«Том Стволер»

Дарен Кинг Том Стволер

Телик Терик

Мы с Териком смотрим телик. Только это не просто телик, а телик Терик. На самом деле Терик не смотрит телик, потому что он телик и есть. Он — телик Терик, и он со мной разговаривает. Он говорит:

— Привет, сейчас мы с тобой здорово повеселимся.

Я улыбаюсь. Люблю веселиться.

Телик Терик говорит:

— Тебе понравится, вот увидишь.

Я улыбаюсь.

Телик Терик говорит:

— Как тебя зовут?

Я думаю, думаю, думаю. Стучу пальцем по лбу.

— Спроси у мамы.

Я вылезаю из кресла и мчусь к маме на кухню, чтобы спросить, как меня зовут. Мама сидит за столом, что-то пишет. Даже не пишет, а просто смотрит на лист бумаги. А потом даже не смотрит. Закрывает глаза.

— Мам, — говорю. — А меня как зовут?

Она открывает глаза, оборачивается ко мне. Говорит:

— Том.

Я возвращаюсь обратно в комнату, бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас. Забираюсь обратно в кресло, в то самое, где я сидел раньше, а потом с него слез. Я сижу снова в кресле и говорю:

— Том.

— Привет, Том. — Телик Терик говорит: — Меня зовут Телик Терик. Видишь, у меня два имени. Одно имя и одна фамилия. А у тебя есть фамилия?

Я киваю.

— И какая у тебя фамилия, Том?

Я думаю, думаю, думаю. Стучу пальцем по лбу. Потом кладу палец в рот. Телик Терик говорит:

— Спроси у мамы.

Я вылезаю из кресла и бегу в кухню, где мама. Бегу со всех ног, быстро-быстро.

— Мам. — Я хватаю ее за платье, которое синее. — Мам, а какая у меня фамилия?

Мама качает головой.

Я дергаю ее за платье, которое синее, и говорю:

— Мам, ну скажи. Какая у меня фамилия? Мама смотрит на меня, говорит:

— Стволер.

Стволер. Я улыбаюсь, киваю. Ну да. Конечно. Я знаю. Бегу обратно в большую комнату. Забираюсь обратно в кресло, с которого только что слез. И говорю Телику Терику:

— Стволер.

— А теперь скажи вместе. — Телик Терик говорит: — И фамилию, и имя. И что получится?

Я думаю, думаю, думаю. Потому что тут надо подумать как следует.

Телик Терик говорит:

— Спроси у мамы.

Нет, только не это. Опять бежать в кухню. Мне уже надоело бегать. Я вылезаю из кресла, бегу на кухню.

— Мам, а что получится, если вместе?

Мама качает головой.

— Мама, ну скажи, что получится, если сказать и фамилию, и имя вместе?

Мама говорит:

— Тебя зовут Том Стволер. Тебе девять лет. И ты мне мешаешь.

Том Стволер. Бегу обратно в большую комнату.

— Том Стволер, — говорю я Телику Терику.

— Доброе утро, Том Стволер. — Телик Терик говорит: — Давай поиграем в игру.

Я киваю. Давай поиграем. В игру.

— Садись поудобнее.

Я сижу на ковре по-турецки. Сижу очень удобно.

— Мы начинаем. — Телик Терик показывает мне картинку. На картинке какая-то тетенька пьет какой-то напиток. Напиток оранжевый. Это, наверное, апельсиновый сок с газировкой. Телик Терик говорит: — У всего есть название или имя. А ты никогда не задумывался, откуда они происходят, названия и имена?

Нет. Никогда.

— Эта тетенька пьет апельсиновый сок с газировкой. Ты тоже пьешь апельсиновый сок с газировкой. Ты никогда не задумывался, почему он так называется? Апельсиновый сок?

Я качаю головой.

Телик Терик показывает мне картинки. На картинках — фабрика, где делают апельсиновый сок. Телик Терик объясняет:

— Видишь, это такая фабрика. Здесь делают апельсиновый сок. Этот дяденька кладет апельсины в специальную машину. Она называется соковыжималкой. Потому что она выжимает из апельсинов сок. — Машина выжимает из апельсинов сок, точно как говорит Телик Терик. У нее такие большие давилки для выжимания сока. Они давят на апельсины, и из них выжимается сок. Телик Терик говорит: — Вот так на фабрике делают сок. Его выжимают из апельсинов, и поэтому он называется апельсиновым. Повтори. Апельсиновый сок.

Я повторяю за Теликом Териком:

— Апельсиновый сок.

— Вот теперь ты знаешь, почему апельсиновый сок называется апельсиновым. А теперь… — Телик Терик говорит: — Теперь скажи еще раз, как тебя зовут.

— Том, — говорю. — Том Стволер.

— А почему тебя так зовут?

Я пожимаю плечами. Не знаю.

— Спроси у мамы.

Я встаю, иду в кухню.

— Мам, а почему меня так зовут?

— Я же тебе говорила уже столько раз.

— Мам, почему меня так зовут?

— Я вышла замуж за твоего папу. — Мама говорит: — Его фамилия — Стволер. И у меня тоже стала фамилия Стволер. А когда ты родился, ты получил ту же фамилию. Как у нас с папой.

— Про фамилию понятно. А почему я Том?

— Я же тебе говорила. Это я тебя так назвала. В честь героя мультфильма.

Я возвращаюсь обратно в большую комнату. Уже не бегу, а иду. То есть немножко бегу и немножко иду. Не очень быстро. Чтобы не упасть. Потому что, если ты вдруг упадешь, когда стараешься что-нибудь не забыть, ты обязательно это забудешь, когда упадешь.

Телик Терик говорит:

— И почему тебя так зовут?

— Э…

Я забыл.

— У всего есть название или имя. — Телик Терик говорит: — Вот меня как зовут?

Я улыбаюсь и говорю:

— Телик Терик.

— Спроси у мамы.

— Я знаю, как тебя зовут, — говорю. — Телик Терик. Я знаю.

— Нам с тобой предстоит многому научиться. — Телик Терик говорит: — Спроси у мамы, как меня зовут.

Я не совсем понимаю, зачем это нужно. Но иду к маме и спрашиваю.

— Я занята.

Я смотрю на нее, как она смотрит на лист бумаги.

— Мам, а что ты там пишешь?

Мама берет лист бумаги, скручивает его в трубочку и говорит:

— Том, иди посмотри телевизор.

Я возвращаюсь обратно в большую комнату. Смотрю на телик. Который Терик. И выключаю его совсем.

Вот моя комната. На двери написано мое имя — на листочке бумаги. Там написано… там написано… На самом деле там ничего не написано. Я все сделал неправильно.

Вот моя книжка. Она с картинками. На картинках — мультяшные зверики. Это самая лучшая моя книжка. Я ее всю раскрасил. Хотел выдрать картинки и повесить на стену. Но мама сказала — нельзя.

Вот мои рыбки. Они вырезаны из бумаги. Мы их делали в школе. Вырезали и клеили. А потом я принес их домой и повесил на ниточках. Вернее, их папа повесил. Папа — большой, очень-очень большой. Он работает на нефтяной вышке.

Вот моя пижама. В ней есть дырка, чтобы просовывать голову, и еще две дырки — для рук, и две дырки — для ног, и еще одна дырка, посередине, это чтобы доставать писуна, когда хочется писать.

Вот мой плюшевый мишка. Его зовут Клоун Подушкин Налог или просто Клоун Подушкин. Это мой самый хороший друг, самый лучший.

Суббота — такой день, особенный. Он не похож на другие, которые нормальные. В субботу я не хожу в школу, так же, как и в воскресенье, когда можно весь день сидеть дома и смотреть телевизор. Я в большой комнате. Включаю телик, спрашиваю у мамы:

— Мам, можно мне посмотреть телик?

— Нет. — Мама говорит: — Тебе пора собираться в школу.

— Но сегодня суббота.

— Сегодня понедельник. — Мама говорит: — Тебе надо в школу.

Она все перепутала. Сегодня не понедельник. Никакой не понедельник. Сегодня суббота. И уже даже не утро, уже заполдень. Заполдень — это когда еще день, но уже скоро вечер. Я знаю. Бывает утро, бывает день, потом — заполдень, вечер и ночь.

— Мам, а ты почему так оделась?

— Как так?

— Ну, вот так. В это синее платье.

Мама смотрит на свое платье.

— Я всегда ношу только синее.

— Да. Но почему ты сегодня такая нарядная?

— Это весеннее платье. Сейчас весна. — Мама говорит: — Том, иди собирайся. А то опять опоздаешь в школу.

Иду собираться. Как велит мама. Сейчас понедельник, мама все правильно говорит. Я открываю свой шкаф, достаю школьные брюки, которые для школы, и надеваю их вместе с рубашкой, которая тоже для школы. Которая с короткими рукавами. Потом собираю портфель. Кладу учебник, тетрадку. Пенал, сделанный в виде космического корабля. Такого космического корабля, который с виду похож на пенал, только большой и летает в космосе.

Снова спускаюсь в большую комнату. Мама сидит, смотрит телик, хотя он даже не включен. Она говорит:

— Ты еще не ушел?

Я качаю головой.

— Иди скорее, а то опоздаешь.

Я киваю. Иду к двери, которая на улицу. И когда я уже собираюсь ее открыть, когда я уже нажимаю на ручку, дверь открывается сама. То есть не прямо сама: кто-то ее открывает снаружи. Кто-то заходит в прихожую. Это дяденька-молочник. Принес молоко. Я говорю ему:

— Простите, дяденька-молочник. Я очень спешу и уже не успею попить молока. И потом, сейчас даже не утро.

— Ну и ладно. — Дяденька-молочник смеется, проходит в дом и говорит: — А мама дома?

В школе все очень прикольно. Мы там делаем всякие штуки. Вырезаем и клеим поделки. Раскрашиваем картинки. Играем в игры с другими ребятами, девочками и мальчиками. В салки и догонялки. И еще в жмурки. И в поросенка посередке. И в море волнуется раз. И в где чей нос. Только такой игры нет, где чей нос. Просто я ее выдумал.

В школе прикольно, но только не в понедельник, который суббота. Я сижу на площадке, где мы обычно играем, когда на улице. Только сейчас я ни с кем не играю, потому что мне не с кем играть. Никого нет. Вообще никого. Потому что у всех суббота, а понедельник — только у меня…

— Ствол.

— Эй, Ствол.

— Ствол.

Это большие ребята из школы, которая для больших. Они не то чтобы совсем большие, ну, в смысле, не взрослые. Не такие, которые уже заканчивают учиться и идут на работу. Они только-только закончили школу для маленьких и перешли в ту, которая для больших. Но они все равно больше меня. Потому что я перейду в эту школу, которая для больших, только на следующий год. Их зовут Рыло, Тупняк и Стриженый. Тот, кого зовут Рыло, пинает мяч. Он пинает мяч мне и говорит:

— Хочешь с нами в футбол?

Стриженый говорит:

— Ага, хочешь с нами?

Тупняк говорит:

— Ага.

Я киваю. Я хочу с ними в футбол. В футбол — это зыко.

Рыло говорит:

— А что ты тут делаешь, Ствол? Сегодня же суббота.

Я говорю:

— Я пришел в школу. Сегодня суббота, которая понедельник. А в понедельник у нас уроки. Я пришел на уроки, учиться.

Рыло пинает мяч, пинает его в меня, то есть не прямо в меня, а в ту сторону, где я сижу, потом обводит его вокруг, останавливает и говорит:

— Ну, ты как хочешь, а мы пришли поиграть в футбол.

Стриженый говорит:

— Кто-нибудь, встаньте в ворота. — Он высокий, с такой смешной стрижкой: с одной стороны голова почти выбрита налысо, а с другой — длинные волосы. — Тупняк, встань в ворота.

Тупняк молчит, ничего не говорит. Он вообще редко когда разговаривает. Очень редко. Стриженый говорит:

— Ну, давай. Становись в ворота.

Ворота — не настоящие, а нарисованные. На забетонированной площадке. Тупняк смотрит на них. На ворота, которые нарисованы.

Рыло говорит:

— Пусть Ствол встанет в ворота. А я забью ему гол. Мячом по башке.

Я не хочу, чтобы мне забивали гол мячом по башке.

— Давай, Ствол. — Рыло говорит: — Будешь у нас вратарем. Сыграем в новый футбол. Называется башкабол. Правило точно такие же, как в обычном футболе. Только когда забиваешь гол, надо попасть не в ворота, а в башку вратарю.

Я пожимаю плечами. Прячу портфель в кусты. Иду, становлюсь на ворота.

Рыло, Тупняк и Стриженый начинают играть. Мяч летит на меня, прямо мне в голову, но я отхожу в сторону, и он в меня не попадает.

Рыло бежит за мячом и кричит мне на бегу:

— Ствол, ты не дергайся. Стой на месте.

Хорошо. Буду стоять на месте. Не буду дергаться. Это такая игра, башкабол. В нее играют с большими мальчишками. Рыло бьет по мячу…

Удар.

Уя.

Прямо мне по башке.

— Гол! — кричит Рыло и бежит по площадке, размахивая руками. Он забил гол. Он чемпион. Он кричит: — Гол!

Я говорю:

— Было весело, правда. А теперь мне пора домой.

— Нет, погоди. — Ко мне подходит Стриженый и говорит: — Матч — девяносто минут. Теперь пусть Тупняк забивает. Рыло, пусть он забьет.

Рыло кладет мяч на линию перед воротами.

Тупняк разбегается, но потом останавливается. Сует палец в ухо, наверное, чтобы прочистить мозги. Бьет по мячу…

Удар.

Мимо.

Мяч улетает в кусты. Рыло бежит за ним. Возвращается, спрашивает:

— Кто теперь?

Стриженый поднимает руку. Потом хватает себя за волосы. С той стороны, где есть волосы. Рыло кивает, кладет мяч на линию.

— Давай. Вмажь ему по башке.

Стриженый поправляет прическу, глядя на себя в зеркало. Только это не настоящее зеркало — это окно на первом этаже. В здании школы. Он поправляет прическу, оборачивается, смотрит на мяч и идет к нему. Не бежит, а идет, чтобы волосы не растрепались. Встает рядом с мячом…

Удар. Мимо.

Рыло идет за мячом. Возвращается и говорит, ухмыляясь:

— Учитесь у чемпиона.

Он не кладет мяч на линию, бьет сразу. С места. Мяч летит на меня, он все больше и больше… Уя.

Где я? Где…

Я лежу на бетонной площадке, смотрю на небо. Небо кружится, кружится…

Сейчас весна. Замечательный солнечный день. Самый что ни на есть подходящий день, чтобы гулять и играть в футбол с большими мальчишками. Вот они, все трое…

Нет, погодите. Это не большие мальчишки, это маленькие мальчишки. И они все какие-то одинаковые. Это мальчик из моего класса. У меня что-то с глазами, и мне кажется, что его трое. Хотя он один. Мальчик из моего класса.

— А где большие мальчишки?

Он подходит ко мне совсем близко, но молчит, ничего не говорит. Он вообще никогда ничего не говорит. Он не из нашей страны, он испалец. Его зовут Марко Меккано. Марко Меккано встает на колени и подбирает с земли какие-то маленькие кусочки, они сверкают, как звездочки, которые посыпались у меня из глаз, когда мне попало мячом по башке.

Мы живем в Лондоне, но дома у Марко Меккано нет ни капельки Лондона, здесь потому что живут испальцы. Ну, которые из Испалии. Марко Меккано и его папа с мамой. Мистер Меккано и миссис Меккано. Мистер Меккано берет меня, как оливку. Ну, знаете, как в рекламе. Когда дяденька из рекламы берет оливку и сжимает ее двумя пальцами, и из нее течет сок. Мистер Меккано — он просто огромный, с таким необъятным животом, а на животе у него ремень, тоже огромный, как кольцевая дорога вокруг живота. Он берет меня, как оливку в рекламе, приподнимает над полом и говорит:

— Hola, hola, hola.

Мистер Меккано передает меня миссис Меккано. Она подбрасывает меня к потолку, о который я бьюсь головой, а миссис Меккано ловит меня на лету и говорит:

— Hola, мой сладенький английский лучок. Hola.

Я киваю. Я хочу, чтобы меня опустили на пол.

Миссис Меккано опускает меня на пол. Я поправляю рубашку, которая задралась. Закрываю живот. У меня почти нет живота, а если сравнить с животом мистера Меккано, то его и нет вовсе.

Марко Меккано улыбается мне и говорит:

— Pesaroso. Excusa.

Я пожимаю плечами. Вообще не понимаю, что он хочет сказать.

Марко Меккано показывает на потолок, о который я только что ударился головой, и говорит:

— Arriba.

Я — Том. И я в полной растерянности. Марко Меккано тянет меня за рукав и показывает на лестницу. Он идет вверх по лестнице, а потом оборачивается ко мне и объясняет при помощи жестов, что мне тоже надо подняться наверх по лестнице.

— Arriba.

Я киваю. Я понял. Иду вверх по лестнице. Она не нормальная — лестница. Она непальская. На ней нет ковра, и ступени все в дырах. В них, конечно, нельзя провалиться, но нога застрять может. Я иду вверх по лестнице следом за Марко Меккано.

Мы заходим к нему, в его комнату.

Он говорит:

— Alcoba. Dormitorio.

Вполне нормальная комната, только непальская. Я говорю:

— У тебя такой толстый папа. Марко Меккано пожимает плечами.

Я раздуваю щеки, делаю толстое лицо. Развожу руки в стороны, изображаю толстого папу.

Марко Меккано кивает, и улыбается, и показывает пальцем вниз.

— Si, si, si. Obeso.

Я говорю ему:

— Мой папа лучше. Мой папа работает на нефтяной вышке, которая в море. У меня правильный папа. Не то что твой.

Марко Меккано садится к себе на кровать.

Я тоже сажусь рядом с ним на кровать и объясняю:

— Есть папы, которые неправильные, а есть которые правильные. Которые правильные, они самые лучшие. А мой папа — он лучше всех. Он работает на нефтяной вышке, которая в море. Называется «на буровой».

Марко Меккано кивает и хмурится. Я говорю, чтобы как-то его ободрить:

— Зато у тебя очень хорошая комната.

Марко Меккано пожимает плечами.

— Это твой медвежонок?

Марко Меккано берет своего плюшевого медвежонка, улыбается и говорит:

— Oso. Tasa Idiota.

— Его так зовут?

Марко Меккано кивает, улыбается и говорит:

— Tasa Idiota.

И целует медведя в нос.

Забавное имя для плюшевого медвежонка.

— А что еще у тебя есть?

Я смотрю по сторонам. Смотрю, что у него есть еще.

Марко Меккано встает с кровати и говорит:

— Globo. Mundo globo.

Я качаю головой:

— Нет, нет. Не глобо, а глобус. — Я произношу по слогам, так, как правильно: — Гло-бус. — Глобус, это такая карта всего мира, только круглая, как мяч. И еще глобус крутится. Я кручу глобус, нахожу море, самую середину, где все-все синее, и показываю туда пальцем: — Видишь? Вот здесь. Там мой папа. На нефтяной вышке.

Марко Меккано делает смешное лицо и говорит:

— Globo.

— Ты неправильно все произносишь. — Я говорю это совсем не обидно, мне вовсе не хочется его обидеть. А потом я вдруг слышу какой-то шум. — Тише. Что там за шум?

Марко Меккано закрывает глаза и как будто принюхивается. Как будто пытается уловить запах.

Только это не запах, а звук. Где-то на улице, за окном. Я подхожу к окну и выглядываю на улицу. Окно выходит на сад за домом. Там играют какие-то девочки. Очень шумно играют. Сразу видно, что им там весело.

— Hermana amistades. — Марко Меккано тоже подходит к окну. — Apestoso hermana.

— Может, тоже пойдем поиграем на улице?

Марко Меккано качает головой. Он не хочет играть на улице.

Он не хочет, а я хочу. Я бегу вниз по лестнице, ищу дверь, которая в сад. Вижу мистера и миссис Меккано и сразу от них убегаю. Не хочу, чтобы они меня тискали и подбрасывали к потолку. Мистер и миссис Меккано смеются, как будто я очень их рассмешил. Но я совсем не хотел их смешить. Я хотел поскорее добраться до сада, где играют те девочки. Они потому что такие красивые.

И вот я в саду, только девочек там уже нет. Есть только я, без никого. Чей-то голос говорит:

— Aceituna.

Я поднимаю глаза. Это Марко Меккано. Открыл окно в своей комнате и высовывается наружу и ест оливку. Рядом с домом растет оливковое дерево, ну, на котором оливки. Марко Меккано срывает оливку с дерева, ест ее и плюется в меня. Уже не оливкой, а косточкой.

Я смотрю на дерево. Оно очень большое, и сад тоже большой, и там много деревьев. Самые лучшие — это оливковые, на которых растут оливки. Оливки — это такие ягоды, они похожи по вкусу на оливковое масло. Ветки дерева тянутся прямо в окно Марко Меккано, тянутся ему в рот, оливки растут у него во рту, а потом — в животе, он их ест и плюет в меня косточки, он как живой автомат, который стреляет косточками.

Я прячусь за деревом. Смотрю вверх, на Марко Меккано, который высунулся из окна и высматривает меня, только он меня не видит. Потому что я спрятался.

Где же девочки?

Выглядываю из-за дерева. Смотрю вверх, на Марко Меккано, только его уже нет.

Ну, где же девочки? Их уже нет. Я их не вижу и даже не слышу. И не чувствую, как они пахнут. Они, наверное, вообще не пахнут. Потому что они красивые. Симпатичные. Смотреть на девчонок — это как будто смотреть на цветы, и на солнышко, и на мороженое, и на маму. Я иду их искать. Куда же они подевались? Я сейчас разозлюсь. Они, наверное, прячутся от меня, как я прячусь от Марко Меккано, только он косточками плевался, а я косточками не плююсь, у меня даже нет косточек, чтобы плеваться. Эй, девчонки, вы где?! Тут в саду столько деревьев, за которыми можно спрятаться, и они где-то прячутся, эти девочки. Прячутся от меня за деревьями. Им меня видно, а мне их — нет. Они прячутся и смеются надо мной. А я их ищу, этих девочек, которые… Я что-то нашел.

Наклоняюсь, смотрю. Это такая девчоночья штучка, чтобы носить на руке. Украшение. Браслет. Очень красивый браслет, розовый с белым, как будто цветы и ракушки нанизаны на ниточку друг за другом. Я смотрю на него. Думаю, думаю, думаю. Стучу пальцем по лбу. И вот что я придумал: главное, это не что я нашел, а — где. Браслет лежит на дорожке, которая маленькая и отделяется от большой, где я сейчас. Я сворачиваю на маленькую дорожку и иду по ней. Ищу этих девочек, которые…

Я опять что-то нашел.

Это кукла, она тоже девчоночья. Все девчонки играют в куклы, в свои девчоночьи игры. Я поднимаю ее, смотрю. У нее голубые глаза, такие большие-большие. Чтобы лучше меня видеть. Только кукла, конечно, меня не видит, потому что она не живая, она игрушечная. Она вообще не настоящая. А я настоящий. Я опять думаю. Очень задумчиво думаю. Стучу пальцем по лбу. Потом кладу палец в рот. И вот что я придумал: все эти штуки — они девчоночьи, значит, их обронили те девочки. Значит, они были здесь. Они здесь играли, а потом ушли. Но, наверное, они где-то рядом. Я иду по дорожке, смотрю под ноги, а вдруг я еще что-то найду…

Вот, нашел.

Это трусики. Тоже девчоночьи. Девчоночьи — они точно такие же, как мальчишечьи, только красивее. На них узор из цветочков и такая смешная оборочка вместо резинки. Я поднимаю их. Думаю, думаю, думаю. Кладу палец в рот, так удобнее думать. А думать приходится очень задумчиво, очень-очень. Я знаю, что думать о трусиках, которые девчоночьи, это нехорошо, если мама узнает, она будет ругаться. Но как же не думать о трусиках, если вот они, трусики. Это девчоночьи трусики, значит, девчонки должны быть где-то поблизости. Только их нигде нет. Где они? — вот вопрос.

Может быть, в том деревянном домике?

Я подхожу к деревянному домику, тихо-тихо. Я не буду его трогать. Он весь деревянный, и можно занозить руку, и тогда будет больно, и придется бежать с плачем к маме. А мама возьмет металлический пинцет и достанет занозу. Потом посадит ее в саду, и из нее вырастет дерево. Потом дерево срубят, распилят на доски, а из досок построят деревянный домик.

Я не буду трогать его руками, ну, домик. Чтобы не занозиться. Лучше я заберусь на дерево. И я лезу на дерево, которое стоит рядом с домиком, лезу на самый верх, высоко-высоко. А потом лезу вниз и спускаюсь на крышу домика. Очень тихо, чтобы меня не услышали. Ложусь на живот. Ползу к самому краю. Свешиваюсь вниз головой и смотрю в домик.

Да, они там, эти девочки. В домике.

Только они перевернуты вверх ногами.

Э…

Я думаю, думаю, думаю.

Нет, они не перевернуты вверх ногами, это я висю… нет, вишу вниз головой, и поэтому мне кажется, что все перевернуто вверх ногами. Они сидят в домике, эти девочки, и разговаривают. Не перевернуто, а нормально. Когда вниз ногами и вверх головой. Мне все слышно, о чем они говорят. Потому что окно разбито, и они говорят громко. Первая спрашивает:

— А кем ты станешь, когда вырастишь?

— Ну, — отвечает вторая. — Когда я вырасту, я стану дамой. Из Дании. Да. Дамой из Дании.

— Но ведь ты не из Дании. — Громкая девочка говорит: — Ты отсюда. Ты не можешь быть дамой откуда-то из другого места. Потому что ты не оттуда.

— Я поеду туда. — Девочка, которая не из Дании, говорит: — И буду там жить долго-долго. А потом, когда я вернусь, я уже буду оттуда.

— Тебя мама не пустит.

— А вот и пустит. — Девочка, которая не из Дании, говорит: — Я буду старше, чем мама. Когда я вырасту.

— Не будешь старше. Когда ты вырастешь, твоя мама вырастет еще больше. — Громкая девочка говорит: — Так не бывает, чтобы кто-то был старше, чем мама.

— Мой дедушка старше, чем мама.

— Он потому что мужчина. — Громкая девочка говорит: — Мужчины всегда старше женщин. На два года старше. Всегда. Ты что, не знаешь? Ты вообще ничего не знаешь.

— Я знаю много чего.

— Например?

Девочка, которая не из Дании, говорит:

— Я буду королевой.

— Не будешь ты королевой. — Громкая девочка говорит: — Ты будешь бедной пейзанкой.

Еще одна девочка, третья, смотрит на громкую девочку и говорит:

— А кто такая пейзанка?

— Жена фермера, в деревне. — Громкая девочка смотрит на девочку, которая не из Дании, и говорит: — Вот кем ты будешь. Бедной женой фермера.

Девочка, которая не из Дании, качает головой.

— Я буду королевой. И я прикажу, чтобы тебя казнили. Повесили на веревке. И ты будешь висеть, пока твои глаза не превратятся в бриллианты. А когда они превратятся в бриллианты, я их выковыряю и продам. И куплю себе красивое платье. И выйду замуж. За храброго рыцаря, который съедобный. Нет, не съедобный. С хорошим вкусом.

— Не выйдешь ты замуж за рыцаря. — Громкая девочка говорит: — Потому что ты будешь уродиной. И рыцарь, который с хорошим вкусом, тебя испугается и убежит. И ты останешься старой девой. А потом выйдешь замуж за какого-нибудь отшельника.

Третья девочка, которая редко когда говорит, смотрит на громкую девочку и спрашивает:

— А кто такой отшельник?

— Это такой очень противный старик, который все время живет один. И еще он воняет.

Девочка, которая не из Дании, качает головой.

— Он не будет вонять. Я его вымою. И причешу. И мы с ним сделаем ребеночка.

— Вы с ним сделаете ребеночка, только он будет мертвый. — Громкая девочка говорит: — И нянька выбросит его на помойку. Или съест.

Третья девочка, которая редко когда говорит, смотрит на громкую девочку и спрашивает:

— Это что?

— Что? Нянька или помойка?

Третья девочка показывает на что-то. На окно. На меня.

— А, ты об этом. — Громкая девочка говорит: — Это какой-то мальчишка. Давайте его поймаем.

Они меня не поймают, я от них убегу. Я уже убегаю. Слезаю с крыши, даже, вернее, не слезаю, а падаю. Приземляюсь на что-то мягкое. Прямо на голову. Как солдаты, которые по телевизору. Я почти как солдат, только маленький. Я еще маленький, я — Том Стволер, и я бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас.

Сейчас я бегу, убегаю, и поэтому мне некогда думать.

Я потом буду думать, когда не буду бежать.

Наверное, хватит бежать, я уже долго бегу, очень долго. Надо сесть, отдохнуть. Отдышаться. Я сажусь и отдыхиваюсь… нет, отдышиваюсь. Сердце колотится в животе: бум-бум-бум. Как будто меня отругали, и мне обидно. Но меня не ругали, и мне не обидно. Я здесь. В саду. Сад очень-очень большой, просто огромный. Я смотрю по сторонам. Вообще ничего не видно. Видно только деревья. Я как будто солдат, только не в армии, а в саду. Я в армейском саду, прячусь от девочек. Девочки — они как будто враги. Ну, которые плохие. Которые не за наших. Они меня ищут, хотят взять в плен. Только у них ничего не получится. Они потому что девчонки, а я — мужчина. Я — солдат, прячусь в саду от врагов. Нужно сделать все правильно, как положено в армии: замаскироваться, нарисовать на лице полоски. У меня нет с собой краски, но можно взять землю и смешать ее со слюной. Да, я все правильно делаю. Развожу землю слюной, пальцем рисую полоски у себя на лице. На щеках и на лбу. Как положено в армии.

Я прячусь в кустах и ползу по земле. По канавкам и кочкам. Приподнимаюсь, чтобы оглядеться, и опять пригибаюсь, чтобы меня не заметили. Мне смешно, я смеюсь. А потом не смеюсь. Потому что все очень серьезно. Я же в армии, я солдат, и мне надо прятаться от врагов.

Сад очень-очень большой. А я — нет. Я маленький. И чем дальше я забираюсь в глубь сада, тем он больше и больше, а я — меньше и меньше. Я уже совсем маленький. Кажется, я потерялся. Сад все больше и больше, тишина — громче и громче. Деревья — все выше и выше. Звери — пушистее. Колючки — колючее. А потом как-то вдруг получается, что я добираюсь дотуда. До конца света.

Тут уже ничего не поделаешь. Я сдаюсь. Я встаю и иду назад. Прямо к девочкам. Пусть они меня ловят. Они победили.

Я иду совсем мало, не больше минуты, и вот они, девочки. Вышли из-за деревьев, бегут ко мне. Сейчас они меня схватят. Та девчонка, которая самая громкая, она у них за командира. Она кричит им:

— Хватайте его.

Девочка, которая не из Дании, хватает меня за руку и держит. Она говорит:

— И что мы будем с ним делать?

Громкая девочка думает. А потом говорит:

— Мы его будем пытать и допрашивать.

— Где?

— У ворот.

Меня ведут к воротам, как пленного. Девочка, которая не из Дании, выкручивает мне руку. Громкая девочка идет впереди. Она командир, она показывает дорогу. И вдохновляет примером. И еще отдает приказы. Мы идем по дорожке в саду. Идем к дому.

Я поднимаю глаза. Марко Меккано снова выглядывает в окно. Живой автомат для плевания косточками. Он — тоже мальчишка, и он — за меня. Сейчас он будет меня спасать. Расстреляет девчонок сверху. Вот только зарядится косточками. Но он не стреляет. Он уже так объелся оливками, что в него больше не лезет.

А значит, и косточек тоже не будет.

Громкая девочка ведет нас дальше. Мимо дома, к воротам. Она открывает ворота, и девочка, которая не из Дании, выходит наружу. Потом громкая девочка закрывает ворота, и та, которая не из Дании, остается снаружи. А которая громкая и еще одна, третья, которая редко когда говорит, просовывают мои руки через прутья решетки. Девочка, которая не из Дании, берет меня за руки и держит. То есть сам я внутри, а мои руки — снаружи.

Там, снаружи, уже начинается улица, где ездят машины. Если бы я был большим, ну, в смысле, взрослым, я бы вышел на улицу, сел бы в машину и уехал. А девчонки бросились бы в погоню. В своей девчоночьей машине, которая розовая. А я, в синей машине, ехал бы быстро-быстро, и они никогда бы меня не догнали. Но я не взрослый. И я не могу выйти на улицу. Потому что меня поймали и крепко держат. Девочка, которая не из Дании, крутит мне руки. Громкая девочка сидит на воротах сверху. И еще одна, третья, девочка стоит на страже. Она — из Испалии. Она сестра Марко Меккано, и она редко когда говорит, потому что она не умеет правильно говорить. А остальные две девочки — это ее подружки, они пришли к ней поиграть в саду.

— Ладно, приступим. — Громкая девочка говорит: — Тебя как зовут?

— Том Стволер.

— А еще как-нибудь? Ну, придуманными именами.

— Ствол, — говорю. — Еще Ствол. Я все скажу, только не бейте меня. Пожалуйста.

— Девочки никогда не бьют мальчиков, Том. Я буду тебе задавать вопросы. И если ты мне не ответишь. Если ты не расскажешь мне все-все про мальчишек… Тогда я сделаю пи-пи. Прямо тебе на голову.

— Нет. — Я пытаюсь вырваться, но у меня ничего не выходит. Эта девочка, которая не из Дании, держит меня крепко-крепко. Громкая девочка пододвигается и теперь сидит прямо надо мной. Она раздвигает ноги. — Нет, не надо. Пожалуйста. — Я говорю: — Мама будет ругаться.

— Да, она будет ругаться. И больше не пустит тебя на улицу. Так и будешь всю жизнь сидеть дома. — Громкая девочка говорит: — А теперь рассказывай. Про мальчишек. Все-все рассказывай. Они какие?

— Они такие же, как девчонки. Только лучше.

— Лучше?

— Ну. — Я пожимаю плечами. Получается как-то не очень. Неудобно пожимать плечами, когда тебя держат за руки. — Не лучше, а больше.

— Ты что-то не очень большой.

— Да, я знаю. Я маленький. Эта девочка, — я киваю на девочку, которая из Испании, — мы с ее братом учимся в одном классе. Он ее младший брат, и мы с ним в одном классе, и поэтому я меньше вас.

— Значит, мальчишки не больше.

Я соглашаюсь:

— Не больше. Они сильнее.

— Ты не сильнее.

— Сильнее.

— Тогда докажи. — Громкая девочка говорит: — Докажи, что ты сильный. Вырвись от нас.

Девочка, которая не из Дании, говорит:

— Мне его отпустить?

— Нет. Держи. — Громкая девочка говорит: — Пусть он сам вырывается. Если он вырвется, значит, мальчишки сильнее.

Девочка, которая не из Дании, кивает. Держит меня крепко-крепко. Крутит мне руки. Я пытаюсь вырваться. Делаю такое лицо, ну, как будто я самый сильный. Но у меня ничего не выходит. Не могу вырваться. Не получается.

Громкая девочка говорит:

— Давай рассказывай про мальчишек. Чем они отличаются от девчонок?

Я думаю, думаю, думаю. Что бы такого сказать.

— Быстрее. — Громкая девочка задирает платье. Она сидит надо мной, и снизу мне видно, какие у нее трусики.

— Не надо, — говорю я со слезами. — Не писай на меня. Пожалуйста.

— Сейчас буду писать. — Громкая девочка говорит. — Мне уже хочется. Я выпила целый стакан апельсинной газировки. И еще съела мороженое. Так что давай говори быстрее. А то я уже не могу терпеть.

Я думаю, думаю, думаю. Чем мальчики отличаются от девочек? Что они умеют такого, чего не умеют девчонки? Мальчишки играют в футбол. И в войнушку. У них есть игрушечные пистолеты. Они вечно пачкаются в грязи. И еще любят драться. Но это не то. Совершенно не то. Это что они делают. А надо — что у них есть. Что у них есть такого, чего нет у девчонок?

Я думаю, думаю, думаю.

— Быстрее.

Я поднимаю глаза. Смотрю на трусики этой девочки, которая громкая. Смотрю на них, думаю, думаю, думаю. Все, я придумал. Я знаю, знаю. Я говорю быстро-быстро:

— У меня есть пиписка.

Все молчат. А потом громкая девочка сдвигает ноги и говорит:

— Покажи.

— Нет.

Громкая девочка опять раздвигает ноги.

— Все, не могу больше терпеть. Буду писать.

— Хорошо, — кричу я со слезами. — Я покажу, покажу. Только не говорите маме. Она будет ругаться. Она говорит, что пиписку нельзя показывать. Никому.

Я показал ей пиписку. Этой девочке, которая громкая. Мы с ней пошли в деревянный домик, который в саду. А девочка, которая не из Дании, и еще третья, которая из Испалии, они ждали снаружи. Громкая девочка закрыла дверь и сказала мне: «Ну, давай. Доставай». А мне было страшно. Я испугался, что она будет смеяться. Но она не смеялась. Она просто смотрела и думала, очень задумчиво думала. Наверное, пыталась понять, что это такое, когда у тебя есть пиписка. У нее такой нет. Я точно знаю, что нет. Я сам ни разу не видел, но я точно знаю, что у девочек нет пиписки. У них только дырочка.

Мы посмотрели мою пиписку, и теперь началось заседание девчоночьего клуба. Девчоночий клуб — он только для девочек. Мальчишек туда не берут. Только девчонок. Даже если бы я захотел вступить в клуб, меня все равно бы не приняли.

— А можно мне тоже в ваш клуб? — говорю. — В ваш девчоночий клуб.

— Нет. — Громкая девочка говорит: — Это клуб только для девочек.

— Ага.

Громкая девочка закрывает дверь. Они все там, в деревянном домике. А я снаружи. Меня не взяли. Я стучусь в дверь, говорю:

— Пустите меня. Если вы меня пустите, я покажу вам свою пиписку.

— Нет. — Громкая девочка кричит через дверь: — Я уже видела твою пиписку. Она дурацкая.

— Тогда пустите меня просто так, — говорю. — Я не буду показывать вам пиписку.

Все молчат, ничего не говорят. Не происходит вообще ничего. Только птицы поют на деревьях. Птицам весело, они поют. А потом дверь открывается. Громкая девочка высовывается наружу и спрашивает:

— Где твоя пиписка?

— У меня в брюках.

— Ну, тогда заходи.

Я захожу в домик.

Громкая девочка закрывает дверь.

Я говорю:

— Мне не нравится быть мальчишкой. Мальчишки — такие противные.

И тут дверь опять открывается, и в домик заходит еще одна девочка. Она совсем маленькая, даже меньше меня. А я очень маленький. Она заходит и говорит:

— От мальчишек воняет какашками.

Громкая девочка смотрит на мелкую. Она, кажется, сердится.

Она говорит:

— Стейси, уйди. Мы сейчас заняты. Мы потом с тобой поиграем.

Стейси хмурится. Она тоже сердится. А потом разворачивается и уходит.

— Так на чем мы там остановились?

— Мы принимали меня в ваш клуб, — говорю. — Можно мне тоже в ваш клуб?

Громкая девочка смотрит на других девочек. Другие девочки смотрят на громкую. Только она уже больше на них не смотрит, она смотрит на меня.

Она говорит:

— Да. Но только если наденешь платье.

Девочка, которая не из Дании, говорит:

— Марго. — Она говорит это девочке, которая из Испалии. — Принеси Тому платье. Какое-нибудь из своих.

Девочка, которая из Испалии, Марго Меккано, сестра Марко Меккано, с которым мы учимся в одном классе, идет мне за платьем.

— Ура! — говорю я. — Меня приняли! В ваш девчоночий клуб!

— Еще не приняли. — Громкая девочка говорит: — Мы еще не провели церемонию вступления. Сейчас мы тебя отведем в заколдованный сад. Тут, в саду, есть одно место, оно заколдованное. Мы споем тебе песню и станцуем специальный волшебный танец и превратим тебя в девочку.

— А как же моя пиписка?

— Мы от нее избавимся, не волнуйся.

— Ага.

Я буду носить платье, я буду девочкой в девчоночьем клубе. Буду играть в саду. А потом, когда вырасту, выйду замуж. Буду любить милых домашних зверюшек. И пить апельсиновую газировку, и есть мороженое. Они перемешаются у меня в животе, и получится мороженовый лимонад.

Мы идем в заколдованный сад. Девочки встают в кружок, как феи из сказки, которые водят хоровод. Они держатся за руки и поют:

— Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.

Я стою в центре круга. На мне — девчоночье платье. Оно все в цветочках и в каких-то дурацких оборочках. Я себя чувствую странно. Как будто… как будто…

Как будто это не платье, а торт. Как будто на мне надет торт, с розочками из крема.

Вообще-то я мальчик, но теперь я как девочка. Другие девочки танцуют вокруг меня и поют:

— Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.

— Я никакая не Лилия Малявочка, — говорю. — Я Том Стволер.

Но девчонки меня не слушают. Они танцуют вокруг меня и поют:

— Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.

— Нет, — говорю. — Я не Лилия Малявочка.

— Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.

— Нет. — Я вырываюсь из круга и бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас. Мальчишки все хорошо бегают, потому что они умеют. А девочки так не умеют. Я все-таки мальчик и бегу как мальчишка. Быстро-быстро бегу, со всех ног.

Я мальчик, но я сейчас в платье. Я не могу идти в платье домой. Потому что все будут смеяться. И называть меня девочкой. И говорить, что я очень красивая, и лезть целоваться. И еще — задирать на мне платье и смотреть на мою пиписку. И мама будет ругаться. И надает мне по попе.

Поэтому я прячусь. В саду, в кустах. Прячусь в укрытии. Как солдат в армии, на войне. Только солдат из девчоночьей армии, потому что я в платье.

Хочу домой. Не хочу быть в саду. Не хочу прятаться. У меня жутко урчит в животе. Он голодный — живот. Ему хочется кушать. Он уже не урчит, а рычит. Как голодный и страшный зверь. Сейчас он меня скушает.

Есть два разных страха. Первый страх — это когда тебе страшно остаться в саду одному на всю ночь, когда будет темно. Второй страх — это когда тебе страшно идти домой, потому что там тебя будут ругать и, наверное, бить по попе. Страх, который когда тебе страшно остаться в саду, заставляет меня идти домой. Страх, который когда тебе страшно, что тебе надают по попе, заставляет меня идти медленно-медленно. Уже темнеет. И я, кажется, потерялся.

Зато никто меня не видит. Потому что темно. И давно пора спать. Но я не могу сейчас спать, потому что я даже не дома. И даже не знаю, где дом. И не знаю, куда идти. То есть я знаю, куда идти. Но в темноте все другое. Когда темно, все по-другому.

Все-таки я добираюсь до дома. Захожу через заднюю дверь. Включаю свет. Машу выключателю рукой и кричу: «Привет». Это он так включается, свет. Это специальный такой выключатель. Называется «хай-тек».

— Мам.

Где она? Ее нет. Ее нет на кухне, где она всегда моет посуду, и нет в гостиной, где она смотрит телик. Сейчас ее нет, и поэтому телик выключен. Я включаю его. Телик Терик. Только это не Терик, это совсем другой телик. Телик Терренс, который для взрослых. Он включается и говорит:

— Мы с вами взрослые люди, давайте поговорим об ответственности.

Я морщу нос. Мне не нравятся взрослые передачи.

— Меня зовут Телик Терренс, — говорит телик Терренс. — А вас?

Это он не со мной разговаривает. Я вообще даже не взрослый.

— Как вас зовут?

Я смотрю по сторонам. Никого нет.

— Как вас зовут?

— Том. — Я пожимаю плечами. — Только я еще маленький, я не взрослый.

— А почему ты еще не спишь? — Телик Терренс говорит: — Уже поздно, и детям давно пора спать.

— Я жду, — говорю. — Жду, когда мама скажет, что надо спать.

— А где твоя мама?

Я пожимаю плечами. Не знаю.

— А я знаю, где твоя мама.

— Где?

— В постели.

— Ага, — говорю. — Тогда я пойду к маме. Чтобы она меня поцеловала и сказала «спокойной ночи».

Телик Терренс качает головой. Голова у него квадратная.

— Она в постели. Но не в своей, а в чужой.

— В какой чужой?

— Том, ведь ты знаешь этого дядю.

— Какого дядю?

— Который молочник.

Я киваю. Этого дядю я знаю.

— На самом деле он никакой не молочник. Они с твоей мамой так притворяются. Как будто он молочник. Ради смеха.

Я пожимаю плечами. Не понимаю, чего здесь такого смешного.

— Том, ты что-нибудь знаешь про секс?

Я качаю головой.

Телик Терренс молчит, ничего не говорит. Просто смотрит на меня. Смотрит мне прямо в глаза. Я тоже смотрю ему прямо в глаза. Они у него квадратные. Мы долго-долго так смотрим, а потом он говорит:

— Секс — это как целоваться, только еще хуже.

Я морщу нос. Хотя я не знаю про секс, он мне заранее не нравится.

— Когда он приходит сюда, этот дядя, они с твоей мамой занимаются сексом.

— Нет, — говорю. — Они ничем таким не занимаются. Мама вообще этим не занимается. А если когда-нибудь и занимается, то только с папой.

— А где твой папа, Том?

— На нефтяной вышке. В море.

— Нет, он не в море. — Телик Терренс говорит: — Он в тюрьме. За наркотики.

— Ну и ладно, и пусть, — говорю. — Все равно они с мамой вообще никогда не занимаются сексом. Секс — это противно.

— Они занимаются сексом. — Телик Терренс говорит: — Но не друг с другом. Твоя мама — она занимается сексом с молочником, который по-настоящему не молочник. А твой папа — он занимается сексом с большими и волосатыми дяденьками.

— Ага.

— Они его бьют и делают с ним всякие нехорошие вещи, пока он спит.

Я киваю. Я знаю про нехорошие вещи. Это пиво и девочки.

* * *

Я поднимаюсь наверх. Снимаю это дурацкое платье. Прячу его в корзину, где грязное белье. Ну, которое надо стирать. Запихиваю в самый низ, чтобы было не видно. Иду к себе в комнату. Надеваю пижаму. Сую голову в дырку, которая для головы, потом сую руки и ноги в специальные дырки, которые для рук и для ног. Потом иду в ванную. Достаю писуна. Из специальной дырочки посередине, чтобы, когда захочешь пописать, не снимать всю пижаму. Писаю, убираю писуна обратно.

— Мам.

Где она? Ее нет даже в спальне. Я все-все посмотрел, везде. Даже поднял одеяло. И посмотрел под кроватью. А вдруг она прячется?! Но под кроватью ее тоже нет. И за шторами — тоже.

И за шторами, и в шкафу. В шкафу нет вообще ничего. Раньше там были мамины платья. У нее много платьев, и все синего цвета. Только теперь их там нет.

Дядя Мусорщик

Мусорщик — это такой специальный дяденька, который ездит по улицам в большой машине и собирает весь мусор. Машина пахнет, как мусор. Потому что это специальная мусорная машина, и в нее собирают мусор, который люди выносят на улицу в больших пакетах. Мусор — это ненужные вещи, которые выбрасывают на помойку, чтобы они не воняли дома. Мусорщик собирает пакеты с вонючим мусором и везет на помойку в своей машине.

Я иду в гости к дяде. Он очень хороший. Его зовут дядя Мусорщик. Он потому что работает мусорщиком.

Я кричу в щелку почтового ящика. Ну, который на двери у дяди Мусорщика. Я кричу.

— Дядя Мусорщик. Это я, Том. Пришел в гости.

Я жду перед дверью. Которая в доме у дяди Мусорщика. Жду, когда мне откроют дверь.

Дверь открывается. Дядя Мусорщик говорит:

— Том, дружище. Заходи, заходи. — Он говорит, что это приятный сюрприз. К нему никто никогда не заходит в гости. Потому что он мусорщик. Никто не хочет ходить в гости к мусорщику. — Как жизнь, дружище? Все пучком? — У него очень маленький дом, у моего дяди, который мусорщик. Там всего одна комната и две двери. Одна дверь, которая с улицы, и вторая, которая задняя. Эта вторая, которая задняя, выходит в узенький переулок, который у дяди вместо туалета. Дядя Мусорщик закрывает переднюю дверь и говорит: — Садись, дружище.

Я сажусь на матрас, на котором спит дядя Мусорщик. Когда ему в ящик бросают письмо, оно падает прямо ему на голову. Если вы соберетесь ему написать, пишите в любой другой день, кроме пятницы, потому что пятничное письмо придет утром в субботу и упадет ему на голову и разбудит. А он очень не любит, если его разбудить утром в субботу. Он говорит, что ему надо выспаться.

— А я вот киношку смотрю. У меня теперь новый видак.

— Что у вас новое?

— Видеомагнитофон. На самом деле он старый. Антикварная вещь. Теперь таких больше не делают. А я вот разжился по случаю. Смотри сюда. — Дядя Мусорщик показывает мне какую-то штуку. Я таких раньше не видел. — Это видеокассета. Для записи фильмов. Теперь таких больше не делают. Видишь? В окошке? Две круглые штуки. — Да, там есть окошко. И в окошке — какие-то штуки. — Они называются катушки. На них намотана пленка. Она такая… ну, в общем, пленка. Похожа на липкую ленту, только не липкая. Потому что на ней нет клея.

— А что тогда на ней есть?

— Там записана киношка.

Я смотрю на видеокассету. Смотрю очень внимательно. Но никакого кино на ней нет. Дядя Мусорщик смеется.

— Так ничего не увидишь. Нужен специальный видеомагнитофон. Вот смотри. — Дядя Мусорщик пинает какую-то штуку, похожую на коробку, которая стоит на ковре рядом с теликом, который тоже стоит на ковре. — Это видеомагнитофон. Его кто-то выкинул, а я взял. Очень даже хороший видак, рабочий. Кассету надо вставлять сюда, в эту прорезь. — Дядя Мусорщик вставляет кассету в прорезь на видаке, как почтальон, когда он опускает в дядин почтовый ящик какое-нибудь письмо, которое потом падает дяде на голову. Видак как будто глотает кассету. Как будто он ее съел. На передней панельке зажигается лампочка.

А потом — все. Ничего не происходит.

— А что он делает, этот видеомагнитофон?

— Он показывает кино.

— А где тогда это кино? Ну, которое он показывает.

— Надо нажать вот на эту кнопку. — Дядя Мусорщик говорит: — Только ты еще маловат для такого кино, дружище. Оно для взрослых. У меня сейчас только одна кассета, но я потом поищу тебе мультики. Думаю, что-нибудь найдется. Ты пока посиди, дружище, а я отскочу в переулок. Прогуляю лошадку. — И дядя Мусорщик идет в переулок. Я знаю. Он идет какать. Он, когда собирается какать, всегда говорит, что идет прогулять лошадку. Он выходит из задней двери, даже не надевая ботинок. Потому что ботинки уже на нем. Он же мусорщик и никогда не снимает ботинок.

Он уходит, а я сижу, жду. Смотрю на телик, который сейчас ничего не показывает.

Я смотрю на него и думаю: а если нажать эту кнопку? Интересно, что будет?

И когда я уже собираюсь нажать на кнопку, задняя дверь открывается, и входит дядя Мусорщик.

Я сижу на полу, на ковре, и вообще ничего не делаю.

— А вы что, — говорю, — уже прогуляли лошадку? Уже покакали?

— Нет, потом выйду. Попозже. Там какой-то приятель гуляет с собакой. — Дядя Мусорщик нажимает на кнопку, которая на видаке, только это другая кнопка, которая вытаскивает кассету. Дядя Мусорщик убирает кассету в карман своей куртки, которую он называет «куртец». — Это кино только для взрослых.

— Я уже взрослый.

— Ты еще маленький, Том, дружище. Если я покажу тебе эту киношку, твоя мама меня убьет.

— Не убьет. Она вообще ничего вам не сделает, потому что она занята.

— Да? И чем же она занята?

— Она занимается сексом. — Я говорю это шепотом. — С тем дяденькой.

— С каким дяденькой?

— Который молочник. Только он не настоящий молочник, а такой, понарошку. Это было по телику.

— По вашему новому телику, который весь навороченный?

Я киваю.

— Зря он тебе говорит о таких вещах. Это не для детей. — Дядя Мусорщик стучит пальцем по кассете, которая у него в кармане. — Это только для взрослых.

— Просто я его ночью включил, когда было совсем-совсем поздно. А днем я смотрю детские передачи. Днем он Терик, для маленьких. А ночью — Терренс. Для взрослых.

— Она меня все равно убьет. Когда закончит, ну, с тем, чем она занимается.

— Наверное, она никогда не закончит. — Я тихо качаю головой. — Потому что она забрала свои платья.

— Какие платья?

— Все, которые были.

— Том, дружище, я что-то не понимаю.

— Они были в шкафу, — говорю. — Ее платья. А теперь их там нет.

— И куда они делись?

Я достаю из кармана конверт.

Но дядя Мусорщик даже не смотрит на то, что я там достаю. Он идет к задней двери, открывает ее и выглядывает наружу.

— Похоже, этот приятель с собакой ушел.

Дядя выходит на улицу, в переулок за домом. Ему надо скорее прогулять лошадку.

Я смотрю на конверт. Там написано: «Терпение кончается. Просьба выслать еще терпения». Я уже собираюсь открыть конверт, посмотреть, что там внутри, но тут задняя дверь открывается, и заходит дядя Мусорщик.

— Чертова псина. И как человеку в таких условиях прогуливать лошадку?!

— А вы что, стеснялись собаки? Это же собака, она животное. Ее не надо стесняться.

— Собака здесь ни при чем. Я говорю про ее хозяина.

— А он что, тоже прогуливает лошадку?

Дядя Мусорщик смеется.

— Нет, он выгуливает собаку. Которая можно сказать что прогуливает лошадку. А человеку потом по-человечески не присесть.

Я киваю. Теперь мне все понятно. Он так хорошо все объясняет. Он вообще очень умный, мой дядя Мусорщик. Пусть он и мусорщик, но он очень умный. Я поэтому к нему и пришел. Чтобы показать ему этот конверт. Я говорю ему:

— Посмотрите, что у меня есть.

— Это что, Том, дружище?

— Конверт.

— Откуда он у тебя?

— Он был на кухне, лежал на столе. Это от мамы письмо. Она потому что его написала. И оставила на кухне. Когда уходила.

— Свалила, значит, мамашка.

Я киваю.

— И когда это случилось?

— Вчера. Был понедельник, который в субботу. Я пошел в школу. А потом, когда я пришел домой, она свалилась… нет, не свалилась. Свалила.

— В субботу в школу не ходят, Том. В субботу все отдыхают. Это выходной день. И сегодня тоже выходной. А завтра будет рабочий. Завтра мне на работу. Если она заработает, эта дура. Ну, в смысле, машина. Там есть такой механизм, в кузове. Сзади. Называется уплотнитель. Только он что-то не уплотняет. Открывать будешь?

Я смотрю на конверт у себя в руках. Качаю головой.

Дядя Мусорщик на меня даже не смотрит. Он снимает ботинки. Не те, которые на нем, а которые лежат в куче в углу. Он их снимает с какой-то штуки, которая под ними.

— Знаешь, что это такое? — Дядя Мусорщик говорит: — Это микроволновка.

— Что?

— Микроволновая печь. Теперь таких больше не делают. Теперь вместо них интернетские. Но она хоть и старая, зато удобная. И очень быстро готовит еду. Всего за минуту.

Я открываю рот.

— За минуту?

Дядя Мусорщик кивает.

— Кстати, насчет еды. — Дядя Мусорщик лезет в карман. — Знаешь, что это такое?

Я киваю. Я знаю. Это рыба.

Дядя Мусорщик держит ее за хвост, машет ею в воздухе. Она как будто плывет, только в воздухе, а не в воде. И еще от нее плохо пахнет.

— Вот, разжился по случаю. Хочешь есть?

— А что, уже пора обедать?

Дядя Мусорщик смотрит на часы.

— Ну, в общем, можно и пообедать. Полпятого и полминуты. Кстати, хорошие часики. Тоже разжился по случаю. Показывают часы, минуты, секунды и половины секунды. Видишь, вот так. И еще какой сегодня день. Это очень удобно, когда знаешь, какой сегодня день.

— Мы будем есть эту рыбу?

— Сейчас приготовим и будем есть. Вместе с осликом, который прогуливает лошадку. — Дядя Мусорщик кладет рыбу в микроволновку, закрывает дверцу. Нажимает на кнопку. Микроволновка включается. Там на дверце — окошко, и поэтому видно, как рыба крутится там, внутри. Мы с дядей Мусорщиком сидим, смотрим, как она крутится. Дядя Мусорщик говорит:

— Что-то вид у тебя голодный.

— Я сегодня не завтракал.

— Чего так?

Я пожимаю плечами.

Дядя Мусорщик нажимает на кнопку, микроволновка пищит и открывается. Дядя Мусорщик сует внутрь палец. А потом тыкает пальцем в рыбу.

— Нет, еще сыровата. Вот тут, у жабр. — Он опять закрывает микроволновку. Нажимает на кнопку. Микроволновка включается. — То есть в последний раз ты что-то кушал еще вчера вечером, на ужин?

— Нет, — говорю. — Вчера вечером я гулял. А когда гуляешь на улице, ужинать не получается.

Дядя Мусорщик меня не слушает. Он нажимает на кнопку. Микроволновка пищит и опять открывается. Дядя Мусорщик сует внутрь нос. А потом тычется носом в рыбу. Нюхает, достает рыбу за хвост и кладет сверху на микроволновку.

— Ну вот, дружище, теперь готово. — Дядя Мусорщик приподнимает матрас и достает из-под матраса тарелку. — Лучший фамильный сервиз. Я его берегу, даже как пепельницу не использую. Потому что вещь ценная, дорогая. Смотри, Том. — Он показывает мне тарелку. Вытирает ее рукавом. Поднимает повыше, чтобы мне было хорошо видно. На ней нарисован ослик. Который прогуливает лошадку.

— Она что, антикварная?

— Типа того. — Дядя Мусорщик говорит: — Уж постарше тебя, это точно. Даже постарше меня. Когда я был в твоем возрасте. — Дядя Мусорщик перекладывает рыбину на тарелку. — Бери вилку, и давай кушать.

— А где взять вилку?

— В ботинке, где ручки.

Я ищу этот ботинок, где ручки. Это самый обычный ботинок, только в нем стоят ручки. Ручки и всякие штуки, которые на них похожи. Карандаши. Ножницы. Кусачки для ногтей, которые на ногах. И еще вилки. Я беру себе вилку.

— Дядя Мусорщик, а вам надо вилку?

— Да не, я так обойдусь, Том, дружище. — Дядя Мусорщик показывает мне фокус. Он подбрасывает рыбу в воздух вместе с тарелкой, только тарелка остается у него в руках, а рыба летит вверх. Ну, как будто выпрыгивает из воды. Как будто она живая. Только она не живая. Она приготовленная. Это просто такой фокус. Рыба падает на лицо дяди Мусорщика. Он улыбается мне из-под рыбы и откусывает кусок.

— Чего ты смеешься, Том? Ты что, ни разу не видел, как едят рыбу с лица?

Я смеюсь. Это очень смешной фокус.

Дядя Мусорщик ест рыбу с лица. Он говорит:

— Раньше все люди так ели. До того, как придумали вилки. — Дядя Мусорщик роняет рыбину на тарелку. — Давай, малыш. Угощайся.

Мне очень здорово повезло, что у меня есть дядя Мусорщик. Дядя Мусорщик — он вообще самый лучший. Лучший дядя на свете. Я возвращаюсь домой, от дяди. Иду домой к маме. Она обязательно вернется. Она моя мама и она меня любит.

Я на улице. Стою перед домом. Жду. Жду, когда придет мама. Жду, жду и жду. Но она не приходит. Где же мама?

Уже прошел час, и еще полчаса, и еще немножко, а мамы все нет и нет. Уже почти вечер, а мамы нет.

Сколько же им занимаются, этим сексом? Наверное, долго. Но мне нужно точно знать сколько. Надо спросить у кого-то из взрослых. Я иду через дорогу, к другому дому, который напротив.

Подхожу, стучусь в дверь.

Жду у двери. Когда мне откроют. Дверь открывается. Наружу выходит тетенька с рыжими волосами. Смотрит куда-то поверх меня. Я потому что маленький.

— Я здесь, внизу, — говорю. — Я еще маленький.

Тетенька с рыжими волосами смотрит вниз, на меня.

— Я хочу у вас что-то спросить. Ну, про это.

— Про что «про это»?

— Ну, про это. — Я говорю это шепотом. — Про секс.

— Нет, спасибо. Сегодня что-то не хочется.

Я говорю ей:

— Не только сегодня. И вчера тоже. Вчера и сегодня. Вообще каждый день.

— Ты еще маленький. — Тетенька с рыжими волосами хмурится и говорит: — Меня посадят.

Она, кажется, сердится.

— Нет, — говорю. — Вы не поняли. Я не хочу заниматься сексом. Я хочу только спросить. Долго им занимаются или нет? А если долго, то сколько?

— Детям вообще не положено знать, что это такое. — Тетенька с рыжими волосами говорит: — И уж тем более спрашивать, сколько им занимаются.

— Я знаю, что это такое. Это как целоваться, только еще хуже.

Тетенька с рыжими волосами качает головой. И закрывает дверь.

Я стою и смотрю на дверь. Потом снова стучусь.

Дверь открывается. Тетенька с рыжими волосами говорит:

— Ну, что еще?

— Вы мне не ответили, — говорю. — Я вас спрашивал, а вы не ответили. А мне надо знать.

— Что тебе надо знать?

— Моя мама сейчас занимается этим самым, и мне надо знать, сколько им занимаются.

Тетенька с рыжими волосами смеется.

— Спроси у папы.

— Не могу, — говорю. — Он в тюрьме. На нефтяной вышке.

— Тогда, наверное, долго. Если он в тюрьме, и они с твоей мамой занимаются этим самым.

— Нет, — говорю. — Мама не с ним занимается, а с молочником. Который по-настоящему не молочник.

— Мальчик, ты прекращай читать эти плохие книжки.

Я качаю головой.

— Я не читаю плохие книжки.

— Тогда где ты набрался таких идей? Про молочников и домохозяек?

— Она говорила, что он молочник. Но когда он пришел, она нарядилась в свое самое лучшее платье. Которое прозрачное.

— Наверное, это любовь.

— Нет, — говорю. — Она его вовсе не любит. Она любит меня. Она — моя мама.

— Это еще ничего не значит. Вот я, например, не люблю свою маму.

— У вас есть мама?

Тетенька с рыжими волосами трогает свои волосы, которые рыжие. А потом показывает наверх.

— Она там, наверху. У себя в спальне.

— А сколько тогда вам лет? Если у вас есть мама.

— Не груби старшим, мальчик.

Я морщу нос. Не люблю, когда меня ругают.

— Ладно, я не хотела тебя обидеть. Просто это невежливо-спрашивать у человека и тем более у женщины, сколько ей лет. И тем более у женщины в моем возрасте.

— Мне девять лет.

— Ну, а мне сорок два. Теперь понимаешь, почему это было невежливо — спрашивать, сколько мне лет?

— А сколько же лет вашей маме?

Тетенька с рыжими волосами смотрит на небо.

— Она вообще древняя, как динозавр. Хочешь печенья?

Я киваю. Люблю печенье.

Тетенька с рыжими волосами открывает буфет, вынимает оттуда печенье. Имбирное, с орешками. Такое большое и круглое.

Я беру одну печенюшку, кусаю.

Тетенька с рыжими волосами тоже берет печенюшку.

У меня печенюшка большая, а у тетеньки — маленькая.

— Вкусные, правда?

Тетенька с рыжими волосами кивает. Жует и глотает. Все, она уже съела свою печенюшку. Я смотрю на свою печенюшку.

— Они такие большие, правда?

— Ты что, с одной штучки наелся?

— Нет, — говорю. — Не наелся. Я еще съем одну или две. Я потому что сегодня не ужинал. И я очень голодный.

— А что, твоя мама тебя не кормит?

— А мамы нет дома. Она ушла заниматься сексом и никак не приходит. Я все жду, а она не приходит.

— То есть она сейчас со своим дружком?

Я киваю.

Тетенька с рыжими волосами открывает буфет. Наверное, хочет достать мне еще печенья. Она добрая тетя, хорошая. Она достает мне печенье. Но почему-то вдруг замирает с печеньем в руках. Смотрит на меня. Говорит:

— У нее, стало быть, есть дружок?

Я киваю.

— Такой высокий?

Я киваю.

— С кудрявыми черными волосами?

Я киваю.

— Это мой муж. Вот урод.

— Э…

— Это мой муж. — Тетенька с рыжими волосами хмурится и качает головой. — Я так и знала. Ты живешь через дорогу? А твою маму зовут Тина?

Я киваю.

Тетенька с рыжими волосами ставит печенье на стол. То есть бросает его на стол, и оно теперь все поломалось. Имбирное, с орешками.

— Теперь ты понимаешь, почему я такая сердитая?

— Вы совсем не сердитая, — говорю. — Даже наоборот. Вы хорошая и добрая.

— А вот муж так не считает. Иначе он бы от меня не сбежал. Вечно он думает не головой, а головкой. Куда он его поведет, его член, туда он и пойдет. — Тетенька с рыжими волосами трясет головой, как будто трясет мельничку с перцем, ну, которая для перца, чтобы делать из перца перечный порошок. — Забежал только на пару минут, чтобы взять пачку печенья.

Я смотрю на печенье. Я совсем не наелся. Я бы съел еще штучку. Или даже две.

— Это было в субботу.

— Да, — говорю. — В понедельник, который в субботу. Я пошел в школу. Мама сказала, что мне нужно в школу. А потом, когда я вернулся, ее уже не было.

Тетенька с рыжими волосами берет стул и садится за стол.

— Убью гада, своими руками убью. Я-то думала, с ним что-то случилось. Может быть, провалился в какую-то яму. Жутко переживала, всю ночь не спала. А тут вот в чем дело. Лучше бы он сам себе шею свернул. Ты прости меня, мальчик, я совсем не хотела сердиться. — Тетенька с рыжими волосами глядит на меня, и вид у нее очень сердитый. — Ты ведь Том? Тинин сынишка?

Я киваю.

— А я Одри Стирка. И как ты теперь? — Тетенька Одри Стирка качает головой. — Один, без мамы.

Я улыбаюсь.

— Со мной все в порядке. У меня есть дядя, он мусорщик. Его зовут дядя Мусорщик.

— То есть он за тобой присмотрит?

Я киваю.

— И кушай как следует. Следи, чтобы дядя тебя кормил. — Тетенька Одри Стирка дает мне печенье. Всю пачку. — Возьми вот печенье.

Уже поздно, и мне пора спать. Но я не ложусь. Меня потому что некому уложить. Я сижу на кровати. На самом краешке. Но не ложусь. И не надеваю пижаму. И не снимаю ботинки. Вообще ничего не делаю.

— Клоун Подушкин, — говорю я Клоуну Подушкину. — Пора спать, Клоун Подушкин.

Клоун Подушкин сидит, ничего не делает. Он плюшевый мишка, а мишки, которые плюшевые, они ничего не умеют делать.

— Ну, давай, Клоун Подушкин, — говорю я. — Тебе пора спать.

Клоун Подушкин даже не шевелится. Он потому что игрушечный. Я так думаю, это очень невесело, быть медведем. Тем более плюшевым. Когда ты вообще ничего не умеешь, а тебя все ругают. А ты только падаешь с кровати. И на тебя наступают ногой.

Я достаю из-под подушки пижаму. Надеваю ее на Клоуна Подушкина. Вернее, запихиваю в нее Клоуна Подушкина. Потому что он маленький, он игрушечный, а пижама большая, она для детей.

— Ну, давай, — говорю. Я уже начинаю сердиться. — Ложись спать.

Клоун Подушкин вообще ничего не делает.

— Ну, давай, — говорю. — А то получишь по попе. Хочешь, я расскажу тебе на ночь сказку?

Клоун Подушкин молчит, ничего не говорит. И вообще ничего не хочет. Он плюшевый мишка, а они никогда ничего не хотят. Даже сказку. И даже чтобы их обняли перед сном.

Я снимаю с него пижаму, вернее, вынимаю его из пижамы, потом снимаю ботинки, которые на мне, надеваю пижаму. Я устал, хочу спать.

Уже утро, и я проснулся.

Да, уже утро, только оно совершенно неправильное. Мамы нет. Она не пришла, чтобы меня разбудить. Не рассердилась и не сказала, какой я нехороший мальчик. Не сказала: «Вставай, а то в школу проспишь. Тебе пора в школу, учиться».

Я не встаю, я лежу у себя в кровати.

Лежу и думаю. Вот что я думаю: если нет мамы, если никто меня не заставляет вставать, и не готовит мне завтрак, и не отправляет в школу, значит, я не пойду в школу.

А потом, как только я все придумал, звенит звонок. Который на двери.

Я встаю, одеваюсь. Снимаю пижаму. Надеваю вчерашние ботинки, только неправильно. Правый — на левую ногу, а левый — на правую. Надеваю трусы наизнанку. И брюки. Задом наперед. Бегу вниз по лестнице. Падаю. Встаю. Открываю дверь.

Ой.

Я думал, что это, наверное, мама.

Но это не мама.

Это дядя Мусорщик.

Дядя Мусорщик улыбается и говорит:

— Доброе утро, Том. А где мама?

— Ее нет. Она свалилась… ой, то есть свалила.

Дядя Мусорщик больше не улыбается.

— Она что, до сих пор не вернулась? Я качаю головой.

— Ты, парень, так не шути. — Дядя Мусорщик отодвигает меня в сторонку и входит в дом. Он не толкается, нет. Очень даже аккуратненько отодвигает. Он вообще очень добрый, мой дядя. Дядя Мусорщик входит в дом. Дверь остается открытой. Но это не страшно. Сейчас тепло. Потому что весна. — Тина. — Дядя Мусорщик зовет мою маму. Ее так зовут. Тина. Он кричит: — Тина! — Заходит в большую комнату, смотрит там. Потом идет на кухню. — Тина, ты здесь?

Я качаю головой. Ее нет.

— Тина, ты там, наверху?

— Ее там нет, — говорю. — И ее платьев тоже нет.

Мы с дядей Мусорщиком поднимаемся вверх по лестнице.

Дядя Мусорщик входит в мамину комнату. Смотрит в шкафу. Смотрит на платья. Которые синие. Которых там нет.

— Похоже, мамаша реально так сделала ноги.

Я киваю.

— Силен, надо думать, мужик. Этот самый молочник. Заправляет конкретно, раз она даже о собственном сыне забыла.

— И обо мне, — говорю. — Обо мне тоже забыла.

— Я и сказал, о тебе. Но ты, парень, не дрейфь. Прорвемся. — Дядя Мусорщик кладет руку мне на плечо и ведет меня вниз по лестнице. — И ты нам поможешь. У меня уплотнитель сломался. Ничего не уплотняет.

— Как же я вам помогу, дядя Мусорщик?

— Ну, ты же целый день дома. Слушай, а можно я забегу в сортир? — Дядя Мусорщик открывает заднюю дверь, которая наружу. — А то, понимаешь, лошадку надо прогулять.

— Туалет наверху, дядя Мусорщик.

Я мчусь наверх, показать дяде Мусорщику, где туалет. Только его там нет. Не туалета, а дяди Мусорщика.

Я заглядываю в туалет. Спускаю воду, морщу нос.

— Дядя Мусорщик. — Я опускаю сиденье, встаю на него с ногами. Открываю окно. Смотрю вниз, на дядю Мусорщика. Он в саду. Прогуливает лошадку. Сад у нас маленький, весь в сорняках. — Дядя Мусорщик, туалет здесь, наверху.

Дядя Мусорщик смотрит наверх.

— Ты же целый день дома?

Я киваю. Он не видит, как я киваю. Он там, внизу, а я наверху. У окна в туалете. Стою на сиденье на унитазе. Я кричу ему:

— Сегодня понедельник, и у нас есть уроки. Ну, в школе. Только я не пойду на уроки. Теперь у меня нету мамы, и мне поэтому не надо ходить ни в какую школу.

Дядя Мусорщик вытирает попу листком жгучей крапивы и кричит мне снизу:

— Замечательно, Гарри. Это нам очень поможет. А то у меня уплотнитель сломался. В машине.

Я открываю буфет. Я очень-очень голодный, мне надо позавтракать. Там, в буфете, коробка с завтраком, который мой самый любимый. Который с картинкой с нарисованным тигром. Он улыбается, тигр. И еще там написано: «Тигр Антоний». Это лучший на свете завтрак. Самый лучший из всех, которые есть для детей. Я хорошенько встряхиваю коробку. Слушаю, как он шуршит. Завтрак с тигром.

Потом я смотрю, чего есть в холодильнике. Есть брюссельская капуста. Это такой овощ. Очень противный. Я достаю его из холодильника, этот овощ, и бросаю в помойку. Что еще? Яйца в специальной коробочке для яиц. Ветчина. Пакет молока. Я достаю молоко. Закрываю холодильник. Закрываю как следует. Там внутри что-то воняет, так что лучше его закрыть.

Почему так воняет? Странно так получается: когда мама дома, от нее вкусно пахнет, и все вокруг вкусно пахнет. А когда мамы нет, когда она занимается сексом, в доме жутко воняет.

Я беру свою самую любимую миску. Она лежит в раковине. Сперва ее надо помыть под краном. Мою миску под краном, потом насыпаю в нее полосатые хлопья, которые «Тигр Антоний». Заливаю хлопья молоком. Потом беру ложку. То есть я собираюсь взять ложку из ящика, и тут снова звенит звонок. Который на двери.

Я бегу открывать. Открываю.

— Дядя Мусорщик, — говорю я своему дяде Мусорщику.

— Смена закончилась.

— А это что у вас, дядя Мусорщик?

— Это мусор. — Дядя Мусорщик держит в руках два огромных пакета с мусором. Он отодвигает меня в сторонку и входит в дом. — Мама еще не вернулась?

Я качаю головой.

Дядя Мусорщик поднимается вверх по лестнице. Вместе с пакетами, которые с мусором. Он идет в мамину комнату. Я иду следом за ним. Дядя Мусорщик открывает шкаф и убирает туда пакеты. Которые с мусором. И правильно делает, что убирает. Потому что они воняют. А в шкафу они будут закрыты.

— Я думаю, она не стала бы возражать. Это только на время. — Дядя Мусорщик улыбается мне и говорит: — Здесь у нас будет склад.

— Я собирался позавтракать.

— Ты уже большой мальчик. — Дядя Мусорщик спускается вниз по лестнице. Он говорит: — Можешь сам о себе позаботиться. Я скоро вернусь. — Дядя Мусорщик выходит на улицу. — Ты лучше не запирай дверь, дружище. Я совсем скоро вернусь.

— До свидания, дядя Мусорщик.

— Да я скоро вернусь.

Я даже не закрываю дверь, оставляю ее открытой. Сегодня хороший день, солнечный. Потому что весна. Пусть весна будет и дома тоже. Я иду на кухню, сажусь за стол. Ем «Тигра Антония». Это такие тигриные хлопья, они полосатые и посыпаны сахаром. Я их ем. Ем и думаю. Думаю: что там за странные звуки? Кто-то ходит в прихожей. Это, наверное, дядя Мусорщик. Я иду в прихожую и говорю:

— Это вы, дядя Мусорщик?

— Ты не обращай на меня внимания. Я тут просто вещи ношу.

— Какие вещи?

— Которые на хранение. — Дядя Мусорщик поднимается вверх по лестнице, потом спускается вниз по лестнице и говорит: — Ты, Том, не волнуйся. Если тебе что понравится, можешь забрать себе. Но там ничего интересного. В основном бытовые отходы.

— Что, дядя Мусорщик?

— Ну, всякий мусор. Вот, Том, дружище, смотри. — Дядя Мусорщик улыбается. Сейчас он, наверное, покажет мне что-то смешное. Он задирает футболку, которая под курткой, и становится видно его живот. Дядя Мусорщик говорит: — На что это похоже, Том?

Я смотрю на его живот, живот весь волосатый.

— Давай, Том. Это будет смешно. — Дядя Мусорщик говорит: — На что это похоже?

Я пожимаю плечами.

— На волосатые джунгли.

Дядя Мусорщик хмурится.

— Ладно, проехали. Кстати, можешь уже закрыть дверь. Я уже все закончил.

— А как же мусор? — Я показываю наверх. — Эти ваши большие мешки с мусором?

Дядя Мусорщик выходит наружу, идет к своему мусорному фургону. Кричит мне уже из кабины:

— Да куда они денутся, эти мешки?

Он заводит фургон. Уезжает.

Я стою и смотрю. Смотрю, как дядя Мусорщик уезжает. Его фургон сзади открыт, и видно, что он пустой. Я стою, хмурюсь. Потом захожу в дом. Закрываю переднюю дверь. Иду наверх, посмотреть. Захожу в мамину комнату. Она вся заставлена мешками с мусором. Они там везде. На полу, на кровати, в шкафу. В общем, везде.

В школе скучно, но когда в школу не ходишь, то тоже скучно. Не знаю вообще, чем заняться. Думаю, чем бы таким заняться. Надо что-то поделать. Беру книжку. Она называется «Как делать поделки». Сажусь за стол, чтобы делать поделки. Вырезать, клеить, раскрашивать. Это весело и интересно.

В книжке написано:

КАК ДЕЛАТЬ ГОЛУБЯ

1. Взять рулон туалетной бумаги.

2. Размочить в унитазе.

3. Высушить на батарее.

4. Нарисовать на рулоне глаза.

5. Он сухой, легкий и в перьях. Это голубь.

Я качаю головой. Не хочу делать голубя. Листаю книжку, выбираю, какую мне сделать поделку.

А потом, когда я уже почти выбрал, звенит звонок. Который на двери. Я бегу открывать. Подбегаю к двери. Из-за двери доносится голос, через прорезь в почтовом ящике:

— Том, солнышко, открывай. Это я, твоя мама.

Я открываю дверь.

Дядя Мусорщик смеется и говорит:

— Как я тебя обманул?! Правда смешно? — Дядя Мусорщик входит в дом. Он опять принес мусор. В больших мешках. Он поднимает мешки повыше, чтобы не задеть меня по голове.

— В маминой комнате уже нет места, — говорю я ему. — Вы ее всю заполнили.

— Не волнуйся, дружище. Сейчас мы что-нибудь придумаем. — Дядя Мусорщик поднимается вверх по лестнице. Заносит свою мешки в ванную. Ставит их в ванну и на унитаз, на крышку на унитазе. — Эти чуток подтекают. Мы же не хотим испортить ковер. Если мы перепачкаем весь ковер, твоя мама меня убьет.

— Дядя Мусорщик, — говорю я, держась за пиписку. — Я хочу писать.

— Так иди в сад и писай. — Дядя Мусорщик говорит: — Как все нормальные люди.

Я в саду. Стою писаю. У нас очень маленький сад за домом. Он весь зарос сорняками. Я стою у забора. Достаю писуна, писаю на забор. Забор, он такой — из решеточек. И то, что я писаю, льется к соседям, в их сад. Сосед, который живет по соседству, который этическое… нет, этническое меньшинство, смотрит поверх забора. Смотрит прямо на меня и говорит:

— Это кто ссыт мне на ногу?

— Простите, мистер. Мне очень хочется писать.

— А тебе обязательно писать в моем саду?

— Я не в вашем саду, я — в своем, — говорю я и писаю. Как говорю, так и писаю: в своем саду. — Я в своем саду писаю. Просто случайно попало к вам.

— Ну так повернись в другую сторону. — Сосед, который живет по соседству, который этническое меньшинство, сердито хмурится и говорит: — Кстати, а кто там у вас испражнялся на клумбе сегодня утром?

— Это мой дядя Мусорщик, — говорю. — Только он не упражнялся. Он лошадку выгуливал.

— Но почему на цветочной клумбе? — Сосед, который этническое меньшинство, качает головой. Она у него очень смешная, ну, голова. С такой смешной штукой, которая вместо шляпы.

— Это не цветы, это вредные сорняки. — Я смотрю на сорняки. — Это был мой дядя Мусорщик. У него механизм поломался.

— Тогда ему надо к врачу.

— Ему некогда, он очень занят. Он мусорщик и собирает отходы. Ну, которые бытовые.

— Одним словом, мусор.

— Ага. Он хранит его у меня дома. И туалет теперь занят, и поэтому я не могу писать дома.

Сосед, который этническое меньшинство, чешет эту смешную штуку, которая у него вместо шляпы.

— У меня полный дом мусора, — говорю. — И в ванной тоже. В ванне и на унитазе.

— Ну, так бы сразу и сказал. — Сосед, который этническое меньшинство, отодвигает сломанную планку, ну, которая в заборе, и говорит: — Можешь сходить в туалет у меня.

— Мама велела мне не разговаривать с этническими меньшинствами.

— Я родился и вырос в Лондоне. — Сосед, который этническое меньшинство, говорит: — Точно так же, как ты.

Я прохожу через дырку в заборе. Там, где он сломан.

— Ну вот. — Сосед, который этническое меньшинство, ставит планку на место. — Вот так.

— А у вас борода, — говорю.

Сосед, который этническое меньшинство, смеется и трогает себя за бороду.

— А почему у меня борода, знаешь?

— Потому что она у вас выросла.

— Да, я вижу, что мы можем многому научиться, общаясь друг с другом. — Сосед, который этническое меньшинство, протягивает мне руку. Он пожимает мне руку и говорит: — Фатва Джихад.

— Том Стволер.

Фатва Джихад идет в дом, входит в дом через заднюю дверь. Я иду следом за ним. Фатва Джихад идет вверх по лестнице.

— Том, тебе нравятся поезда?

Я качаю головой.

— Значит, тебе не нравятся поезда. А я хотел тебе показать железную дорогу. — Фатва Джихад открывает дверь и заходит в комнату. — Хотел тебе показать свой поезд. Там паровоз с настоящим паровым двигателем.

Я тоже захожу в комнату. Смотрю на железную дорогу.

— Но она даже не настоящая.

— Конечно, не настоящая. — Фатва Джихад говорит: — Это модель железной дороги. А настоящая сюда бы и не поместилась. Как ты думаешь, что бы тут было, если бы ко мне в спальню въехал настоящий большой паровоз?

Я пожимаю плечами.

— Но сперва дело, а развлечения — потом. Туалет там, в конце коридора. Все, как у вас в доме. Только в зеркальном отражении. — Фатва Джихад говорит: — А я пока загружу топку.

— А этот ваш поезд, он тоже этническое меньшинство?

— Это такое понятие, которое к поездам не относится. — Фатва Джихад говорит: — Поезд — это просто поезд. Собственно, в этом и заключается вся их прелесть. Что они поезда.

Я иду в туалет. Достаю писуна, держу его над унитазом, который тоже в этническом меньшинстве. Он точно такой же, как у нас дома. Но он этническое меньшинство. Нормальный в общем-то унитаз. Даже красивый. Но мне что-то не писается.

— Мне что-то не писается, — говорю я, возвращаясь в комнату с железной дорогой. — Я уже пописал в саду. На ваши смешные брюки.

— Почему же они смешные? И вовсе они не смешные. — Фатва Джихад говорит: — Если, конечно, на них кто-нибудь не написает. Мне надо переодеться. Можешь тут все посмотреть. Только руками не трогай.

Я смотрю на железную дорогу. Она очень большая, она из этнического меньшинства. И по ней едет маленький поезд, у него из трубы вырывается пар.

— Она замечательная. Правда, Том?

Я киваю. Она замечательная.

Фатва Джихад выходит из комнаты, где железная дорога. Он пошел переодеться. В другую комнату.

Я смотрю на железную дорогу, смотрю на поезд. Поезд едет по рельсам, у него из трубы вырывается пар. Он ужасно гремит, громко-громко. Переезжает меня, разрезает на две половинки.

Фатва Джихад с криком вбегает в комнату. Он кричит:

— Том?! Что случилось?!

Я молчу, ничего не говорю.

— Том, что случилось?

Я молчу. Я не знаю.

Фатва Джихад встает на колени, обнимает меня, прижимает к себе крепко-крепко.

— Я услышал, как ты закричал, и побежал к тебе. А ты сидишь тут в углу, весь трясешься. А мой поезд валяется на боку.

Я молчу, ничего не говорю. Я просто не знаю. Не помню. А потом вспоминаю и говорю:

— Он меня переехал. Разрезал на две половинки.

— Том, это игрушечный поезд. Он не может тебя переехать.

— Он меня переехал. И разрезал на две половинки.

— Ты что, порезался? Где? Покажи. — Фатва Джихад рассматривает мои руки. Ну, как будто он врач. — Покажи, где ты порезался.

Я смотрю на свои руки. Никакого пореза там нет.

— Как-то мне это не нравится. — Фатва Джихад говорит. — Том, ты меня прямо пугаешь. У меня есть серьезные основания для беспокойства. Где твоя матушка? Нам надо с ней поговорить.

— Она не матушка, — говорю. — Она мама. И сейчас ее нет, потому что она ушла. Убежала с тем дяденькой, ну, с которым они занимаются этим самым. У меня есть только дядя. За которым я теперь смотрюсь. Нет, присматриваюсь.

— Ты хочешь сказать, который присматривает за тобой?

Я киваю.

— Тогда надо поговорить с твоим дядей. Причем не откладывая. — Фатва Джихад поднимает свой поезд с пола и говорит: — Сейчас починю паровоз, и пойдем.

Если ты что-то сломаешь, вот что бывает потом: тебя сильно ругают. А чтобы тебя не ругали, надо быстрее убегать. Ты убежишь, и тебя не будет, и никто не сможет тебя заругать.

Я сломал этот поезд, который с железной дороги. Которая не настоящая, а модель. Фатва Джихад меня не ругает. Но он на меня даже не смотрит. Он смотрит на поезд, который сломан. Он чинит поезд, и еще качает головой, и еще приговаривает: «Эх, мальчик, мальчик». Я выбегаю из комнаты и бегу вниз по лестнице и прочь из дома. Я бегу в сад.

Здесь где-то есть дырка в заборе. Одна планка сломана, и надо ее отодвинуть, и тогда будет дырка, в которую можно пролезть. Я отодвигаю все планки подряд.

Планки не отодвигаются.

А потом, когда у меня ничего уже не получается, кто-то кричит:

— Том, дружище.

Я поднимаю глаза. Мой взгляд поднимается вверх, над забором, до самого неба. Как будто это футбольный мяч, который пинают большие мальчишки. Я смотрю вверх, на окно. Это окно моей комнаты.

— Том, дружище. — Это дядя Мусорщик. Он выглядывает из окна моей спальни и кричит мне: — А я все думал, куда ты вдруг запропастился. Ты что там делаешь, в саду у соседей?

— Я тут застрял, — кричу я. — Тут в саду у соседей, который соседский. Тут есть одна планка, которая сломанная. Если ее отодвинуть, тогда получается дырка, и можно пройти.

— Ну так давай отодвигай свою планку и возвращайся домой.

— Я не могу, — говорю. — Не могу отодвинуть. Потому что она не находится. Эта, которая отодвигается.

— Ну так лезь через забор.

— Что?

— Лезь, говорю, через забор. Вставай на какой-нибудь цветочный горшок или что там есть, я не знаю. И перелезай сюда.

Я лезу через забор. Встаю на цветочный горшок. Ой, кажется, я растоптал все цветы.

— Я растоптал все цветы, — кричу я дяде Мусорщику.

— Ну и шут с ними. Ты давай лезь.

Я лезу через забор. Спрыгиваю на своей стороне, где наш сад. Который весь в сорняках. Захожу в дом. Вижу, как дядя Мусорщик выходит из моей комнаты и идет вниз по лестнице.

— Вы что делаете, дядя Мусорщик?

— Да вот распределяю тут кое-что. По работе. — Дядя Мусорщик открывает переднюю дверь, которая уже открыта, потому что на улице весна. Дядя Мусорщик смотрит на ясное синее небо, улыбается и говорит: — Не хочешь помочь?

Я улыбаюсь. Я помогаю дяде Мусорщику. Когда я вырасту, я обязательно стану мусорщиком. Как мой дядя Мусорщик.

— Я хорошо помогаю, правда?

— Ага, Том, дружище. Ты замечательно мне помогаешь.

И я помогаю. Заношу в дом мешки с мусором. Несу их наверх, в свою комнату. Оставляю их там.

— Пусть пока полежат. Как бы на складе. — Дядя Мусорщик говорит, нагромождая мешки друг на друга: — Это только на время. Попозже я съезжу в гараж, на ремонт. — Мешки уже закрывают окно, и поэтому в комнате темно. — Окно пусть будет открыто. Для свежего воздуха.

— А где мне спать, дядя Мусорщик?

— А ты что, так устал, что уже хочешь спать? — Дядя Мусорщик говорит: — Еще даже не вечер.

— Нет, — говорю. — Не сейчас. А когда будет ночь.

Дядя Мусорщик чешет в затылке, у него грязные руки, и волосы тоже становятся грязными.

— Об этом я не подумал. Нелегкое это дело — думать. Обязательно найдется чего-то такое, о чем ты не подумал.

Я смотрю на свою кровать, которая вся завалена мешками с мусором.

— А где мой медвежонок? — Я ищу своего медвежонка и никак не могу найти. — Мой медвежонок. Мой Клоун Подушкин.

Дядя Мусорщик ковыряется в носу.

— Да кто ж его знает, где он. — Дядя Мусорщик говорит: — Он может быть где угодно. В каком-то из этих мешков.

— А как он там оказался, в мешке?

Дядя Мусорщик поднимает руки, которые грязные, и говорит:

— Это я по привычке. Руки привыкли все собирать по мешкам. Привычка — вторая натура.

Я хмурю брови. Ищу своего медвежонка.

— Ну что, нашел?

— Да, — говорю. — Нашел. — Я прижимаю его к себе, своего медвежонка, которого я нашел. — Он был под мешками, которые были на нем. Прямо сверху. Чуть его не раздавили.

Дядя Мусорщик кивает.

— Видишь, с ним ничего не случилось. Он очень даже уютно устроился.

Я морщу нос.

И как только я морщу нос, внизу раздается звонок. Который на входной двери.

Я смотрю на дядю Мусорщика. Думаю: это не дядя Мусорщик, потому что дядя Мусорщик уже здесь. Он не может прийти, потому что уже пришел. Значит, там кто-то, кого здесь нет. Кто-то, кто еще не приходил. Это мама.

— Ну вот. Я же тебе говорил, что она вернется. — Дядя Мусорщик говорит: — Я знал, что она образумится. Так всегда и бывает. Малость повеселилась, и хватит. Натерла, наверное, веселилку. Давай, Том, беги. Открывай.

Я смотрю на дядю Мусорщика.

— Беги открывай.

Я бегу к двери, и улыбаюсь, и думаю о маме. Бегу, бегу, а потом останавливаюсь и думаю: это не мама. Совсем не мама.

Это не мама. Это дяденька-полицейский.

Я говорю ему:

— Здравствуйте, дяденька-полицейский.

Дяденька-полицейский кивает и говорит:

— А родители дома? Я качаю головой.

— Нет, — говорю. — Только я дома. И еще дядя Мусорщик, он мой дядя.

Дяденька-полицейский кивает.

— Мне можно войти? — Только он почему-то не входит. Стоит на пороге, прикрывает нос. — А этот твой дядя… можно с ним поговорить?

Дядя Мусорщик стоит на лестнице, на самом верху. Смотрит вниз и говорит:

— Обними ее, Том.

— Это не мама, — говорю я дяде Мусорщику. — Это дяденька-полицейский. И еще тетенька-полицейская. — Да, теперь их уже двое. Дяденька-полицейский и тетенька-полицейская. Тетеньки не было раньше, она подошла только сейчас.

Дядя Мусорщик спускается вниз по лестнице, идет к нам.

Дяденька-полицейский говорит:

— Это ваша мусорная машина стоит на улице?

— Так точно, моя, — говорит дядя Мусорщик дяденьке-полицейскому, а потом смотрит на тетеньку-полицейскую, улыбается и говорит: — Вы хорошо себя чувствуете?

Тетенька-полицейская молча кивает. Дяденька-полицейский говорит:

— Тут граждане жалуются. Одна пожилая старушка. На самом деле две пожилые старушки. Им не нравится, что на улице стоит мусорная машина. От нее плохо пахнет.

— Так это же мусор. Ненужные вещи, так сказать, бытовые отходы. Хотя иногда попадаются очень даже хорошие вещи. Вы не поверите, какие хорошие вещи люди выбрасывают на помойку. Вы точно хорошо себя чувствуете? — Дядя Мусорщик улыбается тетеньке-полицейской. — Вам помочь снять пальто?

Тетенька-полицейская не говорит ничего.

— Да вы улыбнитесь. — Дядя Мусорщик улыбается, хочет развеселить тетеньку-полицейскую. — Всякое в жизни бывает.

Тетенька-полицейская не улыбается. Дядя Мусорщик очень хочет, чтобы она улыбнулась, он очень старается, чтобы ей было чуточку повеселее, только ей совершенно не весело. Потому что она полицейская, а все полицейские всегда сердитые.

Дяденька-полицейский говорит дяде Мусорщику:

— Так что, будьте любезны, уберите машину с улицы. Отгоните ее на пустырь.

— Будет исполнено в лучшем виде. Уже пошел отгонять. — Дядя Мусорщик улыбается тетеньке-полицейской и говорит: — Может, прокатимся? С ветерком? Может быть, это вас хоть немножечко развеселит.

Тетенька-полицейская не говорит ничего. Дядя Мусорщик хмурится и говорит:

— Ну как хотите.

Дяденька-полицейский и тетенька-полицейская уходят. Тетеньке-полицейской, наверное, и вправду слегка нездоровится. Она какая-то бледная-бледная.

Дядя Мусорщик закрывает дверь, и весна остается снаружи, и свежий воздух — он тоже снаружи. А мы внутри, где воняет. Дядя Мусорщик вздыхает и говорит:

— Мне всю жизнь с женщинами не везет. Такая вот невезуха по жизни.

Я сижу наверху, у себя в комнате. Я устал. Мусор воняет, и от этого мне сонно. Я мог бы, наверное, спуститься вниз. Внизу нету мусора. Но я не могу идти вниз. Потому что я страшно устал, и мусор воняет, и меня клонит в сон. В комнате очень темно, окно закрыто мешками с мусором, и поэтому кажется, что сейчас ночь, а ночью надо ложиться спать. Это все потому, что я помогал дяде Мусорщику. Я хорошо помогал и теперь страшно устал.

Уже утро, и я проснулся.

Да, уже утро, только оно совершенно неправильное. Противное утро, помоечное. И пахнет противно — помойкой. Это все из-за мусора. Даже сны, которые снились мне ночью, тоже пахли помойкой. Мне снилось, что мама вернулась, и мы с ней обнимаемся. А потом, когда я проснулся, оказалось, что я ни с кем не обнимаюсь, а лежу, зажимаю нос.

Я встаю. Не хочу лежать в этой кровати, которая раньше была моей, а теперь стала мусорной.

Сколько время? Нельзя даже выглянуть в окно, потому что оно заставлено мусорными мешками. Я спал в ботинках, которые были еще вчера. Я их даже не снял, ботинки. И не надел пижаму. Так что я не одеваюсь, когда встаю. Зачем одеваться, когда ты уже одет?

Я спускаюсь по лестнице вниз. Вместе с Клоуном Подушкиным. Я держу его за руку и несу его вниз. Внизу светло, свет проникает в окно на двери. Сейчас весна, и уже даже не утро, а день. Середина дня. Я заспался под мусорный запах, от которого очень сонно.

— Дядя Мусорщик?! — Я зову дядю, ищу его в доме. Где пахнет мусором. Там, где мусор, всегда пахнет мусором и помойкой. И тут где-то должен быть дядя Мусорщик, который работает мусорщиком, собирает мусор. — Дядя Мусорщик?!

— Я здесь, Том, дружище.

Я иду к дяде. В большую комнату.

Дядя Мусорщик сидит в большой комнате. Сидит перед теликом. Когда я вхожу, он быстренько выключает телик. Он смотрел фильм на видеомагнитофоне, ну, который был у него дома, а теперь дядя его принес к нам.

Дядя Мусорщик сидит почти голый, только в одних трусах. И больше ни в чем. Ни в чем, кроме трусов. Сидит, выковыривает какие-то крошки из волос у себя на животе. Ковыряется пальцем в пупке. Дядя Мусорщик смеется и говорит:

— А я тут киношку смотрю по видео.

— А можно мне тоже ее посмотреть? — говорю. — Эту киношку, которая по видео?

Дядя Мусорщик качает головой.

— Это только для взрослых.

— Я взрослый. Я даже в школу уже не хожу.

Дядя Мусорщик меня не слушает.

— Я подумал, что лучше его притащить сюда. Если я пока тут поселюсь, пусть он будет у меня на глазах.

— А вы тут поселитесь?

Дядя Мусорщик кивает.

— Ну, если тут будет мой видеомагнитофон, то мне тоже надо быть здесь, чтобы за ним присмотреть. Все-таки вещь дорогая.

— А за мной? За мной вы тоже присмотрите?

Дядя Мусорщик задумчиво чешет щеку. Потом пожимает плечами и говорит:

— Разберемся, я думаю.

— А вы приготовите мне завтрак?

— Не видишь, я занят. Смотрю за видео.

— Но ведь оно даже не включено.

— Я смотрю не его, а за ним. — Дядя Мусорщик говорит: — Я за ним наблюдаю. Я его сторожу. Все-таки вещь дорогая.

— Ага. — Я иду на кухню готовить завтрак. Только я ничего не готовлю, потому что сразу же возвращаюсь в большую комнату, почти даже не заходя в кухню. Я говорю дяде Мусорщику: — Дядя Мусорщик. А что там делает ваша тарелка? Которая с осликом. Который прогуливает лошадку.

— Лучший фамильный сервиз.

— И ваша микроволновая печка. И ваш матрас.

— А я тебе разве не говорил? — Дядя Мусорщик говорит: — Я продал дом.

— Какой дом?

— Который был мой. Ну, где я жил. Свою комнату.

Он продал дом. Продал за денежку. Значит, теперь у него есть деньги, и он мне купит конфет. Я улыбаюсь и говорю:

— А вы купите мне конфет? На те деньги, которые от проданного дома?

— Э… — Дядя Мусорщик делает тоскливое лицо. — Денег нет, Том, дружище. Я их потратил. Купил себе вот трусы. — Дядя Мусорщик встает, чтобы показать мне свои трусы. Поворачивается кругом, чтобы мне было видно со всех сторон. Это очень хорошие трусы. Самые лучшие, какие есть.

— Они что, так дорого стоят? Все-все деньги, которые за проданный дом?

— Они же шелковые, Том, дружище. Какие нравятся женщинам. — Дядя Мусорщик садится обратно в кресло и расправляет трусы. — Надо использовать любые средства. Ну, чтобы нравиться женщинам. А то мне всю жизнь с женщинами не везет. А такие трусы сводят женщин с ума.

— Я иду завтрак готовить.

— Только сперва открой дверь, там звонят.

Там и вправду звонят. Но мне надо готовить завтрак. А дядя Мусорщик говорит, что сперва надо пойти открыть дверь. Я знаю, что надо слушаться старших. Иду открывать. Я уже даже не думаю, кто там. Даже не думаю, что там моя мама.

Это дяденька-полицейский и тетенька-полицейская. Они заходят в большую комнату. Даже не спрашивают разрешения, а заходят, не спрашиваясь. Заходят в наш дом, где воняет от мусора.

Дядя Мусорщик смотрит на них и спрашивает:

— Что-то случилось?

Дяденька-полицейский и тетенька-полицейская молчат, ничего не говорят. А потом дяденька-полицейский говорит:

— Будьте любезны, пойдемте с нами.

— А что случилось? — Дядя Мусорщик встает с кресла и говорит: — Вам помочь снять пальто? — Это он говорит тетеньке-полицейской. Он стоит так, чтобы она видела его трусы. Ну, которые нравятся женщинам. Которые их сводят с ума. Только тетенька-полицейская почему-то с ума не сводится. Она просто стоит, даже не смотрит на дядю Мусорщика.

— Будьте любезны, наденьте брюки. Мы не можем позволить, чтобы вы своим видом оскорбляли общественность, — говорит дяденька-полицейский. Это он говорит моему дяде Мусорщику. — К нам опять поступили жалобы. Относительно вашего транспорта. Относительно запаха.

Дядя Мусорщик смущается. Дяденька-полицейский говорит:

— В своем доме можете распространять всякие запахи, какие вам нравятся. Но что касается общественных мест…

— Э… а долго все это займет? — Дядя Мусорщик показывает на меня: — Я, видите ли, несу ответственность за ребенка. Мне надо присматривать за Томом.

— Он уже большой мальчик и вполне в состоянии сам о себе позаботиться.

Я уточняю у дяденьки-полицейского:

— Значит, я уже взрослый?

— По мне, так в полнее даже взрослый, — говорит дяденька-полицейский.

— Значит, мне можно смотреть эти фильмы, которые только для взрослых?

— Какие фильмы, которые только для взрослых?

— Ну, которые на видео, на видаке. — Я показываю на видак, в который вставлена видеокассета.

Дяденька-полицейский смотрит на тетеньку-полицейскую.

Тетенька-полицейская смотрит на дяденьку-полицейского, улыбается и говорит:

— А давайте все вместе посмотрим?

Дяденька-полицейский включает видак. Нажимает на кнопку, которая чтобы включить, и видак включается.

А сам фильм включается в телевизоре, на экране. Это фильм только для взрослых. Сперва там нет никакого фильма, а есть только надписи: «1988. Специальное коллекционное издание». Буквы сияют, как золото. Они золотые. А потом буквы кончаются, и начинаются ослики. Ослики бегают наперегонки. Ходят обычным шагом. Носят шляпы. Прогуливают лошадку.

Тетенька-полицейская смеется. Дяденька-полицейский выключает видак и говорит:

— Каждому — свое. А сейчас, мистер Стволер, — это он говорит моему дяде Мусорщику, — пройдемте с нами. Вы арестованы по статье девять-девять-девять «Положения о запахе транспортных средств». Надевайте брюки. Говорите Тому «до свидания». До свидания, Том.

Я молчу, не говорю «до свидания». Вообще ничего не говорю.

Дядя Мусорщик говорит мне «до свидания». Он говорит это не просто, а под арестом.

Это так скучно, правда? Когда у тебя арестовали дядю. Утро кончилось, и день тоже кончился, и вечер, и началась уже ночь. И все, что я сделал, — только позавтракал «Тигром Антонием». Ел его из моей миски, которая самая любимая. Съел все-все-все, что было в миске. А потом стал собираться в школу. Я думал, думал и вот что придумал: если я пойду в школу, мама вернется. А потом, когда я пошел в школу, я до нее не дошел. Потому что мне стало страшно. Мне стало страшно туда идти. Я подумал: вот я приду в школу, и меня будут ругать и спрашивать, почему я не был в школе.

И вот что я сделал. Я не стал делать вообще ничего. Просто сидел в большой комнате, в кресле, и нюхал запах от мусора, который вонючий. Смотрел кассету, которая в видео, которую смотрят на видаке. Это фильм только для взрослых. Про осликов, которые бегают наперегонки, и прогуливают лошадку, и соревнуются, кто быстрей прогуляет лошадку.

Вот все, что я делал за утро, за день и за вечер. Ждал, что вернется мой дядя Мусорщик, что дяденька-полицейский и тетенька-полицейская отпустят его из тюрьмы, куда его арестовали. Я и сейчас тоже жду. Жду дядю Мусорщика и смотрю в окно. Дядя Мусорщик не возвращается, он все еще в тюрьме, под арестом. Его еще не отпустили.

Приходит дяденька-полицейский, не тот, который уже приходил, а другой. Садится в мусорную машину и куда-то на ней уезжает. Он ее конфесует… нет, конфекскует. Это значит, что ее отвезут подальше и наполнят конфетами и конфетти. И еще — конфитюром.

Я выхожу на улицу, где темно. Иду искать дядю Мусорщика. Иду по улице, потом — по другой улице, потом — по третьей. Нахожу полицейское отделение, только оно закрыто.

Там на двери висит табличка, на табличке написано: «Закрыто». А рядом с дверью на стене висит плакат, накрытый стеклом из пластмассы. Там, на плакате, нарисован дяденька-полицейский, не тот, который арестовал дядю Мусорщика, а вообще полицейский, на голове у него — синий шлем в форме синего ананаса, а внизу идет надпись: «Посадим надолго».

Рядом с эти плакатом — еще один, тоже плакат Там написано: «НАПНД. Иногда они нас раздражают. Но о них все равно надо заботиться. Национальная ассоциация против насилия над детьми».

Я читаю надпись на плакате. Потом читаю еще раз. Там нарисован ребенок, маленький симпатичный ребенок, который плачет. Я смотрю на него и тоже плачу

Просто стою и вообще ничего не делаю, только плачу. Слезы льются, как будто уже конец света, но я вообще ничего не делаю. Просто стою.

Примула Дерябнула

Я пришел в это место, ну, где заботятся о детях. Там закрыто. Никого нет. Но сзади, если обойти дом, есть еще одна дверь. И там есть специальная дверка для кошек. Ну, чтобы они выходили гулять. Я пролезаю сквозь дверку для кошек. Она очень большая. Наверное, тут у них очень большая кошка. Хотя нет. Это, наверное, дверка, которая для детей. Так что она не для кошек, она для детей. Я забираюсь внутрь, в комнату. И ложусь спать.

А потом просыпаюсь. От света, который меня разбудил.

Комната, где я заснул, она какая-то странная. Стены сделаны из металлической сетки, а вместо кровати — матрас из соломки. Не из той соломки, через которую пьют, а из той, из которой делают волосы для огородного пугала. Тут таких комнат — несколько штук. И в каждой из них спит ребенок.

Кто-то идет. Какие-то дяденька с тетенькой. Дяденька — он с бородой и тетрадкой. А тетенька очень красивая, как настоящая шикарная леди. Вся такая нарядная-нарядная. Нарядная тетенька говорит:

— Вот этот — просто очаровашка.

Дяденька с бородой кивает.

— Какая прелесть. Посмотрите, какие ушки. Просто очарование, а не ушки. — Нарядная тетенька говорит: — Так бы вот целыми днями трепала его по ушам, чтобы они хлопали и развевались, но, боюсь, они быстро износятся.

Я сижу на матрасе, смотрю сквозь сетку и думаю: этот дяденька, который с тетрадкой, он, наверное, здесь работает. У них тут так много детей, они просто не успевают заботиться обо всех. А эта тетенька, которая нарядная, она пришла посмотреть на детей. Она ходит, смотрит и говорит: «Просто очаровашка» и «Прелесть». А потом вдруг останавливается. И смотрит на меня.

Дяденька с бородой и тетрадкой говорит:

— Я вас оставлю. Вы сами все посмотрите. Только имейте в виду, кого бы из них вы ни выбрали, это уже на всю жизнь.

Нарядная тетенька не говорит ничего. Стоит, смотрит на меня.

Дяденька с бородой смотрит на тетеньку и вдруг говорит:

— Что-то не так?

Нарядная тетенька говорит:

— А это еще что такое…

— Это я, Том, — говорю я нарядной тетеньке.

Дяденька с бородой не говорит ничего. Потом смотрит в свою тетрадку:

— Здесь, вероятно, какое-то недоразумение.

Нарядная тетенька качает головой, смотрит на меня и говорит:

— Какая прелесть. — Она говорит это дяденьке с бородой. А потом улыбается мне и говорит: — Настоящая очаровашка. Не совсем то, что я думала, надо признаться. Но все равно просто прелесть.

Один из детей в других комнатах говорит:

— Гав.

Это он балуется.

Мы с нарядной тетенькой выходим на улицу. Через нормальную дверь, для больших. Дяденька с бородой и тетрадкой стоит на пороге с открытым ртом, он его даже не закрывает, потому что сейчас весна и тепло. Нарядная тетенька хлопает дверью, так что дверь даже дрожит, и дверка, которая для детей, тоже дрожит. Нарядная тетенька вдыхает теплый весенний воздух.

— Какой чудесный сегодня день. — Она берет меня за руку и ведет за собой по улице.

А я смотрю на нее и думаю: какая хорошая тетенька, такая хорошая и нарядная. Настоящая леди.

— Я только никак не могу понять. — Нарядная тетенька вдруг останавливается, улыбается и говорит: — Знаешь, как говорится… — Нарядная тетенька говорит, как говорится: — Пришел за коровой, ушел с бегемотом.

— С каким бегемотом? — Я не понимаю. — За какой коровой?

— Да, жизнь полна идиотизма, но как живой настоящий мальчик попал в НАПНДЖ?

— Здесь потому что заботятся о детях. Это такое специальное место для защиты детей.

Нарядная тетенька делает вид, что у нее подкосились ноги. А может, они и вправду подкосились. Я даже боюсь, что она упадет, но она не падает. Она очень хорошая. И нарядная. У нее темные волосы, такие… каштановые и кудрявые. И карие глаза. Она смотрит на меня, смотрит мне прямо в глаза и говорит:

— Мой прелестный малыш, ты разве не знаешь, что такое НАПНДЖ?

Нарядная тетенька показывает на плакат у двери. На плакате написано: «НАПНДЖ. Животные — они на всю жизнь. Они не только для смеха. Национальная ассоциация против насилия над домашними животными».

Я делаю задумчивое лицо. Смотрю на нарядную тетеньку.

— И вот мне хотелось бы знать, как ты оказался в собачьем приюте.

— Я пролез через дверь, — говорю. — Там была дверца, которая для детей.

— Она для собак.

— Для собак. Я пролез через эту дверцу. А потом лег на матрас, который был из соломы, и сразу заснул.

— И когда это было?

— У меня дома кончился весь «Тигр Антоний». Это такие специальные хлопья на завтрак. Но они кончились, и у меня стал голодный живот.

— Так, погоди. — Нарядная тетенька говорит: — Давай сперва сходим где-нибудь поедим, а потом ты расскажешь мне все-все-все. Кстати, меня зовут Прим.

— А я Том Стволер, мне девять лет.

— Как все официально. — Прим смеется и говорит: — Я Примула Дерябнула, мне тридцать семь. Да, я уже совсем старенькая. Но хорошо сохранилась. И я умираю от голода. — Прим берет меня за руку и говорит: — Я знаю тут одно место, там вкусно кормят.

Мы с Прим идем кушать в то самое место, где вкусно кормят. Прим ведет меня за руку, я улыбаюсь, и она улыбается, и еще я пою, но не громко, а про себя. Мы приходим в то самое место, и там есть дяденька, который тоже этническое меньшинство. Он говорит:

— Столик на двоих?

Прим смеется и говорит:

— На одного с половиной.

Дяденька, который этническое меньшинство, смеется и говорит:

— На одного с половиной, да-да. Вот тут, у окна. Очень хорошее место. — Дяденька, который этническое меньшинство, отодвигает стул. Я сажусь, и дяденька пододвигает меня к столу вместе со стулом. Прим тоже садится. Дяденька, который этническое меньшинство, кладет нам на стол две книжки. Одну — для меня, и вторую-для Прим.

Я смотрю на книжку, которая для меня. Там написано: «Меню». Это какая-то скучная книжка, совсем без картинок.

Прим открывает свою книжку, читает ее, говорит:

— Так-так-так.

— Не хотите чего-нибудь выпить?

Прим смотрит на дяденьку, который этническое меньшинство, и говорит:

— Домашнего красного.

— Бокал домашнего красного.

Прим улыбается:

— Бутылку.

Дяденька, который этническое меньшинство, кивает.

— А для джентльмена?

Я верчу головой. Ищу этого джентльмена. Прим прикасается к моей руке:

— Том, малыш, он имеет в виду тебя. Ты будешь что-нибудь пить?

— Газировку с апельсиновым соком.

Прим морщит нос.

— Вряд ли здесь подают газировку с апельсиновым соком. Может быть, выпьешь пока апельсиновый сок с газировкой? Y вас есть апельсиновый сок с газировкой?

Дяденька, который этническое меньшинство, кивает.

— И дежурный обед на двоих. Хотя, если можно… — Прим смеется и говорит: — Можно сделать на одного с половиной? Том у нас еще маленький. Он много не съест.

— Конечно, мадам. Сэр. — Дяденька, который этническое меньшинство, наклоняется, как будто хочет завязать шнурки. Только он не завязывает шнурки. Он просто уходит.

Прим смотрит на меня и говорит:

— А теперь, Том, рассказывай. Свою историю жизни.

Я делаю хмурое лицо.

— Давай, Том. Рассказывай.

— Я Том Стволер. — Я пожимаю плечами. — Я родился и вырос в Лондоне.

— А чем занимаются твои папа с мамой?

— Папа сейчас в тюрьме. На нефтяной вышке. Он занимается сексом.

— А мама?

— Она занимается сексом.

Прим кивает.

— Понятно. Это все объясняет. И что кончился твой «Тигр Антоний». Кстати, напомни мне на обратном пути, чтобы я купила тебе пару пачек. Когда мы пойдем домой.

— Я домой не пойду, — говорю. — Там противно.

— Очаровательно.

— Это все из-за мусора, он воняет. Это мой дядя его принес, мусор. Его зовут дядя Мусорщик, он работает мусорщиком.

— Ага, понятно. Ты говорил про свой дом.

Дяденька, который этническое меньшинство, приносит стакан апельсинового сока и бутылку вина. Наливает вино в бокал, ставит бутылку на стол.

— Я подумала, ты говорил про мой дом. Там уж точно ничем не воняет. А если когда чем и пахнет, то пахнет вкусно. — Прим говорит: — Цветами, и ароматными палочками. И мужчинами, разумеется. Кстати сказать. Что ты там говорил про своего дядю Мусорщика?

— Это мой дядя. Он сейчас в тюрьме. Все сидят в тюрьме. И папа, и дядя. Все-все.

Прим отпивает вино, говорит:

— Трагедия рабочего класса.

— Да нет, — говорю. — Они вообще не работают. Они занимаются сексом. Даже мой дядя. Ему всегда везет с женщинами.

— Правда?

— У него есть такие трусы, которые нравятся женщинам и сводят женщин с ума. Такие шелковые трусы.

— И что, это работает?

— Да нет, — говорю. — Он вообще не работает. Он в тюрьме.

— В шелковых трусах. — Прим смеется и говорит: — Наверное, этот твой дядя знает толк в сексе.

— А что, в тюрьме занимаются сексом?

— Наверное, да. Я бы вот занялась. — Прим делает мечтательное лицо. — Все эти огромные, грубые, волосатые мужики…

— А вам нравятся грубые и волосатые мужики?

— Том, ты еще маленький для таких разговоров. — Прим делает строгое лицо и говорит: — А вот и наши закуски.

Мы с Прим идем вдоль по улице. Прим ведет меня за руку, я улыбаюсь, и она улыбается, и еще я пою, про себя. Прим спотыкается и падает в кусты. Я тяну ее за руку, помогаю подняться. Она очень смешная — Прим.

Мы с ней оба объелись. В том месте, где вкусно кормят. Прим выпила целую бутылку вина и стала такая смешная-смешная. Я выпил свой сок, апельсиновый с газировкой, и тоже стал очень смешной. Только не по-настоящему, а понарошку. Это я так притворялся. Потом Прим расплатилась. Дала тому дяденьке, который носил нам еду, специальный лазерный пистолет, который стреляет цифрами-деньгами. Потом мы вышли из этого места, где вкусно кормят, и Прим споткнулась и упала в кусты.

Я тяну ее за руку, помогаю подняться.

А потом смеюсь, и сам падаю в кусты, и кричу:

— Помогите, я упал в кустики!

— Кстати о кустиках. — Прим смеется и говорит: — Может быть, ты их мне пострижешь. Потом. Когда мы придем домой. Ну, если вообще доберемся до дома.

Я не слушаю. Я лежу на траве в кустах.

— У тебя как раз подходящий рост. — Прим снова падает в кусты. — Мне даже не надо будет вставать на стул.

Я не слушаю. Я смотрю на витрину, которая в магазине.

Прим поднимается на ноги, поднимает меня и говорит:

— Что там? Ты что-то увидел?

Там целая гора коробок с «Тигром Антонием». И еще там написано на бумажке: ««Тигр Антоний». Овсяные хлопья для детского завтрака. Распродажа за полцены».

— Ага, нам с тобой повезло. Давай купим тебе твоих хлопьев. — Прим идет в магазин, открывает дверь, спотыкается, падает, но тут же встает и говорит продавцу: — Нам, пожалуйста, сто пятьдесят коробок. Антония. — Прим спотыкается, падает, встает на ноги и говорит: — Тигра.

У продавца есть фургончик. Мы все забрались в фургончик. Дяденька-продавец сел за руль. Прим — рядом с ним. На переднем сиденье. А я сижу сзади, вместе со ста пятьюдесятью коробками «Тигра Антония». Прим, которая сидит рядом с дяденькой-продавцом, говорит:

— Вы женаты?

Это она говорит дяденьке-продавцу, а он отвечает ей:

— Да, я женат.

— И счастливы в браке?

— Ага.

— Вот жопа.

Я смотрю на сто пятьдесят коробок и думаю: это все — «Тигр Антоний». Мечта всей жизни. А мой живот думает и мечтает: да, надо скорее все это съесть.

Прим открывает сумку и говорит:

— Куда я его задевала? — Она оборачивается ко мне и спрашивает: — Том, ты не знаешь, куда я дела свой кредитный пистолет?

— Вы его оставили в том месте. Где вкусно кормят.

— Вот жопа. — Она смотрит на дяденьку-продавца, который сидит за рулем, и говорит: — Я бы, наверное, и голову давно потеряла. Не будь на ней столько кудряшек. Могу я вам выписать чек? Том, подожди меня здесь. Я схожу за своей чековой книжкой. — Прим открывает дверцу фургончика и выходит наружу.

Я смотрю на коробки с «Тигром Антонием». Считаю их. Раз. Два… Раз…

Возвращается Прим, залезает обратно в фургончик. Машет чековой книжкой, улыбается и говорит:

— Тру-ля-ля.

Прим живет в большом доме, в роскошной квартире, в самом роскошном квартале Лондона. Здесь много больших и красивых домов, они все покрашены в белый цвет, и у них очень смешные окна, такие… старинные, наверху круглые, а снизу — квадратные. Квартира Прим — она в самом низу. Туда даже нужно спускаться по лестнице. Прим спускается вниз по лестнице, отпирает дверь и говорит:

— Стыд и срам, а не квартира. В свое оправдание могу сказать только, что она не моя.

И вовсе не стыд и не срам. Очень даже роскошная квартира.

— Мама умрет в ноябре. И я поселюсь в ее доме. Если сумею открыть там дверь. Моя мама, когда позволяло здоровье, была страстным коллекционером. Собирала антиквариат. Ее дом весь забит всяким очаровательным хламом. Персидские кошачьи ковры. Готические вешалки для пальто. И, наверное, лучшая в мире коллекция ядовитого плюща, которого хватит, чтобы отравить всю Землю. А теперь, Том… — Прим делает задумчивое лицо. — Нам надо придумать, как мы их перетащим. Все эти коробки. С твоим детским завтраком. Все сто пятьдесят коробок. Перетащить. Из сада в кладовку. По лестнице. Под воздействием алкоголя. И апельсинового сока.

Я думаю, думаю, думаю. Очень задумчиво думаю. А потом говорю:

— Надо их перенести. Оттуда — сюда.

Прим поднимается вверх по лестнице. Выходит на улицу, где весна. У нее очень красивая попа, как у настоящей роскошной леди в роскошных брюках, в которых ходят настоящие леди. Она как будто бы улыбается — попа. Я поднимаюсь по лестнице, улыбаюсь улыбчивой попе. И она улыбается мне в ответ, улыбается и говорит:

— Надо было попросить того мужчину, чтобы он нам помог. У него были такие большие и сильные руки.

Я смотрю на красивую попу, которая как будто бы улыбается.

— Обожаю весну. Это так возбуждает. Рубашки с короткими рукавами. Восхитительный запах мужского тела. Волосатая грудь. Отойди-ка, малыш. — Прим подтаскивает коробки с «Тигром Антонием» к лестнице и толкает их вниз. Они падают вниз. Туда, где кончается лестница.

Мы с Прим кое-как перебираемся через коробки с «Тигром Антонием», сваленные у подножия лестницы. Они помялись, пока летели. Некоторые порвались, и полосатые хлопья высыпались на пол. Я потихонечку их подбираю и ем, но так, чтобы Прим не заметила, потому что нельзя кушать с пола. Потом я иду следом за Прим и говорю:

— Прим, а что такое кладовка?

Прим стоит у открытой двери. Дверь ведет в темную комнату, похожую на большой шкаф. Прим разбирает там вещи, чтобы освободить место для «Тигра Антония».

— Раньше, когда еще не было холодильников, продукты хранили в кладовке. — Прим достает из темной комнаты всякие вещи и кладет их обратно, но уже по-другому. — Но мне повезло. В этой квартире есть и холодильник, и кладовая. Холодильник — для скоропортящихся продуктов. Кладовая — для всяких консервов и хлопьев. Ну, если там будет место для хлопьев.

Мы с Прим носим коробки с «Тигром Антонием» и кладем их в кладовку. Прим — она взрослая, она берет сразу по десять коробок. А я еще маленький, я беру по одной. Мы с Прим носим коробки с хлопьями, которые для детского завтрака, через большую комнату и кухню и кладем их в кладовку. Прим все время смеется и говорит: «Какой ты славный». Она качает головой, и смеется, и кладет «Тигра Антония» в кладовку.

Когда все «Тигры Антонии» сложены, все сто пятьдесят коробок, Прим закрывает дверь, ну, которая от кладовки, и встает, прислонившись спиной к двери. Она говорит:

— А за нами остались следы.

— Я-пойду по следам, — говорю и иду по следам. Следы — это такая дорожка из оранжевых хлопьев в полоску и сахара.

— Только не кушай с пола. — Прим говорит: — А то он грязный.

Я еще маленький, я ребенок. Но я пью вино. Я попросил апельсиновый сок с газировкой, а Прим сказала, что у нее нет никакого сока, что надо сходить в магазин и купить. А пока мы еще не пошли в магазин, я могу выпить ее вина. Только немного. Один стакан. И не сразу весь, а понемножку. Я сижу, пью вино понемножку. Прим тоже сидит, пьет вино. Только она его пьет сразу все, и оно ударяет ей в голову. Она наливает себе еще и выпивает еще стакан. Она сидит в большом кресле, которое очень роскошное. Она сидит, положив ноги на маленький столик, который тоже роскошный. Я сижу в другом кресле. Сижу и вообще ничего не делаю. Я потому что напился пьяным.

— Должна сказать. — Прим говорит, что должна сказать: — Этот твой дядя, про которого ты рассказывал. Он мне уже нравится.

— А ничего, что от него воняет?

— Это как раз то, что нужно. Люблю грубых мужчин. — Прим улыбается и наливает себе еще. — Можно даже его рассмотреть в качестве кандидатуры для создания семьи.

— Он не может сейчас создавать семью, — говорю. — Он сидит в тюрьме.

— Но ведь когда-нибудь его отпустят.

— А вдруг не отпустят? — говорю я и икаю. — Вдруг он останется там навсегда?

— Этого мы не знаем. Но можем узнать. Мы узнаем, отпустят его или нет. А если его никогда не отпустят, мы устроим ему побег.

Я улыбаюсь. Мне нравится этот план.

— Но сперва мне надо будет напиться. — Прим пьет вино, потому что ей надо напиться пьяной. — Мы пойдем в ваш полицейский участок. Для начала. И вежливо спросим.

— А она там, тюрьма? В полицейском участке?

Прим качает головой.

— Ты разве не знаешь, в чем разница между тюрьмой и полицейским участком?

Я качаю головой.

— Разница, милый мой, в том, что в одном месте полно закоренелых преступников, склонных к жестокости и насилию. — Прим говорит: — А второе — это и есть тюрьма.

Я киваю.

— Понятно?

Я качаю головой. Ничего не понятно.

— А когда мы устроим ему побег, — говорю, — мне придется вернуться к себе домой?

— Теперь твой дом — здесь, у меня. Кстати, хорошо, что напомнил. — Прим встает и идет к двери. Ее сильно шатает, потому что она напилась. — Надо придумать, где тебе спать. — Прим открывает дверь и говорит: — Иди сюда, в спальню.

Я встаю и иду. Меня тоже шатает, потому что я тоже напился. Я захожу в спальню. Это очень роскошная спальня. Там есть кровать в форме сердечка, которое как бы любовь.

— Очень красивая спальня. — Я говорю: — И кровать. Кровать тоже очень красивая. В форме сердечка, которое как бы любовь.

— Это влагалище. — Прим говорит: — Мое влагалище. Ты что, не знал, что сердечко, которое символизирует любовь, на самом деле символизирует женские половые органы?

— А где моя кровать, где я буду спать?

Прим кусает губы.

— Ты можешь спать в большой комнате, но там нет даже дивана. Только два кресла. Теперь понимаешь, почему мне так стыдно? Можно сдвинуть их вместе. И накрыть тебя чем-нибудь. Например, пледом. Или ты можешь спать здесь, со мной. В ногах кровати. Рядом с моими ногами. Может быть, они даже помогут тебе заснуть.

Я киваю:

— Потому что они будут пахнуть.

— На самом деле я имела в виду немножко другое. — Прим шевелит пальцами ног. Получается очень роскошно. — Я имела в виду, что ты можешь считать мои пальцы. И это поможет тебе заснуть.

Прим расплачивается с дяденькой-таксистом своим лазерным пистолетом, который стреляет деньгами-цифрами. Это тот самый кредитный пистолет, который она потеряла в том месте, где вкусно кормят. Мы вернулись туда и нашли пистолет. Нам его сразу вернули. Там все очень хорошие. В этом месте, где вкусно кормят.

— Это тот полицейский участок? Мы с тобой правильно приехали, Том?

— Да, — говорю. — Мы приехали правильно. А вот это место, куда я ходил. — Я показываю на плакат.

Прим смотрит на плакат, накрытый стеклом из пластмассы. Там, на плакате, написано: «НАПНД. Иногда они нас раздражают. Но о них все равно надо заботиться. Национальная ассоциация против насилия над детьми». Прим читает, что там написано, улыбается и говорит:

— Получается, ты все перепутал и вместо НАПНД попал в НАПНДЖ?

— Смотрите. — Я показываю на другой плакат, где нарисован дяденька-полицейский в таком синем шлеме, похожем на ананас, только синий, а внизу идет надпись: «Посадим надолго».

— Как-то оно не предвещает ничего хорошего. — Прим говорит: — Но наш человек невиновен. Даже если, как ты говоришь, его фургон плохо пахнет, он плохо пахнет не просто так, а по веской причине.

Я киваю.

— Если всех посадить, что мы тогда будем делать? Без рабочего класса? Придется самим убирать все дерьмо? — Прим пожимает плечами. — И будет его по колено. Даже страшно представить.

— Он не дерьмо убирает, мой дядя, а бытовые отходы. — Я говорю это с гордой улыбкой, потому что горжусь своим дядей Мусорщиком. — Он ездит по улицам в своей машине и собирает весь мусор, который в мешках. Который люди выносят на улицу. Он его собирает в свою машину и потом увозит.

Прим кивает.

— То есть он собирал его раньше. — Я больше не улыбаюсь, потому что теперь мне грустно. — А теперь больше не собирает. Потому что сидит в тюрьме.

Прим кивает. Открывает дверь и заходит внутрь, в полицейский участок. Потом выходит обратно и говорит:

— А ты чего ждешь? Пойдем.

Там, внутри, все какое-то несимпатичное. Это полицейский участок. Пахнет сигаретным дымом и чипсами, и там есть стойка, и у стойки стоит толстый дяденька-полицейский, стоит и кушает чипсы с ароматом копченого бекона, который делают из поросят. Он в синей форме, и когда вытирает рот рукавом, на рукаве остаются жирные крошки от чипсов, и рукав пахнет копчеными поросятами. Из которых делают бекон для чипсов. Он говорит:

— Так вы говорили.

Он говорит это не нам, а другой тетеньке, которая стоит перед стойкой.

А потом, когда тетенька уже собирается сказать, что она там говорила раньше, в комнату входит еще один дяденька-полицейский, такой высокий и тощий. Входит и говорит толстому дяденьке-полицейскому:

— Смотрел вчера «Бобби»?

Толстый дяденька-полицейский больше не смотрит на тетеньку, которая у стойки, он смотрит на тощего дяденьку-полицейского.

— Полицейский сериал?

Тощий дяденька-полицейский заходит за стойку, к толстому дяденьке-полицейскому, и говорит:

— Ага, на «Семейном канале». Сразу после «Мужей и их жен».

Толстый дяденька-полицейский ест свои чипсы, которые с копченым беконом. Он говорит:

— Моя жена обожает «Мужей и их жен». — Толстый дяденька-полицейский улыбается и говорит: — Когда эта женщина уронила в бассейн свою собачку, жена потом плакала целый вечер. Интересно, как они это снимали?

— Наверняка приглашали собачьего каскадера.

Тетенька, которая стоит у стойки, у нее что-то с лицом. Потому что оно все красное. Тетенька говорит:

— Э… прошу прощения.

Толстый дяденька-полицейский говорит:

— Так что вы там говорили, любезная?

— Раньше мы не смотрели «Бобби». — Тощий дяденька-полицейский говорит: — Но когда его стали показывать сразу после «Мужей и их жен»…

Тетенька, которая у стойки, она уже начинает сердиться. Она говорит:

— Так что вы будете делать с моим муженьком?

Толстый дяденька-полицейский морщится и говорит:

— А в чем, собственно, дело?

— Вот получила от мужа подарочек. — Тетенька, которая у стойки, снимает темные очки. Это ей муж подарил, ну, очки.

Толстый дяденька-полицейский смотрит на женщину. Он неправильно смотрит. Надо смотреть на очки. Но он смотрит на женщину и говорит:

— М-да, неплохо так приложил. Он что у вас, пьющий? Вам следует обратиться в специальную консультацию по вопросам семьи и брака. А мы такими вопросами не занимаемся. У нас нет… э… ресурсов. Следующий.

Женщина, которая была у стойки, садится на стул и плачет.

Прим подходит к стойке и говорит:

— Мы хотим получить информацию про человека, которого арестовали вчера, ближе к вечеру. Фамилия. Стволер. Род занятий. Мусорщик.

Дяденька-полицейский что-то печатает на компьютере. Ждет. Показывает на экран. На экране написано:

Фамилия, имя: Стволер Гарри.

Авто-вердикт: виновен по статье «Владение дурно пахнущим транспортным средством в жилой зоне».

Авто-приговор: тюремное заключение сроком на 10 лет.

— Это он. — Прим говорит: — Это он. Ой, мама.

Я говорю:

— Он сейчас в тюрьме?

Прим кивает.

— В наше время все происходит так быстро. Э… прошу прощения, мадам. — Прим говорит это тетеньке, которая в темных очках. Которая плачет на стуле. Прим кладет руку ей на плечо и что-то шепчет ей на ухо. Тетенька, которая в темных очках, что-то пишет на листочке бумаги и отдает листок Прим. Прим говорит: — Том, пойдем.

— А что вы сказали той тетеньке? — говорю.

— Это наш с ней секрет. Не для детских ушей.

— У меня вовсе даже не детские уши. — Я трогаю свои уши. — Ой, кажется, все же немножечко детские.

— Вот и я говорю.

Мы с Прим сидим в баре, это очень роскошный бар, и здесь наливают вино. Прим сидит на такой высокой табуретке, которая у стойки. Сидит, положив локти на стойку. Я тоже сижу на таком табурете, только локти держу на коленках. Настроение какое-то мрачное. Прим пьет вино и говорит:

— Нам надо. Составить. План.

Я мрачно киваю, с мрачным настроением. Прим смотрит на меня.

— Не грусти, малыш. — Прим говорит: — Мы обязательно что-нибудь придумаем. Как я понимаю, у твоего дяди должен быть… э… в общем, пиписка.

Я улыбаюсь, киваю.

— Да, — говорю. — У него есть пиписка. У него есть такие трусы, которые нравятся женщинам. Я их видел своими глазами. А в трусах есть пиписка.

Прим кивает.

— Ты видел, как она выпирала?

Я киваю. Смеюсь.

— У меня тоже чуть-чуть выпирает. Только немножко. У меня она маленькая, для детей. А у дяди Мусорщика — большая. Большая, как мусорная ведро.

Прим смеется.

— Наверное, и пахнет, как мусорное ведро?

— Да, — говорю. — Точно пахнет. Я ее нюхал. — Это я все выдумываю. Это я так шучу. Я смеюсь, чтобы Прим поняла, что я выдумываю и шучу.

— Знаешь, Том, меня как-то не возбуждает помоечный запах. Я хочу прояснить это сразу. С самого начала. Меня совершенно не возбуждает помоечный запах. Не люблю, когда пахнет помойкой. Когда что-то воняет, это никак не способствует возбуждению.

Я киваю. А потом не киваю и говорю:

— А Марко Меккано говорит, что от девчонок воняет.

— Марко — как дальше?

— Меккано. Он испалец.

— Оно и понятно. Эй, бармен. Еще бутылку шампанского. Надо как следует подготовиться. Нам предстоит спасать дядю. — Прим говорит: — Битва за выпирающие части тела.

Когда мы приходим в тюрьму, Прим спотыкается, падает и ударяется головой прямо о дверь.

— Ой. — Прим встает на ноги, Держится двумя руками за дверь. — Прикрой меня, рядовой.

Мы с Прим входим в тюрьму. Открываем большую тюремную дверь, входим внутрь тюрьмы. Там есть стойка, и за ней сидит дяденька в тюремной форме. Он говорит:

— Добрый день.

Прим подходит к стойке. Спотыкается, падает. Поднимается на ноги. Держится двумя руками за стойку.

— Мы пришли… э… — Прим не знает, чего говорить.

— На свидание к кому-то из заключенных?

— Да. — Прим хлопает глазами и говорит: — Мы пришли на свидание к вашему заключенному. Фамилия — Стволер, имя — Гарри.

Дяденька в тюремной форме ведет пальцем по списку на листе бумаги и говорит:

— Да, есть такой. В дизайнерских трусах.

Я говорю:

— А нам можно к нему?

Дяденька в тюремной форме качает головой.

— Только в часы посещения.

Прим начинает сердиться, она говорит очень сердито:

— А когда тут часы посещения?

Дяденька в тюремной форме отодвигает рукав, смотрит на часы у себя на руке, смотрит-смотрит, а потом говорит:

— Ровно через одну минуту.

Прим кивает.

Мы с Прим ждем.

Дяденька в тюремной форме смотрит на часы.

Мы с Прим ждем.

Дяденька в тюремной форме смотрит на часы.

Мы с Прим ждем.

Дяденька в тюремной форме смотрит на часы.

Мы с Прим ждем.

Дяденька в тюремной форме смотрит на часы. Потом кивает, улыбается и говорит:

— В эту левую дверь.

Мы с Прим идем в эту левую дверь. Прим идет впереди, а я сзади, потому что я маленький и не успеваю за ней. Прим ждет меня, держит дверь. Там, за дверью, еще один дяденька в тюремной форме. Он проверяет у нас карманы, потом роется в сумке Прим, достает всякие штуки из сумки и кладет их обратно. Мы с Прим входим в комнату, где сидит много дяденек, которые сидят в тюрьме. Они все огромные и волосатые. Они называются заключенные. Прим говорит:

— Как насчет вон того? Я качаю головой.

— Он большой. И вонючий. Смотри какой.

— Нет, — говорю. — Это не мой дядя Мусорщик.

Прим пожимает плечами.

— А вон тот, смотри. Видишь? Который со шрамом от уха досюда.

Я качаю головой.

— Да ладно, Том, давай уже выберем парочку и пойдем.

Я говорю:

— Это не магазин, где конфеты. Это тюрьма.

— Э… А как тебе этот? Привет. За что сидим?

Дяденька-заключенный смотрит на Прим. Он сидит за столом. А с другой стороны стола сидит тетенька, его жена. Дяденька-заключенный говорит:

— А тебе что за дело?

— Потрясающе. — Прим хлопает в ладоши. — Ну, разве не прелесть?

Я смотрю на всех дяденек-заключенных, которые есть в этой комнате.

— Его здесь нет, — говорю. — Моего дяди Мусорщика.

— Наверное, ему еще не сказали, что мы пришли. Мы же не договаривались заранее. Ага, вот и он.

— Это не он.

Прим садится за стол, где сидит дяденька-заключенный, улыбается и говорит:

— Вы — Гарри?

Дяденька-заключенный смеется. У него черные-черные зубы. Он смеется и говорит:

— Могу быть и Гарри.

— Это уже кое-что. — Прим говорит: — Скажи, пожалуйста, Гарри, когда тебя выпустят?

К столу подходит какая-то тетенька. Это, наверное, его жена. Она смотрит на дяденьку-заключенного, у которого черные зубы, потом смотрит на Прим, которая сидит за столом. Тетенька говорит:

— А это еще что за цаца?

Дяденька-заключенный, у которого черные зубы, улыбается во весь рот.

Прим падает со стула. Двое дяденек в тюремной форме, которые не сидят в тюрьме, а которые тут работают, помогают ей встать на ноги. Прим говорит:

— Большое спасибо.

Двое дяденек в тюремной форме выводят Прим из тюремной комнаты для свиданий. Один из них держит ее за локоть. Он говорит:

— Последняя пара стаканов была явно лишней, да?

Я говорю:

— Я хочу к своему дяде Мусорщику.

Прим говорит:

— Да, мы хотим мусорщика.

Дяденька в тюремной форме смеется и качает головой.

— Тогда дайте нам гангстера. Нет, лучше двух.

Мы с Прим выходим из тюрьмы на улицу. Вернее, выхожу только я, а Прим выталкивают через дверь, помогают ей выйти.

— Ну, что за жизнь?! — Прим говорит: — Когда положение становится отчаянным, нужна срочная помощь в отчаянных ситуациях. Мне надо сделать один звонок. — Прим садится на край тротуара, открывает свою сумку, достает из нее всякие вещи и кладет их на тротуар. — Куда я опять задевала свой видеотелефон?

Я сижу на краю тротуара, смотрю на вещи, которые Прим достает из сумки. Там есть много всего. Помада. Карандаш для глаз. Лак для волос. Таблетки для освежения дыхания. Конфеты. Я смотрю на конфеты. Они такие большие и круглые, в ярких квадратных фантиках. Называются «Ультра». Я беру одну конфетку, спрашиваю разрешения:

— Можно я съем?

Прим качает головой.

— Ага, вот он где. — Прим достает свой мобильный видеотелефон и листочек бумажки, на котором написано какое-то имя и номер.

Прим — уже взрослая тетенька и делает взрослые вещи. Которые только для взрослых. Я тоже буду их делать, когда стану взрослым. Когда совсем-совсем вырасту. Тоже буду ходить на горячие любовные свидания. Это такие специальные свидания, о которых надо сначала договориться по телефону. А потом, когда уже договоришься, надо как следует вымыться в ванной. И накраситься всякой косметикой. И выбрать, чего надеть. И постричь волосы там, внизу. Называется: сделать прическу. Я помогаю Прим сделать прическу. Я говорю:

— А что вы будете делать на этом любовном свидании?

Прим пудрит нос пудрой. Она говорит:

— Скажем так. Это свидание подразумевает. Хорошее вино. Блуждающие руки. И ужин при свечах для двоих. — Прим смеется. — Или для двоих с половиной.

— А можно мне тоже пойти на любовное свидание?

Прим подводит глаза подводкой для глаз.

— Ты меня совершенно не слушал, что я говорила, да, Том?

Я качаю головой.

— Том, ты же знаешь, если бы я могла, я бы тебя обязательно взяла с собой. Но я не могу. Столик заказан на двоих. Я спросила, нет ли у них столиков на двоих с половиной, но… — Прим вздыхает. — Знаешь, что я сейчас сделаю? — Прим отряхивает волоски. Ну, которые состриженные. Потом встает, надевает платье. Потом открывает комод, достает из комода стеклянный шар. Он такой очень красивый. Прим ставит шар на комод и водит над ним руками. Как будто гладит его, только не прикасаясь. Она говорит: — Я посмотрю в свой хрустальный шар.

— А что вы будете в нем смотреть?

Прим смотрит на шар и говорит:

— Он показывает будущее. — Прим смотрит в шар, а потом хмурится и говорит: — Странно. У тебя нет вообще никакого будущего.

— А его разве не надо включить, этот шар?

Прим включает шар и говорит:

— Ага. Ладно, что тут у нас?

— Я пойду на любовное свидание?

Прим кивает. Улыбается и говорит:

— Да, Том, пойдешь. На свидание с девочкой.

— Она красивая?

Прим молчит, не говорит ничего. Делает задумчивое лицо. А потом говорит:

— Она добрая и хорошая.

— А что она делает? — Я смотрю в шар. Ой-ой-ой.

— Это естественные отправления организма, Том. — Прим смотрит в шар, объясняет, что делает девочка. Ну, с которой у меня будет свидание. — Она уже все закончила, уже вытирает попу. Очень тщательно вытирает. Это хороший знак, правда, Том?

Я киваю.

— Знаешь, как говорится. — Прим говорит мне, как говорится: — Чистый в уборной, грязный в постели. Или там было наоборот? Погоди. Это вообще не та девочка. А-а. Вот которая для тебя.

Я воспреваю духом. Или нет, воспаряю духом.

— Ей нравятся книжки-раскраски, и странные игры, и еще — всякие глупости, что бы это ни значило. Хочет познакомиться с мальчиком старше ее на три года для СДО.

— А что такое СДО?

— Серьезные и длительные отношения, Том. Серьезные и длительные. — Прим делает мечтательное лицо. — Мы все об этом мечтаем: чтобы отношения были длительные и серьезные. И лучше — сразу с двумя. Параллельно.

— А что такое параллельно?

— Это когда линии не пересекаются. Как полоски на свитере.

— Полоски мне нравятся, — говорю. — Я люблю полосатые хлопья. Которые «Тигр Антоний».

— Это не может не радовать. — Прим говорит: — У нас их сто пятьдесят коробок.

Любовное свидание — это скучно. Сидишь в кресле. Ешь «Тигра Антония». Пьешь апельсиновый сок с газировкой из стакана, который для взрослых. Куда наливают вино. На любовном свидании. Когда ты один дома.

Я смотрю телик, который для взрослых. Там скучные новости. А потом новости выключаются, и включается «Горячее любовное свидание».

— Добрый вечер и добро пожаловать на «Горячее любовное свидание». — Эта такая программа, по телику. Ее передают с телестудии. Тетенька на экране, ее зовут Нэн Вострыйносик, она улыбается и говорит: — Меня зовут Нэн Вострыйносик. В этом месяце мы познакомимся с шестью парами, которых соединил жребий нашей горячей линии и у которых случится поистине горячее любовное свидание. Встречайте нашу первую гостью. Прюнелла Слива. — Нэн Вострыйносик показывает на тетеньку, которая тоже сидела в студии, но ее стало видно только сейчас.

Эта тетенька, которая Прюнелла Слива, она похожа на Прим. Это не Прим, она просто похожа. Такая же красивая и нарядная, настоящая леди. Только Прим тонкая леди, а эта тетенька — толстая, с толстой попой. Она улыбается и говорит:

— Привет.

— Волнуетесь, Прюнелла?

Прюнелла улыбается и качает головой:

— Нет. То есть да. То есть немножко.

— И кто же достался по жребию нашей Прюнелле? — Нэн Вострыйносик показывает на дяденьку, которого раньше не было в студии, но теперь он вошел. — Встречайте. Питер Поносе.

Дяденька улыбается и кивает. Ничего не говорит.

— Питер Поносе — агент по продаже недвижимости из Данромина. Здравствуйте, Питер. Мы рады приветствовать вас в нашей студии.

Питер Поносе кивает.

— Волнуетесь, Питер?

Питер Поносе пожимает плечами, говорит:

— Э…

Я сижу в кресле, ем «Тигра Антония». Ем всю коробку. Сперва насыпаю немного в миску, съедаю, что в миске, и опять насыпаю в миску. Я уже весь объелся. В животе больше нет места. Я сижу перед теликом и смотрю «Горячее любовное свидание».

А там показывают ресторан. Ресторан — это место, где кушают. Нэн Вострыйносик показывает на накрытый стол. Стол роскошный, и ресторан тоже роскошный.

Нэн Вострыйносик подмигивает и говорит:

— Оставим их наедине.

Прюнелла Слива и Питер Поносе сидят за роскошным столом. Разворачивают салфетки, кладут себе на колени. Прюнелла в красивом нарядном платье, у Прим есть похожее, тоже нарядное и красивое. Питер Поносе в костюме и галстуке. Прюнелла говорит:

— Ну…

Питер Поносе говорит:

— Да…

Прюнелла кивает. Улыбается и говорит:

— Вот мы тут…

— Это да.

Прюнелла поправляет волосы, у нее получается очень красиво.

— А почему вы избрали такую профессию: агент по продаже недвижимости?

Питер Поносе думает, долго думает, а потом говорит:

— Э…

— Вы всегда хотели стать агентом по недвижимости?

— Да, наверное. Я всегда…

— С самого детства?

Питер Поносе кивает.

Нэн Вострыйносик говорит:

— Сейчас официант принесет главное блюдо.

Прюнелла и Питер ждут главного блюда. Прим сейчас тоже ждет главное блюдо. Или, может, уже дождалась этого самого главного блюда и теперь его ест. Тоже в каком-нибудь ресторане. На горячем любовном свидании.

А я ем «Тигра Антония». Там на коробке написано: «Состав». И еще там написано: «Сахар». И еще: «Восстановленный экстракт из отборных круп». И еще: «Специальное предложение. Собери 150 купонов и получи одну коробку «Тигра Антония» БЕСПЛАТНО. «Тигр Антоний» — хлопья в полоску!»

У меня есть сто пятьдесят коробок «Тигра Антония». Они там, в кладовке. Я сижу, вырезаю купоны. Сначала надо разрезать коробку, а потом еще — мешочек, который внутри. «Тигр Антоний» вываливается наружу Они тоже выходят наружу. Прюнелла Слива и Питер Поносе, ну, которые в телевизоре. Они идут вдоль реки. Держатся за руки. Питер Поносе говорит:

— Ну…

Прюнелла улыбается и говорит:

— Ну…

— Может быть, мы… э… ну, это. — Питер Поносе говорит: — Может, поженимся?

Прюнелла кивает. Они улыбаются и целуются.

Открывается дверь, входит Прим. Включает свет — машет рукой выключателю, говорит ему «привет». Потом падает на пол.

Входит дяденька. Он очень большой. У него на руках — картинки. Как будто из мультика. Он заходит и падает. Прямо на Прим.

— Давай здесь, на ковре. — Прим говорит: — Прямо в рассыпанных хлопьях.

Дяденька, который с картинками на руках, смотрит на меня и говорит:

— А это кто?

Прим смотрит на меня, машет мне и говорит:

— Это Том. Привет, Том.

Я сижу в кресле и сплю. Я уже выключил телик и свет тоже выключил и заснул. А теперь вдруг проснулся.

Дяденька, который с картинками на руках, поднимается на ноги и говорит:

— Пойдем лучше в кровать. А то я целый день на стройке. В общем, ты понимаешь.

Прим встает, повисает на дяденьке, который с картинками на руках, лезет рукой ему в брюки, тащит его за собой, не вынимая руки из брюк, и говорит мне:

— Спокойной ночи.

* * *

В кресле спать неудобно и холодно. Я иду в спальню и забираюсь в кровать, которая в форме сердечка. Ложусь в ногах кровати, где ноги Прим. Считаю ее ноги, чтобы быстрее заснуть. Раз. Два… Раз. Прим — настоящая леди, и у нее симпатичные ноги, такие маленькие, как у настоящей леди. А этот дяденька, который с картинками на руках, он большой. Просто огромный. У него все огромное. И ноги — тоже. Раз…

Я пытаюсь считать. Но у меня ничего не выходит. Потому что они постоянно дрыгаются, эти ноги. А когда что-то дрыгается, то его невозможно считать.

Уже утро, пора завтракать. Прим дает мне тарелку «Тигра Антония», залитого молоком. Мы с Прим на кухне. Я сижу за столом, смотрю телик, который для кухни. Он очень маленький. Он показывает рекламу. Дети в рекламе едят хлопья к завтраку, это какие-то новые хлопья, они Называются «Хрустящие формочки из Интернета». Дети смотрят на маму. На свою маму, которая в рекламе. Смотрят и улыбаются. Их мама вовсе не занимается сексом. Она дома, с детьми. И она улыбается.

Прим говорит:

— А в школе по вторникам есть уроки?

Я киваю.

— Ты хорошо себя чувствуешь, милый? — Прим говорит: — Почему ты не ешь своего «Тигра Антония»?

Я смотрю на «Тигра Антония» в тарелке. Ковыряюсь в нем ложкой. Мне совершенно не хочется есть.

Прим ставит на стол тарелку с арбузом. Смотрит на меня и говорит:

— Не хочешь кушать?

Я качаю головой. Не хочу.

— Но они же твои любимые.

Я качаю головой.

— Что? Не любимые? — Прим морщит нос. — А какие твои любимые?

Я смотрю на «Тигра Антония». Потом смотрю в телевизор.

— Вот эти. Которые из Интернета.

Прим смотрит на дверь, ну, которая в большую комнату. Дверь открыта, и поэтому все видно, что там, в большой комнате. Там сто пятьдесят разрезанных коробок от «Тигра Антония». Прим смотрит на дверь и говорит:

— Вот жопа.

Этот дяденька. Ну, который большой и с картинками на руках. Он лежит на кровати. Ему не надо вставать. У него выходной. Прим говорит:

— Иди поиграй, милый. У меня тут мужчина, за которым мне надо ухаживать. После того, как я его засношала почти до смерти, это самое малое, что я могу для него сделать, чтобы его оживить. Привести его снова в рабочее состояние.

Этот дяденька. Он мужчина, рабочий мужчина.

Я тоже хочу быть таким, когда вырасту. Быть мужчиной. Рабочим мужчиной.

Я иду на работу. Иду вдоль по улице, которая какая-то вся поломанная. Подхожу к дому, который тоже поломанный. Подхожу к дяденьке, который рабочий. Говорю ему:

— Здравствуйте. Вы рабочий?

— Привет. — Дяденька-рабочий гладит меня по голове. — А почему ты не в школе?

— У меня выходной.

Дяденька-рабочий кивает. Он весь оранжевый. В оранжевых шортах. В оранжевой футболке. С оранжевыми усами. Он мужчина, рабочий мужчина.

— Так вы рабочий?

— Я строитель. — Дяденька-строитель говорит: — Вот тебе повезло с выходным. Я тоже хочу выходной.

— Я знаю одного дяденьку, у которого сейчас выходной. Он тоже рабочий. Его Прим засношала.

— Прим?

— Она очень хорошая, — говорю. — Она настоящая леди. Она теперь обо мне заботится.

— Правда?

Я киваю.

— Я тоже строитель.

— Правда?

Я снова киваю.

Дяденька, который строитель, смотрит на часы.

— Тогда нам пора приступать к работе. Видишь дом? До обеда нам надо построить еще три таких же. Будешь нам помогать?

Я киваю.

— Тебя как зовут?

— Том.

— Ну что же, Том. — Дяденька-строитель смеется и говорит: — Пойдем познакомлю тебя с ребятами.

Дяденьку, который строитель, зовут Лесли. Это девчоночье имя, ну, как у девочек. Лесли знакомит меня с ребятами. Ведет меня в дом, ну, который поломанный. Только он не поломанный, а недостроенный. И там, в доме, ребята. Только не маленькие ребята, а взрослые дяденьки. Лесли говорит:

— Это Марти. Скажи «привет», Марти.

Марти говорит:

— Привет, Марти.

— А это Патси. Скажи «привет», Патси.

Патси говорит:

— Привет, Патси.

Патси — тоже строитель, он чернокожий. У него плоский черный живот и смешные шорты. Даже больше трусы, чем шорты. Я смотрю на его шорты, которые как трусы.

— У моего дяди — почти такие же.

Патси встает. Он сидел на какой-то коробке, где инструменты, и ел бутерброд. Он специально встает, чтобы показать мне свои шорты, которые как трусы. Они тоже черные. Патси встает на коробку с ногами. Встает и танцует. Трясет этими шортами, ну, которые как трусы.

— А что вы делаете?

— Я танцую. — Патси трясет шортами и говорит: — Это такой модный танец.

— А почему вы танцуете? — говорю. — Это танцоры танцуют, а вы строитель. Вы должны строить.

Патси не говорит ничего, просто танцует свой танец. Марти держит в руке чашку с чаем. Он показывает мне чашку и говорит:

— У нас перерыв на обед.

— Все строители любят танцевать, — говорит Патси и трясет шортами, которые как трусы.

— Нет, — говорю, — не любят.

— Тогда что мы, по-твоему, любим?

Я пожимаю плечами.

— Футбол.

Патси смеется.

— И еще драться.

Патси смеется. Бьет себя по животу. Марти говорит:

— Мы с Патси деремся. Патси, скажи.

Патси смеется. Не говорит ничего. Лесли крутит свои оранжевые усы.

— Все влюбленные парочки дерутся, Патси.

Патси смеется.

— Вы что, как мальчик и девочка? — говорю я Патси и Марти.

— Мальчик и девочка, палку мне в заднее место. — Патси хлопает себя по попе в черных шортах-трусах. — Я что, по-твоему, похож на девочку?

Я киваю. Я думаю.

Думаю об одной вещи, которую мне рассказали в школе. Мне рассказали, что если ты мальчик. И целуешься с мальчиком. Или сидишь рядом с мальчиком. В школе. Значит, ты голубой. Или гей.

— Вы голубой? — говорю я Патси. — Или гей?

Патси смеется. Бьет себя по животу.

Я кусаю губу.

Лесли обнимает меня за плечи.

— Все строители — геи, Том.

Я морщу нос.

— Ты не знал?

Я качаю головой. Я не знал.

— Потому что секрет. — Лесли говорит: — Когда мимо проходит красивая девочка…

Патси выглядывает на улицу, смотрит на девочку. Кладет в рот два пальца. Свистит.

— Мы свистим. — Лесли говорит: — А потом. Когда нас никто не видит. Мы танцуем. Свой зажигательный гейский танец.

Патси смеется и падает на пол. Точно как Прим. Только Прим — она тетенька. А Патси — дяденька-гей.

— А как же тот дяденька? Ну, которого Прим засношала до полусмерти? Он тоже рабочий. На стройке. Такой большой. И волосатый.

Лесли делает сморщенное лицо. Я говорю:

— У него на руках картинки. Как в мультиках.

Лесли кивает.

— Он, наверное, не настоящий строитель. — Лесли крутит свои оранжевые усы и говорит: — Какой-нибудь просто рабочий из низшего звена. Может быть, дворник. Ну или уборщик. Или мешальщик.

— А он что, всем мешает?

— Он никому не мешает. Он мешает раствор. Если он не гей. — Лесли говорит: — Скорее всего он никакой не строитель.

— Но если ты гей, — говорю. — Если ты гей, это значит, что ты как девочка.

— И что?

— Девочки не могут работать на стройке. Это мужская работа.

Патси смеется и танцует свой зажигательный гейский танец.

— Девочки могут работать на стройке. Мы можем, да, Марти? Скажи.

Марти кивает. Берет кирпич. Передает его Патси. Патси танцует вместе с кирпичом, вертит его в руках, и кирпич, получается, тоже танцует. Патси кладет кирпич сверху на стену. Теперь это уже никакой не кирпич, а кусочек стены.

— А можно мне тоже попробовать поработать?

Марти стоит, уперев руки в боки.

Патси говорит:

— Ну, если ты настоящий мужчина.

— Я настоящий, совсем настоящий. Я уже взрослый мужчина.

Патси кивает и говорит:

— Сперва выбираешь кирпич. Любой кирпич. Какой хочешь. И кладешь его на стену. Вот так. — Патси берет кирпич. Кладет его на стену сверху. Как настоящий строитель. Как девочка-гей.

Я смотрю на кучу кирпича.

— Давай быстрее. — Патси говорит: — У нас мало времени.

Я выбираю кирпич. Беру кирпич и роняю, потому что он очень тяжелый.

— Упс. А кто-то еще говорил, будто он настоящий мужчина.

Марти смеется.

— Он больше мужчина, чем ты, мой пупсик.

— Ой, ты говорящий. — Патси кладет руку мне на плечо. — Попробуй еще раз, Том. Только давай осторожнее. А то я в открытых сандалиях. Почти босиком.

Я смотрю на сандалии Патси. Они такие, с открытыми пальцами. Пальцы накрашены лаком. Я осторожно беру кирпич. Держу его двумя руками. Поднимаю и ставлю на стену.

Патси смеется и говорит:

— Переверни его, чтобы не торчал.

Я смотрю на кирпич. Он торчит из стены. Я его переворачиваю, чтобы он не торчал.

— А теперь. — Патси хлопает в ладоши. — Клади сперму цемент.

Марти говорит:

— Он хотел сказать: сверху. Он у нас любит выделываться.

Патси смеется. Выделывается.

— Давай я тебе покажу. — Марти ставит свою чашку с чаем на пол. Встает на ноги. Берет какую-то штуку, похожую на совок, только совсем-совсем плоский. — Берешь мастерок. — Эта штука — она называется «мастерок». Марти дает его мне. — Берешь мастерок. Зачерпываешь цемент. Не стесняйся, бери побольше. — Марти берет мою руку, которая с мастерком, и зачерпывает цемент. — И кладешь его на кирпичи.

Патси говорит:

— И не забудь разровнять.

Я смотрю на Марти. Марти кивает:

— Давай.

Патси говорит:

— Ровняй хорошенько.

Я разравниваю цемент. Ну, чтобы был ровный. Марти кивает:

— Хорошо.

Я улыбаюсь и говорю:

— Я настоящий строитель, правда?

— Почти. — Патси говорит: — Но еще не совсем. Чтобы стать настоящим квалифицированным строителем, ты должен нам станцевать.

— Нет, — говорю. — Я не танцую. Это только девчонки танцуют, а мальчики — нет.

— То есть как это «только девчонки»? — Патси говорит: — А с кем же девчонки танцуют?

— С мальчишками.

Патси хлопает в ладоши и говорит:

— Вот именно. Так что давай раздевайся. До трусов.

Я раздеваюсь до трусов. Снимаю брюки. Вешаю их на стену, которая из кирпичей и цемента. Остаюсь только в трусах.

— Смотри и делай, как я. — Патси говорит: — Ставишь левую ногу вот так. — Патси ставит левую ногу вот так и говорит: — Ну давай. Повторяй за мной.

Я ставлю левую ногу вот так.

— Теперь правую. Руки на поясе.

Я ставлю руки на пояс.

— Пошли мне воздушный поцелуй.

Я посылаю Патси воздушный поцелуй.

— Теперь правую ногу. Вот так. — Патси ставит правую ногу вот так. — И как будто скользишь. — Патси скользит. — А потом наклоняешься и приспускаешь трусы. — Патси делает, как говорит, и всем видна его голая попа. — И всем видна твоя голая задница.

Марти говорит:

— Патси, ты извращенец.

Патси выпрямляется и поправляет трусы. Он молчит, ничего не говорит. Только хмурится.

— Да, Патси, ты извращенец. Вечно сверкаешь своей голой задницей.

— Это же танец такой. Я показывал Тому, как правильно танцевать.

— Нет, Патси, дело не в этом. Ты изменился. С тех пор, как тебе сделали операцию по увеличению ягодиц, ты стал совершенно другим. Я тебя не узнаю.

Патси показывает пальцем на Марти.

— Ты на себя посмотри. Сколько раз тебе делали подтяжку сисек?

— Но я хотя бы не извращенец.

Патси и Марти дерутся. Патси бьет Марти по лицу. Марти хватает Патси за трусы. Патси показывает язык. Марти плюется в Патси. Патси тягает Марти за волосы. А потом Лесли бросается их разнимать. Встает между ними и говорит:

— Хватит, ребята. Хорошего понемножку.

Патси и Марти уже не дерутся.

— Вы — позор всего нашего братства строителей. — Это Лесли их так ругает. Он говорит: — Давайте быстро миритесь.

Патси качает головой.

Марти смотрит на Патси и тоже качает головой.

— Да что вы как маленькие. Ссоритесь из-за такой ерунды. — Лесли поднимает мизинчик. Он шевелит мизинчиком и говорит: — Давайте миритесь.

Марти и Патси сцепляются мизинчиками и говорят хором:

— Мирись, мирись, мирись и больше не дерись. А если будешь драться…

Патси говорит:

— То получишь по роже.

Марти говорит:

— Сам получишь по роже.

Лесли говорит:

— Эй, ребята. Только не начинайте по-новой. Давайте еще раз.

Патси и Марти дают еще раз:

— Мирись, мирись, мирись и больше не дерись. А если будешь драться, то я буду кусаться.

Патси говорит:

— Ам.

Марти говорит:

— Ам.

Лесли говорит:

— Вот так-то лучше. А теперь поцелуйтесь.

Патси говорит:

— Только не размажь мне помаду. — Это он говорит Марти.

Партии и Марти целуются. Я качаю головой.

Лесли смотрит на меня, смотрит, как я качаю головой, и смеется.

— Если ты думаешь, Том, что все строители геи, надо тебя познакомить с нашим кровельщиком. — Лесли показывает на крышу. — С нашим Ширли. Который раньше был Чарли.

Я морщу нос. Как-то мне это не нравится.

Мы поднимаемся вверх, на крышу. Для того чтобы подняться на крышу, надо сначала пройти по лесам — не по таким, где деревья, а которые из досок, потом подняться по лестнице, снова пройти по лесам и при этом еще нужно не забывать перепрыгивать через бочки, которые Ширли-Чарли катает по верхним лесам. Я перепрыгиваю через бочки, набираю очки. Это такая игра. Нужно набрать больше очков и постараться, чтобы тебя не убили. Я перепрыгиваю через бочку, хватаю молоток и бью по бочке. Все, бочка убита. Я поднимаюсь по лестнице на самый верх. Прямо на крышу.

Там на крыше стоит дяденька в платье. Платье такое, в цветочек. И еще у него волосатые руки. Прямо как у обезьяны. Это Ширли, который был Чарли. Человек-обезьяна.

Я говорю ему:

— Вы — обезьяна?

Ширли-Чарли говорит:

— Гр-р.

Я пячусь назад. Поднимаю руки.

— Я — Том. Я маленький.

Ширли-Чарли кивает и говорит:

— Гр.

Я говорю:

— Значит, вы дяденька?

Ширли-Чарли качает головой. Говорит:

— Гр-р.

— А можно мне подойти ближе? Ну, чтобы на вас посмотреть?

Ширли-Чарли смотрит на меня, смотрит очень внимательно. Потом приседает на корточки. Потом встает. Бьет себя кулаками в грудь. Потом снова садится на корточки и кивает. Говорит:

— Гр.

Я медленно подхожу и сажусь рядом с ним.

— Так вы дяденька?

— Гр-р.

— Значит, тетенька?

— Гр.

Я киваю. Он — тетенька.

— Вы тут на крыше работаете?

— Гр.

Я смотрю вниз. На дорогу. Она там, внизу. А я здесь, наверху. Высоко-высоко. Вокруг свежий воздух, потому что сейчас весна. И еще здесь дует ветер, весенний ветер.

— Здесь высоко, — говорю.

— Гр.

— А вам не страшно, что так высоко?

— Гр-р.

— А вы когда-нибудь падали с крыши?

— Гр-р.

Я киваю. Он ни разу не падал. Он потому что хороший кровельщик. Он — да, а я — нет. Я вообще даже не кровельщик.

— А можно мне тоже стать кровельщиком? Вы мне покажете, как стать кровельщиком? Я очень быстро всему учусь.

Ширли-Чарли смотрит на меня, смотрит очень внимательно. Потом кладет волосатую руку мне на макушку. Я еще слишком маленький. Таких маленьких в кровельщики не берут.

— А потом вы меня научите? Когда я вырасту?

Ширли-Чарли сидит, думает. Очень задумчиво думает. Смотрит на небо, которое синее и высокое. Потом смотрит опять на меня. Пожимает плечами и говорит:

— Гр.

Спускаюсь вниз по ступенькам бегом. Стучусь в дверь. Прим открывает дверь, не совсем открывает, а только немножко. Она говорит, прячась за дверью:

— Кто там?

— Это я, — говорю. — Том.

Прим открывает дверь уже нормально и впускаем меня в квартиру.

Она в темных очках.

Я весь такой радостный и довольный. Я говорю:

— Прим, угадай, кто я?

— Маленький мальчик.

— Нет. Я — строитель.

Прим молчит, ничего не говорит. Ей почему-то совсем не радостно.

— Том, я тебя очень прошу, только не становись строителем. Ненавижу строителей.

— Но…

— С меня хватит строителей.

Я смотрю по сторонам.

— А где этот дяденька? Ну, который строитель?

Прим молчит, не говорит ничего.

Я иду посмотреть дяденьку в спальне. Но в спальне его тоже нет.

— А где же дяденька?

— Вот, оставил на память подарочек. — Прим показывает на свои темные очки. Это подарок дяденьки-строителя. Он их ей подарил. На память. Прим показывает на дверь. — И я его вышвырнула за дверь. А сейчас я пойду, лягу в постель и буду рыдать и страдать. В лучших старомодных традициях.

Клоун Подушкин

Прим выходит из ванной и говорит:

— Том. Вставай, Том. А то опоздаешь в школу. — Потом уходит обратно в ванную, чистит зубы. Плюется водой. Потом снова выходит из ванной. — Том. — Уходит обратно в ванную. Садится на унитаз, писает. Писает и поет песенку. Потом выходит из ванной. Надевает трусы. Это взрослые трусы, для тетенек. Они называются трусики. Прим говорит: — Том, котенок. Ты встаешь или нет?

Прим открывает дверь и заглядывает в спальню.

— Том.

Прим подходит к кровати, которая в форме сердечка. Поднимает специальное одеяло, которое тоже в форме сердечка. Она ищет Тома. Но Тома там нет.

Прим ищет его под кроватью. Она говорит:

— Том, ты что, спрятался? Это мы так играем? Мы с тобой в прятки играем, да?

Прим заходит в большую комнату. Ищет за креслом, потом — за еще одним креслом. Ищет за телевизором. Надевает халат и тапочки. Открывает входную дверь. Поднимается по ступенькам. Смотрит на улицу. Сперва — в одну сторону, потом — в другую. Хмурится. Качает головой. Говорит:

— Том.

Даже не говорит, а кричит. Потому что она уже сердится.

Прим заходит обратно в квартиру и хлопает дверью. Садится в кресло. Кладет руку на лоб. Сидит, думает.

А потом.

Потом ей приходит мысль.

Прим встает, идет в кухню. Открывает кладовку. Но кладовка пустая. Там нет даже «Тигра Антония». «Тигр Антоний» давно на помойке.

Прим закрывает кладовку. Открывает буфет. Он большой, потому что для взрослых. Прим открывает буфет и достает хлопья в коробке. Это новые хлопья, которые «Хрустящие формочки из Интернета». Прим насыпает их в миску. Наливает туда молоко.

— Том. «Хрустящие формочки из Интернета».

А потом. Как раз, когда она говорит это самое, открывается дверь кладовки. Дверь открывается, и я выхожу из кладовки, и сажусь за стол.

Прим смотрит на меня. Смотрит очень внимательно.

— Как ты… как…

Я улыбаюсь. Даже не говорю ничего. Прим открывает кладовку. Смотрит в кладовку, которая пустая.

— Том, ты что, волшебник? У тебя есть магические способности?

— Да, я волшебник. Когда надо в школу, а в школу не хочется.

— Хитро. — Прим ест «Хрустящие формочки из Интернета». Ест их ложкой из миски. — Том, котенок. Они же вообще несъедобные.

Я сижу за столом.

Прим ставит миску на стол. Берет коробку от хлопьев, читает, что там написано.

— И неудивительно. — Она ставит коробку на стол. Идет к холодильнику, берет лимон.

Я ем «Хрустящие формочки из Интернета». Смотрю на коробку. На ней написано: «Состав. Сахарин. Модифицированный улучшитель вкуса». И еще буковка Е и какие-то цифры. И еще: «Основа из съедобной пластмассы». И еще: «Подключайтесь к самым новым и самым хрустящим хлопьям из Интернета».

Прим ест лимон и пьет воду.

Я зеваю.

— Что, котенок, не выспался?

Я качаю головой. Очень сонно качаю.

— Не мог заснуть? А ты что, не считал мои пальцы? Я же тебе говорила, что их надо считать, чтобы быстрее заснуть.

Я киваю.

— Я их считал, — говорю. — Их там две штуки.

— Ты считал мои ноги. А пальцы — это подразделения ног. Теперь понятно, почему ты не смог заснуть. — Прим качает головой. — Может быть, тебе стоит вернуться в постель. А то ты заснешь за столом. Прямо лицом в своей миске.

Я опускаю лицо в свою миску, которая с «Хрустящими формочками из Интернета», и засыпаю.

— Это будет не очень красиво, если ты станешь храпеть прямо в классе. Нам же не нужно, чтобы было некрасиво?

Я поднимаю голову из миски с «Хрустящими формочками из Интернета» и качаю головой. Прим забирает у меня миску.

— Давай я ее уберу.

— Нет, — говорю. — Не убирайте. Я буду есть.

— Но ты же совсем спишь, котенок.

— Нет, не сплю.

Прим держит миску повыше, чтобы я не достал. Она говорит:

— Если я дам тебе хлопья, ты пойдешь в школу?

Я качаю головой. Зеваю. Это я так притворяюсь.

— То есть для школы ты слишком усталый. Но у тебя хватит сил съесть свои хлопья?

Я киваю.

— Понятно. Есть такая болезнь. Называется «избирательная усталость». — Прим качает головой. — Том, это нехорошо. Никто не любит понедельники и особенно — по утрам, но это уже чересчур. Давай кушай скорее и собирайся в школу. Где твоя школьная форма?

— У меня дома, — говорю я и кушаю хлопья.

— Да, к тебе домой мы не пойдем. Даже близко туда не пойдем. То, что ты мне рассказывал, это ужасно. Папа в тюрьме. Мама, которая каждые пять минут убегает из дома. С этим молочником. — Прим вытирает глаза. — Давай кушай скорее. А то тебе пора в школу, а нам еще нужно успеть в магазин и купить тебе новую форму.

Мы с Прим заходим в магазин. Прим хлопает в ладоши и говорит:

— Школьная форма. Какая прелесть.

— Нет, — говорю. — Это дурацкая форма.

Прим хмурится и говорит:

— Том, котенок…

Я не слушаю. Я выхожу на улицу. Прим идет следом за мной. Она говорит:

— Том, нельзя быть таким…

Я стою на улице у магазина и смотрю на вывеску на магазине. Там написано: «Магазин детских товаров».

— Том, ты куда?

— Смотрите. — Я показываю на другой магазин, через дорогу. — Там другой магазин, для взрослых.

— Да, но ты еще маленький. Маленький мальчик. Том, котенок, пойдем. А то я рассержусь. Ты же не хочешь, чтобы я рассердилась?

Я смотрю на другой магазин. Ну, который для взрослых. Смотрю и думаю: когда я вырасту, я…

Прим тянет меня за собой в магазин, и мне приходится снова туда заходить. Это плохой магазин — для детей. Прим берет школьную форму, которая на вешалке, и говорит:

— Вот очень даже приличные брючки. Как раз твоего размера. Надо будет только слегка подвернуть. Том? Том… — Прим задирает юбку на толстой тетеньке и тащит меня из укрытия, где я прячусь. — Том, объясни мне, пожалуйста, что тебе так не нравится в школе?

Прим ведет меня в школу, доводит до самых ворот. Я стою у ворот и плачу. Прим ведет меня в класс. Я не хочу идти в класс. Вырываюсь и плачу. Я никуда не пойду. Прим говорит:

— Что с тобой? Почему ты не хочешь идти?

— Потому что меня долго не было, и теперь меня будут ругать.

— Что за вздор?! Подожди меня здесь. — Прим подходит к училке, к мисс Самадоброте. Она разговаривает с училкой, потом возвращается, обнимает меня и говорит: — Я поговорила с мисс Самадоброта. Она нисколько не сердится. Я ей сказала, что у тебя были плохие семейные обстоятельства в семье. Но сейчас уже все позади, и все опять хорошо.

Я киваю. Смотрю в окно.

Все остальные ребята, которые ходят со мной в одну школу, они тоже здесь. Сейчас уже заполдень.

— Давай иди. — Прим открывает дверь в класс и подталкивает меня, но не грубо, а так, по-доброму. — Будь большим смелым котенком. Ради тети Примулы.

Я вхожу в класс. Только я никакой не смелый. Я вхожу в класс и плачу. Вытираю глаза. Слезы капают прямо на новую форму.

А все остальные ребята в классе, они все смотрят на меня. Смотрят, как я захожу и плачу.

Класс просто огромный, и он становится все больше и больше. Он как будто растет. Я в жизни не видел такого большого класса.

А потом мисс Самадоброта говорит:

— Том, ты пришел очень вовремя. Я как раз собиралась рассказывать сказку.

Все встают с мест, прыгают и кричат:

— Да! Да! Да!

Я стою. Просто стою, не кричу и не прыгаю. Смотрю в окно.

Все садятся на ковер, который в углу. Он большой-пребольшой. Это специальный ковер для сказок, чтобы сидеть на ковре и слушать. А над ковром на стене висит полочка с книжками. Это очень хорошие книжки с картинками. А еще по ковру разбросаны подушки, чтобы было мягче сидеть. Мисс Самадоброта тоже садится с нами на ковер, только не на подушку, а на специальный стул, ну, который для чтения. Чтобы мисс Самадоброта сидела на нем и читала нам сказки. Она говорит:

— Сегодня все будет слегка по-другому.

Все смотрят на мисс Самадоброту. Смотрят и думают: наверное, это будет другая книжка. Совсем-совсем новая книжка. Другая. Какую еще не читали. Только у мисс Самадоброты нет вообще никакой книжки.

— Все закройте глаза.

Все закрывают глаза.

— Этот ковер, он волшебный. Это ковер-самолет. Когда вы закроете глаза, он вылетит в окно, и поднимется в небо, и полетит над волшебными сказочными городами.

Все закрывают глаза. Говорят:

— Ух ты.

— Но чтобы волшебство получилось. — Мисс Самадоброта говорит: — Чтобы волшебство получилось, в него надо верить. Нужно крепко зажмуриться и пожелать, чтобы ковер полетел.

Все крепко зажмуриваются и загадывают желание. Одна девочка шепчет:

— Ковер, миленький, полети. Пожалуйста.

— Волшебство получается, только когда… Салли, Салли. Закрой глаза. Волшебство получается, только когда все закроют глаза. Если кто-то откроет глаза, то ковер-самолет остановится. И вернется обратно в класс.

Мальчик, который сидит рядом со мной на ковре, поднимает руку и спрашивает:

— А как мы вернемся обратно?

Мисс Самадоброта говорит:

— Мы все пожелаем, чтобы он привез нас обратно, и сразу вернемся в класс.

Этот мальчик, который сидит рядом со мной на ковре, его зовут Эндрю Рука. Эндрю Рука шепчет мне на ухо, прикрывшись рукой:

— Большая какашка. Передай дальше.

— Нет, — отвечаю я шепотом. — Меня заругают.

Эндрю Рука шепчет мне на ухо:

— Передай дальше.

— Эндрю Рука, сколько можно тебе повторять?! Сядь рядом со мной. — Мисс Самадоброта говорит: — Чтобы я тебя видела.

Эндрю Руку все время ругают, он потому что все время не слушается. Он встает, переступает через коленки и ноги и идет к мисс Самадоброте. Садится с ней рядом. Чтобы она его видела.

Салли поднимает руку и говорит:

— Мисс Самадоброта. Мисс Самадоброта, но если мы будем сидеть с закрытыми глазами, мы же не увидим никаких сказочных городов.

— Мы их представим. В воображении. Давайте попробуем. — Мисс Самадоброта говорит: — Нам надо почувствовать, как ковер поднимается в воздух. Земля остается внизу. Ковер поднимается все выше и выше. И наша школа, и площадка у школы — они далеко-далеко внизу, такие маленькие, как муравьи…

Я закрываю глаза. Представляю себе в воображении, но…

— …и деревья, и люди…

…вижу только…

— …автобусы и машины…

…вижу только маму…

— …долины и горы…

…как она занимается сексом и говорит мне: «Уйди, не мешай…»

А потом. Когда я открываю глаза. Я уже больше не вижу маму. Ни маму, ни этого секса…

А вижу только мисс Самадоброту. Она сидит с закрытыми глазами и рассказывает свою сказку. Все тоже сидят с закрытыми глазами. Никто не подглядывает. Я тихонько ползу по волшебному ковру, по волшебному полу. Прячусь за шкафом, где книжки. Потом встаю на ноги. Открываю дверь. Выбегаю из класса. Бегу по школьному коридору. Выбегаю на улицу, где весна.

Я даже не виноват, что бегу. Это все из-за волшебного волшебства. Это оно заставляет меня бежать. На школьный двор, на площадку. На улицу.

Бегу по улице, но не по главной улице, а по такой маленькой. Сзади всех магазинов. Бегу и оглядываюсь назад, а вдруг за мной гонятся. Нет, вроде не гонятся. Можно остановиться и перевести дух.

Здесь, на маленькой улице, сзади всех магазинов, есть забор из пластмассовой сетки. А в заборе есть дырка. Я лезу в дырку. Она такая не очень большая. Она для маленьких, для детей. Мама, если она у вас толстая, туда не пролезет. Я лезу в дырку, и там, сразу за дыркой, — кусты с такими большими корнями. Я в них даже сначала запутался, а потом выпутался, выбрался из кустов, огляделся, и вдруг оказалось…

…что я оказался в парке.

Там, в парке, большие мальчишки, которые курят. Один из этих больших мальчишек смотрит на меня, показывает пальцем и говорит:

— Давайте спросим у этого мелкого.

Я встаю на ноги. Стряхиваю с себя грязь, которая от кустов, и пыль, которая от ковра. У меня теперь новая школьная форма, ее нельзя пачкать.

Эти большие мальчишки — они настоящие большие мальчишки. Не как Тупняк, Рыло и Стриженый. Те, которые Рыло и Стриженый, только-только закончили школу для маленьких. Да и Тупняк тоже. Школу для маленьких. А эти большие мальчишки — они уже скоро закончат школу для больших. Это такие большие мальчишки, которые уже заканчивают учиться и идут на работу.

— Эй, ты. Мелкий. Иди сюда.

Я смотрю на больших мальчишек, смотрю и думаю: если я с ними заговорю, они будут меня обижать. И побьют. Но если я убегу и не буду с ними говорить, они догонят меня и все равно обидят.

Один из этих мальчишек, которые большие, подходит ко мне.

— У тебя есть зажигалка? — Он держит в руках сигарету и берет ее в рот.

Я качаю головой. Проверяю карманы своей школьной формы, которая новая. Ищу зажигалку.

Большой мальчишка смотрит на меня. Держит во рту сигарету. Ему нужна зажигалка. Он стоит смотрит. Ждет зажигалку.

Но у меня ее нету.

— Ну что, малявка? — Это еще один большой мальчишка, второй. Такой длинный, ну, в смысле высокий. Он подходит ко мне и говорит: — Ну что, малявка? Есть у тебя зажигалка?

Я качаю головой.

— Тогда что ты там ищешь в карманах?

— Ничего, — говорю. — Просто так.

— Просто так — это неправильно. Да, Кирпич? — говорит этот мальчишка, который длинный, но не мне, а другому большому мальчишке.

Другой, который Кирпич, кивает.

— Его надо стукнуть.

Длинный бьет меня по руке.

— Получи.

— Ой, — говорю я, хватаясь за руку.

— Хорошо получил, — говорит Кирпич и кивает.

Я говорю, как говорят большие мальчишки:

— Ну, что за нах.

Длинный смеется и говорит:

— Таким мелким ругаться нельзя. Это нехорошо. Да, Кирпич?

Кирпич кивает.

— Ага. Его надо стукнуть.

Длинный опять бьет меня по руке, уже второй раз. Говорит:

— Получи.

— Ой.

Кирпич смеется.

Длинный тоже смеется.

Кирпич говорит с сигаретой во рту:

— Тогда где нам взять зажигалку?

— А пусть мелкий сбегает и принесет.

Кирпич лезет в карман, достает из кармана денежку и дает ее мне.

— Вот тебе доллар.

Я беру денежку, держу в руке.

— Давай вперед и с песней. — Длинный хлопает меня по спине, и я падаю. Он приподнимает меня за шкирку и толкает к кустам. Ну, к тем, за которыми дырка в заборе. Я лезу в кусты.

— Эй, погоди. А если он не вернется?

Длинный хватает меня за ногу.

— Оставь нам пиджак.

— Не могу, — говорю. — Он совсем новый.

— Быстро снимай пиджак. А то стукну.

Я снимаю пиджак.

Длинный бьет меня по руке. Кирпич смеется.

— Ты зачем его стукнул? Он же отдал пиджак.

— А ты что, самый умный? — Длинный бьет Кирпича по руке. — Вот теперь вы получили оба. — Длинный толкает меня в кусты. — А ты, мелкий, давай неси спички. Пулей туда и обратно. Если не вернешься через десять минут, я забираю себе твой пиджак.

Я в магазине, где продаются конфеты. Там есть тетенька-продавщица, которая очень сердитая. Потому что, когда заканчиваются уроки, дети из школы идут домой и заходят в конфетный магазин. И тетенька сердится на детей, ну, что их слишком много. Она вся очень сердитая и бранится, ну, в смысле, ругается.

— У вас есть спички, которые для зажигалки? — говорю я сердитой тетеньке.

Сердитая тетенька смотрит на меня. Смотрит и сердится.

— А зачем тебе спички?

— Это не мне, — говорю. — А большим мальчишкам. Они мне велели, чтобы я принес спички. Дали мне денежку. — Я показываю ей денежку.

Сердитая тетенька смотрит на денежку. Потом смотрит на меня. Смотрит, какой я еще маленький. Смотрит и говорит:

— Обычно я не продаю спички школьникам. Спички — это опасная штука.

— Но эти большие мальчишки, — я показываю на дверь, — они тоже опасные, очень опасные. Они будут меня обижать и побьют.

— А ты с ними не водись.

— У них мой пиджак. А тот, который высокий, ну, Длинный, сказал, что заберет его себе и наденет. А пиджак совсем новый, и он порвется.

— Это уже называется шантаж.

Я не знаю, что это такое — шантаж. Наверное, что-то совсем нехорошее.

— Они там, в парке. — Я показываю на дверь. — У них сигареты и мой пиджак.

Сердитая тетенька сердится. Достает спички, кладет на прилавок.

Я кладу на прилавок денежку. Забираю спички.

Я снова в парке. Этот мальчишка, который высокий, который Длинный. Он надел мой пиджак. Вертится перед Кирпичом, показывает пиджак. Ну, типа, какой он красивый в моем пиджаке. Только пиджак ему маленький. Рукава кончаются у локтей. Этот мальчишка, который Длинный. Который в моем пиджаке. Он поворачивается спиной. На спине дырка, на пиджаке, потому что пиджак разорвался по шву. Длинный видит меня, смеется и говорит:

— Я надел твой пиджак. Я киваю.

— Хочешь забрать свой пиджак обратно? Я качаю головой.

— Видишь, он ему даже не нужен. — Длинный говорит это не мне, а другому большому мальчишке, который Кирпич. Потом смотрит на меня и говорит уже мне: — Мы с Кирпичом обсуждали, надевать мне его или нет. Кирпич говорил, что ты, может быть, захочешь его вернуть, а я говорил, что тебе он, наверное, и не нужен. Мы даже поспорили. Да, Кирпич? И теперь я тебя стукну.

— Может, не будем по мне стучать?

— Нет. Спор есть спор. — Длинный бьет Кирпича по руке.

— Ой.

— Все было честно. Когда мы спорили, я сказал, что он не захочет его забирать. И он сам говорит, что не хочет.

— Конечно, не хочет. Ты же испортил ему пиджак.

— Ничего я не испортил.

— Там на спине дырка. Сам посмотри.

Длинный поворачивается кругом, смотрит себе за спину. Только он ничего не видит, потому что спина — она тоже поворачивается кругом.

Кирпич шевелит сигаретой во рту. Сигарета все та же, которая была. Только теперь она мокрая.

— Ты спички принес?

Я достаю из кармана спички, отдаю их Кирпичу.

— Значит, можешь забрать свой пиджак. — Длинный снимает пиджак, мой пиджак, и бросает его на землю.

Я смотрю на пиджак. Он лежит на траве, на земле. На спине дырка, по шву. В пиджаке. Сквозь эту дырку растет трава. Проглядывает трава. Это был новый пиджак, а теперь он годится только на помойку.

Кирпич прикуривает сигарету. Прикуривает и курит, как взрослый.

— Угости сигареткой, — говорит Длинный. Это он говорит Кирпичу, а не мне.

Кирпич качает головой.

— У меня нету.

— А эта откуда? — Длинный вырывает сигарету изо рта Кирпича. Потом бросает ее на землю и наступает на нее ногой.

Кирпич смотрит на сигарету. Наклоняется, чтобы поднять.

— Если поднимешь, я тебя стукну.

Кирпич смотрит на Длинного. Потом смотрит на сигарету, которая уже совсем мокрая и сломанная. Наклоняется, хочет поднять.

Длинный бьет его по плечу.

Кирпич хватается за плечо.

— И что мы будем курить? У нас ничего не осталось. И нам никто не продаст сигареты. Все знают, что нам нет шестнадцати.

— А вот мелкий пусть сбегает.

Кирпич достает из кармана денежку и дает ее мне. Дает мне денежку и говорит:

— Думаешь, ему продадут? Если уж нам никто не продает, то ему и подавно не продадут.

— Он постарается, чтобы продали. Если захочет вернуть свой галстук. — Длинный хватает меня за галстук. — Ну-ка давай сюда свою селедку. — Этот мальчишка, который Длинный, тянет меня за галстук. Галстук завязывается совсем-совсем туго и врезается в шею.

Кирпич смеется:

— Ты что хочешь сделать? Снять с него галстук или задушить?

— Пусть сам снимает. А если не снимет, то я его стукну. И он это знает. Да, мелкий?

Длинный бьет меня по руке. Кирпич говорит:

— Стукни, стукни.

Длинный бьет его по руке. Кирпич хватается за руку и говорит:

— Не меня стукни. Его.

— Вот теперь вы получили оба. Давай, мелкий. Снимай свой галстук.

Я пытаюсь снять галстук, только он не снимается. Не развязывается. А потом. Он снимается.

Рядом с тем магазином, который конфетный, есть еще магазин. Такой специальный, который для взрослых. Я захожу в магазин и прошу сигареты. Дяденька-продавец сердится и говорит:

— Ты что, шутишь?

Я качаю головой. И вовсе я не шучу.

А потом дверь открывается, и входит дяденька. Подходит к прилавку и просит вина.

Я быстро падаю на пол и ползу за прилавок. Ползу в заднюю комнату. Ну, которая за прилавком. Там, в этой комнате за прилавком, стоят коробки. Я открываю одну коробку, смотрю, что там есть.

Там, в коробке, лежат сигареты.

Я беру одну пачку, кладу в карман.

А потом.

Быстро-быстро ползу обратно. Смотрю на дяденьку-продавца. Он разговаривает с дяденькой-покупателем. Продает ему вино. Убирает бутылку в пакет.

Дяденька-покупатель забирает покупку и идет к двери. И когда он открывает дверь, я проползаю у него между ног. Потом встаю и бегу. Быстро-быстро бегу, со всех ног.

Я снова в парке. Только их уже нет. Этих мальчишек, которые большие. Который Длинный и который Кирпич.

Но там есть другие большие мальчишки. Стоят у горки, которая для маленьких. Я подхожу к ним и спрашиваю:

— А где тот высокий мальчишка, который Длинный?

Большие мальчишки молчат, не говорят ничего.

Я подхожу к первому большому мальчишке, который стоит наверху. На горке. Смотрю на него снизу вверх, говорю:

— Где тот высокий мальчишка?

Этот мальчишка, который на горке, не говорит ничего. Он садится на попу и едет вниз.

Я подхожу к лесенке, которая на горку. Там, на лесенке, другой мальчишка. Он тоже большой. Я подхожу к нему, дергаю за штанину.

Большой мальчишка, который на лесенке, смотрит вниз, на меня. Говорит:

— Ты чего?

— Где тот мальчишка, который Длинный?

— Какой еще длинный?

— Ну, такой. — Я поднимаю руку и показываю, какой. — Самый высокий. И еще один, который Кирпич. Они послали меня в магазин, чтобы купить сигарет. — Я достаю сигареты. — Они были тут, в парке. Но теперь их тут нет. — Я показываю на то место, где они были. Только теперь их там нет.

— Они, наверное, пошли домой, — говорит мне большой мальчишка.

А другой, тоже который большой, говорит:

— Они сказали, когда уходили, чтобы ты отдал их нам.

— Ага, — говорю и даю им сигареты. — Но у него мой галстук.

Большой мальчишка берет сигареты и открывает пачку. Достает сигарету, берет ее в рот. Я говорю:

— У него мой галстук. Он…

Большой мальчишка пожимает плечами. Отдает пачку второму. Который тоже большой мальчишка. Он достает сигарету и берет ее в рот.

Я говорю:

— У него…

Большой мальчишка пожимает плечами.

Я стою и смотрю на больших мальчишек, которые пожимают плечами. Они стоят, шевелят сигаретами во рту. Но не курят, у них потому что нет спичек. И нет зажигалки.

Я иду через парк. Иду к выходу на другой стороне.

А потом, когда я уже выхожу из парка, я встречаю тех первых больших мальчишек. Который Длинный и который Кирпич. Длинный видит меня и говорит:

— Ну что? Принес сигареты?

И Кирпич говорит:

— Принес?

— Принес, — говорю. — Я их отдал тем мальчишкам, которые там. — Я показываю на парк.

Длинный смотрит в ту сторону. Ну, куда я показываю. На мальчишек, которые на горке.

— А зачем ты отдал сигареты, которые наши, каким-то удодам?

Про удодов я знаю. Это птицы такие смешные. Только я не понимаю, при чем тут удоды.

— Я не удодам отдал, — говорю. — Я их отдал тем мальчишкам. Они мне сказали, чтобы я их им отдал.

Кирпич говорит:

— Вот теперь его точно уже надо стукнуть.

Длинный бьет меня по руке.

— Получи.

— Ой.

Кирпич смеется.

— Эй, чего ты смеешься? Наши с ним сигареты достались каким-то удодам, а он смеется. — Длинный бьет Кирпича по руке. — Надо пойти настучать им по кумполу, а не смеяться.

— Сейчас пойду и настучу.

— А вы мне отдайте мой галстук.

Длинный достает из кармана мой галстук.

— Вот пойди и настучи.

— И пойду.

— И пойди.

Я смотрю на свой галстук.

Кирпич смотрит туда, где другие большие мальчишки.

— Их там восемь.

— Настучи всем восьмерым.

— Я не могу настучать всем восьмерым.

Длинный прячет мой галстук обратно в карман.

— Стойте здесь. — Он идет к горке в другом конце парка. Идет к этим другим мальчишкам, которые тоже большие.

Мы с Кирпичом стоим, смотрим, как он идет. Кирпич говорит:

— Он им всем настучит.

Я киваю.

Длинный подходит к горке, подходит к одному из больших мальчишек. Которые другие. Которые на горке. Мальчишка пожимает плечами. Длинный отбирает у него сигареты и бьет его по руке.

Кирпич говорит:

— Видишь, он им настучал.

Я киваю.

Мы с Кирпичом глядим друг на друга. Улыбаемся и смеемся.

Мы с Кирпичом и высоким мальчишкой, который Длинный, сидим на заборе. Это кирпичный забор вокруг школы, и мы на него забрались. Кирпич забирается первым. Длинный хватает его за ногу, стаскивает ботинок и швыряет его за забор. На ту сторону, где школа. А Кирпич возмущается: «Эй, ты зачем зашвырнул мой ботинок?» А Длинный смеется и тянет Кирпича за ногу, и Кирпич падает на асфальт. Длинный садится на Кирпича верхом. Бьет Кирпича по руке, говорит: «Получи». Кирпич говорит: «Слезь с меня». А Длинный ему говорит: «Не слезу». А Кирпич говорит: «Слезай». Длинный слезает. Кирпич поднимается на ноги. Забирается на забор и сидит на заборе. Длинный тоже забирается на забор и садится верхом. На Кирпича, который сидит на кирпичном заборе. Длинный бьет Кирпича по руке. Говорит: «Получи». А Кирпич говорит: «Ой». Длинный слезает с Кирпича, слезает с забора. То есть падает, а не слезает. Кирпич прыгает вниз, приземляется на Длинного. Смеется. Длинный брыкается, сталкивает Кирпича, хватает его за куртку и переваливает через забор.

Мы с Длинным смеемся. Только мы с ним вдвоем, без Кирпича.

А потом.

Кирпич забирается на забор. Садится верхом на забор и смеется. Держит в руках свой ботинок. Говорит: «Я нашел свой ботинок».

Мы с Кирпичом и высоким мальчишкой, который Длинный, болтаем с девчонками. Это большие девчонки. Из школы, которая для больших. Они сейчас выйдут из школы, потому что уроки уже закончились, а мы с Кирпичом и высоким мальчишкой, который Длинный, ждем их на выходе, ждем, когда они выйдут. Кирпич говорит: «У меня уже встало». Длинный ему говорит: «Заткнись». Кирпич затыкается. А потом. Две девчонки выходят из школы, и Длинный кричит: «Эй, девчонки».

Девчонки стоят, смотрят.

Длинный говорит:

— Ну что, девчонки? Куда пойдем?

Кирпич смеется.

Девчонки стоят, сложив руки на груди. Прячут, что у них есть.

Кирпич говорит:

— А может быть…

Длинный бьет его по руке.

— Ой, ты зачем меня стукнул?

— Потому что мне так захотелось.

Одна из девчонок чуть-чуть улыбается. Длинный говорит:

— Давай, Кирпич, продолжай.

— Ой, я забыл, что хотел сказать. Ах да. — Кирпич вспоминает, что хотел сказать, и говорит, что хотел сказать. Он говорит: — Знаете этого мелкого, который похож на крота? Сейчас я его поищу. — Кирпич идет искать мелкого, который похож на крота.

Длинный качает головой.

Одна из девчонок спрашивает:

— И чего?

Кирпич обходит весь школьный двор. Подходит к какому-то мальчику. Кладет руку ему на плечо, что-то ему говорит.

Этот мальчик, он и вправду похож на крота. Он еще маленький. То есть больше меня, но все равно не такой большой, как Кирпич. И как высокий мальчишка, который Длинный. И еще он похож на крота.

Мы с Длинным подходим к мальчику, который похож на крота. Девчонки тоже подходят. Стоят и смотрят.

Кирпич говорит:

— Он знает, где этот дом.

Мальчик, который похож на крота, кивает.

— Это дом, где никто не живет. Они с его братом устроили там лагерь с палаткой.

Длинный качает головой.

— Какой смысл устраивать лагерь с палаткой в доме? Если есть дом, значит, лагерь с палаткой вообще не нужен.

— И еще там воняет. Нужны затычки для носа, да?

Мальчик, который похож на крота, кивает. Открывает портфель. Это школьный портфель, он для школы. Там лежат книжки и тетрадки. Пенал в форме крота. Мальчик, который похож на крота, открывает пенал.

Там внутри… я не знаю, что это такое, внутри. Но его много.

Длинный говорит:

— А это что?

Мальчик, который похож на крота, берет одну штучку. Вставляет себе в ноздрю. Длинный кивает.

Мальчик, который похож на крота, резко выдыхает воздух. Эта штука, которая была у него в ноздре, вываливается наружу, и он ловит ее на ладонь.

Длинный бьет Кирпича по руке:

— Получи.

Мы с Кирпичом, и с высоким мальчишкой, который Длинный, и с этим мальчиком, который похож на крота, и с двумя девчонками, которые большие, мы все вместе заходим за дом. Не за тот дом, где никто не живет, а за дом, где живет этот мальчик, который похож на крота. Мальчик, который похож на крота, говорит:

— Этот дом, где никто не живет, он здесь, совсем рядом. Сразу за нашим домом. Из нашего сада можно пробраться в их сад. Только сначала давайте зайдем ко мне.

Мы возвращаемся к передней двери. Ну, которая в доме, где живет этот мальчик, который похож на крота. Мальчик, который похож на крота, достает из кармана ключ, из кармана штанов из кротовой кожи. Он достает ключ из кармана и вставляет его в замок.

Кирпич бьет его по спине:

— Слышь, урод, а мать дома?

Мальчик, который похож на крота, качает головой.

— Ага. — Кирпич говорит: — Я тогда подрочу у нее на кровати.

Большие девчонки делают сердитое лицо. Длинный бьет Кирпича по руке. Кирпич хватается за руку:

— Ой, за что?

— Чтобы не обзывался.

— А я обзывался?

— Вот его обозвал уродом.

— Потому что урод и есть.

— Может быть. Но сейчас мы пришли к нему в гости. Так что сейчас ты — урод. Понял? — Длинный бьет Кирпича по руке.

Кирпич кивает. Держится за руки.

Большие девчонки делают сердитое лицо.

Мальчик, который похож на крота, открывает дверь и заходит в дом. Там, у двери, лежит коврик, и на нем нарисован крот. И еще там написано: «Крот, милый крот». Мальчик, который похож на крота, смотрит на Длинного и говорит:

— Моя мама любит кротов.

Кирпич говорит:

— Значит, тебя тоже любит?

Мальчик, который похож на крота, кивает. Кирпич смотрит на Длинного и смеется. Длинный тоже смеется.

Мы все заходим, проходим в большую комнату. Дверь закрывается. Кто-то ее закрыл.

Длинный включает телик. Садится в кресло. Сидит смотрит телик.

— Слышь, ты, — Кирпич говорит это мальчику, который похож на крота, — а есть чего-нибудь выпить?

Мы с Кирпичом и мальчиком, который похож на крота, идем в кухню. У этого мальчика, который похож на крота, у него в кухне столько всего, столько разной техники для кухни. У него есть интернетская печь. И машинка для приготовления желе. И микроволновый холодильник.

Кирпич говорит:

— Слышь, урод, а это что за агрегат?

— Это мама мне подарила на день рождения. Молекулярный модификатор. Превращает морковку в конфеты. — Мальчик, который похож на крота, открывает буфет. Достает морковку. Открывает этот свой молекулярный модификатор. Кладет в него морковку, опять закрывает. Нажимает на кнопку с программой. А потом там, внизу, открывается крышечка, и оттуда вываливаются конфеты в форме морковки.

Кирпич смеется. Ест конфеты, которые из морковки.

Я тоже беру конфету и ем.

Кирпич возвращается в большую комнату.

— Тут такая штуковина в кухне. Хотите глянуть?

Длинный встает с кресла:

— Ну, пойдем глянем. Только если там будет какая-то ерунда…

Мы все идем в кухню. Мальчик, который похож на крота, и я, и Кирпич, и Длинный, и девчонка, которая большая, и еще я, и другая девчонка, которая тоже большая. Мальчик, который похож на крота, показывает, как работает молекулярный модификатор. Он берет из буфета морковку, кладет ее в модификатор. Закрывает морковку крышкой. Нажимает на кнопку с программой. Внизу открывается крышечка, и оттуда вываливаются конфеты в форме морковки. Длинный говорит:

— А если что-то другое в него положить?

— Надо только съедобное. — Мальчик, который похож на крота, говорит: — Только овощи.

Кирпич говорит:

— А если туда положить сигарету?

Длинный достает сигарету, дает ее мальчику, который похож на крота. Мальчик, который похож на крота, кладет сигарету в молекулярный модификатор. Закрывает его, нажимает на кнопку. А потом крышечка, которая внизу, открывается, и оттуда вываливаются конфеты в форме сигарет.

Кирпич смеется.

Длинный говорит:

— Круто.

Кирпич ест конфеты, которые из сигарет.

— Давайте положим еще что-нибудь.

— Его галстук. — Длинный достает из кармана мой галстук, скатывает его в трубочку и кладет в молекулярный модификатор. Закрывает его, нажимает на кнопку с программой. Внизу открывается крышечка, и оттуда вываливается целый галстук, сделанный из конфет. Длинный берет его и надевает себе на шею.

— Вообще-то я ненавижу галстуки, но этот — прикольный.

Кирпич смеется. Наклоняется. Хочет откусить кусочек конфетного галстука. С самого кончика. Длинный бьет его по руке. Кирпич все-таки успевает откусить кусочек.

— Смотри, что ты сделал, урод. Испортил хорошую вещь. — Длинный бьет Кирпича по руке.

Кирпич давится кусочком конфетного галстука и кашляет.

Длинный бьет его по спине, смотрит на девчонок, которые большие, и говорит:

— Ему срочно нужен сироп от кашля.

Девчонки смотрят друг на друга.

Потом одна из девчонок обращается к мальчику, который похож на крота:

— Прошу прощения, у тебя нет случайно сиропа от кашля?

Кирпич так и кашляет.

Мальчик, который похож на крота, открывает буфет. Достает красную пластмассовую коробку. В коробке много всего. Мальчик, который похож на крота, открывает коробку, вынимает оттуда всякие штуки и кладет их на стол.

Я смотрю, что там есть. Пластырь. Бинт. Таблетки для головной боли. Это такие специальные таблетки, чтобы в голове было больно.

Кирпич все еще кашляет.

Длинный говорит:

— Что ты там возишься? Он себе все кишки сейчас выкашляет.

Мальчик, который похож на крота, находит что нужно. Длинный хватает пузырек с сиропом от кашля, открывает его и вливает в рот Кирпичу.

Кирпич глотает сироп от кашля. Он уже больше не кашляет.

Это, наверное, очень хороший сироп. Длинный говорит:

— Ну что, полегчало?

Одна из девчонок говорит:

— Ты как, нормально?

Кирпич кивает. Он вполне даже нормальный, только какой-то весь красный. Длинный говорит:

— И больше так не шути.

Кирпич кивает. Длинный говорит:

— Так мы идем в этот заброшенный дом, где лагерь?

Кирпич кивает.

Девчонки стоят, сложив руки на груди.

Все идут в сад, который за домом. Мальчик, который похож на крота, и Кирпич, и этот высокий мальчишка, который Длинный, и большие девчонки.

А потом, когда все уже вышли в сад, одна из девчонок спрашивает у Длинного:

— А где этот маленький мальчик?

— Какой еще маленький мальчик?

Длинный заходит обратно в дом. Смотрит на кухне. Потом — в большой комнате. Том сидит в кресле.

— Эй, ты чего тут застрял?

Кирпич заходит в большую комнату.

— Ты его, что ли, стукнул?

— Только уроды бьют маленьких, когда они плачут. — Длинный бьет Кирпича по руке.

Кирпич хватается за руку.

— Так я и спрашивал, чего он вдруг плачет. Ты что, его стукнул?

— Я его в жизни не бил.

— А тогда, в парке?

Большая девочка говорит:

— Ты поэтому плачешь?

Я качаю головой.

— Что вы все здесь столпились? — Длинный говорит: — Идите на улицу.

Большая девочка говорит:

— Тебя кто-то обидел? Кто-то что-то сказал? Ты на них не обижайся, они просто так шутят.

Там, в саду, все зеленое. Лужайка красиво пострижена. А посреди этой красивой лужайки стоит маленький земляной холмик. Длинный пинает его ногой.

— А это тут для чего?

Мальчик, который похож на крота, говорит:

— Это кротовый холмик.

Длинный смеется. Кирпич тоже смеется.

— Это ты его сделал?

Мальчик, который похож на крота, качает головой. Длинный пинает холмик ногой:

— Эй, кроты, выходите. Надо как следует им настучать, чтобы они не портили газон.

Кирпич смеется. Кроты не выходят.

Мальчик, который похож на крота, идет к забору, где дырка. Вернее, там отломанная доска, и если ее отодвинуть, получится дырка. Мальчик, который похож на крота, лезет в дырку, в соседний сад.

Длинный лезет за ним.

И Кирпич.

Девочки помогают мне пролезть в дырку. Следят, чтобы я не поранился.

Потом лезут следом и ставят доску на место.

Теперь мы в соседнем саду, где все заросло сорняками. Сорняки ростом с Тома. Том такой маленький, он потерялся в высокой траве. Но девчонки, которые большие, его нашли. Они смеются, им весело. Том потому что смешной.

Мальчик, который похож на крота, идет к дому. Задняя дверь открывается сразу, она даже не заперта. Мальчик, который похож на крота, и его брат еще раньше сломали замок, чтобы пробраться в заброшенный дом и устроить там лагерь с палаткой.

Длинный подходит к двери, морщится и зажимает нос:

— Ну и вонища.

Мальчик, который похож на крота, закрывает дверь, Потом открывает свой школьный портфель. Там внутри столько всего. Фонарик. Пластырь. Завтрак в пластмассовой коробке. Несколько баночек с лимонадом. И пенал в форме крота. Мальчик, который похож на крота, открывает пенал. Вынимает затычки для носа.

Раздает нам.

Длинный сует в нос затычки — в одну ноздрю и в другую.

— Я пойду первым. — Он теперь так смешно говорит. Это, наверное, из-за затычек в носу. Он открывает дверь, входит в дом и выходит обратно. — Блин, там темно.

Кирпич сует в нос затычки.

Мальчик, который похож на крота, тоже сует в нос затычки.

Девчонки суют в нос затычки, а потом помогают Тому, чтобы он тоже засунул затычки в нос. Том еще маленький, он сам не справится.

Мальчик, который похож на крота, включает фонарик и заходит в дом.

Длинный — следом за ним.

Кирпич — следом за Длинным.

Мы с девчонками стоим, не заходим.

Длинный отбирает фонарик у мальчика, который похож на крота.

— Ты куда нас привел?! Это же просто помойка какая-то.

Мальчик, который похож на крота, кивает.

— Они что, даже мусор не вынесли, когда уезжали?

Мальчик, который похож на крота, качает головой.

— Теперь ясно, почему так воняет. Эй, вы там, вы заходите или как?

Кирпич выглядывает наружу:

— Вы заходите или как?

Девчонки стоят, сложив руки на груди.

А потом мы тоже заходим в дом. Заходим и закрываем дверь. Девчонки держат меня за плечи, чтобы я снова не потерялся. Потому что я маленький, и за мной надо присматривать.

Длинный обводит фонариком пол и стены. Все заставлено большими мешками с мусором.

— Ну ладно. Показывай, где ваш лагерь.

Длинный отдает фонарик мальчику, который похож на крота.

Мальчик, который похож на крота, пробирается сквозь мешки с мусором к дальней стене. Там, в стене, деревянная дверь. Мальчик, который похож на крота, открывает дверь и проходит в соседнюю комнату.

Все идут следом за ним. Потом, когда все заходят, мальчик, который похож на крота, закрывает дверь и вынимает из носа затычки: резко выдыхает воздух, затычки вываливаются наружу, и он ловит их на ладонь.

Длинный тоже вынимает затычки и осторожно принюхивается.

— Слушай, а тут даже и не воняет. А почему?

Мальчик, который похож на крота, освещает фонариком потолок. Потолок весь завешан такими штуками, которые для приятного запаха. Их там несколько сотен: зеленые, желтые, розовые — всех цветов. И еще в уголке есть какая-то трубка, которая вроде ведет наружу.

— Это шланг от стиральной машины. — Мальчик, который похож на крота, говорит: — Брат его вывел на улицу.

Длинный кивает.

Кирпич вынимает из носа затычки.

Мальчик, который похож на крота, включает свет. Там в уголке, на полу, стоит лампа, которую можно включить.

— Мы все щели заклеили, чтобы не пахло, — говорит мальчик, который похож на крота, и показывает на стены, где все щели заклеены толстым скотчем.

Кирпич говорит:

— А где обещанная палатка?

Мальчик, который похож на крота, говорит:

— Скоро поставим.

— Ну что? Когда ты уже сделаешь это самое? — говорит Кирпич Длинному.

Одна из девчонок хмурится и говорит:

— Я здесь не буду. Это мой первый раз. Я хочу, чтобы все было красиво и чтобы запомнилось на всю жизнь.

Длинный говорит:

— Тогда чего мы сюда притащились?

Мальчик, который похож на крота, смотрит в пол. Кирпич говорит:

— А если они просто посмотрят, как мы подрочим…

Длинный бьет Кирпича по руке.

Кирпич хватается за руку.

Девчонка стоит, сложив руки на груди.

— Я только в спальне согласна, чтобы на кровати.

— Да, пойдемте наверх. — Кирпич говорит: — Может, там наверху будет нормально.

— А всяким уродам вообще можно не беспокоиться. Им все равно ничего не обломится.

Кирпич пожимает плечами. Большая девочка говорит:

— Да, пойдем лучше наверх. Там тем более никого нет.

Мальчик, который похож на крота, поднимает глаза. Смотрит на Длинного и говорит:

— Наверх лучше не надо. Там мой брат.

— Вот так всегда. — Длинный говорит Кирпичу: — Давай сходим наверх, на разведку.

Кирпич кивает.

Мальчик, который похож на крота, открывает дверь. Все зажимают носы.

Кирпич и Длинный затыкают носы затычками. Они затыкают носы и выходят за дверь.

Кирпич говорит смешным голосом, ну, который бывает, когда заткнут нос:

— Эй, мелкий. Давай тоже с нами.

Длинный говорит:

— У тебя есть затычки? Затыкай нос, и пойдем.

Я сую в нос затычки.

Я освещаю фонариком мешки. Ну, которые с мусором. Кирпич и высокий мальчишка, который Длинный, передвигают мешки. Зажимают носы и ругаются. Потому что мешки воняют. Даже сквозь затычки в носу. Кирпич и Длинный кидают мешки на кресло. Мусор вываливается наружу. И воняет еще сильнее.

А потом они открывают дверь.

Длинный забирает у меня фонарик. Освещает фонариком, что там за дверью. Там коридор. И дверь, которая наружу. Только он ее не открывает. Он говорит:

— Ага, дверь наружу. Если что, будет путь к отступлению.

Кирпич кивает. Берет меня за руку, чтобы убедиться, что я в порядке. Он берет меня за руку и ведет в коридор.

Длинный светит фонариком на лестницу, которая наверх. Она точно такая же…

Я смотрю на дверь, которая наружу. Смотрю на лестницу…

Длинный идет вверх по лестнице. Кирпич тоже идет вверх по лестнице. Я тоже иду, держусь за Кирпича. Потому что мне страшно.

Длинный уже поднялся на самый верх. Он стоит наверху, светит фонариком.

— Так, это ванная. А это спальня.

Он светит фонариком на дверь, которая в спальню. Открывает дверь и заходит. Это такая же спальня, как у меня дома. Точно такая же. Как у меня.

Мы с Кирпичом тоже заходим в спальню.

Я говорю:

— Это мой дом.

Длинный смотрит на меня.

— Слышь, мелкий, заткнись. Ты меня напугал.

Я держусь за Кирпича. Держусь за Длинного.

— И не выдумывай. Никакой это не твой дом. Здесь никто не живет.

— Это мой дом, — говорю. — Я тут жил раньше. А это моя комната.

Длинный кивает.

— Как скажешь. — Он освещает фонариком кровать и мешки с мусором на кровати. Книжные полки. Бумажных рыбок, которые под потолком.

— Жуть какая. — Кирпич говорит: — Может быть, включим свет?

— И как мы, по-твоему, включим свет, если тут нет электричества?!

Я включаю свет. Свет включается.

Длинный смотрит на меня. Кирпич тоже смотрит на меня.

— Ты как это сделал? — Длинный говорит: — Откуда ты знаешь, где здесь выключатель?

— Я здесь все знаю. Это же моя комната.

— Свет работает. — Длинный смеется. — А этот, который похож на крота, он вообще ничего не знает.

Кирпич открывает шкаф, достает игрушки.

— Ух ты, сколько всего. А давайте мы их продадим.

Я смотрю на игрушки.

Длинный сбрасывает с кровати мешки с мусором, забирается на кровать.

— Ладно, зовите ее сюда. Ты, урод, помоги мне перевернуть матрас.

Я смотрю на кровать. Смотрю на плюшевого медвежонка.

— Это моя комната. Посмотрите. Вот мой медвежонок.

— Это не твой медвежонок.

— Мой.

Длинный смотрит на медвежонка.

— Если он твой, тогда скажи, как его зовут. Кирпич смеется.

— Ты его не дразни, не надо. А то он опять разревется. Хотя… если он не разревется, это как раз и докажет, что это не его комната.

Я пытаюсь забрать медвежонка.

— Это мой медвежонок. — Я не реву, совсем не реву. — Его зовут Клоун Подушкин Налог или просто Подушкин.

— Клоун Подушкин Налог. — Длинный смеется. — Никакой это не клоун. Это медведь.

Кирпич говорит:

— А ты разрежь ему глаза. Ну, чтобы крест-накрест. Как у клоунов.

Длинный смеется. Достает из кармана ножик. Такой перочинный. Чтобы чинить перья. Только Длинный не чинит перья, у него даже и нету перьев. Он берет моего медвежонка, и кладет его на кровать, и разрезает ему один глаз.

Я пытаюсь забрать медвежонка.

Длинный не отдает. Он придерживает медвежонка коленом, разрезает ему второй глаз.

— Этой мой медвежонок. — Я пытаюсь его забрать.

Длинный не отдает. Не дает мне его забрать. Кирпич держит меня за руки.

— Отрежь ему руки.

Я говорю:

— Не надо. Не надо мне отрезать руки.

— Да не тебе, дурень.

Длинный смеется. Отрезает медвежонку руки. Сначала одну, а потом вторую. Кирпич держит меня за руки.

— Ладно, можешь его отпустить. Но если он тронет этого медвежонка, я его стукну.

Кирпич отпускает меня.

Я стою, растираю руки. Смотрю на своего медвежонка. Он лежит на кровати. Клоун Подушкин. Это мой медвежонок, но теперь у него разрезанные глаза. Крест-накрест, как у клоунов. И еще у него нет рук. Вернее, они есть, только теперь их отрезали, и они лежат рядом. Лежат «вверх ногами», приставленные к плечам. Как будто он держит себя за плечи.

Длинный смеется.

Кирпич говорит:

— Он даже не разревелся. Значит, это не его медвежонок.

— Я знаю, что не его. Блин, как здесь воняет. Надо проверить другую спальню.

— Я никуда не пойду. Тебе надо, ты и иди.

— Давай иди, а то стукну.

— Ну и пожалуйста. — Кирпич говорит: — Я все разно никуда не пойду.

Длинный бьет Кирпича по руке.

Кирпич хватается за руку, но никуда не идет.

— Тогда отдай мне свои затычки. — Длинный вытаскивает затычки из носа у Кирпича.

— Эй, ты чего?!

Кирпич выходит из комнаты в коридор. Вернее, не выходит, а Длинный его выталкивает. Кирпич зажимает нос. Длинный бьет его по руке, чтобы он отпустил нос. Кирпич зажимает нос другой рукой. Длинный бьет его подругой руке. Длинный открывает дверь в мамину спальню, где в шкафу были мамины платья, только теперь их там нет. Длинный бьет Кирпича по руке.

— Давай заходи. — Он заталкивает Кирпича в комнату. Кирпич заходит. Длинный бьет его по руке, а потом закрывает дверь, чтобы Кирпич не вышел.

Длинный прислушивается у двери.

Мы с этим высоким мальчишкой, который Длинный, прислушиваемся у двери.

Ручка, которая на двери, она поворачивается.

Это Кирпич пытается выйти.

Длинный смеется и держит дверь, чтобы она не открылась.

Мы с Длинным стоим и прислушиваемся. Кирпич говорит из-за двери:

— Тут еще даже хуже воняет, просто жуть как воняет. А где здесь свет?

В комнате зажигается свет, проникает под дверь. А потом. Кирпич кричит.

Кирпич кричит и пытается открыть дверь.

Бьет по двери кулаками.

Кричит и бьет по двери кулаками.

Ручка на двери поворачивается, но Длинный держит ее, не дает открыть дверь. И смеется.

Кирпич кричит, бьет по двери ногами, громко-громко кричит, хочет что-то такое произнести, только слова никак не произносятся.

Длинный смотрит на меня. Он уже не смеется.

Кирпич кричит, бьет по двери ногами. И кулаками. И головой.

Длинный смотрит на меня. Потом смотрит на дверь и отпускает ручку.

Дверь открывается.

Кирпич выходит наружу.

Он весь белый-белый. Его, похоже, тошнит.

Кирпич бежит к лестнице. Вниз по лестнице. Спотыкается, падает.

По-моему, его сейчас точно стошнит.

Длинный заходит в комнату.

Потом выбегает из комнаты и бежит вниз по лестнице.

Его тоже тошнит.

Я захожу в комнату. Посмотреть, что там такое. Там мертвый мальчик.

Он такой же, как я. Моего возраста. Ходит со мной в одну школу. Он — это я. У него…

У него отрезаны руки. Они лежат «вверх ногами», приставленные к плечам. Как будто он держит себя за плечи.

И еще у него разрезанные глаза. Я выхожу из комнаты.

Спускаюсь по лестнице вниз. Но сперва закрываю дверь в мамину спальню. Потому что там жутко воняет, хуже всего. Я закрываю дверь и спускаюсь по лестнице.

Дверь, которая на улицу, открыта. Это пусть к отступлению, если что.

Все уже вышли на улицу.

Я в большой комнате. Там горит свет. Это я включил свет, помахал выключателю рукой и сказал «привет». Это наша большая комната, в нашем доме, где я раньше жил. Здесь стоит кресло, в котором я раньше сидел и смотрел телевизор. А теперь кресло завалено мешками с мусором. Еще здесь есть стол. Я за ним рисовал, и раскрашивал, и ужинал. Стол тоже завален мешками с мусором. А скоро здесь будет лагерь с палаткой. Мальчик, который похож на крота, сказал, что они с братом скоро поставят палатку, и будет уже настоящий лагерь.

Я поднимаюсь наверх. Зажимаю нос. У меня есть затычки в носу. Но я все равно чувствую, как воняет. И особенно там, наверху. В маминой спальне, где лежит мертвый мальчик с отрезанными руками. Я поднимаюсь наверх.

Коробок Боксфорд

Это мой медвежонок, он снова со мной. Только он…

Только он теперь сломан.

Я — Том, я сижу перед зданием театра. Театр — это такое место, где играют всякие спектакли. Показывают представления.

Театр — он весь в разноцветных огнях. Это очень красиво. Я сижу на траве, на газоне, смотрю на огни.

Потом смотрю на дорогу. Там, через дорогу, еще одно здание, на котором табличка. На табличке написано: «Лестер-сквер».

Уже ночь, и на улице темно, только здесь, перед театром, совсем не темно, потому что повсюду горят огни. Люди ходят туда-сюда. Их очень много-людей. Я смотрю на их ноги. Мне видны только ноги, потому что я маленький и сижу на траве.

Рядом со мной, на траве, спит какой-то дяденька.

Мертвого мальчика нет.

Я сижу.

А потом открывается дверь. Дверь, которая из театра. Я слегка пододвигаюсь, чтобы меня не задело. Наружу выходят два дяденьки. Несут большую коробку. На коробке написано: «Костюмы».

Дверь остается открытой. Я заглядываю туда, внутрь.

Там, за дверью, театр. Но не весь театр, а только часть. Такое специальное место за сценой, называется закулисы. Не то, где играют спектакль, а где его ставят, чтобы сыграть потом. Эти два дяденьки, которые с коробкой, они ставят коробку в кузов грузовика. Там на кузове написано: «Лондон. Костюмы и реквизит». Грузовик уезжает. Дяденьки входят обратно в театр и закрывают дверь.

Я сижу. Закрываю глаза. Засыпаю.

Заснуть — это очень легко. Даже если ты не на кровати, все равно заснуть — это несложно. Только надо забрать с собой Клоуна Подушкина. Я беру Клоуна Подушкина, и беру его руки, которые отрезанные, и кладу их в карманы своих школьных брюк. Это новые брюки, которые купила мне Прим. Я беру Клоуна Подушкина и выхожу из дома на улицу. Это мой медвежонок. Я прижимаю его к себе. Он теперь сломанный, у него нету рук. Только ноги. И еще голова. И туловище. Мы с Клоуном Подушкиным бродим по улицам. Целый день и потом еще — целую ночь. И еще один день, и еще одну ночь. Заходим с ним в магазин, чтобы взять мне поесть. Идем в парк, чтобы я сел и поел. Какая-то тетенька меня наругала, что кушать на улице нехорошо. Потом мы с Клоуном Подушкиным спим прямо в парке. А теперь — рядом с театром.

Заснуть — это очень легко. Но когда рядом с театром, это уже получается сложно. Я уже засыпаю, и вдруг дверь опять открывается, и мне приходится отодвигаться, чтобы меня не задело дверью. Наружу выходят два дяденьки. Несут большую коробку. На коробке написано: «Реквизит».

Дверь остается открытой. Я заглядываю туда, внутрь.

А потом.

Захожу. Туда, внутрь.

Быстро-быстро, чтобы никто не увидел.

Мы с Клоуном Подушкиным в театре. За сценой, где закулисы.

Сейчас весна, но на улице уже ночь, и поэтому сейчас не весна, а ночь. Ночью на улице холодно, даже весной. Я замерз и вошел в помещение. В театр.

Мы с Клоуном Подушкиным в театре. Кажется, мы заблудились. Здесь все так странно, и пахнет деревом. Таким… мокрым деревом с гнилью. Пол скрипит под ногами. Лестница тоже скрипит. Я поднимаюсь по лестнице и выхожу прямо к занавесу.

Поднимаю занавес. Он очень тяжелый, и я его приподнимаю совсем чуть-чуть, чтобы заглянуть снизу и посмотреть, что там с той стороны.

Я заглядываю под занавес, смотрю, что там на сцене. Там, на сцене, ковер. И еще кресла. В одном кресле кто-то сидит. И еще там горит торшер. И стоит небольшой диванчик. На диванчике тоже сидят.

Я проползаю под занавесом.

Теперь я как раз за диванчиком, и меня ниоткуда не видно. Только мне тоже ничего не видно, и я встаю, чтобы мне было хоть что-то видно.

Тот дяденька, который сидит на диванчике, он играет в спектакле. Говорит слова роли. А тетенька, которая в кресле, ему отвечает. Ну, как будто они разговаривают. А зрители в зале смотрят спектакль, который на сцене.

Дяденька вдруг умолкает. И смотрит. На меня. Зрители смотрят на меня. И никто ничего не делает. А потом.

Я поднимаю Клоуна Подушкина над головой. Все смеются, смотрят на медвежонка.

И только дяденька, который за сценой, он совсем не смеется. Этот дяденька не играет в спектакле, он сидит в закулисах. Но сейчас он выходит из закулис, и берет меня за руку, и говорит, чтобы я сейчас же ушел со сцены.

Я сижу в зале, смотрю спектакль. Этот дяденька, который из закулис, посадил меня в зале. И сам сел рядом, чтобы за мной приглядеть. Так мы с ним и сидим, он приглядывает за мной, а я смотрю, что там в спектакле. На сцене.

А в спектакле, на сцене, там как будто мама и папа, и они разговаривают друг с другом. Мама говорит папе:

— Надеюсь, сегодня у Тима все было в порядке. В школе.

Папа кивает. Он читает газету. Газета большая, и папы почти и не видно. Мама говорит:

— Сегодня я целый день гладила. — Мама показывает на большую корзинку, где лежит аккуратно сложенная одежда. Мама встает, достает из корзинки джинсы. Они были сложенные, а теперь развернулись. Мама держит их и говорит: — Вот погладила Тиму джинсы.

Папа складывает газету. Кладет ее на диванчик. Встает. Смотрит на джинсы.

— Это его лучшие джинсы. — Мама говорит: — В воскресенье, когда мы поедем к бабушке с дедушкой, он их наденет.

Папа кивает. Берет газету. Садится обратно на свой диванчик. Разворачивает газету. Читает.

— Что хорошего пишут?

— Пишут, что все хорошо и что становится еще лучше.

Мама вздыхает.

— Ну хорошо. Одним поводом для волнения меньше.

— Дорогая, тебе вообще не о чем волноваться.

— Только о том, чтобы Тим хорошо учился и получил хорошее образование.

— Он получит хорошее образование. — Папа говорит: — Он же учится в Норрисе, в школе для сообразительных эрудитов.

Мама кивает.

Папа листает газету.

— Здесь написано, что Норрис — лучшая школа в стране. И что Тим — лучший в классе.

— Хорошо.

— И еще здесь написано, что с директора школы сняли все обвинения.

Мама кивает. Аккуратно складывает джинсы, кладет их в корзинку. Смотрит на часы.

— Тим уже скоро вернется из школы.

Папа кивает.

А потом раздается стук в дверь. Ну, как будто кто-то пришел и стучится. Мама уходит со сцены, идет в закулисы. Потом возвращается на сцену, но уже не одна, а с Тимом. Тим — это мальчик. Такой же, как я. Моего возраста. Только он там, на сцене. В спектакле. Он говорит:

— Привет, папа.

— Привет, Тим. — Папа говорит: — Как в школе?

— Все замечательно.

— Никого не ругали?

— Нет. — Тим говорит: — В Норрисе вообще никого не ругают. Если ты сделаешь что-то плохое, тебя обнимают и приглашают в специальную комнату для разговоров. Ну, где на двери табличка: «Вы хотите об этом поговорить?»

Папа кивает. Складывает газету.

— А что там, в этой комнате?

— Я не знаю. — Тим садится на диван рядом с папой. — Туда еще никого не водили.

Папа кивает.

Мама тоже кивает и гладит Тима по голове.

— Мне очень нравится в Норрисе. — Тим говорит: — Потому что там все адекватные.

— Тим. — Мама говорит: — У папы есть новости. Правда, папа?

Папа встает.

— Я устроился на работу, на новую работу.

Тим смотрит на папу, широко распахнув глаза.

— Я больше не бизнесмен. Я нашел себе занятие поинтереснее.

— Что за занятие, папа?

— А ты догадайся.

Мама говорит:

— Покажи ему форму.

Папа вытаскивает из-под дивана большую сумку. Открывает ее, достает черную повязку для глаза. Надевает ее на глаз.

Тим растерянно хлопает глазами.

Мама говорит:

— Покажи ему шляпу.

Папа достает из сумки большую черную шляпу и надевает ее на голову.

Тим смотрит на шляпу, растерянно хлопает глазами.

— И деревянную ногу. — Мама говорит — Покажи ему деревянную ногу.

Папа заходит за диванчик. Этот тот самый диванчик, за которым я прятался, когда вылез на сцену. Ну, до того, как я встал и поднял медвежонка. Папа заходит за этот диванчик, и берет деревянную ногу, и поднимает ее повыше. Потом выходит из-за диванчика, уже вместе с ногой. Сгибает ногу в колене, не деревянную, а свою, и кладет ее на деревянную ногу. Идет по сцене на деревянной ноге. Говорит:

— Якорь мне в глотку! Разрази меня гром!

Тим растерянно хлопает глазами.

Папа открывает сумку, достает оттуда какой-то крюк. Прикрепляет его к руке, чтобы крюк был как будто вместо руки. Достает попугая, сажает к себе на плечо. Стряхивает с плеча попугаичью какашку. Достает свернутый флаг.

Мама говорит:

— С флагом — это уже легко. Сейчас он точно уже догадается. Правда, папа?

Папа кивает и говорит:

— Да, с флагом — точно.

Тим растерянно смотрит на флаг и хлопает глазами.

Папа уже развернул свой флаг и теперь машет им над головой. Флаг весь черный, и на нем нарисованы белый череп и скрещенные кости. Папа держит флаг перед собой, чтобы Тиму было все видно. Он вовсе не сердится, папа. И не ругается на Тима.

Тим улыбается и подпрыгивает на месте.

— Я знаю, я знаю. Ты будешь пиратом.

Папа кивает.

Тим подходит к самому краю сцены, смотрит в зрительный зал.

— Мой папа — пират. Плавает по семи морям. И убивает плохих из пушки. И находит закопанные сокровища.

Зрители смеются.

Я забираюсь с ногами на стул и смотрю на зрителей. Они все смеются, им потому что смешно, что у Тима такой смешной папа-пират.

— Другие папы, они принимают наркотики, и их сажают в тюрьму. — Тим говорит: — Но мой папа — совсем не такой. Мой папа — лучший на свете.

И на этом спектакль кончается.

Все встают и идут на выход. Потому что спектакль закончился и сейчас театр закроется. Все выходят из театра. Обсуждают спектакль. Да, хорошая пьеса. Вам понравилось? Очень. И сама пьеса, и как играли. Да, игра потрясающая. Все выходят из театра, спускаются вниз по ступенькам.

Все, кроме меня.

Зажигается свет.

Раньше было темно, а теперь стало совсем светло. Дяденька, который из закулис, подходит ко мне. Он какой-то совсем сердитый. Он говорит:

— Ты еще здесь? Где твои мама с папой?

Я говорю:

— У меня нет мамы с папой. Моя мама, она…

— Ага.

— А мой папа — пират.

Дяденька, который из закулис, смеется.

— Папа плавает по семи морям.

Дяденька, который из закулис, кивает и смеется.

А потом мальчик, который из театра, который моего возраста, но уже даже играет в спектакле, выходит на сцену. Смотрит в зал, где теперь нет никого, потому что все зрители ушли. Мальчик, который из театра, спускается в зал и идет к выходу. Проходит мимо меня, идет дальше, но потом возвращается и говорит:

— Это тот мелкий крендель, который чуть не сорвал нам спектакль?

Он сам точно такой же, как я. Точно такого же возраста, как и я.

И еще обзывает меня, что я мелкий.

— Ну, ты и придурок. Ты нам чуть не испортил спектакль.

Я пожимаю плечами.

— Хотел обратить на себя внимание? Ты почему до сих пор не ушел? Я вообще не понимаю, почему тебя не скормили львам. Это что у тебя?

Я смотрю на Клоуна Подушкина. Поднимаю его повыше.

— Ага. — Мальчик, который из театра, отбирает у меня медвежонка. Вертит его в руках, смотрит. — Похоже на плюшевого медвежонка. То есть когда-то он был плюшевым медвежонком. В другой жизни, наверное. Пока по нему не прошлись циркулярной пилой. И не избавили от страданий. Что у него с глазами?

— Ему…

— И где его лапы?

Они есть, лапы есть. Только они у меня в кармане

— А почему твоя мама его не починит? Хотя что там чинить?! Пусть она его выбросит на помойку и купит нового.

— Она…

— Только не говори мне, пожалуйста, что у твоих папы с мамой нет денег на нового плюшевого медведя. — Мальчик, который из театра, хмурится и говорит: — Значит, вы пребываете за чертой бедности. И тогда возникает вопрос. Как ты здесь оказался вообще? Кто тебя, интересно, впустил в папин театр?

Я смотрю на дяденьку, который из закулис.

Дяденька, который из закулис, молчит. Ничего не говорит.

Я смотрю на мальчика, который из театра.

— Я…

— Только не говори мне, пожалуйста, что ты пришел с этой паршивой экскурсией из школы. Мне вообще непонятно, почему их пускают в приличный театр. Тем более этих дебилов из бедных районов. Это же не дети, а просто уроды какие-то.

Я молчу, ничего не говорю.

— А вот и мой папа. И мама.

Я стою и кусаю губы.

— Это мой папа. — Мальчик, который из театра, показывает на сцену. — Ты о нем, разумеется, даже не слышал. И никогда не услышишь. Он не какой-нибудь там футболист и не кинозвезда. Мой папа. Которому принадлежит этот театр. И который вообще не выносит дебилов, дебильности и дебилизма в любом проявлении. И который, я более чем уверен, даже не стал бы с тобой разговаривать, а сразу скормил бы голодным львам. Мой папа. — Мальчик, который из театра, стоит, сложив руки на груди. — Ты вообще знаешь, кто у меня папа? Хотя откуда такому придурку знать?! Мой папа — лорд Гамильтон Симпатяга. И ему принадлежит этот театр. А это значит… Ты уже понял, что это значит? — Мальчик, который из театра, показывает на потолок. — Это значит, что все, что находится под этой крышей, в том числе и любая живая душа, принадлежит ему по законному праву. Иными словами, он тут самый главный. Мой папа.

Я молчу, не говорю ничего.

Мальчик, который из театра, тоже не говорит ничего.

Просто стоит с важным видом. Его папа с мамой уже спустились со сцены и теперь идут по проходу, идут прямо к нам. Все молчат, не говорят ничего. Папа с мамой подходят к нам. Мальчик, который из театра, говорит:

— Папа. Мама.

Папа говорит:

— Оскар, и что ты затеял на этот раз? Кто твой маленький друг?

— Никакой это не друг. Просто какой-то придурочный. И недоделанный террорист. И вдобавок маньяк. И пытает плюшевых медвежат. Но вы не волнуйтесь, я уже с ним разобрался. Допросил с пристрастием, все как положено.

Дяденька, который из закулис, говорит:

— Лорд Гамильтон, боюсь, этот юный джентльмен отстал от родителей и потерялся. — Он смотрит на часы. — Мне пора. Лорд Гуляка пригласил нас с лордом Пшиком на бутылку игристого. Было бы очень невежливо опоздать. Вы не присмотрите за молодым человеком? Я буду на связи с администратором. Если будут какие-то новости, я немедленно вам сообщу.

— Хорошо. — Лорд Гамильтон говорит: — Шлите мне сообщения на виртуальный мобильный. — Лорд Гамильтон подносит к уху телефон. Это невидимый телефон, потому что его не видно. Его вообще нету. — А мы тем временем… — Лорд Гамильтон смотрит на меня. — Тебя как зовут, мальчик?

— Том, — говорю.

Как замечательно все получилось: меня никто не ругает и не скармливает меня львам.

— Том. А фамилия?

— Стволер.

— Том Стволер. Ну что же, Том Стволер, познакомься с моей дорогой супругой. Леди Элиза Симпатяга.

Леди Элиза протягивает мне руку. У нее на руке золотое кольцо. А на шее — жемчужные бусы, и еще на руке — браслет. Она берет мою руку, как настоящая шикарная леди, и говорит:

— Как поживаете, Том?

Я говорю:

— Хорошо поживаю. А вы?

Лорд Гамильтон говорит:

— А это мой сын Оскар Симпатяга, которого ты уже знаешь.

Оскар Симпатяга делает противное лицо.

— Оскар — величайший актер современности. В своей возрастной категории, разумеется. Окончил Королевскую театральную школу в четыре с половиной года. С блеском сдал все экзамены. Имеет диплом с отличием. Оскар. — Лорд Гамильтон говорит: — Покажи нам пантомиму с цветком.

Оскар кивает. Поднимает руку над головой, изображает рукой цветок. Ну, как будто он падает с цветочного дерева. Не сам Оскар, а цветок. Потом Оскар наклоняется и как будто поднимает упавший цветок. А потом выпрямляется и просто стоит. Видимо, он уже все показал.

Лорд Гамильтон аплодирует. Леди Элиза тоже аплодирует. Дяденька, который из закулис, аплодирует и подмигивает мне.

Я смотрю на Оскара. И аплодирую.

Лорд Гамильтон выходит из театра. Стоит на улице, смотрит на небо. Поднимает руку ладонью вверх. Как будто там идет дождь. Только дождь не идет, его вообще нет, дождя. Лорд Гамильтон говорит, глядя на небо:

— Да, уже ночь. Я так и думал.

Леди Элиза кивает. Берет лорда Гамильтона под руку.

— Смотри. — Лорд Гамильтон показывает на небо. — Видишь, звезды. Если смотреть очень внимательно. И прищуриться. Они сложатся в твое имя.

Леди Элиза смотрит на небо, где звезды. Я стою рядом с лордом Гамильтоном. Смотрю на звезды.

Оскар смотрит на дяденьку, который спит на тротуаре.

Лорд Гамильтон говорит:

— Пойдемте ужинать.

Лорд Гамильтон с леди Элизой идут ужинать. Их шикарные туфли очень шикарно стучат по асфальту.

Оскар подходит к дяденьке, который спит на тротуаре. Он в таком грязном пальто, потому что он лег прямо в лужу, и пальто все промокло и стало грязным. Оскар пинает его ногой. Оскар — он маленький и поэтому пинает не сильно.

Дяденька не говорит ничего.

Оскар улыбается и говорит:

— Ты, наверное, хочешь денег, как я понимаю?

Дяденька не говорит ничего.

— Ты принимаешь кредитные пистолеты? — Оскар достает пистолет. Это специальный лазерный пистолет, который стреляет цифрами-деньгами. Только он не настоящий. Игрушечный. — Ну что? Настрелять тебе денег? На какой счет? На чье имя? — Оскар целится в дяденьку из пистолета. Но пистолет даже не настоящий, а вовсе даже игрушечный. — Как же вы меня бесите, кто бы знал. Нигде от вас нет покоя. Выходишь на улицу, где и так все заплевано жвачкой, и не проходишь и двух шагов, как натыкаешься на какого-нибудь паршивого алкаша. — Оскар показывает на здание театра. — Знаешь, что это такое?

Дяденька не говорит ничего.

— Хотя откуда такому уроду знать?! — Оскар делает злое лицо. — Ты же безмозглый придурок, у тебя на лице написано. А это театр, между прочим, и храм искусства. Знаешь, во сколько обходится содержать такой театр? На одни только программки с золотым тиснением папа тратит по несколько миллионов в год. А туалеты, которые в этом здании, они на двести лет старше самого здания. — Оскар говорит: — Так что если ты думаешь, что у нас есть какие-то лишние деньги, чтобы бросать их на ветер, то ты точно клинический идиот. И вообще это не твоего ума дело, на что мы тратим деньги. Частично они цифровые, частично бумажные. Но это опять же тебя не касается. Видишь этого человека? — Оскар показывает на лорда Гамильтона, который уже пошел ужинать, но теперь почему-то остановился. — Ты вообще представляешь себе, сколько он может стоить?

Дяденька не говорит ничего. Даже не трясет головой.

— Это мой папа. И вот что я тебе скажу. Если мой папа еще раз увидит, что ты пристаешь ко мне и хочешь денег, он тебя скормит голодным львам. Тебе все понятно? Или повторить?

Дяденька не говорит ничего. Ему, наверное, непонятно.

Оскар пинает его по голове.

— Пошел ты в жопу.

— Тебе все понятно?

Лорд Гамильтон оборачивается и смотрит на Оскара.

Леди Элиза подходит к Оскару, очень шикарно подходит, в таком нарядном шикарном платье. Подходит и говорит:

— Оскар, милый, это же новые туфли. Только сегодня купили. Ты их можешь испачкать. Пойдем, моя радость.

— Ладно, придурок. — Оскар говорит это дяденьке, который спит на тротуаре. — Надеюсь, ты уяснил ситуацию.

* * *

Лорд Гамильтон открывает дверь. Держит дверь, чтобы она не закрылась. Оскар заходит внутрь. Я захожу внутрь. Леди Элиза заходит внутрь.

Лорд Гамильтон тоже заходит внутрь и закрывает дверь.

Снаружи это вообще непонятно чего. Никакой вовсе не ресторан. Ну, где можно покушать. Снаружи там только закрытые ставни и вообще ничего не написано, ни единого слова. Но внутри все понятно. Внутри — ресторан, самый шикарный. Он очень маленький. Только два столика. За одним, который поменьше, сидит дяденька. Он чернокожий и очень большой. Он сидит совершенно один, кушает в одиночестве. Другой столик, который побольше, свободен. Там никто не сидит. Тетенька, которая работает в ресторане, подходит к нам и провожает к свободному столику. Мы все садимся. Тетенька, которая работает в ресторане, кладет на стол книжку с меню. Все смотрят на книжку, по очереди, и лорд Гамильтон говорит:

— Оскар?

Оскар смотрит на книжку.

— Я буду кальмаров на выпасе.

Лорд Гамильтон говорит:

— Том?

Я смотрю на книжку, которая с меню. Не говорю ничего.

Оскар говорит:

— Да просто возьми ему пудинг. А ты, мама, что будешь?

Леди Элиза смотрит на книжку с меню.

— Пожалуй, козленка в прериях.

— А я, наверное, возьму… — Лорд Гамильтон закрывает книжку с меню. — Я возьму утку в холмах. И бутылку шампанского. Четыре бокала, пожалуйста. И две соломинки.

Оскар морщится и говорит:

— Папа, я в последний раз пил из соломинки на свой день рождения, когда мне исполнилось шесть.

— Обе соломинки — для Тома. — Лорд Гамильтон говорит: — Они здесь маленькие, а у Тома такой большой рот.

Я трогаю пальцем свой рот. Он такой… Мне вспоминается мертвый мальчик. А потом.

Лорд Гамильтон говорит:

— Том, ты не голоден? Ты даже и не притронулся к своему пудингу. А мы все уже доедаем.

Я смотрю на стол. У всех тарелки почти пустые, а у меня есть еще целый пудинг. Я беру ложку, ем пудинг.

Лорд Гамильтон берет нож и вилку, отрезает кусочек от мертвого мальчика и кладет его в рот.

Оскар кашляет. Не по-настоящему кашляет, а понарошку. Это он так притворяется. А потом, когда все на него посмотрели, он говорит:

— А кто, интересно, украл все апострофы с вывесок на магазинах?

Все смеются.

Лорд Гамильтон смеется:

— Ха-ха.

Оскар говорит:

— Папа, правда я очень умный?

— Да, мой мальчик, пожалуй, что да.

— Папа, а ты бы любил меня точно так же, если бы я был как Том?

Лорд Гамильтон смотрит на меня. Я ем пудинг.

— Нет, пожалуй, что нет.

Оскар улыбается. Он очень умный, правда? Все сидят, едят ужин. Оскар говорит:

— Папа, а можно мне взять твоего порошка?

— Разумеется, можно.

Леди Элиза говорит:

— Оскар, ты же знаешь. Я не одобряю, когда ты берешь кокаин у папы. — Она достает из кармана какую-то маленькую коробочку. — Возьми лучше мой. С комплексом натуральных липидов. Для смягчения слизистой носа.

Я ем пудинг. Он такой розовый и дрожит на тарелке. Я двигаю тарелку, чтобы пудинг дрожал сильнее.

— Пап. — Оскар сует нос в коробочку и говорит: — Пап, а знаешь… когда ты меня содомировал в задний проход, по-моему, горничная нас видела. Или нет?

— Не знаю, малыш. Я был без контактных линз. — Лорд Гамильтон отвечает на телефон, который звонит. Но без звука. Это невидимый телефон, его как будто и нет вообще. Лорд Гамильтон подносит невидимый телефон к уху и говорит: — Да. Хорошо. Да. Хорошо. — Он отключает невидимый телефон. — Боюсь, Том, твои папа с мамой так и не появились.

За другим столиком. Там сидит большой чернокожий дяденька. Он сидит совершенно один, кушает в одиночестве. Только теперь он не кушает. Положил вилку на стол, смотрит на меня. Поднимает бровь, открывает глаз.

Лорд Гамильтон говорит:

— Ты знаешь, где они, Том? Может, они тебя бросили? Может, они от тебя отказались?

— Папа, скорми его львам.

— Том, ты знаешь, как им позвонить? — Лорд Гамильтон говорит: — Знаешь их номер? Папин. Или мамин.

— Папа, попробуй горячую линию для бедных кварталов.

— Нет. — Я встаю. — Не надо скармливать меня львам и тем более горячим.

— Том, ты куда? — Лорд Гамильтон говорит: — Тебе, может быть, нужно в уборную? Оскар, проводи Тома в уборную.

Я сажусь обратно.

За другим столиком. Этот большой чернокожий дяденька, который сидит. Кушает в одиночестве, он кладет вилку на стол. Встает. Надевает пальто. Оно такое шикарное и розовато-лиловое. Большой чернокожий дяденька выходит из ресторана, закрывает дверь.

А потом.

Как раз, когда дверь закрывается.

Она опять открывается, и дяденька снова заходит. Тот же самый дяденька. Который чернокожий и очень большой. Только пальто вывернуто наизнанку. Это уже не тот дяденька. Это другой.

— Прошу прощения. — Большой чернокожий дяденька говорит: — Вы не видели мальчика Тома? Я ищу мальчика по имени Том. Его родители попросили меня привезти его домой.

Лорд Гамильтон смотрит на чернокожего дяденьку. Потом смотрит на меня.

— Вот мальчик Том.

Большой чернокожий дяденька улыбается. У него белые-белые зубы.

— Том. Ты Том?

Я киваю.

— А какая у тебя фамилия?

— Стволер. — Я называю свою фамилию.

— Стволер?

Я киваю.

Большой чернокожий дяденька кивает.

— Том, меня зовут Боксфорд. Твои родители. — Боксфорд смотрит на лорда Гамильтона. — Мистер и миссис Стволер. Они попросили меня, чтобы я забрал мальчика и позаботился о его благополучии.

Лорд Гамильтон встает:

— Том.

Я встаю.

Лорд Гамильтон смеется.

— Замечательно. А то я уже начал думать, что нам придется возиться с ним до конца дней. До свидания, Том.

Я выхожу из ресторана. Большой чернокожий дяденька держит меня за руку.

Оскар говорит:

— Не забудь своего дебильного медведя.

Я выхожу на улицу. Иду вдоль по улице. Большой чернокожий дяденька ведет меня за руку. Только это не дяденька, а молодой человек. Его зовут Боксфорд, и он будет заботиться о моем благополучии.

— Итак. — Боксфорд останавливается на углу. — Давай еще раз, по порядку. Родители от тебя отказались и бросили. Где они тебя бросили? В ресторане?

Я качаю головой.

— В буфете в театре?

Я киваю. Потом качаю головой.

— Значит, не в театральном буфете?

Я качаю головой.

— Но ты же был в театре. Смотрел спектакль.

Я киваю.

— И твои папа с мамой бросили тебя в театре?

Я качаю головой.

Боксфорд снимает пальто, которое очень шикарное и розовато-лиловое, только теперь оно вывернуто наизнанку. Он его выворачивает обратно на лицевую сторону и надевает опять.

Я говорю:

— Я поэтому и пошел в театр.

— Потому что они тебя бросили?

Я киваю.

— Так, давай еще раз. Твои папа с мамой — они тебя бросили. Оставили одного. И ты поэтому пошел в театр.

Я киваю.

Боксфорд берет меня за руку, и мы идем дальше.

— Тогда скажи, где они тебя бросили?

— Я не помню, — говорю. — Я в тот вечер гулял. Мой папа в тюрьме. А мама занимается сексом.

Боксфорд кивает.

— Они вас попросили, чтобы вы обо мне позаботились?

Боксфорд не смотрит на меня. Он смотрит на витрину, которая в магазине.

— Они попросили меня, чтобы я о тебе позаботился. Пока они не вернутся обратно.

— Значит, они вернутся?

Боксфорд заходит за угол. Он ведет меня за руку, и я тоже захожу за угол. Мы стоим на автобусной остановке, ждем, когда остановится автобус. Я смотрю на Боксфорда.

— Значит, мои мама с папой вернутся? И опять заберут меня, да?

Боксфорд кивает.

Подъезжает автобус. Мы садимся в автобус и едем.

Мы с Боксфордом едем в автобусе. Это лондонский автобус, а все автобусы в Лондоне — красные. Там плохо пахнет, потому что внутри сидит очень вонючий дяденька. А еще там есть тетенька с детьми. Она сердится на детей и ругается:

— Да замолчите уже, спиногрызы.

И еще там есть взрослый мальчишка и девочка, одетая как привидение, — у нее черные ботинки и белое-белое лицо. Потому что она так накрасилась. И еще там в автобусе есть дяденька, и он пьет пиво из банки, и пиво течет у него по подбородку, как будто у него борода из пива, и это смешно. Я смеюсь. Смотрю на дяденьку с пивной бородой и смеюсь. Боксфорд смотрит на дяденьку и не смеется. Ему не смешно. Он говорит мне:

— Уже скоро приедем.

Я смотрю на Боксфорда. Он теперь обо мне заботится.

Смотрю в окно. Мы в центре Лондона. Там такие большие дома, очень-очень шикарные. А потом — раз. И дома уже старые, ветхие, грязные. И уже не такие большие. Автобус едет, останавливается на светофорах. Сейчас темно, и светофоры горят совсем ярко. Красным, зеленым и желтым. Я смотрю на мигающий желтый свет.

— А это как называется?

— Что? — Мы едем на втором этаже, впереди. Смотрим прямо вперед, на дорогу. Боксфорд смотрит на светофор и говорит — Это светофор.

Я киваю.

— А что у тебя с медвежонком?

Я смотрю на своего медвежонка.

Боксфорд берет у меня медвежонка. Он сломан.

Я говорю:

— Он сломался. Его сломали большие мальчишки. Там еще был мертвый мальчик, у меня дома. Его убили. Я испугался и убежал.

Боксфорд кивает.

— Этот мальчик, его убили…

Боксфорд смотрит в окно.

Мы с Боксфордом и Клоуном Подушкиным выходим из автобуса. Я держу Клоуна Подушкина в руках, но не за руку. Потому что у него нет рук. Мы с Боксфордом идем вдоль по улице. Я оборачиваюсь и машу автобусу рукой. Мы поднимаемся по ступенькам, заходим в дом. Дом облезлый и старый. Там, наверху, если подняться по лестнице, дверь в подъезд. Она даже не закрывается, потому что она сломанная. За дверью в подъезд — снова лестница. Очень старая лестница. Обои на стенах ободраны, они отклеиваются и падают. То есть не то чтобы падают, но вот-вот упадут. На обоях — цветочки. Они тоже как будто сейчас упадут. Ну, как будто они отцвели и уже осыпаются.

Боксфорд идет вверх по лестнице. Он говорит:

— Рокси.

Рокси выходит из комнаты. Это тетенька, чернокожая тетенька. Она сильно накрашена, вся в макияже.

— Ну что, достал?

— Не совсем то.

— В каком смысле «не совсем то»? — Рокси выходит из комнаты. Смотрит на Боксфорда, как он идет вверх по лестнице. Рокси видит меня. Смотрит на меня, говорит: — А-а, в этом смысле.

Боксфорд кивает. Заходит в комнату.

— Где ты его нашел?

— Я зашел в ресторан поужинать после прослушивания, и вот… — говорит Боксфорд и закрывает дверь.

Я остаюсь перед дверью, снаружи. Сажусь на ступеньки.

Прижимаю к себе Клоуна Подушкина. Это мой плюшевый медвежонок. У него нет рук.

А у меня целых четыре руки. Две своих, две — медвежонкиных, которые у меня в кармане.

Дверь открывается. Выходит Рокси, красит на ходу губы. Говорит:

— Эй. — Встает передо мной на колени, улыбается мне. Обнимает меня. — Меня зовут Рокси. Я твоя новая мама.

Я киваю.

Рокси смотрит на меня, улыбается.

— Ты — моя новая мама?

Рокси кивает.

Боксфорд выходит на лестницу. Встает за спиной моей новой мамы, кладет руку мне на плечо. Держит меня за плечо, говорит:

— Только пока не вернутся твои настоящие мама и папа.

Я киваю. У меня есть медвежонок. Рокси смотрит на медвежонка, говорит:

— Это кто у тебя?

— Клоун Подушкин Налог.

— Его так зовут? Клоун Подушкин Налог?

Я киваю.

— Можно просто Подушкин.

— Забавное имя для плюшевого медвежонка. — Рокси смотрит на Боксфорда. — Забавное имя для плюшевого медвежонка, да, Коробок?

Боксфорд кивает.

— Он симпатичный, твой медвежонок. — Рокси говорит: — А что у него с глазами?

— Их разрезали, — говорю.

— А где его лапы?

— Ему их отрезали. Они тут, у меня. — Я встаю, достаю из кармана медвежонкины руки, которые лапы.

— Хочешь, я их пришью?

— Рокси шьет костюмы для театра. Там есть очень сложные.

Рокси встает.

— Давай я их пришью. И глаза тоже починим.

Мы все заходим в комнату — и я, и Рокси, которая чернокожая тетенька, и большой чернокожий дяденька Боксфорд, который еще Коробок. Только он никакой не дяденька, а молодой человек. Мы заходим в комнату. Это спальня, она очень большая. Там висит много костюмов. Они там везде. И на кровати тоже.

Рокси берет костюм, держит его в руках.

— Этот еще не закончен.

Это костюм в виде платья с цветами. Цветы как будто сейчас упадут. Ну, как будто они отцвели и уже осыпаются.

Я держу своего медвежонка. Это мой медвежонок.

— Рокси, ты почини ему медвежонка.

Рокси достает швейную машинку. Она была спрятана под костюмами. Рокси бросает костюмы на пол. Они еще не закончены. А под костюмами спрятана швейная машинка. Она похожа на черную руку с иголкой, которая шьет. Рокси включает швейную машинку. Я видел такую в одном магазине.

Боксфорд говорит:

— Сейчас Рокси починит тебе медвежонка. Твоего Клоуна Подушкина.

Я смотрю на Клоуна Подушкина.

Рокси стучит себя по коленям.

Я кладу Клоуна Подушкина ей на колени.

— Давай его лапы.

Я достаю из кармана медвежонкины руки, которые лапы, даю их Рокси.

Рокси берет смешную иголку. Я ни разу не видел такую иголку. Она похожа на рожки. Эта такая специальная иголка, чтобы распарывать швы. Рокси распарывает медвежонку живот. Там внутри что-то белое, похожее на вату.

Боксфорд похлопывает по кровати.

Я сажусь на кровать рядом с Боксфордом.

Рокси вынимает из медвежонка набивку. Ну, которая была внутри. Она белая, это кровь медвежонка. Рокси кладет набивку прямо на костюмы, которые еще не закончены. Рокси распарывает медвежонку голову. Сует палец в дырку, где раньше был глаз. А теперь там разрез крест-накрест. Рокси берет иголку, продевает в иголку нитку и зашивает разрез.

Мы с Боксфордом сидим смотрим.

А потом.

В другой комнате.

Звонит телефон. Боксфорд спрашивает у Рокси:

— Я возьму трубку?

— Если несложно. Я тут медведя чиню, не могу подойти. Скажи, что мне некогда. Потому что мне надо чинить медведей.

— Может быть, это мой папа. Я попросил его мне позвонить. По поводу… в общем, ты знаешь, по поводу чего. — Боксфорд встает и выходит из спальни. Идет вниз. В комнату, где телефон. Он берет трубку и говорит — Привет, это дом Рокси. А, привет, папа. Да, ты меня здесь застанешь, потому что я здесь. Я практически здесь живу. Практически.

Рокси смеется.

Я сижу на кровати. Боксфорд в другой комнате разговаривает по телефону. Здесь все слышно, что он говорит. Он говорит в телефон:

— Папа, ты знаешь, чем я хочу заниматься.

Рокси шьет.

— Конечно, папа. Я хочу поступить в театральную школу. Хочу пойти по твоим стопам.

Рокси смеется и шьет.

— Папа, если ты сам все знаешь, тогда зачем спрашиваешь?

Рокси шьет, зашивает разрезанные глаза.

— Я не хочу кончить в какой-нибудь дремучей любительской студии. Вот почему мне действительно важно поступить в театральную школу.

Рокси кивает.

— Но, папа. У меня нет вообще ничего. Нельзя начинать вообще с нуля. Мне нужно хорошее образование. — Боксфорд долго молчит, не говорит ничего. А потом говорит: — И надо, чтобы ты за меня заплатил.

Рокси смотрит на меня. Делает непонятное лицо. Оно слишком сильно накрашено, и поэтому непонятно, какое на нем выражение.

Боксфорд кладет трубку на место. Поднимается вверх по лестнице. Громко топает. Похоже, он сердится. Он не заходит в комнату. Идет вниз по лестнице. Открывает переднюю дверь, на улицу. Боксфорд не выходит на улицу. Он громко хлопает дверью и опять поднимается вверх по лестнице. Заходит в спальню. Садится рядом со мной на кровать. Кладет руки на колени. Они большие и черные. Боксфорд смотрит на свои руки. Потом поднимает глаза. Смотрит на Рокси и говорит:

— Это папа звонил.

— И чего?

— И ничего. — Боксфорд сидит, сложив руки на груди. — Сказал, что не станет платить за меня.

— Просто он хочет, чтобы ты сам всего добивался в жизни. Своими силами. А ты не спросил, может быть, он даст взаймы?

Боксфорд качает головой.

— Нет. Сказал, что не даст. Сказал, что на данное время не располагает лишними средствами.

— Тогда тебе нужно найти работу. Я, конечно, работаю, шью костюмы, но я не могу содержать нас обоих. Нам просто не хватит.

Боксфорд кивает. Не улыбается.

Медвежонок уже почти готов. Рокси завязывает узелок и откусывает нитку. Нитка пачкается в помаде.

— У папы три дома. Хрен его знает, зачем ему целых три. Он полжизни просиживает в сортире.

Рокси смеется.

— Зачем человеку сразу три дома?! Так не бывает, чтобы сразу три дома. Да, я знаю, он толстый, и тем не менее… Даже если он сядет в одном половиной задницы, а другой половиной — в другом, все равно остается еще целый дом.

Рокси берет коробку, где пуговицы. Достает две пуговицы. Показывает их мне.

— Это будут глаза. Я киваю.

— Тебе нужно устроиться на работу, Боксфорд. — Рокси пришивает медвежонку глаза. Глаза из пуговиц. Рокси смотрит на Боксфорда. Медвежонок тоже смотрит на Боксфорда. Одним глазом. Потому что второй еще не пришили.

— Я не собираюсь жертвовать своей актерской карьерой, чтобы выплачивать твою закладную за дом. Надо придумать чего-то еще. Хотя что тут думать? — Боксфорд встает.

— Пойдешь звонить Роберту Таблету?

Боксфорд садится.

— Нет. Сначала попробуем нашу новую задумку.

Я держу своего медвежонка, которого починили. Теперь у него есть глаза. И руки пришиты на место. Я держу его, прижимаю к себе, улыбаюсь. Говорю ему:

— Видишь, все хорошо. А ты боялся.

Я прижимаю его к себе.

Рокси идет вверх по лестнице, но не до самого верха, а до середины. Там есть маленькая площадка и еще одна дверь. Рокси открывает дверь и говорит:

— Вот твоя комната.

Я вхожу в комнату. Она очень маленькая. Там есть кровать, тоже маленькая. Ее даже не видно, потому что она вся завалена костюмами.

— Сейчас мы их уберем. — Рокси сгребает костюмы в охапку и бросает их вниз, на лестницу. Прямо на голову Боксфорду.

Боксфорд говорит:

— Рокси, я говорю по телефону.

Рокси смеется.

Боксфорд сбрасывает с себя эти костюмы, которые упали ему на голову, и говорит в телефон:

— Дэвид, я насчет твоего спецзаказа.

Рокси бросает костюмы вниз.

Они падают прямо на голову Боксфорду. Боксфорд говорит:

— Рокси, и так настроение паршивое. Перестань.

Рокси смеется.

— Дэвид, ты уж определись. А то какой-то ты непостоянный. — Боксфорд сбрасывает с себя костюмы и говорит в телефон: — Восемьсот евро, Дэвид. Наличными.

Рокси берет белую простыню. Бросает ее вниз. Простыня приземляется прямо на голову Боксфорду. Он теперь похож на привидение. Привидение Боксфорда сердится, говорит по телефону и сердится.

Я лежу у себя в кровати. Рокси читает мне сказку на ночь. Сказка называется «Принцесса и пластик». Рокси читает:

— А потом они пошли по магазинам. А потом пошли на стоянку, где была их машина, и сложили продукты в багажник. А потом они сели в машину. И поехали домой. А дома они положили продукты в большой холодильник.

Я лежу у себя в кровати. Обнимаю своего медвежонка Клоуна Подушкина. Лежу, свернувшись калачиком, под одеялом. В комнате холодно. Сейчас весна, но в доме у Рокси совсем не весна. Потому что дом старый, и в нем очень холодно.

Рокси читает мне сказку:

— А потом они пошли в лес. И устроили там пикник. А потом стали играть в мячик. И мячик скатился с горки. А потом они побежали за мячиком и поддали его ногой, и он опять оказался на горке, на самой верхушке. А потом они положили мячик в машину.

Я оглядываю комнату. Она очень маленькая. У нее ненадежный потолок. Ну, как будто он сейчас упадет. Только он не упадет. Просто он ненадежный.

— А потом. — Рокси читает мне сказку: — Они сели на одеяле. А потом… а потом поехали домой. А потом…

Я смотрю на Рокси. Она очень хорошая и добрая. Она — моя новая мама. Она даже не тетенька, а молодая женщина. Совсем молодая, но взрослая. И еще она сильно накрашена, сильно-сильно. Она чернокожая, и у нее очень смешные волосы. Много-много косичек, как будто намазанных грязью. Я видел такие по телику, дома. Когда смотрел телик Терик. Рокси говорит:

— А потом… а потом все. Конец сказки.

Рокси закрывает книжку.

— Почитай еще раз, с начала.

Боксфорд заходит в комнату, смотрит на Рокси. Поднимает вверх большой палец. Садится на кровать рядом с Рокси и говорит:

— Том. Эта комната…

Я смотрю на Боксфорда. Рокси говорит:

— Мы очень надеемся, что тебе здесь понравится, Том.

Я киваю.

Рокси улыбается. Кладет руки на щеки Тома. Том кладет руки на щеки Клоуна Подушкина, который не клоун, а плюшевый медвежонок.

Боксфорд говорит:

— Эта комната… Только ты не пугайся, пожалуйста. Ничего страшного в этом нет. Но мы должны тебя предупредить.

Я киваю.

Боксфорд говорит:

— В этой комнате водится привидение.

Я киваю. Чувствую, как волосы встают дыбом. Рокси гладит Тома по голове, приглаживает ему волосы, чтобы они не стояли дыбом, а легли. Легли спать.

— Не бойся, Том. Оно вовсе не страшное — привидение. Оно дружелюбное. — Боксфорд смеется. — Я бы даже сказал, чересчур дружелюбное.

Рокси пихает Боксфорда локтем.

— В общем, ты, главное, не бойся. Оно не страшное. — Боксфорд рассказывает про привидение. Говорит, что оно не страшное, и его вовсе не нужно бояться. Он говорит: — На самом деле здесь не одно привидение. Вполне может так получиться, что за одну ночь к тебе придет сразу несколько разных. Не к тебе то есть, а в эту комнату. Вполне может так получиться, что в эту комнату за одну ночь может прийти сразу несколько привидений. Потому что они тут водятся.

Шерсть у Клоуна Подушкина встает дыбом.

— Когда привидение приходит, лучше всего лечь на живот. И спрятать голову под подушку. Вот так. — Боксфорд берет подушку и надевает ее на голову, как шляпу;

Рокси смеется.

Многократная мозговая травма

Боксфорд и Рокси устраивают вечеринку, приглашают гостей. Рокси делает желе. Желе очень забавно дрожит. Рокси ставит его в холодильник. Боксфорд делает праздничные украшения. Вырезает из бумаги пещерных людей и развешивает их по кухне. Встает на стул, поднимает вверх руки. Я подаю ему снизу пещерных людей, вырезанных из бумаги, с приделанной ниточкой. Он их приклеивает к потолку. Получается, они как бы свисают на ниточках с потолка. Потом Боксфорд слезает со стула, переносит его в другой конец кухни, встает на стул, поднимает вверх руки. Я подаю ему снизу пещерных людей, и он их приклеивает к потолку. Боксфорд слезает со стула, смотрит на этих пещерных людей из бумаги, которые свисают на ниточках с потолка, говорит:

— Вот. Все готово.

Рокси ставит желе в холодильник.

— Вот. Все готово.

Я говорю:

— А это какое желе?

— Со вкусом апельсина. — Рокси говорит: — Апельсинового сока с газировкой. Ты любишь апельсиновый сок с газировкой?

Я киваю. Я очень люблю апельсиновый сок с газировкой.

Рокси выходит из кухни.

Я открываю холодильник. Смотрю на желе.

Рокси и Боксфорд — они мои новые мамы. Я живу с ними уже две недели и два дня и еще месяц. Они живут совсем близко от моей школы. Всего час и пятнадцать минут пешком. Я ее видел — школу. Когда мы ходили по магазинам.

Рокси заходит на кухню, подходит ко мне и закрывает холодильник.

— Очень красивые пещерные люди, Боксфорд. Том, хочешь понадувать шарики?

Я качаю головой.

Рокси достает коробку с воздушными шариками. Они еще ненадутые, мертвые. Их надо надуть.

Рокси дает мне синий шарик.

Себе берет тоже синий. Потом берет его в рот, надувает.

Я тоже беру шарик в рот. Рокси говорит:

— Надувай.

Я надуваю, но он почему-то не надувается. Рокси говорит:

— Дуй сильнее.

Я дую сильнее, но он все равно почему-то не надувается.

Рокси берет из коробки еще один шарик и растягивает его, так что он получается очень длинный. Рокси дает его мне.

Я беру шарик в рот. Надуваю. Он чуть-чуть надувается, а потом вдруг скрипит, вырывается у меня изо рта и падает на пол.

Рокси смеется.

Раздается стук в дверь.

Кто-то стучится к нам в дверь.

Боксфорд кричит:

— Заходите, открыто.

Нам слышно, как дверь открывается. Кто-то заходит.

Боксфорд выходит на лестницу, смотрит вниз. Мы с Боксфордом вместе стоим и смотрим, кто там пришел. Это пришел пивной дяденька, принес пиво. Боксфорд говорит:

— Это принесли пиво.

Пивной дяденька кричит снизу:

— С вас двадцать пять евро. — У пивного дяденьки большое пивное пузо, и он прижимает к нему ящик с пивом. Ставит ящик на пол. Выходит наружу, потом возвращается с еще одним ящиком. Ставит ящик на пол.

Боксфорд заходит на кухню.

— Рокси, у нас есть деньги, чтобы расплатиться за пиво?

— Возьми сам знаешь где.

Боксфорд открывает буфет, достает конверт. В конверте есть деньги. Я его уже видел — конверт. На нем написано: «Деньги».

Мы с Боксфордом спускаемся по лестнице вниз. Пивной дяденька принес еще несколько ящиков с пивом. И приносит еще и еще.

Боксфорд говорит:

— Ух ты, как много.

Пивной дяденька носит ящики с пивом. Он говорит:

— Да уж, немало.

Боксфорд считает денежку, чтобы отдать за пиво. Он считает:

— Пятнадцать. Двадцать. Двадцать пять. Ладно, гулять так гулять. Берите тридцатку. Купите себе новую рубашку.

Пивной дяденька делает сморщенное лицо. Выходит на улицу. Хлопает дверью.

Боксфорд открывает картонный ящик. Там, внутри, пиво в банках.

— Том, поможешь мне оттащить все наверх?

Мы с Боксфордом носим пиво наверх. Боксфорд носит, а я помогаю. Боксфорд несет один ящик. Ящик очень большой, но и Боксфорд большой, и ему вовсе не тяжело. А вот мне тяжело, потому что я маленький. Мне никак не унести целый ящик. Я беру одну банку и несу ее наверх.

Боксфорд ставит коробку с пивом на кухонный стол. Я ставлю банку на кухонный стол. Рокси смеется.

Боксфорд смотрит на банку с пивом, качает головой.

— Том, давай ты лучше поможешь Рокси.

— Да, Том, мне нужно еще насадить хренуечки на палочки. Будешь мне помогать?

Я делаю сморщенное лицо.

— Хренуечки. — Рокси берет маленькую колбаску. — Это такие колбаски с хреном. — Рокси смотрит на меня и смеется. Потом берет маленькую деревянную палочку и втыкает ее в колбаску. — Хренуечки на палочках. Угощение для гостей.

Мы с Рокси сидим, делаем угощение. Хренуечки на палочках. Я протыкаю колбаски, а Рокси раскладывает уже проткнутые на большом металлическом подносе.

Раздается стук в дверь.

Кто-то стучится к нам в дверь.

Боксфорд кричит:

— Заходите, открыто.

Слышно, как открывается дверь. Кто-то заходит. Я говорю:

— Это, наверное, тот пивной дяденька с пивом.

Боксфорд качает головой.

Боксфорд выходит на лестницу, смотрит вниз. Боксфорд говорит:

— Это принесли вино.

Я выхожу на лестницу. Держу в руке хренуечек на палочке.

Винный дяденька говорит:

— С вас… так, сейчас уточним. — Винный дяденька смотрит на запись в блокноте. — Тридцать шесть евро. — У него есть усы. Винный дяденька выходит на улицу и возвращается с ящиком. Ставит ящик на пол. Потом снова выходит на улицу и приносит еще один ящик. Ящики такие шикарные. Там вино, а вино — это очень шикарно.

Боксфорд заходит на кухню.

— Я возьму деньги, отдать за вино…

Рокси кивает.

* * *

Рокси убирает со стола поднос с хренуечками, которые на палочках. Дяденька с очень смешной прической ставит на стол аппаратуру для музыки.

Я открываю холодильник, смотрю на желе.

Дяденька с очень смешной прической подключает аппаратуру к розетке. У него в сумке — большие наушники. Он подключает их к аппаратуре. Надевает на голову.

Боксфорд говорит:

— Что-нибудь легенькое, танцевальное. Но чтобы побыстрее. Чтобы захотелось побольше закинуться. Ну, там, колесики, все дела.

Дяденька с очень смешной прической смеется.

— Такого добра у меня навалом. — Дяденька с очень смешной прической берет диск с музыкой, кладет его на вертушку. Опускает на диск иголку. Включается музыка. Она очень громкая. И очень быстрая. Это такая музыка, которая похожа на шум.

Боксфорд кивает. Смеется.

Я тыкаю пальцем в желе, подношу палец ко рту, облизываю.

Рокси не видит, потому что стоит спиной. Рокси говорит:

— Что-нибудь веселенькое, танцевальное. Чтобы потанцевать.

— Здесь мало места, и танцевать не получится.

Дяденька с очень смешной прической говорит:

— А в другой комнате?

— Ну, я не знаю. — Боксфорд говорит: — У нас еще ванная и комната Тома. Но она очень маленькая, прямо со спичечный коробок. Обычно гости танцуют на лестнице.

— А если в спальне? Кровать можно вынести в сад.

— У нас есть сад? — Боксфорд смотрит в окно. — Я и не знал, что у нас есть сад.

— Да, потому что ты интроверт.

Боксфорд смеется.

Я смотрю на Рокси, на Боксфорда. А потом.

Быстренько задираю футболку, которую мне купил Боксфорд. Я задираю футболку, хватаю миску с желе, прижимаю ее к животу и накрываю футболкой. Теперь желе спрятано под футболкой. Животу холодно и щекотно.

Я захлопываю холодильник, бегу на лестницу. Спускаюсь по лестнице до середины, захожу в спальню.

Я лежу на кровати в спальне. Поднимаю футболку. Миска желе стоит перевернутая у меня на животе. Я хочу поднять миску, желе выпадает и остается на животе, уже без миски. Одно желе.

Я смеюсь. Это очень смешно: желе без миски на животе. Живот дрожит, и желе тоже дрожит. От смеха. Оно холодное и щекотное.

Я накрываю желе миской и переворачиваюсь вместе с ним.

Теперь оно снова в миске.

Только оно капельку поломалось. Я тыкаю пальцем в желе, подношу палец ко рту, облизываю. Оно очень вкусное, очень. С ароматом апельсинового сока с газировкой. Я люблю апельсиновый сок с газировкой.

Я смотрю на свой живот. К нему прилипли кусочки желе. Я вытираю живот. Вытираю Клоуном Подушкиным. Теперь живот чистый, а Клоун Подушкин измазан в желе. Кусочки желе дрожат на его плюшевом животе.

Боксфорд с Рокси устраивают вечеринку. Вечеринка уже началась. Она очень шумная, потому что проходит под музыку, которая похожа на шум. Сейчас уже вечер, на улице темно. Но в доме светло, потому что горят все лампочки. Это специальные лампочки для вечеринок. Они не просто горят, а мигают.

Я спускаюсь по лестнице вниз. У меня разболелся живот.

На лестнице — куча народу, там никак не пройти. Но я все-таки прохожу. Проползаю у них под ногами. Мне надо на кухню. Чернокожая тетенька Рокси встречает гостей в черном праздничном платье. Она сильно накрашена, очень сильно. Она хватает Тома за плечо:

— Ага, попался.

— Это не я съел желе.

— Том, это было твое желе. Для тебя. Том, познакомься с Робертом. Это Роберт Таблет. — Рокси показывает на большого рыжего дяденьку в такой смешной куртке, где много карманов. — Роберт, это Том.

Роберт Таблет смотрит на Тома, смеется, гладит его по голове.

— Роберт, дай Тому стразик.

Роберт Таблет качает головой:

— Он еще маловат для таких карамелек. Пусть сперва подрастет, ну, хотя бы досюда. — Роберт Таблет показывает рукой, докуда мне нужно сперва подрасти.

Рокси смеется и говорит:

— Том, подпрыгни.

Я подпрыгиваю.

Большой рыжий дяденька, который Роберт Таблет, говорит:

— Да, ты и вправду еще маловат для хорошего трипа на стразах.

Рокси смеется.

Я подпрыгиваю. Касаюсь макушкой его вытянутой руки.

Рокси говорит:

— Видишь, он уже вырос.

— Дети так быстро растут в наше время. — Роберт Таблет достает из кармана прозрачный пакетик, в котором лежат разноцветные леденцы. Пакетик совсем небольшой, но зато полный конфеток. Роберт Таблет дает мне конфетку.

Я кладу ее в рот.

— Том, это не просто конфетка. Ее не надо сосать. Ее надо сразу глотать. Вместе с водой. — Рокси просит какую-то тетеньку дать мне воды. Тетенька берет чашку, наливает воды из-под крана и дает ее мне. Рокси говорит: — Она действует не сразу, а где-нибудь через час.

Роберт Таблет кивает:

— Да, где-нибудь через час.

Я глотаю конфетку, запиваю ее водой. Язык слегка щиплет.

Рокси беседует с дяденькой, который тетенька. Роберт Таблет беседует с тетенькой, которая дяденька.

Я проползаю у них под ногами. Ползу вниз по лестнице, под ногами у всех гостей, которые танцуют под музыку.

Там есть одна тетенька, очень шикарная. В шикарной шляпе. Я подхожу к ней и спрашиваю:

— Вы — Прим?

Тетенька смотрит на Тома. Она настоящая дама.

— Вы очень похожи на Прим. Она моя новая мама. То есть уже старая новая мама. Теперь у меня есть совсем-совсем новая.

Тетенька, которая шикарная дама, смеется. Пьет вино из большого бокала.

— Я — самый маленький Том среди всех, кто тут есть.

Тетенька, которая шикарная дама, не слышит, что ей говорят. Это все из-за музыки, она очень громкая. Она наклоняется поближе к Тому. Том очень маленький, и его совершенно не слышно.

— Я — самый маленький Том среди всех, кто тут есть. Правда я самый маленький?

Тетенька, которая шикарная дама, смотрит на остальных гостей. Потом смотрит на Тома, смотрит на меня. Потом смеется и кивает.

— У меня в комнате водятся привидения. Они залезают мне в попу.

Тетенька, которая шикарная дама, смеется.

— Попа с привидениями. Как смешно.

Я киваю.

А потом.

Музыка вдруг выключается.

Боксфорд выходит на лестницу. Рокси тоже выходит на лестницу. Роберт Таблет выходит на лестницу. Боксфорд говорит:

— Я прошу тишины.

Рокси говорит:

— Я прошу тишины.

Все умолкают и слушают. Рокси говорит:

— Давайте все выйдем на улицу. У нас есть одно объявление. Для всеобщего сведения.

Все переглядываются.

Потом начинают спускаться по лестнице.

Все выходят на улицу и стоят там, на улице, перед домом. Все-все гости, которые были на вечеринке, выходят наружу.

Боксфорд и Рокси тоже выходят наружу и встают на крыльце, прямо под фонарем.

Боксфорд поднимает руку, и все умолкают.

Все говорят:

— Тише, тише. Давайте послушаем.

Боксфорд говорит:

— Да. У нас есть объявление. Для всех. Прежде всего мы хотели сказать спасибо, что вы к нам пришли в этот выходной день.

Все смеются и хлопают в ладоши.

— Я говорю «выходной», потому что мы вышли на улицу. — Боксфорд указывают рукой в небо, где светят звезды. — Но мы вышли на улицу вовсе не потому, что сейчас выходной. Мы попросили вас выйти на улицу, потому что у нас очень важное объявление. Оно такое огромное, что просто не поместилось бы в доме.

Все снова смеются. Рокси говорит:

— Это действительно важное объявление.

Боксфорд говорит:

— Но прежде, чем мы объявим о том, о чем собираемся объявить. — Боксфорд прочищает горло. — Я хочу обратиться к тем, кто меня знает уже давно. Вам известно, что уже очень давно я хочу поступить в театральную школу. И стать настоящим актером, а не просто лгуном и обманщиком.

Все снова смеются.

— Я изыскал необходимые средства и поступил в театральную школу на Пиккадилли. Осенью я приступаю к учебе.

Все хлопают в ладоши. Кто-то кричит:

— Ура!

Я стою впереди всех. На бордюре. Когда я стою на бордюре, я уже не такой маленький, как когда не стою. Боксфорд говорит:

— А теперь объявление.

Кто-то смеется. Боксфорд прочищает горло. Все молчат, не говорят ничего.

— Те из вас, кто меня знает уже давно, вы все знакомы с моей подругой. С моей девушкой Рокси.

Боксфорд показывает на Рокси. Рокси улыбается.

— Но вы, наверное, не знаете, что Рокси…

Рокси снимает платье. Свое черное платье, которое праздничное, для гостей. Чернокожая Рокси снимает черное платье и бросает его на крыльцо.

— …на самом деле…

Рокси стоит в одних трусиках и в лифчике. И еще в чулках. Рокси снимает чулки и лифчик. Рокси снимает трусики. Стоит, раскинув руки в стороны. Без чулок, туфель и трусиков. И у нее есть пиписка. Ну, которая как у дяденек.

— …не девчонка, а парень.

Все молчат, не говорят ничего.

— Но и это еще не все. — Боксфорд снимает рубашку. Расстегивает рубашку и снимает ее совсем. Снимает ботинки, потом носки. И брюки тоже. — Я не простой гей. Я… — Боксфорд поднимает Роксино платье и надевает его на себя, через голову. — Я гей-трансвестит. Есть вопросы?

Все молчат, ни у кого нет вопросов. Я знаю, что пальцем показывать нехорошо. Знаю, но не могу удержаться.

Я показываю на Роксину пиписку.

Музыка снова играет. Та, которая похожа на шум. Все танцуют. Прыгают на месте под музыку быстро-быстро. Все трогают Тома за спину. Все держат Тома, чтобы он не упал. Мне очень нравится этот праздник. Это самая лучшая вечеринка.

А этот дяденька. Я показываю на дяденьку. Он самый лучший. Я подхожу к нему и говорю:

— Вы самый лучший.

Дяденька не говорит ничего. Я обнимаю его за ногу.

Он смотрит вниз, на меня.

— Вы самый лучший.

Он не слышит, что я говорю. Потому что музыка гремит, как шум.

Я в жизни не слышал такой замечательной музыки. Она самая лучшая. Самая-самая. Я прыгаю на месте, танцую вместе со всеми. Я в жизни так замечательно не танцевал. А потом. Снова танцую. Еще один танец, точно такой же, как первый.

Я ползаю под ногами гостей. Они спотыкаются об меня, падают. Дяденька падает и тетенька. И еще один дяденька. У них у всех в руках пиво или вино, и оно проливается Тому на голову.

Я ползаю под ногами гостей. Их там много, гостей и ног. Очень много. Они спотыкаются об меня, падают. Их очень много. Они танцуют, и прыгают, и смеются. Все-все смеются. Потому что им весело. Все гладят Тома по голове. Это самая лучшая…

У всех такие смешные лица. У меня на футболке такая же веселая рожица, точно такая же.

Я смотрю на гостей. Дергаю за ногу какого-то дяденьку и прошу:

— Поднимите меня повыше.

Он поднимает меня повыше.

Я смотрю на гостей. Смотрю на их лица. Они такие смешные. Они все разные и все смешные. Как у клоунов. Здесь все как клоуны. Я смеюсь и показываю на них пальцем.

Дяденька опускает меня на пол.

Где кухня? Где Рокси и Боксфорд, который теперь в Роксином платье? Я ищу Рокси и Боксфорда. Люди ходят туда-сюда. Кто-то споткнулся, пролил свое пиво. Я открываю рот, подставляю его под пиво. Пью пиво. Совсем немножко. Только то, что пролилось. Я дергаю за ногу дяденьку, у которого пиво, и говорю:

— А можно мне тоже немножко пива?

Дяденька смотрит на Тома. У него очень смешное лицо, как у клоуна. Это дяденька-клоун. Я показываю на него пальцем и говорю:

— Вы дяденька-клоун.

— Почему клоун?

— Потому что здесь все-все клоуны, — говорю. — Это такой праздник клоунов.

Дяденька не смеется. Я смеюсь.

— А где кухня? Где Рокси? — Я иду в кухню. Там много клоунов. Я говорю им: — Клоуны. Вы же клоуны, да?

Тетенька-клоун берет меня за руку и говорит:

— Том, с тобой все в порядке? Ну, после таблетки?

Дяденька-клоун говорит:

— Ты что, дала ему страз?

— Не я, а Роберт.

Я говорю дяденьке-клоуну:

— Вы — дяденька-клоун.

Тетенька-клоун смеется. Дяденька-клоун — он не смеется. Он говорит:

— Да у него же приход с таблетки. — Дяденька-клоун говорит тетеньке-клоуну: — Больше ему не давай.

— Это Роберт дал. Я не давала.

— Значит, смотри, чтобы Роберт не дал ему больше. Нам, между прочим, придется за них платить.

— Коробок, это же вечеринка. — Тетенька-клоун говорит: — Давай веселись. Так, чтобы поехала крыша.

— Чувствую, она уже едет. У всех она точно поехала, кто здесь есть. Где Роберт?

Я говорю:

— А где Рокси?

— Я — Рокси. Я иду искать Роберта. — Тетенька-клоун выходит из кухни.

Я иду следом за ней. Кажется, я потерялся. Я вышел из кухни и снова зашел. Я ищу Рокси, но…

Там столько клоунов. Я люблю клоунов, очень люблю. Потому что они смешные. Я показываю на них пальцем, на всех смешных клоунов.

Клоуны говорят:

— Бла-бла-бла.

Я обнимаю за ногу кого-то из клоунов. Говорю:

— Поднимите меня повыше, чтобы мне было видно.

Дяденька-клоун поднимает меня повыше, держит меня на руках.

— Ты на что хочешь смотреть? Хочешь в окно посмотреть? — Дяденька-клоун подносит меня к окну.

Я смотрю в окно.

— Ой, там снег.

Все смотрят в окно. Дяденька-клоун смотрит в окно.

— Сейчас весна. Какой снег?

— Снег, — говорю.

Прижимаюсь носом к стеклу.

— Где?

Я показываю, где снег.

— Это звезды.

— Тогда почему они падают?

Дяденька-клоун качает головой.

— Смотрите, там снеговик.

— Это мусорный бак.

— А можно мне там поиграть?

— Где? В мусорном баке? — Дяденька-клоун ставит меня на пол.

— Там снег, за окном. — Я смотрю на клоунов, которые смешные. — Ой, а вы клоуны.

Толстая тетенька-клоун приседает на корточки, смотрит на меня и говорит:

— С тобой все в порядке? Ты хорошо себя чувствуешь?

— Смотрите, клоуны. — Я показываю на клоунов.

— Мне нравятся клоуны, Том. Хочешь вина? — Толстая тетенька-клоун дает мне бумажный стаканчик с вином.

Я держу стаканчик с вином в руках. Вино красное, как клоунский нос. Специальное вино для клоунов. Я пью вино, которое для клоунов. Оно красное-красное.

На кухонном столе. Рядом с аппаратурой для музыки. Рядом с пластинками с музыкой. Стоит такой же стаканчик с вином. Кто-то поставил его на стол и забыл забрать. Я беру этот стаканчик, переливаю вино к себе. Это специальное вино для клоунов. Красное, как клоунский нос.

Еще одна тетенька-клоун, такая высокая, смотрит на меня и говорит:

— Ты что, пьешь вино?

— Это специальное вино. Для клоунов.

— А не хочешь попробовать? — Высокая тетенька-клоун протягивает мне конфетки, какие-то разноцветные леденцы. — Они очень хорошие.

Я беру у нее конфетку, кладу ее в рот.

— Только не очень много.

Я считаю конфетки. Одна, две, три. Кладу их в рот и глотаю. Запиваю клоунским вином. Высокая тетенька-клоун смеется.

— Это конфеты.

— Только больше не ешь, хорошо? Потому что тебе уже хватит. Они очень хорошие, с веселящим эффектом.

— Это такие специальные клоунские конфеты.

Я ем специальные клоунские конфеты, запиваю их красным вином, которое тоже специально для клоунов.

— Что ты все время про клоунов и про клоунов? Тебе нравятся клоуны? Хочешь выступать в цирке? Когда подрастешь?

— Здесь все-все клоуны.

Высокая тетенька-клоун уходит. Как клоун.

Это специальная вечеринка для клоунов, но… Я не вижу ни одного клоуна. Я подхожу к дяденьке, дергаю его за ногу, за штанину.

— А где все клоуны?

Дяденька говорит:

— Где же клоуны?

Я смеюсь.

Дяденька поднимает меня, держит меня на руках.

— Где же клоуны? Где же, где же?

Он держит меня на руках и танцует. Я смеюсь.

Дяденька ставит меня на пол.

— Поднимите меня.

Дяденька поднимает меня.

— Тебе сколько лет?

— Девять.

— И ты тут тусуешься на вечеринке со взрослыми. Тебе давно пора спать.

— Я хотел пойти спать, но кровать занята. Там какие-то люди.

Я заходил в спальню. Там были какие-то люди, в кровати. Дяденька с тетенькой. Дяденька прыгал на тетеньке. Они танцевали под музыку. Без ботинок.

Дяденька ставит меня на пол.

— Поднимите меня.

Дяденька поднимает меня и сажает к себе на плечо. Говорит:

— Мы чемпионы.

Я размахиваю руками.

— Держись за меня.

Я держусь за дяденьку. Держу его за волосы.

— Можешь держаться одной рукой, а второй делай как я. — Дяденька поднимает вверх руку и говорит: — Мы чемпионы.

Я поднимаю вверх руку, которой можно не держаться, и говорю:

— Я чемпион.

Дяденька носит меня по дому. Я сижу у него на плече.

Мы с ним ходим по дому и говорим всем, кого встретим:

— Мы чемпионы.

— Том. — Это Рокси. Рокси говорит: — Я слышала, что ты чемпион. Это правда?

— Да, — говорю. — Я чемпион. Я выше всех. Я махаю рукой над головою у Рокси. Боксфорд улыбается и говорит:

— Вот тебе вставило, Том.

— Это от стразов. А ему всего десять.

— Девять. — Я говорю, что мне девять лет.

— Рокси просто округляет. Да, Рокси? До ближайшего числа, которое после и делится без остатка на десять.

— То есть мне, получается, сорок. А тебе, Боксфорд, тридцать. Я себя чувствую старым и дряхлым.

— Надо скушать еще таблеток. — Боксфорд говорит: — Где Роберт Таблет?

Дяденька ставит меня на пол. Теперь я не самый высокий. Я теперь самый маленький.

Но все равно чемпион. Рокси смотрит по сторонам.

— По-моему, он там. У мойки.

— Смотрите, там Дед Мороз.

Рокси смеется.

— Это не Дед Мороз. Это Роберт.

— У него красный колпак. Как у Деда Мороза.

— Это волосы, а не колпак. И не красные, а ярко-рыжие. У него длинные рыжие волосы. Потому что он хиппи. В каком-то смысле.

— И еще у него борода, — говорю. — Белая, как у Деда Мороза.

— Это не борода, а пивная пена. — Рокси говорит Деду Морозу: — У тебя борода из пены.

Дед Мороз проливает пивную пену себе на бороду. Борода белая-белая. Дед Мороз говорит:

— Здесь все банки такие. Как будто их растрясли специально.

Я глажу Деда Мороза по красному животу.

— Вы — Дед Мороз.

Дед Мороз смеется.

Рокси говорит:

— Дед Мороз, Дед Мороз, ты подарки нам принес?

Дед Мороз достает из кармана пакетик.

— Да, я принес вам подарочки.

Дед Мороз открывает мешок, достает из мешка подарки.

Конфетки.

Рокси говорит:

— Мы весь год не шалили. Слушались маму и папу. Были примерными детками.

Говорит и протягивает руку.

И получает подарок от Деда Мороза.

Боксфорд протягивает руку.

И получает подарок от Деда Мороза.

Я протягиваю руку…

Ой.

— Надо бы получить прибыль. — Боксфорд говорит: — Кстати о прибыли. Пол Пот хотел взять дюжину, только я что-то его не вижу.

Я говорю:

— А я знаю, где он.

— Тогда передай ему от меня.

Дед Мороз отсыпает Боксфорду еще немножко подарков.

Еще двенадцать конфеток. Боксфорд их пересчитывает и отдает Тому.

— Только, Том, ты смотри. Чтобы все было нормально. Ты их не ешь. Если ты съешь эти стразы, тебе придется за них заплатить. Из своих карманных денег. Рокси, у него есть карманные деньги?

— Мы потом разберемся. Ты же купил ему эту футболку.

Я смотрю на свою футболку. На ней нарисована смешная рожица.

Где же этот Пол Пот? Я подхожу ко всем, спрашиваю у всех:

— Где Пол Пот?

Все танцуют. Не говорят ничего.

Я ем конфетки. Запиваю их красным вином, ну, которое специально для клоунов. Подхожу к дяденьке, спрашиваю у него:

— Где Пол Пот?

— Наверху.

Другой дяденька говорит:

— Ага, наверху. Пялит там свою бабу.

Я поднимаюсь наверх. Вся лестница сделана из клоунов. Я иду прямо по клоунам. Когда я наступаю на красные носы, они пищат пи-пи-пи, так смешно. Они очень смешные — клоуны. И носы у них тоже смешные. Красные и пищат. Мне смешно, я смеюсь. Открываю дверь, сделанную из клоунов. Смотрю, что там в комнате.

В комнате — люди. Тетенька с дяденькой. Дяденька прыгает на тетеньке. Дяденька без ботинок и без носок. Тетенька тоже без туфель. Это те же самые тетенька с дяденькой, что и раньше. Они видят, что я смотрю. Дяденька надевает штаны и ботинки. Тетенька надевает туфли. Дяденька говорит:

— Все нормально. Можешь войти.

Я вхожу в комнату. Это моя комната. Здесь должен быть мой медвежонок. Клоун Подушкин. Только его почему-то не видно. Я оглядываю всю комнату и говорю:

— А где мой Клоун Подушкин?

— Кто?

— Это мой плюшевый медвежонок. Его так зовут, Клоун Подушкин.

— А, медвежонок. — Дяденька вылезает из-под одеяла, встает с кровати. Теперь он в ботинках, но без носок. Он подходит к окну, достает медвежонка из-за занавески. Опять возвращается на кровать, но уже не ложится, а просто садится на краешек. — Мы его переложили. Боялись сломать.

— Да, мы тут кое-чем занимались, чем занимаются только взрослые. И мы не хотели, чтобы он это видел.

Я смотрю на тетеньку. Смотрю очень внимательно. Говорю:

— Вы — мисс Самадоброта.

Тетенька закрывает лицо руками.

Дяденька говорит:

— Только не говори мне, Элен, что он из твоих подопечных.

— Тс-с. — Мисс Самадоброта бьет дяденьку под одеялом.

Я говорю:

— Это не Элен. Это мисс Самадоброта.

Дяденька смеется.

Мисс Самадоброта закрывает лицо руками.

— Она наша учительница, у нас в школе. Она нас учит.

Дяденька смеется.

— Она очень хорошая. Никогда не ругается. Ругается только на Эндрю Руку. Но он плохой, Эндрю Рука. Он всегда балуется на уроках.

Дяденька смеется.

Мисс Самадоброта не смеется. Она говорит:

— Том, кажется, ты меня путаешь с кем-то другим.

Дяденька говорит:

— Том, это моя подруга. Моя девушка Элен. Она очень похожа на мисс Самадоброту, правда? На самом деле она буквально вчера победила на конкурсе двойников мисс Самадоброты. Да, Элен?

Мисс Самадоброта смеется.

— Она очень добрая и хорошая, мисс Самадоброта.

Дяденька смеется.

— Я сто лет не был в школе. А потом я опять пришел в школу, и она даже не стала ругаться. — Я объясняю: — Я пришел не один, а с той тетенькой, которая Прим. Которая за мной присматривала. Я не сразу вошел, а сперва подождал снаружи. Прим сказала мисс Самадоброте, что я очень боюсь, что меня будут ругать. А потом. Когда я вошел в класс. Она даже не стала ругаться.

Дяденька смеется.

— Том. — Мисс Самадоброта говорит: — Ты ведь Том, правильно? Я слышала, как кто-то назвал тебя Томом. И поэтому я знаю, что тебя зовут Том. Слушай, Том. Я говорю тебе чистую правду. Да, Пол?

Я смотрю на дяденьку и говорю:

— Вы — Пол Пот?

Он кивает. Он — Пол Пот.

— Ага. — Я лезу в карман. — У меня для вас подарок. От Деда Мороза. От Боксфорда.

— Таблетки.

Я шарю в кармане. А потом говорю:

— Ой.

— Что?

— Кажется, я их съел.

— Ты их съел?

Я киваю.

— Мои таблетки?

— Это были не таблетки. Это были конфеты. А я еще маленький.

— Черт. Пол, сколько там было таблеток?

— Том. — Дяденька, который Пол Пот, говорит: — Сколько там было таблеток?

— Больше, чем десять. — Я показываю десять пальцев, а потом еще два. — Двенадцать.

Пол Пот смотрит на мисс Самадоброту.

— Двенадцать.

— Его надо срочно везти в больницу.

— Нет, Элен, это не настоящие таблетки. Это такие специальные препараты для переключения мозгов. — Пол Пот достает из кармана пачку сигарет. — Ты пока никуда не ходи. Посиди с нами здесь. Давно ты их принял?

Я показываю на дверь.

— Я был там, снаружи. Минут десять назад. Или… — Я пожимаю плечами.

Мисс Самадоброта говорит:

— Хочешь прилечь?

Я ложусь на кровать. Забираюсь под одеяло. К мисс Самадоброте.

Пол Пот достает сигарету из пачки.

— Может, раскуримся? Том, не смотри. Это только для взрослых, а ты еще маленький.

Все молчат, не говорят ничего.

Мисс Самадоброта качает головой.

И закрывает лицо руками.

А потом обнимает Тома.

Никто не произносит ни слова.

Пол Пот достает из кармана тонкую бумажку и вертит над ней сигарету. Высыпает табак на бумажку. Потом смешивает табак с чем-то похожим на чай, только оно не черное, а зеленое. Как сушеные листья. Потом он сворачивает бумажку, облизывает ее край, чтобы бумажка не развернулась. У него получается толстая сигарета без фильтра. Он достает зажигалку, прикуривает.

Все молчат, не говорят ничего.

А потом я говорю:

— Может быть, поиграем в волшебный ковер-самолет? Ну, как будто мы все улетели?

Пол Пот улыбается и говорит:

— Ты прямо озвучил мою идею.

Мисс Самадоброта улыбается и кивает.

— Вы — мисс Самадоброта, правда?

— Том, я же тебе говорила. Я — Элен.

Пол Пот говорит:

— Ты правда съел все двенадцать таблеток?

— И еще те, другие. Которые мне дала тетенька-клоун.

— А сколько их было?

— Раз, два, три. — Я считаю на пальцах. — Три. И еще Роберт Таблет меня угощал.

— И сколько дал тебе Роберт?

— Одну.

— Шестнадцать стразов. — Пол Пот курит свою сигарету с зелеными листьями. — Мама родная.

— Мы поиграем в волшебный ковер-самолет?

Мисс Самадоброта качает головой.

— Когда мы играли в последний раз, ты убежал.

— Это был волшебный забег. Я сейчас покажу. Смотрите.

Я слезаю с кровати. Вернее, падаю с кровати. Кричу и падаю в яму.

Мисс Самадоброта и Пол Пот вынимают меня из ямы.

Мисс Самадоброта говорит:

— Том…

Пол Пот говорит:

— Не слезай с кровати.

Мисс Самадоброта говорит:

— Не слезай с кровати. Держись за меня.

Я держусь за мисс Самадоброту. Вернее, я бы держался.

Но у меня нету рук.

— Том.

Я говорю мисс Самадоброте:

— У меня нету рук.

Мисс Самадоброта берет меня за плечи.

— У тебя есть руки. Вот посмотри. Видишь? Вот твои руки. Это что?

— Дырка, — говорю я, глядя на дырку.

— Это твоя рука. Очень хорошая маленькая рука. Правда, Пол?

Пол Пот смотрит на дырку.

— Да, это определенно рука.

— Большая и сильная рука. — Мисс Самадоброта говорит: — У большого и сильного мальчика.

— Мисс Самадоброта, вы уходите?

— Нет, мой хороший. Я здесь, с тобой. В твоей замечательной комнате.

Я обвожу взглядом комнату. Показываю пальцем.

— Там была дверь. А теперь ее нету.

Мисс Самадоброта смотрит на Пола, который Пол Пот.

Пол Пот смотрит на мисс Самадоброту. Потом смотрит на меня.

— Том, что ты видишь? Расскажи нам, что ты видишь.

— Там стена, — говорю. — А двери нету. Пол Пот встает с кровати.

— Есть дверь. Смотри. — Пол Пот встает и проваливается в дыру. И его больше нету. Дыра его съела. — Видишь? — Пол Пот выбирается из дыры, и он снова есть. Он подходит к кровати, садится на краешек. Рядом с Томом.

Я обнимаю Пол Пота. Держусь за него крепко-крепко.

— Не слезайте с кровати. Там дырка. Вы в нее упадете.

— Том, там нет дырки.

— Сейчас с ним лучше не спорить. — Мисс Самадоброта говорит: — Том, покажи нам, где эта дырка. Мы не хотим упасть в дырку, да, Пол?

Пол кивает.

Я показываю на дырку, но… Ее уже нет.

Я слезаю с кровати. Стою на полу, на ковре. Ковер очень старый, потертый. На нем нарисованы опавшие цветы, только они совсем стерлись. Я стою на ковре и смотрю на мисс Самадоброту и на Пола, который Пол Пот. Пол Пот с мисс Самадобротой держатся за руки. Пол Пот с мисс Самадобротой лежат на кровати у Тома, укрывшись Томовым одеялом. Я смотрю на них и говорю:

— Там вечеринка.

— Да, Том. У вас вечеринка. У тебя, и у Боксфорда, и у Рокси. — Мисс Самадоброта говорит: — Слышишь музыку?

Я прислушиваюсь.

— Слышишь музыку?

Я качаю головой.

— Не слышишь?

Пол Пот курит свою сигарету и говорит:

— Бумс-бумс-бумс. — Он качает головой, как будто под музыку. У него длинные волосы, и они тоже качаются как будто под музыку. Вместе с его головой.

Мисс Самадоброта говорит:

— Том, хочешь потанцевать?

Я качаю головой.

— Ладно. Не хочешь — не надо.

— Там вечеринка. — Я показываю на дверь.

Мисс Самадоброта говорит:

— Да, Том. Там вечеринка, за дверью. Если сейчас открыть дверь, там будет вечеринка.

— Вы уходите?

Мисс Самадоброта качает головой. Мисс Самадоброта и Пол Пот держатся за руки. Дверь открывается. Том ее открывает. Там вечеринка, за дверью.

Только там нет никакой вечеринки.

— Видишь людей? — Мисс Самадоброта говорит: — Я их вижу отсюда. А ты, Пол, видишь?

Пол Пот говорит:

— Там какая-то женщина. Танцует на лестнице. У нее на голове телевизор. Нет, это мужчина. Мужчина и женщина. Нет, это не телевизор. Это парик. Мужчина курит сигару. И там еще люди, много людей. Танцуют на лестнице. Я вижу их головы. Там вечеринка, Том. Все танцуют и веселятся.

— Том. — Мисс Самадоброта говорит: — Ты видишь людей?

Я качаю головой.

— А что ты видишь? Что там снаружи?

Я выглядываю за дверь.

— Там нет никакого снаружи.

— Где?

— За дверью. — Я оборачиваюсь и смотрю на кровать.

Только ее уже нету, кровати.

— Том, — говорит кто-то, только тут никого нет. Вообще никого.

— Это кто? — говорю. — Кто со мной разговаривает?

Кто-то, который никто, не говорит ничего.

Ни единого слова.

Он уже даже не разговаривает.

Я держусь за дверную ручку. Смотрю на руку, которая держится за ручку. Это Томова рука, она маленькая. Она держится за ручку на двери. Держится крепко-крепко. За ручку. На двери. Потому что мне больше не за что держаться. Не осталось уже никого. Ни мисс Самадоброты. Ни Рокси. Ни мамы. Мне больше некого обнимать. И меня тоже некому обнимать.

Я говорю:

— А кого мне обнять? И кто обнимет меня?

Мисс Самадоброта не говорит ничего.

Ее нет, мисс Самадоброты.

Мисс Самадоброта обнимает Тома:

— Давай я тебя обниму. Отпусти дверь. Забирайся в кровать. — Мисс Самадоброта ведет Тома к кровати. Помогает ему лечь в кровать. Там уже кто-то лежит. Я знаю этого дяденьку. Это Пол Пот.

Я говорю:

— Вы — Пол Пот?

Он кивает.

— Том, сиди на кровати и никуда не слезай. — Мисс Самадоброта держит Тома за плечи.

Я показываю на дверь;

— Там нет никакой вечеринки.

— Есть вечеринка, Том. Есть.

Пол Пот говорит:

— Том, эти конфетки, которые ты проглотил. Это такие специальные таблетки. От них тебя глючит.

— Что меня делает?

— Ну, тебе представляется то, чего нет.

Мисс Самадоброта кивает.

— Все хорошо. Правда, Пол?

Пол Пот кивает.

— То есть все, что я вижу, это ненастоящее? Не в самделишное?

Мисс Самадоброта кивает. Пол Пот говорит:

— Главное — пока не слезать с кровати.

Мы все сидим на кровати и не слезаем.

— Эта кровать. — Мисс Самадоброта обнимает Тома и говорит: — Она не простая кровать, а волшебная. Когда ты закроешь глаза, она вылетит в окно, и поднимется в небо, и полетит над волшебными сказочными городами.

Я закрываю глаза.

Роберт Таблет

У нас в классе есть один мальчик. Только сейчас он не в классе, а в магазине. В магазине игрушек.

Я в магазине игрушек. Смотрю на игрушки. Там есть такие смешные фигурки. Называются апельсиновые человечки. Это человечки, сделанные из апельсинов. Только не из настоящих, а их пластмассовых. Они как настоящие, только пластмассовые. И оранжевые. У апельсиновых человечков есть руки и ноги. И еще голова. Как большой апельсин с глазами. Они все одинаковые, но в разных штанишках. В смысле, разного цвета. Их всех можно купить. Какого захочешь.

Я беру апельсинового человечка в коробке. Его ноги торчат из коробки снизу. На коробке написано: «Ешьте больше апельсинов». Я держу апельсинового человечка и смотрю по сторонам. Смотрю на людей в магазине. А потом вижу высокого мальчика. Я его знаю. Он из нашего класса.

Я подхожу к мальчику, который из нашего класса. Его зовут Биг-Бен. Он самый высокий мальчишка на свете, про него даже написано в книге рекордов. Он хороший, но очень высокий. Выше взрослого дяденьки.

Даже выше высокого взрослого дяденьки, который стоит на коробке с игрушками.

Высокий дяденька, который взрослый, говорит Биг-Бену:

— Прошу прощения, сэр, вы не могли бы достать с верхней полки…

Биг-Бен смотрит на дяденьку сверху вниз.

— Ой, я подумал…

Биг-Бен качает головой.

Я подхожу к высокому дяденьке.

— Он еще маленький мальчик, просто очень высокий. — Я объясняю высокому дяденьке. — Про него даже написано в книге рекордов.

Высокий дяденька растерянно смотрит на меня. Я поднимаю руку над головой. Изображаю высокий рост.

Биг-Бен качает головой. Он молчит, не говорит ничего. Он очень высокий. Такому высокому мальчику даже не нужно ничего говорить.

— Ты не достанешь мне ту игрушку? Того солдата с лазерной пушкой?

Я говорю:

— Про него правда написано в книге рекордов. Он самый высокий мальчик на свете. Все называют его Биг-Беном. — Я показываю на Биг-Бена, чтобы дяденьке было понятно.

— Нет, не этого. Другого, который рядом. — Высокий дяденька говорит: — С двуствольной лазерной пушкой.

Биг-Бен берет с полки игрушку. Отдает ее дяденьке. Дяденька говорит «спасибо». Он какой-то смущенный.

Он говорит Биг-Бену «спасибо» и сразу уходит. Биг-Бен говорит мне:

— Ненавижу свой рост.

— Нет, — говорю. — У тебя очень хороший рост. Это так здорово, когда ты высокий.

Биг-Бен качает головой, смотрит в пол. Я говорю:

— Это здорово. Правда.

— Откуда ты знаешь?

— Я сам такой маленький.

— Если ты маленький, то откуда ты знаешь, что это такое, когда ты высокий?

— Когда ты высокий, это значит, что ты не маленький.

Биг-Бен делает сморщенное лицо.

— Для того чтобы не быть маленьким, вовсе не обязательно быть высоким. Главное, не быть маленьким.

— А как не быть маленьким, если ты маленький?

Биг-Бен пожимает плечами.

— А какой у тебя самый любимый из апельсиновых человечков?

— Каких апельсиновых человечков?

Я беру Биг-Бена за ногу, за коленку, и веду к апельсиновым человечкам.

— У тебя обязательно должен быть апельсиновый человечек. — Я говорю: — Скажи маме, пусть она тебе купит.

— Мне не разрешают играть в игрушки.

Я смеюсь. Это очень смешная шутка. Биг-Бен хорошо пошутил.

— Это совсем не смешно. Это грустно. Когда тебе не разрешают играть в игрушки.

— А почему тебе не разрешают играть в игрушки?

— Мама говорит, что я слишком высокий. Вместо игрушек мне дарят какие-то взрослые глупости. Галстуки и носки.

— Я тоже ношу носки. — Я показываю ему ногу в носке.

— Да, но тебе их не дарят на день рождения. В качестве основного подарка.

— Мне вообще ничего не дарят. — Я говорю: — У меня даже нет мамы с папой.

Биг-Бен смотрит на меня. Смотрит очень внимательно. Сверху вниз.

— А где они, твои мама с папой?

— Папа… — Я думаю, что бы такого сказать. — Папа в космосе. Улетел на космическом корабле.

Биг-Бен делает недоверчивое лицо.

— А мама… У меня теперь новая мама.

— А куда делась старая?

— Ее убили.

Биг-Бен кивает.

Я говорю:

— А если бы тебе разрешали играть в игрушки, какого бы ты выбрал себе апельсинового человечка?

Биг-Бен смотрит на апельсиновых человечков.

— Они все одинаковые.

— У них разные штанишки. — Я показываю на штанишки, которые разного цвета.

Биг-Бен кивает.

— Они снимаются. Вот смотри. — Я снимаю штанишки с апельсинового человечка. У него есть пиписка. Она как банан, только оранжевая. — Их можно переодеть. Ну, как будто они поменялись штанишками.

— А какой смысл? Если они одинаковые? — Биг-Бен берет двух апельсиновых человечков. — Какой смысл менять им штанишки, если сами они одинаковые, так что их даже и не отличишь друг от друга?

— Смысл в том, чтобы у них были другие штанишки.

— Да, но сами они одинаковые. Сами фигурки.

Я киваю.

— И какой смысл менять им штанишки? — Биг-Бен держит в руках апельсиновых человечков. — Проще выбрать другого апельсинового человечка. В тех штанишках, какие тебе больше нравится. — Биг-Бен перекладывает апельсиновых человечков. Тот, который был в левой руке, теперь стал в правой. А который был в правой, теперь стал в левой.

Я говорю:

— Все равно каждый остался в тех же штанишках, в каких и был. Ты просто их переложил.

— Ладно. Смотри. — Биг-Бен сажает апельсиновых человечков на полку, где сидят другие апельсиновые человечки. Их всех можно купить. Какого захочешь. Биг-Бен говорит: — Смотри. Вот апельсиновые человечки. У этого штанишки оранжевые с красным, а у этого — красные с оранжевым. Теперь смотри, что я сделаю. — Он берет апельсинового человечка, который в оранжевых с красным штанишках. Сажает на его место другого апельсинового человечка, который в красных с оранжевым штанишках. А на его место сажает первого, которого держит в руках. — Вот видишь?

Я пожимаю плечами.

— Ты понял, что я сейчас сделал?

— Поменял их местами.

— Вот именно. — Биг-Бен говорит: — Я поменял им штанишки.

Я качаю головой и показываю на апельсинового человечка:

— У него все равно те же штанишки, которые были. Оранжевые с красным.

— Красные с оранжевым.

Я пожимаю плечами.

— Это одно и то же.

— Так я об этом и говорю. Они одинаковые. Если им поменять штанишки, они все равно таки останутся одинаковыми.

Я киваю.

— Тогда какой смысл менять им штанишки?

Биг-Бен, кажется, сердится.

Я говорю:

— Это игрушки.

Биг-Бен качает головой.

— Ты не любишь игрушки?

— Я их не понимаю.

— Попроси маму. — Я говорю: — Может, она тебе купит игрушек.

— Я просил. На день рождения. Хотел персонажей из «Мусорной свалки». Ричарда Мусорного Бака и Ричарда Мусорного Мешка.

— И что? Тебе их подарили? Биг-Бен качает головой.

— Мне подарили носки.

Он приподнимает штанину и показывает мне носки. Я киваю. Биг-Бен говорит:

— А почему ты не ходишь в школу?

— Я хожу, — говорю. — Вот вчера приходил.

Только это неправда.

— Тогда почему я тебя не видел?

Я смеюсь.

— Потому что я маленький, а ты большой. Ну, в смысле, высокий. Наверное, ты просто меня не заметил.

Биг-Бен качает головой.

— Нет. Тебя давно не было в школе. Это все из-за мамы?

— Моя новая мама — она чернокожая. Только она не она, а он. Она дяденька, который как тетенька.

Биг-Бен смотрит растерянно. Кажется, он ничего не понял. Я объясняю:

— Ну, это… как в книге рекордов. Да, там все написано. В книге рекордов. Про самую мамную маму на свете.

Биг-Бен смеется.

— А можно мне апельсинового человечка?

— У меня можешь не спрашивать. — Биг-Бен говорит: — Если я самый высокий, это еще ничего не значит. Это не значит, что я уже взрослый.

* * *

Наверное, нужно спросить у папы. У моего нового папы, у Боксфорда. Я стою у подъезда со сломанной дверью. Мы с Биг-Беном прибежали ко мне домой из магазина игрушек. Вернее, я прибежал, а Биг-Бен просто пришел. Потому что он очень высокий, самый высокий мальчишка на свете. Биг-Бен ждет на улице. На другой стороне, через дорогу. Я кричу, стоя у двери: «Папа. Папа. Папа». Боксфорд спускается по лестнице. Он одет в женское платье. У него даже грудь появилась. Ну, как бывает у тетенек, а у дяденек, наоборот, не бывает. Он говорит: «Что? Что? Что?» Я говорю: «А можно мне апельсинового человечка?» А Боксфорд говорит: «Нет. Нет. Нет».

Я бегу вверх по лестнице. Бегу мимо Боксфорда. К Рокси.

— Рокси, а можно мне апельсинового человечка?

— Какого апельсинового человечка? — Рокси сажает Тома к себе на колени.

— Это такая игрушка. У нас в классе у всех ребят есть апельсиновые человечки.

— Ты же в школу не ходишь. Откуда ты знаешь, что там есть у ребят? Кстати о школе. Хорошо, что напомнил. В понедельник ты снова начнешь ходить в школу. — Рокси гладит Тома по голове.

Я делаю сморщенное лицо.

— Так что там за апельсиновые человечки?

— Это такие игрушки. У меня совсем нет игрушек. Я ребенок, я маленький. У всех детей есть игрушки. А у меня почему-то нет.

Рокси гладит меня по голове.

— Есть только Клоун Подушкин, мой плюшевый медвежонок.

— Он очень хороший, и он тебя любит.

— А вы мне купите апельсинового человечка?

Рокси не отвечает на мой вопрос.

Рокси говорит:

— Том, а что за мужчина, с которым ты разговаривал на улице? — Рокси смотрит в окно. Смотрит через дорогу. Мы сейчас в спальне Боксфорда и Рокси. Здесь Рокси работает, шьет костюмы для театра. Рокси смотрит в окно. — Он все еще там. Мы же тебе говорили с Боксфордом, чтобы ты не разговаривал на улице с незнакомыми дяденьками.

Я объясняю, что это не дяденька.

— Это не дяденька, — говорю. — Это мальчик. Из моего класса.

— Что-то он слишком высокий.

— Да, — говорю. — Он высокий. Самый высокий мальчик на свете.

Рокси смеется.

— Про него даже написано в книге рекордов. Самый высокий из всех, кто есть.

Рокси смеется.

— Все называют его Биг-Беном. Все у нас в школе.

— Ты скучаешь по школе, Том?

Я киваю. На самом деле я даже не знал, как я сильно скучаю по школе. Пока не кивнул.

— Ты уверен, что это не взрослый мужчина, Том? — Рокси смотрит в окно. — Он одет прямо как взрослый.

Я подскакиваю на коленях у Рокси.

— Ему дарят галстуки и носки. На день рождения.

— Какой ужас. Несчастный ребенок. Нельзя заставлять человека одеваться в одежду, которая ему не подходит. Из-за какого-то физического недостатка… Человек должен сам выбирать, как ему одеваться. Для меня это важно. По-настоящему важно. Как для трансвестита.

— А что такое трансвестит?

— Том, ты же знаешь, что это такое. Трансвестит — это мужчина, который носит женскую одежду.

— Так, значит, ты женщина?

— Том, ты же видел мой член. Тогда, на вечеринке. И мои волосатые яйца.

— А я всегда думал, что ты настоящая дама..

— Я и есть настоящая дама. — Рокси говорит, как говорят настоящие дамы: — Для того чтобы быть настоящей дамой, вовсе не обязательно быть женщиной.

— Ты мне купишь апельсинового человечка?

— Смотря сколько он стоит.

Я показываю на Биг-Бена, который стоит там, на улице, через дорогу.

— Надо спросить у Биг-Бена, он знает.

— Он был с тобой в магазине игрушек?

Я киваю.

— И он знает, сколько стоят эти апельсиновые человечки?

Я киваю.

— Я никогда не запоминаю цифры.

— Тогда пойдем спросим.

Я встаю с колен Рокси.

Рокси встает со стула. Расправляет платье. Берет Тома за руку. Выходит из спальни. Том тоже выходит из спальни. Боксфорд стоит на лестнице.

— Том, а что за мужчина, с которым ты разговаривал на улице? И не отпирайся. Я видел.

— Это Биг-Бен, — говорю.

— Он из Томовой школы.

— Он что, учитель?

— Нет, просто мальчик. Они учатся в одном классе. — Рокси говорит: — Про него даже написано в книге рекордов. Самый высокий мальчик на свете.

Я киваю. Поднимаю вверх руку, встаю на цыпочки. Это я так показываю, что Биг-Бен самый высокий. Мы с Рокси спускаемся вниз по лестнице. Боксфорд тоже спускается вместе с нами. Он говорит:

— Это надо увидеть.

Я говорю:

— Ему не нравится, что он высокий. Ему все говорят, что он самый высокий. И расспрашивают про книгу рекордов.

Рокси выходит на улицу.

— Кому же понравится, когда его все разглядывают, как какую-нибудь дрессированную обезьяну.

— А у него что, есть хвост? — Это я так пошутил.

Рокси берет меня на руки и поднимает повыше.

Мы с Рокси и Боксфордом подходим к Биг-Бену и говорим ему: «Привет». Рокси — дяденька, одетый как тетенька. Боксфорд — тоже дяденька, одетый как тетенька.

Биг-Бен стоит рядом с деревом. Он выше дерева. Мы с Рокси и Боксфордом подходим к Биг-Бену. Рокси говорит:

— Тебя зовут Бен?

Биг-Бен кивает.

— Привет, Бен. Я — Рокси, мама Тома. — Рокси протягивает ему руку. Рука волосатая, а ногти накрашены красным лаком.

Биг-Бен смотрит на руку.

— Он не жмет руки, — объясняю я Рокси. — Он еще маленький, он не взрослый.

Рокси кивает. Боксфорд смеется. Рокси говорит:

— Том хотел у тебя что-то спросить. Правда, Том? Про игрушки.

Я говорю:

— Апельсиновые человечки. Они сколько стоили?

Биг-Бен смотрит на меня.

Рокси говорит:

— Сколько?

Биг-Бен смотрит на меня, не говорит ничего.

— Бен, вы с Томом были в магазине игрушек, да?

Биг-Бен кивает.

— Вы там смотрели игрушки. Апельсиновых человечков.

Биг-Бен кивает.

— Том говорит, что ты знаешь, сколько они стоят.

Биг-Бен кивает.

— Тогда скажи мне, пожалуйста, Бен. — Рокси говорит: — Сколько стоят оранжевые человечки?

Биг-Бен говорит, что его просят, пожалуйста, сказать:

— Девяносто девять, девяносто девять.

Рокси кивает:

— Спасибо.

Я машу Биг-Бену рукой, говорю:

— Пока.

Биг-Бен уходит. Он очень высокий, очень. Боксфорд хватает его за штанину. Держит его за штанину и говорит:

— Подожди.

Биг-Бен смотрит на Боксфорда.

Рокси говорит:

— Бен, это папа Тома. Его новый папа.

Биг-Бен смотрит на Боксфорда сверху вниз.

— Том говорит, про тебя написали в книге рекордов.

— Не смущай мальчика, Коробок.

— Да он не смущается, Рокси. Он уже большой мальчик. Правда ты не смущаешься, Бен? — Боксфорд говорит, что Бен большой мальчик. — Я просто хотел уточнить. Про тебя правда написано в книге рекордов? Что ты самый высокий мальчик на свете?

Биг-Бен кивает.

— А какой у тебя… э… ну, ты понимаешь. Такой же длинный?

Рокси тянет Боксфорда за руку.

— Прошу прощения, Бен, нам пора уходить.

— Да ладно тебе. — Боксфорд говорит: — Он совсем не смущается. Правда ты не смущаешься, Бен?

Биг-Бен качает головой. Боксфорд берет Биг-Бена за руку.

— Дай-ка я посмотрю. От кончика указательного до кончика большого пальца. — Боксфорд просит Биг-Бена развести пальцы как можно шире и смотрит на расстояние от кончика указательного до кончика большого. — Ничего себе. Теперь понятно, почему тебя называют Биг-Беном.

Рокси с Боксфордом стоят на лестнице, обсуждают карманные деньги. Я попросил, чтобы мне дали карманные деньги, чтобы они были у меня в кармане. Рокси говорит, что это серьезный вопрос, и им с Боксфордом надо его обсудить. Они выходят из комнаты, спускаются вниз по лестнице. Обсуждают карманные деньги.

Я сижу на кровати в спальне у Рокси и Боксфорда.

Боксфорд и Рокси внизу обсуждают карманные деньги.

Я встаю с кровати. На кровати лежат костюмы, которые еще не закончены. Там есть костюм с капюшоном в виде головы обезьяны. И еще есть костюм с пелериной, расшитой бриллиантами, которые сверкают. Я встаю, иду к двери. Выглядываю на лестницу.

Ой.

Рокси смотрит на меня, говорит:

— Том.

Не люблю, когда на меня ругаются.

Закрываю дверь, возвращаюсь к кровати. Сажусь на кровать, где костюмы. Теперь на кровати костюмы и Том.

Открывается дверь, входят Рокси и Боксфорд. Рокси садится на стул, хлопает себя по коленке. Я сажусь на коленки к Рокси. Боксфорд смотрит на меня, говорит:

— Том.

Рокси говорит:

— Том. Мы с Боксфордом поговорили. И вот что решили.

Я киваю. Сейчас мне дадут карманные деньги, я положу их в карман, а потом быстро сбегаю в магазин и куплю себе апельсинового человечка.

Боксфорд садится на кровать. Прямо на голову обезьяны.

— Том, ты уже большой мальчик.

— Ты еще совсем маленький, но уже столько всего пережил.

— И мы считаем, что тебе нужна финансовая независимость.

— Хорошие родители, которые любят своих детей, не хотят, чтобы их дети выросли беспомощными и капризными. Правда, Боксфорд?

Боксфорд кивает.

— Хорошие родители учат детей, что им нужно взрослеть и самим добиваться всего. Мы с Боксфордом хотим, чтобы ты повзрослел. — Рокси говорит: — И научился сам добиваться всего.

Боксфорд кивает.

— Мы научим тебя, как самому зарабатывать на жизнь. Да, Боксфорд?

Боксфорд кивает и говорит:

— Чтобы ты сам ловил рыбу.

— Дядя Мусорщик как-то давал мне рыбу.

— И был в корне не прав. — Боксфорд говорит: — Надо было дать тебе удочку.

— Мы научим тебя… Вернее, Роберт научит тебя, как самому зарабатывать на жизнь.

Я улыбаюсь.

— Том, тебе повезло. — Рокси подбрасывает меня на коленях. Я как будто скачу на лошадке. На коленях у Рокси. — Коробок, позвони Роберту.

— И что мне ему сказать?

Рокси говорит:

— Не говори ничего. Просто скажи, чтобы он зашел к нам.

Боксфорд выходит из спальни. Рокси говорит:

— Том, ты помнишь эти конфетки, которые ты скушал на вечеринке? Тебе потом еще было смешно. Всю неделю.

Я киваю. Рокси говорит:

— Они были хорошие, правда? Смешные?

Я киваю.

— А мы с Боксфордом знаем, как ты любишь смеяться.

— Да, — говорю я и улыбаюсь. — Я люблю все смешное.

Рокси кивает и спрашивает:

— А ребята, которые у тебя в школе, они тоже любят смеяться?

Я киваю.

— Том, а ты хочешь, чтобы все ребята смеялись и радовались? Хочешь им в этом помочь? И одновременно заработать на жизнь и на всякие приятные штуки?

— На апельсинового человечка, который оранжевый.

— Да хоть на такого, который синий,

— Там нету синих. Там есть только оранжевые, — говорю. — Из апельсинов. А синих фруктов вообще не бывает.

— Бывают синие сливы. И еще ягоды. Черника и голубика. Но мы сейчас говорим о другом. У тебя будут деньги, которые ты заработаешь сам и сможешь потратить на что захочешь.

Я кричу: «Ура!»

Рокси говорит:

— Мне очень приятно, что ты так радуешься. Только ты не дослушал. Я еще не сказал, что тебе надо делать.

— Зарабатывать деньги.

— Да, зарабатывать деньги. Помнишь Роберта Таблета, Том? Которого ты назвал Дедом Морозом?

— У него была красная борода.

— Не борода, а волосы. И не красные, а ярко-рыжие. У него вообще нет бороды.

— А почему Роберта Таблета зовут Роберт Таблет?

— Роберт — это его имя. А Таблет — потому что он продает таблетки.

— Какие таблетки?

— Конфетки. Которые ты скушал на вечеринке.

— Это таблетки?

Рокси кивает.

— И поэтому мне было смешно? От таблеток?

Рокси кивает.

— А ребятам из школы — им тоже будет смешно? Как мне?

— Нет, как тебе, им не будет. Ты съел слишком много. Даже клоунов видел. Это уже не смешно. Мы боялись, что ты не вернешься.

Я смеюсь, вспоминаю.

— Но ты вернулся. Да, Том?

Я киваю.

— В какой-то степени. Но ты все равно съел слишком много. Стразы — хорошая штука, но ими лучше не злоупотреблять.

— Я буду кушать таблетки?

— Ты будешь их продавать. Вместе с Робертом Таблетом. Ты будешь его первым помощником.

— Я люблю помогать, — говорю. — Я хорошо помогаю.

Я стою перед входом в школу. Сегодня даже не понедельник. Сегодня пятница, последний день занятий. Потом будет суббота и воскресенье. А с понедельника я опять пойду в школу.

Я стою перед входом в школу, стою у ворот.

Смотрю на школу, на дверь.

А потом.

Из школы выходит какой-то мальчик. Сейчас уже заполдень, скоро закончатся все уроки. Мальчик выходит из школы. Идет к воротам. Это какой-то совсем незнакомый мальчик, не из моего класса. Но он в школьной форме.

Мальчик выходит за ворота.

Я стою у ворот и смотрю на мальчика.

Мальчик смотрит на меня, говорит:

— Ты чего?

Я молчу, не говорю ничего.

— Ты чего на меня так смотришь?

— Я на школу смотрю, — говорю. — Не на тебя, а на школу.

Я смотрю на школу и даже показываю ему пальцем, куда я смотрю. Чтобы он понял. Мальчик кивает.

— Сегодня какой день недели?

— Сегодня? — Мальчик глядит на часы у себя на руке. — Сегодня пятница.

— С понедельника я опять пойду в школу.

Мальчик кивает.

Потом уходит.

Я стою у ворот и смотрю на школу.

Из школы выходят два мальчика. Идут через лужайку. Один толкает другого. Тот, которого толкнули, падает на траву. Трава пачкает ему форму. Сейчас весна. Тот, который толкался, вроде бы хочет подраться. Но не серьезно, а в шутку.

Я стою у ворот. Мальчишки подходят к воротам. Один из них говорит:

— Ты чего смотришь?

Другой говорит мне:

— А я тебя знаю. Ты из класса мисс Самадоброты.

Первый говорит:

— Знаешь такого Эндрю Руку?

Второй говорит:

— Тебя давно не было в школе.

Я киваю. Улыбаюсь и говорю:

— У меня были каникулы.

— А ты еще придешь в школу?

— Приду. В понедельник.

— Я бы на твоем месте не стал приходить. — Мальчик мне говорит: — Тебя будут ругать.

— Мисс Самадоброта никогда не ругается, — говорю. — Она очень хорошая.

— Мисс Самадоброта здесь уже не работает. У нее будет ребеночек.

Я улыбаюсь.

— Значит, у нас нет учительницы. И ходить в школу не нужно.

— У вас новый учитель. — Мальчик смотрит на другого мальчика и говорит: — Кто у них новый учитель? В классе Эндрю Руки?

— Мистер Строгач.

— Точно, мистер Строгач. — Один из мальчиков говорит: — Его зовут мистер Строгач. Он очень строгий, и еще у него борода.

Я делаю сморщенное лицо. Мне это не нравится.

— Он огромный, как шкаф.

— И еще у него усы.

— Он раньше работал в школе, которая только для мальчиков.

— Он ненавидит всех мальчиков. — Один из мальчиков говорит: — Только девочек любит.

— И еще он сторонник телесного наказания.

— У него есть портфель из крокодиловой кожи. С ногами.

— Он запросто может ударить линейкой.

— Говорят, он кого-то растил… нет, растлил.

— Он ругается, если ты бегаешь по коридорам. И если не бегаешь, тоже ругается.

— У него громкий голос.

— Он орет.

— Когда он орет, его слышно с другого конца коридора.

— Если он сердится, он заставляет тебя переписывать одно предложение сто раз. Нет, не сто, а пятьсот.

— А на занятиях в бассейне, если ты вдруг забыл дома плавки, он заставляет тебя плавать голым.

— Он смеялся над пипиской Эндрю Руки.

— Единственный раз, когда он смеялся.

— Если ты вдруг рассмеешься, он заставит тебя рассказать, почему ты смеешься. Перед всем классом.

— Он говорит, что дети должны уметь самостоятельно завязывать шнурки.

— Его ищет полиция.

— За убийство.

— Его все боятся. Даже из других классов.

— А тем, кто бегает в коридоре, он ставит подножки.

— Говорят, он кого-то избил и раскроил ему череп.

— Руки надо держать на парте.

— Он все конфетсковывает. Конфетсковал у Эндрю Руки его апельсинового человечка.

— Он ненавидит апельсиновых человечков.

— У него целый шкаф, весь набитый апельсиновыми человечками.

— Он запретил, чтобы их приносили в школу.

— Он ест сандвичи с набитым ртом.

— И ходит в коричневых брюках.

Они еще много чего говорят, эти мальчики. Про мистера Строгача.

Один из мальчиков говорит:

— Ну как, страшно? — Он показывает на меня и говорит другому мальчику: — Ему страшно.

Я молчу, не говорю ничего. Я стою у ворот. Не иду в школу.

— Если ты пропускаешь уроки. — Один из мальчиков говорит: — Тебя переводят в класс для отстающих.

— А это что? — говорю.

— Специальный класс для дебилов. У которых мозги не в порядке.

— У меня, — говорю, — все в порядке. С мозгами. И я пойду в школу.

— Пойдешь?

— Да, пойду. В понедельник.

— Значит, ты точно дебил, — говорит один мальчик.

А второй мальчик кивает.

Я стою, утираю слезы.

Этот мальчик. У него есть апельсиновые человечки. Мы идем к нему в гости — играть с апельсиновыми человечками.

Второй мальчик идет домой. Говорит:

— Я пойду домой.

Мы с первым мальчиком идем по траве. У него с собой банка с шипучкой. Он открывает ее, пьет шипучку. Это такой лимонад с пузырьками.

— Тебя как зовут?

— Натан.

Я киваю.

— А ты Том. Правильно?

Я киваю. Я — Том, и у меня нет шипучки.

Мы с Натаном идем по траве. Сейчас весна. Мы идем через парк, в гости к Натану. Натан возвращается из школы, он в школьной форме. А я не в форме, сейчас еще даже не понедельник.

Мы с Натаном идем по траве, через парк. Там валяются какашки, ну, которые от собак. Натан перепрыгивает через какашку и попадает ногой в другую. Теперь у него вся подошва в собачьих какашках. Он вытирает ее о траву. Я обхожу какашки подальше, чтобы не испачкать ботинки. Какашки пахнут какашками.

— А ты видел эти новые игрушечные какашки?

Я качаю головой.

— Они классные. — Натан изображает руками большую кучу какашек. — Мама их ненавидит. Они такие коричневые. И похожи на пластилин. Из них можно лепить самые разные формы какашек. И еще они пахнут, как настоящие.

— И как они называются?

— Какашки.

Я киваю.

Мы с Натаном идем через парк, мы гуляем.

— А у тебя много апельсиновых человечков?

— Десять штук.

— Десять?

Натан кивает.

Я молчу, не говорю ничего. У него целых десять апельсиновых человечков.

Мы с Натаном гуляем в парке.

Я говорю:

— Мне тоже подарят апельсинового человечка. На день рождения.

— Тебе какого подарят?

Я пожимаю плечами. Их там много, они все разные.

— Скажи, чтобы тебе подарили который в оранжевых штанишках. — Натан перепрыгивает через какашку. — Они самые лучшие, которые в оранжевых.

— А они есть, в оранжевых?

Натан кивает.

— А какого цвета они сами? — Я говорю: — Сами фигурки?

— Они все оранжевые. Если они не оранжевые, значит, это подделка.

— А синих не бывает?

— Только в Тайване. Но там они все поддельные. — Натан снимает галстук, скатывает в рулончик и убирает в карман. На улице жарко, сейчас весна. Уже самый конец весны.

Я смотрю на небо. На небе — облако в форме апельсинового человечка. Я показываю на облако, на небо. Натан смотрит на облако и смеется.

— Класс.

— А где ты живешь?

Натан показывает на домик в глубине парка.

— Ты живешь рядом с парком?

Натан кивает.

Натан открывает калитку, заходит в сад. Я захожу следом за ним:

— А твоя мама, она сейчас дома?

Натан качает головой.

— Можем поиграть с игрушечными какашками.

Я говорю:

— Класс.

Говорю, как всегда говорит Натан.

Натан идет через сад, и я тоже иду через сад. Натан переступает через велосипед, который сломан и валяется в траве. Я обхожу велосипед, обхожу подальше, чтобы не зацепиться. Смотрю на лесенку-лазилку, она тоже сломана. Под ней лежит красный коврик. Натан открывает дверь. Это задняя дверь, не передняя. Мы с Натаном входим в дом через заднюю дверь. В коридоре лежит ковер. Точно такой же, как был на улице. Красный. Он весь потертый и старый.

Мы с Натаном заходим в дом. Я стою и смотрю на ковер. На ковре — куча какашек. Это игрушечные какашки.

— Хочешь шипучки?

Я киваю.

Натан идет за шипучкой на кухню. Я поднимаю игрушечную какашку. Нюхаю, чем она пахнет. Она пахнет какашкой.

Натан приносит шипучку в стакане с соломинкой. Я держу игрушечную какашку. Натан делает сморщенное лицо.

— Это не игрушечная какашка. Это просто какашка.

В коридор выходит собачка и говорит:

— Гав.

Мы с Натаном идем к Биг-Бену. Я знаю, где он живет. По дороге я рассказываю Натану про Биг-Бена. Я говорю:

— Ты его видел?

— Где? В школе?

Я киваю.

— А как он выглядит?

— Он очень высокий. Самый высокий мальчик на свете.

— Класс.

— У него самый высокий дом. — Я говорю: — Даже не дом, а маяк.

Про маяк я придумал. Натан говорит:

— Класс.

— У него есть высокое дерево. Выше папы. А папа тоже как дерево. Деревянный.

Натан смеется.

— Класс.

Мы с Натаном заворачиваем за угол, идем к дому Биг-Бена.

Натан смотрит на дом.

— Нормальный дом, самый обыкновенный.

Я киваю.

— А ты говорил, он высокий, как дерево.

— Как маяк.

— Да, как маяк.

Я киваю. Жму на звонок. Звоню в дверь, в самую обыкновенную дверь, как у всех. Мы с Натаном ждем. Я смотрю на небо, оно высокое и синее. Потом смотрю на дверь.

Дверь открывается. Папа Биг-Бена выходит наружу. Обыкновенный, нормальный папа. Вовсе не деревянный. Он говорит:

— Вы к Бену пришли? Вы его друзья?

Мы киваем.

Папа идет позвать Бена, Биг-Бена. Натан смотрит на меня и говорит:

— Ты же, кажется, говорил, что у него папа высокий, как маяк.

Я поправляю его:

— Как дерево.

Натан кивает.

А потом в дверях встает мальчик, у которого нет головы.

Мальчик наклоняется, и теперь у него есть голова. Он наклоняется и высовывает голову наружу. Натан смеется.

Биг-Бен, самый высокий мальчик на свете, живет в нормальном обычном доме. Он говорит:

— Привет, Том.

— Пойдем поиграем на улице? — говорю.

Биг-Бен смотрит на мальчика, который Натан. Натан стоит, прячет за спиной апельсинового человечка. Это сюрприз. Биг-Бен говорит:

— Мне не разрешают играть на улице. Мне вообще не разрешают играть.

Натан говорит:

— А можно нам к тебе в гости?

Биг-Бен смотрит на папу. Потом снова выглядывает наружу и говорит:

— Хорошо, проходите. Но только без всякого там «играть». Будем вести себя как взрослые люди.

Я киваю.

Натан делает сморщенное лицо.

Мы с Натаном заходим в дом. Поднимаемся вверх по лестнице. Это нормальная лестница, самая обыкновенная. И мы поднимаемся, как нормальные люди. А Биг-Бен поднимается, как ненормальный. Он потому что и есть ненормальный. Не в смысле дебильный. А в смысле, что он не такой, как все.

У него в комнате, в детской. Там все какое-то недетское, не для детей. Это взрослая спальня, с большой взрослой кроватью для взрослых. И со шкафом, который для взрослых. В шкафу — взрослые вещи. И нигде ни одной игрушки.

Биг-Бен садится за стол.

Натан смотрит на стол, на Биг-Бена и говорит:

— Ты что, собираешься делать уроки?

Биг-Бен качает головой.

— Мне надо заполнить налоговую декларацию.

Натан делает сморщенное лицо. Мы с Натаном садимся на кровать. Сидим на кровати.

Биг-Бен заполняет налоговую декларацию. Мы с Натаном сидим на кровати. Биг-Бен отрывается от декларации, смотрит на нас. Мы с Натаном сидим на кровати. Сидим, улыбаемся.

Биг-Бен смотрит на нас, он уже не заполняет налоговую декларацию. Он говорит:

— Вы чего улыбаетесь?

— У нас тут апельсиновый человечек. — Я пихаю Натана локтем.

Натан достает из-за спины апельсинового человечка и показывает Биг-Бену.

Биг-Бен роняет ручку. Открывает рот.

Натан бросает Биг-Бену апельсинового человечка.

Биг-Бен ловит его, вернее, пытается поймать, но не ловит. Роняет. Он не умеет ловить, когда ему что-то бросают. Он не такой, как все дети. Биг-Бен поднимает апельсинового человечка, кладет к себе на колени и спрашивает:

— А что с ним надо делать?

— С ним надо играть.

— Я не играю в игрушки. С тех пор, как вырос. Если папа увидит. — Биг-Бен встает и ударяется головой о потолок. — Он страшно рассердится. Я не знаю, что с ним надо делать. Что с ним делают?

— С ним играют. — Натан пожимает плечами. — Играют во всякие приключения.

— Какие всякие приключения?

Натан обводит взглядом комнату. Это взрослая комната, не детская. Натан ищет, какие тут есть приключения. Он показывает на шторы, на самый верх, где карниз. Говорит:

— Вон там, наверху. Это будет канатная дорога.

Биг-Бен смотрит на шторы. Туда, где карниз, который канатная дорога. Биг-Бен сажает апельсинового человечка на канатную дорогу. Отходит на пару шагов назад, смотрит.

Мы с Натаном сидим на кровати. Биг-Бен смотрит на игрушечного апельсинового человечка, играет с ним в приключения. Мы с Натаном сидим на кровати. Биг-Бен говорит:

— И что теперь?

— Ничего. — Натан говорит: — Ты играешь.

Биг-Бен улыбается и говорит:

— А это весело. Мне нравится.

Это коробка, в коробке — фрукты. Боксфорд принес фрукты в коробке. Это не просто коробка, а ящик. Он деревянный и с фруктами. Боксфорд заносит коробку, которая ящик, в большую спальню и ставит ящик на кровать.

Рокси сидит за столом, шьет костюмы.

Я сижу на столе. Рокси мне разрешает. На столе, кроме меня, еще швейная машинка. Чашка с чаем. Костюмы. И Том.

Боксфорд ставит ящик на кровать.

Рокси оборачивается к нему. Смотрит на ящик, смотрит на Боксфорда и говорит:

— А что там за фрукты?

— Какие фрукты?

Рокси показывает на ящик, который с фруктами. Боксфорд молчит, не говорит ничего. Выходит из спальни, спускается вниз.

Мы с Рокси прислушиваемся. Рокси говорит:

— Тс-с.

Нам слышно, как Боксфорд идет вверх по лестнице. Потом он заходит с еще одним ящиком с фруктами. Ставит ящик на кровать. Там уже был один ящик, а теперь стало два.

— Коробок. — Рокси говорит: — Где ты взял эти фрукты?

— Какие фрукты?

Рокси показывает на ящик, который с фруктами. Только там не один ящик, а два. Боксфорд молчит, не говорит ничего. Выходит из спальни, спускается вниз. Рокси говорит:

— Он что-то задумал.

Боксфорд поднимается вверх по лестнице. Несет еще один ящик с фруктами. Ставит его на кровь. Снова спускается вниз по лестнице. Поднимается. Приносит еще один ящик. Ставит его на кровать. А потом. Закрывает дверь. Садится на кровать, переводит дух.

— Коробок. — Рокси говорит. — Где ты взял эти фрукты?

— Какие фрукты?

— Которые в ящиках.

— Да, но какие именно фрукты?

Рокси, кажется, сердится. Показывает на ящики с фруктами и говорит:

— Вот эти. Которые в ящиках.

— А, эти фрукты. — Боксфорд говорит: — Это мой реквизит для спектакля.

— Для спектакля?

Боксфорд кивает.

— Ты играешь в спектакле?

Боксфорд кивает. Улыбается. Он сам чернокожий, а зубы белые. И когда он улыбается, видно, какие они все белые.

— А как же твоя театральная школа?

— Занятия начнутся осенью. А это летние постановки. В «Льдинке».

— Ты играешь в спектакле?

Боксфорд кивает.

Рокси встает, улыбается, идет к Боксфорду, хочет обнять.

Боксфорд встает, улыбается, обнимается с Рокси.

Я спрыгиваю со стола, забираюсь к Боксфорду на спину. Обнимаю его со спины.

Все очень радуются, все волнуются. Боксфорд берет из ящика фрукты и начинает ими жонглировать. Я тоже беру фрукты. Смотрю на них. Самые обыкновенные фрукты. Рокси берет яблоко. Рокси ест яблоко и улыбается. Потом целует Боксфорда. Я смеюсь, потому что мне весело, и ем фрукты. Они сладкие, как конфеты. Это такие специальные фрукты со вкусом конфет.

— А что за спектакль? — Рокси говорит: — О чем?

— Пьеса… э… ну, такая… классическая история о рыбе, вытащенной из воды. С политическим подтекстом.

Рокси смотрит на ящики с фруктами.

— А как называется пьеса?

— «Повелитель фруктовых пирожных».

Рокси садится на кровать.

— Ага.

Боксфорд садится на кровать рядом с Рокси.

— На самом деле она неплохая. — Боксфорд обнимает Рокси за плечи.

— Это комедия?

Боксфорд качает головой.

— Значит, она еще хуже, чем кажется.

Боксфорд кивает.

— А какой там сюжет? Что там происходит, какие события?

Боксфорд изображает руками открывающийся занавес.

— Грузовой самолет. Разбивается где-то в пустыне. Из пищевых продуктов выжили только…

Рокси смеется.

— Из продуктов выжили только двадцать шесть разных фруктов и овощей. В частности, одно яблоко…

— Яблоко я только что съел.

— Там есть еще, Рокси.

Рокси выплевывает косточки.

— Надо устроить прослушивание.

— Рокси, это серьезно. — Боксфорд, кажется, сердится. — Так на чем я там остановился?

— На яблоке.

— Да. Значит, яблоко. Оно находит игрушечную трубу. И трубит в эту трубу, созывая всех уцелевших…

— По-моему, я знаю, что будет дальше. — Рокси встает. Ходит по комнате и рассказывает: — Эти фрукты и овощи. Которые выжили после крушения самолета. По прошествии какого-то времени. Потеряли свой цивилизованный овощной и фруктовый облик. И полностью выродились в заплесневелых дикарей.

Боксфорд кивает.

— Кошмар, правда?

Рокси кивает.

Боксфорд и Рокси смеются.

Я тоже смеюсь, потому что мне весело.

Рокси смотрит на ящики с фруктами.

— Теперь мне их жалко.

Боксфорд смеется. Рокси говорит:

— А что эти фрукты? Надеюсь, они актеры классической школы?

— Нет, роли фруктов играют актеры-люди. Я их купил для вдохновения.

— Тебе требуется вдохновение?

— Нет, не мне, а тебе. — Боксфорд говорит: — Для костюмов.

Рокси приподнимает бровь.

— Я буду делать костюмы?

— У их штатного костюмера аллергия на сахарозу.

Рокси смеется.

— Лишние деньги — они никогда не лишние.

— Так ты возьмешься?

Рокси кивает. Смеется.

Боксфорд достает еще фруктов из ящика.

— Вот все действующие лица. В произвольном порядке. Яблоко ты уже съел.

— И вдохновился, — говорит Рокси, потирая живот.

— Что у нас дальше? Банан. Это я.

Рокси падает на пол и смеется.

— Что ты смеешься? Я гениально сыграю банан. Я дебютировал в роли банана еще в школьном спектакле.

Рокси смеется до слез.

— Потом капуста. И еще утка. Да, я тоже заметил. Она не совсем чтобы фрукт или овощ. — Боксфорд открывает ящик, и оттуда выходит утка. Выходит и крякает.

Рокси пытается уползти за дверь.

— Не бойся, Рокси. Он у нас настоящий джентльмен. Да, Гилберт?

— Кря-кря.

Рокси заходит обратно в комнату. Прячется за дверью. Смеется.

Утка ходит по комнате и крякает:

— Кря-кря-кря.

Рокси смеется.

— Потом плод яичного дерева.

— Яйца не растут на деревьях.

— Это просто такое название — яичное дерево. Хотя это даже не дерево.

— А по-моему, это простой баклажан.

— Это и есть баклажан. Но его иногда называют яичным деревом, то есть плодом яичного дерева. Это его псевдоним. Так, что у нас дальше? Ага, фенхель.

— Который я ненавижу.

— Как и всякий разумный человек. Так, потом виноград. И фасоль. И еще идиотизм. Тоже не совсем фрукт.

— Это точно.

— Дальше у нас идет тыква. Фонарь из тыквы. Знаешь, как его делать? Берешь самую обыкновенную тыкву. Вынимаешь всю сердцевину с косточками, вырезаешь глаза и рот.

Рокси идет на кухню за ножом.

— Потом киви. И лайм. — Боксфорд достает из коробки лайм. — Недозрелый лимон. И еще манго.

— Любимый фрукт феминисток.

— Да. Потом нектарин. Лысый персик. С большой твердой косточкой в центре. Потом апельсин.

Апельсин. Апельсиновые человечки.

— Ананас. И айва.

Никогда про такую не слышал.

— Похоже на грушу.

— Это айва. — Боксфорд говорит: — Ее еще называют дурацкой грушей. Потом редиска. И звездоплодник, мой самый любимый. Его даже не обязательно есть, можно просто подвесить на ниточке к потолку, и он будет радовать взгляд.

Рокси берет нитку. Подвешивает к потолку этот самый звездоплодник.

— Потом тюльпан. Опять не совсем фрукт. — Боксфорд вынимает из ящика красный тюльпан. Это не фрукт, а цветок. — И вангерия съедобная. Только она не съедобная. В смысле невкусная. Ну, арбуз мы все знаем. Он вкусный. И еще дуриан.

Рокси смеется. Дуриан — очень смешное название для фрукта.

— И фейхоа. Ее надо правильно произносить, чтобы не получилось совсем неприлично. А то она может обидеться.

Рокси смеется.

— Она знаешь какая вкусная. Даже вкуснее, чем арбуз.

— Дай попробовать.

Боксфорд дает Рокси эту самую фейхую, которую надо правильно произносить.

Рокси ест фейхую, кивает. Улыбается.

— Дальше ямс. Я думал, что ямс — это такое животное. А оказывается, что нет.

Рокси берет ямс, держит его в руке.

— Да, Коробок. Это точно не животное. — Рокси показывает на утку. — Вот это животное.

— Кря-кря.

Рокси с Боксфордом смеются и дразнят утку:

— Кря-кря-кря.

— Кря-кря.

— И последний — цуккини. Более известный как кабачок. Он похож на зеленый пенис. Собственно, вот все действующие лица.

— И мне нужно будет сделать для всех костюмы? Для каждого овоща и фрукта?

— Кря-кря.

— И для утки.

Утка кивает. Боксфорд кивает.

— Репетиции в костюмах начинаются через две недели. Так что, наверное, надо уже приступать, чтобы успеть.

Если я не буду спать, мне не придется потом просыпаться, чтобы идти в школу.

Я иду в спальню Рокси и Боксфорда, говорю:

— Если я не буду спать… Ой.

Рокси смотрит на меня, говорит:

— Блин.

Боксфорд говорит:

— Блин. Рокси, я не хочу, чтобы Том нас видел в таком положении.

Я выхожу. Закрываю дверь.

Рокси выходит из спальни. Открывает дверь и выходит.

— Том, ты уже все равно все видел, так что можешь войти.

Я вхожу в спальню.

Рокси делает костюм банана. Это для Боксфорда, для его роли в спектакле. Боксфорд оделся в костюм банана. Он желтый. Боксфорд сидит на кровати в костюме банана, который желтый, и Рокси дошивает костюм прямо на Боксфорде.

— Том. — Рокси говорит: — Скажи честно. Как тебе нравится?

Я говорю:

— Он похож на банан.

Рокси улыбается.

— Собственно, так и было задумано.

Боксфорд говорит:

— Как-то я тяжело очищаюсь. Может, мне лучше прилечь?

— Даже не думай. Он тут будет лежать, а мне еще столько возиться с костюмами.

Боксфорд очищает с себя кожуру. Он как будто банан.

— Надеюсь, ты не собираешься мерить на мне все костюмы?

— Можно было бы померить на Томе, но он слишком маленький.

Я киваю, я маленький. Боксфорд расстегивает молнию.

— А я не хочу.

— Ну, Коробок. Ну, пожалуйста.

Боксфорд снимает костюм банана.

— Найми манекенщика.

— У тебя есть деньги нанять манекенщика?

— Дай объявление в местной газете. — Боксфорд говорит: — Требуется овощной извращенец. Бакалейный фетишист.

— А что, неплохая идея. — Рокси говорит: — Как я понимаю, все актеры примерно одного размера.

— Вовсе нет. — Боксфорд говорит: — Есть очень толстые актеры. Парень, который играет апельсин, он вообще круглый.

Апельсин. Апельсиновый человечек.

— А девчонка, которая играет редиску, она тонкая, как палка.

Рокси вздыхает.

— Придется делать костюмы регулируемого размера. Том, тебе давно пора спать. Завтра в школу.

— Я не буду спать, — говорю. — И не пойду в школу.

Рокси смотрит сердито.

Боксфорд тоже смотрит сердито, как сердитый банан.

— Том, мы уже обо всем договорились. — Рокси говорит: — Тебе надо в школу. Все дети должны ходить в школу. Даже утки, и те ходят в школу. Да, Гилберт?

— Кря-кря.

— Если ты не будешь учиться, ты ничему не научишься. А если ты ничему не научишься, ты не заработаешь много денег. И всю жизнь будешь работать на Роберта Таблета. И жить в грязном доме, как тот мальчик, про которого ты мне рассказывал. У которого весь дом в какашках.

— Это игрушечные какашки. Очень хорошие игрушечные какашки. Они даже пахнут, как настоящие.

— Том, иди спать. Я не хочу, чтобы мой сын игрался с какашками. Или ты хочешь, чтобы тебя отшлепали по попе?

Боксфорд говорит:

— Это был риторический вопрос. На него не обязательно отвечать.

Рокси смотрит на Боксфорда.

— Ты на чьей стороне?

— Я ни на чьей, я с Гилбертом. Мы с Гилбертом сами по себе. Да, Гилберт?

— Кря-кря.

Рокси, кажется, сердится.

— Боксфорд. Давай надевай свой костюм. Том, брысь в кровать.

— А вы мне купите апельсинового человечка?

Рокси садится на кровать:

— А если мы тебе купим апельсинового человечка, ты пойдешь спать?

Я киваю.

Рокси улыбается.

— Тогда иди спать.

— А апельсинового человечка?

— Завтра. — Рокси говорит: — Завтра мы тебе купим твоего апельсинового человечка. Боксфорд, как встанет, сразу пойдет в магазин игрушек. Одетый фруктовым салатом.

Боксфорд кивает. Надевает брюки. Не те, которые от банана, а нормальные, обычные брюки.

— Да, Том. Я завтра, как встану, первым делом пойду в магазин игрушек. Только одетым нормально.

— Там открыто.

Боксфорд смотрит на молнию у себя на брюках.

— Что открыто?

— Магазин, где игрушки.

Боксфорд застегивает молнию на брюках. Рокси вздыхает:

— Том, уже ночь. Ночью все магазины закрыты.

Я топаю ногой:

— Апельсиновый человечек.

— Ну хорошо. — Рокси снова вздыхает. — Сейчас Боксфорд сходит. Вот прямо сейчас. Да, Коробок?

Боксфорд смотрит на Рокси. Я иду спать.

Лежу в кровати. У себя в комнате. Но не сплю. Лежу и смотрю в потолок. Его не видно. Потому что темно.

Прижимаю к себе своего медвежонка, который плюшевый. Который Клоун Подушкин. Это самый лучший на свете плюшевый медвежонок. Да, самый лучший. Мне его подарила мама. Я думаю всякие мысли, только они совсем сонные и поэтому не думаются. Мысли сонные и разбредаются кто куда.

А потом.

Дверь открывается. Входит Боксфорд. Он говорит:

— Том.

Я сажусь на кровати.

Боксфорд включает свет. Свет больно бьет по глазам. Я закрываю глаза, чтобы было не больно. А потом. Когда я открываю глаза. Боксфорд держит в руках апельсинового человечка.

— Смотри.

Я смотрю. Смотрю на апельсинового человечка. Только это не апельсиновый человечек. Это апельсин. Боксфорд держит в руках апельсин, говорит:

— Вот. Апельсиновый человечек.

Я молчу, не говорю ничего.

Боксфорд подходит ко мне. Держит в руках апельсин. Который из ящика с фруктами. Боксфорд дает его мне.

Говорит:

— На, держи.

Я качаю головой.

— Ты хотел апельсинового человечка. Вот тебе апельсиновый человечек.

— Это не апельсиновый человечек.

— Это апельсин. — Боксфорд говорит: — Апельсиновый человечек. Какая разница?

Я говорю:

— Это не человечек. У него нет лица.

Боксфорд смотрит на апельсин.

— Ага, понятно. — Боксфорд думает. — Они, наверное, что-то напутали. В магазине игрушек. Я сейчас. — Боксфорд выходит из комнаты, закрывает дверь. Выключает свет. Выходит из комнаты и закрывает дверь.

Я лежу под одеялом вместе с Клоуном Подушкиным. В кровати. В темноте. Я уже засыпаю.

А потом. Когда я уже почти сплю. Дверь открывается. Входит Боксфорд.

Я сажусь на кровати. Уже не сплю.

— Ты принес апельсинового человечка?

Боксфорд включает свет. Свет больно бьет по глазам. Я закрываю глаза. Потом открываю, смотрю на Боксфорда. Смотрю, что он принес.

Он говорит:

— На, держи.

— Это что?

— Апельсиновый человечек. — Боксфорд держит в руках апельсин. — Сначала они перепутали и дали мне апельсин. В магазине игрушек. Я вернулся туда и сказал, что они все перепутали. Хорошо, у меня сохранился чек. Они извинились. И дали мне апельсинового человечка.

Я смотрю на апельсин. Это простой апельсин, только на нем нарисована рожица. Толстым фломастером.

— Ну что, доволен?

Я качаю головой.

— Не доволен?

Я качаю головой.

— Значит, недоволен.

Я киваю.

— Ты просил апельсинового человечка. Вот тебе апельсиновый человечек.

— Это не апельсиновый человечек. Это апельсин. — Я показываю на апельсин.

— Нет, посмотри. Это человечек. — Боксфорд говорит: — У него есть лицо.

— Ты сам его нарисовал.

— Я его нарисовал?

Я киваю.

— Но он точно такой же, как в магазине.

— У него нету рук. Ни рук, ни ног.

— А нужны еще руки и ноги?

Я киваю.

— Руки и ноги. — Боксфорд выходит из комнаты. Не выключает свет. Закрывает дверь.

Я лежу под одеялом вместе с Клоуном Подушкиным, прижимаю его к себе. Это мой плюшевый медвежонок, самый лучший на свете.

А потом. Дверь открывается. Входит Боксфорд. Качает головой. Стоит на пороге. Держит руки за спиной. Что-то прячет.

Я сажусь на кровати.

Боксфорд прячет за спиной сюрприз. А потом больше не прячет, показывает. Не говорит: «На, держи». Просто показывает свой сюрприз. Это опять апельсин. У него есть руки и ноги. Из палочек. Это такие специальные палочки для хренуечков. Которые остались после вечеринки.

Я смотрю на апельсин. Делаю сморщенное лицо.

— Ты чего морщишься, Том?

— Штанишки. — Я показываю на ноги, которые из палочек. Там должны быть штанишки, только их нету.

— Штанишки?

Я киваю.

— Какие штанишки?

— Которые надевают на ноги. Они разного цвета, и их можно менять. — Я говорю: — Чтобы были разные.

Боксфорд вздыхает. Выходит из комнаты. Закрывает дверь.

Я встаю с кровати.

Сижу на кровати.

Смотрю на Клоуна Подушкина.

Потом встаю.

Открываю дверь, выхожу на лестницу. Иду искать Боксфорда.

Встаю у двери в спальню Рокси и Боксфорда. Прислушиваюсь. У двери.

Там, за дверью, шумит машинка. Которая швейная.

А потом. Дверь открывается. Я бегу к себе в комнату, закрываю дверь. Ложусь в постель, под одеяло.

Дверь открывается, входит Боксфорд.

— Том?

Входит Рокси.

— Том?

Я сажусь на кровати. Притворяясь, как будто я только проснулся.

Как будто меня разбудили. Рокси говорит:

— Том, у нас для тебя сюрприз. Из магазина игрушек. Мы взяли самого последнего.

Боксфорд кивает. Прячет за спиной сюрприз. А потом больше не прячет, дает его мне. Это апельсиновый человечек, настоящий апельсиновый человечек. С руками и ногами. С лицом и в штанишках. Они оранжевые, штанишки. Самые лучшие, какие бывают.

О, моя девочка

Я стою на пороге.

За столом, в классе, сидит тетенька, учительница. Она совсем старенькая, с белыми волосами, в белых туфлях и белом платье и вся в белой пудре. У нее на шее — бусы из таких маленьких бусинок. Это учительница. Она смотрит на Тома и говорит:

— Ты наш новенький? Умница Том?

Я качаю головой.

— Ты не Том?

Я качаю головой.

— Ты — Том?

Я киваю.

Я — Том. Меня теперь перевели в новый класс, в специальный класс для отстающих. Для тех, у кого не в порядке мозги.

— Входи, Том. Садись.

Я вхожу. Вхожу в класс. Смотрю по сторонам.

Это специальный класс для отстающих. Там большое окно и еще — большой стол.

— Том, меня зовут мисс Впляс. Я не была замужем ни разу. Мужья, на мой взгляд, это скучно и хлопотно. — Мисс Впляс говорит: — Том, познакомься со Стейси. Том, это Стейси. Стейси, это Том.

Я смотрю на Стейси.

Стейси смотрит себе под ноги. Это девочка, она маленькая.

Ее зовут Стейси. Мисс Впляс говорит:

— Том, садись. Садись рядом со своей новой одноклассницей.

Я сажусь за парту, рядом с партой, где девочка. Она совсем маленькая. Это Стейси. Кроме нее, в классе нет никого. Только Стейси и я. И еще мисс Впляс, но она не считается. Весь наш класс состоит из меня и Стейси. Это вовсе не весело, ну, ни капельки.

— Том, поздоровайся со Стейси. Скажи ей «привет».

— Привет.

Стейси показывает мне язык. Он оранжевый. Она ела оранжевую конфету.

— Стейси, скажи Тому «привет».

— Привет.

Мисс Впляс улыбается.

— А теперь, Стейси, понюхай Тома.

Стейси нюхает Тома. Нюхает очень внимательно.

— От него пахнет какашками?

Стейси качает головой.

— Значит, от мальчиков не пахнет кашками.

Стейси качает головой. Нет, не пахнет.

Мисс Впляс хлопает в ладоши, которые все в пудре.

— Я рада, что с этим вопросом мы разобрались. — Мисс Впляс сидит за учительским столом на большом стуле. Сидит, положив руки на стол, и смотрит на Тома со Стейси. Потом смотрит только на Тома и говорит:

— Расскажи нам, Том, как ты попал в этот класс для отстающих.

— Я долго не ходил в школу.

— Ты пропустил много уроков.

Я киваю.

— Ты…

Я должен это сказать. Повторить за мисс Впляс. И я повторяю:

— Я…

— …пропустил…

— …пропустил…

— …много…

— …много…

— …уроков.

— …уроков.

Мисс Впляс кивает.

— Я не ходил в школу.

Мисс Впляс кивает.

— Ты пропустил очень много уроков, Том. И теперь тебе надо наверстать упущенное.

Я киваю. Смотрю на углубление в парте. Ну, которое сверху. Там нету даже цветных мелков.

— На самом деле тебе нужно дважды наверстать упущенное. То, что ты пропустил в своем классе, и то, что ты пропустил в классе для отстающих. — Мисс Впляс улыбается, как будто у нее болят все зубы. — Стейси ходит в класс для отстающих уже несколько месяцев. А ты ходишь в класс для отстающих. — Мисс Впляс смотрит на часы у себя на руке, которые тоже все в пудре. — Всего три минуты.

Я киваю.

— Кстати сказать, у тебя есть преимущество перед Стейси. Она на два года младше тебя. — Мисс Впляс открывает ящик, который в столе. Достает тонкую книжку в бумажной обложке. Она говорит: — В классе для отстающих все не так весело, как в обычном, нормальном классе, Том. — Она говорит это мне, но на меня даже не смотрит.

Я молчу, не говорю ничего. Мне уже как-то невесело.

— Кстати сказать, есть еще несколько важных моментов касательно нашей программы по наверстыванию упущенного. И Стейси со мной согласится, я думаю.

Стейси кивает.

— Как я уже говорила, когда ты наверстываешь упущенное, это отнюдь не весело. Больше того, временами тебя постигает горькое разочарование. Это как будто родители уезжают. В машине. И ты знаешь, что они никогда не вернутся. И бежишь за машиной и знаешь, что все равно не догонишь. Больше того, в классе для отстающих нет игровых переменок, и Стейси это уже известно.

Стейси кивает. Делает сморщенное лицо.

Мисс Впляс хлопает в ладоши, которые все в пудре.

— Ладно, дети. Приступим. Стейси, открой свою тетрадку для отстающих.

Стейси открывает тетрадку.

Мисс Впляс дает мне такую же тетрадку. Она совсем новая. Мисс Впляс дает Тому тетрадку и говорит:

— Том, напиши на обложке свою фамилию и имя. И слова: «Тетрадь для отстающих». Стейси, покажи Тому, как надо писать.

Стейси закрывает тетрадь и показывает мне обложку. Там на обложке написано: «Стейси Мозгви. Тетрадь для отстающих».

Я беру ручку. Пишу. Стараюсь писать аккуратно, своим самым лучшим почерком. Я пишу: «стейси мозг…»

— Том, что ты делаешь?

Я смотрю на мисс Впляс.

— Я сказала тебе написать свое имя. Свое, а не Стейсино.

Я зачеркиваю, что написано. Аккуратно зачеркиваю, своим самым лучшим зачеркиванием. А потом пишу снова. Стараюсь писать аккуратно, так чтобы было красиво. Пишу: «том стволер. тетрадь для отстающих».

— Хорошо. Теперь мы готовы к уроку. — Мисс Впляс сидит, положив руки на стол. Руки все в пудре. Пудра сыплется на стол. Она похожа на снег. Белый снег на столе. Мисс Впляс слегка встряхивает руками, и на стол осыпается еще больше снега.

Стейси поднимает руку:

— Мисс. А зачем у вас эта колючка?

— Это не колючка. — Мисс Впляс смотрит на свои бусы. Там на бусах висит металлическая иголка. — Это серебряная зубочистка. — Мисс Впляс берет зубочистку и ковыряется ею в зубах. — Это чтобы ковыряться в зубах, если там что-то застрянет. — Мисс Впляс ковыряет в зубах зубочисткой, и с зубов сыплется снег. Только это не снег, а пудра.

Стейси делает сморщенное лицо. Ей не нравится, когда ковыряют в зубах. Она еще маленькая и очень хорошая.

Мисс Впляс опять открывает ящик, который в столе. Достает толстый фломастер. Потом закрывает ящик и встает у доски. Говорит:

— Тема сегодняшнего урока. — Она стоит у доски. Доска самая обыкновенная. Только не черная, а белая. И на ней пишут не мелом, а черным фломастером. Мисс Впляс пишет фломастером на белой доске. Пишет: «Логика».

Стейси смотрит на слово, написанное на доске. Потом переписывает его в свою тетрадку для отстающих. Она пишет: «Логека».

Мисс Впляс стоит у доски, рядом с написанным словом, и смотрит на Тома.

— Том, а ты что сидишь?

Я делаю задумчивое лицо. Не понимаю, что надо делать.

Стейси тянет меня за рукав и подсказывает громким шепотом:

— Запиши слово в тетрадку.

Я открываю свою тетрадку, которая для отстающих. Пишу: «логека».

— Положили ручки на стол.

Мы со Стейси кладем ручки на стол. Мисс Впляс рисует на доске картинку. Это животное. Обезьянка.

— Том.

Том сидит, не говорит ничего.

— Том. — Мисс Впляс стучит фломастером по доске, и от этого получается стучащий звук.

Я поднимаю руку и говорю:

— Мисс. Это обезьянка.

— Обезьянка, да. Хорошо. — Мисс Впляс говорит: — Перерисуйте ее в тетрадки.

Стейси смотрит на обезьянку, которая на доске. Потом смотрит в тетрадку, которая для отстающих. Рисует в тетрадке для отстающих такую же, как на доске, обезьянку.

Я рисую такую же обезьянку в своей тетрадке.

— Положили ручки на стол.

Мы со Стейси кладем ручки на стол. Мисс Впляс рисует на доске звездочку. Рядом с обезьянкой.

— Стейси.

Стейси говорит:

— Это звездочка.

— Звездочка, да. Хорошо. — Мисс Впляс говорит: — Перерисуйте ее в тетрадки.

Стейси рисует звездочку в своей тетрадке для отстающих.

Я рисую звездочку в своей тетрадке для отстающих.

— Положили ручки на стол.

Мы со Стейси кладем ручки на стол.

— А теперь. — Мисс Впляс рисует еще одну звездочку. Она очень большая. Она вокруг обезьянки, и получается, что обезьянка внутри. Прямо в звездочке. Только это не звездочка, а звезда. Потому что она большая, больше, чем обезьянка. — Что получится, если мы поместим обезьянку внутрь звездочки?

Я смотрю на Стейси.

Стейси смотрит на меня.

Мисс Впляс смотрит на меня, говорит:

— Том.

Я поднимаю руку.

— Тебе не надо сейчас поднимать руку, Том. Ты зачем поднял руку?

Том опускает руку.

Мисс Впляс стучит фломастером по доске, говорит:

— Примени логику.

Я поднимаю руку и говорю:

— Она в ней, внутри.

— Правильно. Обезьянка внутри звездочки. Но что у нас получается, что у нас получается, если мы поместим обезьянку внутрь звездочки? Перерисуйте картинку в свои тетрадки.

Мы со Стейси перерисовываем картинку. В свои тетрадки для отстающих. Рисуем большую звезду, а внутри — маленькую обезьянку.

Мисс Впляс говорит:

— А теперь примените логику. Что у нас получается?

Мы со Стейси смотрит друг на друга.

Я — на нее, а она — на меня.

Мисс Впляс говорит, что у нас получается:

— Да, ребята. Как-то невесело получается.

Стейси смеется и пишет в тетрадке: «Нивесело».

Я пишу у себя в тетрадке: «нивесило». Это сегодня такая тема. Ну, на уроке. Называется «логика». Мисс Впляс говорит:

— Похоже, у нас будут крупные неприятности.

— Мне надо выйти. — Мисс Впляс говорит: — На минутку. Это сколько минут получается, Стейси.

Стейси считает на пальцах.

— Стейси. — Мисс Впляс говорит: — Одна минута — это сколько минут?

Стейси сует палец в нос. Ковыряет в носу.

— Правильно, это одна минута. Сидите тихо, я вернусь через минуту.

Мисс Впляс идет к двери, уже собирается открыть дверь. А потом. Стейси поднимает руку и говорит:

— Мисс.

Мисс Впляс смотрит на Стейси:

— Да, Стейси.

— Мисс, а если вы вдруг не вернетесь?

— Я вернусь. Через минуту. Сидите на месте, никуда не уходите. Пока я не вернусь. — Мисс Впляс открывает дверь.

Стейси опять поднимает руку, уже другую. Потому что первая устала.

— Мисс. А если вы не вернетесь? Через минуту?

— Я вернусь. Если не через минуту. — Мисс Впляс говорит: — Тогда через две.

— Мисс, а если вы не вернетесь через две?

— Я вернусь, Стейси. Самое большее — минут через пять. В любом случае сидите на месте. И никуда не уходите.

— Мисс, а если вы не вернетесь и через пять? — Стейси чуть-чуть привстает, не совсем, а чуть-чуть. Она говорит: — Сколько тогда нам сидеть?

— Пока я не вернусь.

— А если вы не вернетесь? Вдруг вас убьют?

Мисс Впляс смеется.

— Со мной ничего не случится, Стейси. Я работаю в школе не первый год. Я хороший учитель и была таковым все последние девяносто лет. Мне просто нужно там кое-что посмотреть, в коридоре. На доске объявлений. Я вернусь через пару минут. Максимум через пять.

— А если вы не вернетесь через пять часов? Или через пять лет?

Мисс Впляс выходит за дверь, закрывает дверь.

— Мисс. А если…

— Она ушла, — говорю. — Она тебя даже не слышит.

Стейси сидит, положив руки на парту.

Я сижу, положив руки на парту. Стейси смотрит на меня. Я говорю:

— Чего смотришь?

Стейси молчит, не говорит ничего. Она совсем глупая, потому что дебильная. И еще она маленькая, меньше меня. Стейси встает:

— Надо сходить посмотреть, где она.

Я качаю головой.

— А то вдруг ее там убили.

Я качаю головой.

— Ты такой нудный.

— Я не нудный.

— Нет нудный. — Стейси говорит: — Если ты сидишь, как дурак, и не балуешься и все время молчишь, значит, ты нудный.

— Мисс Впляс велела нам не разговаривать.

— И что?

— А то, — говорю. — Она будет ругаться.

Стейси смеется. Смотрит в свою тетрадку для отстающих, где нарисована обезьянка. Только она совсем не похожа на обезьянку. Это просто какой-то уродец с большими ушами. Стейси смотрит на обезьянку, а потом — на меня. Она говорит:

— Покажи мне свою обезьянку.

— Нет. — Я закрываю свою тетрадку. — Не хочу никаких неприятностей.

— Покажи мне свою обезьянку.

Я показываю Стейси свою обезьянку. Она совсем маленькая.

Стейси смеется, смотрит на мою обезьянку. Я закрываю тетрадку.

Стейси тихонько идет к двери, тихо-тихо, чтобы ее не ругали. Она говорит:

— Я посмотрю, где она.

Я молчу, не говорю ничего.

Стейси открывает дверь. Выглядывает в коридор.

— Ну что? Она уже возвращается?

Стейси закрывает дверь. Качает головой. Нет, не возвращается.

Мы со Стейси сидим в классе для отстающих. Сидим на месте.

Стейси ставит локти на парту.

Я сижу, положив руки на парту.

Стейси ковыряет в носу. Вынимает из носа козявку, вытирает палец о парту.

Я смотрю на свою тетрадку для отстающих.

Стейси сидит, шмыгает носом.

Я кладу руки в карманы своей школьной формы. У меня новая школьная форма. Форму сшил Рокси, она получилась не очень красивая, но зато там большие карманы.

Стейси опять ковыряет в носу. Вынимает из носа козявку, только уже из другой ноздри. Я сижу, положив руки на парту. Стейси встает и говорит:

— Пойду посмотрю, где она. Может, уже возвращается. — Стейси встает и подходит к двери. Открывает дверь, выглядывает в коридор. Закрывает дверь и бежит назад к своей парте. Садится за парту и говорит: — Она идет.

Я сижу, положив руки на парту.

Стейси сидит, положив руки на парту.

Я смотрю на дверь.

Стейси смотрит на дверь.

Я смотрю на Стейси.

Стейси делает сморщенное лицо.

Я пожимаю плечами.

Стейси встает, идет к двери. Идет, как будто танцует. Открывает дверь, выглядывает в коридор.

— Что? Она там?

— Она там. Только она не шевелится. Ее убили.

Я качаю голову. Это она все выдумывает, ну, Стейси.

— Она лежит вся в крови, в коридоре.

Я качаю головой.

— Ты что, не веришь? — Стейси смотрит на кровь, которая в коридоре. Смотрит и говорит: — Ее сбила машина.

Я смеюсь. Это глупая шутка. Она все придумала.

— Я не шучу. Там всех убили, всех-всех. — Стейси говорит: — Иди сам посмотри.

Я качаю головой.

— Иди посмотри.

— Нет, — говорю. — А то меня заругают.

Стейси стоит у двери, выглядывает в коридор.

— Она там?

— Она там, только мертвая. — Стейси выдумывает, что мисс Впляс умерла, что ее сбила машина. — Там какие-то звери, они пожирают мисс Впляс.

— Какие звери?

— Львы. Тигры. Слоны.

Я смеюсь.

— Думаешь, я все выдумываю? Но ты даже не хочешь пойти посмотреть.

— Я не сказал, что ты все выдумываешь, — говорю.

Я знаю, что это выдумки.

— Это правда. Иди посмотри.

Я качаю головой.

Стейси закрывает дверь. Потом садится за парту, сидит.

Мы со Стейси открываем дверь в кладовку. Стейси говорит, что в кладовке всегда лежат клады. Она снимает носки и заходит в кладовку. Говорит, что клады, которые в кладовках, всегда носят в носках, чтобы вынести их из кладовки.

Я тоже захожу в кладовку. Никаких кладов там нет. Только полки. На полках — стопки цветной бумаги. Это для вырезания и аппликаций. Еще на полках — тетрадки, в которых пишут. Только в этих тетрадках еще не писали, они еще чистые. Тетрадки, и ручки, и карандаши с круглым ластиком на конце. И еще там точилки, которые для карандашей. Скрепки, резинки.

А в самом дальнем конце, на самой дальней полке. Там стоят чашки. Коробка со скрепками. И пластмассовая посуда для пикника, ножи, ложки и вилки, это чтобы кушать на улице, на природе. И еще бумажные тарелки. Стейси берет бумажную тарелку для пикника, говорит:

— Я хочу торт.

— Какой торт? — говорю. — Какие ты любишь торты?

Стейси думает. А потом говорит:

— Большие.

Стейси показывает руками, какие большие торты она любит.

Я смеюсь. Она очень смешная.

А потом. Потом Стейси открывает большую коробку, которая стоит на полу под полками. Она очень большая, коробка. Большая и круглая. А внутри — большой торт.

Стейси смотрит на меня. Я смотрю на Стейси.

Стейси смотрит на торт. Не верит своим глазам. Не верит в торт.

Это торт, он большой.

Стейси смотрит на торт, облизывается.

— Это торт, — говорю и смотрю на торт. Как раз такой, какой любит Стейси. Большой-пребольшой.

Стейси трогает торт пальцем, на пальце остается крем.

— Не надо. Тебя заругают.

Стейси пальцем снимает крем с торта. Крем белый-белый, и палец теперь тоже белый, весь в креме. Стейси кладет палец в рот, слизывает с него крем. Крем белый, сладкий и липкий.

Я выхожу из кладовки.

А потом. Когда я выхожу из кладовки. В класс входит учитель. Этот дяденька, он очень высокий. У него борода и усы. И зеленые брюки. Дяденька, который учитель, смотрит на меня и говорит:

— А вам разрешают ходить в кладовку?

— Там одна девочка. Там, в кладовке. — Я показываю на кладовку,

— Девочка?

— Да. Она непослушная, — говорю. — И она без носков, босиком.

Дяденька, который учитель, смотрит на меня.

Потом заходит в кладовку. Он не снимает носки. И ботинки тоже не снимает. Наверное, не собирается выносить клад. Дяденька, который учитель, заходит в кладовку. Там, в кладовке, девочка. Ее зовут Стейси. Она смешная. Дяденька, который учитель, говорит:

— Так…

Стейси смотрит на дяденьку, который учитель. У нее все лицо в креме от торта. И все руки тоже.

— А где мисс Впляс? — говорю я, усаживаясь за парту. Дяденька, который учитель, молчит, не говорит ничего. Он заходит в кладовку и закрывает дверь.

Я сижу в классе, за партой.

Смотрю на дверь, которая в кладовку. За дверью Стейси. Она там, в кладовке. Сейчас ее будут ругать. И, наверное, уже ругают. Но дверь закрыта, и мне ничего не слышно.

А потом. Дверь открывается. Стейси выходит наружу. Идет и плачет.

Дяденька, который учитель, выходит наружу. Он не смотрит на Стейси и на меня тоже не смотрит. Он не ругается. Просто выходит из класса, закрывает дверь.

Стейси стоит у двери в кладовку.

Я смотрю на Стейси.

Стейси молчит, не говорит ничего. Стоит, плачет.

Я говорю:

— Ты чего плачешь? Стейси качает головой.

Я захожу в кладовку. Беру носки Стейси, которые лежат на полу. Стряхиваю с них пыль, выхожу. Надеваю носки на Стейси. Она стоит, плачет. Я надеваю на нее носки.

Говорю:

— Подтяни носки.

Стейси подтягивает носки.

Мы со Стейси сидим на своих местах. Как велела мисс Впляс.

Стейси говорит:

— Давай меняться местами.

Я качаю головой.

Стейси достает из кармана тонкую книжку с комиксами.

— Это что у тебя? Комиксы?

Стейси качает головой. Прячет книжку за спину.

— Покажи, — говорю. — Я не буду тебя ругать.

— Ты не можешь меня ругать, не имеешь права. Ты даже и не учитель.

— Тогда покажи. Если я не учитель и не буду тебя ругать, значит, мне можно показывать комиксы. — Я тяну руку за спину Стейси.

Стейси отодвигается подальше.

— Дай мне посмотреть.

Стейси качает головой. Она закрывается от меня рукой и читает свой комикс. А мне не дает.

Я смотрю на дверь. Сейчас уже скоро придет мисс Впляс. Только она не приходит.

Я встаю, подхожу к Стейси.

Смотрю, какой у нее комикс.

Он называется «Лоренс и геометрическая фигура». Лоренс — это такой мальчик. У него очень смешная прическа. И еще у него есть геометрическая фигура, треугольник. Лоренс держит треугольник в руках. Кидает треугольник в какого-то дяденьку, попадает дяденьке по голове, сбивает с него шляпу. Дяденька падает. Это очень смешно. Я смеюсь. Дяденька поднимается на ноги, берег треугольник, который лежит на земле. Дяденька кладет треугольник в карман, он его конфетсковывает. Лоренс подходит к нему, говорит: Это мое.

Дяденька качает головой.

Это мой треугольник. Это так говорит Лоренс. Как же я буду сеять разруху без своего треугольника?!

Не надо сеять разруху. Это так отвечает дяденька. Наш мир и так весь в разрухе. Дяденька убирает треугольник в карман, чтобы он не сеял разруху.

Отдайте мне мой треугольник. Лоренс говорит: А себе купите другой.

Дяденька качает головой и уходит.

Лоренс думает, очень задумчиво думает. Его мысли парят в белом облачке у него над головой. Мысли такие: э-э…

Лоренс подходит к дяденьке и говорит: «Я тут подумал, а вдруг треугольник — волшебный?»

Дяденька качает головой. Это все чепуха. Волшебства не бывает.

А вы его потрясите и посмотрите, что будет.

Дяденька качает головой. Достает из кармана треугольник. Трясет его и говорит: «Видишь? Никакой он не волшебный».

Лоренс смеется, ему смешно.

Дяденька трясет треугольник. Ничего не происходит.

А потом.

Из треугольника сыплется волшебство. Оно разноцветное, в виде маленьких звездочек. Волшебство сыплется со страницы. Стейси переворачивает страницу. Лоренс смеется, весь обсыпанный волшебством.

Это единственный способ извлечь волшебство. Чтобы треугольник сделался волшебным, нужно, чтобы его потрясли. Но не Лоренс, а кто-то другой. Это еженедельные комиксы, и так происходит каждую неделю. Лоренс выходит гулять со своим треугольником. Он с ним играет, потом бросает его в кого-нибудь, в дяденьку или в тетеньку. Потом дяденька или тетенька трясут треугольник, и тогда получается волшебство. Иногда треугольник трясет собака. Лоренс привязывает треугольник к веревке, а веревку — к собачьему хвосту. А потом угощает собаку чем-нибудь вкусным. Собака довольна, виляет хвостом. Хвост трясется, и треугольник тоже трясется. Из треугольника сыплется волшебство. Оно похоже на дождь из звездочек. Лоренс встает под волшебный дождь и смеется. Ему весело и смешно.

Стейси закрывает книжку.

Мы со Стейси смотрим на книжку, качаем головой. А потом мы уже больше не смотрим на книжку, а смотрим в окно.

Стейси убирает книжку в карман. Говорит:

— Волшебства не бывает.

Я киваю. Не бывает.

Мы со Стейси садимся за парты, сидим.

Стейси говорит:

— Давай меняться местами.

— Нет, — говорю. — Нас заругают.

— Не заругают. У нас даже учителя нет.

— У нас есть учитель. Вернее, учительница, мисс Впляс. Она скоро придет.

Стейси качает головой.

Мы со Стейси смотрим на дверь. Мисс Впляс не приходит. Дверь не открывается. Стейси говорит:

— Давай меняться местами.

— Нет, нам велели сидеть на местах.

— Мы и будем сидеть на местах. — Стейси говорит: — Только немножечко на других.

— А если мисс Впляс вернется? Она растеряется и все перепутает. Так что мы лучше не будем меняться местами.

— Если мы поменяемся местами, у нас получится волшебство.

Сейчас у Стейси такое лицо, ну, как будто оно говорит: волшебство есть, правда есть.

Мы со Стейси меняемся местами. Я сижу на ее месте, на девчоночьем месте. Там пахнет конфетами. Стейси сидит на мальчишеском месте, где пахнет какашками. Стейси специально обнюхала стул. Мы со Стейси сидим, поменявшись местами. Смотрим на дверь. Только дверь не открывается. Мисс Впляс не входит, не растеряется… нет, не растеривается и не ругается.

* * *

Мы снова в кладовке. Ищем какую-нибудь геометрическую фигуру. Стейси снова сняла носки. Сказала, что, если мы все-таки найдем клад, у нас сразу будут готовы носки, чтобы его унести. Я не снимаю носки, все равно никакого клада там нет. И потом, мы сейчас ищем не клад. Мы ищем геометрическую фигуру.

Стейси достает из кармана свою книжку с комиксами.

— Если мы найдем геометрическую фигуру, у нас, может быть, тоже получится волшебство.

Я смеюсь.

— Это все выдумки, Стейси. Это комикс, там все не взаправду.

— Взаправду. — Стейси говорит: — Я видела по телику.

Мы со Стейси в кладовке, ищем геометрическую фигуру.

Я смотрю, что там на полках. Там есть много чего. Пластмассовые ложки, ножи и вилки для пикника, чтобы кушать на улице, на природе. А еще можно кушать в машине. Или рядом с машиной, а багажник будет тогда как стол. А потом машина уедет, папа с мамой уедут в машине и помашут тебе рукой, а потом их убьют, и они никогда не вернутся. И еще там, на полке, бумажные тарелки.

Стейси берет бумажную тарелку.

— Вот геометрическая фигура. Тарелка.

— Это круг, — говорю и рисую в воздухе круг.

Стейси открывает книжку, которая с комиксами про Лоренса. Лоренс — это такой мальчик. У него очень смешная прическа. И еще у него есть геометрическая фигура. Он держит фигуру в руках, она называется треугольник, потому что она треугольная. Стейси держит в руках бумажную тарелку. Она как треугольник из комикса, только круглая. Стейси думает, очень задумчиво думает. Ее мысли как будто парят в белом облачке у нее над головой. Мысли такие: э-э… Стейси думает, думает. Смотрит на геометрическую фигуру, которую держит в руках. Потом качает головой.

— Нет, это не то.

Стейси качает головой.

— У тебя круг, а надо чтобы был треугольник. — Я показываю на картинку в комиксе.

Стейси смотрит на треугольник. Потом — на тарелку. Это тоже геометрическая фигура, только совсем не которая нужна.

Стейси бросает тарелку.

Стейси открывает большую коробку, которая стоит на полу под полками. В коробке — торт. Большой и круглый. Стейси смотрит на торт, трогает его пальцем. Снимает крем с торта. Кладет палец в рот, слизывает с него крем.

Потом достает из коробки весь торт, смотрит в книжку.

Это книжка комиксов про мальчика Лоренса, который с очень смешной прической. У него есть волшебная геометрическая фигура. Стейси смотрит в книжку. Сравнивает торт с той фигурой, которая из книжки. Они совсем не похожи. Ни капельки. Потому что торт круглый, а фигура — она треугольная. Стейси думает, очень задумчиво думает. Ее мысли парят в белом облачке у нее над головой. Мысли такие: э-э…

Я говорю:

— Это вообще не фигура. Это торт.

Мы со Стейси ищем геометрическую фигуру.

Там, на полке, счетные палочки. И пластмассовые игрушки, и какие-то вырезки из бумаги. И еще. Геометрическая фигура.

Стейси берет фигуру. Она пластмассовая, красная и прозрачная.

Стейси опять смотрит в книжку. Сравнивает фигуру с фигурой, которая в книжке. И еще думает. Очень задумчиво думает. Ее мысли парят в белом облачке у нее над головой. Мысли такие: э-э…

— Это оно.

Стейси кивает.

Я смотрю в книжку. Потом — на фигуру, которая у Стейси.

Стейси смотрит в книжку.

— Это оно, — говорю. Стейси кивает, она улыбается. Я тоже улыбаюсь.

Стейси держит в руках геометрическую фигуру. Это треугольник. Он пластмассовый и красный. Стейси трясет треугольник.

— Нет, — говорю, — у тебя ничего не получится. Нужно, чтобы его потряс кто-то из взрослых. Или нет, не обязательно, чтобы из взрослых. На прошлой неделе это была собака. А на позапрошлой — грудной младенец.

Младенец лежал в кроватке и тряс погремушкой. Лоренс отобрал у него погремушку. Младенец заплакал. Потом стал трясти ручками, потому что хотел потрясти погремушкой, но погремушки не было. Лоренс дал ему треугольник. Вместо погремушки. Младенец потряс треугольником, из треугольника высыпалось волшебство. Оно разноцветное, в виде маленьких звездочек. Волшебство сыплется со страницы. Заполняет собой всю страницу. Лоренс смеется, весь усыпанный волшебством.

Мы со Стейси не смеемся. У нас нет волшебства. Стейси трясет треугольник, но у нее ничего не выходит.

Я объясняю:

— Волшебства не получится, если делать его специально. Оно получается только случайно. Когда не знаешь, что должно получиться. И тогда все получается. У младенца. У этого дяденьки. — Я показываю на картинку, которая в книжке. — У собаки на прошлой неделе.

Стейси кивает.

— А по-другому — никак.

Стейси кивает, трясет треугольник.

— Да прекрати ты его трясти.

Стейси прекращает трясти.

Я выхожу из кладовки. Говорю:

— Я ВЫХОЖУ ИЗ КЛАДОВКИ.

И выхожу, закрываю дверь. Стейси остается в кладовке.

Я уже не в кладовке, я в классе. Смотрю на дверь, которая в кладовку. Она закрыта.

А потом.

Я ее открываю — дверь. Возвращаюсь обратно в кладовку.

Стейси стоит в кладовке, прячет за спину геометрическую фигуру, которая красная и треугольная. Это сюрприз. Стейси смотрит на Тома, который заходит в кладовку. Стейси стоит в кладовке и думает. Она думает в мозгах, в голове. Мысли сыплются из головы, падают на пол и бьются. А потом Стейси дает треугольник Тому. Дает его мне и говорит:

— На, потряси.

Он совсем не волшебный. Я качаю головой. Так ничего не получится.

Мы со Стейси придумали хитрую штуку. Мы положили треугольник на пол, перед дверью в класс. Мисс Впляс придет, и откроет дверь, и встряхнет треугольник.

Мы со Стейси сидим на своих местах, ждем. Сейчас дверь откроется, и войдет мисс Впляс. И встряхнет треугольник. Случайно.

Только дверь не открывается.

Мисс Впляс не входит и не трясет треугольник.

Мы со Стейси смотрим на треугольник, который лежит на полу у двери.

Мы со Стейси смотрим друг на друга, я — на нее, а она — на меня.

Стейси говорит:

— Где мисс Впляс?

Я пожимаю плечами.

— Ее там убили, да?

Я качаю головой.

Мы со Стейси сидим на своих местах.

— Сколько мы будем еще сидеть?

Я пожимаю плечами. Не знаю.

— Наверное, целую вечность. — Стейси встает, говорит: — И нас тоже убьют. — Стейси встает и подходит к двери. Открывает дверь. Выглядывает в коридор.

— Ну что, она там?

Стейси качает головой. Нет, мисс Впляс там нету.

Я встаю. Подхожу к двери. Хотя и боюсь, что меня заругают.

Я выглядываю в коридор. Там нет вообще никого.

Стейси выходит в коридор. Она уже не сидит на месте. Она вообще вышла из класса.

Я тоже выхожу в коридор.

Стейси берет Тома за руку. Ему очень страшно.

Мы со Стейси стоим в коридоре, смотрим в класс через открытую дверь. Это класс для отстающих. Сейчас в классе нет никого: ни Тома, ни Стейси. Ни мисс Впляс, которая наша учительница. Там есть окно. За окном — синее небо. И еще в окно видно площадку на школьном дворе. Это площадка для игр, только сейчас там никто не играет. Она пустая.

Мы со Стейси идем по коридору. Смотрим на доску, которая для объявлений. Мисс Впляс сказала, что пойдет что-то посмотрит на доске объявлений. Только она ничего не смотрит, ее вообще нету поблизости. На доске объявлений висит листок. Просто чистый листок, на котором вообще ничего не написано.

Мы со Стейси оглядываем коридор. Там много дверей и вообще никого. Ни одного человека.

Стейси уже не держит меня за руку. Она идет к двери, открывает дверь.

— Это мой класс, — говорю. — Мой старый класс, мисс Самадоброты.

Я смотрю на дверь. Там есть табличка, на ней должно быть написано: «Мисс Самадоброта». Только теперь там написано совсем другое. Там написано: «Мистер Строгач».

— Не ходи туда, — говорю. — Там теперь мистер Строгач. Он тебя заругает.

Стейси страшно, она боится. Но все равно открывает дверь. Сейчас мистер Строгач ее заругает. Только его там нет.

Мы со Стейси заходим в класс. Там есть еще одна дверь, в самом дальнем конце. Дверь наружу, на школьный двор. Та самая дверь, в которую я вошел в класс, когда приходил в школу с Прим. Когда Прим еще разговаривала с мисс Самадобротой.

Вот моя парта. Я показываю на парту, говорю Стейси:

— Вот моя парта.

Я смотрю на углубление в парте, которое сверху. Там должны быть цветные мелки, только их почему-то нету.

А вот наш ковер, ну, который для сказок. Который волшебный.

А это стол мисс Самадоброты. Весь заставленный плюшевыми игрушками. Только теперь на столе нет игрушек, вообще ни одной. Это стол мистера Строгача.

Стейси открывает дверь в кладовку. Снимает носки.

Там в кладовке. Там, в кладовке, апельсиновые человечки. Я смотрю на апельсиновых человечков. Их тут полный набор. Во всевозможных штанишках, которые есть.

Я беру одного апельсинового человечка. Стейси хватает меня за руку:

— Не надо.

Я говорю:

— Это же апельсиновые человечки.

— Не надо. — Стейси говорит: — Они волшебные. Если их вынести из кладовки, все волшебство исчезнет.

— А если вынести одного?

Стейси качает головой.

Вот что самое грустное. Передо мной — все апельсиновые человечки, которые есть. Полный набор. Но играть с ними нельзя.

Стейси закрывает дверь в кладовку. Закрывает в кладовке всех апельсиновых человечков. Это такая тюрьма для апельсиновых человечков. Я говорю им «до свидания», но про себя.

Мы со Стейси в моем старом классе. Там стоят парты, но за ними никто не сидит. В классе пусто.

А потом. Я сую руку в карман — и там, в кармане, конфеты. Это такие волшебные конфеты, которые превращают всех в клоунов. И их даже не надо трясти, чтобы волшебство получилось.

Мы со Стейси выходим из класса на улицу, на школьный двор. На улице жарко, сейчас весна. Уже самый конец весны. Я заглядываю в окно, в мой старый класс.

Солнце отсвечивает на стекле. Я кладу руку на стекло. В классе нет никого. Мы со Стейси обходим всю школу, заглядываем во все окна, во все разные классы. Нигде нет никого. Ни одного человека. Даже в директорском кабинете.

Стейси говорит:

— А куда все подевались?

Я пожимаю плечами.

— Ведь уроки еще не кончились.

Я пожимаю плечами.

Стейси качает головой.

— Интересно. — Стейси говорит: — А что будет дальше?

Я пожимаю плечами. Не знаю.

Оглавление

Телик Терик

Дядя Мусорщик

Примула Дерябнула

Клоун Подушкин

Коробок Боксфорд

Многократная мозговая травма

Роберт Таблет

О, моя девочка

Реклама на сайте