«Камень для Дэнни Фишера»

Гарольд Роббинс Камень для Дэнни Фишера

Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?

От Матфея 7,9

Жене моей, Лил, которой я обязан.

Пролог

На кладбище Горы Сионской можно попасть по-разному. Можно поехать на автомобиле по многочисленным прекрасным дорогам Лонг-Айленда, можно проехать на метро, автобусе или троллейбусе. Много путей ведет на кладбище Горы Сионской, но на этой неделе нет из них такого, который не был бы переполнен толпами людей.

— С чего бы это так? — спросите вы, поскольку в буйном цветении жизни есть что-то пугающее в том, чтобы идти на кладбище за исключением определенных случаев. Но эта неделя, неделя перед Великими Святыми Днями, — как раз и есть один из таких случаев. Так как именно на этой неделе Господь Бог Иегова собирает вокруг себя своих ангелов и раскрывает перед ними Книгу Жизни. И твое имя записано на одной из этих страниц. На этой странице изложена твоя судьба на будущий год.

В течение этих шести дней книга будет открытой, и у тебя будет возможность доказать, что ты достоин Его доброты. В течение этих шести дней ты занимаешься актами благотворительности и послушания. Одним из этих актов и есть ежегодное посещение мертвых.

И чтобы удостовериться в том, что твой визит к усопшим замечен и должным образом учтен, ты подберешь на земле под ногами камешек и положишь его на могилу с тем, чтобы его увидел Ангел-свидетель, проходящий по кладбищу каждую ночь.

Вы встречаетесь в условленное время под аркой из белого камня. На камне над вашей головой высечены слова «Кладбище Горы Сионской». Вас шестеро. Вы неловко смотрите друг на друга, и губы с трудом выговаривают слова. Вы здесь все. Как бы по тайному согласию, не проронив ни слова все вы начинаете двигаться одновременно и проходите под аркой.

Справа от вас здание хранителя, слева — ЗАГС. Здесь, с указанием номера участка и похоронной конторы, даны адреса многих людей, которые ходили с вами по этой земле, и многих, которые ходили по ней до вас. Вы не останавливаетесь, чтобы подумать об этом, так как для вас все, кроме меня, принадлежат ко вчерашнему дню.

Вы идете по длинной дороге, отыскивая определенную тропу. Наконец вы видите ее: белые цифры на черном диске. Вы сворачиваете на эту тропу, читая глазами названия похоронных контор над каждым из участков. Имя, которое вы искали, теперь видно, это черные полированные буквы на сером камне, вы входите на участок.

Маленький старичок с седыми пропитанными табачным дымом усами и бородой торопится вам навстречу. Он робко улыбается, а пальцы его теребят маленький значок на лацкане. Это поминальщик из похоронного бюро. Он прочтет за вас молитву на иврите, этот обычай существует уже много лет.

Вы бормочете ему имя. Он кивает головой как птица, ему известна могила, к которой вы идете. Он поворачивается, и вы следуете за ним, осторожно переступая через тесно расположенные могилы, так как земля здесь дорогая. Он останавливается и указывает рукой, старой дрожащей рукой. Вы киваете, да это та самая могила, и он отступает.

Над головой гудит самолет, идущий на посадку на близлежащий аэродром, но вы не смотрите вверх. Вы читаете слова на памятнике. На вас снисходит мир и спокойствие. С вашего тела спадает напряженность. Вы подымаете глаза и слегка киваете чтецу молитвы.

Он делает шаг вперед и становится перед вами. Он спрашивает имена с тем, чтобы включить их в молитву. Друг за другом вы отвечаете ему.

Мать.

Отец.

Сестра.

Зять.

Жена.

Сын.

Его молитва похожа на напев, неразборчивая тарабарщина слов, монотонным эхом звучащая среди могил. Но вы его не слушаете. Вы наполнены воспоминаниями обо мне, и для каждого из вас я совсем другой человек.

Наконец молитва закончена, плакальщику заплачено, и он уходит куда-то еще выполнять свои обязанности. Вы оглядываетесь, пытаясь найти под ногами какой-нибудь камешек. Вы осторожно держите его в руке и, как остальные, по очереди делаете шаг вперед к памятнику.

Хотя холод и зимний снег, а также солнце и летний дождь близки мне с тех пор, как вы были здесь вместе в последний раз, мысли ваши опять такие же, какими они были тогда. Я хорошо запечатлен в памяти всех присутствующих за исключением одного.

Для матери — я испуганный ребенок, копошащийся у ее груди и ищущий защиты в ее руках. Для отца — я трудный ребенок, чью любовь было трудно завоевать, и все же она была такой же крепкой, как и моя к нему.

Для сестры — я смышленый младший брат, чьи проделки были причиной любви и страха.

Для зятя — я друг, с которым он делил надежду и славу.

Для жены — я любимый, который ночью рядом с ней боготворил алтарь страстей и соединился с ней в ребенке.

Для сына же, для сына я не знаю, кто я такой, так как он меня не знал.

Вот уже пять камней лежат на моей могиле, и ты, сын мой, удивленно стоишь там. Для всех остальных я реален, но только не для тебя. Тогда зачем же ты стоишь здесь и скорбишь о ком-то, кого ты и не знал. На душе у тебя груз детского неприятия. Ведь я тебя подвел. Тебе так и не пришлось похвастать, как это любят делать дети: «Мой папа самый сильный, или умный, или добрый, или самый любящий». В горестном молчанье со все возрастающим отчаяньем ты слушал такие слова, которые другие говорили тебе.

Не сердись и не проклинай меня, сынок. Если можешь, воздержись от суждений и выслушай историю своего отца. Я был человеком, а значит, был грешен и слаб. И хотя в жизни своей я наделал много ошибок и подвел многих людей, тебя я подвел не по своей вине. Послушай меня, прошу тебя, выслушай меня, сын мой, и узнай все о своем отце.

Вернись со мной к началу, к самому истоку. Ибо мы, бывшие одной плоти, одной крови и одного сердца, теперь сошлись все вместе в одной памяти.

День переезда 1 июня 1925 года

Я возвращаюсь к самому началу памяти, и это день моего восьмилетия. Я сижу в кабине грузовика и взволнованно разглядываю надписи на перекрестках. Огромный грузовик подъехал к одному из углов и притормозил.

— Этот квартал? — спросил водитель чернокожего грузчика, сидевшего рядом со мной.

Огромный негр повернулся ко мне.

— Этот квартал, мальчик? — спросил он, и на лице его сверкнули огромные белые зубы.

Я так разволновался, что едва мог разговаривать.

— Да, этот, — пропищал я. Я повернулся, чтобы лучше разглядеть улицу. Да, это она. Я узнал дома, которые были похожи друг на друга, перед каждым из них росло стройное молодое деревце. Она выглядела точно так же, как и тогда, когда мы ездили сюда с мамой и папой, в тот день, когда они купили этот дом мне на день рождения.

Тогда все улыбались, даже торговец недвижимостью, который продал отцу этот дом. Но папа не дурил. Он был настроен серьезно. Он сказал торговцу, что дом должен быть готов к 1 июня, потому что это мой день рожденья, и дом предназначен мне в подарок.

И он был готов к первому числу, как раз как этого хотел папа, потому что сегодня было первое июня, мне исполнилось восемь лет, и вот мы переезжаем.

Грузовик медленно повернул и поехал вдоль квартала. Было слышно, как шины вгрызаются в гравий на дороге, когда машина съехала с мощеной улицы.

На нашей новой улице еще не было асфальта. На ней был только серовато-белый гравий. Камешки погромыхивали, когда шины подхватывали и швыряли их на брызговики.

Я вскочил на ноги в кабине грузовика.

— Вот он — закричал я, показывая пальцем. — Вот мой дом! Последний в ряду! Единственный, что стоит особняком!

Грузовик начал тормозить и остановился перед домом. Я увидал нашу машину, которая стояла в проезде. Мама с моей сестрой Мириам, которая на два года старше меня, уехали раньше нас с буханкой хлеба и коробочкой соли, чтобы приготовиться к нашему приезду. Мама хотела, чтобы я поехал с ней, но мне хотелось проехаться на грузовике, а старший водитель разрешил.

Я попытался открыть дверь машины еще до того, как она остановилась, но негр держал на ручке свою руку.

— Погоди минутку, мальчик, улыбаясь сказал он. — Теперь ты здесь надолго.

Когда грузовик остановился, он открыл дверь. Вылезая из кабины, я второпях поскользнулся на подножке и растянулся на дороге. Я услышал, как кто-то вполголоса ругнулся, и затем почувствовал, как сильные руки подхватили меня и поставили на ноги.

Негр низким голосом сказал мне на ухо: «Ты не ушибся, мальчик?»

Я покачал головой. Вряд ли я мог тогда разговаривать, даже если бы и захотел, настолько я был захвачен видом своего дома.

Он был наполовину из буро-коричневого кирпича, а выше, вплоть до конька крыши был покрыт коричневой дранкой. Крыша была из черной дранки, а у фасада дома было небольшое крылечко, или что-то вроде этого. Таких красивых домов я еще не видал. Я глубоко вздохнул я горделиво огляделся, не смотрит ли кто-нибудь на нас. Но там какого не было. Изо всего квартала мы переехали сюда первыми.

Негр стоял рядом со мной.

— Да, хорошенький домик, — сказал он. — Тебе очень повезло, что ты завладел таким домом.

Я благодарно улыбнулся ему, потому что, когда я ему говорил, что папа подарил мне его на день рожденья, он лишь усмехался как и все.

Затем я взбежал по ступенькам и застучал в дверь. — Мама, мама, — завопил я. — Это я. Я уже здесь!

Дверь открылась, и в ней показалась мать, голова у нее была повязана какой-то тряпкой. Я протиснулся мимо нее в дом и остановился посреди комнаты. Все в доме пахло новизной. Краска на стенах, древесина лестницы, все было новенькое.

Я услышал, как мать спросила шофера, почему он так долго ехал. Ответ его я не расслышал, так как смотрел вверх на лестницу, но мама вернулась в комнату, говоря, что он тянул резину, потому что им платят повременно.

Я схватил ее за руку.

— Мама, где моя комната? — спросил я. Ведь у меня впервые будет своя собственная комната. До этого мы жили на квартире, и у нас с сестрой была комната на двоих. Затем однажды утром мама вошла к нам в комнату, когда я сидел в постели и смотрел, как одевается Мими. Мама посмотрела на меня, а потом за завтраком сказала, что мы собираемся купить дом, и что отныне у меня будет собственная комната.

А теперь она высвободила свою руку.

— Первая со стороны лестницы, Дэнни, — взволнованно ответила она. — А теперь не мешай. У меня много дел!

Я рванулся вверх по лестнице, и только каблуки ботинок громко застучали по ней. На лестничной площадке я задержался и огляделся. У отца с матерью была большая комната прямо, затем комната Мириам, затем моя. Я открыл дверь своей комнаты и тихонечко вошел в нее.

Это была небольшая комната, примерно три на четыре метра. В ней два окна, через которые виднелись окна дома напротив. Я вернулся и закрыл за собой дверь. Пересек комнату и прижался лицом к оконному стеклу, но так было неудобно, и я открыл окно.

Я смотрел на проулок между нашими домами. Прямо подо мной была крыша нового «пейджа», машины, которую только что купил отец, а дальше по проулку за домом был гараж. За гаражом не было ничего, кроме полей. Это была новостройка во Флэтбуше. Все эти участки когда-то были болотом, но городские власти их засыпали. За углом от нас строились еще дома похожие на наш, их можно было разглядеть, если высунуться из окна.

Я вернулся на середину комнаты. Медленно повернулся вокруг, рассматривая каждую стену.

— Моя комната, это моя комната, — еще и еще раз повторял я про себя.

Я почувствовал, как комок подкатил мне к горлу, очень странное чувство.

Как тогда, когда я стоял у гроба дедушки, держась за руку отца и гладя вниз на неподвижное белое лицо с маленькой черной ермолкой на голове, которая так контрастировала с простой белой простыней. Голос у папы был очень мягок. — Посмотри на него, Дэнни, — промолвил он как бы про себя. — Это конец, к которому приходят все люди, сейчас мы смотрим на его лицо в последний раз. — Затем папа склонился и поцеловал неподвижное лицо в гробу, и я сделал то же самое. Губы у дедушки были ледяные, и они не шевельнулись, когда я коснулся их. Какой-то холодок от них пробежал у меня по телу.

Рядом с гробом стоял какой-то человек с ножницами. Папа расстегнул пиджак, и человек отрезал у него кусочек галстука. Затем он вопросительно посмотрел на меня. Папа кивнул и заговорил на идише.

— Он его крови, — сказал он. Человек отрезал кусочек моего галстука, и к горлу у меня подкатил комок. Это был новый галстук, и одел я его в первый раз. Теперь уж мне не придется его поносить. Я посмотрел на отца.

Он опять смотрел на гроб, и губы у него шевелились. Я напряг слух, чтобы услышать, что он говорил, но ничего из этого не вышло. Он отпустил мою руку, она упала вниз, и я убежал к матери с комком в горле.

Вот и сейчас у меня было такое же ощущение. Я бросился на пол и припал к нему щекой. Пол был прохладный, а запах лака попал мне в нос, и у меня защипало глаза. Я закрыл их и несколько минут полежал так. Затем я повернулся и прижался губами к прохладному полу.

— Я люблю тебя, дом, — прошептал я. — Ты самый красивый дом во всем мире, ты — мой, и я люблю тебя.

Дэнни, что ты там делаешь на полу?

Я быстро вскочил на ноги и повернулся к двери, это была Мириам.

У нее на голове был повязан платок как у матери.

— Ничего, — неловко ответил я.

Она как-то странно посмотрела на меня. Видно было, что она никак не может сообразить, что же это я делал. — Мама велит тебе спуститься вниз и не путаться под ногами, — начальственно заявила она — Грузчики сейчас будут подымать мебель по лестнице. Я спустился вслед за ней. Новизна дома уже начинала меркнуть. На некоторых ступеньках под нашими ногами уже отошла краска. Мебель уже была в гостиной, а ковер, навернутый на бамбуковую палку, стоит в углу, готовый к тому, чтобы его развернуть, как только грузчики закончат. Мама стояла посреди комнаты. На лице у нее были следы грязи.

— Может быть я могу что-нибудь сделать, мама, — спросил я.

Я услышал, как Мириам презрительно фыркнула сзади меня. Она не любила мальчишек и считала, что они ни на что не годятся. Я разозлился.

— Ну, мама, же? — повторил я.

Мама улыбнулась мне. Когда она улыбалась, у нее смягчалось лицо. Мне нравилось, когда она мне улыбается. Она положила мне на голову руку и взъерошила мне волосы. — Нет, русачок, — ответила она. — Отчего бы тебе не пойти на улицу и не поиграть там? Я позову тебя, когда ты мне понадобишься.

Я улыбнулся ей в ответ. Я знал, что у нее хорошее настроение, раз она называет меня русаком. Я также знал, что Мими при этом сердится. Только у меня в семье русые волосы, у всех остальных они были темные. Папа иногда поддразнивал маму по этому поводу, и она всегда сердилась непонятно почему.

Я сделал Мими рожу и пошел на улицу. Грузчики уже разгрузили машину, и на дороге было много мебели. Я постоял там некоторое время, наблюдая за ними. День был теплый, негр снял рубашку, и видно было, как мускулы ходят у него под кожей. Пот тек у него по лицу, потому что большую часть работы выполнял он, а второй мужчина все время разговаривал да указывал, что надо делать.

Немного погодя мне надоело смотреть на них, и я стал глядеть в другую сторону квартала по направлению к углу, мне хотелось узнать, что же у нас по соседству. Меня заинтересовали открытые поля на задворках моего дома, которые я высмотрел из окна. В старом районе не было ни одного пустого участка, одни только большие уродливые многоквартирные дома.

Сквозь открытую дверь дома было видно, что мать занята, и когда я спросил, нельзя ли мне прогуляться до конца квартала, она не ответила. Я спустился с крыльца, направился на угол, чувствуя себя довольным я гордым: у меня такой чудный дом, и денек прекрасный. Мне захотелось, чтобы все мои дни рождения были такими же.

Как только я завернул за угол, то сразу услышал испуганное повизгивание собаки. Я посмотрел в том направлении, откуда слышался звук, но так и не понял, откуда же он доносится. В ту сторону я и пошел.

Окрестности только-только начинали приводить в порядок. Их называли Гайд-парк, это в районе Ист-Флэтбуш в Бруклине. Я пошел вдоль улицы с недостроенными домами, их обнаженные белые деревянные каркасы сияли на ярком полуденном солнце. Я пересек следующую улицу, и дома остались позади. Здесь было только чистое поле. Испуганный лай собаки теперь стал несколько громче, но я все же не мог определить, откуда он доносится.

Странно, как на открытом пространстве далеко разносятся звуки. Там, где мы жили раньше, у аптеки, которую держал отец, нельзя было расслышать даже того, что происходило сразу за углом. Поле в следующем квартале еще не было засыпано и представляло собой ничто иное, как глубокую пустую котловину от одного угла до другого. «Как только эти котловины засыпят, подумал я, — так сразу же начнут строить и здесь.»

Теперь стало понятно, откуда доносится визг собаки, это было через квартал отсюда. Я увидел двух мальчиков, стоявших там на краю котлована.

Они смотрели куда-то вниз. Собака, должно быть, свалилась туда. Я ускорил шаг и через несколько мгновений уже стоял рядом с мальчиками. Небольшая коричневая собачонка визжала, пытаясь выкарабкаться по склону котловины.

Ей удавалось преодолеть только часть пути, затем она соскальзывала и падала на дно. Вот тогда-то визг был громче всего, когда она скатывалась вниз. И оба мальчика при этом начинали смеяться, непонятно почему. Мне же это вовсе не казалось смешным.

— Это ваша собака? — спросил я.

Оба они повернулись, посмотрели на меня, но ничего не ответили. Я спросил снова. Больший из мальчиков спросил: «А кто спрашивает?» Что-то в тоне его голоса испугало меня. Он был совсем недружелюбен.

— Я же просто спросил, — сказал я. Он подошел ко мне, слегка покачиваясь. Он был больше меня.

— А я сказал «Кто спрашивает?» Теперь его голос стал еще грубее. Я отступил назад. Зря я ушел из нового дома. Мать ведь только велела не мешать, пока грузчики не кончат вносить мебель в дом. — Это ваша собака? — спросил я, стараясь улыбнуться так, чтобы голос у меня не дрожал. Большой мальчик приблизил свое лицо ко мне. Я твердо посмотрел ему в глаза, — Нет, — ответил он.

— А-а, — протянул я и повернулся снова, глядя на собачонку. Она по-прежнему пыталась выкарабкаться по косогору. Голос мальчика прозвучал у меня над ухом. — Ты откуда? — спросил он. — Что-то я тебя не видел здесь раньше. Я снова повернулся к нему. — Восточная сорок восьмая улица. Мы только что переехали. В новые дома. Мы переехали первыми во всем квартале.

У него было мрачное и хмурое лицо. — Как тебя зовут? — спросил он.

— Дэнни Фишер, — ответил я. — А тебя?

— Пол, — сказал он. — А это мой брат, Эдди.

Какое-то время мы помолчали, глядя на собаку. Она преодолела примерно полпути и свалилась вновь.

Пол засмеялся. — Смешно, сказал он. — Этот глупый щенок и понятия не имеет, как выбраться оттуда. — Ничего смешного, — сказал я. — Бедная собачка может вообще не выбраться оттуда.

— Ну и что? — фыркнул Пол. — Так ей и надо, раз уж она туда свалилась.

Я промолчал. Мы постояли еще на краю обрыва, глядя вниз на собаку. Я услышал какое-то движение с другой стороны от себя и обернулся. Это был Эдди. Он был меньше меня. Я улыбнулся ему, и он улыбнулся мне в ответ.

Пол обошел вокруг меня и остановился рядом с ним. В его поведении было нечто такое, что мы оба перестали улыбаться. Эдди выглядел немного виноватым. Интересно, с чего бы это?

— В какую школу ты будешь ходить? — спросил Пол.

— Не знаю, — ответил я. — Наверное в ту, что около Ютики, на авеню Д.

— В какой класс?

— Четвертый А.

— А сколько тебе лет?

— Восемь, — с гордостью ответил я. — Сегодня у меня день рожденья.

Поэтому мы и переехали. Папа купил мне дом в подарок на день рожденья.

Пол презрительно хмыкнул. Видно было, что он не поверил. — Ты шустер, а? Ты пойдешь в мой класс, а мне девять лет.

— Ну, я пропустил третий В, — как бы извиняясь объяснил я.

Глаза у него похолодели и стали злыми.

— Ты будешь ходить в Святое Сердце?

Я удивился.

— А что это такое?

— Церковь Святого Сердца, — ответил он. — Около Трои.

— Нет, — ответил я, покачав головой.

— Священный Крест? спросил он, — Это большая церковь, которой принадлежит кладбище.

— Какое кладбище? — спросил я. Мне было как-то не по себе. Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Интересно, что тут такого важного, что он все настаивает на ответе.

Он показал рукой через дорогу Кларендон-роуд. Где-то в квартале дальше виднелась черная железная ограда кладбища. Я снова повернулся к нему.

— Нет.

— А в какую церковь ты ходишь? — напирал он.

— Ни в какую, — ответил я.

Он помолчал минутку, обдумывая услышанное.

— Ты что, не веришь в бога? — наконец спросил он.

Конечно верю, — сказал я. — Но в церковь я не хожу.

Он скептически посмотрел на меня.

— Если ты не ходишь в церковь, значит не веришь в бога, — подчеркнуто произнес он.

— Верю, — настаивал я. Я почувствовал, как от обиды слезы стали подступать у меня к глазам. Он не имеет права так говорить. Я выпрямился во весь рост. — Я еврей, — крикнул я срывающимся голосом, и хожу в синагогу.

Братья переглянулись, и в их глазах появилось понимание. Их лица превратились в недружественные маски. Пол угрожающе шагнул ко мне.

Инстинктивно я отступил. Сердце у меня заколотилось. Что я такого сказал, что они так рассердились?

Пол повернулся ко мне лицом. — Зачем вы убили Христа? зарычал он на меня.

Я совсем испугался от его дикого голоса. — Я не убивал, — замялся я.

— Я даже не знал его.

— Убили! — голос Эдди был выше, чем у брата, но такой же дикий. — Папа нам говорил! Он говорил, что евреи убили его и даже распяли на кресте. Он говорил нам, что жиды заселят все новые дома в округе Я попытался успокоить их. — Может быть какие-то незнакомые мне евреи и убили его, — умоляюще произнес я, — но мама мне всегда говорила, что он царь евреев.

— И все равно они его убили, — твердил Пол.

Я задумался на мгновенье. Собака снова стала скулить, но я боялся повернуться и посмотреть. Я попытался сменить разговор. — Надо попробовать достать собаку оттуда.

Они не ответили. Видно было, что они все еще сердятся. Я попробовал придумать что-нибудь, чтобы угодить им. — Может быть, они убили его потому, что он был плохой царь, — предположил я. У них побледнели лица. Я перепугался и повернулся было бежать, но не успел. Пол схватил меня и прижал мне руки к бокам. Я попытался высвободиться, но не смог и заплакал.

На лица у Пола вдруг появилась презрительная улыбка. Он отпустил мне руки и отступил.

— Так ты хочешь достать оттуда собаку? — спросил он.

Я попытался заглушить рыдания. Одной рукой вытер глаза. — Да-а, протянул я.

Он глубоко вздохнул, все еще улыбаясь. — Отлично, еврейчонок, доставай ее! — Внезапно он бросился на меня с вытянутыми вперед руками.

В ужасе я хотел было увильнуть, но он толкнул меня в грудь, и я задохнулся. Затем я стал падать, кувыркаясь, по склону котлована. Я пробовал было ухватиться за что-нибудь, чтобы не скользить, но ничего не вышло. Я докатился до дна и с минуту лежал там, собираясь с духом.

Тут я услышал, как кто-то радостно заскулил, и почувствовал, как теплый язык начал лизать мне лицо. Я сел. Махонькая коричневая собачонка, совсем щенок, лизала мне лицо, помахивая хвостиком и тихонько счастливо повизгивая.

Я встал на ноги и посмотрел вверх. Мне было стыдно, оттого что плакал, но собачка почему-то была так счастлива, увидев меня, что я больше уже не боялся.

Пол и Эдди смотрели вниз на меня. Я погрозил им кулаком. — Негодяи! — крикнул я. Это было худшее из всех известных мне слов.

Я увидел, как они нагнулись и стали что-то подбирать с земли.

Мгновение спустя на нас обрушился град камней и гальки. Собака взвизгнула, когда в нее попали. Я закрыл голову руками до тех пор, пока этот град не прекратился, но ни один из них в меня не попал.

Тогда я снова посмотрел вверх.

— Я вам покажу, — крикнул я.

Они нахально рассмеялись. — Еврей, сукин сын, — крикнул Пол.

Я подхватил камень и бросил в них, но он не долетел, и снова на меня посыпался град камней и гальки. На этот раз я не успел прикрыть лицо, и один камень поранил мне щеку. Я бросил в них еще один камень, но он тоже не долетел. Они нагнулись и снова стали собирать камни.

Я развернулся и побежал в центр котлована, куда их камни не долетали.

Рядом со мной бежала собака. В центре котлована я сел на большой камень.

Собачка подошла ко мне, и я погладил ее по голове. Я вытер лицо рукавом и снова посмотрел на братьев.

Они кричали и грозили мне кулаками, но я не мог разобрать ничего.

Собака сидела у меня на ноге, помахивая хвостом и глядя мне в лицо. Я наклонился и прижался щекой к ее морде. — Ну ничего, собачка, — прошептал я. — Когда они уйдут, мы выберемся отсюда. — Затем я выпрямился и показал им нос. Они взбеленились и снова стали кидаться камнями, но я только смеялся в ответ. Оттуда они не могли достать меня.

Когда они, наконец, ушли, солнце стало клониться к западу. Я еще посидел на камне с полчаса, подождал, прежде чем решил, что они все-таки ушли. К этому времени почти стемнело. Я снова вернулся к откосу котлована и посмотрел вверх. Склон был довольно высокий и крутой, но я полагал, что выбраться наверх будет не так уж трудно. Там было много камней и кустиков, за которые можно будет ухватиться. Я вцепился в огромный камень и стал медленно подниматься, становясь на четвереньки, чтобы не сползти вниз.

Взобрался было футов на пять, как услышал, что внизу заскулили. Я обернулся. Собачонка сидела в котловане и следила за мной своими светлыми сияющими глазами. Когда она увидела, что я обернулся, она резко и счастливо взвизгнула. — Ну, давай, — сказал я. — Чего ты лаешь? — Она прыгнула на склон и стала подползать ко мне. Она тоже ползла на пузе. Не доходя до меня с фут, она стала сползать вниз. Я протянул руку, схватил ее за шиворот и подтащил к себе. Она радостно замотала хвостом, — Давай, — сказал я. — Надо выбираться отсюда.

Я снова двинулся вверх и прополз несколько футов, но когда посмотрел, что делает собака, то увидел, что ее нет рядом. Она скорчилась там, где я ее оставил, с опущенным хвостом. Я позвал ее. Она помахала хвостом, но не сдвинулась с места. — В чем дело? спросил я. — Ты что, боишься? — Она лишь пошевелила хвостом в ответ. Она не собиралась двигаться, и я полез опять вверх. Я продвинулся еще на несколько футов, и тут она снова заскулила на высоких жалобных тонах. Я остановился и посмотрел вниз. Она сразу перестала скулить и начала опять махать хвостом. — Ну хорошо, — сказал я. — Сейчас спущусь и помогу тебе.

Я осторожно соскользнул туда, где была собака и снова ухватил ее за шиворот. Придерживая ее одной рукой, я стал опять медленно продвигаться вверх. У меня ушло почти пятнадцать минут на то, чтобы добраться до половины пути. При этом приходилось подтягивать ее за собой после каждого шага. Затем я остановился передохнуть. Руки и лицо у меня были измазаны грязью, а рубашка и штаны были замызганы и изорваны. Мы с собачкой прижались к откосу котлована, страшась пошевельнуться, чтобы не сползти вниз. Некоторое время спустя мы снова двинулись вверх. Мы уже почти добрались доверху, когда камень подался у меня под ногой, и я поехал. В отчаянии я отпустил собаку и стал хвататься за землю, пытаясь удержаться от падения. Я спустился на несколько футов и затем пальцами ухватился и удержался за землю. Собачка начала скулить. Когда я обернулся, чтобы посмотреть, ее уже не было. Я посмотрел вниз, в котлован. Она только начала подниматься. Она глянула на меня и отрывисто гавкнула, но когда я отвернулся и начал взбираться вверх, снова начала скулить. Я старался не слушать ее тихие жалобные стоны, исходящие из глубины души. Она бегала взад и вперед, поминутно останавливаясь, взывая ко мне. Казалось, что она хромает. Я позвал ее. Она остановилась и поглядела на меня со склоненной набок головой.

— Ну давай, песик, — позвал я.

Он прыгнул на откос и попробовал вскарабкаться ко мне, но свалился назад. Я позвал его еще раз, он сделал еще одну попытку и упал. В конце концов он сел, подняв одну лапу ко мне и залаял. Я сел и сполз вниз до конца. Он бросился мне на руки, болтая хвостом. У меня на рубашке от его лапы оставались кровавые следы, когда я поднял его, чтобы лучше рассмотреть. Подушечки у него на лапах были порезаны и исцарапаны о камень.

— Ну хорошо, песик, — тихо сказал я, — мы выберемся отсюда вместе Я не оставлю тебя. Казалось, он понял меня, так как хвост его радостно описывал круги, а сам он своим мягким влажным языком обтирал мне лицо. Я положил его на землю и пошагал к другому краю котлована, чтобы найти место попроще, где было легче выбраться. А он бежал рядом со мной, заглядывая мне в глаза. Только бы мама разрешила мне оставить его себе!

Уже почти совсем стемнело. Мы снова начали карабкаться, но толку из этого не вышло. Не добравшись и до половины обрыва, я соскользнул и снова очутился на дне. Я очень устал, мне страшно хотелось есть. Ничего из этого не выйдет. До тех пор, пока не взойдет луна, бесполезно даже пытаться.

Я уселся на камень в центре котлована и попытался придумать, что мне теперь делать. Мама будет сердиться, потому что я не пришел вовремя ужинать. Стадо холодать. Я задрожал и попробовал застегнуть ворот рубашки, но пуговица оторвалась. Какая-то серовато-черная тень промелькнула в темноте. Собака зарычала и щелкнула зубами вдогонку. Я вдруг испугался — в котловане были крысы. Я обнял собаку и заплакал. Никогда мы отсюда не выберемся. Еще одна крыса пробежала мимо нас в темноте. Испуганно завизжав, я побежал к откосу котлована и попытался выкарабкаться. Снова и снова старался я выбраться, но каждый раз сваливался назад.

Наконец я свалился на землю и так выдохся, что не мог даже пошевелиться. Я был мокрый и несчастный. Я глубоко вздохнул и стал орать.

— Мама! Мама! — Голос мой глухим эхом отдавался в котловане. Я кричал до тех пор, пока не охрип и просто стал пищать. Ответа не было.

Взошла луна, и ее белый свет отбрасывал глубокие тени у каждого камня. Ночь была наполнена странными звуками и какими-то особенными движениями. Когда я стал подниматься на ноги, какая-то крыса откуда-то свалилась мне на грудь. Я упал на спину, визжа от ужаса. Собака прыгнула вдогонку крысе и схватила ей на лету. Сердито мотнув головой, она перекусила ей шею и отбросила крысу прочь.

Я встал на ноги и прислонился спиной к обрыву котлована. Мне было так холодно, и я был так напуган, что не мог ничего делать, кроме как смотреть в темноту. Собака стояла передо мной и шерсть у ней вздымалась дыбом, когда она лаяла. Эхо звучало так, как будто сотня собак будила ночь.

Не знаю, сколько я простоял так. Глаза у меня слипались, я старался удержать их открытыми, но не мог. Наконец я устало опустился на землю.

Теперь я уже не отдавал себе отчета, будет ли мать сердиться на меня или нет. Я ведь не виноват. Если бы я не был евреем, Пол с Эдди не спихнули бы меня в котлован. Когда я выберусь, я попрошу маму, нельзя ли нам быть кем-либо другим. Может быть, тогда они не будут больше сердиться на меня. Но в глубине души я чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Если бы даже мать и согласилась, отец не изменится. Это-то я знал точно. Если уж он что-нибудь решил, то не отступится. Наверное поэтому он и оставался евреем все эти годы. Нет, никакого толку из этого не выйдет.

Мама будет очень сердиться на меня. Жаль, припомнил я, начиная дремать, жаль, что это случилось именно в тот день, который так хорошо начался.

Лай собаки стал громче, и где-то смешавшись с его хриплым эхом, послышалось, как чей-то голос зовет меня. Я попробовал раскрыть глаза, но не смог. Я так устал. Но голос стал громче, настойчивей. — Дэнни! Дэнни Фишер! — Глаза у меня раскрылись, и я увидел, как неверный белый свет луны отбрасывает невероятные тени в котловане. Мужской голос снова позвал меня.

Я с трудом поднялся на ноги и попробовал было ответить, но у меня пропал голос. Раздался только слабый хриплый писк. Собака снова стала неистово лаять. Я услышал голоса наверху обрыва, а лай собаки стал еще более резким и возбужденным.

Луч фонарика опустится в котлован и задвигался в поисках меня. Я знал, что они меня не могут услышать, и поэтому побежал за лучом света, стараясь попасть в него. По пятам за мной бежала собака, по-прежнему лая.

Вдруг свет попал на меня, и я остановился. Закрыл глаза руками, так как свет резал их. Мужской голос прокричал: «Вот он!»

Другой голос раздался в темноте надо мной. — Дэнни! Дэнни! — Это был голос отца, — Ты жив?

Затем послышался шум и шорох гальки, когда мужчина стал спускаться по склону ко мне. Плача, я подбежал к нему. И почувствовал, как меня подхватили на руки. Он весь дрожал. Тут я ощутил его поцелуи на своем лице. — Дэнни, у тебя все в порядке? спрашивал он.

Я прижался к нему лицом. Лицо у меня было исцарапано и горело, но мне было приятно чувствовать грубое сукно его костюма. — Все в порядке, папа, ответил я всхлипывая. — Но мама будет сердиться, я написал в штаны.

Что-то похожее на смех булькнуло у него в горле.

— Мама не будет сердиться, — заверил он меня. Подняв голову в направлении берега, он закричал: «У него все в порядке. Бросайте веревку и вытащим его».

— Не забудь песика, папа, — сказал я. — Его тоже надо вытащить.

Отец нагнулся и потрепал пса за ухом. — Если бы не его лай, мы бы и не узнали, где ты. — Вдруг он повернулся и посмотрел на меня. — Не из-за него ли ты тут оказался?

Я покачал головой. — Пол и Эдди сбросили меня сюда, потому что я еврей.

Папа как-то странно посмотрел на меня. Веревка упала нам под ноги и он нагнулся, чтобы поднять ее. Я с трудом расслышал слова, которые он пробормотал: «Район новый, а люди те же самые».

Я не понял, что это значит. Он завязал веревку у себя на поясе и подхватил меня одной рукой, а другой — собаку. Веревка натянулась и мы начали подниматься по склону.

— Папа, ты ведь не сердишься?

— Нет, Дэнни, не сержусь.

Я некоторое время помолчал, пока мы медленно продвигались по склону, — Тогда ничего, если я оставлю собаку себе, папа? — спросил я, — Он такой милый пес. — Пес, видимо, знал, что я говорю о нем, его хвост застучал по боку отца. — Мы назовем его Рекси Фишер, — добавил я.

Папа посмотрел вниз на щенка и затем на меня. Он рассмеялся:

— Ты хочешь сказать, мы назовем ее Рекси Фишер. Это не он, а она.

В комнате было темно, но мне было тепло и уютно после ванной, когда я уже лежал в постели. В ночи были новые звуки, новые звуки, влетающие в окно из новой округи. Новые звуки, с ними теперь жить.

Глаза у меня были широко раскрыты от изумления, но я больше не боялся. Бояться нечего. Я ведь у себя в доме, в своей собственной комнате.

Вдруг глаза у меня стали закрываться. Я повернулся в постели и задел рукой за стену. Она была шершавой от свежей краски.

— Я люблю тебя, дом, — прошептал я, засыпая.

Под кроватью пошевелилась собака, и я свесил руку вниз. В ладони у себя я почувствовал ее холодный нос. Я почесал пальцами у нее за ухом.

Шерсть у нее была влажная и прохладная. Мама заставила папу выкупать Рекси, прежде чем разрешила пустить ее в мою комнату. Она полизала мне пальцы.

— Я люблю тебя, Рекси, прошептал я.

Ощущение теплоты, удобства и причастности пронизывало все мое существо. Постепенно я почувствовал, как остатки напряженности покидают меня, и погрузился в ничто, то есть сон.

Я был дома. И первый день моей жизни, который я запомнил, отошел во вчера, а все дни моей жизни стали завтра.

Все дни моей жизни Книга первая

Глава 1

Солнышко тепло прижалось к моим закрытым векам. Слегка потревоженный, я прикрыл глаза рукой и беспокойно зашевелился на подушке. Несколько минут мне было хорошо, затем свет как-то подполз мне под руку и отыскал меня. Я перестал прятаться от него и сел в постели, протирая глаза. Я проснулся.

Потянулся. Зевнул. Откинул волосы с глаз и сонно посмотрел в окно.

Было светлое, ясное утро. Я хотел было еще поспать, но мои окна выходили на восток, и первые лучи утреннего солнца все время попадали мне в глаза.

Я лениво осмотрелся. Одежда моя ворохом лежала на стуле. Теннисная ракетка с наполовину натянутой сеткой, которую мне все некогда было починить, стояла у комода. Старый будильник на комоде рядом с расческой и щеткой для волос показывал четверть восьмого. Красный с белым галстук школы имени Эразма Холла свешивался с зеркала.

Я поискал глазами на полу у кровати свои тапочки. Их не было на месте. Я ухмыльнулся про себя. Я-то уж знал, где они. Рекси обычно утаскивала их под кровать и делала из них себе подушку. Я потянулся вниз и погладил ее. Она подняла голову и лениво помахала хвостом. Я еще раз погладил ее и забрал у нее шлепанцы. Затем я встал с постели и надел их.

Рекси закрыла глаза и снова уснула.

Из комнаты родителей послышался слабый звук, когда я проходил мимо раскрытого окна. И тут я вспомнил. Завтра будет большой день — мой день Бар-Мицва. Я ощутил в себе нервную дрожь. Только бы мне не забыть ничего из затейливого еврейского ритуала, который я специально разучивал к данному случаю.

Я стоял у раскрытого окна и глубоко дышал. Медленно стал считать про себя: «Вдох, два, три, четыре. Выдох, два, три, четыре.» Немного спустя я почувствовал, что нервная дрожь проходит. Все будет хорошо, я ничего не забуду. Все еще стоя лицом к окну, я снял через голову куртку пижамы и бросил ее на кровать позади себя. Как бы там ни было, мне надо делать гимнастику, иначе я не наберу достаточно веса, чтобы попасть к осени в футбольную команду.

Я растянулся на полу и сделал десять отжиманий, затем встал и начал приседать. Я посмотрел себе на ноги. Тонкие шнуроподобные мускулы на моем теле резко выявлялись, и можно было сосчитать ребра. Я внимательно осмотрел себе грудь, не появились ли за ночь на ней настоящие волосы, но там по-прежнему был лишь мелкий золотистый пушок. Иногда я жалел, что волосы у меня не черные, как у Пола, а русые. Тогда бы они четче выделялись.

Я закончил приседания и подхватил пару гантелей, стоявших в углу комнаты. Снова став у окна, я стал размахивать ими. Через открытое окно послышался щелчок выключателя, и окно в доме напротив через проулок ярко засветились. Почти мгновенно я упал на колени и стал осторожно выглядывать из-за подоконника.

Это была комната Марджори-Энн Конлон. Она была лучшей подругой Мими.

Иногда занавеска у ней была поднята, и мне удавалось все хорошенько разглядеть. Я был рад, что окна у нее выходили на запад, потому что из-за этого ей приходилось каждое утро включать свет.

Я осторожно выглянул из-за подоконника и затаил дыхание. Занавески подняты. Вот уже третий раз на этой неделе, как она забывает опустить их.

В прошлый раз, когда я наблюдал за ней, мне показалось, что она знает, что я подсматриваю, поэтому надо быть особо осторожным. Она была очень забавной девочкой, всегда дразнила меня и смотрела на меня в упор, когда я обращался к ней. За последние несколько недель мы несколько раз горячо спорили по пустякам, и мне не хотелось приглашать ее к себе на праздник Бар-Мицва, а Мими настаивала на этом.

Я увидел, как дверь встроенного шкафа приоткрылась, и она вышла из-за нее. На ней были всего лишь одни трусики. Она остановилась на мгновенье посреди комнаты в поисках чего-то. Наконец, она нашла то, что искала и наклонилась к окну, чтобы поднять его. Я почувствовал, как у меня на лбу выступил пот. Мне было прекрасно видно ее.

Пол как-то сказал, что у нее самая хорошая фигура во всей округе. Я не согласился с ним. У Мими фигура гораздо приятнее. И кроме того, у Мими грудь не так чрезмерно раздута, как у Марджори-Энн.

Пол тогда же предложил затащить девочек в подвал и все выяснить. Я очень разозлился, схватил его за грудки и сказал, что вытрясу из него душу, если он попробует сделать это. Пол только рассмеялся и отбросил мою руку. Он сказал, что единственное, из-за чего я не решаюсь на это, так это потому, что боюсь, что Мими наябедничает на нас.

Марджори-Энн теперь стояла лицом к окну, казалось, она смотрит на меня. Я еще ниже опустил голову. Она улыбалась про себя, застегивая крючки на бюстгальтере, и мне стало как-то неловко. У нее была очень понимающая улыбка. Интересно, она знает, что я подглядываю? В том, как она двигалась по комнате, была какая-то особенная осознанность этого.

Она наполовину надела бюстгальтер, и вдруг по лицу у нее промелькнула хмурая тень. Она тряхнула плечами и бюстгальтер соскользнул ей на руки.

Она взяла снова груди в ладони и подошла поближе к окну, как бы разглядывая их на свету.

У меня страшно забилось сердце. Пол прав. У нее и вправду настоящая грудь. Она подняла голову, на лице у нее появилась горделивая улыбка, и она опять ушла в глубь комнаты. Она аккуратно надела бюстгальтер и застегнула крючки на спине.

За дверью в холле послышался шум. Я услышал голос Мими. Я быстро повернулся и нырнул в постель. Мне не хотелось, чтобы Мими застала меня за подглядыванием. Я кинул быстрый взгляд в окно и увидел, что свет в комнате Марджори-Энн погас. Я вздохнул.

Этим все подтверждалось. Я был прав, она знала, что я подсматриваю.

Уловив шаги по направлению к своей двери, и закрыв глаза, я притворился спящим.

Из дверей донесся голос Мими : «Дэнни, ты встал?»

— Да, уже встал, — ответил я, садясь в кровати и протирая глаза. — Тебе чего?

Она скользнула взглядом по моей обнаженной груди и плечам. — А где твоя пижамная куртка? — спросила она. Затем она увидела ее в ногах постели.

— Ты уже вставал? Я уставился на нее:

— Да.

— А что ты делал? — подозрительно спросила она.

Она прошлась взглядом в направлении окон Марджори-Энн через проулок.

Я сделал большие невинные глаза. — Зарядку, — ответил я. — Затем снова лег подремать.

Видно было, что мой ответ ее не устраивает, но она ничего не сказала.

Она наклонилась к подножью кровати и подняла мою пижамную куртку, которая наполовину свешивалась на пол. Грудь у нее сильно натянула тонкую пижаму, которая была на ней. Я не мог оторвать глаз от нее.

Мими заметила, куда я смотрю, и лицо у нее вспыхнуло. Она сердито бросила куртку пижамы на кровать и пошла к двери. — Мама велела мне разбудить тебя и напомнить принять душ, — бросила она через плечо. — Она хочет, чтобы ты был чистым к своему Бар-Мицва.

Я выпрыгнул из кровати, как только дверь закрылась за ней, и сбросил штаны. Мне было жарко, и тело покалывало, так было всегда после того, как я смотрел на Марджори-Энн. Посмотрел вниз на себя. Я неплохо сложен. Росту во мне пять футов четыре дюйма, а весил я почти сто четырнадцать фунтов.

Еще четыре фунта, и будет достаточно, чтобы попасть в футбольную команду.

Я знал, как справиться с дрожью, это-то меня не волновало. — Холодный душ, ребята, — говорил в школе учитель физкультуры, — Холодный душ. — И именно холодный душ я сейчас и приму.

Я накинул халат и выглянул в холл. Там было пусто. Дверь в ванную была открыта, и я направился к ней. У Мими дверь также была открыта, она заправляла постель. Проходя мимо, я показал ей нос, и у меня распахнулся халат. Я резко запахнул его. Черт побери! Теперь она поняла, что я чувствовал, когда она заходила ко мне в комнату. Может мне лучше помириться с ней, а то наябедничает. Я никак не мог понять ее. Я вернулся к ее двери, придерживая халат.

— Мими.

Она посмотрела на меня. — Чего тебе надо? холодно спросила она. Я посмотрел себе на шлепанцы. — Может ты хочешь пойти в ванную первой?

— Это почему же? — подозрительно спросила она.

Было слышно, как папа с мамой разговаривают внизу. Я старался говорить как можно тише. — Я, это, собираюсь принимать душ, а ты, может, торопишься?

— Никуда я не тороплюсь, — ответила она сухо и безразлично. Было видно, что она сердится. — Мими, — снова позвал я.

— Ну что? — она уставилась на меня.

Я опустил глаза под ее взглядом, — Да ничего, — ответил я, стал поворачиваться, и затем вдруг глянул на нее.

Она смотрела мне на руки там, где они придерживали халат. На этот раз опустила глаза она.

— Вы, мальчишки, отвратительны, — пробормотала она. — Ты все больше становишься похож на своего приятеля Пола. Он всегда так смотрит.

— Я не смотрел, — возразил я.

— Да, да, смотрел, — с укором сказала она. — Могу спорить, что ты подсматривал и за Марджори-Энн.

У меня вспыхнуло лицо. — Не подсматривал! — воскликнул я, взмахнув руками. Полы халата снова разошлись. Я торопливо запахнул его.

— Да и ты не прочь посмотреть, барышня-сударыня!

Она не обращала больше на меня внимания. — Я скажу маме, чем ты занимаешься, — сказала она.

Я быстро пересек комнату и схватил ее за руки. — Не смей.

— Больно. — Она отвернулась было, но затем снова уставилась на меня.

— Не смей! — хрипло повторил я, еще крепче сжимая ей руки. Она посмотрела мне в лицо, ее карие глаза были широко раскрыты и испуганы, а где-то в глубине все же таилось любопытство. Она глубоко вздохнула, — Ну хорошо, — ответила она. — Я не скажу маме, но скажу Мардж, что она была права. Она говорила мне, что ты подглядываешь. Скажу ей, чтобы задергивала занавеску!

Я отпустил ей руки. По мне прокатилась неясная волна удовлетворения.

Я прав, Мардж все время знала, что я наблюдаю за ней. — Если Мардж оставляет занавески открытыми, — произнес я с презрением в голосе, — то знает, зачем это делает.

Я оставил Мими у постели и пошел в ванную. Папина кисточка для бритья сохла на краю раковины. Я убрал ее в аптечку и закрыл дверцу. Затем бросил халат на крышку унитаза и стал под душ.

Вода была ледяной, но я стиснул зубы. Немного спустя у меня застучали зубы, но я продолжал стоять. Это мне на пользу. Я знал, что мне нужно.

Когда я, наконец, вышел из-под душа и посмотрел в зеркало, то губы у меня были синие от холода.

Глава 2

Закончив застегивать рубашку, я посмотрел в окно. Взял расческу и снова провел ею по волосам. Мама будет довольна. Кожа у меня чистая и блестящая, даже волосы по цвету казались светлее.

Я нагнулся и посмотрел под кровать. — Просыпайся, Рекси, — позвал я.

— Пора выходить. — Она вскочила на ноги, мотая хвостом. Я наклонился и почесал у ней за ухом. Она лизнула мне руку.

— Ну как ты сегодня, девочка? спросил я, слегка обняв ее. Хвост у нее завертелся кругами, и она потерлась мне о штаны.

Я вышел из комнаты и спустился по лестнице. Из кухни слышался мамин голос. Казалось, она чем-то взволнована. Она говорила: «Ты ведь знаешь свою свояченицу Бесси. Ей только и надо о чем-нибудь посудачить. Она считает, что кроме нее никто и не сумеет организовать Бар-Мицва. Ее Джоел...»

Отец прервал ее:

— Ну погоди, Мэри, — примирительно сказал он, — успокойся. Все будет хорошо. Ведь все-таки именно ты решила сделать прием дома.

Я облегченно вздохнул. По крайней мере, они говорили не обо мне. Мими не проболталась. Этот спор уже идет шесть месяцев, с тех пор, как возник разговор о моем Бар-Мицва.

Отец хотел было снять небольшой зал для приема, а мать и слышать об этом не хотела. — Ты не умеешь беречь деньги, сказала она. — Ты знаешь, как плохо идут деда, ты и так еле-еле выплачиваешь ссуду. А зерновой биржевой банк не будет ждать своих трех тысяч долларов.

Отец уступил ей. Он вынужден был сделать это, у него не было другого выхода. Дела шли вовсе неважно. Если уж судить по тому, как все выглядело вокруг дома, то они шли еще хуже. За последние несколько месяцев он стал очень нервным и раздражительным.

Я распахнул дверь и вошел в кухню. Рекси следовала за мной по пятам.

— Доброе утро, поздоровался я с ними обоими. — Что тебе нужно в магазине? спросил я мать.

Она едва глянула на меня. — Как обычно, Дэнни, — ответила она.

— Можно я куплю арахисовых орешков, мам?

Она улыбнулась. — Хорошо, Дэнни. — Она взяла доллар из стеклянной рюмки с полки над раковиной и подала его мне. — Все-таки сегодня твой день Бар-Мицва.

Я взял доллар и направился к кухонной двери. Вдогонку я услышал мамин голос. — Не забудь посчитать сдачу, Дэнни.

— Хорошо, мам, ответил я через плечо, открывая дверь, чтобы выпустить Рекси. Собака помчалась по дорожке передо мной, подбегая к канаве.

Выходя из заулка, я услышал голоса на крыльце у Конлонов. Боковым зрением я увидел Мими и Марджори-Энн, головы которых склонились друг к другу. Я пошел мимо них так, как будто не замечаю их, но из-за Рекси мне пришлось остановиться перед крыльцом. Мардж посмотрела на меня и начала хихикать. Я почувствовал, как у меня краснеет лицо.

Я приду к тебе на праздник сегодня, — крикнула она.

Мне стало так обидно за себя, оттого что покраснел.

— Не делай мне одолжений, — сердито ответил я. — Ради меня можешь и не приходить.

Смех у нее задиристый. — Да что ты, Дэнни, как ты разговариваешь! — насмешливо проговорила она. — Ты же знаешь, что тебе будет не по себе, если ты не увидишь меня! И к тому же ты станешь мужчиной, когда вернешься с Бар-Мицва. Вот будет весело посмотреть, как ты тогда будешь вести себя!

Рекси весело побежала вдоль по улице. Я последовал за ней, ничего не ответив.

Свет в синагоге был тусклым и серым, поступая из окошечек высоко на стенах. Я нервно оглянулся. Я стоял на небольшом возвышении перед Торой.

Три старика, стоявшие со мной на возвышении, были все в черных ермолках.

Моя же была из белого шелка.

Лица под платформой выжидательно смотрели на меня. Я узнал их почти все. Это были мои родственники. В глубине синагоги стоял небольшой стол, уставленный пирогами и бутылками виски и вина, мерцавшими в полумраке.

Мой наставник, почтеннейший Херцог, снял Тору и раскрыл ее. Он сделал мне знак подойти к ограде и затем, повернувшись к собравшимся, заговорил на идише.

— В эти тревожные дни, — заговорил он тонким, неровным голосом, очень приятно встретить мальчика, который не стесняется быть евреем.

Приятно также быть человеком, который учит такого мальчика. Большая честь подготовить такого мальчика к Бар-Мицва и приветствовать его в качестве еврейского мужчины. Он торжественно повернулся ко мне. — У меня есть такой мальчик. — Он снова повернулся к собравшимся и продолжил речь.

Я старался не подавать виду. Старый лицемер! Он орал на меня все время, пока давал уроки. Я ни на что не годен, никогда из меня ничего не выйдет, я никогда не смогу пройти Бар-Мицва, потому что я слишком туп.

Я глянул мельком на лицо сестры, смотревшей на него. На лице у нее было напряженное, увлеченное выражение. Она вдруг улыбнулась мне, в глазах у нее засветилась гордость, и я улыбнулся ей в ответ.

Голос почтеннейшего Херцога стал затихать, и он повернулся ко мне. Я медленно подошел к центру платформы и положил руки на Тору. В волнении я прочистил горло. Я видел, что мать с отцом выжидательно улыбаются мне. На мгновенье я все забыл, и меня охватила паника. Я забыл сложный ритуал, на запоминание которого ушло столько месяцев.

Я услышал, как почтенный Херцог зашептал мне на ухо: «Бороху эсс...»

Я с благодарностью подхватил подсказку: «Бороху эсс Адонай...» Теперь я уже пришел в себя, и остальные слова вспоминались легко. Мама с гордостью улыбалась стоявшим вокруг нее людям.

Я почувствовал торжественность молитвы. Пожалел, что недостаточно внимательно вникал в смысл слов, которые я так лихо произносил на иврите.

Я с трудом вспомнил, что прошу божьей помощи в том, чтобы стать достойным мужчиной, чтобы вести праведную еврейскую жизнь. Меня охватило глубокое чувство ответственности. То ты был мальчик, и вот уже мужчина. Клянусь перед лицом родственников и друзей, что я всегда буду исполнять долг правоверного еврея.

Я никогда не задумывался об этом раньше. В глубине души я знал, что не хочу быть евреем. Я вспомнил первый раз, когда подумал об этом. Это было тогда, когда Пол и его братишка Эдди столкнули меня в котлован на углу улиц Кларендон и Трои, день, когда я нашел Рекси. Котлован теперь засыпан, и на этом месте настроили домов, но я никогда не забываю об этом, проходя мимо. Я помню, как на следующий день спросил маму, нельзя ли нам быть кем-нибудь другим, а не евреями. Теперь уже неважно, что она ответила тогда. Сейчас же я посвящал себя в евреи. Последние слова молитвы сорвались с моих губ, и глядя вниз на собравшихся, я почувствовал прилив гордости. Мама плакала, а отец сморкался в большой белый платок. Я улыбнулся им.

Почтенный Херцог накинул мне на плечи мантию, белую шелковую накидку, которую мне купила мама, с голубой звездой Давида, вышитой на ней. Я произнес еще несколько слов, и все кончилось.

Я сбежал по ступенькам. Мама обняла меня и поцеловала, вновь и вновь повторяя мое имя. Мне стало неловко, хотелось, чтобы она отпустила меня. Я же ведь теперь, кажется, мужчина, а она вела себя так, как будто бы я все еще мальчик.

Папа похлопал меня по плечу. — Молодец, Дэнни, — улыбался он. Он обернулся к почтенному Херцогу, который спустился по ступенькам вслед за мной. — Он ведь показал себя молодцом, почтеннейший, не так ли? — спросил он.

Почтенный Херцог отрывисто кивнул, ничего не отвечая, и протолкался мимо отца, направляясь к столу с закусками. Остальные мужчины с платформы быстро последовали за ним.

Отец взял меня за руку и повел к столу. Видно было, что он доволен.

Он чопорно налил немного виски в картонный стаканчик и подал его мне.

Гарри! — раздался протестующий голос мамы. Он счастливо улыбнулся ей.

— Ну что ты, Мэри, — миролюбиво произнес он, — мальчик теперь уже мужчина!

Я кивнул. Папа прав. Я взял стакан.

— Лхайм! — сказал отец.

— Лхайм, — ответил я.

Отец запрокинул голову и вылил виски в рот. Я сделал то же самое.

Оно обожгло меня огнем до самого желудка. Я задохнулся и закашлялся.

— Видишь, что ты наделал, Гарри, — укоризненно сказала мама. Я посмотрел на отца сквозь слезы на глазах. А он смеялся. На меня снова напал припадок кашля, и мама притянула мне голову себе на грудь.

Глава 3

Дом переполнен народом. Мне пришлось посадить Рекси в свою спальню и запереть дверь. Она всегда беспокойно вела себя при большой толпе. Я протолкался через гостиную и направился к лестнице в подвал. Мать устроила там игровую комнату для детей.

Меня подозвал к себе мой дядя Дэйвид. Он стоял в углу комнаты, разговаривая с отцом. Я подошел к нему, и он протянул мне руку.

— Мацелтов, Дэнни!

— Спасибо, дядя Дейвид, — автоматически улыбнулся я. Взяв меня за руку, он повернулся к отцу.

— Кажется только вчера я был у него на Бриссе, Гарри, — оказал он.

Отец согласно кивнул головой.

В нетерпении я вспыхнул. Я знал, что он сейчас скажет, я уже слышал это двадцать раз сегодня. И он не разочаровал меня.

— Как летит время, а? — Дядя Дейвид тоже кивал головой. — А теперь ты уже парень. — Он сунул руку в карман и достал оттуда монету. — Вот тебе, Дэнни.

Я повертел монету в руках — это была десятидолларовая золотая монета.

— Спасибо, дядя Дейвид, — поблагодарил я. Он ухмыльнулся мне. — Большой парень, — сказал он, повернувшись к отцу. — Скоро он сможет тебе помогать в лавке, как это делает мой Джоел.

Отец отрицательно покачал головой. — Нет, Дэнни не будет работать в лавке, — твердо заявил он. — Мой Дэнни пойдет учиться. Он будет юристом или, может быть врачом, и если дела пойдут хорошо, я открою ему когда-нибудь отличную контору.

Я с удивлением посмотрел на отца. Я в первый раз такое слышу. Я в общем-то никогда и не задумывался о том, кем собираюсь стать. Да и мне было все равно.

У дяди Дэйвида на лице появилось понимающее выражение. — Да, конечно, Гарри, конечно, — примирительно сказал он. — Но ты знаешь, какие теперь времена. Ничего хорошего. Тебе и так-то приходится вертеться будь здоров.

Так вот, если бы Дэнни пошел работать ко мне в лавку на лето, как Джоел, разве это ему повредило бы? Отнюдь. Да и тебе будет экономия в пять долларов в неделю. Пять долларов — это все-таки пять долларов. — Он поглядел на меня. — А Дэнни отличный парень. Я уверен, что он захочет помогать мне, как это делает Джоел. Не так ли, Дэнни?

Я кивнул. Никто не может сказать, что мой двоюродный брат Джоел лучше меня. — Конечно, дядя Дейвид, — быстро согласился я.

Отец посмотрел на меня. В глазах у него промелькнула тревожная тень.

— Еще есть время обсудить все это, Дэнни, — медленно произнес он. — До каникул еще целый месяц. Тем временем сбегай-ка вниз. Дети тебя уж, наверное, обыскались.

Я направился к лестнице, сунув монету в карман. Уходя, я слышал, как дядя Дейвид повторил, что мысль-то неплохая, да и не повредит мне это.

На лестничной площадке я остановился и заглянул в игровую комнату.

Мама развесила гирлянды на стенах и потолке, и комната выглядела очень веселой и праздничной, но дети что-то притихли. Наверху взрослые разговаривали очень громко, каждый пытался перекричать остальных, все говорили одновременно, как будто у них больше никогда не будет возможности поговорить друг с другом; их голоса глухо доносились сюда. Все мальчики собрались на одной стороне комнаты, девочки — на другой. Голоса у них были приглушены и осторожны. Все это совсем не походило на то, что было наверху.

Когда я направился к мальчишкам, мой двоюродный брат Джоел сделал мне шаг навстречу. Он был года на полтора постарше меня, и лицо у него было в прыщах. Я уже слыхал, как об этом рассказывали, и надеялся, что у меня их не будет.

— Здравствуй, Джоел, — смущенно заговорил я. — Веселитесь? — Он вежливо кивнул, не сводя глаз с одной девочки напротив. — Конечно, — быстро согласился он, слишком быстро. Я проследил за его взглядом. Он смотрел на Марджори-Энн. Она увидела, что я смотрю на нее и что-то прошептала моей сестре, которая тут же захихикала. Я подошел к ней, Джоел со мной.

— Что смешного? — сердито спросил я. Я подумал было, что они смеются надо мной.

Мими покачала головой и снова захихикала. Мардж загадочно улыбнулась.

— Мы ждали, что ты придешь и оживишь нам компанию, — сказала она.

Я принужденно улыбнулся и осмотрелся. Все дети торжественно смотрели на меня. Она была права, праздник затухал. Взрослые веселились, а дети не знали, чем заняться.

— Эй, что это мы приуныли? — завопил я, подымая руки. — Давайте поиграем во что-нибудь.

— Во что? — с вызовом спросила Мими.

Я растерянно посмотрел на нее. Я и не подумал об этом. Беспомощно я оглядел комнату.

— Как насчет почты? — предложила Мардж. Я сделал кислую морду.

Именно в эту игру мне не хотелось играть. Детские штучки.

— Ну а во что ты хочешь играть? — отрезала она, увидев мое выражение лица. — В пятнашки?

Я раскрыл было рот, но Джоел прервал меня.

— Отлично, — поспешно произнес он. — Я согласен.

Я с отвращением повернулся к нему. Теперь мне понятно, откуда у него прыщи, это все девочки.

Я готов был поспорить с ним, но все остальные дети с удовольствием подхватили предложение.

Когда мы расселись полукругом по полу, я угрюмо уставился на свои скрещенные ноги, сожалея, что не сумел придумать другой игры. Джоел позвал Мардж в небольшую котельную, которая служила нам почтой и я был уверен, что она пошлет за мной, когда подойдет ее очередь.

Я оказался прав. Дверь в котельную открылась, и Джоел остановился против меня. Он показал большим пальцем на закрывшуюся за ним дверь. У меня вспыхнуло лицо, когда я поднялся на ноги.

— Вот это девочка! — прошептал он, когда я проходил мимо него. Я посмотрел на Мими. Она раздраженно глядела на меня. Я чувствовал, что у меня горят щеки. Я слегка помедлил перед дверью в котельную, затем открыл ее и шагнул внутрь. Прислонился к закрытой двери, пытаясь разглядеть что-либо в полумраке. Свет проникал сюда лишь через крохотное оконце в углу.

— Я здесь, Дэнни, — раздался голос Мардж с другой стороны котла.

Я все еще держался за ручку двери. В висках у меня застучала кровь. — Что, что тебе надо? — хрипло промямлил я. Я вдруг испугался. — Зачем ты меня позвала?

Она прошептала:

— А как ты думаешь, зачем я тебя позвала? — В ее голосе было что-то дразнящее. — Хотела посмотреть, действительно ли ты мужчина.

Мне не было видно ее. Она стояла за котлом. — Оставьте меня в покое, — сердито сказал я, не отходя от двери.

Голос у нее теперь стал бесстрастным. — Если ты хочешь покончить о этим, лучше подойди сюда. — Я услышал, как она беззвучно смеется.

— Я тебя не обижу, мальчик Дэнни.

Я обошел котел. Она стояла, прислонившись к нему, и улыбалась. Зубы у нее сверкали в полумраке, а руки она держала за спиной. Я молчал.

Глаза у нее смеялись. — Ты подглядывал за мной через окно сегодня утром, — вдруг бросила она мне. Я замер. — Нет!

— Да, да, — резко сказала она. — Я видела тебя. Да и Мими мне говорила то же самое.

Я уставился на нее. Задам я Мими за это.

— Раз уж ты так была уверена, — зло сказал я, — то почему же не опустила занавески?

Она шагнула ко мне. — А может я не хотела, — задиристо произнесла она.

Я посмотрел ей в лицо. Это мне было непонятно.

— Но ведь...

Пальцы ее оказались у меня на губах и заставили меня замолчать. Лицо у нее приняло напряженное, строгое выражение — А может быть хотела, чтобы ты смотрел. Она помолчала мгновенье, глядя мне в лицо.

— Тебе не понравилось то, что ты видел?

Я не знал что ответить.

Она тихонько засмеялась. — Понравилось, — прошептала она. — Я знаю, что понравилось. Твой двоюродный брат Джоел считает, что я великолепна, а ведь он не видел и половины того, что видел ты.

Она стала почти вплотную ко мне. Обняла меня за шею и потянула меня к себе. Я двигался как деревянный. Почувствовал ее дыхание у своего рта, затем губы. Я закрыл глаза. Это был такой поцелуй, какого никогда раньше не было. Он не был похож ни на мамин, ни на сестрин, ни какой-либо другой, с кем бы я не целовался.

Она убрала свое лицо от моего. Я все еще чувствовал ее дыхание у себя на рту. — Дай мне руку, — быстро потребовала она.

Совсем одурев, я протянул руку. Голова у меня закружилась, и комната закачалась как в тумане. Вдруг что-то ударило меня по пальцам как электрический ток. Она положила мою руку к себе на платье, и я почувствовал ее грудь с твердыми соском. Перепугавшись, я отдернул руку.

Она тихо рассмеялась, глаза у нее блестели.

— Ты мне нравишься, Дэнни, — прошептала она. Она пошла к двери и повернулась, чтобы посмотреть на меня. На лице у нее снова появилась насмешка.

— Кого тебе послать сюда теперь, Дэнни? — спросила она. — Твою сестру?

Глава 4

Я прошел по гостиной, по пятам за мной бежала Рекси. — Дэнни, зайди-ка сюда на минутку, — донесся голос отца с кушетки, где он сидел рядом с мамой.

Мама выглядела усталой. Она только что закончила уборку после того, как все ушли. В доме теперь было удивительно тихо.

— Да, папа, — я остановился перед ними.

— Ты хорошо отпраздновал Бар-Мицва, Дэнни? — полувопросительно спросил отец.

— Очень хорошо, папа, — ответил я. — Спасибо.

Он слегка махнул рукой. — Не благодари меня, — сказал он. — Благодари мать. Это она все делала.

Я улыбнулся ей.

Она устало улыбнулась мне, похлопывая рукой по подушке, лежавшей рядом. Я сел. Она подняла руку и взъерошила мне волосы. — Русачок мой, — задумчиво проговорила она. — Ты теперь совсем, совсем взрослый. Скоро жениться пора.

Папа рассмеялся. — Ну не так уж скоро, Мэри. Он еще достаточно молод.

Мама посмотрела на него. — Достаточно скоро, ответила она. — Смотри, как быстро прошли эти тринадцать лет.

Отец хмыкнул. Он достал из кармана сигару и закурил, на лице у него установилось задумчивое выражение. — Дейвид предложил Дэнни поработать у него в лавке летом.

Мать дернулась вперед со своего места. — Но, Гарри, ведь он еще совсем ребенок!

Отец захохотал. — То он уже женится, а то летом будет слишком молод, чтобы поработать. Он повернулся ко мне. — Что ты думаешь на этот счет, Дэнни?

Я глянул на него. — Я сделаю все, как ты хочешь, папа, — ответил я.

Он кивнул головой. — Вот так я и думал. Но я ведь спрашиваю тебя, чем бы ты хотел заняться. Кем ты хочешь стать?

Я замешкался. — Я, право, не знаю, признался я. Я даже и не думал об этом.

— Пора уже начинать задумываться. Дэнни, — серьезно сказал он. — Ты смышленый мальчик. Ты уже год учишься в средней школе, а тебе только тринадцать лет. Но любой ум не приведет ни к чему хорошему, если только ты не поставишь себе цели. Ты будешь как корабль без руля.

— Я пойду летом работать в магазин, папа, — поспешно ответил я. — В конце концов, если это тебе поможет, я этого и хочу. Я знаю, что дела нынче идут неважно.

— Действительно неважно, но и не так уж плохи, чтобы заставлять тебя делать то, чего тебе не хочется, — промолвил он, глядя на сигару. У нас с матерью на тебя большие надежды. Что ты будешь доктором или юристом, поступишь в колледж. Может быть, если пойдешь в магазин, то учиться не придется. Так получилось у меня. Я так и не закончил школу. Не хотел бы, чтобы так же произошло и с тобой.

Я посмотрел на него, затем на мать. Они опасались, как бы со мной не случилось того, что стало с ним. И все же дела шли плохо, и отцу нужна была моя помощь. Я улыбнулся им. — Если я поработаю в магазине летом, это еще ничего не значит, папа, — сказал я. — Осенью я снова пойду в школу.

Он обернулся к матери. Они долго смотрели друг на друга. Затем мать слегка кивнула головой, и он снова повернулся ко мне. — Ну хорошо, Дэнни, — с трудом произнес он. — Пусть будет так некоторое время. А дальше видно будет.

Ребята кричали, в то время как волейбольный мяч летал взад и вперед над сеткой. В школьном спортзале одновременно шли четыре игры. Краем глаза я заметил, что г-н Готткин направляется к нам. Я снова стал следить за мячом. Но мне очень хотелось смотреть на Готткина, ведь он был тренером футбольной команды.

Мяч летел ко мне высоко над головой, но я прыгнул и ударил по нему.

Он зацепился за сетку, перекатился на другую сторону и упал на пол. Я горделиво огляделся, мне было очень приятно. Это было восьмое очко, забитое мной из четырнадцати. Г-н Готткин не мог не заметить этого.

Но он даже не смотрел в мою сторону. Он разговаривал с каким-то мальчиком на соседней площадке. Мяч снова вошел в игру. Я пропустил пару, как казалось, простых мячей, но их каждый раз подхватывали. Когда вдруг стала выигрывать команда противника, я мельком глянул на учителя.

Сзади я вдруг услышал, как крикнул Пол:

— Дэнни, твой мяч!

Я резко повернулся. Мяч легко летел через сетку в мою сторону. Я приготовился и прыгнул. Темная фигура с другой стороны сетки промелькнула прежде меня и послала мяч вниз. Рука у меня автоматически дернулась, чтобы прикрыть лицо, но я не успел. Я рухнул на пол. Сердитый, я встал на ноги, одна сторона лица у меня была красная и горела, там, куда попал мяч.

Темнокожий паренек с другой стороны сетки ухмылялся.

— Ты сделал фол! — бросил я ему.

Улыбка слетела у него с лица. — В чем дело, Дэнни? — усмехнулся он. — Ты разве единственный герой во всей этой игре?

Я бросился под сетку за ним, но чья-то рука крепко ухватила меня за плечо и остановила меня.

— Продолжай игру, Фишер, — спокойно сказал г-н Готткин. — Никакого бузотерства.

Я нырнул назад под сетку на свою сторону и рассердился еще больше, чем раньше. Теперь Готткин запомнит только то, что я злюсь.

— Я тебе покажу, — прошептал я парню.

Он только лишь презрительно скривил губы и сделал неприличный жест.

В следующей же игре мне подвернулся случай. Мяч летел на меня, а этот парень прыгнул к нему. Я бросился и свирепо ударил по мячу обеими руками.

Мяч попал ему прямо в рот, и он покатился по полу. Я громко прогудел ему.

Он вскочил с полу и, бросившись под сетку, схватил меня за ноги. Мы покатились по полу, метеля друг друга. Его жаркий злой голос зазвучал у меня над ухом: «Сукин ты сын!»

Готткин растащил нас. — Я же говорил не бузотерить.

Я угрюмо смотрел в пол и молчал.

— Кто начал? — спросил Готткин жестким голосом. Я посмотрел на парня, а он уставился на меня, но ни один из нас не ответил. Учитель физкультуры не стал дожидаться ответа.

— Продолжайте игру, — с отвращением произнес он. — И никакого бузотерства. — Он отвернулся от нас. Как только он повернулся спиной, мы автоматически вцепилась друг в друга.

Я ухватил темнокожего за пояс и мы снова покатились по полу. Г-н Готткин снова разнял нас. Он держал нас за руки по обе стороны от себя. У него был утомленный, выжидательный взгляд. — Так вы все-таки хотите подраться? он, пожалуй, сказал это утвердительно, а не вопросительно.

Мы оба промолчали.

— Ну хорошо, — продолжил он, — если уж драться, то будем драться по-моему. Все еще удерживая нас, он подозвал через плечо подменного учителя, своего помощника. — Достань перчатки.

Помощник вернулся с перчатками, и Готткин дал нам по паре. — Надевайте, — почти дружески произнес он. Затем обернулся к ребятам, которые уже начали собираться вокруг. — Лучше заприте двери, ребята, — сказал он. — Не надо, чтобы кто-нибудь вошел сюда.

Они весело смялись, пока я путался в незнакомых мне перчатках. Я знал, почему они смеялись. Если бы вошел директор, то всем крепко попало бы.

Мне было неловко в боксерских перчатках. У меня никогда раньше их не было. Пол молча стал шнуровать их мне. Я посмотрел на этого парня. Первый порыв гнева у меня уже прошел. У меня не было ничего против этого паренька. Я даже не знал, как его зовут. У нас были совместные уроки только по физкультуре. Мне показалось, что он чувствует то же самое. Я подошел к нему. — Это глупо, — сказал я.

Г-н Готткин ответил прежде, чем парень успел раскрыть рот.

— Сдрейфил, Фишер? — усмехнулся он. У него в глазах было какое-то странное возбуждение.

Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. — Нет, но...

Готткин оборвал меня. — Тогда вернись вон туда и делай то, что я тебе скажу. Приступайте к бою. Если один из вас упадет, то другой не трогает его до тех пор, пока я не разрешу. Понятно?

Я кивнул. Пацан облизнулся и тоже кивнул.

Я понял, что Готткину это понравилось. — Ну порядок, ребятки, — сказал он, — вперед!

Я почувствовал, как кто-то подтолкнул меня вперед. Темнокожий двинулся ко мне. Я поднял руки и попробовал держать их так, как у боксеров в кино. Я осторожно кружился вокруг мальчика. Он был так же осторожен, как и я, и внимательно следил за мной. В течение почти минуты мы не сходились ближе двух шагов.

— А я-то думал, что вы хотите подраться, — сказал Готткин. Я глянул на него. Глаза его все еще горели от возбуждения.

Тут у меня из глаз полетели искры. Я услышал, как завопили ребята.

Еще одна вспышка, затем резкая боль в правом ухе и во рту. Я почувствовал, что падаю. В голове у меня со скрежетом гудело. Я сердито замотал головой, чтобы прийти в себя и открыл глаза. Я, оказывается, стоял на четвереньках, и смотрел вверх.

Паренек танцевал передо мной. Он смеялся. Эта гнида ударила меня тогда, когда я отвернулся. Я встал на ноги, во мне клокотал гнев. Я видел, как Готткин хлопнул его по плечу, и тогда он снова бросился на меня. В отчаянии я сблизился с ним, схватил его за руки и стал удерживать.

У меня пересохло в горле, я чувствовал, что дыхание просто жжет его.

Я тряхнул головой. Невозможно думать, когда там так гудит. Тряхнул еще раз. Вдруг шум прекратился, и у меня отпустило дыханье.

Я почувствовал, как Готткин нас растащил. Его голос хрипло прозвучал у меня в ушах. — Расцепитесь, ребятки.

Ноги у меня теперь окрепли. Я поднял руки и стал ждать, когда пацан нападет на меня.

Он и набросился, широко размахивая руками. Я отпрянул в сторону, и он пролетел мимо. Я чуть не улыбнулся про себя. Все очень легко, просто надо иметь голову на плечах.

Он развернулся и снова напал. На этот раз я уже ждал его. Было видно, что кулаки у него подняты высоко. Я двинул ему правой в живот. Руки у него опустились, и он согнулся пополам. Колени у него подогнулись, и я отступил. Я вопросительно глянул на г-на Готткина.

Он грубо толкнул меня обратно к мальчику. Я дважды ударил его, и он выпрямился, но взгляд у него был мутный.

Я теперь твердо стоял на ногах. Почувствовал прилив сил со всего тела в руки. Правой рукой почти с самого пола я попал ему прямо в подбородок. У меня даже рука задрожала от этого удара. Он повернулся один раз вокруг себя и затем плашмя упал вперед.

Я отступил и посмотрел на г-на Готткина. Он стоял с ошарашенным взглядом, глядя вниз на паренька. Он нервно водил языком по губам, кулаки у наго были сжаты, а рубашка на спине взмокла от пота, как будто бы он сам дрался.

В зале вдруг наступила тишина. Я повернулся к пацану, который неподвижно лежал на полу. Г-н Готткин медленно стал на колени рядом с ним.

Он перевернул паренька на спину и шлепнул его ладонью по лицу.

Учитель был бледен. Он глянул на помощника. — Принеси нюхательную соль, — хрипло крикнул он.

Когда он водил пузырьком под носом мальчика, руки у него сильно дрожали. Он, казалось, просил: «Ну очнись, малыш. Ну давай». Капли пота выступили у него на лбу.

Я смотрел на них сверху вниз. И чего это он не встает? Не следовало мне втягиваться в драку.

— Может быть лучше позвать доктора, — испуганно зашептал помощник Готткина.

Готткин ответил тихим голосом, но я, нагнувшись, расслышал: «Нет, если тебе дорога эта работа.»

— А если умрет?

Вопрос помощника остался без ответа, а к лицу мальчика стала приливать кровь. Он попытался было сесть, но Готткин прижал его к полу.

— Погоди, малыш, — почти с нежностью произнес Готткин. — Через минуту все пройдет.

Он поднял мальчика на руки и посмотрел вокруг. — Вы, ребята, об этом помалкивайте. Понятно? — В голосе прозвучала угроза. Все молча согласились. Он обвел их взглядом и остановился на мне. — А ты, Фишер, — хрипло оказал он, — пойдешь со мной. Остальные продолжайте игру.

Он пошагал к себе в кабинет с мальчиком на руках, я последовал за ним. Он положил его на кожаный топчан, а я закрыл за нами дверь.

— Подай-ка мне кувшин с водой вон там, — сказал он мне через плечо.

Я молча подал его ему, и он опрокинул его на голову мальчика.

Мальчик, отфыркиваясь, сел.

— Как себя чувствуешь, малыш? — спросил Готткин. Мальчик вымученно улыбнулся. Он робко посмотрел на меня. — Как будто бы меня лягнул мул, — ответил он.

Готткин облегченно рассмеялся. Затем его взгляд остановился на мне, и улыбка исчезла.

— Почему ты мне не сказал, что умеешь боксировать, Фишер? — рявкнул он.

— Да я... Я никогда раньше не дрался в перчатках, г-н Готткин, — быстро пробормотал я. — Честно.

Он с сомнением посмотрел на меня, но, видимо, поверил, так как снова повернулся к мальчику. — Ты не против, если мы все это забудем? — спросил он его.

Мальчик посмотрел на меня, снова улыбнулся, и кивнул. — Даже не хочется вспоминать, — искренне произнес он.

Готткин оценивающе посмотрел на меня.

Тогда пожмите друг другу руки и выметайтесь отсюда.

Мы пожали руки и двинулись к двери. Закрывая дверь, я увидел, что г-н Готткин открыл ящик стола и что-то вынул оттуда. Он стал подымать руку ко рту.

Как раз в это время его помощник пролетел мимо меня в кабинет.

— Дай-ка и мне немного этого, — сказал он, пока закрывалась дверь.

— Да чтобы еще раз такое случилось в моей жизни!

Голос Готткина пробубнил за закрытой дверью. — Этот паренек, Фишер, — прирожденный боец. Ты видел...

Я застеснялся и поднял голову. Мой бывший противник ждал меня. Я неуклюже взял его за руку, и мы пошли обратно играть в волейбол.

Глава 5

Я в нетерпении стоял на углу Бедфорд и Черч-авеню позади школы, поджидая Пола. Часы в витрине аптеки через дорогу показывали три с четвертью. Подожду еще пять минут, а потом пойду домой один.

Я все еще переживал новое ощущение. Новость о бое в гимнастическом зале пронеслась по школе как пожар. Все мальчики по новому зауважали меня, а девочки смотрели на меня с едва скрываемым любопытством. Несколько раз я слышал, как в группах говорили обо мне.

Родстер «форд» подрулил к тротуару впереди меня и погудел. Я посмотрел туда.

— Эй, Фишер, подойди-ка сюда. — Из машины выглядывал г-н Готткин. Я медленно подошел к нему. Что теперь ему надо? Он открыл дверцу.

— Залезай, — пригласил он. — Я подвезу тебя домой.

Я посмотрел на часы и быстро решился. Полу придется идти домой одному. Молча я забрался в машину.

— Куда тебе ехать? — дружеским тоном спросил г-н Готткин, отъезжая от тротуара.

— На Кларендон.

Несколько кварталов мы проехали молча. Я поглядывал на него, не поворачивая головы. У него должна быть какая-то причина, раз уж он предложил мне поехать с ним. Интересно, когда же он заговорит? Вдруг он притормозил и подъехал к тротуару.

Там шла молодая женщина. Готткин высунулся из машины и окликнул ее:

«Эй, Сейл!»

Она остановилась и оглянулась. Я узнал ее — это была мисс Шиндлер, учительница изобразительных искусств. У нее были очень интересные уроки.

Девочки не могли понять, почему это все мальчики на третий семестр записались в художественный класс, а мне было все понятно. На следующий семестр я тоже запишусь к ней.

У нее были каштановые волосы, темные глаза и слегка загорелая кожа.

Она училась когда-то в Париже, и ребята говорили, что она не носит бюстгальтера. Я слыхал, как они разговаривали о том, как это выглядело, когда она склонялась над партой.

— А, это ты, Сэм, — улыбаясь, сказала она и вернулась назад к машине.

— Садись, Сейл, — пригласил ин, — я подвезу тебя домой. — Он повернулся ко мне. — Подвинься, малыш, — сказал он. — Дай ей место.

Я подвинулся ближе к нему, а мисс Шиндлер села рядом со мной и закрыла дверцу. Места на сиденье было только-только на троих. Я чувствовал прикосновение ее бедра. Я искоса глянул на нее. Ребята были правы. От неловкости я заерзал.

Голос у Готткина был громче обычного. — Что-то тебя давно не видно, детка? Где ты была?

Она же ответила тихим голосом. — Да все здесь, Сэм, — уклончиво сказала она, глядя на меня.

Готткин перехватил ее взгляд. — Ты ведь знаком с мисс Шиндлер, Фишер? — спросил он.

Я покачал головой: «Нет.»

— Это Дэнни Фишер, — сказал он ей.

Она повернулась ко мне, любопытство засквозило у нее в глазах.

— Так это тот мальчик, который подрался сегодня в школе? — полувопросительно воскликнула она.

— Ты уже знаешь об этом? — удивленно произнес Готткин.

— Да вся школа об этом говорит, Сэм, — ответила она каким-то особым тоном. — Ваш мальчик — герой дня сегодня.

Я постарался подавить горделивую улыбку.

— У нас ничего нельзя сохранить в тайне, — проворчал Готткин. — Если об этом прослышит старик, я пропал.

Мисс Шиндлер посмотрела на него. — Я всегда тебе говорила об этом, Сэм, — сказала она тем же самым особенным тоном. — У учителей не бывает частной жизни.

Озадаченный, я быстро глянул на нее. Она перехватила мой взгляд и покраснела.

— Говорят, у вас был настоящий бой, — сказала она.

Я не ответил. Мне подумалось, что ей вовсе неинтересна была эта драка.

За меня ответил Готткин. — Да уж. Фишер встал с пола и согнул противника в дугу. Вы такого, пожалуй, и не видели.

В ее темных глазах промелькнула тень.

— Ты не можешь забыть, кем ты был когда-то, — горько произнесла она, — так ведь, Сэм?

Он промолчал.

Она снова заговорила тем же тоном. — Можешь высадить меня здесь, Сэм. Вот мой угол.

Он молча остановил машину. Она вышла и облокотилась на дверцу.

— Очень приятно было познакомиться, Дэнни, — мило улыбнулась она, — постарайся больше не ввязываться в драки. До свидания, Сэм. — Она повернулась и пошла прочь. Походка у нее тоже была очень милая.

Я повернулся к учителю физкультуры. Он задумчиво глядел ей вслед, губы у него были плотно сжаты. Он включил скорость. — Если у тебя есть время, малыш, — сказал он, — то я хотел бы, чтобы ты заехал ко мне. Я хочу тебе кое-что показать.

— Хорошо, г-н Готткин, — ответил я, снедаемый любопытством.

Я проследовал за ним через полуподвальный вход небольшого дома на две семьи. Готткин показал мне на дверь. — Зайди сюда, малыш, — сказал он мне. — Я сейчас буду.

Я посмотрел ему вслед, пока он взбегал по лестнице на верхний этаж, затем повернулся и вошел в указанную комнату. Открывая дверь, я услышал голоса на верхнем этаже. Я остановился на пороге, в изумлении разглядывая комнату. Она была оборудована под небольшой, но полностью оснащенный спортзал: брусья, груша, конь, перекладина, гири. На небольшом кожаном топчане у стены лежало несколько пар боксерских перчаток. На всех стенах комнаты были развешаны фотографии. Я стал их разглядывать. Это были снимки г-на Готткина, но он там был совсем другой. На нем были трусы и боксерские перчатки, а на лице у него свирепое выражение. А я и не знал, что он боксер.

На небольшом столике у топчана зазвонил телефон. В нерешительности я посмотрел на него. Он зазвенел снова. Когда он прозвенел еще раз, я снял трубку и только было собрался ответить, как услышал голос г-на Готткина.

На втором этаже, очевидно, был параллельный аппарат.

Я стал слушать. Никогда раньше я не пользовался параллельным аппаратом и боялся положить трубку, чтобы не прервать связь. Теперь говорил женский голос. — Сэм, — говорил он, — какой же ты дурак набитый, что подвез меня вместе с мальчишкой.

Я узнал голос и продолжал слушать.

Голос у Готткина был умоляющим. — Но, детка, — сказал он, — я больше не могу терпеть, мне надо тебя видеть, слушай, я схожу с ума.

Голос у мисс Шиндлер стал жестким. — Я же сказала, что все кончено, и так оно и есть. Дура я, что связалась с тобой с самого начала. Если бы об этом узнал Джефф, то нам был бы каюк.

— Детка, он никогда не узнает. Он слишком поглощен своими уроками.

Он даже не знает, какой сегодня день. Как ты только могла выйти замуж за такого обормота?

— Да уж не дурней тебя, Сэм. Когда-нибудь Джефф Роузен будет директором. Он пойдет дальше тебя, — как бы оправдываясь сказала она. — А ты же кончишь тем, что тебя выгонят.

Готткин теперь стал поуверенней — Но, детка, он ведь даже не обращает на тебя внимания. С этой вечерней школой и всем прочим, у него просто нет времени уделять внимание такой женщине как ты, и сделать ее счастливой.

— Сэм, — слабо запротестовала она.

Голос по телефону у него был твердым. — Вспомни, что ты говорила в последний раз, Сейл? Как это было у нас? Никогда ничего подобного не было.

Ты помнишь, это говорила ты сама? А я помню. Мне трудно даже вспоминать об этом. Приходи, детка, ты мне нужна.

— Не могу, Сэм. — Теперь голос у нее был умоляющим. — Я же сказала...

— Неважно, что ты сказала, Сейл, — прервал он. — Приходи. Я оставлю открытой дверь внизу, и ты можешь просто нырнуть туда. Наступила пауза, затем в трубке с трудом раздался ее голос.

— Ты меня любишь, Сэм?

— Безумно. Ты придешь?

Я почти зримо почувствовал ее нерешительность, затем ее голос тихо произнес: « Я буду там через полчаса, Сэм.»

— Буду ждать, детка, — с улыбкой сказал Готткин.

— Я люблю тебя, Сэм, — сказала она, и со щелчком телефон замолк. Они положили трубки. Я тоже. На лестнице послышались шаги, и я повернулся к фотографиям на стене.

Позади меня открылась дверь, и я обернулся.

Г-н Готткин, — сказал я, — я и не знал, что вы боксер.

Лицо у него пылало. Он быстро глянул на телефон, затем снова на меня.

— Да ответил он. — Я хотел показать тебе свои снаряды, и если тебя заинтересует, то буду давать тебе уроки. Мне кажется, у тебя есть данные для большого боксера, малыш.

— Ух, г-н Готткин, хочу, — быстро ответил я. — Начнем сейчас?

— Да я бы рад, малыш, — он несколько смутился, — но тут возникло одно непредвиденное дело, и я не могу. Я тебе завтра в школе скажу, когда можно начать.

— М-да, г-н Готткин, — разочарованно протянул я. Он положил мне руку на плечо и повел к двери. — Извини, малыш, дело. Понимаешь?

Я улыбнулся ему из дверей. — Конечно, г-н Готткин, понимаю. Завтра все будет в порядке.

— Да, малыш. Завтра. — Готткин быстро закрыл дверь.

Я быстро перебежал улицу и вошел в проулок. Уселся так, чтобы была видна его дверь, и стал ждать. Прошло примерно пятнадцать минут, прежде чем она прошла по улице.

Она шла быстро, не оглядываясь, пока не дошла до двери. Затем она посмотрела в обе стороны и нырнула в дверь, закрыв ее за собой.

Я посидел там еще минут пятнадцать и затем встал. Г-н Готткин очень удивился бы, если в знал, как много я понял. Какой день! Сначала бой в школе, а теперь это. А мисс Шиндлер к тому же была замужем за г-ном Роузеном, учителем математики. У меня появилась новая уверенность в своих силах. Стоит мне только сказать слово, и они все пропали.

По пути мне попался пожарный гидрант. Я легко перепрыгнул через него.

До чего же хорошо, что Пол задержался!

Глава 6

У меня устали руки. Пот стекал по лбу на глаза, и мне жгло их. Я смахнул пот тыльной стороной перчатки и повернулся к учителю. Голос у него был хриплый, и он тоже обливался потом.

— Держи левую, Дэнни. И бей. Резко! Не размахивай, как балерина. Бей с плеча. Быстро! Смотри, вот так. — Он повернулся к груше и ударил по ней левой. Рука у него двигалась так быстро, что даже сливалась. Груша бешено билась о доску. Он опять повернулся ко мне. — Теперь бей меня — быстро!

Я снова поднял руки и осторожно пошел вокруг него. Это продолжалось уже две недели, и я уже достаточно научился, чтобы быть с ним осторожным.

Он был суровым учителем, и если я делал ошибку, то, как правило, приходилось расплачиваться ударом в челюсть.

Он кружился со мной, перчатки у него слегка двигались. Я сделал обманное движение правой рукой. В мгновение ока я заметил, что он следит взглядом за ней, и закатал ему левой в лицо точно так, как мне было сказано.

Голова у него дернулась от удара назад, и когда она вновь пошла вперед, на скуле у него был красный ушиб. Он выпрямился и опустил руки.

— Хорошо, малыш, — удрученно сказал он. — На сегодня хватит. Ты быстро схватываешь.

Я благодарно вздохнул. Устал. Потянул шнуровку на перчатках зубами.

— На следующей неделе кончаются занятия в школе, Дэнни, — г-н Готткин задумчиво посмотрел на меня. Мне удалось снять одну перчатку. — Знаю.

— Собираешься на лето в лагерь? — спросил он. Я отрицательно покачал головой. — Нее. Я буду помогать отцу в магазине.

— Мне предложили на лето должность спортивного инструктора в одном из пансионатов в Кэтскилльских горах, — сказал он. — Я мог бы тебя устроить посыльным там, если хочешь. Мне хотелось бы продолжить уроки.

— Мне тоже, г-н Готткин, — заколебался я и стал разглядывать свои перчатки, — но не знаю, разрешит ли мне отец.

Он сел на топчан. Окинул меня взглядом.

— Сколько тебе лет, Дэнни?

— Тринадцать, — ответил я. — У меня был Бар-Мицва в этом месяце.

Он удивился. — Только-то? — разочарованно протянул он. — Я думал, ты старше. Ты больше ростом, чем большинство пятнадцатилетних ребят.

— Я все-таки спрошу отца, — поспешно сказал я, — Может он и разрешит мне поехать с вами.

Готткин улыбнулся. — Да, малыш. Так и сделай. Может и разрешит.

Я бросил кусочек мяса под стол Рекси и посмотрел на отца. Казалось, он был в хорошем настроении. Он только что икнул и отпустил ремень. Он размешивал сахар в стакане с чаем.

— Папа, — нерешительно начал я.

Он глянул на меня. — Да?

— Учитель физкультуры летом будет работать спортинструктором в одном из пансионатов за городом, — торопливо проговорил я, — и он говорит, что может устроить меня посыльным, если я хочу.

Отец продолжал помешивать чай, пока я смотрел на него. — Ты говорил матери об этом? — спросил он.

В это время как раз из кухни вышла мать. Она посмотрела на меня.

— Говорил мне что?

Я повторил то, что сказал отцу.

— А что ты сказал ему? — спросила она меня.

— Я сказал, что собираюсь помогать отцу в магазине, но он велел все равно спросить.

Она глянула на отца и опять повернулась ко мне.

— Тебе нельзя ехать, — окончательно заявила она, взяла посуду и отправилась снова на кухню.

Я был разочарован, хотя она ответила именно так, как я и предполагал.

Я посмотрел на стол.

Отец позвал ее назад. — Мэри, — мягко сказал он, — не такая уж это плохая и мысль.

Она обернулась и нему. — Ведь уже было решено, что этим летом он будет работать в магазине, там он и будет работать. Я не собираюсь отпускать его на все лето одного. Он еще ребенок.

Отец медленно отхлебнул чаю. — Он не такой уж ребенок, раз пойдет работать в магазин. Ты же знаешь нашу округу. К тому же, ему очень полезно будет провести лето за городом. — Он опять повернулся ко мне. — Пансионат хороший?

— Не знаю, папа, — с надеждой сказал я. — Я его не спрашивал.

— Разузнай все толком, Дэнни, — сказал он, — а затем мы с матерью будем решать.

Я сидел на крылечке, когда они вышли из дома. Отец остановился передо мной.

— Мы идем в Ютику в кино с г-ном и г-жой Конлон, — сказал он. — Не забудь лечь спать в девять часов.

— Хорошо, папа, — пообещал я. Я не хотел делать ничего такого, что могло бы пошатнуть мои шансы поехать за город с г-ном Готткиным.

Отец пересек проулок и позвонил Конлонам. На крыльцо вышла Мими в пальто. Я вопросительно посмотрел на нее. — Ты тоже идешь? — спросил я.

Мне в общем-то было все равно. У нас с ней были неважные отношения со дня Бар-Мицва. Она хотела, чтобы я ей рассказал, что мы с Мардж делали в котельной, а я ответил, чтобы она выяснила это у своей подруги, если уж это ей так интересно.

— Мы с Мардж идем, — важно сказала она. — Папа мне разрешил. — Она надменно спустилась по ступенькам.

Конлоны тоже вышли на крыльцо. Мардж с ними не было. Мими спросила:

— А разве Марджори-Энн не идет, г-жа Конлон?

— Нет, Мими, — ответила она. — Она устала и идет спать пораньше.

— Может и ты останешься дома, Мими? — нерешительно спросила мать.

— Но ты же разрешила мне, — умоляюще произнесла Мими.

— Пусть идет, Мэри, — сказал отец. — Мы же обещали ей. Вернемся к одиннадцати.

Я проследил, как они все уселись в отцовский «пейдж». Машина отъехала.

В гостиной я посмотрел на часы на камине. Было без четверти восемь.

Мне захотелось покурить. Я встал и пошел к встроенному шкафу в холле, где и нашел мятую пачку «Лаки» в одном из пиджаков отца. Затем я вернулся на крыльцо, сел и закурил сигарету.

На улице было тихо. Слышно, как ветерок шелестит листьями на молодых деревцах. Я прислонился головой к прохладным кирпичам и закрыл глаза. Мне нравилось прикосновение щекой к стене. Мне все нравилось в нашем доме.

— Это ты, Дэнни? — раздался голос Мардж.

Я открыл глаза. Она стояла на своем крыльце.

— Да-а, ответил я.

— Ты куришь? — изумленно спросила она.

— Так что? я с вызовом затянулся. — Кажется, твоя мать сказала, что ты пошла спать.

Она подошла к нашему крыльцу и остановилась внизу у ступенек. Ее лицо сияло белым пятном в свете уличных фонарей.

— Да мне что-то не хочется, ответила она.

Я затянулся последний раз, отбросил окурок и потянулся. — Пожалуй, пойду спать.

— А надо ли? спросила она.

Я посмотрел на нее сверху вниз. Лицо у нее было напряженным.

— Не-а, — коротко ответил я, — но можно и поспать. Все равно делать тут нечего.

— Можно посидеть и поговорить, — быстро проговорила она.

То, как она это сказала, вызвало у меня любопытство. — О чем?

— Да так, — туманно ответила она. — Мало ли о чем можно поговорить.

Меня стало наполнять какое-то особое возбуждение. Я снова сел на ступеньки. — Хорошо, — сказал я нарочито небрежно. — Давай поговорим.

Она села на ступеньки позади меня. На ней был халат с завязками с одной стороны. Когда она повернулась, чтобы посмотреть на меня, он слегка разошелся, и я увидел, как тень пролегла у нее между грудей. Она улыбнулась.

— Чему ты улыбаешься? спросил я с вызовом.

Она дернула головой. — Ты знаешь, почему я осталась дома? парировала она.

— Нет.

— Потому что я знала, что Мими идет в кино.

— А мне казалось, что Мими тебе нравится, удивился я.

— Да, серьезно ответила она, но я знала, что, если Мими пойдет, то ты останешься дома, поэтому и я не пошла. — Она таинственно посмотрела на меня. Меня снова охватило возбуждение, но я не знал, что сказать, и поэтому промолчал. Я почувствовал, как она тронула меня за плечо и подпрыгнул.

— Не смей, — крикнул я.

Она сделала круглые невинные глаза. — Тебе не нравится? спросила она.

— Нет, — ответил я. — Меня дрожь берет.

Она тихо рассмеялась. — Значит нравится. Так оно и должно быть.

Ее следующего вопроса я не ожидал.

— А тогда зачем же ты всегда подглядываешь за мной из окна?

Я почувствовал, как в темноте у меня покраснело лицо. — Я тебе уже говорил, не смотрел я!

Она снова с жаром прошептала. — А я подсматриваю за тобой. Почти каждое утро. Когда ты делаешь зарядку. И на тебе нет никакой одежды.

Поэтому-то я и оставляю занавески поднятыми, чтобы ты мог видеть меня.

Я закурил новую сигарету. Пальцы у меня дрожали. При свете спички было видно, что она смеется. Я отбросил спичку. — Ну смотрел, с вызовом сказал я. — Что теперь?

— Ничего, — ответила она по-прежнему улыбаясь. — Мне нравится, когда ты смотришь на меня.

Мне стало неловко от того, как она на меня смотрит.

— Я ухожу, — сказал я, подымаясь.

Она, смеясь, тоже встала. — Ты что боишься побыть здесь со мной?

— бросила она.

— Нет, с жаром возразил я. — Я обещал отцу, что лягу спать рано. Она быстро протянула руку и схватила мою. Я стал отстраняться от нее. — Пусти!

— отрезал я.

— Ну теперь я знаю, что ты трус! с вызовом бросила она. Иначе ты бы остался. Ведь еще рано.

Теперь я уже не смог уйти и снова сел. — Ну хорошо. Останусь до девяти.

— Какой ты смешной, Дэнни, — задумчиво произнесла она. — Ты совсем не похож на других ребят.

Я затянулся сигаретой. — Как это?

— Ты даже не пытаешься потрогать меня или еще чего.

Я посмотрел на окурок у себя в руке. — А зачем?

— Все ребята так делают, — буднично сказала она, даже мой брат, Фред. — Она рассмеялась. — Ты знаешь что? спросила она.

Я молча покачал головой. Голосу своему я уже больше не доверял.

— Он даже пытался делать больше, но я не позволила ему. Сказала, что расскажу отцу. Если отец узнает, он его убьет.

Я ничего не ответил. Затянулся сигаретой. Дым обжег мне легкие. Я закашлялся и выбросил ее. Это испортит мне спортивную форму. Я снова глянул на нее. Она смотрела на меня. — Ну чего смотришь?

Она не ответила.

— Пойду попью, — сказал я. Поспешил в дом и прошел через темные комнаты на кухню. Включил воду, налил стакан и жадно выпил.

— А мне не дашь? — спросила она меня через плечо.

Я обернулся. Она стояла сзади меня. Я и не слышал, как она шла за мной.

— Конечно, — ответил я. И снова налил стакан.

Она подержала его немного в руках, затем поставила его нетронутым на край раковины. Она положила свои руки мне на лицо. Они были холодными от стакана.

Я стоял как деревянный, тело у меня было напряжено и неподвижно.

Затем ее рот оказался рядом с моим. Она наклоняла меня назад, через раковину. Я попытался отпихнуть ее, но уже потерял равновесие.

Я крепко схватил ее за плечи и услышал, как она охнула от боли. Я стиснул еще сильнее, и она снова вскрикнула. Я выпрямился. Она стояла передо мной, в глазах у нее плавала боль. Я засмеялся. Все-таки я сильнее ее. И снова я стиснул ей плечи.

Она скривилась и отчаянно схватилась мне за руки. Губы ее прошептали мне на ухо: «Не дерись со мной, Дэнни. Ты мне нравишься. И вижу, что нравлюсь тебе!»

Я резко оттолкнул ее. Она спотыкаясь, отступила на несколько шагов, затем остановилась, глядя на меня. Глаза у нее блестели, почти светились, как у кошки в темноте, а грудь у нее вздымалась от напряжения. И глядя на нее, я понял: она права.

Послышался шум машины, поворачивающей в нашем направлении. Голос мой испуганно прозвучал в ночи. — Они возвращаются! Лучше тебе выметаться отсюда!

Она рассмеялась и шагнула ко мне.

Охваченный непонятным мне страхом, я бросился к лестнице и остановился на ступеньках, прислушиваясь к ее голосу, плывущему ко мне из темноты.

Она была так уверена, так умна. Она знает гораздо больше меня, и когда я отвечал ей, то понимал, что толку в этом нет. Ничем нельзя было остановить то, что происходило со мной.

Затем она ушла, в доме стало тихо, и я медленно поднялся по лестнице к себе в комнату.

Глава 7

Я лежал в постели, напряженно глядя в темноту. Не спалось. Ее смех, самоуверенный и многозначительный все еще звучал у меня в ушах. Я чувствовал себя изгаженным и испоганенным. Теперь я не смогу смотреть людям в глаза, ведь все наверняка теперь знают, что произошло.

— Никогда больше, сказал я ей.

А она рассмеялась своим особенным уверенным в себе смехом. — Это ты так просто говоришь, Дэнни. Но ты не сможешь теперь остановиться.

— Ну уж только не я. — Но понимал, что уже лгу. Только не я. Мне так это погано.

Ее смех преследовал меня на лестнице. Она была так уверенна в себе.

— Ты не сможешь остановиться, Дэнни. Ты теперь мужчина и никогда не перестанешь делать это.

Я стоял на верху лестницы, мне хотелось крикнуть ей, что она не права, но все было бесполезно. Она уже ушла. Я пошел к себе в комнату, разделся в темноте и бросился в постель.

В теле чувствовалась слабость, и почему-то болели руки. Я пробовал закрыть глаза, но сон не шел. Я чувствовал себя опустошенным и истощеннным.

Я услышал, как в ее комнате щелкнул выключатель. Автоматически я глянул туда. Она была там, глядя в сторону моих окон и улыбаясь. Она медленно сняла халат, и ее обнаженное тело засияло в электрическом свете.

Хриплым полушепотом, который исходил из открытого окна она произнесла:

«Дэнни, ты не спишь?»

Я закрыл глаза и отвернулся от окна.

Не буду смотреть. Не буду отвечать.

— Не дурачь меня, Дэнни. Я же знаю, что ты не спишь. — Голос у нее стал еще более хриплым, в нем появились властные нотки. — Посмотри на меня, Дэнни!

Я больше не мог выносить ее дразнящего голоса. Рассердившись, я подошел к окну и облокотился на подоконник. Тело у меня дрожало.

— Оставь меня в покое, — попросил я ее. — Ну, пожалуйста, оставь меня в покое. Я же сказал тебе «Никогда больше».

Она лишь рассмеялась на это. — Посмотри на меня, Дэнни, — тихо произнесла она. — Разве тебе не нравится смотреть на меня? — Она гордо выгнулась, вытянув руки вверх, запрокинув голову.

Я стоял, молча уставившись на нее. Смотреть мне не хотелось, но и отвернуться я не мог.

Она выпрямилась и рассмеялась. — Дэнни!

— Что? — мучительно выдавил я.

— Включи у себя свет. Я хочу тебя видеть!

Сначала я не понял, затем ее слова дошли до моего сознания. У меня перехватило дыхание, и затем я вдруг пришел в себя. Меня предали. Меня предало свое же тело.

— Нет! — выкрикнул я. Меня охватил стыд и страх. Я отошел от окна.

— Оставь меня в покое, говорю тебе, оставь меня в покое!

— Включи свет, Дэнни. — У нее был мягкий, убедительный голос. — Ну ради меня, Дэнни, пожалуйста.

— Нет! — крикнул я, во мне вспыхнуло противодействие. Несколько мгновений я было поколебался, рука у меня потянулась к выключателю. Она права. Мне не уйти от нее. Я пропал.

— Нет! — взвизгнул я, все еще сопротивляясь. Как противно было все, что происходило со мной, все что со мной будет, наступающее взросление, и то, как оно выражается.

— Не включу! — крикнул я и выбежал, захлопнув дверь в свою комнату и вместе с ней все, что было видно из нее.

Я побежал в ванну, снял пижаму и стал разглядывать свое предательское тело. Я шлепнул себя со злостью. С болью появилось чувство некоторого удовлетворения. Так и надо. Я заставлю его расплатиться за то, что оно делает со мной. Я снова ударил себя. Боль пронизала мне тело, и я согнулся.

Держась одной рукой за раковину, я включил воду в душе. Шум льющейся в ванну воды подействовал успокаивающе. Я еще постоял немного и затем шагнул под душ.

Холодная вода ударила по разгоряченному телу и быстро меня охладила.

Я крепился под колющими струями. Затем резко выскочил из ванны на пол и заплакал.

Поутру, когда я проснулся, все было так, как будто бы ничего и не произошло. Как будто ночь была частью сна, кошмара, который смыло за ночь.

Я вычистил зубы и причесался. Одеваясь, я уже мурлыкал какую-то песенку. Я с удивлением разглядывал себя в зеркале. Изумившись, я обнаружил, что внешне со мной ничего не произошло. Все, что говорилось о том, что со мной будет, — ложь. Глаза у меня ясные и голубые, кожа — гладкая и блестящая, губы больше не болят.

Улыбаясь, я вышел из комнаты. Никто и не узнает, что случилось. В холле была Мими, она направлялась в ванную. — Доброе утро, — пропел я.

Она глянула на меня и улыбнулась. — Доброе утро, — ответила она. — Ты так крепко спал вчера вечером, что даже не слышал, как мы вернулись.

— Знаю, — ухмыльнулся я ей в ответ. Пожалуй, наша частная война закончена. По лестнице вслед за мной спустилась Рекси.

— Здравствуй, ма, — произнес я, входя на кухню. — Сегодня булочки?

Мама снисходительно улыбнулась мне. — Не задавай глупых вопросов, Дэнни.

Хорошо, мам. — Я взял деньги из фужера у раковины и направился к двери.

— Пойдем, Рекси.

Помахивая хвостом, она вышла за мной из дому, пробежала мимо меня по переулку и выбежала на улицу, где и уселась на дороге. Я смотрел на нее, улыбаясь. Утро было прекрасное и день будет чудный. Сияло солнце, а воздух был свежим и бодрящим.

Рекси направилась вдоль квартала, и я пошел вслед. Ночь прошла это был просто дурной сон, вот что это такое, в самом деле ничего и не было. Я глубоко вздохнул. Почувствовал как грудь натянула рубашку, когда легкие наполнились воздухом.

— Дэнни!

Ее тихий, мягкий голос остановил меня. Я медленно обернулся и посмотрел на ее крыльцо. Она стояла там, а ее проницательные глаза улыбались.

— Почему ты убежал вчера вечером? — почти с упреком спросила она. Во рту у меня появилась горечь. Все верно. Это был не сон. От этого не уйдешь. Я начал ненавидеть ее. Плюнул на тротуар. — Сука ты!

Все еще улыбаясь, она спускалась ко мне с крыльца. Тело ее дышало уверенностью в себе. Походка ее напоминала мне то, как она смотрела вчера вечером перед сном. Она подошла ко мне вплотную, а губы у нее при этом улыбались. — Я тебе нравлюсь, Дэнни, так что не надо ссориться, — льстиво произнесла она. — И ты мне нравишься.

Я холодно уставился на нее. — Терпеть тебя не могу, — ответил я.

Она посмотрела на меня. Улыбка сошла у нее с лица, и оно приняло возбужденное выражение.

— Тебе так кажется, но это не так, сказала она, подняв руки и сделав какой-то любопытный жест. — Это пройдет. Тебе захочется еще.

Я смотрел на ее пальцы, когда она провела указательным пальцем по ладони другой руки. Снова я посмотрел ей в лицо, она улыбалась. Я понял, что это значит. Она права. Я еще вернусь.

Я быстро повернулся и побежал по улице, окликнув Рекси. Но я бежал не за собакой, я просто убегал от нее. Я уже знал, что не смогу бежать настолько быстро, чтобы уйти от взросления.

Глава 8

Я никак не мог дождаться последнего урока. Г-н Готткин сообщил мне все, о чем просил отец, и я решил сбегать в магазин и рассказать ему. Папа будет рад, он всегда рад, когда я прихожу к нему. Помню, когда я был поменьше, отец посылал меня во все магазины в округе, чтобы похвастаться мной. Я обычно пользовался этим, они все так умилялись мной.

Я вскочил на троллейбус на углу улиц Черч и Флэтбуш, проехал к центру и пересел на поперечную ветку, которая тянулась вдоль Сэндз-стрит у военно-морских складов. Я сошел с троллейбуса в двух кварталах от магазина.

Мне хотелось, чтобы отец отпустил меня за город с г-ном Готткиным.

Теперь мне этого хотелось больше, чем когда-либо. Только так можно было избавиться от Марджори-Энн. Меня пугала она сама и то чувство, которое она во мне вызывала. Будет лучше, если я уеду на все лето.

До меня донесся звук трубы. Я посмотрел через дорогу на военно-морские склады. Было четыре часа, и там шла смена караула. Я решил посмотреть — ведь несколько минут ничего не решат.

Меня там не было, когда... отец поднял крышку кассового аппарата и заглянул внутрь. Табло показывало девять долларов, сорок центов. Он покачал головой и посмотрел на большие часы на стене. Уже четыре часа. В нормальные времена в кассе было бы в десять раз больше. Он не знал, как можно выплачивать деньги по займу, если дела пойдут так и дальше.

Услышав, что перед магазином остановился грузовик, он выглянул. Это был грузовик Таунза и Джеймза. Он вел с ними дела всю свою жизнь. Шофер вошел в магазин о небольшим свертком под мышкой.

— Здравствуй, Том, — улыбаясь сказал отец.

— Привет, доктор, — ответил мужчина. — У меня для тебя пакет.

Двенадцать, шесть.

Отец вынул из кармана карандаш. — Хорошо, — сказал он. — Я подпишу.

Водитель покачал головой. — Извини, доктор, наложенным платежом.

— Наложенным платежом? — переспросил отец, и в глазах у него мелькнула боль. — Но я же ведь с ними работаю почти двадцать лет и всегда плачу по счетам.

Водитель сочувственно пожал плечами. — Знаю, док, — мягко сказал он, — но ничего не могу поделать. Таково указание. Оно проштамповано на счете.

Отец выключил кассовый аппарат и медленно отсчитал деньги. Водитель взял деньги и оставил сверток на прилавке. Отцу было стыдно смотреть на него. Он всегда так гордился своей репутацией.

В магазин вошла какая-то женщина, и отец изобразил на лице улыбку. — Да, мэм?

Она положила на прилавок гривенник. — Дайте мне пару пятаков, док. Я хочу позвонить.

Он молча взял гривенник и подвинул ей два пятака. Он проследил за ней взглядом, когда она прошла в телефонную будку. Сверток все еще лежал на прилавке там, где его оставил водитель. Отцу не хотелось его распаковывать. Ему не хотелось даже дотрагиваться до него.

Я завернул за угол перед забегаловкой и посмотрел через дорогу. В глаза мне бросилась вывеска над витриной:

АПТЕКА ФИШЕРА

ФАРМАЦИЯ ИТАЛЬАНА НОРСК АПОТЕКЕ

ЭКС — ЛАКС

Я проскочил мимо открытой двери забегаловки. Изнутри доносились громкие сердитые голоса, но я не стал задерживаться. Там всегда о чем-нибудь спорили.

Я остановился в дверях аптеки. За прилавком стоял отец, небольшой смуглый человек в светлобежевом форменном пиджаке. Казалось, он изучает пакет, лежавший перед ним на прилавке. Я вошел внутрь.

— Привет, папа. — Слова мои гулко прозвучали в пустом зале. Знакомый едкий запах лекарств ударил мне в нос. Я теперь всегда буду вспоминать этот запах при виде аптеки. Еще маленьким я чувствовал этот запах на одежде отца, когда он приходил с работы.

— Дэнни, — довольным голосом сказал отец. — Он вышел из-за прилавка.

— Как ты здесь оказался?

— Я все узнал о загородной гостинице от г-на Готткина, — объяснил я, глядя ему в глаза.

Отец слабо улыбнулся. Он, казалось, очень устал.

— Я так и знал, что у тебя есть причина, — сокрушенно промолвил он — Да я так и так собирался сюда, — быстро вставил я. Отец понимающе поглядел на меня. Его не обманешь. Он ласково погладил меня по голове. — Ну хорошо, — мягко сказал он. — Заходи в кабинет и все обговорим.

Я пошел было за ним в кабинет. Но только я успел обогнуть прилавок, как в дверях раздался крик. Вздрогнув, я обернулся.

— Док! — снова крикнул какой-то мужчина.

Я почувствовал руки отца у себя на плечах, он толкнул меня к себе за спину. Лицо у него побледнело.

Мужчина в дверях был весь в крови. На щеке у него была большая рваная рана вплоть до самой шеи. Рана зияла, и под выступающей кровью белела кость челюсти. Неверными шагами он ступил в аптеку, кровь капала ему на ноги. Он нащупал руками прилавок и отчаянно ухватился за него, повернув к нам искаженное болью лицо.

— Они зарезали меня, доктор.

Руки у него ослабли, и он начал сползать на пол. Он опустился на колени перед прилавком, все еще держась за его край над головой, повернув к нам лицо. Он был похож на молящегося человека.

— Помоги мне, док, — промолвил он слабым хриплым шепотом. — Не дай мне помереть.

Пальцы у него сорвались, и он растянулся на полу у наших ног. Было видно, как кровь медленно набухает в ране. Я глянул на отца. Он был бледен, а губы у него беззвучно шевелились. Казалось, ему плохо. На лбу у него выступили капли холодного пота.

— Папа! — вскрикнул я.

Он глянул на меня пустыми глазами, в них стояла боль.

— Папа, — ты что, не собираешься помочь ему? — Я не мог поверить, что он позволит этому мужчине умереть тут.

Отец угрюмо сжал губы. Он припал на колено рядом с мужчиной. Человек потерял сознание, рот у него был раскрыт. Отец глянул на меня.

— Пойди к телефону, Дэнни, — спокойно оказал он, — и позвони в скорую помощь.

Я побежал к телефону. Когда я вернулся назад, в аптеке было полно народу вокруг лежащего на полу, и мне пришлось проталкиваться сквозь толпу.

Отец умолял их. — Отступите. Дайте ему воздуху. — Но никто не обращал на него внимания. Но тут другой голос подкрепил просьбу отца, голос полицейского.

Слышали, что сказал док, — проскрежетал он с привычной властностью.

— Делайте, что он говорит!

Скорая прибыла слишком поздно. Мужчина был уже мертв. Он помер здесь на полу из-за того, что поссорился с кем-то из-за кружки пива. Я и не думал, что кружка пива может оказаться настолько важной, но эта оказалась таковой. Она стоила человеку жизни.

Я закончил вытирать следы крови на прилавке. Отец следил за мной из глубины зала. Все было так странно. Я повернулся к нему. — Ну, папа, — с обожанием произнес я, — ты так смело поступил, так помог человеку. Я бы так не смог. Меня бы стошнило.

Отец с интересом посмотрел на меня. — Мне было плохо, Дэнни, — тихо ответил он, — но ведь ничего другого не оставалось.

Я улыбнулся. — Я передумал, папа, — сказал я. — Я больше не хочу уезжать на лето. Здесь часто такое случается?

— Нет, — ответил он. Он взял пачку сигарет с прилавка позади себя, вынул одну и закурил. — Ты поедешь, — сказал он.

— Но, папа... — с искренним разочарованием протянул я.

— Ты слышал, что я сказал, Дэнни, — твердо ответил он. — Ты поедешь за город.

Я медленно выпрямился. Что-то было не так, чего-то не хватало.

— Ты взял пакет с прилавка, папа? — спросил я.

Отец удивленно посмотрел на прилавок. На глаза у него набежала тень, но быстро исчезла. Он глубоко вздохнул, а губы у него изогнулись в кривой усмешке.

— Я не брал его, — ответил он.

Я был в недоумении. — Думаешь, его стащили, папа?

Усталые морщины резко выступили у него на лице.

— Неважно все это, Дэнни. Все это ерунда. Да и не нужен он мне был совсем.

Глава 9

Я сидел тихонько на крыльце, почесывая голову Рекси. Сегодня мой последний вечер дома. Завтра утром г-н Готткин заедет за мной на своем «форде», и мы поедем за город. Мне было грустно. Впервые я уезжал из дому на более-менее продолжительный срок.

На нас тихо опустилась ночь. В доме было темно. Свет горел только на кухне, где отец с матерью все еще разговаривали. Я наклонился к собаке. — Будь умницей, пока маня здесь не будет, — прошептал я ей.

Она слабо помахала хвостом. Она понимала все, что я ей говорил. Такой умной собаки я еще не видал.

— Лето не такое уж длинное, — сказал я. — Не успеешь оглянуться, как наступит осень, и я вернусь.

Она сунула свой холодный нос мне в ладонь, а я почесал у нее подбородок. Ей это очень нравилось.

Послышался стук открывшейся у Конлонов двери. На крыльцо вышла Марджори-Энн. Я быстро поднялся, позвал Рекси и пошел по улице. Мне не хотелось с ней разговаривать.

— Дэнни! — я услышал, как Марджори-Энн бежит за мной. Я обернулся.

Она догнала меня, совсем запыхавшись.

— Ты завтра уезжаешь?

— Да, — кивнул я.

— Можно, я пройдусь с тобой немного? — попросила она тоненьким покорным голосом.

Я удивленно посмотрел на нее. Это было совсем не похоже на нее.

— У нас свободная страна, — ответил я и пошел дальше. Она пристроилась в такт к моему шагу. — Все сдал, Дэнни? — участливо спросила она.

— Ага, — гордо ответил я. — В среднем восемьдесят пять баллов.

— Хорошо, — с похвалой заметила она. — А я чуть не провалила математику.

— Математика — это просто, — бросил я.

— Но не для меня, — отпарировала она. Мы молча завернули за угол, наши шаги глухо звучали на тротуаре. Мы прошли целый квартал, прежде чем заговорили снова.

— Ты все еще сердишься на меня, Дэнни?

Я бросил на нее косой взгляд. У нее было обиженное выражение на лице.

Я не ответил.

Мы прошагали почти еще один квартал. Затем послышалось, как она всхлипнула. Я остановился и повернулся к ней. Уж чего-чего, а девчоночьи нюни я не терплю.

— Ну, чего теперь, — хрипло спросил я.

В глазах у нее блестели слезы. — Мне так не хочется, чтобы ты уезжал сердитым, Дэнни, — всхлипнула она. — Ты мне нравишься.

Я презрительно фыркнул. — Странно как-то это у тебя проявляется.

Всегда дразнишься и заставляешь меня делать то, чего мне не хочется.

Она теперь уже ревела вовсю. — Я, я только хотела делать то, что тебе нравится, Дэнни.

Я снова двинулся вперед. — Так вот, мне это не нравится, — отрезал я.

— Это нервирует меня.

— Если я пообещаю больше не делать этого, ты не будешь сердиться на меня? Она схватила меня за руку.

Я посмотрел на нее сверху вниз. — Не буду, только если ты по настоящему пообещаешь, — ответил я.

— Тогда обещаю, — быстро сказала она, улыбнувшись сквозь слезы.

Я улыбнулся в ответ. — Тогда я больше не сержусь, — ответил я. — Я вдруг понял, что в действительности вовсе не сердился на нее. Я сердился на самого себя. Мне нравилось то, что она делает со мной.

Мы пошли дальше, она по-прежнему держала меня за руку. Рекси убежала куда-то на пустырь, и мы ждали, пока она выйдет.

Марджори-Энн посмотрела мне в лицо. — Можно я буду твоей девочкой, Дэнни?

— Господи святый! — невольно вырвалось у меня.

Слезы сразу же брызнули у нее из глаз. Она повернулась и рыдая бросилась бежать прочь.

Мгновенье я постоял в растерянности, глядя на нее, затем побежал и схватил ее за руку. — Марджори-Энн!

Она повернула ко мне лицо, все еще содрогаясь от рыданий.

— Перестань ныть, — сказал я. — Можешь быть моей девочкой, если хочешь.

— Ох, Дэнни! — Она бросилась меня обнимать и попробовала поцеловать.

Я вырвался. — Ну перестань, Мардж. Ты ведь обещала.

— Только один поцелуй, Дэнни, — быстро проговорила она. — Это ничего, раз я твоя девочка.

Я уставился на нее. Невозможно было спорить с такой логикой. К тому же и мне хотелось поцеловать ее. — Ну хорошо, — согласился я — но на этом все!

Она наклонила мне голову и поцеловала. Я почувствовал, как ее теплые губы шевелятся в моих. Я притянул ее к себе, и она спрятала лицо, уткнувшись мне в плечо. Я еле различал ее голос.

— Теперь, когда я твоя девушка, я сделаю все, что ты хочешь, Дэнни!

— Она прижала мне руку к своей груди. — Все, что захочешь, — повторила она. — Я больше не буду тебя дразнить.

Глаза у нее по настоящему сверкали. Она была совсем не похожа на ту девочку, которую я знал все это время. В ней было такое тепло, какого я никогда раньше не встречал.

Я снова медленно поцеловал ее. Почувствовал, что она тесно прижимается ко мне, и у меня забурлила кровь. В висках у меня застучало. Я быстро оттолкнул ее.

— Тогда пойдем домой, Марджори-Энн, — серьезно сказал я. — Ничего другого мне не надо.

Отец окликнул меня, когда я поднимался по лестнице. Я вернулся назад:

«Да, папа?»

На лице у него было смущенное выражение. Он посмотрел на мать, но та читала вечернюю газету и даже не подняла головы. Он остановил взгляд где-то на полу и кашлянул. — Ты впервые уезжаешь, Дэнни, — робко проговорил он.

— Да, папа.

Теперь он смотрел в потолок, тщательно избегая моих глаз. — Ты уже большой мальчик, Дэнни, и есть такие вещи, которые мы с матерью должны тебе сообщить.

Я ухмыльнулся. — Насчет девочек, папа? — спросил я.

Он с удивлением посмотрел на меня. Мать отложила газету и теперь тоже смотрела на меня.

Я улыбнулся. — Ты немного опоздал, папа. Теперь этому учат в школе.

— Неужели? — изумился он.

Все еще ухмыляясь, я кивнул. — Если ты что-нибудь хочешь узнать, папа, не стесняйся. Просто спроси.

На губах у него появилась улыбка облегчения.

— Видишь, Мэри, — сказал он. — Я же говорил, что ему не надо ничего рассказывать.

Мама с сомнением посмотрела на меня.

Я ободряюще улыбнулся ей. — Не беспокойся, мама, — заверил я ее. — Я могу о себе позаботиться.

Подымаясь по лестнице, я все еще улыбался. Они просто не знают, с кем имеют дело. Я же ведь эксперт в девочках. Разве я не доказал это только что, сегодня вечером?

Глава 10

— Она дает, Дэнни? — Я с отвращением посмотрел на пацана. Лицо у него было возбужденное, а глазами он следил за девушкой, всходящей на крыльцо.

Я потянулся вниз и запер прилавок, только потом ответил ему. С тех пор, как я приехал сюда, я слышал этот вопрос и не раз, и не тысячу. Уже третье лето я провожу в гостинице «Монт-Ферн» и в загородном клубе.

— Да все они такие, — небрежно ответил я. — Какого черта, ты думаешь, они приезжают сюда подышать свежим воздухом, да позагорать?

Все остальные ребята у прилавка дружно рассмеялись, но он все еще смотрел на нее. — Мужики, — сказал он с ужасом в голосе, — есть все-таки что-то такое у дамочек в брюках!

— А кто смотрел на брюки? — небрежно бросил я. — Я лично смотрю только на блузку. Я начал запирать шкаф, а они все еще смеялись. Эти официанты и посыльные никогда не тратили ни цента. Они и приезжали сюда за несколькими долларами да юбкой. Они даже работали кое-как, но руководству гостиницы было все равно. От них лишь требовалось, чтобы постояльцы были довольны, а постояльцами были в основном дамы, так что всех устраивало такое положение.

Ребята высыпали на веранду, а я посмотрел им вслед. Большинство из них было старше меня, но я считал их малышами. Я чувствовал себя бывалым.

Может быть, благодаря росту, — во мне было пять футов одиннадцать дюймов — или может просто оттого, что я провожу здесь уже третье лето. Я взял ведомость дневного поступления и стал подводить итоги. Сэм любил, чтобы счета были в порядке.

Я вспомнил свое первое лето здесь. Я был тогда совсем еще зеленым.

Это было сразу после моего Бар-Мицва. Я был тогда просто сосунком и надеялся, что Готткин зачислит меня в футбольную команду по осени. Какая же была все это чепуха!

Готткин так и не вернулся в школу. В первый же вечер он обчистил хозяйку в крэп. А на следующий день был уже в деле. Не прошло и недели, как он решил не возвращаться назад.

— Вот это по мне, — помнится, говаривал он. — Пусть кто-то другой вытирает сопли малышне.

Вместо того, чтобы работать в гостинице, я помогал ему, а у него все ладилось. Зимой он съездил в Майами-Бич, а на следующее лето взял в аренду как эту гостиницу, так и следующую по дороге. Этим летом у нас их уже было пять. Пару ребят в каждой точке, а ему лишь оставалось появиться там раз в день да собрать деньги. Он больше не довольствовался «фордом», а ездил на «пиерс» родстере с опускающимся верхом.

Но то первое лето было трудным. Все меня считали желторотым. Не было такой шутки, которую бы не сыграли со мной ребята, а девушки дразнили меня до одурения. Сэму в конце концов пришлось приказать им отцепиться от меня.

Он опасался, что они выведут меня из себя, и я отлуплю одного из них.

На следующее лето я не хотел ехать, но когда Сэм приехал к нам домой и сказал, что арендует вторую точку, управлять которой буду я, согласился.

Нам нужны были деньги. У отца дела шли хуже некуда. К концу лета я собрал пятьсот долларов.

Я помню, какое лицо было у матери, когда я выложил бабки на кухонный стол и сказал, что это все ей. На глазах у нее были слезы, она повернулась к отцу, стараясь скрыть их от меня. Губы у нее дрожали, но я расслышал, как она сказала: «Русачок мой». Вот и все.

Отец и сам очень растрогался. С каждым днем в аптеке становилось все хуже и хуже. Деньги доставались туго. Но губы у него сжались в горделивом упрямстве. — Положи их в банк, Дэнни, — сказал он тогда. Они тебе понадобятся для учебы в колледже.

Я же только улыбнулся. Уж он-то меня не надует, я сам с усами.

— Можно израсходовать бабки теперь, — заявил я с непреложной логикой. — У меня до колледжа еще два года. Вот тогда и подумаем об этом.

Отец, казалось, очень долго смотрел на меня. Затем он протянул дрожащую руку и взял деньги.

— Хорошо, Дэнни, — сказал он тогда. — Но мы запомним это. Когда дела поправятся, ты получишь их обратно.

Но уже тогда мы все понимали, что деньги ушли. Дела вовсе не шли на поправку, а становились хуже. Они шли туда же, куда шло все: псу под хвост. Но теперь было последнее лето, а я уже распрощался с бабками. Этим летом Сэм пообещал мне лишнюю сотню, если я увеличу выручку по сравнению с прошлым годом. Я подсчитал сумму в ведомости и подбил итог за сезон. В эти последние несколько недель сезона мне нужен был перерыв, а я был занят.

Времени оставалось только-только на то, чтобы искупаться перед обедом.

Я запер шкаф и вышел на веранду. Какая-то новая шалава и пацан с большими глазами играли в настольный теннис. Техника у девушки была ничего, но отмашку можно было бы подправить.

Я подошел к ней сзади и взял ракетку у нее из рук. — Слабо, детка, слабо, — уверенно заявил я. — Смотри-ка. У тебя все слишком сковано.

Большеглазый сердито посмотрел на меня и швырнул в меня шарик. Я легко его отбил. Он снова стрельнул в меня. И снова я отпарировал. Играл я хорошо и знал об этом. В следующий раз я крутанул шарик слегка по-английски, и он резко ушел в сторону от его отчаянного удара.

Я улыбнулся девушке. — Видишь, детка, все просто.

— То, как ты это делаешь, — она осыпала меня улыбками, — но не для меня.

— И для тебя, — небрежно ответил я. — Сейчас покажу.

Я вложил ракетку ей в руку и стал сзади нее. Потянулся и взял ее за руки сзади. Медленно я протянул ее правую руку на левую сторону почти у самого плеча. Она прижалась ко мне спиной, когда наши руки скрестились.

Она ничего не могла поделать, я связал ее. Предплечьем я чувствовал ее грудь и понимающе улыбнулся большеглазому. Тот бушевал от гнева, но не смел даже вякнуть. Я был слишком велик для него.

Я дал ей время прочувствовать это и глядел, улыбаясь, вниз. — Разве это сложно? — любезно осведомился я.

У нее стало краснеть лицо. Я видел, как краска поднимается от горла.

Она попыталась незаметно высвободиться. С таким же успехом она могла бы попробовать взлететь. Не смогла. Я был слишком силен для нее. Она ничего не смела сказать, потому что все парни смотрели на нас, и ее потом заклеймили бы недотрогой.

— Нет, пожалуй нет, — наконец ответила она.

Я ухмыльнулся и отпустил ее. Этот урок настольного тенниса она не скоро забудет. И ребята его тоже не забудут. Я видел, как они смотрели на меня с завистью в глазах. Здесь ценились не доллары, а дамочки, никто из них теперь и не подумает, что я провожу здесь лето только из-за денег.

— Тренироваться надо, детка, — сказал я и продефилировал с веранды очень довольный собой.

Я пересек игровое поле в направлении казино. У нас с Сэмом был на двоих небольшой однокомнатный домик позади него. В первый год здесь мы спали в комнате над казино и никак не могли как следует отдохнуть. В этом году Сэм поселился в домике, который служил нам и складом, и спальней. Сэм даже провел сюда телефон, так что у нас была связь с другими гостиницами.

Я отпер дверь, вошел в домик и с отвращением осмотрелся. Такой беспорядок. По всей комнате валялись коробки и ящики. У меня как будто не хватало времени навести здесь порядок. С веревки над кроватью я снял выцветшие габардиновые плавки и надел их. Осторожно ступая между ящиками, я прошел к двери и вышел на улицу. Я пообещал себе привести комнату в порядок после обеда. Тщательно запер дверь и пошел в бассейн.

В бассейне было как раз так, как мне нравилось — пусто. Я любил плавать свободно. Поэтому я приходил сюда утром, а постояльцы редко показывались здесь до полдника. Я посмотрел на старое объявление над входом в бассейн и прошел под ним. Это объявление выработало у меня привычку. В начале лета оно было ярко красного цвета, когда его только что покрасили, а теперь оно выцвело и остался от него только нежный шепоток.

БЕРЕГИТЕСЬ ГРИБКА

ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВХОДИТЬ В БАССЕЙН ВСЕ КУПАЮЩИЕСЯ

ДОЛЖНЫ ПРОЙТИ ВАННУ ДЛЯ НОГ

Приказ отдела здравоохранения

Я строго соблюдал этот приказ. Грибок мне был вовсе ни к чему. Я простоял в ванне почти две минуты и только затем вышел на борт бассейна, на цементном полу за мной потянулись мокрые следы.

Я посмотрел на веранду, не наблюдает ли кто-либо за мной.

Большеглазый со своей дамой все еще был у теннисного стола. Никто не смотрел.

Я чисто вошел в воду и живо поплыл в дальний конец бассейна. Вода этим утром была холодная, и мне нужно было двигаться, чтобы не замерзнуть.

И прекрасно. Я буду отрабатывать кроль, пока никого нет. Иногда я сбивался со счета и вдыхал, когда надо было выдыхать, и набирал полный нос воды.

Тогда я выскакивал из воды, отфыркиваясь и задыхаясь, чувствуя себя сбитым с толку. Затем я вошел в ритм, угрюмо ведя счет. Я проплавал так минут пятнадцать, когда услышал, что меня зовет мужской голос, сбился со счета и набрал в рот воды. Рассердившись, я посмотрел вверх.

Это был один из посыльных. — Там какая-то дама у стойки спрашивает твоего начальника.

Я подплыл к краю бассейна и глянул вверх на него. — Ты же знаешь, что его здесь нет, — горячо возразил я, — так зачем беспокоить меня? Скажи ей, чтоб катилась.

— Я так и сказал ей, — поспешно ответил посыльный, — тогда она спросила тебя.

Кто бы мог спрашивать меня? — Она назвалась? поинтересовался я.

Посыльный лишь пожал плечами. — Откуда мне знать? Я и не спрашивал. Я только успевал глаза таращить на детку. На твоем месте я бы встретился с ней. Такая дамочка! Он выразительно закатил глаза и чмокнул губами, Я усмехнулся и вылез из бассейна. Вода стекала с меня и образовала лужицы вокруг ног. Я взял полотенце и начал вытираться. — Чего же ты тогда ждешь? спросил я. — Пусть идет сюда.

Он скабрезно посмотрел на меня: «Хорошо, Дэнни.»

Уходя, он рассмеялся. — Но на твоем месте я бы покрепче подтянул трусы, прежде чем она придет сюда.

Закончив вытираться и сев на скамейку, чтобы надеть сандалии, я увидел, как на ноги мне легла тень. Я поднял голову.

— Здравствуй, Дэнни. — Передо мной стояла, улыбаясь, мисс Шиндлер.

Внезапно смутившись, я вскочил на ноги. С изумлением обнаружил, что я на добрую голову выше ее. — Ух, мисс Шиндлер, — промямлил я.

Она смотрела на меня, запрокинув голову и все еще улыбаясь. — Ты так вырос, Дэнни. Я бы не узнала тебя.

Я смотрел на нее сверху вниз. Странно как-то, но из-за нее я сразу подумал о доме. Здесь был совсем другой мир. Я вдруг вспомнил, что надо ответить на письмо матери. Оно лежало на столе в моем домике уже почти неделю.

Глава 11

— Сэма сейчас здесь нет, — ответил я ей на вопрос. — Он проверяет другие точки. Вернется вечером.

На лице у нее появилось какое-то выражение облегчения. — Я тут была по соседству, — быстро проговорила она. — Дай, думаю, загляну. — Она неудобно стояла в ярком солнечном свете и сощурившись смотрела мне в лицо.

Я постарался сохранять невозмутимость. По соседству. Девяносто миль от города.

— Ага, — сказал я. У меня возникла мысль. — Где вы остановились? Он может заехать к вам, когда вернется.

— О нет, он не сможет сделать этого! — ответила она. Слишком поспешно, — одумал я. Муж у нее где-нибудь поблизости, и она не хочет, чтобы он узнал. Она, должно быть, угадала, о чем я подумал. — Видишь ли, я путешествую и еще не знаю, где остановлюсь ночевать.

— А как насчет того, чтобы переночевать здесь, — догадливо предложил я. — Место здесь хорошее, и я могу устроить вам со скидкой. Она лишь покачала головой.

— Сэм обидится, если я скажу ему, что вы уехали, не дождавшись его, — сказал я.

Она проницательно посмотрела на меня. — Нет, — твердо ответила она.

— Лучше не надо.

Я огорчился и вдруг понял, что мне самому хочется, чтобы она осталась. В некотором роде она напомнила мне о доме, и я был рад видеть ее. В домике зазвенел телефон. Я схватил полотенце и побежал туда.

— Подождите минутку, — крикнул я ей через плечо. — Может это звонит Сэм. Я скажу ему, что вы здесь.

Я распахнул дверь и схватил трубку. — Хэлло, Сэм?

— Да. — Голос в трубке был хрипловатым. — Как дела?

— Хорошо, Сэм, — ответил я. В моем голосе просквозило волнение. — Мисс Шиндлер здесь и хочет тебя видеть.

Голос Сэма стал еще хриплее. — Что она там делает?

— Она говорит, что просто проезжала мимо и подумала было навестить тебя.

— Скажи ей, что смогу вернуться только поздно вечером, — быстро произнес он. — Устрой ее в хорошую комнату, и пусть подождет меня..

— Но, Сэм, — возразил я. — Я уже предлагал ей, но она не хочет оставаться.

Голос у него стал доверительным. — Послушай, малыш, я полагаюсь на тебя. Если только ты когда-нибудь испытывал к кому-либо такие чувства, как я питаю к ней, то ты поймешь меня. Дай ей все, что угодно, только уговори ее остаться. Я вернусь чуть раньше часа ночи.

Трубка в руке у меня умолкла. Я бестолково уставился на нее. На что он рассчитывает? Чтобы я ее умыкнул? Я медленно положил трубку и повернулся к двери. Сэм говорил со мной так, как будто бы я знаю, что делать, как будто он говорил с мужчиной, а не подростком. Я почувствовал в себе прилив гордости, направляясь к двери, но не успел дойти до порога, как она появилась в двери.

Она с любопытством заглянула в домик. — Можно войти? — спросила она.

Я так и замер посреди комнаты. — Да, конечно, мисс Шиндлер. — Я растолкал ящики на полу так, чтобы она могла пройти. — Мне нужно прибрать здесь, но у меня не было времени, — объяснил я.

Она закрыла за собой дверь, и я выпрямился, став лицом к ней. Лицо у меня вспыхнуло.

— Это был Сэм? — спросила она.

Я встретился с ней взглядом и молча кивнул.

— Что он сказал?

— Он сказал, чтобы я устроил вам комнату и все, что вы пожелаете и чтобы я удержал вас здесь до его возвращения, смело сказал я. В ее голосе послышался вызов и подозрительность.

— Он, кажется, слишком самоуверен, не так ли?

Я почувствовал, что краснею еще больше, отвел глаза от ее прищуренного взгляда, и ничего не ответил.

Теперь она почти рассердилась. Слишком уж я умничал. Каким-то образом она поняла, что я все знаю. — И что же ты ему скажешь, если я не останусь?

— резко спросила она.

Я отвернулся, стал двигать ящики и по-прежнему ничего не ответил. Она схватила меня рукой за плечо и повернула к себе. Лицо у нее теперь было красное. — Что ты ему скажешь? — возбужденно повторила она. Я внимательно посмотрел ей в глаза. Да черт с ней? Что она мне может сделать? Я уже больше не школьник.

— Да ничего, — с вызовом ответил я и убрал ее руку со своего плеча.

Она посмотрела на мою руку, сжимавшую ее кисть, затем медленно обвела взглядом комнату. Видно было, что она обдумывает свое решение. Взгляд ее снова вернулся ко мне. — Хорошо, — вдруг сказала она. — Я остаюсь. Наведи мне порядок в этой комнате.

Я вздрогнул. — Но Сэм велел мне снять вам комнату, номер...

В голосе у нее появилось упрямство. — Я сказала, что останусь здесь.

— Но здесь такой беспорядок, — запротестовал я. — Вам будет гораздо лучше в гостинице.

Она повернулась к двери и открыла ее. — Сэм велел тебе сделать все, что я пожелаю, лишь бы осталась. Так вот я останусь здесь. — Она остановилась на пороге. — Пойду запру машину. Можешь прибрать здесь, пока я хожу.

Я смотрел, как она закрывает дверь. Она подцепила меня и прекрасно это понимала. Я же никак не мог понять, отчего она так сердится, ведь я вовсе не давал ей никакого повода. Я подошел к окну и посмотрел ей вслед.

Она скрылась за бассейном. Мне были понятны чувства Сэма. Своей походкой она впечатляла гораздо больше, чем большинство баб своими купальными костюмами.

Отвернувшись от окна, я с отвращением посмотрел вокруг. Последнее письмо матери белело на столе. Я так на него и не ответил до сих пор, вот уже больше недели. Теперь опять будет некогда.

Меня там не было, когда... мама подпоясывала халат, спускаясь по лестнице. Воздух был тих и спокоен, она знала, что сегодня снова будет жарко. День еще только начался, а она уже устала. В последнее время она всегда быстро уставала.

Ей плохо спалось.

Отец принес ей из аптеки тонизирующее средство. Она принимала его каждое утро в течение недели, но это не помогало. Но она, конечно, говорила ему, что помогает, ему от этого легче. Мужчина должен чувствовать себя полезным, а он был расстроен тем, как шли дела.

Она жалела отца. Вчера во сне он плакал. Его голос в темноте разбудил ее, и она тихо лежала, прислушиваясь к его тихим невнятным словам, исходящим из самого сердца.

После этого она не могла уснуть. Казалось, этой ночи не будет конца.

Теперь она опять уже устала, и ничто ей больше не поможет. Душная жара утра не способствовала облегчению. Эти последние недели августа были обычно хуже всего. Она чувствовала, что больше не может выдержать такой жары, ей хотелось бы, чтобы лето скорее кончилось.

Она прошла на кухню, открыла дверцу холодильника и заглянула внутрь Он был почти пуст. Она всегда гордилась тем, что холодильник у нее всегда полон. Она всегда говорила, что ей нравится, когда в доме всего полно, и не надо каждый день ходить в магазин. Теперь же его скудость лишь добавляла ей боли. Кусочек льда, уменьшившийся со вчерашнего дня, почти пустая коробка яиц, половина чевертьфунтового куска масла. Даже молочная бутылка, в которой было немного молока, казалось, причиняла ей боль. Она медленно затворила холодильник. Этих трех яиц хватит на завтрак. Она вдруг обрадовалась, что меня нет дома. Она решила посмотреть в почтовый ящик, не пришло ли письмо от меня.

Послышался шум молочной цистерны. Она почувствовала себя лучше, у молочника можно будет кроме молока взять яиц и масла. Он, по крайней мере, запишет товар на ее счет, так что она сможет потратить те несколько долларов, что лежали в фужере на раковине, на цыпленка в суп. Она заспешила к парадной двери, чтобы не упустить его.

Молочник стоял на колене перед ящиком, когда она открыла дверь. Он медленно поднялся на ноги, на лице у него было какое-то особо виноватое выражение. — Доброе утро, г-жа Фишер, — сказал он натянутым, расстроенным голосом.

— Доброе утро, Борден, хорошо, что я вас застала, — ответила мать.

Слова так и слетали у нее с губ, она даже слегка задыхалась от волнения.

— Сегодня мне надо яиц и масла.

Молочник виновато потоптался. — Да уж, г-жа Фишер, к сожалению, но..., — голос у него стал совсем беззвучным.

На лице у нее отпечаталось разочарование. — То есть все кончилось?

Он молча покачал головой. Он показал рукой на ящик, стоявший перед ней на крыльце.

Мать сбилась с толку. — Я, я не понимаю, — запинаясь, произнесла она, следя взглядом за его рукой. Затем она вдруг поняла. В ящике был желтый листок. Только листок, молока не было.

Она медленно взяла листок и начала читать его. Они прекращают ее обслуживать. Она должна им по счетам за три недели. Она подняла глаза на молочника, в них сквозил ужас. У нее было бледное и больное лицо.

— Сожалею, г-жа Фишер, — сочувственно пробормотал он.

На газон перед домом брызнула струя воды. Она вдруг заметила, что г-н Конлон поливает сад. Он смотрел на них.

Она уловила его взгляд. — Доброе утро, г-жа Фишер, — пробубнил он.

— Доброе утро, — автоматически ответила она. Надо что-то делать. Она уверена, что он все видел и слышал. Она снова посмотрела на счет: четыре доллара и восемьдесят два цента. В фужере на раковине было как раз пять долларов..

Она с трудом обрела дар речи и попробовала улыбнуться. Губы у нее были совсем белые, а улыбка больше походила на гримасу каменной статуи. — Я как раз собиралась заплатить вам, — сказала она молочнику нарочито твердым голосом. — Подождите минутку.

Она быстро закрыла за собой дверь. На мгновенье она слегка прислонилась к ней, счет выскользнул у нее из дрожащих рук и упал на пол.

Она и не попыталась поднять его, боялась, что упадет в обморок, если сделает это.. Вместо этого она поспешила на кухню и взяла деньги из фужера над раковиной.

Она медленно, неохотно пересчитала деньги, как будто при пересчете они вдруг каким-то чудесным образом удвоятся.

Было ровно пять долларов. Ей стало холодно. Ее охватила нервная дрожь, когда она повернулась и пошла обратно к двери.

Молочник стоял на крыльце, там, где она его оставила, но теперь у него было молоко, масло и яйца в небольшой проволочной корзине, которую он держал в руке. Она молча вручила ему деньги, он положил их в карман и отсчитал ей в руку восемнадцать центов.

— Вот ваш заказ, г-жа Фишер, — понимающе сказал он, стараясь не смотреть ей в глаза.

Она хотела было сказать, чтобы он оставил себе сдачу, но не посмела.

Ее охватил стыд, когда брала корзинку из его рук, и она промолчала.

Он кашлянул. — Это не моя вина, г-жа Фишер. Это все кредитчик в конторе. Понимаете?

Она кивнула. Она все прекрасно поняла. Он повернулся и сбежал по ступенькам, а она проводила его взглядом. Снова раздался гулкий голос г-на Конлона.

— Ну и жарища будет сегодня, г-жа Фишер, — улыбался он.

Она рассеянно посмотрела на него. Она думала совсем о другом. — Да, г-н Конлон, — вежливо ответила она и, закрыв за собой дверь, пошла опять на кухню.

Задумавшись, она положила молоко, масло и яйца в холодильник. Все равно он казался пустым. Ей хотелось заплакать, но глаза у нее были сухими. На лестнице послышался шум. Она быстро закрыла холодильник. Семья собиралась к завтраку.

Несколько минут спустя молоко, масло и яйца появились на столе, и они стали есть. Когда она смотрела на них, на душе у нее потеплело.

Мими была взволнована. Вчера вечером в газетах было объявление. В одном из бруклинских универмагов, «А и С», требовались продавщицы на неполный рабочий день, и она пойдет туда. Отец завтракал молча. У него было усталое, осунувшееся лицо, на нем проступили морщины, свидетельствовавшие о том, что во сне он не отдохнул.

Затем кухня опустела, и мать осталась одна. Она медленно закончила мыть посуду. Затем заметила, что молоко, масло и яйца все еще на столе.

Она взяла их и взвесила на руке. Свободной рукой она открыла холодильник и положила продукты внутрь. От куска льда ничего не осталось, он весь растаял. Она закрыла дверцу.

На крыльце послышались шаги. Наверное, почтальон, подумала она. Она побежала к парадной двери и открыла ее. Почтальон уже ушел к следующему дому. Она быстро открыла ящик, вынула оттуда несколько писем и повертела их в руках. Ничего от меня. Только счета. Она медленно вернулась на кухню, открывая письма на ходу. Газ, телефон, электричество — все просрочено.

Она бросила их на стол, оставив в руке еще один нераспечатанный конверт. Адрес был незнакомый. Она раскрыла его. Это было извещение из банка о том, что просрочена закладная на дом.

Она тяжело села на стул рядом со столом. От тряски дверца холодильника медленно открылась. Она так и сидела, глядя в раскрытый холодильник. Надо встать и закрыть дверцу. Весь оставшийся там холод ведь выйдет, но это было неважно. У нее не было сил встать и закрыть дверцу. Ей теперь все безразлично, у нее нет сил даже заплакать. Все тело ужасно ослабло. Она все смотрела и смотрела в почти пустой холодильник. Казалось, что он становится все больше и больше, и она затерялась в его полупустом полухолодном мире.

Глава 12

Я стоял и трепался с какой-то бабенкой после того, как запер ларек, и тут увидел, что в казино вошла мисс Шиндлер. Я искоса наблюдал за ней, пока она стояла в дверях и осматривалась вокруг.

Я видел ее до вечера только один раз, когда бегал в домик, чтобы взять несколько упаковок сигарет, которые мне нужны были у стойки. Была такая ночь, что, казалось, протяни руку и достанешь звезды, которые ярко висели над головой, такая ночь, какую никогда не увидишь в городе. Она сидела на переднем крыльце коттеджа, а из казино слабо доносились звуки музыки. Она посмотрела на меня и, мне показалось, что она хочет заговорить, но, очевидно, передумала. Она не произнесла ни слова, просто угрюмо и молча смотрела на меня, когда я брал упаковки и вышел. Я тоже не стал разговаривать с нею.

Я посмотрел на часы. Одиннадцать тридцать. Там в домике ночь, наверное, томительно тянулась. Весь вечер я только и думал, придет ли она сюда.

Взгляд ее остановился на мне, и она направилась в мою сторону. Я быстро тряхнул стоявшую со мной девушку. — Детка, вон идет жена хозяина, — соврал я. — Нужно доложиться.

Я покинул ее, хотя на лице у нее появилось сердитое выражение, но мне было все равно. Мы встретились с мисс Шиндлер посреди зала.

— Хэлло, — сказал я, улыбнувшись ей. — Я все думал, скоро ли вы придете сюда.

Она улыбнулась мне в ответ. Это была искренняя улыбка, и я понял, что злость у нее прошла. — Хэлло, Дэнни, — сказала она. Ее глаза встретились с моими. Извини, что я так вела себя днем.

Я проверил по глазам. Она действительно говорила правду.

Настороженность моя пропала, и у меня появилось теплое и дружественное чувство к ней. — Ладно, мисс Шиндлер, — мягко ответил я. — Вы просто были расстроены.

Она протянула свою руку к моей. — Мне было так одиноко там в домике.

— Я знаю это чувство, — медленно проговорил я, глядя вниз на ее руку. — Иногда я тоже так себя чувствую там. В городе этого не замечаешь, а здесь, в деревне такое огромное небо, что ощущаешь себя каким-то маленьким.

Мы постояли так еще немного в неловкой тишине, затем я услышал, как оркестр заиграл румбу. Я улыбнулся. — Хотите потанцевать, мисс Шиндлер?

Она кивнула, и я повел ее по залу. Я полуобнял ее, и мы вошли в ритм музыки. У нее легкая походка, и танцевать с ней было просто.

— Ты очень хорошо танцуешь, Дэнни, — улыбнулась она. — Ты и все остальное делаешь так же хорошо?

— Боюсь, нет, мисс Шиндлер, — я сокрушенно покачал головой. Я, однако, знал, что танцую хорошо; после трех лет здесь так оно и должно было быть. — Но Сэм говорит, что у меня хорошее чувство ритма. Он говорит, что поэтому-то я хороший боксер.

— Ты все еще хочешь быть бойцом? — с любопытством спросила она.

— Да я и не хотел бы, — ответил я, — но Сэм говорит, что у меня все естественно хорошо получается, и что, когда я подрасту, то смогу заработать кучу денег на этом.

— А деньги так важны?

Я чувствовал уверенное движение ее бедра у себя под рукой, когда пришлось выполнить сложную фигуру.

— Да уж не скажите, мисс Шиндлер, — парировал я. — Разве не так?

Она ничего не ответила на это. Никто не может дать ответа, когда разговор идет о деньгах. Она посмотрела на меня снизу вверх. — Не обязательно быть таким формальным здесь, Дэнни, — с улыбкой произнесла она. — Меня зовут Сейл.

— Я знаю, — тихо ответил я.

Мы продолжали танцевать, и я мурлыкал мелодию музыки себе под нос.

Сибоней — там, ти там там, ти там — Сибоней. Есть что-то особенное в музыке румбы. Если она вам действительно нравится, то в танце совсем теряется чувство времени. Мне она нравилась, и я чувствовал, что ей тоже.

Именно так музыка сблизила нас. Было такое ощущение, как будто бы мы танцевали вместе много раз и прежде.

Оркестр вдруг переключился на «Олд ланг сайн» и мы слегка удивились.

Мы неловко стояли, улыбаясь друг другу.

— На сегодня все, Сейл, — сказал я. — Должно быть двенадцать часов.

Она посмотрела на часы. — Точно.

— Благодарю за танец, мисс Шиндлер.

Она рассмеялась. Я удивился, услышав ее смех. Он прозвучал впервые с тех пор, как она приехала сюда. — Я же сказала тебе — Сейл, — улыбнулась она.

Я тоже рассмеялся. — Мне понравился танец, Сейл, — быстро проговорил я, — но теперь мне надо раздобыть себе комнату, иначе придется ночевать на веранде.

Она спросила сокрушенно: «Я тебя выставила из твоей комнаты?»

Я улыбнулся ей сверху вниз. — Это ничего, Сейл, вы ведь не знали.

— Ты уж извини меня, Дэнни, — твердо сказала она. — Ты сумеешь найти себе место?

Я ухмыльнулся. — Никаких проблем. — Повернулся, чтобы идти. — Спокойной ночи, Сейл.

Она схватила меня за руку. — Мне хочется выпить, Дэнни, — быстро произнесла она. — Ты можешь мне достать?

На лице у нее было нервное выражение, какое бывает, когда кого-нибудь ждешь и не знаешь, появится ли он. Мне стало жалко ее. — У меня есть немного холодного «Три целых две десятых», оставленного для Сэма, я могу вам его дать, — сказал я. Пиво « Три целых две десятых» только что разрешили законом этой весной.

Она деликатно поежилась. — Нет, не пиво. Есть что-нибудь другое?

— У Сэма есть бутылка «Оулд Оверхолт» в домике. Я могу достать вам сельтерской и льду.

Она улыбнулась. — Вот это чудно.

Я отпер небольшой холодильник за стойкой, взял оттуда бутылку сельтерской и протвешок со льдом, и снова запер холодильник.

В казино было почти пусто, когда я вернулся к ней.

— Ну вот, — улыбнулся я. — Я сейчас отнесу это вам в домик и покажу, где стоит спиртное.

Она последовала за мной в ночь. Когда мы вышли из казино, кто-то выключил свет, и окрестности погрузились во тьму. Я почувствовал, что она нерешительно топчется рядом со мной. — Держитесь за руку, — предложил я. — Я знаю дорогу.

Я думал, что она положит мне руку на плечо, но она взяла меня под ручку и пошла близко рядом со мной. Я так стеснялся, что несколько раз чуть не споткнулся. Когда я включил свет в домике, то почувствовал, что лицо у меня раскраснелось и горит.

Я стоял и смотрел на нее. Глубоко в глазах у нее таился смех. У меня в душе все смешалось. Я не знал, что и говорить.

— Мне все еще хочется выпить, Дэнни, — многозначительно сказала она.

Повернувшись поспешно в смущении к серванту, я открыл выдвижной ящик и вынул бутылку.

Она пила уже третий, а может быть и четвертый стакан, мы сидели на ступеньках домика, когда зазвонил телефон. Она все смеялась надо мной и дразнила меня оттого, что я не пью.

Я вскочил на ноги, вошел внутрь и снял трубку. Она не спеша двинулась за мной. К этому времени виски уже разобрало ее, и она была слегка хмельна, но, когда я ответил по телефону, она уже стояла рядом со мной.

Голос Сэма проскрипел в трубке и загремел в полутемной комнате.

— Дэнни?

— Да, Сэм.

— Я не смогу приехать сегодня, как обещал.

— Но, Сэм..., — запротестовал было я.

В трубке раздался женский смех. Сейл резко затаила дыхание рядом со мной. Лицо ее в потемках казалось очень бледным.

Сэм, казалось, очень тщательно подбирал слова. — Скажи тому парню, что ждет меня, что я задерживаюсь и что буду завтра утром после завтрака.

Тогда и завершим сделку, понял?

— Да, Сэм, я все понял. Но...

— Ну и отлично, малыш, — прокричал Сэм в трубку. — Увидимся завтра.

Трубка умолкла, и я положил ее. Я повернулся к Сейл. — Сэм задерживается по делу, — неловко проговорил я. — Он не сможет приехать сюда сегодня.

Она уставилась на меня слегка пошатываясь. Но она была не настолько пьяна, чтобы не давать себе отчета. — Не лги мне, Дэнни! — голос у нее опять осип от гнева. — Я все слышала!

Я посмотрел на нее. У нее было обиженное выражение липа. И во второй раз за этот вечер мне стало жалко ее. Я двинулся к двери. — Пожалуй, я лучше пойду, Сейл.

Вдруг я почувствовал, что она схватила меня за руку и удивленно обернулся. Я увидел, как она взмахнула другой рукой, и хотел увернуться.

Но не успел. Одна щека у меня горела от оплеухи, и затем она стала бешено хлестать меня обеими руками.

В потемках я схватил ее за кисти рук и стал удерживать. — Какого черта вы это делаете? — изумленно воскликнул я.

Она попыталась было высвободить руки, но это ей было не по силам.

Голос у нее был хриплый и злой, когда она бросила мне такие слова. — Тебе все это смешно, не так ли? — закричала она. Голос ее эхом отозвался в ночи.

Я попытался было удерживать ее одной рукой и прикрыть ей рот другой.

Она вцепилась мне зубами в пальцы и, вскрикнув от боли, я отдернул руку.

Она дико захохотала. — Больно, ага? Теперь ты знаешь, что чувствую я.

Теперь, может быть, тебе это не будет так смешно!

— Сейл! — тревожно зашептал я, сердце у меня колотилось. — Пожалуйста, тише. Меня же выгонят отсюда!

Ночному сторожу наплевать, что здесь происходит, если только не было шума.

Но мне не стоило беспокоиться, так как она уже слабо прислонилась ко мне и всхлипывала. Я тихо стоял, не смея пошевелиться от страха, что все начнется сначала.

Всхлипывая, она глухо пробормотала мне в грудь.

— Негодяй, негодяй. Все вы такие. Негодяи. Я погладил ей волосы. Они были очень мягкие.

— Бедная Сейл, — тихо произнес я. Мне действительно было жалко ее.

Она подняла голову и посмотрела на меня. Глаза у нее не могли сосредоточиться в темноте. Она слегка покачивалась у меня в руках.

— Да, — согласилась она. Гнев у нее перемешался со спиртным, и от этого она еще больше охмелела. — Бедная Сейл. Только Дэнни знает, что она чувствует.

Глаза у нее выжидательно прищурились. — Дэнни знает, зачем Сейл пришла сюда?

Я не ответил. Я не знал, что ей сказать.

Руки ее обвили мне шею, она повернула ко мне свое лицо. — Дэнни жалеет Сейл, — прошептала она. — Поцелуй Сейл.

Я стоял как деревянный, боясь пошевелиться. С меня и так уж достаточно приключений.

Она еще крепче сжала руки у меня на шее и притянула мою голову в себе. Я почувствовал, как ее зубы впились мне в нижнюю губу, и вздрогнул от боли. Она прошептала мне: «Дэнни знает, зачем Сейл пришла сюда, и он не отпустит ее отсюда просто так, а?»

Я попытался разглядеть в темноте ее лицо. Глаза у нее были закрыты, а губы — мягкими. Я вдруг рассмеялся. Это все для меня.

Я обнял ее крепче и поцеловал. Еще и еще раз. Зубы ее сильно прижимались к моим губам. Она как-то прогнулась у меня в руках и обмякла.

Я подхватил ее и понес к постели. Когда я клал ее на кровать, она кусала меня зубами за шею.

Я стоял и смотрел на нее, а пальцы мои торопливо расстегивали одежду.

Затем я нагнулся над ней и плотно наложил ей свои руки на тело. Ее руки взметнулись вверх ко мне в темноте. Послышался треск ее платья, когда я навалился на нее.

Шепот ее гремел у меня в ушах, а мой, сначала звучавший приглушенным эхом, медленно вздымался и затем слился с ее визгливым крещендо.

— Дэнни!

— О боже, мисс Шиндлер! Сейл!

Ночь была тихой, и я слушал мягкое дыханье Сейл у своего плеча. Я нежно тронул ей глаза, — они были закрыты, — ее щеки, — они были мокрыми, она плакала, ее губы были в синяках и слегка припухли. Они шевелились под моим прикосновеньем. Я наклонился, чтобы поцеловать ее.

Она отвернула лицо, губы у нее шевельнулись. — Хватит, Дэнни. Хватит, пожалуйста.

Я улыбнулся про себя и сел в постели. Потянулся и ощутил тепло и покалывание в теле. Встал с кровати, подошел к двери и открыл ее. Ночной воздух овеял меня прохладой. Я спустился по ступенькам на траву и стал втыкать пальцы в землю, ощущая как сила земли вливается мне в тело. Я поднял руки к ночному небу, пытаясь дотянуться до сияющих звезд. Высоко прыгнул в воздух за ними, упал и покатился по земле, давясь от душившего меня смеха.

Это была радость открытия. Так вот для чего я создан, вот почему я нахожусь в этом мире! Я схватил пригоршню земли и руками размял ее у себя в ладонях. Это моя земля, мой мир. Я — его часть, и он — часть меня.

Я развернулся, пошел обратно в домик и растянулся рядом с ее нагим телом. Через мгновенье я крепко уснул.

Глава 13

Чья-то рука сильно тряхнула меня за плечо, и я сел в кровати, сонно потирая глаза. В ушах у меня гремел голос Сэма: «Где она?»

Глаза у меня мгновенно распахнулись. Постель рядом со мной была пуста. Мягкая серость утра уже вползла в домик. Сэм с налитыми кровью глазами сердито смотрел на меня. — Где она? — снова заревел он.

Я глупо уставился на него. Я не знал, что ответить. Сердце у меня испуганно колотилось. В домике кроме нас никого не было, но я слишком перепугался, чтобы лгать.

Он схватил меня за плечи и вытащил из постели. — Не пытайся лгать мне, Дэнни! — грозно сказал он, размахивая кулаком у меня под носом. — Я знаю, что она была здесь. Портье сказал мне, что она не снимает номера, она остановилась здесь. Ты спал с моей девушкой!

Я открыл было рот, чтобы ответить, но оказалось, что в этом нет необходимости. В дверях раздался голос Сейл.

— Кто твоя девушка, Сэм?

Мы оба обернулись и с удивлением увидели ее. Я инстинктивно схватился за простыню и завернулся в нее, когда хватка Сэма ослабла. На ней был купальный костюм, с которого после бассейна все еще капала вода. От ее ног на полу остались мокрые следы, когда она подошла к нам. Она остановилась перед Сэмом и посмотрела ему в лицо.

— Так кто же твоя девушка, Сэм? — спокойно повторила она.

Тут пришла его очередь смутиться. — Ты же сама приехала сюда ко мне, проговорил он.

Глаза у нее стали большими. — Я тоже так думала, Сэм, — сказала она все тем же низким голосом, — но все оказалось не так. — Она отступила на шаг от него и оглянулась. — Но ты все-таки не знаешь, почему я на самом деле приехала сюда, так ведь, Сэм?

Он покачал головой и посмотрел на меня. Я уже натягивал на себя штаны. Он снова повернулся к ней.

Она говорила низким и жестким голосом, не глядя ни на кого из нас. — Я приехала сюда, чтобы сказать тебе, что поверила всем твоим обещаниям.

Что разведусь с Джеффом и буду жить с тобой.

Сэм сделал шаг в направлении к ней. Она подняла руку и оттолкнула его. Снизу вверх она смотрела ему в глаза.

— Нет, Сэм, — быстро сказала она. — Это было вчера. Сегодня же совсем другое дело. Я стояла совсем рядом с телефоном, когда ты разговаривал с Дэнни вчера вечером, и слышала все, что ты говорил. — Губы у нее скривились в горькой усмешке. — И тут-то я впервые все поняла. О тебе, о себе. Впервые я была совершенно откровенна сама о собой. Дело не в том, что ты мне нужен, или я тебе нужна. Дело в том, что мы одинаковы. Мы просто хотели. Точка. Кого? Это не имело значения.

Она взяла со стола сигарету и закурила. — А теперь убирайтесь оба отсюда к чертям, я хочу одеться.

В дверях я обернулся. Я так и не понял и половины из того, о чем она говорила, но некоторым образом я был ей благодарен. Она не смотрела на меня, а просто дымила сигаретой.

В неловком молчанье мы с Сэмом пошли к гостинице, и наши ботинки скрипели на росистой утренней траве. Голова у него была опущена, казалось, он глубоко задумался.

— Извини, Сэм, — сказал я.

Он даже не посмотрел на меня.

— Я ничего не мог поделать. Она была вне себя, — продолжил я.

— Заткнись, Дэнни, — грубо оборвал он меня.

Наши шаги глухо простучали по деревянным ступенькам гостиничного крыльца, и мы прошли к стойке портье. Я зашел за прилавок и взял сводку. — Я уеду, как только подведу итоги, — принужденно сказал я.

Он задумчиво посмотрел на меня. — Зачем? — спросил он.

Я удивился. — Ты же знаешь почему, — ответил я.

Он улыбнулся вдруг, протянул руку и взъерошил мне волосы. — Не бери в голову, чемпион. Никто ничего и не говорил о твоем отъезде.

— Но, Сэм...

К чертям! — громко засмеялся он. — Ведь не думал же я, что ты останешься малышом навсегда. И к тому же, пожалуй, ты мне сделал при этом услугу.

Я уехал на следующий день после Дня труда с шестьюстами долларами в кармане. Положил деньги на кухонный стол, чувствуя себя почти чужим в доме. За это лето все мы очень изменились.

Я вырос еще больше. Я уже больше чем на голову выше отца и матери.

Казалось, что они как-то неопределенно съежились. Они оба похудели по сравнению с весной, круглые щеки отца стали впалыми, а под глазами у него странные голубые круги. У матери волосы стали совсем седыми. На этот раз они и не скрывали своего отношения к деньгам. Нужда была слишком очевидна.

О многом мы переговорили во время первого совместного ужина, но кое-что осталось недосказанным. Да так оно и лучше. Незачем говорить о том, что мы и так знали. Это было написано у нас на лицах и выражалось в том, как мы говорили и действовали.

После ужина я вышел посидеть на крыльцо. Рекси подошла ко мне и растянулась рядом. Я почесал у нее за ухом. — Ты скучала без меня, девочка? — тихо спросил я. Она помахала хвостом и положила голову мне на колени. Конечно же, она скучала. Она была рада, что я дома.

Я посмотрел на улицу. И она тоже изменилась за это лето. Ее заасфальтировали, и от этого она стала ярче и новей.

Вышла Мими и села на ступеньку рядом со мной. Мы долго сидели так молча. Толстяк Фредди Конлон вышел из дома и, увидев меня, поздоровался. Я помахал рукой и посмотрел ему вслед.

Наконец Мими заговорила. — Нынче летом Марджори-Энн обручилась.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Да, — мимоходом ответил я. Я уже не испытывал к ней никаких чувств. Она была объектом моего детства, — С полицейским, — продолжила Мими. — Они поженятся, когда она закончит школу в январе. Он гораздо старше ее. Ему уже за тридцать.

Я повернулся и посмотрел на нее. — Ну и о чем тут беспокоиться? — прямо спросил я.

Она покраснела. — Я просто тебе рассказала о том, что произошло здесь за лето, — обиженно произнесла она.

Я снова отвернулся и стал смотреть на улицу. — Ну и что? — спокойно ответил я. По крайней мере здесь ничего не изменилось. Не прошло и нескольких часов, как мы уже опять ссоримся с Мими.

Голос у нее стал тверже и принял какой-то несносный тон. — Я думала, ты любишь ее.

Я чуть не улыбнулся про себя. — С чего это ты взяла?

Она посмотрела на Рекси, лежавшую между нами, и почесала ей голову. — Я думала, что она тебе всегда нравилась. Она говорила мне..

— Что она тебе говорила? — прервал я ее.

Наши глаза встретились в молчаливой борьбе. Она первой опустила взгляд. Я же по-прежнему смотрел на нее, широко раскрыв глаза и не мигая.

— Она, она говорила мне, что у вас с ней было, — промямлила она.

— Что было? — напирал я.

— То, чего нельзя делать, — ответила она, разглядывая свой маникюр.

— Когда ты уехал в июне, она сказала мне, что боится, как бы у нее не было ребенка.

Я вдруг улыбнулся. — Да она с ума сошла! — взорвался я. — Я даже не трогал ее.

По глазам Мими было видно, что у нее отлегло на душе.

— Правда, Дэнни?

Я все еще улыбался. Я вспомнил, что случилось в деревне. Марджори-Энн совсем спятила. Никто еще никогда не беременел от пальца. Я снова посмотрел на нее. — Правда, Мими, — тихо ответил я. — Ты же знаешь, что я тебе врать не буду.

Она улыбнулась мне в ответ. — Я в общем-то и не верила ей, Дэнни. Она так часто фантазирует. Она слегка коснулась моей руки. — Я рада, что она выходит замуж и уезжает отсюда. Она мне больше не нравится.

Мы молча смотрели вдоль улицы. Начало смеркаться и уличные фонари вдруг вспыхнули желтым светом.

— Дни снова становятся короче, — сказал я.

Она не ответила, и я повернулся к ней. В свете уличного фонаря она была похожа на ребенка, черные волосы падали ей на плечи. Хотя она была старше меня на два года, я чувствовал себя гораздо старше. Может быть это оттого, что у нее такие черты лица. У нее была тонкая кость, а рот неясно выражен. Интересно, ее кто-нибудь уже целовал? То есть по настоящему.

Затем я быстро отогнал от себя эту мысль. Только не моя сестра, она не такая девушка.

— Отец с матерью выглядят уставшими, — сказал я, — меняя разговор. — В городе, должно быть, очень жарко.

— Не только поэтому, Дэнни, — ответила она. — Ничего хорошего нет.

Дела идут плохо, и мы должны по всем счетам. На позапрошлой неделе молочная компания чуть ли не перестала нас обслуживать. Хорошо, что я устроилась работать на полставки в «А и С», иначе было бы еще хуже.

Я вытаращил глаза. Я знал, что дела неважны, но не думал, что все настолько уж плохо. — Я и не знал, — сказал я. — Мама ничего не писала об этом в письмах.

Она серьезно посмотрела на меня. — Ты же знаешь маму. Она никогда и не напишет об этом.

Я не знал, что сказать. Полез в карман и достал пачку сигарет. Сунул одну себе в рот и уже стал было прикуривать, как она прервала меня.

— И мне, Дэнни, — попросила она.

Я протянул ей пачку. — Я и не знал, что ты куришь, — удивленно сказал я.

— И я не знала, что ты куришь, — возразила она. Она посмотрела на дом. — И надо быть поосторожней, чтобы мать не видела, а то нам достанется обоим.

Мы вместе посмеялись и стали держать сигареты в кулаке.

— Как я рада, что кончаю школу летом, — сказала Мими. — Тогда я, может, сумею найти работу и смогу по настоящему помогать.

— Неужели все так уж страшно, а? — задумчиво произнес я.

— Да, — просто ответила она. — Мама даже поговаривает о том, чтобы отказаться от дома. Мы не успеваем платить до закладной.

— Этого нельзя делать! — Я теперь не на шутку взволновался. Это же мой дом! Да поверить в это просто невозможно.

Мими выразительно пожала плечами. — Можно или нельзя — это от нас не зависит. У нас просто кончаются деньги.

Некоторое время я помолчал. Я уже больше не ребенок, и никогда по настоящему и не верил, что это мой дом, как когда-то говорил отец, но я не хотел выезжать из него. Мысль о том, что в доме будут жить другие люди, другая семья будет есть в столовой, кто-то другой будет спать в моей комнате, тревожила меня. Мне здесь нравилось, и я не хотел уезжать отсюда.

— Может мне надо уйти из школы и поступить на работу, — осторожно начал я.

— Дэнни, нельзя! — протестующе воскликнула она. Тебе надо кончать школу. Мама с папой так настроены на это.

Я промолчал.

— Не беспокойся, Дэнни, — утешительно произнесла она, кладя мне руку на плечо. — Все образуется. Я знаю.

Я с надеждой посмотрел на нее. — Ты правда так думаешь?

Она улыбнулась. — Конечно. Она поднялась на ноги и бросила сигарету.

— Пойду-ка помогу мыть посуду, а то мама задаст мне.

Как мне хотелось думать, что она права! Она должна быть права. Мы просто не можем уехать отсюда. Что касается меня, так на свете просто не было другого места, где можно было бы жить.

Глава 14

Меня зовут Дэнни Фишер. Мне пятнадцать лет и четыре месяца. Я учусь в шестом классе средней школы Эразма Холла и хожу в первую смену. Сейчас час дня, и на сегодня уроки кончились. Я стою на углу Флэтбуш и Черч-авеню и смотрю на поток школьников, возвращающихся домой.

Говорят, в школе более трех тысяч учеников, и кажется, что сейчас все они проходят мимо этого угла. Они смеются, некоторые ребята заигрывают с девочками. С завистью в глазах я смотрю на них. Их ничто не заботит.

Их ничто не тревожит до завтрашнего дня, когда надо будет возвращаться в класс. А у меня другое дело. У меня есть дом, который я хочу сохранить во что бы то ни стало. Поэтому мне надо идти работать. Я смотрю на часы в витрине. Уже несколько минут второго. Я тороплюсь, так как мне в половине второго надо быть на работе.

Я иду по Флэтбуш-авеню. Сейчас конец октября, и уже чувствуется первый холодок зимы. Я плотнее запахиваю свою куртку. На минутку я останавливаюсь у кинотеатра и читаю афиши. Кажется, неплохая картина, и пока я там стою, некоторые ребята из школы идут ее смотреть. Мне тоже хотелось бы попасть в кино, но времени нет. Я опять иду дальше.

Прохожу по оживленному торговому кварталу. Лавки здесь поменьше, и они рассчитаны на местного покупателя в отличие от тех магазинов, что расположены рядом со школой. Я ускоряю шаг. Здесь почти что не за что зацепиться взглядом и нечему удержать меня.

Через полчаса ходьбы я добрался до шести углов, где сходятся Флэтбуш и Нострэнд. Здесь конечная станция ветки Флэтбуш линии метро ИРТ.

На этом перекрестке много продовольственных магазинов: «А и П», Бохэка, Роулстона, Даниэля Ривза, Фэер Март. В этот последний я вхожу и иду по длинному узкому магазину.

Мужчина за прилавком поднимает взгляд и орет мне. — Пошевеливайся, Дэнии. У нас куча неисполненных заказов!

Я перехожу на бег и попадаю в подсобное помещение. Кладу учебники на полку, беру с нее передник и бегу обратно в магазин, на ходу одевая его.

Заказы лежат на полу у двери, и я начинаю вытаскивать их наружу к тележке.

Выходит один из клерков и проверяет со мной счета. Он дает мне точную сдачу на доставку, и я отправляюсь. Я с тележкой вплетаюсь в ткань улиц и транспорта на весь день до захода солнца в шесть часов вечера. Затем беру тяжелую швабру и начинаю подметать магазин.

В семь часов я снимаю передник, аккуратно складываю его, кладу обратно на полку, чтобы он был под рукой завтра. Беру свои учебники, выхожу из магазина, а приказчик выпускает меня и тщательно запирает за мной дверь. Я торопливо иду по Нострэнд авеню до Ньюкэрк. У станции метро стоит автобус, и я сажусь в него. Приходится стоять, так как в автобусе много народу, возвращающегося с работы.

Я схожу на своем перекрестке и шагаю по кварталу. Ноги у меня болят, мускулы шеи и плеч ломит от множества поднятых за день коробок, но я забываю об усталости, когда Рекси бежит мне навстречу по улице и приветствует меня. От волнения она машет хвостом, а я смеюсь и треплю ей голову. Вхожу в дом все еще улыбаясь, мне тепло и радостно от нашей встречи.

Я бросаю пригоршню мелочи на кухонный стол. Медленно перебираю пятаки и гривенники. Восемьдесят пять центов. Сегодня хорошие чаевые. Я кладу двадцать пять центов в карман и ссыпаю остальную мелочь в фужер под раковиной.

Все это время за мной следит мама. Теперь она говорит. — Пойди наверх и умойся, Дэнни. Ужин готов.

Отец уже сидит за столом. Он протягивает руку и как бы похлопывает меня по плечу, когда я прохожу мимо. Он ничего не говорит, молчу и я. Мы оба сознаем наши чувства. Я доволен этим.

Каждый день получается небольшой приток мелочи, а по субботам, отработав полный день с семи утра до одиннадцати вечера, я получаю у управляющего зарплату за неделю. Три с половиной доллара. В добрую неделю получается иногда долларов десять вместе с чаевыми.

Хорошо, что мне учеба дается легко, потому что по вечерам я засыпаю над домашними заданиями и приходится доделывать их во время занятий на следующий день. Я валюсь в постель и засыпаю мертвецким сном, но, просыпаясь на следующее утро, я снова полон сил и бодр. На моей стороне неутомимость молодости.

Иногда я наблюдаю, как ребята на улице играют в пятнашки, и мне тоже хочется поучаствовать. Иногда я беру в руки футбольный мяч, который упустил кто-либо из ребят. Я подхватываю его, а пальцы мои инстинктивно ласкают его мягкую гладкую кожу. Я вспоминаю, как мне хотелось попасть в школьную команду. Затем бросаю мяч назад. Я смотрю, как он лениво кружится в воздухе и попадает в руки ловца. Затем я отворачиваюсь.

У меня нет времени играть. Я мрачен и задумчив. Я занят гораздо большей игрой. Я работаю, чтобы обезопасить свой дом.

Но действуют и силы, о которых мне ничего не известно. Холодные бесстрастные механизмы финансов и кредитов, механизмы бизнеса и экономики, которые взвешивают каждую жизнь в любом из слоев общества, и которые для меня лишь пустые слова в учебнике. И есть также люди, которые следят за этими механизмами.

Они очень похожи на отца и мать, на Мими и меня. Они одновременно и жертвы и администраторы. Они так же подчиняется правилам взвешивания, как и те люди, которых они взвешивают. Когда стрелка весов отклоняется слишком далеко, они делают пометку на клочке бумаги. Эту записку затем передают другим людям. Если те согласны с первыми наблюдателями, то заполняются другие бумажки и посылаются дальше, а затем отбрасываются все правила взвешивания. Потому что их действия настолько расстраивают весы, что уже невозможно ничего взвешивать, исходя из прежнего уровня.

Затем мы превращаемся в статистические данные. Эти данные очень строгая штука. Это весы другого рода, которыми заведуют актуарии. По ним определяются многие дела. Из них выводятся всевозможные причины, как источник нашей неспособности сохранить равновесие нашей экономики. Но ничто из этого не суммирует моих эмоций, моих чувств, чтобы научиться на ошибках. Ни моих, ни моей семьи, их интересует только равновесие, а не то, что мы чувствуем.

И конечно же не то, что я почувствовал в тот вечер в конце сентября, когда пришел домой с работы и увидел, что мама плачет.

Глава 15

Меня там не было, когда... мама посмотрела вверх на часы. Через несколько минут будет пора обедать. Она удивилась, как быстро прошло утро.

Проснулась она с таким сильным предчувствием беды и несчастья, что заставила себя работать не разгибаясь. Она вымыла и вычистила все уголки в доме, даже спустилась в подвал и переворошила золу, чтобы выбрать непрогоревшие куски угля, которые проваливались в колосник, когда вытряхивали решетку. Но несмотря на все заботы это предчувствие так и не покидало ее. Оно так и таилось в глубине сознания.

Она заспешила на кухню, налила в кастрюлю на плите воды и зажгла огонь. Тут она услышала какой-то шорох на полу. Рекси встала из-под кухонного стола и подошла к двери, где и остановилась, махая хвостом и глядя назад на маму.

— Хочешь на улицу? — спросила мама собаку, открывая кухонную дверь.

Собака, радостно лая, выбежала вон, а мать вернулась обратно к плите.

Она опустила яйцо в только что закипавшую воду.

Поев, она убрала со стола и сложила посуду в раковину. Устала.

Постояла, глядя на посуду в раковине. Она слишком устала даже для того, чтобы вымыть посуду.

Вдруг она почувствовала, что у нее тяжело заколотилось сердце, так что оно чувствовалось во всем теле. Она перепугалась. Много раз она слышала о том, как без всякого предупреждения с людьми происходят сердечные приступы. Она прошла в гостиную и села на кушетку, откинувшись на подушки. На ладонях у нее выступил пот. Она закрыла глаза и расслабилась.

Постепенно сердцебиение прошло. Ей стало легче дышать, и страх прошел. — Я просто устала, — произнесла она вслух. Слова эти гулко отдались эхом в пустой комнате. Она примет горячую ванну, при этом расслабится, и ей станет легче. Это все нервы, решила она. Она разделась в ванной, пока набиралась вода, аккуратно сложила одежду, положила ее на полку для полотенец и посмотрела в зеркало.

Рука ее нерешительно поднялась и тронула волосы. В них было много седины, а черные волосы, казалось, полиняли и стали тусклыми. Ведь вроде бы только вчера они были живыми и блестящими. А на лице у нее появились усталые морщинки, кожа уже не была такой мягкой и гладкой, какой она помнила ее. Казалось, что это вовсе и не она, а кто-то другой смотрит на нее из зеркала.

Она расстегнула лифчик. Груди ее, освободившись от механической поддержки, выпали из него и бесформенно опустились. Стала рассматривать себя в зеркале. Она всегда гордилась своей грудью. Помнится, как хорошо она была всегда скроена, какой твердой, крепкой и брызжущей жизнью была она, вскармливая детей. Отец бывало наблюдал за ней с восхищением. Он сидел и некоторое время спустя со смехом говорил ребенку: "Эй, ты, сосунок, может хватит? Может оставишь немножко папе?. Она вспыхивала при этом, смеялась, прогоняла его прочь и велела ему не быть свиньей, но тем не менее гордилась. А теперь посмотрите на нее. Она его больше не радует.

Да и кто теперь может польститься на это? Она повернулась от зеркала к ванне. Теперь уж это было неважно. У них обоих не осталось никаких желаний. Борьба последних нескольких лет унесла у них все. Воспоминания об удовольствии лишь тускло мерцали в памяти. Лучше всего оставить все это молодежи и тем, у кого нет забот.

Она осторожно опустилась в ванну. Постепенно тепло воды пронизало ее.

Ей стало легко и свежо. Нежное журчание воды, казалось, отгоняло ее страхи, и снова ей стало легко и спокойно. Она откинулась назад, ей было приятно ощущение струй воды на плечах. Она оперлась головой о кафель над ванной. Ее охватила дрема, и веки у нее отяжелели.

Я становлюсь старой глупой бабой, — подумала она, закрыла глаза и задремала.

И вновь у нее забилось сердце. Она попробовала было двинуть руками, но они отяжелели и стали безжизненны. Надо встать, — отчаянно подумала она, — надо встать. С усилием она приподняла голову, открыла глаза и стала испуганно озираться.

Вдруг ей послышался телефонный звонок. Она сразу проснулась.

Вспомнила, что поднялась наверх, чтобы принять ванну. Она, должно быть, вздремнула, посчитала она, — ведь вода была почти холодной. Телефон внизу звонил так настойчиво, что нельзя было его проигнорировать. Она быстро вылезла из ванны, торопливо вытерла ноги о коврик и, завернувшись в полотенце, побежала вниз отвечать. Подняв трубку и услышав голос отца, она поняла, что случилось что-то плохое. Ведь она весь день ждала этого.

— Мэри, — простонал он нетвердым голосом, — банк вынес решение не в нашу пользу, и они собираются исполнить его завтра!

Она постаралась быть спокойной. — А ты с ними разговаривал? — спросила она, и в ее голосе отразились его страхи.

— Я сделал все, — отрешенно ответил он. — Я просил их, умоляя дать мне больше времени, но они сказали, что больше не могут сделать ничего.

— А ты говорил со своим братом, Дейвидом? — спросила мать. — Может быть, он уделит тебе денег?

— Говорил и с ним, — ответил он. Он немного помолчал и с отрешенностью в голосе произнес : «Мы пропали, все.»

— Гарри, что же делать? — Перед ней мелькнуло видение семьи, бредущей по улицам в лохмотьях. Она сдерживала в себе приступ истерии.

— Сегодня вечером приедет на машине Дейвид, — ответил отец. — Мы попробуем освободить магазин, насколько это возможно. Спрячем товар у него, пока я не найду способ открыть дело где-нибудь еще.

— Но если вас поймают, тебя посадят в тюрьму, — закричала она.

— Что ж, пойду в тюрьму, — ответил он глухим, обыденным голосом.

— Бывает гораздо хуже. — Говоря о том, что случилось, он утратил способность к эмоциям.

— Они присовокупили и дом. — Он перешел на идиш, что с ним случалось довольно редко. — Аллес исс форлорен, сказал он, — все пропало.

Вот в этот вечер я пришел домой и застал мать плачущей у кухонного стола. А Мими, тоже со слезами на глазах, держала ее за руку.

В тот вечер я ушел не поужинав, отправился к отцу в магазин и стал помогать переносить поспешно упакованные ящики с товаром в машину дяди Дейвида.

В эту ночь, в два часа, я стоял на темной улице, а отец мой, горько плача все это время, смотрел на окна магазина и бормотал: «Двадцать пять лет, двадцать пять лет.»

В эту ночь я видел, как отец с матерью, рыдая, упали друг другу в объятья и понял, что у них тоже есть чувства, которыми они не в силах управлять. Впервые в жизни я увидел страх, отчаяние и безнадежность явно выраженными у них на лице. Я тихо прошел в свою комнату, разделся, влез в постель и лежал, глядя вверх в темноту. Их приглушенные голоса доносились снизу. Я не мог уснуть и смотрел, как утро вползает ко мне в комнату, и ничего нельзя было поделать.

Ничего!

В эту ночь я впервые признался себе, что это не мой дом, что в действительности он принадлежал кому-то другому, и что в душе моей больше не оставалось места для слез.

День переезда 1 декабря 1932 года

Не так. Все было не так, все шло кувырком. Я понял это в тот миг, когда, вместо того, чтобы идти домой, вошел в станцию метро ДМТ на Черч-авеню. Когда я встал утром, у меня было ощущение, что кто-то ударил меня в солнечное сплетение, и оно становилось все хуже в течение дня.

Теперь я чувствовал, как эта боль растекается у меня по всему телу. Я возвращался из школы, но возвращался уже не домой.

Когда я спустился по ступеням, на станции стоял экспресс, и я машинально побежал к нему. Я вбежал в вагон как раз тогда, когда двери уже закрывались. Свободных мест не было, и я прислонился к двери на противоположной стороне. Эта дверь открывается только один раз на всем пути, на Атлантик-авеню, так что, по крайней мере, можно стоять там почти безо всяких помех.

В поезде было холодно, и я запахнул поплотнее воротник своей цигейковой куртки вокруг шеи. Несколько дней тому назад прошел снег, но теперь улицы были достаточно хорошо вычищены. На путях еще было немного снегу, когда поезд подошел к Проспект-парку. На нас надвинулся туннель и скрыл от нас белый свет...Я глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от тошнотворного ощущения. Но не помогло. Даже стало хуже.

Сегодня утром тюки и ящики в уже каких-то странных и пустых комнатах напомнили мне: день переезда. Я тогда вышел из комнаты, не оглядываясь, по пятам за мной следовала Рекси. Мне хотелось забыть обо всем этом, забыть, что я когда-то был ребенком и верил, что это в самом деле мой дом. А теперь я уже стал достаточно взрослым и знал, что такие сказки говорят только детям.

Вдруг в вагоне снова стало светло. Я выглянул в окно: мы ехали по Манхэттенскому мосту. Следующая остановка — Канал-стрит. Там мне надо делать пересадку на ветку Бродвей-Бруклин. Поезд снова нырнул в туннель, и через мгновенье двери открылись. Мне пришлось подождать несколько минут следующего поезда, но все равно, когда я вышел наверх на углу улиц Эссекс и Дилэнси, было еще только без четверти четыре.

Это был совсем другой мир. Улицы заполнены людьми, которые непрерывно двигались, разговаривая на разных языках. Много уличных торговцев с тележками, кричали стоявшие на перекрестках со своими лотками зазывалы, всегда готовые свернуть их и бежать, если полицейские прикажут им убираться прочь. Было холодно, но многие были без пальто и головных уборов, у женщин на плечи накинуты шали. И везде вокруг слышен тихий, приглушенный голос бедности. На улице почти не было слышно смеха, за исключением детского, и даже дети, проявляя радость, вели себя сдержанно.

Я прошел по Дилэнси мимо дешевых лавок с шумными распродажами, мимо кинотеатра с большими афишами, рекламирующими утренние сеансы стоимостью в 10 центов. На углу Клинтон-стрит я свернул влево и два квартала до Стэнтон прошел с опущенной головой. Мне не хотелось смотреть вокруг, а тяжелое чувство у меня в груди подымалось к горлу.

Тут я посмотрел вверх. Да, это он: старый серый дом с полинявшими узкими окнами, вздымающийся на пять этажей вверх в небо. Ко входу вело небольшое крыльцо, а по обе стороны его были лавки. Одна из них была портновской мастерской, окна которой покрыты пылю, другая была пустой.

Медленно, неохотно я поднялся по ступеням. Наверху остановился и посмотрел на улицу. Вот здесь мы будем жить. Из дома вышла какая-то женщина и протиснулась мимо меня вниз по ступеням. Я почувствовал, как от нее пахнет чесноком. Я проследил за ней, пока она переходила улицу и подошла к торговой тележке, где остановилась и стала болтать с каким-то мужчиной.

Я повернулся и вошел в дом. В парадной было темно, и я споткнулся обо что-то на полу. Ругнувшись вполголоса, я нагнулся и стал было подымать этот предмет. Им оказался бумажный мешок, наполненный мусором. Я бросил его там, где нашел, и стал подниматься по лестнице. Три пролета вверх и на каждой лестнице стояли у дверей мешки в ожидании дворника, который должен убирать их. Тяжелый кухонный дух стоял в затхлом холодном воздухе коридоров. Я узнал нашу квартиру по багажу, стоявшему в вестибюле рядом с дверью. Постучал.

Дверь открыла мать. Мы постояли мгновенье, глядя друг на друга, затем, молча, я вошел в квартиру. Отец сидел у стола. Голос Мими доносился откуда-то из передней.

Я постоял на кухне, стены которой были покрыты странного цвета белой краской, под которой виднелись пятна грязи. Ярко-желтые занавески, которые Мими уже повесила на небольшое окошко у стола, создавали принужденное радостное впечатление. Она выжидательно посмотрела на меня. Я не знал, что и сказать. В это время ко мне из другой комнаты выбежала Рекси, помахивая хвостом, и я опустился на колени, чтобы приласкать ее.

— Очень мило, — сказал я, подняв голову.

Все помолчали некоторое время, краем глаза я увидел, что мать с отцом переглянулись. Затем заговорила мать. — Не так уж и плохо, Дэнни. На первое время, пока отец снова станет на ноги, сгодится. Пойдем, я покажу тебе квартиру.

Я последовал за ней по комнатам. Смотреть-то особо было не на что, да и что вообще можно разглядывать в небольшой четырехкомнатной квартире. Моя комната была вполовину меньше прежней, да и у них не намного больше. Мими собиралась спать на диване в гостиной.

Осматривая комнаты, я промолчал. Стены в них были окрашены все той же невзрачной белой краской. Что можно было сказать? Но главное — плата была невысока: двадцать пять долларов в месяц с паровым отоплением и горячей водой.

Мы вернулись на кухню. Рекси все так же следовала за мной по пятам.

Отец не проронил ни слова. Он просто сидел у стола и курил сигарету, поглядывая на меня.

Я потрепал собаке ухо. — С Рекси не было хлопот? спросил я его.

Он покачал головой. — Нет, она не беспокоила, — почти сухо ответил он. У него был другой голос, совсем не похожий на его, как будто бы он не совсем уверен в себе.

— Пойди погуляй с ней, Дэнни, — сказала мать. Она не выходила сегодня вообще. Думаю, что ей немного не по себе.

Я обрадовался, что надо что-то делать, пошел к двери и позвал ее.

— Возьми поводок, Дэнни, здесь незнакомое место, и она может затеряться, — сказал отец, протягивая его мне.

— Да, верно, — ответил я. Мы с Рекси вышли в темный коридор и направились вниз по лестнице.

Примерно на половине первого пролета я понял, что она не идет со мной. Она стояла на верху лестницы и смотрела вниз на меня. Я позвал ее:

«Пойдем, девочка.» Она не пошевелилась. Я позвал снова. Она уселась на пол и смотрела на меня, нервно помахивая хвостом. Я вернулся на площадку и прицепил поводок к ошейнику. «Ну, пошли, — сказал я ей, — не будь такой дурашкой».

Когда я снова стал спускаться по лестнице, она осторожно последовала за мной. На каждой площадке мне приходилось понукать ее идти дальше.

Наконец мы вышли на крыльцо, где она остановилась, глядя на улицу. Вдруг она дернулась было обратно в парадную. Поводок натянулся, и она села. Я стал рядом с ней на колени и взял ее голову в руки. Я чувствовал, как она дрожит. Я поднял ее и отнес вниз с крыльца. На улице она, казалось, не так уж боялась, но когда мы направились в сторону Клинтон-стрит, она испуганно озиралась. Ее вроде бы пугал шум транспорта.

Дальше по кварталу было меньше движения, и я решил прогулять ее в эту сторону. Перед кондитерским магазином я остановился у светофора. Мимо с грохотом проехал грузовик, и она сильно натянула поводок. Я услышал, как у нее захрипело в груди, когда поводок стал душить ее. Хвост у нее был опущен между ног. Теперь она действительно была напугана. Когда я снова стал на колени, чтобы успокоить ее, то услышал позади себя нахальный смех и оглянулся через плечо. Перед кондитерской стояли три паренька примерно моего возраста. Один из них хохотал над испуганной собакой. Они заметили, что я смотрю на них.

— В чем дело, друг? — с усмешкой спросил тот парень, который смеялся, — Твой щенок сдрейфил?

— Не больше твоего, друг, — съязвил я, все еще пытаясь успокоить ее.

Двое остальных ребят примолкли, услышав мой ответ. Они выжидательно посмотрели на того, с кем я говорил. Он многозначительно посмотрел на них и затем вразвалку подошел ко мне. Ситуация была слишком знакома. Ему придется постоять за свои слова. Я угрюмо усмехнулся. Вот ему будет сюрприз. Я почувствовал себя немного лучше, вероятность драки как-то ослабила боль в моей душе.

Он остановился надо мной. Я посмотрел на него снизу вверх, руки мои все еще были заняты собакой.

— Что ты сказал, друг? — медленно произнес он. Я криво улыбнулся. — Ты прекрасно все слышал, друг, — ответил я, копируя его голос, и стал подыматься на ноги.

Я видел, как подымается у него нога, но не сумел достаточно быстро увернуться. Он попал мне ботинком прямо в рот и я покатился навзничь на панель. Поводок вылетел у меня из рук. Я отчаянно перевернулся, чтобы схватить его, но он ускользнул. Я тряхнул головой, пытаясь прояснить ее и вдруг услышал визг.

Я вскочил на ноги, совсем позабыв о драке. Рекси бежала посреди улицы среди машин, испуганно кидаясь то туда, то сюда.

— Рекси! — завопил я.

Она развернулась и бросилась назад ко мне. Я услышал ее высокий визг, когда она исчезла под колесами небольшого грузовичка, поворачивавшего за угол и спешившего успеть на зеленый свет. Она взвизгнула еще раз, но уже слабее. Она лежала на панели на боку, грудь у нее вздымалась, ее прекрасный коричневый мех был забрызган кровью и грязью. Я упал на колени на панель рядом с ней.

— Рекси, — крикнул я сдавленным голосом. Когда я поднял ее, она тихо застонала, почти вздохнула. Глаза у нее затуманились от боли. Она мягко высунула язык и лизнула мне руки, на которых остался кровавый след.

Я прижал ее к себе, тело у нее слабо колотилось. Вдруг она выдохнула и замерла. Лапы у нее безвольно повисли. Свет померк у нее в глазах.

— Рекси, — умоляюще промолвил я. Я не мог поверить, она была такой живой, такой красивой.

— Рекси, девочка.

Какой-то мужчина протолкался сквозь обступившую меня толпу. Лицо у него было бледное.

— Господи, детка, — я даже не видел ее.

Я посмотрел на него невидящим взглядом. Мне запомнилось лишь его бледное лицо, ничего больше. Я направился к дому с Рекси на руках. Люди молча расступались передо мной. Плакать я не мог. Глаза у меня жгло, но плакать я не мог. Я поднялся на крыльцо, прошел затем в темную парадную, на странную лестницу с тяжелым запахом и остановился перед дверью. Я открыл ее ногой.

Мать, вскрикнув, вскочила со стула, — Дэнни! Что случилось?

Я глупо смотрел на нее. Вначале я не мог ничего сказать. Отец и Мими вбежали в комнату, услышав ее крик. Теперь они стояли передо мной, безмолвно глядя на нас с собакой.

— Она погибла, — наконец выдавил я и не узнал своего голоса. Он был хриплым и сипел. — Ее задавили.

На полу передо мной стояла пустая картонная коробка. Я стал на колени и осторожно опустил ее туда. Медленно прикрыл створки коробки и встал.

В глазах у Мими стояли слезы. — К-как это случилось?

Я позавидовал ее слезам. Мне тоже хотелось заплакать, может быть станет легче. К горлу у меня подступила горечь. — Так уж вышло, — просто ответил я. — Какая теперь разница как?

Я смыл у раковины кровь с рук и вытер их полотенцем. Затем взял коробку и пошел открывать дверь.

Голос отца остановил меня. — Ты куда?

— Похоронить ее, — глухо ответил я. — Нельзя же ее оставить здесь.

Он положил мне руку на плечо и посмотрел мне в глаза. — Как жаль, Дэнни, — участливо произнес он. В глазах у него светилось понимание, но это было уже неважно, теперь уже все было все равно.

Я устало смахнул его руку со своего плеча. — Да, очень жаль, — сердито сказал я. — Это все ты виноват. Если бы мы не потеряли свой дом и нам не пришлось бы переезжать, то этого никогда бы не случилось.

В глазах у него мелькнула вспышка боли, а руки у него буквально упали. Я ушел в коридор и закрыл за собой дверь. Это все он виноват. Не надо было терять дом.

Я сел на троллейбус Ютика-Рейд на площадке под мостом и держал коробку на коленях весь долгий путь через мост, через Уильямсбург и, наконец, вот Флэтбуш. Я вышел из троллейбуса на Кларендон-роуд, а коробка в руках казалась такой тяжелой, пока я шел по знакомым улицам. Я представлял себе, как она бежит за мной, помахивая хвостом. Мне даже слышался ее лай, когда она встречала меня. Мне виднелся ее прекрасный рыжевато-коричневый мех, и я как бы ощущал его шелковистую мягкость, когда гладил ее по голове. Я ощущал ее прохладный, влажный язык, лизавший мне уши, когда я становился на колени, приветствуя ее.

Когда я добрался до дома, было уже темно. Я остановился на улице поглядеть на него. Окна в нем были широко раскрыты, зияющие и пустые. Мы выехали только сегодня утром, но у него уже был отрешенный, заброшенный вид. Я посмотрел в обе стороны улицы, не видит ли кто-нибудь меня. Улица была пуста.

В доме Конлонов кое-где горел свет, когда я тихонько прошел по проулку, но меня никто не слышал. Я пошел на задний двор и положил коробку. Так будет правильно. Здесь она жила, здесь и будет покоиться.

Там, где она была счастлива.

Я осмотрелся. Мне понадобится лопата, чтобы зарыть ее. Интересно, осталась ли еще та лопата в подвале, которой мы выгребали золу. Я направился к дому. Затем остановился и пошел обратно к ней. Она не любила оставаться одна.

У меня в кармане все еще был ключ, и я открыл дверь. Я внес коробку в дом и положил ее на ступенях кухни. В доме было темно, но свет мне был не нужен. Я его знал наизусть.

Я спустился в подвал. Лопата стояла рядом с угольным баком, там где она всегда и была. Я взял ее и пошел назад по лестнице. Хотел было взять ее с собой на улицу, пока буду копать могилу, но передумал и оставил ее на ступеньках кухни. Она всегда робела при лопате.

Я старался копать как можно тише, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь услышал. Холодный ночной ветер стал хлестать мне в лицо, но мне все было нипочем. В своей цигейковой куртке я даже вспотел. Когда яма оказалась достаточно большой, я вернулся в дом, взял коробку и вынес ее на улицу.

Там я осторожно положил ее на землю. Когда я встал и взялся за лопату, в голову мне пришла мысль, а что, если она не умерла? Что, если она еще жива?

Я опустился на колени, поднял створки коробки, приблизил лицо к ящику и прислушался. Ничего не слышно. И все же я не верил сам себе. Я сунул руку в коробку и пощупал ей морду. Тепло уже ушло из ее тела. Медленно закрыл я коробку и поднялся на ноги.

Когда я засыпал ее землею, на глазах у меня выступили слезы. Молятся ли о собаках? Я не знал этого, поэтому прочел ей молитву. Она беззвучно слетела у меня с губ в ночи, и наконец земля выровнялась над ней. Я утоптал землю ногами. Взошла луна, и ее холодный зимний свет отбросил таинственные тени во дворе. Она любила холодную погоду, при ней она становилась живой и бодрой, ей хотелось побегать. Я пожелал ей хорошей погоды там, где бы она не оказалась.

Не знаю, сколько простоял я там с лопатой в руке, но, когда отвернулся, то совсем озяб. Слезы струились у меня по щекам, но вслух я не плакал.

Я вернулся в дом и, ни о чем не думая, поднялся к себе в комнату.

Приставил лопату к стенке и подошел к тому месту, где стояла моя кровать.

При ярком свете луны из окна на полу были видны отметины там, где Рекси обычно спала у меня под кроватью. Я лег на пол и заплакал. Соленая горечь слез стекала мне в рот, пока тело мое реагировало на скорбь души. Наконец я иссяк и отупело поднялся на ноги. Не оглядываясь, я вышел из комнаты, прошел вниз до лестнице и вышел из дому.

Когда я выходил из проулка, толстый Фредди Конлон возвращался домой.

Он с удивлением посмотрел на меня. — Дэнни! Что ты тут делаешь? — спросил он. — Что-нибудь забыл?

Я прошел мимо него, ничего не ответив, а он остался стоять на улице позади меня. Да, я что-то действительно забыл. Даже больше, чем предполагал.

Часы в витрине ювелирного магазина на углу Клинтон и Дилэнси-стрит показывали девять часов, когда я свернул и пошел вдоль квартала. Я двигался как во сне. Вокруг меня толпился народ, кругом был шум и сутолока, но я ничего не видел и не слышал. В теле у меня клокотала глухая боль и саднило лицо там, где меня ударили.

Я уже был на ступеньках дома, когда вдруг очнулся. Услышал шум транспорта, голоса людей. Я посмотрел вокруг, как будто бы видел все в первый раз. Свет из кондитерской на углу, казалось, манил меня. Ватага ребят все еще болталась у входа. Я спустился с крыльца и направился к этому углу.

Там я остановился и посмотрел на шайку, стоявшую у входа. Его там не было. Спокойно понаблюдав за ними некоторое время, я уже было собрался уходить, как вдруг увидел его. Он был в кондитерской, сидел за стойкой и потягивал молочный коктейль.

Я тихонько вошел в кондитерскую. Он сидел спиной к двери и меня не видел. Я похлопал его по плечу. Он обернулся. На лице у него промелькнуло узнавание.

— Выйдем, — махнул я рукой.

Он посмотрел на меня, потом на других ребят в кафетерии. Я не дал ему времени на раздумье, и снова ткнул его в плечо, на этот раз жестко.

— Выйдем, — повторил я грубым и безучастным голосом. Он оттолкнул от себя стакан и встал. — Сохрани его для меня, Мойше, — сказал он продавцу с гонором. — Я вернусь через минуту.

Я взял стакан и вылил его в раковину за прилавком. Все вытекло в грязную воду. — Забудь, Мойше, — сказал я все тем же бесцветным голосом. — Он не будет пить это.

Я повернулся к нему спиной и вышел на улицу. Его шаги простучали позади меня на бетонном полу. У края панели я остановился и обернулся. — Подними руки, — почти небрежно сказал я.

Он глянул на меня, затем подошел ко мне вплотную и полуоскалился. — Ты что, крепыш? Думаешь, силен, да? — усмехнулся он.

То жуткое чувство, которое весь день мучило меня, вновь вспыхнуло. — Да достаточно си... — начал было я и вдруг вспомнил.

Я резко отпрянул, но недостаточно быстро. Он ударил меня коленом в пах, а кулаком по лицу. Я упал вперед на руки и колени. Увидел, как его ботинок нацелился мне в лицо и попытался откатиться. Носком он попал мне в голову позади уха, и я растянулся на земле.

Шум транспорта доносился как бы издалека, в голове у меня страшно шумело. Я встряхнулся и снова стал на колени.

Он смеялся надо мной. — Ну, что, силен?

Я ухватился за гидрант рядом со мной и, подтянувшись, встал. Снова тряхнул головой. Она быстро прояснялась, и я почувствовал во рту теплый вкус крови.

Он все еще смеялся, все дразнил. — Ну а теперь каково, гамнюк?

Я с опаской поглядывал на него, все еще держась за гидрант. Пусть поговорит, он мне делает одолжение. Я почувствовал, как ноги у меня вновь наливаются силой.

Он снова стал медленно, с расстановкой приближаться ко мне, ничуть не торопясь. Он был полностью уверен в себе.

Все еще стараясь выиграть время, я отступил за гидрант. Мне нужно было еще несколько секунд. Хоть раз я теперь был доволен, что Сэм научил меня распределять силы и экономить их.

Он остановился и снова стал задираться. — Струсил, да? — напирал он.

— Совсем как твоя собака!

Я отпустил гидрант. Теперь я опять в норме. Вышел из-за гидранта. Он бросился на меня с размаху правой. Он и не догадывался, но в этом была его вторая ошибка, и этого было достаточно. Первая его ошибка была в промедлении.

Левой рукой я отбил его правую, а правую воткнул ему в живот, чуть пониже пояса. Он стал клониться вперед, а руками потянулся к паху, а в это время я сделал ему апперкот левой по скуле. Он полуразвернулся и начал падать. Я ударил его восемь раз по лицу и скуле до того, как он упал на панель.

Там он и растянулся у моих ног. Я наклонился над ним. Он, должно быть, был сильным, как конь, так как попытался встать. Я стукнул его по голове, и он растянулся совсем.

Несколько мгновений я поглядел на него, затем повернулся и пошел прочь. Тут я впервые понял, что вокруг нас собралась толпа. И вот я уже не услышал, а почувствовал внезапное движение сзади.

Я мгновенно обернулся. Он бежал за мной. Что-то блестящее из его поднятой руки промелькнуло вниз в мою сторону, и я прыгнул вбок. Я почувствовал, как у меня трещит рукав. Складной нож! По инерции он пролетел мимо, и я ударил его по затылку наотмашь.

Толпа расступилась перед ним, и он уткнулся в стену здания. Я быстро догнал его, нельзя было дать ему возможности обернуться.

Я схватил его руку с ножом и дернул ее назад к себе. Он взвыл. Я дернул еще раз, и нож, лязгая, полетел на панель. Я отбросил его ногой и развернул парня. Лицо у него исказилось от боли и страха. Глаза вылезали из орбит. Удерживая его голову прижатой к кирпичной стене, я стал молотить его по лицу свободным кулаком.

Во мне бушевала дикая радость. Впервые в жизни я насладился дракой. Я вдавил ему кулаком нос и почувствовал, как под ним хрястнула кость. Он снова вскрикнул. Я дико рассмеялся и ударил ему в рот. Когда он раскрыл его, чтобы хлебнуть воздуху, я увидел у него между зубами дыру. Я был счастлив. Никогда раньше я не был так счастлив. По щеке у него текла кровь. Мне хотелось, чтобы у него все лицо было в крови, я хотел, чтобы у него вообще не осталось лица. На глаза у меня опустилась красная пелена, я смеялся и бил его, и вопил от радости.

Затем я почувствовал, как чьи-то руки схватили меня и стали оттаскивать от него. Я попытался отбиться от них. Внезапная боль вдруг возникла у меня в затылке, и я как-то странно ослаб. Я отпустил его и упал вперед на землю. Мне прижали руки к бокам. Я глянул вверх, чтобы посмотреть, кто меня держит. Когда красноватая пелена стала подыматься, я разглядел темно-синюю форму полицейских.

Они отвезли меня в участок рядом с Уильямсбургским мостом и бросили в камеру. Меня навестил какой-то мужчина, доктор, который наложил мне пластырь на порезанную руку. Потом он ушел.

Я просидел там почти четыре часа, прежде чем кто-то снова пришел ко мне в камеру. Я очень устал, но спать не мог. Веки у меня отяжелели, но не закрывались. Я мог только думать. Перед глазами у меня стоял крошечный рыжевато-коричневый щенок, пытающийся выкарабкаться за мной по стенке карьера.

Дверь камеры щелкнула. В ней стоял полицейский. — За тобой пришел отец, сынок, — мягко сказал он.

Я встал и взял свою куртку с нар. Все было почти так, как будто бы я много раз уж проделывал это, но я ничего не чувствовал. Я медленно последовал за ним по серому коридору и вверх по лестнице. Он открыл дверь и жестом велел мне войти. Там в комнате сидел мой отец с каким-то еще мужчиной.

Отец вскочил на ноги. — Я пришел забрать тебя домой, Дэнни, — сказал он.

Я тупо уставился на него. Домой? В это место? Оно никогда не будет мне домом.

Человек, сидевший рядом с отцом, встал и посмотрел на меня. — Повезло тебе, мальчик, мы выяснили, что произошло. Этот парень, которого ты избил, будет неделями лежать в больнице. Но он негодник, и ты, пожалуй, сослужил нам хорошую службу. Ну, иди теперь и не причиняй нам больше хлопот.

Я не ответил ему и пошел к двери. Отец остался в комнате и стал благодарить его за то, что он сделал. Я прошел по зданию участка и вышел на улицу, где меня догнал отец и пошел рядом. У Дилэнси-стрит мы остановились у светофора.

— Мы с матерью так перепугались, Дэнни. Мы же не знали, что случилось с тобой. Голос у него был сиплый, но он старался говорить непринужденно. Обычно румяное лицо его было бледным в свете уличного фонаря. Мне казалось, что я уже слышал эти слова. Когда-то в другое время, где-то в другом месте. Я ничего не ответил.

Светофор переключился, и мы перешли улицу. На другой стороне он снова попытался заговорить. — Зачем ты это сделал. Дэнни? — На лице у него было написано страдание. Случилось нечто, чего он не понимал. — Это ведь на тебя не похоже.

Может быть, раньше это так и было, но теперь все стало иначе. Я был уже совсем в другом мире, и может я теперь уже другой Дэнни Фишер. Я этого еще не знал. И снова промолчал.

Он еще раз попробовал заговорить и затем умолк. Мы прошли еще два квартала и свернули на нашу улицу. На углу мы что-то замялись, посмотрели было друг другу в глаза и затем отвернулись в разные стороны.

Улица была пустая и грязная. На ней был скопившийся за день мусор.

Наши шаги простучали по панели.

Пошел снег. Я поднял воротник своей куртки. Краем глаза я видел, что отец идет рядом. И вот тогда-то я впервые представил себе, что будет дальше: мы с отцом чужие люди, молча шагающие в ночи.

Все дни моей жизни Книга вторая

Глава 1

Когда мы выходили из темного подъезда на улицу, отец посмотрел на часы. Он быстро сунул их обратно в карман и неуверенно глянул на меня. — Без четверти три, — пробормотал он. — Надо торопиться, а то опоздаю.

Я посмотрел на него безо всякого интереса. Мы живем здесь пять месяцев, а кажется, что нас разделяют годы. С самого первого дня, как мы переехали сюда, все шло наперекосяк. Теперь отец получил работу в аптеке на Дилэнси-стрит. Двадцать три в неделю.

— Пойдешь со мной? — спросил отец.

Я молча кивнул. Можно и пройтись. Я собирался встретиться с компанией на углу около пятидолларового с гривенником магазина. Ускорил шаг, чтобы поспеть за ним.

Память об этих пяти месяцах еще была свежа у нас. Те дни, когда я приходил домой из школы, а он сидел на кухне нашей захудалой квартиры, глядя на стены с выражением безнадежности и отчаяния на лице. Я пытался было жалеть его, но не мог. Он сам навлек на себя все это. Если бы только он был чуточку порасторопней.

И все же было нечто особенное в выражении его лица в тот вечер, когда он пришел домой несколько дней тому назад и рассказал нам о работе, которую ему только что удалось заполучить. Оно поразило меня, и у меня засосало под ложечкой. Двадцать три доллара в неделю для дипломированного фармацевта с двадцатилетним стажем. Это несправедливо. Этого хватит всего-навсего на пропитание.

Мы повернули за угол на Дилэнси и оказались перед аптекой, где работает отец. Он остановился и в нерешительности посмотрел на меня. Было видно, что он хочет спросить, что я собираюсь делать весь вечер, но гордость помешала ему сделать это. А сам я не стал ему ничего говорить.

— Скажи маме, что я вернусь домой к двум тридцати, — наконец произнес он.

Я кивнул. Он раскрыл было рот, как будто бы хотел сказать еще что-то, но затем закрыл его, как будто передумав. Вместо этого он слегка покачал головой и, расправив плечи, вошел в аптеку. На часах в окне было ровно три, когда он вошел внутрь. У меня еще оставалось свободное время, я прислонился к витрине аптеки и стал смотреть на прохожих. Из аптеки донесся чей-то голос, и я повернулся, чтобы посмотреть внутрь.

Из-за прилавка вышел какой-то человек, на ходу снимая куртку. — Боже мой, Фишер, — сказал он таким голосом, который слышно на двадцать ярдов вперед, но ни дюйма назад, — как я рад убраться отсюда! Боссу под хвост попала шлея, и он весь день не слезает с меня.

Отец молча взял у него куртку и посмотрел на настенные часы. На лице у него промелькнуло облегчение.

Маленький грузный человечек с сердитым лицом вышел из задней комнаты.

Он оглядел аптеку, и толстые стекла его очков заблестели на свету.

— Это ты, Фишер? — спросил он тонким, раздраженным голосом и не стал дожидаться ответа. — Поторапливайся, — продолжал он, — у меня есть пара рецептов для тебя.

В голосе отца прозвучал страх и покорность. Никогда раньше я не слышал такого.

— Да, г-н Гоулд, — ответил отец. Он поспешил в глубь аптеки. Шляпа и пиджак были у него уже в руках, когда он с извиняющимся видом повернулся к коротышке. — Я и не думал вас задерживать г-н Гоулд.

Человечек презрительно посмотрел на него. — Мог бы прийти и пораньше, не рассыплешься.

— Прошу прощенья, г-н Гоулд, — жалко пролепетал отец.

— Ну не стой здесь как пень, Фишер, — сказал г-н Гоулд, сунув два листка бумаги отцу в руки. — Надевай куртку и принимайся за работу. — Он повернулся спиной и ушел прочь.

Отец некоторое время смотрел ему вслед, на лице у него было отсутствующее выражение. Затем он посмотрел на рецепты, которые держал в руках, и медленно пошел к рецептурному прилавку. Он положил свой пиджак и шляпу на стул и быстро накинул форменную куртку.

Он положил рецепты на прилавок, разгладил их рукой и снова стал их изучать. Затем он взял с полки пузырек и мензурку. Я почти слышал тихое позвякивание пузырька о мензурку, когда он наливал жидкость трясущимися руками.

Вдруг он поднял взгляд и увидел, что я смотрю на него. В глазах у него мелькнула растерянность, а по лицу разлилась краска стыда. Я сделал вид, что ничего не заметил, отвернулся и небрежно пошел прочь.

Когда я пришел на место, компания уже была в сборе. Потихоньку мы отошли от угла. Нам не нужны были лишние глаза. Я не стал терять время и сразу приступил к делу.

— Вы знаете, что надо делать, — сказал я тихим, спокойным голосом. — Потихоньку заходим внутрь. По двое. Спокойно. Когда войдем все, я подам сигнал. Спит и Солли начинают драку в дальнем углу магазина. Когда все повернутся смотреть туда, вы займетесь своим делом. И запомните вот что.

Не хватайте, что попало, только то, что можно продать. Не болтайтесь попусту, глядя, что делает другой. Как только взял свое, вали. Ничего не жди. Уходи быстро. Все вы знаете, где собираемся потом. Прежде, чем являться, выждите час.

Я оглядел их. Лица у них были серьезные. — Поняли? — Ответа не последовало. Я ухмыльнулся. — Ну ладно. Я ухожу. Смотрите на меня и ничего не предпринимайте, пока я не подам сигнал.

Ватага рассыпалась, и я быстро пошел прочь. Завернул за угол и вошел в магазин «Пять долларов десять центов». Там было много народу. Хорошо, так будет легче.

Я протолкался по проходу вдоль прилавка с газ-водой. Затем взобрался на стул и подождал, когда ко мне подойдет девушка и начнет обслуживать меня. В зеркале за прилавком я увидел, что Спит и Солли прошли мимо меня.

Продавщица остановилась передо мной. — Что будете брать?

— А что у тебя есть, детка? — отпарировал я. Надо было протянуть время. Не все еще было готово.

Она устало посмотрела на меня, откинув со лба растрепавшиеся пряди волос. — Все написано на табличках, — ответила она скучным, усталым голосом. — Читайте.

Я сделал вид, что читаю таблички на зеркале позади нее. Вошли еще два пацана.

— Мороженое с двойным шоколадом и сиропом, — сказал я. — Особое, за гривенник.

Девушка прошла вдоль прилавка и наложила мороженое с небрежностью опытного работника. Столько-то сиропа, столько-то газ-воды, затем мороженое — две ложки, горкой в сторону клиента, чтобы он не сразу смог увидеть, что они полупустые, — затем еще газ-воды. Я огляделся.

Ребята были на местах и готовы действовать. Я подождал свой коктейль, надеясь, что она не расплескает его. Мне вдруг захотелось убраться отсюда.

Когда мы обговаривали это дело, идея казалась блестящей, но теперь мне было не по себе. Она вернулась назад по проходу и поставила коктейль передо мной на прилавок.

Я подал ей гривенник, и она звякнула кассой. Ребята наблюдали за мной краем глаза. Я воткнул трубочки в стакан, помешал ими и начал сосать.

Почувствовал сладкий вкус во рту, и в это время сзади раздался шум драки.

Медленно поворачиваясь в сторону шума, я усмехнулся про себя. Солли в это время падал в витрину, уставленную консервными банками. Грохот раздался на весь магазин, и люди побежали туда. Ребята работали чисто. Продавщица заговорила и я, вздрогнув, подпрыгнул. Она смотрела мимо меня.

— Что там происходит?

— Не знаю, наверное, драка.

— Мне кажется, это все подстроено, — сказала она.

У меня нервно застучал пульс. — То есть как? — спросил я.

— Эти ребята дерутся понарошку, — отметила она. — Могу спорить, что их друзья сейчас чистят лавку. Это старый прием. — Она обшарила глазами магазин. — Посмотри вон туда, видишь?

Она заметила одного из ребят, который набивал себе карманы у парфюмерного прилавка. Как раз в это время пацан обернулся и посмотрел на меня. Он было заулыбался, но я быстро качнул головой, и он бросился к дверям.

Я снова повернулся к прилавку. Девушка, широко раскрыв глаза, смотрела на меня.

— И ты с ними, — прошептала она.

Я быстро протянул руку через прилавок и ухватил ее за локоть, холодно улыбаясь.

— И что ты намерена делать при этом? — тихо спросил я.

Мгновенье она посмотрела на меня и улыбнулась в ответ. — Да ничего, — ответила она. — Это меня не касается. У Барбары Хаттон не убудет.

Я отпустил ее руку и посмотрел назад в лавку. Все ребята уже ушли, а пара мужчин выталкивала Солли из дверей. На лице у меня появилось выражение облегчения. Все еще улыбаясь, я вернулся к своему коктейлю и положил в рот ложку мороженого. Почувствовал, как шоколад тает во рту.

— Паршивый у тебя коктейль, — сказал я.

Она снова улыбнулась. У нее были густые черные волосы, а глаза — светло-карие. Губная помада ярко-красным пятном выделялась на ее бледном тонком лице. — А ты ловкий парень, — прошептала она.

Я почувствовал, как меня обдало жаром. Я понял, что понравился детке.

— Как тебя зовут, крошка? — спросил я.

— Нелли, — ответила она.

— А меня — Дэнни, — сказал я. — Живешь тут по соседству?

— На Элдридж-стрит.

— Когда заканчиваешь?

В девять часов, когда закрывается магазин.

Я вальяжно поднялся, чувствуя себя очень уверенно. — Встречу тебя на углу, — сказал я. — Может быть достанем что-нибудь клевое. — Не стал дожидаться ответа и пошагал туда, где мужчины поднимали витрину, в которую упал Солли. Некоторое время я понаблюдал за ними и вернулся к прилавку.

Девушка все еще смотрела на меня. Я ухмыльнулся ей. — Увидимся в девять, Нелли.

Она сразу же улыбнулась. — Я буду на углу, Дэнни. Я сделал ей ручкой и пошел к выходу, чувствуя, что она следит за мной взглядом. Проходя мимо парфюмерного прилавка, я взял расческу и провел ею по волосам. Затем пошел к дверям, бросив расческу в нагрудный карман рубашки.

Глава 2

Торговец серьезно посмотрел на меня. — Где ты взял все это? — спросил он.

— Вы хотите купить товар? — саркастически ответил я. — Или вам нужна его родословная?

Он посмотрел на коробку. Взял в руки банку пива и нервно перекладывал ее из руки в руку, пока говорил. — Не хочу, чтобы меня беспокоили менты, — сказал он. Я решительно протянул руки к коробке. — Тогда это купит кто-нибудь другой.

Он быстро схватил меня за руку. — Погоди. Я же не говорил, что мне это не нужно.

Я отпустил коробку. — Тогда не задавай лишних вопросов, пятнадцать долларов — и это все твое.

У него раздвинулись губы над пожелтевшими зубами:

— Десять.

— Четырнадцать, — быстро произнес я. Начался обычный ритуал. Здесь, на Йст-Сайде торгуются обо всем. Это и ожидалось.

— Одиннадцать.

Я покачал головой.

— Двенадцать, — он внимательно смотрел мне в лицо.

— Не-а, — ответил я.

Он резко вдохнул. — Двенадцать пятьдесят, — почти прошептал он. — Это предел.

Я посмотрел мгновенье ему в лицо, затем протянул руку. — Давай. — Он полез в карман, вынул оттуда грязный бумажник и раскрыл его. В нем был небольшой рулон денег. Он тщательно отсчитал деньги мне в руку. Я пересчитал их, запихал деньги в карман и повернулся было уходить, но торговец окликнул меня.

— Когда добудешь еще товара, — с жадностью сказал он, — приноси мне.

Я заплачу хорошо.

Я смотрел на него невидящим взглядом. Все было как в дымке.

Двенадцать пятьдесят поделить на семь будет меньше двух долларов каждому.

Игра не стоила свеч.

— Конечно, — ответил я, поворачиваясь. — Я запомню. — Но он меня больше не увидит. В этом деле нет навара.

Переходя Ривингтон-стрит, я посмотрел на часы. Было почти шесть. Мне же нужно встретиться с шайкой у кондитерского магазина только в семь. Я решил зайти домой и захватить ужин для отца. Мать каждый день посылала ему ужин в магазин. Тем самым я избавлял ее от лишней ходьбы.

В парадном воняло. Я с отвращением отметил мешки с мусором, стоявшие у дверей. Негодяй дворник был снова пьян и забыл убрать мусор утром. Как я ни насмотрелся на это, привыкнуть никак не мог.

Спотыкнувшись на шаткой ступеньке, я ругнулся себе под нос. Как мне все это обрыдло! Хорошо бы собрать достаточно денег, чтобы съехать отсюда.

Когда-нибудь я накоплю денег, мы выкупим свой дом и уедем из этого вонючего района.

Я открыл дверь и вошел в квартиру. Мать склонилась над плитой. Она устало посмотрела на меня.

— Отец сказал, что вернется домой к двум тридцати, — сообщил я ей.

Она кивнула.

— Я, пожалуй, снесу ему ужин, — предложил я. Она удивленно посмотрела на меня. С тех пор, как он устроился на эту работу, я впервые предложил свою помощь. — Может сначала поужинаешь сам? — спросила она.

Я мотнул головой. — Не хочу, — соврал я. — Меня угостили бутербродом с сосиской у Каца.

— Может быть, поешь супу? — настаивала она.

— Нет, мама, — ответил я. — Я сыт. — По величине кастрюли было видно, что еды еле-еле хватит и без меня.

Она слишком устала, не стала спорить, взяла из чулана эмалированный бидончик и стала наполнять его. Закончив, она тщательно завернула его в бумажный пакет и подала его мне. Я двинулся к двери.

— Приходи сегодня домой пораньше, Дэнни, — сказала она мне вдогонку, пока закрывалась дверь.

— Обязательно, мам, — ответил я и двинулся вниз по лестнице. Я остановился перед аптекой и заглянул внутрь. Там было несколько посетителей и их обслуживал приказчик. Отец, должно быть, в задней комнате. Я вошел в магазин и остановился у прилавка.

Резкий мужской крик донесся из задней комнаты. Я невольно прислушался, припомнив, что уже слышал его сегодня.

— Ты глупый осел, — кричал противный тонкий голос. — Не знаю, зачем только я взял тебя на работу. Все вы, кто раньше имел свое дело, ведете себя так. Вы считаете, что все знаете и не хотите никого слушать!

Голос затих и вместо него послышалось низкое бормотанье отца. Слов я не смог разобрать и поэтому посмотрел назад через стеклянную перегородку, отделявшую заднюю комнату от торгового зала. Отец стоял там и что-то говорил г-ну Гоулду. Гоулд свирепо смотрел на него, лицо у него было красным от гнева. Он снова начал кричать, не дожидаясь, когда отец закончит.

— Мне не нужны ваши отговорки и оправдания! Я пожалел тебя, когда ты пришел сюда и плакался, что тебе нужна работа, но, черт побери, либо ты будешь работать так, как мне этого нужно, либо полетишь отсюда вверх тормашками! Слышишь, Фишер? Либо по моему, либо вон! Вот так вот!

Теперь я отчетливо слышал отца. — Извините, г-н Гоулд, — бормотал он.

Он говорил пришибленным, подобострастным тоном, от чего мне стало не по себе. — Этого больше не повторится, г-н Гоулд, обещаю.

Во мне вспыхнула ярость. Я готов был убить сукина сына, который позволяет себе так разговаривать с моим отцом, который заставляет его так пресмыкаться. Никто не имеет права поступать так с человеком. Отец повернулся к этому человечку. Сквозь стеклянную перегородку мне была видна лишь его спина, плечи у него тяжело опустились, голова почтительно согнута.

Мои мысли прервал голос клерка. — Чем могу быть полезен, сэр?

Я оторопело повернулся к нему. На смену ярости пришло тошнотворное чувство. Я покачал головой и сердито двинулся к двери. Затем вспомнил, что в руках у меня бидончик с ужином, вернулся к прилавку и поставил его там.

— Это ужин доктора Фишера, — сказал я клерку и выбежал в дверь, а в ушах у меня все стоял визгливый голос Гоулда.

— Доллар с полтиной каждому? — сердито пробормотал Спит.

Я холодно посмотрел на него и спокойно ответил. — Сумеешь сделать лучше — делай сам.

Из угла губ Спита мелкими каплями стекала слюна, как это бывало всегда, когда он волновался. — Ну ладно, Дэнни, ладно, — поспешно заговорил он. — Я ведь не спорю.

Я закончил раздавать деньги, затем посмотрел на них. Я удержал с них два доллара, но они причитались мне. Ведь это моя затея.

— Что будем делать дальше, Дэнни? — спросил Спит, выжидательно глядя на меня.

— Не знаю, — ответил я, доставая сигарету. — Но только не это. Это дело не стоит выделки. — Я закурил. — Не волнуйтесь, что-нибудь придумаю.

Посмотрел на часы. Скоро семь. — Попробую сыграть в крэп в гараже, — сказал я. — Кто-нибудь пойдет со мной?

— Только не я, — быстро отказался Спит. — У меня свидание с дамой.

По крайней мере я так получу кое — что за свои деньги.

Шайка разошлась, и я один пошел за угол. Спит напомнил мне. У меня ведь свидание в девять с продавщицей из буфета. Кажется, она смышленая девушка. Вот это мне и подходит, я люблю таких. Терпеть не могу глупых. У них только одно на уме, когда начнешь зажимать их в углу. Нет. Смышленых же иногда можно и уговорить.

Я уже почти дошел до гаража. Подходя ко входу, я чувствовал себя уже лучше. Три с половиной доллара у меня в кармане — это ведь почти ничего.

Хорошо, если сумею купить даме кое-что выпить.

Остроносый мальчонка-итальянец стоял у входа в гараж на атасе. Я прошел мимо. Тот вытянул руку, останавливая меня. — Куда ты идешь? — спросил он.

Я убрал его руку ничуть не рассердившись. — Не беспокойся, — улыбнулся я. — Хочу попытать счастья.

Итальянец улыбнулся, узнав меня. — Ладно, Дэнни, — сказал он, возвращаясь обратно ко входу.

Я прошел через полутемный гараж к освещенному в глубине месту. Там, в скрытом от окружающих взоров автомобилями пространстве, стояла полукругом группа мужчин и подростков. Они переговаривались тихими низкими голосами, которые прерывались лишь металлическим позвякиванием костяшек. Когда я подошел, кое-кто из них глянул на меня, и, узнав, снова быстро перевел взгляд на пол. Их внимание было приковано к костяшкам, которые катались по полу и отскакивали от стены.

Я тихо постоял несколько минут, пытаясь уловить ощущение игры. Я не верю в то, что можно манипулировать костяшками, попытался угадать, кому везет, а затем старался следовать за ним. Там был один крепыш у которого, казалось, все идет хорошо. Понаблюдал за ним некоторое время. Он выиграл два кона, и я решился. В следующий раз, когда он делал ставку, я поставил туда же. Я бросил доллар на пол.

— Против, — сказал я. Крупье накрыл его.

Метавший набрал очки, и я проиграл. Затем я снова сделал как крепыш.

На этот раз выиграл. Снова делаю ставку и выигрываю. Почувствовал, как во мне забурлило возбуждение. Поставил снова и выиграл. Теперь у меня стало семь долларов, и я почувствовал себя счастливым.

Тот, кто метал, поднял голову. — У меня все, — с отвращением сказал он, вставая и отряхивая брюки.

Крупье посмотрел вокруг. — Кто хочет? — спросил он. Желающих но было.

Никто не хотел метать. Крупье был к этому привычен. Было что-то, что на языке игроков гласило о том, что метающий обречен на неудачу. И все же ему надо было продолжать игру. Он посмотрел на меня. — Возьми их, Дэнни, — показал он жестом. — Первый доллар бесплатно.

Я неохотно двинулся вперед и подобрал кости. У меня не было выбора. Я вступил в игру последним, а правило гласило именно так. Отказаться я не мог. Я начал трясти костяшки в руке.

И вдруг меня охватило чувство уверенности. У меня взволнованно забилось сердце. Я не могу промахнуться. Мне стало жарко. Бросил два доллара на пол. Еще один доллар опустился рядом с ними, это была ставка крупье. Я жарко подышал себе в ладони, когда на пол полетели еще деньги.

Бросил кости. Они бешено ударились об станку и замерли.

Свои! Я снова подобрал кости и снова стал их перетряхивать. На этот раз я их заговорил. Заговор, который постороннему не понять. Я чувствовал, как они согреваются у меня в руке, и знал, что они понимают меня, даже если никто другой не понимает. Я выиграл эти шесть долларов.

Выпало четыре очка. Я снова собрал их и продолжал нашептывать.

Уговорив их, я бросил и набрал нужное число.

Я снял девять долларов и оставил остальное на кону. В то время, как кости перекатывались у меня в руке, я почувствовал, что на лице у меня выступает пот. Меня трясла лихорадка.

Было чуть ли не без четверти девять, когда я опомнился и посмотрел на часы. Я отдал кости и вышел из игры. У меня было больше двадцати фишек.

Рубашка у меня взмокла и прилипла к спине, когда я выходил из гаража.

Паренек у дверей ухмыльнулся мне. — Уже чист, Дэнни? — подковырнул он.

Я тоже ухмыльнулся и бросил ему полдоллара. — Купи себе какую-нибудь шкуру, — сказал я. — Это гораздо большее удовольствие, чем кулак.

Глава 3

Я стоял на тротуаре перед «Пятью-десятью» и смотрел на выходящих из него девушек. Закурил сигарету. Было десять минут десятого. Она явно не торопится. А может она устраивает мне выдержку. Дам ей еще пять минут, а потом пусть катится ко всем чертям.

— Салют, Дэнни, — тихо сказала она. Она стояла рядом со мной. Я видел, как она выходила из дверей, но не узнал: в своей одежде она выглядела гораздо моложе, чем в форме.

— Привет, Нелли, — глаза у меня широко раскрылись. Она была совсем еще девочка. Во всяком случае, не старше меня.

— Ты не проголодалась? — спросил я поколебавшись некоторое время.

Она просто кивнула. Казалось, она несколько смущена, и не так самоуверенна, как была за прилавком в магазине.

Я взял ее за руку и повел к перекрестку, искоса поглядывая на нее.

Волосы у нее были очень черные, и голубоватые отблески отсвечивали в них, когда на них падал свет из витрины. Глаза широко раскрыты и, идя рядом со мной, она смотрела прямо перед собой. Губы у нее накрашены, но более мягким тоном по сравнению с тем, что было днем.

— Ты выглядишь моложе, — воскликнул я несколько удивленный.

Она повернула ко мне лицо. — Многие девушки гримируются, чтобы выглядеть старше в магазине. Иначе могут не удержаться на работе. — В глазах у нее появилось застенчивое тепло. — А ты выглядишь старше, чем прежде.

Я улыбнулся ей в ответ. От этого мне стало приятно. Мы стояли перед рестораном, тусклые желто-зеленые огни вывески которого мерцали нам в лицо.

ЧАУ МЕЙН 30 ЦЕНТОВ ОТБИВНАЯ СЬЮИ — Давай поедим, — предложил я, открывая дверь и пропуская ее вперед.

Усталый иссохший старик — китаец провел нас к столику. Он бросил нам на стол два меню и медленно шаркая прошел обратно к двери. Ресторан был полупуст, только два других столика были заняты. Для приличия я заглянул в меню, но уже знал, что мне нужно.

Затем посмотрел через стол на нее.

Она посмотрела мне в глаза. — Мне чау мейн, — улыбнулась она.

— И жареный рис. Мы смешаем все это, — быстро дополнил я. Мне не хотелось, чтобы у нее сложилось неверное впечатление. Я ведь не купаюсь в деньгах.

Молодой официант-китаец, такой же усталый как и старик, усадивший нас, поставил на стол чайник и томно стал ждать заказа. Я быстро его сделал, и он ушел. Затем я снова повернулся к девушке. Когда наши взоры встретились, она опустила глаза. По лицу у нее стал разливаться слабый румянец, и между нами вдруг возникла напряженность.

— В чем дело? — спросил я.

Она подняла глаза, и мы встретились взглядами.

— Мне не следовало бы быть здесь, — нервно ответила она. — Я ведь даже не знаю, кто ты такой. Мой отец...

— Твоему отцу это не понравилось бы? — прервал я, уверенно улыбаясь.

Я чувствовал себя теперь гораздо спокойней. — А сколько тебе лет?

Ее глаза твердо посмотрели на меня. — Семь... нет, шестнадцать, неуверенно ответила она.

— И давно ты там работаешь? — спросил я.

— Почти год, — сказала она. — Они думают, что мне больше лет.

— Старик с тобой обходится сурово? — спросил я. Сочувствие, которого я не мог сдержать, просквозило у меня в голосе и, кажется, отчужденности между нами несколько поубавилась.

— Да нет, он нормальный человек, пожалуй. Но ты ведь знаешь старомодных итальянцев. Только и талдычит, вот на родине то, на родине это. — Она откровенно посмотрела мне в глаза. — Я должна с работы приходить сразу домой. Я уже достаточно взрослая, чтобы врать насчет возраста для получения работы и чтобы приносить домой деньги, но еще недостаточно взрослая, чтобы гулять с мальчиками. Если бы он узнал, что я пошла с тобой, он задал бы мне трепку.

Я задумчиво разглядывал ее, удивляясь тому, что она так долго подбирается к сути. — Тогда зачем же ты пошла? — спросил я.

Она улыбнулась. — А может мне уж надоело жить по старинке. Может пора ему дать понять, что здесь совсем другая страна. Ведь здесь поступают совсем иначе.

— И это единственная причина? — спросил я, по-прежнему всматриваясь ей в лицо.

Под моим взглядом она снова стала краснеть. — Нет, не только, — призналась она, слегка покачав головой. — Мне хотелось пойти с тобой. Мне хотелось узнать, что ты из себя представляешь.

— Ну и как, понравилось?

Она утвердительно кивнула, а на лице у нее все еще играл румянец.

— А тебе? — тихо, застенчиво спросила она. Я потянулся через стол и взял ее за руку. Это будет легкая добыча. — Да, конечно, Нелли, — уверенно произнес я. — Конечно.

Она остановилась на углу под фонарем. — Лучше оставь меня здесь, Дэнни, — попросила она, глядя на меня снизу вверх. — Отец, может быть, ждет меня на крыльце.

— Вот так засада, — холодно сказал я. На глаза у нее набежала тень. — Нет, Дэнни, — искренно сказала она. — Поверь, нет. Ты просто не знаешь моего отца.

Ничего нельзя было поделать, она продала меня.

— Конечно, — небрежно сказал я, — я знаю эту старую шутку, и все-таки попался на нее. Я тебе почти не верю.

Она схватила меня за руку. — Поверь мне, Дэнни, — быстро заговорила она. — Я не стану тебя дурачить. Честное слово.

Я крепко держал ее за руку. — А что ты ему скажешь по тому поводу, что так поздно пришла?

— Я скажу, что задержалась на работе. Он знает, что иногда нам приходится так делать.

— И он рассердится?

— Нет, — ответила она. — Если так, то ему безразлично. Его не интересует, как поздно мне приходится работать.

Я отпустил ее руку и отступил в дверной проем магазина подальше от уличного фонаря.

— Иди сюда, — сказал я.

Она понаблюдала за мной мгновенье, затем нерешительно шагнула ко мне.

В голосе у нее вдруг зазвучала тревога. — Зачем?

Я спокойно смотрел на нее. — Ты знаешь, зачем, — проговорил я. — Иди.

Она сделала еще полшага и остановилась. На лице у нее появилось обиженное выражение. — Нет, Дэнни, я не такая.

Тогда я сказал резким и жестким голосом: « Тогда это ловушка». Вынул из кармана сигарету и сунул ее в рот. — Ну хорошо, детка. Вали.

Потешилась.

Я зажег спичку и поднес ее к сигарете. Когда я поднял взгляд, она все еще наблюдала за мной. В том, как она стояла, была какая-то особая настороженность, как у готовой убежать лани. Свет от уличного фонаря отбрасывал голубой искрящийся свет на ее волосы.

Я пустил в нее клуб дыма. — Ну, чего ждешь? Иди домой. Твой старик ведь ждет.

Она сделала еще один шаг ко мне. — Дэнни, я совсем не хочу так. Я не хочу, чтобы ты сердился на меня.

Я начал раздражаться. Коль уж попался, так попался, ну и все. Я и не надеялся выиграть тысячу. Но почему она так щепетильно подходит к этому? Я передразнил ее: « Дэнни, я совсем не хочу так!» Я горько рассмеялся. — И на кой ляд я пошел с тобой? — резко бросил я ей. — Чтоб попасть в ловушку на углу? Да у меня сколько угодно дамочек. Мне вовсе незачем было с тобой связываться.

У нее в глазах появились слезы. — Мне подумалось, что я тебе нравлюсь, Дэнни, — протянула она плаксивым голосом. — Ты мне нравишься.

Я быстро выскочил, схватил ее за руку и потащил за собой в полутемный дверной проем. Бросил сигарету на землю и обнял ее.

Почувствовал, как она вся напряглась, глядя на меня снизу вверх, глаза у нее были широко раскрыты от страха. Но она стояла совсем не шевелясь. — Дэнни!

Я резко поцеловал ее, чувствуя, как ее губы прижались к зубам. У нее были холодные губы. Я снова поцеловал ее. Теперь они стали теплей и слега разжались. Почувствовав, что они шевельнулись, я снова поцеловал ее.

Теперь они уже были теплыми и прижались к моим. Я смотрел на нее сверху вниз, слегка улыбаясь.

— Разве так уж плохо, Нелли?

Она уткнулась лицом мне в плечо. — Ты подумаешь, что я плохая, заплакала она.

Я был в замешательстве. Я ожидал вовсе не этого. Волнение сказалось на моем голосе: «А для чего же ты подыгрывала мне сегодня? Тебе уж пора понимать, что к чему. Ты же ведь не ребенок.»

Она посмотрела на меня вверх, ее темные широко раскрытые глаза смягчились, и страха в них больше не было.

— Ты мне понравился, Дэнни, вот почему. Потому-то я и не пошла домой, когда ты прогнал меня.

Я посмотрел на нее некоторое время, затем снова потянулся к ее губам.

Тело у нее расслабилось, напряженность улетучилась, и она ответила мне на поцелуй. Это был настоящий поцелуй. Я прижал ее к себе. — Но ты вела себя так хитро, — прошептал я. — Во время драки и потом. Ты поняла, что Спит и Солли играют. Откуда ты знаешь такие вещи, если сама не водишься со шпаной?

— Мой старший брат Джузеппе был боксером, — ответила она, не шевелясь у меня в объятиях. — Он научил меня различать, когда дерутся не по настоящему.

В темноте наши глаза встретились и задержали взгляд. — А ты меня опять не надуваешь? — У меня улетучивались последние сомнения.

— Нет, Дэнни, — ровным голосом сказала она.

Я снова поцеловал ее. На этот раз все оказалось иначе. В поцелуй была вложена раскованность и понимание. Из него исчезла жгучая нетерпеливость.

— Ты мне нравишься, — внезапно рассмеявшись, воскликнул я. — Ты смешная, но милая.

Она улыбнулась. — Больше не сердишься?

Я покачал головой. — Нет, крошка.

На этот раз она подняла лицо ко мне в ожидании моих губ. Я же не двигаясь, смотрел на нее сверху вниз. Глаза у нее были закрыты.

— Дэнни, — робко прошептала она, — поцелуй меня, Дэнни.

Я почувствовал, как изменились у нее губы. Они вдруг раскрылись, и она отчаянно прижалась ко мне. Я еще крепче обнял ее. Опустил руку у нее на спине и прижал к себе.

Глаза у нее по-прежнему были закрыты. Мы плыли в туманном облаке.

Исчез перекресток, пропал уличный фонарь, не было дверного проема. Исчезло все кроме давления наших губ. Я закрыл глаза, а руки мои искали тепла ее тела.

Шепот ее почти криком прозвучал у меня в ушах. — Дэнни, Дэнни, перестань! — Она судорожно хваталась мне за руки, отталкивая их от себя.

Я ухватил ее за запястья и стал удерживать их. Тело у нее испуганно дрожало. — Спокойно, детка, спокойно, — нежно произнес я. — Я не сделаю тебе больно.

Так же внезапно, как испугалась, она перестала паниковать и вновь уткнулась лицом мне в плечо. — О, Дэнни, я никогда раньше такого не испытывала.

Я взял ее подбородок в ладонь и поднял ей голову. В глазах у нее стояли слезы. — Я тоже, — искренне произнес я. И это действительно было так.

Глаза у нее широко раскрылись и округлились от удивления. — Дэнни, ты..., — она замешкалась. — Как ты думаешь, может мы влюблены?

Я смутился. Сам не знаю. Попытался улыбнуться.

— Может быть, да, Нелли. Может быть.

Почти в то же время, как я произнес эти слова, между нами, казалось, проскользнуло смущенье, и мы отстранились друг от друга. Она посмотрела вниз и стала оглаживать платье. Когда она закончила, я уже курил сигарету.

Она протянула руку и взяла ее. Так мы стояли молча, рука в руке, пока сигарета не сгорела вся.

Затем я бросил ее, она упала на мостовую, рассыпаясь искрами, а мы повернулись и стали смотреть друг на друга. Я улыбнулся. — Привет, Нелли.

— Привет, Дэнни, — застенчиво прошептала она. Мы еще посмотрели друг на друга мгновенье и вдруг рассмеялись. Вместе со смехом, казалось, исчезло и смущенье. Я наклонился и быстро поцеловал ее, а руки наши сжимались и разжимались, когда встречались и расходились губы.

— Надеюсь, отец твой не будет серчать, — сказал я.

— Не будет, улыбнулась она. Я скажу ему, что работала. Мы вышли из дверного проема и подошли к перекрестку под уличный фонарь. Лицо у нее было разрумянившимся и светлым, глаза сияли совершенно новой теплотой, а ее белые зубы сверкали между красных губ, когда она улыбалась мне.

— Я говорил тебе, что ты красивая? — игриво спросил я.

— Нет.

— Наверное, мне было некогда, — ухмыльнулся я. Так что говорю тебе об этом сейчас. Ты очень красивая. Как кинозвезда.

— О, Дэнни! — она очень крепко сжала мне руку.

— Тебе, пожалуй, пора идти, — серьезно сказал я. Она кивнула.

— Ну тогда, спокойной ночи, — сказал я, отпуская ее руку.

— Мы увидимся еще, Дэнни? — тихо спросила она.

— Обязательно, — сразу же улыбнулся я. — Я зайду в магазин завтра. У нее посветлело лицо. Я тебе приготовлю особый коктейль. Три полных ложки мороженого.

— Три ложки! — воскликнул я. — Тогда я там и останусь! Она снова улыбнулась. — Доброй ночи, Дэнни.

— Доброй ночи, крошка.

Она пошла было через дорогу, но затем вернулась ко мне. У нее было озабоченное выражение лица. — Ты ведь не приведешь своих приятелей, так?

Ведь их могут поймать.

— Ты беспокоишься о них, Нелли? — рассмеялся я.

— Мне наплевать на них, — сердито оказала она. — Я беспокоюсь за тебя.

Я почувствовал, как по мне прокатилась теплая волна. Хорошая она пацанка! — Я не приведу их.

У нее было все еще серьезное лицо. А зачем тебе водиться с ними и заниматься такими делами, Дэнни? Тебя ведь могут поймать. Ты разве не можешь устроиться на работу?

— Нет, — сдержанно ответил я. — Мои не позволят мне бросить школу.

Она протянула руку и понимающе сжала мою. В глазах у нее сквозила глубокая озабоченность. — Будь осторожен, Дэнни, — тихо попросила она.

Я снова улыбнулся. — Обязательно, — пообещал я.

Она поднялась на поребрик и быстро поцеловала меня. — Спокойной ночи, Дэнни.

— Спокойной ночи, детка.

Я проследил, как она перебежала улицу и скрылась в парадном. На мгновенье она задержалась там и помахала мне рукой. Я помахал ей в ответ.

Затем она исчезла в подъезде.

Я повернулся и пошел по улице. Настроение у меня было прекрасное. Оно было настолько хорошим, что я почти забыл, насколько противно мне жилось здесь. Затем я переходил Дилэнси-стрит и снова увидел г-на Гоулда.

Глава 4

Он стоял перед аптекой и запихивал в карман небольшой парусиновый с кожей мешочек. Я сразу понял, что это такое. Этот мешочек предназначался для сдачи ночной выручки в банк.

Я автоматически нырнул в какой-то подъезд и стал наблюдать за ним.

Глянув на часы, увидел, что было без нескольких минут двенадцать. Он еще раз глянул в витрину, затем направился по Дилэнси-стрит в направлении Эссекс. Я медленно поплелся за ним, отстав примерно на полквартала.

Сначала я не отдавал себе отчета, зачем я это делаю, но, следуя за ним, понял наконец причину. Он свернул на Эссекс и ускорил шаг. Я, не отставая, перешел на другую сторону улицы, а в это время у меня в мозгу созревала идея.

Он шел в банк на углу авеню А и 1-й улицы. Там он вынул мешочек из кармана и бросил его в ночной сейф. Затем повернулся и пошел к началу авеню А.

Я помедлил за углом, наблюдая, как он уходит. Меня не интересовало, куда он пойдет дальше. Я закурил сигарету и задумался.

Когда я впервые переехал сюда, казалось, что попал в совсем другой мир. Так оно и было. Этот мир отличался от всего того, что я знал раньше.

Здесь действовало только одно правило: либо бороться, либо голодать. И при этом не соблюдалось никаких правил.

Дети знали об этом даже лучше взрослых. Их воспитывали так, чтобы они добывали себе все, что можно, как можно раньше. Они здесь были жестокими, злыми и циничными. Сверх всякой, как мне казалось, меры. Меня спасало от смерти здесь только одно. Я дрался лучше их и нередко соображал быстрее.

Однако, на это потребовалось некоторое время. Вначале они смотрели на меня искоса. Они никак не могли понять меня. После драки в тот день, когда задавили Рекси, они несколько зауважали меня. Но познакомился я с ними только тогда, когда начал болтаться у кафетерия.

С этого момента я стал командовать парадом. Паренек, которого я избил, был вожаком шайки. Теперь же они болтались бесцельно. Спит и Солли попытались было занять его место, но не сумели завоевать уважение остальных. Они понимали только один язык — язык физического превосходства.

Однажды Спит подошел ко мне, когда я ел гоголь-моголь. Обрызгав меня слюной, он пригласил меня вступить в шайку. Я выслушал его настороженно, но некоторое время спустя сошелся с ними. Мне здесь было слишком одиноко, мне нужно было к кому-то прибиться. Ну что ж, хотя бы к ребятам со Стэнтон-стрит.

Но больше всего меня волновали деньги. Отсутствие денег, как миазмы витало над нижним Ист-Сайдом. Это была просто чума. Оно просматривалось везде, куда ни повернись: в грязных улицах, в афишах на витринах магазинов, в плохо ухоженном жилище. Оно было слышно везде: в криках уличных торговцев на Ривингтон, в тщательном отношении к мелкой монете в лавках.

Коль у тебя в кармане есть доллар, то ты король. Коль у тебя его нет, то надо искать кого-либо, у кого он есть, и кто может за тебя заплатить.

Но короли больше не проживали на Ист-Сайде за исключением тех, кто мог набрать достаточно грошей при общей бедности и обеспечить себе более менее сносную жизнь.

Их было много таких: букмекеров, ростовщиков и шпаны. Они были ловкачи, герои. Им завидовали, они были сильными, им удавалось выжить. Они служили нам примером, мы их считали выдающимися.

Они были такими людьми, какими хотелось стать нам. Не такие размазни, как наши отцы, которые оказались на обочине, потому что неспособны справиться с временем. Отцы наши были людьми Ист-Сайда. И их было предостаточно. Но мы уж не будем такими, как они, если повезет. Мы шустрее их. Мы будем королями. И когда я стану королем, выкуплю свой дом в Бруклине и уеду из этого гиблого места.

Я пошагал назад к дому. Спит спрашивал, что будем делать дальше.

Тогда я не знал этого. Я только знал, что пятидолларовая с гривенником работа не стоит хлопот. Но теперь знаю. Тем самым я убью двух зайцев. Я решил зайти в кондитерский магазин, прежде чем пойти наверх и обговорить все это со Спитом и Солли.

Я беспокойно ворочался в постели, так как был слишком возбужден и не мог уснуть. На улице у меня под окном громко прозвучал автомобильный сигнал. Я молча слез с кровати и сел у окна. Закурил сигарету и стал смотреть наружу.

На улице стоял грузовик мусоросборник. До меня доносились слабые металлические звуки мусорных бачков, стучавших по бортам машины, когда их опорожняли. Мне вспомнилось выражение лица Спита, когда я впервые объяснил смысл работы пацанам. Он испугался. Но Солли горячо поддержал идею, поэтому согласился и Спит. Все это можно сделать втроем. Но прежде нужно будет проверить распорядок Гоулда, это было очень важно.

Одному из нас нужно будет следить за ним несколько вечеров подряд после выхода из магазина и уточнить все его остановки и привычки. А затем в одну прекрасную ночь мы набросимся на него.

Я сообщил им, что в мешке было пару сотен долларов. Нам нужно лишь оглушить старикана и хапнуть бабки. Дело верное. Я не говорил им о том, что мой отец работает в этой аптеке. Это их не касалось.

В одном из открытых окон послышался девичий голос, и я подумал о Нелли. Странная она была пацанка для итальяшки. Они обычно вели себя шумно и грубо, и как только открывали рот, сразу было понятно, что они итальянцы. Но она была совсем другой. Она разговаривала тихо, была мягкой и милой.

И я ей тоже нравлюсь. Я уже знал об этом. Интересно, как иногда все складывается. Начинаешь ухаживать за дамой с одной целью и вдруг обнаруживаешь, что все оказывается совсем иначе. Что дама оказывается порядочной, и что она тебе действительно нравится. И тогда уж больше не хочется делать ничего такого, что могло бы ей не понравиться.

Очень все это необычно. Я никогда еще на испытывал подобных чувств к какой-либо даме. Помню, как она сказала: «А может мы влюблены?» Может быть так. Я не мог придумать никакого другого объяснения этому. Никогда у меня не было такой дамы, которую достаточно было держать в объятьях, разговаривать с ней и просто быть рядом. Может быть, она и права была, когда говорила это.

До меня вновь донесся девичий голос. Я вытянул шею и высунулся в окно, чтобы увидеть ее. Но улица была пуста. И тут снова послышался этот голос. В нем было что-то знакомое, мне знаком этот голос, но он казался каким-то странным, доносясь ко мне в окно.

Девушка снова заговорила. На этот раз я понял, что голос исходит с крыши у меня над головой. Посмотрел вверх. Над парапетом я заметил огонек сигареты. Это был голос Мими. Интересно, что это она делает на крыше в такое время? Было уже больше часа ночи. Тогда я вспомнил, что она говорила что-то о свидании с парнем с ее работы, в которого она втюрилась, какой-то Джордж. Я подковыривал ее тем, что она гуляет с хлыстом, который работает в конторе, а она сердилась. — Уж он-то лучше той шпаны, с которой ты ошиваешься, — возразила она.

Я решил подняться наверх и посмотреть, чем занимается барышня-расфуфыря. Уж я то знал, что, если в этом районе ты лезешь ночью на крышу, то вовсе не для того, чтобы любоваться на звезды. Я натянул штаны и молча вышел из комнаты.

Дверь на крышу была открыта, и я тихонько вышел наружу. Спрятавшись в тени двери, я стал выглядывать оттуда. Это точно была она, и, конечно же, он. Они тесно сплелись. Я наблюдал за ними.

Они отстранились друг от друга, и в свете луны я рассмотрел лицо Мими. Я резко затаил дыханье. Теперь уж она не была такой паинькой. Парень заговорил глухим голосом. Слов я не мог разобрать, но, кажется, он упрашивал ее. Мими покачала головой, и он разразился еще одним потоком слов.

Она снова покачала головой и заговорила сама. — Нет, Джордж, и не говори о женитьбе. Ты мне очень нравишься, но мне уже надоело беспокоиться о деньгах, и все у нас будет точно так же. Я этого не хочу.

Я усмехнулся про себя. Мими вовсе не дурочка. Деньги есть деньги. И все же было как-то забавно слышать о том, что она может выйти замуж. Я теперь понял, что она совсем взрослая, что она больше не ребенок.

Парень снова притянул ее к себе. Он что-то сказал и поцеловал ее. Я смотрел на него все еще ухмыляясь. Несмотря на все ее чопорные манеры она знала толк в том, как целоваться. Видно было, что она далеко не в первый раз здесь на крыше. Я молча повернулся и спустился по лестнице к себе в комнату.

Минут пятнадцать спустя я услышал, как открылась дверь и вышел в коридор. Она молча закрывала дверь и, когда обернулась и увидела меня, даже подпрыгнула.

— Что ты здесь делаешь, Дэнни? — удивленно спросила она.

Я ничего не ответил, а просто стоял и улыбался.

Она сердито уставилась на меня. — И чего ты ухмыляешься?

— У тебя размазалась губная помада, — сказал я, еще шире и понимающе улыбаясь.

Она подняла руку ко рту. — Ты не спал, чтобы шпионить за мной?

— Не-а, — покачал я головой. — Ты со своим дружком так шумела на крыше у меня над головой, что спать невозможно.

— У тебя лишь дурное на уме, — бросила она мне.

— Разве? — спросил я, все еще улыбаясь, и показал ей на платье. Она посмотрела вниз, и глаза у нее распахнулись от удивленья.

Весь перед ее платья был усыпан пятнами губной помады. Она посмотрела на меня, и у нее покраснело лицо.

— Послушай совета своего братишки, детка, — сказал я. — Когда пойдешь в следующий раз на свидание, сотри сначала помаду. Она не отстирывается, и при этом сэкономишь на платье.

Она сердито закусила губу. От ярости она не нашлась, что ответить.

Я снова усмехнулся и пошел назад к себе в комнату. — Спокойной ночи, Мими, — бросил я через плечо. — Не забывай, о чем я говорил.

Глава 5

Отец пришел к завтраку, когда мы уже начали есть. Я глянул на него снизу вверх. На лице у него были морщины, которые появились не только от усталости. Полосы боли и отчаяния, вызванные унижением, четко проступали на когда-то круглых щеках.

Меня охватила волна сочувствия к нему. Пронзительное чувство гордости, которое я испытывал всем своим существом, омрачалось медленным распадом его сущности. Я встал. — Садись сюда, папа, — быстро проговорил я, к окну. — Это было самое удобное место на кухне.

Он медленно опустился на стул и с благодарностью глянул на меня.

— Благодарю за то, что принес мне ужин, Дэнни, — устало сказал он. — Я был занят и не видал, как ты приходил.

Я кивнул. — Приказчик говорил мне, — сказал я, щадя его чувства. Было видно, что ему не хочется, чтобы я признался, что слышал, как Гоулд орал на него.

Мама подошла к столу и поставила тарелку каши перед ним. — Что ты не поспал подольше, Гарри? — озабоченно спросила она.

Он поднял на нее глаза. — Разве можно спать, когда наступает день? Я никак не могу привыкнуть к этому.

— Однако тебе нужно отдыхать, сказала мать. — Ты так много работаешь.

Он взял ложку и, не ответив, начал есть. Но аппетита у него не было, и вскоре он отодвинул тарелку от себя. — Дай мне просто кофе, Мэри, — устало произнес он.

Мать поставила перед ним чашку кофе. — Вчера было много работы?

— спросила она.

— Г-н Гоулд нагрузил меня, — ответил он, не поднимая головы. Затем он глянул на меня, осознав, что сказал. Было видно, что он задумался о том, что мне было известно.

Я же сделал беспристрастное лицо. Что касается его, то я ничего не знаю, ничего не видел, ничего не слышал. — А что из себя представляет этот Гоулд? спросил я, глядя себе в тарелку.

Почувствовал, что отец смотрит на меня. — А почему ты спрашиваешь?

Я так и не поднял головы. — Да так. Просто интересно, — ответил я. Не могу же я сказать ему настоящую причину.

Отец поразмыслил некоторое время. Потом заговорил, тщательно подбирая слова. Он удивил меня своими недомолвками. — Да он в порядке, только очень нервничает. У него очень много дел, ему многое нужно обдумать.

Я положил еще ложку каши себе в рот. — Тебе нравится работать у него, папа? — спросил я как будто совсем невзначай.

Наши взгляды встретились, и он опустил глаза на чашку с кофе. — Работа есть работа, — уклончиво ответил он.

— Как получилось, что он стал руководителем? — спросил я.

— Тот, что был до него, заболел, и ему пришлось уволиться. Гоулд работал на моем месте и был единственным дипломированным специалистом. Так что, естественно, получил повышение. Я заинтересованно посмотрел на него.

В этом что-то есть. — Если он уволится, ты получишь это место, пап?

Отец смущенно рассмеялся. — Не знаю, но, пожалуй, да. Я нравлюсь управляющему.

— А кто он такой?

— Это руководитель группы магазинов. Он работает в главной конторе.

— Он начальник и г-на Гоулда? — продолжил я. Отец кивнул. — Надо всеми. — Он посмотрел на меня с лукавой улыбкой. — Не слишком ли много вопросов, Дэнни? — поддразнил он. — Ты что, собираешься поработать в аптеке этим летом?

— Может быть, — уклончиво ответил я.

— Ты что, больше не хочешь работать у г-на Готткина за городом? — спросил он.

— Не знаю, — ответил я, пожав плечами. — Я даже не слыхал про него с тех пор.

Меня это тоже разочаровало. Я полагал, что он черкнет мне пару строк, но, видимо, тот случай с мисс Шиндлер допек его очень сильно, хоть он и не подал вида.

— А почему бы тебе не написать ему? предложила мать.

Я повернулся к ней. — Куда? Я даже не знаю, где он есть. Он все время в разъездах. Полагаю, он даже бросил это дело. — Не мог же я сказать им настоящую причину того, почему я не стану писать ему.

Как раз в это время вбежала Мими. — У меня только-только времени на кофе, мама, — сказала она. — А то опоздаю на работу.

Мать покачала головой. — Не знаю, что с тобой происходит, так поздно ложишься, что не можешь встать поутру.

— А я знаю, — сказал я, вспоминая прошлую ночь. — У Мими есть кавалер.

Отец заинтересованно посмотрел на нее. — Хороший он парень, Мириам?

— спросил он.

Пока она собиралась, ответил я. — Шантрапа, — быстро сказал я. — Прощелыга у нее на работе.

— Отнюдь! — сердито отпарировала она. — Он действительно очень хороший парень, папа. Учится на вечернем отделении.

— Ну да, — поддразнил я ее. — В Тарабарском университете.

Она в ярости повернулась ко мне. — Помолчи! — отрезала она. — По крайней мере у него хватает ума на то, чтобы не болтаться как ты день и ночь у кафетерия. Из него, по крайней мере что-нибудь получится, а не какой-либо уличный бродяга.

Мама примирительно протянула руку. — Не говори так своему брату. Это нехорошо.

Мими сердито повернулась к ней. Голос у нее дрожал от ярости. — А почему бы и нет? — поинтересовалась она, чуть не крича. — Кто он такой?

Бог, что ли? За кого он себя принимает, что все должны бояться говорить правду? С тех пор, как мы переехали сюда, только и слышно: «Дэнни — то, Дэнни — это». Когда ему пришлось сменить школу, это было ужасно, а как я перешла в другую школу в последнем классе, так никто и слова не сказал.

Пытается ли он подыскать где-нибудь место после школы, чтобы подработать?

Он знает, как нам нужны деньги, но палец о палец не ударит, чтобы помочь нам, и никто ему ничего не говорит. Все щадят его чувства. А он только болтается день и ночь у кафетерия со своей кодлой, а домой приходит только есть и спать, как король. Он балбес, просто-напросто обалдуй, и кому-то давным-давно пора ему было об этом сказать!

— Мими, замолчи! — Отец вскочил, лицо у него побледнело. Он виновато посмотрел на меня.

Она же смотрела на него, и в глазах у нее стояли слезы. Затем она повернулась ко мне. Я холодно уставился на нее. Мгновенье она поглядела на меня, затем повернулась и, плача, выбежала из кухни.

Отец тяжело сел и посмотрел на меня. Мать тоже глядела на меня. Они ждали, что я скажу, но мне сказать было нечего. Наконец отец принужденно заговорил. — Она не так уж и не права, Дэнни, — мягко сказал он.

Я не ответил. Губы у меня сурово сжались.

Эти ребята у кафетерия — нехорошие ребята, — продолжал он. Я отодвинул тарелку и встал. — Я не выбирал это место жительства. И я не виноват, что мы переехали сюда. Вы что, хотите, чтобы я стал отшельником только потому, что Мими не нравятся мои друзья?

Отец покачал головой. — Нет, но нельзя ли найти других друзей?

Я уставился на него. Бесполезно. Ему не понять. Да и нечего было говорить. Отчужденность, которую я почувствовал между нами в первый же день после переезда сюда, еще больше усилилась. И уже было поздно возвращаться. — Других друзей найти нельзя, — отрезал я.

— Но ведь все равно что-то можно сделать, — настаивал он. — Должно же быть что-то.

Я решительно качнул головой. — Дело не в том, отец, что я могу сделать, холодно сказал я. — Только ты можешь что-то сделать.

— И что же? — спросил он.

Мать шагнула в мою сторону. — Да, что же это? — повторила она.

— Вернуть назад мой дом, — медленно произнес я. — Ты потерял его. Ты и верни его назад. Тогда, может быть, начнем все сначала.

Я увидел, как растет боль у них в глазах, и больше вытерпеть этого не смог. Тогда я вышел из квартиры.

Она сразу же заметила меня, как только я вошел в дверь. Я прошагал вдоль прилавка к тому месту, где стояла она. Заметил, как она торопливо глянула в зеркало позади себя и поправила волосы. Я взобрался на стул, и она обернулась, улыбаясь.

— Привет, Дэнни, — застенчиво прошептала она. Я видел, как румянец поднимается у нее от шеи к лицу.

Я улыбнулся ей в ответ. Она была милая пацанка. — Салют, Нелли, — тихо прошептал я. — Отец серчал?

Она покачала головой. — Он поверил мне, — шепнула она. Вдруг она подняла голову. Я увидел в зеркале, что к нам идет управляющий. — Шоколадный коктейль, — быстро проговорила она деловым тоном. — Да, сэр.

Она повернулась и взяла с полки позади себя стакан. Я улыбнулся ей в зеркало. Управляющий прошел мимо нас даже не глянув. Она облегченно вздохнула и занялась приготовлением коктейля.

Она снова вернулась к прилавку и поставила коктейль передо мной. — У тебя такие светлые волосы, почти белые, — прошептала она. — Я тебя видела ночью во сне.

Я изучающе посмотрел на нее. Детка совсем втюрилась. И я почувствовал себя польщенным.

— Хороший сон? — спросил я, опуская соломинки в коктейль. Она кивнула, а в глазах у нее светилось волнение. — А ты думал обо мне?

— Немного, — признался я.

— Я хочу, чтобы ты думал обо мне, — быстро проговорила она. Я уставился на нее. Лицо у нее было раскрасневшимся и привлекательным.

Сегодня у нее было меньше макияжа чем вчера. Она выглядела моложе.

Она стала краснеть под моим взглядом.

— Ты встретишь меня сегодня вечером? — с надеждой спросила она.

Я кивнул. — В том же месте.

Тут я увидел, что управляющий снова идет к нам.

— С вас десять центов, — сказала она опять деловым тоном. Гривенник звякнул по прилавку, и она подобрала его. Она нажала клавиши на кассовом аппарате и, когда открылся ящик, звякнул звонок. Она бросила туда гривенник и закрыла его. Управляющий ушел. Она вернулась ко мне. — В девять часов, прошептала она.

Я снова кивнул, и она отошла обслуживать другого клиента. Я быстро допил коктейль и вышел из магазина.

Мы все трое шли по Дилэнси-стрит. Солли шаркал ногами, слушая наш разговор со Спитом.

Я остановился перед аптекой. — Вот это место, — сказал я.

Спит изумился. — Так ведь здесь работает твой старик, — сказал он.

Тут пришла моя очередь удивляться. Я и не думал, что он знает об этом. Но мне следовало подумать, так как тут секретов не было.

— Ну так что? — вызывающе спросил я.

— А что, если он пронюхает? — возбужденно спросил Спит.

— Что он может пронюхать? — возразил я. — Да они никогда и не подумают обо мне.

— Но ведь это фирма «Мак-Кой», — сказал Спит. — Это не грошовое дело.

Если попадешься полиции, то посадят в каталажку и забросят ключи.

— Тебе нравится работать в пятерке с гривенником на орехи? — саркастически спросил я, — или же тебе нужны настоящие деньги?

Наконец сказал свое слово Солли. — Дэнни прав. К чертям мелочевку.

Мне это дело подходит.

Я благодарно глянул на него. Мы дошли до угла и снова остановились. Я повернулся к Спиту липом. — Перестань юлить. Идешь с нами или нет? — прямо спросил я его.

Спит перевел взгляд на Солли. Мы спокойно выдержали этот взгляд. У него вспыхнуло лицо. — Хорошо, — быстро согласился он. — Я с вами.

Лицо у меня расслабилось, и я улыбнулся. Сердечно хлопнул Спита по плечу.

— Молодец, — тихо сказал я. — Я знал, что на тебя можно положиться.

Ну, теперь слушай, работать будем так...

Мы стояли на углу и обговаривали свое дело. Вокруг нас бурлил голодный Ист-Сайд. В нескольких футах от нас стоял полицейский, но не обращал на нас никакого внимания. Мы тоже. У него не было оснований беспокоить нас. Пацаны всегда торчали здесь на углу улиц и всегда будут.

Он не в состоянии гоняться за ними. Если бы он и попробовал заняться этим, у него не осталось бы времени ни на что другое.

Глава 6

Капал дождичек, и мы стояли обнявшись в подворотне через дорогу от дома Нелли. В некотором роде мы считали ее уже своей, и, если кто-либо приближался к ней, то мы относились к нему как к покушающемуся на наше добро. На губах у меня был сладкий привкус ее губ, теперь мы стояли спокойно, обнявшись, и смотрели на мокрые темные улицы. Ее голос как бы плыл в ночи. — На той неделе наступит июнь, Дэнни.

Я кивнул и посмотрел на нее сверху вниз. — Да, — ответил я.

Взгляд у нее был почти застенчивый, когда она посмотрела на меня снизу вверх.

— Мы знакомы почти три недели, но мне кажется, что я знала тебя всю жизнь.

Я улыбнулся. У меня было такое же чувство. Мне было хорошо, когда она была рядом. Это было так же приятно, как возвращение домой.

— Ты меня любишь, Нелли? — забросил я удочку.

Глаза у нее теперь сияли. — Люблю ли я? — тихо прошептала она. — Да я с ума схожу от любви. Я люблю тебя, Дэнни. Я так люблю тебя, что мне даже страшно.

Я прижал свои губы к ее. — Я тоже люблю тебя, — прошептал я в ответ Она тихо вскрикнула горлом, а руки ее притянули меня к себе. — О, Дэнни, — воскликнула она. — Как жаль, что мы слишком молоды и не можем пожениться!

Все это показалось мне сначала очень забавным. Губы у меня расползлись в улыбке. Она отвернулась. — Ты смеешься надо мной!

Я покачал головой, стараясь подавить улыбку. — Да нет, куколка ты моя. Правда. Я просто подумал, что сказал бы твой старикан, если бы узнал об этом.

Она снова притянула вниз мою голову. — Да кому какое дело, что он скажет после того, как мы поженимся, отчаянно прошептала она.

Я снова поцеловал ее и крепко обнял. Она задрожала у меня в руках.

— Держи меня, Дэнни, — беззвучно воскликнула она. — Держи меня. Мне так это нравится. Мне так нравятся твои руки, обнимающие меня. И плевать на то, что говорят, что это грех!

Я удивленно посмотрел на нее. — Грех? — спросил я. — Кто это сказал?

Она прижимала мои руки себе к груди, а своими большими черными глазами смотрела на меня. — Да мне действительно наплевать, Дэнни, — искренно сказала она. — Даже если Отец Келли скажет это. Я готова на любую жертву, только бы ты не разлюбил меня.

Я задумался. — А какое отношение имеет к этому Отец Келли? — Тут я впервые задумался о том, что мы исповедуем разные религии.

Она доверительно поглядела на меня. — Я не должна говорить об этом, но каждую неделю после исповеди он читает мне из-за тебя мораль.

— Ты рассказываешь ему о нас? — с интересом спросил я. — И что же он говорит?

Она положила мне голову на плечо. — Он говорит, что это грех, и что мне надо это прекратить, — тихо ответила она. — И что в твоем случае это еще хуже.

— С чего бы это? — спросил я, начиная сердиться.

— Потому что ты даже не католик. Он говорит, что мы никогда не сможем пожениться. Ни одна церковь не примет нас. Он говорит, что мне и думать не стоит о тебе, что мне нужно найти хорошего парня-католика.

— Вот негодяй! — горько сказал я. Посмотрел через дорогу на ее дом.

И какое ему дело до того, что она делает? Я снова перевел взгляд на нее.

— А что, если он скажет отцу? — встревожено спросил я. Она удивилась моему вопросу.

— Он никогда этого не сделает! — быстро ответила она испуганным голосом. — Священник никогда не скажет. То, что ему говорят — это только для ушей Господа-Бога. Он лишь посредник в твоей вере. Я думала, что тебе это известно.

— Я не знал этого, — признался я. Я все еще удивлялся ее взаимоотношениям со священником.

— И что он заставляет тебя делать, когда ты рассказываешь ему о нас?

— Мне нужно молиться и просить искупления у Девы-Богородицы. А после этого — все в порядке.

— Он не наказывает тебя? — спросил я.

Она, казалось, растерялась. — Ты не понимаешь, Дэнни, — ответила она.

— Он просто старается дать тебе понять, что ты согрешил и должен раскаяться. Если раскаялся, тогда ты уже достаточно наказан.

Я задумался. Это еще ничего. — И ты раскаиваешься? спросил я.

Она виновато посмотрела на меня. — Нет, я вовсе не раскаиваюсь, — удивленно произнесла она. — Может быть, именно в этом-то вся и беда.

Наверное, мне никогда не простят этого.

Смеясь, я притянул ее к себе. — Ну и не бери тогда в голову, — заверил я ее. — Ничто не может быть не правильным, коль мы любим друг друга. — Я хотел было поцеловать ее, но тут услышал приближающиеся к нам шаги. Мы торопливо отстранились друг от друга. Мимо прошел какой-то мужчина даже не взглянув на нас.

Я посмотрел на часы. — Боже! Двенадцатый час! Тебе надо идти, а то твой старикан затеет бучу!

Она улыбнулась. — Не хочется уходить, Дэнни. Мне хочется стоять тут с тобой всегда!

Я ухмыльнулся ей в ответ. Мне тоже не хотелось уходить, но сегодня у меня были кое-какие дела. Мы, наконец-то, решили, что сегодня мы все-таки провернем свое дело. Спит и Солли будут ждать меня у магазина в половине двенадцатого. — Иди, — с принужденной легкостью сказал я. — Тебе, может, и не надо, а мне надо идти домой.

Она прижалась ко мне. — Хорошо, Дэнни. — Она поцеловала меня. — Завтра, вечером?

Я улыбнулся. — Завтра вечером.

Она перешла через дорогу. Я видел, как она подошла к дому и остановившись в подъезде, помахала мне. Я махнул ей в ответ, и она исчезла.

Я снова посмотрел на часы. Было двадцать пять минут двенадцатого. Мне придется поторопиться, чтобы успеть вовремя. Я затрусил было, но затем вдруг сбавил ход. Слишком многим бросилось бы в глаза, если бы по улицам в такое время бежал какой-либо парень.

Солли стоял на углу через дорогу от магазина.

— Где Спит? — спросил я слегка запыхавшись.

Солли сделал жест рукой. — Вон там. — На другом углу, ухмыляясь, стоял Спит.

Через дорогу г-н Гоулд стоял посреди аптеки и разговаривал с отцом..

Отец слушал его с испуганным выражением лица. Сукин сын, наверное, опять отчитывает старика, огорченно подумал я. Снова повернулся к Солли.

— Надеюсь, старина не пойдет с ним на этот раз, иначе придется отложить до следующей недели.

Именно поэтому у нас так затянулось это дело. Иногда отец сопровождал г-на Гоулда до самого банка. Уже два раза мы совсем было собрались сварганить дело, но каждый раз приходилось откладывать.

Взгляд у Солли был бесстрастным. — Посмотрим, сдержанно произнес он.

Я глянул на него. Солли молодец, он не очень разговорчив, но на него можно положиться. Я повернулся спиной к стенке и, мы спокойно продолжали ждать.

Г-н Гоулд все еще разговаривал с отцом. При этом он размахивал руками. Они все время были в движении, то указывали в одну сторону, то в другую. Он, казалось, был очень раздражен. Отец терпеливо стоял и слушал, плечи у него были безвольно опущены. Да, его отчитывали. Я это понимал.

Губы у меня сердито сжались. После того, как мы с ним сейчас разделаемся, он не будет таким разговорчивым.

Солли тронул меня за руку. — Он собирается уходить.

Я повернул голову, чтобы посмотреть, что делает Гоулд. Он отошел от отца и посмотрел на кассу. Он показал пальцем на кассу, а губы у него быстро зашевелились. Отец медленно подошел к нему, кивая головой. Гоулд вышел из-за прилавка и направился к двери, а отец остался стоять у кассы.

Выражение лица у него было усталое.

Я быстро повернулся к Солли. — Помнишь, что я тебе говорил? — В голосе у меня прозвучало легкое возбуждение.

Солли кивнул. — Помню.

— Хорошо, — торопливо произнес я. — Дай-ка мне эту штуку. — Я протянул руку, и Солли быстро протянул мне колотушку. Я сунул ее в карман и пошел через дорогу.

— Пошли, парень, — сказал я, прихватив Спита на другом углу. Мы свернули на улицу и пошли в противоположном направлении к маршруту Гоулда, дошли до следующего угла и посмотрели назад.

Гоулд как раз поворачивал на Эссекс-стрит. Солли, следуя за ним, казалось, возвращался домой с позднего сеанса. Я понял, что он видит, что мы наблюдаем, так как он сделал нам знак рукой, сложив колечком большой и указательный пальцы. Порядок.

Я сделал ему ответный знак, и минуту спустя мы быстро пошагали по Ладлоу-стрит, которая идет параллельно Эссекс. Мы двигались быстро, дыханье от волненья участилось.

Я глянул на Спита. — У тебя все в норме?

— Да, Дэнни. Все есть. — Лицо у него было мокрым от пота до самого подбородка. Он обтер его рукавом, и мы пошли дальше.

Я сделал знак головой, и мы поспешили дальше. Время поджимало. Мы прошли три квартала и вышли на пустырь перед Хаустон-стрит. Я глянул на Спита. Здесь. Пустырь был до самой Эссекс. Тут мне стало страшно. Напрасно я затеял это дело. Затем я вспомнил, как Гоулд разговаривал с отцом.

— Оставь его мне, — сказал я. Голос гулко отдался у меня в ушах. Спит усмехнулся. — Счастливо.

Я толкнул Спита и попытался улыбнуться. Не знаю, как это получилось, но он свернул и пошел дальше к углу. Я видел, как он скрылся за углом, затем нырнул в тень пустыря.

Я стоял в темноте, прижавшись спиной к стене дома. Сердце у меня стучало так, что его было слышно за полквартала. Я затаил дыханье, пытаясь приглушить шум. От этого стало как будто хуже. Я сунул руку в карман, вынул колотушку и похлопал ей, примеривая ее к руке. Раздался мягкий глухой шлепок. Руки у меня вспотели, и я вытер их об штаны.

Я начал тревожиться. Что если что-то случилось? Почему их нет? Мне очень хотелось выглянуть из-за угла и посмотреть, идут ли они, но стал рисковать. Глубоко вздохнул. «Перестань волноваться», — сердито приказал я себе. Ничего не может случиться. Я все очень хорошо проработал.

Все очень просто. Слишком просто для того, чтобы что-то испортить.

Солли должен идти по улице за Гоулдом. Так ему будет видно всех, кто идет к нам навстречу. Спит же идет по улице навстречу им. Он увидит любого, кто идет позади них. Если появится хоть малейшая опасность, что нас заметят, они начнут свистеть и я свободно пропущу Гоулда. Всего-навсего. И ничего тут не случится. Я прислонился к стене и стал смотреть на дальний угол дома, ожидая от Спита знак о том, что они приближаются.

Секунды, казалось, замерли. Я снова стал нервничать. Хотелось закурить. Я напряг зрение в темноте. На тротуаре послышались шаги в моем направлении. Это был Спит со своей забавной шаркающей походкой. Вдруг нервозность у меня прошла, и я успокоился. Назад пути больше но было. Я опустил руку с колотушкой, и став на цыпочки, стал ждать сигнала к действию.

Я начал медленно считать про себя. Попытался установить ритм как для боксерской груши. «Раз, два, три, четыре, раз, два...»

Спит поднял руку к щеке. Я стал быстро двигаться к краю здания. Г-н Гоулд показался с той стороны здания, и я молча скользнул за ним.

В темноте быстро промелькнула падающая колотушка. Раздался глухой противный звук, Солли подхватил падающего человека и потащил его в темноту пустыря.

Гоулд молча лежал на земле, а мы смотрели на него. Голос у Спита был испуганным, слова его посыпались потоком мне в лицо. — А может ты укокошил его?

Я почувствовал, как у меня екнуло сердце. Я опустился на колено и сунул руку за пазуху Гоулду. С облегчением почувствовал что сердце у него бьется. Я вынул руку и слегка ощупал ему голову. Вмятины нет, крови нет.

Мне повезло. Нет ни пролома, ни сотрясения.

Голос Солли раздался у меня над головой. — Кончай суетиться! — резко сказал он. — Доставай деньги. Не всю же ночь здесь торчать!

Его слова рассеяли мой страх. Солли прав. Не для того мы занялись этим, чтобы тут играть роль доктора. Я быстро обшарил ему карманы и нащупал мешочек как раз тогда, когда Спит опустился на колено рядом со мной и стал ковыряться у запястья Гоулда.

— Что ты там делаешь? — гавкнул я.

— Снимаю часы. Прелесть просто.

Я ударил его по руке. Я уже пришел в себя, теперь уже начал думать и понял, что больше не боюсь. — Брось! Оставь! Ты хочешь, чтобы полиция тут же схватила тебя, как только ты покажешься с ними?

Спит, ворча, поднялся на ноги. Я снова положил руку на грудь Гоулду.

Сердце у него билось уже сильнее. Я убрал руку и встал.

— Ладно, — прошептал я, — валим.

Но не успел я двинуться, как чья-то рука схватила меня за лодыжку.

Голос Гоулда прозвучал как фанфары на пустыре. — Помогите, полиция!

Спит и Солли бросились бежать. Я оторопело посмотрел вниз. Гоулд держал меня за ногу обеими руками и орал, что было мочи, а глаза у него были крепко зажмурены.

В отчаянье я посмотрел вокруг. Спит и Солли уже исчезали из виду за Эссекс-стрит. Сердце у меня бешено заколотилось. Я дернулся было, но не смог вырваться. От страха у меня отнялись ноги. Я посмотрел через пустырь.

Кто-то выскочил из магазина Каца и побежал к нам.

Нужно было убираться отсюда. Я ударил Гоулда ногой по руке. Под ногой у меня что-то хрустнуло, человек застонал, затем завыл от боли, а я уже освободился и бросился бежать.

Улица позади меня вдруг зашумела, но я в это время уже был за углом на Стэнтон-стрит. Инстинктивно перестал бежать и остановился на углу в нерешительности. Я быстро соображал. Мне нужно выяснить, видел ли он меня.

Я пошел обратно вдоль квартала. На пустыре собралась толпа.

Я протолкался сквозь нее. Полицейские уже были там и велели всем посторониться. Гоулд сидел на земле, держась за руку и раскачиваясь от боли.

— Что случилось? — спросил я одного из собравшихся. Человек ответил, не поворачивая головы. Он был слишком занят, разглядывая Гоулда. — Вот этого мужика ограбили.

Я протолкался поближе к Гоулду. На коленях рядом с ним стоял полицейский. Я видел, что у него шевелятся губы, но не было слышно, что он говорит. Я уже почти совсем забрался на них, когда услышал голос Гоулда.

Его слова избавили меня от страха.

— Ну как я мог видеть, кто это был? — вопил Гоулд, голос у него визжал от боли. — Я ведь был без сознания, я же вам говорил. Он снова застонал. — Ой, позовите врача. Сукин сын сломал мне руку.

Я постепенно откатился с отступающей толпой. Когда я уже был на краю, полицейские стали разгонять нас. — Проходите, — говорили они. — Расходитесь.

Толпа стала расходиться, и я пошел тоже. Я последовал их совету и направился домой. Тихонько вошел в дом, и только тогда, когда снял штаны, вспомнил, что у меня мешочек с деньгами. Я шмыгнул в ванную и закрыл за собой дверь. Затем вскрыл мешочек перочинным ножом и сосчитал деньги.

Целое состояние! Сто тридцать пять долларов!

Я сунул деньги в карман и осмотрелся. Нужно избавиться от мешочка.

Над туалетом было маленькое окошко, выходившее в вентиляционную шахту, которую никогда не чистили. Я взобрался на стульчак и выбросил мешочек в окно. Я услышал, как он, падая, прошуршал по стенкам шахты, вернулся назад к себе в комнату и лег в постель.

Я закрыл глаза и постарался уснуть, но мысли бешено роились в голове.

А что, если полицейские просто прикидывались? Что, если Гоулд вспомнит, когда боль у него утихнет? У него было достаточно времени, чтобы разглядеть меня. Пижама у меня стала влажной от пота и прилипла к телу. Я крепко зажмурил глаза в темноте и попытался уснуть. Но все бесполезно.

Нервы у меня вздрагивали при каждом малейшем звуке в ночи. Хлопнула дверь, и я сразу же сел в постели. За мной пришли.

Я соскочил с кровати, быстро натянул штаны и бросился к двери, напрягая слух, чтобы расслышать голоса. Но это были голоса отца с матерью.

Отец только что вернулся домой.

Я сбросил штаны и снова улегся в постель. Со вздохом облегчения я откинулся на подушку. Дурак я! Никто и не может подозревать меня. Я постепенно успокоился, но уснуть все-таки не мог.

Ночь, казалось, длилась, тысячу часов. Наконец я повернулся на бок и закусил угол подушки, чтобы не закричать. Молча я начал молиться. До этого я никогда сознательно не молился. Я умолял Бога, чтобы меня на поймали.

Клялся, что никогда больше такого делать не буду.

Серый утренний свет влился в комнату еще до того, как мои измученные глаза закрылись наконец. Но и тогда я все-таки не поспал по настоящему.

Поскольку в ушах моих все стоял страшный хруст ломающейся кости Гоулда и его пронзительный крик.

Глава 7

Меня кто-то тряс. Я попытался отодвинуться от державших меня рук.

Поднял свои, чтобы отвести эти трясшие меня. Почему меня не оставят в покое? Я ведь так устал.

Чей-то голос орал мне в ухо. Он снова и снова повторял одни и те же слова. — Проснись, Дэнни, Проснись!

Я отклонился на свою сторону. — Я устал, — промямлил я, зарываясь лицом в подушку. — Уходи.

Я услышал удаляющиеся из комнаты шаги и напряженно задремал. Я ждал сигнала. Вот он: Спит поднимает руку к лицу. Я быстро пошел вперед. Гоулд как раз миновал угол здания. Рука у меня поднялась. В ней ощущался вес колотушки. Она начинает опускаться. И как раз в этот миг Гоулд обернулся.

Он уставился на меня со своим бледным испуганным лицом. — Я знаю тебя! — завопил он. — Ты — Дэнни Фишер! — Как раз в это время колотушка опустилась и попала ему сбоку по голове. Он стал падать.

— Нет, простонал я. — Никогда больше. — Попытался зарыться в подушку. Но чья-то рука опустилась мне на плечо, и, обернувшись, я подпрыгнул в кровати. Глаза у меня были широко раскрыты и вытаращены.

— Дэнни! — голос матери был встревоженным. Я быстро сел в постели, глаза постепенно осмысливали реальность комнаты. Я тяжело дышал, как будто после бега.

Мать внимательно смотрела мне в лицо. Я чувствовал, что у меня бледное лицо, на нем была испарина. — Дэнни, в чем дело? Ты плохо себя чувствуешь?

Я посмотрел на нее и затем медленно опустился назад на подушку. Я очень устал. Это был всего лишь сон, но он был совсем как наяву.

— Я здоров, мама, — медленно выдавил я.

В ее взгляде промелькнула озабоченность. Она потрогала мой горячий лоб своей прохладной рукой и прижала мне голову к подушке.

— Поспи, Дэнни, — мягко промолвила она. Ты сегодня всю ночь плакал во сне.

Солнце ярко светило на улице, когда я снова открыл глаза. Я лениво потянулся, вытянув ноги до самой спинки кровати.

— Теперь лучше, русачок?

Я резко крутанул головой. Мать сидела рядом с кроватью. Я сел.

— Да, скривившись ответил я. — Интересно, что это со мной такое? — Я был рад, что мать не стала настаивать на ответе на мой вопрос.

Она лишь протянула мне стакан чая. — На, — тихо сказала она. — Выпей чаю.

Входя в комнату, я посмотрел на кухонные часы. Было уже больше двух часов.

— А где отец? — спросил я.

— Ему пришлось пойти на работу с утра, — ответила мать, не оборачиваясь от плиты. — Что-то случилось с г-ном Гоулдом.

— Ага, — безразлично протянул я, направляясь к двери и открывая ее.

Она обернулась на звук. — Куда ты? — встревожено спросила она. — Тебе нельзя выходить, раз ты так себя чувствуешь.

— Мне нужно, — ответил я. — Я обещал ребятам встретиться с ними.

— Спит и Солли уже, наверное, разыскивают меня.

— Ну и встретишься с ними в другой раз. Не так уж и важно. Иди и ложись в постель.

— Не могу, мама, — поспешно ответил я. — К тому же мне не мешает прогуляться! — Я захлопнул дверь и сбежал вниз по лестнице.

Проходя мимо кафетерия, я встретился взглядом с Солли, подмигнул ему и пошел дальше вдоль квартала. Несколько подъездов спустя я нырнул в одно из зданий и стал ждать в парадном. Мне не пришлось долго ждать. Когда они вошли, деньги были у меня в руках.

— Вот вам, — сказал я, давая им деньги. Солли быстро сунул деньги в карман не считая, а Спит стал ковыряться в банкнотах. Он подозрительно посмотрел на меня.

— Всего тридцать долларов? — спросил он.

Я выдержал его взгляд. — Радуйся, что получил хоть это, — отрубил я.

— Да за то, как вы вели себя, я вообще ничего не должен бы давать вам.

Спит опустил глаза. — Я думал, будет больше.

Я сжал кулак. — Так почему же ты не остался там и не пересчитал? — почти зарычал я на него.

Он вдруг поднял взор и посмотрел на меня прищуренными глазами. Было видно, что он мне не верит, но боится что-нибудь сказать. Я уставился на него, и он снова опустил глаза. — Ладно, Дэнни, — сказал он, окатив меня мелкой слюной. — Я не жадный. — Он повернулся и молча выскользнул из дверей.

Я обернулся к Солли. Он наблюдал за нами. — Ну а ты чего? — с вызовом спросил я. Губы Солли расползлись в улыбке. — Ничего, Дэнни. У меня нет жалоб.

Я ухмыльнулся и положил ему руку на плечо, легонько подтолкнув его к дверям. — Ну иди тогда, вали, — мягко оказал я. — Я не собираюсь торчать здесь весь день.

Мы сошли с троллейбуса, и Нелли взяла меня за руку. Она посмотрела мне в лицо.

— Куда мы идем? — с любопытством спросила она.

— Сейчас увидишь, — улыбнулся я, не желая говорить ей все сразу.

Так было в тот вечер. Я встретился с ней у магазина после закрытия.

— Пойдем, — сказал я ей. — Я хочу тебе кое-что показать.

Она с удовольствием пошла со мной на площадь, и мы сели на троллейбус Ютика — Рейд. Всю дорогу мы молчали, глядя в окно, а руки у нас тесно сплелись. Я хотел было ей сказать, куда мы едем, но побоялся. Боялся, что она станет смеяться надо мной. Но теперь можно сказать, потому что мы уже приехали. Мы стояли на темном пустом углу почти в десять часов вечера в таком районе Бруклина, о котором она и не слыхивала. Я поднял руку и показал через дорогу. — Видишь?

Она посмотрела туда, затем повернулась ко мне с недоумением на лице.

— Что? — спросила она. — Там ведь ничего нет, просто пустой дом.

Я улыбнулся. — Вот именно, — счастливо кивнул я. — Красивый, не так ли?

Она повернулась и снова посмотрела туда. — Но в нем никто не живет, разочарованно сказала она.

Я тоже повернулся к дому. — Вот его-то мы и приехали посмотреть, — сказал я ей. На мгновенье я почти забыл, что она рядом. Я напряженно всматривался в дом. Я полагал, что не так уж и трудно будет вернуть дом, когда отец получит место Гоулда.

Ее голос прервал мои мысли. — Так мы сюда затем и приехали среди ночи, чтобы увидеть это, Дэнни? — спросила она. — Пустой дом?

— Это не пустой дом, — ответил я. — Это мой дом. Я когда-то жил здесь. И, может быть, вскоре мы сможем вернуться сюда.

В глазах у нее вспыхнул свет. Она быстро перевела взгляд с дома на меня. Рот у нее смягчился. — Это прекрасный дом, Дэнни, — понимающе сказала она.

Я сжал ей руку. — Отец подарил мне его на день рожденья, когда мне исполнилось восемь лет, — объяснил я ей. — В день нашего переезда я свалился в котлован и нашел там собачонку. Им пришлось вызывать полицию, чтобы найти меня. — Я глубоко вздохнул. Воздух здесь был свежий и приятный.

— Когда мы переехали на Манхэттен, она погибла. Ее задавили на Стэнтон-стрит. Я привез ее сюда обратно и похоронил здесь. Это был наш единственный дом, и я любил эту собачку больше всего на свете. Поэтому я и привез ее сюда. Только здесь она...мы можем быть счастливы.

Ее нежные глаза сияли в ночи. — А теперь ты переедешь сюда обратно, — нежно прошептала она, уткнувшись лицом мне в плечо. — О, Дэнни, я так рада за тебя!

Я глянул на нее сверху вниз. Во мне вспыхнуло теплое чувство. Я знал, что она поймет, как только узнает об этом. Я взял ее за руки и прижался губами к ее пальцам. — Ладно, Нелли. Теперь можно ехать назад. — Теперь я уж возвращался без особых возражений. Я знал, что теперь ненадолго.

Я стоял в дверях, моргая глазами в ярком свете кухни. Отец с матерью стали смотреть на меня, как только я вошел в комнату. — Ты сегодня вернулся рано, — улыбаясь сказал я ему. Может быть, у него уже хорошие вести.

Лицо у отца было напряженным и сердитым. — Зато ты — поздно, — отрезал он. — Где ты был?

Я закрыл дверь и посмотрел на него. Он вел себя совсем не так, как я ожидал. Может быть, что-то стряслось, может Гоулд узнал меня.

— Да тут неподалеку, — осторожно сказал я. Лучше пока ничего не говорить.

Несмотря на все его самообладание, гнев отца все-таки прорвался.

— Неподалеку? — вдруг закричал он. — Что это за ответ? Мать тут волнуется из-за тебя всю ночь. Ты не приходишь домой, ничего не говоришь, ты просто здесь неподалеку! Где ты был? Отвечай!

Я упрямо сжал губы. Что-то определенно случилось. — Я говорил маме, что здоров, ей незачем было волноваться.

— Почему ты не приходил ужинать? завопил отец. Мать понятия не имеет, что с тобой случилось. Да ты, может быть, уже валяешься мертвым на улице, а мы ничего не знаем. Она чуть с ума не сошла.

— Извините, — угрюмо произнес я. — Я и не подумал, что она будет беспокоиться.

— Не извиняйся! — заорал отец. — Отвечай, где ты был?

Я некоторое время молча смотрел на него. Теперь ему бесполезно что-либо говорить. Он весь покраснел от гнева. Я повернулся и пошел было из комнаты, не проронив ни слова.

Внезапно рука отца оказалась у меня на плече и развернула меня к себе. От удивления я вытаращил глаза. Отец держал в руке кожаный ремень и угрожающе размахивал им.

— Не смей уходить, не ответив мне! закричал он. — Хватит с меня твоих высокомерных манер! С тех пор, как мы переехали сюда, ты считаешь, что можешь приходить и уходить когда и куда угодно, и не давать никому отчета. Ну нет, с меня довольно. Тебе придется опуститься с небес на землю, даже если мне нужно будет для этого тебя выпороть! Отвечай!

Я плотно сжал губы. Никогда в жизни отец в гневе не бил меня. Я не мог поверить, что он это сделает сейчас. Сейчас, когда я больше его ростом, и стою здесь, глядя на него сверху вниз.

Он грубо потряс меня. — Где ты был?

Я не ответил.

Ремень со свистом прорезал воздух и попал мне по щеке. Искры посыпались у меня из глаз, и я услышал, как закричала мать. Я тряхнул головой и открыл глаза.

Мать хватала его за руку, умоляя его перестать. Он оттолкнул ее прочь, воскликнув: «С меня достаточно, говорю тебе достаточно! Человек может вытерпеть многое, но от своего собственного сына он добьется должного уважения!» Он повернулся ко мне, и ремень снова засвистел по воздуху.

Я поднял было руки, чтобы защититься, но ремень снова попал мне по лицу. Пряжка попала мне в лоб, и я как в тумане рухнул на пол.

Я глядел на отца снизу вверх, плавая в море боли. Не следовало ему бить меня. Я мог бы отобрать у него ремень в любое время. И все же я не сделал этого. Я даже не попытался увернуться от следующего удара. Ремень снова опустился, и я стиснул зубы от боли.

Мать обхватила его руками. — Перестань, Гарри! Ты убьешь его! — запричитала она.

Он тряхнул рукой, и она беспомощно упала назад в кресло. У него же, смотревшего на меня сверху вниз, глаза были красными и припухшими, как будто он плакал. Ремень поднимался и падал, взлетал и опускался до тех пор, пока, казалось, я навсегда поселился в этом странном мире боли. Я закрыл глаза.

До меня как по волнам донесся его голос. — Ну а теперь ты будешь отвечать?

Я посмотрел на него. У отца было как бы три головы и все они ходили кругами одна за другой, а затем проплывали насквозь. Я тряхнул головой, пытаясь прояснить голову. Отец снова вскинул три руки. Три ремня полетели вниз на меня. Я быстро зажмурился. — Я ездил домой!

Удар, которого я ожидал, не состоялся, и я открыл глаза. Три ремня висели в воздухе у меня над головой. Откуда-то издалека донесся голос отца. — Какой дом?

И только тогда я понял, что ответил ему. Я медленно вздохнул. Вместо ответа я просто пискнул и даже не узнал своего голоса. — Наш дом, — ответил я. — Я ездил туда посмотреть, не живет ли кто-нибудь уже в нем. Я подумал, что раз нет г-на Гоулда, отец будет управляющим в аптеке, и мы сможем вернуться назад!

В комнате установилась тишина, которая, казалось, продлится вечно. У меня в ушах раздавался лишь хриплый звук моего дыханья. Затем мать опустилась на пол рядом со мной, обхватив мне голову руками и прижав ее себе к груди.

Я открыл глаза и посмотрел на отца. Он изможденно опустился в кресло и смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Он как-то сразу постарел и съежился. Губы у него беззвучно шевелились. Я еле разобрал, что он говорит.

— И с чего ты взял это? — говорил он. — Вчера вечером Гоулд сказал мне, что аптека закрывается в конце месяца. Она была убыточной, и меня увольняют с первого числа.

Я не мог поверить этому. Этого просто быть не может. Слезы закапали у меня из глаз и покатились по щекам. Затем я понемногу стал соображать.

Именно об этом Гоулд и говорил отцу в ту ночь, когда позвал его к кассовому аппарату. Вот почему у отца был такой вид.

Теперь мне все стало ясно. Гнев отца, тревожный взгляд матери сегодня утром, ее суета у плиты. На мгновенье я снова стал младенцем, повернул голову и уткнулся ей в грудь лицом. Все пошло прахом. Вся эта дурацкая затея пошла псу под хвост. Сколько же можно жить ребенком и по детски мечтать? Пора с этим кончать. Нет такого способа на этом белом свете, чтобы вернуть дом.

Глава 8

Я легко увернулся от вялого удара правой и резко вскинул левую.

Почувствовал, как она прорвалась сквозь защиту парня, и понял, что я его достал. Только я было поднял правую, как прозвучал гонг, и раунд закончился.

Я быстро опустил руки вниз и прошлепал в свой угол. Плюхнулся на скамеечку и ухмыльнулся мужчине, который взбирался на ринг с полотенцем и ведром воды. Я открыл рот и всосал немного воды с губки у себя на лице.

— Как ты себя чувствуешь? — озабоченно спросил он.

Я снова ухмыльнулся. — Хорошо, Джузеп, — уверенно ответил я. — В этом раунде я его возьму. Он уже выдохся.

Джузеппе Петито шикнул на меня. — Помолчи, Дэнни. — Он прошелся губкой у меня по шее и плечам. — Будь осторожен, — предостерег он. — У парня еще очень коварная правая. Не шути. Я обещал Нелли, что не позволю тебе раздражаться. Она башку мне свернет, если что будет не так.

Я ласково погладил Джузеппе перчаткой по голове. Мне нравится этот парень.

— Да на этот раз тебе, пожалуй, не о чем беспокоиться, — улыбнулся я.

Джузеппе улыбнулся мне в ответ. — Уж не подведи, — ответил он. — Она, может, и твоя девушка, но мне она сестра, и я знаю ее лучше тебя. Она еще до сих пор допекает меня за то, что я тебя втянул в это дело.

Я хотел было ответить, но тут прозвенел гонг. Я вскочил на ноги, а Джузеппе вылез из ринга. Я быстро прошел к центру и коснулся перчатками перчаток противника. Судья ударил по перчаткам, и я еле увернулся от внезапного удара слева.

Я поднял руки высоко и свободно перед собой, осторожно кружась вокруг парня, поджидая возможности нанести удар. Я слегка опустил левую руку, стараясь побудить его к удару правой. Но парень не клюнул на это, и я отступил.

Я снова стал кружить около него. Публика начала кричать и топать ногами в унисон. Я почувствовал, как завибрировал туго натянутый брезентовый пол ринга. Чего же они хотят от нас за десятидолларовые золотые часы? Чтобы мы поубивали здесь друг друга? Я озабоченно глянул в свой угол.

Шестое чувство подсказало мне нырнуть. Краем глаза я увидел, как его правая рука идет к моему подбородку. Она просвистела у меня над плечом, и я оказался внутри обороны парня.

Я вскинул правую в апперкоте, вложив в нее всю инерцию тела. Она попала точно в подбородок. Глаза у него вдруг вспыхнули, и он качнулся ко мне, пытаясь войти в клинч.

Теперь толпа снова заревела. Я быстро отступил от него и ударил левой. Кулак попал в незащищенное лицо парня, тот качнулся вперед и упал плашмя на лицо. Я повернулся и уверенно вернулся к себе в угол. Мне не нужно было говорить, что бой закончен.

Джузеппе был уже на ринге и набросил мне полотенце на плечи. — Боже!

— ухмыльнулся он. — Жаль, что тебе нет еще восемнадцати!

Я рассмеялся и вернулся в центр ринга. Подошел судья и поднял мне руку. Он прошептал мне краем рта: « Ты уж слишком хорош для таких потасовок, Фишер.»

Я снова посмеялся и вперевалку пошел к себе в угол.

Джузеппе сунул голову в раздевалку. — Ты уже оделся, пацан? — спросил он.

— Зашнуровываю ботинки, Зеп, — отозвался я.

— Пошевеливайся, Дэнни, — сказал Зеп. — Босс хочет видеть тебя у себя в кабинете.

Я выпрямился и последовал за ним в коридор. Шум толпы слабо доносился сюда.

— Что ему надо, Зеп? — спросил я. В общем, когда Скопас хотел видеть кого-либо из боксеров, это не предвещало ничего хорошего. Все знали, что Скопас служил лишь прикрытием для драчунов, хотя официально он числился управляющим арены.

Зеп пожал плечами. — Не знаю. Может он хочет вручить тебе медаль или еще что-нибудь. — Но по тону его голоса я почувствовал, что он встревожен.

Я вопросительно посмотрел на него и ответил небрежно и ядовито. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что я тоже встревожен. — Да мне все равно, что он мне даст, только бы позволил драться за десять долларов.

Мы остановились у двери с надписью: «Личный кабинет». Джузеппе открыл ее. — Заходи, малыш.

Я с любопытством вошел в комнату. Никогда раньше я здесь не бывал.

Она предназначалась только для избранных парней, парней, которые работали за деньги, а не для нас, мелюзги, которая дралась ради ручных часов. Я неприятно удивился, увидев, что это была небольшая комната с грязно-серыми крашеными стенами с несколькими фотографиями боксеров, развешанными на них. Я ожидал чего-то более величественного.

В комнате было несколько мужчин, все они курили сигары и разговаривали. Когда я вошел, они замолчали и обернулись, чтобы посмотреть на меня. У них были проницательные, оценивающие глаза.

Я быстро осмотрелся и, не обращая внимания на их взгляды, посмотрел на человека, сидевшего за небольшим захламленным столом.

— Вы вызывали меня, г-н Скопас?

Он поднял на меня взгляд. Глаза у него были серые и невыразительные, а лысая голова блестела в свете единственной висевшей над головой лампочки.

— Ты — Дэнни Фишер? — спросил он таким же бесцветным голосом, как и глаза.

Я кивнул.

Скопас равнодушно улыбнулся мне, обнажив неровные пожелтевшие зубы. — Ребята говорят, что у тебя неплохие данные. Слыхал, что у тебя уже большая коллекция часов.

Я улыбнулся в ответ. В его словах не прозвучало ничего страшного.

Была бы, — ответил я, — если бы я оставлял их себе.

Джузеппе нервно толкнул меня локтем. — То есть, он отдает их старику-отцу, г-н Скопас, — быстро вставил он. Глаза у него сверкнули, как бы предлагая остерегаться остальных мужчин в комнате. Я сразу же понял, что он имел в виду. Один из них мог оказаться инспектором по делам несовершеннолетних.

— Скопас повернулся к Джузеппе. — А ты кто такой? — спросил он.

Теперь уже пришлось вмешаться мне. — Он мой тренер, г-н Скопас.

Когда-то он выступал под псевдонимом Пеппи Петито.

Глаза у Скопаса несколько расширились. — А, помню. Капризный пацан со стеклянной челюстью. В голосе у него проступил холодок. — Так вот чем ты теперь занимаешься — возишься о сопляками.

Джузеппе неловко замялся. — Нет г-н Скопас, я...

Скопас прервал его. — Вали, Петито, — холодно сказал он. — У меня дело к твоему другу.

Джузеппе посмотрел на него, затем на меня. Сквозь смуглую кожу у него проступила бледность. Он поколебался было, а затем с несчастным видом поплелся к двери.

Я положил ему руку на плечо и остановил его. — Погоди, Зеп, — и он снова повернулся к Скопасу. — Вы неверно его поняли, г-н Скопас, — быстро проговорил я. — Зеп — брат моей девушки. Он присматривает за мной только потому, что я просил его об этом. Если он уйдет, я уйду вместе с ним.

Выражение лица у Скопаса сразу изменилось. Он улыбнулся. — Так что же ты сразу не сказал? Это совсем другое дело. — Он вынул из кармана сигару и предложил ее Джузеппе. — Возьми, Петито, сигару и не обижайся.

Зеп взял сигару и положил ее в карман. Обиженное выражение во взоре у него исчезло, и он заулыбался.

Я уставился на Скопаса. — Вы меня звали, — прямо спросил я. — Зачем?

Лицо у Скопаса стало бесстрастным. — Ты неплохо проявил себя здесь в клубе, так что я хотел тебе об этом сказать.

— А-а, спасибо, — насмешливо отрезал я. — А что это за «дело», о котором вы только что упоминали?

На мгновенье в глазах у него вспыхнул огонь, а затем они стали такими же холодными, как и прежде. Он продолжал говорить так, как будто бы я и не прерывал его. — Ребята в центре города всегда ищут подающие надежды молодые таланты, и я рассказал им о тебе. Хочу тебе сказать, что они видели несколько из твоих последних боев, и что ты им понравился. — Он важно помолчал, сунул в рот новую сигару и пожевал ее некоторое время, прежде чем заговорить снова. — Мы считаем, что ты уже перерос эти детские игры, малыш, и отныне тобой будем заниматься мы. Хватит тебе выступать ради часов. — Он чиркнул спичкой и поднес ее к сигаре.

Я подождал, пока спичка догорит, и тогда заговорил. — И за что же теперь я буду драться? — бесстрастно спросил я. Бесполезно было спрашивать ради кого. Это я уже знал.

— За славу, малыш, — ответил Скопас. — Ради славы. Мы решили взять тебя в команду боксеров «Главз», чтобы создать тебе репутацию.

— Отлично! — воскликнул я. — А как насчет денег? Здесь я по крайней мере получаю десять долларов за часы.

Улыбка у Скопаса стала такой же холодной как и его глаза. Он выдохнул в мою сторону клуб дыма. — Мы не игроки на бирже, малыш. Ты будешь получать сотню в месяц, пока не подрастешь достаточно, чтобы стать профессионалом, а тогда уж будем делить твои заработки.

— Я посылаю в нокдаун больше чем на десять часов в месяц и здесь, горячо возразил я и почувствовал сдерживающую руку Джузеппе у себя на локте. Я сердито откинул ее, ведь стремился я вовсе не к этому. — А что, если я не соглашусь? спросил я.

— Тогда ты не получишь ничего, — просто ответил Скопас. — Но ты все-таки смышленый пацан. Тебе не следует больше возиться с мальчишками. У нас тут даже есть парень, который станет твоим менеджером, когда ты перейдешь в профессионалы.

Я хмыкнул. — Вы так уверены. А с чего вы взяли, что я вообще хочу быть боксером?

Глаза у Скопаса стали мудрыми. — Тебе нужны деньги, — малыш, — твердо произнес он. — Поэтому ты будешь боксером. Поэтому-то ты и выступаешь сейчас за золотые часы.

В этом он был прав. Мне действительно нужны деньги. Отец снова оказался без работы, и это был единственный способ достать деньгу, помимо того, чтобы треснуть кого-либо по башке. А мой опыт с Гоулдом научил меня, что такое дело мне не по нутру. Но теперь и это мне надоело. Оно годилось лишь на то, чтобы сшибить доллар-другой то тут, то там, но жить на это было нельзя. Я уже видел слишком много парней с подбитым глазом. Это не по мне.

Я повернулся к Зепу. — Ладно, пошли, — отчетливо произнес я.

Посмотрел назад на стол. — Всего, г-н Скопас. Благодарю вас, как говорится, не за что. Приятно было познакомиться с вами.

Я распахнул дверь и вышел. У двери стоял какой-то мужчина, протянувший было руку, чтобы остановить меня. Не глядя я откинул его руку и стал было обходить его, как услышал знакомый голос. — Эй, Дэнни Фишер, ты что, не хочешь поздороваться со своим новым менеджером?

Я резко поднял голову, и на лице у меня вспыхнула ухмылка. Я вскинул руку и схватил его за плечо. — Сэм! — воскликнул я. — Сэм Готткин! Как же я вас не узнал?

Голос Скопаса прозвучал у меня за спиной. Тон его был несколько извиняющимся.

— Пацан не соглашается, г-н Готткин.

Сэм вопросительно посмотрел на меня. Я сразу же решился. С улыбкой на лице я повернулся к Скопасу. — Если вы не против, г-н Скопас, — сказал я, — то можете сообщить своим друзьям, что они заполучили себе нового парнишку!

Глава 9

— Пошли, Дэнни, — сказал Сэм некоторое время спустя. — Я добуду тебе что-нибудь поесть.

Я ухмыльнулся. — Конечно, Сэм, — сказал я. — Одну только минуту. — Я подошел к столу Скопаса и посмотрел на него сверху вниз. Напряженность в комнате исчезла, и даже Скопас улыбался. Остальные внимательно наблюдали за мной. Они знали, что раз уж мной занялись ребята из центра, то я действительно на коне.

— Г-н Скопас, — с улыбкой сказал я, — извините, я погорячился.

Благодарю вас за то, что вы мне сделали.

Он улыбнулся мне снизу вверх. — Да ладно, малыш.

Я протянул руку. — Но не забудьте о моих часах.

Он громко рассмеялся и повернулся к остальным присутствующим. — Вот это паренек! — заявил он. — Он далеко пойдет. Было бы у меня пять штук, я бы сам его взял.

На лице у меня было написано удивленье, и все вокруг засмеялись. Я посмотрел на Сэма, и тот кивнул мне. Я снова вопросительно повернулся к Скопасу. Дела у Сэма, должно быть, шли неплохо, раз он в состоянии отвалить пять тысяч за меня.

Скопас выудил из кармана две банкноты и положил их мне в ладонь.

— У меня с собой сейчас нет часов, малыш, так что на этот раз обойдемся без посредников.

Я положил деньги в карман. — Ладно, г-н Скопас, — сказал я и снова подошел к Сэму, ощутив новый прилив уважения к нему. — Пойдем.

Я с сожалением посмотрел себе в тарелку. Есть такая особенность у жаркого по-румынски в ресторане у Глюкштерна: коль сумел съесть все — то ты просто герой. Я положил вилку. — Больше не могу, — признался я и повернулся к Джузеппе. — А как у тебя?

Джузеппе улыбнулся, прожевывая мясо. — Порядок, Дэнни.

Я посмотрел через стол на Сэма. Он тоже перестал есть. Он наблюдал за мной с любопытным выражением на лице. — Я вижу, и тебе не осилить этого, — произнес я.

— Слишком много, — сказал он. Мне сейчас нужно следить за весом.

Да, это верно. С тех пор, как мы виделись последний раз, он немного пополнел.

— А почему ты не ответил мне на письмо, которое я послал тебе в прошлом году? — вдруг спросил он.

Я удивленно посмотрел на него. — Я ничего не получал, — просто ответил я.

— Я искал тебя, — сказал он. — Я даже ходил к тебе в старый дом, но ни у кого не нашел твой новый адрес. — Он прикурил сигарету. — У меня была для тебя работенка.

— Прошлым летом? — спросил я. Он кивнул.

Я вытащил сигарету из пачки, которую Сэм оставил на столе. — Закурю, пожалуй, — сказал я. — Дела шли неважно.

— Ты уже кончил школу?

Я покачал головой. — Закончу в июне.

Я с любопытством посмотрел на Сэма. — А как тебе удалось разыскать меня? — спросил я. — Последний раз, когда я что-либо слышал о тебе, так это то, что ты уехал во Флориду.

— Да, действительно ездил, — ответил Сэм. — И очень даже удачно. Но не забывал и о тебе. Я всегда говорил, что когда-нибудь сделаю из тебя чемпиона, потому и попросил кое-кого из друзей поискать тебя. Я полагал, что рано или поздно ты где-нибудь объявишься. Тот, кто делает такие успехи, не может исчезнуть бесследно. — Он потянулся через стол и с улыбкой вынул у меня изо рта сигарету. — Ты этим больше увлекаться на будешь, если собираешься работать со мной.

— Я хочу работать с тобой, — ответил я, глядя как он гасит окурок. — Но что-то я никак не пойму, хочется ли мне стать боксером.

— А что же ты тогда делал в этих грошовых клубах, выступая ради часов? — строго спросил он.

Я кивнул в сторону Джузеппе. — Мне нужны были бабки, а он знал, где можно заработать трое, а то и четверо часов в неделю за трехраундовый любительский бой. Заработок показался мне легким, вот я и пошел. Я и не думал становиться профессионалом — это только до тех пор, пока не кончу школу.

— Ну и что же ты тогда собираешься делать? — спросил Сэм. — Покорить мир? Получить работу за десять долларов в неделю? Это, если еще повезет.

Я покраснел. — Я и не думал об этом, — признался я. Сэм улыбнулся. — Я так и знал, — уверенно произнес он. — Но отныне думать за тебя буду я.

Зеп покинул нас на углу. Он пошел было прочь, но я окликнул его.

— Минуточку, Зеп, ты что-то забыл. — Я протянул ему банкноту. — Скажи Нелли, что это в ее счет.

Зеп положил деньги в карман. — Хорошо, скажу, Дэнни.

— Передай ей, что встречу ее у магазина завтра вечером, — крикнул я ему вдогонку и повернулся к Сэму. — Хороший он парень.

Сэм вопросительно посмотрел на меня. — Итальяшка?

Я холодно уставился на него. — Ну так что?

Сэм протестующе поднял руки. — Да для меня это ровно ничего не значит, малыш, — торопливо произнес он, — но что говорят у тебя в семье по поводу, что ты гуляешь с итальянкой?

Я внимательно посмотрел на него. — Им это не нравится, но, черт побери, в ее семье ко мне относятся так же. Они говорят «жид» так же, как мы говорим «чурек». Но ведь это никого не касается, кроме меня и Нелли.

— Конечно, малыш, — примирительно сказал Сам. — Не обижайся.

— Я и не обижаюсь, — тихо сказал я. Но в самом деле я сердился. Дома все это продолжалось без конца.

Сэм взял меня за руку. — Пойдем к машине и я тебе расскажу суть дала.

Я изучающе посмотрел на него, когда он оперся спиной на машину. Дела у него шли неплохо, это было очевидно. Лицо у него округлилось и появилось небольшое пузцо. Это все от хорошей жизни. Он вынул сигару, откусил кончик, сунул ее в рот и задумчиво пожевал ее. — Так вот, — тихо произнес он, — выслушай меня внимательно и запомни, что я скажу. Потому что отныне и до тех пор, пока ты не станешь профессионалом, мы будем видеться не очень часто. Но связь будем поддерживать, понимаешь?

Я кивнул. Я все понял. Правила поведения для боксеров-любителей были довольно строгими.

Сэм поднес спичку к сигаре. Она вспыхнула, озарив его лицо похожее на луну. — Завтра сходи в Ист-Сайдский клуб мальчиков. Разыщи Моу Спритцера, сообщи ему свою фамилию и скажи, что ты от меня. Он знает, что нужно делать. У него уже есть пропуск в команду «Главз» на твое имя, и тебе надо лишь подписать его. Отныне, до тех пор, пока ты не перейдешь в профессионалы, он будет твоим тренером. Делай все, что он тебе скажет, понял?

— Понял. — Несмотря ни на что, я удивился. Сэм позаботился обо всем.

— Ежемесячно, если будешь исправно посещать занятия, Моу будет выдавать тебе сотню долларов. Будешь увиливать — отчислят. Веди себя хорошо, малыш, и птица счастья — у тебя в руках. Я время от времени буду наведываться в клуб, чтобы посмотреть, как ты работаешь. Когда я появлюсь, не подавай виду, что видишь меня. Если мне нужно будет поговорить с тобой, я сам устрою это.

Он открыл дверцу машины и сел за руль. — У тебя есть вопросы, Дэнни?

Я было мотнул головой, но затем передумал. Один вопрос я все-таки хотел задать. — А что, если у меня не получится в «Главз», Сэм? Что тогда?

Сэм некоторое время поглядел на меня и только потом ответил спокойным низким голосом. — Тогда у меня пропадут пять штук, которые я выложил за тебя, малыш. Ребята только-только положили глаз на тебя, и тут я их опередил. — Глаза у него вдруг посветлели и стали жесткими в тлеющем свете сигары. — Ты станешь тем, чем не смог стать я, Дэнни. Я выложил за тебя кучу с трудом заработанных денег и не хотел бы их потерять.

Он включил зажигание и завел мотор. Голос его стал еле слышен из-за шума мотора.

— Ты уже больше не мальчик, Дэнни. Ты попал в жесткое дело. Я не буду требовать от тебя невозможного, но раз уж ты взялся за это, то не перечь мне. Мне это будет не по нутру.

Машина отъехала, а я почувствовал, как у меня от возбужденья бьется сердце. Сэм не шутил, он говорил очень серьезно.

На плечо мне опустилась чья-то рука, и я с удивлением обернулся.

Рядом со мной стоял Зеп.

— Ты слыхал? — спросил я. Я знал, что он не уйдет слишком далеко.

Зеп кивнул.

— Ну и что ты думаешь?

Он встретился своими темными глазами с моим взглядом, и губы у него расплылись в улыбке.

— Он положил на тебя кучу денег, но ничем не рискует и прекрасно знает об этом. Когда-нибудь ты будешь чемпионом, малыш, я это твердо знаю.

Даже сейчас дело уже в шляпе.

Я обернулся и посмотрел вслед машине. Ее задние огни как раз в это время скрылись за углом. Я все еще сомневался. — Думаешь, мне следует браться за это, Джузеп? — спросил я.

У меня в ушах прозвучал его взволнованный голос. — Неужели ты откажешься от миллиона долларов, Дэнни?

Глава 10

Я посмотрелся в зеркало. Кроме небольшого синяка на щеке на лице на было никаких следов вчерашнего боя. Я ухмыльнулся своему отображению. Мне везет.

Я причесался и вышел из ванной. Подходя к кухне, я услышал голос отца и, улыбаясь, вошел в комнату. — Доброе утро, — сказал я.

Отец прервал фразу на полуслове, повернулся ко мне, но ничего не ответил.

— Садись, Дэнни, — поспешно сказала мать, — начинай завтракать.

Я легко скользнул на свой стул. Отец наблюдал за мной все это время.

С каждым днем на лице у него становилось все больше морщин, морщин тревоги и безнадежности. Глаза у него как бы покрылись пленкой отчаяния, которое исчезало только в пылу гнева и эмоций. С течением времени отец стал чаще раздражаться, как будто бы находя в этом некоторое облегчение своим тревогам.

Я сунул руку в карман, вынул десятидолларовую бумажку и положил ее на стол.

— Я заработал вчера несколько долларов, — как бы невзначай бросил я.

Отец посмотрел на деньги, затем на меня. Глаза у него загорелись. Мне был знаком этот взгляд, это был признак того, что он сейчас взорвется. Я наклонился над тарелкой и начал быстро работать ложкой, черпая овсяную кашу. Мне хотелось избежать сцены, которая должна была вот-вот начаться.

Некоторое время отец сдерживался, затем его вдруг осипший голос резанул меня по ушам. — Где ты взял их? На боксе?

Я кивнул, не подымая головы, и продолжал быстро доедать кашу.

— Дэнни, ведь это не так? — взволнованно переспросила мать, а лицо у нее покрылось тревожными морщинками.

— Мне пришлось, мам, — быстро ответил я. — Нам ведь нужны деньги.

Где же их еще взять?

Мать посмотрела на отца. Лицо у него несколько побледнело. У него было нездоровое осунувшееся лицо. Она снова повернулась ко мне. — Но мы ведь говорили тебе не заниматься этим, — слабо возразила она. — Ты можешь получить травму, мы и так как-нибудь перебьемся.

Я посмотрел ей в лицо. — Как? — прямо спросил я. — Работы нигде нет.

Нам придется сесть на пособие.

Лицо у матери стало строгим. — Так, может быть, будет и лучше, чем рисковать, что ты убьешься.

— Но, мам, — возразил я. — Я ничем не рискую. Я уже провел тридцать боев, и худшее, что было — так это царапина на лбу, которая зажила через день. Я веду себя осторожно, а деньги пригодятся.

Она обреченно повернулась к отцу. Спорить со мной бесполезно. На моей стороне логика.

Лицо у отца совсем побелело, а пальцы, державшие кофейную чашку, дрожали. Он смотрел на меня, но, не обращаясь непосредственно ко мне, заговорил с матерью.

— Это все его девчонка, — сказал он противным гадким голосом, — эта штучка. Это она побуждает его заниматься этим. Ей наплевать на то, что его там могут убить, лишь бы получить деньгу и поразвлекаться.

— Нет, — горячо возразил я. Где-то подсознательно я чувствовал, что это случится, с того самого времени, когда увидел его сегодня утром. — Она так же против этого, как и вы! Я занимаюсь этим только потому, что это единственный известный мне способ заработать!

Отец не обращал на меня внимания. Его лихорадочно горевшие глаза были единственным живым местом у него на лице. Голос у него стал ледяным от презрения. — Мерзкая тварь! — продолжал он, буравя меня взглядом. — Сколько ты платишь ей за ночи, что проводишь с ней в подъездах и на углах улиц? Еврейки тебе не подходят? Нет, еврейка не станет заниматься тем, что делает она. Еврейская девушка не позволит парню драться ради нее за деньги, не допустит, чтобы сын стал чужим своим родителям. Сколько ты платишь ей, Дэнни, за то, что своим она отдает бесплатно?

Я почувствовал, как ледяная ненависть сменила у меня прилив гнева. Я медленно поднялся на ноги и посмотрел на него сверху вниз. Голос у меня дрожал. — Не говори так папа, не смей больше так говорить о ней. Я не хочу больше этого слышать.

Я представил себе бледное испуганное лицо Нелли. Так она выглядела, когда я впервые сказал ей, что собираюсь подработать боксом.

— Она хорошая девушка, — продолжал я, с трудом выговаривая слова, ничуть не хуже наших, и лучше, чем большинство из них. Не срывай на ней свои неудачи. Это ты виноват, что мы оказались в таком положении, а не она.

Я перегнулся через стол, пожирая его глазами. Некоторое время он выдерживал мой взгляд, затем опустил глаза и поднял к губам чашку с кофе.

Мать положила мне руку на плечо. — Садись и кончай завтракать. Он уже стынет.

Я медленно опустился на стул. Есть мне уже не хотелось. Я устал, и мне жгло глаза. Оцепенев и почти ничего не чувствуя, я взял свою чашку кофе и быстро осушил ее. Его тепло наполнило меня и согрело мне тело.

Мать села рядом со мной. Атмосфера в кухне еще некоторое время оставалась напряженной. Голос ее глухо прозвучал в тишине. — Не сердись на отца, Дэнни, — промолвила она. — Он ведь хочет тебе добра. Он так беспокоится за тебя.

Я как-то обиженно глянул на нее. — Но она ведь хорошая девушка, мама, — горько произнес я. — Он не должен так говорить.

— Но, Дэнни, она же ведь все равно не нашей веры, — урезонивающе сказала мать.

Я не ответил. Это толку? Они ведь никогда не поймут. Я знаю массу еврейских девушек, которые просто потаскушки. Чем же они лучше Нелли?

— Может быть, отец получит работу, и ты перестанешь драться на ринге, — с надеждой добавила она.

Я вдруг почувствовал себя взрослым, совсем взрослым. Ее слова это все детский лепет, я его уже слышал. Пора дать им это понять.

— Слишком поздно, мама, — отрешенно ответил я. — Теперь я не могу бросить.

— Что, что ты говоришь? — голос у нее задрожал.

Я поднялся. — Я больше не занимаюсь любительским боксом. Ребята из центра считают, что я талантлив. Я заключил с ними договор. — Я посмотрел на отца. — Я поступаю в клуб «Главз» и начинаю строить себе репутацию. Они будут платить мне сотню в месяц, а когда я достигну совершеннолетия, стану профессионалом.

Мать смотрела на меня с исказившимся лицом. — Но...

Мне стало жаль ее, но ничего я тут поделать не мог, есть-то ведь надо. — Никаких «но», мама, — прервал я ее. — Я заключил договор, и теперь отступать слишком поздно. Сто долларов в месяц, — это столько же, сколько заработал бы отец. На это можно прожить.

На глаза у нее навернулись слезы, и она беспомощно повернулась к отцу. — Гарри, что же мы теперь будем делать? — запричитала она. — Он же ведь еще ребенок. Что, если его травмируют?

Отец смотрел на меня, и на скуле у него зашевелился желвак. Он глубоко вздохнул. — Пусть его, — ответил он, не сводя глаз с моего лица. — Пускай его изувечат, так ему и надо!

— Гарри, — в ужасе вскрикнула мать. — Он же ведь наш сын!

Глаза у него прищурились и пробуравили меня. — Он больше похож на исчадие ада, — сказал он низким горьким голосом, — чем на нашего сына.

Глава 11

Я вышел из темного подъезда, моргая от яркого солнечного свата, и помедлил, упиваясь теплым весенним воздухом. Дом еще не стряхнул с себя холод и сырость зимы, а не успеешь и глазом моргнуть, как он превратится в дымящийся очаг.

Чувствовал я себя великолепно. Прошло четыре месяца с тех пор, как я стал работать у Сэма. Это были чудесные месяцы! Я прошел отборочные соревнования в «Главз», теперь мне надо было выиграть еще один бой, и тогда я попаду в финал в «Гарден», разумеется, если выиграю. Но насчет победы у меня сомнений не было.

Я вдохнул полные легкие свежего воздуха. Воротник врезался мне в шею, и я расстегнул его. Все воротники мне теперь тесны. Это все результат тренировок. Спритцер был дока в подготовке. Сэм тоже. Они заставляли меня строго выдерживать режим и были правы. Хорошая форма — это уже половина победы.

Если бы только отец мог понять, что это просто один из способов зарабатывать на жизнь, то все было бы прекрасно. Но он этого не понимал, он постоянно пилил меня, сваливал вину за это на Нелли и говорил, что только дураки становятся боксерами. Теперь мы почти не разговаривали друг с другом. Он не уступал ни на йоту. Он слишком упрям, вот как сейчас, когда я выходил из дому.

Отец читал газету, разложенную на кухонном столе, когда я проходил через комнату. Он даже не глянул на меня.

— Сегодня вечером я приду чуть попозже, мам, — сказал я матери.

Она встревожено спросила: "Опять бой?!

Я кивнул. — Полуфинал, мам. В клубе «Гроув» в Бруклине, — с гордостью сообщил я. — А после этого финал в «Гардене», и на этом все до будущего года.

— Ты будешь осторожен, Дэнни? — с сомнением спросила она. Тогда я уверенно улыбнулся. — Не волнуйся, мам, — все будет в порядке.

На мои слова отец тогда поднял голову от газеты и сказал матери так, как будто меня вовсе не было в комнате.

— Не волнуйся, Мэри, у него все будет в порядке. Послушай, что пишут о нем в этой газете. — И он начал читать глухим ядовитым голосом. — Дэнни Фишер сенсационная ист-сайдская звезда, у которой динамит в каждом кулаке, вероятно продвинется еще на одну ступеньку в чемпионате в своей группе, встречаясь сегодня с Джои Пассо в полуфинале «Главз» в зале Гроув. Фишер, которого многие называют «молотилкой со Стэнтон-стрит» за то, что он выиграл нокаутом последние четырнадцать боев, привлекает пристальное внимание всех боксерских кругов. Ходят очень упорные слухи, что он собирается стать профессионалом, как только достигнет совершеннолетия.

Стройный блондин со спокойной манерой разговаривать на ринге Фишер превращается в холодного беспощадного убийцу, который молотит противника без какого-либо сострадания, как автомат. Автор несомненно считает, что такого беспощадного подающего надежды любителя, как Фишер, ему еще не приходилось видеть. Тем любителям бокса, кто придет сегодня в «Гроув», можно смело обещать, что они будут довольны. Вы увидите там кровь, раны и внезапную смерть, так как когда Фишер начинает работать любой рукой, друзья, — это почти верная «смерть»!

Отец бросил газету на стол перед собой и посмотрел на мать.

— Приятно почитать такое о собственном сыне: убийца, безжалостен, внезапная смерть. После этого остается только гордиться своим ребенком.

Мать нерешительно посмотрела на меня. Было видно, что она расстроена.

— Дэнни, это правда, то, что пишет этот человек?

Я попытался успокоить ее. Мне было стыдно. — Да, нет, мам, ты ведь знаешь, как это бывает. Ведь его газета — спонсор «Главз», и они раздувают это для того, чтобы продать больше билетов.

Однако я ее не убедил. — Все равно, будь поосторожней, Дэнни, настаивала она.

Отец только хохотнул. — Не беспокойся, Мэри, — саркастически произнес он. — С ним ничего не случится. Его не травмируешь. Ему покровительствует сам сатана.

Он повернулся ко мне. — Давай, убийца, — издевался он. — За доллар ты поубиваешь всех своих друзей.

Это были его первые слова, обращенные непосредственно ко мне за последние несколько недель. За это время я уж достаточно наслушался косвенных оскорблений, но помалкивал. Теперь же мне это надоело. — Да, я их поубиваю за доллар, пап, — выдавил я сквозь зубы, — ради того, чтобы ты отсиживался здесь на кухне на своей толстой заднице и жил на это!

Я хлопнул тогда дверью и сбежал вниз по лестнице, но теперь на солнышке, дыша свежим воздухом, почувствовал себя лучше. Глянул на часы. Я обещал Спиртцеру, что буду в зале к четырем часам. Оставалось двадцать минут. Размеренным шагом я направился к перекрестку.

Когда я заворачивал за угол, меня кто-то окликнул. У дверей стоял Спит и махал мне рукой.

— Эй, Дэнни, подойди-ка на минутку.

— Не могу, Спит, опаздываю, — ответил я, ускоряя шаг. Спит побежал за мной и возбужденно схватил меня за руку. — Дэнни, мой босс хочет встретиться с тобой.

— Я глянул на него. — Кто? Филдз?

— Да, да г-н Филдз. — Голова у Спита задергалась вниз и вверх. — Я сказал ему, что знаком с тобой, и он велел мне привести тебя.

Дверь, из которой вышел Спит, была входом в магазин. На стеклянной витрине была надпись: « Выдача наличных по чекам Филдза».

— Хорошо, — ответил я. С такими людьми как Филдз здесь шутки плохи, если не хочешь нажить врага. А Филдз был крупной шишкой в округе.

Политика, азартные игры, ростовщичество — все это его дело. Он был тут воротилой.

Я вспомнил, как некоторые ребята из нашей шайки завидовали Спиту, когда он сообщил нам, что его дядя уговорил Филдза устроить Спита посыльным. Он с гордостью показывал нам свои рабочие бумаги и хвастался, что ему больше не надо ходить в школу, что когда-нибудь он подобно Филдзу, будет большим человеком, а мы так и будем ломать себе голову над тем, как прожить. Я редко виделся с ним после того, как он устроился на эту работу, но было видно, что устроился он не блестяще. Вот и теперь на нем была все та же замусоленная одежда, забрызганная слюной, рубашка, лоснящиеся штаны и грязные стоптанные ботинки.

Я проследовал за Спитом в лавку и прошел через маленькую комнату с клетушками как в банке. Какой-то мужчина за клеткой безо всякого любопытства глянул на нас, когда мы вошли туда через заднюю дверь. Затем прошли еще одну комнату, где стояло несколько человек, лениво разглядывая большую классную доску. Они тоже не обратили на нас никакого внимания, когда мы прошли насквозь и очутились на лестнице. Я проследовал за Спитом на первую площадку, где он остановился перед какой-то дверью и тихо постучал.

— Войдите, — прогремел чей-то голос.

Спит открыл дверь и вошел. Я остановился как вкопанный, заморгав от удивления глазами. Я слыхал о таком, но никогда по сути дела не верил в подобное. Комната была обставлена как в кино, она никак не вписывалась в эту почти проклятую старую трущобу.

Крупный мужчина с красным лицом, толстым пузом и неимоверно большими ботинками подошел к нам. Не нужно мне было никаких пояснений: Это был Макси Филдз. Он даже не взглянул на меня. — Я же ведь говорил тебе не беспокоить меня, Спит, — гневно заорал он.

— Но, г-н Филдз, — промямлил Спит, — вы же велели мне привести Дэнни Фишера, как только я его найду. — Он повернулся ко мне. — Вот он.

Гнев у Филдза прошел так же быстро, как и возник. — Ты — Дэнни Фишер?

Я кивнул.

— Меня зовут Макси Филдз, — сказал он протягивая руку. Последовало хорошее теплое рукопожатие — слишком уж теплое. Он мне не понравился.

Он повернулся к Спиту. — Хорошо, пацан, сыпь отсюда. Улыбка у Спита исчезла. — Да, г-н Филдз, — торопливо буркнул он, и дверь за ним закрылась.

— Я хотел познакомиться с тобой, — сказал Филдз, вернувшись в центр комнаты. — Я много слышал о тебе. — Он тяжело сел в кресло. — Хочешь выпить? — небрежно спросил он.

— Нет, спасибо, — ответил я. Может быть он и не такой уж плохой мужик в конце концов? По крайней мере, он не обращался со мной как с шантрапой. — У меня сегодня вечером бой, — поспешно добавил я.

Глаза у Филдза заблестели. — Я видел тебя на той неделе. Молодец!

Везет же Сэму.

Я удивился. — Вы его знаете?

— Я знаю все и всех, — ответил он улыбаясь. — Здесь нет ничего такого, чего бы я не знал. Нет таких секретов, которых бы не знал Макси Филдз.

Я слыхал об этом. Теперь я этому поверил.

Он сделал мне знак рукой. — Садись, Дэнни. Мне надо поговорить с тобой.

Я продолжал стоять. — Мне надо бежать, г-н Филдз. Я опаздываю на тренировку.

— Я сказал — садись. — Голос у него был дружелюбный, но в нем появились повелительные нотки. Я сел. Поизучав меня некоторое время, он повернул голову и крикнул в смежную комнату. — Ронни! Принеси мне выпить!

— Он снова обернулся ко мне. — Так ты не будешь?

Я покачал головой и улыбнулся. Незачем было раздражать его. В это время в комнату вошла молодая женщина со стаканом. Я снова заморгал. Эта дамочка тоже была совсем из другого мира. Как и эта квартира она была из центра города.

Она подошла к креслу Филдза. — Вот, Макси. — Она с любопытством посмотрела на меня.

Залпом он выпил почти весь стакан, поставил его и вытер рот рукавом.

— Боже, как мне хотелось пить, — провозгласил он.

Я ничего не сказал, а только смотрел на девушку, стоявшую рядом с его креслом. Он засмеялся, протянул руку и похлопал ее по заду.

— Иди, Ронни, — любезно произнес он. — Ты отвлекаешь нашего друга, а мне надо поговорить с ним.

Она молча повернулась и вышла из комнаты. Я почувствовал, как у меня вспыхнуло лицо, но не мог отвести от нее глаз до тех пор, пока за ней не закрылась дверь. Тогда я посмотрел на Филдза.

Он улыбался. — У тебя хороший вкус, малыш, — сердечно произнес он, — но еще надо, чтобы он был по средствам. Такой товар стоит двадцать долларов в час.

У меня округлились глаза. Я и не знал, что потаскушки могут стоить так дорого.

— Даже когда она лишь подает выпивку? — спросил я.

Он захохотал на всю комнату. Перестав смеяться, он сказал: « Ты молодец, Дэнни. Ты мне нравишься».

— Благодарю, г-н Филдз.

Он еще раз хлебнул из стакана. — Ты собираешься выиграть бой сегодня вечером? — спросил он.

— Думаю, да, г-н Филдз, — ответил я, удивляясь вопросу.

— Я тоже думаю, что ты победишь, — сказал он. — И так думают многие.

Знаешь ли, очень много людей считает, что ты выиграешь чемпионат.

Я улыбнулся. Мой отец может и не очень высокого обо мне мнения, вот многие другие считают иначе. — Надеюсь не разочаровать их, — скромно сказал я.

— Пожалуй, не разочаруешь. Тут мои ребята этажом ниже говорят, что выиграли около четырех штук, ставя на тебя. Даже для меня это большие деньги, но ты мне кажешься подходящим парнем, и теперь, познакомившись с тобой, мне их не очень жаль.

Эта речь оказалась слишком длинной для него, и он закончил ее уже задыхаясь. Он схватил стакан и опорожнил его.

— Я и не думал, что вы играете на любителях, — сказал я.

— Мы играем на всем. Работа у нас такая. Ничто для нас слишком велико, ничто для нас слишком мало, Филдз берется за все, — закончил он чуть ли не скандируя и смеясь.

Он совсем сбил меня с толку. Зачем я ему здесь нужен? Интересно, к чему он клонит? Я молча сидел и слушал.

Филдз вдруг перестал хохотать. Он наклонился и хлопнул меня по колену. — Молодец, малыш, ты мне нравишься. — Повернувшись, он крикнул. — Ронни! Принеси еще выпить.

Девушка снова вошла в комнату со стаканом. Я уставился на нее. Она поставила стакан и пошла было из комнаты.

— Не уходи, детка, — окликнул ее Филдз.

Она остановилась на полпути и посмотрела на нас. Филдз хитро подмигнул мне. — Ну, как, тебе нравится такое, малыш?

Я почувствовал, что у меня запылало лицо.

Он ухмыльнулся. — Да, ты определенно мне нравишься, малыш, и я тебе скажу вот что. Выиграешь сегодня бой и приходи сюда. Тебя здесь будут ждать, а удовольствие за мой счет. Как тебе это?

Я сглотнул. Попытался заговорить, но в горле у меня возник комок. В этом не было ничего страшного, насколько я себе это представлял, но некоторым образом я понимал, что это не для меня. Нелли многое изменила в моей жизни.

Филдз внимательно смотрел на меня. — Не тушуйся, пацан, — усмехнулся он. — Она-то не тушуется.

Я обрел, наконец, голос. — Нет, благодарю, г-н Филдз, — промямлил я.

— У меня есть девушка. И к тому же я тренируюсь.

Он очень убедительно заговорил. — Не будь дураком, пацан. Тебя не убудет. — Он повернулся к девушке. — Скинь-ка платье, Ронни. Покажи пацану, от чего он отказывается.

— Но, Макси, — запротестовала она.

Голос у него стал холодными хриплым. — Ты слышала, что я сказал!

Девушка пожала плечами. Она завела руку за спину, расстегнула пуговицу, и платье упало на пол. Филдз встал с кресла, подошел к ней, протянул руку и положил ей на грудь. Он сделал резкое движение и лифчик оказался у него в руке.

Он опять повернулся ко мне. — Посмотри хорошенько, малыш. Самая сладкая плоть в городе. Ну, что ты скажешь?

Я уже стоял на ногах и пятился к выходу. Что-то в этом человеке испугало меня.

— Нет, спасибо, г-н Филдз. — Я нащупал ручку двери. — Мне пора идти.

Я опаздываю на тренировку.

Филдз усмехнулся. — Ну ладно, малыш, не хочешь, как хочешь. Но запомни, предложение остается в силе.

— Благодарю, г-н Филдз. — Я посмотрел на девушку. Она стояла все там же, а лицо у нее было как маска. Мне вдруг стало жалко ее. Двадцать долларов в час — это большие деньги, но на них нельзя купить гордость. Она все равно остается одинаковой, хоть дорого, хоть дешево. Я принужденно улыбнулся ей. — До свидания, мисс.

Лицо у нее вдруг вспыхнуло, и она отвернулась. Я вышел за дверь и стал закрывать ее. — До свидания, г-н Филдз. — Он не ответил.

Я быстро закрыл дверь и сбежал по лестнице. Этот человек сумасшедший.

Он совсем спятил. Я с радостью выбрался на улицу. Даже грязные улицы мне показались чистыми после того, как я побыл с ним в одной комнате. Но пока я шел в клуб, меня не оставляло предчувствие, что это у нас не последняя встреча.

Глава 12

Скованно двигаясь, я вернулся в свой угол, а спина у меня и бока были красными и вспухшими от боли. Я медленно опустился на сиденье и наклонился вперед, раскрыв рот и жадно хватая воздух.

Зеп стоял передо мной на коленях, прижимая мне ко лбу мокрое полотенце. Спритцер массажировал мне бок, руки у него медленно ходили кругами. Зеп заглянул мне в лицо. — Ты в порядке, Дэнни? — Я кисло кивнул.

Мне не хотелось говорить, мне нужно было восстановить дыхание. Что-то случилось. Ведь считалось, что это для меня пустяковое дело. Я не понимал этого. Судя по газетам, я должен был победить ко второму раунду, но вот уже начинался третий, а я не сумел еще нанести ему ни одного настоящего удара.

— У него все в порядке, г-н Спритцер? — тревожно опросил Зеп.

Спритцер ответил сухо. Его голос как бы прорвался сквозь туман, клубившийся у меня в голове.

— Все у него в порядке. Просто он слишком много начитался газет, и всего лишь.

Я вскинул голову. Я понял, к чему он клонит. И он прав, я был слишком самоуверен. Я уже начал было верить всему, что читал о себе. Напротив меня в своем углу сидел Пассо, он дышал легко и уверенно, его темная кожа блестела в ярком свете.

Прозвенел звонок, и я вскочил на ноги, направляясь к центру ринга.

Пассо уверенно шел мне навстречу, на лице у него играла улыбка. Мне был знаком такой вид. У меня самого он был много раз, когда я чувствовал, что уже выиграл бой. Во мне стал закипать гнев. Этот вид сегодня был не у того человека. Я злобно выкинул вперед правую.

Фонтан боли окатил мне бок. Я промазал, а Пассо левой попал мне в почки. Я опустил руки, чтобы прикрыть бок. В это время в лицо мне полыхнула вспышка.

Я тряхнул головой, чтобы прояснить мысли. Перед глазами у меня было темно, как будто бы я только что смотрел на солнце. До меня донесся какой-то плавающий эвук. — Пять! — Я повернул голову и посмотрел в направлении звука.

Рука судьи снова вскинулась, а рот его произносил уже другое слово. Я глянул вниз и тупо удивился. Что это я делаю тут, стоя на руках и коленях?

Я ведь не падал. Я уставился на сияющий белый брезент.

— Шесть! — Меня охватил ужас. Ведь он ведет счет для меня! Этого не может быть. Я неуклюже поднялся на ноги.

Судья схватил меня за руки и вытер мне перчатки себе о рубашку. Я услыхал, как заревела толпа, когда он отступил. Однако, она шумела как-то иначе. Сегодня она приветствовала не меня, она приветствовала Пассо. Она кричала ему, чтобы он добил меня.

Я вошел в захват. Тело у Пассо было мокрым от пота. Я благодарно вздохнул за эту мгновенную передышку. Судья разъединил нас.

Снова бок мне пронзила боль, затем с другой стороны. Черное лицо Пассо плясало у меня перед глазами. Он улыбался и надвигался на меня. Его перчатки сверкали передо мной и колотили меня. Мне нужно было уйти от них, они раздирали меня в клочки. В отчаянье я глянул в свой угол.

На меня глядели широко раскрытые испуганные глаза Зепа. Я быстро повернул голову к Пассо. Он как раз замахнулся. Удар надвигался на меня, это был нокаут, я ясно понимал это. Он надвигался мучительно медленно. Во мне вспыхнул безумный страх. Я должен остановить его. Я отчаянно, дико двинул ему в неприкрытую челюсть.

Вдруг Пассо стал падать. Я шагнул к нему, но судья развернул меня и толкнул в направлении угла. Слезы боли покатились у меня по лицу. Мне нужно убираться отсюда, я больше этого не вынесу.

Зеп, ухмыляясь, перелезал сквозь канаты. Сбитый с толку, я смотрел на него. Чего он ухмыляется? Все кончено, я же проиграл. Мне стало легче, я обрадовался, что все кончилось. Остальное не имело значения.

Я лежал на массажном столе, положив голову на руки, а руки Спритцера мягко двигались у меня по спине. Боль медленно проходила, и меня охватило чувство покоя. Я устало закрыл глаза.

Я услышал, как Зеп поставил бутылку со спиртом для натирания, и до меня донесся его голос. — У него все будет в порядке, г-н Спритцер?

Руки Спритцера все еще месили мне спину. — Все у него будет в порядке. Он крепок, молод, и смел.

Я не шевелился. По крайней мере он не сердится за то, что я проиграл.

В дверь постучали, и Зеп открыл ее. Я услышал в комнате тяжелые шаги.

— Он в порядке, Моу? — раздался тревожный голос Сэма. Тренер ответил ровным голосом. — Все в порядке, Сэм. Беспокоиться не о чем.

— Так что же тогда случилось? — голос Сэма был хриплым от гнева. — Он выглядел очень паршиво. Ему крепко досталось.

Спритцер ответил сдержанно. — Не волнуйся, Сэм. Пацан просто поверил в то, что о нем пишут. Он вышел на ринг, полагая, что ему достаточно лишь глянуть на Пассо, и на этом все окончится.

— Но ведь ты должен держать его настороже, все еще строгим голосом сказал Сэм.

— Есть такие вещи, которые и мне не под силу, ответил Спритцер, — Я давно ожидал этого, но теперь-то он войдет в норму. Урок пошел ему на пользу.

Я услышал, как Сэм подошел ко мне и почувствовал, как он легонько положил мне руку на голову. Он слегка взъерошил мне волосы. Я все еще не раскрывал глаз. Мне стало хорошо, он ведь не сердится на меня.

Последние строгие нотки в его голосе исчезли, и в нем теперь слышалась гордость. — Ты видел тот последний удар, который он нанес негру, Моу? Это было убийство!

— Да, почти, — трезво ответил Спритцер. — Челюсть у парня сломана в двух местах.

Я повернулся на столе и сел. — Они все уставились на меня. — Это правда? — спросил я.

Зеп утвердительно кивнул. — Мне только что сообщили, Дэнни.

— Тогда я победил? — все еще не верил я.

Сэм улыбнулся. — Да, малыш, победил.

Я медленно опустился на стол, но ликования во мне не было. Я думал о том, что говорил отец. « Давай, убийца, за доллар ты поубиваешь всех своих друзей.»

Мы стояли на углу Дилэнси и Клинтон-стрит. Было уже за полночь.

Витрины магазинов все еще ярко светились, а на тротуарах было много народу.

— Ты доберешься домой сам, — Дэнни? — спросил Зеп.

— Да, конечно, — засмеялся я. Боль уже почти полностью прошла, только немного побаливали бока и спина. — Не строй из себя заботливую няню.

Спритцер внимательно посмотрел на меня. — Ты уверен, малыш? Я повернулся к нему.

— Я бы не стал говорить так, если бы не мог, г-н Спритцер. У меня сейчас все в порядке.

— Ну хорошо, коль ты так говоришь, — поспешно согласился он, — но сделай так, как я тебе велел. Хорошенько выспись ночью и полежи подольше в постели завтра. Не приходи в зал до послезавтра.

— Так и сделаю, г-н Спритцер, — пообещал я. Повернулся к Зепу. — Скажи Нелли, что я приду завтра вечером.

— Хорошо, Дэнни, скажу.

Мы расстались на углу, и я пошел по Клинтон-стрит по направлению к дому. Я глубоко вздохнул. Еле пронесло. Однако, г-н Спритцер прав. Я начитался газет. Больше не буду. Я свернул к себе за угол и пошел к дому.

Рядом с моей дверью из тени возникла чья-то фигура.

— Дэнни! — Там стоял Спит.

— Чего тебе надо? — нетерпеливо спросил я. Мне хотелось в постель.

— Г-н Филдз хочет тебя видеть, — ответил он.

— Передай ему, что я спекся, — быстро произнес я, оттолкнув его в сторону. — Я зайду к нему в другой раз.

Спит схватил меня за руку. — Лучше зайди сейчас, Дэнни, — сказал он.

— Филдз не такой человек, чтобы им можно было пренебречь. Он ведь может обойтись с тобой довольно круто. — Спит быстро заморгал, как это бывало всегда, когда он волновался. — Лучше зайди, — повторил он.

Я поразмыслил. Спит прав. Тут уж не отвертишься, коли Филдз посылает за тобой. Придется пойти, но я побуду там лишь несколько минут и затем уйду. — Хорошо, — буркнул я.

Я последовал за Спитом за угол. Спит вынул из кармана ключ и отпер дверь рядом с конторой Филдза. Я прошел за ним в парадную.

Он повернулся ко мне и протянул ключ. — Иди наверх, — сказал он. — Ты ведь знаешь, какая дверь.

Я посмотрел на ключ, потом не него. — А ты что, не идешь?

Он мотнул головой. — Нет. Он сказал, что хочет видеть тебя одного. Не звони, открывай ключом дверь и входи. — Он сунул мне ключ в руку и исчез, выйдя на улицу.

Я посмотрел ему вслед, а затем глянул на ключ у себя в руке. Он ярко мерцал в свете лампочки. Я глубоко вздохнул и стал подниматься по лестнице.

Глава 13

Ключ легко повернулся в замке, и дверь почти бесшумно распахнулась. Я стоял в дверях, глядя в комнату. Она была пустой. На мгновенье я заколебался. Что-то здесь не так, и вдруг я понял что: горел свет.

Я обычно выключал свет, выходя из комнаты : у фирмы «Эдисон» и так довольно денег. Но здесь горели все лампы, хотя в комнате никого не было.

Я вошел, оставив дверь открытой. — Г-н Филдз! — позвал я. — Это я, Дэнии Фишер. Вы меня звали?

На противоположной стороне комнаты открылась дверь, и оттуда вышла девушка, с которой мы уже виделись днем. — Закрой дверь, Дэнни, — спокойно оказала она. — Ты перебудишь всех соседей.

Я машинально закрыл дверь. — Где г-н Филдз? — спросил я. — Спит сказал, что он хочет меня видеть.

В глазах у нее мелькнуло сомнение. — Ты только потому и пришел?

— недоверчиво спросила она.

Я уставился на нее. И тут у меня вспыхнуло лицо, так как я вспомнил о предложении Филдза.

— Да, поэтому, — сердито ответил я. — Где он? Надо встретиться с ним и идти домой спать. Я так устал.

Она слегка улыбнулась. — Как будто и вправду ты так сделаешь.

— Конечно, — холодно ответил я. — Веди меня к нему. Нечего тянуть.

— Хорошо, — сказала она. — Иди за мной.

Она провела меня через маленькую кухню, мимо раскрытой двери в ванную и дальше в спальню. Она включила свет и сделала жест рукой в сторону кровати. — Вот он, великий Макси Филдз во всем своем великолепии. Сукин сын! — В голосе у нее прозвучала откровенная ненависть.

Я уставился на кровать. Филдз лежал растянувшись поперек кровати и крепко спал. Рубашка у него была расстегнута до пояса, и оттуда выглядывала куча волос у него на груди. Он тяжело дышал, прикрыв лицо одной рукой. В комнате сильно пахло спиртным.

Я посмотрел на девушку. — Он что, невменяем? — удивленно спросил я.

— Да, без памяти, — горько подтвердила она. — Жирная свинья!

Я вышел из спальни и протянул ей ключ. — Передай ему и скажи, что я не мог ждать. Зайду как-нибудь в другой раз.

Я направился было к выходу, но она позвала меня. — Погоди-ка, — быстро проговорила она. — Не уходи. Он велел мне задержать тебя здесь, пока не проснется.

— Боже! — взорвался я. — Да он проспит теперь до утра! Я не могу ждать.

Она согласно кивнула. — Я знаю, но погоди хотя бы немного, чтобы соблюсти приличия. Если ты уйдешь сразу, он узнает об этом и рассерчает.

— А как он узнает? — спросил я. Ведь он лыка не вяжет.

— Узнает, — тихо ответила она. Подошла к окну и подняла планку жалюзи. — Подойди, глянь.

Я выглянул в окно, но ничего не увидел. — Что? — спросил я.

— Вон там, у подъезда через дорогу.

Там маячила чья-то тень, и горел огонек сигареты. Как раз в это время какой-то автомобиль завернул за угол, его фары осветили дверной проем, и я увидел, что там стоит Спит.

Я опустил жалюзи и повернулся к ней. — Ну, следит, — сказал я. — Ну и что?

— Он скажет Филдзу, как долго ты пробыл здесь.

— Ну что тут такого? — нетерпеливо спросил я. — Он же все равно без памяти. Я не могу ждать, пока он проснется.

И снова двинулся к двери.

Она схватила меня за руку, на лице у нее появилось испуганное выражение. — Малыш, не подводи меня, — попросила она, в голосе у нее прозвучало отчаяние. — Он же отыграется на мне, если узнает, что я тебя не удержала здесь хотя бы некоторое время.

У нее были большие испуганные глаза, а рука, державшая мою, дрожала.

Я вспомнил, как мне стало жалко ее, когда мы виделись в последний раз.

— Ладно, сказал я. — Останусь.

Она сразу же отпустила мою руку. — Спасибо, Дэнни, — облегченно произнесла она.

Я сел на диван и устало откинулся назад. Пульсирующая боль вновь охватила мне тело. — Боже, как я устал, — сказал я.

Она подошла к дивану и сочувственно посмотрела на меня. — Я знаю, Дэнни, — тихо проговорила она. — Я видела бой. Может сделать тебе кофе?

Я с любопытством посмотрел на нее. — Нет, спасибо, — ответил я. Ты видела бой?

Она утвердительно кивнула. — Макси возил меня туда.

У меня вновь заболела спина, и я с трудом сменил позу. — А ему-то что до этого? — устало спросил я.

Она не ответила на вопрос. — Ты устал, — сказала она. — Ложись и устраивайся поудобнее.

Прекрасная мысль. Тело мое погрузилось в мягкие подушки, и на мгновенье я закрыл глаза. Тут было даже мягче, чем в моей собственной постели. Хорошо тому живется, у кого есть деньги. Я услышал, как щелкнул выключатель, и открыл глаза. Она выключила верхний свет, и теперь горела лишь лампа в углу. Она сидела в кресле напротив меня, а в руках у нее был стакан.

— Ты не ответила мне, — сказал я.

Она подняла стакан и отпила. — Не могу, — ответила она. — Я просто не знаю.

— Он, наверное, что-то говорил, — настаивал я. Я приподнялся и облокотился. Вдруг почувствовал приступ боли в спине, и с губ у меня сорвался стон.

Она стала на колени у дивана, обняв меня за плечо. — Бедный малыш, — тихо сказала она. — Тебе больно.

Я сел, отстраняясь от ее рук. — Спина болит, — признался я, стараясь улыбнуться. — Мне сегодня изрядно перепало.

Она опустила руку мне на спину и стала мягко поглаживать ее.

Посмотрела на часы. — Полежи еще, — тихо оказала она. — Сейчас половина первого, еще полчаса и можешь идти. Я поглажу тебе спину.

Я вытянулся, чувствуя на себе ее движущиеся руки. Их прикосновение было мягким и успокаивающим. — Спасибо, — сказал я. — Это так приятно.

Она все еще стояла на коленях, а лицо ее приблизилось к моему. Она вдруг улыбнулась. — Я рада этому, — ответила она, наклонилась и быстро поцеловала меня.

Я изумился и настороженно замер. Она сразу же убрала губы. — Это я тебя так благодарю, — объяснила она. — Хороший ты пацан, Дэнни.

Я уставился на нее. В голове у меня все смешалось. — Этого не следовало делать, — сказал я. — У меня есть девушка. К тому же, именно это он и хочет заставить меня делать, а я не люблю ничего делать против воли.

— Ты разве сам не хочешь?

— Я этого не говорил, — упрямо сказал я. — Я только сказал, что он хочет этого, а я не пойму зачем.

Глаза у нее распахнулись. — А что, если это останется между нами? Он ничего не узнает.

Я попробовал заглянуть ей в глаза. — Не верю.

Она сказала ровным голосом. — А ты поверишь мне, если я скажу, что терпеть его не могу?

— Он же платит тебе повременно? — просто ответил я. — За такие деньги я ничему не поверю.

Она помолчала некоторое время, затем опустила глаза. — А ты поверишь мне, если я скажу, чего он хочет от тебя?

Я не ответил и бесстрастно посмотрел ей в лицо, ожидая, когда она заговорит.

— Он хочет, чтобы ты уступил следующий бой. Он потеряет кучу денег, если ты выиграешь, — тихо произнесла она.

Я кивнул. Я предполагал нечто в этом роде. — Ничего у него не выйдет, — ответил я.

Она схватила меня за руку. — Ты не знаешь его, — горько зашептала она. — Он плохой и злой человек. Он не остановится ни перед чем. Если бы ты только видел его во время боя, когда тебя колотили. Он хохотал от всей души. Он очень радовался до тех пор, пока ты не нокаутировал этого парня.

Если бы ты проиграл, он и не подумал бы приглашать тебя сегодня сюда.

Я хохотнул. — Я победил, и теперь он ничего не может поделать.

Ее пальцы впились мне в руку. — Ты еще просто ребенок, Дэнни, и ты не знаешь его. Он не остановится ни перед чем. Если он не сможет так или иначе купить тебя, он натравит на тебя своих ребят. И тогда ты больше не сможешь заниматься боксом.

Я уставился на нее, и губы у меня сжались.

— Ну а ты тут причем? — спросил я.

Она не ответила да и не обязана была делать этого. Она такая же как все. Против человека с деньгами ничего не поделаешь. Все та же старая история, — горько подумал я. Но теперь-то мне все ясно. Держаться за Сэма и стать настоящим боксером — единственный мой выход, единственная возможность не превратиться в ничто, как и все остальные, в ничтожество, в одного из многих в безликой толпе на улицах города, до которых никому нет дела. Это у меня единственная возможность заработать деньги.

Я медленно сел. Она села рядом со мной, глаза у нее сочувственно горели. Она знала, о чем я думаю. — Теперь ты веришь мне? — спросила она.

Мы с тобой в одинаковом положении.

Я встал, молча кивнул и подошел к окну. Поднял жалюзи и выглянул.

Спит все еще стоял в дверях, а сигарета тлела у наго во рту.

— Он все еще там?

— Да, — угрюмо ответил я.

Она посмотрела на часы. — Через пятнадцать минут можешь идти. А пока посиди.

Я плюхнулся в кресло напротив нее и почувствовал себя совсем разбитым.

— Что будешь делать, Дэнни? — спросила она.

— Ничего, — пожал я плечами. — А что я могу поделать? Она подошла ко мне и села на подлокотник кресла. Погладила мне лоб. Я устало закрыл глаза.

— Бедный Дэнни, — мягко оказала она. — Ничего ты не можешь поделать и никто ничем не поможет, — горько произнесла она. — Он заловил тебя так же, как и меня, как и всех остальных вокруг себя. Как чудовище-кровопийца, живучий за счет всего, что находится вокруг него. — Слезы покатились у нее из раскрытых глаз.

— Ты плачешь? — удивленно спросил я.

— Да, плачу, — с вызовом посмотрела она на меня. — А что есть такой закон, по которому шлюхам нельзя плакать? А может так даже лучше?

— Извини, — поспешно сказал я. Это не ее вина. Оба мы пропали и ни одному из нас не спастись. Нечего даже строить себе иллюзий. Победить мы не можем.

Я положил ей руку на плечо, притянул ее к себе и поцеловал. Губы у нее были мягкими, и я почувствовал ее зубы. Теперь она лежала у меня на коленях и смотрела вверх на меня. Глаза у нее были широко раскрыты и удивлены.

— Дэнни, — тихо оказала она, — ты ведь говоришь, что у тебя есть девушка.

— Есть, — угрюмо рассмеялся я. — Но ведь здесь ты. — Я снова поцеловал ее. — Как тебя зовут? — вдруг спросил я.

— Ронни, — ответила она. — Но это не настоящее имя. Меня зовут Сара, Сара Дорфман. Я хочу, чтобы ты знал это.

— А какая разница? — горько засмеялся я. — Может быть и у меня не свое имя. А больше мне ничего не принадлежит. Теперь важно, раз я вынужден делать то, что он велит, то можно с таким же успехом брать все, что он готов мне дать.

Ее руки обхватили меня за шею и притянули меня к себе. Ее губы задвигались у моего уха. — То, что я должна тебе дать, Дэнни, — так это нечто, чего он никогда не сможет купить, как бы много он за это не предлагал.

Ее губы прижались к моим. Я опустил руки ей на тело, а плоть у нее была горячей. Я услышал, что она тихо заплакала.

Затем напряженность улетучилась, растворилась в кипящем котле, мы замолчали, и только наше дыхание раздавалось друг у друга в ушах. Она смотрела на меня. Я видел, что она поняла.

— Ты собираешься брать у него деньги? — разочаровано спросила она.

Я снова посмотрел на нее. — Не знаю горько ответил я. — Не знаю, что мне делать.

Глава 14

Я закрыл за собой дверь и вышел на тротуар. Ночной ветер прохладой опахнул мне лицо. Он был свеж и приятен и останется таким еще несколько коротеньких часов, до тех пор пока улица не начнет просыпаться. Затем он снова станет тяжелым и грязным, так что его будет даже противно вдыхать в легкие.

На глаза мне попался огонек сигареты через дорогу. Я быстро пересек улицу, а в душе у меня закипало раздражение. Спит все еще стоял в дверях, вокруг него повсюду были разбросаны окурки. Он повернул ко мне свое испуганное лицо.

— Дай-ка мне покурить, Спит, — голос мой холодно отдался эхом на пустой улице.

— Пожалуйста, Дэнни, — нервничая ответил Спит и протянул мне сигарету.

Я сунул ее в рот. — Огня.

— Пожалуйста, Дэнни, — рука у Спита дрожала, когда он поднес мне спичку. Она медленно разгорелась, и затем танцующая тень легла ему на лицо.

Я глубоко затянулся. Стало так приятно, я ведь давно уже не курил.

Г-н Спритцер настаивал на этом, но какая теперь разница.

— Дэнни, ты видел его? — встревожено спросил Спит. Я внимательно посмотрел на него. У него был понимающий взгляд. Даже ему было известно, чего хочет Филдз. Я почувствовал, как во мне усиливается злость. Всем на свете известно, чего хочет Филдз. И всем известно, как я поступлю. Никто и не ожидал ничего иного. Я просто очередная шестерка. У меня нет выхода.

— Нет, — ответил я внезапно сдавленным голосом. — Он невменяем. Пьян.

И ты там пробыл с этой дамочкой все это время? — с любопытством и пониманием произнес Спит.

Я молча кивнул. Она тоже ненавидит Филдза, но ведь ничего не поделаешь. Как она сказала, мы в ловушке. И от этого не уйдешь. Все козыри у него на руках.

По ушам мне резанул его ехидный голос. — Ты ведь разложил ее, Дэнни?

Я сразу же перевел взгляд на него. Из угла рта у него глупо сочилась слюна, придавая лицу его дикое и непристойное выражение. Как будто в тени позади него, нависая у него над плечом, маячил Макси Филдз. Я схватил его за рубашку и притянул к себе. — Ну и что, если и так? — хрипло спросил я, припоминая, как она говорила: «Я должна отдать тебе, Дэнни, то, чего он никогда не купит, сколько бы он ни был готов отдать за это».

— Что, если так? — сердито повторил я. Это ведь его вовсе не касалось.

Спит задергался у меня в руках. — Ничего, Дэнни, ничего. — Он испуганно уставился на меня. — Пусти.

Я холодно смотрел на него. — Зачем? — спросил я, все еще крепко удерживая его за рубаху.

Я ведь твой друг, Дэнни, — прохрипел Спит, так как ворот рубахи затянулся у него на шее и стал душить его. — Разве не я свел тебя с Филдзом? Дал тебе возможность подзаработать?

Я рассмеялся. Вот это здорово! Мой друг? Я снова засмеялся и отпустил его.

Он отступил и испуганно глянул на меня. — Боже мой, Дэнни, — сипло пропищал он. — Я было подумал, что ты собираешься меня стукнуть.

Я снова рассмеялся. Здесь он прав. Мой кулак погрузился ему в мягкое пузо почти до запястья. Он перегнулся пополам и стал падать на колени. Я с презреньем посмотрел вниз на него. — Собирался, — сказал я.

Он посмотрел на меня снизу вверх. Глаза у него помутились в дурацком смятении. Голос у него стал совсем хриплым. — Что с тобой, Дэнни? Я ведь только сделал тебе услугу.

Я ударил его ладонью по лицу, и он свалился набок.

— Не нужно мне никаких услуг, — резко ответил я.

Он полежал некоторое время растянувшись у моих ног, затем рука у него потянулась к дверной ручке, и он стал подтягиваться, чтобы встать на ноги.

Выражение его глаз сменилось на откровенную ненависть. Свободной рукой он стал шарить у себя под рубашкой.

Я подождал, пока складной нож не появился у него в руке, затем снова ударил его в пах, и нож застучал, покатившись по тротуару. Он упал вперед, и его стало сильно рвать.

Я видел, как вокруг лица у него появилась лужа рвоты, и по мне прокатилось холодное удовлетворение. Может я ничего не могу поделать с Макси Филдзом, но тут-то я могу кое-что подправить.

Он повернул ко мне лицо. — Я тебе это припомню. Дэнни, — поклялся он тихим хриплым голосом. — Видит бог, я тебе это припомню!

Я снова рассмеялся. — Не стоит, Спит, — сказал я, нагнувшись над ним и толкнув его снова в блевотину. — Твоему боссу это может не понравиться.

Я повернулся и ушел, оставив его лежать там у дверей.

В парадном я помедлил и посмотрел на часы. Было почти полтретьего. Я стал подыматься по лестнице. Когда взошел на свою площадку, то увидел, что из-под кухонной двери струится свет. Хорошо, если бы отец спал. На этот вечер мне и так уж довольно всего.

Я вставил ключ в дверь и открыл ее. На меня смотрело лицо матери. Я улыбнулся ей.

— Незачем было ждать меня, мам, — сказал я, закрывая за собой дверь.

Она встала с кресла и подошла ко мне, вопросительно глядя мне в лицо.

— У тебя все в порядке, Дэнни? — встревожено спросила она.

— Ну да, все в ажуре, — донесся голос отца из другой двери. — Это ведь Дэнни Фишер-Динамит. Его ничем не возьмешь. В утренней газете так и сказано, — потряс он газетой. — Они придумали ему новую кличку, — саркастически продолжал он, — в честь того, что он одним ударом сломал парню челюсть сразу в двух местах во время этого боя.

Я удивленно посмотрел на него. — Это уже есть в газете?

Отец снова потряс газетой. — А ты как думал? Что это останется тайной? Что ты там делал всю ночь, праздновал со своей гойкой?

Я ничего не ответил. С ним бесполезно больше разговаривать. Он ни за что не поверит, что это был несчастный случай.

Мать положила мне руку на плечо. Ее встревоженное лицо было в морщинах. — В газете говорится, что тебя сильно побили в первых двух раундах.

Я мягко пожал ей руку. — Не так уж и сильно, мама. Сейчас уже все прошло.

— Но у того парня не прошло! — взорвался отец. — Может хоть теперь ты кончишь? Или же ты будешь продолжать, пока кого-нибудь не убьешь?

— Не валяй дурака, папа, — возразил я. — Это несчастный случай. Такое иногда бывает. Я ведь не нарочно.

— Несчастный случай, ха-ха! — недоверчиво закричал отец. — Какой может быть несчастный случай, коли главная задача состоит в том чтобы отдубасить человека? Чушь! — Он повернулся к матери. — Как-нибудь у нас в доме появится убийца, и тогда он нам скажет, что это несчастный случай!

Его резкий непрестанный крик сильно действует мне па нервы. — Оставьте меня в покое! — в истерике закричал я. — Оставьте меня в покое, слышите? — я опустился в кресло и закрыл лицо руками.

Затем я ощутил, как мать взяла меня за плечи. Ее голос, исполненный тихой силой, раздался у меня над головой. — Гарри, иди спать, — сказала она ему.

— Ты поступаешь не правильно, ублажая его, — зловеще предупредил он.

— Когда-нибудь он убьет человека, и ты будешь виновата вместе с ним!

— Ну что ж, буду виновата, — без колебаний тихо ответила она. — Он наш сын, и кем бы он ни был, мы будем отвечать.

— Ты, а не я, — сердито возразил отец. — Я принял решение. Либо он бросает бокс, либо мое терпение кончится. Еще один бой, и он может не приходить домой. Я не допущу, чтобы под крышей моего дома спали убийцы!

Его шаги простучали по гостиной и заглохли в спальне. Немного постояла тишина, затем мать нежно заговорила со мной. — Дэнни, я приготовила куриный суп. Сейчас я тебе его разогрею. — Ее руки погладили мне волосы.

Я поднял голову и посмотрел на нее. Глаза у нее были наполнены скорбным сочувствием. — Я не хочу есть. — Я чувствовал себя разбитым и оцепеневшим.

— Ну поешь немного, — настаивала она. — Тебе станет легче. — Она включила огонь под кастрюлей.

Отец, может быть, и прав, но, если бы нам не нужны были так сильно деньги, этого, может, никогда бы и не случилось. Сейчас ничего другого не оставалось. Мать поставила передо мной тарелку с супом.

— Ешь, — сказала она, садясь на стул рядом со мной. Я попробовал суп. Он был вкусный, и я почувствовал, что оттаиваю. Я благодарно улыбнулся ей, и она улыбнулась мне в ответ.

После горячего супу меня стало клонить в сон. Я ощутил, как на меня наплывает усталость, и у меня снова заболели бока а спина. Я лениво взял со стола, куда бросил ее отец, газету и начал листать страницы, разыскивая спортивный раздел. Из нее высыпались какие-то листки для заметок. Я с любопытством просмотрел их. Все они были исписаны карандашом какими-то цифрами.

— Что это? — спросил я, протягивая их матери. Она взяла их. — Ничего, — ответила она. — Отец просто пытался делать какие-то расчеты.

— Какие?

— У его приятеля есть магазин, который он хочет продать отцу, и тот попытался подсчитать, откуда можно достать денег. — Она поглядела на листки. — Только все это без толку, — продолжала она, и в голосе у нее появились безнадежные нотки. — Он не может достать денег. У него достаточно товара, который он отвез дяде Дейвиду в ту ночь, когда закрыли его аптеку, но он не может собрать наличных для уплаты начального взноса.

Об этом лучше и не думать.

Я совсем уже проснулся. Может быть, если я достану денег, он не будет так плохо думать обо мне.

— А сколько ему нужно? — спросил я.

Мать встала и взяла пустую тарелку, стоявшую передо мной. Она пошла к раковине и стала мыть ее. — Пятьсот долларов, — сказала она через плечо бесцветным голосом. — Но все равно, это как пять миллионов. Мы не сможем их достать.

Я пристально посмотрел на нее. Плечи у нее устало опустилась. Во всей ее фигуре сквозила никчемность и отрешенность. Задор исчез, осталась только тревога о том, как бы прожить этот день.

Пятьсот долларов. Филдз для этого годится, даже очень просто. Он мне сам говорил, что ставил больше четырех тысяч за бои. Я вдруг поднял взгляд. Мать что-то говорила.

Она как бы разговаривала сама с собой и смотрела мне в лицо.

— Просто подумать об этом, и то было приятно, русачок. Тогда, может быть, опять все вернется на свои места. Только бесполезно все это.

Я встал. У меня созрело решение. — Устал я, мама, пойду спать. Она подошла ко мне и взяла за руку. — Послушайся отца, Дэнни, — мягко сказала она, умоляюще глядя на меня. — Брось ты это драчливое занятие. Он ведь но шутит. Он говорил об этом весь вечер.

Я хотел было рассказать ей, что произошло, но не смог. Она не поймет.

И сейчас я мог дать ей только один ответ. — Не могу, мама.

— Ну, ради меня, русачок, — умоляла она. — Пожалуйста. В июне ты закончишь школу, найдешь себе работу, и все образуется.

Я покачал головой. Посмотрел на листочки, исписанные цифрами, которые мать оставила на столе. Это не выход. И мы оба знаем об этом.

— Я не могу бросить сейчас, мама. Я обязан заниматься этим.

Когда я стал выходить из комнаты, она схватила меня за руку и притянула к себе. Она охватила мне лицо ладонями и посмотрела мне в глаза.

На лице у нее отражался страх. — Но ведь тебя могут поранить, Дэнни. Как этого мальчика сегодня вечером. — Из глаз у нее полились слезы. — Я этого не вынесу.

Я ободряюще улыбнулся ей и прижал ее голову себе к груди. — Не беспокойся, мама, — сказал я, касаясь губами ее волос. — Я буду в полном порядке. Со мной ничего по случится.

Глава 15

У конторы я помедлил, заглянув внутрь через витрину. На меня смотрело мое отображение, а волосы у меня отливали синевой, что делало их почти совсем белыми. В конторе было пусто, за исключением одного мужчины, сидевшего за клетушками. Я вошел внутрь.

Мужчина поднял на меня взгляд. — Что тебе нужно, пацан? угрюмо спросил он.

— Я хотел бы увидеться с г-ном Филдзом, — ответил я.

— Катись отсюда, пацан, — отрезал мужчина. — У Филдза нет времени на шантрапу.

Я холодно посмотрел на него. — Он меня примет, — твердо сказал я. — Я — Дэнни Фишер.

Я заметил, что глаза у него слегка расширились. — Боксер? — спросил он, и в голосе у него появились уважительные нотки.

Я кивнул. Мужчина взял телефон и торопливо заговорил в трубку. Люди стали узнавать мою фамилию. Мне это нравится. Это значит, что я уже не никто. Но так не будет вечно. После следующего боя я стану просто фамилией, еще одним неудачником, который попытался, но не сумел. Меня забудут.

Он положил трубку и сделал мне знак в направлении двери в глубине комнаты. — Филдз сказал, чтобы ты поднялся.

Я молча повернулся и прошел в дверь. Длинная комната была пустой. Все еще было утро, слишком рано для игроков. Я прошел и эту комнату, поднялся по лестнице, остановился у двери Филдза и постучал. Дверь распахнулась, в ней стояла Ронни. Глаза у нее распахнулись, и она отступила.

— Заходи, — сказала она.

Я прошел мимо нее в комнату. Там никого не было, и я снова повернулся к ней. — Где он, Ронни? — спросил я.

— Бреется. Сейчас выйдет. — Она быстро подошла ко мне. Утром сюда приходил Спит, — прошептала она, приблизив ко мне лицо. — Он рассказал Макси, что ты наделал. Макси был взбешен.

Я улыбнулся. — Ничего, обойдется, Ронни.

Она схватила меня за руку. — Вчера ночью ты называл меня Сарой. Я подумала, что ты не вернешься.

— Так то было вчера, — тихо ответил я. — Я передумал. Она впилась мне глазами в лицо.

— Дэнни, — еле слышно спросила она, — ты вернулся из-за меня?

Я отогнал воспоминания. — Да, Ронни, — прямо ответил я, сбрасывая ее руку. — Из-за тебя... и из-за денег.

— Получишь и то и другое, — раздался голос Филдза из дверей. Я повернулся и увидел, как он входит в комнату. — Я говорил, что ты шустрый малый, Дэнни. Я знал, что ты вернешься.

На нем был красный халат чистого шелка, подпоясанный по толстому корпусу контрастирующим синим кушаком, а из-под халата торчали желтые штаны пижамы. Его синеватые щеки лоснились от мыла, а в зубах уже торчала большая сигара. Он выглядел именно так, как я всегда и представлял его себе.

— Говорят, вы хорошо платите, г-н Филдз, — спокойно сказал я. — Я и вернулся, чтобы выяснить, так ли это.

Он опустился в кресло напротив и посмотрел мне в лицо. Он улыбался, но глаза у него не изменились и оставались хитрыми. — Ты отделал Спита, — тихо сказал он, не обращая внимания на мои слова. — Мне не нравится, когда с моими ребятами обращаются таким образом.

Я сохранил бесстрастное выражение лица. — Спит когда-то был мне другом, — медленно произнес я. — Пару раз мы ходили вместе на дело. Но он нарушил договор, когда стал шпионить за мной. От друга я такого не потерплю.

— Он делал то, что я ему велел, — мягко сказал Филдз.

— Ну теперь у меня к нему претензий нет, — ответил я таким же мягким тоном. — Но не тогда, когда он считался мне другом.

В комнате установилась тишина, нарушаемая лишь почмокиваньем сигары Филдза. Я посмотрел ему в глаза, пытаясь разгадать, что там происходит. Он не дурак, это мне известно. Я уже знал, что он понял сказанное мной, но не знал, согласится ли он на это.

Наконец он вынул из кармана спички, зажег одну и поднес ее к сигаре.

— Ронни, подай-ка мне апельсинового соку, — произнес он между затяжками.

Она медленно вышла из комнаты. — И для Дэнни тоже, — сказал он ей вслед, — Это не нарушит ему режим.

Когда дверь за ней закрылась, он повернулся ко мне и захихикал. — Хорошо ли она с тобой обошлась? — спросил он.

Я позволил себе мимолетную улыбку, чтобы скрыть нахлынувшее облегчение. — Достаточно хорошо.

Филдз снова громко засмеялся. — Я говорил ей, что вытрясу из нее душу, если что-нибудь будет не так. Она знает свое дело.

Я уселся в кресло напротив. Вчера ночью я целовал ее в этом кресле. И она целовала меня и говорила мне всякие разные слова. Я поверил ей. И решил сразу выяснить все. — Сколько? — спросил я.

Филдз напустил на себя недоуменный вид. — Сколько за что?

— За проигрыш в бое? — прямо выпалил я. Филдз снова захихикал. — Шустрый ты парнишка, — прокаркал он. — Ты все ловишь прямо на лету.

— Еще бы, — ядовито сказал я, чувствуя себя все более и более уверенно. — Г-н Филдз не станет тратить времени, если тут не пахнет деньгами. Я буду поступать так же. Что светит мне?

Ронни вернулась в комнату, неся в каждой руке по стакану апельсинового сока. Она молча подала их нам. Я попробовал. Очень вкусно.

Вкус был такой, какой бывает только у свежевыжатых апельсинов. Давненько не пробовал я апельсинового сока, ведь апельсины стоили достаточно дорого.

Я осушил стакан.

Филдз медленно потягивал сок, оценивающе поглядывая на меня. Наконец он заговорил. — Что ты скажешь насчет пяти сотен?

Я отрицательно покачал головой. Тут-то я был в своей тарелке. Я знал, где можно поторговаться.

— Вам придется прибавить.

Он допил сок и наклонился вперед в своем кресле. — А сколько, ты думаешь, это будет стоить?

— Штуку, — сразу сказал я. При этом ему достанется верных три по его же собственным словам.

Он помахал сигарой. — Семь пятьдесят. И вот эту куколку.

— Говорите о деньгах, — улыбнулся я. — Я уже поиграл с куклой. Она слишком шикарна на мой вкус.

— Семь с половиной — это большие деньги, — заворчал Филдз.

— Недостаточно, — ответил я. — Мне надо хорошо выглядеть. Это значит, что мне придется вынести кучу побоев, чтобы сделать вам три штуки.

Он вдруг встал, подошел к моему креслу и посмотрел на меня сверху вниз. Он тяжело опустил свою руку мне на плечо. — Ладно, Дэнни, — пробубнил он. — Пусть будет так. Получишь деньги сразу же после боя.

Я покачал головой. — Не-а. Половину вперед и половину после.

Он рассмеялся и повернулся к Ронни. — Я ведь говорил тебе, что малый смышлен. — Он снова повернулся ко мне. — Идет. Получишь в день перед боем.

А за остальными можешь придти на следующий день.

Я медленно поднялся на ноги, продолжая внимательно и настороженно вглядываться в него. Мне не хотелось, чтобы он понял, как я рад этому.

— Ну что ж, г-н Филдз, я к вашим услугам, — сказал я, направляясь к двери. — Еще увидимся.

— Дэнни, — голос Ронни заставил меня обернуться. — Ты вернешься?

Я перевел взгляд на г-на Филдза и затем обратно на нее. — Конечно, вернусь, — осторожно сказал я. — За деньгами!

Филдз расхохотался на всю комнату. — Малый в карман за словом не лезет.

От гнева у нее вспыхнуло лицо, и она угрожающе шагнула ко мне, подняв руку для удара. Я поймал ее руку на полпути и крепко сжал ее. Мгновенье мы постояли, глядя друг другу в глаза.

Я сказал тихо, чтобы слышала только она. — Брось, Сара. Мечтами сыт не будешь.

Я разжал пальцы, и рука ее опустилась. Что-то в глазах у нее показалось похожим на слезы, но я не был в этом уверен, так как она повернулась ко мне спиной и подошла к Филдзу. — Ты прав, Макс, — сказала она, повернувшись ко мне спиной. — Он смышленый малый. Слишком смышленый.

Я закрыл за собой дверь и направился вниз по лестнице. Кто-то подымался мне навстречу, и я посторонился. Это был Спит.

Узнав меня, он вздрогнул, машинально сунул руку в карман и вынул складной нож.

Я медленно заулыбался, внимательно следя за ним. — На твоем месте я бы убрал перо, — тихо сказал я. Боссу это может не понравиться.

Он быстро глянул на дверь Филдза затем снова на меня. На лице у него проявилась нерешительность. Я на сводил с него глаз. Вдруг в коридоре прогремел голос Филдза: «Спит, черт побери! Где ты там?» Нож сразу исчез в кармане Спита. — Иду, босс, — крикнул он и заспешил вверх по лестнице.

Я проводил его взглядом до тех пор, пока он не вошел в квартиру Филдза, и только потом стал спускаться по лестнице. День был яркий и светлый, и я решил сбегать к дому Нелли. Было еще рано, и у меня было немного времени, чтобы увидеться с ней, пока она не ушла на работу.

А в том состоянии, в каком я находился, увидеться с ней мне пошло бы только на пользу.

Глава 16

В то утро я проснулся под гул отцовского голоса. Сонный, я лежал в постели, пытаясь разобрать, что он говорит. И вдруг я сразу проснулся.

Ведь сегодня был тот самый день. Завтра все уже закончится, и я вернусь к нормальной жизни. Вновь стану никем.

Я спустил ноги с кровати, нащупал шлепанцы и, потягиваясь, встал.

Может быть, так оно и лучше. Тогда мой старик уж будет счастлив. Он получит свои деньги, а я брошу заниматься боксом. Тогда, может быть, здесь станет спокойно. Эту последнюю неделю время между боями превратилось для меня в ад. Отец все время придирался ко мне.

Я запахнулся в халат и отправился в ванную. Посмотрел в зеркало и пощупал себе лицо. Сегодня не стоит бриться, иначе кожа будет слишком нежной и легко ранимой. Я согласился на то, чтобы проиграть, но мне не хотелось вдобавок истекать кровью.

Я вычистил зубы, умыл лицо и причесал волосы. Душ решил принять попозже, в спортивном зале. Там ведь была горячая вода. Когда я возвращался к себе в комнату, голос отца сопровождал меня по коридору. Я оделся и пошел на кухню. Когда я вошел туда, отец замолчал. Он холодно посмотрел на меня поверх кофейной чашки.

Мать заспешила ко мне. — Садись и пей кофе.

Я молча сел за стол напротив отца. После сегодняшнего вечера ему не за что будет больше пилить меня, — подумал я. — Привет, Мими, — сказал я, когда та вошла в комнату. Дела шли так плохо, что я даже стал разговаривать с ней.

Она тепло и искренне улыбнулась мне. — Салют, чемпион, — пошутила она. — Собираешься победить сегодня вечером?

Отец стукнул кулаком по столу. — Черт побери! — заорал он. — Да что, в этом доме все посходили с ума? Я не хочу больше слышать о боксе, слышите?

Мими упрямо повернулась к нему. — Он же ведь брат мне, — спокойно произнесла она. — И я говорю ему, что хочу.

У отца отвисла челюсть. Вероятно первый раз в жизни Мими возразила ему. Он отчаянно стал хватать ртом воздух, и сдерживающая рука матери легла ему на плечо.

— Не надо спорить сегодня, Гарри, — твердо сказала она. — Пожалуйста, не надо спорить.

— Н-но ты ведь слышала, что она сказала? — смущенно произнес отец.

— Гарри! — резко и возбужденно произнесла мать. — Давайте позавтракаем спокойно.

В комнате установилась напряженная тишина, нарушаемая только стуком тарелок, перемещаемых на столе. Я ел молча и быстро. Затем отодвинул стул и встал. — Ну, — сказал я, глядя на них сверху вниз. Мне пора в спортзал.

Все промолчали. Я вымученно улыбнулся. — Может быть, пожелаете мне удачи? — спросил я. Я знал, что это ничего не решит, но так мне было бы приятнее идти туда.

Мими схватила меня за руку, привстала на цыпочки и поцеловала меня. — Успеха тебе, Дэнни, — сказала она.

Я благодарно улыбнулся ей и затем повернулся к отцу. Он склонился к тарелке и даже не глянул на меня.

Я повернулся к матери. Ее встревоженные глаза были широко раскрыты. — Ты будешь осторожен, Дэнни?

Я молча кивнул. Пока я смотрел на нее, к горлу у меня подкатил комок.

Я вдруг заметил все те перемены, которые произошли в ней за последние несколько лет. Она притянула к себе мою голову, поцеловала меня в щеку и заплакала. Я порылся в кармане. — Вот вам два билета, — сказал я, протягивая их ей.

Тут скрипнул голос отца. — Они нам не нужны! — Он гневно уставился на меня, — Возьми их назад!

Я все еще держал билеты в руке. — Я ведь доставал их для вас, — сказал я.

— Ты слышал, что я сказал! Они нам не нужны. Я глянул на мать, но она слегка качнула головой. Я медленно положил билеты в карман и двинулся к двери.

— Дэнни! — окликнул меня отец.

Я обнадежено обернулся. Я был уверен, что он передумал. Рука у меня уже была в кармане и вынимала билеты. Затем я увидел его лицо и понял, что ничего не изменилось. Он был бледен и угрюм, а глаза его невидяще смотрели на меня.

— Ты все-таки будешь драться сегодня вечером?

Я кивнул.

— После того, что я тебе сказал?

— Я обязан, папа, — просто ответил я.

Голос у него стал холодным и пустым. — Дай мне свой ключ, Дэнни, протянул он руку.

Я посмотрел на него мгновенье, затем глянул на мать. Она машинально повернулась к отцу. — На сейчас, Гарри.

Голос у отца дрогнул. — Я говорил ему, что, если он пойдет еще раз на бой, то сюда больше не вернется. Так оно и будет.

— Но, Гарри, — взмолилась мать, — он же ведь еще ребенок. Отец вспыхнул от гнева, который наполнил кухоньку как гром в летнюю грозу. — Он уже достаточно мужчина, чтобы убивать кого-либо. Он уже достаточно взрослый и может решать, что ему надо. Я долго пытался сделать из него что-нибудь. Но больше этого не будет! — Он посмотрел на меня. — Вот твой последний шанс!

Я глянул на него в один ослепительный миг. Я думал лишь о том, что он мне отец, что я его отпрыск, кровь от крови его, а теперь ему это стало безразлично. Как бы с удивлением я увидел, как ключ вылетел у меня из пальцев и звякнул на столе перед ним. Мгновение я смотрел на его сияющий серебряный блеск, затем повернулся и вышел из дверей.

Я стоял перед столом Филдза, пока он отсчитывал деньги и клал их на стол. На губах у него теперь улыбки не было. Глаза, почти совсем заплывшие жиром, были хитрыми и холодными. Он подвинул мне деньги пухлым пальцем. — Вот они, малыш, — сказал он сиплым голосом. — Бери.

Я посмотрел на них: пять новеньких хрустящих стодолларовых бумажек. Я взял их. Приятно было держать их в руках. Отец запоет совсем по другому, когда я покажу их ему. Я сложил их и сунул в карман.

— Спасибо, — буркнул я.

Он улыбнулся. — Не благодари меня, Дэнни, — тихо сказал он. — И не перечь мне.

Я удивленно глянул на него. — Не буду, — быстро ответил я.

— Я тоже думал, что так оно и будет, — сказал Филдз, махнув рукой, — но Спит считает, что ручаться нельзя.

Я посмотрел на Спита, прислонившегося к стене и чистившего себе ногти складным ножом. Он выдержал мой взгляд. Глаза у него были холодные и настороженные.

— И с чего бы это он так подумал? — саркастически спросил я Филдза.

Филдз громко рассмеялся. Стул заскрипел под ним, когда он встал. Он обошел вокруг стола и тяжело хлопнул меня рукой по плечу. — Молодец! — сказал он уже добродушно. — Но только не забывай, что в руках у тебя мои деньги.

— Не забуду, г-н Филдз, — сказал я, направляясь к двери.

— И не забудь еще одну вещь, Дэнни, — сказал он мне вдогонку. От дверей он смотрелся очень величественным и мощным, пока стоял там перед своим столом. Это был тот Макси Филдз, о котором мне говорили.

— Что же? — спросил я.

Глаза у него вдруг раскрылись, и обнажилась бесцветная агатовая радужная оболочка и выпуклые зрачки. — Я буду следить за тобой, — ответил он тяжелым голосом с угрозой.

Я открыл дверь в спортзал, и там сразу установилась тишина. До этого там было довольно шумно, но теперь в ист-сайдском клубе мальчиков настала мертвая тишина.

В углу зала стоял г-н Спритцер. Он медленно повернул ко мне лицо. Я подошел к нему, ощущая на себе взгляды окружающих. И чего это они смотрят на меня так, как будто гордятся мной? В кармане у меня лежали пятьсот долларов, и поэтому гордиться мной было нечего.

— Я, я пришел, г-н Спритцер, — нервно произнес я. К этому времени я уже был совсем уверен, что все до единого в зале видят меня насквозь.

На лице у него вспыхнула светлая улыбка. — Привет, чемпион!

Это послужило как бы сигналом, и поднялся гвалт. Все присутствующие в зале столпились вокруг меня, все сразу закричали, пытаясь привлечь мое внимание Я пробовал улыбаться им, но не смог. Лицо у меня застыло какой-то странной маской.

Затем Спритцер взял меня под руку и стал расчищать дорогу сквозь толпу, отводя меня в свой кабинет.

— Потом, ребята, потом! — возвысил он свой голос над остальными.

— Поберегите приветствия до окончания дня!

Как оцепеневший я позволил ему ввести себя в кабинет.

Глава 17

Хриплый рев толпы доносился в раздевалку и резал мне уши. Это было тяжелое монотонное море звуков, рев древний как мир. Так ревели люди в джунглях, когда дерутся двое животных, они так же вопили в Колизее во время цезаревых каникул. Пять тысяч лет не изменили их природы.

Я повернул на столе голову, чтобы руками прикрыть уши и приглушить этот шум, но полностью заглушить его я не смог. Он все еще звучит, только теперь потише, чуть ниже уровня слышимости, но он вернется в тот миг, как я поверну голову.

В комнате резко прозвучал гудок. Я почувствовал на спине руку Спритцера. — Это нам, малыш.

Я сел и спустил ноги со стола. В животе у меня был кусок свинца. Я тяжело сглотнул.

— Волнуешься, малыш? — улыбнулся Спритцер. Я кивнул.

— Пройдет, — уверенно произнес он. — Такое бывает у каждого боксера впервые в Гардене. В этом зале есть что-то особенное.

Я подумал, а что бы он сказал, если бы знал правду. Дело было вовсе не в зале, дело было в том, что я собирался проиграть. Мы вышли из раздевалки и остановились у края рампы. Я выглянул в зал. Там было безликое море людей, ожидавших результатов только что закончившегося раунда. Где-то там были Сэм и Филдз. И Нелли, даже она пришла. Только мой отец и мать не пришли.

Когда объявили результат, рев толпы усилился.

— Выходи, Дэнни, — сказал Спритцер. Мы двинулись по рампе к белому озеру огней — это был ринг.

Я слышал, как они орали. Некоторые даже называли меня по имени. Я твердо шел за Спритцером с опущенной головой, обмотанной большим белым полотенцем как шоры у лошади. Рядом с собой я чувствовал взволнованное дыханье Зепа. Голос его поднялся над ревом толпы. — Посмотри, Дэнни взволнованно сказал он. — Вон Нелли!

Я поднял голову и увидел, что она улыбается мне трепетно сладкой взволнованной улыбкой, а затем она пропала среди моря других лиц.

Я уже был у ринга и пробирался сквозь канаты. Яркие белые огни после сумрака рампы резали мне глаза. Я часто заморгал. Диктор произнес мою фамилию, и я вышел в центр ринга. Я слышал его голос, но не слушал его, так как знал, что он скажет, наизусть.

— Расходитесь по моей команде... В случае нокдауна идите в ближайший нейтральный угол... Снова в свой угол, выходите на бой, и пусть победит сильнейший.

Ха-ха! Вот так шутка. Пусть победит сильнейший! Я скинул халат. Этот комок у меня в пузе стоил мне пятисот долларов в кармане, Над ухом у меня звучал голос Спритцера. — Перестань волноваться, малыш, говорил он. — Худшее из того, что может случиться, так это проиграть этот раунд.

Я удивленно посмотрел на него. Он даже не знает сам, насколько он прав. Больше всего меня тревожило, как бы из моих брюк в раздевалке не увели те пять сотен. Насчет боя волноваться было нечего: я уже выбрал победителя.

Я с любопытством посмотрел в противоположный угол. Когда я стоял в центре ринга, слушая судью, я даже не посмотрел на пацана, с которым собирался драться. Он смотрел на меня с напряженным и взволнованным выражением лица. Я улыбнулся ему. Ему нечего было волноваться, если бы он только знал. Его звали Тони Гарделла, он был итальянцем и занимался боксом в Бронксе.

Прозвенел звонок. Я выскочил в центр ринга и почувствовал удивительную легкость в ногах и уверенность в себе. Зная, что я проиграю этот бой, я ощутил в себе уверенность, что могу выиграть, уверенность, которой у меня не было до того. Я перестал беспокоиться о том, что будет, так как знал уже ответ.

Я начал левой, чтобы прощупать пацана, пробуя, на что он способен. Он опоздал с ответом, и автоматически я быстро двинул правой ниже его защиты.

Пацан зашатался. Я инстинктивно двинулся добивать его. В ушах у меня раздался рев толпы. Я уже взял его и понял это. Затем вспомнил, что мне нельзя доконать его, ведь я обязан проиграть. Я дал ему войти в захват и связать себя. Я сделал несколько ложных ударов по спине и почкам Гарделлы.

Почувствовав, что силы возвращаются к нему, я оттолкнул его и держал его на расстоянии до окончания раунда. Нельзя было позволить себе рисковать и поранить его.

Прозвучал гонг, и я вернулся к себе в угол. Спритцер негодовал и кричал мне: Ведь ты же взял его, почему же не пошел дальше?

— Я не смог наладиться, — поспешно ответил я. Нужно быть поосторожней, иначе он все поймет.

— Закрой рот, — рыкнул он. — Побереги дыханье!

Когда прозвучал гонг, Гарделла осторожно вышел из своего угла. Я несколько опустил свою защиту и стал ждать его наступления. Он осторожно держался на отдалении, оставаясь вне пределов досягаемости. Я смотрел на него в изумлении. Каким же, к черту, образом он собирается выиграть этот бой? Чтобы я сам себя нокаутировал? Я двинулся к нему. Может быть мне удастся втянуть его в бой? Он отступил. Становилось все трудней проиграть этот бой, чем выиграть его.

Толпа уже начала свистеть и шикать, и только тогда мы разошлись по углам. Я сел на скамеечку, опустив голову и глядя вниз на брезент.

И снова закричал Спритцер. — Напирай на него. Не давай ему времени уходить. Ты уже достал его. Вот поэтому он и виляет.

После гонга я быстро выскочил из угла и, когда прошел больше половины, встретился с ним. Он дико махал кулаками. Он также получил приказ драться. Я машинально блокировал несколько его ударов. Как этот пацан попал в финал, я не знаю, но он был слабаком. Стыдно было отдавать победу такому противнику, но я ведь обязан. Я же заключил сделку. Я преднамеренно на мгновенье ослабил защиту. Его удары стали прорываться сквозь нее. В них была странная сладость боли, в некотором роде вознаграждение. Как будто бы я раздвоился, и одно мое "я" радовалось тому, что другое бьют.

Пора было давать отпор. Надо, чтобы все выглядело хорошо. Я шире размахнулся правой. Его легко блокировали, и я получил хороший удар в живот. Пацан уверенно улыбался мне. Это обожгло меня. Он не имеет права чувствовать себя таким образом. Я сейчас дам ему несколько ударов, чтобы он хоть немного меня зауважал. Я стукнул его левой и попытался провести апперкот, но он легко ушел от него.

Мне стало досадно. Я смотрел на его пляшущую фигуру. Удары кусали меня, но я отмахивался от них. Я просто стукну малыша разочек, чтобы он понял, кто хозяин на ринге, а потом он может получить свою дурацкую победу.

Вдруг на лице у меня раздался ослепляющий взрыв, и я почувствовал, что опускаюсь на колени. Я попытался было встать, но ноги меня не слушались. Я отчаянно тряхнул головой и услышал счет судьи. — Семь Я почувствовал, как силы возвращаются мне в ноги. Восемь! Теперь я могу встать, голова у меня снова ясная. Я понял, что могу. Девять! Но для чего? Ведь мне все равно проигрывать. Можно с таким же успехом дождаться конца отсчета.

Но когда рука судьи стала подниматься, я уже был на ногах. На кой черт я сделал это? Надо было лежать. Судья взял меня за запястья и обтер мне перчатки себе о рубашку. Он отступил, и Гарделла набросился на меня.

Прозвенел гонг, я быстро отступил в сторону и вернулся к себе в угол.

Я плюхнулся на скамейку. И чего это Спритцер орет мне на ухо? Все это бесполезно. Вдруг его слова дошли до меня. — Кем ты хочешь быть, Дэнни?

Дурачком на всю жизнь? Никем и ничем? Ты же можешь взять его. Возьми себя в руки и добей его!

Я поднял голову и посмотрел на противника. Гарделла уверенно улыбался. Я — дурачок, ничтожество? Именно это и произойдет. Я буду таким же, как и все остальные на Ист-Сайде, без имени, без лица, просто еще один паренек, затерявшийся в толкучке.

По гудку я вскочил на ноги и вышел на ринг. Широко раскрывшись, Гарделла налетел на меня. Он отбросил всякую осторожность. Я чуть было не засмеялся про себя. Он считает, что дело в шляпе. Иди ты к черту, Гарделла! К чертям Филдза! Да пусть он забирает назад свои пять сотен и катится к едрене фене!

Я почувствовал, как жгучая боль обожгла мне руку чуть ли не до локтя.

Этот удар пришелся хорошо. Еще один. Если последний тебе показался еще не очень, сукин сын, то подожди следующего.

Я почти небрежно парировал его слабый удар и выкинул правую вверх апперкотом. Кулак мой как-то судорожно прошел во вспышке огня. Пацан вдруг навалился на меня, и я отступил.

Он стал падать. Я видел, как он опускается. Все было как в замедленном кино. Он растянулся у моих ног. Пару секунд я смотрел на него, затем опустил руки, поддернул трусы и пошел вразвалку в свой угол.

Торопиться мне было больше некуда, времени у меня теперь вагон. Сегодня этот пацан выступать больше не будет.

Судья сделал мне знак, и я протанцевал по направлению к нему. Он поднял мне руку. Когда я, ухмыляясь, шел к себе в угол, толпа ревела в мою честь. Чемпион! Я воспарил, как воздушный змей. Это чувство не покидало меня всю дорогу до раздевалки. Я был просто пьян и витал в облаках.

И вдруг все это исчезло, ликование улетучилось, как воздух из проткнутого шарика. Прислонившись к стене у дверей раздевалки стояла знакомая фигура. Я уставился на нее, и шум толпы притих.

Это был Спит. Он улыбался мне какой-то особенной ухмылкой и чистил себе ногти складным ножом. Вот он поднял его и, все еще улыбаясь, сделал мне знак. Кожа у меня на шее покрылась мурашками. Затем он скрылся в толпе. Я быстро осмотрелся, не видел ли кто-либо этого. Но его никто не заметил. Все были заняты разговором между собой. И я позволил толпе увлечь себя.

В раздевалке уже был Сэм, лицо у него скривилось в улыбке. Он схватил меня за руку. — Я знал, что ты сумеешь, малыш! Знал! Да, еще в тот самый первый раз в школе!

Я тупо уставился на него. Говорить я не мог. Единственное, чего мне теперь хотелось, так это убраться отсюда. И поживее.

День переезда 17 мая 1934 года

— Спокойной ночи, чемпион, — улыбнулся Зеп, оставив нас в слабо освещенном вестибюле, и потопал вверх по лестнице. Мы видели, как он скрылся за поворотом первой площадки.

Мы повернулись и посмотрели друг на друга. Она улыбнулась мне и обняла меня за шею. — Впервые за весь вечер мы остались одни, с упреком прошептала она, — а ты все еще меня не поцеловал.

Я наклонил голову, чтобы поцеловать ее, но, когда наши губы встретились, у нас над головой заскрипела лестница. Я отстранился и стал напряженно прислушиваться.

— Дэнни, что-нибудь случилось? — встревожено спросила она. Я глянул на нее. Она внимательно смотрела на меня. Я принуждено улыбнулся. — Нет, Нелли.

— Так чего же ты так дергаешься? — спросила она, притянув мою голову к себе. — Ты так меня и не поцелуешь?

— Я все еще переживаю, — неуклюже ответил я. Я не мог сказать ей, о чем думаю, никому не мог я этого сказать.

— Так переживаешь, что не можешь меня поцеловать? — поддразнила она, улыбаясь.

Я попробовал тоже улыбнуться ей, но не получилось, и поэтому я поцеловал ее. Я крепко прижался к ее губам и ощутил, как смялись у нее губы под моим напором. Она тихо вскрикнула от боли.

— Ну а что ты теперь думаешь? спросил я.

Она приложила пальцы к посиневшим губам. — Ты мне сделал больно, упрекнула она.

Я дико засмеялся. — Я еще не то сделаю тебе — пообещал я, снова притянув ее к себе, и прижался губами к ее горлу у основания шеи.

— Я люблю тебя, Дэнни! — крикнула она мне в ухо.

— Я тебя люблю, — прошептал я в ответ, обнимая ее. Я ощутил, как она обмякла у меня в руках, и тело ее прижалось ко мне. Губы наши снова встретились, и в ее поцелуе был жар, пронизавший меня насквозь.

— Нелли! — хрипло вскрикнул я, повернув ее в своих объятиях. Она прижалась спиной ко мне, а мои руки скрестились у нее на груди. Я прижался губами к ее плечу там, где ворот блузки сполз с него.

Она повернула ко мне лицо и погладила мне щеку. Голос у нее стал совсем низким.

— Дэнни, — проговорила она, — у меня так ослабли ноги, что я еле стою.

Я погладил ей блузку и ощутил пальцами тепло ее груди. Она глубоко вздохнула и откинулась на меня. Мы стояли так, как нам показалось, долго-долго.

Наконец, она зашевелилась у меня в объятьях и в сумраке повернула ко мне лицо. У нее был нежный и любящий взгляд. — У меня заболела спина, — извиняющимся тоном сказала она.

Я ослабил объятья, и она повернулась ко мне лицом, а руки ее прижимали мои к своей груди. Она счастливо улыбнулась мне. — Ну как, теперь тебе лучше?

Я кивнул. Так оно и было. На некоторое время я забыл обо всем остальном.

Она радостно улыбнулась и убрала мои руки со своей блузки. Лицо у нее разрумянилось и стало теплым, темные глаза ее плясали, а губы изогнулись в нежной улыбке. — Ну а теперь, пожалуй, ты можешь идти домой и поспать?

— спросила она. — Ты так нервничал весь вечер.

Я снова кивнул. Она права, я переживал и нервничал весь вечер. В ресторане, куда Сэм повел всех нас на ужин, я вздрагивал при каждом шаге.

Ел я с трудом. Но вряд ли кто-нибудь заметил это. Я взял ее руку и поцеловал ей ладонь. — Что бы ни случилось, Нелли, — быстро сказал я, — не забывай, что я люблю тебя.

— И я люблю тебя, что бы ни было, — серьезно ответила она. Она подняла ко мне свое лицо, чтобы я поцеловал ее. — Спокойной ночи, Дэнни.

Я поцеловал ее. — Спокойной ночи, сладкая. — Подождав, пока она скрылась на лестнице, я вышел на улицу.

Не успел я пройти и нескольких шагов, как вдруг у меня возникло ощущение, что за мной следят. Я остановился и посмотрел назад. Улица была пустынной. Я пошел дальше, но это странное ощущение осталось.

Остановившись у уличного фонаря на углу, я посмотрел на часы. Было уже больше двух часов ночи. Вдруг мне показалось, что в тени позади меня произошло какое-то движение. Я крутнулся, и сердце у меня заколотилось. Я хотел было бежать.

Из темноты вышла небольшая серая кошка, и от облегчения я чуть было не рассмеялся. Еще немного и мне померещатся привидения. Я пошел дальше.

Впереди маячили огни Дилэнси-стрит. Я влился в толпу, радуясь тому, что рядом люди. Здесь со мной ничего не случится. Я медленно шел вместе с ними, и постепенно мне стало легче.

На следующем углу разносчик газет орал: «Утренние газеты! Победители Главз!» Я бросил ему две монеты в руку, взял газету и посмотрел на последнюю страницу, где были спортивные новости. Внимательно посмотрел фотографии боя. Моя была в верхнем правом углу. Аппарат запечатлел меня, когда я стоял над Гарделлой, расставив ноги. По телу у меня прокатился прилив гордости. Чемпион! Уж этого-то у меня никто не отнимет. Интересно, узнал бы меня кто-нибудь из прохожих, если бы знал, что я, Дэнни Фишер, стою здесь, прямо среди них.

Внезапно улыбка у меня пропала. Я смотрел прямо в глаза тому, кто узнал меня — Спиту. Он прислонился к витрине кафетерия «Парамаунт» и улыбался мне. Газета выскользнула из моих вялых рук. Я так и знал, они следят за мной, поджидая, когда я останусь один.

Спит кивнул какому-то мужчине, стоявшему на тротуаре. Я узнал и его.

Он был известен в округе как «Сборщик». Филдз нанимал его преследовать тех, кто отказывался платить. После того, как он поработает с ними, они обычно с радостью соглашаются оплатить счета. Если еще были в состоянии сделать это.

Я быстро нырнул в толпу, борясь с желанием бежать. Пока я нахожусь в ней, я в безопасности. Когда я посмотрел через плечо, Спит со Сборщиком небрежно шагали за мной, как будто бы двое обыкновенных зрителей с последнего сеанса. С виду они не обращали на меня внимания, но я знал, что они на сводят с меня глаз.

Я свернул на Клинтон-стрит, где народу было поменьше, но я все еще был в безопасности. Вот следующий квартал будет плохим. В это время ночи он обычно бывал безлюдным. Если мне удастся проскочить его, то рядом будет угол моего дома.

Я посмотрел вперед над головами людей, и сердце у меня замерло.

Следующий квартал был совершенно пуст. Я замедлил было шаг, обдумывая вариант возвращения на Дилэнси-стрит.

Глянул назад и отбросил эту мысль. Они были уже совсем близко. Они отрежут меня. Мне оставалось идти только вперед. Мысли закипели у меня в голове. Я был уже почти на самом углу. Мысленно я представил себе этот квартал. Примерно через три четверти пути там был небольшой проход между домами. По нему можно пройти только одному человеку. Если я сумею добраться до него раньше их, тогда у меня еще есть шанс. Эфемерный шанс, но единственный.

На углу, как раз во время смены цвета светофора начал поворачивать большой грузовик с прицепом, как раз передо мной. Я бросился на дорогу прямо перед ним. Позади меня завизжали тормоза, но я не оглядываясь перебежал улицу. Спит что-то закричал шоферу грузовика, который отругал их. Только пробежав почти половину пути, я осмелился в тревоге оглянуться через плечо назад.

Спит со Сборщиком только что пересекли улицу и бежали за мной. От страха я припустил еще сильнее. В темноте я чуть было не проскочил мимо прохода. Резко свернул туда, задев плечом стену здания, отскочил и побежал в темноту.

Тут было темно, так темно, что не видно было, куда идти. Теперь я двигался медленнее, одной рукой ощупывая стену, чтобы не сбиться с пути.

Проход был во всю длину обоих домов, почти сорок футов от улицы и заканчивался глухой стеной. Я вдруг коснулся рукой стены впереди себя, остановился и ощупал ее. Здесь в нескольких футах от земли должна быть небольшая приступка. Вот она. Я потихоньку взобрался на нее и повернулся лицом к улице. Протянул руки вперед, нащупывая стальную перекладину, которая, как я знал, находится между зданиями.

Глаза у меня стали привыкать к темноте, и я нащупал перекладину в тускло отраженном свете, доходившем сюда с улицы. Я крепко схватился за нее пальцами, присел в ожидании и напряг зрение в темноте. Они могли подойти ко мне только по одному. Сердце бешено колотилось у меня в груди.

Я постарался придержать дыхание.

В конце прохода раздались голоса. Я попробовал прислушаться, но не смог различить голосов. Затем они умолкли, и я услышал звук шагов, медленно приближающихся ко мне по проходу.

Свет с улицы обрисовал тень человека. Он осторожно двигался в темноте и руками, как и я, ощупывал стены. У входа была видна вторая тень. Хорошо.

Один из них ждет на улице, интересно, кто из них идет ко мне.

Вскоре все выяснилось. Чей-то голос хрипло прошипел в темноте. — Мы знаем, что ты здесь, Фишер. Поедем с нами на встречу с боссом, и тогда у тебя еще есть шанс.

Я затаил дыханье. Это был Сборщик. Я не ответил. Я знаю, какой шанс они мне предоставят. Теперь он уже прошел почти половину пути.

Сборщик снова заговорил, теперь он уже был примерно в десяти футах от меня.

— Слышишь, Фишер? Выходи, и у тебя будет шанс! — Свет сзади осветил его громоздкую фигуру. Я напрягся и сильнее сжал стальную перекладину.

Теперь он был примерно в шести футах от меня. Пять футов. Четыре. Он не видел меня в темноте, а я его видел.

Три фута. Два. Сейчас!

Ноги мои слетели с приступки, а руки крепко сжимали перекладину. Я пролетел по воздуху, целясь ногами ему в голову. Внезапную опасность он почувствовал слишком поздно. Он хотел было откачнуться в сторону, но было некуда. Мои тяжелые ботинки попали ему прямо в лицо и подбородок. Раздался глухой удар, и что-то подалось у меня под каблуками. Сборщик упал на землю.

Повиснув на перекладине над ним, я посмотрел вниз, пытаясь рассмотреть его в темноте. Он лежал темной грудой на земле и тихо со вздохом стонал. Я отпустил перекладину и спрыгнул рядом о ним. Что-то пошевелилось рядом с моей ногой, и я злобно двинул ею. Раздался скрипучий треск, когда его голова стукнулась об стену, затем наступила тишина.

Я быстро ощупал ему лицо. Он лежал тихо, не шевелясь. Был без сознания.

Я посмотрел в направлении входа. Спит все еще стоял там, прислушиваясь. Когда он всматривался в темноту, корпус его выделялся на светлом фоне. До меня долетел его голос. — Ну как, взял его?

Я хмыкнул, как бы подтверждая это. Для того, чтобы выбраться отсюда целым, мне нужно, чтобы он пришел сюда. Это у меня единственный шанс. Я пригнулся к земле.

До меня снова донесся голос Спита. Он медленно продвигался по проходу.

— Держи его, я тоже хочу сделать отметину проклятому предателю.

У стены рядом с его головой что-то сверкнуло. Это был складной нож.

Затаив дыханье, я пригнулся еще ниже. Еще несколько шагов. Я вскочил с темной земли, целясь кулаком Спиту в подбородок. В предчувствии опасности голова у него дернулась назад, и мой кулак лишь задел его по щеке.

В свете уличного фонаря мне навстречу блеснул нож. Я отчаянно дернулся и поймал его. Спит барахтался в моих объятьях, свободной рукой царапая мне глаза. Жгучая боль пронизала мне руку, когда Спит повернул нож, который я сжимал в руке. Рука у меня инстинктивно отдернулась, и я выпустил его.

Жгучая боль пронзила мне бок, когда рука Спита опустилась вниз.

В диком шоке я вскрикнул, схватил руку державшую нож, и крепко сжал ее. Спит начал выкручивать нож, и нервы у меня в руке завизжали в агонии, но я не решился отпустить руку. Свободной рукой он цеплялся мне за горло.

В темноте я ударил его в лицо. В костяшках пальцев возникла резкая боль, когда они врезались ему в зубы, но это была приятная боль. Коленом я резко двинул ему в пах между ног. Он вскрикнул и стал сгибаться пополам.

Я завернул ему руку с ножом за спину и выпрямил его. Припер его спиной к стене, упершись плечом ему в горло. Свободной рукой я наносил ему удар за ударом в лицо. Наконец он обмяк и навалился на меня.

Я отпустил руку Спита и отступил. Дыханье у меня клокотало в горле, а он соскользнул на землю. Он растянулся у моих ног, лежа на животе. Я нагнулся над ним в поисках ножа.

Я нашел его, лезвие ушло на два дюйма ему в бок. Это, должно быть, произошло тогда, когда я прижал его к стене. Но это не вызвало у меня никаких эмоций. Я не радовался этому и не сожалел. Либо он, либо я.

Я выпрямился и медленно вышел из прохода. Интересно, жив ли Спит. А в общем-то мне все равно. Это не имело значения. Все мне стало безразлично, лишь бы добраться домой, и лечь в постель. Утром я проснусь и обнаружу, что это был всего лишь сон.

Я остановился в коридоре у дверей и стал искать в карманах ключ. Его там не было. Там не было ничего кроме пятисот долларов и огрызка карандаша. Я устало стал припоминать, куда же я его подевал.

И вдруг вспомнил. Сегодня утром я бросил его на стол отцу. Мы поссорились. Теперь я даже не помню, о чем мы спорили. Из-под двери струился свет. Кто-то еще не спал. Он-то и впустит меня. Я тихо постучал.

Я услышал, как в комнате двинулось кресло, затем к двери приблизились шаги.

— Кто там? — осторожно произнес голос отца.

Когда я понял, что у меня нет ключа, к горлу у меня подкатил комок. А теперь я почти вскрикнул от облегченья. — Это я, папа, сказал я. — Впусти меня. — Теперь-то уж все будет в порядке.

На мгновенье наступило молчанье, затем тяжелый голос отца донесся из-за двери.

— Уходи.

Это слово медленно доходило до моего сознанья. Я тряхнул головой, чтобы прояснить мысли. Отец не говорил этого, не мог он так сказать.

— Это я, Дэнни, — повторил я. — Пусти меня.

Теперь голос отца стал тверже. — Я сказал, уходи!

По мне прокатился холодный испуг. Я застучал в дверь, оставляя на ней кровавые следы. — Пусти меня, папа! — истерически закричал я. — Пусти, мне некуда идти!

Тут послышался голос матери. Она вроде бы упрашивала его. Затем снова заговорил отец. Голос у него был хриплым, грубым и непреложным как время.

— Нет, Мэри, с меня довольно. Я вовсе не шучу. На этот раз все кончено.

Через дверь донеслось ее всхлипывание, затем щелкнул выключатель.

Свет под дверью погас. Всхлипыванье медленно уплыло в глубь квартиры.

Затем наступила тишина.

Я постоял там некоторое время, испуганный и сбитый с толку. Затем понял. Кончилось, все кончилось. Отец действительно говорил серьезно.

Я медленно пошел вниз по лестнице, чувствуя себя опустошенным и одиноким. На крыльце ночной ветер пахнул мне в лицо прохладой.

Я опустился на ступени и прислонил голову к железной решетке перил. Я не проронил ни звука, но слезы катились у меня по щекам. Мне жгло руку. Я провел по ней ладонью. Пальцы у меня стали мокрыми и липкими. Ладонь у меня тоже была порезана, и из нее текла кровь, а правый рукав был разорван. В тусклом свете я разглядел рваную рану на предплечье. В ней медленно поднималась кровь, но это теперь не имело значения. Все мне было безразлично, я так устал. Я прислонился головой к решетке перил и закрыл глаза.

Они закрылись только на миг, и тут же я открыл их снова. У меня вновь возникло такое ощущение, которое я испытал раньше. За мной кто-то следит.

Опухшими глазами я оглядел улицу.

Через дорогу у тротуара стоял автомобиль. Фары у него были погашены, но мотор тихонько работал. Они снова преследуют маня. Спит и Сборщик, должно быть, сообщили своим.

Не поднимаясь на ноги, я перевернулся на живот и вполз обратно в подъезд. Там я посидел некоторое время, раздумывая что делать. Может быть, удастся прошмыгнуть назад и затем через крышу на соседний дом, и таким образом улизнуть от них.

Затем меня охватило чувство безнадежности. И что это даст? Они же будут преследовать меня, пока не выследят. У них везде есть друзья.

Спрятаться негде.

Я сунул пальцы в карман. Деньги все еще там. Может быть, если я отдам их, то они меня отпустят. Но уже тогда, как только я подумал об этом, понял, что из этого не выйдет ничего хорошего. Я зашел слишком далеко.

Слишком глубоко увяз.

Но деньжата все-таки сгодятся для того, для чего я их доставал.

Старина может все-таки воспользоваться ими и купить себе аптеку. По крайней мере мать и Мими будут устроены таким образом. Если они схватят меня с ними, то получат все. С какой стати давать им это?

На полу у меня под рукой была какая-то афиша. Я поднял и стал разглядывать ее: «Крупная распродажа в аптеке Бернера». Я перевернул ее.

Тыльная сторона была чистой. Я сунул руку в карман за карандашом.

Слова отпечатались на бумаге карандашом и кровью: «Дорогая мама, деньги — для аптеки. Не давай ему снова упустить их. С любовью, Дэнни.»

Я завернул деньги в бумагу, встал и сунул их в почтовый ящик. Хоть раз я порадовался тому, что власти заставили домовладельца установить новые почтовые ящики, так как старые были совсем разбиты, и любой мог забраться в них. Мать возьмет их завтра утром, когда спустится брать почту.

Машина все еще стояла на улице, а мотор у нее урчал. Я отряхнул брюки. Под ложечкой у меня засосало, когда я медленно стал опускаться по ступенькам. Я намеренно повернулся спиной к машине и пошел прочь. Через полквартала я услышал, как скрипнула коробка передач, как зашуршали шины, отъезжая от тротуара. Подавляя в себе импульс бежать, я глянул через плечо. Машина неслась по улице за мной.

Мне еще сильнее захотелось бежать. Я подавил в себе это желание. Да черт с ними! Я остановился и повернулся лицом к приближающейся машине.

Слезы ручьем текли у меня по щекам, а леденящий страх сковал мне все тело.

Я отчаянно сглатывал, пытаясь подавить подступавшую тошноту.

Я отступил на несколько шагов. Пальцы мои коснулись холодного металла столба уличного фонаря и я вяло прислонился к нему. Я уже чувствовал горечь рвоты во рту, и мириады дурацких мыслей бешено запрыгали у меня в уме.

Когда ты вырос, Дэнни Фишер?

В жизни каждого человека наступает миг, когда надо отвечать на этот вопрос. Там, в холодной черной темени я нашел свой ответ.

Я боялся умереть. И там, когда бесформенный страх сковал мне тело, превратив мой желудок в бунтующий орган, почки — в оледеневший комок, мочевой пузырь — в сочащийся нерегулируемый кран, я внезапно вырос.

Я вырос, осознав, что не бессмертен, что я сделан из плоти, которая сгниет и превратится в прах, а когда я умру, кровь станет в жилах черной.

Именно тогда я понял, что мне придется пережить судный день. Что мать и отец лишь сотворили меня, но они не попечители моей души. Я просто случайно получился у них.

Я был одинок в своем собственном одиноком мире. В этом мире я и умру, и никто не вспомнит мое имя. На меня опустится смерть, покроет меня земля, и меня больше не будет.

Ноги у меня ослабли и стали водянистыми, и несмотря на то, что я отчаянно хватался за столб, я все же опустился на колени на тротуар. Когда подъехала машина, я крепко закрыл глаза, а веки выжимали из них слезы. Я слышал, как открылась дверь и глухо застучали по тротуару шаги, торопясь ко мне.

Я повернул лицо к столбу и уткнул его в изгиб локтя. Я почувствовал, как из нижней губы под зубами у меня потекла кровь. Я начал молиться. Не ради жизни, ради смерти. Смерть, будь добра, приди и забери меня от этого ужаса, при котором я не могу жить.

Я ощутил легкое прикосновенье руки, и чей-то голос прошептал мне на ухо: «Дэнни!»

Я еще глубже уткнулся лицом в руку. Крик испуга застрял у меня в горле. Голос смерти был нежным, как у женщины, но это только лишь для того, чтобы помучить меня.

Голос настаивал. — Дэнни! повторил он. — Я ждала тебя. А ты убежал!

Это уж был не голос смерти. Это был голос женщины, исполненный теплоты и сочувствия. Это голос жизни. Медленно, еле осмеливаясь взглянуть, я поднял голову.

Лицо у нее было бледным в свете уличного фонаря. — Я пришла предупредить тебя, — быстро прошептала она. — Макс послал Спита со Сборщиком, чтобы разыскать тебя!

Я смотрел на нее, пытаясь понять смысл ее слов. И тогда сорвался. Это была Сара, называемая Ронни. Я начал истерически хихикать. Я все еще на воле!

Она смотрела на меня так, как будто бы я вдруг сошел с ума. Она стала трясти меня за плечи. — Тебе нужно скрыться, — настойчиво шептала она. — Они могут появиться здесь в любую минуту.

Я посмотрел вверх на нее, а слезы все еще текли у меня по лицу. Я перестал смеяться и протянул к ней руки. — Помоги, — попросил я, хрипло выдавливая слова из горящего горла. — Они не придут.

Она взяла меня под мышку и подняла на ноги. — То есть как это, не придут? спросила она.

Теперь я стоял на ногах. Вдруг она отпустила руку, и я уперся в столб. — Да у тебя кровь! — крикнула она.

Я кивнул. — Они уже поймали меня.

На лице у нее возникло испуганное выражение. — Что произошло?

— выдохнула она.

— Что произошло? — хрипло повторил я и снова рассмеялся. — Я не знаю, что произошло. Я оставил их в проулке. Думаю, что Спит мертв. А может быть, и Сборщик. Все это так смешно. Они пришли убивать меня, а убил их я!

Смех все еще клокотал у меня в горле, я откинул голову назад и закрыл глаза. Вот так шутку сыграл я с Макси Филдзом.

Она потянула меня за руку. Я качнулся вперед и чуть не упал.

— Тебе надо скрыться! Филдз убьет тебя, когда узнает об этом!

Все еще улыбаясь, я уставился на нее. — Куда мне идти? спросил я. — Мне некуда деваться. Даже отец родной не пускает меня домой.

Она посмотрела мне в глаза. — Некуда идти? — переспросила она.

Я покачал головой. — Абсолютно. — Я снова стал опускаться на тротуар.

Вдруг она обхватала меня и потащила к машине. Я вяло плелся за ней.

Она открыла дверцу, и я рухнул на заднее сиденье. Дверь закрылась, и она села за руль. Я почувствовал, как машина подо мной поехала. Повернул лицо к сиденью и закрыл глаза.

Когда я снова открыл их, мы ехали по мосту. Похоже, это был Манхэттенский мост, но я слишком устал и снова закрыл глаза. Я неуклюже повернулся, и мне стало очень тепло.

Она снова потянула меня за руку. Я проснулся и почувствовал запах соленого воздуха. Я еле вывалился из машины и попытался сфокусировать зрение. Мы стояли на темной улице. Невдалеке был деревянный настил, а под ним — белый песок. Со стороны пляжа доносился рокочущий гул океана. Она повела меня к небольшому домику, стоявшему сразу же за настилом. На нем была вывеска:

ЛАВКА БЕНА СОДОВАЯ БУТЕРБРОДЫ ГАМБУРГЕРЫ КОНФЕТЫ — Где мы, — спросил я.

Она пробежала взглядом по моему лицу. — Кони-Айленд, — кратко ответила она.

Она провела меня вокруг дома к небольшой будке. Я шатался. Обняв меня, она постучала в дверь. — Бен! Проснись! — тихо позвала она.

В будке мелькнул свет. Раздался какой-то стук. Затем за закрытой дверью раздался мужской голос, глухой и хриплый со она. — Кто там?

— Сара, — ответила она. — Скорее, Бен, открой! Дверь распахнулась, и нас окатило светом. В дверях с улыбкой на лице стоял мужчина. — Сара! — воскликнул он. — Я и не ждал тебя так скоро назад! — Улыбка слетела у него с лица, как только он увидел меня.

— Сара, что это?

— Впусти нас, — сказала она, помогая мне в дверях. Мужчина молча отступил. У стены была небольшая койка, и она подвела меня к ней. Я с благодарностью откинулся на нее. Она повернулась к мужчине. — Добудь горячей воды, — быстро приказала она.

Я посмотрел на нее, затем на него. Когда он двинулся по комнате, раздался стук. Из штанины его пижамы торчала деревяшка. Когда он повернулся, я с удивлением поднял глаза. Один рукав у него был пристегнут к рубашке. Я закрыл глаза. Мерещится. Когда я снова открыл их, они все еще стояли там, Сара и мужчина с одной ногой и рукой.

— Он ранен, Бен, — сказала она. — Надо раздобыть горячей воды и очистить его.

Я встал на ноги. Мне было жарко. Комната расплывалась у меня перед глазами. Мужчина очень хорошо топит здесь. — У меня все в порядке, — сказал я. — Не беспокойтесь. У меня все в порядке.

Вдруг комната закружилась передо мной. Они оба стояли на головах. Я никак не мог понять этого. Может быть, я так еще не выбрался из прохода.

Внизу, в углу появился луч света.

— Папа, впусти меня! — крикнул я и кинулся головой прямо на свет. Я легко прошел сквозь него, как рыба в воде, и очутился на другой стороне в темноте.

Все дни моей жизни Книга третья

Глава 1

Когда я вышел из-под настила, июльское солнце выныривало из воды. Его золотисто-красные лучи как будто свежевымытые скользили по волнам. Под ногами у меня скрипел белый чистый песок. Позднее он станет грязным и усыпанным мусором, но сейчас он был свежим и прохладным, и мне было так приятно ступать по нему.

На настиле было пусто. Через пару часов здесь появится первый представитель толпы. Я набрал полную грудь свежего утреннего воздуха и потопал к воде. Только в это время и можно было искупаться. В моем распоряжении весь Атлантический океан.

Я сбросил полотенце, окутывавшее мне плечи, и оглядел себя. На руке остался только бледный шрам, где Спит ударил меня. Все остальное прошло, скрылось под почти черным загаром, покрывшем мне тело. Конечно, мне повезло.

Я врезался в воду и быстро поплыл к дальнему буйкy. Горько-сладкий вкус соленой воды стоял у меня во рту и носу. Он был свеж и бодрящ. Пляж казался очень далеким и маленьким. Я перевернулся на спину и отдался на волю волн. Я находился как бы в своем собственном особом мире, Трудно поверить, что прошло почти два месяца с тех пор, как Сара привезла меня сюда. То, что случилось той ночью в действительности случилось не со мной, это случилось с кем-то другим, жившем в моем теле, пацаном, носившем мое имя. Но теперь все это уже позади. Сара окрестила меня новым именем, когда макнула вату в теплую воду и смыла грязь и запекшуюся кровь с порезанной руки и бока.

Дэнни Уайт. Она дала мне это имя, когда познакомила меня со своим братом. Вспоминая об этом, я улыбнулся. Сначала я был слишком слаб, чтобы протестовать, но когда на следующий день я увидел газеты и свое имя под фотографиями Главз, то порадовался. Чем меньше ее брат или кто-либо другой будут знать обо мне, тем мне будет лучше.

Мы внимательно просмотрели газету, чтобы узнать, что стало со Спитом и Сборщиком. Но там об этом ничего не было. Мы обменялись удивленными взглядами, но не решились разговаривать до тех пор, пока Бен не ушел доставать что-нибудь поесть.

— Как ты думаешь, их уже нашли? — спросил я. Она покачала головой, с тревогой глядя на меня. — Не знаю, — ответила она. — Я узнаю, когда вернусь туда сегодня вечером.

— Ты вернешься туда? — удивился я.

— Придется, — тихо ответила она. — Если я не появлюсь, тогда Макси поймет, что что-то случилось, и станет меня искать. Только так мы будем в безопасности.

Я попробовал было сесть на койке, но был слишком слаб, и упал назад на подушку. — Я уберусь отсюда, — пробормотал я. — Я приношу тебе только неприятности.

Она с любопытством посмотрела на меня. — И куда же ты пойдешь?

— Не знаю, — ответил я. — Найду что-нибудь. Здесь оставаться нельзя.

Рано или поздно они пронюхают. Тогда достанется и тебе.

Она нагнулась вперед и слегка погладила мне щеку. — Ты останешься здесь, Дэнни, — спокойно сказала она. — Останешься здесь и будешь работать с Беном. Ему нужна помощь, один он не управляется.

— А что, если кто-нибудь узнает меня? спросил я.

— Никто тебя не узнает, — уверенно произнесла она. — Кони-Айленд — большой paйoн. Летом сюда приезжает более полутора миллионов людей, а тебе лучше всего скрываться в толпе. Да они и не подумают, что ты находишься тут.

Я уставился на нее. То, что она говорит, — разумно. — А как же ты? — спросил я, — Он же спросит, где ты была этой ночью. Что ты ему скажешь?

— Ничего, — просто ответила она. Помощницы по найму имеют право на выходной. Если он спросит, что я делала, я скажу ему, что ездила в гости к брату. Он знает, что я так поступаю каждую неделю. Тут уж настала моя очередь удивляться. — Твой брат знает о Макси? Она кивнула, отводя глаза в сторону. — Он думает, что я личный секретарь у Макси. А до того, он полагает, что я работала манекенщицей. — Она повернулась ко мне с умоляющим взглядом. — После одного несчастного случая пять лет тому назад, когда он понял, что остался без руки и ноги, он хотел умереть. Он считал, что работать больше не сможет, и что будет вечно обузой для меня. У нас в семье больше никого нет. В том году я закончила среднюю школу. Я велела ему не беспокоиться, сказала, что буду работать и содержать его до тех пор, пока он не сможет снова работать. Так же, как он содержал меня с тех пор, как умер отец. Я пойду и устроюсь на работу.

Она улыбнулась мне безрадостной улыбкой. — Я была тогда совсем еще ребенок. Я не знала, сколько нам понадобится денег на лекарства и врачей, не знала, как мало платят стенографисткам и машинисткам. Пятнадцати долларов в неделю не хватало даже на малую часть наших расходов. Сначала я устроилась билетершей в один театр. Я быстро освоила работу и, когда несколько недель спустя пошла к начальнику просить надбавку, он просто рассмеялся мне в лицо. Я ничего не поняла и спросила, чего он смеется.

— Ты смышленая малышка, — сказал он, — но я не могу платить тебе больше.

— Но мне нужно больше денег, — заплакала я.

Он постоял мгновение, затем вышел из-за стола. — Если тебе действительно так трудно, — сказал он, — то я могу дать тебе лизнуть медку.

— Как? — спросила я. — Я буду делать все, что угодно. Мне очень нужны деньги!

— Сегодня будет вечеринка, — сообщил он. — Сюда, в город приезжают друзья, и они попросили меня прислать им девочек на вечер. Они платят двадцать долларов.

Я уставилась на него. Вряд ли я соображала тогда, что он имеет в виду, но двадцать долларов — это огромные деньги, и я пошла на вечеринку.

Я никогда не видала ничего подобного и уже собиралась было уходить, когда вошел мой начальник и увидел, что я стою у стены как истукан. Он понимающе улыбнулся и принес мне вылить. Мне стало хорошо, я расслабилась и выпила еще. Потом, помнится, я пошла с ним в комнату.

Утром, когда проснулась, я оказалась одна в незнакомой комнате, у меня ужасно болела голова. Ничего не соображая, я выбралась из постели и стала искать свою одежду. Она была на стуле, к ней была пришпилена записка : «Сегодня можешь придти попозже», — говорилось в ней. Под запиской была двадцатидолларовая банкнота. Так я стала профессионалкой. Я посмотрелась в зеркало. На лице у меня не было видимых изменений, на лбу — никакой красной буквы. Ничего не изменилось, кроме того, что я нашла способ заработать двадцать долларов, когда они мне понадобятся. А с течением времени, они мне требовались очень часто.

Она встала и посмотрела вниз на меня. Лицо у нее было бесстрастным, голос спокойным и невыразительным. — Вот так оно и случилось. Я работала и платила по счетам и докторам и за лекарства, но только тогда, когда на одной из вечеринок я встретила Макси Филдза и понравилась ему, я смогла собрать достаточно денег, чтобы устроить Бену вот это место.

Я не знал, что и ответить. Во рту у меня стало сухо, мне хотелось закурить сигарету. Я потянулся к пачке, лежавшей у кровати. Она угадала мое желание, и наши руки встретились на пачке. Я взял ее за руку, а глаза ее печально смотрели в мои.

— Вот так оно и было до той ночи, когда ты остался, потому что я попросила тебя. Потому, что ты не захотел, чтобы Макси подумал, что я подвела его, потому, что ты не хотел, чтобы он навредил мне. Никогда ради любви, всегда за деньги. Никогда ради себя. Всегда за деньги. До той ночи.

Тогда я вдруг поняла, что проторговалась. Но было слишком поздно. Я уже назначила цену, и не могу теперь отказаться от сделки.

Она отпустила мою руку и протянула мне сигарету. Я сунул ее в рот, а она поднесла мне спичку.

— А тебе обязательно возвращаться, Сара? — спросил я.

— Я вынуждена вернуться, — тихо ответила она и слабо улыбнулась мне.

— Мне так забавно слышать, что ты зовешь меня Сарой. Уж так давно никто кроме Бена не называет меня так.

У тебя нет другого имени кроме того, которое помню я, — заметил я.

Угрюмое выражение исчезло у нее с лица. — Дэнни, — сказала она, и нежный блеск появился у нее в глазах, — давай сохраним наши отношения такими же... навсегда. Давай, будем друзьями.

Я взял ее за руку. — Мы и есть друзья, Сара, — тихо сказал я. Затем вернулся Бен с котелком бульона. Я немного попил и задремал. Когда я снова проснулся, ее уже не было, а рядом сидел, глядя на меня, Бен.

— Она ушла? — спросил я, оглядывая комнату. Он кивнул. — Ее босс, г-н Филдз, ждет ее сегодня днем. Она у него достаточно занята. Я согласился. — Он важный человек.

Он помолчал, затем прочистил горло. — Она говорит, что ты хочешь поработать здесь этим летом. Я кивнул.

— Я не смогу платить тебе много, — почти извиняясь, сказал он. — Я еще не знаю, как у нас получится.

— Давайте не тревожиться о деньгах. Неважно, сколько вы сможете мне платить. Важно то, как я сумею вам отплатить, Он вдруг ухмыльнулся и протянул мне руку. — Ну тогда годится, Дэнни, — сказал он.

И мы сработались. Вот уже почти два месяца. Сара приезжала навестить нас раз в неделю, и все стало налаживаться. Дела шли неплохо, Бену удавалось даже кое-что расходовать, и он был счастлив. Я тоже был счастлив, так как был вне пределов досягаемости Филдза.

Когда на следующей неделе приехала Сара, я уже совсем поправился.

Несмотря на то, что мне саднило руку, я вполне обходился во всем сам.

Когда мы остались наедине, я первым делом спросил ее о Спите и Сборщике.

За всю неделю в газетах о них ничего не было.

Они лежат в одной частной больнице у одного знакомого Филдзу медика.

У Сборщика от моего удара сломана челюсть, а Спиту наложили девять швов на бок, там, где в него вошел нож. Еще полтора дюйма, и он загнулся бы: нож достал бы до сердца. В некотором роде я был рад. Мне не хотелось, чтобы надо мной висело такое проклятье.

Филдз был очень уязвлен. Он поклялся, что разыщет меня, и тогда-то я пожалею обо всем. Еще до исхода той ночи, разыскивая меня, он прочесал всю округу мелким гребешком. Прошла неделя, а он все бушевал.

Затем, с течением времени, как сообщила мне Сара, он стал все реже и реже вспоминать меня. Филдз бал убежден, что я сбежал из города вместе с деньгами. Я с удовольствием позволил ему так думать и дальше.

Много раз мне хотелось попросить Сару выяснить что-нибудь о Нелли и о моей семье, но я не решался. Я даже на стал писать им, потому что, по словам Сары, Филдз установил за ними слежку. Мне хотелось знать, купил ли отец магазин на те деньги, работает ли Мими, как себя чувствует мать, скучают ли они по мне, и сожалеют ли о том, что я исчез. По ночам я лежал на своей койке и думал о них. Иногда я закрывал глаза и воображал, что я снова дома, мать готовит ужин, и в доме стоит аромат супа с курицей. Затем домой приходил отец, и во мне возникало раздражение. Я открывал глаза, и они все исчезали.

Затем я думал о Нелли. Ее лицо ясно представлялось мне в ночи, улыбаясь мне, а ее темные глаза, теплые от нежности и любви, светились.

Интересно, понимает ли она, догадывается ли о том, почему я исчез.

Интересно, помнит ли она, что я ей говорил: «Что бы ни случилось, помни, я люблю тебя». Она кивала мне в темноте, и я как бы слышал в ответ ее шепот:

«Помню, Дэнни.»

Затем я крепко зажмуривался и засыпал под убаюкивающий храп Бена.

Утром, когда я просыпался, солнце ярко светило мне в лицо.

Так же оно светило и сейчас, когда я лежал в воде на спине. Тело мое легко покоилось в воде, и я тихонько подгребал. Волны легко перекатывалась через меня.

— Дэнни! — донесся до меня знакомый голос с пляжа. Повернувшись на голос, я хлебнул воды. На пляже стояла Сара и махала мне рукой, Я махнул ей в ответ и, улыбаясь, поплыл назад к берегу.

Глава 2

Она нашла мое полотенце и, к тому времени, когда я добрался до нее, она скинула платье рядом с ним. Я ухмыльнулся ей. — Что ты здесь делаешь?

— спросил я. — Мы тебя ждали только послезавтра.

— Макси понадобилось уехать из города, — объяснила она. — И я теперь свободна на все выходные.

— Я полюбопытствовал. — А что случилось? Она заправила волосы под купальную шапочку.

— Откуда мне знать? — пожала она плечами. — Меня это не касается.

Главное — то, что я могу провести весь уикенд с тобой здесь.

Смысл ее слов дошел до меня только тогда, когда мы снова оказались в воде. Она ничего не сказала о Бене. Только обо мне. Я повернул голову в воде и посмотрел на нее. Для девушки она неплохо плавает. У нее был хороший взмах кролем, и она легко двигалась в воде — Ты видела Бена? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Он сказал мне, что ты здесь. — Она остановилась и стала плескаться. — Прекрасная вода, — воскликнула она. — Я совсем выдохлась.

Я подплыл к ней и взял ее под мышки. — Отдохни минутку, — сказал я. — Сейчас пройдет.

В воде вес ее совсем не ощущался. Я чувствовал ее упругое тело, когда волны качали нас взад и вперед. Во мне стало возникать знакомое уже тепло.

Я быстро отпустил ее.

Она повернулась в воде и посмотрела на меня. Она тоже ощутила его. — Ты почему отпустил меня, Дэнни? — спросила она.

— Меня очень уж заливало волнами, — неуклюже ответил я. Она покачала головой, — В чем дело, Дэнни? Не дури мне голову. — Я уставился на нее.

Из-под желтой шапочки выглядывало маленькое миленькое личико, глаза были свежими и молодыми, как будто бы водой смыло с них все, что она испытала: всю боль и все познанное ею. Не было смысла таиться от нее. У друзей не бывает тайн.

— Я просто не хочу усложнять себе жизнь, — откровенно сказал я.

— То есть как? — настаивала она.

Я снова глянул на нее. — Я ведь не машина, — ответил я, — а ты красивая.

Видно было, что это ей понравилось. — И больше ничего? — спросила она.

— А что еще может быть? — удивился я.

Она замялась. — А кто я такая? — медленно спросила она.

Я убежденно покачал головой. — Ты мне друг, — ответил я. — А все остальное неважно.

Она положила мне руки на плечи и, держась за меня, пристально посмотрела мне в лицо.

— Это правда, Дэнни?

Я утвердительно кивнул. — Конечно. — Тут я глубоко вздохнул. — Мне просто не хочется портить отношения, вот и все.

Она опустила взгляд на воду. — А если ты меня поцелуешь, то думаешь, что наши отношения испортятся, а, Дэнни?

— Может быть.

Она посмотрела мне в глаза. — Потому что ты любишь другую, Дэнни?

Я молча кивнул.

В глазах у нее появилось любопытство. — Но откуда ты знаешь, если даже не пробовал, Дэнни? — спросила она. — Есть много видов любви, о которых ты, может, даже не знаешь.

Губы у нее дрожали, а в глазах появилась блестящая влага, которая не совсем была вызвана соленой водой. Я притянул ее к себе и поцеловал. Губы у нее были мягкими и солеными и в то же время сладкими и теплыми. Когда я целовал ее, она закрыла глаза и повисла на мне. Я посмотрел ей в лицо.

Она повернула голову и стала смотреть на море. Я наклонил голову, чтобы расслышать, что она говорит очень тихим голосом. — Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня так, как ты любишь ее, Дэнни, так оно и должно быть. Но есть нечто, что мы должны дать друг другу. Может быть, это и немногое и не очень надолго, но что бы это ни было и как бы долго оно не длилось, пусть оно будет важным.

Я не ответил. Отвечать было нечего.

Она подняла ко мне лицо. Выглядела она очень молодо. — Помнишь, что я тебе говорила, Дэнни? «Никогда ради любви, всегда за деньги. Никогда ради себя». Я хочу, чтобы хоть раз это было не так, чтобы хоть раз это было ради меня. Ради того, что хочется мне, а не за то, что мне платят.

Я нежно прижался к ее губам. — Оно будет так, как ты этого хочешь, Сара, — тихо сказал я. Я уже понял одну вещь: друзьям нельзя отплатить, сказав, что у вас нет того, чего им от вас хочется. И если они соглашаются принять разумную подделку настоящей вещи, то не вы при этом дурачите их, а они сами обманывают себя.

Саре нужно было найти способ отплатить себе за многое, и этим способом стал я.

Она вытирала мне спину полотенцем. — До сих пор я этого не замечала, — сказала она, — но ты так почернел, а волосы у тебя совсем выгорели.

Теперь тебя никто не узнает.

Я ухмыльнулся через плечо. — Ты-то ведь узнала.

— Я знаю, где искать, — быстро ответила она. — На лице у нее мелькнуло озабоченное выражение. — Кстати, ты знаком с концессионером Сэмом Готткиным?

— Да, — ответил я. — А что с ним?

Она посмотрела мне в лицо. — На днях он приходил к Макси насчет тебя.

— Что ему надо? — поспешно спросил я.

— Он искал тебя. С ним был какой-то итальянец. Кажется его звали Зеп. Знаешь такого?

Я кивнул. — Он брат моей девушки. Как они вышли на Макси? Они узнали, что Макси искал тебя повсюду в ту ночь, вот они и пришли узнать, зачем.

Сэм и Макси — старые приятели. Сэм говорил, что не знал, что ты исчез до тех пор, пока твоя сестра не пришла к нему. Зачем она это сделала?

— Я раньше работал у Сэма, — торопливо объяснил я. — Кроме того, Сэм собирался быть моим менеджером, когда я стану профессионалом. О чем они говорили?

— Макси сказал им то, что ему было известно. То есть ничего.

— Он не сказал им, почему разыскивает меня? — спросил я. Она кивнула утвердительно. — Сэм при этом пришел в ярость. Он сказал, что Макси не должен был протягивать ко мне руки. Он всячески обзывал Макси. Я удивленно посмотрел на нее. — И Макси стерпел это?

— Не совсем, — ответила она. — Макси считает, что Сэм ему обязан, так как ты улизнул с территории Макси. Тогда они крупно поспорили. Макси сказал, что, когда он поймает тебя, то тебе крепко попадет.

Сэм же говорил, чтобы тот не делал ничего подобного до тех пор, пока он не даст ему знать, что у него с тобой свои счеты.

Я ошарашено смотрел на нее. Вот это да. Теперь мне не к кому больше обратиться. — И Макси согласился на это? — спросил я.

— Тогда он согласился, — ответила она, — потому что после этого они сели, выпили и заговорили о делах. Затем Сэм позвонил твоей сестре и уговорился встретиться с ней в тот же вечер. Потом он ушел. После его ухода Макси долго ходил из угла в угол и клялся, что, если он найдет тебя, то Сэм узнает об этом гораздо позже.

Ну я и ждал от него примерно этого. Иначе он действовать и не мог. А следующий ее вопрос буквально изумил меня.

— А что, твоя сестра обручена с Сэмом Готткиным? У меня даже раскрылся рот. — А почему ты спрашиваешь? — запинаясь спросил я.

— Потому что одна из причин, по которой Сэм просил Макси не трогать тебя до тех пор, пока он не увидится о тобой, состоит в том, что ты брат его невесты, и если что-нибудь с тобой случится, это может нарушить его планы, — удивленно сказала она. — Ты разве этого не знал?

Я медленно покачал головой. — Не-а. Я даже не знал, что они знакомы.

Интересно, как это произошло. Это было самое странное из всего того, что я услышал. Сэм и Мими — как-то не верилось.

Чей-то голос позвал нас с настила. Там стоял Бен и махал нам рукой. — Эй, — кричал он. — Вы собираетесь когда-нибудь работать? Вы что, думаете, что сейчас рождественские каникулы?

Глава 3

Я сидел за прилавком и упаковывал арахисовые орешки. Вдруг Бен заругался. Я глянул на него, удивившись его неистовству. — Проклятая ребятня! — выругался он.

— А в чем дело? — спросила Сара.

Он повернулся к ней, махнув здоровой рукой в сторону пляжа, — Сюда шел клиент, а один из этих пацанов перехватил его. Разве можно тут выжить, когда вокруг болтается столько ребятни?

Сара ответила примирительным тоном. — Не обращай внимания, — успокаивающе произнесла она. — Ведь это не поможет, если так волноваться.

Бен ответил сердито. — Но мы ведь платим приличные деньги за эту концессию, а эта пацанва портит нам все дело. Они ведь ничего не платят за то, что таскаются с ящиками мороженого и торгуют им на пляже. Должен же быть какой-то способ, чтобы остановить их.

— Но полиция же гоняет их, когда они попадаются ей на глаза, — сказала Сара.

— Большая часть времени у них уходит на то, чтобы глазеть на дамочек, их это совсем не волнует, — горячо ответил Бен.

— И все равно, — сказала она, — я бы не хотела весь день торчать на солнце на горячем песке и распродавать коробку мороженого, чтобы заработать несколько долларов.

Он молча отошел от нее, а деревянная нога его волочилась по полу за ним в заднюю комнату.

Я устало поднялся и потянулся. — Он совсем взбесился, — сказал я.

Глаза у нее были встревожены. — У него есть на то основания, — ответила она. — Он давно мечтал о таком деле, и хочет, чтобы оно шло хорошо. Судя по тому, как оно идет сейчас, он только-только сумеет оправдать расходы за лето. Он не сумеет заработать столько, чтобы хватило прожить зиму. Это значит, что ему снова придется обращаться за деньгами ко мне. А он этого не любит. Он довольно независимый человек.

Я не ответил ей и стал выкладывать пачки с арахисом на прилавок.

Наверное, она права. Я понимаю его чувства. Насколько мне видно, их сейчас на пляже четверо. Слышны были их зазывные крики, доносившиеся к нам с порывами ветра.

— Горячие пирожки!

— Стаканчики дикси!

— Леденцы! Кукурузные хлопья!

Большинство из них было малолетками, хотя с виду они были неплохие ребята. Время от времени я разговаривал кое с кем из них. Редко кому из них удавалось заработать больше доллара в день, потому что оптовики, у которых они покупали товар, грабили их. Тот, кто предложил бы этим ребятам справедливые условия, мог бы заработать состояние. На пляже ведь их было сотни.

И я сразу заволновался. И какой же я был дурак, коль не видел этого раньше! Ведь это единственное, чему я научился у Сэма в домах отдыха. Сэм сумел заработать на своих концессиях потому, что предлагал своим ребятам справедливые условия. А почему бы и Бену не сделать то же самое здесь?

Я повернулся к Саре. Она с Беном стояла у кассы и смотрела на пляж. Я хлопнул его по плечу, и он обернулся. — Пацаны будут работать на тебя так же, как и на любого другого, — сказал я.

Он удивился. — Какие пацаны? О чем ты говоришь? — Я показал пальцем на пляж. — Вот эти ребята. Почему бы тебе не взять их в дело?

— Не валяй дурака, — фыркнул он. — У меня нет времени гоняться за ними и собирать выручку.

— Тебе и не надо гоняться за ними, — сказал я. — Они платят за товар вперед.

— Только половину, — ответил он. — А остальное из них надо вытряхивать. К тому же, с какой стати они будут работать со мной? Они могут получить то же самое у кого угодно.

— Ну тут можно кое-что придумать, — сказал я. — Допустим, не брать с них денег вперед? Что если они будут оставлять что-нибудь в залог? Скажем, часы или велосипед? Тогда им не надо будет выкладывать деньги, и они придут к нам.

— Брось ты, — сплюнул Бен. Он взял тряпку и стал вытирать прилавок.

— К тому же у нас нет свободных площадей, чтобы возиться с ними.

Тут подала голос Сара, и он поднял взгляд на нее. — У тебя ведь вон сколько места сзади, которое ты не используешь, — сказала она. — Там можно было бы устроить чулан.

— Но, Сара, — возразил он, — а где время? Я же не могу просто так принять этих ребят сюда просто потому, что мне так захотелось.

— Я тебе их приведу, — быстро вмешался я. — Я добуду тебе сколько угодно пацанов.

Она посмотрела на меня, а затем с вызовом повернулась к брату. — Ну?

— спросила она.

Он было заколебался и не ответил.

Она медленно заулыбалась ему. — В чем дело, Бен? — спросила она. — Ты ведь всегда говорил, что хочешь заработать. И вот тебе первая хорошая возможность добиться этого. Или тебе деньги больше не нужны?

На лице у него появилась смущенная улыбка. Он благодарно повернулся ко мне.

— Ладно, Дэнни, — сказал он, — попробуем. Иногда я просто забываю, что не все мне теперь приходится делать самому.

Я глянул на часы. Уже смеркалось. Пора уж и появиться этим ребятишкам. Вот уж час, как я сижу на скамейке, глядя на плотный поток пацанов, исчезающих за деревянным настилом.

Я закурил, встал и пошел вниз по каменным ступеням, ведущим на пляж.

Услышав гул голосов, я нырнул под настил и улыбнулся про себя. Быстрее всего разыскать шайку ребят можно было, выяснив, где они играют в азартные игры.

Около двадцати ребят играло на бетонной площадке позади раздевалки.

Только несколько из них было примерно моего возраста и роста, большинство же было меньше. Я протолкался во внутренний круг. Один из них готовился метать. На цементе вокруг валялось много серебра. Я небрежно бросил пятидолларовую бумажку на бетонную плиту.

— Ставлю на любого, — объявил я.

Все повернулись ко мне. Я внимательно оглядел их. В них не было враждебности, только любопытство. Ну что я, неплохо. Ничего страшного.

Только дело в том, что пятерка для этих пацанов — большие деньги.

Паренек с костями в руке встал на ноги. — Кто ты такой? — недовольным тоном спросил он.

Я улыбнулся ему, играя сигаретой во рту. — Любитель поиграть, непринужденно ответил я.

Он глянул на меня, затем на остальных. Повернувшись ко мне, он вежливо произнес: «Возьмите свои бабки, мистер. Мы не играем такими высокими ставками».

Я стал на колено и подобрал пятерку, глядя на него снизу вверх. — А какой у вас предел?

— Полтинник, — ответил он, Я сунул руки в карманы и вынул пригоршню мелочи. — Раскидай их, — сказал я, — я не жмот.

Он снова стал на колени, и кости посыпались у него из пригоршни. Они резко застучали об стенку и, покатившись, замерли. — Прекрасно! — вздохнул он. Протянул руку и собрал с земли несколько монет.

Я сделал несколько ставок и завязал разговор с пареньком, стоявшим рядом со мной.

— Ты торгуешь на пляже? — спросил я. Паренек кивнул, не сводя глаз с костей.

— Зашибаешь деньгу? — дружелюбно продолжал я. Он повернулся и посмотрел на меня. — Шутишь? — спросил он. Я покачал головой. — Не шучу, — серьезно ответил я. — Я знаю, что это дело денежное, интересно, сколько вы с этого имеете?

— О чем ты говоришь? — спросил паренек. — Мы получаем всего двадцать центов с доллара и, если удается получить шесть монет в день, то считай, повезло.

Я оценивающе посмотрел на него. Дело даже лучше, оказывается, чем я думал. — Вас надувают, — просто сказал я. — В Рокавеях дают сорок центов с доллара, и не надо платить задаток.

Он огрызнулся. — Может быть там это и так, но не здесь, на Айленде.

— Я знаю такое место и здесь, — быстро вставил я, не сводя с него глаз. — И там ищут разносчиков.

Это заинтересовало его. Он уставился на меня, забыв об игре. — Где?

— спросил он.

— Думаешь, твоих друзей это заинтересует? — спросил я, уклоняясь от прямого ответа.

Он ухмыльнулся. — А кого не интересуют бабки? — Он повернулся к ребятам. — Эй, пацаны, — объявил он, — вот этот парень говорит, что знает место, где дают сорок с доллара и не надо платить задаток.

На этом игра в кости прекратилась, и все они столпились вокруг меня.

Заговорили все разом.

Я поднял руку, чтобы успокоить их. — Если вы завтра утром придете к Бену Дорфману, то у меня есть для вас двадцать пять коробок. — Я осмотрелся, подсчитывая головы. Их было около двадцати человек. — Приводите друзей, — быстро добавил я. Мне хотелось, чтобы все ящики разошлись. Таким образом, полагал я, придет достаточно ребят, чтобы все ящики пошли в дело.

Я ошибся только в одном. На следующее утро пришло почти пятьдесят пацанов, а к концу недели у нас работало сто пятьдесят человек.

Глава 4

Когда Бен поднял взгляд от стола, на старом облезлом будильнике, стоявшем на полке, было одиннадцать. Свет от единственной лампочки над головой бросал тень на его усталое лицо. Он подвинул сестре небольшую кучку мелочи, оставшуюся на столе.

— Вот, Сара, — устало сказал он, — досчитай остатки. Я уже сдох.

Она молча стала перебирать серебро, а он повернулся ко мне. — Вот это неделька! — изнуренно произнес он. — Никогда я еще не уставал так в воскресенье по вечерам. Эта пацанва доведет до ручки.

Я улыбнулся. — Я же говорил тебе, пахан. Наверное, мы провернули около восьмисот долларов с тех пор, как начали утром в четверг. А за целую неделю, пожалуй, будет добрая тысяча двести. То есть четыре сотни чистых.

Он кивнул, слегка улыбаясь. — Ты прав, малыш, — признал он. — Обязан воздать тебе должное.

Сара закончила закатывать мелочь в бумажную обертку и встала. — Никогда в жизни еще не видала столько мелочи, — сказала она.

Бен многозначительно посмотрел на нее. Она кивнула ему, и он снова повернулся ко мне. Мы с Сарой хотим, чтобы ты знал, как мы признательны тебе за это, Дэнни. Ты сделал для меня очень много, и отныне будешь получать двадцать пять процентов от выручки разносчиков.

Я удивленно посмотрел на него. К горлу у меня подступил комок. Я и не рассчитывал на что-либо подобное. Я беспомощно глядел на него. Говорить я не мог.

Он снова заговорил. — Что случилось, Дэнни? Разве этого не достаточно?

Я, наконец, сумел улыбнуться и покачал головой. — Я, я и не ожидал этого, Бен. Просто и не знаю, как вас благодарить.

— И не благодари, малыш, — сказал он. — Это все Сара. Она посчитала, что ты тоже должен иметь долю, так как, если бы не ты, у нас не было в ничего.

Сара нежно улыбалась мне в тени за столом. — Так будет справедливо, — сказала она.

Наши глаза встретились. Я ничего не сказал. Есть такие вещи, которые нельзя высказать, есть чувства, для которых не найти слов. Я обязан ей многим. Если бы не она, меня, может быть, теперь и вообще не было.

Мысли мои прервал голос Бона. — Жаль, что у нас здесь нет ванной, Сейчас бы выкупаться, а затем поспать в настоящей кровати вместо этой дурацкой старой койки.

Сара глянула на него. — А почему бы вам не поселиться у меня в гостинице? Теперь можно себе и позволить. Там можно взять номер с ванной и комфортно провести ночь.

— Вот это прекраснейшая за весь вечер идея, — радостно сказал Бен и повернулся ко мне. — Что ты скажешь на это, малыш?

Я покачал головой. Гостиница «Полумесяц» — слишком шикарное место.

Там много народу со всего города. Здесь мне гораздо лучше.

— Нет, Бен, — торопливо ответил я, вы с Сарой поезжайте. А одному из нас лучше остаться здесь и присматривать за имуществом.

Он с сомненьем посмотрел на меня, затем на Сару. — Как ты думаешь? — спросил он.

Она бросила взгляд на меня, и я слегка качнул головой. Она сразу поняла. — Я считаю, что Дэнни прав, — медленно сказала она. — Поедем со мной, Бен, а Дэнни останется здесь караулить.

Дверь за ними закрылась, я вернулся на койку и растянулся там.

Закурил, протянул руку вверх и повернул выключатель. В комнате теперь тлел только огонек сигареты.

Я устал. Чувствовалось, как усталость подымается вверх из ноющих ног.

Жаль, что нельзя мне было поехать с ними. Горячая ванна — это почти как дома. Но рисковать было нельзя. Если уж там живет Сара, то там может оказаться еще кто-нибудь из моих знакомых. А здесь, по крайней мере я знаю, что нахожусь в безопасности.

Я потушил сигарету на полу под койкой и, заложив руки за голову, стал смотреть в темноту. Слышно было, как по настилу ходят люди. Они всегда здесь гуляют. Этот монотонный приглушенный деревянный звук со временем как бы сливался с ритмом сердца.

Как все странно получается! Даже теперь трудно поверить в это. Я уже не был дома почти два месяца. Интересно, думают ли обо мне в семье? Мама, наверное думает, а вот об остальных — не знаю. Отец слишком упрям, чтобы признаться в этом даже себе самому, Я повернул лицо себе на руки и закрыл глаза. Глухой стук деревянного настила отдавался у меня в теле и снимал напряженность. Я задремал.

Раздался стук в дверь. Я сел в постели и включил свет. По часам уже был почти час ночи. Постучали снова, я встал с постели и, сонно протирая глаза, пошел к двери. Я и не думал засыпать, просто хотел немного отдохнуть и затем пойти перекусить.

— Кто там? — спросил я.

— Сара, — последовал ответ.

Я открыл дверь и выглянул. Что это ты вернулась вдруг? — удивленно спросил я.

Лицо у нее светилось в отблеске настила. — Не могу уснуть, — ответила она, — пошла прогуляться и проходила мимо. Подумалось, может ты еще не спишь.

Я отступил в двери. — Я тут слегка вздремнул, прежде чем сходить перекусить.

Она вошла в домик, и я закрыл за ней дверь.

— Ну как, принял Бен ванну? — спросил я.

— Она кивнула. — И сразу же уснул. Он очень счастлив, счастлив как никогда, после того несчастного случая.

— Это хорошо, — сказал я, возвращаясь к койке и садясь. Она села в небольшое кресло напротив.

— Сигарета найдется? — спросила она, Я нашарил в кармане пачку и бросил ее ей. Она поймала ее и взяла сигарету. — Спичку? — попросила она.

Я встал и дал ей прикурить, затем вернулся и сел. Она молча курила, а я смотрел на нее. Наконец, она снова заговорила. — Сколько тебе лет, Дэнни?

— Восемнадцать, — ответил я, немного натягивая.

Она снова замолчала, а ее голубые глаза были задумчивыми. Сигарета догорела у нее до самых пальцев, и она загасила ее в тарелке на столе рядом с ней.

— Завтра мне надо возвращаться, — медленно произнесла она.

Я кивнул. — Знаю.

Губы у нее сжались. — Не хочется возвращаться, но он приезжает.

Я молча смотрел на нее.

Она встала, и я чуть не вздрогнул от ее внезапного движения. — Я ненавижу его, ненавижу, — горько проговорила она. — Лучше бы я с ним и не встречалась!

Я попробовал пошутить. — И я тоже.

У нее было обиженное и испуганное лицо.

— Что ты знаешь о нем? — хрипло спросила она. — Что ты можешь знать о нем? Он никогда не делал тебе того, что он делал со мной. Да и не мог бы. Ты ведь мужчина, а не женщина. Тебе он может только навредить или убить тебя. Он не может сделать тебе того, что он делал со мной!

Ее тихие всхлипывания наполнили комнатку. Я медленно подошел к ней, обнял ее за плечи и притянул ее голову себе на грудь. Это прикосновение вызвало новый приступ слез.

— Чего он только со мной не делал, Дэнни! — вскричала она приглушенным голосом мне в рубашку. — Чего он только не заставлял меня делать! Никто этого не знает, никто даже и не поверит этому. В нем есть извращенное сумасшествие, которое и не разглядишь. Я так боюсь возвращаться, я так его боюсь, боюсь того, что он может сделать со мной!

Я крепко сжал ее вздрагивающие плечи. — Тогда не возвращайся, Сара, — тихо сказал я. — Бен теперь встал на ноги. Тебе незачем возвращаться.

Ее измученные широко раскрытые глаза смотрели вверх на меня.

— Мне нужно идти, Дэнни, — прошептала она. — Я должна. Если я не вернусь, он станет преследовать меня. Не могу допустить этого. Тогда Бен все узнает.

Тут мне нечего было сказать. И она снова заплакала. Я погладил ее мягкие волосы и прижался к ним губами. — Когда-нибудь, Сара, — тихо сказал я, — тебе не придется больше возвращаться.

Она быстро повернула ко мне лицо и прижалась губами к моим. Они прижались в неистовом отчаянье. Глаза у нее были плотно закрыты, последняя слеза закачалась на кончиках ее ресниц. Я затаил на время дыханье. Так много зла вокруг! И все же, я так многим обязан ей, что вряд ли смогу и отплатить. Я смахнул мизинцем слезу у нее на глазах.

Рот у нее приоткрылся, и я ощутил, что наше дыханье смешалось. Ее теплый дух дошел мне в ноздри. Она слегка повернула лицо, все еще закрыв глаза, и с ее губ слетел возглас. — Дэнни!

Я еще сильнее прижался к ее губам, и во мне стал подниматься жар. Он подымался тяжелыми пульсирующими волнами, медленно расходясь кругами у меня по телу, как расходятся круги на поверхности воды от брошенного камня. Груди у нее стали твердыми, а мускулы бедер напряглись и дрожали, когда она прижалась ко мне. — Дэнни, — счастливо прошептала она мне в ухо.

— Дэнни, я падаю!

Мы тихонько прошли к койке. Я стал перед ней на колени в то время, как с нее спадала одежда, и прижимался губами к ее мягкому теплому телу.

Затем мы легли вместе, и была только близость наших тел и возбуждение плоти.

Она была живой, умелой и способной. И все же, при всех ее познаниях, о которых мне было известно, в ней было нечто такое, что дало мне возможность понять. И за это понимание я и любил ее.

В эту ночь я делил свою койку с Сарой. А не с Ронни.

Глава 5

Я защелкнул замок на чулане с мороженым и потянул его. Держится плотно. Удовлетворенный, я вышел из задней комнаты и вошел в концессию.

Бен как раз устанавливал ставни. Я подал ему руку. — Боже, какой день! — воскликнул он, а по щекам у него текли капли пота. — Да и ночь будет ничуть не лучше.

Я ухмыльнулся. — Пожалуй нет. — Толпа не дощатом настиле медленно прогуливалась в надежде на глоток прохладного воздуха.

— Зря они сюда пришли, — сказал он. — Когда так жарко, то жарко повсюду.

Я кивнул. С воды не было ни малейшего дуновения ветерка.

Вдруг Бен щелкнул пальцами. — Кстати, Дэнни, — быстро сказал он, — тебя искал Майк. Думаю, он хочет, чтобы ты ему помог сегодня вечером. Майк работал на «колесе удачи» на дощатом настиле почти рядом с нами.

— Что, Пит опять пьян? — спросил я. Пит — это брат Майка. Он работал там вместе с ним, кроме тех случаев, когда был в запое. Раньше, когда такое случалось, я несколько раз помогал Майку.

— Не знаю, — ответил Бен. — Он не говорил. Он лишь попросил тебя придти, когда ты закончишь.

— Ладно, — сказал я. — Схожу, посмотрю, что ему надо. Я пошел, переоделся и поднялся по скату на дощатый настил. Затем протолкался сквозь толпу к концессии.

Майк был один. Он с недовольным видом оглядывал толпу. Увидев меня он просветлел. — Ты не очень устал? Не поможешь ли мне сегодня, Дэнни? — крикнул он, когда я еще только подходил к нему. — Пит что-то не показывается.

Я было заколебался. Я устал, но было очень жарко, и я знал, что уснуть мне в нашей будке не удастся. Бен поступил очень хитро: как только понял, что дело пошло на лад, он переехал в гостиницу «Полумесяц», там наверху было прохладно. Так что будка осталась в моем распоряжении.

— Хорошо, Майк, — ответил я, нырнув под прилавок и причесавшись там.

— Крутить или кричать?

Он промокнул себе лицо влажным платком. — Кричать, — если не возражаешь, — ответил он. — Я тут ублажал публику и так, и эдак весь день, и больше кричать не могу.

Я кивнул и надел рабочий передник. Взял из-под прилавка длинную деревянную указку и повернулся к толпе. Майк кивнул, и я начал причитать, напрягая голос на жесткий металлический рев, который был слышен над гулом толпы.

Мне нравилось работать зазывалой. Я уже знал ритуал наизусть и слышал его тысячи раз, но он всегда звучал для меня по новому. Мне нравилось дурачить толпу и заставлять ее расставаться с гривенниками безо всякой на то причины. Во многих отношениях и вся жизнь была такова же. Тратишь деньги на то, что наверняка известно, что никогда не окупится.

— Попытай «колесо счастья», народ. Всего лишь за гривенник при каждом его повороте появляется победитель. Проиграть невозможно, можно только выиграть. Приходи и выкладывай деньги. Попытай свое счастье!

Я заметил молодого человека, на руке которого висла девушка. Перед концессией он было заколебался. Я ткнул в него своей длинной указкой. — Эй ты, парень удалой! — заорал я так, что было слышно за два квартала. — Вот, вот ты, с девушкой-милашкой! Тебе выпал шанс! Хозяин сказал, что любой парень с миленькой девушкой получит бесплатный билет как для себя, так и для девушки! Клади свой гривенник и бери две фишки. Две за цену одной!

Молодой человек глянул на девушку, затем, смущенно улыбаясь, подошел к прилавку и положил гривенник на один из красных номеров. Я быстро смахнул гривенник и бросил ему две синих фишки.

— Вот этот молодой человек — умница, — объявил я людям, которые стали собираться вокруг концессии. — Уж он-то знает, где можно выиграть. И у него прекрасная девушка, так что и вы все можете поступить так же мудро.

Приводи свою девушку к «колесу счастья» и получай два билета за одну цену!

Несколько гривенников звякнуло по прилавку. Я заставил их работать.

Оглянулся через плечо на Майка. Он одобрительно кивнул и потянулся назад, чтобы включить колесо. Я видел, как его нога опустилась на стремя под прилавком. Теперь я уже знал, кто выиграет.

— Вот оно завертелось, народ! — заорал я. — Крутится-вертится колесо, никто не знает, где станет оно. В выигрыше все на этом колесе. — Я приготовил свою длинную указку, чтобы, когда колесо остановится, пометить девушку этого парня.

Где-то около полуночи подул ветерок, толпа стала редеть и расходиться по домам. Майк подошел к прилавку. — Давай закругляться, малыш, — улыбнулся он, — На сегодня у них больше нет духу.

Я снял свой передник с деньгами и отдал его Майку. Он высыпал мелочь в мешок, даже не пересчитывая ее. Он нажал выключатель у колеса, и на площадке погасли все огни. В тусклом свете фонарей дощатого настила лицо у Майка было серым и усталым, после того как мы установили съемные двери и заперли их.

— Какой поганый день! — изнуренно воскликнул он.

— У меня там есть кофе, — сказал я. — Пойдем.

Улыбка медленно расползлась у него по лицу. — Отлично, Дэнни. Перед уходом можно и выпить чашку кофе.

Я поставил кофе на плиту, чтобы разогреть его, а Майк тем временем устало опустился в кресло. — Вот уже третий раз за эти две недели мне приходится звать тебя, — сказал он.

Я молча улыбнулся. Майк — хороший парень. Ему всегда охотно помогаешь, так как знаешь, что, когда надо, он тебе поможет.

Он немного возвысил голос. — Когда-нибудь я брошу своего братца к едрене фене! Как только рядом оказывается бутылка, он сразу же превращается в губку.

Я поставил чашки на стол и разлил в них кофе. Он был черным и дымился. Я добавил в него молока. — Вот, — сказал я, подавая Майку чашку, — попей, станет легче.

Он изучающе посмотрел на меня поверх чашки. — Хватит меня дурачить.

На этот раз кончено. Я знаю, я клялся уже много раз, но теперь все. — Он поднял чашку и отхлебнул кофе. — Скоро я найду себе парня, которому можно доверять, и он уволен.

Я молча пил кофе. Я уже много раз слышал эту историю, но Майк каждый раз брал своего брата назад. Я затянулся сигаретой и ощутил как дым остро защекотал мне ноздри.

Вдруг Майк резко хлопнул ладонью по столу. — Какой же я дурак! — воскликнул он. На лице у него было забавное выражение, когда он посмотрел на меня.

— Ну и что из этого? — спросил я.

— Я ищу себе человека, — быстро сказал он, — а он ведь прямо здесь у меня под носом.

— Он перегнулся через стол. — Не хочешь ли перейти ко мне, малыш?

Я удивленно посмотрел на него. Я и не думал об этом. Но соглашаться на это нельзя.

— Я бы не прочь, Майк, — поспешно ответил я, — но сейчас я не могу бросить Бена.

— Через две недели сезон закончится, Дэнни, — сказал он. — Сейчас я как-нибудь обойдусь. Я имею в виду потом, когда я поеду с колесом на зиму на юг. На то время у тебя есть какие-либо планы?

Я покачал головой. На зиму у меня нет никаких планов. Я даже не задумывался об этом. Но лето пролетело так быстро, что у меня и времени не было думать.

— Тогда поехали со мной, малыш, — настаивал Майк. — Мы закроемся здесь через неделю после Дня труда, отдохнем пару недель и успеем ко второму октября в Мемфис к открытию Палаточных представлений Петерсена.

— Заманчиво, — заколебался было я. Мне вдруг очень захотелось домой.

До сих пор все было почти так, как в любое предыдущее лето. И в конце его, я полагал, что вернусь домой. Но теперь все было иначе. Возвращаться мне было некуда.

— Майк понимающе усмехнулся. — Тебе там понравится, малыш, — сказал он. — По всему югу бабочки летают как мотыльки.

Все еще сомневаясь, я улыбнулся ему. Прежде чем решиться, поговорю-ка я с Сарой. Может быть, у нее другие планы. — Можно, я дам тебе знать через пару дней, Майк? — спросил я. — Мне нужно сначала кое-что выяснить.

Когда она приехала в следующий раз, я подождал, пока мы останемся одни, и только тогда заговорил. Она все время внимательно слушала, а когда я закончил, закурила.

— Значит, когда кончится лето, ты не вернешься домой? — спросила она.

Я удивленно посмотрел на нее. — А ты как думала? — спросил я. Она покачала головой.

— В общем-то я и не думала, — ответила она. — Я все же полагала, что это возможно.

— Даже если бы я и вернулся домой, и если отец еще пустит меня, как долго по-твоему Макси Филдзу понадобится выяснять, что я вернулся? — спросил я. — И тогда, сколько это продлится?

Она согласно кивнула. — Да, пожалуй, тебе нельзя возвращаться.

Наши глаза встретились. — А как насчет твоей девушки? — спросила она.

— Ты разве не сообщишь ей, что с тобой? Она, должно быть, страшно волнуется за тебя.

Странно, что она вспомнила об этом. К горлу у меня подкатил комок. — Тут уж ничего не поделаешь, — сдавленно ответил я. — Рисковать тем, что что-нибудь просочится, — нельзя.

Взгляд у нее стал отрешенным. — Ну тогда, пожалуй, можно ехать, — сказала она.

Я подошел к ней. — Ты вроде сердишься, — сказал я. — Что-нибудь не так?

Она не подняла головы. — Все так, — ответила она, качнув головой.

— Поезжай с Майком. Ты перебьешься. Тебе ведь никто не нужен.

Я положил ей руки на плечи, затем опустил их ей на грудь и обнял за талию.

— Мне нужна ты, Сара, — сказал я.

Она резко повернулась у меня в руках и вырвалась. — Тебе никто не нужен, Дэнни, — отрезала она. — Даже я. — Затем, не оглядываясь, она выскочила в дверь.

Я долго смотрел ей вслед, не понимая, что с ней случалось. И только на следующее утро я узнал у Бена в чем дело. Она уходит с работы у Макси Филдза, сказал он, и они уезжают вместе на запад, где собираются открыть небольшое дело.

Глава 6

Мы договорились с Майком встретиться в Мемфисе второго октября.

Пожали друг другу руки. Он, казалось, был доволен. — Ну теперь все мои планы устроены, — улыбаясь сказал он.

Сара тоже утрясла свои. Она велела Бону все упаковать и приготовить к отъезду в четверг после Дня труда. Она приедет на машине, заберет его, и они отправятся. У меня не было возможности спросить ее, говорила ли она об этом с Макси, но судя по тому, как она об этом рассказывала, я понял, что нет.

По той или иной причине мы не встречались с ней те несколько раз, что она приезжала на Айленд. Она вроде бы не хотела разговаривать со мной, и я не стал навязываться. Не было смысла вступать с ней в споры, и не успел я и глазом моргнуть, как сезон закончился.

Бен привез все из гостиницы обратно в будку, и к четвергу у него все было готово к отъезду. Он был взволнован и счастлив как дитя с огромным леденцом. Он не мог доедаться трех часов, когда она должна была приехать за ним.

— Жаль, что ты не едешь с нами, Дэнни, — говорил он в передней комнате будки, где сидел среди упакованных вещей. — Вначале Сара думала, что ты поедешь с нами. Мы огорчились, когда ты сказал ей, что поедешь с Майком.

И тут-то все вдруг сразу и прояснилось. Остолоп я эдакий! Она все время хотела пригласить меня поехать с ними, но, когда я заговорил с ней о Майке, она передумала. Наверное, она посчитала, что именно так я и хочу поступить.

На успел я ответить, как раздался стук в дверь. Я поспешно натянул штаны и застегнулся. Послышался голос Бена, направляющегося к двери. — Рановато, пожалуй, для Сары.

Я услышал, как открылась дверь, и по мне пробежал холодок. — Ронни здесь? — раздался голос Спита. Я хотел было бежать, но выйти можно было только через переднюю дверь, и я застыл у стены, напрягая слух.

Донесся смущенный голос Бена. — Ронни? Какая Ронни?

Ему ответил другой тяжелый голос. — Не морочь нам голову, приятель.

Ты знаешь, кого мы спрашиваем. Девушку Филдза.

В голосе Бена прозвучало облегчение. — Вы, должно быть, имеете в виду Сару, секретаршу г-на Филдза. Заходите и обождите. Она еще не пришла.

В будке послышались тяжелые шаги, и я прижался глазом к щели в двери.

В центре комнаты стояли Спит и Сборщик. Сборщик засмеялся. — Секретарша Филдза, — загоготал он. — Вот теперь как это называется!

Лицо Бена выразило недоумение. — Г-ну Филдзу что-нибудь понадобилось?

— спросил он. — Я знаю, что Сара не стала бы возражать, если бы понадобилось остаться на несколько деньков и помочь ему.

Сборщик посмотрел на него. — Почему, — спросил он Бена, — она уходит?

Бен кивнул. — Разве г-н Филдз не говорил вам?

Сборщик снова расхохотался. — Вот это номер для Макси. Он очень удивится, узнав, что его детка уходит от него.

Взгляд Бена стал настороженным. — Что вы сказали? — напряженно спросил он.

— Ты все слышал. — Голос у Сборщика был преднамеренно жестоким. — Еще ни одна шлюха не наставляла носа Макси Филдзу независимо от того, как много ей платят.

Бен завизжал как раненый зверь. — Она же мне сестра! — крикнул он и бросился на Сборщика.

Он исчез из моего поля зрения, затем я услышал резкий удар и глухой стук, когда Бен упал на пол. Он завопил. — Сара! Сара! Не заходи сюда!

Послышался звук нескольких ударов и приглушенная ругань, но Бен продолжал кричать. Я переместил взгляд вдоль щели и снова увидел их.

Сборщик стоял одним коленом на груди у Бена и хлестал его по лицу. — Заткнись, сукин сын! — шипел он на него.

Бен продолжал извиваться и визжать. Сборщик ухватил его за руку и злобно заломил ее назад. — Заткнись однорукий обрубок, — пригрозил он, — а то я выдерну тебе и другую!

Бен побледнел и остался молча лежать на полу, испуганно глядя на Сборщика. Я почувствовал, как в животе у меня поднимается тошнота. Никогда еще не видел я столько страха в глазах человека.

— Может лучше оттащить его в заднюю комнату? — послышался голос Спита. — Если эта шлюха увидит его, она может заорать.

Сборщик кивнул и поднялся на ноги, все еще удерживая за руку Бена.

— Вставай, — рыкнул он.

Бен неуклюже попытался встать, но не смог. Сборщик дернул его за руку, и Бен вскрикнул от боли. — Я не могу встать! У меня всего лишь одна нога!

Сборщик засмеялся. Он отпустил руку Бена и подняв его под мышки, как поднимают ребенка, поставил его на ноги. — Ну, парень, — грубо сказал он, — ты совсем развалина. — Он ткнул Бена в спину. Бен вскрикнул от боли и поковылял к моей двери.

Я стал отчаянно озираться. У двери стоял стальной стержень, которым я подпирал свое оконце в жаркие дни. Я схватил его и, взвесив в руке, спрятался за дверью.

Дверь открылась, спотыкаясь вошел Бен, за ним следовал Сборщик. Не оборачиваясь. Сборщик захлопнул дверь ногой, и пошел за Беном.

Я бесшумно шагнул за ним и взмахнул стержнем. Раздался глухой звук, и кровь брызнула из уха Сборщика там, где пришелся удар. Он тихо свалился на пол. Он так и не узнал, что его стукнуло.

— Я все думал, где ты, — хрипло прошептал Бен.

Я поднял глаза со Сборщика и встретился взглядом с Беном. — Я был здесь, — прошептал я, — но пришлось ждать подходящего момента. — Во рту у меня был дурной привкус.

Его устроило мое объяснение. Но его волновало нечто более серьезное.

— Ты слышал, что они говорили о Саре? — прошептал он.

Я кивнул.

— Это правда?

Я глянул на него. На лице у него была такая боль, какой не бывает от физического воздействия, она проистекала из сердца. Сара — его младшая сестренка. Он воспитывал ее в школьные годы после смерти родителей, а она заботилась о нем, когда он был искалечен. Я вдруг понял, что он поверит лишь тому, что скажу ему я. В силу многих причин он был вынужден поступить так, но более всего потому, что ему этого хотелось. Может быть, когда-нибудь он и узнает, что она наделала, но только не от меня.

Я покачал головой. — Нет, — уверенно сказал я. — Макси Филдз, конечно, жулик, но у него много и законных дел. Сара стала у него секретарем, а к тому времени, когда выяснилось, что он представляет собой на самом деле, и она захотела уйти, она уже знала слишком много, и он не захотел ее отпускать.

Боль слегка отступила на лице у Бена, но не вся. — Бедная девочка, — пробормотал он, — Чего только ей не пришлось пережить из-за меня. — Как ты с ней познакомился?

— Я поругался с этим мужиком и был ранен. Она спасла меня. — Только теперь впервые Бен спросил меня, что тогда случилось. До сих пор он довольствовался ее объяснением, что я упал с машины в ту ночь, когда она привезла меня сюда, чтобы работать у Бена. — Она честная девушка, — сказал я.

Он внимательно посмотрел мне в глаза, и я выдержал его взгляд.

Постепенно лицо у него расслабилось, и оставшаяся у него в глазах боль прошла. — А как быть с этим парнем в той комнате? — спросил он.

— Сейчас мы с ним уладим, — сказал я и нагнулся над Сборщиком. Он тяжело дышал. Я расстегнул ему пиджак и вытащил пистолет из кобуры под мышкой. Я выпрямятся и осторожно взвесил пистолет в руке. Не хотелось бы, чтобы произошел несчастный случай.

Бен уставился на пистолет. — Ну этим объясняется многое, — с удивлением произнес он. — Вот почему ей пришлось так спешно уезжать. Вот почему она не смогла ждать меня, пока я соберусь, и должна была прихватить меня уже при самом отъезде. Вот почему ей нужно было всегда бежать назад на работу. Она не хотела, чтобы я знал.

— Да, — кивнул я. — Так оно и есть.

До нас донесся шум автомобиля, остановившегося перед домом. Мы повернулись и посмотрели друг на друга. Я дал ему знак вернуться на койку и отступил за дверь. Мы оба затаились.

Я услышал, как открылась входная дверь. Спит произнес очень спокойным голосом: «Привет, детка. Макси послал нас за тобой сразу же, как обнаружил, что все твои вещи исчезли».

Послышалось, как она резко вздохнула. Затем завопила. — Бен! Что вы сделали с Беном?

Спит ответил встревоженным, но успокаивающим голосом. — С ним все в порядке, Ронни. Сборщик увел его в заднюю комнату, чтобы не было никаких недоразумений.

Раздались ее торопливые шаги, и дверь раскрылась. Она вошла в комнату. — Бен! Бен! — воскликнула она. — Ты цел?

Бен встал и улыбнулся ей. Спит прошел за ней в комнату. Я вышел из-за двери и приставил пистолет ему к спине.

— Стой спокойно, Спит, — медленно произнес я. — Я очень волнуюсь.

Мне еще не приходилось работать с такой штукой.

Тут надо сказать вот что. В течение этого лета Спит тоже повзрослел.

И поднабрался ума. Он не повернул головы. Он даже не шевельнулся, голос у него был осторожный, но в нем сквозило любопытство.

— Дэнни?

Я ткнул его пистолетом. — Иди к стене, Спит, — сказал я. — И уткнись в нее носом.

Он осторожно переступил через Сборщика. — Опять за старое, Дэнни, — спросил он, — Сначала деньги у Макси, а теперь его шлюху?

Я повернул пистолет в руке и двинул его по лицу. Он качнулся, и я пихнул его рукой. Он шмякнулся об стенку. Я снова ткнул его дулом в спину и вытащил у него из ножен нож.

— Макси это не понравится, Дэнни, — угрожающе сказал Спит. — Один раз ты отвертелся, но он но потерпит, чтобы его ребят снова калечили.

Я рассмеялся. — Его ребятам еще меньше нравится быть мертвыми, холодно ответил я. — Или у Макси есть прямой телефон и в преисполню?

Он заткнулся и стал у стены. Я слегка обернулся и посмотрел назад.

Бен обнимал Сару. Она отчаянно рыдала у него на груди. — Не плачь, сладкая, утешал он ее. — Тебе больше не придется работать у него.

Она вдруг перестала плакать и вопросительно посмотрела на меня. — Он все знает, Дэнни? — приглушенно от испуга спросила она. — Они, что...

— Я сказал эму, что за человек, у которого ты была секретарем, — перебил я ее. Я сказал ему, что он не хочет отпускать тебя потому, что ты слишком много знаешь о его делах.

— Теперь мне известно о нем все, Сара, — сказал Бен. — Почему ты мне раньше не сказала? Вместе мы что-нибудь придумали бы.

Она теперь посмотрела на меня с благодарностью. Я улыбнулся ей. Она снова повернулась к брату. — Я боялась его, Бен. Я не смела.

Бен успокоил ее. — Ну теперь нечего волноваться. Мы просто сдадим этих ребят в полицию и тронемся в путь.

Страх снова прозвучал у нее в голосе. — Нельзя этого делать, Бен!

Я поддержал ее. — Они лишь задержат вас, и вам так и не удастся уехать, — сказал я. — Вы лучше поезжайте, а я их сдам, когда вы уедете.

— Годится ли так? — замялся было Бен.

— Конечно, — поспешно заявил я. — Поторапливайтесь. Грузите вещи в машину.

Тут раздался приглушенный голос Спита у стены. — Я больше не могу так стоять, Дэнни. Можно мне повернуться?

— Конечно, — ответил я, потянувшись за мотком проволоки на полке.

— Через минуту.

Я связал ему руки за спиной и плотно стянул их, затем повернул его.

Глаза у него сверкали.

— Садись, Спит. Устраивайся поудобней, — сказал я, стукнув его в челюсть и повалив на койку.

Он сидел там попыхивая, но не говоря ни слова. Я посмотрел через плечо. Почти весь багаж Бена уже исчез. Оставалось одно небольшое место.

Бен подхватил его и в нерешительности посмотрел на меня. — Ты уверен, что у тебя все получится нормально, Дэнни?

— Я ухмыльнулся. — Все будет в порядке, Бен. Давайте, валяйте отсюда.

Он подошел ко мне и погладил меня по плечу. — Прощай, малыш, сказал он. — Спасибо тебе за все.

— Благодарю тебя, Бен, — ответил я. — Прощай.

Он повернулся и вышел из дверей как раз в тот момент, как вошла Сара.

Она подошла ко мне и посмотрела мне в глаза. В них была напряженность и любопытство.

— Так все-таки ты не хочешь поехать с нами? — спросила она, поджав губы.

Мне удалось улыбнуться. — Сейчас я не могу, — ответил я. — Я тут несколько занят.

Она попробовала было улыбнуться моей шутке, но у нее это не получилось. Она повернулась было уходить, затем глянула назад на меня. — Дэнни! — вскрикнула она и бросилась мне в объятья.

— Лучше уезжай, Сара, — трезво сказал я. — Таким образом все останется позади. И ничто тебе не будет напоминать о прошлом.

Она согласно кивнула и глянула вверх на меня. В глазах у нее стояли слезы. Она быстро поцеловала меня в щеку и пошла к двери. — Бывай, Дэнни.

Удачи тебе, — произнесла она и скрылась, так что я и не успел ответить.

Я повернулся к Спиту. Он наблюдал за мной. — Мы побывали везде, кроме этого места, Дэнни, — сказал он. — Но следовало бы догадаться. Ронни в ту ночь не было на месте. Теперь я припоминаю.

В нем появилось нечто необычное. Сначала я этого не заметил, но теперь понял. Он что-то сделал с губами. Губа у него больше не была раздвоенной, и он не брызгал теперь слюной во все стороны при разговоре.

Он увидел, что я заметил это. Глаза у него загорелись. — Я забыл поблагодарить тебя, Дэнни, но ты мне и не давал возможности. Когда ты стукнул меня той ночью, ты снова порвал мне губу. Доктору пришлось делать пластическую операцию, и при этом он заодно починил мне весь рот.

Я ухмыльнулся. — Не за что, Спит. — Я угрожающе поднял кулак. — Всегда к твоим услугам.

Он съежился на койке. — И что ты теперь будешь делать? — испуганно спросил он.

Я взяв еще кусок провода. — Ложись на пузо, — сказал я. — Сейчас увидишь.

Он неохотно растянулся на узкой койке. Я быстро перевязал ему лодыжки и пропустил провод сквозь руки, крепко связал. Я выпрямился и посмотрел вниз на него. В таком виде он продержится довольно долго.

Он тихо лежал там, а я склонился над Сборщиком. Кровь перестала сочиться у него из уха, и дышал он уже легче. Я приподнял ему веко и посмотрел а глаз. Он был мутным и тупым. Он тоже еще полежит.

Я собрал кое-что из своих вещичек и сложил их в небольшой купленный раньше чемоданчик, а Спит все время наблюдал за мной с койки.

— На этот раз тебе не удается отвертеться, Дэнни, — сказал он. Я вернулся к койке и посмотрел на него сверху вниз. В задумчивости я поднял пистолет и заметил, как страх заметался у него в глазах. — Откуда ты знаешь? — спросил я.

Он ничего не ответил, а просто смотрел на пистолет большими испуганными глазами. Немного спустя я улыбнулся и сунул его в карман. На лице у него появилось выражение облегченья.

— Мы, кажется, уже встречались в такой ситуации, — сказал я. — Вроде бы в мае, не так ли?

Он кивнул, не в силах ничего сказать от страха.

— Ты все так же любишь меня в сентябре, как это было в мае? — засмеялся я.

Он не ответил.

Я нагнулся над ним и хлопнул его ладонью по лицу. — Если ты только умен настолько, насколько я тебя считаю таковым. Спит, — сказал я, подхватив свой багаж и направляясь к двери, — то тебе следовало бы больше со мной не встречаться. — Я открыл дверь. — Ведь не всегда же тебе будет так улыбаться счастье. В голове ведь дырки не штопают так, как они заштопали тебе губу.

Я закрыл за собой дверь, прошел через переднюю комнату и вышел из домика. Навесил замок на дверь и плотно его защелкнул. Прошел по скату на настил, зашел в один из магазинов, где и оставил ключ для агента по аренде.

Маленькая седая женщина, работавшая в магазине вместе с мужем, взяла его у меня, — Уже уезжаешь, Дэнни? — спросила она, улыбаясь мне сквозь очки в стальной оправе. — Все в порядке?

— Конечно, г-жа Бернстайн, — с улыбкой ответил я. — Теперь все в порядке.

Глава 7

Автобус южного направления стоял на пароме, выходившем из дока, когда я посмотрел назад в окно на огни Нью-Йорка. Они бешено сверкали. Только что начался дождь.

Меня это устраивало. Именно так я себя и чувствовал. Что-то осталось позади. Не знаю что, но что бы это ни было, дождь смоет все, и все уже пропало. Когда-нибудь я вернусь. Может быть, тогда все будет по другому.

Я устроился поудобнее на сиденье и раскрыл утреннюю газету. И только тогда, когда мы уже катили по равнине в Нью-Джерси, в одной из бродвейских колонок я увидел такую заметку. Но даже увидев напечатанное черным по белому, я никак не мог поверить этому.

"СЭМ ГОТТКИН, король арендаторов и разнобытовиков, в прошлом претендент на звание чемпиона в полутяжелом весе под именем Сэмми Гордон, женился вчера на Мириам (Мими) Фишер, сестре Дэнни Фишера, чемпиона Главз.

После медового месяца на Бермудских островах они поселятся в шикарной квартире на улице Сентрал-парк-саут, которую он отремонтировал специально для невесты".

Рука у меня автоматически потянулась к кнопке звонка, чтобы остановить автобус. Пальцы мои помедлили на ней, и затем я убрал руку.

Возвращаться было ни к чему. Я ничего не смогу изменить.

Я медленно опустился назад на сиденье и снова перечитал эту заметку.

Меня охватило одиночество. Мими и Сэм. Интересно, как это случилось? Как они познакомились? И что стало с тем парнем, по которому она сходила с ума? Я устало закрыл глаза. Теперь это все уже не имело значения. Ничто из того, что произошло, не будет больше иметь значения. По крайней мере для меня. А что до них, то я исчез, как будто бы меня и вовсе там не бывало.

Дождь разрисовал татуировкой окно автобуса и притупил мои чувства. Я стал подремывать. Передо мной все время вспыхивали изображения Сэма и Мими. Но они никогда не появлялись вместе. Когда одно из них попадало в фокус, второе исчезало. Я заснул, так и не удержав их вместе достаточно долго, чтобы пожелать им счастья.

Меня там не было, когда... она сидела у трюмо и безудержно рыдала. Крупные слезы катились у нее по щекам, оставляя длинные фиолетовые следы от краски для ресниц. В руках она беспомощно сжимала платок, который то и дело прикладывала ко рту.

Отец нервно обернулся. — И чего она ревет? — спросил он мать. — Ведь это же ее свадьба. О чем теперь плакать?

Мать сердито посмотрела на него. Она взяла его за руку и вытолкала за дверь в небольшую часовню. — Иди, пообщайся с гостями, — твердо сказала она. — Когда придет время церемонии, у нее все будет в порядке.

Несмотря на протестующее выражение его лица, она закрыла дверь и щелкнула замком. У нее было спокойное и понимающее выражение лица, когда она ждала, пока пройдет приступ слез. Ей не пришлось долго ждать. Наконец Мими перестала плакать. Она сидела в своем кресле, маленькая и жалкая, и смотрела на платок, который нервно перебирали и комкали ее пальцы.

— Ты не любишь его, — спокойно сказала мать.

Мими вскинула голову. Глаза ее встретились со взглядом матери, и затем она опустила взор. — Я люблю его, — ответила она жалким и усталым голосом.

— Тебе совсем на обязательно выходить за него замуж, коль ты его не любишь, — продолжала мать так, как будто бы и не слышала того, что сказала Мими.

Глаза у Мими теперь стали спокойными. Не мигая, она смотрела на мать.

Голос у нее был спокоен и бесстрастен. — У меня теперь все в порядке, мать. Я просто вела себя как ребенок.

У матери было серьезное выражение на лице. — Ты, наверное, думаешь, что, раз ты выходишь замуж, то уже взрослая? Не забывай, что мне все-таки пришлось расписываться в твоем свидетельстве о браке в том, что я даю разрешение.

Мими повернулась и посмотрела в зеркало трюмо. У нее были красные глаза, и весь макияж был испорчен. Она быстро встала из кресла и прошла к раковине умывальника в углу.

Мать протянула руку и остановила ее. — Всю жизнь, Мириам, — тихо сказала она, — тебе придется жить с ним. Всю жизнь тебе придется быть с таким чувством. Всю...

— Мама! — отчаянный истерический тон ее голоса прервал слова матери.

— Не говори так! Теперь уже слишком поздно!

— Нет, еще не поздно, Мириам, — настаивала мать. — Еще можно изменить решение.

Мими покачала головой. На лице у нее появились решительные черты.

— Слишком поздно, мама, — твердо сказала она. — И было поздно уже тогда, когда я пошла к нему в первый раз, чтобы узнать, куда делся Дэнни. Что мне теперь делать? Вернуть ему деньги, которые он потратил на поиски Дэнни?

Вернуть ему пять тысяч долларов, которые он дал отцу взаймы на магазин?

Вернуть ему все платья, что он купил мне, и кольцо, и сказать: «Извините, это была ошибка»?

Боль в глазах матери стала глубже. — Уж лучше так, — тихо сказала она, — чем быть несчастной. Не допускай, чтобы мы с отцом поступили с тобой так, как поступили с Дэнни. — Глаза у нее стали наполняться слезами.

Мими обняла мать. — Не вини себя за то, что случилось, — быстро произнесла она. — Это все отец виноват.

— Нет, я все-таки могла остановить его, — настаивала мать. — Вот почему я сейчас разговариваю с тобой. Такой же ошибки я снова не допущу.

У Мими появилось решительное выражение на лице. — Здесь нет ошибки, мама, — твердо сказала она, как будто бы знала ответ на все. — Сэм любит меня. Если я и не люблю его так, как он любит меня, то со временем стерпится-слюбится. Он хороший, добрый и щедрый человек. Все будет хорошо.

Мама вопросительно посмотрела ей в лицо. Мими импульсивно наклонилась к ней и приложилась губами ко лбу матери. — Не беспокойся, мама, — мягко сказала она. — Я знаю, что делаю. Именно этого я и хочу.

Она села в постели, тело у ней было напряжено от страха. Она слышала, как он шумно чистит зубы в ванной. Внезапно шум бегущей воды прекратился.

Послышался щелчок выключателя, она быстро легла в темноту постели и свернулась клубочком.

Она слышала, как он в темноте обошел кровать со своей стороны, и почувствовала, как прогнулась кровать под его весом. Она тихонько лежала, тело у ней напряглось и похолодело, она чуть ли не стучала зубами.

Некоторое время было тихо, затем его рука медленно коснулась ее плеча. Она стиснула зубы. Раздался его шепот: «Мими».

Она заставила себя ответить: «Да, Сэм».

— Мими, повернись, — просящим тоном произнес он в темноте.

Низким, сдержанным голосом она ответила. — Пожалуйста, Сэм, не надо сегодня. Больно.

У него был мягкий и понимающий голос. — Мы не будем делать этого сегодня. Я просто хочу, чтобы ты положила голову мне на грудь. Я не хочу, чтобы ты боялась меня. Я люблю тебя, крошка.

Глаза у нее вдруг наполнялись слезами. Она быстро повернулась и положила голову ему на грудь. Она прошептала жалобным голосом:

— Правда, Сэм? Любишь ли ты меня после всего того, что я сделала тебе?

Она почувствовала его дыханье у себя на волосах.

— Конечно, детка. Ты ничего такого не сделала. Все хорошие девушки чувствуют себя так в первый раз. Она постепенно расслабилась в его объятьях, подняла к нему лицо и легонько поцеловала его в губы, совсем как маленькие девочки целуют отца. — Спасибо, Сэм, — благодарно прошептала она.

Некоторое время она помолчала, затем тихо проговорила. — Коли хочешь, Сэм, я попробую снова.

— Да ну, сладкая? — обрадовано и счастливо прозвучал его голос.

— Да, Сэм, — тихо ответила она.

Она крепко закрыла глаза и ощутила, как его руки стали гладить ей волосы. Губы его слегка прижались к ее щеке и переместились на шею. Так же делал и Джордж. Она сердито отогнала от себя эту мысль. И зачем ей понадобилось думать сейчас о нем? Это нечестно по отношению к Сэму. Он не ответственен за то, что было. Это ее вина. Ей этого хотелось с самого начала, когда они с Нелли пошли к нему.

Она с раскаяньем подняла руку я погладила его по щеке. У него было гладкое лицо. Он побрился перед самым сном. Губы его прижались к ее губам.

Они были теплыми и нежными. Она поцеловала его в ответ.

Она замерла в моментальном испуге, когда почувствовала его легкую прохладную руку у себя под ночной сорочкой. Прикосновение его было легким, успокаивающим, и постепенно она расслабилась, тело у ней обмякло и перестало противиться. Сердце его стучало рядом с его сердцем.

Ей стало тепло и щекотно. Она уже чувствовала себя как прежде... О чем она думает?.. Ей стало хорошо, и она была рада, что может так чувствовать себя сейчас.

Его губы остановились у ней на груди. Она была довольна. Руки ее держали его голову, когда она целовала его в лоб. Она зажмурилась и подумала о Джордже. Вот так бы оно и было с ним. С ним было бы легче. Она не боялась его так, как боялась... Он встревожено прошептал:

— Тебе хорошо, сладкая? — Она резко кивнула, не доверяя своему голосу.

Сэм спокойно лежал рядом с ней, поглаживая ей румяную щеку. В голосе у него сквозила тайная гордость, когда он прошептал ей: «Видишь, дорогая, а ты боялась».

Она спрятала лицо у него на груди. — Да, — прошептала она. Но в душе она знала, что лжет. Ей всегда придется лгать ему. Она будет вечно бояться. Ведь не его лицо возникло перед ней во время оргазма. — О, боже, — взмолилась она про себя, — неужели мне так и суждено прожить всю жизнь?

Вечно в страхе?

Ей ответил внутренний голос. Он был сочный и тяжелый, а слова были из венчальной церемонии. — Повторяй за мной, дитя мое. «Я, Мириам, беру тебя, Самуэла, в законные венчанные мужья, и буду жить с тобой в богатстве и бедности, в болезни и здравии, обещаю любить, почитать и лелеять до тех пор, пока не разлучит нас смерть».

Он спал, дыханье у него было глубоким и удовлетворенным. Она смотрела в темноте на его спокойное лицо. Теперь он был счастлив. Так-то оно и лучше.

Она отодвинулась назад на свою подушку и закрыла глаза. Она отправилась к нему, чтобы разыскать меня, а теперь ей придется до конца своих дней и ночей быть рядом о ним. Но он никогда не узнает о подлоге, ему этого знать не надо. Только она будет знать, что она обманула его и будет обманывать во все безумные мгновенья их совместной жизни.

Глава 8

Я стоял посреди опустевшей площадки под проливным дождем. Поднял воротник макинтоша, чтобы было поуютнее под защитой широкополой шляпы, и стал попыхивать сигаретой. Посмотрел вверх на небо. Дождь и не думал прекращаться. Я двинулся вперед по площадке. Мокрые стенки серо-бежевых палаток безрадостно хлопали на ветру.

Два года вот такой жизни. Много времени прошло. Я потратил изрядное количество времени на эти стены из брезента. Дни иногда бывали настолько жаркими, что, казалось, стоишь в печи в какой-то жуткой части ада, а ночи бывали так холодны, как будто костный мозг замерзает как лед на озере зимой.

Два года такой жизни. Толпы народа, толкающегося на площадке, глазеющего по сторонам со ртом, набитым сахарной ватой, сосисками и мороженым. Толпы с настороженными глазами, глядящими на тебя как на бродягу, стремящиеся купить твой товар и возмущающиеся тем, что ты его продаешь.

Два года вдали от дома без весточки о том, что там делается. Нелли.

Папа и мама. Мими. Сэм. Эти имена все еще причиняли боль. Как только я начинал считать, что уже привык к этому, тут снова возвращалось это чувство одиночества. Оно захоронено глубоко, но так и осталось в душе.

А теперь я почти дома. Почти, но не совсем. Филадельфия. Я могу сесть на поезд на вокзале Маркет-стрит и некоторое время спустя выйти на вокзале Пенн. В мыслях все очень просто. Всего лишь час десять езды до дома.

Но в мыслях все всегда очень просто. Когда не принимаешься что-либо делать, то никогда ничего не получается просто. Воспоминания о том, что произошло, нахлынули на меня. И снова я сержусь. Негодую по поводу вынужденной ссылки. Боюсь того, что будет, если мне суждено вернуться.

И все же мне хочется домой. Мне всегда хочется домой. Есть узы, связывающие меня с теми, кто находится там, даже если они и не хотят моего возвращенья. Узы, которые я не могу выразить словами, которые живут во мне эмоциями. Сегодня от всего этого меня отделяет лишь час десять минут.

Послезавтра, когда палатки снова двинутся на юг по своему ежегодному маршруту, до дому будет шесть часов езды, через неделю — двадцать часов, а через месяц — это будет путешествие в несколько дней, и я, возможно, так и не совершу его за всю свою жизнь.

Я снова посмотрел на небо. Дождевые тучи нависли низко и плотно, ветер бросал мне сырость в лицо, сигарета во рту у меня намокла. Дождь на этой площадке будет идти всю ночь.

Я роняю сигарету изо рта, и она шипит в луже у меня под ногами.

Слышно, как сердито шипит огонек, тщетно пытаясь перебороть воду. Думаю о том, что я подобен этой сигарете и борюсь за свою жизнь с быстро наваливающимся дождем. Я не могу дышать, воздух становится тяжелым у меня в легких. Мне надо домой. Надо. Надо. Мне надо снова увидеть Нелли. И маму, и Мими. И отца тоже, независимо от того, хочет он меня видеть или нет. Даже если я знаю, что не смогу там остаться, даже если я должен вернуться на площадку завтра. Другой раз, когда будет возможность съездить домой, может оказаться очень не скоро. Я уже устал от одиночества.

Когда я, откинув клапан, вошел в палатку, там шла непременная карточная игра. Игроки мельком глянули на меня, когда я хлопнул шляпой по штанине, отряхивая ее, и снова уткнулись в карты.

Обходя вокруг стола, я посмотрел на их лица, освещенные слабым светом лампады. Я остановился позади Майка, посмотрел на карты у него на руках и улыбнулся про себя. Он никогда не разбогатеет, пытаясь набрать три карты подряд.

— Дождь будет идти всю ночь, — сказал я, — Да уж, — рассеянно ответил Майк. Он сосредоточился на своих картах.

Над столом раздался голос банкомета. — Сколько?

Майк ответил глухим голосом. — Две.

Карты полетели через стол к нему. Он быстро подхватил их и стал рассматривать. Усмешка скривила ему губы. — Пас, — сказал он, бросая карты на стол и поворачиваясь, чтобы поглядеть на меня.

Все быстро раскрыли карты, и банкомет взял куш. — Сыграешь, Дэнни? — радушно предложил он.

— Нет, спасибо, — покачал я головой. — У вас и так уж достаточно моих денег. — Я посмотрел вниз на Майка. — Как насчет отгула? — спросил я.

Майк ухмыльнулся. — Достань-ка и мне дамочку, и тогда мы с тобой оба отгуляем эту ночь.

— Не сегодня, Майк. Я хочу скатать в Нью-Йорк. Сегодня уж ничего больше делать не будем.

Банкомет фыркнул. — Чего ты выпендриваешься, Дэнни? Лучше поостерегайся этих цыпочек из Филли. У каждой из них брат военный.

Глаза у Майка стали серьезными. — А зачем тебе туда ехать?

Я никогда ему особо не пробалтывался, но он был умный парень. Он, должно быть, догадался, что там случилось что-то неприятное. Но он никогда не задавал никаких вопросов, так что и теперь не получит никакого ответа.

— Отпуск, — спокойно ответил я, глядя ему в глаза.

Майк посмотрел на стол. Ему снова сдавали карты. Он взял, осторожно поворачивая их пальцами. Шесть. Девять. Семь. Восемь. Туз. Все чин чином.

Пальцы у него напряглись. Видно было, что он позабыл обо мне.

— Что скажешь, Майк? — подтолкнул я.

Он не отвел глаз со стола. — Ладно, — рассеянно ответил он. — Но возвращайся к одиннадцати утра. В газетах пишут, что погода развеется, и тогда будем убираться отсюда.

Дождь все еще стучал по окнам поезда, когда вошел проводник. Он тронул меня за плечо. — Ваш билет, пожалуйста. — Я молча подал ему билет.

— Паршивая ночь, — сказал он, покачав головой. Прокомпостировал билет и вернул мне его.

— Да уж, — ответил я, глядя ему вслед. Но в общем-то я не согласен с ним: ведь я еду домой. Я глянул на часы. До Нью-Йорка оставалось всего лишь пятьдесят пять минут.

Глава 9

Когда я поднимался по лестнице из метро, шел мелкий дождь, но толпа на Дилэнси-стрит была такой же как всегда. Дождь ей был не помеха, им больше некуда было идти. По Дилэнси-стрит всегда приятно гулять, разглядывать витрины магазинов и думать о том, что можно было бы купить, будь у тебя деньги.

Я закурил и стал ждать у светофора, когда можно будет перейти улицу.

Витрины магазинов не изменились, они всегда будут такими. У галантерейщиков все еще была распродажа, пирожное и хлеб в витрине Ратнера были точно такими же, как я их видел в последний раз; у лотка с сосисками на углу Эссекс было так же много народу.

Движение передо мной замерло, и я перешел улицу. Ничто не изменилось.

Те же попрошайки продавали карандаши, те же шлюхи оценивающе оглядывали толпу усталыми разочарованными глазами. Но изменился я. Я понял это, когда одна из них толкнула меня и что-то зашептала. Улыбаясь, я посмотрел ей вслед. Два года назад этого не случилось бы. Тогда я был просто пацан.

Я пошел дальше по улице в направлении «Пяти и десяти». Нелли, конечно, там, в этом я был уверен. Часы в витрине «Парамаунта» показывали без пяти девять. Еще пять минут, магазин станут закрывать, и она выйдет.

Вдруг мне очень захотелось видеть ее. Интересно, она тоже изменилась?

Может, она уже забыла меня, может быть, у нее уже другой парень. Для девушки ждать два года — это очень долго, особенно тогда, когда нет никаких вестей. А я так и не писал.

Я оказался у входа в магазин. Остановился и заглянул внутрь. Народу там было немного, но нервное волненье не давало мне переступить порог. А может она и не хочет видеть меня? Поколебавшись, я постоял там, затем вернулся обратно на угол.

Я стоял под уличным фонарем, где всегда поджидал ее. Не обращая внимания на дождь, я прислонился к столбу и курил сигарету. Если закрыть глаза и прислушаться к ночным звукам улицы, то будет так, как будто бы я никуда и не уезжал.

Огни в витрине магазина вдруг погасли, и я выпрямился. Бросил сигарету и стал наблюдать за входом в магазин. Теперь осталось всего несколько минут. Насколько минут. Я ощутил, как в висках у меня застучал пульс, во рту стало сухо. Из затемненного магазина, болтая, вышла группа девушек. Я жадно вглядывался в них, когда они, разговаривая, проходили мимо. Ее среди них не было, Я снова перевел взгляд на выход. Оттуда еще выходили девушки. Я нервно забарабанил пальцами по бедру. Среди них ее тоже не было. Я быстро глянул на часы. Почти пять минут десятого. Вскоре она должна выйти.

Я вытер лицо платком. Несмотря на холодок, сквозящий в воздухе, я вспотел. Я запихал платок в карман и снова стал смотреть на дверь Девушки все еще выходили. Я быстро оглядывал их лица и переводил взгляд дальше. Ее все не было среди них. Теперь они стали появляться реже, по две, по одной.

Они выходили на улицу, бросали быстрый взгляд на небо и торопливо направлялись домой.

Я снова посмотрел на часы. Уже почти двадцать минут. Во мне стало назревать разочарованье. Я уже повернулся было уходить. Глупо думать, что она все еще здесь. Так же глупо полагать, что два года ничего не значат. И все же я не могу уйти просто так. Я вернулся и подождал, пока магазин окончательно не опустеет.

В магазине гасили последние огни. Еще несколько минут, выйдет управляющий, и магазин закроют. Я достал из кармана сигарету и зажег спичку, но ветер задул ее еще до того, как я донес ее до рта. Я зажег другую, на этот раз сложив ладони коробочкой и повернувшись спиной к ветру. Послышались новые голоса девушек, и среди них я услышал еще один голос. Я замер и затаил дыханье. Это был ее голос. Я узнал его, — Спокойной ночи, Молли.

Я уставился на нее. Она стояла ко мне боком, разговаривая с девушкой, которая собиралась идти в другую сторону. Сигарета тлела у меня во рту пока я смотрел на нее. В тусклом свете уличного фонаря она как будто вовсе не изменилась. Тот же милый рот, нежная белая кожа, округлые щеки и те же большие карие глаза. А волосы, ни у кого больше нет таких волос, такие черные, что в отраженном свете они были чуть ли не синими. Я сделал шаг в ее сторону и остановился. Я боялся двигаться, боялся говорить, а лишь беспомощно стоял там и глядел на нее.

Та девушка ушла, и она стала раскрывать зонтик. Зонтик у ней был в красную клетку, она подняла его над головой и, следуя за ним взглядом вверх, увидела меня. Она машинально закончила раскрывать зонтик, а на лице у нее появилось изумленно-недоверчивое выражение. Она осторожно, неуверенно шагнула ко мне и остановилась.

— Дэнни? — сиплым шепотом спросила она.

Я смотрел ей в глаза, Губы у меня зашевелились в попытке заговорить, но слов не получилось. Сигарета вывалилась у меня изо рта, рассыпав искорки по одежде, и упала на землю.

— Дэнни! Дэнни! — кричала она, пробегая несколько футов, разделявшие нас. Забытый ею раскрытый зонтик лежал в дверях позади нее.

Она бросилась ко мне в объятья, целуя меня и плача, одновременно повторяя мое имя. Губы у нее были теплыми, затем похолодели и снова стали теплыми. Я чувствовал ее слезы у себя на щеках, а тело у нее дрожало под маленьким коротеньким пальтишком.

Когда я смотрел на нее, перед глазами у меня стоял туман, но вовсе не от дождя. Я на мгновенье закрыл глаза и произнес ее имя. — Нелли.

Она гладила меня по щеке, я наклонился и поцеловал ее. Наши губы слились и растопили все то время, которое разделяло нас. Все было так, как будто бы ничего и не произошло. Вот это-то и было главное: то, что мы вместе.

Глаза у нее блуждали у меня по лицу. — Дэнни, Дэнни, — сокрушенно прошептала она, — зачем ты это сделал? Ни словечка, ни весточки за все это время.

Я глупо смотрел на нее. Ответа во мне не было. Только теперь я осознал, как я был не прав в том, что наделал. Тогда я все-таки заговорил, хоть голос у меня был дрожащим и сиплым. — Я ничего не мог поделать, детка. Так уж вышло.

Она заплакала. Ее рыданья болезненно звучали у меня в ушах. — Мы пытались найти тебя, Дэнни. Мы так искали тебя. А ты как сквозь землю провалился. Я чуть не умерла.

Я крепко прижал ее к себе и провел губами ей по волосам. Только это я и помнил. Мягкие, чудесно пахнущие и приятные на ощупь. На меня сошло успокоение, которого я не испытывал очень давно.

Она уткнула лицо мне в грудь, и голос у нее стал приглушенным. — Такого я больше не выдержала бы, Дэнни.

Затем все сразу стало очень просто. Я понял, как оно должно быть, как ему следовало быть.

— Тебе и не придется, крошка. Отныне мы будем вместе. Всегда.

Она глянула на меня снизу вверх, а лицо у нее было бледным и доверчивым как у ребенка, — Честное слово, Дэнни?

И впервые за этот день я сумел улыбнуться. — Честное слово, Нелли, — ответил я. — Ты что, думаешь, я просто приехал в гости? — Теперь мне было все совершенно ясно. Уж если я чего-то захотел, то мне нужно все. Я и не думал, что уйду от Майка, когда стоял под дождем на площадке, а теперь я твердо знал это. Я увижусь с Майком и объясню ему все. Он поймет. Я вернулся домой насовсем.

— Отныне, Нелли, — нежно сказал я, — что бы я не делал, мы будем делать вместе.

Глава 10

В витрине была та же самая старая вывеска:

ЧАУ МЕЙН 30 ЦЕНТОВ ОТБИВНЫЕ СЬЮИ

Тот же старик-китаец усадил нас за столик и подал засиженное мухами меню.

Глаза у нее блестели и сияли. — Ты вспомнил?

Я улыбнулся ей.

Она протянула ко мне через стол руку.

— Мы были здесь в первый раз, помнишь? В тот первый день, когда мы познакомились.

Я взял ее за руку и повернул ладонью вверх. Я стал внимательно рассматривать ее, притворно сосредоточившись.

— Скоро в твою жизнь войдет высокий брюнет, — сказал я, подражая тяжелому голосу прорицателя.

Она рассмеялась и сжала мне руку.

— Не тот цвет волос. — Глаза у нее вдруг стали серьезными. — Дэнни.

Глядя на нее, я вдруг почувствовал, что смех затухает в ней. Она заглядывала мне прямо в душу.

— Да, Нелли.

— Неужели это не сон, — быстро сказала она. — Неужели я не у себя в постели, потому что утром я проснусь, у меня будут красные глаза, а сестра мне скажет, что я плакала во сне.

Я поднял ее руку и быстро поцеловал. — Вот тебе доказательство, что ты не спишь.

Глаза у нее смягчились. — Если я и сплю, то не хочу просыпаться. Хочу спать и видеть этот сон. — Голос у нее стал хриплым.

Теперь я сумел улыбнуться.

— Ты не спишь.

Она крепко схватила меня за руку.

— Я люблю тебя, Дэнни. Наверное, я полюбила тебя с первого взгляда. Когда ты сидел за стойкой с шоколадным коктейлем. — Глаза у нее снова стали серьезными. — Я так ни с кем и не гуляла. Все время, что тебя не было.

Я почувствовал себя очень виноватым. Я не мог смотреть ей в глаза.

— Да брось ты, — неуклюже произнес я.

Ее рука повернулась в моей.

— Честное слово, Дэнни, — настаивала она.

— Мама советовала мне, а я не стала. Я как-то знала, что ты вернешься. Я просто знала и все. Даже еще до того, как приходила эта девушка от Макси Филдза и сказала мне.

Я удивленно посмотрел на нее. — Девушка? — спросил я. — Какая девушка?

— Мисс Дорфман, — быстро ответила она. — Ты разве не помнишь ее?

Несколько дней спустя после Дня труда она зашла с братом к нам в магазин и сказала, что они разговаривали с тобой, что ты здоров, и передали мне твой привет. Очень мило с их стороны было так поступить, когда они были проездом в Нью-Йорке. Она сказала, что у тебя были неприятности с Филдзом, но ты вернешься, как только все уладится.

Мне вдруг стало легче. Сара молодец. Есть же все-таки порядочные люди. Она попыталась помочь мне. Может быть, если бы не Сара, то Нелли и не было бы здесь теперь. Так что кто-то по мне скучал, кто-то любил меня, кто-то меня ждал. Я не совсем один, Она серьезно посмотрела на меня. — Правда ли, что они говорят, Дэнни, — что ты брал деньги у Филдза, чтобы проиграть бой в тот вечер?

Я не ответил ей. Было нечто более важное. — Говорят? — спросил я.

Кто?

— Мими приходила ко мне, когда искала тебя. Это было примерно через неделю после того, как ты исчез. Мы с Зепом отвели ее к г-ну Готткину, и именно ему об этом говорил Филдз. Она не сводила глаз с моего лица. — Правда ли то, что они говорят, Дэнни?

Я медленно кивнул.

Она все еще держала меня за руку. В голосе у нее прозвучала боль. — Зачем ты это сделал, Дэнни? Почему ты не сказал мне?

— Мне не оставалось ничего другого, — тихо сказал я. — Мне нужны были деньги. Я хотел, чтобы отец купил на них магазин, а я и так был у Филдза на крючке. И тогда я не мог проиграть, даже если бы и захотел.

— Но ведь отец тебя выгнал в ту ночь. Мне говорила об этом Мими, — сказала она. — Почему ты не пришел ко мне и ничего не сказал!

Я молча смотрел на нее. Что бы я теперь не сказал, ничего не исправить. Я все испортил.

— Мне нужно было убраться, Филдз стал бы меня преследовать.

Она устало закрыла глаза. — Все это так ужасно, даже верится с трудом. Два года не знать, что с тобой, не знать, кому верить, чему верить.

У меня внутри все перевернулось от боли, выступившей у нее на лице. — Может, было бы лучше, если бы я вообще не возвращался, — горько сказал я.

— Тогда бы ты забыла обо мне, и все было бы в порядке.

Ее глаза снова смотрели мне в душу. — Не говори так, Дэнни, никогда больше не говори так. Мне все равно, что было, и что ты наделал, только не уходи.

Я крепко держал ее за руку, когда подошел официант и принял заказ. Я подумал, что именно так оно и должно быть. И так оно и было.

Я отодвинул от себя тарелку и поднес спичку к ее сигарете, затем прикурил сам. Она откинулась в кресле и выпустила дым изо рта.

— Ты похудел, — сказала она.

Я усмехнулся. — Не-а, — возразил я. — Сейчас я вешу на десять фунтов больше, чем два года назад.

Она задумалась. — Может быть и так, — согласилась она, — но выглядишь ты стройней. Лицо у тебя тогда было круглое, мальчишечье.

— Может это потому, что я больше не мальчик.

Она быстро наклонилась вперед. — Да, так оно и есть, — несколько удивленно сказала она. — Ты был мальчиком, когда уехал. Теперь ты уже взрослый.

— А разве так не должно быть? — спросил я. — Никто ведь не остается прежним навсегда. Ты тоже стала взрослой.

Она протянула руку и слегка коснулась пальцами моего лица. Они задержались на уголках рта, затем нежно прошли по кромке носа и по подбородку. — Да, ты изменился, — задумчиво произнесла она. — Рот у тебя стал тверже, подбородок крепче. Что сказали тебе домашние, когда увидели тебя?

Я постарался выдержать бесстрастное выражение на лице, чтобы скрыть боль вызванную ее вопросом. — Я их еще не видел, — ответил я.

— Не видел их? — удивилась она. — Почему, Дэнни?

— Да как-то не хочется, — прямо ответил я. — Вряд ли они хотят видеть меня после того, что случилось. После того, как они меня выбросили.

Она сжала мне руку. — В некотором роде ты все еще ребенок, Дэнни, — мягко сказала она. — Я полагаю, что им хочется тебя видеть.

— Да? — обиженно спросил я, и все же в душе обрадовался, что она это сказала.

— Я знаю, что Мими обрадовалась бы, — уверенно сказала она, — и твоя мама. — Она улыбнулась. — А ты знаешь, что Мими познакомилась с г-ном Готткиным, когда мы пошли туда, и они поженились? И что у Мими есть сынишка?

Еще сюрприз. — Я знаю, что они поженились, — поспешно сказал я. — Я читал об этом в газетах, но не знал о ребенке. Когда это было?

— В прошлом году, — сказала Нелли. — А теперь она ждет еще одного — Откуда ты столько знаешь о ней? — с любопытством спросил я.

— Мы перезваниваемся почти каждую неделю, — сказала она. — На тот случай, если вдруг появятся известия о тебе.

Я удивился этому. Некоторым образом мне это было приятно, это значит, что и Мими скучает по мне. — Я еле поверил, когда прочитал, что она вышла замуж за Сэма, — сказал я.

— Он очень добр к ней, — быстро сказала Нелли. — И многое сделал для твоей семьи. Он помог твоему отцу с работой.

Я глубоко вздохнул. Вот это-то меня и беспокоило. За последние несколько лет я пришел к убеждению, что моему отцу нужен помощник. Теперь, по крайней мере, Сэм проследит за тем, чтобы у него все было в порядке.

Интересно, что Сэм думает обо мне, сердится ли он за то, что я наделал?

Наверное, да, и винить его за это нельзя.

— Ты собираешься увидеться с ними? — спросила она. Я покачал головой. — Нет.

— Но, Дэнни, надо ведь, — быстро сказала она. — Ведь это все-таки твоя семья.

Я криво улыбнулся. — Вот так же говорил и отец.

— Ну и что? — спросила она. — Я знаю, что они не любят меня и что они думают обо мне, но на твоем месте я бы сходила повидаться с ними.

— Не пойду, — резко сказал я. — Я вернулся домой к тебе, а не к ним.

Глава 11

Мы стояли обнявшись в парадном, наши губы были прижаты друг к другу в неистовом жгучем порыве. Во время расставания у меня возникло чувство, не дававшее мне покоя. Вдруг она заплакала. Тихие, раздирающие душу рыданья сотрясали ее тело.

Я тихонько повернул ее лицо к себе. — В чем дело, сладкая? Она отчаянно обхватила мне руками шею, притянув мое лицо себе к щеке. — О, Дэнни, я так боюсь! Не хочу, чтобы ты снова уходил. Ведь ты не вернешься!

— Ну что ты, детка, — прошептал я, прижимая ее к себе и пытаясь урезонить ее. — На этот раз я не уезжаю. Просто прощаемся на ночь. Я вернусь.

Голос ее страдальчески прозвучал у меня в ушах. — Нет, Дэнни! Я знаю, что ты не вернешься!

Я почувствовал ее слезы у себя на щеке и поцеловал ее. — Не плачь Нелли, — попросил я. — Пожалуйста.

Голос у нее стал еще более испуганным и отчаянным, чем раньше. — Не уходи, Дэнни. Не покидай меня опять. Если ты уйдешь, я умру!

— Я не оставлю тебя, Нелли, — пообещал я. Я прижимал ее к себе до тех пор, пока приступ слез не утих.

Ее лицо прижалось к моей груди, и мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, что она говорит. — Если бы только было какое-нибудь место, куда можно было бы пойти, какое-либо место, где мы были бы вместе, чтобы я могла просто сидеть, смотреть на тебя и повторять про себя : «Он вернулся, вернулся!»

Она подняла голову и посмотрела на меня. В темноте глаза у нее были глубокими и сияющими. — Я не хочу идти домой, спать с сестрой, проснуться утром и обнаружить, что это был всего лишь сон. Я хочу пойти с тобой и держать тебя за руку так, чтобы ранний утренний свет не унес бы тебя от меня.

— Я вернусь утром, — тихо сказал я. — Я люблю тебя.

— Нет, не вернешься, — отчаянно возразила она. — Если я отпущу тебя сейчас, ты больше никогда не вернешься. Что-нибудь обязательно случится, и ты не вернешься. — Глаза у нее снова стали наполняться слезами. — Ты помнишь, что ты говорил? «Что бы не случилось, помни, я люблю тебя». А затем ты не вернулся. А я все помнила и помнила. — Слезы катились у нее по щекам. Она судорожно хваталась за меня. Голос у нее был тяжелым от боли, которая была мне неведома, — Я больше не могу так, Дэнни, не могу. На этот раз я умру. Я не отпущу тебя.

Я попробовал улыбнуться и обратить ее слова в шутку. — Но мы же не можем стоять в этом парадном всю ночь, сладкая.

Тогда найди место, где можно остаться, Дэнни, — сказала она, вдруг сверкнув глазами. — Найди такое место, где можно остановиться, где я могла бы сидеть, разговаривать и держать тебя за руку, пока не наступит утро, и я поверю, что это был не сон.

Когда мы вошли в вестибюль захудалой гостиницы, мне не понравилось выражение лица усталого портье. Оно не понравилось мне еще больше, когда я заполнил бланк регистрации: «Дэнни Фишер с женой», а он посмотрел на меня и произнес со слабой улыбкой. — Два доллара, пожалуйста, вперед.

Я положил деньги на прилавок и попросил ключи от номера. Чувствовал руку Нелли, стоявшей чуть позади меня и державшей меня за локоть.

Портье взял деньги и задержал их в руке. Он посмотрел на пол у моих ног. — Багажа нет? — спросил он.

— Вещей нет, — поспешно ответил я. — Мы не собирались ночевать сегодня в городе.

В глазах портье появился понимающий взгляд. — Извините, сэр, — вежливо сказал он невежливым тоном, — но в этом случае номер будет стоить пять долларов. Таковы, знаете ли, правила в гостинице.

Я подавил в себе желание стукнуть его. Не потому, что он обдирал меня на три доллара, которых менеджер гостиницы так и не увидит, а из-за выражения его глаз. Он, должно быть, прочитал у меня на лице мои чувства, и стал смотреть на прилавок. Бросив моментальный взгляд на Нелли, я положил три доллара рядом с кассой.

Портье взял деньги. — Благодарю вас, сэр, — сказал он, подавая мне ключ через прилавок. — Комната 402, сэр. В конце вестибюля садитесь в лифт и подымайтесь на четвертый этаж. Там найдете, вторая дверь от лифта.

Я запер дверь и повернулся. В смущеньи мы молча стали рассматривать номер. Это была небольшая комната, в одном из углов против двери в чулан стоял умывальник. Рядом с ним небольшое трюмо с зеркалом ему в тон. У противоположной стены стояла небольшая двуспальная кровать. У кровати стояло кресло, а перед узким окном была кожаная кушетка с двумя подушками.

Я неуклюже обошел вокруг кожаного кресла и выглянул в окно. — Все еще идет дождь, — сказал я.

— Да, тихо, — согласилась она, как бы опасаясь, что нас услышат за тонкими стенами. Она нервно наблюдала за мной.

Я снял шляпу и макинтош. — Я лягу здесь на кушетке, — сказал я, направляясь к чулану. — Ложись в постель и попробуй уснуть. Уж скоро утро.

Я повесил шляпу и макинтош в чулане. Бистро стянул галстук и повесил его на вешалку. Когда я вернулся в комнату, она все еще стояла там же и смотрела на меня. Пальто все еще было на ней. Я улыбнулся ей. — Не бойся.

— Я уже не боюсь, — тихо ответила она. Она пересекла комнату и остановилась передо мной. — Теперь я ничего не боюсь, раз ты со мной.

Я легонько поцеловал ее в лоб. — Тогда снимай пальто и ложись. Тебе надо отдохнуть.

Она молча повесила пальто в чулане, а я сел в кресло и скинул ботинки. Откинулся назад на кушетке, положил ноги на подлокотник кресла и стал смотреть на нее. Смешная она девчонка: боится, что я уйду, и боится оставаться со мной в одной комнате, — Удобно? — спросила она, проходя мимо кушетки.

Я кивнул. — Ага.

Ее шаги послышались позади меня. Раздался слабый щелчок, и комната погрузилась в темноту. Пружина кровати запротестовала под ее весом, и затем в комнате было слышно только наше дыханье.

Я заложил руки за голову и попытался устроиться поудобнее на небольшой кушетке. Ноги, вытянутые на подлокотник кресла, стали ныть. Я попробовал тихонько сдвинуть их, но штанина брюк заскрипела по коже.

Я почти вздрогнул от ее голоса. — Дэнни.

— Да, — спокойно ответил я.

— Ты спишь?

— Не-а.

— Не спится?

Я снова сменил позу. — Сейчас усну.

Некоторое время было тихо, затем в комнате снова раздался ее голос.

Она говорила очень тихо, так что я еле расслышал. — Дэнни, ты что-то забыл.

— Что?

— Ты не поцеловал меня на ночь, — жалобно прошептала она.

Я стал на колени у постели. Зашуршала простынь, когда она села навстречу мне. Прикосновение ее губ было мягким и теплым. Она крепко обняла меня за шею, а сладостное тепло ее тела дошло до меня в ночи.

Я еще крепче обнял ее, и сердце ее застучало у моей груди. Я нащупал рукой небольшую холодную пряжку лифчика и сжал ее пальцами. Я ощутил, как лифчик вдруг обмяк у меня в руках, а ее груди освободились. Я быстро нагнул голову и прижался к ним губами.

Она крепко держала меня за голову, а ее голос тихо прошептал мне в ухо. — Держи меня, Дэнни, держи. Не отпускай никогда, У меня запершило в горле. — Никогда не отпущу, дорогая.

Она удивленно сказала: " Мне нравится, когда ты трогаешь меня, Дэнни.

Мне нравится, когда ты рядом со мной. От твоей близости я наполняюсь сладкой болью".

Я поднял голову, чтобы посмотреть на нее в темноте. Во мне тоже была эта безутешная боль, желание, которого я не испытывал раньше, порыв чувств во мне был сильнее, чем все физические позывы. Такого я не испытывал никогда. Я попробовал было заговорить, сказать ей, что люблю, но не смог.

Голос мой пропал в мышечной судороге горла.

Пальцы ее ощупывали мне в темноте лицо. — Дэнни, у тебя щеки...

Дэнни, да ты ведь плачешь!

Эти слезы как бы развязали жилы, стянувшие мне узлом горло. — Да, плачу, — почти с вызовом ответил я.

Я услышал, как она глубоко вздохнула, затем еще крепче обняла меня за шею и притянула мне голову на свою подушку. Губами она легонько прикоснулась к моим векам. Голос у нее был очень тихим, и в нем было такое тепло и сочувствие, какого я еще никогда в жизни не испытывал по отношению к себе. — Не плачь, дорогой, не плачь, — прошептала она. — Я не вынесу, если ты не будешь счастлив.

Глава 12

Солнце, струившееся в окно, попало мне в глаза. Я повернулся в постели, чтобы укрыться от него, при этом вытянутой рукой задел за что-то мягкое. Я сразу открыл глаза.

Она лежала на боку, оперев голову на руку и не сводя с меня глаз. Она улыбалась.

Я недоверчиво глянул на нее, затем губы у меня расползлись в такой же улыбке. Мне вспомнилась ночь, и невероятная волна тепла прокатилась у меня по телу. — Уже утро, — сказал я.

Она кивнула, а волосы посыпались у нее по руке, обрамляя ее округлое плечо черно-синей мягкостью. Она посмотрела в окно, затем перевела взгляд на меня. — Уже утро, — торжественно подтвердила она — Утром ты еще прекрасней, — сказал я.

Она покраснела. — А ты красивый, когда спишь, — тихо ответила она. — Я наблюдала за тобой. Во сне ты совсем как мальчик.

Притворившись сердитым, я сел в постели, и простыня упала, обнажив меня до пояса. — Ты хочешь сказать, что, бодрствуя, я выгляжу хуже? — обиженно спросил я.

Она рассмеялась и провела пальцами мне по ребрам. — Худющий, — сказала она. — У тебя все ребра торчат. Придется тебя откармливать Я схватил ее за плечи и приблизил ее лицо к своему. — Можешь начинать прямо сейчас, — сказал я, целуя ее. — М-м-м. Я так голоден, что готов тебя съесть.

Она обхватила мне лицо ладонями. — Дэнни, — тихо спросила она, заглядывая мне в глаза, — ты любишь меня?

Я быстро повернул голову и ущипнул ей руку губами. — Конечно, я люблю тебя, — смеясь ответил я.

Она повернула мое лицо к себе. Глаза у нее были очень серьезными. — Дэнни, — резко сказала она, — скажи серьезно. Так, как ты говорил вчера.

Я перестал смеяться. — Я люблю тебя, Нелли, — трезво сказал я. Она закрыла глаза, — Повтори, Дэнни, — прошептала она. — Мне нравится, когда ты говоришь это.

Я опустил губы ей на горло. Они медленно переместились на плечо, а лицом я сдвинул простыню, прикрывавшую ее тело. Я легонько накрыл ей груди руками, затем прижался к ним лицом. — Я люблю тебя, Нелли, — прошептал я.

Она медленно вздохнула, дыханье тихо сорвалось у нее с губ, а глаза у нее были по-прежнему закрыты. Я чувствовал, как ее тело вздрагивает при моем прикосновенье, стремясь прижаться ко мне поплотнее. Голос у нее стал сочным, исполненным счастья. — Я хочу тебя, Дэнни. Боже мой, я никогда не смогу насытиться тобой.

Когда мы проходили мимо раскрытых дверей церкви, она вдруг остановилась и посмотрела на меня. — Дэнни, давай зайдем.

Я посмотрел на церковь, потом вопросительно глянул на нее. Глаза ее умоляли меня. — Хорошо, — сказал я.

Она взяла меня за руку, и я последовал за ней в церковь. В полумраке она повернулась ко мне, и голос у нее задрожал. — Дэнни, ты не сердишься на меня?

Я ободряюще сжал ей руку. — За что?

Благодарная улыбка мелькнула у нее на губах. — Я бы чувствовала себя не правой, если бы сначала не зашла сюда.

Я видел, как она прошла по проходу и стала на колени перед алтарем.

Она сложила перед собой руки и, закрыв глаза, склонила голову. Она оставалась в таком положении некоторое время, затем поднялась и вернулась ко мне. На лице у нее была сияющая улыбка.

Я протянул ей руку, и она взяла ее. Мы медленно вышли из церкви и спустились по ступеням на улицу. Молча шли некоторое время, затем она повернулась и посмотрела на меня.

— Теперь мне лучше, — робко призналась она.

— Я рад, — ответил я.

— Мне, мне просто надо было зайти, Дэнни, — объяснила она. — Так у меня спокойней на душе.

Я свистнул, и перед нами остановилось такси. — Хорошо, — отчетливо произнес я. — Я бы не хотел иметь такую невесту, которая чувствовала бы себя не правой.

Я открыл дверцу и помог ей войти, затем сел рядом с ней. Шофер обернулся и вопросительно посмотрел на меня. — В мэрию, пожалуйста, — приказал я.

В небольшом зале ожидания у дверей с черной надписью по матовому стеклу «РЕГИСТРАЦИЯ БРАКА» было несколько других пар. Все они так же как и мы волновались.

Я снова глянул на часы. Десять. Пора уж и открывать. Я улыбнулся Нелли. Во всяком случае, тут было не так уж плохо по сравнению с тем местом, где мы брали бланки. Наверное, это было потому, что нам пришлось отвечать на массу вопросов. Но мы немного поднаврали и получили бланк даже проще, чем предполагали.

Дверь открылась, и все в комнате вздрогнули. Седовласая женщина с тонкими губами вошла в комнату и важно осмотрелась вокруг. Она посмотрела в список у себя в руке и снова огляделась. — Г-н Фишер и мисс Петито, заходите, пожалуйста, — объявила она.

Я встал и, протянув руку, повернулся к Нелли. Глаза всех присутствующих пар обратились на нас. Рука у Нелли дрожала. Я ободряюще сжал ее. Женщина кивнула, и мы последовали за ней.

Она закрыла за нами дверь и повела нас к помосту.

— Заявление у вас с собой, молодой человек? — спросила она будничным голосом.

— Да, мэм, — быстро ответил я, подавая его.

Она бегло просмотрела его. Через другую дверь в комнату вошел какой-то мужчина и тоже взошел на помост. Не говоря ни слова она подала ему заявление.

Он посмотрел на него сверху вниз. — Не волнуйтесь, — он слегка улыбнулся собственной шутке, — через минуту все закончится.

Мы оба попробовали было улыбнуться вместе с ним, но вряд ли у нас это получилось. Слишком уж мы волновались.

— Свидетелей привели? — спросил он. Я покачал головой и почувствовал, как у меня вспыхнуло лицо. Он снова улыбнулся. — Ну да ладно, — и повернулся к женщине. — Мисс Шварц, пригласите г-на Симпсона сюда на минутку.

— Да, г-н Кайл, — седовласая женщина вышла из дверей. Г-н Кайл посмотрел на заявление у себя в руке. — Вы Дэниел Фишер? — спросил он меня.

— Да, сэр.

— Возраст? — спросил он.

— Двадцать три, — поспешно ответил я в надежде, что он не подвергнет сомненью мои слова. — Как тут и записано.

Он подозрительно глянул на меня. — Читать я умею, — отчетливо произнес он и посмотрел на Нелли. — Элеанора Петито?

Она молча кивнула, и он продолжил читать заявление. Дверь снова открылась, и он поднял голову. Вернулась седовласая женщина с небольшим похожим на птицу человеком в однобортном костюме.

Г-н Кайл, улыбаясь, посмотрел на нас. — Ну теперь можно начинать, сказал он, подвинув нам бумагу. — Подпишите, пожалуйста, вот здесь.

Неровным мелким подчерком Нелли расписалась первой. После этого настала моя очередь, затем подписался свидетель и, наконец, г-н Кайл. Он промокнул чернила на своей подписи и с важностью посмотрел на нас.

— Возьмитесь, пожалуйста, за руки, — проинструктировал он нас. Нелли вложила свою руку в мои. Теперь она больше не дрожала. Я почувствовал, как у меня на лбу выступили мелкие капельки пота.

Я был рад, что церемония прошла быстро. Казалось, она закончилась, едва начавшись. Я запомнил лишь последние несколько слов. Вряд ли все это заняло больше двух минут.

— Берете ли вы, Элеанора Петито, этого мужчину, Дэниела Фишера, себе в законные мужья?

Она не сводила с меня глаз. — Да, — торжественно ответила она приглушенным голосом.

Он повернулся ко мне. — А вы, Дэниел Фишер, берете ли вы эту женщину себе в законные жены?

Я смотрел на нее. Глаза у нее были мягкими и светящимися, в углах их собирались слезы.

— Д-да, — хрипло заикнулся я.

— Тогда властью, данной мне городом Нью-Йорком, я провозглашаю вас мужем и женой. — Голос его сухо прозвучал у меня в ушах. — Можете поцеловать невесту, молодой человек, и заплатите на выходе клерку два доллара.

Мы неуклюже поцеловались, повернулись и заторопились к дверям. Еще более сухим, чем во время церемонии голосом, он окликнул нас. Мы испуганно обернулись.

Он улыбался и протягивал нам лист бумаги. — Как вы считаете, не следует ли вам взять с собой свидетельство о браке? — спросил он.

Я ощутил, как у меня вспыхнуло лицо, когда я возвращался и брал свидетельство из его протянутой руки. — Благодарю вас, сэр, — быстро произнес я. Я поспешил назад к Нелли, и мы вышли из дверей.

Пары, оставшиеся в зале ожидания, смотрели на нас. Некоторые из них улыбались. Мы улыбнулись им в ответ и почти выбежали из здания.

Мы остановились на ступенях мэрии и посмотрели друг на друга. Мир был таким же, каким мы оставили его несколько минут назад, но теперь он изменился. Мы поженились.

Нелли взяла меня под руку. — Сначала пойдем и скажем моим, — гордо произнесла она.

— Хорошо, — ответил я.

— Затем пойдем и скажем твоим, — добавила она.

Я удивленно посмотрел на нее. — Зачем? Это их не касается. К тому же им совершенно все равно.

В глазах у нее появилось решительное выражение. — А мне не все равно.

И я хочу, чтобы они знали.

— Но им же до нас нет дела. И мне совсем не обязательно говорить им что-либо, — возразил я.

Улыбаясь, она сжала мне руку. — Послушай, Дэнни Фишер, ведь мы не будем начинать нашу совместную жизнь со ссоры, правда?

Я улыбнулся. Лицо у нее было румяным, глаза счастливые и сияющие. — Н-нет, — ответил я.

— Ну тогда скажем им, — решительно сказала она, спускаясь по ступеням, — Хорошо, тогда скажем, — согласился я, шагая рядом с ней. — Я даже готов пойти на радио и объявить всему миру, если ты этого хочешь.

Она счастливо рассмеялась и посмотрела вверх на меня. — Послушай, а ведь это недурная мысль, а?

Глава 13

Швейцар вытянул руку и остановил нас с вопросительным взглядом на лице.

— Квартира г-на Готткина, пожалуйста, — сказал я. Он вежливо наклонил голову. — У г-на Гордона квартира 210. Это на двадцать первом этаже.

Мы прошли мимо него в лифт, и дверь закрылась. Лифтер с непроницаемым лицом стоял спиной к нам. Я посмотрел на Нелли. — Что это еще за Гордон? — прошептал я.

— В прошлом году он официально сменил фамилию, — ответила она.

Я кивнул. Все логично. Наверное, он посчитал, что Готткин вполне годится для Бруклина, но в этих фешенебельных апартаментах на Сентрал-парк-саут больше подходит Гордон.

Я посмотрел на часы. Было несколько минут десятого. После того, как мы ушли от Неллиной семьи, мы сходили пообедать и затем отправились к моим родителям. Теперь они жили в хорошем месте на Вашингтон-хайтс, но все же это не шло ни в какое сравнение с тем, что было здесь. Швейцар там нам сказал, что по вечерам в пятницу они обычно ужинают у дочери, и нам снова пришлось вернуться в центр.

Интересно, как они теперь живут? Меня охватило легкое беспокойство. У Нелли в семье оказалось не так уж плохо.

Дверь открыл отец Нелли. На его смуглом лице было сердитое выражение.

С губ у него сорвался поток итальянских слов, и в середине она прервала его несколькими словами на том же языке.

Внезапно он запнулся и посмотрел на меня. Трудно было понять, что он думает, так как лицо у него все еще было красным от гнева. Затем он молча отступил в сторону и пропустил нас в квартиру.

Мать Нелли набросилась на нас с громкими воплями. Она обхватила Нелли руками и разразилась слезами. Я неловко стоял у дверей и смотрел на них.

Нелли тоже расплакалась. Мы же с ее отцом стояли и беспомощно смотрели друг на друга.

Вдруг из соседней комнаты раздался крик — Дэнни! — Ко мне бежал Зеп с протянутой рукой и широкой улыбкой на лице. Я ухватился за нее, а он пошлепал меня по плечу. Затем в комнате появилась сестренка Нелли и тоже заплакала. Немного погодя все начало успокаиваться отец неохотно вынес бутылку вина, и все они выпили за наше здоровье.

К тому времени, как бутылка опустела, мы все уже были в довольно хороших отношениях. Нельзя сказать, что они были чрезвычайно довольны тем, что мы сделали, но они смирились с этим и старались представить все в наилучшем виде. Мама Петито даже помогла Нелли упаковать ее немногочисленные пожитки с тем, чтобы мы могли вернуться в гостиницу, и хотела, чтобы мы остались к ужину. Мы отнекались, сказав, что нам нужно ехать на другой конец города к моим родителям, потому что мы еще с ними не виделись.

Лифт остановился, и двери раскрылись. Лифтер высунул голову и сказал «Четвертая дверь через холл».

Под звонком на небольшой табличке было написано «Сэм Гордон». Я нажал звонок и где-то в глубине квартиры послышался звук колокольчика. — Шикарно, — прошептал я, глядя на Нелли.

В пустом свете вестибюля она казалась бледной. Она молча кивнула и стала ждать, когда откроют дверь. Я взял ее за руку. Ладони у нее были влажными.

Дверь открылась, и к нам вышла цветная женщина в форме горничной.

— Г-жа Готт... э, г-жа Гордон дома? — спросил я. Негритянка безучастно посмотрела на меня. — О ком доложить, сэр? — спросила она низким приятным голосом.

— Ее брат, — сказал я.

Глаза у служанки слегка расширились, и она отступила в сторону.

Не подождете ли здесь минутку, — попросила она.

Мы стояли в фойе и оглядывались по сторонам, пока служанка ходила в апартаменты. Там слышалось тихое бормотанье в другой комнате. Вдруг наступила тишина, и мы услышали голос служанки.

— К вам молодой человек с дамой, г-жа Гордон.

Я узнал голос Мими. — Они представились? — как-то удивленно спросила она.

Горничная ответила ровным голосом. — Да, мэм. Он говорит, что он ваш брат и...

Она так и не закончила фразу. — Это Дэнни! — взвизгнула Мими. — Дэнни! — И вот она уже стоит в фойе и смотрит на нас.

Мы постояли так мгновенье. С первого взгляда мне показалось, что она не изменилась, но затем, когда мы сблизились, стало очевидно, что это не так. Глаза у нее стали темнее, и под ними были легкие синеватые круги, как будто бы она не выспалась. Не знаю, может быть это потому, что она снова была беременна и живот у нее торчал вперед, а по углам рта у нее появились небольшие морщинки, которых я раньше не замечал.

Затем она притянула мне голову вниз и стала целовать. — Дэнни, прошептала она. Я так рада тебя видеть. — В углах глаз у нее стояли слезы.

Я улыбнулся ей. Я тоже был рад видеть ее. Странно, но я даже и не знал, как соскучился по ней. Когда я жил дома, мы все время дрались, но теперь все это забылось.

Она взволнованно схватила меня за руку и потащила в другую комнату. — Здесь папа и мама, — сказала она.

Я отчаянно оглянулся через плечо на Нелли. Она слегка улыбнулась и кивнула, она пойдет за нами. Я позволил им ввести себя в другую комнату.

Мы остановились на ступеньках, ведущих в гостиную. Мать с отцом сидели на диване спиной к нам, но теперь они слегка повернулись и глядели на нас. Мать прижала одну руку к груди, а глаза у нее были полузакрыты. У отца на лице было скупое, осторожное удивление, подчеркнутое длинной неподвижной сигарой в губах. Сэм стоял к ним лицом, опираясь на большой декоративный камин. Глаза у него удивленно светились.

Мими провела меня вокруг дивана и отпустила мою руку перед матерью.

Она смотрела мне в глаза, стараясь прочитать в них все то, что произошло со мной со времени нашей последней встречи.

— Здравствуй, мама, — тихо сказал я.

Рука ее коснулась груди моего пиджака, опустилась по рукаву и нащупала мою руку. Глаза у нее поплыли. Она притянула меня к себе, прижавшись губами к моим рукам. — Русачок мой, — разбито прошептала она, — детка моя.

Я стоял и смотрел на ее согбенную голову. Волосы у нее теперь были совсем седые. Это и был тот миг, которого я так боялся. Я не боялся того, как они меня примут, все дело в том, как я буду себя чувствовать по отношению к ним. Как будто бы я наблюдал за всем этим из кресла в кино. Я как бы и не участвовал в происходящем. Это совсем другой парень по имени Дэнни Фишер, он уехал два года назад и по существу так и не вернулся.

Именно это и произошло. Годы и одиночество вогнали между нами клин, который не может выбить никакой наплыв чувств ни с той, ни с другой стороны. Меня охватила невольная скорбь.

Мы утратили нечто большее, близость, которую нам больше не испытать!

— Прости, мама, произнес я. Но никто толком и не понял, за что.

Я выпрямился и посмотрел на отца. Он отошел в дальний угол комнаты и, стоя у стены, глядел на меня оттуда. В глазах у него было испуганное выражение одиночества. Я медленно высвободил руку и подошел к нему. Кроме моих шагов в комнате слышались лишь всхлипывания матери. Я протянул отцу руку. — Здравствуй, папа.

Глаза у него было дернулись, затем он взял мою руку. — Здравствуй, Дэнни. — Голос у него был сдержанным, но подрагивал.

— Как ты живешь, папа? — спросил я.

— Хорошо, Дэнни, — кратко ответил он.

На этом слова наши иссякли, и в комнате установилась определенная напряженность. Я кивнул Сэму. Он кивнул в ответ, но ничего не сказал.

Остальные молча смотрели на меня.

Во мне стала нарастать досада. Вот так я примерно себе его и представлял. По существу не было никакой разницы, вернулся я или нет. Я почувствовал непрошеную горечь у себя в голосе.

— Прошло два года, — сказал я, медленно переводя взгляд с одного лица на другое, — и никто из вас не хочет спросить, что я делал эти годы?

Как я себя чувствую?

Мама все еще тихо плакала, но никто не ответил. Я медленно повернулся к отцу и холодно посмотрел на него. — И ты не хочешь спросить? Или это совсем неважно?

Отец не ответил.

Ко мне подошла Мими, она взяла меня за руку и мягко сказала. — Конечно важно. Мы просто все так удивлены, что и не знаем, что сказать.

Я все еще смотрел на отца и почувствовал, как меня охватило ледяное спокойствие.

Я был прав: между нами что-то исчезло в ту ночь, когда передо мной закрылась дверь. Оно пропало, и все, что могли бы вернуть эти годы, так и не вернулось. Мне и хотелось, и не хотелось встречаться с ними. А теперь это было вроде бы и неважно, только я стоял среди них, чувствуя себя чужим.

Мими попробовала увести меня от отца. — Пойдем, — говорила она, садись и расскажи нам, чем ты занимался. Мы все так скучали по тебе.

Я посмотрел на нее через комнату. Забытая всеми, у входа стояла Нелли и смотрела на нас широко раскрытыми, наполненными болью глазами. И я каким-то образом понял, что она переживает не свою боль, а мою. Я медленно улыбнулся ей и посмотрел вниз на Мими. — Остаться я не могу, — мягко сказал я. Я не хотел обижать ее, ведь она по крайней мере пыталась что-то сделать для меня. — Мне нужно идти. У меня дела.

— Но не сейчас же, Дэнни, — запротестовала она. На глаза у Мими снова навернулись слезы. — Ты только вернулся.

Я перевел взгляд через комнату на Нелли. — Я не вернулся, — спокойно сказал я, — все-таки нет. Я только попробовал.

— Но, Дэнни... — заплакала Мими мне в плечо. Я понял ее чувства, понял, о чем она плачет, но все было бесполезно. Это было нечто такое, что не может вернуться вновь.

Я обнял ее за вздрагивающие плечи и пересек вместе с ней комнату. — Перестань, Мими, — прошептал я. — Ты только усугубляешь. — Я оставил ее у дивана и подошел к Нелли. Взял ее за руку я повернулся к ним лицом. — Я пришел сюда сегодня, — тихо сказал я, — только из-за моей жены. Она считает, что мы обязаны сообщить вам, что сегодня утром мы поженились.

Я обратил внимание, какое выражение возникло у них: боль на лице у матери, угрюмый, понимающий взгляд — у отца. Я даже поежился. — Только она одна действительно хотела, чтобы я вернулся, — быстро добавил я.

Я подождал, пока кто-нибудь из них заговорит, но все промолчали.

Родственникам Нелли наш брак понравился ничуть не больше, но, по крайней мере, они вели себя по-людски. Моей же семье было нечего сказать, не было у них пожеланий счастья нам. Ничего.

Боль моя быстро улетучилась, осталось лишь холодное чувство оцепенения. Я поцеловал мать в щеку. Она рыдала. Я поцеловал Мими и остановился перед отцом. Лицо у него было как маска. Я прошел мимо него, не сказав ни слова, не сделав ни жеста.

Я беспокойно завозился в постели. Я понял, что плакал во сне, но теперь уже проснулся, и глаза у меня были сухими. Я старался лежать тихо, чтобы не потревожить ее.

Тогда мы молча разделись в маленькой комнате гостиницы. Наконец, сухо улыбаясь, я спросил ее:

— Ты ведь все время знала, что я не хочу встречаться с ними, не так ли?

Она молча кивнула.

— И все же заставила меня пойти, — почти с горечью сказал я. Она положила руки мне на плечи и устремила ко мне глаза. — Надо было сходить, Дэнни, — серьезно сказала она. — Иначе это осталось бы у нас на совести всю жизнь. Тебе нужно было в этом убедиться самому.

Я отвернулся, тяжело опустив плечи. «Ну вот, теперь убедился». Она пошла за мной, ухватив меня за руку. — Но теперь все позади, и можно забыть.

— Забыть, — рассмеялся я. Есть вещи, которых она не знала. — Как можно забыть? Все, что у нас было общего: надежды, опасения, хорошее и плохое. Тебе просто сказать «забудь», но как это мне сделать? Могу ли я выпустить из себя их кровь, дать ей вылиться в раковину, в сток, и вообще из моей жизни? Доброе или злое, как это можно забыть? Можешь ли ты забыть своих родителей? 3начит ли добро или зло больше, чем телесные узы, связывавшие вас?

Она сказала умоляющим тоном. — Нет, Дэнни, ты не понимаешь. Дело не в том, что забываешь, а в том, что помнишь. Ты должен забыть обиду, обиду, которая превратит тебя в нечто совсем другое. Обиду, которая сделает тебя черствым, жестким, злым, таким, какой ты сейчас!

Я не понимал ее. — Как можно забыть это? — беспомощно спросил я. — Это все ведь часть целого.

— Нет, Дэнни, не так, вскричала она, прижимаясь ко мне и целуя меня в губы. — Это нечто совсем другое. Я заставлю тебя забыть обиду. Я сделаю так, что ты будешь помнить только добро.

Глаза у меня расширились. — Как это можно сделать?

— Я могу и обязательно сделаю, — прошептала она, глядя на меня своими глубокими и серьезными глазами. — Я люблю тебя так сильно, муж ты мой, что тебе не нужно будет искать любви еще у кого-либо.

И тогда я понял. Я схватил ее за руки и благодарно прижался губами к ее ладоням. Она клялась мне, и я знал, что она сдержит эту клятву. Я понял, что в будущие времена, добрые или злые, я найду в ней утешение и силу. Что бы ни случилось, я больше никогда не буду одинок.

ДЕНЬ ПЕРЕЕЗДА

15 СЕНТЯБРЯ 1936 ГОДА

Деревянные ступени уютно поскрипывали под ногами, когда мы подымались по лестнице. Это был дружественный звук, как будто бы эта старая лестница уже много раз привечала таких же как и мы молодоженов.

Чемоданы были легкими, да мне их вес был безразличен. Не то, чтобы они весили очень много, не так уж и много одежды мы принесли с собой.

Позднее, когда я устроюсь на работу и подзаработаю денег мы себе кое-что приобретем. Теперь же все деньги, которые нам удалось наскрести, пойдут на обстановку нашей новой квартиры.

Она остановилась перед дверью на четвертом этаже и, улыбаясь, посмотрела на меня через плечо. В руке у нее был ключ.

Я улыбнулся ей. — Открывай дверь, детка, она наша.

Она вставила ключ в замок и повернула. Дверь медленно раскрылась, но Нелли задержалась в проходе с выжидательным выражением на лице. Я бросил чемоданы, наклонился и подхватил ее. Я ощутил ее руки у себя на шее, когда пересекал порог. На той стороне я посмотрел ей в лицо. Она поцеловала меня. Губы у нее были мягкими и дрожали, я почти не чувствовал ее веса.

— Да благословит господь наш счастливый дом, Дэнни Фишер, — прошептала она.

Я так и стоял, держа ее на рудах и оглядывая квартиру. Она была небольшая. За двадцать пять в месяц они и не бывают очень большими. Три комнаты и ванная. Все окрашено белым. За такие деньги расписных тоже не бывает. Но чистенькая. К тому же есть паровое отопление и горячая вода, достаточно жилой площади.

Вполне достаточно места, чтобы истратить девятьсот долларов на мебель: диван и несколько кресел в гостиную, большую двуспальную кровать и комод с зеркалом в спальню, кухонный набор, ну и кое-какие тарелки, кастрюли и сковородки. Это были большие деньги, но дело стоило того, даже если в банке у нас почти ничего не оставалось. По крайней мере нам не надо будет волноваться о том, что у нас это все отберут.

Я поставил ее на пол.

— Снеси чемоданы спальню, — оказала она.

— Да, мэм, — четко ответил я, подхватив чемоданы и следуя за ней. Я небрежно бросил их на кровать. Они мягко опустились на матрас.

— Дэнни, убери эти грязные вещи с постели! — резко воскликнула она.

— Это ведь не гостиница, это же наше!

Я рассмеялся и посмотрел на нее. Только выдели женщине свой собственный угол, и первым делом она начинает командовать. Но она права. Я поставил чемоданы на пол и сел на кровать. — Иди сюда, — сказал я, покачиваясь на матрасе.

Она подозрительно посмотрела на меня. — Зачем?

— Я тебе что-то покажу, — ответил я, продолжая раскачиваться на матрасе.

Она неуверенно шагнула ко мне и остановилась. Я протянул руку и быстро притянул ее к себе. Она упала на меня, и я растянулся на кровати под ее весом.

— Дэнни, какая муха тебя укусила? — засмеялась она.

Я поцеловал ее.

Все еще смеясь, она отодвинула лицо. — Дэнни! — запротестовала она.

Я ткнул в матрас рукой. — Послушай, никакого скрипа. Точно так, как говорил продавец.

— Дэнни Фишер, да ты с ума сошел! — При улыбке у нее показались очень белые зубы.

Я снова потянул ее на себя. — Без ума от тебя, — сказал я.

— О, Дэнни, — прошептала она. — Дэнни, я так люблю тебя. Губы мои оказались у нее на шее. Кожа была гладкая как атлас платья в витрине магазина на Пятой авеню, — Я люблю тебя, детка.

Она смотрела мне в глаза. У нее было такое выражение, от которого у меня внутри все переворачивается. Она всегда могла вызвать это, просто посмотрев на меня. — Дэнни, ты не пожалеешь, — серьезно сказала она.

— Не пожалею о чем?

— Что женился на мне, — строго сказала она. — Я буду тебе хорошей женой.

Я обхватил ее лицо руками. — Все как раз наоборот, детка. Лишь бы ты не пожалела, что вышла за меня замуж.

Я почувствовав на руках у себя слезы. — О, Дэнни, — совсем тихо сказала она. — Я никогда не пожалею.

Мы заканчивали развешивать занавески, когда позвонили в дверь. — Я открою, — сказал я, подходя к двери и раскрывая ее.

Там стояли мать Нелли и священник. У г-жи Петито в руке била небольшая сумка. Она улыбнулась мне. — Здравствуй, Дэнни.

— Здравствуйте, матушка Петито, — ответил я. — Заходите.

Засмущавшись, она заколебалась. — Я привела отца Бреннана. Я повернулся к священнику и протянул руку. — Пожалуйста, заходите, отец, — спокойно сказал я.

Когда священник пожал мне руку, на лице у тещи промелькнуло облегченье. У него было твердое дружеское пожатие. — Здравствуй, Дэнни, — произнес он профессиональным сердечным тоном. — Рад познакомиться с тобой.

Из спальни донесся голос Нелли, — Кто там, Дэнни?

— Твоя матушка и отец Бреннан, — ответил я.

Она быстро появилась в дверях и лицо у нее слегка покраснело. Она подбежала к матери и поцеловала ее, затем повернулась к священнику и протянула ему руку. — Я рада, что вы пришли, отец, — сказала она.

Он по-дружески отвел ее руку. — Ну что ты, дитя мое, — улыбаясь проговорил он, — уж ты наверняка можешь получше поприветствовать своего старого друга и поклонника. — Он положил ей обе руки на плечи и звонко поцеловал ее в щеку.

Г-жа Петито с сомнением посмотрела на меня и поставила свою сумку на стол. — Я принесла вам кое-что по хозяйству, — сообщила она.

Нелли возбужденно открыла сумку к заглянула внутрь. Она взволнованно заговорила по-итальянски, а мать что-то ей отвечала. Затем Нелли повернулась ко мне и объяснила. — Мама принесла нам поесть, чтобы мы не голодали.

Я повернулся к г-же Петито. Люди бывают разные, но по сути своей они одинаковы. Я вспомнил, когда мы переехали в Бруклин, то моя мать принесла в дом хлеб и соль именно по этой же причине. — Спасибо, матушка, — поблагодарил я ее.

Она похлопала меня по щеке. — Не за что, сынок, — ответила она. — Жаль, что не могу сделать большего.

Нелли посмотрела на них. — Как насчет кофе? — спросила она. — Дэнни сбегает и купит пирожков, и мы тут немного отпразднуем.

Мама Петито покачала головой. — Мне надо идти домой и готовить ужин.

А отец Бреннан пришел пожелать Нелли счастья.

Улыбаясь Нелли повернулась к священнику. — Благодарю вас, батюшка. Я так рада, что вы пришли. Я боялась, что вы...

Пастор перебил ее. — О нет, Нелли, ничего подобного. Я, конечно разочарован, что ты не позволила мне венчать тебя, но и так тоже годится.

По лицу у нее пробежало сомненье. — Но я-то думала, что из-за него мы не сможем венчаться в церкви.

Пастор повернулся ко мне, добродушно улыбаясь. — Ты не будешь возражать против венчанья в истинной церкви, сын мой? — спросил он.

Нелли ответила вперед меня. — Это некорректный вопрос, отец, — вмешалась она. — Ни один из нас до сих пор и не заикался об этом.

Он посмотрел на нее, и улыбка сошла у него с лица. — Ты, конечно, понимаешь, дитя мое, что, хотя ваш брак к признается церковью, он не освящен ею.

Нелли побледнела. — Я знаю, отец, — тихо ответила она.

— А вы подумали о детях? — продолжал он. — Какую духовную помощь они могли бы получить, но будут лишены ее?

На этот раз ответил я. — Если я правильно понимаю, отец, церковь не будет преследовать детей из-за веры родителей.

Он глянул на меня. — Значит ли это, что вы позволите своим детям быть нашей веры?

— Это значит, отец, — просто ответил я, — что мои дети будут вольны верить в то, во что захотят. Их вера или отсутствие таковой — это дело их собственного выбора, и до тех пор, пока они станут достаточно большими, чтобы принимать такое решение, я совершенно согласен на то, чтобы они посещали церковь матери.

Пастор посмотрел на нас. — Как католичка, Нелли, ты понимаешь полностью свою ответственность. Поэтому гораздо лучше решать такие вещи заранее, чтобы это не привело потом к несчастью.

Лицо у Нелли было бледным. Она заговорила, едва шевеля губами. — Я признательна вам за заботу и посещение, отец. Будьте уверены, что мы поступим так, как это будет верно для нас обоих. Не стесняйтесь и заходите, когда будете в наших краях.

Я готов был расцеловать ее за это. Самым любезным образом она дала ему от ворот поворот.

Он тоже понял, но на лице у него это никак не отразилось. — Жизнь священника, — вздохнул он, — иногда требует принятия трудных решений. В конечном итоге, он ведь просто человек, и как все люди может лишь молиться о наставлении божьем во всех своих действиях. Я надеюсь и молю Бога, дитя мое, что мой визит и вам возымеет доброе и положительное воздействие.

— Благодарим вас за молитвы, отец, — вежливо ответила жена, а рука ее все еще была в моей.

Я медленно проследовал за отцом Бреннаном к двери, и он протянул мне руку. — Рад был познакомиться, сын мой, — промямлил он, и в голосе у него не было прежней бодрости. По тому, как он пожал мне руку в этот раз, я понял, что он считает меня сатанинским отродьем.

Дверь за ним закрылась, и Нелли торопливо и сердито заговорила с матерью по-итальянски. Та протестующе подняла руку и, запинаясь, стала ей отвечать. На глаза у нее навернулись слезы. Спор у них заходил все дальше, а я глупо стоял рядом, не понимая, что они говорят. Затем так же внезапно, как начался, спор закончился, мать обняла свою дочь и поцеловала ее.

Как бы извиняясь, Нелли повернулась ко мне. — Мама сожалеет, что привела его сюда. Она сделала это из лучших побуждений и надеется, что ты не обиделся.

Я внимательно посмотрел на мать я улыбнулся. — Не огорчайтесь, матушка Петито, — медленно произнес я. — Я знаю, что вы желаете только добра. — Матушка Петито обняла меня и стала целовать в щеку. — Хорошей ты мальчик, Дэнни, — с запинкой произнесла она. — Я только прошу тебя заботиться о моей Нелли.

— Обязательно буду, матушка, — ответил я, глядя на Нелли. — В этом можете быть уверены.

После ухода матери мы закончили приводить в порядок квартиру. День еще был в разгаре. Я сел в гостиной и включил радио. Тихая музыка наполнила комнату. Именно с такой музыки и надо начинать новый день: рассветная серенада Франки Карле.

Нелли вошла в гостиную и остановилась рядом со мной. — Что бы ты хотел на обед? — серьезно спросила она.

— Ты хочешь сказать, что ты еще и готовить умеешь? — лукаво спросил я.

На лице у нее появилась укоризна. — Не валяй дурака, Дэнни, — быстро сказала она. — Что бы ты хотел?

— Зачем тебе готовить? — спросил я. — Сегодня мы празднуем и пообедаем в ресторане.

— Не-а, — покачала она головой. — Слишком дорого. Пока ты не устроился на работу, нам надо быть поэкономней. А тогда уж можно будет и ходить по ресторанам.

Я посмотрел на нее с новым чувством уважения. У меня все больше и больше укреплялось чувство, что она гораздо взрослее, чем я ее считал.

Я поднялся и выключил радио. — Делай все, что тебе угодно и удиви меня, — сказал я. — А я схожу в город и посмотрю, что за работа есть в агентствах.

Когда я вышел из подъезда, яркий солнечный свет на миг ослепил меня, и я постоял некоторое время перед домом. Затем я направился к станции метро. На моем пути возникла тень и остановилась передо мной. Не подымая взгляда, я стал было обходить ее. На плечо мне опустилась чья-то рука, и послышался знакомый голос.

— Ну теперь, раз ты вернулся и устроился, Дэнни, босс считает, что тебе пора его навестить. — Мне незачем было даже смотреть, я и так знал, кто это. Я ожидал его с самого возвращенья. Я знал, что они не забудут.

Передо мной стоял Спит, на губах у него играла легкая улыбка, но в глазах было пусто. Он выглядел очень аккуратно в темном дорогом на вид сшитом на заказ костюме и свежевыстиранной рубашке. Он был так разодет, что я сразу даже и не поверил, что это он.

— Я спешу, — сказал я, снова пытаясь обойти его. Он сжал руку у меня на предплечье. Другая рука у него слегка шевельнулась в кармане пиджака. Я разглядел смутные очертания пистолета, который он держал там. — Не так уж ты сильно и спешишь, Дэнни? — спросил он.

Я качнул головой. — Нет, не очень, — согласился я.

Он сделал жест в сторону дороги. Там стояла машина с включенным мотором. — Садись, — резко скомандовал он.

Я открыл дверь и взобрался на заднее сиденье. Там сидел Сборщик. — Привет, Дэнни, — спокойно сказал он и ударил меня в живот.

Боль пронзила меня, я согнулся пополам и упал вперед на пол автомобиля. Послышалось, как позади захлопнулась дверца, и машина тронулась.

Надо мной как бы проплыл голос Спита. — Не увлекайся, а то босс осерчает.

Сборщик угрюмо ответил. — Я был в долгу у сукиного сына.

Спит схватил меня за шиворот и подтащил на сиденье рядом о собой. — Не говори ничего боссу об этом, а то в следующий раз будет хуже.

Я кивнул и сглотнул, так как рвота подбиралась уже к горлу. Прошло несколько минут, и только тогда я достаточно оклемался и понял, что он сказал. — В следующий раз... — это значит, что по какой-то неведомой мне причине сейчас я не на крючке. Интересно, что же произошло? Я ведь знал, что Макси Филдз не из забывчивых.

Машина остановилась у его конторы. Спит вышел из машины передо мной.

Сборщик — сзади. Все вместе мы прошли по узкому коридору рядом с конторой и поднялись по лестнице в квартиру Филдза. Спит постучал в дверь.

— Кто там? — донесся оттуда рев Филдза.

— Это я, босс, — быстро ответил Спит. — Тут у меня Дэнни Фишер, — Вводи его, — прокричал Филдз.

Спит открыл дверь, протолкнул меня вперед и зашел за мной в комнату.

Живот у меня все еще болел, но я чувствовал себя уже лучше. По крайней мере, я уже был в состоянии стоять прямо.

Макси Филдз стоял как Гаргантюа за своим столом. Глаза у него горели.

— Ну что, не сумел ты все-таки исчезнуть? — тяжело произнес он, обходя вокруг стола и направляясь ко мне.

Я не ответил и лишь смотрел, как он подходит ко мне. На этот раз я не боялся его. Спит дал мне это понять, сам того не подозревая. Увидев, как Макси замахнулся, я инстинктивно отшатнулся.

И тут же выпрямился от резкой боли в почках. Спит, стоявший сзади, ткнул меня рукоятью ножа. На этот раз удар Макси пришелся мне точно по щеке. Я закачался, но ничего не сказал. Разговорами тут ничему не поможешь, можно только усугубить дело.

Филдз злобно осклабился. — И ты не один не сумел исчезнуть. — Он повернулся и рявкнул в соседнюю комнату. — Ронни, принеси выпить. У нас в гостях твой старый друг.

У меня зазвенело в ушах, и я повернулся к другой двери. Там стояла Сара, не сводя с меня глаз, в руке у нее был стакан. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, затем она опустила глаза и медленно пересекла комнату к Филдзу. Она молча подала ему стакан.

Он злорадно улыбался ей. — Что же ты не поздороваешься со старым другом?

Она повернулась ко мне с потухшим и отсутствующим взором. — Привет, Дэнни.

— Привет, Сара, — ответил я.

Филдз смотрел на меня все еще со стаканом в руке. — Совсем как в старые добрые времена, не так ли, пацан? — Он хлебнул и почти опорожнил стакан. — Ничего не изменилось, правда?

Я же смотрел в лицо Саре. Оно было спокойным и бесстрастным, без тени выразительности.

— Ничего не изменилось, — спокойно ответил я.

— Ронни не смогла выдержать разлуки. Она вернулась сама, а? — спросил Филдз.

Мне показалось, что на мгновенье у ней в глазах сверкнул огонь, но он промелькнул так быстро, что я не смог удостовериться в этом.

— Да, Макс, — сухо ответила она как автомат.

Филдз притянул ее к себе. — Ронни жить не может без своего Макса, правда?

На этот раз я заметил, что губы у нее дрожат. — Да, Макс.

Он сердито оттолкнул ее. — Выйди в другую комнату, — прорычал он.

Не глядя на меня, она пошла к двери, помедлила там и, не оглядываясь, прошла дальше.

Филдз повернулся ко мне. — Никто не улизнет от Макси Филдза, похвалился он.

Я глядел на него. Незачем мне было и говорить об этом, он уже убедил меня. Интересно, что он сделал, чтобы вернуть ее. Что стало с Беном?

Он вернулся за стол, тяжело сел и уставился на меня своими оплывшими глазами. — Запомни это, Дэнни. Никто не улизнет от Макси Филдза.

— Запомню, — сказал я.

Глядя на меня, он тяжело дышал. Немного погодя он поднес стакан к губам и осушил его.

— Ладно, — сказал он, поставив стакан на стол перед собой, — теперь можешь идти.

Не веря своим ушам я продолжал стоять, не смея пошевелиться, пытаясь разгадать, что же он задумал, Слишком уж все просто. Не может он так просто отпустить меня, только не Макси Филдз.

— Ты слышишь? — внезапно рассердившись заревел он. — Проваливай, и не попадайся мне больше. В следующий раз тебе уж так не посчастливится. А может я и не буду так добр!

Я стоял, не двигаясь. Боялся повернуться.

На столе у наго зазвенел телефон, и он поднял трубку. — Да, — гаркнул он. Послышался еле слышно чей-то голос, и лицо у него несколько изменилось. — Привет, Сэм, — сердечно произнес он. Голос в телефоне снова забурчал, и он прикрыл трубку рукой.

— Если он не хочет уходить сам, выброси его вон, Спит, — почти сердечно сказал он.

Мне не потребовалось нового приглашения, и я торопливо убрался. И только когда я оказался на знакомых грязных улицах, я начал соображать, что же произошло. Я все еще не знал, почему он отпустил меня, вот только... может быть лишь одна причина. Сара поставила ему условие. Вот почему она не смотрела на меня и не стала разговаривать. Так оно и есть. И это было единственное, что пришло мне в голову.

Я глянул на часы. Было только два тридцать, у меня еще есть время съездить в центр и походить по агентствам. Не стоит возвращаться рано, а то Нелли будет спрашивать, почему я передумал, а мне не хотелось говорить ей об этом. Это лишь расстроит ее.

Я обошел четыре конторы, но ничего не было. Все мне говорили приходить с утра. В пятом часу я направился домой, размышляя, что если мне уж нужна работа, то надо будет начать поиски рано утром. Не так-то уж много работ и предлагалось.

Она приготовила рагу из цыплят и спагетти, у нас была бутылка кьянти, которую принесла ее мать. Блюдо было великолепное, но я с трудом заставил себя есть, так как болел живот. И все же я съел достаточно, чтобы не вызвать подозрений.

— Тебе помочь вымыть посуду? — спросил я.

Она покачала головой. — Иди в гостиную и включи радио, — ответила она. — Я буду через несколько минут.

Я вошел в комнату, погрузился в глубокое кресло рядом с радиоприемником и включил его. Голос Кингфиша заполнил комнату, и я с восторгом следил за попытками Энди найти работу своему другу.

Тогда, казалось, все только и беспокоились об одном: найти работу. Я тоже. Однако, когда я устроюсь, все будет хорошо. Сможем тогда сэкономить несколько долларов. Когда же дела немного наладятся, и я подзаработаю немного больше денег, может быть, мы сможем купить себе небольшой домик.

Там в Бруклине, может быть, даже в моем старом районе. Мне так нравится там... Улицы чистые, и воздух свежий. Совсем не так, как здесь на восточной четвертой и первой авеню. Но это все-таки лучшее место во всей округе. Дом чистый. Четырехэтажное здание на двенадцать семей, и не такое обшарпанное как остальные. Для начала совсем неплохо Послышались шаги Нелли, и я поднял взгляд. — Все кончила?

Она кивнула. — Я же говорила, что недолго, — гордо сказала она.

Я притянул ее к себе. Она положила голову мне на плечо и стала смотреть мне в лицо. Мы тихо сидели так некоторое время. Я чувствовал себя спокойным, довольным и был счастлив.

— Дэнни, о чем ты думаешь?

Я улыбнулся. — О том, какой я счастливый, — ответил я. — У меня есть все, чего мне хотелось.

— Все, Дэнни?

— Ну, почти, — ответил я, глядя ей в глаза. — А чего еще желать. У меня есть моя девочка, своя квартира. Теперь мне нужна лишь работа, и все будет в розах.

У нее посерьезнели глаза. — Я все хотела спросить тебя, Дэнни, как обстоят дела? Что-нибудь было?

Я покачал головой. — Пока еще трудно сказать, детка, — небрежно сказал я. — Ведь я всего-навсего вышел днем и побывал лишь в нескольких местах. Я узнаю об этом больше, когда отправлюсь на поиски утром.

По лицу у нее пробежало озабоченное выражение.

— В газетах пишут, что безработица как никогда высока.

— Газеты, — фыркнул я, — напечатают все что угодно, лишь бы сделать броский заголовок.

— Но посмотри, сколько семей сидит на пособии! Ведь это о чем-нибудь говорит.

— Конечно, говорит. — Я уверенно посмотрел на нее. — Эти люди просто не хотят работать. Если уж очень хочется, то всегда можно найти работу. Я хочу работать и получу ее.

— Но, Дэнни, — продолжала она, — не все же они такие.

— Послушай, Нелли, — сказал я. — Только олухи сидят на пособии. А не я. Нам незачем беспокоиться из-за этого.

Она немного помолчала, затем снова повернула лицо ко мне. — Ну а если некоторое время тебе не удастся устроиться на работу?

Я ухмыльнулся. — Перебьемся. Нам незачем волноваться. Ты же работаешь.

— А что, если я не смогу работать, если мне придется бросить? Она слегка покраснела и отвернулась. — Что, если я забеременею?

— Не обязательно этого делать, — назидательно сказал я. — Есть способы избежать этого.

Румянец вдруг исчез у нее с лица, и оно стало бледным и нервным. — Католики в это не верят. Это против веры. Это грех, — объяснила она, глядя в пол.

— И что же они тогда делают? — спросил я. — Ведь нельзя же постоянно ходить беременной.

— Есть определенные периоды, которые безопасны. — Она не смотрела мне в глаза.

Я несколько смутился. Еще многому мне нужно учиться. — А что, если это случится в какое-то другое время? — с любопытством спросил я.

Она все еще избегала смотреть на меня. — Этого не случается. Просто не допускаешь этого.

— Ну это чушь, — твердо сказал я. — Будем делать так, как делают все. — До моего слуха донеслись всхлипывания. — Боже мой! — воскликнул я.

— О чем ты плачешь? Я же не сказал ничего такого!

Она обхватила мне шею руками и прижалась своей щекой к моей. — Я не могу этого делать, Дэнни! — воскликнула она. — Я не могу. Я и так уж натворила столько. Усугублять больше я не могу!

Я прижал ее к себе. Тело ее напряглось от не совсем понятного мне страха. Хоть она и не поддалась ему, посещение священника наверняка все испортило. — Ну хорошо, Нелли, хорошо, — примирительно произнес я. Будем делать по-твоему.

Слезы у нее тут же сменились лучистой улыбкой. — О, Дэнни, — воскликнула она, покрывая мне лицо частыми поцелуями, — ты так добр ко мне! Я так люблю тебя!

Я тоже люблю тебя, детка, — сказал я, улыбаясь, — но это действительно безопасно?

Все дни моей жизни Книга четвертая

Глава 1

Она прошла мимо косметического прилавка, мимо стойки с газ-водой к моему рабочему месту и взобралась на табуретку. Поерзала там немного, устраиваясь поудобнее, так чтобы грудь выделялась над прилавком. Краем глаза я заметил, что мой босс Джек разглядывает ее. Я его за это ничуть не осуждаю. У нее здоровая пара грудей.

Я вытер себе лицо холодным полотенцем и занялся ею. Стоял один из жарких липких вечеров, которые бывают в Нью-Йорке в октябре, когда лето уступает свою последнюю битву. Я облокотился на прилавок и улыбнулся ей.

— Да, мисс, — сказал я, бросив взгляд на стенные часы позади нее.

— Кока-кола с лимоном, Дэнни. — Когда она улыбнулась мне в ответ, взгляд у нее был таким тяжелым и угрюмым, как будто бы она уже вела меня в постель.

— Сей момент, — ответил я, игриво глянув на нее. Не оборачиваясь, я протянул руку назад и взял с полки стакан. Улыбка у нее стала глубже и теплее.

Я подставил стакан под кран и покачал насос. Коричневый сироп брызнул в стакан, я переставил его под кран с сельтерской и открыл кран ладонью.

Пока стакан наполнялся, я выдавил в него дольку лимона, помешал ложкой и выключил газ-воду.

Когда я поставил перед ней кока-колу, у нее в губах уже была незажженая сигарета. Я зажег спичку. Когда я поднес ее ей, пляшущее пламя замерцало у нее в глазах.

— Благодарю, Дэнни, — засияла она.

— Не за что, — ответил я, подавая ей соломинку. Она томно взяла ее из моих пальцев и стала медленно помешивать ею в стакане. — Хорошо, если бы в метро продавали кока-колу, когда в такой вечер захочется пить, — сказала она, потягивая напиток — Я ухмыльнулся. — Да не так уж и хорошо, — ответил я, растягивая слова на южный манер. Считалось, что все продавцы газ-воды — выходцы с юга. — Тогда мне не довелось бы встретиться с вами.

Она благодарно улыбнулась мне и еще больше вывалила вперед свою грудь. Я, как и ожидалось, вытаращил на них глаза, затем прошел вдоль прилавка к Джеку. Все это была игра. Цыпочки, сидевшие у стойки, только этого и ждали. Так они получали вознаграждение за то, как они живут.

Романтика у стойки с газ-водой. Поистине дешевка за грошовый стакан кока-колы.

— Уже второй час, Джек, — сказал я. — Не пора ли убирать?

Джек у кассы глянул на часы. Он кивнул и перевел глаза на девушку.

— Да, Дэнни, — ответил он, усмехаясь. — Наверное их привлекают твои светлые волосы и голубые глаза.

Я скромно махнул рукой. — Отнюдь, — ответил я. — Это мой ярко выраженный, полнокровный образ истинного американца.

Он покачал головой. — Не знаю, в чем тут дело, но каждые четверо из пяти заходящих сюда, проходят мимо меня и идут к твоему прилавку. И какие тебе достаются экземпляры! Я должен так тебе завидовать!

Я ухмыльнулся. — Не ревнуй, Джек. Я может и привлекаю дамочек, но зато денежки-то все текут к тебе.

— Правда, Дэнни? — полюбопытствовал он, — и ты вовсе ими не интересуешься?

— Ты же меня знаешь, Джек. У женатого мужчины с ребенком просто нет времени на такие глупости, к тому же у меня нет и денег. Я глянул в зеркало на девку. Она улыбнулась, я улыбнулся ей в ответ.

— К тому же надо держаться подальше от этих цыпочек. У всех у них есть спецудостоверения, их только тронь, тут же поднимают шум.

Он снова усмехнулся и посмотрел на кассу. — Не верю ни единому твоему слову, — дружески сказал он. — Ну, можно начинать и уборку.

Я вернулся к своему прилавку и выбил девушке чек. Как только она кончила пить, я положил его перед ней. — Благодарю вас, мисс.

Когда она слезла со стула и повернулась ко мне спиной, я положил гривенник в карман. Было четверть второго, но я и без часов знал об этом.

Я так устал. Ноги у меня гудели, и от непрерывной работы в течение семи часов пятнадцати минут, которые я провел на ногах с шести вечера, болела спина. — Ну так что ж такого, — сказал я себе, вынимая насосы, — все-таки это работа, а получить работу осенью 1939 года было не так-то просто, несмотря даже на то, что в Европе шла война. Мне ли не знать об этом, я ведь искал ее достаточно долго.

Если быть точным, почти три года. Конечно, мне иногда удавалось устроиться, но не надолго. Всегда что-нибудь да стрясется, и мне снова приходилось топать по улицам. Оно еще было ничего, пока работала Нелли.

Тогда мы кое-как перебивались. Но затем появилась Вики, и все стало иначе.

В это время мы как бы уперлись лбом в стену, а экономика работала против нас.

Я помню тот день, когда Нелли пришла с работы и сообщила мне, что у нее будет ребенок. У меня на лице, должно быть, появилось недоуменное выражение, потому что она протянула руку и положила ее мне на плечо.

— Дэнни, ты не рад? — спросила она, а в глазах у нее затаилась боль.

— Рад, — кратко ответил я.

Она прижалась ко мне. — Тогда в чем же дело?

— Да я подумал, что мы будем делать без денег?

— Ты устроишься на работу, — сказала она. — Не может же так продолжаться бесконечно.

Я отвернулся и закурил. — Вот я себе только и твержу об этом, — сказал я.

Она повернула меня к себе. Боль теперь отразилась у нее и на лице, а не только в глазах. — Ты не рад, что у нас будет ребенок с укоризной сказала она.

— Ну почему же мне не радоваться? — спросил я, выпуская дым через нос. — Я и так танцую на улице. Это просто великолепно! Нам просто повезет, если нас отсюда не вытурят, если учесть, как идут дела. Да я еще никогда в жизни не был так счастлив!

Она опустила глаза. — Я ничего не могла поделать, Дэнни, — извиняясь прошептала она. Т-так уж оно получилось.

— Разумеется, так уж получилось, — с издевкой произнес я. — Есть десятки способов избежать этого, но моя жена не доверяет им. Ее больше устраивают какие-то дурацкие идеи насчет ритма. Ей нужно...

— Дэнни!

Я замолчал и посмотрел на нее. Глаза у нее наполнились слезами. Я молча затянулся..

Она жалобно спросила сквозь слезы. — Дэнни, ты не хочешь ребеночка?

Боль в ее голосе пронзила меня и схватила за сердце. Я резко притянул ее к себе.

— Извини, Нелли, — быстро сказал я, — Конечно же, я хочу ребенка. Я просто беспокоюсь. Дети ведь стоят денег, а их-то у нас и нет.

Она робко улыбнулась сквозь слезы. — Детям много не надо, — прошептала она. — Им нужна только любовь.

Но не так-то оно было просто. Им нужны и деньжата. Я помню, когда у нас кончились последние сбережения, мы отправились в собес и подали заявление на пособие. Клерк посмотрел на нас, на меня, затем на Нелли с уже большим животом, как бы спрашивая, какое право мы имеем рожать детей, если не можем обеспечить себя. Пришлось заполнять бесконечные анкеты, а обследования проводились в любое время дня и ночи. Бесчисленные проверки до тех пор, пока вся наша жизнь не была вывернута наизнанку. Мы уже больше не принадлежали себе.

Помню, как принесли нам первый чек. Это была женщина в старой меховой шубе.

— Это вам на пропитание и прочие необходимые вещи в жизни, — сказала она, когда я брал у нее чек.

Я кивнул, не глядя ей в глаза.

— Если нам станет известно, — продолжала она бесстрастным предупреждавшим тоном, — что вы потратили хоть какую-либо часть этого на виски, азартные игры или на что-либо иное не по назначению, помощь немедленно будет прекращена.

Я почувствовал, как у меня вспыхнуло лицо, но так и не посмотрел на нее. Не смог я этого сделать. Я чувствовал себя так, что уж никогда не смогу посмотреть кому-либо в глаза.

Все это было еще до рождения Вики. Впервые я увидел ее, когда нянечка в городской больнице дала мне возможность заглянуть в стеклянную дверь.

Вики! Дочка моя, детка моя! Маленькая, розовая и светловолосая, как я.

Меня так и распирало от гордости. Тогда я понял, что не сделаю ничего предосудительного, ничего такого, чего следовало стыдиться. Просто стоять там и смотреть на нее стоило любых унижений, любой боли.

Затем сестра впустила меня навестить Нелли. Она находилась в небольшой палате на четвертом этаже больницы. Кроме нее в комнате было еще семь человек. С широко раскрытыми глазами она, не мигая, смотрела, как я подхожу к ее кровати. Я ничего не сказал, так как не знал, что говорить. Я склонился над кроватью, поцеловал ее в губы и погладил по руке.

Когда она смотрела вверх на меня, я заметил, как на горле у нее пульсирует тонкая голубая вена. Выглядела она очень усталой.

— Девочка, — сказала она. Я кивнул.

— Но у нее твои волосы, — быстро добавила она.

— И твои глаза и лицо, — вставил я. — Я уже видел ее. Она красивая.

Тогда Нелли улыбнулась. — Ты не разочарован? — тихо спросила она.

Я резко замотал головой. — Именно такую я и хотел, — волнуясь, сказал я. — Совсем как ты.

Подошла сестра. — Вам, пожалуй, пора идти, г-н Фишер, — сказала она.

Я снова поцеловал Нелли и вышел из палаты. Пошел домой и провел беспокойную ночь один в квартире. А рано утром пошел искать работу.

Как и обычно, ничего не было. И наконец, отчаявшись, что не смогу прокормить ребенка, я решил выяснить, не поможет ли мне Сэм. Помню, как я стоял перед зданием Эмпайр-стейт, где у него была контора, и почти час собирался с духом. Затем вошел в здание и поднялся на лифте на нужный этаж.

Секретарша не пустила меня к нему в кабинет. Он меня не примет. Я пошел вниз и позвонил ему из телефона-автомата. Он ответил суровым голосом. С первых же его слов я весь похолодел, бросил трубку на рычаг, и у меня засосало под ложечкой, а слова его все еще отдавались эхом у меня в ушах. — В чем дело, пацан? Снова захотел подачки? — И только тогда я понял, что за мной захлопнулись все двери. Обратиться больше мне было не к кому. Назвался я груздем...

Нелли вернулась домой с ребенком, и до тех пор, пока я что-то нашел, прошло почти все лето. Это было всего несколько недель назад, а заработка не хватало даже на прожитье. Это была работа в ночь, но я уж настолько отчаялся, что ухватился и за нее. Продавец газ-воды, шесть долларов в неделю плюс чаевые. Если мне удастся скрыть ее от собеса, то мы сможем кое-как протянуть, а несколько лишних долларов придутся очень кстати. На семьдесят два доллара в месяц, которые мы там получали, не очень-то разбежишься.

Я ополоснул последний насос и посмотрел на часы. Половина третьего. Я снял фартук и сунул его под прилавок, где и возьму его завтра. Если поспешить на метро, то можно успеть домой к трем часам. Так я еще по крайней мере сумею прихватить несколько часов сна, пока утром не придет инспектор с чеком. Она обычно приходила к семи часам.

Глава 2

Когда я сидел у стола и слушал монотонный простуженный голос мисс Снайдер, у меня совсем закрывались глаза. Она была инспектором собеса, которая занималась нашим делом. Она была из тех людей, которые разбираются во всем. Вот сейчас она объясняет Нелли, как приготовить мясной соус к спагетти без мяса.

— Да это просто чудесно, Дэнни, а?

От голоса Нелли у меня сразу раскрылись глаза. — Что? — промямлил я.

— Да, конечно.

— Вы совсем не слушаете, г-н Фишер, — холодно упрекнула меня мисс Снайдер.

— Что вы, мисс Снайдер, я слушаю, — поспешно ответил я. Я слышу каждое ваше слово.

Она внимательно посмотрела на меня сквозь свои очки в стальной оправе. — Вы, кажется, очень устали, г-н Фишер, — подозрительно спросила она. — Поздно легли вчера?

Теперь я совсем уже проснулся. — Нет, мисс Снайдер, — поспешил я рассеять ее сомненья. Я лег спать рано, но уснуть не мог. Спал беспокойно.

Она снова повернулась к Нелли. Видно было, что я ее не убедил. — А как ребенок, г-жа Фишер? — хмуро спросила она.

— Хотите посмотреть, мисс Снайдер? — вскочила Нелли. Я про себя улыбнулся. Нелли знает, как обходиться с ней. Мисс Снайдер была не замужем и умилялась детьми. Теперь мне можно было уснуть и храпеть тут же за столом, а она этого даже не заметила бы.

Я подождал, пока мисс Снайдер уйдет, затем, ничего не видя, рухнул в постель. Я даже не стал стягивать штанов и тут же уснул. Проснулся я с ощущением, что в квартире никого нет. Я повернул голову и посмотрел на часы, стоявшие на столике рядом с кроватью. Был полдень. К часам была приставлена записка. Она была от Нелли.

"Пошла получать деньги по чеку, уплатить по счетам и кое-что купить.

Вики я взяла с собой, чтобы ты мог поспать. На плите есть кофе. Вернусь к трем часам". Я бросил записку на ночной столик, выкатился из постели, встал и потянулся. Кости у меня в плечах благодарно хрустнули. Я направился в ванную и, намыливая лицо, стал разглядывать себя в зеркале.

Выглядел я уставшим и постаревшим. Кожа на щеках была туго натянутой и сухой, в углах глаз появились морщинки. Я глубоко вздохнул и продолжал намыливаться. Когда лицо у меня полностью покрылось пушистой пеной, я почувствовал себя лучше.

Я уже заканчивал бриться, когда в двери заскрипел ключ. Я положил бритву и пошел к двери. Там стояла Нелли, на одной руке у нее была Вики, а в другой — сумка с продуктами. Я взял у нее ребенка и вернулся на кухню.

Нелли пришла за мной вслед с продуктами — Я заплатила мяснику и бакалейщику, — сказала она, поставив сумку на стол, — и у нас останется еще шесть долларов, за вычетом платы за квартиру, газ и электричество.

— Хорошо, — сказал я. Вики что-то совсем притихла. Обычно, когда я брал ее на руки, она беспокойно и игриво вертелась. — Что с ней?

Нелли глянула на нее. — Не знаю, — ответила она, и на лице у нее мелькнула тревога. — Она такая все утро. В магазине она вдруг заплакала.

Вот почему я и вернулась так рано.

Я поднял Вики на вытянутые руки над головой. — Что случилось с моей девочкой? — проворковал я, слегка тормоша ее, ожидая, что она счастливо загугукает, как оно и было всегда в таких случаях.

Она же вместо этого заплакала. Ее громкие вопли заполнили комнату. Я недоуменно повернулся к Нелли. Я и понятия не имел о том, что делать, когда плачет малютка, у меня просто руки опускались.

— Дай, я ее уложу, — практично сказала Нелли, забирая ее у меня.

Может ей станет лучше после того, как она поспит.

Пока Нелли укладывала ее, я сел к столу и приготовил себе кофе. При этом я стал просматривать газету. Там была статья о том, что собес проводит проверку людей, которые подозреваются в обмане. Когда Нелли вернулась на кухню, я показал ей статью.

Она с сомненьем посмотрела на меня. — Ты думаешь, что мисс Снайпер о чем-то догадывается?

Я пожал плечами. — Вряд ли. Когда она приходит, я ведь всегда дома.

— Может быть, кто-либо из соседей заметил что-нибудь и сообщил ей?

— Они этого не сделают. У них и своих забот хватает.

— И все же сегодня утром она вела себя как-то по особому. Как будто бы она что-то знает.

— Да брось ты, — уверенно сказал я, хотя сам уже засомневался. — Ничего она не знает.

Снова заплакала Вики. Вдруг она закашлялась, тяжело, с хрипом. Мы с Нелли переглянулись, и она поспешила в спальню. Я пошел следом.

Когда я подошел, Нелли уже держала ребенка на руках и слегка похлопывала его по спине. Кашель прекратился. Нелли смотрела на меня широко раскрытыми, испуганными глазами. — У нее жар, Дэнни.

Я легонько потрогал лоб Нелли. Он был горячим и влажным. — Может быть, у нее лихорадка.

— Прошлой ночью она кашляла, — сказала Нелли. — Наверное простудилась.

Я и не подумал об этом. Нелли сама температурила уже больше недели. — Давай вызовем врача, — сказал я.

Ребенок снова заплакал. Мы беспомощно смотрели друг на друга. Нелли глянула на ребенка, затем подняла глаза на меня. — Да, пожалуй, — согласилась она. — Медицинская карточка лежит на полке в кухне. Позвони сейчас же с телефона внизу в подъезде.

Доктор повернулся от ребенка и поманил к себе Нелли. — Давайте-ка я осмотрю вас, пока муж укладывает ребенка в постель, — сказал он.

Запинаясь, Нелли спросила. — Она в порядке?

Краем глаза я заметил, как врач кивнул, пока я укладывал Вики. — У нее простуда, главным образом в горле. Я дам вам кое-что от этого. — В руке он держал лопаточку. — Откройте рот и скажите: "А".

Нелли раскрыла рот, и он прижал ей язык деревянным шпателем. Она подавилась и закашлялась. Он быстро вынул шпатель и подождал, пока пройдет приступ, затем полез в сумку за градусником.

— Ну что? — спросила она.

Он улыбнулся. — Не волнуйтесь, г-жа Фишер, — сказал он. — Давайте посмотрим, нет ли у вас температуры. — Он вставил ей градусник в рот, вынул блокнот с рецептами и начал писать.

Когда я кончил укрывать Вики, он спросил меня. — Номер вашей медицинской карты?

— Она на кухне, доктор, — быстро ответил я. — Сейчас принесу. Когда я вернулся в комнату, доктор рассматривал градусник, который он вынул у Нелли изо рта.

— У вас тоже температура, — г-жа Фишер, — сказал он. — Вы знали об этом?

Нелли покачала головой.

— Вам надо полежать в постели несколько дней, — сказал он ей.

— Но доктор, — запротестовала она, — вы так и не сказали, что с Вики.

Он раздраженно посмотрел не нее. — То же самое, что и у вас. У вас обеих воспаление горла и простуда. Я дам вам пару рецептов, один для вас, другой для нее. Следуйте предписаниям, и у вас обеих все будет в порядке.

— Думаете, она заразилась от меня? — встревожено спросила она.

Доктор снова начал писать. — На знаю, кто от кого заразился, вы только получите все, что записано в рецептах, держитесь в тепле, а завтра утром я загляну к вам. Он повернулся ко мне и протянул оба рецепта. — Ну где ваш номер?

Я молча подал ему белую карточку, которую мне выдали в собесе. Это было удостоверение о том, что медицинские расходы оплачиваются собесом.

Ручка врача быстро внесла номер в записную книжку. Было видно, что мы уже полностью израсходовали все отведенное нам время за те два доллара, которые полагаются ему от собеса за вызов. Он кончил писать, подал мне карту и листок бумаги. — Отдайте это инспектору, — отрывисто сказал он, взявшись за сумку. Я посмотрел на бумажку у себя в руке. Это был бланк вызова врача через собес. — Да, доктор, — ответил я.

Он уже стоял у дверей. — Делайте, как я сказал, — предупредил он через плечо перед тем, как выйти. — Лежите в постели и принимайте лекарство, как указано на бутылочке. Я приду завтра.

Дверь за ним закрылась, и Нелли посмотрела на меня. Я ответил на ее взгляд, и от гнева у меня сдавило горло. Я сердито скомкал бумажку. — Сукин сын! — выругался я. — Он просто ждал подачки, вот и все. Он даже не хочет разговаривать, потому что за нас платит собес! С другими пациентами он небось так не разговаривает!

Нелли закашлялась. — Ну, ничего теперь не поделаешь, — выдавила она.

— По крайней мере пришел. Другие и вообще не приходят, когда выясняется, кто платит по счетам.

Я все еще сердился. — Он не имеет права вести себя с нами так, как будто бы мы ничто.

Она вернулась к постели и плюхнулась в нее. — Пора уж знать, какие бывают люди, Дэнни, — устало сказала она.

Терпеливость, с какой она произнесла это, заставила меня устыдиться своей вспышки. Она права. Если уж я ничего не понимаю в жизни до сих пор, то уж не пойму никогда. Я поспешил к ней и взял ее за руку. — Дай-ка рецепты, — сказал я. Сейчас сбегаю в аптеку и возьму лекарства. И, наверное, не пойду сегодня на работу.

Она покачала головой. — Нет, Дэнни, — сказала она, — возьми лекарства, а затем иди на работу. Деньги-то нужны.

— Но ведь доктор велел тебе лежать, — запротестовал я. Она слабо улыбнулась в ответ. — Они все так говорят, но ты слыхал, чтобы кто-либо лежал в постели с пустячной простудой? Иди на работу. Когда вернешься, мы уже поправимся.

Глава 3

Я вбежал по лестнице и остановился перед своей дверью. Вставляя ключ в замок, я слышал, что Нелли кашляет. В глаза мне ударил сноп света из спальни. Я быстро закрыл дверь и поспешил туда.

— Нелли, ты не спишь? — спросил я и остановился в дверях. Нелли распрямлялась над детской кроваткой. — Дэнни! — крикнула она.

Одним прыжком я пересек комнату. — В чем дело?

Она схватила меня за куртку. — Ты должен что-нибудь сделать! — Она кашляла и в то же время пыталась говорить. — У Вики жар!

Я посмотрел в кроватку и протянул руку ко лбу ребенка. Он обжег мне руку. Я посмотрел на Нелли.

— У нее сорок один градус! — Голос у нее дрожал.

Я смотрел Нелли в глаза. Они были лихорадочные как темные озера. Я попробовал сдержать свой голос. — Не паникуй, — быстро сказал я. — У детей часто бывает такая высокая температура. Да и у тебя тоже жар.

— Не беспокойся обо мне, — сказала она на грани истерики. — Надо что-то делать с Вики!

Я резко схватил ее за плечи. — Нелли! — закричал я ей в уши.

— Перестань! Я сбегаю и позвоню доктору. Через минуту вернусь.

Теперь она плакала, и слезы катились у ней по лицу. — Да, Дэнни, да.

— Она повернулась и поправила покрывало на Вики. — Поторопись, Дэнни, она вся пылает!

Вращавшийся диск телефона громко затрещал в опустевшем на ночь подъезде. Послышался щелчок, и на другом конца провода зазвонил телефон.

Гудки продолжались несколько секунд, и только затем сняли трубку.

Сонный мужской голос сказал. — Да?

— Доктор Адамс?

— Да, у аппарата доктор Адамс, — ответил голос.

— Доктор, это Дэнни Фишер, — поспешно заговорил я. — Вы приходили сегодня к моему ребенку.

Голос у него стал несколько раздраженным. — Да, г-н Фишер, я помню.

Думаю, вам надо придти к нам прямо сейчас, доктор. Температура у ребенка поднялась до сорока одного, она вся пылает!

Его голос медленно проговорил в трубке. — Она спит?

— Да, доктор, — ответил я. — Но мне не нравится ее вид. Она вся красная и сильно потеет. Жена тоже. У нее, должно быть, тоже жар.

Врач несколько помедлил и затем снова заговорил. — А вы давали им лекарство, что я выписал?

— Да, доктор.

— Тогда не волнуйтесь, г-н Фишер. — В голосе врача послышалось профессионально безличное заверение, которое меня вовсе не убедило. — Это довольно обычное явление, когда температура поднимается ночью в случае сильной простуды. Напоите их обеих чем-нибудь горячим и хорошенько укройте их. К утру им станет легче, и тогда я приду.

— Но, доктор... — возразил я.

— Делайте, как я сказал, г-н Фишер, — твердо и окончательно сказал врач, и трубка щелкнула.

Я уставился на умолкнувший телефон, и вдруг понял, что он уже положил трубку. В сердцах я бросил свою трубку на рычаг.

Когда я вернулся в квартиру, глаза у Нелли были широко раскрыты.

— Он придет? — тревожно спросила она.

— Не-а, — почти равнодушно ответил я. Мне не хотелось, чтобы она волновалась больше, чем следовало. — Он сказал, что нет ничего особенного.

Что такое бывает то и дело. Велел напоить вас обеих чем-либо горячим и хорошенько укрыть вас.

— Дэнни, а как ты думаешь, это ничего? — нервно спросила она. Я уверенно улыбнулся ей, хотя сам не чувствовал этой уверенности. — Конечно, ничего. Он же все-таки врач. Уж он-то знает, что говорит. — Я осторожно отвел ее в постель. — Ложись-ка ты, а я приготовлю вам чаю. Ты сама чувствуешь себя неважно, и потому тебе все кажется хуже, чем оно есть на самом деле.

Она неохотно легла. — Сначала сделай бутылочку Вики, — сказала она.

— Да, Нелли, конечно, — ответил я. — А теперь накройся потеплее.

Я осторожно отнес чашку чая в спальню и присел на край кровати. — Давай, выпей, мягко сказал я, — тебе станет лучше.

Она приняла чашку из моих рук и медленно поднесла ее к губам. Видно было, как тепло вливается в нее. — Хорошо, — сказала она.

Я улыбнулся ей. — Конечно, хорошо. Глянь, кто приготовил-то. Дэнни из Уолдорфа.

Она слабо улыбнулась мне в ответ и снова поднесла чашку к губам. — Посмотри, как там Вики.

Я склонился над кроваткой. Ребенок спокойно спал. — Спит как сурок.

Нелли опорожнила чашку, вернула ее мне и откинулась на подушку, а ее черные волосы рассыпались по белой наволочке.

— Детка, — удивленно сказал я, — я уж почти забыл, какая ты красивая.

Она сонно улыбнулась. Видно было, что она очень устала. — Работа в ночь, кажется, сказывается у тебя на зрении, Дэнни, — сказала она, пытаясь шутить. — Ты стал даже лучше видеть, Я выключил свет. — Спи, крошка, — сказал я, наклонившись над постелью и прижавшись губами к ее виску. — Теперь все будет хорошо.

Я вернулся на кухню и сполоснул чашку. Сел на стул у стола и закурил, как вдруг услышал хныканье ребенка. Я бросил окурок в раковину и поспешил в спальню. Вики кашляла мелким хриплым кашлем глубоко в груди. Я быстро взял ее на руки в одеяле и слегка стал похлопывать ее по спине, пока кашель не прекратился.

Совершенно изможденная Нелли беспробудно спала. Я порадовался, что Вики не разбудила ее. Потрогал пальцами лицо ребенка. Оно было все так же горячим и лихорадочным. Головка Вики соскользнула мне на плечо. Она снова заснула. Я осторожно положил ее в кроватку и накрыл. — Папа сейчас вернется, — прошептал я ей.

Я сходил на кухню и побрызгал водой на тлеющий окурок в раковине.

Потом выключил свет и в темноте вернулся в спальню. Поставил рядом с кроватью кресло и сел в него, затем протянул руку через край кроватки и нащупал пальцы Вики. Ее крохотная рука ухватилась мне за указательный палец. Я тихо сидел, не смея пошевелиться, чтобы не потревожить ее сон.

За окном было светло от лунного света, и сама ночь казалась какой-то новой, как будто бы это был другой мир. Почувствовав, что Вики пошевелилась, я повернулся и посмотрел в кроватку. Она спала на боку. В темноте я разглядел, как она свернулась калачиком вокруг моей руки. — Доченька моя, — гордо подумал я. Понадобился вот такой испуг, чтобы я понял, как она мне дорога. В ней было много такого, о чем я и не задумывался: то, как она гукала после еды, то, как она следила за мной своими ясными голубыми глазками, когда я входил в комнату, чудные морщинки на ступнях ее ног.

— Я вознагражу тебя за то, что тебе приходится жить таким образом, детка Вики, — пообещал я ей. И вздрогнул от своего собственного хриплого шепота в темноте.

Я встревожено посмотрел на кровать, но Нелли по-прежнему спала. Снова повернулся к колыбели и на этот раз постарался, чтобы мой шепот был беззвучным.

— Поправляйся, Вики, детка, — шептал я. — Стань здоровой и сильной ради папочки. Вокруг нас огромный мир, и он хочет, чтобы ты была частью его. Есть солнце, луна и звезды, масса других чудес, которые увидят твои глазки, услышат твои ушки, почувствует твой носик. Расти большая и сильная, чтобы нам вместе гулять по улицам, держаться за руки и чувствовать, как бьется сердце друг у друга. Я куплю тебе всяких вещей, Вики: кукол, платьев и игрушек. Я достану тебе все, что захочешь. Я буду работать день и ночь, лишь бы ты была счастлива. Ты моя деточка, и я люблю тебя.

— Помоги, Боже, — взмолился я впервые со времен своего детства. "

Господи, помоги ей выздороветь."

Тишину в комнате нарушил кашель Нелли во сне. Услышав, что она беспокойно завозилась в постели, я встал из кресла и посмотрел на нее.

Одеяло сползло с нее. Я накрыл ее, вернулся к креслу и сел.

Ночь тянулась долго и медленно, постепенно я стал подремывать, а рука у меня болталась над кроваткой. Несколько раз я пытался удержать глаза открытыми, но они упорно сопротивлялись, стали такими тяжелыми и усталыми.

В ушах у меня раздался как бы издалека звук кашля, и серый утренний свет пробивался мне сквозь веки. Глаза у меня вдруг раскрылись, и я уставился в кроватку.

Вики надрывно кашляла. Я в отчаянье подхватил ее и попробовал похлопывать ее по спине. Но она не переставала кашлять. Глаза у нее были плотно зажмурены, а на лбу в свете утренней зари выступили капельки влаги.

Вдруг она стала цепенеть у меня на руках, тельце ее вытянулось, лицо приняло болезненный синюшный оттенок.

Я в отчаянье раскрыл ей ротик своими губами. Изо всех сил я стал вдыхать в нее, слегка сжимая ей бока. Снова и снова я делал ей искусственное дыхание, а сердце у меня сжималось от сознания того, что происходит, Я вновь пытался вдохнуть в нее свое дыхание, свою жизнь, даже после того, как понял, что уж больше ничего сделать для нее не могу.

Я молча стоял посреди комнаты, прижимая к груди ее недвижное тело и чувствуя, как утренний холод проникает в нее. Это была моя дочь. Я ощутил, как соленые слезы наплывают мне на глаза.

— Дэнни! — донесся испуганный голос Нелли с кровати.

Я медленно повернулся и посмотрел на нее. Я смотрел на нее в течение бесконечного мгновенья, когда было сказано многое, хоть и не произнесено ни слова. Она все поняла. Откуда-то она уже узнала. Ведь именно этого она и боялась. Руки ее потянулись к Вики.

Я медленно подошел к кровати, протягивая ей нашего ребенка.

Глава 4

Деревянные ступени поскрипывали у нас под ногами, когда мы медленно поднимались по лестнице. Это был знакомый звук, к которому мы уже давно привыкли, но в нем больше не было радости. Немногим больше трех лет прошло с тех пор, как мы впервые поднялись по этой лестнице.

Тогда мы были счастливы. Мы были молоды, и впереди у нас была светлая жизнь. Мы были возбуждены и смеялись. Где-то в памяти осталось воспоминание о том, как я перенес ее через порог. Но даже это воспоминание потускнело и затуманилось. Это все было так давно, а мы уже не так молоды.

Я смотрел на ее прямую негнущуюся спину, когда она шла вверх по лестнице впереди меня. Она была сильной. Она всегда была сильной. Не было слез, громких воплей проявления горя. Только затаенная боль в темных глазах, да искривленный болью рот говорили мне о ее чувствах.

На площадке она остановилась и, поворачиваясь к двери, слегка покачнулась. Я протянул к ней руки, опасаясь, как бы она не упала. Она нащупала мою руку и крепко сжала ее.

Мы молча шли рука об руку до нашей двери и остановились перед ней.

Свободной рукой я поискал в кармане ключ. Его там не оказалось, и мне пришлось освободить вторую руку, чтобы ощупать карманы на другой стороне.

Когда ключ оказался у меня в руке, я все медлил вставлять его в замок, мне не хотелось открывать дверь. Она не смотрела на меня. Ее неподвижный взгляд был устремлен в пол.

Я вставил ключ в замок, и дверь отворилась от моего прикосновенья. Я удивленно оглянулся. — Наверное я ее не запер, — сказал я.

Она по-прежнему смотрела в пол перед собой. Ответила таким глухим голосом, что я еле расслышал. — Неважно, — сказала она. — Нам нечего больше терять.

Я провел ее и закрыл за нами дверь. Мы неловко стояли в крохотной прихожей, не осмеливаясь даже говорить. У нас просто не было слов.

Наконец я нарушил молчанье. — Давай мне пальто, дорогая, — сказал я.

— Я повешу его.

Она скинула пальто и отдала мне. Я повесил его в чулане, затем рядом повесил свое. Когда я снова повернулся к ней, она все еще, оцепенев, стояла там же.

Я опять взял ее за руку. — Проходи и садись. Я принесу тебе кофе.

Она покачала годовой. Голос у нее был усталый и тусклый. — Ничего не хочу.

— Ну все-таки лучше садись, — настаивал я.

Она позволила мне отвести себя в гостиную и усадить на диван. Я сел рядом и закурил. Она смотрела прямо перед собой пустым невидящим взглядом, хотя казалось, что она смотрит в окно. В комнате было тихо, стояла глубокая незнакомая тишина. Я стал вслушиваться в нее, вспоминая знакомые звуки, которые издавала моя дочь в этом доме, звуки, ничего не значащие, но которые порой как бы даже раздражали.

Я закрыл глаза. От длительной бессонницы их жгло. Этот день надо забыть, спрятать и похоронить в потаенном уголке души, чтобы не вспоминать вселившейся в тебя пустой болезненной утраты. Забыть торжественные, спокойные звуки мессы, крошечный белый гроб, мерцающий в мягком желтом свете свечей на алтаре. Забыть металлический звон лопат, вгрызающихся в землю, град земли и камней, сыпавшихся на маленький деревянный ящик.

Забыть, забыть, забыть.

Но как можно забыть? Как забыть доброту соседей, их соболезнования и сочувствие? Ты ведь стучался к ним в двери и рыдал у них на кухне. У тебя не было денег, и твой ребенок лежал бы в могиле для нищих, если бы только не они. Пять долларов здесь, пару долларов там, десятка, шесть долларов.

Всего семьдесят. Заплатить за гроб, мессу, могилу, за место упокоения части тебя, которой уже нет. Семьдесят долларов, оторванных от их собственной бедности для некоторого облегчения твоей горечи.

И хочется забыть, но такой день не забывается. Когда-нибудь он будет погребен очень глубоко, но не забудется. Так же, как не забудется она.

Странно, но не хочется произносить ее имя, даже самому себе, и вместо него ты произносишь «она». Я тряхнул головой, чтобы прояснить мысли. Уши у меня как будто бы забиты ватой. — Произнеси ее имя! — скомандовал я себе.

— Скажи его.

Я глубоко вздохнул. Легкие у меня разрывались. — Вики! — Звук молча взорвался у меня в ушах. Но это был победный звук. — Вики! — И снова имя ее засверкало у меня в уме. Это было радостное имя, славное имя для жизни.

Но его больше нет. Меня охватило отчаяние. Отныне оно будет ничем.

Останется только «она», и я уже каким-то образом понял это.

Я затянулся последний раз и загасил сигарету. — Может тебе лучше полежать? — спросил я.

Нелли медленно повернула ко мне лицо. — Я не устала, — ответила она.

Я взял ее за руку. Она была холодная как лед. — Лучше ложись, — мягко повторил я.

Она быстро опустила взгляд на пол, затем снова глянула на меня. В глазах у нее сквозило одиночество. — Дэнни, я не могу войти туда. Ее кроватка, игрушки... — Голос у нее сорвался.

Я точно знал, что она чувствует. Когда я заговорил снова, голос у меня дрожал.

— Теперь все кончено, детка, — прошептал я. — Надо идти дальше, надо жить.

Она крепко сжала мне руки. В глазах у нее застыл дикий истерический взгляд. — Ну почему, Дэнни, почему? — вскричала она.

Мне нужно было отвечать, хотя я и понятия не имел, что сказать.

— Потому что надо, — слабо ответил я. — Потому что она хотела бы этого.

Она впилась ногтями мне в ладонь. — Но она ведь была дитя, Дэнни! Мое дитя!

Голос у нее вдруг сорвался, и она заплакала впервые с тех пор, как это случилось.

— Она была моим дитем, и она хотела только одного — жить! А я обрекла ее, подвела ее! — Она закрыла лицо руками и горько зарыдала.

Я неловко обнял ее за плечи и притянул к себе. Попытался сделать свой голос как можно более убедительным. — Ты в этом не виновата, Нелли. Никто в этом не виноват. Все в руке божьей.

Глаза у нее потемнели от горя и тускло светились на фоне бледного лица. Она медленно покачала головой. — Нет, Дэнни, — безнадежно ответила она, — это моя вина, моя вина с самого начала. Я согрешила и позволила ей быть частью этого. Она заплатила за мой грех, а на я. Мне следовало знать, что бога не обманешь.

Пока она смотрела на меня, взгляд у нее был так фанатичен, что я такого еще не видел.

— Я согрешила и жила в грехе, — уныло продолжала она. — Я ведь так и не попросила у Господа благословения нашему браку. Я готова была положиться лишь на слово человеческое. Могла ли я надеяться на его благословение своему ребенку? Отец Бреннан говорил об этом с самого начала.

— Отец Бреннан не говорил ничего подобного! — безнадежно проговорил я. — Сегодня в церкви он сказал, что Господь примет ее. — Я взял ее лицо в ладони и поднял его я себе. — Мы любили друг друга, и по-прежнему любим.

Только это и нужно богу.

Грустными глазами она посмотрела на меня и слегка тронула мою руку. — Бедный Дэнни, — тихо прошептала она. — Ты просто не понимаешь.

Я уставился на нее. Она права, я не понимаю этого. Любовь — это отношение между людьми, и если она настоящая, то благословенна. — Я люблю тебя, — сказал я.

Она медленно улыбнулась сквозь слезы, встала на ноги и с сожалением посмотрела на меня. — Бедный Дэнни, — снова тихо прошептала она. — Ты думаешь, что тебе нужна лишь твоя любовь, ты не понимаешь, что Ему этого недостаточно.

Я поцеловал ей руку. — Для нас этого всегда было достаточно.

Взгляд у нее стал задумчивым. Она слегка кивнула. — Вот в этом-то и есть наша беда, Дэнни, — отрешенно сказала она. — Я тоже думала, что этого будет достаточно, но теперь поняла, что нет.

Я почувствовал, как она слегка погладила мне голову. — Надо жить и с Богом, а не только самим по себе.

Она пошла в спальню и закрыла за собой дверь. Послышался скрип кровати, когда она легла на нее, и затем все стихло. Я снова закурил и повернулся к окну. Пошел дождь. Забыть этот день. Тишина пронизала меня до костей.

Глава 5

Тело у меня как-то странно оцепенело, и я впал в какое-то полусонное-полубодрствующее состояние. Как будто бы тело у меня уснуло, а ум бодрствовал, и я утратил всякое чувство времени. Во мне оставались только мысли. Полусформировавшиеся и неясные обрывки воспоминаний проплывали у меня в мозгу, а тело оставалось холодно безразличным к той боли, что содержалась в них.

Вот почему я и не слышал звонка, когда он прозвенел в первый раз. То есть я слышал звук, но не узнал его. Во второй раз он прозвенел более настойчиво и резко. Я смутно подумал, кто бы это мог быть.

Он зазвенел снова, и на этот раз дошел до моего сознания. Я вскочил с кресла. Помню, что, когда шел открывать, глянул на часы и удивился тому, что было только три часа. Мне казалось, что с утра уже прошел год.

Я открыл дверь. Там стоял какой-то незнакомый человек. — Что вам надо? — спросил я. Время было совсем неподходящее, чтобы разговаривать с торговцем в розницу.

Незнакомец вынул из кармана бумажник и раскрыл его. Он держал его так, чтобы я мог прочесть пристегнутый там значок: «Управление социального обеспечения г. Нью-Йорка. Инспектор».

— Вы г-н Фишер? — спросил он. Я кивнул.

— Меня зовут Джон Морган. Я из собеса, — спокойно сказал он. — Я хотел бы поговорить с вами. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Я уставился на него. Вот уж не вовремя он пришел со своими вопросами.

— Нельзя ли как-нибудь в другое время, г-н Морган, — попросил я.

Он покачал головой. — Мне нужно задать их сейчас, — ответил он, и в голосе у него появились неприятные нотки. У мисс Снайдер появились кое-какие сведения, которые нужно проверить. В ваших же интересах ответить на них сейчас.

Я подозрительно посмотрел на него. — А где она? — спросил я. Тон у него теперь стал враждебным. — Это вас не касается, г-н Фишер, — отрезал он. — Я всего лишь хочу, чтобы вы ответили мне на вопросы.

Во мне вспыхнуло возмущенье этим человеком. Значок инспектора собеса вовсе не делает из него бога. Я прочно встал в дверях. Не впущу его.

— Ладно, — холодно сказал я. — Я отвечу вам на вопросы.

Он растерянно осмотрелся, затем, очевидно решив, что я не впущу его в квартиру, вынул небольшую записную книжечку и раскрыл ее. Он заглянул в нее, затем посмотрел на меня. — Сегодня утром вы похоронили свою дочь?

Я молча кивнул. Эти слова, слетевшие с его губ, и то, как он произнес их, холодно и безразлично, причинили мне боль. Это было оскорбительно.

Он что-то черкнул в блокноте. Все эти инспектора одинаковы. Только дай им записную книжечку, и они автоматически начинают в ней чиркать. Если только у них отнять эту книжечку, то они и говорить-то не смогут. — Услуги похоронной конторы, включая гроб, сорок долларов, плата за место на кладбище — двадцать долларов, итого: шестьдесят долларов за похороны.

Верно?

— Нет, — хмуро ответил я. — Вы кое-что упустили. Он пронзительно глянул на меня. — Что?

— Мы заплатили десять долларов Вознесенской церкви за отпевание, — холодно сказал я. — И все вместе получилось семьдесят долларов.

Карандаш у него опять запрыгал по блокноту. Он снова посмотрел на меня. — А где вы взяли деньги, г-н Фишер?

— А какое ваше собачье дело? — отрезал я.

На губах у него промелькнула мимолетная улыбка. — Это наше дело г-н Фишер, — язвительно ответил он. — Видите ли, вы получаете пособие.

Считается, что у вас нет средств. То есть, это значит, что у вас нет денег, поэтому мы вам и помогаем. И вдруг у вас появилось семьдесят долларов. Мы имеем право знать, откуда они у вас взялись.

Я посмотрел на пол. Вот где они тебя допекли. Приходится отвечать на их вопросы, иначе вас лишат помощи. И все же я никак на мог заставить себя сказать, откуда я достал деньги. Это было наше личное с Вики дело. Никому больше не надо знать, где мы взяли денег на похороны своего ребенка. И я не ответил ему.

— А может вы достали деньги, работая по ночам и не сообщив нам об этом? — гладко предположил он, и в голосе у него прозвучала торжествующая нота. — Вы ведь утаивали от нас это, не так ли, г-н Фишер?

Я поднял взгляд с пола и уставился ему в лицо. Как они могли узнать об этом? — А какое это имеет отношение к делу? — быстро спросил я.

Он снова заулыбался. Он, казалось, очень гордился собой. — У нас есть свои каналы, — таинственно сказал он. — Нас не обманешь. Вы знаете, г-н Фишер, ведь за такое дело можно попасть и в тюрьму. В этом заключается обман города Нью-Йорк.

Терпение у меня лопнуло. Мне и так хватает горя на этот день.

— С каких пор человека сажают в тюрьму, если он хочет работать? — взорвался я. — И к чему вы все это клоните?

— Ничего, г-н Фишер, ничего, — гладко ответил он. — Я просто пытаюсь установить истину, вот и все.

— Истина в том, что трое человек не могут прожить на семьдесят два доллара в месяц, хоть бы на сушеном черносливе и семенной картошке! — Я возвысил голос, и он эхом отозвался в узком коридоре. — Да просто приходится сшибать где-то доллар, иначе помрешь с голоду!

— Значит вы признаете, что подрабатывали по ночам, уверяя нас, что вы полностью безработный? — спокойно спросил он.

— Я ничего не признаю! — крикнул я.

— И все же у вас нашлось семьдесят долларов, на которые вы похоронили дочь, — торжествующе отметил он.

— Да, я похоронил ребенка! — Я почувствовал, как у меня сдавило горло. — И это все, что я мог сделать для нее. Если бы у меня были деньги, как вы считаете, стал бы я ждать визита вашего дохлого врача? Были бы у меня деньги, я бы вызвал другого доктора. И может быть она тогда была бы жива!

Он холодно посмотрел на меня. Я и не знал, что человек может быть таким бесчувственным. — Значит вы подрабатывали по ночам? — снова спросил он.

Внезапно вся боль, горечь и сердечные муки переполнили меня, я схватил его за грудки и подтащил к себе. — Да, я работал по ночам, — прорычал я.

Он побледнел и попытался высвободиться. — Отпустите меня, г-н Фишер, — прохрипел он. — Рукоприкладство не приведет вас ни к чему хорошему. У вас и так уже достаточно неприятностей!

Он даже и не подозревал, как он прав. Ну еще немного теперь уж будет без разницы. Я стукнул его по лицу, и он ударился о противоположную стенку узкого коридора. Когда я шагнул к нему, то заметил, что из носа у него потекла струйка крови.

Глаза у него были испуганные, и он быстро попятился вдоль стены к лестнице. Я стоял и смотрел, как он удирает. У лестницы он повернулся и посмотрел на меня. Голос у него был почти истеричным. — Ты за это поплатишься, — взвизгнул он. — У тебя отнимут пособие. Подохнешь с голоду!

Уж я позабочусь об этом!

Я угрожающе шагнул к нему, и он бросился вниз по лестнице. Я перегнулся через перила, — Если ты еще раз придешь сюда, — крикнул я ему вдогонку, — я прибью тебя! Чтобы духу твоего здесь не было!

Он исчез за поворотом лестницы, а я вернулся в квартиру. Мне стало тошно и стыдно, как будто бы я осквернил этот день. Не следовало мне так вести себя. Ладно еще в какой-либо другой день, но не сегодня.

Нелли стояла в дверях спальни. — Кто там был, Дэнни?

Я постарался ответить спокойно. — Да какая-то обезьяна из собеса, — ответил я. — Умник большой. Я прогнал его.

— А что ему надо?

Ей и так уже досталось сегодня, незачем было усугублять. — Да ничего особенного, — увильнул я. — Ему просто надо было задать кое-какие вопросы.

Иди в постель и отдыхай, детка.

Она спросила скучно и безнадежно. — Они узнали про ночную работу, а?

Я глянул на нее. Она ведь слышала. — Ну почему бы тебе не лечь и поспать, детка? — уклонился я от ответа.

Она не сводила с меня глаз. — Не лги мне, Дэнни. Ведь правда то, о чем я спросила?

— Ну так что? — признался я. — Теперь это неважно. Мы обойдемся теперь работой. Босс вскоре обещал мне полную нагрузку.

Она неотрывно смотрела на меня. Я видел, что на глаза у нее снова наплывают слезы. Я быстро пересек комнату и взял ее за руку.

— Ничего у нас не выходит, Дэнни, — безнадежно промолвила она, — даже в такой день, как сегодня. Неприятности, одни неприятности.

— Ну теперь уже все прошло, детка, — сказал я, продолжая держать ее за руку. — Теперь все будет хорошо.

Она посмотрела на меня, а глаза на лице у нее были мертвыми. — Ничего не изменится, Дэнни, — отрешенно сказала она. — Мы пропали. Я принесла тебе одни лишь несчастья.

Я повернул ее лицо к себе. — Нелли, и думать об этом не смей! — Я прижался губами к ее щеке. — Нельзя жить и думать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Надо надеяться на лучшее!

Она внимательно посмотрела на меня. — А на что надеяться-то? — Спокойно спросила она. — Ты ведь даже не знаешь, есть ли у тебя сейчас работа. Ты даже не позвонил туда за эти четыре дня.

— Это меня не волнует, — ответил я, а сердце у меня сжалось. Верно ведь. Я совсем забыл позвонить в магазин. — Джек все поймет, я объясню ему.

Она с сомненьем посмотрела на меня. Ее сомнения частично захватили и меня. Но как оказалось, мы оба были правы.

Глава 6

Когда я вошел в магазин, Джек поднял на меня взгляд. Во взоре у него не было радости. Я посмотрел на прилавок. На моем месте работал другой человек.

— Здорово, Джек, — спокойно сказал я.

— Привет, Дэнни, — бесцветно поздоровался он.

Я ждал, что он спросит меня, где я был, но он молчал. Я понял, что он сердится, и заговорил первым. — Тут кое-что стряслось, Джек, — стал я объяснять, — и я не мог придти.

В глазах у него сверкнул гнев. — И за эти пять дней и позвонить не мог, наверное? — ядовито спросил он.

Я не отвел взгляда. — Извини, Джек, — примирительно сказал я. — Я знаю, что нужно было позвонить, но я так расстроился, что совсем забыл об этом.

— Чушь! — взорвался он. — Два вечера я тут горбатился, ожидая, что ты появишься, а у тебя даже не нашлось времени позвонить!

Я посмотрел на прилавок. — Так уж получилось, Джек, — сказал я. — У меня такое было, что я не мог позвонить.

— Даже раз за все пять дней? — недоверчиво спросил он. — Да пусть весь мир провалится в тартарары, я все равно этому не поверю.

Я по-прежнему смотрел в сторону. — У меня несчастье, Джек, — тихо сказал я. — Мой ребе... дочка у меня умерла.

На мгновенье наступила тишина, и только потом он заговорил. — Шутишь, Дэнни?

Я посмотрел ему в лицо. — Такими вещами не шутят.

Он отвел взгляд. — Извини, Дэнни. Я искренне сожалею.

Я глянул на прилавок. Новый работник смотрел на нас краем глаза, стараясь создать впечатление, что не интересуется тем, о чем мы говорим, но мне был знаком его вид. Он беспокоится о своей работе. Я сам испытал это волнение слишком много раз, так что не узнать его я не мог.

Я снова перевел взгляд на Джека. — Я вижу у тебя новый работник.

Он смущенно кивнул, но ничего не ответил.

Я постарался сделать безразличный вид, но это очень трудно, когда от этого зависит, будешь есть или нет. — У тебя для меня есть работа?

Прежде чем ответить, он помедлил. Я видел, как он кинул взгляд на нового работника, затем посмотрел назад. Новый работник тут же занялся чисткой решетки. — Не сейчас, Дэнни, — мягко сказал он. — Уж извини.

Я повернулся к двери, чтобы он не заметил, что на глаза у меня навернулись слезы.

— Ладно, Джек, — произнес я. — Я понимаю.

В его голосе прозвучала глубокая нота сочувствия, за которую я ему благодарен. — Может быть, вскоре что-нибудь подвернется, — поспешно добавил он. — Я дам тебе знать. — Прошло некоторое время. — Если бы ты только позвонил, Дэнни...

— Если бы да кабы, Джек, — прервал я. — Я же не позвонил. Во всяком случае благодарю. — И я вышел из магазина.

На улице я посмотрел на часы. Уже был седьмой час. И как теперь сообщить об этом Нелли, в особенности после того, что произошло днем? Весь день оказался таким жалким.

Я решил пойти домой пешком. Идти было далеко, но гривенник — большие деньги, если у тебя нет работы. От Дикман-стрит до четвертой восточной улицы я шел почти три часа. Но меня это не беспокоило. Именно настолько позже мне придется сказать об этом Нелли.

Когда я добрался домой, было девять вечера. Похолодало, но рубашка у меня взмокла от пота, когда я подымался по лестнице. Я помедлил на площадке, прежде чем открыть дверь. Что я ей скажу?

Прежде чем войти, я широко раскрыл дверь. В гостиной горел свет, но в квартире было тихо.

— Нелли, — позвал я, направляясь к чулану, чтобы повесить куртку.

Послышался шум шагов, и я услышал мужской голос. — Это он!

Я резко обернулся. У входа в гостиную стояла Нелли с двумя мужчинами.

Лицо у нее было бледным и осунувшимся. Я было шагнул к ней, но тут узнал стоявшего рядом с ней человека. Это был инспектор из собеса, которого я прогнал днем.

На носу у него была белая наклейка, а один глаз — распухшим и синим.

— Это он! — повторил он.

Ко мне двинулся второй мужчина. В руке у него был знак, полицейский знак.

— Даниел Фишер?

Я кивнул.

— Г-н Морган предъявил вам иск по поводу нападения на него и побоев, — спокойно сказал он. — Мне придется вас задержать.

Я почувствовал, как у меня напряглись мышцы. Этого мне только не хватало: полиции. Затем я глянул на Нелли, и вся моя напряженность улетучилась.

— Можно я поговорю с женой? — спросил я следователя.

Он оценивающе посмотрел на меня и кивнул. — Да, пожалуйста, — мягко сказал он. — Я подожду вас в гостиной. Он взял за руку Моргана, подтолкнул его вперед себя в гостиную и, посмотрев на меня еще раз, закрыл дверь. — Только недолго, сынок. — Я благодарно кивнул, и дверь захлопнулась.

Нелли ничего не сказала, а глазами впилась мне в лицо. Наконец она глубоко вздохнула, — Работы нет?

Я не ответил.

Она еще поглядела на меня и затем бросилась мне в объятья. — Дэн-ни, Дэнни, — безнадежно заплакала она, — что мы будем делать?

Я легонько погладил ей волосы. Я не знал, что ей ответить. Не знал, что можно сделать. Стены рушились вокруг нас.

Она посмотрела мне в лицо. — Как ты думаешь, что они с тобой сделают?

— спросила она.

Я пожал плечами. — Не знаю. — Я так устал, что мне все стало безразличным. Если бы не она, то мне вообще было бы плевать на все. — Сначала зарегистрируют, а затем отпустят до суда.

— А если не отпустят? — вскричала она. Я попробовал улыбнуться. — Да нет, — ответил я гораздо более уверенно, чем чувствовал себя сам. — Не так уж все это страшно. Я вернусь через несколько часов.

— Но этот Морган, он ужасен. Он сказал, что тебя посадят в тюрьму, — Гнида! — быстро сказал я. — Он еще многого не знает. Когда выяснится, что произошло, они отпустят меня. Не беспокойся.

Она спрятала лицо мне в плечо. — Все идет кувырком, Дэнни, — отчаявшись произнесла она. — Я вечно приношу тебе несчастья. Не надо было тебе возвращаться.

Я поднял ей лицо и поцеловал. — Если бы я не вернулся, детка, прошептал я, — то потерял бы единственное, что для меня важнее всего на свете. Ты не виновата, никто тут не виноват. Нам просто не повезло.

В дверь постучали. — Сию минуту, — отозвался я и снова посмотрел на Нелли. — Ложись, полежи, — сказал я. — Я скоро вернусь.

Она с сомненьем посмотрела на меня. — Правда?

— Правда, — ответил я и взял куртку из чулана. — Не успеешь и глазом моргнуть, как я вернусь.

Когда мы шли по улице, Морган прямо-таки торжествовал. — Я же говорил, что вернусь, — позлорадствовал он.

Я ничего не ответил.

Следователь, шедший между нами, шикнул на него. — Заткнись, Морган. У парня и так достаточно бед и без твоих комментариев.

Краешком глаза я глянул на полицейского. Очевидно, Морган ему не нравится. Он был из тех самых ирландцев с мягким взглядом. Интересно, как такие люди вообще становятся полицейскими.

Мы прошли молча почти два квартала и я заговорил. — Что обычно делают в таких случаях? — спросил я полицейского.

Он повернул ко мне свое красное в свете фонарей лицо. — Обычно заводят дело и передают его в суд.

— И тогда до суда отпускают, не так ли? — спросил я. Полицейский сочувственно посмотрел на меня. — Если внесешь залог, то отпустят.

Голос мой прозвучал удивленно. — Залог? А сколько залог? Взгляд у полицейского был все таким же мягким. — Как правило, пятьсот долларов.

— А что, если нет таких денег? — спросил я. — Что тогда? Морган опередил полицейского. — Тогда сядешь в тюрьму до самого суда, — злобно сказал он.

Я сбился с шага и посмотрел на полицейского. — Не может быть! У меня болеет жена. Она сегодня много переживала. Ее нельзя оставлять одну на ночь.

Следователь взял меня за руку. — Извини, сынок, — мягко сказал он, — но здесь я ничего не могу поделать. Я обязан привести тебя в участок.

— Но Нелли... моя жена... — еле выговорил я. — Я не могу оставить ее одну. Она больна.

Полицейский все так же мягко ответил. — Не волнуйся, сынок. Лучше пойдем с нами.

Я ощутил, что он еще крепче взял меня за руку, и пошел дальше. Из газет я знал, что суд иногда бывает несколько недель спустя. Я представил себе, как сижу в каталажке до суда. Я начал закипать и посмотрел на Моргана.

Он шел по другую сторону с самодовольным видом. Негодяй! Если бы не он, то все было бы гораздо лучше. Положение было не ахти какое, а он лишь усугублял его.

Надо что-то делать. А что — неизвестно. Мне просто нельзя сидеть за решеткой и ждать, когда они соблаговолят назначить суд. Нельзя оставлять Нелли одну так долго. Нельзя даже предугадать, что она будет делать.

Мы сошли с тротуара, и в это время сменился сигнал светофора. Мы остановились посреди улицы, а автомобили с шумом проносились мимо нас. Я почувствовал, как полицейский отпустил мою руку, и инстинктивно прыгнул вперед. Послышалась приглушенная ругань и скрип тормозов. Я не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, что произошло, а побежал вперед.

Раздался крик. — Стой! Стой! — Затем его подхватил другой голос. — Я узнал визгливые тона Моргана. Он тоже закричал.

До моего слуха донесся резкий звук полицейского свистка. Но к этому времени я уже достиг дальнего угла и, поворачивая за него, глянул через плечо.

Морган лежал, растянувшись на земле, а полицейский стоял над ним и глядел на меня. Он махал мне рукой. Я увидел, что в руке у него блеснуло что-то металлическое. Он кричал мне, чтобы я остановился, а рукой давал мне знак уходить.

Я глубоко вздохнул и скрылся за углом.

Глава 7

Кружным путем я вернулся к дому. Нужно было повидаться с Нелли и все ей объяснить. Надо рассказать ей, что я наделал. Надо было сказать ей, чтобы она не волновалась. Но когда я дошел до угла, то увидел белую крышу полицейской машины, стоявшей перед моим доном. Я замер на углу, глядя на нее, и тут я впервые осознал, что же я натворил. Теперь меня разыскивает полиция. Я не могу показаться дома. Я только испортил все.

Я пересек улицу и медленно пошел вдоль квартала. Глубоко под ложечкой у меня сосало. Мне стало плохо. И натворил же я делов. Посмотрел на часы.

Несколько минут одиннадцатого. Какой же я был дурак! Теперь мне не остается ничего другого, кроме как сдаться. Если удариться в бега, то этому не будет конца. Я тогда не смогу вернуться назад вообще.

Я направился к дому. Будь, что будет. Затем вспомнил: ведь все началось с того, что мне понадобились деньги под залог, чтобы меня выпустили. А их-то у меня так-таки и нет.

Я снова остановился и задумался. Где-то мне нужно достать эти деньги.

У родственников Нелли нет таких денег, даже если бы они и захотели помочь мне. И единственный, у кого могут быть такие деньги — это Сэм.

Я вспомнил наш последний разговор с ним. Странно, как все получилось.

Это было на следующий день после рождения Вики. Он посчитал, что я пришел к нему за подачкой, и я поклялся, что никогда больше не обращусь к нему.

Но сейчас у меня была настоящая беда. И мне больше не к кому обратиться.

Либо идти к нему, либо в каталажку. А я натворил уже достаточно, чтобы меня запрятали надолго. Придется просить его.

Я зашел в кондитерскую на углу и торопливо полистал телефонный справочник. Попробую позвонить ему домой. Из телефонной будки в кондитерской мне была видна полицейская машина через дорогу от моего дома.

Полицейский, сидевший в ней, украдкой курил.

Ответил женский голос. — Алло.

— Г-н или г-жа Гордон дома? — поспешно спросил я, не сводя глаз с патрульной автомашины.

— Г-жа Гордон за городом, — ответил голос. — А г-н Гордон все еще на работе.

— Не дадите ли мне его телефон? — попросил я. — Мне нужно поговорить с ним прямо сейчас.

— Хорошо, — ответил голос. — Одну минуту, сейчас найду.

Я записал номер, положил трубку и стал шарить по карманам в поисках еще одной монеты. С таким же успехом я мог бы искать золотые горы. Я израсходовал последний гривенник.

Посмотрел на патрульную машину. Полицейский вылез из нее и направился в мою сторону. Я быстро сообразил, выскочил из кондитерской и завернул за угол еще до того, как он приблизился настолько, что мог бы узнать меня.

Контора Сэма была ближе к центру города в здании Эмпайр-стейт. Я быстро зашагал туда. При удачном раскладе я мог бы дойти туда примерно за полчаса. Хорошо бы застать его на месте.

Его фамилия была в перечне со стороны 34-й улицы. «Предприятие Сэма Гордона. Концессии». Двадцать второй этаж. Я подошел к белой табличке с надписью:" Ночной лифт". Там стоял вахтер с регистрационным журналом на небольшой подставке. Он остановил меня. — Куда вы направляетесь, мистер? — подозрительно спросил он.

— 22-й этаж, — быстро ответил я. — У меня встреча с г-ном Гордоном.

Тот посмотрел в журнал. — Можно, — сказал он. — Г-н Гордон все еще у себя. Он еще не расписался на выходе с тех пор, как вернулся с обеда.

Распишитесь вот здесь, — протянул он мне карандаш.

Я взял его и написал свою фамилию там, где он показал. Я посмотрел повыше на страницу. Четырьмя строками выше я заметил знакомую роспись Сэма. Рядом с фамилией в кружочке была цифра 2.

Я посмотрел на вахтера. — Там кто-нибудь еще есть с г-ном Гордоном?

Легкая тень улыбки появилась у него на лице. — Вместе с ним вернулась его секретарша.

Я молча кивнул. Его улыбка была достаточно красноречива. Насколько я понимаю, секретарша у Сэма должна быть красоткой, да и сам он ничуть не изменился.

Я вышел из лифта и прошел по холлу к конторе Сэма. Его фамилия красовалась золотыми буквами на двух больших стеклянных дверях. Сквозь них была видна приемная. Там горел только один светильник. Двери не были заперты.

Рядом со столом секретарши в шикарно обставленной комнате была дверь.

Я открыл ее и очутился в большом кабинете общего назначения. По всей комнате стояло около двадцати письменных столов. В дальнем углу комнаты была еще одна дверь. Я направился к ней, И снова его фамилия золотыми буквами слабо заблестела на ней в приглушенном свете. Я осторожно взялся за ручку и повернул ее. Дверь легко распахнулась. В кабинете было темно. Я протянул руку и справа нащупал выключатель. Я нажал его, и комната наполнилась светом. Раздалась приглушенная ругань, а я стоял и мигал от яркого света. Послышался слабый испуганный женский крик. Затем глаза мои привыкли, и я уставился на диван.

Сэм подымался на ноги, гневно глядя на меня, а женщина безуспешно пыталась прикрыть наготу руками.

Я посмотрел на нее, затем повернулся к Сэму с понимающей улыбкой.

Лицо у него пылало, было почти багровым, пока он натягивал штаны. Я ничего не сказал, а просто попятился в дверь и прикрыл ее за собой. Сел в кресло рядом с дверью, закурил и стал ждать, когда он выйдет. Я оказался прав.

Сэм ничуть не изменился.

Я прождал почти пятнадцать минут, и только тогда дверь снова открылась. Я выжидательно поднял взгляд.

Жаль. Вышел не Сэм, а девушка. По ее виду и не скажешь, что всего лишь несколько минут назад она еще качала колыбель. Она посмотрела на меня. — Г-н Гордон сейчас примет вас, — официально сказала она.

— Благодарю, — отпарировал я и вошел в кабинет. Когда я закрывал дверь, послышался стук пишущей машинки.

Сэм сидел за столом. — Ну как, они лучше работают, если их сначала ублажить? — улыбнулся я.

Он проигнорировал мою попытку пошутить и поднес спичку к сигаре, которая уже была зажата у него в зубах. Свет холодно мерцал у него в глазах. Наконец он положил спичку и уставился на меня.

— Что тебе надо? — гавкнул он.

Я почувствовал, как у меня возрастает уважение к нему. Этот человек действительно внушал уважение. Суров он. Ни слова о том, что я застал его врасплох. Я подошел к столу и посмотрел на него сверху вниз.

— Мне нужна помощь, — просто сказал я. — У меня неприятности. Зрачки его глаз стали жесткими и черными. — А почему ты пришел ко мне? — спросил он.

— Больше не к кому, — спокойно ответил я.

Он осторожно положил сигару в пепельницу и встал из-за стола. Голос у него был тихим, но он заполнил весь кабинет. — Катись отсюда, шкет, — откровенно сказал он. — У меня ты не получишь никаких подачек.

— Мне и не нужны подачки, — в отчаянье сказал я. — У меня беда, и мне нужна помощь. — Я упрямо стоял на своем, уставившись на него. На этот раз он меня не выгонит.

Он угрожающе обошел вокруг стола и направился ко мне. — Убирайся, — рыкнул он.

— Ради бога, Сэм, выслушай меня, — взмолился я. — У меня все пошло кувырком! Меня разыскивает полиция и...

Он прервал меня, как будто бы ничего и не слышал. — Ты негодник!

— отрезал он, приблизив ко мне свое красное сердитое лицо. — Не было в тебе толку и никогда не будет! Я и так столько сделал для тебя. Убирайся, а то сейчас вышвырну тебя отсюда! — Он замахнулся.

Я весь похолодел и напрягся. Этот человек понимает только один язык.

— На твоем месте я бы не стал этого делать, Сэм, — холодно сказал я, следя за его руками. — Ты не в форме.

— Я покажу тебе, кто в форме! — зарычал он, замахнувшись на меня, Я принял его удар предплечьем. — Помнишь свой урок, Сэм? — поддразнил я. — Бей, а не размахивай руками как балерина! — Я отскочил, даже не пытаясь ответить на его удар.

Он бросился за мной, размахивая обеими руками. Но поступь у него была тяжелая, и я легко ушел от него. Единственное, что я могу сказать в пользу своей диеты, так это то, что у меня так и не было возможности ожиреть так как он. Он несколько минут погонялся за мной. Тишину в кабинете нарушало только его пыхтенье. Наконец он выдохся и, тяжело дыша, рухнул в кресло.

Я остановился по другую сторону стола и стал смотреть на него. Лицо у него было красным от натуги, а по скулам стекали струйки пота. — Ну теперь ты выслушаешь меня, Сэм? — спросил я.

Он взял сигару и сунул ее себе в рот, глядя в сторону. — Уходи, с отвращением произнес он тихим голосом.

— Никуда я не уйду, — сказал я. — Ты поможешь мне.

— Ох и надоел же ты мне, — сказал он, устало подняв на меня глаза. — Даже когда ты был пацаном, ты все время подводил меня. В пансионате с Сейл, затем в Главз, когда ты связался с Макси Филдзом. Сколько же по-твоему, я должен терпеть?

Память у него как у слона. Он ничего не забыл. — На этот раз это не будет стоить тебе денег, — сказал я. — Мне нужно лишь немного помочь и устроиться на работу, пока я не улажу свои дела.

Он покачал головой. — У меня нет для тебя работы. У тебя ведь нет никакой профессии.

— Я все еще могу драться, — заметил я.

— Ну да, — ответил он. — Ты уже вышел из возраста, чтобы начинать все сначала. Слишком уж долго ты отсутствовал. Как профессионал ты не заработаешь ни гроша.

С этим не поспоришь. Двадцать три года — это слишком много, тем более после шестилетнего перерыва. — Ну а как насчет работы здесь? — спросил я.

— У тебя ведь большое дело.

— Нет, — отрезал он.

— Даже если я пообещаю не говорить Мими о том, что видел здесь сейчас? — хитро спросил я.

По выражению его лица я понял, что попал в точку. — Ей это не понравится, — поспешно добавил я.

Он молча сидел и жевал свою сигару. Я выжидательно смотрел на него.

Вот этот язык он понимает. Я уже не умолял, не жаловался, ничего не выпрашивал. Преуспеть в этом мире можно только так: надо брать то, что тебе нужно. Именно так он и действовал во всем, и если это устраивает его, то устраивает и меня.

Глаза у него затуманились и стали пустыми. — Все такой же курносый шкет, который считает, что мир обязан его содержать, а, Дэнни? — холодно спросил он.

Я покачал головой. — Уже не тот, Сэм, — горько ответил я. — Сейчас ты видишь перед собой совсем другого Дэнни Фишера. Мне пришлось испытать слишком многое, теперь я уже не тот. Я прожил полтора года на пособии по безработице, ползая на брюхе, чтобы хоть как-то прокормиться. Сегодня я стукнул работника собеса за то, что он хотел выпытать у меня, откуда взялись деньги, чтобы похоронить моего ребенка, а он привел полицейских.

Жена у меня сидит дома больная и не знает, где я. Я уже далеко не тот, Сэм, и никогда уж не буду прежним.

Он вдруг спросил подавленным голосом. — Что случилось, Дэнни? — Ты же слышал, — ответил я, холодно глядя на него. — Я уж совсем не тот. Ну теперь ты поможешь мне или же рассказать Мими, что я тут видел?

Он опустил взгляд на стол и некоторое время смотрел туда. Затем не поднимая глаз, заговорил. — Ну ладно, малыш, — сказал он как-то по особому мягко. — Допек ты меня.

Глава 8

Не успел я пройти сквозь стеклянные двери, как секретарша глянула на меня и улыбнулась.

— Доброе утро, Дэнни, — сказала она, переместив жвачку за щекой. — Босс тебя спрашивал.

— Благодарю, детка, — улыбнулся я в ответ.

Я прошел в другую дверь в большую комнату. Все уже были на местах.

Там стоял спокойный рабочий гул. Я прошел по комнате к своему столу в углу комнаты у окна. Сел за стол и стал просматривать бумаги, которые были аккуратно сложены во входящей корзине.

Через несколько минут на стол мне упала тень. Я поднял голову.

— Дэнни... — заговорила Кейт.

Я предупредительно поднял руку. — Я знаю, детка, — быстро сказал я. — Меня вызывает босс. Она кивнула.

— Ну, так я же на месте, — ответил я.

— Так что же ты тогда ждешь? — ядовито отрезала она. — Приглашение на блюдечке? — Она повернулась на каблуках и надменно пошла к своему столу.

Кейт — хорошая девушка, хотя мне и нравилось подтрунивать над ней.

Она, пожалуй, не первая секретарша, на которую позарился босс, и, конечно же, не последняя. Но она с опаской относилась ко мне с самой первой нашей встречи.

Подумав об этом, я улыбнулся про себя. С тех пор прошло уже три с половиной года. За это время утекло много воды. Шла война. Многие ребята ушли в армию. Мне же, однако, повезло. Когда меня вызвали на призывную медкомиссию, у меня нашли то, о чем я и не подозревал: порывы барабанных перепонок. Мне дали белый билет о пометкой 4С, особое сокращение, означавшее «на все четыре стороны»

Я снова перебрал бумаги на столе и нашел ту, которая мне была нужна.

Когда я уже встал, на столе зазвонил телефон, и я снял трубку.

Звонила Нелли с военного завода на Лонг-Айленде, где она тогда работала. — Я забыла сказать тебе, чтобы ты отнес белье в прачечную к Чинку, — сказала она.

— Я не забыл, сладкая, — ответил я. Она ушла на работу рано утром в шесть часов, еще до того, как я проснулся. — Как у тебя там дела? — спросил я.

— Жарко, Дэнни, — ответила она. — На заводе больше 30 градусов.

— И чего ты не уволишься с этой помойки? — спросил я. — Денег нам теперь хватает. Я же достаточно зарабатываю.

Она ответила осторожно, но твердо. Мы говорили об этом с ней уже много раз. — А что мне еще делать? — спросила она. — Сидеть весь день дома и сходить с ума? Лучше уж здесь. По крайней мере, я хоть чем-то занята.

С ней лучше не спорить. После смерти Вики она сильно изменилась. На знаю как, но она стала более молчаливой. Из глаз у нее пропал звездный свет.

— Ужинать будем дома? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — У нас почти кончились мясные карточки.

— Ладно, — сказал я. — Заеду за тобой домой в шесть.

Я ухмыльнулся Кейт и открыл дверь Сэма. Она сделала мне мину, склонилась над пишущей машинкой, и пальцы ее забегали по клавишам. Проходя в дверь, я улыбался про себя. Несмотря ни на что, я, видимо, нравлюсь Кейт.

Сэм поднял голову. — Ну, наконец-то, — проворчал он. Но меня это не волновало. За те несколько лет, что я провел здесь, я многому научился и приобрел определенный вес. Это была хитрая работа, но она была по мне. Она состояла из таких неуловимых вещей, которые немногим удавалось обратить в деньги. Как, например, Сэму и мне. И Сэм об этом знал. — Если бы не кондиционер, я и вовсе не пришел бы, — сказал я, усаживаясь в кресло у него перед столом. — Ты даже не знаешь, как тебе повезло.

Лицо у Сэма было красным. Выглядел он не очень-то хорошо, слишком растолстел. У него было два двойных подбородка. Он был похож на отца трех сынишек с Сентрал-парк-саут. Таковым он и был.

— Мими велела мне пригласить вас с Нелли сегодня вечером на ужин, — сказал он.

Ладно, — сказал я. — И из-за этого весь сыр-бор?

Он покачал головой. — Нет, я хочу, чтобы ты бросил это дело с торговыми автоматами.

Я уставился на него. — Почему? — спросил я. — Я полагал, что оно тебя очень интересует.

— Я передумал, — скупо сказал он. — Ремонтировать их — одно убийство. Когда они работают, то работают, и больше ничего. Но ведь сейчас из-за войны не достать ни запчастей, ни чего-либо другого.

— А в этом ли причина, Сэм? — спросил я. — А то поговаривают, что ими интересуется и Макси Филдз.

Он снова вспыхнул. Я подумал при этом, не страдает ли Сэм гипертонией. Сейчас у него критический возраст. — Да плевать мне на Макси Филдза! — сказал он. — Просто мне не по душе такое дело. Мне подавай тихо-мирно концессию в гостинице или ночном клубе. Портье, сувениры, фотографии, что-нибудь такое, где работают люди. Я разбираюсь в людях и умею ими управлять. Но я никак не постигну машины.

— Но я ведь целую неделю потратил на это дело, — возразил я. — Да за пятнадцать кусков — это просто подарок.

— Ну и пусть Макси получит этот подарок, — отрезал он. — Меня это не интересует. Я не собираюсь заниматься делом, в котором ничего не смыслю.

Я снова перебил его. — Я хотел бы перекупить, Сэм.

Он только свистнул. — А деньги есть?

Я встретился с ним взглядом. Он так же как и я знал, что у меня нет таких денег.

— Ты же знаешь, что мне не собрать таких денег из тех семидесяти пяти, что ты мне платишь.

Он счастливо ухмыльнулся. Почувствовал, что может мне сделать в пику.

Я уже знал этот его взгляд.

— А как насчет твоих расходов на загородные поездки? Ты их считал?

Ты, наверное, полагаешь, что я не знаю, что ты и там прихватываешь кое-что?

Я ухмыльнулся ему в ответ. — Ты прав, Сэм, — признался я. — Но там ведь всего лишь несколько долларов. Ты ведь никогда не давал мне достаточно, чтобы сорвать настоящий куш.

— Ну и где же ты собираешься взять деньги? — в упор спросил Сэм, Я поразмыслил. — У меня на сберкнижке есть тысячи полторы долларов.

Банк должен дать мне половину суммы за мое движимое имущество. Остальное можно получить у тебя.

Сэм вскочил. — У меня? — сердито заорал он. — Да за кого ты меня принимаешь? А как я потом получу их с тебя?

Я спокойно смотрел на него. — Даю слово.

Он хмыкнул. — Однажды я уже продул пять тысяч, положившись на тебя.

Думаешь, я совсем уж дурак, чтобы довериться тебе?

Я ощутил, как у меня похолодел взгляд. — Ты тогда покупал пацана, Сэм. То был не я, тогда тебе просто выпал счастливый номер. Мне ведь так ничего и не досталось из тех денег. И единственная награда, которую я получил бы за это, были бы одни побои.

Лицо у него покраснело. — Ну так вот, я не покупаю, — отрезал он и снова сел за стол.

— Тут я решился. — А я покупаю, — сказал я, — и ты войдешь в долю.

— С чего бы ты это взял? — спросил он. Я с усмешкой посмотрел на него. — Помнишь, как я получил свою первую работу здесь? — спросил я. — Я считал, что у меня есть кое-какие данные. С тех пор я пообтерся. Ты самый настоящий фат. Я практически и не знал, как ты хорош, пока не столкнулся с одной танцовщицей-блондинкой, которую ты пристроил в гостиницу на другом конце города.

Мне показалось, что у него лопнул кровеносный сосуд. Лицо у него стало темнобагрового цвета.

— Как ты узнал про нее? — выдавал он.

— Да уж сумел, Сэм, — улыбнулся я. — Я теперь уже не мальчик. Он растерянно прочистил горло, взял карандаш и стал вертеть его между пальцев.

— Знаешь ведь как бывает, — нерешительно произнес он, не глядя на меня. — Я обожаю твою сестру, но она взяла себе в голову, что каждый раз, как я дотрагиваюсь до нее, она залетает. Надо же где-то выпускать пар.

— Да я вовсе не в претензии, Сэм, — снисходительно произнес я. — Может, я даже немного завидую. Только вряд ли Мими поймет это. Она ведь очень гордая, ты сам знаешь.

Сэм внимательно посмотрел на меня, затем развалился в кресле.

Раскаяние в его голосе уже исчезло. — Не хватит ли, пацан? Я тебе помог, когда у тебя было горе и тебе некуда было деваться. Я помог тебе отвертеться от тюряги, заплатил за тебя залог и уладил интриги против тебя. К тому же дал тебе работу. Разве этого мало?

Я встал с кресла и перегнулся через стол. И совершенно серьезно сказал ему. — Я обязан тебе больше, чем кому-либо другому на свете, Сэм.

Поверь мне, я очень признателен тебе за то, что ты сделал для меня. Мне не хотелось бы вешать на тебя хомут, но жить в этом мире — это не только иметь работу. Надо еще иметь кое-что за душой. На работе этого никогда не добьешься, Сэм. Есть только один способ достичь этого. Большие деньги надо делать самому. Ты это понял еще в тот первый раз за городом, и тебе это удалось самому. Теперь и я хочу попробовать. Я, конечно, доволен тем, что есть, но теперь я хочу сам попробовать зашибить деньгу.

Он долго смотрел мне в глаза, затем лицо его расплылось в улыбке. Он понял, что уже уступил. Но все же он предпринял еще одну попытку. — Ну а допустим, что Филдз попробует тебя обойти?

— Он этого на сделает, — уверенно возразил я. — Я это выяснил, пока наводил справки для тебя. Для него это просто мелочь.

Он откинулся в кресле и вынул чековую книжку. — Ладно, Дэнни, спокойно сказал он, — Сколько тебе нужно?

— Шесть кусков, — ответил я.

— На какой срок?

— Год после войны, — быстро сказал я. — Рисковать не хочу.

— Господи, да война может продлится еще десять лет! — взорвался он.

Я улыбнулся. — Если так, то ты останешься без денег. Полагаю, эти машины протянут года три. Затем надо будет приобретать новые.

Сэм стал подсчитывать. — По обычным ставкам, Дэнни? — лукаво спросил он.

Обычные ставки в таком деле были ростовщичеством, как правило шесть за пять. — Не увлекайся, Сэм, — сказал я. — Ведь это все-таки семейное дело.

— Десять процентов в год на бессрочном векселе, — быстро сказал он.

Я кивнул. — Что ж, годится, Сэм, — ухмыльнулся я. — Ну так как, ехать ли мне теперь в Атлантик-Сити?

К черту! — выругался он, и ручка заскрипела у него по чековой книжке.

— Заводи свои собственные счета. Ты теперь сам себе хозяин.

Глава 9

Я вышел из кабинета и сел за свой стол. Посмотрел на чек у себя в руках. Мне все еще не верилось, что я сумел сделать это. У меня и мысли такой не было до тех пор, как я пошел к нему. Я положил чек на стол и разгладил его. Написанное на нем стояло у меня перед глазами : шесть тысяч долларов. У меня возникло невероятное желание: хапнуть деньги и бежать.

Никогда в жизни у меня не было таких денег.

Затем появился соблазн отнести чек Сэму и вернуть его назад. Сказать ему, что передумал и хочу остаться на работе. Да что я с ума сошел, что ли, чтобы провернуть такое крупное дело? Сэм — тертый калач. Коли он посчитал это дело невыгодным, то, может, он и прав. Судя по тому, как он ведет дела, я понял, что обычно он бывает прав. Не всякому удается нажить капитал так, как это сделал Сэм, практически на пустом месте. С чего бы это я посчитал, что он не прав?

Я вдруг почувствовал усталость и прикрыл глаза. Что это вдруг взбрело мне в голову? Откуда такие мысли? Ведь зарабатывал же я себе на прожитье.

Вполне доволен. Да несколько лет тому назад я бы и зуба не пожалел за такое место! А теперь оно уже не устраивает меня. Я поразмыслил о причинах этого. Они ведь где-то здесь должны быть. Запрятаны где-то в потайном уголке, но совсем рядом, как то слово, что вертится на языке. Должно же что-то быть. Ведь не от того же все это случилось, что Сэм отказался от этой сделки.

Я снова обдумал всю сделку. Наверное, что-то в ней есть такое, что захватило меня. Все началось несколько недель назад, когда Сэм послал меня разузнать про эти торговые автоматы. До сих пор я занимался лишь концессиями, которыми управлял Сэм.

В первый же день моей работы он вызвал меня к себе в кабинет. И тогда только я впервые осознал, что он действительно ворочает большими делами.

Он заговорил только тогда, когда за мной закрылась дверь. Взгляд у него был холодным и вызывающим. Он заговорил со мной таким тоном, какого я раньше от него не слышал, он был четким и деловым. — Если ты думаешь, Дэнни, что у тебя здесь будет синекура, то можешь проваливать прямо сейчас.

Я ничего не ответил.

— Коли ты считаешь, что получил здесь работу потому, что я у тебя на крючке, то забудь об этом, — продолжал он все тем то тоном. — Я буду платить тебе тридцать долларов в неделю потому, что ожидаю от тебя работы на такую сумму. — Он снова внимательно посмотрел на меня, надеясь на ответ. Я не ответил, и он продолжал. — Тебе не будет никаких поблажек из-за того, что ты брат Мими, так что и на это не надейся. Либо ты будешь работать как следует, либо уходи. Ничего другого здесь не получится, все остальное не в счет. Мне безразлично, чем ты собираешься воздействовать на меня, но если ты не будешь работать как следует, то я тебя упеку, даже глазом не успеешь моргнуть! — Он уставился на меня. — Усек?

Я чуть ли не улыбнулся, услышав знакомое словечко. Это было его любимое выражение.

— Секу, — ответил я. — Именно так я и хочу работать. Мне надоели поблажки и подачки.

Он тяжело кивнул. — Хорошо, — Значит мы поняли друг друга. Тогда иди и принимайся за дело.

Он занялся своими делами, и я понял, что свободен. Когда я вышел, лицо у секретарши вспыхнуло. Я улыбнулся ей и пошел к своему столу, который в то время стоял в передней части конторы вместе со столами других клерков. Моя работа заключалась в регистрации дел в каждой из концессий и постоянном контроле их имущества.

После этого я не так часто виделся с Сэмом. Он относился ко мне совершенно так же, как и к остальным сотрудникам, ни лучше, ни хуже. Я проработал так больше года, когда одного из контролеров призвали в армию.

Я получил повышение на его место. Там платили сорок пять в неделю, и полагалась служебная машина. Работа состояла в том, чтобы ездить по концессиям и выяснять, как идут дела, проверять правильность отчислений в компанию. Некоторых издержек избежать в таком смутном и туманном деле было нельзя, но мы старались сохранять их на приличном минимуме.

Я делал успехи по работе. Стало даже так, что я приходил на место, немного похаживал вокруг и инстинктивно понимал, как идут дела. Я узнавал, какую долю нам отчисляют, и что нужно сделать, чтобы уравнять доходы. Сэму тоже не потребовалось много времени, чтобы понять, что я освоил дело. И тогда он стал давать мне задания по оценке. Он посылал меня на место перед тем, как брать его, и я делал оценку. Я проводил там столько времени, сколько мне нужно было, затем возвращался в контору и излагал Сэму суть.

Как правило, оценка была точной, в пределах нескольких долларов.

Я получил пару повышений, и затем он стал использовать меня исключительно для оценки. И я хорошо чувствовал себя при этом в силу ряда причин, главным образом потому, что мы оба понимали, что я работаю хорошо.

Ни одна сторона при этом не имела никаких поблажек. Кроме него самого я был единственным работником, на мнение которого он полагался в плане концессий. До тех пор он всегда делал оценку новых объектов сам.

Мне никогда в голову не приходило, чтобы делать что-либо помимо работы, до тех пор, пока Сэм не дал мне то задание с торговыми автоматами.

Что-то в этом деле сразу же насторожило меня уже тогда, как только я вошел в контору г-на Кристенсона. И дело было вовсе не в деньгах. Сэм заключил уже много сделок по моим рекомендациям, и они стоили и гораздо больше, и намного меньше этой. Дело было в самой концепции. Я представил себе эти автоматы, расположенные по всему городу: в ресторанах, на вокзалах, в аэропортах, во всех тех местах, куда люди заходят, собираются, где задерживаются, чтобы провести какое-то время. Великолепные металлические аппараты вроде бы безразлично стоят там и запускают свои руки в карманы каждого, удовлетворяя любой вкус и потребности каждого. Хотите купить?

Пожалуйста кока-кола. Жевательная резинка, конфеты, сигареты!

Может быть это оттого, что г-н Кристенсон так подал мне идею. По тому, как он вел себя, было видно, что ему не хочется продавать. Но что делать, если врач говорит, что плохо дело с сердцем, и что надо либо бросать работу, либо подыхать?

Я так и не выяснил, откуда Сэм узнал про него. Но когда я съездил туда и увидел, что в деле занято всего пять человек, и что выручка составляет три куска в неделю, мне это понравилось. Оно понравилось мне еще больше, когда я полностью изучил это дело.

У Кристенсона был 141 работающий автомат для сигарет и 92 автомата для кока-колы в разлив. В мастерской у него стояло 14 машин, к которым он не мог найти запчастей, но если бы они работали, то это давало бы еще три сотни долларов в неделю. Кроме того, сорок процентов точек были расположены плохо, но Кристенсон был слишком болен, чтобы подыскивать новые места. Переместив эти аппараты, можно свободно увеличить общую выручку до четырех тысяч.

Кристенсон рассчитывал получать десять процентов с общей выручки, или примерно три сотни в неделю. Я же подсчитал, что если осуществить все то, что я задумал, то можно было бы поднять рентабельность по крайней мере до 15%. Это значит шестьсот в неделю из общей выручки в четыре тысячи. Это уже вполне приличный доход. Вот почему я и порекомендовал Сэму эту сделку.

Одним мановением пальца он мог обделать это дело, а при его связях он, вероятно, мог бы достать еще машин. Вот тогда-то я впервые и задумался об этом в личном качестве. Я тогда подумал, что, если Сэм не хочет возиться, то я мог бы заправлять всем этим хозяйством у него. Затем я съездил к производителям аппаратов, чтобы выяснить насчет запчастей.

Сейчас, естественно, в наличии не было ничего, все они были слишком завалены военными заказами. Но один из них показал мне проспект послевоенных моделей.

И у меня широко раскрылись глаза. Такое поле деятельности нельзя было упускать. В этом проспекте было гораздо больше настоящих карманников, чем на Кони-Айденде в шумный день. Аппараты, подваривающие сосиски и выдающие их завернутыми в салфетку, автоматы, продающие горячий кофе в разовых стаканчиках, бутерброды — все, что только душа пожелает. Был даже аппарат, продающий страховку в аэропорту перед вылетом. Они обдумали все, за исключением того, где их располагать.

Возможности раскрывались вокруг как на ладони. И дело было не в том, что предприятие Кристенсона давало такой доход сейчас, так как оно с таким же успехом могло бы не приносить и цента. В нем были задатки послевоенного рынка, то самое, к чему стремится любой предприниматель. Такое дело может потихоньку утвердиться именно сейчас, когда все заняты совсем другим, и заполонить все удобные места. Тогда это было бы действительно крупное предприятие.

Но Сэм был такой же как все. Дела у него шли хорошо, и он не собирался выжимать все до последней капли. Зачем рисковать, когда деньги и так текут рекой.

Я посмотрел на чек у себя в руках. Все-таки я не нашел ответа на свой вопрос. Что же меня побудило так поступить? Я понял, что теперь это не просто бизнес, это что-то другое. Но только когда вечером я добрался домой и увиделся с Нелли, только тогда я нашел ответ.

Я спокойно вошел в квартиру, думая о том, как она воспримет новость.

Я надеялся, что она не станет волноваться, но она вела себя странно в этом отношении. Она очень настаивала на том, чтобы пойти работать и копить деньги. И она не видела никаких других путей, чтобы разбогатеть.

Несколько раз я хотел сменить квартиру, но она отказывалась. — Зачем тратить деньги на квартплату? — спросила она. — Нам и здесь хорошо.

— Но, сладкая моя, — говорил я, — за большую сумму можно и устроиться поудобнее.

— Нет, отвечала она, — лучше оставим все как есть, пока идет хорошо.

Никто не знает, как еще повернутся дела. И тогда нам понадобится все до копеечки.

Некоторое время спустя я перестал заговаривать об этом. Я прекрасно понимал, что она опасается худшего, и у нее на это были веские основания.

Ведь до сих пор мы знали только нужду. Какое право имеем мы считать, что что-то изменится к лучшему? Это была психология времен депрессии, и она пустила такие глубокие корни, что ничто не могло их вырвать.

Иногда, когда я приходил домой, она дремала. Она работала весь день на больших термопластавтоматах и расходовала много сил.

Ответа не последовало, и я на цыпочках прошел в гостиную. На полпути в гостиной я увидел ее. Она свернулась калачиком в углу дивана и крепко спала, хотя уже была переодета к выходу. Я молча подошел к ней.

Одна рука у нее свисала с дивана, а вторая была прижата к груди. Она что-то сжимала в ней. Я присмотрелся. Это была фотография Вики. Я сделал ее на крыше в то единственное коротенькое лето ее жизни. Нелли держала ее на руках, а я взвел затвор взятого напрокат аппарата. Помню, как напряженно мы ждали, когда будут готовы снимки в мастерской, куда мы отдали проявлять пленку, как тщательно мы отсчитали те несколько грошей, которые надо было уплатить за печать. Нелли держала ребенка на вытянутых руках. Дитя гукало, глядя вниз, а она счастливо улыбалась, смотря вверх на Вики.

Я почувствовал, как к горлу мне подкатил комок, на этом снимке Нелли сама была как ребенок.

Я посмотрел вниз на лицо Нелли. Глаза у нее были закрыты, дышала она легко и ровно. Ее длинные ресницы прикрывали ей нежную белую кожу. На щеках у ней были видны слабые следы туши. Она плакала. Она ведь разглядывала фотографии и плакала. И тут я вдруг отыскал ответ, который все время мучил меня. Я сразу нашел ответ на очень многое.

Я понял, почему у нас с Нелли так и нет больше детей, почему она боится истратить лишнюю копейку, почему не хотела съезжать отсюда. Она боялась. Она винила себя за то, что случилось с Вики, не хотела, чтобы такое повторилось вновь: ни страх, ни нищета, ни сердечные муки.

Я осознал, зачем мне нужны большие деньги, зачем мне нужно рисковать.

Либо нам суждено всю жизнь жить под сенью страха, либо же раз и навсегда вырваться на свободу и получить все, что нам хочется. И в этом все дело.

Нам нужно освободиться от страха, чтобы можно было думать о завтрашнем дне, о будущем, в которое мы боялись заглянуть, потому что оно так сильно походило на день вчерашний.

Теперь мы снова сможем подумать о себе. Как и другие мы снова захотим иметь вещи, чувствовать их, надеяться. В этом-то и суть.

Что бы не случилось, ты просто-напросто не умираешь. Ты не исчезаешь, а продолжаешь жить. Именно в этом-то и дело: продолжаешь жить. Это нельзя включить и выключить как воду в кране до тех пор, пока в жилах у тебя течет кровь, пока бьется сердце, пока есть надежда. Вот в этом и есть вся суть. Жизнь продолжается.

Я тихонечко взял фотографию из ее ослабевших пальцев, положил ее себе в карман, сел напротив нее в кресло и стал ждать, пока она проснется, чтобы рассказать ей о том, что я только что понял.

Глава 10

Я сидел как на именинах в гостиной у Мими и глядел на отца. Лучше бы она и не затевала этого. Одно из самых заветных желаний в ее жизни состояло в том, чтобы примирить нас, но все это было бесполезно. Слишком многое произошло между нами, мы разошлись слишком далеко. Теперь мы сидим в одной комнате как чужие и говорим о пустяках, каждый из нас прекрасно осознает близость другого, и все же мы так и не говорим напрямую друг с другом.

Нелли с матерью ушли вместе с Мими в детскую комнату укладывать детей спать, а Сэм, отец и я остались в гостиной в ожидании ужина. Весь разговор заключался в том, что Сэм говорил с каждым из нас в отдельности. Мы односложно, натянуто отвечали ему, как бы опасаясь быть вовлеченными в дальнейший разговор.

Наконец Сэм исчерпал запас того, что могло бы заинтересовать нас обоих и сам погрузился в неловкое молчанье. Он взял газету и стал просматривать спортивный раздел. В течение некоторого времени в комнате слышалось лишь шуршанье газеты.

Я смотрел в окно на парк. Смеркалось, и в домах стали зажигаться огни, которые вспыхивали как желтые топазы на пурпурном бархате.

— Дэнни, помнишь того пацана, с которым ты дрался в финале Главз — Джои Пассо?

Я повернулся к Сэму. Прекрасно помню. — То был полуфинал, Сэм, поправил я его. — Он чуть ли не выиграл у меня. Он хорошо дрался.

Сэм кивнул. — Верно. Я помню, что тебе пришлось повозиться с ним. Так вот, здесь пишут, что он только что подписал контракт на участие в осеннем чемпионате в полутяжелом весе.

Я почувствовал, что отец смотрит на меня. — Надеюсь, что ему удастся выиграть, — сказал я. — Он хороший, смелый парень, и ему нужны деньги.

— Выиграть мог ты, — произнес Сэм, не отрывая глаз от газеты. — Ты был силен. У тебя были такие перспективы, каких я больше не встречал.

— Я покачал головой. — Не-а. Для меня это было слишком.

Сэм оторвал взгляд от газеты. — Единственный твой недостаток в том, что ты не стремишься добить противника. Еще несколько боев, и ты, пожалуй, дорос бы до этого.

Не успел я ответить, как вмешался отец. — Дело, в котором человек должен стать убийцей... я не хотел бы, чтобы мой сын занимался таким делом.

Мы с Сэмом с удивлением посмотрели на него. Насколько я помню, он впервые вмешался в разговор между нами.

Лицо у отца вспыхнуло. — Если человеку ради успеха приходится убивать — это грязное дело.

Мы с Сэмом понимающе переглянулись, и затем Сэм повернулся к нему. — Это всего лишь такое выражение, которое применяется в боксе, отец, — объяснил он. — Оно значит, что, если уж противник попал в тяжелое положение, то его надо добивать быстро.

— Словесные отговорки — это всего лишь словеса, — упорствовал отец.

— Если это просто слова, то почему же в газетах то и дело пишут о том, что боксеры погибают?

— Это случайности, отец, — сказал Сэм. — В газетах пишут и о том, что каждый день люди гибнут в автомобильных катастрофах. И это вовсе не значит, что каждый водитель автомобиля — убийца.

Отец покачал головой. — Это совсем другое дело.

Тогда заупрямился Сэм. — Нет, не другое, отец, — продолжал он.

Профессиональный бокс — это высококвалифицированный спорт. И на свете очень немного людей, у которых есть все необходимые данные для этого.

Умственное и физическое соответствие, а также воля к победе. Все эти качества, по сути дела, дар божий, и если вам повстречался кто-то, у кого они есть все, то вам попалась весьма незаурядная личность. Ваш сын, Дэнни, — был одним из таких людей.

Прежде чем продолжить разговор, он повернулся и изучающе посмотрел на меня. В глазах у него затаилось глубокое неподдельное уважение. — Дэнни был одним из таких людей, отец, которые встречаются раз в жизни. — Он говорил тихо, как бы сам с собой. — Я впервые встретился с ним, когда он был не по возрасту долговязым пацаном, который ввязался с кем-то в драку еще в школе. До того он просто был одним из учеников, но после нее он стал чем-то особенным. У него был божий дар.

Отец хмыкнул. — Сатанинский дар, я бы сказал.

Глаза у Сэма сверкнули. — Вот здесь ты не прав, отец, как ты бывал не прав во многом. Так же иногда ошибается каждый из нас. Если бы вы знали, как мало на свете людей, у которых и руки, и ноги двигаются точно в соответствии с командами своего мозга, то тогда бы поняли, что я имею в виду.

Отец встал на ноги. — И слышать об этом не хочу, — решительно заявил он. — Меня это не интересует. Для меня бокс — это дело убийц.

Сэм начал сердиться. — Если уж ты так считаешь, — ядовито парировал он, — то как же ты позволил Мими выйти за меня замуж? Я то ведь был боксером.

Отец посмотрел на него сверху вниз. — Тогда ты был уже не боксером, — ответил он.

— Но я бы им был, если бы не сломал коленную чашечку, — горячо возразил Сэм.

Отец пожал плечами. — Мими так захотелось. И не мое дело было указывать ей. Она могла выходить замуж за кого угодно, зачем мне было вмешиваться?

Лицо у Сэма пылало. Теперь он совсем рассердился. — А когда же ты должен был вмешиваться? Когда тебе это удобно? Ведь ты поступил совсем иначе, когда Дэнни...

— Оставь, Сэм, — вмешавшись, быстро сказал я. Это было наше с отцом дело. Ему совсем ни к чему было встревать в нашу ссору.

Сэм воинственно повернулся ко мне. — Почему это я должен бросить? — спросил он. — Я ведь тоже причастен к этому. На этом деле я потерял кучу денег. — Он упрямо уставился на отца. — Все было прекрасно до тех пор, пока пацан слушался тебя, но когда он не захотел этого, он сразу стал никчемным. А ты все-таки не отказался от тех денег, что он приносил в дом за бокс. Те пять сотен, которые он оставил вам в ту ночь, когда ты не пустил его домой, стоили мне пяти тысяч, а ему чуть ли не стоили жизни. Ты что, об этом не знал?

У отца побледнело лицо. Он чуть ли не виновато посмотрел на меня. — Сын имеет право слушать то, что ему говорит отец, — настаивал он.

— Право — да, — сказал Сэм, — но он не обязан делать то, что ему говорят. Я никогда не позволю себе так поступить со своими детьми что бы они не делали, верно или неверно. Они не просили меня выпускать их на белый свет. И если они нужны были мне, то я обязан помогать им независимо от того, согласен ли я с ними или нет.

Отец протестующе взмахнул рукой. — И слышать этого не хочу, — сказал он. — Еще посмотрим, что будешь делать ты.

— Да уж не дождешься, чтобы я выгнал своих сыновей, — отрезал Сэм.

Отец некоторое время смотрел на него, лицо у него при этом сильно побледнело. Затем он молча вышел из комнаты.

Я глянул на Сэма. Лицо у него все еще горело. — Зачем ты это сделал, — спросил я. — Это же все впустую.

Сэм только махнул рукой. — Мне уже надоело слушать старика. Он всегда и во всем прав. Мне надоело слушать его упреки в твой адрес, чего он от тебя ждал, и как он разочаровался в тебе.

— Ну и чего же ты расстраиваешься? — спросил я. — Ты-то здесь не при чем. Он же говорит обо мне.

— Теперь он уже знает, что я хотел сделать из тебя боксера, — сказал Сэм, — и он таким образом отыгрывается на мне потому, что ты послушался меня, а не его. Когда-нибудь я все-таки докажу, что он во многом был не прав.

Я поглядел на Сэма, затем отвернулся и закурил. — Никогда у тебя этого не получится, — сказал я через плечо. — Его никогда не удастся в чем-либо переубедить. Послушай меня. Уж я-то знаю. Он ведь все-таки мне отец.

Глава 11

Я глянул на часы и прошел по небольшой ремонтной мастерской. Механик настраивал один из сигаретных автоматов. Он ухмыльнулся мне.

— Через пару часов он заработает, г-н Фишер.

— Не торопись, — ответил я. — Нет смысла выставлять его снова.

Механик понимающе кивнул. — Поступлений нет?

Я покачал головой. — Во всем грузовике ни одной сигареты. — И я молча пошел дальше.

И это еще мягко сказано. Вот уже скоро шесть месяцев как сигареты стало труднее добыть, чем деньги, и как только появлялся слух, что будут давать сигареты, выстраивались очереди. Если бы я в свое время не позаботился и не предугадал, что будет нечто в этом роде, то сейчас уже прогорел бы. Но я угадал верно, и с помощью нескольких человек, которые были не прочь заработать, сумел поднакопить товару. Как я себе представлял, проиграть нельзя было в любом случае. Я всегда могу пропустить их через автоматы. Но появилась нехватка, и теперь я стал одним из немногих торговцев, у кого были запасы. Теперь настала моя очередь делать деньги.

Я сунул голову в маленькую комнату в задней части мастерской, которая служила мне конторой. — Сэм Гордон еще не звонил? — спросил я сидевшую там девушку.

Она качнула головой. — Нет, г-н Фишер.

— Ладно, дай мне знать, когда позвонит, — сказал я и вернулся в мастерскую. Сэм позвонит, я знаю, что позвонит. Он обязан сделать это независимо то того, хочет ли он или нет. Я чувствовал себя довольным. Если эта нехватка продлится еще немного, то я сделаю мешок денег. Тогда я действительно смогу хорошо устроиться после войны. Мне нужно набрать достаточно денег на этой операции, чтобы захватить все лучшие места в городе.

Я вернулся в мастерскую и стал наблюдать за механиком. На скамейке позади него лежала газета, и я взял ее. — Как дела на войне? — рассеянно спросил я, перелистывая страницы.

— Довольно туго, — ответил механик. — Не очень-то нацисты поддаются.

— Победим, — сказал я, не очень-то задумываясь о войне. И стал размышлять о том, согласится ли Сэм на ту цену, которую я предполагал.

Глубоко вздохнул. Должен, не то ему нечего будет продавать в своих концессиях.

Я глянул на заголовки. Немцы отступали из Франции, а третья армия Паттона преследовала их по пятам. — Победим, — повторил я.

— Конечно победим, — г-н Фишер, — ответил механик таким тоном, каким говорят подчиненные с начальством.

Я уперся поудобней спиной о верстак и продолжал листать газету. В глаза мне бросился заголовок. — Местное управление торговли заявляет, что недостатка с сигаретах нет. — Прочитав заметку до конца, я ухмыльнулся.

Как же нет недостатка, если масса людей крутит самокрутки.

В газете приводилась цитата заявления управления, где говорилось, что во всем виноваты спекулянты. Недобросовестные люди придерживают табачные изделия на складах и поставляют их на черный рынок вместо того, чтобы пустить по обычным каналам торговли.

Я чуть ли не расхохотался. Интересно, что бы они стали делать, если бы у них была такая же возможность зашибить деньгу, как у меня, пустили бы они товар по обычным каналам? Черта с два! Они бы стали делать то же, что и я: скупать, накапливать и продавать по максимуму. Не так уж часто удается получить такую возможность, и я не такой уж дурак, чтобы продавать их по обычной цене, если можно получить вдвойне или даже больше.

— Ну вот, порядок, г-н Фишер, — окликнул меня механик.

— Хорошо, Гас, — ответил я. — Если тебе больше нечего делать, можешь быть на сегодня свободным.

— Спасибо, г-н Фишер, — благодарно ухмыльнулся тот и повернулся к аппарату. — Жаль, что нет достаточно сигарет, чтобы они не простаивали, — заметил он.

— Да уж, — улыбнулся я в ответ. — Жаль. Жаль. Но, может, не стоит беспокоиться. Управление утверждает, что недостатка в сигаретах нет.

Тот кивнул. — Читал я это, — сердито буркнул он. — Все эти проклятые спекулянты. Они не дают честным людям, как мы, заработать себе на хлеб.

Я согласился. Он совершенно прав. Глядя, как он снимает халат, я подумал, а что бы он сказал, если бы узнал, что припрятано у меня. Он, вероятно, завопил бы «караул». Вот такой он простофиля. Я порадовался, что у меня хватило ума держать их на частных складах подальше от мастерской.

Таким образом никто и не знал, что у меня есть.

Послышался голос девушки. — Вам звонит г-н Гордон.

— Иду. — Я бросил газету на лавку и поспешил в конторку. Взял трубку. Девушка стала прибирать на столе бумаги и не обращала на меня внимания.

— Привет, Сэм, — сказал в трубку.

— Почем нынче чинарики на черном рынке, Дэнни? — спросил он. Я хмыкнул в трубку. — Полегче, Сэм, полегче. Ты ведь знаешь, как я чувствителен. Ты оскорбляешь мои чувства.

— Ничто не может оскорбить твоих чувств, — резко ответил Сэм, — кроме упущенных деньжат!

— Ну разве так пристало говорить своему единственному шурину, — поддел я его. — Особенно тогда, когда я пытаюсь оказать тебе услугу?

— Чушь! Я знаю тебя, — ответил Сэм уже почти по-дружески. — Так почем они у тебя сегодня?

— Да по разному, — уклончиво ответил я. — Сколько тебе надо?

— Пять тысяч ящиков, — ответил Сэм.

Я только свистнул. — О, да это много дыму. Думаю, что можешь получить по три с полтиной за штуку.

— Три с половиной доллара за коробку? — трубка чуть не треснула от его крика.

— А чего ты шумишь? — спокойно оказал я. — Твои девчонки берут полдодлара за одну пачку, а то и больше. — И я говорил со знанием дела.

Все эти годы работы у него не прошли для меня даром. Эти хорошенькие полуодетые крошки, шнырящие по ночным клубам с сигаретными лотками и почти голым задом, знают как выудить денежку.

— Три с четвертью, — заторговался Сэм. Ну сделай мне одолжение. В конце концов, если бы не я, у тебя не было бы всей этой шарашки.

— Три с половиной, — настаивал я. — Я о тебе самого высокого мнения, и я все еще должен тебе шесть кусков, но четвертак есть четвертак. — И это верно. Я до сих пор еще не отдал Сэму долг, потому что выручку полностью тратил на обустройство новых мест.

— Ну же, Дэнни, — просил Сэм.

— Куда тебе их доставить? — спросил я, не обращая внимания на его интонацию. Я знал, что эта цена ему по карману. Сэм сейчас греб деньги как никогда раньше.

Наступила пауза, затем его голос устало донесся из трубки. — В обычное место.

— Наложенным платежом.

— Да, — утомленно ответил Сэм. — И пусть тебя достанет управление, негодяй. До свидания.

Улыбаясь, я положил трубку. Вот так я быстро заработал десять кусков.

Они же стоили мне всего доллар с полтиной за коробку. Я полез в стол и взял оттуда свою книжечку. Я тщательно просмотрел ее. Там у меня был перечень всех мест, которые я хотел занять. Вот эти денежки и пригодятся.

Теперь уже почти весь список исчерпан. Скоро я займусь подготовкой поставок машин.

Я посмотрел на календарь. Подходил к концу месяц май. Через несколько дней мне будет двадцать семь лет. Да, быстро летит время, старею я.

Я снова глянул в книжечку. Пора мне оформлять заказы на автоматы, если я хочу быть в первых рядах клиентов, когда производители начнут отгрузку. Все это не будет стоить и ломаного гроша, если я не получу эти машины.

Глава 12

Входя в квартиру, я улыбался. Нелли стояла, склонившись над плитой и заглядывала в кастрюлю. Не разгибаясь, она повернула ко мне лицо, и я поцеловал ее в щеку.

— Что на обед, детка? — весело спросил я.

— Жаркое, — ответила она, — с тушеным луком. Я положил голову ей на плечо и понюхал аромат из кастрюли. — Вот это запах! — ухмыльнулся я. — Как это тебе удалось?

— Месяц уже кончается, и мясник отоварил мне несколько карточек следующего месяца, — объяснила она.

— Не знаю, как это у тебя получается, — восхищенно произнес я. — Целый день работаешь на этом вонючем заводе, приходишь домой и вдруг приготовила такое.

— Такая куча комплиментов! — поддразнила она. — Тебе, наверное, что-то нужно.

Я покачал годовой. — Не-а. Совершенно серьезно. Деньги нам не нужны.

Почему бы тебе не уволиться?

— Да я уже подумывала об этом, — задумчиво проговорила она, — но ребята на нас надеются. Теперь даже больше чем когда-либо.

— А я надеюсь на тебя, — быстро вставил я. — Ребята перебьются. А как быть мне, если ты вымотаешься?

— Не дури, Дэнни, — сказала она.

— Да я не дурю. Я просто люблю жаркое с тушеными луковичками.

Она толкнула меня в сторону ванной. — Иди умойся, — сказала она, счастливо рассмеявшись. — Ужин почти готов.

Улыбаясь, я пошел в ванную. Так радостно было видеть, что она счастлива. Давно уже я не видел ее такой довольной.

— Тебе помочь вымыть посуду? — спросил я, не отрываясь от вечерней газеты.

— Да уж ты вовремя спросишь, — сухо ответила она. — Я уже все закончила.

Я хмыкнул, устроился поудобнее в кресле и стал листать спортивный раздел. Команда «Янкиз» даже в начале турнира уже вырвалась вперед.

Она вошла в гостиную и опустилась на диван напротив меня. — Ну, как сегодня дела? — устало спросила она.

Я не смог скрыть удовлетворения. — Я подцепил Сэма на пять тысяч коробок. Это десять кусков чистых.

Взгляд у нее стал встревоженным. — Дэнни, — сказала она. — Я боюсь. А что, если тебя поймают?

Я пожал плечами. — Не беспокойся. Они и не собираются.

— Но, Дэнни, — запротестовала она. — Я видела в газете, что...

— Газеты пишут чепуху, — перебил я. — Они просто пишут наобум Лазаря. И вообще, что они могут мне сделать? По закону не возбраняется торговать сигаретами.

Тревожное выражение осталось у нее на лице. — Деньги того не стоят, — трезво произнесла она. Ничего это не стоит. Я уже больше не могу спать ночами.

Я бросил газету и посмотрел на нее. — Тебе больше нравится, если бы я был таким же как все остальные простофили? Хватит с нас этого, ты ведь помнишь? Нравилось тебе сидеть без денег даже на еду? Это не по мне. Мне это надоело.

Она твердо посмотрела мне в глаза. — Да меня это не беспокоит, — спокойно сказала она. — Я только хочу, чтобы у тебя не было неприятностей.

— Обо мне не беспокойся, Нелли, — уверенно произнес я, снова взявшись за газету. — Все будет в порядке. Как только закончу это дело, детка, ты у меня будешь носить меха и бриллианты.

— Обойдусь и без них, — сказала она, а в глазах у нее все еще стояла тревога. — Я всего лишь хочу, чтобы ты был рядом. — Она глубоко вздохнула, и я заметил, как она крепко сжала кулачки. — В конце концов я не хотела бы говорить сыну, что отец у него сидит в тюрьме.

Газета выскользнула у меня из рук и упала на пол. — Что ты сказала?

— недоверчиво спросил я.

Она спокойно улыбнулась мне, и в глазах у нее появилась тайная гордость, как у любой женщины, носящей ребенка под сердцем. — Ты же слышал, — прозаически сказала она. — У нас будет ребенок.

Я мгновенно выскочил из кресла и взволнованно стал рядом с ней. — Д-дак почему же ты ничего не сказала? — выпалил я.

Ее карие глаза вспыхнули от удовольствия. — Я хотела сначала удостовериться, — ответила она.

Я стал рядом с ней на колени. — Ты уже ходила к врачу? — спросил я, взяв ее за руку.

Она кивнула. — Сегодня утром, по пути на работу.

Я нежно привлек ее к себе и поцеловал в щеку. — И все-таки пошла на работу? Ну хотя бы позвонила и сказала бы мне.

— Не валяй дурака, — засмеялась она. — Ты бы не смог работать.

— А я-то сижу здесь как болван, и даю тебе надрываться, — укорял я себя, глядя на нее. — Когда ожидать-то?

Примерно через семь месяцев, — ответила она. — В конце ноября.

Я опустился рядом с ней на диван. Как хорошо. Во многом я был прав.

Подспудно я знал, что, как только Нелли почувствует себя надежно, у нас будет ребенок. Я удовлетворенно вздохнул.

— Счастлив, Дэнни? — спросила она.

Я кивнул и вспомнил, как это было в прошлый раз. Теперь все иначе.

Сейчас все гораздо лучше. — Ну, теперь можно уезжать отсюда, — сказал я.

— Зачем? — спросила она. — Здесь же хорошо.

— Здесь неподходящий район растить ребенка, тем более, если есть возможность позволить себе кое-что получше, — уверенно сказал я. — Давай подыщем такое место, где побольше воздуха и светит солнце.

Она откинулась на спинку дивана. — Такое место стоит так дорого, Дэнни, — мягко возразила она. — Ты же знаешь, как трудно достать такое, да и вообще, чтобы снять любую квартиру надо переплачивать.

— А кто говорит что-либо о квартире? — спросил я. — Я хочу купить дом!

— Дом! — Теперь настала ее очередь удивляться. — Это исключено.

Слишком уж дорого. Я лучше останусь здесь и придержу денежки.

К чертям все это! — твердо заявил я. — К чему тогда делать деньги, если только не для тебя... и для ребенка?

Глава 13

Дымящееся августовское солнце палило мне шею и плечи, выжимая из меня последние капли пота, когда я садился в машину и включал зажигание. Нажал на стартер. Двигатель было заурчал и захлебнулся. Я потянул за подсос и снова включил стартер. Мотор кашлянул и стал медленно проворачиваться, затем снова захлебнулся и стал. Я глянул на приборную доску. Стрелка амперметра дрожала в зоне «разряжено». Я снова включил стартер.

Бесполезно, аккумулятор сел. Отчаявшись, я выключил зажигание и вышел из машины. Я уставился на нее так, как будто бы она предала меня. Молча выругался. К тому же я обещал Нелли, что вернусь домой пораньше.

Глянул на часы. Четыре тридцать. К тому времени, как мне подзарядят аккумулятор или заменят на новый, пройдет целый час, и Нелли крепко осерчает. Я запер машину и направился к метро. До ближайшей станции было шесть кварталов, и пока я туда дошел, взмок как мышь. Я бросил гривенник в турникет и спустился на платформу.

Едва я попал туда, как мне захотелось пить. Я поискал газетный киоск.

Иногда в них продавали кока-колу. В моем состоянии она была бы очень кстати. В дальнем конце платформы стоял прилавок, и я прошел туда почти полпути, когда заметил, что он закрыт. Расстроившись, я остановился.

Сегодня все что-то не ладится. Сначала захандрила машина, теперь даже попить негде. Я еще сильнее почувствовал жажду, она усилилась от моего расстройства.

Я выудил из кармана монетку и бросил ее в автомат с жевательной резинкой. Может быть, хоть резинка немного поможет, пока я найду что-нибудь попить.

На станцию с ревом ворвался поезд, и я сел в него, праздно разглядывая пассажиров. В желтом свете лица выглядели мрачными, сияя потом от влажной духоты. Вскоре я заскучал и пожалел, что не купил газеты. Все лица в метро были одинаковыми: скучные, усталые и пустые. Всем им так же как и мне, наверное, было жарко и хотелось пить. Чувствовали они себя так же неуютно, как и я.

Я стал читать надписи, развешенные по стенам вагона прямо у себя над головой. Первой на глаза попалась афиша рекламы кока-колы. Это была обычная картинка обыкновенной здоровой улыбающейся девочки. Она выглядела бодрой и свежей, а позади нее был виден обычный голубовато-зеленый кусок льда. В руках она держала бутылку кока-колы, а внизу была обычная надпись:

«Пауза, которая освежает».

У меня потекли слюнки. Жевательная резинка вдруг стала сухой и безвкусной. Чертовски неприятно видеть такое, умирая от жажды. Просто в ярость приводит.

Поезд снова остановился, и я посмотрел в окно. Какой-то мужчина бросал монету в автомат с жевательной резинкой. Лицо у него было красным и пылало от жары. Послышалось, как монета звякнула в аппарате, когда он потянул за ручку.

Двери стали закрываться, и я снова глянул на рекламу кока-колы. «К чертям эти машины с жвачкой, — устало подумал я, в метро лучше всего подойдут мои аппараты с газ-водой в разлив. Вот это действительно будет дело». И вдруг я вспомнил. Я вспомнил то, что мне когда-то сказала одна девушка, когда я работал у стойки с напитками. Вспомнил и девушку. У нее была здоровая пара грудей, которые она вывалила на прилавок передо мной. — Должны же они продавать кока-колу в метро, когда хочется пить, — сказала она тогда.

Я очумело смотрел на плакат. Если уж говорить о болванах, то вот вам и призер! У меня же это было все время под носом, а я не видел! Лучшее в мире место — нью-йоркское метро. Мне нужно всего лишь заключить договор с городскими властями, и тогда я на коне. Больше мне всю жизнь палец о палец ударять не нужно будет.

Всем в вагоне было жарко и хотелось пить. Я представил себе картину, как они бросают монеты в мои автоматы с кока-колой. Да что там, не только прохладительные напитки, зимой я могу продавать горячий кофе.

Я стал возбужденным. Из-за этого я перестал спать по ночам. Именно это я и искал все время, такое место, которое заткнуло бы за пояс все остальное. Я даже порадовался, что у меня испортилась машина. Понадобилось нечто в таком роде, чтобы встряхнуться. Если действительно хочешь заработать, то надо опуститься к людям. Деньги там, где находятся люди.

Прав был Вулворт: бери по грошику, по копеечке. Если ты в этом преуспел, то дело в шляпе. А гривенники и пятаки в метро слагаются в большую сумму, чем во всех универмагах на Пятой авеню.

Я нетерпеливо нажал на звонок. Посмотрел на Нелли, стоявшую в тусклом свете прихожей, снова нажал на звонок и улыбнулся ей. Мне нравился ее вид.

Ее слегка располневшая фигура делала ее еще более привлекательной.

— Совсем не понимаю, зачем тебе было нестись сюда сломя голову, ради только того, чтобы повидаться с Сэмом, — раздраженно сказала она. — Можно было сделать это и завтра.

Я понимающе оглядел ее. Было жарко, и она чувствовала себя неважно.

Даже больше обычного. — Пожалуй и так, — поспешно ответил я, — но если у меня появилась идея, то это даже лучше денег. И это не терпит отлагательства, нам надо... — я замолчал, так как дверь открылась.

Там стояла Мими. Она несколько удивилась, увидев нас. — Дэнни! Нелли!

Мы вас и не ждали, — она улыбнулась и отступила, чтобы пропустить нас.

Я уже вошел в фойе. — Я пришел к Сэму по делу, — объяснил я, выискивая его взглядом в гостиной. — Он дома?

Из глубины квартиры донесся голос Сэма, отвечая на мой вопрос. — Кто там, Мими?

— Дэнни с Нелли, — ответила та. — Дэнни хочет поговорить с тобой. — Она снова повернулась к нам. — Проходите. Сэм сейчас выйдет.

Мы проследовали за ней в гостиную. — Как ты себя чувствуешь?

— участливо спросила она Нелли.

— Чудесно, — счастливо ответила Нелли. — Если бы врач не сказал, что я беременна, я бы в это не поверила, так хорошо я себя чувствую.

— Хорошо тебе, — сказала Мими. — Я же всегда себя чувствую отвратительно. — И она доверительно понизила голос, именно так женщины разговаривают о беременности.

— А чем занят Сэм? — нетерпеливо перебил я ее. С тех пор, как Нелли сообщила мне свою новость, я уже тысячу раз слышал о беременностях Мими.

— Он принимает душ, — ответила Мими. — Не переносит жары, он стал таким толстым, ты ведь знаешь.

Я кивнул и направился к лестнице квартиры в двух уровнях. — Занимайтесь своим делом, сказал я через плечо. — Я могу поговорить с Сэмом даже в душе.

Когда я вошел, Сэм стоял перед зеркалом, завернувшись в полотенце и причесываясь. — Ну что тебе? — недовольно произнес он.

— Ты хотел бы заработать миллион? — с воодушевлением спросил я. Он посмотрел на меня в зеркало. Взгляд у него стал подозрительным. — Не интересуюсь, — быстро ответил он. — Как только ты приходишь ко мне со своими идеями, это мне обходится в копеечку.

— Брось откалывать шуточки, — сказал я. — На этот раз это дело верное. Так будешь слушать или нет?

Он положил расческу и устало повернулся ко мне. — Хорошо, — сказал он. — Рассказывай. Все равно ведь я узнаю об этом так или иначе.

Я ухмыльнулся. — Ты когда-нибудь пробовал купить кока-колы в метро?

Он смутился. — Что ты городишь? Ты ведь знаешь, что я уже сто лет не езжу в метро. Оно ведь для толпы..

Я опустил крышку унитаза и сел на нее. — Вот то-то и оно, Сэм, — тихо сказал я. — Иногда надо спускаться к толпе, иначе забываешь, откуда ты сам.

Сэма это раздосадовало. — Я еще не слышал твоей идеи на миллион долларов, — отрезал он.

— Ты уже слышал, — Сэм, — сказал я, — но беда в том, что ты так давно оторвался от народа, что даже перестал слушать. Я, может быть, тоже не заметил бы этого, если бы сегодня у меня не испортилась машина.

— Ну хорошо, я давно уже не имею связей с толпой, — возмущенно произнес Сэм. — Тогда перестань морочить мне голову и выкладывай, или же проваливай отсюда и дай мне одеться.

Я закурил и пустил струйку дыма в его сторону. — А помнишь ли, Сэм, — тихо сказал я, — помнишь, когда ты был одним из шести миллионов человек в этом городе, из тех, что не живут на Сентрал-парк-саут, и возвращался домой с работы? Тебе было жарко и хотелось пить, и когда ты попадал в метро, то это проявлялось особенно сильно. Тебе до смерти хотелось пить, но ты смотрел по сторонам, и нигде ничего не было, и тебе приходилось терпеть до выхода из метро. — Я перевел дыхание.

— К чему ты клонишь? Ты что, хочешь завоевать приз «Академия» за лучшее выступление года? — ядовито спросил Сэм, прежде чем я успел продолжить.

Я ощутил, как у меня вспыхнуло лицо. Я и не отдавал себе отчета, как патетически я говорю. — Ты еще не понял? — спросил я. Я никак не мог взять в толк, почему до него не доходит.

Он покачал головой. — Нет, не понял, — ясно ответил он. — Я ведь из породы живущих на Сентрал-парке. Я туп. Я не из деревенских умников.

— А ты бы купил себе попить, если бы на платформе был мой автомат по продаже кока-колы? — быстро спросил я.

Он снова стал вытирать себе лицо полотенцем. Затем опустил его и посмотрел на меня. В его глазах засветилась заинтересованность. — Ну-ка повтори, Дэнни, — осторожно произнес он. — И скажи это медленно. Я внимательно слушаю!

Глава 14

Это действительно было крупное дело. Даже Сэм вынужден был это признать. И он ушел в него с головой. Специально для этого мы организовали отдельную компанию. Он финансирует дело и занимается организацией, а я буду практически управлять делом. А организационных вопросов оказалось много, гораздо больше, чем я предполагал. С тех пор, как я взялся за это, я стал настолько занят, что привлек Зепа к управлению старым делом, а сам полностью ушел в дела новой компании.

Автоматы с кока-колой в метро. Кто бы мог подумать, что такая простая вещь потребует столько времени и усилий? Нужно было повидать стольких людей, городских чиновников, сотрудников Транспортного совета, инженеров, людей из Управления здравоохранения. Утверждение нужно было получить в стольких местах, что иногда я даже сбивался с толку. И как будто бы этого было недостаточно, когда уже все утрясли, впереди оказались еще и политики.

Для такой работы надо иметь связи. Вот поэтому-то я прежде всего и направился к Сэму. У него были связи, но даже здесь мы натолкнулись на препятствие: Марио Ломбарди — спокойный человечек, который нанял пресс-агента, чтобы тот не пропускал его фамилии в газеты. Но она все равно попадала туда. Такого человека нельзя было удержать в тайне. У него слишком много власти. Я обнаружил, что ничего действительно крупного нельзя сделать в городе Нью-Йорке, если не получить одобрения Марио Ломбарди. Несмотря на все искренние намерения руководства города.

А Сэму был известен только один путь контакта с Марио Ломбарди. Через Макси Филдза. Мне очень хотелось бы найти другой путь связи с ним — любой другой, только не через Макси Филдза. Но Сэм заверил меня, что такого нет, иначе он сам предпочел бы его. Итак, мы поговорили с Макси, и вот сидим в домашнем кабинете Марио Ломбарди в фешенебельной части Парк-авеню. По всему было видно, что вот-вот нам придется взять себе новых компаньонов.

Я откинулся назад в кресле, а дым моей сигареты, клубясь, подымался вверх. Я скептически смотрел на Ломбарди, сидевшего за столом — Так мы берем вас в долю, г-н Ломбарди, — небрежно произнес я. — А каковы гарантии, что наш договор останется в силе после войны? Ведь политика в нашем городе — дело скользкое. Сегодня вы у власти а завтра — нет.

Ломбарди осторожно стряхнул пепел своей сигары в пепельницу, при этом большой бриллиант у него на перстне сверкнул мне в глаза. Он спокойно выдержал мой взгляд. — Марио Ломбарди не дает обещаний, которые он не в состоянии сдержать, Дэнни, — тихо ответил он. — Меня не волнует, кто будет руководить городом после войны. Это мой город, и я по-прежнему буду править здесь бал.

— Это точно, Дэнни, — в гулком голосе Макси были раболепные тона, от которых мне стало тошно. — В нашем городе ничего не делается без согласия Марио.

Я холодно посмотрел на Макси Филдза. Я все еще недолюбливал его. В нем было что-то такое, что мне не по душе.

У Сэма лицо было бесстрастным, но он согласно кивал головой.

Сэма это устраивает, и я снова повернулся к Ломбарди. Этот человечек в щегольском старомодном костюме казался более заинтересованным своими ногтями, чем нашим разговором. Я тихонько вздохнул. Мы дошли до конца, остальное — на волю судьбы. Я уже побывал у каждого из мало-мальски влиятельных политиков, и все они говорили мне, что Ломбарди — единственный достаточно весомый человек, который может провернуть такое дело. Итак, мы взяли себе компаньонов.

— Хорошо, Марио, — окончательно заявил я. Компаньонов никогда не называют по фамилии. — Договорились. Вы получаете десять процентов дохода.

Ломбарди встал и протянул мне руку. — Ты не пожалеешь об этом, Дэнни, — сказал он. — Если тебе что-нибудь понадобится, приходи в любое время, Я пожал ему руку. — Все, что угодно? — улыбаясь спросил я.

Ломбарди кивнул, и зубы у него ярко сверкнули на фоне смуглого лица.

— Да, именно так.

Тогда достаньте мне квартиру, — быстро сказал я, — жена у меня совсем сбилась с ног, подыскивая ее, а она уже на седьмом месяце.

Нелли по-прежнему не давала мне тратить деньги на дом.

Улыбка у Ломбарди перешла в сухую усмешку. Он выразительно пожал плечом и обвел взглядом присутствующих, а в его темных глазах смущенно мелькнуло веселое выражение. — Сдача в аренду средних размеров с утверждением в управлении? — спросил он.

Я кивнул. — От 75 до 100 долларов в месяц.

Ухмылка еще шире разлилась у него по лицу. Он выразительно поднял руки вверх. — Ну вот, такая простая просьба, Дэнни, и я попал впросак, — признался он. — Сегодня утром я разговаривал с одним человеком и получил утверждение на место судьи, разговаривал с другими людьми и устроил строительный контракт, обедал с мэром, днем договорился о займе в миллион долларов, но вот появляешься ты и просишь нечто простенькое, а я этого сделать не могу. Скажи жене, чтобы она бросила эту мысль. Иди и купи себе дом.

— Поедешь мимо меня, Дэнни? — тяжело спросил Филдз, когда мы вышли на улицу.

Я кивнул и повернулся к Сэму. — Увидимся завтра?

Обязательно, — ответил Сэм, усаживаясь в свой желтый «Кадиллак» с откидным верхом, — Утречком.

Мы посмотрели ему вслед, затем повернулись и пошли к моей машине. Я молчал, подсчитывая кое-что в уме. 10% — Ломбарди и 5% — Филдзу за услугу.

Мысли мои прервал голос Филдза.

— Толковый мужик, этот Сэм, — сказал он, втискиваясь на сиденье рядом со мной.

Я удивленно посмотрел на него. Впервые слышу, чтобы Филдз сказал о ком-либо доброе слово. — Ага, — ответил я, включив скорость и вливаясь в поток машин.

— Он создал себе внушительное дело, — вежливо продолжал Макси. — И все время растет.

Интересно, к чему это он клонит. Я ограничился туманным ответом.

— Он много работает, — сказал я. — Все время работает.

— Это точно, — охотно согласился Филдз. Слишком охотно. — Насколько я понимаю, ты тоже поднаторел в этом деле. Ты ведь работал вместе с ним.

Я искоса глянул на него. Лицо у Макси было гладким, он смотрел в окно.

— Да, ответил я.

— Если бы с ним что-нибудь случилось, то, наверное, тебе пришлось бы принять дело из-за сестры, — продолжил Макси.

На миг я так удивился, что даже не смог задуматься. — Ну да, — промямлил я, пожалуй придется мне.

Мы остановились у светофора, и я почувствовал, что Макси внимательно смотрит на меня, — Если у тебя когда-нибудь возникнет желание испытать себя на этом поприще, Дэнни, — небрежно предложил он, — почему бы тебе не поговорить со мной на эту тему? Может быть, я тебе и пригожусь.

Меня стало поташнивать. Я крепко сжал руль, так что у меня побелели костяшки пальцев. Мне удалось сдержать голос и ответить так же безразлично, как и он. — Мне хватает, Макси, того, что у меня есть. Дела идут хорошо.

— Да, но черный рынок на сигареты не сохранится вечно, пацан, грубовато-сердечно произнес он. — Да и война еще может продлиться довольно долго. Просто запомни то, что я тебе сказал, на тот случай, если передумаешь.

Остаток пути прошел в молчании. Я не мог дождаться, когда он выйдет из машины. И так уж плохо, что мне приходится работать с ним, я терпеть не могу находиться с ним дольше, чем это совершенно необходимо.

Я потихоньку вошел в квартиру, услышал шум вентилятора из спальни и на цыпочках пошел туда. Через открытую дверь я увидел лежащую на кровати фигуру.

Нелли спала, положив голову на руку, а легкое дуновение вентилятора шевелило на ней простыню. Я поглядел на нее некоторое время и молча начал выходить из комнаты.

Она окликнула меня. — Дэнни?

Я повернулся к ней. Ее темные глаза смотрели на меня. — Я так устала, — сказала она слабым голосом, — что даже уснула.

Я сел рядом с ней на кровать. — Я не хотел тебя будить.

— Ты и не разбудил меня, — ответила она. — Да мне все равно надо готовить ужин. Я целый день искала квартиру, но так ничего и не нашла. И потом я почувствовала слабость, так что пришлось вздремнуть.

Я снисходительно улыбнулся ей. — Да брось ты это, давай лучше купим себе дом. Даже Марио Ломбарди не может достать нам квартиру.

— Но ведь это столько денег, Дэнни, — возразила она, садясь на кровати.

Я наклонился к ней. — Хватит беспокоиться о деньгах, сладкая, — нежно сказал я. — Ломбарди одобрил нашу сделку с метро. Теперь нам это по карману.

Она внимательно посмотрела мне в глаза. — А ты уверен, что именно это тебе и нужно, Дэнни?

Я кивнул. — Всю жизнь я хотел иметь собственный дом. — Даже не успев произнести это, я понял, насколько верны эти слова. Счастлив я был только в своем собственном доме. — Да, этого я и хочу, — добавил я.

Она вдруг резко вздохнула и обняла меня за шею. — Хорошо, Дэнни, дохнула она мне в ухо. — Коль ты так этого хочешь, так и сделаем.

Глава 15

— Как выросли деревья, — подумал я, заворачивая машину на нашу улицу. Нелли молча смотрела в окно. Когда машина медленно поехала вдоль улицы, мне трудно было определить по выражению лица Нелли, о чем она думает.

За эти почти двадцать лет многое здесь изменилось. Дома в этом квартале обустроились. Стали постарше, на них появились следы непогоды.

Некоторые из них очень нуждались в ремонте. Но не изменилось одно.

Несмотря на некоторые особенности, они были очень похожи друг на друга.

Я остановил машину у тротуара перед нашим домом, выключил мотор и повернулся к Нелли. Она сидела по-прежнему молча, не отрывая взгляда от дома. Я тоже посмотрел туда.

По мне прокатилась теплая волна, мощное чувство удовлетворенности, которого я давно уже не испытывал. Теперь это действительно будет мой дом.

— Агент сказал, что будет ждать нас внутри, — сказал я.

Темные глаза Нелли стали задумчивыми. — Дэнни, — неуверенно сказала она, — может стоит подождать еще немного. Может, не надо так спешить?

Вдруг подвернется что-нибудь другое.

— Что? — недоверчиво спросил я. — Целых полтора месяца мы ищем, и нам ничего не понравилось. Сейчас уже середина сентября, и если мы хотим переехать к первому октября, то надо решаться.

— Незачем спешить, — сказала она. — Можно подождать, пока родится ребенок.

Я покачал головой. — Не-а. Я хочу, чтобы все было готово. — Я открыл дверь. — Идем.

Она медленно вышла из машины и остановилась на тротуаре. Она протянула руку и коснулась моего плеча. В глазах у нее стояло глубокое беспокойство. Она слегка дрожала.

Я озабоченно глянул на нее. Не было никаких причин к тому, чтобы дрожать. Светило солнце, и было чуть ли не жарко. — В чем дело? спросил я. — Тебе нездоровится?

Она покачала головой. — Нет, все в порядке.

— Отчего же ты дрожишь? — спросил я. — Тебе холодно?

— Нет, — тихо ответила она. — Меня охватило вдруг жуткое чувство. Я боюсь.

Я улыбнулся ей. — Чего тебе бояться-то?

Она повернулась и посмотрела на дом. — Я вдруг испугалась за тебя, Дэнни. Я чувствую, что должно случиться что-то ужасное.

Я только рассмеялся. — Что может случиться? — спросил я. — У нас все устроилось. Ничего не может произойти.

Она еще сильнее сжала мне руку. — Этот дом значит очень много для тебя, а, Дэнни? — спросила она, не отрывая от него взгляда.

— Да, — ответил я. — Этот дом с самого начала предназначался для меня, но по существу так и не стал. Теперь он будет моим.

Она повернулась ко мне, и лицо у нее вдруг осветилось пониманием. — И всю свою жизнь ты хотел расквитаться.

Я не понял. — Что ты хочешь сказать?

— Все это время ты хотел именного этого. Больше всего остального, — объяснила она.

Я поразмыслил. Может, она и права. Но теперь в этом не было большой разницы. Так уж оно получилось, что наш старый дом был выставлен на продажу как раз тогда, когда мы искали себе жилье. И к тому же новых домов в продаже не было. Так уж складывались обстоятельства. Он был предложен на продажу, и в то же время мне показалось, что так оно и должно быть.

Ничего не сказав ей, я повернулся к дому. Она потянула меня за руку.

— Дэнни, может не стоит покупать этот дом, — серьезно сказала она. — Может тебе и не предназначено жить там. У меня такое чувство, что мы искушаем судьбу, если ты вернешься сюда.

Я улыбнулся. Беременные женщины очень мнительны и у них бывают мрачные предсказания. Вероятно, вынашивание детей вызывает ложные предчувствия. — Не дури, Нелли, — сказал я. — Ведь мы всего-навсего покупаем дом.

Она направилась к парадной двери, но я повел ее к заулку, и мы прошли между домами к садику в заднем дворе. Он тоже изменился. Когда мы жили здесь двор был пустой, теперь же он был аккуратно обработан, усажен кустами, деревьями и цветами. Я посмотрел в угол у забора и вспомнил ту ночь, когда я вернулся сюда с Рекси и похоронил ее. На том месте рос большой куст роз. Интересно, не потревожили ли ее могилу?

Кто-то позвал. — Г-н Фишер!

Я обернулся. По заулку за нами шел агент по недвижимости. Я махнул ему.

Вы готовы осмотреть дом, — г-н Фишер? — спросил он. Я утвердительно кивнул. — Готов.

Деревянный пол уютно поскрипывал у меня под ногами. Это был приветственный звук. «Привет, Дэнни Фишер», — казалось, тихо шептал он.

Яркий солнечный свет в окнах померк, когда солнце заслонило облако, и в комнате стало сумрачно.

Я помедлил на пороге своей бывшей комнаты. Нелли и агент были в другой части дома. Я потихоньку вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Когда-то давным-давно, я уже делал это. Я тогда бросился на пол и прижался щекой к холодному дереву. Теперь я слишком большой, чтобы поступить так. Когда-нибудь вместо меня это сделает сын.

— Сколько времени прошло, Дэнни, — казалось, прошептала комната.

Да, прошло много времени. Я посмотрел на пол. Темного пятна, где когда-то лежала Рекси, нет. Масса царапин и последующих слоев лакировки скрыли его. На стенах было много слоев новой краски, а на потолке — много слоев извести. Комната казалась теперь меньше, чем была в воспоминаниях.

Может быть, это потому, что я помнил ее такой, когда был маленьким сам, и видел все в соразмерности к себе. Я пересек комнату и открыл одно из окон.

Машинально посмотрел через заулок на соседний дом.

Много лет тому назад эту комнату занимала одна девочка. Я попробовал вспомнить ее имя, но не смог, помню только, как она выглядела на фоне электрического света. Мне послышался ее приглушенный голос, зовущий меня, и я посмотрел на окна напротив. В них ничего не было, и занавески были опущены.

Я снова повернулся к комнате. Она, казалось, двигалась своей собственной шуршащей жизнью. «Я скучала по тебе, Дэнни, — шептала она. — Ты вернулся домой насовсем? Без тебя было так одиноко».

Я почувствовал себя утомленным и оперся о подоконник. Я тоже одинок.

Я скучал по этому дому больше, чем себе это представлял. Теперь я понял, что хотела сказать Нелли. Здесь было обещание, которое, как я чувствовал, будет исполнено. Оно было написано везде, куда бы я не повернулся. "Я позабочусь о твоем сыне, Дэнни, как я заботилась прежде о тебе. Я помогу ему вырасти высоким и сильным, счастливым и довольным, умным и понимающим.

Я буду любить его, как люблю тебя, Дэнни, если ты вернешься домой насовсем".

Снаружи в коридоре послышался шум, и дверь открылась. В комнату вошла Нелли с агентом. Она глянула мне в лицо и заспешила ко мне. Ее голос прозвучал эхом в пустой комнатке. — Дэнни, ты здоров?

Я медленно подошел к ней. В глазах у нее таилась глубокая тревога, пока она смотрела на меня.

— Здоров? — повторил я. — Конечно, здоров.

— Но ты такой бледный, — сказала она.

В это время как раз вышло из-за туч солнце. — Это просто свет такой здесь, — рассмеялся я, снова приходя в себя.

Она не сводила с меня глаз. — Да точно ли ты здоров, Дэнни? — озабоченно повторила она. — Тебя не беспокоят привидения?

Я удивленно посмотрел на нее. Я не верю в привидения. — Никаких привидений, — мягко ответвил я.

Агент с любопытством поглядел на меня. — Ваша жена говорит, что вы когда-то жили здесь, г-н Фишер.

Я утвердительно кивнул.

Он широко улыбнулся. — Ну, в таком случае мне незачем рассказывать вам что-либо о самом доме. Как хорошо он построен. Новые дома теперь строят гораздо хуже. Как вы считаете, г-н Фишер?

Она глянула на него, затем повернулась ко мне. — Что ты думаешь, Дэнни?

Я глубоко вздохнул и огляделся. Я уже знал, что скажу. Я всегда это знал. И дом был наполнен звуками, дававшими мне почувствовать, что он тоже уже знал ответ.

— Думаю, что мы его возьмем, — сказал я. — Вы можете устроить так, чтобы завтра здесь были маляры и мы могли въехать первого числа?

Глава 16

Я удивленно вскочил, когда Сэм вошел ко мне в контору. Он появился у меня впервые.

— Сэм! — воскликнул я удивленным голосом. — Что за оказия?

Он многозначительно посмотрел на девушку, сидевшую за соседним столом в нашей конторке.

Я выпроводил девушку и повернулся к Сэму. — Ну что у тебя?

Он опустился в освободившееся кресло. — Да мне уж начинает надоедать каждую неделю обращаться к тебе за сигаретами. Я хочу договориться с тобой о постоянных поставках.

Я облегченно улыбнулся. Я было подумал, что он пришел ругаться по поводу заказов, которые я разместил для автоматов с напитками для метро. Я расходовал его капиталы как свои. — Ну уж это вряд ли, Сэм, — с укоризной сказал я. Этого никто не может гарантировать. Этот товар трудно доставать.

— Ты можешь достать, — уверенно произнес он.

— Хотелось бы мне быть уверенным в этом, — поспешно ответил я.

— Мне нужно двести коробок в неделю, — сказал он более жестким голосом. — И позаботься, чтобы это было так.

— А что, если нет? — возразил я. Я вполне мог это обеспечить, но мне хотелось выяснить, отчего Сэм так самоуверен.

Он вынул из кармана сложенный лист бумаги и бросил его на стол.

— Зыркни-ка сюда, — сказал он.

Я взял бумагу и просмотрел ее. Это были копии моих складских квитанций. Это значит, что ему известно, где у меня хранится каждая коробка сигарет. Я смущенно повернулся к нему. — Где ты взял это? — спросил я.

Он широко улыбнулся. — Есть у меня свои пути, — уклончиво ответил он.

— Так что же, получу я сигареты?

— А если я все-таки откажу? — спросил я.

— Управление с удовольствием получит экземпляр этих квитанций, улыбнулся он.

— Ты не можешь так поступить со мной, Сэм! — изумленно произнес я.

Он снова улыбнулся. — Конечно, нет, Дэнни, — небрежно согласился он.

— Точно так же, как ты не станешь говорить Мими о других делах.

Я напустил на себя оскорбленный разочарованный вид. — Никогда бы не подумал, что ты так можешь поступить со мной, Сэм, — печально проговорил я, подавляя в себе улыбку.

Лицо Сэма прямо-таки выражало ликование. — Тебе, оказывается, не нравится бывать в чужой шкуре, мелкий ничтожный шантажист?

Это меня и доконало. Я больше не в состоянии был сдерживать взрыв смеха. Он громко прозвучал в небольшой конторе.

Сэм удивленно уставился на меня. — Что с тобой, Дэнни? — сердито спросил он. — Ты что, с ума спятил?

Я посмотрел на него сквозь выступившие слезы. Наконец я восстановил дыхание. — Я просто подумал, зять ты мой, — выдавил я, — хорошенький способ сотрудничества между партнерами мы выбрали с тобой!

Тогда он тоже понял комичность ситуации и расхохотался.

Немного погодя повел его в мастерскую и показал ему ее. Глаза у него при этом немного приоткрылись. Он и не думал, что дело приобрело такие масштабы. Затем мы вернулись в контору, я показал ему список мест, которые я уже подписал, и в глазах у него возникло новое чувство уважения.

— Да у тебя здесь почти столько же, сколько у нас по предприятию с метро, — удивленно произнес он.

— Больше, — быстро ответил я. — Не успею я все это закончить, как будет в два раза больше.

Я угостил его сигаретой и дал прикурить. — За счет фирмы, — заметил я.

Он все еще обдумывал все, что узнал. — Теперь я понимаю, почему у тебя всегда не хватает денег, — сказал он.

Я согласно кивнул. — Я их сразу же вкладываю, как только получаю.

Он поглядел на меня сквозь облако дыма, выпущенное через нос. — Как насчет того, чтобы сложить все это вместе в один пакет, пацан? — предложил он. — Так тебе будет гораздо легче.

Я отреагировал уклончиво. — Ты вложишь сюда все свои капиталы, — Сэм?

— спросил я в ответ, — Не-а, — покачал он головой. — Я имею в виду только это. Я дам тебе хорошую цену за половину этого, а затем предоставлю тебе деньги как и в деле с метро.

Теперь уж настала моя очередь отказываться. — То было большое дело, с которым я не мог справиться один, Сэм, — сказал я. — А это мое дитя. Я построил его по кирпичику и оставлю его себе.

Он помолчал некоторое время. Мне было знакомо выражение его лица, он подыскивал подход. Когда, наконец, он поднял взгляд на меня, по выражению его лица я понял, что он отступился. — Ладно, Дэнни, — добродушно сказал он. — Но если только передумаешь, дай мне знать. — Собираясь уже уходить, он спросил. — Кстати, а как дела с домом?

— Хорошо. Переезжаем на той неделе, во вторник, как и предполагали.

Он снова подошел к столу. — Ты бы только видел лицо старика, когда Мими рассказала ему об этом.

— И что он сказал? — спросил я с нескрываемым интересом.

— Сначала он не поверил, но когда Мими поклялась, что это правда, он просто онемел. А твоя мать расплакалась.

Это было мне непонятно. — И о чем же она плакала?

— Она все твердила ему о том, что ты об этом мечтал всю жизнь, а он тебе не верил. Он был не в силах говорить, а только жевал сигару, а затем подошел к окну и стал смотреть наружу. В течение всего обеда он был очень спокоен, а в конце посмотрел на Мими и сказал очень любопытную вещь. Он перевел дыхание и посмотрел на меня.

Я промолчал.

— Он сказал. — Значит Дэнни возвращается домой. — А мать заметила. — Он все время только этого и хотел: вернуться домой. А ты не давал ему. — Тогда отец ответил. — Я уже старый человек, и для меня это уже не имеет значения. Свои ошибки я унесу с собой в могилу. Но как же я все-таки рад, что Дэнни нашел путь обратно. — Затем они встали, отец сказал, что устал, и они отправились домой.

Сигарета у меня догорела почти до самых пальцев, и я бросил ее в пепельницу.

— Ты знаешь, пацан, — тихо сказал он, — думаю, что старик готов пойти на мировую, если ты только сходишь к нему.

Я глубоко вздохнул и отрицательно покачал головой. — Здесь все сложнее, Сэм, — ответил я. — Прежде всего ему надо уладить отношения с Нелли. Он столько наговорил о ней, столько натворил. Ему придется улаживать теперь все.

— Он сделает это, Дэнни, дай ему только возможность.

— Ему придется сделать это самому, — сказал я. — Я не могу сделать это за него.

— Ты же знаешь, какой он, пацан, — мягко сказал он. — Он гордый, упрямый и старый. Господь бог только знает, сколько ему осталось...

— Я ему сын, Сэм, утомленно прервал его я. — Не надо мне ничего говорить о нем. Я знаю его лучше, чем ты. И во многом я сам такой же, как и он. Мне пришлось много пережить из-за него, и это сделало меня гораздо старше. Я похоронил ребенка, Сэм. Она умерла у меня на руках, потому что нам не к кому было обратиться за помощью. Думаешь, такое проходит без того, чтобы стать старше? Разве такое забывается? Нельзя забыть, что началось тогда, когда твой собственный отец захлопнул дверь перед тобой. — Я снова покачал головой. Ему придется сделать все это самому, как это сделал я. Тогда, может быть, мы сможем помириться и снова понимать друг друга.

Я плюхнулся в кресло и снова закурил. Я очень устал. Когда вся эта кутерьма с переездом и делами пройдет, и Нелли родит, мы уедем на некоторое время. Пора уж нам обоим отдохнуть. Я даже не припомню, когда я еще так уставал.

Я снова посмотрел на Сэма и переменил тему разговора. — Куда тебе доставить сигареты, Сэм?

Он поглядел на меня мгновенье и затем ответил. — В обычное место, Дэнни.

— Они будут там завтра утром, — заверил я.

Он все так же смотрел на меня. Немного погодя он произнес. — Ладно, Дэнни. — И вышел из двери.

Задумавшись, я молча посидел там еще некоторое время, затем встал и пошел к двери конторки. — Зеп! — позвал я, выглянув в мастерскую.

Он тут же подбежал ко мне. — Да, Дэнни?

Время не проходит даром для всех нас. Он пробежал совсем немного, но уже запыхался.

— Садись-ка на другой телефон, Зеп, и попробуй подыскать нам другой склад, — сказал я. — Нам надо будет вывезти все отсюда сегодня же вечером, Сэм пронюхал про все наши места.

Он быстро кивнул, сел за телефон и начал набирать. Я довольно глядел на него. Молодец! Он не станет терять время на расспросы, они могут потерпеть до тех пор, пока не будет сделана работа.

Я взял трубку своего телефона и позвонил Нелли. Мне не хотелось говорить ей, что я сегодня снова вернусь поздно, но делать нечего. У нее наступила нервная стадия беременности, и все теперь, казалось, расстраивает ее. Она немного успокоилась, когда я пообещал ей, что после этого буду приходить домой рано каждый день, и она не будет оставаться одна до тех пор, пока не родится ребенок.

Глава 17

Я поставил кофейную чашку на стол и встал. Осторожно обошел несколько наполненных уже картонных коробок, подошел к столу, где она сидела и, нагнувшись, поцеловал ее в щеку.

— Пока, сладкая, — сказал я. — Пошел на работу.

— Приходи домой пораньше, — сказала она, глянув на меня. — Я хочу закончить упаковку.

— Брось волноваться, ответил я. — Успеем все устроить поутру, пока не приедут грузчики. А они приедут только в одиннадцать.

— Не люблю откладывать до последней минуты, — сказала она. — Всегда что-нибудь забудешь и только расстраиваешься. Я хочу, чтобы все было готово.

В общем-то этот переезд не такое уж большое дело. Мы совсем не берем с собой мебель. Для дома мы полностью купили новую мебель, и она уже там.

Но женщины ведь такие. Помнится, так же вела себя и мать, когда мы переезжали.

— Хорошо, Нелли, — сказал я, направляясь к двери. — Вернусь рано.

Она окликнула меня. Я уже был в дверях, когда она неуклюже подбежала ко мне, и я вытянул навстречу ей руки. Она упала ко мне в объятья и, дрожа, положила мне голову на грудь. Я захлопнул дверь ногой и погладил ей волосы. — Детка, детка, — прошептал я, — ну что с тобой?

Она приглушенно ответила, уткнувшись мне в грудь. — Дэнни, я боюсь.

Мне вдруг стало страшно.

Я прижал ее к себе. Годы взяли свое даже у нее. Между пальцев я заметил несколько седых волосков, и чем ближе подходил срок, тем беспокойней она становилась. С Вики было совсем не так, она тогда не нервничала. — Не бойся, детка, — прошептал я. — Все будет хорошо Она посмотрела мне в лицо. — Ты не понимаешь, Дэнни, — прошептала она. — Я боюсь не за себя, я боюсь за тебя.

Я ободряюще улыбнулся ей. — Не тревожься, детка. Со мной ничего не случится. Я в порядке.

Она снова уткнулась мне в плечо. — Давай не будем переезжать завтра, Дэнни, давай не будем туда переезжать. Давай найдем другое место. Можно ведь подождать.

— Не говори ерунды, детка, — сказал я. — Ты расстроена и нервничаешь. Как только переедем, тебе сразу понравится.

Она заплакала. — Не возвращайся туда, Дэнни, — умоляла она. — Пожалуйста, не возвращайся. Нельзя переделать то, что уже было, нельзя изменить того, что предназначено. Я боюсь за тебя, если ты вернешься туда.

Я взял ее за подбородок и поднял ей лицо. — Перестань плакать, Нелли, — твердо сказал я. — Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты просто впадаешь в истерику из-за ничего. Ведь это просто жилье, как и любое другое жилье — ни больше, ни меньше. Поэтому не выдумывай того, чего нет, ну будь умницей.

Постепенно она перестала плакать. — Может быть, я и не права, — призналась она сдавленным голосом, — но у меня такое ужасное предчувствие.

— Помнится, мать говорила, что предчувствия — это один из признаков беременности. Это у всех так.

Она с сомненьем улыбнулась сквозь слезы. Я вынул платок и осторожно вытер ей глаза.

— Извини, Дэнни, — прошептала она. — Я просто веду себя по-бабьи.

Я поцеловал ее в губы. — Не за что извинять, — крошка, — улыбаясь, сказал я. — Именно такая ты мне и нужна.

Когда рабочие вносили еще один аппарат, я вышел из конторки и пошел за ними в мастерскую, где они и поставили его. Зеп с механиком уже осматривали его.

— Ну а с этим что? — спросил я.

Зеп поднял на меня взгляд. — Обычное дело, Дэнни, — ответил он.

— Кто-то осерчал, что в нем не оказалось сигарет, и отыгрался на нем.

Я задумчиво посмотрел на автомат. Я уже стал привыкать к этому. За две недели это уже пятнадцатый поврежденный аппарат. Интересно, как люди могут срывать свое зло на машине.

Я тщательно осмотрел его. Он был сильно продырявлен. Я повернулся к Зепу.

— Помести его на склад, — небрежно сказал я. — Бесполезно что-либо с нам делать. Только время терять.

Он кивнул, а я направился обратно в контору. В это время к двери подходила моя секретарша. — Вам звонят по междугородней из Буффало, г-н Фишер, — сказала она.

Я наморщил лоб, пытаясь припомнить, кто бы это мог быть. Вроде бы у меня и нет там знакомых. — Кто? — спросил я.

— Он не назвался, — ответила она с недоуменным выражением на лице. — Просто настаивал, чтобы поговорить с вами.

— Хорошо, — сказал я, а любопытство уже зашевелилось. — Я отвечу.

Составь еще один акт о вандализме для страховой компании, — заметил я, взяв трубку. — Все сведения можешь получить у Зепа.

Она кивнула и направилась в мастерскую. Я подождал, пока за ней закроется дверь, и затем заговорил.

— Фишер слушает, — сказал я.

— Дэнни, говорит Стив Пэрриш, — затрещал голос в трубке.

У этого мужика были веские причины не сообщать своего имени секретарше. Он был продавцом у одного из крупных маклеров сигаретами, который специализировался главным образом на крупномасштабных сделках черного рынка. Когда я занялся этим делом, он был первым, с кем мне пришлось работать.

— Стив, — любезно произнес я, — зачем ты тратишь деньги на междугородние разговоры? Тебе что, некуда их девать?

Голос Стива принял доверительный тон. — У меня тут большая партия, — почти прошептал он, — и я хотел поговорить с тобой, прежде чем пустить ее куда-либо еще.

Я сел в кресло и так же как и он понизил голос. — Сколько ящиков? — спросил я.

— Целый грузовик, — быстро ответил он. — Все стандартные. Тысяча ящиков. Интересуешься?

Конечно мне это было интересно. Кого не заинтересует тысяча ящиков сигарет, когда во всем городе вряд ли найдется такое количество?

— А какие условия? — осторожно спросил я.

Два доллара коробка, ящик — стольник, — ответил он.

Я даже свистнул. Это большие деньги: сто кусков.

— Они горят? — спросил я.

Стив рассмеялся металлическим смешком. — Не задавай глупых вопросов, Дэнни. Такой товар в наше время не достают из холодильника. Я узнал о нем случайно просто потому, что парням надо скорее разгрузиться и получить денежки. И я сразу подумал о тебе.

— Платить наличными? — спросил я.

— Наличными, — твердо ответил он. — Поэтому-то они и отдают по цене в два доллара. Было бы у них время, они бы взяли по три с полтиной.

— Где же мне взять столько капусты? — спросил я. В голосе у него прозвучал вызывающий оттенок. — Если тебе с этим не справиться, Дэнни, то так и скажи. Сэм Гордон уже давно ходит за мной, чтобы я подкинул ему кое-что, но я не стал делать этого. Я не собираюсь подрывать тебе торговлю, а мне известно, что он один из твоих клиентов.

Да, это ему известно. Впервые я познакомился с ним, когда работал у Сэма. — Я этого не говорил, Стив, — поспешно сказал я. — Я просто подумал, где мне взять такие деньги. Сколько у меня времени?

— Нисколько, Дэнни, — ответил он. — Ребятам деньги нужны сегодня вечером. Может мне лучше позвонить Сэму, у него-то они есть.

На часах было полвторого. Банки все еще открыты, но получить там я могу всего лишь девятнадцать тысяч, которые лежат в сейфе. Все остальные деньги запущены в дело. Мне понадобится время.

— Ты не мог бы подождать полчаса, пока я тут разузнаю кое-что?

— Если у тебя нет денег, Дэнни, то и думать забудь, — ответил он. — Нечего крутить. Я позвоню Сэму.

Я щелкнул пальцами. Есть такое дело. Он сам того не зная навел меня на ответ.

— Послушай, — поспешно сказал я. — Я же не говорил, что у меня нет денег. Я просто сказал, что мне нужно полчаса, чтобы достать их. Затем я тебе позвоню и договоримся, где встретиться. Я сяду на самолет, и ты получишь их сегодня вечером.

Послышалось, как на другом конце провода стали перешептываться, затем голос Стива снова зазвучал в трубке. — Хорошо, Дэнни, ребята говорят, что подождут твоего звонка полчаса.

— Добро, — быстро ответил я. — Дай мне свой номер, и сразу же я позвоню тебе. — Я записал номер на листке бумаги и положил трубку.

В этом деле для меня было верных пятьдесят тысяч долларов, если сумею провернуть его, а такие деньги на дороге не валяются. Я снова взял трубку и стал набирать номер. Телефон на другом конце линии загудел. Если бы Стив не поспешил с предложением найти себе другого клиента, мне бы и в голову не пришло это. Я благодарен ему, хоть мне нельзя будет ему это высказать.

Послышался щелчок. Телефонистка пропела в трубку. — Предприятие Сэма Гордона.

— Мейм, это Дэнни. Соедини меня с боссом.

— Хорошо, Дэнни.

Послышался еще щелчок, другой гудок и затем голос Сэма. — Алло.

— Сэм, это Дэнни, — сказал я.

— Да, Дэнни, в чем дело?

— Если тебе нужно шестьсот ящиков стандартных сигарет, то могу предложить тебе сделку, — быстро сообщил я.

Сэм осторожно ответил. — Да, они мне пригодятся, а какая сделка?

— Три доллара за коробку, сто пятьдесят — ящик. Наличными вперед.

Доставка завтра, — сказал я.

Он поколебался. — Звучит неплохо, — все еще настороженно ответил он.

— Но ведь тут целая куча зелененьких. А что, если ты не доставишь их?

— Доставку я гарантирую, — заверил я.

— А что, если что-то сорвется? — спросил он. — Тогда я останусь без девяноста кусков.

Я быстро поразмыслил. Девяносто тысяч Сэма хватало почти на всю сделку. Дурак же я буду, если упущу такую возможность. — Послушай, — сказал я, — ты же знаешь мой расклад. У меня есть товару почти на шестьдесят тысяч. Само дело, договоры о местах и заказы на новые аппараты стоят еще сорок кусков. Я принесу тебе складские квитанции и договор о поставках, и ты можешь держать их у себя, пока товар не поступит. Тогда ты мне их вернешь.

— А если все-таки не привезешь? — с опаской спросил он. Я хохотнул.

— Ну тогда весь куш твой. Что скажешь?

— Он снова заколебался. — Да чинарики-то мне нужны, и дело меня интересует, но не для себя самого. У меня не хватает людей. Я не могу заниматься этим.

— Ну тогда поручи это дело мне, — снова хохотнул я, — я сделаю его для тебя.

Он все еще колебался. — А ты уверен, что так будет ладно, пацан? — медленно спросил он.

Пятьдесят кусков — большие деньги. — Ну ты же слышал, Сэм, — уверенно произнес я. — Я готов рискнуть, если ты согласен.

Он прочистил горло. — Ну ладно, Дэнни, — спокойно сказал он, — приходи, денежки будут готовы.

Я нажал рычаг телефона, постучал по нему, пока не послышался гудок, и вызвал междугороднюю. Заказал номер в Буффало, который дал мне Стив. Когда на проводе послышался его голос, я быстро сказал. — Деньги есть, Стив. Где встретимся?

— Хорошо, Дэнни, — облегченно ответил Стив. — Гостиница «Ройал».

Комната 224. Во сколько ты появишься здесь?

— Первым же самолетом, на который сумею попасть, — ответил я.

— Должен быть там не позже семи вечера. У тебя все готово?

— Грузовик нагружен и готов ехать, — сообщил он. — Он тронется в путь, как только ты появишься здесь с деньгами.

— Ладно, — сказал я. — Увидимся вечером. — Я положил трубку и посмотрел на часы. Скоро два. Надо поторапливаться, а то не успею в банк.

Я подошел к двери конторки и позвал Зепа. — Приготовь место для четырехсот ящиков, — велел я.

Глаза у него округлились. — Так много, Дэнни? Откуда это?

В нескольких словах я рассказал ему о сделке. Он встревожился. — Ты сильно рискуешь, Дэнни, — сказал он. — Слишком многое может сорваться.

Может быть, лучше мне поехать с тобой?

Я покачал головой. — Кому-то надо остаться здесь и присматривать за делами. Со мной все будет в порядке. Ты оставайся здесь. Я позвоню тебе сразу же, как только приеду в город с товаром.

Уже будучи в аэропорту в ожидании самолета, я вспомнил, что не позвонил Нелли. Я поспешил к телефонной будке и позвонил домой. Она ответила.

Я быстро заговорил, не давая ей возможности вставить хоть словечко. — Детка, тут подвернулось одно дельце, и мне нужно слетать в Буффало. Не жди меня к ужину. Я вернусь утром.

— Но, Дэнни, — крикнула она, — мы же завтра переезжаем!

— Не волнуйся, — сказал я. — Я вернусь вовремя. В голосе у нее прозвучал страх. — Не уезжай, Дэнни, пожалуйста не уезжай. Я боюсь.

— Бояться совершенно нечего, — сказал я. — Я вернусь утром.

— Ну подожди, Дэнни, — умоляла она, — подожди, пока не переедем.

— Дело не терпит, детка, — поспешно ответил я. — Здесь замешано пятьдесят тысяч, и нет никакой возможности отложить его. Я не могу упустить такое!

Она стала рыдать в трубку. — Я знала, что что-нибудь стрясется, — горько запричитала она. — Я ведь чувствовала...

— Но, Нелли, — прервал я ее. — Это ведь пятьдесят кусков. Пятьдесят тысяч долларов дядюшки Сэма! Да с такими деньгами можно такое наворочать!

— Да наплевать! — всхлипнула она. — Временами я даже слышать не могу о деньгах! С тех пор, как ты занялся бизнесом, ты стал сам не свой.

— Вот только закончу это, Нелли, и обязательно буду поступать так, как хочешь ты, — безрассудно пообещал я.

— Ты всегда так говоришь, — осуждающе плакала она. — Но я больше тебе не верю. Ты говоришь это просто так. Ты неисправим! Как только запахнет деньгами, ты становишься совсем другим человеком. Ты забываешь все на свете!

— Не валяй дурака! — горячо возразил я. — Такова жизнь! Без денег ты просто ничто, как все остальные. Может быть, тебя это и устраивает, но только не меня!

В трубке послышался ее тяжелый вздох. Затем наступило сердитое молчанье, послышался щелчок, и трубка у меня в руках умолкла. Она положила трубку. Ругаясь про себя, я стал шарить по карманам в поисках еще одной монеты, чтобы позвонить ей еще раз. И в это время в громкоговорителе раздался голос диктора. — Рейс номер пятьдесят четыре на третьей дорожке.

Рейс номер пятьдесят четыре на Буффало на третьей дорожке. Вылет через пять минут.

Я оглянулся на телефон, затем посмотрел на часы на стене. Быстро решился и вышел из телефонной будки. Ей станет лучше, когда я приду к ней завтра с деньгами. Пятьдесят кусков могут залечить любые оскорбленные чувства.

Глава 18

Проходя в гостинице к портье, я посмотрел по сторонам. Она скромно обставлена, но была аккуратной и чистенькой, именно в такой гостинице могут останавливаться торговцы. Портье вышел мне навстречу.

— У вас есть одноместный номер? — спросил я.

— Да, сэр, — ответил клерк, повернув ко мне регистрационный журнал.

— Распишитесь вот здесь. Вам с ванной или без?

— Без, — быстро ответил я и расписался в журнале.

— Хорошо, сэр, — повторил он и ткнул в звонок на стойке. — С вас три доллара, сэр, — сказал он, поворачиваясь, чтобы взять ключ с полки позади себя.

Я положил деньги на прилавок, и тут подошел посыльный.

— Проводи г-на Фишера в комнату 419, — сказал портье, взяв деньги и подавая ключ посыльному.

— Погодите минутку, — прервал я. — Могу ли я оставить здесь пакет?

— Конечно, г-н Фишер, любезно ответил портье. — Я положу его в сейф. Напишите свою фамилию на печати. — Он подал мне большой почтовый конверт.

Я вынул свой конверт с деньгами и вложил его в тот конверт, который он дал мне. Тщательно заклеил его и надписал свою фамилию, как мне было сказано. Я проследил за тем, как клерк повернулся и положил пакет в сейф, и подумал, а что бы тот стал делать, если бы знал, что в пакете находятся сто кусков.

Он повернул замок. — Все будет в порядке, в целости и сохранности, сэр, — сказал он мне.

Я поблагодарил его и посмотрел на часы. Было почти семь. — Я, пожалуй, не пойду сейчас в номер, — сообщил я клерку, как будто бы эта мысль только что пришла мне в голову. — Я обещал одному своему другу встретиться с ним здесь в семь часов. Его зовут Стив Пэрриш. Он здесь?

Клерк посмотрел через плечо на доску с ключами. — Да, здесь, сэр, — ответил он. — Сообщить ему, что вы здесь?

— Пожалуйста.

Он прошептал несколько слов в телефон, подождал ответа и затем посмотрел на меня. — Он говорит, чтобы вы шли к нему. Комната 224.

— Благодарю, — сказал я и направился в глубь вестибюля, где уже заметил лифт.

Золоченые номера на дверях мерцали в слабо освещенном холле. Я постучал. Гул голосов, который слышался из комнаты, сразу стих. Дверь медленно приоткрылась, и оттуда выглянул Пэрриш. — Дэнни! — улыбаясь воскликнул он, увидев меня. — Ты как раз вовремя. Входи. — Он отступил и полностью растворил дверь.

С ним было еще три человека. Они смотрели на меня, сидя на своих местах. Я повернулся к Стиву. У него было бледноватое и слегка осунувшееся лицо, но рука у него была довольно твердой. Я пожал ее.

— Очень рад, что ты сумел это сделать, Дэнни, — сказал он.

Я молча кивнул.

Стив повернулся к остальным присутствующим. — Господа, — объявил он, — это Дэнни Фишер. — Затем он по очереди представил их мне.

Они поочередно встали и пожали мне руку. Никто из присутствувющих не попытался завязать разговор.

— Как насчет выпить, Дэнни? — в руке у Стива была бутылка виски.

— Нет, благодарю, Стив, — быстро ответил я. — На работе не пью.

Стив кивнул и налил себе. — Правильно, Дэнни, — сказал он, проглотив виски. — Одобряю.

Я внимательно посмотрел на него. Стив уже изрядно поднабрался. Я достал сигарету и закурил. — Ну что, к делу? — спросил я.

Стив глянул на меня. — Да, пожалуй, — поколебавшись ответил он.

— Деньги привез?

Я кивнул.

Один из них быстро поднялся. — А ну посмотрим, — сказал он.

Я повернулся к нему и улыбнулся. — Увидите, — ответил я, — после того, как покажете товар.

— А они у вас с собой? — подозрительно спросил тот.

— Ну разве я похож на такого дурака? — спокойно возразил я. — Вы не беспокойтесь. Если товар в порядке, то получите свои деньги. Где он у вас?

— В одном гараже в нескольких кварталах отсюда, — ответил тот.

— Хотите посмотреть?

— Обязательно.

Мужчина взял с кресла свою шляпу. — Ну что ж, пойдемте, — сказал он, направляясь к двери.

Грузовик был загружен именно так, как говорил Стив. Я скептически осмотрел аккуратно уложенные ящики. У меня возникло ощущение, что что-то здесь не так, но я не мог понять, что. Может быть, это оттого, что все идет так гладко. Я повернулся к мужчине, с которым говорил в гостинице. — Не обижайтесь, — вежливо сказал я, — но здесь ведь куча денег. Я хотел бы проверить груз.

— Это значит, надо разгрузить все до последнего ящика и потом снова загрузить, — возразил тот.

Я твердо выдержал его взгляд. — Я уже сказал, что здесь куча денег и хотел бы проверить.

Он посмотрел на остальных, затем, пожав плечами, повернулся ко мне. — Да мне-то что, но вы тогда не выедете отсюда до двух часов ночи.

— Я не возражаю, — ответил я.

Я устало посмотрел на Стива, затем на остальных. Они, раскрасневшись, стояли полукругом рядом со мной. Рубашки у них взмокли от пота. — Пожалуй, порядок, — сказал я. Но сам никак не мог понять. У меня все еще оставалось то же ощущение. Я нервно вздрогнул, наверное это передалось от Нелли.

— Я же тебе сразу сказал, Дэнни, — быстро проговорил Стив. — Незачем было и проверять.

— За сто тысяч, — твердо ответил я, — я проверяю. — Повернувшись к остальным, я спросил. — Кто поведет машину? — Один из них выступил вперед.

— Я, — ответил он.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда садись и отвези меня в гостиницу.

Оттуда и поедем.

— Прямо сейчас? — спросил тот, уставившись на меня.

— Прямо сейчас, — кивнул я.

— Но мой напарник появится только утром, — возразил он.

— Ждать не будем, — сказал я. — Я поеду с тобой. Товар должен быть в Нью-Йорке утром.

Портье повернулся ко мне. — Да, г-н Фишер?

— У меня изменились планы, — сказал я. — Я уезжаю. Дайте мне, пожалуйста, пакет.

— Сей момент, г-н Фишер, — ответил тот усталым голосом. Он открыл сейф, положил пакет на прилавок передо мной и проследил, как я вскрываю гостиничный конверт и вынимаю оттуда свой конверт поменьше. — Все в порядке, сэр? — зевнув, спросил он.

Я кивнул и положил ему на прилавок доллар. — Отлично, — сказал я, поворачиваясь к выходу. Он благодарил меня, пока я не вышел на улицу.

Грузовик стоял под уличным фонарем. Вокруг него стояли наши люди. Я залез в кабину и вручил конверт Стиву. Он перевернул его и передал человеку, который вел переговоры в гостинице. Тот быстро вскрыл его и заглянул внутрь. Перебирая пальцами, он пересчитал их.

Затем он подняв голову и махнул мне рукой. Я тоже поприветствовал его и повернулся к шоферу. — Ну что ж, парень, — сказал я. — В путь.

Когда мы миновали Ньюбург, я утомленно глянул на часы. Было несколько минут одиннадцатого. Я снова вернулся взглядом на дорогу и нажал на газ.

Грузовик медленно стал набирать скорость. Светлое и ясное полотно дороги маячило впереди.

Я включил двигатель на повышенные обороты и посмотрел на напарника.

Он спал, неуклюже прислонив голову к дверце. Я проголодался, ведь я не ел вчера с обеда, но останавливаться не стал. Слишком уж ценным был груз. К тому же, если не останавливаться, то можно успеть в Нью-Йорк к полудню.

Мысли мои прервал голос шофера. — Давай я поведу, Дэнни, — произнес он. — Поспи немного. Ты совсем скис.

— Да я могу еще повести, — сказал я. — Машина прекрасно слушается.

— Все равно, вздремни немного, — настаивал он. — Глаза у тебя совсем красные. Ты, может, и не чувствуешь этого, но ты устал.

— Ну, ладно, — ответил я, нажав на тормоз.

Получив нагрузку, зашипели мощные воздушные тормоза. Огромный грузовик постепенно остановился. Я потянул ручку стояночного тормоза и вылез из-за баранки.

Он пролез передо мной и уселся на место водителя. — Поспи-ка ты лучше, — сказал он, отпуская стояночный тормоз. — Ты ведь не спал с самого Буффало и прободрствовал всю ночь.

— Посплю, когда приедем, — ответил я. — Тогда я почувствую себя гораздо лучше. — Я заложил руки за голову и откинулся назад на спинку.

Грузовик тронулся, и шум мотора заполнил кабину. Я пытался отвести взгляд от белой полосы, монотонно бежавшей по дороге перед нами, но она завораживала меня. Есть нечто такое в дороге, которая бесконечно стелется перед тобой, пока хватает взгляда. Узкая белая полоска посреди дороги.

Держись от нее по правую сторону, и ты в безопасности. Пересеки ее — и смерть. Держись правой стороны..., правой стороны..., правой стороны..., правой... стороны... Я почувствовал, как голова у меня сонно скатилась к дверце.

Я отчаянно тряхнул ею, пытаясь удержать глаза открытыми, но все было бесполезно. Я слишком устал. Неохотно я позволил себе задремать.

Вздрогнув, я проснулся. Грузовик стоял, мотор был выключен. Быстро моргая, я повернулся к сидевшему рядом водителю. — В чем дело? — сонно спросил я. — Что-то случалось?

Он иронически посмотрел на меня, но ничего не ответил.

С другой стороны раздался чей-то голос, и я резко обернулся. Глаза у меня округлились. Я совсем проснулся. На подножке машины стоял какой-то человек. В руке у него был пистолет, направленный мне в лицо. — Ну, что, спящая красавица, — сказал тот. — Вставай и сияй.

Я наклонился было вперед и потянулся к гаечному ключу, лежавшему у меня под ногами.

Человек резко двинул пистолетом. — Держи руки так, чтобы мне было их видно, детка Дэнни, — тихо сказал он.

Я медленно поднял руки себе па колени. Мысли бешено заметались у меня в голове. Я снова посмотрел на шофера. Он сидел совершенно неподвижно, устремив бесстрастный взгляд вперед на дорогу. Я стал соображать. — И ты с ними заодно? — неуверенно спросил я.

Водитель ничего не ответил. А вместо него заговорил человек с пистолетом. — А ты как думал? — саркастически спросил он.

Я спокойно повернулся к нему. — У меня есть деньги, если только дадите мне доставить этот груз в Нью-Йорк, — в отчаянье сказал я.

Грабитель ухмыльнулся, показав мне свои тусклые желтые зубы. Он сплюнул табачную слюну на дорогу. — Твои деньги уже у нас, — резко сказал он. Открыл дверцу и спрыгнул с подножки, не сводя с меня оружия. — Вылезай, — приказал он. — Накатался.

— Десять кусков, — быстро сказал я, глядя на него.

Он тряхнул пистолетом. — Я сказал — вылазь.

Я медленно спустился с сиденья. Над головой грозно темнело небо.

Будет дождь. Я почувствовал, как во мне поднимается гнев. Обвели вокруг пальца. Какой же я дурак! Думать надо было.

Ноги у меня занемели и устали, и двигался я неуклюже. Из-за машины послышались шаги, и я повернул туда голову. Прямо за нами стояла какая-то машина. Они, вероятно, сидели у нас на хвосте с самого Буффало, выжидая такое место, чтобы напасть. Гнев мой поднялся выше, и я почувствовал во рту горячий привкус желчи, поднимающийся из живота. Какой же я простофиля, так легко пустившись в такое дело! Да мне нужно было обратиться к врачу и проверить мозги!

Подходивший сзади мужчина спросил. — Здесь все в порядке?

Грабитель перевел взгляд с меня на него. Я отчаянно бросился на него и задел кулаком ему челюсть, так как он инстинктивно отскочил. Я пролетел мимо него и поскользнулся в грязи на обочине. Судорожно попытался удержаться на ногах.

С одной стороны головы у меня внезапно вспыхнула боль, и я растянулся животом в грязи. Я попробовал было встать на четвереньки, но еще один взрыв боли раздался в том же месте, и у меня резко ослабли руки и ноги.

Лицо было все в грязи, и на меня накатилась тяжелая волна темноты. Я пытался мысленно отодвинуться от нее, но она неотвратимо надвигалась. Я ощутил, что скатываюсь в нее.

Смутно, как бы удаляясь, я расслышал голоса. Я попробовал разобрать, что они говорят, но некоторые слова остались неясными. Один из них говорил, что Гордону это не понравится. А второй злорадно засмеялся.

Я продолжал скатываться в темноту. Затем, прежде чем окончательно провалиться туда, в уме у меня мелькнула мысль. — Надули! Надули с самого начала! Вот почему Стив все время твердил мне про Сэма, когда говорил по телефону. Чтобы навести меня на мысль о нем.

Затем эта мысль прошла, и я больше ничего не помню. Я глубоко вздохнул и попробовал прорваться сквозь темноту. Но все бесполезно. Теперь она полностью окутала меня.

ДЕНЬ ПЕРЕЕЗДА

3 ОКТЯБРЯ 1944 ГОДА

Чьи-то руки тормошили меня за плечи. Я слегка отодвинулся, пытаясь избавиться от них. Болела голова.

Руки по-прежнему тревожили меня. Я попробовал свернуться калачиком.

Ну почему они не уберутся и не оставят меня в покое? Мне только-только становилось хорошо. Долго, очень долго мне было холодно, и теперь, когда я начал согреваться, эти руки тревожат меня. Я отмахнулся от них и перевернулся на спину.

И тут я почувствовал резкий жгучий шлепок по лицу. Боль пронзила меня, и я открыл глаза. На коленях рядом со мной стоял какой-то человек и всматривался мне в лицо.

— Да вы здоровы ли, мистер? — тревожно спросил он. Я немного отодвинул голову, чтобы посмотреть, есть ли с ним кто-либо еще. Он был один. И тогда я почувствовал, что идет дождь.

Я слабо рассмеялся. Здоров ли я? Смех, да и только. Чертовски забавно. Попробовал сесть.

Жгучая боль расколола мне голову, и я застонал. Почувствовал, как его руки крепче обняли меня за плечи, поддерживая меня.

— Что случилось, мистер? — спросил испуганный голос.

— На меня напали. Просили подвезти, — ответил я. Не мог же я сказать, что произошло на самом деле. — Украли у меня машину, — добавил я.

Человек облегченно улыбнулся и помог мне встать. — Повезло тебе, что у меня слабые почки, — сказал он. — Я услышал, как ты стонешь в кювете.

Я стоял, слегка пошатываясь. Меня трясло, но я чувствовал, как силы вливаются мне в тело.

— Ты мог простудиться, — сказал он.

— Да, — кивнул я. — Конечно, повезло. — Я посмотрел на часы, но они были разбиты. — Который час? — спросил я.

Пять минут второго, — ответил он, глянув на свои часы.

Я удивленно посмотрел на него. Прошло более двух часов. Мои часы остановились без четверти одиннадцать.

— Мне надо вернуться в город, — пробормотал я. — Мы сегодня переезжаем, и жена страшно перепугается. Она ничего еще не знает.

Мужчина все еще держал меня за плечо, удерживая на ногах. — Я еду в Нью-Йорк, если тебе по пути.

Он походил на ангела, стоящего с нимбом под дождем.

— Туда-то мне и надо, — ответил я.

— Ну пошли тогда в машину, мистер, — сказал он. — Я довезу тебя в город к двум тридцати.

Я последовал за ним к небольшому «шевви» и влез на переднее сиденье.

Как только дверца закрылась, я стал дрожать.

Он глянул на мои посиневшие губы, потянулся и включил печку. — Откинься назад и отдохни, — участливо сказал он. — Сейчас согреешься и просушишь немного одежду. Ты вымок насквозь.

Я откинул голову назад и посмотрел на него из-под полуопущенных век.

Он был уже немолод, из-под шляпы виднелись седые виски. — Благодарю вас, мистер, — сказал я.

— Не за что, сынок, — медленно проговорил он. — Я считаю, что каждый должен так поступать.

Я устало закрыл глаза. Не прав он. У некоторых нет ни малейшей толики того, что он полагал должно быть у каждого. Тихое пощелкивание дворников действовало успокаивающе. Теперь я стал размышлять помедленнее. Не таков Сэм. Сэму наплевать, кто ты такой. Сэм думает только о себе.

Слишком уж я вырос, и Сэму это не понравилось. И ведь я практически вырвал это дело у него прямо из-под носа. Он тогда не захотел связываться, но это неважно. Теперь он понял, что упустил, и решил забрать все обратно.

И это ему удалось. И тут уж я ничего поделать не могу.

Ничего? Я задумался было, и меня охватил гнев. Вот здесь-то Сэм и ошибается. Слишком уж много я вложил туда трудов, чтобы так легко сдаться.

Я ему больше не игрушка. Он за это еще поплатится. Я, конечно, дурак, что попался на такую удочку, но еще не вечер. Я ему покажу. От гнева мне вдруг стало удивительно тепло, и я стал подремывать.

Почувствовав у себя на плече чью-то руку, я быстро проснулся.

Огляделся. Мы только-только въехали на шоссе Вест-сайд.

Мужчина посмотрел на меня и спросил. — Ну как чувствуешь себя? Лучше?

Я молча кивнул. Боль в голове прошла.

— Где тебя высадить?

Я дал ему свой адрес. — Если вам по пути, — добавил я.

— Хорошо, — сказал он. — Я как раз еду мимо.

Когда мы подъехали к дому, было четверть четвертого. Я вышел из машины и повернулся к водителю. — Еще раз благодарю, мистер, — сказал я. — Я никогда этого не забуду.

— Все в порядке, сынок, — ответил он. — Я же говорил, все мы ведь люди.

Не успел я даже сообразить, как он включил скорость и уехал. Я же смотрел вслед машине. Я даже не успел спросить, как его зовут.

Странно как все устроено в этом мире. Тот, кого знаешь всю жизнь, пытается выбить тебе зубы, а человек, которого видишь впервые и больше никогда не встретишь, вдруг появляется и спасает тебе жизнь.

Я смотрел вслед машине, пока она не свернула за угол и скрылась из виду, затем повернулся и вошел в дом. Управдом подметал вестибюль. Он уставился на меня, раскрыв рот. Ну и видок же у меня, вероятно, был. Все лицо в ссадинах от побоев, а одежда — в грязи из кювета.

— Фургон уже уехал, г-н Фишер, — сообщил он. — Жена вас дожидалась до последнего. Она очень расстроилась, но ваш зять велел ей ехать.

— Мой зять был здесь? — хрипло спросил я.

Он кивнул. — Он приехал, когда ваша жена позвонила ему. Ее брат уже был здесь, но она все тревожилась о вас. — Он как-то особенно посмотрел на меня. — Ваш зять велел передать вам кое-что, если вы появитесь.

— Что? — спросил я.

— Он велел вам встретиться с ним, он будет у себя на работе. — Он слегка улыбнулся. — Ваш зять очень хороший человек. Он так беспокоился о вас. А моему наплевать, жив я или сдох.

— Благодарю, — отрывисто сказал я и вышел из дома. Конечно же, Сэм беспокоится обо мне. Девяносто кусков того стоят. Нет, теперь уж двести, раз ему досталось все. Не удивительно, что он сразу прибежал, как только Нелли позвонила ему.

Я вышел на перекресток, взял такси и поехал к нему в контору.

Не дожидаясь, пока секретарша доложит, я прошел в кабинет. Открыл дверь, вошел туда и закрыл ее за собой.

В это время он клал телефонную трубку, поднял глаза и увидел меня.

Рука у него так и повисла в воздухе, пока он осматривал меня с головы до ног. — И где же, черт побери, ты пропадал? — наконец заорал он, положив трубку. — Я уж собирался подавать на тебя в розыск в полицию.

Что-то в его тоне насторожило меня, и даже волосы у меня на затылке зашевелились. — А в чем дело, Сэм? — хрипло спросил я. — Ты разве не ждал меня?

Он встал из-за стола и направился ко мне. Пол задрожал под его тяжелой поступью. — Ты даешь человеку девяносто кусков, а он не появляется в положенное время, как тут прикажешь думать? — грубо сказал он. — Я думал, что ты улизнул с капустой.

Если бы на моем месте был бы кто-то другой, а не сам я, пострадавший, я бы просто восхитился тем, как он действует. Суров мужик. До самых до печенок. Но играет грубо, еще и издеваясь. Он был воплощением моей мечты, но теперь я понял, что мне еще далеко до него. Я пристально посмотрел на него. Но меня больше не обдуришь. Я уже сыт этим.

— Ты же знаешь, что я такого не сделаю, Сэм, — тихо сказал я. — Уж ты меня знаешь достаточно.

Некоторое время он смотрел на меня, затем вернулся на место и сел.

Глаза у него сверкали.

— Откуда я знаю? — спросил он. — Девяносто кусков — это большая куча денег. Может тебе надоела жена, и ты хочешь дать деру. Да у тебя, может быть, есть дюжина причин, о которых мне ничего не известно.

Глаза мои встретились с его, и он опустил взгляд. — Ты просто никому не доверяешь, так ведь, Сэм? — тихо спросил я.

Он смотрел вниз на стол. — Доверяясь шутникам — не проживешь, — угрюмо ответил он. Он снова глянул на маня зорким и ясным взглядом. — Где чинарики? — спросил он.

Я пожал плечами. — Не знаю, — просто ответил я. Не тот человек задает вопрос. Готов спорить, что он-то знает ответ.

Он сердито вскочил. — То есть как это ты не знаешь? — взревел он. — Что случилось?

Да, этим мужиком можно восхищаться. Он не упускает ни одной зацепки.

Он просто гений.

— Меня ограбили, — спокойно ответил я, выискивая у него на лице хоть проблеск знания. — На меня напали по пути и бросили в кювете. Мне просто повезло, что остался жив.

Он продолжал игру точно по сценарию, но мне показалось, что я уловил фальшивую ноту в его гневе, когда он застучал по столу. — И надо же мне было давать тебе девяносто кусков просто так! — заорал он.

Я горько улыбнулся ему. — Чего ты шумишь, Сэм? — спокойно спросил я.

— Ты же ничего не потерял на этой сделке. Ведь обчистили-то меня. Теперь все это дело твое.

— А кому оно нужно? — ревел он. — Оно нужно мне как дырка в голове.

У меня и так довольно забот. Лучше бы у меня остались девяносто кусков!

Вот это была первая фальшивая нота. Он орал слишком сильно для человека, которому не досталось. — А ты уверен, Сэм? — спросил я.

Он уставился на меня, и глаза у него вдруг стали осторожными. — Конечно, уверен, — быстро ответил он. — Теперь у меня это дурацкое дело, да и ты в придачу. Мне придется поставить тебя управлять им. Да я не знаю, за что хвататься. Сколько ты еще высосешь у меня, и как оно все еще обернется? Да уж лучше бы я связался с Макси Филдзом, чем с таким болваном как ты. У него по крайней мере есть организация.

Прежде чем ответить, я пристально посмотрел на него. Мысль все больше оформлялась у меня в голове. Это уже вторая идея, которую мне подарили за эти дни. Но на этот раз она была нечаянной. — Вот это мысль, Сэм, — любезно сказал я. — Лучшая из идей за весь день.

Раскрыв рот, он смотрел на меня, а я повернулся и вышел из кабинета.

Когда я шел мимо секретарши и выходил из конторы, было слышно, как он велел мне вернуться назад. Но как раз подошел лифт и я вошел в него. Дверь закрылась, и мы поехали вниз.

Когда я вышел на улицу, я уже был уверен, что все рассчитал. Сэм полагает, что он нашел способ и на елку влезть, и не ободраться. Ну уж дудки! Ему придется ободраться, и довольно изрядно.

Все та же старая вывеска в витрине « Выдача наличных по чекам Филдза». Та же самая грязь на улицах. Ничего не изменилось. И никогда здесь ничего не изменится. Я толкнул дверь и вошел. На меня глянул человек из кабинки. — Да, сэр? — спросил он.

— Макси Филдз здесь? — спросил я.

Выражение лица у него несколько изменилось. — А кто его спрашивает?

— Дэнни Фишер, — хрипло ответил я. — Скажите ему, что у меня дело на сто кусков. Он примет меня.

Он снял трубку и нажал на звонок. Что-то прошептал в трубку и снова посмотрел на меня.

— Вот в эту дверь, — сказал он, указывая в глубь комнаты.

— Я знаю, как пройти, — бросил я через плечо и направился к двери.

Она закрылась за мной, и я очутился в коридоре. Глянув на лестницу, я стал медленно подниматься по ней.

Когда я добрался до площадки, он уже стоял в дверях. Пока он смотрел на меня, его темные глаза блестели на круглом лице. Корпус его загораживал вход в квартиру.

— Ну что ты задумал, Дэнни? — спросил он, когда я подходил к нему.

Я посмотрел ему прямо в глаза. — Ты все еще любишь денежки, Макси?

Он медленно кивнул.

— Тогда у меня есть мешочек для тебя, — быстро сказал я. — Но давай зайдем внутрь. Я не могу работать в коридоре.

Он отступил в комнату, и я прошел за ним. Квартира тоже не изменилась. Она была все такой же шикарной. Услышав, что дверь закрылась, я повернулся к нему лицом.

— Как насчет выпить, Макси? — спросил я.

Он внимательно посмотрел на меня, затем крикнул в соседнюю комнату. — Ронни! Принеси две порции. — Не дожидаясь ответа, он обошел вокруг меня и сел за свой стол. Тяжело опустился. В комнате слышалось только его тяжелое дыхание. Немного погодя он поднял на меня глаза. — Ну, какое у тебя дело, Дэнни?

Я уселся в кресло напротив. Сзади меня послышались шаги. Я оглянулся.

В каждой руке Ронни несла по стакану. Вначале она не заметила меня, а затем на лице у нее появилось удивленное выражение. Она раскрыла было рот, как бы собираясь заговорить, но тут же закрыла его. Она молча поставила оба стакана на угол стола Макси и направилась прочь.

Глаза у Макси замерцали, и он окрикнул ее. — Ты помнишь нашего друга Дэнни, а? — иронически спросил он.

Она глянула было на него, затем на меня. Глаза у нее были пустыми и побитыми. На мгновенье в глубине их что-то мелькнуло, но только на мгновенье, и затем исчезло. Она ответила безжизненным тоном. — Помню, — сказала она. — Здравствуй, Дэнни.

За эти годы она мало изменилась внешне. Она выглядела практически так же. Но дух у нее пропал, он исчез, забитый гнетом времени. — Здравствуй, Ронни, — спокойно произнес я. Помнится, так же это было и в последний раз, когда я был здесь, но тогда не я искал встречи с ним, а он со мной.

Но эму мало было, чтобы все было просто хорошо. Ему надо было подчеркнуть это, надо насладиться своим триумфом. — Дэнни пришел ко мне по делу, — сказал он, и властные нотки прозвучали в его голосе. — Никто не может обойтись без Макси Филдза, детка. Я ведь всегда это говорил.

Она ответила без всякого выражения. — Да, Макси, — повернулась и снова пошла было прочь, но он окликнул ее.

— Сядь, Ронни, — грубо сказал он. — Побудь с нами. Она послушно села в кресло рядом с ним. Она сидела как мумия, на лице у нее не было видно никаких чувств.

Он повернулся ко мне и взял стакан. — Ну, Дэнни, — тяжело произнес он.

Я взял свой стакан и отхлебнул. Вкусно, и у меня сразу стало тепло внутри. Я поднял стакан и посмотрел на него сквозь спиртное.

— На сто кусков чинариков, — просто сказал я. Не прикоснувшись к спиртному, он поставил стакан и наклонился вперед. — Так что с ними? — спросил он.

— Они твои, — спокойно сказал я, поставив стакан рядом с его. — Если ты окажешь мне услугу.

Он глубоко вздохнул. — Я тебя знаю, Дэнни, — хрипло прошипел он. — Ты горазд только снег раздавать зимой. — Кстати, где ты их взял?

— Да уж взял, — ответил я. — Ну слушай. — Шаг за шагом я рассказал ему всю историю, как я узнал про чинарики, как их потерял. Когда я закончил, было видно, что он заинтересовался.

— Ну а как ты собираешься вернуть их? — спросил он.

— Я забираю себе дело Сэма, — твердо сказал я.

Глаза у него настороженно сверкнули, как желтый свет светофора. — И каким образом?

— Очень просто, — ответил я ледяным тоном. — Помнишь, о чем мы говорили, когда я вез тебя от Ломбарди? Помнишь, что ты сказал?

Макси медленно кивнул. — Помню. — Он посмотрел на меня очень внимательно. — А что, с ним что-то должно случиться? — спросил он.

Я снова взял стакан и пожал плечами. — Ты же сам говорил.

— Нет, Дэнни! — В голосе Ронни прозвучало нечто ужасное. Я удивленно обернулся и посмотрел на нее. Глаза у нее вдруг оживились. — Ты этого не сделаешь! Ведь только Сэм...

Макси прервал ее. — Замолчи, Ронни! — дико заревел он.

Она повернулась к нему с испуганным выражением на лице. — Макси, ты должен сказать ему...

Сзади меня послышалось движение, и рядом с ней появился Спит.

Я даже не слышал, как он вошел.

— Убирайся отсюда! — заревел Макси.

Спит протянул было к ней руку, но она увернулась и вылетела из комнаты, закрыв лицо руками.

Повернувшись ко мне, Макси тяжело задышал. Он дал знак Спиту сесть в кресло, где только что сидела она. Некоторое время он просто смотрел на меня. Когда он, наконец, заговорил, в голосе у него прозвучала жадность. — А откуда я знаю, что ты заплатишь? — спросил он. — Ты ведь даже не знаешь наверняка, что товар у него.

— Дай мне позвонить, и тут же узнаем, — ответил я. Он кивнул, я взял трубку и позвонил на склад Сэму. Хорошо, что я работал у него и знал там всех.

Мне показалось, что я узнал голос по телефону.

— Джо? — спросил я.

— Да, — ответил тот. — Кто это?

— Дэнни Фишер, — поспешно ответил я. — Скажи, мой грузовик прибыл?

Большой фургон с севера штата.

— Конечно, Дэнни, — ответил Джо. — Мы его сейчас разгружаем.

— Ладно, Джо, спасибо. — Я положил трубку и повернулся к Макси. Он слышал наш разговор.

— Удовлетворен? — спросил я.

Глаза у него засверкали. В них просматривались знаки доллара. — И весь груз мой? — спросил он.

— Я же сказал, — ответил я. — Все целиком.

— Пожалуй, годится, — прохрипел он, подымаясь на ноги. — Мы со Спитом и Сборщиком займемся этим делом сами. К исходу ночи все будет готово.

— Не связывайся с ним, босс, он ядовит! — сердито воскликнул Спит.

Он вскочил и уставился на Макси.

— В чем дело, Спит? — холодно спросил я. — Дриснул?

Оскалившись, он повернулся ко мне. — Я тебе не верю. Я слишком хорошо тебя знаю!

Голос Макси стал твердым и начальственным. — Сядь и замолчи, Спит! — отрезал он. — Командую здесь я!

Спит медленно опустился в кресло, а глаза его светились сердитым светом в мою сторону.

Макси продолжал все таким же тяжелым тоном, но теперь он говорил со мной.

— Договорились, Дэнни, — медленно проговорил он. — Но теперь больше ходу назад нет, как ты делал раньше. На этот раз только попробуй обвести меня, и ты покойник.

Подымаясь на ноги, я непроизвольно вздрогнул. У двери обернулся. Спит следил за мной глазами, исполненными ненависти. У Макси же глаза были холодными, лицо бесстрастным. Видно было, как тяжело он дышит.

Что ж, готовь счет, Макси, — спокойно сказал я. — Я заплачу.

Я закрыл за собой дверь и пошел вниз по лестнице.

Когда я расплатился с таксистом у крыльца своего дома, было почти шесть часов. Пока такси отъезжало, я задержался на тротуаре и посмотрел на дом. Как приятно возвращаться домой!

И вдруг до меня дошло, что я никогда и не считал своим домом какое-либо другое место. Ни одно из тех мест, где я жил, ничего не значило для меня. Ни одно из них не было моим, ни одно из них не принадлежало мне так, как это. И пока я стоял там, то подумал, что же я наделал, и вся радость от возвращения домой вдруг иссякла. Теперь это как бы и не имело значения.

Слишком многое я пережил. И путь оказался очень долог. Я теперь уже совсем не тот человек, каким покинул этот дом так много лет тому назад.

Утратил я свое детское удивленье. Жизнь слишком уж мрачна. Все время приходится бороться, иначе ты ничто.

Нет ни спокойствия, ни друзей, ни настоящего счастья. В этом мире идет война не на жизнь, а на смерть. Либо убиваешь ты, либо убивают тебя.

Шаги мои отозвались эхом на бетонном крыльце. Много же времени мне понадобилось, чтобы понять это. Если хочешь преуспеть, нельзя слишком давать волю чувствам. Нельзя держать душу нараспашку, сердце надо закрыть на замок. Никому не давай себя трогать, так как в день своего рожденья ты был одинок, и одинок ты будешь в день смерти.

Я протянул было руку, чтобы открыть массивную парадную дверь, но она распахнулась еще до того, как я коснулся ее. — Здравствуй, Дэнни, — спокойно произнес чей-то голос.

И я не удивился. Я уже слышал этот голос. Это был тот голос дома, который говорил со мной в тот день, когда мы с Нелли приходили сюда покупать его.

— Здравствуй, отец.

Отец взял меня за руку, и мы вместе вошли в дом, как это было много лет тому назад. Некоторое время мы молчали, слова были ни к чему. Мы остановились в гостиной и посмотрели друг на друга. В глазах у него стоят слезы. Впервые в жизни я увидел, как он плачет. Голос у него был тихим, но исполненным великой гордости, и, пока он говорил, я понял, что гордится он мной.

— Все мы вернулись назад домой, Дэнни, — покорно сказал он. — Если ты можешь простить ошибки старика, то нам не придется больше расставаться с тем, что мы обрели здесь.

Я медленно улыбнулся, начиная многое понимать. Его голос и был голосом дома. Он ведь в действительности никогда не был моим домом, он принадлежал ему. Когда я признавался дому в своей любви, я разговаривал с ним, а когда со мной говорил дом, то это был голос отца. И он так и не станет моим до тех пор, пока отец не отдаст его мне, независимо от того, сколько бы я не заплатил за него Я посмотрел вокруг комнаты. Здесь все время чего-то не хватало, а теперь оно вернулось. Дом снова стал теплым и жилым. Я рад, что он приехал. И мне вроде бы ничего не надо говорить, он, казалось, понимал, что я чувствую.

— Такого чудесного подарка ко дню рождения у меня больше никогда не было, папа, — сказал я.

И только тогда он вдруг увидел, как я выгляжу. — Боже мой! — воскликнул он. — Дэнни, что случилось?

Его слова вновь вернули меня к действительности. — Я попал в аварию, папа, — хрипло ответил я. — Где Нелли?

Он поднял ко мне лицо. — Мама уложила ее в постель наверху. Она чуть в истерику не впала, беспокоясь о тебе.

На лестнице послышались шаги. Там стояла Нелли с бледным лицом и смотрела вниз на меня. В ярком белом свете лампочек еще без абажуров на лестнице у меня, наверное, был ужасный вид. Губы у нее зашевелились, и она чуть ли не закричала. — Дэнни!

Голос ее еще раздавался эхом, как я бросился к ней вверх по лестнице.

Она сделала шажок в мою сторону, но глаза у ней закатились, и она потеряла сознание.

— Нелли! — крикнул я и кинулся подхватить ее.

Но она уже падала и неловко покатилась по ступенькам, прежде чем я успел подбежать к ней. Она лежала комочком у стены, я стал перед ней на колени и взял ее голову в руки. — Нелли! — вскрикнул я.

Лицо у нее было бледным как молоко, а глаза крепко зажмурены от боли.

Я видел, как ее бесцветные губы зашептали в агонии. — Дэнни, Дэнни, я так волновалась за тебя.

В смятении я повернулся к отцу. — В угловом доме через дорогу живет врач, — крикнул я ему. — Приведи его. Быстро.

Услышав, как хлопнула дверь, я снова обернулся к Нелли. Положил ей голову себе на плечо. Глаза у нее были закрыты, а сама она замерла.

Дыхания у нее почти не чувствовалось.

По лестнице спустилась мать. В глазах у нее было безмерное сочувствие и понимание. Безмолвно она положила свою руку мне на плечо.

Я снова посмотрел на Нелли. И почему мне приходится так много узнавать слишком поздно? Теперь я понял все. Это я виноват. Нелли была права. Я прижал ее голову к своей груди. Не может этого быть, не должно.

Она ведь для меня — весь мир. Я зажмурился и стал молиться, а из под век у меня сочились слезы.

Боже милостивый... помоги.

Я нервно шагал взад и вперед в небольшом зале ожидания больницы.

Казалось, прошло уже несколько дней, а не часов. Я сунул следующую сигарету себе в рот и попытался прикурить. Я сломал три спички, и только тогда Зеп зажег спичку и поднес ее к моей сигарете.

Я благодарно глянул на него. Не знаю, что бы мы делали без него в тот день. Весь день он был рядом с Нелли, успокаивая ее и помогая, чем мог, а теперь он остался со мной.

— Благодарю, Зеп, — пробормотал я.

Обессиленный, я упал в кресло между отцом и ним. — Доктора уже нет целую вечность, — сказал я. Зеп сочувственно посмотрел на меня. Он понимает мои чувства. — Не волнуйся, Дэнни, — сказал он, — неловко гладя меня по плечу. — У нее все будет хорошо. Доктор сказал, что у нее есть шанс, а я знаю свою сестричку. Выкарабкается. Обойдется.

Вот так. У нее есть шанс. Доктор так и сказал. У нее есть шанс. Мне надо думать только об этом, иначе я просто сойду с ума, самым настоящим образом. Только об этом я и думал всю дорогу в больницу, когда сидел рядом с ней и держал ее холодную безвольную руку, а «скорая» с визгом летела по улицам.

Она повредила себе внутренности. Врач сказал, что плод сместился. У нее поднялось давление, где-то что-то лопнуло, и возникло кровоизлияние. И это все внутри, где ничего не видно. Это можно было понять, только глядя на ее очень бледное, обескровленное лицо.

Быстро и умело они уложили ее на небольшой белый стол и увезли в операционную. Глаза у нее все еще были закрыты, и она не видела меня. С ее бледных губ срывался слабый стон. Затем ее увезли сквозь белые двери, и мне оставалось только ждать.

С тех пор прошло уже более двух часов, а я все ждал. Мы все ждали. Я посмотрел на ее мать, сидевшую в кресле у окна и нервно теребившую платок.

Глаза у нее припухли от слез, пока она молча слушала утешения моей матери.

Мне она ничего не говорила, но я знал, что она винит меня за то, что произошло с Нелли. И в некотором роде она права. И все же, если бы не Сэм, то ничего этого не было бы.

Снаружи в коридоре послышались шаги. Ко мне со встревоженным видом спешила Мими.

— Дэнни, что случилось?

Я не ответил ей, а уставился на шедшего позади нее Сэма. На лице у него было странное неловкое выражение. — А тебе чего здесь надо? — выпалил я.

— Позвонил твой отец и сказал, что с Нелли несчастье. Мими так расстроилась, что не смогла вести машину, вот я и привез ее, — объяснил он.

Я медленно встал. От гнева у меня затряслись коленки. Во рту у меня вдруг стало сухо.

— Ну теперь ты доволен? — хрипло спросил я. — Именно этого ты и хотел?

Взгляд у него стал как-то особенно виноватым. — Не хотел я этого Дэнни, — тихо ответил он.

Я еще раз глянул на него, затем накопившийся гнев прорвал плотину, я шагнул вперед и вскинул кулак. Я попал ему прямо в скулу, и он упал навзничь на пол. Грохот эхом отозвался в маленькой комнате, и я снова набросился на него.

Меня схватили две пары рук, и я услышал, как завизжала Мими. Я отчаянно попытался вырваться. Я убью его сам. Слезы потекли у меня по щекам. Он вполне мог бы и признаться во всем.

Затем послышался голос врача. — Г-н Фишер!

Я тут же забыл о Сэме, обернулся и схватил доктора за лацканы. — Как она, док? — хрипло выдохнул я. — Как она?

Лицо его в усталых морщинках немного расслабилось, когда он посмотрел на меня. — Она отдыхает, г-н Фишер, — спокойно ответил он. — Она испытывает значительную боль, но все будет в порядке.

Я весь обмяк, меня покинули все чувства. Я ослаб, опустился на стул и закрыл лицо руками. Хоть раз услышаны мои молитвы.

Почувствовав у себя на плече руку врача, я поднял голову. — Могу я видеть ее, док?

— Не сейчас, — покачал он головой, а лицо у него стало суровым. — Г-н Фишер, у нас еще есть одна возможность спасти жизнь вашему сыну, если только сможем найти нужный тип крови.

Ничего не понимая, я снова вскочил. — То есть как это, док?

Он посмотрел мне в глаза. — Ваш сын не очень пострадал, может быть потому, что он недоношен и маленький, но он потерял кровь. Если нам удастся достаточно быстро перелить ее, то у него есть все шансы вырасти.

Я уже тянул его за руку. — Ну тогда давайте же, — взволнованно сказал я. — У меня много.

Он снова покачал головой. — Боюсь, ваша кровь не подойдет, — объяснил он. — Дело тут в некоем резус-факторе, и ваша кровь будет несовместима.

Нам нужен тот тип крови, который встречается у одного донора из тысячи. Я уже велел вызвать одного из них. И теперь все зависит от того, как скоро ему удастся доехать сюда.

У меня снова все опустилось внутри. Не везет. Я снова опустился в кресло. Доктор же продолжал объяснять. — Единственная возможность ребенка выжить во всяком случае состояла бы в кесаревом сечении с полным переливанием крови.

Это меня ничуть не утешило. Мой сын сейчас жив, и у него есть шанс.

Именно это важно. От отчаяния у меня даже заломило кости.

Вдруг как самая сладкая музыка у меня в ушах прозвучал голос Зепа. — А может быть моя кровь подойдет, доктор?

Я благодарно глянул на него и перевел взгляд на доктора. — Может быть, — утомленно произнес врач. — Пройдемте со мной и проверим — Он оглядел присутствующих. — Если кто-либо хочет провериться, пройдемте.

Мы все последовали за ним из комнаты ожидания. В то время как мы выходили в коридор, Мими помогала Сэму сесть в кресло. Спустившись по ступенькам, мы попали в небольшую лабораторию, где сидела медсестра и читала газету. Когда мы вошли, она быстро поднялась на ноги.

— Сестра, быстренько сделайте анализ на тип крови у этих людей, — сказал врач.

— Слушаюсь, доктор, — ответила сестра, поворачиваясь к столу. Я наблюдал за тем, как она готовила стекла и клала их рядом с микроскопом.

Когда все было готово, она умело вставила одно из них под объектив.

— Дайте, я посмотрю, сестра, — быстро произнес врач.

Она отступила, и доктор склонился над микроскопом и стал смотреть в него. Он покачал головой, и она вставила другую пробу. Затаив дыханье, я наблюдал за тем, как он просматривал их все. Затем он выпрямился и покачал головой.

— Нет, док? — безнадежно спросил я.

Он осмотрелся вокруг. Мой отец и мать, Зеп и его мать напряженно смотрели на него. Он обернулся ко мне. — Сожалею, г-н Фишер, — искренне произнес он. — Ни одна из этих проб не подходит. Пожалуй, нам придется подождать, пока приедет вызванный донор.

— Но это может быть слишком поздно, — слабо возразил я. — Мой сын может... может... — Я впервые произнес эти слова: мой сын. Я так и не закончил фразы.

Рука доктора сочувственно легла мне на плечо. — Будем надеяться, что он вскоре прибудет сюда, — утешительно произнес он. — Он может появится с минуты на минуту.

Дверь открылась, и я в надежде повернулся туда. И у меня опустилось сердце. Это был Сэм.

Он неуклюже протолкался в комнату. На скуле у него был большой ушиб, превращавшийся в синяк. За ним следовала Мими. Он как-то смущенно глянул на меня, и обратился к врачу.

— В банке крови, доктор, — заговорил он грубым тяжелым голосом, — мне говорили, что у меня редкий тип крови. Может быть, именно этот вам и нужен.

— Сейчас выясним, — ответил врач и поманил к себе сестру. Я еще раз глянул на Сэма и вышел мимо него в коридор. Дверь лаборатории закрылась за мной. Бесполезно торчать здесь, от него мне на будет ничего хорошего. Он приносит мне одни несчастья. С самой первой нашей встречи.

— Дэнни, Дэнни! — позади меня раздался взволнованный голос Зепа. Он бежал за мной по коридору, а лицо у него оживилось от волненья. — Доктор говорит, что у Сэма тот самый тип крови.

Не веря своим ушам, я тупо уставился на него.

Полчаса спустя врач вошел в комнату ожидания, где мы все сидели. На лице у него играла улыбка. Он подошел ко мне и протянул руку. — Пожалуй, вам все-таки придется угощать всех сигарами, г-н Фишер, — сказал он. — Поздравляю!

У меня потемнело в глазах, я с трудом видел его лицо. — Благодарю вас, док, — горячо произнес я. — Спасибо.

Врач снова улыбнулся. — Не благодарите меня, — быстро произнес он. — Благодарите своего зятя за то, что он оказался здесь! Это просто чудо, что у семимесячного ребенка оказался такой резус-фактор.

Теща от счастья расплакалась. Зеп утешал ее. Мать, отец и Мими столпились вокруг меня. Мими обняла меня за шею и уткнулась губами мне в щеку. Мои слезы размазались у нее по лицу. Все остальное было неважно — только радость этого мгновенья.

Я повернулся к доктору. — Могу я видеть жену, док?

Он кивнул. — Но только недолго, — предупредил он. — Она еще очень слаба.

Когда я вошел в палату, сестра, сидевшая у постели, быстро поднялась, и за мной мягко закрылась дверь. Я посмотрел на кровать. Над белыми простынями было видно только лицо Нелли, ее синевато-черные волосы свисали с подушки позади нее. Глаза у нее были закрыты. Казалось, она спит.

Я подошел к постели и сел рядом с ней, сдерживая дыхание, чтобы не потревожить ее. Но она как-то почувствовала, что я рядом. Глаза у нее раскрылись. Они были темно-карими и нежными. Она еле пошевелила губами. — Дэнни. — Она попробовала улыбнуться.

Я положил руку на простынь там, где под ней виднелась ее рука. — Не разговаривай сейчас, детка, — прошептал я. — Все в порядке.

— И ребенок тоже? — слабым голосом осторожно произнесла она.

Я кивнул. — Он молодец, — сказал я. — Все великолепно. Не волнуйся.

Просто отдыхай и поправляйся.

В глазах у нее скапливались слезы. — Я чуть не испортила все, а? — спросила она.

Я приложил свое лицо к ее щеке. — Нет, ответил я. — Это я все испортил. Ты была права. Мне не надо было уезжать вчера.

Она попыталась было покачать головой, не соглашаясь со мной, но это было выше ее сил. Она утомленно закрыла глаза. — Нет, — прошептала она, — это я виновата. Я должна была знать, что ты вернешься домой, если тебя ничто не задержит. Но все помнила, как я себя чувствовала в последний раз, когда ты уехал, и не могла представить себе, как жить без тебя. Вот такое у меня к тебе чувство, Дэнни. — Слезы беззвучно катились у нее по щекам. — Что-то ужасное случится с тобой... с нами... и я останусь одна.

— И не думай об этом, мы больше никогда не останемся одни, — серьезно сказал я. — Что бы теперь ни случилось, у нас есть наследник.

Она открыла глаза и посмотрела на меня. — Ты уже видел его, Дэнни? — смущенно спросила она. — Какой он?

Мне удалось мельком посмотреть на него, когда я поднимался наверх с врачом. Он остановился перед детской и дал мне возможность заглянуть в инкубатор.

Нелли задержала свой теплый взгляд на моем лице. Видно было, как на щеках у нее появляется слабый румянец. Я улыбнулся ей.

— Крошечный и хорошенький, — тихо сказал я. — Вылитая мама.

Когда я вернулся в комнату ожидания, оттуда доносился оживленный разговор. Как только я вошел туда, мне стали радостно пожимать руку.

— Молодец, Дэнни! — говорил отец со счастливой улыбкой на лице. Все столпились вокруг меня и заговорили разом.

Теща схватила меня за другую руку и со слезами поцеловала меня в щеку. Я счастливо ухмыльнулся ей. Неизвестно откуда отец достал бутылку виски. Мы теперь стояли небольшим полукругом, а спиртное тихо плескалось в бумажных стаканчиках. Отец произнес тост.

— За твоего сына! — провозгласил он, с гордостью глядя на меня. — Пусть он всегда будет счастлив! И за жену твою, пусть он ей всегда приносит радость! И за тебя, чтоб ты всегда гордился им... как я горжусь тобой!

В глазах у меня стояли слезы, и они появились там вовсе не от виски.

Как долго ждал я таких слов от отца! Может быть, я и не заслуживаю их, но мне так хотелось их услышать.

Отец снова поднял стакан и повернулся к Сэму. — И за моего второго сына, — тихо продолжил он, — который дал старику понять, как я был не прав, а теперь я еще в большем долгу перед ним за кровь.

Я оторопело спросил. — Что ты имеешь в виду, па?

Отец посмотрел на меня. — Именно Сэм спорил со мной и заставил меня осознать, что я наделал. Он убедил меня в том, что я был дурак, и заставил меня пойти к тебе навстречу.

Я уставился на Сэма. Лицо у него пылало, слова отца доносились ко мне как бы издали. — А теперь он спас жизнь твоему сыну ценой своей крови. Мы оба ему премного обязаны. Я — за то, что он вернул тебя мне, ты — за то, что он вернул жизнь твоему сыну. — Отец как бы хохотнул.

— Премного обязаны, — повторил он. — В прежние времена за это расплачивались натурой. Он имел бы право на нашу кровь, даже на жизнь, если бы только пожелал.

Я придвинулся поближе к Сэму, во мне стала подыматься волна благодарности. Отец же продолжал говорить.

— Теперь, когда у тебя есть сын, Дэнни, ты станешь чувствовать боль своих поступков. Даже мелкие пустяки, которые, ты думаешь, никого не потревожат, будут причинять ему боль, и тебе станет больно. Так дай Бог, чтобы тебе не пришлось пережить ту боль, которую испытал я, боль от того, что твой ребенок расплачивается за твои ошибки.

Отец прав. Может быть, я никогда не расплачусь за то, что наделал, но это может статься с моим сыном. Я все еще смотрел на Сэма. Он улыбался мне. И тогда я вспомнил.

Где-то его поджидает Филдз. А я заключил с ним сделку. Мысли бешено завертелись у меня в мозгу. Должен же быть какой-то способ отозвать его.

Я быстро бросил взгляд на часы в комнате ожидания. Одиннадцатый час.

Я должен связаться с Макси и все отменить. Я просто обязан. — Мне надо позвонить, — резко бросил я и выбежал из комнаты.

В коридоре была телефонная будка. Я нырнул туда и торопливо набрал номер Филдза. Гудок прогудел несколько раз, и только тогда сняли трубку.

Голос был женский.

— Макси Филдз дома? — хрипло спросил я.

— Его нет, — ответил усталый голос. — А кто спрашивает?

— Дэнни Фишер, — быстро сказал я. — Вы не знаете, где он? Мне нужно разыскать его.

— Дэнни! — воскликнул голос. — Да, ты должен найти его. Это Ронни.

Нельзя дать ему сделать это. Сэм же ведь твой единственный друг! Это ведь он заставил Макси отступиться от тебя, когда ты впервые вернулся. Сэм поклялся, что убьет его, если он протянет к тебе руки!

Я утомленно закрыл глаза. — А я-то думал, что это сделала ты, — сказал я.

— Нет, — ответила она, — да он и не послушал бы меня. Я вернулась, потому что заболел Бен, и мне понадобились деньги. Но это не помогло. Он умер.

— Сара, как жаль!

Не знаю, слышала ли она меня или нет, потому что слова потоком лились из нее. Она говорила о Сэме, о Сэме и обо мне. — Не давай ему что-либо сделать с Сэмом, Дэнни. Нельзя этого допустить! Ведь Сэм не дал ему вклиниться в твое дело. Он убедил Ломбарди заставить Макси отступиться, потому что он сам забирает дело, и Макси ничего не мог с этим поделать. Он был просто в ярости. Ты даже не знаешь, как он зол. Ты должен остановить его, Дэнни!

— Я этого и хочу, Сара, — решительно заявил я. — Послушай, а где бы его можно найти?

Он говорил что-то о том, чтобы поехать в Бруклин, — ответила она. — Он сказал, что Сэм, возможно, появится сегодня вечером в твоем новом доме.

Я весь обмяк. Это значит, что он может ждать Сэма у моего дома, и когда мы вернемся домой из больницы, он будет как раз готов. Я тупо уставился на телефон. Теперь мне остается только одно. Добраться до дома раньше всех.

— Хорошо, Сара, — медленно сказал я и положил трубку на рычаг. Вышел из будки и пошел обратно в комнату ожидания.

Я подошел к Сэму и постарался говорить совсем уж безразлично. — Ты не дал бы мне свою машину на несколько минут, Сэм? — попросил я. Я обещал Нелли привезти ей кое-какие вещи из дому, а моя машина осталась в аэропорту.

— Да я отвезу тебя, пацан, — предложил он.

— Нет, не надо, поспешно ответил я. — Ты все еще слаб после переливания. Отдохни пока. Я вернусь через двадцать минут.

Он вынул руку из кармана и подал мне ключи. Улыбаясь, протянул их мне. — Ладно, чемпион.

Я вдруг глянул ему в глаза. Он не называл меня так уже многие годы.

Видно было, как тепло его улыбки отразилось в них.

— Все в порядке, чемпион? — спросил он. Только мы двое знали, что значат эти слова. В них заключался огромный смысл.

Я взял его за руку. — Все в порядке, чемпион, — ответил я. Он сжал мне руку, и я посмотрел вниз. Наши руки слились в пожатии. Удивительно, до чего же похожи у нас руки: такой же формы, одинакового типа пальцы. Я посмотрел ему в лицо. Глаза его излучали тепло, и я обожал его в этот миг.

Он — воплощение всего того, чем я хотел стать. И так оно было всегда. Что бы я ни делал, я пытался переделать себя в него. Я заулыбался, так как стал кое-что понимать. — Все в порядке, чемпион, — повторил я. — Благодарю, Сэм. Спасибо за все. — Я взял у него ключи и направился к двери.

Меня остановил отец. — Езжай осторожней, Дэнни, — попросил он. — Мы не хотим, чтобы с тобой что-нибудь случилось теперь.

— Ничего не случится, папа, — ответил я. — А если и так, то жалеть не буду. У меня теперь в жизни есть почти все. Я ни на что не жалуюсь, возражений на будет.

Отец кивнул. — Хорошо, что ты так считаешь, Дэнни, — торжественно промолвил он. — Но все равно, будь осторожен. Ты все еще возбужден из-за рождения сына.

Мощный мотор под капотом «кадиллака» канареечного цвета ровно гудел, когда я направлялся в машине домой. Хорошо, что я еду в машине Сэма. Так мне будет легче разыскать Макси, потому что тот ищет именно эту машину. Я вовсе не тревожился из-за него. Я сумею договориться с ним.

Я быстро промчался по бульвару Линден к шоссе Кингз, затем свернул влево на Кларендон. Там я повернул направо к своей улице. Глянул в зеркало. Идущая сзади машина посигналила фарами. Она хочет обогнать меня.

Я хохотнул про себя и нажал на газ. Мне тоже некогда.

Огромная машина быстро среагировала, и мы понеслись в ночи. Я снова глянул в зеркало. Та машина не отстает. Тогда я подумал, Макси, должно быть, выследил Сэма до самой больницы.

Я сбросил газ, и машина сбавила скорость до пятидесяти. Вторая машина быстро поравнялась со мной. Я выглянул из окна. Я был прав. Из нее на меня смотрел Спит. Я ухмыльнулся ему и помахал рукой.

И тут я увидел, что в руках у Спита автомат. Он медленно стал поднимать его.

— Спит! — заорал я. — Это ведь я, Дэнни! Все отменяется.

Дуло по-прежнему поднималось. Я снова завопил. — Спит, ты с ума сошел! Это же я, Дэнни!

Он было заколебался. Он повернул голову к заднему сиденью, и я увидел, что у него шевелятся губы. Я быстро глянул туда, но разглядел лишь слабый огонек сигары. Затем он снова повернулся ко мне, и дуло снова стало подниматься. Я вспомнил слова Макси. « Теперь обратного пути нет...» На заднем сиденье сидел Макси.

Теперь мне оставалось только одно. Как только появилась вспышка огня, я надавил на газ. Я почувствовал, как внезапная боль стала отрывать меня от баранки. Я отчаянно стал бороться с ней, вращая руль и стараясь удержаться.

На мгновенье я ослеп, затем зрение прояснилось. Машина бешено крутилась на дороге в ночи. Я глянул на Спита. Он ухмылялся мне. Меня охватил страшный гнев. Ненависть к нему и все, что было во мне, подступило к горлу, теплое, даже горячее и липкое как кровь. Он снова стал поднимать автомат.

Я посмотрел за его машину на угол. Это мой угол, моя улица. Увидел свой дом, в одном из окон горел свет, который мы, уходя, забыли выключить.

Если попасть домой, я буду в безопасности. Это уж я знаю точно.

Изо всех сил я крутнул руль к моей улице. На пути оказалась машина Макси, но я все равно повернул руль. Увидел, как бледное лицо Спита скривилось от страха. Из автомата летели искры, но я ничего не чувствовал, ему придется уйти с моего пути, иначе я просто проткну его насквозь. Я почувствовал, что колеса заклинило, но мне уже было все равно. Я еду домой.

Яркая вспышка света, и я ощутил, как машина взмывает в воздух. Я глубоко вздохнул, приготовившись к удару, но его так и не последовало.

А вместо этого я снова стал ребенком в фургоне, переезжавшем в новую округу. Мне слышался шум гравия, скрипевшего под колесами. Был день, яркий дневной свет, и я никак не мог этого понять.

Что-то здесь не так. Время сбилось с крута. Мой ум тщетно бился над этой мыслью. Не может этого быть. Да такого просто не бывает. Я снова оказался у истоков своей памяти.

Затем все это исчезло, и я почувствовал, как развалилось рулевое колесо. Я отупело посмотрел себе на руки, держащиеся за остатки руля, и в следующий миг уже летел в надвигавшуюся мрачную темноту.

Где-то глубоко в молчаливой, бесшумной темноте кто-то звал меня по имени. Зов этот гулко, металлически прозвучал в моем мозгу. « Дэн-ни Фи-шер. Дэн-ни Фи-шер.» Я слышал как этот голос снова и снова зовет меня.

Я почему-то знал, что мне не следует слушать эту песнь сирены. Не нужно мне слушать этот звук. Даже в уме. Я стал сопротивляться ему. Поднатужился и отбросил его от себя. Меня пронзила внезапная боль, и я весь напрягся в мучительной агонии.

Боль становилась все сильнее и сильнее, и все же я испытывал не ее физическое влияние. Это была бесплотная боль, витавшая во мне как воздух, которым я дышу. Воздух, которым я дышал. Которым дышал. Почему я так думаю? Боль снова просочилась в меня, пронизала все мое сознание, и я забыл свой вопрос. Я слышал, как в отдалении визжит мой голос. И я медленно снова сполз в темноту.

« Дэн-ни Фи-шер, Дэн-ни Фи-шер». Снова я услышал этот странный успокаивающий голос. Он был мягок и нежен, он содержал в себе обещание покоя и избавления от агонии. И все же я стал бороться с ним изо всех сил, как никогда раньше. Снова голос стих, и вернулась боль.

Как приятно ощущение боли, когда все остальное исчезает из тела! Как страстно льнешь к агонии, связывающей тебя со светом! Дышишь этой болью как свежайшим воздухом, упиваешься ею всеми фибрами своего существа.

Цепляешься за боль, которая дает тебе жить.

Она была мучительно сладкой и агонизирующе колючей внутри меня. Я обожал эту боль и крепко держался за нее. Я слышал вдали свой собственный протестующий крик и был счастлив тем, что чувствую его. Я страстно протянул руки к ней, но не смог ухватить, и она снова ускользнула от меня, а я погрузился в покойный тихий мрак.

А вот теперь голос стал совсем близким. Я уже чувствовал его у себя в мозгу, как раньше чувствовал боль в теле. «Зачем ты сопротивляешься, Дэнни Фишер?» — укоризненно спрашивал он. — «Я лишь пришел дать тебе покой».

— Я не хочу покоя! — заорал я. — Я хочу жить!

— Но жить — значит страдать, Дэнни Фишер. — Голос был глубоким, теплым, густым и успокаивающим. — Ты уже должен теперь это понять.

— Тогда уходи и позволь мне страдать! — взвизгнул я. — Я хочу жить.

Мне еще столько нужно сделать!

— Что тебе нужно делать? — спокойно спросил голос. — Помнишь, что ты говорил всего лишь несколько мгновений назад? Что ты сказал отцу? — Сожалеть не буду. У меня есть почти все, что можно желать в жизни. Жалоб у меня не будет, никаких возражений.

— Но ведь многое говорится просто так, — отчаянно крикнул я. — Мне нужно жить. Нелли говорит, что она не может без меня. Я нужен сыну.

Голос стал так же мудр и сдержан как время. Он гулко прозвучал в моем мозгу. — В душе ведь ты не веришь этому, Дэнни Фишер, а? — тихо спросил он. — Ведь ты же наверняка знаешь, что жизнь других не прекращается со смертью одного.

— Тогда я хочу жить ради самого себя, — зарыдал я. — Хочу чувствовать упругую землю под ногами, сладость тела своей жены, радоваться росту сына.

— Но если ты будешь жить, Дэнни Фишер, — неумолимо произнес голос, — ничего этого делать не станешь. Тело, в котором ты жил, безнадежно исковеркано. Ты не будешь видеть, чувствовать, ощущать вкус. Ты останешься лишь оболочкой живого организма, постоянным бременем и агонией для тех, кого ты любишь.

— Но я хочу жить! — завопил я изо всех сил, сопротивляясь этому голосу. И постепенно я почувствовал, как ко мне возвращается боль.

Я обрадовался ей, как радуется женщина долго отсутствовавшему любимому. Я обнял ее и дал ей влиться в себя. Я ощутил мучительно желанную агонию, текущую во мне как потоки крови. Затем вдруг на миг появился чистый белый свет, и я снова стал видеть.

Я смотрел на себя изорванного, измятого и бесформенного. Ко мне тянулись руки, но при моем виде они замерли, застыли в ужасе. Это мое тело, и так люди будут отныне и всегда смотреть на меня.

Я ощутил, как во мне с агонией стали смешиваться слезы скорби.

Неужели от меня не осталось ничего, что могло бы вызвать радость в чьем-либо сердце? Я посмотрел повнимательнее вниз на себя. Лицо чистое.

Оно было тихим и неподвижным. На губах даже остались следы улыбки. Я пригляделся дальше.

Веки закрыты, но я вижу сквозь них. На меня бесстрастно глядят пустые глазницы. В ужасе я отвернулся от себя. Мысленно у меня потекли слезы, смывая прочь всю эту странную новую боль.

Боль снова стала уплывать, а свет померк и вернулась тьма. У ворот моего разума снова появился тот же голос.

— Ну а теперь, Дэнни Фишер, — сочувственно произнес он, — ты дашь мне помочь себе?

Я мысленно отбросил слезы. Вся моя жизнь — сплошная цепь сделок. А теперь пора было заключать еще одну. — Да, — прошептал я, — я позволю тебе помочь, если только тело мое станет цельным, так чтобы мои любимые не отворачивались от меня в ужасе.

— Это можно, — спокойно ответил голос.

Я уже как-то понял, что все будет сделано, и нет больше нужды просить. — Тогда помоги мне, пожалуйста, — умолял я, — и я буду доволен.

И тут меня внезапно окатило тепло любви. — Тогда покойся, Дэнни Фишер, — мягко проговорил голос. — Отдайся тихой, покойной тьме и ничего не бойся. Как будто бы ты засыпаешь.

Я доверительно потянулся во тьму. Она была дружественной, любящей тьмой, и в ней я обрел тепло и любовь всех, кого я знал. Было так, как будто бы я засыпаю.

Тьма окутывала меня нежными кружащимися облаками. Воспоминание о боли потускнело и удалилось, и вскоре исчезла и сама память. Теперь я понял, почему прежде я не знал покоя.

Теперь я доволен.

КАМЕНЬ ДЛЯ ДЭННИ ФИШЕРА

Та быстро кладешь камень на памятник и серьезно стоишь рядом с широко раскрытыми голубыми глазами. В тебе шевелится некоторое сомнение. Твой отец.

В памяти твоей нет ни формы его, ни выпуклого образа. Я для тебя ничто иное как слово, фотография на камине, звук на чьих-то губах. Ведь ты меня ни разу не видел, а я тебя видел только раз.

Как же тогда мне добраться до тебя, сын мой, как дать тебе услышать себя, если даже голос мой — это просто незнакомое эхо у тебя в ушах? Я плачу, сынок, оплакиваю ту жизнь, что я дал тебе, но прожить ее с тобой не смогу. Радости, горе, которые я не познал с тобой, как это познал со мною мой отец.

Хоть я тебе дал жизнь, ты мне дал еще больше. В тот краткий миг, когда мы были вместе, я многое познал. Я снова полюбил отца, стал понимать его чувства, его счастье, его недостатки. Все то, что я значил для него, в один краткий миг, ты стал значить для меня.

Я никогда не держал тебя на руках и не прижимал тебя к сердцу, и все же я все это чувствую. Когда ты ушибешься, я чувствую твою боль, когда ты печалишься, я разделяю твои слезы, а когда ты смеешься, меня обуревает радость. Все, что есть в тебе, когда-то было частью меня: твоя кровь, твои кости, плоть твоя.

Ты — часть мечты, которой был я, и которая все еще осталась. Ты — доказательство того, что я когда-то двигался и шагал по земле. Ты — мое наследие в мире, самое драгоценное из того, что я мог оставить. Все ценности — ничто по сравнению с тобой.

В твои времена будет много чудес. В самые дальние уголки мира можно будет съездить запросто, глубины океана, высочайшие горы, может быть даже звезды станут досягаемы. И все же все эти чудеса не могут сравниться с тем чудом, которым являешься ты.

Ведь ты — чудо продления моей плоти. Ты — звено, связующее меня с будущим, звено цепи, простирающейся с начала времен до времен без конца.

И все же, во всем этом есть нечто странное. Ибо ты, происходя из ревущих страстей моей крови и силы, и соединяя меня с будущим, ничего не знаешь обо мне.

Мы пробыли вместе только миг, миг твоего пробуждения, и поэтому ты меня не знаешь — Какой ты из себя, отец мой? — спрашиваешь ты в тиши своего сердечка. Закрой, сынок, глаза, и я попробую рассказать тебе все.

Отстрани яркий зеленый мир от своих глаз на мгновенье и постарайся выслушать меня.

Теперь ты спокоен. Глаза твои закрыты, лицо у тебя бледное, и ты внимательно слушаешь. Звук моего голоса звучит как голос незнакомца в твоих ушах, и все же в глубине души ты знаешь, кто я такой.

Черты моего лица никогда не будут отчетливыми в твоей памяти, и все же ты запомнишь их. Потому что когда-нибудь, в один прекрасный день ты заговоришь обо мне. И в голосе твоем будет горечь от того, что мы так и не знали друг друга. И в этой скорби будет и удовлетворение. Удовлетворение от сознания, что все, что ты есть, происходит от меня. То, что ты передашь своему сыну, начиналось с меня, и с того, что мой отец передал мне, а до него — его отец.

Выслушай меня, сынок, и познай отца.

Хоть память человеческая преходяща, так как и вся жизнь всего лишь ускользающий миг, в нем есть черты бессмертия, которые постоянны как звезды.

Ибо я — это ты, а ты — это я, а человек начался с Адама и будет жить вечно на этой земле. Как некогда жил я.

Когда-то я дышал тем воздухом, которым дышишь ты, и чувствовал податливость земли под ногами. Когда-то твои страсти бурлили в моих жилах, а твои горести изливались слезами в моих глазах.

Ибо когда-то я был человеком рядом с тобой.

И у меня тоже был счет в универмаге «Мейси», чековая книжка в грошовом банке, где-то в каком-то сейфе лежат бумаги с моей подписью теперь уже желтеющими от старости чернилами, номер карты социальной защиты, похороненный в какой-то правительственной папке со странным цифровым обозначением на ней : 052-09-8424.

Все это, сынок, когда-то было у меня. И поэтому, и по многим другим причинам, имя мое не забудется. Так как даже в этих простых записях есть свидетельство моего бессмертия.

Я не был великим человеком, чья жизнь записана для изучения детьми в школах. По мне не будут звонить колокола, не будут спускать на мачте флаг.

Ибо я был простым человеком, сынок, одним из многих, с обычными надеждами, обычными мечтами и обычными страхами.

Я тоже мечтал о богатстве и роскоши, о здоровье и силе. Я тоже страшился голода и нищеты, войн и слабости.

Я был просто человеком, жившим по соседству. Человеком, стоявшим в метро по пути на работу, прикуривавшим сигарету, гулявшим с собакой.

Я был солдатом, дрожавшим от страха, игроком, проклинавшим судью во время игры в мяч, гражданином, уединившимся в кабине для голосования и счастливо избирающим никчемного кандидата.

Я был человеком, жившим тысячу раз за все шесть тысяч лет истории человечества. Я был тем, кто плыл с Ноем в его ковчеге, кто был во множестве людей, пересекшем море, которое раздвинул Моисей, был тем, кто висел на кресте с Христом.

Я был обыкновенным человеком, о котором не слагают песен, не рассказывают сказок, не вспоминают в преданиях.

Но я все же человек, который будет вечно жить в грядущих тысячелетьях. Ибо я тот человек, который пожнет кое-какие блага и заплатит за многие ошибки, сотворенные великими мира сего.

А великие — всего лишь слуги мои, ибо имя мне — легион. Ибо великие одиноко лежат в своих могилах под величественными памятниками, потому что помнят не их самих, а то, что они сделали.

А что касается меня, то все, кто оплакивают любимых, оплакивают и меня. И каждый раз, как кто-нибудь скорбит, он также скорбит и обо мне.

В медленном удивленье открой глаза и посмотри на шесть камешков, лежащих на моей могиле. Теперь ты знаешь, сынок. Это был твой отец. Руки матери твоей обнимают тебя, но ты все еще смотришь на камешки. Пальцы твои указывают на слова, высеченные на плите. У нее мягко двигаются губы, пока она читает их для тебя.

Прислушайся к ним внимательно, сынок. Разве они не верны?

Ведь жить в сердцах тех, кто остается — значит не умирать.

Оглавление

Пролог

День переезда . 1 июня 1925 года

Все дни моей жизни . Книга первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

День переезда . 1 декабря 1932 года

Все дни моей жизни . Книга вторая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

День переезда . 17 мая 1934 года

Все дни моей жизни . Книга третья

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

Все дни моей жизни . Книга четвертая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

Реклама на сайте