«Противоборство»

От автора

Спросите любого, не только взрослого, но порой и школьника, кто создал отечественные военные самолеты времен Великой Отечественной войны, и вы сразу же получите безошибочный ответ: все семейство Ту – Андрей Николаевич Туполев, «яки» – Александр Сергеевич Яковлев, знаменитые штурмовики «илы» – Сергей Владимирович Ильюшин. Вам назовут многие другие имена авиаконструкторов – А. Микояна, О. Антонова, С. Лавочкина, Н. Поликарпова, создателей авиационных моторов А. Микулина, С. Туманского, Н. Кузнецова, В. Климова...

Назовут и тех, с кем наши авиаконструкторы скрестили свои шпаги за чертежной доской: самолетостроителей фашистской Германии Юнкерса, Хейнкеля, Мессершмитта, Фокке-Вульфа, Дорнье.

Но о создателях советских танков периода Великой Отечественной широкие круги читателей знают значительно меньше. И это несправедливо.

Более десятка лет назад я начал собирать материалы для этой книги – о противоборстве советских конструкторов танков с немецко-фашистскими конструкторами, и постепенно передо мной вырастала впечатляющая картина выдающегося трудового подвига советских ученых, инженеров, рабочих – тех, кто создавал наши лучшие в мире танки.

Работая над повестью, прочитал сотни книг, статей, очерков, изучил огромное количество документов, по крупицам находя искомое. Неоценимую помощь в этом оказал мне военный отдел Государственной ордена Ленина библиотеки им. В. И. Ленина, Институт военной истории Министерства обороны СССР и научно-исследовательский институт министерства национальной обороны ГДР.

Но, пожалуй, главным источником информации при работе над книгой был старейший конструктор дважды лауреат Государственной премии СССР Николай Федорович Шашмурин, любезно предоставивший в мое распоряжение свои архивы и посвятивший не один день и не одну ночь рассказам о создании тяжелых танков в довоенный и военный периоды. Ему я приношу особую благодарность и признательность. Выражаю также благодарность полковнику запаса Э. Б. Кузину, помогавшему мне в переводах иностранных источников.

В центре повествования – эпизоды разработки, испытаний, производства и боевого применения семейства танков КВ и ИС и артсамоходов на их базе – бронированных крепостей, равных которым не было ни в одной армии мира.

Памятуя о том, что танк завоевал на поле боя свое решающее место благодаря огневой мощи, маневренности, скорости, хорошей проходимости и бронезащите, решил показать в книге всех, кто вложил в него эти качества: танкостроителей, пушкарей, мотористов и «броневиков».

Один из создателей легендарного танка Т-34 Николай Алексеевич Кучеренко как-то сказал: «Взяли бы и написали книгу, как мы в войну делали танки, только без литературщины, только факты».

Поэтому лейтмотивом повести я выбрал строки Л. Н. Толстого: «Мне кажется, что со временем вообще перестанут выдумывать художественные произведения... Писатели, если они будут, будут не сочинять, а только рассказывать то значительное, что им случалось наблюдать в жизни». Поэтому я пишу не роман, а предельно документальную историю, в которой не выдумано ничего, в которой ничего не прибавишь и не убавишь...

Разбег

Русский приоритет

История беспристрастна. Зафиксированы ею и факты, говорящие о приоритете нашей страны в изобретении танка.

...Утро 15 сентября 1916 года для немецких солдат, сидящих в окопах около деревни Флер-Курслет, что лежит на берегах реки Сомма, казалось, не сулило ничего неожиданного. С конца июля англичане пытались прорвать немецкие позиции, но безуспешно. Достичь решающего успеха мешали траншеи, проволочные заграждения и главное – пулемет, который тогда безраздельно господствовал на полях сражений. Громадные потери в живой силе заставили и английских солдат буквально закопаться в землю. В результате фронт превратился в сплошную линию окопов от Ла-Манша до Швейцарии.

Кайзеровские солдаты знали, что если выдержать артиллерийский обстрел, то атака пехоты не страшна – пулемет покажет себя. Но в то утро, 15 сентября, немцы вдруг увидели, что с английских позиций по изрытому полю к ним медленно движутся странные машины в сопровождении пехоты. Открыли по ним огонь, но для пуль металлические чудовища оказались неуязвимы.

Так впервые на поле боя были применены танки. Они вызвали у немцев страшную панику. Когда убежавший из окопов солдат был доставлен к генералу и доложил, что «оно» само движется без колес, тот счел своего подчиненного помешавшимся от страха. Что это за чепуха – машина, двигающаяся без колес?

Между тем она не только двигалась, но к тому же и стреляла...

Да, первым танком, появившимся в бою, был английский. Но сама идея его создания принадлежит русскому конструктору В. Д. Менделееву – сыну знаменитого ученого Д. И. Менделеева. Он еще в 1911 году приступил к созданию боевой вездеходной машины. Инженер-кораблестроитель, специалист по разработке подводных лодок, Василий Дмитриевич Менделеев со знанием дела, с большой тщательностью изготовил чертежи нескольких вариантов боевой машины, сделал все расчеты, составил подробную и доказательную объяснительную записку.

В наиболее интересном варианте его машина весила 176,2 тонны, была вооружена 120-миллиметровой пушкой и пулеметом, защищена 150-миллиметровой броней спереди, а толщина бортовой и кормовой брони составляла 100 миллиметров. Двигатель мощностью 250 лошадиных сил должен был обеспечивать скорость 24 километра в час. Но этот проект так и не был принят царским правительством. Канцеляристы назвали его нереальным.

Вскоре после начала первой мировой войны, в августе 1914 года, в российское военное министерство поступило предложение рассмотреть проект быстроходной, вооруженной пулеметом боевой машины, которая могла двигаться по дорогам и целине, вести огонь по противнику и защищать от поражения находящихся в ней людей. Автором этого проекта был изобретатель в области авиации Александр Александрович Пороховщиков – человек широкой эрудиции и прогрессивных взглядов. Внимательно следя за тенденциями развития военного дела, он обратил внимание на вопиющее несоответствие между средствами обороны и нападения. Это и навело его на мысль разработать вездеход – так назвал конструктор свою машину.

После долгих проволочек 13 января 1915 года Пороховщикову ассигновали на постройку вездехода 9660 рублей. А 1 февраля 1915 года в мастерских, расположенных в казармах Нижегородского полка, расквартированного в Риге, конструктор уже приступил к постройке опытного образца. Через три с половиной месяца вездеход покинул мастерские – начались его испытания. Этот день – 18 мая 1915 года – и следует считать днем рождения танка.

Первый в мире танк имел все основные элементы современных боевых машин: корпус, вооружение во вращающейся башне, двигатель. Корпус – обтекаемой формы, толщина брони 8 миллиметров. Весьма значительные углы наклона брони делали ее более стойкой к воздействию бронебойных средств. Ходовая часть защищалась фальшбортами. Опытный образец корпуса состоял из нескольких слоев стали с прослойкой из волоса и морской травы и не пробивался пулеметными очередями.

Вездеход А. А. Пороховщикова при боевой массе 4 тонны с экипажем из двух человек развивал скорость по шоссе до 25 километров в час.

К сожалению, и это изобретение ждала в царской России печальная судьба. На его пути стало главное военно-техническое управление военного министерства. Его представители пришли к выводу, что при движении по ровной дороге вездеход перед обыкновенными автомобилями «не имеет никаких преимуществ» и что в настоящем виде не заслуживает никакого внимания...

Вездеход Пороховщикова был испытан на несколько месяцев раньше, чем англичане испытали своего «маленького Вилли». Зато английский танк, опробованный 30 января 1916 года, был под маркой МК-1 немедленно принят на вооружение.

В сентябре 1916 года в печати появились первые сообщения о применении англичанами нового оружия – «сухопутного флота». Эти сообщения были напечатаны в газете «Новое время» от 25 сентября (старый стиль) 1916 года. В связи с этими сообщениями в той же газете от 29 сентября (старый стиль) 1916 года появилась статья «Сухопутный флот – русское изобретение», которая перед широкой общественностью вскрыла неприглядную роль главного военно-технического управления в задержке русских работ по созданию нового оружия – боевых вездеходных машин.

Вскоре после выступления газеты последовал запрос в Государственную думу о проведенных мероприятиях по обеспечению русской армии танками. Под давлением общественного мнения начальник главного военно-технического управления санкционировал проектирование усовершенствованного вездехода – «вездеход № 2», или, как его еще обозначили для отличия от предшественника, «вездеход 16 г». Проект был вскоре засекречен и 19 января 1917 года поступил в броневой отдел автомобильной части главного военно-технического управления. И вновь началась волокита. Его экспертиза и обсуждение затянулись на срок более десяти месяцев.

Идея создания отечественного танка возродилась только после Октябрьской революции благодаря В. И. Ленину. Он обратил внимание на необходимость оснащения Красной Армии бронесилами.

В 1918 году по предложению В. И. Ленина был организован первый центральный орган управления всеми броневыми частями Советской Республики – совет броневых частей (Центробронь). В его задачи входило формирование советских броневых частей, подготовка броневых средств вооруженной борьбы (бронепоездов, бронемашин, танков, бронированных судов) и руководство ими.

В годы предвоенных пятилеток в нашей стране были созданы все типы танков: тяжелые, средние, легкие и танкетки. Если говорить о тяжелых танках, то их появление является одним из наиболее ярких достижений советской военно-технической мысли и социалистической индустрии. Их боевые свойства и оригинальные новаторские конструктивные решения оказали большое влияние на развитие всей танковой техники. Многие конструктивные решения, впервые реализованные в них, стали предметом подражания для танкостроителей других стран.

С чего же началась работа по созданию советских тяжелых танков?

15 июля 1929 года Центральный Комитет ВКП(б) принял постановление «О состоянии обороны СССР». В этом постановлении Революционному военному совету СССР было предложено наряду с модернизацией существующего вооружения добиться в течение ближайших двух лет получения опытных образцов, а затем и внедрения в армию всех современных типов танков, бронемашин. В том же июле 1929 года Реввоенсовет СССР наметил конкретные меры по созданию тяжелых танков, призванных быть наиболее яркими выразителями идеи тактического тарана. Они предназначались для применения против наиболее сильно укрепленных позиций противника. Предполагалось, что в атаке танки такого типа будут широко использовать свои пушки для подавления артиллерии средних и крупных калибров. Серьезные конструкторские решения предъявлялись к скорости машины на поле боя (около 15 километров в час). Конструкторы танка исходили из того, чтобы он мог хорошо преодолевать горизонтальные препятствия, такие как рвы и окопы, а его масса была достаточной для разрушения вертикальных препятствий, броня обеспечивала защиту экипажа от поражения малокалиберной артиллерией и ружейно-пулеметного огня. (Следует напомнить, что в то время специальных противотанковых бронебойных снарядов 37-миллиметровые пушки еще не имели, а для защиты от 37-миллиметровых осколочно-фугасных снарядов на дальности в 1000 метров считалось достаточным иметь броню толщиной в 20 миллиметров.)

Такие соображения послужили основой для разработки конструкции тяжелого танка Т-35, опытный образец которого был построен в июле 1932 года. Вооружение было установлено в пяти башнях и первоначально состояло из 76,2-миллиметровой пушки, помещенной в главную башню, двух 37-миллиметровых пушек и четырех пулеметов, один из которых помещался в передней части корпуса.

Конструкторы стремились делать танки прорыва такими, чтобы они могли преодолевать широкие рвы и окопы. Английский танк «Тедпол», например, отличался гигантским «ростом» – более трех метров. На метр ниже английского был советский танк Т-35.

Соединение броневых деталей было сделано с помощью электросварки, что не являлось еще обычным решением в то время. Ведь в Германии электросварка танковой брони начала применяться лишь в 1934, в США – в 1942, а в Англии – только в 1944 году.

За создание танков Т-35 и Т-28 в ноябре 1932 года орденом Ленина были награждены Н. В. Барыков, С. А. Гинзбург, О. М. Иванов и другие.

Танки, танки... Посмотришь на них снаружи – все строгое, неприступное, холодное. И кажется, что люди в этих машинах всегда в синяках от постоянных ударов локтями и коленками о железные углы и выступы брони. Но проникнешь в люк – и тебя охватит уютное тепло человеческого жилья, удивит обилие света, убаюкает почти музыкальное пение мотора. Ты даже научишься засыпать под бойкую стукотню клапанов двигателя и в тревоге проснешься от внезапной тишины, ибо тишина танкам несвойственна.

Как только не называют танки: и сухопутными дредноутами, и броненосцами, и крейсерами.

В общем-то это и верно, ведь борьба танков против танков напоминает морское сражение. Там также бой ведут только самые сильные, а более слабые выполняют задачи по охране или, в лучшем случае, стараются подойти к более сильному противнику на расстояние действительного огня своего оружия.

Мы же, читатель, попробуем, опираясь на морскую терминологию, дать различным типам машин «сухопутного флота» наиболее соответствующее им название. Дредноут (с английского переводится как неустрашимый, бесстрашный) – в первые десятилетия 20 века это броненосцы с крупнокалиберной артиллерией и мощной броней. К ним можно отнести английские, англо-американские и немецкие танки МК– I, МК, МКVIII, А7V и советские Т-35, СМК и Т-100.

Эти танки были огромными по размерам, вооружение в них располагалось в нескольких башнях, а первые образцы английских, французских и немецких танков имели вооружение, подобно корабельному, в бортовых спонсонах. К этому типу «кораблей сухопутного флота» относятся созданные позже советские танки КВ и ИС, немецкие «тигры», «пантеры» и «королевские тигры».

К «сухопутным кораблям» типа «крейсер» скорее всего относятся наши легендарные танки Т-34, которые во время Великой Отечественной войны, сведенные в танковые и механизированные бригады и корпуса, входя в прорыв, делали на суше, в тылах врага то же, что и крейсера на морских коммуникациях.

КБ по танку Т-28

Ленинградский Кировский завод (бывший до 1934 года «Красный путиловец») можно смело отнести к «ветеранам» советского танкостроения.

На нем танкостроение началось еще в период освоения легкого Т-26 на ленинградском заводе «Большевик» (бывшем Обуховском), т. е. в 1931 году. В то время краснопутиловцам отводилась второстепенная роль в выпуске танка. Они изготавливали для боевой машины лишь элементы ходовой части: бортовые передачи, бортовые фрикционы, главный фрикцион и узлы нижней подвески, приводы управления.

Директор завода К. М. Отс и главный инженер М. Л. Тер-Асатуров многое сделали, чтобы завод перешел к самостоятельному производству танков. Универсальный характер производства и наличие большого количества рабочих, мастеров и инженеров, обладающих исключительно высокой квалификацией, во многом сопутствовали успеху.

В начале февраля 1932 года «Красному путиловцу» поручили освоить производство среднего танка Т-28. Проект его был разработан ОКМО (опытно-конструкторско-механический отдел) завода «Большевик», а опытный образец изготовлен на опытном заводе (позже опытный завод им. С. М. Кирова).

Конечно, для обслуживания производства танка Т-28 потребовалось конструкторское бюро. И оно было организовано. С него и началась поступь СКБ-2 по созданию тяжелых танков.

Первое знакомство краснопутиловцев с проектом танка Т-28 произошло 30 октября 1932 года. А уже на 1933 год заводу было запланировано выпустить 25 машин, на 1934 год этот план был удвоен. Завод также должен был выпускать запчасти для танков Т-26 и для вновь осваиваемой машины.

В своих производственных делах краснопутиловцы не были одинокими. По инициативе бывшего тогда первым секретарем Ленинградского обкома партии С. М. Кирова в освоении новой машины им помогали ОКМО, Ижорский и некоторые другие заводы.

Танк Т-28 конструктивно значительно отличался от Т-26. Он был сложнее и поэтому труднее поддавался освоению.

Коллектив цеха МХ-2 хотя и располагал хорошими кадрами, но при изготовлении деталей ориентировался на подгоночные работы. Это значит, что на сборке все детали подгонялись вручную, не исключая и зубчатых колес.

Коллектив цеха много приложил труда для того, чтобы заставить первые образцы танков Т-28 перемещаться своим ходом на расстояние хотя бы в радиусе 50 – 100 километров. С этой целью машины много раз собирались и разбирались. В чертежи вносились многочисленные изменения, в образцах устранялись дефекты, ставились новые детали.

Следует отметить, что чертежное хозяйство на изготовление Т-28 было оформлено не лучшим образом. В чертежах проставлялись только номинальные размеры, допуски и посадки в них не оговаривались.

При изготовлении деталей станочники пользовались масштабной линейкой, кронциркулем и нутромером.

Технология производства оставалась весьма примитивной. В маршрутных картах была указана только последовательность операций. Станочное оборудование, оснастка и инструмент в технологических процессах не были указаны.

Таким образом, поступившие на сборку узлы и агрегаты требовали значительного времени на ручные подгоночные работы. И даже при этом качественное сопряжение деталей в узлах, таких, например, как подгонка зубчатых колес коробки перемены передач, бортовых редукторов, достигалось с большим трудом. Бортовые редукторы, коробка передач, имевшие цилиндрические и конические шестерни, валы, изготавливались из легированных марок стали с последующей цементацией и закалкой. Некоторые детали имели твердость по Роквеллу до 56 – 60 единиц. Конечно, такие детали высокой твердости, да еще имевшие эвольвентное зацепление, вручную исправить было почти невозможно.

Цех МХ-2, располагавший наличием хороших слесарей, имевших большой навык индивидуальной подгонки и сборки изделий гражданского характера, при изготовлении танков Т-28 оказался в весьма трудном положении. Некоторые цеховые работники впали в паническое настроение. Страсти накалились, начались взаимные обвинения, пошли жалобы в разные инстанции.

Одно из писем попало к С. М. Кирову. Оно оказалось наполненным упреками в адрес конструкторов ОКМО. Эти упреки были частично справедливыми, так как указывали на конструктивные ошибки и недоработки проекта танка, многие же были плодом паники авторов письма и их неграмотности в конструкциях танков. Весь тон письма был пропитан неоправданными подозрениями в злостных намерениях конструкторов.

По указанию С. М. Кирова на завод для оказания помощи в организации производства Т-28 был направлен директор ОКМЗ Н. В. Барыков. Он в своих воспоминаниях пишет:

«Киров вызвал в Смольный меня и заместителя по конструкторским делам С. А. Гинзбурга, дал возможность подробно ознакомиться с письмом и своими заметками и знаками вопросов, которые он поставил в тексте и на полях, и предложил поехать на завод и там, непосредственно в цехах, „не обижаясь на авторов“, помочь выправить положение в освоении машины.

Два месяца мы пробыли с группой конструкторов на Путиловском заводе, почти ежедневно докладывая С. М. Кирову, как идут дела».

Прежде всего на заводе взялись за наведение порядка в чертежном хозяйстве. В конструкторском бюро была организована секция допусков. В нее вошли инженеры из тракторного отдела, имеющие опыт работы в массовом производстве с допусками и посадками. В сектор вошли инженеры И. В. Халкиопов, В. А. Пузанова и другие. Во всех чертежах к номинальным размерам проставили допуски. По исправленным чертежам ОТК произвел разбраковку всех деталей на складе, готовых деталей, на сборке и во всех подразделениях цеха. Часть деталей была исправлена по чертежам, негодные выбракованы.

Постепенно подбирались кадры конструкторов, технологов, контролеров ОТК, а также квалифицированных рабочих. При цехе была организована измерительная лаборатория. Возглавил ее опытный работник А. А. Фомин. Активно взялась за дело технологическая группа. Теперь необходимо было освоить изготовление деталей строго по чертежам с допусками.

Переоснастили и сам цех МХ-2. Он получил необходимое оборудование – зуборезные, зубошлифовальные, расточные, токарные, резьбо-фрезерные станки и т. д. Постепенно сняли трансмиссии, приводившие в движение группу станков, установили станки с индивидуальным приводом.

Цех постепенно разгрузился от гражданских заказов. Во всех его подразделениях наводился новый порядок.

СКБ-2

К 1 мая 1933 года цех МХ-2 выпустил по чертежам завода первые 12 танков Т-28. Они были испытаны комиссией во главе с начальником конструкторского отдела ОКМО С. А. Гинзбургом и переданы в опытно-исследовательскую секцию, которой руководил А. И. Ланцберг. И только после этого направлены в войска. Из машин, выпущенных «Красным путиловцем», была сформирована танковая бригада. Ее возглавил А. И. Лизюков, тот самый, который в начале Великой Отечественной войны одним из первых танкистов был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Развивающееся танковое производство на «Красном путиловце» объективно вызывало необходимость создания конструкторского бюро. Ведь машина требовала к себе постоянного внимания, периодической, если не коренной модернизации, то хотя бы совершенствования отдельных узлов.

Я уже говорил об организации КБ по танку Т-28. Над ним, еще не имевшим опыта в конструировании танков, взяли шефство руководители конструкторских отделов двух военных заводов. Первым начальником бюро по танкам Т-28 был Н. Ф. Комарчев. В 1933 году его сменил А. Г. Ефимов. В это время в бюро было всего около 25 человек. Но этот малочисленный коллектив не мог уже обеспечить решения все возрастающих задач танкового производства. Ведь требовалось корректировать конструкторско-технологическую документацию, держать связь между КБ и производством, испытывать узлы и танки. Поэтому в бюро кроме конструкторского появились новые подразделения: секции допусков и опытно-исследовательская.

В 1934 году все эти подразделения были объединены в специальное конструкторское бюро № 2 (СКБ-2). Возглавил его О. М. Иванов, переведенный на «Красный путиловец» из ОКМО завода им. Ворошилова – Олимп Митрофанович Иванов был опытным конструктором и производственником, очень вдумчивым и чрезвычайно скромным человеком.

СКБ-2 постепенно обрастало людьми, накапливало опыт. В 1934 году в него пришли выпускники Военной академии моторизации и механизации РККА А. С. Ермолаев, С. В. Розанов и Р. Д. Компаниец, которые тут же включились в работу по совершенствованию узлов Т-28.

В 1936 году краснопутиловцы (к тому времени уже кировцы) получили задание на производство нового среднего, колесно-гусеничного танка Т-29 по проекту одного из военных заводов. Однако его производство оказалось сложным и трудоемким, а танк имел ряд ненадежных узлов. От него пришлось отказаться.

В конце 1936 года конструкторам СКБ-2 поручили уже самостоятельную работу. Согласно заданию от 29 декабря бюро предстояло разработать два проекта.

Первый – на базе серийного танка Т-28 необходимо было создать четырехбашенный танк-истребитель.

Второй – разработать танк прорыва, вооруженный 76,2-миллиметровой пушкой, помимо которой предполагалось установить еще 45-миллиметровые пушки, спаренные с крупнокалиберными пулеметами. Толщина брони – 60 миллиметров. Танк должен был иметь двигатель в 800 лошадиных сил. Скорость его передвижения – 40 километров в час.

Собственно, с этого задания и началась самостоятельная творческая работа славного коллектива ленинградского Кировского завода над тяжелыми танками.

Конечно, коллектив СКБ-2, насчитывавший к тому времени немногим более 30 человек, для осуществления такого задания был малочисленным и слабым. Его пополнили талантливой молодежью.

Впервые танки против танков

18 июля 1936 года в Испании начался фашистский мятеж генерала Франко против республиканского правительства. Это событие приковало к себе внимание всего мира. Вдохновители мятежа фашистские правители Германии и Италии сразу же стали посылать в Испанию эскадрильи самолетов, танки, пушки, наемные войска. А Англия, Франция и США под видом невмешательства во внутренние дела Испании, по существу, также помогали мятежникам.

События в Испании глубоко взволновали прогрессивное человечество. Легальными и нелегальными путями в эту страну потянулись антифашисты.

Руку помощи республиканской Испании протянули и советские люди. Среди них было немало наших танкистов. О их боевых подвигах остались свидетельства в мемуарной литературе – книгах Маршалов Советского Союза Р. Я. Малиновского и К. А. Мерецкова, генерала армии П. И. Батова, генерал-полковника А. И. Родимцева, генерал-лейтенанта С. М. Кривошеина, генерал лейтенанта А. А. Ветрова и других. Много страниц советским танкистам посвятил Михаил Кольцов в «Испанском дневнике».

Журналист А. П. Лазебников еще в 1937 году в «Комсомольской правде» опубликовал цикл очерков о Поле Армане (Пауле Матисовиче Тылтыне) – первом в истории Красной Армии танкисте, удостоенном звания Героя Советского Союза. Отметим, что мужеством отличился Арман и в годы Великой Отечественной войны. 2 августа 1943 года, за пять дней до своей гибели, Поль Арман, восхищенный нашей победой на Курской дуге под Прохоровкой, писал с Волховского фронта домой жене и дочери:

«Сквозная атака! Смешались в кучу танки, люди... Сшибались в лоб, таранили друг друга, расстреливали сзади... сто немецких танков горело одновременно. Ах, если бы мне собственными глазами увидеть такой костер! Всего же там уничтожили около трехсот пятидесяти танков и штурмовых орудий. Сбили острие танкового клина, которым фашисты пытались нас расколоть!

Ты понимаешь, что это – великий перелом в войне? Мы летом выбили из рук немцев их наступательное оружие! Мы научились побеждать не только в морозы, мы бьем их в разгаре лета, в июльскую жару.

Хожу гордый – первым в истории боем танков с танками командовал все-таки я! И первый танковый таран в истории совершил мой Семен Осадчий... Я, ей-богу, имею право на толику тщеславия и признаюсь в этом только вам двоим».

Да, толика, крупица успеха советских танкистов в грандиозном танковом сражении под Прохоровкой была заложена танкистами Поля Армана в Испании. А было это так.

...В 16.00 5 октября 1936 года грузовой теплоход «Комсомол» в Феодосийском порту дал три прощальных гудка. В его трюмы были погружены 50 танков Т-26, запасные двигатели к ним, боеприпасы, горюче-смазочные материалы. С танками плыли 30 советских инструкторов-танкистов во главе с полковником С. М. Кривошеиным. Утром 13 октября «Комсомол» бросил якорь на рейде испанского морского порта Картахена.

Советские танки поступили в распоряжение республиканской армии. Но нужно было еще подготовить испанских танкистов. И уже через несколько дней в Арчене, небольшом городе в 90 километрах от Картахены, началась такая подготовка.

Однако еще до того, как были обучены испанские экипажи, стало известно, что советские танкисты-добровольцы сами примут участие в боях с мятежниками. Для этого предназначалась ударная подвижная группа капитана Поля Армана в составе 15 танков.

Кто и как выдержит экзамен в первом бою? Ведь в Красной Армии на срочной службе находились совсем молодые люди. Они редко стреляли боевыми снарядами и патронами. Боевого опыта не имели никакого. Кое-кому из танкистов подчас не хватало характера даже на занятиях, когда командир отдельного танкового батальона капитан Поль Арман учил своих подчиненных преодолевать в танке речку или карабкаться на крутой склон с опасностью сорваться, опрокинуться...

Что касается танка Т-26, то он считался одним из лучших. Его хвалили танковые начальники, хвалил и нарком обороны Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Многим танкистам тоже нравилась эта машина. Участник войны в Испании гвардии полковник в отставке Александр Андреевич Шухардин позже так охарактеризует ее:

«...Т-26 – лучший в то время образец танка. На его вооружении имелись 45-миллиметровая пушка и пулемет. Достаточно надежной была и броневая защита. Все это в сочетании с хорошей маневренностью, проходимостью и высокой скоростью давало Т-26 огромное преимущество над имевшимися в армии мятежников немецкими танками Т-1 и итальянскими „Ансальдо“.

Масса Т-26 была в три раза больше, чем «Ансальдо», на вооружении наш танк имел 45-миллиметровую пушку и пулемет, тогда как «итальянец» располагал лишь двумя спаренными пулеметами. У нашего танка бронирование было кругом 15 миллиметров, у «Ансальдо» толщина брони лобовой части корпуса составляла 12 миллиметров, а борта – 8 миллиметров. В боекомплект нашего танка входило 165 снарядов и 3654 патрона для пулемета, а гибрид двух фирм «Фиата» и «Ансальдо» имел в боекомплекте всего 3200 патронов. Да и по запасу хода наш танк превосходил итальянский почти в два раза.

Но советские танкисты понимали, что и Т-26 еще весьма несовершенен: часто на ходу теряет гусеницы, подвеска у него сложной конструкции {две тележки у каждого борта), да и та ненадежна, «сгорают» поршни, двигатель бензиновый, пожароопасный, слабоват для танка... Вот этим машинам, в отработке которых, и в первую очередь ходовой части, принимали участие кировцы, и предстояло держать первый боевой экзамен.

Некоторых из выше приведенных тактико-технических данных полковник Кривошеин и капитан Арман тогда еще не знали и не без волнения ждали встречи с вражескими танками на поле боя. Ведь еще никогда до этого танки не сражались с танками. Предполагали, что скорее всего придется воевать против итальянских «Ансальдо» или старых французских «Рено» – они были на вооружении испанской армии.

Но в Испании оказались не только эти танки. Да и не только танки. Как писал немецкий генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг, Испания стала

«...местом испытания всех видов оружия... а также местом, где можно было бы проверить правильность уставных положений, стала настоящим театром военных действий».

В небе Испании фашисты испытывали пикирующие бомбардировщики Ю-87 и истребители Ме-109. На земле проверялись 88-миллиметровые зенитные пушки, танки Т– I и Т– II, подпольно созданные в фашистской Германии под видом гусеничного трактора, а также тяжелые броневики...

Итак, получен приказ: срочно выслать в распоряжение командующего Мадридским фронтом роту танков с русскими экипажами, а в башнеры зачислить испанцев – лучших курсантов учебного центра.

Переброска танков из Арчены под Мадрид не обошлась без больших трудностей. Боевые машины пришлось грузить на железнодорожные платформы, чья грузоподъемность не соответствовала массе Т-26 (10,3 тонны). Кроме того, танки выходили за габариты платформы – ведь европейская колея уже нашей. Борта платформ не откидывались, как это делается в России с давних времен. Поэтому некоторые платформы пришлось усилить, подложив под гусеницы танков шпалы и куски рельсов. Но главная опасность заключалась в том, что предстоящая дорога изобиловала тоннелями и крутыми виражами. Это также надо основательно учесть.

И вот танки погружены на платформы. Не дожидаясь, пока эшелон тронется, колонна автомашин, до отказа груженных горючим, боеприпасами, запасными частями, продовольствием, направилась к Мадриду своим ходом. Грузовики вели испанцы. Тылом на колесах командовал Анатолий Новак.

К вечеру следующего дня эшелон добрался до станции Вильяканьяс. Дальше рельсового пути не было. Танки быстро разгрузили, и они двигались своим ходом. До места назначения – городка Вальдеморо – предстояло пройти около 80 километров.

На рассвете 28 октября 1936 года группа Армана сосредоточилась в оливковой роще севернее Вальдеморо. Рядом проходило шоссе из Мадрида в Аранхуэс.

Танки прибыли на фронт в отличном состоянии, экипажи были настроены по-боевому. Капитан в тот же день доложил командующему:

– Рота полностью обеспечена боеприпасами, горючим, технической помощью. Нужно срочно установить взаимодействие с пехотой, артиллерией, авиацией.

Но обстоятельства на фронте не дали советским танкистам времени на установление взаимодействия с другими родами войск. Нужно было немедленно сосредоточиться на исходной позиции и атаковать противника.

А. А. Шухардин подробно описал первый бой танкистов.

Республиканское командование готовило в направлении от Вальдеморо на Сесенья-Ильескас контрудар по фашистским мятежникам...

Однако обстановка была неясной. Не было точных сведений ни о противнике, ни о расположении республиканских сил... Поэтому когда танкисты в походной колонне с открытыми люками подошли к Сесенье, то Арман, увидев группу военных, принял их за республиканцев (форма одежды в это время была у обоих воюющих сторон одинаковая). Он подъехал к ним с поднятой правой рукой, сжатой в кулак, и крикнул: «Салуд!» Те, видно, не расслышали приветствия из-за лязга гусениц. Арман по-французски потребовал отвести стоявшую на дороге пушку и скоро увидел, как из Сесеньи выходят шесть марокканцев. Стало ясно, что он разговаривает с фашистами. Он дал сигнал «Вперед», быстро опустился в танк и выстрелом оповестил всех танкистов, что начался бой.

Танки ворвались на улицы, уничтожая оторопевшую пехоту противника, легковые машины с офицерским составом, конницу и артиллерийские орудия. Столкнувшись в узком переулке с двумя эскадронами марокканской конницы, они почти целиком их истребили.

Пройдя Сесенью, рота направилась к восточной окраине Эскивиаса. Здесь завязался второй бой. Он вошел в историю танковых войск, потому что впервые танки сражались с танками.

А произошло все это так.

Еще в начале марша на Сесенью Арман, не ведая обстановки и местонахождения мятежников, отправил 3 танка в разведку, а через 20 минут двинулись остальные танки. Но до сих пор от разведчиков донесений не поступило, и ни один из трех танков на сборный пункт не явился. Мысль о них не давала покоя Арману. Около трех часов капитан ждал хоть кого-нибудь из троих: Лобачева, Соловьева или Климова. Но не дождался и с тяжелым сердцем дал команду повернуть назад, на Сесенью. Двигаясь через Эскивиас, он часто вылезал на башню, не показались ли на горизонте его разведчики?

Но вместо них на большой скорости подъехала машина лейтенанта Павлова. Механик-водитель Пермяков круто развернул танк. Павлов спрыгнул на дорогу и бегом бросился к командиру.

– Фашистские танки «Ансальдо»! Движутся навстречу... Наверное, ищут нас,– не переводя духа выпалил лейтенант.

– Сколько машин? – спросил Арман.

– Подсчитать не удалось. Мешает рельеф местности. Машин восемь, а может, и больше...

– Противник вас видел?

– Ручаюсь, что нет. Моя машина укрыта в ложбине.

– Я бы на вашем месте не ручался!..

В открытый бой вступать было опрометчиво, тем более, что неизвестно было, сколько у противника танков. Поэтому Арман решил устроить засаду.

У Армана были все основания предполагать, что «Ансальдо» из осторожности пойдут не по дороге, а параллельно, по сильно пересеченной местности. Взгляд капитана остановился на всхолмленном поле, поросшем кустарником.

– Как думаете, Лысенко, кусты позволят нам замаскироваться? Не слишком малорослые? – обратился Арман к командиру машины.

– Рост подходящий. Башню за ними не увидят.

Капитан поделился своим замыслом с командирами танков. Все разбежались по машинам. Арман взмахнул флажком, и танки один за другим стали рассредоточиваться по полю, укрываясь за кустами. Для позиций выбрали северные скаты холмов по всей ширине поля. И когда правофланговый танк Куприянова въезжал в заросли на дальнем конце поля, по нему открыли огонь из пулеметов.

Арман предупредил по радио:

– Внимание, танковая засада!

Стало ясно, что еще раньше в кустарнике укрылись танки мятежников. Напрасно ручался Семен Павлов, что его не заметили. Он не учел, что фашисты знают местность лучше. Их уже предупредили, что по тылам разгуливают танки республиканцев.

Однако фашисты совершили грубую ошибку: у них не хватило выдержки или тактической грамотности. Они открыли огонь по правофланговому танку Куприянова с дистанции, с какой принести вреда нашим танкам не могли, но раскрыли место своей засады.

Арман неотрывно следил за правым флангом. Машины Куприянова и Осадчего начали маневр, стремясь охватить с двух сторон заросли кустарника.

Танк Армана был ближе всех к противнику. Лысенко и Арман увидели, как слева из-за гребня продолговатого холма выползали танки. Вид их. для наших танкистов был непривычным. Корпус клепаный, вместо поворотной башни на корпусе установлена боевая рубка, в которой слева по ходу установлено два спаренных пулемета, а справа располагался триплекс водителя. Ходовая часть имела семь опорных катков в подвеске смешанного типа (две тележки по три катка и один каток в блоке с ленивцем). Арман легко узнал итальянские «Ансальдо» и стал считать: ...– Один... два... четыре... шесть... восемь...

Повторяю, нет слов, советские Т-26 во много крат по вооружению и бронированию превосходили танки фирм «Фиат» и «Ансальдо». Но наш Т-26 развивал скорость 30 километров в час, а «итальянец» – 42.

Позже немцы будут иронически отзываться об итальянцах и их танках:

– Они отличаются от немецких тем, что имеют три скорости назад и одну скорость вперед...

И вот танкистам Армана предстояло начать первую в летописи войн танковую дуэль. Капитан подал механику-водителю Мерсону команду «Стой». Сам он сел к орудию, развернул башню и поймал в перекрестие телескопического прицела шедший впереди «Ансальдо». Выждал секунду и нажал на педаль спуска. Итальянский танк подпрыгнул, остановился и загорелся. И не похоже было, что он горит. День стоял ясный. Пламя таяло в солнечном свете. Только позже над машиной туго завился клуб черного дыма.

Бой продолжался. Вдруг на крутой покатости холма у танка Армана заклинило орудие, и ствол беспомощно уставился в сторону. Мятежники это заметили и сразу же решили, что ближайшая к ним машина стрелять из орудия не может. Два «Ансальдо» сразу же осмелели и стали приближаться к нашему танку. Цель их была ясна: подъехать вплотную к танку и через смотровые щели расстрелять экипаж.

Но затея оказалась бесплодной. Противник не знал, что смотровые щели в наших танках закрыты оргстеклом, непробиваемым пулями. Арман по радио скомандовал ближайшим танкам открыть по вражеским машинам огонь. «Ансальдо» маневрировали, стремясь не подставить свои борта, осторожничали. Арман подал новую команду Осадчему:

– Вперед!

Танк, набирая скорость, устремился в лобовую атаку на двух «Ансальдо». Нервы у тех не выдержали, и они повернули назад. Осадчий настиг отставший танк на кромке крутого склона и ударом в корму сбросил его в мелкое ущелье.

– Ай да Осадчий! Ну и силища! – крикнул с восхищением по радио Арман.

Преследовать второго «Ансальдо» до осмотра своего танка было рискованно, и Осадчий повернул назад. Экипаж же второго «Ансальдо» в панике покинул машину и пытался укрыться между холмами. Но ему не удалось уйти от пулеметной очереди Осадчего.

Два «Ансальдо» потеряли мятежники, остальные разворачивались, чтобы укрыться за холмом. И хотя огонь наших танкистов был не очень точным, Лысенко увидел, что еще два итальянских экипажа, перетрусив, покинули машины.

Таран не прошел бесследно и для нашего танка. Когда к нему подъехал Арман, в люке показалось окровавленное лицо Осадчего.

Поль Арман на всю жизнь запомнил бои в Испании, в которых ему пришлось участвовать со своими танкистами. Он помнил не только месяц и день того или иного события, но и часы, и даже минуты. Через шесть лет, 29 октября 1942 года, уже с фронта Великой Отечественной войны Арман писал друзьям в Ташкент:

«...Ровно шесть лет назад, 29 октября, я вышел на рассвете из штаба пятого интернационального полка, отдал боевой приказ и сел в танк...

В 8.05 механик-водитель Мерсон раздавил первое орудие мятежников, и в эту минуту начался первый наступательный бой молодой республики... В 11.00 произошел первый в мире бой танков с танками. Итальянцы отправились к праотцам... К исходу дня передо мной стояли Мерсон и командир танка Лысенко. Спецовки их были изодраны в клочья, сквозь лохмотья были видны перевязанные раны, кровоподтеки и обнаженное, в ожогах тело».

По 16 часов пришлось пробыть в танках подчиненным Армана 29 октября 1936 года. Пока им угрожала опасность, они не могли в полной мере ощущать усталости. Известно, что на учениях танкисты не всегда выдерживали за броней 8 часов. А тут в бою – в два раза больше. И возвращаясь из танкового рейда в Вальдеморо, Арман почувствовал, как он измучен.

«Итоги этого первого дня действий группы Армана были очень велики,– вспоминает А. А. Шухардин,– уничтожено и рассеяно всадников и пехоты около двух эскадронов и двух батальонов, выведено из строя 12 орудий, два-три десятка транспортных машин с грузами, а также два танка».

Сообщение о подвиге танкистов капитана Грейзе, под таким псевдонимом воевал Поль Арман в Испании, громким эхом прокатилось по всей Испании и вызвало отклики даже в зарубежной печати. Настроение республиканцев поднялось, моральное состояние улучшилось.

Советский доброволец танкист С. Моргун, вспоминая о событиях тех далеких лет, писал, что появление в войсках мятежников итальянских танков «Ансальдо» поначалу угнетающе подействовало на недостаточно обученные и слабо вооруженные части республиканцев. Приход советских танков Т-26 изменил положение. «Ансальдо» оказались бессильными против нашей великолепной брони, против пушек, снаряды которых разбивали стальное покрытие фашистских танков. Неудивительно, что в первом же бою мы обратили в бегство вражеские машины.

Пакет из Испании

– Сегодня мне передали приказ,– сказал полковник Кривошеин Арману, когда тот вернулся с переднего края.– Наш отряд почти в полном составе отзывается на родину. Нас сменят другие товарищи. Выезжать нужно срочно. Через несколько дней пароход, на котором нам предписано отплыть, отправляется из Картахены в Одессу. Остаются рота Погодина, ваш экипаж, товарищ капитан, в полном составе и еще несколько младших командиров, помпотехи, персонал ремонтной базы в Алькала-де-Энарес и группа инструкторов в Арчене.

Через несколько дней Поль Арман в истекавшем кровью Мадриде встретился с главным военным советником Яном Берзиным, который сообщил Арману новости:

– Об этом никому ни слова... В Картахену придет «Чичерин». В самом конце ноября или в начале декабря встретишь своего комбрига Павлова и других сослуживцев. Павлов везет 56 танков Т-26...

Берзин помолчал, о чем-то думая и по привычке приглаживая подстриженные ежиком волосы, сказал:

– Участвовать в боях, во всяком случае в ближайшее время, капитан Грейзе не будет. Нельзя рисковать опытом, накопленным за месяц боев. Ему предстоит провести в Арчене занятия с группой испанских офицеров. Вовсе не обязательно учить их вождению танков, стрельбе из пушек, пулеметов, для этого найдутся специалисты из роты Погодина. Что же касается капитана Грейзе, то он, можно сказать, на собственном опыте, в условиях сильно пересеченной гористой местности изучал тактику танковых боев. Это для него важно...

Берзин перешел на латышский язык и продолжил:

– Ты провел много огневых дуэлей с итальянскими «Ансальдо». Твоей роте больше всех досталось от маленьких крепостей, бутылок с бензином. Если говорить начистоту, твой опыт нужен не только испанцам. Он нужен и нашим танкистам, которые сменят отряд Кривошеина.

...Перед Новым, 1937 годом на пароходе «Чичерин» прибыла новая группа добровольцев-танкистов во главе с комбригом Д. Г. Павловым. Арману поручили провести в Арчене курс занятий не только с новобранцами-испанцами, но и с вновь прибывшими боевыми товарищами.

«Как только мы прибыли в Арчену, Поль Арман ознакомил нас с обстановкой,– вспоминает А. А. Шухардин.– Важнейшим, на что он советовал обратить внимание, были разведка и взаимодействие войск.

Республиканские части, как правило, разведку в полосе своих действий не вели, не знали расположения огневых точек врага. Танки буквально натыкались на них, едва начинали движение к переднему краю противника. Отсюда и потери, которых можно было избежать. А когда все-таки танкам удавалось добиться успеха, пехота его не развивала и не закрепляла».

Танкисты вновь прибывшей группы приняли боевое крещение в районе северо-западнее Мадрида.

Городки Лас-Росас и Махадаонда, которые предстояло взять батальону под командованием М. П. Петрова, франкисты укрепили основательно.

«Вообще надо сказать,– пишет Шухардин,– что для атакующих испанские селения – крепкий орешек. Массивные каменные дома, узкие улочки делают их весьма удобными для обороны. Почти без каких-либо дополнительных укреплений обыкновенный городок превращался в опорный пункт».

К тому же следует добавить, что франкисты, встревоженные успешными действиями первой группы советских добровольцев-танкистов, взвыли о помощи к своим хозяевам, которую незамедлительно получили в виде 37-миллиметровых противотанковых пушек Круппа и новых бронебойных снарядов шведской фирмы «Бофорс».

В феврале 1937 года начались бои на Хараме. Небольшая речка южнее Мадрида приковала к себе внимание всего мира. Здесь мятежники предприняли очередное наступление на Мадрид, стремясь перерезать единственную дорогу, соединяющую Мадрид с важнейшими портами, через которые шло обеспечение республиканцев оружием и боеприпасами.

Советским танкистам пришлось действовать в сложных условиях. Еще с рассветом танки выходили из района сосредоточения и возвращались туда, когда было уже темно. А в течение дня участвовали в непрерывных атаках или отражении контратак противника. Нервное напряжение было настолько сильным, что некоторые экипажи приходилось заменять, давая им отдых.

После небольшой передышки 12 февраля фашисты возобновили наступление на Мадрид. В бой были брошены все имевшиеся у республиканцев силы. К вечеру с поля боя на сборный пункт не вернулось несколько танков. Не было и танка начальника штаба батальона Г. М. Склезнева. Как только совсем стемнело, поисковая группа направилась на розыск товарищей, но проникнуть в расположение мятежников не смогла: фашисты освещали все пространство прожекторами, вели огонь по пристрелянным ориентирам...

Бригада несла потери от противотанковых орудий. Потребовалось сфотографировать на поле боя пораженные снарядами этих орудий танки. Такую задачу получил лейтенант Петр Махура. И он ее выполнил: сфотографировал истерзанные артиллерийским огнем фашистов и сгоревшие Т-26.

Когда лейтенант уже возвращался к своим, внезапно появились цепи марокканцев. Они намеревались отрезать ему путь. Махура, не раздумывая, на своем Т-26 прыгнул с обрыва в реку Сегре. Ему это было не в новинку. На родине, в Белорусском военном округе, танкисты не раз заставляли свои танки перепрыгивать через рвы, используя для этой цели трамплины. И учил их этому капитан Арман...

Ночью Махура вышел к сопкам, и вскоре пакет с фотографиями подбитых танков начал свой опасный и сложный, но очень быстрый путь. Сначала он попал в руки мотоциклистов из отряда «Парижская коммуна», затем – к мотоциклистам из Барселоны и, побывав еще в нескольких руках, прибыл в Москву в Автобронетанковое управление Красной Армии.

Начальник управления Густав Густавович Бокис и начальник Военной академии механизации и моторизации РККА Иван Андрианович Лебедев долго совещались, рассматривая фотоснимки танков с зияющими пробоинами.

– Что скажете? – спросил Бокис у Лебедева.

Лебедев вздохнул:

– Обычная броня в 15 – 20 миллиметров может предохранить только от пуль. Нужна броня более толстая.

– Более толстая... 30, 40, 50, 70 миллиметров, больше или меньше? – сдержанно спросил Бокис.

– Об этом надо подумать.

– А какой двигатель потянет такой танк с толстой броней? А ходовая часть?

– И это – для размышлений...

События в Испании подтверждали мысль военных специалистов, что обычная 15 – 20-миллиметровая броня предохраняет только от пуль. Правда, в наши войска к этому времени уже стал поступать новый танк БТ-7, броня которого была на 5 миллиметров толще, чем у Т-26. Однако специалисты понимали, что быстро развивающееся противотанковое и танковое вооружение скоро преодолеет этот бронебарьер.

Позже, когда Бокис и Лебедев пришли к единому мнению, на имя наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе пошла специальная записка. В ней была детально обоснована необходимость применения для танков толстой брони.

...Нарком долго разглядывал испанские фотографии. Больно было смотреть на фото одной из Т-26, с которой снесло башню: «Люди, люди,– мучительно думал Орджоникидзе,– наши люди погибли в этих железных коробках... Сгорели».

Да, кровью, нередко ценой жизни советские танкисты в Испании добывали для советских конструкторов сведения о недостатках наших танков. Пренебрегать ими было не только нельзя, но и преступно.

Совещание в Кремле

В январе 1937 года из Испании вернулся Поль Арман. Через несколько дней его пригласили в Кремль. Заместитель Председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР Григорий Иванович Петровский вручил ему Грамоту Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза.

Советское правительство, придавая большое значение урокам боев в Испании, решило созвать совещание в Кремле. В наркомате обороны шла тщательная к нему подготовка. В числе других докладчиком намечался и Поль Арман. Ему поручили рассказать о выполнении специального задания танкистами. Время на доклад – 15 минут.

5 февраля 1937 года в Овальном зале Кремля собрались группа участников боев в Испании, работники оборонной промышленности, главные конструкторы, высший командный состав, руководители партии и правительства. Председательствовал на совещании нарком обороны К. Е. Ворошилов.

Первому предоставили слово комкору Смушкевичу, который доложил о действиях в небе Испании наших летчиков.

Суть его доклада позже изложена в книге «Цель жизни» Александра Сергеевича Яковлева, в главе «Уроки Испании». Там сказано:

«В Испании И-15 и И-16 впервые встретились с „мессершмиттами“. Это были истребители Ме-109В с двигателем Юнкерса ЮМО-210 мощностью 610 лошадиных сил, и скорость их не превышала 470 километров в час.

Наши истребители по скорости не уступали «мессершмиттам», оружие у тех и других было примерно равноценное – пулеметы калибра 7,6 миллиметра, маневренность у наших была лучше, и «мессерам» сильно от них доставалось.

Этому обстоятельству руководители нашей авиации очень радовались. Создавалась атмосфера благодушия, с модернизацией отечественной истребительной авиации не спешили. Тем временем гитлеровцы проявили лихорадочную поспешность и учли опыт первых воздушных боев в небе Испании».

– Теперь послушаем Героя Советского Союза майора Армана,– объявил К. Е. Ворошилов.

Арман слушал и не слушал доклад комкора Смушкевича. Он был поглощен мыслью, как за 15 минут сказать самое важное и ничего не упустить. Поэтому и не услышал приглашения Ворошилова.

– Товарищ Арман! – повторил нарком обороны.– Вы что, плохо слышите?

– Ты что, не знаешь, что со временем все танкисты становятся пациентами врача «ухо, горло, нос»,– сказал Сталин, обращаясь к Ворошилову, очевидно, помогая Арману выйти из затруднительного положения.

Арман никогда еще так близко не видел Сталина. Его поразили исключительная простота и скромность одежды. На нем был полувоенный китель и темные брюки, слегка приспущенные на голенища мягких, кавказских сапог. В руке держал свою неизменную трубку.

Еще слушая комкора Смушкевича, Арман заметил, что Сталин внимателен к докладчику. Время от времени почти не слышно выходил из-за стола, прохаживался, возвращался к столу, делал записи в блокноте карандашом.

Сталин перебивал докладчика на полуслове вопросами, в которых была строгая дотошность, стремление проникнуть в глубь проблем, связанных с тактическими, техническими свойствами самолетов, известными только узким специалистам. Вопросы его были точны и не допускали приблизительных, туманных ответов. Присутствующие знали, что вооружение и перевооружение армии – давний, прочный и глубокий интерес Сталина.

Арман коротко рассказал о боевых действиях танкистов и сразу же перешел к характеристике танка Т-26, особенно его ходовой части.

Нельзя сказать, что когда Арман вышел на трибуну, его волнение сразу как рукой сняло, нет, но постепенно оно ослабевало.

– В гористой местности и на каменистом плоскогорье отчетливо проявились слабости машины,– продолжал Арман.

Сталин его перебил вопросом:

– А как бы в этих условиях чувствовал себя танк БТ-5 – лучше или хуже?

Арману нелегко было ответить на этот вопрос. В бригаде, в которой он служил до Испании, и в Испании ему пришлось воевать на Т-26. Быстроходные же колесно-гусеничные БТ-5 только видел.

И все же попытался сопоставить сильные и слабые стороны двух типов танков. Вооружение у них было одинаковым. Но у Т-26 ходовая часть не обеспечивала ему достаточной быстроходности, что коренным образом отличало его от не менее популярной машины 30-х годов серии БТ. У Т-26 были и другие «болевые точки» – слабый 90-сильный мотор, много неприятностей приносили листовые рессоры. Хотя БТ-5 на 3,5 тонны и тяжелее – его ходовая часть была более надежной, а мотор в 4 раза мощнее, чем у Т-26. Поэтому БТ-5 мог развивать скорость больше 50 километров в час на гусеницах и 70 километров без них. А скорость, маневренность – это также и

защитное средство танка, особенно в условиях интенсивного противотанкового огня противника. Обо всем этом и сказал Арман.

Участники совещания подробно интересовались, как вели себя наши танки в бою, какие средства применили фашисты против них, какие трудности возникали при действиях в населенных пунктах.

– Эти проклятые бутылки придется иметь в виду всем танкистам,– сказал Арман.– Просто так, с небрежным высокомерием от этих бутылок не отмахнуться, тем более там, в Испании, где танку иногда приходится двигаться по узким улочкам среди старинных домов. Там легче легкого швырнуть бутылку с бензином в танк из окна, с балкона, из-за каменной ограды.

Я предполагаю,– продолжал Арман,– что со временем бутылки будут наполняться не бензином с ваткой-затычкой, которую надо поджечь в момент броска. Химики-пиротехники додумаются до бутылок с самовоспламеняющейся жидкостью. И на спички тратиться не станут! Трахнут такой подарочек о броню, и огонь растечется мгновенно по всем щелям.

– Ну а какую опасность представляют фашистские танки для наших танков? – поинтересовался Сталин.

– Никакой!..

– Что же является самым опасным для наших танков?

Перед глазами Армана мгновенно, как на кинопленке, прокрутились события 2 ноября 1936 года. В 12 часов от разведки поступило донесение, что с северной окраины Мостолеса по нашим танкам впервые был открыт огонь из противотанкового орудия. Позже, во время атаки у железнодорожной станции Алкоркон, противотанковый снаряд подбил машину Осадчего. При смене позиции в танк Осадчего влетел второй бронебойный снаряд...

Только подумал об этом Арман, а произнес:

– Мы считали броню Т-26 очень надежной. Но снаряды пушек шведской фирмы «Бофорс», выпущенные с большой начальной скоростью из 37-миллиметровой пушки, крупно поколебали нашу уверенность. Эти снаряды пробивают броню.

– Что нужно предпринять, по вашему мнению, чтобы обезопасить экипаж от снарядов противотанковых орудий и бутылок с горючей смесью?

– Думаю, конструкторам надо обратить свои мысли на усиление броневой защиты танка. Было бы неплохо иметь и помощнее пушки для поражения огневых точек врага.

– А какому ходу вы отдаете предпочтение,– вмешался в разговор Серго Орджоникидзе,– гусеничному или смешанному, колесно-гусеничному?

– Мое личное мнение,– ответил Арман,– танк должен иметь гусеничный ход, но не такой, как у Т-26, а более совершенный, с более широкими гусеницами и с лучшим их сцеплением с грунтом. У Т-26 гусеницы узкие, имеют скверное сцепление траков. Недостатком Т-26 является и то, что на нем ведущее колесо спереди...

Арман уже готовился сойти с трибуны, но Сталин задал новый вопрос. Затем поступали вопросы еще и еще. Они были разными, затрагивали, казалось, самые мелочи. Когда же он сел на место и взглянул на часы, оказалось, что пробыл на трибуне больше часа. Чувствовалось, что выступление Армана понравилось, товарищи поздравили его.

Глубокий поиск

Сердце танка

Говоря о конструкторах танков, важно прежде всего вспомнить и тех, кто придавал боевым машинам способность перемещаться, да еще на нужных скоростях, заставлял их многие километры двигаться на одной заправке топлива. Как человек не может жить без сердца, так и танк без мотора. Более того, как писал после войны фашистский генерал Г. Гудериан, двигатель танка должен считаться таким же оружием, как и пушка.

А создать мотор еще труднее, чем сам танк или пушку. Танк создавали в обычных условиях за два-три года, двигатель же – за пять—семь лет, а то и больше. У нас в начале 30-х годов не было специального танкового двигателя. На танки в это время ставили отработавшие свой срок на самолетах авиационные двигатели. И если бы наши конструкторы не создали мощные и надежные танковые двигатели, то вряд ли пришлось бы говорить о преимуществах нашего танкостроения над немецко-фашистским.

К началу войны у нас уже был создан специальный танковый двигатель – дизель В-2. Он не имел аналогов в танкостроении. Кому конкретно из конструкторов, ученых и заводских коллективов мы обязаны его появлением, в этой главе и пойдет речь.

Уже в начале 20-х годов стало очевидным, что если разразится война, то она будет войной моторов. Для самолета они обеспечивают скорость и маневр в воздухе; для танка, как уже отмечалось,– скорость, проходимость, подвижность, маневр на поле боя, его запас хода. Отказал мотор – и самолет не полетит, а танк остановится на поле боя, превратившись в неподвижную мишень, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

На первых советских танках устанавливались автомобильные бензиновые двигатели. Когда же на Харьковском паровозостроительном заводе в 1930 году приступили к освоению быстроходного танка БТ-2, сконструированного на базе закупленного танка в США, то существующие автомобильные двигатели для него оказались маломощными. Поэтому на БТ-2 решили ставить авиационный двигатель, также созданный в США еще в 1915 году.

Л. М. Сойфер, хорошо знавший этот двигатель, рассказывал, что он имел плохой радиатор, который часто протекал. Смазывался двигатель касторовым маслом. Сейчас это может показаться странным, но так было.

Чтобы избавиться от иностранной зависимости, Советское правительство решило построить несколько крупных заводов, на одном из которых стали выпускать отечественный авиационный двигатель М-5, изготовлявшийся по лицензии фирмы «Либерти» (США).

Эти очень дефицитные авиационные двигатели с 1932 года начали устанавливать на танк БТ-5. Но поступали они с перебоями и качество их оставляло желать лучшего: капризные в работе, пожароопасные, они доставляли немало хлопот и конструкторам, и сборщикам, и испытателям, а главное тем, для кого они делались – воинам-танкистам. Согласно инструкции заводить мотор разрешалось только в присутствии пожарного. Нетрудно представить, какие неудобства вызывало это обстоятельство при эксплуатации танка даже в мирных условиях, а тем более – в боевой обстановке.

– Я еще с ума не сошел, чтобы воевать на этих «зажигалках», на которых и без войны-то не знаешь, где и когда сгоришь,– говорил один из танкистов, приехавший на завод получать машины.

Но сие уже, как молвится, ни от кого не зависело: специальных танковых моторов ни одна страна мира пока еще не имела, и поэтому к возможному воспламенению при заводке двигателя относились как к неизбежному злу.

Двигатель М-5, устанавливаемый на танки БТ-2 и БТ-5, не удовлетворял войска еще и потому, что он работал на дорогом высокооктановом авиационном бензине.

Короче говоря, назрела острая необходимость в создании танкового двигателя, работающего на тяжелом жидком топливе – дизельном. Решить эту задачу в условиях того времени было не так-то просто.

Небезынтересно напомнить, что первая попытка создать двигатель, работающий на керосине, была сделана еще в 1889 году русским морским офицером Е. А. Яковлевым. В его двигателе топливо воспламенялось с помощью калильной трубки.

Дизель-мотор

«В наше время большинство людей со словом „дизель“ связывают представление о двигателе внутреннего сгорания, работающем на тяжелом жидком топливе с воспламенением от сжатия. И многие нередко с удивлением узнают, что 80 – 90 лет назад это слово знали лишь друзья и знакомые Рудольфа Дизеля – германского инженера, которому человечество воздало редкую и высокую честь, начав писать его имя с маленькой буквы...»

– так начинает свой очерк «Миф о Дизеле» писатель Герман Смирнов. И дальше он говорит:

«В маленькой лаборатории, пропахшей маслом, керосином и дымом, прерывистый стук стоящей на стенде машины заглушал привычный деловой гул большого машиностроительного завода. И вдруг пресеклось хлопание широкого кожаного ремня. Огромное маховое колесо резко дернулось и только что провисшая ветвь ременной передачи натянулась, как струна.

Мастер в аккуратной рабочей блузе, который наблюдал за машиной с деревянной платформы, торжествующе приподнял над головой кепку. Высокий моложавый мужчина, увидевший снизу этот жест, тотчас понял, в чем дело: машина приняла нагрузку на себя. Он легко взбежал по деревянной лесенке и молча пожал руку помощнику.

В этот ненастный серый день – 17 февраля 1894 года – двигатель, испытывавшийся на стенде, проработал всего одну минуту. Но эта минута стала исторической».

Существо этого замечательного изобретения – необыкновенно остроумный способ воспламенения топлива в цилиндре. Вместо электрической искры, язычка пламени, раскаленной форсунки Дизель предложил быстрым и сильным сжатием нагревать воздух в цилиндре до температуры, превышающей температуру воспламенения топлива.

Биографы до сих пор строят догадки, пытаясь узнать, что натолкнуло Дизеля на эту идею. Думаю, догадки не нужны. Он шел к изобретению своего двигателя не как самоучка-конструктор, а как высокообразованный инженер. Руководствовался не интуицией практика, а анализом теоретика. Задавшись мыслью построить самый экономичный двигатель, предложенный еще в 1824 году французским офицером Сади Карно, Дизель тщательно изучил его единственный бессмертный трактат «Рассуждение о движущей силе огня». И почувствовал главный вывод уникальной работы:

«В телах, употребляемых для развития движущей силы, не должно быть ни одного изменения температуры, происходящего не от изменения объема».

Смысл этого утверждения ясен: по мысли Карно, в максимально экономичном двигателе нагревать рабочее тело до температуры горения топлива необходимо лишь «изменением объема», то есть быстрым сжатием. Когда же топливо вспыхнуло, надо ухитриться поддерживать температуру постоянной. А это возможно только тогда, когда сгорание топлива и расширение нагреваемого газа идет одновременно.

Вот откуда взялся метод воспламенения топлива от сжатия. Вот почему для Рудольфа он не был просто удачным решением чисто конструкторской задачи, а принципиальной особенностью, которой его двигатель обязан своей высокой экономичностью.

Всего через год после той исторической минуты, наполненной лихорадочной работой, перепиской и спорами с германским патентным ведомством, бессонными ночами и головными болями, Рудольф Дизель 28 февраля 1892 года получил патент № 67207 на «Рабочий процесс и способ выполнения одноцилиндрового двигателя», оказавшийся одним из самых дорогостоящих патентов мира.

Дизель верил в перспективность своей машины. После первых двух неудач, перепробовав десятки конструкций, Дизель решился сконструировать третью модель. «Первый двигатель не работает, второй работает несовершенно, третий будет хорош!» – говорил он своему коллеге Люсьену Фогелю.

Третий действительно оказался хорош. Но в процессе опытов над своей первой и второй моделями Дизель должен был отказаться от некоторых положений, запатентованных им в 1892 году.

Самая первая машина не сделала еще даже одного оборота, а Дизелю уже пришлось пересматривать идеи, заложенные в основу его знаменитого патента № 67207. Сжатие до 250 – 300 атмосфер он заменил в 8 – 10 раз меньшим: лишь бы топливо воспламенялось. Вместо того, чтобы поддерживать постоянную температуру, он решил поддерживать постоянным давление. Чтобы защищать цилиндр, применил водяное охлаждение, сильно снизившее экономичность, которую он сам считал важнейшим достоинством своего двигателя. Так потихоньку, без афиширования, появился второй патент № 82168, по сути дела отменивший все выгоды двигателя, заявленные в первом.

Сади Карно оказался пророчески прав, говоря, что экономия топлива «при многих обстоятельствах второстепенна, часто должна уступать первенство надежности, прочности и долговечности машины, малому занимаемому месту, дешевизне ее установки...» В свое время Дизель не усвоил этой великой инженерной заповеди. Это помогло сделать ему изобретение. Зато теперь, уступив требованиям практичности, он не только низвел свое изобретение с высот теоретической безупречности до уровня чисто конструкторской находки, но и открыл для других возможность оспаривать его права.

Конструктивно двигатель был несовершенным. За дело взялся Крупп. Выпущенный в 1898 году его заводом первый двигатель, развивавший мощность 35 лошадиных сил, работал на керосине, причем сгорание топлива происходило по линии, близкой к линии постоянного давления. Рабочий цилиндр пришлось снабдить водяной рубашкой, так как при сгорании по изобаре имеет место сильное повышение температуры, и охлаждение является неизбежным. Кроме того, затруднения конструкторского характера заставили отказаться от мысли о непосредственной подаче топлива в рабочий цилиндр под сильным давлением и перейти к распылению с помощью воздуха, сжимаемого предварительно в специальном компрессоре. Такой способ распыления топлива прочно укрепился в конструкции дизеля на приличный отрезок времени, и только перед первой мировой войной был осуществлен цикл Дизеля.

...Корректный, затянутый в черный узкий фрак, Рудольф Дизель стоически выслушивал длинное и высокопарное представление его публике, коротко и сдержанно поклонившись в ответ на дружеский всплеск аплодисментов, поднялся на трибуну. И едва ли хоть один из американских инженеров, собравшихся в обширнейшем зале Сент-Луиса, мог заподозрить, что блестящий докладчик, на прекрасном английском языке рассказывающий о достижениях и перспективах дизель-моторов, находится в безнадежно-отчаянном положении, близком к полному краху.

Тогда, в 1912 году, инженерная общественность мира привыкла видеть в Рудольфе Дизеле крупного преуспевающего специалиста, находящегося в зените славы. Не случайно нью-йоркские газеты поспешили известить своих читателей о приезде «доктора Дизеля – знаменитого дипломированного инженера из Мюнхена». Не случайно корреспонденты осаждали его всюду – в вестибюлях гостиниц, в фойе театров, в лекционных залах и даже в аллеях парков во время прогулок. Не случайно сам Эдисон – чародей американского изобретательства – публично заявил, что дизель-мотор – это веха в истории человечества. Даже гибель «Титаника» дала американским газетам лишний повод сделать комплимент гостю из Германии, оповестив читателей, что «Титаник» приводился в движение не дизель-моторами.

Да и сам Рудольф ни единым словом, ни единым жестом не показал своего отчаяния. Знаменитую сент-луисскую лекцию он посвятил блестящей будущности дизель-моторов, ни словом не обмолвившись о тех трудностях, промахах и неудачах, с которыми входило в жизнь его изобретение.

По-настоящему всю безвыходность, трагичность своего положения он, кажется, начал понимать лишь в последние дни своего визита в Америку, когда супруги Дизели гостили у Эдисонов...

Быть может, именно вид одержимого, увлеченного 65-летнего Эдисона, раскрыв перед Рудольфом неотвратимость краха, вызвал его раздражение. Возвращение в Мюнхен лишь подтвердило правильность предчувствий.

Не удержавшись, он на занятые в долг деньги купил акции электромобильной фирмы, которая в скором времени обанкротилась. И ему пришлось рассчитывать почти всю прислугу и заложить дом, чтобы осуществить свой последний план, о котором не знал и не догадывался никто...

1913 год Рудольф начал с разъездов. Он посетил Париж, Берлин, Амстердам. Потом с женой Мартой поехал в Сицилию, Неаполь, Капри, Рим. Лишь позднее Марта вспоминала странную фразу, на которую тогда не обратила внимания: «Мы можем попрощаться с этими местами. Больше мы их не увидим никогда». Он едет после в Баварские Альпы и в Швейцарию к Зульцеру, на заводе которого Рудольф Дизель проходил инженерную практику. Фрау Зульцер поразили происшедшие в нем перемены: «Это – не тот Дизель, которого мы знали раньше». Марта тоже начала замечать что-то новое в его поведении. Рудольф, который всегда следовал правилу – береженого бог бережет, как будто утратил свою обычную осторожность. Он, всегда считавший воздушные путешествия слишком опасными, неожиданно и с видимым удовольствием совершил путешествие на дирижабле.

А к концу лета разразился финансовый кризис. Выдержав натиск разъяренных кредиторов, Рудольф оказался полным банкротом, на его счетах в банках не было больше ни пфеннинга. И тут Дизель, совсем недавно отказавшийся от неплохо оплачиваемых должностей в американских фирмах, ухватился за предложение нового дизельного завода в Англии стать инженером-консультантом. Британский королевский автоклуб, прослышав об этом, просил Рудольфа 30 сентября 1913 года сделать на одном из заседаний доклад. Приняв предложение, Дизель начал готовиться к поездке в Англию. В начале сентября Марта уехала к матери, и Рудольф остался один в доме. Первое, что он сделал,– отпустил немногочисленных оставшихся слуг и попросил старшего сына – тоже Рудольфа – немедленно приехать к нему. Это была странная и печальная встреча. Обходя одну комнату за другой, отец наказывал сыну, что и каким ключом надо открывать, велел опробовать замки, показал, где хранятся важные бумаги. Потом сын уехал, и Рудольф остался в доме совершенно один.

Прислуга, вернувшаяся на следующее утро, обнаружила, что камин забит пеплом сожженных бумаг, а сам хозяин находится в мрачном, подавленном настроении. Через несколько дней Рудольф уехал во Франкфурт к дочери, где его уже ждала Марта. Проведя здесь несколько дней, он 26 сентября выехал один в Гент. Отсюда он отправил несколько открыток друзьям и жене письмо. Это было странное, смятенное, поэтическое письмо – свидетельство сильного расстройства или болезни Рудольфа. Адресовав его во Франкфурт, он по ошибке написал на конверте свой мюнхенский адрес. И эта ошибка, возможно, оказалась для него роковой. Марта получила письмо слишком поздно...

Вечером 29 сентября Рудольф Дизель с двумя коллегами и друзьями – Карелсом и Люкманом – погрузился в Антверпене на паром «Дрезден», идущий через Ла-Манш в Харвич. Около 10 часов вечера они разошлись по каютам, договорившись встретиться утром в 6.15.

Дизель в назначенное время не появился. Карелс пошел за ним. Дверь каюты оказалась запертой, и бельгиец с удивлением увидел, что койка, приготовленная стюардом для сна, даже не смята, багаж не раскрыт, хотя ключ торчал из замка чемодана. Карелс заметил карманные часы Рудольфа, положенные так, чтобы можно было видеть стрелки лежа на койке. Записная книжка лежала раскрытой на столе. И дата 29 сентября – отмечена в ней крестиком.

Обеспокоенный не на шутку, Карелс дал знать капитану. И тут выяснилось, что дежурный офицер во время утреннего обхода обнаружил шляпу и свернутое пальто Дизеля, засунутые под рельсы.

Лишь через 10 дней командир маленького бельгийского лоцманского катера в штормовом Северном море заметил качающийся на волнах труп. Моряки извлекли его из воды, сняли с распухших пальцев кольца, извлекли кошелек, карманную аптечку, футляр для очков и, следуя старой морской традиции, вернули морю его добычу. Вызванный в Бельгию сын Дизеля подтвердил, что все эти вещи принадлежали его отцу – Рудольфу Дизелю.

Родственники Дизеля были убеждены, что ом покончил с собой. Рудольф долго и мучительно болел, разорился. Он странно и непонятно вел себя перед этой поездкой. Потом выяснилось еще одно обстоятельство в пользу этой версии: накануне отъезда он подарил жене чемодан с просьбой не открывать его несколько дней.

В чемодане оказались деньги – 20 тысяч марок, все, что осталось от баснословного состояния. Наконец, отправляясь в путешествие, Рудольф взял с собой не золотые, как обычно, а стальные карманные часы...

Но если это самоубийство, то почему он не оставил никакой записки? Почему он, щепетильный и пунктуальный в любых формальностях, не оставил завещания? Почему накануне смерти он с интересом обсуждал вопросы, важные для его карьеры? Почему за несколько часов, может быть, за несколько минут до исчезновения он с энтузиазмом говорил о деталях своего выступления в автоклубе?

Никто и никогда уже не сможет ответить на эти вопросы. Как всякое таинственное и драматическое событие, исчезновение Дизеля породило немало темных слухов, догадок, домыслов, пересудов. Поговаривали о том, что Рудольфа убрали наемные убийцы, действующие в интересах конкурентов или иностранных держав, обеспокоенные установкой его двигателей на подводных лодках. Ходили даже слухи, что к устранению Дизеля приложили руки германские угольные монополии, начавшие опасаться конкуренции со стороны нефтяной промышленности. Сколь бы не интриговали воображение любителей такие возможности, трудно поверить, что так было на самом деле. Дизель-моторы не так уж сильно угрожали угольным монополиям. Их всеядность, напротив, открывала новые рынки для сбыта продуктов перегонки каменного угля. Не случайно именно Германия, лишенная нефти, долгое время производила больше дизель-моторов, чем богатая нефтью Америка. Да и в конце концов наивно было бы думать, что устранение Дизеля могло затормозить победное шествие дизель-моторов по земному шару.

Надо отметить, что через несколько лет после изобретения Рудольфом Дизелем своего мотора на одном из Петербургских заводов был испытан более совершенный стационарный двигатель, работавший и на керосине, и на нефти. Впрыск топлива осуществлялся сжатым воздухом, вырабатываемым специальным довольно громоздким компрессором.

Заслуга же создания бескомпрессорного двигателя с самовоспламенением рабочей смеси при высокой степени сжатия принадлежит нашему соотечественнику Г. В. Тринклеру. В 1900 году его двигатель, работающий на нефти и предназначенный для установки на транспортных средствах – теплоходах, подводных лодках, успешно прошел испытания на Путиловском заводе. В дальнейшем двигатели подобного типа пытались устанавливать на сухопутных транспортных средствах. Однако они оказались громоздкими и, что весьма существенно, малоэкономичными. Ликвидировать как тот, так и другой недостаток можно было, лишь сконструировав новую топливоподающую аппаратуру. А это был весьма крепкий орешек.

Харьковский паровозостроительный

В 1897 году в Харькове вступил в строй первый в России специализированный паровозостроительный завод с программой выпуска 185 паровозов в год.

После Октябрьской социалистической революции завод стал многоотраслевым, со значительной численностью рабочих. Наряду с паровозами и тракторами он выпускал дизели в 200 и 3100 лошадиных сил.

Еще в 1922 году в КБ теплового отдела ХПЗ начались исследования в области бескомпрессорного режима и разрабатывалась топливная аппаратура – насосы и форсунки, с помощью которых можно было осуществлять непосредственно впрыск топлива в цилиндр двигателя без помощи сжатого воздуха. В результате исследований в 1930 году был создан четырехцилиндровый бескомпрессорный дизель Д-40 мощностью 470 лошадиных сил с топливным насосом и форсункой оригинальной конструкции.

Возглавлял тогда тепловой отдел, или, как его называли,– отдел «400», Константин Федорович Челпан, человек волевой и целеустремленный, конструктор с теоретическим чутьем, умевший организовать творческий коллектив. Его критериями в работе двигателя были экономичность, прочность, простота. Во многом благодаря ему Д-40 показал довольно высокие результаты. В частности, хорошо работали насос и форсунка, а расход топлива составлял 175 граммов на лошадиную силу в час. К сожалению, двигатель имел большие размеры, а обороты коленчатого вала не превышали 215 в минуту.

Вот это «к сожалению» и не позволило приспособить Д-40 на танк, которому нужны двигатели гораздо меньших размеров и массы, способные сделать его быстроходным. Кроме того, танковый дизель должен иметь простую и надежную систему охлаждения и работать в условиях высокой концентрации пыли и при большой тряске. Само собой разумеется, что для тяжелых танков и мощности его не хватало, чтобы обеспечить соответствующее количество лошадиных сил на тонну массы танка.

Необходимо подчеркнуть, что над созданием танкового дизеля раньше, чем в тепловом отделе ХПЗ, начали заниматься в научно-исследовательском автомоторном институте. Почему именно в НАМИ? Дело в том, что с первых дней Советской власти наша страна прежде всего начала создавать воздушный флот, а для него нужны были моторы.

Но моторы молодой республике необходимы были также для автомобилей, тракторов, броневиков; танков и т. д. Вот почему Советское правительство организовало в стране первый научно-исследовательский автомоторный институт – НАМИ. Организовать его поручили Николаю Романовичу Бриллингу – профессору Московского высшего технического училища имени Н. Э. Баумана. Профессор Бриллинг был восходящей звездой русского моторостроения. Опубликованная в 1907 году его докторская диссертация «Потери в лопатках паротурбинного колеса», в которой впервые были освещены все факторы, определяющие КПД паротурбинного колеса, а также книги «Двигатели внутреннего сгорания» и «Исследования рабочего процесса и теплопередачи в двигателе Дизеля» были буквально нарасхват среди инженеров и студентов-мотористов.

В НАМИ начинали работать многие будущие известные советские моторостроители: Евгений Алексеевич Чудаков, впоследствии академик, Александр Александрович Микулин – племянник Н. Е. Жуковского, будущий академик и создатель авиационных моторов для многих поколений отечественных самолетов, и другие.

Диапазон работ НАМИ в то время был чрезвычайно широк: институт занимался авиационными двигателями, автомобильными моторами, а также конструированием самих автомобилей и созданием моторов для танков. При этом среди авиационных двигателей разрабатывались и нефтяные, и дизельные, и бензиновые как с воздушным, так и водяным охлаждением. Кроме того, Бриллинг по старой привычке строил еще и аэросани.

Экспериментальная база НАМИ была слабенькой: десяток-другой станков. И каждую новую конструкцию приходилось создавать, как говорится, на ощупь, методом проб и ошибок. Но слабость экспериментальной базы Бриллинг компенсировал очень высоким уровнем теоретических исследований. Сам он был первоклассным теоретиком.

Впоследствии по его инициативе были закуплены образцы зарубежных двигателей. Их разбирали, делали с них кроки-эскизы. А. А. Микулин буквально обнюхивал каждую деталь – это тоже была учеба. Потом – чертежи. И уже по готовым чертежам теоретики-«прочнисты» НАМИ, среди которых всегда выделялся Нейман, ставший впоследствии одним из ведущих специалистов по расчету поршневых авиамоторов, провели всестороннее исследование. Оказалось, что в ряде случаев зарубежные конструкторы двигателей даже не догадывались о скрытых возможностях их детищ. Иначе без особого труда модернизировали бы эти моторы, значительно повысив их мощность.

В 1930 году институт разделился. НАМИ теперь целиком ориентировался на автомобильную промышленность, тем более что началось строительство гигантского Нижегородского (ныне Горьковского) автозавода.

Другая часть автомотористов да плюс специалисты Центрального авиационного гидродинамического института были объединены в институт авиационного моторостроения, чуть позже названного Центральным – ЦИАМ.

Процитирую абзац из статьи А. Волгина «Т-34 против „тигра“ из „Науки и жизни“ № 1 за 1982 год:

«К концу 20-х годов в НАМИ были заложены научно-технические предпосылки для создания танковых двигателей. Конструкторские разработки в этом направлении начались в НАТИ в 1931 году. Создание двигателя было поручено главному конструктору двигателей тяжелого топлива А. К. Дьячкову. В короткие сроки – уже к 1932 году – были выпущены рабочие чертежи двигателя, получившего марку Д-300, и переданы для изготовления по ним опытных образцов на Харьковский паровозостроительный завод. При массе около 1200 килограммов короткоходный V-образный 12-цилиндровый двигатель без наддува имел мощность, а также компоновочные габариты, не превышающие габаритов тогдашних авиационных двигателей, которые были определены техническим заданием».

Запомним, что дизель Д-300 создавался специально для установки в танке и его габариты были заданы: не превышать габаритов тогдашних авиационных двигателей. Несомненно, освоение двигателя со столь высокими характеристиками в то время было делом нелегким. Поэтому харьковские паровозостроители изготовление их опытных образцов затянули. За что директор ХПЗ получил от наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе серьезный упрек.

Но и после этого дело не сдвинулось. Тогда в 1933 году изготовление Д-300 было передано на Ленинградский опытный завод (впоследствии имени С. М. Кирова). Там с большим трудом к 1935 году один экземпляр двигателя был изготовлен. Он испытывался на танке БТ-5 в течение года. Испытания прошли успешно, и танк с новым двигателем был показан наркому Серго Орджоникидзе.

Но этот двигатель в серию не пошел. Почему? Над дизельными двигателями в 30-е годы работали не только в НАМИ, но и в ЦИАМе – Центральном институте авиационного моторостроения. Разрабатывались они для установки на самолетах и дирижаблях. Созданный здесь авиационный двигатель тяжелого топлива АН-1 отличался высокой экономичностью и послужил основой для ряда многих быстроходных двигателей, применяющихся и по сей день. Подчеркнем – основой, а не прототипом, в том числе и будущего танкового двигателя.

Обратим внимание вот на что. Двигатель для танка Д-300 в НАМИ начал разрабатываться в 1931 году, в 1932 году были выпущены уже рабочие чертежи. Двигатель АН-1, опробованный на стенде, а затем установленный в самолете Р-1, не выдержал летных испытаний. Поэтому дальнейшие работы по созданию авиационного дизеля были прекращены.

Как уже сказано, на ХПЗ был тепловой отдел, или отдел «400». Ему в 1932 году Управление механизации и моторизации РККА и выдало задание на разработку танкового дизеля БД-2.

Чем же обусловлено то обстоятельство, что в НАМИ уже был разработан в чертежах танковый дизель Д-300, а военные выдали тепловому отделу ХПЗ почти аналогичное задание?

Во-первых, создание такого дизеля было необходимо для самого ХПЗ, так как со второй половины 1931 года он приступил к производству быстроходных танков БТ, на которые устанавливались авиационные двигатели М-5, имевшие мощность 400, а дизель НАМИ Д-300 имел мощность только 300 лошадиных сил. Установка его на БТ ухудшила бы скоростные и маневренные качества.

Во-вторых, учитывался и психологический фактор. ХПЗ не имел опытного производства и сам, например, для изготовления отливок из алюминия должен был обращаться к соседям, а тут еще чужой двигатель. Ясно, что ХПЗ будет двигать в первую очередь свои заказы.

И. Я. Трашутин в статье «Рождение танкового двигателя», опубликованной в 1975 году в журнале «Техника и вооружение», пишет:

«В начале 30-х годов по заданию правительства на одном из машиностроительных заводов, выпускавшем компрессорные дизели, приступили к созданию высокооборотного танкового дизеля. Согласно заданию, он должен был обладать более высокой мощностью, чем устанавливаемые в танках (отработавшие свой срок в самолетах) авиационные бензиновые двигатели, в то же время иметь габариты и удельный вес, приближающийся к авиационным двигателям».

Таким образом, конструкция его была определена: по габаритам и массе – не выше авиационных моторов М-5, то есть дизель БД-2 должен был лечь в прокрустово ложе авиационного двигателя; по рабочему процессу сгорания предполагалось учесть опыт, накопленный при создании дизеля БД-14, и опыт НАМИ и ЦИАМ.

Реализовать эти требования, да еще в кратчайшие сроки, было не легко. Мировая техника не имела танковых дизелей, удовлетворяющих этим требованиям. Правда, в августе 1931 года польское правительство закупило 38 английских машин «Викерс шеститонный», а спустя два года конструкторы этой страны изготовили своего первенца. От английского прототипа его отличали дизельный двигатель водяного охлаждения «Заурер». Но мощность его была всего 110 лошадиных сил, которая не могла обеспечить танку ни большой скорости, ни тем более высокой удельной мощности на тонну массы танка.

Советским конструкторам пришлось становиться на непроторенный путь. К тому же поставленная задача ложилась на плечи молодых конструкторских сил.

Основная трудность в создании дизеля с высокими техническими данными заключалась в том, что рабочий процесс такого двигателя, тепловой режим и механическая прочность деталей в условиях повышенных динамических нагрузок были еще мало исследованы. Правда, по вопросам конструирования дизелей к этому времени вышел ряд фундаментальных трудов советских авторов. Но это не очень-то помогало решить проблему. Требовались экспериментально проверенные данные. А их не было. Молодые конструкторские силы харьковского завода – трудолюбивые, талантливые, любопытные, умеющие довести дело до конца – создали сами своеобразную научно-исследовательскую лабораторию. Они посчитали, что строить весь двигатель сразу и идти по пути проб и ошибок, накапливая тем самым опыт, было долго и накладно. Лучше всего сделать двухцилиндровый отсек двигателя и на нем получить необходимые ответы. Так и сделали.

Их двигатель развивал мощность 70 лошадиных сил при 1700 оборотах в минуту. Это было мало и немало. При постройке 12-цилиндрового дизеля двигатель харьковчан мог иметь мощность 420, а двигатель германской фирмы «Заурер» всего 330 лошадиных сил.

Между прочим, блочные исследования перед постройкой всего двигателя применялись многими советскими конструкторами. Во-первых, это было дешевле, во-вторых, проще изготовить часть двигателя, чем весь, особенно при отсутствии крупной и хорошо оснащенной экспериментальной базы. Так, блочный метод исследований авиационного двигателя М-34 в 1930 году применил конструктор А. А. Микулин. Он решил сначала строить не весь V-образный мотор, а только его половину – один ряд цилиндров, всесторонне его испытать и только тогда, будучи уверенным, что все в порядке, создавать мотор целиком. А чтобы еще выиграть время, Микулин пошел на хитрость: он поставил свой блок цилиндров на картер мотора фирмы «Юнкерс». И только после испытания и отладки блока поставил его на рабочее место в «родном» картере. Это сэкономило конструктору 3 месяца...

В результате выполнения большого объема научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ на ХПЗ удалось подобрать основные конструктивные параметры нового дизеля и оформить материалы для его изготовления.

К 1 мая 1933 года быстроходный дизель БД-2 был собран и обкатан. Но испытания обнаружили в нем столько дефектов, что о постановке его на танк пока не могло быть и речи. Например, головка двигателя с двумя клапанами не обеспечивала заданной мощности из-за низкого коэффициента наполнения цилиндров. Оказались недостаточно жесткими конструкции картера и коленвала. Дизель имел значительную вибрацию. Картер давал трещины, в его соединениях появлялись течи масла, разрушались подшипники коленчатого вала. В соединении головки блоков с блоком цилиндров пробивались газы, появлялись трещины в опорах кулачкового валика. Недостаточной была и жесткость цилиндров, из-за чего нарушалась их геометрия, а это приводило к нарушению нормальной смазки поршневой группы, разрушались поршневые кольца.

Конструкторы перепутали день и ночь, гоняя дизель на стенде, затем то разбирая его после очередной поломки, то вновь собирая.

Позднее один из конструкторов Н. А. Кучеренко вспоминал:

«Понимая, что военное дело не может стоять на месте, наш заводской коллектив поставил перед собой задачу: заменить бензиновый мотор на мощный малогабаритный быстроходный дизель. Но в практике танкостроения такого дизеля еще не было. И тогда пришло решение – создать его... И двигатель был создан!

Однако он не сразу встал на свое место. Как строптивый конь, новый двигатель доставил немало хлопот. Во время испытаний модернизированной машины то и дело происходили различные поломки. Но конструкторы не отчаивались. Дизель постепенно стал «привыкать» – устойчиво работать на испытательном стенде и в опытном образце».

Основная трудность заключалась в том, что рабочий процесс такого двигателя, тепловой режим и механическая прочность его деталей в условиях повышенных динамических нагрузок были еще мало исследованы. Лишь предполагалось, что давление газов в цилиндрах быстроходного дизеля превысит в 2 – 2,5 раза давление вспышки в обычных карбюраторных двигателях. А как будет?

Для решения возникших проблем требовались экспериментально проверенные данные. Для исследовательских работ на заводе был изготовлен 2-цилиндровый двигатель БД-14 с V-образным расположением цилиндров, с углом развала 45°. Диаметр цилиндров был выбран 140 миллиметров с ходом поршня 165 миллиметров. Такой двигатель при 1700 оборотах в минуту развивал мощность 70 лошадиных сил.

Параллельно началась конструктивная проработка и изыскание материалов для 12-цилиндрового дизеля БД-2 – родоначальника отечественного танкового дизеля.

В результате выполнения большого объема научно-исследовательских работ удалось подобрать основные конструктивные параметры нового дизеля и материалы для изготовления. Его мощность составила 400 лошадиных сил при 1700 оборотах в минуту, удельный расход топлива 180 – 190 граммов на лошадиную силу в час, диаметр каждого поршня 150, ход поршня 180 миллиметров, угол развала между цилиндрами 60 градусов, охлаждение принудительное, водяное. Камера сгорания была смещена относительно оси цилиндров. Каждый цилиндр снабжался впускным и выпускным клапанами. Неподвижные части кривошипно-шатунного механизма {картер, блоки, головки) соединялись силовыми шпильками. Коленчатый вал имел конусный конец с одной шпонкой для крепления главного фрикциона.

При проектировании конструкторы разработали две схемы общей компоновки двигателя: полублочную с отдельными стальными цилиндрами и блочную со вставными гильзами и общей головкой, а также несколько вариантов передач к распределительным валам.

Все дизели того периода были водяного охлаждения и строились в основном по блочной схеме. Наибольшее распространение получили V-образные двигатели – два блока по шесть цилиндров.

Советское правительство внимательно следило за развитием моторостроения и принимало все меры для его форсирования. На вторую пятилетку намечался переход на производство только бескомпрессорных дизелей на всех заводах страны и широкое развитие производства легких дизелей для всех видов транспорта: тепловозного, автомобильного, тракторного и даже авиационного.

Уже в ноябре 1930 года вышло специальное постановление ЦК ВКП(б) об установлении дизелей на автомобили и тракторы. Надо сказать, что на первых порах при создании дизеля БД-2 на ХПЗ недостатка в квалифицированных кадрах конструкторов-дизелистов не ощущалось. В разработке дизеля активно участвовали такие опытные конструкторы-дизелисты, как К. Ф. Челпак, Я. Е. Вихман, Т. П. Чупахин, И. С. Бер, А. В. Дворниченко, военпред завода М. Н. Федоров и другие. Поэтому наркомат тяжелой промышленности, хотя и имел в своем распоряжении ЦИАМ, поручил отделу «400» ХПЗ также работы по доводке авиационного двигателя АН-1. И получилось, что отделу в дальнейшем пришлось одновременно трудиться над разработкой и доводкой модификаций дизелей: авиационного, танкового. Это, конечно, распыляло силы. Но говорят: нет худа без добра. Опыт работы по созданию легких, быстроходных авиационных дизелей с их высокой культурой проектирования и производства был использован при постройке на ХПЗ более мощного варианта танкового дизеля БД-2.

Пополнились и конструкторские силы, работавшие над созданием и доводкой танкового дизеля. Теперь в тепловом отделе «400», по-прежнему возглавляемом К. Ф. Челпаном, рядом с его помощниками Я. Е. Вихманом, И. Я. Трашутиным, П. О. Яриным работали такие квалифицированные конструкторы, как А. К. Башкин, Г. Д. Париевский, С. Ф. Горбатюк, Е. М. Лев, М. Н. Литвиновский.

В октябре 1933 года на ХПЗ из Москвы прибыла представительная комиссия. Возглавил ее начальник кафедры двигателей Военной академии механизации и моторизации РККА профессор Ю. А. Степанов. В комиссию вошли военпред ХПЗ М. Н. Федоров, а также И. И. Гутерман, Н. А. Шалягин, Т. П. Чупахин, И. Я. Трашутин, М. П. Поддубный и другие.

Комиссия решила подвергнуть испытаниям два дизеля БД-2. Один был размещен на стенде, а второй комиссия потребовала установить на танк БТ-5.

Вот тут-то и возникли споры, а нужно ли на танк устанавливать дизель вместо бензинового двигателя? Тем более, что уже был проект в дальнейшем на танк вместо двигателя М-5 установить более надежный авиационный бензиновый двигатель М-17Т, освоение которого только что начато промышленностью.

– Дизель экономичнее, он расходует меньше топлива на единицу мощности. Главное же – применение тяжелого дизельного топлива вместо авиабензина уменьшает опасность пожара в танке,– говорили приверженцы дизеля.

– Но... новый двигатель еще только проходит стендовые испытания и лишь предполагается опробовать его в танке. А как он себя поведет в нем – бабушка надвое сказала,– возражали скептики.

– Все без исключения иностранные танки имеют бензиновые моторы. Целесообразно ли для наших танков вводить особый сорт горючего? Это затрудняет снабжение войск, машины не смогут заправляться бензином со складов, захваченных у противника...– возражали противники дизеля.

В разгар спора конструктор Николай Кучеренко на заводском дворе использовал не самый научный, зато наглядный пример преимущества нового топлива. Он брал зажженный факел и подносил его к ведру с бензином – ведро мгновенно охватывало пламя. Потом тот же факел опускал в ведро с дизельным топливом – пламя гасло, как в воде...

И тут же Кучеренко добавлял:

– Кто же из вас не знает, что пожар в танке угрожает взрывом боекомплекта, последствия которого непоправимы...

– В принципе дизель проще по конструкции и надежнее бензинового мотора, он не имеет «деликатных» систем зажигания и карбюрации рабочей смеси,– убеждал сомневающихся конструктор Афанасий Фирсов.– Топливо с помощью форсунки подается непосредственно в цилиндры двигателя и самовоспламеняется, когда температура сжимаемого воздуха достигает необходимой величины...

Дизель БД-2 установили на танк БТ-5 и к 16-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции (к 7 ноября 1933 года) провели первые пробеговые испытания танка.

Члены комиссии обратили внимание на устойчивость работы дизеля при изменениях нагрузок и переключениях передач, на жесткость и вибрацию при работе его в танке и многое другое. Но так как среди проверявших не было специалиста-танкиста, который мог бы дать квалифицированное заключение по характерным особенностям работы дизеля в танке и управлению машиной, то снова вокруг дизеля вспыхнули жаркие споры.

Теперь уже противники установки дизеля на танках кроме теоретических предпосылок имели и некоторые данные испытаний. Некоторые члены комиссии заметили, что работа дизеля в танке вызывает ненормальную и повышенную его вибрацию, которая передается на броневой корпус, а это вызывает болезненные ощущения у экипажа машины. Высказывались опасения, что такое явление повысит утомляемость танкистов. Говорили, что вибрация дизеля помешает вести наблюдение через оптические приборы и, следовательно, затруднит стрельбу из орудия.

Были высказаны мнения и об особо вредной вибрации, возникающей при работе дизеля на критических оборотах и повышенных нагрузках.

Не обошлось и без предложений о сокращении безостановочных и суточных пробегов для экипажей танков, в которых установили дизель.

После доработки дизеля, внесения в его конструкцию некоторых усовершенствований провели повторные испытания. На них двигатель проработал 100 часов, развивая заданную мощность, что было уже большим достижением.

В марте 1935 года Советское правительство, не ожидая результатов испытаний дизеля БД-2, приняло решение о строительстве специального завода для его выпуска.

Пока подготавливались чертежи и вся техническая документация, необходимые для строительства завода, дизели БД-2 испытывались на танках БТ-5, а затем и на танках БТ-7.

БД-2

Когда руководителю теплового отдела ХПЗ К. Ф. Челпану стало известно, что начальник отдела перспективных двигателей ЦИАМ А. Д. Чаромский проектирует быстроходный дизель АН-1 для применения в авиации, он решил попытаться поставить дизель БД-2 на серийный самолет-разведчик Р-5 конструкции Н. Н. Поликарпова. С этой целью Челпан вызвал к себе конструктора И. Я. Трашутина.

Иван Яковлевич Трашутин, можно сказать, вырос на ХПЗ. Еще мальчишкой он приносил сюда обеды отцу, который работал модельщиком литейного цеха. Часами любознательный Ваня смотрел, как отливаются детали дизеля. Бывали дни, когда отец после смены водил его по цехам, рассказывал, как строятся моторы. Подростком Трашутин уже сам стал работать. Сначала – рассыльным, а потом слесарем. На заводе он вступил в комсомол, а девятнадцатилетним в 1925 году его приняли в партию большевиков.

Ивана Трашутина тянуло к знаниям. И он пошел по пути, по которому шла передовая молодежь тех лет. Поступил на рабфак, затем в вуз – на механический факультет Харьковского механико-машиностроительного института. Потому что стране нужны были специалисты высокой квалификации.

Через пять лет, в 1931 году, Иван Трашутин вернулся на завод с дипломом инженера. Его направили в отдел тепловых двигателей на должность конструктора.

В отделе царила атмосфера содружества, творчества. Здесь каждый работал со страстью, каждый стремился помочь и поддержать товарища. И очень быстро Трашутин включился в создание дизеля Д-40, успел к самому начальному этапу разработки танкового дизеля БД-2.

Известно, что, создавая новую машину, конструктор должен хорошо знать старые, видеть их достоинства и недостатки. Трашутин быстро понял эту особенность своей профессии. Тепловые двигатели, все, что было создано в этой области техники за многие десятилетия, и все, что создавалось в 30-х годах, он изучил досконально. Позднее Иван Яковлевич сравнивал этот период своей конструкторской работы с состоянием, когда поднимаешься на высокую гору.

За год Трашутин, работая в коллективе теплового отдела над созданием танкового дизеля БД-2, успел сделать немало. Его талант, успехи в конструировании дизеля не остались незамеченными. Осенью 1932 года Трашутина вызвали в Москву, в ЦК ВКП(б), и сказали:

– Думаем послать вас в Америку учиться...

Затем был долгий и серьезный разговор в Высшем совете народного хозяйства.

– Нас особенно интересует уровень дизелестроения в США,– подчеркивали там.

...Зимой 1933 года Трашутин защитил диссертацию в Массачусетском технологическом институте. Профессор ему сказал:

– Знаете, у нас, американских инженеров-конструкторов, бытует поговорка: «Он недостаточно умен, чтобы делать простые вещи». О вас этого не скажешь. Вы умеете делать простые вещи.

То была высшая похвала.

В торжественной обстановке Ивану Яковлевичу вручили пергаментный квиток, подписанный Карлом Т. Комптоном, в котором говорилось, что Трашутину присваивается степень магистра технических наук.

По возвращении на родину Трашутин узнал о технических новинках и в ряде других зарубежных фирм.

Об этом ему рассказали конструкторы-дизелисты ХПЗ Я. Е. Вихман и К. Ф. Челпан, побывавшие в Германии, А. А. Микулин, посетивший в Англии заводы фирмы «Роллс-Ройс», во Франции – фирмы «Испано-Сюиза», в Италии – ФИАТ, в Германии – БМВ.

Ивана Яковлевича особенно заинтересовали технические решения предприятий французской фирмы «Испано-Сюиза», а также топливная аппаратура фирмы БОШ.

С гордостью Трашутин узнал, что и советские конструкторы ХПЗ, других заводов и ЦИАМа кое-что значительное сделали в области моторостроения.

...Шел январь 1934 года. В радужном, приподнятом настроении Трашутин переступил порог скромного кабинета начальника теплового отдела ХПЗ. Разговор с Константином Федоровичем Челпаном сразу принял деловой характер. Суть его вот в чем. Один из авиационных заводов нашей страны выпускает самолет многоцелевого назначения Р-5. На этом самом массовом самолете ВВС, Аэрофлота и полярной авиации устанавливается тот же мотор БМВ (М-17), который стоит и на танках БТ. Командование ВВС не устраивает этот мотор по многим причинам. Во-первых, за лицензию мы платим золотом. Во-вторых, и это главное – 25 процентов всех неполадок с самолетом происходит из-за электрической системы зажигания. Р-5 как самолет-разведчик нашпигован радиоаппаратурой, в которой опять-таки из-за этого зажигания происходят помехи. В дизеле это исключено.

– Поэтому,– продолжал Константин Федорович,– в небезызвестном вам ЦИАМе и небезызвестный вам главный конструктор А. Чаромский проектирует быстроходный дизель АН-1 для применения в авиации. Конструктора авиационных моторов Микулина вы тоже знаете... Он тоже заканчивает разработку двигателя М-34 мощностью 750 лошадиных сил. Для установки на Р-5.

Трашутин слушал и хотел понять, куда клонит начальник теплового отдела.

– Надо и нам попробовать,– сказал Челпан,– поставить БД-2 на серийный самолет Р-5.– И после некоторой паузы добавил: – Что, если вам, Иван Яковлевич, возглавить конструкторскую секцию БД-2?

– Согласен,– не раздумывая, ответил Трашутин.

– Вот и хорошо. Люблю отважных. В нашем деле правы те, кто умеет в сегодняшней неустроенности, сутолоке увидеть завтрашний день... Не помню, кто именно, но очень мудро сказал: «Если ты живешь будущим, то живешь в настоящем». Прямо в точку. Конструктор должен быть зорким, очень внимательным ко всему новому. Завершайте поскорее пусковой период. И, пожалуйста, не надейтесь на благодетельное «вдруг», когда ищешь одно, а находишь совсем другое. Это тоже бывает. Нужен тщательно подготовленный поиск. Думаю, у вас теперь, после стольких лет учебы, достаточно знаний. Ну а опыт – дело времени.

И тут же пошел практический разговор о достоинствах и недостатках БД-2, о деталях, материалах, предстоящих испытаниях.

– Так с чего начнем, Иван Яковлевич?

– Думаю, с плана работы.

– Давайте план работы. Но чтобы наша с вами отвага не кончилась на кончике пера.– И улыбнулся.

Трашутин проявлял к Челпану симпатию. Однако полный контакт между ними установился не в тот день, а некоторое время спустя, когда Трашутин с головой ушел в конструкторские дела.

Приступая к доработке быстроходного дизеля БД-2, Трашутин знал, что головка двигателя с двумя клапанами не обеспечивала заданной мощности из-за низкого коэффициента наполнения цилиндров. При одном и том же литраже в цилиндре может вместиться разное весовое количество горючей смеси. Чем выше давление, под которым находится смесь, тем ближе друг к другу ее частицы и тем больше их масса в одном и том же объеме. Таким образом, масса смеси, заполняющей цилиндр, или, как говорят, наполнение двигателя, тем больше, чем выше давление.

Наполнение двигателя в большой степени зависит от фаз газораспределения. Время, на которое открывается впускной клапан, очень невелико. В то же время воздух, поступающий в цилиндр по узким каналам и трубам с большой скоростью, встречает на своем пути значительное сопротивление, происходят потери давления, вследствие чего оно, естественно, уменьшается. Выходило, что нужно увеличить каналы, по которым в цилиндр поступает воздух.

Поняв физическую сущность явления, нетрудно найти и способ устранения недостатка. Задача вроде простая: увеличить сечение впускных отверстий. Но как осуществить это конструктивно? Над этим нужно было думать.

Трашутин накопил солидный багаж теоретических знаний. А вот достаточного практического опыта еще не имел. Критическое осмысливание конструкторских решении другими, конечно, полезно всегда, но этого мало.

Иван Яковлевич приступил к обобщениям и выводам, к новым конструктивным решениям.

Так, при первоначальном проектировании двухрядного дизеля с V -образным расположением цилиндров шатуны их обоих рядов попарно надели на одну шейку. Испытания показали, что такое крепление имеет ряд конструктивных и технологических недостатков.

При доводке эти детали были переделаны. Конструкторы сделали главный шатун, а к его приливу при помощи пальца установили прицепной шатун. Это уже было достижением и с конструктивной, и технологической точек зрения. С прицепными шатунами ход поршня в одной группе цилиндров стал больше, чем в другой, так как центр нижней головки прицепного шатуна движется не по окружности, а по овалу.

Конструкторы во главе с Трашутиным провели и другие усовершенствования двигателя. На повторных испытаниях он проработал 89 часов, развивая заданную мощность.

Иван Яковлевич ликовал. Да и как было не ликовать: первая почти самостоятельная работа, пусть не создание агрегата с азов, а только его доводка. Но это был уже успех, добытый за сравнительно короткое время. Ведь могли уйти и годы на устранение недостатков, что нередко случалось в процессе технических доработок.

БД-2 установили на самолет Р-5. Рано утром Иван Яковлевич прибыл на местный аэродром. Здесь уже были Челпан, Вихман, другие конструкторы и инженеры отдела «400».

– Волнуюсь,– признался Вихману Трашутин.

– А ты думай не о полете, а о деле, о том, как улучшить двигатель, и тогда не будет страшно. Конструктор обязан верить в свои силы... Сомнения недопустимы.

Вихман взял Трашутина под руку, увел в сторону от самолета.

– Конструктор,– сказал он,– вырастает не в один день. На это ему требуются годы. Переход со студенческой скамьи в мир реального инженерного творчества, как правило, сопровождается еще и обкаткой. Представления, сформировавшиеся за годы учебы, сталкиваются с реальностями инженерной практики, конструкторского бытия. Что-то дополняется, развивается, крепнет, что-то, напротив, отпадает, как шелуха. Радости и разочарования еще плотнее сближаются друг с другом.

...Взревел двигатель самолета, тот самый двигатель, над которым трудился Трашутин. Работал он ровно и четко. Р-5 стремительно разбежался, поднялся в воздух.

Несколько испытательных полетов показали надежную работу двигателя.

Предстояло показать самолет с новым двигателем в Москве. Трашутин и другие конструкторы заранее прибыли в столицу, чтобы встретить Р-5 на Ходынском поле. На аэродром приехали К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный, Я. А. Алкснис.

...Летит! Маленькая точка все увеличивалась. Р-5 удачно приземлился. Казалось бы, что еще? Но...

Нарком авиационной промышленности Петр Ионович Баранов сообщил, что специальная комиссия, в состав которой вошли опытные летчики и конструкторы, должны еще с дизелем ознакомиться.

Конкурировать БД-2 с авиационным мотором М-34 конструкции А. А. Микулина было нелегко. Мощность его была чуть ли не наполовину меньше, чем у М-34. На его стороне лишь одно преимущество – то, что он не бензиновый карбюраторный. Только и всего. Правда, мощность можно было форсировать, для этого в БД-2 имелись резервы. Но... При дальнейших полетах началась полоса неудач. Авария следовала за аварией.

Мотор не приняли.

Пришлось начинать все сначала – расчеты, чертежи, изготовление опытных образцов, испытания. Трашутин понимал, что аварии – итог недоработок, спешки, поиска, наконец. Успокаивал себя тем, что какое-то количество неисправностей они сведут к минимуму, а уж затем – полностью их устранят.

У себя, на ХПЗ, Челпан собрал конструкторов, инженеров отдела. Трашутин доложил о результатах испытаний БД-2 на самолете Р-5. Причина аварий – поршневые пальцы выходят из строя из-за усталости металла.

– Вот следствие: все на столе лежит, можно убедиться,– сказал Иван Яковлевич,

Сообщение не вызвало кривотолков. Решили оставить в покое самолеты и все силы сосредоточить на доводке танкового двигателя.

Аксиома

В апреле 1935 года Трашутин был назначен помощником начальника отдела по опытно-конструкторской работе, а вскоре – начальником серийно-конструкторского бюро по дизелю БД-2. Возросли объем работы и ответственность. Предстояло завершить подготовку технической документации, необходимой для строительства моторного завода, и одновременно вести доводку БД-2.

Да, БД-2 капризничал, никак не хотел под нагрузкой отрабатывать положенные ему 100 часов. Чупахин, Трашутин, Бер, Челпан, военпред Федоров и другие иногда не выходили из КБ по нескольку дней, решая головоломные задачи, которые преподносил строптивый дизель. Оказались недостаточно жесткими конструкции картера и коленчатого вала. Дизель вибрировал, и картер давал трещины, появлялись течи масла, разрушались подшипника коленчатого вала, в соединении головки блоков с блоками цилиндров пробивались газы... Недостаточная жесткость гильз цилиндров приводила к нарушению их геометрии, а это, в свою очередь, нарушало нормальную смазку поршневой группы, вызывало разрушение поршневых колес.

Все эти и другие дефекты требовали значительной доработки узлов дизеля. На это ушел весь 1936 год, почти половина 1937 года. А тут на ХПЗ опять нагрянула комиссия из Москвы, возглавляемая профессором Ю. А. Степановым. И опять испытаниям подвергались два дизеля БД-2: один – на стенде, второй – установленный в танке.

Испытания дизеля, установленного в опытном образце БТ-5, проводились по сокращенной программе. Цель их заключалась в том, чтобы дать возможность членам комиссии ознакомиться с условиями работы дизеля в танке и при этом выявить особенности управления машиной. Выяснилось, что при изменениях нагрузок на дизель и переключении передач он работает более устойчиво, чем бензиновый мотор. Это уже было достижением.

А вот вибрация оставалась. Оставались и некоторые другие дефекты дизеля. Их нужно было устранять.

В октябре 1937 года доклад директора ХПЗ Бондаренко и содоклад военпреда Федорова о состоянии работ с танковым дизелем слушались в Москве.

Нужно было Федорову обладать мужеством, чтобы в то время, когда еще разговоры вокруг дизеля продолжались в неблагожелательном тоне, заявить, что дизель отвечает всем требованиям для работы в танке, а его дефекты понятны конструкторам и технологам завода, и они будут устранены.

– Они объясняются, главным образом, тем, что когда его решили установить в самолете Р-5, то уменьшили массу. А это повлекло за собой снижение требований к жесткости его основных деталей: картера, блоков, гильз и других.

Федоров просил ускорить подготовку серийного производства дизеля и оказать заводу помощь конструкторами и технологами из авиационной промышленности.

Уже вскоре на заводе быстрыми темпами пошло строительство помещений для отдела «400». В сентябре 1938 года из Центрального института авиационного моторостроения на постоянную работу для доводки дизеля в отдел «400» прибыли технологи Поддубный, Гусев, Бабенко, Могилевский, Брусникин и другие, конструктор Чупахин.

«Это были люди больших знаний и большого практического опыта,– пишет А. В. Дворниченко – ветеран этого КБ.– Они привезли немало интересных конструкторских идей и предложений...

По решению правительства Украинский научно-исследовательский дизельный институт, находившийся в Харькове, влился в состав отдела «400» со всеми своими кадрами, лабораториями и производством. Дело пошло быстрее и энергичнее».

Прибывшие из ЦИАМа товарищи включились в работу над танковым дизелем.

Директор завода Бондаренко с группой технологов и мастеров выехал в США за недостающим оборудованием.

Создание дизеля В-2 (этот индекс был присвоен двигателю БД-2 при разработке серийной технологии) не обошлось и без людских потерь. Был оклеветан и арестован К. Ф. Челпан. Это произошло в декабре 1937 года.

В отделе «400» всем это казалось чудовищной несправедливостью по отношению к человеку честному, открытому, талантливому. Его соратники по работе не видели ничего такого, что порочило бы имя и дело этого человека.

Л. М. Сойфер, работавший в дизельном КБ, которое возглавлял К. Ф. Челпан, и живший в одном с ним доме, так рассказал об аресте своего старшего товарища. Поздно вечером к дому подъехала машина – «черный ворон», из которой вышли трое из НКВД и через некоторое время вывели из квартиры Челпана.

Еще наивный, только что окончивший институт, Сойфер, придя на работу, с кем-то поделился об аресте Челпана. А на утро следующего дня Сойфера вызвали в отдел кадров, где сидел сотрудник НКВД, который, насупив брови, сердито спросил:

– Откуда вы знаете об аресте Челпана?

– Я живу вместе с ним в одном доме, все жильцы говорят об этом, да и на двери его кабинета пломба!

– Знаете и молчите! Не распространяйте слух,– последовало угрожающее предупреждение.

Леонида Мироновича мучил вопрос: кто же мог донести на него, Сойфера? Ведь он говорил об аресте Челпана не всем в отделе? Решил спросить об этом у руководителя группы. Тот, услышав вопрос, побагровел и замахал руками. Почти шепотом произнес:

– Не говорите об этом никому, даже мне...

Только много-много лет спустя, когда уже конструкторская мысль Челпана была осуществлена его последователями и товарищами, когда страна прошла через страдания и победы в Великой Отечественной войне, имя замечательного труженика было очищено от грязи и накипи, осталось честным и светлым в памяти всех.

После ареста Челпана главным конструктором дизельного завода стал Т. П. Чупахин, а М. П. Поддубный– заместителем главного инженера по доводке танкового дизеля. Брусникина назначили начальником отдела «400», а Трашутина – помощником начальника отдела по опытно-конструкторской работе, затем начальником серийного конструкторского бюро по дизелю В-2.

Основным направлением в работе отдела «400» были приняты рекомендации аппарата военной приемки завода и комиссии, возглавляемой профессором Ю. А. Степановым.

Доводка дизеля близилась к концу, и перед коллективом завода все больше вставала проблема: «танк и мотор». Трашутин вникал в нее глубже и глубже. Он знал, что мотор должен воевать, что его конструкция призвана служить танку, обеспечивать ему выполнение сложных тактических задач. Это – аксиома. Но чтобы лучше «связать» мотор и боевую машину, следовало хорошо разбираться и в конструкции танка, а он, Иван Яковлевич, только дизелист. Конструктором танков был Михаил Ильич Кошкин. К нему и потянуло Трашутина. Ему нравилось, с какой страстью Кошкин отстаивал свои технические идеи. Михаил Ильич никогда не отступал от намеченного плана, не соглашался ни на какие замены, подмены одного другим, если такие замены были хуже для дела.

Это порой стоило ему нервов и нервов.

Трашутин как-то спросил его:

– Для чего вам нужна эта нервотрепка?

– Птице для того, чтобы летать, необходима опора на воздухе, нужна встречная струя.

Трашутин рассмеялся:

– Однако вы любите острые ощущения!

– Когда меня критикуют, зло критикуют, я порой радуюсь: стало быть, идея твоя уж очень перспективна,– весело сказал Кошкин.– Важно, чтобы рядом были единомышленники. Знаете поговорку: горе на двоих – полгоря, а радость на двоих – две радости.

Талант и увлеченность Михаила Ильича не заслоняли партнеров, а стали своего рода творческим магнитом.

При конструировании танков надо было освоить много видов работ, например, штамповку деталей из высоколегированных сталей, отливку крупных алюминиевых узлов, заливку вкладышей подшипников свинцовистой бронзой. Особая забота – изготовление так называемых прецизионных пар для топливной аппаратуры. Это немыслимо тонкая, ювелирная работа. Был в то время в стране только один завод, который изготавливал эти пары с микронными зазорами,– Челябинский тракторный. Харьковчанам предстояло войти в контакт с уральцами, наладить производственную кооперацию.

Не знал и не предполагал Иван Яковлевич, что ему придется приезжать в Челябинск за материалами для своих дизелей. И даже в 1938 году, будучи на ЧТЗ в командировке, он не мог предположить, что минет каких-нибудь три года, и он свяжет себя с этим заводом на всю оставшуюся жизнь.

Когда он первый раз зашел в цех топливной аппаратуры ЧТЗ, то поразился стоявшей там относительной тишиной. Удивительно тонкие, талантливые руки работниц на миниатюрных станочках снимали с деталей минимальный лишек... Микронная точность! Да, эта работа была по плечу только им, рукодельницам. Грубые мужские руки здесь не подходили.

Многотонный, на первый взгляд, грубый танк и микрон... Потому и грозен танк, что его агрегаты, узлы, детали точны до микрона!

В апреле 1938 года на завод из Москвы вновь прибыла комиссия. На этот раз более значительная как по количеству, так и по составу. Возглавлял ее военинженер 1 ранга Д. И. Илюхин. Она должна была провести всесторонние испытания танков БТ-7 и трактора-тягача «Ворошиловец» с установленными на них дизелями В-2, а также испытать дизели на стенде.

В комиссию вошли специалисты как приехавшие из Москвы, так и заводские. Разделились на подкомиссии, каждая из которых должна была испытывать свой дизель.

Е. А. Кульчицкий, М. И. Кошкин, А. А. Морозов, И. А. Кучеренко, Т. П. Чупахин, И. Я. Трашутин и другие в полевых условиях производили испытания танков БТ-7 с установленными на них дизелями В-2.

Два члена комиссии, а также трактористы с производства испытывали трактор «Ворошиловец» с дизелем В-2.

Профессор Ю. А. Степанов, М. Н. Федоров, О. М. Федоров вместе с мотористами и другими специалистами завода производили испытания дизелей В-2 на стендах. На этих испытаниях, продолжавшихся два месяца (апрель – май 1938 г.), дизели В-2 на стендах проработали не менее 100 часов, на танках БТ-7 – около 40– 50 часов.

Дефекты были. И немало. Однако комиссия отметила, что дизель В-2 в исполнении, предъявленном на испытания, отличается значительными улучшениями в сравнении с ранее испытанными. Необходимо внести в узлы дизеля некоторые конструктивные и технологические изменения и после этого установить мотор на танки БТ-7 и тракторы «Ворошиловец».

Члены комиссии считали необходимым устранить все обнаруженные дефекты дизеля В-2 до установки его на опытные танки А-20 и А-32, которые в 1939 году предстояло предъявить на государственные испытания. Это оказалось возможным, хотя и потребовало огромных усилий конструкторов и всего коллектива завода.

В апреле 1938 года проведены 100-часовые ходовые испытания дизеля В-2 также на толстобронном танке А-20, а затем в мае 1939 года – государственные ходовые испытания двух танков Т-32 на гарантийный срок в условиях пересеченной местности. Проводили испытания военные инженеры Рохмачев и Федоров, конструкторы Чупахин, Трашутип и технолог Поддубный.

...Два танка рванулись вперед, и, казалось, никто и ничто не в силах их остановить.

– Танкисты будут довольны такой машиной,– сказал председатель государственной комиссии полковник Рохмачев.– Лоб – 40 миллиметров, борт – 30. А как идет – любо-дорого! Дизель – богатырь. Танк мчится, словно табун лошадей!

– Да, дизель имеет несомненные преимущества,– сказал полковник Федоров.

И опять пошел разговор об этих преимуществах. Верные 25 процентов всех неполадок в танке с бензиновыми двигателями происходили из-за неисправности в электрической системе зажигания. В дизеле это исключено.

– А сколько хлопот доставляют пожары в танке с бензиновыми двигателями. Теперь, думаю, о них забудем,– добавил Рохмачев.

– А топливо? – вступил в разговор Тимофей Петрович Чупахин.– Для получения своей 500-сильной мощности дизель потребляет дешевое и простейшее топливо – газойль.

Возможно, не каждый читатель знает, что газойль представляет собой один из первоначальных продуктов перегонки нефти. Только в последующих процессах переработки из газойля можно получить керосин, лигроин и бензин. В отличие от бензина газойль имеет высокую температуру воспламенения. Поэтому танки, снабженные дизель-моторами, меньше уязвимы от зажигательных снарядов и горючих смесей, чем танки с бензиновыми двигателями...

После последних двух государственных испытаний двигателей В-2 был рекомендован для серийного производства. А в 1937 году вступил в строй первый завод танковых дизелей.

Танковый дизель-мотор В-2 – это около двух тысяч деталей. Не легко далось харьковчанам внедрение его в серийное производство. Детали дизель-мотора, изготавливаются из высококачественных материалов путем многочисленных операций и с высоким классом точности. Это обеспечивает мотору прочность, долговечность.

Доводка

Доводка... Мы еще не раз будем встречаться с этим словом. Обычно оно употребляется при чистовой обработке деталей для получения точных размеров и малой шероховатости поверхностей. При доводке конструкции узла, агрегата и машины в целом происходит иное. Тут нужно в буквальном смысле доводить до совершенства очень многие, иногда – сотни деталей. Порой оказываются непригодными десятки их сопрягаемых пар. Из-за неточности изготовления этих пар течет масло, перегреваются подшипники, обнаруживается детонация, сгорание явно неполное, двигатель «ревет» на стенде слишком малое количество часов... Доводка при постановке на серию – дело еще более ответственное, потому что любая неисправленная ошибка, неустраненный дефект «тиражируются».

В нашем случае нельзя забывать, что новый сложный дизель-мотор делался, в сущности, руками вчерашних паровозников, которые раньше изготавливали детали для паровозов – менее сложные.

Мы уже отмечали, что харьковчанам нужна была помощь специалистов с более «точными и нежными руками», и они ее получили из ЦИАМа – конструктора Т. П. Чупахина и технолога-виртуоза М. П. Поддубного. Это были люди весьма талантливые, и на ХПЗ (завод № 183) они обрели полный простор для раскрытия своих незаурядных дарований. Каждый из них по богатству творческого воображения, яркости характера напоминал создателя Т-34 М. И. Кошкина, о котором еще речь пойдет.

Тимофей Чупахин, орловский крестьянин из села Лаврово, в четырнадцать лет прибился в роли своеобразного юнги к отряду знаменитого русского пилота П. И. Нестерова... Затем летал на всех типах самолетов, работал в ЦИАМе над авиационными двигателями. Михаил Поддубный – участник партизанского движения на Дальнем Востоке, рабфаковец, прекраснейший инженер-технолог. И к тому же человек исключительной отваги.

М. П. Поддубный и Т. П. Чупахин не просто доводили мотор. Они начали с главного – обеспечения хороших показателей рабочего процесса на всех режимах работы дизеля, снижения расхода топлива, устранения дымности выхлопа, выброса масла. Опытные специалисты, они сразу же увидели, чему харьковчане не придавали значения: казалось бы, мелочам – фаскам, рискам, то есть местам сосредоточения напряжений. Не «уважали» харьковчане полировку и шлифовку.

Поддубный и Чупахин тут же составили таблицы допусков и зазоров на все детали, научились осваивать цветное литье, спецстали. Они, этот «тандем» конструктора и технолога, часто повторяли ими же выдуманный афоризм: «...Конструктор создает „куклу“, технолог должен вдохнуть в нее жизнь!» И решительно дорабатывали детали, упрощали их, находили новые решения.

Встретилось еще одно затруднение, имевшее значение уже в мире большой политики. На первоначальном этапе проектирования В-2 использовалась топливовпрыскивающая аппаратура немецкой фирмы БОШ.

Танкистам конца 20-х и начала 30-х годов, водившим МС-1, первые образцы Т-26 и БТ-2, часто приходилось возиться с застывшим бензиновым двигателем, а товарищи над ними подшучивали:

Магнето БОШ,

Почему искры не даешь?

И вот сейчас оказалось, что топливная аппаратура фирмы БОШ не приспособлена для работы на В-2.

Поддубный и Чупахин буквально сутками не выходили из цехов, создавая свою топливную аппаратуру, обучая рабочих всем тонкостям изготовления клапанов и седел, плунжеров и гильз, игл и форсунок. Это была замечательная школа для всех технологов.

В феврале 1939 года наркомом тяжелого машиностроения был назначен Вячеслав Александрович Малышев. С этого момента и на долгие годы его имя будет связано с производством танков.

Сначала он посетил ленинградский Кировский завод, выпускавший танки. На танкодроме, увидев, как незримый танковый мотор-сверхтруженик бросает бронированную машину то в податливую сырую пашню, то в полоску песка, то в ров, то на эскарпы, Вячеслав Александрович заметил:

– Этот мотор воюет!

Малышев – дизелист по образованию. Он знал характер работы множества двигателей – авиационных, судовых, тепловозных, тракторных, автомобильных. Ни один из них, не говоря уже о стационарных, закрепленных на фундаменте, не испытывал столь резких перегрузок, такой смены режимов, как танковый. На любой местности, в любых климатических условиях, да еще в бою с его помощью танк должен был мчаться, как спринтер.

Мотор В-2, созданный харьковчанами, отвечал предъявляемым к нему требованиям, обладал удивительным универсализмом. И главное – он был рожден вместе с танком, готов был, как сердце человека, перестраиваться соответственно нагрузкам, боевым задачам.

Малышев решил посетить Харьков, где рождался В-2. На заводе наркому рассказали, в каких муках пришлось доводить дизель. Сначала от него при стендовых испытаниях буквально отрывались куски. Заклинивало узлы, перегревалось все. Летели шпильки, «задирало» в цилиндрах, поршень «хлюпал». Несколько раз меняли компоновку узлов, ездили в Москву изучать опыт доводки двигателя М-34...

Малышев напутствовал конструкторов и производственников: будущая война будет идти наверняка не на одних асфальтированных дорогах. Она пройдет и по проселкам, и по болотам, через степи, речки, леса. Мотор должен обладать сверхнадежностью!

...А на заводе в это время уже полным ходом шло освоение серийного производства В-2. Вспоминая о создании этого уникального двигателя, который не смогли воспроизвести немецкие конструкторы и промышленники даже позже, во время войны, бывший главный инженер Харьковского дизельного завода Сергей Нестерович Махонин рассказывал:

«Это была дерзкая затея (создание специального танкового двигателя.– Д. И.). На ее осуществление бросили лучшие конструкторские кадры, как местные – И. Я. Горбань и И. Я. Трашутин и другие, так и прибывшие из Центрального института авиационного моторостроения – М. П. Поддубный, Т. П. Чупахин. Ценой огромных усилий большого коллектива в 1936 году удалось создать опытные образцы танкового дизеля В-2, которые были экспериментально проверены на танках. Еще через два года дизельный двигатель прошел государственные испытания, и был принят к серийному производству».

Шесть лет напряженнейшего труда потребовалось для создания танкового дизеля, из них два ушло на его доводку. Харьковчане с честью выполнили задание Советского правительства.

В серию

Еще в 1933 году дирекция ХТЗ имени Коминтерна по предложению наркома тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе приступила к строительству цехов для серийного дизеля. В 1938 году цеха были в основном построены и оснащены первоклассным на то время технологическим оборудованием, в том числе и импортным. Так родился Харьковский дизельный завод. Танкостроители передали ему все лучшее, что имели,– кадры, традиции, производственную культуру.

Отпочковался и отдел «400», став КБ нового завода. Главным его конструктором стал Тимофей Петрович Чупахин. Тот самый Чупахин, который пришел в отдел «400» из ЦИАМа. Человек динамичный, волевой, он был прирожденным организатором. Ему можно было поручить любое дело – составить проект, достать материалы, отыскать нужных людей... Его подвижную, затянутую в кожаное пальто фигуру можно было видеть и в наркомате, и в НИИ, и на различных заводах. Однажды в Москве он уговаривал молодых ученых поехать с ним для работы в Харьков конструкторами, те попытались отнекиваться – работа, мол, «не в нашем русле: не то ищем». Чупахин с доброй улыбкой сказал им:

– Послушайте, ученые мужи, порой ищешь одно, а находишь другое. То же случается в науке. Так было у Рентгена: исследовал свечение в пустой трубке, а открыл неведомые лучи...

Чупахин не обманулся. Молодые люди были именно теми, кто мог сформулировать научную проблему, расчленить ее на части и предложить нужный ход. И все вершилось энергично и настойчиво.

В новом КБ была целая плеяда молодых конструкторов, которые, каждый на своем участке, двигали вперед дело: Андрей Башнин, Серафим Горбатюк, Леонид Сойфер, Лев Федотов, Исаак Сквирский, Алексей Дворниченко и другие.

Трашутин возглавлял серийно-конструкторское бюро по дизелю В-2.

Продолжались государственные испытания двух модификаций В-2 – дизеля мощностью 500 лошадиных сил для танка БТ-7М и дизеля В-2В для тяжелого артиллерийского тягача «Ворошиловец». Для танка Т-34 был изготовлен дизель В-2/34.

Однако не только при доводке опытных образцов, но и в процессе обкатки и стендовых испытаний серийных дизелей то и дело обнаруживались серьезные дефекты в цилиндрах, на вкладышах подшипников, на шейках валов... На помощь цехам дизельного производства из других цехов пришли наиболее квалифицированные рабочие, инженеры, мастера, которых в тех цехах недоставало. Дело несколько улучшилось, но не настолько, чтобы можно было сказать: проблема решена.

В те трудные для завода дни Сергея Нестеровича Махонина назначили начальником дизельного отдела. Выбор на него пал не случайно. Выпускник Военной технической академии он уже ряд лет работал на заводе, в качестве конструктора участвовал в создании первых средних танков, был начальником отдела технического контроля, знал конструкцию дизеля, его слабые и сильные стороны, а главное – был в числе тех, кто верил в будущее этого наиболее перспективного танкового двигателя, так охарактеризовал причину своего назначения на этот пост в своих воспоминаниях сам Сергей Нестерович.

Могучего телосложения, вдумчивый и на вид спокойный, он буквально у всех вызывал уважение. Очень немногословный и медлительный, умеющий, как вспоминают знавшие его долгие годы работники, «душу вымотать»– и не чем-нибудь, а каким-то активным ожиданием, цепкой памятью, он в глазах многих был человеком-скалой. Сам не кричал на других, но и не «крошился» под нажимом, перегрузками, тянул дело без нервотрепки, петушиных наскоков. Нередко и ему, прозванному дедом за молчаливость, за особое —махонинское – «давящее ожидание», в последующем доставалось и от наркома Малышева, и от других, но все прекрасно знали, что внешне замкнутый дед необыкновенно пристально следит за производством.

Партийная принципиальность, охватистый русский ум Махонина проявятся и в будущем, когда Сергей Нестерович станет и главным инженером Харьковского завода, и главным инженером Танкограда, и директором завода, и после войны – заместителем министра транспортного машиностроения...

Задание Махонину было сформулировано четко: организовать серийное производство дизелей. Время было тревожное, чувствовалось, что назревает военная гроза, и, давая Махонину ответственное поручение, директор завода и партийная организация поставили вопрос достаточно жестко: через две-три недели приступить к серийному выпуску дизелей.

Начал свою работу начальник отдела с детального знакомства с состоянием дел на сборке. Пришел рано и сразу – в сварочный цех, пока там еще никого не было. Неприглядная картина предстала перед его глазами: там и сям кучками громоздились поршни, поршневые кольца, вкладыши подшипников, коленчатые валы, блоки цилиндров... На верстаках грязь, песок, пропитанный маслом, мелкая стружка...

Появился в цехе Марков, комендант отдела, в прошлом старый кадровый рабочий. С ним Махонин прошел по участкам, заглянул в кладовые, где хранилась технологическая оснастка, в раздевалки, другие подсобные помещения. Повсюду были грязь, отсутствие должного порядка.

– Как же можно в такой грязище, в такой неразберихе, свалке выпускать моторы? На авиамоторных заводах на сборке люди работают в белых халатах, а у вас на верстаках песок...– возмущался Махонин.

– Мобилизую всех, сам возьмусь за щетку и тряпку, но чистота в цехах будет,– заверил Марков.

Рассматривая вышедшие из строя детали разобранного после испытаний дизеля, Махонин обратил внимание на неудовлетворительно обработанные рабочие поверхности.

– Качество инструмента и оснастки низкое, Сергей Нестерович,– оправдывался мастер.

И еще Махонину бросилось в глаза: часть рабочих трудится с прохладцей, многие без дела ходят по участкам, разговаривают на отвлеченные темы.

– Почему люди работают без огонька? – спросил Махонин у одного из бригадиров.

– Много переделываем,– ответил он,– собираем, разбираем, опять собираем дизели, а они вот, в углу лежат. Какой уж тут огонек?

Надо отметить, и это впоследствии подчеркивал Махонин,

«что ни производство наше, ни люди, их образование, производственный опыт – не соответствовали еще тем требованиям, которые выдвигала столь тонкая и точная продукция, какой является дизель. Стремление во что бы то ни стало организовать выпуск танковых дизелей должно было подтянуть все производство на новый технический уровень».

Насколько сложным, например, было изготовление топливных форсунок! Оно относилось к числу прецизионных, то есть особо точных. Отверстия в форсунках сверлили тончайшими сверлами диаметром в какие-то доли миллиметра.

Известно, что тракторный двигатель, хотя и отличавшийся от В-2, в Челябинске начали выпускать еще в 1937 году. Тогда американские инженеры говорили уральским тракторостроителям: «Прежде чем освоить производство дизеля, вы побелеете». Сами американцы покупали форсунки у немецкой фирмы БОШ, той, магнето которой не давало искры. Эта фирма в начале 30-х годов была монополистом по выпуску топливоподающей аппаратуры. Но, как выяснилось уже после войны, дела у фирмы шли не очень-то успешно. Среди деталей, которые оказались не по зубам немецкой промышленности, были также и те, что относились к особо ответственным частям танкового дизеля. Немецкие специалисты просто ушли от решения крайне сложной проблемы.

Харьковчане на участок, где изготовлялись топливные форсунки, подобрали квалифицированных и физически сильных рабочих. Но все равно дело клеилось плохо. Особенно подводили сверла – часто ломались. И тогда срочно в цех послали молоденьких девчат из ремесленных училищ, техникумов, школ. И оказалось, что чуткие девичьи руки справлялись с тонкой работой гораздо лучше.

«...Давно окончен рабочий день, за окном глубокая ночь, а я все сижу в кабинете,– рассказывал позже Махонин,– думая с горечью о том, что созданный трудом огромного коллектива замечательный двигатель застрял в цеху и никак не желает идти в серию. Ну что ж, возьмем и этот барьер. Не может быть, чтобы не взяли...»

Махонин понял: нужно довести до сознания людей необходимость самого строгого соблюдения технологической дисциплины. Но как? Как заставить признать новые требования? Что надо сделать, чтобы люди поверили и в дизель, и в свои силы?

В кабинет Махонина заглянул секретарь парторганизации:

– Сергей Нестерович, завтра у нас партийное собрание. Обсудим задачи коммунистов по обеспечению серийного выпуска дизеля В-2.

– Ну что ж, это весьма кстати, лучше и не придумать. Надо только хорошо подготовиться. Давайте-ка сейчас и определим, что следует предпринять, чтобы выйти из прорыва.

Кто Махонина знал, те рассказывают, что Сергей Нестерович в минуты, когда погружался в мысли,– почесывал кончик носа. И сейчас, почесав кончик носа несколько раз, он начал намечать план своей речи на собрании и проект решения...

Собрание прошло бурно, по-деловому, не оставило без внимания ничего, что мешало работе.

На следующий же день все коммунисты и комсомольцы после работы остались в цехах – мыли, чистили свои рабочие места, пересмотрели весь инструмент, оборудование, оснастку... Что можно было отремонтировать, восстановить – отправляли в инструментальный цех, пришедшее в негодность – списывали.

Старые кадровые рабочие тоже включались в этот всеобщий аврал по наведению чистоты и порядка. Даже подсказывали молодым:

– Вы, ребятки, окна помыли бы, а то стыдно: такой тонкий механизм собираем, а окна-то грязные.

Когда порядок был наведен, Махонин пригласил лучших специлистов и поручил им произвести контрольную сборку дизеля, при этом обратив внимание на чистоту каждой детали, каждого механизма.

– Ни одной соринки, ни малейшей пылинки, кусочка стружки не должно попасть внутрь дизеля,– напутствовал их Махонин.– Даже одна песчинка, попав между трущимися деталями, неизбежно вызовет задиры, и двигатель будет выведен из строя.

Чище стало в цехах, повеселели рабочие. Сборка пока что шла неторопливо, тщательно промывалась и чистилась каждая деталь. И результат не замедлил сказаться: собранный в надлежащих условиях, с соблюдением технических условий контрольный дизель уверенно заработал. Заводские испытания прошли успешно. Когда после испытаний двигатель разобрали, произвели ревизию его деталей и узлов, все оказалось в должном порядке.

– Так вы говорите, американцы пророчили нам седые волосы, прежде чем мы освоим дизель? – переспросил Махонин парторга ЦК на заводе А. А. Епишева.– Ошиблись они. Не в том, конечно, что освоение прошло не без трудностей, их было достаточно. Ошиблись потому, что не знали нашего упорства. И еще не знали они нашего возраста – в таком возрасте не седеют.

И в самом деле – большинство двигателистов, работавших над созданием и усовершенствованием В-2, были тогда еще совсем молодыми.

Успех труженики отдела восприняли как заслуженную награду за проведенную работу. Они поверили в то, что создание дизеля им под силу. Сияя свежей краской, их первенец, имевший порядковый номер 00038, торжественно выехал на автокаре из сборочного цеха и направился в танкосборочный. В тот же день он был установлен в корпусе танка.

Выпуском первого дизеля фактически было начато серийное производство замечательных танковых двигателей, которые по праву называют сердцем наших прославленных танков и артсамоходов.

Риск и расчет

Летом 1939 года, когда в СКБ-2 ленинградского Кировского завода была закончена разработка рабочих чертежей тяжелого однобашенного танка КВ-1 и 2-й механосборочный цех начал готовить детали для опытных образцов, в Харьков приехал ведущий конструктор танка Н. Л. Духов. Он знал о дискуссиях вокруг нового двигателя и хотел сам взглянуть на его работу в танке. Тогда Духов и познакомился с Трашутиным, в то время уже начальником КБ серийного производства. Ленинградцу импонировало, что Трашутин – сторонник применения дизеля в танке.

– Вот только мощность вашего В-2 маловата. Для нашего КВ надо бы довести ее до 600 лошадиных сил. Сможете ли?

– Действуйте активней, ведь вы заказчики. Инициатива инициативой, а нам тоже должно «добро» поступить сверху,– предупредил Трашутин.

Особенно остро вопрос о повышении мощности двигателя В-2 встал во время войны с белофиннами в декабре 1939 года, когда выяснилось, что 76-миллиметровая пушка для КВ-1 мала по калибру, и было решено срочно вооружить этот танк 152-миллиметровой гаубицей. Все понимали, что это повлечет за собой увеличение массы танка, поэтому начальник Автобронетанкового управления РККА Д. Г. Павлов спросил:

– А потянет дизель?

Находившийся при разговоре Трашутин не хотел, да и не мог ответить опрометчиво: слишком велика была ставка. Однако и без расчетов было совершенно ясно, что надо безотлагательно увеличить мощность двигателя В-2.

– Надо поработать над этим вопросом,– ответил он.

Когда Иван Яковлевич вернулся в Харьков, КБ завода сразу же начало поиски решения вставшей проблемы. Работа шла, как на фронте. Люди уходили из цехов и КБ только для того, чтобы поесть и поспать хотя бы несколько часов.

– У меня глаза сами закрываются, хоть спички вставляй,– иногда шутили переутомленные люди.

Нити дела держал в своих руках Трашутин. И потому, что ему лично была поручена работа по увеличению мощности дизеля В-2. И потому, что от успешного (и главное – наибыстрого!) решения задачи зависели жизни многих людей на фронте, там – у линии Маннергейма. И потому, что «для него дизелестроение уже в те годы было первым и единственным делом всей жизни»,– скажет о нем много лет спустя секретарь Челябинского обкома ВЗШ(б) М. Г. Воропаев.

И вот число оборотов двигателя увеличили с 1800 до 2000 и повысили среднее эффективное давление с 6,5 до 7 килограммов на квадратный сантиметр. Мощность двигателя возросла на 100 лошадиных сил. Двигатель назвали В-2К.

Не посвященному в технические детали человеку цифры эти ничего не говорят. Ну еще 200 оборотов в минуту! Ну еще 100 лошадиных сил! Теперь их уже в двигателе не 500, а 600. Но как мучительно трудно давались эти считанные обороты! Сколько сметки, догадок, смелых решений, сколько бессонных ночей они стоили! А в итоге – плюс 100 лошадиных сил!

Дизель В-2К установили на тяжелый танк КВ. И что вы думаете? Он не приживался. Двигатель не хотел подчиняться воле конструкторов, участились поломки в поршневой группе. Тогда в срочном порядке двухрежимный регулятор топливного насоса заменили всережимным, были введены предпусковая опрессовка двигателя маслом и предпусковой подогрев.

Введение топливного насоса, снабженного всережимным регулятором, существенно упростило запуск двигателя и управление танком, но выходы из строя поршневой группы продолжались.

Естественно встал вопрос: что делать? Конструкторы, в том числе и Трашутин, высказались за возврат к старому, двухрежимному регулятору топливного насоса.

25 октября 1939 года народный комиссар обороны в своей докладной записке в ЦК ВКП(б), СНК СССР и Комитет обороны при СНК СССР писал:

«... Завод совместно с АБТУ РККА разработал и освоил производство мощных танковых дизелей В-2 для средних и тяжелых танков.

Дизель В-2 прошел государственные испытания с хорошими результатами и показал, что имеет по сравнению с бензиновыми двигателями целый ряд преимуществ, повышающих боевые качества танков.

Выявленные недостатки дизеля: а) недостаточное уплотнение гильзы цилиндра; б) слабость масляной помпы и приводов к ней – не являются органическими и могут быть в ближайшие месяцы устранены.

Представляю проект постановления о принятии на вооружение РККА дизеля В2-ЭС, прошу рассмотреть его на заседании Комитета обороны...

К. Ворошилов»

После окончания войны с белофиннами конструкторские поиски по дальнейшему совершенствованию узлов и деталей В-2К и по увеличению его мощности, повышению надежности и работоспособности не прекращались. Проводились исследования, направленные на увеличение воздушного заряда двигателя. В конце 1940 года был сконструирован двигатель В2-СН с наддувом. Центробежный нагнетатель для него был использован с одного авиационного двигателя. В начале 1941 года первый образец В2-СН был отправлен в Ленинград, на Кировский завод, для проведения ходовых испытаний на новом тяжелом танке КВ-3.

На эти испытания в Ленинград ездил и Трашутин. В Харьков он вернулся под воскресенье, когда мирной жизни остались всего лишь какие-то часы.

В боях испытанная

Механизм сложный

Самое примечательное место на территории завода, выпускавшего пушки,– галерея Почета. Тут же навечно установлена 76-миллиметровая дивизионная пушка образца 1942 года за номером 100000. На гранитном постаменте высечены слова:

Стотысячная, В труде рожденная, В боях испытанная, Непобежденная!

Рядом с пушкой – портрет ее конструктора В. Г. Грабина.

Создание этой пушки – результат многолетнего труда коллектива конструкторов и технологов, возглавляемого Грабиным, одна из замечательных страниц в истории развития артиллерийского вооружения в нашей стране. Поточный метод ее изготовления явился крупным шагом в производство артиллерийского вооружения и позволил в годы Великой Отечественной войны дать фронту нужное количество орудий.

В 1936 году на вооружение Красной Армии было принято первое орудие, созданное молодым конструкторским коллективом, 76-миллиметровая дивизионная пушка Ф-22, положившая начало множеству артиллерийских систем, разработанных под руководством Грабина. Среди них прославленные ЗИС-3 – 76-миллиметровая пушка образца 1943 года и БС-3 – 100-миллиметровая полевая противотанковая пушка образца 1944 года. 76-миллиметровыми пушками Грабина были вооружены танки КВ-1 и Т-34, самоходная установка СУ-76, морские транспорты. Грабинский коллектив разработал и 85-миллиметровую пушку для танка Т-34.

«Общая конструкция советских орудий проще, лучше и надежнее» – так после Великой Отечественной войны крупповский конструктор Вольф оценивал пушки, созданные коллективом советского конструктора Грабина.

В. Г. Грабин – генерал-полковник инженерно-технической службы, доктор технических наук – был удостоен звания Героя Социалистического Труда, четырежды ему присуждалась Государственная премия СССР.

Истоки

В один из летних месяцев 1937 года Грабин отдыхал в Сочи в санатории имени К. Е. Ворошилова. Находившийся вместе с ним конструктор его КБ Н. А. Доровлев сказал:

– Василий Гаврилович, с вами хотел бы познакомиться молодой военный инженер, сотрудник Главного артиллерийского управления РККА Соркин.

Знакомство состоялось. Р. Е. Соркин дал лестный отзыв о Грабине и его КБ, а также о созданной в нем дивизионной пушке Ф-22.

– В ГАУ эту пушку считают лучшей из всех испытывавшихся,– сказал Соркин.

Расхваливая пушку, работу КБ и самого Василия Гавриловича, Соркин искал у него поддержки, полагаясь на его авторитет. А авторитет у Грабина уже тогда был не только среди военных артиллеристов, но и у членов ЦК ВКП(б). Путь Василия Грабина был долгим и нелегким.

Несправедливо утверждение, что характер человека формируется только в процессе преодоления трудностей. Нет. Различным сторонам его содействуют успехи и неудачи, радости и печали, огорчения и восторги, душевные подъемы и даже спады. Все это в разной степени сопутствовало и Грабину.

Василий Гаврилович родился в Краснодаре в семье рабочего. Детские годы его были трудными. В школе в дореволюционное время учился всего три зимы: тяжелое положение семьи, состоявшей из 11 человек, вынудило мальчика рано начать трудовую жизнь. Сперва в котельных мастерских одиннадцатилетний мальчик работал по 12 часов в день с оплатой 3 копейки за час. Вместе со взрослыми участвовал в забастовках. Вскоре после начала первой мировой войны мастерские были закрыты. Отец с трудом определил Василия на станичную мельницу. Первый год он работал бесплатно, за пропитание, а на втором году получал по 5 рублей в месяц при 12-часовом рабочем дне. Не выдержав кабальных условий труда и издевательств хозяина, подросток ушел с мельницы и поступил в почтово-телеграфную контору сортировщиком писем. За семь лет работы на станичных и городских эксплуататоров Василий Грабин познал все тяготы подневольного труда.

По-иному пошла жизнь в семье Грабиных после Великой Октябрьской социалистической революции. Продолжая работать в почтовой конторе, Василий продолжил и учебу. В 1921 году он вступил в партию большевиков. А вскоре стал курсантом Краснодарских объединенных командных курсов. В 1921 году его перевели в 3-ю Петроградскую школу тяжелой и береговой артиллерии, в составе которой он участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа.

Красный курсант! Сколько гордости и романтики!..

Эти слова генерал-полковника технических войск В. Г. Грабина я слышал сам, когда в пятидесятые годы учился в артиллерийском училище. Занятия в поле, марши, походы, стрельбы... Мы не только учились военному делу, но и были активными строителями новой жизни, вели агитационно-пропагандистскую работу среди населения, помогали организовывать комсомольские ячейки.

Свой командирский путь Грабин начал в тяжелом артиллерийском дивизионе, в Карелии, командовал орудием, огневым взводом, был начальником связи дивизиона. Два года был курсовым командиром на вторых Петроградских артиллерийских командных курсах.

Молодого, способного командира рекомендовали в Военно-техническую академию, образованную в 1925 году путем слияния Артиллерийской и Военно-инженерной академии. (Годом позже ей присвоено имя Ф. Э. Дзержинского.) Эта академия подготовила большую группу организаторов военной промышленности и конструкторов боевой техники.

В стенах академии В. Г. Грабин обратил на себя внимание преподавателей любознательностью и незаурядными способностями. Выпускная комиссия отметила его дипломную работу, в которой он предложил проект 152-миллиметровой мортиры. В заключении профессора К. К. Чернявского говорилось: «Представленный слушателем В. Г. Грабиным проект артиллерийской системы выполнен в минимальный срок и являет собой лучшее свидетельство зрелости инженерной мысли». Это было весной 1930 года.

В. Г. Грабин прощался с городом на Неве, давшим, как он считал, «необычайно много каждому из нас». При распределении его, подающего большие надежды инженера, назначили в конструкторское бюро (КБ-2). Где оно находилось, он не знал.

Но неожиданно командование академии собрало примерно 80 – 90 выпускников и командировало их в различные военные округа в состав специальных правительственных комиссий для инспектирования артиллерийских частей. Необходимо было проверить состояние орудий, боеприпасов, порохов, взрывчатки, приборов.

После окончания командировки Грабин не попал в КБ-2, куда получил назначение. Ему пришлось поехать на научно-исследовательский полигон, где предстояло испытать 76-миллиметровую зенитную полуавтоматическую пушку Ф. Ф. Лендера. В это время дорабатывался шток тормоза отката этой пушки.

Через месяц, в августе 1930 года, Грабина направили в конструкторское бюро завода «Красный путиловец» – знаменитый завод, широко известный своими революционными традициями, который в те годы наряду со всевозможными машинами производил и пушки.

Более года Грабин успешно трудился в КБ «Красного путиловца». С группой конструкторов и чертежников он составил рабочие чертежи 76-миллиметровой пушки «Бофорс», закупленной в Швеции без технической документации. Здесь же Василий Гаврилович решил постичь премудрости изготовления деталей по чертежам, особенно трудным и сложным. Без этого, он понимал, хорошим конструктором не стать.

Однажды директор «Красного путиловца» получил телеграмму: «Срочно командировать Грабина в Главное артиллерийское управление».

В тот же день Грабин выехал в Москву, где ему вручили предписание: «Командируется на постоянную работу в конструкторское бюро № 2 Всесоюзного орудийно-арсенального объединения Наркомтяжпрома». Это было то самое КБ, куда Грабин был назначен после окончания академии.

КБ-2

КБ-2 располагалось на пятом этаже большого московского дома. Вывески на нем не было. Входная дверь ничем не отличалась от двери в обычную квартиру. Отличие лишь в том, что за запертой дверью сидел вахтер и открывал ее только своим по звонку.

Вдоль всего этажа пролегал широкий, ярко освещенный коридор. Слева и справа располагались комнаты с высокими потолками и большими окнами. Дневной свет отражался в натертом до блеска паркете. В комнатах стояли специальные чертежные доски – кульманы. За чертежными досками – люди в коричневых и белых халатах. Это – конструкторы. Коричневые халаты носили русские, белые – немцы.

Да, в то время в КБ-2 работала группа немецких конструкторов, приглашенных в СССР для проектирования новых систем советской артиллерии.

Время от времени рабочие помещения обходили два человека – начальник КБ-2 Шнитман и руководитель немецкой группы инженер Фохт. Шнитман в артиллерии ничего не понимал, что впрочем его мало беспокоило. Фохт шагал по бюро, словно маршировал на параде, и обращался в основном к соотечественникам. Правда, с ними тоже был немногословен.

– Кто хочет стать настоящим конструктором,– говорил Фохт,– тот должен вычертить 5000 деталей. Но и после этого ему можно поручить проектирование только мелких узлов.

В. Г. Грабину не понравилась обстановка в КБ-2. Он сразу же проявил себя не только талантливым конструктором, но и активным борцом в деле воспитания и формирования отечественных кадров артиллерийских конструкторов.

«Что же получается? – размышлял Грабин.– Для обучения советских кадров немецкими специалистами потребуется 7 – 8 лет? Значит, наши конструкторы непосредственно работой по проектированию орудий в этом КБ могут заняться где-то в 1939—1940 годах? Это не тот путь».

Больше всего Грабина удивляло, что те, на кого была возложена задача руководить конструкторским бюро, безропотно подчинялись диктату Фохта. Безусловно, Фохт был знающим и опытным конструктором. Вот его знания и опыт и надо использовать лучше.

Обдумывая все, Грабин внес свои предложения по перестройке работы конструкторского бюро:

– Считаю, что всех русских инженеров КБ следует привлечь к основным работам по проектированию артиллерийских систем, а не загружать их только копированием, разработкой второстепенных деталей. В этом случае советские кадры были бы подготовлены в два-три раза быстрее.

Его вежливо выслушали и в покровительственном тоне разъяснили, что никаких изменений в методах работы и обучения не будет. Шнитман вообще был против каких-либо перестроек.

Грабин не успокоился. На очередном совещании у Шнитмана были приняты рекомендации партбюро об объединении копировщиц в одно бюро. Затем попросил слово Грабин. Он подчеркнул, что ни один отечественный инженер КБ, в том числе и военный, самостоятельной работы по конструированию новых артиллерийских систем не выполняет и что принятый Шнитманом и Фохтом метод учебы скорее всего рассчитан на срыв подготовки советских конструкторов.

– Молодым советским инженерам, – заявил он,– должны быть поставлены задачи на проектирование и деталирование определенных механизмов. Только так можно улучшить подготовку конструкторов.

И на этот раз должной поддержки не было. Тогда Грабин написал заметку в стенную газету, выходившую в КБ на русском и немецком языках. Она сразу же привлекла к себе внимание коллектива. Большинство советских инженеров поддерживали поднятые в ней вопросы.

Через некоторое время в рабочую комнату Грабина зашел инженер Н. А. Торбин, временно заменявший Шнитмана, освобожденного от работы. Торбин, знающий инженер и хороший конструктор, был человеком слабовольным.

– Приглашаю, Василий Гаврилович, на совещание в кабинет Фохта,– сказал Торбин.– Речь пойдет о поднятых вами вопросах.

Фохт произнес длинную речь. Назвал многочисленные патенты на свои изобретения, говорил о своих заслугах. И ни слова не сказал о делах и нуждах КБ, куда был прислан для передачи опыта русским инженерам.

Заявил о незыблемости заведенных в КБ порядков, о том, что нарушение их повредит учебе советских конструкторов. Фохт явно бил на эффект, хотел заставить молчать «взбунтовавшихся» русских. Закончив выступление, он заявил:

– Совещание закрыто. Всем действовать согласно имеющимся указаниям и установленному распорядку дня.

– Для чего же собирались? – возмутились советские инженеры. Они требовали продолжить совещание и обсудить назревшие проблемы. Фохту оставалось одно – подчиниться.

Первым выступил Грабин. Теперь в присутствии всего коллектива он повторил свои предложения. Выступившие один за другим советские инженеры поддержали его. Фохту было явно не по себе. Он ерзал на стуле, нервничал. Вдруг вскочил и закричал:

– Всем покинуть мой кабинет.

Все, кроме Торбина, вышли. А на следующий день произошло событие, придавшее конфликту еще большую остроту: Фохт, собрав свои чемоданы, демонстративно укатил в Германию. Свой неожиданный отъезд он ничем не мотивировал.

Этот факт кое-кто истолковал как следствие «грубой», «неделикатной» формы обращения с иностранными специалистами. Виновником же кое-кто посчитал Грабина. Он тут же был вызван в канцелярию КБ, где получил предписание явиться в Главное артиллерийское управление РККА за новым назначением.

Василий Гаврилович обратился в партком Всесоюзного орудийно-арсенального объединения, рассказал о событиях в своем КБ. Внимательно выслушав его, секретарь парткома сказал:

– Я считаю, что вы правы. Обратитесь к заместителю начальника вооружения РККА комкору Ефимову. Если нужно будет, поддержим.

Комкор Н. А. Ефимов внимательно отнесся к сообщению Грабина.

– В чем-то мы допустили ошибку,– сказал он. После недолгого размышления добавил: – Надо выправлять положение. Вот вы и поможете.

– К сожалению, товарищ комкор, у меня уже нет возможности,– ответил Грабин.

– То есть как это? – удивился Ефимов.

– Я и инженер Горшков получили предписание отправиться на работу в Главное артиллерийское управление.

Прочитав предписание, Ефимов размашисто написал в верхнем углу его: «Вопрос об откомандировании не согласован с начальником вооружения, а поэтому В. Г. Грабин и И. А. Горшков возвращаются в КБ-2. Прошу создать для них нормальные условия работы. Н. Ефимов».

– Спасибо вам,– поблагодарил на прощание комкор.– Спокойно работайте. Ваши предложения очень ценные, займемся ими вплотную.

Вскоре буквально все инженеры КБ получили задания на проектно-конструкторские разработки. Интерес к работе у всех заметно возрос. Трудились, не считаясь со временем. С интересом работал и инженер Торбин. Все происшедшее он воспринял правильно, нашел свое место в общей работе КБ, место, соответствующее его знаниям, навыкам и опыту. Правда, по его просьбе он был освобожден от исполнения должности начальника и назначен конструктором. Начальником КБ стал другой опытный специалист – В. Н. Дроздов, присланный из КБ-1. Учли также опыт, организаторские навыки, преданность делу В. Г. Грабина. Он был назначен заместителем начальника КБ-2.

Так благодаря настойчивости и принципиальности Василия Гавриловича изменилась к лучшему обстановка в конструкторском бюро. Это произошло примерно за десять лет до нападения гитлеровцев на нашу страну.

Не прошло и двух недель, как вернулся Фохт. Он появился в конструкторском бюро с поддельной веселой улыбкой на лице.

Жизнь в КБ-2 постепенно входила в новую колею.

В конце 1932 года надобность в немецких специалистах отпала.

Непосвященному читателю может показаться, что конструкция артиллерийского орудия проста. Что в ней? Ствол, люлька и противооткатные устройства. Но это отнюдь не так. Артиллерийское орудие (полевое, зенитное, танковое и т. д.) – это мощное огнестрельное оружие, оригинальное по условиям и характеру действия.

Пушка – сложная конструкция. А какой урон нанесет противнику один единственный артиллерийский выстрел, один залп, будь ствол пушки или гаубицы установлен на лафет или вмонтирован в башню танка или самоходно-артиллерийской установки!

Когда я учился в артиллерийском училище, преподаватель нас наставлял:

– Учитесь стрелять метко, точно, ибо каждый наш снаряд, выпущенный из 122-миллиметровой пушки или 152-миллиметровой гаубицы-пушки, стоит пары хромовых сапог.

Почему же этот выстрел так дорого стоит? А вот почему.

Принцип работы орудия основан на использовании энергии пороховых газов. Во время выстрела на ствол и снаряд действуют пороховые газы, давление которых достигает 3000 – 4000 килограммов на квадратный сантиметр, а температура в канале ствола – 3000 градусов. Мощность пушки среднего калибра составляет 400 – 900 тысяч лошадиных сил, а крупнокалиберного орудия – 9 – 12 миллионов лошадиных сил. Для сравнения напомним, что мощность отечественной 122-миллиметровой гаубицы образца 1938 года составляла около 130 тысяч киловатт (1 киловатт = 1,36 лошадиных сил), а мощность первой районной ГЭС, построенной на реке Волхов,– 66 тысяч киловатт. Коэффициент полезного действия артиллерийских орудий считается весьма высоким – до 35 процентов. Это равно КПД двигателей внутреннего сгорания и значительно больше паровых машин.

Ствол – основа орудия. Он придает снаряду заданное направление полета, необходимую начальную скорость и вращательное движение. Ствол представляет собой как бы металлическую трубу, закрытую с одного конца затвором.

Внутренняя полость ствола – канал – разделяется на камору, соединительный конус и нарезную часть. Их форма зависит от способов заряжания и способа ведения снаряда по каналу ствола. Диаметр окружности канала ствола, образованный полями нарезной части, называется калибром. Задняя часть ствола именуется казенной, передняя – дульной частью или дулом. В соответствии с этим торцевые концы ствола принято называть: казенный срез и дульный срез. Толщина стенок ствола неодинакова и уменьшается от казенной части к дульной, поскольку давление пороховых газов в канале ствола по мере продвижения в нем снаряда уменьшается.

По своей наружной конфигурации отдельные части ствола бывают только цилиндрическими или коническими. В состав ствола входят труба-моноблок, казенник, в котором помещается затвор (у некоторых орудий еще и дульный тормоз, и эжектор), и детали, необходимые для соединения ствола с противооткатными устройствами и направления его при откате и накате во время стрельбы.

Камора гладкая. В ней размещается гильза с пороховым зарядом и задняя часть снаряда. В передней части ствола сделано несколько (у некоторых орудий до 36) винтообразных пазов – нарезов. Они идут слева вверх направо, если смотреть в канал ствола со стороны казенней части. Поэтому вращение снаряда происходит по часовой стрелке.

При выстреле пороховые газы заставляют снаряд двигаться по каналу ствола. Так как нарезка канала ствола делается по винтовой линии с шагом, равным 25 – 30 калибрам, то снаряд при выстреле, врезаясь своим ведущим пояском в нарезы, приобретает вращательное движение.

При длине ствола 50 – 70 калибров снаряд успевает сделать в канале ствола 2 – 2,5 оборота. А так как эти 2 – 2,5 оборота снаряд делает за тысячные доли секунды, то при вылете он вращается с частотой несколько тысяч оборотов в минуту. Это вращательное движение придает снаряду устойчивость в полете, что значительно повышает точность стрельбы. В современных артиллерийских установках снаряд при выстреле приобретает начальную скорость до 1500 метров в секунду и более.

В процессе выстрела в канале ствола орудия происходят весьма сложные явления – износ, разгар, омеднение. Это вначале ведет к уменьшению начальной скорости снаряда и увеличению их рассеивания у цели, а затем ствол и вовсе становится непригодным для стрельбы.

Чрезмерный нагрев каморы и канала ствола может привести к преждевременному выстрелу вследствие самовоспламенения заряда, а в некоторых случаях (при больших задержках снаряда в канале сильно нагретого ствола) к преждевременному разрыву снаряда.

Из-за этих вредных явлений, происходящих при выстреле, артиллерийское орудие обычно «живет» всего лишь... одну минуту. Действительно, процесс выстрела из полевого орудия среднего калибра длится 0,006 секунды, а общее число выстрелов, выдерживаемое орудием, примерно 10000. Таким образом, через 60 секунд работы орудия наступает «баллистическая смерть» ствола.

«Жизнь» сверхмощных орудий еще короче. С первых же выстрелов канал ствола у них особенно подвергается эрозийному разрушению.

В. Г. Грабин берется за дело

Но вернемся к разговору Соркина с Грабиным на территории сочинского санатория. Собеседник настойчиво доказывал Василию Гавриловичу необходимость создания мощной танковой пушки. Он считал, что Главное артиллерийское управление РККА допускает ошибку, недооценивая важности артиллерийского вооружения танка. Эту же ошибку допускает и высокое начальство танкистов. Да и сами конструкторы-танкисты смотрят на проблему не лучшим образом.

Поэтому в области советской танковой артиллерии сложилось тяжелое положение. Например, Кировскому заводу было выдано задание на проектирование пушки Л-11, предназначенной для вооружения как средних, так и тяжелых танков. Соркин считал, что, во-первых, мощность Л-11 недостаточна, особенно для тяжелых танков, во-вторых, конструкция противотанковых устройств имеет органический порок, который при определенном режиме огня ведет к выходу орудия из строя.

Л-11 представляла собой переработанную пушку Л-10, которая начала свою историю с 1936 года. В 1937 году начали ее испытания. В 1939 году Л-10 переконструировали с баллистики 76-миллиметрового орудия образца 1902 года на баллистику орудия образца 1902/30 гг. с длиной ствола 30 калибров и получили орудие Л-11. При массе снаряда 6,23 килограмма начальная скорость его полета должна была составлять 630 метров в секунду.

Попробовали установить Л-11 в башне танка БТ-2, но там ей оказалось тесно. Соркин – энергичный и широко эрудированный человек – неоднократно докладывал об этом начальнику ГАУ Г. И. Кулику и начальнику артиллерийской комиссии ГАУ М. М. Жеванкину, но они отвергали его доводы и поддерживали пушку Л-11.

– Вот если бы удалось создать для вооружения танков другую пушку, более мощную и совершенную,– доказывал Соркин,– то она значительно усилила бы мощь наших танков и ее обязательно приняли бы на вооружение вместо Л-11.

После продолжительного разговора Соркин предложил В. Г. Грабину взяться за создание для танка более мощной 76-миллиметровой пушки. Это орудие должно быть полуавтоматическим, с ограниченным откатом, допускать стрельбу при переменных углах возвышения и склонения, удовлетворять максимальным удобствам заряжания, наведения и ведения огня с места и с ходу, иметь удобный гильзоуловитель и хорошую лобовую защиту.

Взгляды Василия Гавриловича на вооружение танков совпадали со взглядами Соркина. И его КБ могло бы взяться за создание специальной танковой пушки. Но были «но». Во-первых, денег для инициативных работ такого объема у КБ не было, а ГАУ вряд ли заключит с ним договор на конструирование специальной танковой пушки. Во-вторых, вопрос, поднятый Соркиным, надо сначала обсудить в КБ.

Соркин тут же исчез из санатория, пообещав скоро дать о себе знать. Но В. Г. Грабин не поверил в его успех, зная, что мощность орудий в то время недооценивалась не только в танковой, но и в полевой артиллерии.

Позднее Грабин в своих воспоминаниях писал:

«Соркин оказался энергичным человеком не только на словах, но и на деле. Спустя некоторое время он появился у нас в КБ и вполне официально, от имени ГАУ, предложил нам заказ на 76-мм танковую пушку».

Ознакомились с тактико-техническими требованиями новой пушки. В КБ была создана специальная группа во главе с Петром Федоровичем Муравьевым, который не только владел методом компоновки и увязки отдельных агрегатов орудия, но и умел быстро налаживать хорошие деловые связи с людьми. Сразу же включился в дело и Василий Гаврилович.

В то время КБ-2 не имел опыта по проектированию танковых пушек. Его сотрудники не знали в достаточной степени и конструкции самих танков, вспоминает лауреат Государственной премии П. Ф. Муравьев. Он писал:

«Два с половиной месяца группа знакомилась с отечественными и иностранными танками, в конце концов пришли к выводу: орудие должно иметь минимальные габариты и вес, чтобы не увеличивать размеры боевого отделения».

В успехе были уверены. Он основывался на том, что танковая пушка, в сущности,– лишь качающаяся часть полевой пушки, а полевое орудие конструкторы уже хорошо освоили. Разумеется, «качалка» полевой пушки и танковое орудие не одно и то же. Но различий в конструкции все же меньше, чем сходства.

Сейчас установилось единство требований к танку: высокие огневая мощь и подвижность, хорошая проходимость, надежная бронезащита. Чему отдать предпочтение? В разное время слагаемые этого триединства менялись местами.

Подобный анализ всех советских и зарубежных танков наглядно показал В. Г. Грабину, что в советском танкостроении в тот период преобладала та же тенденция, что и на Западе: прежде всего отдавалось предпочтение скорости боевой машины и ее бронезащите, а потом уже вооружению. Некоторые наши танки были вооружены слабее, чем танки западных стран времен первой мировой войны. Например, 76-миллиметровая пушка нашего тяжелого танка, сухопутного дредноута Т-35, обладала настолько низкой бронепробиваемостью, что ей не под силу было справиться даже с отдельными типами танков Германии.

Группа Муравьева энергично взялась за работу. На основании глубокого анализа Грабиным группа Муравьева пришла к выводу, что современные танки должны определять следующие характеристики: первая и основная – высокая огневая мощь (мощное пушечное вооружение) ; вторая – высокая скорость и хорошая проходимость на гусеничном ходу; третья – надежная бронезащита.

В. Г. Грабин в своих воспоминаниях писал:

«Много позже наше понимание задач танка нашло полное отражение в очень емкой формулировке, рожденной в пылу дискуссии: „Танк – повозка для пушки“.

Кроме того, грабинцы определили частные требования к самой пушке и отдельным ее агрегатам, которые сводились к следующему:

нельзя допускать вооружение танка полевыми или зенитными орудиями, так как конструкция танковой пушки обусловлена задачами танка и габаритами боевого отделения;

танковое орудие должно пробивать броню своего танка на расстоянии не меньше тысячи метров (прямой выстрел под углом встречи снаряда с броней, равным 30 градусам). Кроме того, оно должно быть перспективным в смысле повышения мощности;

в целях облегчения снабжения боеприпасами бронетанковых войск во время войны целесообразно при проектировании танковой пушки использовать патрон полевой, морской или зенитной артиллерии, принятой на вооружение армии, причем предпочтение должно отдаваться тому патрону, который выпускается в наибольших количествах и которым снабжение на поле боя наиболее легко достижимо.

В КБ-2 не располагали сведениями о существующей системе вооружения танков возможных противников, но твердо знали, что в будущей войне моторов развернется жесткое соревнование между броней и снарядом, поэтому грабинцы разработали желательную систему пушечного вооружения среднего и тяжелого танков, где в перспективе предусматривалось постоянное повышение калибра и мощности орудий.

Во времена, о которых идет речь, лобовая броня зарубежных танков, как и броня башни, составляла не более 40 – 45 миллиметров. Например, на легкие французские танки Р-35, поступившие на вооружение армии после 1935 года, ставилась броня 32 – 40 миллиметров, танки 2С располагали толщиной бортовой и лобовой брони 40 – 45 миллиметров, а испытывавшийся танк В-2 имел уже броню 40 – 60 миллиметров. Поэтому грабинцы на основании тактико-технических требований ГАУ решили новую 76-миллиметровую танковую пушку приспособить к снаряду в 6,5 килограмма, что позволяло с расстояния 1000 метров пробивать броню в 45 миллиметров (при угле встречи с броней 30 градусов).

Желая получить компетентное суждение по выработанной КБ перспективной системе вооружения танков, Грабин в конце 1937 года побывал в Автобронетанковом управлении Красной Армии. В беседе с его работниками выяснилось, что в управлении существуют другие взгляды на танковое вооружение. Сотрудники аппарата АБТУ восхищались танком БТ-7, особенно его скоростными качествами. В военных кругах давлела ярко выраженная концепция преимущества скоростных танков, способных в кратчайшие сроки покрывать большие расстояния и действовать на оперативных просторах. Стремительные повороты, огромная скорость, на которой преодолевались и речные броды, прыжки с берега – эти отличительные черты скоростных легких танков БТ – кружили головы некоторым специалистам, в том числе и сотрудникам АБТУ Красной Армии. Скорость этих танков на гусеницах составляла 53,4, а на колесах 73 километра в час. В то же время на их вооружении состояла пушка калибра 45 миллиметров. «Мои попытки объяснить, что танк должен обладать еще и огневой мощью,– вспоминал В. Г. Грабин,– отбрасывались собеседниками как нечто второстепенное, не заслуживающее внимания».

Не нашел В. Г. Грабин поддержки и у начальника АБТУ комкора Д. Г. Павлова. Конструктор убеждал его на основании таблицы перспективного вооружения средних и тяжелых танков. Доводы, что каждый тип танка необходимо вооружить пушками соответствующего калибра, что калибр и мощь пушки тяжелого танка должны быть выше, чем калибр и мощь пушки среднего танка, а орудия среднего танка должны быть классом выше по мощности и калибру, чем орудия легкого танка, не помогли. Павлов, как и его сотрудники, стоял на своем, утверждая, что для танков специальная пушка не нужна, что калибр и мощь пушки влияют на габариты и массу танка, следовательно, на уменьшение его скорости.

– Если требуется увеличить скорость,– убеждал Грабин,– нужно ставить на танк другой, более мощный двигатель.

– Такой двигатель не всегда есть,– возразил Павлов.– Кроме того, у мощной пушки длинный ствол. А он при движении танка через ров или кювет может зачерпнуть землю. При выстреле длинное орудие может разорваться.

В первом доводе Павлова не было резона. Уже на танке БТ-2, принятом на вооружение в 1931 году, устанавливался старый авиационный двигатель мощностью 400 лошадиных сил, вследствие чего удельная мощность танка превышала 35 лошадиных сил на тонну массы, что даже в настоящее время вполне достаточно для любого быстроходного танка. На танках БТ-7 устанавливался двигатель М-17Т, который, как и двигатель М-5, устанавливаемый на танке БТ-5, ранее применялся в авиации.

Эксплуатационная мощность была ограничена до 400 лошадиных сил, что при боевой массе танка 13,8 тонны обеспечивало его удельную мощность 29 лошадиных сил на тонну массы.

Другое дело пушка. На танках того времени стабилизатора не было, да и наводка танковой пушки осуществлялась примитивно. Например, на БТ-2 37-миллиметровая пушка образца 1930 года наводилась на цель с помощью плечевого упора. На танке БТ-5 уже устанавливалась танковая 45-миллиметровая пушка, поступившая на вооружение в 1932 году и имевшая дублированный оптический прицел (телескопический и перископический). Эти орудия не подводили танкистов. Грабин поэтому считал, что нет препятствий для установки длинноствольных пушек на танках.

Но комкор Павлов был непреклонен и несколько раз подчеркнул, что главное в танке – скорость и броня, а не огонь.

Вернувшись на завод, В. Г. Грабин дважды собирал техсовет, рассказал о позиции АБТУ, отстаивал свою точку зрения. Взвесив «за» и «против», пришли к выводу, что все задуманное нужно осуществлять. Было ясно, что КБ находится у истоков нового направления работы.

Доказать свою правоту можно было только делом. И хотя тактико-технические требования к танковой пушке были явно заниженными, для начала нужно было сделать хотя бы ее, но сделать на максимально высоком уровне.

Танковой пушке присвоили заводской индекс Ф-32. В основу ее легла схема 76-миллиметровой дивизионной пушки Ф-22, первенца КБ В. Г. Грабина. Такие ее механизмы, как ствол с затвором, накатник и люлька в то время конструкторов вполне удовлетворяли. Требовалось коренным образом переделать лишь тормоз отката: для танковой пушки он был непомерно громоздким.

Противотанковые устройства – вообще ответственный агрегат пушки. Дело в том, что в момент выстрела на дно канала ствола кратковременно действует колоссальная сила, достигающая у орудий среднего калибра 150 тонн. Уменьшить ее воздействие на лафет у полевой пушки удается применением противооткатных устройств. Дульный тормоз – массивная металлическая муфта с боковыми каналами – облегчает работу противооткатных устройств. Пороховые газы, выходящие вслед за снарядом из канала ствола, устремляются в боковые отверстия и уменьшается реактивная сила, действующая в направлении отката. Кроме того, в дульных тормозах реактивного типа возникают силы, действующие в направлении, обратном откату. Существуют тормоза и активного типа. В них пороховые откаты, встречая на своем пути плоские поверхности, расположенные перпендикулярно истекающим газам, толкают вперед ствол орудия и тормозят откат. В зависимости от калибра орудия дульные тормоза способны поглотить от 20 до 70 процентов энергии отката.

Если говорить о танковой пушке, то она имеет свои специфические особенности. У нее нет лафета и механизма горизонтальной наводки. На первый взгляд кажется, это упрощает ее создание. Фактически же – усложняет. Дело в том, что пушка своей качающейся частью устанавливается на цапфах в амбразуре башни, объем которой ограничен. К тому же и казенная часть орудия, и противооткатные устройства также должны быть спрятаны в башню. Кроме того, и вся энергия отката передается на башню, а через нее на шаровой погон, на котором вращается башня. Это, как известно, слабое место танка.

Здесь уместно сказать, что В. Г. Грабину при создании дивизионной пушки Ф-22 запретили устанавливать дульный тормоз. Это табу распространялось и на танковую Ф-32, что еще больше усложняло задачу. Кроме того, ГАУ, очевидно, считая затею В. Г. Грабина бесперспективной, даже не определило конкретно марку тяжелого танка, для которого пушка предназначалась. Не увенчалась успехом и попытка Грабина получить чертежи боевого отделения какого-либо танка по выбору ГАУ. Выручили опять-таки Р. Е. Соркин и его коллега из АБТУ военный инженер В. И. Горохов. Каким-то чудом им удалось раздобыть и доставить на завод легкий танк БТ-7 выпуска 1935 года. Габариты его боевого отделения были меньше, чем у тяжелого танка, но у грабинцев выбора не имелось. Они рассудили просто: если новая пушка впишется в легкую «бетушку», то в любой другой вкомпонуется наверняка.

В общем, предстояло 76-миллиметровую пушку вместить в габариты башни, где раньше находилась сорокапятка. Это была, пожалуй, самая трудная, самая сложная задача. Она требовала «сжать» все механизмы и агрегаты пушки как в поперечнике, так и по длине.

«Главная трудность заключалась в том,– пишет П. Ф. Муравьев,– что необходимо было обеспечить минимальный поперечный размер орудия и наименьшее расстояние от оси цапф до внутреннего контура гильзоуловителя. Кроме того, пушка должна быть абсолютно уравновешена относительно оси цапф. Надо было стремиться и к тому, чтобы до минимума уменьшить габариты башни и избежать выхода за ее пределы передней части люльки.

Расстояние от казенного среза до внутреннего контура гильзоуловителя определяет длину отката орудия, которая также должна быть как можно меньше. Это, в свою очередь, создавало дополнительную трудность в обеспечении нормальной работы полуавтоматики для открывания и закрывания клина затвора. Кое в чем проектирование было и облегчено: надо было создать лишь качающуюся часть и подъемный механизм. Верхним станком и лафетом должна служить башня танка».

При конструировании всегда так. Улучшаешь одно, ухудшаешь другое. То же самое случилось у пушкарей. Значительное сокращение габаритов пушки поставило под угрозу использование в ней полуавтоматического клинового затвора. Но какой-то выход всегда есть, только для поисков нужно время, а его иной раз не хватает.

Взялись за создание новой конструктивной схемы клинового затвора с полуавтоматикой копирного типа. Эту задачу вместе со своей группой успешно решил молодой конструктор Василий Сергеевич Иванов. В короткий срок и при высоком качестве был создан затвор, отличающийся от затвора дивизионной пушки простотой изготовления и обращения с ним. Конструкция вертикального клинового затвора легла в основу унифицированного затвора для многих последующих грабинских пушек.

У всякого орудия после выстрела затвор открывается и раскаленная гильза выбрасывается из казенной части наружу. Полевое орудие может производить не только десятки, но и сотни выстрелов, и выброшенные гильзы не станут помехой для работы расчета. За короткое время они остывают и могут быть отброшены в сторону.

Иное дело, когда пушка установлена в тесной танковой башне. Чтобы выброшенная гильза не мешала работе экипажа, не обжигала людей, она должна быть уловлена. Но как? С конструированием такого на первый взгляд простого механизма грабинцам пришлось немало повозиться. Понадобилось глубоко вникнуть в теорию кинематического движения, испытать около десятка различных вариантов гильзоуловителей.

Как видит читатель, создание танковой пушки потребовало от конструкторов немало изобретательности и упорства в достижении поставленной цели. А ведь параллельно шло создание и запуск в серийное производство пушки Ф-22 УСВ. Было трудно. Но на преодолении трудностей накапливался и опыт у сотрудников КБ.

О том, как коллектив КБ Грабина справился с трудной задачей, рассказывает тот же П. Муравьев.

«Через пять месяцев после получения задания рабочие чертежи новой пушки, получившие индекс Ф-32, были готовы. Характерная особенность проектирования этого орудия – углубленная технологическая проработка всех деталей и узлов. Если при выпуске рабочих чертежей дивизионной пушки Ф-22 дело ограничивалось только контролем двух-трех технологов, то все чертежи Ф-32 прорабатывались группами отдела главного технолога. В целях скорейшего изготовления опытного образца основные детали запустили в производство по эскизам, не дожидаясь, пока будет изготовлен весь комплект чертежей».

Когда эскизный проект Ф-32 был готов, артком ГАУ быстро рассмотрел его, утвердил и рекомендовал к изготовлению опытного образца.

Благодаря применению метода скоростного проектирования, который, правда, находился пока в стадии отработки, опытный образец Ф-32 был создан быстро. Все агрегаты пушки успешно прошли проверку на искусственном откате, предстояло испытать ее стрельбой.

Пушка отлично вписалась в танк БТ-7, который теперь стал обладать повышенной огневой мощью. Впервые орудие не выглядело второстепенным придатком боевой машины. Они составили одно целое.

Проверив работу всех механизмов, танк отправили на заводской полигон. Стрельба проводилась из различных положений: с места, коротких остановок, на ходу, и каждый раз по меняющимся целям – подвижным и неподвижным.

И здесь пушка выдержала испытание. Теперь ее путь – на войсковой полигон.

Идет колонна: впереди – автобус, за ним танк, а следом – грузовик. Утяжеление за счет новой пушки БТ-7 не сказалось на его скоростных характеристиках. Танк не отставал от автобуса, все время «висел на его хвосте». Один из служащих войскового полигона, которому приходилось встречаться с танками на фронтах гражданской войны, увидев боевую машину и осмотрев пушку, одобрительно сказал:

– Хорош танк. И пушка хороша, ничего не скажешь!

...Танк занял позицию на исходном рубеже. Орудие навели на цель. Заряжающий загнал снаряд в казенник ствола. Закраины гильзы сбили лапки выбрасывателей с кулачков клина, и он под действием сильной пружины, повернув кривошип, закрыл затвор.

Опасно находиться в башне, когда пушка еще не произвела ни одного выстрела. Как она себя поведет? А вдруг... Заряжающий присоединил шнур к спусковому механизму, вылез из башни и доложил:

– Орудие к стрельбе готово!

– В укрытие! – последовала команда председателя комиссии.

Все ждали выстрела. Для сотрудников КБ и завода минуты ожидания казались вечностью. Еще бы! Каждый из них переживал за свой агрегат: один – за полуавтомат затвора, другие – за противооткатные устройства, третьи – за механизмы горизонтальной и вертикальной наводки, а все вместе – за свое детище, первую танковую пушку.

Прозвучала команда «Огонь». Грянул выстрел. Было слышно, как зазвенела, ударившись о металлические части гильзоуловителя, экстрактированная гильза.

– Ура! Полуавтомат сработал! – вырвалось у молодого конструктора Иванова.

С разрешения руководителя испытаний конструкторы подошли к танку. Из люка поднимался сизый дымок. Ведущий конструктор П. Ф. Муравьев и слесарь-сборщик Д. И. Румянцев забрались в башню, осмотрели орудие. Указатель отказа стоял на черте с отметкой «нормальный». Ударный и выбрасывающий механизмы сработали, гильза лежала в мешке гильзоуловителя.

Последние десять выстрелов произвели на самом мощном, полном заряде. Никаких отклонений от нормы не было.

После всего этого танк отправили на завод, где пушку полностью разобрали и тщательно осмотрели каждый механизм. Результаты осмотра показали, что пушка находится в хорошем состоянии.

– Ну что же, Петр Федорович, готовьте танк с пушкой на войсковые испытания,– приказал Грабин ведущему конструктору.

Во время войсковых испытаний экзамен для пушки был посерьезнее: определяли кучность боя, скорострельность, загазованность боевого отделения с открытыми и закрытыми люками и многое другое. Общий объем испытаний состоял более чем из 500 выстрелов, из которых больше половины проводились усиленными зарядами с целью проверки живучести орудийного ствола.

Отзыв звучал один:

– Хорош танк с этой пушкой!

Понравился танк и боевому экипажу, а наводчик даже обижался, что военный инженер АБТУ Горохов часто заменял его и стрелял сам.

И вот железнодорожный состав с танком БТ-7 отправился на полигон заказчика. Вместе с танком поехала бригада КБ во главе с Муравьевым.

Опять определялась баллистика пушки, затем так называемой «возкой» – кучность ее боя, скорострельность, прочность, безотказность, время открытия огня, загазованность боевого отделения при стрельбе с открытыми и закрытыми люками и многое другое. В общем, производилось несколько сот выстрелов, из них больше половины – усиленными зарядами с той же целью – для проверки живучести ствола. Выстрелы производились с помощью длинного шнура из укрытия. Поэтому стрельба занимала много времени. Но это было необходимо, это – очень важный этап испытаний.

Пушка Ф-32 работала нормально, без отказов и задержек. Но в конце испытания выяснилось, что канал ее ствола сильно изношен. Почему? Пришли к выводу: нагрузка на пушку превысила все нормы. Полигон в своем заключении записал:

«Для окончательного решения о пригодности 76-миллиметровой танковой пушки Ф-32 заводу-изготовителю подать на полигон испытаний новую трубу (ствол)».

А после дополнительной проверки пушки уже с новым стволом полигон дал ей высокую оценку и рекомендовал для принятия на вооружение. В начале 1939 года ее запустили в производство.

Вместе с грабинским КБ успеху радовались Соркин и Горохов. Сразу же после окончания испытаний Горохов начал добиваться в АБТУ, чтобы танки вооружались пушками Ф-32. Для пушек Кировского завода Л-11 было назначено дополнительное испытание. Оно подтвердило, недостаток противооткатных устройств в них, кстати, многократно подтвержденный расчетами. Хотя кое-кто выдавал это за случайность и упущения производственного характера.

На этих испытаниях произошло то, что предвидел В. Г. Грабин. Когда после напряженной стрельбы с большим углом возвышения пушке Л-11 придали угол склонения, облили накатник для охлаждения водой и произвели еще один выстрел, ствол остался на откате. Орудие вышло из строя. Пушку забраковали. Это вскоре привело к значительным событиям в КБ.

...Дорога пушке Ф-32 в танк КВ была открыта. Орудие приняли на вооружение, поставили на серийное производство на Кировском заводе в Ленинграде. Тщательно отработанная конструкция пушки и техническая документация на нее позволили избежать частых выездов на завод конструкторов КБ.

Казалось бы, все обстояло хорошо и грабинцы должны быть довольны результатами своей работы: КБ приобрело новую специальность «танковых пушкарей», их «первый блин» испекся удачно. Но... Самодовольство не в характере Грабина и его сотрудников. На КВ, развивающем скорость до 35 километров в час, с мощной броневой защитой 75 миллиметров (по этим двум показателям он превосходил все существующие танки мира) пушка Ф-32 не «смотрелась». Красивая конструктивная схема, выгодно отличавшая КВ от тяжелых танков капиталистических стран, никак не дополнялась огневой мощью, даже с новой грабинской пушкой.

К осени 1939 года, когда уже были известны уроки боев в Испании, на озере Хасан, у реки Халхин-Гол, когда вермахт маршировал по дорогам Польши, Грабину и его сотрудникам стало ясно, что сегодняшняя недооценка артиллерийского вооружения вообще и танкового в частности завтра обернется напрасными жертвами. Партийный и гражданский долг, обязанности конструктора оборонной техники заставляли их с ответственностью видеть это завтра, предугадывать развитие танковой техники вероятного противника и уже сегодня предусмотреть средства борьбы с ними.

Василий Гаврилович не мог успокоиться на том, что его пушка Ф-32, созданная для танка КВ, выдержала конкуренцию с пушкой Л-11 ленинградского Кировского завода и уже находится на пути в армию.

У читателя не должно сложиться впечатления, что все помыслы конструкторов, равно как и самого Грабина, были направлены на то, чтобы выиграть соревнование с кировцами. Это не так. Они стремились к одному – дать Красной Армии современную, мощную, надежную танковую пушку, отвечающую развитию танковых войск. Предгрозовая атмосфера, сгущавшаяся над миром, в те времена стала частью личной жизни каждого советского человека, особенно – работника оборонной промышленности. Хроника международных событий обсуждалась и принималась к сердцу в трудовых коллективах зачастую ближе, чем неурядицы в быту или на производстве.

Это особенно относилось к В. Г. Грабину и его товарищам. Василий Гаврилович писал в Генштаб РККА рапорты и одновременно предпринимал практические шаги, чтобы вооружить танк КВ как минимум 85-миллиметровой пушкой, а в перспективе предусматривал переход на калибр 107-миллиметровой. Не дожидаясь решений по рапортам, он развернул широкие проектные работы в этом направлении с тем, чтобы как только пушки понадобятся... Понадобятся – не то слово. Он считал, что они уже нужны были для танка КВ сегодня, сейчас. Поэтому правильнее сказать так: как только кое до кого «дойдет», что на танк надо ставить более мощные огневые средства, у пушкарей они уже будут готовы.

Но в связи с возникшей необходимостью создания пушки для танка Т-34 проектирование 85– и 107-миллиметровых пушек для КВ было приостановлено. А жаль. Пройдет почти полтора года, и необходимость в них возникнет остро. Только время будет упущено. Но об этом речь впереди.

Удачно выполненная работа по конструированию пушки Ф-32 для тяжелого танка КВ-1 вселила уверенность в коллектив, возглавляемый В. Г. Грабиным. Стало известно, что пушка нужна для танка Т-34. Не дожидаясь заказа и тактико-технических требований на нее, КБ приступило к ее конструированию. Основные параметры были: калибр – 76 миллиметров, начальная скорость снаряда – 680 метров в секунду, масса снаряда – 6,23 килограмма, длина ствола – 40 калибров.

Схема орудия, компоновка качающейся части остались такими же, как у пушки Ф-32. Точно так же располагались в ней механизмы. После подготовки эскизного проекта П. Муравьев и Б. Ласман поехали в Харьков к создателям танка Т-34. Там пушкарей. познакомили с чертежами танка, а артиллеристы показали чертежи пушки.

Конструкция пушки понравилась танкистам, а ее конструкторы были в восторге от нового танка, в нем удачно сочетались такие боевые качества, как мощь огня, броневая защита и подвижность. Вместе с конструкторами-танкистами Муравьев и Ласман несколько дней трудились над чертежами установки пушки в танк.

При изготовлении технической документации и самой пушки Ф-34 на артиллерийском заводе впервые был применен метод скоростного проектирования и запуска в производство новых образцов орудий, который успешно использовался в дальнейшем.

Надо отметить, что метод скоростного проектирования вскоре был распространен и на другие области машиностроения, в том числе и на танкостроение.

В чем состояла сущность этого метода? Коротко это можно выразить следующей формулой: в новой конструкции минимум новых оригинальных узлов и деталей и максимум заимствованных, унифицированных, от предшествующих разработок, уже отработанных и находящихся в серийном производстве. Такой подход намного ускорял не только проектно-конструкторские разработки, но и постановку нового изделия на выпуск.

Сошлюсь вновь на воспоминания одного из конструкторов, чтобы проиллюстрировать эффективность этого метода.

«К тому времени,– пишет П. Муравьев,– в конструкторском бюро были созданы рациональные схемы пушек различного назначения – дивизионных, противотанковых, танковых. Для семьи танковых пушек такой рациональной базовой схемой являлась схема нашей первой пушки Ф-32. И в Ф-34 было уже более 30 процентов унифицированных деталей, заимствованных из предыдущих конструкций».

Что это давало? Впрочем, вопрос поставлен мною неверно. Широкая унификация узлов и деталей с предшественниками всегда давала, дает и будет давать очень многое. Вдумаемся в цифру 30 процентов: это на 30 процентов меньше конструкторов для разработки объекта, на 30 процентов меньше затрат времени, бумаги, копировщиков и т. д. Это только выигрыш при проектно-конструкторских разработках. А на производстве? Это 30 процентов уже технологически отработанных узлов и деталей, это уже детали и узлы, имеющие технологическую оснастку на их изготовление: приспособления, инструмент, штампы, модели и т. д. В. Г. Грабин всегда гордился тем, что этот метод родился у них в КБ и в войну они довели его до совершенства. В новых конструкциях будет уже 70 процентов унифицированных узлов и деталей и только 30 – новых, оригинальных.

Благодаря применению скоростного метода прошло всего 8 месяцев с начала проектирования, а из ворот завода уже вышла первая пушка серийного производства. Правительство высоко оценило самоотверженный труд коллектива завода: многие конструкторы, технологи и производственники были награждены орденами и медалями.

Пушка Ф-34 была настолько удачна, что вскоре завод получил задание переработать ее для установки в тяжелый танк КВ-1. Только месяц понадобился группе под руководством ведущего конструктора И. Лепендина для того, чтобы переработать чертежи и создать новую пушку ЗИС-5. Правда, не один месяц прошел, пока Котин принял решение поставить пушку ЗИС-5 в тяжелый танк КВ-1. В то же время Морозов тут же «втиснул» Ф-34 в танк Т-34. И опыт Великой Отечественной войны показал, что она выполнила свою задачу и наряду с другими отличными боевыми качествами танка прославила его. Вот что писал о ней бывший в то время наркомом вооружения Б. Л. Ванников:

«Классической для того времени была 76-мм пушка, созданная Героем Социалистического Труда конструктором В. Г. Грабиным. Немцы, отдавая ей должное, считали эту пушку образцом для артиллерийских систем такого калибра. В танковом варианте она пробивала броню немецко-фашистских танков на значительно больших дистанциях, нежели могли сделать их пушки в отношении наших танков. Конечно, это превосходство достигалось также за счет более мощной брони советского танка Т-34. Но, во-первых, последнее обстоятельство стало возможным в значительной мере благодаря сравнительно малым габаритам и весу установленной на этом танке 76-мм пушки. Во-вторых, сама она обладала лучшими техническими и тактическими качествами. Все это, вместе взятое, и позволило нашей оборонной промышленности создать грозную боевую машину, которая значительно превзошла немецко-фашистскую технику по броневой защите и меткости стрельбы на больших дистанциях».

Черные тучи с Запада

Ну а что же создали в тот период те на Западе, которые рядились учить Грабина азам конструирования артсистем? Прежде всего надо сказать, что они смотрели на наши танки свысока. Тем более их пренебрежительное отношение к советской военной технике усилилось с приходом к власти гитлеровцев с их теорией превосходства арийской расы над славянской. Так было вплоть до разбойничьего нападения фашистской Германии на нашу страну.

2 февраля 1941 года, в самый разгар подготовки к вероломному броску через наши границы, о превосходстве своих танков над нашими писал в своем дневнике и начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Франц Гальдер. Правда, тут же оговаривался: «Тем не менее не исключены неожиданности». И он не ошибся. Они будут, эти неожиданности, приведут его к изумлению и унынию.

До порабощения народов Европы немецкие войска имели на вооружении легкие и средние танки, вооруженные пулеметами и 20-, 37– и 75-миллиметровыми пушками. Танки, вооруженные 37– и 75-миллиметровыми пушками, имели короткие стволы, с низкой начальной скоростью и слабой пробивной способностью, то есть они были способны бороться с танками, имевшими противопульную защиту.

Немецкий генералитет и конструкторы недооценили не только советское, но и французское и английское бронетанковое вооружение. После боевых действий на Западе гитлеровцы, встретившись с английскими танками «матильда», имевшими бронирование 70 – 80 миллиметров, и «валентайн», несшими броню толщиной 30 – 65 миллиметров, пришли к выводу, что их 37– и 75-миллиметровые пушки слабы.

Гудериан в своих «Воспоминаниях солдата» пишет, что после кампании во Франции Гитлер убедился в необходимости увеличить огневую мощь немецких танков и потребовал, чтобы 37-миллиметровая пушка на танке Т– III

была заменена на длинноствольную 50-миллиметровую пушку Л-60 с высокой начальной скоростью снаряда. Но указания фюрера были самовольно изменены управлением вооружений сухопутных войск, и на Т– III была установлена короткоствольная 50-миллиметровая пушка с низкой начальной скоростью снаряда. Этот факт «довел фюрера до бешенства, и он так и не простил этого самоуправства руководителям управления». Раздражение Гитлера можно оправдать, пишет Гудериан, потому что случай неповиновения сказался в конечном счете на исходе войны.

Конечно, это не было главным в исходе войны, но не будем пока спорить с генералом.

Немецкие конструкторы работали над усилением пробивной силы своих танковых пушек не только по пути увеличения их калибра и длины ствола, но и пытались увеличить бронепробиваемость иным образом.

23 сентября 1940 года, после испытаний пушки на полигоне управления вооружений сухопутных войск в Куммерсдорфе близ Берлина, Гальдер записал в своем дневнике:

«Предложено разработать проекты:

...б) для танковых пушек – таких же стволов (имеются в виду 75– и 105-миллиметровые с начальной скоростью 500 метров в секунду.– Д. И.) и, кроме того, стволов небольшого калибра с коническим дулом».

Снова заблуждение, которое приведет впоследствии к полнейшему разочарованию.

5 декабря 1940 года Гальдер опять зафиксировал:

«Русские уступают нам в вооружении в той же мере, что и французы. Русские располагают небольшим количеством современных полевых артиллерийских батарей. Все остальное – модернизированная старая материальная часть; наш танк Т– III с 50-мм пушкой (весной их будет 1500 штук), как нам представляется, явно превосходит русский танк. Основная масса русских танков имеет плохую броню».

Входя в раж, генерал пошел в своих рассуждениях дальше: «Русский человек – неполноценен».

Немецкий генералитет, одурманенный Гитлером и геббельсовской пропагандой, недооценивал советского человека, а вместе с ним – и специалистов, и думать даже не смел о том, что советские люди могут создать танки лучше немецких, и ведать не ведал, что делается в конструкторских бюро А. А. Морозова, Ж. Я. Котина, Т. П. Чупахина, В. Г. Грабина, Ф. Ф. Петрова.

23 декабря 1940 года генерал-бухгалтер Гальдер (так его называл Геринг) опять записал в своей толстенной книге:

«Скудные данные о русских танках: уступают нашим танкам в толщине брони и скорости. Максимальное бронирование – 30 миллиметров, 45-миллиметровая пушка (Эрхарда) пробивает наши танки с дистанции 300 м. Предельная дальность прямого выстрела – 500 метров. На дистанции 800 метров – безопасна. Оптические приборы – очень плохие: мутные стекла, малый угол зрения. Механизм управления – неважный».

Но гитлеровское командование перед войной располагало сведениями об устаревших советских танках, уже снимавшихся с вооружения. Оно совершенно не располагало сведениями о танках Т-34 и КВ, уже начавших поступать в войска и превосходивших немецкие.

Конструкторы фашистской Германии, установив на танк Т– III 50-миллиметровую пушку с низкой начальной скоростью, быстро убедились в ее малой эффективности в борьбе с бронированными целями. Гнев Гитлера заставил их искать пути повышения пробивной способности танковых орудий путем увеличения мощности бронебойного снаряда. В 1940 году была разработана бронебойная граната. К марту 1941 года на каждый танк, вооруженный 50-миллиметровой танковой пушкой, было изготовлено 15 процентов этих гранат.

28 марта 1941 года генерал-инспектор артиллерии в отставке Лееб из управления вооружений сухопутных войск доложил Гальдеру, что конические стволы к танковым и противотанковым орудиям уже начали изготавливать. 14 мая 1941 года состоялась еще одна встреча отставного генерала с Гальдером, во время которой Лееб доложил, что испытания стволов переменного калибра (37, 27, 50 миллиметров) показали их высокую эффективность и пробивную способность и это достигнуто благодаря высокой начальной скорости полета снаряда – 1400 метров в секунду.

Тут нужны пояснения. В Германии для повышения пробивной способности снарядов танковых и противотанковых пушек калибра 37 и 50 миллиметров решили установить стволы с переменным калибром канала ствола.

Например, 37-миллиметровая пушка имела начальный калибр 37 миллиметров, который к дульному срезу уменьшался до 27 миллиметров. При этом сердечник снаряда изготавливался из прочной стали с добавкой вольфрама, чтобы выдержать возможно большие поперечные нагрузки. Но воплотить эту техническую находку так и не удалось. Был острый дефицит вольфрама.

В самых первых боях после вероломного броска танковых колонн Клейста, Гота, Гудериана и Геппнера через границу СССР оправдалось предвидение начальника генерального штаба сухопутных войск генерала Гальдера, писавшего в своем дневнике о возможных «неожиданностях».

Уже на третий день войны в генштаб стали поступать тревожные сведения из групп армий. В донесениях от 24 июня 1941 года штабы групп армий «Юг» и «Север» доложили, что на фронте появился русский тяжелый танк нового типа, который, видимо, имеет орудие калибра 80 миллиметров (согласно донесению штаба группы армий «Север» – даже 150 миллиметров). «Что, впрочем, маловероятно»,– сделал примечание Гальдер.

Но маловероятного здесь ничего не было. Немецкие танкисты встретились с советскими тяжелыми танками КВ-1 и КВ-2.

25 июня начальник штаба группы армий «Центр» Тресков в телефонном разговоре с Гальдером сообщил, что в районе Белостока его части вновь встретились с советскими тяжелыми танками, и Гальдер сделал запись в дневнике:

«Получены некоторые данные о новом типе русского тяжелого танка: вес – 52 тонны, лобовая броня 37 см (?), бортовая броня – 8 см. Вооружение: 152-мм пушка и три пулемета. Экипаж – 5 человек. Скорость движения – 30 км/час. Радиус действий – 100 км. Бронепробиваемость: 50-мм противотанковая пушка пробивает броню только под орудийной башней. 88-мм зенитная пушка, видимо, пробивает также бортовую броню (точно еще не известно). Получены сведения о появлении еще одного нового танка, вооруженного 75-мм пушкой и тремя пулеметами».

Все было верно в донесениях немецких штабов, за исключением некоторых тактико-технических данных советских танков. Выпущенный накануне нападения фашистской Германии на СССР КВ-1 имел массу 52,0 тонны, экипаж состоял из 5 человек, лобовая броня была , 75/30 миллиметров, бортовая и кормовая броня 75 миллиметров, башня – 95 миллиметров; вооружение: одна 76-миллиметровая пушка Ф-32 конструкции В. Г. Грабина и 3 пулемета. Некоторое количество танков КВ-2 были вооружены 152-миллиметровой гаубицей. Запас хода составлял от 180 до 250 километров. Мощность дизеля В-2К равнялась 600 лошадиным силам и позволяла танку развивать скорость движения в зависимости от качества дорог до 35 километров в час.

Говоря «о появлении еще одного нового танка, вооруженного 75-мм пушкой и тремя пулеметами», Гальдер имел в виду наш средний танк Т-34, масса которого составляла 28,5 тонны. Экипаж состоял из четырех человек. Вооружение: одна 76-миллиметровая пушка Ф-34 конструкции В. Г. Грабина и два пулемета. Броня: лоб корпуса – 52/45, борт – 45, башня – 52 миллиметра. Мощность дизеля В-2 – 500 лошадиных сил, скорость движения в зависимости от качества дорог – до 55 километров в час, запас хода – от 200 до 300 километров.

Оба типа советских танков по боевым качествам значительно превосходили соответствующие образцы немецких танков.

Гитлеровские генералы в своих донесениях еще сетовали на дороги, которые плохи и не могут быть использованы для переброски танков.

Но по этим дорогам, хоть и прикрывая отступающие наши части, советские танки Т-34 и КВ двигались. Для них даже бездорожье не было помехой, потому что их двигали мощные дизель-моторы, созданные советскими конструкторами, и они имели меньшее удельное давление гусениц на грунт. После первых же встреч с нашими Т-34 и КВ немецкие танки, испробовав на своей бронированной шкуре снаряды 76-миллиметровых пушек, трусливо поворачивали назад.

Не прояви наши конструкторы настойчивость в создании мощных танковых дизелей и пушек, возможно, не было бы танков Т-34 и КВ, появление которых на поле боя явилось для немцев неожиданностью.

Прошу у читателя извинения, но приведу еще свидетельство гитлеровского генерала Б. Мюллера-Гиллебранда о том впечатлении, которое произвели наши новые данки на немецкие войска.

«На вооружение Красной Армии к началу кампании поступил новый танк Т-34, которому немецкие сухопутные силы не смогли противопоставить ни равноценного танка, ни соответствующего оборонительного средства. Появление танка Т-34 было неприятной неожиданностью, поскольку он благодаря своей скорости, высокой проходимости, усиленной бронезащите, вооружению и главным образом наличию удлиненной 76-мм пушки, обладающей повышенной меткостью стрельбы и пробивной способностью снарядов на большой, до сих пор не достигаемой дистанции, представлял собой совершенно новый тип танкового оружия».

Это лучшая аттестация советским конструкторам танка, сочетавшего в себе счастливое триединство: мощное вооружение, надежную бронезащиту и высокую подвижность и проходимость. Этим качествам танк обязан прежде всего советскому дизелю В-2, созданному в КБ Т. П. Чупахина и пушке Ф-34, созданной под руководством В. Г. Грабина.

Мощная броневая защита танков Т-34 и КВ обеспечивала им живучесть. Снаряды немецкой 37-миллиметровой танковой пушки почти не оказывали на них поражающего действия. Вводимые в это время на вооружение немецких войск 50-миллиметровые танковые и противотанковые пушки были также недостаточно эффективным средством.

Сразу же после первого донесения о появлении в боях нового типа советского танка на фронт немедленно вылетела специальная комиссия управления вооружений фашистских сухопутных войск. На основе доклада этой комиссии уже 25 июля 1941 года был выдан заказ фирме «Рейнметалл» на создание длинноствольной пушки калибра не менее 75-миллиметров для перевооружения всех танков. Но это удалось сделать только к апрелю 1942 года на танках Т– IV, а на танк Т– III к январю 1942 года удалось установить 50-миллиметровую пушку. И лишь на часть танков Т– III гитлеровские конструкторы установили 75-миллиметровую пушку.

А бронетанковые войска Красной Армии получали боевые машины Т-34 и КВ во все возраставшем количестве.

Но вернемся еще раз в прошлое. Тяжелый танк КВ («Клим Ворошилов») был создан раньше тридцатьчетверки. Поэтому, придерживаясь последовательности принятия его на вооружение, и поведем о нем речь.

Ее величество броня

1936 год. Именно тогда состоялась закладка фундамента для будущих знаменитых танков Т-34, КВ и ИС. К тому времени ценой огромных усилий большого коллектива удалось создать опытные образцы танкового дизеля В-2, которые экспериментально были проверены на танках. Нет, это еще не были серийные дизели, читатель об этом уже знает... Они появятся только через два года.

В 1936 году было принято на вооружение Красной Армии первое орудие, созданное молодым конструкторским коллективом Грабина,– 76-миллиметровая дивизионная пушка Ф-22, положившая начало множеству артиллерийских систем, в том числе и для КВ и Т-34, – Ф-32, Ф-34, ЗИС-5 и других.

В 1936 году... Впрочем, об этом теперь подробнее.

Что такое танк?

Артиллеристы в тот период обычно отвечали, что это прежде всего пушка. Без нее – это повозка. И пушку не ставят на танк, ее одевают броней и гусеницами, вокруг нее формируют танк!

Такой ответ у танкистов вызывал негодование. У них было иное мнение. Но и те, и другие сходились на том, что нужна еще броня, хорошая броня.

А теперь познакомимся с содержанием одной газетной публикации.

«...Двое, стоя у окна, в которое вливались сумерки, удрученно молчали. Затем один произнес:

– Потом я полюбил корабли. Эти быстрые стальные крепости, казалось мне, должны хорошо оборонять нашу мягкую русскую землю, и она останется навеки нетронутой и цельной...

– Одних кораблей мало,– сказал второй.– Нужны еще танки, авиация, артиллерия...

– Мало,– согласился первый.– Я понимаю, что корабль– это еще не все. Но понимаю и другое – нам нужна броня, какой не имеют наши враги. В эту броню мы оденем корабли и танки, и даже самолеты. Мы обрядим в нее все военные машины. Это металл по стойкости, прочности, благодаря своему особому и естественному строению, должен быть почти идеальным. Броня – это мускулы войны!..

– Сами не справимся. Надо доложить в ЦК партии...

– Конечно,– ответил второй. Он подошел к столу, включил настольную лампу, удобно уселся, пододвинул стопку бумаги и взял ручку с пером. Неторопливо макнул перо в чернильницу, и на лист бумаги легла первая строчка адреса: «Секретарю Центрального Комитета ВКП(б)...»

Когда я внимательно читал то, что донес до нас пожелтевший газетный лист, то не мог отрешиться от мысли: какой же был накал страстей, кипевших когда-то! Немногим более полвека назад, а точнее, 26 февраля 1936 года «Ленинградская правда» выступила в защиту инженеров Попова и Завьялова, уволенных с работы руководством Ижорского завода. Газета рассказывала, как возник конфликт между молодыми специалистами по танковой броне и дирекцией завода. В частности в ней говорилось:

«Молодые инженеры-коммунисты Завьялов и Попов пользуются на Ижорском заводе широкой известностью. Директор Белов не жалел ни хвалебных приказов, ни восторженных статей, ни щедрых наград для того, чтобы подчеркнуть их крупные заслуги.

Руководимая тов. Завьяловым, располагающая крепко сколоченным коллективом в двадцать молодых инженеров-энтузиастов лаборатория проделала сложные исследования по специальным сталям, которые в корне изменили всю технологию производства».

Стоп! О каких сталях идет речь? Поясню словами самого Завьялова, сказанными в беседе со мной.

– Да как вам ответить? Это новая физиология металла. А еще конкретнее – это способ производства броневого сверхпрочного металла. Он нужен, чтобы нас никто не одолел, а мы бы сокрушили врага. Требовалось создать новый металл: твердый и вязкий, упругий и жесткий, чуткий и вечный, возрождающий сам себя против усилия его разрушить...

Теперь продолжим цитирование: «Заслуги нашей лаборатории, хвалился директор завода Белов, исключительно велики. Она превратилась, по существу, во всесоюзный центр научно-исследовательской работы по броне».

Второй заковыченный абзац также взят из той самой статьи, опубликованной 26 февраля 1936 года в «Ленинградской правде», и называлась она «Самокритика по-ижорски».

Что же случилось? Почему два молодых инженера решили обратиться в ЦК ВКП(б)? Был конфликт. В статье «Самокритика по-ижорски» он излагается так:

«Но несколько месяцев назад руководители Ижорского завода товарищи Белов и Шестопалов круто изменили свое мнение об этих молодых инженерах.

– Завьялов и Попов – дрянные работники,– заявляет т. Белов.

– Да и вся лаборатория ничего не стоит, она не принесла заводу сколько-нибудь значительной пользы,– вторит ему Шестопалов».

Как видите, недавно восхваляемые инженеры оказались до того негодными, что их пришлось снять с работы в лаборатории, а потом и совсем уволить с завода.

Газета сообщала, что вся вина Завьялова и Попова заключалась в том, что они написали в вышестоящие организации письмо, где высказали свое мнение о ряде серьезных недостатков в работе завода. «Они осмелились подвергнуть критике персону самого технического директора товарища Шестопалова и указать, что при улучшении технического руководства можно поднять качество продукции. Больше того, они рискнули даже внести конкретное предложение, направленное на улучшение качества».

На заводе «наглое» заявление Попова и Завьялова вызвало бурю негодования.

– Эти два щелкопера сеют недоверие к продукции завода. Если о нем узнают в войсках, то это подорвет авторитет наших танков, более того, подорвет моральный дух армии,– кипятился директор завода.

В день появления статьи ни дирекция, ни уволенные не могли представить, что их судьбы будут решаться Политбюро Центрального Комитета ВКП(б). Такое огромное значение имело письмо инженеров Попова и Завьялова, заявивших, что броневая защита наших танков Т-26 и БТ-7 недостаточно прочна.

М. Н. Попов (потом, в годы войны, когда 11 сентября 1941 года будет создан наркомат танковой промышленности СССР, он станет заместителем народного комиссара) и А. С. Завьялов (о его будущем – чуть ниже) стояли в кабинете в Кремле и докладывали членам Политбюро о тревожных фактах, заставивших их обратиться в ЦК.

– К сожалению, сварные корпуса танков дают при испытаниях трещины по швам. А вместо того, чтобы совершенствовать технологию, на заводе, к великой радости других предприятий... сократили десятки квалифицированных сварщиков и вернулись к устаревшей клепке.

– Весь мир делает клепаными корпуса танков. Да что танки!.. Все корабли клепаные...– возражал находившийся тут же директор.

– Корпус – это основа всей машины, ее рабочее тело и скелет,– доказывал Попов.– У корпуса танка – этой коробки из броневых листов и броневых деталей – есть и менее эффективная, незаметная, но очень важная работа. Прежде всего корпус должен быть жестким и прочным, чтобы обеспечить ударную силу танка и его высокую скорость движения по пересеченной местности. Ведь танком разбивают стены, валят деревья, давят повозки, автомашины и даже таранят вражеские танки...

Мы, судостроители, знаем, например, что при спуске со стапеля корабль начинает медленно двигаться к воде. Зрелище, захватывающее непосвященных, совсем не идиллическое для специалистов. В тот момент, когда корпус корабля уже не весь на стапеле и еще не весь на воде, на него действует большой изгибающий момент. Средняя часть фактически без опоры. И здесь создается такое напряжение, которое бывает при очень сильном шторме.

Танковый корпус, подразделяющийся на борт, нос, корму, подбашенную коробку, днище, крышу, постоянно испытывает не меньшее напряжение. Во-первых, корпус воспринимает все нагрузки, связанные со стрельбой, с преодолением внешних препятствий, с ударами снарядов. Во-вторых, в нем находятся моторное и боевое отделения, а также и вся трансмиссия, то есть система, преобразующая энергию двигателя в движение катков. Клепаный корпус – это тысячи отверстий и заклепок. Это столько же местных напряжений!

Внимательно слушали члены Политбюро молодых инженеров-ижорцев, подкреплявших каждое свое слово убедительными аргументами. Нет, не клеветали они на советские танки. Напротив, стремились к тому, чтобы дать армии действительно грозные боевые машины.

Дважды лауреат Государственной премии СССР, кавалер шести орденов, доктор технических наук, профессор Андрей Сергеевич Завьялов отлично помнит все подробности того шестичасового заседания в Кремле, на котором ему довелось присутствовать и выступать.

Попов и Завьялов вернулись на завод, руководство которого вскоре сменилось. Пошла борьба за сварной танк. Ижорский завод по-прежнему занимал ведущее место в работах по созданию советской брони.

Заводской лабораторией, которая этим занималась, руководил Завьялов. Сын ткача, рано осиротевший, бывший беспризорник, поднятый и воспитанный Страной Советов, он теперь словно отдавал ей долг, работая на переднем крае, каким было создание танковой брони.

Два события связаны у Завьялова с одним и тем же годом. В 1930-м он вступил в партию большевиков и окончил Ленинградский горный институт. А через год, направленный приказом народного комиссара тяжелой промышленности СССР Г. К. Орджоникидзе на Ижорский завод, он стоял перед директором завода, который рассматривал его с явным недоверием:

– Значит, тебя Серго прислал? Броней будешь заниматься? А лет тебе двадцать шесть? Ну-ну, давай, давай. Поглядим...

Это потом спор между ними стал предметом обсуждения на Политбюро...

«Ее величество броня»,– говорили в ту пору металлурги, ибо прочность брони была вершиной мастерства, свидетельством зрелости специалистов и отрасли в целом. Поистине «ее величество»! Еще в 1573 году на Руси был создан Бронный приказ, ведавший средствами защиты ратных людей от пуль... Вели свой счет столетия. Броня оседлала орудийные стволы, прикрыв расчеты, одела палубы и борта боевых кораблей. По полям сражений поползли танки. С их появлением начался золотой век броневиков – специалистов по изготовлению этой сложнейшей стали.

Ижорцы имели давние традиции по прокатке брони. До 60-х годов прошлого столетия корабельная броня всюду за границей ковалась молотом. В 1856 году мастер Златоустовских заводов на Урале Василий Степанович Пятов впервые в мире осуществил прокатку броневых листов между валками на специальном стане. В то время способ Пятова, казалось, выходил за рамки технических возможностей изготовления толстой корабельной брони. В частности, для проката броневых плит толщиной несколько дюймов (один дюйм – 25,4 миллиметра.—Д. И.)требовались прокатные станы с огромным маховиком —диаметром несколько метров. Пятов отлил шестиметровый маховик ииспытал его при прокатке четырехдюймовых стальных плит. Результат испытаний оказался вполне удовлетворительным.

В июне 1859 года Пятов послал подробное описание своего метода в Морское министерство. С этого момента и начались мытарства Пятова. Морской комитет рассмотрел его предложение и вынес свое решение:

«...что касается предложения г. Пятова, т. е. производить выделку толстого листового железа, именно в 4,5 дюйма толщины, плющильными катками без посредства парового молота, который, как известно, при означенном производстве принят везде за границей, как то: во Франции, Англии и других странах, комитет считает это новизной, не доказанной опытами, и, не имея данных, по которым можно было бы сделать положительное заключение о возможности подобного производства, предложил пригласить к участию в этом деле специалистов и через посредство агентов морского ведомства за границей узнать предварительно мнение разных заводчиков».

Почему за границей? От Петра Первого это идет. Но тогда в России лапотной еще не было своих Ломоносовых и царь-новатор посылал молодежь учиться за границу. С тех пор, хотя своих ученых мужей и талантов стало предостаточно, оглядка на заграницу осталась.

Так вот, мнение по поводу изобретения Пятова запросили. Все признали, что метод новый, но трудно осуществимый, главным образом из-за огромных размеров маховика, который необходимо установить на прокатном стане. И морской комитет решил «оставить дело без последствия».

Пятов обратился к генерал-адмиралу великому князю Николаю Константиновичу, ведавшему тогда постройкой русского военно-морского флота. «Скоро я отправлюсь за границу,– сказал великий князь,– и постараюсь на заводе, где заказана броня для русского флота, проверить выводы, на которые ты указываешь в своей записке».

За границей великий князь беседовал с английским заводчиком Брауном. Браун сделал вид, что относится к предложению Пятова отрицательно. Однако прошел только год, и на заводе Брауна в Шеффилде стала изготавливаться... катаная броня. В Россию она попала уже как «английская новинка», и с 1863 года на Ижорском заводе начали катать броню по способу Пятова, назвав его способом Брауна.

Так беззастенчиво было украдено одно из выдающихся русских изобретений. Впрочем, почему украдено? Просто отдано, подарено из-за невежества и укоренившегося вожделенного взгляда на Запад.

Поскольку металлургия броневой стали выходит за рамки повести, приведу лишь хронологию ее совершенствования.

В 1859 году Пятов предложил способ цементации броневых плит, то есть насыщения тонкого поверхностного слоя плит углеродом для увеличения его твердости при сохранении вязкости тыльной стороны. Предложенный Пятовым способ в основном совпадает с современными способами цементации брони.

С 1876 года начали изготавливать броню из высоколегированной стали. По сравнению с мягкой броней ее снарядостойкость была выше примерно на 30 процентов. Однако большое содержание углерода делало ее хрупкой: она растрескивалась при попадании снаряда.

В 1877 году была изобретена двухслойная углеродистая броня: наружный стальной лист, составляющий примерно одну треть всей толщины брони, опирался на мягкий стальной лист – «подушку». Чугунные снаряды, применявшиеся в то время для обстрела брони, раскалывались, не нанося ей повреждений. Но когда изобрели стальной снаряд, двухслойная броня уже не могла противостоять ему.

С 1891 года начали применять броню, содержащую 7 процентов никеля. Однородная (однослойная) никелевая броня не разрушалась при обстреле стальными снарядами.

...Когда молодая советская промышленность приступила к танкостроению, металлургам пришлось начинать почти с нуля, если не считать хрестоматийных истин, почерпнутых в учебниках и в силу своей хрестоматийности дававших не слишком много. Один из крупнейших русских специалистов по броне, занимавшийся ею еще до Октября,– главный металлург Ижорского завода Анатолий Николаевич Фарфурин, чье имя с великим уважением произносят и сейчас, безнадежно больной, парализованный человек (на завод его привозили, в цех приносили на руках), успел оставить рукопись «Броневое производство», в которой научно обосновал технологию изготовления брони. Но в эту технологию приходилось вносить поправки. Ведь Фарфурин занимался в основном корабельной броней и умер он как раз в тот год, когда на Ижорском заводе разворачивались работы по изготовлению брони для танков.

Производство брони покрывала глубокая тайна. Страны, умевшие ее делать, хранили за семью замками ее химические составы, технологию... Были секреты истинные, были и надуманные. Считалось, например, что качество брони будет тем выше, чем ниже температура металла в конце прокатного стана. Чтобы достигнуть этого, ломали головы и... валки, летевшие от охлаждающейся, быстро теряющей пластичность стали.

Когда в предыдущих главах рассказывалось о создании дизеля и часто упоминались фамилии Трашутина, Чупахина, Поддубного, а о создании пушек – Грабина, Муравьева, не следует считать, что сделали все они одни. И этот рассказ не только о Завьялове и Попове. Создание мотора, орудия, брони – подобного рода задачи не решаются в одиночку. Можно назвать еще много фамилий, но и они не дадут полного представления о широком круге специалистов, занимавшихся дизелем, танковой пушкой и танковой броней, о масштабе работ.

Десятки первопроходцев должны были не просто одеть броней советские танки, но и перевести ее производство на научную основу. И в первую очередь этим занимался молодой инженер И. Ф. Тевосян, в ту пору стоявший во главе объединения «Спецсталь». В конце 1936 года Тевосян был переведен в наркомат оборонной промышленности. Тогда же, в декабре 1936 года, его послали в Германию и Чехословакию. Цель командировки: познакомиться с производством танковой и судовой брони в этих странах.

По возвращении на Родину Тевосян, уже в качестве первого заместителя народного комиссара оборонной промышленности по делам судостроения, вплотную занялся проблемами судостроения. А вскоре после XVIII съезда партии он стал наркомом судостроительной промышленности. Теперь он был частым гостем на Ижоре и в лаборатории Завьялова, внес и свой вклад в создание брони.

Что помогло выполнить эту поистине титаническую работу? Конечно же чувство долга перед страной, чувство ответственности за ее судьбу. Каждый понимал – предстоит смертельная схватка с фашизмом. Но еще, наверное, помогла и молодость энтузиастов, и все преимущества, которые она дает.

Наступил день испытания советской брони. Присутствовал Иероним Петрович Уборевич, командарм 1 ранга, участник Октябрьской революции, герой гражданской войны, авторитетнейший командир, член ВЦИК. Как положено, испытания велись стрельбой со сравнительно небольшой начальной скоростью снаряда.

Прозвучал первый выстрел. Последовал доклад:

– Снаряд разбился, броня цела! Начальную скорость снаряда увеличили.

– Снаряд разбился, броня цела! – доложили осмотрщики мишени из капонира.

Наконец начальную скорость снаряда довели до штатной для данной пушки. Она огромна и исчислялась несколькими сотнями метров в секунду. Докладывающий пытался быть официально бесстрастным, а в голосе звучало торжество:

– Снаряд разбился, броня цела!

Торжествовали все. В том числе и И. Ф. Тевосян. Кстати, ветераны отечественной металлургии вспоминают, с какой радостью встретили они назначение Ивана Федоровича в 1940 году на пост народного комиссара черной металлургии. В их ряды возвращался знаток металла, энтузиаст металлургии, талантливый организатор производства. С этим назначением металлурги связывали особые надежды.

19 августа 1939 года было подписано соглашение о товарообороте между СССР и Германией. В Германию выехала торговая делегация во главе с И. Ф. Тевосяном, в которую вошли инженеры разных специальностей. В задачу группы военных входило знакомство с немецкой авиационной и бронетанковой техникой, выбор наиболее интересных образцов для закупки. В составе делегации были Б. М. Коробков – в период войны заместитель начальника АБТУ РККА, профессор Н. И. Груздев – начальник кафедры танков Военной академии моторизации и механизации РККА и броневик с Ижорского завода А. С. Завьялов.

Военным специалистам Гитлер дал разрешение посетить части вермахта. Естественно, танкисты захотели увидеть новейший тип танка. У них были сведения, что на вооружении вермахта уже появились танки Т-IV. Наша разведка установила, что эти танки принимали участие в боях на польской земле. Немцы же представили танк Т– III как новейший в танковых войсках вермахта, объяснив, что Т– IV существует «лишь в набросках на чертежной доске».

Советской делегации ничего не оставалось другого, кроме как договориться о поставке нашей стране образца танка Т– III, который, по утверждению хозяев, «был в вермахте новейшим типом танка».

И вот на подмосковный полигон был доставлен Т– III. Его испытали, а затем отправили на танковый завод в Харьков для ознакомления и изучения. Здесь он появился, когда заканчивалась сборка последних машин Т-34 установочной партии. С корпуса и башни сняли пробы и отправили их в заводскую лабораторию. Т– III оказался на семь тонн легче, чем Т-34. Но 37-миллиметровая пушка немецкого танка не шла ни в какое сравнение с 76-миллиметровой пушкой тридцатьчетверки.

Несколько дней на заводском танкодроме и полигоне проводились сравнительные испытания. Артиллеристы обстреляли наш и немецкий танки с одинаковых дистанций. В броне Т-34 находили лишь вмятины да росчерки рикошетов. Броня Т– III пробивалась насквозь... На полигоне подтвердились результаты химических анализов заводской лаборатории – германская броня оказалась хуже советской.

Заместитель главного конструктора А. А. Морозов впервые на этих испытаниях применил стрельбу танка по танку. Снаряды, выпущенные 76-миллиметровой пушкой, пробивали башню и корпус Т– III с расстояния 1500 – 2000 метров. Снаряды немецкой пушки поразили только некоторые участки бортовой брони Т-34, да и то с расстояния 500 метров.

Но вернемся в Германию. Гитлеровские металлурги не скрывали своего пренебрежения к русским, когда они приехали на заводы, изготавливавшие броню.

– Вам мы можем этот процесс показать. Мы его осваивали десять лет. Вы его будете осваивать двадцать, а за это время мы уйдем так далеко, что нынешняя технология будет интересна только историкам.

Помните, американцы пророчили седину челябинцам при освоении тракторного дизеля? Теперь немцы пророчат то же при изготовлении брони.

Член торговой делегации А. С. Завьялов встретился с директором научно-исследовательского института. Чтобы не раскрывать возможности, достигнутые советскими специалистами, наш представитель сознательно занизил технические условия на заказываемый металл. Ознакомившись с ними, директор важно изрек:

– Ну, господа, по вашим условиям ни одна фирма мира не сможет поставить такую броню.

«Господа»-инженеры с Ижорского и других заводов молча ликовали. Значит, то, что делают они, пока и не снится немцам и наши тяжелые танки будут лучше гитлеровских! Так оно и оказалось. Спустя пару лет фашисты попытаются скопировать не только Т-34, но и КВ-1. Не получится. А в первые дни войны они отдали приказ своим танкистам не вступать в бой с КВ...

Напав 1 сентября 1939 года на Польшу, командование вермахта из 3200 имевшихся на вооружении танков и самоходных орудий 2800 машин бросило в бой. В основном это были танки Т– I и Т– II. Но уже тогда вермахт имел 98 танков Т– III и 211 Т– IV. Кроме того, в танковых и моторизованных дивизиях было еще 215 командирских танков Т– III и Т– IV, снабженных мощными радиосредствами.

В ходе боевых действий в Польше новые танки были оценены. Т– IV наряду с танком Т– III был утвержден в качестве основного. С декабря 1939 года серийный выпуск Т– IV увеличился.

Получив средний танк Т– III, вооруженный 37-миллиметровой пушкой, командование вермахта считало необходимым иметь и другой танк, с пушкой большего калибра. Мыслилось, чтобы ее осколочно-фугасный снаряд поражал противотанковые орудия и разрушал полевые укрепления. Поэтому еще в 1934 году генералитет вермахта предложил ряду фирм разработать именно такой средний танк. Тогда и берет начало пути Т– IV, прошедший всю вторую мировую войну и применявшийся на всех фронтах в Европе и Азии. Т– IV стал самым массовым немецким танком: до поражения Германии было выпущено более 8500 машин. Естественно, с момента своего появления он все время модернизировался, «подтягивался» до уровня Т-34, но так и «не дотянулся».

Но мы опять забежали вперед.

Перед нападением на Советский Союз, когда танковые армады вермахта были уже сосредоточены в Польше , для броска на Восток, нацисты разыграли еще один спектакль. В Германию были приглашены советские танкостроители. Гитлер решил показать им танк Т– IV, полагая, что за оставшееся время Советский Союз ничего не успеет предпринять.

Наши инженеры увидели, что танковые заводы Германии хорошо оснащены и работают на полную мощность. Однако эффект, на который рассчитывал Гитлер, не удался. Танк не произвел ожидаемого впечатления.

Уже после войны германский «отец танковых войск» генерал Гудериан писал в своих «Воспоминаниях солдата» об этом визите наших инженеров:

«Русские, осматривая наш новый танк Т– IV, не хотели верить, что это и есть наша самая тяжелая боевая машина. Они неоднократно заявляли, что мы скрываем от них наши новейшие конструкции, которые Гитлер обещал им показать. Настойчивость комиссии была столь велика, что наши фабриканты и офицеры управления вооружений сделали вывод: „Кажется, сами русские уже обладают более тяжелыми и совершенными типами танков, чем мы“.

Промышленности Германии действительно больше нечего было продемонстрировать. А танк Т– IV не шел ни в какое сравнение с нашими КВ и Т-34, уже поступавшими в войска.

Технолог Н. Макеев из СКБ-2 Кировского завода, вернувшись из поездки в Германию, прямо сказал, что ленинградцы, создавая свой тяжелый танк КВ, опередили гитлеровских конструкторов. Но его встревожили путевые впечатления:

«Узловые станции забиты товарными составами, на платформах зачехленная боевая техника. Воинские эшелоны передвигаются на Восток...»

Наших танкостроителей волновал один вопрос: сколько их в гитлеровской армии, этих «панцеров», которыми так беззастенчиво похвалялся фюрер?

В архивных документах Кировского завода есть короткая запись:

«В сентябре 1940 года были размещены заказы на литые башни для танков КВ и Т-34».

К конструированию этих литых башен руку приложил, как выражаются, Андрей Сергеевич Завьялов (естественно, все это он делал не один). Создание танковых литых башен упрощало их изготовление, делало их массовым и повышало прочность. Но, пожалуй, чуть ли не главным является другое. Когда в начале войны Ижорский и Мариупольский бронепрокатные станы были демонтированы и находились в пути на Восток, а в стране так не хватало бронелиста для танковых корпусов, литые башни КВ и Т-34 оказались просто чудом – для них не потребовалось броневого листа.

На жизненном пути Завьялова ярко высвечивается главная линия – работа над броней. Броня, броня и еще раз броня... Во время войны он представил на защиту кандидатскую диссертацию, но ему сразу присвоили степень доктора технических наук. Таков «удельный вес» 200 с небольшим страниц диссертации.

Коллеги Завьялова по Ижорскому заводу с началом войны отправились в Кузнецк, в Нижний Тагил, на заводы других городов Урала и Сибири и успешно учили местных металлургов варить, прокатывать, закаливать броню. Одна Магнитка, на которой действовали посланцы Ижоры, выплавила броню для каждого второго танка!

Отнюдь не любопытство вело Завьялова и таких же, как он, броневиков на фронт, на танковые побоища. Исследуя повреждения, специалисты выводили закономерности, на основании которых совершенствовалась броневая защита. Тысячи танков были обследованы после боев. И вот в одной из центральных газет появилась статья военного инженера полковника А. С. Завьялова. В ней говорилось, что не все части башни и корпуса танка поражаются одинаково. Для одних участков эта вероятность больше, для других – меньше.

После появления статьи Завьялова в 1944 году главный конструктор ЧКЗ Духов и его заместитель Балжи долго будут размышлять над колонками цифр, приведенных в статье Завьялова... Но об этом позже.

Если вернуться ко всему, что было сказано, можно прийти к заключению: пушка есть, отличный дизельный двигатель – тоже, есть и отличная советская броня – и катаная и литая. Танкостроителям остается проявить такой же талант, упорство и умение, какой проявили дизелисты, пушкари и броневики, чтобы создать отличный танк, чтобы превосходные качества танкового дизеля, пушки и брони не утратили своих качеств.

Творцы

На Кировском заводе в Ленинграде, как уже говорилось, конструкторское бюро начало создаваться в 1932 году. С каждым годом оно пополнялось новыми кадрами. В результате к 1937 году сформировался коллектив творцов бронетанковой техники. Что это за люди? Каковы они?

Главный испытатель танков Е. А. Кульчицкий говорил, что через его руки прошло множество машин. Одни канули в безызвестность, другие стали знаменитыми, поднялись на пьедесталы. Евгений Анатольевич помнил каждый танк со всеми его достоинствами и недостатками. Самой большой его гордостью была память о людях, создававших, испытывавших и водивших в бой эти машины. Иных уже нет, как и его самого, другие по возрасту оставили строй, а некоторые и до сих пор продолжают трудиться, до конца преданные любимому делу.

Танкостроители хорошо знают представителей советской конструкторской элиты своей отрасли Н. И. Хрулева, П. И. Салтанова, Г. И. Киримова, В. А. Москвина, С. А. Гинзбурга, И. Ф. Комарчева, А. Н. Ефимова, О. М. Иванова, Н. В. Цейца, Н. В. Барыкова, Л. С. Троянова, Н. Н. Козырева, Н. А. Астрова, М. И. Кошкина, А. А. Морозова, И. А. Кучеренко, Ж. Я. Котина, Н. Л. Духова, А. С. Ермолаева, Л. Е. Сычева, Н. Ф. Шашмурина, Ф. А. Маришкина, В. И. Торотько, Л. И. Горлицкого, Я. И. Барана, М. И. Таршинова, В. В. Крылова.

Мы не имеем права забывать и о десятках, сотнях других творцов бронетанковой техники, которые по тем или иным причинам остались менее известными, но чей беззаветный и плодотворный труд внес немалую лепту в отечественное танкостроение.

Рассказать об этих замечательных людях более или менее подробно в этой повести нет возможности. Но и не вспомнить о них не могу. Ведь со многими вместе трудились, делали общее дело, радовались успеху и переживали неудачи.

Во время бесед с одним из организаторов танкового производства И. М. Зальцманом я спросил:

– Исаак Моисеевич, кто из конструкторов танков больше всех остался в памяти, кто делал «погоду» в СКБ-2 Кировского завода?

Не изменяя своей давней привычке, он откинулся на спинку кресла, закрыл сначала один глаз, затем второй, подумал, потер уши ладонями и только тогда сказал:

– Котин, Духов, Ермолаев, Сычев, Шашмурин. Все они были талантливы, но Лев Троянов – это всплеск!

Не знаю, случайно или нет, но после Котина Исаак Моисеевич выстроил своих бывших заместителей по алфавиту. Почему? Я уточнять не стал. И сейчас хочу привести их короткие биографические данные в том порядке, в котором их перечислил Зальцман.

Биографические справки о Котине есть в Большой Советской Энциклопедии, о Духове – в Советской Военной Энциклопедии. Кроме того, такие справки о Котине, Духове, Ермолаеве и Троянове включены в энциклопедию «Великая Отечественная война 1941 —1945».

Надо сказать, что в некоторых публикациях процесс создания отечественной бронетанковой техники, уровень ее развития, а также роль отдельных ведущих конструкторов изложены подчас поверхностно, с немалой путаницей и противоречиями. Конечно, мне не удается полностью ликвидировать этот пробел в данном труде, но кое-что хочу сказать.

Жозеф Котин

В мае 1937 года для укрепления конструкторского бюро, уже самостоятельно модернизирующего танк Т-28 и работающего над проектами новых танков, на Кировский завод прибыл, как будет потом сказано в различных документах, «молодой, энергичный, исключительно инициативный, обладающий колоссальной работоспособностью, огромными организаторскими способностями» военный инженер коммунист Жозеф Яковлевич Котин.

Котин родился в 1908 году в городе Павлограде Днепропетровской области, в семье рабочего. До Кировского завода он прошел уже большую жизненную школу. В 1923 году начал трудовую деятельность учеником, подручным слесаря на котельно-механическом заводе «Труд» в Харькове. После окончания в 1927 году вечернего рабочего факультета учился в Харьковском политехническом институте, откуда в 1930 году был направлен в Военно-техническую академию имени Ф. Э. Дзержинского. После окончания в 1932 году факультета механизации и моторизации Котин защитил дипломный проект по колесно-гусеничному бронеавтомобилю на базе АМО-Ф-15.

Когда же была организована Военная академия механизации и моторизации РККА, Котина назначили в ней начальником проектно-конструкторского сектора в научно-исследовательском отделе. Вот что рассказывал сам Котин об этом этапе своей биографии корреспонденту журнала «Военный вестник»:

«Готовя дипломный проект, я разработал конструкцию колесно-гусеничного танка...

Конструкторы пытались найти золотую середину, добиться такого положения, чтобы танк имел и хорошее вооружение, и достаточную скорость, и надежную броню. В моем дипломном проекте в какой-то мере отразились как раз эти взгляды. Я предлагал на базе нашего автомобиля АМО-3 создать колесно-гусеничный танк. Он мог бы довольно быстро двигаться и по дорогам, и по бездорожью, имел бы хорошую маневренность. Достаточно сильный двигатель позволял оснастить танк броней и оружием.

Диплом я защитил успешно. Но прошло несколько дней, и вдруг начальник факультета Иван Петрович Тягунов сообщает, что назначена повторная защита. Оказывается, в академию приехал М. Н. Тухачевский, познакомился с работами слушателей, отобрал те, которые его заинтересовали, и решил лично послушать, как мы будем отстаивать свои проекты.

Эта моя вторая защита оказалась счастливой. Меня оставили для работы в научно-исследовательском отделе той же академии, где я учился. Так и началась моя конструкторская деятельность».

Более пяти лет Котин в академии занимался исследованиями в области совершенствования бронетанковой техники. В его сферу деятельности входила разработка конструкций сверхтяжелых танков, эксперименты по воздушному десантированию и приводнению плавающих танков Т-37 путем сбрасывания их с самолетов ТБ-3 с небольшой высоты без применения парашютов. Но, конечно, это было только начало творческой деятельности конструктора боевых машин.

И вот теперь – Кировский завод...

На этом огромном, прославленном боевыми традициями заводе мысль о развитии танкостроения еще только зарождалась. Правда, здесь по решению партии и правительства уже выпускались средние танки Т-28, но делалось это по техническим расчетам другого предприятия. И хотя танк Т-28 был еще далеко не совершенен, а у молодых танкостроителей не хватало опыта в конструировании и эксплуатации боевых машин, энтузиасты быстро увлеклись направлением в своей работе, у всех появилось желание сделать танки лучшими, более совершенными.

В СКБ-2 тогда работало всего лишь 25 человек. Оно размещалось на территории завода, в небольшом здании с деревянной надстройкой второго этажа. С приходом в КБ Котина установилось его тесное деловое сотрудничество с производственниками, что имело большое значение для развития танкостроения.

Возглавив СКБ-2, Котин понимал, что конструкторам предстоит решать параллельно две задачи: модернизировать серийно выпускаемые танки Т-28 и разрабатывать новый тяжелый танк.

Жозефа Яковлевича Котина в статьях и очерках, в другой литературе часто называют «главный конструктор тяжелых танков». По поводу этого названия хочется сказать несколько слов. Это не орден, не награда, не производство в чинах. Это нечто большее – доверие. У главного, кроме всего другого,– возможность и обязанности вовлекать в орбиту деятельности основного коллектива, которым он руководит, также большое число коллективов сопредельных – мотористов, вооруженцев, радиоспециалистов. И еще у него широкие возможности одновременной работы в разных направлениях, над несколькими, подчас непохожими друг на друга машинами.

Главный конструктор должен быть инженером и администратором, политическим деятелем и мечтателем, военным и ученым. Как будто бы куда больше? Но и этого мало. Он должен обладать еще одним качеством – умением вникать в подробности, в те частности и детали, с которыми справляются (и справляются совсем неплохо) начальники групп, отделов, конструкторы деталей, узлов, агрегатов и систем.

Профессор Груздев, преподававший в Военной академии бронетанковых войск теорию танка, определяя качества главного конструктора, писал:

«В тех случаях, когда главный конструктор – сам лучший конструктор этого коллектива, тогда в нем идет все гладко. Такой главный конструктор заинтересован в росте и популяризации роста своих конструкторов и конструкторов других заводов, поскольку его приоритет и авторитет базируется на его личных качествах, он не боится конкуренции, а ищет ее...»

Весьма немаловажно для главного конструктора (как и для людей, которыми он руководит), чтобы он время от времени приходил в бригады, смотрел, вникал в дела подчиненных. Любой член коллектива должен видеть в руководителе «своего брата конструктора». Умение «ходить по доскам», как называется в КБ просмотр того, что создается на листах ватмана, чрезвычайно важно. И обязательно главный должен обладать чувством нового. Но когда ему предлагают что-то новое, он не должен забывать, что за все эти «прелести» надо платить и, как правило, недешево, а поэтому должен, как бухгалтер, спросить: «А во что это обойдется?»

С приходом в СКБ-2 Котин выступил с предложением еще более конкретизировать специализацию групп (бригад): корпуса, вооружения, установки двигателя, ходовой части, трансмиссии, электрорадиооборудования, общих, видов, прочности и т. д., то есть поставить организацию конструкторского труда на тот путь, который сегодня кажется извечно существовавшим. Это была большая заслуга Жозефа Яковлевича.

В одном из писем старейшему конструктору Кировского завода Леониду Ефимовичу Сычеву я задал несколько вопросов, в том числе такой: не преувеличивают ли в некоторых литературных трудах роль Котина и Духова в создании тех или иных образцов тяжелых танков?

Хочу привести письмо Л. Е. Сычева почти полностью, так как оно дает ответ и на другие вопросы, которые могут возникнуть у читателя:

«Действительно, во многих публикациях представляются непосредственными конструкторами-творцами по тяжелым машинам Ж. Я. Котин и Н. Л. Духов, по средним – М. И. Кошкин и А. А. Морозов.

Я хорошо знаком с Котиным и Духовым по совместной работе на ЛКЗ и ЧКЗ, с Кошкиным по совместной учебе на 2 – 5 курсах ЛПИ, с Морозовым – в качестве его ведомого по объекту Т-34. Считаю, что в создании соответствующих машин их роль безусловно значительна.

Что же касается «возвеличения» их непосредственных конструкторских функций, то это (в меньшей степени затрагивая А. А. Морозова, единственного из них работавшего «за доской») объясняется распространением методов руководства периода культа личности на сферу конструирования. Характерным для тех времен было зачисление в творческие личности также руководящих работников заводов, министерств и др., а иногда подхалимов и приспособленцев. Зачастую оттеснялись от признания и соответствующих поощрений подлинные участники работ. Да и некоторые работы предпринимались ради необоснованного нового. Все эти негативные явления в конструкторской деятельности в какой-то мере сохранились до настоящего времени и отрицательно влияют на отображение истории развития техники, оценку роли отдельных лиц, технический прогресс.

Отмечу, кстати, что для главного конструктора и ряда других руководящих работников конструкторских подразделений первостепенным является не личное участие в непосредственных конструкторских разработках, а организация коллектива на обеспечение технических характеристик объекта, его технологичности и экономичности, широкое использование достижений науки и техники, определение перспектив».

9 октября 1941 года за выдающиеся заслуги в организации серийного производства танков КВ на Кировском заводе Ж. Я. Котину вместе с И. М. Зальцманом М. И. Калинин вручил орден Ленина и Золотую медаль «Серп и Молот».

С началом войны и образованием наркомата танковой промышленности Котин был назначен заместителем наркома, а после эвакуации Кировского завода в Челябинск он возглавил еще и коллектив конструкторов ЧТЗ. Заместителем Котина и начальником СКБ-2 Уральского комбината тяжелых танков, как стали называть танковый гигант в Челябинске, был Николай Леонидович Духов.

Котин решал организационные вопросы, держал связь с армией, заводами, институтами, осуществлял работы по усовершенствованию танка КВ и созданию новых машин, которых требовала война. В обязанность же Духова входила связь СКБ-2 с производством

Николай Духов

Появление Николая Духова на свет зарегистрировано в 1904 году в метрической книге Успенской церкви большого украинского села Веприк, что на Полтавщине. Родился он в семье ротного фельдшера.

Николаю исполнилось 13 лет, когда грянула революция. Бурные события той поры не помешали юному Духову твердо усвоить основы наук. Сначала он учился в сельской школе, затем в уездном городе Гадяче, в классической гимназии. Особенно хорошо там было поставлено преподавание иностранных языков, что сыграло немаловажную роль в жизни будущего конструктора. Впоследствии он владел немецким, английским и французским языками, мог читать техническую литературу на любом из них.

В селе Николай Леонидович работал на разных должностях: секретарем в сельском Совете, заведовал избой-читальней. Одно время дежурил на электростанции, делал проводку в домах, подключал свет, ремонтировал линию. В 1923 году, когда в селе возникла комсомольская ячейка, он вступил в Коммунистический Союз Молодежи.

После окончания рабфака Духова без испытаний зачислили на механический факультет Ленинградского политехнического института. В 1932 году молодой инженер автотракторной специальности получил назначение на «Красный путиловец», где приступил к практической конструкторской деятельности. Сначала проектировал приспособления для пропашного трактора «Универсал», затем копировал 75-тонный подъемный кран.

Набирался опыта конструктор. Расширялась производственная деятельность предприятия. В 1936 году Духова перевели в СКБ-2 танкостроения. Со всей серьезностью начал он изучать новое для него дело. Его интересовали все детали производства танков, технологический процесс их создания. КБ сразу увидело в нем энергичного инженера, человека смелой фантазии. Уже вcкоре он под руководством Л. Е. Сычева приступил созданию единой методики тягового и прочностного ра счета танков, которой он и его коллеги впоследствии пользовались не один год.

Афанасий Ермолаев

В 1934 году, по окончании Военной академии механизации и моторизации РККА, в СКБ-2 пришел тридцатилетний Афанасий Семенович Ермолаев. В СКБ-2 он быстро выдвинулся в ряды ведущих специалистов Кировского завода. Сначала участвовал в производстве танка Т-28, а когда кировцы приступили к созданию тяжелого танка, получившего наименование СМК (С. М. Киров), Ермолаев разрабатывал для него КПП, которую впоследствии доработал Маришкин.

На этапах эскизного, технического проектирования и изготовления макетных образцов танка рассмотрения их соответствующими комиссиями техническое руководство осуществлял Н. В. Цейц. Позднее, когда Н. В. Цейц был уволен, дальнейшие работы по изготовлению опытного образца СМК были поручены Ермолаеву.

Во время Великой Отечественной войны Афанасий Семенович активно участвовал в создании тяжелых танков КВ-8, КВ-1С, КВ-85, ИС-1, ИС-2 и тяжелых артсамоходов СУ-152, ИСУ-122, ИСУ-152. В это время Ермолаев являлся заместителем главного конструктора и начальником КБ опытного, а позднее другого завода. В 1946 году принят в члены ВКП(б).

Он дважды (в 1943 и 1946 годах) был удостоен Государственной премии СССР, награжден двумя орденами Ленина, Кутузова 1-й и 2-й степени, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени.

Леонид Сычев

Леонид Ефимович Сычев родился в 1913 году в Ленинграде, в семье рабочего. В 1934 году окончил Ленинградский политехнический институт. За два года до этого проходил практику в СКБ-2 завода «Красный путиловец». Там же он выполнял дипломный проект, а в феврале 1935 года окончательно зачислен в штат СКБ-2, с которым связал всю свою жизнь на многие годы.

В 1935 – 1937 годах Л. Е. Сычеву довелось участвовать в конструкторских разработках, выполнении расчетов и в доводке среднего танка Т-28 и артсамоходов на железнодорожном ходу ТМ-14 и ТМ-180. Вскоре талантливый, инициативный инженер был назначен заместителем ведущего инженера по тяжелому многобашенному танку СМК, а в 1940 – 1941 годах он – начальник группы вооружения.

Когда в начале Великой Отечественной войны из Ленинграда эвакуировалась группа в 102 человека основного состава СКБ-2, ее возглавил Леонид Ефимович. В Челябинске на тракторном заводе ему поручили выпуск танка Т-34, а когда было создано СКБ-1, его назначили начальником КБ-34. В 1944 году Сычев стал заместителем главного конструктора ЧКЗ.

Важным этапом в творческой биографии Л. Е. Сычева в довоенный период является разработка методики тяговых и прочностных расчетов танка. До этого такой методики не существовало. Вот как об этом вспоминает сам Леонид Ефимович:

«С начала работы в СКБ-2 мне приходилось проводить исследования различных дефектов и поломок на объектах Т-28, ТМ-14, ТМ-180 с помощью расчетно-теоретического анализа и разрабатывать предложения по их устранению. Мною был проделан также полный комплекс расчетов спроектированного в СКБ-2 и изготовленного в опытных образцах объекта МБВ. Для танка СМК был выполнен тяговый расчет, расчеты и исследования по ходовой части и ряд других.

Выполненные в 1935 – 1938 годах расчеты касались тяговых и динамических свойств машин, прочности железных конструкций и деталей механизмов, усталости и вибраций, долговечности, нагрева и износа, корегирования зубчатых передач, уравновешивания систем, муфт свободного хода большой мощности, систем подрессоривания и других вопросов».

Далее он пишет об этом так:

«В те годы еще не было курсов, широко охватывающих расчеты элементов танка, в публикациях были рассмотрены лишь отдельные проблемы. Поэтому для выполнения расчетов пришлось руководствоваться классическими трудами по сопротивлению материалов, деталями машин, механике, техническими справочниками, курсами по автомобилям и тракторам, паровозам и другими общетехническими материалами. При этом проводились стационарные и ходовые испытания узлов и объектов с целью уточнения принятых методик расчета.

Все проделанные расчеты находились в расчетной группе СКБ-2 и использовались при решении аналогичных задач, как методические пособия».

Надо сказать, что не каждый даже очень одаренный конструктор способен правильно составить методику расчета и провести его. Например, академик А. А. Микулин за всю свою жизнь не сделал ни одного теплового и прочностного расчета двигателя, которых он на своем веку создал много. Все расчеты для него выполнял его двоюродный брат, тоже племянник Н. Е. Жуковского,– Б. С. Стечкин, впоследствии крупнейший ученый в области гидроаэродинамики и теплотехники.

Немалый след в творческой биографии Л. Е. Сычева оставила совместная работа с А. А. Морозовым по организации серийного производства на ЧТЗ танка Т-34 и его модернизации.

Лев Троянов

Лев Сергеевич Троянов родился 6(18) мая 1902 года в селе Большой Сундарь, ныне Горномарийского района Марийской АССР. По окончании Ленинградского технологического института в 1929 году работал конструктором на заводах «Большевик» и имени К. Е. Ворошилова в Ленинграде. Здесь он активно принимал участие в создании легкого танка Т-26 (1931 год), в разработке принятых на вооружение Красной Армии среднего танка Т-28 (1932 год) и тяжелого многобашенного Т-35 (1933 год). Под руководством Троянова в 1939 году был создан легкий танк Т-50. Во время Великой Отечественной войны Троянов руководил созданием тяжелого артсамохода СУ-152, знаменитого «зверобоя» на базе танка КВ-1С (1943 год). В последующем Лев Сергеевич активно участвовал в создании тяжелых танков ИС-3 и ИС-4.

В послевоенные годы доктор технических наук Троянов работал конструктором одного из научно-исследовательских институтов по созданию образцов новой отечественной техники. Лев Сергеевич в 1943 и 1946 годах был удостоен Государственной премии СССР, награжден многими орденами.

Николай Шашмурин

В июне 1937 года в СКБ-2 пришел Николай Федорович Шашмурин. Спустя некоторое время имена Котина, Духова и Шашмурина почти всегда будут упоминать вместе. Эти талантливые конструкторы в разное время будут возглавлять танковое КБ Кировского завода.

Николай Шашмурин коренной ленинградец. Родился 26 октября 1910 года. Судьба этого обаятельного, очень интеллигентного человека сложная, трудная, но завидная. Еще в годы гражданской войны ему пришлось пройти уроки жизни в интернатах. Там он познал труд, там проявился интерес к машинной технике. Позднее, в 1925 году, учась в школе, активно участвовал в изготовлении аэросаней, на которых мальчишки разъезжали по улицам города, в том числе и по Невскому проспекту.

Тяга к технике осенью 1930 года привела Николая Шашмурина в Ленинградский индустриальный институт (позднее преобразованный в Ленинградский институт механизации социалистического земледелия), который он окончил в 1936 году, получив звание инженера-механика. Некоторое время работал в Сибири, но вскоре вернулся в родной институт на кафедру тракторов, где состоял в аспирантуре. Здесь вместе с конструкторами Кировского завода он принял участие в работе над гусеничным пропашным трактором.

Талант всегда уважают и ценят, но любого таланта, даже опирающегося на глубокие знания, не всегда достаточно для больших дел. Переход со студенческой скамьи в мир реального инженерного творчества, как правило, сопровождается еще «обкаткой», подчас сложной и болезненной. Что-то дополняется, развивается, крепнет, что-то, напротив, отметается. Радости и разочарования еще плотнее сближаются друг с другом. Начинающий инженер должен проявить волю, умение углубиться в конкретное дело, которое ему поручили, и одновременно продемонстрировать широту мышления, определяющую место конкретных дел в том большом н важном, над чем трудится коллектив.

Николай Шашмурин быстро врос в коллектив, еще быстрее «обкатался» после студенческой скамьи, у него обострилось чутье нового. В нем удачно сочетались два начала – изобретатель и инженер. Вот почему узлы, агрегаты, системы, а затем танки, которые сконструирует Шашмурин, окажутся смелыми по идее, осуществимы на практике...

Все это читатель еще узнает из дальнейшего повествования. Но мне хотелось бы сказать о Николае Федоровиче словами человека, с которым он долгие годы сотрудничал, спорил, доказывал свою правоту по принципиальным вопросам. Все было у них в жизни, но тот человек не мог не оценить всего того, что сделал Н. Ф. Шашмурин за время своей работы на Кировском заводе.

Это Ж. Я. Котин. Все что думал о Николае Федоровиче, Котин выразил в своем отзыве на доклад «К вопросу о развитии отечественного танкостроения» по материалам, представленным на соискание ученой степени по совокупности выполненных работ. Ниже я его приведу полностью, чтобы читатель мог в дальнейшем понять те или иные поступки Н. Ф. Шашмурина при создании бронетанковой техники.

«Тов. Шашмурин Н. Ф. участвовал и руководил разработкой большого количества серийных и опытных образцов объектов специального и народнохозяйственного назначения, при этом в инициативном порядке осуществлял много проектно-конструкторских и научно-исследовательских работ государственного значения.

В период Великой Отечественной войны он был техническим руководителем по разработке и освоению в производстве ряда машин по бронетанковой технике, в том числе по танкам ИС. Им созданы также основные узлы трансмиссий тяжелых танков и артсамоходов. Внедрив на своих конструкциях технологию токов высокой частоты, замену легированных сталей углеродистыми, а цветных сплавов чугунным литьем, что является беспрецедентным в области отечественного машиностроения, автор обеспечил многомиллионную экономию государственных средств и сбережение тысяч тонн дефицитных стратегических материалов.

Весь послевоенный период развития новой техники также связан с деятельностью Н. Ф. Шашмурина. Он является разработчиком плавающих машин ПТ-76 и БТР-50П, конструктором водометного движителя, участвовал в создании ряда объектов спецназначения, тракторов К-700 и др.

При выполнении этих работ в качестве инженера-конструктора, руководителя проектов, начальника конструкторского бюро, заместителя главного конструктора тов. Шашмурии вырос как крупный специалист с широким научно-техническим кругозором.

Его творческая деятельность широко известна и отражена в специальной и исторической литературе, а заслуги перед Родиной отмечены присуждением двух Государственных премий СССР и многими государственными наградами.

Используя свой многолетний новаторский опыт, глубокие теоретические и инженерные знания, тов. Шашмурин Н. Ф. в представленном для защиты исследований творчески рассматривает сложные проблемы развития одного из важнейших видов новой техники и предлагает аргументированные выводы и предложения по вопросам их дальнейшего развития, которые представляют практический интерес для конструкторских бюро и научно-исследовательских организаций.

Анализ представленных к защите материалов и оценка деятельности Николая Федоровича Шашмурина дают основания для присуждения ему ученой степени доктора технических наук по совокупности выполненных работ.

Герой Социалистического Труда

генерал-полковник-инженер, доктор технических наук,

заслуженный деятель науки и техники

Ж. Котин

26.10.1974».

Первые противоснарядные

Во второй половине 30-х годов очень остро встала проблема создания перспективного среднего танка с противоснарядным бронированием. Теперь-то мы знаем, что она была блестяще решена и Красная Армия получила тридцатьчетверку.

Но тогда многое было неясно. И самое главное: какая из имевшихся на вооружении машин может стать базой для конструирования нового танка? Соперников, в общем-то, было два: БТ и Т-26. За каждым танком, естественно, стояли люди, проектировавшие, строившие и водившие их.

У Т-26 сторонников было больше. Неприхотливая, простая в изготовлении и эксплуатации, эта машина была по душе и производственникам, и военным. К ней привыкли, ее любили. И что особенно важно, она неплохо показала себя в боях на Хасане. Многочисленные достоинства и особенно боевая слава заслоняли недостатки Т-26. А их не скроешь.

Специалистов смущали не столько слабая броня и вооружение танка, сколько то, что усилить их не было никакой возможности. Их, этих возможностей, конструкторы не заложили в самом проекте, рассчитав шасси лишь на определенную массу. Поставить на танк более мощную броню или вооружение – значило неминуемо утяжелить его. Утяжеленной машине требовалось резко поднять мощность двигателя. А этого-то как раз и нельзя было делать.

Неплохим был и средний танк Т-28. Он отличался плавностью хода, хорошо преодолевал всевозможные препятствия, был оснащен двигателем мощностью 500 лошадиных сил, что позволяло развивать приличную скорость – до 37 километров в час. Коробка передач тоже была не плохой – простая, механическая, имевшая пять передач переднего и одну заднего хода. Передачи переключались при невыключенном главном фрикционе. Но Т-28 создавался как танк качественного усиления общевойсковых соединений. Он предназначался для прорыва сильно укрепленных полос. Многобашенный характер его вооружения усложнял управление огнем.

Первым советским танком с противоснарядным бронированием стал танк Т-46-5 (Т-111), спроектированный в 1936 году и официально испытанный в 1938 году. Хотя расчетная масса этого танка была принята в 28 тонн, фактически она достигала 32 тонны. Броня толщиной 60 миллиметров, защищавшая лоб, борта и корму, не пробивалась 37-миллиметровыми снарядами противотанковой пушки со всех дистанций, а с дистанций 1200 – 1300 метров – и 76-миллиметровыми снарядами, имеющими начальную скорость около 660 метров в секунду. Вооружение состояло из 45-миллиметровой пушки и двух пулеметов. Бензиновый двигатель 350 лошадиных сил обеспечивал максимальную скорость движения 31 километр в час.

К минусам машины следует отнести то, что весьма сложная блокированная подвеска была помещена внутри броневого корпуса. Относительно небольшая длина танка (5,4 метра) повлекла за собой увеличение удельного давления на грунт до 1 килограмма на квадратный сантиметр, что ограничивало проходимость в трудных путевых условиях.

Выходило, что по сравнению с предшествующими образцами танков в Т-46-5 (Т-111) была существенно изменена только броневая защита. Но для 28-тонной боевой машины двигатель мощностью 300 лошадиных сил был слаб, удельная мощность – всего около 11 лошадиных сил на тонну массы, тогда как на танках серии БТ она достигла 28 – 30 лошадиных сил.

Значение Т-46-5 (Т-111) в истории советского танкостроения состоит в том, что при его проектировании и производстве получен определенный первоначальный опыт создания танков с противоснарядным бронированием. За участие в его создании М. И. Кошкин в 1936 году был награжден орденом Красной Звезды. А спустя год его выдвинули на должность главного конструктора Харьковского завода, серийно выпускавшего тогда легкие колесно-гусеничные танки БТ-7. На этом танке будущий конструктор знаменитой тридцатьчетверки прошел хорошую подготовительную школу.

Известно, что Т-46-5 очень заинтересовал наркома тяжелого машиностроения Георгия Константиновича Орджоникидзе. Когда опытный образец машины был готов, Серго Орджоникидзе вызвал М. И. Кошкина к себе и выслушал его взгляды на будущий танк. Михаил Ильич высказал соображение, что на танке в перспективе должны устанавливаться дизельный двигатель и мощная пушка, способная поражать танки и противотанковые орудия противника с предельных расстояний – 1000 – 1500 метров, а самому оставаться на этих дистанциях неуязвимым. С помощью же мощного дизеля удастся придать танку необходимую подвижность.

И еще следует сказать, что Т-46-5 по своим показателям явился предшественником английских «пехотных» танков. Так же как «матильда», «валентайн», «Черчилль», наш танк имел хорошую броню, но ограниченные подвижность и огневую мощь. Такие боевые свойства танка Т-46-5 позволяли применять его только в тесном тактическом взаимодействии с пехотой. Это не соответствовало нашим взглядам на предназначение танковых войск, и танк Т-46-5 не получил дальнейшего развития.

Вот почему многие специалисты отдавали предпочтение БТ, хотя и сложному и даже капризному.

Первые три танка БТ-2 были выпущены в сентябре 1931 года. Испытывал их главный испытатель танков Евгений Анатольевич Кульчицкий. Он дал им блестящую характеристику. Они пошли в серию, стали поступать на вооружение танковых частей. Ничто, казалось бы, не предвещало грозу, но она все-таки грянула.

Морозной зимой 1934 года Кульчицкого вызвали в Москву к начальнику Автобронетанкового управления РККА И. А. Халепскому.

– Не слишком ли вы торопились, давая БТ блестящую аттестацию как танку, пригодному для любой местности и любых условий эксплуатации?! – такими вопросами встретил испытателя командарм 2 ранга.

– А в чем дело? – в свою очередь спросил Кульчицкий.– Я давал оценку танку БТ-2 в 1931 году, а уже почти два года выпускается БТ-5, на выходе танк БТ-7. Какие из них плохи?

На столе Халепского лежал рапорт командующего Забайкальской группой войск Особой Краснознаменной Дальневосточной армии. Тот, не указывая модификации БТ, сообщал, что они непригодны для эксплуатации в горно-таежных условиях Дальнего Востока. Разговор был коротким. Командарм приказал испытателю немедленно выехать в Читу и на месте разобраться, почему так предубеждены танкисты.

Командующий Забайкальской группой войск тоже не был склонен к длинным разговорам. Он подошел к карте и провел указкой линию от Читы к отрогам Могойтуйского хребта и до самой границы.

– Вот вам маршрут. Поведете танковый взвод. Водителями будут командиры – люди, обучавшиеся этому лишь во время командирской подготовки. Одолеете с ними тайгу – считайте свое дело выигранным: танкисты признают БТ. Не получится – ничем помочь не смогу.

Кульчицкий провел танки по маршруту, указанному командующим. Благополучно по льду прошли на колесах реку. Натянув гусеницы, взобрались на отроги Могоптуя, спустились вниз. Без единой аварии, в пятидесятиградусный мороз. Металл выдержал.

Когда испытательный переход завершился, танкистам местный гарнизон устроил теплую встречу. Оказывается, командующий вслед за танками Кульчицкого послал на вездеходе своего адъютанта. Если, мол, справятся с заданием, то встретить их как победителей.

Кстати, некоторые из участников этого перехода впоследствии стали видными военачальниками. Генералы И. Д. Васильев, Н. Д. Веденеев, В. Т. Вольский в годы Великой Отечественной войны командовали танковыми корпусами.

После этого случая БТ заняли прочно свое место в войсках. Как же: огромная скорость, на которой преодолеваются броды, овраги, прыжки с легкостью газели с берега, перелет через овраг... Минуты – и танк на позициях врага... Все это было эффектно!

– Что же в этом плохого? – спрашивали приверженцы колесно-гусеничного хода.

– Танк не механизированная кавалерия. Видите, что делают противотанковые орудия с этими «бронированными тачанками»,– потрясая фотографиями, доказывали противники БТ.– А поставь на них толстую броню и побольше пушку, они застрянут на бездорожье.

И все-таки приверженцев колесно-гусеничного хода в середине 30-х годов оказалось больше, чем противников.

Поэтому ОКМО было выдано еще одно задание – на создание колесно-гусеничного танка Т-29. Разрабатывал его Николай Валентинович Цейц. Этот танк, по существу, был быстроходным колесно-гусеничным вариантом среднего танка Т-28, который серийно выпускался Кировским заводом. При массе 28,5 тонны Т-29 обладал скоростью до 54 километров в час на гусеницах, а на колесах – до 80 километров в час. Он имел броню 20 – 30 миллиметров, его вооружение – пушка калибра 76 миллиметров и четыре пулемета. В отличие от танков БТ у него при движении на колесном ходу было три пары ведущих колес, что улучшало его проходимость. Хотя по вооружению и броневой защите этот танк существенно не отличался от Т-28, зато при движении на гусеницах он имел значительно большую скорость. Если принять во внимание массу танка, калибр артиллерийского вооружения и скорость движения на гусеницах, то нельзя не признать: созданный в 1936 году Т-29 – одна из важнейших ступеней в поисках нового типа среднего танка, поиска, который в конечном итоге завершился созданием нашего прославленного Т-34.

Когда-то я читал книгу академика И. П. Павлова «Условные рефлексы». Есть там замечательная фраза: «Какое главное условие достижения цели? Существование препятствий». Мудро сказано. И точно.

В конце 30-х годов на пути создания наших средних и тяжелых танков, с которыми Красная Армия встретила врага в годы Великой Отечественной войны, препятствий было много. Даже очевидная необходимость усиления броневой защиты, преподнесенная уроками боев в Испании, вызывала сомнения. Зачем, мол, это? Ведь легко сделать пушку, которая пробьет и эту броню. Где же предел? И где заводы, на которых можно изготовить листы такой толщины? Не снимали своих возражений сторонники двойного, колесно-гусеничного движителя. Были защитники и у бензинового мотора – он отработан, освоен в производстве.

Доводы, предостережения, сигналы... Нет смысла воскрешать различные наслоения, характерные для борьбы мнений в напряженной обстановке тех лет. Но необходимо, конечно, разобраться в главном – какие же идеи в танкостроении отстаивали группы конструкторов тех или иных КБ, преодолевая «существующие препятствия».

В январе 1937 года М. И. Кошкин переехал на Харьковский завод. В те дни коллектив КБ ХПЗ был занят усовершенствованием танка БТ-7. Впервые в мировой практике, как уже отмечалось, вместо бензинового мотора на нем устанавливались дизельный мотор, а также более мощная пушка.

М. И. Кошкин не стал менять планы КБ. Но, продолжая модернизацию БТ-7 выдвинул новую задачу: сконструировать машину, которая будет такой же быстроходной и маневренной, как лучшие в мире танки, но при этом иметь мощную броню, способную надежно защитить экипаж от противотанковых средств противника. Но и это еще не все: будущий танк своим огнем должен поражать любые танки, противотанковые средства и живую силу противника.

Собственно, такая задача стояла перед всей советской танковой промышленностью. На ее выработку, на окончательную формулировку точки зрения на параметры будущих танков оказали влияние:

совещание танкистов и танкостроителей в ЦК ВКП(б) в 1938 году;

совещание там же по изучению опыта применения танков в гражданской войне в Испании по докладу майора Поля Армана;

конференция танкистов-стахановцев в Военной академии механизации и моторизации РККА.

После состоявшегося в ЦК партии совещания кировцам поручили создать своими силами новую боевую машину. Речь шла о тяжелом танке с толстой противоснарядной броней.

Предусматривалось, что он будет, как и Т-28, трехбашенным. Тут сказывалось прочно сложившееся в те годы убеждение: огневая мощь танков достигается установкой на них нескольких пушек и пулеметов. Для огневых средств делали две, три и даже пять башен. Численность экипажа доходила до семи-восьми, а то и до одиннадцати человек. Объем машин угрожающе рос, они получались высокими, выглядели внушительными. Нередко их называли сухопутными крейсерами. В некоторых статьях, бывало, проскальзывала и такая мысль: этот крейсер должен не столько хорошо двигаться и стрелять, сколько устрашать своим появлением в бою.

Конструкторы понимали, что если и дальше идти по этому пути, то машина утратит одно из своих неотъемлемых качеств – маневренность. Пока броня была сравнительно тонкой и защищала только от пуль, можно еще добиться приемлемой подвижности многобашенного танка. А как быть, если поставить на него усиленную броню? Да и выдержат ли многотонную махину узлы подрессоривания?

В сложившихся в то время условиях выбор типа двигателя, наиболее соответствующего условиям возможного боевого применения танков и вместе с тем не вызывающего излишнего усложнения конструкции машин, был одним из центральных вопросов, которые решались не только при проектировании средних, но и тяжелых танков.

Эти вопросы не давали покоя не только начальнику СКБ-2 Ж. Я. Котину, но и всем его подчиненным. В группу конструкторов для разработки нового танка, который уже назвали СМК (С. М. Киров), вошли в основном молодые, талантливые специалисты.

Возглавлял разработку СМК опытнейший конструктор Н. В. Цейц, а затем А. С. Ермолаев. Моторную группу проектировал Л. Г. Купчин, бронекорпус К. И. Кузьмин, установкой вооружения занимался С. В. Федоренко, ходовая часть на торсионной подвеске возлагалась на Н. Ф. Шашмурина, коробку передач в инициативном порядке взял на себя В. А. Маришкин, так как А. С. Ермолаеву, которому была поручена эта работа, не удалось найти приемлемого решения; бортовые редукторы разрабатывал А. Д. Гладков, а за электрорадиооборудование отвечал П. Т. Сосов.

Пытаясь проследить жизненный путь некоторых конструкторов СКБ-2, я не мог не искать ответа на вопросы естественные и закономерные: как формируется конструктор? Где истоки его творчества? Ответ был одновременно труден и прост. Прост для меня, так как сам в Советской Армии служил в танковых частях и уже более тридцати лет работаю конструктором, прост, ибо всем известно, что периоду мастерства предшествует пора ученичества. Труден, так как попытки разглядеть неповторимые подробности этого ученичества грозят увести далеко в сторону.

Человек становится Человеком с большой буквы, лишь окунувшись в гущу событий своего времени. Вот почему я рассказываю о том, что видели конструкторы КБ в студенческие годы, с чем столкнулись, став инженерами. Вот почему в этой главе рассказываю не об одном, а о многих конструкторах. Иначе просто невозможно обрисовать обстановку, в которой формировались их характеры, определялся творческий почерк.

Вероятно, не ошибусь, если первым наставником молодого коллектива СКБ-2 назову ветерана отечественного танкостроения О. М. Иванова, пришедшего в СКБ-2 по рекомендации С. М. Кирова. Это был опытнейший конструктор и производственник, вдумчивый и чрезвычайно скромный человек. Но его деятельность трагически оборвалась: по навету завистников и он был оклеветан и репрессирован.

После Иванова СКБ-2 возглавил 29-летний военный инженер Ж.Я. Котин.

К моменту начала проектирования тяжелого танка с противоснарядной броней на заводе уже в течение пяти лет шло серийное производство средних танков Т-28. Однако многие узлы этой машины в первый период освоения оставались недоработанными. Она с трудом проходила приемосдаточный пробег, на завод из воинских частей то и дело поступали рекламации и замечания. Лишь после того, как руководство конструкторской группой, занимавшейся модернизацией танка Т-28, поручили Н. Л. Духову, к концу 1938 года положение удалось выправить. Были переработаны многие узлы ходовой части, усилена броня танка. Но главное, что необходимо было сделать Духову, это усовершенствовать бортовую передачу, которая до сих пор была узлом аварийным. Ондолго работал над ней, но труд не привел к успеху. Тогда было решено разработать новую, отличавшуюся от имеющихся бортовую передачу. Это удалось. Чертежи нового узла за подписью Духова пошли в цех, и Т-28 получил надежную бортовую передачу.

В 1943 году, в разгар Великой Отечественной войны, Духову довелось осматривать один из первых подбитых на фронте фашистских танков Т– V («пантера»). Когда он стал знакомиться с бортовой передачей, с удивлением обнаружил хорошо знакомый механизм, спроектированный им еще в 1938 году для танка Т-28. Все объяснялось просто. В начале войны эта советская машина пошла в бой и перестала быть секретом для немецких конструкторов. Когда они получили заказ выпустить танк, превосходящий наш Т-34, у них не хватило времени на проектирование. Вот они и решили «позаимствовать» удачное решение.

За два-три года до войны на Кировском заводе шло производство установочной партии нового среднего колесно-гусеничного танка Т-29 ЦН, с идеей о котором пришел в коллектив СКБ-2 Николай Валентинович Цейц. Он и возглавил проектные работы по созданию нового танка. Именно он стал одним из воспитателей молодых специалистов. Ветераны СКБ-2, хорошо знавшие Николая Валентиновича Цейца, характеризуют его так. Внешне – это был человек среднего роста, чуть больше пятидесяти лет от роду. Очень интеллигентный, скромный. Он никогда не грубил, говорил очень тихо, с улыбкой и его улыбка всех очаровывала. Часто садился рядом с разработчиком и анализировал его конструкцию не только с точки зрения теоретической механики и сопротивления материалов, но и рассматривал возможные физические явления и тепловые процессы в узле или агрегате. При этом всегда проводил расчетный анализ. Редко пользовался справочниками. При рассуждении сам выводил простую и удобную для расчета формулу и ею пользовался.

Уже отмечалось, что сохранение многобашенной компоновки СМК при переходе к противоснарядному бронированию приводило к чрезмерному увеличению массы танка. При проектировании тяжелой машины становилось очевидным, что туг нужен другой подход, иные компоновочные решения. Тщательно изучив опыт применения танков на войсковых учениях и полигонах, инженеры КБ пришли к выводу, что создание многобашенных танков нецелесообразно. В них командир не в состоянии в одиночку управлять огнем «батареи». К тому же в таком танке стрельбу можно вести только с места, то есть для каждой отдельной башни делать короткую остановку, тогда как другие только выбирали цели. Экипажу за точность огня в бою приходилось бы расплачиваться собственной безопасностью: часто останавливающийся высокий танк – хорошая мишень для артиллерии противника.

Конечно, трудно было отказаться от уже сложившегося взгляда на тяжелую машину как многобашенную. Но мысль усилить броню за счет удаления некоторых башен взяла свое. Поэтому параллельно с работой над СМК началось конструирование нового варианта тяжелого танка, который виделся как однобашенный и с одной пушкой, зато весьма мощной.

Забегая вперед, скажу, что накануне празднования 30-летия Победы над фашистской Германией специальный корреспондент журнала «Стандарты и качество» И. Салтыков задал Ж. Я. Котину вопрос: «Что послужило решающим условием, определившим выбор классической схемы тяжелого танка?»

Отвечая, Котин рассказал, что однажды в наркомате обороны он встретился с группой молодежи в штатских костюмах. Это были наши танкисты, вернувшиеся из Испании. Зашла речь об опыте танковых боев. Самым интересным в рассуждениях «испанцев» были мысли о том, каким должен стать современный танк. В шутливой форме это звучало так: «Ты сделай такую машину, чтобы в ней можно было воевать и чай пить». По сути дела, закончил рассказ Котин, это была заявка на тяжелый танк с толстой броней и мощным вооружением...

В СКБ-2 идея создания такого танка больше всех, очевидно, захватила Николая Леонидовича Духова, хотя он сначала прямого отношения к этой работе не имел. Он занимался серийным танком Т-28.

Духов знал, что в боевой комплект противотанковых пушек, принятых на вооружение в Германии, вошли бронебойные снаряды, которые пробивали броню толщиной до 60 миллиметров. Зачем же тогда создавать СМК по традиции трехбашенным со слабой броневой защитой? Нет, нужна машина принципиально новая, конструктивно отличающаяся от Т-28, СМК, пригодная для использования как в обороне, так и в наступлении. Поэтому уже сейчас следует закладывать в проект толщину брони не менее 75 миллиметров. А это, разумеется, приведет к увеличению массы машины. Как уменьшить ее?

Николай Леонидович по собственной инициативе рассмотрел техническую характеристику танков СМК и Т-35, но выхода не находил. Масса первого получалась 58 тонн, второго – 50. Поэтому скорость и маневренность этих машин по сравнению с легкими танками серии БТ получались невысокими. А Николаю Леонидовичу хотелось обязательно поставить в тяжелый танк мощную броневую защиту, сильную пушку и добиться его высокой маневренности.

Десятки вариантов решения этой задачи перебрал в уме Духов. Делал от руки эскизы отдельных узлов и деталей. Потом комкал листы, сметал их со стола и начинал все сначала.

Шли дни тяжелой, напряженной работы, которые сменялись бессонными ночами. Казалось, он был уже близок к истине, но она вдруг ускользала, как солнечный зайчик из-под рук. Однажды усталый он крепко заснул. А под утро, когда прогремел весенний гром, проснулся и ощутил что-то новое. Вскочил с постели, быстро оделся и побежал на работу. Родилась идея! Духов окончательно решил, что тяжелый танк должен быть однобашенным. Собственно, идея однобашенного танка не была новой в танкостроении. Однобашенными были все легкие танки, как советские, так и зарубежные, да и все зарубежные средние танки также были однобашенными. И брала эта идея свое начало еще со времен первой мировой войны от французского танка «Рено», имевшего классическую схему компоновки: отделение управления спереди, боевое – в середине, а моторное, трансмиссионное и ведущее колеса – сзади. Над боевым отделением устанавливалась одна вращающаяся башня с пушкой и спаренным пулеметом. Но «Рено» периода первой мировой войны так устарел, что о нем забыли...

Отбросив все дела, Духов в тот же день сел за расчеты. Перед этим выписал данные о массе каждого агрегата существовавших танков, сравнил весовые характеристики идентичных узлов и деталей Т-28 и СМК. Сравнительный анализ и расчеты укрепили у конструктора идею вопреки существующим традициям спроектировать новый тяжелый танк однобашенным. Надо снять две башни, думал он, это даст возможность улучшить компоновку машины, сделать ее классической. Это было важное решение, которое открыло новое направление в мировом танкостроении при конструировании тяжелых танков.

Но со своей идеей, своим подходом к традиционному танкостроению Духов пока ни с кем не делился. Считал необходимым еще и еще раз всесторонне проанализировать первые прикидочные расчеты. Ведь в танке должны быть рационально объединены многие качества: скорость, проходимость, вооружение и броня. Увеличение одного из этих показателей, безусловно, ведет к снижению других. Задавшись увеличением калибра пушки и броневой защиты, можно превратить танк в дот. А этого допустить нельзя. Армия нуждается в машине, в которой рациональнейшим образом сочетаются ее главные показатели.

Когда Николай Леонидович в достаточной степени убедился в точности своих расчетов и понял, что выбрал правильный путь создания тяжелого танка, который должен отвечать требованиям времени, он подготовил эскизный проект, выполнил необходимые чертежи, написал пояснительную записку. Шли последние дни 1938 года.

Во время обсуждения проекта напряженная работа конструктора увенчалась полным успехом. Идею полностью поддержали начальник СКБ-2 Ж. Я. Котин и другие ведущие инженеры. Танк «с домиком» (так назвали проект новой машины в СКБ-2 за то, что она проектировалась с одной башней) понравился, всем. Ознакомили с новым проектом и директора Кировского завода И. М. Зальцмана, который хорошо разбирался в новой технике. Он сразу разрешил группе конструкторов работать над проектом Духова наряду с конструированием СМК

Заседание Комитета обороны

В жизни людей есть события, которые остаются в памяти всю жизнь. Конечно, если они касаются их непосредственно, а не косвенно. Таким событием для конструкторов СКБ-2 Кировского завода было заседание Комитета обороны 9 декабря 1938 года. Чем же оно примечательно? На этом заседании был сделан резкий поворот во взгляде на тяжелые танки как многобашенные сухопутные дредноуты. На нем было четко решено, что тяжелый танк с противоснарядным бронированием должен быть однобашенным. Это важный вопрос в истории развития бронетанковой техники, имевший огромное военное и экономическое значение. Итак, устоявшаяся концепция о том, что тяжелый танк с противоснарядным бронированием должен быть многобашенным, была сломана. Кто это сделал, думаю, для истории небезразлично. Небезразлично потому, что она высвечивает тех людей, которые сделали важный вклад в победу над фашизмом и на десятилетия определили путь развития тяжелых танков как боевых машин.

В разное время, в различных источниках этот вопрос преподносился по-разному. Больше всего опирались на воспоминания Ж. Я. Котина, который вместе с И. М. Зальцманом и А. С. Ермолаевым был на упомянутом выше заседании Комитета обороны.

Одни, ссылаясь на Котина, утверждают, что идею создания тяжелого танка в однобашенном исполнении подал на этом заседании И. В. Сталин. Сам Котин говорит, что эта мысль, якобы, пришла ему в поезде во время следования и Москву. Существует и вариант, что Котин на заседании Комитета обороны в Кремле в присутствии Сталина предложил создать тяжелый танк в однобашенном исполнении.

Воспоминания – вещь зыбкая. Конечно, шли годы, десятилетия, подробности из памяти выветрились. По ведь было когда-то первое сообщение об этом заседании, может быть, устное – для коллектива СКБ-2 и попавшее в печать.

Приведу две интерпретации разговора в Кремле.

В уже упоминавшемся интервью спецкору журнала «Стандарты и качество» накануне 30-летия Победы Котин рассказывал об этом так:

«28 апреля 1938 года я оказался на совещании в Кремле, где наши предложения были одобрены, а уже 9 декабря мы привезли на совещание в Кремль деревянный макет тяжелого танка.

Во время доклада к макету подошел И. В. Сталин и спросил:

– Товарищ Котин, зачем на танке три башни?

– Мощное вооружение: одна пушка 76-миллиметровая и две по 45 миллиметров...

– Нечего делать из танка «Мюр и Мерилиз».– Он снял с макета маленькую башню, посмотрел и добавил: – А еще лучше, чтобы осталась одна башня.

На совещании было выдвинуто требование защитить ходовую часть фальшбортом и оставить вместо трех одну башню.

Между тем трехбашениая машина на СМК была уже запущена в производство. Вернувшись в Ленинград, мы решили параллельно делать однобашениую машину – «КВ».

Здесь каждый абзац не соответствует действительности. Но об этом чуть ниже.

Несколько раньше Ж. Я. Котин в беседе с корреспондентом «Военного вестника» этот эпизод изложил в другой интерпретации:

«Помнится, в 1938 году наше конструкторское бюро приступило к проектированию танка СМК (Сергей Миронович Киров). По замыслу он должен был иметь три башни. Сделали опытный образец. И тут нас вызывают в Кремль, на доклад. Объяснил на деревянном макете, где и какое размещено вооружение, какая броня, скорость, запас хода, сколько человек в экипаже. Вдруг Сталин подходит к макету, снимает одну из башен и говорит:

– А зачем делать из танка универмаг? Оставьте две башни,– помолчав, добавил: – И обязательно подумайте, чтобы экипаж имел запас питьевой воды.

СМК мы сделали с двумя башнями... На этом танке мы впервые применили широкие гусеничные ленты, опорные катки с внутренней амортизацией и индивидуальную подвеску нового типа, называемую торсионной» (подчеркнуто мной.– Д. И.).

В этой интерпретации обсуждения проекта тяжелого танка СМК нет упоминания о том, что Сталин снял две башни и оставил только одну.

Возможно, этот вопрос и не следовало бы муссировать, но историческая справедливость требует поставить точки над «i», так как он из года в год кочует из книги в книгу, то в той, то в другой, то в третьей интерпретации. Причем разные авторы призывают в свидетели людей, которые на том заседании не были.

Вадим Орлов в книге о Н. Л. Духове «Выбор» вложил свою интерпретацию в уста Ю. Е. Максарева, Владимир Сергейчук ссылается на «Историю Кировского завода».

Как же на самом деле было.

9 декабря 1938 года директор завода И. М. Зальцман и начальник СКБ-2 Ж. Я. Котин повезли в Москву на утверждение технический проект и макет трехбашенного тяжелого танка СМК. Поехал и ведущий конструктор А. С. Ермолаев. В Кремле Зальцмана и Котина приняли члены Комитета обороны, в который кроме членов правительства входили и некоторые специалисты по танкам: Б. М. Коробков, И. А. Лебедев, А. Ф. Кравцов и другие.

Котин коротко, но четко осветил основные технические, данные будущей машины, рассказал о ходе ее проектирования, продемонстрировал рисунок и макет танка СМК.

Завязалась беседа. В ходе ее члены правительства и военные задавали вопросы, высказывали соображения. Центральными при обсуждении оказались проблемы выбора вооружения и защиты подвески ходовой части танка. Военные никак не хотели для ее защиты устанавливать фальшборты, как на Т-35, так как они увеличивают массу и усложняют ремонт ходовой части.

Рассматривая модель трехбашенного танка; И. В. Сталин снял с макета заднюю маленькую башню с 45-миллиметровой пушкой, повертел ее в руке и спросил:

– А сколько она весит?

– Две с половиной тонны,– ответил Котин.

– Что же,– произнес Сталин.– Пустите эти две с половиной тонны на усиление броневой защиты,– и, подумав, добавил: – И обязательно подумайте, чтобы экипаж имел запас питьевой воды. В танке душно и жарко.

«В то время, когда была одобрена идея усиления брони и снятия для этого башни,– вспоминает И. М. Зальцман,– я почувствовал страшное облегчение: так как у нас на заводе уже был почти готовый в чертежах однобашенный танк Духова. И теперь мы могли сказать об этом в Кремле» (подчеркнуто мной.– Д. И.).

Может быть, по прошествии почти 35 лет после заседания Комитета обороны Исааку Моисеевичу Зальцману изменила память? (он эти воспоминания писал в 1973 году). Ничуть.

Вот что пишет один из разработчиков танка КВ Самуил Маркович Касавин:

«1938 год. В этом году мне здорово повезло. С группой дипломантов 5-го курса Военной академии механизации и моторизации РККА я попал на выполнение реального (как у нас тогда называли) дипломного проекта на Кировском заводе в СКБ-2...

17 октября 1938 года наша группа начала работать в КБ... В составе группы дипломантов я получил задание от Ж. Я. Котина представить диплом как предэскизный проект танка с одной башней и основными параметрами танка СМК» (подчеркнуто мной.– Д. И.).

Воспоминания И. М. Зальцмана и С. М. Касавина со всей очевидностью свидетельствуют, что работы над будущим однобашенным КВ были начаты еще до заседания 9 декабря 1938 года, а на нем только информировали об этом членов Комитета обороны и получили «добро» на дальнейшую разработку.

Можно лишь догадываться, что представители наркомата обороны долго обсуждали вопрос обеспечения защиты ходовой части СМК, потому что никак не нравился вариант защиты с применением фальшборта. А Зальцман в это время сидел и думал, каким образом обратить внимание членов Комитета обороны на однобашенный танк, предэскизный проект которого разрабатывался дипломниками под руководством Духова. Ведь как-то нужно было заручиться поддержкой и узаконить инициативную работу.

Осмелившись на этот шаг, И. М. Зальцман сказал:

– Товарищ Сталин, в СКБ-2 завода в инициативном порядке разрабатывается однобашенный танк с противоснарядным бронированием и более мощной пушкой. Мы бы хотели, чтобы нам разрешили довести начатую работу до конца.

Все сидели и молчали, ожидая, что скажет Сталин, который ходил и, поглаживая мундштуком трубки концы усов, о чем-то думал. Потом окинул всех взглядом и, что-то вспомнив, улыбаясь, произнес:

– Правильно, товарищ Зальцман, нечего делать из танка «Мюр и Мерилиз», незачем танку иметь много башен. Думаю, следует разрешить кировцам довести дело до конца. Посмотрим, какой танк будет лучше, и давайте сформулируем решение.

Упоминая «Мюр и Мерилиз», Сталин имел в виду украшение башнями здания известного в дореволюционные годы универсального магазина (ныне старое здание ЦУМа).

В итоге предложение И. В. Сталина легло в основу решения Комитета обороны. Кировцам поручили построить опытные образцы тяжелых танков с двухбашенной установкой вооружения, спроектировать однобашенный тяжелый танк и найти решение по защите системы подрессоривания танков без использования специальных экранов, которые увеличивают вес и усложняют ремонт ходовой части.

Возвращаясь в Ленинград, кировцы уже думали над проблемами, которые перед ними были поставлены в Комитете обороны. Снять с СМК одну или даже две башни и высвободившуюся массу пустить на усиление броневой защиты танка не представляло особого труда. А вот над подрессориванием предстояло поломать голову.

Как родилось это подрессоривание и кто был его автором, в литературе до сих пор не внесена ясность. Ж. Я. Котин в одном из своих воспоминаний пишет об этом так:

«Родился торсион после одного из предварительных обсуждений КВ в Политбюро. Один из представителей

Автобронетанкового управления. А. Ф. Кравцов вдруг обратил внимание членов Политбюро:

– Надо же защитить ходовую часть. Пусть конструкторы предусмотрят фальшборты.

И это было понятно... Но у нас опять, как когда-то после снятия башни с СМК, изменялся вес. Фальшборт – это стальная юбка вдоль катков, с немалым весом.

Я вернулся к коллегам и прямо сказал в КБ:

«АБТУ опять нам „поросенка“ подложило! Надо защищать ходовую часть».

Один из конструкторов тогда сказал:

– А давайте уберем крупповскую пружинную подвеску и поставим торсионную подвеску! А ее защищает уже корпус.

Первые торсионы испытывали в цехе, спешно. Стержень заделывали в стене намертво (один конец его и в танке также заделан), а на другой вешали чугунную чушку, испытывали его методом нагрузки. Сначала стержень «потек». Затем новые испытания, новые чушки и постепенное приближение к «рубцу жизни»... Однажды вся подвеска взлетела кверху, едва не убила конструктора».

Прежде всего, что такое торсион? Это – упругий элемент подвески, сменивший прежние винтовые и листовые рессоры. Принцип действия торсиона основывался на скручивании стальных стержней, которые размещались в корпусе танка над днищем. Они могли воспринимать большие нагрузки, в то же время были хорошо защищены от попадания снарядов или мин.

А вот как торсион «попал» в танки, кто его предложил и с каким «скрипом», с какой борьбой мнений он «вживался», небезынтересно узнать подробнее. Это весьма поучительная история того, как новое порой с большим трудом воспринимается и обретает жизнь.

Прежде, чем продолжить рассказ о судьбе проекта танка СМК, вернемся на полгода назад.

Уже с самого начала совместной работы у инженера Николая Шашмурина с Николаем Валентиновичем Цейцем сложились дружеские отношения, которыми молодой конструктор очень дорожил. Сближение состоялось не только потому, что Шашмурину в роли ведущего инженера довелось заняться ведением производства установочной партии танков Т-29ЦН, автором которого был Цейц. (На этом поприще Шашмурин сменил Ермолаева, которому была поручена разработка коробки перемены передач для проекта танка СМК.) Николая тянуло к Цейцу его обаяние, доброта, незаурядные способности и большой жизненный опыт.

Николай Федорович Шашмурин вспоминает:

«До сих пор, с 1937 года, хранятся материалы по танку Т-29. Особенностью этого танка является наличие конструктивно сложной, производственно-технологически трудоемкой ходовой части колесно-гусеничного типа.

Помня огромные трудности, когда нам в начале 30-х годов приходилось эксплуатировать танки БТ, я делился своими впечатлениями с Н. В. Цейцем. Он, в свою очередь, пояснял, что в свое время такое направление было предусмотрено заданием, но в настоящее время он не согласен с принятой по указанию Котина в новом проекте системой ходовой части, заимствуемой с танка Т-35».

Высказанное мнение Цейцем было примечательным. Николай Валентинович считал, что, учитывая особую важность системы ходовой части в новом тяжелом танке, ее следует выполнить в двух вариантах, при этом один из них следует – на основе «торсионной подвески».

(Следует заметить, что до начала проектирования СМК все отечественные и зарубежные машины имели пружинные подвески ходовой части.)

Цейц и Шашмурин предлагали совершенно новую по принципу действия и конструкции подвеску – торсионную. Николаю Шашмурину, уже прошедшему военно-техническую подготовку на многих типах отечественных танков и во время учебы в институте, и на Кировском заводе и знавшего по литературным источникам все о зарубежной бронетанковой технике, не трудно было понять преимущества новой конструкции подвески. Она была так проста, что сразу же овладела воображением Шашмурина.

Выполнив эскизную компоновку для экспериментальных исследований, Шашмурин уговорил Цейца обратиться с этим предложением к начальнику КБ Котину.

«Был он у него дважды,– рассказывает Николай Федорович Шашмурин.– Первый раз изложил суть дела с приложением эскиза и данных расчета, которые остались у начальника КБ. Вторично Н. В. Цейц был вызван, но что там произошло, не берусь судить».

Даже для опытного инженера предлагаемое Цейцем решение применительно к тяжелому танку могло показаться неубедительным. Сравнительно короткие стержни не вызывали оптимизма. Смогут ли они обеспечить длительную, усталостную работоспособность подвески? Понять это мог только конструктор, обладающий не только отличным знанием теоретической механики сопротивления материалов, но и чутьем, интуицией.

А теперь вернемся к тому, как торсион «попал» в танк. Длительное и тщательное изучение архивных материалов, беседы с участниками событий тех далеких лет позволили восстановить истину.

Уже говорилось, что после отстранения от дел Н. В. Цейца ведущим инженером по танку СМК был назначен Афанасий Семенович Ермолаев. К декабрю 1938 года материалы на уровне технического проекта по танку СМК были готовы. Помимо чертежей, для наглядности сделали плакаты, изготовили деревянный макет в масштабе 1:10. Сычев произвел первые расчеты. Масса тяжелого танка получилась около 53 тонн. Относительно маневренности сразу трудно было сказать, хуже она будет или лучше, чем у Т-28. Ведь на новой машине намечали установить мощный авиационный двигатель. А вот подрессоривание явно вызывало опасения.

Когда Зальцман, Котин и Ермолаев вернулись из Москвы, с заседания Комитета обороны (а не с заседания Политбюро, как об этом пишет Котин), дома Жозеф Яковлевич собрал всех «зубров» и довел до них принятое в верхах решение.

– АБТУ в лице Коробкова опять нам подложило «поросенка»! Надо защищать ходовую часть. А чем? Они категорически против защиты ее фальшбортами. С одной стороны, они правы, фальшборты увеличат вес танка, на них уйдут те же тонны, которые, казалось, удалось сэкономить за счет снятия одной башни.

Стали прикидывать, чем же заменить ставшие привычными пружинные и рессорно-балансирные наружные подвески. Но приемлемого решения не находилось.

Тогда один из конструкторов сказал:

– А давайте уберем крупповскую пружинную подвеску и поставим торсионную, которую предложили Николай Валентинович Цейц и Шашмурин.

Да, это было для танка огромным благом. Ведь по этой идее внутри его корпуса поперек прокладывались длинные стальные стержни. Один конец каждого из них с помощью балансира прикреплялся к опорному катку, а другой – связывался с шлицами с кронштейном, жестко укрепленным на противоположном борту корпуса машины. Уже объяснялось, что когда опорный каток поднимался на неровность грунта, то балансир, поворачиваясь, закручивал стержень, или, как его назвали, торсион. Упругая деформация закручивания торсиона поглощала энергию удара и смягчала его действие на корпус. Правда, сталь для торсиона требовалась особая, с очень высокими упругими свойствами.

Найден был выход из положения? Да, и не просто выход, а еще с выигрышем. Прежние подвески были тяжелее. К тому же они размещались с наружной стороны корпуса, поэтому обычно их укрывали броневыми листами – фальшбортами. При торсионной подвеске необходимость в них отпадала – ведь торсионы скрыты внутри корпуса. А раз исчезали два фальшборта, экономилась не одна сотня килограммов общей массы. Для тяжелой машины это было необходимо в первую очередь.

Эти аргументы поколебали Котина. За идею ухватился Духов, ведь ему тоже нужна была простая, надежная, неуязвимая подвеска.

Поскольку тяжелый танк СМК еще только проектировался, новую подвеску решили испытать на односерийном Т-28. Для экономии времени торсионную подвеску решили установить снаружи днища танка и эксперимент провести в стационарных условиях. Скручивание торсионов наметили произвести с помощью обыкновенной лебедки.

По этому поводу Котин издал распоряжение: Е. В. Бухариной произвести и оформить расчет по торсионам; Г. П. Носову подготовить один корпус танка Т-28 для установки экспериментальной торсионной подвески; через начальника танкового производства завода Ю. Е.Максарева металлургам подобрать материал для торсионов; Л. Е. Сычеву подготовить программу проведения эксперимента. Н. Ф. Шашмурина назначили бригадиром по новой подвеске. Макетно-стендовую установку на базе Т-28 выполняли начальник опытного цеха А. И. Ланцберг и Л. Е. Сычев.

Экспериментальные работы возглавил начальник танкового производства Ю. Е. Максарев, глубоко заинтересовался делом директор завода И. М. Зальцман.

Главная трудность легла на плечи металлургов во главе с Б. Г. Музруковым по созданию специальной стали– марки 45 ХНИФА.

Впервые в мировой практике создавалось подрессоривание боевых машин, которое теперь в танкостроении принято повсеместно.

Не мешкая, как шутя говорил Духов, с интересом наблюдавший за экспериментом, конструкторы принимались «терзать технику». Правда, однажды техника чуть не растерзала их.

Экспериментальный Т-28 с торсионной подвеской еще не был готов, а любопытство точило: что же все-таки получится? И вот как-то в воскресенье, чтобы никому не мешать, конструкторы установили имитацию торсиона на цеховой разметочной плите и стали нагружать ее металлическими болванками. Таким способом хотели определить угол закрутки, при котором упругий стержень еще не имеет остаточных деформаций. Неожиданно все сооружение взлетело вверх и болванки посыпались на пол. К счастью, никого не задело.

Вскоре танк Т-28 с экспериментальной торсионной подвеской был готов. Испытания прошли удачно. Теперь торсион можно было установить и на СМК. Это стало делом Николая Федоровича Шашмурина.

Вот так брала старт торсионная подвеска, причем – сразу же установленная на тяжелых танках.

Разработка торсионной подвески и ряда узлов трансмиссии танка обогатили опыт Шашмурина. Будучи по своей природе человеком творческим, он в дальнейшем, сам того не замечая, все чаще возвращался к проекту и однобашенной тяжелой машины, еще и еще раз анализировал его, рассматривая компоновку...

Компоновка

С чего начинается танк сейчас? С чего он начинался раньше? Кому и чему он обязан своим рождением?

Если обойти все группы (бригады), отделы и иные звенья КБ, то вряд ли удастся найти первое зернышко будущего танка. На серийном заводе это сделать проще. Там первая точка отсчета – чертежи КБ. А в самом КБ?

Читатель может предположить, что, как и всякое творение, танк зарождался в мыслях автора. Идет, скажем, конструктор, задумавшись, по дорожке парка либо сидит, запершись в кабинете, и вдруг – о чудо вдохновенья! Его карандаш торопливо полетел над листком бумаги, и вот уже на ватмане либо (бывает и такое) на коробке от папирос возникает контур будущего танка, а рядом вырастают столбцы цифр... Да, так иногда представляется труд конструкторов, писателей, композиторов и вообще труд творческий.

На самом деле все обстоит сложнее. И намного. Конструктор ведущий, главный не может ждать, пока его осенит удачная мысль. Ему приходится разрешать многочисленные задачи, какие рождает сложный процесс создания машины. В данном случае – танка. Конструктор, особенно связывающий работу нескольких звеньев, должен «стыковать» различные по своему характеру элементы. В поле его зрения – все! Он думает над формой корпуса, над принципом и схемой ходовой части, размещением вооружения и боеприпасов, количеством необходимого горючего, шириной гусениц и диаметром опорных катков и многом другом. Думает и о том, как лучше испытать тот или иной узел или агрегат, подчас не имея нужных приборов.

Пора случайного изобретательства (какими были первые проекты танков В. Д. Менделеева, А. А. Пороховщикова, Н. Н. Лебеденко, Свинтона, Кристи и Виккерса и др.) в 30-е годы миновала. Сидеть под деревом и ждать, когда свалится яблоко открытия,– неоправданная роскошь. К тому же конструктору в рассматриваемый нами период нужно было решать вполне конкретные задачи. Их ставили не «фантазии смелый полет», а насущные потребности нависавшей над советской страной войны, весь ход развития бронетанковой техники.

Отправным пунктом, с которого начинается сложный процесс проектирования танка, является техническое задание, которое выдает заказчик, то есть армия в лице соответствующего управления наркомата обороны. А. затем – проектирование. Начав с самых грубых прикидок, конструкторы упорно, настойчиво, все ближе подбираются к истине.

Первый шаг – компоновка. Конструктор рисует схему танка, размещая на рисунке все жизненно важные узлы и агрегаты, рабочие места экипажа. С компоновки начинается поиск того конкретного, что, вписавшись в чертеж, именуемый общим видом танка, обеспечит будущей машине нормальное функционирование всех ее частей, прочность узлов и агрегатов, соответствие реальных технических характеристик расчетным. Общая компоновка подчинена задаче получения оптимальных тактико-технических данных боевой машины.

Словом, конструктор, реализующий общий замысел, идет от общего к частному, чтобы потом это частное точно заняло свое место в общем, чтобы, расчленив на бумаге целое на элементы, собрать из этих элементов целое, обеспечить максимальную гармоничность в сочетании частностей.

В советском танкостроении в довоенное время была принята компоновка с кормовым расположением двигателя и трансмиссии, сохранившаяся до настоящего времени. При такой компоновке силовое отделение и трансмиссия изолируются от экипажа, и он работает в более благоприятных условиях. Носовая часть корпуса не занята агрегатами, поэтому лобовые детали броневого корпуса могут устанавливаться под большими углами наклона (70 – 75 градусов к вертикали).

Но кормовое расположение трансмиссии не свободно и от недостатков. Если двигатель располагается продольно, то башня смещается в переднюю часть корпуса. Из-за этого затруднено расположение люка-лаза механика-водителя на крыше отделения управления, особенно если у башни диаметр погона «в свету» превышает 1600 миллиметров. Поэтому, например, наш танк Т-34 имел люк-лаз механика-водителя на верхней лобовой части корпуса. Такое решение было приемлемо при бронировании, защищающем главным образом от малокалиберных артиллерийских снарядов. Но оно неприемлемо при бронировании, защищающем от снарядов средних калибров, так как крыша люка-лаза может проламываться внутрь танка. Поэтому у тяжелого танка СМК имелся люк-лаз механика-водителя на крыше отделения управления.

В этой невероятно запутанной ситуации, когда противоречивые задачи казались конструкторам жерновами, способными стереть в порошок любое новое начинание, оставался один выход – искать компромисс и в создании самого танка, и жизненно необходимых ему системах.

Рискуя навлечь неудовольствие определенной части читателей, я отважился на отступление от хода создания тяжелого танка СМК. Я не мог поступить иначе потому, что создание танка – сложнейший процесс, в котором участвуют десятки, сотни людей. Однако руководит этой работой один человек – главный конструктор проекта данной машины. Чаще его называют ведущим конструктором, ведущим инженером машины. Что же это за должность в КБ?

Когда после длительных экспериментов, споров, борьбы мнений танк, наконец, начинает воплощаться в металл, настает черед человека, должность которого в официальных бумагах именуется довольно скромно—ведущий инженер. Оказавшись на трудном пересечении замыслов и желаний конструкторов, технологов, двигателистов, трансмиссионщиков, корпусников, вооруженцев, специалистов по оборудованию, танкистов и инженеров-испытателей, он должен не только полностью понимать их проблемы и устремления, но и, обладая всей полнотой власти, принимать решения, необходимые для успешной постройки боевой машины и для ее испытаний.

Власть ему дана большая. Ответственность на нем еще больше. Он хозяин опытного танка, единственного, а потому особенно драгоценного. Ведущий инженер в любом КБ – фигура заметная. В СКБ-2, и прежде всего усилиями самого Котина, он вырос в фигуру значительную.

Предоставив ведущим инженерам возможность полностью распоряжаться процессом создания танков, которые он им поручал, Жозеф Яковлевич всегда был готов прийти им на помощь. Для этих специалистов (а именно из ведущих инженеров вышла большая часть руководителей отделов и КБ) время у Котина находилось всегда.

И еще одно немаловажное обстоятельство. Понимая, сколь разносторонним, энергичным, решительным, образованным должен быть ведущий инженер, Котин подбирал этих людей весьма требовательно.

По дипломным проектам

Одновременно с окончанием проекта и началом изготовления опытного экземпляра СМК на Кировском заводе полным ходом развернулись работы над однобашенной тяжелой машиной. Решение начальника СКБ-2 Котина назначить ведущим инженером этой машины инициативного Духова директор завода утвердил. На помощь Николаю Леонидовичу выделили еще группу конструкторов. Им предоставили небольшую комнату в СКБ-2, где и начал рождаться новый тяжелый танк. В том, что он появится скоро, не сомневались.

Участники создания нового танка оставили много воспоминаний. Они и легли в основу этой главы. Некоторые воспоминания я записал на магнитофонную ленту.

Профессор, доктор технических наук генерал-майор в отставке Л. В. Сергеев напасал о периоде работы над однобашенным тяжелым танком так:

«В академии (в то время Военная академия механизации и моторизации РККА.– Д. И.)широко практиковалось дипломное проектирование на заводах промышленности. Особо надо подчеркнуть работу слушателей над дипломными проектами на ленинградском Кировском заводе в 1938 – 1939 годах... Они выполняли комплексный проект тяжелого однобашенного танка. Учитывая значение выполняемой работы, эти слушатели были оставлены в КБ...

Конечно, они оставались и в кадрах Красной Армии».

Группа, прибывшая в СКБ-2, состояла из шести человек. В нее входили Борис Павлов, Всеволод Синозерский, которым поручили общую компоновку и установку вооружения на танке. Георгий Турчанинов занялся ходовой частью машины. Леонид Переверзев разрабатывал сервопривод к рычагам управления, с последующим изготовлением его действующего макетного образца. Ему же было поручено проектирование моторной группы. Самуил Касавин и Лев Шпунтов занимались планетарной трансмиссией, причем Касавин проектировал планетарную коробку перемены передач, а Шпунтов – планетарный механизм поворота.

За каждым дипломантом были закреплены штатные конструкторы СКБ-2 Л. Е. Сычев, Н. Ф. Шашмурин и другие. Общее руководство осуществлял Н. Л. Духов.Шла типичная дипломная работа. Общие виды узлов практически были заимствованы с тяжелого танка СМК.

Новым в дипломном проекте было то, что на танке вместо карбюраторного бензинового двигателя устанавливался взаимозаменяемый дизельный двигатель. Новой была и система управления моторно-трансмиссионной частью. Но главное состояло в том, что в связи с изъятием двух малых башен, в отличие от первоначального проекта СМК, проектируемый танк сжался в длину. Теперь вместо восьми опорных катков в ходовой части можно было установить только шесть. Более плотная компоновка танка в длину потребовала создания совершенно новой, более компактной коробки перемены передач. Обычные схемы были громоздкими по габаритам, поэтому решили спроектировать КПП планетарной. Возглавил эту работу Н. Ф. Шашмурин.

Все дипломники, приехавшие на практику в СКБ-2, в своих воспоминаниях отмечают огромный энтузиазм и работоспособность этого небольшого в то время коллектива. Ведущие инженеры, в основном молодые люди, в возрасте от 26 до 30 – 35 лет, находились в постоянном поиске, рабочий день не регламентировался, как правило, работа заканчивалась в 10 – 11 часов вечера. Большим счастьем для молодого человека того времени было работать и творить в таком коллективе.

Руководя небольшой группой конструкторов, Духов ходил от стола к столу, рассматривал чертежи, давал конкретные советы, а иногда заставлял какую-нибудь деталь переделать по нескольку раз. Случалось, что вечером, зайдя в тесную комнатку, где трудилась группа дипломников по трансмиссии, Николай Леонидович соглашался с конструктивным решением сподвижника, а утром у него появлялась новая идея, более простая и надежная, которую легче воплотить в металл.

На его требовательность в работе инженеры никогда не обижались. Настолько технически грамотно и доходчиво вносил он изменения в детали и узлы, что сразу становилась ясна большая целесообразность их введения в технический проект.

Духов не только учил молодых конструкторов. Он учился и сам. Шесть лет прошло к тому времени, как он окончил институт. Срок немалый для получения солидных практических навыков конструирования сложных узлов и механизмов машины. Когда же на плечи Николая Леонидовича легла ответственность за деятельность группы по разработке конструкции тяжелого танка, он к этому времени только два года проработал в танковом КБ. Конечно, полностью постигнуть все тонкости конструирования танков он еще не успел. Поэтому и сам советовался с уже опытными танковыми конструкторами, прислушивался к их замечаниям.

Не должно сложиться впечатление, что только эти шесть дипломников академии работали под руководством Духова над проектом будущего КВ. Во-первых, проект был под неослабным контролем начальника СКБ-2 Котина. Во-вторых, для руководства проектированием отдельных узлов, агрегатов и систем танка были выделены опытнейшие конструкторы, которые и «вдыхали» в однобашенный тяжелый танк то, что было уже хорошо отработано на двухбашенном СМК.

Работая над проектом планетарной трансмиссии, Самуил Касавин и Лев Шпунтов столкнулись с рядом трудно разрешимых вопросов.

Планетарные коробки перемены передач пока еще не нашли применения в отечественных танках, если не считать некоторого опыта, полученного конструкторами танкового КБ ХПЗ. А примеры применения этих передач в трансмиссиях зарубежных танков уже были. Известно применение планетарной передачи в немецком танке фирмы «Даймлер-Бенц» выпуска 1936 года, планетарных коробок И. М. Вильсона, фирмы «Шкода» и других, в танках, автомобилях и тракторах. Но какую из этих схем выбрать? Какая из них лучше?

Вернемся, читатель, на несколько месяцев назад.

В конце лета 1938 года, когда еще в СКБ-2 не было дипломантов из Военной академии механизации и моторизации РККА, на танковом полигоне проходил испытания чехословацкий танк S-2S фирмы «Шкода». В то время командованием автобронетанковых войск РККА рассматривался вопрос о приобретении этого танка. По особенностям ходовой части и форме броневой защиты он напоминал легкий танк той же фирмы, но был вооружен 47-миллиметровой пушкой и двумя пулеметами. Его боевая масса около 17 тонн. Толщина лобовой брони достигала 30 миллиметров, а у бортов и башни – 25 миллиметров. Двигатель мощностью 250 лошадиных сил должен был обеспечивать максимальную скорость движения 50 километров в час. На танке применялась планетарная трансмиссия с планетарной коробкой передач с шестью передачами переднего и шестью передачами заднего хода. У танка S-2S был механизм с двойным подводом мощности, состоящий из конических шестерен. Облегчение управлением танком достигалось с помощью пн'евматиче-ского сервопривода.

От Кировского завода в состав Государственной комиссии по испытанию этого танка был включен Н. Ф. Шашмурин. В августе 1938 года испытания танка S-2S были закончены, и Шашмурин привез материалы этих испытаний, эскизы наиболее интересных узлов и агрегатов в СКБ-2.

Когда же прибыли дипломанты из академии и приступили к дипломному проектированию однобашенного тяжелого танка, встал вопрос о выборе схемы коробки перемены передач. Шашмурин порекомендовал, чтобы на полигон были командированы Самуил Касавин и Лев Шпунтов, проектировавшие планетарную трансмиссию для дипломного проекта. К тому времени в ноябре 1938 года чехословацкий танк проходил неофициальные, показательные испытания. Чехи хотели представить его в лучшем виде. Поэтому на нем оставался свой экипаж. Днем танк проходил испытания, а вечером возвращался в парк-стоянку.

Кировцам предоставили возможность изучить материальную часть танка только во время его стоянки в парке. С помощью бригады рабочих они по ночам разбирали узлы танка, обмеривали и эскизировали детали. А к утру машина была на ходу.

«В КБ мы привезли много материалов,– вспоминает С. М. Касавин,– часть из которых была использована в конструкции проектируемого танка. Это были конструкции зеркалок, смотровых приборов, оригинальные типы уплотнений, способы крепления деталей и т. д.».

Таким образом слушатели академии частично использовали схему трансмиссии танка S-2S, ее шестиступенчатую коробку передач с реверсом.

В феврале 1939 года в СКБ-2 группа слушателей Военной академии успешно защитила дипломный проект.

«Сухопутные броненосцы»

Рождение богатыря

Отдыхать выпускникам Военной академии механизации и моторизации РККА после защиты дипломных проектов в СКБ-2 не пришлось. 27 февраля 1939 года было принято правительственное решение о постройке опытного образца однобашенного тяжелого танка КВ (названного в честь наркома обороны К. Е. Ворошилова). Дипломный проект слушателей стал исходным для работы по созданию нового танка – детища СКБ-2. Это будет первый серийный тяжелый танк с мощной броней, поступивший на вооружение Красной Армии.

Задание на проектирование КВ предусматривало, что в нем по сравнению с СМК будет применена однобашенная установка вооружения, что позволит выполнить более мощное бронирование, вместо бензиного двигателя будет установлен дизель.

15 марта 1939 года выпускники академии Павлов, Синозерский, Турчанинов, Переверзев, Касавин и Шпунтов в звании «военный инженер 3 ранга» вновь возвратились в Ленинград и приступили к работе в СКБ-2 уже инженерами-конструкторами.

В это время танк КВ-1 уже обретал жизнь. Ведущим инженером по нему был назначен Л. Е. Сычев. Бригаде Н. Ф. Шашмурина предстояло установить на КВ торсионную подвеску, использованную уже на СМК.

Работа по созданию нового танка шла весьма интенсивно. Это был период величайшего энтузиазма и напряжения сил в жизни СКБ-2. Вместо одной смены за чертежными досками люди проводили по полторы, а то и по две. Домой уходили, когда уже близилась полночь. Чтобы размяться, на остановке, дожидаясь автобуса, играли в снежки. Как ни уставали за день, настроение у всех было приподнятое.

А над миром уже нависла зловещая тень второй мировой войны. Поэтому руководителей нашей партии и Советского правительства, народных комиссаров особенно волновали проблемы развития оборонной промышленности, и в частности танкового производства. Решались сложнейшие вопросы выплавки и прокатки броневой стали, литья танковых башен, организации выпуска мощных дизель-моторов. Конструкторам-кировцам предстояло наилучшим образом вписать свои замыслы в картину реальных возможностей не только своего, но и нескольких смежных заводов. В длинной технологической цепочке танкового производства многое находилось в стадии реорганизации и обновления. Вот в этот момент, в апреле 1939 года, Государственная комиссия и утвердила макет КВ. А в мае началась разработка чертежей танка.

Говоря о создании однобашенното тяжелого танка КВ-1, надо ответить на два принципиальных вопроса. Первый – чем отличался однобашенный танк, выполненный дипломниками Военной академии механизации и моторизации РККА, от тяжелого танка СМК? Второй – чем отличался реальный рабочий проект танка КВ-1 от дипломного проекта? Это важно потому, что в нашей исторической, мемуарной и художественной литературе эти вопросы трактуют неверно, подчас считая, что проект выпускников академии и проект КВ-1 это одно и то же.

Созданный кировцами тяжелый двухбашенный СМК для того времени был совершенно новым типом танка, потребовавшим разработки заново всех его основных узлов и агрегатов, что прежде всего относится к комплексу силовой части – моторной установки, трансмиссии, ходовой части. При создании СМК конструкторы Кировского завода встретились со многими трудностями, которые нужно было решить.

«В течение многих лет до этого все попытки конструкторов одновременно усилить броневую защиту и вооружение танка терпели неудачу. Вес танка намного увеличивался, скорость и маневренность снижались. Считалось, что попытки усилить броневую защиту и вооружение неизбежно вызовут ухудшение других боевых качеств. Надо было найти смелость и силы разорвать с общепризнанными традициями, пойти новой дорогой в танкостроении»,– писал уже после разгрома гитлеровской Германии В. А. Малышев.

Н. Духов, Н. Шашмурин и другие взяли на себя такую смелость, свидетельствует А. Бескурников. Первое – отказаться от тяжелого танка, каким его привыкли видеть – пятибашенным... Отказались и от проекта уже готового чуть раньше 55-тонного двухбашенного СМК.

Вот за какое нелегкое дело взялись конструкторы СКБ-2! А однобашенный тяжелый танк, выполненный на уровне дипломного проекта слушателями академии, был производной конструкцией от СМК. Почти все в нем, за некоторым исключением с незначительными изменениями и уточнениями отнюдь не поискового характера, было заимствовано у проекта СМК.

Что же было в однобашенном танке выпускников академии «некоторым исключением?» Прежде всего установка дизеля вместо карбюраторного.двигателя, причем предусматривалась их взаимозаменяемость: элементы управления моторно-трансмиссионным отделением и новая планетарная коробка перемены передач.

Чем же отличался реальный проект танка КВ-1 от дипломного проекта? В своих воспоминаниях С. М. Касавин пишет:

«Наиболее существенным отличием танка KB от дипломного проекта явилась замена в нашем проекте планетарной коробки перемены передач обычной механической пятискоростной коробкой, созданной по схеме, предложенной И. Л. Духовым и выполненной конструктором И. В. Алексеевым».

Таким образом, в проекте танка KB планетарным остались бортовые передачи конструкции А. Д. Гладкова, заимствованные с танка СМК.

Удаление четырех башен (на Т-35 их было пять) сразу решило проблему массы. Толщина брони составляла 75 миллиметров. Этого было вполне достаточно, чтобы противостоять бронебойным снарядам вражеских танковых и противотанковых 37– и 50-миллиметровых пушек. Длина машины уменьшалась по сравнению с пятибашенной на 2 метра, высота – на 0,7 метра.

Танк «съежился» еще больше благодаря установке на нем дизель-мотора. Ведь для дизеля требовалось меньше горючего. На KB были установлены 76-миллиметровая пушка Л-11 Кировского завода и три пулемета: один спаренный, второй – курсовой (в лобовой плите корпуса) и третий – кормовой (в башне, в шаровой установке). Боекомплект составлял 114 снарядов и 3330 патронов.

Так в Ленинграде родился тяжелый танк КВ.

Когда в Харькове на стендах шли испытания двигателя, форсированного до 600 лошадиных сил специально для KB, участвовать в них был направлен конструктор Д, Д. Кикелидзе, а позднее туда выехал и Н. Л. Духов.

История создания танка KB... Она примечательна, во-первых, тем, что речь идет о машине, не имевшей за рубежом ни себе подобных, ни даже отдаленных прототипов. А во-вторых, она создавалась на ленинградском Кировском заводе, где ни в 1938 году, ни раньше не имелось опытного танкового производства, зато здесь трудилось немало опытнейших рабочих-универсалов, которые умели делать все.

И когда перед заводом встали задачи по модернизации серийно выпускавшихся танков Т-28 и созданию совершенно новых машин – СМК и KB, опытное производство сумели наладить во втором механосборочном цехе (МХ-2), где делали серийную продукцию. В огромной степени это заслуга потомственного краснопутиловца К. Е. Титова. Еще в конце прошлого века на заводе работал его отец. Сам Кузьма Емельянович прошел путь от подсобного рабочего паровозной мастерской до начальника цеха сборки танков. Нелегкое дело изготовления опытных узлов и машин он воспринял как свое кровное. А ведь у него хватало хлопот и по плановым танкам Т-28.

Опытный образец KB был изготовлен в начале сентября 1939 года, и с этого момента начался жизненный путь этой машины с ее конструктивными достоинствами и недостатками, путь трудный, извилистый.

По своим тактико-техническим данным это был мощный для того времени танк. Масса его составляла 45 – 46 тонн. Толщина лобовой брони корпуса – 70 – 60 миллиметров, борта – 75 миллиметров, крыши и днища – 30 миллиметров. Башня была выполнена из броневых листов толщиной 75 миллиметров. Вооружение тоже относительно мощное. Если на СМК в большой башне устанавливалась пушка КТ-28 («Кировская танковая») с начальной скоростью 387 метров в секунду, то для КВ-1 предназначалась одна из двух пушек Л-11 или Ф-32, которые имели начальную скорость бронебойного снаряда 635 метров в секунду. КВ-1 имел 4 пулемета ДТ. Боекомплект этого танка состоял из 114 снарядов и 3000 патронов. Экипаж – 5 человек. Дизель мощностью 600 лошадиных сил позволял KB развивать скорость 34 километра в час с запасом хода 180 километров. При максимальной массе 45 тонн удельное давление составляло 0,7 килограмма на квадратный сантиметр. Так в Ленинграде родился тяжелый танк КВ.

Закончив испытания на заводе, кировцы привезли танк на специальный полевой полигон. Опытный образец на первых порах показал себя неплохо. Но чем больше он «наматывал» километраж, тем чаще давали о себе знать конструктивные и производственные недоработки. Через сто километров пробега на нем вышла из строя коробка передач. И это забеспокоило кировцев. Автор коробки Николай Леонидович Духов утешал коллег:

– Ничего страшного, товарищи. Хорошо, что недоработка выявилась сейчас.

– Как же так? – допытывался механик-водитель Константин Ковш.– На стендовых испытаниях эта коробка проработала две с половиной тысячи километров, а тут – только сто...

– Очень просто,– засмеялся Духов, по-дружески обняв многоопытного танкиста.– У тебя, Костя, столько силы, что горы своротить можно, а не только танки ломать! – И серьезно добавил: – Все будет хорошо. Вернемея в Ленинград и будем дорабатывать.

Но дорабатывать танк не удалось. Был получен приказ отправить опытные образцы СМК и КВ-1 на подмосковный полигон для показа членам правительства. В КВ лишь успели заменить коробку перемены передач.

Подмосковный полигон

В конце сентября 1939 года, как раз в день, когда гитлеровские танковые дивизии подходили к Варшаве, танки СМК и КВ погрузили на железнодорожные платформы и направили на полигон.

В лесу, на обширной глухой поляне, примыкающей к берегу Москвы-реки, возвышалось только одно необычное сооружение – трибуна с крышей из свежевыструганных досок. На позиции, у дальней опушки леса, стояли в линию готовые к своеобразному соревнованию танки. На правом фланге – массивный, широкий, пугающий своим видом КВ-1, детище СКБ-2 Кировского завода. Рядом – его предшественник, двухбашенный СМК, и Т-100. Потом шли средние танки харьковчан – колесно-гусеничный А-20 и гусеничный Т-32. Последний был заметно ниже и выделялся своей красивой обтекаемой формой и острыми углами наклона брони. В нем могущество сочеталось с гармонией линий, с легкостью, которая, казалось бы, и несовместима с такими понятиями, как «броня», «гусеницы», «орудийная башня».

На левом фланге стояли модернизированные танки Т-26 и БТ-7М, казавшиеся в этом ряду танков малютками. Правда, они кое в чем уже отличались от тех, которые составляли основу бронетанковых войск Красной Армии и в те дни совершали освободительный поход в Западную Белоруссию и Западную Украину.

Танки «сопровождали» начальники КБ. С ними были помощники и водители-испытатели. Ж. Я. Котин взял с собой на полигон ведущих конструкторов танков: КВ – Н. Л. Духова и СМК – А. С. Ермолаева, а также водителей-испытателей Константина Ковша и Василия Игнатьева. На танке Т-32 водителем-испытателем был Николай Носик.

День выдался по-осеннему теплый, солнечный. Ветерок от Москвы-реки сдувал с берез и кленов сухие пламенеющие листья, опускал их бережно на огромное поле, на танки, застывшие у лесной опушки.

Шурша листьями, из глубины леса выехали автомобили и, замедлив ход, остановились возле дощатой трибуны. Из одной машины вышел нарком обороны Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, из другой – нарком машиностроения В. А. Малышев. Потом подъехали Н. А. Вознесенский, А. А. Жданов, А. И. Микоян, генералы из АБТУ.

Ворошилов легкой, покачивающейся походкой кавалериста взошел на трибуну, встал у перил, обвел глазами танковый строй и улыбнулся.

– Понравились, наверно,– произнес кто-то из испытателей, стоявших у танков.

На трибуну поднялись главные конструкторы, в чьих КБ были созданы все эти танки. Рядом с Ворошиловым стали Кошкин и Котин. Тут же был сын наркома Петр Ворошилов.

На полигоне – препятствий не перечесть. Одно из них – ров шириной восемь и глубиной два с половиной метра, да еще и высокий земляной бруствер. Препятствие казалось непреодолимым. А другие? Эскарпы и ров, надолбы и ежи... И все приказано пройти.

Шум двигателя двухбашенного, похожего на морской дредноут СМК вспугну я птиц, и они заметались над чащей. Этот танк первым двинулся по специальной трассе. Вслед за ним – КВ. Так началось соревнование двух тяжелых первенцев Кировского завода. А потом пошел вперед и Т-100, третий тяжелый танк, построенный на опытном заводе имени С. М. Кирова.

Все три машины на испытательной трассе показали себя неодинаково. СМК и Т-100 весили свыше 50 тонн каждая, имели экипаж 7 человек. Малоповоротливые, медлительные, но какая в них сила! Вести их механикам-водителям было тяжело. Возникли трудности и у командиров: непросто давалось управление стрельбой. Ведь в каждой из двух башен СМК было по пушке, да еще три пулемета.

Однобашенный КВ сразу же обратил на себя внимание удивительной для тяжелых машин маневренностью. Благодаря широким гусеницам он хорошо прошел по заболоченным участкам местности, вроде играючи преодолел трехметровый ров и крутой подъем, поутюжил камни, легко взял эскарп – отвесный срез холма. Огонь его 76-миллиметровой пушки разметал учебные цели. Мощный КВ, преодолев все препятствия на трассе, вызвал аплодисменты на трибуне. Ворошилов похлопывал Котина по плечу, смеялся. Улыбался и Малышев. Кошкин аплодировал тоже.

Однако настоящий триумф выпал на долю среднего танка Т-32. Красивая обтекаемой формы машина быстро преодолела все препятствия и неожиданно начала взбираться на прибрежный крутой холм. Ворошилов забеспокоился:

– Куда это водитель полез – разве можно взобраться на такую кручу? Не одолеет... Машина перевернется...– не то спрашивал, не то утверждал нарком.

Кошкин замер, упрашивая про себя Носика: «Гусеница держит цепко... Не меняй оборотов!..»

Но машина упорно шла наверх. Последнее усилие – и танк на вершине!

– Вершина! Он на вершине! – крикнул комкор Павлов раскатистым, счастливым голосом. И все зааплодировали. Ворошилов приветственно выбросил руку в сторону Т-32, который замер на вершине холма. Радовался и Малышев, но по-своему – тихо, сдержанно. Для него, полгода назад ставшего наркомом, которому подчинялись и танковые, и дизельные заводы, правительственный смотр был тоже испытанием.

Накануне Малышев с Кошкиным несколько часов провел возле Т-32 и внутри его. Умная простота решений сложнейших технических проблем не могла не покорить его, недавнего конструктора. Ознакомившись с танком, он ощутил удовлетворение от того, что увидел совершенную по замыслу и безупречную по конструкторской разработке машину.

В необычной, не известной еще мировому танкостроению форме корпуса и башни, в самом расположении механизмов, узлов и деталей была глубокая осмысленность, целесообразность. И механизмы, и вооружение разместились компактно, не увеличивая размеров прежних танков, а по высоте машина оказалась даже ниже иностранных образцов. Малышев тут же отметил важнейшую ее особенность: возможность без реконструкции цехов наладить массовое производство.

Черты главного конструктора и его молодых друзей виделись Малышеву в машине. Их мысль, энергия, воля ощущались в гармонии ее частей и в том, что скрыто от понимания непосвященных,– в окрыленности поисков, вдохновенном угадывании гармонии.

По-хорошему завидовал нарком Малышев конструктору Кошкину.

– Машина ваша, Михаил Ильич, с исконно русским характером: проста, сильна, неприхотлива,– сказал он Кошкину еще накануне.

А Носик опять увеличил обороты двигателя, направил машину на высокую сосну у берега реки и ударил по ней. Сосна хрустнула звонко, сломалась и упала на танк. Машина потащила ее, как муравей соломинку. Потом спустилась к реке и двинулась вброд. Бурлящая вода разбивалась о танк, течение снесло с него сосну, и он без остановки вышел на другой берег.

Казалось, танк устал в схватке с берегом и рекой, а он постоял несколько секунд, развернулся, опять вошел в воду, снова пересек реку и вылез на крутой берег.

Отличился на этом показе и танк БТ-7М с двигателем В-2.

После такой яркой демонстрации высоких боевых качеств новых советских танков можно было смело утверждать, что наступил новый этап в развитии советского танкостроения – этап создания оригинальных отечественных конструкций, превосходящих лучшие мировые образцы. Т-32 и КВ, повторим это еще раз, не имели даже отдаленных прототипов за рубежом. Но на полигоне были лишь их опытные образцы. Им предстояло еще пройти тернистый путь до серийного производства.

Правительственная комиссия по достоинству оценила работу конструкторов СКБ-2. Котин дословно помнил, что записал тогда в проекте решения К. Е. Ворошилов: «Из танков тяжелого типа КВ по своим данным является наиболее приемлемым образцом».

Маршал сделал осторожную запись. Действительно, танк произвел впечатление. Ни одна армия мира в тот период не имела подобной боевой машины. Она выгодно отличалась от двухбашенных СМК и Т-100.

Однако КВ был не без конструктивных недостатков. Не сложилось еще полной уверенности в надежной длительной работе дизеля В-2К, слабыми оказались тормоза и бортовые планетарные редукторы, барахлила коробка скоростей.

Результатом испытаний КВ на подмосковном полигоне было поручение Кировскому заводу срочно довести его опытный образец и поставить на серийное производство.

Танки вновь погрузили на платформы и отправили в Ленинград. Теперь кировцам предстояло заняться доработкой КВ-1.

Необычный эксперимент

Конструкторы мысленно перебрали все его узлы, искали, что вних ненадежно, усилили тормоза и бортовые планетарные редукторы, но коробку перемены передач нетронули. На полигоне вПодмосковье она не причинила особых хлопот. Бывает же так, что для того, чтобы какой-то узел показал свой «характер», нужно время, определенное количество часов работы. Нужно было такое время и для коробки передач. Только уже позже всем стало ясно, что ее вообще не удастся доработать...

И вот КВ-1 вновь повезли на заводской полигон для продолжения испытаний. На них в Ленинград приехал И. Я. Трашутин. Тогда он близко познакомился с конструкторами тяжелых танков Ж. Я. Котиным, А. С. Ермолаевым и Н. Ф. Шашмуриным. С Н. Л. Духовым, как мы уже знаем, он встречался в Харькове.

Статный, с военной выправкой, молчаливый Котин. Застенчивый, приветливый, мягкий, с улыбкой на крупном лице Духов. Энергичный, живой и неугомонный Ермолаев. Обаятельный, инициативный и настойчивый Шашмурин... Пройдет совсем немного времени и их имена станут рядом с именами таких виднейших конструкторов военной техники, как Грабин, Дегтярев, Яковлев, Ильюшин и других...

На танкодроме Ермолаев горячо спорил с высоким, стройным, интеллигентным военным средних лет.

– Иван Яковлевич,– окликнул Ермолаев Трашутина,– идите к нам. Знакомьтесь: главный испытатель танков Красной Армии Евгений Анатольевич Кульчицкий...

– А мы давно знакомы...

Среди авиаторов нет, пожалуй, более благородной, возвышенной и героической профессии, чем профессия летчика-испытателя. Несмотря на то, что современная наука является сильным оружием в руках авиационного конструктора, все же первые полеты нового самолета таят в себе много неожиданностей. И задача летчика-испытателя выявить все то, что не поддается расчетам конструктора и научным экспериментам при проектировании. Летчик-испытатель первый поднимает в воздух новую машину. Но опасен не столько первый вылет, сколько последующая проверка максимальных скорости и высоты, испытание машины на прочность, вибрацию, штопор. Летчик-испытатель очень внимательно присматривается к поведению машины, ни на минуту не ослабляет бдительности, пока самолет детально не изучен. Недаром летчики-испытатели говорят, что с новым самолетом нельзя переходить на «ты» раньше времени.

Может быть, не каждому, но многим приходилось читать о выдающихся представителях этой профессии: В. П. Чкалове и М. М. Громове, А. К. Серове и В. В. Коккинаки, С. П. Супруне и С. Н. Анохине.

Но вряд ли читатель подозревает, что танки сейчас, как и раньше, подвергаются не менее трудным и беспощадным испытаниям. Танки заставляют преодолевать сложнейшие препятствия, совершать головокружительные маневры, по ним стреляют прямой наводкой фугасными и бронебойными снарядами. И среди испытателей танков есть и были свои знаменитости.

Если бы мне пришлось об одном из них писать в Военную энциклопедию, то я написал бы так. Кульчицкий Евгений Анатольевич (1901—1973), гвардии полковник. Член КПСС, испытатель танков, заместитель начальника научно-исследовательского полигона. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны II степени, Красной Звезды, «Знак Почета», медалями.

Вот он каков, этот легендарный Кульчицкий – воин и инженер, человек, который на своем веку испытывал не только танки, но и самолеты, трамваи, мотоциклы, тракторы, вездеходы и аэросани, бронеавтомобили и просто автомобили. Да какие! Например, грузовой «Нортон» – дьявольски замысловатый. Вместо рулевой баранки у него диск, все четыре колеса ведущие и управляемые.

О танках и говорить нечего. Здесь Евгению Анатольевичу не было равных. Великое их множество прошло через его руки – и зарубежных, и отечественных. И каждый памятен, у каждого свой характер, и с каждым связана какая-либо история.

Испытатель первым берется за освоение новой техники, познавая ее «черты характера», о которых иной раз не подозревают даже в конструкторском бюро. Слово испытателя – на вес золота в буквальном смысле. Оно одно из самых весомых для государственной комиссии, решающей судьбу новой машины. Остаться ли ей в единственном экземпляре, так сказать, для истории? Или идти в серию – на танковые заводы, на вооружение – в танковые войска? Мнение испытателя приобретает государственное значение.

По складу недюжинного характера, по самому смыслу яркой жизни Кульчицкий был исследователем. И когда на повестке дня встал вопрос об испытании танка КВ-1, Кульчицкий оставался верен себе.

Предстояло проверить надежность усиленных тормозов и бортовых планетарных редукторов на поворотах и работу двигателя под максимальной нагрузкой.

– Афанасий Семенович! – обратился Кульчицкий к Ермолаеву.– Так что без испытаний танку я путевку в жизнь не дам, как вы хотели. Дадим машине нагрузку.

– Какую?

– К танку прицепим старый броневой корпус без катков и гусениц и будем его волочить за собой. Вот и нагрузка.

Трашутин был ошарашен предложением Кульчицкого.

– Двигатель не потянет,– сказал он.

– Проверим,– спокойно настаивал Кульчицкий.– Тормоза бортовые, планетарные редукторы проверим, как положено,– с нагрузкой.

Завод запросил у наркомата разрешение на проверку КВ-1 способом волочения корпуса старого танка.

В гостиницу Трашутин поехал вместе с Кульчицким.

– Почему вы настаиваете на этом странном испытании?– спросил Трашутин Кульчицкого в машине.– Это ведь действительно опасно.

Кульчицкий помолчал, потом сказал:

– Не опаснее других вариантов. Что такое испытание? Конструкторский эксперимент. И вы, конструкторы и строители, по логике вещей должны быть заинтересованы в том, чтобы танк подвергался ему в наихудших условиях. Если испытания дадут хороший результат, совесть ваша будет спокойна: в бою машина не подведет! Исследование должно быть на уровне научной истины.

Некоторое время они ехали молча. И снова Кульчицкий заговорил:

– Меня жизнь не раз горько учила. Я в свое время был влюблен в «бетушки», уверовал в них, дал им превосходную характеристику. Они пошли в серию, как вы знаете. Но очень скоро я понял: «бетушки» с их бензиновым мотором и тонкой броней – это прошлое, вчерашний день. Эпилог дописала жизнь. Вот так-то, дорогой конструктор. Хотя шаманы и сегодня с яростью бьют в старые бубны, но заклинания «скоростью», «стремительным маневром», «кавалерийским наскоком» потеряли силу. Я хочу поверить Котину и вам, Иван Яковлевич, вашему дизелю. Вот почему я настаиваю на трудном испытании. Крайне трудном!

Трашутин волновался. Дизель – это ведь почти две тысячи деталей, когда одна закапризничает, приходится снова разбирать иногда чуть ли не полдвигателя. Уже ведь разбирали, собирали, вновь проверяли. И подчас убеждались – какая-то деталь не годится. Каждый раз это, что называется,» начинай сначала. Начинали. Проходили часы, дни – до новых проб, ошибок и радостей движения вперед. И вот теперь этот испытатель предлагает невероятное. Хитер он. Опытен. Прозорлив. И предельно честен: все его мысли не о собственном престиже, а о тех, кто сядет в танк и, может быть, будет вести бой. О людях думает Кульчицкий, о танкистах, о том, чтобы они в любых условиях могли победить врага.

Москва дала согласие на испытание танка способом волочения корпуса. Начали его рано утром. Дизель взревел натуженно, потом начал работать ровно, и «поезд» тронулся с места, сначала очень медленно, а затем стал совершать повороты то в одну, то в другую сторону.

Иван Яковлевич был обрадован результатами.

– Дизель-то – вот молодчага – потянул, родимый! Потянул!

Много еще было разговоров на заводе об этих испытаниях – и серьезных, и шутливых. Один из самых ярых противников «волокуши», Иван Яковлевич Трашутин, позднее, уже после войны, преподнес Кульчицкому подарок – полированную головку поршня двигателя с надписью: «Тов. Е. А. Волокушкину от главного конструктора по моторостроению И. Я. Трашутина». И с тех пор участники эксперимента частенько называли в шутку Евгения Анатольевича Волокушкиным.

Для себя Иван Яковлевич извлек из эксперимента Кульчицкого немалый урок. Ничего – на веру, ничего – без тщательных, многократных испытаний, проверок, самых трудных и самых мучительных. В Трашутине проснулось особое чувство испытателя. Вспомнил некогда прочитанные слова: Колумб был счастлив не тогда, когда открыл Америку, а когда открывал ее. Так, наверное, и в конструировании: радость и удовлетворение прежде всего приносит сам поиск, озарение. Новый танк, новый двигатель – лишь две из многих побед, а сколько других, попутных!

На линии Маннергейма

В ноябре 1939 года нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов, нарком тяжелого машиностроения В. А. Малышев и нарком среднего машиностроения И. А. Лихачев направили в Политбюро ЦК ВКП(б) сообщение о том, ,что советские танкостроители в короткий срок

«добились действительно выдающихся результатов, сконструировав и построив танки, равных которым нет».

Что скрывалось за этой строкой, сжатой как пружина, не утратившей напряжения и силы и ныне, строкой, которая вобрала эпический сюжет судеб, проблем, целую историю в лицах, читатель уже знает. Откуда они взялись, эти танки, которым не было равных в мире, тоже уже известно.

Пожалуй, упомянутый документ – первая ступенька в огромной лестнице, вводящей одновременно и в историю жизни двух коллективов конструкторов – М. И. Кошкина, Ж. Я. Котина, и в определенную «главу» истории советского танкостроения. Ведь в сообщении трех наркомов речь шла и о среднем танке Т-34, созданном в Харькове, и о тяжелом танке КВ, созданном в Ленинграде. О третьей важнейшей новинке – дизельном двигателе В-2, сердце Т-34 и КВ, не упоминалось, так как он уже выпускался серийно. Рапорт трех наркомов в Политбюро ЦК был подан в канун советско-финляндской войны (она длилась с 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года). КВ пришлось держать экзамен на прочность в боевых условиях. Что касается Т-34, то, как ни спешил коллектив его создателей в Харькове, в этот раз на фронт он не успел.

...Испытания, испытания, испытания... И вот теперь – в бою.

Первыми приняли участие в боевых действиях кировские модернизированные танки Т-28. С новой ходовой частью они продемонстрировали хорошую надежность и маневренность. Но артиллерия белофиннов выводила их из строя. Тогда на них начали навешивать «экран» – дополнительную броню. Бригады рабочих делали это прямо на фронте, успех был незначительный. Бои подтвердили, насколько своевременно кировцы занялись противоснарядными машинами.

В конце декабря первые три машины КВ, СМК и Т-100 пошли в бой. Экипаж КВ сформировали из механиков-водителей завода. Котин помнил их поименно: механик-водитель Ковш, заряжающий и моторист Эстратов, и только командир танка Качихин был кадровым военным. Пройдя в глубине укрепленного района Бабошино, танк встретил на своем пути широкий ров. По рации экипаж получил приказ свернуть с дороги влево и двигаться вдоль рва. Противник открыл огонь по правому борту КВ. Все члены экипажа насторожились.

– Как будто кувалдой стучат по броне, –сказал Эстратов.

Снова удар за ударом, но машина шла вперед. Качихии скомандовал:

– Смотреть во все наблюдательные приборы, искать замаскированные доты!

– Впереди бугорок, из него высунулась труба и спряталась,– крикнул Ковш.

Заряжающий стал смотреть в том направлении и заметил на бугре жерди и поднимающийся рядом с ними легкий дымок.

– Это, наверное, дот. Прицел на жерди! Огонь! – скомандовал Качихин.

В это время снаряд снова сильно ударил по броне. Экипаж осыпало искрами, задрожала пушка. Танк остановился. Что случилось? Завели мотор, машина вновь пошла вперед. Слева увидели одиноко стоявший подбитый Т-28. Получив приказ, экипаж зацепил его тросом и благополучно вернулся к своим.

При осмотре КВ оказалось, что насквозь прострелен ствол пушки. Вот почему машина дрожала и сыпались искры! На броне много следов от попадания снарядов в борт, помято несколько звеньев гусениц, прострелен каток, но танк остался цел и сохранил способность передвигаться.

Эти результаты обрадовали ведущего конструктора КВ Николая Духова, теперь уже заместителя начальника СКБ-2. Ведь белофинны стреляли из мощной по тому времени шведской противотанковой пушки «Бофорс» калибром 40 миллиметров, и ее снаряды оказались бессильны против брони КВ.

Основное укрепление белофиннов – линия Маннергейма, пересекавшая весь Карельский перешеек,– имело общую длину 135 километров по фронту и до 90 километров в глубину. Эта линия насчитывала более двух тысяч деревоземляных и долговременных огневых сооружений и заграждений. Поэтому главным препятствием для наших частей на линии Маннергейма были доты, дзоты и противотанковые заграждения.

Как известно, для качественного усиления общевойсковых соединений при прорыве оборонительных полос противника в 1933 году был создан тяжелый танк Т-35.

Именно для замены этого танка, для выполнения тех же функций – дополнительного качественного усиления войск, прорывающих сильно укрепленные позиции противника типа «линии Маннергейма», и были созданы опытные танки Т-100, СМК и КВ-1.

Для поражения целей, встретившихся на линии Маннергейма, 76-миллиметровая пушка КВ-1 оказалась весьма слабой. Тогда-то и возникла мысль «втиснуть» в него более мощное орудие, чтобы поднять его огневую мощь.

В СКБ-2 для стрельбы прямой наводкой по дзотам и дотам разработали конструкцию новой башни под 152-миллиметровую гаубицу. Правда, она получилась немного выше, неказистой и могла служить для артиллерии противника хорошей целью...

Но война диктовала свои сроки. Конструкторы спешили. Первый выстрел по новой башне, по ее борту – наиболее уязвимому месту – произвели в заводском тире. Как только развеялся дым, исчезли и сомнения. Все было в порядке, прочность конструкции оказалась достаточной.

Так в кратчайший срок, в феврале 1940 года, на Кировском заводе был создан 52-тонный танк КВ-2, вооруженный 152-миллиметровой гаубицей. Этот танк мог вести огонь только с места, по существу являлся прообразом своеобразной самоходно-артиллерийской установки.

На одном из танков КВ-2 весь экипаж состоял из кадровых военных. Подробности первого боя хорошо запомнились его командиру З. Ф. Глушаку.

– Препятствия на линии Маннергейма,– рассказывал танкист,– были основательны. Перед нами высились в три ряда громадные гранитные надолбы. И все же для того, чтобы проделать проход шириной 6 – 8 метров, нам понадобилось лишь пять выстрелов бетонобойными снарядами. Пока взламывали надолбы, противник нас непрерывно обстреливал. Дот мы быстро засекли, а затем двумя выстрелами полностью разрушили его. Когда вышли из боя, насчитали на броне 48 вмятин, но ни одной пробоины.

Танки КВ-2 на Карельском перешейке участвовали в прорыве мощных укреплений, безнаказанно ходили по тылам противника, и несмотря на многочисленные попадания снарядов их броня оказалась непоражаемой.

И еще один отзыв о новом танке. Его дал Маршал Советского Союза К. А. Мерецков:

«Хорошо показал себя при прорыве укрепленного района на направлении Сумы опытный тяжелый танк КВ с мощным орудием... Он прошел через финский укрепленный район, но подбить его финская артиллерия не сумела, хотя попадания в него были... Мы получили неуязвимую по тому времени машину. Это было огромное достижение нашей промышленности, внесшей серьезный вклад в развитие боевой мощи армии. С тех пор я полюбил КВ и всегда, когда мог, старался иметь эти танки в своем распоряжении».

Опыт советско-финляндской войны показал, что действия танков в лесисто-болотистой местности бывают очень затруднены. Их передвижение обычно возможно только по дорогам, которые, как правило, противник минирует.

Поэтому перед конструкторами СКБ-2 зимой 1939/40 года была поставлена задача сконструировать танковые тралы.

Но не только мины беспокоили советское командование. Не менее остро встал вопрос эвакуации с поля бой подбитых танков.

...В декабре 1939 года опытные танки СМК и Т-100 во взаимодействии с тремя Т-28 в районе Терпок атаковали большой дот. Во время атаки СМК подорвался на фугасе.

Ж. Я. Котин вспоминает этот эпизод так:

«Когда мы отправили СМК на Карельский перешеек, на нем не хватало крышки люка водителя. Ведь танк проходил только заводские испытания. Получить крышку с завода, который делал броню, было некогда. И тогда мы сами срочно изготовили эту крышку из легкой углеродистой стали и поставили на петли, решив, что крышка из закаленной стали поспеет за танком в районе Терпок.

Однако танки с ходу вступили в бой. Финны стреляли по ним из 37-миллиметровых пушек «Бофорс», но ничего не смогли поделать. Тогда они попытались подорвать машину мощным фугасом. Разорвали гусеницу, но танк остался цел. Отбуксировать его к себе в тыл противник не смог – вокруг танка был поставлен плотный артиллерийский заслон. И тогда финские разведчики ухитрились снять злополучную крышку люка».

Эта крышка сыграла большую роль в выводах немецких советников в финской армии о наших танках. Но об этом читатель узнает чуть ниже. А пока нужно сказать, что подорванный СМК так и простоял на ничейной полосе до конца войны с белофиннами. И не был разбит артиллерией противника, несмотря на неоднократные попадания.

А простоял он на ничейной земле вот почему. Когда встал вопрос о его эвакуации, оказалось, что тащить 53-тонную машину нечем. Да и опыта эвакуации танков с поля боя в то время не было. Проблема должным образом оказалась не изученной, не разработанной.

Вот тогда кировцам и дали задание разработать тягач на базе танка КВ, который смог бы эвакуировать с поля боя танки типа СМК и Т-100 массой более 50 тонн.

Котин поручил разработку тягача С. М. Касавину. К сожалению, это задание было воплощено в жизнь только на бумаге. Военные действия на Карельском перешейке закончились соглашением о мире, и начатая работа была предана забвению. А жаль. Ведь во время обороны Ленинграда в период Великой Отечественной войны основное пополнение танкового парка фронта велось за счет эвакуации подбитых танков и их восстановления. Под тягачи фронтовики переоборудовали танки с вышедшими из строя башнями.

Теперь вернемся к злополучной крышке люка механика-водителя танка СМК, о которой вспоминал Котин.

На финском фронте было немало немецко-фашистских советников, да и разведчиков – тоже, которые хотели все знать о боевой технике Красной Армии. После того, как белофинны ухитрились снять крышку люка, немцы ее «обнюхали», попробовали «на зуб» и

«решили,– как пишет Котин,– что у русских танков сырая броня. Такой вывод их, естественно, больше устраивал, чем тот, который вытекал из анализа боя. Им было трудно допустить мысль,– особенно в канун нападения на СССР,– что у нас танки могут быть лучше, чем у них».

Котин рассказал также о другом случае. У одного подбитого КВ-2 кто-то весьма опытный в танковых делах попробовал вытащить новинку – торсионный вал. Это был тревожный сигнал. Кто это мог быть? В дотах могли оказаться и немецкие инструкторы, и как это ни удивительно, офицеры французского генерала Вейгана, ослепленного ненавистью к Стране Советов. Значит, там, на Западе, очень интересовались советской боевой техникой. Значит, им это нужно...

Что касается советских военных специалистов, то они пришли к выводу, что на Карельском перешейке KB успешно прошли боевые испытания.

Первое боевое крещение, если это можно так назвать, KB и СМК получили 17 декабря 1939 года, а через два дня, 19 декабря, вышло постановление Комитета обороны при СНК СССР о принятии KB на вооружение Красной Армии и об организации производства этих машин на Кировском заводе, предварительно устранив дефекты, выявленные при испытаниях.

В момент принятия решения о серийном производстве KB не имел ни одного испытательного пробега на километраж. Их удалось провести лишь в мае – июне 1940 года по настоянию заказчика. А к этому времени заводу уже пришлось приступить к производству танка, чтобы в течение 1940 года выпустить 50 машин.

Этим же постановлением танк Т-28 снимался с производства.

4 февраля 1940 года завод получил новое распоряжение Комитета обороны, которым его обязали выпустить 9 танков установочной серии не к концу мая, а к 25 марта. Фактически к 1 апреля смогли выпустить только 5 танков, из них 3 машины приняли участие в войне против белофиннов.

Таким образом, 19 декабря 1С39 года был окончательно решен вопрос: первым отечественным танком противоснарядного бронирования, принятым на вооружение Красной Армии, стал КВ.

Война с белофиннами показала, что для прорыва обороны противника, насыщенной дотами и дзотами, бронированными колпаками, железобетонными искусственными препятствиями и т. п., необходимы тяжелые танки с мощным вооружением, и их нужно срочно выпускать серийно. Все понимали, что ленинградский Кировский завод один не в состоянии дать для армии необходимое количество таких танков. Нужен завод, который мог бы выпускать их на конвейере.

Бывший директор ЛКЗ И. М. Зальцман в своей биографии пишет:

«По итогам войны на Карельском перешейке мы собирались в ЦК, и было принято решение:

l. О производстве на ЛКЗ танков КВ.

2. О подготовке ЧТЗ (Челябинского тракторного завода.—Д. Я.) к производству танков КВ.

3. О срочном строительстве, проектировании и организации на ЛКЗ мощных дизелей как для авиации, так и для танков. Опытные образцы были изготовлены и испытаны, а серийное производство нам еще не удалось организовать».

Теперь, когда танк был принят на вооружение Красной Армии, предстояло сделать все возможное, чтобы повысить его качество. На ЛКЗ срочно началась доработка KB для серийного производства. Предварительно была назначена Государственная комиссия по испытанию KB на заводском полигоне. В нее вошли: майор Н. Н. Ковалев, военные инженеры 3 ранга П. К. Ворошилов и М. С. Каулин, капитан И. И. Колотушкин. Начали гонять машины по полигону, а завод вступил в стадию перестройки.

Ветеран ЛКЗ, работавший в тот период в ОТК, Петр Ильич Салакин вспоминает:

«Приступили к производству танка КВ. В ходе производства отрабатывалась конструкция и технология. Расширялись производственные площади, был построен новый корпус, где разместился цех сборки и сдачи танков. Часть номенклатуры изделий передали цеху № 4. На площадке, где размещалась сборка и сдача танков в МХ-2, были установлены станки. Это был огромный цех, имевший 15 производственных участков, хорошо обеспеченных станочным оборудованием и оснасткой».

Десятки различных цехов действовали в составе Кировского завода. Разнообразной была их продукция, но вся она в конце концов шла в сборочный.

Много заводов-смежников также изготовляли различные изделия, без которых не могло быть танка КВ. Тут и его корпус с башней, поступавшие с Ижорского завода, и его сердце – дизель-мотор В-2К, и его пушка, и пулеметы, и приборы и прочее. Все это также поступало в цех главной сборки. Именно здесь происходило чудесное превращение: из бесчисленного множества больших и малых комплектующих изделий и элементов образовывался грозный танк.

Понятно, что раз все цехи и все смежники работали на главную сборку, то именно она и задавала ритм работы, являлась показателем ее интенсивности. Количество КВ, выдаваемых главной сборкой за сутки,– было основным показателем многоотраслевого производства Кировского завода, а через него – и всей большой кооперации предприятий.

Отсюда и то большое внимание, которое уделяли сборочному цеху партийный комитет и дирекция завода. Это внимание распространялось на организацию работ, на подбор руководящих кадров и обеспечение всех участков цеха достаточным количеством специалистов. Внимание уделялось технологическим вопросам, поиску наиболее рациональных методов и порядка сборки тех или иных систем и установок на танке, оснащению сборочных и контрольных операций различными приспособлениями. Словом – непрерывный поиск решений, сокращающих трудозатраты на один танк, позволяющих увеличить выпуск КВ.

На главную сборку работали все. В то же время сам коллектив сборщиков, понимая свою роль и ответственность, трудился самоотверженно.

Из сборочного цеха танки перегоняли в сдаточный цех. Здесь КВ заправляли горючим, обкатывали его и производили отстрел оружия на заводском полигоне. На территории предприятия были вырыты капониры на 2 – 3 машины. В танк садился артиллерист и производил три выстрела из пушки. Мишенью служила гора песка на расстоянии 100 – 150 метров от капониров.

После этого танк вновь загоняли в сдаточный цех, где производились регулировка тяг, бортовых фрикционов, управления, коробки перемены передач, натяжение гусениц. Ветеран Кировского завода Николай Павлович Ефимов, работавший испытателем-приемщиком ОТК, вспоминает, что «бывало, придет со сборки машина, а передачи не включаются. Нужно все эти огрехи сборки устранять в сдаточном цехе».

И вот КВ начинал заводскую обкатку-пробег. В машину садились двое – заводской механик-водитель и испытатель-приемщик ОТК. Обычно утром они получали машину и гнали ее до Средней Рогатки, примерно 30 километров от завода.

«Около Средней Рогатки (это был наш хороший уголок),– вспоминает Н. П. Ефимов,– в лесочке стоял бревенчатый домик, в котором было три комнаты: столовая, комнаты отдыха. Недалеко от домика рос кустарник и простиралось редколесье ольхи. Сюда в термосах для испытателей привозили обед. Испытатели там находились обычно час-полтора, ждали, когда остынет машина, регулировали бортовые фрикционы, подтягивали гусеницы, не обходилось и без ругани между механиками-водителями и испытателями-приемщиками ОТК. Нередко в этот домик заглядывал директор завода И. М. Зальцман, главный конструктор Ж. Я. Котин, его заместитель Н. Л. Духов, военпред капитан П. К. Ворошилов».

Обратно на завод, как правило, вел машину испытатель-приемщик ОТК. Танк снова загоняли в сдаточный цех и производили дефектовку. После устранения недостатков приемщики ОТК сдавали машину военпредам, и она снова пускалась в пробег, но уже более дальний, протяженностью 50 километров. Теперь в танке находились трое: механик-водитель, испытатель-приемщик ОТК и представитель военной приемки, который сам садился за рычаги и не щадил машину, бросая ее то вправо, то влево, то разгоняя, то тормозя.

После возвращения из испытательного пробега с военпредом машина ставилась на отделку. Она промывалась, красилась и комплектовалась запасными частями и инструментом.

И только после этого танки получали военные экипажи. Понятно, что никакие заводские испытания, которые проводились перед запуском танка в серию, ни испытания серийных машин перед отправкой их в войска, не могли выявить всех их боевых возможностей. Лишь испытания боем могли проверить танк всесторонне, показать, чего на самом деле он стоит, подтвердилось ли все, что было задумано конструкторами? «В реальном соприкосновении с противником выявляется многое, чего в никаких других условиях не заметишь»,– говорил один из известных испытателей.

Труд кировцев по созданию КВ Советское государство отметило высокими наградами. Михаил Иванович Калинин вручил награду заводу. Тысячи людей собрались на митинг.

– За двадцать два года Советской власти,– говорил Калинин,– вы получаете третью награду. Это доказывает, что близость между рабочими Кировского завода и Советским правительством очень большая. Симпатии и любовь проявляются не только внешним образом, например в такие праздничные дни, как сегодня. Они проявляются особенно ярко в самые острые политические моменты, когда силы старого мира хотят схватить за горло новое общество...

«Всесоюзный староста» вручил награды работникам завода. Директор завода И. М. Зальцман и начальник СКБ-2 Ж. Я. Котин были удостоены звания Героя Социалистического Труда. В числе первых было названо и имя Духова. Он был награжден орденом Ленина. В Указе Президиума Верховного Совета СССР отмечалось: «За успешную работу и проявленную инициативу по укреплению обороноспособности нашей страны».

Во многих источниках подчеркивается если не главная, то ведущая роль Н. Л. Духова в создании танка КВ. Вот свидетельство о Духове И. М. Зальцмана, директора Кировского завода:

«С Николаем Леонидовичем я познакомился еще в 1933 году. Он быстро завоевал репутацию талантливого конструктора и расчетчика. Его вклад в создание танка КВ настолько значителен, что я считаю Духова автором этой могучей машины».

С началом 1940 года у Духова дел прибавилось: его назначили заместителем начальника СКБ-2.

Награды воодушевили кировцев на новые производственные подвиги. По их настойчивой просьбе народный комиссариат тяжелого машиностроения (НКТМ), которому подчинялся ЛКЗ, определил им на 1940 год увеличенную программу: выпустить 130 КВ-1 с 76-миллиметровой пушкой и 100 КВ-2 со 152-миллиметровой гаубицей.

Приказ о программе выпуска КВ-1 и КВ-2 на 1940 год НКТМ продублировал в своем приказе председатель Комитета обороны К. Е. Ворошилов. Оба эти приказа были развитием, детализацией постановления СНК СССР от 28 мая 1940 года, предусматривавшие увеличение выпуска КВ на ЛКЗ. Принимая это постановление, правительство исходило из того, что машина полностью отработана.

Более того, 19 июня 1940 года было издано постановление СНК СССР о создании второй базы по производству тяжелых танков на Челябинском тракторном заводе (ЧТЗ). Это было необычайно дальновидное решение, значение которого стало ясным в ходе Великой Отечественной войны. Своим постановлением правительство обязало кировцев передать ЧТЗ 10 комплектов отработанной чертежной документации на танки КВ-1 и КВ-2.

Что же на самом деле представляли собой КВ-1? В чем заключается их значение для развития танковой техники? Они впервые определили дальнейшие пути развития тяжелых танков как однобашенных боевых машин, большая огневая мощь которых обеспечивается применением одной мощной пушки, а броневая защита обеспечивает надежную защиту от основных калибров противотанковых и танковых пушек противника. Давайте сравним данные танков СМК, опытного и серийного танков КВ-1. Масса СМК – 55 тонн, опытного КВ-1 – 42 тонны, серийного КВ-1 (образца 1941 года) – 47,5 тонны. Экипаж СМК – 7 человек, опытного КВ-1 – 5 человек, серийного КВ-1 – 5 человек. Калибр пушек у всех одинаков – 76,2 миллиметра. Броня: башня (лоб, борта) СМК – 60 миллиметров, опытный КВ-1 – 75 миллиметров, серийный КВ-1—до 105 миллиметров; корпус (соответственно) 60, 75, 100-75.

Из приведенных данных следует, что переход на однобашенную конструкцию позволил существенно улучшить бронирование танка при значительном уменьшении боевой массы. Танки КВ-1, за исключением небольшой первоначальной серии, имели 76,2-мм пушку Л-11 с начальной скоростью 635 метров в секунду. Постановлением Комитета обороны от 26 января 1940 года на вооружение танков КВ и Т-34 была введена пушка Ф-32 конструкции В. Г. Грабина с начальной скоростью 662 метра в секунду.

Броневой корпус с самого начала производства танка изготавливался сварным способом. При этом он имел только 30 основных деталей, что упрощало его производство. Башня тоже изготавливалась сварной. Но еще до начала войны была разработана и опробована в производстве конструкция литой башни. Это явилось важной технической новинкой. Ясно, что сделать литую башню массой 7 тонн, с толщиной брони 95 миллиметров и обеспечить ей высокую снарядостойкость – задача очень сложная. Ее успешное решение привело к тому, что во время войны производство башни не лимитировало выпуск танков. Заказы на литые башни для танков КВ и Т-34 были размещены еще в сентябре 1940 года.

КВ-1 – первый тяжелый танк, на который ставился мощный дизель. Торсионная подвеска не только была защищена от поражения, не и обеспечивала возможность сравнительно простого ее ремонта в полевых условиях.

Для сравнения отметим, что в Германии торсионные подвески начали применять для 20-тонных танков типа Т– III в конце 1939 года и только в конце 1942 года они появились на фронте на тяжелых танках типа «тигр».

Широкие гусеницы КВ-1 обладали хорошими сцепными свойствами. Удельное давление на грунт не превышало 0,7 килограмма на квадратный сантиметр, что обеспечивало высокую проходимость танка.

Таким был тяжелый танк КВ-1, который принес немало хлопот кировцам.

Развитие событий в Западной Европе в мае 1940 года не могло не привлечь внимание Советского правительства к положению дел в нашем танкостроении. Наряду с постановлением от 28 мая 1940 года «Об увеличении программы по выпуску танков КВ на 1940 год» Комитет обороны издал постановление 5 июня 1940 года «О проектировании и изготовлении танка СП – сопровождения пехоты».

В тот же день был издан приказ НКТМ, который обязывал ЛКЗ к 1 сентября 1940 года изготовить два опытных образца танка СП. Однако ни конструкторских сил, ни возможностей опытного производства для выполнения этого заказа не хватило.

И вновь испытания

Испытательный полигон... Там проверяются не только боевые возможности машины, но и личные качества ее создателей. Там правда фактов порой вступает в противоречие с идеями, рожденными воображением, волею обстоятельств конструктор из творца превращается в исследователя. Каждый вновь добытый факт порождает творческую реакцию – стремление применить только что полученные знания для улучшения конструкции.

В испытаниях участвовали два танка КВ-1 и один танк КВ-2. В качестве вспомогательных машин были привлечены несколько Т-28. Испытательная база расположилась в районе Красного Села. Рядом с базой были раскинуты палатки, в которых и жили испытатели.

Коллектив подобрался дружный, все горели желанием наиболее объективно оценить выявленные недостатки.

Дать рекомендации конструкторам по их устранению. Работа спорилась, сроки были сжатыми.

Ежедневно на полигон приезжал Котин. Духов теперь вообще редко бывал в конструкторском бюро. Чаще его тоже видели на полигоне в комбинезоне танкиста. Вместе с испытателями он гонял машины по сложной, пересеченной местности, посещал и Карельский перешеек, где механики-водители тренировались, преодолевая препятствия, оставшиеся на бывшей линии Маннергейма, Работал он наравне со всеми: менял катки, торсионы, снимал и натягивал гусеницы. И не только давал советы, как лучше поступить в той или иной ситуации, но и сам охотно выслушивал испытателей.

Уже тогда у Духова выработалось правило: только зная свою машину как воин, конструктор может усовершенствовать ее как инженер.

Как-то на испытаниях возник спор: сможет ли механик-водитель, не покидая танка, пролезть из боевого отделения в трансмиссионное, если там возникнет неисправность. Ведь между этими отделениями еще расположен двигатель. Духов в тот момент был не в комбинезоне, а в обычном костюме и белой рубашке с галстуком. Не тратя времени на высказывание словесных доводов, он снял пиджак, забрался в танк, пролез через все три отделения и с радостной улыбкой высунул голову из люка трансмиссии. Наградой ему были общие аплодисменты.

Часто на полигоне бывал и директор завода И. М. Зальцман, и руководящие работники наркомата обороны.

Машины ходили по двенадцать часов в день. Ночные часы использовались для их технического обслуживания. Машины гоняли по пыльным дорогам нещадно. Так, например, танк, на котором работал Касавин, за 14 дней прошел 1915,8 километра. Из них по шоссе – 432, по целине – 521,8 и по проселку 552,2 километра. Средняя скорость – 20 километров в час.

Испытания, которые должны были завершиться за 8 – 10 дней, за которые танки нарабатывали двухтысячный километраж, затянулись на 20 сменных дней. По свидетельству некоторых участников событий, это объясняется тем, что дефекты выявить с ходу не удавалось, особенно те, которые были заложены в саму конструкцию машины. Они «вылезали» внезапно, уже в процессе испытаний, когда танк на трассе попадал в условия, способствовавшие «выползанию» этих дефектов.

Касавин, опираясь на свои дневниковые записи, замечает:

«Основными дефектами на испытаниях оказались: слабая надежность ходовой части. Опорные катки часто выходили из строя, особенно передние. За указанный выше километраж вышли из строя три левых передних катка, два правых, две гусеницы. За время пробега заменили пять торсионных валов, другие узлы и детали. Ненадежно работали двигатели и коробки передач».

На Кирговских высотах танк КВ-1 подвергли специальным испытаниям. Механик-водитель Василий Игнатевич преодолел высоту крутизной 31 градус. Машина в умелых руках мастера вождения хорошо двигалась и маневрировала на косогоре.

Участники испытаний с благодарностью вспоминают отважную работу людей, обслуживавших машины, и особенно бригады мотористов и трансмиссионщиков. Дефекты, выявленные при испытаниях, подвергались тщательному анализу под руководством Котина. Тут же намечались мероприятия по их устранению, и сразу же за дело брались производственники.

Бывший заместитель председателя Государственной комиссии по испытаниям танков КВ, представитель АБТУ РККА капитан И. И. Колотушкин вспоминает:

«Я много испытывал машин на своем веку, но такого коллектива никогда не видел. Иным разработчикам толкуешь, толкуешь о замеченных в машине недостатках, а они с пеной у рта защищали свое изобретение, стараясь доказать безгрешность конструкции. Духову и его помощникам стоит только слово сказать, и они тотчас же постараются выяснить, не конструкция ли виновата».

Надо сказать, что «болезни торсионов» устранили довольно-таки быстро. Дело в том, что в начале выпуска танков КВ торсионы для них ковались. Метода контроля их качества не было, поэтому иногда трещины, образующиеся при ковке, не замечали. Когда же внедрили ультразвуковой дефектоскоп, который обеспечивал стопроцентный контроль качества торсионов, бракованные детали уже перестали попадать на сборку. В дальнейшем торсионы стали катать с последующей высадкой головки на ковочной машине, тем самым в 4 – 5 раз сократили цикл их изготовления. После этого брак почти прекратился.

Намного хуже прошли испытания танка КВ-2, машины с большой башней, как называли его тогда, Ведь что такое КВ-2? Это тот же КВ-1, но вместо башни с 76-миллиметровой пушкой на том же корпусе со всей его начинкой и ходовой частью устанавливалась новая башня огромных размеров со 152-миллиметровой гаубицей. Эта башня с орудием делала танки на 5 тонн тяжелее, чем КВ-1. Добавочные тонны приходились на тот же дизель 600 лошадиных сил и ту же ходовую часть. Естественно, следовало заметное перенапряжение в узлах и деталях трансмиссии и ходовой части.

В одном из актов комиссии перечислены десятки неполадок при испытаниях КВ-2. Вот только некоторые из них:

«При испытании машины с большой башней воздухоочиститель работал менее 1,5 часов, двигатель из-за этого вышел из строя через 20,5 часа. Температурный режим двигателя: 20 – 30 градусов воздуха, вода 85 – 100 градусов, масло 95 – 105 градусов. Не предусмотрен спуск масла и промывка маслобака. Перетираются трубки топливной и масляной системы. Монометр масла отказал два раза».

Заключение, сделанное комиссией, гласило:

«В основном по тактико-техническим характеристикам машина не плохая, хотя войсковые испытания не проходила, корпус не расстреливался».

Нужно сказать, что беспокойство за качество танков КВ не покидало НКО и НКТМ, а впоследствии, когда был создан народный комиссариат танковой промышленности (НКТП), и его – тоже. Не прошло и трех месяцев со дня окончания работы комиссии, как была назначена следующая, которая работала с 1 по 10 октября 1940 года. Она также проверяла факты конструктивной недоработки машины. В акте комиссии указано, что КВ-1 не прошел гарантийный километраж по причинам выхода из строя: коробки передач, бортовых фрикционов и траков. В коробке передач слабыми оказались шестерни 2 – 4 передач, валы, поэтому наработать двухтысячный километраж не удалось. Коробка передач за время этих испытаний дважды вышла из строя, бортовые фрикционы отказали в работе. Неполадки были и в системе охлаждения: температура воды достигала 107 градусов, масла до 110 градусов, то есть и вода, и масло в системе охлаждения кипели...

Кончилась война с белофиннами, начался выпуск танков КВ-1 и КВ-2 серийно. Начались и их испытания. Крепость брони не вызывала сомнений. Пушка 76-миллиметрового калибра танка КВ-1 также удовлетворяла, так как на полигоне после ее выстрелов по деревянным мишеням от них оставались только щепки. Это тоже впечатляло и вызывало восторг!..

В начале Великой Отечественной войны, когда наши войска отступали, танки КВ-1, как правило, действовали из засады. Немецкие же танки, прыгнувшие через нашу границу, имели броню максимальной толщины лба корпуса и башни 50 миллиметров, а бортов – 30 миллиметров. Да и то не все были защищены броней такой толщины.

Конечно, для того чтобы пробить броню 50-миллиметровой толщины, стреляя из засад, 76-миллиметровые пушки КВ-1 были довольно-таки эффективны. Ну а мощная броня корпуса и башни этого нашего танка с предельных расстояний немецко-фашистскими танковыми и противотанковыми пушками той поры не пробивалась.

Несмотря на полученные повреждения, например ходовой части или выхода из строя двигателя, КВ-1 способен был постоять за себя, продолжать боевые действия, пока есть снаряды. Понятно, почему танкисты в начале войны так высоко ценили это свойство КВ-1.

Конфликт

Читатель уже знает, как создавалась пушка Ф-32 для танка КВ-1. Ее приняли на вооружение, запустили в серийное производство на Кировском заводе в Ленинграде. Тщательно отработанная конструкция пушки и техническая документация на нее позволили избежать частых выездов на завод сотрудников КБ В.Г. Грабина.

Казалось бы, все обстояло хорошо, и грабинцы должны быть довольны результатами своей работы: КБ приобрело новую специальность «танковых пушкарей», их «первый блин» испекся удачно. На танке КВ, развивающем скорость до 35 километров в час и имеющем броневую защиту в 75 миллиметров (по этим двум показателям он превосходил все существующие танки мира), пушка Ф-32 не «смотрелась». Конструктивная схема, выгодно отличавшая этот тяжелый танк от всех подобных ему в мире, никак не соответствовала его огневой мощи даже с новой грабинской пушкой.

К сожалению, КБ Грабина, создававшее танковые н противотанковые орудия, не имело исчерпывающих сведений о фактическом состоянии такого же вооружения у вероятного противника.

К осени 1939 года, когда стали известны уроки Испании, отгремели бои на озере Хасан, у реки Халхин-Гол, когда уже вермахт маршировал по дорогам Польши, Грабину и его сотрудникам стало ясно, что сегодняшняя недооценка артиллерийского вооружения вообще и танкового в частности завтра обернется напрасными жертвами. Впоследствии В. Г. Грабин писал: «Весь вопрос сводился только к тому, когда именно настанет это завтра...» Его партийный и гражданский долг, его обязанности конструктора оборонной техники заставляли пристально смотреть в это «завтра», предвидеть развитие танковой техники противника и уже сегодня предусмотреть средства борьбы с ними. Василий Гаврилович не мог удовлетвориться достигнутым, успокоиться на том, что его пушка Ф-32, созданная для танка КВ, выдержала конкуренцию с пушкой Л-11 Ленинградского Кировского завода и уже находится на пути в армию.

У читателя не должно сложиться впечатление, что помыслы конструкторов и производственников артиллерийского завода, равно как и самого Грабина, были направлены на то, чтобы выиграть соревнование с киров-цами. Отнюдь не так. Им нужно было дать Красной Армии современную, мощную, надежную танковую пушку. А выиграть соревнование с кировцами было чисто формальной задачей, которая могла показаться главной лишь в том случае, если вывести «за скобки» международную обстановку тех дней. А это невозможно.

Предгрозовая атмосфера, сгущавшаяся над миром, стала частью личной жизни каждого советского человека, особенно – работника оборонной промышленности. Хроника международных событий обсуждалась конструкторами чуть ли не ежедневно и близко принималась к сердцу. Патриотические чувства каждого откликались в делах. Коллектив Грабина не мог удовлетвориться тем, что его танковая пушка находится на пути в армию. Заглядывая в «завтра», как известно читателю, Грабин не только писал в Генштаб РККА, но он, не ожидая указаний, предпринял практические шаги для того, чтобы вооружить танк КВ как минимум 85-миллиметровой пушкой мощностью 3000 тонно-метров, а в перспективе предусмотрел переход на калибр 107 миллиметров. КБ развернуло широкие проектные работы по этим танковым пушкам с тем, чтобы, как только они понадобятся...

Собственно, «как только понадобятся» – не то выражение. Они уже нужны были для КВ сегодня, сейчас.

Теперь уже уместно рассказать о новой очень важной инициативе Василия Гавриловича. На одном из заседаний Комитета обороны, на котором рассматривался вопрос о создании тяжелого танка, более мощного, чем КВ-1 и КВ-2 (о нем будет рассказано дальше), Грабин предложил установить в КВ-1 уже созданную в его КБ 85-миллиметровую пушку.

Но это предложение было отклонено и заказчиком (военными), и заводом. Особенно настойчиво от этого предложения отбивался Котин, поддержанный маршалом Г. И. Куликом. Мотивы – «эту пушку не разместить в танке, кроме того, существующая 76-миллиметровая пушка обеспечит решение всех боевых задач».

Надо сказать, у Грабина был железный характер, волевой, напористый. Сейчас приходится удивляться, каким образом Василий Гаврилович (честь ему и хвала) добился получения образца танка КВ-1. Он установил в его башне 85-миллиметровую пушку и испытал на полигоне. Результаты оказались блестящими.

Грабин понимал, что наш танк своей мощной пушкой должен поражать танки врага с предельных дистанций, сам же оставаться неуязвимым.

Да, очень жаль, что предложение Грабина не нашло воплощения в жизнь. Ведь 85-миллиметровая пушка была первым мощным специальным орудием в мире, созданным специально для тяжелого танка, которое было готово для серийного производства еще в 1940 году. Поставь Котин в КВ 85-миллиметровую пушку и надежную коробку передач, это был бы самый мощный танк в мире и наряду с Т-34 благополучно прошел бы всю Великую Отечественную войну. Безусловно, как и Т-34, совершенствуясь.

Грабин – этот впередсмотрящий конструктор артиллерийского вооружения – в целях дальнейшего усиления танкового оружия разработал еще более мощную пушку – калибра 107 миллиметров. Котин и ее отверг. Конечно, Котин не по злому умыслу это делал. Видимо, у него на этот счет были свои резоны.

По прошествии полсотни лет задумываешься, почему же здоровая, технически обоснованная инициатива одних натыкалась на косность других? Ответить на этот вопрос не просто.

Учитывая опыт войны с белофиннами, руководство наркомата обороны понимало, что КВ-1 по огневой мощи как тяжелый танк слаб. Поэтому в авральном порядке был создан КВ-2. Но и существенная прибавка массы этого танка за счет установки 152-миллиметровой гаубицы и создания специальной башни для нее привело к дополнительной нагрузке на двигатель. Это понимали все.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко 13 июня 1940 года направил в три адреса: в ЦК ВКПб), СНК СССР и Комитет обороны при СНК СССР докладную записку о ходе испытаний новых образцов танков, в которой он писал:

«Принятые на вооружение танки КВ и Т-34 в настоящее время вооружаются:

а) танк КВ № 1 одной 76-мм пушкой Л-11 и 3-мя пулеметами ДТ;

б) танк КВ № 2 одной 152-мм гаубицей М-10 и 3-мя пулеметами ДТ;

в) танк Т-34 № 1 одной 45-мм пушкой и 2-мя пулеметами ДТ;

г) танк Т-34 № 2 одной 76-мм пушкой Л-11 и двумя пулеметами ДТ.

Изготовленные образцы танка КВ № 1 в количестве 13 штук испытаны и дали положительные результаты. До конца 1940 года промышленность, получившая заказ, должна выпустить 130 танков.

Танк Т-34 испытания прошел и пущен в серийное производство с выпуском в 1940 году в количестве 600 штук.

Танки КВ предназначаются как танки прорыва и по своему бронированию должны снимать снаряды до 76 мм, а вооружение танков должно быть способно пробивать броню до 80 – 100 мм.

Проведенные испытания пушки 76-мм Л-11 показали, что она способна пробивать броню до 50 мм с дистанции 500 метров при угле встречи 30°, а 152-мм гаубица М-10 способна пробивать броню до 90 мм с дистанции 900 метров. Кроме того, 152-мм гаубица М-10 дает незначительное количество выстрелов в единицу времени, а 76-мм пушка Л-11 при стрельбе с углами склонения больше 5° работает не вполне надежно.

Пулеметы ДТ не дают необходимой скорострельности, и стволы их быстро изнашиваются.

Такое вооружение танков КВ и Т-34 не соответствует предъявленным к ним требованиям и требует замены.

Докладывая о вышеизложенном, считаю необходимый внести следующие изменения в вооружение танков КВ и Т-34:

1. Танк КВ № 1 вооружить 76-мм зенитной пушкой образца 1931 г., способной пробивать броню до 80 мм с дистанции 1000 – 500 метров и по своей конструкции – скорострельной.

2. Танк КВ № 2 вооружить 107-мм пушкой М-60, способной пробивать броню 100 – 110 мм с дистанции 1000 – 500 метров.

3. Танк Т-34 вооружить 76-мм пушкой Ф-34 с пулеметами ДС с утолщенными стволами.

Танк Т-34 № 1 на 1940 год ввиду недостачи пушек Ф-32 вооружить 45-мм пушкой, а танк Т-34 № 2 вооружить пушкой Ф-32.

До изготовления в достаточном количестве 76-мм пушек Ф-32 и пулеметов ДС на 1940 год оставить на вооружении танков 76-мм пушки Л-11 и пулеметы ДТ...»

Поэтому АБТУ выдало СКБ-2 ЛКЗ техническое задач ние на создание еще более тяжелого танка – КВ-3.

Объект 220

Начало этой работе было положено ровно за год до нападения фашистской Германии на Советский Союз. Проектирование танка КВ-3, нареченного объектом 220, началось после издания постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 5 мая 1940 года. Постановление определяло и тактико-технические данные будущей машины. Это должна была быть машина-гигант: масса 67 – 68 тонн, броня: лоб – 115 – 120 миллиметров, башня – 115 миллиметров, борта – 90 миллиметров. Вооружение – 107-миллиметровая пушка с начальной скоростью снаряда 800 метров в секунду. Дульная энергия этой пушки была 1200 тонно-метров. Пулеметов столько же, как на КВ-1, Размеры танка предполагались внушительными:7,85 X 3,41 X 2,95, клиренс: 0,45. Диаметр башни по свету равнялся 1,67 метра. Максимальная скорость передвижения – 30 километров в час. Боекомплект составлял 50 снарядов 107-миллиметрового калибра, 44 диска для пулемета и 1000 патронов для автомата ППШ. Двигатель – дизель мощностью 850 лошадиных сил. Экипаж 6 человек.

Надо сказать, в макет танка КВ-3 пришлось поставить 85-миллиметровую пушку, тогда как оговоренная в техническом задании 107-миллиметровая пушка уже существовала.

О проектировании этого танка имеются материалы Госархива и весьма интересные воспоминания участников его создания, например С. М. Касавина. Он пишет об этом танке:

«Как помнится, в 1940 году в КБ велись большие работы над объектом 220, это был танк с усиленным вооружением – 85-мм пушкой и броней в 100 мм, штампованной башней, с двигателем в 850 л. с. и новой коробкой передач.

Наша группа военных: Б. П. Павлов, В. Л. Сннозерский, Л. Н. Переверзев работали над планетарной КПП. Эту идею поддержал Котин. Работа нами была доведена до рабочих чертежей. Но, к сожалению, началась война и мы не успели закончить работу, в которую вложили много сил и энергии. Планетарную КПП и сервопривод проектировал Переверзев. По тому времени подобная конструкция трансмиссии была значительным шагом вперед, так как обеспечивала большие запасы прочности и имела отличную динамику».

Но опять произошло поистине удивительное и невероятное. Опять же камнем преткновения стала коробка перемены передач. Наряду с планетарной КПП, изготовляемой на перспективу группой военных, Котин поручил Л. Е. Сычеву и Ф. А. Маришкину разработать и обычную. Уже вся документация проекта танка находилась в производстве, когда вдруг выяснилось, что новая КПП непригодна в связи с наличием в ней конструктивных недостатков.

Еще в начале проектирования новой машины Н. Ф. Шашмурин, наряду с основным заданием, опять-таки в инициативном порядке, самостоятельно разработал новый вариант КПП. Однако, как при создании КВ-1, Котин отклонил этот проект и категорически запретил им заниматься. Позиция начальника СКБ-2 была совершенно непонятна.

Корректный, интеллигентный, всегда деликатный Николай Федорович не стал перечить. Но убежденный в том, что принятый к производству вариант КПП, разработанный Сычевым и Маришкиным, непригоден, днем в КБ, ночами в домашних условиях продолжал дорабатывать свой проект. И это несмотря на чрезвычайную перегрузку основным заданием. Своего он добился.

Здесь вновь обращусь к воспоминаниям С. М. Касавина. Он пишет:

«В этой связи следовало бы остановиться на одном небольшом эпизоде... В КБ, как я говорил, велись работы над 220 объектом. В частности, отделом трансмиссии под руководством Ф. А. Маришкииа и Л. Е. Сычева выпускались рабочие чертежи обычной трехвальной КПП.

Подготовка производства под эту коробку в основном была завершена. Но конструирование этой коробки в КБ шло с большим скрипом, было много нетехнологических деталей. Особенно этим грешили узлы и детали управления КП, да и сама схема и габариты ее не удовлетворяли требованиям, предъявленным к танковым трансмиссиям.

В это время (примерно, в августе месяце) Н. Ф. Шашмуриным была предложена новая схема КПП, более простая, с лучшей динамикой, большим запасом прочности, меньшими габаритами. Несмотря на сжатые сроки, машина должна была быть собрана к ноябрьским праздникам, то есть через три месяца. Ж. Я. Котин принял, как мне казалось, рискованное решение, потому что времени оставалось очень мало. Он отдал приказ прекратить работы над КПП, разработанной Маришкиным, а немедленно разработать КПП по схеме, предложенной Шашмуриным. Вот тут-то и свершилось чудо. Через три месяца, что является в настоящее время рекордным сроком, коробка заработала на стенде».

Радоваться и в самом деле было чему. Ведь не только новый танк получал работоспособную надежную КПП с системами управления, но и КВ-1 мог быть оснащен ими. И не только вновь выпускаемые экземпляры, а и те, что уже находились в армии. По решению Ленинградской партийной организации на одном из заводов приступили к подготовке производства для выпуска этой модификации КПП специально для танка КВ-1.

Коробка перемены передач, конечно, частная задача.

Главное – новый танк, КВ-3. С огромным напряжением сил были изготовлены его первые образцы, изданы соответствующие постановления и приказы об их испытании, принятии на вооружение Красной Армия и организации серийного производства. Разумеется, с последующим сокращением выпуска танков КВ-1 и КВ-2.

Что касается испытаний, то первый образец КВ-3 прошел полный их объем. Шашмуринская КПП работала безотказно. Иначе и быть не могло, потому что конструктивные достоинства стали очевидными еще в чертежах. Тем более она подходила для КВ-1 – танка с меньшей массой, с меньшей мощностью двигателя.

Ну а какую же оценку получил КВ-3?

Касавин пишет:

«Танк КВ-3 (объект 220) успешно выдержал с этой коробкой все испытания и был принят на серийное производство до начала войны».

Приказ НКТМ устанавливал первоначальный план производства танков на Кировском заводе: КВ-1 – 400, КВ-2 – 100, КВ-3 – 500. Причем выпуск КВ-3 намечалось начать с августа 1941 года.

Надо сказать, что в момент издания приказа о начале производства танка КВ-3 с августа 1941 года на серийном производстве не было ни пушки, ни двигателя, поэтому первоначальный план выпуска КВ-3 устанавливал серию в 100 машин.

Касавин, продолжая рассказ о создании КВ-3, пишет: «Но война не позволила развернуть производство этих новых танков вместо танка КВ-1».

Нужно к этому еще добавить. Широта взглядов, беспокойство за судьбу КВ-1, созданного коллективом, в котором он работал, исключительная благожелательность к товарищам заставили Шашмурина поставить перед собой более сложную задачу: новая КПП должна не только работать в новом КВ-3. С системами управления она обязана «лечь в прокрустово ложе» танка КВ-1. Когда проект был уже завершен, никто не верил в такую возможность. Но Шашмурину это удалось.

Как удалось – сказано в воспоминаниях Касавина:

«Работать приходилось крайне много. Небольшой коллектив конструкторов, возглавляемый Н. Ф. Шашмуриным, в который входили я, Алексеев, Спиридонов, Федорчук, Струков и другие, выпуская рабочие чертежи, тут же передавали их на станки. При этом линейные увязки (увязки размеров) проводились одновременно с изготовлением коробки. Конструкторы и технологи цеха МХ-1, работая совместно над этой коробкой, не выходили из цеха по нескольку суток. Через три месяца после принятия схемы КПП были собраны и обкатаны».

Не надо думать, что все обошлось сразу же благополучно. Даже у самых талантливых и грамотных конструкторов не бывает сразу же без сучка и задоринки. С новой КПП пришлось тоже повозиться, и немало.

Касавин дальше пишет, каким изнурительным трудом оказалось устранение дефекта, связанного с выходом из строя одного подшипника.

«Помню, мы с Шашмуриным не покидали цех несколько суток, пока не установили причину выхода из строя подшипника ведущей конической шестерни. Дело оказалось в том, что крышка картера КПП была недостаточно жесткой, поэтому появился дефект – изменение зазора в подшипниках конической шестерни. Зазоры в подшипниках этой шестерни замерялись при снятой крышке. В собранной КПП подшипник зажимался, зазоры в нем выбирались и при испытаниях он выходил из строя».

Казалось бы, такой пустяк – зазор в несколько сотых миллиметра, а сколько хлопот он доставлял конструкторам. До двух десятков раз пришлось снимать КПП со стенда для тщательного анализа причин ее выхода из строя. И какая была радость, когда причину дефекта удалось устранить и коробка прекрасно заработала.

И, надо сказать, хорошо, что не поставили КВ-3 на серийное производство. Для такого вывода есть основания. Если на опытном КВ-3 башня была сварно-литейная, то серийные машины предстояло выпускать со штампованными башнями. Но как ни «облизывали» башню, масса КВ-3 оказалась предельной – 62 тонны, хотя по техническому заданию она должна была составлять 67 – 68 тонн. Уменьшилась же масса за счет установки пушки меньшего калибра с меньшей башней. Если бы КВ-3 поставили на серийное производство, то его не на чем было бы развозить по фронтам, так как предельная нагрузка на железнодорожные платформы того периода допускала не более 55 тонн. А в войну масса танка возросла бы еще за счет грубой обработки, увеличения допусков.

Бывший начальник ОКМО и директор опытного завода имени С. М. Кирова Н. В. Барыков как-то рассказал об уроке, который ему преподнес Сергей Миронович Киров.

«Вспоминаю, что в 1931 году мы начали строить тяжелый по тем временам танк Т-35. Как всегда, началом этих работ интересовался Киров. В Смольном, при очередном вызове, Сергей Миронович задал вопрос: знаю ли я грузоподъемность наших и зарубежных мостов и веса паровозов?

Не подумав, я ответил, что на командирских курсах изучал, как взрывать мосты и паровозы, а весами и грузоподъемностью не интересовался.

Киров посмотрел на меня так, что я почувствовал себя неловко и пожалел о своей неосведомленности.

Он достал с полки какой-то справочник и сказал: «Посиди в соседней комнате, перепиши себе все данные. Нельзя строить тяжелые танки, не зная грузоподъемности мостов».

Такие уроки запоминаются на всю жизнь.

Но вот СКБ-2 получило новое задание: спроектировать еще более тяжелый танк. О нем следует рассказать, потому что в процессе формирования взглядов на будущие сверхтяжелые танки выявились разные подходы к их вооружению и тому, каким он должен быть.

Сверхтяжелые

На основании постановления правительства в апреле 1941 года был издан приказ НКТП по вопросу усиления брони путем установки экранов на КВ-1 и КВ-2, о вооружении и усилении бронирования танка КВ-3 и проектировании танков КВ-4 и КВ-5. Этот приказ обязывал ЛКЗ с 1 июня 1941 года все танки КВ-1 и КВ-2 выпускать с экраном. На танки же, находящиеся в войсках, поручалось также установить экраны и закончить эту работу к 1 января 1942 года.

Экранировку брони танков КВ-1 и КВ-2 предстояло осуществить путем введения дополнительных 30-миллиметровых экранов для лба и бортов сварных башен и лба корпуса. Толщина у этих узлов броневой защиты впервые в истории танковой техники доводилась до 105 миллиметров.

Этот же приказ обязывал ЛКЗ спроектировать и изготовить по тактико-техническим характеристикам НКО танк КВ-4 с удлиненной базой, вооруженный 107-миллиметровой пушкой ЗИС-6, с основной броней толщиной 125 – 130 миллиметров, а наиболее уязвимые башня и лоб корпуса должны быть толщиной 110 – 150 миллиметров. СКБ-2 ставилась задача к 15 июня 1941 года разработать технический проект, а к 1 сентября изготовить опытный образец танка.

Определялось проектирование и изготовление к 3 сентября 1941 года КВ-5. Лоб и башня планировались толщиной брони 170 миллиметров, борта – 150 миллиметров. Вооружение танка – та же 107-миллиметровая пушка. Двигатель – 1200 лошадиных сил. Ширина машины не должна была превышать 4,2 метра. К 1 августа 1941 года заводу поручалось предъявить макет и технический проект КВ-5 на утверждение НКО. Ижорскому заводу вменялось в обязанность к 10 октября 1941 года изготовить его корпус и башню.

Главному конструктору ЛКЗ по моторостроению ставилась задача спроектировать дизель 1200 лошадиных сил на базе моторов М-40 и М-50. Аналогичное задание получил и Харьковский завод.

Главному конструктору артиллерийского завода предписывалось спроектировать и изготовить пушку ЗИС-6 107-миллиметрового калибра с начальной скоростью снаряда 800 метров в секунду и унитарным патроном массой 18,8 килограмма.

Масса танка предварительно определялась 100 тонн. Гигант!

Надо сказать, что появлению приказа НКТП о создании танков КВ-4 и КВ-5 предшествовали весьма интересные события, о которых следует рассказать.

...Рано утром в один из пасмурных мартовских дней 1941 года в кабинет главного конструктора артиллерийского завода В. Г. Грабина зашел военпред Главного артиллерийского управления и сообщил:

– Василий Гаврилович, в наш город приехал Маршал Советского Союза Кулик. Он просит прибыть к нему в любое удобное для вас время.

– Какой вопрос интересует маршала? – споосил Грабин.

– Об этом он ничего не сказал...

Обычно, когда Г. И. Кулик приезжал на завод, его

интересовало производство – количество и качество выпускаемых пушек. На заводе дела шли неплохо: бесперебойно выпускались танковые пушки Ф-34 для Т-34, осваивалась противотанковая ЗИС-2. Грабин терялся в догадках: может быть, маршала интересуют опытные работы? Но почему в таком случае он назначил встречу в своем салон-вагоне на вокзале, а не приехал на завод?

Когда Грабин прибыл в салон-вагон, заместитель наркома обороны, поздоровавшись, без всяких предисловий сказал, что приехал посоветоваться по вопросу вооружения танка КВ-1. Выглядел маршал встревоженным. Только теперь Грабин понял причину приезда начальника ГАУ с группой военных.

Г. И. Кулику были известны взгляды и самого Грабина, и его конструкторов на вооружение тяжелого танка. Раньше они не вызывали у маршала особого интереса. Видимо, теперь что-то изменилось. Грабин ответил, что он готов принять участие в обсуждении этого вопроса.

Кулик начал издалека. Говорил о вероятном противнике, прямо назвав фашистскую Германию.

– Танки, находящиеся на вооружении вермахта,– продолжал он,– по своей бронезащите и вооружению значительно уступают нашим. Но перспективы танкостроения в Германии внушают очень серьезные опасения. В этой связи особенно беспокоит вооружение нашего танка КВ-1 76-миллиметровой пушкой Ф-32, которая по мощности уступает даже пушке Ф-34 среднего типа. КВ-1 нужно срочно перевооружить...

Грабин изложил свою точку зрения на танковое вооружение (читателю она уже известна из предыдущих глав).

– Я с вами согласен,– выслушав Грабина, сказал Кулик.– У некоторых из нас сложилось неправильное представление о танковой пушке. Она действительно должна быть специально создана для данного типа танка.

Грабин внутренне сиял. Наконец-то дошло... Дошло до самых ярых противников перевооружения танка КВ-1 мощной пушкой.

Заручившись принципиальным согласием Грабина на создание новой мощной танковой пушки, маршал Кулик отбыл в Ленинград на Кировский завод.

...Прошло некоторое время после отъезда Г. И. Кулика в Ленинград, как туда же поехал и Грабин, но с иной целью. Ему нужно было прочитать участникам конференции в Ленинградском институте усовершенствования инженерно-технических работников лекцию о методах скоростного проектирования. Когда Василий Гаврилович находился в аудитории, где проходила конференция, его вдруг пригласили к телефону:

«Странно,– подумал Василий Гаврилович. – Кто здесь может мне звонить?»

– Куда мне идти? – осведомился Грабин у незнакомца, который звал его к телефону.

– Оденьтесь и пойдемте со мной.

Незнакомец привез Грабина в Смольный. Как только он переступил порог кабинета секретаря обкома, ему протянули телефонную трубку. Грабин сразу узнал голос Поскребышева, который предупредил, что с ним будет говорить Сталин.

Грабин заволновался. Значит, случилось что-то важное, не терпящее отлагательства.

Процитирую диалог между Грабиным и Сталиным по воспоминаниям самого Василия Гавриловича:

– Здравствуйте, товарищ Грабин,– послышался в трубке голос Сталина.– Я хочу с вами посоветоваться. Есть мнения, что тяжелый танк вооружен маломощной .пушкой, не отвечающей задачам тяжелого танка. В настоящее время рассматривается вопрос о перевооружении его: вместо 76-миллиметровой пушки предлагается поставить мощную 107-миллиметровую, Хотелось бы знать вашу точку зрения по этому вопросу. Возможно, вам трудно будет оценить это предложение, так как тяжелый танк вооружен вашей 76-миллиметровой пушкой.

– Я готов высказать свое мнение.

– Пожалуйста, я вас слушаю.

– Когда нашему конструкторскому бюро ГАУ выдало тактико-технические требования на 76-миллиметровую пушку для тяжелого танка, мы тщательно изучили вопросы, связанные с танками и их вооружением, и пришли к выводу, что 76-миллиметровая пушка для тяжелого танка неперспективна и не отвечает требованиям даже сегодняшнего дня. Мы считали, что тяжелый танк следует вооружить более мощной пушкой, снаряд которой пробивал бы броню, равную по мощности броне своего танка, с дистанции в тысячу метров. Свое мнение высказали руководству ГАУ и АБТУ, но с нами никто не согласился.

Эти взгляды Грабина на пушку тяжелого танка воплотятся в жизнь, но уже после того, как урок преподнесет война, а сейчас им пока не суждено было сбыться.

Далее Грабин вспоминает:

– Значит, у вас давно сложилось мнение о недостаточной мощности 76-миллиметровой пушки для тяжелого танка?

– Да, товарищ Сталин.

– Вы уверены, что 107-миллиметровую пушку можно поставить в тяжелый танк? – повторил он свой вопрос.

Я хорошо знал, что если Сталин задает несколько раз один и тот же вопрос, то это означает проверку, насколько глубоко проработан вопрос собеседником и насколько убежден человек в своем мнении.

– Да, товарищ Сталин, я глубоко убежден, что 107-миллиметровую пушку можно поставить в тяжелый танк,– еще раз подтвердил я.– Если я правильно вас понял, эта пушка по своей мощности должна быть выше 107-миллиметровой модернизированной?

– Вы правильно меня поняли. То, что вы уже имеете опыт по установке 107-миллиметровой пушки в тяжелый танк – прекрасно. Значит, мощную 107-миллиметровую пушку мы установили в тяжелый танк?

– Да, товарищ Сталин.

– Это очень важно, товарищ Грабин. До тех пор пока мы не вооружим тяжелый танк такой пушкой, чувствовать себя спокойно мы не можем. Задачу нужно решать как можно быстрее. Этого требует международная обстановка. Скажите, не смогли бы вы быть завтра в Москве? – продолжал Сталин.– Вы нам здесь очень нужны.

Уже в «Красной стреле» Грабин обдумывал разговор со Сталиным и его слова: «Задачу нужно решать как можно быстрее. Этого требует международная обстановка».

Начальник АБТУ генерал-лейтенант Я. Н. Федоренко встретил Грабина словами:

– Василий Гаврилович, как вы вчера меня подвели?!

– Как только Грабин даст пушку, танк будет готов,– ответил Котин.

Жданов обратился к Грабину:

– Товарищ Грабин, когда вы сможете дать пушку?

– Через сорок пять дней,– ответил Василий Гаврилович.

– Товарищ Грабин,– сказал Жданов,– мы собирались здесь, чтобы серьезно решить вопрос, а вы шутите.

Но Грабин не шутил, ему было не до шуток. Он хотел получить возможность проверить свое умение и готовность работать так, как потребуется в условиях войны. Так и записали в проект решения: «Срок изготовления опытного образца танка и пушки установить в 45 дней с момента подписания решения».

На следующий день, 6 апреля 1941 года, проект решения был утвержден ЦК ВКП(б) и СНК СССР.

Первый выстрел новой 107-миллиметровой танковой пушки ЗИС-6 должен был прозвучать 15 мая 1941 года. Но он прозвучал на день раньше. Пушку установили в танк КВ-2. Последние сомнения были развеяны.

19 мая 1941 года Грабина опять вызвали в ЦК, к Жданову. Фашистские дивизии уже стояли у границ страны. Жданов после обсуждения интересующего вопроса спросил:

– Что со 107-миллиметровой танковой пушкой?

– Пушка в металле, заводские испытания подходят к концу, результаты хорошие.

– Неужели за 45 дней создали?

– Опытный образец готов 14 мая. Затратили всего 38 дней,– с гордостью ответил Грабин.

А через 77 дней после начала проектирования завод начал выпускать мощные танковые пушки серийно.

Грабинцы свое задание выполнили, дело было за конструкторами тяжелого танка, а у них пока дело не шло на лад.

Надо признать благом, что танк не был создан, хотя СКБ-2 разработало огромное количество вариантов (около 20) проекта сверхтяжелого, многобашенного танка КВ-4. Большинство из них скорее могло сойти за прототип будущего немецкого сверхтяжелого танка «Мышонок», созданного Фердинандом Порше в 1944 году. КВ-4 весил 100 тонн! Какие мосты и железнодорожные платформы могли его выдержать! А ведь еще недавно было принято решение (при оценке танков СМК и Т-100) отказаться от подобных проектов.

Надо отметить, что единственным вариантом КВ-4 в однобашенном исполнении был танк, разработанный Шашмуриным. Николай Федорович 107-миллиметровую пушку большой мощности ЗИС-6 установил по схеме будущего СУ-152. Котина этот проект буквально взбесил. Как же: Шашмурин превратил «танк в повозку для пушки», нашелся «еще один Грабин».

Но Зальцману почему-то решение Шашмурина понравилось, и ему была выдана премия в сумме 1000 рублей.

Разумеется, ни один из указанных проектов СКБ-2 реализован не был. Не прибавили они и опыта на будущее. А силы и энергию конструкторов отвлекли от основной машины, которую должны были серийно выпускать два завода: ЛКЗ и ЧТЗ. Если еще учесть, что до этого многим конструкторам пришлось разрабатывать и внедрять в производство легкий танк СП – Т-50 – дефектный, не выдержавший конкуренции со своим прототипом, разработанным и принятым на вооружение на другом заводе, то можно себе представить, сколько драгоценного времени пришлось потерять.

Вот почему ЛКЗ крайне медленно готовил чертежи КВ-1 для Челябинского тракторного завода. В то время некоторые инженеры на ЛКЗ считали КВ-1 грубой машиной, для которой особенная точность в чертежах ни к чему. В технологических картах встречались приписки: «Подогнать по месту», «Приварить», «Обработать по месту» и т. д.

Согласно постановлению ЦК ВКПб) и СНК СССР от 19 июня 1940 года на ЧТЗ предстояло выпустить опытную партию КВ-1 в количестве 5 штук. Из-за задержки чертежей в 1940 году ЧТЗ не успел выпустить ни одного танка КВ. Детали на сборку первого танка были поданы только 27 декабря 1940 года. Поэтому челябинцы изготовили свой первый танк только 10 января 1941 года. Это означало, что создание второй базы по производству тяжелых танков затягивалось. Строительство отдельного корпуса для сборки боевых машин на ЧТЗ только наметилось. А пока выпуск КВ продолжался на Кировском заводе в Ленинграде.

Профессия танкостроителя раскрыла такие способности Николая Леонидовича Духова, о которых он и сам не подозревал. Она же обострила его гражданское чувство, сделала трезвым политиком. Он понимал: если столкновение с фашизмом неизбежно, то победу в схватке с этим сильным и жестоким врагом голыми руками и быстро не добудешь. Ее надо терпеливо, буднично подготовить, в том числе и материально. Сознание личной ответственности за судьбу Родины и народа привело его в ряды коммунистов. В протоколе заседания парткома Кировского завода от 2 апреля 1941 года есть запись, в которой отразилось главное для конструктора событие:

«Решение партийной организации СК.Б-2 утвердить – принять тов. Духова Н. Л. в члены ВКП(б)».

Чуть больше 600 танков KB Кировский завод дал Красной Армии до начала войны (в 1940 году 243 и в первом полугодии 1941 года – 393). Такой техники у фашистов не было. Но ее было мало для огромного фронта от Черного до Баренцева моря.

Постановление Государственного Комитета Обороны предусматривало резкое увеличение производства танков. К этому привлекались новые заводы. В их числе Челябинский тракторный, на который возлагалась организация выпуска тяжелых машин КВ-1. Николаю Леонидовичу предстояло возглавить на ЧТЗ коллектив конструкторов-танкостроителей. И. М. Зальцман в своей биографии пишет:

«В первые дни Великой Отечественной войны я в составе комиссии Малышева (зам. председателя СНК СССР.– Д. И.)был направлен в Челябинск для проверки состояния дел с организацией выпуска тяжелых танков KB... Завод оказался совершенно неподготовленным. По возвращении в Москву, после доклада комиссии, было принято развернутое решение о быстром развитии производства танков на ЧТЗ. Ленинградский Кировский завод оказал ЧТЗ максимальную помощь кадрами во главе с зам. главного конструктора Н. Л. Духовым, материалами».

Но Зальцман в биографии не пишет вот о чем. Комиссией было принято решение на Кировском заводе продолжить выпуск танков КВ-1, а на Урале развернуть производство танков КВ-3. При этом не надо забывать, что на ЧТЗ, плохо или хорошо, но уже год велась подготовка к производству танков КВ-1.

Эшелон с образцом танка -КВ-3, конструкторской и технологической документацией в сопровождении группы конструкторов и технологов во главе с Духовым вышел из Ленинграда на Урал 4 июля 1941 года. В составе этой группы находился и Шашмурин. Пока эшелон добирался до Челябинска, обстановка на фронте настолько обострилась, что о выпуске на ЧТЗ КВ-3 не могло быть и речи. Ведь для подготовки производства этого танка требовалось минимум 3 – 4 месяца. Единственно разумным решением было форсировать выпуск танков КВ-1. Такое решение и последовало из Москвы.

Но требовалось еще одно, сравнительно простое, но отчаянно нужное решение: на новом месте для танка КВ-1 запустить в производство новую коробку перемены передач. Бывший военпред на ЛКЗ и ЧТЗ до войны и во время войны Н. Н. Плаксин выразился так: «Если бы была новая, надежная КПП, то машина КВ-1 была бы – первый сорт».

Ведь на ЧТЗ только начиналась раскачка. Вся документация по новой КПП находилась с Шашмуриньш. Оставалось принять решение Котину, который считался главным конструктором тяжелых танков. Но он от этого решения уклонился. Не хватило смелости на это и Духову. К чему это приведет, об этом чуть позже.

Одним из тех, кто в мемуарах высказывал самое лестное отношение к танку Т-34 и пренебрежение к проектам, не учитывающим боевого опыта, и стремлению создать «сверхтанк», был генерал Д. Д. Лелюшенко, во время Великой Отечественной войны командовавший танковыми соединениями и объединениями. Дмитрий Данилович описывает эпизод своего знакомства с В. А. Малышевым. Оно состоялось в Кремле. Малышев, узнав, что Лелюшенко прибыл с фронта, пожелал с ним познакомиться. Они представились друг другу.

– Присядем,– предложил Малышев,– хотелось бы кое-что спросить у вас. Скажите, как показали себя в боях наши Т-34?

– Очень хорошо,– последовал тут же ответ Лелюшенко.– Танки противника T-IV с их короткоствольной 75-миллиметровой пушкой по силе огня, маневренности и броневой защите не идут с тридцатьчетверками ни в какое сравнение.

– А как БТ и Т-26?

– Эти явно устарели. Еще до начала войны мы, танкисты, предлагали надеть на них дополнительную броню. Приходилось приспосабливать к этим машинам так называемые экраны, даже своими силами в походных мастерских. Помню, в экранизированный таким образом танк Т-26 попало во время финской кампании 12 снарядов. И ни один не пробил броню! Но это разумное предложение не было осуществлено,– с огорчением произнес Лелюшенко.

– Решение в свое время было принято, но оно не доведено до конца,– с неменьшим огорчением сказал Малышев.– Вот конструкторы предлагают новые проекты танков, более мощных, чем Т-34 и КВ. Хотите посмотреть одну из этих моделей?

– Конечно... Но меня могут вызвать в Ставку...

– Найдут – это рядом.

Дальше приведу дословный диалог между Малышевым и Лелюшенко из воспоминаний:

«Мы поднялись наверх. У входа в кабинет на табличке читаю: „Заместитель председателя Совнаркома В. А. Малышев“. Я даже вздрогнул, но вида не подал.

В кабинете Вячеслав Александрович взял со стола увесистую модель неизвестного мне танка. Из башни глядели два пушечных ствола. Внешне машина чем-то напоминала тридцатьчетверку, только башня была перенесена к корме.

– Как подсказывает боевой опыт? – спросил Малышев.

– Честно? – Я с пристрастием разглядывал модель.

– Совершенно честно, как думаете.

– Тут две 76-миллиметровые пушки. Значит, нужно иметь двух наводчиков, двух заряжающих. Не много ли? Габариты танка от этого увеличатся. Увеличится и вес машины, а следовательно, замедлится маневр. Может быть, лучше поставить одну пушку, но дать к ней побольше боеприпасов, посильнее сделать броню, особенно в лобовой части корпуса и башни. Побольше иметь горючего.

– Соображения серьезные, над этим следует подумать,– сказал Вячеслав Александрович».

Ту модель, которую показал Малышев генералу Лелюшенко, была одним из вариантов танка КВ-4, разработанного в СКБ-2 Кировского завода. Боевой генерал-танкист в деликатной форме отверг проект этого танка.

В огненном вихре

Шестнадцать часов перед войной

Такова военная служба: еще несколько дней назад капитан А. В. Егоров жил делами и заботами командира отдельного танкового разведывательного батальона, а сегодня он вступал в новую должность – начальника штаба 63-го танкового полка 32-й танковой дивизии.

Утром 21 июня 1941 года капитан прибыл в штаб, разместившийся в помещении бывшего кадетского корпуса. Командир дивизии полковник Е. Г. Пушкин, медленно прохаживаясь по кабинету, говорил:

– Дивизия в основном заканчивает формирование. Командование Киевского особого военного округа посылает в корпус и в нашу дивизию новые танки, которые получает от промышленности. Отличные танки! Пойдешь по парку боевых машин полка, посмотришь на них и не раз скажешь спасибо и конструкторам, и рабочему классу. Так что наша дивизия необычная. Она одна из немногих в Красной Армии, имеющих на вооружении КВ и Т-34.

Из рассказа комдива капитан Егоров узнал, что в каждом полку дивизии уже есть по два батальона новейших танков и по одному батальону легких. Всего танков более ста. Однако новые машины начали поступать полтора-два месяца назад, и механики-водители только начали их осваивать.

В штабе командира танкового полка майора М. И. Жеглова Егоров не застал. Тот с командирами батальонов и рот уехал на рекогносцировку маршрутов и районов сбора по боевой тревоге.

В течение часа с дежурным по полку обошел казармы и заспешил в парк боевых машин. Да, видать, хороши эти КВ и тридцатьчетверки. А интересно: какими танками располагает враг? Капитан вспомнил события 1939 года, когда он, командир танкового разведбатальона, участвовал в освободительном походе в Западную Украину. Тогда приходилось видеть немецкие танки Т– III. Наши КВ и Т-34 имели явное преимущество перед ними.

«Наверное, за последнее время и у немцев появилось что-то новое», – думал Егоров.

Да, у гитлеровцев после оккупации Польши появились новые танки Т– IV с 75-миллиметровой короткоствольной пушкой и усиленной броневой защитой. Но о них капитан еще не знал.

Когда прибыл командир полка, Егоров представился ему и познакомился со своими помощниками. Большего сделать ему в этот день не удалось. Время было уже позднее, надо отдохнуть, а завтра...

Не думал капитан Егоров, что пройдет всего 16 часов после того, как он представится командиру дивизии, прозвучит слово – «война», что не пройдет и суток, как он уже будет командовать танковым полком.

Рубежи 41-го

23 июня 1941 года, на второй день войны, сводка Главного командования Красной Армии сообщила:

«На Шяуляйском и Рава-Русском направлениях противник, вклинившийся с утра на нашу территорию, во второй половине дня контратаками наших войск был разбит и отброшен за границу...»

Так было. Уже в первый день войны хорошо отрегулированная немецко-фашистская военная машина забуксовала.

Погиб командир 63-го танкового полка майор Жеглов, и командование принял на себя капитан Егоров. Он и возглавил бой танкистов с ворвавшейся на нашу территорию вражеской ордой. Рота танков КВ под командованием старшего лейтенанта А. Хорина, совершив обходный маневр, отрезала врагу путь к отступлению. Пытаясь выручить попавшие в западню подразделения, противник непрерывно бомбил боевой порядок роты, но наши танкисты закрыли люки и усилили натиск.

Видя, что противотанковые орудия одно за другим гибнут под гусеницами советских стальных гигантов, не причиняя им вреда, окруженные гитлеровцы вызвали свои танки. Один из них обстрелял машину Хорина. Снаряды рвались сзади, спереди, ударяли по броне танка. Старший лейтенант хладнокровно подвел угольник прицела под башню немецкого Т– III и нажал на спуск. Пушка вражеского танка сразу же смолкла, выведенная из строя метким попаданием, а танк пытался выйти из-под обстрела. Хорин приказал настигнуть его. Через две минуты новая команда: «Короткая!» – и снова выстрел. Танк противника вспыхнул. Почти в эти же секунды из рощицы по нашему КВ ударило самоходное штурмовое орудие «артштурм».

– Сбит сигнал, оторвано крыло правого борта,– доложил механик-водитель.

– Спокойно,– среагировал командир. Он быстро повернул башню, установил новый прицел. Заряжающий дослал новый снаряд и доложил: «Готово!» Выстрел. Немецкое штурмовое орудие осело, развалив борта.

Рота продолжала атаку. Слева и справа шли танки из других батальонов полка. На шоссе Львов – Буек всюду были следы панического бегства гитлеровцев. Когда налетела вражеская авиация, наши танки увеличили скорость, чтобы сблизиться с противником и заставить его авиацию прекратить бомбежку или бомбить вместе с советскими танками и свою пехоту. Гитлеровцы, бросая оружие, машины, сдавались в плен. Государственная граница была восстановлена...

Однако так было не на всех направлениях советско-германского фронта. В большинстве случаев силы сторон были неравными. Наша промышленность к началу войны успела выпустить только 1225 Т-34 и 636 КВ. Из них в пограничных округах находилось 1475. Конечно, этого было мало.

Немецкое командование, встретив новые советские танки и видя бессилие своих противотанковых средств, переложило борьбу с КВ и Т-34 на плечи авиации, которая в то время господствовала в воздухе.

На советской земле враг встретил такое сопротивление, на которое он не рассчитывал. И хотя ему удавалось продвигаться в глубь нашей страны, темп его наступления замедлялся с каждым днем. По расчетам немецкого генералитета, он должен был составлять 50 километров в сутки. Однако Красная Армия срывала планы гитлеровцев. До 10 июля их средний темп наступления, например на Ленинград, составлял 26 километров. В июле он снизился до 5 километров. В августе до 2,2 километра, а в сентябре – до нескольких сотен метров.

Немецко-фашистские танки, которые молниеносно рассекали боевые порядки на полях Польши и Франции, здесь, в России, вынуждены были втягиваться в затяжные бои с советскими танковыми частями. Командиры немецких частей наперебой доносили своему высшему командованию, что средние танки вермахта Т– III и Т– IV не в состоянии бороться с появившимися у русских новыми танками. Огромная бронированная армада завопила о помощи, встретив на поле боя тридцатьчетверки и КВ.

В воспоминаниях, относящихся к тому времени, бывший комиссар 104-й танковой дивизии Александр Софронович Давиденко свидетельствует:

«Хочу отметить, что хорошо показали себя в боях наши тяжелые танки КВ, и это наводило на врага ужас. КВ были неуязвимы, очень жаль, что их у нас было так мало. Вот пример: 30 июня вернулись с поля боя два танка КВ, у которых не было ни одной пробоины, но на одном из них мы насчитали 102 вмятины».

Не надо думать, что только толстая броня – залог успеха в бою. Прежде всего важны боевое мастерство экипажа, уверенность его в своей машине, храбрость и отвага. А этих качеств нашим воинам не занимать. Вот некоторые примеры из далекого сорок первого.

Танк КВ, экипаж которого составляли лейтенант И. И. Жабин, младший воентехник С. П. Кисилев, сержанты и рядовые Т. И. Тогин, Л. К. Верховский и В. И. Гришин, был отрезан от своих на окраине Бердичева. Вскоре в этот танк перебрался и командир роты старший лейтенант А. Е. Кожемячко. В первые же часы боя у КВ была перебита гусеница – и у него оказались уязвимые места. Отстреливаясь из пушки и пулеметов, отбиваясь гранатами, экипаж установил новый трак и снова натянул гусеницу. До утра на улицах Бердичева гремели глухие выстрелы танковой пушки. КВ, неожиданно появляясь в разных местах города, давил вражеские грузовики, разгонял колонны пехоты. А рано утром он встретил на перекрестке дорог колонну танков противника и вступил с ними в единоборство. Результат – восемь подбитых танков и один доставленный в наше расположение в исправном состоянии.

Трудное было то время. На каждый КВ или Т-34 приходилось 3 – 4 танка врага. А иногда и больше. К тому же гитлеровцы могли ремонтировать свою подбитую технику, ведь поле боя оставалось за ними.

Несмотря на явное превосходство врага, советские танкисты наносили танковым полчищам Клейста, Гота, Гудериана, Геппнера невосполнимый урон.

Высочайший пример мужества, героизма и воинского мастерства показал экипаж КВ во главе со старшим лейтенантом З. Г. Колобановым в августе 1941 года под Ленинградом.

...Шел 58-й день войны. Командир 1-й танковой дивизии генерал В. Н. Баранов вызвал к себе командира роты старшего лейтенанта Зиновия Колобанова. Известно, что ротных к командиру дивизии вызывают не часто. «Значит, предстоит выполнить какое-то особое задание»,– думал Колобанов, идя в штаб.

Генерал, оторвавшись от карты, пристально посмотрел на старшего лейтенанта. Собственно, он его знал хорошо. От роду около тридцати лет. Не новичок в танковых войсках, имеет боевой опыт. Участвовал в войне с белофиннами. Трижды горел в танке. Недавно отличился в бою – его экипаж уничтожил фашистский танк и пушку. Надежный командир. Именно ему генерал решил поручить непростую задачу.

– Ну-ка взгляните...– комдив указал на карту.– Куда ведет эта дорога?

– На Лугу.

– Так... А эта?

– На Кингисепп.

– Верно. Так вот, старший лейтенант, своей ротой перекроете все дороги к Красногвардейцу. Так, чтобы враг по ним не прошел.

Дорог, которые следовало перекрыть, было три. Командир роты отдал приказ экипажам, направив их на перекресток, а сам решил встать посередине, выбрав высотку за населенным пунктом Войсковицы. Дорога здесь шла мимо позиции под небольшим углом и отлично просматривалась. Экипажи оборудовали основные и запасные позиции, замаскировались.

Вместе со старшим лейтенантом в экипаже было пятеро: командир орудия Андрей Усов, механик-водитель Николай Никифоров, радист Павел Кисельков и заряжающий Николай Родников.

К ночи подошли пехотинцы. Молоденький лейтенант отрапортовал Колобанову. Тот приказал разместить бойцов позади танка и по сторонам, чтобы они не попали под орудийный огонь. Потом экипажу приказал спать. Самому же ему не спалось, На рассвете воздух наполнился отвратительным прерывистым гулом: на большой высоте в сторону Ленинграда шел строй фашистских пикирующих бомбардировщиков. Тут Колобанов понял, что не спит не он один. Кто-то, скрипнув зубами, произнес:

– Когда же мы их бить будем?

– Будем! – успокаивающе ответил командир.

День начинался ясный. Солнце поднималось все выше. После того как прошли самолеты, тишина и спокойствие установились под Войсковицами.

Только во втором часу дня вдали появился клуб пыли.

– Приготовиться к бою! – отдал приказ командир.

Тут же были закрыты люки. Члены экипажа заняли свои места. Пехотинцы также приготовились к бою, на бруствер окопов положили гранаты и бутылки с зажигательной смесью.

Первыми шли три мотоцикла с колясками.

– Пропустить! – отдал приказ Колобанов.– Это разведка.

Густая пыль еще не улеглась, когда показалась механизированная колонна. Впереди – штабные машины, за ними – танки. Казалось, колонне нет конца. Голова ее миновала перекресток и шла дальше, в направлении видневшихся двух березок, что росли у самой дороги. Расстояние до врага —метров полтораста, и экипаж КВ видел все совершенно отчетливо. Танки Т– III и Т– IV шли на сокращенной дистанции. Люки были открыты. Часть гитлеровцев сидела на броне. Кто-то жевал, кто-то играл на губной гармошке.

– Восемнадцать... Двадцать... Двадцать два, – считал Колобанов.

Двадцать два против одного! Арифметика была далеко не в пользу КВ, но боевую задачу нужно было решать.

Дальше все шло буквально по секундам. В шлемофоне командира послышался голос комбата И. Шпиллера: «Колобанов, почему гитлеровцев пропускаешь?!» В это время первый фашистский танк подошел к березкам, и Колобанов скомандовал:

– Ориентир первый, по головному наводить под крест, бронебойным, огонь!

Грохнул выстрел, остро запахло пороховым дымом. Первый фашистский танк содрогнулся, замер, изнутри вырвалось пламя.

Задние танки продолжали накатываться вперед, еще больше сокращая дистанцию между собой. Горел уже второй танк, и Колобанов перенес огонь на хвост колонны, чтобы окончательно запереть ее на обширной болотине, которая тянулась по обеим сторонам дороги. Фашисты были застигнуты врасплох, но шок у них вскоре прошел, и они стали искать, откуда бьет советский танк. Первые выстрелы они сделали по копнам сена, стоявшим на поле за перекрестком. Но через несколько секунд все же обнаружили цель.

Что думали вражеские танкисты, разворачивая башни и приникая к прицелам? Вероятно, экипаж одинокого советского танка казался им просто небольшой группой самоубийц. Гитлеровцы еще не знали, что имеют дело с КВ.

Началась дуэль на дистанции прямого выстрела. Пушка КВ била по фашистским танкам, те били по башне КВ. На его позиции земля кипела, взметалась фонтанами. От маскировки не осталось и следа. Фашистские снаряды кромсали 95-миллиметровую броню башни нашей машины, снаряды КВ – 50-миллиметровую лобовую броню и башни немецких танков. Колобанов, его бойцы глохли от грохота своих выстрелов и разрывов вражеских снарядов, задыхались от пороховых газов. Окалина врезалась им в лица. В танке было душно и жарко, как в топке. Но Усов на огонь отвечал огнем, отправляя по гитлеровской колонне снаряд за снарядом.

Танковый бой может длиться час, а иногда и несколько суток, превращаясь в побоище, сходное со сражениями морских кораблей. Подбитый танк не разваливается, как корабль, не тонет, погружаясь на дно. Его, неподвижного, добивают с жестоким усердием артиллерийским огнем.

Этот бой длился час с лишним. Разрывом вражеского снаряда срезало командирский перископ. Радист Кисельков, рискуя жизнью, вылез на башню и установил вместо поврежденного запасной. Тут же ударом другого снаряда заклинило башню. Механик-водитель Никифоров проявил мастерство, разворачивая всю тяжелую машину для наводки орудия.

А потом удары по нашему танку прекратились. Дорога молчала. Горели все 22 фашистские бронированные машины. В их утробах продолжали рваться боеприпасы, тяжелый дым тянулся над равниной.

В наступившей зловещей тишине КВ сменил позицию, перешел на запасную. Вдруг Колобанов заметил, что из-за деревьев фашисты выкатывают противотанковые пушки.

– Ориентир...– закричал он,– наводить под щит, осколочным, огонь!

Пушка взлетела на воздух, за ней – точно так же – вторая, потом третья.

– Колобанов, как у тебя? Горят? – раздался по радио голос Шпиллера.

– Хорошо горят, товарищ комбат!

После боя экипаж КВ подсчитал следы попаданий в свой танк – их было 147. И ни одной пробоины!

Отличились в этот день и другие экипажи из роты Колобанова. Пять советских КВ уничтожили 43 вражеских танка.

На Лужском шоссе экипажи лейтенанта Федора Сергеева и младшего лейтенанта Максима Евдокименко в этот день также приняли первыми бой. Экипажем Сергеева было уничтожено восемь фашистских танков, экипажем Евдокименко – пять. Младший лейтенант в этом бою погиб, трое его товарищей были тяжело ранены. Уцелел лишь механик-водитель Сидиков. Пятый фашистский танк, уничтоженный экипажем в этом бою, на счету именно механика-водителя: Сидиков таранил его.

Танки младшего лейтенанта Дегтяря и лейтенанта Ласточкина в этот день сожгли по четыре вражеских танка каждый.

Бой под Войсковицами помогает лучше понять, почему уже в июле 1941 года немецкой фирме «Рейнметалл» был дан заказ на срочную разработку мощной танковой пушки, почему спешно форсировалось создание «тигра», почему 25 ноября 1941 года гитлеровское министерство вооружений поручило фирмам «Даймлер-Бенц» и MAN создать новый мощный танк, задание на который было определено, исходя из характеристики Т-34.

Фашистское командование, давая заказ на создание новых танков, хотело, чтобы конструкторы скопировали наши Т-34 и КВ. Но не по зубам оказалось это немецким промышленникам, они не смогли воспроизвести советскую технологию. Особую зависть у них вызывал мощный дизель В-2, установленный на наших танках.

Война. ЛКЗ

В воскресное утро 22 июня 1941 года всем конструкторам СКБ-2 поступило распоряжение: «Никуда не отлучаться и ждать указаний!»

С. М. Касавин, вспоминая это утро, пишет:

«Думали, что это очередной аврал, оказался этот аврал затяжным на четыре долгих года – война!.. Мы, военные, естественно, рвались на фронт, считали, что там мы будем более полезны. Я и Переверзев в течение двух недель подали Котину по пять рапортов, но получили отказ.

Завод превратился в военный лагерь, формировалось ополчение».

На заводе и до войны действовал учебный танковый центр, готовивший механиков-водителей КВ. Теперь же этот центр занимался комплектованием танковых батальонов и отправкой их на фронт. Командовал учебным центром майор Крымцев, которому не давали покоя выпускники Военной академии, просясь на фронт, но и от него получали отказ.

В июле Касавина, Переверзева и Турчанинова Котин обязал оказать помощь учебному центру по переподготовке механиков-водителей танков Т-26 и БТ на механиков-водителей КВ. Жозеф Яковлевич и сам, несмотря на большую загруженность в КБ и на заводе, принимал активное участие в подготовке экипажей КВ, вникал в учебный процесс. Для более надежного изучения КВ он рекомендовал изготовить специальный тренажер. На нем более качественно пошла подготовка механиков-водителей.

Все же группе конструкторов удалось уйти в танковые части, формировавшиеся на заводе. В их числе были инженеры Ковалев, Резниченко, Левашев и другие. Конструкторы Каливода, Масалкин ушли на фронт заместителями по технической части 84-го и 86-го отдельных танковых батальонов.

В августе 1941 года в соответствии с постановлением ГКО Кировский завод сформировал три подвижных базы по ремонту танков КВ в полевых условиях. Котин внял просьбам Переверзева и Касавина об отправке на фронт, и они были назначены начальниками авторемонтных баз.

Начались хлопотные дни и бессонные ночи формирования этих баз, конструирование и изготовление походных летучек, комплектование личного состава из кировцев, обучение их ремонтным операциям, подбор оборудования, инструмента, запасных частей. Всю эту огромную работу нужно было осуществить за два месяца.

Михаил Яковлевич Давыдов, испытатели опытного цеха Виктор Успенский, Калистрат Иванов, бригадир цеха МХ-2 Владимир Клопов и другие вместе с конструкторами СКБ-2 и отдела главного механика, рабочими дерево-модельного и ремонтного цехов, не считаясь со временем, в короткий срок оборудовали около 150 летучек. Съемные и грузоподъемные средства были изготовлены и смонтированы собственными силами.

База, которой командовал Л. Н. Переверзев, успела 28 августа у Шлиссельбурга перейти Неву и убыть на Западный фронт.

База, которой командовал С. М. Касавин, 29 августа не смогла уже уйти из Ленинграда и поступила в распоряжение Ленинградского фронта. Она расположилась в Екатерининском парке г. Пушкина, у Орловских ворот. Начались военные будни.

В то воскресное утро 22 июня 41-го на загородную дачу, где летом с семьей жил Н. Л. Духов, примчалась легковая машина. Увидев, что к дому бежит вестовой, Духов понял: что-то случилось. Накинув пиджак, он вышел бегущему навстречу.

Вместо приветствия посланец завода, опустив голову, глухо сказал:

– Война, Николай Леонидович!.. Не прошло и получаса, как Духов был на заводе. Все, кто собрался в эту тяжелую минуту, поняли, что от их работы во многом зависит победа, что они должны поставить фронту первоклассное вооружение.

В конце июня на завод приехал начальник ГАБТУ Красной Армии генерал-лейтенант Я. Н. Федоренко. Он ходил по цехам, подолгу разговаривал с рабочими, конструкторами, интересовался испытаниями на танкодроме. На оперативке у директора, отдав должное боевым качествам танков КВ-1 и КВ-2, Яков Николаевич отметил и недостатки конструкции: на КВ-2 высока башня, не совершенно место стыка башни с корпусом у обеих моделей. Генерал рекомендовал, чтобы на танк КВ-1 поставили более сильную пушку.

Конструкторы-танкисты обещали отдать все силы для создания в наикратчайший срок совершенных боевых машин.

1 июля 1941 года в «Труде» было опубликовано «Слово конструкторов», в котором сотрудники СКБ-2 Кировского завода присягали внести свой вклад в разгром гитлеровских захватчиков. «Слово конструкторов» обошло все заводы, вдохновляло на подвиг воинов, которые вели на врага танки, самолеты, поднимались в атаку. Фронт был уверен, что советские инженеры создадут грозную технику для разгрома фашистов.

В первые дни войны на одном из ночных совещаний в наркомате В. А. Малышев медленно зачитал два коротких сообщения с фронта:

«На Луцком направлении в течение дня (29 июня 1941 года – Д. И.)развернулось крупное танковое сражение, в котором участвовало до 4 тысяч танков с обеих сторон. Танковое сражение продолжается».

На следующий день, 30 июня,

«...на Луцком направлении продолжаются крупные танковые бои, в ходе которых наша авиация нанесла ряд сокрушительных ударов по танкам противника. Результаты боев уточняются».

Зачитав эти сообщения, Малышев добавил:

– Вот это бой! 4000 танков! А мы над чем бьемся? 200 – 300 Т-34 в месяц на головном Харьковском заводе!.. Надо довести выпуск до 100 танков в день!

Это была совершенно иная мера, задание чрезвычайно сложное. Танк на конвейере! Даже видные специалисты по организации массового производства задумались: нигде в мире не было не только массового, но и крупносерийного производства танков. Поэтому первые предложения высказывались осторожно.

Малышев уже в основном знал, что надо делать.

24 июня он докладывал Политбюро ЦК ВКП(б) о нуждах танкового производства. На следующий день, 25 июня, Политбюро приняло решение об увеличении выпуска тяжелых и средних таков. В соответствии с этим решением изданы два совместных постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР: «О производстве брони и танков КВ» и «Об увеличении выпуска танков КВ, Т-34 и Т-60, артиллерийских тягачей и танковых дизелей на III и IV кварталы 1941 года».

Затем Вячеслав Александрович с группой директоров, специалистов, конструкторов побывал в Горьком и на Урале, изучал возможность переключения на новый профиль гигантов советского машиностроения, перераспределения в пользу танкового производства ресурсов металла, оборудования, топлива, рабочей силы.

В цехах Челябинского тракторного завода в то время разворачивался выпуск тяжелых танков КВ-1.

– Какой месячный план выпуска КВ? – спрашивал Малышев у директора завода М. И. Шора.

– За первое полугодие ЧТЗ выпустил всего 25 танков КВ, по 4 – 5 машин в месяц,– ответил Шор.– Сами знаете наши трудности.

Вячеслав Александрович остался недовольным;

– Сегодня дайте столько, сколько можете. Но завтра... Завтра на фронт должны идти танки не по одному в день, а десятками. Сотнями – в месяц! Что вам нужно для этого?

Освоение КВ на ЧТЗ шло медленно. Конструкторы тогда находились в Ленинграде, не хватало технологов, высококвалифицированных рабочих-универсалов, негде было полностью разместить оборудование для изготовления нового объекта. Требовались десятки и сотни специальных станков.

Малышев видел, понял все это и обещал в первую очередь укомплектовать завод недостающими инженерными кадрами танкостроителей.

Директор ЧТЗ сразу ухватился за это обещание и попросил оставить на заводе Илью Александровича Маслова, главного технолога одного Кировского завода. Маслов входил в группу специалистов, сопровождавших Малышева.

– Согласен,– ответил нарком.

– Разрешите слетать за семьей? – попросил Илья Александрович.

– Правительство позаботится об этом, немедленно начинайте работу здесь!

...Уже утром 25 июня 1941 года на Харьковский танковый завод имени Коминтерна пришла телеграмма за подписью В. А. Малышева. В ней говорилось, что в связи с необходимостью развертывать поточное конвейерное производство на ЧТЗ главный инженер завода Сергей Нестерович Махонин должен срочно прибыть в Челябинск.

В ту же ночь директор Ю. Е. Максарев, парторг ЦК ВКП(б) С. А. Скачков и другие руководители завода проводили Махонина в Москву. Он выехал на стареньком пикапе. Если учесть, что Сергей Нестерович сложением был могуч, роста немалого, то поездка в Москву в тесной кабине была для него не из легких. К полудню 26 июня он уже был в наркомате. Там ему сказали:

– Немедленно поезжайте в Ленинград, на Кировский завод. Отдохнете в поезде... Все понимаем: вы делали Т-34 и мотор В-2, теперь нужно срочно организовать конвейерное производство на ЧТЗ танка КВ. В Ленинграде ознакомьтесь с производством танка, возьмите кое-кого с собой и сразу же выезжайте в Челябинск... Вячеслав Александрович сейчас на Урале...

Бывший выпускник Военно-технической академии, успевший поработать конструктором, начальником отдела и главным инженером, Махонин приобрел репутацию одного из крупнейших военных инженеров. Немногословный, неторопливый, казавшийся даже тугодумом, умеющий, как говорили начальники цехов, «душу вымотать» – и чем? – каким-то активным ожиданием, цепкой памятливостью, он был человеком-скалой в глазах Малышева. Он сам не кричал, но и не крошился от нажима, перегрузок. За молчаливость его прозвали дедом. Нередко за эту молчаливость, за особое махонинское «давящее ожидание» ему доставалось от начальства, но Малышев знал, что внешне замкнутый дед, в сущности, всегда необыкновенно пристально следил за производством, улавливая даже через интонации, тонкие увертки и покаяния должностных лиц завода действительное положение дел.

Эту же проницательность, охватистый русский ум Махонин проявил и на Кировском заводе, куда он прибыл 27 июня поездом. По сравнению с Т-34, кстати, тоже еще не лишенного недостатков, танк КВ показался ему во многом не избавленным и от лишнего веса, и от громоздкого «силуэта».

Вместе с директором завода Зальцманом Махонин обошел цеха, побеседовал в КБ, на участке сборки танков. Этого ему было достаточно, чтобы отобрать себе конструкторов, технологов, назначить руководителей групп.

Махонин выбрал для работы в Челябинске лишь одного помощника из конструкторов:

– На должность главного конструктора хочу просить Николая Леонидовича Духова,– сказал Махонин,– поскольку машину он знает лучше всех.

Этот выбор сразу заставил заводских товарищей иначе взглянуть на немногословного гостя.

Уже говорилось, что в ярком созвездии инженеров, конструкторов, технологов Кировского завода Духов был одним из самых блестящих талантов, и Зальцман, подумав, дал согласие, хоть в душе и не имел желания отпускать человека, которого высоко ценил как конструктора. Но государственные интересы стояли выше интересов своего предприятия.

«Самостоятельная работа будет большим стимулом в его конструкторских разработках. Там он сможет проводить свою техническую политику в конструировании танков. Обладая инженерным талантом и эрудицией, Духов успешно поведет за собой челябинских конструкторов, добьется новых успехов»,– думал Зальцман.

Николая Леонидовича вызвали к директору и уведомили о назначении его главным конструктором Челябинского тракторного завода.

После разговора у директора Махонин зашел в кабинет Николая Леонидовича и спросил, как скоро Духов может подготовиться к отъезду.

– Собраться мне не долго, Сергей Нестерович,– ответил конструктор.– За день-два могу уложиться.

– Тогда до встречи в Челябинске,– попрощался главный инженер.

10 июля 1941 года Духов во главе группы конструкторов выехал на Урал. Вместе с ним ехала и его семья. На платформе стоял обтянутый брезентом новый танк КВ-3. Да, да!.. КВ-3, а не КВ-1. Возникает вопрос: почему? Сейчас ответим. Здесь нужно привести два любопытных факта.

В книге «Конструктор Морозов» В. Листового и К. Слободина читаю:

«Еще в 1940 году, когда был запущен в серийное производство танк Т-34, КБ Харьковского завода сразу же принялось за его модернизацию. Созданный конструкторами танк Т-34М был расценен как важный шаг вперед в развитии бронетанковой техники и даже намечался к выпуску».

И в самом деле, военные, руководители танкового полигона почти настояли о снятии с производства танка Т-34 и запуске вместо него модернизированного Т-34М.

...Война застала директора Харьковского завода Ю. Е. Максарева в Москве. Он сразу же позвонил Малышеву. Неизменный помощник наркома В. С. Сумин предложил:

– Срочно приезжайте! Вячеслав Александрович скоро будет. Вы понадобитесь...

Разговор у наркома был коротким:

– Немедленно возвращайтесь на завод,– сказал Малышев.– Никаких модернизаций и никаких модернизированных Т-34, задерживающих выпуск машин. Фронт будет поглощать танки тысячами. Чтобы не тормозить их поток, конструкция должна быть незыблемой. Следите за этим со всей строгостью, охраняйте от изменений каждую гайку, каждый болт. Улучшения, модернизация – потом, после налаживания потока, без снижения выпуска машин. План.– И тут Малышев сделал, как всегда, отметку в знакомой всем в наркомате записной «Красной книжечке»: – 250 машин в месяц уже в июле. Считайте это не приказом наркома, а... постановлением Совнаркома. И немедленно по возвращении на завод всю документацию на Т-34 отправить с группой специалистов на Волгу.

– Как? В «Красное Сормово»? Судостроителям?

– Да, в ближайшие дни, вероятно, многое прояснится...

Так обстояло дело с танком Т-34.

Иначе произошло с танком КВ. Эшелон с образцом танка КВ-3, с конструкторской и технологической документацией, в сопровождении Духова и группы конструкторов и технологов двигался на Урал. И хотя этому эшелону давали зеленую улицу, до Челябинска доехали только на тринадцатый день. В дороге Духов и конструкторы напряженно работали. Подолгу спорили по тому или иному вопросу. На больших стоянках Духов брал ведро и выбегал на перрон набрать кипятку, обходил каждую семью в эшелоне. Если кто из товарищей предлагал свои услуги, говорил, что неудобно главному конструктору бегать по станции с ведром в поисках горячей воды, Николай Леонидович отшучивался:

– Пока я гуляю, вы работайте. Как только пойдет поезд, выслушаю ваши предложения.

Седой Урал встретил ленинградцев новостями.

Читатель помнит: до начала войны состоялось решение о том, что ЧТЗ делает танки КВ-1, а Кировский завод переходит на выпуск КВ-3. В этом направлении и велась подготовка производства. Но с началом войны было принято новое решение: продолжить на Кировском заводе производство танков КВ-1, а на Урале с 1 июля развернуть подготовку производства танков КВ-3. Это было связано с тем, что 85– и 107-миллиметровые пушки, которые ставились на КВ-3, производились на Урале и возить их в Ленинград не было смысла.

Что же могло произойти, если бы КВ-3 поставили на производство на ЧТЗ? Кировский завод прекратил бы выпуск КВ-3 к сентябрю 1941 года, а ЧТЗ, прекратив работы по КВ-1 (они у него уже заняли около года) и перестраиваясь на производство КВ-3, потратил бы 3 – 4 месяца дорогого времени и вновь вернулся бы к производству танка КВ-1.

Но, к счастью, этого не случилось благодаря вмешательству Малышева. Кировцы в Челябинске разгружали эшелон, когда пришел приказ: никаких танков КВ-3, выпускать только КВ-1.

Но при начале выпуска танка КВ-1 на новом заводе нужно было запустить в производство и новую КПП. Ведь вся документация была с Шашмуриным, который приехал вместе с Духовым.

Русское чудо

Гитлеровская Германия безмерно хвасталась традиционным «немецким порядком». Но, имея в своем распоряжении громадные ресурсы и производственные мощности Рура, Силезии, Эльзас-Лотарингии, а также в захваченных странах – Австрии, Франции, Бельгии, Голландии, Чехословакии,– фашистские заправилы не смогли создать высокоорганизованного военного хозяйства, развернуть полностью потенциальные силы экономики. На этом пути неодолимой преградой встали объективные законы капиталистического производства.

Как-то прочитал в одной книге фразу и выписал ее: «Мост Победы, который мы обязательно построим, будет опираться на два берега – фронт и тыл». Так сказал сталевар с Магнитки, уходя на фронт. Удивительно емкое выражение. Такими мыслями тогда и жила вся страна. Ценой величайшего напряжения воли, сил, массовым героизмом на фронте и в тылу был построен Мост Победы. Но был еще один решающий фактор в этом – величайшая организованность, основанная на преимуществах социалистической экономики, общественной собственности на средства производства, руководящей и организующей деятельности партии во всех звеньях; от Политбюро ЦК ВКП(б) до партийных организаций на местах.

Коммунистическая партия и ее Центральный Комитет смогли успешно мобилизовать экономические силы страны в условиях массовой эвакуации промышленных предприятий, быстро и гибко маневрировать производственными мощностями. Партия выступила коллективным организатором производства. Собранность, всенародный подъем, высокий патриотизм слились в единое целое.

...Третий день войны. Американский конгрессмен Мартин Дейс вещал:

«Гитлер через тридцать дней уложит Россию на лопатки».

Ему вторили американские газеты. К примеру, «Нью-Йорк пост» писала:

«Для того, чтобы Красная Армия могла спастись от катастрофы, в течение короткого времени должно последовать гораздо большее чудо, чем это было когда-либо со времени написания библии».

Но, вопреки пророчествам конгрессменов и газетных трубадуров, это чудо произошло.

30 июня 1941 года по решению Президиума Верховного Совета СССР, ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР был создан Государственный Комитет Обороны (ГКО) под председательством И. В. Сталина. В этом чрезвычайном органе была сосредоточена вся полнота власти в государстве, чтобы объединить усилия фронта и тыла в вооруженной борьбе с врагом.

Еще за 6 дней до создания ГКО, Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 24 июня был создан Совет по эвакуации, председателем которого был назначен Н. М. Шверник, его заместителями – А. Н. Косыгин и М. Г. Первухин. Совет определял порядок, сроки, очередность и конечные пункты эвакуации людей и материальных ценностей. Его решения, утвержденные правительством, являлись обязательными для всех партийных, советских и хозяйственных органов.

О том, какая огромная работа была проделана Советом по эвакуации, говорят данные, приведенные в книге «Великая Отечественная война Советского Союза 1941– 1945». В течение июля – ноября 1941 года было перемещено на Урал, в Сибирь, Поволжье, Казахстан и Среднюю Азию 1523 промышленных предприятия, в том числе 1360 крупных, преимущественно военных заводов. По железным дорогам за пять с лишним месяцев войны прошло около полутора миллионов вагонов с эвакуационными грузами.

Это было действительно чудом, великим переселением... В октябре 1941 года, казалось, полстраны находится на колесах. В эшелонах, спешащих на запад,– танки, орудия, броневики, полевые кухни, цистерны с горючим. А навстречу потоку, идущему к фронтам, двигались тысячи составов: вагоны с людьми и платформы со всевозможным оборудованием, металлоконструкциями, подъемными кранами. Не было в мире прецедентов, когда заводы-громады с их многотысячными коллективами в считанные дни снимались с фундамента в одном конце гигантской страны и через короткое время, почти с колес железнодорожных платформ, пускались в ход в другом. У нас это было.

Немецкое радио без устали, взахлеб твердило о паническом бегстве русских, о беспорядочной эвакуации нашей промышленности якобы куда глаза глядят. Но через несколько месяцев фашисты на собственной шкуре почувствовали результаты этого «панического бегства». Спустя годы, английский журналист Александр Верт, проработавший всю Великую Отечественную войну в Советском Союзе корреспондентом газеты «Санди тайме» и радиокомпании Би-би-си, в своей книге «Россия в войне 1941 —1945 годов» напишет:

«Эту эвакуацию промышленности во второй половине 1941 года и начале 1942 года и ее „расселение“ на востоке следует отнести к числу самых поразительных организаторских и человеческих подвигов Советского Союза во время войны».

Шла эвакуация. В этом великом, невиданном мире перебазирования людей и промышленности в глубокий тыл у каждого завода, каждого человека была своя дорога, своя судьба...

Уже упоминалось о заседании Политбюро ЦК партии 24 июня и его решении об увеличении выпуска тяжелых, средних и легких танков. Присутствовавший на этом заседании бывший директор Ижорского завода и заместитель Малышева в наркомтанкопроме Михаил Попов (да, это тот самый Попов, который писал письмо в ЦК о броне) рассказал о таком моменте:

«– Сталин неожиданно спросил: „А где у нас бронепрокатные станы?“ Я ответил, что это известно всем присутствующим. В основном у судостроителей. На Севере – в Ижоре, в Приазовье – в Мариуполе, относительно небольшой стан есть на одном старом заводе.

– Эвакуируйте их немедленно на Урал, в Западную Сибирь...»

Читателю, наверное, трудно представить себе демонтаж стана, прокатывавшего листы длиной до 10 – метров, шириной от 3 до 4 метров. Это дело колоссальной трудности. Десятки валков, электромоторов, нагревательные колодцы, система коммуникаций, электромоторы, гидравлика, километры проводки...

Предложение эвакуировать бронепрокатные станы – исходную базу танкостроения – на восток смяло, жестко отбросило все, что каждый из наркомов, директоров, танкистов до этого планировал, замышлял. Но никто не потерял самообладания: ни председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский, ни генерал-лейтенант Я. Н. Федоренко – главный танкист, ни нарком тяжелого машиностроения Н. С. Казаков. Но нарком танковой промышленности Малышев почувствовал себя в положении железнодорожного машиниста, которому вдруг на полном ходу, на подъеме, когда и локомотив работает на пределе, добавили сотню тяжелых вагонов. От неожиданной тяжести в таком случае по всему составу пробегает судорожная волна, запоют, заскрипят, напрягаясь, сцепления.

Малышеву виделся бронелист, который вылетает в шуме и грохоте из-под валков, правится на особых прессах, режется огнем и мечом для деталей корпусов КВ и Т-34... И вдруг этот поток прекращается, а враг, уже подходивший к Минску двумя танковыми бивнями Гудериана и Гота, будет взламывать оборону на смоленском направлении, а затем рваться на Москву, а Геппнер поведет свой танковый клин на Ленинград. А на сборочных стендах нет листа, и сами бронепрокатные станы в десятках эшелонов, рассыпанные на тысячи узлов, еще проталкиваются – месяц-два – сквозь встречный поток военных грузов на перегруженных железнодорожных путях...

В ночь с 25 на 26 июня Малышев с группой директоров, конструкторов, как уже говорилось, вылетел в Горький и на Урал. Результат?.. 1 июля ГКО постановил перевести завод «Красное Сормово» на выпуск Т-34, кооперировав его с Горьковским автозаводом и рядом других предприятий Горьковской и Ярославской областей, а также утвердил план производства танков на оставшиеся месяцы 1941 года и на 1942 год. Таким образом, была создана комплексная база танкостроительной промышленности почти в самом центре европейской части СССР.

В течение четырех последних месяцев 1941 года в Поволжье и особенно на Урале на основе перемещенных и некоторых вновь созданных предприятий были развернуты танковые, корпусные и дизельные заводы. На базе Челябинского тракторного завода вырос мощный танкостроительный комбинат, заслуженно получивший в народе название Танкоград. Сюда из Ленинграда было перебазировано танковое производство КВ и Харьковский дизельный завод. На заводе заводов – Уралмаше, где раньше создавались главным образом уникальные крупногабаритные машины, началось серийное производство корпусов и башен танков КВ. Группа заводов во главе со Сталинградским тракторным образовала важную комплексную базу танкостроения в Поволжье. Одновременно предусматривалось перебазирование на Урал Харьковского танкового завода имени Коминтерна.

С 1 августа 1941 года на выпуск бронелиста переводился Кузнецкий металлургический завод. Наркоматы среднего машиностроения и черной металлургии получили задание обеспечить немедленную переброску прокатного броневого стана с Ижорского на Новотагильский металлургический завод и установить его к 1 сентября.

Управление производством танков, доверенное В. А. Малышеву, было ответственнейшей задачей. Об этом мне рассказывал И. М. Зальцман, а позже я прочитал в его и Г. Эдельгауза статье «Вспоминая уроки Танкограда» в одном из номеров журнала «Коммунист». Там говорится:

«Сложившаяся в годы войны организационная структура была чрезвычайно простой, в ней отсутствовали промежуточные звенья, по сути, выполняющие лишь передаточные, функции. Сверху донизу она была рассчитана на непосредственную связь руководителя с подчиненными. Наркомат танковой промышленности не имел никаких главных управлений, и все вопросы сразу же решались отделами его центрального аппарата в ходе постоянного общения с заводами. Для сближения наркомата с предприятием в начале войны руководитель комплекса уральских заводов был назначен одновременно заместителем народного комиссара и наделен всеми его правами и обязанностями. Заместителем народного комиссара является и главный конструктор Танкограда».

Танкостроительная промышленность получила задание во втором полугодии 1941 года значительно увеличить выпуск танков КВ и Т-34. Положение было отчаянным. В стране не хватало порохов для боеприпасов, металла. Невероятно трудное положение сложилось и на ЧТЗ. Не хватало броневых корпусов и башен, не было оборудования для обработки крупных деталей, заканчивался запас танковых пушек. Конструкторы, технологи, мастера, рабочие не дрогнули. Казалось, чем неразрешимее задача, тем яростнее брались они за ее решение.

– Прекратилась поставка танковых раций,– доложили директору.

– Доставайте самолетные и приспособьте их,– приказал Зальцман.

При сборке дизель-моторов неожиданно кончилось касторовое масло. Два часа на размышление отвел начальнику отдела снабжения М. Г. Ушкову директор завода. Михаил Григорьевич скупил в ближайших аптеках всю касторку.

Танкостроение – чрезвычайно металлоемкое производство. Из металла, который расходовался на один танк Т-34, можно было сделать, примерно, 10 больших автобусов, или 20 грузовых автомобилей, или 50 легковых автомашин. Для того чтобы организовать массовый выпуск танков, нужно было прежде всего обеспечить поставку металла и производство металлозаготовок в виде слитков, проката, поковок, штамповок и отливок из многочисленных марок черных и цветных металлов, из броневой стали – в крупных масштабах.

Большое количество металла понадобилось уже в процессе всеобщей перестройки заводов – в особенности чугунного литья. Оно требовалось для металлургической оснастки, строительства термических печей, изготовления приспособлений и других работ. А его не хватало.

В один из дней осени 41-го в присутствии генерала армии Г. К. Жукова В. А. Малышев доложил И. В. Сталину, что нет нужной стали для выпуска танков в количестве, установленном ГКО.

Сталин посмотрел на наркома колючим взглядом и сердито произнес:

– Почему вы мне об этом сообщаете? Вы задание от ГКО получили? Ищите! Выполняйте!

Г. К. Жуков после войны, вспоминая этот случай, рассказывал писательнице Елене Ржевской:

– И представьте себе – нашли! 300 тысяч тонн. Малышев написал Сталину докладную записку: «Имеется 300 тысяч тонн стали. Прошу разрешить использовать».

А это был фундамент Дворца Советов, который закладывался на месте разрушенного в 30-е годы храма Христа Спасителя. Храм строился около 50 лет в прошлом веке «в благодарность богу» за победу над Наполеоном и на память последующим векам. Но фундамент для строительства Дворца Советов, как ни насыщали его металлом, оседал на неблагоприятной почве, где выстоял храм. Строительство законсервировали.

Сталин прочитал записку наркома танковой промышленности, походил по кабинету, что-то обдумывая, а затем взял синий карандаш и написал резолюцию: «Разрешаю. Войну выиграем, построим заново».

Для размещения эвакуированных предприятий не хватало производственных площадей, жилья. Московский завод «Калибр», например, был размещен в Челябинске в недостроенном здании оперного театра. А некоторые предприятия начинали свою вторую жизнь буквально на пустом месте, в тайге. Это было еще одно чудо, но не «со времен написания библии», а со дня свершения Великой Октябрьской социалистической революции, вместе с которой родился не только новый строй, но и новый – советский человек.

Как раз в те дни и недели, когда танки были особенно необходимы фронту, когда враг угрожал Москве, производство их из-за вынужденной эвакуации ряда заводов упало до самого низкого уровня. Во втором полугодии план удалось выполнить лишь на 61,7 процента. Особенно заметно снизилось производство танков Т-34: если в третьем квартале их было выпущено 1121, то в четвертом только 765.

Кроме того, большое количество танков в первые дни войны, имея даже небольшие повреждения, осталось на территории, захваченной врагом. Имевшееся горючее было быстро израсходовано, а организовать его подачу в войска при стремительном продвижении врага не всегда удавалось.

В то же время противник, хотя и терял тысячи танков на советско-германском фронте, пополнял свой танковый парк в значительной степени путем восстановления подбитых машин. Главное же то, что на гитлеровцев работали не только мощные предприятия самой Германии, но и танковые заводы Чехословакии, Франции, других порабощенных стран Европы.

Чтобы временно удовлетворить нужды фронта в танках, пока развернется их выпуск на «Красном Сормове», Сталинградском тракторном и эвакуированном в Нижний Тагил Харьковском танковом заводе, ГКО решил срочно, с 1 августа 1941 года, на Горьковском автомобильном заводе наладить массовое производство легких танков Т-60 конструкции Н. А. Астрова. Правда, это были не Т-34, которых боялись немецко-фашистские войска, но и не устаревшие Т-26 и БТ. Они могли вполне соперничать с немецкими легкими танками Т– II и такими же машинами чехословацкого, французского и итальянского производства, находившимися на вооружении войск противника.

Производство танков КВ на ЛКЗ оставалось примерно на одном уровне до конца года: в третьем квартале было выпущено 492, а в четвертом – 441 танк.

Нерасторжимый сплав

11 октября 1941 года в Челябинск прилетела группа из 16 человек во главе с И. М. Зальцманом. Он стал новым директором ЧТЗ и одновременно заместителем наркома танковой промышленности СССР.

Говорить об этой сложной, волевой, целеустремленной, фантастически работоспособной фигуре очень трудно, ибо можно впасть в крайности.

В экстремальных условиях периода Великой Отечественной войны деятельность Зальцмана была сложной, а ответственность огромной. Мне кажется, наиболее верно подметил черты характера Зальцмана разметчик производственного объединения «Кировский завод» Б. Черняков:

«...Директор Кировского завода в предвоенные и военные годы Исаак Моисеевич Зальцман – личность столь же яркая, сколь и противоречивая».

И. М. Зальцман родился 9 декабря 1905 года в местечке Томашполь Винницкой области в семье портного. Там он закончил четырехклассную школу и с 14 лет начал работать на сахарном заводе. В 1922 году вступил в комсомол, занимал руководящие комсомольские должности. Одновременно учился в профтехшколе, получил среднее образование и специальность токаря.

В 1929 году поступил в Одесский политехнический институт, который закончил в 1933 году, и был направлен в Ленинград на завод «Красный путиловец», где работал в качестве мастера, заместителя начальника турбинного цеха, начальником этого цеха, главным инженером завода. В начале 1938 года Зальцман был назначен директором этого завода, который после смерти С. М. Кирова был переименован в Кировский.

Столь стремительный рост за неполных пять лет от мастера до директора крупнейшего предприятия страны объяснялся, конечно, незаурядными организаторскими способностями молодого инженера.

Вот что пишет далее о И. М. Зальцмане Б. Черняков:

«В тридцать три года, встав во главе одного из самых крупных и важных по своему оборонному значению заводов, он заявил о себе, как талантливый организатор производства. И. М. Зальцман – один из тех, кому принадлежит поистине историческая заслуга быстрого перевода на военные рельсы танковой промышленности страны. В самые трудные военные годы он был заместителем наркома танковой промышленности, а затем снова вернулся к руководству заводом. И недаром к его званию Героя Социалистического Труда прибавился во время войны орден Суворова».

Хозяйственный механизм тогда функционировал в экстремальных условиях. Фактор времени и интенсивный характер производства имели в то время решающее значение. Создавать, осваивать и выпускать все более совершенные танки надо было в предельно сжатые сроки. Только 35 дней с момента прибытия первого эшелона в Челябинск (всего их было 26) потребовалось коллективу харьковчан для того, чтобы начать серийный выпуск дизелей.

Черняков, многие, кто знал Зальцмана, отмечают также, что он не был лишен и недостатков, таких, как явное тяготение к волевым методам руководства, вспыльчивость, порой переходившую в грубость. Имея в годы войны практически неограниченные полномочия, данные ему Государственным Комитетом Обороны, он пользовался ими не всегда с должной мудростью и дальновидностью.

В то же время надо понимать, что многие его действия вызывались напряженной обстановкой, что шла тяжелейшая, кровопролитнейшая война, что в тылу, как и на фронте, действовали законы военного времени.

Зальцман был крут, и это всем известно. Но сотни людей могут привести примеры его доброжелательства, чуткости, особой душевной деликатности...

«Я по многим примерам знаю,– вспоминает старейший работник завода Н.. Ф. Шашмурин,– что в отношении к людям он не был пакостным, зажимщиком, вельможей и т. д.». И дальше: «И. М. Зальцман, как директор завода, был отличным организатором и проводником текущих оперативных задач. Рассматривать его деятельность в широком плане я не правомочен, но для нас, конструкторов, он в этом качестве был поистине незаменим. Не знаю случая, чтобы он не поддержал, тем более необоснованно затруднял нашу деятельность на производстве. Есть основание утверждать, что в этой области он был излишне доверчив».

Зальцман любил рабочего и знал о любви рабочих к себе. Однако он никогда не позволял себе никакой фамильярности в отношении к рабочим, не искал ложной популярности.

Я знаю из личного опыта, что в восприятии людей иной руководитель-крикун предстает обычно как отчужденная частица коллектива. После угроз он же будет заискивать, прибегать к ненужному похлопыванию по плечам, псевдодемократическому одариванию.

Вернемся к биографии Зальцмана. Не успел он закончить организацию выпуска тяжелых танков КВ на ЧТЗ, как в январе его назначили директором эвакуированного в Нижний Тагил Харьковского танкового завода. Полгода потребовалось ему вместе с Ю. Е. Максаревым, временно ставшим главным инженером завода, чтобы на новом месте наладить выпуск танков Т-34 на конвейере. 30 танков в день! Таков итог его деятельности на этом заводе.

Портрет И. М. Зальцмана был бы однокрасочным, если бы я не привел еще несколько эпизодов из его жизни и деятельности, рассказанные людьми, хорошо знавшими его.

В декабре 1940 года Советское правительство вынесло решение о срочном запуске в серийное производство самолета-штурмовика Ильюшина Ил-2. Это был летающий танк, так его назовут наши воины. Известно, что Ил-2 был бронированным, у него, как и у танка, имелся бронекорпус, расположенный в носовой и средней частях фюзеляжа и предохранявший жизненные узлы и агрегаты самолета (мотор со всеми его системами и кабину экипажа с оборудованием) от огня зенитной артиллерии и пулеметного огня авиации врага.

Изготовление бронекорпусов для Ил-2 поручили трем ленинградским предприятиям. Завод имени Г. К. Орджоникидзе должен был наладить замкнутое производство, то есть штамповать бронедетали, собирать из них готовые бронекорпуса и сдавать авиационному заводу. На двух других заводах производственный процесс расчленялся. Кировский завод получил задание изготовлять бронедетали, а Ижорский завод – производить сборку и сдавать готовую продукцию.

Прежде чем перейти к сути дела, отмечу, что в довоенные годы цех горячей штамповки Кировского завода представлял огромное производство с огненными печами, десятками прессов, подъемными кранами и другим крупным оборудованием. Конечно, такой цех на любом заводе не блещет чистотой. На рабочих верстаках этого цеха были и металлическая пыль, и капли масла, которые немедленно оставляли на чертежах грязные, жирные пятна, стоило их разложить в процессе работы на верстаке. По многолетнему своему опыту конструктора знаю, что это никого и никогда не смущало – ведь это обычная работа.

Для кировцев освоение процесса штамповки и закалки авиационной брони было новым и шло без особого энтузиазма – и без бронекорпусов для Ил-2 у них было много срочных заказов, особенно по выпуску танков КВ. Так продолжалось до тех пор, пока парторг ЦК ВКП(б) на авиационном заводе Мосалов в очередном докладе в Центральный Комитет партии не заострил внимание на запаздывании поставки бронекорпусов. Из ЦК последовал звонок А. А. Жданову – секретарю ЦК, первому секретарю Ленинградского обкома партии – срочно разобраться в обстановке. Жданов связался с директором ЛКЗ Зальцманом, потребовал доложить о состоянии работ по бронекорпусу для Ил-2.

Зальцман, захватив с собой из цеха несколько «разукрашенных», в масляных пятнах, местами порванных чертежей элементов бронекорпуса, поехал к Жданову:

– Андрей Александрович! Разве можно быстро и качественно работать по таким скверным чертежам? И тут же пояснил:

– У меня на заводе сидит представитель самолетного ОКБ Виктор Николаевич Бугайский. Вот он со своими конструкторами так и «разукрашивает» свои чертежи...

Жданов отругал Зальцмана за то, что тот раньше не доложил ему о плохом состоянии технической документации, полученной от Ильюшина. В заключение объявил:

– Завтра я выезжаю на доклад Сталину, расскажу ему и об этом безобразии. Вам, Исаак Моисеевич, предлагаю выехать в Москву со мной, а сейчас возвращайтесь на завод и принимайте срочные меры для изготовления бронедеталей для Ил-2.

Бугайский тут же позвонил в Москву Ильюшину и рассказал ему о случившемся.

– Я сам приеду в Ленинград,– сказал Сергей Владимирович.– Встречай меня утром.

Прибыв в город на Неве, Ильюшин рассказал Бугайскому, что ему позвонил Сталин и сказал, что он, Ильюшин, безответственно отнесся к важному делу и выдал Зальцману негодную техдокументацию. Объяснений он даже слушать не стал, отослал к Жданову. Вот и пришлось срочно Сергею Владимировичу приехать сюда.

Ильюшин и Бугайский отправились на Кировский завод. Здесь в цехе горячей штамповки они заметили значительные перемены. Прежде всего им сообщили, что Зальцман снял с должности начальника этого цеха. Затем воочию убедились, что на многих прессах идет энергичная работа по освоению штамповки элементов бронекорпусов. Это задание объявлено в цехе главным, на его выполнение поставлены лучшие люди, им выписаны аккордные наряды.

Довольные увиденным на Кировском заводе, авиаконструкторы направились в Смольный, к Жданову, которому показали чертежи своего ОКБ, продемонстрировали светокопии этих же чертежей, «разукрашенные» технологами Кировского завода для своих нужд. Ильюшин объяснил причину этих «разукрашиваний», и все стало на свои места...

После эвакуации ряда промышленных предприятий с запада на восток, в Челябинске образовался поистине производственный конгломерат, в лучшем смысле этого слова: уральцы, москвичи, ленинградцы, харьковчане и тысячи, как правило, неквалифицированных людей со всех концов страны. В совместном труде они успешно решали задания Родины по производству танков. Но при этом Зальцмана обвиняли в гонении представителей Челябинского тракторного завода. Видимо, здесь была доля его вины, как директора завода, да и как заместителя наркома. Как же он реагировал на это обвинение? Приведу пример.

Начальником производства особо ответственных узлов танков был представитель целой династии кировцев – К. Е. Титов (тот самый Титов, который в числе 16 ленинградцев с Зальцманом прилетел в Челябинск 11 октября 1941 года). Это был отличный организатор, крупный специалист, авторитетный и уважаемый в коллективе человек. Так его характеризовали мне ветераны-кировцы. Кстати, уже в послевоенные годы, по возвращении в Ленинград, на Кировский завод, Титов избирался депутатом Верховного Совета СССР.

В своих воспоминаниях он рассказывает о таком случае.

«На одном широком совещании (это было в 1942 году) Зальцман потребовал от меня сверх плана изготовить 6 комплектов узлов танковых трансмиссий. Я напомнил ему, что еще накануне мы совместно установили – в силу ряда причин выполнение планового задания не обеспечено, неосуществимо. Однако с большим напряжением коллектив выполнял не только план, но и большую часть дополнительного задания. Об этом директор завода прекрасно знал.

Однако на очередном совещании Зальцман очень жестко обошелся со мной и огласил приказ о моем увольнении за невыполнение приказа.

Когда я покинул зал заседаний, референт директора вручил мне пакет с указанием вскрыть его дома, что я и сделал. Там оказалась записка Зальцмана следующего содержания: «Кузьма! Пойми меня правильно. Так нужно. Отдохни. А потом будем считать, что нарком (В. А. Малышев) освободил тебя от исполнения моего приказа. В пакете была путевка в дом отдыха».

Насколько справедлив или ошибочен поступок Зальцмана в этом случае, пусть судит читатель.

Челябинский Кировский

Теперь уже трудно представить себе, что до 22 июня 1941 года уральские заводы не выпустили ни одного танка, что продукция эта была им незнакома. Трудно потому, что каждый танкист-фронтовик знает: танки в годы войны шли с Урала.

Как проходила эвакуация ленинградского Кировского завода в Челябинск? Об этом уже написано и рассказано немало. Да и это не тема нашей повести. Но кое-какие эпизоды, характеризующие ход такого гигантского мероприятия, привести следует.

Переломным на ЧТЗ оказался сентябрь 1941 года, когда сюда прибыло 6000 рабочих и 700 станков с ЛКЗ. А всего в октябре – ноябре 1941 года из Ленинграда в Челябинск было эвакуировано свыше 15 тысяч лучших мастеров, квалифицированных рабочих и членов их семей. Туда же перебазировали наиболее ценное оборудование.

Василий Иванович Ефимов, вспоминая те дни, рассказывает:

– Я на Кировском на сборке работал. Жили неплохо. 10 июня дочка родилась. Только-только привезли из роддома... Вдруг – война. Многие ушли добровольцами на фронт, не раз и я просился, не отпускали. Однажды вызывают в заводоуправление: «Собирайтесь». Куда – не сказали. Летели самолетами до Тихвина. Потом погрузились в теплушки и почти месяц прожили на колесах.

После тяжелого вздоха, Василий Иванович продолжил:

– Что было, когда прибыли? Рая не было, остальное было. Стены без крыши, крыши без стен, ботинки брезентовые на деревянной подошве, селедка без гарнира. Народу со всей страны тьма тьмущая. Станки, оборудование, машины – день и ночь поступали. Всего не расскажешь. Одно слово – эвакуация.

Челябинцы встречали ленинградцев с особой теплотой. С поезда сразу вели в столовую. Там дежурил врач. Часть людей направлял прямо в больницы. Но на следующее утро они были уже в цехах.

Как ни странно, славу первоклассного предприятия Челябинскому тракторному заводу создали именно специфические трудности. Ведь производство боевых машин требовало серьезного изменения технологического процесса, перепланировки и перестановки оборудования, изготовления новой оснастки, инструментов – короче говоря, коренной ломки и перестройки почти всех цехов.

Приняв под свое начало ЧТЗ, новый директор Зальцман шел к своей цели решительно. Тракторное производство было приостановлено: станки срывались с фундаментов, перетаскивались на новое место, где стояли сиротливо, никому ненужные. А ломать то, что вчера с любовью и большим трудом налаживалось, не просто. Некоторые кадровые рабочие завода буквально плакали.

Жизнь показала, что Зальцман, ломая старые линии, приспособления для тракторного производства, оказался прав: после войны к старой модели трактора возвращаться не пришлось... Особо нажимал он на концевые операции, не «слезал» со сборочного цеха. «Нет заготовок – посылай людей, иди сам, проси кузнецов»,– требовал он от начальников механических цехов.

Снег сыпался сверху, застывшую эмульсию смывали кипятком... Порой станки ставили моментально, иногда даже не заливали фундамент бетоном. Шлифовальные, зуборезные, требующие особой точности, правда, успевали все же и в этих условиях устанавливать капитально, чтобы не было тряски. Механики так уставали, что, получив отдых на 3 – 4 часа, здесь же, в подсобке засыпали. Иной засыпал, только начав снимать сапог. Один-то сапог он снимал, а на другой уже не хватало сил. Начнут человека будить, он проснется и... начинает снимать второй... Смешно, но и посмеяться не было времени: «Не спал, а на работу пора...»

Маневрировать приходилось даже отдельными станками, перенося их из цеха в цех, заимствуя временно «у соседа».

Кроме ленинградцев и москвичей на территории ЧТЗ разместился и Харьковский дизельный завод, возобновивший производство танковых моторов В-2.

Но если моторостроители-харьковчане, сохранившие и командный персонал, и основное оборудование, в Челябинске остались особым производством, заводом в заводе, то в танковых цехах многое было гораздо сложнее. Легендарный Танкоград, фантастические догадки о котором будут страшным кошмаром давить на инстинкт и сознание гитлеровской верхушки, складывался не вдруг, а в атмосфере исканий, споров и борьбы.

До войны челябинские машиностроители понимали, что хорошо налаженное массовое поточное производство тракторов не требовало высокой квалификации рабочих. Иное дело танк, особенно такой, как КВ. Он пока изготавливался небольшими сериями с подгонкой многих сложных деталей и наладкой. Делали это опытные мастера. Но для массового производства таких мастеров не хватало. Поэтому требовалось прежде всего максимально упростить конструкцию многих узлов танка. И здесь вступали в конфликт конструктор и технолог – извечный и плодотворный. Лучше всех знал и понимал этапы этого традиционного конфликта нарком В. А. Малышев. Конструктор, как правило, влюблен в свою машину. Создавая ее, он добился идеальной компоновки, гармонии между огневой мощью, броневой защитой, мощностью двигателя, учитывая массу других обстоятельств (удобство работы экипажа, замены и ремонта узлов и т. п.). Немаловажным он считал и возможность перевозки танка по железной дороге...

И вдруг конструктор получает от технолога отзыв: «Конструктивное оформление ряда деталей осуществлено таким образом, что выполнение их штамповкой затруднительно и для изготовления требуется значительное количество ручного труда. Для освоения в серийном производстве необходимо значительное количество оснастки. Целый ряд деталей ввиду сложности конфигурации вообще нельзя отлить» и т. д. В общем, узел, по заключению технолога, нетехнологичен, требуется его коренным образом переработать. Такое заключение подобно традиционному ушату холодной воды.

Конечно, технолог по-своему прав. Но не так то легко соглашается с ним конструктор. Обычно он резко отвергает всякие изменения. «Отехнологиченное» детище кажется ему чужим, непохожим на то, которое он выстрадал.

В таких случаях спор выносится на уровень главного конструктора и главного технолога завода. У них конфликтующие конструктор-разработчик и технолог излагают свои точки зрения...

Верные себе челябинцы настойчиво боролись за организацию конвейера или хотя бы его элементов, тянулись к тому, чтобы, скажем, свободную ковку, рассчитанную на первоклассного кузнеца, перевести везде на штамповку, где чутье, опыт человека во многом заменяет штамп... Чтобы меньше было «возвратных» движений деталей, чтобы конфигурация их была проще...

Наркому танкопрома В. А. Малышеву, теперь почти безвылазно сидевшему на танковых заводах, и раньше приходилось быть арбитром в спорах конструкторов и технологов. Но сейчас на ЧТЗ он должен был сглаживать нечто большее и серьезное – противоречия двух принципов, двух предприятий, двух заводов со своими устоявшимися традициями. И он постоянно думал над мучившим его вопросом: «Как совместить кировчан, бывших краснопутиловцев, представителей традиционного универсального предприятия и, с другой стороны, челябинцев, знавших только принцип крупносерийного производства?»

Выпуск танков на ленинградском Кировском заводе не мог быть крупносерийным. Сам принцип универсализма предприятия сдавливали это производство, подминали мысль конструкторов, заставляли их ориентироваться на специальное оборудование, на «кудесников»-слесарей, фрезеровщиков, литейщиков. Сейчас Малышев убеждался, что танк КВ – детище именно ЛКЗ, созданное в какой-то мере без расчета не только на крупносерийное производство, но даже просто серийное, изобилующее деталями сложной конфигурации, нередко не только малоунифицированными, но даже без намека на это...

На первых порах новое руководство завода и здесь, в Челябинске, решило, правда, без особой убежденности, по своему:

– Мы на Кировском заводе не знали конвейера, а танки делали...

Да, делали, но как? Собирали их стационарным методом – в сборочном цехе было несколько постоянных площадок, на которых танк обрастал узлами и деталями. Изготовление очень важных узлов возлагалось на рабочих-универсалов. Поэтому ленинградцы считали, что и на новом месте следует установить в цехе нужное количество тупиков, позиций для корпусов КВ и доставлять к ним детали россыпью, оснащать и сдавать. Умри, а танки дай!

Нельзя, конечно, видеть в этом только упрямство кировцев. У них опыт серийного производства тоже был. Они серийно выпускали тракторы «Универсал», полковые орудия... Но не танки. А танки нужны были немедленно.

Просматривая директорские распоряжения, протоколы совещаний у главного инженера, видишь муки рождения нового. Перемещались начальники цехов, участков, а корпуса пятидесяти КВ все еще стояли в тупиках. Бывшие тракторостроители искали нужные детали в груде металла, разбирались в последовательности сборки. Детали для них были новые, незнакомые. Иная из них и лежала на виду, но рабочие ее еще не знали. Попробуй найди.

Челябинцы же привыкли к другому, у них было все иначе. Тракторный завод, все его службы и цеха работали на главный сборочный конвейер, где каждый труженик выполнял только свою операцию. Обычно рабочие знали свои детали не по нумерации, а по прозвищам. Если начальник цеха или мастер спрашивал: «За чем задержка?», то в ответ можно было услышать:

– Опять не подали на конвейер барабан, клык и т. п.

Махонин твердо знал, а Духов понял сразу, что только сборочный конвейер даст возможность увеличить выпуск танков по сравнению со стационарным методом сборки. Понял Духов и другое: сборка КВ на конвейере требует изменения всего технологического процесса, рассчитанного на золотые руки слесарей.

Но многие ленинградские технологи, начальники цехов и другие работники никак не хотели принять челябинскую технологию, работать по-новому. Поточный метод в сборке выявил и недостатки в конструкции танка, ее крайнюю нетехнологичность. Много деталей нужно было срочно перевести с механической обработки на литье или штамповку, некоторые узлы упростить или совсем заменить, спроектировать новые, применив другие металлы.

Духов, тщательно ознакомившись с технологией производства на ЧТЗ, решительно заявил на планерке у Махонина:

– Будем переходить на челябинский метод!

– Тогда придется весь технологический процесс переработать,– выкрикнул кто-то из ленинградцев.

– Ну, что же, будем перерабатывать и немедленно. Ведь смотрите, что мы делаем? Опорный каток вытачиваем несколько суток. А сколько их нужно! Это ведь варварство – гнать столько стружки.

– Правильно! – поддержал Духова технолог-челябинец Артем Иванович Глазунов.– Каток мы можем отливать, потом проводить незначительную механическую обработку. Сколько сэкономим металла и времени!

Так в итоге побеждал принцип массового производства. Челябинские технологи А. И. Глазунов, С. И. Самородов, Ю. А. Божко, С. А. Хаит определили техническую политику завода.

В сжатые сроки конструкторский отдел, возглавляемый Духовым и его заместителем Михаилом Федоровичем Балжи, одним из самых опытных конструкторов ЧТЗ, проделал огромную работу, неутомимо перерабатывая чертежи КВ. Технологи потрудились над тем, чтобы не требовались уникальное оборудование и высокая квалификация рабочих. А когда переработка чертежей и технологий производства завершились, все облегченно вздохнули.

Скоро все три коллектива – челябинские тракторостроители, ленинградские танкисты и харьковские моторостроители – образовали столь прочный, нерасторжимый сплав, которому оказалось все по плечу.

Когда враг был у ворот Москвы

Во время оборонительных боев под Москвой у нашего командования на строгом учете находилась каждая боевая машина. Особенно не хватало средних и тяжелых танков. В этот период из Государственного Комитета Обороны почти ежедневно звонили на завод и просили дать для защитников столицы хотя бы несколько танков сверх плана. В один из таких дней со сборки доложили, что заканчивается запас двигателей. После эвакуации моторного завода из Харькова производство их в Челябинске еще не было налажено. У директора завода собралась очередная оперативка, и тут-то старший военпред завода полковник Александр Федорович Шпитанов вспомнил, что среди доставленного из Ленинграда имущества есть бензиновые моторы, которые прежде устанавливали на танках Т-28.

– Придется ставить на КВ мотор М-17,– произнес неожиданно для всех Шпитанов.– Конечно, в мощности он уступает дизелю, и это не может не сказаться на подвижности тяжелого КВ. Но сохраняются остальные козыри машины: мощная броня, сильное вооружение. А главное – выигрывается время.

– Хоть обстановка этого и требует, я возражаю,– категорически заявил Духов.– Хочу обратить внимание всех, что КВ проектировался под дизель В-2. С ним он может показать все свои лучшие качества. Если же поставим бензиновые двигатели М-17, танк будет гореть как свечка. Машины скомпрометируют себя.

Помолчав какую-то минуту, Духов добавил: – Танкисты потом будут бояться их брать.

Все притихли. Нарушил молчание Зальцман: – И как бы там ни было, Николай Леонидович, придется ставить бензиновый двигатель. Вы сделаете все возможное, чтобы он не горел,– спрячьте его в корпусе как следует.

Моторы тут же разыскали, их оказалось около сотни. По мощности они были слабоваты для КВ. Но, учитывая безвыходность ситуации, их направили на сборку.

Буквально сутки Духов и несколько его помощников не выходили из конструкторского бюро. Они произвели необходимые расчеты для установки двигателя, его центровки, сочленения с другими агрегатами КВ. И выдали цехам чертежи переходных деталей для установки бензиновых двигателей. Опытные рабочие изготовили необходимые детали. Шпитанов провел испытания. И вскоре около сотни тяжелых танков были отправлены с Урала под Москву. Они могли идти лишь со сниженной скоростью, иначе мотор перегревался. Но они шли в атаку и стреляли по врагу.

По штату того времени в танковых бригадах насчитывалось по 10 тяжелых машин. Этими КВ было укомплектовано до десяти бригад...

Впоследствии они участвовали в боях и на других фронтах. Когда двигатели израсходовали свой ресурс, их заменили штатными, дизельными. Это полковнику Шпитанову довелось делать непосредственно в боевых условиях, уже будучи заместителем командира 1-го танкового корпуса по технической части.

...В один из самых напряженных моментов битвы за Москву Зальцману позвонил Сталин. Поздоровавшись и расспросив о делах на заводе, Верховный приказал отправить эшелон с 30 танками под Москву.

– Товарищ Сталин,– начал докладывать Зальцман,– танки готовые есть, а вот стартеров к двигателям нет. Мы их получаем пока из Москвы, с завода «Динамо», а у себя их производство пока не наладили. У нас бушуют свирепые метели, и два самолета с необходимым грузом, пытавшиеся пробиться к нам, потерпели аварию.

– Танки ждет фронт,– произнес Сталин,– их нельзя задерживать и на день. Что вы думаете делать, товарищ Зальцман?

– Товарищ Сталин, сейчас дам команду грузить танки на платформы и позвоним в Москву на завод «Динамо», чтобы стартеры направили в вагоне встречного эшелона. С нашим эшелоном поедут монтажники, которые на станции встречи эшелонов перегрузят стартеры и до Москвы поставят их на танки.

– Товарищ Зальцман, а успеют ли ваши люди поставить стартеры на танки? Где, вы думаете, эшелоны встретятся?

– Где-то в районе Куйбышева или Пензы.

Сталин удовлетворенно хмыкнул и, попрощавшись с Зальцманом, повесил трубку.

Директор завода поехал с эшелоном танков и бригадой монтажников на запад. Как он и рассчитывал, около Куйбышева железнодорожные составы встретились. Работники завода перегрузили в свой эшелон стартеры и в пути ставили их на танки. Ставили во время движения эшелона, ставили днем и ночью, невзирая на непогоду, и Зальцман сам руководил работами.

Все это было и все это осталось в памяти Исаака Моисеевича. Этот эпизод он мне рассказал при нашей встрече:

«Так, прямо с железнодорожных платформ танки вместе с нашими рабочими и пошли в бой на одном из решающих направлений – битвы за Москву».

И на могучих КВ наши танкисты проявляли чудеса героизма.

Этот бой произошел 5 декабря 1941 года на Западном фронте под Москвой в деревне Нефедьево. О нем 8 декабря 1941 года написал корреспондент газеты Западного фронта «Красноармейская правда» Е. Воробьев, а в начале февраля 1942 года Н. М. Шверник об этом рассказал на массовом митинге в Лондоне.

...Ночь 5 декабря была такой темной, что не было видно дальше вытянутой руки, а танк можно было различить, лишь когда он двигался буквально по пятам.

Впереди, нащупывая дорогу, шагал лейтенант Павел Гудзь. Тяжелый КВ послушно следовал за своим поводырем. Он сейчас не шел, а полз, медленно полз... Это было во всех отношениях благом: и в ров не угодишь, и, когда мотор работает на малых оборотах, не виден огонь из выхлопных труб.

Еще в сумерки Гудзь присмотрел ветлы на берегу речушки, петляющей у околицы деревни Нефедьево. Заросли были густыми, у самой дороги. А то, что ветлы были низкорослыми, Гудзя не смущало, лишь бы укрыли танковую башню. Механик-водитель Кирин ввел машину в эту рощицу, как в гараж, и заглушил мотор.

По ту сторону речушки, в лощине, раскинулась деревня Нефедьево, занятая немцами. Противоположный берег был скрыт темнотой. Но Гудзь еще днем видел в бинокль: на улице стояли немецкие танки. Теперь он прикинул, что занял позицию метрах в семидесяти пяти от крайних изб, не дальше.

Гудзь приказал стрелку-радисту Татарчуку вылезти из танка и подать сигнал артиллеристам. Это под их канонаду Гудзь выводил свой КВ на позицию: за батарейным громом не слышно мотора и грохочущей поступи гусениц. Две ракеты одна за другой взвились ядовитым белым змеем. Мало ли ракет – красных, зеленых, белых – пытались раздвинуть черноту той декабрьской ночи. Но именно двух этих белых, одну вдогонку за другой, ждали наблюдатели на батарее. Сигнал был принят и артиллеристы замолчали.

Татарчук вернулся, закрыл за собой люк, но в машине не стало теплее. Зима 41-го! Она была особенно холодной. Каждый из членов экипажа примостился на своем месте и прикорнул в ожидании близкого боя, но вряд ли кто заснул. Лишь Старых остался дежурить у открытого люка.

Только вчера фронтовая судьба свела лейтенанта Гудзя с его экипажем. Он чувствовал себя не совсем уверенно и понимал, что еще меньше оснований для такой уверенности у его товарищей: идти в бой с незнакомым командиром! Каждый из них думал сейчас свою думу и, конечно, каждый терялся в догадках: каков он, новый командир танка? Не стушуется ли в бою? Хватит ли у него умения?

Комбат Константин Хорин пришел вчера с незнакомым лейтенантом.

– Вот ваш командир. А Старых займет пока место у орудия.

Невысокий, смуглолицый, черноволосый лейтенант в кожанке откозырял экипажу.

Танкисты встретили его по-разному: кто с открытой душой, а кто и недоверчиво. Но потом сошлись на том, что, уж если Хорин нашел нужным пересадить к орудию Старых, значит, новенький из отборного десятка. Только вот говорит он чересчур тихо, часто смущается, краснеет и, по слухам, до армии работал где-то в театре... Лейтенант очень молод, на вид ему года двадцать два – не больше. Но командир батальона обмолвился, что воюет с первых дней, чуть ли не с самой государственной границы.

Экипаж присматривался и изучал Гудзя, а он присматривался к экипажу.

Знать всех четырех в лицо и запомнить их фамилии не трудно. А вот как загодя узнать – стоящий ли это танкист, каков в бою? Гудзь про себя уже похвалил радиста Татарчука – парень исполнительный и расторопный, не стал зажигать ракеты близ танка, а отошел на солидное расстояние. И еще понравилось, как лейтенант Старых встретил вчера весть о своем понижении в должности – никакой обиды. Он всячески старался помочь Гудзю войти в курс дела, узнать все капризы машины.

Единственно, на что новый командир обратил внимание экипажа: необходимо опережать врага в бою, полностью использовать огневую мощь грозного КВ.

– Когда немец берется за снаряд,– сказал экипажу лейтенант,– мы уже должны выстрелить по нему. Кто первым выстрелит, тот уцелеет в дуэли.

Он говорил вовсе не поучающим тоном, а как бы напоминая эту истину самому себе...

Тот декабрьский рассвет 5 декабря был неторопким. Туман рассеивался медленно. Гудзь вылез на башню. Он стоял, упершись ногами в край люка, и всматривался вперед.

При скоротечном свете дальней ракеты ему удалось разглядеть крайнюю избу. Позже стал виден весь деревенский порядок. Где-то там, на улице, стояли танки, днем он насчитал их восемнадцать.

Восемнадцать против одного. Правда, все это были средние танки Т– III и Т– IV . КВ мог с ними состязаться, прикрываясь своей мощной броней. Главное – не подпустить близко, чтобы не ужалили.

Гудзь долго всматривался в деревню, затем закрыл глаза, словно так ему легче было напоследок обдумать план боя. Он спустился в машину и занял свое место.

– Начнем, друзья,– спокойно сказал он, но голос чуть дрогнул.

Все пятеро сняли с себя снаряжение, чтобы не мешало в тесноте боевого отделения.

Лейтенант решил ударить по головному танку, чтобы горящую машину увидели изо всех остальных, стоявших в затылок.

Подал команду:

– По головному, бронебойным, наводить под крест, огонь!

Прогремел выстрел, танк дернулся, проседая на балансирах. Гудзь и Старых стояли, прильнув к перископу и прицелу. Старых внес небольшую поправку и снова выстрелил.

Передний танк засветился в дрожащем пламени, а через четверть минуты выпустил красного петуха.

Второй танк зачадил дымным столбом без огня.

Татарчук до боли в пальцах сжал рукоятку и, плотно прижав приклад к плечу, готов был встретить немецкие экипажи и поводил стволом пулемета. Но никто не выскочил из горящих машин, даже люки не открылись.

Зарево вставало над деревней, отодвигая тусклый рассвет. Небо почернело, будто время повернуло вспять и на смену рассвету снова шла декабрьская ночь.

Пороховые газы и пламя первых выстрелов снесли, опалили верхушки ветел. Танк Гудзя стоял теперь «на самом на юру» – так выразился механик-водитель Кирин. Пока Гудзя выручало зарево, на него и рассчитывал командир: он знал, что из немецких машин сейчас танка не видно. Фашисты открыли ответный огонь, но он не был прицельным.

Экипаж неотрывно наблюдал за деревенской улицей, где поднялась паника. Немцы выбегали из домов полуодетые, несколько солдат выпрыгнуло из окон.

Татарчук открыл огонь из пулемета. Теперь танк, стоявший в засаде, полностью себя демаскировал, но командир не думал менять позицию – уж больно заманчивой была цель.

Не прошло и минуты, как танк содрогнулся в страшном грохоте. Ощущение у Гудзя было такое, будто его по танкошлему огрели кувалдой, после чего наступил конец света.

Снаряд ударил в лобовую броню, но она выдержала. Благословенны руки сталевара, который сварил эту снарядостойкую сталь.

Гудзя отшвырнуло от перископа, он больно ударился о что-то плечом, но тут же закричал:

– Быстрее! Опережайте их! Огонь!

Лейтенант Старых ничего не слышал, но понял командира.

Заряжающий едва успевал подавать снаряды, гильзоуловитель уже был набит до отказа. Саблин швырял пустые гильзы себе под ноги, складывал их за спину механика, бросал на десантный люк.

После трех десятков выстрелов дышать стало совсем нечем. Вентилятор гудел, выбрасывая загазованный воздух, но все равно все кашляли и задыхались.

Еще несколько раз свирепые удары сотрясли танк, но лобовая броня успешно противостояла им.

Уже пять танков горели на деревенской улице, высвечивая ее из конца в конец.

Гудзь мастерски использовал преимущества огневой мощи и толщину брони своей машины.

Вскоре один за другим запылали еще три немецких танка, не успевшие укрыться за домами. Гудзь даже приметил, что вокруг первого, головного, растаял снег, растопленный пожаром, и машина стояла на голой земле, как на черном острове.

Восемь чадящих костров, восемь зловещих факелов!

Откуда-то издалека донеслось нестройное «Ура-а-а». Или это броня отдалила клич? Пехота поднялась в атаку.

– Вперед! – скомандовал Гудзь.

Танк тронулся с места и пошел, набирая скорость. Командир опасливо посматривал по сторонам. Машина оставила выгодную позицию, где борта ее были защищены. Теперь она поневоле подставляла их противнику.

Танк миновал мостик, ворвался на деревенскую улицу. Немецкие машины бросились врассыпную. Гудзь дошел до западной околицы деревни и остановился за одной из крайних изб. Открыли люки. Все жадно глотали чистый морозный воздух. Саблин выбросил гильзы, которыми завалил весь пол.

Танк двинулся дальше. Немцы пытались преградить ему дорогу за околицей деревни. Но первым же снарядом лейтенант Старых с ходу подбил ближний танк, а вторым поджег еще одну машину. Восемь уцелевших танков бросились наутек от грозного КВ и скрылись по дороге на запад.

Кто-то из пехотных пулеметчиков или радист Татарчук догнал очередью немецких танкистов, которые выскочили из подбитых машин.

А Гудзь вел танк все дальше, настигая противника огнем, вминая в снег его орудия вместе с расчетом.

Но вот Саблин подал последний, сто восемнадцатый снаряд. Татарчук расстрелял последний, пятидесятый диск.

Остыл замок орудия, остыл на морозном ветру и раскаленный ствол пулемета.

В танке вовсе не осталось боеприпасов.

К этому времени в машине снарядами была вмята бортовая броня, разбит каток. Начал барахлить мотор.

Гудзь приказал повернуть назад. И танк медленно, боясь потерять гусеницу, двинулся через Нефедьево, уже занятое советской пехотой, прошел мимо горящих немецких машин, через мостик, мимо сожженных, вырубленных осколками ветел.

Когда танк вернулся на исходную позицию, его нельзя было узнать. Снаружи все смело: крылья, бачки, инструментальные ящики, запасные траки. Броня во вмятинах, царапинах, застругах, окалине.

Пять часов назад танк радовал глаз белой краской (это Кирин перекрасил его «для незаметности в пейзаже»). А вернулся опаленный дыханием боя, обугленный, закопченный...

Назавтра Павел Гудзь вместе с комбатом и корреспондентом фронтовой газеты насчитает на черной, покореженной броне танка двадцать девять вмятин.

И каждая вмятина была подобна шраму на его собственном теле.

За бой 5 декабря 1941 года в деревне Нефедьево Павел Данилович Гудзь был награжден орденом Ленина.

В 1947 году П. Д. Гудзь окончил Военную ордена Ленина академию бронетанковых и механизированных войск Советской Армии и остался здесь адъютантом. Много лет он руководил кафедрой академии. Ныне П. Д. Гудзь – генерал-полковник, доктор военных наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР.

Так воевали наши танкисты на грозных КВ в тяжелейшем 1941 году.

Корпуса и башни

Приступившие к исполнению своих обязанностей на ЧТЗ 23 июля 1941 года главный инженер Махонин и главный конструктор Духов встретили сразу же массу сложностей в организации танкового производства на заводе. Челябинский тракторный завод не имел своего крупного металлургического производства, без которого не может обойтись выпуск танков. Нужна была кооперация с заводом, который имел такое производство. Поэтому еще 29 июня 1941 года знаменитый на всю страну завод Уралмаш получил распоряжение Москвы: освоить выпуск корпусов, башен и фигурного профиля-бандажа опорных катков для танков КВ и в августе дать челябинцам первую партию этой продукции.

Корпуса КВ, огромные коробки длиной до шести метров и шириной почти в два метра с массой сварки, газорезки, расточкой кромок... Это было нелегким делом!

Как вспоминает С. И. Самойлов, главный технолог завода, профессор Уральского политехнического института, положение было более чем трудным.

«Все детали корпуса танка КВ – производство началось с него – требовали в большей или меньшей степени механической обработки до сборки и последующей сварки. После сварки корпус – громоздкая тяжелая коробка сложных очертаний – подвергался окончательной механической обработке на крупных станках, так называемых расточках.

Технология изготовления корпусов требовала ни мало ни много, а 700 станков, отличных от тех, которыми располагал довоенный Уралмаш. 700 станков! Огромная цифра.

Малышев, как челнок в ткацком станке, носился из Челябинска в Свердловск, оттуда в Нижний Тагил и снова летел в Челябинск.

...Совещания в дирекции, переносившиеся порой в кабинет первого секретаря обкома партии, были в эти дни предельно конкретны. Вновь и вновь излагали Д. Я. Бадягин, И. А. Маслов и И. С. Исаев весь путь деталей корпуса. Заседания шли бурно, горячо. О мелочах Малышев просто говорить не разрешал: терялся темп, нужная острота, высота мысли.

«Бронелисты, а точнее, детали корпуса после термообработки...» Тут лица у многих невольно напрягались... Печей еще не было... «После термообработки,– продолжал Бадягии,– правятся, разглаживаются на прессах...» И слышался возглас: «А где они, эти прессы?»

Следовали подсказки членов комиссии Малышева: «Можно править и на ковочных прессах... У вас же есть они».

В ответ на это уралмашевцы резонно замечали: «А где же мы будем производить поковки для артиллерии – стволы орудий и казенники? Вы не знаете нашей программы по артиллерии».

Цепочка обрывалась – не было нужного звена. Неожиданный выход, реализованный уже осенью, подсказал, а затем и осуществил конструктор Д. Г. Павлов. На заводе до войны создавался пресс для производства дельты – фанера для самолетостроителей. Это должен был быть гигант в своем роде: он развивал усилие 12 тысяч тонн! Но пресс не был готов. И поэтому не отправлен. Это являлось спасением: решили разобрать его и из трех цилиндров с вспомогательным оборудованием сделать три бронеправильных пресса.

Так шла инженерная и организаторская, конструкторская и технологическая деятельность.

Иногда Малышев после многочасовой работы в кабинете директора Уралмаша Б. Г. Музрукова шел в цех, на участок бронекорпусного производства. Корпус КВ давался все еще очень трудно. Махонин и Духов сделали все от них зависящее, чтобы помочь заводу – предложили упрощенные соединения броневых листов.

Нововведение держало проверку под градом артиллерийских снарядов. И выдержало! Как потом рассказывал своим коллегам Духов, свою идею он хорошенько продумал еще в поезде по пути из Ленинграда в Челябинск, благо времени было достаточно.

Прибывали новые люди, оборудование, но как трудно было обрабатывать эту броневую коробку! Поворачивать ее, подносить детали к станкам... Надо было не только стыковать, добиться сопряжения различных плоскостей, порой до шести, но и зафиксировать на стенде положения бронелистов... Плоскости эти весом по нескольку тонн надо было профрезеровать, расточить, сделать отверстия для ходовой части. Корпус оборудовался и изнутри – готовилось моторно-трансмиссионное отделение, особые опоры для них, управления, изнутри приваривалась масса бонок и т. п. Коробка заполнялась гарью, фиолетовым дымом, газом. Днище приваривали, лежа на спине. И красными глаза у сварщиков были не только от того, что они «нахватаются солнечных зайчиков» от своих вспышек – от них защищал щиток. Но ведь рядом работает сосед, сбоку другой – и от их вспышек его щиток уже не защищен.

Люди работали безотказно, на просьбы директора, начальников цехов сварщики даже тогда, когда глаза уже были воспалены, клонило в сон, отвечали:

– Ничего, отлежимся часок, глаза отдохнут – и сделаем.

Но Малышев уже решил: так не может продолжаться! Необходимо срочно решать вопрос о внедрении автоматической сварки и здесь, на Уралмашзаводе. И прежде всего в бронекорпусном деле...

Литье танковых башен Уралмашу давалось с большим трудом. В изготовлении многотонных отливок сложной конфигурации, да еще из особых сортов стали, завод не имел никакого опыта. Сроки поставок не выполнялись. Напоминания и телеграммы не изменили положения. Тогда Махонин и Духов снова поехали в Свердловск.

В беседе с руководителями технологических служб завода ничего определенного добиться не удалось. Они ссылались на объективные трудности – недостаток оборудования, квалифицированных специалистов.

– Но ведь в Челябинске на сборке заняты люди, которые и танка-то раньше не видели. И ничего – работают. Учатся на ходу и работают,—убеждал свердловчан Махонин.

– Вот что, Сергей Нестерович, давайте поедем в обком партии, может, там нас поймут,– вдруг жестко сказал Духов. От его приветливости, мягкой улыбки не осталось и следа.

В обкоме шло заседание бюро. Ждать было нельзя, отведенный на командировку единственный день подходил к концу. Однако Духов не собирался отступать. Обычно осторожный в своих решениях, он почти никогда не прибегал к административному нажиму. Но если чувствовал свою правоту и видел, что иначе нельзя, не боялся даже крупных конфликтов.

– Где у вас книга жалоб? – спросил он секретаршу.

– На втором этаже.

Она назвала комнату.

В книге жалоб обкома партии Махонин и Духов записали требования к своим смежникам. Указали на необходимость срочно освоить технологию литья танковых башен. Конечно, записи отправили в ГКО.

Через несколько дней Махонин пригласил главного конструктора к себе в кабинет и протянул ему копию правительственной телеграммы, переданной из Москвы на Уралмаш. В ней свердловчанам предлагалось изменить отношение к требованиям головного завода.

Но для уральцев это дело было новое и все пришлось начинать с азов. Сначала попробовали вручную готовить земляные формы – так когда-то делали колокола. Вырыли на заводском дворе котлованы и отлили несколько башен.

Для серийного производства такой способ оказался непригоден. На одно остывание башни в земле уходило до двух суток. Преодолевая массу трудностей, стали осваивать механическую формовку. Число изготовленных башен постепенно стало расти. А дальше – больше...

Вот как вспоминают об этом сами уралмашевцы:

«Уралмаш перешел на выпуск военной продукции сразу же. Постановлением Совнаркома заводу поручалось изготовление бронекорпусов и башен для танков. Сроки на перестройку производства отводились минимальные. Танки Урала должны были остановить стальную гитлеровскую лавину, превзойти ее мощью и огнем. Перейти на серийное производство заводу, специализировавшемуся на выпуске несерийных машин и узлов,

крайне сложно. Но «надо» тогда звучало как приказ. И уралмашевцы совершили чудо, переведя цеха на военные рельсы, перестроив технологию в поистине фронтовом, героическом темпе.

Одним из первых взялся за изготовление военных заказов модельный цех. Это были модели башен КВ. Длина каждой 2900 миллиметров, допуски минимальные... Рабочие не выходят из цеха, пока модели не готовы. Спали в красном уголке по очереди, когда уже не в состоянии были держать инструмент. Не хватало размноженных чертежей, эскизов, просто элементарного опыта. На помощь приходила уралмашевская смекалка, привычка иметь дело с постоянно обновляющейся продукцией.

Первые отлитые в земляные формы башни оказались не слишком прочными; в тело брони попадала земля, нарушалась структура стали, образовывались раковины. У этого метода были и другие несовершенства – для каждой башни требовалась своя деревянная модель, амбразурное окно из готовой башни приходилось вырезать автогеном, тратить на это драгоценное время, дефицитный ацетилен. Огромное количество броневой стали, вырезанной из башни, шло в переплавку».

В этот начальный период освоения Уралмашем военной продукции у контрольного мастера модельного цеха Ивана Петровича Литвинова соседом по дому оказался военный, испытатель танков Николай Пермяков, человек молчаливый, тихий, вечно занятый своими мыслями. Приезжая с полигона, он подолгу не ложился спать, курил на кухне. Однажды Литвинов вышел к нему, сел рядом, собравшись с духом, поинтересовался:

– Ну, как там наша продукция?

Пермяков ответил не сразу. Откровенничать на эту тему можно не с каждым. Но это был свой, уралмашевский.

– Нормально. Отличная техника. Только вот башни. Хлипкие, понимаешь, не выдерживают лобового выстрела. Мы уже конструкторам докладывали, говорят, что думают... А немцы под Москвой, Ваня, так-то...

Конечно, не все башни после отливки получались некачественные, но даже если единицы! Ведь эта броня защищала сыновей, братьев и отцов тех, кто ее делал. «Башни должны быть надежными, и точка!» – постановили на заводе. Над решением этой задачи бились сотни людей, от ведущих конструкторов до простых рабочих.

Тем временем комсомольская организация Уралмаша распространила листовки с призывом: «Товарищи изобретатели и рационализаторы, стахановцы и служащие! Вносите ваши изобретения и рационализаторские усовершенствования в фонд обороны страны...»

Иван Петрович Литвинов прочел листовку и положил в инструментальный ящик одну из этих листовок.

Никогда еще в истории завода техническая мысль рабочих масс не была столь активной, как в первые военные годы. Технологические новации, предлагаемые уралмашевцами, пронизывали все производственные процессы, все более и более ускоряя выпуск военной продукции. Одним из замечательнейших достижений завода стало внедрение уже в 1942 г. скоростной автоматической сварки корпусов танков по методу академика Е. О. Патона. Ведущие американские военные фирмы пришли к этому спустя годы. А закаливание заготовок для танковых траков методом «бутерброда»! А рекордные съемы стали с квадратного метра пода печи, так и не перекрытые никем. Но об этом всем не расскажешь, ибо примеров технического, конструкторского творчества уралмашевцев, примеров величайшей рабочей организованности, трудового героизма были сотни, тысячи. Шла война, и завод тоже воевал. И по-своему держал оборону фронтовых рубежей. И наносил врагу удар за ударом. Недаром на знамени Уралмаша прикреплены боевые ордена.

Но вернемся к литью башен. Литвинов думал о них не переставая, изъяны при литье в земляные формы не давали ему покоя. Он поделился своими мыслями с Николаем Бурлаковым, тоже мастером модельного цеха, комсомольцем, и они стали думать о башнях вместе.

16 ноября 1941 года комсомольцы Иван Литвинов и Николай Бурлаков принесли в заводской комитет ВЛКСМ рационализаторское предложение, зарегистрированное под номером 1254. Суть его заключалась в том, чтобы отливать башни танков не в земляные формы, а в металлические, в кокиль, как называют это специалисты, с готовым амбразурным окном.

Кокильное литье само по себе было не новым и даже древним способом литья. Еще скифы в четырехместный металлический кокиль отливали наконечники стрел. Но чтобы отливать многотонную, громоздкую башню танка в кокиль – было смелым решением. Поэтому вокруг предложения Литвинова и Бурлакова начались горячие споры. Многие усомнились – получится ли? Да и за точность расчетов нельзя было поручиться, ведь делал их не инженер, а мастер, у которого за плечами только техникум. Но дело даже не в этом. Ведь и не всякий инженер может правильно сконструировать и рассчитать кокиль. Для этого, как выражаются инженеры, нужно быть кокильщиком. У этого мастера было уже два десятка принятых и внедренных рацпредложений. Да и время то было горячее, каждый день на счету. Надо было идти на технический риск. Решили попробовать, так как кокильное литье само по себе сулило большие выгоды и преимущества. Во-первых, их можно было использовать и тем самым избежать такой трудоемкой операции, как формовка. Во-вторых, при кокильном литье сокращается расход металла, в них отливка затвердевает быстрее, получается точнее, уменьшаются припуски на обработку, потребность в формовочных материалах. Отливки в кокиль характеризуются как более высокими механическими свойствами металла и лучшим качеством поверхности, так и большей точностью размеров, по сравнению с отливками в разовых песчано-глинистых формах.

Однако кокиль башни сулил быть громоздким и трудоемким сооружением, довольно высокой стоимости. Кроме того, при изготовлении кокиля необходимо было обеспечить свободное удаление отливки вместе с литниковой системой из формы, выход газов и устранить пригорание и приваривание отливки к кокилю, для чего поверхность полости кокиля нужно было покрывать огнеупорной облицовкой и краской.

Поэтому Литвинов и Бурлаков советовались с ведущими инженерами, литейщиками. Модель кокиля делали комсомольцы Василий Щербаков, Александр Тетляков, Александр Юрков. Литвинов и Бурлаков от них ни на шаг не отходили, едва возникала заминка – брались за инструмент. Дома в те дни Литвинов практически не бывал.

Первые две отливки в металлический кокиль башни Литвинов пометил знаком «ОП» – опытная партия. И попросил соседа Николая Пермякова, собиравшегося на полигон, их не жалеть.

Вернувшись с испытаний, Пермяков разыскал Литвинова, оттащил от контрольной плиты, обнял. «То, что надо, Ваня. Стоят ваши башни, как заколдованные».

Уже потом будет подсчитана годовая экономия от внедрения рацпредложения двух мастеров. Она составит два миллиона рублей. Потом выйдут листовки с их портретами, потом в лабораториях точно определят, насколько упрочилась структура металла, отлитого в кокиль, обнаружат дополнительный слой плотности, который приобретает отливка. Все это будет потом. Но никогда Литвинов не будет счастлив так, как в тот день, когда с испытаний вернулся и разыскал его в цехе Николай Пермяков. Остается добавить, что все причитающиеся вознаграждения за внедрение рацпредложения номер 1254, а оно было немалым, Литвинов и Бурлаков перечислили в фонд обороны страны.

Рацпредложение Литвинова и Бурлакова распространили и на другие танковые заводы. В кокиль стали отливать и башню танка Т-34.

Еще до войны инженерами В. С. Ниценко и В. Б. Бусловым и другими была решена проблема отливки башен. Это означало поистине титанический процесс в танкостроении и в литейном деле.

На Урале этот метод был усовершенствован и внедрен. Создатели кокильного литья башен удостоились Государственной премии.

Литые башни отлично показали себя во фронтовых условиях.

Так как кокиль использовался многократно, исключая потребность в трудоемкой песчаной форме, то уже на 10 – 15 заливках расходы на его изготовление полностью окупались.

У стен Ленинграда

К десятым числам сентября линия фронта вплотную приближалась к Ленинграду. Создалась реальная опасность выхода противника на окраины города вслед за отступавшими советскими войсками.

Подтянув дальнобойную артиллерию, противник 4 сентября произвел первые выстрелы по городу из 240-миллиметровых орудий. Этот день явился началом долгих и тяжелых испытаний для ленинградцев. Огонь велся одиночными выстрелами со стороны Тосно. Снаряды попали в заводы «Большевик», «Салолин» и 5-ю ГЭС.

8 сентября в 18 часов 55 минут авиация противника произвела ожесточенный налет на город, сбросив 6327 зажигательных бомб, а в 22 часа 35 минут тяжелые бомбардировщики неприятеля сбросили 48 фугасных бомб массой до 250 – 500 килограмм.

10 сентября в Ленинград прилетел новый командующий Ленинградским фронтом генерал Жуков. Когда он доложил в Ставку по прямому проводу: «В командование вступил», Сталин попросил к телефону Жданова и предложил эвакуировать Кировский завод на Урал, считая, что немцы не дадут работать. Учитывая конкретную обстановку в Ленинграде, Жданов и находившийся в его кабинете директор ЛКЗ Зальцман просили Сталина временно не трогать ЛКЗ и взяли на себя обязательство в ближайшие дни выпускать по 10 танков в день и восстановить производство полковых пушек в необходимом количестве. Предложение Жданова и Зальцмана было принято, и они слово сдержали.

«Удивительно мужественно», по словам Жукова, дрались войска и ленинградцы, оборонявшие ближние подступы к городу. Прославленный Кировский завод не только продолжал давать продукцию – тяжелые танки КВ и полковые пушки,– но и посылал на фронт бойцов. У порога родного города под огнем противника ополченцы превращались в опытных солдат. Впереди, как всегда, были коммунисты.

Трофейный немецкий документ, отнюдь не предназначавшийся для посторонних глаз, показывает как мужество наших людей, так и возможность боевой техники, создававшейся в те дни кировцами.

«Русский танк КВ-1 сумел достичь единственной дороги в тылу немецкой ударной группы и блокировал ее на несколько дней. Появившиеся первыми, ничего не подозревавшие грузовики с припасами были немедленно сожжены танком. Практически не было средств, чтобы справиться с чудовищем. Танк нельзя обойти, вокруг топкая местность. Нельзя подвезти боеприпасы, тяжелораненые умирали, их нельзя было вывезти. Попытка ликвидировать танк огнем 50-миллиметровой противотанковой батареи с расстояния 500 метров привела к тяжелым потерям в расчетах и орудиях. Танк не имел повреждений, несмотря на то, что, как выяснилось, получил 14 прямых попаданий. От них остались лишь вмятины на броне. Когда подвезли 88-миллиметровое орудие на расстояние 700 метров, танк спокойно выждал, пока оно будет поставлено на позицию, и уничтожил его. Попытки саперов подорвать танк оказались безуспешными. Заряды были недостаточными для громадных гусениц. Сначала группа солдат и гражданских лиц снабжали танк снарядами и припасами по ночам, затем все подходы к нему были перекрыты. Однако и это не заставило танкистов покинуть свою позицию. Наконец, он стал жертвой хитрости. 50 немецких танков симулировали атаку со всех сторон, чтобы отвлечь внимание. Под прикрытием ее удалось выдвинуть и замаскировать 88-миллиметровое орудие с тыла танка. Из 12 прямых попаданий 3 прошли броню и уничтожили танк».

Так описан подвиг безымянных советских танкистов сухим языком гитлеровского штабиста. А героические подвиги наших бойцов и командиров были не исключением, а повседневным правилом.

Но это свидетельство немецкого штабиста не только ода мужеству и героизму танкистов, но и ода самому танку – детищу конструкторов Кировского завода, ода грозной продукции золотых рук рабочих-кировцев.

К этому времени героические защитники легендарного города справились с труднейшей задачей: фронт под Ленинградом стабилизировался, непосредственная угроза городу была снята. 18 сентября Гальдер признал поражение германского оружия:

«Положение здесь будет напряженным до тех пор, пока не даст себя знать наш союзник – голод».

22 – 23 сентября ушли из-под Ленинграда на юг избитые у стен невской твердыни танки группы Гота, которой предстояло наступать на Москву. 22 сентября Гитлер отдал директиву:

«Стереть с лица земли город Петербург... Город надлежит блокировать и путем обстрела артиллерией всех калибров и непрерывными бомбардировками сравнять с землей. Если в результате этого город предложит капитуляцию, ее не принимать».

Началась эпохальная оборона Ленинграда. В связи с систематическим беспрерывным обстрелом завода с расстояния четырех километров обком партии и Военный совет фронта в эти дни предложили эвакуировать Кировский завод на правый берег Невы с расположением его в нескольких местах. Кировцы рассредоточили завод в течение трех ночей.

4 октября позвонил в Смольный Сталин, в кабинет Жданова, в котором в это время находились командующий фронтом Жуков и члены Военного совета фронта Кузнецов, Штыков, Капустин, Соловьев. Здесь же находился директор Кировского завода Зальцман.

Переговорив с Жуковым об обстановке на фронте, Сталин попросил к телефону Зальцмана и сообщил, что есть решение ГКО эвакуировать Кировский завод на Урал.

Зальцман стал убеждать Сталина, что Кировский завод, находясь в Ленинграде, окажет неоценимую помощь Ленинградскому фронту, поставляя ему танки и орудия. Сталин прервал Зальцмана словами:

– Вы, товарищ Зальцман, в романтику не играйте. Ленинград уже вне опасности. Нам нужно много танков, а не по десять штук в день. Эвакуируйте завод: людей и то оборудование, которое возможно,– самолетами. Жукову передайте, чтобы обеспечил всем необходимым для эвакуации. Как только прилетите в Москву, сразу же приезжайте ко мне.

Попрощавшись с Зальцманом, Сталин положил трубку. Но выполнять приказ по обеспечению эвакуации Кировского завода пришлось уже не Жукову, он сам 7 октября был в Кремле. На подступах к столице сложилось тяжелое положение.

– В Москве в те дни,– рассказывал мне во время встречи И. М. Зальцман,– несколько раз был у Сталина. Разговор, как правило, шел об обстановке в Ленинграде, а главное – как развернуть производство танков на востоке. Сталин неоднократно повторял: «Нужны танки! Сегодня без танков нельзя. Вы видите, чем берут немцы: массированными танковыми клиньями. Мы им должны противопоставить свои клинья». А военным неустанно повторял об истреблении танков врага, главной мобильной силы вермахта. «Беспощадно истребляйте вражеские танки!», «Свести к нулю превосходство врага в танках!»

В один из этих дней, оставшись вдвоем в кабинете, Сталин, осведомившись о делах в Ленинграде, спросил неожиданно:

– А как вам нравится Жуков?

– По-моему, товарищ Сталин, он родился в военной рубашке. В Ленинграде мне часто в эти дни пришлось с ним общаться и наблюдать за ним. Все члены Военного совета фронта пожалели, когда узнали, что вы его отзываете в Москву.

– Да, положение под Москвой серьезное, мы решили его назначить командующим Западным фронтом.

10 октября Г. К. Жуков стал командующим Западным фронтом, и когда ему об этом объявили, в кабинете был Зальцман. Жуков с ним поздоровался уже как со старым знакомым и сказал:

– Исаак Моисеевич, первый выпущенный танк заводом на Урале прошу прислать мне под Москву, для защиты столицы.

Сталин, слушавший этот разговор, сказал:

– Товарищ Жуков! Товарищ Зальцман здесь членам Политбюро обещал выпускать на Урале столько танков в день, сколько ему лет. Жаль только, что молод, всего 30 лет. Так, что ли, товарищ Зальцман?

– Так, товарищ Сталин!

Сталин говорил хрипловатым голосом – у него был грипп – и бросил следующую фразу почти без паузы, обращаясь к членам Политбюро и более всего к Молотову:

– А что, если мы назначим товарища Зальцмана наркомом танковой промышленности? – И, подумав, добавил: – Это намного разгрузит товарища Малышева.

Зальцман был поражен. Он ожидал чего угодно, но только не такого предложения, и стал отказываться, приведя множество, казалось, убедительных доводов, а главное, старался доказать, что не сможет работать на такой большой руководящей работе, не справится, так как не имеет достаточного опыта, так как еще очень молод.

– Это не препятствие, а преимущество,– вставил Сталин.

В разговор вмешался Молотов, он внимательно через пенсне смотрел на Зальцмана, изучая его, а затем произнес, немного заикаясь:

– Ра-а-з товарищ Зальцман не согласен быть наркомом, назначим его заместителем наркома и пусть курирует все танковые заводы на Урале и все заводы, связанные с производством танков.

– Правильно,– подхватил эту мысль Сталин, – и перенесет традиции краснопутиловцев на Урал.

Ободренный этим предложением Сталина, Зальцман все же не без робости произнес:

– И переименовать ЧТЗ в Кировский!..

В кабинете воцарилось молчание, все смотрели на Зальцмана, внутренне осуждая бестактность новоиспеченного замнаркома.

Только Сталин не понимал, почему у всех стал смущенный вид, и он спросил:

– А как он называется сейчас?

– Имени Сталина,– прямо смотря в глаза, ответил Зальцман.

Сталин сделал несколько шагов в сторону и, смотря куда-то в угол кабинета, проговорил:

– Ну, что же, имени Кирова, так имени Кирова, пусть будет так...

6 октября 1941 года приказом народного комиссара танковой промышленности СССР Челябинский тракторный завод был переименован в Кировский (ЧКЗ). Дань уважения прославленному коллективу, его мужеству, стойкости. Направляясь в далекий уральский город, ленинградцы ехали к себе, на свой завод, временно переведенный в Челябинск. За их спинами оставался осажденный, но не покоренный город, в котором жили их родственники и друзья, в котором сражались их отцы, сыновья и братья. Город, в который после длительной командировки они должны были вернуться. Ни один человек в Танкограде не посчитал это решение несправедливым. Опыт, мастерство, самоотверженность ленинградцев были ярким примером для тех, кто приехал в Танкоград.

Как мне рассказывал И. М. Зальцман, нужно было самолетами переправить в Челябинск 10 – 12 тысяч человек.

«Я точно не могу сказать, но думаю, что 10 тысяч человек нам удалось переправить самолетами до Тихвина».

Модернизация

Тревожные вести

Первые же недели войны для многих конструкторских бюро, создававших боевую технику, принесли вести о том, как она действует на фронте. Пришли такие вести в КБ Челябинского Кировского завода, где выпускались тяжелый танк КВ и дизель В-2, в Нижний Тагил, куда вместе с заводом было эвакуировано КБ, сконструировавшее знаменитый Т-34, а также в КБ завода, поставлявшего для танков пушки. Вести были хорошие.

Прекрасные тактико-технические данные Т-34 сделали его предметом восхищения и гордости наших танкистов. Он стал любимцем бойцов Красной Армии. В начале войны радовали танкистов и тяжелые КВ. Но вот с фронта стали приходить вести о том, что танки, прибывающие из Челябинска, хуже, чем КВ довоенного выпуска. Они слишком тяжелы и менее маневренны, часто выходят из строя.

О неприятных сигналах доложили наркому танковой промышленности В. А. Малышеву. Доложили и о том, что 10 марта на двух танках КВ разрушилась коробка перемены передач.

– Опять! – Тяжело вздохнул Вячеслав Александрович.

Разрушение КПП на КВ – старая болезнь. Она то затухала, то снова беспокоила. И не было времени ее изжить, вырвать, как больной зуб: ведь тогда надо менять целый узел!

Малышев стоял у окна в своем челябинском кабинете и думал об этом танке. Только в конце декабря 1941 года и в начале января 1942 года ГКО присылал на Челябинский Кировский завод специальную комиссию, которая обстоятельно разбиралась с причинами выхода из строя танков. О своих выводах она докладывала на совещании у члена ГКО В. М. Молотова. По результатам проверки завод, казалось, принял все мыслимые и немыслимые меры по доводке танка. И вот опять...

В апреле 1942 года на одном из участков Воронежского фронта вместе с пехотой в наступление пошли два десятка КВ. Была оттепель, глинистый грунт подтаял и размок. Первые сотни метров танки двигались в запланированном [264] темпе, а дальше, когда начался подъем, одна машина неожиданно остановилась. Командир экипажа передал по рации, что танк не может дальше двигаться.

Рядом остановился еще один КВ, чуть поодаль – третий. За полчаса все КВ, которые предназначались для поддержки наступающей пехоты и прорыва вражеской обороны, стали как вкопанные. При этом ни один снаряд, выпущенный из противотанковых орудий противника, не пробил броню КВ. Но машины двинуться ни вперед, ни назад не смогли. Наступление на этом участке провалилось.

На фронт с Челябинского Кировского завода срочно вылетела бригада для расследования причин случившегося. Ее возглавил заместитель главного конструктора Н. Л. Духов. Он выслушал объяснения экипажей, других специалистов и улетел. На заводе он отобрал несколько танков, выпущенных только что, и снарядил их в пробег. Маршрут Духов определил у берега большого озера. Расчет на то, что чем ближе к воде, тем вязче грунт. Поскольку сам Духов о причине поломки трансмиссии догадывался, он не стал много времени уделять испытаниям, а поручил их молодому конструктору Владимиру Дурановскому.

– Особое внимание обратите на коробку передач, шестерни и подшипники трансмиссии. Выжмите из трансмиссии все, что можете. Гоняйте танки до тех пор, пока не остановятся, – наставлял Духов. – Что выйдет из строя первым, то, должно быть, и является причиной происшедшего на фронте случая.

Через два дня молодой конструктор явился к Духову.

– Отчет об испытании танков принес, Николай Леонидович.

– Что там?

– Большие напряжения не выдержал металл,– доложил Дурановский.

Духов взял в руки отчет, внимательно прочитал его.

– Так я и знал,– сказал он.– Не ту марку стали дали нам металлурги. А мы согласились на это. Значит, виноваты мы.

Чувство собственной вины тяжелым грузом легло на душу Николая Леонидовича. Требовалось немедленно устранять все дефекты и недоделки и еще раз испытать машины в тяжелых условиях.

Случай с двадцатью КВ оказался не единичным. Жалобы на тяжелые танки продолжали поступать и в Ставку Верховного Главнокомандования, и в Государственный Комитет Обороны.

К сотрудникам артиллерийского КБ В. Г. Грабина, которые создали танковую пушку Ф-34 для Т-34 и КВ, претензий не поступало. Но главного конструктора беспокоило то, что эта пушка не была оформлена правительственным решением о принятии ее на вооружение. Грабина нет-нет да и «подсасывало»: пушка-то хорошая, да мало ли что может случиться. Главное артиллерийское управление и Главное бронетанковое управление Красной Армии по-прежнему молчали. А их представители на артиллерийском заводе беспрекословно принимали все новые и новые партии Ф-34.

И вот представился случай узаконить «полузаконное дитя». Это произошло в середине июня 1942-го после апрельско-майских драматических событий под Харьковом. На заседании Государственного Комитета Обороны присутствовали народные комиссары А. И. Шахурин, В. А. Малышев, Б. Л. Ванников, начальник Главного бронетанкового управления генерал-лейтенант танковых войск Я. Н. Федоренко, конструкторы танков и артиллерийских КБ, связанных с вооружением танков, авиационные конструкторы.

Это заседание ГКО довольно подробно описал авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев в книге «Цель жизни». О нем же упоминает в своих воспоминаниях В. Г. Грабин «Оружие Победы». Он описал этот момент в нескольких фразах, сжато сформулировав в них то, что было сказано выступавшими в адрес КВ и Т-34:

«...На заседании Государственного Комитета Обороны СССР рассматривались технические характеристики тяжелого танка КВ... КВ подвергся резкой критике. Все выступавшие требовали значительно снизить его вес. Заключил обсуждение Сталин. Он сказал:

– Танк слишком тяжел, его не выдерживают мосты, поэтому приходится их обходить, на что тратится много времени. Это недопустимо. Такой танк нам не нужен. Его нужно значительно облегчить. Если не удастся – снять его с производства.

Это и было заданием конструктору танка Котину – переработать конструкцию, снизить массу машины. [266]

В ходе обсуждения почти все выступавшие, нелестно отзываясь о КВ, хвалили ходовые и огневые качества тридцатьчетверки.

Малышев, сидевший рядом с наркомом авиационной промышленности Шахуриным, придвинул ему блокнот с какими-то записями и вытер платком свой большой лоб с глубокими залысинами, ероша при этом густые брови над крупными, светившимися глубоким умом глазами. Они были спокойны, улыбчивы и придавали его интеллигентному лицу безмятежность, будто то, о чем говорил Сталин, его не касалось. Но это только казалось со стороны. Малышев уже думал над тем, как исправить столь критическое положение с тяжелым танком КВ.

– Скажите вы, товарищ Федоренко, в чем дело,– обратился Сталин к начальнику ГАБТУ,– почему фронтовики стали ругать тяжелый танк КВ?

Но испытанному коммунисту, участнику гражданской войны, сражавшемуся за власть Советов в рядах революционных моряков, человеку большого опыта и незаурядных организаторских способностей, которому партия доверила в тяжелую годину высокий пост, определив его место во всенародной войне против захватчиков как начальника Главного бронетанкового управления наркомата обороны, сейчас сколько-нибудь вразумительно объяснить причину создавшегося положения с танком не удалось.

Тогда Сталин обратился к наркому танкопрома В. А. Малышеву:

– Мы вам доверили, товарищ Малышев, организацию новых центров танковой промышленности. И ЦК надеется, что вы сумеете дать сколько-нибудь вразумительное объяснение: почему танкисты хвалят средний танк Т-34 и почему ругают тяжелый КВ?

Из объяснений Малышева следовало, что уже в начале 1941 года танк КВ был модернизирован. На нем установили более мощную 76,2-миллиметровую пушку Ф-32 (вместо прежней Л-11), а также увеличили до 105 миллиметров бронирование лобовых деталей корпуса (вместо 75 миллиметров в прежних танках). Он получил литую башню массой 7 тонн. Масса танка возросла.

Также выяснилось, что военные предъявили ряд необоснованных требований по улучшению танка, а конструктор [267] по мягкости характера пошел на удовлетворение этих требований.

Здесь нужно дать кое-какие пояснения. Те, кто говорил, что военные предъявили ряд необоснованных требований по улучшению танка, а конструктор по мягкости характера пошел на удовлетворение этих требований, не знали о положении дел в конструкторском бюро Котина. Там просто не могли уделить достаточно внимания на устранение недостатков танка КВ-1, так как основные силы наиболее грамотных, опытных конструкторов были отвлечены на разработку новых проектов танка СП-Т-50 и сверхтяжелых танков КВ-3, КВ-4 и КВ-5.

Дважды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза И. И. Якубовский в книге «Земля в огне» приводит эпизод своего разговора с К. Е. Ворошиловым о наших танках:

«Припоминается в связи с этим беседа о нашей боевой технике с Маршалом Советского Союза К. Е. Ворошиловым. Было это в конце апреля 1942 года в Казанских лагерях. Климент Ефремович выполнял ответственное задание партии и правительства по созданию резервных армий. А в лагеря прибыл, чтобы посмотреть двусторонние тактические учения...

Климент Ефремович спросил, как молодые танкисты овладевают техникой, попросил высказать мнение о различных марках боевых машин. В частности, он спросил, какие образцы танков мне знакомы и на каких довелось воевать. Я ответил, что служил в частях, где на вооружении были легкие и средние танки – Т-26, БТ, Т-37, Т-60, Т-34 и тяжелый танк КВ. Самым маневренным, мощным и совершенным считают Т-34».

Якубовский аргументированно доказывал Ворошилову преимущества танка Т-34 и заключил: «Не случайно его ставят выше любых отечественных и зарубежных образцов».

«Что же касается тяжелого танка КВ,– пишет далее И. И. Якубовский,– то я сказал К. Е. Ворошилову, что, по-видимому, эта машина недостаточно отработана и доставляет больше хлопот в боевой обстановке из-за неисправностей».

Это было прямое и честное мнение Якубовского, совпадающее и с истинным положением дела. «Сырая», неотработанная трансмиссия и ее злополучная КПП давала [268] о себе знать. Конечно, Клименту Ефремовичу, чьим именем был назван танк, было неприятно слышать нелестный отзыв о машине, и он решил дальше не говорить о недостатках, о которых он, часто бывая на фронтах, уже, должно быть, много раз слышал, а попытался переложить вину конструктора на плечи экипажей. Беда в том, сказал он, что не все экипажи могут освоить машину за короткий срок. Не всегда правильно она используется в бою – разрозненно, в низинных местах.

Ворошилов обратил внимание воинов на необходимость мастерского овладения боевой техникой, всеми ее образцами. Промышленность дает войскам танки Т-34 в достаточном количестве, но пока надо уметь воевать и другими видами танков. Каждый танкист должен стать их подлинным хозяином, до предела выжимать их возможности.

Приведу еще один эпизод. О нем рассказывает в своих воспоминаниях «Танки идут на Берлин» генерал армии А. Л. Гетман. В апреле 1942 года он был назначен командиром 6-го танкового корпуса. Во время формирования в подмосковный городок прибыли нарком танковой промышленности Малышев и конструктор Котин, которые интересовались мнением танкистов о танках Т-34 и КВ.

Андрей Лаврентьевич пишет:

«Думаю, что не всегда конструктору были по душе восхищенные высказывания приверженцев танка Т-34, но ведь это говорили люди, недавно вышедшие из боя.

Помню, в одной из бесед Ж. Я. Котин спросил у механика-водителя, какая машина ему больше понравилась. Этот танкист до получения танка КВ в предшествующих боях водил тридцатьчетверку. Подумав, боец ответил, что лучше все-таки Т-34.

– Почему?

– Видите ли, КВ всем хорош, но он тяжеловат, а на тридцатьчетверке и догонишь врага и, когда надо, уйдешь от него. Хорошая, маневренная машина...»

Дополним разговор о качестве наших танков следующим сообщением. Уже упоминалось, что в начале 1942 года КВ-1, а также Т-34 по одному экземпляру были отправлены в США. Бывший начальник бюро технического контроля цеха МХ-2 П. И. Салакин, вспоминая об этом, [269] пишет:

«...В 1942 году заводом ЧТЗ был изготовлен и отправлен танк КВ в Америку. Я не могу сказать, чем это вызвано. Но я подбирал детали для узлов этого танка и точно утверждаю, что танк КВ в то время очутился в Америке. Там он подвергался всестороннему испытанию. Отчет об испытании танка КВ был получен заводом ЧТЗ. Я с ним знакомился».

Естественно, прежде всего отчет побывал в руках наркома Малышева. Прочитав отзывы о танках Т-34 и КВ, которые дал Абердинский полигон в США, Малышев подумал, что заокеанские испытатели не знают, что такое непокой, тревоги, бессонные ночи...

По танку Т-34 вывод американских обследователей сводился к тому, что конструкция машины превосходна, но исполнение... И далее шел список незашлифованных головок, непружинящих сидений, грубовато сопряженных узлов и т. п. О КВ, как вспоминает Салакин, отзыв американцев был примерно таков: внешний вид танка хороший, качество брони удовлетворительное, ходовая часть удовлетворительная, вооружение – удовлетворительное. Узлы танка – коробка перемены передач – устаревшая конструкция, бортредукторы, мотор удовлетворительные. Все посадочные поверхности в механизмах имеют недопустимо грубую шлифовку-доводку. Термическая обработка, цементация изделий – низкого качества. Отмечено также, что конструкторы мало позаботились об облегчении работы водителя...

Но вернемся на заседание ГКО в Кремль. Как только закончился разговор о тяжелом танке КВ, слово для справки о танковой пушке Ф-34 попросил В. Г. Грабин. Василий Гаврилович сообщил, что пушка для Т-34 правительством на вооружение Красной Армии не принята.

Всех, кроме начальника ГАБТУ Федоренко, это сообщение ошеломило. Все молчали. Молчал и Федоренко.

Сталин внимательно слушал Грабина, а когда тот закончил, под густой проседью его усов промелькнула улыбка:

– Значит, вы, товарищ Грабин, с директором завода запустили в производство пушку, которая не была принята на вооружение? Это очень смело и рискованно. А если бы военные пошли на доработку кировской пушки Л-11, тогда что бы вы стали делать?

Грабин объяснил, почему риск казался ему оправданным. [270]

– Следовательно, вы, товарищ Грабин, знали кировскую пушку не хуже своих? – спросил Сталин и, услышав утвердительный ответ Грабина, обратился к начальнику ГАБТУ:

– Скажите, товарищ Федоренко, как войска и лично вы оцениваете пушку Грабина?

– Пушка очень хорошая, танкистам нравится, это самая мощная пушка в мире: наш танк Т-34 с этой пушкой господствует на полях сражений. Немецкие танки Т– III и Т– IV она поражает с расстояния 1500 – 2000 метров, тогда как немецкие могут поразить наш танк только с расстояния 500 метров и то при попадании в борт.

– Значит, вы считаете возможным принять пушку Грабина на вооружение танка Т-34?

– Так точно!

Буквально через два дня на завод прибыла комиссия с утвержденной программой испытаний. «Пушка Ф-34 испытания выдержала...» – было записано в отчете.

Гости из КБ

Примерно в то же время, когда проходило заседание ГКО, 7-й танковый корпус генерала П. А. Ротмистрова, выведенный из района боевых действий в 30 – 50 километрах севернее Воронежа, приступил к обслуживанию боевой техники. Танкисты любили свои машины.

Находившемуся среди подчиненных командиру 3-й гвардейской тяжелой танковой бригады полковнику Ивану Антоновичу Вовченко по полевому телефону позвонил Павел Алексеевич Ротмистров и сообщил:

– Сейчас к вам прибудут важные гости – конструктор танка КВ и конструктор двигателя этой машины.

– Чем вызван такой визит? – спросил Вовченко.

– Командированы Ставкой и наркоматом танковой промышленности. Стали поступать жалобы на эту машину,– ответил Ротмистров.

– Не может быть! – воскликнул темпераментный Вовченко.– КВ – это гордость не только наша – танкистов, но и ее создателей.

– Однако не все думают, как вы, Иван Антонович. Дело очень серьезное. Находится под угрозой дальнейший выпуск КВ, его хотят снять с производства. Так меня информировали конструкторы. Вашей бригаде досталось [271] больше всего синяков и шишек от немцев, поэтому я посылаю гостей к вам,– продолжал комкор.

Действительно, тяжелые танки бригады Вовченко в наступлении находились впереди, поскольку им менее страшен огонь противотанковой артиллерии. За ними двигались средние Т-34 и легкие Т-70. Поэтому КВ и досталось больше всех. Фашисты, зная мощь брони этих танков, в первую очередь сосредоточивали огонь всех видов артиллерии по ним.

– Спасибо за честь! – невесело ответил Вовченко и спросил: – В чем же недостатки машины?

– Некоторые из военных считают, что машина слишком громоздкая, тяжелая, неповоротливая, ломает деревянные мосты, много берет горючего, а все это беспокоит саперов, снабженцев, тыловиков и, конечно, командование.

– Мы примем гостей,– пообещал Вовченко.

Главный конструктор Челябинского Кировского завода Жозеф Яковлевич Котин и главный конструктор дизельного производства этого завода Иван Яковлевич Трашутин привезли с собой бланки актов, формуляры, их надо было заполнить на месте. Командир корпуса Ротмистров сказал им, что все они увидят непосредственно в бригаде, в боевой обстановке.

Котин и Трашутин наперебой рассказывали И. А. Вовченко о своих тревогах. Вовченко слушал и молчал. Своего заместителя по техчасти он предупредил, чтобы и тот не спешил с выводами. Пускай конструкторы сначала сами выскажут свое мнение.

– Некоторые военные требуют, чтобы КВ был полегче. Но ведь немцы все время увеличивают калибр орудий. Вместо 37-миллиметровых противотанковых пушек сначала появились 50-миллиметровые, а теперь уже и 75-миллиметровые, имеющие длинный ствол с большой начальной скоростью снаряда. На своем среднем танке 37-миллиметровую пушку гитлеровцы заменили 50-миллиметровой, а на Т– IV короткоствольную 75-миллиметровую пушку – длинноствольной того же калибра. Появились у них кумулятивные снаряды. Они упорно добиваются выпуска тяжелого танка с мощной броней и не менее мощной пушкой.

– Немцы только добиваются, а у нас уже есть такой танк,– вставил Вовченко.

Конструкторы сослались на жалобы из войск. [272]

Когда Котен и Трашутин благословили КВ в серийное производство, все будто бы было в порядке. А сейчас, оказывается, машина не оправдывает себя...

Вовченко представил гостям своего зампотеха как отлично знающего танк, его хорошие стороны и недостатки. После продолжительной беседы с ним Котин обратился к комбригу:

– Иван Антонович, теперь пойдемте к танкам и поговорим с экипажами машин и инженерно-техническим составом. Но я вас прошу меня не представлять. Я хочу откровенного разговора.

Вовченко повел гостей к танкам. Когда они подошли к командирскому танку и увидели возле него старшину Свириденко, Иван Антонович спросил подчиненного:

– У вас есть жалобы на танк?

– Жалобы? – удивился старшина.– Я из тех, кто не жалуется. Бывало, в МТС дадут не трактор, а такую рухлядь, что хоть в металлолом ее отправляй. И то работал! А КВ – это же класс! Мотор без ремонта отработал два срока, но и сейчас как часы!

Котин стоял рядом и записывал в блокнот. Комбриг нарушил уговор:

– Тут дело посерьезнее! С вами будут разговаривать сами создатели КВ. Так вы, земляк, не торопитесь, а дайте им возможность самим все пощупать. Потом выскажете свое мнение о машине. Дело государственное. От таких механиков-водителей, как вы, как ваши товарищи, может быть, зависит судьба КВ.

– Понял,– ответил старшина.– Все сделаем на совесть.

Старшина не хвастался. Только за несколько дней перед появлением гостей ремонтная бригада всю ночь «ворожила» возле его танка. К утру машина была готова к бою. Только вчера в ее башне застряли две болванки. Сотни раз танк царапали осколки и пули, в нем было с десяток вмятин от осколков бомб. Броня стала шероховатой, как дубовая кора,– так потрескалась от ударов. Однако танк выдержал.

Потом Вовченко с гостями подошел к группе бойцов, среди которых был и командир танкового батальона майор Гуменюк.

– Вот эти товарищи – конструкторы КВ и двигателя к нему. Вы сейчас их судьи,– обратился к подчиненным полковник. [273]

Коренастый черноусый Гуменюк засучил рукава линялой гимнастерки и произнес басом:

– Хлопцы! Ура нашим славным конструкторам!

Гостей тут же подхватили мускулистые, измазанные в солярке, пропахшие порохом и металлом руки и стали подбрасывать выше танковых башен.

Котин побледнел и схватился за голову. Еще осенью 1941 года, когда враг подошел к стенам ленинградского Кировского завода, как-то поздно вечером вой сирены возвестил о воздушной опасности. Тысячекилограммовая бомба, сброшенная вражеским самолетом, к счастью, слегка отклонилась от цели. Лишь воздушная волна хлестнула по зданию танкового КБ, вырвала оконные рамы, обрушила перегородки. Котина контузило и ранило так, что только через несколько суток он пришел в сознание. И вот теперь головная боль нет-нет да и давала о себе знать.

Отдышавшись, Жозеф Яковлевич взволнованно произнес:

– Я верил, что настоящим танкистам понравится наша машина. Верил!

Майор Гуменюк обратился к командирам экипажей:

– Рассказывайте конструкторам, что и как.

Котин и Трашутин осматривали побывавшие в боях машины, особенно те, у которых имелись вмятины от снарядов, беседовали с ветеранами. Все они давали высокую оценку боевым качествам КВ.

У одного танка, который был разобран, Котин особенно внимательно осмотрел узлы и механизмы, задавал вопросы экипажу и ремонтникам, те задавали вопросы ему. Никаких существенных замечаний не поступило.

Подошли еще к одному танку. Экипаж его работал с полным напряжением. Боеукладка была вынута из машины. Ремонтировали подбитое направляющее колесо (ленивец). Котин, которого Вовченко не представил экипажу танка, спросил:

– Ну, хлопцы, как машина? Хороша?

И тут случилось неожиданное. Лейтенант, командир танка, не сдерживаясь в выражениях, стал ругать машину:

– Что за конструктор придумал такую башню, что на поле боя видишь землю да небо. Этого конструктора посадить бы самого в танк да послать в бой... [274]

Все оторопели. Котин от растерянности не знал, что ответить. Лейтенанта остановил командир роты, сказав ему, кто перед ним. После этого началась деловая беседа. Котин объяснил лейтенанту, почему трудно устранить недостатки башни. И все же на душе у него остался неприятный осадок. Значит, думал он, упреки, идущие из войск, небеспочвенны.

Вовченко, видя упавшее настроение конструктора, решил подбодрить его и рассказал о таком случае. 500-килограммовая бомба упала на расстоянии полметра от КВ и взорвалась, образовав воронку диаметром около 18 метров. При взрыве танк основательно тряхнуло, и он сполз в образовавшуюся воронку. Была сорвана гусеница, разбит телескопический прицел. Экипаж контузило. И вот этот танк, уже исправленный, через пять часов, пошел вбой.

К вечеру вместе с комбригом возвратились в штаб, и Жозеф Яковлевич зачитал одно донесение, которое ранее пришло в КБ с фронта. Командир батальона 76-й танковой бригады майор Я. И. Плисов писал:

«В марте 1942 года в районе Холм (Калининский фронт) в поле остался застрявший КВ. В течение двух дней его бомбили... В результате бомбежки вся земля около него была изрыта воронками. Осколки поражения машине не причинили».

Конструкторы заполнили формуляры и бланки актов, в которых говорилось не только о крепости брони КВ, об ее устойчивости против вражеских средних и крупнокалиберных снарядов, но и о том, что танки в руках опытных водителей (а их было большинство в бригаде Вовченко) отрабатывают в походе и в бою по тысяче часов, проходят без ремонта мотора до 3000 километров. Это почти в три раза больше, чем предусмотрено техническими условиями эксплуатации машины.

– Семьдесят вмятин и 3000 пройденных километров! На этих танках можно идти и до Берлина без ремонта! – восхищался майор Гуменюк.

– Кстати, о мостах,– вмешался в разговор Вовченко.– Хотите, расскажу вам байку. Недавно слышал от генерала Ротмистрова. Однажды молодого бойца послали разведать мост. Он вернулся и доложил: «Красивый мост, легкий и устойчивый. Так что танки пройдут, а пехота не пройдет». Командир удивился: «Почему так?» А тот в ответ: «Да там у моста злые собаки». [275]

Байка вызвала у присутствующих улыбку, а Вовченко уже серьезно сказал:

– Да, танки пройдут! КВ сейчас лучший в мире танк! Так и передайте в Москву!

Таково было мнение танкистов 3-й гвардейской тяжелой танковой бригады 7-го танкового корпуса, которым командовал Павел Алексеевич Ротмистров.

Совпадало оно и с мнением врага. Вот некоторые тому свидетельства. Среди инструкций гитлеровским воякам одна листовка особенно поражала своей нелепостью. В ней говорилось, что в атаку против «духов-панцера» следует идти с ведрами бензина в руке. Солдату предписывалось взобраться на танк, облить его горючим и поджечь. За такой поступок полагался внеочередной отпуск в Германию. Конечно, охотников бегать с ведрами навстречу стальной громадине не находилось...

Сейчас трудно поверить, что в армии, которая намеревалась в течение нескольких недель сокрушить одну из могущественных держав мира, пришлось издавать такие инструкции. Но издавали.

Побелевшие лица, полные ужаса глаза – такой была реакция завоевателей во время столкновения с КВ и другим замечательным советским танком Т-34. Генерал фон Клейст еще осенью 1941 года вынужден был издать особый приказ, запрещающий при объявлении тревоги панические крики: «Русские танки прорвались!»

Тяжелый... скоростной

Спешка и вечная нехватка времени брали за горло... Война – это сверхнапряжение, страшная усталость. Нарком танкопрома временами словно своим телом ощущал, как буквально стонет скручиваемый металл, как бегут по нему трещины и изломы, как повторяющиеся многократно нагрузки в местах концентрации напряжений раздирают валы, шестерни и картеры.

Да, несмотря на многочисленные хвалебные отзывы о КВ, продолжали поступать и рекламации на него. Выход В. А. Малышев видел в срочной коренной модернизации танка.

Война всегда строга ко всякого рода изменениям, но то, что происходило в суровые весенне-летние дни 1942 года, казалось бы, начисто отвергало даже мысль о новом [276] танке. Какой там новый танк! Дай-то бог давать фронту уже освоенную машину.

В конце апреля 1942 года Вячеслав Александрович прилетел на Челябинский Кировский завод. Поздно вечером в кабинете директора завода Зальцмана собрались главный инженер Махонин, два главных конструктора – Котин и Трашутин, их заместители Духов и Вихман. Все поняли: нарком привез какие-то важные вести именно для конструкторов, и разговор будет профессиональным.

А Малышев был профессионалом.

Как представитель рабочего класса, он по путевке МК и ЦК ВКП(б) в 1930 году пришел в Московское высшее техническое училище имени Баумана. Талант Малышева как организатора в полной мере проявился уже во время его работы на Коломенском паровозостроительном заводе, где он прошел путь от инженера-конструктора до директора. Здесь на всю жизнь усвоил первейшую заповедь руководителя: быть в гуще коллектива, всегда советоваться с ним, чувствовать его пульс. С 1939 года и до последних своих дней (он умер в 1957 году) Малышев возглавлял важнейшие отрасли нашей экономики, определявшие ее передовые научно-технические рубежи. Был народным комиссаром и министром, заместителем председателя Совнаркома и Совета Министров СССР.

Да, жизнь оторвала Малышева от чертежной доски. Партия ковала поколение новой, социалистической интеллигенции – боевой отряд первостроителей нового мира. К этому поколению принадлежали ученые и инженеры, обеспечившие техническое переоснащение огромной страны и выход ее на позиции индустриального прогресса к моменту смертельной схватки с фашизмом. Это был совершенно новый кряж государственных руководителей, овладевших тайнами планового социалистического воспроизводства, мыслящих необыкновенно широко и масштабно, научившихся ставить государственные интересы во главу угла всех своих действий. К ним относится и В. А. Малышев. Но в нем навсегда осталась конструкторская жилка.

Чтобы не возвращаться к этому, сообщу, в октябре 1947 года Малышев, министр транспортного машиностроения СССР и заместитель Председателя Совета Министров СССР, впервые за десять лет написал заявление [277] об отпуске. Понимая, что идет большая работа по восстановлению заводов, разрушенных фашистскими оккупантами, Вячеслав Александрович не мог позволить себе длительный отпуск. Он просил его всего «на одну неделю, с 12 по 19 октября с. г. и использовать эти несколько дней для охоты в районе Калининграда».

Десять лет! А кажется, совсем недавно, в предвоенный 1939 год, 37-летний Малышев принял дела первого «своего» наркомата... Это был именно его, малышевский, заново образованный в 1939 году наркомат тяжелого машиностроения. Прошел лишь год, и пришлось осваивать другой участок – в 1940 году он стал наркомом среднего машиностроения... Отдых, семейные тихие радости, прогулки с семьей на лодке по Оке в воскресные дни... В Коломне это было возможно. Позже – нет. Тем более, когда грянула война и Малышев стал у руля наркомтанкопрома. Теперь отдых – это дорога, вырвавшая Вячеслава Александровича на несколько часов из стихии совещаний, расчетов, переговоров.

И вот опять – совещание. В директорском кресле сидел И. М. Зальцман.

– Разрешите курить, Вячеслав Александрович.

– Пожалуйста, курите.

Зальцман закурил, выпустил колечко дыма. Он тоже устал. Его можно видеть в цехах в течение полных суток. Ни один начальник цеха или участка не мог позволить себе роскошь почувствовать усталость раньше, чем добивался хотя бы относительного благополучия в своем хозяйстве...

– С чего начнем? – спросил Зальцман.

– Послушаем главных: над чем сейчас работают?

Котин коротко доложил, какие работы ведутся в конструкторском бюро по танкам. Затем говорил дизелист Трашутин. Малышев слушал внимательно, делал пометки в записной книжке, не перебивая вопросами. Ему не надо было все долго разъяснять.

Затем нарком задал несколько вопросов Духову относительно танка КВ. Николай Леонидович отвечал с присущей ему скромностью. Хотя конструктор он был незаурядный, человек духовно значительный, но побороть в себе застенчивость не мог.

Нарком знал, что в КБ Духова называют «хитрым хохлей» за его умение находить компромиссные инженерные решения. Нередко во время коллективных обсуждений, [278] когда споры особенно разгорались, глаза Николая Леонидовича наполовину смыкались и можно было подумать, что он засыпает. На самом же деле мысль у него работала вовсю, а сонный вид его говорил не о равнодушии, а наоборот, о глубокой внутренней заинтересованности в происходящем.

– Вы, Николай Леонидович,– сказал Малышев,– кажется, органически не способны делать то, что вам неинтересно, так?

– Безусловно,– в тон ему ответил Духов.

– Я вам сейчас кое-что расскажу и прошу вас принять это не только как указание наркомата, но и как интересное, важное дело...– Малышев помолчал, поудобнее устроился в своем кресле.– Недавно ГКО рассматривал технические характеристики танка КВ. Так вот, вывод был неутешительный для всех нас. Было сказано: танк слишком тяжел, его не выдерживают мосты, поэтому их приходится обходить, на что тратится много времени. Такой танк нам не нужен. Его надо значительно облегчить. Если не удастся – снять с производства.

Последние слова Малышев произнес тихо, с какой-то болью. Для всех сидящих в директорском кабинете, в том числе и для наркома, танк КВ был родным детищем. Совсем недавно им восхищались. Это КВ сметал со своего пути эскарпы, надолбы, ежи, проволочные ловушки, французские сетки над ямами, подавляя доты и дзоты. Не раз осматривали танк после боя – с короткими ручейками-бороздами в лобовой броне и бесчисленными вмятинами в бортовой – следами вражеских снарядов. Все выдержал! И вдруг – снять с производства?

Конструкторы хорошо понимали, что за последний год в машину внесено много изменений, знали они и об опасности пагубных последствий, связанных с наспех проводимыми улучшениями. Ведь для тщательной отработки того или иного нововведения не было ни времени, ни испытательных стендов. Но сейчас нарком говорил не о мелких изменениях, вносимых недостаточно организованно и способных стать бичом производства. Речь шла об одной из самых важных характеристик танка – его массе.

Духов, возглавлявший конструкторский коллектив Танкограда в первые месяцы войны, напомнил предысторию – как получилось, что машина стала тяжелее, чем предусматривалось в проекте однобашенного КВ в 1939 [279] году. Сначала у танка была башня сварная из броневых листов. Потом, как уже знает читатель, на Уралмаше группа инженеров приступила к опытам, стараясь научиться делать литье башни формовкой в землю. И как пригодилась эта технология! Ведь два крупных бронепрокатных стана – мариупольский и ижорский – после начала войны пришлось эвакуировать на Урал, листового материала не хватало. Уже в начале 1941 года на КВ стали устанавливать литую башню. Толщину ее стенок пришлось увеличить, так как литье более рыхлое, чем катаная сталь, и при равной толщине стенок она была менее стойкой к снарядному обстрелу. Поэтому она и весила 7 тонн.

В это же время на КВ установили более мощную 76,2-миллиметровую пушку Ф-34 с длиной ствола 41,5 калибра.

В апреле 1941 года был издан приказ НКТП, обязывающий завод установить на танках КВ-1 и КВ-2 экраны, и с 1 июня эти танки стали выпускаться с экраном толщиной 25 миллиметров. Это позволило увеличить толщину лобовых деталей корпуса до 105 миллиметров, а башни – до 90 – 100 миллиметров.

В этом и заключалась главная причина утяжеления танка.

Как бы разгадав, что именно вопрос о снятии танка с производства волнует и директора завода, и конструкторов, Малышев сказал:

– Мы техники. Мы конструкторы. И нам нельзя попадать в плен эмоций. Военную технику нельзя рассчитывать на десятилетия, и особенно в военное время... Мы уже имеем печальный довоенный опыт с танками БТ и Т-26, принятых на вооружение в 1931 – 1934 годах и находившихся на вооружении Красной Армии почти 10 лет. Мы не видим своего врага – гитлеровского конструктора, который сидит над своими чертежами где-то в Германии, в своем кабинете, но, не видя его, мы воюем с ним. Я знаю: что бы там ни придумал вражеский конструктор, мы обязаны придумать лучше. По уровню вооружения, бронезащите танка, по его проходимости и маневренности, по уровню моторесурсов, запасу хода. По всем этим показателям нам нужно вырваться вперед. Если мы будем в итоге совершенствования и модернизации танков создавать боевые машины на уровне той, которая действует на поле боя, то такие модернизации и совершенствования [280] никому не нужны, они отстали. Конструктор – это впередсмотрящий нашей индустрии, разведчик. В незримой дуэли конструкторов мы должны быть сильнее, вооруженнее! Нет сомнения, что фашисты уже разглядели до конца и Т-34 и КВ и, вероятно, в ближайшем будущем попробуют что-то им противопоставить. Мы должны собрать всю свою волю и фантазию, все свои знания и опыт, чтобы в день, когда два новых танка – наш и вражеский – столкнутся на поле боя, наш оказался бы победителем. Готовы ли мы к этому?

Нарком призвал к новому поиску...

Где набраться новых конструкторских идей? Быть ближе к действующей армии, там, где днем и ночью танки идут в атаку, где ведется кровавая битва, в которой происходят испытания не только характера, но и самих танков,– в самых сложных, самых трудных условиях, какие невозможно создать ни на одном танкодроме?..

После отъезда Малышева два главных конструктора – Котин и Трашутин, а также два их заместителя – Духов и Вихман начали искать пути модернизации машины. Все понимали, что им, реализующим замысел, надо идти от общего к частному, чтобы потом это частное точно заняло свое место в общем, чтобы, расчленив на бумаге целое на элементы, собрать из этих элементов целое, обеспечить максимальную гармоничность в сочетании частностей.

Постепенно стали вырисовываться основные направления предстоящей работы: некоторое уменьшение толщины бортовой брони, более рациональная конструкция башни, совершенствование трансмиссии, повышение мощности двигателя.

Эти изменения нужно было сделать в короткий срок и, самое важное, без остановки серийного производства.

Когда река заданий потекла вспять, когда к Духову начали стекаться идеи конкретных исполнителей, корректирующие и обогащающие первоначальные замыслы, чертежи узлов, агрегатов, деталей, которые предстояло объединить, сделав сочетание наиболее выгодным, гармоничным, конструкторы продемонстрировали талант огромной (если не решающей) для руководителей важности – дар почти безошибочного выбора. Известно, что людей, не совершающих ошибок в работе, просто не существует. Но способность свести возможные (а иногда [281] и неизбежные) ошибки к минимуму – драгоценный талант большого конструктора.

Надо глубоко знать и понимать танк, чтобы не ошибиться на этой стадии работы – то есть на стадии совершенствования машины. Набор отдельных, предельно рациональных частей далеко не всегда порождает лучшее целое. Иногда приходится жертвовать чем-то заведомо хорошим. Или же, напротив, делать ставку на еще не доработанное, но перспективное. Шашмурина и Духова отличало умение выбирать из множества вариантов самый лучший, самый интересный, хотя проявлялось это у каждого по-своему.

Превращение компоновочной схемы в рабочие чертежи всегда изобилует конфликтами. Проектировщики каждого узла, агрегата, системы танка – от башни до шасси, от двигателя до вооружения – хотят вложить в машину максимум. Сделать это можно зачастую только за счет чего-то. Отсюда – естественные споры. Точно отработанная компоновка и ее очень четкая реализация немало способствовали тому, что число чертежей при модернизации КВ оказалось минимальным, хотя конструкторам конкретных узлов и агрегатов пришлось нелегко. Ведь, по сути, все узлы и агрегаты танка были разработаны заново. Для повышения скоростных данных его масса уменьшалась на 5 – 6 тонн за счет броневой защиты. Теперь машина весила 42,5 тонны. Толщина брони бортов составляла 60 миллиметров, а лба корпуса – 75 миллиметров.

Направляя работу компоновщиков, Духов проводил у Шашмурина больше времени, нежели в других группах конструкторского бюро. Машину скомпоновали плотно. В иных, более «либеральных» условиях сделать так просто не пришло бы конструкторам в голову.

Выделено, скажем, на сиденье механика-водителя 50 сантиметров, его и скомпонуют на 50 сантиметров. Вот и ломай голову, куда же засунуть при этом все педали и рычаги в отделении управления? Направляя работу своих помощников, конструировавших узлы и агрегаты, Шашмурин добивался, чтобы каждый из них нашел наиболее интересное, наиболее эффективное и наиболее выгодное решение. Благодаря более плотной компоновке внутренностей танка, удалось несколько сократить размеры корпуса, что также дало снижение массы машины. Были вновь сконструированы главный фрикцион, [282] усовершенствованы системы охлаждения и смазки двигателя, введена командирская башенка, которая значительно улучшила обзор.

Но основной модернизации подверглась коробка передач, в последующем надежно обеспечивавшая эксплуатацию танка.

Когда вдумаешься в этот период творчества конструкторов КБ Танкограда, особенно трудный, потому что разгоняться, преодолевая неизбежную инерцию, всегда труднее, чем быстро мчаться в уже устоявшемся темпе, хочется найти движущие пружины разгона.

Пружины эти – научный подход к делу, точный инженерный расчет.

Результат – стремительный запуск в производство танка, получившего марку КВ-1С (С означало скоростной).

Благодаря снижению массы скорость машины возросла до 42 километров в час. Оставаясь тяжелым танком, КВ-1С по маневренности приблизился к знаменитой тридцатьчетверке. Уже с августа 1942 года КВ-1С стал поступать на фронт.

Основную массу вновь выпущенной техники завод направлял к берегам Волги, где разгорелось жаркое пламя Сталинградской битвы. Танк КВ-1С состоял на производстве около года. В то же время промышленность наладила выпуск огнеметного танка КВ-8, он оснащался огнеметом и 45-миллиметровой пушкой в башне.

Различный подход

Пойдет речь о коробке перемены передач, которая в трансмиссии танка играет весьма важную роль.

Приведу еще один эпизод о гибели танков на поле боя из-за выхода из строя КПП. Это случилось 8 мая 1942 года во время боев в Крыму, на Керченском полуострове. Противник, определив слабое место в обороне нашей 44-й армии, нацелил туда крупные силы танков и авиации, готовил высадку морского десанта. Наши танки КВ после безответственного вмешательства представителя Ставки ВГК на Крымском фронте Л. З. Мехлиса использовались для контратак в танконедоступных местах. Они ползли по песку буквально на брюхе, проглатывая моторесурс. Ходовая часть испытывала перегрузки. [283]

Кстати, как свидетельствует генерал армии С. М. Штеменко в мемуарах «Генеральный штаб в годы войны», за провалы в организации боев Л. З. Мехлис был снят с постов заместителя наркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии, понижен в звании до корпусного комиссара. Были сняты с должностей и понижены в звании командующий Крымским фронтом генерал Д. Т. Козлов и некоторые другие должностные лица.

До сих пор будь то мемуарная, документальная или художественная литература, в которой идет речь о снятии спроизводства танка КВ, основной причиной указывают «перетяжеление» его конструкции. Справедливо ли такое утверждение?

Созданные на базе КВ-1С самоход СУ-152 и танк КВ-85, а также танк ИС-1 имели массу порядка 44 – 46 тонн, а ИС-2 и ИСУ-152 были легче КВ-1 на пять тонн. Но в них из-за трансмиссии неприятностей не было, КПП из строя не выходила.

Напрашивается вопрос: в чем же была причина снятия с производства КВ-1?

В хранящихся в фондах ЦГВИА документах, относящихся к испытаниям танков КВ-1 и КВ-2 в 1940 году, можно заметить, что основной причиной выхода из строя танков была неблагополучная трансмиссия и главное ее звено – коробка передач. Еще в 1940 году было принято решение:

«В существующей КПП усилить шестерни, ввести фиксацию нейтрали» и «Разработать новую КПП в соответствии с новыми техническими требованиями».

Я уже подчеркивал, что во время разработки танка КВ-3 под руководством Л. Е. Сычева и Ф. А. Маришкина была сконструирована новая коробка передач. В августе 1940 года на эту трансмиссию, как утверждает С. М. Касавин в своих воспоминаниях, «уже были заказаны: литье и поковки, а также в основном проведена подготовка производства». Однако стало очевидным – эта трансмиссия непригодна для танка: она сложна, габариты ее велики, узлы и детали не технологичны.

Читатель уже знает участь танка КВ-3, знает также, какие негативные явления могли последовать в случае его производства на ЧТЗ. Следует отметить и особо подчеркнуть, [284] что коробка передач, о которой идет речь, с незначительными изменениями планировалась и в КВ-1. Для этой цели, по словам Касавина, даже намечалось перестроить один из заводов. Но помешала война. Нападение фашистской Германии и неблагоприятный ход боевых действий в первые месяцы 1941 года не позволили развернуть производство новых танков КВ-3 даже в тыловых районах страны. Пришлось довольствоваться уже налаженным изготовлением КВ-1, в их исходном конструктивном исполнении (вплоть до снятия их с производства летом 1942 года).

А почему же при запуске в производство КВ-1 на ЧТЗ не была осуществлена замена коробки передач?

По указанию Сталина, у которого сложилось ошибочное мнение о причинах выхода из строя КВ, их масса снижалась за счет ухудшения броневой защиты.

Шашмурин портить отношения с руководством КБ и завода по поводу установки КПП с танка КВ-3 на КВ-1 не стал.

В чем особенность коробки скоростей, разработанной Шашмуриным для танка КВ-1С, которая «ложилась» с незначительными изменениями «в прокрустово ложе» любого тяжелого танка массой до 100 тонн?

Во-первых, удалась кинематическая схема коробки с лучшей динамикой, большими прочностными резервами, меньшими габаритами. Это очевидно. Но Шашмурин не обошелся без нововведений, которые вызвали не только недоумение, но и естественное противодействие.

Николай Федорович, во-первых, вместо легированных дорогостоящих конструкционных сталей при разработке коробки передач применил для некоторых валов и шестерен углеродистые стали с последующей их термической обработкой токами высокой частоты. Это явилось совершенно новым в технологии основного производства на танкостроительных заводах страны. И второе – не менее необычное для того времени – картер КПП изготовлялся не из силумина, как прежде, а из чугуна.

Помните, что происходило с коническими подшипниками КПП танков КВ-1 и КВ-2, у которых картер был силуминовый? Эти подшипники разрушались. В коробке передач с чугунным картером, поскольку коэффициенты линейного расширения стали и чугуна близки по значению, выход из строя подшипников по этой причине исключался. [285]

В воспоминаниях бывшего главного металлурга Ки-" ровского завода А. Г. Веденова по этому поводу говорится так:

«...Большой неприятностью во время войны являлся износ зубьев...

Многие думали и считали, что это вина металлургов... Была создана правительственная комиссия. Металлурги доказывали, что дело не в этом. Складывалось мнение, что все зависело от конструкции и, в частности, от прочности силуминового картера. Положение спасла быстрая разработка Н. Ф. Шашмуриным новой коробки передач с чугунным картером, и этим вопрос был исчерпан».

Когда в цехе собрали первый образец КПП для танка КВ-1С, прибыл нарком танкопрома В. А. Малышев. Ему представили Шашмурина как ведущего конструктора модернизируемого танка и автора новой коробки передач. Николай Федорович рассказал наркому об отличиях новой коробки от старой, о своих нововведениях.

Узнав, что вместо силуминовых сплавов для картера коробки конструктор применил чугунное литье, Малышев удивился. Это показалось ему необычным и явно рискованным. Он задал конструктору лишь единственный вопрос, который Шашмурин запомнил на всю жизнь:

– Вы, понятно, понимаете, какую ответственную задачу решаете? Слово «понятно» он говорил всегда и всюду.

Позднее, во время испытаний КПП на стенде, в процессе которых выявились и устранялись ее конструктивные и производственные недостатки, у Шашмурина с наркомом возник конфликт, который мог иметь серьезные последствия как для дела, так и для Шашмурина лично. Да и не только для него.

Есть поговорка: «На грех и грабли стреляют!» «Выстрелила» на грех и шашмуринская коробка, причем выстрелила в то время, когда было столько сомневающихся в ее достоинствах. Произошло это вот как. КПП с чугунным картером поставили для обкатки на стенд опытного завода. Не успели валы и шестерни сделать и несколько оборотов, как произошла авария, чугунный корпус лопнул и вся коробка развалилась на части.

Шашмурин долго искал причину аварии и нашел ее. В коробке оказался кусок гаечного ключа. Вернее, кусочек [286] в копеечную монету. Установил Николай Федорович и кому принадлежал ключ. Было ясно, что кусочек металла попал в картер случайно. Неимоверное перенапряжение сил, бессонные ночи, недоедания притупили внимание слесаря. Когда при затягивании гайки на валу внутри коробки ключ поломался, слесарь, не найдя обломка, подумал, что он отлетел далеко в сторону и где-то закатился в щель.

Николай Федорович воздержался кого-либо информировать об истинной причине аварии, чтобы уберечь от опасных последствий невинного человека.

Через два дня из Москвы прилетели Малышев и Котин. Когда им доложили об аварии и предположения о ее причинах, Котин возмутился:

– Что, у нас на заводе есть вредители? Не может быть! Авария – дефект конструкции из-за замены силумина чугуном в конструкции картера.

Малышев собрал совещание, на котором поставил вопрос о возвращении к силуминовому картеру. Дали слово Шашмурину. Его доводы о том, что авария чистая случайность, причина ее не выяснена (хотя сам он ее знал, но не хотел о ней сообщать) и нет оснований думать, что виновен чугунный картер. Он горячо доказывал, что применение чугунного картера не только поможет устранить основной дефект старых КПП, но и позволит сберечь стране тысячи тонн дефицитных материалов, резко повысит производительность труда, сбережет государству десятки миллионов рублей. Но не убедил наркома.

Обращаясь к Николаю Федоровичу запросто, как к старому знакомому, Малышев сказал:

– Ты решил задачу создания надежной коробки передач для тяжелых танков. Ни кинематическая схема, ни конструктивное решение не вызывают сомнения... Кроме картера. Будем делать его из силумина. Рисковать нельзя!

– Но ведь силумин – дорогостоящее сырье. Алюминий получаем из Канады, который с большим риском доставляется к нам морскими караванами,– не унимался Шашмурин.

Должно быть, наркома танковой промышленности глубоко задело, что его, государственного деятеля, поучает конструктор в соблюдении государственных интересов, и Малышев решил употребить власть: [287]

– На танке Т-34 картеры КПП идут из силумина. Правительство сумеет обеспечить дефицитными материалами в необходимом количестве и производство узлов и агрегатов танка КВ.

Шашмурин опять стал доказывать свое, говорил, что в конструкцию им заложены соответствующие резервы, исключающие риск. Он наотрез отказался заменить чугун на силумин.

Тогда Малышев не сдержался. Он крепко отчитал конструктора за упорство. И обычно ровный, деликатный, интеллигентный Шашмурин завелся и, нагрубив Малышеву, ушел с совещания, хлопнув дверью.

На следующий день Шашмурин добился встречи с наркомом. Он хотел извиниться перед ним и поговорить с глазу на глаз. Николай Федорович раскрыл Малышеву истинную причину аварии КПП и своего взрыва.

Нарком все понял и пожал конструктору руку.

«На всю жизнь я понял его доброжелательность и доверие к людям,– вспоминает Николай Федорович.– В дальнейшем, при решении многих ответственных заданий, я это всегда чувствовал».

КВ-1С оказался значительно надежнее своего предшественника и не только благодаря снижению массы, хотя и это сыграло немаловажную роль в повышении его скоростных и маневренных качеств. Главным был целый ряд изменений и новшеств, позволивших значительно повысить надежность трансмиссии. Если же говорить более конкретно, то в модернизированную машину внесены следующие изменения: поставлена новая коробка передач, изменены конфигурация и размеры броневого корпуса и уменьшена толщина брони корпуса и башни, усовершенствована система охлаждения двигателя. В трансмиссии легированные стали заменены углеродистыми, с закалкой их токами высокой частоты, цветные сплавы – чугунным литьем, что явилось беспрецедентным в области отечественного танкостроения. Это позволило сэкономить тысячи тонн дефицитных материалов и повысить производительность труда. В конечном счете Красная Армия получала больше танков.

Вот что об этом сказано в книге «История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 —1945»:

«Новое в технологию основного производства на танкостроительных заводах внесла термическая обработка деталей [288] токами высокой частоты. Впервые она была применена на Кировском заводе в Челябинске. Высокочастотная электрозакалка резко уменьшила время обработки деталей, повысила их твердость и износоустойчивость. Цикл обработки одной из важнейших деталей, например, сократился с 30 часов до 37 секунд. Применение для поверхностной закалки токов высокой частоты только на Кировском заводе дало за год 25 млн экономии».

В приведенной цитате не названы ни инициаторы новой технологии, ни конкретные исполнители. А между тем они были и следует их назвать. Духов награжден орденом Красной Звезды. Ордена получили Сычев, Синев и другие конструкторы.

Когда на ЧКЗ был запущен в производство танк КВ-1С, его предшественник КВ-1 был снят с производства. В цехе МХ-2, производившем КПП, бортовые редукторы, главный и бортовые фрикционы и вентиляторы, остался задел этих узлов от старой машины.

И вот однажды произошел такой случай. Бортовые редукторы КВ-1 и КВ-1 С по внешнему виду и по местам их установки не отличались. Однако на редукторах КВ-1С ведущий вал-шестерня имел 13 зубьев, а на КВ-1 – 12 зубьев. На разное количество зубьев как-то сразу не обратили внимание. Но когда на одну и ту же машину устанавливали бортовые редукторы с разных машин, то есть разным количеством зубьев на ведущем валу, то танки шли не по прямой, а их стало уводить в сторону. Один уводило вправо, другой – влево, а третий – опять вправо...

Цех сдачи танков еще не встречал таких «коленец» от машин. Механики-водители военной приемки наделали шуму, подняли на ноги всех. Одни сборщики продолжали работать спокойно, не подозревая, что виноваты-то они...

Началось выявление причины увода танков от прямой. Работали днем и ночью. Перебирали траки гусениц, заменяли их с правой стороны на левую и наоборот, но танк при всех этих манипуляциях оставался непослушным.

Кое-кто шутил и над механиками-водителями.

– Вчера, наверное, хлебнул солярки... Вот и ведет его в сторону. А другого тянет с трассы в деревню Синеглазово к Марье на свидание... [289]

Возникала угроза остановки сборки танков и их сдачи военной приемке. Тут уж забеспокоились все без исключения. Задумался над капризом машин и начальник ОТК цеха МХ-2 Петр Ильич Салакин.

«Я обратился к технической документации,– вспоминает Петр Ильич,– посмотрел паспорт узла бортовых редукторов. Наиболее вероятным узлом, где скрывалась загадка, были бортовые редукторы. На нем значился в одном случае бортредуктор под номером СБ-15, а в другом СБ-15С. Вал с шестерней имели также разные номера чертежей, а на них увидел разное количество зубьев на шестернях (12 и 13). Тогда я пришел к выводу, что увод танка можно устранить установкой парных бортовых редукторов: или от КВ или от КВ-1 С, т. е. они должны соответствовать или танку КВ или танку КВ-1С».

Проверили бортредукторы на танках, на которых были поставлены эти узлы от разных танков, заменили на парные, и танки перестали гулять по сторонам.

По ту сторону фронта

Немецкая разведка не была в состоянии вскрыть полный размах советских военных усилий. В дни ожесточенной борьбы за Сталинград, когда становилось ясно, что победа ускользает из рук вермахта, Гитлер разбушевался в своей ставке.

«Я – глава величайшей промышленной державы,– кричал он.– Каждое мое движение заставляет трепетать мир. И я произвожу в поте лица 500 танков в месяц, а вы говорите мне, что Сталин выпускает 1000!»

Фюрер в бешенстве отбросил разведывательные сводки.

Да, они вводили Гитлера в заблуждение. С конвейеров советских танковых заводов в то время сходило по 2000 танков ежемесячно!

Ну а теперь посмотрим, что же были за танки у гитлеровцев и у нас. Какие изменения произошли в их тактико-технических характеристиках с начала войны?

Уже после кампании во Франции Гитлер убедился в необходимости увеличить огневую мощь своих танков и потребовал, чтобы 37-миллиметровая пушка на танке Т– IV была заменена на длинноствольную 50-миллиметровую. Гудериан в «Воспоминаниях солдата» пишет, что указания Гитлера были самовольно изменены управлением [290] вооружения и на Т– IV в январе 1941 года установили короткоствольную 50-миллиметровую пушку.

Это, в конечном счете, сказалось на том, что почти все 3712 танков, брошенных на Советский Союз 22 июня 1941 года, уже к декабрю были полностью уничтожены, исковерканы и сожжены.

«То, что и по своим тактико-техническим данным (вооружение, броневая защита, проходимость) танки имевшихся типов не удовлетворяли требованиям, которые были предъявлены к ним на Востоке,– пишет Б. Мюллер-Гиллебранд,– выяснилось лишь после начала боевых действий и явилось неприятной неожиданностью».

В январе 1942 года все же танк Т– III получил длинноствольную 50-миллиметровую пушку. На танке Т– IV в апреле 1942 года была установлена 75-миллиметровая танковая пушка.

В апреле 1942 года на вооружение вермахта было принято штурмовое орудие с 75-миллиметровой штурмовой пушкой на базе шасси танка Т– III .

Танки t-35 и t-38, вооруженные 37-миллиметровыми пушками, «заимствованы» в 1939 году в чехословацкой армии и продолжали изготавливаться в дальнейшем заводами, находившимися в протекторате Чехии и Моравии.

На некоторых танках Т– III в июле 1942 года была установлена 75-миллиметровая пушка, такая же, которая стояла на прежних моделях Т– IV .

Как отмечает тот же Б. Мюллер-Гиллебранд, в июле 1942 года Гитлер

«потребовал увеличения производства танков, включая сюда штурмовые орудия, артиллерию на самоходных лафетах и противотанковые орудия на самоходных лафетах, до 1450 единиц ежемесячно...»

На достижение таких темпов было потрачено полтора года.

В 1942 году пущены в серийное производство тяжелые танки Т-VI – «тигр». Первые 77 машин этого типа были изготовлены в том же году. Увеличивалась толщина брони на средних танках Т– III и Т– IV.

Так что танки противника представляли реальную силу.

Вскоре после битвы под Москвой советское командование приняло решение приступить к формированию танковых корпусов, основу которых составляли три танковые бригады, мотострелковая бригада, зенитно-артиллерийский дивизион, дивизион РС и подразделения разведки. [291] Всего корпусу в этот период полагалось иметь немногим более 200 средних и легких машин. Наличие таких корпусов позволяло массированно применять танки на поле боя.

Но создание танковых корпусов имело и минусы. Одни танковые батальоны (их в бригаде – по три) насчитывали по 21 среднему и легкому танку Т-34 и Т-60, другие – по 29 тяжелых, средних и легких машин. При движении по дорогам средние и легкие машины шли примерно с одинаковой скоростью, но как только встречалось бездорожье, легкие танки обычно отставали. Если в батальонах имелись и тяжелые танки, то они на марше, как правило, не только отставали, но и нередко разрушали мосты, в результате чего нарушался график движения остальных частей и подразделений.

Вот что пишет об этом главный маршал танковых войск П. А. Ротмистров:

«Самое печальное заключалось в том, что в условиях маневренного боя чаще всего на поле боя выходили одни средние танки, т. е. Т-34, так как легким трудно было сражаться против средних танков противника, а КВ отставали. Следовательно, чем же практически командовал на поле боя командир танкового батальона? Одной танковой ротой, укомплектованной Т-34. А командир танковой бригады? Практически тремя танковыми ротами Т-34. Кроме того, как мог командир батальона в бою управлять танковыми ротами, если на КВ, Т-34 и Т-60 были радиостанции различных типов?»

Война, конечно, поправила эти недостатки в организации танковых батальонов и бригад. Впоследствии, с учетом предложений командиров бригад и корпусов, были созданы отдельные бригады, укомплектованные только КВ, исчезли смешанные танковые батальоны, а со временем появились и бригады средних машин, укомплектованные Т-34.

Но недостатки в организации танковых войск проявляли себя не только у нас. Они были и у гитлеровцев, хотя те имели значительный опыт войны. К началу летней кампании 1942 года в танковых дивизиях вермахта полки впервые переводились с двух– на трехбатальонную организацию. В каждом батальоне имелось по две роты легких и одной роте средних танков. Как отмечает Б. Мюллер-Гиллебрандт, танковые полки были укомплектованы полностью. Оставался некомплект лишь в частях, [292] на вооружении которых находились устаревшие танки типа Т– II , производство которых промышленность прекратила в июле 1942 года. В среднем в танковой дивизии имелось свыше 126, а в моторизованной – свыше 50 танков.

Мощь противотанковых средств вражеских танковых дивизий значительно увеличилась в связи с принятием на вооружение новой 75-миллиметровой тяжелой противотанковой пушки «кобра». Наши танкисты называли ее «гадюка», из-за того, что на ее стволе была нарисована змея.

А теперь подробнее о том, что же происходило на фронтах в начале грозного лета 1942 года. Читая сводки Совинформбюро, мы тогда не знали, конечно, что на наших глазах переворачивается страница той главы войны, которая в учебниках истории получит короткое название: «Оборонительные бои советских войск на воронежском направлении». Немецкие источники обозначают этот этап летней кампании 1942 года еще короче: «Операция „Блау“ („Синяя“).

19 июня немецкий штабной самолет «флюзеляршторхе», пассажиром которого был офицер оперативного отдела 23-й танковой дивизии 40-го танкового корпуса, был сбит нашими летчиками. Самолет упал в расположении 76-й стрелковой дивизии у села Белянка. У офицера штаба был любопытнейший документ – приказ о развертывании операции «Блау». Согласно той самой «Блау» 6-й армии генерала Паулюса и 40-му танковому корпусу генерала Штумме приказывалось нанести удар под Волчанском в полосе 21-й армии Юго-Западного: фронта.

Операция «Блау» – удар на воронежском направлении, а затем выход к Кантемировке – была призвана открыть немецко-фашистским армиям путь на Волгу и Северный Кавказ. К концу июля противник сосредоточил на южном крыле фронта более половины всех своих танковых и моторизованных соединений. Перед ними стояла задача: одним ударом опрокинуть наши армии, окружить их, уничтожить, выскочить на равнину между Доном и Волгой.

На равнинной местности, лишь незначительно изрезанной ложбинами и кое-где покрытой перелесками, закипели крупные танковые бои. Такого еще советским танкистам не приходилось испытывать. Но не познал [293] этого прежде и враг. Упорство советских войск привязывало немецкие танки к полю боя, не давало им простора для оперативного маневра, гасило их наступательные возможности.

Между тем противник отчаянно стремился нарастить пробивную силу боевых машин. Удивляло количество авиации, приданной танковым группам Клейста и Гота; чуть ли не каждый танк прикрывался самолетом. И все-таки на поле боя такое спаренное продвижение танка и самолета долго продолжаться не могло. Подобная роскошь – на несколько часов. А вместе с уходом авиации у фашистских танкистов спадал и наступательный пыл, и они переходили к обороне.

Артиллерийские и минометные части, сотни пикирующих бомбардировщиков – всем этим безвозвратно жертвовали гитлеровцы для прорыва. Там, где он удавался, они быстро вводили в брешь тактические и оперативные резервы, заранее подтянутые из глубины. Авангардная группа в 20 – 30 танков без оглядки, не оставляя прикрытия, устремлялась вперед, чтобы внести смятение в ряды советских войск.

Когда противника встречала мощная противотанковая оборона, эшелонированная в глубину, он не имел успеха. Случалось, что его мелким танковым группам удавалось проскочить далеко, но это часто кончалось тем, что из-за нехватки горючего машины теряли подвижность, попадали в окружение, экипажи сдавались в плен. Бои показали, что не только противотанковая пушка, но и противотанковое ружье в руках опытного, умелого советского бойца сильнее вражеского танка. Множество бронированных машин противника выводилось из строя простейшими пехотными средствами борьбы.

Известно, что в наступлении первое и естественное желание прорвавшегося – развивать успех, расширять участок прорыва, захватывать выгодные рубежи, узловые пункты. В 1941 году гитлеровцы, выполняя эту задачу с помощью танков, жались к основным дорожным магистралям. Летом 1942 года они, используя сухую июльскую погоду и выгодную местность, двигались колоннами в 50 – 60 машин по всем более или менее пригодным проселочным дорогам. Расчет здесь такой – приковать внимание советских военачальников к второстепенным направлениям и создать для себя преимущество на основных. [294]

Противодействуя противнику, советское командование выделяло небольшие танковые группы для оборонительных боев. В это время ударные группы наших танков, быстро маневрируя, начинали истреблять слабосильные боевые потоки вражеских машин, которые, как правило, в этих случаях требовали по радио помощи от своей центральной колонны. Благодаря этому основная колонна гитлеровцев рассыпалась, ее продвижение замедлялось.

Танковые войска противника стремились тесно взаимодействовать со своей пехотой. По опыту 1941 года, они выдвигались к исходным позициям для атаки не только с десантами автоматчиков, но и с крупными группами мотопехоты. Вот началась атака. Танки остановлены советскими бронебойщиками и противотанковой артиллерией. Немедленно перебежками вперед, а чаще всего в обход с флангов шли вражеские автоматчики. Они стремились расчистить дорогу танкам и своей мотопехоте, а та, несмотря на потери, жалась к броне, боясь, как бы ее не отсекли от танков. Это облегчало задачу советской артиллерии. Она уничтожала вражеские танки и мотопехоту не порознь, а вместе. Тем и объяснились огромные потери в живой силе, которые противник понес в этих танковых боях.

По-прежнему наиболее опасными для вражеских танков оставались советские КВ и Т-34. Поэтому танковые соединения противника в июльское наступление 1942 года шли со своими подвижными противотанковыми средствами – легкими артиллерийскими полками и мотоциклетными ротами. В этих ротах смонтированные и закрепленные на руле противотанковые ружья стали, таким образом, подвижными. В борьбе с ними наибольший эффект давали советские легкие танки Т-60, а затем и Т-70. Они нападали на мотоциклистов из засад, подбивали их и давили гусеницами. Каждая небольшая, хорошо организованная засада давала огромный эффект.

В излучине Дона

Летнее наступление 1942 года немецко-фашистские войска начали 28 июня. Они имели численное превосходство в силах и средствах, прорвали оборону Брянского и правого крыла Юго-Западного фронтов и стремительно [295] двигались на юг по правобережью Дона. Нависла угроза окружения войск южного крыла Юго-Западного и Южного фронтов.

6 июля Ставка Верховного Главнокомандования решила вывести эти войска из-под удара на рубежи реки Дон и на внешний обвод Ростовского укрепленного района и одновременно подготовить оборону на подступах к Сталинграду и Кавказу.

Обнаружив отход советских войск, противник организовал их преследование, стремясь с ходу овладеть донскими переправами. Уже 12 июля он вторгся в Сталинградскую область и передовыми отрядами вышел к большой излучине Дона.

Разгорелись жаркие, кровопролитные бои. Советские войска, отходя, наносили огромные потери врагу. Плечом к плечу с другими родами войск сражались советские танкисты, которые вписали в историю войны немало ярких страниц, прославивших и грозную их боевую технику.

Адъютант фельдмаршала Паулюса полковник А. Адам в своих воспоминаниях пишет:

«В районе севернее Волчанска сороковой танковый корпус неожиданно встретил сильное сопротивление. Русские вкопали в землю множество танков, вокруг которых отчаянно сражалась пехота».

Что стояло за этой сухой короткой записью? В бою под Волчанском 158-я тяжелая танковая бригада подполковника А. В. Егорова потеряла 42 танка и половину личного состава. И это за несколько часов боя. Гитлеровцы потеряли 85 танков. А произошло это так.

С восходом солнца 30 июня заговорила вражеская артиллерия, а потом над боевыми порядками нашей пехоты и танков появилось больше сотни бомбардировщиков. Высоко над ними барражировали «мессершмитты».

Когда бомбовозы сбросили свой смертоносный груз, показались танки врага. Сначала они шли клином, а затем начали разделяться на две части, решив охватить с двух сторон высотку, на которой находился НП Егорова. Танки двигались не торопясь.

У наступавших тактика была проста: вызвать на себя огонь с дальних дистанций, обнаружить противотанковые орудия обороняющихся и направить на [296] них авиацию, а затем все, что останется, подавить танками.

Но позиции советской пехоты и противотанковой артиллерии молчали. Танкам фашистов пришлось подойти совсем близко к траншеям советской пехоты и открыть огонь. А обороняющиеся молчали, будто вымерли. Снова появилась вражеская авиация и стала сбрасывать бомбы не на передовой, а на тыловые позиции бригады. Пыль и дым заволокли все кругом, передний край исчез за сплошной серо-черной завесой.

И только теперь ударила первая линия противотанковых средств стрелковых подразделений. Вражеская танковая цепь дрогнула, несколько машин задымились. Но общий строй продолжал двигаться. Наши пушки огонь усилили. Задымили еще несколько танков. Враг, однако, упорствовал. Вот уже с десяток машин перевалили через траншею нашей пехоты... Серые глыбы неотвратимо наползали, обходя высотку, на которой располагался НП бригады, явно опасаясь, что на ней есть противотанковая артиллерия.

...Прошло два часа, как начался бой. Егоров включил рацию.

– Нечаев, что у вас?

– Первые три атаки отбиты. Подожгли двадцать. Немец перегруппировывается. Потери – пока один тяжелый сгорел. У тридцатьчетверки заклинило башню. Ремонтники что-то делают.

– На КП гони! – приказал Егоров механику-водителю своего командирского танка.

Позже на КП подсчитали что гитлеровцы потеряли более 50 машин. Но и в бригаде потери немалые. В батальоне Нечаева сгорело 8 машин и 6 выведены из строя, у Николаева – та же картина.

Но бой еще не закончился. Большая группа танков противника, откатившись, вдали перестраивала свои ряды. Сначала они сгрудились, а затем выстроились острым клином, но так, что в голове оказались два танка, идущих параллельно. Похоже, они собирались раздваивать свой строй, чтобы острием одного ударить в стык батальонов, а вторым, левым, проскочить к реке.

«Пусть идут туда. Там стоит засада»,– подумал комбриг.

В засаде стояли взводы лейтенантов Шолохова и Якуба. [297]

– Как дела, подполковник Егоров? – прохрипел в трубке рации голос комкора генерала Щурова.

– За четыре часа противник потеснил наши фланги, вклинился в центре бригады до четырех километров, – ответил комбриг.

– Какие потери?

– Двадцать два танка безвозвратно. Десять дерутся в окружении.

– Продержись, Егоров, еще немного. Скоро поможем.

Да, нелегко было танковой бригаде Егорова. Враг наносил свой главный удар по ней. 250 танков при поддержке авиации и артиллерии против 50!

...Слева, со стороны села Волчья Александровка, над горизонтом поднялось огромное облако пыли. Это шла в контратаку 85-я танковая бригада. Комкор Щуров сдержал слово. Контратакующий клин из 50 машин Т-34 разрезал наступавшие немецкие порядки пополам и, подминая под гусеницы технику и людей, пронесся ураганом. Волна удара передалась и в тыл врага. Немецкие танки вдруг прекратили стрельбу и стали поспешно перегруппировываться, чтобы прикрыть свой фланг и не быть раздавленными. Суетно перемещаясь, танки противника начали откатываться назад...

Только к поздней ночи, сняв с передовой уцелевшую технику, комбриг Егоров сумел по докладам подчиненных командиров составить картину боя, да и то неполную. Ведь о многом уже некому было рассказывать.

Экипажи сражались группами и в одиночку. Не имея надежной связи, каждый танк становился самостоятельной боевой единицей, решающей задачу непосредственно на поле боя. Комсомольский взвод лейтенанта В. А. Плуталова принял бой с двадцатью фашистскими танками. Командир погиб. Командование принял младший политрук Н. И. Потапов. Взвод выстоял в неравной схватке, хотя и оставил все танки на поле боя.

Особо хочется сказать о танковом взводе под командованием лейтенанта Дмитрия Дмитриевича Шолохова. Посланный комбригом Егоровым на ликвидацию прорыва у Волчьей Александрова, он там и встретился с танками врага. Фашистские машины двигались вдоль балки, упиравшейся в село. Комсомольские экипажи Г. П. Сергеева и А. С. Калинина встретили колонны огнем. Гитлеровцы решили обойти село, окружить советских [298] танкистов. Шолохов уничтожил головную машину, совершавшую маневр. По одной подожгли Сергеев и Калинин. Но фашисты не успокоились и решили проскочить через село. На его улице бойцы Шолохова уничтожили два танка, отсекли от них пехоту. За два часа боя взвод сумел отразить пять атак врага. Погиб Калинин и его экипаж. Поврежденным оказался и танк Сергеева.

Поняв, что так просто мимо Волчьей Александровкн не пробиться, фашисты решили обойти ее дальней стороной по дну балки, чтобы достичь реки Волчьей. Шолохов разгадал вражеский маневр, сменил позицию, перебрался к реке. Положение его оказалось выгодным: он хорошо видел лощину, в которой скопилось до 50 танков противника, бронетранспортеров с пехотой. И лейтенант использовал свое положение как нельзя лучше. Оказавшись в ловушке, фашисты уже ничего не смогли сделать с отважным экипажем. Снаряды и пулеметные очереди сжигали вражеские танки и уничтожали пехоту. Вскоре подоспели танкисты нашей 167-й бригады, и прорыв врага был ликвидирован.

За время боя под Волчьей Александровкой экипаж Шолохова уничтожил 24 фашистских танка.

За мужество и героизм, умелое ведение боя лейтенанту Д. Д. Шолохову присвоено звание Героя Советского Союза, а воины его взвода награждены орденами и медалями.

Ценой огромных потерь в начале июля фашистские войска прорвали оборону Юго-Западного фронта и устремились в большую излучину Дона. Войска Южного фронта под натиском превосходящих сил врага отходили из Донбасса к нижнему течению Дона, чтобы занять оборону по его левому берегу от Верхнекурмоярской до Ростова. Воды тихого Дона окрасились человеческой кровью. Горел Воронеж. Взрывались шахты Донбасса.

Обширная открытая местность между реками Северский Донец и Дон, куда устремились бронированные полчища Гота и Клейста, словно специально была создана для действий танков. В жарких схватках с врагом опять превосходство в тактико-технических данных оказалось на стороне советских танков. Конечно, реализовать это превосходство могли лишь люди, в совершенстве владеющие грозной техникой. Именно мастерство [299] помогало нашим воинам выходить победителями, подчас из самых невероятных ситуаций.

При смене боевой позиции 15-й танковой бригады майора В. С. Савченко неожиданно вышел из строя КВ, которым командовал гвардии лейтенант С. Коновалов. Прекратилась подача горючего. Тут же, у дороги, экипаж приступил к ремонту машины.

– Справитесь самостоятельно? – спросил лейтенанта подъехавший командир бригады.

– Справимся, товарищ майор! Задержимся недолго и нагоним.

– Могут скоро подойти и наверняка скоро подойдут фашисты. Надо их задержать любой ценой, а поддержки оставить не могу – сами знаете задачу и положение бригады. Надеюсь на вас, держитесь!

Экипаж ответил почти хором:

– С рубежа не отступим.

Майор приказал остаться с экипажем заместителю командира роты по технической части и пополнить боезапас танка до штатного.

Заместитель командира роты по технической части старший техник-лейтенант Серебряков вместе с экипажем принялся за ремонт машины, а остальные танки бригады ушли дальше. Вскоре машина вновь обрела жизнь. Только .начали собирать инструмент, как механик-водитель громко воскликнул:

– Товарищ лейтенант, бронемашины!

Коновалов вздрогнул от громкого крика, чертыхнулся и отдал приказ занять свои места.

Пушка КВ моментально повернулась в сторону взгорка, где показались бронемашины. От удачных выстрелов командира орудия Дементьева оба броневика вспыхнули.

Откинув крышку люка над башней, Коновалов оглядел местность и услышал нарастающий гул моторов. «Идут фашистские танки,– понял он,– надо сообщить комбригу». Однако рация молчала, вероятно, бригада ушла уже далеко.

В ожидании противника Коновалов занял позицию в лощине, склоны которой хорошо скрывали КВ до самой башни. Впереди проселочная дорога взбегала на небольшой взгорок, а за ним, в низине, среди заболоченных берегов протекала речка и раскинулись утопавшие в садах улицы населенного пункта. За селением [300] примерно в километре от стоявшего в засаде танка, дорога вновь поднималась по отлогому склону вверх. Через короткое время из-за гребня возвышенности показалось более тридцати вражеских танков, а за ними еще и еще... Конца колонны не было видно. С головной машины взлетела красная ракета. Догадавшись, что это был какой-то сигнал уничтоженным ранее броневикам, Коновалов тоже ответил красной ракетой. Видимо, это успокоило фашистов и они приближались к селу, ускорив ход.

– По головному – огонь!

Грохнул выстрел, и танк закрутился на месте, разматывая гусеницу.

– Есть почин! – как удачливый охотник, воскликнул Коновалов. Он был сейчас и за командира танка, и за наводчика орудия.

Первые выстрелы советского танка ошеломили захватчиков. Перестраиваясь на ходу, они ответили огнем из десятков стволов, но снаряды их не достигали цели: перед ними была только башня кочующего на лощине КВ... Оставив на поле боя четыре сгоревших танка, фашисты отошли. Они приняли кочующий по овражку советский танк за тщательно замаскированную батарею. Однако, опомнившись, гитлеровцы снова двинулись вперед, теперь уже развернутым строем. Вражеские снаряды стали рваться рядом с КВ, а затем и сотрясать его мощную броню. Но она выдержала удары, а вот вражеский строй поредел на шесть танков.

К счастью для наших воинов, противник не мог зайти с флангов – мешали топкие речные берега. Волей-неволей гитлеровским танкам снова пришлось перестроиться в колонну. КВ бил по ним прямой наводкой.

Долго продолжался неравный бой. Большие потери приводили фашистов в ярость, и на возвышенности, загроможденной разбитыми и горящими машинами, появлялись все новые и новые их танки.

Когда гитлеровцам наконец удалось занять населенный пункт, КВ встал у входа в лощину и бил по противнику прямой наводкой.

Все внимание находившегося в башне Коновалова было сосредоточено на дороге, так как фашисты могли пройти только по ней. Вырывавшихся на дорогу мотоциклистов он сметал пулеметной очередью и тут же бил из пушки по танкам, поражая одну машину за другой. [301] Вражеские снаряды тоже начали причинять неприятности. Они разбили гусеницу.

Кончался день, кончались у танкистов и боеприпасы. С последним снарядом лейтенант приказал товарищам покинуть машину через аварийный люк. Но в этот момент гитлеровцы, выставив на краю оврага пушку, били по танку Коновалова в упор. Машину охватило пламенем, и скоро последовал взрыв, который оглушил командира.

Очнувшись, Коновалов опять приказал экипажу покинуть машину. Услышали его команду только двое: старший техник-лейтенант Серебряков и наводчик орудия Дементьев. Они сняли с танка пулемет, а вечерние сумерки помогли им и Коновалову незаметно отползти от растерзанной машины в сторону. Вблизи села Средне-Митягинское навечно остались три их боевых товарища. Фашисты недосчитались 19 танков. Кроме того, было подбито 2 бронемашины и 6 мотоциклов с автоматчиками...

Три обгорелых, изможденных танкиста направились на восток по территории, занятой врагом. На седьмые сутки они подошли к деревне Гундоровка и незаметно проскользнули на огороды. Встреченный там крестьянин принес им хлеб, молоко и рассказал о расположении противника.

Подкрепившись и разузнав об охране выходов из деревни, смельчаки направились к дороге, ведущей на восток. Столкнулись с патрулем, но отбились от него и вскоре вышли к мосту через реку. Было известно, что он охраняется.

И действительно, на берегу стояли двое часовых и чуть поодаль от них чернел танк. При виде открытого люка на танковой башне Коновалов загорелся дерзким планом.

– Будем брать! – шепнул он своим товарищам.

Его не поняли.

– Танк, танк будем брать!

Серебрякову и Дементьеву он поручил снять часовых, а на себя взял танк.

Старший техник-лейтенант ударами приклада танкового пулемета уничтожил одного часового, а Дементьев из пистолета уложил второго.

Теперъ все зависело от лейтенанта. Только он готовился броситься к люку, как вдруг из него высунулась [302] фигура офицера. Выстрел из пистолета – и гитлеровец начал медленно оседать. Коновалов прыгнул вслед за ним и в ту же секунду сразил механика-водителя.

Уничтожив экипаж, танкисты натянули на свои обгорелые комбинезоны немецкую форму и понеслись на восток, в сторону передовой.

Выйдя к оживленному шоссе, танк пристроился в хвост автоколонны противника. Коновалов и его товарищи не знали, далеко ли до передовой, до своих. Им можно бы и продолжать путь, не выдавать себя. Но Коновалов не сдержался...

Снаряды подбивали одну машину за другой: в колонне врага началась паника. Дементьев поливал гитлеровцев из пулемета, Серебряков, который вел танк, крутился на шоссе, как на танкодроме, стараясь задеть бронированным бортом набитые солдатами грузовики. Однако замешательство фашистов прошло, они развернули пушки и открыли огонь.

– Вперед! – прокричал командир Серебрякову.– Теперь только вперед!

Когда танк вырвался на передовую, его стали бить с двух сторон: сзади летели вражеские снаряды, спереди – наши.

– Гитлеровцы сдаваться приехали! – окружили советские автоматчики бронированную машину с крестами.

Поднявшись над башней, Коновалов сорвал с себя немецкий мундир:

– Свои мы, братцы! Свои... Дайте нам водички!

Лейтенант пытался узнать о своей бригаде, но о ней на этом участке фронта никто не слышал, и друзья были зачислены в новую часть.

А в танковой бригаде экипаж лейтенанта Коновалова считали погибшим. В ночь с 13 на 14 июля разведчики бригад побывали в тылу врага и разыскали обгоревший, искореженный взрывами КВ и в нем останки товарищей. Но все ли члены экипажа погибли, установить не удалось. О героизме советских воинов рассказали жители соседнего села. Об этом же свидетельствовали оставшиеся на поле боя многие разбитые и сожженные фашистские танки и бронемашины.

Получив донесение раведчиков, комбриг посмертно представил погибших воинов к награде. Печальная [303] весть достигла и родного края Коновалова – Татарии. В письме, пришедшем в чувашское село Ямбулатово на имя матери героя, командир бригады извещал о подвиге лейтенанта, благодарил старую крестьянку за воспитание сына-патриота...

Какова живучесть танков?

21 сентября 1942 года в разгар боев под Сталинградом командующий 3-й танковой армией П. Л. Романенко был вызван в Ставку Верховного Главнокомандования. Там ему объявили, что он назначается командующим другой – общевойсковой армией. А командование 3-й танковой у него примет генерал П. С. Рыбалко.

Прокофий Логвинович Романенко был старым и опытным бойцом. До войны окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, командовал механизированной бригадой и корпусом, участвовал в боях в Испании и с белофиннами. В Отечественной войне командовал сначала 17-й армией, с мая 1942 года 3-й гвардейской танковой. Танки знал как свои пять пальцев.

В беседе с ним Верховный Главнокомандующий спросил;

– Скажите, товарищ Романенко, какова живучесть танков – наших и немецких?

– Наши танки,– помедлив, ответил Романенко,– живут от одной до трех атак, а потом выходят из строя. А сколько в среднем ходит в атаку немецкий танк, доложить не могу.

При этом разговоре присутствовал начальник Главного автобронетанкового управления Я. Н. Федоренко. Он сказал, что такого учета у нас нет...

Сталин, осуждающе поглядывая на генералов-танкистов, сообщил:

– Танки противника ходят в атаку минимально по пять раз, максимально до двенадцати. Потом погибают. Об этом вы обязаны знать. Скажите, товарищ Романенко, почему наши танки живут меньше? Они что, уступают немецким по качеству?

– Никак нет,– поспешил с ответом Романенко.– У нас хуже подготовлены механики-водители. Они получают практику вождения от 5 до 10 моточасов, после [304] чего идут в бой. Этого совершенно недостаточно, чтобы уверенно водить танк.

И тут выяснилось, что существует приказ народного комиссара обороны, запрещающий расходовать на обучение механиков-водителей более 10 моточасов.

– Необходимо, товарищ Федоренко, пересмотреть вопрос обучения водителей танков,– распорядился Сталин.

Вскоре в танковые войска, в учебные центры по подготовке танкистов поступил приказ наркома обороны, запретивший экономить моторесурсы в процессе боевой подготовки танковых экипажей. И это, несомненно, стало одним из факторов роста мастерства механиков-водителей, что наряду с другими важными факторами, о которых речь чуть ниже, отразилось не только на живучести наших танков, но и привело к тому, что вскоре наши танкисты имели полное превосходство над фашистскими.

Что касается гитлеровского командования, то оно подготовке танкистов, и особенно механиков-водителей, придавало большое значение. Ни один танкист после потери машин или излечения в госпитале не попадал в другой род войск. Опережая хронологию событий, скажу: когда 6-я армия Паулюса и 4-я танковая армия Гота попали в окружение под Сталинградом и оказались в котле, Гитлер, поняв обреченность этих войск, установил очередность вывоза самолетами из котла некоторого контингента военнослужащих. На первом месте стояли именно танкисты. Не раненые и не генералы, а танкисты. Об этом пишет в книге «Поход на Сталинград» недобитый под Сталинградом генерал Г. Дерр.

Понять роль подготовки танкистов нетрудно. Успех атаки с их участием во многом зависит от мастерства механиков-водителей. Регулируя скорость, меняя направление движения, мгновенно останавливая машину или срывая ее с места, они помогают командиру и наводчику навести орудие точно на цель или мгновенным маневром уводят машину из-под огня противника. Иногда благодаря мастерству, мгновенном реакции механиков-водителей танки уходили, казалось бы, от неминуемой гибели.

В войну бытовал лозунг: «Броня любит сильных!» И это не было пустой фразой. [305]

Дважды Герой Советского Союза генерал-полковник танковых войск Василий Сергеевич Архипов, который провел две войны в танке, причем каждую с первого и до последнего дня, в своих мемуарах «Время танковых атак» особо подчеркивает зависимость успеха боя от подготовки танковых экипажей и указывает, что они при этом несут не только физическую, но и психологическую нагрузку. Вот что он пишет:

«12 – 16 часов в грохочущем танке, в жаре и духоте, где воздух насыщен пороховым газом и парами горючей смеси, утомляют и самых выносливых.

Однажды наши медики провели эксперимент – взвесили поочередно 40 танкистов до и после 12-часового боя. Оказалось, что командиры танков за это время потеряли в среднем 2,4 килограмма массы, наводчики – по 2,2, стрелки-радисты – по 1,8. А больше всех убавилась масса механиков-водителей (по 2,8 килограмма) и заряжающих (по 3,1 килограмма). Поэтому на остановках люди засыпали мгновенно...»

Это и понятно. Механик-водитель, помимо психологического напряжения, сосредоточенности внимания, все время, с начала движения и до конца, прилагает усилия, манипулируя рычагами и педалями, а заряжающий... Попробуйте бережно «убаюкать» 70 снарядов массой по 18 – 20 килограммов в казенник ствола, выдерживая ошеломляющий темп стрельбы! А в 152-миллиметровых самоходках только один снаряд имеет массу 43,5 килограмма. [306]

Новые задачи

Тридцатьчетверка

Враг рвался к Сталинграду, крупному промышленному центру, который производил и танки Т-34, причем в немалых количествах. Нарком В. А. Малышев понимал, что если гитлеровцы подойдут к городу, многие заводы оттуда придется эвакуировать, в том числе и тракторный. Требовалось добиваться всемерного расширения производства Т-34 на других заводах страны.

В летние месяцы 1942 года было принято постановление ГКО о скоростном освоении и начале выпуска Т-34 на Уралмашзаводе в Свердловске и Кировском в Челябинске. Сроки? Самые минимальные – полтора месяца для кировчан, около двух месяцев для уралмашевцев. Эти дни, полные новых испытаний, невиданного трудового подъема, останутся навсегда ярчайшей страницей в летописи подвигов рабочего класса Урала.

Для кировцев задание было вдвойне тяжелым. Осваивая Т-34, завод вместе с тем должен был выпускать и танк КВ-1С. 15 июля в зале заседаний завода собрались начальники цехов, конструкторы, технологи, партийные, профсоюзные и комсомольские активисты.

– Задача, которая поставлена перед нами,– сказал И. М. Зальцман,– не имеет аналогов. В производстве остается КВ-1С. Одновременно с этим необходимо организовать массовый выпуск среднего танка Т-34. История не знает таких примеров, чтобы за один месяц перестраивался весь завод на выпуск новой машины. В ЦК партии мне так и сказали: «Да, технически это невозможно. Но Родине это нужно, и кировцы должны это сделать».

Производство нового танка в корне меняло технологию. От мелкосерийной, все еще сохранившейся на отдельных участках, надо было переходить к массовой сборке. В считанные дни предстояло смонтировать 1200 прибывших на завод станков и около 700 переместить из цеха в цех, спроектировать и изготовить несколько тысяч различных штампов, моделей, приспособлений, обучить тысячи рабочих и мастеров. Годы потребовались бы для выполнения такого объема работ в мирное время. Кировцы уложились в срок менее чем в пять недель. [307]

7 июля 1942 года главный инженер завода Махонин отдал первый развернутый приказ о начале работ. В нем говорилось: «Заместителю главного конструктора Н. Л. Духову обеспечить цеха чертежами танка Т-34».

Для непосвященного читателя, думаю, необходимо сделать кое-какие пояснения. Танк Т-34 был создан почти одновременно с КВ. Почти одновременно с КВ он был поставлен и на производство в Харькове. До войны его серийный выпуск должен был освоить и Сталинградский тракторный завод. Но до войны из его цехов не вышел ни один танк.

Когда было принято постановление ГКО о всемерном расширении выпуска танков, производством Т-34, как уже указывалось, занялся и завод «Красное Сормово».

Головным по танку Т-34 был назначен Харьковский завод, эвакуированный в Нижний Тагил. Его КБ, возглавляемое А. А. Морозовым, преемником М. И. Кошкина (Кошкин умер в 1940 г.), также получило права головного. Что это значит? Все изменения в машину должны вноситься с согласия головного КБ. Все рацпредложения, касающиеся ее, также могли внедряться только после получения согласия головного КБ. Подлинные кальки чертежно-конструкторской документации были в головном КБ.

В начале июля 1942 года для оказания помощи ЧТЗ в постановке танка Т-34 на производство из Нижнего Тагила в Челябинск выехала группа конструкторов под руководством заместителя главного конструктора В. Д. Дорошенко. В привезенной им чертежно-технической документации нашло отражение дальнейшее повышение боевых и технических возможностей Т-34 – внедрение пятискоростной коробки передач, командирской башни с лучшей обзорностью и другие конструктивные улучшения.

Как только завод получил постановление ГКО о производстве на ЧКЗ Т-34, одновременно с приказом об обеспечении цехов необходимыми в связи с этим чертежами был назначен и ведущий инженер. Выбор руководства завода и СКБ-2 пал на опытного и талантливого конструктора Леонида Ефимовича Сычева.

Тогда же встал вопрос о разделении СКБ-2. Дирекция завода отнеслась к этому предложению с пониманием, и вскоре были выделены КБ-КВ и КБ-34. В составе [308] КБ-34 было 20 – 25 человек, в том числе конструкторы Маришкин, Пузыня, Яковлев, Пассов. Возглавил КБ-34 Л. Е. Сычев.

Технологи и конструкторы по приспособлениям работали вместе – их было почти 300 человек. Трудились с 9 утра до 10 часов вечера ежедневно. Многие неделями не уходили домой. Спали тут же в бюро.

В те горячие дни, 25 июля, состоялось собрание актива коммунистов-кировцев. Обсуждался вопрос: «Ответственность перед Родиной за судьбу машины Т-34». В резолюции собрания в первый раз за всю историю существования партийной организации завода появилась запись: «Невыполнение задания коммунистами несовместимо с пребыванием в партии».

Уже 20 июля 1942 года производственные цеха получили из конструкторского отдела чертежи тридцатьчетверки. Но создать серийную машину еще не значит начертить продольный и поперечный разрезы деталей, выдать цехам сотни папок чертежей. Надо иметь под рукой несколько образцов «живых» танков, чтобы поставить «на ноги» сборку, «научить» каждую деталь быстро «перебираться» из механических и литейного цехов к участкам сборки узлов и агрегатов, «следовать» на конвейер. Путь для деталей и агрегатов должен быть предельно прям, строго выверен по времени. Если взять только один литейный цех, то даже чуть запоздавшая выдача плавки вагранки привела бы к тому, что целый ряд заформованных и готовых к заливке опок, непрерывно двигаясь по конвейеру, прошел бы заливочную площадку вхолостую. Тем самым обрекался бы на простой участок выбивки (опока не залилась, деталь в ней не «родилась» – выбивать нечего)... Новые же опоки ставить некуда, лента занята...

22 августа первые Т-34, прогремев гусеницами по плитам заводских цехов, двинулись в приемочный пробег. Так увенчался огромнейший труд технологов, рассчитавших множество линий, инструментальщиков, изготовивших сотни штампов и режущего инструмента, литейщиков, создавших новые формы, контролеров, сборщиков. Танк на конвейере!

Сборка... Конечно, конвейер начинается в заготовительных цехах, темп задается там.

Вот подан корпус. Еще много сварки, укрепления бонок, кассет, снарядной части... Но уже ждут своего места [309] и элементы ходовой части. Они тут, рядом,– катки опорные, ленивец: нечто вроде бегунка в паровозе.

Появляется мотор. Его и коробку перемены передач надо еще отцентрировать, то есть коленвал мотора и первый вал коробки совместить так, чтобы не было перекоса, смещений... Делалась центровка на своеобразном приспособлении – подставке, прозванной рабочими самолетом.

Наконец мотор и узел КПП закрепляются в корпусе. Танк движется на башенный участок, где на погон ставится башня, крепится в башне пушка, и... ухватившись за пушку, рабочие крутят всю башню.

Густая сеть проводов, трубки, воздушно-вентиляционные системы – проверяется все.

Наконец взревел мотор, танк шевельнул гусеницами, контролеры проверили взаимодействие механизмов.

Вырвавшись с завода, машина во всю мощь моторов взлетает на окрестные пригорки, разминает косые склоны оврагов, поднимая пыль, окутываясь сизыми выхлопами, «сражается» с полосами песка...

И так рождался каждый танк! Первые серийные танки Т-34 производства Кировского завода из Челябинска отправлены на фронт в августе 1942 года.

Забота конструкторов о боевой машине не прекращается с созданием ее хорошего образца. Они знают, что в конструкторских бюро противника также идет непрерывная работа над совершенствованием своей танковой техники. А поэтому, как читатель уже убедился, танк постоянно улучшается, дорабатывается с учетом боевого опыта, чтобы обеспечить его превосходство над боевой техникой врага.

Специалисты заводов, выпускавших танки и дизеля, часто выезжали на фронт, а в некоторых частях постоянно находились их полпреды. Девиз в этом случае один: только зная свою машину как воин, конструктор может усовершенствовать ее как инженер.

ГКО придавал качеству танков серьезное значение. По его указанию в рамках наркомата танковой промышленности была создана главная инспекция по качеству танков и дизелей, тесно связанная с воинскими частями. Ее представители, в основном инженеры с разных заводов и испытатели, были на всех фронтах. Они помогали воинам быстрее осваивать боевую технику и собирали [310] сведения о ее конструктивных и производственных недостатках.

В архиве Челябинского тракторного завода хранится письмо, в котором сказано:

«Плохо видно не только командиру машины, но и стрелок-радист плохо видит цель. Хорошо было бы, если бы была небольшая цель для стрелка, а еще лучше – прибор для наблюдения. Кстати, хорошо было бы поставить командирскую башню такую, как на танках КВ».

Конечно, одновременно с постановкой Т-34 на производство на ЧКЗ было заманчиво внести в него и усовершенствования. Но не позволило время. А вот многое из новшеств, имевшихся в технической документации Т-34, конструкторы СКБ-2, а точнее, КБ-КВ использовали и внедрили на танке КВ, не снимая плана выпуска этих машин.

Позже настал черед внедрить усовершенствования и на Т-34. Сохранился документ, в котором Н. Л. Духов назвал эти основные новшества. Тут и смотровая командирская башенка, такая же, какую внедрили на танке КВ, используя чертежи башни Т-34 (она улучшала обзор), и фильтр «мультициклон», который полнее очищал воздух от пыли и способствовал надежной работе двигателя, и доводка новой пятискоростной коробки перемены передач.

Все эти мероприятия по улучшению боевых и технических возможностей Т-34 были внедрены и на других заводах, в том числе и на головном заводе.

Чем это было вызвано? Танк Т-34, еще в момент создания его в Харькове, а позднее, после эвакуации завода в Нижний Тагил, имел четырехскоростную коробку передач, являвшуюся модернизацией трехскоростной КПП колесно-гусеничного танка семейства БТ.

Когда Т-34 начали выпускать на ЧКЗ, приезжавшие на завод фронтовики высказывали пожелание: для обеспечения лучшей маневренности танка и надежности работы его силовых узлов целесообразно установить на нем коробку с большим числом скоростей.

Для оперативного решения вопросов при внедрении пятискоростной КПП из Нижнего Тагила на ЧКЗ были командированы руководитель группы трансмиссии Я. И. Баран и конструктор из группы управления В. Д. Волков. Они в тесном содружестве с конструкторами КБ-34, возглавляемого Л. Е. Сычевым, разработали соответствующие [311] чертежи, изготовили и испытали опытные образцы КПП, а затем внедрили ее в производство.

При модернизации Т-34 зимой 1942/43 года его двигатель получил улучшенную систему очистки воздуха. Дело в том, что воздух для образования горючей смеси берется из атмосферы. Но в нем обычно содержится много пыли, особенно летом, когда машина идет по проселочной дороге. При движении в колонне танки вообще находятся в сплошном пыльном облаке. В каждом кубическом метре воздуха в этих условиях иногда содержится до 3 – 5 граммов измельченной грязи. Если двигатель делает 2000 оборотов в минуту, в него за 1 час работы могло бы попасть 7 – 12 килограммов пыли. Это привело бы к быстрому износу поршневых колец и цилиндров двигателя.

Поэтому, прежде чем попасть в цилиндры, воздух должен быть тщательно очищен в специальном устройстве, называемом воздушным фильтром. В прежних конструкциях он очищался на 95 – 97 процентов.

КБ ЧКЗ предложило применить на танке Т-34 фильтр «мультициклон», который полнее очищал воздух от пыли и делал более надежной работу двигателя. Предлагая это усовершенствование для танка Т-34, кировцы брали на себя большую ответственность. Ведь тридцатьчетверка выпускалась во многих тысячах единиц, и к любому новшеству предъявлялись повышенные требования. Даже незначительное изменение надо было согласовать с представителями военной приемки и КБ головного завода. Если предложения конструкторов ЧКЗ по танку Т-34 проходили и принимались к серийному производству, то лишь благодаря их бесспорной необходимости. За улучшениями ради самих улучшений никто никогда не гнался. Делалось только то, к чему побуждали опыт применения танков на поле боя и проблемы производственного характера.

Уязвимым местом в конструкции Т-34 оказались траки. На фронтах стояли десятки тридцатьчетверок, которым недоставало запасных траков. Их снимали с подбитых машин и переставляли на те, которые могли идти в бой.

– Что с траками? – с этого начиналась оперативка у директора завода.

Они требовались в сборочном цехе, их ждали на фронте для замены изношенных и поврежденных. С конвейера [312] сходили все новые танки, которые не было во что «обуть». Главная причина критического положения с траками заключалась в том, что в металле для них образовывались раковины. А танковая гусеница, как известно, эксплуатируется в чрезвычайно тяжелых условиях. Ей приходится выдерживать не только колоссальные – в несколько тонн напряжения, но и двигаться по выбоинам, камням, противостоять ударам, преодолевая силы трения.

Нехватка траков ощущалась на всех заводах, где выпускали средние танки. Естественно, с запуском в производство Т-34 на Кировском заводе в Челябинске тоже столкнулись с этой проблемой.

Массовую деталь для Т-34 делали в литейных цехах. Литейное производство вообще отличается большой сложностью, а изготовление траков – в особенности. Например, на заводе «Красное Сормово» даже после внедрения на других заводах кокильного литья траки продолжали изготавливать только в земляных формах. Попытка использовать кокиль, то есть отливать в металлическую форму, им не удалась.

Вплотную траками занялся Духов. Он попросил металлургов дать для них более качественный металл. Сам придирчиво проверял его свойства в лаборатории. Браковал один сорт, брался за другой. Вскоре требуемая марка стали была найдена. Сразу же после испытаний, которые подтвердили стойкость нового металла против ударов и истирания, на сборку стали поступать качественные траки. Вопрос аварийности Т-34 из-за выхода из строя гусениц был снят с повестки дня.

Вспоминая о том периоде работы конструкторов Челябинска над усовершенствованием тридцатьчетверки, генерал-лейтенант П. К. Ворошилов на страницах журнала «Старшина-сержант» писал после войны:

«Летом 1942 года заводу было поручено поставить на серийное производство танк Т-34... В конструкцию Т-34 были внесены сотни усовершенствований, примененные потом и на других заводах, где выпускался этот танк. Главнейшие из них: литые траки из стали 27 СГТ вместо стали Гадфильда, новая конструкция смотровой командирской башни, пятискоростная коробка перемены передач, эффективный воздушный фильтр „мультициклон“.

Первые тридцатьчетверки на ЧКЗ рождались в сложных условиях. Трудности были и с производством, и с [313] организацией испытаний машин. Вокруг завода – болота, дороги разбиты, в день по ним проходило по нескольку десятков танков. В летнюю жару на них стояли столбы пыли, в пяти – десяти метрах из люка механика-водителя ничего не видно. Неимоверное физическое напряжение и жара утомляли людей.

Н. Н. Плаксин, бывший военпред на ЧКЗ, рассказал о таком случае. Примерно в трех километрах от завода друг другу навстречу по грунтовой дороге двигались два Т-34 – один шел в испытательный пробег, другой возвращался домой. Можно себе представить, что происходило в воздухе,– стояла сплошная пыльная завеса. И вот страшный удар потряс воздух и дорогу, раздался скрежет металла, пыль взметнулась столбом еще выше. Когда она осела, открылась страшная картина: один танк стоял без башни, она слетела на трансмиссионное отделение, а там, где она раньше находилась,– зияла дыра. У другой машины, как бритвой, срезало ленивец. Благо все обошлось без жертв.

О происшествии доложили Зальцману и Махонину. Кого винить? Страшная усталость людей, изнурительная жара и пыльная дорога были повинны в этом происшествии.

В кабинете Зальцмана собралось совещание. Думали, гадали, где проводить испытания...

В один из приездов на ЧКЗ В. А. Малышев увидел необычное зрелище... На рассвете, когда грязно-синие сумерки забрезжили над домами, люди устремились к проходной завода, на смену. Но шагов их не было слышно, все звуки поглощал рокот танков. Они стояли вдоль бетонной стенки, закрепленные на цепи, и били гусеницами по бронированным листам, положенным на землю. Бешено вращались гусеницы, ревели моторы, но машины не двигались.

– Что за выдумки?

– Это, Вячеслав Александрович, все та же обкатка, пробег... Так их обкатываем и регулируем на холостом ходу. Дороги на десятки километров уже разбиты, колея так глубока, что танки садятся на днище. Так вот, ставим машины на стальные листы, приковываем их к стене, и они сутками воют. Испытываются и ходовая часть, и многие узлы.

Листы под машиной были отполированы до блеска, почти раскалены. Металл ходил по металлу. Рев [314] стреноженных тридцатьчетверток, словно рвавшихся в открытое поле, на свободу, и много лет спустя оставался в ушах тех, кто присутствовал при этом необычном зрелище.

На Т-34 конструкторами ЧКЗ были введены также литые опорные катки, увеличена емкость топливных баков, в результате чего возрос запас хода с 370 до 430 километров. Заметно повысились надежность всех агрегатов и боевые качества танка. Другие, не столь существенные усовершенствования конструкции Т-34 под влиянием опыта его боевого применения исчислялись не десятками и даже не сотнями, а тысячами.

Таковы были заботы конструкторов ЧКЗ, выпускавших ставшую легендарной тридцатьчетверку.

КВ-13

Уже неоднократно подчеркивалось, что основным недостатком танка КВ-1, с которым он был принят на вооружение Красной Армии и на серийное производство, являлась недостаточно отработанная трансмиссия и главнейший ее узел – коробка передач. Сколько она принесла хлопот, огорчений и переживаний не только конструкторам, но и наркому, читатель уже знает.

Главный инженер ЧТЗ Сергей Нестерович Махонин, как крупный организатор танкового производства, бывший конструктор, видел, что КВ-1 обречен. Без коренной модернизации его недостатки не устранить. А для этого нужно время... Поэтому он считал, что наиболее целесообразным является переход завода на производство танка Т-34, в создании которого еще в Харькове он принимал участие и видел его явные преимущества перед КВ. Да и вести с фронтов говорили, что он понравился танкистам, его хвалят, а враг его боится.

Заместитель главного конструктора Н. Л. Духов считал, что модернизацией только коробки скоростей КВ положение можно исправить.

Главный конструктор завода Ж. Я. Котин хотел исправить положение созданием нового среднего танка, проект которого получил название КВ-13.

В послевоенное время некоторые авторы в своих статьях, книгах преподносят танк КВ-13 как предшественник танка ИС. Так, журналист Вадим Орлов в повести [315] «Выбор» пишет:

«Путь к машине ИС, начатый еще в 1942 году, был довольно трудным. Один из первых ее вариантов, воплощенный в металле, оказался не вполне удачным. Он имел даже свой индекс – КВ-13, но так и остался подвижной лабораторией. Цехи завода не увидели танка такой марки. К тому же в 1942 году еще не было танковых пушек калибром 85 и 122 мм, которые впоследствии составили огневую силу ИС».

Доктор технических наук П. П. Исаков на страницах журнала «Тракторы и сельхозмашины» в статье «Челябинские тяжелые» пишет:

«Конструкторские работы, направленные на создание творческого задела, проводились в КВ почти непрерывно. Однако часто возникавшие „горящие“ вопросы не всегда позволяли глубоко заниматься разработкой перспективного танка. Продолжение работ по созданию нового танка тяжелого бронирования, начатых с проработки танка КВ-13, откладывалось в связи с освоением танка КВ-1С, а затем и Т-34, производство которого началось в 1942 году».

В интервью корреспонденту журнала «Стандарты и качество» Ж. Я. Котин говорит следующее:

«...С этой точки зрения (унификация и преемственность) танк ИС представлял собой лишь очередную модификацию танка КВ, у него даже был в начале свой порядковый номер „КВ-13“.

В материалах государственных архивов сказано, что в начале 1942 года на ЧКЗ были начаты работы над танком КВ-13. По тактико-техническим требованиям, разработанным ГАБТУ, максимальная масса танка должна была составлять 32 тонны и вооружаться 76-миллиметровой пушкой ЗИС-5.

Таким образом, по массе и вооружению КВ-13 относился к классу средних машин, как и Т-34, и должен был заменить его. Но бронирование КВ-13 предусматривалось более мощное, чем на Т-34. Верхний лист лобовой брони предусматривался толщиной 120 миллиметров, а нижний – 60 миллиметров. Толщина бортов 75 миллиметров. Литая башня планировалась толщиной 85 миллиметров. Намечалось введение в конструкцию литой брони, а в систему охлаждения – подковообразного радиатора, который был уже установлен на танке СП-Т-50.

Двигатель В-2К мощностью 600 лошадиных сил позволял танку развивать скорость 60 километров в час, обеспечивая, при массе машины 32 тонны, удельную мощность 19 лошадиных сил на тонну массы, что было несколько [316] выше, чем у Т-34. На КВ-13 проектировалось установить девятискоростную коробку передач за счет трех ступеней в самой коробке и трехступенчатого демультипликатора.

Таким образом, КВ-13 – это танк вместо Т-34 с усиленной броней, но с той же 76-миллиметровой пушкой.

Надо иметь в виду, что КБ А. А. Морозова в середине 1942 года по тем же тактико-техническим данным, по которым разрабатывался КВ-13, создало проект среднего танка – он получил индекс Т-43. Конструкторам удалось путем переделки корпуса, более компактного размещения механизмов и узлов, сохранив массу тридцатьчетверки, существенно увеличить толщину брони новой машины.

В. Д. Листровой и К. М. Слободин в книге «Конструктор Морозов» вот что пишут об этом танке:

«Она получилась хорошей, эта машина. По бронированию и вооружению Т-43 находился на уровне имеющихся у нас тяжелых танков. Все его основные механизмы были заимствованы у „тридцатьчетверки“, что облегчало дело как производственникам, так и воинам-танкистам. К тому же силуэт танка Т-43 повторял силуэт знаменитого предшественника, что могло затруднить опознание его на поле боя и тем самым осложнить действия противотанковой артиллерии противника».

В связи с появлением нового танка Морозова вызвал Сталин. О состоявшемся разговоре сам Морозов писал так:

«Вы создали неплохую машину,– сказал Верховный. – Но в настоящее время у нашей армии уже есть хороший танк Т-34. Сейчас задача состоит в том, чтобы повысить его боевые качества, увеличить выпуск. Пока завод и конструкторское бюро не выполнят этих требований действующей армии, нужно запретить отвлекать конструкторов на новые разработки...»

В одном из писем ко мне Вячеслав Дмитриевич Листровой привел любимое изречение Морозова: «Корабль никогда не дождется попутного ветра, если не знает, в какую гавань ему надо плыть». Бюро, возглавляемое этим талантливейшим конструктором, направляемое его твердой рукой, вполне представляло себе, в какую гавань ему надо плыть.

Передо мной лежит фотография КВ-13 размером 18 Х 28. Танк сфотографирован в три четверти оборота. Надо [317] сказать, красивая машина, по силуэту красивее КВ-1, не говоря уже о танках КВ-2 и КВ-3.

В начале 1942 года в СКБ-2 невесть откуда появился пропавший было еще в Ленинграде Николай Валентинович Цейц. Ему Котин и поручил разработку среднего танка КВ-13.

Цейц разработал машину в соответствии с требованиями, которые были изложены выше. За счет установки 76-миллиметровой пушки с незначительной длиной отката можно было уменьшить размер боевого отделения и сжать танк в длину, поэтому он оказался короче КВ-1, его установили на пять опорных катков, корпус в лобовой части имел мощные литые детали с большими углами наклона, что повышало их стойкость против бронебойных снарядов.

В качестве эксперимента конструкторы Благонравов и Ермолаев на одном из образцов КВ-13 применили двухступенчатый планетарный механизм поворота. Это был крупный шаг в отработке важнейшего узла тяжелых танков. Ведь от его совершенства и надежности зависит маневренность танка. Благонравов и Ермолаев за это новшество удостоены Государственной премии.

Нужно еще раз подчеркнуть, что КВ-13 был средним танком. Его предназначение – стать универсальным для замены КВ-1С и Т-34. Да и наличие единого, универсального танка звучало так заманчиво, государственно. В тот период, в первой половине и середине 1942 года, такая постановка вопроса объективно отвечала военной и экономической обстановке.

Возможность постановки на производство КВ-13 имела как престижное значение, так и дальний прицел. КВ-13 имел почти дву– и трехкратное преимущество в броневой защите перед Т-34. Стало быть, Т-34 уже не будет «выживать» тяжелые танки, которые после указаний ГКО были ослаблены. Ведь даже после коренной модернизации КВ-1С оставался тяжелым танком, хотя по броневой защите и вооружению стал равноценным танку Т-34.

О том, каким образом удалось порвать этот порочный процесс и сохранить в дальнейшем создание и совершенствование новых танков тяжелого типа, будет рассказано в последующих главах.

КВ-13 не пошел в серийное производство. Сказались и спешка, и опять-таки неотработанность многих узлов [318] трансмиссии и ходовой части. Многое в этом танке опять-таки было спроектировано и изготовлено впервые. В этом отношении средний танк Т-43 КБ Морозова выглядел намного удачнее. Однако, как говорят, отрицательный результат – тоже результат.

КВ-13 был изготовлен в двух экземплярах и проходил заводские испытания. А в это время произошли чрезвычайные события...

Выше уже говорилось, что взаимоотношения между Цейцем и Котиным еще до войны были весьма натянутыми. Николай Валентинович Цейц был высокообразованным специалистом, обладавшим громадным инженерным опытом. До прихода в СКБ-2 в Ленинграде он трудился над созданием бронетанковой техники в ОКМО опытного завода имени С. М. Кирова. Но у него была одна особенность, которая, очевидно, и мешала ему в жизни. Он был человеком слишком деликатным и не мог перечить начальству, особенно когда «техническими аргументами» против его предложений выставлялась грубость. В этих случаях Николай Валентинович уступал...

Когда Котин поручил Цейцу разработку среднего универсального танка КВ-13, Николай Валентинович внутренне противился многим новшествам, которые предстояло воплотить в машине. Но окрики не позволили ему ослушаться, и он сделал машину в соответствии с требованиями руководства. В ней применялось много литых броневых деталей, что повышало ее технологичность, да и сама она была скомпонована плотно, благодаря чему получила мощное бронирование.

Когда уже два опытных образца КВ-13 проходили заводские испытания, в середине дня в комнату Шашмурина зашел Цейц и, весь сияющий, сказал:

– Николай Федорович, я иду домой!..

– Как? – удивился Шашмурин. – Только что, неделями не выходя с завода, работали по 12 – 14 часов, и вдруг – домой. Что случилось?

Цейц сообщил, что его вызывал Котин и сказал примерно следующее:

– Вы работали над созданием танков СМК и КВ, внесли немалый вклад в их разработку. (Читатель помнит, что Н. В. Цейц был ведущим конструктором СМК.) Но с вами поступили несправедливо, обошли наградой. Сейчас вы создали хорошую машину КВ-13 и мы решили исправить ошибку. За создание этого танка мы представили [319] вас к награждению орденом Ленина. А пока... Пока, Николай Валентинович, отдохните, вы устали от напряженной работы.

Тут же Котин зачитал приказ о предоставлении Цейцу недельного отпуска и добавил:

– Вы страстный охотник, поезжайте, отдохните, поохотьтесь в тех местах, где вы недавно работали, мы выделили вам двухместный самолет. Николай Валентинович сиял.

Прошла неделя, а может быть, дней десять, и Цейц появился на работе свежий, отдохнувший, весь какой-то светящийся и снова окунулся в дела.

Но буквально через несколько дней Шашмурин увидел его в городском скверике, у цветника с бюстом Сталина. Он сидел на скамейке в необычной позе, положив голову на левое плечо конструктора Миши Резниченко.

Шашмурин с Резниченко довели Николая Валентиновича до заводского медпункта, положили на топчан. Медсестра сделала ему укол... Немного успокоившись, Николай Валентинович протянул Шашмурину старую «нестлеровскую» логарифмическую линейку и, еле сдерживая слезы, произнес:

– Николай Федорович, разыщите моего сына, вы знаете, он на фронте, летчик, передайте ему эту линейку, больше у меня ничего нет...

Укол не помог... Случилось непоправимое. Николай Валентинович Цейц скончался на руках у Николая Федоровича Шашмурина. Его похоронили в Челябинске.

Сын Цейца летал на туполевских бомбардировщиках штурманом. Летал бомбить Берлин. В одном из боевых вылетов он погиб...

Что же сталось с опытными образцами танков КВ-13? После смерти Н. В. Цейца их продолжали испытывать.

Тяжело приходилось в это время конструкторам. Свет в окнах КБ порой гас только под утро. Одни в глубокой тишине, когда даже шелест ватмана казался громом, обдумывали, как увеличить серийный выпуск танков Т-34, другие сидели над усовершенствованием КВ.

Котин по обыкновению засиделся в своем кабинете с каким-то гостем из наркомата и выехал с ним в город только поздно ночью.

Разговор по дороге, в машине, не клеился. Вдруг Котин, сидевший рядом с шофером, обернулся к гостю: [320]

– Вот беда! Я совсем забыл передать одно распоряжение в опытные мастерские. Не возражаете, если мы туда заедем на минутку? Только скажу несколько слов – и обратно...

Котин произнес это со свойственной ему легкостью и, только получив согласие спутника, приказал шоферу свернуть с шоссе.

Едва машина въехала во двор, как вслед за ней в воротах сверкнул двумя яркими фарами танк и быстро промчался мимо, неистово грохоча гусеницами и оглушая ревом мотора.

– Как идет! – восхищенно воскликнул Котин. – Ну как идет, только посмотрите! – продолжал восхищаться он, желая заразить своим восторгом и представителя наркомата.

– Что это за машина? —спросил гость. —Что-нибудь новое?

– Да, это наша «тринадцатая», опытная машина...

– Чертова дюжина? Многие не любят это число. Как вы относитесь к ней, Жозеф Яковлевич?

– Я не суеверен...

Котин открыл дверцу и посмотрел вслед танку, скрывшемуся за цехом.

– Знаете, что? Я, пожалуй, схожу, узнаю, как прошел пробег, что там нового у испытателей?

Когда Котин ушел, бывалый шофер, хорошо изучивший привычки «хозяина», сказал:

– Теперь придется ждать часа два. Раньше он не появится,– он выключил мотор и устроился поудобнее на сиденье, чтобы поспать.

Действительно, прогноз шофера подтвердился. Котин от танка вернулся не скоро. Он оживленно рассказывал о поведении машины на тяжелой дороге, говорил о том, что надо будет взять на заметку, где улучшить ходовую часть.

Через год, встретив Котина, бывший гость из наркомата спросил его:

– Ну как поживает «тринадцатая», не подвела чертова дюжина? Где она?

– Где? В нашем танковом музее. Она свою службу сослужила,– без былого восхищения ответил Котин.

Войска этот танк так и не увидели. Он остался незнакомцем и для основных цехов Кировского завода. Его судьба не вышла за пределы опытных мастерских. [321]

По «тигриному» следу

Стоит ли вспоминать прошлое?

В этой главе пойдет речь о том, когда и кем был создан фашистский тяжелый танк с устрашающим названием «тигр». Но, может быть, у кого-то возникнут вопросы: стоит ли вспоминать прошлое, тем более какие-то битые и перебитые «тигры», «пантеры», «королевские тигры», «фердинанды», вспоминать о том, кто их создал, когда, почему и кто их первый встретил и поджег? Стоит! Потому что без прошлого нет будущего.

...В июле 1963 года на танкодроме в Мунстерлагере (ФРГ) царило необычайное оживление. Здесь состоялась демонстрация первого, созданного после разгрома гитлеризма, западногерманского танка.

Своеобразной демонстрацией было уже то, что этому детищу, ранее известному под названием «стандарт», опять дана звериная кличка – «леопард». Это как бы подчеркивало его родство с битыми фашистскими «тиграми» и «пантерами».

Сейчас уже полным ходом в ФРГ идет выпуск танков «леопард-2». Сотни боевых машин поступили на вооружение бундесвера. Производство бронетанковой техники сосредоточено в руках тех же «танковых королей». Около 55 процентов боевых машин выпускают заводы баварской фирмы «Краус-Мафай», принадлежащей концерну Флика, а 45 процентов – фирма «Крупп-МАК» в Киле. Это те же концерны и фирмы, которые во вторую мировую войну выпускали бронекорпуса и пушки для фашистских танков, собирали их. На заводах этих же фирм и концернов размещался танковый «зверинец» Гитлера.

Новый западногерманский танк постоянно совершенствуется.

В ФРГ состоялась церемония передачи сухопутным войскам бундесвера серийного образца самоходного противотанкового комплекса (ПТРК) «Ягуар-2», созданного западногерманской фирмой «Тиссен-Хеншель». Это та самая фирма «Хеншель» в Касселе, на которой были созданы для гитлеровского вермахта танки с устрашающим названием «тигр» и «королевский тигр».

В бундесвере от вермахта переняли не только названия [322] танков, но и повадки, и традиции воспитания танкистов.

В 1956 году в Мюнхене издательство «Шильд-Ферлаг» выпустило книгу генерала фашистских танковых войск Г. Гудериана «Танки – вперед!». Как отмечал издатель,

«в этой книге Гудериан хотел отметить заслуги немецких танкистов, передать солдатам новых немецких бронетанковых войск военный опыт, доставшийся Германии такой дорогой ценой». И далее: «В качестве заглавия книги выбрана старая команда „Танки – вперед!“. В ней „...молодые танкисты найдут полезные для себя сведения. Этим книга будет способствовать быстрейшему возрождению немецких бронетанковых сил“.

В Кобленце находится штаб 14-й танковой бригады 5-й танковой дивизии бундесвера. Представители высшего командования ФРГ не раз отмечали эту бригаду за «хорошую постановку воспитания личного состава на традициях». В казармах бригады на стенах развешены схемы, приукрашивающие и оправдывающие разбойничьи походы гитлеровского вермахта. Бывших фашистских вояк, гитлеровских военных преступников называют героями.

Жительница Мюнхена Аннелиза Оки об атмосфере, царящей в Западной Германии, говорит:

«Все больше людьми овладевает страх. Создается впечатление, что мы отброшены назад, ко времени „тысячелетнего рейха“, в котором прошла наша молодость. Не проходит и дня, чтобы по радио или телевидению нас не знакомили с „деяниями фюрера“ и его приспешников. Куда ни пойдешь, всюду – будь то газетные киоски или книжные магазины – на вас взирают с обложек печатных изданий эти столпы фашизма. И все это делается – так нам объясняют – „в целях знакомства с историей, в целях просвещения“.

Профессор Иоганнес Эрнст Зайферт из Касселя добавляет к этому, что идет настоящая реабилитация гитлеризма.

В репертуар строевых песен, которые поет личный состав танковой бригады, входят песни фашистских танкистов. Министерство обороны ФРГ не только подтверждает данный факт, но и настоятельно рекомендует эти песни для исполнения.

Но танкисты бундесвера поют и новые песни. Одна из них исполняется на мотив «Песни рыбаков Капри». «Ее 323]антикоммунистическое содержание ничем не отличается от старых песен битых фашистских вояк. Вот что поется в ней: „Когда красный флот будет потоплен в море у Данцига, тогда немецкие танки войдут в Москву и тогда, наконец, в Европе будет мир“.

Но солдаты бундесвера не только поют песни о том, как их танки войдут в Москву. На вопрос, из чего складывается служба в бундесвере, унтер-офицер Каспар Кассель ответил так: «Утром чистишь зубы, выходишь на построение, садишься в танк, наступаешь на Москву, обедаешь, берешь Москву, чистишь оружие, предъявляешь его для осмотра, затем отбой». «Без бундесвера,– добавляет рядовой Карл Кассиллес,– русские давно были бы здесь».

Таковы плоды насаждаемого в казармах бундесвера антисоветизма.

Нынешним офицерам бундесвера помогают воспитывать молодых танкистов на «традициях» и бывшие фашистские танкисты. Так, в баварском городе Бад-Тельц смогли беспрепятственно провести свою сходку эсэсовские головорезы из танкового полка «Дер фюрер». Одной из «доблестных традиций» этого эсэсовского полка является уничтожение французской деревни Орадур и всех ее жителей в июне 1944 года. Под предлогом «необходимости почтения традиций» местные власти отдали в распоряжение съехавшихся сюда гитлеровских убийц лучший зал, обеспечили им полицейскую охрану, постарались создать «максимальный комфорт».

В Западной Германии вполне легально существует объединение бывших эсэсовцев, регулярно устраивающих сборища в различных городах ФРГ. В них участвуют бывшие эсэсовцы дивизий «лейбштандарте Адольф Гитлер» и «Гитлерюгенд», танковой дивизии СС «Мертвая голова»...

...В Унсдере, небольшом саксонском городке, открылся музей. Нет, в этом музее выставлены не картины известных живописцев, не находки археологов, а танки – «тигры», «пантеры» и истребители танков «фердинанды». Эти бронированные чудовища своими гусеницами в свое время поганили нашу землю и земли стран, порабощенных фашистами. С их помощью Гитлер сначала хотел поправить свои пошатнувшиеся дела на советско-германском фронте, а затем и выиграть войну. Не вышло! Были биты и новейшие вражеские танки. Но экскурсоводы, бывшие офицеры гитлеровского вермахта, говорят не об [324] этом, а о своих каких-то «победах», о «верности солдатскому долгу». На экскурсии в музей привозят курсантов военных училищ и солдат бундесвера. Привозят сюда и школьников.

Если в Унсдере молодежи показывают старые «тигры», то в баварском городе Лауингене – новейшие танки «леопард». Школьников сюда привозят целыми классами. Автобусы бесплатно предоставляет армия. Экскурсия начинается с осмотра техники и заканчивается беседами о «задачах бундесвера», которые проводят офицеры по работе с молодежью допризывного возраста. Эти офицеры проходят специальную подготовку в военной школе, находящейся в городе Кобленце при той самой 14-й танковой бригаде 5-й танковой дивизии бундесвера, что уже упоминалась.

Создателям «леопардов» и «ягуаров», устроителям музеев битой немецко-фашистской техники, любителям реваншистских песенок и сходок следует напомнить урок истории: бывали уже «наступления на Москву». Известен их финал. В минувшую войну в Москву так и не вошел ни один гитлеровский танк.

Правда о «тигре»

Бытует мнение, что немецко-фашистские конструкторы приступили к созданию тяжелых танков только после того, как на фронте появились советские Т-34 и КВ. Поэтому-де им пришлось создавать новые машины в спешке.

На самом деле разработка тяжелых танков в Германии началась еще в 1937 году, а встреча с нашими КВ и Т-34 лишь ускорила их создание. Это подтверждают и факты не столь отдаленного прошлого.

...7 мая 1971 года на западногерманской фирме «Рейншталь» чествовали пожилого человека – Эрвина Андерса, носившего чин советника. При этом некоторые из выступавших именовали его «тигрфатером» (отцом «тигра»). У дотошного читателя, я знаю, возникнет недоуменный вопрос: «Позвольте, до сих пор считалось, что как „тигр“, так и „королевский тигр“ – эти сверхтяжелые танки были созданы „панцерфатером“ Фердинандом Порше. При чем же здесь Эрвин Андерс?»

С 1936 года и до конца второй мировой войны Э. Андерс служил руководителем отдела новых разработок на [325] фирме «Хеншель» в Касселе. В 1937 году он оставил проектирование паровозов, самолетов и кранового оборудования, чтобы перейти в танковый отдел этой фирмы, получив в нем должность главного конструктора. И сразу же возглавил конструирование тяжелого танка прорыва DW– I, который должен был в будущем заменить машину среднего класса Т-IV. Танк создавался массой 30 – 35 тонн. Однако дело двигалось медленно, так как фашистское командование пока не ощущало потребности в тяжелых танках, не выработало их четких технических характеристик и несколько раз меняло задание. Были построены лишь единичные образцы DW– I с шахматным расположением опорных катков, впоследствии принятом на танках «тигр» и «пантера». В 1938 году появился улучшенный его вариант – DW– II. В соответствии с указаниями управления вооружений сухопутных сил на этом танке была предусмотрена установка 75-миллиметровой пушки (длина ствола 24 калибра – 1,8 метра), а позднее – пушки калибра 105 миллиметров с длиной ствола 28 калибров. Причем диаметр поворотного круга башни (шарового погона) танка должен был иметь 1650 миллиметров с расчетом на то, чтобы, если потребуется, в башне установить более мощную пушку.

Что же заставило Гитлера еще в тот период, когда его генералы на границах Германии возводили укрепления, конструировать тяжелый танк? Все было связано с далеко идущими авантюристическими политическими целями фашистской клики, рассчитанными на долгие годы. Порабощение народов Европы было лишь ближайшей задачей Гитлера. Он смотрел и на Восток, и на Африку, и на Индию. Индия, Иран, Ирак, Турция, не говоря уже о других государствах, которые заняли свои места на стратегических картах фюрера, а их богатства уже фигурировали в предварительных подсчетах трофеев. Но здесь политические цели Гитлера сталкивались с интересами Англии, Франции и Америки.

Фашистские генералы все же помнили уроки первой мировой войны. Сделав основную ставку в сухопутных силах на танковые войска, они знали, что против брони противопоставляется снаряд, калибр которого растет. Командование вермахта понимало, что танков с непробиваемой броней никогда не было. В соперничестве «броня – снаряд» превосходство всегда оставалось за снарядом. Но тем не менее на протяжении всего пути развития [326] танков в Англии и Франции наблюдалось усиление их броневой защиты. Это создавало им более благоприятные условия в огневом бою с танками противника, имеющими слабое бронирование.

Ни Гитлер, ни его генералы не сомневались, что англичане и французы и дальше будут следовать в том же направлении. И не ошиблись. Вот почему в 1937 году Хеншель включился в разработку тяжелого танка для вермахта.

Конструкторы фирмы «Хеншель», возглавляемые, Э. Андерсом, приступили к проектированию 30-тонного танка с 75– и 105-миллиметровыми пушками, накапливая опыт и отрабатывая отдельные узлы машины. Особое внимание они уделяли ее ходовой части и трансмиссии.

Опытный образец DW– II послужил для разработки нового 30-тонного танка под обозначением VK-3001 (Н). Согласно указаниям управления вооружений, начиная с этого проекта, опытные конструкции стали обозначаться буквами VK с четырехзначным числом, в котором первые две цифры обозначали массу машины, а две последние – номер проекта.

В начале 1940 года танк фирмы «Хеншель» по проекту VK-3001 (Н) решили испытать по частям. Сначала испытывали шасси с шахматным расположением опорных катков, а через несколько месяцев – всю машину, правда, без вооружения.

Затем фирме поручили создать более тяжелый танк Т-VII, массой до 65 тонн. Однако управление вооружений вермахта изменило задание – новая машина должна была иметь массу не более 36 тонн при бронировании до 100 миллиметров с пушкой калибра не менее 75 миллиметров, а при возможности – 105 миллиметров.

Однако Э. Андерс и его конструкторы понимали, что при таком бронировании (до 100 миллиметров) и заданном калибре пушки масса танка получится намного больше, чем предусматривалось. Поэтому они стали искать пути снижения массы прежде всего за счет уменьшения калибра пушки, повысив ее эффективность. Э. Андерс предложил оснастить свой танк 75 – 55-миллиметровой пушкой с коническим каналом ствола, что, по его мнению, позволяло получить высокую начальную скорость снаряда и тем самым уравнять бронепробиваемость с пушкой большего калибра. [327]

После захвата Польши, когда на очереди стала Франция, работы по созданию тяжелого танка в рейхе ускорились. В конце 1939 года к этому делу подключили фирму «Порше-КГ» во главе с опытным конструктором Фердинандом Порше.

Вокруг имени Порше создано много легенд. Кто же он? Фердинанд Порше родился в Маффередорфе в Северной Чехии, 3 сентября 1875 года. В зрелые годы стал австрийским конструктором, профессором высших технических школ в Вене и Штутгарте. Конструировал различные туристские автомобили, авиамоторы, гоночные машины, газогенераторы, двухтактные дизели. Уже во время первой мировой войны начал заниматься проектированием военной техники, за что был отмечен многочисленными наградами держав Тройственного союза. В 1923 году Порше принял предложение работать в фирме «Даймлер-Моторен» в Германии и стал ее генеральным директором и главным конструктором.

В 1933 году организовал свое дело на автомобильном заводе в Вольфсбурге. Лично участвовал в гонках, и в свои пятьдесят лет на «Серебряной стреле» собственной конструкции достиг скорости почти 500 километров в час.

В 1938 году вместе со своим сыном, тоже Фердинандом, Порше организовал конструкторское бюро «Порше-КГ». С начала второй мировой войны Порше-старший передал управление заводом своему сыну, а сам занялся конструированием тяжелого танка, задание на проектирование которого он одновременно с фирмой «Хеншель» получил в 1939 году. В 1940 году возглавил комиссию министерства вооружений и боеприпасов третьего рейха по проектированию новых танков. Еще до вступления в эту должность, с 1939 года, под его руководством фирма «Порше-КГ» сделала первые наброски тяжелого танка.

Порше было поручено разработать тяжелый танк массой 20 – 30 тонн, с пушкой калибром не менее 75 миллиметров, а при возможности – 105 миллиметров.

Но сконструированные Хеншелем и Порше экспериментальные машины были признаны совершенно негодными. Вернуться к созданию тяжелых танков немцев заставил доклад генерального штаба вермахта о действиях бронетанковых войск во Франции, который лег на [328] стол Гитлера. В этом докладе особенно подчеркивался случай, происшедший 21 мая 1940 года.

20 мая 1940 года лорд Горт, командующий британскими экспедиционными силами во Франции, отдал приказ контратаковать немцев в районе Арраса. Утром 21 мая части английской 50-й дивизии и 1-й армейской танковой бригады начали наступательные боевые действия. Эти силы были слишком малы, чтобы достигнуть какого-либо решающего успеха, но они нанесли тяжелые потери 7-й танковой дивизии фашистского генерала Роммеля. Немецкие 37-миллиметровые противотанковые пушки не могли, конечно, остановить тяжелые танки типа «матильда» с противоснарядным бронированием, лобовая броня которых имела толщину 80 – 90 миллиметров. 23 английских пехотных танка «матильда» шли на противотанковые пушки дивизии Роммеля как ни в чем не бывало. И только введя в бой всю свою артиллерию и особенно 88-миллиметровые зенитные орудия, Роммелю удалось задержать танки англичан.

Этот эпизод во Франции дал новый импульс гитлеровским конструкторам к возобновлению работ по созданию тяжелого танка. К ним и приступили фирмы «Хеншель» и «Порше-КГ».

Поскольку требования к массе танка и калибру орудия оставались прежними, фирма «Хеншель» вновь вернулась к разработке для танка 75-миллиметровой пушки с коническим каналом ствола, который имел определенные преимущества перед цилиндрическим. Но недостатков у пушки с коническим каналом ствола имелось больше, чем достоинств. Во-первых, был необходим специальный снаряд, а для его производства требовался вольфрам. Во-вторых, конический канал ствола имел более высокую изнашиваемость. В-третьих, снаряд давал меньшую эффективность при стрельбе по наземным целям и меньшее разрушающее воздействие при попадании в танк противника.

6 ноября 1940 года последовало указание, что «военная экономика должна ориентироваться на затяжную войну». Это объяснялось тем, что Гитлер переменил свои планы. Если раньше он хотел сначала покорить Англию, а затем направить свои полчища на Ближний Восток и в Индию, то теперь эти цели поменялись местами.

Но на пути далеко идущих планов Гитлера стояла Советская страна с ее нефтеносными источниками на [329] Кавказе, богатой хлебом Украиной, индустриальным Донецким бассейном.

Предполагая молниеносным ударом, в одной летней кампании 1941 года, сокрушить Красную Армию с ее устаревшими легкими танками БТ и Т-26, Гитлер мечтал летом 1942 года двинуть свои бронированные полчища на Ближний Восток и в Индию. Вот к этому времени ему и нужны были новые тяжелые танки с мощной боевой защитой и всесокрушающей огневой мощью.

Все это отразилось на ускорении разработки тяжелых танков фирмами «Хеншель» и «Порше-КГ». Проект фирмы «Хеншель» получил индекс VK-3601, а фирмы «Порше-КГ» – VK-4501.

Как видно из обозначений проектов, танк фирмы «Хеншель» должен был иметь массу до 36 тонн вместо ранее намечавшихся 30, а танк фирмы «Порше-КГ» и того больше – до 45 тонн. По указанию управления вооружений сухопутных сил Хеншелю в Касселе предстояло разработать и изготовить корпус и ходовую часть, а Круппу в Эссене – сконструировать башню под пушку с коническим стволом.

Управление вооружений изменило и требования к тяжелому танку. Планировалось создание машины, имевшей лобовую броню 100 миллиметров и бортовую – 60 миллиметров. Наивысшая скорость ее передвижения должна была составлять 40 километров в час. Разумеется, увеличивали и массу танков – до 36 и 45 тонн. Разница в массе танков Хеншеля и Порше, при одинаковом их бронировании, объяснялась тем, что управление вооружений возлагало большие надежды на конструкторов Хеншеля. Предполагалось, что они создадут пушку с коническим каналом ствола, меньшую массой, но равную по огневой мощи 88-миллиметровой пушке. Это и позволяло им создать танк меньшей массы, чем у Порше.

На территории Франции и Африки в ближнем бою с тяжелыми танками англичан хорошо зарекомендовала себя немецкая 88-миллиметровая зенитная пушка. Руководивший войсками во Франции Роммель был повышен в должности и направлен в Африку командиром корпуса. Свой опыт боев с английскими танками он применил и здесь.

С далекими последствиями генералы вермахта оценили и эпизод, когда моторизованное подразделение немецких войск, воевавших в Греции, одной 88-миллиметровой [330] зенитной пушкой с расстояния 6000 метров в течение нескольких минут подбило 3 тяжелых английских танка «матильда».

Примеры успешной борьбы с тяжелыми танками англичан с помощью 88-миллиметровых зенитных орудий и натолкнули Гитлера на мысль установить такую пушку на серийно выпускавшихся средних танках Т– IV. Указание по этому поводу поступило конструкторам в начале 1941 года. Однако здесь возникли большие технические трудности. 88-миллиметровая зенитная пушка требовала для ее установки шаровой погон диаметром 1850 миллиметров. Серийные же машины Т– III и Т– IV имели поворотные шаровые погоны меньшего диаметра (1650 миллиметров). Проблема оказалась неразрешимой, от нее пришлось отказаться.

Теперь свои надежды Гитлер возложил на тяжелый танк, впоследствии получивший наименование «тигр».

Совещание в Бергхофе

Во второй половине мая 1941 года адъютант Гитлера полковник Шмундт позвонил Фердинанду Порше и попросил его оставить день 26 мая свободным и не планировать никаких дел. На этот день фюрер назначил совещание в Бергхофе – своей излюбленной резиденции.

Кроме Порше – председателя комиссии министерства вооружений и боеприпасов третьего рейха по проектированию новых танков, на это совещание приглашались рейхсминистр Фриц Тодт, которому подчинялось все производство вооружений и боеприпасов для вермахта, начальник управления вооружений и боеприпасов Заур, а также полковник Филипс и подполковник Вилке. Военную промышленность представлял обербаурат Книккампф, фирму «Штайер-Даймлер-Пух» директор ее заводов Хаккерт.

Совещание созывалось не случайно. Командование танковых войск вермахта с учетом опыта боев во Франции и Северной Африке требовало новый боевой танк с более мощным вооружением. Особые претензии военные предъявляли к пушке танка, которая должна была обладать повышенной пробивной способностью.

Предполагалось, что каждая танковая дивизия должна [331]была получить несколько таких тяжелых машин, которые, подобно боевым слонам персов во время Персидских войн, двигаясь впереди легких и средних танков, должны были расчищать им дорогу и делать бреши в противотанковой обороне противника. Как считали, небольшого количества тяжелых машин в танковых дивизиях будет достаточно для обеспечения превосходства германского танкового оружия над английским и французским.

Командование вермахта не брало в расчет советские Т-26 и БТ, имевшие лишь противопульную броню. О существовании новых советских танков Т-34 и КВ немецкое командование еще не знало. В те дни Гитлеру трудно было предположить, что всего лишь через два месяца начальнику генерального штаба сухопутных сил вермахта Ф. Гальдеру придется записать в своем дневнике:

«Мы недооценили силу русского колосса не только в сфере экономики и транспортных возможностей, но и чисто военной...»,

а военный атташе при посольстве Германии в Москве за эту «недооценку» будет казнен...

На совещании у фюрера танковая проблема обсуждалась во всех деталях. Гитлер в своих длинных рассуждениях разъяснил причины, которые вынуждали его принять срочные меры, чтобы усилить броневую защиту танков и повысить пробивную способность их пушек.

– Англичане во Франции,– говорил он,– применили танки «матильда» с броней толщиной 80 – 40 миллиметров. Она не пробивается немецкими противотанковыми пушками. После Дюнкерка (имеется в виду эвакуация английских войск в 1940 году через французский порт Дюнкерк.– Д. И.) англичане начали производство пехотного танка МК– III «валентайн», имеющего круговое шестидесятимиллиметровое бронирование.

Продолжая речь, Гитлер сказал, что немецкий Т– IV завоевал у англичан репутацию грозного противника главным образом потому, что он вооружен 75-миллиметровой пушкой. Это превосходство не должно быть утрачено.

Затем фюрер произнес длинный монолог об успехах африканского корпуса Роммеля и перешел к разбору проектов тяжелых танков Хеншеля и Порше, макеты которых были представлены участникам совещания для обозрения.

Гитлер подчеркнул: работу над находящимися в стадии [332] конструирования танками доктора Порше и фирмы «Хеншель» нужно форсировать так, чтобы можно было рассчитывать на них летом 1942 года.

Слово взял рейхсминистр доктор Тодт. Он сразу же стал возражать против применения пушки с коническим каналом ствола. Обосновывал свою позицию тем, что для бронебойных снарядов этой пушки необходим вольфрам – примерно один килограмм на каждый снаряд, тогда как во всей Германии имеется только 700 тонн этого ценного металла. Министерству вооружения и боеприпасов из них выделено только 260 тонн. Поэтому рейхсминистр предложил на оба танка поставить 88-миллиметровую пушку.

Выслушав выступление доктора Тодта, Гитлер начал диктовать решение. Говорил резким, отрывистым, хрипловатым голосом, устремив взор в пространство:

– Управлению вооружения проверить положение с вольфрамом; конструкторов фирмы «Хеншель» и доктора Порше нацелить на увеличение калибра пушек, их пробивной способности, а не ориентироваться на снаряды, производство которых связано с большим расходом вольфрама.

– Мы не можем позволить себе,– заявил Гитлер, – использовать вольфрам в больших количествах для производства снарядов, если при этом создается угроза потребности промышленности в инструментальных сталях. Принципиально решающим в этом вопросе является вопрос сырья.

Участники совещания обратили внимание Гитлера на то, что, как показали проведенные испытания, 88-миллиметровая пушка из-за большой казенной части и значительной длины отката при выстреле требует диаметра погона башни 1850 миллиметров, тогда как для пушки с коническим каналом ствола нужен диаметр поворотного круга 1650 миллиметров.

Гитлер тут же возразил:

– При попадании 88-миллиметрового снаряда башня танка противника будет проломлена. Моральное и разрушающее воздействие этого снаряда значительно больше, чем у пушки с коническим каналом ствола.

Полковник Филипс из управления вооружений сухопутных войск обратил внимание Гитлера на то, что увеличение калибра пушки ведет к увеличению массы танка. Это ставит его в большую зависимость от грузоподъемкости [333] мостов, которых на предполагаемом театре военных действий мало. Стремительные маневры и прорывы танковых войск будут возможны, если их обеспечат инженерные войска и их понтонно-мостовые части.

Фюрер возразил, что его не пугает увеличение массы машины и калибра пушки, так как на танке предполагается установить устройства для преодоления водных преград вброд. Тем самым повышается их способность в преодолении рек, устраняется имевшаяся до сих пор зависимость от мостов. Война же будет протекать в менее «цивилизованных местах», где нет мостов с достаточной грузоподъемностью (Гитлер, говоря об этом, конечно, имел в виду Россию). Поэтому эти устройства должны сыграть свою роль.

Представители управления вооружений сухопутных войск, анализируя модели танков доктора Порше и фирмы «Хеншель», указали, что оба конструктивных решения представляются новинкой. Но у танка Порше еще не исследованы дизельный двигатель воздушного охлаждения и дизельно-электрический принцип силовой передачи. Отмечено также, что фирма «Хеншель» накопила большой опыт на модели 30-тонного танка DW– I и DW– II, испытываемого уже около двух лет. Особенно значителен опыт конструирования ходовой части и силовой передачи танка, а также системы управления им в условиях возросшей общей массы.

Гитлер подчеркнул еще раз, что оба решения должны осуществляться независимо друг от друга.

– Для будущей войны решающим является техническое превосходство,– говорил он.– Итальянцы потерпели поражение в Северной Африке потому, что не могли противопоставить английским танкам достаточно эффективные противотанковые средства. Даже небольшие серии превосходящего оружия могут стать решающими. Примером является применение 88-миллиметровой зенитной пушки для поражения танков.

В заключение Гитлер отметил, что нужно снабдить каждую танковую дивизию примерно двадцатью тяжелыми машинами.

На этом же совещании управление вооружений сухопутных войск выдало фирме «Хеншель» еще одно задание, на сей раз на 45-тонный танк, вооруженный 88-миллиметровой пушкой, продублировав заказ, выданный Ф. Порше.

Конструкторы должны были предъявить свои машины на испытания к середине 1942 года. Времени оставалось немного – всего один год, и оба конструктора – Э. Андерс и Ф. Порше – решили использовать все лучшее, что было в созданных ими ранее образцах.

Таким образом, немецкое командование за 27 дней до нападения на Советский Союз, даже не подозревая (повторяю еще раз) о существовании у Красной Армии танков КВ и Т-34, уже торопило своих конструкторов с созданием тяжелого танка, превосходящего по массе, вооружению и броневой защите наш тяжелый.

Фиаско доктора Ф. Порше

С получением фирмой «Хеншель» дублирующего заказа по проекту VK-4501 началось ее и «Порше-КГ» соперничество за право внедрения в производство разрабатываемых ими танков.

Ночами сидели конструкторы доктора Порше и Андерса у своих чертежных досок. В игру вступили два фактора: огромная масса танка и сжатое время, отпущенное Гитлером для представления ему опытных образцов. Только при лобовой броне в 80 и боковой в 60 миллиметров башня танка с 88-миллиметровой пушкой, по расчетам конструкторов Э. Андерса, должна была весить на 2200 килограммов больше, чем башня с пушкой, имеющей конический ствол.

У Андерса уже были рассчитаны и спроектированы ходовая часть и корпус танка под пушку с коническим каналом ствола и башня под нее. Установить на машину пушку зенитного калибра, подобно тому, что делал Порше, значило начинать работу сначала: вновь проектировать корпус для размещения на нем башни с большим диаметром погона, подбирать более мощный двигатель для передвижения танка при возросшей массе с заданной скоростью 40 километров в час, а самое главное – требовалось значительно усилить ходовую часть и трансмиссию.

Честолюбивый Андерс сам возглавил разработку тяжелого танка, не доверил никому из подчиненных. Однако лавры впоследствии достались Хеншелю – главе конкурирующей фирмы. Но это будет потом. [335]

А пока отметим, что рейхсминистр Фриц Тодт все-таки настоял на одном типе орудия для танков Порше и Хеншеля, окончательно отвергнув пушку с коническим каналом ствола. Этому способствовали не только его упрямство, но и в не меньшей степени встречи гитлеровских вояк в первые же дни начавшейся войны с Советским Союзом с нашими Т-34 и КВ. Немецкие танковые и противотанковые пушки оказались беспомощными, особенно в борьбе с тяжелыми КВ. Потребовалось создавать танковую пушку, способную поражать наши танки с дальних дистанций, оставаясь в то же время на этих дистанциях неуязвимыми.

Теперь Гитлер и его окружение уже забыли об английских и французских танках с толстой броней. И вот в июле 1941 года Крупп и концерн К. Флика «Рейнметалл» получили заказ управления вооружений сухопутных войск на создание пушки и башни, которые подходили бы как к танку Порше, так и к танку Хеншеля. Управление вооружений оговорило, что пушка должна обладать «пробивной способностью брони с расстояния 1000 м не менее 140 мм», не требуя при этом настоятельно, чтобы она была обязательно калибром в 88 миллиметров. «Такое положение,– отмечалось в заказе,– отвечало бы требованию фюрера на совещании в Бергхофе 26 мая 1941 года».

Фирме «Крупп» рекомендовалось в конструкции пушки и башни принять во внимание весь опыт, приобретенный за многие годы сотрудничества с управлением вооружений. Масса пушки не должна превышать 1310 килограммов. Выдвинутые управлением вооружений сухопутных войск баллистические требования к пушке определили длину ее ствола, которая получалась не менее 4,5 метра.

Фирма «Рейнметалл» добиться заданной пробивной способности пушки с цилиндрическим каналом ствола не могла. А глава конструкторского артиллерийского отдела фирмы Круппа, «первый инженер рейха» Эрик Мюллер не стал долго мудрить над пушкой. Он в башню танка установил полуавтоматическую зенитную 88-миллиметровую пушку образца 1936 года, хорошо отработанную и находившуюся уже в производстве. Она имела систему продува ствола после выстрела и электроспуск. Бронебойный снаряд ее массой 10,2 килограмма пробивал 115-миллиметровую броню с расстояния в 1000 [336]

метров, не дотягивая по бронепробиваемости до технического задания. Зато эту пушку снабдили подкалиберным снарядом массой 7,3 килограмма, который с 500 метров поражал почти 180-миллиметровую броню. Это спасло «первого инженера рейха» от неприятных объяснений с «канцелярскими стратегами» из управления вооружений сухопутных войск.

Фирма же «Рейнметалл» вообще не спешила с выполнением заказа на пушку с башней, на которую возлагал надежды Хеншель. Так как сроки поджимали, Хеншелю волей-неволей пришлось, скрепя сердце, принять башню, сконструированную конструкторами Порше совместно с пушкарями Э. Мюллера и изготовленную у Крупна.

Главному конструктору фирмы «Хеншель» Э. Андерсу в конструкцию башни пришлось внести незначительные изменения. Для поисков других решений у него просто не оставалось времени.

Сильное вооружение, большая башня и необходимые дополнительные пристройки к корпусу танка значительно увеличили его массу. Это вызвало необходимость усиления ходовой части...

Начав еще в 1937 году создание тяжелого танка прорыва, фирма «Хеншель» накопила большой опыт в проектировании его ходовой части и трансмиссии. И Андерс пошел по наиболее рациональному пути. Чтобы не искать новых решений, требующих испытаний и доводок, он решил использовать отработанные узлы своих прежних машин, взяв все лучшее из их проектов, и оказался на большей высоте, чем доктор Порше, который, не имея опыта в танкостроении, шел неизведанными еще путями, причем при остром дефиците времени в период войны. Э. Андерс решил задачу оригинально. С каждой стороны танка он разместил по 8 опорных катков большего диаметра, расположив их в шахматном порядке, как на опытных машинах DW– I и DW– II. Если танк Хеншеля по проекту VK-3601 имел гусеницы шириной 520 миллиметров, то теперь он оснащался гусеницами шириной 725 миллиметров. И колосс стал весить уже около 55 тонн. Удельное давление подпрыгнуло до 1,03 килограмма на квадратный сантиметр. Отсюда – у танка плохая проходимость по мягкой почве.

Однако благодаря двойным опорным каткам большого диаметра, расположенным в шахматном порядке [337] нагрузка равномерно распределялась по длине гусениц, и машина двигалась плавно. Управлять танком было легко с помощью специальной коробки передач безвального типа с синхронизатором и многорадиусного механизма поворота дифференциального типа. Коробка передач имела восемь скоростей движения вперед.

Изучение и анализ немецкими инженерами своих танков показали, что слабым и наиболее уязвимым их местом является ходовая часть, особенно передняя часть гусениц и ведущего колеса (у немецких танков в войну ведущими были передние колеса, которым крутящий момент передавался от двигателя, расположенного в кормовой части, через карданный вал). Машина с порванной гусеницей или подбитым ведущим колесом становилась неподвижной мишенью. Поэтому еще на совещании у Гитлера в Бергхофе военные потребовали установить на танках подвижную защиту передних ведущих колес и гусениц.

По их замыслу эта защита во время маршей и выдвижения на рубежи атаки должна была убираться внутрь корпуса или под его надстройки над гусеницами. Конструкторы Хеншеля воплотили этот замысел в металл. Однако защита получилась сложной и никак не хотела «функционировать безотказно». Гидравлическое устройство, которое выдвигало и задвигало эти «передники», строило конструкторам «козни». Особенно эта защита «не показала особой прочности» при косом обстреле из противотанковых и танковых пушек.

После показной стрельбы 20 апреля 1942 года управление вооружений сухопутных войск приняло решение не пускать в серию защиту гусениц и ведущего колеса.

В эти дни на советско-германском фронте танковые дивизии вермахта несли большие потери. Гитлер, планируя новое наступление, торопил Альберта Шпеера, преемника Фрица Тодта, погибшего в авиационной катастрофе, а также конструкторов Хеншеля и Порше с быстрейшим изготовлением новых образцов танков и передачей их на испытания. Теперь, когда фашисты вплотную познали всю мощь советских Т-34 и КВ, фюреру тяжелые танки потребовались уже не для похода на Ближний Восток и Индию, а немедленно. В спешке у конструкторов Германии не было времени на доводку машин. [338]

Так, увеличение ширины гусениц привело к увеличению ширины всего танка, который превысил норматив для перевозки его железнодорожным транспортом, далеко выходил за габариты грузовой платформы специального шестиосного вагона. Встала проблема перевозки танка. Тогда инженеры Хеншеля предложили во время перевозки железнодорожным транспортом ставить на танк специальные «погрузочные гусеницы», а внешние опорные катки снимать.

При этом, разумеется, ни о какой разгрузке вблизи линии фронта не могло быть и речи. После выгрузки танков из эшелона их «переобували»: ставили на место внешние опорные катки и натягивали нормальные «боевые» гусеницы, что требовало определенного времени. Вот почему прибывшие на станцию выгрузки эшелоны с «тиграми» оцеплялись эсэсовцами, и охрана не снималась, пока происходило «переобувание». Да и станции выгрузки выбирались на почтительном расстоянии от передовой, вне зоны досягаемости артиллерии советских войск.

Памятуя о массе танка и зная, что на территории СССР мосты через небольшие водные преграды не выдержат его, конструкторы Хеншеля оборудовали свою машину устройством для преодоления водных преград глубиной до 4 метров. Это оборудование было поставлено на 495 машинах первых серий.

Танк Хеншеля с башней фирмы Порше приводился в движение 12-цилиндровым двигателем мощностью 650 лошадиных сил. Он обеспечивал максимальную скорость движения 45 километров в час.

В марте 1942 года фирма «Хеншель» первой показала свою машину в восточно-прусской ставке фюрера в Растенбурге. Однако танк еще не был боеготов и прибыл даже без башни и пушки, которую не успели изготовить. В корпусе танка Хеншеля зияла дыра, равная нижнему погону башни. В нем можно было сидеть как в кабриолете. Гитлеру на пальцах и макете обрисовали будущий танк, и он ему понравился. Его решили запустить в серийное производство. Нарекли его устрашающим названием «тигр».

Начало серийного выпуска своего «зверя» гитлеровцы намечали на лето 1942 года, чтобы сразу же использовать в боевых операциях. Но из этого ничего не вышло. Изготовление «тигра» оказалось весьма трудоемким [339] процессом, требовавшим к тому же квалифицированной рабочей силы. Всю первую половину 1942 года немецкие танковые заводы лихорадили многочисленные изменения в чертежах и технологических схемах производства. В проекте появились новые опорные катки и командирская башенка, которые могли быть использованы и для тяжелого танка Т– V («пантера»). А что же было с «тигром» Порше? Доктор Порше пошел по другому путл, чем C. Андерс. Как выразился П. Мюллер в книге о нем, «доктор Порше своим VК-4501 вступил на техническую целину». Он сразу же предвидел большую массу башни с пушкой зенитного калибра в 88 миллиметров, поэтому и ходовую часть танканачал рассчитывать и проектировать с учетом этой массы. Дизельный двигатель у него должен был приводить в действие генератор, а последний – передавать выработанную электроэнергию электромоторам, призванным вращать ведущие колеса машины.

Многое для Порше и его конструкторов было новым и неясным в этом танке. Потребовалось изучать и перенимать уже накопленный опыт. Управление вооружений сухопутных войск дало указание фирме «Сименс-Шукертверке» представить в их распоряжение имеющийся у нее обобщенный опыт в области электрического привода машин. Сотрудникам Порше дали возможность познакомиться со всеми разработками рельсово-гусеничньзх машин, особенно с конструкцией их электрического привода. Однако из дизельного двигателя Порше ничего не получилось. У конструкторов не хватило времени спроектировать его и механизм привода. Дело дошло до спора между «упрямым стариком Порше» и управлением вооружений. Каждый настаивал на своей точке зрения. Совещания проходили одно за другим...

Еще 21 июня 1941 года, за день до нападения фашистской Германии на Советский Союз, Порше получил телеграмму управления вооружений, в которой его фирме было поручено исследовать возможность установки зенитной пушки вместо 88-миллиметровой танковой пушки. Дело в том, что фирма Густава Крупна и концерн Карла Флика «Рейнметалл», на которых предполагалось разместить заказы на изготовление пушек с башнями танков Порше и Хеншеля, были загружены другими заказами.

Однако Порше отверг это предложение. [340]

На заводе Нибелунга, принадлежащего концерну «Стенг-Даймлер-Пух», с его самым современным оборудованием были построены два первых танка Порше по проекту VK-4501. Размеры этой сверхтяжелой машины были гигантскими: масса 57 тонн, длина 6,7, ширина 3,14 и высота 2,8 метра. Громадный танк, благодаря своим механизмам поворота, мог бы в известной степени вращаться на месте, так как радиус поворота не превышал 2,15 метра. Гусеницы имели ширину 640 миллиметров, а клиренс достигал почти полметра. Лобовая броня корпуса и башни имели толщину 100 миллиметров и даже борта защищались 80-миллиметровыми броневыми листами.

Танк имел два двигателя конструкции Порше, каждый мощностью 320 лошадиных сил. Соединенные вместе через электропривод, они устойчиво давали 600 лошадиных сил. Это были бензиновые четырехтактные двигатели с зажиганием от магнето и с расходом бензина 270 литров в час. Но они не пошли в серийное производство, так как «еще не вызрели в техническом отношении» и были слишком сложными для производства.

Над танком Порше конструкторы и производственники завода работали лихорадочно. Как известно, Хеншель уже в марте 1942 года показал свой танк Гитлеру. 20 апреля 57-тонная громадина Порше тоже должна была быть показана в главной ставке фюрера в Растенбурге. К этому сроку изготовление танка на заводе полностью завершить не смогли. То, что удалось сделать, погрузили на трейлер и повезли в Восточную Пруссию. По дороге сборщики продолжали на танке свою работу.

Естественно, машина Порше не проходила испытаний. Более того, она даже ни разу не выезжала на заводской двор. Но ее везли на показ – на карту была поставлена честь конструктора...

Когда танк прибыл в Растенбург и скатывался с шестиосного трейлера, произошла авария: из-за разгерметизации бензопровода вспыхнул пожар, который, однако, удалось скоро потушить.

Ремонт поставил перед инженерами Порше проблему: где взять трубку бензопровода? С собой они взяли все мыслимые запчасти, однако среди них не оказалось злополучной трубки. До показа танка оставались считанные часы. Один из конструкторов, прибывший с танком, пытался связаться с заводом Нибелунга. Однако [341] дозвониться туда не удалось. И когда инженер с яростью бросил телефонную трубку, то он увидел над окном металлическую штангу для гардин. Штанга была из меди и полая внутри. Ее тотчас же сняли и при помощи паяльной лампы превратили во временный бензопровод. За короткое время танк удалось подготовить к показу.

Итак, машина Порше прибыла на испытания, причем, в отличие от танка Хеншеля, с башней и пушкой, о которых позаботился сам Густав Крупп. Из-за большой массы она, естественно, двигалась гораздо медленнее своего конкурента. Но благодаря электрической трансмиссии превосходила его по маневренности. Танк Хеншеля – этот бронированный «кабриолет» – часто застревал в болоте и его нужно было вытаскивать, тогда как машина Порше самостоятельно выбиралась из грязи и болота.

Но рейхсминистр Шпеер не желал и слышать об этом сверхтяжелом танке. Он не согласился с аргументами инженеров фирмы «Порше-КГ», и машина фирмы «Хеншель» была признана лучшей и рекомендована в серийное производство под маркой Т-VI (Н) – «тигр». Таким образом, «панцерфатер» потерпел со своим тяжелым танком фиаско. Порше не учел, что воюющая Германия испытывала не только дефицит вольфрама, из-за чего пришлось похоронить идею создания пушки с коническим каналом ствола, но и меди, необходимой в значительном количестве для электротрансмиссии танка. Да и сам двигатель Порше еще не был освоен промышленностью.

Однако авторитет старого доктора в глазах Гитлера был высок, и по его настоянию отвергнутому образцу тяжелого танка дали тоже обозначение Т-VI и нарекли «тигром» (Р). Этому способствовало и то, что Густав Крупп, не дожидаясь результатов испытаний, изготовил 90 корпусов для танка Порше. Пускать их на переплавку, по мнению Крупна, было преступлением, и оборотистый Порше нашел им применение.

В июле 1942 года завод Нибелунга выпустил пятерку «тигров» Порше, а остальные корпуса использовал для изготовления истребителя танков «элефант» («слон»), впоследствии, в угоду конструктору, нареченных его именем «фердинанд». Многие генералы вермахта называли их тоже «тиграми» Порше. Так их именует в своих «Воспоминаниях солдата» и генерал Гудериан. Это послужило причиной путаницы с авторством «тигра», [342] который на самом деле, как убедился читатель, был создан главным конструктором танкового отдела фирмы «Хеншель» в Касселе Эрвином Андерсом.

На звериной тропе

Теперь пройдемся по «тигриному следу». Оправдались ли надежды Гитлера на свои тяжелые танки?

В 1941 году, в период наступления группы армий «Север» на Ленинград, у южного берега Ладожского озера, в районе Мги, образовался так называемый шлиссельбургско-синявинский клин. На этом участке фронта фашистские части подошли к южному берегу Ладожского озера в районе Липка-Шлиссельбург и изолировали войска двух наших фронтов: Волховского и Ленинградского. Фашисты называли свой шлиссельбургско-синявинский клин «фляшенхальс» – бутылочное горло. В уязвимости «фляшенхальса» враг отдавал себе отчет. Пятнадцать месяцев он изо дня в день возводил здесь всевозможные инженерные сооружения и насыщал их огневыми средствами. Каждый километр фронта простреливали не менее 10 артиллерийских орудий прямой наводки, 20 станковых, 20 ручных пулеметов и до 7 автоматов, готовых изрешетить все живое.

До тех пор немного было случаев такой, как здесь, плотности вражеских боевых порядков. Обычно пехотная дивизия гитлеровцев оборонялась на фронте в 25 километров. В «фляшенхальсе» же фронт каждой дивизии противника не превышал 10 – 12 километров. И войска здесь были отборные. Например, от Шлиссельбурга до Анненского оборону держала 170-я гренадерская пехотная дивизия. Это та дивизия, которая прошла через всю Европу. Позиции она занимала выгодные. Сидела на крутом обрывистом берегу Невы высотой 10 – 12 метров. Подберись-ка к ней через открытую огню Неву, вскарабкайся наверх...

Бывший командующий Волховским фронтом Маршал Советского Союза К. А. Мерецков писал об этом «бутылочном горле» в своих воспоминаниях:

«Всего лишь 16-километровое пространство, занятое и укрепленное противником, разделяло войска Волховского и Ленинградского фронтов. Казалось, достаточно было одного сильного удара, и войска двух фронтов соединятся. Но это [343] только казалось. Я редко встречал местность, менее удобную для наступления. У меня навсегда остались в памяти бескрайние лесные дали, болотистые топи, залитые водою торфяные поля и разбитые дороги. Трудной борьбе с противником сопутствовала не менее трудная борьба с природой. Чтобы воевать и жить, войска вынуждены были строить вместо траншей дерево-земляные заборы, вместо стрелковых окопов – насыпные открытые площадки, на протяжении многих километров прокладывать бревенчатые настилы и гати и сооружать для артиллерии и минометов деревянные платформы».

Какую бы новую операцию ни готовил Гитлер и какой бы ни была конкретная цель этой операции, он никогда не забывал о Ленинграде. 30 июня 1942 года фюрер вызвал в свою ставку вблизи Винницы командующего группой армий «Север» Кюхлера на совещание, где потребовал ликвидировать прорыв советских войск в районе Погостья (30 километров северо-западнее Киришей).

30 июня 1942 года Франц Гальдер в своем дневнике записал:

«Совещание фюрера с Кюхлером... Требование фюрера... захватить Погостье как можно скорее. Не ждать! Фюрер хочет передать туда первую роту новых танков „тигр“.

Однако послать безбашенные «кабриолеты» Хеншеля на фронт было нельзя. Фирма «Рейнметалл» так и не выполнила указание Гитлера изготовить к лету башни с пушкой для «тигра» Хеншеля, а башню с пушкой Круппа, изготовленную для «тигра» Порше, пришлось переделать. Но это, как уже известно читателю, повлекло и изменение корпуса и ходовой части самого «тигра». Поэтому об отправке «тигров» в район Погостья в ближайшее время не могло быть и речи. Только в августе 1942 года фирма «Хеншель» начала их серийный выпуск, причем пришлось проделать значительную работу по усовершенствованию машины, в сравнении с безбашенной.

Пришлось отменять наступательную операцию на ораниенбаумский плацдарм советских войск...

14 августа в ставку Гитлера прибыл генерал-фельдмаршал фон Манштейн. Он только что провел на курортах Румынии отпуск, дарованный ему Гитлером за захваченный Севастополь. Между Гитлером и генерал-фельдмаршалом произошел примечательный разговор.

Фюрер подозвал Манштейиа к столу и, найдя нужную карту фронта действий группы армий «Север», сразу потерял самообладание (это происходило всегда, когда речь заходила о Ленинграде). Тыча в карту пальцем, он произнес длинный монолог:

– Почти год Петербург задыхается в блокаде, его население околевает от голода...– И вдруг, опровергая самого себя, крикнул: – Нет! Это большевики блокировали две моих армии и воздушный флот Рихтгофена! Одиннадцать месяцев они не дают возможности сотням тысяч немецких солдат принять участие в операциях, которые должны решить исход войны! Умирающий с голоду город держит за горло сытого, живого!.. Ленинград и Сталинград – олицетворение большевистской России. Судьба Сталинграда, можно сказать, уже решена. Но Ленинград вонзился в тело моих 16-й и 18-й армий, как отравленная стрела. Я спрашиваю вас, Манштейн, можете вынуть эту стрелу?

После этого разговора с Манштейном Гитлер перебросил его 11-ю армию из Крыма под Ленинград вместе с артиллерией особой мощности. Туда же он направил и несколько уже готовых «тигров».

23 августа в ставке у Винницы снова состоялось совещание, посвященное подготовке наступления на Ленинград. На него были вызваны командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал Кюхлер и генерал-фельдмаршал Манштейн, считавшийся специалистом по взятию крепостей. На последнего Гитлер и возложил руководство операцией, получившей кодовое наименование «Нордлихт» («Северное сияние»).

В конце совещания фюрер снова завел речь о «тиграх».

– Я очень озабочен действиями Советов в связи с наступлением на Ленинград. Подготовка не может оставаться для них неизвестной. Реакцией может стать яростное наступление на Волховском фронте против слабо занятого участка у Погостья и прежде всего против узкой горловины у Мги. Этот фронт при всех обстоятельствах должен быть удержан. Танки «тигр», которых армия получи сначала девять, пригодны, чтобы ликвидировать любой танковый прорыв.

Но начатое только в августе серийное производство «тигров» из-за трудностей их освоения не могло так быстро дать под Ленинград все обещанные 9 танков, хотя [345] формирование 502-го отдельного тяжелого танкового батальона уже началось.

На совещании 26 мая 1941 года в Бергхофе Гитлер дал указание изготовить фирмам Порше и Хеншеля,по 6 машин, чтобы «можно было рассчитывать на их использование летом 1942 года в предусмотренном количестве». Мы уже знаем, что Порше в соревновании с Хеншелем потерпел фиаско и его «тигры» не были приняты на вооружение вермахта, поэтому завод Нибелунга, изготовив опытный образец для показа Гитлеру, остальные пять не спешил производить. Хеншель же к лету 1942 года выпустил 6 «тигров». Вот они-то и появились под Ленинградом вместо обещанных девяти.

...День начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта генерала Франца Гальдера мог складываться так и этак. Но в двух пунктах в течение суток он неизменно повторялся: ежедневный доклад у фюрера и запись в своем «кригстагебух» (военном дневнике). За эту скрупулезную точность Геринг, недолюбливавший Гальдера, называл его генерал-бухгалтером. Но как раз бухгалтерская точность генерала поможет нам открыть завесу над тайной четырех «тигров», неудачно вступивших на разбойничью тропу. Гальдер сделал очень короткую, но примечательную запись, датированную 29 августа 1942 года:

«Группа армий „Север“: контрудар по вклинившемуся противнику начался вполне успешно. Результатов пока нет. „Тигры“ еще не приняли участия в боях, так как застряли перед мостами с малой грузоподъемностью».

А 2 сентября появилась еще одна короткая запись, касающаяся «тигров»:

«Полковник Крамер: отчет о действиях „тигров“ под Мгой. Очень правильно, что их оттянули назад».

Эти слова Гальдера: «...еще не приняли участия в боях» и «...их оттянули назад» свидетельствуют, что танки не побывали в бою, пришлось их тащить обратно, на исходные позиции.

Однако дело было совсем не так. Чтобы пролить свет на действия этих «тигров», обратимся к книге Эйгона Кляйна и Волькмара Кюнна: «Тигр». История легендарного оружия 1942 – 1945», изданной в Штутгарте (ФРГ) в 1976 году, к главе «Четыре танка „тигр“ на Северном фронте»,

Оказывается, 6 «тигров» выгружались на станции Мга 23 августа 1942 года и поступили в распоряжение 502-го тяжелого танкового батальона. Опытные «тигры» Хеншеля были, как говорится, сработаны не с присущей немцам аккуратностью. Два из них оказались неисправными, и пока ремонтники устраняли, дефекты, Манштейн, руководивший операцией, по настоянию Гитлера 29 августа 1942 года четыре «тигра» послал в район Мги в наступление.

Получив приказ атаковать подразделения Красной Армии, «тигры», используя мощь огня своих 88-миллиметровых пушек, с большого расстояния (около двух километров) обстреляли советский разведывательный отряд, но и сами попали под артиллерийский огонь. После этого они разделились, чтобы обойти небольшой холм.

Читатель помнит этот эпизод. Для «тигров» местность оказалась совсем неподходящей. Моторы «майбах» ревели как сто чертей, трансмиссия перенапрягалась. И вот один «тигр» остановился из-за поломки в коробке передач. Затем вышел из строя двигатель второго, отказала бортовая передача третьего и, как следовало ожидать, четвертая машина застряла в болоте, беспомощно молотя гусеницами грязь.

Надо сказать, этим «тиграм» повезло. Они вышли из строя, не нарвавшись на своем недолгом пути на советские противотанковые пушки и артиллерию крупного калибра. Гитлеровцы эвакуировали их лишь с наступлением темноты.

Полковнику Крамеру – офицеру для особых поручений при генерал-инспекторе подвижных войск вермахта, о котором упоминает Гальдер в своем дневнике, нечем было порадовать фюрера в своем отчете. А Гитлер так много надежд возлагал на дебют сверхсекретных, сверхмощных «тигров»!..

Главному конструктору танкового отдела «фирмы „Хеншель“ Э. Андерсу было над чем задуматься. Требовалось срочно принимать меры. Предстояло не только резко снизить удельное давление на грунт, но и поднимать мощность „майбахов“.

Пока конструкторы прикидывали и рассчитывали, к 15 сентября, после доставки самолетами запчастей, все 6 «тигров» вновь обрели боеспособность и были брошены о бой. [347]

Когда Гитлер на совещании в ставке 23 августа 1942 года говорил, что подготовка к операции «Нордлихт» не может остаться для советского командования неизвестной, он не ошибся. Операция по очередному штурму Ленинграда провалилась, и этому во многом способствовала синявинская наступательная операция, подготовленная Ленинградским и Волховским фронтами.

Войска Волховского фронта, начав наступление 27 августа 1942 года, медленно продвигались вперед. Гитлеровцы непрерывными контратаками пехоты и танков при поддержке авиации пытались остановить этот натиск. Однако волховчане, преодолев сопротивление фашистов, вышли на подступы к Синявино. До Невы оставалось 7 – 8 километров.

Стремясь предотвратить выход соединений Волховского фронта к Неве на синявинском направлении, немецко-фашистское командование перебросило в район прорыва дополнительные силы, в том числе и 12-ю танковую дивизию из-под Ленинграда. Теперь «тигры» вместе с основными силами этой дивизии сосредоточились на северных окраинах Мги, чтобы ликвидировать любой танковый прорыв советских войск.

На девятый день наступления, когда волховчанам удалось расширить свой прорыв до 15 – 20 километров, продвигаясь по синявинским болотам по 1,5 – 2 километра в сутки, в штабе Манштейна раздался тревожный звонок из Винницы. Гитлер будто забыл о недавнем разговоре с генерал-фельдмаршалом. Теперь он требовал от него не овладения Ленинградом, а только немедленной помощи командующему группой армий «Север» Кюхлеру в восстановлении положения.

И вновь напомнил о необходимости испытать в боевых условиях «тигры». У фюрера были причины такой торопливости. Много войск увязло под Сталинградом. Нужно было в помощь им снимать дивизии из-под Ленинграда, в том числе посылать туда и «тигры». Уже начал формироваться 503-й тяжелый танковый батальон, и часть программы второго полугодия фирмы «Хеншель» была предназначена для него.

Действия советских войск под Ленинградом давали свои ощутимые результаты и для сталинградцев. Помню стихи во фронтовой газете «На страже Родины». Их часто декламировали бойцы нашего Ленинградского фронта: [348]

Не жалей свинца, товарищ,

Бей фашиста-сатану!

На Неве его ударишь —

Отзовется на Дону

Гитлер торопил с испытанием «тигров» под Мгой. Его генеральный штаб сухопутных войск, прекрасно информированный о местности под Мгой, обратил внимание фюрера на то, что дорога Мга – Синявино, по которой предстоит действовать «тиграм», проходит в междуречье рек Мойка и Мга, которое сплошь покрыто болотами, и это сделает невозможным маневрирование «тигров». Но Гитлер отвел эти возражения, сославшись на то, что Хеншель учел возможность действий танков на такой местности.

И вот 21 сентября 1942 года 502-й танковый батальон перешел в наступление против частей нашего 4-го гвардейского стрелкового корпуса, имея впереди танки «тигр» – все шесть машин. Задачей батальона было отбросить советские части.

Но здесь «тиграм» крупно не повезло. На рассвете они в сопровождении одного Т– III двинулись по узкой дамбе, проходившей по болоту. Не успели пройти и несколько сот метров, как был подбит и загорелся Т– III . Снаряд угодил и в «тигр» командира роты. Мотор в нем заглох, и экипаж спешно бросил обстреливаемую машину. Были подбиты и остальные «тигры», а головной увяз в болоте всем корпусом. Вытащить его под огнем советской артиллерии было невозможно.

Узнав о судьбе «тигров», Гитлер пришел в ярость и потребовал, чтобы секретное оружие вермахта ни в коем случае не попало в руки советских войск. Через два дня фашисты сняли с застрявшего танка оптическое и электрооборудование, автогеном срезали пушку, а корпус взорвали.

Кто же были герои, которые встретили «тигров» и вступили с ними в единоборство?

О том, что произошло под Мгой 21 сентября 1942 года, автору повести сообщили жена фронтовика-артиллериста Ивана Никифоровича Дацкевича и его зять. Сам И. Н. Дацкевич был инвалид и написать о памятном бое не смог. К сожалению, ветерана войны уже не стало. Он жил в поселке Рождественка, Сладковского района, Тюменской области. Вот что сообщили родные II. Н. Дацкевича с его слов. [349]

Иван Никифорович был тогда наводчиком 122-миллиметровой гаубицы, входившей в состав первой батареи 1225-го гаубичного артиллерийского полка. Эта батарея и встретила новые немецкие танки «тигр», которые шли колонной впереди своего 502-го тяжелого батальона, как наконечник стрелы, пущенной Манштейном по вклинившимся в «бутылочное горло» советским войскам.

Когда появились вражеские танки, никто и не предполагал, что это «тигры», которые после неудачного дебюта 29 августа вновь выходили на разбойничью тропу. Последовала обычная в таких случаях команда:

– К бою!.. Без команды не стрелять!..

По команде с НП командира батареи капитана Коропчука гаубица, наводчиком которой был Иван Никифорович Дацкевич, подбила головной танк Т– III , а соседнее орудие – «тигр», замыкавший колонну танков. Когда головной «тигр» стал обходить горевший Т– III , то получил снаряд в борт. Мотор в нем заглох, и он свалился с дамбы в болото, в котором увяз всем корпусом. Экипаж выскочил из машины и бросился наутек.

Последующими выстрелами были подбиты четыре остальных «тигра», поскольку они оказались зажатыми спереди горевшим Т– III , а сзади шестым «тигром».

По словам Дацкевича, ночью после боя были приняты меры по доставке подбитых вражеских танков в наш тыл.

Иван Никифорович помнил солдат и офицеров, с которыми он был в первом бою с «тиграми». Это майор Балагушин – командир полка, капитан Куценко – командир 1-го дивизиона, капитан Коропчук – командир 1-й батареи, бойцы Голубь, Крокодилов, Онханов и Буланкин, которые жили раньше в Челябинске. К сожалению, инициалов боевых товарищей Дацкевич не запомнил.

В ночной эвакуации «тигров» участвовал рядовой Буланкин, который был трактористом в батарее.

О том, как расправилась батарея капитана Коропчука с «надеждой» Гитлера – первыми «тиграми», брошенными в бой под Мгой в двадцатых числах сентября 1942 года, засвидетельствовали в своих мемуарах бывший генерал-инспектор, а затем начальник штаба вермахта Гейнц Гудериан и бывший рейхсминистр вооружений и боеприпасов третьего рейха доктор Альберг Шпеер.

Гудериан в «Воспоминаниях солдата» писал:

«В сентябре 1942 года танк „тигр“ был впервые применен в бою... Гитлер возложил на первые танки „тигр“ совершенно второстепенную задачу, а именно, начать небольшую атаку на труднопроходимой местности – в заболоченных лесах под Ленинградом, по которым тяжелые танки могли двигаться в колонну по одному по проселкам, натыкаясь, конечно, на стволы противотанковых пушек противника, расставленных в этих проходах. Тяжелые непоправимые потери и рассекречивание этого боевого средства (в будущем его нельзя уже было использовать внезапно) таковы последствия применения новых танков».

Более красочно и с любопытными деталями рассказал о происшедшем Альберт Шпеер:

«Как и всегда при появлении нового оружия, Гитлер ждал от „тигров“ сенсации. Красочно расписывал он нам, как советские 76-миллиметровые пушки, насквозь простреливающие лобовую броню танков Т– IV даже с большого расстояния, напрасно будут посылать снаряд за снарядом и как, наконец, „тигры“ раздавят гнезда противотанковой обороны. Генеральный штаб обратил внимание на то, что слишком узкие гусеницы из-за болотистой местности по обеим сторонам дороги делают невозможным маневрирование. Гитлер отвел эти возражения.

Так началась первая атака «тигров». Все было напряжено в ожидании результатов... Но до генерального испытания дело не дошло. Русские с полным спокойствием пропустили танки мимо батареи, а затем точными попаданиями ударили в менее защищенные борта первого и последнего «тигров». Остальные четыре танка не смогли двинуться ни вперед, ни назад и вскоре были также подбиты. То был полнейший провал...»

Описание боя артиллеристов 1225-го гаубичного полка майора Балагушина с «тиграми», приведенное И. Н. Дацкевичем, и описания Гудериана и особенно Шпеера в их мемуарах сходятся. Правда, Гудериан и Шпеер не указывают места и точной даты расправы батарейцев Коропчука.с «тиграми».

В истории с шестью покалеченными «зверями» примечательно вот что. Ее постарались замять, как будто и не было. Гитлер отнес потерю «тигров» за счет нелепого «случая и приказал снять фильм о „тиграх“ и запечатлеть их неуязвимость». [351]

Такой фильм был заснят в октябре 1942 года в небольшом городке Ютербоге. «Тигры» там обстреливала противотанковая и полевая артиллерия, но те как ни в чем не бывало широченными гусеницами давили орудия. Тексты, сопровождающие эти кадры, должны были внушать мысль о неуязвимости «тигров» и бесполезности борьбы с ними.

Съемки хвастливого боевика можно рассматривать как попытку не только заглушить память о позорном эпизоде под Мгой, но и показать, что немецкие конструкторы быстро устранили недостатки «тигров».

Описанный выше случай заставил немецко-фашистских инженеров внести серьезные изменения в конструкцию «тигра», прежде всего в его ходовую часть. Масса танка возросла еще на две тонны. Изменения вносились в ходе уже начавшегося в августе 1942 года серийного производства «тигров», что задерживало их поступление в 502-й батальон на доукомплектование до штата роты в 14 машин, которые обещал Гитлер Кюхлеру, а также в 503-й батальон, который он собирался послать под Сталинград.

Но для кинобоевика, снятого под Ютербогом, один из первых серийных «тигров» был выделен по указанию Гитлера без проволочек.

Завод Нибелунга, выполняя указания Гитлера, которые он дал на совещании в Бергхофе 26 мая 1941 года, все-таки к июлю 1942 года изготовил еще пятерку «тигров» Порше по проекту VК-4501 (Р). Возникает вопрос: а что же стало с ними? Нет, они не стали музейными экспонатами. Сначала машины использовались для обучения танкистов формируемых тяжелых танковых рот упоминавшихся 502-го и 503-го батальонов. Затем и их пришлось отправить на фронт.

Где и когда они появились на советско-германском фронте, на этот вопрос опять помогает ответить бухгалтерская точность Франца Гальдера. Но прежде несколько слов об обстоятельствах, предворяющих запись в его дневнике.

К сентябрю 1942 года обстановка на Северном Кавказе несколько стабилизировалась. Советские войска нанесли врагу большой урон, закрепились в предгорьях. Но Гитлер не отказался от планов полного захвата Кавказа. В то время в составе группы армий «А», действовавшей на юге, насчитывалось 29 дивизий. Командование [352] вермахта приняло решение нанести последовательные удары силами 17-й армии на Туапсе, а затем 1-й танковой армией на Орджоникидзе. На туапсинском направлении противник надеялся отрезать черноморскую группу войск от основных сил Закавказского фронта и лишить Черноморский флот баз и, портов, тем самым высвободить часть своих сил для переброски на другие участки фронта.

Когда такая радужная перспектива исхода боев на Кавказе стала маячить перед взором Гитлера, он пообещал командующему группы армий «Центр» генерал-фельдмаршалу фон Клюге передать ему из группы армий «А» 9-ю и 11-ю танковые дивизии. Вот тогда и появилась датированная 1 сентября 1942 года запись в дневнике Гальдера:

«Фюрер:

б) 9-я и 11-я танковые дивизии высвобождаются и посылаются в район автодороги!

Выделить 4 – 6 танков «Порше» для патрулирования автодороги...

Фюрер: Танки «Порше» 60-тонные мосты! Повышенная проходимость по снегу (высота снежного покрова 50 см).

Клюге: Покрытие автодорог слабое.

Фюрер: Хочет решить задачу под Кировом с помощью 9-й и 11-й, танковых дивизий».

На первый взгляд эти записи Гальдера малопонятны. О каком снеге может идти речь 1 сентября?

Но все станет ясно, если вспомнить обстановку осени 1942 года в полосе действий группы армий «Центр» и противостоящих ей советских Западного и Калининского фронтов.

В результате частных операций войск Западного фронта против группы армий «Центр» соединения 16-й армии Западного фронта глубоко вклинились в треугольник Юхнов, Киров, Беляев, потеснив 4-ю армию генерала Шмидта. Вот этот треугольник и решило гитлеровское командование срезать. Но сил у Клюге для этого не хватало, и он просил у Гитлера помощи. Основной удар намечалось нанести вдоль автодороги Рославль – Киров – Сухиничи силами 9-й и 11-й танковых дивизий.

Клюге хорошо чувствовал на себе силу брянских партизан, которые постоянно наносили удары по тылам группы армий «Центр». Чтобы обезопасить тылы перебрасываемых [353] дивизий, Гитлер решил послать «тигры» Порше для патрулирования автодороги.

Генерал-фельдмаршал фон Клюге, зная о преувеличенной оценке Гитлером нового оружия и памятуя о приближающейся русской зиме с крепкими морозами и глубоким снежным покровом, выразил сомнение в эффективности «тигров» Порше, заявив, что покрытие автодороги в этом районе слишком слабое, а с наступлением зимы высота снежного покрова достигает 50 сантиметров. Кроме того, на автодороге нет мостов с грузоподъемностью более 60 тонн, которые могли бы выдержать танки.

Гитлер отверг эти сомнения Клюге, заявив, что танки «Порше» имеют большой клиренс и повышенную проходимость по снегу.

Так «тигры» Порше из учебных превратились в боевые и попали на восточный фронт. Что с ними стало, предстоит еще выяснить. Во всяком случае, ни «тигры» Порше, ни «тигры» Хеншеля не изменили положение фашистских войск на фронте.

Когти «тигра»

О Сталинградской битве написано много. Но, как принято ныне выражаться, есть еще белое пятно в освещении этой классически проведенной нашими войсками операции.

Общеизвестно, что после окружения под Сталинградом 6-й армии и 4-й танковой армии командование вермахта предприняло попытку деблокировать их. С этой целью создавались две группировки: в районе Котельниково и в районе Тормосина.

В официальной военно-исторической, мемуарной и художественной литературе утверждается, что Котельниковская деблокирующая группировка имела батальон новых танков «тигров», которые на советско-германском фронте применялись впервые. Уточняется, что в батальоне было 44 «тигра». Вокруг этого батальона созданы легенды.

Но когда и на каком рубеже «тигры» были введены в бой, какие части советских войск с ними встретились, кто первым принял на себя их огонь, таранный удар их мощной брони? [354]

Читатель уже знает, что Гитлер возлагал на «тигров» большие надежды. В том числе он не сомневался, что с их помощью генерал-фельдмаршал Манштейн и генерал Гот пробьют коридор к окруженным под Сталинградом войскам.

Но «тигров», включенных в ударную группировку Гота на бумаге и в обещаниях Гитлера, окруженные войска Паулюса так и не увидели. Не пришлось с ними встретиться и нашим войскам во время деблокирующего удара Гота из района Котельниково вдоль железной дороги на Сталинград.

Одна из легенд, причем вроде бы основанная на архивных документах, утверждает, что «тигры» встречались в боях у Верхнекумской, другие говорят, что нет – это было у хутора Круглякова, по словам третьих – в районе Котельниково.

Проверка же документов, на которые ссылаются авторы легенд, показала, что в них речь идет не о «тиграх». Десятки писем от участников этих боев тоже свидетельствуют, что «тигров» у Гота во время деблокирующего удара не было.

На чем же основаны эти заблуждения?

Уже упоминалось, что в апреле 1942 года на вооружение немецких танковых дивизий поступили модернизированные танки Т– IV Г2 и Т– IV Н с мощными длинноствольными 75-миллиметровыми пушками и усиленным бронированием. У первой модели длина ствола равнялась 43 калибрам, у второй – 48 калибрам. Пушки имели дульный тормоз. Гусеницы были расширены на 30 миллиметров. Силуэт этих танков для наших воинов был непривычным.

Если оценивать эти танки, то можно сказать, что они лучше прежних моделей. Но германская промышленность не могла срочно наладить их массовый выпуск. И, как отмечал Б. Мюллер-Гиллебранд в трехтомнике «Сухопутная армия Германии 1933—1945», в войска к началу летнего наступления 1942 года их поступило всего 133 экземпляра. (Этими танками, кстати, были укомплектованы и две роты 502-го тяжелого танкового батальона «тигров», находившегося под Ленинградом).

Таким образом, более мощная броня, уширенные гусеницы, более длинная (в 1,8 – 2 раза) пушка с дульным тормозом, необычный силуэт и послужили причиной того, что эти танки приняли за «тигров», [355]

Ну а были ли на самом деле пропагандируемые Геббельсом и ожидавшиеся окруженными войсками Паулюса танки «тигр» во время Сталинградской битвы?

Да, были, но они не успели поступить Готу к началу деблокирующего удара, а стали на вооружение позже, уже когда наши войска, отразив удар вражеских танков, погнали недобитые гитлеровские части к Ростову. События развивались столь стремительно, что обещания Гитлера в штаб армий «Юг» поступали быстрее, чем двигался эшелон с «тиграми».

Надо учесть, что железнодорожным чинам вермахта приходилось заботиться и о том, чтобы уменьшить потери боевой техники от действий советских партизан. Это вынуждало гитлеровцев неоднократно менять маршруты эшелонов, направлять их окружным путем.

В то время, когда советские войска бронированным щитом встали на пути танков Гота, выбивали их, жгли и калечили, в ставке Гитлера продолжались споры о дальнейшем плане ведения операции группой армий «Дон» в конце декабря 1942 года.

27 декабря Гитлер дал ответ Манштейну на оценку им обстановки на фронте действий подчиненных ему войск и на просьбу подкреплений. Фюрер выделил в его распоряжение 7-ю танковую дивизию, имевшую 145 танков и штурмовых орудий, дивизию СС «Викинг» и 503-й отдельный танковый батальон «тигров». К ним Гитлер добавил еще 50 машин, обещая, что они прибудут из рейха в начале января 1943 года.

Генеральный штаб сухопутных войск из выделенных группе армий «Дон» танков приказал усилить 4-ю танковую армию Гота дивизией СС «Викинг» и 503-м батальоном «тигров». Намечалось, что они прибудут на станцию разгрузки в Сальск соответственно 26 и 30 декабря 1942 года.

Когда вечером 28 декабря обстановку на фронте доложили Гитлеру, он особое удовлетворение выразил по поводу прибытия на фронт 53-го батальона «тигров». В телефонном разговоре с Манштейном он заявил, что «наконец-то будет применено превосходное оружие, каким являются танки типа „тигр“. Они, пожалуй, в состоянии разбить вражеские танковые корпуса. Он приказал Манштейну, чтобы «тигры были сосредоточены для наступления на обоих флангах 57-го танкового корпуса. [356]

Фюрер, который вмешивался в использование на фронте каждой дивизии, взял под свое попечение и применение батальона «тигров». Этим батальоном он решил усилить 17-ю и 23-ю танковые дивизии, но уже не мечтал с помощью «тигров» прорваться к окруженной группировке Паулюса. Расчет был «скромнее»: «разбить русские танковые корпуса», которые гнали Гота к Ростову.

Утром 6 января 1943 года на рубеже реки Куберле сосредоточилась часть 503-го отдельного батальона – 17 танков «тигр» и 20 Т– IV, вооруженных 75-миллиметровой пушкой с длиной ствола 24 калибра, то есть той пушкой, которой вооружались прежние танки Т– IV . Это было первое участие батальона «тигров» в боях.

Один из свидетелей событий того времени граф Кисельмангс 6 января 1943 года записал в своем дневнике:

«Тигровый психоз» принимает в высших сферах все более вопиющие формы. И вообще они воображают, что каждое очередное новое оружие в кратчайшее время выиграет войну».

Граф прав. Гитлер вопреки историческому опыту не первый раз переоценивал новое оружие, То же самое произошло и с новым танком «тигр».

К сожалению, автору этих строк свидетелей боя советских воинов с «тиграми» 6 января 1943 года пока найти не удалось.

Ганс Дерр в книге «Поход на Сталинград» пишет, что когда на рубеже реки Куберле и на южном фланге 4-й танковой армии ухудшилась обстановка, Гот ввел в бой севернее Островетянской 23-ю танковую дивизию, которая 6 января 1943 года атаковала советские войска.

«Во время этих атак,– пишет Г. Дерр,– впервые были применены новые танки типа „тигр“.

Дальше Г. Дерр пишет:

«Для ликвидации угрозы захвата переправы у Пролетарская через р. Маныч 11 января 1943 года навстречу советским войскам... через Екатериновку была брошена вновь образованная боевая группа с батальоном танков типа „тигр“.

К сожалению, и этот эпизод встречи с «тиграми» на реке Маныч остался белым пятном в истории Великой Отечественной войны. Кто были герои, принявшие удар этих бронированных машин, пока остается неизвестным.

Несколько приоткрыл завесу над «тиграми» под Сталинградом генерал-майор в отставке Александр Михайлович Овчаров, Герой Советского Союза, в свое время [357] командовавший 62-й механизированной бригадой.

«В Сталинградской операции,– писал он,– мне довелось участвовать с начала и до конца, как в оборонительный период, так и в наступательный, но с немецкими танками типа „тигр“ сталкиваться не приходилось ни мне, ни кому-либо из моей бригады. Впервые с „тиграми“ мы встретились в боях на Миус-фронте».

То же самое мне написали ветераны 3-го гвардейского танкового корпуса полковник И. Я. Амелин и подполковник Я. В. Шканчиков.

Но когда я внимательно проследил боевой путь 62-й бригады, входившей в состав 13-го танкового корпуса генерала Т. И. Танасчишина, то убедился, что в боях 11 января 1943 года за станицу Пролетарскую, о которых пишет Г. Дерр, она обязательно должна была встретиться с «тиграми».

Написав Александру Михайловичу еще письмо, я просил вспомнить эти бои. Боевой комбриг, конечно, не мог их забыть, хотя отдельные события того времени, возможно, и выпали из его памяти. Ответ я получил исчерпывающий, который и предлагаю вниманию читателей.

«Я утверждал и утверждаю, что в период отражения натиска группы Манштейна в двадцатых числах декабря 1942 года наша 62-я мехбригада с танками противника типа „тигр“ непосредственно не встречалась.

На реке Куберле у Зимовников на нашем участке фронта они тоже не появлялись, и лишь в районе р. Маныч восточнее станции Буденновская числа 13-го или 14-го января 1943 года (станицу Буденновскую мы взяли 15-го января...), когда повернули на запад и наступали вдоль Маныча, были обстреляны танками противника из-за реки. Многие обратили внимание на то, что звуки выстрелов были не такие, как в танков Т– III и Т– IV , а гораздо громче и резче. Да и разрывы снарядов свидетельствовали о том, что стрельба велась из орудий калибра около 100 миллиметров. Кое-кто утверждал, что огонь ведет артиллерия противника с закрытых огневых позиций. Но вскоре заметили за стогами соломы (или сена) замаскированные танки. Когда огнем 85-миллиметровых пушек зенитного артдивизиона гвардии майора Царева была подожжена одна скирда, оттуда выполз, подставив бок, огромный танк, Он тут же был подбит бронебойным снарядом. [358]

Сгорел ли он, или его уволокли в тыл, не могу утверждать, так как нас разделяла река и расстояние в 1000 – 1200 метров. Я сам наблюдал эту картину. Хотя Маныч был покрыт льдом и по нему можно было проехать на автомашине, никто к горящему танку не поспешил, так как надо было выполнять приказ и мы устремились на запад».

Письмо генерала А. М. Овчарова интересно тем, что в нем описана тактика боевого использования «тигров». Они, как и новые танки Т– IV Г2 и Т– IV Н, не шли впереди боевых порядков средних танков Т– III и Т– IV , как боевые слоны и колесницы персов и индусов впереди своей пехоты, а наоборот, прятались за ними и через боевые порядки наступающих средних танков и мотопехоты на бронетранспортерах «плевались» своими увесистыми снарядами.

Бывший командир 4-й гвардейской механизированной бригады генерал X. Л. Харазия в одном из писем сообщил, что в последующих боях Великой Отечественной войны он, не раз встречаясь с «тиграми» и «пантерами»,

«не видел, чтобы они ходили в атаку в голове колонн своих войск, а всегда шли за боевыми порядками и, как правило, вели огонь с коротких остановок».

Бросить «тигров» в открытый бой Манштейн не решался, памятуя урок, полученный им под Мгой. Поэтому-то мало кто из наших воинов и видел их.

«Тигры» в боях на реках Куберле и Маныч показали только свои когти, царапая ими наши наступающие танковые механизированные корпуса, но не были, как надеялся Гитлер, в состоянии «разбить вражеские танковые корпуса».

Железный язык

В начале января 1943 года, в то время когда наши войска громили танковые дивизии Гота и Манштейна уже на ростовском направлении, а 503-й тяжелый танковый батальон «тигров», прибывший из Германии, разгрузился в Сальске и готовился нанести удар по нашим танковым механизированным корпусам, его собрат – 502-й батальон, находившийся в районе Мги, получил пополнение. Теперь в его составе была рота, полностью укомплектованная танками «тигр». В каждом взводе 4 танка, а всего [359] в роте – 14. Кроме того, командир батальона и начальник штаба с начальником связи имели еще по одному танку. Остальные машины были Т– III и Т– IV новых образцов (всего около 50 машин).

Это был период подготовки войск Ленинградского и Волховского фронтов к последующим наступательным боям на шлиссельбургско-синявинском направлении с задачей «перекусить» «бутылочное горло» вражеской обороны южнее Ладожского озера. В случае успеха наши войска разрывали блокадное кольцо юго-восточнее Ленинграда, к тому же 8-я армия Волховского фронта выходила в тыл бывшей манштейновской 11-й армии.

Наступление началось 11 января 1943 года, а в первой половине дня 18 января войска 2-й ударной армии Волховского фронта и 67-й армии Ленинградского фронта соединились в районе Рабочих поселков № 1 и № 5. Это означало конец блокады Ленинграда. Первым из ленинградцев с волховчанами встретился командир танковой роты лейтенант Д. И. Осатюк из 61-й отдельной легкотанковой бригады подполковника В. В. Хрустицкого.

Но до этого памятного дня у Дмитрия Ивановича Осатюка произошел бой, который он сам назвал «балетом». Этот бой имеет прямое отношение к «тиграм», так как именно с ними вступил в поединок на своей «малютке» лейтенант Осатюк.

...До войны вокруг номерных поселков в районе Синявино разрабатывали торфяные болота. И во время прорыва блокады там еще высились огромные штабеля торфа, образуя кое-где сплошную стену. От разрывов снарядов торф загорелся, и все вокруг затянуло густой пеленой едкого дыма.

Гитлеровцы лихорадочно превращали Рабочий поселок № 5 в настоящую цитадель. Они опоясали его траншеями, противотанковыми рвами, эскарпами и проволочными заграждениями. Да еще забаррикадировали двойным забором из толстых бревен с «начинкой» из земли, камня и кирпича. Делалось это неспроста: через поселок проходила дорога Шлиссельбург – Синявино, последняя и единственная артерия, питавшая их войска.

В поселке, за той мощной стеной, обосновался сильный гарнизон. Однако разведчики Петр Ена, Игорь Душкин и Александр Котагичов раз за разом добывали оттуда «языка», Из показаний пленных стало известно о пополнении, [360] полученном гарнизоном за последние дни: 151-й и 161-й пехотные полки, 159-й Норвежский полк.

В одном из карьеров разведчики обнаружили полтора десятка тяжелых танков. Впоследствии выяснилось, что это и были «тигры» 502-го тяжелого танкового батальона. В середине дня 15 января рота ленинградца Владимира Михайлова из 136-й стрелковой дивизии генерала Н. П. Симоняка ворвалась на северную окраину Рабочего поселка № 5, однако фашисты вскоре ее вытеснили.

На следующий день комдив Симоняк, получив подкрепление (два артполка), предпринял наступление на Рабочий поселок № 5 двумя полками, обойдя его с флангов. С каждым полком наступал батальон легких танков Т-60 («малюток») 61-й легкотанковой бригады.

День 16 января для бригады стал драматическим несколькими событиями. Но самое сенсационное среди них – поединок легкого танка с «тиграми».

А было так. Танковая рота лейтенанта Осатюка поддерживала атаку одного из стрелковых подразделений. В экипаж командирского танка, кроме лейтенанта Дмитрия Осатюка, входил механик-водитель старшина Иван Макаренков. Оба они любили свою машину и знали ее досконально. Напомню и читателю, что собой представляет Т-60. Он вооружен 20-миллиметровой пушкой и пулеметом, бронирование корпуса и башни противопульное. Лоб корпуса имел толщину брони 20 – 35 миллиметров, борта – 15 миллиметров, а башня – 25 миллиметров. Еще во время учебы танкисты поняли важнейшее свойство «малютки» – ее хорошую подвижность, что обеспечивал ему автомобильный двигатель мощностью 70 лошадиных сил. Имея массу всего 5,8 тонны, легкий танк мог развивать скорость до 42 километров в час. Его преимуществом было и то, что автоматическая авиационная пушка (в танковом варианте получившая обозначение ТНШ) имела боекомплект 780 снарядов. Во время учебы Осатюк требовал от подчиненных, чтобы в бою их машина «танцевала», и механик-водитель Макаренков ценой упорнейшего труда в совершенстве достиг этого.

Мне удалось разыскать и Дмитрия Ивановича Осатюка, и Ивана Михайловича Макаренкова. Они поделились своими воспоминаниями о том памятном бое. Оба они люди необычной судьбы, их подвиг и жизнь достойны пера большого художника слова. [361]

...В тот день гитлеровцы, видимо, решили подпустить наступающих поближе и по нашим танкам огонь не открывали. Уничтожая отходящего противника, рота Осатюка продвигалась вперед. Но вот начали рваться вражеские снаряды. Командирский танк оказался подбитым (разбило гусеницу). С помощью техников повреждение скоро удалось устранить, и лейтенант начал догонять боевые порядки своей роты. Только «малютка» немного продвинулась вперед, как из леса вышли три вражеских тяжелых танка. Они шли друг за другом, болотистая местность не позволяла им развернуться в боевой порядок, и Т-60 оказался в 100 – 150 метрах от них. Но они его не заметили. Лейтенант сразу же оценил броню и пушку фашистских танков. Таких ему еще не приходилось встречать. Длинный, мощный ствол на конце имел набалдашник – дульный тормоз. Широкие гусеницы. Было ясно: принять бой с этими многотонными чудовищами – равнозначно самоубийству. О прорыве к своей роте тоже не могло быть и речи. Но и нельзя допустить, чтобы тяжелые танки фашистов вышли во фланги и тыл наступающей пехоте дивизии Симоняка и танкистов роты. Иначе они наделают немало бед.

И первое решение лейтенанта – спасти пехоту и свои танки. Но как? Идти на таран? Завязать огневую дуэль? Снаряды скорострельной 20-миллиметровой пушки «малютки» для этих гигантов, что дробины для слона... Оставалось одно, отвлечь внимание на себя.

Лейтенант скомандовал водителю:

– Отходи!

– Нельзя им «хвост» показывать,– усомнился Макаренков,– всыпят они нам по первое число!

– А ты, Ваня, отходи вежливо, с реверансом. Танцуй перед ними, чтобы им, проклятым, не прицелиться в нас. Танцуй и пяться к той рощице, где наши артиллеристы стоят.

– Есть!– ответил механик-водитель.– Не влепили бы нам по ошибке наши артиллеристы.

– Ничего, артиллеристы народ смекалистый,– успокоил подчиненного лейтенант,– танцуй, Ваня!

И Т-60 действительно «затанцевал», выделывая такие неожиданные коленца, что экипаж переднего фашистского танка, очевидно, опешил. «Тигр» остановился, оценивая добычу. Разбить маленький танк 88-миллиметровой пушкой, казалось, не составляло никакого труда. [302]

И гитлеровцы ринулись в атаку. «Малютка» ловко уклонилась. Началась погоня. По топкой местности вражеские танки шли друг за другом. Передний мешал стрелять задним. А Макаренков, повинуясь команде Осатюка, кидал машину из стороны в сторону, но не уходил от фашистов за пределы видимости. Стрелял из пушки с единственной целью: ослепить вражеский экипаж, не дать ему вести прицельный ответный огонь.

– Держи вдоль леса, к круглой опушке!– приказал лейтенант.

Никогда еще Макаренков не орудовал рычагами управления так быстро. Казалось, «малютка», совершая неожиданные повороты, вот-вот перевернется.

Чем ближе к круглой поляне, тем больше росло напряжение. Маневрируя, Т-60 пятился к роще. Когда он выскочил на поляну и до рощи оставалось метров девяносто, Осатюк коснулся плеча механика и скомандовал:

– Уходи влево!

Макаренков сразу понял команду. Подобные он выполнял до войны, во время учений. Он мгновенно включил левый фрикцион. Машина, послушная своему хозяину, взревела и, поднимая снежное облако, развернулась. Казалось, не было более удобной мишени для противника, чем танк, повернувшийся к нему бортом. Однако фашисты решили не тратить на него снаряд, а раздавить гусеницами. Уверенные в своей неуязвимости, они упорно шли за машиной Осатюка.

Мощным рывком Макаренков увел «малютку» вперед. Фашистский танк со скрежетом повернул вслед за нашей машиной. 80-миллиметровый борт тяжелого танка теперь был обращен к роще.

Осатюк не ошибся в своем замысле. Командир артиллерийской батареи бригады старший лейтенант Петр Иванович Романов уже наблюдал за игрой «кошки» и «мышки». И едва немецкий танк на виду у артиллеристов повернул вслед за юркнувшей в сторону советской машиной, как по нему из-за деревьев грянул орудийный выстрел. Потом второй... Два снаряда наших 76-миллиметровых пушек разворотили ему борт. Через мгновение сильный взрыв внутри вражеской машины сотряс морозный воздух.

– Заманили дуру! Готово! – со вздохом вырвалось у Осатюка.

Вытирая рукавом пот, сбегавший крупными каплями [363] со лба, Макаренков ответил так, будто участниками событий были не он и не Осатюк:

– Не подвела наша «малютка»...

Не прошло и двух минут, как у круглой поляны появился второй тяжелый танк. Тут же артиллеристы перенесли огонь на него и расправились как и с первым. Третий не стал искушать судьбу и скрылся.

– Теперь, Ванюша, вперед без всяких реверансов! – крикнул Осатюк, и его танк пустился догонять экипажи своей роты.

Как пишет Герой Советского Союза полковник в отставке Дмитрий Иванович Осатюк, который сейчас живет в Кировограде, о том, что его «малютка» играла в «кошки-мышки» с «тиграми», он узнал позже.

Жив и бывший командир батареи, чьи расчеты расправлялись с «тиграми», Петр Иванович Романов.

С «тигриным» выводком фашистов во время прорыва блокады Ленинграда пришлось сразиться воинам не только Ленинградского фронта, но и Волховского. 13 января в полосе наступления 2-й ударной армии у Синявинских высот выстрел 122-миллиметровой корпусной пушки вдребезги разнес башню одного из «тигров». Отлетевшие от него металлические ошметки с такой силой ударили по соседнему танку, что его экипаж мгновенно открыл люки и в панике бежал. Целехонький, совсем новый «тигр» своим ходом был доставлен в Ленинград.

Случаев захвата невредимых «тигров» во время прорыва блокады Ленинграда было несколько.

В то время как Гот в районе Ростова берег 503-й отдельный тяжелый батальон «тигров», пряча его за спины пехоты и средних танков, Кюхлеру под Ленинградом ничего не оставалось, как бросать «новое оружие» Гитлера в бой, чтобы заткнуть «бутылочное горло».

Кирилл Афанасьевич Мерецков, командовавший в то время Волховским фронтом, в своих мемуарах «На службе народу», вспоминая бои у Синявинских высот 15 – 17 января 1943 года, пишет:

«Во время прорыва нами вражеской обороны фашистское командование бросило в бой новый тяжелый танк „тигр“, ранее проходивший испытания под Сталинградом. Он предназначался для участия в штурме Ленинграда. И вот это чудовище остановили наши пехотинцы-бронебойщики, повредив смотровые щели танка. Экипаж не выдержал и бежал, бросив в целом исправную машину. Фашисты [364] долго держали ее под непрерывным огнем и даже пытались отбить танк контратаками. Позднее я распорядился отправить „тигр“ на наш опытный полигон, где изучали стойкость его брони и выявляли уязвимые места».

Вряд ли Кирилл Афанасьевич Мерецков тогда, во время прорыва блокады Ленинграда, знал, что впервые под Ростовом Гот бросил «тигров» в бой всего на несколько дней раньше (6 и 11 января), чем у Синявинских высот. В то же время еще в двадцатых числах сентября батарейцы 1225-го гаубичного полка Волховского фронта первыми «рассекретили» «тигров» под Мгой. А вот командующему об этом не доложили. Считали, что каким бы противник ни был, главное – бить его.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, координировавший в то время действия Ленинградского и Волховского фронтов по прорыву блокады Ленинграда, в своих «Воспоминаниях и размышлениях» описывает еще один эпизод пленения «тигра» в районе рабочих поселков:

«16 января мне доложили, что меж рабочими поселками № 5 и 6 наши артиллеристы подбили танк, который по своему виду резко отличается от известных нам типов боевых машин противника, причем гитлеровцы принимали всевозможные меры для его эвакуации в тыл.

Я заинтересовался этим и приказал создать специальную группу в составе стрелкового взвода с четырьмя танками, которой была поставлена задача захватить подбитый вражеский танк, отбуксировать его в расположение наших войск, а затем тщательно его обследовать.

В ночь на 17 января группа во главе со старшим лейтенантом Косаревым приступила к выполнению боевого задания. Этот участок местности противник держал под непрерывным обстрелом. Тем не менее вражеская машина была доставлена в наше расположение».

О подробностях этого эпизода я узнал от других товарищей.

14 января наши войска отбили очередную контратаку в районе рабочих поселков №. 5 и № 6. Враг отступил и оставил на ничейной полосе подбитый нашими артиллеристами неизвестный ранее по своей конфигурации танк. Его обнаружили бойцы 86-й танковой бригады.

Немцы, должно быть памятуя историю с шестью «тиграми», которая имела место 21 сентября на этом участке фронта, и гнев Гитлера, предпринимали [365] отчаянные попытки для эвакуации танка в свой тыл. Задача, возложенная Жуковым и Мерецковым на специальную группу из 18 человек во главе со старшим лейтенантом А. И. Косыревым, была не из легких. Фашистское бронированное чудовище было огромных размеров, а 86-я бригада имела только легкие танки, поэтому для буксировки «тигра» группе А. И. Косырева выделили их не один и не два, а четыре.

В ночь на 17 января под покровом темноты группа двинулась к подбитому танку. Гитлеровцы непрерывно обстреливали этот участок. Несмотря на потери, группа добралась до цели. Когда смельчаки проникли внутрь танка, они обнаружили там фугас, заложенный в моторно-трансмиссионное отделение. Почему фашисты не воспользовались им – остается только гадать. Косыреву пришлось повозиться, чтобы обезвредить мощный заряд, после чего приступили к буксировке машины. Это оказалось очень трудным делом. 4 наших легких танка впряглись, как четверка лошадей, по два на каждый буксировочный крюк «тигра» и, надрываясь от натуги, поволокли 55-тонную махину. К утру трофей был в нашем распоряжении.

Георгий Константинович Жуков свидетельствует:

«В результате изучения танка и формуляра, подобранного, на снегу, мы установили, что гитлеровское командование для испытаний перебросило на Волховский фронт экспериментальный образец нового тяжелого танка „тигр“ под номером один».

Нет, это был уже не экспериментальный образец. Экспериментальные погибли 21 сентября 1942 года под Мгой. В зимних боях под Ленинградом появились уже серийные танки, запущенные в производство фирмой «Хеншель» в Касселе.

Как мы уже знаем, эти машины только в августе 1942 года начали выпускаться фирмой «Хеншель», в войсках их насчитывалось вместе с «тиграми» Порше всего немногим более трех десятков. Вопреки здравому смыслу Гитлер потребовал бросить их в бой разрозненно: пятерку «тигров» Порше под Киров для патрулирования дороги и по одной роте «тигров» Хеншеля под Ленинград и Ростов. Уж очень фюрер хотел увидеть в «тигре» неуязвимую, всесокрушающую машину. Генерал Гудериан в книге «Воспоминания солдата», подводя печальные итоги поражений танковых дивизий вермахта на советском [366] фронте, с грустью сетовал на то, что

«противник преждевременно получил ценнейшие сведения о новом танке».

Забегая вперед, отметим, что позднее, в Курской битве, немецко-фашистское командование применило «тигры» в большом количестве. Однако наши войска смело вступили с ними в противоборство, зная их уязвимые места.

Павел Степанович Севернюк, проживающий в селе Снегиревка Николаевской области, участник прорыва блокады Ленинграда, тоже рассказал мне о случае захвата исправного «тигра» в январе 1943 года. В то грозное время войны Павел Степанович был помощником начальника технической части танкового батальона 16-й танковой бригады Волховского фронта. Захваченный «тигр» оказался совершенно исправным. Гитлеровцы не сделал из него ни одного выстрела. Экипаж, очевидно, погиб во время артиллерийского обстрела. Он ночевал не в танке, а в землянке, и там, очевидно, наш снаряд и накрыл его.

П. С. Севернюк поведал и о тактике действий «тигров» в «бутылочном горле».

«Я не видел,– рассказывал он,– чтобы „тигры“ ходили в атаку. Немцы держали их в засадах и стреляли с расстояния 1,8 – 2 километра по нашим танкам».

Трофеи – машины, оружие, боеприпасы, танки – тоже дают «показания» и могут достаточно многое рассказать и о себе, и о их создателях. В иных случаях «показания» танков даже ценнее сведений, которые дают на допросе пленные танкисты. Так было и с «неуязвимыми тиграми».

Комиссией на полигоне по изучению тактико-технических характеристик «тигров», куда был доставлен «пленник», руюводил Петр Клементьевич Ворошилов. В комиссию вводили нарком танковой промышленности В. А. Малышев, командующий бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии Я. Н. Федоренко, командующий артиллерией Красной Армии Н. Н. Воронов, конструкторы танков и артиллерийских систем.

«Тигр» был обстрелян артиллерийскими снарядами разных калибров со всех сторон. Оказалось, что советская артиллерия способна их поражать. Когда члены комиссии подошли к танку, они не поверили своим глазам: [367] снаряд 85-миллиметровой пушки пробил лобовую броню, прошел навылет и вырвал кормовой лист. Немецкие конструкторы вынуждены были поставить на «тигр» толстую броню низкого качества, другой не оказалось.

Обнаружилась также любопытная деталь: башня этой тяжелой машины с хищно вытянутым хоботом пушки разворачивалась медленно. Поэтому нашим танкистам была дана рекомендация: как только бронированный «зверь» даст пристрелочный выстрел, сразу же делать резкий маневр и, пока вражеский наводчик станет разворачивать башню, бить по «тигру». Именно так и поступали экипажи наших юрких тридцатьчетверок. Эти средние танки нередко выходили победителями в поединке с «тиграми».

Безусловно, обследование и выявление тактико-технических характеристик «тигра» за полгода до грандиозного сражения на Огненной дуге под Курском оказалось весьма кстати. Однако не все нужные выводы из него были сделаны. Следует обратить внимание на то, каким оружием наши войска поражали «тигров». Во всех описываемых случаях их поражали орудия, в «обязанность» которых, если так можно выразиться, не входит непосредственно борьба с танками. В первом случае это оказалась 122-миллиметровая гаубица, в другом – корпусная пушка, в третьем – 85-миллиметровая зенитная пушка.

Лишь Кирилл Афанасьевич Мерецков пишет, что «тигра» подбили наши бронейбойщики-пехотинцы, поразив его в смотровые щели. Конечно, противотанковое ружье было грозным оружием против легких и порой средних танков, а также бронетранспортеров, но не «тигров». История Великой Отечественной войны знает немало примеров успешного единоборства наших бронебойщиков и с «тиграми», «пантерами» и даже «фердинандами». Но это случаи, а не правило. Противотанковое ружье – оружие ближнего боя.

Борьбу с танками противника вели прежде всего наши танки. КВ и Т-34 делали это весьма успешно, но на их вооружении стояла 76-миллиметровая пушка, а «тигры» – это не прежние Т– III и Т– IV начального периода войны... Жаль, что это не встревожило должным образом командование и не заставило срочно вооружить наши танки более мощными пушками. [368]

Экспонаты

Ровно через два года после начала Великой Отечественной войны, 22 июня 1943 года в Москве, в Центральном парке культуры и отдыха имени М. Горького, открылась выставка трофейного оружия, захваченного нашими войсками в минувших кровопролитных боях.

Грузно раскинувшись по зелени, стояли танки, танки, танки: от «карманной» танкетки до огромного, почти 60-тонного «тигра».

Многие из экспонатов стояли, еще храня свою важную внешность и внушая зрителю некоторое почтение могучими формами. Но вот рядом с целым и невредимым «тигром» стоит такая же стальная машина, развороченная меткими попаданиями. Это уже, в сущности, груда металла. Могучий удар разнес ее башню. Бронебойные снаряды прошили ее ребра. Даже мощная лобовая броня не выдержала: на ней зияли круглые бреши с посиневшими оплавленными краями. Ни 100 миллиметров крупповской брони, ни эмблемы счастья, нарисованные и приваренные любителями кабалистики, не спасли экипаж танка от ударов нашей артиллерии.

Среди стада коричневых, черных, зеленоватых вражеских танков резко выделялись ярко-желтые. Они издали бросались в глаза, словно поставили перед собой задачу не замаскироваться, а напротив, обратить на себя внимание. Они были замаскированы под цвет песков и предназначены для вновь формируемых четырех новых танковых дивизий, которые с нетерпением ждал в Северной Африке фашистский генерал-фельдмаршал Роммель для вторжения в Египет. Но не дождался. Обстоятельства изменились. Внезапно желтые танки изменили курс, и эшелоны с ними бешено помчались к котельниковской группировке Манштейна под Сталинградом. Они спешили на выручку Паулюсу. Спешили и оказались в плену в танковом корпусе генерала П. А. Ротмистрова. Они даже перекраситься не успели, так и пожаловали на выставку позора.

Ходили люди по парку, хладнокровно осматривая поверженную к их ногам вражескую технику, и восхищались советским оружием и советским солдатом, превратившим ее в экспонаты.

На этой выставке пришлось побывать и мне. Помню, как один мальчуган настойчиво спрашивал у матери: [369]

«Это все наш папа у немцев отнял? Да? Все?» Мальчик упрямо повторял вопрос несколько раз. И мне хотелось ответить ему: «Да! Да! Это все отняли у фашистских разбойников наши папы. И будут отнимать до тех пор, пока придет день, когда мы сможем спокойно дышать, играть, бегать, спать, учиться...» Мне было тогда шестнадцать...

Все верили, что день такой придет! Порукой тому и эти экспонаты вражеской техники – сильной, зловещей и хитроумной, но все же поверженной к нашим ногам.

Не было на выставке самих фашистских вояк. Но и они через некоторое время прошли по Москве, опозоренные, понурые, растерянные, прошли на показ советскому народу.

А «тигры» на выставке были как раз те, которые подбили и пленили наши артиллеристы и танкисты под Ленинградом. [370]

Поединок

«Зверобой»

Прежде чем осветить некоторые малоизвестные, а подчас и совершенно неизвестные широкому кругу читателей эпизоды грандиозного сражения, развернувшегося летом 1943 года на Курской дуге, нужно вернуться к событиям конца 1942 года. Мы говорили, что у врага появился новый тяжелый танк – «тигр» с мощным бронированием и орудием. Когда о нем узнало советское командование? В военно-исторической и мемуарной литературе до сих пор ответ на этот вопрос дается неоднозначный. А поэтому не всегда верно освещаются и меры советского командования и конструкторской мысли, направленные на то, чтобы противопоставить новому вражескому оружию свое, более эффективное.

В литературе многие авторы связывают раскрытие секрета «тигра» с январскими боями 1943 года во время прорыва блокады Ленинграда, когда в районе Рабочего поселка № 5 был захвачен этот танк и по указанию Г. К. Жукова эвакуирован в тыл.

Писатель Иосиф Герасимов в романе «Предел возможного» раскрытие секрета «тигра» преподносит читателям так:

«Осенью сорок второго Ремеза и Куликова (под этими именами автор вывел образы И. М. Зальцмана и Ж. Я. Котина.– Д. И.)вызвали в Москву в Государственный Комитет Обороны. Пригласили и других директоров и конструкторов заводов, выпускавших танки. Показали документальный немецкий фильм: по полям, через дороги, рвы двигалась могучая броневая машина с длинной пушкой, ее обстреливала противотанковая артиллерия, но снаряды рикошетили, не пробивали броню; могучими гусеницами танк давил орудия, легко пробирался через препятствия. А после фильма они увидели этот танк в натуре. Его называли „тигром“ и привезли из-под Ленинграда, немцы испытывали танк во фронтовых условиях, эта машина застряла в болотах под Синявинскими высотами».

Во-первых, фильм о «тиграх» был заснят в октябре 1942 года в городе Ютерборге и никогда к нам не попадал, а о его существовании рассказал в своих мемуарах [371] Альберт Шпеер. Во-вторых, танк «тигр» под Синявинскими высотами был захвачен в ночь на 17 января 1943 года. Обо всем этом уже подробно говорилось в предыдущей главе. В-третьих, как свидетельствуют материалы, хранящиеся в фондах ЦГВИА, ответные меры на появление «тигров» были приняты уже в конце 1942 года. Это была мощная самоходная установка СУ-152, имевшая обозначение в конструкторской документации КВ-14.

Как известно, ЧКЗ начал серийный выпуск СУ-152 уже в январе 1943 года, когда еще не началась операция Ленинградского и Волховского фронтов по прорыву блокады Ленинграда.

Ивсе-таки, когда же узнали конструкторы ЧКЗ о появлении у врага тяжелых танков «тигр»?

О тех шести «тиграх», подбитых 21 сентября 1942 года под Мгой батареей 1225-го гаубичного полка майора Балагушина, и об их эвакуации в наш тыл тут же стало известно командованию Волховского фронта и генералу Н. Н. Воронову, находившемуся тогда на Ленинградском фронте в качестве представителя Ставки. Через них весть быстро дошла до Верховного Главнокомандования и ГКО. Если эпизоду встречи нашего разведотдела с четырьмя «тиграми» в августе 1942 года не придали особого значения, поскольку наши разведчики и артиллеристы видели их на большом расстоянии, то «сентябрьские» шесть танков встревожили советское командование. Заместитель наркома обороны СССР, впоследствии главный маршал артиллерии, Н. Н. Воронов, бывший в ту пору начальником артиллерии Красной Армии, в своих мемуарах писал:

«Однажды меня вызвали в Государственный Комитет Обороны. Сталин встретил словами:

– А ведь вы оказались правы, когда докладывали нам о появлении у противника новых танков с более толстой броней.

Прервав заседание, он стал задавать мне вопросы о том, какие наши пушки смогут успешно бороться с этими танками...»

Из нашего разговора стало очевидно, что существующей противотанковой артиллерии бороться с новыми танками противника будет трудно. Нужно принимать меры кардинальные, возможно, установить на нашем тяжелом танке КВ-1С более мощную пушку. [372]

Первых «тигров» сначала изучили ремонтники, находившиеся в районе боев, затем спешно вылетевшая из Челябинска группа конструкторов во главе с заместителем начальника СКБ-2 А. С. Ермолаевым. Об этом позаботился нарком В. А. Малышев.

Я задавал не одному кировцу вопрос: когда они узнали о появлении «тигра» и какие меры были приняты, чтобы противопоставить им новое оружие?

Н. Ф. Шашмурин написал, что информация о новом немецком танке с противоснарядным бронированием и мощной противотанковой пушкой нами была получена осенью 1942 года с Волховского фронта... В дальнейшем стало известно, что это был образец танка «тигр».

Таким образом, и командование армии, и наркомат танковой промышленности, и конструкторские бюро, разрабатывавшие оборонную технику, в конце сентября – начале октября 1942 года были осведомлены о том, что у фашистов появились новые тяжелые танки с мощным противоснарядным бронированием и зенитным орудием крупного калибра.

Враг бросил вызов. Нужно было сделать ответный ход. Уже стало ясно, как бы в этой обстановке пригодились КВ с пушкой Грабина калибра 85 и даже 107 миллиметров!

...Первые месяцы Великой Отечественной войны показали необходимость резкого повышения маневренных возможностей противотанковой артиллерии.

Известно, что расчет полевой противотанковой пушки, как охотник на зверя в засаде, обычно в течение многих часов, а то и дней должен находиться на указанной ему огневой позиции и ждать появления танков противника. А они появляются зачастую совсем не там, где их ожидают. Если бы подвижность орудия ПТО была повышена, то оно могло бы не ждать появления танков противника, а само находить их и, внезапно появившись, уничтожать.

Так военные доказывали необходимость создания самоходной противотанковой артиллерии.

Первым серийным самоходным противотанковым орудием стала 55-миллиметровая пушка ЗИС-2 конструкции В. Г. Грабина. На дистанции 1000 метров ее подкалиберный снаряд пробивал 100-миллиметровую броню. Установленная на шасси гусеничного тягача «Комсомолец» пушка получила название ЗИС-29. Эти установки [373] неплохо зарекомендовали себя в боях со средними и легкими танками под Москвой. Всего было выпущено 100 таких орудий.

Положительный опыт применения САУ дал толчок к дальнейшей разработке машин такого типа. К 15 апреля 1942 года промышленность изготовила ряд их новых опытных образцов, которые летом прошли напряженные испытания. О некоторых из них будет сказано чуть позже.

И вот война вновь потребовала самоходно-артиллерийские установки для борьбы с новыми танками противника.

В октябре 1942 года главного конструктора ЧКЗ Ж. Я. Котина вызвали на совещание в ГКО. На заседании присутствовали директора танковых и артиллерийских заводов. Присутствующим сообщили первые сведения о новых вражеских танках «тигр», о которых Котин уже знал от своего заместителя А. С. Ермолаева.

Начальник штаба артиллерии Красной Армии генерал Ф. Самсонов докладывал в ГКО:

«Опыт показал, что самоходные орудия нужны, так как ни один другой вид артиллерии не дал такого эффекта в непрерывном сопровождении атак пехоты и танков и во взаимодействии с ними в ближнем бою».

23 октября 1942 года ГКО принял постановление о налаживании в короткие сроки массового производства самоходно-артиллерийских установок. Основой для них должны были послужить выпускавшиеся серийно танки– легкий Т-70, средний Т-34 и тяжелый КВ-1С.

Конструкторы артиллерийских систем и гусеничных боевых машин получили задание объединить свои усилия для создания САУ.

Котин возвращался на завод в глубоком раздумье. Да и было над чем поразмыслить. Прямо из аэропорта он направился на завод и несмотря на поздний час пригласил к себе ведущих специалистов. Собрался цвет конструкторской мысли челябинских танкостроителей – гвардия Котина, так называли тогда КБ Танкограда.

Жозеф Яковлевич, скрывая волнение, сообщил:

– ГКО стали известны данные о новых тяжелых танках противника, которые он, пока несколько штук, применил под стенами нашего родного города Ленинграда. Надо полагать, гитлеровцы в ближайшем будущем, скорее [374] всего после весенней распутицы 1943 года, применят их в большом количестве.

Главный конструктор назвал тактико-технические данные «тигра».

– Допускаю,– продолжал он,– что в спешке новые вражеские танки создаются без серьезных испытаний и исследований. Представляю и трудности промышленного освоения этих совершенно новых для немецкого танкостроения тяжелых машин.

В распоряжении конструкторов, исходя из сроков, оговоренных ГКО, было неполных три месяца. Невероятный, фантастический срок! Котин предложил конструкторам высказаться, хотя время было уже за полночь...

Без малейшей паузы вспыхнул разговор, который захватил буквально всех. Враг бросил вызов, нужно было ему ответить. И не только ответить, но и превзойти его. Тем более теперь, когда Красная Армия одержала историческую победу на полях Подмосковья, сдерживает натиск стальных машин у стен Сталинграда и сама готовится перейти в решительное наступление. Наши войска, как никогда, нуждаются в танках всесокрушающих и быстроходных. Нуждаются и в самоходных артиллерийских установках, которые могут нести на своей броне еще более мощное вооружение, чем у танка...

Буквально через несколько дней в Челябинск прилетел В. А. Малышев и сразу же собрал конструкторов. Из его слов стало ясно, что в ГКО уже проделана огромная работа по сопоставительному анализу обострившейся танковой ситуации и сделаны определенные выводы, которые для танкодрома стали технической политикой.

Вячеслав Александрович сказал:

– Нам просто повезло с этими шестью «механическими языками», подбитыми и захваченными артиллеристами под Мгой... Вам уже известны их данные – броня, пушка, скорость... Превосходство их брони и артсистемы над броней и 76-миллиметровой пушкой КВ-1С и Т-34 очевидно. Все, что необходимо для усиления противотанковой артиллерии, сделают наши артиллерийские КБ. Но это не снимает ответственности и с нас...

Чувствовалось, Малышев говорит о том, что уже неоднократно, всесторонне обсуждалось и в штабе бронетанковых войск, и в Ставке Верховного Главнокомандования, и в ГКО... [375]

– Я допускаю, – говорил далее нарком,– что и у противника конструкции новых машин не идеальны, они появились в спешке...

У нас времени мало... Путь один: используя отработанное, готовое, что уже внесено в КВ-1С, нужно создать артсамоход с пушкой, обладающей наилучшей баллистикой для борьбы с «тиграми»... Где взять пушку? Ищите на всех заводах, ищите среди судовых, зенитных артсистем, добивайтесь вписывания их в рубку самоходов. Скорострельность и высокая начальная скорость снаряда – это главное. И, во-вторых,– более прочная броня.

Почему, собственно, Малышев продиктовал, каким должно быть новое средство борьбы с тяжелым «тигром»? Именно артсамоход, а не танк? Обычно в литературе для объяснения этого выбора порой приводятся в целом интересные, достоверные эпизоды споров конструкторов. Да и само зарождение этой идеи связывается всецело со стенами СКБ-2 ЧКЗ.

В действительности же, как видим из постановления ГКО, и эти, и многие другие вопросы создания и применения самоходной артиллерии обсуждались на заседаниях ГКО. Идею создания самоходной артиллерии поддерживали Г. К. Жуков и И. С. Конев. Это было осенью 1942 года, когда дебатировался этот вопрос в ГКО.

Главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров вспоминал:

«Большинство танкистов поддерживали мысль о выпуске нового средства борьбы с танками врага. Таких же взглядов придерживались народный комиссар танковой промышленности В. А. Малышев, директора танковых заводов. Когда же были созданы первые образцы различных видов самоходной артиллерии, на совещании, на котором присутствовали члены ГКО, а также В. А. Малышев, Я. Н. Федоренко, Н. Н. Воронов и Н. Д. Яковлев, Верховный Главнокомандующий задал вопрос: кому будет подчиняться самоходная артиллерия?»

И вот тут разгорелся сыр-бор. Воронов хотел, чтобы части самоходной артиллерии подчинялись артиллеристам, танкисты просили и доказывали, чтобы они подчинялись им. Решил спор Сталин тем, что доказал нецелесообразность создания ремонтных баз у артиллеристов, которые уже есть у танкистов. [376]

...После выступления Малышева в СКБ-2 конструкторы принялись обсуждать задание. Начались споры о том, что лучше: создать мощную самоходку или же новый тяжелый танк? Были сторонники того и другого направления. Ведь в СКБ-2 на базе танков КВ уже было создано несколько САУ. В конце 1941 года был построен артсамоход КВ-7, который имел строенную установку вооружения: 76-миллиметровую и две 45-миллиметровые пушки, сохранялся и пулемет в верхнем лобовом листе корпуса. Характерной особенностью этой машины было то, что конструкторы применили безбашенную установку вооружения, оказавшую большое влияние на конструктивное оформление позднейших тяжелых самоходно-артиллерийских установок. Эта машина позволила получить первоначальный конструкторский и производственный опыт.

Был спроектирован и построен и артиллерийский самоход с двумя спаренными 76-миллиметровыми пушками.

И вот теперь нужно было на базе танка КВ-1С создать артсамоход с пушкой, обладающей большой дальностью прямого выстрела и снарядом сильного разрушительного действия при стрельбе по броне и бетону.

Споры о создании артсамоходов в СКБ-2 ЧКЗ хорошо отразили авторы «Летописи Челябинского тракторного завода»... Судя по «Летописи», при обсуждении этого вопроса высказывались все, кто хотел.

...Слово взял опытнейший конструктор Манилов.

– Что из того, что танк может поворачивать башню и вести круговой обстрел, стрелять вперед, вбок и назад? – сказал он.– Может, но не стреляет. Ведь если появится противник сбоку, танк непременно поворачивается к нему лбом... Возьмем авиацию. Самолет-штурмовик, этот бронированный летающий танк, всегда представляет собой своеобразную летающую пушку и пулеметы. На нем нет никаких вращающихся турелей, как на бомбардировщике. Оружие штурмовика обращено вперед и только вперед. Оно установлено неподвижно. Чтобы прицелиться и поражать врага, нужно маневрировать всем самолетом. Огонь, скорость, маневр, высота – вот качества, определяющие боевую ценность штурмовика. Нам же высота не нужна, хватит и земли. Но пушку нужно на новую боевую машину поставить мощную... [377]

– Нет, нет, это интересно,– загорелся Лев Сергеевич Троянов, который в словах Манилова ощутил какую-то новую, непривычную остроту хорошо знакомой формулы.– А что? Дадим самоходке просторную рубку, да больший, чем в танке, угол возвышения ствола, так, чтобы пушку можно было задрать вверх. Вот вам и увеличение дальности боя, а следовательно, и ведение огня с дальних, закрытых огневых позиций. Самоходка сможет вступить в борьбу с танками противника еще тогда, когда те будут в районах сосредоточения, а затем встретить мощным огнем во время их атаки. При подготовке наступления примет участие в артподготовке, а затем станет сопровождать пехоту и танки во время атаки и боя в глубине обороны противника. То есть самоходка сможет выполнять весь круг тех задач, которые традиционно возлагаются на артиллерию.

В кабинете все насторожились, так как знали, что этот вид боевой техники был профессиональным коньком Троянова.

Самоходки! Вопрос об их серийном выпуске долго оставался спорным. В подвижности и маневренности САУ ни в чем не уступают танку и отличаются от него тем, что широкая бронированная рубка, в которой помещено орудие, не вращается, подобно танковой башне. Зато в такую рубку можно поместить орудие значительно большей мощности, чем это удается сделать на танке.

Первые самоходки, созданные по проектам Л. С. Троянова и других конструкторов ОКМО, участвовали в Первомайском параде еще в 1934 году. Именно в ОКМО – опытно-конструкторском машиностроительном отделе – Лев Сергеевич Троянов нашел себя.

Однако у нового вида вооружения были и противники. Некоторые руководящие военные деятели из числа танкистов не хотели признавать самоходные орудия, называли их «плохими или испорченными танками». До 1942 года они серийно не выпускались, существовали лишь отдельные их образцы и небольшие опытные партии.

Когда вышло постановление ГКО от 23 октября 1942 года, предусматривающее налаживание в самые короткие сроки производство САУ, Троянова разыскали на далеком сибирском заводе и вызвали в Челябинск. К тому времени сорокалетний Лев Сергеевич уже был конструктором [378] широкого творческого размаха. Читатель помнит, что один из тяжелых танков Т-100 был переделан в самоходную установку. Так вот, этот самоход в 1939 – 1940 годах был разработан под руководством Троянова, а в последующем и изготовлен его опытный образец...

Той поздней осенней ночью на совещании конструкторов и родилась идея разрабатывать и новую модификацию танка, и новое самоходное орудие. Но для создания самоходки совершенно новой конструкции требовалось время. И немалое! А его-то как раз и не было. Фронт торопил. Он диктовал свои неумолимые сроки.

В ходе той же горячей полемики было решено: на базе тяжелого танка КВ-1С поставить мощную гаубицу-пушку калибра 152 миллиметра – она также выпускалась серийно. Но возник вопрос: как поставишь, если танковая башня тесна, если в ней все рассчитано до миллиметра под орудие совершенно определенного калибра? В танковой башне орудию всегда было тесно. Силу отката при выстреле надо поглотить на весьма коротком пути. Высокое гидравлическое давление в замкнутых объемах гидравлических тормозов создает большой нагрев жидкости, возникают «недокаты» при возвращении артсистемы в исходное положение, что снижает кучность боя...

Мнение, что самоходы в производстве проще танков, оказалось ошибочным. В артсамоходе хоть и просторнее для орудия, для наводчика и заряжающего, но есть свои проблемы – расположение боевого отделения, особенности баллистики гаубицы-пушки и т. д.

Начались поиски. В декабре 1942 года пригласили на завод главного конструктора 152-миллиметровой гаубицы-пушки Федора Федоровича Петрова. Вместе с Трояновым, Шашмуриным, Торотько и другими танкостроителями ему предстояло решить не одну серьезнейшую головоломку.

В самом деле: речь шла об орудии очень крупном. Как сделать так, чтобы действия расчета внутри бронированной рубки не были затруднены? Не придется ли удлинять ходовую часть тяжелого танка? Быть может, пойти по пути изменения конструкции гаубицы-пушки?

Используя опыт работы над образцом тяжелого артсамохода на базе Т-100, Л. С. Троянов именно по этой схеме подготовил в эскизно-техническом исполнении проект самохода КВ-14 на базе КВ-1С. В своем проекте [379] Троянов раздвинул подвеску танка и установил восемь опорных катков, подобно Т-100. Это решало проблему простора в боевой рубке, не мешало откату орудия.

При рассмотрении данного варианта в коллективе СКБ-2 сформировалось единое мнение, что несмотря на любые трудности (а так оно и было) артсамоход должен вписаться в основную базу танка КВ-1С, то есть в шестикатковую подвеску ходовой части вместо восьмикатковой, принятую Трояновым.

Исходный проект варианта артсамохода на базе танка КВ-1С оформил конструктор Э. И. Зельцер в отделе Н. Ф. Шашмурина. А основная задача рабочего проектирования выполнялась броневым отделом под руководством В. И. Торотько. Когда проект был принят, дальнейшие этапы создания СУ-152 возглавил Лев Сергеевич Троянов.

В решении довольно сложных вопросов, связанных с созданием артсамохода, принял участие нарком вооружения Дмитрий Федорович Устинов, побывавший с этой целью на артиллерийском и танковом заводах.

После доклада проекта СУ-152 в ГКО 2 ноября 1942 года было принято решение во что бы то ни стало вмонтировать орудие в неподвижную рубку тяжелого серийного танка КВ-1С. Все проектировщики перешли на казарменное положение и не уходили домой в течение трех недель. Немало потрудились и металлурги над созданием более совершенной технологии литья крупных броневых отливок.

Котин немедленно направился на орудийный завод за гаубицей-пушкой, а тем временем в цехе установили шасси танка КВ-1С. Участник скоростного проектирования артсамохода СУ-152, один из ближайших помощников Котина в эти месяцы, доктор технических наук Н. М. Синев рассказывает:

«Как только орудие на железнодорожной платформе прибыло на заводской двор, мы скатили его с платформы, завезли в цех и установили на шасси. Опытнейшие модельщики стали выпиливать фанерные листы, закрывать ими пушку, а конструкторы тут же, на месте, делали с этих листов чертежи для раскроя броневых плит. Мы работали с полной отдачей сил – и уложились в срок, сделали машину за 25 дней!»

Чертежи, выполненные на ватмане, прямо с досок шли в цеха. Несмотря на усталость, все действовали дружно, четко, без суеты. И вот свершилось чудо – уже 25 января 1943 года первый образец СУ-152 был собран. Много лет спустя другой участник этой работы сказал:

– Как все это было сделано за три недели, мне и сейчас не понятно.

Правда, не обошлось и без курьезов. Один инженер допустил ошибку в броневой детали. Оплошность выявилась в самый последний момент, когда орудие уже опускали в проем рубки: оно не входило.

– Видел свою работу?—спросил конструктора Лев Сергеевич Троянов.

– Видел...

– Что будешь делать?

– Резать автогенным аппаратом по живому.

– Правильно, действуй.

А сам, повернувшись, направился к группе военных и представителей наркомата, которые прямо в цехе ожидали окончания сборки. На вопросы о том, что случилось, в чем причина задержки, он ответил:

– Да мы пушку не той стороной вставили.

Потом сказал еще что-то, но в общем хохоте его слова нельзя было разобрать. Напряженность у всех как рукой сняло. Все поняли, что ошибка поправима и нечего делать из нее трагедии.

Орудие вставили-таки, но осталось сомнение, выдержат ли механизмы ходовой части его сильнейшую отдачу. По дороге на испытательный полигон кто-то не без тревоги спросил ведущего конструктора:

– Не боитесь, Лев Сергеевич, что при первом же выстреле полетят торсионы, подвеска?

– Не должно быть! – И еще тверже повторил: – Не должно!

Над полигоном повисла тишина, настороженная, тревожная. Все смолкли в ожидании стрельбы. Грохнул выстрел, самоходка вздрогнула многотонным бронированным корпусом, но устояла, не сдвинулась с места. Значит, отдача оказалась нормальной. За первым выстрелом последовали другие. А дистанция с каждым разом увеличивалась: 500, 700, 800 и, наконец, 1500 метров.

Расчеты конструкторов подтвердились: поломок не было.

Произошло еще одно чудо: ровно через 25 дней и ночей первая партия самоходных установок пошла в серийное производство. [381]

Первая партия СУ-152 в количестве 35 штук уже 1 марта 1943 года прибыла под Курск, где ожидалось применение противником танков «тигр».

Артсамоход – серьезный укротитель «зверей». Его 152-миллиметровая гаубица-пушка МЛ-20С с начальной скоростью бронебойного снаряда 655 метров в секунду и массой 48,78 килограмма на расстоянии 2000 метров пробивала броню свыше 100 миллиметров. Бронирование маски пушки достигало 120, а лобовой части корпуса 70 миллиметров. Скорострельность орудия из-за использования поршневого затвора и раздельного заряжания составляла два выстрела в минуту. Приборы прицеливания состояли из панорамного прицела для стрельбы с закрытых позиций и телескопического – для стрельбы прямой наводкой. Дальность прямого выстрела – 700 метров. При массе 45,5 тонны артсамоход развивал максимальную скорость до 42 километров в час. Запас хода – 330 километров. Экипаж состоял из 6 человек.

Когда в Танкограде были изготовлены первые десятки СУ-152, началось формирование тяжелых самоходных полков. В каждом из них было четыре батареи по пять машин да боевая машина командира полка – всего 21 экипаж. Вроде и немного, но чтобы хоть одна самоходка стреляла, надо было, чтобы втрое-вчетверо больше людей обеспечивали ее действия и снабжали всем необходимым.

Конечно, во вновь формируемые тяжелые самоходные полки направляли в первую очередь танкистов из госпиталей, училищ, танковых бригад, оставшихся после боев без боевой техники.

Когда переформировывались танковые бригады и батальоны в самоходно-артиллерийские полки, чувства, охватывавшие танкистов, трудно описать.

– Как? Не танки? Неужели мы, танкисты, должны сесть на неуклюжие самоходки? – возмущались некоторые.– Танк – это танк, он сам поворачивается на гусеницах на месте, как юла, да еще башня у него крутится, наводи орудие на цель справа-слева, хоть сзади, наконец. Самоходки же должны всем корпусом разворачиваться на цель, если эта цель не прямо по курсу... [382]

– Не столько командир машины и наводчик орудия, сколько механик-водитель будет задавать тон в выборе цели, все фактически от него будет зависеть. На них же, механиков, какая ляжет нагрузка! – сетовали другие.

– Все это так,– резонно возражали более рассудительные.– Но ведь у самоходок и задача совсем иная – они предназначены для поддержки и прикрытия танков.

– Значит, мы пойдем позади танков? – усмехались ярые, влюбленные в свои машины танкисты.

– Не горячитесь,– убеждали командиры формируемых полков.– От того, что мы пойдем в бою на 200 – 300 метров позади танков, нас тыловиками не назовут. Когда потребуется, примем вражеский огонь на себя. И фактически окажемся на первой линии. В бою всякое бывает!

Танкисты рисовали в своем богатом воображении разные боевые ситуации, прикидывали, где будет их место в бою с громоздкими, тяжелыми машинами врага.

Думали, спорили, пока еще заочно сравнивали достоинства танков и самоходок, не подозревая, что в этих сравнениях и спорах вырабатывалась тактика ведения боя...

И вот во вновь формируюемые тяжелые самоходные полки стала поступать техника. Она прибывала эшелонами в известные каждому танкисту времен минувшей войны подмосковные танковые лагеря.

...Из-за поворота дороги одна за другой выходили самоходки – сначала торжественно выплывал ствол орудия, потом корпус, затем машины делали поворот и шли прямо.

Есть нечто завораживающее в движении военной техники, в ее внешней завершенности и внутренней, угадываемой мощи... Орудия уничтожения всегда доводились до последней степени совершенства, а порой и изящества: мечи, кинжалы, пистолеты и сабли – все из лучшего металла, ко всему приложен ум, необыкновенное мастерство, и, увы, человек всем этим всегда восхищался. И справедливо восхищался. Но, может быть, кто хочет возразить? Тому отвечу: если на твою землю лезут вооруженные всевозможными, самыми изощренными, невиданной убойной силы орудиями уничтожения варвары, то действительно, почему не восхищаться теми средствами, что Родина и народ дали нам, чтобы противостоять врагу. [383]

Сначала, сроднившись с машиной, самоходчики кратко именовали ее «моя» и «наша», безо всяких эпитетов вкладывая в эти слова всю нежность. Потом, увидев, на что способны самоходки, окрестили их «зверобоями», весьма точно выражая их сущность и назначение. После стали называть ласково, уважительно и почтительно: «матушки». И слышалась в этом слове надежда: «матушки» не подведут, «матушки» выручат...

А потом уже в конце войны – «старушки». Этим сказано все! У «старушек» изношено сердце... «Старушкам» не хватает дыхания... У «старушек» неладно с «ногами», болтается лента в «суставах».

Так сначала настороженно приняли танкисты самоходы, и так они их после полюбили.

«Фердинанды» и «носороги»

У боевой машины, о которой пойдет речь, как бывает в детективных романах о шпионах, несколько кличек. Сначала ее называли «тигром» Порше, затем нарекли «88-миллиметровым штурмовым орудием», потом «элефантом», что в переводе на русский язык означает «слон», затем, в угоду конструктору, назвали его именем – «фердинанд».

Наличие такого богатства имен у одной и той же конструкции привело к тому, что в нашей военно-исторической, мемуарной и художественной литературе это штурмовое орудие порой преподносится читателю как разные машины. Более того, начиная с Курской битвы, как правило, всякое столкновение наших воинов с вражескими самоходными артиллерийскими установками или штурмовыми орудиями обязательно рисуются как встречи с «фердинандом».

Однако другие типы самоходно-артиллерийских установок противника, принимавшие участие в битве на Курской дуге, по своим боевым возможностям были весьма далеки от «фердинандов».

Читатель уже знает, что «тигр» Порше под индексом T-VI (Р) не пошел в серийное производство. Однако фирма «Нибелунг», не ожидая результатов испытаний новых тяжелых машин, изготовила 90 корпусов с ходовой частью для «тигра» Порше. Башни же с пушками для [384] него должна была изготовить фирма «Рейнметалл». Но эта фирма не спешила с выполнением заказа.

После того как управление вооружений сухопутных сил и рейхсминистр Шпеер отвергли этот танк, старый «панцерфатер», и в преклонном возрасте не потерявший свою оборотистость и пользовавшийся покровительством Гитлера, добился разрешения использовать изготовленные фирмой корпуса с ходовой частью под противотанковые самоходно-артиллерийские установки, или, как их называли, истребители танков, способные бороться с советскими танками Т-34 и КВ.

Для этого в передней части бывшего «тигра» Порше соорудили полностью забронированную рубку с наклоном броневых листов. В этой рубке конструкторы установили 88-миллиметровую длинноствольную пушку. Причем длину ствола вытянули до 71 калибра. Благодаря этому ее подкалиберный снаряд с огромной начальной скоростью, достигавшей 1130 метров в секунду, пробивал с 1000 метров под прямым углом броню толщиной около 200 миллиметров. Эта пушка позволяла на расстоянии трех километров вести успешную борьбу со всеми типами танков.

Этот неповоротливый колосс массой 68 тонн являлся, если так можно выразиться, конструктивным типом самоходно-артиллерийской установки поневоле. Он родился как бы незаконно, не предусмотренный ранее никакими планами и заказами военных. Его 200-миллиметровая лобовая броня корпуса и боевой рубки не пробивалась нашими противотанковыми и 76-миллиметровыми танковыми пушками.

«Тигр» Порше, как уже знает читатель, в соответствии с замыслом конструкторов имел электротрансмиссию: на валах его двух двигателей стояли электрогенераторы, вырабатывавшие электрический ток. Они питали электромоторы, которые приводили в движение ведущие колеса машины. Броневые листы с такой разницей толщины одной сваркой надежно соединить, конечно, невозможно. Поэтому конструкторы соединили их с помощью пазов в виде «ласточкиного хвоста» и дополнительно скрепили мощными заклепками.

Два двигателя «майбах» по 300 лошадиных сил позволяли этому «слону» двигаться со скоростью всего около 20 километров в час. Запас хода по шоссе составлял 180 километров.

Но кроме тихоходности «фердинанды» имели еще один органический порок. И не в моторах, не в пушке, не в ходовой части. Порок был в принципиальном решении «фердинанда» как боевого оружия. Он не имел пулеметов, а следовательно, не мог защищать себя в ближнем бою от пехоты противника.

Эти машины вызывали насмешки над их конструктором. Особенно много досталось насмешливых выпадов и площадной брани в адрес Порше и его «фердинандов» со стороны Гудериана и Шпеера, которые не хотели их именовать иначе как «тигры» Порше. Гудериан, оценивая боевые возможности «фердинандов», в мемуарах о своем посещении наступавшей на северном фасе Курской дуги 9-й немецкой армии писал:

«...90 танков „тигр“ фирмы Порше, использовавшиеся в армии Моделя, показали, что они не соответствуют требованиям ближнего боя: ...у них не было пулеметов и поэтому, врываясь на оборонительные позиции противника, они должны были стрелять из пушек по воробьям».

До сих пор непонятно, почему, когда все эксперты по танкам видели этот коренной порок боевой машины, не устранили его в процессе подготовки к производству или уже в ходе изготовления, до отправки на фронт? Ведь она была принята на вооружение в апреле 1943 года, за два месяца до начала Курской битвы.

Еще более удивительно то, что гитлеровские конструкторы ту же ошибку внедрили в самоходное противотанковое орудие «носхорн» – ПАК-43. Оно было смонтировано на шасси танка T-IV. «Носхорн» («носорог»), так же как и «фердинанд», был оснащен 88-миллиметровой противотанковой пушкой с длиной ствола 71 калибр. Но баллистические данные орудий были не одинаковыми. «Носхорн» на дальности в 1000 метров пробивал броню только до 160 миллиметров, а с дистанции 500 метров до 180 миллиметров. Запас хода составлял 200 километров, а боекомплект – 40 унитарных выстрелов. Благодаря тому, что толщина брони составляла всего 30 миллиметров (кроме лобовой), «носхорн» имел массу 24 тонны.

Слабая броневая защита «носхорна» объяснялась просто: управление вооружений сухопутных сил вермахта считало, что для него особенно важное значение имеет высокая бронепробиваемость и маневренность. [386]

«Носхорны» по силуэту были похожи на «фердинандов», поэтому их часто путали.

Своим ходом

Наступило лето 1943 года, года новых побед Красной Армии и советского народа. Всем конструктивным и производственным изменениям, внесенным в танк и дизель в течение зимы и весны, предстояло пройти широкую и суровую проверку в предстоящих громадных по масштабам боях.

...5 июля 1943 года начальник штаба Степного фронта генерал-лейтенант М. В. Захаров сообщил по телефону командующему 5-й гвардейской танковой армией П. А. Ротмистрову, что на Центральном и Воронежском фронтах завязались ожесточенные бои.

– Очевидно,– сказал Захаров,– враг с двух сторон рвется к Курску и попытается срезать этот выступ.

Нет необходимости повторять много раз сказанное в других книгах, что этого наступления советские войска ждали и тщательно к нему готовились. Известен и исход этой битвы. Но в ней есть некоторые эпизоды, которые еще мало или совсем неизвестны читателям. А они как нельзя лучше характеризуют качество наших танков, в том числе и дизеля.

– В основной состав вашей армии дополнительно включается 18-й танковый корпус генерала Б. С. Бахарова,– продолжал Матвей Васильевич разговор с Ротмистровым.– Свяжитесь с ним. Приведите все войска в полную боевую готовность и ждите распоряжений.

А на следующий день в армию П. А. Ротмистрова прилетел командующий Степным фронтом генерал-полковник И. С. Конев. Он уже более подробно проинформировал Ротмистрова о боевой обстановке.

– Наиболее мощный удар противник наносит на курском направлении. В связи с этим,– сказал Конев,– Ставка приняла решение о передаче Воронежскому фронту вашей армии. Вам надлежит в очень сжатые сроки, сосредоточиться вот здесь,– командующий на карте очертил красным карандашом район юго-западнее Старого Оскола.

Примерно через час после того, как улетел Конев, Ротмистрову позвонил И. В. Сталин. [387]

– Вы получили директиву о переброске армии на Воронежский фронт? – спросил Верховный Главнокомандующий.

– Нет, товарищ Сталин, но об этом я информирован товарищем Коневым.

– Как думаете осуществлять передислокацию?

– Своим ходом.

– А вот товарищ Федоренко говорит, что при движении на такое большое расстояние танки выйдут из строя, и предлагает перебросить их по железной дороге.

– Этого делать нельзя. Авиация противника может разбомбить эшелоны или железнодорожные мосты, тогда мы не скоро соберем армию. Кроме того, одна пехота, переброшенная автотранспортом в район сосредоточения, в случае встречи с танками противника окажется в тяжелом положении.

– Вы намерены совершать марш только ночами?

– Нет. Продолжительность ночи всего 7 часов, и если двигаться только в темное время суток, мне придется на день заводить танковые колонны в леса, а к вечеру выводить их из лесов, которых, кстати сказать, на пути мало.

– Что вы предлагаете?

– Прошу разрешения двигать армию днем и ночью...

– Но ведь вас в светлое время будут бомбить,– перебил Ротмистрова Сталин.

– Да, возможно. Поэтому прошу дать указание авиации надежно прикрыть армию с воздуха.

– Хорошо,—согласился Верховный. – Ваша просьба о прикрытии марша армии авиацией будет выполнена. Сообщите о начале марша командующим Степным и Воронежским фронтами.

Ротмистров со своим штабом тут же наметил маршруты движения армии. Для марша была определена полоса шириной 30 – 35 километров с движением корпусов по трем маршрутам. В первом эшелоне – два танковых корпуса, во втором – мехкорпус, другие боевые части и тылы.

Марш был необычным. Впервые такой махине, как танковая армия, предстояло преодолеть расстояние почти 400 километров своим ходом. Поэтому большая ответственность возлагалась на начальника управления бронетанкового снабжения и ремонта полковника С. А. Солового. Ему и его подчиненным предстояло так [388] поставить техническое обеспечение армии на марше, чтобы ни один танк не вышел из строя.

«В истории наших бронетанковых войск это был первый такой протяженности марш для танковой армии,– написал мне генерал Л. В. Сергеев.– Его надо было тщательно исследовать и оценить для опыта бронетанковых войск в целом».

Поэтому решением командующего бронетанковыми войсками Красной Армии генерала Я. Н. Федоренко в 5-ю гвардейскую танковую армию была направлена специальная группа во главе с генералом Н. И. Груздевым. В эту группу тогда входил и майор Л. В. Сергеев. Группе ставилась задача тщательно «изучить причины выхода из строя боевых машин по техническим неисправностям (по вине неправильной эксплуатации самих танкистов и заводов-изготовителей боевых машин)».

...И вот танкисты Ротмистрова подняты по тревоге. Загудела земля под гусеницами семиста шести тяжелых машин. В 1.30 7 июля 1943 года армия форсированным маршем двинулась к Обояни. В первом эшелоне шли 29-й и 18-й танковые корпуса. 5-й гвардейский Зимовниковский механизированный корпус находился во втором эшелоне.

«Сколько же их дойдет до поля боя,– думал Ротмистров.– Выдержат ли боевые машины, выдержат ли механики-водители?»

Быстро таяла короткая июльская ночь. Казалось, и вовсе не было ее. С рассветом командарм по радио связался с комкорами. Все в порядке! Колонны двигались размеренно и четко. Над ними в безоблачном небе барражировали наши истребители. На По-2 за движением следил командующий фронтом И. С. Конев.

Впечатляющей с воздуха была картина движения танковой армии. Чтобы ее представить, достаточно сказать, что только один 29-й танковый корпус генерала И. Ф. Кириченко двигался колонной около полутора десятков километров. Рассвет растворился в сплошной завесе пыли. Она поднималась на несколько метров, покрывая толстым серым слоем придорожные кусты, танки и автомашины.

В деревнях, через которые шли войска, женщины и дети с тревогой и надеждой смотрели вслед колоннам танков, мотопехоты, артиллерии. И каждый танкист, глядя на людей, мысленно говорил: «Не дадим вас в [389] обиду. Видите, какая идет силища! Это идет стальная Красная гвардия!»

Было нестерпимо душно, людей мучила жажда. Мокрые от пота комбинезоны и гимнастерки липли к телу.

От пыли и выхлопных газов почернели лица бойцов. На зубах тоже хрустела пыль. Тяжелее всех пришлось механикам-водителям. Члены экипажей периодически подменяли их у рычагов, давали возможность отдохнуть на коротких остановках. Терпели люди, потому что дорог был каждый час.

Нелегко пришлось и технике. Моторы танков и самоходов натужно выли от изнеможения, но работали. Вот когда сказались все усовершенствования, внесенные в танки зимой сорок третьего!

Утром 8 июля головной 29-й танковый корпус армии после напряженного марша вышел в район юго-западнее Старого Оскола. Если считать, что наступивший день был потрачен на подтягивание тылов и окончательный выход бригад и частей в указанные им районы, то за двое суток армия фактически преодолела 230 – 280 километров. Это был первый опыт переброски армии своим ходом на такое большое расстояние по пыльным дорогам, в жару. Он явился серьезной проверкой на выносливость наших танков, тягачей, моторов, а также уровня подготовки инженерно-технического состава по обеспечению жизнеспособности бронетанковой техники на марше.

Следующий день прошел в подготовке к боям. Экипажи и расчеты проверяли и приводили в порядок материальную часть, заправляли машины, чистили оружие. В первом часу ночи 9 июля для танкистов Ротмистрова прозвучала новая команда: «Танки повернуть на юг, к исходу дня выйти в район Прохоровки в готовности вступить в сражение...» Предстоял еще один, на этот раз 100-километровый марш.

Колонны 5-й гвардейской развернулись на юг. Леса кончились, и взору танкистов открылась холмистая степь. Вокруг лежали поля Белгородчины. Армия Ротмистрова, несмотря на запыленность воздуха, жару и усталость, преодолела и эту сотню километров, в установленный срок заняла район на рубеже Веселый, Прохоровка в готовности сразиться с врагом.

Капитан, ныне генерал Л. В. Сергеев, участвовавший в этом беспримерном марше от Острогожска в район [390] Прохоровки, сохранил данные по составу и виду вооружения армии Ротмистрова и любезно поделился ими со мной.

В районе Острогожска армия имела 446 Т-34, 218 – Т-70, 24 самоходки СУ-122 и 18 —СУ-76. Всего 706 боевых машин, на 470 из них стояли дизели В-2. Из 706 единиц, вышедших из района сосредоточения, прибыли к месту сосредоточения 596 танков и САУ. 110 машин не дошли вовремя к месту назначения по различным техническим причинам.

«Всеми техническими службами армии к 12 июля, то есть к началу сражения,– пишет генерал Л. В. Сергеев,– было восстановлено примерно 50 процентов вышедших из строя боевых машин».

В стане врага

После того как немецкие конструкторы и промышленники посетили в ноябре 1941 года танковую армию Гудериана для изучения советского танка Т-34 и убедились, что воссоздать его они не смогут, министерство вооружений и боеприпасов рейха 25 ноября 1941 года поручило фирмам «Даймлер-Бенц» и MAN выпустить танк, превосходящий по вооружению и бронированию Т-34.

Согласно заданию танк, получивший марку T-V, должен иметь массу 35 тонн, 75-миллиметровую пушку с длиной ствола 70 калибров, максимальную скорость передвижения 55 километров в час, бронирование: лоб – 60 и борт – 40 миллиметров. Мощность двигателя – 650 – 700 лошадиных сил.

Фирма «Даймлер-Бенц» предложила машину, очень напоминавшую внешним видом и компоновкой Т-34, с двигателем и ведущими колесами кормового расположения.

Так как танк существовал в двух конкурирующих вариантах, к ним отнеслись весьма придирчиво, поскольку этой машине предстояло принять участие в летней кампании 1943 года и от нее во многом зависел ее исход.

После долгих споров приняли проект фирмы MAN с традиционной немецкой компоновкой: двигатель – в кормовой части, а трансмиссия и ведущие колеса – спереди. В заключении комитета по экспертизе Т– VД («пантера») было указано:

«Армия нуждается в большом [391] количестве танков этого типа самое большее к началу лета 1943 года... Для обеспечения этой потребности... в ряде случаев необходимо применить более сложные методы производства и отказаться от наиболее примитивных из возможных решений».

Надо признать, что конструкция танка оказалась хорошей, однако в процессе испытаний обнаружились и ее недостатки. Сказалась поспешность при разработке проекта. В процессе доработки бронирование «пантеры» пришлось увеличить, ее масса возросла до 45 тонн.

«Пантеры» имели двигатель «майбах» мощностью 700 лошадиных сил, который позволял развивать максимальную скорость до 50 километров в час. Запас хода по шоссе составлял 200 километров, при расходе горючего на 100 километров 477 литров.

Однако несмотря на все усилия немецкой промышленности достаточного количества «пантер» к операции «Цитадель» произвести не удалось. В первом квартале 1943 года выпущено всего 77 «пантер», а к началу мая – 130 машин. Гитлер, узнав об этом, пришел в ярость, так как ему было обещано к этому времени произвести по меньшей мере 250 «пантер» и к концу мая передать их в войска.

Но «пантера» имела не только недостатки производственного характера. Стало правилом, что каждое новое оружие страдает многими «детскими болезнями», особенно в первые месяцы его эксплуатации в войсках. «Пантеры» не были исключением.

Вернувшийся из опалы Гудериан был назначен генерал-инспектором танковых войск. Он посетил вновь формируемую 10-ю танковую бригаду, которая вооружалась исключительно «пантерами». Опытный танкист Гудериан отметил низкую надежность ходовой части и плохую маневренность машины. Оптическая система также имела недостатки. Конечно, все это можно было доработать, но требовалось время, а его уже не оставалось. Включить «пантеры» в список вполне надежного оружия в предполагаемом наступлении Гудериан не мог.

Недостатками «пантеры» были и сложность в производстве, трудность обслуживания и довольно низкая техническая надежность.

Как же повели себя «пантеры» во время сражения на Курской дуге? [392]

Б. Мюллер-Гиллебраид, уже цитированный ранее, пишет, что некоторые генералы предупреждали Гитлера: операция «Цитадель» – опасная затея, и может случиться новый Верден, так как потери наступающего больше, чем потери обороняющегося, если последний ожидает наступления, располагая при этом превосходящими силами. Гитлер, однако, полагал, что опыт Вердена в данном случае неприменим, поскольку можно будет прорвать фронт с помощью новых тяжелых танков типа T-V («пантера») и T-VI («тигр»), а также тяжелых истребителей танков «элефант» («фердинанд»). Вот каким интересным абзацем заканчивает свою мысль автор трехтомного труда:

«Танк „пантера“ был несовершенен в техническом отношении и еще не использовался в условиях фронта. Фактически при выдвижении в исходное положение для наступления в танковой бригаде, укомплектованной танками T-V (10-я танковая бригада.– Д. И.), из 204 таких танков примерно одна четверть вышла из строя в результате повреждений технического характера».

Только при выдвижении на исходное положение потеряно 25 процентов танков! Конечно, это был неприятный сюрприз, преподнесенный конструкторами и производственниками. А ведь на эти машины, еще не побывавшие в бою, делалась высокая ставка.

В корпусе «пантеры» особенно слабо были защищены масляная и топливная системы. Поэтому слабый огонь, попавший в машину, мог разгореться адским костром. И, как окажется, в боях этот танк будет вспыхивать от ударов советских снарядов и бронебойных пуль ПТР как факел.

Генерал Ф. Меллентин, оценивая результаты сражения под Курском, после войны напишет:

«К концу дня 14 июля стало совершенно очевидно, что немецкое наступление провалилось... Потери в танках были потрясающими. Танки типа „пантера“ не оправдали возлагаемых на них надежд: их легко можно было поджечь, системы смазки и питания не были должным образом защищены... Из всех „пантер“, принимавших участие в боях, к 14 июля осталось только несколько машин».

Двигатель «майбах» мощностью 700 лошадиных сил обеспечивал удельную мощность 15,5 лошадиных сил на тонну массы «пантеры», поэтому скорость танка не отвечала [393] паспортным данным и, как отмечает Гудериан, была всего 32 километра в час.

И опять гитлеровские танкисты с завистью взирали на советские танки, на которых стояли дизели.

На южном фасе

Планируя операцию «Цитадель», немецко-фашистское командование делало основную ставку на внезапное применение новых танков «тигр», «пантера», истребителей танков «фердинанд» и «носхорн». Гитлер дважды откладывал начало операции – в мае и июне – из-за того, что новое оружие не было полностью сосредоточено в войсках. Бесноватый фюрер верил, что именно оно принесет ему победу.

Нельзя недооценивать боевые качества машин, созданных немецкими конструкторами к началу Курской битвы. Это было действительно грозное вооружение. Тем больше почета и славы нашим воинам, выигравшим битву на Огненной дуге.

Но, читая многочисленную литературу, будь то мемуарная, художественная и военно-историческая, бросается в глаза то, что все три типа нового бронетанкового вооружения фашистов: «тигры», «пантеры» и «фердинанды» – были всюду, где только шли бои – в районе ли Орла или Белгорода. «Тигры» – так те вообще по Курской дуге «бродили табунами». Это выражение я прочитал в одной из центральных газет в корреспонденции с места событий в период боев на Курской дуге в июле 1943 года.

Противоречивые данные, встречающиеся в документах военного времени, проникли после войны в мемуарную и художественную литературу. Если бы по той литературе произвести подсчет уничтоженных «тигров», «пантер» и «фердинандов», то, уверен, получилась бы цифра, намного превышающая их общее количество, выпущенное в Германии с начала и до конца производства.

Поэтому представляется целесообразным в эти вопросы внести некоторую ясность на основании тех документов, которые стали теперь доступны для изучения и выводов.

В третьем томе «Сухопутная армия Германии 1933 – 1945» на стр. 285 – 287 Б. Мюллер-Гиллебранд приводит [394] таблицу укомплектованности войск танками и штурмовыми орудиями в операции «Цитадель» (состояние по донесениям от 30.06.1943 г.).

Очевидно, перечисление всех этих цифр заняло бы многие страницы, поэтому тех, кто заинтересуется ими, отсылаю к упомянутому источнику. Но некоторые цифры, приведенные в примечании к этой таблице, привести целесообразно, так как в нем показано действительное количество танков «тигр» и «пантера» в дивизиях групп армий «Юг» и «Центр».

Так вот, согласно Мюллер-Гиллебранду, на южном фасе Курской дуги против войск Воронежского фронта было сосредоточено 133 «тигра» и 204 «пантеры» и не было ни одного «фердинанда». На северном фасе Курской дуги было сосредоточено 45 танков «тигр», 90 «фердинандов» и не было ни одной «пантеры».

Кроме того, против войск Центрального фронта было сосредоточено 40 батарей штурмовых орудий РГК, а против войск Воронежского фронта 15 дивизионов РГК и 21 батарея штурмовых орудий эсэсовских танковых и моторизованных дивизий, которые были вооружены штурмовыми орудиями и истребителями танков различных марок.

Не считаю себя компетентным описывать ход Курской битвы, но на некоторые детали обратить внимание читателя хочу.

Нужно сказать, что во время Курской битвы наш танковый парк был довольно-таки пестрым, впрочем, как и у противника.

Как видно из ранее приведенных данных, 5-я гвардейская танковая армия не имела в своем составе КВ. Что касается вражеских танков, то они с более мощным вооружением и бронированием могли вступать в бой с нашими машинами уже с дальних дистанций. Ответить тем же советские танкисты не могли. По свидетельству главного маршала бронетанковых войск А. X. Бабаджаняна в поединке под Курском количественное преимущество советской стороны по танкам не было еще абсолютным преимуществом. Значительной частью наших танковых ресурсов были легкие танки Т-70. На Воронежском и Центральном фронтах легкие танки составляли треть общего количества машин. Тяжелых же танков на обоих фронтах насчитывалось всего около 200. [395]

Маршал бронетанковых войск M. E. Катуков, вспоминая бои на Курской дуге, пишет, что он возражал против нанесения контрудара по прорвавшемуся противнику 6 июля 1943 года. Вот его рассуждения:

«Ну, хорошо, мы двинем на немцев... Но что из этого получится?.. Вражеские „тигры“ могут бить из своих 88-мм орудий по нашим машинам на расстоянии до 2 километров, находясь в зоне недосягаемости огня 76-мм пушек наших тридцатьчетверок. Словом, гитлеровцы в силах и с дальних рубежей вести с ними успешный огневой бой».

Так и получилось. Командир 49-й танковой бригады подполковник А. Ф. Бурда рассказывал Катукову о ходе боя:

«...Впереди „тигры“, „пантеры“.

– А с ними трудно, товарищ командующий. Бьешь по ним, а снаряды рикошетом отлетают.

– Ну а каковы результаты боя?

– Потери... Ужасные потери, товарищ командующий... Процентов шестьдесят бригады».

Однако, как пишет M. E. Катуков,

«немецкие потери значительно превышали потери бригады Бурды».

Безусловно, создавшееся положение в превосходстве на Курской дуге вражеских танков по вооружению и бронированию понимали все и нужно было искать новые тактические приемы борьбы с ними. И они были найдены. Правда, это была полумера.

Главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров в книге «Стальная гвардия» описывает его разговор с командующим фронтом генералом армии Н. Ф. Ватутиным и представителем Ставки Маршалом Советского Союза А. М. Василевским во время подготовки контрудара под Прохоровкой.

Н. Ф. Ватутин сказал:

«...Мы решили... нанести контрудар противнику пятой гвардейской танковой армией, усиленной еще двумя танковыми корпусами. (Речь шла о 2-м гвардейском Тацинском.и 2-м танковом корпусах, которыми командовали полковник А. С. Бурдейный и генерал А. Ф. Попов.– Д. И.)

– Кстати, танковые дивизии немцев имеют новые тяжелые танки «тигр» и самоходные орудия «фердинанд». От них очень пострадала первая танковая армия Катукова. Знаете ли вы что-либо об этой технике и как [396] думаете вести борьбу с ней? – спросил А. М. Василевский.

– Знаем, товарищ маршал, их тактико-технические данные мы получили из штаба Степного фронта. Думали и над способами борьбы.

– Интересно? – заметил Н. Ф. Ватутин и кивнул мне: мол, продолжайте.

– Дело в том, что «тигры» и «фердинанды» имеют не только сильную лобовую броню, но и мощную восьмидесятивосьмимиллиметровую пушку с большой дальностью прямого выстрела. В этом их преимущество перед нашими танками, вооруженными 76-миллиметровой пушкой. Успешная борьба с ними возможна лишь в условиях ближнего боя, с использованием более высокой маневренности танков Т-34 и ведения огня по бортовой броне тяжелых машин немцев.

– Образно говоря, идти в рукопашную схватку, брать их на абордаж,– сказал командующий фронтом».

Трудно было поверить, что у села с хорошим русским названием Прелестное, на тихом поле в несколько квадратных километров, утром 12 июля сойдутся в страшном бою сотни советских и вражеских танков, что золотисто-зеленое поле почернеет, выгорит, будет изрыто бомбами и снарядами, усеяно осколками и пулями, вспорото танковыми гусеницами, вытоптано сотнями бронированных машин, чадящих гарью, охваченных огнем.

...Утром 12 июля танки первого эшелона 29-го и 18-го корпусов, стреляя на ходу, лобовым ударом врезались в боевые порядки немецко-фашистских войск, стремительной сквозной атакой буквально пронзив боевой порядок наступающего противника. Гитлеровцы, очевидно, не ожидали встретить такую массу советских боевых машин и такую решительную их атаку. Управление в передовых частях и подразделениях врага было нарушено.

П. А. Ротмистров так описывает ход боя под Прохоровкой: :

«Его „тигры“ и „пантеры“, лишенные в ближнем бою своего огневого преимущества, которым они в начале наступления пользовались в столкновении с другими нашими танковыми соединениями, теперь успешно поражались советскими танками Т-34 и даже Т-40 с коротких дистанций. Поле сражения клубилось дымом и пылью, земля содрогалась от мощных взрывов. Танки наскакивали друг на друга и, сцепившись, уже не могли [397] разойтись, бились насмерть, пока один из них не вспыхивал факелом или не останавливался с перебитыми гусеницами. Но и подбитые танки, если у них не выходило из строя вооружение, продолжали вести огонь.

Это было первое за время войны крупное встречное танковое сражение: танки дрались с танками. В связи с тем что боевые порядки перемешались, артиллерия обеих сторон огонь прекратила. По той же причине не бомбила поле боя ни наша, ни вражеская авиация, хотя в воздухе продолжались яростные схватки и вой сбитых, объятых пламенем самолетов смешался с грохотом танковой битвы на земле. Отдельных выстрелов не было слышно: все слилось в единый грозный гул...

Танки кружили, словно подхваченные гигантским водоворотом. Тридцатьчетверки, маневрируя, изворачиваясь, расстреливали «тигров» и «пантер», но и сами, попадая под прямые выстрелы тяжелых вражеских танков и самоходных орудий, замирали, горели, гибли. Ударяясь о броню, рикошетировали снаряды, на куски рвались гусеницы, вылетали катки, взрывы боеприпасов внутри машин срывали и отбрасывали в сторону танковые башни».

«Тигры» горят!

Танковый бой откатывался на юг. Огромное поле, где прежде колосилась пшеница, было изрыто черными воронками. И всюду стояли разбитые, изуродованные танки. Вражеские и наши. У одних сорваны башни, у других то там, то тут – разбита броня. У некоторых согнуты стволы орудий, оборваны крылья и разорваны гусеницы. Несколько танков лежало вверх днищем. Вот рядом с обгоревшим «тигром» с разбитой броней стоит красноватый, будто покрытый ржавчиной Т-34 без башни. Здесь столкнулась броня с броней.

Сквозь тучи дыма и пыли едва проглядывало красноватое солнце. Пыль под солнцем казалась золотистой.

У танков, как и у людей, своя судьба на поле боя. Но советские воины оказались сильнее танков, потому что они продолжали бой, когда плавилась броня; стреляли, когда танк пылал как стог сена; стреляли, задыхаясь от огня и дыма, шли на таран, продолжали сражаться с врагом до последнего вздоха. [398]

12 июля враг оставил поле боя. Под Прохоровкой догорали разбитые, искореженные, обгоревшие «тигры», «пантеры», «носхорны», и «артштурмы» и модернизированные T-IV.

Оставившие поле боя вражеские танки ушли туда, откуда начали свой неудавшийся бросок на Курск, попрятались в балках, оврагах, рощах и за буграми, воровато озираясь в сторону советских позиций, где навечно остались их собратья по походу, чадящие и испускающие смрад горелого железа, резины, краски, масла...

В мировой печати появились сообщения с советско-германского фронта с сенсационными заголовками: «Тигры» горят!»

Действительно, на прохоровском поле советские танкисты быстро научились поражать снарядами из своих подвижных тридцатьчетверок весь хваленый танковый «зверинец» Гитлера. Огромный урон бронированному врагу нанесли наши противотанковые пушки, «катюши», «летающие танки» Ил-2. Наши мужественные пехотинцы выводили из строя гитлеровские танки из бронебоек, гранатами, бутылками с зажигательной смесью. Побеждало хладнокровие советских командиров, мужество и самопожертвование, ярость и жгучая ненависть к врагу всех наших воинов, их беспредельная преданность Родине, желание скорее освободить свою землю от оккупантов.

Я приведу лишь один пример, характеризующий напряжение этого грандиозного танкового сражения.

...Наступавший вдоль левого берега реки Псел танковый батальон капитана П. А. Скрипника столкнулся с группой «тигров».

Увидев КВ, они стали угрожающе водить длинными пушками, стремясь перехватить советские машины на максимальной дистанции. Если бы врагу удался его замысел, нашим КВ пришлось бы туго, потому что они могли эффективно поразить «тигры» только с близкой дистанции.

Решение у капитана созрело мгновенно: сойтись с врагом в ближнем бою, чтобы лишить его преимущества. Подав команду «За мной!», командир батальона на полной скорости, в яростном порыве бросил свой танк в центр боевого порядка врага и захватил его врасплох. И до того, как гитлеровцы смогли открыть огонь, командирский КВ первый же снаряд с близкой дистанции влепил [399] в борт одного из «тигров». От прямого попадания внутри танка произошел взрыв боекомплекта, который разорвал на куски не только экипаж, но и машину.

Скрипник резко развернул свой танк, бросился на другой «тигр» и тремя выстрелами поджег его. К этому времени гитлеровцы опомнились и сосредоточили огонь нескольких «тигров» по дерзкому КВ. Один 88-миллиметровый снаряд проломил его борт, другой разорвался рядом и тяжело ранил Скрипника.

Механик-водитель Александр Николаев и радист вытащили капитана из горящей машины и укрыли в глубокой воронке. Но были замечены экипажем «тигра», который тут же направился в их сторону. Тогда Николаев, оставив капитана, бросился к горящему КВ, завел двигатель и на полном газу ринулся навстречу врагу.

И вот тяжелый советский танк, из которого вверх вырывались языки пламени, помчался на гитлеровцев на предельной скорости. Передний «тигр» остановился, выпустил по КВ снаряд, но промахнулся. «Тигр» попятился назад, стал разворачиваться, чтобы увильнуть от грозящего стального тарана. Но было поздно. На полной скорости пылающий КВ Николаева врезался в «тигр». Таранный удар советского танкиста так ошеломил гитлеровцев, что остальные их машины начали поспешно отходить...

В этом же бою экипаж заместителя командира 1-го батальона той же 181-й танковой бригады старшего лейтенанта В. П. Клыкова поджег «пантеру», подбил «тигр», раздавил 2 орудия, миномет, 3 пулемета, разбил блиндаж с укрывшимися там гитлеровцами. Самоотверженно действовали и другие экипажи частей и подразделений 18-го танкового корпуса. [400]

После Курской битвы

Танк прорыва

В постановлении, принятом в июле 1942 года, ГКО обязал ЧКЗ все внимание конструкторов сосредоточить на выпуске тридцатьчетверок. Но появление у противника под Мгой в сентябре 1942 года «тигров» не давало покоя главному конструктору завода Ж. Я. Котину и его ближайшим помощникам. Этому «зверю» надо было противопоставить достойного соперника. Уже в период обсуждения вопроса о возможности создания на базе КВ-1С артсамохода ИСУ-152 инициативно проводились проектные работы по созданию нового тяжелого танка. Таким образом, путь к новой машине начался в том же 1942 году. Но был он довольно трудным и проходил в бесконечных столкновениях мнений. Однако становилось ясным, что необходимо создать более мощный танк, способный успешно вести борьбу с фашистскими «тиграми».

КБ артиллерийских заводов также в инициативном порядке начали разрабатывать танковые пушки калибра 85 и более миллиметров. Не сидели сложа руки и в моторном КБ. Там думали над повышением запаса хода боевых машин, надежности работы двигателя.

Совместная работа конструкторских сил танкостроителей, пушкарей и дизелистов не могла не привести к качественному сдвигу в танкостроении.

И вот когда процесс организации производства Т-34 успешно закончился, кировцы вернулись к проблеме новых, еще более совершенных танков – с крепкой броней, высокой скоростью и проходимостью, скорострельностью и бронебойностью пушек.

Прежде чем рассказать о создании новой тяжелой машины, получившей название танка прорыва ИС-2 (Иосиф Сталин), необходимо четко ответить на ряд вопросов, которые позволят читателю ясно представить, от какого исходного пункта она начиналась и чья же заслуга в ее создании.

Мнение о дальнейшем развитии боевых и технических характеристик тяжелого танка сначала ограничивалось задачей модернизации КВ-1С. Короче говоря, речь шла о повышении его огневой мощи путем установки на нем пушки калибра 85 миллиметров Д-5 конструкции [401]

Ф. Ф. Петрова. Однако это повлекло за собой увеличение диаметра шарового погона башни, что в свою очередь привело к необходимости изменения конструкции бортов корпуса в боевом отделении и сокращения состава экипажа за счет стрелка-радиста. Этот танк получил наименование КВ-85. Проект был разработан под непосредственным руководством Котина.

Работы по новому среднему танку (КВ-13), предполагавшемуся стать основным, универсальным, как ошибочные и необоснованные, были прекращены.

В то же время соответствующие разработки, проведенные с учетом накопленного проектного материала и опыта боевого применения танков, со всей очевидностью подтверждали, что тяжелому танку необходимо дальнейшее, более решительное развитие. В этих условиях определились два направления.

Первое – дальнейшая модернизация танка КВ-85 в направлении усиления его вооружения путем замены пушки Д-5 новой танковой пушкой калибра 100 миллиметров конструкции В. Г. Грабина.

Второе – создание практически новой тяжелой машины (по совокупности ее боевых характеристик), с широким использованием элементов серийного производства танков КВ-1С и Т-34. При этом предусматривалось, что новый тяжелый танк получит повышенную маневренность, усиленную броневую защиту и будет снабжен орудием большой мощности – калибра до 122 миллиметров.

Решительным сторонником первого направления являлись начальник КБ Н. Л. Духов и его заместитель Балжи, а также руководство ЧКЗ во главе с главным инженером С. Н. Манохиным. Это направление поддерживал и И. М. Зальцман, ставший наркомом танкопрома.

Ведущим разработчиком и техническим руководителем второго направления выступал Н. Ф. Шашмурин, являвшийся одновременно и заместителем главного конструктора одного из заводов. Общее руководство осуществлял заместитель наркома и главный конструктор Ж. Я. Котин. Это направление поддерживал заместитель Председателя Совнаркома СССР В. А. Малышев.

Первый путь казался проще и короче.

Малышев обладал замечательным свойством – опираться на множество талантливейших людей. Как раз в [402] это время в танкопроме был создан техсовет с различными секциями – бронекорпусной, металлообработки, дизель-моторной, конструкторской, в которых работало много выдающихся ученых – А. Ф. Иоффе, Н. Т. Гудцов, В. С. Емельянов, А. С. Орлин, В. П. Вологдин и другие. Почва для решений Малышева – и он это очень ценил – «взрыхлялась» спорами, острыми дискуссиями, освещавшими все стороны проблемы. Но и он сам непрерывно вдохновлял конструкторов и ученых на поиск, создание задела готовых и отработанных конструкций.

– Проектировать новый танк и создавать одновременно новые узлы и агрегаты в ходе войны,– говорил он,– это означает, что в серию пойдет сырая, неотработанная машина. Следовательно, необходимо непрерывное совершенствование основных агрегатов: корпуса, башни, мотора, коробки передач, бортовых фрикционов и редукторов, вентилятора, фильтров и т. п. Только то проектирование в условиях войны обеспечит успех, быструю постановку машины на серийное производство, которое базируется на заранее отработанных узлах и агрегатах. Не бойтесь, что проектирование превратится в своеобразное комбинирование отработанных узлов и агрегатов... Истощения идей не произойдет.

Для того чтобы осуществить задуманное, требовалось опытно-экспериментальное производство со своим КБ перспективного проектирования. Идеи, возникшие у конструкторов, перенесенные на ватман, как известно, проверяются претворением их в металл с испытанием узлов и агрегатов на стендах. Этим и продиктовано появление в Танкограде двух коллективов конструкторов вместо одного, да еще и с опытным заводом. Базой для такого завода послужило опытное производство бывшего ЧТЗ. Те самые опытные мастерские, где испытывался КВ-13. КБ опытного завода, в связи с возросшей сложностью задач, и должно было проектировать и отрабатывать новые узлы и агрегаты, а затем и новые образцы танков. Об этом заводе подробнее скажем позже.

Здесь необходимо сделать некоторое отступление. Дело в том, что в Танкограде в описываемое время произошла некоторая перестановка сил в руководстве и началась организация нового подразделения. С чем это было связано? [403]

Вначале необходимо отметить одно особой важности обстоятельство в развитии отечественного танкостроения. Наличие в Красной Армии средних танков Т-34, находившихся в массовом производстве и отличавшихся стабильностью конструкции, а также тяжелых танков КВ и ИС и на их базе артсамоходов большой мощности обеспечивало наше постоянное превосходство над бронетанковой техникой противника в период войны.

Сейчас, по прошествии многих лет, возникает вопрос: как сочетать стабильность и изменчивость боевой техники в ходе войны? С одной стороны, удобно сделать один тип танка, к чему стремился Ж. Я. Котин, создавая универсальный танк КВ-13 (основной танк на всю войну). В таком случае можно отладить производство, раздать изготовление узлов машин специализированным предприятиям, и тогда боевая техника будет поступать на фронт непрерывным потоком. Вроде бы хорошо. Но вот вопрос: что делать, если придется переходить на новую модель машины в ответ на вызов конструкторов врага?

Да, война требует унификации деталей, узлов, заставляет ориентироваться на один тип танка, на массовый количественный перевес. Поэтому, как мы уже отмечали, наряду с основными заводами, производящими средний танк Т-34, получили срочное задание освоить выпуск этих машин также Уралмашзавод и ЧКЗ. Это было в середине 1942 года.

Ясно, что враг не будет сидеть сложа руки. Он неизбежно «привыкнет» и к тридцатьчетверке, возможно, скопирует ее... Поэтому необходимо было непрерывно пополнять задел готовых, отработанных и полуотработанных узлов и агрегатов, а также конструкций новых танков в целом. Нужна была смелость конструкторской мысли и гибкость мелкосерийного производства.

Не одному В. А. Малышеву, хотя прежде всего ему нужно было решать: каким образом обеспечить стабильность среднего танка Т-34 и изменчивость, постоянное повышение боевой мощи тяжелых танков? В эти дни и позднее, как вспоминает Н. Ф. Шашмурин, Вячеслав Александрович не раз говорил конструкторам:

– Военную технику нельзя делать десятилетиями... Нам надо создать отрыв. Оторваться, уйти вперед во всем – в вооружении, в уровне бронезащиты, моторесурсах. Просто в стране нет такого количества металла, [404] станков. Качество, новизна – вот над чем надо думать. Сам смысл постоянного перевооружения в ходе войны состоит в том, чтобы сделать технику врага на поле боя неполноценной... Вы понимаете – она вроде и есть, но эффект ее присутствия незначителен. На какое-то время противник будет вынужден отказаться от активных действий, производить перевооружение, временно сокращать выпуск готовых образцов боевой техники. (А так оно и было в войну: сначала гитлеровцы перевооружили танки T-III и T-IV более мощными пушками, затем еще несколько раз модернизировали основной танк T-IV, усиливая бронирование и вооружение, потом создали танки «пантера» и «тигр», «королевский тигр», не говоря уже о множестве штурмовых орудий и артсамоходов, поэтому долгое время топтались на уровне выпуска 600 танков в месяц.– Д. И.). Если же мы будем в итоге перевооружения создавать технику, равную той, что действует на поле боя, не отрываться от нее конструктивно, то такое перевооружение следует считать отсталым. Конструктор – это впередсмотрящий нашей индустрии.

Задача состояла в том, чтобы в незримом «коллективе» пристально следящих друг за другом конструкторов всего мира наши конструкторы оказались сильнее. Никто не сомневался, что Порше, Крупп в ближайшем будущем попробуют противопоставить нашим танкам что-то новое. Требовалось упредить их.

В летние дни 1943 года, когда серийные танки всех советских заводов широким потоком шли на фронт, В. А. Малышев подготовил приказ о создании научно-конструкторского центра – опытного завода со своим конструкторским бюро перспективного проектирования. Создание этого коллектива, где впоследствии родились многие новейшие машины, было одним из замечательных государственных решений В. А. Малышева.

В этот центр научно-технической мысли, своего рода опорный пункт в войне умов, вошли и конструкторы-турбинисты Кировского завода, среди которых были Н. М. Синев и А. М. Люлька. Ж. Я. Котин, оставаясь заместителем наркома танковой промышленности, вместе со своим КБ также перешел на опытный завод в качестве его директора и главного конструктора по тяжелым танкам. Его заместителями стали А, С. Ермолаев, Н. М. Синев и Н. Ф. Шашмурин. [405]

Таким образом, на ЧКЗ освободилась должность главного конструктора. Ни у кого не было сомнения в кандидатуре на этот пост. Зальцман и Малышев в один голос назвали ее, но... к удивлению всех, тот отказался.

Это была кандидатура Николая Федоровича Шашмурина. Зальцман и Малышев хорошо знали этого «возмутителя спокойствия», чрезвычайно инициативного и талантливого конструктора. Свежо было в памяти, с каким упорством, несмотря на внутреннее противоборство .начальства, он проталкивал и внедрял торсионную подвеску, разработал КПП для танков КВ и КВ-3, коренным образом модернизировал КВ-1, усиленно работал над созданием нового поколения тяжелых танков. Вообще он практически самостоятельно решал многие вопросы, любой степени ответственности и риска. Главным же образом предложение Шашмурину занять ответственный пост, исходящее из высокой инстанции (ведь Малышев был заместителем Председателя Совнаркома СССР, а Зальцман наркомом танкопрома), являлось «данью» его успешной инициативной деятельности, в частности в создании танка КВ-1С.

В последующем Шашмурину неоднократно будут предлагать занять пост главного конструктора ряда других предприятий этой отрасли, руководящую работу в наркомате, а затем в министерстве. Но все эти предложения Шашмурин отклонял.

Я задавал Николаю Федоровичу вопрос: почему он так поступал? В одном из писем он сформулировал свое кредо:

«Мне позволительно утверждать, что Конструктор (не главный!) – звучит здорово. Если ты занимаешь достойную позицию, находишь и добиваешься осуществления оптимального решения в своей творческой деятельности – это самое нужное, самое трудное, но приносящее большое моральное удовлетворение. Конструктор (с большой буквы) – это безупречный специалист своего дела. Им может быть академик, инженер, слесарь, любой советский человек. Он мастер своего дела. Таких людей надо искать, воспитывать, стимулировать, беречь».

Вот таким хотел быть и стремился к этому конструктор Шашмурин, который работал в СКБ-2 полвека. Короче, не хотел уходить от чертежной доски Шашмурин. [406]

Сейчас много говорят о кадрах, о росте, о карьере. И в слово карьера порой вкладывают противоположный смысл. Одни – только отрицательный. Другие – и я к ним присоединяюсь – справедливо полагают, что к достойным людям, преданным делу, умеющим делать его, повышение в должности должно приходить и как награда за то, что они успели, и как аванс на будущее. И все мы знаем «карьеристов», которые своей работой с лихвой оплатили этот аванс. Таким был Николай Леонидович Духов.

После отказа Шашмурина должность главного конструктора ЧКЗ предложили Духову, и Николай Леонидович согласился. Решением ГКО 26 июня 1943 года он стал главным конструктором танкового гиганта. Таланты конструктора и технолога столь счастливо были соединены в этом человеке, что В. А. Малышев и после войны привлек его на сложнейший участок оборонного цеха страны...

Вернулся на ЧКЗ директором и Зальцман. В своей биографии о причинах ухода с высокого поста наркома танкопрома он пишет:

«В июле 1942 года я был назначен наркомом танковой промышленности. За 1942 – 1943 годы задача увеличения выпуска танков Т-34 на ряде заводов, в том числе на Челябинском Кировском заводе, была выполнена и, когда во второй половине 1943 года встала задача организовать производство тяжелых танков „ИС“ на Челябинском заводе, ЦК ВКП(б) удовлетворил мою просьбу об освобождении меня с должности наркома танковой промышленности и оставить директором Челябинского Кировского завода».

Обязанности наркома танковой промышленности вновь принял на себя Малышев.

Как на первый взгляд ни парадоксально, но создатели тяжелого танка больше всего стремились к тому, чтобы облегчить машину, уменьшить ее габариты. Толщину брони и калибр пушки это нисколько не затрагивало. Даже наоборот: чем меньше будут габариты узлов и деталей трансмиссии и ходовой части, чем больше удастся облегчить каждый из их механизмов, выгадать на них в общей массе, тем толще можно поставить броню и увеличить калибр или дальнобойность пушки. [407]

С целью уменьшения габаритов и массы танка на опытном заводе начали проводиться интересные исследования и опыты. Кажется, что общего у танка с аэродинамикой, танка, скорость которого измеряется несколькими десятками километров в час? Аэродинамика – область авиации. Не собирались же конструкторы придавать тяжелому танку обтекаемую форму? Конечно, нет. Но их заинтересовало, как поток воздуха, который боевая машина засасывает вентилятором на ходу, распределяется внутри ее корпуса, как он охлаждает двигатель?

Для исследования проблемы построили своеобразную аэродинамическую трубу. Продували макеты танка. И выяснили, что воздушные потоки в корпусе распределены плохо, что воздух при движении теряет скорость, проходит лабиринтами, попадает в тупики.

– Но зачем это потребовалось? – спросил я Н. Ф. Шашмурина.

– Нам удалось,– ответил Николай Федорович,– почти вдвое уменьшить габариты охлаждающей системы машины. Стояли два радиатора, а оказалось, что можно обойтись одним: мы выиграли много места... А для танка, где теснота невероятная, где каждый сантиметр использован сверх всякой меры, это очень важно. Попутно и охлаждающая система стала весить меньше. Выходит, аэродинамикой мы занимались вовсе недаром...

В КБ опытного завода в то время насчитывалось 30 человек. И этот небольшой коллектив в короткий срок смог отработать многие узлы силовой передачи танка. Шашмурин предложил совершенно новую компоновочно-кинематическую схему коробки передач, предусматривающую установку планетарного механизма поворота и бортовой передачи (редуктора), созданного по схеме и при участии А. И. Благонравова.

Когда же были отработаны основные узлы, главный конструктор Ж. Я. Котин и назначенный к тому времени начальником КБ опытного завода Н. Ф. Шашмурин, поддержанные В. А. Малышевым, принялись за создание нового тяжелого танка с использованием комплекса элементов силовой части танка КВ-1С, с установкой пушки калибра 85 миллиметров и усиленной броневой защитой. Но эта задача оказалась не из легких. Требовалось время. [408]

Новый, рождавшийся в КБ опытного завода тяжелый танк решили назвать ИС (Иосиф Сталин). С проектом пошли к первому секретарю Челябинского обком; Н. С. Патоличеву. Много лет спустя, уже будучи министром внешней торговли СССР, он вспоминал суровые и напряженные 40-е годы и встречу с конструкторами:

«Это было в первом квартале 1943 года. В обком партии пришли И. М. Зальцман, С. Н. Махонин, Ж. Я. Котин, Н. Л. Духов.

– С чем пожаловали? – спрашиваю товарищей, несколько удивившись, что появились все вместе.

– За советом,– говорят.– А может быть, и за решением.

Товарищи рассказали, что у них разработан проект нового танка. Этот проект аккумулировал труд многих конструкторов и производственников. Теперь им нужна была поддержка обкома партии.

– Красная Армия наступает. Ей настоятельно необходим наряду с Т-34 более мощный танк,– убеждал. меня И.М. Зальцман.

– Танк прорыва,– добавил кто-то.

– Ну, что ж,– говорю,– танк прорыва – это звучит убедительно».

На стол секретаря обкома легла справка с основными характеристиками новой боевой машины. Ее лобовая броня – 120 миллиметров, бортовая – 90 миллиметров (последняя цифра у Т-34 составляла 45 миллиметров, у КВ – 75 миллиметров). Скорость выше, чем у КВ, но, конечно, уступала скорости Т-34. Новый танк обладал лучшей проходимостью. Его вооружение – 85-миллиметровая пушка. Усовершенствована и наиболее уязвимая часть машины – башня. Она имела обтекаемую форму.

Н. Л. Духов сообщил, что инженерные службы накопили большой опыт унификации и стандартизации танковых узлов и деталей. Трудоемкость их изготовления по сравнению даже с предыдущим годом значительно снижена. Но в машине, которую руководство завода предлагало для замены КВ, появилось много оригинальных, вновь спроектированных узлов. Само по себе это неплохо, но переход завода на выпуск такой модели, конечно, требовал большой и серьезной работы по перестройке производства. В результате – выполнение текущей программы на какое-то время снижалось. [409]

Вопрос был непростым, и решить его нужно было безотлагательно. Отвечать же за принятое решение должны были сообща: обком, руководство и партийная организация завода.

«Мы рассудили,– писал далее Н. С. Патоличев, – работа над новыми танками не противоречит директивам ГКО. Завод быстро организовал массовое производство Т-34, программа, утвержденная ГКО, не только выполняется, но и перевыполняется. Это по существу дела.

Если подойти к нему формально, можно утверждать, что мы «нарушили», «действовали в разрез», «отвлекли силы».

Однако, как снова подтвердила жизнь, риск был оправдан и даже необходим. И. М. Зальцман, С. Н. Махонин, Ж. Я. Котин, Н. Л. Духов и я разрешили взять ответственность на себя».

Решили сделать три опытных образца. Всю работу следовало провести в строгой секретности, насколько это было возможно в условиях гигантского предприятия.

Все цехи не ведали пока, для чего здесь точили, строгали, фрезеровали, шлифовали, закаливали детали, до сих пор не встречавшиеся при изготовлении танков КВ и Т-34.

Разрабатывая проект танка ИС-1, Шашмурин, естественно, помнил, что вместо 85-миллиметровой пушки будет установлена более мощная, 122-миллиметровая. Поэтому он в этой машине резко увеличил объем боевого отделения за счет плотной компоновки моторно-трансмиссионного отделения.

Было увеличено и отношение массы брони к массе танка. Если у Т-34 оно составляло 35 процентов, то у ИС – 47 процентов. Улучшились и другие параметры ИС.

Однако споры о выборе направления, по которому следовало идти дальше, между конструкторами на ЧКЗ продолжались. В эту в общем-то полезную дискуссию были вовлечены все, от руководства завода до наркомата, а когда страсти накалились – дошло дело и до Совнаркома СССР. С целью принятия окончательного решения в Совнаркоме было созвано совещание под председательством В. М. Молотова.

Дело в том, что первое направление, иронически именуемое «куцак», всемерно поддерживал В. Г. Грабин, заинтересованный в установке на танк КВ-1С своих пушек [410] калибра 85 и 100 миллиметров. Он по-прежнему повторял, что танк – это повозка для пушки. Однако, придавая первостепенное значение огневой мощи танка, как одной из слагаемых триединства боевой машины, он иногда недооценивал их броневую защиту.

По поручению В. А. Малышева основной доклад в Совнаркоме пришлось делать Н. Ф. Шашмурину. Николай Федорович подробно изложил сравнительные данные двух вариантов тяжелого танка. Присутствующий тут же В. Г. Грабин резко возразил против проекта вооружения танка пушкой 122-миллиметрового калибра Д-25 конструкции Ф. Ф. Петрова. И, надо сказать, его возражение не было беспочвенным. 100-миллиметровая пушка, которую он предлагал установить, по ряду показателей превосходила 122-миллиметровую. Она легче, начальная скорость ее снаряда на 100 метров выше, что весьма немаловажно для танкового орудия. Скорострельность выше в два раза, дальность стрельбы одинакова. Было еще преимущество и в том, что пушка Грабина заряжалась унитарным патроном, тогда как петровская пушка имела раздельное заряжание. Масса снаряда 100-миллиметровой пушки была 15,6 килограмма, а 122-миллиметровой – 25 килограммов. Следовательно, при грабинском варианте можно увеличить боекомплект.

Но... Было одно «но», которое видели пока только сторонники пушки Петрова. 25-килограммовый снаряд 122-миллиметровой пушки имел более мощную разрушительную силу у цели. Недаром она считалась корпусной. Тем более, что война скоро должна была подойти к границам СССР и после изгнания врага с нашей территории предстояло освобождать порабощенные народы Европы. Опыт боев показал, что гитлеровцы для организации обороны сплошь и рядом используют города, другие населенные пункты с прочными стенами домов. Оборудованные в них огневые точки придется разрушать. Это не под силу 85– и 100-миллиметровым пушкам. Были и другие аргументы в пользу петровского орудия. Учитывалось, что гитлеровские конструкторы создадут еще что-нибудь похлеще «тигра». Это предвидение, как известно, оправдалось. К концу войны в стане врага появился «королевский тигр».

Дополнительное сообщение по обсуждаемым вариантам сделал Ж. Я. Котин, в котором он отметил, что вариант установки 122-миллиметровой пушки опирается [411] на опыт Кировского завода и коллектива конструктора Ф. Ф. Петрова по созданию артсамохода СУ-152.

«Помнится,– рассказывал Николай Федорович Шашмурин,– как участвовавший на совещании В. А. Малышев подошел к Молотову и между ними произошел разговор, о содержании которого можно только догадываться. После этого Молотов коротко резюмировал:

– Мы посоветовались и считаем, что кировцам можно верить».

Таким образом, танки ИС получили путевку в жизнь.

В июне 1943 года, накануне грандиозной Курской битвы, начались первые испытания танков ИС-1.

Дня рождения новой машины с нетерпением ждали все – от ее ведущего конструктора до директора опытного завода, где изготавливались первые образцы ИС-1. Еще никто не знал, как зарекомендует себя танк, пройдет ли все испытания, а на сердце у всех уже трепетала радость.

Эта новенькая машина, только что покрытая краской защитного цвета, в своем стремительном порыве была грозна и в то же время прекрасна. Котин и Шашмурин первыми приблизились к ИС-1. Обошли ее несколько раз, придирчиво осмотрели. Потом остановились неподалеку и залюбовались. Один за одним к ним подходили конструкторы, технологи, сборщики. Котин спросил о готовности.

– Можно начинать,– подал знак Шашмурин механику-водителю, и тот исчез в башне. За какую-то минуту грохот танка заглушил все голоса, и машина, окутанная дымом, плавно тронулась с места.

– Пошла, пошла! – радостные голоса перекрыли грохот машины.

Конструкторы и производственники ликовали, поздравляя друг друга.

В это время танк проворно развернулся в пролете цеха и, лязгая траками по бетонному полу, направился к воротам цеха. За несколько метров от них механик-водитель включил высшую передачу, прибавил газ, и машина рванулась еще быстрее. Вмиг она вылетела из цеха и помчалась по заводскому двору к проходной.

Выпуск первых трех образцов ИС-1 прибавил конструкторам работы. В пробегах танка на полигоне предстояло узнать, каков он, выявить его недостатки и срочно их ликвидировать. Эта задача была успешно решена. [412]

Но постановка машины на производство задержалась медленным освоением ее ходовой части и трансмиссии. Из-за отсутствия необходимых станков осложнялась обработка колес, балансиров, барахлили бортовые редукторы. В общем, недоделок у нового танка было еще достаточно.

Понятно, что уже в начале разработки танка ИС-1 сформировалось убеждение, что необходимо установить новую башню с мощной пушкой и на КВ-1С. Серьезные переделки, усложняющие производство и ухудшающие ряд боевых характеристик серийного танка (нарушалась снарядостойкость бронекорпуса, ликвидировались место для стрелка-радиста и люк водителя и пр.), потребовали изготовления экспериментально-макетного образца, чтобы по нему прийти к окончательному решению. Короче говоря, была осуществлена очередная модернизация танка КВ, получившего индекс КВ-85. Его тут же, в июне – июле 1943 года, и начали выпускать. Литая башня с большой толщиной брони, достигавшей 100 миллиметров, и 85-миллиметровая пушка, естественно, увеличили массу танка до 46 тонн, тогда как масса ИС-1 составляла 44 тонны. Число членов экипажа, как и у ИС-1, сократилось до четырех человек, что также было большим благом, а количество пулеметов уменьшилось до двух. Скорость же машины осталась прежней – 42 километра в час.

Не все оказалось удачным в КВ-85. Например, его высота, на что обратил внимание конструкторов Танкограда командующий бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии генерал Я. Н. Федоренко. Он детально проанализировал машину, дав высокую оценку ее боевым качествам, но обратился к конструкторам с просьбой уменьшить высоту танка.

Выполнить эту просьбу оказалось непросто. Лишь в процессе совместной работы конструкторов-танкистов и мотористов эта задача была успешно решена как для КВ-85, так и для ИС-1 и ИС-2.

Таким образом, ИС-1 существенно отличался от КВ-1 и КВ-1С. В нем по-новому был скроен корпус, установлена башня с 85-миллиметровой пушкой КБ Петрова, поставлены измененные силовые узлы: коробка передач, бортовые редукторы, механизмы поворота. Другая компоновка этих узлов затронула и сопрягаемые узлы и агрегаты, и в них тоже были [413] изменения.

Особое внимание было уделено двигателю. Улучшению его эксплуатационных характеристик и повышению надежности помог ряд конструктивных мер, внедренных в исходный прототип дизеля В-2К. Новый двигатель получил марку В-2ИС.

Для существенного увеличения коэффициента приспособляемости на двигатель устанавливался всережимный регулятор, пристыковывалась водяная помпа. Повышалась эффективность работы системы очистки всасываемого двигателем воздуха и его охлаждения.

Конечно, машины нуждались в доводке и отладке. А что именно предстояло доводить и отлаживать, должны были показать предстоящие испытания, которые начались в апреле 1943 года.

Конструкторы опытного завода во главе с Шашмуриным дни и ночи пропадали то в грохочущем цехе, то на испытательном танкодроме и полигоне.

Весна в этих местах наступает поздно. И днем в апрельские дни подтаявшие снег и земля, перемешиваясь под гусеницами танков, превращались в непролазные топи.

Ходовые испытания танка ИС-1 проходили в лесисто-степном районе, прилегающем к Челябинску. Их результаты были весьма успешными, что подтверждало правильность принятого решения о применении элементов машин серийного производства.

Серьезным конструктивным дефектом было разрушение подшипников направляющего колеса (ленивца) ходовой части. Его причиной оказался мокрый снег. Попадая между гусеницей и направляющим колесом, он распирал их, и вследствие этой огромной распирающей силы деформировалась ось ленивца. При этом или глох двигатель, или с направляющего колеса сбрасывало гусеницу.

Долго бились конструкторы над устранением этого дефекта. Вот, казалось, все учли, внесли нужные изменения. Но стоило танку пройти 30 – 40 километров по мокрому плотному снегу, как дефект давал о себе знать.

Н. Ф. Шашмурин вспоминает, как ему вместе с П. К. Ворошиловым в связи с деформацией оси ленивца пришлось в распутицу пешком преодолеть около 50 километров [414] от аварийной машины до базы (опытного завода) для получения запасных частей.

Найти выход помог А. Н. Рабинович – преподаватель Сталинградского механического института, эвакуированного в Челябинск. Он предложил увеличить не запас прочности ленивца, а запас деформации. То есть ось ленивца следовало делать длиннее, и за счет этого она должна была стать более гибкой. Когда Абрам Наумович впервые пришел с этим предложением к конструкторам опытного завода, они смотрели на чертежи и расчеты Рабиновича с недоверием. Но попробовать согласились. И танк пошел.

В разгар испытаний в Челябинск приехал заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии генерал И. А. Лебедев. Конструкторы, заранее оповещенные о его приезде, старались как можно убедительнее показать результаты проведенных работ. Соответствующую документацию разместили в отдельной комнате. Но Лебедев в нее заходить не стал.

– Показывайте танк в деле и рассказывайте все о нем,– сказал он.– Что хорошо, что плохо?

Иван Андрианович долго осматривал новую машину. Примерялся к каждому месту в ней. Потом долго расспрашивал испытателей. И ничего не записывал. Размышлял. И нередко предлагал решение, которое искали конструкторы и испытатели.

Испытания продолжались. Ночью – за город, с рассветом – танк на маршрут, с наступлением темноты – обратно на завод. Так продолжалось до тех пор, пока не убедились, что новая машина оправдает надежды. Все показатели оказались превосходными.

...И вот в обкоме партии снова появились И. М. Зальцман, С. Н. Махонин, Ж. Я. Котин.

– Что случилось? – встретил их вопросом первый секретарь обкома Н. С. Патоличев.

– Приезжает нарком – надо показать танки,– в один голос заявили все трое.

Да, кажется, В. А. Малышеву пора уже показать новую машину. Тем более, что заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками генерал И. А. Лебедев видел ее, сам опробовал и остался доволен. Безусловно, он доложил о танке своему начальнику генералу Я. Н. Федоренко, а тот мог уже сообщить [415] Сталину. Как-то неудобно получится, если председатель ГКО будет знать о созданном в инициативном порядке тяжелом танке, а завод и тем более нарком Малышев молчат... А пока сам он не видел машину, о чем можно докладывать?

В обкоме обстоятельно обсудили предстоящий показ танка ИС наркому. Ведь надо было оправдать отвлечение сил, средств, времени и, главное, нарушение указаний ГКО о том, что завод и его КБ должны заниматься только серийным выпуском машин и крайне необходимыми и незначительными их улучшениями. Оправданием могло быть только полное одобрение наркомом нового танка.

Вячеслав Александрович, прибывший в Челябинск в начале сентября 1943 года, сначала внимательно изучил чертежи нового танка. Затем осмотрел машину. Подход к ней у наркома был иным, чем у генерала Лебедева. Если последнего интересовала ее боевая характеристика, живучесть и ремонтоспособность, удобство работы экипажа, то Малышева занимала еще трудоемкость ее изготовления, возможность запустить в серийное производство без ущерба для самого производства, без снижения объема выпуска других танков и подачи их фронту.

Ночью экспериментальный образец ИС-1 вышел из ворот завода и подвергся испытанию. Малышев сам испытывал танк и принял решение немедленно доложить о нем на очередном заседании ГКО. Он посадил в свой самолет Зальцмана, Махонина, Котина и с чертежами машины улетел в Москву.

В Москве Вячеслав Александрович вместе с руководителями завода немедленно доложили членам Политбюро о том, что на Челябинском Кировском заводе в инициативном порядке создан и испытан новый тяжелый танк ИС, по своим техническим характеристикам превосходящий серийный КВ-1С, по бронированию и маневренности стоящий выше вражеского танка T-VI («тигр»). Через несколько дней, 4 сентября 1943 года, ГКО принял постановление о серийном производстве нового танка. Это стало возможным в условиях, когда численное превосходство в этом виде вооружения над противником было обеспечено прочно. Так родился танк прорыва, так сделан качественный скачок в вооружении Красной Армии. [416]

Уже в ходе грандиозной битвы на Курской дуге на танковые заводы, в ГКО, в наркомат танковой промышленности стали приходить тревожные вести – новые немецкие танки T-IV, T-V («пантера»), T-VI («тигр») и самоходки «фердинанд» по огню превосходят наши танки Т-34 и КВ, так как у них на вооружении более мощные 75– и 88-миллиметровые пушки.

«Артиллерийская мощь сочеталась у них с сильной броневой защитой,– писал Маршал Советского Союза И. С. Конев.—Уже в первых боях с ними нашим танкистам пришлось туго».

Сражение на Курской дуге, особенно прохоровское танковое побоище, остро поставило вопрос о перевооружении танков Красной Армии, и в первую очередь основного из них – Т-34. Это стало предметом обсуждения на заседании ГКО, где присутствовали нарком танковой промышленности В. А. Малышев, маршал бронетанковых войск Я. Н. Федоренко, нарком вооружения Д. Ф. Устинов, другие руководители наркоматов танковой промышленности и вооружения, главные конструкторы танковых и артиллерийских заводов.

Вячеслав Александрович Малышев, обращаясь к присутствующим, как вспоминал позднее бывший директор завода «Красное Сормово» Е. Э. Рубинчик, сказал примерно следующее:

– Да, мы выиграли сражение на Курской дуге. Не устояли против нас «тигры» и «пантеры». Но какой ценой? Судите сами. Чтобы поразить броню немецких танков, мы со своей 76-миллиметровой пушкой должны подойти на 300 – 500 метров. А вражеский танк может открыть поражающий огонь с 1500 – 2000 метров... Вы понимаете, что это значит? Сближение с «тиграми» на дистанцию 300 – 500 метров и попадание в Т-34 75– или 88-миллиметрового снаряда смертельно для нашего танка. Крайне нужна установка на Т-34 более мощной пушки, чтобы уравнять по огневой мощи наши танки с вражескими тяжелыми танками и штурмовыми орудиями.

Задача была ясна. Решать ее предстояло прежде всего конструкторам. Требовалось срочно модернизировать Т-34 таким образом, чтобы он мог поражать средние и тяжелые танки противника с предельных дистанций при. цельного огня.

Трудность задачи заключалась в том, что предстояло сделать это, не нарушая принципиальную конструкцию танка в целом, его гармоничное триединство: мощность [417] оружия, надежность броневой защиты и высокую маневренность и проходимость. Усиление хотя бы одной из этих трех составляющих можно осуществить лишь за счет двух других. Общим же пределом, ограничивающим развитие трех главных показателей танка, является его масса. Каждый лишний килограмм ведет к потере скорости, маневренности, а следовательно, к большей его уязвимости. А еще условие – сохранение той же мощности двигателя.

И самое главное: поставленная перед конструкторами задача осложнилась тем, что модернизацию танка требовалось провести без остановки производства, в условиях, когда действовал неумолимый график сдачи машин, установленный ГКО. Ни на полтанка меньше. Больше!.. Сколько можете...

На этом заседании ГКО Малышев рекомендовал установить на Т-34 85-миллиметровую пушку (такую же, какую челябинские танкостроители установили на ИС-1). Сейчас трудно сказать, от кого исходила эта инициатива – от Малышева или Д. Ф. Устинова, но на заседании ГКО их мнение было единым.

Еще в первой половине 1940 года КБ В. Г. Грабина направило свои усилия на создание новых мощных танковых орудий, и в сравнительно короткий срок появились опытные пушки калибра 85 и 107 миллиметров. Кроме того, когда под Ленинградом и Ростовом в первой половине января 1943 года в 502-м и 503-м тяжелых танковых батальонах противника появилось по роте «тигров» и в ГКО встал вопрос о перевооружении Т-34 и КВ, в Центральном артиллерийском КБ под руководством В. Г. Грабина была создана 85-миллиметровая танковая пушка ЗИС-53.

В это же время и КБ Ф. Ф. Петрова создало 85-миллиметровую танковую пушку Д-5Т и Д-5С для самоходной установки СУ-85. Эти пушки обладали баллистикой 85-миллиметрового орудия образца 1939 года, снаряды для которых были освоены в производстве.

85-миллиметровая пушка, имея унитарный патрон, обладала теми преимуществами перед 107-миллиметровой, что была меньше по габаритам, легче приспосабливалась на серийный танк, не меняя его принципиальной конструктивной схемы. Ведь увеличение калибра пушки ведет к увеличению массы снаряда и его габаритов. При неизменности объема боевого отделения и башенной [418] ниши это означало бы уменьшение боекомплекта танка, что в свою очередь, как не кажется странным, косвенно влияет и на запас хода боевой машины. Все взаимосвязано. Если запаса горючего хватает на 400 километров, которые нужно пройти с боями, то и запаса снарядов должно хватить на такое расстояние. А при действиях в болотистой местности, при бездорожье, когда транспорт на колесном ходу может и отстать от боевых машин (что нередко и было во время войны), каждый снаряд танкистами ценится на вес золота. Кончились боеприпасы, и танк, хотя горючее в нем еще осталось, уже не боеспособен.

Исходя из этих соображений, выбор и пал на 85-миллиметровую пушку для перевооружения Т-34.

Когда в ГКО закончилось обсуждение вопроса о перевооружении танка Т-34 85-миллиметровой пушкой, возник вопрос: а что же дальше? Этот вопрос был задан Ж. Я. Котину. Он ответил, что конструкторы Танкограда ведут прикидочные работы над новой тяжелой машиной.

Сталин тут же оживился и обратился к Котину:

– Есть что-либо конкретное?

– Имеются пока предварительные проработки...

– Этого мало. Когда вы будете готовы представить нам тактико-технические данные новой машины? Уточните, товарищ Котин.

– Думаю, дней через сорок пять.

– Передайте вашим товарищам в Танкограде,– сказал Сталин,– что ЦК и Государственный Комитет Обороны очень на них надеются. И главное: скорее и скорее! Нужно сделать все, чтобы как можно быстрее наша армия стала получать новые машины.

Уже после заседания ГКО Вячеслав Александрович Малышев повез Котина в наркомат.

– Вы смелый человек, Жозеф Яковлевич,– сказал Малышев. – Надо быть смелым и мужественным, чтобы назвать такой срок.

– Вы знаете, что у нас есть на это право,– спокойно ответил Котин.

Очень короткий срок, названный Котиным на заседании ГКО, имел под собой основательную почву. На Челябинском Кировском шла напряженная работа мысли и воли конструкторов, технологов, рабочих. Шло жесточайшее [419] соревнование с конструкторской мыслью фашистской Германии: кто кого? Шла битва умов – беспощадная и непрерывная.

Малышев, конечно, знал, что в КБ обсуждали проект новой, более совершенной машины. Шли споры, дискуссии, делались эскизные наброски такой машины. Но от идей до воплощения их в проекте может пройти немало времени. Наркома танковой промышленности все-таки настораживало заявление Котина на заседании ГКО. Он задавал Жозефу Яковлевичу все новые и новые вопросы.

– Срок реальный, товарищ нарком,– убеждал его Котин.

– Сколько чертежей отправили в цех?

– На днях начнем сборку главных узлов. Малышев удивленно посмотрел на главного конструктора.

– ИС-2?

– Да.

Наступило долгое молчание. Нарком встал, прошел к окну и, стоя спиной к Котину, спросил:

– Когда испытание?

– Сообщим, когда будут готовы все узлы, Вячеслав Александрович.

Второе фиаско Фердинанда Порше

Наступал новый, 1943 год – год новых славных побед нашего оружия.

Гитлер встречал этот год в «Вольфшансе» в Восточной Пруссии. Приближался двенадцатый час ночи, и свита фюрера уже наполнила бокалы шампанским. Для Гитлера был налит вишневый сок... С напряженным видом, волоча ногу, фюрер обходил рождественскую елку.

На радиостанции «Вольфшансе» шли два потока информации: один – самый мощный – из Сталингоада, где уже была решена судьба 300-тысячной армии Паулюса; второй – краткими импульсами – от скал Нордкапа. Из Сталинграда доносился скрежет битых танков Гота. А в сигналах с моря тоже читалась тревога. Два немецких эсминца в этот момент уже уходили на дно. Кроме того, английские снаряды угодили в котельные отсеки «Хипнера» – тяжелого крейсера.

Имперский министр вооружений и боеприпасов Шпеер и начальник генерального штаба Гальдер положили на стол Гитлера отчет полковника Крамера о действиях первых шести танков «тигр» под Мгой. Кажется, из жерл советских корпусных пушек вылетала сама ненависть к врагу вместе с тяжелыми снарядами, которые разорвали крупповскую бронированную шкуру «тигров».

Все это вместе взятое переплелось в один крепкий узел, и фюрер отметил празднование Нового года очередной истерикой.

Не прошло и трех недель после рождества, как Гитлеру вновь испортили настроение. Командующий группой армий «Дон» Манштейн сообщил Гальдеру, что применение «тигров» из 502-го отдельного тяжелого танкового батальона, впервые введенных на рубеже р. Куберле 6 января 1943 года, а затем 11 января у Пролетарской на р. Маныч, ожидаемого эффекта не дало.

В еще худшем положении оказалась рота «тигров», в составе 503-го отдельного тяжелого танкового батальона, направленная в группу армий «Север». Мало того, что «тигры» вязли в болотах «бутылочного горла», два из них были захвачены советскими войсками при прорыве блокады Ленинграда у Синявинских высот 3 и 17 января 1943 года.

Гитлер вызвал к себе рейхсминистра вооружений и потребовал довести ежемесячный выпуск различных танков до 1500 машин, а в марте приказал увеличить расходы на танкостроение вдвое. Этой отрасли были представлены особые преимущества в обеспечении сырьем, рабочей силой. Тогда же фюрер приказал к 12 мая 1943 года увеличить выпуск «тигров» и «пантер» до 500 единиц, изготовить 90 истребителей танков «элефант» («фердинандов»), 150 штурмовых орудий «носхорн», «артштурм» и «хуммель». При этом он заявил, что исполнен решимости любыми методами восстановить боевую мощь войск на фронте, и любое сопротивление проведению в жизнь положений этого приказа будет пресекаться драконовскими мерами.

Еще только что была прорвана блокада Ленинграда, еще только кипел и бурлил Сталинградский котел, в котором варилась обреченная на гибель армия Паулюса, чему не могли воспрепятствовать и «тигры», на которые фюрер возлагал столько надежд, а борьба за качественное превосходство в области создания танковой техники [421] уже вступила в новую фазу. Гитлер дал задание создать более мощный танк, чем «тигр».

В январе 1943 года заказы на создание такого танка получили две фирмы, выпускавшие T-VI «тигр»; фирма «Хеншель» и фирма «Порше КГ». Проект получил шифр VK 4503 – танк «тигр II».

Однако новая программа оказалась невыполненной, несмотря на угрозы принять драконовские меры. За первые три месяца 1943 года бронетанковая промышленность Германии выпустила всего 1737 танков и штурмовых орудий. Среднемесячный выпуск составлял 579 машин. «Тигров» выпустили 104 единицы. В то же время были изготовлены первые 77 танков T-V «пантера».

Возникало немало трудностей, связанных с переводом производства одних типов танка на другие. В Германия во время войны на производство одного танка затрачивался труд 1000 человек в течение 10 дней. Нехватка сырья и недостаток квалифицированных кадров также снижали выпуск танков.

Однако геббельсовская пропаганда не унывала. Она продолжала изощряться в описании небывалой мощи новых видов вооружения. Помимо стремления оказать психологическое воздействие на Красную Армию, ее командиров и бойцов, угасить их наступательный дух, силу которого фашисты уже не раз испытали на себе, цель этой пропагандистской кампании состояла, главным образом, в желании поднять подавленное настроение фашистских войск, подбодрить их веру в свою непобедимость, поднять сильно упавший престиж гитлеровской Германии в глазах ее союзников. Вот почему немецко-фашистская пропаганда продолжала усиленно бить в барабаны и победные литавры, забыв о том, что после сражения под Москвой и Сталинградом удары барабанных палочек сменились стуком топоров в похоронных командах, изготавливавших березовые кресты своим бесславно погибшим солдатам.

Но справедливость требует сказать, что за шумной пропагандистской кампанией, за этим рекламным фасадом, без которых гитлеровцы не могли обойтись, шла и настоящая, широкомасштабная организаторская работа по увеличению выпуска новой бронетанковой техники.

В этой связи вернемся к проекту VK 4503– «тигр II». [422]

Своим появлением на свет эта машина обязана давнему стремлению Гитлера установить на танке мощную 88-миллиметровую зенитную пушку длиной 71 калибр, за которую он ратовал еще 26 мая 1941 года на совещании в Бергхофе, когда рассматривались проекты и макеты «тигров», разработанные фирмами Хеншеля и Порше.

И вновь доктор Фердинанд Порше проиграл. На вооружение приняли машину главного конструктора танкового отдела фирмы «Хеншель» Э. Андерса. Танк нарекли «королевским тигром», присвоив марку T-VIB, или, как его именуют немецкие справочники, «тигр II».

Андерс внес много нового в конструкцию «королевского тигра» по сравнению с его предшественником, особенно в корпус машины, отказался от установки броневых плит под прямым углом. В конструкции корпуса было немало заимствований от нашего танка Т-34.

Бронирование нового танка по сравнению с «тигром» было усилено. Лобовая броня имела толщину 150 миллиметров, борта – 80 миллиметров. Но усиленное бронирование наносило ущерб другим качествам машины.

Большое значение конструкторы придавали удобству работы экипажа. В удлиненной кормовой нише башни, вблизи казенной части пушки, укладывалась в горизонтальном положении часть боекомплекта. Это позволяло заряжающему тратить минимум усилий. В результате была достигнута довольно высокая скорострельность: 7 – 8 выстрелов в минуту.

Девять опорных катков с каждого борта, расположенных в шахматном порядке, имели индивидуальную торсионную подвеску. Длину танка пришлось увеличить, чтобы удлинить опорную площадку гусениц, разместить более мощный двигатель и расширить боевое отделение.

Башне нового танка придумали обтекаемую форму, навесили запасные гусеничные траки, которые усиливали ее стойкость при попадании снаряда. Башня имела командирскую башенку с круговым обзором. Борта машины, где они не прикрывались опорными катками, защищались фальшбортами.

Стремясь повысить пробивную силу снаряда, Андерс решил вытянуть и без того длинный хобот «тигра». Пушечный ствол достиг 6,2 метра и почти сравнялся с длиной корпуса танка. В дополнение к пушке он был вооружен еще двумя пулеметами.

Танк иолучился действительно большим и тяжелым, Над землей он возвышался на 2,9 метра. Его длина составляла 7,3, а ширина около 4 метров. Общая масса равнялась 68 тоннам. Экипаж насчитывал 5 человек. На танке был установлен двигатель «майбах» мощностью 700 лошадиных сил, позволявший развивать скорость до 35 километров в час. Расход горючего на 100 километров составлял 864 литра, запас хода по шоссе – 170 километров.

Снаружи стальные плиты корпуса танка штукатурились раствором цемента, предохранявшим от воспламенения. Почти вдвое шире, чем обычные, гусеницы нового танка должны были обеспечить машине повышенную проходимость.

После испытаний и неоднократной доводки в ноябре 1943 года «тигр II» был принят на вооружение вермахта, но серийное производство его началось лишь в январе

1944 года. Оно шло медленно, и только со второго квартала фирма стала выпускать в месяц по 18 – 20 «королевских тигров».

«Королевские тигры» предназначались в основном для борьбы с советскими танками. Теперь фашистским генералам, как и фюреру, было уже не до глубоких прорывов начала войны. Ведущая роль отводилась самоходным истребителям танков.

Э. Андерс продолжал налаживать серийное производство «королевских тигров». Ну а чем же занимался в это время Ф. Порше? Он со своей фирмой пытался найти счастье в новом проекте танка, который обозначался Е-25. Это был последний проект конструктора, относящийся к маю 1944 года. Танку по заданию министерства вооружений и боеприпасов вермахта предназначались 105-миллиметровая пушка с небольшим откатом, 30-миллиметровая зенитная пушка и два курсовых пулемета. Скорость по шоссе составляла 60 километров в час, а запас хода – 220 километров.

Но для того чтобы двигать такую машину с высокой скоростью, нужен мощный мотор, а его не было. «Майбах», форсированный до 700 лошадиных сил, для «королевского тигра» не годился. Поэтому Порше занялся конструированием дизельного двигателя мощностью 1000 лошадиных сил с воздушным охлаждением. Двигатель имел 16 цилиндров, расположенных Х-образно, с рабочим объемом 37 литров. [424]

По своим габаритам проектируемый дизель был наполовину меньше других двигателей данного класса. При удачном исходе испытаний планировалось установить этот дизель и на серийных танках.

На заводах фирмы «Нибелунгенверк» был изготовлен его первый образец. Он успешно прошел испытания, и в целях опытной эксплуатации его установили на один из танков T-VIB «королевский тигр».

Однако наладить выпуск нового двигателя Порше не удалось. Все производственные мощности моторостроительных заводов Германии были до предела загружены. Поставщики моторов из-за больших потерь танков на Восточном фронте не успевали удовлетворять потребности танкостроительных заводов и полевых ремонтных баз. Поэтому от освоения и производства нового двигателя Порше отказался.

Ну а раз не было двигателя, то не нужен стал и сам танк Е-25. Так и не пошло в производство детище доктора Порше.

Неудачи с конструированием, различные неурядицы с чиновниками аппарата министерства вооружений и боеприпасов, а также с рейхсминистром Шпеером вынудили Порше (отца и сына) покинуть Штутгарт и во второй половине 1944 года перебраться в Австрию в Целль-Ам-Зее. Сюда были переведены конструкторское бюро и экспериментальный отдел фирмы «Порше-КГ». Потом из Австрии отец и сын Порше отправятся в плен, но об этом чуть позже.

Возвратимся снова в 1943 год. Лишь в середине лета производство танков в Германии начало стремительно расти: в сентябре 1943 года выпущены 1000, а в мае 1944 года – 1450 единиц. На рубеже 1944 – 1945 годов производство машин составило почти 1800 штук в месяц. Это был наивысший уровень за весь период войны.

Зарубежные фальсификаторы истории часто пишут о том, что в результате воздушных бомбардировок Германии англичанами и американцами были выведены из строя ряд танковых заводов рейха. Поэтому, дескать, выпуск танков резко сократился, что способствовало успешным действиям советских войск.

Фальсификаторы всегда остаются фальсификаторами., Это еще раз подтвердил не однажды уже цитированный нами Б. Мюллер-Гиллебранд. Он писал, что

«воздушные [425] бомбардировки оказались не в состоянии ничего изменить».

Переход вермахта к оборонительной стратегии вынудил гитлеровское верховное командование сократить удельный вес танков в общем объеме выпуска бронетанковой техники. Штурмовые орудия уже стали именовать истребителями танков. Их поставляли в танковые дивизии.

Еще в октябре 1943 года на базе танка T-V («пантера») был построен и принят на вооружение истребитель танков «ягд-пантера». В сильно скошенном лобовом листе рубки толщиной 95 миллиметров была установлена вначале 75-миллиметровая противотанковая пушка с длиной ствола 71 калибр, а затем 88-миллиметровая. Ее подкалиберный снаряд на дистанции 1000 метров пробивал броню толщиной до 200 миллиметров. Бортовые плиты рубки толщиной 50 миллиметров устанавливались с наклоном. Просторное боевое отделение облегчало работу экипажа в 5 человек. Масса «ягд-пантеры» составляла 46 тонн. Это была лучшая самоходка вермахта и одна из сильнейших периода второй мировой войны.

Вместе с тем на базе «королевского тигра» был создан истребитель танков VI, он же «ягд-тигр». Корпус его (максимальная толщина брони 150 миллиметров) выполнен в такой же конфигурации, как и у истребителя танков «ягд-пантера», но масса составляла уже 70 тонн. На его вооружении находилась 128-миллиметровая противотанковая пушка с длиной ствола 55 калибров, что позволяло иметь начальную скорость бронебойного снаряда 920 метров в секунду. Однако маневренность этой машины была крайне низкой.

В создании истребителя танков «ягд-тигр» приняла участие и фирма «Порше-КГ». На вооружение он поступил в феврале 1944 года.

Таким образом, после Курской битвы фашистские бронетанковые войска нацеливались на оборону и стали забывать свой хваленый боевой порядок («танковый клин»).

К слову сказать, в конце января 1945 года Гитлер приказал сформировать дивизию истребителей танков. За этим многообещающим наименованием скрывалось соединение, имевшее в своем составе большое количество батальонов, состоящих из групп истребителей танков. Они возглавлялись лейтенантами-фронтовиками. Личный состав групп имел на вооружении противотанковые [426] реактивные гранаты фаустпатрон, ручные дымовые гранаты, противотанковые мины и т. п. В качестве средства передвижения – велосипеды. Но вернемся к «королевским тиграм». В июле – августе 1944 года, уже к концу Белорусской наступательной операции советских войск, гитлеровское командование сумело сформировать четыре отдельных батальона, вооруженных «королевскими тиграми». Первым был сформирован 501-й отдельный тяжелый танковый батальон.

6 июня 1944 года американо-английские экспедиционные силы высадились в Северной Франции. Однако немецко-фашистское командование считало, что основной и самый опасный советско-германский фронт. Красная Армия уже подступала к границам Германии. Поэтому было решено использовать первые батальоны «королевских тигров» на этом фронте.

А теперь в последний раз вернемся к доктору Порше. Перед самым окончанием войны старый доктор со своим КБ из Вены переехал в Гмюнд. Здесь по заданию американского правительства его нашел майор Фрешнер, генеральный директор известной фирмы. Он знал Порше по его прошлым поездкам в США. У Фрешнера была задача взять у Порше всю конструкторскую документацию, патентные материалы. Фрешнера сопровождал подполковник английской секретной службы. Они снабдили Порше и его инженеров продовольствием и всем необходимым. Отношения между ними сложились самые наилучшие. Но вскоре, когда из Порше «высосали» все, что только возможно, его оставили в покое.

В июле 1945 года Фердинанда Порше арестовал американский офицер и доставил в лагерь для интернированных. Здесь уже находились многие представители немецкого научного мира. Был под арестом и бывший рейхсминистр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер. Он-то и заступился за Порше, заявляя американцам, что бессмысленно держать этого человека в лагере. «Порше ничего общего не имел с партией. Он занимался порученными ему техническими проблемами...»,– твердил Шпеер.

Американцы провели расследование, допросили самого Порше и свидетелей и пришли к выводу, что дальше держать конструктора в лагере нет смысла. Его освободили, но с условием, что он не должен покидать [427] свое поместье Целль-Ам-Зее в американской зоне оккупации.

Когда американцы оставили Порше в покое, за него взялись французы. Они арестовали его и посадили в тюрьму. Но вскоре по болезни освободили. Порше начал работать в автомобильной промышленности Франции. Затем возвратился в свое поместье, где и умер в 1951 году в возрасте 76 лет.

А что же стало с Порше-младшим? После падения рейха Ферри, также как и отец, был арестован, а в ноябре 1946 года освобожден из-под стражи. Он стал заниматься конструированием гоночных машин. Одна из них, «Порше», принесла ему известность. Вернувшись в 1950 году в Штутгарт, Ферри наладил там серийное производство своих машин.

После смерти отца в 1951 году он стал единственным владельцем фирмы «Доктор-инженер Порше-КГ». Растущий спрос на спортивные и легковые машины способствовал быстрому расцвету фирмы. В 1970 году она выпустила 16500 автомобилей.

С 1972 года Ферри Порше становится председателем вновь образованного правления всеми заводами «Порше» в Европе. Еще раньше он был награжден правительством ФРГ «Большим крестом за заслуги», ему присвоили степень почетного доктора технического университета в Вене.

За что же такие почести? Тут были свои причины. Помимо спортивных и легковых автомобилей Порше-младший, как в свое время и его отец, с возрождением в ФРГ бундесвера стал черпать капитал и с помощью заказов армии. Как только запахло прибылями, он прикупил моторостроительные заводы и организовал фирму «Порше-дизель-моторенбау ГмбХ» во Фридрихсхафене. Эта фирма наряду с тракторными стала производить моторы для бундесверовских танков «леопард».

Однако долго удержаться на самостоятельном поприще Ферри не удалось. Его фирму попросту проглотил всемогущий Флик. Он прикупил к своей «Даймлер-Бенц» фирму «Порше-дизель-моторенбау ГмбХ» и слил их в общество с длинным названием «Майбах-Мерседес-Бенц моторенбау ГмбХ». Теперь оно носит название «Моторен-унд турбинен унион» и наряду с сельскохозяйственными тракторами производит преимущественно двигатели [428] для бундесверовских танков «леопард». Сами танки делает в Мюнхене фликовская кузница вооружений «Краус – Маффай».

Гроза «тигров»

Стремительно развивавшиеся события войны оказали сильное влияние на судьбу танка ИС-1. Гитлеровские конструкторы продолжали работать над увеличением бронестойкости своих танков. Значит, нам требовалось повысить бронебойность вооружения советских танков.

В войну всегда было так: мы укрепляли броню, конструкторы вермахта усиливали огневую мощь своих орудий. Ф. Порше, Э. Андерс увеличивали бронестойкость танка, а наши конструкторы усиливали бронебойность снарядов, повышали их начальную скорость, калибр орудий. Шла битва умов, охватившая все заводы, научные центры, КБ.

После долгих изысканий, тревог и волнений в конце 1943 года советские конструкторы создали мощную пушку для тяжелого танка. Давайте в этой связи обратимся к фотолетописи Великой Отечественной войны. Многим памятен такой снимок – ствол мощного орудия направлен в стену поверженного рейхстага. Взглянув на эту фотографию, бывалые фронтовики безошибочно скажут: это ствол пушки тяжелого танка ИС-2.

Гитлер в августе 1941 года, требуя от своих генералов быстрых и решительных действий на Восточном фронте, подчеркивал, что по важности

«на первом месте стоит Ленинград... ввиду наличия обширных объектов и единственного завода по производству самых тяжелых танков...»

Но Ленинград гитлеровцы не взяли. «Единственный завод по производству самых тяжелых танков» не был разрушен. Он продолжал в условиях жесточайшей блокады поставлять фронту танки. Больше того, у него появился собрат – Челябинский Кировский завод, или Танкоград. Именно отсюда, с седого Урала, пришла запечатленная на фотоснимке пушка, направленная на обшарпанные, обгорелые стены рейхстага. [429]

Советские конструкторы понимали, что фронту неотложно нужна бронированная машина с более крупным орудием. Создавать новый образец пушки в горячее военное время некогда, и тогда Ф. Ф. Петров решился на необычное – поставить на тяжелый танк прекрасно зарекомендовавшую себя в боях 122-миллиметровую гаубицу. Втиснуть этакую громадину в ограниченное пространство боевого отделения машины не так-то просто. Удачным ли окажется смелый эксперимент?

...Гулко ухнул выстрел. Увязая в снегу, с учащенно заколотившимся сердцем Петров бросился к мишени – трофейному танку. Подбежал, и все вокруг померкло. На броне лишь трещины.

Еще несколько выстрелов – результат тот же. Конечно, и от этих ударов вражескому экипажу несдобровать бы. Но ведь нужны сквозные пробоины! Фронт с нетерпением ждет машину с мощной пушкой. Что же предпринять?..

– В тонкостях вашей профессии я не советчик,– молвил Петрову, узнав о его заботах, мастер цеха коммунист П. Чепец.– Но одно скажу: не отступайтесь из-за щелчка по носу!

Прав мастер, подумал Федор Федорович. Пойдем дальше, поставим в тяжелый танк 122-миллиметровую корпусную пушку. Уж этот-то снаряд с его большой начальной скоростью наверняка пробьет броню. Но куда деть огромную пушечную люльку? Укоротить, придать ей более рациональную форму – в виде цилиндрической направляющей обоймы, а противотанковые устройства, подъемный механизм – почти все основные агрегаты взять от 85-миллиметровой пушки. Для уравновешивания системы изготовить муфту. Чтобы уменьшить нагрузку на танк при выстреле, применить дульный тормоз... Мысли рождались одна за другой.

К Петрову на завод приехал Ж. Я. Котин. Он ухватился за идею вооружить тяжелый танк корпусной пушкой. Забрав необходимую документацию, отправился в Москву.

«11 ноября 1943 года,– писал позднее Ф. Ф. Петров,– к нам прибыл отлетавший в Москву Ж. Я. Котин, с коллективом которого наше КБ работало в тесном контакте. Ему за подписями моей и директора Л. Р. Гонора была выдана справка со всеми основными характеристиками предлагаемой новой 122-миллиметровой [430] пушки для вооружения разрабатываемого под его руководством танка ИС-2.

На второй день после отбытия Котина мне по ВЧ позвонил нарком танкопрома В. А. Малышев, который поздравил с успехом, сообщил, что они с Котиным только что вернулись от Сталина, который полностью поддержал их инициативу, сказал, что это далеко опередит события, и тут же подписал постановление ГКО о разработке и постановке к 27 ноября 1943 года танковому заводу первого опытного образца 122-миллиметровой пушки, названной Д-25Т, с поршневым ручным затвором. Одновременно нас обязывали срочно разработать для нее клиновой полуавтоматический затвор, чтобы выпускать с ним эти пушки с начала 1944 года.

Обе указанные задачи были выполнены в срок».

В создание Д-25Т много труда вложили конструкторы Усенко, Пьянков, Громов и другие. Не остались в стороне и сотрудники опытного КБ Котина. Он прислал в КБ Петрова своих конструкторов Г. М. Рыбина и К. Н. Ильина, которые в нелегкой для того времени обстановке приняли самое активное участие в разработке и отладке для такого мощного орудия нового полуавтоматического затвора.

В те дни нарком Малышев не раз спрашивал конструкторов: . – Сумеете ли погасить откат? Сила его огромна...

Даже после подписания решения ГКО о принятии на вооружение танка ИС-2 с 122-миллиметровой пушкой Д-25Т не кончились его волнения. Как будет на фронте?

Государственные испытания прошли быстро и в общем успешно. Сразу же после этого по указанию правительства ИС-2 перебросили на один из подмосковных полигонов. Туда прибыл К. Е. Ворошилов. Подвезли трофейный «тигр». Выстрел. С каким удовлетворением смотрел теперь на вражескую машину Петров! Снаряд с расстояния 1500 метров не только пробил его лобовую броню, но и прошил все его внутренности, вырвал по швам сварки корму и отбросил ее на несколько метров.

«Правда, при этом оборвался и дульный тормоз пушки,– писал впоследствии Петров.– Нашему КБ пришлось немало поработать над упрочением и совершенствованием его конструкции. В итоге он стал прототипом литых дульных тормозов других артиллерийских систем». [431]

– С «тигром» как с котенком разделались? – восхищенно произнес один из военпредов.

Еще бы, огневая мощь тяжелого танка возросла в шесть раз!

Серийный выпуск пушки Д-25Т был налажен без остановки производства и особых затрат. В этом большая заслуга рабочих завода, инженерно-технического состава. Такие энтузиасты, как начальник сборочного цеха К. Замерянин, рабочие Д. Казбан, А. Еклюшин, И. Забалуев ночей недосыпали, но обеспечили фронт мощным орудием.

Советские танкостроители выполнили задание партии и правительства, создали танк, превосходящий КВ по бронированию и вооружению, но меньшей массы. Все основные конструктивные решения ИС-2 подчинялись этому требованию. Он отличался оригинальностью агрегатов и механизмов. Предусматривалась возможность быстрой замены в полевых условиях вышедших из строя агрегатов.

На ИС-2 помимо трех пулеметов, предназначавшихся для поражения наземных целей, был дополнительно введен зенитный крупнокалиберный пулемет. Экипаж состоял, как и на ИС-1, из четырех человек.

Отечественная школа танкостроения еще раз подтвердила, что она является самой передовой. ИС-2, будучи легче «тигра» почти на 11 тонн, по бронезащите превосходил немецкую машину в 1,5 раза. Начальная скорость снаряда 122-миллиметровой пушки с клиновым затвором танка ИС-2 составляла 795 метров в секунду.

Надо отметить еще одну немаловажную особенность наших тяжелых танков, конструкции которых были разработаны в 1943 году. При их создании советская инженерная мысль сохранила высоту позиций, смелость первооткрывателей. Усиление огневой мощи и брони не превращало танк в дот, бронеколпак, бронированный мастодонт!

«Многие представляют себе тяжелый танк колоссом на гусеничном ходу, этаким бронированным слоном,– говорил Котин в 1944 году.– Я должен разочаровать любителей такой величественной внешности. Наш современный тяжелый танк по своим размерам скромен, во всяком случае, он меньше своего прародителя – первого КВ. Но что касается брони, то она стала гораздо толще, а пушка крупнее. [432]

Мы исходили из принципа: «Поражай врага, а сам будь не поражен». Тяжелый танк должен быть малозаметным, чтобы он мог прятаться в складках местности. А экипаж надо укрыть под самой толстой броней. Размеры же машины расти не должны».

В этом отношении тяжелый танк ИС-2 и отвечал самым строгим требованиям.

Большой удачей было и создание пушки для ИС-2. Она для танка – не только средство нападения, но – косвенно – и средство защиты. Поражая вражеские танки и противотанковые орудия задолго до того, как он сам попадал в сферу их эффективного огня, ИС-2 оказался более живучим, чем «тигр».

Говоря о создании мощного танка ИС-2 периода второй мировой войны, необходимо подчеркнуть следующее. Война диктовала необходимость резкого развития боевых и технических характеристик тяжелых танков, постоянного превосходства над бронетанковой техникой противника. Достижение этих целей сопровождалось существенным снижением трудозатрат, широким заимствованием деталей и узлов предшественников этих танков и других типов машин, например Т-34. Надо отметить еще некоторые особенности танка ИС-2. Он имел самый высокий показатель отношения массы брони к массе всего танка – 47 процентов. Таким же высоким был объем боевого отделения к общему объему машины – 49,2 процента, а относительный объем моторно-трансмиссионного отделения составлял 38,6 процента. В сравнении с аналогичными показателями прежних моделей танков Т-34 это обеспечивало ему дву-трехкратное превосходство по броневой защите, семикратное – по огневой мощи, а силовая установка обеспечивала сравнимую маневренность. При этом их суммарная трудоемкость была примерно равна, а по сравнению с танком КВ-1С ниже на 35 процентов.

На ИС-2 осуществлена беспрецедентная экономия дефицитных стратегических материалов и трудозатрат. Применение токов высокой частоты для закалки валов и шестерен давало заводу свыше 25 миллионов рублей ежегодной экономии. Торсионная подвеска наряду с особо надежной и эффективной работой в боевых условиях была на 30 процентов менее трудоемкой, чем пружинная танка Т-34. [433]

В целях обеспечения наивысшей надежности и боевой эффективности на тяжелом танке ИС-2 был применен ряд сложных и трудоемких узлов. Однако это не повлияло на общие трудозатраты.

Еще раз о доводке

Когда я только начинал свою конструкторскую деятельность, мой учитель и наставник Леонид Миронович Сойфер, до войны и в войну создававший танковые дизели, однажды употребил выражение – «драматизм успеха». Казалось бы, успех и драматизм – понятия несовместимые. Но парадокс не так уж парадоксален. Конструктор начинает ощущать это уже тогда, когда новая идея только легла на ватман. Против него и живучий консерватизм (увы, он существует не только в романах), и «конкуренты» (идеи носятся в воздухе, и другие КБ могут дать или пообещать в своих проектах что-то лучше). Затем, едва построен опытный образец, как надо преодолевать противоречивые требования технологии, экономики, добиться четкой и добротной работы многочисленных смежников.

Ну, добились. Сделали. Обеспечили. Освоили. Серийный танк пошел в бой. И тут сразу же поток писем из воинских частей. Данные о потерях, замечания по эксплуатации, просьбы о немедленных исправлениях и доработках.

Доводка!.. Читатель уже знает, что так конструкторы называют доработки в опытных и серийных машинах. Она, как всегда, обескураживает, возвращает назад. Все сочленения вдруг оказываются непригодными. Течет масло, перегреваются подшипники, а то и просто рассыпаются... Но доводка при продвижении в серию, когда любая ошибка или оплошность обретают «тираж»,– дело еще более ответственное.

Размышляя о неожиданностях, подстерегающих конструктора, невольно приходишь к выводу о сходстве его труда с трудом писателя. Образы, рожденные воображением писателя, вышедшие из-под его пера, не всегда подчиняются первоначальным замыслам их творца. Так и машины. Получившие жизнь благодаря знаниям и воображению конструктора, они покидают завод, чтобы зажить собственной, уже не подвластной ему жизнью. [434]

Первоначально кировцам поручили изготовить установочную партию танков ИС-2 в количестве 30 штук. Начальник КБ Шашмурин, главный конструктор, технологи цехов и мастера – буквально все заботились о высоком качестве танка, о том, чтобы он не подвел в бою. А в первых образцах искали причины, почему выходили из строя то один, то другие узлы. Например, в бортовых редукторах разрушало шестерни планетарного ряда. Это произошло на 20 процентах танков. Возникал вопрос, а почему не на всех ста процентах случилось такое?

– Кто-то где-то грешит. Ищите причину,– приказал главный инженер завода Махонин.

Несколько дней главный инженер задерживался в цехе МХ-2 значительно дольше, чем в других. Вместе с цеховыми работниками искал причину выхода из строя бортовых редукторов. Увы! Причину обнаружить не удалось. Дело принимало серьезный оборот. Обсудили вопрос на оперативке у директора. Результат тот же.

Тогда приказом директора завода была назначена комиссия, которая должна была дать ответ на возникший вопрос. Срок сжатый. Комиссия работала напряженно.

Была приостановлена отгрузка боевых машин на фронт. Цех сдачи танков тем временем сообщил, что в первой смене участвовало в пробеге 6 машин ИС. Одна из них вышла из строя при выезде из цеха, вторая на 15-м километре пробега. 4 танка прошли пробеги нормально – и заводской, и сдаточный – по 50 километров каждый.

Вышедшие из строя бортовые редукторы поступили на участок сборки узлов цеха МХ-2. После их разборки, промывки составили акт, в котором указали, что поломано и что заменено. Так продолжалось около трех суток. В цехах, особенно на сдаче, образовалась пробка из танков. Ритм был нарушен, конвейер сборки работал, а отгрузка отсутствовала.

Трудовая нагрузка на людей еще более возросла. Не уходя из задымленного и шумного цеха, они спали прямо в машинах всего по 2 – 3 часа и снова за дело.

Но вот комиссия дала заключение: разрушение бортового редуктора происходит вследствие больших ошибок при изготовлении зубчатых колес ведущей и ведомой шестерни, что создает дополнительные осевые усилия, [435] ведет к разрушению сепаратора в роликовых подшипниках. Вроде бы все давало право сделать вывод, что работники цеха МХ-2 и ОТК допустили халатность.

Конструкторы внесли изменения в чертежи, усилили торцевое крепление на ведущем валу. Однако исправление ошибок не дало положительного результата. В узлах по-прежнему разрушались подшипники.

Но дефект все-таки устранили. И устранили его оригинальным способом. Демонтировали механизм поворота и разрушили сепараторы подшипников. Казалось, варварство. А вместо сепараторов в освободившееся пространство добавили необходимое количество шариков, то есть сделали бессепараторный подшипник, введя в его комплект две каленые шайбы. В итоге узел начал работать без аварий. Такие подшипники потом ставили в механизмы поворота до конца войны, да и после ее окончания тоже.

Конечно, были и другие дефекты, правда, не приводящие к авариям. На первой стадии производства установочной партии танка ИС-2 все упущения надо было ликвидировать примерно в течение двух месяцев. Этот период для танкостроителей был особенно напряженным. Советское командование планировало новые операции по разгрому немецко-фашистских войск, и нужны были тяжелые танки для прорыва вражеской обороны, для борьбы с тяжелыми танками противника. Между тем ИС-2, принятый на вооружение, по сути дела, до конца 1943 года не мог быть использован на фронте.

Однако поимеем в виду следующее обстоятельство. Период освоения танка Т-28 на ленинградском Кировском заводе длился 2 – 3 года, а на ЧКЗ освоение танков KB, KB-1C и ИС происходило на ходу, без снижения количества выпускаемых машин. И наоборот, производство их увеличивалось.

«Можно только удивляться,– пишет Салакин,– откуда у нас брались силы для выполнения столь сложных задач».

Танк ИС-2 был принят на вооружение Красной Армии в конце октября 1943 года. До начала нового года оставалось два месяца. За этот короткий срок требовалось выпустить несколько десятков машин для тяжелых [436] танковых полков, направляемых на фронт, где в этот период готовились наступательные операции наших войск.

Наконец первые ИС-2 вышли из цехов ЧКЗ, вышли и... опять началась доводка. Обнаружилась течь смазки из силовых узлов: коробки передач, планетарного механизма поворота, бортовых редукторов. Текла смазка через набивные сальники.

Опять назначалась комиссия, начинался очередной аврал.

...В полосе действия 1-го Украинского фронта было сосредоточено несколько тяжелых танковых полков, на вооружении которых были танки ИС-1 первого выпуска. Командование знало, что танки первого выпуска, пока еще не прошедшие стадии доводки, имеют дефекты. Можно ли их пускать в дело? – запрашивали завод. Дело в том, что в готовившейся Корсунь-Шевченковской операции они должны были сыграть значительную роль. Но им предварительно предстояло совершить 300-километровый марш. Естественно, возникал вопрос: выдержат ли они такую нагрузку?

Для выяснения этого вопроса на завод приехала комиссия во главе с заместителем наркома П. М. Зерновым. Прибывшие собрались у директора завода Зальцмана. Присутствовал здесь и первый секретарь обкома партии Патоличев.

Председательствующий генерал Зернов, обращаясь к главкому инженеру Махонину и главному конетруктору Котину, сказал:

– Комиссия хочет знать, какой процент танков ИС выйдет из строя на предполагаемом марше?

Ни Махонин, ни Котин сразу на этот вопрос ответить не могли. Тогда было решено взять со сдаточного цеха 10 танков ИС-2, прогнать их на 300-километровом маршруте и определить процент выхода из строя по техническим причинам. Только после этого можно было сделать вывод о целесообразности их использования в намечаемой операции.

Начальнику отдела эксплуатации дали указание наметить маршрут пробега и срочно приступить к выполнению этого ответственного задания. В помощь ему подключили начальника сдаточного цеха СД-2 Волкова. Он должен был выделить машины, рабочую силу и т. д.

В свою очередь начальник отдела эксплуатации предложил комиссии вызвать из цеха МХ-2 Петра Ильича Салакина, Пусть он обратится в цех СД-2, [437] просмотрит документацию на бортовые редукторы назначенных к пробегу машин и укажет начальнику цеха Волкову, какие из них снять для устранения дефектов. Это будет гарантией успеха намечаемого пробега. Ведь Салакин неоднократно показывал себя в подобных случаях полезным человеком.

Салакин предстал перед комиссией. Ему задали ряд сложных вопросов. Но чем он был крайне удивлен, так это вопросами директора завода Зальцмана:

– Сколько лет вы работаете на заводе?

– Тридцать лет, даже чуть больше...

– Умеете ли собирать бортовые редукторы?

– Да, умею.

– Умеете ли их принимать?

– Да, умею.

– Так почему же они разрушаются? – спросил Зальцман.

– Объект мало изучен, вопросы качества танка ИС требуют кропотливой работы и времени. Без этого устранить дефекты мы не сможем,– резюмировал Салакин.

Зальцман вроде бы остался доволен ответом. И тут же приказал по возможности устранить дефекты в бортовых редукторах, обеспечить гарантийный пробег машин на 300 километров.

Салакин чувствовал себя как-то неуютно. И он неожиданно для всех заявил:

– Я категорически отказываюсь идти в цех СД-2, так как коллектив нашего цеха во всех случаях, касающихся качества, надежно обеспечивает требования технических условий и чертежей. А комиссия, которая работала над выяснением причин разрушения бортовых редукторов, сделала неправильное заключение. Поэтому вопрос остался открытым, и его будет решать не только цех МХ-2, а весь коллектив завода.

Такого высказывания от Салакина никто не ожидал. Махонин, придя в себя, задал ему вопрос:

– Кто визировал техпроцесс на ведущий вал-шестерню и почему контроль прямолинейности зубьев предусмотрен выборочно, а не на все сто процентов?

– Я исходил из личного опыта. Однако вторично высказываю свое мнение, что причина разрушения редуктора не найдена, ее надо искать, а заключение комиссии считаю поспешным. [438]

– Идите, Салакин, работайте,– произнес Махонин.– Только не доводите другие узлы своими премудростями до состояния их разрушения.

– А вы, Сергей Нестерович, навестите цех, и не наскоком, а обстоятельно,– не унимался Салакин.– Тогда вы убедитесь, что состояние и других узлов нуждается в неотложном улучшении качества, повышении надежности в их работе.

На следующий день в цех МХ-2 нагрянула комиссия во главе с заместителем наркома П. М. Зерновым. Вместе с ним – Зальцман, Махонин и другие. Осмотрели дефектные узлы, поговорили с начальником цеха , МХ-2 К– Е. Титовым, его заместителем Е. В. Мамонтовым, ведущим технологом цеха В. Г. Холиным. Вернулись в кабинет директора. Пригласили инструментальщиков и технологов по приспособлениям.

Заместитель наркома Зернов сказал, что дефекты в узлах действительно имеются. Они для цеха и завода в целом, конструкторов и технологов неожиданные. Тут, видимо, сказалось то, что все коллективы находятся в крайнем напряжении, даже в каком-то нервозном состоянии.

– Но должны же вы понять,– подчеркнул Зернов,– что машина-то новая, она требует того же, что вы пережили в свое время при освоении других объектов. Дело поправимое, необходимо лишь всем службам больше уделять внимания достижению высокого качества и надежности в работе силовых узлов. Следует специально выделить двух-трех грамотных технологов для контроля всех процессов. Надо полнее использовать опыт мастеров.

Выступил Зальцман. Он умел говорить, завораживал слушателей. Тут же обратился к ленинградцам с призывом:

– Покажите свое мастерство и опыт на доводке конструкции ИС. Этот танк по своим тактико-техническим характеристикам лучший из всех тех, что создали конструкторы завода. Создавать другую машину у нас нет времени. Только этим танком мы сможем разрушить прусские укрепления и победоносно войти в логово фашизма. Ваш беспримерный труд, ваше умение и маcтерство Родина никогда не забудет.

Всем присутствующим на совещании подали чай с сахаром. С сахаром!

На следующий день, на стыке смен, цех МХ-2 навестил Зальцман. Беседовал с мастерами, призывал всех к активной работе по устранению дефектов танка.

Трудно сказать, что повлияло на исход дела, но причину выхода из строя бортовых редукторов нашли. Собака, как говорят, была зарыта вот где. На танке КВ-1С ведущий вал с шестерней ковали цельным. Он был жестким и дефектов не наблюдалось.

По-иному обстояло дело с танками ИС. Учитывая, что кузница являлась узким местом производства, молоты работали с перегрузкой, решили по возможности заменить ряд ковочных операций другими. Так и поступили с ведущим валиком бортового редуктора для ИС. Из проката вытачивали вал, на нем нарезали шлицы, шестерню ковали, точили, протягивали шлицы и насаживали шестерню на шлицы валика. Сопряженная таким образом пара представляла шестерню с хвостовиком как единое целое. Детали по техпроцессу изготавливались раздельно в цехе МХ-2. По ходу сборки узла производили насадку подшипников на шейку вала шестерни с зазором 0,02 миллиметра. Вот на эту мизерную величину и деформировалась шейка шестерни под нагрузкой, деформировалось и кольцо подшипника. Ролики заклинивало и, как следствие, разрывало сепараторы в подшипниках. Ролики попадали в планетарный ряд бортового редуктора, расклинивали зубчатые колеса и приводили к полному разрушению узла.

Вдумайтесь, читатель, зазор всего 0,02 миллиметра, и танк не боеспособен. Ведь эту причину необходимо было обнаружить!

Дефект устранили. Заменили посадку сопряжений валика и шестерни со скользящей на тугую с доводкой размера шейки под подшипник. Так была снята претензия к цеху.

Однако доводка танков ИС-1 и ИС-2 этим не кончилась. Много новых вопросов перед конструкторами выдвигала фронтовая жизнь машин. Связь с фронтом была постоянной.

Огромный вклад в создание танков КВ-1С, ИС-1 и ИС-2 резко подняло авторитет Н. Ф. Шашмурина. Среди коллег его выделяли аналитический ум, инициативность, конструкторский талант. И когда встал вопрос о назначении заместителя главного конструктора по [440] машинам ИС с передачей ему всей полноты власти в области технических решений, касающихся этих танков, то единственной кандидатурой был Шашмурин.

Судя по архивным материалам, не успели в Танкограде запустить ИС-1 и ИС-2 в серийное производство, как «творческий зуд» опять обуял главных конструкторов. СКБ-2 ЧКЗ во главе с Духовым принялось создавать тяжелый танк ИС-4 (объект 701), а Котин нацелил ОКБ опытного завода на создание тяжелого танка ИС-6. Кроме того, оба КБ тут же принялись за модернизацию танка ИС-2, стремясь придать его корпусу нечто подобное корпусу Т-34.

Здесь необходимо отметить, что корпуса танков ИС-1 и ИС-2 имели существенный недостаток – отсутствие люка-лаза механика-водителя. Все члены экипажа производили посадку через башенные люки с соблюдением очередности. К этому недостатку мы еще вернемся.

Известно, что в 1943 году танков ИС-1 было выпущено 67, а в начале 1944 года – еще 40 единиц. На этом их биография закончилась. Зато выпуск ИС-2 неуклонно рос.

Производство ИС-2 Челябинским Кировским заводом осложнялось тем, что одновременно приходилось выпускать средний танк Т-34-85. Правда, когда другие заводы увеличили выпуск тридцатьчетверок, появилась возможность прекратить в Танкограде их производство. Вот почему ГКО принял решение о постепенном сокращении выпуска средних танков на ЧКЗ. Это сокращение должно было компенсироваться ростом производства ИС-2. Общий же выпуск танков обязан расти.

У Н. С. Патоличева сохранилась записная книжка, в которой строго фиксировался ход дела на Кировском заводе в 1944 году. Записи этой книжки дают наглядное представление о производстве танков. Так, в январе 1944 года танков Т-34 было выпущено 185, а ИС – 127, в феврале соответственно 185 и 150, в марте – 75 и 275 и в апреле производство Т-34 прекращено, зато ИС выпущено уже 350. Автор записной книжки далее замечает:

«На конвейере не может быть одновременно двух разных танков. Переход с Т-34 на ИС был проведен так, что общее производство танков возросло. Теперь будет легче. На конвейере только ИС и артсамоходки на базе ИС».

Начиная с июля и до конца 1944 года ежемесячно [441] выпускалось 500 тяжелых танков ИС и артиллерийско-самоходных установок.

За весь 1944 год завод произвел 5197 танков, в том числе 2250 ИС-2. Это был огромный вклад кировцев в победу над врагом.

Такова вкратце история создания танка ИС-2 и его мощной пушки Д-25Т. Не возьми на себя конструкторы и руководители Танкограда, Челябинский обком партии ответственность за танк ИС, может быть, он и не появился бы своевременно на фронте. А пришел танк ИС на фронт в решающий период войны и сыграл большую роль в окончательном разгроме немецко-фашистских захватчиков. Танком прорыва назвали его конструкторы. Можно добавить: это был стальной таран наступления. И он оправдал это название.

Сквозь преграды

В январе – феврале 1944 года танки ИС-2 уже участвовали в Корсунь-Шевченковской операции. Вскоре после ее окончания был обнаружен любопытный документ – секретный приказ гитлеровского командования, которым предписывалось войскам

«избегать встречных боев с танками ИС и стрелять по ним только из засад и укрытий».

Уже после войны в 1972 году корреспондент журнала «Военный вестник» задал Ж. Я. Котину вопрос: «Известно, что вы сами часто бывали на фронте. В этом была необходимость?»

Жозеф Яковлевич ответил:

«У меня выработалось твердое правило: с каждой новой или модернизированной машиной самому выезжать на фронт. В атаку, правда, я свои танки не водил. А вот по горячим следам, сразу же после боя, надо было посмотреть, как работает новая конструкция, побеседовать с командирами экипажей, механиками-водителями. Такая связь с фронтом давала нам очень многое».

Кажется, Котин побывал всюду, где проходили проверку огнем танки Кировского завода. И никто из фронтовиков не удивлялся, видя, как этот высокий стройный генерал с чуть приметной улыбкой на сухощавом лице, с Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на кителе лез в танк. Он занимал место либо механика-водителя, либо у прицела пушки. Придирчиво интересовался, [442] послушны ли рычаги управления, достаточен ли сектор обстрела, что видит стрелок-радист, не ограничено ли наблюдение из смотровых приборов, как это влияет на результаты стрельбы.

Главному конструктору хотелось видеть своими глазами на поле боя свое детище – тяжелый танк ИС-2. В один из февральских дней 1944 года во время Корсунь-Шевченковской операции он прибыл в район действий 5-й гвардейской танковой армии генерала П. А. Ротмистрова. Вместе с Котиным были инженеры Е. Рощин и А. Покровский, водитель-испытатель С. Плюхин. Ночью после короткого отдыха они в сопровождении офицеров штаба армии отправились в тяжелый танковый полк. Экипажи готовились к бою. Многие танкисты с орденами, нашивками за ранения. Но были и необстрелянные. Это было видно даже на глаз – новенькое, еще не замасленное обмундирование. Одеты все в эту зимнюю стужу отменно. Под стать людям были и новые тяжелые танки, на них еще не потускнела и не обгорела заводская краска.

Осматривая машины, Котин давал экипажам советы, выслушивал их замечания. Внешне все казались спокойными. На деле же волновались – и солдаты, и командиры, и танкостроители. Машина новая, как-то она поведет себя в деле.

С рассветом перед группой Котина открылась широкая панорама украинской степи. Многочисленные балки, перелески, овраги. Слышался грохот боя. Над землей висела пелена дыма.

Окруженные под Корсунь-Шевченковским гитлеровские войска генерала Штеммермана пытались вырваться из котла, стремились навстречу мощной танковой группировке генерала Хубе, действовавшей извне. Для парирования этого удара утром 9 февраля в район Лисянки и была введена одна из танковых бригад 5-й гвардейской танковой армии генерала П. А. Ротмистрова.

Машины, глухо урча моторами, вышли на исходные позиции. Последние распоряжения, напутствия. Наконец люки задраены, и танки пошли в бой.

Котин прильнул к окулярам стереотрубы. Было обидно оставаться на НП, хотелось идти вместе с танкистами. Но приказ запрещал Котину и его спутникам делать это. [443]

Заговорили орудия и пулеметы. В грохоте боя Котин улавливал резкие, сильные звуки. Это вели огонь наши ИС-2 из 122-миллиметровых орудий конструкции Петрова. Наши танкисты смело сблизились с противником. Метким огнем сразу же было подожжено несколько его танков. Бой продолжался. Столбы черного дыма поднимались тут и там.

Через некоторое время Котин со своими товарищами, поехал вперед. То, что они увидели, запомнилось надолго. На обочинах, в кюветах, на заснеженном поле – трупы гитлеровцев, исковерканные вражеские пулеметы, орудия, сожженные танки, автомашины.

Вскоре догнали наших танкистов.

– Как машины? – спросил Котин.

Молодой лейтенант, улыбаясь, ответил:

– Отличные!

Котин обратился с тем же вопросом к другим танкистам – ответ тот же.

Так и не смог вызволить из Корсунь-Шевченковского котла окруженные войска генерал Хубе. А ведь он, так же, как и Манштейн под Сталинградом, заверял: «Я вас выручу». Не выручил! 17 февраля 1944 года с вражеской окруженной группировкой было покончено.

Танки ИС-2 экзамен боем выдержали! Кто-то заметил: «На такой машине до Берлина дойдем». Слова эти оказались вещими. Тяжелый советский танк ИС-2, принявший боевое испытание под Корсунь-Шевченковским, дошел до Берлина. Это ствол его 122-миллиметровой пушки запечатлен на фотоснимке у стен поверженного рейхстага.

Чувство тревоги, волнения конструкторов за судьбу своей машины сменилось радостью. Не напрасны оказались бессонные ночи, горячие споры, переживания. Напряженный труд конструкторов, инженеров, техников, рабочих окупился сторицей. Это была большая победа тружеников тыла.

Спустя несколько дней Котин и его товарищи по заводу с большим запасом впечатлений и документов покидали «огненный полигон».

В середине апреля 1944 года один из гвардейских тяжелых танковых полков 5-й гвардейской танковой армии был выведен на доукомплектование. Во время [444] Корсунь-Шевченковской операции он понес значительные потери в материальной части, но задачу выполнил, сделал больше, чем предполагалось. Действовать танкам приходилось в таких условиях, какие вообще не ожидались. Бездорожье, болотистые поймы речушек... ИС-2 преодолел все трудности.

Полк приводил себя в порядок, готовился к новым боям, шли занятия по вождению, стрельбе.

...За городом, на бугре, стояли две подбитые «пантеры». Их отремонтировали. Мишени получились отнюдь не условные. Мощные тягачи брали их на буксир и волокли то в одну, то в другую сторону. Танковые экипажи по очереди садились в ИС-2 и вели стрельбу по движущейся «пантере».

Мне не раз доводилось на полигоне слышать близко голос наших пушек и минометов, но выстрел танковой пушки, признаюсь, впечатляет. Может быть, от того, что раздается он неожиданно в окружающей нас тишине. Сам по себе танк, издали вроде бы небольшой, подбористый, вблизи тоже поражает своей сосредоточенной, выверенной, отшлифованной мощью. И ничего-то в нем лишнего, и не похож он на Святогора, которого земля с трудом держит. Но есть в нем что-то и от этого богатыря, и от мощи Ильи Муромца, и от основательности Добрыни Никитича, и от легкости и увертливости Алеши Поповича. Лишь в момент выстрела, приглушенного изнутри броней, а снаружи – дульным тормозом и глушителями, когда исполинская масса танка дрогнет и чуть подастся назад, приседая на балансирах, почувствуешь сразу и мощь брони, и свирепую силу огня. Я люблю эти машины, очень люблю и понимаю за то, что в них была спрессована наша воля к победе.

Мишени передвигались на разных скоростях и разных курсах. Иногда исчезали из виду и появлялись порой в неожиданных местах. Танкистам приходилось идти параллельным курсом, и встречным, и под углом, вести огонь с ходу и с коротких остановок, с дальних и ближних дистанций. Большое это искусство – определить расстояние до цели, направление ее движения, обеспечить «сложение скоростей», особенно – предугадать, где именно и когда появится вновь исчезнувшая цель. Этим искусством танкисты владели, били и в борт, и в корму, и в башню, и под основание башни, и под гусеницы, и в лоб. Били болванками, подкалиберными [445] и кумулятивными снарядами. А потом шли смотреть результат, изучали направление удара, характер вмятин, пробоин, толщину брони.

Результаты учебных стрельб сопоставлялись с теми, что были в бою. Вспоминали удачи и ошибки, прикидывали, как лучше ударить по цели – чуть правее или левее, выше или ниже, с ходу или с остановки. Коллективная мысль работала активно. Потом подводились итоги, делались выводы.

Экипажи часто поражали цель с первого выстрела. Именно такая им ставилась задача. Ведь в танковом бою, если с первого выстрела не поразил врага, второго выстрела можешь и не успеть сделать.

Стрельбы прекратились вынужденно: кончились бронебойные снаряды, остались одни фугасные, всего несколько штук.

– А ну-ка, фугасным...– предложил командир полка.– Кто желает?

Он встретился взглядом с командиром роты Добрыниным, высоким, несколько тяжеловатым блондином. Тот, чуть наклонив крупную голову, сказал:

– Разрешите попробовать?

– Передайте техникам, пусть выведут мишень на пригорок, навстречу Добрынину, и по сигналу флажком отвалят в сторону,– распорядился командир полка.

Экипаж Добрынина занял места в машине. Танк принял в сторону, сделал крюк, развернулся на встречный курс с мишенью. Тягач едва успел отцепить трос и податься в сторону, как в руке руководителя стрельб помначштаба Битковского взвился флажок. Тотчас грянул выстрел. «Пантера» как бы присела, а потом прилегла. К ней подбежали люди. Вместо танка перед ними лежала груда металла. Снаряд проломил лобовую броню, все швы между броневыми листами лопнули, лобовой броневой лист провалился внутрь, а сверху на него села покосившаяся башня...

– Все. Испортил мишень,– констатировал командир полка.

Добрынин сдержанно улыбнулся. Это был его коронный удар, и, кстати, последний в этом полку. Танкисты еще с восхищением обсуждали выстрел Добрынина, а он уже укладывал вещмешок. Уровень командира роты офицер перерос. Его переводили в другую часть с повышением. [446]

После разгрома корсунь-шевченковской группировки противника командир 11-го гвардейского танкового корпуса генерал А. Л. Гетман получил приказ сдать корпус своему заместителю и прибыть в штаб фронта. Там ему поручили возглавить несколько тяжелых танковых полков, вошедших в состав 1-й гвардейской армии. На вооружении этих полков находились ИС-2.

Какая стояла перед Гетманом задача, он узнал в штабе армии. Оказалось, там уже были приехавшие на фронт конструктор Ж. Я. Котин и заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками генерал И. А. Лебедев. Они хотели сами увидеть, как действуют в бою новые танки. Предстоящая проверка боем сохранялась в тайне. Гетману придавалась бригада тридцатьчетверок для совместной атаки с ИС-2 и их обеспечения, а если потребуется, то и эвакуации.

При подготовке к предстоящему бою Гетман провел рекогносцировку местности, исползав вдоль и поперек весь передний край в полосе наступления, выбрал наиболее удобные места для перехода тяжелых танков, согласовал взаимодействие со стрелковыми соединениями.

Зима 1944 года на Украине стояла теплой. Почва раскисла, ручьи вскрылись. В этих условиях нужно было действовать так, чтобы танки не завязли и не стали мишенями для «тигров» и «пантер». Но все обошлось благополучно. Задача, поставленная перед оперативной группой, была выполнена.

Когда Гетман до начала наступления увидел новые ИС-2, он тут же в присутствии Котина и Лебедева сел за рычаги, тронул танк с места, развернул влево, вправо...

– Удобная машина,– сказал после этого Гетман.– Даже с моей комплекцией сидеть в ней просторно.

– А мы под вашу комплекцию ее и проектировали,– пошутил Котин.

Конструкторы всегда заботились о том, чтобы внутри башни экипаж чувствовал себя как можно свободнее. Ведь люди порой долгими часами находились на своих боевых местах. И не просто сидели, а все время напряженно работали – заряжали и разряжали орудие, прицеливались, управляли танком, вели наблюдение за полем боя. [447]

Для тяжелого танка остановка для стрельбы должна длиться не более 12 секунд. Умелому наводчику этого хватало, чтобы произвести прицельный выстрел. Далее механик-водитель по команде должен сделать короткий рывок вперед с быстрым отворотом машины в сторону. Этот маневр необходим, чтобы вывести танк из поля зрения прицела противника. За время рывка командиру предстояло выбрать новую цель, указать ее наводчику, а заряжающему перезарядить пушку бронебойным или осколочно-фугасным снарядом, в зависимости от характера цели. Он же должен перезарядить спаренный пулемет танка.

Особенно тяжело в бою приходилось заряжающим. Ими становились наиболее физически крепкие ребята. Хотя 122-миллиметровая пушка имела раздельное заряжание – сначала в нее шел снаряд, затем гильза,– делать это в ограниченном пространстве танковой башни было не просто. Попробуйте в бою «понянчить» весь боекомплект из 28 выстрелов, где каждый снаряд весит 25 килограммов. Это без гильзы и заряда. Не меньше весят сами гильза и заряд. Все это надо вынуть из боеукладки, поднести к люльке, дослать в казенник ствола, притом повторить много раз и быстро! Нужна недюжинная сила.

Не меньше тяжести выпадало и на долю механика-водителя. Он постоянно работал руками и ногами, до предела напрягал свои мускулы и зрение, внимательно наблюдал в триплексы за полем боя.

12 – 16 часов в грохочущем танке... Летом – в жаре и духоте, где воздух насыщен пороховым газом, а зимой – в жестокие морозы, когда к броне примерзали пальцы, в пургу и вьюгу, когда не видно ни зги, а мокрый снег залеплял смотровые щели и приборы наблюдения,– все это чертовски утомляло даже самых физически закаленных людей.

Тут было к чему прислушаться конструкторам. В одном экипаже пожаловались на то, что слишком много времени и сил тратят на заряжание. Котин сам полез в танк, стал подавать снаряд и убедился в справедливости замечания танкистов. Уже потом, на заводе, в срочном порядке изготовили специальное приспособление для подачи снарядов в казенную часть.

Каждая встреча конструктора на фронте с танкистами давала свои плоды. Он внимательно прислушивался [448] к мнению людей, замечаниям, пожеланиям. Большое впечатление оставляли встречи с видными военачальниками. Запомнилась ему беседа с Маршалом Советского Союза Г. К– Жуковым. Он подробно рассказал Котину, как ведут себя кировские танки на поле боя, а потом обстоятельно говорил, какими бы хотел видеть самоходные орудия и как их вместе с танками и пехотой можно использовать при прорыве вражеской обороны.

Приглашал к себе конструктора и Маршал Советского Союза И. С. Конев. Было это во время Ясско-Кишиневской операции. Маршал поблагодарил танкостроителей за их труд, а об ИС-2 сказал:

– Давайте нам побольше таких богатырей.

Потом, уже после войны, И. С. Конев напишет:

«Именно этот наш тяжелый танк и тяжелая самоходка впоследствии владычествовали на поле боя. Они были грозой для всех немецких танков и самоходных орудий, в том числе и для появившихся у немцев в 1944 году „королевских тигров“..

Объекты 701 и 703

Творческая мысль танкостроителей пульсировала постоянно и четко. В коллективах КБ рождались все новые и новые идеи. Люди не успокаивались, не довольствовались достигнутым, стремились к совершенствованию своих машин. А предела тут, как известно, нет.

Я уже говорил, что новый танк, значившийся в технической документации как объект 701, взялся разработать со своим коллективом Н. Л. Духов. Нелегко это было. Только что наладили серийное производство нового тяжелого танка ИС-1. А тут новый объект!

В глубине сборочного цеха отгородили небольшую площадку. Здесь начали сваривать корпус новой машины, монтировать узлы ходовой части. Мнение многих было единым – машина хороша по своей форме, вооружению, размещению основных узлов.

Объект 701 получил название тяжелый танк ИС-4. От своего предшественника ИС-2 он существенно отличался. Трансмиссию разработали ученые МВТУ имени [449] Баумана. В нее устанавливалась 6-скоростная планетарная коробка передач вместо обычной.

На заводских испытаниях новый танк показал себя наилучшим образом. Духов и члены Государственной комиссии были довольны результатами испытаний.

На завод с полигона главный конструктор решил вернуться на полуторке. Танк шел первым. Ехать за ним в автомашине стало невозможно. Густые снежные вихри закрывали дорогу.

– Обгоняй танк! – дал команду шоферу Духов.

Случилось так, что в тот же момент механик-водитель танка Константин Ковш стал срезать угол. За снежной пеленой он не заметил полуторку. Танк уже стал хватать гусеницами подножку автомобиля. Кто-то из испытателей ударил Ковша по плечу. Тот глянул налево и обомлел. Но не растерялся: изо всех сил нажал на педали.

Примяв передок полуторки, танк остановился. Мотор заглох, и в ушах у каждого звенела напряженная тишина.

Танк вдруг оказался неуправляемым. Как потом выяснилось, причина заключалась в недостатках механизма поворота новой коробки передач. Константин Ковш вылез из танка бледный как полотно. Он растерянно смотрел на Духова.

На завод поехали не спеша, все молчали. По пути их обгоняли танки, возвращавшиеся с испытаний. Будничность глубокого тыла как-то расслабила и успокоила Николая Леонидовича. Он думал о том, что пройдет совсем немного времени, и эти машины уже с боевым десантом на броне ринутся в смертельный бой с врагом.

В то время, когда Духов работал над созданием ИС-4, Котин со своим коллективом разрабатывал тяжелый танк ИС-6. Отличием его от всех предшественников данной серии было применение электротрансмиссии.

Читатель уже знает, что установкой на танке электротрансмиссии увлекался австрийский конструктор Фердинанд Порше. Он применил ее на своих опытных «тиграх» и истребителях танков «фердинднд».

Когда узлы электротрансмиссии для танка ИС-6 были изготовлены на заводе, собрали опытный образец танка. Начали испытывать. [450]

Конструктор М. И. Креславский, участник создания этой машины, вспоминает:

«...Первый выезд танка с завода оказался последним. Через 10 километров пути машина потеряла управление. Выяснилось, что силовое электрооборудование было пожароопасным и отказало в работе».

Котин своевременно принял решение прекратить вообще все дальнейшие работы по этой машине. До сих пор ни в одной армии мира нет серийных танков с электротрансмиссиями.

Когда закончилась Великая Отечественная война, образец танка ИС-6 привезли в Ленинград как музейный экспонат.

Люди, причастные к событиям военных лет, оставили для истории много интересного. Вот, например, Ф. Ф. Петров вспоминает, что когда подписывалось постановление ГКО об установке на ИС 122-миллиметровой пушки, Сталин сказал: «Это далеко опередит события», а когда состоялся показ ИС-2 членам правительства, Верховный сам в него залез, осмотрел внутри, обошел несколько раз вокруг машины и заявил: «Вот на этих танках и будем заканчивать войну, это танк Победы». Как он появился и вся ли правда известна о нем читателям? Думаю, что нет.

Вспомним, танк ИС-2 не имел люка-лаза для механика-водителя. С чем это было связано? Дело в том, что все советские средние и тяжелые танки, артсамоходы имели кормовое расположение трансмиссии. Оно не было свободно от недостатков. Так, если двигатель располагается продольно, то башня смещается в переднюю часть корпуса. Это, в свою очередь, затрудняет расположение люка-лаза механика-водителя на крыше отделения управления. Вот почему, например, наш Т-34 имел люк-лаз механика-водителя на верхней лобовой части корпуса. Такое расположение люка-лаза приемлемо при бронировании, защищавшем главным образом от малокалиберных артиллерийских снарядов. Но оно не годилось при бронировании, защищающем от снарядов средних калибров, так как крышка люка-лаза могла проламываться внутрь танка. Поэтому у тяжелого ИС-2 [451] механик-водитель не имел самостоятельного люка-лаза.

Вот этот недостаток и решили устранить конструкторы Танкограда. Но, как всегда бывает, одна задача влечет появление за собой другой. Необходимость люка-лаза для механика-водителя потребовала перекроить сам корпус. Раз так, то почему бы ему не придать снарядостойкую форму корпуса Т-34?

За работу принялись опять оба коллектива – ОКБ опытного завода и СКБ-2 ЧКЗ.

...В кабинет главного конструктора Духова буквально влетел Михаил Федорович Балжи. Поздоровавшись, Николай Леонидович удивленно посмотрел на своего заместителя. Ведь ему, утомленному до предела сверхурочной работой, дали десять дней отпуска. В чем дело?

– Николай Леонидович! – садясь к столу, заговорил Балжи.– Сегодня утром я бреюсь...

– Ну и что? – хитро прищурился Духов.– Я тоже каждый день бреюсь.

– Да, но сегодня мне на ум пришла прекрасная идея.

– Какая? – подался вперед главный конструктор. Балжи вынул из кармана мыльницу и положил на стол перед Духовым:

– Показалась она мне похожей на танковую башню. Такая же овальная. Такой башни нет ни у кого.

...В сосновом бору у деревни Шершни завод построил летние дачи. Здесь и отдыхал заместитель главного конструктора. Но он никак не мог свыкнуться с тем, что надо отдыхать. Как нельзя остановить на полном скаку горячего коня, так нельзя внезапно остановить напряженную работу мысли. Освобождение от повседневных забот, беспокойная, ищущая, она обрела у Балжи неожиданное направление.

– Так,– кивнул головой Николай Леонидович.– Немцы, англичане, американцы до этого еще не дошли.– И развил мысль своего заместителя дальше: – А что, если мы корпус и лобовую часть танка сделаем тоже обтекаемой формы? Это будет переворот в танкостроении!

Главный конструктор Духов и его заместитель Балжи прекрасно понимали, сколь высока цена знанию, добытому на полях сражений. Сколько раз оно служило [452] настоящим детонатором и порождало лавину идей, направленных на улучшение конструкций.

– Но надо ли улучшать ИС-2? – размышлял Духов.– Ведь с фронтов приходят, в общем-то, лестные отзывы, с конвейера сходит самый мощный танк второй мировой войны. Гитлеровцы избегают встречи с ним в открытом бою.

Кажется, все недостатки танка ИС-2, выявленные при его боевом применении, учтены. В объекте 701 они устранены. Все это так, но статья Завьялова вызывала размышления над некоторыми вопросами конструкции не только ИС-2, а и объекта 701. В последние дни Духов не раз анализировал колонки цифр, приведенные автором статьи.

Возбужденный Балжи уже рисовал низкую, слегка приплюснутую сферическую башню.

– Если же учесть вероятность попадания снарядов по завьялсвской статье,– рассуждал Михаил Федорович,– то башню можно выполнить с переменной толщиной стенок. А корпус сварить из сильно наклонных броневых листов...

Духов понял: внедрение идеи Балжи приведет к тому, что придется пожертвовать объектом 701. А ведь он уже почти готов, испытан. Сколько труда вложено в его создание! Но отклонить идею своего заместителя Духов не мог. «Другого решения быть не может,– размышлял главный.– Нужно поддержать идею Михаила Федоровича, оставить за ним творческую инициативу. Это прибавит ему сил, он успешнее будет работать над дальнейшим усовершенствованием боевых машин».

Речь шла не о мелкой модернизации ИС-2, а о серьезной переработке многих его узлов и агрегатов. Требовалось менять и технологию на заводе, который поставлял челябинцам корпуса танков. После долгих раздумий, учета всех «за» и «против» Духов и Балжи пришли к единому мнению – надо браться за новое дело. В этом решении четко просматривались высокая одаренность главного конструктора, его сильно выраженная склонность к глубокому анализу, сопоставлению фактов, размышлению и обобщению.

Необходимость создания новой модели танка диктовалась рядом причин. За годы войны огневая мощь отечественных тяжелых танков сделала более резкий рывок вперед, чем повышение их бронестойкости. С созданием [453] ИС-2 показатели между огневой мощью и бронестойкостью поменялись местами. Но поражающие средства противника тоже усиливались. Кроме подкалиберных, кумулятивных снарядов и фаустпатронов у гитлеровцев появились истребители танков «ягд-пантера» и «ягд-тигр». Вот почему живучесть бронированных машин воспринималась как центральная проблема их дальнейшего совершенствования.

В конце сентября 1944 года на стенах кабинета главного конструктора Духова уже висело около полутора десятков листов ватмана с чертежами новой машины. Полусферическая форма ее башни отличалась даже каким-то изяществом. В этом отразилось стремление конструкторов наиболее полно учесть законы рикошетирования снарядов. Стенки башни, как и предлагал Балжи, были переменной толщины. Для литейщиков такая конфигурация уже не представляла особых трудностей.

А вот корпус с его совершенно новой формой был целиком сварным. Броневые плиты устанавливались под большими углами наклона, нижние бортовые грани скошены. Толщина лобовых и бортовых листов осталась той же, что и у ИС-2. Намного усилилась броня башни.

Необычной выглядела и носовая часть корпуса. Если у большинства танков она была в форме клина с большими углами наклона, то новая имела так называемую корабельную форму, устремленную вперед. В КБ окрестили ее «щучьим носом».

Здесь надо заметить, что «щучий нос» был разработан в ОКБ опытного завода. Ознакомившись с этой разработкой, нарком Малышев приказал ввести ее в машину ЧКЗ. Вот тогда-то и получился танк, формой которого впоследствии восхищались. Как видим, заслуга в его создании принадлежит не только конструкторам Духова, но и Котина.

Благодаря конструктивным новшествам, резкому увеличению углов наклона с дифференцированием брони более чем в два раза повышалась снарядостойкость корпуса. Причем это достигалось без значительного увеличения массы танка. На нем устанавливалась та же 122-миллиметровая пушка, но система управления огнем была улучшена. Теперь командир танка имел независимый [454] от наводчика механизм горизонтальной наводки башни. Это уменьшало время наведения пушки на цель, обнаруженную командиром. Новая установка зенитного пулемета ДШК позволяла вести огонь по самолетам как заряжающему, так и командиру. Танк не имел командирской башни. За счет этого и некоторого уменьшения клиренса удалось снизить на 30 сантиметров высоту танка по сравнению с ИС-2. Место водителя располагалось по оси машины.

Когда коллектив СКБ-2, работая над новой машиной, решил все вопросы по ней, надо было докладывать директору завода. Не без волнения шли Духов и Балжи к Зальцману. «Согласится ли директор с нашими новыми идеями? – думал главный конструктор.– Ведь он уже приложил много усилий для создания объекта 701, гордится этой машиной и видел ее в действии. Так захочет ли поддержать проект, в котором лишь общие черты будущего тяжелого танка».

Но Духов знал, что директор ярый приверженец нового в танкостроении. Он всегда давал возможность во всю широту развернуться технической мысли инженеров.

Выслушав предложение, Зальцман долго сидел в задумчивости, дымя папиросой. Казалось, он забыл, что перед ним сидят главный конструктор и его заместитель. И вдруг, словно опомнившись, спросил:

– Когда будут готовы чертежи для производства?

– Через месяц,– выпалил Балжи.

– В основных группах,– уточнил Духов, чтобы на всякий случай оставить немного резервного времени для исполнителей.

– Никаких основных групп! – отрезал директор. Он вызвал начальника опытного производства Николая Давыдовича Швелидзе, ввел его в курс дела, поставил задачу: за месяц опытные образцы должны быть готовы. Перевернув тридцать листков календаря, Зальцман написал: «Срок готовности танка».

– Успеем ли? – озабоченно спросил Балжи главного конструктора, когда они вышли от директора.

– Обязаны!

На изготовлении нового танка Духов сосредоточил все творческие силы, освободив инженеров от других дел. Все работали на новый объект 703. [455]

Уже осенью 1944 года завод выпустил первые десять опытных образцов танка, который назвали ИС-3. В кратчайший срок их нужно было всесторонне проверить и ставить на производство.

Первый выезд закончился неудачно. Проехали километра два, а температура двигателя поднялась до 120 градусов, вода в радиаторе закипела.

– Возвращаемся! – подал команду Николай Леонидович.

В сборочном цехе он дал распоряжение механикам проверить систему охлаждения, заменить, если нужно, радиатор. Когда все было готово, Духов снова занял место командира танка и сказал механику-водителю Бусыгину:

– Полный газ и максимально высокую передачу. Проверять так проверять!

Казалось, из цеха танк вылетел. Промчался через проходную и в поле. Через некоторое время двигатель снова начал перегреваться. Бусыгин, уловив в голосе Николая Леонидовича недовольство, уменьшил скорость и стал поворачивать танк к заводу.

– Правильно делаешь,– похвалил его Духов.– Что-то мы, конструкторы, недоделали, будем исправлять ошибки.

В цехе попросил Бусыгина:

– Нужно снять топливные баки.– Николай Леонидович, пометив мелом место, добавил: – Сюда поставить два масляных радиатора, прикрепить их. Это должно увеличить охлаждение. Тогда двигатель не будет так перегреваться. До вечера сделать обязательно. Сегодня же пойдем в ночной пробег.

Подошло время нового испытания.

– Николай, пятьдесят километров на полном газу!– скомандовал Духов, надев шлемофон.– Посмотрим, как теперь поведет себя двигатель.

Танк рванул с места и помчался вперед, рассекая влажный осенний воздух. Мощно ревел двигатель. А главный конструктор требовал:

– Еще, еще газу!

А сам поворачивал башню с пушкой то в одну, то в другую сторону, пробовал прицелиться на самых больших выбоинах. Каждые две-три минуты интересовался температурой воды.

На остановке, когда сели перекусить, Духов [456] достал блокнот, стал что-то записывать. Потом сказал:

– То, что мы сделали, не обеспечивает требуемую температуру. Надо еще думать над этим вопросом.

На завод возвратились поздно ночью. Николай Леонидович отослал механика-водителя спать, а сам, обойдя сборочный и механический цехи, направился в служебный кабинет. Посидел полчаса и понял, что ничего сегодня уже не сделает. Усталость брала свое. Шофера не захотел будить и решил добраться домой пешком. Оделся и пошел к трамвайной остановке.

Был уже первый час ночи. Трамваи в это время ходили с большим интервалом.

– Берет морозец,– подойдя к Духову, сказал Георгий Васильевич Крученых из конструкторского бюро.

– Берет! – засмеялся Николай Леонидович.– А когда-то я на таком морозе в майке бегал!

Крученых, занимавшийся на ИС-3 вооружением, стал расспрашивать, как действует пушка на танке, что нужно доработать. Николай Леонидович посоветовал, как можно упростить некоторые узлы. Потом, посмотрев на часы, махнул рукой.

– Бывайте, Георгий Васильевич, я побежал, а то до утра не доберусь.

Справа ритмично работали цехи танкового гиганта, а слева притих поселок рабочих ЧТЗ. Ни одно окно в жилых домах не светилось.

...В декабре 1944 года маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров осматривал в Москве образцы боевой техники, представленные разными заводами страны.

– Вот такая машина нужна армии! – сказал маршал в конце осмотра, показывая на детище КБ Духова.– Если тридцатьчетверки с 85-миллиметровой пушкой били на сандомирском плацдарме «королевские тигры», то этот танк с ними расправится, как с тигрятами.

С начала 1945 года ИС-3 стал поступать в войска. Параллельно шло производство ИС-2. Причем выпуск машин первой модели не снижался.

Долгое время ИС-3 считался образцом для подражания при конструировании новых тяжелых машин. Еще в 1956 году один американский военный журнал писал:

«ИС-3 представлял собой выдающийся танк с мощной [457]

пушкой и отличной броневой защитой».

Его копировали американские конструкторы, создавая после войны тяжелый танк М-43, и английские– при разработке танка «конкэрор».

23 февраля 1945 года главный конструктор Челябинского Кировского завода Н. Л. Духов выступил в заводской газете «За трудовую доблесть» со статьей «Кировские танки идут на Берлин». Николай Леонидович писал:

«Наши тяжелые танки и самоходные орудия, превосходящие вражескую технику, наносят врагу сокрушительные удары. Кировские танки имеют более сильную бронезащиту и самую мощную в мире пушку. Их роль особенно велика при осуществлении операций на окружение. В нынешнем своем грандиозном наступлении Красная Армия широко и успешно применяет эту тактику».

В своей статье главный конструктор кратко упомянул достижения советского танкостроения. Война показала подлинное превосходство отечественной боевой техники над гитлеровской. Из трофейных документов стало известно о беспросветном тупике, в который забрели гитлеровские конструкторы тяжелых танков.

Создатели нашей машины были удостоены высоких правительственных наград и Государственных премий. Среди них яркой фигурой был Н. Л. Духов – признанный руководитель проектов ИС-3 и ИС-4.

Советские тяжелые танки, принимавшие участие в боях Великой Отечественной войны, заслуженно пользовались высокой репутацией. Выдающиеся достижения наших танкостроителей получили признание и в капиталистических странах. Их наиболее объективные деятели дают весьма высокую оценку советским тяжелым танкам как военного времени, так и появившимся позже.

Было бы однако наивным ожидать объективной оценки от всех военных деятелей стран НАТО. В качестве примера сошлемся на изданную в Лондоне книгу «Ред Арме». Ее автор некто Р. М. Огоркевич чего только не придумал, чтобы принизить и очернить советскую танковую технику. Он даже утверждает, что «...общая конструкция КВ была заимствована у более ранних немецких танков»?! [458]

Это у каких же танков было заимствование, позволительно спросить автора? Как известно, ранние немецкие танки в отличие от советских не имели ни противоснарядной брони, ни дизеля, ни торсионной подвески. В 1941 – 1942 годах фашистские танки все до одного оказались слабее танков КВ-1.

Господин Огоркевич утверждает далее, что якобы английский танк «матильда» получил боевое крещение на год раньше, чем КВ-1. Но боевое крещение танка КВ-1 произошло 17 декабря 1939 года.

Автор «Ред Арме» додумался до утверждения, что единственной чертой развития советского танкостроения является... массовое производство. Да, чего только не напишет человек, ослепленный ненавистью ко всему, что идет из стран социализма! Ведь вся цель подобных «трактатов» – внушить доверчивому читателю мнение о творческой бесплодности советской конструкторской мысли.

Подобные потуги, конечно, не имеют ничего общего с действительностью. Как мы показали, наши тяжелые танки с самого начала их зарождения имели оригинальные конструкции. Некоторые конструктивные недоработки КВ-1 объяснялись тем, что это была совершенно новая машина, делавшаяся в необычайно короткий срок. Что касается приспособленности к требованиям массового производства, то такая особенность конструкции танков всегда была большим достоинством советских боевых машин. Именно этим качеством не обладали столь полюбившиеся господину Огоркевичу танки гитлеровской армии.

Уж если говорить о конструктивных заимствованиях, то надо сказать, что бортовые передачи танков «тигр» и «королевский тигр», как и конструкции их люков-лазов, а также некоторых других элементов боевой защиты носят отчетливые следы влияния конструктивных решений, ранее примененных в советских КВ-1.

Танки по ленд-лизу

Миссия генерала Хэрли

В тот день, 23 ноября 1942 года, когда танкисты генералов А. Г. Кравченко и А. Г. Родина встретились в районе населенного пункта Советского с танкистами генерала В. Т. Вольского и железным обручем стянули кольцо окружения гитлеровских войск под Сталинградом, произошло два события, имевших друг к другу прямое отношение.

Первое из них – на Юго-Западном фронте. Сюда, в расположение наших войск, прибыл американский генерал Хэрли. Этому визиту предшествовал обмен личными посланиями президента США Франклина Д. Рузвельта и советского руководителя И. В. Сталина.

В своем послании американский президент писал:

«Я вручаю это рекомендательное письмо, адресованное Вам, генералу Патрику Дж. Хэрли – бывшему военному министру, а в настоящее время Посланнику Соединенных Штатов в Новой Зеландии».

Далее в послании говорилось, что генерал Хэрли возвращается в Новую Зеландию на свой пост и что было бы чрезвычайно важным, чтобы до его возвращения он получил бы возможность посетить Москву и лично изучить наиболее важные стороны «нашей нынешней мировой стратегии».

Дело в том, что правительства Австралии и Новой Зеландии обратились к Рузвельту с просьбой предпринять немедленное и генеральное наступление против Японии. Президент Соединенных Штатов хотел, чтобы генерал Хэрли после своего визита в Советский Союз смог сказать правительствам этих двух стран, что наилучшая стратегия, которой следует в данное время придерживаться объединенным нациям, состоит прежде всего в поражении Гитлера и что это является наилучшим и наиболее верным путем обеспечения поражения Японии.

Эффективным же способом, при помощи которого объединенные нации совместно могут нанести поражение Гитлеру, указывал президент, «является оказание всей возможной помощи доблестным русским армиям, которые столь блестяще сопротивляются натиску гитлеровских армий». [460]

Пока генерал Хэрли добирался до Советского Союза, прошло более месяца. Он смог вручить послание только 14 ноября. Сталин в тот же день отправил ответное послание президенту Соединенных Штатов. Поблагодарив за письмо, он сообщил, что генерал Хэрли просил о возможности посетить один из наших фронтов и, в частности побывать на Кавказе. Сталин заверил Рузвельта, что эта возможность будет обеспечена.

В это время советские войска уже почти были готовы к величайшей по своему размаху и результатам стратегической операции по окружению и разгрому немецко-фашистских войск под Сталинградом. Ударные группировки Сталинградского, Донского и Юго-Западного фронтов спешили в районы сосредоточения для последующего броска на врага. Кольцо окружения должны были замкнуть одна танковая армия, пять отдельных танковых и один механизированный корпус, пятнадцать отдельных танковых бригад и четыре танковых полка. Всего в них насчитывалось 1423 танка и самоходных установки.

Американского генерала Хэрли направили на Юго-Западный фронт. Командующему фронтом генералу Н. Ф. Ватутину было приказано дать посланцу из США полную возможность побывать в наступающих частях и соединениях.

И вот Патрик Дж. Хэрли в сопровождении штабного офицера побывал всюду, где хотел. Он был весьма доволен увиденным – экипировкой солдат, одетых в добротные полушубки и валенки, оружием, питанием воинов.

– Теперь я собственными глазами вижу,– говорил Хэрли нашим офицерам,– что немецкая армия может терпеть поражение, отступать, бежать... Миф о германской непобедимости взорван вами!

Но генерала смущало то, что в районе боев почти не было американской техники. И когда он наконец увидел два американских «студебекера» и три «виллиса», то обрадованно воскликнул:

– О! Онкл Сэм! Соединенные Штаты Америки!

Да, помощь США была лишь каплей в бушующем море войны. Как потом стало известно, генерал Хэрли, посещая район боев Юго-Западного фронта, имел основную цель выяснить, какую роль сыграла американская техника в боях на Волге. Он мог воочию убедиться, что помощь союзников по ленд-лизу была весьма скромной,

У каждого солдатского костра, во время короткого отдыха неизбежно возникали одни и те же разговоры: «Эх, если бы союзники ударили сейчас с запада – наверняка к весне с Гитлером покончили бы...» Однако США и Англия не торопились с открытием второго фронта. Американские войска под командованием Эйзенхауэра высадились лишь в Алжире и Марокко, чтобы поддержать английского фельдмаршала Монтгомери, войска которого гитлеровский генерал Роммель прижал к самой Александрии, что в Египте, на берегу Средиземного моря. И если бы не Сталинград, то можно сказать наверняка, что эта американская поддержка оказалась бы запоздалой. Не Эйзенхауэр, а советские войска, дравшиеся на Дону и Волге, спасли Монтгомери от полной катастрофы. Они оттянули на себя резервы, предназначавшиеся Роммелю. Осенью 1942 года гитлеровские танки, окрашенные в желтый цвет африканской пустыни, появились в донских степях.

Не получив подкреплений, Роммель лишился возможности довести свою наступательную операцию до конца и стал медленно отходить, теснимый с запада американцами, а с востока – англичанами. На стороне англо-американских войск было многократное превосходство, которым они, однако, не сумели воспользоваться в полной мере. Союзникам так и не удалось тогда ни окружить, ни уничтожить корпус Роммеля в Ливии и Тунисе.

И вот эту-то частную, малорезультативную операцию западная пресса пыталась выдать за открытие второго фронта! Такая несуразность уже тогда вызвала у советских людей горькое разочарование, дискредитировала саму идею второго фронта. Но еще горше, пожалуй, читать в наши дни повторение тех бредней буржуазными историками и битыми гитлеровскими генералами «роде Типпельскирха. Всячески раздувая значение северо-африканской операции Эйзенхауэра, они оскорбляют память героев великой битвы на Волге, сложивших свои головы во имя победы над фашизмом...

Вместе с тем на Западе идет незатихающая трескотня о том, что якобы ленд-лиз сыграл решающую роль в победе Советского Союза над фашизмом. Так ли это на самом деле? Обратимся к страницам истории. [462]

Из переписки с Черчиллем

Нападение Германии на СССР за рубежом многие восприняли с радостью и называли «почти ниспосланным провидением» – в США, «настоящим божьим даром» – в Великобритании.

23 июня 1941 года в 12 часов по советскому радио выступил с заявлением нарком иностранных дел В. М. Молотов. В этом заявлении говорилось о вероломности Гитлера и его ответственности за развязывание войны, выражалась уверенность, что Красная Армия сумеет выбросить гитлеровских захватчиков из нашей страны, как это сумели сделать наши предки в наполеоновскую эпоху, что наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами.

В 9 часов вечера по английскому радио выступил Черчилль. Касаясь военной политики Англии, он сказал:

«Мы полны решимости уничтожить Гитлера и всякое напоминание о нацистском режиме... Мы никогда не будем вести переговоры ни с Гитлером, ни с кем-либо из его банды... Каждый человек, каждое государство, которые ведут борьбу против нацизма, получит поддержку... Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю ту помощь, на которую способны».

Черчилль обосновывал свое отношение к СССР и его борьбе подлинными интересами Англии. Гитлер, говорил он,

«хочет сломить русскую мощь, ибо надеется, что, если это ему удастся, он сможет бросить главные силы своей армии и авиации на наш остров... Его вторжение в Россию есть не больше, как прелюдия к вторжению на Британские острова... Вот почему опасность для русских – это опасность и для нас, и для США точно так же, как дело каждого русского, борющегося за свое сердце и свой дом,– это дело каждого свободного человека и каждого свободного народа во всех концах земли».

Из речи Черчилля было ясно, что Англия не пойдет на сделку с Гитлером, что она будет оказывать поддержку Советскому Союзу. Но вот какую и в каких формах?

В тот момент сведения о ситуации на советско-германском фронте были очень путаные и противоречивые. Фашистская пропаганда, конечно, кричала о «потрясающих успехах» гитлеровских войск, изображала дело так, будто бы Красная Армия разваливается на глазах. Английские источники были осторожнее, но и они констатировали [463] победы вермахта и поражения советских войск, считали, что Гитлер станет «хозяином России» через 6 недель или, в крайнем случае, ему потребуется для этого 3 месяца. Советские военные сводки признавали, что Красная Армия отступает.

Многие за рубежом задавали тогда вопрос: «Действительно ли Россия будет сопротивляться? Не произойдет ли с ней то, что случилось с Францией?» Отсюда возникало сомнение – стоит ли в этих условиях помогать русским, стоит ли отправлять в Россию большое количество оружия и техники из Англии и США, не лучше ли поберечь их для себя.

18 июля 1941 года Сталин послал Черчиллю ответ на его первое послание. В ответе говорилось, что военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на Западе (северная Франция) и на Севере (Арктика). Фронт на севере Франции не только мог бы оттянуть силы Гитлера с Востока, но и сделал бы невозможным вторжение Гитлера в Англию.

Это был официальный демарш Советского правительства с просьбой об открытии второго фронта на севере Франции. Сколько их последовало затем, прежде чем столь ответственное и разумное советское требование наконец было осуществлено только в 1944 году!

15 августа 1941 года состоялась так называемая Атлантическая конференция Рузвельта и Черчилля. С этой конференции оба лидера отправили Сталину послание, которое начиналось так:

«Мы воспользовались случаем, который представился при обсуждении отчета г-на Гарри Гопкинса по его возвращении из Москвы, для того чтобы вместе обсудить вопрос о том, как наши две страны могут наилучшим образом помочь Вашей стране в том великолепном отпоре, который Вы оказываете нацистскому нападению».

И дальше сообщалось об отправке в СССР судов с различного рода грузом, предлагалось созвать в ближайшее время в Москве совещание из высокопоставленных представителей трех держав для выработки длительной программы снабжения СССР со стороны США и Англии на время войны. Такое совещание состоялось. Оно проходило в Москве с 29 сентября по 2 октября 1941 года.

Советский народ с величайшим упорством вел смертельную борьбу с фашистскими полчищами, нанося им [464] ощутимые удары. Пророчества наших недругов не сбывались. Началась переоценка ценностей. Так, многие английские политики, военные, журналисты, рядовые обыватели стали предполагать: «А может быть, наши прежние представления о соотношении сил между немцами и русскими не совсем правильны, может быть, сопротивление Советов окажется более длительным и упорным, чем мы думали, может быть, Гитлер безнадежно завязнет в огромных просторах России, среди этих бесчисленных миллионов странных и непонятных людей?» Англичане одновременно хотели и боялись верить такому повороту событий. A положение на советско-германском фронте оставалось чрезвычайно трудным. Красная Армия несла большие потери в людях, оружии, боевой технике. В этой тяжелой войне Англия стала союзником нашей страны. Но чем помогал в тот момент британский союзник? Фактически ничем! Красная Армия продолжала сражаться одна! На просьбу Советского правительства открыть второй фронт Англия ответила отказом. Черчилль мотивировал это тем, что немцы имеют во Франции 40 дивизий и хорошо укрепленный берег в Ла-Манше, Бельгии, Голландии. Силы же Англии, говорил он, крайне напряжены и разбросаны: они находятся в метрополии, на Среднем Востоке, огромное количество энергии отвлекает битва на море за Атлантику, от чего зависит сама жизнь страны. При таких условиях британское правительство якобы не в состоянии выделить достаточное количество войск, авиации и судов для серьезного вторжения во Францию... Все, что может в настоящее время британское правительство сделать для облегчения положения Советского Союза, отмечал Черчилль, это усилить воздушные бомбардировки Германии и организовать некоторые морские операции в районе Северной Норвегии и Шпицбергена. Конечно, воздушные бомбардировки Германии являлись в известной мере помощью Советскому Союзу. Но мало щипать бешеного зверя за хвост, его нужно бить дубиной по голове! Обещанная союзниками широкая экономическая и военная помощь пока оставалась лишь хорошими словами.

Наконец, учитывая большие потери Советского Союза в авиации, Черчилль решил отправить Красной Армии 200 истребителей типа «харрикейн». В то время они считались одной из лучших марок английских истребителей, [465] хотя и не самой лучшей, какой был, например, «Спитфайер». Обещанные истребители своевременно поступили и были использованы советскими летчиками.

В своем втором послании от 3 сентября 1941 года Сталин благодарил Черчилля за то, что кроме обещанных раньше 200 самолетов-истребителей он намерен продать Советскому Союзу еще 200 истребителей. Характеризуя трудное положение на фронте, Сталин вновь писал о необходимости создания уже в этом году второго фронта где-либо на Балканах или во Франции, могущего оттянуть с Восточного фронта 30 – 40 немецких дивизий. Одновременно он просил обеспечить нашу страну 30 тысячами тонн алюминия к началу октября 1941 года и ежемесячную минимальную помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков (малых и средних). Да, действительно этих двух видов боевой техники у нас пока не хватало. Советская промышленность переживала трудные дни. Как уже читатель знает, Харьковский завод, где родился знаменитый танк Т-34, и завод, где выпускался для танков дизель В-2, в сентябре 1941 года были на колесах, эвакуировались на Урал. Туда же двигалось танковое производство ленинградского Кировского завода, на котором был создан не менее знаменитый тяжелый танк КВ. Шла эвакуация в глубь страны и многих других промышленных предприятий.

Ну а что же нам поставляли англичане по ленд-лизу?

«Матильда» и другие

Командира 168-й танковой бригады гвардии подполковника З. К. Слюсаренко вызвал командующий бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии генерал Я. Н. Федоренко и приказал отправиться в Горький для формирования особого танкового полка прорыва. Было это в июле 1942 года. Как-то на одной из центральных улиц города он случайно встретил Степана Федоровича Шутова, с которым Слюсаренко до войны служил в Киеве, в 4-й отдельной киевской тяжелой танковой бригаде.

Друзья обнялись, хлопая друг друга по плечу.

Подполковник С. Ф. Шутов был старым воякой, участвовал еще в гражданской войне. Он сказал, что его, [466] так же как и Слюсаренко, отозвали из бригады и. направили формировать особый танковый полк прорыва.

В городе прибывших командиров ожидали опытные танкисты, 80 процентов из которых составляли коммунисты и комсомольцы. Шутову и Слюсаренко предстояло их немного подучить работе на английских танках. После этого полки должны были поступить в непосредственное распоряжение Ставки.

Занятия с танкистами проводили допоздна. Усталые, вернувшись в гостиницу, Шутов и Слюсаренко заводили разговор о волновавших их делах. Вспоминали беседу в Москве на приеме у генерала Федоренко. Они ему тогда честно сказали, что нет охоты пересаживаться с хороших отечественных машин на английские, но если надо, значит, придется. Запомнились слова Федоренко: «Надо, чтобы Гитлер воочию убедился, что союзники с нами заодно».

Тяжелые танковые полки прорыва, которые формировали Шутов и Слюсаренко, вооружались английскими пехотными танками МК– II «матильда» с противоснарядным бронированием.

– Слыхал, как тут прозвали эту машину? – спросил как-то Шутов Слюсаренко.

– Слыхал. И все же, Степан Федорович, английский танк имеет и свои преимущества,– не торопился с окончательными выводами Слюсаренко, хотя и много плохого наслышался о нем, да и сам успел убедиться в этом. – У «матильд» мощная лобовая броня в 78 миллиметров, бортовая – 70 миллиметров, башни – 75 миллиметров. Танк имеет планетарную коробку передач с пневматическим сервоприводом, облегчающим управление машиной.

– Согласен. Ну а еще что? – спросил Шутов.

– Отличный оптический прицел, два дизельных двигателя по 92 лошадиных силы каждый...

– Дальше,– не унимался Шутов.

– Все!

Слюсаренко перечислил все достоинства английской машины. Тогда Шутов, будучи дважды Героем Советского Союза, принялся перечислять недостатки английского танка.

– На «матильде» пушка всего 40 миллиметров калибр. Она же смехотворно слаба для танка [467] прорыва, – говорил Степан Федорович. – А скорость всего двадцать четыре километра в час.

Шутов продолжал перечислять другие недостатки «матильд» – неудачность конструкции, сложность и ненадежность в эксплуатации агрегатов и механизмов.

– Словом,– заключил он,– по своим боевым и техническим качествам английская машина намного позади нашей тридцатьчетверки.

Критика критикой, а приказ оба выполняли точно. Слюсаренко завершал формирование 49-го особого гвардейского танкового полка прорыва, а Шутов – танковой бригады. Занятия с танкистами проводились организованно. Правда, настроение у людей неважное – им не хотелось расставаться с отечественными машинами.

Командир полка З. К. Слюсаренко и его заместитель по политической части Я. Е. Пенский разделяли мысли танкистов, но понимали: ничего изменить нельзя, людей надо учить умению бить врага и на английских танках. По ходу освоения этих машин приходилось их совершенствовать. Обнаруживались то одни, то другие изъяны. Например, английский танк был совсем не пригоден к боевым действиям в зимних условиях. Тоненький слой льда на подъемах оказывался для «матильды» непреодолимым препятствием – она буксовала, скользила, катилась назад.

Слюсаренко посоветовался с Шутовым, как быть. Пришли к выводу – надо наваривать шипы. Запросили разрешение Москвы. Положительный ответ пришел оперативно.

Главный инженер небольшого завода А. П. Поляков был заранее предупрежден телефонным звонком о приезде Слюсаренко и Шутова. Он ждал их у себя в кабинете. На столе уже лежали чертежи и документы, необходимые для выполнения несложного, но срочного заказа. Такое указание поступило из Ставки. Уточнив детали предстоящей работы, Поляков обратился к командирам с просьбой:

– Людей у нас, товарищи военные, не хватает. Не могли бы вы нам помочь? До войны здесь было небольшое, полукустарное предприятие. А теперь – завод, и какой! Но работают одни старики, женщины да подростки...

Поляков вопросительно посмотрел на командиров и, видя их сочувственные взгляды, уже смелее произнес: [468]

– Механики-водители танков, как правило, квалифицированные слесари и в токарном деле толковые... .

– Ясно,– отозвался Шутов. – Сколько вам надо людей?

– Из каждой части минимум человек по двадцать,– ответил главный инженер.

– Считайте, что договорились,– дружно ответили Слюсаренко и Шутов.

Утром следующего, дня завод приступил к выполнению срочного заказа. Работа шла четко. В намеченные сроки шипы появились на всех английских машинах.

49-й особый гвардейский танковый полк прорыва под командованием гвардии подполковника Слюсаренко отправился под Ленинград. Практика все сильнее убеждала наших танкистов в том, что «матильды» к действиям в суровых условиях русской зимы мало пригодны. Конечно, наварка шипов на траки гусениц помогла делу, но все равно люди с неохотой пересаживались с отечественных машин на английские.

Особенно беспокоила бывалых танкистов так называемая «трубка Черчилля». Это они в шутку называли проходивший под днищем танка патрубок для отвода испаряющейся воды. В Африке, возможно, он был необходим. У нас же зимой с ним случались неприятности. Вода в патрубках замерзала и разрывала их.

Можно было просто отрезать или заглушить патрубки. Но делать это самовольно, без совета с «хозяевами» танков, шутовцы посчитали нетактичным. В дипломатической форме поставили этот вопрос перед английскими техниками и конструкторами.

– Да, конечно. Тут надо кое-что изменить,– согласились те. – Все будет в порядке.

Союзники долго копались в моторах, чертили какие-то схемы и... пришли к выводу, что следует запросить мнение конструкторов фирмы «Виккерс-Армстронг», проектировавшей «матильды». Послали запрос. А ответа нет и нет.

У Шутова с заместителем по технической части лопнуло терпение, и они решили действовать. Чтобы придать видимость коллегиальности, созвали техническую конференцию с участием советских танкистов и английских специалистов. [469]

Мнения разделились. Англичане энергично требовали ждать ответа конструкторов фирмы. Наши настаивали на том, чтобы, не дожидаясь ответа, убрать «трубку Черчилля».

В конце концов союзников убедили. Ведь бригаду со дня на день могли направить в бой. Англичане вынуждены были уступить нашим требованиям.

...В апреле 1938 года английской фирме «Виккерс-Армстронг» выдали заказ на разработку еще одного пехотного танка, но более легкого, чем «матильда». Он должен был иметь низкий силуэт, 40-миллиметровую пушку и броню до 60 миллиметров толщиной. Новый пехотный танк МК– III получил название «валентайн». Оно связано с тем, что заказ на разработку этой машины фирме был выдан военным ведомством как раз накануне дня Святой Валентины. Помимо «Виккерс-Армстронг» в Англии «валентайн» выпускали еще две фирмы.

В июле 1940 года из производства вышли первые машины и до начала 1945 года в Англии их было построено 6855, включая и специальные.

Весной 1941 года за изготовление танков «валентайн» взялись и в Канаде. До середины 1943 года канадцы выпустили 1420 машин.

Все модификации «валентайна», кроме первой, поставлялись в Советский Союз по программе ленд-лиза.

По заказу комитета начальников штабов в конце 1940 года английские конструкторы создали пехотный танк А-22. Выпускался он под маркой MK-IV. До 1945 года промышленность Великобритании выпустила 5640 этих машин, имевших одиннадцать модификаций. Они отличались вооружением, бронированием, способом изготовления башни и т. д. При этом масса танка возрастала.

В угоду премьер-министру Великобритании танк MK-IV нарекли именем «Черчилль». Имел он старомодную форму и напоминал образцы английских танков первой мировой войны. Прямоугольный корпус собирался на каркасе из уголков, к которым заклепками крепились стальные листы, а уж на них на болтах навешивались броневые плиты. Башня литая. Механик-водитель имел крайне ограниченный обзор. Для облегчения его работы [470] применялись гидропневматические усилители на главный фрикцион. Подвеска танка была индивидуальная, на коротких балансирах, подрессоренных вертикальными спиральными пружинами.

Бронирование танка проектировалось для защиты от 50-миллиметровых снарядов. Оно не защищало от снарядов 75-миллиметровой пушки немецкого танка T-IV, не говоря уже о пушках «пантер» и «тигров».

Первый бой танки «Черчилль» приняли 19 августа 1942 года. Позже, в ходе боев в Африке, они показали неплохую проходимость по песчаной почве и хорошие бронебойные качества снарядов своей 57-миллиметровой пушки.

В процессе производства танков «Черчилль» при переходе от одной модификации к последующим в машину внесено 16 существенных изменений – в трансмиссию, систему управления, ходовую часть, вооружение и бронирование. Все это отражалось на увеличении массы танка. В последних сериях она достигала 45 тонн.

Несмотря на все усилия английских конструкторов устранить недостатки танка, полностью избежать их не удалось. Это тормозило производство, вызывало эксплуатационные затруднения. Надежность агрегатов и механизмов оказалась недостаточной.

Премьер-министр У. Черчилль как-то пошутил: «У танка, носящего мое имя, недостатков больше, чем у меня самого». Шутка была небеспочвенной. В 1942 году пришлось переделать 1000 из 1200 ранее выпущенных машин. Сами англичане признавали, что история с «Черчиллем» является неприятной.

Все английские пехотные танки обладали весьма посредственным вооружением и подвижностью. Они очень быстро оказались устаревшими. И несмотря на это, советские танкисты на них воевали. В 1941 —1942 годах Красная Армия получила танки «Черчилль» первых трех модификаций. Они участвовали, например, в боях под Ленинградом и в Карелии, на Курской дуге, в освобождении столицы Советской Украины – Киева.

Из переписки с Рузвельтом

Первое упоминание о танках в переписке между Рузвельтом и Сталиным приходится на 11 февраля 1942 года. [471]

До этого периода промышленность США еще полностью не перестроилась на военный лад. Кроме того, само танковое производство не было развитым.

В упомянутом выше послании президент Рузвельт писал:

«В январе и феврале (1942 г. – Д. И.) нами было или будет отгружено 449 легких танков, 408 средних танков...»

18 февраля 1942 года в ответном послании Сталина говорилось:

«Получил Ваше послание с сообщением об очередных поставках вооружения из США за январь и февраль месяцы. Должен подтвердить, что именно в настоящий момент, когда народы Советского Союза и его армия напрягают все усилия, чтобы своим упорным наступлением отбросить дальше гитлеровские войска, выполнение американских поставок, в том числе по танкам и самолетам, имеет важное значение для нашего общего дела, для наших дальнейших успехов».

Да, это был период, когда Красная Армия, разгромив немецко-фашистские войска под Москвой, отогнала их от столицы на 100 – 250 километров. Дальше пока не хватало сил. В частности, недоставало танков. Читатель помнит, как Г. К. Жуков в период подготовки контрнаступления под Москвой просил Сталина дать хотя бы 200 танков. Сталин ему отказал. Их просто не было.

Вторичное упоминание о танках в переписке Сталина с Рузвельтом было 9 июля 1942 года. В это время немецко-фашистские войска развернули летнее наступление, устремились к Волге и Кавказу. Они поставили задачу захватить Сталинград с его огромной промышленной базой, поставляющей Красной Армии вооружение, в том числе и танки Т-34, отрезать нашу страну от нефтяных источников Северного Кавказа.

В своем послании Ф. Рузвельт извещал, что он отдал распоряжение о немедленной отправке ста пятнадцати средних танков с боеприпасами и запасными частями помимо всех танков, отгружаемых в соответствии с ранее согласованными условиями.

Как видно из этого послания, речь шла о дополнительных танках, поставки которых ранее не были предусмотрены протоколом. Да, танки в тот период нам были крайне необходимы. Чем же располагали в то время американские союзники?

В Соединенных Штатах Америки на основе опыта первой мировой войны сложилось мнение о том, что танки всегда будут использоваться только для непосредственной поддержки пехоты. Эта точка зрения нашла свое отражение в акте о национальной обороне, который имел большое значение для американской армии в период 1920 – 1940 годов. По данному акту запрещалась организация бронетанковых частей как отдельного рода войск. Совершенствование танков вменялось в обязанность начальнику пехоты американской армии, в аппарате которого была создана танковая комиссия.

До 1932 года в США имелось 7 образцов легких танков и 3 средних, предназначенных для выполнения задач непосредственной поддержки пехоты. Однако как легкие, так и средние танки не поступали на вооружение, потому что они обладали невысокими боевыми и техническими данными.

Помимо танковой комиссии пехоты с 1931 года начинает заниматься танками комиссия механизации кавалерии, находившаяся в подчинении начальника кавалерии армии США. Если пехотное командование рассматривало танки только как средство непосредственной поддержки пехоты, то комиссия механизации кавалерии видела в них основу подвижных соединений.

Начиная с 1931 года для кавалерии было построено 10 опытных образцов быстроходных легких танков. Затем в 1939 году на вооружение был принят кавалерийский танк М1, отличавшийся неплохими скоростными данными. Он явился исходной моделью при создании ряда промежуточных образцов. Эта работа завершилась выпуском в 1940 году легкого танка М3. К лету этого года США имели в строю мизерное количество танков, – около 300 легких и 20 средних. По своим боевым и техническим свойствам они значительно уступали лучшим образцам танков того времени.

Для характеристики приведем основные данные американского легкого танка М3: масса – 13 тонн, вооружение – 37-миллиметровая пушка и 2 – 4 пулемета, толщина брони – 25 – 38 миллиметров, максимальная скорость – 60 километров в час, экипаж – 4 человека.

Американские танки, выпускавшиеся до 1941 года, имели ряд специфических особенностей. К их числу относятся звездообразные двигатели, коробки передач с косозубыми шестернями постоянного зацепления и синхронизаторами, [473] двойные дифференциалы в качестве механизма поворота танков, блокированные на два катка подвески с коническими рессорами, резино-металличесские гусеницы с резино-металлическими шарнирами.

Введение двойных дифференциалов, при которых танки имели наименьшие радиусы поворота в пределах 10 – 13 метров, диктовалось резино-металлическими гусеницами. Двойные дифференциалы применялись во всех моделях американских танков вплоть до 1945 года. Что касается резино-металлических гусениц, то их создали в целях сохранения дорог и уменьшения шума при движении машин. В дальнейшем американцы отказались от довоенного типа гусениц, сохранив лишь резино-металлические шарниры.

В ходе производства легкий танк М3, получивший наименование «стюарт», претерпел ряд изменений и улучшений. Так, клепаную башню заменили литой, а позднее придали ей круглую форму вместо многогранной. С середины 1941 года танки стали оснащаться стабилизаторами пушки и двумя дополнительными сбрасываемыми баками горючего емкостью по 95 литров. В следующем году танки выпускались уже со сварным корпусом, на некоторых устанавливали дизель-моторы. На модификации М3А1 для уменьшения высоты убрали командирскую башенку, а также курсовые пулеметы, ввели электропривод для вращения башни с поликом. Сварной корпус модификации М3А3 имел совершенно новую форму с рациональными углами наклона лобового и бортовых листов. Большой объем корпуса был использован для увеличения боекомплекта и запаса горючего.

Впервые участие в бою танки М3 приняли в составе 8-й английской армии в Северной Африке в ноябре 1941 года. Здесь выявилась слабость их вооружения и бронирования даже по сравнению с итальянским танком М13/41. Однако надежность ходовой части и механизмов, подвижность этих машин оказались весьма высокими. Эти танки имели наибольшую скорость из всех известных тогда типов и смогли обеспечить высокий темп преследования отходящих итало-немецких войск.

До конца войны М3 с успехом использовались против японских войск в условиях отсутствия сильной противотанковой обороны в джунглях Бирмы и на островах Тихого океана. [474]

Именно М3 имел в виду президент Ф. Рузвельт, когда в своем послании Сталину от 11 февраля 1942 года обещал направить в СССР 449 легких танков. В следующем году по ленд-лизу стали поставляться М5.

В американском танкостроении, если бы моделям танков не присваивались специальные названия, то в них можно легко запутаться. Так, средний танк «генерал Грант» имел то же обозначение М3, что и легкий «стю-арт». Серийное производство среднего танка М3 «генерал Грант» было организовано в 1941 году. Его отличительная особенность – многочисленное вооружение, состоявшее из 75– и 37-миллиметровых пушек, четырех пулеметов. Трехъярусное расположение вооружения и применение звездообразного двигателя обусловили большую высоту танка. Его боевые качества были невысокие.

Сознавая недостатки этой машины, конструкторы Рок-Айлендского арсенала приступили к разработке нового танка М6. Он, сохранив вначале ходовую и моторно-трансмиссионную части своего предшественника, имел новый корпус, более рациональной формы. Вооружение размещалось во вращающейся башне.

В сентябре 1941 года было принято решение пустить в серийное производство новый танк М4. Но об этом – чуть позже.

А пока корабли, груженные американскими легкими танками «стюарт» и средними «генерал Грант», рассекая форштевнями холодные воды Атлантики, спешили в Советский Союз. Программа ленд-лиза действовала.

«Генерал Грант» и другие

Однажды летом 1942 года, когда в пыли и жаре под вражеским огнем шли по Задонщине наши усталые солдаты, когда гитлеровцы отчаянно рвались к Сталинграду и Кавказу, инструкторы танкового учебного центра Михаил Горностаев, Виктор Хренов и Владимир Подольский получили приказ явиться на товарную станцию, принять для учебных целей два американских танка и привести их своим ходом на полигон.

С нескрываемым интересом отправились они выполнять приказание. Еще бы! Первыми увидеть, какие они, эти американские танки. Инструкторы разыскали коменданта [475] станции, предъявили ему документы. Пошли к месту выгрузки.

– Вот!—указал комендант на два сооружения совершенно необычайной формы и размеров.

– Ну и ну! – с явным разочарованием произнес Виктор Хренов. – Колокольня на гусеничном ходу...

Это были средние танки серии М3 «генерал Грант». Вооружение на них было расположено в три яруса. В нижнем ярусе в спонсоне находилось основное орудие с ограниченным углом горизонтального наведения, равным 32 градусам. Во втором ярусе в башне – второе орудие меньшего калибра и спаренный с ним пулемет. Наконец, в третьем ярусе в башенке находился пулемет, из которого можно было вести огонь по наземным целям и с некоторыми ограничениями – по зенитным. Масса танка составляла 27 – 29 тонн. Максимальная скорость – 47 километров в час, а экипаж 6 – 7 человек.

Башни и корпус этих танков изготавливались литыми, сварными и даже клепаными. Из пулеметов, установленных в лобовой броне, вел огонь (неприцельный) механик-водитель.

Михаил Горностаев, рост которого два метра, пытался дотянуться до основания одной из башен и не смог.

– А как же туда залезать? – развел руками Михаил.– Лестницы не видно. А уж мишень для фашистского артиллериста что надо!

Словом, с первого взгляда танк инструкторы полностью забраковали. Но никуда от него теперь не уйдешь. Надо принимать машины. Видно было, что к большому пути через океан их тщательно готовили. Смотровые щели, люки, жалюзи, стволы пушек заклеили тонким, но необычайно прочным пластиком. Снимать его инструкторы начали прежде всего с высоких бортов.

– Уж не дверь ли тут заклеена? – предположил Горностаев, отодрав липкую ленту пластика. – Братцы, да это и в самом деле дверь, как в контору какую-нибудь!

– А ты говорил лестницу,– рассмеялся Виктор Хренов.– Открывай и заходи, не сгибаясь.

Подергали за ручку, но дверь не открывалась. Не заметили кнопку на ручке. Когда дверь распахнулась, было чему удивляться и восхищаться. В довольно просторном корпусе машины все блестело никелем и медью – многочисленные ручки, кнопки, защелки, гнезда, ящики, пряжки [476] у ремней... На каждого члена экипажа мягкое изящное кресло. Все внутренние стенки обиты толстым мягким цветным пластиком-губкой.

Владимир Подольский обратил особое внимание на радиостанцию, которую ему в ближайшее время предстояло освоить. У нашего Т-34 она была чуть больше современного телефонного аппарата. Здесь же иная, занимала почти квадратный метр площади. Приемник и передатчик по своим габаритам равнялись современному телевизору с большим экраном. И столько на них ручек и кнопок, что Подольского это сразу же озадачило. Видимо, пользуясь такой рацией, можно было держать связь чуть ли не с Белым домом. А нашим танкистам требовалась связь в пределах нескольких километров, а чаще всего – в пределах поля боя.

Инструкторы долго еще стояли, будто не решаясь заходить в танк: на каждом из них были видавшие виды гимнастерки, а не белые рубашки с галстуками.

– Хорошо тебе, Америка, роскошью кичиться,– вздохнул Хренов. – Не упала на тебя ни одна бомба. Не разорвался на твоих улицах ни один снаряд...

Когда инструкторы залезли в танк и начали распаковывать ящики с инструментом, пулеметными лентами, запчастями, проверять ниши, то были взволнованы до глубины души. Не нашлось ни одного укромного места, в котором бы не находили они сигареты, теплые перчатки, шоколад, орехи. А в стволе пушки – свитер с завернутой в него бутылкой виски. Некоторые из этих вещей сопровождались короткими записками на русском языке. Одна гласила – «Привет от рабочих Америки!». Другая – «Желаем вам победы!». А на бутылке виски наклеены слова: «Америка – Россия – дружба!».

Можно представить себе хлопоты рабочих завода из далекой Америки, узнавших, что танки идут в Россию. Видимо, они договорились между собой, кто и что может купить. Определили, что и куда упрятать (может, в тайне от контролеров), нашли человека, который мог бы написать теплые слова привета и солидарности. И, надо сказать, слова эти были для бойцов Красной Армии дороже самих подарков, хотя и жили мы в это время голодновато.

Не все еще в нашей стране отчетливо представляли, какой длинный и нелегкий путь проделала, скажем, простая банка свиной тушенки, прежде чем где-нибудь в [477] окопах под Сталинградом не вскрыл ее своим штыком наш героический солдат...

Разобравшись в устройстве танка, инструкторы удивленно смотрели на бензиновый двигатель. Первым: нарушил молчание Виктор Хренов.

– Этот же двигатель капризный, как балованный ребенок,– сказал он.– Такому подавай только высокосортный бензин.

– Слишком сложное управление,– заметил Михаил Горностаев. – Достаточно резиновому плунжеру выйти из строя, как танк сейчас же превратится в неподвижную мишень. Тогда поминай как звали тех, кто будет в машине. Вспыхнет, как магний...

Наш народ, конечно, благодарил за помощь, получаемую по ленд-лизу, но разве могла она, эта помощь, заменить в труднейшей войне открытие второго фронта против фашистской Германии?! Не случайно в войсках бытовала шутка: свиная тушенка – «второй фронт». Американские танки М4, великолепно сработанные, оказались весьма уязвимыми для противотанковых пушек врага, а губчатая резина, которой они были обиты изнутри для снижения шума и ударов от толчков, не очень-то предохраняла. Зато первая же искра превращала машину в факел.

Наши танкисты предпочитали, конечно, отечественный танк с гусеничным ходом и дизелем. Высооктановый бензин для двигателей американских танков превращал их, по образному выражению фронтовиков, в зажигалки.

Вот почему 18 июля 1942 года, в тяжелейшее для нашей страны и ее армии время, Сталин направил Рузвельту послание, в котором писал:

«Считаю долгом предупредить, что, как утверждают наши специалисты на фронте, американские танки очень легко горят от патронов противотанковых ружей, попадающих сзади или сбоку. Происходит это оттого, что высокосортный бензин, употребляемый американскими танками, образует в танке большой слой бензиновых паров, создающих благоприятные условия для загорания. Немецкие танки работают тоже на бензине, но бензин у них низкосортный, не дающий большого количества паров, ввиду чего они гораздо меньше подвержены загоранию. Наиболее подходящим мотором для танков наши специалисты считают дизель».

Понимая, что Советский Союз один на один ведет тяжелейшую, борьбу с фашистской Германией, неся при [478] этом огромные потери. Рузвельт 19 августа 1942 года сообщил, что в течение августа из Соединенных Штатов в Советский Союз будет отправлено свыше тысячи танков. В ответном послании от 22 августа 1942 года Сталин писал:

«В связи с Вашим замечанием об отправке в августе месяце из Соединенных Штатов танков и военных материалов я хотел бы подчеркнуть нашу особую заинтересованность в данное время в получении из США самолетов и других видов вооружения, а также грузовиков в возможно большем количестве».

В этом послании чувствовался наш деликатный отказ от тех американских танков, которые на поле боя вспыхивали и горели как свечи, унося с собой драгоценные жизни советских танкистов.

Надо отдать должное американским конструкторам из Рок-Айлендского арсенала. В соответствии с советами и замечаниями наших военных специалистов они при создании среднего танка М4 «шерман» устранили многие недостатки его предшественника. Танки серии М3 «генерал Грант» были сняты с вооружения армии США.

Опытный экземпляр М4 был изготовлен в феврале 1942 года. Он выпускался в нескольких модификациях, отличавшихся двигателями, ходовой частью, вооружением и способом изготовления корпуса и башен. Схема силовой передачи, ее компоновка и конструкция основных агрегатов оставались прежними.

Хотя по порядку обозначения М4 «шерман» был первой модификацией, в производство по разным причинам раньше были пущены М4А1, затем М4А2 и потом уже М4.

«Шерман» имел сварной корпус. Носовая деталь сначала состояла из трех частей на болтах, затем одной литой и, наконец, из литой и катаной частей. Менялся также способ установки лобового пулемета. Модификация М4 имела мотор Райта «континентал» воздушного охлаждения. Ходовая часть была сохранена в основном как у М3. Однако конструкцию тележек спаренных опорных катков (кроме машин самых первых выпусков) несколько изменили, в частности отнесли назад поддерживающий ролик.

М4А2 имел два дизель-мотора. Наибольшее количество танков М4А2 было передано по ленд-лизу Англии и СССР.

Обе модификации вооружались 75– или 76-миллиметровыми пушками. [479]

Наиболее распространенной модификацией в американской армии стала М4А3, выпускавшаяся с июня 1942 по май 1945 года. Она имела специально сконструированный двигатель Форд GAA-8 и литой корпус. Их было выпущено 11 424.

Устами воевавших

В ту зиму двум будущим дважды Героям Советского Союза Степану Федоровичу Шутову и Захару Карповичу Слюсаренко воевать на «матильдах» не пришлось. После того как они обучили танкистов умению владеть английскими танками, оба получили новые назначения и уехали на фронт. А на учебных полях и полигонах продолжались занятия, люди овладевали танками, поставляемыми союзниками по ленд-лизу. В ходе обучения танкисты отчетливо видели многие недостатки этих машин.

Ну а как же отзывались о заморских танках те, кому пришлось на них воевать, каково их мнение? Предоставим слово объективным судьям, прошедшим по тяжелым дорогам войны.

Вот что пишет мне Герой Советского Союза, генерал-майор танковых войск в отставке Александр Михайлович Овчаров:

«Я воевал в основном на Т-34, а также на английских „матильда“ и „валентайн“, американских М4А2. Первый заваливался набок на любом косогоре, второй горел от попадания даже 50-миллиметрового снаряда.

Несколько лучше был американский танк. Он имел почти такие же данные, как и Т-34. Неплохая у него была и броня – вязкая. При попадании вражеской болванки броня не давала осколков и не поражала экипаж. Но эта машина была рассчитана на боевые действия по дорогам с твердым покрытием. В ее гусеничные траки была впрессована резина. На марше колонна машин не создавала большого шума, и можно было подобраться незамеченным очень близко к противнику, если марш совершался по асфальту или брусчатке. Но стоило сойти с дороги и попытаться взобраться на небольшой пригорок, особенно после дождя, как эти «шерманы» становились беспомощными, скользили по грунту и сползали юзом.

Зато уж наша тридцатьчетверка могла преодолевать любую кручу под углом даже 45 градусов. Она выгодно [480] отличалась от иномарок такого же класса. Наша машина оставила добрую память о себе для потомков».

Суровый, но справедливый приговор вынес бывалый генерал английским танкам. В субъективности его не обвинишь. Он не знал мнения, которым располагаю я, об этих машинах прославленных командиров-танкистов Шустова и Слюсаренко, А мнения их полностью совпадают.

Получил я письмо и от полковника в отставке Семена Михайловича Михайловского, прошедшего путь с первого и до последнего дня войны от командира танкового батальона до заместителя командующего 57-й армией по бронетанковым войскам. Вот что он написал:

«За всю войну мне не приходилось иметь дело с танками, получаемыми по ленд-лизу, ни с английскими, ни с американскими. Но помню случай, когда 23-й танковый корпус генерала Е. Г. Пушкина в г. Купянске был на переформировании. Мы должны были получить английские танки „матильда“ и „валентайн“.

Когда я собрал механиков-водителей для отправки за танками, они стали говорить о том, что не хотели бы получать эти «зажигалки». Так их окрестили танкисты, нахлебавшиеся с ними горя.

После моего доклада об этом генералу Пушкину он связался с командующим бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии генералом Я. Н. Федоренко. Вскоре к нам прибыла английская военная делегация в составе генерала и двух офицеров. Они присутствовали на проводимых танковым корпусом учениях в районе Меловых гор в пригороде Купянска.

Прибывшей делегации мы объективно рассказали, почему наши танкисты не хотели бы воевать на английских тапках, убедительно доказали, что эти машины намного уступают нашим Т-34 по всем тактико-техническим характеристикам, особенно по качеству и мощности двигателя».

Так генерал Федоренко убедительно показал англичанам, какого качества боевую технику они нам поставляют по ленд-лизу. Теперь уже не только Черчилль знал, что танки, названные в его честь, имеют массу недостатков, как и он сам.

Но даже такая боевая несовершенная техника, поставляемая английскими и американскими союзниками, была для нас в ту тяжелую годину как нельзя кстати. [481]

Не забудем, что путь этой техники из далекой Америки и Англии в Советский Союз тянулся через океаны, жестокие штормы. Этот путь подвергался налетам морских пиратов гитлеровского адмирала Карла Деница,и воздушных хищников Германа Геринга. Все это выпало на долю экипажей кораблей союзников. Но, несмотря ни на, что, караваны кораблей шли к советским берегам.

Караваны в пути

Как и в первую мировую войну, путь караванов в Россию лежал через арктические воды. Путь опасный, но самый короткий и проверенный – на Мурманск и Архангельск.

От Вологды до Архангельска еще до первой мировой войны проложена узкоколейка для завоза рыбы в Москву. С началом же империалистической войны узкую колею спешно перешили на колею стандартную. На далеком Мурмане тогда возник новый город и порт —будущий Мурманск. Там была создана флотилия СЛО (Северного Ледовитого океана).

В годы Великой Отечественной войны здесь базировался героический Северный флот. По сравнению с британским он был, конечно, небольшим. На аспидных скалах, которые зимой все в снегу, а по весне их забрызгивает полярная сирень и черемуха, жили и воевали удивительные люди. Они уходили от родных скал в Баренцево море, чтобы повести прибывающие караваны через льды и минные банки горла Белого моря, в которое уже совали свои форштевни фашистские крейсера и субмарины.

Трансиранский маршрут доставки военных грузов был, безусловно, надежнее, но длиннее. К тому же дело осложнялось несовершенством дорог в Иране.

Существовал еще третий путь – через Владивосток. Но было почти невозможно «перекатить» грузы через весь Дальний Восток и Сибирь до фронта. Потом этот путь сам по себе закрылся – Япония вступила в войну с США.

Естественно, что англичане и американцы первоначально делали ставку на максимальное использование Северного морского пути. Действительно, в течение примерно 4 – 5 месяцев после подписания соглашения все [482] снабжение из Великобритании и США шло к нам через Мурманск и Архангельск. Обычно караваны торговых судов составлялись в Исландии или поблизости от нее и затем под охраной военных кораблей направлялись в два северных советских порта. Здесь они разгружались и после небольшого отдыха тем же путем возвращались обратно.

До острова Медвежий безопасность караванов обеспечивал британский флот, восточнее Медвежьего – наш Северный.

Полярная ночь, господствующая в столь высоких широтах зимой, облегчала проведение морских операций. К тому же гитлеровцы, слишком занятые блокадой Англии, тогда еще не успели перестроиться и выделить необходимые силы для перехвата караванов снабжения. В результате конвои вначале проходили спокойно и почти не имели потерь.

Трансиранский путь в этот период использовался очень мало.

Гитлеровцы понимали значение для Советского Союза северных морских коммуникаций и стремились во что бы то ни стало нарушить их. Уже с марта 1942 года положение стало меняться. В Норвежском порту Нарвик они устроили базу своего надводного и подводного флота, сконцентрировали здесь значительное количество субмарин, которые начали бороздить воды Баренцева моря в районе Нордкапа и Мурманска. В Нордкапе же появились и крупные надводные силы – линейные корабли «Тирпиц», «Адмирал Шеер», «Лютцов» (бывший «Дейчланд»), тяжелый линейный крейсер «Адмирал Хипнер», линейный крейсер «Кельн», эскадренные миноносцы.

На норвежской земле в районе Нордкапа была создана воздушная база гитлеровцев с большим количеством авиации.

Начиная с марта 1942 года фашисты резко усилили удары против направляющихся в СССР конвоев. В Ледовитом океане разгорелись жаркие бои, особенно в сравнительно узком проходе (около 350 километров) между Нордкапом и островом Медвежьим. Охоту на конвои гитлеровцы обычно вели с помощью авиации и подводных лодок. Однако в резерве были и крупные надводные корабли, оказывавшие большой психологический эффект. [483]

На прикрытие конвоев командующий Северным флотом адмирал А. Г. Головко выделил основные силы, имевшиеся в его распоряжении. Это были эскадренные миноносцы, противолодочные корабли, истребительная авиация.

Проведение англо-американских караванов в Мурманск и Архангельск с марта 1942 года стало превращаться в сложную операцию. Дело усугублялось еще и тем, что полярная ночь сменялась на полярный день.

Я не преследую цель описывать путь и судьбу всех караванов, направленных союзниками в СССР. Это не моя задача. Те, кто этим заинтересуется, могут найти специальную литературу. Так, о судьбе некоторых транспортов и грузов, героизме и трагедии экипажей кораблей ярко рассказано в книге Валентина Пикуля «Реквием каравану PQ-17».

Однако о судьбе одного из караванов сказать здесь необходимо. Он имеет прямое отношение к английским и американским танкам, поставлявшимся в СССР по ленд-лизу.

Этот караван нам особенно был нужен в грозное лето 1942 года. Вспомним, в это горькое для нас время гитлеровские армии Паулюса и Гота устремились К Волге, а танковые дивизии Клейста рвались к Кавказу. Красная Армия вела кровопролитные бои, и помощь союзников была бы кстати.

Судьбу каравана с английскими и американскими танками перескажу, опираясь на воспоминания адмирала А. Г. Головко, а также бывшего посла в Великобритании И. М. Майского и на документальную трагедию В. С. Пикуля «Реквием каравану PQ-17».

Тот караван, который ждали с нетерпением в советских северных морских портах, за судьбу которого беспокоился дни и ночи командующий Северным флотом адмирал Головко, шел под литерой PQ-17. Двинулся он в свой рискованный путь 27 июня 1942 года.

В трюмах транспортов находились грузы, очень важные для . сражающейся Красной Армии. Понимая это, союзники организовали охрану. Она состояла из 6 эсминцев, 2 подводных лодок, 2 судов с противовоздушной защитой и 11 других судов меньшего значения. В прикрытие входили 2 английских, 2 американских крейсера и 3 эсминца под командой адмирала Гамильтона. 9 британских и 2 советских подводных [484] лодки крейсировали вдоль норвежского берега на случай появления гитлеровского линкора «Тирпиц».

Дальше к западу под командованием адмирала Твея находились главные военно-морские силы, включавшие английский линкор «Герцог Йорский» и американский линкор «Вашингтон», авианосец «Викториос», 3 крейсера и флотилию эсминцев. Это была мощная армада, сконцентрированная в районе прохождения каравана PQ-17, способная сокрушить самого сильного противника.

Но вот 5 июля англичанам стало известно, что вражеская эскадра в составе линкоров «Тирпиц» и «Адмирал Шеер», двух крейсеров и эсминцев сопровождения, покинув свои порты. Тронхейм и Нарвик, двинулись по фарватерам навстречу каравану PQ-17. В Британском адмиралтействе это известие вызвало «вибрацию души и тела». Было решено отозвать все свои корабли прикрытия, а транспортным судам предоставить «право самостоятельного плавания» в советские порты одиночным порядком, без охранения, курсами по своему усмотрению.

Когда командующему Северным флотом адмиралу Головко доложили об этом, он не поверил своим ушам. Ведь английские военно-морские силы по меньшей мере впятеро превышали силы фашистской эскадры. И все же они бросили свои транспорты на произвол судьбы!..

К 22 часам ночи 5 июля конвой PQ-17 распался к юго-востоку от Шпицбергена. От этой точки до берегов Новой Земли было около 600 миль, до Архангельска – 800. А в каждой морской миле – 1852 метра. Весь этот тяжелый путь по арктическим водам беззащитным транспортам предстояло идти под жестокими бомбежками гитлеровских воздушных пиратов и атаками волчьей стаи субмарин.

Экипажи английских и американских транспортов проявили мужество и героизм при отражении налетов фашистской авиации и атак подводных лодок. Не всем транспортам посчастливилось прийти в советские порты, многие из них ушли на дно арктических вод, а экипажи погибли.

Еще до распадения конвоев матросы знали, что грузы, которые они сопровождают в составе каравана PQ:17, имеют баснословную стоимость. «700 миллионов [485] долларов,– говорили американские офицеры, – это такие деньги, за которые стоит держаться на ринге, даже если выскочат зубы! Мы, американцы, не должны забывать, что в гражданской войне Штатов только одна Россия поддержала нас! Она прислала нам на помощь свою Балтийскую эскадру, а сейчас мы, правнуки Линкольна, оплачиваем русским старый неоплаченный чек...»

На караване PQ-17, преданном англичанами, было 188000 тонн военных грузов, в том числе 600 танков и несколько сот самолетов.

Гитлеровцы поняли, что теперь, когда английский конвой бросил свои транспорты, бояться нечего. Первым был взорван английский транспорт «Эмпайр Байрон» с грузом танков. Он тонул словно утюг, а из нижних отсеков наружу прорывались сдавленные вопли и рыдания – это уходили на грунт заживо погребенные люди, которые внутри корабля никак не могли раздраить люки. Другие с палубы прыгали за борт. Некоторые из них, вскрикнув, тут же умирали от разрыва сердца, не выдержав резкого охлаждения. Вместе с живыми в надувных жилетах плавали мертвые.

Среди прочих грузов с кораблем тонули и английские тяжелые пехотные танки MK-IV «Черчилль». Они предназначались для вооружения Красной Армии. Но сейчас вместе с инструкторами по вождению и всем транспортом «Эмпайр Байрон» шли ко дну.

На американских кораблях в это время дело обстояло благополучнее. Выяснилась лишь неприятная деталь: экипажи кораблей обнаружили нехватку боеприпасов для сопротивления наседавшим фашистам. Тогда предприимчивые американцы стали срывать пломбы с палубных контейнеров, в которых сумрачно дремали заиндевелые танки. Из трюмов были поданы снаряды. Башни 28-тонных громадин нехотя зашевелились, в беспокойстве оглядывая незнакомый для них пейзаж. Отрывисто и сухо застучали пробные выстрелы танков «генерал Грант»...

– Так будет спокойнее,– говорили американские моряки.– Пусть уж русские получат товар без пломб и упаковки, нежели не получат вообще никакого!

Советские эсминцы, высланные адмиралом Головко, в течение трех недель бороздили океан до самой кромки паковых льдов, собирали транспорты. Из 34 судов удалось [486] спасти лишь 11. Остальных навеки поглотил холодный океан.

Из 188000 тонн военных грузов советские порты приняли от кораблей PQ-17 лишь 65000 тонн. Погибли 123000 тонн грузов и сотни людей. Потери колоссальные...

Вот что осталось лежать на грунте вместе с кораблями: 210 бомбардировщиков, 430 танков, 3550 автомобилей и паровозов. Это не считая прочих военных грузов!

Польский историк морских операций Ежи Липинский пришел к печальному выводу: «Такие материальные потери могут сравниться лишь с потерями в крупном сражении на суше...» В этом выводе он не ошибся.

В ходе опроса пленных моряков с каравана PQ-17 гитлеровцы составили подробную таблицу дефицитных товаров, в которых нуждалась тогда советская экономика,– технические кожи, листовая сталь, лекарства для раненых, стооктановый бензин, красители, дюралевые сплавы, никель и молибден, радиолокаторы и прочее. В отдельной графе – паровозы, танки, самолеты, тяжелые грузовики для нужд фронта...

Уничтожив тот или иной корабль, вражеские подлодки, как правило, всплывали. Порой на поверхности появлялись сразу две гитлеровские субмарины. Они забирали в плен только капитанов и механиков, чтобы лишить наших союзников ценных и опытных кадров. В плен попадали и танкисты с летчиками, плывшие в СССР для передачи русским своей боевой техники по договору о ленд-лизе. Конечно, в этой немыслимой куче измазанных в нефти людей, облепивших со всех сторон понтоны, трудно было сразу отличить матроса от офицера.

После опроса пленных гитлеровцы жестоко расправлялись с ними. Многие вновь оказывались за бортом в холодных водах океана.

Разгром гитлеровцами каравана PQ-17 вызвал острую реакцию в политическом мире. Черчиллю шли протесты из Москвы, из Вашингтона и, наконец, от самих офицеров британского флота. Сталин писал потомку Мольборо, что приказ английского адмиралтейства 17-му конвою покинуть транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта [487] наши специалисты считают непонятным и необъяснимым.

Министр иностранных дел Великобритании Антони Иден при встрече с послом СССР в Англии И. М. Майским сказал без обиняков:

– А вы не находите, посол, что история с PQ-17 весьма показательна и убедительна? Какой смысл для вас, русских, если мы станем отправлять к вам караваны, которые в Баренцевом море все равно угробят немцы?

– Смысла в этом нет,– согласился посол.– Но зато есть смысл не подставлять караваны под избиение их противником.

В те июльские дни 1942 года, когда караван PQ-17 направлялся в нашу страну, советские войска вели ожесточенные бои с противником на подступах к Воронежу, после ожесточенных боев оставили Богучар, Миллерово, Ворошиловград, Ростов-на-Дону и Новочеркасск. Вся наша страна переживала страшное напряжение. Ленинград – в блокаде, враг еще не ушел далеко от Москвы. Тем временем гитлеровские полчища, грохоча гусеницами танков, устремились на Кавказ, к грозненской и бакинской нефти, и на Волгу, к Сталинграду, ковавшему танки и артиллерийские орудия.

Сталинград! – вот та конечная пристань, на которую должны были прибыть важные стратегические грузы каравана PQ-17.

Помощь союзников в ту пору нам была очень нужна. Лишиться ее было бы преступно.

– Караваны должны проходить в СССР, – утверждали офицеры британского флота.– Покинутый эскортом PQ-17 не может служить примером их непроходимости...

Черчилль не выдержал натиска, который на него оказывали. Он велел в узком кругу своих приближенных договориться с русскими, а для общественного мнения заявил:

– Русские сейчас ведут очень тяжелые бои, и они ждут от нас, что мы пойдем на риск... Операция будет оправданной,– диктовал он прямо на телетайп,– если к месту назначения дойдет хотя бы половина судов!

Хотя бы так! В эти дни каждый самолет, каждый танк и каждая тонна алюминия были особенно нужны нашей стране. Важные промышленные центры враг [488] оккупировал, а большинство заводов, эвакуированных в глубь России, еще не развернуло свою производственую мощность. И вот в начале сентября из Исландии в СССР вышел PQ-18 в составе 40 судов. На этот раз охрана кафавана была реорганизована. Помимо общего прикрытия главными силами военно-морского флота его сопровождали 16 эсминцев и небольшой авианосец с 12 истребителями. Кроме того, по просьбе Черчилля Советское правительство направило на север крупные воздушные силы – шесть эскадрилий для бомбовых ударов и четыре для нанесения торпедных ударов. Базировались они в районе Мурманска и имели задачу охранять караваны в Баренцевом море.

Фашисты яростно атаковали конвой, главным образом с помощью авиации. Но все-таки 27 судов из 40 благополучно прибыли в советские порты.

12 транспортов караван потерял, когда PQ-18 охранялся союзными силами, а 1, когда в охранение вступили советские корабли и авиация.

Но вот в самый разгар сражения за Сталинград поставки по ленд-лизу опять прекратились. В течение октября – декабря 1942 года англичане и американцы, пользуясь наступившей в северных широтах полярной ночью, провели операцию под названием «по капле». Они стали направлять на Мурманск и Архангельск единичные суда без всякого охранения. Именно так – по капле! – и поступали по ленд-лизу военные грузы в нашу страну в грозную зиму.

Так обстояло дело с ленд-лизом в самый тяжелый период Великой Отечественной войны.

Скандал в ставке фюрера

Ну а какое второе событие произошло 23 ноября 1942 года, когда генерал сэр Патрик Дж. Хэрли искал на Юго-Западном фронте американскую боевую технику?

Оно произошло в ставке Гитлера под Винницей. Там разразился грандиозный скандал. При очередном обсуждении положения на советско-германском фронте отчетливо определилось, что победа ускользает из рук вермахта. А тут еще на стол фюреру положили разведсводку о количестве выпускаемых танков в Советском [489] Союзе во второй половине 1942 года. Гитлер разбушевался:

– Я – глава величайшей промышленной державы, – орал он, брызгая слюной.– Каждое мое движение заставляет трепетать мир. И я произвожу в поте лица 600 танков в месяц, а вы говорите мне, что Сталин выпускает 1000!

Фюрер в бешенстве отбросил в сторону разведывательные данные шефа разведки Канариса.

Гитлеровская разведка не была в состоянии вскрыть полный размах советских военных усилий ни до войны, ни после ее начала. До самого конца войны адмиралу Канарису так и не удалось установить истинный потенциал нашей страны. Его разведсводки вводили Гитлера в заблуждение. С конвейеров советских танковых заводов в 1942 – 1944 годах сходило уже более 2000 танков ежемесячно. Во второй половине 1942 года выпуск средних танков Т-34 вырос почти в 2 раза, а легких Т-60 и Т-70 – почти в 5 раз.

Гитлер все еще не верил в мощь советской индустрии, как не верил в нее, когда вероломно напал на нашу страну. Но как бы то ни было, он вызвал рейхс-министра вооружений и боеприпасов и потребовал срочно представить ему расширенную программу производства танков, доведя их ежемесячный выпуск до 1450 единиц.

Как пишет Б. Мюллер-Гиллебранд в своем трехтомном труде «Сухопутная армия Германии 1933– 1945», только летом 1943 года начала осуществляться программа ежемесячного производства танков. Поставленную цель – 1450 машин ежемесячно Германия достигла лишь в мае 1944 года.

А ведь на Гитлера работала вся подъяремная Европа. Почти 6,5 тысячи предприятий в 11 оккупированных Германией странах в июне 1941 года выдавали продукцию для гитлеровского вермахта. Использовала фашистская Германия в то время на нужды войны и ресурсы своих сателлитов, а также других стран. Словом, на службе вермахта экономика, ресурсы почти всей Европы и не только ее одной. И тем не менее в июле 1942 года производилось 500 танков в месяц... Как тут было не бушевать Гитлеру! Две его окруженные армии под Сталинградом вопили о том, что всюду движутся советские танки. От себя заметим, что среди них не было ни одного ни английского, ни американского.

Западная пропаганда без устали твердит, что якобы ленд-лиз сыграл решающую роль в победе Советского Союза над фашизмом. Действуя по принципу сообщающихся сосудов, историки переливают ядовитый раствор лжи из литературы ФРГ в английские монографии, из английских книг неправда течет в американские и французские.

Сегодня во многих «трудах» западных идеологов Соединенные Штаты Америки изображаются не иначе как «арсеналом победы», поскольку, де мол, они поставили свой военно-промышленный потенциал на службу обеспечения разгрома агрессора. Утверждается, что США оказали Советскому Союзу такую материально-техническую помощь, которая была «основным фактором спасения России». Попутно заметим, в законе о ленд-лизе было сказано, что помощь оказывается любому государству, если его оборона против агрессии жизненно важна для обороны Соединенных Штатов. Иными словами, американцы ленд-лизом защищали себя чужими руками.

Если взять общие поставки в СССР промышленных товаров союзников, то реальная картина такова: они составляют менее 4 процентов советской промышленной продукции...

Американцы поставили нам по ленд-лизу около 7000 танков, англичане около 2100 танков. Но здесь, на мой взгляд, требуется уточнение. Мы почему-то вторим западной прессе и произносим «поставили» по ленд-лизу то-то и то-то. Думается, что правильнее говорить о том, сколько из поставленного дошло до наших берегов и по чьей вине и какое количество не дошло: короче, сколько из поставленного мы получили. Такой подход показывает, что с июля 1941 по июнь 1943 года СССР получил от США всего 2400 танков. Как говорится, комментарии излишни.

Наша промышленность в последние три года войны производила более 30000 танков и самоходных орудий ежегодно. Всего фронт получил 102,5 тысячи танков и самоходных орудий. За это же время промышленность фашистской Германии, со всей оккупированной Европой, дала 42 000 танков и штурмовых орудий.

США, располагая значительными материально-техническими [491] и финансовыми возможностями для ведения вооруженной борьбы, произвели за годы второй мировой войны 86 тысяч танков.

В 1943 году фашистская газета «Шварце кор» выдавила из себя такие слова:

«Нам кажется чудом, что из необъятных советских степей встают все новые массы людей и техники, как будто какой-то великий волшебник лепит из уральской глины в любом количестве большинство людей и технику».

Профессор В. Вольф, тогдашний руководитель артиллерийского отдела фирмы Крупна, педантично, без ерничества записал в свой дневник:

«Немецкие орудия в общем превосходили орудия других государств, за исключением Советского Союза. Во время второй мировой войны я проводил испытания захваченных французских и английских пушек. Эти испытания наглядно показали превосходство немецких систем. А потому мнение, что ЗИС-3 была лучшей пушкой 2-й мировой войны, абсолютно справедливо. Без всякого преувеличения можно утверждать, что это – одна из самых гениальных конструкций в истории ствольной артиллерии».

Вольф знал, что писал. Фирма Крупп была гигантским арсеналом фашистской Германии. Владельца концерна Альфреда Крупна так и называли – «пушечный король».

До появления ЗИС-3 в нашей армии была дивизионная пушка Ф-22. На ее основе создали танковую пушку Ф-32. Все они – детище конструктора В. Г. Грабина.

Упоминавшийся нами бывший гитлеровский генерал Б. Мюллер-Гиллебранд писал:

«На вооружение Красной Армии к началу кампании (нападения на Советский Союз.– Д. И.) поступил новый танк Т-34, которому немецкие сухопутные силы не смогли противопоставить ни равноценного танка, ни соответствующего оборонительного средства. Появление танка Т-34 было неприятной неожиданностью, поскольку он, благодаря своей скорости, высокой проходимости, усиленной бронезащите, вооружению и главным образом наличию удлиненной 76-миллиметровой пушки, обладающей повышенной меткостью стрельбы и пробивной способностью снарядов на большей, до сих пор не досягаемой дистанции, представлял собой совершенно новый тип танкового оружия». [492]

Ни одному танку второй мировой войны не была дана столь высокая оценка – ни танкам фашистов, ни союзников.

122-миллиметровая пушка конструкции Ф. Ф. Петрова, установленная на танке ИС-2, сделала его грозой «тигров» и «пантер». Ее мощность в 1,5 раза превышала мощность 88-миллиметровой пушки «королевского тигра». Ни один танк союзников не имел орудия как у нашего ИС-2.

И еще один факт. Гитлеровские войска потеряли на советско-германском фронте 73 из каждых 100 своих погибших солдат и офицеров, 76 из каждых 100 уничтоженных танков. Советские летчики уничтожили 57 из каждых 100 сбитых вражеских самолетов (без учета самолетов, сбитых зенитной артиллерией). Остальная часть из каждой сотни приходится на долю всех остальных участников антигитлеровской коалиции, в том числе и на вооруженные силы США.

Таковы факты истории. Советский народ и его Вооруженные Силы совершили великий подвиг, разгромив германский фашизм, отстояв свободу и независимость социалистического Отечества, осуществив интернациональный долг по освобождению многих народов Европы от коричневой чумы.

Великая Отечественная война была самой справедливой, освободительной, антифашистской. В ней решался вопрос о жизни и смерти Советского государства, быть ему или пасть под ударами фашистских орд.

И многонациональный советский народ, подняв меч, твердо сказал:

– Быть!

Оглавление

От автора

Разбег

  Русский приоритет

  КБ по танку Т-28

  СКБ-2

  Впервые танки против танков

  Пакет из Испании

  Совещание в Кремле

Глубокий поиск

  Сердце танка

  Дизель-мотор

  Харьковский паровозостроительный

  БД-2

  Аксиома

  Доводка

  В серию

  Риск и расчет

В боях испытанная

  Механизм сложный

  Истоки

  КБ-2

  В. Г. Грабин берется за дело

  Черные тучи с Запада

  Ее величество броня

  Творцы

  Первые противоснарядные

  Заседание Комитета обороны

  Компоновка

  По дипломным проектам

«Сухопутные броненосцы»

  Рождение богатыря

  Подмосковный полигон

  Необычный эксперимент

  На линии Маннергейма

  И вновь испытания

  Конфликт

  Объект 220

  Сверхтяжелые

В огненном вихре

  Шестнадцать часов перед войной

  Рубежи 41-го

  Война. ЛКЗ

  Русское чудо

  Нерасторжимый сплав

  Челябинский Кировский

  Когда враг был у ворот Москвы

  Корпуса и башни

  У стен Ленинграда

Модернизация

  Тревожные вести

  Гости из КБ

  Тяжелый... скоростной

  Различный подход

  По ту сторону фронта

  В излучине Дона

  Какова живучесть танков?

  Новые задачи

По «тигриному» следу

  Стоит ли вспоминать прошлое?

  Правда о «тигре»

  Совещание в Бергхофе

  Фиаско доктора Ф. Порше

  На звериной тропе

  Когти «тигра»

  Железный язык

  Экспонаты

Поединок

  «Зверобой»

  «Фердинанды» и «носороги»

  Своим ходом

  В стане врага

  На южном фасе

  «Тигры» горят!

После Курской битвы

  Танк прорыва

  Второе фиаско Фердинанда Порше

  Гроза «тигров»

  Еще раз о доводке

  Сквозь преграды

  Объекты 701 и 703

Танки по ленд-лизу

  Миссия генерала Хэрли

  Из переписки с Черчиллем

  «Матильда» и другие

  Из переписки с Рузвельтом

  «Генерал Грант» и другие

  Устами воевавших

  Караваны в пути

  Скандал в ставке фюрера

Реклама на сайте