор.

– Я ее знаю?

– Нет, – решительно ответил Федор, потому что этой девушкой была жена Эдика.

– Ты меня обманываешь. Я должен знать ее. Иначе, зачем все это затеяно?

– Это настолько важно? – удивился Федор.

– Это конец всем историям. Ты что-нибудь слышал про вторую смерть?

– Не знаю, – ответил Федор, – Наверное, нет.

Тут, наконец, подошла официантка и принесла еще пива. Эдик схватил свой бокал и сделал несколько жадных глотков.

– Понимаешь, вторая смерть – это не просто смерть номер два, – продолжил Эдик, – это другая смерть. Это смерть, которая не приходит к каждому. Она королева и она капризна. Она выбирает, потому что слишком много кандидатов на ее тело. Нужно узнать ее имя. Георг 4 знал его, Густав его знает. Я тоже приближаюсь к этой Королеве. Я по любому встречусь с ней. У меня уже нет выбора. И если я не буду знать ее имени, то у меня могут быть неприятности. Как ее зовут?

– Я не знаю.

– Не ври. Как ты можешь не знать имя девушки, которую ты регулярно трахаешь.

– Ее зовут Ира, – неожиданно сказал Федор. Он думал, что соврал и, только произнеся имя, понял, что сказал правду. Лицо Федора передернулось. Эдик заметил это и усмехнулся.

– Знаю я одну Иру. Забавное имя. Как твоя Ирка в постели? Удовлетворяет?

– Я на такие вопросы не отвечаю, – сказал Федор.

– Не отвечай. Можно подумать, ответы что-то значат. Моя Ирка холодна как фруктовый лед…. Мне так фигово, если бы ты знал. Ты думаешь, с чего я тут с тобой сижу. Ты уже вычислен и использован. Мне просто нужно общение. У меня нет вариантов. Друзья, последние и единственные бросают, последние, родные и то исчезают без причин и вариантов. Я остался один, и это значит только то, что я рядом. Никто не хочет знать меня, потому мой путь подходит к концу. Я уже рядом и мне жутко. Я понимаю, почему все меня бросили. Я скоро коснусь узла, коснусь вот этой самой рукой, сожму в кулак, а там уж что случится. Никто не хочет быть рядом с одиночеством. Нет большего одиночества, чем решимость идти до конца. А я иду до конца. Иду по прямой. Это не героизм и не любопытство. Это мой выбор. А выбор – хуже жвачки, прилипшей к ботинку…. В этот раз как-то все не так. Мне страшно. Я уже не знаю, хочу ли я найти, то что ищу. Скорее всего, уже не хочу, но поздно. Выбор есть у того, кто стоит на карнизе, а не у того, кто сделал шаг. Понимаешь?

– Нет, – сказал Федор.

– Ты счастливый. Тебе не зачем понимать. А у меня кроме моего понимания ничего не осталась. Я один и это знак. Я рядом. Я очень рядом и скоро все кончится. Скоро начнется другая жизнь, где ничего не будет прежнего. Скоро я коснусь узла. Поэтому я и брошен всеми. Знаешь, я написал завещание.

– И кому все достанется?

– Какая разница. Жене, конечно. У меня больше нет никого. Да и она, честно говоря, не очень мне родственник. Тоска. Я завтра поеду в Ярославль. Поедешь со мной?

– Причем тут Ярославль? – не понял Федор.

– Просто надо, – усмехнулся Эдик, – Просто я знаю, что надо съездить в Ярославль. Поехали?

– Не хочу.

– Мечтаешь встретиться со своей Ирочкой?

– Какая разница?

– Никакой. Значит, я поеду один, – заключил Эдик.

– Тебе действительно так плохо?

– Плохо, но это обычное дело. Просто паника. Хочешь сделать шаг, а делаешь 10, причем сам не знаешь куда…. Ничего. Осталось чуть-чуть и начнется у меня очередная новая жизнь. Может быть, завтра я стану Президентом Мира или Вселенной. Скорей всего так и будет. Пошли, покурим.

Федор хлебнул из своего стакана и встал следом за Эдиком. Они пошли курить.

Часть 5. Конец

Из «Законченного»

– Скажите, учитель, как правильно умирать?

– Очень просто. Сосредоточься на своем умирании и сдохни.

Одна из бесед Федора и Эдика.

Федор и Эдик сидели в баре под названием "Карусель" и пили пиво. Эдик достал ручку и стал на салфетки излагать нюансы своей секретной геометрии. Обсуждался вопрос бессмертия человека.

– Понимаешь, – излагал Эдик, – с точки зрения "целенаправленной геометрии" человек – это прямая линия, то есть не столько прямая, сколько линия. Эта линия достаточно длинная, и конца у нее не видно. Не то что бы его нет. Его просто не видно. В этом смысле человек бесконечен. Человеку просто не видно конца. Короче, такой человек бессмертен не, потому что его прямая не имеет конца, а потому что он сам никак не может свой конец догнать.

– Любопытно – сказал Федор.

– Нет. Это еще не любопытно, – продолжил Эдик, – куда любопытней метаморфоза, которая с большинством этих прямых линий происходит в дальнейшем. Обычно все заканчивается тем, что прямая замыкается сама на себя и превращается в окружность. Я называю этот процесс "окаруселиванием", а по-научному этот процесс можно назвать процессом пи-ще-ва-ре-ни-я. Человек делает из себя карусель, замкнутое безотходное производство. Искать пищу на стороне требует целеустремленности. А целеустремленность – это так утомительно. Особенно, когда знаешь, что все что тебе нужно, у тебя уже есть, причем в виде, готовом к употреблению. Человек не выдерживает искушения и начинает есть сам себя. Он и рот, и кишки, и завтрак, и обед, и ужин и все что между. Процесс этот затягивающий, остановится сложно. Человек – пастбище внушительных размеров. Но рано или поздно жрачка заканчивается. Карусель сделала круг. Человек достигает точки, которая одновременно есть конец и начало. То место, в котором он стал себя есть, превратилось в место, в котором все уже съедено. А так как человек разучился есть что либо, кроме себя, то это место есть отсутствие дальнейшего пропитания. И что тут происходит?

– И что тут происходит? – спросил Федор.

– Тут происходит фантастически банальный фокус. Человек не замечает этой точки, не замечает того, что еды больше нет и продолжает жрать себя дальше, а так как он полностью из еды превратился в говно, то он начинает жрать свое говно, а так как он уже «каруселька», ему от этого становится еще веселей. Только изредка по утрам он чувствует неприятный привкус во рту.

– Зачем же он все это время коллекционировал свое говно? – спросил Федор.

– Он его не коллекционировал. Он просто не может от него избавится. Он же замкнутая система. Все до капли остается в нем. В общем, он продолжает свое вращение, проходит еще один круг, потом еще и еще. Человек катится колесом – из одного мира в другой, потом в третий, потом в очередной. Декорации меняются, становятся все изысканнее. Мечты сбываются все быстрее. Жрачка становятся все вкуснее. Сексуальные партнеры все более мастеровитыми. Деньги все более бесплатными. Его манеры не сходят с обложек глянцевых журналов. И воняет от него все ароматней и ароматней. И уже по утрам у него не только привкус во рту, а целые куски говна, хорошие такие куски, породистые. Он чистит зубы, сплевывает целый день свои экскременты, которые теми же вечерами будет жевать с помощью ножа и вилки в шикарных ресторанах в обществе очаровательных дев, которые также не выходят из дому без освежителя рта. Короче, карусель крутится и с каждым кругом человек становится все говнее и говнее. Анальное отверстие прочно сливается со ртом и карусель превращается в центрифугу. Ну и так далее.

– И чем все это заканчивается? – спросил Федор.

– Понятия не имею. Это тоже в своем роде бесконечный процесс. Жизнь такого человека бесконечна, потому что никому не интересно, чем она закончится. Лучше ответь на вопрос?

– Давай.

– Знаешь, как на этой схеме выглядит Бог? – Эдик ткнул на листок бумаги. На листке была нарисована линия и окружность.

– Как? – спросил Федор.

– Ты хоть подумай.

– Не хочу. Говори так.

– Бог – это финиш, – сказал Эдик и поставил на линии жирную кляксу.

– Не понял, – искренне сказал Федор.

– Это просто, – продолжил Эдик. – Вот ты мчишься по дороге с дикой скоростью и ты только тогда вспомнишь про дорогу и скорость, когда перед тобой появился финиш. Тут же вся твоя предыдущая жизнь становится беспросветным детством. И когда ты уткнешься в финиш, все твое прошлое ловко складывается, как матрешка, вся твоя родословная превращается в одну большую, упрямо улыбающуюся куклу. И от тебя остается большая красивая клякса.

– Это, типа, ты выпал в Нирвану? – спросил Федор, когда Эдик перестал рвать ручкой салфетку.

– Нет, – махнул рукой Эдик, – нирвана – это другой трюк. Нирвана – это когда человек сам тормозит себя до полной остановки и тогда он не превращается в кляксу. Он превращается в ничто, то есть просто исчезает. А в случае с кляксой, человека догоняет настоящая смерть. Понимаешь?

Федор взял разорванную салфетку, покрутил ее в руках.

– Короче, человек может быть или прямой, или окружностью или сдохнуть с помощью Бога? Это все что имеем из вариантов?

– Я не сказал, что это все варианты, – недовольно сказал Эдик, – вариантов полно.

– Расскажи про них, – попросил Федор.

– Я что тебе? Андерсен? Я не коллекционирую варианты и не составляю энциклопедию. Я просто рассказываю, с чем я столкнулся в процессе изучения тебя.

– Меня? – не понял Федор, и снова посмотрел на салфетку – И кто я?

– Думай сам. Тобой я ищу узел. Ты для меня не больше, чем инструмент, деталь компаса.

– Спасибо, друг, – хмыкнул Федор.

– Извини, я пошутил, – примирительно улыбнулся Эдик, – на самом деле мы с тобой почти одно и тоже.

– И кто же мы?

– Мы – два придурка, не желающие спать в ночь перед расстрелом.

Другая беседа Федора и Эдика.

– Не знал, что ты христианин, – сказал Федор.

– Так знай. Кстати, ты слышал байку про китайского Антихриста?

– Нет, – ответил Федор.

– Короче, для меня эта байка была загадкой, а сейчас, когда я знаю ответ – это просто умозаключение. В общем, меня логически не удовлетворяло то, китайцы всей толпой идут прямиком в ад, потому что не верят в Христа. Ад от такого количества иноверцев забивался моей логикой насмерть. У тебя есть логическое объяснение причине столь превосходящему нас количеству иноверцев?

Федор промолчал.

– На самом деле столь несимметричное сочетание вполне логично, – продолжил Эдик, – Ты читал Евангелие от Иоанна?

– Ну да, – сказал Федор.

– Это неправильный ответ. Или да или нет.

– Я читал, – ответил Федор.

– Тогда вспомни бесконечные повторения Христа – "Я и Отец одно", "Видите меня – видите Отца". Постоянное упоминание Отца, как самого себя. Кто еще может так говорить? Подумай. Догадайся.

– Ну и кто? – спросил Федор, устав ждать ответа.

– Так имеет право говорить только сперматозоид, – торжественно произнес Эдик.

– Что за херня? – недовольно сказал Федор.

– Я понимаю, – с увлечением продолжил Эдик, обрадованный реакцией собеседника, – мне самому крайне неловко это говорить. Но вся проблема в том, что это правда. А правду, если она на тебя соизволила нахлынуть, надо озвучить. Христос был сперматозоидом и все 4 Евангелия – это повествование об оплодотворении мира. На первый взгляд – это похоже на богохульство, но это ни в коем случае не богохульство. Евангелие от Иоанна насквозь про это. "Если зерно упав в землю не умрет, то оно не принесет плода" Помнишь? Для оплодотворения яйцеклетки сперматозоид должен умереть, что бы потом воскреснуть в ребенке. Только с приходом Христа началась история, как таковая. До этого наша Земля бегала босоногой девочкой, невинной и бессмысленной, но пришел Христос и Земля оплодотворилась, Земля зачала в себе плод и то самое второе пришествие Христа – это рождение ребенка. Понимаешь? И те муки и страдания, которые испытывал и испытывает мир – это муки страдания беременной женщины.

– Можно подумать раньше земля не страдала? – возразил Федор.

– Страдала, конечно же. Но сейчас она страдает осторожней и больней. И без рождения ребенка нет никакого смысла во всех этих заповедях и моралях. У Христа нет морали. Христос всегда вне однозначности. Истина не может быть однозначной. Истина – это праздник, на котором гуляет весь город. – Эдик сделал паузу, Федор молчал. – Ты понял? – спросил, наконец, Эдик.

– Следил, – ответил Федор.

– И, понимаешь, в этом ракурсе становится понятным соотношение различных обитателей Земли. Земля беременна и все для нее важно. Знаешь, как растет плод?

– Смутно.

– Я тоже не знаю, но плод по любому барахтается в воде. Воды больше, чем его самого. У него пуповина. Он дышит жабрами. Но все это пространство вокруг него для того и только для того, что бы он жил и развивался. Огромное яблоко вырастает только ради крошечных семечек. Следишь? Вот и весь фокус. Все эти буддисты, китайцы, исламисты существуют только для того, что бы зрел плод. Они вода, в которой он барахтается. Они дают ему жизнь, и только ради этого они существуют. Вслушайся в буддизм и прочий Восток. Это же религии покоя. Стихнуть настолько, что бы ни шевельнулись круги на поверхности. Сколько заботы, сколько желания тишины, желания не потревожить самое главное, тайну, которая должна стать явью, драгоценный плод. Ислам – жесткая пуповина. Может быть, аллегория не совсем точна, но благодаря жесткости пуповины, ребенок связан с матерью и жив. Все играет свою роль, и без одного не было бы другого. Но плод один и все это ради него, что бы не думали о себе другие участники этого процесса. Когда процесс окончится, кроме плода ничего не останется.

– Значит, кроме христианской церкви все остальное не имеет смысла? – заключил Федор.

– В том то и дело, что все проникнуто смыслом. И еще далеко не известно, кто из нас, верных-неверных, станет частью Новой Земли. Главное в том, что без Второго Пришествия все лишено смысла. Если ребенок не родится, какой смысл было его зачинать?....

– Сердце должно пустить корни. Сердце – это семя, брошенное в землю. А семя должно дать корни. Оно не обязательно даст, но оно должно. Понимаешь? Вариантов миллион, но если не выберешь правильный, все остальные – одна и та же ошибка. Если сердце не пустит корни – оно будет биться вечно и оно вечно будет убивать тебя. Сердце рождено, что разорваться. Сердце – это бомба с часовым механизмом.

Ира сидела в кресле и гладила большую белую кошку. Маленькая собачка сидела рядом. Ира время от времени поглаживала и собачку. Федор на кухне резал салат. Через 10 минут Федор быстро устроил на двух табуретках стол с колбасой, сыром, салатом и разлил вино.

Эдик припарковался у большого магазина. Он решил, что это и есть центр Ярославля. Был день. Всюду были люди. Эдика трясло. Второй день его бил сильный озноб. Эдик увидел перед собой большой магазин и, не раздумывая вошел в него. Сначала он посетил парфюмерный отдел, нюхнул какой-то парфюм, пошел дальше. Зашел в какую-то одежду и даже хотел примерить приглянувшуюся курточку, но его вспугнул продавец, восторженно предложивший свои услуги. Эдик пошел дальше и наткнулся на супермаркет. Эдик схватил корзинку и стал задумчиво прохаживаться вдоль полок с едой и питьем. Он остановился у закрытой витрины с элитными спиртными напитками. Эдик открыл стеклянную дверцу, положил в корзину бутылку рома и пошел дальше. Потом он передумал, вернулся и поставил бутылку назад. Потом он забрел в мясной отдел, схватил большой кусок иноземного окорока, долго его рассматривал, проверил свое знание английского, сверяя надписи на этикетке, хотел его положить в корзину, но передумал, вернул мясо на место и пошел дальше. Сделав круг, Эдик вернулся к закрытой витрине с дорогим алкоголем и застыл перед ней. Тут что-то стало его беспокоить. Обернувшись, Эдик обнаружил на себе напряженный взгляд охранника. Эдик улыбнулся. Охранник не ответил взаимностью. Эдик тут же подошел к нему.

– Знаете, чем книга выигрывает перед кинофильмом? – спросил Эдик.

Охранник дернулся, но сумел сдержать эмоции и ничего не произнес. Только его рука автоматически опустилась на пустую кобуру.

– Книга не подразумевает непрерывного чтения. Книга, как резиновая девочка, которой всунуть можно в любое время дня и ночи не дожидаясь приглашения. Кино же длится 1 час 48 минут, не больше, не меньше, то есть в роли резиновой девочки оказываемся мы с вами. И что же предпочитают люди? Если судить по денежным потокам, циркулирующим по этим системам, то люди предпочитают что бы их имели, собственным потливым потугам. Вы согласны?

Охранник кивнул.

– Некоторые говорят, что народ докатился, и что люди вырождаются, но поверь мне, брат, люди все время вырождаются. Это бесконечный процесс эволюции. Без вырождения не было бы рождения. Бредет ослик по кругу, тянет свою ношу, а его бессмысленное вращение миллиметр за миллиметром поднимает в небо что-то единственное. Короче, я тебе говорю, что люди все те же – что в Древнем Египте, что в сегодняшних тур-вояжах. И пирамиды все те же и они все также воздвигаются благородными хозяевами своих судеб и все также квадратные метры на кладбище стоят дороже квадратных метров жилья.

Охранник вежливо убрал руку Эдика со своего плеча. Он почти не слушал, что ему говорят, и напряженно смотрел по сторонам, ожидая подвоха. Ситуация была непонятной.

– У вас тут не продают валидол? – спросил Эдик, почувствовав, что его внезапный энтузиазм иссяк.

– Нет, – наконец вымолвил слово охранник, – аптека за углом. Как выйдете направо.

– Спасибо, А то, что-то сердце пошаливает, – сказал Эдик и побрел из магазина. Охранник остался со своим недоумением.

Эдик зашел в аптеку. У единственного окошка стояло несколько человек. Эдик встал в очередь, но от сердца отлегло, и Эдик тут же забыл про валидол и пошел гулять дальше. Сначала он вернулся к своей машине, уже хотел сесть за руль, но расхотелось. Настроение становилось все капризней и капризней. Эдику вдруг страшно захотелось напиться. Ему бросился в глаза пивной ларек на другой стороне дороги. Перейти дорогу не составило труда. Эдик выпил две кружки вонючего пива в компании с синеносыми завсегдатаями этого заведения. Потом он заметил, как двое граждан в костюмах с галстуками подливают в пиво водку. Эдику это решение показалось удивительно остроумным. Эдик взял свою кружку и переместился к остроумным господам. Эдику вдруг страшно захотелось общения. Господа крайне адекватно отреагировали на 500 рублевую купюру, которой Эдик покрутил в воздухе вместо приветствия. Один господин с редкостной улыбкой, приняв предложение, убежал к прилавку и через минуту вернулся с двумя кружками пива и еще одной "чекушкой". После принятия вовнутрь ритуального напитка господа набросились на Эдика с вопросами. Они интересовались, как Эдик, как человек с явно выраженным интеллектом относится к недавнему прилету в Ярославль двух летающих тарелок, после чего на местном гречишном поле остались загадочные круги. Эдику в конце концов пришлось согласиться с тем, что инопланетяне вполне могут пригодится в хозяйстве, особенно в сельском. Общение закончилось, когда новые друзья Эдика, получив от него еще 500 рублей, пошли за пивом вдвоем и не вернулись. Эдик, догадавшись, что сеанс окончен, вернулся к машине, сел за руль и стал думать. Уже темнело. Эдик был слишком пьян, что бы куда-то ехать, а оставаться здесь не хотелось. Эдик напряженно пытался понять, зачем он приехал сюда.

– Девушка, извините, – вдруг крикнул Эдик, проходившей мимо кудрявой блондинке. Девушка с готовностью подошла к открытому окну.

– Вы не составите мне компанию, а то я не могу сосредоточиться, – сказал Эдик, нараспашку открывая дверь своего "дома на колесах". Девушка для приличия изобразила на лице озадаченность, но уже через секунду нырнула внутрь на любезно уступленное Эдиком, теплое место водителя.

– Вы умеете рулить и жать педали? – спросил Эдик, окинув плотоядным взглядом свою гостью.

– Да, – сказала девушка, поправив свои кудряшки.

– Покатайте меня, пожалуйста, по вашему замечательному городу. А то я пьяный, да и тоскливо что-то мне.

– Вы с Москвы должно быть? – спросила девушка.

Эдик кивнул. Даже если бы он сказал: "нет", ему бы не поверили.

– Хорошо, – согласилась девушка, – Я вас покатаю. Bugatti Galibier. Не поверите, у меня такая же на рабочем столе. Первый раз живьем вижу.

Девушка постучала по педалям, завела мотор, и они поехали. Эдик хотел спросить девушку, как ее зовут, но это показалось ему слишком пошлым вопросом.

– А что вы хотите увидеть? – спросила девушка, вынырнув на оживленную улицу.

– Я хочу увидеть небо, – расслабленно пробормотал Эдик.

– Небо? Во вторник? – засмеялась девушка. – По вторникам у нас у нас нет неба, только звезды.

Девушка нажала на газ. Эдик закрыл глаза и погрузился в сон. Эдику приснилась вода. Он был на берегу реки, река разлилась, и Эдик был по колено в воде. Какие-то люди приносили пойманных здоровых рыбин, но они непременно вырывались из рук и уплывали назад в реку. А рядом был огромный, залитый водой, сортир. Маленькие дети, гуляя, время от времени падали в помойные ямы. Эдик знал, что он здесь не случайно, что его хотят убить, и ему было все равно.

– Это конечно не небо, но уж точно не земля, – услышал Эдик, просыпаясь. Рядом с ним сидела кудрявая девушка. Она улыбалась. Эдик стал смотреть вперед и ничего не мог увидеть. Дальний свет вырезал во тьме два конуса, в которых ничего не было – ни неба, ни земли, ни других опознавательных знаков. Они словно висели в воздухе. Эдик посмотрел на девушку. Девушка сияла, довольная произведенным эффектом.

– Мы где? – наконец решился спросить Эдик, не сводя глаз со своего водителя.

– В космосе. На первом ряду, – ответила девушка и, не выдержав, захохотала…

Потом был достаточно интересный секс, потом оказалось, что она остановила машину у самого обрыва на берегу реки, потом они долго спускались, купались, целовались, потом был подъем и скучно. Потом поехали за выпивкой, потом стало светать, потом был еще один секс – более обязательный и менее интересный, потом девушка отвезла себя в институт. У нее был экзамен. Они обменялись номерами мобильных. Эдик пожелал ей удачи, и девушка навсегда исчезла из его жизни. Эдик закурил. Потом завел машину и поехал. Содержание алкоголя в его крови явно превышало норму, поэтому Эдик ехал осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания. Он долго петлял по улицам Ярославля, пока не выехал к железнодорожному вокзалу. Там он припарковался и вышел на воздух. Утро было солнечным. Эдик купил в киоске коктейль с упоминанием абсента, выпил. Легче не стало. Эдик сел на лавочку, хотелось спать. Вскоре желание стало невыносимым. Эдик вернулся в свой Bugatti, заполз на заднее сиденье, свернулся калачиком и уснул. Эдику приснилась тьма, сквозь весь сон, сплошная беспросветная тьма. Когда Эдик проснулся, были сумерки. Эдик сел. Страшно болела голова. Эдик выполз наружу, купил бутылку пива, выпил. Он вспомнил про вчерашнюю девушку, и ему стало так плохо, что захотелось выть на повисшую на горизонте огромную луну. Эдик даже попробовал повыть вслух, но получилось не очень эстетично. Эдик пошел на вокзал. На вокзале было многолюдно. Люди явно знали, что они делают и куда спешат. Это успокаивало. Эдику захотелось прокатиться на поезде, в каком-нибудь плацкартном вагоне, как в детстве. Эдик встал в очередь в кассу и купил билет до Москвы, в плацкартный вагон, на проходящий поезд. В 2 часа ночи поезд выезжал из Ярославля, в 8 утра прибывал в столицу России. Эдик бродил по вокзалу с билетом в руке, пытаясь представить себе, что он всеми брошенный бродяга без копейки в кармане, путешествующий на электричках по бескрайней родине. Но кошелек плотно набитый наличкой делал иллюзию иллюзией. Эдика ждала его глупая квартира на Кутузовском проспекте, красавица жена, красавица дочка и прочие обязательства перед жизнью. Эдик вернулся к автомобилю, поцеловал его в сияющий в полумраке капот.

– Ты никогда не будешь сиротой, – сказал ему Эдик и вернулся на вокзал. Ему не столько хотелось попробовать романтики плацкартных вагонов, сколько хотелось напиться до "минуты молчания". Эдик вернулся на вокзал и прочно приземлился в местном пельмено-водочном кафе. До поезда оставалось 4 часа…

Потом приехал поезд. Было темно. Народ бегал, в поисках своих вагонов. Не сумевшие уснуть пассажиры выбирались на платформу за пивом и мороженным. Эдик рассматривал все это, как представление, входящее в стоимость билета. Его сердце тем временем звонко билось в груди, напоминая Эдику, что время приближается. Эдик нашел свой вагон, когда поезд уже собирался отправляться. Эдик показал недовольной проводнице билет и шагнул в темную входную дверь. Вагон сопел и храпел, пахло носками и потом. Эдик, держа в руках недопитую банку пива, стал искать свое место. Это было непростым занятием. Он ходил взад-вперед по вагону. Все места были заняты. Эдику казалось, что он в чьем-то фамильном склепе, что вокруг вальяжно развалились трупы. Поезд тронулся. Эдик стоял в проходе, боясь, что его вырвет. Выручила проводница. Она толкнула Эдика в спину и отвела в конец вагона. Верхняя полка у туалета была свободна.

– Спасибо, – сказал Эдик, засмеявшись. То, что ему тоже нашлось место в этой усыпальнице, показалось очень смешным.

– Постель брать будете? – невозмутимо спросила проводница. Эдик, решив, что женщина предлагает ему интимные услуги, просканировал взглядом ее фигуру. Проводница была маленькой, толстой и далеко немолодой. В общем, не возбуждала ни чем.

– Вы только не обижайтесь, но спасибо, – сказал Эдик, виновато разводя руками.

– Что спасибо? – не поняла проводница.

– Спасибо, но постели не надо. Не то что бы вы не в моем вкусе. Просто я напился, а завтра важный день. Спасибо, за предложение. Следующий раз, я обязательно воспользуюсь вашими услугами. Если вам очень нужны деньги, то я могу вам заплатить. Сколько у вас стоит час?

Проводница молча выслушала льющийся из Эдика бред и улыбнулась.

– 100 рублей, – сказала она.

– Так дешево, – удивился Эдик. – Вы себя не цените.

Эдик достал из кошелька 500 рублей, дал проводнице.

– Сдачи не надо, – сказал он. – Я, может быть, подойду попозже. Вы, правда, очень симпатичная барышня, но я сейчас полежу немного. Мне нужно. Очень. Спасибо вам.

Проводница хмыкнула, отодвинула пассажира, собственноручно расстелила для Эдика матрас и пошла к себе. Эдик, как Кинг-Конг, вскарабкался на верхнюю полку, упал и мгновенно отключился. Через 5 минут к нему подошла проводница с постелью. Эдик уже сопел. Проводница улыбнулась, вскрыла целлофановый пакет с дежурным железнодорожным комплектом, достала простынь и накрыла чужеземца…

Эдик проснулся среди ночи оттого, что билось сердце. Сердце не просто билась. Оно билось так, что вагон подскакивал на рельсах. Эдик смотрел в потолок и пытался понять, где он. Что-то жуткое накатывало на него волнами. Эдик постепенно вспомнил, что он бросил свой автомобиль, посреди чужого города и едет на поезде в Москву. Эдика охватило странное чувство. Ему было настолько все равно и это «все равно» настолько ощетинилось, что казалось ничто и никто, ни на небе ни на земле не осмелится приблизиться к нему. И тут Эдик отчетливо понял, почему в 1830 году перестали писать эссе…

Из «Законченного»

У смерти хороший нюх.

Смерть разборчива, как сука.

Она дарит себя только тем,

Кто принимает подарки.

Господи, спаси меня,

Возьми меня к себе.

Я не хочу разгадки

Я не хочу ответа

Я просто, тот самый ребенок,

Который просился на руки.

Поезд ехал. Сердце билось.

Эдик уснул, проснулся, снова уснул и снова проснулся. Стало светать. Эдик уснул окончательно и тут же его разбудила проводница.

– Вставай, герой, – сказала она, тряся Эдика за плечо. Эдик разодрал глаза и посмотрел на проводницу. – Москва, товарищ господин, – продолжила проводница, – выходить пора.

Эдик кивнул головой, полностью проснулся и с трудом сполз с верхней полки. Проводница исчезла.

И тут Эдик услышал музыку. Хмель слетел. Играли трубы. Без мелодий и ритмов, просто трубы. Сердце Эдика билось, как колокол, звонко и беспощадно. Эдик пытался собраться с силами, но сил не было. Он прополз по пустому вагону и вылез на платформу.

На платформе уже происходило представление. Три трупа, три мумии лежали поперек платформы, а вокруг бились и выли люди. Вверх взлетал пепел, словно стая выпущенных птиц. Людей было много и с каждым выдохом-вдохом становилось все больше и больше. Сердце Эдика стучало так, что платформа качалась и люди цеплялись своими когтями в бетон, что бы ни скатиться в бездну. Эдик подошел к одной из мумий и опустился перед ней на колени. Мумия были закутана с головы до ног в серые покрывала. От нее пахло ладаном. Преклоняющиеся люди были в черных платках. Они постоянно вскидывали свои руки вверх, и небо покрывалось пеплом.

– Где же узел? – подумал Эдик. – Где-то здесь должен быть узел.

И тут его осенило.

– Вагон, – вспомнил он и побежал назад. Он стал продираться сквозь толпу, искать свой вагон. Толпа не расступалась, вагон не находился. Но Эдик был настойчив и нашел то, что ему нужно. Он вбежал в свой вагон. Проводницы не было. Эдик пошел мимо пустых купе, внимательно всматриваясь в сумрак. И тут он увидел девушку. Девушка сидела в темном углу одного из купе. Эдик остановился и сел напротив. Он попытался разглядеть лицо девушки, но ему не удавалось.

– И что? – спросил Эдик, не зная, что сказать. Тут лицо девушки на секунду выплыло из тьмы. Эдик узнал свою жену.

– Ира? – испуганно спросил он, чувствуя, как дрожь пробежала по позвоночнику.

– Ты просто попробуй, – сказала девушка и подвинула Эдик стакан с какой-то жидкостью, стоящий на столе. Голос был незнакомым. Это была не Ира. Это точно была не она. Эдик сумел рассмотреть ее лучше. Это точно была не она. Даже совсем не похожа.

– Что это? – спросил Эдик, беря стакан в руки.

Девушка промолчала. Эдик улыбнулся, долго сидел с этой нелепой улыбкой, потом понял, что это глупо и перестал улыбаться. Эдик знал, что ему осталось только выпить эту жидкость, коснутся девушки и все будет кончено. Эдик выпил. Это была обыкновенная газированная минеральная вода, Потом Эдик накрыл своей ладонью руку девушки. Рука была холодной. Девушка медленно освободила свою руку, встала и ушла. Эдик остался сидеть один на один с ужасом. Его сердце ходило ходуном, вагон ходил ходуном и весь остальной мир тоже бился в судорогах.

– Вот и вся история, – усмехнулся вслух Эдик и встал. Потом он очень долго шел по вагону, потом вышел на перрон. Шоу продолжалось. Все небо уже было засыпано пеплом. Над трупами клубился черный пар. Люди продолжали выть. Платформа качалась. Вокзал хрустел всеми своими стенами и колонами. Эдик вышел в центр образовавшегося круга, попытался задержать дыхание. Не получилось. Эдик закрыл глаза, досчитал до трех, и его сердце бомбой разорвалось в груди, сметая с платформы горячие мумии, кричащих паломников и черный пепел…

Эпитафия

На самом деле Эдик умер в метро от сердечного приступа. Так как смерть случилась на Кольцевой линии, то его труп несколько часов катался по кругу сопровождаемый спешащими по своим делам людьми. Каким образом его автомобиль оказался на парковке в Ярославле, так и не выяснилось. После смерти Эдика, Федор переехал жить к Ире. Настя полюбила нового папу. Федор по-прежнему ходил на работу, а Ира занималась с ребенком. По выходным они на своем «Бугике» выезжали за город, где шумно и весело отдыхали.

Not to be continued.

Сведения об авторе:

Бехтерев Андрей Юрьевич, 1979 г.р.

почт. адрес: 445027, Самарская обл., г. Тольятти, Приморский б-р, д.20, кв. 204

тел. 8 916 409 09 57

e-mail: andybef@gmail.com

Оглавление

Эпиграф

Часть 1. Начало

Часть 2. Продолжение (начало)

Часть 3. Продолжение (середина)

Часть 4. Продолжение. Конец середины

Часть 5. Конец

Эпитафия Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg