«На Ниагаре»

Ніагарскій водопадъ представляетъ собою очень пріятное увеселительное местечко; отели великолепны, цены не особенно безобразны. Во всей окрестности не существуетъ лучшихъ условій для рыбной ловли, — да и где же они могли бы быть хотя приблизительно такъ хороши? Повсюду въ рекахъ имеются одни места получше, другія похуже, а на Ніагаре каждое место одинаково хорошо, какъ и всякое другое: рыба нигде не ловится, и поэтому можно пройти вдоль по ея берегу 5 миль, не поймавъ ни одной рыбины, но вполне утешаясь темъ, что и вблизи ея результатъ былъ бы совершенно тотъ же самый. Выводы, проистекающіе изъ такого порядка вещей, не были еще до сихъ поръ вполне точно выяснены для публики. Летомъ погода прохладная; пути для прогулокъ на суше и по воде весьма интересны и ни мало не утомительны. Решившись осмотреть самый водопадъ, необходимо сперва проехаться около мили вверхъ по реке; тутъ же уплачивается небольшая сумма за право посмотреть со склона на самую узкую часть реки. Впрочемъ, также удобно сделать перевалъ черезъ гору и по железной дороге, въ то время, какъ река, пенясь и свирепея, несется подъ нею. Тутъ можно взобраться на лестницу въ 150 фут. вышины и подойти къ самому краю воды. Проделавши это, вы непременно съ удивленіемъ спросите себя, зачемъ собственно вы это проделали? — но тогда уже будетъ поздно.

Здесь проводникъ, приводя ваше сердце въ содроганіе, разскажетъ вамъ, какъ у него на глазахъ небольшой пароходъ «Облачная девственница» попалъ въ страшный водоворотъ, какъ сначала у него оторвало одно колесо, потомъ другое, на какомъ именно месте полетела у него за бортъ дымовая труба, какъ лопнула и разошлась по швамъ его обшивка и какъ онъ, въ конце-концевъ, все-таки потерпелъ крушеніе, совершивъ, однако, невероятную попытку пройти 17 милъ въ 6 минутъ или 6 миль въ 17 минутъ, — этого я достоверно не помню. Такъ или иначе, но, во всякомъ случае, это было нечто необычайное. Стоитъ заплатить деньги уже за одно то, чтобы послушать, какъ проводникъ разсказываетъ различнымъ путешественникамъ 9 разъ подъ-рядъ эту исторію, каждый разъ, начиная ее сначала, не пропуская ни одного слова и не изменяя ни одного жеста.

Затемъ вы переправляетесь черезъ висячій мостъ, минуя одну изъ двухъ ужасныхъ возможностей: или самому слететь въ реку 200 футъ глубины или испытать, какъ на вашу голову слетитъ железнодорожный поездъ. Каждая изъ этихъ возможностей, взятая даже въ отдельности, представляется не совсемъ пріятной, а обе вместе оне производятъ такое впечатленіе, что человеку становится совсемъ не по себе.

На Канадскомъ берегу вы проезжаете близь самаго обрыва, между длиннымъ рядомъ фотографовъ, которые, дежуря позади своихъ аппаратовъ, готовы немедленно воспроизвести полностью вашу безсловесную особу на первомъ плане картины, для которой уменьшенной и незаметной перспективой должна служить грандіозная Ніагара; и действительно находится довольно много людей, имеющихъ невероятную наглость и прирожденное нахальство покровительствовать и даже поощрять этого рода преступленія.

Каждый день вы можете видеть въ рукахъ этихъ фотографовъ статныя изображенія папы, мамы, съ многочисленными ребятишками или пару вашихъ родственниковъ — земляковъ, изъ которыхъ одни молчаливо улыбаются, другіе въ задумчивыхъ и скучающихъ позахъ развалились въ своихъ экипажахъ, при чемъ все они, ничто же сумняшеся, разместились впереди урезаннаго и уменьшеннаго изображенія того величественнаго существа, для котораго радуга служитъ подножіемъ, котораго голосъ подобенъ грому и могучее чело котораго закутано тучами. Давно уже этотъ владыка царствовалъ здесь, — еще со временъ мертвой забытой древности, задолго до того, когда эта наемная карета съ сидящими въ ней маленькими существами появилась здесь какъ бы въ виде заплаты на крохотной прорехе необозримаго пространства вселенной, и будетъ этотъ владыка царствовать здесь века, милліоны вековъ, долго-долго после того, какъ все эти людишки давно уже отойдутъ къ праотцамъ и, подточенные червями, обратятся въ забытый всеми прахъ. Конечно, существеннаго ущерба не наносится Ніагаре темъ, что, оставляя ее въ перспективе картины, эти крохотныя существа стараются поместиться впереди ея, еще рельефнее подчеркивая этимъ собственное сравнительно съ нею ничтожество, но, несомненно, требуется достаточная доза сверхчеловеческаго самомненія, чтобы позволить себе сделать нечто подобное.

Налюбовавшись пенящейся подковообразною массой воды и при томъ настолько долго, что вы можете считать свой долгъ туриста исполненнымъ, вы, возвратившись черезъ новый висячій мостъ въ Америку, следуете берегомъ вверхъ по теченію до того места, где показывается «ущелье ветровъ».

Здесь, по примеру проводника, мне пришлось переменить свое платье на непромокаемую куртку и такіе же сапоги, — костюмъ довольно живописный, но не совсемъ удобный. Вследъ за проводникомъ мы стали спускаться по винтовой лестнице, закручивавшейся все больше и больше, пока, наконецъ, ей это не надоело и она вдругъ не прекратилась, прежде чемъ мы успели испытать какое-либо удовольствіе отъ всего этого путешествія. Мы находились теперь весьма глубоко подъ склономъ, но все еще сравнительно высоко надъ поверхностью воды. Тутъ мы начали пробираться по узкимъ мосткамъ шириною въ одну доску, съ тонкими деревянными перильцами, за которыя я уцепился обеими руками, не потому, конечно, чтобы очень трусилъ, а просто потому, что мне такъ хотелось. Спускъ становился все круче, мостки все уже, пена американскаго водопада начала окачивать насъ все учащающимися брызгами такъ, что вскоре мы уже ничего не могли видеть и продолжали спускаться только ощупью. Со стороны водопада заревелъ бешеный ветеръ, имевшій, казалось, непреклонное намереніе смести насъ съ мостковъ и перебросить черезъ скалистые выступы въ самую глубь реки. Я попробовалъ объяснить проводнику, что былъ бы не прочь пойти домой, — но было уже поздно. Почти непосредственно надъ нами страшная стена воды низвергалась внизъ съ такимъ ужасающимъ шумомъ, который делалъ тщетной всякую попытку разслышать человеческое слово. Въ следующую минуту этотъ потокъ скрылъ за собою проводника, а за нимъ последовалъ и я, оглушенный громомъ, безпомощно гонимый ветромъ и бичуемый со всехъ сторонъ порывистыми брызгами воды. Кругомъ царилъ полный мракъ. До техъ поръ мне ни разу въ жизни не приходилось слышать такого страшнаго шума, стона и рева ветра и водныхъ массъ, вступавшихъ въ борьбу другъ съ другомъ. Я невольно нагнулъ голову, — и весь Атлантическій океанъ, казалось, низвергся мне на спину. Было очень похоже на то, что весь земной шаръ пришелъ къ решенію немедленно расползтись по всемъ швамъ. Потоки стремились съ такой яростью, что я совершенно растерялся. Когда я поднялъ голову и открылъ ротъ, то мне почудилось, что большая часть Ніагарскаго водопада немедленно устремилась прямо въ мое горло. Откройся теперь во мне где-нибудь течь, — и я погибъ. И въ этотъ же самый моментъ я заметилъ, что мостки кончились и что встать ногами на твердую почву можно не иначе, какъ предварительно вскарабкавшись на гладкій крутой выступъ скалы. Никогда въ жизни я еще не испытывалъ такого непріятнаго ощущенія. Однако, мы кое-какъ выбрались оттуда и снова очутились въ свету; здесь еще разъ можно было полюбоваться низвергающейся массой ревущей, бушующей и пенящейся воды. Оценивъ всю громадность этой массы и весь ужасъ ея паденія, я еще разъ пожалелъ самого себя, пробиравшагося тамъ — за нею.

Краснокожій былъ для меня въ душе всегда другомъ и любимцемъ. Я зачитывался посвященными ему разсказами, преданіями и романами, восхищаясь его прирожденнымъ остроуміемъ, его любовью къ дикой свободе лесовъ, его непреклоннымъ благороднымъ характеромъ, его возвышенной, образной речью, его рыцарской страстью къ темнокожей девушке, его живописнымъ костюмомъ и вооруженіемъ, — въ особенности этимъ последнимъ. Поэтому я глубоко былъ взволнованъ, заметивъ въ расположенныхъ близь Ніагары лавкахъ искусно унизанныя индейскими бусами безделушки и такія фигурки, которыя должны были изображать человеческія существа съ стрелами и серьгами, продетыми во всехъ дыркахъ ихъ тела и съ ногами, и своей формой очень напоминали наши паштеты. Я понялъ, что теперь-то, наконецъ, мне предстоитъ увидеть лицомъ къ лицу настоящаго индейца.

Продавщица въ одной изъ такихъ лавокъ объяснила мне, что многочисленныя редкости, которыми она торгуетъ, действительно сработаны индійцами, значительное число которыхъ живетъ близь самаго Ніагарскаго водопада; все они, по словамъ ея, очень смирные и любезные люди, разговаривать съ которыми отнюдь не представляетъ какой-либо опасности. И действительно, приблизившись къ мостику, перекинутому на Лунный островокъ, я наткнулся на этого благороднаго сына лесовъ: сидя подъ деревомъ, онъ старательно приделывалъ къ ридикюлю стеклянныя бусы. На немъ была широкополая шляпа и деревянные башмаки, а во рту онъ держалъ коротенькую черную трубку. Увы, подъ вліяніемъ нашей изнеженной цивилизаціи изменяется даже художественность костюма, которая такъ идетъ къ индейцу, обитающему вдали отъ насъ, въ своихъ родныхъ становищахъ.

Я обратился къ этому Моткалу съ следующей приблизительно речью:

— Счастливъ-ли Ваву-Вакъ-Вакъ-Вакъ-а-Ваксъ? Вздыхаетъ ли великій тутуированный громъ по воинственнымъ подвигамъ, или сердце его размягчилось въ мечтахъ о темнокожей красавице, этой гордости лесовъ? Жаждетъ-ли могущественный Сахемъ испить кровь своихъ враговъ, или же онъ примирился на изготовленіи для бледнолицыхъ этихъ ридикюлей съ стекляными бусами? Отвечай мне, гордый остатокъ прежняго величія, отвечай мне, почтенная руина!

Руина отвечала:

— Вотъ какъ! Меня, Дениса Хулигана, вы осмеливаетесь принимать за паршиваго индейца! — Ахъ, вы, гнусавый, тонконогій чортовъ сынъ! Клянусь флейщикомъ, насвистывающимъ передъ Моисеемъ, — я васъ съемъ!

Я призналъ за лучшее удалиться.

Несколько шаговъ далее я наткнулся на целомудренную представительницу местныхъ аборигеновъ: она сидела на скамейке, разложивъ вокругъ себя изящныя безделушки изъ стекла, раковинъ и т. п. Въ ту минуту она была занята приготовленіемъ одного изъ деревянныхъ вождей племени, который имелъ сильное фамильное сходство съ платяной вешалкой и которому она зачемъ-то пробуравливала дырку въ нижней части живота. Несколько минутъ я колебался, а затемъ обратился къ ней съ следующими словами:

— Груститъ-ли душою дева лесовъ? Чувствуетъ-ли себя заброшеннымъ улыбающійся головастикъ? Скорбить-ли дева о родномъ «костре мира» и о минувшемъ могуществе своихъ предковъ? Или печальная мысль ея блуждаетъ по леснымъ трущобамъ, куда удалился на охоту ея отважный возлюбленный? Отчего дочь моя не хочетъ мне ответить? Или она имеетъ что-нибудь противъ чужого бледнолицаго человека?

Дочь моя ответила:

— Вотъ такъ штука! Какъ же вы смеете обращаться со мной такимъ образомъ? Со мной, Бидди-Мелоне! Проваливайте скорей своей дорогой, а не то быть вамъ, сопливой каналье, въ водопаде!

Я удалился и отсюда.

— Чортъ бы побралъ этихъ индейцевъ, — раздумывалъ я самъ съ собою. — Говорятъ, что они вежливы, но, если заключать по ихъ поведенію со мной, то приходится думать, что эта вежливость чрезвычайно воинственнаго свойства.

Я сделалъ еще одну попытку братскаго съ ними общенія, — на этотъ разъ уже последнюю. Наткнувшись на целую стоянку индейцевъ, расположившихся въ тени большого дерева и занятыхъ все той же работой изъ стеклянныхъ бусъ, я приветствовалъ ихъ следующими дружественными словами:

«О, благородные краснолицые мужи! Гордые, могущественные Садемы, предводители, Сквавы и Обермукіи — о, Муки! Бледнолицый, отъ странъ заходящаго солнца приветствуетъ васъ! Ты, благоухающій хорекъ, ты, глотатель горъ, ты, шипящій громовой ударъ, ты боевой петухъ съ стекляннымъ глазомъ, — бледнолицый съ той стороны великихъ водъ приветствуетъ васъ всехъ! Война и чума, разстроивъ ваши ряды, привели къ гибели ваше, когда-то гордое племя! Игра въ покеръ и въ банкъ, также, какъ суетные расходы на мыло, — все, чего не знали ваши славные предки, — опустошили ваши карманы! Грабя при нападеніяхъ чужое имущество, вы сами себе причинили темъ рядъ непріятностей. Неумея правильно объяснить себе собственные поступки, прямо вытекавшіе изъ вашего невежества, вы потеряли доброе имя въ глазахъ бездушнаго поработителя. Стремленіе къ водке, съ целью, напившись до-пьяна, спать счастливымъ и перекокошить томагавкомъ членовъ своей семьи, безповоротно умалило на вечныя времена художественную прелесть вашего костюма! и вотъ теперь, въ блеске 19 столетія, васъ третируютъ какъ чернь Нью-Іоркскихъ предместій. Стыдитесь! Вспомните своихъ предковъ! Вспомните объ ихъ великихъ геройскихъ подвигахъ! Вспомните Ункогса и „Красную куртку“, и Ванбель-дуделоду! Воодушевитесь ихъ великими примерами и соберитесь подъ мое знамя, — вы, гордые дикари, вы, прославленные разбойники!..»

— Къ черту! Бей его подлеца! — Сжечь его! — Повесить! — Утопить!

И все разомъ бросились на меня. Предъ глазами замелькали дубины, камни, кулаки, корзины съ бусами, — одинъ моментъ — и все это, казалось, слилось вместе, хотя и чувствовались въ отдельности на различныхъ частяхъ моей особы. Въ следующій моментъ я уже былъ въ рукахъ разъяренной толпы. Они сорвали съ меня одежду, сломали мне руку и ногу, наградили меня ударомъ въ голову, обратившемъ часть моего черепа въ нечто такое, что могло бы быть употребляемо въ качестве кофейнаго блюдечка, а, въ конце концовъ, завершили свое постыдное поведеніе темъ, что, глумленія ради, дабы я промокъ до костей, бросили меня въ Ніагару.

Приблизительно на высоте 80-100 футъ я зацепился жалкимъ остаткомъ моей жилетки за одиноко торчащій выступъ скалы, рискуя захлебнуться, прежде чемъ успею отцепиться. Но въ конце-концовъ мне все-таки удалось свалиться оттуда и вследъ за симъ я очутился въ воде у самыхъ истоковъ водопада, рябыя и шумящія массы котораго низвергались на несколько дюймовъ выше моей головы, и, покрытыя белой пеной, катились далее.

Разумеется, я попалъ въ водоворотъ. 44 раза кружился я вместе съ нимъ, догоняя плывшую впереди меня щепку; каждое такое круговое путешествіе равнялось около полу-мили, и на каждомъ изъ этихъ туровъ, я старался ухватиться за одинъ и тотъ же кустъ, свесившійся съ берега, но, проплывая 44 раза мимо него, каждый разъ ошибался на ширину человеческаго волоса. Наконецъ, на берегу показался какой-то человекъ. Онъ уселся подле самаго куста, сунулъ въ ротъ трубку и сталъ зажигать спичку, заслонивъ ее ладонью отъ ветра и следя однимъ глазомъ за мной, а другимъ — за спичкой. Но ветеръ задулъ ее. Когда я въ следующій разъ проплывалъ мимо него, онъ обратился ко мне съ вопросомъ:

— Послушайте, нетъ-ли у васъ спички?

— Да, есть въ другомъ жилетномъ кармане. Умоляю васъ, помогите мне!

— Ни за какія коврижки!

— Извините пожалуйста, — заговорилъ я, проплывая мимо него въ следующій разъ, — не осудите невежливое любопытство утопающаго и не откажите разъяснить мне ваше странное поведеніе?

— Съ удовольствіемъ. Я спеціалистъ по излавливанію мертвыхъ телъ. Впрочемъ, ради меня вы можете и не торопиться. Я могу и подождать; жаль только, что вотъ нетъ у меня спички.

— Переменимтесь местами, — предложилъ я, — я достану вамъ спичку.

Но онъ отклонилъ мое предложеніе, и этотъ недостатокъ доверія съ его стороны породилъ между нами некоторую непріязнь. Я тогда же решилъ избегать его и, въ случае какого-либо со мной несчастія, подогнать катастрофу такъ, чтобы сделаться кліентомъ такого же спеціалиста на американскомъ берегу водопада. Но тутъ явился местный полицейскій, который арестовалъ меня за то, что я, призывая на помощь, нарушилъ этимъ общественную тишину и порядокъ.

Судья присудилъ меня къ денежному штрафу; но этого я выполнить никакъ не могъ: деньги мои остались въ брюкахъ, а брюки мои остались у индейцевъ.

Такимъ образомъ мне удалось избегнуть смерти. Въ настоящее время я нахожусь въ очень критическомъ положеніи. Но и это все-таки хорошо, что я нахожусь хоть въ какомъ-нибудь положеніи, безразлично, критическомъ или не критическомъ. Я весь изломанъ и разбитъ, но насколько именно, не могу сказать, такъ какъ докторъ не успелъ еще составить полный инвентарь всехъ моихъ поврежденій. Сегодня вечеромъ онъ надеется объявить мой подробный бюллетень, а пока полагаетъ, что только 16 изъ моихъ поврежденій угрожаютъ мне опасностью жизни, а на остальныя — я могу не обращать вниманія.

Когда я впервые пришелъ въ сознаніе, я сказалъ ему:

— Докторъ! Однако, это ужасно дикое племя индейцевъ, занимающихся изготовленіемъ разныхъ безделушекъ изъ стеклянныхъ бусъ, которыя продаются на Ніагарскомъ водопаде! Скажите мне, что это за племя, — откуда эти дикари?

— Изъ Лимерика въ Ирландіи, сынъ мой!

1869