«Чародей»

Чародей (fb2) - Чародей [Warlock-ru] (пер. Александр Леонидович Яковлев) (Древний Египет - 3) 4024K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Уилбур Смит

Уилбур Смит Чародей

Посвящается моей жене Мохинисо – с ней связано все лучшее, что случилось со мной

Подобно огромной змее, череда боевых колесниц ползла вдоль извилистого русла долины. На передовой колеснице стоял мальчик и, держась за поручень, разглядывал обступавшие долину скалы. Стену утесов усеивали входы в древние гробницы, вырубленные в камне, отчего она напоминала пчелиные соты. Черные отверстия смотрели на путников, будто неумолимые глаза мириада джиннов. Вздрогнув, царевич Нефер-Мемнон отвел взгляд. Незаметно сделал левой рукой знак, отгоняющий зло.

Оглянувшись через плечо на колонну, царевич заметил, что Таита из идущей следом колесницы наблюдает за ним сквозь густое облако пыли. Пыль окутывала старика и его повозку тончайшей пленкой. Одинокий луч солнца, проникнув в глубокую долину, заиграл на содержащихся в пыли частицах слюды, и осиянный блеском Таита показался вдруг мальчику воплощением некоего бога. Нефер быстро отвел взгляд, боясь, что наставник прочтет эти суеверные мысли. Царевичу из династии Тамоса не к лицу поддаваться слабостям, особенно когда он уже стоит на пороге возмужания. Однако Таита знает его, как никто другой, ведь он с младенчества состоял при Нефере воспитателем и был ему ближе родителей или братьев и сестер. Выражение глаз Таиты не изменилось, но даже с такого расстояния они способны были заглянуть в самую душу Нефера. Все видят, все понимают.

Нефер отвернулся и встал во весь рост рядом с отцом; тот правил лошадьми при помощи вожжей и подгонял их ударами длинного бича. Долина перед ними вдруг раскрылась амфитеатром, на котором раскинулись величественные руины города Галлалы. Неферу давно не терпелось увидеть воочию место прославленной битвы. Еще в молодые годы Таита сражался в ней бок о бок с полубогом Таном, вельможей Харрабом, и разгромил темные силы, угрожавшие самому существованию Египта. Это было шестьдесят с лишним лет назад, но Таита поведал ему о схватке в таких подробностях, а рассказ его был таким красочным, что Неферу казалось, будто он сам присутствовал там в тот судьбоносный день.

Отец Нефера, бог и фараон Тамос, подвел колесницу к обрушившимся воротам и натянул поводья. Следующие за ними сто колесниц одна за другой повторяли тот же маневр, и колесничие принялись спрыгивать с подножек, спеша напоить лошадей. Когда фараон отворил уста, чтобы заговорить, налет пыли на его щеках пошел трещинками и стал осыпаться на грудь.

– Вельможа! – окликнул фараон Великого льва Египта, вельможу Наджу, командующего его войсками и любимого друга. – Нам следует уехать отсюда прежде, чем солнце коснется вершин холмов. Я намерен предпринять ночной переход через дюны Эль-Габара.

Усыпанная слюдяной пылью синяя военная корона на голове Тамоса блестела; его глаза, обращенные на Нефера, были налиты кровью, в уголках их чернела налипшая грязь.

– Здесь я оставлю тебя с Таитой, – сказал он сыну.

Нефер все-таки открыл рот, собираясь возразить, хотя и понимал, что это бесполезно. Замысел фараона предусматривал зайти с юга, через Большие дюны, пробраться между горькими соляными озерами и, обрушившись с тыла, сделать пролом в середине вражеского строя, куда вольются египетские полки, ждущие на берегу Нила перед Абнубом. Объединив силы, Тамос собирался оттеснить врага, пока тот не опомнился, за Телль-эль-Дабу и захватить крепость Аварис.

То был смелый и умный план, который в случае успеха обещал одним ударом завершить войну с гиксосами, бушевавшую вот уже два поколения. Нефер рос в убеждении, что сражаться и проявлять доблесть – единственные цели его существования на этой земле. И вот вскоре ему исполнится четырнадцать лет, однако и первое, и второе все еще ему недоступно. Всей душой царевич стремился снискать победу и бессмертие в ратном строю рядом с отцом.

Фараон пресек не успевший сорваться с губ юноши протест:

– Каков первый долг воина?

– Повиноваться приказу, ваше величество, – с неохотой промолвил Нефер, опустив взгляд.

– Никогда не забывай об этом. – Фараон кивнул и отвернулся.

Царевичем овладели обида и отчаяние. Глаза у него защипало, верхняя губа затряслась. Но взгляд Таиты заставил его сдержать чувства. Парнишка заморгал, чтобы прогнать слезы, плеснул в лицо водой из привязанного к поручням колесницы меха и лишь затем повернулся к старому магу, тряхнув копной густо припорошенных пылью волос.

– Покажи мне монумент, Тата, – велел он.

Эти двое, так не похожие друг на друга, стали пробираться сквозь толчею колесниц, людей и лошадей, запрудивших узкие улицы разрушенного города. Двадцать воинов, раздевшись из-за жары догола, спустились в глубокую расселину к древнему колодцу и по цепочке стали ведрами поднимать скудно текущую и горьковатую воду на поверхность.

Некогда здешние колодцы были достаточно изобильными, чтобы обеспечивать богатый и густонаселенный город на торговом пути между Нилом и Красным морем. Затем, много веков назад, землетрясение нарушило водоносный слой и перекрыло подземный поток. Галлала умерла от жажды. Теперь в колодце воды едва хватило, чтобы напоить две сотни лошадей и наполнить меха.

Таита повел Нефера по узким улочкам, мимо храмов и дворцов, в которых теперь обитали лишь ящерицы и скорпионы. Наконец они достигли руин центральной площади. Посередине стоял монумент в честь повелителя Тана и его победы над армией разбойников, которые едва не задушили в своей петле богатейший и могущественнейший народ на свете. Памятник представлял собой пирамиду из человеческих черепов, скрепленных раствором и огражденных плитами красного камня. Более тысячи мертвых ртов ухмылялись парнишке, пока тот читал вслух надпись на каменном портике: «Наши отрубленные головы свидетельствуют о битве, состоявшейся на этом месте, в которой мы все полегли под мечом Тана, вельможи Харраба. Пусть грядущие поколения убедятся на примере деяний этого великого господина в славе богов и силе праведников. Сие начертано в четырнадцатый год царствования божественного фараона Мамоса».

Присев на корточки в тени монумента, Таита наблюдал, как царевич обходит памятник. Сделав несколько шагов, парнишка останавливался, упирал руки в бедра и внимательно вглядывался. Хотя лицо Таиты казалось безучастным, в его глазах светилось тепло. Его любовь к этому мальчику брала свое начало в жизни двух других людей. Прежде всего это была Лостра, царица Египта. Таита был евнухом, оскопленным сразу после наступления половой зрелости и успевшим лишь раз познать женщину. По причине физического увечья любовь Таиты была чиста, и всю ее он обратил на царицу Лостру, бабушку Нефера. Чувство это было столь всепоглощающим, что даже теперь, спустя двадцать лет после ее смерти, любовь к Лостре лежала в самой основе существования старика.

Другим человеком, ради которого он полюбил Нефера, был Тан, вельможа Харраб, в чью честь и был воздвигнут монумент. Для Таиты он был дороже родного брата. Оба они, Лостра и Тан, уже ушли, но их кровь струилась в жилах их потомков. Плодом их тайного союза был сын, который впоследствии стал фараоном Тамосом и вел теперь отряды колесниц, доставивших их сюда. То был отец царевича Нефера.

– Тата, покажи мне, где вы захватили главного среди князей разбойников. – Голос Нефера срывался от волнения и от того, что ему пришло время ломаться. – Здесь? – Он подбежал к пролому в южной стене. – Расскажи мне ту историю снова.

– Нет, это было там, на той стороне.

Поднявшись, Таита прошагал на своих длинных и тощих, как у цапли, ногах к восточной стене и указал на выщербленную верхушку:

– Негодяя звали Шуфти, он был одноглазый и уродливый, как бог Сет. Он пытался убежать, перебравшись через стену здесь.

Старик наклонился и поднял с земли кусок обожженного кирпича, потом вдруг с силой метнул его. Обломок перелетел через стену.

– Вот так одним ударом я проломил ему череп и спустил вниз.

Хотя Нефер лучше других знал силу наставника и наслушался легенд о его выносливости, бросок его изумил. «Он ведь старый, как горы, старше моей бабушки, – удивлялся царевич. – Говорят, будто Таита повидал двести разливов Нила и построил пирамиды собственными руками». Он спросил, указывая на жуткий монумент:

– Это ты, Тата, отрубил ему голову и поместил в эту кучу?

– Тебе прекрасно известна эта история, ведь я раз сто рассказывал ее тебе. – Таита сделал вид, что скромность мешает ему хвастаться своими подвигами.

– Расскажи еще раз!

Таита сел на край каменной плиты, а юноша устроился у его ног в радостном ожидании. Он слушал, затаив дыхание, до тех самых пор, пока рога колесничих не издали рев, умирающим эхом прокатившийся среди черных скал.

– Фараон призывает нас. – Таита встал и направился обратно к воротам.

За стенами царила суета и спешка – отряд готовился к переходу через дюны. Воины снова наполняли мехи с водой и проверяли упряжь колесниц, прежде чем взойти на них.

Поверх голов своих приближенных фараон заметил эту пару, проходящую через ворота, и кивком подозвал Таиту. Вместе они отошли на несколько шагов в сторону, чтобы командиры отряда не могли слышать их. Когда вельможа Наджа сделал попытку присоединиться к ним, Таита прошептал царю несколько слов, и тот, повернувшись, одним словом вернул Наджу на место. Покраснев от обиды, вельможа метнул на Таиту взгляд яростный и острый, как боевая стрела.

– Ты оскорбил Наджу, – предупредил фараон. – А я не всегда могу быть рядом, чтобы защитить тебя.

– Мы не можем доверять никому, – возразил Таита. – До тех пор, пока не отрубим голову змее предательства, обвившей колонны твоего дворца. До твоего возвращения из похода на север только нам двоим должно быть известно, куда я увезу царевича.

– Но Наджа! – Фараон со смехом пожал плечами.

Наджа был ему как брат, они вместе прошли по Красной дороге.

– Даже Наджа, – отрезал старик.

Его подозрения переросли наконец в уверенность, но он не располагал еще доказательствами достаточно вескими, чтобы убедить фараона.

– Царевич знает, зачем ты уводишь его в цитадель пустыни? – спросил Тамос.

– Ему лишь известно, что мы идем с целью углубить его знакомство с таинствами и поймать божественную птицу.

– Хорошо, Таита, – кивнул фараон. – Ты всегда был склонен к таинственности, но верен. Все решено, говорить больше не о чем. Нам пора, и пусть Гор возьмет под свое крыло тебя и Нефера.

– Почаще оглядывайтесь, ваше величество, потому как в эти дни враги не только перед вами, но и позади.

Фараон положил руку на плечо мага и крепко сжал. Кожа под его пальцами казалась тонкой, но твердой, как сухая кора акации. Затем он вернулся к своей колеснице, где его ждал Нефер; вид у царевича был обиженный, будто у щенка, которому велели убираться в свою будку.

– Божественный фараон, в отряде сражаются люди и помоложе меня, – предпринял царевич последнюю отчаянную попытку убедить отца взять его с собой.

Фараон знал, что мальчик прав. Мерен, внук прославленного полководца Крата, был младше его сына на три дня, а сейчас ехал вместе со своим отцом в качестве копейщика на одной из передовых колесниц.

– Когда же ты возьмешь меня с собой в битву, папа?

– Наверное, после того, как ты пройдешь по Красной дороге. После этого даже я не смогу запретить тебе.

То было пустое обещание, и оба это знали. Пробег по Красной дороге был почетным испытанием на умение обращаться с лошадью и с оружием, пройти которое могли немногие воины. Это испытание иссушало, изматывало и зачастую убивало даже сильных мужчин во цвете лет, имеющих прекрасную подготовку. Неферу до этого дня было еще далеко.

Затем строгое лицо фараона смягчилось, и он сжал плечо сына – то было единственное проявление нежности, какое он мог позволить себе на глазах у войска.

– Пока же я повелеваю тебе отправляться с Таитой в пустыню, чтобы ты изловил свою божественную птицу и тем самым доказал принадлежность к царскому роду и свое право надеть в один прекрасный день двойную корону.

Стоя у разрушенных стен Галлалы, Нефер и старик смотрели на проходящую мимо колонну. Во главе ехал фараон. Обернув вожжи вокруг кистей и откинувшись назад, он сдерживал коней; грудь его была обнажена, льняная юбка хлестала по мускулистым ногам. Синяя военная корона делала его выше и придавала облику нечто божественное.

За ним следовал Наджа, почти такой же высокий и красивый.

Лицо вельможи выражало надменность и гордыню, за спиной висел кривой лук. Наджа был одним из величайших воинов нынешнего Египта и имя свое получил как знак отличия: слово «наджа» означало священную кобру в царской короне-урее. Фараон Тамос пожаловал ему это имя в тот самый день, когда они вместе успешно прошли испытание Красной дорогой.

Царевича Наджа не удостоил даже взглядом. Колесница фараона скрылась в темном проеме между дюнами, прежде чем последняя в строю миновала место, где стоял Нефер. Мерен, друг и сообщник царевича по мальчишеским проделкам, рассмеялся Неферу в лицо и сделал неприличный жест. Потом заорал с издевкой, перекрывая скрип осей и шум колес:

– Я принесу тебе голову Апепи – поиграть!

Царевич с ненавистью посмотрел вслед приятелю. Апепи был царем гиксосов, а в игрушках Нефер не нуждался – он уже взрослый, хотя отец и отказывается это признавать.

Вот колесница Мерена скрылась, пыль улеглась, а двое оставшихся еще долго молчали. Потом Таита повернулся и без единого слова зашагал к стреноженным лошадям. Он подтянул у скакуна подпругу, затем подобрал подол и запрыгнул в седло с ловкостью, изумительной в его годы. Едва оказавшись верхом, маг словно слился с животным в единое целое. Неферу вспомнилась легенда, что его учитель был первым из египтян, овладевшим искусством обращения с лошадью. Он до сих пор носил титул начальника Десяти Тысяч колесниц, возложенный на него вместе с Золотом Похвалы двумя разными фараонами.

И уж точно он был одним из тех немногих, кто отваживался ездить верхом. Большинство египтян избегало этого, почитая занятие постыдным и унизительным, не говоря уж про опасность.

Нефер подобными предрассудками не страдал, и стоило ему запрыгнуть на спину своему любимому молодому жеребцу Звездочету, как его мрачное настроение начало понемногу рассеиваться. Ко времени когда они взобрались на гряду холмов над разрушенным городом, парнишка снова стал самим собой – кипящим энергией юнцом. Царевич бросил последний долгий взгляд на шлейф пыли в северной стороне, где скрылся отряд, потом решительно повернулся к нему спиной.

– Куда мы направляемся, Тата? Ты обещал сказать, как только мы двинемся в путь.

Таита всегда отличался скрытностью, но мало что он таил так упорно, как конечную цель их путешествия.

– Мы едем в Гебель-Нагару, – наконец сообщил маг.

Никогда прежде Неферу не приходилось слышать этого названия. Он повторил его вслух. Оно звучало как-то интригующе, заманчиво. От возбуждения у юноши мурашки пробежали по спине; охваченный зовом странствий, он устремил взор в великую пустыню. Бесконечная череда зазубренных мрачных гор тянулась на горизонте, теряясь в синеватой дымке.

Окраска бесприютных скал удивляла глаз: черно-синий цвет грозовых туч, желтый, как оперение птицы-ткачика, багровый оттенок рассеченной плоти. Все ярко сверкало, словно кристалл; в жарком мареве горы подрагивали, словно танцуя.

Таита смотрел на этот неприглядный пейзаж с чувством ностальгии, предвкушая возвращение домой. Именно в эту глушь он удалился после смерти своей возлюбленной царицы Лостры. Уполз, как раненый зверь. Но годы уходили, унося с собой боль, и постепенно Таита вновь обратился к мистериям и пути великого бога Гора.

В уединение он отправлялся целителем и хирургом, магистром известных людям наук. В пустыне Таита нашел ключи к вратам и дверцам разума и духа, в которые никогда не входили смертные. Он проник в них человеком, а вышел сродником великого бога Гора и адептом тайн столь странных и темных, что трудно себе представить.

Когда Таита только-только вернулся в мир людей, в пещере отшельника в Гебель-Нагаре, где он тогда обитал, его посетила во сне царица Лостра. Она снова предстала перед ним пятнадцатилетней девушкой, свежей и желанной, как роза пустыни, расцветшая в первый раз, лепестки которой усеяны капельками росы. Даже во сне сердце его наполнилось любовью так, что грозило разорваться в груди.

– Милый Таита, – прошептала Лостра, коснувшись его щеки, чтобы пробудить. – Ты один из двух мужчин на всем белом свете, кого я любила. Тан теперь со мной, но прежде чем ты тоже придешь ко мне, тебе предстоит исполнить еще одно мое поручение. Ты никогда меня не подводил, Таита. Могу ли я быть уверена, что не подведешь и сейчас?

– Повелевай, госпожа. – Собственный голос странно раздался у него в ушах.

– Этой ночью в Фивах, моей стовратной столице, родился младенец – сын моего сына. Ребенку дадут имя Нефер, что означает чистоту и совершенство тела и духа. Мое сокровенное желание, чтобы плоть от плоти моей и Тана вознеслась на трон Верхнего Египта. Но страшные и многочисленные опасности уже сгущаются вокруг малыша. Без твоей помощи ему не преуспеть. Лишь ты способен защитить его и направить. Годы, проведенные в одиночестве в этой глуши, твои умения и навыки – все они предназначались для этой единственной цели. Ступай к Неферу. Поспеши к нему и оставайся рядом до тех пор, пока цель не будет достигнута. Затем приходи ко мне, милый Таита. Я буду ждать, а твое отнятое мужское достоинство возвратится к тебе. Ты займешь место рядом со мной, целый и невредимый, и будешь держать мою руку в своей руке. Не подведи меня, Таита.

– Ни за что! – воскликнул Таита во сне. – Пока ты была жива, я ни разу не подвел тебя. Не подведу и после смерти.

– Знаю. – Лостра подарила ему сладкую призрачную улыбку.

И облик ее померк в пустынной ночи.

Таита проснулся с лицом, мокрым от слез, и стал собирать свои скудные пожитки. У выхода из пещеры он задержался, лишь чтобы определить по звездам путь. Нашел глазами особо яркую звезду богини. На семидесятый день после смерти царицы, в ту ночь, когда долгий ритуал бальзамирования тела был окончен, эта звезда вдруг вспыхнула в небесах: большая, красная, она появилась там, где ее никогда не наблюдали прежде. Таита разыскал ее в небе и прошептал обещание. А затем пустился в обратный путь по западной пустыне, к Нилу и Фивам, прекрасным стовратным Фивам.

Это случилось четырнадцать лет назад, и теперь маг тосковал по уединенным местам, ибо лишь там его дарования раскрывались в полную силу, позволяя исполнить задачу, что возложила на него Лостра. Только там он мог передать часть своего могущества царевичу. Маг понимал, что темная ненависть, о которой предупреждала его госпожа, собирается вокруг них.

– Вперед! – сказал он мальчику. – Идем и добудем твою божественную птицу.

На третью ночь после выхода из Галлалы, когда созвездие Диких Ослов поднялось к зениту в северном ночном небе, фараон остановил отряд, чтобы напоить лошадей и дать людям возможность перекусить вяленым мясом, финиками и холодными лепешками из дурры. Затем отдал приказ выступать в путь. В бараний рог не трубили: на этих землях часто разъезжали на колесницах дозоры гиксосов.

Колонна на рысях пошла дальше. Местность начала меняться прямо на глазах. Отряд наконец оставил позади неприютные земли пустыни и вернулся к подножию холмов, протянувшихся вдоль речной долины.

Воины видели внизу полосу густой растительности вдоль великого Отца-Нила, далекой и темной в свете луны. Обогнув Абнуб, они зашли в тыл стоящему близ реки главному войску гиксосов. Хотя отряд казался слишком малочисленным, чтобы выступать против такого врага, как Апепи, он состоял из лучших колесничих во всем войске Тамоса, а значит, лучших во всем мире. Помимо этого, помочь им должна была внезапность.

Когда фараон в первый раз предложил этот замысел и заявил, что лично поведет войска, военный совет принялся возражать ему настолько решительно, насколько возможно противоречить слову бога. Даже старый Крат, некогда самый отчаянный и свирепый вояка во всем Египте, дернул себя за густую седую бороду и взревел:

– Клянусь покрытой чирьями крайней плотью Сета, я не для того менял твои сраные пеленки, чтобы теперь вот так взять и послать тебя прямо в любящие объятия Апепи!

Наверное, он был единственным, кто мог позволить себе разговаривать с божественным царем в таком тоне.

– Поручи это поганое занятие кому-нибудь другому, – продолжал полководец. – Возьми под начало колонну, которая пойдет на прорыв, если тебе так надо, только не отправляйся в пустыню на корм упырям и джиннам. Ты – это Египет. Если Апепи заполучит тебя, то заполучит нас всех.

Из всего совета только Наджа поддержал царя, но Наджа всегда был предан и верен. И вот теперь они пересекли пустыню и зашли врагу в тыл. Завтра на рассвете отряд пойдет в отчаянную атаку, которая разрежет армию Апепи и позволит еще пяти отрядам фараона, то есть тысяче колесниц, ворваться в этот коридор и присоединиться к царю. Тамос уже ощущал на губах сладость победы. Не успеет следующая полная луна выйти на небо, как он уже будет пировать во дворце Апепи в Аварисе.

Почти два столетия минули с тех пор, как Египет распался на Верхнее и Нижнее царства. Северной державой правил либо египетский выскочка, либо иностранный захватчик. Тамосу судьбой предначертано изгнать гиксосов и снова объединить страну. Лишь тогда он сможет носить двойную корону с полным правом и с одобрения всех древних богов.

Ночной воздух овевал ему лицо, достаточно холодный, чтобы онемели щеки. Копейщик присел, скрючившись за передком колесницы, чтобы не замерзнуть. Раздавались лишь скрип колес по крупной гальке да позвякивание копий в чехле. Время от времени по колонне прокатывалось предупреждение: «Берегись, яма!»

Неожиданно впереди открылось широкое, сейчас сухое русло Гебель-Вадун, и фараон Тамос остановил упряжку. Пересохшее русло напоминало гладкую дорогу, ведущую в плодородную равнину реки. Передав вожжи копейщику, фараон спрыгнул на землю и потянулся, чтобы размять затекшие, ноющие члены. Не оборачиваясь, он слышал, как у него за спиной остановилась колесница Наджи. Затем раздались его легкие, твердые шаги.

– Начиная с этого места, опасность быть обнаруженными усиливается, – сказал Наджа. – Посмотри туда.

Вельможа простер длинную мускулистую руку над плечом фараона. Там, где сухое русло вливалось в долину внизу, виднелся свет – неяркий желтоватый огонек масляной лампы.

– Это деревня Эль-Вадун. Там ждут наши лазутчики, чтобы провести нас через дозоры гиксосов. Я пойду вперед и проверю, все ли в порядке. Оставайтесь здесь, ваше величество. Я скоро вернусь.

– Я пойду с тобой.

– Не надо. Это может быть опасно. Прошу тебя, Мем. – Наджа назвал царя его детским именем. – Ты – это Египет. Ты слишком ценен, чтобы подвергаться такой опасности.

Фараон обернулся и посмотрел на красивое узкое лицо друга. В свете звезд зубы Наджи блеснули в улыбке; Тамос тронул его за плечо, легко, но вложив в жест любовь и доверие.

– Ступай быстрее и так же быстро возвращайся, – промолвил он.

Наджа приложил ладонь к сердцу и побежал к колеснице. Проезжая мимо царя, он снова вскинул руку. Тамос улыбнулся в ответ, посмотрел вслед другу, спускающемуся в сухое русло. Добравшись до твердого песчаного дна, вельможа хлестнул коней, и те поскакали сторону деревни Эль-Вадун. Колесница прочертила темную колею в серебристом песке и вскоре исчезла за первым поворотом.

Проводив ее глазами, фараон вернулся к ожидающей колонне. Он спокойно разговаривал с воинами, называя многих по именам, смеялся, подбадривал их. Неудивительно, что люди любили его и охотно шли за ним, куда он поведет.

Вельможа Наджа правил осторожно, прижимаясь к южному берегу высохшей реки. То и дело он бросал взгляды на гребень холмов, пока не различил покосившуюся башню из обточенного ветрами камня; тогда он удовлетворенно хмыкнул. Немного далее находилось место, где едва различимая тропа отделялась от русла и вилась по крутому склону к подножию древней башни.

Коротко кивнув своему копейщику, Наджа спрыгнул с подножки, поправил за плечом лук. Затем отцепил от колесницы глиняный горшок и двинулся вверх по тропе – настолько незаметной, что, не знай он на память каждый поворот, раз десять бы сбился с пути, прежде чем добрался до верха.

Наконец вельможа залез на верхушку башни. Та была построена века назад и успела наполовину разрушиться. Подходить к краю он не стал – за ним начинался обрыв, уходящий к равнине внизу. Вместо этого Наджа разыскал заблаговременно спрятанную им самим в нише стены охапку хвороста, наскоро сложил дрова пирамидкой, затем раздул хранящиеся в горшке угольки, а когда те заалели, бросил на них пригоршню сухой травы. Та вспыхнула, и египтянин зажег с ее помощью свой маяк. Он не пытался укрыться, а, напротив, стоял так, чтобы дозорный снизу мог видеть его в свете костра на башне. Когда хворост прогорел и пламя угасло, Наджа сел и стал ждать в темноте.

Немного спустя он услышал шуршание гальки на каменистой тропе у подножия башни и пронзительно свистнул. На сигнал поступил ответ, и вельможа встал. Он проверил, как выходит из ножен серповидный бронзовый меч, и наложил стрелу на тетиву лука, готовый в любую секунду спустить ее. Вскоре резкий голос окликнул его на языке гиксосов. Наджа свободно и естественно ответил на том же наречии, и по каменной лестнице зазвучали шаги по меньшей мере двух человек.

Даже фараон не знал, что мать Наджи была гиксоской. За десятилетия завоеватели усвоили многие из египетских обычаев. При недостатке собственных женщин многие гиксосы брали в жены египтянок, и с течением поколений кровь их смешалась.

На боевую площадку вступил высокий мужчина. Голову его плотно облегал бронзовый шлем, в окладистую бороду были вплетены пестрые ленточки. Гиксосы обожали яркие цвета. Мужчина раскинул руки.

– Благословение Сутеха да пребудет с тобой, брат, – пророкотал он, когда Наджа шагнул в его объятия.

– И да улыбнется он также тебе, брат мой Трок. Но у нас мало времени. – Наджа указал на первые персты рассвета, ласкавшие край неба на востоке.

– Ты прав, брат.

Военачальник гиксосов расцепил объятия, повернулся и взял из рук у стоявшего позади помощника полотняный сверток.

Расшевелив угасший костер, Наджа открыл сверток и в отблесках пламени стал рассматривать оказавшийся внутри колчан. Тот был вырезан из легкой прочной древесины и обшит дорогой кожей. Работа была превосходной, такое снаряжение подобало высокопоставленному военачальнику. Наджа открыл крышку и вынул стрелу; наскоро осмотрел ее, покрутил древко между пальцами, проверяя устойчивость.

Узнать гиксосскую стрелу не составляло труда. Хвостовое оперение было окрашено в яркие цвета, у каждого отряда свой, а на древке вырезалась личная метка стрелка. Даже если при попадании стрела не наносила смертельной раны, при попытке извлечь ее кремневый наконечник отделялся и оставался глубоко в ране, вызывая гангрену и приводя к медленной, мучительной смерти. Кроме того, кремень гораздо тверже бронзы и при ударе о кость не гнется и не плющится.

Наджа опустил стрелу в колчан и приладил крышку на место. Нельзя брать столь приметную вещь с собой в колесницу. Если конюх или копейщик обнаружит ее среди вещей, ее присутствие будет очень сложно объяснить.

– Нам еще многое нужно обсудить. – Наджа присел и знаком предложил Троку сделать то же самое.

Несколько минут они переговаривались вполголоса, затем египтянин встал:

– Пора! Мы оба знаем, что от нас требуется. Время действовать наконец пришло.

– Да улыбнутся боги нашему предприятию!

Трок и Наджа снова обнялись, а затем, не сказав больше ни слова, Наджа ушел. Легко сбежав по лестнице башни, зашагал по узкой тропе вниз по склону.

Не дойдя до дна, он нашел место, где спрятать колчан. То была щель среди камней, раздвинутых корнями колючего дерева. Отверстие Наджа прикрыл глыбой, размером и формой схожей с головой коня. Искривленные верхние сучья дерева образовывали приметный на фоне ночного неба крест. Найти это место будет легко.

Сделав это, вельможа двинулся по тропе к поджидающей на дне сухого русла колеснице.

Фараон Тамос заметил возвращающуюся колесницу и по нервной манере, в которой управлял ею Наджа, понял, что впереди не совсем ладно. Он негромко отдал отряду приказ занять места в колесницах и вооружиться, чтобы быть готовыми к любому повороту событий.

Колесница Наджи загрохотала, поднимаясь по тропе со дна русла. Через мгновение вельможа натянул вожжи рядом с повозкой фараона и спрыгнул на землю.

– Что стряслось?

– Боги приготовили нам дар! – Голос Наджи дрожал от возбуждения. – Они предают Апепи беззащитным в наши руки.

– Как такое возможно?

– Мои лазутчики проводили меня к месту, где разбил лагерь вражеский царь. Это совсем недалеко отсюда. Его палатки прямо за ближайшей грядой холмов, вон там. – Царедворец указал направление обнаженным мечом.

– Ты уверен, что это Апепи? – Тамос едва мог справиться с волнением.

– Я прекрасно разглядел его в свете костра. Каждую черточку его лица, его крючковатый нос и бороду, отливающую серебром в отблесках огня. Его фигуру ни с чем нельзя спутать. Он на голову выше всех вокруг, и на нем корона стервятника.

– Какие при нем силы?

– С привычной своей самоуверенностью Апепи взял лишь охрану, меньше пяти десятков. Я их пересчитал. Половина спит, составив пирамидой копья. Царь ничего не подозревает, его костер ярко полыхает. Мы стремительно появимся из темноты, и он в наших руках.

– Веди меня туда, где стоит Апепи! – велел фараон, запрыгивая на подножку.

Наджа двинулся вперед. Мягкий серебристый песок заглушал звук колес. В сверхъестественной тишине отряд одолел последний поворот, и Наджа вскинул кулак, давая знак остановиться. Фараон подвел свою колесницу к его и перегнулся через поручни:

– Где лагерь Апепи?

– За гребнем. Я оставил лазутчиков наблюдать за ним. – Наджа указал на тропу и дозорную башню на холме. – Это на дальнем краю укромного оазиса. Источник со сладкой водой и финиковые пальмы. Шатры царя стоят среди деревьев.

– Мы вышлем небольшой дозор, чтобы осмотреть лагерь. И только тогда решим, как атаковать.

Отдав короткий приказ, Наджа выбрал пятерых воинов в разведку. Каждый из них был связан с ним кровной клятвой. Это были его люди, рукой и сердцем.

– Обмотайте ножны тканью, – велел им Наджа. – Чтобы не гремели.

Затем, взяв изогнутый в обратную сторону лук, ступил на тропу. Фараон шел рядом. Они шагали быстро, но тут Наджа заметил крестообразные сучья дерева, выделяющиеся на фоне неба. Он резко остановился и вскинул правую руку, призывая к молчанию. Потом прислушался.

– В чем дело? – шепотом спросил фараон.

– Мне показалось, что я слышу на гребне голоса. Говорят по-гиксосски. Подождите здесь, ваше величество, я проверю дорогу впереди.

Фараон и пятеро разведчиков присели рядом с тропой, а Наджа крадучись пошел дальше. Обогнув большой валун, он исчез из виду. Минуты тянулись медленно, и Тамос начал нервничать. Быстро приближался рассвет. Царь гиксосов скоро снимется с лагеря и выскользнет из ловушки.

Тихий свист заставил его вскочить. Это было искусное подражание соловьиной трели.

Фараон извлек легендарный серебристо-голубой меч.

– Путь свободен, – прошептал он. – За мной.

Разведчики двинулись вперед. Вскоре царь добрался до перегораживающего тропу высокого валуна. Он обогнул его и резко остановился. Перед ним, шагах в двадцати, стоял Наджа. Они были одни, скала загораживала их от следующих позади воинов. Лук Наджи был натянут, стрела была нацелена в обнаженную грудь фараона. И не успела она слететь с тетивы, как осознание происходящего молнией озарило царя. Это была та самая грязная и подлая измена, угрозу которой уловил обладающий даром ясновидения Таита.

Свет был достаточно ярким, чтобы разглядеть каждую черточку на лице врага, которого он любил как друга. Тетива была прижата к губам Наджи, искривляя их в жутковатой ухмылке, а во взгляде медово-карих глаз, направленном на фараона, пылала такая ненависть, как будто вельможа охотился на леопарда. Оперение стрелы было из малиновых, желтых и зеленых перьев, а острие было на гиксосский лад сделано из острого как бритва кремня, способного проникать через бронзу шлема и лат.

– Да живи вечно! – беззвучно, одними губами, прошептал Наджа, словно насылал проклятие.

И спустил стрелу.

Тетива звякнула, послышался гул. Казалось, что стрела движется нарочито медленно, как какое-то ядовитое насекомое. Перья вращали древко, и, пролетев двадцать шагов, она совершила полный оборот. Смертельная опасность обострила зрение и другие чувства фараона, однако тело повиновалось с трудом, как в кошмарном сне. Слишком медленно, чтобы избежать опасности. Стрела ударила в грудь там, где в клетке из ребер билось царственное сердце. Звук был похож на тот, что издает булыжник, упавший с высоты в мягкий нильский ил, а древко наполовину вошло в тело. Фараона развернуло и отбросило на валун. Секунду он цеплялся за его шершавую поверхность скрюченными пальцами. Кремневый наконечник вышел наружу, его острие торчало из бугристых мышц справа от позвоночника.

Голубой меч выпал из ладони Тамоса, хриплый крик сорвался с его губ, но его приглушил поток яркой легочной крови, хлынувшей через горло. Ноги его подкосились, он стал опускаться на колени, оставляя на красном камне царапины от ногтей.

– Засада! Берегись! – завопил Наджа, подбегая к фараону.

Он обхватил его рукой за туловище пониже торчащей стрелы и, поддерживая умирающего царя, снова закричал:

– Охрана, ко мне!

Два дюжих воина почти мгновенно появились из-за камня, спеша на зов. Они с первого взгляда поняли, что случилось с фараоном, и отметили яркое оперение на стреле.

– Гиксосы! – воскликнул один, пока они принимали фараона у Наджи и утаскивали под прикрытие скалы.

– Отнесите царя в колесницу, а я тем временем задержу врага, – распорядился вельможа.

Развернувшись, он вынул из колчана еще одну стрелу и направил ее вверх по тропе к пустынному гребню. Потом издал боевой клич, на который сам себе и ответил по-гиксосски, изменив голос.

Наджа подобрал выпавший из руки Тамоса голубой меч, сбежал вниз и присоединился к небольшой группе воинов, уносивших тело царя к колесницам в русле.

– Это была западня, – торопливо сообщил он им. – На вершине холма кишат враги. Нам нужно поскорее доставить фараона в безопасное место.

Но по тому, как безвольно обвисла голова царя, вельможа догадался, что тому ничто уже не поможет. Душа его наполнилась торжеством. Синяя военная корона сползла с чела фараона и упала на землю. Пробегая мимо, Наджа подобрал ее, с трудом преодолев искушение немедленно водрузить себе на голову.

«Терпение, время еще не пришло, – мысленно укорил он сам себя. – Но Египет уже мой, со всеми его коронами, церемониями и властью. Я стану олицетворением этого Египта, частью его божественной природы».

Зажав тяжелую корону под мышкой, вельможа во весь голос заорал:

– Живее, враги у нас на плечах! Царь не должен попасть к ним в руки!

До отряда донеслись крики, и лекарь уже ждал у фараоновой колесницы. То был ученик Таиты, и хотя целебной магией он не владел, но обладал опытом, способным помочь даже при таких ужасных ранах, как та, что зияла в груди у царя. Но Наджа не собирался давать своей жертве шанс вернуться из подземного мира и коротким приказом отослал врача.

– Враг следует по пятам, нет времени на шарлатанство. Надо доставить царя в безопасное место, под прикрытие войска, пока нас не настигли.

Он бережно принял Тамоса из рук воинов и положил на пол собственной колесницы. Затем вырвал из груди раненого стрелу и поднял, чтобы все могли ее видеть.

– Это проклятое орудие сразило нашего фараона. Нашего бога и царя. Да поразит Сет ту гиксосскую свинью, которая выпустила эту стрелу, и да горит этот негодяй вечным пламенем тысячу лет.

Воины отозвались возгласом мрачного одобрения. Наджа аккуратно завернул стрелу в ткань и положил в корзинку на стенке колесницы. Ее предстояло предъявить совету в Фивах во время доклада о смерти фараона.

– Надежного человека сюда, чтобы поддерживать фараона, – приказал вельможа. – Только бережно.

Когда вызвался собственный копейщик царя, Наджа отстегнул висящие на поясе Тамоса ножны, вложил в них голубой меч и аккуратно спрятал в собственной корзине для оружия.

Копейщик запрыгнул в колесницу и стал заботливо поддерживать голову повелителя. Колесница описала круг, разворачиваясь, а затем поехала по сухому руслу; остальные повозки отряда старались не отстать. На губах фараона выступила свежая кровь. Хотя копейщик старался поддерживать его как мог, обмякшее тело царя жестоко трясло.

Глядя вперед, чтобы никто не мог рассмотреть выражения его лица, Наджа негромко смеялся. Хохот его заглушали шум колес и скрип осей, когда повозка подпрыгивала на каком-нибудь камешке, который вельможа и не старался объезжать. Покинув песчаное русло, отряд устремился к дюнам и соляным озерам.

Утро было в самом разгаре, и ослепительно-белое солнце проделало половину пути до зенита, когда Наджа наконец позволил колонне остановиться. Лекарь поспешил осмотреть царя. Не требовалось особой премудрости, чтобы установить очевидное: дух фараона давно уже покинул тело и начал путешествие в загробный мир.

– Фараон мертв, – негромко объявил врач, руки которого по запястья были покрыты царственной кровью.

Горестный вопль зародился в голове колонны и прокатился по всей ее длине. Дав воинам вволю излить печаль, Наджа призвал к себе военачальников.

– Государство обезглавлено, – сказал он им. – Египет в страшной опасности. Десяти самым быстрым колесницам следует как можно скорее отвезти тело фараона в Фивы. Их поведу я, потому как совет может возложить на меня обязанности регента при царевиче Нефере.

Он бросил в почву первые семена и по почтительным лицам полководцев понял, что всходы проклюнулись почти сразу же. Вельможа стал развивать успех, действуя с мрачной деловитостью, так подходившей этим горьким обстоятельствам.

– Пусть лекарь запеленает царственный труп на то время, пока я не доставлю тело в погребальный храм. И нужно немедленно разыскать царевича Нефера. Ему следует сообщить, что его отец погиб и он стал преемником. Это самое неотложное дело для всего государства и для меня как регента.

Наджа как само собой разумеющееся присвоил этот титул, и никто не возразил и даже не бросил на него косого взгляда. Вельможа развернул папирусный свиток с изображением местности от Фив вниз по течению до Мемфиса и разложил на передке колесницы.

– Вам следует разделиться на небольшие отряды и прочесать окрестности в поисках царевича, – сказал он, указывая на карту. – Как я понимаю, фараон отослал его в пустыню вместе с евнухом, чтобы юноша прошел обряды посвящения в мужчину, так что нам нужно вести поиски здесь, от Галлалы, где мы в последний раз их видели, удаляясь на юг и на восток.

Непререкаемым тоном Наджа очертил область поисков и приказал колесницам развернуться веером, чтобы обнаружить и доставить к нему Нефера.

Возглавляемый Наджей отряд вернулся в Галлалу. Следом за его колесницей ехала повозка с частично забальзамированным телом фараона. Лекарь положил труп на берегу озера Ваифра и по принятому порядку сделал разрез в левом боку. Через него он извлек печень и другие внутренние органы, промыл желудок и кишки в вязкой соленой воде озера. Затем органы пересыпали кристаллами соли – белый поясок выпаренной соли тянулся вдоль береговой кромки – и сложили в глиняные кувшины из-под вина. Полость царственного тела наполнили натром, затем обмотали пропитанными крепким соляным раствором бинтами. По прибытии в Фивы тело поместят в личном погребальном храме фараона и передадут жрецам и бальзамировщикам для семидесятидневного ритуала подготовки к погребению. Наджу раздражал каждый миг задержки – ему хотелось поспеть в столицу, пока весть о гибели фараона не опередила его. И все же, расположившись перед воротами разрушенного города, он не жалел драгоценного времени, давая начальникам отрядов наставления по поискам царевича.

– Проверьте все дороги на восток. Этот евнух – стреляный воробей и будет путать следы, но вы должны его найти. В оазисах Сатам и Лакара есть деревни. Расспросите тамошних жителей. Используйте кнут и каленое железо, чтобы добиться откровенности. Обыщите все укромные места в пустыне. Найдите мне царевича и евнуха. Не справитесь – пеняйте на себя.

Когда командиры пополнили запас воды и готовы были повести своих подчиненных в пустыню, вельможа дал им последний наказ. По его тону и по свирепому блеску желтых глаз воины поняли, что этот приказ – самый важный, ослушаться которого равносильно смерти.

– Когда найдете Нефера, доставьте его ко мне. Не передавайте его ни в чьи руки, кроме моих.

При отряде имелись разведчики-нубийцы, чернокожие рабы из южных земель, сведущие в искусстве выслеживания людей и животных. Они рысцой бежали перед развернувшимися веером колесницами, и еще несколько драгоценных минут вельможа глядел им вслед. Его торжество подтачивала тревога. Он знал, что старый евнух Таита – обладатель тайных знаний, наделенный странными и удивительными способностями. «Если кто-то и способен остановить меня, так это он, – думал Наджа. – Я бы предпочел лично выследить их обоих, и скопца, и щенка, а не поручать недотепам противостоять чарам старого мага. Но судьба призывает меня в Фивы, и медлить нельзя».

Он взошел на колесницу и взял вожжи.

– Вперед! – Наджа поднял сжатый кулак. – Вперед, в Фивы!

Колесничие гнали коней так, что, когда они спустились с восточных холмов в широкую речную долину, вздувающиеся бока лошадей покрывала белая пена, а выпученные глаза налились кровью.

Из стоявших под Абнубом войск Наджа отозвал целый отряд стражи Фат. Фараону он объяснил, что это будут запасные силы, которые войдут в коридор, когда они прорвут оборону гиксосов. Но при этом стража Фат была его личным отрядом, командиры которой были преданы ему. Следуя тайному приказу вельможи, они увели своих воинов далеко от Абнуба и ждали хозяина в оазисе Босс, всего в двух лигах от Фив.

Дозоры стражи заметили облако пыли от приближающихся колесниц и известили своих. Начальник отряда Асмор и его офицеры облачились в полный доспех, готовясь встретить вельможу. Весь полк стоял наготове у них за спиной.

– Вельможа Асмор! – окликнул Наджа с колесницы. – У меня ужасные новости для совета в Фивах. Фараон сражен гиксосской стрелой.

– Вельможа Наджа, я готов выполнять твои приказания.

– Египет как дитя без отца. – Наджа остановил колесницу перед строем украшенных перьями и облаченных в блестящие доспехи воинов и возвысил голос, чтобы его слышали даже в задних рядах. – Царевич Нефер еще мал и не может править. Египту отчаянно необходим регент, способный держать власть сильной рукой, иначе гиксосы воспользуются нашим настроением.

Он помолчал и многозначительно посмотрел на Асмора. Тот вскинул голову, давая понять, что ценит возложенное на него Наджей доверие. Ему пообещали награду, о которой ему не приходилось даже мечтать.

– Когда фараон погибает в бою, – продолжил Наджа, перейдя на крик, – у войска есть право провозгласить регента прямо на поле брани.

Он умолк и застыл, приложив одну руку, сжатую в кулак, к своей груди, а в другой держа копье.

Асмор шагнул и развернулся лицом к строю тяжеловооруженных стражей. Потом выразительным жестом снял с головы шлем. Белесый шрам пересекал его смуглое и суровое лицо, проходя через свернутый набок нос, а на выбритом черепе красовался парик из конского волоса. Военачальник воздел обнаженный меч к небу и возопил зычным голосом, привычным перекрывать шум битвы:

– Вельможа Наджа! Да здравствует регент Египта! Да здравствует вельможа Наджа!

Долгий миг висела напряженная тишина, затем полк взорвался ревом, похожим на рык охотящихся львов:

– Да здравствует вельможа Наджа, регент Египта!

Наджа воздел руку, и приветственные вопли смолкли. В наступившей тишине его слова разносились четко.

– Вы оказываете мне великую честь! Я принимаю обязанности, возложенные вами на меня.

– Бак-кер! – вскричали воины и принялись бить по щитам мечами и копьями.

Громовое эхо отразилось от окаймляющих долину обрывистых холмов.

В этом грохоте Наджа подозвал Асмора.

– Расставь дозоры на всех дорогах, – распорядился вельможа. – Никто не должен уйти отсюда до моего отъезда. Пусть ни единое слово не достигнет Фив прежде, чем туда попаду я.

Путь от Галлалы занял три дня. От напряженной скачки лошади валились с ног и даже Наджа устал. И тем не менее он позволил себе всего час отдыха, чтобы смыть дорожную пыль и придать себе приличный вид. Выскоблив подбородок, умаслив и расчесав волосы, он взошел на церемониальную колесницу, которую Асмор заблаговременно подал к входу в шатер. Листовое золото, которым был отделан передок, сияло на солнце.

Наджа облачился в белую льняную юбку, его мускулистую грудь украсил золотой нагрудник в самоцветах. На бедре у него висел легендарный голубой меч в богатых ножнах, взятый с мертвого тела фараона. Удивительно острый клинок был выкован из какого-то необычного металла, более тяжелого и твердого, чем любая бронза. В Египте таких больше не было. Некогда меч принадлежал Тану, вельможе Харрабу, и достался фараону после его смерти.

Однако самая важная деталь его снаряжения была самой неприметной. На правой его руке, на простом золотом обруче висела синяя соколиная печать. Как и меч, Наджа позаимствовал ее у мертвого Тамоса. Будучи провозглашен регентом Египта, он получил право носить этот могущественный символ царской власти.

Телохранители окружили вельможу кольцом, а весь полк стражи шел следом. Во главе пяти тысяч воинов новый правитель Египта начал поход на Фивы.

Асмор выступал в качестве его копьеносца. Он был слишком молод, чтобы командовать целым полком, но отличился в битве с гиксосами и стал близким товарищем Наджи. Кроме того, в его жилах тоже имелась гиксосская кровь. Совсем недавно он и мечтать не мог о том, чтобы получить под начало такие крупные силы, но теперь, за этой высотой, перед ним открылись вдруг возможности подняться до самых вершин власти, войти в круг высшей знати. Ради того чтобы его покровитель, вельможа Наджа, взошел на престол Египта, Асмор решился бы на любую подлость или злодейство.

– Что стоит перед нами теперь, старый товарищ? – Наджа как будто прочитал мысли Асмора, потому как задал тот самый вопрос, который его беспокоил.

– «Желтые цветы» убрали с твоего пути всех царевичей дома Тамоса, за исключением одного. – Асмор указал копьем через серо-свинцовые воды Нила, на далекие западные холмы. – Они покоятся в своих гробницах в Долине знати.

Три года назад эпидемия «желтых цветов» прокатилась по обоим царствам. Название зараза получила по причине жутких желтых язв, покрывавших лица и тела больных, перед тем как у них начинался смертоносный жар. Болезнь косила всех без разбора, выбирая жертв среди всех сословий и слоев общества, не щадя ни египтянина, ни гиксоса, ни женщин, ни детей, ни крестьянина, ни царевича. Пораженные ею падали, как стебли дурры под серпом.

Умерли восемь царевен и шесть царевичей дома Тамоса. Из всех детей фараона выжили только две дочери и сын Нефер-Мемнон. Выглядело все так, будто боги намеренно расчистили перед Наджей путь к престолу Египта.

Кое-кто говорил, что Нефер и его сестры тоже умерли бы, если бы старый маг Таита не пустил в ход свои чары. У троих детей остались на левом предплечье крошечные отметины в том месте, где Таита сделал надрез и влил им в кровь колдовское средство против «желтых цветов».

Наджа нахмурился. Даже в этот победоносный миг ему не давали покоя неведомые силы, находящиеся во власти мага. Никто не стал бы отрицать, что Таита овладел тайной бессмертия. Он прожил так долго, что никто не знал, сколько ему исполнилось: одни отмеряли ему сто лет, а другие все двести. И тем не менее евнух ходил, бегал и правил колесницей наравне с любым мужчиной в расцвете сил. Никто не мог победить его в споре или превзойти в учености. Боги явно благоволили к нему, наградив даром вечной жизни.

Стоит Надже взойти на престол, и ему останется завидовать только этому дару. Удастся ли вырвать секрет у Таиты Чародея? Для начала его надо поймать вместе с царевичем Нефером. Но вреда не причинять – такой пленник слишком ценен. Колесницы, отправленные вельможей в пустыню, должны добыть ему трон, который олицетворял царевич Нефер, и бессмертие, носителем которого был евнух Таита.

– Мы, преданная стража Фат, – единственные войска к югу от Абнуба, – нарушил ход его размышлений Асмор. – Остальные заняты против гиксосов на севере. Фивы защищает горстка мальчишек, калек и стариков. Ничто не встанет у вас на пути, регент.

Опасения, что вооруженный отряд не впустят в столицу, оказались беспочвенными. Едва часовые разглядели синее знамя, как главные ворота распахнулись и из них повалила толпа горожан. Они запаслись пальмовыми ветвями и гирляндами из водяных лилий – по городу прошел слух, что вельможа Наджа привез весть о великой победе над гиксосами Апепи.

Но приветственные крики и смех сменились скорбными стенаниями, когда люди заметили завернутый в пелены труп на второй повозке и услышали возгласы передовых возничих:

– Фараон умер! Убит гиксосами! Да живет он вечно!

Запрудив улицы, плачущая толпа последовала за колесницей с останками царя к погребальному храму. В суматохе никто не обратил внимания на то, что подчиненные Асмора сменили стражу у главных ворот и быстро расставили дозоры на всех углах и площадях.

Колесница с телом Тамоса увлекла за собой множество народа. Кривые и узкие улицы столицы, обычно многолюдные, почти опустели, и повозка Наджи без задержки добралась до речного дворца. Вельможа знал, что стоит скорбной вести разнестись, как все члены совета поспешат собраться в палате заседаний. Оставив колесницы у калитки в сад, Асмор и пять десятков его стражей окружили Наджу. Плотным строем отряд проследовал через внутренний двор, миновал садовые пруды, на берегах которых росли гиацинты, а в воде плескались рыбины, и чешуя их сверкала на безмятежной глади, будто драгоценные камни.

Прибытие вооруженного отряда всполошило совет. У дверей не стояла охрана, а присутствовали пока только четверо из его членов. Наджа помедлил на пороге, окинув советников быстрым взглядом. Менсет и Талла давно пережили пору своего некогда впечатляющего могущества. Синка всегда был слаб и нерешителен. Лишь с одним из находившихся в палате приходилось считаться.

Крат был старше любого из своих товарищей, но и древний вулкан способен на извержение. Одежда его была в беспорядке – его подняли с постели, не позволив толком проснуться. Молва утверждала, что старик до сих пор не дает спуску двум своим молодым женам и пяти наложницам. Наджа ей верил, потому как историям о военных и любовных подвигах Крата не было числа. Даже издали Наджа приметил влажные пятна на его белой льняной юбке и сладкий естественный аромат женских соков. Шрамы на руках и обнаженном торсе свидетельствовали о сотнях сражений и одержанных побед. Старик давно не носил многочисленные цепи Золота Доблести и Золота Похвалы, которыми его наградили, – такая масса драгоценного металла раздавила бы даже вола.

– Благородные советники! – поприветствовал членов совета Наджа. – Недобрые вести привез я вам.

Он решительно перешагнул порог; Менсет и Талла шарахнулись в сторону, глядя на него, как кролики на подползающую кобру.

– Фараон мертв, – продолжил вельможа. – Его сразила гиксосская стрела при осаде вражеского укрепления над Эль-Вадуном.

Члены совета смотрели на него, потеряв дар речи. Все, кроме Крата. Старый полководец первым оправился от удара. Скорбь его могла сравниться только с такой же силы гневом. Он с шумом поднялся и глянул на Наджу и его телохранителей, как вожак-буйвол смотрит на стаю подвернувшихся ему вдруг под ноги львят-подростков.

– Что за дерзкая изменническая прихоть заставила тебя нацепить на руку соколиную печать? Наджа, сын Тимлата, порожденный чревом гиксосской шлюхи! Да ты не достоин валяться в пыли у ног того, у кого ты украл этот талисман. Меч, что у тебя на поясе, ждет руки более благородной, нежели твоя вялая лапа.

Лысина Крата побагровела, морщинистое лицо исказила ярость. На миг Наджа растерялся. Откуда это древнее чудовище прознало, что его мать была гиксоской? Это ведь хранилось в глубокой тайне. Вельможе пришлось напомнить себе, что, за исключением Таиты, только Крат обладает силой и способностями вырвать двойную корону из его хватки.

Против воли он отступил на шаг:

– Я регент при царевиче Нефере. Я ношу синюю соколиную печать по праву.

– Нет! – громогласно возразил Крат. – Нет у тебя права! Только великие и знатные имеют право носить соколиную печать. У фараона Тамоса было такое право, у Тана, вельможи Харраба, было такое право, но не у тебя, безродный щенок.

– Меня провозгласили регентом мои полки на поле боя.

Крат решительным шагом направился к нему через палату.

– Ты не воин. Твои шакальи родичи гиксосы задали тебе трепку под Ластрой и Сивой. Ты не чиновник и не ученый. Тебе удалось немного возвыситься лишь благодаря ошибке фараона. Я сто раз предупреждал его на твой счет.

– Опомнись, старый дурень! – осадил его Наджа. – Я замещаю фараона. Если ударишь меня, оскорбишь корону и достоинство Египта.

– Я сорву с тебя печать и меч. – Крат не сбавил шага. – А потом доставлю себе удовольствие, отхлестав тебя по ягодицам.

За правым плечом Наджи возник Асмор.

– Наказание за оскорбление величества – смертная казнь, – прошептал он.

Вельможа сразу ухватился за свой шанс. Он вскинул подбородок и посмотрел старику в его по-прежнему ясные глаза.

– Ты древний мешок вонючего навоза! – с вызовом заявил Наджа. – Твои дни прошли, Крат, дряхлый идиот! Ты и пальцем не посмеешь тронуть регента Египта.

Как он и рассчитывал, такого оскорбления Крат снести не мог. Полководец взревел и с резвостью, удивительной для человека такого возраста и телосложения, почти бегом пробежал оставшиеся несколько шагов. Он обхватил Наджу, поднял его над полом и попытался сорвать с руки соколиную печать.

– Да ты негоден…

Не оборачиваясь, Наджа обратился к Асмору, стоявшему в шаге у него за спиной с обнаженным серповидным мечом в правой руке.

– Бей! – негромко приказал вельможа. – И вонзай поглубже!

Асмор отклонился в сторону, заходя Крату сбоку и метя чуть повыше юбки, в почки. Умелая рука нанесла удар сильно и точно. Бронзовое лезвие бесшумно вошло в плоть, легко, как иголка в кусок шелка, и погрузилось до самой рукояти. Затем Асмор повернул клинок, расширяя рану.

Тело Крата напряглось, глаза расширились. Хватка его ослабла, и Наджа сумел встать на ноги. Асмор выдернул клинок. Он выходил с трудом, плоть словно засасывала лезвие. Блестящую бронзу замарали темные пятна, струйка крови побежала по белой льняной юбке Крата, растекаясь по ткани. Асмор ударил еще раз, на этот раз взяв выше, снизу вверх под ребра. Крат нахмурился и тряхнул крупной, как у льва, головой, как будто его донимали какими-то детскими проказами. Старик повернулся и направился к выходу из палаты. Асмор бежал за ним, снова и снова поражая в спину. Крат продолжал идти.

– Господин, помоги мне прикончить пса! – отдуваясь, проговорил Асмор.

Наджа обнажил голубой меч и поспешил на помощь. Его клинок разил глубже, чем бронзовый, и вельможа рубил и колол. Шатаясь, Крат вышел во двор; кровь хлестала и сочилась из десятка ран.

– Убийство! – надрывались у него за спиной другие члены совета. – Пощадите благородного Крата!

– Предатель! – не уступая им, орал Асмор. – Он поднял руку на регента Египта!

Он снова нанес удар, метя в сердце, но Крат ухватился за стенку, окружавшую рыбный пруд, и попытался устоять на ногах. Однако руки его, скользкие от собственной крови, не могли уцепиться за полированный мрамор. Он перевалился через невысокую стенку и с громким всплеском ушел под воду.

Двое с мечами помедлили. Перегнувшись через ограду, они следили, как расплываются по воде кровавые пятна. Внезапно на поверхности показалась лысая голова, и Крат с шумом вдохнул.

– Клянусь всеми богами, умрет когда-нибудь этот древний ублюдок? – В голосе Асмора звучали удивление и растерянность.

Наджа перепрыгнул через стенку пруда и, стоя по пояс в воде, склонился над внушительным телом старика. Он поставил ногу Крату на шею и надавил, заставив его голову погрузиться. Полководец барахтался и пытался вырваться, вода порозовела от крови и помутнела от ила, поднятого со дна. Вельможа давил изо всех сил, удерживая старика под водой.

– Это как на бегемоте верхом кататься, – с беззвучным смешком сказал Наджа.

Асмор и его воины, столпившиеся по краям пруда, тоже разразились хохотом.

– Выпей-ка в последний раз, старый мошенник! – издевались они. – Ты отправишься к Сету чистенький и благоуханный, как младенчик. Даже бог не узнает тебя.

Старик трепыхался все слабее; наконец последние пузырьки воздуха сорвались с его губ, и он затих. Наджа добрел до края водоема и выбрался наружу. Тело Крата медленно всплыло на поверхность и закачалось лицом вниз.

– Выловите его! – приказал вельможа. – Не бальзамируйте труп, а разрубите на куски и похороните вместе с прочими разбойниками, насильниками и предателями в Долине шакалов. Могилу не отмечайте.

Таким образом Крат лишался возможности попасть в рай и был обречен вечно скитаться во тьме.

Мокрый по пояс, Наджа вернулся в зал совета. К этому времени прибыли и остальные его члены. Напуганные участью Крата, они сидели, сгорбившись, на скамьях, бледные и дрожащие, и с ужасом взирали на Наджу с окровавленным голубым мечом в руке.

– Измена всегда каралась смертью, благородные господа, – заявил вельможа. – Найдется ли среди вас тот, кто поставит под сомнение справедливость этой казни?

Он по очереди смотрел на них, и каждый опускал взгляд. Стража Фат стояла плечом к плечу у стены, а без Крата никто не отваживался принимать решения.

– Вельможа Менсет, – обратился Наджа к главе совета. – Ты ставишь под сомнение мой поступок в отношении предателя Крата?

На какой-то миг показалось, что Менсет намерен бросить Надже вызов, но потом старик вздохнул и посмотрел на лежащие на коленях ладони.

– Казнь была справедливой, – прошептал он. – Совет одобряет действия вельможи Наджи.

– Считает ли совет также правомочным его назначение регентом Египта? – спросил Наджа тихо, но голос его отчетливо разнесся по безмолвной палате.

Менсет поднял голову и обвел собратьев взглядом. Никто не посмотрел ему в глаза.

– Глава и другие советники признают нового регента Египта.

Затем Менсет наконец посмотрел прямо на Наджу, и его обычно жизнерадостная физиономия приняла такое мрачное и презрительное выражение, что уже до исхода месяца старика нашли мертвым в своей постели. Но пока Наджа просто кивнул.

– Я принимаю обязанности и тяжкую ответственность, которую вы возложили на меня. – Вельможа убрал меч в ножны и взошел на помост, где стоял трон. – Впервые обращая речь к совету как регент Египта, я хочу описать вам героическую гибель божественного фараона Тамоса.

После гнетущей паузы он в подробностях изложил сочиненную им повесть о неудачном походе и осаде высот Эль-Вадуна.

– Так умер один из храбрейших царей Египта, – завершил Наджа свой рассказ. – Когда я нес его вниз по склону, его последние слова были такие: «Позаботься о моем последнем сыне. Оберегай Нефера до тех пор, пока он не станет взрослым настолько, чтобы надеть двойную корону. Возьми под свое крыло двух моих дочерей и проследи, чтобы им никто не причинил вреда».

Охваченный приливом скорби, вельможа не сразу смог продолжить.

– Я не подведу бога, бывшего моим другом и фараоном, – твердо заявил Наджа. – Я уже отправил в пустыню колесницы, чтобы найти царевича Нефера и доставить его в Фивы. Как только он приедет, мы возведем его на трон, вручив ему плеть и скипетр.

По рядам советников прокатился одобрительный гул, и Наджа продолжил:

– А теперь пошлите за царевнами. Пусть немедленно явятся в палату.

Сестры робко переступили через порог; старшая, Хезерет, вела за руку младшую, Мерикару. Перед этим Мерикара играла с подружками, и оттого личико ее раскраснелось, а на гибком теле выступили капельки пота. До зрелости ей оставалось еще несколько лет, поэтому ноги у девчушки были длинные и нескладные, как у жеребенка, а грудь плоская, как у мальчика. Длинные черные волосы были заколоты на боку и ниспадали на левое плечо, а маленькая набедренная повязка белого льна оставляла неприкрытой нижнюю часть округлых ягодиц. Оказавшись перед собранием уважаемых мужей, Мерикара застенчиво улыбнулась и покрепче ухватила старшую сестру за руку.

Хезерет уже встретила первый красный лунный цикл и была облачена в льняную юбку и парик взрослой женщины. Даже пожилые мужчины с вожделением поглядывали на нее, потому как девушка в полной мере унаследовала легендарную красоту своей бабушки, царицы Лостры. Кожа у нее была белая как молоко, конечности округлые и соразмерные, а обнаженные груди напоминали два лунных диска. Лицо было серьезным, но в уголках губ спряталась загадочная, озорная улыбка, а в огромных темно-зеленых глазах сверкали дразнящие искорки.

– Подойдите, милые крошки, – обратился к ним Наджа.

Только тогда девочки узнали человека, которого любил и ценил их отец. Они заулыбались и доверчиво направились к нему. Он поднялся с трона, спустился к ним и положил руки им на плечи.

– Вам следует быть храбрыми, и не забывайте, что вы царевны правящего дома. – В голосе его слышалось горе. – Потому что у меня для вас дурные вести. Фараон, ваш отец, погиб.

С минуту сестры словно отказывались понять его слова, затем Хезерет издала тонкий скорбный вопль, который тут же подхватила Мерикара.

Наджа нежно обнял их и усадил у подножия трона. Девочки опустились на колени и, прижавшись друг к другу, безутешно заплакали.

– Печаль царевен ясна и понятна всему миру, – обратился к совету вельможа. – Также понятны доверие и долг, которые возложил на меня фараон. Как я взял под свою опеку царевича Нефер-Мемнона, так беру под защиту и двух царевен, Хезерет и Мерикару.

– Теперь у него в руках все наследники царской крови, – прошептал Талла своему соседу. – И неважно, где скрывается сейчас царевич Нефер. Каким бы сильным и здоровым мальчик ни был, он уже почти покойник. Новый регент Египта совершенно недвусмысленно выказал, в каком духе намерен править.

Нефер сидел в тени утеса, возвышающегося над Гебель-Нагарой. Он не шевелился с тех пор, как солнце впервые показалось над горами за долиной. Поначалу неподвижность давалась ему с трудом – усилие бередило ему нервы, а кожа зудела, как будто по ней ползали ядовитые насекомые. Но мальчик знал, что Таита наблюдает за ним, поэтому постепенно подчинял непокорное тело своей воле, преодолевая его мелочные порывы. И наконец вошел в состояние обостренной восприимчивости, всеми органами чувств соединившись с окружающей его природой.

Он улавливал запах воды, идущий от укромного источника в расселине скалы. Вода едва сочилась и капала в углубление в камне размером не больше двух ладоней, а когда оно наполнялось, стекала в еще один бассейн, стенки которого поросли скользкими водорослями. Сбегающий из этой емкости ручеек терялся без следа в красном песке основания долины. Но даже такой скудный ключ пробуждал природу к жизни. Бабочки и жуки, змеи и ящерицы, грациозные газели, танцующие подобно взвихренным ветром завиткам буроватой пыли в пустынном мареве, пестрокрылые голуби, гнездящиеся на утесах, – все пили здесь. Именно к этим бесценным лужицам Таита привел воспитанника – поджидать его божественную птицу.

Сеть они начали плести в первый же день прибытия в Гебель-Нагару. Шелк Таита приобрел у купца в Фивах. Моток этих ниток стоил, как хороший скакун: их доставляли из далекой страны к востоку от реки Инд, и путешествие занимало целый год. Таита показал Неферу, как делать сеть из этих прекрасных нитей. Ячеи получались крепче, чем из толстых льняных шнуров или кожаных ремешков, и при этом были почти невидимыми.

Когда сеть была готова, Таита настоял, чтобы мальчик сам позаботился о приманке.

– Это твоя божественная птица, тебе ее и ловить, – пояснил он. – Таким образом твой поступок получит больше веса в глаза великого Гора.

Затем, в убывающем свете дня, охотники разведали ведущую на вершину утеса тропу. Когда стемнело, Таита развел у подножия скалы костерок и начал негромко напевать, время от времени бросая в огонь пригоршни травы. Когда полумесяц взошел и разогнал тьму ночи, Нефер начал осторожный подъем на утес, к гнездовищу голубей. Он ухватил двух крупных, трепыхающихся птиц прежде, чем те очнулись от сна и чар, наведенных на них магом. Царевич сунул их в кожаный мешок за спиной и спустился.

По совету Таиты мальчик выщипал у обеих птиц перья на одном крыле, лишив их возможности улететь. Потом охотники выбрали место близ подножия скалы и неподалеку от родника, но достаточно открытое, чтобы его хорошо было видно сверху. Они вбили в твердый грунт по колышку и привязали к ним голубей за ногу шнуром из конского волоса. Затем раскинули поверх пернатых невесомую сеть, разложив ее на стеблях слоновьей травы, которые под напором божественной птицы обломятся и полягут.

– Раскладывай сеть с умом, – учил Таита воспитанника. – Не слишком натягивай, но и провисать не давай. Клюв и когти птицы должны запутаться так, чтобы она не могла трепыхаться и поранить себя до того, как мы освободим ее.

Когда все было исполнено согласно указаниям старика, началось долгое ожидание. Вскоре голуби привыкли к плену и принялись с жадностью склевывать семена дурры, рассыпанные перед ними Нефером. Они вволю грелись на солнышке и купались в пыли под покровом из шелковой сети. День сменялся следующим жарким, палящим солнечным днем, а ожидание не кончалось.

С наступлением прохладного вечера охотники сворачивали сеть, прятали голубей и отправлялись добывать пропитание. Таита взбирался на вершину утеса и усаживался со скрещенными ногами на краю, озирая протяженную долину. Нефер ждал в засаде внизу, никогда не выбирая одно и то же место, чтобы всякий раз застать врасплох приходящую на водопой дичь. Глядя сверху, Таита наводил чары, и редко ему не удавалось подманить стройную газель под выстрел из лука, который Нефер уже держал натянутым, с наложенной на тетиву стрелой. Каждый вечер они жарили мясо газели на костре у входа в пещеру.

Пещера была та самая, в которой Таита долгие годы после смерти царицы Лостры вел жизнь отшельника. Это было место силы. Нефер был еще новичком и не мог проникнуть в таинственные способности старика, но нисколько в них не сомневался, каждый день наблюдая их в действии.

Немало дней провели они в Гебель-Нагаре, прежде чем царевич сообразил, что в оазис их привела не только охота за богоптицей. Всю дорогу Таита щедро потчевал царевича наставлениями и уроками, как и все прежние годы. Даже долгие часы ожидания у приманки были сами по себе наукой. Наставник учил его управлять своим телом, открывать внутренние двери сознания, заглядывать внутрь себя, слышать тишину и улавливать шепот, к которому остаются глухи прочие люди.

Научившись молчанию, царевич стал более восприимчив к глубинам мудрости и познания, в которые увлекал его Таита. Они сидели рядом пустынной ночью, под спиральными завитками звезд, такими же вечными, но и эфемерными, как ветра и течения в океане, и маг рассказывал мальчику про чудеса, которые нельзя понять, но можно принять, если раскрыть и расширить разум. Нефер чувствовал, что стоит на самом краю этого мистического знания, но ощущал в себе растущее стремление продвинуться дальше.

Однажды утром, в серые часы перед рассветом, Нефер вышел из пещеры и увидел расположившиеся вокруг источника Гебель-Нагары безмолвные темные силуэты. Он сказал об этом Таите. Тот кивнул:

– Они прождали всю ночь.

А потом, набросив на плечи шерстяную накидку, вышел к гостям.

Узнав в неверном свете фигуру Таиты, те разразились выражающими покорность возгласами. Эти туземцы из племен пустыни принесли к чародею детей, заболевших «желтыми цветами». Малыши сгорали от жара и были покрыты ужасными язвами.

Пока Таита лечил больных, взрослые раскинули стан близ источника. Ни один из детей не умер, и через десять дней туземцы ушли в пустыню, оставив у входа в пещеру дары: просо, соль и дубленые шкуры. Вслед за ними пришли другие, страдающие от хвори и ран, причиненных людьми и животными. Таита вышел к ним и никому не отказал в помощи. Нефер помогал ему и многое почерпнул из того, что увидел и услышал.

Но не важно, лечили они ночью больных бедуинов, добывали пищу или усваивали новые знания и умения, – каждое утро старик и мальчик занимали место у сети с приманкой и терпеливо ждали.

Возможно, на птиц действовали умиротворяющие чары Таиты, но прежде дикие голуби сделались покорными и смирными, как цыплята. Они без страха шли на руки и только тихо ворковали, когда их лапки привязывали к колышкам. А потом сидели, распушив перышки.

На двадцатый день Нефер, как всегда, занял место рядом с приманкой. И, как обычно, даже не глядя на Таиту, он безошибочно ощущал его присутствие. Старик закрыл глаза, и казалось, что он, подобно голубям, дремлет на солнышке. Кожу его испещряли бесчисленные морщины и старческие пятна. Она казалась такой хрупкой, будто могла порваться от малейшего усилия, как тонкий папирус. На лице у Таиты почти не росло волос: ни намека на бороду или брови, только красивые ресницы, бесцветные, как стекло, обрамляли глаза. Отец сказал однажды, что отсутствие бороды и слабо выраженные у Таиты признаки старения – результат оскопления, но Нефер подозревал, что его невосприимчивость ко времени и сохранение жизненных сил имеют более мистические причины. Зато шевелюра у евнуха была густой и крепкой, как у здоровой молодой женщины, вот только она сияла серебристой сединой. Таита очень гордился ею, тщательно мыл и заплетал в толстую косу, спадавшую на спину. Вопреки преклонному возрасту, маг был не лишен тщеславия.

Эта маленькая человеческая слабость усиливала любовь Нефера до такой степени, что в груди иногда становилось больно. Мальчик хотел найти способ выразить свою привязанность, но знал, что Таита и так это понимает, ведь Таите известно все.

Он потихоньку потянулся, чтобы коснуться руки спящего старика, но тот вдруг открыл глаза. Взгляд у него был острый и сосредоточенный. Нефер знал, что учитель и не спал вовсе, а сосредоточил все свои силы, привлекая богоптицу к приманке. Знал мальчик и то, что его разбредшиеся мысли и ненужные передвижения мешали усилиям старика, – он ощущал недовольство Таиты так же ясно, как если бы тот выразил его на словах.

Пристыженный, царевич собрался и снова подчинил себе тело и разум, как научил его Таита. Это было все равно что пройти через потаенную дверь в место силы. Время утекало стремительно, без счета и сожаления. Солнце достигло зенита и словно зависло в этой точке. Нефера охватило вдруг дивное чувство прозрения. Ему казалось, будто он тоже поднялся над миром и видит все, что происходит внизу. Он видел реку, оградившую пустыню, подобно неодолимой стене, и обозначающую границу настоящего Египта. Видел города и царства, разделенные государства двойной короны; видел войска в боевом порядке, видел козни злодеев и страдания и муки людей справедливых и добрых. В этот миг Нефер постиг свою судьбу с ясностью, ошеломившей его и почти сокрушившей его храбрость.

И понял, что богоптица прилетит именно сегодня, потому как он наконец готов встретить ее.

– Птица здесь!

Эти слова прозвучали так явственно, что на секунду Нефер подумал, будто их произнес Таита. Но потом понял, что губы у мага не шевелились – он просто вложил ему их в мозг тем странным образом, который Нефер никогда не мог постичь. Мальчик не требовал подтверждения, но оно пришло спустя мгновение: отловленные для приманки голуби бешено забили крыльями, почувствовав угрозу вверху.

Нефер ни единым движением не выдал того, что услышал и понял. Не поднял к небу головы или глаз. Он не осмеливался смотреть, боясь спугнуть птицу или навлечь на себя гнев Таиты, но весь обратился в напряженное ожидание.

Царский сокол – создание такое редкое, что мало кто наблюдал его в природе. И это неудивительно, так как тысячи лет охотники очередного фараона отправлялись ставить силки и ловушки, чтобы пополнить зверинец повелителя. Доходило до того, что забирали еще не оперившихся птенцов из гнезда. Обладание этой птицей считалось благословением, данным фараону Гором на правление Египтом.

Она была олицетворением этого бога: на статуях и рисунках Гор изображался с головой сокола. Фараон сам был богом и потому имел право ловить эту птицу, но любому другому владение ею или охота на нее запрещались под страхом смертной казни.

И вот птица здесь. Его собственная. Таита, похоже, призвал ее из самой выси небес. Тут Нефер услышал сокола. Крик его был похож на плач и доносился издалека, почти теряясь в небесах и пустыне, но до глубины души заворожил царевича, как если бы сам бог заговорил с ним. Несколько секунд спустя сокол снова подал голос, прямо над ним, и на этот раз крик был более пронзительным и свирепым.

Голуби заметались в ужасе, пытаясь оборвать ремешки; они били крыльями с такой силой, что полетели перья, а вокруг поднялось целое облачко пыли.

Сокол устремился на приманку. Нефер слышал, как ветер все звонче поет в его крыльях. Уже можно было без опаски поднять голову, так как внимание хищника целиком сосредоточилось на добыче.

Царевич поднял взгляд и увидел птицу – она падала из режущей синевы пустынного неба. Полет был божественно красив: крылья сложены за спиной, как два наполовину спрятанных в ножны клинка, голова вытянута вперед. От такой красоты и силы Нефер громко охнул. Ему доводилось видеть других соколов, взращенных в зверинце у отца, но никогда не наблюдал он такой первозданной грации и такого величия. Приближаясь, сокол словно увеличивался в размерах, а присущие ему цвета приобретали насыщенность.

Искривленный клюв был ярко-желтым, с кончиком острым и черным, как обсидиан. Глаза горели яростным золотом, а во внутренних их уголках виднелись отметины, похожие на застывшие слезы. Шея была кремовой и пестрой, как мех горностая, крылья красноватые и черные. Сложение птицы было таким совершенным в каждой мельчайшей детали, что мальчик ни на миг не усомнился в божественной ее природе. Он желал обладать ею со страстью, о силе которой даже не подозревал.

Царевич напрягся, ожидая, когда сокол упадет на шелковую сеть и запутается в ее бесчисленных ячеях. Таита, как он чувствовал, испытывал то же самое. Еще миг – и они вместе ринутся на добычу.

А затем произошло нечто, что казалось ему совершенно невозможным. Сокол падал стремительно, это пике могло закончиться только столкновением с двумя крошечными пернатыми тушками. Но, вопреки всему, хищник сумел прервать атаку. Сложенные крылья изменили угол, и на миг показалось, будто напор ветра вырвет суставы, которыми они соединяются с телом. Воздух запел между расправленных перьев, и сокол сменил направление. Используя набранный разгон, он снова взмыл вверх и через считаные секунды снова превратился в черную точку посреди небесной синевы. Издалека снова донесся скорбный крик, а затем хищник исчез.

– Он отказался! – прошептал Нефер. – Но почему, Таита? Почему?

– Пути богов непонятны нам, смертным…

Таита много часов провел без движения, но поднялся с земли ловким движением натренированного атлета.

– И сокол не вернется? – спросил царевич. – Это ведь была моя птица. Я почувствовал это сердцем. Моя птица. Он должен возвратиться.

– Он принадлежит к божественному миру. И неподвластен естественному порядку вещей.

– Но почему он отказался? – продолжал настаивать мальчик. – Должна же быть какая-то причина.

Таита ответил не сразу, а сперва освободил голубей. За минувшие дни перья на крыльях у них отросли, но когда старик снял с их ножек волосяные петли, птицы не сделали попытки улететь. Один вспорхнул ему на плечо. Таита бережно взял его в обе ладони и подбросил. Только тогда пернатый взмыл на утес, в гнездовья.

Чародей проследил за его полетом, затем повернулся и зашагал к входу в пещеру. Нефер поплелся за ним. На сердце у него было тяжело от разочарования, а ноги отказывались идти. Таита присел на каменный кряж под черной стеной и наклонился, чтобы развести костерок из веток колючки и конского навоза. Наконец тот занялся. Гнетомый плохими предчувствиями, Нефер занял привычное место напротив воспитателя.

Долгое время оба молчали. Царевич пытался овладеть собой, хотя боль утраты была такой острой, как если бы он сунул руку в огонь. Мальчик знал, что Таита заговорит только тогда, когда ученик будет готов. Наконец старик вздохнул.

– Мне придется построить лабиринты Амона-Ра, – сказал он тихо, почти печально.

Нефер вздрогнул. Этого он не ожидал. За все проведенное ими вместе время учитель лишь дважды строил лабиринты. Мальчик знал, что этот самопроизвольно вызываемый божественный транс почти граничит со смертью и вычерпывает из старика все силы. Таита предпринимал ужасное путешествие в сверхъестественное только тогда, когда иных возможностей не оставалось.

В благоговейном молчании наблюдал Нефер за ритуалом приготовления. Взяв пестик, Таита растер в ступке из алебастра какие-то растения, после чего ссыпал получившуюся массу в глиняный горшок. Потом налил туда кипятка из медного котелка. Поваливший из горшочка пар был таким едким, что у мальчика заслезились глаза.

Когда смесь остыла, Таита извлек из тайника в глубине пещеры кожаный мешочек с лабиринтами. Усевшись у огня, он высыпал костяные диски на ладонь и стал нежно перебирать их пальцами, напевая гимн Амону-Ра.

Лабиринты состояли из десяти дисков, Таита сам вырезал их из слоновой кости. Десять – магическое число величайшего могущества. Каждый диск изображал один из символов силы и представлял собой крошечное произведение искусства. Напевая, Таита поглаживал щелкающие под его пальцами костяшки. Закончив очередную строфу, он дул на диски, передавая им свою жизненную энергию. Когда они впитали тепло его тела, чародей передал их Неферу.

– Держи и дыши на них, – велел он.

Нефер подчинился, а Таита стал раскачиваться в ритм произносимым магическим стихам. Постепенно взгляд его начал затягиваться пеленой, обращаясь к неким тайным областям сознания. Когда Нефер расположил лабиринты двумя кучками перед ним, чародей уже находился в трансе.

Как учил Таита, царевич пальцем проверял температуру смеси в глиняном горшочке. Когда она остыла достаточно, чтобы не обжечь рот, он встал перед стариком на колени и поднес ему горшочек, держа его обеими руками.

Таита выпил содержимое до последней капли, и в свете костра лицо его показалось бледным как мел, добываемый в шахтах Асуана. Некоторое время он еще продолжал петь, но понемногу голос его опустился до шепота, а затем вовсе стих. Вот действие наркотика полностью овладело им, маг вошел в транс, и теперь слышно было лишь его хриплое дыхание. Он сполз на пол пещеры и, как кот, свернулся в клубок близ огня.

Нефер накрыл его шерстяной накидкой и был рядом до тех пор, пока старик не начал дергаться и стонать. По лицу заструился пот, глаза открылись, но зрачки закатились так, что в сумрачное чрево пещеры смотрели одни белки.

Мальчик знал, что теперь от него ничего не зависит. Таита углубился в темные страны, куда ученик за ним последовать не мог, а видеть ужасные страдания, которые причиняли лабиринты старику, было выше его сил. Царевич тихонько встал, взял колчан и лук и направился к выходу из пещеры.

Солнце клонилось к вершинам холмов и казалось желтым в пыльном мареве. Нефер стал подниматься на западные дюны; добравшись до вершины, поглядел вниз, на долину, и его охватили тоска по утраченной птице, боль за Таиту, переносившего страдания, подобные агонии, ради приобщения к миру богов, и предчувствие дурных вестей, которые принесет чародей, выйдя из транса. Захотелось бежать без оглядки, как если бы за ним гнался ужасный хищник. Он помчался вниз по склону дюны, песок шипел и осыпался у него под ногами. Слезы ужаса брызгали из глаз царевича и растекались по щекам на ветру; он бежал до тех пор, пока пот не выступил у него на боках, а грудь не стала тяжело вздыматься. Солнце тем временем коснулось горизонта. Тогда Нефер повернул к Гебель-Нагаре, последнюю милю пути ему пришлось проделать уже в темноте.

Таита все так же лежал у огня, свернувшись калачиком и укрывшись накидкой, но сон его стал более спокойным. Нефер лег рядом и спустя некоторое время тоже задремал. Сон его был тревожным и перемежался кошмарами.

Когда он проснулся, в пещеру уже заглядывал рассвет. Таита сидел у костра и жарил на углях ломти газельего мяса. Вид у него был бледный и болезненный, но тем не менее старик нанизал один кусок на острие бронзового кинжала и предложил Неферу. Поняв вдруг, что страшно проголодался, мальчик сел и обглодал угощение до кости. И лишь проглотив третью порцию сладкого, нежного мяса, он заговорил:

– Что довелось тебе увидеть, Тата? Почему богоптица отказалась?

– Это осталось во тьме.

Нефер понял, что знамение было неблагоприятным и учитель не хочет расстраивать его.

Какое-то время они молча ели, но теперь царевич утратил аппетит и наконец спросил:

– Ты отпустил приманку. Как же мы завтра расставим сеть?

– Богоптица больше не прилетит в Гебель-Нагару.

– Значит, я не стану фараоном после моего отца? – огорчился мальчик.

В голосе его прозвучала горькая досада, и Таита решил смягчить ответ:

– Мы добудем твою птицу прямо из гнезда.

– Но мы ведь понятия не имеем, где искать богоптицу. – Нефер перестал жевать и воззрился на учителя с жалобной мольбой.

Старик кивнул:

– Мне известно, где гнездо. Лабиринты открыли это. Тебе следует поесть, чтобы быть сильным. Завтра на заре мы уходим. Нас ждет долгое путешествие.

– В гнезде есть птенцы?

– Да, – сказал маг. – Соколы вывели потомство. Малыши уже почти готовы к полету. Там мы добудем твою птицу.

«Или же бог откроет нам другие свои тайны», – добавил Таита про себя.

В предрассветной тьме они погрузили на лошадей мехи с водой и седельные сумы, затем уселись сами, без седла. Таита указывал путь. Он обогнул утес и поехал по удобной тропе вверх по склону холмов. Когда солнце встало над горизонтом, они уже оставили Гебель-Нагару далеко внизу. Поглядев вперед, Нефер вздрогнул. Там открывались слабые очертания горы, синей на фоне голубого горизонта. До нее было так далеко, что она казалась почти невесомой и нереальной, скорее сотканной из воздуха и тумана, чем из земли и камня. Нефера обуяло чувство, будто он видел это все прежде, но ему не удавалось выразить его словами. Наконец мальчик овладел собой.

– Та гора, – сказал он, вытянув руку. – Мы ведь к ней едем, Тата?

В голосе его звучала такая уверенность, что старик обернулся:

– Как ты догадался?

– Она приснилась мне сегодня ночью.

Таита резко отвернулся, чтобы мальчик не увидел выражения его лица. Наконец-то очи разума его ученика раскрылись, как лепестки пустынного цветка навстречу солнцу! Он научился пронизывать взором завесу тьмы, закрывающую от нас грядущее. Мага наполнило глубокое удовлетворение достигнутым успехом. Хвала ста именам Гора, все было не напрасно!

– Да, мы направляемся туда, я знаю, – повторил Нефер с почти непоколебимой уверенностью.

– Верно, – признал наконец Таита. – Мы едем к горе Бир-Ум-Масара.

Еще до наступления самой жаркой части дня Таита привел их к жидкой рощице из колючих акаций, которые росли в глубокой лощине, добывая корнями воду из некоего источника под поверхностью земли. Когда путники сняли ношу с лошадей и напоили их, Нефер осмотрел рощицу и без труда обнаружил следы тех, кто проходил здесь раньше. В возбуждении он позвал Таиту и указал на отпечатки колес десятка колесниц, на следы костра и утоптанную землю там, где спали люди, а стреноженные кони бродили под акациями поблизости.

– Гиксосы? – с тревогой спросил мальчик.

Лошадиный помет был почти свежим, оставленным всего несколько дней назад: он успел подсохнуть снаружи, но внутри оставался влажным.

– Наши. – Таита узнал следы.

Кто, как не он сам, придумал эти снабженные спицами колеса много десятилетий назад?

Чародей вдруг наклонился и поднял крошечный обломок бронзового орнамента, отвалившегося от передка и наполовину утонувшего в пыли.

– Это отряд нашей легкой конницы, скорее всего из полка Фат. Эта часть находится под началом у вельможи Наджи.

– Что им понадобилось здесь, так далеко от наших рубежей? – спросил озадаченный Нефер.

Таита пожал плечами и отвернулся, скрывая озабоченность.

Старик решил не затягивать отдых, и они снова тронулись в путь, когда солнце стояло еще высоко. Постепенно очертания Бир-Ум-Масары становились все более четкими и заняли половину небосвода впереди. Уже стало возможным разглядеть ворсинки и рубцы ущелий, утесов и скал. Когда путники достигли первой линии холмов, Таита натянул поводья и обернулся. Его внимание привлекло движение вдалеке. Он приложил ладонь ко лбу, закрыв глаза от солнца, и различил крошечное перышко пыли, поднятой за много лиг от них в пустыне внизу. Понаблюдав некоторое время, старик определил, что пылевой след перемещается на восток, в направлении Красного моря. Его могло поднять стадо антилоп, а могла и колонна боевых колесниц. Он не стал делиться этими соображениями с Нефером, который был настолько поглощен идеей добыть царского сокола, что не сводил глаз с силуэта горы впереди. Ударив пятками по бокам лошади, Таита нагнал ученика и поехал рядом.

Вечером они разбили лагерь на полпути по склону Бир-Ум-Масары.

– Сегодня ночью мы не станем разводить костер, – сказал Таита.

– Холодно же, – возразил Нефер.

– Мы здесь как на ладони – огонь будет виден в пустыне за десять лиг.

– А здесь есть враги? – Выражение лица царевича изменилось, и он с тревогой оглядел местность под ними. – Разбойники? Грабители-бедуины?

– Враги всегда есть. Лучше померзнуть, чем погибнуть.

После полуночи Нефер проснулся, окоченев на ледяном ветру. Слыша, как Звездочет перебирает копытами и тихонько ржет, мальчик выбрался из-под овчины и пошел успокоить жеребца. И обнаружил, что Таита тоже проснулся и сидит немного поодаль.

– Смотри! – старик указал в сторону пустыни, где мерцал далекий огонек. – Костер.

– Это может быть один из наших отрядов. Который оставил следы, замеченные нами вчера.

– Верно, – согласился Таита. – А может, и кто-то еще.

Нефер глубоко задумался.

– Больше мне уже не заснуть, – сказал он. – Слишком холодно. Давай поедем дальше – нам ведь ни к чему, если рассвет застанет нас прямо на голом склоне горы.

Они навьючили лошадей и в свете луны двинулись по козьей тропе вокруг восточного плеча Бир-Ум-Масары. К рассвету наблюдатель из далекого лагеря уже не смог бы увидеть путников.

Колесница Амона-Ра, бога солнца, стремительно выкатилась с востока, и гора озарилась золотистым светом. В ущельях лежала тень, в солнечном сиянии казавшаяся еще более мрачной, а далеко внизу расстилалась величавая и обширная пустыня.

Нефер запрокинул голову.

– Смотри! – радостно вскричал он, указывая в сторону скалистого пика. – Смотри же!

Таита поглядел туда и увидел две темные точки, описывающие в небе большой круг. На одну из них упал солнечный луч, и на секунду она сверкнула, как падающая звезда.

– Царские соколы. – Таита улыбнулся. – Брачующаяся пара.

Охотники разнуздали коней и разыскали место, с которого удобно было наблюдать за кружащими птицами. Даже с такого расстояния они казались настолько величественными и прекрасными, что у Нефера не хватало слов выразить это. Потом вдруг одна из птиц, меньшая по размерам, то есть самец, изменила характер полета, развернувшись навстречу ветру. Лениво распростертые крылья яростно замахали.

– Он увидел! – вскричал Нефер с азартом и радостью истинного соколятника. – Следи за ним!

Начав спуск, хищник устремился к земле с такой скоростью, что отвести от него взгляд лишь на миг значило пропустить момент атаки. Самец падал с небес, как пущенный дротик. У подножия утеса беззаботно порхал одинокий голубь. Царевич угадал момент, когда упитанная птаха заметила опасность и попыталась уклониться. Голубь так стремительно рванулся к скале, что в лихорадочном полете перевернулся на спину, на миг подставив брюшко. Самец впился в него обеими когтистыми лапами и исчез в облачке из красновато-коричневого и сизого дыма. Утренний ветер снес перья, и сокол снова появился. Глубоко погрузив когти в добычу, сокол нырнул вместе с ней в ущелье. Убийца и жертва ударились о скалистый склон на совсем небольшом расстоянии от того места, где стоял Нефер. Звук тяжелого падения эхом отразился от утеса и разнесся по ущелью.

Нефер приплясывал от возбуждения, и даже Таита, всегда бывший страстным поклонником соколиной охоты, не сдержал восторга.

– Бак-кер! – вскричал он, когда сокол завершил ритуал, «раскинув мантию»: распростер над убитым голубем крылья, накрыв его и тем самым провозгласив добычу своей.

Описав несколько кругов, самка грациозно спустилась и села на скалу рядом с супругом. Тот сложил крылья, делясь с ней добычей, и они сообща растерзали тушку. Они рвали ее острыми как бритва клювами. После каждого удара птицы поднимали голову и смотрели на Нефера яростными желтыми глазами, тем временем глотая куски окровавленной плоти вместе с костями и перьями. Соколы прекрасно осознавали присутствие людей и лошадей, но мирились с ним, пока те держались на расстоянии.

Позже, когда от голубя осталось только кровавое пятно на камне да несколько порхающих перышек, а не слишком объемистые желудки хищников наполнились пищей, они снова взлетели. Могучие крылья подняли их к вершине утеса.

– За ними! – Подобрав юбку, Таита ринулся вверх по покрытому осыпью склону. – Не потеряй их!

Нефер был быстрее и проворнее; не упуская птиц из виду, он карабкался по отрогу, над которым парили хищники. Чуть пониже вершины гора расщеплялась на две иглы, два массивных пика из темного камня, ужасающих даже при виде снизу. Преследователи смотрели, как соколы поднимаются именно к этому природному монументу, и тут царевич сообразил: именно туда им и нужно. В месте, где нависала скала, на полпути вверх по восточной башне, имелась треугольная расселина, а в ней виднелась площадка из сухих ветвей и сучков.

– Гнездо! – вскричал мальчик. – Там гнездо!

Задрав головы, охотники смотрели, как соколы один за другим опустились на край гнезда и стали отрыгивать из зоба куски голубиного мяса. Овевающий фасад утеса ветер донес до Нефера и другой звук: то хором гомонили возмущенные птенцы, требующие корма. Рассмотреть их с такого угла не получалось, и царевич заерзал.

– Если мы взберемся по западному пику, вон там, – сказал он, махнув рукой, – то сможем заглянуть в гнездо.

– Сначала помоги мне с лошадьми, – приказал Таита.

Они стреножили коней и оставили их пастись на скудной горной траве, подпитываемой влагой, которую приносил ветер от далекого Красного моря.

Подъем на западный пик занял все утро. Хотя Таита сверхъестественным чутьем нашел самый легкий путь вокруг дальней стены отрога, им доводилось преодолевать такие места, где Нефер затаивал дыхание и старался не смотреть вниз. Наконец они добрались до узкого уступа прямо под вершиной. С минуту стояли, вжавшись в стену, переводили дух, а тем временем любовались величественным видом земли и далекого моря. Казалось, весь сотворенный богами мир распростерся перед ними. Вокруг выл ветер, развевая юбку Нефера и шевеля его кудри.

– Где гнездо? – спросил мальчик.

Даже в этом неуютном и опасном месте, высоко над землей, он был способен думать только об одном.

– Идем! – Таита поднялся и стал бочком продвигаться дальше по уступу, такому узкому, что носки его сандалий висели в воздухе.

Они миновали угол, и постепенно глазам их открылся восточный пик. До вертикальной стены утеса было не более сотни локтей, но разделяла их такая пропасть, что при взгляде вниз у Нефера закружилась голова.

Теперь они находились несколько выше гнезда и могли заглянуть в него. Самка примостилась на краю, загораживая вид. Она повернула голову и пристально следила за тем, как люди огибают пик. Перья на ее спине распушились – так поднимается грива у рассерженного льва. Затем соколица издала резкий крик и взмыла в воздух. Она реяла над утесом, почти без усилий паря на ветру, и наблюдала за чужаками. До нее было так близко, что не составляло труда разглядеть каждое перышко.

Улетев, самка позволила людям рассмотреть расселину и содержимое гнезда. В чаше из сплетенных веток, утепленных пухом и шерстью горного козла, сидели, прижавшись друг к другу, два птенца. Оба почти оперились и были ростом едва ли не с мать. Пока Нефер любовался ими через расселину, один приподнялся, раскинул крылья и яростно забил ими.

– Он прекрасен, – с восторгом прошептал царевич. – Я такой красоты в жизни не видел.

– Он учится летать, – негромко сообщил ему Таита. – Посмотри, каким сильным вымахал. Через несколько дней ему придет время покидать гнездо.

– Я полезу за ними сегодня же, – заявил Нефер и попятился было назад по уступу.

Но Таита остановил его, положив на плечо руку:

– Это не то дело, которое можно взять с наскока. Давай потратим немного драгоценного времени и хорошенько все обдумаем. Присядь-ка.

Когда царевич устроился рядом, старик обратил его внимания на свойства расположенной напротив скалы.

– Ниже гнезда камень гладкий как стекло. На добрых пятьдесят локтей нет ни единого выступа, за который можно было бы уцепиться рукой или куда поставить ногу.

Нефер оторвал взгляд от юного сокола и посмотрел вниз. Сердце екнуло, но правду пришлось признать. Таита был прав: даже пушистый даман, этот похожий на кролика ловкий зверек, обитающий в горах, и то не смог бы вскарабкаться по такой отвесной стене.

– Как нам добраться до гнезда, Тата? Мне так нужны эти птенцы! Я должен заполучить их!

– Глянь повыше гнезда. – Таита вытянул руку. – Туда, где расселина уходит вверх, почти до самой макушки утеса.

Нефер только кивнул – глядя на указанную ему Таитой опасную тропу, он лишился дара речи.

– Мы найдем способ добраться до вершины над гнездом, – продолжил старик. – Захватим с собой веревки. На них я спущу тебя с макушки в расселину. Если будешь цепляться за стену, обретешь какую-то опору, а я буду удерживать тебя на веревке.

Язык все еще отказывался повиноваться Неферу. От предложения Таиты у него засосало под ложечкой. Да разве способен человек забраться туда и выжить? Воспитатель понимал чувства ученика и не торопил с ответом.

– Мне кажется… – нерешительно стал отпираться царевич, но потом замолчал и посмотрел на пару юных соколов в гнезде.

Нефер знал: это его судьба. Одному из этих птенцов предназначено стать его богоптицей, а для него это единственный способ достичь короны предков. Струсить сейчас значит отречься от пути, который предначертали для него боги. Он обязан идти.

Таита угадал миг, когда сидящий рядом с ним мальчик принял свой долг и стал мужчиной. И возрадовался в сердце, потому как решилась и его судьба.

– Я попытаюсь, – только и сказал Нефер, вставая. – Давай спустимся и приготовимся.

Утром охотники еще до зари покинули свой немудреный лагерь и начали восхождение. Таите каким-то образом удавалось отыскивать дорогу по приметам, которых даже молодые глаза Нефера не могли разглядеть. Каждый тащил тяжелый моток веревки, сплетенной из льняных нитей и конского волоса, какую использовали для спутывания лошадей. Несли также по небольшому меху с водой – старик предупредил, что, когда солнце поднимется над горизонтом, на утесе станет очень жарко.

Пока они добирались до дальней стороны восточного пика, уже рассвело и гору стало хорошо видно. Таита потратил час, изучая маршрут подъема, и наконец остался доволен.

– Во имя Гора, великого и всемогущего, приступим, – изрек он и сотворил знак раненого ока бога.

Затем подвел мальчика к месту, которое выбрал для начала восхождения.

– Я пойду впереди, – сказал маг, обвязывая царевича концом веревки. – По мере того как я буду удаляться, разматывай веревку. Следи за мной и, когда позову, выбирай веревку и иди за мной. Если оступишься, я тебя удержу.

Поначалу Нефер шел с опаской, строго за Таитой; на лице у него читалась сосредоточенность, а фаланги пальцев побелели – с такой силой он цеплялся за веревку. Старик подбадривал его сверху, и с каждым шагом уверенность мальчика росла. Вскоре он нагнал Таиту.

– Это было просто, – царевич широко улыбнулся.

– Дальше будет труднее, – сухо заверил его Таита и повел к следующему отрогу скалы.

Теперь Нефер скакал у него за спиной, как обезьянка, и без умолку болтал от возбуждения. Они остановились чуть ниже расселины в скале, заострявшейся ближе к вершине до узкой трещины.

– Она похожа на ту, по которой ты будешь спускаться к гнезду, после того как мы доберемся до верха, – сказал чародей. – Следи, как я буду ставить руки и ноги, взбираясь по расселине.

Таита вошел в расселину и медленно, но без остановок стал подниматься по ней. Когда она сузилась, он продолжал идти, словно по лестнице. Юбку его трепало вокруг тощих старческих ног, и Нефер мог рассмотреть уродливый рубец там, где некогда находились отсеченные половые органы. Мальчик и прежде его видел, поэтому давно привык не бледнеть при мысли о мучительной операции, которой подвергся учитель.

Таита позвал его, и царевич стал вытанцовывать вверх по скале, естественным образом попадая в ритм восхождения.

«А почему нет? – подумал воспитатель, стараясь не выражать слишком откровенно гордость за своего ученика. – В конце концов, в жилах у мальчика течет кровь воинов и великих атлетов. – Старик улыбнулся, а в глазах у него блеснули искорки, как у молодого. – Да учителем к нему приставили меня – еще бы ему не преуспеть».

Солнце проделало только половину пути до зенита, а скалолазы уже стояли бок о бок на вершине восточного пика.

– Здесь мы немного отдохнем. – Таита достал из-за плеча мех с водой и сел.

– Я не устал, Тата.

– И тем не менее мы отдохнем. – Старик передал мальчику мех и проследил, чтобы тот сделал с десяток глотков. – Спуск к гнезду окажется более трудным, – сказал он, когда Нефер напился. – Путь тебе показывать будет некому, и там есть один участок, когда ты не сможешь видеть своих ног, потому как утес уйдет в сторону от тебя.

– Все будет хорошо, Тата.

– Если богам будет угодно, – согласился Таита, после чего отвернулся.

Казалось, он любовался великолепием раскинувшихся под ними гор, моря и пустыни, но на самом деле не хотел, чтобы мальчик видел, как его губы шепчут молитву: «Раскинь над ним свои крыла, могучий Гор, ведь это твой избранник. Оберегай его, моя госпожа Лостра, ставшая богиней, ведь это плод чрева твоего и плоть от плоти твоей. Убери от него руки, мерзкий Сет, и не прикасайся к нему, ибо тебе не совладать с теми, кто защищает это дитя».

Старик вздохнул, решив, что неразумно бросать вызов богу тьмы и хаоса, и решил смягчить отповедь небольшой взяткой: «Не причиняй ему вреда, добрый Сет, и я принесу в жертву быка в твоем храме в Абидосе, как только мне доведется там побывать».

Он поднялся:

– Пора приступать.

Таита пересек вершину и встал на площадке на противоположном краю, откуда открывался вид на лагерь и пасущихся лошадей. С высоты они казались не больше новорожденных мышат. Соколица кружила над расселиной. Магу ее поведение показалось необычным, особенно когда самка издала странный горестный крик, какого ему никогда не доводилось прежде слышать у царского сокола. Самца не было видно, хотя Таита и старался высмотреть его в небе.

Затем он опустил взгляд и посмотрел через ущелье на главную вершину горы и на уступ, на котором они стояли накануне. Это помогло ему сориентироваться в пространстве, поскольку выступ скалы под ними загораживал гнездо. Таита потихоньку прошел вдоль края, пока не достиг начала трещины – той самой, что сбегала вниз, расширяясь до расселины, где угнездились соколы.

Старик поднял камешек и бросил вниз. Тот загремел, ударяясь о стены, и исчез из виду. Была надежда, что, если самец в гнезде, он испугается и взлетит, тем самым обнаружив себя, но ничего такого не произошло. Только самка продолжала бесцельно кружить, издавая странные горестные крики.

Таита подозвал Нефера и обвязал его вокруг пояса концом веревки. Тщательно проверив узел, дюйм за дюймом пропустил всю веревку между пальцами, высматривая потертости или другие изъяны.

– Птенца положишь в седельную суму, – сказал он, проверяя, надежно ли привязан мешок, который царевич закинул за плечо, чтобы тот не стеснял движений.

– Перестань суетиться, Тата. Отец говорит, что подчас ты хуже надоедливой старухи.

– Твоему отцу следовало бы проявить больше уважения. Когда он был младенцем, я ему попку подтирал. Как и тебе, кстати.

Таита фыркнул и в очередной раз принялся осматривать узел у мальчика на поясе, оттягивая решительный момент. Но Нефер уже шагнул к краю и стоял, прямой как стрела, не выказывая ни тени сомнения.

– Ты готов? – Обернувшись через плечо, царевич широко улыбнулся.

Блеснули белые зубы, а в темно-зеленых глазах сверкнула искорка. Глаза эти так живо напоминали Таите очи царицы Лостры. У него промелькнула болезненная мысль, что Нефер еще красивее, чем был его отец в этом возрасте.

– Мы не можем торчать тут целый день, – использовал Нефер одно из любимых выражений родителя, искусно подражая властному тону фараона.

Таита сел так, чтобы упираться пятками в трещину, и откинул спину, готовясь принять вес пропущенной поверх плеча веревки. Потом кивнул Неферу и отметил, что молодцеватая улыбка сошла у мальчика с лица, стоило ему перебраться через край. По мере того как ученик спускался, воспитатель травил веревку.

Вот Нефер достиг выступа в стене и, цепляясь обеими руками, принялся шарить ногами по камню в поисках опоры. Нащупав пальцами выемку, он сунул в нее босую стопу, согнул ногу в колене, перенося на нее вес, и съехал немного ниже. Мальчик в последний раз поднял лицо и посмотрел на Таиту – попытался улыбнуться, но получилась только кривая ухмылка, – а затем скрылся за выступом. Прежде чем ему удалось найти новую опору, нога заскользила по расселине, и его начало раскачивать на веревке. Если это не остановить, он окажется беспомощно крутящимся и мотающимся над пропастью. Едва ли старому человеку на вершине хватит сил вытащить его.

Лихорадочно хватаясь за трещину в скале, царевич наконец сумел зацепиться пальцами, и положение его упрочилось. Потом он выбросил другую руку и нашел новую опору. Он обогнул выступ, но сердце колотилось у него в груди, а дыхание с хрипом вылетало из горла.

– Все хорошо? – донесся сверху оклик Таиты.

– Неплохо! – выдавил мальчик.

Глянув вниз, между колен, он увидел, как трещина расширяется по направлению площадки с гнездом. Руки у него устали и начали дрожать. Вытянув правую ногу, мальчик нашел новую ступеньку.

Таита был прав – спускаться со скалы труднее, чем подниматься. Переместив правую руку, Нефер заметил, что ободрал фаланги пальцев, а на камне осталось кровавое пятно. Съехав вниз еще немного, он добрался до места, где трещина переходила в собственно расселину. Снова ему пришлось искать какую-нибудь скрытую опору.

Вчера, когда они с Таитой обсуждали предприятие, сидя на другой стороне обрыва, до заветного места казалось рукой подать. Но теперь его ноги впустую скользили по утесу, а разверстая пропасть грозила заглотнуть, как пасть некоего чудовища. Нефер застонал и повис на обеих руках, прильнув к камню. Ему стало страшно – последние крупицы храбрости сдули порывы горячего ветра, норовящего оторвать его от скалы. Он посмотрел вниз, и слезы его смешались со сбегающим по щекам потом. Пропасть манила мальчика, вцеплялась в него клешнями страха, пробирая до потрохов.

– Шевелись! – донесся сверху голос Таиты, слабый, но настойчивый. – Ты должен двигаться!

Огромным усилием воли Нефер заставил себя действовать. Босые ноги нащупали выступ, достаточно широкий, чтобы опереться на него. Мальчик стал спускаться, перебирая ноющими, трясущимися руками. Внезапно нога соскользнула, а руки у него слишком устали, чтобы выдержать вес тела. С громким криком он сорвался вниз.

Но не пролетел и двух пядей, как привязь грубо врезалась ему под ребра, сдавив дыхание. Царевич висел в пустоте, удерживаемый только веревкой да сидящим наверху стариком.

– Нефер, ты меня слышишь? – голос Таиты был сдавленным из-за усилия. Парнишка заскулил по-щенячьи. – Найди опору. Ты не можешь долго так висеть.

Приказ Таиты подействовал успокаивающе. Мальчик смахнул с глаз слезы и заметил, что скала находится всего на расстоянии вытянутой руки.

– Цепляйся! – простонал Таита.

Нефер увидел, что оказался напротив расселины. Она была достаточно просторной, чтобы поместиться в ней, а покатый порог выглядел достаточно широким, чтобы на нем стоять. Оставалось только туда забраться. Мальчик вытянул трясущуюся руку и коснулся пальцами стены. И его развернуло спиной к ней.

Потребовалась целая вечность борьбы и напряженных усилий, но наконец царевичу удалось повернуться и поставить на ступеньку обе ноги. Примостившись на краю, он согнулся пополам, пытаясь отдышаться.

Ощутив, что натяжение веревки исчезло, Таита подбодрил ученика:

– Бак-кер, Нефер! Бак-кер! Где ты?

– В расселине, над гнездом.

– Что видишь? – Таита стремился, чтобы ум мальчика был сосредоточен на чем угодно, только не на простирающейся под ним пропасти.

Нефер утер со лба пот тыльной стороной ладони и посмотрел вниз:

– Вижу край гнезда.

– До него далеко?

– Близко.

– Дотянуться можешь?

– Попробую.

Нефер прижался согнутой спиной к своду узкой расселины и двинулся вниз по наклонной стенке. Под собой он видел края сухих веток, торчащих из гнезда. С каждым пройденным дюймом его становилось видно все лучше.

Когда он в следующий раз окликнул Таиту, голос его звучал более уверенно и возбужденно.

– Я вижу самца! Он в гнезде.

– Что делает?

– Сидит скорчившись. Спит, похоже. – В тоне царевича появилась неуверенность. – Мне видно только его спину.

Сокол не шевелился, сидя в высокой части не слишком аккуратно свитого гнезда. «Но как он может спать и не слышать движения, происходящего над ним?» – удивлялся Нефер. Оказавшись совсем рядом с гнездом и птицей, царевич позабыл про страх.

Уступ под ногами стал более пологим, а над головой появилось достаточно места, чтобы выпрямиться, и теперь мальчик перемещался более уверенно.

– Я вижу его голову!

Самец раскинул крылья, как будто падал на добычу. «Как он прекрасен! – подумал Нефер. – Я уже так близко, что почти могу дотронуться до него, а он по-прежнему не выказывает страха».

Царевичу пришла вдруг в голову мысль, что у него есть возможность захватить птицу спящей. Он приготовился напасть: вжался плечом в утес, шире расставил босые ноги. И уже стал медленно наклоняться к соколу, когда вдруг остановил занесенную руку.

На пестрых перьях спины виднелись капельки крови. Яркие, как ограненные рубины, они блестели в лучах солнца, и у Нефера все вдруг перевернулось внутри – он понял, что самец мертв. Его обуяло горькое чувство утраты, как если бы у него навсегда отобрали что-то очень дорогое. Он увидел не просто погибшего сокола. Царская птица олицетворяла нечто более ценное – то был символ бога и повелителя. Мальчик глядел на мертвое тело, и перед его мысленным взором труп самца преображался в тело самого фараона. Нефер зарыдал и отдернул руку.

И, как оказалось, вовремя: до ушей его донеслись сухой шорох и резкое шипение. Блестящее черное тело рассекло воздух там, где за миг до того находилась его рука, и врезалось в сухие ветки с такой силой, что все гнездо зашаталось.

Нефер отпрянул, насколько позволяла тесная расселина, и воззрился на жуткое создание, свившееся теперь в кольцо перед самым его лицом. Взгляд мальчика словно обострился и приближал предметы, а время текло медленно, как в кошмарном сне. Он увидел, как в чаше гнезда, под телом сокола, съежились мертвые птенцы, а вокруг них толстыми блестящими кольцами обвилась гигантская черная кобра. Змея вскинула голову, развернув капюшон, отмеченный четким рисунком из белых и черных линий.

Скользкий черный язычок появился между тонких, растянутых в ухмылке губ. Глаза кобры казались бездонными темными омутами, в каждом из которых сиял огоньком отраженный солнечный свет. Взгляд гипнотизировал Нефера.

Царевич попытался вскрикнуть, чтобы предупредить Таиту, но не смог выдавить ни звука. Ему не удавалось оторвать глаз от пугающего взора кобры. Голова змеи раскачивалась едва-едва, зато массивные кольца, которые буквально заполнили гнездо, пульсировали и сжимались. Скользя вдоль веток, чешуйки вспыхивали на свету, как бриллиант. Каждое кольцо было толщиной с руку Нефера, и они неспешно накручивались одно на другое.

Голова отклонилась, пасть раскрылась, и мальчик увидел бледное нёбо. Почти прозрачные клыки показались из мягких складок, на каждой их этих костяных игл застыла капелька бесцветного яда.

Потом жуткая голова метнулась вперед – кобра прыгнула, целясь Неферу в лицо. Тот вскрикнул и дернулся в сторону, потерял равновесие и спиной вперед выпал из расселины.

Хотя Таита был готов к неожиданному натяжению веревки, резкое падение Нефера едва не сдернуло старика с утеса. Виток веревки из конского волоса заскользил у него между пальцами, сдирая кожу, но он не ослабил хватки. Воспитатель слышал дикие вопли ученика и чувствовал, как тот болтается на другом конце веревки.

Как маятник, Нефер сначала откачнулся от утеса, затем полетел прямо к соколиному гнезду. Кобра быстро оправилась от промаха и снова приняла боевую стойку. Сосредоточенно глядя на мальчика, она повернула голову так, чтобы оказаться прямо перед ним. Из пасти вырвалось резкое шипение.

Царевич снова закричал и отчаянно отмахнулся ногой от устремившейся к ней кобры. Угадав в вопле страх, Таита налег на веревку так, что старые мускулы затрещали от напряжения.

Кобра метила в глаза царевичу и хотела нанести удар, едва тот приблизился на расстояние броска, но в этот миг Таита резко потянул и отдернул Нефера в сторону. Разверстые челюсти змеи пролетели буквально в пальце от уха мальчика, а затем ее тяжелое тело обрушилось ему на плечо с такой силой, будто ударила плеть колесничего. Нефер взвыл, понимая, что получил смертоносный укус.

Откачнувшись в сторону пропасти, мальчик взглянул на плечо, в которое впились клыки, и увидел желтоватые брызги змеиного яда на толстых кожаных складках седельной сумы. Облегченно выдохнув, царевич сорвал сумку и, летя назад к кобре, снова готовой к атаке, выставил суму перед собой, словно щит.

Едва он оказался на расстоянии удара, кобра напала снова, но толстая кожа седельной сумы защитила Нефера. Клыки гадины глубоко погрузились в кожу и застряли. Откачнувшись назад, царевич утянул змею за собой. Она полностью выскользнула из гнезда и свилась в клубок из блестящих колец. Мощный хвост хлестал Нефера по ногам, кобра яростно шипела, из разверстой пасти вылетали облачка яда, каплями оседая на поверхности сумы. Змея была такой тяжелой и сильной, что все тело царевича дергалось.

Почти не думая, Нефер отшвырнул кожаный мешок вместе с гадиной. Сума и кобра полетели вниз, хищное тело продолжало бешено свиваться и распрямляться. Зловещее шипение становилось тише, по мере того как змея падала в пропасть. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем раздался удар. Он не убил и не оглушил тварь: извиваясь, она покатилась по склону, перекатываясь через камни, как большой черный шар, и наконец скрылась из виду среди серых валунов.

– Нефер, ответь! – пробился голос Таиты сквозь пелену ужаса, застлавшую разум мальчика. Он был хриплым от усилия и тревоги. – Ты меня слышишь?

– Я здесь, Тата! – слабым, дрожащим голосом откликнулся царевич.

– Я вытащу тебя.

Медленно, рывок за рывком, Таита стал поднимать Нефера. Даже едва живой после пережитых волнений, царевич удивлялся силе старика. Когда скала стала ближе, ему удалось перенести с веревки часть веса и ускорить подъем. Наконец он перебрался через выступ и с радостью увидел Таиту. Тот смотрел на него с вершины; от напряжения, с которым чародей налегал на веревку, его древнее, как у сфинкса, лицо казалось очерченным более резко.

Последний мощный рывок – и вот Нефер перевалил через край и упал в объятия старика. Он лежал, пыхтя и рыдая, не способный вымолвить ни одного слова. Таита обнимал его. Его тоже трясло от волнения и усталости. Постепенно оба успокоились и отдышались. Таита приложил к губам воспитанника мех с водой, тот хлебнул, подавился, сделал еще глоток. А потом посмотрел на учителя с такой мукой, что старик обнял его еще крепче.

– Это было ужасно, – почти невнятно пробормотал Нефер. – Она была в гнезде. Она убила соколов, всех. Ах, Таита, она была такая жуткая!

– Кто «она», Нефер? – мягко спросил Таита.

– Она убила мою богоптицу и самца.

– Спокойно, парень. Вот, выпей еще воды, – старик протянул мальчику мех.

Царевич снова подавился и зашелся в приступе кашля.

– Она и меня попыталась убить, – прохрипел он, едва обретя возможность говорить. – Она была здоровенная и чернющая.

– Так кто «она», объясни толком!

– Кобра – огромная черная кобра. В гнезде меня поджидала. Она до смерти покусала птенцов и сокола, а как только увидела меня, сразу бросилась. Я даже не знал, что кобры бывают такие большие.

– Тебя укусили?

Похолодев, Таита поднял Нефера на ноги, чтобы осмотреть.

– Нет, Тата. Я закрылся мешком, как щитом. Змея меня не коснулась.

Вопреки протестам Нефера, Таита снял с него юбку и заставил стоять голышом, пока тщательно осматривал тело на предмет следов от клыков. Кожа на суставах пальцев и на коленках была содрана, но из отметин на юном царевиче имелась только эмблема фараонов на гладкой коже внутренней стороны бедра. Таита нанес татуировку сам, и это был миниатюрный шедевр, навечно удостоверивший право Нефера на двойную корону.

– Хвала великому богу, защитившему тебя, – пробормотал евнух. – Гор послал эту кобру, чтобы предупредить тебя о грядущих ужасных и опасных событиях. – Лицо у старика стало мрачным, на нем читались печаль и скорбь. – То был не настоящий змей. Только видение.

– Нет, Тата. Я хорошо рассмотрел гадину. Она была огромных размеров, но это самая настоящая змея.

– Но как тогда забралась она в гнездо? Кобры ведь не летают, а другого способа попасть на утес нет.

Нефер ошеломленно посмотрел на него.

– Она убила мою богоптицу, – пролепетал он.

– А также царского сокола, воплощение самого фараона, – мрачно согласился Таита, во взоре которого по-прежнему сквозила печаль. – Тайны начинают открываться. В моем видении они предстали лишь тенями, но случившееся с тобой сегодня служит им подтверждением. То была вещь не из сего мира.

– Объясни мне, Таита, – взмолился Нефер.

Старик протянул ему юбку.

– Сначала нам следует спуститься с этой горы и избежать великих опасностей, способных обрушиться на нас прежде, чем я успею истолковать предзнаменования.

Молча он устремил взор к небу, глубоко погрузившись в свои мысли. Затем опустил глаза и посмотрел прямо на Нефера.

– Одевайся, – только и сказал маг.

Как только мальчик был готов, Таита повел его обратно к противоположной стороне вершины, и они начали спуск. Знакомой тропой шли быстро, а поспешность, сквозившая в каждом движении Таиты, оказалась заразительной. Путники застали лошадей там, где оставили их, но прежде, чем сесть в седло, Нефер сказал:

– Место, где кобра ударилась о скалы, совсем недалеко отсюда. – Он указал на осыпь под утесом, на котором еще можно было разглядеть соколиное гнездо. – Давай поищем труп. Что, если, найдя труп, ты сможешь разрушить злые чары?

– Только зря потратим драгоценное время. Нет никакого трупа. – Таита запрыгнул на спину кобыле. – По коням, Нефер. Та кобра вернулась в темные пространства, из коих возникла.

Нефер содрогнулся от суеверного ужаса и залез на своего молодого жеребца.

Не произнося ни слова, они оставили позади склоны гор и оказались в изломанных восточных предгорьях. Царевич понимал, что воспитатель не расположен сейчас отвечать на вопросы, но все же подвел коня ближе.

– Тата, но это ведь не дорога в Гебель-Нагару? – почтительно осведомился он.

– Мы не вернемся в оазис.

– Почему?

– Бедуинам известно, что мы были у источника. Они расскажут тем, кто ищет нас.

– Но кто нас ищет? – растерялся Нефер.

Таита повернул голову и посмотрел на мальчика с такой жалостью, что тот смолк.

– Я объясню, когда мы уберемся подальше от этой проклятой горы и окажемся в безопасном месте.

Таита избегал вершин холмов, где их силуэты обрисовались бы на фоне неба, и петлял по оврагам и долинам. Путь их все время лежал на восток, прочь от Египта и Нила, в сторону моря.

Когда он натянул поводья, солнце уже садилось.

– Главный караванный путь пролегает сразу за следующей чередой холмов. Нам надо ее пересечь, но враги могут подстерегать нас здесь.

Оставив стреноженных коней в укромном сухом русле и всыпав им в кожаные кормушки по несколько горстей размолотых зерен дурры, чтобы не скучали, путники осторожно перебрались через гребень холма. Нашли удобное место у обрыва из красноватой глины и стали наблюдать за караванной дорогой.

– Просидим тут до темноты, – объявил Таита. – Потом перейдем.

– Никак не пойму твоих поступков, Тата. Зачем мы едем на восток? Почему бы не вернуться в Фивы под защиту фараона, моего отца?

Таита вздохнул и закрыл глаза. «Ну как ему сказать? – подумал старик. – Дальше скрывать нельзя. Но это ведь еще ребенок, и мне следует его оберегать».

Нефер словно прочел его мысли, потому как положил руку на плечо воспитателю и сказал:

– Сегодня, на горе, я доказал, что уже взрослый. Поэтому обращайся со мной как с мужчиной.

– Верно, доказал. – Таита кивнул.

Но прежде чем продолжить, бросил еще один взгляд на пробегающую под ними утоптанную дорогу и тут же спрятал голову.

– Кто-то едет!

Нефер тоже распластался за бугорком из глины, и они оба стали наблюдать за тем, как с запада по караванной дороге быстро приближается шлейф пыли. Долина к этому времени погрузилась в тень, а небо окрасилось в пышные цвета заката.

– Быстро едут. Это не купцы, а боевые колесницы, – сказал Нефер. – Да, теперь я их вижу.

Зоркие молодые глаза различили очертания передовой колесницы, несущей ее упряжки и погонщика в высокой повозке.

– Это не гиксосы, – продолжил мальчик, когда колесницы приблизились. – Наши. Отряд из десяти повозок. Да! Видишь флажок на передовой? – На длинном бамбуковом шесте, возвышавшемся над облаком пыли, реял вымпел. – Это подразделение стражи Фат! Мы спасены, Тата!

Нефер вскочил и стал размахивать руками.

– Сюда! – завопил он. – Сюда, Синие! Я здесь! Это царевич Нефер!

Костлявая рука Таиты дернула его вниз.

– Ложись, дурачок! Это слуги кобры!

Он бросил быстрый взгляд поверх глиняного вала. Передовой колесничий явно заметил Нефера, потому как перевел свою упряжку в короткий галоп и свернул с дороги в их сторону.

– Пошли, – сказал старик. – Быстрее! Нельзя дать им схватить нас.

Он увлек мальчика через вершину холма и далее вниз по склону. Нефер, поначалу сопротивлявшийся, проникся тревогой наставника и побежал изо всех сил, перепрыгивая с камня на камень, но не мог угнаться за стариком. Таита так энергично работал длинными тощими ногами, что седая грива развевалась у него за спиной. Маг первым добежал до лошадей и одним прыжком заскочил на спину своей кобылы.

– Не понимаю, почему мы убегаем от наших? – вымолвил запыхавшийся Нефер. – Что происходит, Тата?

– Залезай на коня! Нет времени на разговоры, надо убираться отсюда!

Когда они галопом выскочили из русла на открытое пространство, Нефер бросил через плечо тоскливый взгляд. Передовая колесница перевалила через гребень, ее возница кричал что-то, но расстояние и грохот колес заглушали слова.

Прежде Таита вел их маленький отряд через местность, усеянную обломками вулканической породы, по которой не могла проехать ни одна колесница. Теперь беглецы неслись туда, их лошади шли плечо в плечо, нога в ногу.

– Если доберемся до камней, то с наступлением ночи сможем затеряться. От дневного света остался только последний вздох. – Таита посмотрел на край солнца, почти уже скрывшегося за западными холмами.

– Верховой всегда сможет уйти от колесницы, – заявил Нефер с уверенностью, какой на самом деле не чувствовал.

Но, обернувшись, увидел, что прав: они отрывались от отряда подпрыгивающих и раскачивающихся повозок.

Прежде чем Нефер и Таита достигли каменистого участка, колесницы остались так далеко, что стали почти неразличимы в облаке ими самими поднятой синеватой пыли. Оказавшись среди обломков, всадники вынуждены были перевести коней на рысь, но грунт был таким неровным, а свет таким скудным, что вскоре пришлось замедлить аллюр до шага. Обернувшись в последнем свете заката, Таита увидел, как темный силуэт передовой колесницы остановился у края пересеченной местности. И узнал голос окликнувшего их возницы, хотя слова едва можно было разобрать.

– Почему ты бежишь, царевич Нефер? Не бойся нас. Мы из стражи Фат, присланы проводить тебя домой в Фивы.

Нефер шевельнулся, как будто собираясь развернуть коня:

– Это Хилтон! Я хорошо помню его голос. Это добрый человек. И он назвал меня по имени.

Хилтон был прославленный воин, удостоенный Золота Доблести. Но Таита был тверд.

– Не дай себя обмануть. Не верь никому.

Нефер послушно поскакал дальше вглубь усеянных камнями дебрей. Далекие крики стали тише, затем растворились в вечном безмолвии пустыни. Вскоре опустившаяся темнота заставила беглецов сойти с коней и пешком следовать по трудным местам: извилистая тропа сужалась и петляла между острыми глыбами черного камня, грозившими покалечить упряжную лошадь или разбить колесо любой повозки, что неосторожно сунется сюда. Наконец им пришлось остановиться, чтобы напоить коней и дать им отдых. Беглецы уселись рядышком, Таита нарезал кинжалом испеченный из дурры хлеб, и, подкрепляясь, они вели негромкий разговор.

– Расскажи мне о своем видении, Тата. Что ты на самом деле видел, когда строил лабиринты Амона-Ра?

– Я же говорил – все было смутно.

– Мне известно, что это не так. – Нефер покачал головой. – Ты так сказал, чтобы не расстраивать меня.

Мальчик поежился от ночного холода и от ужаса, который был постоянным его спутником с минуты столкновения со злом в соколином гнезде.

– Тебе открылось нечто страшное, я уверен, – продолжил царевич. – Поэтому мы сейчас и бежим. Ты обязан поведать мне все. Я должен понимать, что с нами происходит.

– Ну хорошо, – согласился наконец Таита. – Пришло время тебе узнать все.

Он простер худую руку и придвинул Нефера ближе к себе, укрыв своей накидкой. Мальчика удивило, какое тепло исходило от тощего тела старика. Некоторое время Таита собирался с мыслями, потом заговорил:

– Мне привиделось большое дерево, растущее на берегах Отца-Нила. То было могучее дерево, усыпанное синими, как гиацинты, цветами, а на вершине его висела двойная корона Верхнего и Нижнего царств. Под его сенью укрывалось все многолюдье нашего Египта: мужчины и женщины, старики и дети, купцы и крестьяне, писцы, жрецы и воины. Всем давало оно защиту, все процветали и были довольны.

– То было доброе видение, – охотно истолковал его Нефер, вспоминая уроки Таиты. – Дерево должно означать фараона, моего отца: синий – цвет дома Тамоса, и это мой отец носит двойную корону.

– Так это понял и я.

– Что еще видел ты, Тата?

– Я видел змею в мутных речных водах. Она плыла к месту, где стояло дерево. Змея была огромная.

– Кобра? – предположил царевич, и голос его сделался тонким и испуганным.

– Да, – подтвердил маг. – Это была большая кобра. Она выползла из вод Нила и взобралась на дерево, обвила его ствол и ветви так, что стала казаться одним целым с ним, поддерживая его и давая ему силу.

– А вот этого я не понял, – прошептал Нефер.

– Потом кобра добралась до самой верхушки дерева, бросилась на него и погрузило клыки в его ствол.

– Сладчайший Гор! – Царевич вздрогнул. – Как думаешь, это была та самая змея, которая хотела ужалить меня? – Он не стал дожидаться ответа. – Что было дальше, Тата?

– Я видел, как дерево стало засыхать, зашаталось и упало. Видел, как кобра продолжала сидеть на нем, но теперь ее мерзкую голову венчала двойная корона. От мертвого дерева пошли зеленые побеги, но едва они появлялись, змея кусала их, и они тоже засыхали от отравы.

Нефер молчал. Хотя смысл был ясен, ему не хватало сил истолковать видение вслух.

– И все зеленые побеги дерева погибли? – спросил он наконец.

– Был один, который рос неприметно, под поверхностью земли, пока не сделался сильным. Потом, как могучая лоза, он выбрался наружу и сошелся в бою с коброй. И хотя змея пустила в ход всю свою мощь и яд, росток уцелел и продолжал зеленеть.

– И чем закончилась та борьба, Тата? Кто победил? Кому в итоге досталась двойная корона?

– Конца схватки я не видел, картину затянули дым и пыль войны.

Мальчик молчал так долго, как будто заснул, но потом царевич вдруг затрясся, и Таита понял, что он плачет.

– Фараон мертв, – произнес наконец Нефер с мрачной уверенностью. – Мой отец умер. Вот в чем смысл твоего видения. Тем отравленным деревом был фараон. Это же послание повторилось и в истории с гнездом. Погибшим соколом был фараон. Мой отец мертв, убит коброй.

Таита не ответил. Только крепче обнял Нефера за плечи, стараясь передать ему часть своей силы и утешить.

– А я – тот зеленый побег от дерева. Ты это видел. Ты знаешь, что кобра намеревается уничтожить и меня, как моего отца. Вот почему ты не хочешь, чтобы воины доставили меня в Фивы. Там меня поджидает змея.

– Ты прав, Нефер. Мы не можем вернуться в Фивы, пока ты не окреп и не способен постоять за себя. Нам вообще следует бежать из Египта. На востоке есть другие страны и могучие цари. Я намерен отправиться туда и поискать союзников в борьбе с коброй.

– Но кто эта кобра? В своем видении ты не разглядел лица?

– Нам известно, что змея притаилась совсем рядом с троном твоего отца. В видении она обвивала дерево и давала ему силу. – Старик помолчал, потом решился: – Эту кобру зовут Наджа.

Нефер воззрился на него.

– Наджа?! – прошептал он. – Наджа! Теперь я понимаю, почему мы не можем вернуться в Фивы. – Мальчик помолчал. – Скитаясь по странам Востока, мы станем изгоями, нищими.

– Видение показало, что ты вырос сильным. Нам следует верить лабиринтам Амона-Ра.

Вопреки скорби по отцу Нефер наконец уснул, но еще до зари Таита разбудил его. Они сели на коней и поскакали дальше на восток. Каменистый участок остался позади, и Неферу показалось, что утренний ветер принес с собой соленый запах моря.

– В порту Сегед мы найдем корабль, который доставит нас в страну хурритов, – заговорил Таита, словно угадав мысли мальчика. – Саргон, царь Вавилона и Ассирии, этих могущественных государств между Тигром и Евфратом, является сатрапом твоего отца. Он заключил с ним союз против гиксосов и других общих врагов. Я думаю, что Саргон исполнит договор, потому как человек он честный. Будем верить, что он примет нас и поддержит твое право на трон объединенного Египта.

Перед ними вставало в своем палящем сиянии солнце. Одолев следующий подъем, беглецы увидели впереди море, сверкающее, как только что начищенный бронзовый щит.

– Доберемся до берега еще до заката, – сказал старик, прикинув расстояние.

Потом, прищурившись, оглянулся в сторону предгорья. И замер, заметив не один даже, а четыре отдельных шлейфа желтой пыли, поднимающихся на равнине у них за спиной.

– Снова Хилтон! – воскликнул маг. – Мне бы стоило догадаться, что старый негодяй не откажется так просто от погони.

Чтобы лучше видеть, он встал на спине у коня – трюк опытного наездника.

– Похоже, за ночь Хилтон обогнул каменистый участок, а теперь развернул колесницы веером в поиске наших следов. Ему не нужен был колдун, чтобы угадать, что мы направимся на восток, к побережью.

Старик быстро оглянулся в поисках убежища. Хотя открытая каменистая равнина, по которой пролегал их путь, казалась гладкой, как стол, его глаза нашли неприметную ложбину, обещавшую послужить укрытием, если удастся вовремя до нее добраться.

– С коня! – приказал он Неферу. – Надо держаться как можно ниже и не поднимать пыли, чтобы нас не заметили.

Евнух мысленно выругал себя за то, что не постарался скрыть оставленные следы. Теперь, когда они свернули в сторону и повели лошадей к ложбине, он избегал участков с мягкой почвой, придерживаясь каменистого грунта, на котором не оставалось отпечатков. Добравшись до укрытия, они обнаружили, что оно слишком мелкое, чтобы спрятать стоящую лошадь.

Нефер с тревогой оглянулся. Ближайший из движущихся столбов пыли находился от них менее чем в четверти лиги и быстро приближался. Остальные раскинулись широким полукругом.

– Спрятаться тут негде, а бежать поздно – нас уже окружили.

Таита соскользнул со спины кобылы, сказал ей что-то ласково, затем наклонился и погладил ее передние ноги. Лошадь переступала и фыркала, но старик настаивал, и она неохотно опустилась и легла на бок, продолжая тихим фырканьем выражать свое недовольство. Сняв юбку, Таита накинул ее на голову кобыле, чтобы та не пыталась встать.

Потом проворно подошел к молодому жеребцу Нефера и повторил тот же трюк.

– Ложись рядом с головой Звездочета, – бросил он ученику, – и не давай ему подняться.

Нефер рассмеялся впервые с того времени, как узнал о гибели отца. Умение Таиты обращаться с животными неизменно вдохновляло его.

– Тата, как тебе это удается?

– Если разговаривать с ними так, чтобы звери понимали, они исполнят то, о чем их просят. А теперь устраивайся рядом с питомцем и позаботься, чтобы он не волновался.

Они улеглись за лошадьми и стали наблюдать, как окружившие их столбы пыли мчатся по равнине.

– Возницы ведь не заметят наших следов на скальном грунте, Тата? – с надеждой спросил царевич.

Таита что-то буркнул. Он не спускал глаз с ближайшей из колесниц. В колеблющемся мареве она казалась нереальной, очертания ее расплывались и искажались, как у изображения, на которое смотришь через воду. Повозка двигалась не быстро, рыская из стороны в сторону, словно отыскивая что-то. А потом вдруг целеустремленно ринулась вперед. Таита понял, что колесничий обнаружил их след и идет по нему.

Колесница приблизилась, и можно стало хорошо рассмотреть стоящих в ней людей. Они перегибались через борт, вглядываясь в землю.

– Клянусь вонючим дыханием Сета! – пробормотал старик в расстройстве. – С ними нубийский разведчик!

Высокий чернокожий казался еще выше благодаря убору из перьев цапли на голове. Локтях в пятистах от убежища беглецов нубиец спрыгнул с движущейся повозки и побежал перед лошадьми.

– Они проходят место, где мы свернули, – прошептал Таита. – Гор, укрой наш след от этого черного дикаря!

Говорили, что разведчики-нубийцы способны обнаружить даже след пролетевшей по небу ласточки. Негр вскинул руку, дав знак колеснице остановиться. Он потерял след на каменистой почве. Согнувшись едва не пополам, великан кружил на одном пятаке. Издалека он напоминал птицу-секретаря, охотящуюся на змей и грызунов.

– Тата, а ты не можешь навести чары, которые укрыли бы нас? – со страхом прошептал Нефер.

Маг нередко произносил заклинания во время охоты на газель на открытой равнине, и в большинстве случаев это бдительное животное подпускало охотников на выстрел из лука, так и не заметив их присутствия. Таита не ответил, но, глянув на него, Нефер заметил, что старик сжимает в руке самую могущественную из своих святынь – искусной работы пятиконечную золотую звезду, «амулет Лостры». Мальчик знал, что в нем спрятана прядь волос царицы, которую Таита отрезал, когда покойная лежала на столе бальзамировщика, готовясь к обожествлению. Таита приложил амулет к губам и беззвучно шептал заклинание сокрытия от глаз врага.

Нубиец на равнине выпрямился, заново обретя уверенность, и посмотрел прямо в их сторону.

– Нашел ответвление наших следов, – сказал Нефер.

Негр устремился вперед по каменистой полосе, колесница ехала за ним.

– Мне этот демон хорошо знаком, – процедил Таита. – Его зовут Бей, он шаман племени усбак.

Царевич с трепетом следил, как проводник и следующая за ним повозка уверенно приближались. Колесничий располагался на высокой платформе, с которой явно должен был увидеть беглецов. Но пока не было никаких признаков того, что он их заметил.

Преследователи приблизились, и Нефер узнал в колесничем Хилтона. Даже сумел разглядеть белый рубец от боевой раны на правой щеке. На миг ему показалось, что зоркие, как у сокола, глаза воина устремлены прямо на него, но потом взгляд скользнул мимо.

– Не шевелись. – Голос у Таиты звучал не громче шелеста ветра над залитой ярким светом равниной.

Бей, нубиец, находился теперь так близко, что Нефер мог рассмотреть все талисманы в ожерелье на его широкой обнаженной груди. Шаман остановился и, помрачнев уродливым лицом, принялся водить головой, осматриваясь, как охотничий пес, в ноздри которому ударил запах дичи.

– Тихо! – прошептал Таита. – Он нас почуял.

Бей сделал несколько медленных шагов, снова остановился и поднял руку. Колесничий у него за спиной натянул поводья. Кони беспокоились и переступали на месте. Хилтон коснулся передка древком копья. В тишине негромкий шорох показался оглушающим.

Нубиец смотрел прямо в лицо Неферу. Царевич пытался выдержать этот недобрый, тягучий взгляд не мигая. От напряжения у него заслезились глаза. Бей сжал в ладони один из талисманов, висевших на ожерелье. Нефер догадался, что это плавающая кость из груди льва-людоеда. У Таиты хранилась одна такая в его сокровищнице амулетов.

Бей начал напевать что-то своим густым африканским басом. Потом топнул босой ногой по твердой земле и плюнул в сторону Нефера.

– Он проникает через мою завесу, – без выражения промолвил старик.

Тут Бей вдруг ухмыльнулся и указал на беглецов зажатой в кулаке львиной костью. Хилтон у него за спиной вскрикнул от удивления и вытаращился на внезапно появившихся Таиту и Нефера, лежащих на земле не далее как в сотне локтей от него.

– Царевич Нефер! Мы тебя целый месяц разыскивали! Хвала великому Гору и Осирису, ты наконец нашелся!

Мальчик вздохнул и поднялся. Хилтон подъехал, спрыгнул с колесницы и опустился перед ним на одно колено. Потом стащил с головы плотно прилегающий бронзовый шлем.

– Фараон Тамос умер! – вскричал он голосом, привыкшим перекрывать шум битвы. – Да здравствует фараон Нефер-Сети. Да живи ты вечно!

Сети было священным именем царевича, одним из пяти имен силы, данных ему при рождении, задолго до того, как он стал наследником престола. Никому не дозволялось употреблять священное имя прежде, чем его впервые провозгласят фараоном.

– Фараон! Могучий буйвол! Мы препроводим тебя в Священный город, и ты сможешь воссесть в Фивах в божественном облике Гора Златого.

– А если я предпочту не ехать с тобой, Хилтон? – спросил Нефер.

Воин помрачнел:

– При всей моей любви и уважении, фараон, у меня есть строжайший приказ регента Египта доставить тебя в Фивы. И я исполню его, даже рискуя навлечь на себя твое неудовольствие.

Нефер глянул искоса на Таиту и спросил, почти не шевеля губами:

– Должен я идти?

– Нам придется пойти с ними.

В сопровождении пятидесяти боевых колесниц во главе с Хилтоном они двинулись в Фивы. Повинуясь строгому приказу, колонна направилась сначала к оазису Босс. Быстрые конники были отряжены вперед, и регент Египта, вельможа Наджа, прибыл из столицы в оазис, чтобы встретить юного фараона Нефера-Сети.

На пятый день пути отряд колесниц, пыльных и потрепанных после проведенных в пустыне месяцев, на рысях вошел в оазис. В тени растущих там деревьев приветствовать их построился целый полк стражи Фат. Воины держали в руках не оружие, а пальмовые ветви, и размахивали ими, распевая гимн своему повелителю:

Сети, могучий буйвол. Возлюбленный истины. Супруг двух жен, Нехбет и Ваджет. Яростный змей, великий силой. Гор Златой, дающий жизнь сердцам. Тот, кто есть осока и пчела. Сети, сын Ра, бог солнца, Живи вечно и без конца.

Нефер стоял вместе с Хилтоном и Таитой на передовой колеснице. Одежда у него была грязной и потрепанной, а густые кудри слиплись от пыли. Под лучами солнца лицо его и руки приобрели цвет спелого миндаля. Хилтон вел колесницу по длинному промежутку между двумя рядами воинов; Нефер застенчиво улыбался тем, кого узнавал, а они приветствовали его радостными криками. Эти люди любили его отца, теперь они любили его.

В середине оазиса, близ источника, раскинулось скопище разноцветных палаток. Перед царским шатром стоял в окружении придворных, знати и жрецов вельможа Наджа, ожидая приезда государя. Он выглядел величественным в блеске своего регентства: сверкали и переливались золото и драгоценные камни его уборов, благоухали мази и притирания.

По бокам от него располагались Хезерет и Мерикара, царевны дома Тамоса. На лица их был наложен густой слой белой краски, подведенные черной тушью глаза казались огромными. Даже соски обнаженных грудей были покрыты пунцовой краской и напоминали спелые вишни. Сделанные из конской гривы парики казались слишком пышными для их головок, а юбки были так густо расшиты жемчугом и золотой нитью, что стояли колом, как у деревянной куклы.

Когда Хилтон остановил лошадей перед Наджей, тот шагнул вперед и снял чумазого мальчишку с повозки. Не имевший возможности помыться с самого ухода из Гебель-Нагары, Нефер вонял, как козел.

– Приветствую тебя как регент, фараон. Я твой покорный слуга и преданный товарищ. Да живешь ты тысячу лет, – провозгласил Наджа достаточно громко, чтобы ближайшие ряды могли расслышать каждое слово.

Вельможа за руку подвел мальчика к помосту совета, сделанному из драгоценного черного дерева, что привезли из сердца Африканского континента, с инкрустацией из слоновой кости и перламутра. Он возвел Нефера на помост, затем опустился на колени и без тени отвращения поцеловал покрытые пылью ноги царя, под сбитыми ногтями которых собралась черная грязь.

Затем он встал и сорвал с Нефера потрепанную юбку, открыв царскую татуировку на бедре, и медленно повернул мальчика вокруг оси, чтобы все смогли разглядеть рисунок.

– Да здравствует фараон Сети, бог и сын богов! Узрите этот знак. Смотрите на него, все народы земли, и трепещите перед силой царя. Склонитесь перед могуществом фараона.

– Да здравствует фараон! – разразились громкими криками воины и обступившие помост придворные. – Да живет он вечно в своем могуществе и величии!

Наджа подвел царевен, чтобы те преклонили колени и присягнули брату на верность. Голоса девочек звучали неразборчиво, но потом Мерикара, младшая, не выдержала и запрыгнула на помост, гремя обшитой драгоценными камнями юбкой.

– Нефер! – завопила она, устремившись к брату. – Мне тебя так не хватало! Я думала, что ты погиб.

Нефер неуклюже обнял сестру, но та вскоре отстранилась.

– Ну и воняет же от тебя! – прошептала девочка и хихикнула.

Наджа знаком велел няньке увести ребенка, после чего сиятельные вельможи Египта, возглавляемые членами совета, по очереди стали приносить клятву верности. Не обошлось без неприятного момента – фараон обвел собрание взглядом и спросил звонким, строгим голосом:

– А где мой добрый дядюшка Крат? Кому, как не ему, подобает первому приветствовать меня.

Талла пустился в уклончивые объяснения:

– Вельможа Крат не смог приехать. Позже мы все доложим вашему величеству.

Талла, дряхлый и немощный, сделался теперь председателем совета. И безоговорочно переметнулся на сторону Наджи.

Хлопнув в ладоши, регент положил конец церемонии:

– Фараон проделал долгий путь. Перед вступлением в столицу ему следует отдохнуть.

С видом собственника вельможа взял Нефера за руку и повел в шатер, под пологом которого мог разместиться целый отряд стражи. Там государя ожидали начальник царского гардероба, парфюмеры и парикмахеры, хранитель драгоценностей короны, слуги, маникюрщики, массажисты и служанки бани.

Таита решил не отходить от парня, чтобы оберегать его. Он попытался неприметно смешаться со свитой и проникнуть в шатер, но высокая худая фигура и серебристо-седая грива выдавали его, да и слава у чародея была такая, что незамеченным в Египте ему не удалось бы сделать и шага. Почти сразу же дорогу ему заступил начальник стражи:

– Мое почтение, господин Таита. Пусть боги неизменно улыбаются тебе.

Хотя фараон Тамос ввел его в ряды знати в тот самый день, когда поставил печать на вольной бывшему рабу, евнух никак не мог привыкнуть к такому с собой обращению.

– Регент Египта послал за тобой. – Начальник смерил взглядом грязную одежду и пыльные ветхие сандалии мага. – Но негоже будет являться перед ним в теперешнем твоем обличье. Вельможа Наджа терпеть не может дурных запахов и немытых тел.

Шатер Наджи был больше и роскошнее фараонова. Регент восседал на троне из резного эбенового дерева и слоновой кости, украшенном золотом и даже еще более редким серебром. Чеканный узор изображал всех главных богов Египта. Песчаный пол покрывали шерстяные ковры из страны хурритов. Ковры были дивных расцветок, включая зеленый, цвет, символизирующий плодородные поля вдоль обоих берегов Нила. Возложив на себя титул регента, Наджа сделал зеленый цветом своего дома.

Вельможа питал уверенность, что приятные ароматы привлекают богов, поэтому в подвешенных к стропилам шатра серебряных горшочках курились благовония. На низком столике перед троном стояли открытые стеклянные вазы с духами. Регент снял парик, и раб приложил к его бритому черепу лепешку из душистого воска. Воск плавился и стекал по щекам и шее Наджи, охлаждая и успокаивая его.

В шатре пахло, как в цветущем саду. Даже вельможам, послам и просителям, рядами сидевшим напротив трона, прежде чем войти, полагалось принять ванну и умастить тело. Таита последовал совету начальника стражи. Он вымыл волосы, зачесав их так, чтобы они лавиной ниспадали на плечи, его одежду выстирали и отбелили. Входя в шатер, маг преклонил колени в знак уважения к трону. Поднимаясь, он слышал гул голосов, обменивающихся мнениями и предположениями. Иностранные послы с интересом смотрели на него, отовсюду доносилось его имя. Даже воины и жрецы кивали и переглядывались, шепча друг другу:

– Это маг.

– Это святой Таита, знаток лабиринтов.

– Таита, раненый глаз Гора.

Вельможа Наджа оторвал взгляд от папируса, который просматривал, и лучезарно улыбнулся. То был воистину красивый мужчина, с правильными чертами лица и чувственными губами. Нос у него был прямой и тонкий, глаза цвета золотистого агата, живые и умные. На обнаженном торсе не было ни капли жира, а на жилистых руках бугрились мускулы.

Таита обвел быстрым взглядом людей, занимавших ныне место рядом с троном. За недолгое время после смерти фараона Тамоса среди придворных и знати произошло значительное перераспределение власти и милостей. Многих знакомых лиц не было видно, а многие до того неизвестные грелись в лучах благоволения регента. Среди этих не последним был Асмор из стражи Фат.

– Подойди, вельможа Таита. – Голос у Наджи был бархатистый и ласковый.

Таита приблизился к трону, придворные расступились, давая ему дорогу.

– Знай, что ты высоко стоишь в милости у нас. – Регент улыбнулся свысока. – Ты с отличием исполнил поручение, возложенное на тебя фараоном Тамосом. Ты дал царевичу Нефер-Мемнону полезные наставления и уроки.

Таита был удивлен столь теплой встречей, но виду не подал.

– Теперь, когда царевич стал фараоном Сети, твоя направляющая длань потребуется нам еще больше, – продолжил вельможа.

– Да живет он вечно, – ответил Таита, и все собрание эхом подхватило его слова.

– Да живет он вечно.

– Займи место здесь, в тени моего трона. – Наджа указал рукой. – Даже мне очень пригодятся твои опыт и мудрость, когда придет время вершить труды фараоновы.

– Царский регент оказывает мне бо́льшие почести, нежели я того заслуживаю, – сказал Таита с выражением кротости на лице.

Разумно не выказывать открытой ненависти к тайному врагу.

Маг занял предложенное ему место, но отклонил шелковую подушку и опустился прямо на ковер. Спину он держал прямо, плечи расправленными.

Дела регентства шли своим чередом. Они касались раздела имущества полководца Крата: поскольку старика провозгласили предателем, его состояние переходило в казну.

– «Изъять у предателя Крата и передать храму Хапи, на содержание жрецов и мистерии, – зачитывал Наджа папирус, – все его земли и дома на восточном берегу между Дендерой и Абнубом».

Слушая, Таита оплакивал старого друга, но не позволил даже тени горя отразиться на лице. За время долгого путешествия по пустыне Хилтон рассказал чародею о смерти Крата и добавил: «Все, даже самые знатные и богатые, стараются ходить на цыпочках в присутствии нового регента Египта. Менсет, бывший председателем совета, мертв. Он умер во сне, но ходят слухи, что ему слегка помогли сделать первый шаг в иной мир. Синка мертв – казнен за государственную измену, хотя мозгов у него в башке не хватало даже своей старухе изменить. Его владения изъяты регентством. Еще пятьдесят человек отправились вслед за славным Кратом в подземное царство. И все члены совета – ручные собачонки Наджи».

Крат был последним звеном, связывавшим Таиту с теми золотыми днями, когда Тан, Лостра и сам он были еще молоды. Таита искренне любил его.

– «От предателя Крата регенту Египта – все запасы сорго, хранящиеся от его имени в амбарах Атриба», – продолжал перечень Наджа.

«Это добрых пятьдесят барок, ведь Крат был умелым дельцом по части хлебных запасов», – прикинул Таита. Вельможа Наджа щедро отплатил себе за труды, связанные с убийством.

– «Запасы эти будут использованы на общее благо».

Так завершалось распоряжение об изъятии, и Таита отметил про себя, кто именно будет представлять это «общее благо».

Жрецы и писцы деловито заносили решения на глиняные таблички, которым предстоит храниться в архивах храма. Таита смотрел и слушал, заперев горе и гнев в глубине сердца.

– А теперь перейдем к другому делу государственной важности, – продолжил Наджа, лишив потомков Крата всех прав на наследование и обогатившись на три лакха золота. – Оно касается благосостояния и положения царевен Хезерет и Мерикары. Мы подробно обсудили этот вопрос с членами совета. И все согласились, что ради собственного их блага мне надлежит сочетаться браком с обеими царевнами. В качестве моих жен они окажутся под надежной защитой. Покровительницей дочерей фараона является богиня Исида. Я велел жрицам Исиды принести жертвы, и они подтвердили, что брак угоден богине. Посему церемония состоится в храме Исиды в Луксоре в день ближайшего полнолуния после погребения фараона Тамоса и коронации его наследника, царевича Нефера-Сети.

Таита не пошевелился и даже бровью не повел, но у сидящих вокруг него это заявление вызвало оживление и перешептывания. Политическое значение этой двойной свадьбы было колоссальным. Все присутствующие поняли, что вельможа Наджа намерен посредством брачного союза стать членом царственного дома Тамоса, а тем самым – следующим претендентом на трон.

Таита похолодел, как если бы услышал смертный приговор, во всеуслышание произнесенный фараону Неферу-Сети с Белой башни в центре Фив. До истечения семидесятидневного срока, отведенного на бальзамирование умершего фараона, оставалось всего двенадцать дней. Едва останки Тамоса упокоятся в гробнице в Долине царей на западном берегу Нила, состоятся коронация его наследника и свадьбы двух уцелевших его дочерей. А потом кобра нанесет удар снова, Таита в этом не сомневался.

От тяжких мыслей об опасностях, окружавших царевича, его отвлекло поднявшееся вокруг движение. Регент распустил собрание, и теперь присутствующие покидали шатер через полог позади трона. Евнух встал и тоже направился к выходу.

Военачальник Асмор шагнул ему навстречу, улыбнулся и отвесил вежливый поклон:

– Вельможа Наджа, регент Египта просит тебя остаться. И приглашает для разговора с глазу на глаз.

Асмор возглавлял теперь отряд телохранителей регента и имел ранг Лучшего из десяти тысяч. За короткое время он обрел огромное могущество и влияние. Причины или возможности отклонить предложение не было, и Таита кивнул:

– Я слуга фараона и его регента. Да живут они оба тысячу лет.

Асмор провел его к задней стене шатра и приподнял полог, приглашая пройти. Таита оказался среди пальмовой рощицы под открытым небом. Асмор указал ему дорогу через деревья к небольшому шатру поодаль от прочих. Вокруг нее кольцом стояли двенадцать стражей: она предназначалась для тайных разговоров, и сюда не допускали никого без разрешения регента. По приказу начальника стражи расступились, и тот препроводил Таиту под сень шатра.

Наджа поднял взгляд от бронзового сосуда, в котором омывал руки.

– Добро пожаловать, маг. – Он радушно улыбнулся и указал на гору подушек в середине устланного ковром пола.

Когда Таита уселся, Наджа кивнул Асмору, который занял пост у открытого полога, обнажив серповидный меч. В шатре их было только трое, и разговор не мог подслушать никто.

Регент снял с себя драгоценности и символы власти. Заняв место напротив Таиты, он держался дружески и любезно.

– Прошу, угощайся. – Наджа указал на поднос со сладостями и золотыми чашами с шербетом, стоявший между ними.

Первым порывом старика было отказаться, но он понимал, что отказ от гостеприимства регента выдаст его враждебность и побудит Наджу держаться настороже. До этих пор у вельможи не было никаких причин подозревать, что Таите известно о его намерениях в отношении нового фараона, а также о былых преступлениях и далеко идущих планах. Поэтому он с благодарностью склонил голову и выбрал дальний от себя кубок. Потом выждал, чтобы Наджа взял другой. Регент поднял чашу и без колебаний сделал глоток.

Таита поднес ко рту свой кубок и пригубил. Подержал напиток на языке. Кое-кто хвастает, что у них есть яды, не имеющие вкуса и которые невозможно распознать, но Таита изучил все отравляющие вещества, и даже самый резкий фруктовый сок не помешал бы ему определить их присутствие. Напиток был безвреден, и маг с удовольствием проглотил его.

– Спасибо за доверие, – сказал Наджа серьезно, и Таита понял, что речь идет не только о согласии принять угощение.

– Я слуга царя, а значит, и его регента.

– Ты особа, имеющая для короны неизмеримую ценность, – возразил Наджа. – Ты преданно служил трем фараонам, и все они без колебаний принимали твои советы.

– Ты преувеличиваешь мою значимость, господин регент. Я старый и слабый человек.

Вельможа улыбнулся.

– Старый? О да, ты стар. Мне говорили, что тебе уже две с лишним сотни лет.

Таита склонил голову, не подтверждая и не отрицая это предположение.

– Но слабый – нет! – продолжил Наджа. – Ты стар и могуч, как гора. Всем известно, что мудрость твоя не имеет пределов. Тебе известны даже секреты вечной жизни.

То была откровенная и неприкрытая лесть, и Таита попытался найти в ней скрытый мотив. Наджа молчал, пристально наблюдая за ним. Что хочет он услышать? Евнух заглянул собеседнику в глаза и попытался настроить свой ум на волну его мыслей. Те были призрачными и уклончивыми, как тени летучих мышей в пещере в лучах закатного солнца.

Но одну из мыслей ему уловить удалось, и он вдруг понял, чего хочет от него Наджа. Знание дало ему силу, и путь открылся перед ним, как ворота павшего города.

– Многие тысячи лет каждый царь и каждый ученый пытался познать тайну вечной жизни, – тихо промолвил он.

– И один, возможно, преуспел. – Вельможа порывисто наклонился, опершись локтями на колени.

– Мой господин, твои вопросы слишком глубоки для такого старика, как я. Двести лет – это еще далеко не вечность. – Таита развел руками, но опустил взгляд, предоставляя Надже истолковать по своему усмотрению это уклончивое отрицание.

«Двойная корона Египта и вечная жизнь, – подумал он. – Желания регента просты и понятны».

Наджа выпрямился:

– Об этих серьезных предметах мы поговорим в другое время. – В его желтых глазах блеснул огонек торжества. – Сейчас же я хочу попросить тебя о чем-то другом. Если ты исполнишь мою просьбу, то докажешь тем самым, что мое высокое мнение о тебе целиком оправданно. И ты найдешь мою благодарность безграничной.

«Он хитер и изворотлив, как угорь, – подумал Таита. – А ведь некогда я считал его тупым воякой. Ему удалось спрятать светоч своего ума от всех нас». Вслух же он сказал:

– Я не откажу регенту фараона ни в чем, что в моих силах.

– Ты ведь знаток лабиринтов Амона-Ра, – заявил Наджа с определенностью, не допускающей возражений.

Еще раз Таите удалось заглянуть в темные глубины стремлений этого человека. Не только корона и вечная жизнь! Ему нужно еще и знать будущее, подивился маг, но только скромно кивнул.

– Всю свою жизнь я изучал мистерии, господин мой, и, быть может, достиг кое-чего на этом пути.

– Всю свою очень долгую жизнь, – подчеркнул Наджа. – И достиг ты весьма многого.

Таита молча склонил голову. «И с чего я решил, будто ему захочется убить меня? – думал он. – Да этот человек за меня собственную жизнь отдаст, потому как верит, будто у меня в руках ключ к его бессмертию».

– Таита, любимец царей и богов, я хочу, чтобы ты построил для меня лабиринты Амона-Ра.

– Мой господин, я никогда не строил лабиринты для того, кто не восседал на троне фараонов – или не был бы предназначен для этого в будущем.

– Очень может быть, что именно такой человек просит тебя сейчас об этом, – сказал вельможа Наджа многозначительно.

«Великий Гор предает его мне, – подумал Таита. – Теперь он в моих руках!»

– Я склоняюсь перед желанием регента фараона.

– Ты построишь лабиринты сегодня же? Мне в высшей степени не терпится узнать желания богов. – На красивом лице Наджи проступили возбуждение и алчность.

– В лабиринты так просто не войти, – уклонился маг. – Они чреваты серьезной опасностью не только для меня, но и для того, кто попросил божественного откровения. Чтобы подготовить путешествие в будущее, мне необходимо время.

– Сколько это займет? – Разочарование вельможи было очевидным.

Таита положил на лоб ладонь, изображая глубокую задумчивость. «Пусть пока понюхает наживку, – думал он. – Тем вернее заглотит крючок».

Наконец евнух поднял взгляд:

– Это случится в первый день праздника быка Аписа.

На следующее утро, когда фараон Сети вышел из большого шатра, никто не узнал бы в нем вонючего и пыльного оборванца, прибывшего накануне в оазис Босс.

С царственным гневом, повергшим в ужас свиту, пресек он попытки цирюльников подстричь его. Вместо этого темные кудри вымыли и расчесали, так что они блестели в ранних лучах зари. На волосах лежал урей, золотой венец с изображением Нехбет, богини в облике коршуна, и Наджи, кобры. На лбу эти фигуры переплетались, глаза их были сделаны из красного и синего стекла. На подбородке красовалась фальшивая борода – символ царского сана. Искусные мастера накрасили лицо фараона, подчеркнув его красоту, и собравшаяся перед шатром толпа в восхищении и благоговении опустилась на землю. На пальцы мальчику положили накладные ногти из чеканного золота, золотыми были и сандалии. На груди висело одно из величайших сокровищ египетской короны: медальон Тамоса со сделанным из драгоценных камней изображением Гора-Сокола. Нефер шествовал необычно чинным для юноши шагом, держа над сердцем скрещенные плеть и посох. Вид у него был очень торжественный, пока боковым зрением он не приметил в первых рядах Таиту; повернувшись к старику, мальчик закатил глаза и скорчил проказливую мину.

В шаге позади, окутанный облаком благовоний, ступал вельможа Наджа в красоте своих самоцветов и в величии власти. На бедре у него висел голубой меч, в правой руке была зажата соколиная печать.

Далее шли царевны, неся на головах золотые перья богини Исиды, а пальцы на их руках и ногах были унизаны золотыми кольцами. Девочек не отягощали, как вчера, длинные жесткие юбки; на них были платья от шеи до лодыжек, но из ткани такой тонкой и воздушной, что лучи утреннего солнца проходили сквозь них, как через полосу речного тумана. У Мерикары фигурка была худой, с мальчишеской грудью. Стан Хезерет уже приобрел чувственную полноту, груди ее распирали полупрозрачную ткань, а внизу живота угнездился темный треугольник созревшей женственности.

Фараон взошел на церемониальную повозку и занял место на высоком троне. Наджа расположился по левую руку от него, а царевны сели в ногах.

Впереди шествовали общества жрецов от каждого из пятидесяти фиванских храмов. Они играли на лирах, били в барабаны, потрясали систрами, дули в рога, распевали и читали молитвы, обращенные к богам.

Сразу за ними шли телохранители Асмора, а далее тянулся отряд колесниц Хилтона, все они были отполированы и украшены флажками и цветами. Лошадей начистили так, что их шкуры блестели, как драгоценный металл, в гривы им заплели ленты. Царскую повозку влекли безукоризненно белые быки, массивные хребты которых украсили букетами из лилий и водяных гиацинтов. Копыта и длинные рога животных были покрыты листовым золотом.

Правили упряжкой обнаженные рабы-нубийцы. С голов и туловищ негров были удалены все волоски до единого, что подчеркивало размер их гениталий. С головы до пят они были густо умащены, так что тела их блестели на солнце, черные, как глаз Сета, составляя резкий контраст с белизной бычьих шкур. Нубийцы подгоняли упряжку, и быки ступали, вздымая пыль. Замыкала процессию тысяча воинов стражи Фат, распевающих хвалебный гимн. Население Фив распахнуло навстречу процессии главные ворота. Люди стояли на стенах и на целую милю заполнили обочины дороги, размахивая пальмовыми ветвями, пучками соломы и цветами.

Стены, башни и здания Фив были построены из обожженного на солнце глинобитного кирпича – каменные глыбы шли исключительно на возведение гробниц и храмов. Дождя, способного разрушить такие постройки, в долине Нила почти не бывает. Теперь все они были заново побелены и украшены небесно-голубыми знаменами дома Тамоса. Миновав ворота, процессия вкупе с танцующими, поющими и плачущими от радости подданными заполонила узкие улочки настолько, что царский экипаж полз как черепаха. У каждого храма он останавливался, фараон величаво сходил на землю и приносил жертву богу, обитающему внутри.

День уже клонился к вечеру, когда процессия достигла пристани. Оттуда царской барке предстояло переправить фараона и его приближенных на западный берег, к дворцу Мемнона. Едва царская свита оказалась на борту, две сотни гребцов на тесно составленных скамьях налегли на весла. Повинуясь задаваемому барабаном ритму, весла поднимались и опускались, мокрые и сверкающие, как крылья гигантской цапли.

В последних лучах солнца барка, в окружении гребных и парусных судов и лодок, пересекла реку. Но даже когда она причалила к берегу, обязанности царя на этот день не были закончены. Другая повозка повезла мальчика через толпу к погребальному храму его отца, фараона Тамоса.

Уже стемнело, когда шествие втянулось на подъездную дорогу, освещаемую кострами по обе стороны. Народ весь день подкреплялся вином и пивом, выделенным царской казной, поэтому стоял оглушающий рев, когда фараон спешился у храма Тамоса и стал подниматься по лестнице. Ряды гранитных изваяний изображали его отца и покровителя оного, бога Гора, во всех ста его священных обличьях: мальчика Гарпократа с косичкой на боку и пальцем во рту, сосущего грудь Исиды или сидящего на бутоне лотоса; в образе человека с головой сокола или крылатого солнечного диска. Благодаря этим изображениям фигуры царя и бога сливались воедино.

Вельможа Наджа и жрецы ввели юного фараона через высокие ворота в Зал скорби – священное место, где на бальзамировочной плите из черного диорита возлежала мумия Тамоса. В отдельной усыпальнице в боковой стене, под охраной темной статуи Анубиса, бога кладбищ, стояли сосуды-канопы из покрытого перламутром алебастра, в которых хранились сердце, легкие и внутренности царя.

Во второй усыпальнице, в противоположной стене, стоял готовый принять царственное тело покрытый золотом саркофаг. Золотой портрет фараона на крышке гроба был так точен, что сердце у Нефера дрогнуло от боли, а на глаза навернулись слезы. Он загнал их обратно и последовал за жрецами к центру зала, где лежал труп отца.

Вельможа Наджа занял место напротив него, с дальней стороны диоритовой плиты, а верховный жрец расположился у головы покойного царя. Когда к церемонии отверзания уст все было готово, два жреца сняли укрывающий тело льняной покров, и Нефер, глянув на отца, невольно содрогнулся.

Все те недели, пока Нефер и Таита были в пустыне, бальзамировщики провели за работой. Сначала они завели через ноздри серебряную ложку на длинной ручке и, не повредив головы, вычерпали мягкое вещество мозга. Затем удалили быстро портящиеся глазные яблоки и заполнили глазницы и полость черепа натриевыми солями и ароматическими травами. После этого тело фараона погрузили в ванну из густого соляного раствора, оставив на поверхности голову, и вымачивали так целый месяц, ежедневно меняя жидкость. Содержащиеся в ткани жиры растворились, а кожа отслоилась. Не пострадали только кожа и волосы на голове.

Когда тело извлекли наконец из соленой ванны, его положили на диоритовую плиту и обтерли с применением масла и растительных настоек. Пустую полость живота заполнили льняными тампонами, вымоченными в смоле и воске. Рану в груди аккуратно зашили, а сверху прикрыли золотыми амулетами и драгоценными камнями. Извлекли бальзамировщики и обломок убившей фараона зазубренной стрелы. После обследования государственным советом стрелу уложили в золотую шкатулку. Ей полагалось покоиться в гробнице вместе с убитым в качестве могущественного оберега против любого зла, ожидающего царя на пути в подземный мир.

В оставшиеся сорок дней труп сушили под горячим ветром пустыни, врывающимся в зал через открытые двери.

Когда он высох, подобно полену, пришло время его запеленать. Льняные бинты накладывались в сложном порядке, под исполняемые хором жрецов гимны богам. Под каждый слой укладывались драгоценные талисманы и амулеты, после чего его покрывали смолой: при высыхании она придавала ткани крепость и блеск металла.

Непокрытой осталась только голова. За неделю до отверзания уст четверо самых искусных мастеров при помощи красок и воска восстановили черты лица правителя, придав им прижизненную красоту.

Изъятые глаза заместили искусственными – из горного хрусталя и обсидиана. Белки были полупрозрачными, радужная оболочка и зрачок имели точно такой цвет, как у фараона. Стеклянные очи буквально светились жизнью и умом, и Нефер благоговейно воззрился на них, ожидая, что вот-вот ресницы дрогнут и глаза отца расширятся, узрев сына. Губы были выровнены и подкрашены так, будто в любой миг могли улыбнуться, а кожа лица казалась бархатистой и теплой, как если бы под ней по-прежнему пульсировала кровь. Волосы были вымыты и уложены темными волнами, которые Нефер так хорошо помнил.

Вельможа Наджа, верховный жрец и хор начали петь молитву против повторной смерти, но Нефер не мог оторвать взгляд от отцовского лица.

Не зеркало он, но отражение. Музыка он, а не лира. Камень он, а не резец, И он будет жить вечно!

Верховный жрец подошел к Неферу и вложил ему в руку золотую ложку. Мальчик знал ритуал, но не мог сдержать дрожи, когда приложил ложку к губам отца и произнес:

– Я отверзаю уста твои, чтобы ты снова обрел дар речи.

Затем он коснулся ложкой носа покойного:

– Я отверзаю ноздри твои, чтобы ты снова мог дышать.

Затем настал черед чудесных глаз.

– Я отверзаю очи твои, дабы ты снова мог узреть славу этого мира и славу мира грядущего.

Когда ритуал был исполнен, царь и приближенные выждали, пока бальзамировщики обернут голову и покроют пелену ароматическими смолами. Затем мастера возложили на укутанное лицо золотую маску, и оно снова засияло жизнью. Вопреки обычаю и устоям, для фараона Тамоса были сделаны только одна маска и только один саркофаг – его родитель был погребен, покрытый семью масками и в семи саркофагах, каждый новый больше и роскошнее предыдущего.

Весь остаток ночи Нефер провел рядом с золотым саркофагом; он молился и жег благовония, прося богов принять его отца к себе и дать ему место в своем кругу. На рассвете царевич вышел вместе со жрецами на террасу храма, где его ждал сокольничий отца. На его защищенной перчаткой руке сидел сокол.

– Нефертем! – прошептал Нефер имя птицы. – Цвет Лотоса.

Он принял от сокольничего величавого хищника и воздел повыше, чтобы все собравшиеся под террасой могли ясно его видеть. На правой лапе сокола, на золотой цепочке, висела золотая табличка с выгравированным на ней символом хозяина.

– Это богоптица фараона Тамоса-Мамоса. Это дух моего отца. – Мальчик помедлил, собираясь с силами, потому как готов был расплакаться. – Я отпускаю богоптицу отца на свободу.

Царевич снял с головы Нефертема кожаный колпачок. Свирепые глаза заморгали на свету, хищник распушил перья. Нефер развязал узелок на лапе, и сокол расправил крылья.

– Лети, божественный дух! – крикнул Нефер. – Взлети высоко ради меня и моего родителя!

Он подбросил птицу, та подхватила ветер и взмыла ввысь. Два круга описал сокол у них над головами, а затем, издав пронзительный и наводящий жуть крик, устремился к противоположному берегу Нила.

– Богоптица летит на запад! – провозгласил верховный жрец.

Все стоявшие на ступенях храма знали: это в высшей степени неблагоприятное предзнаменование.

Нефер так устал душой и телом, что, наблюдая за полетом сокола, пошатнулся. Таита поддержал его, не дав упасть, и увел прочь.

В опочивальне Нефера во дворце Мемнона Таита приготовил снадобье и подал ученику, склонившись над постелью. Мальчик отпил большой глоток, потом отстранил кубок.

– Почему у моего отца всего один маленький гроб, тогда как дед, как ты рассказывал, был погребен в семи тяжелых золотых саркофагах и потребовалась упряжка из двадцати сильных волов, чтобы тащить повозку?

– Твой дед удостоился самых богатых похорон в истории нашей страны и унес с собой в подземный мир великое множество сокровищ, – согласился Таита. – Но эти семь гробов потребовали тридцать лакхов чистого золота и почти разорили народ.

Нефер задумчиво посмотрел в кубок, затем допил снадобье.

– Мой отец заслуживал пышных похорон, потому что был великим человеком.

– Твой дед очень много думал о своей загробной жизни, – терпеливо пояснил старик. – А твоего родителя больше заботили благополучие его людей и процветание Египта.

Нефер поразмыслил немного, потом вздохнул, откинулся на сделанный из овчины матрас и закрыл глаза. Потом открыл их снова.

– Я горжусь моим отцом, – просто сказал он.

Таита положил ему ладонь на лоб, благословляя, и прошептал:

– А я знаю, что в один прекрасный день у твоего отца появится повод гордиться тобой.

И без переданного царским соколом дурного предзнаменования Таита мог известить о наступлении самого сурового и судьбоносного периода во всей истории Египта. Оставив Нефера в опочивальне и направившись в пустыню, он видел, как звезды будто остановились на своем пути, и чувствовал, что древние боги покинули их, оставив наедине с судьбой в этот страшный час.

– Великий Гор, нам так нужна сейчас твоя мудрость, – взмолился старик. – Ты держишь Та-Мери, эту дорогую нам страну, в своих ладонях. Не дай ей выскользнуть меж твоих пальцев и расколоться, подобно куску хрусталя. Не поворачивайся к нам спиной теперь, когда мы погибаем. Помоги мне, могучий сокол. Наставь меня. Проясни для меня желания твои, дабы я мог следовать божественной воле.

Не переставая молиться, маг взобрался на холмы, обрамляющие край великой пустыни. Стук его длинного посоха о камни спугнул желтого шакала, и тот бросился удирать по залитому лунным светом склону. Убедившись, что за ним не следят, Таита повернул и, прибавив шагу, двинулся вдоль реки.

– Тебе прекрасно известно, что мы стоим на острие меча и колеблемся между войной и погибелью. Фараон Тамос сражен, и нет воина, способного повести нас за собой. На севере Апепи и его гиксосы окрепли настолько, что сделались почти непобедимыми. Они собирают силы против нас, и нам не выстоять. Двойную корону царств подточил червь предательства, ей не пережить новой тирании. Открой мои очи, могучий бог, и укажи путь, как одолеть нам орды наступающих с севера гиксосов и как противостоять смертельной отраве в нашей крови.

Весь остаток дня Таита шел по каменистым холмам и укромным местам, молясь и прося богов открыть верную дорогу. Поздно вечером он повернул назад к реке и достиг конечной цели своего обхода. Он мог бы попасть сюда без труда при помощи фелуки, но тогда слишком много глаз видело бы его уход, а ему требовалось побыть в пустыне одному.

В глубокой тьме, когда большинство людей уже спали, он пришел к стоящему на берегу реки храму Беса. В нише над воротами горел, скворча, факел. Он освещал стерегущее вход изваяние бога Беса. Бес был уродливый карлик, покровитель пьянства и веселья. Из его растянутых в усмешке губ свешивался язык. В неверном свете факела Таите показалось, что, когда он проходил мимо, бог одарил его пьяной ухмылкой.

Служитель храма встретил мага и проводил в каменную каморку в глубине святилища, где на столе стояли кувшин с козьим молоком, блюдо с хлебом из дурры и медом в сотах. Здесь знали, что чародей неравнодушен к меду, собранному пчелами с цветков мимозы.

– Три человека уже ожидают твоего прибытия, мой господин, – сказал молодой жрец.

– Сначала проводи ко мне Бастета, – распорядился Таита.

Бастет, главный писец при номархе Мемфиса, служил для Таиты одним из самых ценных осведомителей. Человек небогатый, Бастет был отягощен двумя хорошенькими, но дорого обходившимися женами и выводком ребятишек. Таита спас его детей, когда страну опустошила лихорадка «желтых цветов». Хотя сам писец плохо разбирался в политике, но сидел близко к ее средоточию и не впустую использовал тонкий слух и поразительную память. Он многое поведал Таите о событиях в номе, произошедших со дня восхождения нового регента, и с искренней благодарностью принял плату.

– Твое благословение было бы достаточной наградой, могущественный маг.

– Детей благословением не покормишь, – ответил Таита, отпуская его.

Следующим был Об, верховный жрец храма великого Гора в Фивах. Своим назначением он был обязан Таите, похлопотавшему за него перед фараоном Тамосом. Большая часть столичной знати посещала храм Гора, чтобы принести жертвы и помолиться, и все исповедовались верховному жрецу. Третьим осведомителем Таиты был Нолрон, секретарь при совете северной армии. Его тоже оскопили, и общее увечье сблизило их с Таитой.

Со дней своей юности, едва начав управлять государственными делами из тени трона, Таита понял, какую важность для принятия решений имеют безупречно точные данные разведки. Весь остаток ночи и большую часть следующего дня маг слушал донесения своих агентов и расспрашивал их. Когда пришел срок возвращаться во дворец Мемнона, маг был прекрасно осведомлен обо всех значимых событиях, а также обо всех важных подводных течениях и политических завихрениях, образовавшихся за время, которое он провел в глуши Гебель-Нагары.

Вечером Таита направился во дворец – прямой дорогой вдоль берега реки. Возвращающиеся с полей крестьяне узнавали его, приветствовали жестом, обозначающим пожелание удачи и долголетия, и просили: «Помолись за нас Гору, маг», потому как знали его как адепта Гора. Многие подносили мелкие дары, а один пахарь предложил разделить с ним ужин из лепешек, хрустящей жареной саранчи и парного, только из-под вымени, козьего молока.

С наступлением ночи Таита поблагодарил гостеприимного пахаря, пожелал всего доброго и оставил сидеть у костра. Маг поспешил в ночь, опасаясь опоздать к церемонии царского пробуждения. Уже светало, когда он добрался до дворца и, наскоро помывшись и переодевшись, заторопился в царскую опочивальню. У дверей его остановили двое стражников, скрестив копья у него на пути.

Таита был ошеломлен. Прежде такого никогда не случалось. Он был наставником царевича, его тринадцать лет назад назначил на эту должность фараон Тамос. Евнух сердито поглядел на старшину. Тот потупил глаза, но запрета не отменил.

– Я не хочу обидеть тебя, великий маг. Просто на этот счет есть особые распоряжения начальника стражи, вельможи Асмора, а также управляющего дворцом. Ни одна особа, кроме одобренных регентом, не допускается к государю.

Старшина стоял на своем, поэтому Таита оставил его и устремился на террасу, где Наджа вкушал завтрак в окружении доверенных любимцев и прихлебателей.

– Господин Наджа, тебе ведь прекрасно известно, что отец фараона лично назначил меня его опекуном и наставником. Мне было дано право входить к мальчику в любое время дня и ночи.

– То было много лет назад, дорогой маг, – ласково ответил Наджа, приняв у стоящего позади стула слуги очищенную виноградину и отправляя ее в рот. – Тогда это было оправданно, но фараон Сети уже не ребенок. Ему больше не нужна нянька.

Оскорбление было брошено вскользь, но оттого ранило не менее сильно.

– Я его регент, – продолжил вельможа. – В будущем ему предстоит обращаться за советом и наставлением ко мне.

– Я признаю твое право и твой долг перед царем, но отстранять меня от Нефера – бессмысленно и жестоко, – возразил Таита.

Однако Наджа надменным жестом велел ему замолчать.

– Безопасность фараона превыше всего, – заявил он и поднялся из-за стола, давая понять, что прием окончен.

Телохранители сплотились вокруг него, заставив Таиту податься назад.

Чародей смотрел, как свита Наджи удаляется по крытому переходу к палате совета. Он не пошел следом, но свернул в сторону и сел на стенку одного из рыбных прудиков, обдумывая положение дел. Наджа сделал Нефера пленником в собственном дворце. Когда придет время, мальчик останется один в окружении врагов. Таита искал какие-то способы защитить его. Снова обдумывал он идею устроить мальчику побег из Египта. Он переведет Нефера через пустыню и поместит под защиту чужеземного монарха до тех пор, пока мальчик не вырастет и не возмужает настолько, чтобы потребовать трон, принадлежащий ему по праву рождения. Впрочем, маг не сомневался, что Наджа перекрыл не только двери в царскую опочивальню, но все подходящие для бегства пути из Фив и Египта.

Ответ не приходил, и после часа тяжких раздумий Таита встал. Стражи у дверей зала совета расступились перед ним, старик спустился по проходу и занял привычное место на первой скамье.

Нефер восседал на помосте рядом с регентом. На нем была облегченная корона Верхнего Египта, хеджер, а выглядел он бледным и осунувшимся. Таита забеспокоился, не подвергается ли мальчик уже сейчас действию медленного яда, но не обнаружил вокруг него смертной ауры. Он сосредоточился на том, чтобы передать воспитаннику заряд силы и бодрости, но Нефер холодно посмотрел на него, осуждая за опоздание на ритуал царского пробуждения.

Таита сосредоточился на делах совета. Обсуждались последние известия с северной границы, где после осады, длившейся последние три года, царь Апепи вновь занял Абнуб. Этот несчастный город уже восьмой раз переходил из рук в руки за время, прошедшее с первого гиксосского вторжения в правление фараона Мамоса, отца Тамоса.

Не срази Тамоса гиксосская стрела, его смелый прорыв мог бы предотвратить эту потерю. Вместо того чтобы готовиться отражать нападение гиксосов на Фивы, войска Египта теснили бы сейчас врага в направлении вражеской столицы, Авариса.

Таита обнаружил, что совет совершенно не понимает опасности. Все искали, на кого свалить недавнее поражение, тогда как любому глупцу было ясно, что главной его причиной стала безвременная гибель фараона. Она лишила армию головы и сердца. Апепи же не замедлил воспользоваться смертью соперника.

Прислушиваясь к ожесточенным спорам, Таита все сильнее убеждался, что эта война является гнойным нарывом на теле Египта. Расстроенный, он встал и потихоньку вышел из зала совета. Там ему делать было нечего. Советники препирались из-за того, кого надлежит назначить главой северной армии на смену погибшему фараону.

– Теперь, когда царя нет, ни один из наших военачальников не сравнится с Апепи: ни Асмор, ни Терон, ни сам Наджа, – пробормотал Таита себе под нос, удаляясь прочь. – Шестьдесят лет войны обескровили нашу землю. Нам нужно время, чтобы восстановить силы, чтобы выдвинуть из наших рядов нового великого полководца.

Он подумал про Нефера, но знал, что пройдут еще годы, прежде чем парень возьмет на себя дело, которое судьба, как это вынес Таита из изучения лабиринтов Амона-Ра, предназначила для него. «Я должен выиграть для него время и оберегать до тех пор, пока он не будет готов», – решил маг.

Его путь лежал на женскую половину дворца. Будучи евнухом, он имел право проходить через ворота, закрытые для других мужчин. Минуло три дня с тех пор, как царевны узнали о скором своем бракосочетании, и Таита понимал, что ему давно следовало навестить их. Девочки наверняка смущены и расстроены и нуждаются в его утешении и совете.

Мерикара первая заметила его во внутреннем дворе. Она вскочила с места, где жрица Исиды наставляла ее, как обращаться с глиняной табличкой и кистью для письма, и устремилась к старику на своих длинных ногах, размахивая свисающей набок косичкой.

– Ах, Таита! Где же ты был? Я искала тебя все эти дни!

Посмотрев на нее, маг понял, что царевна плакала: глаза у нее были красные, а вокруг век образовались темные круги. Теперь девочка разрыдалась снова, худенькие плечи ее затряслись. Таита подхватил ее, прижал к себе, и она немного успокоилась.

– В чем дело, моя обезьянка? Что так огорчило тебя?

– Вельможа Наджа хочет отвести меня в потайное место и сотворить со мной жуткие вещи. Собирается засунуть в меня какую-то большую и острую штуку, от которой мне будет больно и кровь пойдет.

– Кто тебе такое сказал? – Таите с трудом удалось сдержать гнев.

– Магара и Саак. – Мерикара всхлипнула. – Ах, Таита! Ты ведь можешь помешать ему делать со мной эти ужасные вещи? Ну пожалуйста, прошу тебя!

Следовало догадаться, что это две рабыни-нубийки нагнали на девочку такой страх. Обычно они рассказывали про африканских чудищ и нетопырей, но теперь нашли чем еще помучить жертву. Таита угрюмо дал себе зарок наказать обеих ведьм и принялся развеивать страхи царевны. Для этого ему требовались весь присущий ему такт и чуткость, потому как Мерикара была сильно напугана.

Он увлек ее в беседку в тихом углу сада и сел, девочка же забралась ему на колени и прижалась щекой к груди.

Ее страхи были, разумеется, лишены оснований. Даже после свадьбы Наджа нарушил бы законы природные и человеческие, а также обычай, если бы возвел Мерикару на ложе прежде, чем та встретит первую красную луну, а до этого времени оставались еще годы. С трудом успокоив малышку, маг проводил ее в царские конюшни – полюбоваться родившимся только поутру жеребенком.

Когда царевна снова начала улыбаться и щебетать, Таита отвел ее назад в зенану и устроил ради ее развлечения несколько мелких чудес. Для начала взял кувшин с водой из Нила и превратил ее во вкуснейший шербет, просто опустив в нее палец. Когда они вместе покончили с угощением, он подбросил в воздух камешек, и тот обернулся живой птичкой, вспорхнувшей на верхнюю ветку смоковницы. Птаха залилась трелями, а девочка с радостным визгом пустилась в пляс.

Оставив Мерикару, Таита разыскал двух рабынь, Магару и Саак, и задал им такую головомойку, что те прижались друг к дружке и жалобно заскулили. Зная, что зачинщицей всех подобных проказ выступает Магара, чародей извлек у нее из уха живого скорпиона и поднес его к самому ее лицу, отчего нубийка так перепугалась, что моча струйками потекла у нее по ногам.

Покончив с этим делом, старик отправился искать Хезерет. Как он и ожидал, царевна сидела на берегу реки с лирой в руках. Поглядев на него с печальной улыбкой, она продолжала перебирать струны. Таита сел рядом, на зеленом обрыве под стелющимися ветвями ивы. Мелодия, которую наигрывала девушка, была любимой песней ее бабушки. Таита сам научил ее ей, и теперь Хезерет запела:

Сердце раненой куропаткой бежит, Когда лицо возлюбленного пред взором моим стоит, А на щеках зари румянец сияет, Когда, как солнце, улыбка его блистает.

Голос у нее был чистый и сильный, и старик ощутил, как глаза у него защипало от слез. Он как будто снова слышит пение Лостры. Старик присоединился к Хезерет. Вопреки преклонному возрасту, голос у него сохранил звучность и крепость. Гребцы проплывающей мимо лодки положили весла и, пока течение несло суденышко мимо места, где сидели двое, жадно внимали песне.

Допев, Хезерет отложила лиру и повернулась к магу:

– Милый Таита, я так рада, что ты пришел.

– Прости, что заставил тебя ждать, луна ночей моих.

Она улыбнулась, услышав это любимое с детской поры обращение, так как в ее душе всегда имелась возвышенная струнка.

– Какую услугу могу я оказать тебе? – спросил старик.

– Пойди к вельможе Надже и передай, что я приношу ему самые искренние свои сожаления, но не могу выйти за него замуж.

Это было так похоже на ее бабушку в таком же возрасте. Лостра тоже любила давать ему невыполнимые поручения, выказывая при этом полную уверенность, что в его силах их исполнить. Хезерет подняла на старика огромные зеленые очи:

– Видишь ли, я уже пообещала Мерену, что стану его женой.

Мерен был внуком Крата и близким приятелем царевича Нефера.

Таита замечал, что мальчик не сводит с Хезерет нежного взора, но не подозревал, что та разделяет его чувства. На миг ему стало любопытно, как далеко зашла между ними страсть, но он выбросил мысль из головы.

– Я уже много раз говорил тебе, Хезерет, что ты не такая, как другие девочки. Ты царевна. Твой брак не может быть забавой юности. Это событие, имеющее серьезные политические последствия.

– Ты не понимаешь, Таита, – возразил Хезерет мягко, но с той ноткой тихого упрямства, которой он так страшился. – Я люблю Мерена. Я полюбила его, еще когда была маленькой девочкой. И хочу выйти за него, а не за вельможу Наджу.

– Не в моих силах отменить решение регента, – попытался объяснить старик, но царевна только тряхнула головой и улыбнулась:

– Ты ведь такой мудрый, Таита. Ты что-нибудь придумаешь. Тебе всегда это удается.

Эти слова Хезерет едва не разорвали сердце мага.

– Вельможа Таита, я отказываюсь обсуждать вопросы твоего допуска к фараону или моего грядущего бракосочетания с царевнами. И в том и другом случае мое решение неизменно.

Подчеркивая, что тема закрыта, Наджа целиком погрузился в свиток на столике перед ним. Повисло молчание – за это время стая диких гусей, поднявшаяся из болота на восточном берегу, успела пересечь широкий Нил и, тяжело махая крыльями, пролетела над дворцовым садом, в котором сидели собеседники. Наконец Таита оторвал глаза от неба и встал. Когда он поклонился регенту и собрался уйти, Наджа посмотрел на него:

– Я тебя еще не отпускал.

– Мой господин, мне показалось, что я больше тебе не нужен.

– Напротив, очень даже нужен. – Наджа строго посмотрел на Таиту и жестом велел снова сесть. – Ты злоупотребляешь моим добрым расположением и милостью. Мне известно, что ты строил лабиринты для фараона Тамоса всякий раз, стоило ему попросить. Почему же ты не спешишь сделать это для меня? Как регент страны, я не потерплю дальнейшей отсрочки. Я прошу тебя не ради своей выгоды, но ради выживания всего нашего народа в этой войне на севере. Мне необходимы путеводные указания богов. И только ты способен помочь мне.

Наджа встал так резко, что опрокинул столик, разметав по керамическим плиткам папирусные свитки, кисти и баночки с чернилами.

– Я приказываю тебе властью соколиной печати! – вскричал он, не обращая внимания на устроенный беспорядок. И коснулся висящего на правой руке амулета. – Я велю тебе построить для меня лабиринты Амона-Ра.

Таита выразительно склонил голову, изъявляя покорность. Уже много недель он готовился к этому разговору и тянул сколько мог, защищая Нефера от посягательств регента. Наджа не причинит Неферу вреда, пока не получит на то позволение лабиринтов.

– Полнолуние – самое подходящее время для лабиринтов, – сказал старик. – Я уже сделал все приготовления.

Наджа опустился на стул:

– Ты будешь строить их здесь, в моей резиденции.

– Нет, господин регент, это не лучшая мысль. – Таита понимал, что, если он хочет взять верх над вельможей, нужно вывести его из равновесия. – Чем ближе мы будем находиться к богам, тем сильнее их влияние и тем точнее окажутся предсказания. Я договорился со жрецами Осириса в Бусирисе. Именно там в полночь полнолуния я построю лабиринты. Церемония будет проходить во внутреннем святилище храма. Там хранится колонна джед – спинной хребет бога, расчлененного его братом Сетом. Эта драгоценная реликвия увеличит силу наших изысканий.

Голос Таиты был полон мистической силы, внушавшей трепет.

– В святилище будем только ты и я. Никто другой из числа смертных не должен проникнуть в тайны, что боги откроют нам. Пусть воины Асмора перекроют все подходы к храму.

Бывший адептом Осириса Наджа сразу посерьезнел. Таита рассчитывал, что ритуал, проведенный в таком месте и в такое время, произведет на вельможу особенное впечатление.

– Хорошо, так и поступим, – согласился регент.

Путешествие в царской барке до Бусириса заняло два дня. Стража Асмора сопровождала ее на четырех военных судах. Высадились путники на желтом песке под стенами храма, жрецы встретили регента псалмами и подношениями из гуммиарабика и мирры: его пристрастие к благовониям успело стать известным по всей стране.

Гостям показали приготовленные для них покои. Пока Наджа мылся, умащался и угощался шербетом и фруктами, Таита посетил в обществе верховного жреца святилище и принес жертвы великому богу Осирису. Затем, вняв тонкому намеку Таиты, жрец ушел, предоставив гостю одному готовиться к событиям вечера. Надже никогда не доводилось присутствовать при построении лабиринтов – такая честь выпадала очень немногим. Таита намеревался устроить для него впечатляющее представление, но на самом деле не собирался сам проходить через изматывающий и опасный ритуал.

После захода солнца верховный жрец пригласил регента на торжественный обед. Вельможу угощали знаменитым вином с виноградников близ храма. Именно через Бусирис великий бог Осирис познакомил Египет с лозой. Когда регент и его свита сполна насладились ароматным напитком, жрецы представили серию театральных действ, воспроизводящих историю великого бога. В каждой из сценок Осирис представал в разном цвете: белым, как пелена мумии, черным, как властелин подземного царства, красным, как бог возмездия. Но всякий раз в руках он держал крюк и плеть, эти символы власти, а ноги его были связаны, как у трупа. В последнем акте лицо у него раскрасили зеленым, подчеркивая его роль покровителя растительности. Подобно дурре, обозначающей жизнь и стойкость, Осириса погребли в земле, этом прибежище смерти. Во мраке нижнего мира он дал росток, как и семена сорго, и снова возродился в победном цикле вечной жизни.

Пока шло представление, верховный жрец перечислял почетные имена бога: Око Ночи, Вечно Доброе Естество, Сын Геба и Веннефер, Совершенный в Величии.

Затем, окутанные дымом благовоний, под звуки гонга и барабана, жрецы принялись нараспев читать эпическую поэму о борьбе между добром и злом. В ней повествовалось, как Сет, завидуя добродетельному брату, запер его в сундуке и бросил в Нил, чтобы тот утонул. Когда мертвое тело прибило к берегу, Сет разрубил его на куски и спрятал части в разных местах. В Бусирисе он укрыл колонну джед, то есть позвоночник. Их сестра Исида стала разыскивать и нашла все куски тела, после чего соединила их. А затем совокупилась с Осирисом. Пока они сочетались, ее крылья снова вдохнули в убитого жизнь.

Задолго до полуночи регент Египта потребил целый кувшин густого и крепкого вина; возбужденный вином, он вошел в состояние повышенной восприимчивости, а устроенные жрецами представления подхлестнули его трепет перед богами. Когда серебряный луч луны проник через отверстие в крыше храма и медленно двинулся по каменным плитам нефа к запертым дверям святилища, верховный жрец подал знак своим приближенным. Все встали и вышли, оставив Таиту и Наджу наедине.

Когда пение удаляющихся жрецов стихло и наступила полная тишина, Таита взял регента за руку и повел по освещенному луной нефу к дверям святилища. Стоило им приблизиться, как массивные, обитые бронзой двери сами собой распахнулись. Наджу пронизал трепет, его рука задрожала в руке Таиты. Он повернул бы назад, но маг тянул дальше.

Святилище освещалось четырьмя жаровнями, по одной в каждом углу. В самой середине на каменных плитах пола стоял низкий стул. Таита подвел Наджу к нему и знаком велел сесть. Пока вельможа опускался на сиденье, двери захлопнулись, и Наджа с испугом посмотрел на них. Он собрался уже вскочить, но Таита помешал ему, положив на плечо руку.

– Что бы ты ни увидел и ни услышал, не шевелись. Не разговаривай. Если жизнь дорога тебе, ничего не предпринимай. Молчи.

Оставив его сидеть, маг величавой поступью направился к статуе бога. Он воздел руки, и откуда ни возьмись в них вдруг появился золотой кубок. Чародей высоко поднял его и обратился к Осирису с просьбой благословить содержимое сосуда. После чего поднес его Надже и велел пить. В густой, как мед, жидкости ощущался привкус дробленого миндаля, розовых лепестков и грибов. Таита хлопнул в ладоши, и чаша исчезла.

Таита простер пустые руки и сделал перед лицом Наджи таинственный знак – в мгновение ока в его составленных ковшиком ладонях появились лабиринты Амона-Ра. Наджа узнал эти кубики из слоновой кости – до него ранее доходили рассказы о ритуале. Маг предложил ему подержать их, а сам тем временем обратился к Амону-Ра, величайшему среди богов:

– Величие в огне и свете, яростный в божественном величии, прииди и внемли нашей мольбе!

Наджа заерзал на стульчике, чувствуя, как лабиринты нагреваются в его руках, и с облегчением вернул их Таите. Он весь покрылся потом, глядя, как старик несет кубики через святилище и возлагает к подножию гигантской статуи Осириса. Маг опустился на колени и склонился над ними. Некоторое время раздавалось лишь потрескивание пламени, и лишь тени от неровного пламени жаровен плясали на каменных стенах.

Затем вдруг пронзительный, наводящий ужас вопль огласил святилище. Звучал он так, будто злодей-брат снова вырезал внутренности из чрева бога. Наджа тихо застонал и укрыл голову накидкой.

Снова воцарилась тишина, но тут пламя в жаровнях взметнулось до самого потолка, а к его желтому цвету примешались оттенки ядовито-зеленого, фиолетового, багрового и голубого. Густые клубы дыма повалили из очагов и заполнили помещение. Наджа закашлялся. Ему казалось, что он задыхается, лишается чувств. Собственное дыхание гулко отдавалось у него в голове.

Таита медленно повернулся к нему, и вельможа вздрогнул в испуге. Маг преобразился. Лицо его светилось зеленым светом, как у воскресшего бога. Зеленая пена исходила из разверстого рта и падала на грудь, глаза без зрачков испускали в отблесках пламени жаровен серебристые лучи. Не переставляя ног, чародей заскользил к месту, где сидел Наджа, а из покрытых пеной губ долетали звуки, которые могла производить орда демонов и джиннов: жуткий хор криков, стонов, шипение и хрипы, отрыжка и безумный хохот.

Вельможа попытался было встать, но звуки и дым затуманили его рассудок, и тьма окутала его. Ноги его обмякли, он соскользнул со стула и повалился на плиты пола в глубоком обмороке.

Когда регент Египта очнулся, солнце стояло высоко, играя на речных волнах. Он обнаружил, что лежит на шелковом матрасе на корме царской барки, под желтым навесом.

Обведя окружающее мутным взором, Наджа заметил паруса сопровождающих судов, белые, как крылья цапли на фоне роскошной зелени берегов. Яркий солнечный свет резал глаза, и вельможа снова закрыл их. Его мучила жажда, в горле саднило так, будто он проглотил пригоршню острых камешков, а в голове гудело, как если бы все демоны из вчерашнего видения оказались заперты внутри нее. Наджа застонал, содрогнулся, и его обильно стошнило в подставленное рабом ведро.

Подошел Таита, поднял ему голову и дал выпить какой-то чудесный настой, от которого боль в голове унялась, а скопившиеся в нижней части раздувшегося живота газы вырвались наружу бурной чередой зловонных ветров.

– Таита, расскажи мне все, – прошептал вельможа, немного придя в себя. – Я ничего не помню. Что открыли лабиринты?

Прежде чем ответить, маг отослал подальше гребцов и рабов. Затем опустился перед матрасом на колени.

– Я не помню ничего, после того как… – проговорил Наджа, положив дрожащую руку ему на плечо.

Ужас предыдущей ночи нахлынул снова, и регент вздрогнул и замолчал.

– Мы почти достигли Себеннита, ваше величество, – промолвил Таита. – И возвратимся в Фивы еще до наступления темноты.

– Что случилось, Таита? – Вельможа потряс старика за плечо. – Что открыли лабиринты?

– Великие чудеса, ваше величество. – Голос Таиты дрожал от волнения.

– Чудеса? – Наджа оживился и попытался сесть. – Почему ты называешь меня величеством? Я ведь не фараон.

– Это часть того, что открылось.

– Расскажи мне! Расскажи мне все!

– Разве ты не помнишь, как крыша храма раскрылась, подобно бутону лотоса, и с неба к нам спустился огромный мост?

Наджа покачал головой, потом неуверенно кивнул:

– Да, припоминаю. Этот мост представлял собой золотую лестницу?

– Ну вот, ты вспомнил, – похвалил его Таита.

– Мы поднялись по золотой лестнице… – Вельможа посмотрел на собеседника, ожидая подтверждения.

Чародей кивнул:

– Мы вознеслись наверх на спинах двух крылатых львов.

– Да-да, львов я помню, но после них все как будто в тени и расплывается.

– Эти мистерии отупляют мозг и затуманивают глаза тем, кто к ним непривычен. Даже я, адепт седьмой, высшей ступени, и то был изумлен тем, что мы пережили, – с сочувствием промолвил Таита. – Но не отчаивайся, боги велели мне передать тебе их волю.

– Говори, добрый маг, и не скупись на подробности.

– Сидя на спинах крылатых львов, мы летели высоко над темным океаном и через белые вершины гор, а все государства земли и неба расстилались под нами.

– Продолжай! – Наджа нетерпеливо кивнул.

– Наконец мы прибыли в цитадель, где обитают боги. Фундамент ее достигает глубин нижнего мира, а колонны подпирают небо и все звезды. Амон-Ра возвышался над нами в пугающем своем великолепии, а прочие боги восседали на тронах из серебра и золота, огня, хрусталя и сапфира.

Вельможа заморгал, стараясь сосредоточиться:

– Верно. Когда ты мне рассказал, я вспомнил. Троны из сапфиров и алмазов. – Отчаянное желание верить пылало в нем. Наджа решил рискнуть. – А потом бог заговорил? Он обратился ко мне, не так ли?

– Да. Голосом таким громким, как если бы обрушилась гора, великий Осирис произнес следующее: «Возлюбленный Наджа, ты всегда был верен в своей приверженности мне. Твоя преданность будет вознаграждена».

– Что это означает? Он пояснил свои слова, Таита?

– Да, ваше величество. – Таита торжественно кивнул.

– Опять ты назвал меня этим титулом. Отвечай – почему?

– Как прикажете, ваше величество. Передам все дословно. Великий Осирис восстал в ужасной славе своей, снял вас со спины крылатого льва и поместил рядом с собой на троне из огня и золота. Затем коснулся вашего рта и сердца и назвал своим божественным братом.

– Божественным братом? Что имел он в виду?

Таита сдержал приступ досады. Наджу всегда отличали острый ум и сообразительность. Обычно ему не требовалось разжевывать каждую деталь. На нем еще сказывалось действие дурманящих грибов, подсыпанных накануне ночью, и наркотический дым жаровен. Может пройти несколько дней, прежде чем вельможа обретет привычную ясность мысли. «Придется мне применить для письма толстую кисть», – решил про себя маг и продолжил:

– Меня его слова тоже озадачили. Значение их оставалось туманным, пока великий бог не заговорил снова: «Я приглашаю тебя в круг небожителей, божественный брат».

Лицо Наджи просветлело, приобретя гордое и победное выражение.

– Разве он не обожествил меня, Таита? Наверняка ведь здесь не может скрываться никакой иной смысл.

– Даже если здесь оставались какие-то сомнения, то они сразу рассеялись, потому что Осирис взял двойную корону Верхнего и Нижнего Египта, поместил ее на вашу голову и произнес: «Возрадуйся, божественный брат! Возрадуйся, будущий фараон».

Наджа молчал, но пожирал Таиту горящими глазами. После долгой паузы чародей продолжил:

– Видя вас с короной на челе, я не мог усомниться в вашей божественности. Я пал перед вами на колени и поклонился вам и другим богам.

Вельможа не пытался скрыть свои чувства. Он впал в экстаз и был беззащитен так же, как во время оргазма. Таита не упустил момент:

– Затем Осирис заговорил снова: «Во всех сих удивительных событиях проводником тебе послужит маг Таита, ибо он адепт всех мистерий и знаток лабиринтов. Следуй в точности его наставлениям, и награда, которую я тебе обещал, станет твоей».

Он наблюдал за реакцией Наджи. «Не слишком ли сильно я надавил?» – спрашивал себя чародей. Но регент явно принял этот совет без колебаний.

– Что еще, Таита? Что еще сказал мне великий бог?

– Тебе ничего, мой господин. Он обратился напрямую ко мне. Сказанное им достигло сокровенных глубин моей души, потому как бог возложил на меня тяжкую ответственность. Вот в точности его слова, огнем выжженные на моем сердце: «Таита, повелитель лабиринтов! Отныне ты не будешь знать иной любви или долга. Ты станешь слугой моего царственного и божественного брата Наджи. Единственной твоей заботой станет помочь ему исполнить веление судьбы. Ты не закончишь трудов, пока не увидишь, как двойная корона Верхнего и Нижнего Египта увенчает его голову».

– «Не будешь знать иной любви или долга…» – промолвил Наджа.

Он, похоже, оправился от большей части последствий своего испытания. Силы стремительно возвращались к нему, а в желтых глазах появился привычный хитрый блеск.

– Так ты принял поручение, возложенное на тебя великим Осирисом, маг? Отвечай честно и без утайки: мой ли ты человек отныне или не внял словам великого отца?

– Как мог я не внять всемогущему богу? – сказал Таита просто.

Старик склонился и коснулся лбом досок палубы. Взяв обеими руками необутую правую стопу Наджи, он поместил ее себе на голову.

– Я принимаю поручение, возложенное на меня богами. Я ваш человек, ваше священное величество. Сердцем, умом и душой я принадлежу вам.

– А как же прочие обязательства? Что будет с клятвой верности, данной фараону Неферу-Сети при его рождении и совсем недавно, при его коронации?

– Ваше величество, великий бог Осирис освободил меня от всех данных прежде клятв. Ни одна из них не имеет для меня значения в сравнении с той, которую я дал вам.

Наджа поднял его и посмотрел прямо в глаза, ища в них признаки предательства или обмана. Таита спокойно встретил его взгляд. Он ощущал, как сомнения, надежды и подозрения роятся в голове регента, словно крысы в корзине, предназначенные на корм царским соколам. «Желание – отец поступка, – подумал евнух. – Он поверит, ибо отчаянно хочет, чтобы это было так».

Маг видел, как сомнение исчезло из желтых глаз, и вельможа обнял его.

– Я верю тебе, – сказал Наджа. – Когда я надену двойную корону, ты получишь награду превыше той, которой мог ожидать или представить.

В последующие дни Наджа не отпускал Таиту от себя, и старик воспользовался приобретенным весом, чтобы переменить некоторые из невысказанных намерений регента. По настоянию Наджи Таита снова обратился к гаданию по животным. Он зарезал овцу и изучил ее внутренности, выпустил на волю царского сокола и проследил за направлением его полета. Сделанные им выводы гласили, что боги не благоволят бракосочетанию Наджи с царевнами по меньшей мере до следующего подъема вод в Ниле, в противном случае половодья совершенно точно не будет. А это означало настоящую катастрофу, даже Наджа не посмел идти на такой риск. Жизнь всего Египта зависела от разлива великой реки. При помощи этого пророчества маг отсрочил опасность для Нефера и избавил обеих царевен от нежеланного и опасного брака.

Вельможа возражал и сердился, но после жуткой ночи в Бусирисе не посмел пренебречь предсказаниями Таиты. Еще более послушным сделали его дурные вести о ходе войны на севере. По приказу Наджи и вопреки совету Таиты египтяне предприняли отчаянную попытку отбить Абнуб. И потерпели неудачу, потеряв в кровопролитном сражении под стенами города три сотни колесниц и почти полк пехотинцев. Теперь Апепи готовился нанести сокрушительный удар по ослабленным и павшим духом египетским войскам и взять Фивы. Час для свадьбы был не самый удачный, это признавал даже регент, и жизнь Нефера еще на какое-то время оказалась в безопасности.

Непрерывный поток беженцев уже потянулся из Фив по дороге и по реке в южном направлении. Количество прибывающих с востока торговых караванов пугающе сократилось – купцы выжидали, чем закончится неизбежное нападение гиксосов. Обнаружилась нехватка всех товаров, а цены взлетели.

– Единственный способ избежать полного поражения – это заключить с Апепи перемирие, – посоветовал Таита регенту.

И уже хотел добавить, что перемирие ни в коем случае не равно подчинению, просто египтянам необходима передышка, чтобы собраться с силами, но Наджа не дал ему продолжить.

– Я придерживаюсь такого же мнения, маг, – охотно согласился вельможа. – Я часто пытался убедить моего дорогого друга, фараона Тамоса, в разумности этого шага. Но он не желал слушать.

– Нам нужно выиграть время, – открыл было рот Таита, но Наджа сделал ему знак молчать.

– Разумеется, ты прав.

Регент обрадовался, обретя неожиданного союзника. Он безуспешно пытался убедить отдельных членов совета согласиться на мир с гиксосами, но его никто не поддержал, даже Синка. Даже преданный Асмор не побоялся вызвать гнев правителя, заявив, что скорее упадет на собственный меч, чем сдастся Апепи. Весьма неприятно было обнаружить честь, давшую ростки на столь не подходящей для нее почве, и узнать, что власть регента над советом имеет свои пределы.

Мир был краеугольным камнем политики Наджи, плодом которой должны были стать объединение двух царств во главе с одним фараоном. Лишь фараон, соединивший в себе кровь египтян и гиксосов, способен был достичь этой цели, и регент ни капли не сомневался, что именно это боги обещали ему во время странствия по лабиринтам.

– Мне следовало понимать, Таита, что ты единственный, кто не позволит предрассудкам затуманить себе взор, – продолжил вельможа. – От остальных только и слышишь: «Мы не сдадимся!» и «Лучше смерть, чем позор». – Он тряхнул головой. – А мы с тобой видим, что если нельзя достичь чего-то силой оружия, то не мешает применить более тонкие средства. Прожив в долине Нила шестьдесят лет, гиксосы теперь скорее египтяне, чем азиаты. Их соблазнили наши боги, наша философия и наши женщины. Наша кровь смягчила и разбавила дикую смесь, текущую в их жилах, а наши изысканные манеры облагородили их грубые нравы.

Столь пылкая реакция регента на его робкое предложение ошеломила Таиту. В ней явно крылось что-то более важное, чем он предполагал.

– Воистину мудрая речь, – сказал маг в намерении выиграть время и выяснить истинные побуждения Наджи. – Но можем ли мы надеяться на перемирие, господин регент?

Наджа охотно пустился в пояснения:

– Я знаю, что среди гиксосов многие разделяют эти взгляды. Не составит труда привлечь их на нашу сторону. А затем мы принесем мир и единство в два царства.

Завеса начала спадать. Таите припомнился вдруг слух, который доходил до него однажды, но тогда он отверг его как вздорный.

– Кто же эти наши сторонники среди гиксосов? – спросил старик. – Занимают ли они высокие посты? Близки к Апепи?

– Это воистину знатные люди. Один заседает в военном совете Апепи. – Наджу явно подмывало пуститься в откровения, но усилием воли он сдержался.

Но Таите хватило и этого. Туманный слух о гиксосском родстве Наджи имел, как выясняется, истинную подоплеку, а раз так, то все в точности вставало на свои места. В очередной раз маг подивился смелости и размаху притязаний Наджи.

– Возможно ли встретиться с этими знатными персонами и поговорить с ними? – осторожно осведомился Таита.

– Да, – подтвердил вельможа. – Через несколько дней мы с ними увидимся.

Из этого простого замечания Таита сделал очень серьезные выводы. У регента Египта есть тайные союзники в рядах исконного врага. Интересно, что еще он скрывает? До каких еще пределов дотянулись его жадные руки? По спине у Таиты пробежал холодок, а серебристые волосы на затылке встали дыбом.

Вот он, возлюбленный друг, бывший рядом с фараоном, когда того убили. Вот единственный свидетель его гибели. Этот человек, движимый безграничным честолюбием и не останавливающийся ни перед чем ради достижения цели, признается, что имеет близких знакомых среди гиксосской знати. А именно гиксосская стрела сразила царя. Насколько глубоко уходят корни заговора?

Не дав своим мыслям отразиться на лице, маг задумчиво кивнул.

– Я уверен, что мы сможем достичь соглашения с гиксосами, – продолжил Наджа, – и предвижу создание совместного регентства в лице Апепи и моем во главе объединенного государственного совета. Нам потребуется твое влияние, чтобы убедить наших советников утвердить договор. Не исключено, что тебе еще раз придется обратиться к лабиринтам и придать огласке волю богов.

Наджа намекал, что Таите придется прибегнуть к ложному откровению. Не подозревает ли он, что именно это и случилось в Бусирисе? Таита сомневался, но искру следовало погасить в зародыше. Лицо его сделалось суровым.

– Во всем, что касается лабиринтов, то использование всуе слова или имени бога Амона-Ра или ложное истолкование его воли повлечет за собой ужасное возмездие.

Регент тут же пошел на попятный:

– Я вовсе не имел в виду подобного святотатства. Но ведь боги посредством лабиринтов уже одобрили мои действия.

– Для начала нам следует понять, осуществим ли этот договор, – буркнул Таита. – Апепи может счесть свое военное преимущество бесспорным и откажется принять нас. Отвергнув все наши мирные предложения, царь может предпочесть вести войну до победного конца.

– Не думаю, что такое случится. Я сообщу тебе имена наших союзников на той стороне. Общаться с ними следует втайне, Таита. Тебя хорошо знают и уважают даже среди гиксосов, а я дам тебе талисман в знак того, что ты прибыл от меня. Для подобного поручения лучшего посла, чем ты, не придумаешь. К тебе прислушаются.

Некоторое время Таита посидел в задумчивости. Он пытался понять, можно ли извлечь из ситуации какие-то дополнительные выгоды для Нефера и царевен, но пока не видел их. При любом раскладе Неферу по-прежнему грозит смертельная опасность.

Насколько Таита видел, существовал только один надежный способ обеспечить безопасность Нефера – это удалить его из Египта на то время, пока у власти остается Наджа. Есть ли сейчас такая возможность? Регент выдал ему охранную грамоту на проезд до границы. Не получится ли взять с собой мальчика? Поразмыслив, маг пришел к выводу, что нет. Наджа не отменил строжайшего запрета Таите видеться с юным фараоном. Ему никогда не позволяли остаться с ним наедине. Даже не разрешали занимать место поблизости от него во время заседаний совета. Единственный за три недели раз, когда чародей оказался рядом с воспитанником, – это когда у того сильно заболело горло. Таиту проводили в царскую опочивальню, чтобы лечить мальчика, но Наджа и Асмор присутствовали тут же, ловили каждое движение, каждое слово. По причине ангины говорить Нефер мог только шепотом, но почти не отрывал глаз от лица Таиты, а когда тому пришло время уходить, схватил его за руку. С тех пор минуло почти десять дней.

Таита узнал, что Наджа выбрал вместо него других учителей, а Асмор подобрал из Синей стражи наставников, чтобы обучать Нефера ездить верхом, управлять колесницей, биться на мечах и стрелять из лука. Никому из старых друзей не позволяли навещать его. Даже ближайшему его приятелю, Мерену, велели убраться из покоев фараона.

Чародей подумал, что, если попытка вывезти Нефера провалится, он не только подорвет доверие Наджи к себе, но и подвергнет мальчика страшной опасности. Нет, лучше использовать вылазку на гиксосскую территорию для того, чтобы усилить свои меры по защите юного царя.

– Мой долг, возложенный на меня богами, – помогать вам всеми доступными способами, – сказал Таита. – Я возьмусь за это поручение. Как мне проще всего перебраться через порядки гиксосов? Вы сказали, что я хорошо известен среди них и меня узнают.

Наджа ожидал этого вопроса.

– Тебе следует воспользоваться старой колесничной дорогой через дюны и по сухому руслу под Гебель-Вадуном. Мои друзья с той стороны наблюдают за ней.

Таита кивнул:

– Это та самая дорога, на которой встретил свою смерть фараон Тамос. Дальше Галлалы я никогда не путешествовал. Оттуда и далее мне потребуется проводник.

– Сопровождать тебя я пошлю своего собственного копейщика и отряд Синих, – пообещал регент. – Но путь долгий и трудный, тебе следует отправляться немедленно. На счету каждый день, каждый час.

Таита правил колесницей всю дорогу от разрушенного города Галлалы, сделав всего четыре остановки. Отряд преодолел это расстояние за время на полдня меньшее, чем ушло у Наджи и Тамоса, и при этом не так утомил лошадей.

Воины с девяти сопровождающих его колесниц благоговели перед славой мага. Они знали его как родоначальника колесничих, поскольку Таита первым из египтян построил колесницу и запряг в нее коней. Его знаменитая скачка от Фив до Элефантины с вестью о победе фараона Тамоса над гиксосами вошла в легенду. Теперь, следуя за его повозкой через дюны, воины поняли, что легенда возникла не на пустом месте. Выносливость старика удивляла, он ни на миг не расслаблялся. Держащие вожжи нежные, но сильные руки не знали усталости, и час за часом евнух выжимал из лошадей все, на что они способны. Все воины были впечатлены его искусством, и более всех тот, кто ехал с ним в одной повозке.

Гил служил у Наджи копьеносцем. Это был грубоватый, дочерна загорелый парень, худощавый, что ценно для колесничего, но при этом жилистый и жизнерадостный. И наверняка хороший боец – плохого не отобрали бы для колесницы полководца.

Учитывая, что дни стояли самые жаркие, а луна светила ярко, ехали по прохладе ночи. На заре остановились на отдых. Напоив коней, Гил подошел к Таите; маг сидел на валуне, с которого открывался вид на русло Гебель-Вадун. Копьеносец подал старику глиняный кувшин с водой. Таита припал к носику и сделал большой глоток горьковатой воды, которую они везли с собой из Галлалы, не выказав никакого пренебрежения. Он пил в первый раз за все время с их последнего привала в полночь.

«Старый заклинатель демонов крепок, как бедуин-конокрад», – подумал Гил с восхищением и присел на уважительном расстоянии, ожидая, не будет ли распоряжений.

– Далеко ли то место, где пал фараон? – спросил наконец маг.

Прикрыв ладонью глаза от восходящего солнца, Гил указал вдоль по руслу туда, где оно сливалось с равниной:

– Вот там, господин. Рядом с той далекой линией холмов.

В первый раз Таита задавал Гилу вопросы на заседании совета, когда разбирали дело о смерти фараона. Совет допросил всех, кто хоть что-то знал о происшедшем. Таите припомнилось, что свидетельство Гила было взвешенным и достоверным. Он не смутился перед высокопоставленными членами совета и излагал все как честный простой воин, каковым и являлся. Когда ему показали гиксосскую стрелу, Гил сразу опознал в ней ту, которой был сражен фараон Тамос. Древко ее было сломано – это сделал вельможа Наджа, чтобы облегчить боль от раны.

Теперь у них имелась возможность поговорить с глазу на глаз. За время после выезда из Фив они перекинулись парой слов, но до этого у них не было случая обстоятельно поговорить.

– Кто еще был с тобой в тот день? – спросил Таита.

– Только Сам, но, когда на нас напали, он находился при колесницах.

– Покажи точное место и проведи меня по полю боя, – велел старик.

Копейщик вздрогнул:

– Битвы не было, всего лишь стычка. Смотреть там особенно не на что, просто пустое место. Но если великий маг желает, то так тому и быть.

Колесницы снова двинулись в путь и стали вереницей по одной спускаться по крутому склону русла. Дождя тут не было уже лет сто, и даже ветер пустыни не стер следы, оставленные колесницами фараона: они врезались в песок, и их не составляло труда прочитать. Достигнув русла, Таита продолжал направлять колесницу по глубоким колеям.

Опасаясь засады гиксосов, египтяне внимательно наблюдали за обоими берегами. Но, хотя скалы и дрожали в жарком мареве, никаких признаков врага не наблюдалось.

– Вот дозорная башня. – Гил указал вперед.

Таита увидел неровный очерк, пьяно накренившийся на фоне незапятнанного голубого неба.

Отряд обогнул еще один поворот русла, и даже с расстояния двухсот шагов маг разглядел участок, исчерченный пересекающимися колеями: здесь колесницы фараона кружили и останавливались, а многие воины то сходили на сухой песок, то поднимались снова на повозки. Таита дал своему малому отряду знак сбавить ход и двигаться дальше шагом.

– Вот здесь фараон спешился и вместе с вельможей Наджей отправился разведывать лагерь Апепи. – Гил указал за передок.

Таита остановил колесницу и подал остальным знак сделать то же самое.

– Ждите меня здесь, – приказал он десятнику на следующей повозке. Потом повернулся к Гилу: – Идем со мной. Покажи мне место схватки.

Копейщик повел его по едва заметной тропе. Поначалу он шел медленно, щадя старика, но вскоре понял, что Таита как ходок ни в чем ему не уступает, и прибавил шаг. По мере продвижения вперед уклон становился заметнее, а поверхность делалась более неровной. Когда они добрались до нагромождения валунов в середине подъема, почти перегораживающего путь, даже Гил запыхался.

– Я поднялся до этого места, – объявил он.

– А где погиб фараон? – Таита обвел взором крутой, но открытый склон. – Где прятались воины гиксосов? Откуда была выпущена роковая стрела?

– Не могу сказать, господин. – Гил покачал головой. – Мне и прочим приказано было ждать здесь, а вельможа тем временем пошел дальше, за ту груду камней.

– А фараон? Отправился вперед вместе с Наджей?

– Нет, не сразу. Царь поначалу был с нами. Затем вельможа Наджа услышал какой-то звук, выдвинулся на разведку и пропал из виду.

– Не понимаю. В каком же месте на вас напали?

– Мы ждали тут. Я заметил, что фараон начал терять терпение. Спустя какое-то время вельможа Наджа свистнул из-за камней. Царь подпрыгнул. «Следуйте за мной», – говорит. И пошел вверх по тропе.

– Ты держался близко за ним?

– Я шел замыкающим.

– Ты видел, что произошло дальше?

– Фараон скрылся за валунами. Потом послышались крики и шум борьбы. Я слышал крики гиксосов, удары копий и стрел о камни. Я побежал, но дорогу запрудили наши воины, спешившие обогнуть камни и вступить в бой.

Гил показал место, где тропа сужалась, проходя мимо самого высокого валуна.

– Досюда я добрался, – продолжил он. – Тут вельможа Наджа закричал, что фараона сразили. Люди мельтешили вокруг, потом вдруг к месту, на котором я стоял, вынесли царя. Мне показалось, что он уже тогда был мертв.

– Насколько близко находились гиксосы? Сколько их было? Пешие или конные? Узнал ли ты, к какому их полку они принадлежали? – сыпал вопросами Таита.

У всех подразделений гиксосов имелись отличительные значки, которые египтяне прекрасно знали.

– Они были очень близко, и их было множество, – сообщил копейщик. – Целый отряд.

– Какого полка? – настаивал маг. – Ты разглядел их плюмажи?

Впервые на лице Гила отразились неуверенность и нечто вроде смущения.

– Господин, самих врагов я не видел. Они ведь были там, за камнями.

– Тогда откуда тебе известны их число и сила? – Таита нахмурился.

– Вельможа Наджа прокричал, что… – не договорив, Гил потупил глаза.

– Кто-то еще, кроме Наджи, видел противника?

– Не знаю, достопочтенный маг. Вельможа велел нам возвращаться к колесницам. Мы видели, что царь тяжело ранен, а то и уже мертв. Мы пали духом.

– Но уже после вы с товарищами наверняка обсуждали случившееся. Кто-то рассказывал, что столкнулся с врагом? Что достал какого-нибудь гиксоса стрелой или копьем?

– Не припомню. – Гил с сомнением покачал головой. – Нет, вроде бы никто.

– А кроме царя, был кто-нибудь еще ранен?

– Нет.

– Почему ты не рассказал этого на совете? – Таита рассердился. – Почему не сообщил, что на самом деле вы не видели врага?

– Вельможа Наджа приказал нам отвечать на вопросы просто, не занимать совет пустой болтовней и не живописать наши подвиги в этой схватке. – Копейщик смущенно поник. – Думаю, никто из нас не горел желанием признаваться, что мы отступили без боя.

– Тебе нечего стыдиться, Гил. Ты просто выполнял приказы. – Таита смягчился. – А теперь залезай на эти валуны и смотри в оба: мы сильно углубились на территорию гиксосов. Я скоро вернусь.

Таита неспешно пошел вперед и обогнул камень, загораживающий тропу. Потом остановился и осмотрел местность перед собой. Отсюда он мог видеть только верхушку разрушенной дозорной башни. Тропа зигзагами взбиралась по склону и исчезала за гребнем, который был довольно открытым, не слишком подходящим для засады: тут имелись лишь несколько скоплений камней и опаленных солнцем колючих деревьев. Тут ему припомнилось, что стычка происходила ночью. Но что-то не давало ему покоя. Таита улавливал присутствие зла, как будто за ним наблюдала некая могущественная недобрая сила.

Когда он, неподвижно застыв в свете солнца, закрыл глаза, это ощущение усилилось. Маг отпер двери ума и души, превратившись в сухую губку, впитывающую любое влияние, разлитое в окружающем воздухе. Ощущение стало еще острее: здесь было что-то ужасное, но сердцевина его находилась несколько далее, впереди. Таита поднял веки и побрел в ту сторону. Ничего такого не было видно, только опаленные солнцем камни и колючие деревья, но теперь он уже улавливал запах зла – слабый, но различимый смрад, похожий на зловонное дыхание питающегося падалью зверя.

Он остановился и принюхался, как охотничий пес. Воздух был сухим и насыщенным пылью, но чистым. Это убедило его, что этот едва заметный смрад имеет нематериальное происхождение. Ему удалось уловить эхо зла, проникшего в наш мир, но при попытке определить точное место оно ускользало. Чародей сделал шаг, другой и снова ощутил мерзкое зловоние. Еще шаг, и оно дополнилось чувством печали, как если бы он утратил что-то бесценное, что ничем нельзя заменить.

Таите пришлось заставить сделать себя следующий шаг по каменистой тропе, и в ту же секунду что-то ударило его с такой силой, что перехватило дыхание. Он вскричал от боли и упал на колени, хватаясь за грудь. Это была ужасная боль, боль смертная, и старик боролся с ней, как со змеем, кольцами сдавившим его тело. Ему удалось отползти на тропу, и боль сразу же исчезла.

Гил услышал крик и бросился на помощь. Подхватив Таиту, он поднял его на ноги.

– Что случилось? Что с тобой, господин?

– Прочь! – Старик отстранил его. – Оставь меня! Тебе здесь находиться опасно. Здесь кроется нечто, порожденное не людьми, но богами и демонами. Уходи! Жди меня у подножия холма.

Копейщик замялся, но потом поймал взгляд сверкающих глаз и попятился, как от призрака.

– Уходи! – повторил маг голосом, который Гилу очень не хотелось бы услышать во второй раз, и воин побежал.

Не скоро Таита сумел снова подчинить себе тело и дух, готовясь к схватке с противостоящей ему силой. Достав из кошеля на поясе амулет Лостры, он сжал его в правой руке и шагнул вперед.

Едва он ступил на то же самое место, что и прежде, боль ударила снова, даже с еще большей силой, подобно попавшей в грудь стреле с кремневым наконечником. Едва не закричав, маг отскочил, и боль тут же прошла, как и в первый раз.

Отдуваясь, старик смотрел на каменистую почву под ногами. Поначалу она показалась нетронутой и ничем не отличалась от других участков пройденной им дороги. Потом на землю упала легкая неземная тень. На его глазах она изменилась, превратившись в блестящую алую лужицу. Таита медленно опустился на колени.

– Это кровь царя и бога, – прошептал он. – Здесь, на этом самом месте, умер фараон Тамос.

Совладав с собой, старик тихим, но твердым голосом произнес обращенное к Гору заклинание, такое могущественное, что только адепт седьмой ступени отважился бы его озвучить. Повторив его в седьмой раз, Таита услышал шорох невидимых крыльев, потревоживших воздух пустыни.

– Бог здесь, – прошептал он и начал молиться.

Он молился за фараона и друга, прося Гора избавить его от мучений и прекратить пытку.

– Позволь ему покинуть это ужасное место, – упрашивал маг бога. – Для его души мучение оказаться запертым здесь как в ловушке.

Молясь, он делал знаки, отгоняющие зло. Прямо у него на глазах лужа крови начала сжиматься, как если бы сухая земля впитывала в себя влагу. Когда исчезла последняя капля, Таита услышал негромкий, неясный звук, похожий на плач сонного ребенка, и жуткий груз утраты и печали, пригибавший его к земле, упал с плеч. Его охватило упоительное чувство избавления. Он шагнул туда, где недавно была лужа крови. И даже когда его обутая в сандалию нога встала именно на то самое место, боль не пришла, приятное ощущение внутри осталось незамутненным.

– Покойся с миром, друг мой и царь, да живешь ты вечно, – произнес он вслух и сделал жест долгой жизни и счастья.

Таита повернулся и собирался было уже спуститься вниз по холму к колесницам, как вдруг остановился, вскинул голову и снова втянул воздух. В нем еще ощущался след запаха зла, хотя и почти неуловимый. Евнух устало побрел вверх по склону, миновав место, где погиб фараон. С каждым шагом смрад становился гуще, пока наконец не встал у Таиты комом в горле. Ему снова стало ясно, что это послание из мира духов. Он пошел дальше, но, отмерив двадцать шагов, понял, что запах слабеет. Тогда маг остановился и пошел обратно. Смрад сразу стал усиливаться. Он ходил туда-сюда до тех пор, пока не обнаружил, где пахло сильнее всего. Тогда маг сошел с тропы: вонь усилилась и стала почти нестерпимой.

Таита стоял под искривленными ветвями колючего дерева близ тропы. Подняв глаза, он заметил, что сучья имеют странную форму, как будто кто-то намеренно придал им сходство с крестом, хорошо заметным на фоне голубого неба. Маг опустил взгляд и обратил внимание на булыжник, размером и формой похожий на конскую голову. Его недавно передвинули, а затем вернули в прежнее положение. Таита приподнял его из ямки и увидел, что камень скрывал нишу между корнями дерева. Он отвалил его в сторону и заглянул внутрь. Там что-то лежало. Старик осторожно сунул руку – в такого рода укрытии легко могла прятаться змея или скорпион – и извлек некий предмет искусной работы. Некоторое время Таита смотрел на него и наконец понял, что это колчан. Сомнений, чей он, не было, потому как гиксосский геральдический стиль угадывался сразу, да и на кожаном чехле красовалось изображение Сутеха, крокодильего бога, которому поклонялись воины этого кочевого племени.

Таита снял крышку и обнаружил пять боевых стрел с зеленым и красным оперением. Он вытащил одну, и сердце его лихорадочно забилось. Ошибки быть не могло. Совсем недавно ему довелось осматривать сломанную, испачканную кровью стрелу, которую Наджа предъявил совету. Эта была точь-в-точь такой, как та, что убила фараона.

Маг повернул ее к свету и пристально рассмотрел клеймо на окрашенном древке. На нем была изображена голова леопарда, держащего в зубах начертанную иератическим письмом букву «Т». Тот самый знак, какой он видел на роковой стреле. Они были похожи как две капли воды. Таита вертел древко в руках, как будто рассчитывал выжать еще какие-то крохи сведений. Потом поднес к носу и понюхал. Чувствовались только запах дерева, краски и перьев. Мерзкий смрад, приведший его к нише, исчез.

Зачем убийце фараона понадобилось прятать колчан? Поле боя осталось за гиксосами, у них было сколько угодно времени, чтобы собрать свое оружие. А такую вещь, очень красивую и дорогую, ни один воин не бросит по доброй воле.

Еще добрый час обыскивал Таита склон, но не нашел больше ничего примечательного. Сверхъестественный смрад, запах разложения и зла, больше не ощущался. Спрятав колчан под передник, маг спустился туда, где в песке сухого русла его дожидались колесницы.

В этом укромном месте они простояли до наступления темноты. Затем, густо смазав бараньим жиром оси, чтобы не скрипели, и надев на лошадиные копыта кожаные башмаки, а также зачехлив хорошенько оружие и снаряжение, египтяне стали углубляться на гиксосскую территорию. Вел отряд Гил.

Копейщик хорошо знал местность, и Таита хоть и молчал, но задавался вопросом: насколько часто приходилось Гилу путешествовать здесь вместе со своим хозяином и какие еще встречи с врагом тут происходили?

Они спустились в долину Нила. Дважды приходилось им сворачивать с дороги и выжидать, пока отряды вооруженных людей, неразличимых в темноте, пройдут мимо. После полуночи египтяне прибыли в покинутый храм некоего давно забытого бога, вырытый в склоне невысокого глинистого холма. Пещера была достаточно большой, чтобы в ней мог укрыться целый отряд колесничих: люди, повозки и кони. Сразу стало очевидно, что она и прежде служила для этой цели: за разрушенным алтарем нашлись лампы и амфора с маслом, а в святилище лежали мешки с кормом для лошадей.

Как только лошадей распрягли и накормили, воины поели сами, потом повалились на соломенные подстилки и вскоре уже захрапели. Гил тем временем поменял свой военный наряд на одежду крестьянина.

– Верхом дальше не поедешь, слишком много внимания привлечет, – пояснил он Таите. – Пешком я дойду до лагеря под Бубастисом за полдня. Назад меня ждите не раньше завтрашнего вечера.

Копейщик вышел из пещеры и растворился в ночи.

«Наш честный воин Гил не так уж недалек, как кажется», – сказал себе Таита. И приготовился ждать, что ответят союзники вельможи Наджи на послание, которое Гил понес к ним.

Как только рассвело, маг выслал на вершину холма дозорного, велев ему устроиться там, где на поверхность выходила ведущая из подземного храма шахта. Незадолго до полудня раздавшийся в шахте тихий свист предупредил египтян об опасности, и Таита взобрался к часовому. С востока прямо к входу в храм направлялся караван тяжело навьюченных ослов. Таита предположил, что это могут быть купцы, использующие здание для ночлега в пути. Наверняка именно они устроили в святилище склад припасов. Старик спустился по склону, стараясь не попасться на глаза приближающемуся каравану. Потом выложил посреди дороги фигуру из кусков белого кварца и прочитал три строфы из ассирийской Книги Злой горы. Затем вернулся и стал ждать подхода торговцев.

Ведущий осел шел шагах в пятидесяти впереди остальной колонны. Очевидно, животное прекрасно знало храм и хранящееся в нем угощение, потому что без понукания со стороны возницы перешло на рысь. Добежав до кучки белых камней, ослик остановился так резко, что поклажа сползла у него со спины под брюхо. Он запрыгал и помчался галопом по равнине прочь от храма, взбрыкивая копытами в разные стороны. Его хриплый крик взбудоражил остальных животных каравана, и вскоре те уже пятились и мотали головами, лягая погонщиков и бегая кругами, как если бы на них набросился пчелиный рой.

Чтобы собрать перепуганных беглецов, успокоить их и снова направить по дороге к храму, у погонщиков ушла вся вторая половина дня. Но вот караван снова двинулся; теперь его возглавлял дородный главный погонщик, закутанный в дорогие ткани. На длинном поводе он тащил за собой упирающегося осла. Заметив камни посреди дороги, караванщик остановился. Вся колонна последовала его примеру, а прочие возницы поспешили вперед. Началось совещание, люди кричали и размахивали руками. Голоса их долетали до Таиты, укрывшегося среди растущих на склоне оливковых деревьев.

Потом вожак отделился от толпы и пошел вперед один. Поначалу шаги его были твердыми и уверенными, но вскоре замедлились и стали робкими. Наконец он остановился, переминаясь, и стал с безопасного расстояния рассматривать узор из кварца. Потом он плюнул в сторону камней и отпрыгнул, как будто ожидал возмездия за нанесенное оскорбление. Закончилось все тем, что он сделал знак, отгоняющий злые силы, повернулся и бодро затрусил по направлению к своим товарищам, размахивая руками и крича им, чтобы отошли подальше. Тех не пришлось долго убеждать. Вскоре караван во всю прыть улепетывал назад по той самой дороге, по которой пришел. Таита спустился с холма и разбросал камни, рассеяв их заклятие и открыв путь другим гостям, которых ждал.

Гости прибыли вскоре после того, как начало смеркаться. То были двадцать мчащихся во весь опор верховых, среди которых был и Гил на взятом взаймы жеребце. Они проскакали мимо разбросанных камней к входу в храм и спешились, бряцая оружием. Во главе их был высокий мужчина, широкий в плечах, с кустистыми бровями и мясистым крючковатым носом. Густые черные усы свисали на грудь, в бороду были заплетены разноцветные ленты.

– Ты Чародей, да? – спросил он с резким акцентом.

Таита решил не выдавать, что владеет гиксосским языком не хуже любого из них, поэтому ответил по-египетски.

– Меня зовут Таита, – он не подтвердил и не опровергнул свои магические способности, – я слуга великого бога Гора и призываю его благословение на твою голову. Я вижу, что ты человек важный, но не знаю твоего имени.

– Мое имя Трок, я верховный вождь рода Леопарда и начальник северной армии царя Апепи. У тебя есть для меня знак, Чародей?

Таита раскрыл правую ладонь и показал кусочек покрытого синей глазурью фарфора, верхнюю часть крошечной жертвенной статуэтки бога Сутеха. Трок наскоро осмотрел его, потом извлек из подвешенного к поясу кошеля другой обломок и приложил к первому. Части сомкнулись безупречно, и гиксос удовлетворенно хмыкнул:

– Идем со мной, Чародей.

Сопровождаемый Таитой, Трок шагнул в ночь. Они молча поднялись по холму и в свете звезд опустились на корточки один напротив другого. Трок зажал между коленями ножны и опустил руку на эфес тяжелого серповидного меча. «Это скорее по привычке, чем из недоверия», – отметил про себя Таита, но тем не менее военного вождя не стоило сбрасывать со счетов.

– Ты принес мне вести с юга. – В устах Трока это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.

– Господин слышал о смерти фараона Тамоса?

– Нам известно о гибели фиванского претендента от пленников, захваченных при взятии Абнуба. – Трок старательно избегал употреблять слова, подтверждающие законность египетского фараона. Для гиксосов единственным законным правителем обоих царств являлся Апепи. – Еще мы слышали, что на трон Верхнего Египта посажено дитя.

– Фараону Неферу-Сети всего четырнадцать лет от роду, – подтвердил Таита, с такой же настойчивостью употребляя титул «фараон» всякий раз, когда упоминал его носителя. – Пройдет еще несколько лет, прежде чем он начнет править самостоятельно. До тех пор вельможа Наджа будет состоять при нем регентом.

Тут Трок внезапно оживился и заинтересованно подался вперед. Маг улыбнулся про себя. Из рук вон плохо поставлена разведка у гиксосов, раз они совсем не осведомлены о делах Верхнего царства. Вспомнилось, что незадолго до гибели фараона в Фивах было схвачено более полусотни гиксосских лазутчиков и шпионов. После допроса с пристрастием все до единого были казнены. Таита похвалил себя: им и впрямь удалось перекрыть утечку ценных сведений к врагу.

– Так, значит, ты прибыл к нам с полномочиями от регента юга. Какое послание принес ты от Наджи? – спросил гиксос, и Таита приметил, что в поведении у Трока проскользнуло вдруг торжество.

– Вельможа Наджа велел мне передать его послание лично Апепи, – уклончиво ответил маг, не желая, чтобы Трок знал больше, чем это крайне необходимо.

Гиксос это сразу понял.

– Наджа – мой двоюродный брат, – процедил он. – И не станет возражать, чтобы я слышал каждое слово из его послания.

Таита владел собой настолько умело, что не выдал эмоций, хотя Трок допустил серьезную ошибку. Подозрения насчет происхождения регента подтвердились.

– Да, мне это известно, господин, – сказал маг ровным голосом. – И тем не менее то, что мне велено передать Апепи, имеет…

– Не стоит недооценивать меня, Чародей. Я пользуюсь полным доверием твоего регента. – Голос Трока сделался хриплым от гнева. – Мне прекрасно известно, что ты прибыл к Апепи предложить перемирие и начать переговоры о долгом мире.

– Больше мне нечего сказать тебе, господин.

«Может, этот Трок и хороший воин, но заговорщик из него никудышный», – сказал себе Таита. Но когда заговорил снова, ни голос его, ни выражение не переменились.

– Передать послание я уполномочен только Пастушьему царю, Апепи, – промолвил он, употребив титул, которым гиксосского правителя называли в Верхнем Египте. – Ты можешь доставить меня к нему?

– Как пожелаешь, Чародей. Держи рот на замке, если тебе угодно, хотя смысла в этом никакого нет. – Трок сердитым рывком поднялся. – Царь Апепи под Бубастисом. Мы едем туда немедленно.

В напряженном молчании они спустились к подземному храму, где Таита вызвал к себе Гила и командира стражи.

– Вы хорошо справились со своей задачей. Но теперь вам предстоит вернуться в Фивы так же неприметно, как пришли.

– Ты вернешься с нами? – спросил Гил с беспокойством, чувствуя себя ответственным за старика.

– Нет. – Таита покачал головой. – Я останусь здесь. Доложите регенту, что я поехал на встречу с Апепи.

При тусклом свете масляных ламп воины запрягли коней, и вскоре колесницы уже готовы были тронуться в путь. Гил снял с повозки кожаную седельную суму Таиты и передал ее ему. Потом вскинул руку в почтительном приветствии.

– Для меня было великой честью путешествовать с тобой, мой господин. Когда я был маленьким, отец часто рассказывал мне легенды о твоих приключениях. Он сражался в рядах твоего полка под Асьютом. Был командиром отряда на левом крыле.

– Как его звали?

– Ласрон, господин.

– Да, я хорошо помню его. – Таита кивнул. – Он потерял левый глаз в той битве.

Гил с благоговением и изумлением уставился на него:

– Эта было сорок лет назад, а ты помнишь.

– Тридцать семь, – поправил его старик. – Доброго пути, молодой Гил. Прошлой ночью я составил твой гороскоп. Ты проживешь долгую жизнь и заслужишь большие почести.

Копейщик щелкнул вожжами и уехал в ночь, потеряв дар речи от гордости и благодарности.

К этому времени воины Трока сели в седла и тоже готовы были выступить. Таите выделили лошадь, на которой вернулся в храм Гил. Таита закинул ей на спину седельные сумы, потом сам устроился позади них. В отличие от египтян, гиксосы не питали предубеждения против езды верхом. Миновав выход из пещеры, отряд повернул на запад, в противоположную сторону от той, куда направилась колонна колесниц.

Таита скакал в середине отряда тяжеловооруженных всадников. Трок ехал впереди и не приглашал мага приблизиться. С той минуты, как Таита отказался передать ему сообщение Наджи, военачальник гиксосов держался холодно и отстраненно. Таиту это только радовало, потому как ему было над чем поразмыслить. Особенно обширное поле для умозаключений открывало известие о запутанном кровном родстве регента.

Отряд ехал в ночи, держа на запад, по направлению к реке и главному стану врага под Бубастисом. Хотя было еще темно, движение по дороге становилось все более оживленным. Длинные вереницы телег и повозок, нагруженных военным снаряжением, тянулись в ту же сторону, куда ехали путники. Навстречу им, к Аварису и Мемфису, направлялись столь же многочисленные порожние подводы, уже доставившие поклажу на место.

Когда всадники приблизились к реке, Таита заметил костры гиксосского войска вокруг Бубастиса. Усеянное огнями поле протянулось на многие мили вверх и вниз по течению реки: там, невидимое в темноте, располагалось неисчислимое множество людей и животных.

Нет на свете запаха, способного сравниться с тем, что производит стоящая лагерем армия. По мере приближения смрад сгущался, пока не сделался почти невыносимым. Запах навоза и дым разведенных из него костров, ароматы кожи и испорченного зерна – все то, чем пахнут конные части. Но все забивала вонь немытых человеческих тел и гнойных ран, готовящейся похлебки и прокисшего пива, аммиачный смрад отхожих ям, куч испражнений. И над всем господствовал удушливый запах непогребенных трупов.

Среди этой мешанины неприятных запахов Таита уловил еще один. Ему показалось, что он узнал его, но только когда один из страдальцев проковылял, пьяно пошатываясь, прямо у него перед лошадью, заставив его натянуть поводья, маг заметил розовые пятна на бледном лице и убедился окончательно. Теперь он понял, почему Апепи не смог развить победу при Абнубе, почему не послал свои колесницы на Фивы, к которым откатывалась павшая духом и не способная к сопротивлению армия египтян.

Таита подвел лошадь поближе к скакуну Трока и спросил негромко:

– Господин, когда зараза впервые обрушилась на ваши войска?

Трок натянул поводья так резко, что жеребец вздыбился и заплясал под ним.

– Кто тебе рассказал, Чародей? Это твои заклинания навели на нас треклятую хворь? Ты наслал на нас мор?

Он погнал коня вперед, не дожидаясь оправданий. Таита последовал за ним на почтительном расстоянии, но взгляд его подмечал все детали происходящего вокруг.

К этому времени стало светлее; сквозь густую пелену тумана и дыма, устилавшую землю и затянувшую утреннее небо, чуть проглянуло бледное солнце. Это придавало картине некий неестественный, странный вид, как будто дело происходило в подземном мире. Люди и животные преобразились в темные демонические фигуры. Перемешанный копытами лошадей ил, принесенный недавним половодьем, был черным и блестящим.

Они проехали мимо первых погребальных дрог, и всадники вокруг Таиты зажали носы и рты плащами, чтобы защититься от смрада и миазмов от кучи нагих, покрытых пятнами тел. Трок подогнал коня в надежде побыстрее проехать мимо, но впереди скопилось множество подобных телег, почти перегородивших дорогу.

Немного далее им довелось миновать поле для сжигания трупов, где еще целая армия дрог избавлялась от своего жуткого груза. Дров в этих краях не хватало, и пламя не было достаточно жарким, чтобы пожрать росшие груды мертвой плоти. Костры скворчали, когда из тел вытапливался жир; валил густой черный дым, лез в глотки живым, вынужденным дышать им.

«Интересно, сколько из этих покойников стали жертвами заразы, а сколько пало в бою с нашей армией?» – задавался вопросом Таита.

Чума была подобна жуткому призраку, шествовавшему нога в ногу с любой армией. Апепи много лет простоял под Бубастисом в лагере, кишащем крысами, коршунами и питающимися падалью марабу. Его воины утопали в собственных нечистотах, тела их кишели вшами и блохами, они питались испорченными припасами и пили воду из каналов, идущих мимо кладбищ и навозных куч. Для мора лучше условий не придумать.

Ближе к Бубастису лагерь становился более заселенным, шатры, палатки и лачуги лепились к стенам и обступали рвы, окружавшие город. Самые везучие из больных лежали под шаткими навесами из пальмовых листьев, дававшими хоть какую-то защиту от жаркого утреннего солнца. Другие валялись на вытоптанных заиленных полях, брошенные на растерзание жажде и стихиям. Мертвые лежали вперемежку с умирающими, раненные в бою – бок о бок с жертвами жестокой нутряной хвори.

Хотя в нем заговорили чувства целителя, Таита ничем не мог помочь страдальцам. Их обрекало на смерть их же многолюдство, ибо как всего один способен помочь столь многим? Более того, то были враги Египта, и маг понимал, что эта чума – благословение богов. Любой вылеченный им гиксос пойдет в поход на Фивы, чтобы предать его любимый город разорению и пожару.

Когда отряд въехал в крепость, маг обнаружил, что дела внутри немногим лучше, чем снаружи под стенами. Жертвы чумы валялись там, где сразила их болезнь, крысы и бродячие собаки терзали трупы, как и тела тех, кто был еще жив, но не имел сил защищаться.

Походный двор Апепи располагался в главном строении Бубастиса – массивном приземистом дворце из глинобитного кирпича с соломенной крышей, стоявшем посреди города. У ворот конюхи забрали у приезжих лошадей, кроме той, на которую были навьючены седельные сумы Таиты. Трок вел мага через внутренние дворы и залы с закрытыми окнами, где в медных жаровнях курились благовония и сандаловое дерево, чтобы забить чумной дух, наплывающий из города и лагеря, но нагретый ими жаркий воздух делался почти совсем непригодным для дыхания. Даже здесь, в ставке царя, разносились стоны больных, а в темных углах лежали скрюченные тела.

Перед бронзовыми дверями в глубине дворца пришедших остановили часовые, но стоило им распознать могучую фигуру Трока, как они расступились, позволяя гостям пройти. Здесь располагались личные покои Апепи. Стены были увешаны великолепными коврами, мебель была сделана из драгоценных пород деревьев, слоновой кости и перламутра, по большей части награбленных во дворцах и храмах Египта.

Трок препроводил Таиту в небольшую, но роскошно обставленную переднюю и оставил там. Рабыни принесли магу кувшин с шербетом и блюдо со спелыми финиками и гранатами. Таита попил, но к фруктам почти не притронулся. Он вообще был очень умерен в еде.

Ожидание затянулось. Солнечный луч, падающий через единственное высокое окно, лениво полз по противоположной стене, отмеряя время. Растянувшись на ковре и подложив под голову седельные сумы, маг задремал, но ни на миг не проваливался в глубокий сон и пробуждался при малейшем звуке. Иногда через толстые стены до него доносился женский плач и скорбные стенания.

Наконец в коридоре послышалась тяжелая поступь, загораживающая проход завеса раздвинулась. На пороге стоял дородный мужчина. Из одежды на нем была только юбка пурпурного льна, препоясанная под объемистым животом золотой цепью. Грудь его покрывали курчавые седые волосы, жесткие, как медвежья шкура. Обут он был в массивные сандалии, а щиколотки закрывали поножи из твердой полированной кожи. Но ни меча, ни иного оружия при нем не имелось. Руки и ноги у него казались могучими, как храмовые колонны, и были испещрены боевыми шрамами: некоторые, давно зажившие, уже побелели и стали гладкими, другие, свежие, выглядели алыми и пугающими. Борода и густая шевелюра тоже были седыми, но не были украшены привычными ленточками или косичками. Волосы не были умащены или расчесаны и пребывали в дерзком беспорядке. Темные глаза имели отрешенное выражение, а полные губы под большим крючковатым носом кривились, как от боли.

– Ты Таита, лекарь? – спросил гиксос.

Голос у него был звучный, говорил он без акцента, поскольку родился в Аварисе и воспринял многое из египетской культуры и образа жизни. Таита хорошо его знал – для него Апепи был захватчик, жестокий варвар, смертельный враг его страны и его фараона. Ему потребовались все его способности владеть собой, чтобы сохранить на лице невозмутимое выражение.

– Да, я Таита.

– Наслышан о твоих умениях. И нуждаюсь в них сейчас. Идем со мной.

Маг закинул на плечо седельные сумы и вышел за царем в коридор. Там их ждал Трок с отрядом вооруженных стражников, которые обступили Таиту, когда тот направился за Апепи вглубь дворца. Звуки плача становились громче, наконец Апепи отдернул тяжелый занавес, скрывавший очередной дверной проем, и, взяв Таиту за руку, ввел его внутрь.

В середине переполненного покоя толпились жрецы из храма Исиды в Аварисе. Узнав их по головным уборам из перьев белой цапли, Таита усмехнулся. Жрецы распевали и потрясали систрами над стоящей в углу жаровней, где лежали раскаленные докрасна щипцы. Соперничество между Таитой и этими шарлатанами длилось уже два поколения.

Помимо целителей, вокруг ложа в середине помещения собралось еще человек двадцать: придворные и военные, писцы и другие чиновники. Вид у всех был сосредоточенно-горестный. Женщины, опустившись на колени, выли и ревели. Только одна пыталась хоть как-то ухаживать за мальчиком на лежанке. Она казалась не сильно старше своего пациента – ей было лет тринадцать-четырнадцать – и обтирала его губкой с подогретой и ароматизированной водой из медного тазика.

С первого взгляда Таита подметил, что это была поразительно красивая девушка с волевым, умным лицом. Забота ее о больном была очевидна, в ее чертах отражалась любовь, а руки действовали умело и проворно.

Таита перевел взор на мальчика. Его обнаженное тело тоже выделялось правильным сложением, но исхудало от болезни. Кожу покрывали характерные для чумы язвы, обильной росой выступил пот. На груди, в тех местах, где жрецы Исиды прижигали кровотечение, виднелись багровые отметины. Маг понял, что несчастный находится в последней стадии недуга. Густые черные волосы взмокли и ниспадали на глаза, глубоко запавшие и обведенные кругами цвета спелой сливы. Глаза были открыты и горели лихорадочным огнем, но ничего не видели.

– Это Кьян, мой младший сын, – сказал Апепи, подходя к ложу и беспомощно глядя на дитя. – Чума унесет его, если ты не поможешь ему, маг.

Кьян застонал и перекатился набок, судорожно поджав колени к изувеченной груди. С резким звуком струйка жидкого поноса, смешанного с алой кровью, вырвалась из стиснутых ягодиц на запачканную простыню. Девушка сразу же подтерла его зад тряпицей, после чего, ничуть не гнушаясь, убрала кал с постели. Целители в углу возобновили пение, верховный жрец взял из жаровни раскаленные щипцы и направился к ложу.

Таита шагнул вперед, преградив ему путь своим длинным посохом.

– Прочь! – воскликнул он негромко. – Ты со своими мясниками наделал уже достаточно вреда.

– Я обязан выжечь лихорадку из его тела, – запротестовал священник.

– Вон! – отрезал Таита мрачно, потом повернулся к остальной толпе. – И вы все тоже уходите!

– Я хорошо тебя знаю, Таита. Ты богохульник, якшаешься с демонами и злыми духами. – Жрец не собирался отступать и угрожающе размахивал раскаленным бронзовым инструментом. – Я не боюсь твоего колдовства! У тебя нет здесь власти, царевич передан на попечение мне.

Маг сделал шаг назад и уронил свой посох под ноги священнику. Когда сделанный из древесины тамбути жезл стал извиваться, зашипел и змеей пополз по плитам пола к жрецу, тот заверещал и отскочил. Змея вскинула вдруг голову, между растянутых губ заметался раздвоенный язычок, а похожие на черные бусинки глаза заблестели.

В тот же миг толпа с визгом устремилась к выходу. Придворные и жрецы, воины и слуги царапались и толкались локтями в стремлении пробиться через толчею и побыстрее выскочить наружу. В спешке верховный жрец опрокинул жаровню и заорал, наступив босой ногой на рассыпавшиеся угли.

Через несколько секунд в покое стало пусто, не считая Апепи, даже не шелохнувшегося, и девушки у одра больного. Таита нагнулся и ухватил извивающуюся змею за хвост. Та мгновенно вытянулась, отвердела и снова превратилась в деревянный посох. Маг указал им на девушку у постели:

– Ты кто?

– Минтака. Это мой брат. – Она положила руку на слипшиеся от пота волосы мальчика и с вызовом вскинула голову. – Колдуй как хочешь, маг, но я его не оставлю.

Губы ее дрожали, а темные глаза округлились от страха. Его слава и направленный на нее посох-змея явно пугали красавицу.

– Я тебя не боюсь, – заявила она, после чего стала пятиться бочком, стараясь встать так, чтобы между нею и магом оказалась лежанка.

– Хорошо, – бросил Таита. – Значит, от тебя будет какой-то прок. Когда мальчик пил в последний раз?

Ей потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.

– Сегодня утром.

– Неужели эти шарлатаны не понимают, что парень умирает не только от болезни, но и от жажды? С потом и испражнениями из его тела вышла почти вся жидкость.

Таита крякнул, поднял стоящий рядом с постелью медный кувшин и понюхал его содержимое.

– Воняет жреческим ядом и чумными миазмами, – проговорил он и запустил сосудом в стену. – Ступай принеси воды. Убедись, чтобы она была чистая. Наполни кувшин водой из колодца, а не из реки. Поспеши, девочка.

Минтака убежала, а Таита развязал свою суму. Вскоре девушка вернулась с кувшином, до краев полным чистой водой. Маг приготовил настой из трав и подогрел его на жаровне.

– Помоги мне дать его ему, – велел он девушке, когда напиток был готов.

Затем показал ей, как нужно поддерживать брату голову и поглаживать горло, а сам по капле стал вливать больному настой. Вскоре Кьян уже жадно глотал.

– Чем могу я помочь тебе? – спросил царь.

– Господин, тебе нечего здесь делать, – отозвался Таита, не отрывая глаз от больного. – Ты гораздо лучше умеешь отнимать жизни, чем сохранять их.

Повисла долгая пауза, потом послышался топот подбитых бронзовыми гвоздями сандалий – Апепи покинул покой.

Быстро утратив страх перед магом, Минтака оказалась проворной и рьяной помощницей: она буквально предугадывала пожелания Таиты. Она сама дала брату питье, пока старик готовил на огне жаровни другое извлеченное из мешка снадобье. Вдвоем им удалось дать больному лекарство так, что не пропало ни одной капли. Девушка помогла ему втереть мазь в ожоги, покрывающие грудь мальчика. Потом они совместными усилиями завернули его в льняные простыни, намоченные ключевой водой, чтобы охладить пылающее тело.

Когда Минтака присела рядом с ним отдохнуть, Таита взял ее руку и повернул ладонью вверх. Он стал осматривать красные шишки на внутренней стороне запястья, но девушка отдернула руку.

– Это не чумные пятна. – Ее щеки залились краской смущения. – А всего лишь блошиные укусы. Дворец кишит насекомыми.

– Где кусает блоха, там гнездится чума. Снимай рубаху.

Девушка не колеблясь встала, ослабила завязку, и одежда соскользнула наземь. Нагое тело, будучи тонким и женственным, было одновременно мускулистым и сильным. Груди ее только наливались, твердые соски торчали, как созревающие ягоды шелковицы. Между длинными стройными ножками угнездился треугольник мягких волос.

По плоскому животику скакала блоха. Таита проворно поймал ее и растер между пальцами. Вокруг аккуратного пупка девушки осталась цепочка алых пятнышек – следы укусов.

– Повернись, – скомандовал маг, и гиксоска подчинилась.

Еще одно мерзкое насекомое прыгало по ее спине к глубокой впадине между крепкими ягодицами. Таита прижал ее ногтем и раздавил крошечный черный панцирь. Тот лопнул, оставив капельку крови.

– Если не избавишься от этих маленьких питомцев, станешь следующей больной, – пообещал ей маг, после чего отправился за водой.

Заварив на огне жаровни настойку из сухих красных цветков пиретрума, он омыл Минтаку с головы до пят. При этом прищелкнул еще четыре или пять блох, которые пытались избежать пахучего душа, спрыгнув с мокрой кожи.

Немного позднее Минтака сидела рядом с гостем, и пока ее нагое тело обсыхало, она без умолку щебетала о том и о сем. Тем временем они сообща очищали ее одежду, выковыривая последних блох и их яйца из складок и швов. Эти двое быстро становились закадычными друзьями.

Ближе к ночи кишечник Кьяна снова опустошился, но на этот раз весьма умеренно, и крови в стуле не было. Таита понюхал кал – смрад чумных миазмов ослабел. Маг приготовил более крепкий настой трав, а также им удалось влить в мальчика еще кувшин чистой воды. К утру лихорадка спала, сон Кьяна стал спокойнее. Он наконец помочился, что Таита объявил добрым признаком, хотя моча была темно-желтой и издавала кислый запах. Час спустя мальчик слил еще немного жидкости, на этот раз более светлой и не такой дурно пахнущей.

– Посмотри-ка, господин! – воскликнула Минтака, гладя брата по щеке. – Красные пятна побледнели, а кожа стала прохладнее.

– Твои руки исцеляют, как прикосновения девы рая, – сказал ей Таита. – Но не забывай про кувшин с водой. Он пуст.

Девушка опрометью умчалась и почти тут же вернулась с полным кувшином. Давая брату воду, она запела гиксосскую колыбельную, и Таиту тронул ее нежный и чистый голос.

Слушай, как ветер шумит в траве, моя крошка. Усни, усни, усни. Слушай журчанье реки, моя пташка, Спи, спи, спи.

Таита вглядывался в ее лицо. По гиксосским меркам оно было немного шире, чем нужно, а скулы слишком острыми. Рот был большой, губы полные, нос с горбинкой. Ни одну из ее черт нельзя было назвать безупречной, но они прекрасно уравновешивали друг друга, а шея у нее была длинной и изящной. Миндалевидные глаза под крутым изгибом черных бровей казались воистину очаровательными. В них светились энергия и ум. Это не совсем привычный тип красоты, подумал маг, но тем не менее это красота.

– Смотри! – Девушка перестала петь и засмеялась. – Он проснулся!

Глаза у Кьяна были открыты, взор устремлен на сестру.

– Ты вернулся к нам, маленький негодник! – Обнаженные в улыбке зубы были ровными и казались очень белыми в свете лампы. – Мы так волновались. Ты никогда не делай так больше.

Она обняла брата, чтобы скрыть слезы радости и облегчения, брызнувшие у нее из глаз.

Таита поднял глаза поверх пары на кровати и увидел в дверном проеме грузную фигуру Апепи. Маг не знал, как долго он там стоял. Без тени улыбки царь кивнул Таите, потом повернулся и ушел.

К вечеру Кьян смог уже с небольшой помощью сестры садиться и пить из миски с похлебкой, которую она подносила к его губам. Два дня спустя следы заразы исчезли.

Апепи навещал больного три-четыре раза в день. Кьян был слишком слаб, чтобы встать, но при появлении отца касался рукой губ и сердца, выражая почтение.

На пятый день он с трудом поднялся с постели и попытался простереться перед царем, но Апепи остановил его и снова уложил на подушки. Хотя отношение его к ребенку не вызывало сомнений, гиксос ничего не сказал и почти сразу ушел. Но на пороге оглянулся на Таиту и коротким кивком велел ему следовать за собой.

Вдвоем они стояли на верхушке самой высокой башни дворца. Чтобы забраться на такую высоту, пришлось преодолеть двести ступеней. Отсюда открывался вид на захваченную цитадель Абнуба, лежащую в десяти милях вверх по течению. Менее чем в ста милях располагались Фивы.

Апепи велел стражникам спуститься и оставить их на площадке наедине, так что никто не мог подслушать. Царь смотрел на широкую серую ленту реки, уходящую к югу. Он был в полном боевом облачении, с твердыми кожаными поножами и в нагруднике, пояс с мечом был украшен золотыми розетками, в бороду вплетены пурпурные ленты, в тон церемониальному переднику. Поверх присыпанных серебром кудрей сверкал золотой урей – корона с изображением коршуна и кобры. Таиту возмущало, что этот захватчик и грабитель возомнил себя фараоном всего Египта и надел священную регалию, но на лице его чувства не отражались. Вместо того чтобы негодовать, он сосредоточился, стараясь проникнуть в мысли Апепи. Те представляли собой настоящую паутину, настолько переплетенную и запутанную, что даже Таита не мог разобраться в ней. Но старик ощущал внутреннюю силу, делавшую Апепи таким грозным противником.

– По крайней мере, часть слухов о тебе оказалась правдой, маг, – нарушил Апепи долгое молчание. – Ты весьма искусный лекарь.

Таита не проронил ни слова.

– Способен ли ты сотворить заклинание, которое изгонит чуму из моей армии, как это произошло с моим сыном? Я заплачу тебе лакх золота. Столько драгоценного металла смогут увезти только десять сильных лошадей.

– Мой господин. – Таита слабо улыбнулся. – Будь я способен наводить такие чары, то наколдовал бы себе десять лакхов золота, не утруждаясь при этом исцелением твоих мерзавцев.

Апепи повернул голову и улыбнулся в ответ, но не весело и не добро:

– Каков твой возраст, Чародей? Трок говорит, будто тебе уже двести лет. Это правда?

Таита сделал вид, что не слышал, и гиксос продолжил:

– Сколько ты стоишь, Чародей? И если не золото, то что могу я тебе предложить?

Не дожидаясь ответа, которого и быть не могло, царь подошел к северному парапету башни и встал, уперев кулаки в бока. Он смотрел на свою армию и погребальные поля за лагерем. Костры горели, дым стелился над зелеными водами реки и над пустыней на другом берегу.

– Ты одержал победу, господин, – сказал Таита негромко. – Но ты правильно делаешь, что смотришь на погребальные костры своих мертвых. Фараон перестроит и пополнит свои силы прежде, чем чума заглохнет и твои люди снова готовы будут сражаться.

Апепи раздраженно встрепенулся, как лев, отгоняющий мух:

– Твоя настойчивость досаждает мне, Чародей.

– Нет, господин. Не я тебя раздражаю, но правда и здравый смысл.

– Нефер-Сети еще ребенок. Я побил его один раз, побью и в другой.

– Чума в войсках – это еще не самое страшное для тебя. Твои лазутчики должны были донести, что у фараона еще пять полков под Асуаном и другие два под Асьютом. Они уже на реке и плывут по течению на север. И прибудут сюда до новой луны.

Апепи рыкнул, но ничего не ответил.

– Шестьдесят лет войны обескровили оба государства, – безжалостно продолжал маг. – Станешь ли ты продолжать дело Салита, твоего отца, – шестьдесят лет кровопролития? Вот что ты оставишь в наследство своим сыновьям?

Царь повернулся к нему, насупившись:

– Не переступай границ, старик. Не оскорбляй моего отца, божественного Салита.

После паузы достаточно долгой, чтобы выказать свое негодование, Апепи заговорил снова:

– Сколько времени потребуется тебе, чтобы устроить мне переговоры с этим так называемым регентом Верхнего Египта, этим Наджей?

– Если ты дашь мне охранную грамоту на проезд через твои войска и быструю лодку, я буду в Фивах через три дня. А на возвращение сюда по течению реки мне потребуется даже меньше.

– Я пошлю Трока, чтобы он позаботился о твоей безопасности. Передай Надже, что я встречусь с ним в храме Хатхор на западном берегу, близ Перры, за Абнубом. Ты знаешь это место?

– Отлично знаю, господин.

– Там мы сможем поговорить. Но пусть не ожидает от меня больших уступок. Я победитель, а он – проигравший. Можешь идти.

Таита не сдвинулся с места.

– Ты можешь идти, Чародей, – повторил гиксос.

– Фараон Нефер-Сети почти одного возраста с твоей дочерью Минтакой, – проговорил маг. – Ты мог бы захватить ее с собой в Перру.

– Зачем это? – Апепи подозрительно уставился на него.

– Брачный союз твоего рода с представителем династии Тамоса сделает мир между двумя царствами долговечным.

Чтобы спрятать улыбку, Апепи погладил вплетенные в бороду ленточки.

– Клянусь Сутехом, ты плетешь интриги так же ловко, как составляешь снадобья, Чародей. А теперь уходи, пока мое терпение совершенно не истощилось.

Храм Хатхор был высечен в склоне скалистого прибрежного холма в царствование фараона Сехертави – сотни лет тому назад, но с тех пор каждый фараон прибавлял к нему что-нибудь. Жрицы его составляли богатый, влиятельный орден, каким-то чудом сумевший пережить долгую войну между царствами и даже достигший процветания в эти трудные времена.

Облаченные в желтые одеяния, они собрались во внутреннем дворе храма, между двумя массивными статуями богини. Одна изображала Хатхор в виде пегой коровы с золотыми рогами, другая представляла ее в человеческом обличье – высокой, прекрасной госпожи в рогатой короне и с солнечным диском на голове.

Жрицы запели и затрясли систрами, когда свита фараона Нефера-Сети въехала во двор с восточной стороны, а придворные царя Апепи миновали западную колоннаду. Порядок прибытия вызвал столь оживленные споры, что переговоры едва не сорвались еще до начала. Приехавший первым занимал почетное положение сильного, тогда как второй выглядел так, будто прибыл униженно просить мира. Ни одна из сторон не хотела поступиться своими преимуществами.

Мысль въехать в храм одновременно подсказал не кто иной, как Таита. Он же тактично уладил в не меньшей степени острый вопрос о регалиях, которые будут носить главы двух посольств. Двойную корону не наденет никто. Чело Апепи будет украшать красный венец-дешрет Нижнего Египта, тогда как Нефер-Сети ограничится белым хеджетом Верхнего Египта.

Свиты обоих правителей заполнили просторный внутренний двор, выстроившись друг напротив друга с видом мрачным и неприветливым. Их разделяли всего несколько шагов, но обида и ненависть шестидесятилетней вражды выстроила между ними непреодолимую стену.

Недружелюбное молчание прервал трубный глас бараньих рогов и гром бронзовых гонгов. То был сигнал царям выступать из противоположных крыльев храма.

Торжественным шагом проследовали вельможа Наджа и фараон Нефер-Сети, заняли места на тронах с высокими спинками. Две царевны, Хезерет и Мерикара, покорно проследовали за ними и расположились у подножия трона Наджи, поскольку являлись его нареченными. Обеих девочек так сильно накрасили, что лица их были не более выразительными, чем у статуи Хатхор, в тени которой они сидели.

Одновременно из противоположного крыла храма выступила гиксосская царская семья. Возглавлял ее Апепи: внушительная воинственная фигура в полном боевом облачении. Взор его был через двор устремлен на юного фараона. Следом шли восемь его сыновей, и только Кьян, самый младший, не оправился еще от чумы настолько, чтобы выдержать путешествие вверх по реке. Подобно отцу, юноши были с оружием и в доспехах, стараясь подражать его походке и властной повадке.

«Жуткая шайка кровожадных мерзавцев», – подумал Таита, оглядывая их со своего места рядом с троном Нефера.

Из многочисленных дочерей Апепи взял с собой только одну. Как выделяется пустынная роза в гуще колючих кактусов, так соседство с братьями только подчеркивало красоту Минтаки. Она заметила высокую фигуру и серебристые волосы Таиты в толпе напротив, и лицо ее озарилось улыбкой такой сияющей, как будто луч солнца пробился на миг через растянутые над внутренним двором навесы. Никто из египтян не видел ее прежде, и по их рядам прокатился удивленный шепот. Они оказались не готовы принять ее красоту – молва гласила, что женщины гиксосов такие же верзилы, как их мужчины, и вдвое уродливее.

Фараон Нефер-Сети немного наклонился вперед и, вопреки торжественности момента, потеребил мочку уха под бутылковидной белой короной. То была привычка, от которой Таита старался его отучить, и проявлялась она, только когда Нефер был чем-то очень заинтересован или увлечен. Таита не видел Нефера два месяца – Наджа держал мальчика взаперти все время после возвращения мага из ставки Апепи в Бубастисе, – но так хорошо знал воспитанника, так был настроен на его умственную волну, что по-прежнему без труда читал его мысли. Он чувствовал, что Нефер испытывает сейчас такой всплеск возбуждения и волнения, как если бы заметил газель, появившуюся на расстоянии выстрела из лука, или готовился оседлать необъезженного жеребца, или спустил сокола на цаплю и наблюдает, как хищник камнем падает на добычу.

Впервые на глазах Таиты Нефера так взволновала особа женского пола. На женщин, включая своих сестер, Нефер всегда смотрел с царственным пренебрежением. Впрочем, прошло меньше года с той поры, как мальчик вплыл в коварные воды половой зрелости, а большую часть этого времени он провел с Таитой в дебрях Гебель-Нагары.

Достигнув так многого при ничтожных усилиях, Таита самодовольно усмехнулся. Если бы Неферу не понравилась юная гиксоска, это могло бы расстроить замыслы мага и увеличить опасность. Если же молодые люди поженятся, Нефер станет зятем Апепи и обретет покровителя в его лице. Даже Наджа два раза подумает, прежде чем задевать человека столь могущественного и опасного. Минтака, сама того не зная, защитит Нефера от коварства регента. Уже одна эта причина подталкивала Таиту к устройству брачного союза.

За недолгое время, пока они вместе выхаживали ее брата, между Таитой и Минтакой установилась крепкая дружба. Маг почти неприметно кивнул и улыбнулся в ответ. Потом взгляд Минтаки скользнул мимо него. Она с интересом стала рассматривать стоявших напротив египетских женщин. Ей много доводилось о них слышать, а вот увидеть пришлось впервые. Она быстро выделила среди них Хезерет. Чуткий женский инстинкт опознал в ней красавицу под стать ей самой и, возможно, будущую соперницу. Хезерет повела себя точно так же, и царевны обменялись короткими, но надменными и неприязненными взглядами. Потом Минтака подняла глаза на внушительную фигуру вельможи Наджи и замерла в восхищении.

Он выглядел чудесно, совсем непохоже на ее отца и братьев. Регента украшали золото и драгоценные камни, а его одежда ослепляла своей чистотой. Даже через разделяющее их расстояние до нее долетал аромат его духов, будто от поля диких цветов. Густая краска на лице Наджи образовывала маску, кожа почти светилась, а глаза были подведены черным углем. И все-таки ей показалось, что это красота змеи или ядовитого насекомого. Минтака поежилась и посмотрела на человека на троне рядом с регентом.

Фараон Нефер-Сети смотрел на нее так пристально, что у нее перехватило дух. Глаза у него были зеленые – это было первое, что поразило ее; она попыталась отвести взгляд, но не смогла. А вместо этого начала заливаться румянцем.

Юный фараон выглядел таким благородным и величественным в белой короне и с фальшивой козлиной бородкой, что девушка смешалась. Затем фараон вдруг тепло и доверительно улыбнулся ей. В тот же миг лицо его сделалось мальчишеским и привлекательным, и дыхание ее непроизвольно участилось, а румянец на щеках заалел еще сильнее. С усилием отведя взгляд, она сталас подчеркнутым вниманием разглядывать статую, изображающую богиню Хатхор в образе коровы.

Девушке потребовалось время, чтобы овладеть собой. Тут как раз слово взял вельможа Наджа, регент Верхнего Египта. Ровным голосом он поприветствовал Апепи, учтиво называя его царем гиксосов, но избегая упоминаний о его притязаниях на египетские владения. Минтака напряженно следила за его губами; она чувствовала на себе взгляд Нефера, но твердо решила не смотреть на него.

Голос Наджи звучал гулко и монотонно, и наконец ей стало невмоготу. Девушка искоса глянула на Нефера, намереваясь сразу отвести взгляд, но его глаза так и были направлены на нее. Они блестели от немого веселья и интриговали ее. По характеру Минтака не была тихоней, но на этот раз ее улыбка получилась застенчивой и робкой, а щеки снова запылали. Она потупила взор и, сплетя пальцы рук, стала рассматривать их, но, поняв, что нервно теребит ладони, одернула себя. Руки ее замерли, но теперь девушка злилась на Нефера, нарушившего ее покой. «Ведь это всего лишь египетский хлыщ, – думала она. – Любой из моих братьев куда более похож на мужчину и вдвое красивее. Этот тип всего-навсего пытается выставить меня дурой, пялясь таким неприличным образом. И вовсе я не буду на него смотреть, а сделаю вид, будто его не существует». Так решила Минтака, и ее твердость длилась до тех пор, пока Наджа не кончил говорить и ее отец не взял ответное слово.

Девушка бросила на Нефера еще один взгляд из-под длинных черных ресниц. Фараон смотрел на ее отца, но как только ее взгляд коснулся его лица, сразу посмотрел на нее. Минтака старалась сохранять спокойное и неприступное выражение, но стоило ему улыбнуться, ее губы тоже дрогнули в ответ. «Он и впрямь не уступит красотой некоторым из моих братьев, – признала она, потом снова стрельнула глазами на юношу. – А быть может, и никому из них».

Она снова уставилась на свои колени и задумалась. Потом взглянула на египтянина еще разок, просто чтобы удостовериться. Да, быть может, красивее любого из них, включая Ругу. Почувствовав, что предает тем самым старшего брата, Минтака поправилась: красивее, но на другой лад, разумеется.

Девушка скосила глаза на Ругу. Чернобровый, с заплетенными в бороду лентами, Руга был воплощением воина, настоящий красавец, решила преданная сестра.

Таита из рядов напротив вроде как и не наблюдал за ней, но не упускал ни одной мелочи из потаенной беседы между Нефером и Минтакой. Но видел он не только это. Трок, двоюродный брат Наджи, занимал место сразу за троном Апепи, на расстоянии вытянутой руки от Минтаки. Его сложенные на груди руки были унизаны браслетами из чистого золота. Через одно плечо был переброшен тяжелый изогнутый лук, на другом висел колчан, покрытый листовым золотом. На шее блестела как знак доблести и отличия золотая цепь. Гиксосы усвоили не только верования и обычаи египтян, но и их награды. Трок не сводил глаз с гиксосской царевны.

Последовал очередной обмен взглядами между Нефером и Минтакой, и Трок угрюмо и враждебно проследил за ним. Таита улавливал гнев и ревность военачальника. Ощущение создавалось такое, как будто хамсин, эта ужасная сахарская буря, горячим и душным облаком собирается на горизонте. «Вот этого я не предвидел, – сказал себе Таита. – Что влечет Трока к царевне – любовь или корыстный расчет? Желает ли он ее или рассматривает исключительно как ступеньку на пути к власти? В любом случае Трок опасен, его нельзя сбрасывать со счетов».

Обмен приветственными речами подходил к концу, и ничего существенного не прозвучало: мирным переговорам предстояло проходить на тайной встрече на следующий день. Владыки с обеих сторон поднялись с тронов, обменялись поклонами и направились к выходу; снова ударили гонги и взревели рога.

Таита бросил последний взгляд на ряд гиксосов. Апепи и его сыновья исчезли в воротах, меж высоких гранитных колонн, вершины которых увенчивали коровьи головы богини. Минтака, оглянувшись, последовала за отцом и братьями. Трок шел прямо за ней и тоже метнул на фараона Нефера-Сети прощальный взгляд через плечо. Затем решительно зашагал в ворота. При этом стрелы в его колчане отозвались негромким стуком, и их оперение привлекло внимание Таиты. В отличие от боевого кожаного, этот церемониальный колчан был покрыт листовым золотом и не имел крышки, так что задние концы стрел торчали над плечом гиксоса. Перья на них были красные и зеленые. Что-то недоброе шевельнулось в памяти у евнуха. Трок шел через ворота, а Таита пристально смотрел ему вслед.

Таита вернулся в каморку в каменной пристройке храма, выделенную ему на время мирных переговоров. Устав от жары во дворе, он выпил немного шербета, потом подошел к окну в толстой стене. Стайка яркоперых ткачиков и синичек чирикала на подоконнике и на плитах террасы внизу. Пока маг крошил им лепешку из дурры, птахи садились ему на плечи, клевали еду из сложенных ковшиком ладоней. Таита тем временем размышлял о событиях утра, и постепенно в голове у него начали складываться воедино разрозненные наблюдения, сделанные во время встречи.

Интерес и удовольствие от того, что происходило между Минтакой и Нефером, сразу исчезли, стоило ему вспомнить про Трока. Таита старался понять, какое чувство связывает гиксоса с царевной, и взвешивал трудности, которые оно сулило его замыслам в отношении юной пары.

От размышлений его отвлекла некая тень, воровато крадущаяся по краю террасы. То был один из храмовых котов – тощий, покрытый рубцами и в лишайных пятнах. Он подбирался к птичкам, клюющим рассыпанные под окном кусочки лепешки из дурры.

Бледные глаза Таиты впились в кота. Усатый разбойник остановился и подозрительно огляделся. Внезапно, выгнув спину и со вставшей дыбом шерстью, кот воззрился на пустое место на каменной плите перед ним. Он зашипел, развернулся, опрометью помчался прочь, подбежал к пальме и полез вверх по высокому стволу. Добравшись до растущих на макушке веток, там и повис, вцепившись в кору. Таита бросил еще горсть крошек птичкам и вернулся к размышлениям.

За время долгой ночной скачки Трок держал колчан плотно закрытым, да Таите и не приходило в голову сравнивать его стрелы с найденными на месте гибели фараона. Можно было только догадываться, у скольких гиксосских военачальников имеются стрелы с красным и зеленым оперением, но наверняка их немало. Однако на древке у каждой ставится личное клеймо. Существовал только один способ связать смерть Тамоса с Троком, а от него протянуть ниточку к его двоюродному брату Надже – осмотреть какую-то из его стрел. Но как сделать это, не возбудив подозрений?

И снова мага отвлекли от его дум. За дверью каморки послышались голоса. Один был молодой и звонкий, Таита сразу его узнал. Другие звучали недовольно, одновременно сердито и умоляюще.

– Вельможа Асмор дал строжайший приказ…

– Разве я не фараон? И вы не обязаны подчиняться мне? Я желаю посетить мага, а вы дерзаете мне препятствовать. Отойдите, вы оба!

Тон у Нефера был строгим и повелительным. Робость подростка исчезла, он говорил, как взрослый мужчина.

«Юный сокол расправляет крылья и показывает когти», – подумал Таита и, повернувшись спиной к окну, стряхнул с рук хлебные крошки, чтобы приветствовать царя.

Нефер отдернул занавесь в дверном проеме и вошел. Два вооруженных стражника растерянно застыли на пороге. Не обращая на них внимания, Нефер упер руки в бока и воззрился на старика:

– Таита! Я сильно недоволен тобой.

– Я в отчаянии, – ответил маг, глубоко склонившись. – Чем я прогневал вас?

– Тем, что избегаешь меня. Стоит мне послать за тобой, как следует доклад, что ты отправился с тайным поручением к гиксосам, вернулся в пустыню, или говорят еще какую-нибудь несусветную чушь.

Нефер нахмурился, чтобы спрятать радость от встречи со старым наставником.

– Потом откуда ни возьмись ты вдруг объявляешься как ни в чем не бывало, но по-прежнему меня не замечаешь. За время церемонии ты на меня и не посмотрел даже. Так где тебя носило?

– Ваше величество, тут лишние уши. – Таита глянул в сторону мнущихся стражей.

Нефер сердито обернулся к ним:

– Я не первый раз говорю, чтобы вы оставили меня в покое. Если сию же минуту не уйдете, я велю вас удушить.

Воины в отчаянии поплелись прочь, но далеко не ушли. До Таиты доносились их шепот и бряцание оружия, пока стражники ждали в проходе за порогом. Он кивнул в сторону окна и прошептал:

– У меня лодка на причале. Не желает ли ваше величество порыбачить?

Не дожидаясь ответа, Таита подобрал подол хитона и запрыгнул на подоконник. Потом обернулся. Позабыв гнев, Нефер с широкой улыбкой устремился за ним. Маг спрыгнул на террасу, царь проворно выбрался наружу следом за ним. Будто шалуны, сбежавшие с урока, они пробрались через террасу и рощицу финиковых пальм к реке.

У причала стояли стражники, но им никто не давал приказа не пропускать юного фараона. С почтительным приветствием они расступились, позволив царю и магу забраться в рыбачью лодчонку. Схватив каждый по веслу, беглецы оттолкнулись от пристани. Таита взял курс на узкую протоку в заросших папирусом берегах, и через несколько минут они оказались одни среди болота, укрывшись в лабиринте неприметных каналов.

– Где ты был, Таита? – просто спросил Нефер, оставив царские замашки. – Мне так не хватало тебя.

– Я все расскажу, – заверил его старик. – Но сначала поведай мне, что происходило с тобой.

Они встали в крошечной, заросшей папирусом лагуне, и Нефер рассказал все, что случилось с ним со дня их последней беседы с глазу на глаз. По приказу Наджи его заперли в золотой клетке, лишив возможности видеться со старыми друзьями, даже с Мереном или собственными сестрами. Единственным утешением служили для мальчика свитки из дворцовой библиотеки, занятия по управлению колесницей и упражнения с оружием под руководством старого воина Хилтона.

– Наджа даже на соколиную охоту или на рыбалку меня не отпускал, не приставив Асмора в качестве няньки, – пожаловался молодой фараон.

Он сказал, что не знал даже, будет ли Таита присутствовать на церемонии встречи в храмовом дворе, пока не увидел его там, и считал, что наставник находится в Гебель-Нагаре. Как только Наджа и Асмор засели за стол переговоров с Апепи, Троком и другими гиксосскими вождями, мальчик застращал свою охрану и выбрался из покоев на встречу с Таитой.

– Без тебя такая тоска, Таита, – подытожил он. – Мне кажется, я умру со скуки. Заставь Наджу снова разрешить нам видеться. Чары какие-нибудь на него наведи.

– Есть над чем подумать, но сейчас у нас нет времени, – ловко уклонился Таита. – Едва узнав, что мы сбежали из храма, Наджа пошлет на поиски целое воинство. А я еще не успел сообщить тебе свои новости.

Наскоро и в общих чертах маг поведал Неферу о том, что случилось с ним со дня последней их встречи. Рассказал о родстве между Наджей и Троком, о том, как посетил место гибели фараона Тамоса и о сделанной там находке.

Нефер слушал не перебивая, но когда Таита заговорил о смерти отца, глаза мальчика наполнились слезами. Он отвел взгляд, закашлялся и утер слезы тыльной стороной ладони.

– Теперь ты понимаешь, насколько опасно твое положение, – продолжил Таита. – Я уверен, что Наджа сильно замешан в смерти фараона, и чем ближе мы подбираемся к доказательствам этого, тем серьезнее опасность.

– Однажды я отомщу за отца, – поклялся Нефер, и голос его прозвучал твердо и холодно.

– И я помогу тебе в этом, – пообещал Таита. – Но пока наша задача – оберечь тебя от ненависти Наджи.

– Что ты задумал, Таита? Удастся ли нам сбежать из Египта, как мы собирались прежде?

– Нет, – старик покачал головой. – Разумеется, я рассматривал такую возможность, но регент надежно запер нас здесь. Стоит нам направиться к границе, и он пошлет по нашим следам тысячу колесниц.

– Так как нам быть? Тебе ведь тоже грозит опасность.

– Нет. Я убедил Наджу, что без моей помощи у него ничего не выйдет.

Он рассказал, как провел в храме Осириса ложный ритуал и сумел уверить регента в своей готовности поделиться с ним тайной вечной жизни.

Уловка мага повеселила Нефера.

– Ты что-то придумал? – снова спросил он.

– Нам необходимо выждать, пока не представится случай бежать или избавить мир от вредного присутствия Наджи. Пока же я буду оберегать тебя всеми доступными мне средствами.

– Какими же?

– Наджа отправил меня к Апепи – устраивать эти переговоры о мире.

– Да, мне известно, что ты ездил в Аварис. Мне сообщили об этом в ответ на требование повидаться с тобой.

– Не в Аварис, а в ставку Апепи под Бубастисом. Когда царь согласился встретиться с Наджей, я уговорил его скрепить мир между двумя странами браком между тобой и дочерью Апепи. Оказавшись под защитой правителя гиксосов, ты можешь не опасаться ножа регента. Он не осмелится ввергнуть Египет в междоусобицу, нарушив договор.

– Апепи хочет выдать за меня свою дочь? – Нефер удивленно уставился на воспитателя. – Ту самую, в красном одеянии, которую я видел сегодня утром на церемонии?

– Ту самую, – подтвердил Таита. – Ее зовут Минтака.

– Я знаю, – торопливо заверил юноша. – Ее назвали в честь маленькой звезды в созвездии Охотника.

– Да, это она, – кивнул маг. – Минтака, страшненькая такая, с большим носом и смешливым ртом.

– И вовсе не страшненькая! – В возмущении Нефер вскочил, едва не опрокинув челнок и не отправив обоих седоков барахтаться в иле на дне лагуны. – Она самая красивая… – Заметив выражение на лице Таиты, он слегка успокоился. – Я хотел сказать, что внешность у нее довольно приятная. – И молодой фараон грустно усмехнулся. – Вечно ты меня подлавливаешь. Но тебе придется признать, что она красивая.

– Если тебе нравятся большие носы и смешливые рты, то да.

Нефер поднял валявшуюся на дне лодки дохлую рыбешку и запустил ею в Таиту. Тот пригнулся.

– Когда мне можно будет поговорить с ней? – спросил Нефер, делая вид, будто этот вопрос не имеет для него серьезного значения. – Она ведь понимает по-египетски?

– Не хуже тебя, – заверил его старик.

– Так когда же я с ней встречусь? Устрой мне свидание.

Таита предвидел это требование.

– Ты можешь пригласить царевну и ее свиту на охоту в здешних болотах, после чего можно устроить маленькое пиршество.

– Сегодня же вечером отправлю Асмора с приглашением, – решил Нефер.

Но Таита покачал головой:

– Асмор первым делом пойдет к регенту, а Наджа сразу почует опасность. Едва он смекнет, что к чему, сразу сделает все возможное, чтобы помешать вам встретиться.

– Но как же тогда быть? – Юноша выглядел взволнованным.

– Я сам к ней пойду, – пообещал Таита.

В этот миг с разных направлений в заросшем папирусом болоте послышались далекие крики и плеск весел.

– Асмор хватился тебя и послал своих ищеек привести царя обратно. Сам видишь, что избавиться от него будет нелегко. А теперь слушай внимательно, у нас очень мало времени.

Они торопливо посовещались, договорившись о способе обмена сообщениями. Все это время крики и плеск становились громче, приближаясь. Через несколько минут в лагуну, разорвав завесу из папируса, влетело небольшое военное судно с вооруженными людьми и двадцатью гребцами.

– Фараон здесь! – раздался голос с палубы. – Держи на лодку!

На заливном лугу, граничащем с папирусным болотом у реки, гиксосы устроили площадку для тренировок. Когда Таита покинул храм, два подразделения стражи Апепи упражнялись здесь во владении оружием под палящими лучами утреннего солнца, падающими с безоблачного неба. Две сотни воинов в полной выкладке бегали взапуски через болото, утопая в иле по пояс, а тем временем отряды колесниц совершали на равнине сложные перестроения: из колонны по четыре в колонну по одному, затем веером разворачивались в линию. Пыль клубами поднималась из-под колес, солнце играло на остриях копий, ветер трепал яркие цветные флажки.

Таита остановился у мишеней и понаблюдал за тем, как пятьдесят лучников стреляют по ним с сотни локтей, выпуская по пять стрел одну за другой. Потом стрелки перебежали к соломенным чучелам, изображавшим человека, вытащили стрелы и снова выпустили их по цели, расположенной уже на расстоянии двух сотен локтей. Плеть наставника безжалостно опускалась на спину того, кто медленно переходил от рубежа к рубежу или промахивался. Бронзовые шипы на кожаных ремнях оставляли кровавые пятна в тех местах, где они впивались в кожу через льняные рубахи.

Таиту никто не остановил. Пока он проходил мимо, копейщики, с воинственными выкриками отрабатывавшие в парах простейшие уколы и блоки, прервали упражнение и притихли, провожая его почтительными взорами. Его окружала грозная слава. Только когда чародей удалился, тренировка возобновилась.

В дальнем конце поля, по короткой зеленой траве близ болота, маневрировала на скорости между мишеней и столбов одинокая колесница. Это была колесница для разведки, со спицевыми колесами и сплетенным из бамбука корпусом, очень быстрая и достаточно легкая, чтобы двое мужчин могли поднять ее и перенести через препятствие.

Запряжены в нее были две великолепные гнедые кобылы из личных конюшен царя Апепи. Куски дерна взлетели из-под копыт, когда они обогнули метку в конце площадки и галопом помчались обратно, увлекая за собой подпрыгивающую и раскачивающуюся легкую колесницу.

Правил ею Трок. Он стоял, слегка наклонившись вперед и обмотав вожжи вокруг запястий. Борода его развевалась по ветру, длинные усы и цветные ленты закинуло за плечо; дикими криками он подгонял упряжку. Таите пришлось признать его мастерство: даже на такой скорости гиксос прекрасно управлял парой кобыл, направляя их бег строго по прямой линии между столбами, чтобы стоявшему на платформе лучнику удобнее было поражать проносящиеся мимо цели.

Опершись на посох, Таита наблюдал, как колесница на полном ходу приближается к нему. Гибкая фигурка и грациозность лучника не оставляли сомнений, кто это. На Минтаке была складчатая малиновая юбка выше колена. Ремешки сандалий оплетали стройные икры. На левом запястье был кожаный наруч, а грудь укрывала кожаная кираса, скроенная по форме ее маленьких округлых грудей. Доспех призван был защищать чувствительные соски от щелчков тетивы, когда лучница отправляла очередную стрелу в мишень, мимо которой пролетала колесница.

Узнав Таиту, Минтака прокричала приветствие и замахала над головой луком. Черные ее волосы были покрыты тонкой работы плетеной сеточкой и подпрыгивали у нее на плечах при каждом скачке колесницы. Краски на лице не было, но от ветра и упражнений на щеках у нее появился румянец, а в глазах блеск. Таита не брался представить себе Хезерет скачущей в колеснице в роли стрелка, но уклад гиксосов позволял женщине такое занятие.

– Да улыбнется тебе Хатхор, маг! – со смехом воскликнула девушка, когда Трок развернул колесницу и остановил ее боком перед Таитой.

Старик знал, что Минтака избрала себе в покровительницы эту изящную богиню, предпочтя ее грубым гиксосским божествам.

– Да навеки возлюбит тебя Гор, царевна Минтака, – благословил Таита в ответ, в знак особого расположения признавая за девушкой царский титул, в котором отказывал ее отцу.

Спрыгнув с колесницы в вихрящуюся пыль, девушка подбежала к египтянину и обняла, обвив руками за шею. Твердый край кирасы уперся ему в ребра. Почувствовав, как он вздрогнул, она сделала шаг назад.

– Я только что прострелила пять голов, – похвасталась Минтака.

– Твое воинское искусство уступает только твоей красоте, – улыбнулся маг.

– Ты мне не веришь, – вскинулась она. – Ты думаешь, что раз я девчонка, так не могу с луком управляться? – Не дожидаясь его возражений, гиксоска подбежала к колеснице и запрыгнула на платформу. – Гони, вельможа Трок! Еще круг, и на полной скорости.

Трок щелкнул вожжами и развернул колесницу так резко, что стоявшие в ней даже не сдвинулись с места.

– Хей! Хей! – крикнул он, когда повозка выровнялась, и лошади помчались во весь опор.

Каждая мишень размещалась на верхушке низкого шеста, на уровне глаз лучника. По виду они напоминали человеческую голову и были вырезаны из деревянной колоды. Ошибиться, кого изображают мишени, было невозможно: каждой голове было придано сходство с египтянином, в шлеме и со значком полка, а грубо намалеванные лица были гротескными, как у людоедов.

«Не приходится гадать, как относится к нам художник», – хмыкнул про себя Таита.

Минтака вытащила из прикрепленной к борту корзины стрелу, наложила на тетиву, натянула лук. Взяла прицел, при этом ярко-желтое оперение коснулось ее поджатых губ, как в поцелуе. Трок подвел колесницу к первой мишени, стараясь создать девушке хорошие условия для выстрела, но грунт был неровный. Хотя гиксоска и согнула ноги в коленях, чтобы сгладить толчки, ее качало в такт движениям повозки.

Поравнявшись с целью, Минтака спустила тетиву, и Таита поймал себя на мысли, что задержал дыхание от волнения. Но беспокойство оказалось напрасным, потому как с луком царевна управлялась умело. Стрела вонзилась в левый глаз истукана и задрожала, сверкая на солнце желтым оперением.

– Бак-кер! – воскликнул маг, захлопав в ладоши, а девушка на несущейся дальше колеснице радостно засмеялась.

Она выстрелила еще дважды. Одна стрела глубоко вошла в лоб, другая попала в рот мишени. Такой меткостью мог бы с полным правом гордиться опытный колесничий, не говоря уж о молоденькой девчонке.

У дальнего столба Трок развернул колесницу, и она понеслась назад. Гривы лошадей развевались, уши прижались к голове. Минтака снова выпустила стрелу и всадила ее прямо в кончик намалеванного на деревяшке громадного носа.

– Клянусь Гором! – в удивлении воскликнул Таита. – Она стреляет, как джинн!

Последняя мишень быстро приближалась; Минтака грациозно покачивалась, щеки у нее раскраснелись, из-под приоткрытых в сосредоточенности губ блестели белые зубы. Девушка спустила тетиву, стрела ушла немного выше и правее, разминувшись с целью буквально на ширину ладони.

– Трок, безмозглый ты осел! – вскричала царевна. – Ты въехал прямиком в ту яму, как раз когда я выстрелила!

Она спрыгнула с колесницы, не дождавшись ее остановки, и снова обрушилась на Трока:

– Ты сделал это нарочно, чтобы опозорить меня на глазах у мага!

– Ваше высочество, я сокрушен собственным моим неумением.

Перед лицом ее гнева могучий Трок оробел, как нашкодивший мальчишка. Похоже, он и впрямь пылает к ней любовью, отметил Таита.

– Тебе нет прощения. Я не позволю тебе снова быть при мне возницей. Никогда.

Прежде она не выказывала на глазах у Таиты свой крутой нрав, и вкупе с проявленной меткостью это подняло ее в глазах мага еще выше. «Такая жена осчастливит любого мужчину, даже фараона из династии Тамоса», – решил он, но старательно не показал радости, не то Минтака могла перенаправить свой гнев на него.

Тревожился он напрасно: едва царевна повернулась к нему, на лице ее снова расцвела улыбка.

– Четыре из пяти – достаточный успех для воина на Красной дороге, ваше высочество, – заверил ее маг. – Да и в промахе действительно виновата коварная яма.

– Ты наверняка умираешь от жажды, Таита. Уж я-то точно, – сказала она и, безыскусно взяв его под руку, повела туда, где на берегу реки ее служанки расстелили скатерть и поставили блюда со сладостями и кувшины с шербетом.

– Мне так о многом надо расспросить тебя, – продолжила девушка, устроившись на овчине рядом с ним. – Мы не виделись с твоего отъезда из Бубастиса.

– Как поживает твой брат Кьян? – Он опередил ее, предвидя, о чем будет ее вопрос.

– Снова стал самим собой, – со смехом ответила царевна. – А задается еще больше, чем прежде. Отец велел, чтобы он присоединился к нам, как только полностью поправится. Ему хочется, чтобы, когда будет заключаться мирный договор, вся семья была рядом.

Разговор о всякой всячине продолжался еще некоторое время, но Минтака поддерживала его рассеянно. Маг ждал, когда она перейдет к теме, на самом деле интересующей ее. И удивился, когда вместо этого девушка обратилась вдруг к Троку, который стоял невдалеке с видом побитого пса.

– Ты можешь идти, – холодно сказала она ему.

– Ты поедешь со мной завтра поутру, царевна? – проговорил Трок почти умоляюще.

– Завтра у меня, вероятно, найдутся другие дела.

– Тогда послезавтра? – Даже усы у военачальника как-то жалобно обвисли.

– Принеси мне мои лук и колчан, пока ты еще здесь, – приказала ему Минтака, не удостоив ответом.

Трок, покорный, как слуга, принес ей оружие и положил рядом.

– Прощай, вельможа.

Девушка снова повернулась к Таите. Трок помялся еще пару минут, потом затопал к колеснице.

– Как давно Трок влюблен в тебя? – прошептал Таита, глядя ему вслед.

Минтака изумленно уставилась на него, потом весело рассмеялась:

– Трок влюблен в меня? Но это же смешно. Он такой же древний, как пирамиды в Гизе, – ему уже лет тридцать, наверное! К тому же у него есть три жены и одной Хатхор ведомо сколько наложниц!

Таита вытащил стрелу из ее богато отделанного колчана и стал разглядывать. Оперение было синим и желтым. Маг прикоснулся пальцем к вырезанному на древке знаку.

– Три звезды из Пояса Охотника. Минтака – самая яркая.

– Синий и желтый – мои любимые цвета, – пояснила девушка. – Все стрелы для меня изготавливает Гриппа. Это самый знаменитый стрелодел в Аварисе. Каждая стрела у него совершенно прямая и сбалансирована для ровного полета. А украшения и клейма у него – настоящее произведение искусства. Посмотри, как он вырезал и раскрасил мою звезду.

Таита повернул стрелу между пальцами и, не скупясь, высказал свое восхищение, затем вложил ее снова в колчан.

– А какое клеймо на стрелах у Трока? – как бы невзначай осведомился он.

Царевна досадливо отмахнулась:

– Не знаю. Дикий кабан, наверное, или вол. Я сыта по горло этим Троком и на сегодня, и на много дней вперед. – Она налила шербет в чашу Таиты. – Я знаю, что ты любишь мед.

Девушка явно собралась поменять тему разговора, и Таита терпеливо ждал, какую именно она выберет.

– Мне хотелось бы обсудить с тобой один щекотливый вопрос, – застенчиво призналась Минтака.

Она сорвала в траве цветок и стала крутить его, как если бы хотела плести венок. На собеседника царевна не смотрела, но ее щеки, приобретшие было обычный цвет, снова сделались пунцовыми.

– Фараону Неферу-Сети четырнадцать лет и пять месяцев от роду, он почти на год старше тебя. Он рожден под знаком Горного Козла, который прекрасно сочетается с твоей Кошкой.

Таита ответил на еще не заданный вопрос, и Минтака изумленно воззрилась на него.

– Откуда тебе известно, что именно я хотела спросить? – воскликнула она, а потом всплеснула руками. – Ну конечно, ты все знал. Ты ведь маг.

– Раз речь зашла от фараоне, то я прибыл с посланием от его величества, – ввернул Таита.

Девушка тут же вся обратилась в слух:

– С посланием? Неужели он хотя бы знает о моем существовании?

– О, это ему очень хорошо известно. – Старик отпил глоток шербета. – Не помешает добавить сюда еще меда.

Он подлил меда в чашу и перемешал напиток.

– Не дразни меня, Чародей, – отрезала царевна. – Немедленно передай мне сообщение.

– Фараон приглашает тебя со свитой на утиную охоту на болотах завтра на рассвете, а затем состоится завтрак на острове Маленькой Голубки.

Заря горела, как клинок, только что извлеченный из раскаленного горна. Заросли папируса темной полосой обрамляли горизонт. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, способного пошевелить тростник, и не единый звук не нарушал тишины.

Две охотничьи лодки были причалены по противоположным сторонам маленькой лагуны, вплотную к стене тростника, обрамлявшей пространство чистой воды. Их разделяло меньше пятидесяти локтей. Царские ловчие наклоняли высокие стебли папируса так, чтобы образовался укрывающий охотников полог.

Поверхность лагуны была гладкой и безмятежной, небо отражалось в ней, как в зеркале из отполированной бронзы. Света как раз хватало, чтобы Нефер различал грациозный силуэт Минтаки в лодке напротив. Положив на колени лук, девушка сидела неподвижно, будто статуя богини Хатхор. Любая другая из известных ему девчонок, начиная с его сестер Хезерет и Мерикары, скакала бы, как птичка на перекладине, и щебетала бы без умолку.

Он перебирал в памяти все мелочи их короткой встречи этим утром. Было темно, ни один луч рассвета не заставлял побледнеть дивный свод звезд, раскинувшийся над землей; звезды казались такими яркими и близкими, что, казалось, протяни руку – и можно будет сорвать любую, как спелую фигу с дерева. Минтака пришла по тропинке от храма. Факельщики освещали ей путь, а служанки следовали позади. Царевна накинула на голову вязаный капюшон, чтобы защититься от речной прохлады, и, вопреки стараниям звезд, лицо ее оставалось в тени.

– Да живет фараон тысячу лет.

Это были первые слова, которые он от нее услышал. Ее голос показался ему слаще музыки лютни. Словно невидимые пальцы погладили его по затылку. Юноше потребовалось несколько секунд, чтобы обрести дар речи.

– Да возлюбит тебя Хатхор на веки вечные.

Он посоветовался с Таитой на предмет подходящего приветствия, после чего заучил его так, что от зубов отлетало. Заметив, как под капюшоном блеснули в улыбке ее зубы, Нефер решился добавить кое-что, помимо предложенного Таитой. Это произошло по наитию.

– Смотри! – сказал он, указывая на небо. – Вот там твоя звезда.

Царевна подняла голову и поглядела на созвездие Охотника. Звездный луч упал на ее лицо, и Нефер впервые за время встречи на тропе смог разглядеть его. У него перехватило дух.

Ее черты были строгими, но ему показалось, что он никогда в жизни не видел ничего очаровательнее.

– Боги поместили ее там нарочно для тебя, – само собой сорвалось с языка.

Лицо ее озарилось удовольствием и стало еще более прекрасным.

– Фараон настолько же любезен, насколько милостив. – Минтака отвесила легкий насмешливый поклон.

Потом царевна шагнула в стоящую наготове лодку. И не оглянулась ни разу, пока царские ловчие гребли через болото.

Нефер же постоянно повторял ее слова, твердя их как заклинание: «Фараон настолько же любезен, насколько милостив».

Где-то на болоте закричала цапля. Словно по команде, воздух наполнился шумом крыльев. Нефер совсем забыл, чего ради они приплыли сюда, такова была сила овладевшего им чувства, а ведь охоту он любил превыше всего прочего. Оторвав взор от гибкой фигурки в лодке напротив, фараон потянулся за метательными палками.

Он предпочел их луку, потому как был уверен, что девушке не хватит ни ловкости, ни силы управиться с этим тяжелым оружием, и тем самым он получит существенное преимущество. Искусно брошенная, вращающаяся палка описывает более широкую дугу, чем стрела. Сокрушительная благодаря тяжести, она скорее собьет птицу, нежели стрела с тупым наконечником, которая может увязнуть в плотном оперении водной дичи. Нефер очень рассчитывал впечатлить Минтаку своим мастерством охотника.

Первый утиный косяк летел на небольшой высоте со стороны восхода. Птицы были блестяще-черные с белым, на кончике клюва у каждой имелся различимый нарост. Вожак стаи описал дугу, уводя своих за дистанцию выстрела. Соблазнительно закрякали подсадные утки. То были захваченные в плен и прирученные птицы, которых ловчие поместили на открытой воде лагуны. Удрать им не давала веревочка, привязанная одним концом к лапке, а другим к тяжелому камню, опущенному на илистое дно.

Дикие утки описали широкий круг, потом начали снижаться, направляясь к участку открытой воды с подсадными. Со сложенными крыльями птицы быстро теряли высоту, приближаясь к лодке Нефера. Точно рассчитав момент, фараон встал, поднял палку и приготовился к броску. Он выждал, когда вожак поравняется с суденышком, и метнул палку. Та, вращаясь, устремилась к цели. Селезень заметил угрозу и принял в сторону, пытаясь уклониться. На миг создалось впечатление, что ему это удастся, но потом раздался глухой стук, взлетело облачко перьев, и утка с перебитым крылом камнем рухнула вниз. С тяжелым всплеском селезень врезался в воду, но почти тут же оправился и нырнул.

– Быстрее! – вскричал Нефер. – За ним!

Четверо нагих мальчиков-рабов плавали рядом с лодкой, из воды торчали только их головы. Онемевшими пальцами цепляясь за планшир, они стучали зубами от холода.

Двое поплыли за упавшей птицей, но Нефер понимал, что это пустые старания. Не имея других повреждений, кроме перебитого крыла, утка переныряет и переплавает любого охотника.

Потерянная добыча, с горечью подумал юноша. Прежде чем он успел бросить вторую палку, утки под углом пересекли лагуну, направляясь к лодке Минтаки. Держались они низко, не как чирки, которые при опасности свечкой взмывают вверх. Зато летели они быстро, их похожие на весла крылья с шумом рассекали воздух.

Нефер почти пожалел охотницу в лодке напротив. При такой высоте и скорости даже самый опытный лучник едва ли сумеет поразить цель. Две стрелы одна за другой устремились навстречу стае. Дважды над лагуной разнесся шлепок вонзающегося в плоть острия. Затем две утки полетели вниз, сложив крылья и свесив голову, явно убитые наповал. Их тушки шлепнулись в воду и, бездвижные, закачались на поверхности. Сборщики легко достали их и поплыли назад к лодке Минтаки, удерживая добычу в зубах.

– Два счастливых выстрела, – выразил Нефер свое мнение.

– Две несчастные утки, – отозвался Таита с носовой банки.

К этому времени все небо наполнилось птицами: едва первые лучи зари коснулись болота, как они темными облаками поднялись в воздух – так густо, что издалека казалось, будто заросли тростника загорелись и изрыгают клубы черного дыма.

Нефер распорядился, чтобы двадцать легких галер и столько же лодок бороздили все водное пространство на расстоянии трех миль от храма Хатхор и поднимали с гнезд всю водоплавающую дичь. Крылатое множество не иссякало. Тут присутствовали не только десятки разновидностей уток и гусей, но также ибисы и цапли, серые и белые, колпицы и аисты-разини. На нескольких уровнях, от самой небесной выси почти до качающихся стеблей папируса, кружили колесом или рассекали косяками воздух темные когорты. Птицы крякали, кричали, каркали и жалобно стенали.

По временам в эту какофонию вплетались взрывы серебристого девичьего смеха и радостный визг – это рабыни Минтаки поощряли госпожу на новые подвиги.

Легкий лук царевны как нельзя лучше подходил для такой охоты. Его тетиву нетрудно было натягивать и спускать, не тратя лишних сил. Гиксоска пользовалась не обычными тупыми стрелами, а оружием с отточенным металлическим острием, изготовленным специально для нее знаменитым мастером Гриппой. Тонкий как игла наконечник проходил через плотный слой перьев и вонзался в кость. Хотя они не обмолвились об этом ни единым словом, Минтака поняла: Нефер намерен устроить из охоты соревнование, и готова была доказать молодому фараону, что не уступит ему в желании победить.

Нефер был сильно задет как собственной неудачей, так и неожиданным искусством Минтаки в обращении с луком. Вместо того чтобы сосредоточиться на своих делах, он думал только о том, что происходит в другой лодке. Всякий раз, стоило ему взглянуть в ее направлении, как с неба, казалось, падала очередная птица. Это еще сильнее расстраивало его. Выйдя из себя, юноша метал палки то слишком поспешно, то с промедлением. В стремлении отыграться он начал запускать их только усилием руки, вместо того чтобы использовать для броска все тело. Правая рука быстро устала, поэтому он инстинктивно укоротил замах и согнул руку в локте, и в итоге почти вывихнул запястье.

Обычно он поражал цель в шести ударах из десяти, теперь же мазал больше чем в половине случаев. Расстройство его усиливалось. Многие из сбитых им птиц были только оглушены или покалечены и от посланных за ними рабов прятались под водой или в заросли папируса, ныряли под полог из корней и стеблей. Число добытых тушек росло на настиле днища мучительно медленно. И напротив, ликующие крики из другой лодки доносились почти непрерывно.

В отчаянии Нефер отказался от изогнутых палок и схватился за тяжелый боевой лук, но безнадежно опоздал. Упражнение с палками утомило его правую руку. Мальчик с трудом натягивал тетиву и выпускал стрелы слишком поздно по быстрым птицам и слишком рано по медленным. Таита наблюдал, как его воспитанник все глубже увязает в ловушке, которую сам же себе расставил. И решил, что небольшое унижение ему не повредит.

Магу хватило бы нескольких слов, чтобы исправить ошибку Нефера. Лет пятьдесят тому назад Таита сочинил наставления, касавшиеся не только управления колесницами и тактики, но и стрельбы из лука. Но сейчас он не так чтобы безоговорочно желал победы своему ученику и втайне улыбался, видя, как Нефер снова промахивается, а Минтака срезает двух птиц из той же самой стаи, пролетающей над ее головой.

И все-таки маг испытал сочувствие к своему царю, когда один из рабов Минтаки переплыл через лагуну и уцепился за борт Неферовой лодки.

– Ее высочество царевна Минтака выражает надежду, что могущественный фараон будет наслаждаться наполненными ароматом жасмина днями и звездными ночами с трелями соловья. Однако ее лодка начинает уже погружаться под весом добычи, а она заждалась завтрака, обещанного ей много часов назад.

«Опрометчивая выходка!» – подумал Таита, заметив, как Нефер взъярился от такой дерзости.

– Возблагодари обезьяньего или песьего бога, уж какому ты там молишься, что я человек незлобивый. В противном случае я лично отсек бы твою уродливую башку и послал твоей госпоже в ответ на эту шутку.

Таита решил, что ему пора вмешаться:

– Фараон извиняется за необдуманные слова, но он так сильно наслаждался охотой, что совсем позабыл о времени. Прошу, передай твоей госпоже, что мы немедленно отправляемся на завтрак.

Нефер сердито посмотрел на наставника, но возражать не стал и опустил лук. Два суденышка пошли на веслах к острову настолько близко друг к другу, что кучи добытых уток на донном настиле каждого не составляло труда сравнить. Ни один из охотников не произнес ни слова, но исход состязания был очевиден всем.

– Ваше величество! – окликнула Нефера Минтака. – Мне следует поблагодарить вас за воистину приятное утро. Даже не припомню, когда я испытывала такое удовольствие.

Голосок у нее был медовый, а улыбка ангельская.

– Вы слишком добры и снисходительны, – без улыбки ответил Нефер, надменно взмахнув рукой. – Мне показалось, что охота выдалась не слишком увлекательная.

Он наполовину отвернулся от нее и мрачно уставился на уходящую к горизонту линию воды и тростника. Минтака не придала этому подчеркнуто высказанному пренебрежению ни малейшего значения и повернулась к своим рабыням:

– Ну-ка, давайте споем фараону «Мартышку и осла».

Служанка подала ей лютню, царевна пробежала пальцами по струнам, затем затянула первую строфу из дурацкой детской песенки. Рабыни хором подхватили припев, подражая голосам животных и безудержно веселясь.

Губы Нефера подрагивали, готовые растянуться в усмешке, но он уже натянул маску ледяного безразличия и не мог позволить себе ее снять. Таита видел, что парень не прочь присоединиться к забаве, но вновь угодил в свою же собственную ловушку.

«Первая любовь – это такая незамутненная радость», – с доброй насмешкой подумал Таита. И, к удовольствию девушек в соседней лодке, выдал куплет собственного сочинения про то, что сказала ослу мартышка, – получилось еще смешнее, чем предыдущие. Девушки визжали от восторга и хлопали в ладоши.

Под веселое пение охотники причалили к острову. Берег был обрывистым, под ним блестел черный ил. Лодочники шагнули за борт, погрузившись до колена в чавкающую жижу, и крепко удерживали суденышко, пока рабы не перевели царевну и служанок через прогал на твердую почву.

Едва девушки благополучно перебрались на сушу, подошла царская лодка, и рабы изготовились свести на высокий берег Нефера. Но фараон надменно отстранил их. Претерпев за утро достаточно унижений, он не собирался приумножать их, полагаясь на поддержку пары полуголых мокрых рабов. Он без труда балансировал на срезе кормы, и все присутствующие восхищенно наблюдали за ним, потому как полюбоваться было чем. Минтака старалась не выдать своих чувств, но думала, что ей никогда не доводилось видеть ничего прекраснее, чем это гибкое и стройное тело юноши, только начавшее обретать черты мужественности. Даже надменное, угрюмое лицо завораживало ее.

«Он из породы, дающей героев и великих фараонов, – в приливе увлечения подумалось ей. – Жаль, что я рассердила его. Это был злой поступок, но еще до исхода дня я вновь его развеселю. Пусть Хатхор будет свидетельницей этой клятвы».

Прыжком леопарда, спускающегося с ветви акации, Нефер преодолел щель между лодкой и берегом и грациозно приземлился на расстоянии вытянутой руки от места, где стояла девушка. Помедлил, понимая, что все взоры направлены на него.

А потом грунт под его ногами обрушился. Кусок рыхлой глины, на котором стоял фараон, не выдержал его веса. На один мучительный миг мальчик застыл, размахивая руками в напрасной попытке сохранить равновесие, затем полетел спиной вперед в болотную жижу.

Все в ужасе смотрели на него, обескураженные зрелищем владыки Египта, с ошарашенным лицом сидящего по пояс в липком нильском иле.

На долгую минуту все лишились дара речи. Затем Минтака рассмеялась. Это получилось не преднамеренно, просто картина была слишком потешная, чтобы удержаться. А начав, она уже не могла остановиться. Смех у нее был такой заразительный, что его подхватили служанки. Их хихиканье передалось егерям и лодочникам. Даже Таита присоединился к веселью, расхохотавшись в голос.

На миг показалось, что Нефер вот-вот расплачется, но потом гнев, так долго обуздываемый, прорвался наружу. Юноша ухватил пригоршню густой черной грязи и метнул в покатывающуюся со смеху царевну. Переживаемое унижение придало руке сил и меткости, а Минтака, обессилев от хохота, не успела увернуться, и ком попал прямо ей в лицо. Перестав смеяться, девушка уставилась на Нефера; черная маска медленно обтекала с ее лица вокруг глаз.

Пришел черед Нефера смеяться. Продолжая сидеть в трясине, он запрокинул голову и излил все свое огорчение и унижение в потоке громкого язвительного хохота. Когда фараон веселится, весь мир радуется вместе с ним. Рабы, гребцы и ловчие загоготали с удвоенной силой.

Минтака быстро оправилась от потрясения и без предупреждения ринулась с обрыва в атаку, всем своим весом обрушившись на Нефера. Нападение оказалось таким внезапным, что юноша не успел даже набрать воздуха в легкие, прежде чем ушел с головой под воду с сидящей на нем противницей.

Фараон старался найти в скользком дне опору и выбраться на поверхность, но девушка вдавила его в ил, а руки сцепила в замок на его шее. Он пытался сбросить ее, но царевна была проворной и скользкой, как уж, чему особенно помогала покрывшая ее кожу жидкая грязь. Огромным усилием Нефер приподнял ее ровно настолько, чтобы высунуть голову и глотнуть воздуха, а затем снова скрылся под водой. Ему удалось вывернуться из-под нее и оказаться сверху, но удержать ее в захвате оказалось чрезвычайно трудно. Гиксоска извивалась и пиналась с неожиданной силой. Ее туника задралась до пояса, обнажив ровные ноги. Одной из них она обхватила его ногу и повисла на ней. Теперь противники оказались лицом к лицу, и Нефер ощущал через слой липкой грязи тепло ее тела.

Всего пара дюймов разделяла их перепачканные лица, длинные волосы падали ей на глаза. Нефер с удивлением понял, что под маской из грязи она улыбается ему. Он улыбнулся в ответ, и оба рассмеялись. Но уступать никто не хотел, и борьба продолжалась.

Его грудь была обнажена, тонкая ткань ее одежды промокла и уже не шла в расчет. Голые ноги девушки все еще оплетали его ногу. Юноша потянулся, надеясь высвободиться из этой крепкой хватки. Случайно правая его рука легла на крепкую округлую ягодицу, мышцы которой энергично сокращались.

Странное и сладостное чувство разлилось вдруг по всему его телу, и желание одержать победу в этой схватке напрочь покинуло юношу. Позволив ей бороться в свое удовольствие, он довольствовался тем, что удерживал ее и наслаждался этим новым и неизведанным ощущением.

Она вдруг перестала смеяться, в свою очередь сделав ошеломляющее открытие. Между нижними частями их тел возникло нечто твердое, чего еще миг назад не существовало. Неизвестный предмет был такой большой и осязаемый, что она не могла его не заметить. Минтака сжала бедра в надежде понять, что это такое, но от этого таинственная штуковина стала еще крупнее и тверже. Это было нечто неизвестное, и, будучи любознательной по натуре, девушка повторила прием.

Она даже не заметила, что соперник прекратил попытки сбросить ее, а его левая рука обвила верхнюю часть ее туловища. Правая же его ладонь сжимала ее зад, и когда она подалась к нему бедрами, чтобы исследовать таинственный предмет, он сделал толчок ей навстречу, а стискивающая ягодицы рука юноши подтянула девушку еще ближе к нему. Отросток приник к ней, как если бы был неким маленьким живым существом, действующим само по себе.

Прежде царевна даже вообразить не могла чувства, обуявшего ее. Неожиданно это загадочное создание обрело значимость куда большую, чем все, о чем она мечтала до этого. Все ее существо наполнилось жаркой, томительной негой. Не сознавая, что делает, Минтака опустила руку, пытаясь схватить зверька, как если бы то был котенок или щенок.

А затем с потрясением, как от удара под дых, вспомнила чудные истории, которые рассказывали ей рабыни про эту штуку и про то, что вытворяют ею мужчины. Не раз служанки описывали ей этот процесс в пугающих подробностях. До сих пор она отмахивалась от этих россказней, как от чистой выдумки, потому как отростки, болтающиеся между ног ее младших братьев, никак не согласовывались с этими ужасами.

С особенной четкостью припомнились ей слова Саак, ее рабыни-нумидийки: «Ты не захочешь больше молиться Хатхор, стоит тебе хоть раз увидеть одноглазого бога, когда он во гневе».

Минтака вырвалась из объятий Нефера и села в грязи, озабоченно глядя на него. Юноша тоже сел и воззрился на нее в ответ. Оба дышали, как если бы только что бегали наперегонки.

Уловив неладное, зрители на обрыве перестали хохотать и веселиться, тишина становилась гнетущей.

– Ваше величество, – своевременно вмешался Таита. – Если вы и дальше намерены плавать, то завтрак будет не у вас, а у какого-нибудь крокодила.

Поднявшись на ноги, Нефер подошел к Минтаке и помог ей встать, действуя так бережно, будто она была сделана из тончайшего хурритского стекла.

Служанки увели царевну – перемазанную илом, со спутанными волосами, липкими плетями ниспадающими на лицо и плечи, – на поиски ближайшего озерца чистой воды за пологом тростника. Когда некоторое время спустя она вернулась, на ее коже не осталось ни малейшего следа грязи. Рабыни захватили с собой смену одежды, поэтому Минтака предстала в расшитом шелковом переднике, украшенном жемчугами, на руках позвякивали золотые браслеты, а на шее висело ожерелье из бирюзы и цветного стекла. Волосы, хотя и влажные, были аккуратно расчесаны и заплетены.

Нефер поспешил ей навстречу и проводил к исполинскому колбасному дереву, в тени раскидистых ветвей которого был накрыт завтрак. Поначалу юная пара держалась смущенно и сдержанно, все еще потрясенная недавно сделанным сообща открытием, но вскоре природная бойкость возобладала, и они присоединились к общей болтовне. Но взгляды их почти не разлучались, а каждое произнесенное слово предназначалось только друг другу.

Минтака обожала загадки и вызвала царя на соревнование. Для Нефера дело осложнялось тем, что подсказки она давала на гиксосском языке.

– У меня один глаз и острый нос. Я пронзаю жертву насквозь и обратно, но крови не проливаю. Кто я?

– Ну, это просто! – Нефер ликующе рассмеялся. – Ты – швейная игла.

Минтака вскинула руки, признавая поражение.

– Исполняй желание! – загалдели рабыни. – Фараон ответил верно, пусть загадывает желание.

– Спой песню, – потребовал юноша. – Только не про мартышку – на сегодня мы про нее уже наслушались.

– Я исполню для тебя «Песнь Нила», – согласилась царевна.

Когда она закончила эту песню, Нефер сразу потребовал другую.

– Только если вы поможете мне, ваше величество, – сказала девушка.

Фараон обладал звонким тенором, но иногда не попадал в ноты, и тогда Минтака покрывала его ошибку, и с ее помощью он пел гораздо лучше, чем самостоятельно.

Разумеется, Нефер захватил на пикник доску и камешки для бао. Таита приучил его к этой игре, и мальчик знал в ней толк. Устав петь, он предложил Минтаке сыграть в бао.

– Тебе придется быть снисходительным ко мне, я ведь новичок, – предупредила фараона девушка, когда они садились за доску.

Бао была игра египетская, и на этот раз Нефер рассчитывал легко взять верх.

– Не переживай, я тебя научу, – подбодрил он ее.

Таита усмехнулся, потому как за время пребывания во дворце в Бубастисе, пока они ухаживали за младшим братом Минтаки, им довелось провести несколько часов за игрой в бао. После восемнадцати ходов ее красные камни завладели западной крепостью и угрожали фараонову центру.

– Я правильно ходила? – робко спросила царевна.

Нефера спас окрик со стороны берега. Подняв глаза, он увидел галеру под флагом регента, быстро идущую по проливу.

– Какая жалость! Как раз когда игра начала становиться увлекательной! – воскликнул юноша и начал торопливо убирать доску.

– А нам нельзя от них спрятаться? – спросила Минтака.

Нефер покачал головой:

– Нас уже заметили.

Этого явления он ожидал все утро. Рано или поздно регент должен был услышать о его самовольной вылазке и послать Асмора вернуть беглого подопечного.

Галера уткнулась носом в берег у того места, где был устроен завтрак. Асмор спрыгнул на сушу и подошел к фараону:

– Регент очень недоволен твоей отлучкой. И просит тебя немедленно вернуться в храм, где твоего внимания ожидают важные государственные дела.

– А я очень недоволен твоими дурными манерами, вельможа Асмор, – ответил Нефер, пытаясь хотя бы отчасти возместить урон своей гордости. – Я не какой-нибудь конюх или слуга, чтобы ко мне обращались в таком тоне. Ты также не выказал должного уважения царевне Минтаке.

Но бесполезно было скрывать, что с ним обращаются как с ребенком. Тем не менее юноша старался поддержать свое достоинство и пригласил Минтаку плыть домой в его лодке, оставив служанок на другом суденышке. Таита удалился на нос, чтобы эти двое могли наконец поговорить наедине. Не вполне уверенный, чего ожидать от девушки, Нефер изумился, когда вместо светских любезностей царевна с ходу принялась обсуждать надежды на успех мирных переговоров.

Положение дел она себе представляла хорошо и судила о нем уверенно, чем немало впечатлила его.

– Если бы нам, женщинам, позволили править этим миром, то этой дурацкой войны никогда бы не случилось, – подытожила Минтака.

Нефер, разумеется, не мог с этим согласиться. Они оживленно спорили всю дорогу до храма. Путешествие показалось молодому фараону чересчур коротким, и когда они сходили на пристань, он взял царевну за руку:

– Я хотел бы снова увидеться с тобой.

– Я тоже хотела бы этого, – ответила девушка, не убирая руки.

– Скоро, – продолжал Нефер.

– Очень скоро.

Она улыбнулась и тихонько высвободила ладонь. Глядя, как Минтака удаляется в сторону храма, Нефер чувствовал себя так, будто потерял что-то важное.

– Мой господин, ты ведь участвовал в обряде лабиринтов Амона-Ра, – сказал Таита. – Тебе известно о тяжком бремени, возложенном на меня богами. Ты знаешь, что я не посмею ослушаться их воли, а потому никогда не пойду наперекор твоим выгодам. У меня имелся веский довод поспособствовать мальчику в этой в конечном счете совершенно безобидной выходке.

Успокоить Наджу оказалось не так просто. Его до сих пор бесило, что Нефер ускользнул от Асмора и провел утро на болотах в обществе гиксосской царевны.

– Как могу я тебе верить, если ты помогал Неферу? Ну уж нет! Эта глупая затея – твоих рук дело.

– Господин, ты должен понять, что ради успеха нашего предприятия я должен пользоваться полным доверием молодого фараона. Если будет казаться, что я пренебрегаю твоими приказами и властью, мальчик убедится в моей прежней преданности ему. Это поможет мне исполнить сложную задачу, возложенную на меня лабиринтами.

Таита ловко отводил все обвинения регента, пока тот не перестал злиться и только буркнул недовольно:

– Такого не должно повториться, маг. Разумеется, я верю в твою преданность – воистину ты был бы дураком, если бы нарушил прямо высказанную волю богов. И тем не менее отныне и впредь Нефер не должен покидать своих покоев иначе как в сопровождении Асмора и надежной охраны. Я не могу допустить, чтобы он исчез.

– Как продвигаются переговоры с Пастушьим царем? Могу ли я чем-нибудь помочь тебе достичь успеха в этом деле? – Таита ловко пустил собак по другому следу, и Наджа поддался на уловку.

– Апепи нездоровится. Этим утром у него случился приступ кашля столь сильного, что у него пошла горлом кровь и ему пришлось уйти с переговоров. Но не будучи в силах участвовать в них сам, он не позволяет никому его замещать, даже вельможе Троку, хотя обычно доверяет ему во всем. Только богам известно, через какое время этот здоровенный медведь сможет продолжить обсуждение. Его болезнь может задержать нас на многие дни, а то и на недели.

– А что за хворь у Апепи? – поинтересовался Таита.

– Не знаю… – Наджа не договорил, осененный идеей. – Ну как я раньше об этом не подумал? С твоими-то способностями ты легко сумеешь его исцелить. Ступай к нему немедленно, маг, и постарайся хорошенько.

Приближаясь к царским покоям, Таита еще во дворе услышал голос Апепи – будто рык угодившего в ловушку черногривого льва. Когда евнух вошел в палаты, рев сделался еще громче. В дверях Таиту едва не сбили с ног трое жрецов Осириса, в ужасе убегающих от царя. В косяк двери врезался тяжелый бронзовый светильник. Его метнул через всю комнату повелитель гиксосов, который сидел голый на кипе шкур и скомканных простыней в середине покоя.

– Где ты пропадал, Чародей? – взревел он, едва завидев Таиту. – Я послал Трока за тобой еще до рассвета, чтобы ты спас меня от этих проклятых жрецов с их вонючими ядами и раскаленными щипцами. Почему ты появляешься только к полудню?

– Я не видел Трока. Но пришел сразу, как только узнал от вельможи Наджи, что ты нездоров.

– Нездоров? Я не просто нездоров, Чародей, я на краю могилы.

– Давай посмотрим, нельзя ли как-нибудь тебя спасти.

Апепи лег на поросший волосами живот, и Таита увидел у него на спине громадную багровую опухоль. Размером она была с два сжатых царских кулака. Стоило старику слегка коснуться ее кончиками пальцев, как гиксос снова взревел и покрылся потом.

– Полегче, Таита! Ты ничуть не лучше всей этой своры египетских жрецов!

– Откуда взялась эта шишка? – Таита отступил на шаг. – Что ты чувствуешь?

– Началось все с сильной боли в груди. – Апепи показал где. – Потом появился кашель, и стало еще больнее. Было такое чувство, что внутри у меня что-то шевелится, после чего боль сместилась в спину и возникла эта шишка.

Потянувшись рукой за лопатку, царь коснулся опухоли и снова застонал.

Перед тем как продолжить, Таита приготовил настой из красного шепена, навевающего сон цветка. Принятая доза должна была свалить с ног молодого слона, но, хотя глаза у Апепи закрылись, а речь стал невнятной, он не уснул. И когда Таита снова коснулся опухоли, царь застонал. Но иных протестов не последовало.

– Глубоко в твоей плоти находится чужеродное тело, господин, – подвел Таита итог обследования.

– Это меня не очень удивляет, Чародей. Злые люди, египтяне по преимуществу, шпиговали меня чужеродными телами с тех самых пор, как я выбрался из пеленок.

– Я бы предположил, что это наконечник стрелы или острие копья, но входного отверстия не видно.

– Протри глаза, старикан. Да я весь усеян ими!

Волосатое тело царя и впрямь было испещрено рубцами от старых боевых ран.

– Придется резать, – предупредил больного Таита.

– Так режь, Чародей, и перестань рассусоливать, – рявкнул Апепи.

Пока Таита доставал из сундучка бронзовый скальпель, Апепи поднял с пола толстый кожаный ремень и сложил его вдвое. Потом закусил его зубами и лег, подставив спину.

– Идите сюда! – обратился Таита к стражам у дверей. – Держите царя.

– Прочь, глупцы! – отменил приказ Апепи. – Я не нуждаюсь в том, чтобы меня держали.

Таита склонился над ним, рассчитывая угол и глубину надреза, затем сделал решительное и сильное движение скальпелем. Апепи замычал со стиснутыми зубами, но не дернулся. Когда из раны хлынул фонтан темной крови и густого желтого гноя, Таита отпрянул. Тошнотворный смрад наполнил комнату. Врач отложил скальпель и засунул в разрез указательный палец. Кровь не позволяла туда заглянуть, но он нащупал глубоко в ране что-то острое. Таита взял вырезанный из слоновой кости пинцет, который заранее приготовил, и стал прощупывать разрез. Наконец кончик пинцета натолкнулся на твердое.

Апепи перестал мычать и лежал неподвижно, если не считать непроизвольных сокращений мышц спины. Он резко и с шумом втягивал воздух носом. С третьей попытки Таите удалось ухватить твердый предмет пинцетом; с усилием маг принялся тянуть и наконец почувствовал, что предмет поддается и движется к поверхности. И вот в потоке гноя и сукровицы тот показался на поверхности, и Таита подставил его под лучи света из окна.

– Наконечник стрелы, – объявил старик. – И пробыл в теле долгое время. Удивляюсь, как он давным-давно не вызвал омертвения.

Апепи выплюнул ремень, сел и слабо хмыкнул.

– Клянусь волосатым хозяйством Сутеха, я узнаю эту милую штучку. Один ваш негодяй всадил ее в меня под Абнубом десять лет назад. В то время мои лекари сказали, что наконечник залег слишком близко к сердцу, чтобы его можно было достать. Поэтому он остался там, и я с тех самых пор вынашивал его.

Взяв треугольной формы кремень из окровавленных пальцев Таиты, царь посмотрел на него с гордым видом собственника.

– Чувствую себя как мать, родившая первенца. Сделаю из него амулет и повешу на золотой цепочке на шею. Ты наложишь на него заклятие, оно будет отводить другие стрелы. Что скажешь, Чародей?

– Уверен, что талисман получится в высшей степени действенный, господин.

Таита набрал в рот заранее налитого в чашу подогретого вина с медом, взял медную трубочку и, введя ее глубоко в рану, промыл.

– Пустая растрата хорошего вина. – Апепи обеими руками поднял чашу и влил себе в рот остатки вина вместе с осадком. Потом запустил чашей в дальнюю стену и рыгнул. – В уплату за твою услугу, чародей, я расскажу тебе одну занимательную историю, которая восходит к прошлому нашему разговору на верхушке башни в Бубастисе.

– Я весь обратился в слух, ваше величество.

Таита склонился над больным и начал бинтовать открытую рану полосами льняной ткани, бормоча при этом соответствующее заклинание:

Я связываю тебя, творение Сета. Я закрываю твои красные уста, создание великого зла.

Апепи резко перебил его:

– Трок предложил мне лакх золота в качестве выкупа за Минтаку.

Руки мага замерли. Он застыл с наполовину обмотанным вокруг могучей груди царя бинтом.

– И какой вы дали ему ответ, ваше величество?

Таита был так расстроен, что царский титул против воли сорвался у него с языка. Сватовство Трока сулило серьезные и непредвиденные осложнения.

– Я сказал ему, что выкуп за невесту составляет пять лакхов. – Апепи ухмыльнулся. – Этот кобель так разохотился до моей маленькой сучки, что похоть застила ему глаза. Но хотя за многие годы он наворовал у меня кучу добра, пяти лакхов ему никогда не собрать.

Гиксос снова рыгнул.

– Не переживай, Чародей. Минтака слишком ценна, чтобы отдавать ее кому-нибудь вроде Трока, когда я могу с ее помощью приковать к себе твоего маленького фараона.

Он встал и поднял мускулистую руку, пытаясь из-под нее взглянуть на забинтованную спину, отчего сделался похож на ворона, сунувшего голову под крыло.

– Ты прежде срока превратил меня в мумию, но это была славная работенка. – Апепи рассмеялся. – Ступай и скажи своему регенту, что я готов еще разок отравиться запахом его благовоний. Через час буду в зале переговоров.

Наджу умилостивил успех Таиты и послание, принесенное им от Апепи. Любые сомнения, которые еще оставались у него в отношении мага, рассеялись.

– Я загнал старого мерзавца Апепи в угол, – ликовал регент. – Он уже был готов пойти на бо́льшие уступки, чем сам это осознавал. Вот почему я так разозлился, когда гиксос сбежал с переговоров и завалился на лежанку.

Наджа так гордился собой, что не мог усидеть на месте, но вскочил и стал расхаживать по каменным плитам.

– Как он себя чувствует, маг? Ты дал ему какое-нибудь зелье, затуманивающее разум?

– Я влил в него дозу, которая свалила бы буйвола, – заверил его Таита.

Подойдя к сундучку с благовониями, Наджа взял зеленую бутылочку с духами, налил на ладонь и стал втирать в шею.

– Ну, тогда у меня все преимущества. – Он направился к двери, но остановился и оглянулся через плечо. – Идем со мной. Прежде чем я покончу с Апепи, мне могут пригодиться твои чары.

Опутать Апепи хитрыми речами оказалось вовсе не таким простым делом, как Наджа надеялся. На гиксосе, похоже, не сказывались ни болезнь, ни лечение, и он, как всегда, кричал и стучал кулачищем по столу еще долго после того, как сторож на стене храма объявил о наступлении полночи. Ни одно из предлагаемых Наджей соглашений не устраивало его, и наконец даже Таиту утомила царская неуступчивость. Наджа объявил очередной день переговоров закрытым и под карканье ворон во дворе поплелся в свою опочивальню.

Назавтра в полдень, когда владыки встретились снова, Апепи выказывал ничуть не большую склонность внимать доводам разума, и переговоры пошли еще более бурно. Таита как мог старался остудить горячие головы, но Апепи лишь с большим трудом поддавался увещеваниям. В итоге лишь на пятый день писцы начали заносить условия договора на глиняные таблички, одновременно иератическим шрифтом и иероглифами, на гиксосском и египетском языках. Работа заняла всю ночь.

До сей поры Наджа не допускал фараона Нефера-Сети до участия в переговорах. Он отвлекал его повседневными делами: занятиями с учителями и тренировками с оружием, устраивал встречи с послами, купцами и священнослужителями, которые выпрашивали уступок или пожертвований. Наконец Нефер взбунтовался, и тогда Наджа отправил его на соколиную охоту в обществе младших сыновей Апепи. Вылазка получилась далеко не безмятежная: первый день окончился жарким спором из-за добычи, едва не перешедшим в потасовку.

На следующий день по совету Таиты к охотникам присоединилась царевна Минтака, взяв на себя должность миротворца. Даже старшие братья уважали сестру, поэтому смирили гнев, тогда как в иной обстановке обнажили бы мечи и набросились на египтян. Пока Минтака ехала рядом с Нефером в его колеснице, его враждебность утихала. Переставая замечать похвальбу и задиристость неотесанных родичей царевны, юноша наслаждался ее умом и осведомленностью, не говоря уж о ее близком присутствии. В тесном пространстве повозки, пока они преследовали по пересеченной местности стада газелей, их часто бросало друг на друга; в таких случаях девушка хваталась за Нефера и долго не отпускала, даже когда непосредственная опасность оставалась позади.

Вернувшись в храм, Нефер послал за Таитой, якобы желая поделиться с ним впечатлениями от охоты, но мысли его витали далеко. Даже когда наставник поинтересовался успехами любимого сокола мальчика, Нефер едва его услышал. А потом неожиданно спросил:

– А тебя не удивляет, Таита, какими нежными и теплыми бывают девушки?

На утро шестого дня писцы завершили работу, и записанные на пятидесяти табличках условия мирного договора готовы были к утверждению. На этот раз Наджа пригласил фараона принять участие в церемонии. Присутствовали и отпрыски Апепи, включая Минтаку.

Снова храмовый двор заполнился блестящей толпой венценосных и знатных особ, и царский глашатай торжественно начал зачитывать текст договора. Нефер сразу обратился в слух. За проведенные с Минтакой дни они много обсуждали эту тему и теперь обменивались многозначительными взглядами всякий раз, когда обнаруживали недоработку или пропуск в том или ином условии. Впрочем, таковых оказалось немного, и Нефер не сомневался, что узнаёт тайное влияние Таиты в изложении многих условий длинного соглашения.

Наконец настало время прикладывать печати. Под резкие рулады бараньих рогов Нефер вдавил свою печать во влажную глину. Апепи сделал то же самое. Неферу неприятно было видеть, что гиксос узурпировал священное право фараона и завел у себя государственную печать.

Под пристальным взором Наджи, чувства которого скрывал толстый слой грима на лице, новые соправители двух царств обнялись. Апепи заключил гибкую фигуру Нефера в свои медвежьи объятия, и все собрание разразилось громкими криками: «Бак-кер! Бак-кер!» Воины били оружием в щиты или колотили тупыми концами копий и пик по каменным плитам пола.

Неферу едва не сделалось дурно от источаемого телом Апепи густого запаха. Чего гиксосы так и не позаимствовали из обихода египтян, так это понятия о телесной чистоте. Нефер утешал себя мыслью о том, что уж если ему неприятен этот запах, то какое испытание ждет Наджу, когда царь обратит внимание на него. Мальчик аккуратно высвободился из кольца рук соправителя-фараона, но Апепи широко улыбнулся ему с высоты своего роста и, будто добрый дядюшка, положил волосатую лапищу на хрупкое плечо Нефера.

– Жители могущественной земли, которая теперь снова стала единой, я обязуюсь служить вам и любить мое отечество, – обратился гиксос к толпе. – В доказательство этого я предлагаю выдать мою дочь царевну Минтаку за фараона Нефера-Сети, с которым мы совместно управляем Египтом. За фараона Нефера-Сети, делящего со мной корону Верхнего и Нижнего царств, который станет мне сыном, а сыновья коего будут моими внуками!

Над двором повисла тишина: присутствующие переваривали это неожиданное заявление. А затем народ разразился еще более восторженными криками одобрения, а стук оружия и топот подбитых гвоздями сандалий воинов сделались оглушительными.

На лице фараона Нефера-Сети появилось такое выражение, которое, если бы речь шла о простом смертном, можно было обозначить как дурацкую улыбку. Он глядел через двор на Минтаку. Девушка застыла, закрыв ладонью рот, как если бы старалась сдержать крик или стон, а ее широко раскрытые глаза в изумлении смотрели на отца. Постепенно щеки ее залила густая краска, и она бросила застенчивый взор на Нефера. Они смотрели друг на друга так, будто в этом переполненном дворе не было никого, кроме них двоих.

Таита наблюдал за ними от подножия фараонова трона. Он понял, что Апепи точно рассчитал момент для подобного заявления. Теперь никто, будь то Наджа, Трок или еще кто-то, не смог бы воспрепятствовать этому браку.

Таита располагался недалеко от трона Наджи. Даже толстый слой грима не мог спрятать жестокого разочарования регента, прекрасно понимавшего, какие сложности сулит ему такой поворот. Женившись на Минтаке, Нефер окажется недосягаем для него. Наджа чувствовал, как двойная корона ускользает из его цепких рук. Видимо, он ощутил на себе взгляд Таиты, потому как посмотрел в его сторону. Лишь на краткий миг Таите удалось заглянуть в самую глубину его души. Ему показалось, что он смотрит в пересохший колодец, до краев полный кобрами, в честь которых регент и получил свое имя. Потом Наджа прикрыл злые желтые глаза, холодно улыбнулся и кивнул в знак согласия и одобрения, но евнух знал, что в голове регента кипят иные мысли. Однако были они настолько стремительными и запутанными, что даже магу не по силам было уловить их.

Таита перенес внимание на стоящего среди гиксосов Трока. В отличие от регента, военачальник даже не пытался скрыть своих чувств. Его обуревала черная ненависть. Борода у него встопорщилась, а лицо опухло от прилива крови. Он приоткрыл рот, как будто намереваясь выразить возмущение или протест, но затем снова стиснул зубы и взялся за эфес меча. Пальцы у него побелели – с такой силой он сжимал рукоять, и на миг Таите показалось, что Трок готов выхватить клинок и прорубить себе путь через толпу к хрупкой фигурке Нефера. С огромным трудом гиксос взял себя в руки, пригладил бороду, потом резко повернулся и зашагал прочь со двора. Толчея была такая, что этого почти никто не заметил. Только Апепи посмотрел ему вслед с презрительной ухмылкой.

Как только Трок скрылся между гранитными колоннами со статуями Хатхор, Апепи снял руку с плеча Нефера и подошел к трону Наджи. Он легко поднял регента с подушек и прижал к груди еще более пылко, чем прежде фараона. Губы его почти прижались к уху Наджи.

– Больше никаких египетских трюков, ароматный мой цветочек, – едва слышно проговорил он. – Не то я засуну их в твою задницу так глубоко, насколько руки хватит.

Царь уронил Наджу на подушки, потом уселся на трон, поставленный для него. Побледневший регент приложил к носу надушенный льняной платок, собираясь с мыслями. По двору волна за волной прокатывались одобрительные крики. Как только они стихали, Апепи ударял кулачищами по подлокотникам кресла, побуждая к новым восторгам, и ликование начиналось снова. Повелитель гиксосов очень радовался сам и побуждал к этому остальных до тех пор, пока у них не иссякли силы.

С короной дешрет на голове, обозначающей властителя Нижнего Египта, он был самой заметной фигурой. Рядом с ним Нефер, даже украшенный высокой короной хеджет, казался сопляком. Наконец, после последнего взрыва радости, Наджа поднялся и вскинул обе руки. Наступило благодатное молчание.

– Пусть подойдет священная дева!

Выступив во главе своих прислужников, верховная жрица храма подошла к двойному трону. Перед ней две жрицы несли короны-пшент двойного царства. Под звуки хора, воспевающего богиню, достопочтенная настоятельница сняла с голов соправителей одинарные короны и заменила их двойными, символизируя объединение Египта. Затем она дрожащим голосом благословила обоих фараонов и новую страну, после чего удалилась в недра храма. Последовала минута неопределенности, потому как в долгой истории Египта то была первая церемония добровольного объединения и никто не знал, каким порядком следует ее проводить.

Наджа решил использовать заминку к своей пользе. Он снова поднялся и встал напротив Апепи:

– В этот знаменательный и благословенный день мы празднуем не только воссоединение двух царств, но также помолвку фараона Нефера-Сети и прекрасной царевны Минтаки. Посему да будет объявлено по всем двум царствам, что свадьба состоится в этом самом храме в тот день, когда фараон отметит свое совершеннолетие или когда он совершит подвиг, подтверждающий его способность носить корону и править самолично, без регента, призванного оберегать его и давать советы.

Апепи нахмурился, а Нефер всплеснул руками в отчаянии, но было поздно. Объявление прозвучало во всеуслышание, а в качестве регента Египта Наджа говорил от имени обоих венценосных персон. Теперь, если Неферу не удастся поймать собственную богоптицу или пройти по Красной дороге, тем самым подтвердив свою зрелость как правителя, Наджа будет на законных основаниях оттягивать свадьбу еще много лет.

Ловкий удар, подумал Таита с горечью, хотя не мог не признать скрытого в нем тонкого расчета. Быстро все обдумав и точно рассчитав момент, Наджа отвел грозящее ему поражение. Видя, что соперники выбиты из колеи, регент поспешил закрепить успех:

– На этой же счастливой ноте я приглашаю фараона Апепи и фараона Нефера-Сети на мою собственную свадьбу с царевнами Хезерет и Мерикарой. Эта радостное торжество состоится через десять дней, в первый день праздника Исиды Восходящей в храме богини в Фивах.

«Итак, через десять дней вельможа Наджа станет членом царской семьи Тамоса и наследником престола Нефера-Сети, – мрачно подумал Таита. – Теперь уже нет никаких сомнений в том, кто была та кобра в гнезде царского сокола на утесах горы Бир-Ум-Масара».

По условиям договора в храме Хатхор престол Апепи оставался в Аварисе, а Нефера-Сети – в Фивах. Каждый управлял своим прежним царством, но от имени дуумвирата. Дважды в год, в начале и в конце разлива Нила, правители должны были совместно держать двор в Мемфисе, где полагалось решать вопросы, касающиеся обоих царств, введения новых законов и рассмотрения различных обращений.

Но прежде чем отправиться в свою столицу, Апепи и его свита отплыли вместе с флотом Нефера-Сети в Фивы. Там им предстояло стать гостями на двойной свадьбе вельможи Наджи.

Одновременная погрузка обоих дворов с пристани под храмом была делом хлопотным и заняла большую часть утра. Таита смешался с толпой лодочников, грузчиков, рабов и знатных путешественников. Даже его поразили горы поклажи и снаряжения на берегу, ожидающие погрузки на барки, парусники и галеры. Вместо того чтобы тащиться по длинной разбитой дороге вниз по реке, полки как из Фив, так и из Авариса предпочли разобрать колесницы и погрузить их и коней на грузовые суда. Это решение заметно усугубляло сумятицу в речном порту.

Редкий случай, но Таита оказался сейчас не в центре внимания – у людей хватало своих забот. Время от времени кто-нибудь отрывался от работы, узнавал мага и просил благословения, иногда какая-нибудь женщина приносила ему больного ребенка. Тем не менее Таита понемногу пробирался вдоль берега, высматривая колесницы и снаряжение отряда Трока. Он узнал часть по зеленым и красным флажкам, а приблизившись, разглядел среди воинов выразительную фигуру самого военачальника. Подойдя ближе, он увидел, что гиксос стоит у кучи оружия и снаряжения и отчитывает своего копьеносца.

– Безмозглый бабуин! – орал он. – Ты как собирал мои вещи? Мой любимый лук валяется где попало! Да какой-нибудь осел в любой момент переедет его колесницей.

За минувший день настроение у него не улучшилось, и Трок шел по пристани, охаживая бичом колесничего и всех, кто имел несчастье оказаться у него на пути. Таита видел, как военачальник остановился поговорить с кем-то из своих подчиненных, потом направился к храму.

Стоило ему скрыться из виду, маг подошел к копейщику. Из одежды на воине были только набедренная повязка да сандалии, и когда он поднял один из сундуков Трока и понес его к поджидающему судну, Таита заметил на голой спине знакомые пятна стригущего лишая. Передав поклажу корабельщику на палубе галеры, копейщик повернул обратно. Только сейчас заметив стоящего неподалеку Таиту, он ударил в грудь сжатым кулаком, почтительно приветствуя старика.

– Подойди-ка поближе, молодец, – обратился к нему маг. – Как давно тебя мучает зуд в спине?

Парень неосознанно закинул руку за лопатку и стал чесаться так, что выступила кровь.

– Эта проклятая штуковина донимает меня с тех самых пор, как мы взяли Абнуб. Сдается, проклятый подарочек достался мне от грязной египетской шлюхи…

Опомнившись, он осекся. Видно, речь шла о какой-то женщине, которую воин изнасиловал в захваченном городе.

– Извини, чародей. Мы ведь теперь союзники и соотечественники.

– Вот почему меня и заботит твой недуг. Пойди к стряпухам, попроси горшочек жира и возвращайся ко мне. Я приготовлю для тебя мазь.

Таита присел на кучу вещей, а копейщик опрометью помчался по берегу. Среди багажа имелись три боевых лука: обвинения Трока были несправедливыми, потому как каждый был без тетивы и бережно укрыт в кожаный чехол.

Присел Таита на груду деревянных ящиков. На верхнем он заметил клеймо Гриппы, того самого мастера из Авариса, который готовил стрелы для всех высокопоставленных гиксосов. Маг припомнил, как обсуждал его работу с Минтакой. Вытащив спрятанный под хитоном маленький кинжал, Таита разрезал бечевку, удерживающую крышку, и приоткрыл ящик. Сверху лежал слой соломы, а под ним рядами вперемежку – наконечник к яркому оперению из красных и зеленых перьев и наоборот – были уложены стрелы. Таита вытащил одну и повертел в руках.

Ему бросилось в глаза вырезанное клеймо – стилизованная голова леопарда с иератической буквой «Т» в оскаленных челюстях. Стрела была точь-в-точь как найденные им в колчане на месте убийства фараона. Последняя нить в сплетении предательства и измены была обнаружена. Наджа и Трок были по уши замешаны в кровавом заговоре, о настоящем размахе которого маг пока лишь догадывался.

Таита сунул добытую улику за пазуху хитона и закрыл крышку, проворно связал разрезанную веревку и стал дожидаться возвращения копейщика.

Воин бурно выразил благодарность за лечение, потом обратился к Таите еще с одной просьбой:

– У одного моего приятеля египетская зараза, маг. Что ты ему посоветуешь?

Таита всегда находил забавным, что гиксосы называют эту постыдную хворь египетской заразой, а египтяне, в свою очередь, гиксосской. А еще создавалось впечатление, что никто не болел этим сам, но обязательно имел товарища, страдающего от нее.

Свадебная церемония и пир в честь бракосочетания вельможи Наджи с двумя царевнами из династии Тамоса превосходили роскошью все известные в истории. По мнению Таиты, они напрочь затмили свадьбы и фараона Тамоса, и его отца, фараона Мамоса, каждый из которых являлся божественным сыном Ра, да живут они вечно.

На угощение для простых жителей Фив Наджа выделил пять сотен откормленных быков, две барки сорго из государственных закромов и пять тысяч больших кувшинов лучшего пива. Празднества продолжались неделю, но даже самые голодные нищие в Фивах не смогли истребить такую прорву еды за столь короткое время. Остатками сорго и мяса, которое для сохранности закоптили, город кормился еще целый месяц. А вот с пивом вышло по-другому – его выхлестали уже в первые дни.

Бракосочетание состоялось в храме Исиды в присутствии обоих фараонов, шести сотен жрецов и четырех тысяч приглашенных. Каждому входившему вручали в качестве памятного подарка слоновую кость, алмаз, аметист, коралл или другой драгоценный камень с выгравированным на нем именем самого гостя, а также регента и двух его невест.

Обе девушки прибыли к жениху в государственной повозке, запряженной священными белыми горбатыми быками под управлением обнаженных погонщиков-нубийцев. Дорогу усыпали пальмовыми ветвями и цветами, а перед свадебным экипажем ехала колесница, с которой в обезумевшую от счастья толпу по сторонам дороги швыряли серебряные и медные кольца. Воодушевление народа в немалой степени объяснялось щедростью Наджи по части пива.

Невесты были облачены в воздушные белые платья из тончайшего льна, а маленькая Мерикара почти сгибалась под тяжестью золота и драгоценностей, украшавших ее хрупкое тельце. Слезы ручьем бежали у нее из глаз, размывая угольную подводку глаз и сурьму на щеках. Хезерет крепко держала ее за руку, стараясь утешить.

Когда они достигли дворца и сошли с величественной повозки, их встретили два фараона. Ведя Мерикару по нефу храма, Нефер прошептал:

– Не плачь, котенок. Никто тебя не обидит. Еще до ночи ты вернешься в свою детскую.

В знак своего неодобрения этой свадьбы Нефер хотел уклониться от обязанности сопровождать младшую сестру в святилище, но Таита его отговорил:

– Мы не в состоянии помешать этому делу, хотя тебе известно, как мы пытались. Наджа настроен решительно. С твоей стороны будет жестоко оставить сестру без утешения в столь трудный час ее совсем короткой еще жизни.

Пересилив себя, Нефер уступил.

Следом за ним Апепи вел Хезерет. В своем снежно-белом наряде и блестящих украшениях царевна была прекрасна, как райская нимфа. За минувшие месяцы она смирилась с уготовленной богами участью, и первоначальные отчаяние и ужас уступили место любопытству и тайному ожиданию. Наджа был видным мужчиной, ее няньки, служанки и подружки обсуждали его в живых подробностях, указывая на видимые глазу достоинства и – со стыдливым хихиканьем – строя неприличные догадки о скрытых статях жениха.

Вероятно, этими беседами и был навеян волнующий сон, недавно увиденный царевной. В нем она бежала нагая по утопающему в зелени саду на берегу реки, а регент гнался за ней. Обернувшись, девушка заметила, что он тоже голый, но только выше пояса его тело – человеческое. Нижняя часть туловища была лошадиной, совсем как у любимого коня Нефера, Звездочета. Среди кобыл Звездочет пребывал в таком же состоянии, как сейчас регент, и Хезерет всегда находила это зрелище странным образом привлекательным. Но стоило Надже протянуть унизанную браслетами руку, чтобы схватить ее, девушка проснулась и обнаружила, что сидит на постели. Не сознавая, что делает, она скользнула рукой вниз и потрогала себя. Пальцы оказались мокрыми и скользкими. Царевна так растревожилась, что никак не могла снова уснуть и досмотреть сон, хотя и пыталась. Ей так хотелось узнать, чем же кончится это волнующее приключение. Утром она была злой и беспокойной и вымещала дурное настроение на окружающих. С тех пор ее девичья привязанность к Мерену начала угасать. Да и виделись они в те дни редко: после гибели его деда от рук Наджи семья оказалась в опале, имущество забрали в казну. Хезерет осознала, что у Мерена теперь нет ни гроша за душой, он всего лишь простой воин без надежд выдвинуться. В то время как вельможа Наджа был почти равен ей высоким положением, а богатством даже превосходил.

Теперь, когда Апепи вел ее по гипостилю[1] к святилищу храма, она старалась придать лицу скромное и благочестивое выражение. Вельможа ждал невест, и хотя его окружали придворные и военные в ярких и роскошных нарядах, Хезерет видела только его одного.

На регенте был головной убор из страусовых перьев, уподобляющий его Осирису, и он казался выше всех близстоящих, включая даже Асмора и Трока. Приближаясь, Хезерет уловила аромат его духов. То была смесь вытяжки из цветов далекой страны за рекой Инд, но присутствовали здесь также серая амбра – ее лишь изредка находили на морском берегу, то был драгоценный дар богов из океанских глубин. Возбужденная этим ароматом, она без колебаний приняла предложенную Наджей руку и заглянула в его волнующие желтые глаза.

Но стоило ему протянуть другую руку Мерикаре, та громко заплакала, и Нефер принялся утешать ее, как мог. Но девочка тихонько всхлипывала все время церемонии.

Когда наконец Наджа разбил кувшины с нильской водой, знаменуя кульминацию обряда, толпа ахнула – воды великой реки, на берегу которой стоял храм, окрасились в ярко-синий цвет. За ближайшим поворотом по приказу регента все течение реки перекрыли стоявшие на якорях барки; по сигналу с крыши храма, с судов опорожнили в реку кувшины с краской. Синий был цветом династии Тамоса – этим символическим жестом Наджа объявил всему миру о своем вступлении в род фараонов.

С крыши западного придела храма Таита видел, как река изменила цвет, и вздрогнул от недоброго предчувствия. На миг показалось, будто солнце в бездонном египетском небе померкло и синие воды реки окрасились кровью. Но, подняв глаза, он не обнаружил ни облачка, ни стаи птиц, которые могли бы затенить лучи светила, а когда опустил взгляд, поток снова отливал лазурью.

«Теперь Наджа тоже принадлежит к царской семье, и Нефер лишен даже этой защиты. Я – единственный его щит, а я всего лишь одинокий старик. Хватит ли моих способностей, чтобы отвратить кобру от подрастающего сокола? Укрепи мои силы, божественный Гор! Ты был щитом моим и копьем все эти годы, так не оставь же меня сейчас, могучий бог».

На роскошной повозке Наджа и две его невесты подъехали по священной улице между двух шеренг гранитных львов к дворцовым воротам. Спешившись, они проследовали через сады в пиршественный зал. Большая часть гостей прибыла раньше и уже пробовала вино из виноградников храма Осириса. Когда показались новобрачные, гвалт поднялся невообразимый. Наджа вел молодых жен, держа их за руки. Трио важно проследовало через толпу и бегло осмотрело сложенные в центре зала подарки, подобающие такому знаменательному случаю. Апепи преподнес колесницу, обшитую листовым золотом. Она так сияла, что даже в тусклом освещении зала слепила глаза. Вавилонский царь Саргон прислал сотню рабов, каждый из которых держал сундучок из сандалового дерева, наполненный драгоценными камнями или золотыми сосудами; опустившись на колени, они сложили свою ношу к ногам регента. Наджа коснулся каждого в знак того, что принимает дар. Фараон Нефер-Сети, по подсказке самого Наджи, пожаловал свежеиспеченному зятю пять обширных имений на речном берегу. Писцы обсчитали стоимость всех этих сокровищ, и получилось, что она превысила три лакха чистого золота. Богатства регента почти сравнялись с богатствами самого фараона.

Трио новобрачных заняло места во главе стола, и дворцовые повара выставили перед ним и гостями обед из сорока различных блюд. Прислуживала добрая тысяча рабов. Среди угощений были слоновий хобот, буйволовы языки, отбивные из нубийского горного козла, мясо вепря и дикой свиньи, газели, варана, питона, крокодила, гиппопотама, говядина и баранина. Были представлены все виды водящейся в Ниле рыбы, от сома, чье мясо густо покрывал желтый жир, до белого окуня и леща. Из северного моря пожаловали на стол тунец, акула, морской окунь, а из дельты на быстрой галере прислали раков и крабов. Имелась и крылатая дичь: лебедь-шипун, три вида гусей, бесчисленные породы уток и жаворонков, дрофы, куропатки и перепела. Пернатых подавали зажаренными или запеченными, в соусе из вина или под диким медом, приправленными ароматными травами или пряностями с Востока. Нищие и простые горожане, толпившиеся у ворот дворца, а также народ, собравшийся на берегу и на ладьях на реке, с жадностью вдыхали ароматный дым и запахи готовящихся кушаний.

Гостей развлекали музыканты, жонглеры, акробаты и дрессировщики зверей. Ошалев от гула, здоровенный бурый медведь сорвался с цепи и убежал. Ватага знатных гиксосов во главе с Троком погналась за ним через сад с пьяными воплями и прикончила беглеца на берегу реки.

Царь Апепи пришел в восхищение от ловкости и силы двух ассирийских акробаток; ухватив обеих и сунув под мышки, он уволок их, пинающихся и визжащих, с танцевального помоста в личные покои. Вернувшись, признался Таите:

– Одна из них, милашка с длинными волосами, оказалась мальчиком. Меня так удивило это открытие, что ему почти удалось проскользнуть у меня между ног и удрать. – Гиксос громогласно захохотал. – Но я его поймал. К счастью, потому как он оказался самым сочным из этой парочки.

К наступлению ночи большинство гостей настолько опьянели или объелись, что лишь немногие смогли встать, когда вельможе Надже и его невестам пришло время удалиться. Оказавшись в своих покоях, Наджа велел нянькам отвести Мерикару в ее обычное жилье.

– Поаккуратнее с ней, – предупредил он. – Бедное дитя спит на ходу.

Потом он взял Хезерет за руку и повел в свою роскошно обставленную опочивальню, окна которой выходили на реку. Золотая россыпь звезд отражалась в темных водах Нила.

Как только они вошли в спальню, служанки отвели царевну за бамбуковую ширму, чтобы снять свадебный наряд и украшения.

Брачное ложе было застелено ослепительно-белым покрывалом из овчины. Наджа внимательно осмотрел его и, убедившись, что все безупречно, вышел на террасу и с наслаждением вдохнул прохладный речной воздух. Раб подал ему чашу с пряным вином, и вельможа с удовольствием припал к ней. Это был первый глоток вина, который он позволил себе за этот вечер. Наджа знал, что один из главных секретов выживания состоит в умении сохранять трезвую голову в присутствии врагов. Он наблюдал, как многие гости напились до унизительного состояния. Даже Трок, на которого регент возлагал такое доверие и надежды, и тот уступил своей скотской натуре – когда Наджа в последний раз видел его, гиксос обильно блевал в подставленный красивой рабыней-ливийкой сосуд. Очистив желудок, Трок утер губы подолом девушки, затем задрал юбку ей на голову, толкнул на четвереньки на травяную лужайку и оседлал сзади. Брезгливость Наджи была в высшей степени оскорблена этим зрелищем.

Когда он вернулся в покои, вошли два раба, таща чан с горячей водой, в которой плавали лепестки лотоса. Отставив чашу с вином, Наджа принял ванну. Один из рабов вытер и заплел ему волосы, а другой подал чистое белое одеяние. Отпустив их, Наджа подошел к ложу и улегся, вытянув длинные ноги, расправил усталые члены и положил голову на инкрустированный золотом подголовник из слоновой кости.

В дальнем углу опочивальни слышался шорох одежды и женский шепот. Один раз регент узнал хихиканье Хезерет, и этот звук возбудил его. Приподнявшись на локте, он посмотрел на бамбуковую ширму. Щели в ней были достаточно широкие, и взор его ловил дразнящую белизну гладкой кожи.

Власть и политическая выгода были главными причинами этого брака, но не единственными. Будучи воином по ремеслу и авантюристом по призванию, Наджа обладал при этом натурой чувственной и сладострастной. Многие годы он исподволь наблюдал за Хезерет, и интерес его рос по мере того, как росла она сама: из младенца она превратилась в нескладную девочку, затем наступила пора, когда ее груди заманчиво налились, тощий зад округлился, а все тело приобрело приятную мягкость и грациозность. Изменился и ее запах: находясь рядом, Наджа ощущал слабый мускусный аромат женственности, завораживавший его.

Однажды во время соколиной охоты Наджа набрел на Хезерет и двух ее подруг, собиравших цветы лотоса для венков. Она посмотрела на него, стоящего на высоком речном берегу, ее мокрая юбка прилипла к ногам, так что кожа просвечивала через тонкую ткань. Девушка отбросила упавшую на лицо прядь жестом невинным, но одновременно таким невыразимо чувственным. Хотя черты ее хранили серьезность и целомудренность, в миндалевидных глазах блеснул едва заметный распутный огонек, так притягивавший его. Это откровение продлилось всего миг, ибо потом царевна окликнула подружек и они, прошлепав по воде, побежали через луг к дворцу. Он смотрел, как мелькают ее длинные мокрые ноги, как округлые ягодицы меняют форму под льняной юбкой, и его дыхание сделалось вдруг прерывистым и частым.

При этом воспоминании чресла его ожили. Он и хотел, чтобы она поскорее вышла из-за ширмы, и при этом желал оттянуть этот момент, чтобы испить до дна чашу предвкушения. Наконец миг настал. Две служанки вывели невесту, а затем беззвучно ускользнули, оставив ее стоять одну посреди опочивальни.

Ночная сорочка укрывала ее от шеи до щиколоток. Пошитая из редкого и дорогого шелка из восточных земель, она была кремового цвета и такая воздушная, что, казалось, плыла вокруг девушки, как речной туман, волнуясь в такт каждому ее вдоху. В углу на треножнике позади невесты горела масляная лампа, и неяркий желтоватый свет проникал через шелк, подсвечивая изгиб бедер и плеч, так что они сияли, как выточенные из полированной слоновой кости. Обнаженные ступни и ладони были окрашены хной, краска с лица была начисто смыта, на щечках играл нежный девичий румянец, а губы дрожали, как будто она готова была вот-вот заплакать. На подобающий скромнице манер Хезерет опустила головку и посматривала на жениха из-под длинных ресниц. Глаза у нее были зеленые, и у Наджи кровь вскипела в жилах, когда он распознал в них тот самый заинтриговавший его похотливый огонек.

– Повернись, – мягко велел он, но во рту у него стало сухо, как если бы он попробовал недозрелой хурмы.

Она повиновалась, но с томной неторопливостью. Качнула бедрами, животик смутно обрисовался под шелком; колыхнула ягодицами, округлыми и гладкими, как страусовые яйца, тряхнула прядями блестящих волос.

– Ты прекрасна, – обретя голос, сказал Наджа.

Намек на улыбку обозначился в уголках ее губ, и она увлажнила их кончиком языка, алого, как у котенка.

– Я рада, что мой господин регент так считает.

Он встал с постели и подошел к ней; взял ее за руку, показавшуюся ему теплой и мягкой, и повел к ложу. Она без колебаний последовала за ним, опустилась на колени на белую овчину и склонила голову так, что волосы упали ей на лицо. Стоя над ней, он склонился и коснулся ее губами. От нее исходил неуловимый аромат здоровой молодой женщины в первом цвете зрелости. Наджа погладил ее волосы, и Хезерет взглянула на него через их темную завесу. Он разделил пряди и коснулся рукой ее подбородка. Потом медленно, дразня себя, приподнял его.

– У тебя глаза как у Айконы, – прошептала девушка.

Айконой звали ее ручного леопарда – этот зверь всегда пугал и привлекал ее. Эти же эмоции обуревали ее и сейчас, поскольку Наджа был гибким и хищным, как огромная кошка, с желтыми неумолимыми глазами. Женским чутьем она угадывала в них жестокость и беспощадность, и это вызывало в ней неизведанное дотоле ощущение.

– Ты тоже прекрасен, – прошептала она, и не лгала.

В этот миг девушка поняла, что перед ней самый красивый мужчина из всех, с кем ей доводилось встречаться.

Он поцеловал ее, и его губы удивили ее. У них был вкус спелого плода, которого ей не доводилось пробовать прежде, и вполне естественно, что Хезерет разомкнула уста в стремлении насладиться им. Его язык был стремителен, как змеиный, но не вызвал у нее отвращения. Закрыв глаза, она коснулась его своим собственным. Затем Наджа положил руку ей на затылок и крепче прижал ее к своим губам. Девушка настолько растворилась в поцелуях, что, когда его ладонь сомкнулась на ее груди, это застало ее врасплох. Глаза ее открылись, Хезерет охнула. Она попыталась вырваться, но регент крепко держал добычу, начав ласкать ее осторожными, но умелыми прикосновениями, успокоившими страхи юной невесты. Наджа сдавил ее сосок, и волна наслаждения прокатилась по всему телу, вплоть до кончиков пальцев. Когда он отнял руку, она ощутила острое разочарование. Он поднял ее на ноги, поставив ее перед собой на овчину так, что ее груди оказались на уровне его лица.

Одним движением Наджа стянул с нее шелковую сорочку, и та упала на пол. Когда он стал посасывать ее отвердевший сосок, она вскрикнула. Одновременно его рука скользнула между ее бедер и сжала мягкую плоть с черным треугольником волос.

Хезерет даже не подумала сопротивляться, пока все это проделывали с ней. Напротив, она полностью подчинилась мужу. После рассказов рабынь она боялась, что он причинит ей боль, но его руки, пусть быстрые и сильные, были нежными. Казалось, Наджа знает ее тело лучше ее самой; его игра с ним была такой искусной, что девушка все быстрее и глубже погружалась в море новых для нее ощущений.

На поверхность она вынырнула лишь раз, когда открыла вдруг глаза и обнаружила, что супруг скинул с себя одежду и стоит перед ней обнаженный. Ей припомнился сон, в котором у него была такая же штуковина, как у скакуна Звездочета. Хезерет со страхом опустила взгляд, но увиденное вовсе не напоминало орудие из сна: это было гладкое и розовое, но твердое, как кость, а по форме напоминало храмовую колонну. Боязнь ее испарилась, и девушка вновь отдалась рукам и губам суженого. Был миг острой боли, но это случилось позже, и боль прошла, быстро сменившись непривычным, но чудесным ощущением наполненности. Спустя еще какое-то время она услышала, как он вскрикнул, лежа на ней. Звук пробудил что-то в ее собственном теле, обратив почти невыносимое наслаждение в своего рода боль; обхватив изо всех сил мужа руками и ногами, она закричала вместе с ним.

Еще дважды в течение этой слишком краткой волшебной ночи он заставлял ее вскрикивать от приступа наслаждения, и когда в покой прокрались первые розовые и серебристые лучи рассвета, Хезерет все еще лежала в объятиях супруга. Она чувствовала себя так, будто вся жизненная сила утекла из нее, будто кости размягчились и стали пластичными, как глина. А еще в глубине тела ощущалась тихая боль, с которой так не хотелось расставаться.

Наджа выскользнул из ее объятий, и ей хватило только сил произнести:

– Не уходи! О, не покидай меня, господин мой! Мой прекрасный господин.

– Это ненадолго, – прошептал он и бережно извлек из-под нее овчину.

Она заметила на белой шерсти пятна, алые, как лепестки розы. Лишаясь девственности, она испытала лишь краткий миг боли.

Регент вынес овчину на террасу и, пока она наблюдала за ним через дверной проем, свесил через парапет стены. Далеко снизу донеслись крики ликования – это ожидавшие жители города узрели доказательство того, что девственность новобрачной потеряна. Хезерет не было дела до одобрения толпы простолюдинов – она смотрела на обнаженную спину мужа и ощущала, как в груди и в растревоженной утробе поднимается волна любви к нему. Когда он вернулся, она простерла к нему руки.

– Ты великолепен, – прошептала царевна и погрузилась в сон в его объятиях.

Много позднее, постепенно пробуждаясь, она ощутила, что все ее естество наполняют легкость и радость, каких ей никогда не доводилось чувствовать прежде. Поначалу ей непонятен был источник ее счастья. Затем Хезерет ощутила мускулистое теплое тело под своими руками.

Открыв глаза, она обнаружила, что супруг смотрит на нее своими странными желтыми глазами и нежно улыбается.

– Какая замечательная получится из тебя царица, – промолвил Наджа.

Он не лукавил. За эту ночь он открыл в юной супруге качества, о которых прежде не подозревал. Регент чувствовал, что обрел в жене ту, чьи желания и порывы находятся в полном согласии с его собственными.

– А какого замечательного фараона обрел бы в тебе Египет! – Она улыбнулась ему и томно потянулась. Потом негромко рассмеялась и коснулась его щеки. – Жаль только, что этого никогда не случится.

Улыбка сошла с ее лица.

– Или это возможно? – совершенно серьезно спросила девушка.

– Тебе известно, что лишь одно стоит на нашем пути, – ответил Наджа.

Разъяснять не пришлось: он прочитал понимание в ее глазах. Они шли нога в ногу.

– Ты клинок, а я ножны. Проси меня о чем угодно, я никогда не подведу тебя, мой прекрасный господин.

Он положил палец на ее губы, опухшие и воспаленные от его поцелуев.

– Мы почти не нуждаемся в словах, поскольку сердца наши бьются согласно, – сказал регент.

После свадьбы Апепи со свитой пробыл в Фивах почти месяц. Гиксосы были гостями фараона Нефера-Сети и его регента, и принимали их с царским размахом. Таита радовался этой задержке, так как не сомневался, что Наджа не предпримет ничего против Нефера, пока Апепи и его дочь остаются в египетской столице.

Венценосные гости проводили дни на охоте, посещали бесчисленные храмы по обе стороны реки, а также устраивали состязания между войсками севера и юга: гонки колесниц, стрельба из лука, бег. Были даже заплывы – смельчакам предстояло пересечь широкий Нил ради приза в виде золотой статуэтки Гора.

В пустыне били с несущихся колесниц газелей и сернобыков или охотились с быстрыми балобанами на больших стервятников. Из царских соколов не осталось ни одного – всех выпустили на волю во время погребения Неферова отца. У реки гости охотились с соколами на цаплю и утку, а также били острогой усатого сома на отмелях. Целым флотом боевых галер отправились добывать речного коня, гиппопотама. Нефер стоял у руля собственного корабля, величаемого «Око Гора». Царевна Минтака рядом с ним визжала от восторга, когда спину вынырнувшего громадного зверя утыкивали копья и вода окрашивалась кровью.

В те дни Минтака часто проводила время с Нефером. Ездила в его колеснице во время охоты и подавала фараону копье, которым он поражал галопирующего рядом сернобыка; держала на руке собственного сокола, когда они прочесывали заросли тростника в поисках цапли. На привалах в пустыне она сидела рядом с ним, заботясь о его угощении: выбирала лучшие виноградины, счищала длинными красивыми пальцами кожуру и клала ягоду Неферу в рот.

Каждый вечер во дворце устраивались пиры, и тогда девушка сидела слева от жениха – традиционное место для женщины, чтобы она не мешала правой руке мужчины, держащей меч. Царевна смешила юношу своими острыми шуточками и обладала талантом подражателя. Она восхитительно изображала Хезерет: закатывала глаза, глупо улыбалась и лепетала «мой супруг, регент Египта» тем же напыщенным тоном, какой усвоила теперь Хезерет.

Но все их попытки остаться наедине проваливались: Наджа и Апепи строго следили за этим. Даже призванный Нефером на помощь Таита и то не смог изобрести уловку для встречи молодых людей с глазу на глаз. Неферу и в голову не приходило, что Таита только делал вид, будто старается, а на самом деле заботится об их целомудрии не меньше прочих. Давным-давно евнух устроил свидание для Тана и его возлюбленной Лостры, и эхо этого события до сих пор перекатывалось, подобно грому. Стоило Неферу и Минтаке усесться за бао, за игрой наблюдала стайка рабынь, а придворные и вездесущий Асмор шныряли вокруг. Усвоив урок, фараон перестал недооценивать искусство Минтаки за доской и теперь играл в полную силу, как против Таиты. Он распознал ее сильные и – весьма немногие – слабые стороны как игрока: гиксоска чрезмерно оберегала свою главную крепость, и если он сильно теснил ее в этом секторе, могла ослабить фланги. Дважды ему удавалось использовать этот маневр, но на третий раз Нефер слишком поздно спохватился, что соперница распознала эту его тактику и подстроила ловушку. Стоило ему обнажить свою западную крепость, она бросила в пролом фалангу и, когда ему пришлось сдаться, смеялась так радостно, что он почти, пусть и не совсем, простил ее. Их поединки становились все изощреннее и под конец разрослись до таких внушительных значений, что даже Таита часами наблюдал за их игрой, временами одобрительно кивая и улыбаясь тонкой стариковской улыбкой.

Любовь их была так очевидна, что отсвет ее падал на всех окружающих, и где бы ни появлялись эти двое, вокруг неизменно расцветали смех и улыбки. Когда колесница Нефера катилась по улицам Фив с Минтакой в качестве копейщика, при этом темные волосы девушки развевались, подобно знамени, хозяйки выбегали из жилищ, а их мужья отрывались от дневных трудов, чтобы поприветствовать молодую пару и пожелать ей счастья. Даже Наджа добродушно улыбался, и никто не догадался бы, как сильно ему неприятно, что народ меньше уделяет внимания ему и его новобрачным. Только Трок сохранял мрачный вид во время всех охотничьих вылазок, прогулок и пирушек во дворце.

Для влюбленных время бежало слишком быстро.

– Вокруг нас всегда так много народу, – шепнул Нефер невесте через доску для бао. – А я так хочу остаться наедине с тобой хотя бы на несколько минут. Через три дня вы с отцом уезжаете в Аварис. Могут пройти месяцы, даже годы, прежде чем мы снова встретимся. А мне так много нужно тебе сказать, но только не при всех этих ушах и глазах, нацеленных на нас, словно стрелы.

Царевна кивнула, потом протянула руку и передвинула камень, сделав ход, который фараон в своей озабоченности просмотрел. Он опустил глаза на доску и поначалу не увидел ничего серьезного, но потом осознал, что его западная крепость взята в клещи. Три хода спустя Минтака прорвала его строй. Нефер продолжал некоторое время вести безнадежную битву, но силы его пришли в расстройство, и поражение было неизбежным.

– Ты воспользовалась тем, что мои мысли были заняты другими вещами, – посетовал фараон. – Это так по-женски.

– Ваше величество, я не претендую быть кем-нибудь еще, кроме как женщиной. – Его титул она произнесла с иронией, ранившей не менее глубоко, чем мог бы висевший у нее на поясе кинжал с драгоценными камнями на рукояти. Потом наклонилась поближе и прошептала: – Если мы окажемся наедине, даешь ли ты слово уважать мое целомудрие?

– Клянусь раненым глазом великого Гора, что никогда, покуда жив, я не причиню тебе позора, – пылко заверил ее юноша.

Минтака улыбнулась:

– Моих братьев это обещание не порадует – им так хотелось бы найти предлог перерезать тебе глотку. – Она стрельнула на него своими дивными темными глазами. – А если не доберутся до глотки, то готовы будут удовольствоваться еще какой-нибудь частью тела.

Возможность представилась на следующий день. Из деревни Дабба, что за холмами, прибыл царский ловчий и сообщил, что из восточной пустыни пришел лев и совершил ночью набег на загоны для скота. Хищник перепрыгнул частокол и убил восемь перепуганных животных. На заре толпа вооруженных горящими факелами, бьющих в барабаны, трубящих в рога и дико кричавших селян заставила его уйти.

– Когда это произошло? – спросил Наджа.

– Три дня назад, ваша милость. – Егерь распростерся перед троном регента. – Я отправился вверх по реке как только смог, но течение было быстрым, а ветер неустойчивым.

– Что сталось со зверем? – нетерпеливо перебил его Апепи.

– Вернулся обратно в холмы. Но я послал двух лучших моих нубийских разведчиков выследить его.

– Кто-нибудь видел хищника? Он крупный? Лев или львица?

– Селяне утверждают, что то был огромных размеров самец, с густой и черной гривой.

Вот уже лет шестьдесят львы почти не появлялись на берегах реки. То была царская дичь, и фараоны предыдущих династий безжалостно истребляли их, не только потому, что львы причиняли вред крестьянским стадам, но и потому, что они считались самой драгоценной добычей для монаршей охоты.

За время долгой и ожесточенной войны с гиксосами фараонам обоих государств хватало иных забот, и на львов охотились редко. Помимо этого, оставленные на полях сражений трупы обеспечивали звериные семьи пищей в изобилии. Благодаря этому животные быстро размножались, в последние десятилетия их поголовье, как и дерзость, возросли многократно.

– Немедленно погрузите колесницы на барки, – распорядился Апепи. – При таком состоянии реки мы будем в Даббе завтра рано утром. – царь ухмыльнулся и ударил кулаком в мозолистую ладонь правой руки. – Клянусь Сутехом, я не упущу этого черногривого! С тех пор как я перестал убивать египтян, меня гложет тоска по настоящей забаве.

Надже эта затея не понравилась.

– Ваше величество, вы ведь собирались послезавтра отправиться в Аварис.

– Ты прав, регент. Однако большая часть наших вещей уже погружена, и корабли могут отплыть в любую минуту. К тому же Дабба нам по пути, и я вполне могу выкроить пару дней и присоединиться к охоте.

Наджа замялся. Он не настолько любил охоту, чтобы пренебречь ради нее многочисленными государственными делами. Ему хотелось поскорее избавиться от Апепи – присутствие этого шумного и своевольного гостя давно ему надоело. Кроме того, у него имелись замыслы, осуществить которые можно было только после отъезда Апепи из Фив. Но и позволить фараону гиксосов охотиться самостоятельно на землях Верхнего Египта регент не мог – не только невежливо, но и неразумно будет позволять Апепи хозяйничать в пределах южного царства.

– Ваше величество, – вмешался Нефер прежде, чем Наджа успел придумать благовидный предлог для отказа. – Мы с огромным удовольствием поучаствуем в этой ловле.

Юноша видел случай для замечательной забавы – когда еще повезет погоняться за львом в колеснице и испытать собственную храбрость, противостоя могучему хищнику. Но, что в сто раз важнее, охота могла отсрочить горький миг отъезда Минтаки. А еще такое обстоятельство сулило заветную возможность побыть с нею наедине, ускользавшую от них так долго.

Не дав Надже опередить себя, Нефер повернулся к распростертому на плитах пола ловчему:

– Ты славно потрудился, парень. Управляющий дворцом выдаст тебе золотое кольцо за старания. Возвращайся в Даббу немедленно, на самом быстром корабле. Пусть там готовятся к нашему приезду. Мы выступим против зверя во всеоружии.

Огорчало Нефера лишь то, что Таиты не будет рядом на первой его охоте на льва и некому будет помочь ему советом и наставлением. Старик исчез в пустыне, отправившись в одну из своих очередных загадочных вылазок, и никто не знал, когда он вернется.

На заре охотники сошли на берег чуть ниже по реке от деревни Дабба. Вслед за ними с вереницы грузовых судов и галер спустили лошадей и двадцать колесниц. В это время копейщики точили наконечники пик, натягивали тетивы охотничьих луков, проверяли, хорошо ли отбалансированы стрелы и ровные ли у них древки. Напоив, накормив и вычистив лошадей, охотники уселись за накрытый жителями деревни щедрый завтрак.

Настроение царило приподнятое. Апепи послал за следопытом, вернувшимся с гор.

– Лев очень большой, – доложил разведчик, еще сильнее раззадорив охотников. – Крупнее всех, которых мне доводилось видеть к востоку от реки.

– Ты его своими глазами видел? – спросил Нефер. – Или судишь только по следам?

– Очень хорошо видел, но издалека. Он здоровенный, как лошадь, и ходит величаво, как монарх. Грива его колышется, как стебли дурры на ветру.

– Клянусь Сетом, да этот малый поэт! – Наджа осклабился. – Говори по делу и избегай красивых слов, бездельник.

Охотник ударил себя в грудь кулаком в знак раскаяния и продолжил рассказ уже без лишних красот:

– Вчера зверь отлеживался в заросшем деревьями русле в двух лигах отсюда, но к ночи отправился рыскать. Он не ел уже четыре дня, поэтому проголодался и снова вышел на охоту.

– И где ты рассчитываешь найти его сегодня? – осведомился Нефер более любезным тоном, чем у Наджи. – Если он охотился, то не только проголодался, но и хочет пить. Где у него водопой?

Охотник с уважением посмотрел на юношу – не только по причине его царственного титула, но и благодаря выказанному им знакомству с миром пустыни.

– Погнавшись за сернобыком, лев ушел на каменистый грунт, и там мы потеряли его следы. – Заметив, что Апепи досадливо махнул рукой, ловчий поспешно продолжил: – Но я предполагаю, что он утолит этим утром жажду в небольшом оазисе. Есть в той стороне один совсем крохотный, известный лишь бедуинам.

– Как далеко до того места? – спросил Нефер.

Рука разведчика описала дугу, обозначавшую часа три по солнечным часам.

– Значит, времени терять не стоит. – Нефер улыбнулся ловчему и подозвал начальника отряда колесниц. – Сколько вам еще нужно на подготовку?

– Все готово, ваше величество.

– Тогда давай сигнал по колесницам, – распорядился фараон.

Повинуясь звукам рогов, охотники поспешили к повозкам. Минтака шла рядом с Нефером. Вдали от дворца условности оказались забыты, и эти двое были всего лишь мальчиком и девочкой в восторженном волнении. Сказку разрушил Трок.

– Ваше величество, – обратился он к Апепи, запрыгнув на площадку и взяв вожжи. – Неразумно будет позволять царевне ехать с неопытным мальчишкой. Мы ведь сейчас не на газель охотимся.

Нефер застыл и в ярости посмотрел на Трока. Минтака положила ладонь ему на обнаженное плечо:

– Не задирай его. Это умелый боец с очень горячим нравом, и, если ты бросишь ему вызов, даже титул тебя не спасет.

Юноша сердито стряхнул ее руку:

– Честь не позволяет мне спускать подобные оскорбления!

– Сердце мое, ради меня, не обращай на него внимания.

Впервые она так обратилась к нему. И сделала это намеренно, рассчитывая на воздействие этих слов, – Минтака не по возрасту быстро овладела умением усмирять воинственные вспышки при помощи женской мягкости. Нефер мгновенно позабыл про Трока и про урон своей чести.

– Как ты меня назвала? – хрипло спросил он.

– Ты ведь не глух, мой драгоценный. – От этого второго слова нежности Нефер заморгал. – Ты ведь слышал.

Девушка улыбнулась ему.

– Не переживай, Трок, – прогудел Апепи, нарушив тишину. – Я посылаю дочь позаботиться о фараоне. Он будет в полной безопасности. – Царь фыркнул и хлестнул вожжами, трогая упряжку. – Мы тут половину утра потеряли. Пора начинать охоту!

Нефер повел колесницу следом за Апепи, проскочив прямо под носом у лошадей Трока. Проезжая мимо, он сердито посмотрел на гиксоса:

– Ты ведешь себя дерзко. Уверяю тебя, это еще не конец – мы еще вернемся к этому разговору, вельможа Трок.

– Боюсь, Нефер, ты нажил себе врага, – прошептала Минтака. – У Трока дурной нрав и дурная слава.

Возглавляемые царским ловчим, скакавшим без седла на косматой, но крепкой лошаденке, колонна охотников начала подъем на голые каменистые холмы. Ехали рысью, щадя коней, после очередного крутого отрезка давали им передышку. Не прошло и часа, как они добрались до первого из нубийских следопытов, поджидавшего на вершине. Тот спустился бегом и стал докладывать ловчему. Они оживленно поговорили, потом охотник, в свою очередь, поспешил с докладом к царям:

– Нубийцы обрыскали холмы, но следа не обнаружили. Они уверены, что зверь ушел на водопой в оазис, но не стали беспокоить его до нашего подхода.

– Веди нас к источнику, – распорядился Апепи, и колонна двинулась дальше.

К полудню они достигли неглубокой долины. До реки было недалеко, но казалось, что это место находится уже в глубине пустыни, безводной и негостеприимной. Ловчий подъехал к колеснице Апепи:

– Источник в конце долины. Зверь наверняка залег где-то поблизости от него.

Естественным образом Апепи, старый вояка, принял руководство на себя, и Нефер не оспаривал его права.

– Мы разделимся на три отряда и окружим оазис, – распорядился царь гиксосов. – Выскочив, лев окажется в кольце. Господин регент, поручаю вам левое крыло. Фараон Нефер-Сети будет в центре, а я возьму на себя правое крыло. – Апепи взмахнул над головой тяжелым боевым луком. – Кто первым прольет кровь, того и добыча.

Все тут были опытные колесничие, и все быстро встали по местам. Охотники рассредоточились, взяв источник в широкое кольцо. Нефер повесил лук через плечо, а вожжи обмотал вокруг запястий, чтобы в случае чего вмиг сбросить их и освободить руки. Минтака прижималась к его боку, готовая передать ему длинное копье. За минувшие недели они довели до совершенства этот обмен оружием, и фараон знал, что стоит ему в нужный момент всего лишь протянуть руку, как в ней окажется древко копья.

К оазису подбирались шагом, постепенно. Лошади улавливали напряжение ездоков, а быть может, и сами почуяли льва. Они трясли головами, закатывали глаза и раздували ноздри, высоко и нервно вскидывали ноги.

Кольцо колесниц медленно сжималось вокруг полосы невысокого кустарника и густой травы, скрывавшей источник. Когда оно замкнулось, Апепи вскинул над головой руку, давая знак остановиться. Царский ловчий спешился и пошел дальше пешком, ведя лошадку в поводу. К бурой полосе зарослей он приближался с осторожностью.

– Если бы лев прятался там, мы наверняка уже разглядели бы такого большого зверя. – Голос у Минтаки дрожал, и Нефер полюбил ее еще сильнее за это легкое проявление страха.

– Лев способен распластаться так, что почти сливается с землей, – ответил он ей, – и ты можешь пройти буквально на расстоянии вытянутой руки от него, не заподозрив его присутствия.

Через каждые несколько шагов ловчий останавливался, чтобы прислушаться и обыскать каждый кустик и очажок травы у себя на пути. У границы кустарников он наклонился, подобрал с земли горсть камешков и стал кидать их по одному в те места, где мог затаиться лев.

– Что он делает? – шепотом спросила Минтака.

– Прежде чем напасть, лев зарычит. Охотник старается раздразнить зверя, чтобы тот выдал себя.

Тишину нарушали только звуки падения камешков, фырканье коней да нервный перестук копыт. Все до единого охотники наложили стрелы на тетиву и готовы были в любой миг спустить их.

Внезапно послышался крик, в траве что-то зашевелилось. Все луки натянулись, копейщики вскинули оружие. Но все выдохнули с облегчением и смущенно переглянулись: всего лишь коричневая молотоголовая цапля взмыла в воздух и полетела, хлопая крыльями, вниз по долине, к реке.

Охотнику потребовалось время, чтобы взять себя в руки, затем он двинулся дальше, шаг за шагом углубляясь в зеленый покров, пока не достиг источника. Солоноватая вода сочилась по капле и падала в мелкую чашу в каменистом ложе. Ее едва хватило бы, чтобы крупный хищник мог утолить жажду. Ловчий опустился на колено, оглядывая кромку ямы в поисках следов, затем покачал головой и встал. Быстрым теперь уже шагом он прошел назад через кустарники, влез на коня и порысил к колеснице Апепи. Все подтянулись поближе, чтобы послушать его доклад.

– Ваше величество, я ошибся, – уныло сказал ловчий Апепи. – Лев здесь не проходил.

– И что теперь, парень? – Царь гиксосов не скрывал своего разочарования и досады.

– Это место было самым многообещающим, но есть и другие. С того места, где его в последний раз видели, лев мог пересечь долину, а быть может, залег неподалеку и ждет темноты, чтобы напиться. Там, ниже, есть укромное логово. – Он указал на каменистый склон.

– А где еще? – продолжал допытываться Апепи.

– В соседней долине есть другой источник, но там стоят бедуины, они спугнули бы зверя. Еще один крохотный ключ есть за этими холмами на западе. – ловчий махнул рукой в сторону озаренных багрянцем пиков на горизонте. – Лев может оказаться в любом из этих мест, а может, и ни в одном из них. А еще он мог вернуться на край равнины, где вода имеется в изобилии. Возможно, запах коров и коз влечет его не менее жажды.

– Короче говоря, у тебя даже догадки нет, где он прячется, так? – обратился к нему вельможа Наджа. – Нам следует свернуть эту охоту и возвратиться к кораблям.

– Нет! – воспротивился Нефер. – Мы ведь только начали. Зачем же так сразу отступать?

– Парень прав, – поддержал Апепи. – Надо продолжать, но поле для поисков обширное. – Подумав немного, он пришел к решению. – Мы разделимся, и каждая группа прочешет свой кусок.

Потом царь посмотрел на Наджу.

– Господин регент, ты поведешь отряд к стоянке бедуинов. Если кочевники видели льва, они направят тебя по его следу. Я проеду к источнику у подножия холмов. Ты, Трок, веди три колесницы вниз по долине. С тобой пойдет один из следопытов. Асмор, ты тоже бери три колесницы и езжай по краю долины вплоть до Даббы, на случай если зверь вернется туда, где убивал в прошлый раз.

Затем настал черед Нефера.

– Ты, фараон, двинешься в противоположном направлении, на север, к Ахмиму.

Юноша сообразил, что ему поручили самый безнадежный участок, но жаловаться не стал. Новый план сулил, что им с Минтакой впервые удастся улизнуть с глаз. Наджа, Асмор и Трок поедут совсем в другую сторону. Он ожидал, что кто-то заметит это обстоятельство, но все были слишком увлечены охотой и не придали ему значения. Все, кроме Наджи.

Регент посмотрел на Нефера. Вероятно, он прикидывал, стоит ли отменить приказ Апепи, но решил не вмешиваться: пустыня даст его подопечному не больше воли, чем Асмор. Бежать ему некуда, а если Нефер еще и Минтаку втянет в какую-нибудь безумную затею, то за ним вслед, подобно роям диких пчел, устремятся войска обеих держав.

Апепи перешел к назначению места сбора и раздаче последних распоряжений, и Наджа отвел взгляд. Наконец рога пропели сигнал садиться по колесницам и выступать, и пять колонн выехали из долины. На возвышенном грунте они разделились и двинулись в расходящихся направлениях.

Когда последний из прочих отрядов исчез среди холмов, Минтака прижалась к Неферу еще теснее и прошептала:

– Наконец-то Хатхор смилостивилась над нами.

– Мне кажется, что это Гор благосклонен к нам. – Нефер улыбнулся ей. – Но я приму это благодеяние, от кого бы оно ни исходило.

В отряд Нефера входили еще две колесницы под началом Хилтона, старого воина, который обнаружил их с Таитой во время попытки бегства из Египта. Хилтон служил отцу мальчика и был предан ему до конца – Нефер знал, что может без колебаний довериться ему.

Нефер вел отряд быстро, стараясь воспользоваться остатком дневного света, и через час перед ними раскинулось широкое пространство реки. Юноша натянул вожжи, чтобы полюбоваться видом. Воды реки казались изумрудными на фоне яркой зелени полей и посадок, подступавших к ним.

– Как красиво, Нефер, – промолвила словно в забытьи Минтака. – Даже когда мы поженимся, нужно всегда помнить, что это мы принадлежим этой земле, а не она нам.

Подчас юный фараон забывал, что она родилась в Аварисе и почти так же сильно привязана к Египту, как и он сам. Сердце его наполнилось гордостью при мысли о том, что Минтака любит родину, как и он.

– Я никогда не забуду об этом, пока ты рядом со мной.

Она вскинула лицо, губы ее слегка приоткрылись. Нефер ощущал ее сладкое дыхание, и стремление наклониться и прильнуть к этим губам было почти необоримым. Потом он почувствовал на себе взгляд Хилтона и других воинов, а краем глаза заметил понимающие улыбки. Он натянул вожжи и холодно посмотрел на Хилтона. Свой приказ он обдумывал с той самой минуты, как только они отделились от других отрядов.

– Если лев здесь, то, скорее всего, залег где-нибудь на склоне холмов ниже нас. – фараон обрисовал рукой дугу. – Мы построимся линией. Левое крыло будет следовать по краю равнины, а правое по гребню холмов. Прочесывать будем в направлении на север.

Он махнул рукой, но Хилтон с сомнением покачал головой и потер шрам на щеке:

– Здесь большое расстояние, ваше величество, – отсюда до долины почти половина лиги. Время от времени мы будем терять друг друга из виду.

Нефер понимал, что с военной точки зрения так растягивать порядки недопустимо, и поспешил смягчить опасность:

– Если мы разделимся, то соберемся на третьей от нас гряде, под тем бугорком. Его отовсюду хорошо видно. – Он указал на приметную кучу камней милях в четырех впереди. – Если кто-то запоздает к точке сбора, остальные будут ждать, пока солнце не поднимется до этой вот высоты, после чего отправляются на поиски пропавших.

Так он выигрывал несколько часов, прежде чем их с Минтакой начнут искать. Хилтон продолжал колебаться.

– Прошу ваше величество меня извинить, но вельможа Наджа дал мне строжайшие указания…

Нефер добавил в голос металлические нотки, а лицу придал строгое выражение:

– Не собрался ли ты перечить своему фараону?

– Ни в коем случае, ваше величество! – Хилтон пришел в ужас от подобного обвинения.

– Так исполняй свой долг, приятель!

Хилтон вскинул руку в знак повиновения и поспешил к своей колеснице, на бегу отдавая приказы. Когда отряд развернулся и двинулся вниз по склону, Минтака толкнула Нефера локтем и усмехнулась.

– «Так исполняй свой долг, приятель!» – передразнила она Нефера. Потом рассмеялась. – Прошу, ваше величество, никогда не смотрите так на меня и не обращайтесь таким тоном, а не то я умру от испуга.

– Времени у нас совсем немного, – отозвался он. – Нам нужно поспешить и подыскать место, где можно остаться наедине.

Он развернул колесницу так, чтобы их не могли увидеть из долины или со склона. Гоня лошадей вперед, молодые люди вытягивали шеи, выискивая укромный уголок.

– Смотри, вон там! – Минтака показала направо, на рощицу колючих деревьев.

Роща почти скрывалась в складке местности, виднелись только темно-зеленые макушки. Нефер свернул в ту сторону, и они оказались в узком овраге, который за тысячу лет прорезали в холме ветер и бури да приключавшиеся изредка ливни. Судя по рослым деревьям, где-то здесь должен быть подземный источник. Густая крона обещала тень и убежище в жаркий полдень. Юноша направил коней под сень листвы. Как только повозка остановилась, Минтака соскочила с подножки.

– Ослабь подпруги и дай лошадям отдохнуть, – предложила она.

Нефер подумал, но потом отрицательно мотнул головой. Этот совет противоречил всей его выучке: вдали от своих воинов он мог рассчитывать только на себя, поэтому колесницу следовало держать наготове. Он спрыгнул и стал наливать из меха воду в кожаное ведро, чтобы напоить коней. Минтака помогала ему. Оба работали, не говоря ни слова.

Теперь, когда долгожданный момент настал, молодые люди вдруг смутились так, что почти онемели. Но потом вдруг повернулись одновременно друг к другу и заговорили разом.

– Я хотел сказать тебе… – произнес Нефер.

– Мне кажется, нам следует… – сказала Минтака.

Не договорив, они застенчиво заулыбались, стоя рядышком в тени деревьев. Минтака покраснела и опустила глаза, Нефер гладил коня по голове.

– Так что ты собиралась сказать?

– Ничего. Ничего такого важного.

Девушка затрясла головой, и он заметил, как она покраснела. Ему так нравился этот румянец, заливший ее щеки. Царевна по-прежнему не глядела на него, а голос ее был очень нежным и очень тихим, когда она, в свою очередь, спросила:

– А что хотел сказать ты?

– Когда я думаю о том, что всего через несколько дней нам предстоит разлука, я чувствую себя так, будто мне отрубили правую руку, и хочу умереть.

– Ах, Нефер… – Девушка подняла взгляд.

Ее большие глаза застили слезы мук и радостей первой любви.

– Я люблю тебя, – прошептала она. – По-настоящему люблю.

Они кинулись друг к другу с такой силой, что их зубы со стуком ударились друг о друга. Его нижняя губа оказалась зажата между челюстями, и из ранки выступила капелька крови. Поэтому вкус их поцелуя получился солоноватый. Объятия их были неумелыми и безыскусными, неловкими и скованными. Но выражали яростную и безудержную страсть, пылавшую между ними. Молодые люди слились, постанывая от силы охвативших их неизведанных дотоле ощущений. Хотя Минтака прильнула к нему, Неферу хотелось прижать ее еще крепче, ей же хотелось, чтобы плоть их, подобно глине в руках гончара, образовала единое целое. Подняв руку, она запустила пальцы в его густые, покрытые дорожной пылью кудри.

– Ах! Ах! – восклицала она, но голос ее звучал сдавленно.

– Я не хочу терять тебя, – сказал он, прервав поцелуй. – Не хочу терять никогда.

– И я не хочу терять тебя, никогда-никогда! – выдохнула девушка, и они снова поцеловались, еще более пламенно, если это возможно.

С этого мгновения они душой и телом перенеслись в неизведанные края. Их уносила колесница, с запряженными в нее скакунами любви и желания, глухими к окрикам возницы.

По-прежнему прижавшись друг к другу, они опустились на мягкий белый песок русла; их крепкие объятия напоминали борцовскую хватку. Широко раскрытые глаза их ничего не видели, дыхание было частым и нервным. Ткань ее юбки расползлась под его руками, как сотканная из папируса, открывая путь к телу. Девушка застонала, как от боли, но развела бедра, обмякла и стала податливой. Никто не думал, к чему это ведет. Все, чего хотелось Неферу, это ощущать гладкость ее обнаженной кожи. Это было глубинное желание, от которого зависела сама его жизнь. Он сорвал с себя передник, и они сплели тела, охваченные самозабвенным чувством прикосновения ее юной теплой плоти к его твердости. Затем, сам не осознавая, что делает, Нефер начал двигаться на ней, ритмично раскачиваясь, она же отзывалась на его движения так, как если бы ехала в колеснице по неровной дороге.

Потом царевна ощутила вдруг, как что-то твердое властно стучится в самые врата ее женственности. Ее охватило почти неудержимое желание податься навстречу этому напору, помочь любимому пробить себе путь, впустить его в самое нежное и потаенное свое место.

И тут чувство реальности обрушилось на нее. Минтака дико забила ногами, выгнула спину и стала вырываться с силой газели, угодившей в челюсти леопарда.

– Нет, Нефер! – вскричала она, оторвав свои губы от его губ. – Ты ведь обещал! Ты поклялся раненым глазом Гора!

Юноша отпрянул от нее, как если бы получил удар хлыстом, и воззрился на девушку округлившимися и испуганными глазами.

– Минтака, любовь моя! Драгоценная моя! – голос его был хриплым и неровным, как после долгого и быстрого бега. – Я не знаю, что со мной произошло. Я будто обезумел. Я не хотел… – Он в отчаянии развел руками. – Да я лучше умру, чем нарушу клятву и навлеку на тебя позор.

Ее дыхание было таким сбивчивым, что ей не удалось ответить сразу. Она отводила взгляд от его нагого тела.

– Прошу, не надо ненавидеть меня, – жалобно продолжил юноша. – Я сам не знал, что делаю.

– Я не способна возненавидеть тебя, Нефер. Никогда.

Видеть его отчаяние было невыносимо, ей хотелось снова броситься к нему в объятия и утешить. Но она осознавала опасность этого шага. Опираясь на колесо повозки, девушка встала.

– Моя вина не меньше твоей. Мне не следовало допускать этого.

Ноги у нее подкашивались, обеими руками она попыталась отбросить назад упавшие на лицо волосы.

Виновато понурив голову, Нефер шагнул к ней, но, когда Минтака отпрянула, тут же остановился:

– Я разорвал на тебе юбку. Это нечаянно.

Царевна опустила взгляд и обнаружила, что вся на виду – обнажена почти так же, как и молодой фараон. Она торопливо запахнула разорванные края и отступила еще дальше.

– Тебе нужно одеться, – прошептала девушка и вопреки своей воле посмотрела искоса на него.

Он был так красив, что ее снова обдала волна желания. Минтака заставила себя отвести взгляд.

Нефер проворно наклонился, подобрал сброшенный передник и завязал его на поясе.

Повисла долгая, неуютная тишина. Минтака отчаянно подыскивала слова, способные помочь им оставить позади этот неприятный момент. И тут на помощь ей пришло собственное тело. Она ощутила вдруг срочную необходимость облегчиться.

– Мне надо уйти!

– Нет! – взмолился юноша. – Я ведь не хотел. Прости меня. Этого больше не повторится, только останься со мной! Пожалуйста, не уходи!

Девушка робко улыбнулась:

– Ты меня не понял. Мне нужно отлучиться совсем ненадолго. – Руками, удерживающими разорванные края юбки, она сделал безошибочно узнаваемый жест. – Я сейчас вернусь.

Его облегчение было почти неописуемым.

– А, я понял. Приготовлю пока колесницу.

Он повернулся к лошадям, а она направилась вглубь рощицы из колючих деревьев.

Лев смотрел, как девушка идет между деревьев к его логову. Прижал уши к голове, вжался туловищем в каменистую почву.

То был старый зверь, давно оставивший позади пору расцвета. В темной косматой гриве пробивались седые волоски. Шерсть у него на спине переливалась некогда синеватым блеском, но с возрастом словно покрылась инеем. Зубы сточились и потемнели, а один длинный клык сломался у самой десны. Хотя ему еще удавалось повалить взрослого буйвола и убить одним ударом могучей лапы, когти притупились, так что гоняться за более верткой добычей льву стало трудновато. Прошлой ночью он упустил сернобыка, в желудке у хищника настойчиво напоминал о себе тупой болью голод.

Его желтые глаза наблюдали за двуногой добычей, и верхняя губа приподнялась в беззвучном рыке. В бытность совсем маленьким мать приучила его питаться падалью на полях сражений. Лев не разделял свойственного многим другим хищникам отвращения к человеческой плоти. За годы он убивал и пожирал эту добычу всякий раз, когда подворачивался случай. И вот теперь это существо, пробирающееся через невысокий кустарник, само шло к нему в лапы.

Минтака остановилась шагах в пятидесяти от его лежки и огляделась. Инстинкт подсказывал льву не встречаться с жертвой взглядом. Он опустил голову на землю и прищурил глаза, оставив только щелочки. Момент для нападения не настал, и хвост самца лежал ровно.

Присев под одним из деревьев, Минтака справила нужду. Уловив резкий запах мочи, лев наморщил морду. Это подстегнуло его интерес. Девушка встала и запахнула вокруг бедер обрывки юбки. Повернувшись спиной к льву, она направилась назад, туда, где ее ждал Нефер.

Лев ударил хвостом о землю – то была прелюдия к атаке. Потом поднял голову и стал бить хвостом с черной кисточкой себя по бокам.

Минтака услышала ритмичный свист и глухие удары хвоста. Остановилась и обернулась. И заглянула прямо в желтые глаза хищника. Она закричала, издав такой пронзительный возглас, что у Нефера екнуло сердце. Он резко развернулся и в одно мгновение увидел все: девушку и готового к нападению зверя.

– Не беги! – крикнул юноша. Он знал, что бегство сразу разбудит в животном инстинкт преследователя. – Я иду!

Выхватив из ниши в бортике колесницы лук и колчан, Нефер устремился к царевне, на ходу накладывая стрелу на тетиву.

– Только не беги! – как заклинание повторял он.

Но в этот миг лев зарычал. От этого ужасного звука даже кости завибрировали в теле у Минтаки и земля задрожала у нее под ногами. Она не смогла справиться с переполнившим ее ужасом, повернулась и, не разбирая дороги, помчалась к Неферу, всхлипывая на каждом шагу.

Сразу же грива у льва поднялась, как темный ореол вокруг головы, и он ринулся в погоню. Темной тенью мелькая между деревьями, он мчался прямо на девушку и нагонял так стремительно, как если бы та вовсе не двигалась.

Нефер остановился, бросил колчан, чтобы освободить руки, и поднял лук. Оттянул тетиву до самых губ, целясь во вздымающуюся от мощных вдохов грудь зверя. Хотя расстояние было небольшим, выстрел оказался сложным. Хищник бежал под углом, так что упреждение имело решающее значение, да и Минтака находилась на линии полета стрелы. Но главное, юноша понимал, что, ранив зверя, не спасет возлюбленную. Стрелу требовалось вогнать в какой-нибудь из жизненных органов зверя, свалив его и дав девушке шанс убежать. Но времени на точный расчет не было – хищник почти настиг Минтаку.

Лев несся, издавая при каждом скачке хриплый рык, комья земли и камешки летели из-под громадных лап. Желтые глаза вселяли ужас. Нефер сделал совсем небольшое упреждение, всего на ладонь, учитывая отклонение стрелы в полете, и заорал во весь голос:

– Минтака, ложись! Уйди с линии выстрела!

За недели совместной охоты между ними выработалось взаимопонимание, и она научилась повиноваться ему без слов. Даже теперь, в состоянии дикого ужаса, она на полной скорости бросилась на каменистую почву, почти под лапы настигающему льву.

Как только девушка упала, Нефер спустил тетиву. Смертельно встревоженному юноше казалось, что стрела пересекает пространство до цели с неторопливой вальяжностью несущей тяжелую добычу хищной птицы. Она пролетела над Минтакой, уже начиная снижаться, и казалась такой крошечной и такой бесполезной против громадного животного.

Потом она беззвучно ударила во льва, и Нефер почти ожидал, что рыкающий стремительный зверь презрительно сломает ее древко и откинет в сторону.

Как раз когда лев разинул огромную пасть, показав полный набор неровных пятнистых зубов, кремневый наконечник вошел в темную шкуру на груди чудовища. Тонкое прямое древко стало погружаться следом за ним, пока снаружи не остался только кусок с ладонь длиной да яркие перья.

Нефер подумал, что достал до сердца. Лев подпрыгнул, содрогнувшись в конвульсии, а его рык перешел в продолжительный рев, от которого сухие листья полетели с ветвей колючего дерева над его головой. Затем зверь извернулся, достав до собственной груди, и его зубы превратили торчащий остаток стрелы в щепы. Минтака лежала почти под его мельтешащими лапами.

– Убирайся подальше от него! – вскричал Нефер. – Беги!

Он наклонился и выхватил из колчана под ногами другую стрелу. Накладывая ее на тетиву, двинулся вперед. Минтака вскочила. Ей хватило ума не бежать прямо к нему за помощью, и вместо этого она спряталась за ближайшее дерево.

Этого движения хватило, чтобы снова привлечь к ней внимание раненого льва. Побуждаемый теперь не столько голодом, сколько болью и злобой, зверь замахнулся лапой. Желтые кривые когти содрали кору со ствола, за которым скорчилась девушка.

– Сюда! Я здесь! – орал Нефер, пытаясь отвлечь льва на себя. – Иди ко мне!

Хищник повернул к нему огромную косматую голову, и фараон одним резким движением выпустил вторую стрелу. Руки его тряслись, прицел был взят второпях. Стрела попала в заднюю часть туловища, наконечник ее глубоко вошел в живот, и ужаленный зверь рыкнул. Бросив Минтаку, он устремился к Неферу.

Хотя лев был смертельно ранен и уже терял силы, у юноши не было шансов избежать этой атаки. Стрелу он выпустил, а колчан лежал на земле довольно далеко от него. Нефер выхватил висящий на поясе кинжал.

То было смешное оружие для борьбы с разъяренным великаном. Тонкий бронзовый клинок был слишком коротким, чтобы достать до сердца, но Неферу приходилось слышать истории бывалых охотников, чудесным образом вышедших живыми из подобных переделок. Когда лев присел перед последним прыжком, молодой фараон повалился на спину, даже не пытаясь устоять перед массой и напором зверя. Он лежал между передних лап, и лев раскрыл пасть, собираясь раздробить человеку череп жуткими клыками. Дыхание у него было таким зловонным, источая смрад тухлого мяса и разверстой могилы, что у Нефера покатил к горлу тошнотворный ком. Собравшись для борьбы, он сунул правую руку с кинжалом глубоко в пасть зверю. Тот инстинктивно сомкнул челюсти.

Нефер крепко держал кинжал, направив острие вверх. Когда челюсти захлопнулись, бронзовый клинок пронзил нёбо хищника. Юноша успел выдернуть руку, чтобы зубы не раздробили ему кисть, впрочем, нож не давал челюстям льва полностью закрыться, и кусаться зверь не мог.

Зато он накинулся на обидчика передними лапами, полностью обнажив когти. Нефер извивался под тяжелой тушей, стараясь избежать ударов, но острые костяные крючья сорвали с него передник и вонзились в плоть. Юноша понимал, что не продержится долго.

– Убирайся отсюда, грязная скотина! – выкрикнул он, не сдержавшись. – Отстань от меня!

Лев продолжал рычать, и кровь из пробитого нёба, смешиваясь со слюной, вонючим красным облаком обдавала лицо Нефера.

Крики юноши пробудили Минтаку к действию. Выглянув из-за дерева, она увидела залитого кровью Нефера, распростертого под тушей льва. Его гибель казалась неизбежной, и девушка позабыла про свой собственный страх.

Лук фараона оказался зажат под его телом, и без него полный стрел колчан был бесполезен. Царевна выпрыгнула из-за дерева и побежала к колеснице. Крики и рев за спиной подстегивали ее, и она мчалась так, что сердце готово было разорваться.

Лошадей пугали запах и рык хищника. Они пятились, трясли головами и лягались, стоя в упряжи. Если бы Нефер не позаботился вставить тормозной брус в колесо, кони давно бы ускакали, а так повозка всего лишь описывала небольшой круг. Не испугавшись мелькающих копыт, Минтака запрыгнула на подножку и схватила вожжи.

– Эй, Звездочет! – обратилась она к коням. – Спокойно, Молот!

Во многих предыдущих вылазках Нефер давал ей возможность править, поэтому лошади узнали ее голос и ее манеру управляться с поводьями. Она быстро совладала с упряжкой, но ей самой это время показалось вечностью, потому как в ушах у нее раздавались крики Нефера и оглушительный рык льва. Едва успокоив лошадей, Минтака перегнулась через борт и вышибла тормозной клин. Потом заставила коней повернуть налево и погнала их прямо на льва и его жертву.

Молот упирался, но Звездочет не подвел. Девушка схватила хлыст, которым Нефер погонял лошадей, и врезала Молоту по блестящему крупу так, что остался рубец с палец толщиной.

– Эй, Молот! – гаркнула она. – Гони, будь ты проклят!

Вздрогнув, Молот ринулся вперед, и повозка устремилась на льва. Все внимание хищника было приковано к кричащей извивающейся жертве между передними его лапами, и на колесницу он даже не смотрел.

Бросив хлыст, Минтака выхватила из стойки длинное копье. Она держала его для Нефера долгие часы во время охоты, и теперь оно привычно и удобно легло в правую руку. Управляя несущейся упряжкой зажатыми в левой руке поводьями, девушка перегнулась через бортик и занесла оружие. Нависший над добычей лев опустил голову, подставив затылок. Точная линия хребта и загривка скрывалась под лохматой гривой, но она угадывала, где он находится, и нанесла удар, вложив в него весь свой страх и всю свою любовь к Неферу.

Вся сила летящей колесницы сосредоточилась в острие копья. К изумлению охотницы, наконечник легко пробил толстую шкуру и глубоко вошел в шею животного. Древко слегка дрогнуло у нее в руке, когда острие нашло сочленение между позвонками и рассекло спинной мозг.

Колесница пролетела дальше, и копье вырвалось из рук Минтаки. Бесформенной и безвольной массой лев рухнул на Нефера. Убитый на месте, зверь больше не дернулся.

Царевна проскочила пятьдесят локтей, прежде чем сумела остановить обезумевших лошадей. Затем развернула колесницу и возвратилась к месту схватки, где под громадной тушей лежал Нефер. Ей хватило ума сначала задействовать тормозной клин и лишь после этого спрыгнуть с площадки.

Было очевидно, что Нефер тяжело ранен. По обилию покрывавшей его крови она даже подумала, что он мертв.

– Нефер, ответь! – воскликнула она, упав рядом с ним на колени. – Ты слышишь меня?

К величайшему ее облегчению, юноша повернул голову, глаза его открылись и посмотрели на нее.

– Ты вернулась, – выдохнул он. – Бак-кер, Минтака. Бак-кер!

– Я стащу это чудище с тебя.

Она сообразила, что неимоверная тяжесть убитого зверя мешает раненому дышать. Она вскочила и стала тянуть льва за голову.

– Хвост, – с трудом прошептал Нефер, лицо которого превратилось в кровавую маску. – Тащи его за хвост.

Подчинившись, девушка ухватила увенчанный кисточкой длинный хвост и потянула изо всех сил. Потихоньку задние лапы сдвинулись, туша перекатилась на бок, и Нефер был свободен.

Минтака наклонилась и помогла ему сесть, но юноша пьяно покачнулся и ухватился за нее, чтобы не упасть.

– Смилуйся надо мной, Хатхор! – запричитала девушка. – Ты страшно ранен. Ты весь в крови.

– Не вся она моя, – возразил фараон.

Однако на правом бедре у него алый фонтанчик бил в том месте, где коготь зверя распорол кровеносный сосуд. Таита долго и тщательно учил его управляться с боевыми ранениями, и теперь Нефер прижал к растерзанной плоти большой палец и давил до тех пор, пока струя не иссякла.

– Принеси мех с водой, – распорядился он.

Минтака опрометью сбегала до колесницы и обратно. Она поддерживала мех, пока юноша жадно пил, а потом осторожно смыла кровь и грязь с его лица и с облегчением обнаружила, что оно не повреждено. А вот осмотрев другие его раны, не сумела скрыть ужаса: такими серьезными они оказались.

– В колеснице лежит мое скатанное одеяло, – сказал Нефер.

Голос его слабел.

Когда она принесла ему тючок, он попросил раскатать его. Внутри обнаружился моток с принадлежностями для шитья. Минтака вооружилась иголкой и шелковой ниткой. Нефер показал ей, как зашить поврежденный сосуд. Девушка работала проворно, не гнушаясь и без робости. Руки ее перепачкались в крови по самые запястья. Ловкими пальцами она заштопала разорванную артерию, потом наложила швы на самые глубокие борозды от когтей. Повинуясь дальнейшим указаниям молодого фараона, разорвала его истерзанный хитон на ленты и перевязала раны. То был образец простейшего врачебного искусства, но его оказалось достаточно, чтобы остановить самые опасные кровотечения.

– Это все, что нам пока по силам. Я помогу тебе забраться в колесницу, и мы поедем туда, где лекарь позаботится об остальном. Ах, если бы Таита был здесь!

Минтака взяла Звездочета под уздцы и подвела пару к месту, где лежал Нефер. Юноша приподнялся на локте и озабоченно посмотрел на валявшегося рядом убитого зверя.

– Мой первый лев, – печально прошептал он. – Если мы его не освежуем, трофей будет испорчен – шкура потеряет вид.

Разгоряченная пережитым испытанием и тревогой за возлюбленного, Минтака не сдержалась.

– Самый вопиющий образчик мужской глупости, который мне доводилось слышать! – бросила она в сердцах. – Ты хочешь подвергнуть опасности собственную жизнь ради куска вонючей шерсти?

Сердясь, царевна стала помогать раненому встать. Это потребовало от них обоих страшных усилий. Ковыляя, Нефер опирался на девушку всем своим весом, а дойдя до колесницы, рухнул без сил на площадку.

Минтака воспользовалась овчиной из его походного тючка, чтобы устроить Нефера поудобнее, потом взошла на повозку и взяла вожжи.

– Куда ехать?

– Наш отряд теперь далеко в верхней части долины и едет слишком быстро, нам их не догнать. К тому же они движутся в неправильном направлении. Остальные охотники рассеялись по пустыне. Можно искать их целый день понапрасну.

– Нужно вернуться под Даббу. При наших кораблях есть лекарь.

Это было единственное здравое решение, и фараон кивнул. Царевна повела лошадей шагом, повозка выбралась из рощи и стала подниматься по склону.

– До Даббы часа три пути, а то и больше, – заметила Минтака.

– Меньше, если мы не поедем по берегу и спрямим дугу, которую делает река. Так мы сократим дорогу самое малое на четыре лиги.

Минтака поколебалась и посмотрела на восток, на унылую пустыню, углубиться в которую ее призывал Нефер.

– Я могу заблудиться, – с испугом промолвила девушка.

– Я буду тебе подсказывать, – ответил юноша, уверенный в знаниях, приобретенных за время странствований по пустыне с Таитой. – Это наилучший путь.

Царевна повернула упряжку налево, держа на голубоватый сланцевый холм, указанный Нефером.

Когда они были сильны и здоровы, их радовал бег колесницы по неровному грунту, они без труда покачивались и приседали на молодых ногах. Но теперь, хотя Минтака и вела коней шагом или рысью, каждый подскок на камне или кочке, каждая колдобина остро ощущались истерзанным телом Нефера. Он кривился и обливался потом, но пытался скрыть от спутницы, как ему больно и тяжело. Но по мере того как шли часы, раны его немели и причиняли невыносимые муки. При одном особенно резком толчке он застонал вслух и провалился в беспамятство.

Минтака немедленно остановила пару и попыталась привести его в чувство. Намочив кусок ткани, она выдавила несколько капель ему в рот. Потом обтерла бледное, усеянное капельками пота лицо. Но когда стала перебинтовывать раны, то обнаружила, что рассеченное бедро снова кровоточит. Девушка попыталась остановить кровь, но сумела только замедлить ее выделение.

– С тобой все будет хорошо, любимый, – успокаивала она его с уверенностью, которой сама не ощущала.

Царевна нежно обняла фараона, поцеловала в покрытую пылью и запекшейся кровью макушку и снова взялась за вожжи.

Час спустя она отдала остатки воды Неферу и лошадям, не выпив сама ни капли. Затем приподнялась, насколько смогла, на бортике колесницы и обвела взглядом известковые и сланцевые холмы, очертания которых подрагивали в жарком мареве. Было ясно, что она заблудилась. «Быть может, я излишне приняла к востоку?» – спрашивала она себя, бросая взгляд на солнце и пытаясь рассчитать угол его подъема над горизонтом. Внизу зашевелился и застонал Нефер; придав лицу бодрое выражение, девушка улыбнулась:

– Уже совсем близко, сердце мое. За следующим гребнем откроется река.

Она поправила подложенную ему под голову овчину, подобрала поводья и собралась с духом. И внезапно ощутила, как велика ее усталость: каждая мышца тела ныла, глаза были сухими и воспаленными от яркого солнца и пыли. Усилием воли царевна заставила себя и упряжку двинуться дальше.

Вскоре лошади стали выказывать признаки утомления. Они остановились, шкуры их покрывал пот, белой соленой пленкой высыхающий на крупах. Девушка пыталась гнать их дальше, но кони не подчинялись. Поэтому она сошла с повозки, взяла пару под уздцы и повела дальше. Минтака сама валилась с ног, но вскоре обнаружила колею, оставленную колесницей в песчаном грунте долины, и приободрилась.

– Следы уходят на запад, – прошептала она растрескавшимися и распухшими губами. – Они приведут нас обратно к реке.

Некоторое время она шла по колее, пока не остановилась в недоумении, обнаружив отпечатки собственных ног. Не сразу до нее дошло, что она ходила по кругу по своим же следам.

Тут отчаяние наконец овладело ею. Минтака опустилась на колени, беспомощная и растерянная.

– Прости, любимый, – прошептала она, обращаясь к лежащему без сознания Неферу. – Я подвела тебя.

Она убрала упавшие ему на лицо спутанные пряди. Потом глянула на вершину невысокого холма на востоке и заморгала. Затрясла головой, проверяя, не кажется ли ей, отвела страдающие от рези глаза в сторону, давая им отдохнуть, потом снова посмотрела на холм. И ощутила, как бодрость снова возвращается к ней, хотя не была уверена, что перед нею не видение.

На гребне возвышающегося над колесницей холма обрисовывалась на фоне неба худая фигура человека, опирающегося на длинный шест. Волосы мужчины напоминали серебристое облако, а горячий ветер пустыни трепал юбку вокруг тонких, как у цапли, ног. Он смотрел прямо на молодых людей.

– О, Хатхор и все богини, это не может быть правдой, – прошептала Минтака.

Нефер открыл глаза.

– Таита рядом, – пробормотал он. – Я чувствую, как он приближается.

– Да, Таита здесь. – Голос у девушки был слабым, в горле стоял ком. – Но как он узнал, где искать нас?

– Он знает. Таита знает все, – ответил Нефер, закрыл глаза и снова провалился в беспамятство.

Старик стал спускаться к ним по склону, Минтака поднялась и заковыляла ему навстречу. Почти обезумев от радости, она замахала и закричала; ее усталость сняло как рукой.

Таита вел колесницу вниз по склону, уходящему к реке и к деревне Дабба. Кони, подчиняясь его воле, двигались так плавно, что почти не беспокоили лежащего на площадке раненого юношу. Таита словно предчувствовал, какие лекарства и средства для перевязки потребуются Неферу, и захватил их с собой. Перебинтовав раны, он отвел лошадей к расположенному неподалеку неприметному источнику, и горьковатая его вода освежила всех путников. Маг помог Минтаке взойти на подножку и безошибочно направил головы лошадей в сторону Даббы и реки.

Стоя рядом, Минтака, едва не плача, умоляла его рассказать, откуда он узнал, что нужен им и где найти их. Таита мягко улыбнулся и обратился к лошадям:

– Полегче, Молот! Ровнее, Звездочет!

Лежащий на досках платформы Нефер провалился в глубокий сон под действием красного шепена. Целитель очистил его раны, обработал и перевязал льняным бинтом.

Багровый и тревожный закат бледнел над Нилом, как утихающий степной пожар. Царские суда по-прежнему стояли на якоре, напоминая издалека детские кораблики.

Из Даббы навстречу им выехали Апепи и Наджа. Наджа был сильно взволнован, а гиксос заорал дочери, как только та приблизилась настолько, чтобы услышать его:

– Где тебя носило, глупая девчонка! Половина армии вас ищет.

Волнение регента улеглось, как только он разглядел покрытое бинтами тело Нефера на полу колесницы. Юный фараон был без сознания. А когда Таита доложил ему о состоянии раненого, настроение вельможи и вовсе улучшилось.

Очнувшегося Нефера доставили на носилках на берег и силами корабельщиков погрузили на галеру.

– Фараона необходимо отвезти в Фивы как можно быстрее, – сказал Таита Надже. – Даже если плыть придется ночью. Очень велика угроза, что раны загноятся, такое часто случается с царапинами, полученными от больших кошек. Впечатление такое, что их когти и клыки смазаны каким-то болезнетворным ядом.

– Можешь отдать галере приказ отплывать немедленно, – сказал Наджа, но затем взял Таиту за руку и повел по берегу реки туда, где их никто не мог слышать.

– Не забывай, маг, про данное тебе богами поручение, – проговорил вельможа. – В этом удивительном стечении обстоятельств мне определенно видится их святая воля. Если фараон умрет от полученных ран, его смерть ни у кого не вызовет подозрений.

Больше он не произнес ни слова, зато впился в лицо Таиты своими колючими желтыми глазами.

– Воля богов торжествует над всем прочим, – согласился Таита двусмысленно.

Наджа уловил из его ответа то, что хотел услышать.

– Мы поняли друг друга, Таита. Надеюсь на тебя. Ступай с миром, я отправлюсь в Фивы следом за тобой, как только избавлюсь от Апепи.

Последняя фраза показалась Таите странной, но он был слишком встревожен, чтобы задумываться об этом.

– Кто знает? – продолжил Наджа, загадочно улыбнувшись. – Вдруг при следующей встрече у нас найдутся друг для друга важные новости?

Таита поспешил на галеру и, войдя в крошечную каюту на палубе, где лежал Нефер, застал там Минтаку. Девушка опустилась у носилок на колени и безутешно рыдала.

– В чем дело, милая? – нежно спросил старик. – Ты была храброй как львица, сражалась не хуже воина стражи. Что повергло тебя теперь в такое отчаяние?

– Утром отец увозит меня с собой в Аварис, но я должна быть рядом с Нефером. Я ведь его суженая, я нужна ему. Мы нужны друг другу.

Царевна жалобно посмотрела на мага, и тот понял, насколько она истомлена душой и телом.

– О, маг! – Она взяла его за руку. – Быть может, ты пойдешь к моему отцу и попросишь отпустить меня в Фивы, чтобы я могла ухаживать за Нефером? Отец прислушается к тебе.

Но Апепи только фыркнул, когда Таита попытался убедить его.

– Ввергнуть мою овечку в логово Наджи? – Он с усмешкой тряхнул головой. – Я доверяю ему не больше, чем скорпиону. Кто знает, какую пакость выкинет этот шельмец, стоит мне вручить ему такую драгоценность? Что до молодого щенка, Нефера, то он задерет ей юбку со скоростью сокола или коршуна, падающего на добычу. Если уже не прогулялся по этой дорожке. – Царь снова расхохотался. – У меня нет желания обесценивать стоимость ее девственности. Нет, Чародей, Минтака возвращается под мое крылышко в Аварисе вплоть до самой свадьбы. И никакие твои заклинания тут не заставят меня передумать.

Горестным получилось прощание Минтаки с Нефером. Юноша находился на грани сознания, ослабев от потери крови и одурманенный наркотиком. Но когда она поцеловала его, он открыл глаза. Девушка негромко поклялась ему в своей любви, и он смотрел ей в глаза, пока она говорила. Прежде чем встать и уйти, Минтака сняла с шеи золотой медальон.

– Здесь локон моих волос. В нем моя душа, и я вручаю его тебе.

Вложив медальон в руку Нефера, она сомкнула вокруг него его пальцы.

В одиночестве стояла Минтака на берегу Нила и смотрела, как быстрая галера, увозящая Нефера и Таиту, преодолевает течение. Благодаря усилиям двадцати пар гребцов, она вздымала носом белый бурун, идя вверх по реке в Фивы. Царевна не махала Таите, темный силуэт которого обрисовывался на корме, только с тоской в глазах смотрела на него.

На следующее утро на борту гиксосской царской барки состоялась последняя встреча между Апепи и регентом. Присутствовали все девять сыновей царя, Минтака сидела рядом с отцом. С предыдущего вечера, когда отчалил корабль с фараоном Нефером-Сети, Апепи не спускал с дочери глаз. По опыту он знал, что, если его упрямая дочь всем сердцем желает чего-то, ее не остановит ни здравый смысл, ни обязанность повиноваться родителю.

Церемония прощания происходила на палубе барки и сопровождалась выражением взаимного доверия и соблюдения мира.

– Да продлится он тысячу лет! – провозгласил Наджа, возлагая на Апепи Золото Вечности – почетную награду, изобретенную специально для этого торжественного случая.

– Тысячу тысяч лет, – подхватил Апепи с такой же серьезностью, когда украшенная драгоценными и полудрагоценными камнями цепь легла ему на плечи.

Регент и царь обнялись по-братски, затем Наджа отправился в лодке на собственную галеру. Когда два флота двинулись в противоположные стороны – один в Фивы, другой вниз по течению, где им предстояло пройти сотни лиг до Мемфиса и Авариса, – корабельщики приветственно кричали, пока не потеряли друг друга из виду. Гирлянды и венки из пальмовых ветвей и цветов, летящие с судов, устлали всю поверхность широкой реки.

Не слишком торопясь, царь Апепи не имел нужды плыть в темноте в безлунные ночи, поэтому вечером того дня корабли гиксосов встали на якорь под Баласфурой, напротив храма Хапи, этого бога Нила, предстающего в облике наполовину человека, наполовину бегемота. Царь и его семья сошли на берег и возложили на алтарь святилища белого быка. Верховный жрец выпотрошил еще живого быка и произвел по внутренностям гадание для царя. И опечалился, обнаружив, что кишки животного поражены вонючими белыми червями – отвратительной массой они закопошились на каменном полу. Пытаясь скрыть эту незадачу от царя, жрец прикрыл червей плащом и понес всякую чепуху, но Апепи оттеснил его и воззрился на отвратительное зрелище. Даже его оно явно потрясло, и в кои веки гиксос угрюмо молчал, когда направлялся из храма к берегу, где Трок и его военачальники приготовили для государя угощение и развлечения.

Даже священные черные петушки при храме отказались клевать пораженные внутренности жертвы. Жрецы бросили мерзкую массу в очаг, непрерывно горевший с незапамятных времен, но огонь, вместо того чтобы пожрать потроха, был сам задушен ими. Знамение было хуже некуда, но верховный жрец велел закопать внутренности и разжечь огонь заново.

– Даже не припомню такого дурного предвестия, – сказал он своим собратьям. – Посылаемый Хапи знак предвещает ужасное событие, войну или кончину фараона. Всю эту ночь мы будем молиться, чтобы фараон Нефер-Сети оправился от ран.

На речном берегу Трок поставил для царской семьи шатер из ярких красных, желтых и зеленых полотнищ. Целые туши быков жарились над ямами, полными раскаленных углей, тогда как амфоры с лучшим вином охлаждались в речных водах. Сгибаясь под их весом, рабы таскали их к столу, по мере того как Апепи и другие пирующие требовали снова наполнить кубки.

С каждой опрокинутой чашей настроение царя улучшалось, и вскоре он уже подбивал сыновей распевать вместе с ним непристойные песенки. Иные были настолько похабными, что Минтака, сославшись на усталость и головную боль, удалилась вместе с рабынями на царскую барку, пришвартованную у берега. Она попыталась увести за собой и младшего брата Кьяна, но вмешался отец. Доброе вино помогло ему забыть о неблагоприятном исходе гаданий в храме.

– Оставь парня с нами, маленькая вертихвостка! Пусть приучается ценить хорошую музыку.

В приливе родительской любви он притянул мальчика к себе и сунул ему под нос чашу.

– Глотни-ка, наследничек. Это поможет тебе распевать веселей.

Кьян восхищался отцом, и такое выражение товарищества на глазах у всех наполнило его гордостью и самодовольством. Наконец-то папа стал обращаться с ним как со взрослым мужчиной и воином. Едва не поперхнувшись, он все-таки осушил чашу, и все общество во главе с Троком шумно приветствовало его, как если бы он сразил в битве первого своего врага.

Минтака застыла в неуверенности. Она питала к младшему брату почти материнские чувства, но поняла, что доводы рассудка отца сейчас не убедят. С подчеркнутым достоинством царевна повела служанок за собой к реке, и под хмельной гвалт пирующих они поднялись на барку.

Лежа на матрасе, девушка внимала звукам застолья. Она старалась уснуть, но ум ее был занят мыслями о Нефере. Чувство утраты, которое она гнала прочь весь день, вернулось, как и беспокойство из-за ран суженого. Вопреки всем усилиям сдержаться, слезы потекли у нее по щекам. Чтобы заглушить рыдания, Минтака уткнулась в подушку.

Наконец она провалилась в тягостный, без сновидений, сон, от которого с трудом очнулась. Вино за столом она только пригубила, но чувствовала себя как одурманенная, и голова болела. Она недоумевала, что разбудило ее. Снаружи донеслись хмельные голоса, барка накренилась под весом забравшихся на борт мужчин. Раздавались смех и гомон, по палубе у нее над головой топали. Судя по обрывистым восклицаниям, на корабль принесли ее отца и братьев.

Напиваться до бесчувствия не было чем-то необычным в семье, но девушка переживала за юного Кьяна. Она заставила себя встать и одеться, но чувствовала странную вялость и отупение. Качаясь, она выбралась на палубу.

Первым ей встретился Трок, командовавший людьми, что тащили ее отца. Чтобы перенести его могучее распластанное тело, потребовались усилия шестерых мужчин. Со старшими братьями дела обстояли не лучше. Минтака злилась и стыдилась их.

Затем увидела корабельщика, несшего Кьяна, и бросилась навстречу. Вот они и до Кьяна добрались, подумалось ей с досадой. И не остановятся, пока не сделают из него такого же пьяницу.

Она велела положить мальчика на тюфяк в отцовской каюте, раздела брата и влила ему в рот несколько капель травяного настоя, чтобы привести в чувство. То было помогавшее от всех болезней снадобье, которое дал ей Таита, и оно вроде как подействовало. Кьян пробормотал что-то и открыл глаза, после чего погрузился в крепкий естественный сон.

– Надеюсь, он извлечет из этого урок, – проговорила девушка.

Больше она ничем не могла ему помочь, только дать проспаться. Царевна и сама ощущала сонливость, а головная боль стала невыносимой. Она вернулась в свою каморку и, не удосужившись раздеться, повалилась на матрас. Почти сразу она уснула.

Проснувшись, царевна была уверена, что видит кошмар: раздавались крики, в горле саднило от дыма. Еще не пробудившись до конца, девушка обнаружила, что ее вытащили из постели, завернули в одеяло и подняли на палубу. Она попыталась выбраться, но оказалась беспомощна, как младенец, в могучих руках.

Тьму безлунной ночи разгоняло ревущее пламя. Оно вырывалось из открытого люка царской барки и демоническим вихрем карабкалось вверх по мачтам и снастям. Никогда прежде не доводилось девушке видеть, как пожар пожирает деревянное судно, и теперь она была поражена яростью огня.

Долго смотреть ей не дали, поскольку подняли и быстро спустили с палубы в поджидающую у борта фелуку. Сознание лавиной вернулось к ней, и девушка снова начала барахтаться и закричала:

– Мой отец! Мои братья! Кьян! Что с ними?

Фелука вышла на стрежень, царевна боролась изо всех сил, но придавившие ее к палубе руки не знали пощады. Ей удалось извернуться и увидеть лицо удерживавшего ее человека.

– Трок! – Ее возмутило, что военачальник так с ней обращается, невзирая на ее крики. – Отпусти меня! Я тебе приказываю!

Трок не ответил. Он без труда удерживал ее и тем временем наблюдал за горящим судном со спокойным, отстраненным выражением.

– Назад! – взвизгнула Минтака. – Мои родные! Вернись и забери их!

Вместо ответа военачальник отрывисто бросил гребцам:

– Навались!

Те налегли на весла, и фелука пошла вперед, преодолевая течение. Гребцы зачарованно наблюдали за пожаром на барке. Слышались полные боли и ужаса крики людей, запертых внутри.

Внезапно часть палубы на корме обрушилась, взметнув столб искр и дыма. Швартовы перегорели, и барка, медленно разворачиваясь по течению, тронулась вниз по реке.

– Пожалуйста! – Минтака сменила тон. – Прошу тебя, вельможа Трок, спаси моих родных! Ты не можешь вот так бросить их гореть!

Крики внутри корабля стихли, и слышался только низкий гул пламени. Слезы струились по щекам Минтаки и капали с подбородка, но она по-прежнему не могла пошевелиться в его хватке.

Неожиданно на горящей палубе распахнулся главный люк, и команда фелуки ахнула в ужасе, увидев появившуюся из него фигуру. Руки Трока стиснули Минтаку с такой силой, что у нее затрещали ребра.

– Не может быть! – скрипя зубами, процедил он.

Стоявший среди пламени и дыма человек казался выходцем из мира теней. Обнаженный, косматый, с выпирающим животом, Апепи шатаясь двинулся к борту. На руках он нес младшего сына, а рот его был широко раскрыт в попытке ухватить глоток воздуха в этом огненном аду.

– Это чудовище так просто не убьешь. – Ярость в голосе Трока смешалась со страхом.

Даже в своем отчаянии Минтака уловила смысл этих слов.

– Это ты, Трок! – прошептала она. – Это ты все устроил.

Трок не ответил.

Волосы на теле Апепи сгорели – язык пламени слизнул одежду, оставив царя совершенно голым и почерневшим. Затем кожа его начала лопаться и слезать кусками. Борода и шевелюра вспыхнули и запылали, как пропитанный смолой факел. Повелитель гиксосов уже не шел, а стоял, расставив ноги и подняв Кьяна высоко над головой. Мальчик обгорел не меньше отца, и на месте исчезнувшей кожи появлялись красные влажные пятна. Видимо, Апепи намеревался бросить сына с корабля в реку, чтобы спасти от огня, но силы изменили ему, и великан застыл в огненном мареве, не способный последним рывком отправить мальчика в спасительные прохладные воды Нила.

Не в силах пошевелиться, Минтака лишилась дара речи от этого ужасного зрелища. Ей показалось, что оно длилось целую вечность. Наконец палуба под ногами Апепи провалилась. Вместе с сыном он рухнул вниз и сгинул в трюме в фонтане пламени, искр и дыма.

– Все кончено. – Голос Трока звучал холодно и отстраненно. Он отпустил Минтаку так резко, что девушка упала на донный настил фелуки, и посмотрел на пораженных ужасом гребцов. – Правьте к моей галере.

– Это ты обошелся так с моей родней, – повторила девушка, лежа у ног вельможи. – И поплатишься за это. Клянусь, что ты за это заплатишь.

В эту минуту она чувствовала, что тело ее онемело и болит, словно ее избили узловатым ремнем или плетью. Ее отец, этот величайший в ее жизни человек, которого она чуть-чуть ненавидела и очень сильно любила, погиб. Ее семья сгинула: все ее братья, даже Кьян, бывший ей скорее сыном. Она видела, как он сгорел, и понимала: эта ужасная картина останется в ее памяти на всю жизнь.

Когда фелука подошла к борту галеры Трока, девушку как куклу втащили на палубу, а затем перенесли вниз, в главную каюту. Она не сопротивлялась. Трок с неподобающей случаю осторожностью уложил ее на матрас.

– Твои рабыни живы. Я пришлю их к тебе, – сказал он и вышел.

Минтака слышала, как лязгнул на двери засов, тяжелые шаги донеслись сначала с трапа, а затем с палубы у нее над головой.

– Выходит, я пленница? – задала она себе вопрос, казавшийся, впрочем, маловажным в свете того, что ей довелось только что наблюдать.

Царевна уткнулась лицом в подушку, пропахшую застарелым потом Трока, и плакала, пока не иссякли слезы. А затем уснула.

Горящий остов царской барки прибило к берегу напротив храма Хапи. Дым столбом поднимался в безмятежное утреннее небо. К нему примешивался смрад паленой человеческой плоти. Когда Минтака проснулась, этот запах заполнял каюту, и ей стало дурно. Дым послужил маяком, потому как солнце едва только вынырнуло из-за восточных холмов, как флот Наджи показался из-за поворота реки.

Рабыни принесли эту весть Минтаке.

– Вельможа Наджа прибыл в полном облачении, – возбужденно тараторили они. – Накануне вечером он отплыл в Фивы. Разве не странно, что он вернулся так быстро, когда должен был находиться уже лигах в двадцати вверх по течению?

– Более чем странно, – угрюмо согласилась царевна. – Мне нужно одеться и приготовиться к новым ужасам, поджидающим меня.

Ее вещи сгорели на царской барке, но служанки позаимствовали одежду у знатных дам, путешествовавших с флотом. Они вымыли и завили хозяйке волосы, затем облачили ее в простой наряд из льняной ткани, повязали золотой поясок и обули в сандалии.

К полудню на галеру прибыли воины, в сопровождении которых она поднялась на палубу. Взгляд девушки упал на черный остов царской барки у противоположного берега, выгоревший почти до самой воды. Попыток извлечь тела никто не предпринимал. Судно само стало погребальным костром для ее семьи – гиксосский обычай предписывал сожжение мертвых, а не бальзамирование и сложные ритуалы погребения, как у египтян.

Минтака знала, что отец одобрил бы подобное погребение, и это дало ей хоть маленькое утешение. Но при мысли о Кьяне она потупила взгляд. Лишь усилием воли удалось ей не расплакаться, когда она спускалась в фелуку и плыла в ней к берегу под храмом Хапи.

Вельможа Наджа встречал Минтаку с большой свитой, собранной нарочно для этой цели. Когда он обнял ее, она была бледной и держалась отстраненно.

– Это скорбное время для всех нас, царевна, – сказал регент. – Твой отец, царь Апепи, был могучим воином и государственным деятелем. В свете заключенного недавно между двумя царствами мира, объединившего Египет в одно священное и неделимое целое, его смерть подвергла мир опасности. Ради блага всех ее необходимо устранить немедленно.

Взяв ее за руку, Наджа повел девушку в шатер, бывший накануне местом веселого пиршества. Теперь в нем заседал мрачный совет из высшей знати и чиновников обоих государств.

Во главе этого сборища восседал Трок – внушительная фигура во всем блеске военного облачения. На поясе с золотыми бляхами висел меч, через плечо был перекинут боевой лук. Позади рядами располагались все его приближенные, выглядевшие вопреки заплетенным в бороды цветным лентам мрачными, суровыми и грозными. Они неприветливо воззрились на нее, и Минтака осознала: она – последняя из династии Апепи, и среди них у нее нет защитников и сторонников.

К кому она может обратиться? На чью преданность еще вправе рассчитывать? Девушка выискивала в толпе лица друзей. Они все были тут: отцовские советники и полководцы, товарищи на поле битвы. Но эти важные мужи отводили глаза. Никто не осмелился встретиться с ней взглядом или улыбнуться. Никогда в жизни не чувствовала она себя такой одинокой.

Наджа проводил ее к стулу с подушкой в боковой стороне шатра. Когда Минтака села, Наджа и его присные выстроились перед ней, скрыв из виду. Девушка не сомневалась, что это было устроено намеренно.

Вельможа Наджа открыл совет плачем по трагической гибели царя Апепи и его сыновей. Затем перешел к восхвалениям мертвому фараону. Он превозносил многочисленные его подвиги и успехи как государственного деятеля, достигшие наивысшей точки в заключении мира между двумя государствами, многие десятилетия раздираемыми междоусобной враждой.

– Без царя Апепи или сильного фараона во главе Нижнего царства, способного найти общий язык с фараоном Нефером-Сети и его регентом в Фивах, мир, заключенный в храме Хатхор, окажется под угрозой. Возврат к ужасам длившейся шестьдесят лет войны немыслим.

– Бак-кер! Бак-кер! – вскричал вельможа Трок, ударив ножнами меча по бронзовому щиту.

Этот крик немедленно подхватили воины у него за спиной; распространившись на всех собравшихся, он превратился в оглушительный гул.

Наджа выждал некоторое время, потом воздел обе руки.

– Погибший при ужасных обстоятельствах царь Апепи не оставил наследника мужского пола, – продолжил он, когда тишина восстановилась, ловко избегая упоминания про Минтаку. – По столь неотложному случаю я переговорил с главными советниками и правителями номов обоих царств. Их выбор нового фараона был единодушен. Все в один голос заявили, что вельможа Трок из Мемфиса обязан взять бразды правления, возложить на себя двойную корону и править народом в благородных традициях, заложенных царем Апепи.

Пауза, последовавшая за этим объявлением, была напряженной и долгой. Люди растерянно переглядывались. Только теперь они заметили, что, пока Наджа говорил свою речь, два преданных Троку полка северной армии потихоньку выступили из пальмовых рощ и окружили шатер собрания. Мечи воины держали в ножнах, но каждый положил руку на эфес. Выхватить бронзовый клинок для них было делом одной секунды. Мужи совета приуныли. Минтака решила воспользоваться случаем.

– Владыки и верноподданные Египта… – начала она, вскочив со стула, где ее спрятали.

Продолжить ей не дали. Четверо высоченных воинов обступили ее, полностью скрыв из виду. Ударив мечами по щитам, они воскликнули в один голос:

– Да здравствует фараон Трок-Урук!

Армия подхватила клич. В разразившемся гомоне сильные руки схватили Минтаку и протащили через орущую толпу. Девушка напрасно вырывалась, никто не слышал и не видел ее посреди бури ликования. На речном берегу она ухитрилась извернуться и посмотреть назад. И увидела, как над сборищем народа вельможа Наджа возлагает двойную корону на голову нового фараона.

Потом ее перетащили с берега в поджидающую фелуку, а затем снова поместили в запертую и охраняемую каюту на борту галеры вельможи Трока.

Минтака и ее рабыни сидели в тесной каюте и ждали, как решится их судьба, когда новый фараон вернется на корабль. Девушки находились в таком же смятении и ужасе, как их госпожа. Царевна как могла подбадривала их. Когда они немного успокоились, она предложила им поиграть в их любимые игры. Затея не удалась, и Минтака потребовала лютню. Ее инструмент сгорел на отцовской барке, но при помощи стражников удалось позаимствовать другую.

Минтака устроила соревнование, велев каждой служанке по очереди исполнить танец в тесноте каюты. Все смеялись и хлопали в ладоши, но, когда услышали, что новый фараон вернулся на борт, притихли. Однако госпожа приказала продолжать, и вскоре веселье возобновилось.

Сама Минтака в нем не участвовала. В свое время она тщательно исследовала свои новые покои. К большой каюте примыкала маленькая, немногим просторнее чулана, служившая отхожим местом. Там стоял большой глиняный горшок с крышкой, а рядом с ним бадья с водой. Отделяющая ее от соседней каюты переборка была тонкая и слабая – корабелы старались не утяжелять судно. Минтаке доводилось бывать на галере Трока в лучшие времена вместе с отцом, и ей было известно, что за переборкой находится главная каюта.

Царевна проскользнула в уборную. Сквозь шум, производимый ее служанками, она слышала доносящиеся из-за перегородки мужские голоса: властный тон Наджи и глухое бурчание Трока. Она припала ухом к доскам переборки, и голоса сразу сделались более громкими, а слова более разборчивыми.

Наджа отпустил стражников, сопроводивших их на борт. Минтака слышала, как те протопали к выходу. Тишина висела так долго, что ей показалось, будто Наджа остался в каюте один. До ее уха донеслось бульканье льющегося в чашу вина и голос Наджи, полный сарказма:

– А вам не кажется, ваше величество, что вы и так уже выпили лишнего?

Раздался безошибочно узнаваемый смех Трока, и по нетвердой его речи Минтака догадалась, что новый фараон изрядно пьян.

– Ну же, братец, не будь так строг, – ответил гиксос на издевку. – Раздели со мной кубок. Давай выпьем за успех всех наших предприятий. За корону на моей голове и за ту, что вскоре украсит твое чело.

Тон Наджи несколько смягчился.

– Год назад, когда мы только начали осуществлять наши затеи, успех казался таким невероятным, таким далеким. Нам, униженным и обездоленным, до трона было так же далеко, как от луны до солнца. А сейчас мы два фараона, поделившие между собой весь Египет.

– И два фараона сгинули, очистив нам путь, – подхватил Трок. – Тамос – с твоей стрелой в сердце. Апепи, этот жирный кабан, поджарился в собственном соку вместе со своими поросятами.

Он залился торжествующим смехом.

– Не так громко, прошу тебя. Это неосмотрительно, даже когда мы одни, – мягко упрекнул его Наджа. – Лучше никогда не повторяй этого вслух. Пусть наши маленькие тайны упокоятся вместе с Тамосом в Долине царей и с Апепи на дне реки.

– Ну же, – настаивал Трок. – Давай выпьем за все, чего мы достигли.

– За то, чего мы достигли, – согласился регент. – И за то, что еще впереди.

– Сегодня Египет, а завтра сокровища и богатства Ассирии, Вавилона и остального мира! Ничто не остановит нас.

Минтака услышала, как Трок с шумом глотает вино. Потом что-то с силой ударилось о переборку чуть выше ее головы. Испугавшись, она отпрыгнула, потом сообразила, что Трок запустил в стенку пустой чашей и разбил сосуд вдребезги.

– Остается только ничтожная мелочь, – продолжил военачальник, громко рыгнув. – Твоя корона пока еще покоится на голове Тамосова щенка.

Минтака оказалась захвачена ураганом противоречивых эмоций, бросающим ее из одной стороны в другую, норовящим закружить до потери сознания. С ужасом она слушала, как эти двое хладнокровно обсуждают убийство ее отца, ее братьев, фараона, но даже это мало приготовило ее к их замыслам насчет Нефера.

– Это ненадолго, – заявил Наджа. – Как только я вернусь в Фивы, корона найдет своего хозяина. Все уже устроено.

Царевна зажала себе рот рукой, чтобы не закричать. Негодяи намереваются расправиться с Нефером так же безжалостно, как с остальными своими жертвами. Сердце екнуло у нее в груди, она ощущала себя совершенно беспомощной. Ее лишили свободы и друзей. Девушка пыталась изобрести способ послать весточку Неферу. Только в этот миг она осознала всю силу своей любви к нему, но не могла сделать ничего для его спасения.

– Какая жалость, что лев не исполнил всю работу за тебя, – посетовал Трок. – А всего лишь слегка его поцарапал.

– Зверь прекрасно подготовил сцену. Неферу нужен лишь маленький толчок, и я устрою ему похороны попышнее, чем его отцу.

– Ты всегда отличался щедростью. – Трок пьяно хмыкнул.

– Раз речь зашла об отродье Тамоса, давай поговорим и об остатке рода Апепи, – вкрадчиво предложил Наджа. – Предполагалось, что маленькая царевна сгорит вместе со всеми – так ведь мы договорились?

– Я передумал, – буркнул гиксос.

Минтака услышала, как он наполняет очередной кубок.

– Опасно оставлять невыполотым любой росток от семени Апепи, – предупредил регент. – На годы вперед Минтака может стать знаменем для всех, кто склонен к недовольству и мятежу. Избавься от нее, брат, и чем скорее, тем лучше.

– А почему ты не поступил так с дочками Тамоса? – ощетинился Трок. – Почему они до сих пор живы?

– Я женился на них. Хезерет уже души во мне не чает и сделает все, о чем я ее попрошу. У нас общие стремления, и ей тоже не терпится поприсутствовать на погребении ее братца Нефера. Корона влечет ее не меньше, чем мой царственный жезл.

– Стоит Минтаке разок испытать, как мой шмель опустится на ее розовый бутон лотоса, с ней произойдет то же самое, – пообещал Трок.

Царевна вся сжалась. Снова ее закружил вихрь эмоций. Она была так перепугана живописной похвальбой Трока, что едва не прослушала ответ Наджи.

– Она ухватила тебя за яйца, братец. – регент хохотнул, но не слишком-то весело. – На мой вкус, девица слишком дерзка и непокорна, но желаю тебе удачи. Но будь осторожен с ней, она неукротима и может оказаться куда более предприимчивой, чем ты думаешь.

– Я немедленно женюсь на ней и сделаю ребенка, – заверил родича гиксос. – С живым комком внутри она станет более сговорчивой. За все эти долгие годы девчонка разожгла в моих чреслах огонь, погасить который способны лишь ее сладкие молодые соки.

– Ты бы больше думал головой, брат, а не отростком. – По голосу было понятно, что Наджа сдался. – Будем надеяться, что ты не пожалеешь об этой своей страсти.

Минтака услышала, как скрипнули доски, – это Наджа встал.

– Ну, да возлюбят и защитят тебя боги, брат, – попрощался регент. – Обоим нам предстоят важные дела. Завтра поутру мы расстанемся, но встретимся, как договаривались раньше, в Мемфисе на исходе разлива Нила.

Весь остаток пути вниз по реке от Баласфуры Минтака не покидала галеры. Пока они плыли, она могла свободно гулять по палубе, но стоило пристать к берегу, как ее запирали в каюте, а к двери приставляли стражу.

Причаливали часто, потому как у каждого встреченного на пути храма Трок сходил на сушу и приносил жертвы и дары местному богу или богине за свое восхождение на египетский трон. Хотя другие этого пока не знали, Трок давал бессмертным знать, что вскоре как равный присоединится к их кругу.

За исключением упомянутых ограничений, Трок пытался снискать расположение Минтаки, искупая щедростью недостаток любезности. Каждый день он подносил ей роскошные подарки. Один раз – пару прекрасных белых скакунов, которых она передарила капитану галеры. В другой раз это была украшенная позолотой и алмазами колесница, добытая ее отцом во время похода на ливийского царя. Девушка поднесла ее начальнику дворцовой стражи, преданному соратнику Апепи. Затем был отрез тончайшего шелка с Востока, а еще далее – серебряный бочонок с полудрагоценными камнями. Последние она раздала своим служанкам. Когда девушки выстроились во всем великолепии на палубе, Минтака провела их перед Троком.

– Эти побрякушки в самый раз подходят для рабынь, – бросила она пренебрежительно. – Но не для благородной госпожи.

Новый фараон не падал духом и, когда они проплывали мимо расположенного в Нижнем царстве Асьюта, указал на богатое имение с плодородной землей, раскинувшееся почти на лигу по восточному берегу.

– Теперь оно принадлежит вам, ваше высочество. Вот дарственная. – Трок с поклоном и усмешкой вручил ей пергамент.

В тот же день царевна послала за писцами и велела составить вольную, по которой все рабы имения получали свободу. По второй грамоте поместье отходило к жрицам храма Хатхор в Мемфисе.

Когда Минтака пыталась найти утешение от печали и скорби в обществе рабынь – они пели и танцевали на корме, играли в бао и в загадки, – Трок старался присоединиться к забаве. Он заставил двух девушек исполнить с ним танец «Полет трех ласточек», после чего обернулся к Минтаке и попросил:

– Загадай мне загадку, царевна.

– Кто воняет, как буйвол, выглядит, как буйвол, а скача с газелями, делает это с грацией буйвола? – милым голосочком произнесла Минтака.

Служанки захихикали, а Трок нахмурился и покраснел.

– Извините, ваше высочество, но это для меня слишком сложно, – сказал он и ушел к своим людям.

На следующий день он простил, но не позабыл нанесенное оскорбление. Когда корабль причалил у деревни Самалут, Трок велел ватаге бродячих артистов, акробатов и музыкантов подняться на борт и устроить представление для Минтаки. Один из фокусников был смазливый парень с забавным говором. К несчастью, трюки в его репертуаре были древними, да и мастерства ему не хватало. И все же, стоило Минтаке узнать, что труппа хочет воспользоваться выгодами заключенного в храме Хатхор мира и отправляется вверх по реке в Фивы, чтобы дать представление при дворе южного фараона, девушка стала проявлять живой интерес к выступлениям, особенно к фокусам того самого парня по имени Ласон. После представления она пригласила артистов угоститься шербетом и финиками в меду, а фокуснику жестом велела расположиться на подушке у ее ног. Ласон постепенно преодолел робость и стал развлекать царевну забавными историями, над которыми она весело смеялась.

Под шумок, пока служанки щебетали, Минтака попросила Ласона передать по прибытии в Фивы весточку для знаменитого мага Таиты. В восторге от выказанного ему столь знатной особой доверия фокусник охотно согласился. Взяв с него клятву хранить тайну и никому не рассказывать о поручении, девушка сунула ему в руку малюсенький свиток папируса, который молодой человек спрятал под хитон.

Наблюдая, как бродячие артисты сходят на берег, Минтака испытывала огромное облегчение. Она давно искала способ предупредить Таиту и Нефера. Папирус содержал ее уверения в любви к Неферу, Таиту же девушка извещала о коварных намерениях Наджи. Сообщала также, что Хезерет нельзя больше доверять, поскольку сестра фараона переметнулась на сторону врагов. Далее царевна излагала истинные обстоятельства смерти ее отца и братьев. А под конец рассказала, что Трок собирается сделать ее своей женой вопреки ее помолвке, и просила Нефера использовать всю власть, чтобы помешать этому.

По ее прикидкам, до Фив труппа могла добраться не раньше чем через десять дней, и Минтака распростерлась на палубе в мольбе к Хатхор, чтобы ее предупреждение не запоздало. В ту ночь она в первый раз со времени ужасных событий при Баласфуре хорошо выспалась. Поутру девушка была почти веселой, и служанки заметили, как хорошо она выглядит.

Трок настоял, чтобы царевна присоединилась к нему за завтраком на палубе галеры. Его повара приготовили настоящий пир. Приглашены были двадцать человек, Трок восседал рядом с Минтакой. Девушка твердо решила, что даже это испытание не испортит ей настроения. Она подчеркнуто не замечала Трока и щедро расточала обаяние на его полководцев, составлявших большинство среди гостей.

В конце трапезы Трок хлопнул в ладоши, призывая к вниманию, и был вознагражден мигом воцарившейся тишиной.

– У меня есть подарок для царевны Минтаки.

– О нет! – Девушка пожала плечами. – И что на этот раз?

– Мне сдается, что он понравится вашему высочеству больше, чем прежние мои жалкие приношения.

Трок выглядел таким довольным собой, что царевна забеспокоилась.

– Твоя щедрость растрачивается не там, где нужно, господин мой. – Она избегала называть его каким-либо из многочисленных царских титулов. – Тысячи твоих подданных, жертвы войны и чумы, умирают с голоду и нуждаются в помощи гораздо больше, нежели я.

– Это подарок особый, имеющий ценность только для тебя одной, – заверил ее Трок.

Минтака протестующее вскинула руки.

– Я лишь одна из множества твоих преданных подданных, – заявила она, не скрывая иронии. – Если ты настаиваешь, как могу я отказать?

Трок снова хлопнул в ладоши. Двое его охранников, стоявших на носу, подошли к пирующим, таща большой мешок из недубленой кожи. От него тянуло жуткой вонью. Девушки разразились возгласами отвращения, но Минтака невозмутимо посмотрела на остановившихся перед ней воинов.

Трок кивнул, стражи сняли с мешка завязку и вытряхнули его содержимое на палубу. Служанки в ужасе завизжали, и даже некоторые из мужчин охнули.

Под ноги Минтаки покатилась отрубленная человеческая голова и остановилась, глядя на нее широко раскрытыми остекленевшими глазами. Пряди длинных темных волос топорщились от запекшейся крови.

– Ласон! – прошептала Минтака.

Неловкий фокусник, с которым она передала послание в Фивы…

– О, ты знаешь, как его зовут. – Трок улыбнулся. – Видимо, его трюки впечатлили тебя не меньше, чем меня.

В летней жаре голова начала уже разлагаться и источала сильный смрад. Мигом налетели мухи и стали ползать по открытым глазам. У Минтаки подкатил к горлу тошнотный ком, и она с трудом сглотнула. Потом заметила клочок папируса, торчащий из алых губ Ласона.

– Увы, последний его фокус получился самым забавным. – Трок наклонился и вытащил перепачканный кровью листок.

Он повернул его так, чтобы царевна увидела оттиск собственной печати, которым она запечатала послание, потом бросил папирус в жаровню, где готовился кебаб из мяса ягненка. Записка сгорела дотла, обратившись в серый пепел.

Трок знаком велел убрать голову. Воин поднял ее за волосы, сунул обратно в мешок и унес. Долгое время собравшиеся сидели в гнетущей тишине, нарушаемой лишь всхлипыванием одной служанки.

– Ваше высочество, ваш блаженной памяти божественный родитель, наверное, предчувствовал свою судьбу, – с серьезным видом обратился к царевне Трок. Та была слишком потрясена, чтобы ответить. – Перед своей трагической кончиной он обратился ко мне и поручил вас моей защите. Я поклялся ему оберегать вас и принял на себя этот священный долг. Вам нет нужды обращаться за помощью к кому-то еще. Я, фараон Трок-Урук, буду вашим телохранителем.

Он положил правую руку на ее склоненную голову, а левую поднял, держа в ней пергаментный свиток.

– Вот мой царский указ, отменяющий помолвку между царевной Минтакой из дома Апепи и фараоном Нефером-Сети из дома Тамоса. Далее там объявляется о предстоящей свадьбе между царевной Минтакой и фараоном Троком-Уруком. Указ этот скреплен печатью вельможи Наджи, принявшего и одобрившего его от имени фараона Нефера-Сети.

Он вручил документ своему управляющему и дал ему строгие наставления:

– Изготовь сто копий этого указа и расклей их в каждом городе в каждом номе Египта.

Затем обеими руками фараон поднял Минтаку на ноги.

– Ты не будешь больше одинока. Прежде чем наступит луна Осириса, мы станем мужем и женой.

Три дня спустя фараон Трок-Урук прибыл в Аварис, военную столицу Нижнего царства, и деятельно принялся прибирать к рукам все стороны власти и управления державой.

Народ ликовал, узнав о заключенном в храме Хатхор мире и уповая на годы грядущего покоя и процветания. Но радость сменилась недоумением и разочарованием, когда одним из первых своих указов новый фараон распорядился провести еще один большой набор в войска. Вскоре стало известно, что Трок намерен вдвое увеличить количество пехотных полков и построить еще две тысячи боевых колесниц.

Все спрашивали, но не у самого Трока, к войне с каким врагом готовится фараон, раз Египет снова объединился и примирился. Призыв в армию вызвал недостаток рабочих рук на сорговых полях и на пастбищах, что привело к нехватке продовольствия и резкому росту цен на рынках. Расходы на новые колесницы, оружие и военное снаряжение неизбежно привели к увеличению налогов. Пошли разговоры, что Апепи, при всей его воинственности, поборах и богохульстве, был не таким уж и плохим правителем, как казалось раньше.

Спустя несколько недель Трок распорядился начать работы по расширению и украшению дворца в Аварисе, где он собрался поселиться вместе со своей невестой, царевной Минтакой. По прикидке архитекторов, работы обещали обойтись в два лакха золота. Ропот в народе усилился.

Прекрасно осведомленный о растущем недовольстве, Трок ответил на него объявлением о своей божественности. Неделю спустя началось возведение храма в его честь. Место было выбрано рядом с величественным святилищем Сутеха в Аварисе. Трок решил, что его храм должен превзойти в роскоши обиталище его собрата-бога. Архитекторы посчитали, что строительство потребует пяти тысяч рабочих, займет пять лет и будет стоить еще два лакха золота.

В дельте вспыхнул бунт. Воины пехотного полка, которым целый год не платили жалованья, перебили начальников и двинулись на Аварис, призывая народ восстать и свергнуть тирана. Трок встретил мятежников под Манаши с тремя сотнями колесниц и порубил в куски в первой же атаке.

Пятьсот бунтовщиков он велел оскопить и посадить на кол. Наводящим жуть лесом выросли колья по обеим сторонам дороги, протянувшись на половину лиги от деревни Манаши. Зачинщиков фараон велел привязать позади колесниц и тащить в Аварис, чтобы они там изложили свои обиды. Никто из них не пережил путешествия – к концу пути тела их почти уже не напоминали человеческие. Кожа и почти вся плоть оказались содраны, пока несчастных волокли по неровному грунту. Куски мяса и раздробленные кости были разбросаны на двадцать лиг вдоль дороги, на радость бродячим псам, шакалам и воронам.

Несколько сотен мятежников разбежались и рассеялись по пустыне. Трок не отрядил за ними погоню к восточным границам, потому как это ничтожное происшествие и так отняло у него много времени и на несколько недель задержало его свадьбу. Он поспешил в Аварис, загнав в лихорадочном нетерпении три упряжки.

Пока Трок отсутствовал, Минтака предприняла еще две попытки отправить гонцов к Таите в Фивы. Первым посланцем был один из евнухов гарема, толстый добряк-негр, знавший ее с колыбели. Между евнухами обоих царств существовала особая связь, не признававшая границ и расовых различий. Даже когда два царства враждовали друг с другом, Сот, как звали евнуха, не порывал сношений с Таитой, будучи его другом и доверенным лицом.

Но шпионы Трока не дремали. Сот не добрался до Асьюта, его привезли обратно в кожаном мешке, едва живого. Потом несчастного предали казни, засунув его голову в котел с кипящей водой. Его череп, с которого предварительно выварили всю плоть, кости выбелили и отполировали, а в глазницы вставили шарики из ляпис-лазури, поднесли царевне Минтаке как особый дар от фараона Трока.

После этого Минтака не решалась искать нового гонца, зная, что обречет его или ее на мучительную смерть. Тогда одна из ее рабынь-ливиек, по имени Тана, зная о любви госпожи, вызвалась пойти сам. Тана не считалась самой красивой из девушек, с бельмом на глазу и крупным носом, но была преданной, любящей и верной. По ее предложению Минтака продала ее купцу, отправлявшемуся на следующий день в Фивы. Торговец взял Тану с собой, но три дня спустя она вернулась в Аварис, прикованная за запястья и лодыжки к боковине колесницы пограничных стражей.

Трок распорядился судьбой Таны после своего возвращения из Манаши: он обрек ее на казнь через любовь. Несчастную отдали полку, добывшему победу под Манаши. Четыреста воинов тешились с ней до тех пор, пока на закате третьего дня ливийка не истекла кровью.

Три дня Минтака без остановки оплакивала ее.

Свадьбу фараона Трок-Урука и царевны Минтаки-Апепи сыграли по древним гиксосским обычаям, зародившимся за десять тысяч лет и за тысячу лиг к востоку, в обширных безлесных степях за Ассирийскими горами, откуда их предки отправились покорять Египет.

На заре назначенного для бракосочетания дня отряд из двух сотен родственников царевны Минтаки ворвался в покои, где ее держали со времени возвращения в Аварис. Стражи, ожидавшие этого вторжения, сопротивления не оказывали. Сородичи увели Минтаку и поскакали на восток, плотным строем, с царевной посередине. На скаку они издавали воинственные кличи, размахивали дубинками и посохами – любое колющее и режущее оружие на празднике не дозволялось.

Когда свита невесты отъехала на некоторое расстояние, жених во главе своих сородичей из клана Леопарда отправился в погоню. Беглецы не выказывали особой прыти и, как только показались преследователи, развернулись и пошли в атаку. Хотя мечи и кинжалы не разрешались, двоим переломали руки, а некоторым участникам схватки изрядно досталось по голове. Ссадин и ушибов не избежал даже сам жених. Но в конце концов Трок завладел добычей. Он обхватил Минтаку за талию и пересадил в свою колесницу.

Сопротивление невесты ни в малейшей степени не являлось данью обряду, и ее ногти оставили глубокие борозды на правой щеке Трока, едва не зацепив глаз, и капли крови запачкали его наряд.

– Она принесет тебе много воинственных сыновей, – взревели сородичи жениха, восхищенные яростным противоборством Минтаки.

Гордый боевым духом своей избранницы, Трок победоносно отвез ее обратно в свой храм, где недавно назначенные жрецы его культа должны были провести завершающий ритуал.

Будущий храм покуда представлял собой всего лишь траншеи под фундамент и высокие штабеля каменных блоков, но это ничуть не умаляло радости гостей и воодушевления жениха. Брачующихся завели под сплетенный из тростника навес, и верховный жрец веревкой привязал Минтаку к Троку.

В кульминационный момент церемонии Трок перерезал глотку своему любимому боевому коню, гнедому красавцу, в знак того, что ценит невесту выше всех иных своих сокровищ. Когда жеребец рухнул, дергая ногами, с фонтаном брызжущей из вскрытой сонной артерии крови, толпа одобрительно загудела и вознесла пару на украшенную цветами колесницу.

Возвращаясь во дворец, Трок правил одной рукой, другой же крепко обвивал невесту, чтобы не сбежала. По обочинам дороги выстроились воины, осыпавшие колесницу дождем из амулетов и приносящих удачу талисманов. Некоторые протягивали фараону чаши с вином, и тот опрокидывал их, проливая большую часть на тунику, где вино смешивалось с кровью с его разодранной щеки.

Ко времени прибытия во дворец Трок был весь мокрым от крови, вина, пота и густо покрыт пылью, осевшей на нем во время погони за невестой и последовавшей схватки. Хмель ударил ему в голову, в глазах горело вожделение.

Он протащил Минтаку сквозь толпу в свои новые покои, и стражи встали у дверей с мечами наголо, отгоняя гостей. Но последние не спешили расходиться и, окружив дворец, криками подбадривали жениха и давали похабные советы невесте.

В опочивальне Трок швырнул царевну на белую овчину, застилавшую матрас, а сам обеими руками принялся отстегивать пояс с мечом, последними словами ругая упрямую пряжку. Минтака тем временем подпрыгнула на лежанке и соскочила с нее, как заяц, поднятый хорьком с лежки.

Она подбежала к ведущим на террасу дверям и попыталась их открыть. По приказу Трока их заперли на засов снаружи, и как ни старалась девушка отворить их, прочные двери даже не дрогнули под ее напором.

У нее за спиной Трок избавился наконец от пояса, и ножны со стуком упали на мозаичный пол. Нетвердой походкой жених направился к невесте.

– Борись сколько хочешь, красотка, – промямлил он заплетающимся языком. – От того, что ты кричишь и пинаешься, мой жезл только пуще распаляется огнем.

Обхватив ее одной рукой за талию, другой он ухватил за грудь.

– Клянусь Сутехом! Что это за сочный, налитой плод?

Фараон стиснул грудь рукой, привыкшей управляться с мечом и поводьями колесницы. От боли девушка вскрикнула и, извернувшись, снова попыталась выцарапать обидчику глаза. Тот перехватил ее руку.

– Не пытайся повторять этот маленький трюк, – сказал он, поднял ее и понес обратно на ложе.

– Бабуин! – закричала она. – Вонючая, волосатая обезьяна! Грязное животное!

– Какая чудесная любовная песенка, крошка, – проворковал фараон. – Мое сердце и мой жезл разбухают от крови, когда я слышу, как сильно ты желаешь меня.

Он снова швырнул ее на постель и на этот раз придавил к ней мускулистой ручищей. Его физиономия находилась буквально в паре дюймов от ее лица. Борода колола ей щеки, от его дыхания разило кислым вином. Минтака отвернулась. Трок расхохотался и, крючком засунув палец ей за шиворот, разодрал на ней шелковое одеяние до пояса.

Завладев ее грудями, он одну за другой стал тискать их с такой силой, что на нежной плоти оставались красные отметины. Трок щипал и тянул ее соски до тех пор, пока они не потемнели, а затем его рука скользнула по ее животу. Он игриво сунул толстый палец ей в пупок, потом попытался силой раздвинуть девушке бедра. Она крепко сжала их, заплетя одну ногу за другую, чтобы ему помешать.

Трок вдруг подался назад и оседлал невесту, усевшись всем весом на нижнюю часть ее туловища, лишив возможности пошевелиться, и рванул с себя тунику. Под туникой он был голый. Тело его было закалено войной, охотой и грубыми играми, и хотя Минтака плохо видела от боли, слез и ужаса, у нее осталось впечатление широких плеч и бугристых мускулов, рук толстых и жилистых, как сучья ливанских кедров.

Прижимая ее собой, он развернулся так, чтобы его живот вдавился в ее, а жесткие волосы, покрывающие его грудь, терлись о ее груди. С нарастающим ужасом девушка ощутила, как в нее упирается мощный пенис.

Минтака дралась не ради соблюдения достоинства и не из скромности – для нее речь шла о жизни и смерти. Девушка пыталась укусить насильника за лицо, но острые зубки вязли в густой бороде. Она царапала ему спину, ногти ее сдирали кожу, как шелуху, но фараон словно ничего не чувствовал.

Он попытался всунуть колено ей между бедер, но царевна крепко сцепила их, перекинув одну ногу через другую. Все до единого мускулы нижней половины ее тела одеревенели от напряжения и страха, сделав ее такой же недоступной, как гранитная статуя богини.

Оба они вспотели, Трок более обильно. Пот стекал по его телу, смочив кожу обоих, и его мощный член скользил по ее животу и бился о плотно стиснутые бедра.

Неожиданно мужчина поднял верхнюю половину туловища и с размаху отвесил девушке тяжелую пощечину. Удар пришелся по ее стиснутым челюстям, губам и носу. Минтака почувствовала, как кровь наполняет ей рот, а в глазах темнеет.

– Открывайся, сука! – пропыхтел он сверху. – Отворяй свою горячую щелку и впусти меня!

Трок энергично работал бедрами, и царевна ощущала, как мерзкий отросток скользит по ней. Даже обессилев от боли и почти потеряв сознание от удара, она отказывалась уступить, но знала, что так не может продолжаться долго – противник был слишком массивным и сильным.

– Хатхор, помоги мне! – взмолилась она, закрыв глаза. – Добрая богиня, не дай этому свершиться!

Услышав его стон, Минтака открыла глаза. Лицо фараона потемнело от прилившей к голове крови. Он выгнул спину и застонал, как от боли. Глаза его расширились, они были красными и смотрели в никуда. Рот раскрылся в гримасе ужаса.

Минтака не понимала, что происходит. Поначалу у нее мелькнула мысль, что богиня вняла ее молитве и пронзила сердце негодяя священным дротиком. Но потом ощутила, как ей на живот пролилась струя жидкости такой горячей, что обожгла ей кожу. Она пыталась увернуться, чтобы избежать ее, но Трок был слишком тяжелым и сильным. Наконец отвратительный поток иссяк. Фараон снова застонал и упал на девушку. Он лежал неподвижно, царевна тоже затихла, чтобы не подталкивать его к новым усилиям. В таком положении они находились довольно долго, пока не осознали, что с улицы доносятся пошлые возгласы толпы, собравшейся под дворцовыми стенами. Трок приподнялся и посмотрел на невесту:

– Ты осрамила меня, мелкая потаскушка. Заставила впустую растратить семя.

Прежде чем она успела сообразить, что у него на уме, фараон схватил ее за шею сзади и перевернул, уткнув лицом в белую овчину.

– Не переживай, – сказал он. – Если даже мне не удалось добыть кровь из твоего лона, я использую ту, что течет из твоего носа.

Трок откатил девушку в сторону и с мрачным удовлетворением осмотрел алое пятно на белой шерсти. Затем вскочил, подошел к окну и пинком распахнул ставни, ломая дерево. И исчез в ослепительном свете солнца.

Краем простыни Минтака стерла мерзкую слизь, прилипшую к ее гладкому животу. На ее грудях и руках остались красные следы пальцев. Ее ярость перешла в гнев.

Пояс с мечом валялся там, где Трок его сбросил. Царевна потихоньку выскользнула из постели и извлекла отполированный бронзовый клинок из ножен. Потом подкралась к двери на террасу и прильнула к косяку.

Снаружи Трок приветствовал восторженную толпу и размахивал окровавленной овчиной, чтобы всем было видно.

– Ей понравилось! – выкрикнул он в ответ на чей-то вопрос. – Когда я покончил с ней, она была широкой и влажной, как болота в Дельте, и жаркой, как Сахара.

Минтака покрепче ухватила рукоять меча и приготовилась.

– До встречи, друзья! – прокричал фараон. – Пойду откушу еще кусочек от сладкой фиги!

До царевны донеслось шлепанье босых ног, на порог легла тень. Ухватившись за меч обеими руками, она держала его острие на уровне живота. Когда Трок шагнул в комнату, девушка ударила изо всех сил, метя между пупком и густой черной порослью, из которой свисали массивные гениталии.

Однажды, давным-давно, Минтаке довелось быть на охоте вместе с отцом и наблюдать, как тот целился в здоровенного леопарда, не подозревающего об их присутствии. Гигантская кошка уловила звук спущенной тетивы и мгновенно отпрыгнула, отчего стрела прошла мимо цели. Трок обладал таким же животным чутьем, предупреждавшим его об опасности.

Меч еще рассекал воздух, а гиксос уже уклонился от бронзового острия. Оно прошло буквально в пальце от заросшего волосами живота, даже не коснувшись кожи и не пролив ни капли крови. Потом он обхватил оба ее запястья своей здоровенной ручищей и стиснул так, что затрещали кости. Ей пришлось разжать хватку, и оружие со звоном упало на пол.

Таща ее за собой вглубь опочивальни, он смеялся, но смех этот звучал жутко. Трок бросил девушку на перерытую и пропитавшуюся потом постель.

– Теперь ты моя жена, – сказал он, стоя над ней. – Ты принадлежишь мне, как чистокровная кобыла или породистая сука. И приучайся повиноваться и уважать меня.

Минтака лежала, уткнувшись лицом в перепачканные простыни, не желая смотреть на мужа. Он поднял валявшиеся рядом с кроватью ножны.

– Урок повиновения пойдет тебе на пользу. Немного боли сейчас избавит нас обоих от несчастья и больших страданий в дальнейшем.

Фараон взвесил в правой руке ножны. Сработаны они были из полированной кожи, отделаны пластинками из золота и электрума[2] и металлическими розетками. Он с размаху обрушил их на заднюю часть ее голых бедер. Ножны оставили на белой плоти красный след с отпечатками розеток в виде ярко-алых пятен. Удар застал девушку врасплох, и она против воли громко вскрикнула.

Трок рассмеялся и снова занес ножны. Минтака попыталась откатиться в сторону и защититься, но второй удар пришелся ей по вскинутой правой руке, а третий по плечу. На этот раз ей удалось сдержать крик, она постаралась спрятать страх за ехидной улыбочкой и зашипела, как рысь. Это взбесило его, и следующий удар получился еще сильнее.

Он спихнул ее с ложа и погнался за уползающей от него по полу девушкой. Трок бил ее по спине, а когда она свернулась в клубок, удары посыпались также на плечи и на ягодицы. Продолжая избивать ее, фараон приговаривал в ритм побоям, пыхтя от усилия при каждом ударе:

– Ты никогда больше не поднимешь на меня руки. Ха! В следующий раз я до тебя доберусь. Ха! Из тебя получится любящая супруга. Ха! Иначе я прикажу четверым своим людям держать тебя. Ха! Они будут держать, а я тебя оседлаю. Ха! А когда я покончу с этим делом, то изобью тебя снова. Ха! Вот так. Ха!

Минтака стиснула зубы под градом ударов. Наконец у нее не было уже сил обороняться, но и фараон отошел от нее, тяжело дыша.

Он надел перепачканную и пыльную тунику, подпоясался, сунул меч в измазанные ее кровью ножны и направился к выходу. У порога Трок оглянулся.

– И запомни вот что, женушка, – сказал он. – Я либо объезжаю своих кобылиц, либо, клянусь Сутехом, они дохнут подо мной.

А затем повернулся и вышел.

Минтака с трудом подняла голову и посмотрела ему вслед. Говорить у нее не было сил. Вместо этого она собрала во рту слюну и плюнула в его сторону. Плевок упал на каменную плиту, розовый от текущей из разбитых губ крови.

Луна Исиды давно померкла, прежде чем ссадины от побоев на теле у Минтаки затянулись, а кровоподтеки на гладкой белой коже превратились в зеленовато-желтые пятна. То ли намеренно, то ли случайно, но Трок не выбил ей ни одного зуба, не переломал костей и не изуродовал лицо шрамами.

С печально памятного дня свадьбы он оставил ее в покое. Большую часть времени у него отнимали беспорядки на юге. Во время кратких наездов в Аварис муж избегал ее. Быть может, ему не хотелось видеть следы нанесенных побоев, а быть может, он стыдился, что сумел стать ее мужем лишь на словах. Минтака не вдавалась глубоко в причины, просто радуясь тому, что избавлена до поры от его грубых посягательств.

На юге царства вспыхнуло еще одно крупное восстание. Трок ответил жестокими мерами. Он обрушился на мятежников, перебил оказавших сопротивление, захватил их имущество и продал семьи в рабство. Вельможа Наджа выслал против бунтовщиков два полка, оказав помощь двоюродному брату и фараону, а заодно разделив с ним добычу.

Минтака знала, что Трок с триумфом возвратился в Аварис вот уже три дня назад, но до сих пор не виделась с ним. И благодарила за это богиню, но, как оказалось, преждевременно. На четвертый день пришел вызов. Царевне предстояло присутствовать на особом заседании государственного совета. Вопрос стоял такой срочный, что царевне дали всего час на подготовку. Посланец предупредил, что в случае отказа пойти за ней пришлют вооруженных стражей и волоком доставят на совет. Выбора не было, и служанки стали одевать госпожу.

То был первый случай появления Минтаки на людях после свадьбы. С тщательно нанесенным макияжем она выглядела прекрасной, как прежде, когда заняла трон царицы, стоящий чуть ниже фараонова в роскошно украшенном зале дворца. Девушка старалась хранить невозмутимое выражение лица и держаться во время заседания отстраненно, но ее решимость дрогнула, стоило ей узнать царского глашатая, который распростерся перед двумя тронами. Напрягшись, она наклонилась вперед.

Трок приветствовал вестника, потом велел ему встать и сообщить новости членам совета. Когда посланец поднялся, Минтака заметила, что он пребывает в глубоком горе. Ему пришлось несколько раз прокашляться, прежде чем обрести голос, и звучал тот поначалу так невнятно, что царевна едва разбирала слова. Вернее, слышала, но не могла заставить себя принять их.

– Ваше божественное величество фараон Трок-Урук, царица Минтака Апепи-Урук, достопочтенные члены государственного совета, жители Авариса, братья и соотечественники объединенного Египта! Недобрую весть принес я вам с юга. Я предпочел бы умереть, сразившись один против ста противников, чем сообщить ее вам…

Вестник прервался и снова прочистил горло. Голос его зазвучал громче и четче.

– Я приплыл на быстрой галере вниз по течению из Фив. Путешествуя день и ночь, останавливаясь только для смены гребцов, я добрался до Авариса за двенадцать дней.

Он снова остановился и простер руки в жесте отчаяния.

– В минувшем месяце, накануне праздника Хапи, юный фараон Нефер-Сети, которого все мы любили и на которого возлагали такие большие надежды, скончался от тяжких ран, полученных под Даббой в схватке с нападавшим на скот львом.

По залу прокатился горестный вздох. Один советник закрыл глаза и беззвучно заплакал.

– Регент Верхнего царства, вельможа Наджа, будучи членом царского дома Тамоса по браку и следующим по старшинству наследником, взошел на оставленный покойным фараоном трон. Он очищает землю под своим родовым именем Кьяфан, он вступает в вечность под именем Наджи, весь мир содрогается от страха от величия фараона Наджи-Кьяфана.

Скорбные стенания об усопшем фараоне и здравицы в честь нового наполнили зал. Минтака побелела как мел под густым макияжем, а ее глазам не требовалась подводка из угля, чтобы казаться большими и горестными. Свет буквально померк перед ее очами, она едва не упала с трона. Даже зная о замыслах погубить Нефера, царевна убедила себя, что этого не случится. Ей удалось заставить себя поверить, что даже без ее предупреждения Нефер, при помощи Таиты, сумеет каким-то образом вырваться из сплетенной Наджей и Троком паутины.

Трок наблюдал за ней с ехидной улыбкой торжества, и Минтака знала, что ему приятна ее боль. Но ей было уже все равно. Нефера нет, и вместе с ним для нее исчез смысл сопротивляться и жить дальше. Царевна встала с трона и неуверенной походкой вышла из зала. Она ожидала, что муж окликнет ее и заставит вернуться, но этого не произошло. Среди всеобщего оцепенения и горя лишь немногие заметили ее уход – те, кто знал о ее ужасном горе. Им было известно, что она была некогда помолвлена с покойным фараоном, и не осуждали ее за такое нарушение приличий.

Три дня и три ночи провела Минтака в своих покоях, не принимая пищи, а пила лишь немного разбавленного водой вина. Она приказала всем оставить ее одну, удалила служанок и не впускала никого, даже посланных Троком лекарей.

На четвертый день девушка позвала к себе верховную жрицу храма Хатхор. Они провели вместе все утро, а выходя из дворца, пожилая женщина накрыла голову накидкой в знак скорби.

На следующее утро жрица вернулась с двумя помощницами. Последние принесли большую корзину из пальмовых волокон, поставили ее перед Минтакой, покрыли головы и удалились.

– Уверена ли ты, что хочешь избрать путь богини, дочь моя? – тихо спросила верховная жрица, опустившись перед Минтакой на колени.

– Смысла жить у меня нет, – ответила царевна просто.

Накануне жрица потратила несколько часов, пытаясь отговорить девушку, и теперь предприняла последнюю попытку:

– Ты еще так молода…

Минтака вскинула тонкую руку:

– Матушка, быть может, я прожила немного лет, но за короткое время претерпела больше боли, чем многим выпадает за долгую жизнь.

– Давай помолимся богине, – сказала жрица, склонив голову. Когда Минтака закрыла глаза, женщина продолжила: – Благословенная госпожа, могучая корова небес, покровительница музыки и любви, все видящая, всемогущая, услышь молитву любящих тебя дочерей.

В стоящей перед ними корзине что-то зашевелилось, послышался слабый шелест, какой производит ветерок, колыхающий заросли папируса на реке. Глубоко внутри Минтака ощутила холод и поняла, что это первое прикосновение смерти. Она вслушивалась в молитву, но мысли ее витали вокруг Нефера. Она живо припоминала все проведенные вместе минуты, и в ее воображении он был как живой. Царевна видела его улыбку, его гордую, прямую осанку. Минтака гадала, какой точки достиг возлюбленный на пути в нижний мир, и молилась о благополучном его путешествии. Молилась, чтобы Нефер добрался до зеленых холмов рая, и мечтала скорее воссоединиться с ним там. «Я иду за тобой, сердце мое», – пообещала она ему.

– Твоя возлюбленная дочь Минтака, супруга божественного фараона Трока-Урука, просит тебя о милости, которую ты даруешь тем, кто много претерпел в этом мире. Дозволь ей встретиться с твоим темным посланцем и с его помощью обрести мир на твоем лоне, могучая Хатхор.

Жрица закончила молитву и застыла в ожидании. Следующий шаг Минтаке предстояло сделать самой. Девушка открыла глаза и посмотрела на корзину так, словно видела ее впервые. Медленно протянула она обе руки и подняла крышку. Внутри корзины было темно, но там угадывалось шевеление: что-то большое свивало и развивало кольца, отливало темным на фоне темного, как масло, разлитое на дне глубокого колодца.

Минтака наклонилась, чтобы заглянуть внутрь, и навстречу ей неспешно поднялась чешуйчатая головка. Едва голова появилась на свет, капюшон под ней стал увеличиваться, пока не сделался шириной с женский веер с рисунком из черного и цвета слоновой кости. Глаза блестели, как стеклянные бусинки. Тонкие губы приподнимались в зловещей усмешке, а между ними порхал похожий на перышко черный язычок, пробуя воздух и улавливая запах сидевший напротив девушки.

Добрую сотню долгих ударов сердца девушка и кобра смотрели друг на друга. Сначала змея раскачивалась взад-вперед, как бы собираясь броситься, потом выпрямилась и застыла, как смертельно опасный цветок на длинном стебле.

– Почему она бездействует? – спросила Минтака.

Губы ее находились так близко от головы кобры, словно они собирались обменяться поцелуем.

Царевна протянула руку, и кобра повернула голову, следя за ее пальцами. Минтака не выказывала страха. Она нежно погладила заднюю часть широко раздутого капюшона. Вместо того чтобы укусить, кобра немножко повернулась, совсем как ласкающаяся кошка.

– Заставь ее сделать то, что положено, – попросила Минтака жрицу.

Но пожилая женщина только озадаченно покачала головой.

– Никогда такого прежде не видела, – прошептала она. – Тебе следует ударить посланца рукой. Тогда она наверняка наделит тебя даром богини.

Минтака отвела руку, раскрыв ладонь и растопырив пальцы. Она нацелилась змее в голову и почти уже нанесла удар, но застыла в удивлении и опустила руку. Девушка растерянно оглядела сумрачную комнату, посмотрела в темные углы, потом воззрилась на жрицу.

– Это ты сказала? – спросила она.

– Я молчала.

Минтака снова занесла руку, но на этот раз голос прозвучал ближе и явственнее. Она узнала его, похолодев от сверхъестественного ужаса, и почувствовала, как волосы у нее на затылке встают дыбом.

– Таита? – прошептала она, вертя головой.

Она ожидала увидеть старика, стоящего за плечом, но комната по-прежнему была пуста, не считая ее самой и жрицы перед корзиной.

– Да! – промолвила девушка, как если бы отвечала на вопрос или вняла наставлению. Вслушиваясь в тишину, она дважды кивнула, затем тихо промолвила: – О да!

Жрица не слышала ничего, но поняла, что в ход их церемонии вмешалась некая мистическая сила. И не удивилась, когда кобра медленно скрылась в глубине корзины. Женщина вернула крышку на место и встала.

– Извини, матушка, – проговорила Минтака. – Я не пойду дорогой богини. Мне еще много чего предстоит сделать в этом мире.

– Да благословит тебя богиня и пожалует жизнь вечную, – ответила жрица, поднимая корзину.

Она направилась к выходу, оставив Минтаку сидеть в полумраке комнаты и вслушиваться в голоса, недоступные пожилой женщине.

Таита привез Нефера из Даббы в Фивы, настоем красного шепена погруженного в глубокий сон. Едва галера подошла к каменной пристани под дворцом, Таита отправил раненого на берег в носилках, закрытых пологом от взоров простого люда. Неразумно было извещать весь город о тяжелом состоянии фараона. Бывали случаи, когда смерть царя погружала столицу, а то и всю страну в дикое отчаяние, становилась причиной резкого роста цен на хлеб, приводила к бунтам, грабежам, падению нравов и устоев общества.

Как только Нефера благополучно доставили в царские покои, Таита смог без спешки и в уединении заняться им. Первоочередной заботой было заново исследовать страшные рубцы на передней части бедер и нижней части живота мальчика и проверить, не причинил ли лев ему непоправимых бед.

Больше всего маг опасался, что внутренности окажутся пробиты и их содержимое истечет в полость желудка. При таком исходе от всех его талантов врачевателя окажется мало толку. Таита снял повязки, осторожно прозондировал раны, обнюхал на предмет вони фекалий, но, к своему облегчению, не обнаружил признаков загрязнения. Самые глубокие из разрезов он очистил раствором уксуса и восточных специй. Затем плотно зашил их нитью из овечьих кишок и тщательно перебинтовал. Прежде чем сделать очередной оборот полоской льняной ткани, он прикладывал к больному золотой амулет Лостры, призывая богиню помочь своему внуку.

В последующие дни Таита постепенно сокращал дозировку красного шепена и был вознагражден, когда Нефер пришел в сознание и улыбнулся наставнику.

– Таита, я знал, что ты со мной. – юноша огляделся, все еще сонный от дурмана. – А где Минтака?

Когда Таита объяснил причину ее отсутствия, разочарование молодого фараона было почти осязаемым, и он был слишком слаб, чтобы скрыть его. Маг пытался утешить его, говоря, что разлука лишь временная и вскоре мальчик поправится настолько, что сможет нанести визит на север, в Аварис.

– Мы найдем веский предлог, чтобы Наджа отпустил тебя в путешествие, – обещал он воспитаннику.

До поры выздоровление Нефера продвигалось успешно. Уже на следующий день он смог сесть и съел щедрую порцию хлеба из дурры и чашку нутового супа. Еще день спустя юноша сделал несколько шагов при помощи костылей, вырезанных для него Таитой, и затребовал к обеду мяса. Во избежание излишнего разгорячения крови Таита запретил красное мясо, но разрешил рыбу и птицу.

На третий день навестить брата пришла Мерикара и почти весь этот день провела с ним. Ее задорный смех и детская непосредственность развеселили больного. Нефер спросил о Хезерет: почему она не пришла? Мерикара ответила уклончиво и предложила сыграть еще партию в бао. На этот раз он намеренно обнажил свою центральную крепость и позволил ей выиграть.

А на четвертый день до Фив докатились ужасные новости о трагедии под Баласфурой. Поначалу говорили, что вся семья Апепи, включая Минтаку, погибла в огне. Нефер снова слег, на этот раз от горя. Таите пришлось опять дать ему порцию красного шепена, но не прошло и нескольких часов, как раны на ноге открылись. В следующие дни состояние больного ухудшилось, и вскоре он оказался на самом пороге смерти. Таита сидел рядом и смотрел, как мальчик мечется в бреду и в лихорадке, а красные полосы гангрены реками растекаются по его ногам и животу.

Затем из Нижнего царства пришло известие о том, что Минтака уцелела в огне, погубившем ее родичей. Когда Таита шепотом сообщил ее на ухо Неферу, тот, похоже, понял и отозвался. На следующий день он был пусть слаб, но бодр и убеждал Таиту, что уже достаточно окреп для долгого путешествия, чтобы быть рядом с Минтакой в ее горе. Таита спокойно отговаривал его, но обещал, что, как только Нефер поправится, он убедит Наджу отпустить его. Поставив перед собой эту цель, юноша снова начал быстро выздоравливать. Таита наблюдал, как его подопечный побеждает лихорадку и дурные гуморы в крови одной только силой своей воли.

С севера вернулся Наджа, и через час Хезерет прибыла навестить брата впервые за все время со дня его схватки со львом. Она принесла ему в подарок леденцы, горшок дикого меда в сотах и великолепную доску для бао из цветного агата, с фишками слоновой кости и черного коралла. Хезерет была мила, бесконечно нежна и заботлива и объяснила свое прежнее невнимание к брату.

– Мой дорогой супруг, регент Верхнего царства, блистательный вельможа Наджа, все минувшие недели отсутствовал, – заявила она. – И я так тосковала, что не годилась в товарищи больному. Я боялась, что мое несчастье дурно скажется на тебе, мой бедный милый Нефер.

Она пробыла час, спела брату песню и рассказала о событиях придворной жизни, по большей части скандальных. А потом попрощалась со словами:

– Мой супруг, регент Верхнего царства, не любит, когда я оставляю его одного надолго. Мы так любим друг друга, Нефер. Это замечательный человек, он так добр и так предан тебе и Египту. Тебе следует научиться целиком доверять ему, как это делаю я.

Хезерет встала и, как будто вспомнив невзначай, бросила:

– Ты наверняка обрадуешься, узнав, что фараон Трок-Урук и мой драгоценный супруг, регент Верхнего Египта, согласились из государственных соображений разорвать твою помолвку с этой гиксосской дикаркой Минтакой. Мне было обидно за тебя, когда я узнала, что тебе навязывают столь постыдный брак. Мой муж, регент Верхнего Египта, был против него с самого начала, как и я.

Когда она ушла, Нефер тяжело откинулся на подушки и закрыл глаза. Вернувшийся немного спустя Таита был озадачен резким ухудшением состояния больного. Сняв повязки, он обнаружил, что заражение снова пышным цветом расцвело в ранах, а из самой глубокой, в бедре, истекал густой желтый гной. Маг провел ночь у ложа больного, используя все силы и способности, чтобы отогнать тень зла, обступившую юного фараона.

На рассвете Нефер впал в бессознательное состояние, чем не на шутку обеспокоил Таиту. Его нельзя было объяснить одним только охватившим юношу горем. К его негодованию, за дверью поднялся шум; он собирался уже призвать к тишине, когда услышал начальственный голос Наджи, велящий стражам расступиться. Войдя, регент даже не глянул на Таиту, а сразу склонился над распростертым телом Нефера и впился глазами в его бледное, изможденное лицо. Простояв так добрую минуту, он распрямился и знаком велел Таите выйти за ним на террасу.

Когда маг переступил порог, вельможа смотрел вдаль, за реку. На противоположном берегу Нила отряд колесниц упражнялся в перестроении на полном галопе. Странно, но после заключения договора в храме Хатхор военные приготовления шли полным ходом.

– Ты желал поговорить со мной, господин мой? – спросил Таита.

Наджа повернулся к нему. Лицо у него было хмурое.

– Ты разочаровал меня, старик, – сказал он, и Таита понурил голову, но ничего не ответил. – Я надеялся, что путь вперед, предначертанный мне богами, будет очищен от препятствий.

Он строго посмотрел на Таиту, затем продолжил:

– Но мне сдается, вместо того чтобы способствовать исполнению судьбы, ты сделал все от тебя зависящее, чтобы помешать ей.

– То была только видимость, – возразил маг. – Я притворялся, что забочусь о больном, а на самом деле служил лишь твоей выгоде. Как ты сам видел, фараон висит над краем бездонной пропасти. – Таита указал на опочивальню, где лежал Нефер. – Ты ведь чувствуешь, как тени сгущаются над ним. Господин мой, мы почти достигли цели. Не пройдет и нескольких дней, как путь перед тобой будет расчищен.

Наджу это заявление не убедило.

– Мое терпение заканчивается, – предупредил он и размашистым шагом покинул террасу.

Через опочивальню он прошел, даже не взглянув на лежащее в постели тело.

Тот день Нефер провел между провалами в глубокое беспамятство и приступами горячечного бреда. Когда стало ясно, что причина – рана на ноге, Таита удалил бинты и увидел, что все бедро страшно распухло. Стягивающие края раны нити натянулись и глубоко врезались в горячую багровую плоть. Таита знал, что не осмелится перевозить мальчика, пока жизнь его висит на волоске. Планы, вынашиваемые им все последние недели, не осуществятся, если он не предпримет решительных мер. Трогать рану сейчас было чревато смертельным заражением крови, но другой дороги не было. Маг разложил инструменты, обмыл всю ногу больного в растворе уксуса. Затем влил в рот Неферу дополнительную большую порцию красного шепена и, ожидая, пока наркотик подействует, молил Гора и богиню Лостру помочь ему. Потом взял скальпель и разрезал первый швов.

И был потрясен, когда ткани расползлись и наружу хлынул отвратительный поток желтой жижи. Старик стал вычерпывать золотой ложечкой гной. Когда металл коснулся в глубине раны чего-то твердого, Таита взял сделанный из слоновой кости пинцет, ухватил предмет и не без труда вытянул. Поднеся находку к падающему из двери свету, он обнаружил, что извлек зазубренный обломок львиного когтя длиной с половину мизинца. Видимо, коготь сломался, когда зверь терзал Нефера.

Маг вставил в рану золотую трубочку для вывода гноя, затем снова наложил повязку. К вечеру состояние Нефера изменилось к лучшему – настолько, что это походило на чудо. Поутру он был слаб, но лихорадка прошла. Таита дал ему укрепительное и положил на ногу талисман Лостры. Когда среди дня он сидел рядом с больным, собираясь с силами, в ставни кто-то тихо поскребся. Таита приотворил их, и в покой проскользнула Мерикара. Она была в отчаянии и обливалась слезами. Девочка прильнула к Таите, обняв его ноги.

– Они запретили мне приходить сюда, – прошептала она, не пояснив, кого подразумевает под словом «они». – Но я знаю стражников на террасе, и они пропустили меня.

– Успокойся, дитя. – Таита погладил ее по голове. – Не расстраивайся так.

– Они хотят убить его, Таита!

– Кто хочет?

– Те двое. – Мерикара снова разрыдалась, и ее слова едва можно было разобрать. – Они думали, что я сплю или не пойму, о чем идет речь. Имени его не произносили, но я-то догадалась, что речь про Нефера.

– И о чем шел разговор?

– Они пошлют за тобой. Когда ты оставишь Нефера одного, то, по их словам, все произойдет быстро. – Девочка перестала плакать и судорожно вздохнула. – Как это ужасно, Таита! Наша родная сестра и тот страшный человек, настоящее чудовище!

– Когда? – Таита слегка встряхнул Мерикару, приводя ее в чувство.

– Скоро. – Ее голос окреп. – Очень скоро.

– Они сказали, как это сделают?

– Нум, лекарь из Вавилона. Наджа сказал, что Нум вонзит тонкую иглу Неферу в ноздрю и через нее в мозг. Не будет крови и никаких других следов.

Таита хорошо знал Нума – они поспорили в фиванской библиотеке насчет правильного лечения сломанных конечностей. Нум был жестоко побит осведомленностью и красноречием Таиты. Он до глубины души завидовал славе мага и его способностям. Это был соперник и жестокий враг.

– Боги вознаградят тебя, Мерикара, за то, что ты отважилась прийти сюда и предупредить нас. Но тебе пора уходить, пока тебя не хватились и не обнаружили, что ты была здесь. Если тебя заподозрят, то обойдутся так же, как собираются поступить с Нефером.

Когда девочка ушла, Таита посидел некоторое время, собираясь с мыслями и пересматривая свои планы. В одиночку осуществить их ему было не под силу, приходилось полагаться на помощников, но он отобрал самых лучших и самых преданных. Его люди готовы были действовать и ждали распоряжений. Далее медлить было нельзя.

Повинуясь его приказу, рабы принесли чаны с горячей водой. Таита бережно омыл Нефера с головы до пят, перебинтовал его раны, поместив тампон из шерсти ягненка на разверстую рану в бедре, все еще выделяющую гной.

Покончив с этим, маг велел страже никого не впускать и загородил входы в опочивальню. Помолившись, бросил в жаровню ладан и в клубах ароматного синего дыма стал читать древнее могущественное заклинание, обращенное к Анубису, богу смерти и кладбищ.

Только после этого, взяв в качестве сосуда новую масляную лампу, принялся Таита готовить эликсир Анубиса. Разогрев снадобье до температуры крови, он подошел с ним к постели, на которой безмятежно спал Нефер. Маг осторожно повернул голову мальчика, вставил носик лампы ему в ухо и стал вливать эликсир в ушную раковину – одна тяжелая маслянистая капля за другой. Пролившуюся жидкость он вытирал, стараясь, чтобы она не попала на кожу. Затем Таита закрыл ушной проход мальчика маленьким шариком из шерсти и протолкнул его так глубоко, что обнаружить затычку можно было только при тщательном осмотре.

Остатки эликсира маг выплеснул на угли жаровни, и оттуда взметнулось облако кисловатого пара. Он наполнил лампу маслом, зажег фитиль и поставил среди других ламп в углу комнаты.

Потом вернулся к постели, присел на корточки и стал наблюдать, как опускается и поднимается в такт дыханию грудь Нефера. С каждым разом вдохи становились медленнее, промежутки между ними увеличивались. Таита положил два пальца Неферу на шею пониже уха и ощутил, как пульсация жизни в мальчике слабеет. Постепенно она замерла до уровня трепета крыла крошечного насекомого, и только благодаря умениям и опыту Таите удавалось ее прощупать. Пальцами левой руки маг измерял биение жизни в своем теле и сравнивал оба ритма.

Наконец на триста ударов собственного сердца он насчитал лишь одну едва различимую пульсацию на шее Нефера. Таита бережно закрыл мальчику глаза, положил ему на губы амулет, как это обычно делали при обращении с трупом. Далее он укрыл его льняным полотнищем, подвязав лентой челюсть, чтобы рот не открылся. Работал маг споро, потому как каждая минута, пока Нефер оставался под действием эликсира, была чревата опасностью. Наконец старик подошел к двери и откинул засов.

– Послание для регента Верхнего Египта, – сказал он. – Пусть придет немедля, чтобы я мог сообщить ему ужасные вести о фараоне.

Вельможа Наджа примчался как на крыльях. С ним пришла царевна Хезерет, а также целая толпа приближенных, включая Асмора, ассирийского врача Нума и большинство членов совета.

Велев всем остальным подождать снаружи, Наджа вместе с Хезерет вошел в опочивальню. Сидевший рядом с постелью Таита встал, чтобы поприветствовать их.

Хезерет делала вид, что плачет, и закрывала лицо расшитой льняной шалью. Наджа посмотрел на неподвижно лежащее перед ним тело, потом вопросительно взглянул на Таиту. Тот едва заметно кивнул. Скрывая горящие торжеством глаза, вельможа опустился на колени перед кроватью, положил руку Неферу на грудь и ощутил, как тепло постепенно уходит, сменяясь мертвенным холодом. Наджа вслух взмолился Гору, богу-покровителю усопшего фараона. Встав, он крепко стиснул Таите плечо:

– Утешься, маг, ты сделал все, что от тебя требовалось, и не останешься без награды.

Регент хлопнул в ладоши и велел поспешившим на зов стражникам:

– Пригласите членов совета на заседание.

Те вошли торжественной чередой и расположились вокруг ложа по три в ряд.

– Пусть добрый врачеватель Нум подойдет, – распорядился Наджа. – И подтвердит заключение мага о смерти фараона.

Ряды расступились, давая ассирийцу подойти к постели. Длинные волосы врача были завиты при помощи горячих щипцов и ниспадали на плечи. Борода тоже была завита колечками по вавилонской моде. Длинная его мантия стелилась по полу и была расшита символами чужеземных богов и магическими фигурами. Нум опустился перед одром на колени и принялся осматривать труп. Он обнюхал губы Нефера длинным носом, из ноздрей которого торчали пучки черных волос. Потом припал ухом к груди мальчика и прислушивался добрых сто тревожных ударов сердца Таиты. Маг очень сильно рассчитывал на бесталанность ассирийца в делах врачевания.

Далее Нум вытащил из кромки мантии длинную серебряную булавку, раскрыл безвольную ладонь Нефера, глубоко воткнул булавку под ноготь и стал наблюдать, не сократятся ли мускулы и не выступит ли кровь.

Наконец он медленно встал, и Таите показалось, что, когда ассириец кивнул, в опустившихся уголках губ и унылом лице угадывалось разочарование. Таите подумалось, что ему наверняка пообещали хорошую награду за использование серебряной булавки другим образом.

– Фараон мертв, – объявил Нум, и все стоявшие вокруг постели сделали знак, отгоняющий злые чары и гнев богов.

Вельможа Наджа запрокинул голову и издал вопль скорби; Хезерет позади него подхватила своим нежным и мелодичным голосом.

Дожидаясь, пока плакальщики обойдут чередой вокруг одра и покинут опочивальню, Таита сгорал от нетерпения. Когда в комнате остались только Наджа, Хезерет, Нум и правители номов Верхнего Египта, маг выступил вперед.

– Прошу простить меня, вельможа Наджа. Вам известно, что я с рождения состоял при фараоне Нефере-Сети наставником и слугой. Обязанность и долг привязывают меня к нему даже после его смерти. Прошу даровать мне милость и поручить мне сопроводить его тело в Зал скорби, чтобы извлечь его сердце и внутренности. Я почту это за величайшую честь.

Наджа подумал немного, потом кивнул:

– Ты заслужил эту честь. Повелеваю тебе препроводить тело усопшего фараона в погребальный храм и начать процесс бальзамирования, достав внутренние органы.

Старый воин Хилтон незамедлительно откликнулся на призыв Таиты. Он ожидал в помещении для стражи у дворцовых ворот. С собой он захватил нубийского шамана Бея и четверых самых надежных воинов. Одним из них был Мерен, друг и товарищ Нефера с детских лет. Теперь он превратился в красивого молодого начальника стражи, высокого, статного и ясноглазого. Таита особенно настаивал, чтобы юноша принял участие в церемонии.

Вместе они принесли одну из тех длинных плетеных корзин, которыми бальзамировщики пользуются при перемещении трупов в погребальный храм. Пустая корзина казалась тяжелее, чем можно было предположить.

Таита проводил пришедших в опочивальню и прошептал на ухо Хилтону:

– Теперь быстрее! Каждая секунда на счету!

Он уже завернул Нефера в длинное белое покрывало, оставив свободный угол, чтобы прикрыть лицо. Носильщики опустили корзину рядом с постелью и бережно переложили в нее фараона. Таита разместил вокруг тела валики, чтобы смягчить тряску при переноске, закрыл крышку и кивнул.

– В храм, – велел он. – Все готово.

Доверив свой мешок Мерену, Таита быстро повел их по проходам и дворам дворца. Вслед им неслись плач и стенания. Стражи на пути тела опускали копья и вставали на колени. Женщины закрывали лица и выли. Все лампы были погашены, а огни в поварнях притушены так, что ни единого дымка не поднималось из труб.

На выходе из внутреннего двора стоял наготове отряд колесниц Хилтона. Носильщики поставили продолговатую корзину на платформу передовой повозки и привязали ремнями. Мерен примостил на площадке кожаную сумку Таиты с врачебными инструментами, маг поднялся на колесницу и взял поводья. Бараньи рога полковых музыкантов взвыли, и колонна шагом двинулась к воротам.

Весть о смерти фараона разлетелась по столице, подобно пожару. Горожане сгрудились у ворот, провожая колонну стенаниями и плачем. Толпы выстроились вдоль всего пути вдоль реки. Горестно завывая, женщины подбегали и бросали на корзину цветки лотоса, священного растения.

Таита перевел лошадей сначала на рысь, потом на легкий галоп. Ему важно было как можно скорее доставить корзину в святилище. Храм отца Нефера еще не был разобран, хотя фараон Тамос вот уже несколько месяцев как упокоился в могиле среди унылых холмов запада. Для Нефера храм строить даже не начинали – он был так юн, и все ожидали, что его ждут долгие годы жизни. Скоропостижная смерть царя не оставила иного выбора, кроме как воспользоваться пристанищем, возведенным для его отца.

Высокие стены красного гранита и портик храма располагались на небольшом мысу над зелеными водами реки. Навстречу вышли поспешно созванные жрецы; головы у них были свежевыбриты и смазаны маслом. Под бой барабанов и звуки систра Таита въехал на широкую подъездную дорогу и остановил колесницу у подножия ведущей в зал скорби лестницы.

Хилтон и его воины сняли корзину, водрузили ее себе на плечи и стали подниматься по ступенькам. Жрецы шли за ними, заунывно распевая. Прежде чем деревянные двери Зала скорби распахнулись, носильщики остановились и Таита посмотрел на священнослужителей:

– По милости и повелению регента Египта на меня, Таиту, возложена честь извлечь внутренности фараона. – Он впился в верховного жреца заклинающим взглядом. – Всем остальным придется подождать, пока я исполню этот священный долг.

По рядам братьев Анубиса прокатился ропот. То было нарушение обычая и их собственных прав. Но Таита строго смотрел на жреца, потом медленно поднял правую руку, держащую амулет Лостры. Настоятель храма был наслышан о могуществе этой реликвии.

– Да будет так, как повелел регент Египта, – сдался он. – Мы будем молиться, пока маг выполняет свои обязанности.

Таита ввел Хилтона и носильщиков в двери. Корзину торжественно поместили на пол рядом с диоритовой плитой в центре зала скорби. Таита посмотрел на Хилтона; седой командир строевым шагом подошел к дверям и запер их перед носами толпившихся жрецов. Затем он поспешил к Таите. Вдвоем они открыли корзину, извлекли обернутое тело Нефера и уложили его на черную плиту.

Таита отвернул полотно, скрывающее лицо Нефера. Мальчик выглядел бледным и прекрасным, наводя на мысль о вырезанной из слоновой кости статуе юного бога Гора. Маг осторожно повернул ему голову и кивнул Бею; тот положил кожаный мешок с инструментами по правую руку от лекаря и открыл его. Таита взял костяной пинцет, засунул его в ухо Неферу и вытащил шерстяную затычку. Потом он набрал в рот темно-красную жидкость из стеклянного сосуда и при помощи золотой трубочки тщательно вымыл из уха больного остатки эликсира Анубиса. Заглянув в ушной проход, маг с облегчением убедился, что воспаления нет. Далее он заложил в ушные отверстия успокаивающую мазь и заткнул их. В еще одной склянке Бей держал наготове противоядие. Когда шаман откупорил сосуд, вокруг распространился резкий запах камфары и серы. Хилтон помог поднять мальчика в сидячее положение, и Таита влил Неферу в рот все содержимое склянки.

Мерен и остальные наблюдали за происходящим в полном недоумении. Внезапно Нефер сильно закашлялся; в суеверном ужасе отскочив от стола, они сделали отгоняющий зло знак. Таита помассировал обнаженную спину мальчика, и тот снова закашлялся. Его стошнило небольшим количеством желчи. Пока маг настойчиво оживлял подопечного, Хилтон приказал своим воинам встать на колени и принести страшную клятву хранить в тайне все, чему они стали свидетелями. Бледные и потрясенные, воины поклялись самой своей жизнью.

Таита приложил ухо к спине Нефера и некоторое время прислушивался, потом кивнул. Затем еще немного помассировал мальчика и снова послушал. Маг кивнул Бею, тот извлек из сумки жгут из сухих растений и поджег один его конец от храмовых ламп. И сунул под нос Неферу. Юноша чихнул и попытался отвернуть голову. Удовлетворившись наконец, Таита снова завернул юношу в полотно и сделал знак Бею и Хилтону.

Втроем они вернулись к корзине. Все прочие удивленно уставились на Таиту, когда тот снял фальшивое дно и извлек из потайного отделения другой труп, тоже завернутый в белый льняной саван.

– Сюда! – велел своим Хилтон. – Поднимите его!

Под бдительным оком Таиты и повинуясь приказам, воины поменяли местами живого и мертвого. Нефера они уложили в потайное отделение на дне корзины, но фальшивое дно не примостили. Бей присел рядом с корзиной на корточки, чтобы проверить, как там расположился мальчик. Остальные поместили труп неизвестного на диоритовую плиту.

Таита сдернул с него саван, обнажив тело юноши одного с Нефером возраста и схожего телосложения. У него были такие же густые черные волосы. Раздобыть мертвеца было задачей Хилтона. Труда это не составляло: чума продолжала свирепствовать среди беднейших обитателей нома. Не было недостатка и в ночном урожае, собираемом с улиц и переулков: жертвы драк, убийств и грабежей.

Хилтон задействовал все эти источники. И наконец, при обстоятельствах столь удачных, что язык не поворачивался назвать их случайными, для юного фараона нашлась безупречная замена. Городская стража захватила на месте преступления одного парня, когда он срезал кошелек у богатого торговца зерном, и судьи без колебаний приговорили вора к смерти через удушение. Осужденный так походил на Нефера сложением и наружностью, что мог сойти за его брата. Помимо этого, воришка был упитан и здоров, в отличие от жертв голода и чумы. Хилтон переговорил с начальником городской стражи, которому поручено было привести приговор в исполнение, и во время дружеской беседы кошель этого достойного офицера пополнился тремя тяжелыми золотыми кольцами. Договорились о том, что казнь будет отложена до распоряжения Хилтона, а удушит палач жертву так, чтобы оставить как можно меньше следов. Приговор привели в исполнение в то самое утро, и тело не успело еще остыть.

Сосуды-канопы стояли в небольшой нише в конце зала. Таита велел Мерену принести их и вытащить пробки. Сам маг тем временем перевернул труп и сделал размашистый разрез в левом его боку. Для хирургических красот времени не было. Он сунул в отверстие руку и извлек кишки, затем, действуя обеими руками, завел скальпель глубоко внутрь тела. Сначала он рассек диафрагму, получив доступ к грудной клетке, и тянулся дальше, мимо легких, печени и селезенки, пока не перерезал дыхательное горло там, где оно соединяется с легкими. Наконец он перекатил труп, приказал Мерену развести покойнику ягодицы и несколькими уверенными движениями рассек сфинктерные мышцы ануса. Теперь все содержимое грудной клетки и подбрюшья было свободно.

Таита единой массой вывалил его на диоритовую плиту. Мерен побелел, пошатнулся и зажал рукой рот.

– Не на пол, в умывальник, – бросил ему маг.

Мерен сражался с полками Апепи на севере. Он убил человека и остался равнодушен к ужасам поля битвы, но теперь подбежал к каменному бассейну в углу, и его обильно вырвало.

В крови по локти, Таита начал раскладывать по кучкам легкие, печень, желудок и кишки. Покончив с этим, он отправил кишки и желудок в бассейн, уже освобожденный от остатков ужина Мерена. Очистив внутренности от содержимого, маг уложил их в сосуды, наполнил последние крепким раствором углекислого натра и запечатал пробками. Затем вымыл предплечья и ладони в бронзовых тазиках с водой, приготовленной специально для этой цели.

Он вопросительно посмотрел на Бея, и нубиец кивнул лысой, покрытой шрамами головой, подтверждая удовлетворительное состояние Нефера. Торопливо, но аккуратно Таита зашил сделанный в брюшной полости разрез. Затем забинтовал голову, скрыв от взоров черты лица. Покончив с этим, он при помощи Хилтона перенес труп в большую ванну и погрузил в крепкий щелочной раствор, оставив на поверхности только забинтованную голову. В таком положении телу предстояло пребывать следующие шестьдесят дней. Потом жрецы снимут повязки и обнаружат подмену, но к тому дню Таита и Нефер будут уже далеко.

Потребовалось еще немного времени на то, чтобы окатить каменную плиту водой из ведер и упаковать инструменты Таиты, и можно было уходить. Таита опустился на колени перед корзиной, где лежал Нефер, и поместил ему на голую грудь ладонь, чтобы ощутить тепло кожи и биение сердца. Оно было медленным и ровным. Приоткрыв мальчику веко, маг убедился, что зрачок реагирует на свет. Удовлетворенный, старик выпрямился и знаком велел Хилтону и Бею приладить к потайному отделению дно. Когда, покончив с этим, те стали закрывать крышку, Таита остановил их.

– Оставьте корзину открытой, – сказал он. – Пусть жрецы видят, что она пуста.

Носильщики подняли корзину за ручки и следом за Таитой направились к дверям. При их приближении Хилтон распахнул двери, и собравшиеся за ними жрецы потянулись вперед. Удостоив пустую корзину только беглого взгляда, они хлынули внутрь зала скорби в почти неприличной спешке, чтобы взяться за исполнение законных обязанностей, от которых были временно отстранены.

Не обращая внимания на собравшуюся перед храмом толпу, люди Таиты погрузили корзину на передовую колесницу и повели колонну к городу.

Миновав главные ворота, они обнаружили улицы столицы почти пустыми. Жители отправились кто к погребальному храму, чтобы оплакать юного фараона, кто ко дворцу, чтобы узнать имя его преемника, – хотя ни у кого не было сомнений насчет личности следующего фараона Верхнего Египта.

Хилтон подвел колесницу к помещениям стражи у восточных ворот, и корзину перенесли к черному ходу в его личные покои. Здесь к приему Нефера было все готово. Мальчика извлекли из потайного отделения, и Таита при помощи Бея принялся за работу по окончательному приведению его в чувство. Через пару часов Нефер уже оправился настолько, чтобы съесть немного хлеба из сорго и выпить чашу подогретого кобыльего молока с медом.

Наконец Таита счел безопасным отлучиться, оставив подопечного под присмотром Бея, и отправился в путь по узким улочкам. Спереди до него донесся вдруг гул безудержного ликования. Приблизившись к дворцу, он оказался среди густой толпы народа, празднующего восшествие на престол нового фараона.

– Да живет вечно его божественное величество фараон Наджа-Кьяфан! – ревели горожане, преисполненные верноподданнических чувств, и передавали из рук в руки кувшины с вином.

Толпа была такой плотной, что магу пришлось сойти с колесницы Мерена и проделать оставшуюся часть пути пешком. Стражи у дворцовых ворот узнали его и тупыми концами копий расчистили ему дорогу. Войдя внутрь, Таита поспешил в главный зал, под завязку забитый раболепным сборищем. Все военачальники, придворные и сановники ждали возможности присягнуть на верность новому фараону. Однако слава Таиты и его пронзительный взгляд заставили их расступиться и дать ему пройти в передние ряды.

Фараон Наджа-Кьяфан и его супруга располагались в уединенном покое за дверями в дальнем конце большого зала, но Таите пришлось ждать совсем недолго, прежде чем его допустили пред очи.

К своему удивлению, маг обнаружил, что Наджа уже надел двойную корону и держит перед собой скрещенные плеть и крюк. Сидящая рядом с ним царица Хезерет цвела, как роза пустыни под благотворными струями дождя. Такой красивой Таита ее никогда еще не видел: лицо под слоем краски было бледным и серьезным, искусно подведенные углем глаза казались огромными.

Когда Таита вошел, Наджа выставил за дверь всех прочих, и они остались втроем. Это само по себе являлось знаком высочайшей милости. Наджа отложил плеть и крюк и обнял Таиту.

– Мне не следовало сомневаться в тебе, маг, – сказал он голосом более зычным и повелительным, чем прежде. – Ты заслужил мою благодарность.

Он снял с правой руки роскошный золотой перстень с рубином и надел старику на указательный палец.

– Это лишь малая толика моих щедрот.

Таите подумалось, что у него в руках оказался могущественный талисман, только прядь волос Наджи или обрезки его ногтей могли иметь большую силу.

Хезерет подошла и поцеловала мага:

– Драгоценный Таита, ты всегда был предан моей семье. Тебя ждут золото, земли и влияние, о которых ты не мог и мечтать.

За все эти годы она так и не узнала его.

– Твоя щедрость уступает лишь твоей красоте, – ответил он, и молодая женщина просияла. Затем маг обратился к Надже: – Я исполнил веление богов, ваша милость. Но это дорого мне обошлось. Не так-то легко и просто пойти против чувства долга и зова сердца. Вам известно, как любил я Нефера. Теперь моя любовь и преданность принадлежат вам. Но мне нужно время, чтобы оплакать мальчика и примириться с его тенью.

– Было бы воистину странно, если бы ты не скорбел по умершему фараону, – согласился Наджа. – Чего ты хочешь от меня? Тебе стоит только попросить.

– Ваша милость, я прошу отпустить меня на некоторое время в пустыню, чтобы побыть в одиночестве.

– Надолго? – спросил Наджа.

Таита понял, что регент беспокоится, как бы не упустить ключ к вечной жизни, находящийся, по его убеждению, в руках Таиты.

– Вовсе нет, ваше величество, – заверил он правителя.

Наджа поразмыслил. Принимать поспешные решения ему было не свойственно. Наконец он вздохнул и подошел к столику, на котором лежали кисточка и папирус, размашисто написал охранную грамоту и скрепил личной царской печатью. Было понятно, что печать вырезали задолго до этого дня, в предвкушении его восшествия на престол.

– Можешь отсутствовать до начала следующего разлива Нила, но затем ты обязан будешь вернуться ко мне, – сказал он, давая чернилам просохнуть. – Эта охранная грамота дает тебе право путешествовать где захочешь и получать любое снаряжение и продовольствие из царских хранилищ во всех моих владениях.

Таита благодарно распростерся пред ним, но Наджа, выказав еще одно свидетельство своей беспримерной милости, поднял его:

– Ступай, маг! Но возвращайся в назначенный день, чтобы получить сполна заслуженную тобой награду.

Держа в руках свиток папируса, Таита попятился к двери, благословляя и благодаря фараона.

Они выехали из Фив на следующий день рано утром, пока город еще спал и даже стражи у ворот зевали и терли глаза.

Нефер лежал в задней части крытой повозки, влекомой четверкой лошадей. Хилтон тщательно выбирал тягловых животных. Кони были сильные и здоровые, но непримечательные с виду, чтобы не вызвать зависти или пересудов. Повозку загрузили необходимыми припасами и снаряжением, которое могло пригодиться, когда путники покинут речную долину. Хилтон был одет как зажиточный крестьянин, Мерен изображал его сына, а Бей – раба.

Нефер лежал на соломенном матрасе в глубине, за ширмой из дубленой кожи. Он уже совершенно пришел в себя и понимал все, что говорил Таита. Вопреки предъявленной охранной грамоте от царя, начальник стражи держался строго. Укрывшегося под капюшоном Таиту он не признал, поэтому залез через задний борт в повозку для досмотра. Отдернув занавес и обнаружив Нефера – истощенного, с бледными щеками, на которых горели чумные язвы, наложенные Таитой, стражник в ужасе выругался, спрыгнул с повозки и так энергично сотворил знак, отгоняющий злые силы, что уронил фонарь, и тот с грохотом упал ему под ноги.

– Проваливайте! – рявкнул он держащему вожжи Хилтону. – Увозите этого грязного чумного бедолагу из города.

Пока они пересекали плодородную долину реки по направлению к холмам, обозначающим границу между возделанной землей и пустыней, их еще два раза останавливали военные дозоры. Оба раза охранной грамоты и вида чумного больного оказывалось достаточно, чтобы путников почти без задержки пропустили дальше.

Поведение дозорных говорило о том, что в Фивах не обнаружили подмены тел и не объявили тревогу. И все же Таита вздохнул с облегчением, когда повозка перебралась через холмы в пустыню и покатила по старой торговой дороге, ведущей на восток, к Красному морю.

Теперь Нефер уже мог вставать со своей постели и какое-то время брести возле повозки. Поначалу было очевидно, что, вопреки его уверениям, наступать на ногу юноше больно, но вскоре он уже мог ходить с большей легкостью и преодолевать большие расстояния.

На развалинах древнего города Галлала они устроили трехдневный привал. Наполнили меха горьковатой водой из скудного источника, дали лошадям отдохнуть после утомительного пути по каменистой неровной дороге. Бей и Таита поухаживали за их скакательными суставами и копытами. Поехав дальше, они свернули в сторону с проторенного пути. Передвигаясь по холодку ночи, они избрали уходящую к Гебель-Нагаре тропу, известную только Таите. Бей и Хилтон замели оставленные повозкой колеи, скрыв все следы того, что беглецы проходили здесь.

До пещеры они добрались посреди ночи, освещенной яркими звездами. Крошечный источник давал слишком мало воды, чтобы хватило такому количеству людей и животных, поэтому, как только повозку разгрузили, Хилтон и Бей отправились назад, оставив только Мерена, чтобы помогать Таите и Неферу. Хилтон ушел со службы, сославшись на слабое здоровье, поэтому мог вместе с нубийцем каждый месяц навещать друзей, снабжая их припасами, лекарствами и новостями из Фив.

Первый месяц в Гебель-Нагаре пролетел быстро. В сухом, чистом воздухе пустыни раны Нефера затянулись без каких-либо осложнений, и вскоре он уже ходил на охоту вместе с Мереном. Спугнув зайцев-песчаников, они били их метательными палками; иногда Таита, расположившись на утесе над источником, наводил чары сокрытия, привлекая стада газелей под выстрел из лука.

К концу месяца из Фив вернулись Хилтон и Бей. Они сообщили, что хитрость Таиты еще не раскрыта, и фараон Наджа-Кьяфан, наряду со всем населением столицы, уверен, что труп Нефера маринуется в натровой ванне в зале скорби.

Передали они также вести про беспорядки в Нижнем царстве и про ужасную расправу фараона Трока под Манаши. Вспыхнули волнения и в Верхнем Египте, где Наджа, подобно Троку, усилил налоговый гнет и провел набор в армию.

– Народ недоволен, что армия растет, когда в стране мир, – подытожил Хилтон. – Сдается мне, что в скором времени в Верхнем царстве произойдет вооруженный мятеж, с которым Наджа обойдется с той же любезностью, что Трок на севере. Те, кто восторженно приветствовал восхождение на трон этих двух фараонов, вскоре найдут причины пожалеть об этом.

– Какие еще есть новости из Нижнего царства? – пылко осведомился Нефер.

Хилтон пустился в пространные объяснения про торговые дела и цены на сорго, рассказал о визите ко двору Трока особого ассирийского посла. Нефер нетерпеливо слушал, а когда старый воин закончил, спросил:

– А что известно про царевну Минтаку?

Хилтон растерялся:

– Я как-то ничего про нее не слышал. Она вроде бы как в Аварисе, но точно сказать не берусь.

По пути в оазис Хилтон наткнулся на большое стадо сернобыков и попросил у Таиты разрешения выследить животных и поохотиться на них. Сушеное мясо существенно дополнило бы припасы беглецов, поэтому маг с радостью согласился. Но заявил, что Нефер еще недостаточно окреп, чтобы присоединиться к охотникам. Как ни странно, это совсем не огорчило юношу; напротив, он предложил самому Таите пойти с остальными и использовать свои магические силы, чтобы обнаружить дичь и скрыть от нее приближение людей.

Едва оставшись один в пещере, Нефер взял привезенный Хилтоном кедровый сундучок с чистыми свитками папируса и писчими принадлежностями и принялся сочинять письмо Минтаке. Юноша ничуть не сомневался, что вести о его смерти уже достигли Авариса. Ему вспомнились собственные страдания, когда он выслушал ложные донесения о гибели Минтаки вместе с остальной семьей под Баласфурой, и теперь старался избавить ее от подобных терзаний. Еще ему хотелось сообщить, что это Наджа и Трок разорвали их помолвку, а что касается его, Нефера, то он любит невесту больше собственной надежды на вечную жизнь и не успокоится до тех пор, пока не назовет своей женой.

Все это должно было быть изложено таким языком, что, попади это письмо в чужие руки, оно не скажет ничего и никому, кроме Минтаки.

«Первой звезде», – написал он в качестве обращения. Девушка обязательно вспомнит, что, когда они обсуждали значение ее имени, она сказала: «Меня назвали в честь третьей звезды в поясе созвездия Охотника».

«Не третьей, – ответил он ей тогда. – Ты самая первая во всех отношениях».

С большим старанием выводил Нефер иератические символы – он всегда был силен в каллиграфии. Вместо подписи он поставил «Дурак из Даббы», не сомневаясь, что она вспомнит ошибку, совершенную во время их пребывания наедине в пустыне.

Тем вечером, когда охотники вернулись и устроили пир из жареного свежего мяса, Нефер ждал случая переговорить с Хилтоном наедине. Момент представился, когда Таита ненадолго отошел от костра и удалился в ночную пустыню. Среди прочих доставленных из Фив припасов Хилтон привез несколько больших кувшинов с пивом, и Таита осушил пару чаш. Одним из немногих признаков пожилого возраста была та скорость, с которой напитки проходили через его организм.

Как только маг отошел достаточно далеко, чтобы не слышать их разговора, Нефер склонился к Хилтону и прошептал:

– Я хочу, чтобы ты оказал мне одну услугу.

– Почту за великую честь, ваше величество.

Нефер сунул ему крошечный свиток.

– Береги его как зеницу ока, – велел он, а когда Хилтон спрятал папирус под накидку, попросил его передать письмо царевне в Аварис. Потом предупредил: – Не говори никому, даже магу. Поклянись священной клятвой!

Следующим вечером, на закате солнца, когда воздух становился прохладнее, Хилтон и Бей уехали из Гебель-Нагары. Почтительно поклонившись фараону, они попросили у Таиты благословения и защиты в пути и двинулись в залитую светом звезд пустыню. Лошади с трудом взобрались на склон первой из дюн и двинулись по скоплению залитых серебряным светом луны камней; остывая после дневной жары, камни потрескивали.

Идущий перед лошадьми Бей вдруг отпрянул, выкрикнул что-то удивленно на своем варварском языке и потянулся к талисману из львиной кости в своем ожерелье. Потом указал на странную фигуру, выступившую из тени камней.

Хилтон встревожился еще сильнее:

– Изыди, злая тень! – Он щелкнул кнутом и сделал отгоняющий дурные силы знак, после чего стал читать заклятье против духов и страшилищ.

– Успокойся, Хилтон! – заговорило привидение.

Луна светила так ярко, что от фигуры на плотную глинистую землю падала длинная тень, а голова существа была залита серебристым светом.

– Это я, Таита-маг.

– Это не можешь быть ты! – вскричал Хилтон. – Таиту я оставил на закате солнца в Гебель-Нагаре. Я все знаю – ты жуткая тень из подземного мира, выдающая себя за мага.

Таита подошел и схватил Хилтона за держащую хлыст руку.

– Почувствуй тепло моего тела, – сказал он и поднес руку воина к своей голове. – Ощупай мне лицо, вслушайся в мой голос.

Но только после того, как Бей коснулся груди Таиты амулетом из львиной кости, понюхал его дыхание – не насыщено ли то могильным смрадом – и заявил, что перед ними именно маг, старый воин неохотно сдался.

– Но как тебе удалось добраться до этого места вперед нас? – недоуменно осведомился он.

– У посвященных есть свои пути, – дал ему Бей уклончивый ответ. – Не стоит задавать таких вопросов.

– Хилтон, при тебе есть нечто, что подвергает всех нас смертельной опасности, – перешел Таита прямо к делу. – От этого предмета исходит запах гибели и смуты.

– Понятия не имею, что это такое, – неуверенно отперся старый воин.

– Нечто, что было доверено тебе властелином Египта, – настаивал Таита. – И ты прекрасно знаешь, что это.

– Властелином Египта… – Хилтон поскреб бороду и покачал головой.

Таита протянул руку, Хилтон вздохнул и сдался, сочтя дальнейшее сопротивление бесполезным. Он сунул руку в кожаный кошель на поясе и достал свиток. Маг забрал его.

– Никому не говори об этом, – предупредил его Таита. – Никому, даже самому фараону. Ты меня слышишь, Хилтон?

– Слышу, маг.

Взяв папирус в правую руку, Таита пристально посмотрел на него. Через несколько мгновений на свитке проступила алая точка, в ночной воздух поднялся завиток дыма, а потом вдруг вспыхнуло пламя.

Держа письмо между пальцами и даже не морщась от жара, Таита дал ему сгореть, затем искрошил пепел в золу.

– Это колдовство! – ахнул Хилтон.

– Нехитрые чары, – пробормотал Бей. – Такие даже ученик сотворить способен.

Таита вскинул правую руку, благословляя.

– Да помогут вам боги в пути, – сказал он, глядя, как повозка удаляется и исчезает во тьме.

Снова оказавшись перед небольшим очагом в пещере в Гебель-Нагаре и согревая старые кости после ночной прохлады пустыни, Таита воззрился на укрытое овчиной тело Нефера, который спал у задней стены.

Он не сердился на мальчика за наивную попытку перехитрить его. Возраст не притупил в нем человечности и не стер воспоминаний о терзаниях страсти, и он сочувствовал желанию Нефера избавить Минтаку от страхов и боли. Помимо этого, маг и сам испытывал к царевне привязанность, почти любовь.

Ему и мысли не приходило попрекнуть Нефера возможными последствиями поступка, вызванного чувством. Он позволит ему утешаться мыслью, будто Минтака вскоре узнает, что ее жених жив.

Таита присел на корточки рядом со спящим и, не касаясь его, осторожно проник во внутреннее естество мальчика. После долгих упражнений со своим воспитанником это не составило ему труда. Нефер пошевелился, застонал и пробормотал что-то нечленораздельное. Даже в глубоком сне власть Таиты, простертая над ним, подобно паутине, коснулась мальчика и почти разбудила его.

Телесные силы фараона крепли день ото дня. Таита двинулся глубже. «Дух мальчика крепок, и пережитые испытания нисколько не сломили его, – отметил он. – Пройдет совсем немного времени, и мы перейдем к следующему рубежу».

Маг вернулся к очагу и подбросил в огонь еще несколько веток акации. Потом откинулся на спину, но не чтобы заснуть – с возрастом ему стало хватать пары часов сна за ночь, – а с целью открыть разум потокам, созданным событиями, отдаленными и не очень. Он позволил им нахлынуть, как если бы был скалой в потоке бытия.

Второй месяц промелькнул еще быстрее, чем первый. Нефер становился крепче и беспокойнее. С каждым днем хромота его становилась все менее приметной, пока не исчезла совсем. Вскоре они бегали с Мереном взапуски с русла долины до гребня холмов. Эти соревнования сделались частью их жизни в оазисе. Поначалу Мерен легко побеждал, но вскоре все изменилось.

На рассвете двадцатого дня после отъезда Хилтона юноши взяли разбег от устья пещеры и плечом к плечу промчались по каменистому дну долины, но, начав подъем на дюну, Нефер вырвался вперед. На середине склона он сделал неожиданный мощный рывок и оставил Мерена далеко позади. Достигнув вершины бархана, он обернулся и, уперев руки в бока в гордой позе победителя, расхохотался. Утренний ветер разметал по плечам длинные пряди его волос. Солнце вставало у него за спиной, и золотые лучи образовывали едва заметный ореол вокруг головы молодого фараона.

Таита наблюдал за состязанием снизу и собирался уже вернуться в пещеру, когда нарушивший тишину пустыни странный звук заставил его замереть. Подняв лицо, он заметил темную точку, описывающую круги в вышине на фоне голубого неба, и ощутил близкое присутствие божественного существа. Звук повторился, слабый и далекий, но магу он проник в самую глубину сердца – то был крик царского сокола, который ни с чем невозможно спутать.

С вершины бархана Нефер тоже услышал его и завертел головой. Заметив черную точку, он вытянул в ее направлении обе руки. Словно повинуясь этому жесту, сокол перешел в пике, на глазах увеличиваясь в размерах. Ветер пел в перьях падающей на юношу птицы. Атакующий на такой скорости сокол мог растерзать ему плоть и переломать кости, но Нефер даже не пошевелился, глядя, как птица несется прямо к его запрокинутому лицу.

В последнюю секунду сокол прервал пике и промчался над головой мальчика. Вытянув руку, Нефер почти коснулся красивых гладких перьев на его груди. На миг Таите показалось, что птица сама позволит себя пленить, но та замахала крыльями и взмыла вверх. Сокол вновь издал свой печальный и прекрасный крик и, направившись к солнцу, исчез на фоне пламенеющего диска.

В последний приезд в Гебель-Нагару Хилтон доставил царевичу настоящий боевой лук. Под руководством Таиты Нефер упражнялся день и ночь, укреплял мышцы спины и плеч до тех пор, пока не научился управляться с этим оружием: натягивать полностью тетиву и брать прицел так, чтобы рука не уставала и не дрожала. По команде наставника он по высокой дуге посылал стрелу в установленную на расстоянии двухсот локтей мишень.

В потаенной рощице у подножия холма Нефер срезал для себя тяжелый шест из акации и обработал и отполировал его так, чтобы получилось идеальное по длине и балансу оружие. По холодку на рассвете они с Таитой устроили поединок. Поначалу Нефер сдерживался из уважения к возрасту противника, но маг окровавил ему лодыжки и содрал клок кожи с головы. Взбешенный и униженный, Нефер стал биться в полную силу, но старик оказался быстр и проворен. Отпрыгнув в последний миг от разящего шеста мальчика, он наносил болезненный встречный удар в незащищенный локоть или в колено.

Не растерял Таита и навыков обращения с мечом. Хилтон привез им целый набор тяжелых серповидных клинков. Решив, что упражнений с боевым шестом достаточно, маг перешел к мечам, знакомя Нефера и Мерена со всеми видами уколов, рубящих ударов и блоков. Каждый прием юноши отрабатывали по пятьдесят раз, затем повторяли цикл снова. Когда он давал команду остановиться, Нефер и Мерен были все красные и обливались потом так, как если бы окунулись в воды Нила. А вот кожа Таиты оставалась сухой и прохладной. Когда Мерен указал на это, старик только хмыкнул:

– Я свой пот растратил весь до капли еще до вашего рождения.

По вечерам Нефер и Мерен раздевались догола, натирались маслом и боролись, а Таита судил схватки и давал советы и наставления. Хотя Мерен был выше на ладонь, тяжелее и шире в плечах, Нефер обладал врожденным чувством равновесия, и Таита учил его, как использовать массу противника против него самого. Мальчики боролись с переменным успехом: то один совершал бросок, то другой.

С наступлением ночи Таита и Нефер усаживались у огня и принимались обсуждать разные темы, от медицины и политики до войны и религии. Зачастую маг излагал некую теорию, после чего заставлял Нефера обнаружить нестыковки в его постулатах и аргументах. Он расставлял в своих уроках скрытые ловушки и западни, и все чаще и все искуснее Нефер обнаруживал их и разоблачал. Затем наступал черед неизменной партии в бао с разбором правил и бесконечных вариаций ходов и схем расстановки камней.

– Если усвоишь все, что следует знать о бао, ты узнаешь все о самой жизни, – говорил Таита. – Тонкости и нюансы игры настраивают и оттачивают ум для познания великих таинств.

Месяц пролетел так быстро, что Нефер даже удивился, когда, преследуя по пустыне смертельно раненную газель, вдруг разглядел на горизонте облачко желтой пыли, колеблющейся в жарком мареве, а под ним очертания повозки, едущей со стороны речной долины. В тот же миг он позабыл про газель и устремился навстречу Хилтону. Хотя старый воин привык видеть среди своих подчиненных крепких парней с развитой мускулатурой, его весьма впечатлила скорость, с которой Нефер преодолевал расстояние при такой жаре.

– Хилтон! – вскричал юноша издалека, ничуть не сбившись с дыхания. – Да возлюбят тебя боги и даруют вечную жизнь! Есть новости? Есть?

Хилтон сделал вид, что не понял намека, и, когда Нефер пошел рядом с повозкой, пустился в пространное повествование о политических и общественных делах царств.

– На севере еще одно восстание. На этот раз Троку пришлось потруднее, чем раньше. В трехдневном бою он потерял триста человек, а половина мятежников скрылась от его гнева.

– Хилтон, ты ведь знаешь, что я совсем не об этом хочу от тебя услышать.

Старый воин кивнул в сторону Бея:

– Может статься, не время сейчас касаться определенной темы. Не могли бы мы позже побеседовать с глазу на глаз, ваше величество?

Неферу пришлось унять нетерпение. Пока они сидели у костра в пещере, для него сущей пыткой было слушать очередной долгий доклад, который Хилтон делал Таите. Самая важная из новостей заключалась в том, что жрецы Анубиса обнаружили подмену тел, когда сняли бинты с головы трупа в зале скорби. Фараон Наджа-Кьяфан как мог препятствовал широкому распространению этой вести, потому как трон под ним мог зашататься, если народ заподозрит, что Нефер жив. Тем не менее трудно было сохранить такую тайну, когда так много людей из числа священнослужителей и придворных оказались посвящены в нее. Хилтон сообщил, что улицы и рынки Фив, близлежащих городов и деревень полнятся слухами.

Отчасти вследствие этих слухов беспорядки в обоих царствах усилились. Мятежники стали называть себя партией Синих. Синий был цветом династии Тамоса, Наджа выбрал своим царским цветом зеленый, а Трок – красный.

Помимо этого, угроза зрела на востоке. Египетские фараоны отослали хурритского посла обратно к его господину царю Саргону в Вавилон, это могущественное государство между Тигром и Евфратом, с известием, что взимаемая с Саргона ежегодная дань возрастает до двадцати лакхов золота. Это была несуразная сумма, с которой Саргон не мог согласиться.

– Вот и причина роста армий в обоих царствах, – сказал Таита, когда Хилтон закончил доклад. – Теперь ясно, что два фараона с жадностью смотрят на богатства Месопотамии. У них на уме вторжение. А после Вавилона наступит черед Ливии и Халдеи. Они не успокоятся, пока весь мир не склонится к их ногам.

Хилтон удивленно посмотрел на него:

– Я не думал об этом, но ты, похоже, прав.

– Эти двое хитры, как бабуины, совершающие набег на крестьянские поля вдоль речного берега. Им известно, что война способствует единению народа. Стоит им выступить в поход в Месопотамию, и население сплотится вокруг правителей. Воинов повлечет надежда на добычу и славу, купцов – возможность расширить торговлю и увеличить барыш. Война – чудесный способ отвлечь людей от их насущных забот.

– Да. – старый воин кивнул. – Теперь я это вижу.

– Нам это, разумеется, на руку, – пробормотал маг. – Я искал для нас убежище. Если Трок и Наджа пойдут на Саргона войной, он будет рад привлечь нас на свою сторону.

– Мы покидаем Египет? – выпалил Хилтон.

– Пока Наджа и Трок живы, они будут преследовать нас, – пояснил Таита. – Нам остается лишь одна дорога – на восток. Наше изгнание не продлится долго – до тех пор, пока мы не окрепнем и не заручимся поддержкой обоих царств и не обретем могущественных союзников. Затем мы вернемся и потребуем то, что принадлежит фараону Неферу по праву рождения.

Сидевшие у очага молча воззрились на мага, осмысливая сказанное им. Они не заглядывали так далеко вперед, и им даже в голову не приходило, что придется бежать из родной страны. Нарушил безмолвие Нефер:

– Я не согласен. Я не могу покинуть Египет.

Таита посмотрел на других и мотнул головой, веля всем выйти. Хилтон, Бей и Мерен покорно встали и направились к выходу из пещеры.

Маг предвидел подобный поворот и понимал: потребуется вся его изворотливость, потому как Нефер сделал свое заявление именно с таким решительным лицом и таким упрямым тоном, которые его наставник хорошо знал. Переубедить воспитанника будет непростым делом. Мальчик смотрел в огонь, и следовало вынудить его первым нарушить тишину: тогда за наставником останется преимущество.

– Тебе следовало обсудить этот план со мной, – заговорил наконец Нефер. – Я ведь уже не ребенок, а мужчина и фараон.

– Я говорил тебе о своих намерениях, – заметил Таита негромко.

Они посидели еще немного в молчании, глядя на языки костра, и старик ощутил, что решимость мальчика дает трещину.

– Понимаешь, здесь Минтака, – промолвил Нефер.

Таита ничего не ответил. Он понимал, что в их отношениях близится перелом. Этого следовало ожидать рано или поздно, поэтому маг не сделал попытки уклониться.

– Я послал Минтаке записку, – сказал юноша. – Написал, что люблю ее и клянусь своей жизнью и бессмертной душой никогда не покидать ее.

Таита нарушил наконец свое молчание:

– А ты уверен, что Минтака получила эту твою дурацкую клятву, поставившую тебя, ее и всех нас на грань смертельной опасности?

– Конечно уверен. Хилтон… – Нефер осекся и переменился в лице, когда поглядел на сидящего через костер Таиту.

Неожиданно он поднялся и зашагал к выходу из пещеры. Шел он не как мальчик, но как мужчина. Рассерженный мужчина. За минувшие несколько месяцев он совершенно переменился. Таиту охватило чувство глубокого удовлетворения. Лежащий впереди путь будет трудным, и Неферу понадобятся все новообретенные силы и решимость.

– Хилтон! – раздался из темноты голос Нефера. – Подойди ко мне.

Видимо, старый воин услышал в голосе юноши неизвестную прежде властность, потому что быстро подошел и упал на одно колено:

– Ваше величество?

– Ты передал послание, которое я доверил тебе?

Хилтон посмотрел на сидящего у огня Таиту.

– Не оглядывайся на него! – рявкнул фараон. – Я задал тебе вопрос. Отвечай.

– Не передал, – промолвил Хилтон. – Хочешь узнать причину, почему я этого не сделал?

– Она мне и так прекрасно известна, – зловеще проронил Нефер. – Вот что я тебе скажу: если впредь хоть раз ты намеренно ослушаешься меня, то сполна заплатишь за это.

– Я понял, – серьезно ответил воин.

– Если тебе снова предстоит сделать выбор между фараоном и стариком, везде сующим свой нос, ты выберешь фараона. Это ясно?

– Ясно, как полуденное солнце. – Хилтон виновато опустил голову, но улыбнулся в бороду.

– Ты уклонился от моих расспросов. Говори теперь, какие новости у тебя есть про царевну.

Старый воин перестал улыбаться, открыл рот и снова закрыл, собираясь с силами сообщить страшную правду.

– Говори! – велел Нефер. – Неужели ты так быстро позабыл про свой долг?

– Ваше величество, эти новости вас не обрадуют. Шесть недель назад царевна Минтака сочеталась в Аварисе браком с фараоном Троком-Уруком.

Нефер застыл на месте, как если бы обратился в гранитную статую. Долгое время тишину в пещере нарушали только потрескивание веток акации в очаге. Затем, не проронив ни единого слова, юноша прошел мимо Хилтона и удалился в ночную пустыню.

Когда он вернулся, заря уже окрасила небо первым приветом солнца. Хилтон и Мерен спали у дальней стены пещеры, завернувшись в овчины, но Таита сидел в том самом положении, в каком Нефер оставил его. На мгновение ему показалось, что старик тоже спит. Потом Таита поднял голову и посмотрел на мальчика ясными и бодрыми глазами, в которых играли отблески костра.

– Я ошибался, а ты был прав. Ты нужен мне, как никогда прежде, старый друг, – сказал Нефер. – Ты ведь не покинешь меня?

– Нет нужды задавать этот вопрос, – мягко ответил Таита.

– Я не могу оставить ее с Троком.

– Не можешь.

Нефер сел напротив Таиты, и старик с облегчением выдохнул. Буря миновала. Они по-прежнему вместе.

Мальчик поднял обгорелую ветку и сунул ее глубже в огонь. Потом снова посмотрел на Таиту:

– Ты пытался научить меня ясновидению. Но мне не давался этот дар. До сегодняшней ночи. Здесь, в полной темноте и тишине, я пытался узреть Минтаку. И на этот раз видел что-то, но смутно и ничего не понял.

– Твоя любовь к ней сделала тебя чувствительным к ее ауре, – пояснил Таита. – Что именно ты видел?

– Видел я только тени, но ощутил сокрушительную печаль и горе. Уловил отчаяние такое сильное, что возжелал смерти. Я знал, что это были чувства Минтаки, а не мои.

Таита безразлично смотрел в огонь, и Нефер продолжил:

– Ты должен узреть ее для меня. Ей грозит страшная беда. Теперь только ты можешь помочь ей, Таита.

– У тебя есть что-нибудь, принадлежавшее Минтаке? Какой-нибудь ее подарок или талисман, данный тебе?

Рука юноши нащупала ожерелье на шее и коснулась крошечного золотого медальона в центре цепи.

– Это самое драгоценное из моих сокровищ.

– Дай это мне. – Таита протянул руку через костер.

Нефер помялся, но затем открыл застежку и зажал амулет в кулаке.

– Если не считать моих, ее пальцы последними касались этой вещи. Здесь прядь ее волос.

– В таком случае это могучий талисман, содержащий частицу ее сущности. Если хочешь, чтобы я помог ей, дай его мне.

Нефер повиновался.

– Жди здесь, – сказал Таита и встал.

Хотя с самого наступления ночи он много часов просидел на скрещенных ногах, двигался маг свободно, как молодой, полный сил мужчина. Выйдя навстречу рассвету, он поднялся на вершину дюны, подобрал подол хитона вокруг тощих икр и опустился на корточки на песке, обратившись в сторону зари.

Прижав ко лбу амулет Минтаки, маг закрыл глаза и стал потихоньку раскачиваться из стороны в сторону. Солнце вынырнуло из-за горизонта и светило прямо ему в лицо.

Амулет в правой его руке словно вдруг зажил какой-то своей странной жизнью. Таита ощутил, что он едва заметно пульсирует в ритм ударам его сердца. Старик открыл свой разум и позволил потоку бытия вливаться в него, струиться вокруг, подобно полноводной реке. Дух его отделился от тела и воспарил. Словно вознесшись на крыльях гигантской птицы, Таита видел, как под ним проплывают далекие земли и города, леса, равнины и пустыни. Видел шагающие по дорогам войска, колонны колесниц, вздымающие облака желтой пыли, среди которой поблескивали наконечники копий. Видел, как пылают разграбленные города, и слышал в голове чужие голоса, зная, что они доносятся из прошлого и из будущего. Видел лица тех, кто давно умер, и тех, кто еще не родился.

Дух его летел дальше, ведомый амулетом, как путеводной звездой. «Минтака!» – взывал он к ней мысленно и чувствовал, как амулет в его руке стал сначала теплым, а потом и горячим.

Постепенно зрение его прояснилось, до него донесся ее мелодичный голос:

– Я здесь. Кто зовет меня?

– Минтака, это Таита, – ответил маг, но ощутил, как нечто злое вмешалось и нарушило соединяющий их поток.

Царевна исчезла, ее место заняло нечто недоброе. Таита сосредоточил на нем все свои силы в стремлении рассеять это темные облака. Те слились воедино, приняв обличье кобры, той самой, чье яростное нападение помешало ему и Неферу добраться до гнезда царского сокола на утесах Бир-Ум-Масары.

Он вел мысленную битву со змеей, используя все свои силы, чтобы прогнать ее; но вместо того чтобы растаять, очертания кобры становились все более четкими и угрожающими. Внезапно он понял, что это не воображаемая, но реальная опасность, угрожающая Минтаке. Таита удвоил свои усилия прорваться через завесу зла и добраться до девушки, но их разделяло столько боли и горя, что преодолеть эту стену не получалось.

Затем старик вдруг увидел, как тонкая и грациозная ручка протянулась к зловещей полосатой головке. Он знал, что это рука Минтаки, потому как на указательном ее пальце был перстень из синей ляпис-лазури с ее печатью. Напрягая все свои жизненные силы, маг обуздал волю ядовитой гадины, помешав ей укусить царевну, когда та погладила раздувшийся капюшон. Кобра чуть-чуть отвернулась от нее, почти как кошка, подставляющая голову для ласки.

«Заставь ее сделать то, что положено», – произнес голос Минтаки.

«Никогда такого прежде не видела, – сказал другой голос. – Тебе следует ударить посланницу рукой. Тогда она наверняка наделит тебя даром богини».

Таита узнал верховную жрицу храма Хатхор в Аварисе и все понял: сломленная горем Минтака решила избрать путь богини.

– Минтака! – Он напряг все силы, чтобы пробиться к ней, и наконец был вознагражден.

– Таита? – прошептала она.

И поскольку царевна ощутила его присутствие, зрение мага прояснилось и он смог совершенно четко видеть ее.

Минтака находилась в опочивальне с каменными стенами и сидела на коленях перед корзиной. Рядом с ней находилась верховная жрица, а впереди стояла на хвосте ядовитая змея.

– Ты не должна избирать эту дорогу, – приказал ей Таита. – Она не для тебя. Боги уготовили тебе другую судьбу. Ты слышишь меня?

– Да! – Минтака повернула к нему голову, словно могла разглядеть его лицо.

– Нефер жив. Он живой. Ты слышала?

– Да! О да!

– Будь сильной, Минтака. Мы придем за тобой. Нефер и я придем за тобой.

Таита сосредоточил все свои силы, так что ногти до крови впились в кожу ладоней, но все равно ему не удавалось удерживать связь с царевной дольше. Она начала ускользать, ее образ померк и расплылся. Но прежде чем исчезнуть совсем, девушка улыбнулась – чудесной улыбкой, полной любви и возродившейся надежды.

– Будь сильной! – повторил он. – Будь сильной, Минтака!

Эхо собственного голоса вернулось к нему, как если бы доносилось издалека.

Нефер ждал его у подножия дюн. Не успел Таита дойти до середины склона, как юноша понял: случилось нечто важное.

– Ты видел ее! – закричал он, и это не был вопрос. – Что с ней происходит?

Он побежал магу навстречу.

– Мы нужны ей. – Таита положил руку Неферу на плечо.

Ему не по силам было рассказать обо всей глубине печали и отчаяния, испытанных Минтакой, как и о пути, уготованном ею для себя. Нефер мог этого не вынести и совершить необдуманный поступок, чреватый угрозой для него самого и возлюбленной.

– Ты был прав, – продолжил Таита. – Все мои замыслы покинуть страну и искать убежища на востоке придется отбросить. Мы едем к Минтаке. Я обещал ей.

– Да! – согласился Нефер. – Когда отправляемся в Аварис?

– Ждать нельзя. Выступаем немедленно.

Пятнадцать трудных переходов потребовалось путникам, чтобы достичь Тана – маленькой крепости и конной подставы в дне пути к югу от Авариса. За дорогу они четырежды меняли лошадей – Таита воспользовался полученным от Наджи разрешением получать свежие упряжки и припасы в гарнизонах и лагерях по дороге.

С мгновения выезда из Гебель-Нагары они без конца строили планы, зная, что им предстоит столкнуться со всей мощью фараона Трока-Урука. По словам начальников гарнизонов, через которые им довелось проезжать, под рукой Трока находились теперь двадцать семь полностью обученных и снаряженных полков, а также три тысячи колесниц. Против этого множества в их распоряжении имелась потрепанная крытая повозка, у которой одно колесо выказывало очевидное стремление отвалиться в самую неподходящую минуту, а кузову не давали рассыпаться только завязки из бечевки и кожаных ремешков. Их было всего четверо: Нефер, Мерен, Хилтон и Бей. Но пятым с ними был Таита.

– Маг стоит по меньшей мере двадцати семи полков, – заявил Хилтон. – Так что силы с Троком у нас равные.

Хилтон был знаком с начальником гарнизона в Тане, изборожденным шрамами, и седым старым воином по имени Соккон. Давным-давно они вдвоем шли по Красной дороге, потом вместе сражались, веселились и распутничали. После часа воспоминаний за чашей кислого пива Хилтон показал другу охранную грамоту. Держа свиток вверх ногами, Соккон с умным видом уставился в него.

– Обрати внимание на печать фараона, – заметил Хилтон.

– Насколько я тебя знаю, Хилтон, а Гором клянусь, что это так, ты наверняка сам подделал оттиск. – Соккон вернул грамоту. – И что тебе нужно, старый мошенник?

Путники выбрали из табуна в несколько сотен голов свежих лошадей, затем Таита обошел построенные рядами колесницы, только что изготовленные в Аварисе, и отобрал три штуки.

Выезжая из Тана, Таита правил старой повозкой, а Мерену, Хилтону и Неферу досталось по колеснице. Бей замыкал строй, гоня два десятка запасных лошадей. Направлялись они к Аварису не по прямой, а заходили с восточной стороны города.

На краю пустыни приютился маленький оазис, используемый бедуинами и купеческими караванами по пути на восток или обратно.

Пока остальные выгружали припас, который доставили из Тана в повозке, чистили коней и смазывали оси новеньких колесниц, Таита поторговался с вожаком ассирийского каравана, остановившегося поблизости. Он купил ворох грязной, заплатанной одежды и двадцать шерстяных ковров, сотканных в стране у Дальнего моря. Материал и работа были не лучшего качества, но заплатить за них пришлось заоблачную цену.

– Этот ассирийский орангутанг – настоящий живоглот и грабитель, – ворчал маг, укладывая ковры в повозку.

– Зачем они нам понадобились? – осведомился Нефер, но Таита сделал вид, что не слышал вопроса.

Той ночью Таита покрасил свою седую гриву вытяжкой из коры мимозы, чем разительно переменил внешность. Еще затемно, оставив Бея охранять табун и колесницы, путники погрузились в ветхую повозку и, расположившись на куче пыльных ковров, покатили на запад, к Аварису. Одеты они были в выторгованные Таитой лохмотья. Маг облачился в длинный халат с поясом, а нижнюю часть лица укрыл, как это принято среди горожан Ура и в Халдее. Вместе с перекрашенными волосами это сделало его совсем неузнаваемым.

Когда они достигли столицы севера, наступил вечер. За пределами стен существовал постоянный лагерь, где обитали несколько тысяч душ, по большей части нищие, бродячие артисты, чужеземные купцы и разный сброд. Путники заночевали среди них и рано поутру, оставив Мерена присматривать за повозкой, смешались с толпой, ожидающей, когда на рассвете откроются городские ворота.

Едва миновав стражу, Хилтон отправился по тавернам и борделям в лабиринтах старого квартала в расчете найти старых дружков и вызнать у них последние новости. Таита взял с собой Нефера, и они пошли по запруженным улицам к дворцовым воротам. Там они слились с толпой побирушек, торговцев и просителей. Таита не предпринимал попыток проникнуть во дворец, и они провели утро, вслушиваясь в разговоры вокруг и болтая с другими бездельниками.

Наконец Таита завязал разговор с купцом из Вавилона, одетым, как и он сам, по имени Нинтура. На аккадском наречии Таита говорил как настоящий месопотамец – именно поэтому он и избрал для себя такую маскировку. Эти двое разделили котелок кофе – напитка, сваренного из редких и дорогих зерен, привозимых из Эфиопии. За угощением Таита пустил в ход все свои чары, чтобы расположить к себе Нинтуру, вот уже десятый день ждущего очереди показать свои товары молодой супруге Трока. Он уже уплатил громадный бакшиш дворцовому визирю за право доступа к юной царице, но многие занимают место вперед него.

– Ходит молва, что молодая жена сурово обходится с Троком и не пускает его на свое ложе. – Нинтура хмыкнул. – Он по ней с ума сходит, как олень во время гона, но она скрещивает перед ним коленки и запирает дверь на засов. Фараон пытается купить ее расположение дорогими подарками. Говорят, ей ни в чем нет отказа. А еще говорят, будто она покупает все, что ей предлагают, а потом, просто чтобы позлить мужа, продает за ничтожную часть той суммы, которую вынудила его уплатить, а деньги раздает городским нищим.

Вавилонянин хлопнул себя по коленке и зашелся смехом.

– Болтают, что она раз за разом покупает одни и те же вещи, а он за них платит.

– Где сейчас сам Трок?

– Воюет на юге. Затаптывает очаги восстания. Но стоит ему повернуться спиной, как пламя вспыхивает снова.

– К кому следует мне обратиться, чтобы попасть к этой царице Минтаке?

– К дворцовому визирю. Его зовут Солет. Жирный уродец-кастрат.

Купец понятия не имел, что разговаривает с евнухом.

Таита знал Солета только понаслышке, но ведал, что тот принадлежит к тайному братству евнухов.

– Где мне его найти?

– Только за право его увидеть тебе придется выложить золотое кольцо, – предупредил Нинтура.

Солет восседал на берегу лотосового пруда в своем собственном саду, обнесенном каменными стенами. И даже не приподнялся, когда один из хранителей гарема проводил к нему Таиту.

Гиксосы настолько позабыли древние племенные обычаи и усвоили египетский уклад, что не содержали жен в уединении гарема-зенаны. Евнухи сохранили большую часть своей власти над царскими женами, но при правильном подходе те пользовались немалой свободой. Им дозволялось совершать прогулки, плавать в свое удовольствие на барках по реке, принимать купцов с товарами, а также устраивать обеды, петь, танцевать и играть в обществе подруг.

Будучи представлен Солету под вымышленным именем, Таита почтительно поприветствовал его. Поклон он сопроводил опознавательным знаком братства: согнул оба мизинца и свел их вместе. Солет удивленно заморгал и посмотрел на худую фигуру гостя, выглядевшего совсем не как евнух. Тем не менее он знаком предложил Таите присесть на подушки напротив него. Маг принял поданную рабом чашу с шербетом. Поначалу беседа шла о незначительных с виду делах, но помогла подтвердить статус гостя и их общую принадлежность к братству. Не показывая вида, Солет внимательно рассматривал Таиту, проникая взглядом через вуаль и крашеные волосы. Постепенно в глазах у него стала проявляться догадка.

– Не встречал ли ты во время своих странствий по обоим царствам и за их пределами известного мага, называемого Таитой? – спросил он.

– Я хорошо знаю Таиту.

– Возможно, так же хорошо, как себя самого? – поинтересовался Солет.

– Ну уж точно не хуже, – подтвердил Таита.

– Довольно слов. – жирное лицо визиря расплылось в улыбке. – Чем могу я тебе услужить? Только скажи.

Тем вечером Таита подвел скрипящую повозку, заднее колесо которой описывало невообразимые петли, к боковым воротам дворца. Нефер, Мерен и Хилтон ехали внутри, на груде ковров. На узкой, грязной улочке резвилась шайка оборванных ребятишек. Таита дал одному медное кольцо, чтобы посторожил повозку, и постучал в ворота концом посоха. Дверь тут же отворилась, но за ней выросла шеренга опущенных копий. Вход в зенану хорошо охранялся – Трок берег свою маленькую лань как зеницу ока.

Солет их не встречал – очевидно, не хотел оказаться замешанным, но выслал подручного, старого негра, чтобы тот провел Таиту через караул и послужил провожатым. Хотя маг вооружился полученным от Солета папирусом, начальник стражи настоял, чтобы перед входом во дворец гостей обыскали. Он велел Хилтону развернуть ковры и ткнул в каждый концом копья. Удовлетворившись наконец, бдительный начальник махнул рукой, позволяя проехать.

Древний раб ковылял впереди, ведя гостей через лабиринт узких коридоров. Чем дальше, тем роскошнее становились помещения. Наконец они остановились перед украшенной искусной резьбой дверью из сандалового дерева, которую охраняли два дюжих евнуха. Негр пошушукался с ними, стражи расступились, и Таита ввел своих спутников в просторный покой, благоухающий цветами, духами и волнующими ароматами юной женственности. За ним шла широкая терраса, с которой доносились звуки лютни и голоса.

Раб проводил гостей на террасу.

– Ваше величество, – прошамкал он. – Купец с дорогими шелковыми коврами из Самарканда ждет разрешения принять его.

– Сегодня я переглядела уже достаточно разного хлама, – ответил женский голос, и Нефер, услышав дорогие сердцу интонации, затрепетал так, что у него перехватило дыхание. – Отошли его прочь.

Проводник обернулся к Таите и беспомощно развел руки. Нефер снял с плеча скатанный ковер, и тот с глухим стуком упал на каменные плиты пола. Юноша подошел к выходу на террасу и замер на пороге. Одет он был в лохмотья, а голову замотал тюрбаном так, что почти все лицо оказалось закрыто, кроме глаз.

Минтака сидела на парапете, две служанки располагались у ее ног. Она даже не посмотрела на гостя, а снова начала петь. Это была песенка про осла и мартышку, и Нефер чувствовал, как сердце его сжимается при каждом слове, пока он смотрел на изящный абрис щеки сидевшей вполоборота спиной к нему девушки и видел пряди густых черных волос, спадающих на плечи.

Царица вдруг перестала играть и раздраженно посмотрела на него:

– Что ты стоишь и пялишься на меня, невоспитанный мужлан! Забирай свои товары и уходи.

– Простите меня, ваше величество. – Нефер сложил руки в мольбе. – Я ведь простой дурачок из Даббы.

Минтака вскрикнула и выронила лютню, потом обеими руками зажала рот. Алые пятна проступили на ее щеках, пока она смотрела в зеленые глаза юноши. Негр-невольник вытащил кинжал и заковылял, собираясь напасть на Нефера, но Минтака вовремя опомнилась.

– Нет, не надо, – бросила она, вскинув для пущей строгости правую руку. – Оставь нас. Я поговорю с этим недотепой.

Раб помедлил в нерешительности, все еще нацеливая сжимаемый в нетвердой руке кинжал на живот Нефера.

– Исполняй, что говорят! – пантерой рыкнула на него Минтака. – Убирайся, придурок! Уходи!

Смущенный, старик спрятал клинок и попятился к выходу. Девушка не отрывала от Нефера огромных темных глаз. Служанки не понимали, что с ней, знали только, что происходит нечто странное. Раб вышел, и занавеси на двери сомкнулись за ним. Нефер сорвал тюрбан с головы, и его кудри рассыпались по плечам.

Минтака снова вскрикнула:

– Ах, милостью Хатхор, это ты! В самом деле ты! Я думала, ты никогда не придешь.

Она побежала к нему, он бросился к ней и заключил в свои объятия. Они слились друг с другом, говоря одновременно, бессвязно сыпля уверениями во взаимной любви и в тоске разлуки. Служанки оправились от замешательства и пустились в пляс вокруг них, хлопая в ладоши и плача от радости. Таита утихомирил их несколькими размеренными ударами посоха об пол.

– Прекратите это глупое веселье, не то через минуту здесь будут часовые.

Взяв дело в свои руки, маг повернулся к Хилтону и Мерену. Повинуясь его взгляду, те расстелили на плитах пола самый большой ковер.

– Слушай меня, Минтака! Все остальное подождет.

Девушка повернулась к нему, но не опустила рук, обвивающих шею Нефера:

– Это ведь ты воззвал ко мне, Таита? Я четко слышала твой голос. Не останови ты меня тогда, сейчас…

– Мне казалось, ты более рассудительна и не станешь тратить время на пустую болтовню, когда на кон поставлено столь многое, – прервал ее Таита. – Мы собираемся завернуть тебя в ковер и вынести из дворца. Поспеши.

– Есть у меня минута, чтобы собрать…

– Нет, – отрезал старик. – У тебя есть время только на то, чтобы исполнять мои приказания.

Царевна еще раз поцеловала Нефера, задержалась на миг в его объятиях, затем вбежала в комнату и вытянулась на ковре.

– Делайте то, что велит вам Таита, – сказала она рабыням, в изумлении застывшим в дверях.

– Ты не можешь бросить нас, госпожа! – взмолилась ее любимица, Тиния. – Мы ничто без тебя.

– Это ненадолго, – заверила Минтака. – Обещаю, что скоро пришлю за вами. А пока будьте храбрыми и не подведите меня.

Нефер помог Хилтону и Мерену закататать царевну в узорчатый красный ковер, предварительно вложив ей между губ полую тростинку. Другой конец тростинки на несколько дюймов выступал из рулона, позволяя ей дышать.

Таита тем временем давал наставления плачущим служанкам.

– Ступай в опочивальню, Тиния, и запри дверь на засов. Ложись под одеяло, как будто ты и есть госпожа. Остальные пусть остаются здесь, в передней. Не открывайте дверь ни под каким предлогом. Если кто будет спрашивать, отвечайте, что госпожа страдает лунной болезнью и никого не желает видеть. Понятно?

Безутешная Тиния, боясь разрыдаться, молча кивнула.

– Задержите их насколько возможно, но когда вас разоблачат, расскажите им все, что они хотят знать. Не доводите до того, чтобы из вас вытягивали признание под пыткой. Ваша смерть или увечье не принесут никакой пользы, только тяжким грузом лягут на совесть вашей хозяйки.

– А можно мне пойти с царицей? – выпалила Тиния. – Я без нее жить не могу.

– Ты слышала обещание, данное госпожой? Едва оказавшись вне опасности, она пришлет за вами. А теперь, как только мы выйдем, заприте за нами дверь.

Когда они со свернутым ковром на плечах вышли в коридор, то встретились со старым рабом.

– Сожалею, – сказал негр. – Я сделал для вас что мог, как приказал Солет. В былые времена царевна Минтака была девушкой доброй и веселой. Но теперь это не так. Со дня замужества она стала печальной и злой.

Он сделал знак следовать за собой и провел их через лабиринты зенаны к боковой калитке, где они снова встретились со старшиной стражи.

– Развернуть эти ковры! – отрывисто приказал он.

Таита подошел ближе и посмотрел ему в глаза. Враждебное выражение на лице стражника исчезло, уступив место легкому замешательству.

– Я вижу, ты чувствуешь себя счастливым и довольным, – тихо проговорил маг, и мягкая улыбка растеклась по мрачной, морщинистой физиономии воина. – Очень счастливым.

Таита положил руку ему на плечо.

– Очень счастливым… – повторил стражник.

– Ты ведь уже осматривал ковры. Тебе не хочется снова тратить свое драгоценное время, да?

– Я не хочу тратить время, – заявил стражник так, словно это была его собственная мысль.

– Ты хочешь пропустить нас.

– Проходите! – велел стражник. – Я хочу пропустить вас.

Он отошел в сторону. Один из его подчиненных поднял запорный брус и позволил купцам выйти на улицу. Оглянувшись на еще не успевшую закрыться дверь, они увидели, что начальник смотрит им вслед и благодушно улыбается.

Повозку путники обнаружили там, где оставили, вместе с охраняющими ее мальчишками. Они аккуратно уложили ковер на пол повозки.

– Минтака, сердце мое, как ты? – спросил негромко Нефер, припав к верхнему концу свертка.

– Тут жарко и тесно, но это ничтожная цена за то, что ты рядом. – Голос ее звучал приглушенно.

Юноша прильнул к свертку и коснулся места, где находилась голова девушки.

– Ты отважна, как львица, – сказал он и забрался на скамейку рядом с Таитой.

Тот погнал лошадей.

– Городские ворота скоро закроются на ночь, – предупредил маг. – Едва бегство Минтаки будет обнаружено, первым делом прикажут перекрыть все выходы из города, обыщут все здания и допросят всех оказавшихся внутри стен чужеземцев.

Они погнали по широкой улице к восточным воротам. Подъехав к ним, беглецы увидели, что путь перегородили выстроившиеся перед воротами повозки и колесницы. Днем проходил храмовый праздник, и теперь участники и зрители возвращались в лежащие близ Авариса деревни. Выезд происходил мучительно медленно.

Солнце почти уже опустилось за стены, подползали сумерки. Перед ними оставались еще две повозки, когда начальник стражи вышел из своего помещения и крикнул:

– Хватит! Солнце село. Закрывайте ворота!

Со стороны путников, пытающихся проехать, послышались протестующие крики:

– У меня дочь больна, я должен отвезти ее домой!

– Я пошлину заплатил, так что пропустите меня! Мой груз рыбы протухнет.

Небольшая повозка намеренно выдвинулась вперед, мешая закрыть ворота. Последовала заварушка: стражи махали дубинками, рассерженные жители орали, перепуганные лошади ржали и пятились. Внезапно с наружной стороны стен началось какое-то движение.

– Дорогу фараону! – Громкие выкрики заглушили перебранку между стражами и путешественниками. – Освободите путь для фараона Трока-Урука!

Приказ подкрепил грохот боевого барабана. Больше не пытаясь захлопнуть ворота, стражи вместо этого кинулись открывать их как можно шире, чтобы пропустить в город строй колесниц. Над передовой повозкой развевался красный стяг с леопардом. На площадке, в блестящем бронзовом шлеме, с заброшенной за плечо бородой, перевязанной ленточками, высился фараон Трок-Урук, сжимающий руками в рукавицах плеть и вожжи.

Едва створки распахнулись, Трок погнал свою четверку прямиком на скопление людей и повозок, безжалостно нахлестывая всех, кто попадался на пути. Перед ним бежали подручные, которые переворачивали или оттаскивали прочь мешающие телеги, вываливая на землю груз. Рыба и овощи сыпались в сточную канаву.

– Дорогу фараону! – орали они, перекрывая гомон толпы.

Воины ухватили повозку Таиты и собрались опрокинуть, чтобы освободить путь для Трока. Таита стал бить их хлыстом, но удары приходились на шлемы или бронзовые наплечники. Воины только расхохотались и навалились сильнее. Повозка накренился, скатанный ковер соскользнул, и ему грозила опасность угодить под валящуюся набок повозку.

– На помощь! – вскричал Нефер, соскакивая с борта, чтобы подхватить ковер и смягчить падение.

Хилтон взялся за один конец, Бей за другой. С треском ломающихся досок повозка завалилась набок, но им удалось оттащить Минтаку в ее коконе в безопасное место под стеной ближайшего здания.

Фараон Трок гнал колесницу через обломки и рассыпанные товары, щелкая хлыстом над головами коней своей упряжки и выкрикивая:

– Бей! Бей!

Обученные боевые кони вставали на дыбы и молотили бронзовыми подковами по всем, кто попадался на пути. Нефер заметил, как одна старуха угодила под мельтешащие копыта. Удар пришелся прямо ей в лицо. Череп несчастной раскололся, зубы полетели изо рта пригоршней белых камешков и застучали по мостовой. Тело повалилось перед колесницей Трока, и через него перекатилось колесо с бронзовым ободом.

Фараон проехал так близко от сжимающего ковер Нефера, что на миг они посмотрели друг другу прямо в глаза. Гиксос не узнал юношу, облаченного в лохмотья и с тюрбаном на голове, но с бессмысленной жестокостью хлестнул его кнутом по плечам. Металлические шипы на плети прорвали одежду, оставив линию кровавых пятен.

– Прочь с моей дороги, деревенщина! – рявкнул фараон.

Нефер уже присел, намереваясь вскочить на подножку и за бороду стащить Трока с колесницы. Ведь перед ним был тот самый негодяй, который обижал Минтаку. Ярость застила молодому человеку глаза.

Таита удержал его, ухватив за руку:

– Пусть едет. Выноси ковер из ворот, глупец. Иначе мы окажемся тут в ловушке.

Нефер вырывался, но старик встряхнул его.

– Ты хочешь снова потерять ее, едва только обрел?

Юноша взял себя в руки. Он наклонился, перехватил поудобнее конец свернутого ковра. Остальные помогали. Они бросились к воротам, но колесницы уже проехали и стражи снова закрывали створки. Таита ринулся вперед, расталкивая стражников посохом. Когда один замахнулся на него дубинкой, маг впился ему в глаза своим пронизывающим взглядом. Воин отпрянул, как если бы узрел перед собой льва-людоеда.

Таща все вместе свернутый ковер, они проскочили через узкую щель между смыкающимися створками и вбежали в разбитый под стенами лагерь. Преследуемые сердитыми окликами, беглецы быстро растворились в сумерках среди толчеи палаток и шалашей. Остановившись у козьего загона, они опустили ношу на землю и раскатали сверток. Минтака, растрепанная и раскрасневшаяся от жары, села и улыбнулась Неферу, опустившемуся перед ней на колени. Они обнялись прямо на глазах у всех.

Таита вернул молодых людей к действительности.

– Трок приехал раньше времени. Совсем скоро твое отсутствие обнаружат, – сказал он Минтаке, помогая ей встать. – Мы лишились повозки, и нам предстоит тяжелое путешествие пешком. Надо выходить сейчас, не то мы не доберемся до исхода следующего дня до оазиса, где оставили колесницы.

– Я готова, – заявила Минтака, мигом посерьезнев.

Глянув на ее хлипкие золотые сандалии с бирюзовыми застежками, он скрылся среди хижин. Вернулся Таита минут через пять, таща за собой неопрятного вида старуху. В руках у нее была пара изрядно поношенных, но крепких крестьянских сандалий.

– Я обещал поменять их на твои, – пояснил маг.

Минтака безропотно сняла свою изящную обувь и вручила пожилой женщине, которая поспешила исчезнуть, пока эти глупцы не передумали.

– Я готова, – сказала Минтака, переобувшись. – Куда идти, маг?

Нефер взял ее за руку, и весь отряд зашагал следом за Таитой в пустыню.

Трок въехал в дворцовые ворота и остановил покрытых пылью, взмыленных коней во внутреннем дворе перед своими собственными роскошными покоями. В сопровождении двух командиров своей конницы, тоже членов клана Леопарда и своих завзятых дружков, фараон под бряцание оружия и снаряжения вступил в обеденный зал. Домашние рабы приготовили в честь возвращения повелителя роскошное угощение. Осушив кубок сладкого красного вина, Трок вгрызся в вареный кабаний окорок.

– Есть кое-что, чего я хочу больше, чем еды и питья, – заявил он, обращаясь к своим приятелям, и те загоготали.

Трок знал, что слухи о неурядицах его семейной жизни широко разошлись по армии и что нелюбовь молодой жены наносит серьезный урон его чести. Вопреки победам на юге и жестокой расправе над мятежниками, мужская гордость фараона была сильно уязвлена. Трок решил, что сегодня же ночью все будет по-другому.

– Тут больше жратвы, чем даже вы, два быка, сможете уничтожить, а вина столько, что хватит утопить бегемота. – Трок указал на ломящиеся столы. – Развлекайтесь в свое удовольствие, а меня ждите не раньше утра. Мне предстоит вспахать одно поле и объездить одну непокорную кобылицу.

Он вышел из зала, захватив с собой окорок и на ходу заглатывая мясо целыми кусками. Двое рабов с факелами освещали ему путь по сумрачным переходам до зенаны. Стражи-евнухи у дверей опочивальни Минтаки услышали его приближение и отдали ему честь – каждый приложил оружие к своей жирной груди.

– Отворяйте! – велел Трок.

Отшвырнув кость, он вытер жирные руки о подол туники.

– Ваше величество… – Часовой снова отсалютовал ему, явно нервничая. – Двери заперты.

– По чьему приказу? – с яростью спросил фараон.

– По распоряжению ее величества царицы Минтаки.

– Клянусь Сутехом, я этого не потерплю! Эта дерзкая сучка знает, что я приехал.

Взбесившись, Трок выхватил меч и забарабанил в дверь бронзовым навершием рукояти. Ответа не последовало, и он застучал снова. Грохот ударов эхом раздавался по тихим коридорам, но за дверью не ощущалось никаких признаков жизни. Гиксос отступил назад и навалился на дверь плечом. Та вздрогнула, но устояла. Он вырвал из рук у ближайшего стража пику и стал бить ею в створку.

Полетели щепки, и после еще пары-тройки ударов Трок прорубил дыру достаточную, чтобы просунуть руку и сбросить засов со скоб. Он пинком распахнул дверь и вошел. У дальней стены сбились в кучку перепуганные служанки.

– Где ваша госпожа?

Девушки переминались и бормотали что-то невнятное, но Трок заметил, как они бросают взгляды на дверь опочивальни. Туда он и направился, сопровождаемый отчаянными криками рабынь:

– Она заболела! Она не может тебя принять! У нее месячные!

Трок расхохотался:

– Она слишком часто пользовалась этим предлогом. – Он замолотил в дверь. – Если уж пускать кровь, так пусть ее будет много – больше, чем я пролил на поле под Манаши. Сутехом клянусь, я сумею пересечь этот поток и достичь уютной гавани.

Фараон пнул дверь спальни.

– Открывай, шлюшка! Твой супруг пришел, чтобы исполнить свой долг.

Со следующим ударом ноги дверь слетела с кожаных петель, и Трок вальяжно вступил в опочивальню. На ложе африканского черного дерева, украшенного серебром и перламутром, виднелась женская фигура, целиком укутанная в льняные покрывала, так что торчала лишь миниатюрная ножка.

Трок расстегнул пояс с мечом и бросил его на пол.

– Скучала по мне, моя маленькая лилия? Истосковалась по моим любящим объятиям?

Он ухватился за босую стопу и выдернул девушку из-под одеял.

– Иди ко мне, мой ягненочек! У меня есть для тебя подарочек, такой длинный и твердый, что тебе не удастся продать или передарить его… – Он не договорил, в изумлении уставившись на перепуганную и трясущуюся служанку. – Тиния, маленькая потаскушка, ты что забыла в постели своей госпожи?

Не дожидаясь ответа, фараон сбросил ее на пол и заметался по комнате, срывая занавески и ковры со стен.

– Ты где? – Он пинком отворил дверь в личную уборную царицы. – Выходи! Эти детские уловки тебе не помогут!

Ему потребовалось не больше минуты, чтобы понять: Минтака нигде не прячется. Тогда он устремился к Тинии, схватил ее за волосы и вытащил на середину комнаты.

– Где она? – он пнул девушку в живот. Та закричала и попыталась отстраниться от подбитых металлом сандалий. – Я выбью из тебя правду! Я порежу на ремни твое презренное тело!

– Ее тут нет! – взвизгнула Тиния. – Она ушла!

– Куда? – Он снова пнул ее. Бронзовые гвозди сандалий терзали нежную кожу, как ножи. – Куда?

– Я не знаю, – взвыла служанка. – Пришли какие-то люди и забрали ее.

– Какие люди?

Еще удар ногой, и Тиния покатилась как шар, рыдающий и дрожащий.

– Не знаю. – Вопреки наставлениям Таиты, ей не хотелось выдавать любимую госпожу. – Чужие, я их никогда раньше не видела. Завернули ее в ковер и унесли.

Трок в последний раз с силой пнул ее, потом вышел.

– Приведите Солета, – велел он евнухам-часовым. – Тащите сюда немедленно этого жирного негодяя.

Появился Солет, ломая холеные пухлые руки:

– Божественный фараон! Величайший из богов! Мощь Египта! – Он распростерся у ног Трока.

Тот со всей силы ударил его обутой в тяжелую сандалию ногой:

– Кто были люди, которых ты допустил в зенану?

– По твоему приказу, милостивейший фараон, я пропускал всех продавцов изящных товаров, чтобы они могли показать их царице.

– Кто был продавец ковров? Последний, кто заходил в покои.

– Продавец ковров? – повторил Солет, словно вопрос вызвал у него затруднение.

Фараон пнул его снова:

– Да, Солет, ковров! Как его звали?

– А, вспомнил. Торговец коврами из Ура. Имя его я позабыл.

– Ну так я освежу твою память.

Трок подозвал стражей-евнухов.

– Разложите его на кровати.

Здоровяки подтащили Солета к смятой постели и уложили лицом вниз. Трок подобрал брошенный пояс с мечом и извлек оружие.

– Задерите на нем халат.

Один из евнухов отвернул полу одежды Солета, обнажив мясистые ягодицы.

– Мне известно, что половина дворцовой стражи прошла этой дорогой, – сказал Трок, прикоснувшись острием клинка к анусу визиря. – Но ни у кого не было оружия такого твердого или острого, как это. А теперь говори, кто был тот торговец коврами?

– Клянусь хлебом и водой Нила, я никогда раньше его не видел.

– К большому твоему сожалению, – сказал Трок и вонзил острие в прямую кишку Солета на глубину фаланги пальца.

Визирь пронзительно, истошно закричал.

– Это только кончик, – предупредил фараон. – Если тебе это так нравится, я могу вогнать тебе в потроха еще локоть доброй бронзы.

– Это был Таита, – выдавил Солет, из раны которого ручьем лилась кровь. – Это Таита ее унес.

– Таита?! – воскликнул Трок удивленно и отвел меч. – Таита, маг?

В голосе у него прозвучала нотка сверхъестественного ужаса. Он долго молчал, потом кивнул удерживающим визиря евнухам:

– Отпустите его.

Солет со стоном сел. При этом движении через разрез с бульканьем вырвалась струя газов.

– Куда он ее повез? – спросил Трок, не замечая звука и зловония, наполнившего помещение.

– Он мне не сказал. – Солет с трудом скомкал простыню и засунул ее между ног, чтобы остановить кровотечение.

Трок поднял меч и коснулся острием одной из обвислых жирных грудей визиря. Солет взвизгнул и снова испустил газы.

– Не сказал, но обмолвился про страну между двумя реками, Тигром и Евфратом. Может, именно туда он и решил увезти царицу?

Трок поразмыслил с минуту. Это было разумно. Таите наверняка уже известно о напряженных отношениях между Египтом и восточными государствами. Он понимает, что если доберется туда, то может найти там убежище и защиту.

Но зачем ему понадобилось похищать Минтаку? Уж точно не ради выкупа. Таита известен своим презрением к золоту и богатствам. И похоть тут явно ни при чем. Как евнух, Таита не знал любовного влечения. Может, причиной дружба между стариком и девушкой? Не попросила ли она помочь ей сбежать из Авариса и от нежеланного брака? Минтака наверняка пошла с ним по доброй воле, а то и с охотой – в пользу этого говорило поведение служанок, пытавшихся скрыть побег госпожи. И она не кричала, иначе часовые наверняка услышали бы.

Размышления о причинах Трок решил оставить до лучших времен. Сейчас главной заботой было организовать погоню и настичь царевну и чародея прежде, чем они доберутся до берегов Красного моря и окажутся на землях, подвластных Саргону Вавилонскому. Фараон улыбнулся Солету:

– Надеюсь, твоим любовникам придется по нраву усовершенствование, проделанное мной в твоем проходе. С тобой я разберусь позже, когда вернусь. Всегда найдутся голодные гиены и стервятники.

Два полководца все еще пировали в зале, поглощая вино и яства. Впрочем, они упились уже почти до бессознательного состояния.

– Сколько колесниц мы можем снарядить и отправить на восток до наступления полуночи? – спросил Трок.

Оба удивленно уставились на него, но, будучи воинами, привыкли держать ответ перед сердитым вождем.

Военачальник Толма выплюнул вино, которое собирался проглотить, и встал, только слегка пошатываясь:

– Я могу вывести пятьдесят колесниц через два часа!

– Мне нужно сто, – возразил Трок.

– У меня будет под началом сто колесниц до наступления полуночи, – вскинулся военачальник Зандер, не в силах допустить, чтобы его перещеголяли. – И еще сто выйдут на восток на заре.

Таита вел беглецов при свете растущей луны – до полнолуния оставалось лишь несколько дней. Наконечник посоха цокал по каменистой тропе, а тень бежала впереди мага, подобно чудовищной летучей мыши. Остальным приходилось усердно шевелить ногами, чтобы не потерять старика из виду.

После полуночи Минтака начала сдавать. Она тяжело хромала и постоянно отставала. Нефер укорачивал шаг, оставаясь рядом. Такого он от нее не ожидал – обычно царевна не уступала в выносливости любому из парней, а многих могла и перегнать. Он шептал ей слова поддержки, потихоньку, чтобы Таита не слышал. Ему не хотелось, чтобы маг заметил слабость девушки, и не желал унижать ее в глазах остальных.

– Уже недалеко. – Он взял ее за руку, чтобы помочь идти быстрее. – Бей держит лошадей наготове. Оставшуюся часть пути до Вавилона мы проделаем с шиком.

Она засмеялась, но смех получился наигранный, вымученный. Только тут Нефер догадался, что с ней не так.

– Что тебя беспокоит? – спросил он.

– Ничего, – ответила девушка. – Я слишком долго провела взаперти во дворце. Мои ноги ослабели.

Его это не убедило. Потянув ее за руку, он заставил ее сесть на камень рядом с тропой, поднял одну из ее изящных ножек и расшнуровал завязки сандалии. Стянув ее, он ахнул.

– Гор милосердный! И как тебе удалось сделать в них хотя бы шаг?

Обувь не по размеру страшно стерла ей ногу. Кровь темнела и поблескивала в свете луны. Юноша занялся второй ногой, бережно сняв сандалию. Вместе с ней отдирались куски кожи.

– Такая досада, – прошептала Минтака. – Но не волнуйся, я смогу идти босиком.

Нефер с досадой зашвырнул окровавленную обувь подальше в скопление камней.

– Тебе следовало раньше сказать мне.

Он встал, заставил ее подняться, развернулся к ней спиной и приготовился принять ее вес.

– Обними меня руками за шею и прыгай.

Затем юноша пустился догонять остальных, к тому времени превратившихся в зыбкие тени в лунном свете далеко впереди. Ее губы находились близ его уха, и, пока он напрягал силы, она, как могла, пыталась отвлечь и приободрить его. Говорила, как сильно скучала по нему, как прослышала о его смерти и не желала жить без него.

– Мне хотелось умереть, чтобы мы снова были вместе.

Потом Минтака поведала возлюбленному о жрице Хатхор и историю со змеей. Нефер пришел в такой ужас, что опустил ее на землю и сердито отчитал.

– Это было глупо. – в волнении он сильно встряхнул девушку. – Даже не смей поступать так снова, что бы ни случилось в будущем.

– Ты не знаешь, как сильно я люблю тебя, дорогой! И не представляешь, какое отчаяние овладело мной, когда я посчитала тебя умершим.

– Давай заключим договор. Начиная с этого дня мы будем жить друг для друга. И не вспомним о смерти до тех пор, пока она не придет к нам без приглашения. Дай мне слово!

– Клянусь! Отныне и навсегда я буду жить только для тебя, – сказала царица и поцеловала суженого, скрепляя обещание.

Он снова взвалил ее на плечи и пошел дальше. Ему казалось, что с каждым шагом ноша тяжелеет. Там, где грунт становился песчаными и мягким, Нефер опускал ее и царица ковыляла на стертых в кровь ногах, опираясь на него. Когда снова начинались камни, он опять поднимал ее себе на спину и брел вперед. Она рассказала ему про то, как Таита узрел ее и избавил от стремления умереть.

– Это было совершенно удивительное ощущение, – поделилась Минтака. – Как если бы он стоял рядом и обращался ко мне сильным, звучным голосом. Таита сказал, что ты жив. Как далеко вы находились, когда он разговаривал со мной?

– В Гебель-Нагаре, это в пятнадцати днях пути к югу от Авариса.

– Ему удалось пронзить такое расстояние? – изумленно промолвила девушка. – Существует ли предел его возможностям?

Они еще раз остановились в темноте на отдых. Минтака прильнула к его плечу и прошептала:

– Мне нужно кое-что рассказать тебе. Это касается моей брачной ночи с Троком…

– Нет! – выпалил Нефер. – Не хочу слушать. Неужели ты думаешь, что я не мучился каждый день, думая об этом?

– Выслушай, сердце мое. Я так и не стала его женой. Хотя он пытался взять меня силой, мне удалось помешать ему. Моя любовь к тебе дала мне силы сопротивляться.

– Мне говорили, что он вывесил запятнанную красным овчину на дворцовой стене. – Слова эти дались юноше нелегко, и он отвернулся.

– Да, то была моя кровь, – сказала она, и он попытался вырваться из ее объятий, но они были крепкими. – Но кровь не девственная. Он в кровь разбил мне нос и губы, пытаясь сломить. Клянусь тебе своей любовью к богине и своей надеждой подарить тебе сыновей, что я до сих пор девственница и останусь ею до тех пор, пока ты не примешь этот мой дар в знак моей любви.

Нефер обнял ее, поцеловал и расплакался от облегчения и радости, и она заплакала вместе с ним.

Минуту спустя он снова выпрямился и взвалил ее на спину. Похоже было, что ее клятва придала ему сил, и молодые люди двинулись вперед увереннее.

Было уже за полночь, когда остальные хватились их и пошли искать. Таита перевязал Минтаке ноги, а дальше ее по очереди несли Хилтон и Мерен. Беглецы пошли быстрее, но звезды уже начали меркнуть. Небо на востоке стремительно светлело, когда наконец они достигли оазиса, где ждал их Бей с лошадьми.

Все сильно устали, но Таита не мог позволить отдых. Путники в последний раз напоили лошадей и наполнили мехи водой так, что те раздулись и покрылись капельками сочащейся влаги.

Пока остальные занимались этим, Таита набрал из колодца полведра воды и при помощи какого-то пенящегося состава смыл краску с волос, снова сделав их серебристыми.

– Зачем в такой час ему понадобилось мыть голову? – удивился Мерен.

– Возможно, он тем самым вернул себе часть силы, которую утратил, покрасившись, – предположила Минтака, и никто не стал спорить с ней.

Когда все было готово к отъезду, Таита заставил всех еще раз напиться из источника, наполнить животы так, чтобы в них не вошло больше ни глотка воды.

– Ты это чувствуешь? – тихо спросил Таита у Бея, пока спутники выполняли его приказ.

Нубиец осклабился и кивнул:

– Оно витает в воздухе, и я ощущаю дрожь подошвами. Они идут.

Невзирая на нехватку времени и угрозу погони, Таита еще раз озаботился состоянием ног Минтаки. Он покрыл мозоли и потертости мазью и забинтовал ступни. Наконец последовала команда выступать.

Таита взял к себе Мерена в передовую колесницу копьеносцем. Следом ехали Нефер с Минтакой, держащейся за борт, чтобы ослабить давление на ноги. Замыкали маленький отряд Хилтон и Бей.

Ассирийский купец, продавший им ковры, надзирал за тем, как слуги и рабы грузят повозки и навьючивают верблюдов. Он обернулся посмотреть на проезжающих и помахал Таите. Но интерес его обострился, стоило ему заметить девушку во второй колеснице. Даже пыльная одежда и растрепанные волосы не могли скрыть ее удивительной красоты. Он продолжал смотреть, даже когда маленький отряд одолел последний подъем и скрылся в пустыне, направляясь по караванной дороге, что вела к берегам Красного моря.

Нетерпеливо ожидая, когда отряды колесниц соберутся перед городскими воротами, Трок отрядил Толму обыскать лагерь чужеземцев и нищих под стенами Авариса.

– Переверните каждую лачугу. Убедитесь, что царица не прячется среди этого сброда. Ищите Таиту Чародея. Ведите ко мне всех худых высоких стариков, каких найдете, я сам их допрошу.

Среди хижин слышались крики и плач, треск сбитых дверей и ломаемых стен – это люди Толмы исполняли приказ. Вскоре вернулись двое воинов и притащили к колеснице Трока грязную старую бедуинку. Женщина визжала, поливая обидчиков проклятиями, лягалась и вырывалась у них из рук.

– В чем дело? – спросил фараон у воина, когда старуху кинули к его ногам.

Воин показал пару тонкой работы золотых сандалий с бирюзовыми застежками, поблескивающими в свете факелов.

– Мы нашли их у нее в хижине, ваше величество.

Трок узнал сандалии, и лицо его потемнело от гнева.

– Где ты их украла, грязная обезьяна? – спросил он, пнув бедуинку в живот.

– Ничего я не крала, божественный фараон, – запричитала старуха. – Он сам отдал их мне.

– Кто это он? Отвечай всю правду, иначе я засуну твою голову во влагалище и ты захлебнешься собственными же вонючими выделениями.

– Старик, вот кто. Он дал мне их.

– Опиши его.

– Высокий такой и тощий.

– Сильно старый?

– Как скалы в пустыне. Он сам дал их мне.

– Была с ним девушка?

– Были еще трое мужчин и смазливая молодая девица, разодетая в богатое платье, с краской на лице и с лентами в волосах.

Трок рывком поднял старуху на ноги.

– Куда они пошли? – проорал он ей прямо в перепуганное лицо. – В какую сторону?

Трясущейся рукой женщина указала на дорогу к холмам и далее в пустыню.

– Давно это было?

– За это время луна прошла вот такой путь, – бедуинка описала дугу, соответствующую часам четырем или пяти.

– Сколько у них лошадей? – рявкнул фараон. – Колесницы? Повозки? Как они ехали?

– Не было лошадей. Они ушли пешком, но очень торопились.

Трок отпихнул ее в сторону и, поглядев на стоящего рядом Толму, усмехнулся:

– Пешком они далеко не уйдут. Мы нагоним их, как только твои никчемные лентяи вылезут из-под своих одеял и встанут на колесницы.

Солнце уже светило вовсю и проделало полпути до высшей точки, когда Трок поднялся на холмы, обступившие оазис на пороге пустыни. За ним следовали двести колесниц, построенных в колонну по четыре. Столб пыли, поднимавшийся милях в пяти позади и хорошо различимый в ярком дневном свете, говорил о приближении еще двухсот колесниц Зандера. Каждая несла двоих тяжеловооруженных воинов и была нагружена мехами с водой и связками запасных дротиков и стрел.

Внизу гиксосы увидели ассирийского купца, идущего вверх по склону от колодца во главе своего каравана. Трок поехал к нему навстречу и окликнул издалека:

– Здоровья тебе, чужеземец. Откуда прибыл и по какому делу?

Купец не без робости поглядел на военный отряд, не зная, чего ожидать. Доброжелательное приветствие значило немного. За время долгого пути из Месопотамии ему повстречалось достаточно разбойников, грабителей и мелких князьков.

Трок остановил колесницу перед ассирийцем:

– Я – божественный фараон Трок-Урук. Добро пожаловать в Нижнее царство. Ничего не бойся, ты находишься под моей защитой.

Купец упал на колени и рассыпался в приветствиях. В кои веки Троку было не до выказываемых ему почестей.

– Встань и говори, добрый человек, – оборвал он излияния ассирийца. – Если будешь честен и расскажешь мне все, что я хочу знать, я дам тебе право беспошлинно торговать на всех моих землях и отряжу десять колесниц сопровождать тебя до самых ворот Авариса.

Купец вскочил и принялся уверять фараона в своей бесконечной благодарности, хотя по долгому опыту знал, что за царские милости приходится дорого платить.

– Я преследую шайку преступников, – прервал его Трок. – Ты их видел?

– По дороге мне встретилось немалое число путников, – осторожно ответил ассириец. – Не изволит ли ваше величество поподробнее описать тех негодяев, чтобы мне легче было направить его по их следам?

– Их пятеро или шестеро. Направляются на восток. С ними одна молодая женщина. Вожаком у них старый разбойник, высокий и худой. Возможно, волосы у него выкрашены в черный или каштановый цвет.

Трок не успел еще договорить, как ассириец возбужденно затараторил:

– Я отлично их помню, ваше величество. Пару дней назад один старик с крашеными волосами купил у меня ковры и ветхую одежду. Женщины тогда с ним не было. Вот в этом оазисе он оставил три колесницы и лошадей под присмотром уродливого мошенника-негра. А с остальными сел в древнюю колымагу, куда погрузил мои ковры, и покатил по дороге, на которой мы сейчас стоим, к Аварису.

– Именно он мне и нужен. – Трок ликующе ухмыльнулся. – Ты видел его с тех пор? Вернулся ли негодяй за своими колесницами?

– Он и еще трое прибыли сегодня рано поутру, пришли пешком из Авариса. С ними была молодая женщина, про которую ты спрашивал. С ней, похоже, было не все благополучно, потому как мужчины несли ее.

– Куда они отправились, приятель? В какую сторону? – нетерпеливо спросил Трок, но ассириец спешить не собирался.

– Женщина совсем молоденькая и богато одетая, хоть и передвигалась с трудом. Явно знатная особа, очень красивая, с длинными черными волосами.

– Довольно. Я знаю эту женщину и без твоих описаний. Выехав из оазиса, в какую сторону они направились?

– Они запрягли лошадей в три колесницы и уехали немедленно.

– Куда, я спрашиваю! В какую сторону?

– На восток по караванной дороге. – купец указал на тропу, что вилась по склонам невысоких холмов в край песчаных дюн. – Вот только волосы у старика были уже не крашеные. Когда я в последний раз его видел, они сияли, как облако в летнем небе.

– Когда они уехали?

– Через час после восхода солнца, ваше величество.

– В каком состоянии их кони?

– Хорошо напоенные и отдохнувшие. Они простояли три дня в оазисе, а запас корма разбойники привезли с собой большой. Уезжая сегодня поутру, они наполнили в источнике мехи и, похоже, приготовились к долгому путешествию к морю.

– Они опережают нас всего на несколько часов! – воскликнул Трок. – Ты молодец, парень, и заслужил мою благодарность. Мои писцы дадут тебе грамоту на свободную торговлю, а вельможа Толма выделит провожатых до Авариса. Когда я вернусь в столицу с пойманными беглецами, то еще награжу тебя. Ты будешь сидеть на самом почетном месте в переднем ряду зрителей при их казни. Пока же я желаю тебе доброго пути и удачной торговли в моем царстве.

Он повернулся и отдал распоряжения Толме во второй колеснице:

– Выдайте этому малому грамоту и провожатых до Авариса. Наполните мехи водой из колодца и дайте лошадям напиться вволю. Только живо, Толма. Будь готов снова выступить в путь до полудня. А тем временем пришли ко мне своих чародеев и полковых жрецов.

Разбив лошадей на группы по два десятка голов в каждой, воины стали водить их к колодцу на водопой. Не занятые этой работой расположились в тени собственных колесниц и принялись поглощать скромный завтрак из просяных лепешек и сушеного мяса – привычная пища всадника.

Трок нашел приют в тени сучковатого тамаринда близ источника. Явившиеся по его приказу чародеи и священники уселись перед ним на корточки. Их было четверо: два бритоголовых жреца Сутеха в черных одеждах, нубийский шаман, увешанный ожерельями, талисманами и костями, и колдун с востока, известный как Иштар Мидянин. Один глаз у Иштара был мутный, лицо сплошь в багровых и красных наколках в виде завитков и кругов.

– Человек, за которым мы гонимся, знаток тайных искусств, – предупредил их Трок. – И применит все свои умения, чтобы задержать нас. Говорят, он способен сотворить заклинание сокрытия и может вызвать видения, что повергнут наших воинов в ужас. Вы должны применить свои умения, чтобы противостоять его чарам.

– Кто этот шарлатан? – осведомился Иштар Мидянин. – Не сомневайся, ему не устоять против наших объединенных стараний.

– Его зовут Таита.

Только Иштар не выказал отчаяния, услышав имя противника.

– Мне Таита известен только понаслышке. Но я давно мечтал помериться с ним силами.

– Творите свои чары, – приказал им фараон.

Жрецы Сутеха отошли и разложили на песке утварь для таинств. Потом затянули негромкую песнь и затрясли трещотками.

Нубиец порыскал среди камней вокруг источника и нашел рогатую гадюку. Отрубив змее голову, он полил свой собственный череп ее кровью. Покрытый стекающими по щекам и срывающимися с кончика носам каплями, он стал прыгать по кругу, как гигантская черная лягушка. Завершив очередной круг, он смачно плевал на восток, куда ушел Таита.

Иштар развел близ источника небольшой костер и уселся перед ним на корточки, перекатываясь на пятках и бормоча заклинание Мардуку, самому могущественному из всех двух тысяч десяти богов Месопотамии.

Отдав необходимые приказы Толме, Трок подошел и стал наблюдать за проделками Мидянина.

– Что это за магия? – спросил он, когда Иштар вскрыл вену на своем запястье и пролил в костер несколько капель крови.

– Злые чары огня и крови. Возвожу препятствия и препоны на пути Таиты, – сказал колдун, не поднимая глаз. – Привожу в смятение и расстройство умы его спутников.

Трок недоверчиво хмыкнул, но в глубине души был впечатлен. Ему доводилось и прежде наблюдать за работой Иштара. Он прошел немного по дороге и посмотрел на линию восточных холмов. Ему хотелось скорее кинуться в погоню, и задержка причиняла ему досаду. С другой стороны, Трок был опытный военачальник и понимал необходимость дать лошадям как следует отдохнуть и напиться перед долгой ночной скачкой.

Ему прекрасно известен был характер местности, лежащей впереди. В бытность молодым начальником отряда колесниц, он часто водил сюда дозоры. Пересекал выходы на поверхность сланца, резавшего лошадям копыта и скакательные суставы не хуже кремневых ножей, терпел изнурительный зной и жажду в дюнах.

Он пошел назад к колеснице, но вынужден был остановиться и повернуться: внезапно по желтой пустыне пронесся пылевой смерч и поднялся, кружась, на несколько сотен локтей в небо. Воронка заворожила Трока. Воздух был горячий, как жар из плавильни для бронзы, и ему пришлось закрыть накидкой глаза и нос и дышать через ткань, защищаясь от летящего песка. Смерч пронесся мимо и заплясал по сухой земле с грацией гаремной танцовщицы, заставив фараона кашлять и утирать слезящиеся глаза.

Уже почти наступил полдень, и отряд как раз закончил поить лошадей, когда вторая колонна под началом Зандера нагнала их и направилась вниз по склону, к источнику. Вновь прибывшие нуждались в воде не меньше первого отряда, и над оазисом нависла угроза жажды. Вода в колодце и так уже плескалась на самом дне и стала мутной. Первым пришлось делиться драгоценными мехами, чтобы пополнить запасы вторых.

Наскоро посовещавшись с Зандером и Толмой, Трок довел до них свой замысел: каким образом следует выстроить колесницы, чтобы помешать Таите ускользнуть от набрасываемой на него сети.

– Предупредите офицеров, чтобы остерегались магических ловушек, которые может расставить Таита, чтобы сбить нас с толку, – закончил он. – Иштар Мидянин творит сильные чары, я возлагаю на него большие надежды. Он никогда меня прежде не подводил. Если мы будем готовы к пакостям со стороны Чародея, то нас ждет успех. В конечном счете как ему справиться с такой ордой? – Он обвел рукой скопище колесниц, лошадей и отборных воинов. – Да! Клянусь дыханием Сутеха, завтра в этот же час я поволоку Таиту и Минтаку за моей колесницей обратно в Аварис.

Фараон дал приказ первому отряду готовиться к выступлению. Построенная по четыре колесницы в ряд и растянувшаяся на пол-лиги колонна направилась в пустыню. В мягком песчаном грунте перед ними четко видны были колеи, прорезанные колесницами беглецов.

Таита дал двум следующим за ним колесницам сигнал остановиться. Они встали в багровой тени, которую отбрасывала на песок высокая пологая дюна, похожая на изгиб гигантской раковины. Лошади уже выказывали признаки усталости: головы их были понурены, бока тяжело раздувались с каждым вздохом, соленая корка высохшего пота покрывала припорошенные пылью шкуры.

Путники осторожно отмерили из бурдюков дневную порцию воды в кожаные ведра, и лошади принялись с жадностью пить. Таита осмотрел ноги Минтаки и порадовался, нигде не обнаружив признаков загноения. Снова забинтовав царевне ступни, он отвел в сторонку Бея.

– Нас прозрели, – начал он без обиняков. – Чье-то злое влияние медленно окутывает нас.

– Я тоже его чувствую, – согласился нубиец. – И уже начал сопротивляться ему. Но оно могущественно.

– У нас лучше выйдет противостоять чарам, если мы объединим свои силы.

– Нам нужно позаботиться об остальных – они более уязвимы.

– Я предупрежу их, чтобы были настороже.

Таита вернулся к остальным спутникам, только что управившимся с поением лошадей.

– Будьте готовы выступать, – сказал он Неферу. – Мы с Беем отправляемся на разведку, вернемся вскоре.

Два чародея пешком пошли вперед и вскоре скрылись за песчаной стеной пологой дюны. Когда их нельзя стало видеть от колесниц, они остановились.

– Не знаешь, кто у Трока способен сотворить столь мощное заклятие?

– При всех его полках есть жрецы и колдуны, но самый могущественный из них – Иштар Мидянин.

– Я слышал о нем. – Таита кивнул. – Он творит чары огнем и кровью. Нам нужно постараться обратить его влияние против него самого.

Бей развел костерок из сухого конского навоза, и когда пламя набрало силу, оба надрезали кончики больших пальцев и выдавили в огонь по нескольку капель крови. Под шипение сгорающей крови они повернулись к врагу, зная, что дурное влияние исходит с запада, с той стороны, откуда они пришли. Маги объединили силы, и спустя некоторое время злые чары стали ослабевать, рассеиваясь, как дым умирающего очага.

Когда они завершили ритуал и забросали костер песком, Бей сказал негромко:

– Оно все еще здесь.

– Да, – согласился Таита. – Мы ослабили его, но оно остается опасным, особенно для тех, кто не обучен ему сопротивляться.

– Самые молодые окажутся восприимчивее всего, – предположил Бей. – То есть двое мальчиков, фараон и Мерен, и девушка.

Маги вернулись к ожидающим колесницам. Перед тем как занять места, Таита обратился к спутникам. Зная, что они испугаются, если назвать истинную причину его беспокойства, он решил зайти с другой стороны.

– Мы вступаем в самую негостеприимную и опасную область барханов. Я понимаю, что все устали и страдают от жажды, измотаны тяготами путешествия, но будет смертельной ошибкой проявить беспечность. Внимательно смотрите за лошадьми и за дорогой. Не позволяйте себе отвлечься на странный звук или образ, будь то птица или животное. – Он помолчал и посмотрел прямо на Нефера. – Особенно это касается вас, ваше величество. Будьте начеку постоянно.

Нефер кивнул и не стал спорить, вопреки своему обычаю. Остальные тоже слушали серьезно, понимая, что у Таиты есть причины предупреждать их.

Когда колесницы снова двинулись вперед по долине между высокими дюнами, зной, казалось, усиливался с каждым поворотом колеса. Неровные песчаные стены по обеим сторонам дороги поражали яркими цветами, от лимонно-желтого и золотого до пурпурного, синего, как оперение цапли, рыжего, как мех лисицы, или коричневатого, как шкура льва. Местами дюны пересекали полосы белого, как иней, талька или черного песка, похожего на сажу из масляной лампы.

Небо над головой было раскаленным и враждебным. Свет стал другим – желтым и неестественным. Очертания отдаленных предметов сделались расплывчатыми и искаженными. Нефер прищуривал глаза, неспособные вынести вид блестящего, как отполированный металл, неба. Оно казалось таким близким, что его можно было достать хлыстом. В то же время колесница Таиты, находящаяся впереди в каких-нибудь пятидесяти локтях, словно терялась где-то далеко на горизонте.

Солнечные лучи обжигали любой клочок открытой кожи на лице или на теле. Нефер ощутил, как им овладевает какой-то смутный страх. Для него не было причины, но стряхнуть его не удавалось.

Когда Минтака, дрожа, прижалась к нему и схватилась за его сжимающую хлыст руку, он понял, что ей тоже страшно. Большое зло сгущалось в воздухе. Ему хотелось окликнуть Таиту, попросить поддержки и ободрения, но из горла, пересохшего от жары и пыли, не мог вырваться ни единый звук.

Юноша вдруг почувствовал, как Минтака напряглась, а пальцы ее с силой впились ему в плечо. Повернувшись, он увидел, что девушка напугана. Свободной рукой она указывала на гребень дюны, который словно нависал над ними.

Что-то огромное и темное отделилось от вершины и стало надвигаться на них. Нефер никогда не видел ничего подобного. Это было бесформенное, как гигантский мех для воды, существо, но таких размеров, что занимало весь склон дюны. Оно способно было поглотить не то что три колесницы, но целый полк. Катясь вниз по склону, оно набирало скорость, колыхалось и переваливалось беззвучно и вскоре загородило от их глаз желтое небо пустыни. Посреди жары путникам стало вдруг холодно, у них перехватило дух, как если бы они окунулись в ледяной горный поток.

Лошади тоже почувствовали угрозу – они бешено рванулись, потеряли песчаную колею и поскакали через дно долины в стремлении убежать от чудовищного явления. Непосредственно впереди находилось поле, усеянное черными кусками застывшей лавы, и упряжка мчалась прямо на них. Осознав опасность, Нефер пытался повернуть коней, но те понесли. Борясь с вожжами, он слышал, как рядом кричит Минтака.

Казалось, черный монстр неизбежно должен был поглотить их. Нефер обернулся. Он ожидал, что темная масса уже нависла над ними, потому как ощущал спиной ее холод, но ничего не увидел. Склон дюны был голым, гладким и безмятежным. Желтое небо над головой было пустым и чистым. Две остальные колесницы остановились под склоном, их упряжки держались спокойно и не выходили из повиновения. Таита и спутники не понимали, что произошло.

– Тпру! – заорал Нефер несущим коням и изо всех сил натянул вожжи.

Но лошади не слушались. На полном скаку они летели на залитое лавой поле, таща за собой подпрыгивающую и рыскающую колесницу.

– Тпру! Стойте, чтоб вас! Стой!

Лошади обезумели от ужаса: выгнув шеи, на которые давили натянутые вожжи, они мчались вперед и хрипели на ходу.

– Держись, Минтака! – вскричал Нефер и обнял невесту за плечи. – Сейчас врежемся!

Черные камни были древними, гонимый бурями песок источил их, придав странные очертания. Иные валуны были величиной с человеческую голову, другие здоровенные, как колесница. Неферу удалось заставить коней обогнуть первый камень, но они угодили в проем между двумя крупными обломками. Проход оказался слишком узким – одно колесо ударилось и с треском разлетелось. Разломанные спицы и куски обода взлетели в воздух. Повозка упала на ось, повалив находившуюся с той же стороны лошадь, которая врезалась в следующий валун. Нефер слышал, как с хрустом сломались передние ноги животного, будто хворост, – и в этот же миг их с Минтакой выбросило из колесницы.

Они упали на мягкий песок – удача, что не попали на скалу, покалечившую лошадь. Когда они перестали кувыркаться по земле, Нефер все еще сжимал Минтаку в объятиях. Ему удалось смягчить ее падение.

– Ты цела? Не ранена?

– Нет. А ты?

Нефер встал на колени, в ужасе посмотрел на обломки колесницы и изувеченных коней.

– Милостивый Гор! – воскликнул юноша. – Нам конец.

Колесница была безнадежно разбита. Одна из лошадей сгинула, сломав обе передние ноги. Вторая стояла в упряжи, привязанная к дышлу повозки, но одна ее нога под неестественным углом торчала из вывихнутого плеча.

Нефер нетвердо поднялся и помог встать Минтаке. Они стояли обнявшись, когда Таита подвел упряжку к лавовому полю и натянул поводья, а Мерен спрыгнул с подножки на землю и устремился к потерпевшим крушение.

– Что случилось? Почему лошади понесли?

– А вы не видели? – спросил Нефер, все еще потрясенный и обескураженный.

– Что это было? – осведомился Таита.

– Какая-то штука. Темная и огромная, как гора. Она катилась на нас с вершины дюны. – Неферу с трудом удавалось подобрать слова.

– Здоровенная, как храм Хатхор, – пришла ему на помощь Минтака. – Это было ужасно. Вы ведь должны были ее видеть.

– Нет, – возразил Таита. – Это был плод вашего воображения, помещенный вам в голову нашими врагами.

– Колдовство? – пробормотал Нефер удивленно. – Но ведь лошади тоже это видели.

Таита отвернулся и обратился к подъехавшему ближе Хилтону:

– Избавь несчастных животных от мучений. – Он указал на раненых лошадей. – Нефер, помоги ему.

Маг хотел отвлечь мальчика от крушения и его последствий.

С тяжелым сердцем Нефер обнял лошадь за шею, погладил ее по лбу и укрыл накидкой глаза, чтобы бедняжка не видела приближающейся смерти.

Хилтон был закаленный воин, и ему не раз приходилось выполнять эту печальную обязанность на далеких полях сражений. Приставив острие кинжала к точке чуть позади уха лошади, он одним резким движением вогнал клинок в мозг. Животное напряглось, вздрогнуло, потом обмякло. Двое перешли ко второму коню. Он сразу рухнул под ударом Хилтона и больше не пошевелился.

Таита и Бей стояли рядом, наблюдая за актом жестокого милосердия.

– Мидянин сильнее, чем я предполагал, – вполголоса сказал Бей. – Он вычислил самых уязвимых среди нас и направил свои чары на них.

– Остальные колдуны Трока усиливают его влияние. Впредь стоит наблюдать также за Хилтоном и Мереном, – промолвил Таита. – Покуда я не собрался с силами, чтобы дать отпор Иштару, мы в большой опасности.

Он отошел от Бея – ни к чему, чтобы остальные видели, как они совещаются втайне. Крайне важно не дать спутникам пасть духом.

– Перегрузите мехи с водой, – приказал маг.

Один лопнул при крушении, два других были полны лишь наполовину, но их перенесли на исправные колесницы.

– Мерен теперь поедет с Хилтоном и Беем, – продолжил Таита. – Их величества сядут ко мне.

С дополнительным грузом колесницы шли тяжело, лошади с трудом тащили их по изнурительной жаре. Над головой висело странное желтое марево, почти скрывавшее солнце.

Сжимая в правой руке талисман Лостры, Таита негромко напевал про себя, отгоняя сгущавшееся вокруг них зло. Бей в следующей колеснице тоже тянул монотонный мотив.

Они подъехали к участку дороги, где ветер замел колеи, оставленные другими караванами и путниками. Указателями служили лишь пирамидки из камней, сложенные на определенном расстоянии друг от друга. Со временем закончились и пирамидки, и беглецы оказались в ровном пространстве песков. Оставалось полагаться на опыт Таиты, его знание пустыни и тонкое чутье.

Наконец колесницы выехали на ровный участок между двумя грядами дюн. Поверхность песка выглядела гладкой, но Таита остановился на краю и внимательно осмотрел местность. Потом спустился с платформы и поманил Бея. Вместе с нубийцем они тщательно изучили столь безопасную на вид поверхность.

– Не нравится мне все это, – проговорил Таита. – Надо подыскать объезд этой равнины. Тут что-то кроется.

Бей сделал несколько шагов по твердому, ровному песку и втянул горячий воздух. Затем дважды плюнул и изучил то, как упала слюна. И наконец вернулся к Таите:

– Я тут ничего тревожного не обнаружил. Будем искать объезд, потратим часы, если не дни. Погоня совсем близко, надо решать, что таит больший риск.

– Тут что-то кроется, – повторил Таита. – Как и ты, я тоже ощущаю стремление проехать здесь. Чувство это слишком сильное и нелогичное. Эту идею вложил в наши умы Мидянин.

– Великий маг, – обратился к нему Бей, покачав головой. – На этот раз я не соглашусь с тобой. Мы должны рискнуть и пересечь эту долину. В противном случае Трок настигнет нас еще до наступления ночи.

Таита взял нубийца за плечи и заглянул в черные глаза. И увидел, что те слегка косят, как если бы шаман обкурился бханга.

– Мидянин пробил твою защиту, – сказал он и приложил талисман Лостры ко лбу Бея.

Нубиец заморгал и распахнул веки. Таита наблюдал, как он пытается стряхнуть с себя враждебные чары, и напряг свою волю, чтобы помочь товарищу.

Наконец Бей вздрогнул и взгляд его прояснился.

– Ты прав, – прошептал он. – Иштар подчинил меня. В этом месте кроется большая опасность.

Маги посмотрели на узкую долину. Это была река желтого песка, уходящая вдаль сколько хватало глаз. Противоположный берег находился близко, не далее как в трех сотнях локтей в самом узком месте, обход же мог составить не одну сотню лиг. А полки Трока наступали на пятки.

– На юг или на север? – спросил Бей. – Я не вижу кружного пути.

Таита закрыл глаза и напряг все силы. Внезапно пугающую тишину нарушил некий звук – далекий пронзительный крик. Они подняли глаза: высоко в ослепительно-желтом небе темной точкой кружил царский сокол. Описав два круга, птица устремилась вдоль равнины к югу и скрылась в мареве.

– На юг, – сказал Таита. – Мы пойдем за соколом.

Они так погрузились в обсуждение, что не заметили, как Хилтон подвел свою колесницу к тому месту, где они стояли. Старый воин и Мерен перегнулись через борт, прислушиваясь к разговору. Хилтон хмурился в нетерпении.

– Довольно болтовни! – воскликнул вдруг он. – Путь свободен. Нельзя терять время. Отважитесь ли вы ехать следом, если Хилтон проложит путь?

Он хлестнул упряжку, и лошади рванули с места. Застигнутый врасплох Мерен едва не свалился с платформы, но уцепился за поручень и удержался на несущемся экипаже.

– Вернись! – закричал Таита Хилтону. – Ты околдован и не знаешь, что делаешь!

Бей прыгнул, пытаясь ухватить ближнюю к нему лошадь за сбрую, но опоздал – колесница промчалась мимо него и вылетела на равнину.

– Путь открыт! – С набирающей ход повозки до них доносился хохот Хилтона. – Он прямой и ровный!

Нефер подхватил вожжи своей колесницы:

– Я остановлю и разверну его!

– Нет! – Таита повернулся к нему, яростно махая рукой. – Не суйся туда, там опасно! Стой!

Но Нефер не внял его крикам. С Минтакой, стоящей рядом, он нахлестывал лошадей, колеса его повозки запели на гладком твердом песке. Он стремительно настигал Хилтона.

– О милостивый Гор! – простонал Таита. – Следи за колесами.

Перышки серебристого песка появились следом за колесами экипажа Хилтона. Затем, прямо на глазах, эти перышки превратились в толстые хвосты желтой грязи, и вскоре она уже летела комьями. Лошади, ушедшие в мягкий грунт по бабки, сбавили ход, взлетающие из-под их копыт комья проносились над головой Хилтона. Старый воин не делал попытки остановиться, а гнал коней все глубже в трясину.

– Зыбучие пески! – вскричал с тоской Таита. – Это чары Мидянина. Он скрыл от наших глаз истинную дорогу и направил в ловушку.

Внезапно упряжка Хилтона пробила корку, прикрывавшую предательскую трясину под ней. Когда колеса провалились по самые ободья, колесница остановилась так резко, что Хилтон и Мерен оба слетели с платформы и покатились по невинно выглядящей поверхности. Но стоило им остановиться и попытаться встать, как их тут же обступила липкая желтая грязь, а ноги ушли в нее по колено.

Лошадей засосало почти полностью, торчали только головы и передняя часть, но по мере того, как визжащие животные стремились вырваться, их затягивало все глубже.

Нефер оцепенел и слишком поздно осознал разыгравшееся перед его глазами несчастье. Когда он опомнился и попытался повернуть, было уже поздно. Не проехав и десяти локтей, его колеса засели в песке, а обе лошади провалились по плечи. Юноша спрыгнул в намерении помочь им, распрячь и вывести на твердое место, но тут же сам погрузился в жидкое месиво – сначала до колен, а затем и по пояс.

– Не стой! – поспешно воскликнула Минтака. – Или заглотит. Ложись и плыви.

Она спрыгнула головой вперед с тонущей колесницы и легла на чавкающую грязь плашмя.

– Вот так, Нефер. Делай как я.

Он опомнился и растянулся на поверхности. Неловкими гребками, как мальчишка, учащийся плыть по-собачьи, Нефер добрался до колесницы, пока та не успела погрузиться полностью. Он перерезал ножом кожаные ремни, крепившие к корпусу борта, и отчаянным усилием сдернул их. Борта лежали на зыбучих песках, но тяжелая колесница неумолимо погружалась, утягивая за собой коней. Через несколько минут только более светлый оттенок на песчаной равнине отмечал место, ставшее их могилой.

Колесница Хилтона тоже провалилась вместе с упряжкой. Сам воин и Мерен барахтались, вереща от страха. Им с трудом удавалось удерживать на поверхности только головы и плечи.

Нефер подтолкнул один из бортов к Минтаке.

– Держись! – велел он, и девушка забралась на доску.

Сам юноша лег на другую. Таща еще две за кожаные ремешки, он пополз через трясину, пока не подобрался достаточно близко, чтобы перебросить борта Хилтону и Мерену. Те кое-как выбрались из липких щупалец грязи. Все четверо с трудом погребли обратно к Таите и Бею, в ужасе наблюдавшими за ними с твердого берега.

Таита замахал руками и закричал изо всех сил:

– Вы уже на половине пути. Не возвращайтесь, перебирайтесь на другую сторону!

Нефер сразу ухватил зерно истины в этом предложении. Они повернули к другому берегу. Продвижение шло медленно и с трудом, грязь настойчиво цеплялась за руки, ноги, доски бортов. Преимущества легкого веса Минтаки вскоре сказались, и она, далеко опередив остальных, первой достигла твердого грунта и выбралась из клешней зыбучих песков. За ней подтянулись Нефер, Хилтон и Мерен. Почти совсем обессилев, они повалились у подножия восточных дюн.

Пока шла переправа, Таита обдумывал сложившееся положение. Оно выглядело безнадежным. Отряд раскололся на две части, разделенные бездной в две сотни локтей шириной. Все лошади и колесницы были потеряны, вместе с оружием и снаряжением. Но самой тяжкой утратой были драгоценные мехи с водой.

– Прислушайся! – сказал вдруг Бей, тронув мага за руку.

Издалека доносился какой-то шелест, то замирающий, то усиливающийся, который эхом отражался от дюн. Пусть и слабый, он был безошибочно узнаваем – звук колонны боевых колесниц.

Три облепленных грязью фигуры на дальнем берегу тоже его услышали и вскочили. Они смотрели в сторону дюн и прислушивались: Трок и его воины быстро приближались.

Внезапно Минтака побежала обратно к краю трясины, где остались лежать доски, помогшие им перебраться на берег. Нефер смотрел на нее, пытаясь понять, в чем дело. Девушка подобрала доски и зашла в песок по колено, таща борта от колесниц за собой.

Нефер наконец понял, что у нее на уме, но останавливать ее было уже поздно. Минтака легла на одну из досок и заскользила по желтой грязи. Юноша погнался за ней, но, погрузившись по пояс, вынужден был остановиться.

– Вернись! – закричал он. – Я пойду.

– Я легче и быстрее тебя, – возразила царица, и, хотя он умолял, не отвечала больше ничего, сберегая силы и дыхание для переправы.

Рокот приближающихся колесниц становился громче, заставляя Минтаку поторопиться. Глядя на нее, Нефер одновременно беспокоился за нее и сердился на ее непокорство, но все перебарывало восхищение ее отвагой.

– У нее сердце воительницы и царицы, – прошептал он, глядя, как возлюбленная приближается к противоположному берегу.

Теперь они различали уже голоса преследователей, скрип колес и звон оружия, усиливающиеся в отражении от склонов дюн.

Таита засунул посох за пояс, чтобы освободить руки, затем они с Беем пошли навстречу Минтаке. Взяв у нее по бортику, они опустились на предательскую поверхность трясины и втроем поплыли к восточному берегу.

Из-за дюн у них за спиной показалась голова колонны преследователей. На передовой колеснице виднелась хорошо узнаваемая фигура Трока. Он торжествующе заревел, и крик его заметался между холмами:

– Вперед! В атаку!

Головные колесницы перешли на галоп, устремившись к краю зыбучих песков. Трое беглецов изо все сил гребли через желтое месиво. Сзади все громче раздавались вопли колесничих.

Под тушей Трока колеса его повозки вязли в песке глубже, чем у других, и, хотя лошади, подгоняемые ударами хлыста, тянули изо всех сил, прочие упряжки стали их обгонять.

Три колесницы первой шеренги вылетели прямо на зыбучие пески и потонули так же стремительно, как прежде повозки беглецов. Трок, таким образом, узнал об опасности и вовремя развернулся, избегнув гиблого места.

Выхватив из стойки короткий изогнутый лук, фараон спрыгнул на землю. Другие колесницы тоже остановились.

– Луки! – вскричал Трок. – Стреляем залпами! Не дадим им улизнуть! Подстрелим их!

Лучники выбежали вперед и построились в четыре шеренги на краю трясины, держа наготове луки и с полными колчанами за спиной.

Минтака снова опередила своих спутников. Она уже преодолела половину пути, а Таита и Бей, хотя и старались как могли, значительно отстали.

Трок прошелся вдоль шеренг, отдавая приказы:

– Наложить стрелы!

Полторы сотни стрелков приладили стрелу к тетиве.

– Натягивай и целься!

Лучники вскинули оружие и отвели тетиву до губ, целясь в низкое желтое небо.

– Спускай! – взревел Трок, и последовал залп.

Стрелы взметнулись черным облаком. Достигнув высшей точки своего полета, начали падать на три распростертые посреди трясины фигуры.

Таита услышал их приближение и посмотрел на небо. Смертоносное облако неслось на них с негромким гудением, какой издают в полете крылья диких гусей.

– В грязь! – рявкнул он.

Все трое соскользнули с досок и нырнули в густую жижу, так что торчать остались только головы.

Стрелы густо падали вокруг них, одна глубоко вонзилась в бортик, на котором за несколько секунд до этого лежала Минтака.

– Вперед! – скомандовал маг.

Беглецы снова взгромоздились на доски и погребли вперед. Но они продвинулись лишь на пару шагов, когда воздух снова наполнился пением стрел, и им опять пришлось прибегнуть к защите желтой грязи.

Еще трижды пришлось им нырять с бортов, но с каждым последующим разом расстояние увеличивалось и залпы становились менее точными. Минтака передвигалась еще быстрее прежнего и вскоре оказалась за пределами досягаемости стрел.

Трок ревел от ярости и злобы, заставляя лучников стрелять снова и снова. Стрелы сыпались в грязь, но все менее прицельно.

Таита повернул голову и посмотрел на Бея. Усыпанная рубцами большая голова нубийца блестела от грязи и пота. Налитые кровью глаза грозили вылезти из орбит, рот был широко открыт, острые зубы напоминали акульи.

– Держись, Бей! – окликнул его Таита. – Мы уже почти перебрались.

И едва произнеся эти слова, понял, что это был прямой вызов богам.

Трок видел, что добыча ускользает от него. Его воины пользовались короткими и не слишком мощными луками, предназначенными для стрельбы с колесниц на ходу. Две сотни локтей были для них предельной дальностью прицельного выстрела. Трок обернулся и нашел глазами своего копьеносца, оставленного смотреть за упряжкой.

– Принеси мой боевой лук! – крикнул он.

Трок единственный во всем отряде имел при себе длинный лук – он решил, что дополнительная мощность и дальность этого оружия возмещают неудобство при перевозке.

К тому же жуткая силища и длинные руки Трока давали ему преимущество над обычными людьми, и в большинстве случаев короткого лука ему хватало. Тем не менее по его распоряжению у него на колеснице была сделана специальная ниша, способная вместить могучее, но такое неуклюжее оружие.

Копьеносец подбежал и передал фараону длинный лук, не забыв захватить колчан с особыми стрелами, украшенный эмблемой в виде головы леопарда.

Трок прошагал в первые ряды стрелков, почтительно расступившихся перед ним. Наложил длинную стрелу и, прищурив глаза, прикинул расстояние.

Головы двух пловцов казались черными пятнышками на фоне желтого моря. Лучники продолжали частую стрельбу, но стрелы шли с недолетом и бессильно падали в грязь. Фараон оценил угол подъема и занял стойку, выдвинув вперед левую ногу. Потом набрал в грудь воздуха и, держа лук в прямой левой руке, натягивал тетиву до тех пор, пока она не коснулась кончика его крючковатого носа. Согнуть этот лук даже ему было нелегко. Мускулы на обнаженных руках вспухли, черты лица исказились от усилия. Он замер на удар сердца, выверяя прицел. Затем спустил тетиву, и большой лук изогнулся и задрожал у него в руках, как живое существо.

Длинная стрела взлетела выше облака своих меньших товарок, легко обгоняя их. Достигнув зенита, она устремилась к земле, подобно падающему на добычу соколу.

Таита услышал более резкий звук ее полета и посмотрел в небо. Стрела падала прямо на него, а времени покидать примитивный плот или просто уклоняться уже не было. Он бессознательно зажмурил глаза. Стрела пролетела так близко от его головы, что от рассекаемого ею воздуха у него зашевелились волосы. Затем раздался глухой звук удара.

Маг открыл глаза и повернул голову на звук. Длинная стрела попала Бею в середину обнаженной спины и пробила тело насквозь. Кремневый наконечник засел в доске, пришпилив его к дереву, как блестящего черного жука.

Голова нубийца находилась на расстоянии вытянутой руки от Таиты. Маг заглянул в черные глаза и прочитал в них агонию. Бей открыл рот, но не смог ни закричать, ни заговорить – хлынувший из горла поток крови заглушил все звуки. С трудом шаман сдернул с шеи ожерелье и протянул Таите как свой последний дар, сжимая бесценную реликвию скрюченными пальцами.

Таита бережно взял его и надел себе на шею. И почувствовал, что сущность умирающего шамана вливается в его тело, умножая его силы.

Голова Бея поникла, но стрела не давала ему упасть. Таита узнал оперение клана леопарда и понял, кто выпустил стрелу. Протянув руку, он положил два пальца на шею нубийцу и уловил миг, когда пришла смерть. Бей погиб, и никакое усилие со стороны мага не могло его спасти. Оставив друга, Таита погреб туда, где стояли на том берегу Минтака и Нефер, подбадривавшие его выкриками. Еще четыре длинные стрелы упали рядом, но ни одна не коснулась старика, и постепенно он оказался вне их досягаемости.

Нефер встретил наставника и помог встать на ноги посреди густой жижи. При помощи посоха Таита выбрался на твердую землю и тяжело сел, отдуваясь. Всего через минуту он снова поднялся и посмотрел через зыбучие пески туда, где на дальнем берегу стоял, подбоченившись, Трок: весь его облик источал бессильную ярость.

– Не думай, что сбежал от меня, Чародей! – крикнул Трок, приставив ладони ко рту. – Я хочу заполучить тебя и вернуть свою сучку. Мне нужны вы оба. Я буду гнать вас и никогда не собьюсь со следа.

Минтака зашла так глубоко, насколько могла. Она прекрасно знала, где самое уязвимое место фараона и как сильнее всего унизить его перед его же людьми.

– Дорогой муженек! Угрозы у тебя такие же дряблые и бессильные, как твои чресла!

Ее звонкий голосок разносился далеко, и две сотни гиксосских воинов слышали каждое слово. Последовала мертвая тишина, а потом по рядам прокатился взрыв обидного смеха. Даже собственные подчиненные ненавидели Трока и радовались его унижению.

Фараон замахал над головой луком и затопал в тщетной злобе. Наконец он повернулся, рявкнул на воинов, и те притихли, испугавшись собственной дерзости.

– Иштар! – завопил Трок среди молчания. – Иштар Мидянин, иди сюда!

Иштар стоял на краю зыбучих песков и смотрел на кучку людей на противоположном берегу. Лицо его покрывали татуировки, веки обрамляли багровые завитки наколок, затянутый пленкой незрячий глаз блестел, как серебряный диск. Вдоль длинного носа шла двойная полоса красных точек. Похожий на папоротник узор украшал щеки и подбородок. Волосы его были собраны в длинные, жесткие пучки, покрытые красным древесным лаком. Колдун расстегнул халат и позволил ему упасть на песок.

Он стоял совершенно нагой, спину и плечи его покрывали леопардовые розетки. Большая красная звезда вытатуирована была на животе, волосы в паху были выбриты, что подчеркивало размеры огромного висящего пениса. На протыкающих крайнюю плоть крючочках висели серебряные и золотые колокольчики. Иштар смотрел на Таиту, а маг стоял напротив него. Разделяющее двоих пространство словно съежилось, пока они смотрели друг на друга.

Постепенно член Иштара начал наливаться, колокольчики зазвенели, когда орган напрягся от мощной эрекции. Колдун выставил вперед бедра, направив красную головку на Таиту. Это был прямой вызов, намек на принадлежность Таиты к евнухам и превосходство мужского естества Иштара.

Таита поднял посох и нацелил его на чресла Мидянина. Долгое время маг не шевелился, посылая всю свою силу в противника, как если бы метал дротики.

Неожиданно Иштар застонал, его сперма струей брызнула на песок. Пенис опал, сделавшись маленьким, сморщенным и жалким. Колдун упал на колени и торопливо накинул халат, чтобы скрыть свое унижение. Он проиграл первую прямую схватку с Чародеем. Мидянин повернулся к Таите спиной и пошел туда, где сидели на корточках два жреца Сутеха и нубийский шаман. Иштар присоединился к их кружку, они взялись за руки и запели.

– Что они делают? – нервно спросил Нефер.

– Пытаются открыть безопасный путь вокруг зыбучих песков, – прошептала Минтака.

– Таита их остановит, – сказал Нефер с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал.

Внезапно Иштар прыжком поднялся, вновь взбодрившись. Он издал крик, похожий на хриплое карканье ворона, и указал на юг вдоль песчаной долины.

– Он избрал путь, который нам указал сокол, – промолвил Таита. – Мы еще не в безопасности.

Полки Трока сели по колесницам. С Иштаром, бегущим рядом с передовой колесницей Трока, колонна двинулась на юг по берегу петляющей реки смертоносной грязи. Проходя, воины выкрикивали угрозы и оскорбления в адрес жалкой кучки людей на противоположном берегу.

Когда пыль улеглась, беглецы увидели, что Трок оставил маленький отряд – пять колесниц, десять человек. Они разбили лагерь на дальнем берегу, чтобы держать врага под наблюдением. Вскоре последняя колесница колонны растворилась в знойном желтом мареве, свернув за поворот долины.

– Еще до захода солнца Трок обнаружит переправу на нашу сторону, – предрек Таита.

– Как нам быть? – спросил Нефер.

– Ты фараон. Ты повелитель десяти тысяч колесниц. Повелевайте, ваше величество.

Нефер обескураженно посмотрел на наставника, онемев от такой дерзости. Таита явно издевался над ним. Потом вгляделся в бледные древние глаза и не увидел в них никакой насмешки. К горлу у него подкатила ярость вместе с комом желчи.

Он собирался уже возразить, указать, что они потеряли все, все свои повозки и припасы, что перед ними выжженная пустыня, а рядом безжалостная армия преследователей, но Минтака коснулась его руки и остудила гнев. Юноша еще раз заглянул в глаза мага и обрел в них поддержку.

Он поведал остальным план и не успел еще закончить, как Хилтон уже заулыбался и закивал, а Мерен засмеялся и потер руки. Минтака стояла рядом, гордая и величавая.

Когда Нефер закончил отдавать приказания, Таита кивнул:

– Этот замысел достоин истинного фараона.

Голос мага звучал ровно, не выдавая эмоций, но во взгляде промелькнула искра одобрения. Он понял, что вскоре возложенная на него Лострой обязанность будет исполнена. Нефер почти уже готов взять свою судьбу в собственные руки.

Колесницы не проехали и нескольких лиг, когда Иштар указал вперед. Трок остановил колонну и всмотрелся в странный желтый свет и колеблющееся знойное марево. Долина зыбучих песков резко сужалась.

– Что такое?

Было похоже, как если бы жуткое чудовище переплывало песчаную реку: из желтой грязи торчало нечто вроде спинного плавника, треугольного и черного.

– Это наш мост, – пояснил Иштар. – Сланцевый гребень, идущий от одного берега до другого. Здесь мы и переправимся.

Трок отрядил двух лучших своих воинов пешком разведать сланцевый мост. Те, не запачкав сандалий, легко перебежали с одной стороны на другую, после чего закричали и замахали руками. Фараон хлестнул лошадей и последовал за ними на другой берег. Вытянувшись в шеренгу по одному, переправилась и вся остальная колонна.

Как только все благополучно оказались на другом берегу, Трок повернул на север и двинулся вдоль долины назад, к месту, где они оставили беглецов во главе с Таитой.

Но не успели гиксосы одолеть и половину пути, как нависающие над головой облака обратились в желтый туман, густая пелена которого знаменовала преждевременное наступление ночи. За несколько минут свет померк, и непроницаемая тьма вынудила колонну остановиться.

– Лошади устали, – объявил Трок в попытке найти вескую причину для остановки, когда военачальники собрались вокруг него в ожидании приказов. – Напоите их и дайте людям отдохнуть. На заре двинемся дальше. Даже Чародей не в силах уйти далеко пешком и без воды. Завтра еще до полудня мы их нагоним.

Таита разбинтовал ноги Минтаки и удовлетворенно кивнул. Он окунул ступни девушки в крепкую щелочную массу зыбучих песков и снова наложил повязки. Не слушая протестов невесты, Нефер одолжил ей свои сандалии. Они были ей великоваты, но с учетом бинтов на ногах оказались впору.

Нести было нечего: ни воды, ни еды, ни оружия, ни вещей. Все их имущество составляли борта утонувших колесниц. Под бдительными взорами гиксосского дозора на той стороне Нефер повел своих вверх по склону дюны, на восток. Пыхтя, они достигли вершины. Жажда уже мучила их.

Нефер в последний раз посмотрел на зыбучие пески. Люди Трока распрягли коней, составили колесницы лагерем и разводили костры. Нефер в насмешку отсалютовал им, потом зашагал вниз по склону за своими. Едва скрывшись из глаз, беглецы остановились передохнуть.

– Любое усилие нам дорого обходится, – предупредил молодой фараон. – Воды мы не увидим еще много часов.

Тяжело переводя дух под палящим зноем, они с тревогой прислушивались к голосам людей и звукам колесниц.

– Будем молиться всем богам, чтобы Трок не нашел переправу и не настиг нас до наступления темноты, – озвучила общие страхи Минтака.

После отдыха Нефер под прикрытием дюны повел отряд вдоль долины зыбучих песков. Прошли они совсем немного, но на жаре усилия давались им тяжело. Снова беглецы вынуждены были сесть и стали отдыхать в гнетущем желтом тумане. До темноты оставалось совсем недолго.

Ночь принесла некоторое облегчение от зноя. Поднявшись на вершину дюны, они увидели на дальней стороне долины костры дозорных. Их света как раз хватало, чтобы обозначить очертания лагеря гиксосов.

Враги расположили колесницы полым квадратом, привязав коней за шею к колесам. У костров сидели двое часовых, остальные разлеглись внутри лагеря на подстилках.

– Они видели, как мы ушли на восток. Будем надеяться, они до сих пор считают, будто мы движемся в том направлении, и потеряли бдительность, – сказал Нефер и повел своих вниз по осыпающемуся склону дюны.

Беглецы достигли дна долины в нескольких сотнях локтей от лагеря. Расстояние было достаточным, чтобы скрыть их передвижения и заглушить звуки. Ориентируясь на огни и держась за руки, чтобы не потеряться в темноте, они подошли к краю зыбучих песков, опустились на деревянные бортики и заскользили через трясину. Поднаторев в этом способе передвижения, они довольно быстро добрались до противоположного берега.

Держась кучкой, отряд подкрался к лагерю и остановился на самой границе освещенного кострами пространства. За исключением двух часовых, враги, похоже, спали. Лошади стояли смирно, единственным звуком было потрескивание пламени. Неожиданно один из часовых встал и пошел через весь лагерь к месту, где сидел его товарищ. Они завели негромкий разговор. Нефера злила задержка, и он собрался уже просить Таиту о помощи, но старик опередил его и направил посох на две темные фигуры. Через пару минут голоса стали сонными, и наконец один из часовых встал, потянулся и зевнул. Он вернулся к собственному костру и сел, положив меч на колени.

Таита продолжал целиться в него посохом, и постепенно голова гиксоса поникла, подбородок опустился на грудь. От другого очага доносился мерный храп. Вскоре оба дозорных безмятежно спали.

Нефер коснулся Хилтона и Мерена. Каждый знал свою задачу. Трое поползли дальше, оставив Таиту и Минтаку на границе света.

Нефер подкрался к ближайшему часовому. Меч соскользнул у того с колен и лежал на песке. Молодой фараон поднял его и одним движением впечатал бронзовое навершие рукояти в висок гиксосу. Часовой беззвучно повалился и во весь рост распростерся у огня.

Сжимая в руке меч, Нефер посмотрел в сторону другого костра. Хилтон и Мерен разделались с часовым – тот лежал, свернувшись калачиком, как спящий пес. Трое пошли вперед, к ближайшей из колесниц. Дротики лежали в притороченных к борту корзинах.

Нефер взял один из них, он был тяжелый и удобно лежал в руке. Мерен тоже вооружился. Внезапно лошадь всхрапнула негромко и топнула. Нефер застыл. На миг ему показалось, что их еще не заметили, но потом из составленного из колесниц квадрата донесся сонный голос:

– Это ты, Нуза? Не спится?

На свет костра вышел, шатаясь, воин – толком не проснувшийся, лишь в одной набедренной повязке. В правой руке он держал меч.

Гиксос остановился и вытаращился на Нефера.

– Ты кто? – выкрикнул он с тревогой.

Мерен метнул дротик. Он ударил воина в середину груди. Гиксос вскинул руку и осел на песок. Мерен подскочил и подобрал упавший меч. Завывая, как джинны, трое нападающих перепрыгнули через дышла и ворвались в квадрат. Крики привели пробуждающихся колесничих в смятение. Некоторые не успели даже схватиться за оружие, а трофейные мечи без устали рубили и кололи. Клинки обагрились кровью.

Только один из врагов оправился и оказал сопротивление. Это был здоровенный детина, бросившийся на них с рыком раненого льва. Он вознамерился начисто снести Неферу голову, и, хотя юноше удалось отразить удар, рука у него онемела до плеча, а бронзовое лезвие сломалось у самой рукояти.

Нефер остался безоружен, а противник размахивал мечом, норовя его прикончить. Из темноты за спиной у гиксоса выступил Таита и огрел здоровяка посохом по черепу. Воин повалился, и Нефер выхватил меч из его онемевших пальцев, не дав коснуться земли.

Бой закончился. Пятеро уцелевших стояли на коленях, положив руки на голову, их стерегли Хилтон и Мерен. Минтака и Таита подбросили топлива в костры, и при их свете стало ясно, что двое воинов убиты, а трое тяжело ранены.

Пока Таита занимался их ранами, другие воспользовались запасными вожжами и связали пленникам руки и ноги. И лишь затем позволили себе припасть к мехам с водой, залезть в мешок с хлебом и подкрепиться обнаруженным в припасах сушеным мясом.

Ко времени, когда с едой и питьем было покончено, уже занимался новый день. Заря снова была тревожно-алой, жара уже казалась удушающей. Нефер отобрал три колесницы и лучших лошадей для упряжек. С этих повозок сгрузили все лишнее снаряжение вроде личных пожитков воинов и запасного оружия. Ненужных коней Нефер отвязал и помахал одеялом у них перед мордами, заставив галопом умчаться в пустыню.

С каждой минутой багровый рассвет набирал силу, и беглецы спешно расселись по колесницам. Когда все было готово, Нефер подошел к связанным пленникам.

– Вы египтяне, как и мы. Мне очень больно оттого, что нам пришлось убить и ранить ваших товарищей. Мы не хотели этого и не рады. Узурпатор Трок заставил нас так поступить.

Он присел на корточки рядом с верзилой, едва не снесшим ему голову:

– Ты храбрый парень. Я хотел бы, чтобы в один прекрасный день мы вместе сражались против общего врага.

Когда юноша присел, его передник съехал на сторону, и взгляд пленника скользнул по гладкой поверхности правого бедра. У него отпала челюсть.

– Фараон Нефер-Сети умер! Почему ты носишь его царственный символ?

– По праву. – Нефер прикоснулся к татуировке, много лет назад выполненной Таитой. – Я и есть фараон Нефер-Сети.

– Нет! Нет! – закричал детина, взволнованный и перепуганный так, как не был испуган даже во время боя.

Минтака спрыгнула с колесницы и подошла к ним.

– Тебе известно, кто я? – спросила она приветливо.

– Ваше величество царица Минтака. Ваш отец был моим богом и вождем. Я очень его любил. А потому люблю и уважаю вас.

Девушка достала из ножен кинжал и перерезала удерживающие пленника путы.

– Да, – сказала она. – Я Минтака, это фараон Нефер-Сети, мой жених. Однажды мы вернемся в Египет, возвратим себе то, что принадлежит нам по праву, и восстановим мир и справедливость.

Нефер и Минтака встали, и она продолжила:

– Передай эти слова своим товарищам. Расскажи людям, что мы живы и вернемся сюда, в Египет.

Воин подполз на коленях и поцеловал ей ступни, потом передвинулся к Неферу и поставил себе на голову его ногу:

– Я – твой человек. Я передам ваше послание людям. Возвращайся к нам скорее, божественный фараон.

Прочие пленники присоединились к изъявлениям верноподданнических чувств.

– Да здравствует фараон! Да живет он и правит тысячу лет!

Нефер и Минтака поднялись на захваченную колесницу под крики освобожденных пленников:

– Бак-кер! Бак-кер!

Три повозки стремительно выехали из разрушенного лагеря. Таита возглавлял отряд, потому как лучше прочих мог сопротивляться злым чарам Иштара Мидянина и найти истинную дорогу, сокрытую от обычных глаз. Нефер и Минтака ехали за ним по пятам, а Хилтон и Мерен замыкали строй. Удалялись они в ту сторону, с которой прибыли.

Они проехали совсем немного, лагерь и долина зыбучих песков еще не скрылись из виду, когда Таита остановился и оглянулся. Два следующих экипажа тоже встали.

– В чем дело? – спросил Нефер.

Таита вытянул руку. В тишине до них донесся далекий шум войска Трока, идущего по дальнему берегу. Затем внезапно в красных лучах рассвета из-за дальних дюн показалась голова колонны.

Едущий в передовой колеснице Трок натянул вожжи и заорал на Иштара:

– Клянусь кровью и семенем Сутеха, Чародей снова перехитрил тебя. Тебе не приходило в голову, что они переправятся назад и отобьют колесницы у нашего дозора?

– А ты тоже такого не предполагал? – огрызнулся Иштар. – Ты ведь великий полководец.

Трок отвел руку с плетью в намерении хорошенько отхлестать колдуна за такую дерзость по татуированному лицу, но заглянул в черные глаза Мидянина и передумал.

– Что дальше, Иштар? – спросил он, опуская плеть. – Ты позволишь им вот так ускользнуть?

– Назад ведет только одна дорога, – процедил колдун, – и по ней идет Зандер с двумя сотнями колесниц. Беглецы по-прежнему между двух жерновов.

Лицо Трока исказилось в свирепой ухмылке. В приступе ярости он совсем позабыл про Зандера.

– Солнце только поднимается. У тебя целый день на то, чтобы переправиться обратно через сланцевый мост и организовать погоню, – продолжил Иштар. – Я ощущаю в ноздрях их запах. Я наброшу свою паутину, чтобы поймать их, и, как верная гончая, приведу тебя к добыче.

Трок хлестнул коней и подвел колесницу к самому краю, где кончался твердый песок и начиналась трясина, и встал напротив трех колесниц на другом берегу. Ему удалось расхохотаться и изобразить вполне убедительную улыбку.

– Мне это по нраву больше, чем вам, друзья мои! Месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным. Клянусь Сутехом, мне оно придется по вкусу!

– Прежде чем готовить кролика, нужно его поймать, – отозвалась Минтака.

– Поймаю. Не сомневайтесь, у меня для вас есть сюрпризы, способные вас удивить.

Его улыбка померкла, когда три колесницы помчались вперед к дюнам, а Минтака весело помахала ему на прощание. Хотя Трок и знал, что она нарочно старалась позлить его, внутри у него все закипело от злобы.

– Назад! – рявкнул он своим воинам. – Возвращаемся к мосту.

Продолжая путь, Таита часто поглядывал на небо. Над землей поползли свинцовые тучи, и лицо его становилось все более мрачным и задумчивым.

– Никогда не видел такого неба, – сказал Хилтон, когда путники остановились к исходу утра попоить лошадей. – Боги гневаются.

Было странно, как легко удалось им найти верный путь. Развилка, на которой накануне они повернули не в ту сторону, теперь ясно просматривалась издалека. Казалось совершенно невозможным пропустить отмечавшую ее высокую пирамиду из камней. Да и главная дорога к Красному морю, наезженная таким множеством торговых караванов, имела глубокие колеи, в отличие от едва проторенной тропки, ведущей к долине зыбучих песков.

– Иштар ослепил нас, – пробормотал Нефер, пока они ехали к перекрестку. – Но теперь это так просто не получится. – Потом он с тревогой посмотрел на небо и сделал знак, отгоняющий зло. – Если боги соблаговолят.

Именно Хилтон, с его наметанным глазом воина, первым различил поднимающийся впереди пылевой столб. Низкие, нависающие облака скрывали его, пока он не оказался совсем близко. Переведя коней на галоп, Хилтон поравнялся с колесницей Таиты и окликнул его:

– Маг! Там впереди колесницы, причем много.

Они остановились и стали всматриваться в даль. Прямо на их глазах пылевое облако приближалось.

– Сколько до него? – спросил Таита.

– Половина лиги, если не меньше.

– Думаешь, следом за Троком шел второй его отряд?

– Тебе лучше знать, маг, но таковы приемы гиксосов. Помнишь, как в битве при Даммене Апепи зажал нас между двумя своими отрядами?

– Удастся ли нам достичь перекрестка прежде, чем нас отрежут? – осведомился Таита.

Хилтон прищурил глаза:

– Возможно. Но дело рискованное.

Таита повернулся и посмотрел назад:

– Трок наверняка уже идет за нами. Поворачивать назад к нему в лапы нельзя.

– Оставить дорогу и углубиться в пески будет равносильно гибели. За нами останется четкий след, по которому пойдет погоня. А лошади свалятся от усталости еще до конца дня.

– Неудивительно, что Трок потешался над нами, – с горечью заметила Минтака.

– Мы снова оказались между молотом и наковальней, – согласился Мерен.

– Надо вырываться из западни, – решил Нефер. – Нам следует попытаться добраться до перекрестка и выехать на основную дорогу прежде гиксосов. Это единственное наше спасение.

– Тогда мчим во весь дух, даже если придется загнать коней, – сказал Хилтон.

Колесницы понеслись, все три в ряд. Они подпрыгивали и раскачивались на колдобинах колеи, но лошади тянули хорошо. По мере приближения пылевое облако принимало все более угрожающий вид. А пирамиды из камней приближались очень медленно. Путники находились еще в пятистах с лишним локтях от поворота, когда показались первые колесницы подступающего отряда, едва различимые в пыли и жутковатом желтом свете.

Гиксосы остановились, не зная, что это за три повозки приближаются к ним, затем ринулись навстречу, прямо к беглецам.

Таита пытался выжать из лошадей еще скорости, но они устали. Была надежда проскочить перекресток, но враги устремились на перехват, и становилось ясно, что достичь поворота раньше них не получится. Наконец маг вскинул над головой сжатый кулак, давая сигнал остановиться.

– Хватит! – вскричал он. – Нам не выиграть в этой гонке.

Беглецы остановились посреди дороги, покрытые пеной бока лошадей тяжело вздымались. Лица у людей были бледными под слоем покрывавшей их пыли, в глазах читалось отчаяние.

– Как быть, фараон? – воскликнул Хилтон.

Они уже начали обращаться за указаниями к Неферу.

– Открыт только один путь – назад, откуда мы пришли.

Потом Нефер тихо, так что слышала одна Минтака, промолвил:

– Прямо в объятия к Троку. Но это, по крайней мере, даст мне последний шанс поквитаться с ним.

Таита кивнул в знак согласия, первым развернул колесницу и повел отряд назад к зыбучим пескам. Остальные поехали за ним. Поначалу поднятый шлейф пыли скрыл от них преследователей, но, когда порыв жаркого ветра сдул его в сторону, они увидели, что их настигают.

Беглецы принялись нахлестывать коней, но Нефер чувствовал, что его упряжка уже теряет силы. Бег коней стал натужным и тяжелым, поступь сделалась неуклюжей, а копыта разъезжались. Юноша понимал, что это почти конец. Он обнял Минтаку за талию:

– Я полюбил тебя с самого первого взгляда. И буду любить вечно.

– Если ты на самом деле любишь меня, то не позволишь снова попасть в руки Трока. У тебя будет последний способ доказать свою любовь ко мне.

Нефер в недоумении поглядел на нее:

– Я не понял.

Она коснулась трофейного меча у нее на бедре.

– Нет! – почти закричал Нефер и изо всех сил прижал девушку к себе.

– Ты обязан сделать это для меня, сердце мое. Я не могу вернуться к Троку. Самой сил убить себя мне не хватит, поэтому это должен сделать ты.

– Я не смогу! – взмолился молодой фараон.

– Это будет быстро и безболезненно. А иначе…

Нефер был в таком отчаянии, что едва не налетел на колесницу Таиты, когда тот развернул ее и остановился, указывая вперед.

Там был Трок. Даже с такого расстояния они различили его медвежью фигуру во главе колонны, идущей прямо на них. Беглецы оглянулись и увидели, что преследующий отряд приближается столь же стремительно.

– Последний бой! – Хилтон извлек меч из ножен. – Первый бой – хуже всего. Второй – тоже не то. А конец – всей игре венец.

То была известная присказка Красной дороги, и теперь старый воин с искренним убеждением процитировал ее.

Таита поднял глаза к небу цвета желчи, очередной порыв знойного ветра взъерошил ему волосы, заволновавшиеся, словно поле серебристой травы.

Минтака сжала ладонь Нефера.

– Обещай мне! – прошептала она, и глаза ее наполнились слезами.

– Обещаю, – вымолвил он, и слова как огнем обожгли ему рот и горло. – После этого я собственными руками убью Трока. А покончив с ним, поспешу за тобой на темном пути.

– За мной! – раздался голос Таиты, пусть негромкий, но слышный всем. – Следуйте моей колее и никуда с нее не сворачивайте.

К общему удивлению, Таита повернул упряжку под прямым углом к тропе, направляясь на север, к неясной линии перемещающихся дюн. Нефер ожидал, что маг тут же увязнет по оси, но под мягким слоем песка оказалась твердая корка. Таита вел коней на рысях, и остальные поехали за ним по пятам, хотя и понимали, что это последняя безнадежная попытка.

Оглянувшись, Нефер увидел, как пылевые облака от двух вражеских отрядов приближаются к ним с запада и с востока. Не было никакого шанса, что враги не заметят места, где три колесницы свернули с дороги. Если, конечно, Таита не наложит заклятье сокрытия, способное обмануть Иштара, но рассчитывать на это не стоило. Иштар доказал, что не поддается таким простым чарам, да и Трок собственными глазами видел, как они съехали с тропы.

Но, посмотрев вперед, юноша увидел, что Таита держит в правой руке золотой амулет Лостры, а вокруг запястья у него болтается ожерелье, полученное в дар от Бея. Маг не оглядывался на погоню, лицо его было обращено наверх, к угрожающим небесам, и выражение его было суровым.

Положение казалось отчаянным, но вопреки здравому смыслу в душе Нефера блеснула искорка надежды. Он сообразил, что каким-то таинственным образом ожерелье нубийца увеличило и без того поразительные силы мага.

– Посмотри на Таиту, – прошептал он Минтаке. – Быть может, еще не все потеряно. Вдруг нам удастся еще один раз передвинуть по доске камешки бао, прежде чем игра закончится?

Трок галопом гнал лошадей по тропе, пока не достиг места, где три колесницы свернули к дюнам. Колеи тянулись двумя тонкими линиями и казались оставленными одной парой колес. В этот миг подоспел Зандер со своей идущей с другой стороны колонной.

– Отличная работа, ты загнал добычу, и теперь она у нас в руках! – крикнул ему Трок.

– Славная была охота! – проревел в ответ военачальник. – Как мне идти дальше?

– Снова займи место позади. Колонной по четыре, за мной.

Когда Трок последовал за беглецами, обе колонны потянулись за ним. Он смотрел вперед. Таита и его крошечный отряд уже исчезли, скрывшись из виду в воронке песчаных холмов, вершины которых казались багровыми и синими. Проемы между ними выглядели сумрачными под низко нависшим небом. Гиксосы не проделали и пары сотен локтей, как колесницы во внешних рядах начали вязнуть в мягком песке. Трок понял теперь, почему Таита вел своих цепочкой: только посередине грунт был достаточно твердым, чтобы выдержать повозку.

– Перестроиться в один ряд! Держаться за мной.

Углубляясь в неразведанные дебри пустыни, объединенный отряд Трока растянулся более чем на половину лиги. Воины с усиливающимся страхом смотрели на могучие песчаные стены и пугающее небо над головой. Трок не решался гнать своих коней на убийственной скорости и перевел их на шаг, но по характеру оставленных Таитой следов видел, что и тот движется не так быстро, как прежде.

Преследователи преодолели еще почти лигу, и ландшафт вдруг изменился. Из сухих волн песка вырос темный каменный остров. Он походил на небольшой плот, затерянный среди океана дюн. Боковины его были изъедены и изрыты несущими песок ветрами тысячелетий, но вершина была острой, как клык сказочного чудовища.

На самом пике виднелась крошечная на таком расстоянии, но безошибочно узнаваемая фигура: несоразмерно высокая и худая, с копной серебристых волос, блестевших в этом странном и жутковатом свете, как металл шлема.

– Это Чародей, – процедил Трок, обращаясь к Иштару. – Беглецы укрылись в скалах. Надеюсь, они попытаются дать нам здесь бой.

Он повернулся к трубачу:

– Дай сигнал «К бою!».

Когда Нефер и Минтака увидели впереди скалистый остров, они очень удивились.

– Неужели Таита знал, что он здесь есть? – спросила Минтака.

– Откуда было ему знать?

– Ты сказал однажды, что ему известно все.

Нефер промолчал. Стараясь скрыть растерянность, он обернулся и увидел совсем близко поднимающуюся от колес преследователей пыль, смешанную с желтым светом пасмурного неба.

– Все это не важно, – сказал юноша. – Чем нам это поможет? Ну, сможем мы оборонять эти скалы некоторое время. Но у Трока сотни воинов. Это почти конец.

Он коснулся меха с водой, подвешенного к поручню рядом с ним. Мех был почти пустым – нечем даже было напоить лошадей для еще одного дня скачки.

– Мы должны доверять Таите, – заявила Минтака.

Нефер невесело рассмеялся:

– Похоже, боги нас покинули, кому же еще остается доверять, как не Таите?

Они ехали дальше, усталые лошади едва брели. Сзади доносились слабые звуки погони: крики командиров, побуждающих колесничих держать строй, звяканье сбруи, скрип и визг несмазанных осей.

Наконец путники оказались под сенью черно-бурой скалы. Она уходила ввысь на сотню футов, а от нагретого камня жар шел, как от печи. У подножия не росло никакой зелени, но ветер исчертил стены обрыва трещинами и бороздами.

– Правьте прямо к скале, – приказал Таита.

Его спутники подчинились.

– А теперь выпрягайте лошадей и ведите их.

Он показал пример, заведя свою упряжку за выступ утеса. Там в скалу врезалась глубокая расселина с отвесными краями.

– Сюда. – Маг завел их насколько возможно далеко по дну глубокой вертикальной расселины. – А теперь заставьте лошадей лечь.

Все войсковые лошади обучены были этому трюку. Повинуясь приказу погонщиков, они опустились на колени, а затем с тихим храпом улеглись на бок на дне расселины.

– Вот так! – сказал Таита, принеся из колесницы подстилку для ночлега.

Нарезав ее полосами, он завязал лошадям глаза, отчего они сделались тихими и покорными. Потом воткнул в мягкий грунт дротик и, как к якорю, стал привязывать к нему коней за голову, чтобы они не могли подняться. Остальные последовали его примеру.

– Теперь несите остатки воды. Жаль, что ее слишком мало и мы не можем в последний раз напоить лошадей, но каждая ее капля потребуется нам самим.

Как будто заранее зная о его существовании, Таита подвел спутников к выступу в утесе. Пространство под ним было таким низким, что войти туда можно было только на четвереньках.

– Используйте камни из осыпи, чтобы огородить этот выступ стеной.

– Построим заребу? – озадаченно спросил Нефер. – Но у нас не получится оборонять это место. Забившись в пещеру, мы даже стоять там не сможем, не то что мечом махать.

– Не время спорить. – Таита сердито посмотрел на него. – Делай, что говорю.

Нервы Нефера были натянуты как струны из-за беспокойства за Минтаку, да и испытания последних дней истощили его. Он зыркнул на Таиту в ответ. Остальные смотрели с интересом: молодой бык бросал вызов старому. Шли секунды, пока Нефер не осознал вдруг, как глупо себя ведет. Только один человек мог сейчас спасти их. Поняв это, юноша сдался. Наклонившись, выбрал из осыпи камень покрупнее, отнес к неглубокой пещере, положил и побежал за следующим. Другие присоединились к работе. Даже Минтака внесла свой вклад, подтаскивая грубые куски аспидного сланца. Руки у нее покрылись ссадинами и порезами задолго до того, как путники выстроили стену, укрывшую их в тесном пространстве пещеры.

– Что мы будем делать теперь? – спросил Нефер сдержанно, поскольку еще не отошел от стычки с магом.

– Пить.

Нефер налил воды из меха в кожаное ведро и подал Минтаке. Девушка сделала несколько глотков и предложила сосуд Таите.

Тот покачал головой:

– Пей, пей побольше.

Когда все напились так, что больше уже не лезло, Нефер снова повернулся к наставнику:

– Что дальше?

– Ждите здесь, – велел Таита и, вооружившись посохом, стал взбираться по зазубренной стене утеса.

– А что с заребой? – крикнул вслед ему Нефер. – Для чего она нужна?

Маг остановился на узком выступе футах в тридцати над их головами и посмотрел вниз.

– Ваше величество все узнает в свое время, – сказал он и стал карабкаться дальше.

– Это укрытие? А быть может, гробница? – с иронией спросил молодой фараон, но Таита не ответил и не оглянулся.

Старик взбирался без отдыха и остановки, пока не достиг вершины скалы. Здесь он встал и стал смотреть в ту сторону, откуда должен был появиться Трок.

Кучка людей в расселине у подножия наблюдала за ним – кто с недоумением, кто с надеждой, а один сердито.

– Давайте перенесем из колесниц дротики и другое оружие, – не вытерпел Нефер. – Нужно приготовиться к обороне.

Он побежал к месту, где они оставили повозки, и вернулся с охапкой дротиков. Мерен и Хилтон следовали за ним с такой же ношей.

– Что там делает Таита? – спросил Нефер у Минтаки.

– Даже не пошевелился. – девушка указала на вершину.

Мужчины сложили оружие, затем уселись у входа в примитивное убежище. Все взгляды снова были устремлены наверх, на Таиту. Его силуэт обрисовывался на фоне пугающего сумрачного неба. Никто не говорил, никто не шевелился, пока до них снова не донесся внушающий страх звук. Беглецы прислушались к далекому ропоту и визгу осей сотен колесниц, к голосам людей, которые то заглушались дюнами, то звучали четко и угрожающе.

Таита медленно поднял руки, указывая в небо. Все следили за его движениями. В правой руке он держал посох, в левой амулет Лостры, а на шее у него висел дар Бея.

– Что он затевает? – спросил Хилтон с благоговением.

Никто не ответил. Таита замер, как если бы представлял собой фигуру, высеченную из камня. Голова его была запрокинута, волосы серебристым пухом легли на плечи. Полы одежды были подобраны поясом, так что из-под них торчали худые щиколотки. Маг напоминал старую птицу в гнезде.

Небо затягивали низкие, тяжелые облака. Свет был неровным – он то тускнел, когда солнце скрывалось за более плотной завесой, то вспыхивал, стоило пелене истончиться.

А Таита все не шевелился, указывая посохом на вздутое чрево небес. Шум приближающейся колонны делался громче.

Внезапно послышалось блеянье бараньего рога.

– Это сигнал к бою, – произнесла Минтака негромко. – Трок заметил Таиту.

– Сигнал «Вперед!», – скомандовал Трок трубачу.

Но боевой клич словно растворился среди бескрайней пустыни и под низким покровом грозовых туч.

– Погоди! – воскликнул Иштар. Мидянин смотрел на крошечную фигурку Таиты на вершине скалы. – Подожди.

– В чем дело?

– Пока не знаю, – ответил Иштар, не отводя взгляда от Чародея. – Но я ощущаю нечто вездесущее и могущественное.

Колонна стояла, все с опаской смотрели на силуэт на вершине. Пугающая тишина окутала пустыню. Не слышно было ни единого звука, даже кони замерли, даже уздечка нигде не звякнула.

Двигались только небеса. Над головой у мага образовался водоворот, гигантское вращающееся колесо из похожих на клубы дыма облаков. Затем центр этого водоворота открылся, подобно глазу пробудившегося чудовища. Из этого небесного ока вырвался сноп ослепительного света.

– Глаз Гора! – выдохнул Иштар. – Он воззвал к богу.

Колдун сотворил защитный знак, Трок рядом с ним застыл и притих в суеверном ужасе.

Сияющий луч ударил в вершину и осветил фигуру Чародея, подобно сполоху молнии. Вокруг головы мага образовался серебристый ореол.

Таита медленно очертил посохом круг, и колесничие гиксосов сжались, как дворняжки, которым пригрозили плетью. Облака раздвинулись шире, небо прояснилось. Солнечные лучи заплясали на дюнах, отражаясь от песка, как от полированной бронзы, и слепя глаза воинов. Они подняли щиты, чтобы заслониться от этого странного свечения, но хранили молчание.

На вершине Таита описал посохом еще один круг, и наконец раздался звук: тихий, как вздох возлюбленного, он исходил, казалось, из самого неба. Люди завертели головами, пытаясь определить его источник.

Таита совершил еще один пасс, и вздох превратился в шелест, в негромкий свист. Он доносился с востока, и все медленно повернулись в ту сторону.

И увидели, как под этим странным безоблачным сияющим небом к ним приближается нечто. То была огромная стена песка, вздыбленная от земли до неба.

– Хамсин! – выдохнул Трок страшное слово.

Стена несомого ветром песка приближалась к ним с пугающей целеустремленностью. Она волновалась и пульсировала, как живое существо, издаваемый звук менялся. То был уже не шепот, а усиливающийся вой, глас демона.

– Хамсин! – прокатилось от колесницы к колеснице.

То были уже не воины, жаждущие битвы, но крошечные испуганные существа перед лицом убийцы людей, городов и цивилизаций, пожирателя миров.

Колонна колесниц потеряла строй и рассыпалась – каждый возница разворачивал упряжку, пытаясь сбежать от опасности.

Стоило повозкам сойти с узкой полосы твердого грунта, как колеса их начинали вязнуть в песке. Люди прыгали с площадок, бросая колесницы и животных. Инстинктивно чующие опасность лошади ржали и пятились, стараясь порвать постромки.

Хамсин неумолимо надвигался на гиксосов. Голос его перешел с воя на рев. Люди бежали, не разбирая дороги, охваченные паникой. Поскальзывались и падали на рыхлом песке, вставали и бежали дальше. Оглядываясь, они видели страшную бурю, надвигающуюся на них, как разъяренное чудовище, колышущееся и перекатывающееся само по себе, вздымающее песчаные фонтанчики, сияющее там, где на него попадало солнце, и темное в тех местах, где его затеняли собственные склоны, огромные, как горы.

Таита смотрел, раскинув руки с посохом, как внизу погибает армия. Он видел Трока и Иштара, застывших в лучах солнца, подобно паре статуй. Затем, когда передний край бури настиг их, они со сверхъестественной скоростью скрылись из глаз. Они и все их люди, колесницы и кони исчезли в перекатывающихся волнах хамсина.

Таита опустил руки, повернулся к чудовищу спиной и стал неспешно спускаться. Перебираясь на своих длинных ногах через опасные места, он перешагивал, опираясь на посох, с одного выступа на другой.

Нефер и Минтака стояли, держась за руки, у подножия утеса. Они встретили мага озадаченными взглядами.

– Ты вызвал бурю? – спросила Минтака робко и недоверчиво.

– Она собиралась все последние дни, – ответил Таита. Лицо его было невозмутимым, голос ровным. – Вы ведь наверняка обратили внимание на духоту и угнетающую желтую пелену.

– Нет, тут дело не в природе, – возразил Нефер. – Это ты. Ты все знал и понимал. Ты вызывал бурю. А я сомневался в тебе.

– Пора прятаться. Скоро накроет.

Его голос потонул в завывающей какофонии хамсина. Минтака первой протиснулась через проем в грубо сложенной стене в тесную пещеру. Остальные последовали за ней. Когда наступила его очередь, Хилтон покидал внутрь почти опустевшие мехи с водой.

Наконец снаружи остался только Таита. Он наблюдал за надвигающимся штормом так, как если бы тот был собственным его детищем. Буря ударила с такой силой, что скала вокруг беглецов задрожала, а высокая фигура Таиты полностью скрылась из глаз. Первый порыв продлился всего несколько секунд, и когда он миновал, Таита стоял на прежнем месте, неподвижный и серьезный. Шторм собирался с силами, завывая, как обезумевшее чудовище, и когда он обрушился на них во всем своем ужасном величии, маг протиснулся через лаз и сел, привалившись спиной к внутренней стенке.

– Закрывайте, – сказал он.

Мерен и Хилтон завалили вход приготовленными для этого камнями.

– Укутайте голову, – продолжил Таита и обмотал накидкой лицо. – Зажмурьте глаза, не то ослепнете. Осторожно дышите через рот, иначе захлебнетесь песком.

Буря была настолько могучей, что первый же порыв подхватил колесницу Трока и покатил вместе с визжащими лошадьми, которым дышло переломало хребты.

Трока выбросило с платформы. Он пытался встать, но шторм снова валил его с ног. Используя свою недюжинную силу, фараон заставил себя ползти, но полностью утратил чувство направления. Рискнув открыть глаза, он ослеп от песка. Трок не представлял, в какую сторону он ползет и где искать спасения. Буря кружила, и казалось, что она налетает со всех сторон света разом. Страшно было снова разомкнуть веки. Хамсин бил по лицу, обдирая кожу со щек и губ, пока гиксос не сообразил укрыть их головной накидкой.

– Помогите! – заорал Трок среди безумия ветра и песка. – Спаси меня, Иштар, и я вознагражу тебя щедрее, чем в самых алчных твоих мечтах.

Казалось невозможным, что кто-то услышит крик в таком оглушительном реве. Но тут он почувствовал, что Иштар ухватил его за руку и крепко пожал, давая знак держаться.

Они ковыляли дальше, иногда по колено погружаясь в песок, который тек, как вода. Трок споткнулся обо что-то и потерял Иштара. Лихорадочно пытаясь нащупать мага, он наткнулся на какой-то предмет, об который ушибся, и понял, что это брошенная и лежащая на боку колесница.

Фараон закричал, зовя Иштара и кружа на месте; тут рука Мидянина ухватила его за бороду и потащила. Песок обжигал кожу, песок слепил, песок душил.

Трок упал на колени, Иштар снова поднял его, вырвав клок волос из бороды. Трок попытался заговорить, но стоило открыть рот, в него набился песок, заставив закашляться. Фараон понимал, что умирает, что никто не в силах выжить среди ужасного ненастья, обрушившегося на них.

Казалось, этому мучительному путешествию в неизвестность не будет конца. Затем Трок внезапно ощутил, что ветер ослабел. С минуту ему думалось, что буря миновала, но рев не стихал, а, напротив, усиливался. Двое брели, спотыкаясь и сталкиваясь, будто парочка пьяниц на пути из таверны до дома. Ветер продолжал слабеть. Почти ничего не соображающий Трок предположил, что это Иштар мог сотворить какое-то заклинание, защищающее их, но тут внезапный порыв едва не свалил его с ног и вырвал его бороду из хватки колдуна. Фараон с такой силой врезался в каменную стену, что почувствовал, как хрустнула ключица.

Он упал на колени и припал к скале, как ребенок к груди матери. Как Иштар смог провести его сюда, ему было безразлично. Важно было то, что утес над ними принимает на себя большую часть силы шторма. Трок почувствовал, как колено Мидянина уперлось ему в бок, и задрал тунику так, чтобы укрыться ею с головой. Иштар заставил его улечься под защитой утеса и сам примостился рядом.

В крошечной пещере Нефер подполз к Минтаке и обнял ее. Он пытался поговорить с ней, утешить и подбодрить, но головы их были окутаны тканью, а ветер заглушал все звуки. Девушка положила голову ему на плечо, они тесно прижались друг к другу. Беглецы оказались погребены среди ревущей тьмы, оглохли, ослепли и наполовину задохнулись. Воздух приходилось с трудом втягивать через материю, и делать это маленькими порциями, чтобы тончайший песок не набился в рот.

Со временем рев ветра настолько оглушил их, что все другие чувства притупились. Ветер дул и дул, не прекращаясь и не ослабевая. Людям в пещере трудно было судить о ходе времени: сквозь закрытые веки они едва улавливали слабые колебания между светом и тьмой. Розовое свечение сообщало о наступлении дня, полная тьма говорила о приходе ночи. Такой непроглядной и полной тьмы Нефер не встречал еще никогда. Если бы не тело Минтаки, тесно прижимавшееся к нему, он решил бы, что сошел с ума. Девушка иногда шевелилась и отвечала на пожатие. Наверное, Нефер спал, но снов не видел, его окружали только рев хамсина и мгла.

Прошло много времени, и он попытался передвинуть ноги, но не смог. Юноша перепугался, что ослабел до полного изнеможения. Напрягая все силы, ухитрился пошевелить ступней и пальцами. И понял, что его засыпало песком, проникшим в пещеру через щели между камнями в стене заребы. Песок уже доходил ему до пояса. Им предстояло быть заживо погребенными здесь. Мысль о столь бесславной смерти наполнила его ужасом. Голыми руками он разбросал песок, освободив ноги, затем проделал то же самое для Минтаки.

Нефер чувствовал, что остальные заняты в переполненной пещере тем же самым, пытаются отгрести песок, но тот просачивался, как вода. Он летел из густых вращающихся пылевых облаков.

Буря продолжала бушевать. Два дня и три ночи ветер не знал отдыха. Неферу удавалось отгребать от себя песок настолько, чтобы шевелить головой и руками, но нижняя часть туловища оказалась в надежном плену. Откапываться юноша не стал, потому как сдвигать песок было некуда.

Вытянув руку, он коснулся каменного потолка, находившегося буквально в нескольких дюймах над головой. Он провел по нему пальцами и обнаружил, что у него слегка куполообразная форма. Головы беглецов оказались в этом крошечном пространстве. Тем временем песок полностью закупорил вход и больше не прибывал. Но неумолчный рев бури по-прежнему доносился снаружи.

Нефер ждал. Иногда он чувствовал, что Минтака тихо плачет рядом, и пытался утешить ее нежным пожатием руки. Воздух в замкнутом пространстве купола сделался затхлым и спертым. Юноше подумалось, что вскоре он станет непригодным для дыхания, но, видимо, свежий воздух понемногу просачивался через песок и хоть и с трудом, но поддерживал в несчастных жизнь.

Большую часть воды из мехов они выпили, оставив лишь на донышке. И пришла жажда. Хотя укрывшиеся в пещере не двигались, тела их продолжали нуждаться во влаге, поскольку горячие песок и воздух вытягивали ее из них. Нефер чувствовал, как язык его постепенно присыхает к нёбу. Затем он стал распухать, и если дышать и раньше было трудно, то теперь стало почти невозможно.

Терзаемый страхом и жаждой, молодой фараон почти утратил счет времени. Ему казалось, что прошли годы. Затем Нефер очнулся от постепенно поглощавшего его беспамятства и понял – что-то изменилось. Он пытался понять, что именно, но голова отказывалась соображать. Минтака лежала рядом и совсем не двигалась. Испугавшись, он сжал ей руку и ощутил слабую дрожь в ответ. Жива. Они оба были живы, но погребены и едва могли шевелиться.

Нефер почувствовал, что снова проваливается во мглу, в мучительные грезы о воде, об огромной зеленой поверхности реки, о водопадах и журчащих перекатах. Он стряхнул с себя тьму и прислушался. И ничего не услышал. Именно это его и разбудило. Не было никаких звуков: рев хамсина уступил место глубокой тишине. Тишине могилы, подумалось ему, и ужас вернулся с прежней силой.

Юноша снова начал бороться, пытаться выбраться из песка. Наконец ему удалось высвободить правую руку. Он протянул ее и нащупал укутанную тканью голову Минтаки. Он погладил ее и услышал в тишине плач. Нефер пытался заговорить, утешить возлюбленную, но распухший язык не повиновался. Тогда он потянулся дальше в надежде найти Хилтона, который сидел за девушкой. Но воин или переместился, или находился слишком далеко: Нефер никого не обнаружил.

Юноша отдохнул немного, потом еще чуть-чуть приподнялся и попытался отгрести песок от выхода из пещеры. Но отгребать было некуда. Он стал зачерпывать по горсти и переносить его под крошечный купол. Вскоре рука вытянулась на полную длину, и ему удалось захватить пальцами лишь несколько песчинок. То были безнадежные попытки, но он не оставлял их, чтобы поддержать в себе надежду.

Внезапно он ощутил, как песок осыпался маленькой лавиной под его пальцами, и даже через закрывающую рот ткань почувствовал, что вдыхает не спертый воздух пещеры. И уловил через закрытые веки слабый проблеск света. Не без труда Нефер начал стягивать с головы материю. Свет усилился, свежий воздух коснулся губ и наполнил ноющие легкие. Когда лицо освободилось от ткани, Нефер приоткрыл один глаз и едва не ослеп от яркого света. Когда зрение прояснилось, он увидел, что проделал наружу дыру не шире пальца в окружности, но снаружи через нее не доносилось ни звука. Буря закончилась.

Охваченный новой надеждой, юноша стянул накидку с головы Минтаки и услышал, как девушка сделала глубокий вдох. Он снова попытался заговорить, но безуспешно. Потом постарался высвободиться из цепкой хватки песка, но тело увязло крепко, до самых подмышек.

Собрав все оставшиеся силы, Нефер молча боролся, но вскоре совершенно вымотался, а в горле у него першило и саднило от жажды. Как обидно будет умереть, когда свежий воздух и свет дразнят его, проникая через крошечное отверстие!

Нефер устало закрыл глаза, сдаваясь. Затем внимание его привлекло новое движение световых пятен, и он поднял веки. И, сам тому не веря, увидел, как через отверстие к нему тянется рука. То была древняя рука, на морщинистой коже которой проступали старческие пятна.

– Нефер! – донесся до него голос такой странный и чужой, что он не сразу узнал в нем голос мага. – Нефер, ты слышишь меня?

Юноша попытался ответить, но по-прежнему не мог выговорить ни слова. Он протянул руку и коснулся пальцев Таиты. И пальцы старика тут же стиснули ее с неожиданной силой.

– Держитесь. Мы откопаем вас.

Затем до него донеслись другие голоса, хриплые и слабые от жажды и усталости. Чьи-то руки отгребали засыпавший его песок до тех пор, пока не ухватили его и не вытащили из мягкой, но цепкой хватки.

Нефер протиснулся через узкий проем, как будто родился на свет из лона скалы. Потом Хилтон и Мерен снова нырнули внутрь и извлекли из душного темного чрева на яркий дневной свет Минтаку.

Молодым людям помогли подняться и поддержали, не давая упасть: ноги у них подкашивались. Вырвавшись из рук Мерена, Нефер кое-как доковылял до Минтаки и молча обнял ее. Девушка тряслась, как в приступе малярии. Спустя минуту он отодвинул ее на расстояние вытянутых рук и с ужасом и болью всмотрелся в ее лицо. Волосы царевны побелели от песка, он плотно налип даже на брови. Глаза превратились в узкие красные щелочки, распухшие губы почернели. Когда она попыталась заговорить, они потрескались, и по подбородку потекла красная, как рубин, капелька крови.

– Воды, – смог наконец выдавить Нефер. – Ей нужна вода.

Упав на колени, он лихорадочно стал раскапывать песок, по-прежнему закрывавший вход в пещеру. Мерен и Хилтон стали помогать ему, и общими усилиями откопали мех с водой. Бурдюк вытащили, и выяснилось, что большая часть остававшейся в нем жидкости либо испарилась, либо просочилась наружу. Набралось всего на несколько глотков каждому, но даже этого количества хватило, чтобы поддержать в беглецах жизнь. Нефер ощутил, как силы возвращаются в его обезвоженное тело, и впервые за все время огляделся вокруг.

Утро было уже в разгаре. Нефер не знал, какое это по счету утро и сколько дней провели они погребенными. В неподвижном воздухе до сих пор витала взвесь тончайшего золотистого песка, похожего на золотую пыль.

Прикрыв глаза ладонью, юноша оглядел пустыню и не узнал ее. Ландшафт совершенно переменился: высокие дюны ушли прочь, сменившись другими, иной формы и расположения. На месте гор появились равнины, долины сменили холмы. Изменился даже цвет: багровый и фиолетовый тона уступили место красным и золотисто-желтым.

Молодой фараон покачал в удивлении головой и посмотрел на Таиту. Маг стоял, опираясь на шест, и наблюдал за Нефером бледными, древними, но не стариковскими глазами.

– Трок? – выдавил Нефер. – Где?

– Погребен, – ответил Таита, и юноша заметил, что маг тоже высох как щепка и испытывает такие же страдания, как остальные.

– Вода? – прошептал Нефер и коснулся распухших, кровоточащих губ.

– Идем, – сказал Таита.

Нефер взял Минтаку за руку, и они медленно пошли вслед за магом по горячему песку. Жажда и усталость наконец одолели и Таиту, он двигался медленно и с трудом. Остальные плелись позади.

Казалось, что Таита бесцельно блуждает среди новых равнин из чистейшего песка, расстилавшихся у путников под ногами. Посох маг держал перед собой и водил им над землей. Пару раз он опускался на колени и припадал к земле лбом.

– Что он делает? – прошептала Минтака. Выпитой воды не хватило, чтобы восстановить ее силы, и девушка быстро слабела. – Молится?

Нефер только покачал головой – ему не хотелось растрачивать свои скудные запасы сил на бесплодные разговоры. Таита продолжал водить посохом, и его движения напомнили юноше ухватки заклинателя воды.

Вот он снова встал на колени и опустил лицо к земле. На этот раз Нефер смотрел более внимательно и заметил, что маг не молится, а обнюхивает песчаную поверхность. И догадался, что у старика на уме.

– Он ищет засыпанные колесницы отряда Трока, – прошептал юноша Минтаке. – Посох исполняет для него роль раздвоенной ветки, а унюхать он пытается проникающий через песок запах разлагающейся плоти.

Таита с трудом поднялся и кивнул Хилтону:

– Копайте здесь.

Все сгрудились вокруг указанного места и принялись откидывать рыхлый песок сложенными ковшиком ладонями. Долго рыть не пришлось. Углубившись на длину руки, они наткнулись на что-то твердое и удвоили усилия. Вскоре проступили очертания колеса лежащей на боку колесницы. Еще несколько минут отчаянных стараний, и беглецы извлекли на свет мех с водой. И разочарованно уставились на бурдюк: тот был распорот. Видимо, это произошло в тот момент, когда колесница опрокинулась. Внутри было пусто, и, как они ни жали, им не удалось выдавить ни капли драгоценной влаги.

– Должен быть другой, – промолвил распухшими губами Нефер. – Копайте глубже.

Они вгрызлись в песок в последнем отчаянном усилии. По мере того как яма росла, смрад от павших прямо в упряжи лошадей становился все сильнее и тошнотворнее. Трупы все эти дни пролежали на жаре.

Вдруг рука Нефера нашарила в дыре что-то мягкое и податливое. Нажав, он услышал плеск воды. Стряхнув песок, путники общими усилиями извлекли булькающий бурдюк. Истерзанные жаждой, все бормотали и скулили. Таита откупорил мех и налил воды в кожаное ведро, нашедшееся в той же яме.

Вода была теплой, как кровь, но когда Таита приложил ведро к губам Минтаки, та закрыла глаза и в экстазе принялась глотать влагу.

– Сначала понемногу, – предупредил ее маг, отнял ведро и передал Неферу.

Ведро прошло по рукам и вернулось к Минтаке, потом совершило второй круг.

Таита тем временем продолжил поиски и вскоре снова призвал всех копать. На этот раз им повезло больше: колесница не только лежала неглубоко, но хранила три меха с водой, и все оказались целыми.

– Теперь к нашим лошадям, – сказал Таита, и беглецы виновато переглянулись.

Озабоченные собой, они напрочь позабыли про животных. Таща бурдюки, они поплелись через песок к подножию утеса. Узкая впадина, где они оставили коней, была расположена так, что избежала главного удара хамсина. Когда путники начали копать, используя найденную в колеснице среди другого снаряжения деревянную лопату, то обнаружили первую лошадь почти сразу. Правда, сильная вонь предупредила их, чего стоит ждать. Животное сдохло, его живот вздулся от газов. Оставив его, они принялись откапывать следующего коня.

Удача повернулась к ним лицом. Они нашли кобылу, самую крепкую и резвую из захваченных на зыбучих песках. Она была жива, но едва-едва. Люди перерезали удерживающую ее веревку, но кобыла была слишком слаба, чтобы встать самостоятельно. Мужчины сообща подняли ее. Лошадь стояла, качаясь и угрожая снова упасть, но стала жадно пить из поданного Минтакой ведра и почти сразу почувствовала себя лучше.

Тем временем мужчины откапывали других лошадей. Выяснилось, что еще две погибли от жажды и недостатка воздуха, но две выжили. Они тоже сразу взбодрились, когда им дали воды.

Предоставив Минтаке заботиться о трех едва живых конях, остальные вернулись к откопанным колесницам, чтобы поискать для животных корм. Обратно они вернулись с мешками зерна и еще одним бурдюком воды.

– Ты хорошо заботишься о них, – сказал Нефер Минтаке, гладя кобылу по шее. – Боюсь только, что скотинка слишком ослабла, чтобы тянуть колесницу.

Царевна сердито обернулась на него:

– Я их всех поставлю на ноги, клянусь богиней! Здесь под песком еще сотни мешков с кормом и мехов с водой. Нам придется пробыть тут еще несколько дней, но когда настанет время уезжать, эти отважные животные повезут нас.

Нефер засмеялся, растянув потрескавшиеся сухие губы:

– Я склоняю голову перед силой твоего духа.

– Вот лучше и не задевай меня, – предупредила она его. – Не то лишний раз убедишься в этом.

В первый раз с того времени как налетел хамсин, она улыбнулась.

– А теперь ступай и помоги другим, – продолжила девушка. – Сколько бы мы ни собрали воды, все будет мало.

Оставив ее, юноша углубился в пески, где Таита продолжал свои поиски. Не все колесницы гиксосов лежали так близко к поверхности, как найденные ими первые. Многие навсегда скрылись под высокими новыми дюнами.

По мере того как шли поиски, они удалялись все дальше от скалы. Путники нашли в песке еще немало зловонных тел с раздутыми животами.

Вскоре мужчины ушли достаточно далеко, чтобы Минтака, ухаживавшая за лошадьми, как настоящий конюх, не могла до них докричаться.

Трока пробудила полная тишина. Попытавшись пошевелиться, он застонал. Песок давил на него, душа своим весом. Казалось, он врезался ему в ребра и выдавил весь воздух из легких. Тем не менее он понимал, что Иштар нашел отличное укрытие от бури. В любом другом месте их наверняка похоронило бы навеки. Здесь они хотя бы находились недалеко от поверхности. Во время шторма, когда слой песка становился слишком тяжелым, чтобы его вынести, Трок мог пошевелиться и стряхнуть его, оставляя ровно столько, чтобы защититься от сдирающей кожу силы хамсина.

Теперь он прокладывал себе путь к свету и воздуху, как ныряльщик, выбирающийся из глубокого водоема. Разгребая песок, он чувствовал, как горит огнем плечо, ушибленное о скалу во время бури. Он барахтался до тех пор, пока голова, все еще укутанная тканью, не появилась на поверхности. Трок сорвал ткань с головы и заморгал от яркого солнечного света. Ветер стих, но воздух светился от мельчайших частиц взвешенной пыли. Трок отдохнул, пока боль в плече немного не утихла. Потом стряхнул с себя песок, укрывающий нижнюю часть тела.

– Иштар! Где ты? – попытался воскликнуть он, но с губ его сорвался только бессвязный хрип.

Фараон повернул голову и увидел Мидянина. Тот сидел рядом с ним, привалившись спиной к каменной стене утеса. Выглядел он как труп, проведший в могиле уже несколько дней, а затем извлеченный оттуда. Потом его единственный зрячий глаз открылся.

– Вода? – голос у Трока был едва слышный, но Мидянин уловил его и покачал головой.

– Выходит, что мы спаслись только для того, чтобы погибнуть здесь от жажды, – попытался сказать фараон, но из пересохшей глотки и рта не вырвалось ни звука.

Он полежал еще немного и ощутил, как животная жажда жизни угасает под гнетом утомления и отчаяния. Насколько проще было просто закрыть глаза, погрузиться в сон и никогда больше не просыпаться. Эта мысль испугала его. Трок заставил себя разлепить тяжелые веки, чувствуя, как попавшие под них песчинки царапают глазные яблоки.

– Вода, – проговорил он. – Найди воду.

Используя стену как опору, Трок с трудом поднялся и встал, покачиваясь и прижимая раненую руку к груди. Иштар наблюдал за ним, его слепой глаз напоминал око рептилии или трупа. Шатаясь как пьяный, фараон заковылял вдоль основания утеса, врезаясь в него через каждые несколько шагов. Наконец перед ним открылась пустыня. Барханы выглядели свежими и нетронутыми, их очертания напоминали соблазнительные изгибы тела молодой девушки.

От людей или колесниц не было даже следа. От его боевых отрядов, лучших во всем Египте, не осталось даже воспоминания. Трок попытался облизнуть губы, но слюны в пересохшем рту не было. Он почувствовал, что ноги прогибаются под ним, и понял, что если упадет, то никогда уже не встанет. Используя стену как опору, фараон заковылял дальше, не зная, куда идет, и думая только о том, что должен идти.

Потом он услышал человеческие голоса и понял, что бредит. Воцарилась тишина. Трок сделал еще несколько шагов, остановился и прислушался. Голоса раздались снова. На этот раз они были ближе и отчетливей. Фараон почувствовал прилив сил, но когда попытался крикнуть, из пересохшего рта не вырвалось ни звука. Снова стало тихо. Голоса смолкли.

Он двинулся вперед, затем замер. Голос определенно был женский – мелодичный, звонкий.

Минтака. Распухшие губы беззвучно произнесли это имя. Потом послышался другой голос. На этот раз мужской. Трок не разбирал слов и не узнал голоса, но если этот человек с Минтакой, он должен быть одним из беглецов, которых Трок преследовал. Врагом.

Трок осмотрел себя. Пояс с мечом сгинул. Он был беззащитен, в одной тунике, в складки которой набилось столько песка, что она скребла кожу, как власяница. Фараон огляделся в поисках хоть какого-то оружия, палки или камня, но ничего не нашел. Каменистую осыпь скрыл песок.

Он постоял в нерешительности и снова услышал голоса. Минтака и мужчина находились в расселине среди скал. Пока Трок колебался, он услышал, как песок заскрипел, подобно хрусталикам соли, под чьими-то шагами. Кто-то вышел из впадины и направлялся к нему. Фараон отпрянул назад, за каменную стену. Человек появился из расселины шагах в двадцати от Трока и решительным шагом направился в дюны. Он казался очень знакомым, но гиксос так и не узнал его до тех пор, пока тот не обернулся и не крикнул:

– Минтака, не перетруждайся без нужды! Тебе пришлось перенести страшное испытание.

И зашагал дальше.

Трок расширившимися глазами уставился ему вслед. «Он ведь умер, – подумалось ему. – Это не может быть он!» В послании Наджи ясно говорилось…

Глядя в спину удаляющемуся в пустыню юноше, гиксос взвесил вероятность того, что джинн или какой-то иной злой дух мог принять обличье фараона Нефера-Сети. Потом саднящими от песка глазами увидел, как молодой человек присоединился к трем другим спутникам, среди которых была безошибочно узнаваема фигура Чародея. Именно он, как сообразил Трок, неким странным и таинственным способом причастен к воскрешению Нефера-Сети. Но у него не было ни времени, ни настроения размышлять над этой загадкой. Все его мысли занимала только одна вещь – вода.

Как мог неприметнее, Трок пополз в направлении расселины, откуда слышал голос Минтаки, и заглянул за край утеса. Поначалу он ее не узнал – она была оборвана, как нищенка. Волосы и лохмотья туники были все в песке, глаза запали и налились кровью. Девушка стояла на коленях перед головой одной из нескольких лошадей и поила животное из кожаного ведра.

В эту минуту Трок мог думать только о воде. Он обонял ее запах, жаждал всей своею плотью. И двинулся к Минтаке. Та сидела спиной к нему, а мягкий песок заглушал шаги, и опомнилась девушка, только когда он схватил ее за руку. Царевна обернулась, увидела его и закричала. Фараон вырвал у нее из рук ведро, а саму ее оттолкнул, сбив с ног. Поскольку одна рука у него не действовала, он придавил Минтаку к земле коленом, а сам припал к ведру.

Он сделал несколько больших глотков, отрыгнул, потом попил еще. Минтака извивалась, стараясь вырваться, и кричала:

– Нефер! Таита! На помощь!

Трок еще раз рыгнул, ткнул девушку лицом в песок, чтобы замолчала, и допил последние капли из ведра. Потом осмотрелся и заметил у стены мех с водой, дротики и мечи.

Проворно поднявшись, он кинулся к оружию. Минтака тут же попыталась вскочить, но он снова сбил ее с ног.

– Не дергайся, сука! – прохрипел гиксос и, намотав себе на руку прядь ее густых, перепачканных песком волос, потащил за собой к бурдюку.

Чтобы схватить мех, Троку пришлось бросить Минтаку. Он поставил ей на спину обутую в сандалию ножищу, ухватил мех и, зажав его между коленями, выдернул деревянную затычку. Потом поднес горловину к губам и стал вливать теплую, затхлую воду в глотку.

Даже вдавленная в песок, Минтака сообразила, что Трок озабочен сейчас только водой. Ей следует действовать прежде, чем он напьется и займется ею. Она понимала, что заставила фараона претерпеть больше унижений, чем ему под силу вынести, и что он скорее убьет ее, чем позволит ускользнуть снова.

В отчаянии она потянулась к сложенному в кучу у скалы арсеналу. Пальцы ее обхватили древко дротика. Трок все еще хлебал воду, запрокинув голову, но уловил ее движение и опустил бурдюк как раз в тот миг, когда Минтака извернулась, пытаясь воткнуть ему в живот короткое, но смертоносное оружие. Но поскольку бить ей пришлось из неудобного, распростертого положения, удар оказался не сильным.

Трок заметил, как блеснуло бронзовое лезвие, и, с бранью отскочив назад, увернулся:

– Ах ты, вероломная потаскушка!

Бросив бурдюк, он кинулся на девушку. Но, едва освободившись от его веса, Минтака успела вскочить. Царевна попыталась проскользнуть мимо него и выбежать из расселины в открытую пустыню, но фараон бросился наперерез, выставив длинную ручищу, и ухватил ее за край туники. Беглянка отпрыгнула в сторону. Ткань рвалась под его пальцами, девушке удалось проскользнуть мимо него, но Трок пока перекрывал ей выход из впадины.

Он бросился за ней, но Минтака подбежала к стене утеса и стала с проворством и цепкостью кошки взбираться на нее. Трок попытался достать ее, но не дотянулся. Девушка быстро взбиралась все выше, а лезть за ней ему было не под силу. Фараон схватил оброненный ею дротик и метнул. Но ему пришлось использовать левую руку, и бросок вышел слабым.

Минтака пригнулась, дротик пролетел у нее над головой и ударился в скалу прямо напротив ее лица. Гонимая страхом, она стала взбираться еще быстрее. Нетвердым шагом Трок направился к складу оружия, взял другой дротик и метнул его, на этот раз промахнувшись на ширину ладони.

Выбранившись от ярости и досады, гиксос поднял третий дротик, но к этому времени Минтака долезла до выступа в стене утеса и, забравшись на него, скрылась из виду. Она лежала плашмя, вжавшись в камень, слушая, как он мечется внизу и осыпает ее проклятиями. Даже в эту страшную минуту ей сделалось дурно от грязных слов, которые летели в ее адрес.

Потом над ее убежищем пролетел еще один дротик, клацнул о камень чуть выше. Он упал на выступ, и царевна схватила его, не дав скатиться на дно расселины. Девушка осторожно заглянула через край, готовая в любой момент втянуть голову.

Трок в нерешительности смотрел на нее, его поврежденная рука свисала плетью. Когда показалась ее голова, лицо его исказилось от злобы и боли, и он кинулся вперед, будто собрался лезть следом за ней.

Она выставила вперед острие дротика.

– Давай, поднимайся! – прошипела Минтака. – И я воткну эту штуковину прямо в твое кабанье брюхо!

Гиксос остановился. С одной рукой ему было неловко карабкаться по скале или обороняться. Он понял, что угроза нешуточная. Пользуясь его замешательством, Минтака снова разразилась криками:

– Нефер! Таита! Хилтон! На помощь!

Отражаясь от скалы, ее вопли наполнили расселину. Трок нервно огляделся, словно ожидая увидеть ораву бегущих на него вооруженных врагов. Вдруг он принял решение. Подхватив мех с водой, фараон взвалил его на плечо.

– Не рассчитывай, что тебе вечно будет удаваться ускользать от меня. В один прекрасный день я отведаю всех прелестей твоего тела, а потом отдам на забаву своим воинам! – пообещал он ей.

Трок попытался влезть на кобылу, но та была еще слишком слаба, чтобы выдержать его тушу, и рухнула под ним.

Тогда он поднялся и заковылял прочь из расселины. Минтака опасалась, что его уход всего лишь уловка, и не спешила спускаться со своего насеста.

– Нефер, на помощь! – во всю мочь кричала девушка.

Она не унялась, даже когда в расселину влетел Нефер с мечом в руке, сопровождаемый по пятам Хилтоном и Мереном.

– Что стряслось?

Царевна соскользнула к нему на руки:

– Трок! – Оказавшись в безопасности в объятиях любимого, она разрыдалась от облегчения. – Трок жив. Он был здесь.

Судорожно переводя дух, Минтака рассказала о случившемся. И не успела она закончить, как Нефер уже отдал спутникам приказ вооружиться и готовиться к погоне за Троком.

Подоспевший Таита остался с Минтакой, а трое остальных мужчин отправились по следу Трока на песке. Шли они осторожно, будто за раненым львом. Пройдя вдоль линии утеса, они достигли впадины, где гиксос переждал ярость бури. Исследовав потревоженный песок, Нефер истолковал оставленные на нем знаки.

– Здесь были двое. Их замело бурей, как и нас. Потом они откопались. Один ждал здесь.

Юноша поднял приставшую к скале шерстяную нитку и повернулся к свету.

– Черная, – объявил молодой фараон. Черные одежды египтяне носили редко. – Это почти наверняка был Мидянин.

Хилтон кивнул в знак согласия.

– Иштар мог прибегнуть к колдовству, чтобы пережить бурю, – сказал старый воин. – Наверняка это он спас Трока, точно так же как Таита спас нас.

– Вот! – Нефер указал на следы. – Неся мех с водой, Трок вернулся за Мидянином, и они пошли в ту сторону.

Идя по следам, трое египтян углубились на некоторое расстояние в пустыню.

– На запад пошли, – сказал Мерен. – В сторону Нила и Авариса. Дойдут ли?

– Не дойдут, если я их догоню, – процедил Нефер, потрясая захваченным с собой дротиком.

– Ваше величество, – уважительно, но твердо начал Хилтон. – У них есть бурдюк и изрядный отрыв по времени. Они уже далеко. Вам нельзя преследовать их без воды.

Нефер поколебался. Хотя доводы Хилтона были вескими, ему страшно досадно было позволить Троку уйти. По словам Минтаки, гиксос был ранен и едва ли способен дать серьезный отпор, хотя Нефер сам был еще слаб.

Поразмыслив, он взбежал на вершину ближайшей дюны. Козырьком приставив ко лбу ладонь, юноша устремил взгляд на запад, вдоль цепочки следов, идущей по выровненной ветром, нетронутой поверхности песков. Примерно в полулиге или чуть дальше он разглядел две крошечные фигурки, ровным шагом удаляющиеся от них. Молодой фараон провожал их полным ненависти взором до тех пор, пока они не исчезли в жарком мареве.

– Будет другой раз, – прошептал Нефер. – Я настигну тебя, клянусь ста священными именами Гора.

Путники нашли и раскопали еще шестнадцать колесниц. Благодаря добытым запасам воды и еды, лошади и люди быстро поправлялись. Помимо этого, из песка извлекли тела еще нескольких воинов Трока. У них беглецы позаимствовали одежду. Нефер подобрал пару сандалий, подходящих по размеру Минтаке, израненные ступни которой почти полностью зажили.

На десятый день маленький отряд готов был двинуться в путь. Четыре уцелевшие лошади еще недостаточно окрепли, чтобы тащить колесницы по рыхлому песку, поэтому Нефер решил использовать их в качестве вьючных животных, нагрузив на них столько бурдюков с водой, сколько они могли выдержать.

На закате, ведя лошадей в поводу, они отправились в путь через дюны. Хотя кобыла не могла одновременно нести вьюки и Минтаку, Нефер перекинул через спину лошади кожаную петлю и приказал девушке держаться за нее, чтобы легче было ступать по рыхлому грунту.

Хамсин так сильно перекроил ландшафт, что Таите пришлось искать путь по звездам. Путники упорно шли всю ночь и следующую за ней. К исходу этой второй они вышли на старую караванную дорогу. Хамсин местами перемел ее, но, когда забрезжил рассвет, стало видно пирамидку из камней, обозначающую перекресток.

Выяснилось, что кто-то уже проходил дорогой раньше них, после окончания бури. Две цепочки следов вились, уходя на запад, к долине Нила и Аварису. Одни отпечатки ног были большие, другие поменьше. Таита и Нефер тщательно осмотрели их.

– Эти принадлежат Троку, – объявил маг. – Ни у кого нет таких ножищ – каждая ступня размером с нильскую барку. Минтака не ошиблась: у него повреждена правая сторона тела, он бережет ее при ходьбе. Насчет второго я не уверен. Давайте проверим, не оставил ли он подсказки, способной раскрыть его личность.

Они пошли по следам вплоть до перекрестка.

– Ага! Вот! – воскликнул Таита.

Близ пирамидки кто-то сложил недавно на песке замысловатый рисунок из камешков.

– Теперь сомнений нет – это Иштар Мидянин. – Маг сердито разбросал камни. – Это в честь его мерзкого бога Мардука Пожирателя.

Старик поднял один из небольших камней и бросил в ту сторону, куда удалились Трок и его спутник.

– Будь у Иштара под рукой младенец, он принес бы его в жертву, – добавил он. – Мардук жаждет человеческой крови.

Здесь, у пирамиды, Неферу предстояло принять непростое решение.

– Если мы отправимся в долгое путешествие на восток, нам понадобятся припасы и золото: негоже явиться к престолу ассирийского царя голодранцами.

Таита кивнул:

– В Египте найдется немало влиятельных людей, которые охотно окажут нам поддержку, если только убедятся, что фараон жив.

– Хилтону и Мерену следует вернуться в Фивы, – сказал Нефер. – Я бы сам пошел, да все собаки в стране будут вынюхивать меня и Минтаку.

Он снял с пальца один из своих царских перстней и вручил Хилтону:

– Это будет твой опознавательный знак. Покажи его нашим друзьям. Возвращайся к нам с воинами, золотом, колесницами и конями. Прибыв к Саргону, мы покажем ему, что до сих пор обладаем поддержкой в Египте.

– Будет исполнено, ваше величество.

– Почти столь же важны для нас сведения. Собирай новости. Нам следует знать о каждом шаге лжефараонов.

– Я отправлюсь с наступлением ночи, мой господин.

Мучительно долгий жаркий день путники провели под навесом, который разыскали на одной из погребенных колесниц, обсуждая планы. Когда солнце покатилось к горизонту и начало терять силу, пришла пора прощаться. Хилтону и Мерену предстояло ехать на запад, в Фивы, а Таита, Нефер и Минтака отправлялись на восток.

– Мы будем ждать вас в руинах Галлалы, – были последние слова фараона, обращенные к Хилтону.

Затем они смотрели вслед старому воину и Мерену, которые пошли по большой дороге и вскоре растворились в наползающих сумерках.

Таита, Минтака и Нефер двинулись по караванной дороге к Галлале. Двенадцать дней спустя, когда воды в бурдюках оставалось всего несколько капель, они добрались до затерянных в пустыне руин.

Недели складывались в месяцы, а они все еще ждали в Галлале.

Таита проводил дни в холмах, окружающих город. Нефер и Минтака замечали время от времени вдалеке его фигуру, рыщущую среди долин и крутых оврагов. Зачастую они наблюдали, что он постукивает по камням или тычет в них посохом. Иногда маг сидел у почти пересохшего колодца за крепостными стенами и смотрел в недра глубокой шахты.

Когда Нефер поинтересовался как бы невзначай, что у него на уме, наставник ответил отстраненно и уклончиво.

– Войску нужна вода, – только и сказал он.

– Тут ее и для нас-то едва хватает, – заметил юноша. – Какое уж тут войско.

Таита кивнул, встал и снова пошел в холмы, постукивая по камням посохом.

Минтака подобрала для них дом среди руин, Нефер сделал для него крышу из их потрепанной палатки. Царевну не учили готовить еду или мести пол, потому первые ее опыты оказались настоящим провалом.

– Если нам потребуется уничтожить армию Трока, то достаточно будет устроить тебя туда поварихой, – проворчал Таита, прожевывая подгоревший кусок мяса.

– Если ты такой умелый повар, то, может, осчастливишь нас своим искусством?

– Придется, иначе останется помирать с голоду, – согласился Таита и занял место у очага.

Нефер взял на себя привычную роль охотника и после первого проведенного в пустыне дня принес упитанную молодую газель и четыре украшенных чудесным рисунком гигантских яйца дрофы, которые успели протухнуть лишь самую малость.

Понюхав свою порцию приготовленного Таитой омлета, Минтака отодвинула блюдо.

– И это мне предлагает человек, брезгающий моей стряпней? – Она посмотрела на сидящего на другой стороне очага Нефера. – Ты тоже не лучше его. В следующий раз я сама пойду с тобой и прослежу, чтобы ты раздобыл что-то съедобное.

Молодые люди лежали бок о бок в мелком сухом русле, разделяющем холмы, и наблюдали, как пасущееся стадо газелей медленно приближается к ним.

– Они грациозны, как феи, – прошептала Минтака. – Такие красивые!

– Если тебя совесть мучает, то давай я выстрелю, – предложил юноша.

– Нет. – Она тряхнула головой. – Я ведь не сказала, что не смогу.

Голос ее звучал твердо, и Нефер уже достаточно хорошо знал девушку, чтобы не подвергать ее решимость сомнению.

Стадо вел самец. Спина у него была нежно-коричневого цвета, а брюшко серебристо-белым, цвета грозовых туч, собиравшихся на горизонте. Загнутые в форме лиры рога блестели между вскинутыми ушами, имеющими форму воронки. Вожак повернул помещенную на грациозной шее голову и осмотрел свой немногочисленный отряд. Один детеныш заплясал, вскидывая прямые ноги так, что нос его едва не касался прижатых друг к другу копыт. Это был сигнал тревоги.

– Малыш просто упражняется, – с улыбкой заметил Нефер.

Самец потерял интерес к детским шалостям и двинулся дальше в ту сторону, где находилась засада. Вожак с врожденной грацией прокладывал путь по каменистой местности, останавливаясь через каждые несколько шагов и оглядываясь в поисках опасности.

– Он нас пока не заметил, но скоро заметит, – прошептал Нефер. – А с нами нет Таиты, который мог бы отвести ему глаза.

– Слишком далеко, – отозвалась девушка.

– Шагов пятьдесят, не больше. Стреляй, не то он увидит нас и уйдет.

Минтака выждала, когда вожак отвернется. Потом медленно поднялась на колени и натянула лук. Это был один из коротких кривых луков, добытых ими с похороненных под песком колесниц. Выпущенная стрела описала изящную арку на фоне бледного пустынного неба.

Большие черные глаза самца мгновенно уловили осторожное движение девушки. Всегда готовый убежать, вожак повернул голову и посмотрел прямо на охотницу. Не успела отзвенеть тетива, а стрела еще рассекала воздух, а он уже уносился прочь, вздымая из-под копыт облачка пыли. Звякнув о камень, стрела упала там, где он стоял еще мгновение назад. Минтака вскочила и рассмеялась, глядя газели вслед, нисколько не сожалея о промахе.

– Посмотри, как он бежит – словно ласточка летит.

Таита учил Нефера, что истинный охотник любит и уважает свою дичь. Сострадание к животным, которых приходится добывать, только усилило его восхищение Минтакой. Девушка повернулась к нему, все еще смеясь.

– Прости, сердце мое. Тебе придется сегодня лечь спать голодным.

– Нет, раз Таита стоит у очага. Ему под силу прямо из воздуха сотворить яства.

Они наперегонки побежали за выпущенной стрелой. Стартовав раньше, Минтака опередила соперника. Когда она наклонилась, поднимая стрелу, короткая ободранная юбка задралась, обнажив гладкие загорелые бедра и ягодицы идеальной округлой формы, нежно-белые там, где солнце никогда не касалось кожи, нежной, как дорогой шелк с Востока.

Распрямившись, девушка обернулась и на миг перехватила обращенный на нее взгляд юноши. Пусть и неопытная и неискушенная в делах плоти, она была женщиной, и чувства ее уже расцвели. Они подсказали, какие эмоции пробудил в нем ее невинный жест, и осознание этого всколыхнуло и ее саму. Понимание, что любимый желает ее, побудило ее возжелать его с почти болезненной силой. Лоно ее наполнилось любовью к нему, набухло и потекло сладким соком, как соты, тающие под полуденным солнцем.

Скромно потупившись, она потянулась к юноше, но Нефер ощутил прилив горячего стыда из-за того, что вновь позволил вожделению овладеть собой. Ему вспомнилось данное обещание: «Я скорее умру, чем нарушу свою клятву и навлеку на тебя бесчестье».

– Я знаю, тут есть другое стадо, – сказал он, отведя взгляд и чувствуя, как руки у него дрожат, а голос становится хриплым. – Но нам надо поспешить, если мы хотим найти его до темноты.

Не оглядываясь, он зашагал прочь, и Минтака ощутила себя покинутой. Как ничего другого на этом свете, хотелось ей чувствовать, как его руки обнимают ее, а его крепкое юное тело прижимается к ее телу.

Быстро опомнившись, девушка поспешила вдогонку за Нефером, пытаясь стряхнуть с себя едва не поглотившие ее непрошеные стремления, но избавиться от них оказалось не так-то просто. Царевна догнала его и пошла, держась в паре шагов позади возлюбленного.

Ее внимательный взор был устремлен на его спину. Она смотрела на густые черные кудри, ниспадающие на плечи, – удивительно, насколько шире стали эти плечи с момента первой их встречи. Потом взгляд скользнул ниже, и девушка ощутила, как зарделись ее щеки, стоило ей залюбоваться ягодицами, движущимися под тонкой тканью его передника. Ее затопило сладостное чувство стыда от обуявших ее похотливых мыслей.

Слишком быстро они добрались до края длинного русла, рассекающего горы. Нефер обернулся и почти перехватил взгляд любующейся его телом девушки. В самый последний миг царевне удалось поднять глаза.

– Здесь, под утесом, сотни старинных гробниц, – сказал он. – Впервые я их увидел, когда мы проходили тут с отцом, перед тем как его…

Он осекся, вспомнив о последнем дне, проведенном с Тамосом.

– Чьи это могилы? – спросила Минтака, чтобы отвлечь его от горестных мыслей.

– Таита говорит, что их построили за тысячу лет до того, как Хеопс и Хефрен возвели великие пирамиды в Гизе.

– Тогда они, наверное, такие же древние, как сам маг? – Царевна улыбнулась и рассмеялась. – Ты когда-нибудь бывал в них?

Нефер покачал головой:

– Мне хотелось этого с первого дня, но возможности не представлялось.

– А давай сейчас?

Юноша заколебался:

– Потребуются веревки и лампа…

Но девушка уже спускалась с утеса, и ему не оставалось ничего иного, как идти за ней.

Оказавшись внизу, они обнаружили, что большинство усыпальниц для них недоступно, так как они устроены высоко в отвесной скале.

Присмотревшись, Нефер выбрал одну, казавшуюся более достижимой. Они взобрались наверх по участку, где произошла осыпь, и добрались до узкого выступа. Двигались осторожно, Нефер шел первым. Достигнув края черного отверстия, он наклонился и заглянул внутрь.

– Усыпальницу охраняют, разумеется, души умерших. – Он попытался придать своим словам вид шутки, но Минтака чувствовала его беспокойство, которое передалось и ей самой.

– Ясное дело, – отшутилась она в ответ, но за спиной сложила пальцы в знаке, отгоняющем зло.

– Там очень темно, – сказал Нефер задумчиво. – Лучше вернуться завтра, прихватив масляную лампу.

Минтака заглянула внутрь поверх его плеча. Короткий проход, плавно поднимающийся, вел вглубь монолитной скалы. Даже столетия не повредили рисунки, хорошо различимые на стенах.

– Глянь-ка! – Царевна коснулась одного из них. – Вот жираф нарисован, а вот мужчина!

– Да. – Нефер усмехнулся. – Причем очень мужественный, тут никаких сомнений.

Минтака сделала вид, что дуется, но не могла сдержать улыбки. Древний художник снабдил изображенную фигуру огромным эрегированным членом.

– Смотри! – Она сделала шаг по коридору. – Тут письмена. Интересно, что тут написано?

– Никто не узнает, – отозвался Нефер, следуя за ней. – Ключ к этой старинной грамоте давно утерян. Нам пора возвращаться.

Пол покрывал слой нанесенного ветром мягкого песка. Через несколько шагов проход растворялся в зловещей темноте.

– Мы можем пройти еще немного и посмотреть, что там, – заупрямилась Минтака.

– Не думаю, что нам следует это делать.

– Ну же. – Она проскользнула мимо него. – Я пойду первой.

– Погоди!

Нефер попытался ее остановить, но девушка рассмеялась и устремилась дальше.

Положив руку на кинжал, юноша последовал за ней, пристыженный ее примером и своей собственной боязливостью.

Тьма сгущалась с каждым шагом, и наконец даже Минтака остановилась, нерешительно вглядываясь во мрак. Нефер наклонился, подобрал с пола кусок песчаника и бросил поверх ее плеча в темное пространство шахты. Камешек со стуком ударился о стену.

– Пусто, – промолвила царевна в наступившей тишине.

Но не успела она сделать еще шаг, как в темном пространстве впереди что-то зашевелилось.

До молодых людей донесся шорох, многократно усиленный в тесноте стен. Они застыли на месте, напрягая глаза. Послышался высокий пронзительный крик, подхваченный эхом, шорох перешел в рев рассекаемого воздуха, и навстречу им из темноты вырвалось пищащее и трепыхающееся облако крохотных тел. Крылья хлестали по лицам непрошеных гостей.

Минтака закричала, развернулась, врезалась в Нефера и обняла его обеими руками за шею. Крепко обхватив девушку, он уложил ее на песчаный пол.

– Мыши, – сказал он. – Всего лишь летучие мыши.

– Знаю, – судорожно переводя дух, ответила она.

– Они не причинят тебе вреда.

– Я знаю.

Голос ее стал спокойнее, но удерживающие его шею руки она размыкать не спешила. Юноша уткнулся лицом в ее густые волнистые волосы. Они благоухали, как свежескошенная трава.

Издав тихий воркующий звук, она прильнула головой к его шее и прижалась к нему еще плотнее.

– Минтака, – сказал Нефер, осторожно пытаясь отстраниться. – Я дал тебе обещание, что тот случай не повторится.

– Я освобождаю тебя от этого обещания.

Голос ее был таким тихим, едва слышным. Она поднесла свое лицо к его лицу. Дыхание ее было жарким и приятным, нежные губы трепетали, как если бы девушка готова была расплакаться.

– Я хочу стать твоей женой, как никогда ничего не хотела в своей жизни.

Нефер опустил голову и слился с ней в поцелуе. Он получился таким влажным и горячим, что обжигал губы. Юноша полностью растворился в нем. Минтака чувствовала, что ей не нужно ничего, только быть в его объятиях. Не прерывая поцелуя, Нефер исследовал впадины, приливы и равнины ее спины подушечками пальцев. Он провел ими по линии позвоночника, похожего на снизку жемчугов между двумя рядами твердых мышц.

Его ладонь легла ей на бедро и скользнула по талии, будто оглаживала драгоценную керамическую вазу. Потом он завел руки под нее и сжал каждой по ягодице, восхищаясь их симметрией и упругостью.

Девушка двинула бедрами, подаваясь ему навстречу, и юноша обнял ее еще крепче. Он ощутил, как орган его набухает и твердеет, и выгнул спину, стараясь скрыть это от возлюбленной. Та тихонько застонала, запрещая избегать ее. И сама прижалась к нему, наслаждаясь доказательством того, как сильно он ее желает.

Ей вспомнилось, как Трок тыкал в нее своей громадной штуковиной с набухшими синими венами, но тот ужасный миг не имел ничего общего с тем, что происходило сейчас. Ей не составило никакого труда выкинуть его из головы.

Она чувствовала, как пальцы Нефера медленно скользят вдоль соединяющей ягодицы впадины, и погрузилась в это ощущение, удивляясь эху, которым отдавалось оно в отвердевших вершинах грудей и в сокровенной глубине лона.

– Трогай, – прошептала она ему в губы. – Да! Трогай меня, держи меня, лаская меня, люби меня!

Чувства смешались так, что, казалось, обволакивали каждый ее нерв, каждую частичку ума и тела. Юноша прервал наконец поцелуй, и его губы коснулись ее нагого плеча. Инстинктивно угадав, что ему нужно, Минтака распахнула тунику и извлекла одну из грудей. Она показалась ей отяжелевшей, набухла и болела вверху. Запустив ладонь другой руки в кудри на его затылке, девушка сунула сосок ему в рот. Едва он припал к нему, как голодный ребенок, по телу ее прокатился спазм; что-то запульсировало глубоко в чреве, и она с удивлением поняла, что это ее матка.

Она потихоньку переместила его от одной груди к другой, и ощущение не померкло, но стало еще ярче.

В забытьи наслаждения Минтака смутно ощутила, как его пальцы задирают подол ее юбки и возятся с набедренной повязкой. Она раздвинула ноги, облегчая ему задачу, и, пустив в ход свободную руку, помогла ему справиться с узлом на бедрах. Ткань соскользнула, и царевна ощутила, как прохладный воздух гробницы коснулся обнаженных ягодиц и живота.

Он погладил треугольник курчавых волос, потом опустился к набухшим губам, охраняющим вход в ее пещеру, и нежно раскрыл их трепетными пальцами. Она тихонько вскрикнула, как от боли, и, сама того не осознавая, задрала на нем передник и потянулась ниже. Наткнулась на что-то твердое и обхватила его большим и указательным пальцами. Оно подобно живому существу юркнуло ей в ладонь, и ей захотелось рассмотреть его. Не разжимая хватки, она немного отстранила Нефера, чтобы можно было видеть пространство между ними.

– Как ты прекрасен! – промолвила она с придыханием. – Такой гладкий, такой сильный.

Минтака снова поцеловала любимого, не отрывая губ, опустилась на спину, увлекая его за собой, и, чувствуя в нем недостаток опыта, призывно раздвинула бедра. Это породило в ней какое-то материнское властное чувство. Сама будучи наивной, она направляла его, чувствуя, как он тонет в захлестнувшем ее желании, как толкается во врата ее естества. Девушка изменила положение бедер, и он вошел в нее, прижавшись своим животом к ее животу, и погружался все глубже, пока ей не показалось, что он пронзит ее насквозь. С ее губ сорвался торжествующий крик, порожденный горько-сладкой болью.

Нефер скакал на ней, как на лошади, и она не отставала от него, отвечая на каждый удар его бедер своим, сливаясь с ним и двигаясь все быстрее и сильнее, пока не ощутила, что достигла предела. А затем, сама тому не веря, перешагнула через этот предел. Оторвавшись от земли и преодолев ее тяготение, Минтака взмыла на небеса и ощутила, как что-то изливается из него, наполняя ее горячей влагой, как волна изнутри нее устремляется ему навстречу. Их раздельные существа слились, став единой плотью, а голоса смешались в одном ликующем стоне.

Много позднее, вернувшись с неизмеримых высот, они лежали в объятиях друг друга, их пот и дыхание смешивались, а его плоть еще глубоко была погружена в ее плоть.

– Я хочу, чтобы это никогда не кончалось, – прошептала царевна. – Хочу лежать с тобой вот так вечно.

Но вот наконец Нефер осторожно сел и посмотрел в сторону открытого зева пещеры.

– Уже темнеет, – промолвил он удивленно. – Как быстро пролетел день.

Минтака поднялась на колени, расправила юбку. Он коснулся свежего пятна на кайме.

– Твоя девственная кровь, – благоговейно прошептал Нефер.

– Это мой тебе дар. Доказательство моей любви только к тебе одному.

Наклонившись, он отодрал от каймы запятнанный кусочек величиной с ноготь ее мизинца.

– Что ты делаешь? – спросила девушка.

– Я сохраню его навеки на память об этом замечательном дне.

Молодой фараон открыл висевший у него на шее медальон и добавил клочок ткани к уже хранившемуся там локону черных волос.

– Ты взаправду любишь меня? – промолвила она, глядя, как он закрывает медальон.

– Люблю каждой каплей крови, что течет в моих жилах. Больше жизни вечной.

Когда они вернулись в свое пристанище среди развалин, Таита сидел у очага и помешивал содержимое котла на углях. Он посмотрел на Минтаку в открытом дверном проеме на фоне последних лучей солнца, светящих ей в спину. Юбка, застиранная в скудной воде колодца, еще не высохла и липла к бедрам.

– Прости, что мы так припозднились, – виновато промолвила она. – Нам пришлось выслеживать газелей далеко в пустыне.

Раньше она никогда не извинялась за опоздания, и Таита внимательно посмотрел на юную парочку. Нефер выглядывал из-за плеча царевны, по лицу его бродило довольное мечтательное выражение. Они излучали любовь с такой силой, что вокруг них возникла как бы светящаяся аура, и Таита обонял ее, подобно аромату дикого цветка.

Итак, неизбежное случилось. Удивительно только, что этого не произошло раньше. Он неопределенно хмыкнул:

– Очевидно, что вы их так и не догнали. Они слишком быстро бегают или вас что-то отвлекло?

Молодые люди виновато и растерянно переминались с ноги на ногу, понимая, что маг видит их насквозь.

Таита снова повернулся к котелку.

– Ну, среди нас есть хотя бы один добытчик, – сказал он. – Мне удалось поймать в силки несколько диких голубей, так что ложиться спать голодными нам не придется.

Следующие дни текли для влюбленных словно в сладком забытьи. Они считали себя хитрецами и в присутствии Таиты хранили сдержанность: старались не смотреть друг на друга и избегали прикосновений у него на глазах.

Минтака обустроила для себя каморку по соседству с той, в которой обитали мужчины. Каждую ночь Нефер дожидался, пока наставник не захрапит тихонько, после чего воровато прокрадывался к матрасу в ее комнатке. Каждое утро девушка будила любимого задолго до зари и отправляла назад в большое помещение, пока Таита еще спал.

На третье утро Таита невозмутимо заявил:

– Сдается мне, в наших развалинах поселились крысы или еще какие-то странные животные. Их возня и перешептывания никак не дают мне уснуть. – Молодые люди потупили взгляд, и старик продолжил: – Я нашел себе более спокойное помещение.

Он перенес свою подстилку и пожитки в каморку в полуразрушенном здании на другой стороне площади и после совместного ужина удалялся туда.

Днем влюбленные бродили по пустыне. Они разговаривали, занимались любовью и строили тысячи планов на будущее: решали, когда и где сыграют свадьбу, сколько родится у них сыновей и сколько дочерей, и придумывали для всех имена.

Они настолько растворились друг в друге, что совсем позабыли о лежащем за этими одинокими пространствами пустыни мире. Однажды утром они вышли на рассвете из разрушенного города, захватив с собой моток веревки и две масляные лампы, с намерением более тщательно исследовать древние гробницы. Кружным путем молодые люди добрались до вершины утеса, где и присели перевести дух и полюбоваться захватывающей картиной восхода солнца над синеватыми таинственными холмами.

– Посмотри! – вскричала вдруг Минтака, указывая рукой на запад, на старую торговую дорогу в Египет.

Нефер вскочил, и оба стали рассматривать странный караван, направляющийся в их сторону. Впереди ехали пять ветхих повозок, за ними тянулась колонна пеших путников.

– Их по меньшей мере человек сто, – заметила Минтака. – Кто это, интересно, такие?

– Не знаю. – Нефер пожал плечами. – Но лучше тебе сбегать рассказать о них Таите, а я останусь тут и буду наблюдать.

Не споря, девушка тут же отправилась в Галлалу. Она спускалась по склону, перепрыгивая с камня на камень с проворством горной козочки. Нефер припрятал веревку и лампы, натянул тетиву на лук, проверил стрелы в колчане и скрытно двинулся вдоль по гребню, держась так, чтобы его не заметили. Наконец добрался до места, откуда мог хорошо рассмотреть медленно идущий караван.

То было жалкое зрелище. Когда чужаки приблизились, Нефер увидел, что первые две повозки представляют собой потрепанные боевые колесницы, влекомые тощими, загнанными лошадьми. Предназначавшиеся для двоих наездников, колесницы везли по пять человек каждая. За ними тянулись крытые возки и телеги в состоянии не лучшем, чем первые. Нефер видел, что они нагружены больными или ранеными, лежащими вповалку или на примитивных носилках. За повозками плелась длинная вереница пешеходов, многие хромали, опираясь на костыли или посохи. Некоторые тащили носилки, на которых лежали еще больные или раненые.

– Клянусь Гором! – воскликнул молодой фараон, пытаясь разглядеть едущих в передовой колеснице. – Они похожи на беглецов с поля сражения.

Внезапно он поднялся из-за скалы, за которой прятался, и закричал:

– Мерен!

Наконец-то юноша узнал ездока на первой колеснице. Мерен натянул вожжи и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел в сторону слепящего солнца. Потом, разглядев Нефера, тоже замахал и закричал. Нефер помчался вниз по склону, скользя на осыпях, и вскоре они с Мереном уже обнимались, смеясь и говоря одновременно.

– Где вы были?

– Где Минтака и Таита?

Затем подоспел Хилтон и почтительно склонился перед фараоном. За ним тянулась вереница измученных и раненых людей. Лица у них были изможденные, кровь и гной просачивались через повязки, засыхая коркой. Даже ехавшие в крытых повозках или несомые на носилках, слишком слабые, чтобы идти самостоятельно, приподнимались и благоговейно смотрели на Нефера.

Тому хватило короткого взгляда, чтобы понять – перед ним воины, но воины, разбитые в бою, сломленные морально и физически.

Поздоровавшись с Хилтоном, Нефер повернулся к остальным и прокричал:

– Все так, как я вам обещал! Здесь, перед вами, стоит истинный ваш фараон, Нефер-Сети. Фараон не умер, фараон жив!

Люди безразлично молчали, утомленные и подавленные, и с сомнением смотрели на Нефера.

– Ваше величество, – прошептал ему Хилтон. – Встаньте на тот валун, чтобы вас все ясно видели.

Юноша забрался на камень и с любопытством обозрел толпу. Та молча смотрела в ответ. Многим никогда не доводилось прежде видеть живого царя. А те, кто видел, наблюдали его во время официальных церемоний, издалека. Тогда фараон казался им похожим на куклу: с головы до пят укутанный в роскошные одеяния и драгоценные украшения, с маской из краски на лице, он надменно восседал на царской повозке, влекомой белыми быками. Та далекая неживая фигура никак не сочеталась в их воображении с одетым в лохмотья пареньком, тощим и жилистым, с живым и подвижным загорелым лицом. Это был не тот фараон-дитя, известный им по одним только рассказам.

Пока они таращились на него, ничего не понимая, или переглядывались между собой, рядом с Нефером откуда ни возьмись возникла другая фигура. Этот человек, словно джинн, появился по соседству с фараоном. Его в народе знали хорошо, и в лицо, и по рассказам.

– Таита Чародей! – пронесся благоговейный шепот.

– Я знаю, что довелось вам претерпеть, – обратился к ним Таита голосом, проникавшим в каждое ухо, доходящим даже до больных и раненых. – Знаю, какую цену пришлось вам заплатить за отказ покориться тирании убийц и узурпаторов. Знаю, что вы пришли узнать, жив ли еще истинный царь.

Люди одобрительно зароптали, и Нефер вдруг понял, кто это такие. Перед ним стояли уцелевшие участники восстаний против Наджи и Трока. Где Хилтон разыскал их, оставалось загадкой, но эти жалкие оборванцы были некогда отборными воинами, колесничими и пехотинцами.

– Здесь будет положено начало, – тихо промолвил Мерен. – Хилтон привел к тебе семена твоих будущих полков. Поговори с ними.

Стоя перед толпой, Нефер, гордый и стройный, озирал ее еще некоторое время. Он заприметил в первых рядах человека постарше остальных, с проседью в волосах. Взгляд у него был острый, в глазах светился ум. Даже будучи одет в лохмотья, воин не утратил начальственного вида и властности.

– Кто ты, воин? – обратился к нему юноша. – Назови свое звание и полк.

Седой поднял голову и расправил ссутулившиеся плечи:

– Меня зовут Шабакон. Лучший из Десяти Тысяч. Прошел Красную дорогу. Начальник центра в полку Мут.

«Лев, а не человек!» – подумал Нефер, но вслух сказал:

– Приветствую тебя, Шабакон! – Он поднял полу хитона и указал на вытатуированную на бедре эмблему. – Я – Нефер-Сети, истинный фараон Верхнего и Нижнего Египта.

Вздох и гул прокатились по рядам оборванцев, стоило им узнать царский символ. Как один они распростерлись на земле.

– Бак-кер, божественный, любимец бессмертных! Мы – твои верноподданные, фараон. Вступись за нас перед богами.

Минтака пришла вместе с Таитой и теперь стояла поблизости. Нефер протянул руку и помог ей взобраться на камень.

– Вот царевна Минтака из дома Апепи. Минтака станет моей супругой и вашей законной повелительницей.

Объявление было встречено новым хором одобрительных возгласов.

– Хилтон и Шабакон будут руководить вами, – распорядился Нефер. – А Галлала сделается нашей столицей до победоносного возвращения в Фивы и Аварис.

Воины вскочили, и даже тяжелораненые норовили слезть с носилок, чтобы выказать почтение фараону. Голоса у них были слабые и почти терялись в бескрайней пустыне, но их звук наполнил Нефера гордостью, возродив в нем решимость и уверенность. Он поднялся на передовую колесницу, принял у Мерена вожжи и повел едва держащуюся на ногах крошечную армию в свою разрушенную столицу.

Когда было покончено с устройством помещения для прибывших, Нефер призвал к себе Хилтона, Шабакона и других вожаков. Допоздна в ту ночь и во многие последующие он сидел и выслушивал рассказы о мятежах, о сражениях и закономерном поражении от объединенных сил двух фараонов. Они поведали ему о жестоких карах, которые обрушили Трок и Наджа на попавших к ним в лапы бунтовщиков.

По приказу Нефера они в подробностях рассказали о новом боевом порядке египетской армии, перечислили имена военачальников, названия частей с количеством воинов, колесниц и лошадей, находящихся в распоряжении у Наджи и Трока. В числе беглецов сыскались три войсковых писца, и фараон усадил их за работу, велев составить на глиняных табличках подробный список вражеских гарнизонов и укреплений.

Тем временем Таита при помощи Минтаки устроил лечебницу, где поместили всех больных и раненых. Хилтон привел с собой около десятка женщин: жен некоторых воинов или просто из числа обитавших при военном лагере. Таита всех их привлек к работе сиделок и стряпух. Маг работал дни напролет, собирая сломанные кости, извлекая своими золотыми ложками зазубренные наконечники стрел, зашивая оставленные мечом раны, а в одном случае даже провел трепанацию черепа, проломленного боевой дубиной из твердого дерева.

Когда становилось слишком темно, чтобы лечить, Таита присоединялся к Неферу и его подчиненным, сидевшим при свете масляных ламп за картами из дубленой кожи ягненка и строившим планы и схемы. Хотя главнокомандующим считался Нефер, в военной науке он был еще новичком, и уроки опытных воинов имели для него неоценимое значение.

Бывало обычно за полночь, когда он распускал этот невеселый совет и отправлялся к Минтаке, терпеливо дожидавшейся его на подстилке из овчины. Они занимались любовью и перешептывались. Хотя оба страшно уставали за день, рассвет нередко уже брезжил над безмолвной пустыней, когда они наконец засыпали в объятиях друг друга.

В общей сложности в Галлале обитало полторы сотни человеческих душ и пятьдесят лошадей, но уже в первые несколько дней стало ясно, что дающие горьковатую воду колодцы города не в силах обеспечить даже столь малое количество ртов. Каждый день их осушали, и каждую ночь им требовалось все больше времени, чтобы наполниться. Да и качество воды ухудшилось: с каждым днем она становилась все более горькой и вонючей, пока пить ее стало совершенно невозможно, не смешав с кобыльим молоком.

На воду пришлось ввести ограничения. Лошади страдали от жажды, у кобыл пропало молоко. А подземный источник продолжал хиреть.

Наконец Нефер созвал своих приспешников на чрезвычайный совет. Пообсуждав около часа назревшую тему, Хилтон уныло подвел итог:

– Если Гор не сотворит для нас чуда, колодцы пересохнут совсем, и нам придется покинуть город. И где тогда искать приют?

Все посмотрели на Нефера, а тот с надеждой поглядел на Таиту:

– Что будем мы делать, когда вода иссякнет, маг?

Таита открыл глаза. Все время долгих споров он просидел молча и, как казалось, дремал.

– Я хочу, чтобы завтра на заре все, кто способен ходить и держать в руках лопату, собрались перед городскими воротами.

– Зачем это? – спросил фараон.

Таита только загадочно усмехнулся.

Когда прохладным утром следующего дня Таита миновал древние ворота, его ждали пятьдесят шесть человек. Маг прихватил все свои сокровища: талисман Лостры и подарок Бея, а также прочие ожерелья, браслеты и амулеты. Он вымыл до блеска волосы, а Минтака заплела их. В руке он нес посох, увенчанный змеиной головой. Нефер шел рядом, с серьезным лицом, но в душе заинтригованный. Таита оглядел собравшихся. Подчиняясь его велению, все явились с инструментом: деревянными лопатами и палками с окованными металлом наконечниками. Maг удовлетворенно кивнул, потом спустился по ступенькам и зашагал по долине.

По приказу Нефера люди взвалили инструменты на плечо и последовали за стариком, образовав некое подобие военного строя. Впрочем, далеко идти им не пришлось. У подножия холмов Таита остановился и поднял голову.

Нефер вспомнил, что именно здесь Таита проводил большую часть времени в последние несколько месяцев. Часто они с Минтакой видели его сидящим тут; закрыв глаза, старик дремал на солнышке, похожий на синеголовую ящерицу, или бродил среди скал, водя своим посохом или тыча им в камни.

В первый раз Нефер внимательно присмотрелся к скальным образованиям в этом районе холмов и понял, что они отличаются от других. Камень тут был рыхлым, плиты аспидного сланца рассекались жилами серого известняка. Глубокий разлом шел по диагонали через голые, опаленные солнцем холмы, гранича со слоем породы другого цвета. Потом он заметил еще кое-что. Недавно кто-то поставил на некоторых камнях метки: колдовские знаки, нарисованные белой пастой, скорее всего изготовленной из толченого известняка, разведенного водой из колодца. Встречались также сложенные из булыжников пирамидки.

– Нужно разделить работников на пять отрядов, – сказал Таита.

Нефер отдал соответствующий приказ.

Когда все были готовы, маг велел первому отряду выйти вперед.

– Начинайте рыть здесь. – Он указал на значок, обозначавший то место, откуда он планировал повести горизонтальную галерею.

Люди переглянулись, озадаченно и недоуменно, но стоило Таите, не говоря ни слова, строго глянуть на них, и Шабакон все понял:

– Вы слышали, что сказал маг. Ну-ка, за лопаты, и поживее!

Работа была тяжелая, пусть даже в избранном Таитой месте в материковой скале и имелась трещина. Каждый кусок породы давался с боем, потом приходилось выгребать осыпавшуюся землю. Вокруг рабочих повисло облако пыли, вскоре облепившей их тела. Ладони, хотя и привычные к дубинке и мечу, вскоре покрылись мозолями и волдырями. Воины заматывали их льняными полосами и продолжали копать. Никто не жаловался. Вместе с восходящим солнцем пришла жара, и Шабакон отозвал первую смену из раскопа, послав вместо нее следующую.

В полдень, в самый зной, устроили часовой отдых. Таита вошел в неглубокую пещеру и внимательно осмотрел поверхность скалы. Не проронив ни слова, он вернулся на свет, и Шабакон велел продолжать работу. Она прекратилась, только когда стало слишком темно. Тогда Шабакон распустил отряды, и те уселись под холмом за скудный ужин. Припасы дурры таяли почти так же быстро, как вода в источнике.

Копать продолжили на рассвете, пользуясь прохладой. К ночи штольня вгрызлась в склон холма всего на двадцать локтей. Затем лопаты уперлись в пласт голубоватого полупрозрачного камня. Даже палки с бронзовыми наконечниками не оставляли на нем отметин, и люди начали роптать.

– Мы воины или рудокопы? – ворчал один ветеран, оглядывая стертые в кровь ладони.

– И что мы должны копать? Себе могилы? – спрашивал другой, зажимая глубокий порез, нанесенный неосторожным взмахом острого кайла.

– Разве можно пробиться через сплошную скалу? – сетовал третий, утирая с пыльного лба пот, стекающий на налитые кровью глаза.

Таита отрядил рабочих вниз по долине, где стояла густая роща сухих акаций, возвышаясь безмолвным памятником иссякшей давным-давно воде. Нарубив сучьев, они притащили их к штольне. Под руководством Таиты топливо сложили у неприступной скалы и подожгли. Огонь поддерживали всю ночь, время от времени вороша хворост, а поутру, когда скала раскалилась докрасна, залили бурдюками с водой из скудного источника. Окутавшись облаком шипящего пара, скала затрещала и взорвалась.

Одному из работников острым осколком выбило правый глаз. Таита удалил остатки глазного яблока и наглухо зашил веко.

– Как раз на такой случай боги дали нам два глаза, – заверил маг своего пациента. – Одним глазом можно видеть не хуже, чем двумя.

Выждав, пока потрескавшаяся скала остынет, рабочие стали выламывать из нее большие обугленные куски. За ними скала была такой же монолитной и непроницаемой. Вновь обложив ее хворостом, они проделали заново ту же трудную и опасную операцию, добившись такого же результата. За несколько дней непосильного труда продвинуться удалось всего на несколько локтей.

Даже Нефер был обескуражен, в чем и признался Минтаке, пока они лежали той ночью в темноте.

– Много есть вещей, недоступных нашему пониманию, сердце мое, – прошептала она, держа на коленях его голову.

– Мы даже не знаем, зачем он заставляет нас рыть эту нору, а стоит мне спросить, зыркает, как древняя черепаха. Люди уже сыты его затеей по горло, да и я тоже.

– Древняя черепаха! – Царевна хихикнула. – Будем уповать, что он тебя не слышит. Не то возьмет и превратит тебя в жабу, и что я тогда буду с тобой делать?

На заре следующего дня уставшие и недовольные работники добрели до верхнего конца долины и, собравшись вокруг входа в туннель, стали ждать прихода мага.

Таита, с обычной его склонностью производить впечатление, появился на склоне в ореоле первых лучей восходящего за его спиной солнца, отчего копна серебристых волос окуталась сиянием. На плече он нес рулон льняной ткани. Нефер и другие вожаки встали, приветствуя его, но он, не удостоив их вниманием, велел Шабакону завесить тканью вход в штольню. Когда занавес приладили, маг в одиночестве вошел в отгороженную от глаз галерею, и собравшиеся перед ней люди замерли в тишине.

Ждали они, казалось, целую вечность, но на самом деле не прошло и часа, потому как солнце успело подняться над горизонтом всего лишь на ширину ладони, когда Таита сдернул льняной занавес и застыл на пороге пещеры. Было ли это совпадение, или маг так замышлял, но солнечный свет бил прямо в штольню. Гладкие стенки ее вспыхнули огнем, и люди в предвкушении подались вперед. И увидели, что на синей скале нарисовано изображение раненого ока великого бога Гора.

С одухотворенным лицом Таита затянул гимн Гору Златому. Собравшаяся паства упала на колени и подхватила припев:

Гор Златой, могучий буйвол! Необоримый в силе своей! Повелевающий врагами! Святой в своем восхождении! Раненое око вселенной! Призри наши старания.

Допев последний куплет, Таита повернулся и под пристальным взором всех собравшихся пошел назад в штольню. Остановился перед недавно обнаженной сине-серой стеной в ее конце. Кристаллики полевого шпата, вкрапленные в нее, искрились на солнце.

– Кидаш! – воскликнул Таита и ударил в стену посохом.

Люди у входа попятились, потому что это было одно из слов силы.

– Менсаар!

Народ благоговейно взирал, а маг ударил снова.

– Нкуб! – Он ударил в третий, последний раз и отступил на шаг.

Ничего не произошло, и Нефер ощутил горькое разочарование и уныние. Таита стоял неподвижно, солнце медленно поднималось все выше, тень перемещалась по каменной стене.

Вдруг молодой фараон встрепенулся, а по толпе пронеслось движение и шепот. В самой середине скалы, под нарисованным глазом, появилось темное пятно влаги. Оно постепенно увеличивалось, наружу просочилась капля и, подобно драгоценному камешку, блеснула на солнце. Затем она медленно скатилась по стене и шариком замерла в пыли на полу.

Таита повернулся и вышел из штольни. За спиной у него раздался громкий треск, как будто хрустнула сухая ветка, и тонкая трещина расколола скалу сверху донизу. Капля за каплей застучали по полу, темп их падения стремительно учащался. Затем раздался другой звук, будто глиняный черепок лопнул в огне, и из стены вывалилась каменная глыба. Из образовавшейся дыры потек ручеек желтой грязи. Затем, с оглушительным грохотом, обрушилась вся скала, и наружу устремилась река ила. А потом забил мощный фонтан кристально чистой воды. Потоком по колено глубиной она хлынула по галерее, вырвалась из проема и побежала вниз по склону, огибая валуны или переливаясь через них.

Из припорошенных пылью рядов послышались возгласы изумления, восторга и ликования. Внезапно Мерен выбежал из толпы и рыбкой нырнул в несущийся поток. Юноша встал, отплевываясь, мокрые волосы облепили его лицо. Он сложил ладони ковшиком, зачерпнул воды и выпил.

– Пресная! – закричал Мерен. – Сладкая, как мед.

Скинув одежду, люди бросались голышом в поток, вздымая тучи брызг; они швырялись пригоршнями грязи, макали друг друга, смеялись и кричали. Нефер не мог долго сопротивляться искушению: позабыв о приличиях, он сиганул на спину Мерену и окунул под воду.

Таита стоял на берегу реки и благосклонно взирал на эту кутерьму. Затем повернулся к Минтаке:

– Выкинь эту мысль из головы.

– Какую мысль? – девушка сделала вид, что не понимает.

– Недостойно царевны Египта бултыхаться среди толпы грубых голых мужланов.

Маг взял ее за руку и повел вниз по склону, но она то и дело с сожалением посматривала туда, где шла забава.

– Как тебе это удалось, Таита? Как ты заставил забить фонтан? Что это за магия такая?

– Магия здравого смысла и наблюдательности. Вода была там на протяжении столетий, ожидая, когда мы докопаемся до нее.

– Но как же молитвы и слова силы? Разве они тут ни при чем?

– Людей необходимо иногда подбодрить. – Таита улыбнулся и коснулся кончика носа. – Щепотка магии – лучшее лекарство от душевного упадка.

Еще несколько месяцев все до единого мужчины были заняты на постройке канала, по которому воды реки направлялись вниз по склону к городским колодцам. Те стали играть для поселения роль цистерн. Когда они наполнились доверху, Таита отправился осмотреть старинные поля в устье долины, обратившиеся ныне в каменные пустоши. Тем не менее очертания древних оросительных систем были еще видны. Они были проложены прежними обитателями города, и потребовалось совсем немного усилий, чтобы очистить их русло и направить в них поток.

Почва пустыни была плодородной – питательный слой не вымывался из нее дождями. Обилие солнца и воды произвели волшебный эффект. Поселенцы засеяли поля тайком вывезенной из Египта дуррой. Любой египтянин – прирожденный земледелец, и все свои умения эти люди направили на землю и растения. Через пару месяцев они сжали первый урожай сорго. Затем поля были засеяны травой, которая пышно разрослась, в избытке обеспечив кормом скот. Женщины помогали косить, сушить и копнить сено, и через год в Галлале хватило бы корма для лошадей целой армии, вот только взять столько было неоткуда.

Почти ежедневно в город прибывали новые беглецы, предпочитавшие рискованный путь через пустыню игу лжефараонов. Они прибывали поодиночке или маленькими группами, уставшие, едва живые от жажды и голода. Дозорные, расставленные вдоль холмов, перехватывали их и направляли к Хилтону. Тот приводил их к присяге на верность фараону Неферу-Сети, затем определял к месту: на воинскую учебу, на работу в поля или в развалины древнего города.

Не только этими отщепенцами и найденышами пополнялись силы юного фараона. Однажды явился целый отряд, покинувший войска лжефараонов; он пришел походным строем, с дротиками на плече и разразился приветствием Неферу-Сети, как только оказался в виду городских стен. Затем прибыл отряд из двадцати колесниц с отборными воинами из полка Анк во главе с военачальником по имени Тимус; эти люди тоже охотно объявили себя подданными фараона Нефера-Сети. Тимус принес важную весть: Наджа и Трок готовы наконец совместно выступить против Саргона, царя Вавилона и Ассирии.

За последние несколько месяцев два фараона собрали в Аварисе три тысячи колесниц и уже почти подготовились к походу по перешейку, который лежал к северу от Большого Горького озера и озера Тимсах и связывал Египет с восточными землями. Сначала они отправят колонну смять вавилонские заставы вдоль границы, а затем, когда дорога окажется свободна, доставят десятки тысяч кувшинов с водой в становища на пути через безводные участки. Стоит пересечь пустыню, и дальше войско ждут плодородные и обильные водой земли.

Пройти через перешеек фараоны собирались в полнолуние, в светлые прохладные ночи, миновать Исмаилию, перевал Хатмия и выйти к городу Беэр-Шева. По пути к ним должны были присоединиться подвластные им народы.

Нефер и Таита готовились оборонять Галлалу от неизбежного нападения лжефараонов. Они знали, что про их присутствие в древнем городе наверняка уже хорошо известно в обоих царствах. Они не сомневались, что, прежде чем ввязаться в месопотамскую авантюру, Наджа и Трок захотят расправиться с ними. Поэтому удивились, получив вдруг отсрочку.

– Они не считают нас за серьезную угрозу, – возликовал Нефер. – Если бы узурпаторы напали сейчас, пока мы еще так слабы, нам бы оставалось только бежать.

– Не исключено, что лжефараоны не видят в нас опасности, – согласился Таита. – А быть может, намерены захватить Месопотамию и тем самым лишить нас надежды на какую-либо помощь с востока. Тогда нас не составит труда окружить. Но полагаю, они просчитались, поскольку мы получили возможность по меньшей мере год копить силы.

– Как знать, не отвлекающий ли это маневр? – проговорил Нефер задумчиво. – Вдруг весь это восточный поход – уловка? Возможно, они хотят создать у нас чувство ложной безопасности и нанести удар?

– Такой риск всегда есть. Трок прямолинеен, как буйвол, но Наджа – мастер на хитрые уловки. Такой обман вполне в его вкусе.

– Нам следует не спускать глаз с их приготовленного для похода войска, – решил Нефер. – Я отправлюсь на север с разведывательным отрядом и буду наблюдать за дорогой через Исмаилию, чтобы лично убедиться, пройдут ли они там.

– Я поеду с тобой, – сказал Таита.

– Нет, маг, – возразил Нефер. – Тебе лучше всего остаться здесь и смотреть в оба. Если Наджа поведет на Галлалу три тысячи колесниц, позаботься о том, чтобы население немедленно покинуло город. Есть еще одно поручение, которое я хочу возложить на тебя… – Фараон заколебался. – Это забота о Минтаке. Мне кажется, ей придется не по душе оставаться здесь вместе с другими женщинами, она может совершить какой-нибудь необдуманный шаг.

Таита улыбнулся:

– От нашей царевны всегда можно ожидать решительных поступков. Но при всем том мне хорошо известно, в чем состоит главный мой долг. Я еду с тобой.

И хотя Нефер долго и упорно возражал, Таита оставался непреклонен. В глубине души юноша был доволен, что наставник будет рядом с ним, как всегда.

Даже после прибытия в город последнего конного отряда они смогли собрать только тридцать две пригодные к бою колесницы и меньше сотни лошадей, способных тянуть их.

Половина колесниц под началом Шабакона осталась охранять Галлалу. На шестнадцати других, взяв с собой Хилтона и Мерена, Таита и Нефер тронулись в путь, намереваясь обогнуть по восточному берегу Большое Горькое озеро и выйти на главную дорогу к северу от Исмаилии. Молодой месяц насчитывал всего несколько дней, ночи стояли темные, зато освежающе прохладные, поэтому разведчики ехали быстро и завершили путь через неизведанные дебри прежде, чем луна вошла во вторую четверть.

На рассвете пятнадцатого дня после отъезда из Галлалы отряд расположился в укромном месте в холмах к востоку от Исмаилии, откуда просматривался город. Главная дорога проходила как раз под наблюдательным пунктом, и войско двух фараонов не могло миновать его. Исмаилия была пограничной египетской крепостью, и естественным образом войско отправлялось оттуда.

– Сдается мне, наша вылазка оказалась не напрасной, – сообщил Нефер стоящему внизу Таите.

Юноша взобрался на один из высоких кедров на обращенном к Исмаилии склоне холма, откуда местность просматривалась на несколько лиг.

– В городе кипит жизнь. Под стенами рядами устроены коновязи и вырос целый палаточный город.

Поставив ладонь козырьком, он прикрыл глаза от солнца.

– На дороге из дельты поднимается пыль. Ощущение такое, будто все колесницы и повозки Египта выступили в поход.

Все утро он сообщал магу о своих наблюдениях, пока зной не достиг такой силы, что всякая жизнь вокруг города и на подступах замерла. Юноша спустился на землю и вместе с остальными воинами отряда отправился искать тень, чтобы пережить жаркие часы.

Ближе к вечеру, когда стало прохладнее, разведчики пробудились, чтобы накормить и напоить лошадей. Затем Нефер вновь поднялся на свой наблюдательный пункт.

С первого взгляда стало ясно, что они прибыли как раз вовремя. Дорога на восток стала артерией, по которой бежал живой поток могучей армии. Отряды по пятьдесят колесниц один за одним выезжали из ворот Исмаилии; за каждым следовал обоз со снаряжением и припасами. Поток колесниц устремлялся в направлении места, где укрылись разведчики. Голова колонны проехала так близко, что сидящий среди верхних ветвей кедра Нефер мог разглядеть лица воинов.

Войско текло, как река, слепя отблесками бронзы, и пыль поднималась над ним густым облаком, пока едва не затмила солнце.

Авангард образовывали четыре отряда, за ним был промежуток. Очевидно, так было устроено для того, чтобы пыль немного осела и не досаждала идущей следом царской свите.

Возглавляли ее две колесницы. Обе повозки были обшиты листовым золотом, и каждой требовалась упряжка из шести лошадей, чтобы тащить такую тяжесть. Ненависть желчным комом подкатила Неферу к горлу, когда он узнал колесничих.

Поводья ближней к нему колесницы держал Трок. Нельзя было не узнать его широкие плечи и черную кустистую бороду с вплетенными в нее лентами. На голове у гиксоса красовался золотой шлем в форме улья, с плюмажем из пышных белых страусовых перьев. На плече позвякивал двухслойный щит, каждый лист которого был толщиной с его большой палец. Молва утверждала, что во всем войске с этим тяжелым щитом способен управиться только его хозяин, как и с мощным боевым луком, стоявшим в стройке по правую руку.

Другой большой колесницей правил фараон Наджа-Кьяфан. Его фигура была гибкой и более изящной, напоминая кобру, в честь которой он и получил имя. Нагрудник из золота и драгоценных камней сверкал в лучах солнца, пробившихся через облака пыли. Голову венчала синяя военная корона Египта, а на боку, в ножнах из серебра и электрума с инкрустацией из бирюзы и ляпис-лазури, висел легендарный голубой меч, украденный им с тела отца Нефера.

Удивительное дело, но, уступая Троку в телесной мощи, из них двоих Наджа выглядел более опасным.

Золотые колесницы проехали и скрылись в поднятых тучах пыли, но Нефер так и лежал, растянувшись, на большой ветке кедра, а колонна воинов тянулась дальше.

Солнце уже скользнуло за горизонт, но света еще хватало, чтобы разглядеть следующую часть бесконечной процессии. Нефер, внимание которого вновь обострилось, приподнялся.

Раскачиваясь и переваливаясь по дороге, уже изрытой колеями после сотен колесниц и повозок, шли две упряжки волов с паланкинами. Они были просторными, шелковые занавеси украшали золотые звезды и розетки, и Нефер сообразил, что ехать в этих носилках могут только женщины из царского гарема. Едва ли стоило предполагать, что Трок возьмет в поход своих жен или наложниц: Нефер слышал, что гиксос предпочитал утолять желание с захваченными во вражеской земле пленниками, не делая различий между юношами и девушками. А если это не жены Трока, то они могут принадлежать только Надже. Неферу стало интересно, не устал ли Наджа от Хезерет и не прихватили ли с собой других жен.

Тут занавеска второго паланкина отдернулась, на пыльную дорогу соскочила девушка и побежала вприпрыжку рядом с упряжкой волов. Хотя она сильно изменилась с последней их встречи, Нефер ни на миг не усомнился, что это прелестное создание – Мерикара, его младшая сестра. Волосы ее не были собраны по-детски в завитки сбоку, но были сзади острижены до плеч, а спереди образовывали на уровне бровей густую прямую челку. Утрата боковых завитков означала, что Мерикара встретила свою первую красную луну. Неферу стало на миг горько, что его веселая маленькая мартышка больше уже не дитя. Затем ему пришло в голову, что ничто теперь не мешает Надже взять Мерикару на супружеское ложе. Нефер слышал, что Наджа – распутный сатир, и, представив, как тот забавляется с его маленькой сестренкой, юноша почувствовал отвращение, граничащее с приступом тошноты.

Ему ужас как захотелось поговорить с Мерикарой, узнать, счастлива ли она и не может ли он как-нибудь облегчить ее участь. Потом Нефер подумал: может, выкрасть ее и отвезти в Галлалу? Он знал, что такая идея опасна и товарищи попытаются развеять в нем подобную самоубийственную фантазию.

Он заметил, что следом за паланкинами потянулись повозки с имуществом лжефараонов. Вот и повод, который будет понятен остальным. Повозки не имели украшений и были выкрашены в мрачный синий цвет, зато их прочность и крепкие оси давали возможность перевозить тяжелый груз. Колеса с металлическими ободьями глубоко врезались в грунт. Дверцы в задней стенке коробов были обмотаны цепями и заперты на замок, а рядом шла вооруженная охрана. То была обычная полевая казна, без которой не могло обойтись ни одно войско. Нефер знал, что в сундуках лежит золото – бруски и прутки, кольца и бусы. Это пойдет на выдачу жалованья войску, оплату преданности мелких царьков и сатрапов, им будут перекупать союзников Вавилона и Ассирии, рассчитываться с лазутчиками и шпионами во вражеских рядах.

Нефер съехал по стволу кедра на землю. Таита мирно дремал, но открыл глаза, не успел юноша коснуться его руки.

– Походная казна лжефараонов, – шепнул ему на ухо Нефер. – Там хватит денег, чтобы нанять армию или купить трон.

В последующие ночи Нефер и маг крались за колонной в тени лунного света, держась сбоку от повозок с сокровищами и наблюдая за распорядком службы и поведением стражников. Они сразу поняли: невозможно будет захватить повозки и увезти такую массу слитков так, чтобы на них не обрушилось все войско.

– Эти волы тащатся так медленно, что колесницы Наджи настигнут нас прежде, чем мы на лигу отъедем, – уныло заметил Нефер.

– Нам нужно придумать что-нибудь похитрее, – согласился Таита. – Единственное время, когда мы могли бы разобраться с сундуками, – это когда войско встанет на дневной привал.

– Но как же стражники?

– Ну, стражники обещают несколько усложнить дело.

Каждый день, когда солнце поднималось высоко и жара становилась невыносимой, войско останавливалось на привал. Паланкины с царскими женами и повозки с казной располагались на небольшом расстоянии от главных сил. Начало дневки знаменовала великая суета: животных распрягали, кормили и поили, выставлялись часовые, для царских жен ставились шатры. Затем разводили костры и готовили обед, который затем поглощался, сдобренный пивом. После этого Хезерет, Мерикара и служанки удалялись в шатры. Свободные воины располагались под временными навесами и отдыхали после ночного перехода. Постепенно сонная тишина повисала над скопищем людей и животных, и лагерь засыпал.

Оставив отряд в густых зарослях колючего кустарника выше по руслу долины, Нефер и Таита ползком подобрались к лагерю. Подкравшись на несколько сотен шагов к часовым, они, никем не замеченные, около часа лежали и перешептывались. Как добраться до походной казны, не будучи обнаруженными?

– Нельзя ли как-нибудь отвлечь их? – спросил Нефер.

– Для этого нам понадобится помощник внутри лагеря.

– Мерикара? – Нефер пристально посмотрел на мага.

– Мерикара, – согласился тот.

– Только вот как передать ей весточку?

Вид у Нефера был озадаченный, но Таита улыбнулся и дотронулся до талисмана Лостры, подвешенного к его ожерелью. Он закрыл глаза и вскоре, как показалось юноше, задремал. Старик точно знал, как его разозлить.

«Сдает наконец», – раздраженно подумал Нефер и собирался уже растормошить наставника, когда услышал в лагере голоса и поднял голову.

Мерикара вышла из своего шатра. До этого она явно спала, потому как лицо у нее было румяное, а на щеке отпечаталась складка подушки. Девочка потянулась и зевнула. На ней была только синяя льняная юбка, подол которой ниспадал ниже колен. Верхняя часть тела была обнажена. Нефер невольно изумился тому, как расцвели ее груди: они стали грушевидными, розовые соски гордо выступали вперед. Мерикара принялась спорить с дозорными возле ее шатра и говорила так громко, так что Нефер расслышал каждое слово.

– Я не могу уснуть и хочу прогуляться, – требовала она.

Стражник попытался остановить ее, но она тряхнула головой так, что волосы разметались по плечам.

– Нет, и не надо меня сопровождать, – отрезала юная царица. – Я хочу побыть одна.

Часовой не сдавался. Мерикара обрушилась на него:

– Не загораживай мне дорогу, дерзкий мужлан, или я пожалуюсь мужу.

Скрепя сердце, воин подчинился приказу и уткнул тупой конец копья в землю.

– Прошу, ваше величество, не уходите далеко! – взмолился он ей вслед. – И возвращайтесь поскорее! Если фараон узнает, то я легко отделаюсь, если поплачусь только своей жалкой жизнью.

Мерикара, не обращая на него внимания, поднырнула под коновязи и вышла через ворота в колючей изгороди, окружавшей лагерь. Она оглянулась только однажды, дабы убедиться, что никто из часовых не наблюдает за ней. Затем, словно по обговоренному заранее плану, направилась именно туда, где среди скудного пустынного кустарника лежали Нефер и Таита.

Нефер читал в ее зеленых глазах сосредоточенность, а на милом личике застыло напряженное выражение, как если бы она внимала музыке, слышной ей одной.

Когда она подошла на расстояние вытянутой руки, брат окликнул ее:

– Мерикара, не пугайся. Это я, Нефер.

Девушка вздрогнула, будто очнувшийся лунатик, и посмотрела на него. Затем ее лицо озарилось безграничной радостью, и она бросилась обнимать его.

– Погоди! – остановил ее Нефер. – Не выдай нас стражникам.

К его удовлетворению, она сразу подчинилась и замерла. Сестра всегда была умницей.

– Я крепко спала, но вдруг проснулась и поняла, что должна пойти в пустыню, – с трепетом проговорила она и огляделась. – В голове у меня словно заговорил кто-то и позвал. – Мерикара посмотрела на Таиту. – Это был твой голос, маг?

Потом она обратилась к Неферу:

– Дорогой мой брат, ты даже не представляешь, как не хватало мне тебя. Я думала, что ты умер, и горевала на твоих похоронах, посыпая голову пеплом. Посмотри, вот остались шрамы – я резала руки, оплакивая тебя.

– Я жив, Мерикара. Поверь, твоим глазам предстала не тень.

– Я знаю, Нефер. Всем уже известно, как ты увез Минтаку из Авариса в пустыню, и в глубине души я не сомневалась, что в один прекрасный день ты придешь и за мной. – Она улыбнулась сквозь слезы радости. – Я знала, что так будет.

– Да, мы заберем тебя с собой. Но сначала ты должна кое-что сделать, чтобы помочь нам.

– Для тебя и Таиты я готова на все, – охотно согласилась девушка.

Таита наскоро втолковал ей, что нужно сделать, и велел повторить. Она изложила все без ошибок.

– Ты умница, малышка, – сказал Таита. – Все поняла как надо. – Он вручил ей мешочек. – Вот порошок. Запомни, положи в каждый кувшин ровно столько, сколько уместится на твоем ногте.

– Сначала ты называешь меня умной, а потом все растолковываешь, как тупице, – буркнула Мерикара.

– Простите меня, ваше величество. – маг виновато поклонился.

– И так тоже ко мне не обращайся. Мне нестерпима мысль, что я замужем за этой скользкой змеей. А теперь, когда я знаю, что он собирается со мной сделать, эта мысль ненавистна мне еще больше.

– Тебе не угодишь, Мерикара. А теперь возвращайся в лагерь, пока охранники не стали тебя разыскивать.

Она быстро наклонилась и поцеловала Нефера в губы:

– Значит, до завтра, мой возлюбленный брат.

На следующий полдень могучая армия Египта встала лагерем у подножия высокого плато, обозначающего границу песков и засушливых территорий. Пустыня почти целиком осталась позади, назавтра предстояло подняться через перевал в более прохладные области, где оазисы отделял друг от друга всего день езды, где росли леса, зеленели поля и виноградники, а горные потоки не иссякали весь год.

Когда сопровождавшие царских жен воины стали разбивать лагерь, они обнаружили, что молодая царица Мерикара ведет себя надменно и грубо и совсем не похожа на добрую и обходительную госпожу, к которой они привыкли. Она потребовала, чтобы ее шатер установили поодаль от шатра ее сестры, царицы Хезерет. Потом последовал приказ переместить повозки с походной казной войска в узкое русло в двух сотнях шагов от основной стоянки. Напрасно командир стражников твердил, что дно из рыхлого песка и колеса тяжелых повозок глубоко увязнут в нем.

– Да пусть хоть совсем провалятся, – заявила Мерикара. – Мне до смерти надоело смотреть на эти уродливые колымаги и слушать мычание волов. Уберите их с глаз моих долой.

Военачальник прикинул, не стоит ли обратиться к фараону Надже-Кьяфану за подтверждением бессмысленного приказа младшей царицы. Но после подумал, что колонна растянулась по пустыне на четыре с лишним лиги. Чтобы добраться до фараона в голове колонны, потребуется час трудной скачки, и еще один тяжкий час уйдет на дорогу обратно. День выдался еще жарче предыдущих, и, кроме того, у него было назначено свидание с рабыней Мерикары, очаровательной маленькой черной нубийкой, знающей больше разных трюков, чем обезьянка фокусника. Он переместил повозки в русло и для очистки совести удвоил число охранников.

Добившись своего, Мерикара снова стала очаровательной девушкой, которую все так любили.

– Мне жаль, Морам, что я была так груба с тобой. Наверное, эта жуткая жара влияет на всех нас, – прощебетала она в присутствии воинов. – В знак примирения Миша принесет тебе пять кувшинов лучшего пива из моих личных запасов. Но убедись, чтобы его поровну разделили и среди твоих людей, поскольку я заставила их проделать лишнюю работу и доставила неприятности.

Миша, прекрасно сложенная служанка-нубийка с гордым станом и аппетитными ягодицами, принесла кувшины в палатку Морама. Воины выстроились в очередь за своей долей, призывая благословение богов на царицу Мерикару, и, припадая к сосуду с пенным напитком, пили за ее здоровье.

Пиво оказалось таким вкусным, что, вопреки данному Мерикаре обещанию, Морам выпил больше своей доли. Едва они с нубийкой остались в палатке одни, он набросился на Мишу. Та визжала и притворно сопротивлялась, но в итоге позволила ему задрать на ней подол и добраться до ее объемистых ягодиц. Те выпрыгнули из-под короткой льняной юбки, блестящие, как только что добытый антрацит, две колышущиеся окружности, две темные луны, к которым тут же прилипли жадные руки воина.

Движимый похотью, Морам взгромоздился на нубийку, но не успел совершить и дюжины размашистых толчков, как медленно повалился и уснул, не успев коснуться земли. Миша удивленно уставилась на него. За ее пока еще недолгую, но весьма насыщенную жизнь с ней не случалось ничего подобного. Морам издал храп, похожий на раскат отдаленного грома. Вскочив, девушка оправила юбку, сердито пнула спящее тело и вылетела из палатки. Часовой у входа в шатер царицы тоже спал мертвым сном.

– Все мужчины – свиньи! – объявила Миша на своем варварском наречии и снова пнула спящего, вложив в удар длинной и стройной правой ноги всю силу, которую могла собрать.

Нефер вел свой маленький отряд вниз по руслу пересохшей реки. Воины держались рядом с берегом, и мягкий песок заглушал звук шагов.

Четыре повозки с казной стояли рядком, с соединенными цепями колесами, чтобы помешать разбойникам или грабителям угнать их.

Охранять их были поставлены восемь воинов, и все до единого они валялись на мягком песке, как трупы в ожидании бальзамировщиков. Таита подошел к каждому по очереди, пощупал пульс на шее и поднял веко, проверив зрачок. Наконец он кивнул Неферу и пошел к задней двери первой повозки.

Он достал из мешочка длинный бронзовый щуп и сосредоточенно занялся массивным бронзовым замком. Раздался щелчок, и дужка замка отскочила. Таита распахнул тяжелую металлическую дверь и увидел четыре ящичка, привинченные болтами к днищу повозки. Крышки сундуков были запечатаны глиняной табличкой с эмблемой фараона Наджи-Кьяфана.

Таита снял печати, поддевая их лезвием кинжала, и сунул в кошель, чтобы, когда дверь снова откроют, не осталось следов взлома. Острием кинжала маг отвернул винтики, удерживавшие крышку, и поднял ее. Сундук был полон кожаных мешочков. Таита взвесил один в руке и улыбнулся. Потом открыл горловину мешочка и увидел безошибочно узнаваемый блеск драгоценного металла.

Тем временем Нефер и Мерен вырыли в мягком песке под кузовом неглубокую яму. Таита передал кожаный мешочек Неферу, и тот положил его на дно ямы. Всего Таита выбрал из первого сундука пятьдесят самых тяжелых кошелей. Затем он привинтил крышку на место. Взяв кусок принесенной с собой свежей сырой глины, он снова запечатал сундук, поставив на глине оттиск царской печати при помощи перстня с рубином, подаренного ему Наджей при отъезде из Фив. Затем перешел ко второму из четырех сундуков.

– Мы берем недостаточно, – ворчал Мерен. – Больше половины остается Надже и Троку.

– Жадность выйдет нам боком, – буркнул Таита, поднимая крышку последнего сундука. – Так никто не узнает, что часть слитков пропала, пока казначей не вскроет сундуки и не пересчитает золото, а до этого может пройти не один месяц.

Из каждого ящика в четырех повозках они вытащили по пятьдесят кожаных мешочков, которые закопали в рыхлом песке на дне русла. Хотя они работали настолько быстро, насколько дозволяли требования осторожности, солнце уже клонилось к закату, когда был запечатан последний сундук и заперта задняя дверца последней повозки. Один из охранников зашевелился, пробормотал что-то и попытался сесть. Таита подошел к нему и легонько коснулся его лба рукой. Воин вздохнул и снова лег. Маг открыл ему рот, всыпал под язык щепотку белого порошка, и воин затих.

– Нам надо поспешить. Они начинают приходить в себя.

Они присыпали песком ряды мешочков на дне выкопанной под последней повозкой ямы, затем взрыли поверхность и испещрили ее отпечатками ног, потому как слой ровного песка выглядел бы подозрительно.

– Сколько мы взяли, как думаешь? – спросил Нефер.

– Невозможно сказать, пока не взвесим, – ответил Таита. – Но на мой взгляд, самое меньшее три лакха.

– Достаточно, чтобы набрать и вооружить целое войско, – пробормотал молодой фараон, не отрываясь от работы.

Они в последний раз быстро, но тщательно осмотрели повозки и местность вокруг них, проверяя, не упущено ли что-нибудь. Затем, оставив стражников лежать в тяжелом наркотическом сне, ушли вниз по руслу.

Отряд вернулся к подножию плато, где оставался при колесницах Хилтон. Отсюда было удобно наблюдать за местом, где было закопано похищенное золото. Разведчики не заметили в русле никаких признаков необычной деятельности или криков. Возможно, воины, проснувшись, испугались и решили скрыть свой проступок.

Уже в сумерках, когда войско лжефараонов выступило в ночной путь, разведчики увидели, как волы с трудом сдвинули четыре повозки с песчаного дна сухой реки и побрели за царскими паланкинами.

Еще пять дней и ночей великая армия Египта рекой текла мимо них. Сменяли друг друга отряды колесниц, полки пращников, лучников и копейщиков. За ними тянулись колонны невольников, которым предстояло возводить укрепления и вести подкопы под стены осажденных городов. Далее шли ремесленники: мастера-колесничники и плотники, оружейники и стрелоделы, а за ними – привычное охвостье войска: жены, подружки воинов и шлюхи, а также их рабы, слуги и дети. Затем ехали торговцы с возками, полными товаров и всевозможных предметов роскоши: их будут продавать воинам в обмен на захваченное и награбленное добро.

Однако засевшие в холмах разведчики видели, что никто из этого множества не наведывался в русло высохшей реки, где было зарыто золото. Хотя каждый день поблизости от него вставал лагерем какой-нибудь отряд или полк, ни один человек не использовал русло в качестве отхожего места или для стоянки.

Когда последняя колесница могучей орды проехала мимо и взобралась на плато по скалистому перевалу Хатмия, когда проковыляли последние из отставших, Нефер и Таита убедились, что войсковые казначеи не обнаружили недостачи. Не было причин также опасаться, что кто-то случайно найдет тайник в дне сухой реки.

Когда восточная дорога наконец опустела, разведчики спустились в ночи с холмов. Колесницы с запряженными лошадьми они оставили на высоком берегу готовыми к немедленному бегству. Нефер и Мерен спустились на песчаное ложе; в лунном свете хорошо были видны колеи, оставленные повозками с казной. Всего пару раз копнув деревянной лопатой, Мерен с восторгом присвистнул и извлек первый кошель с золотом. Вытаскивая мешочки из ямы, они пересчитывали их, дабы убедиться, что ни одного не оставили в песке. Затем, пошатываясь под грузом, подняли мешочки на берег и сложили возле колесниц. Восемьсот кожаных кошелей, полных чистого золота, образовали впечатляющих размеров груду.

– Слишком много! – с сомнением протянул Нефер. – Как нам все везти?

Таита покачал головой:

– Один из нерушимых законов этого подлого мира гласит – золота никогда не бывает слишком много.

Легкие боевые колесницы не предназначались для перевозки тяжестей, но их нагрузили так, что оси прогнулись и затрещали борта. И все-таки не удалось забрать и половины похищенного. Взяв лошадей под уздцы и подбадривая их, они увели перегруженные колесницы в холмы, потом вернулись за следующей частью добычи. Чтобы перевезти все, потребовалось еще две поездки.

Разделив сокровища на пять равных частей, разведчики закопали их в четырех отдельных тайниках на значительном расстоянии друг от друга и постарались не оставить никаких следов. Если один из кладов и будет обнаружен, остальные уцелеют. Пятую часть они погрузили на тринадцать колесниц, и Нефер отправил их под началом Хилтона назад в Галлалу, чтобы тот привел обоз из тяжелых возков и забрал остальное.

Три колесницы Нефер оставил при себе. Управляли ими он сам, Таита и Мерен. Отряды разделились: Хилтон с гружеными повозками снова отправился на юг, а Нефер повел свою тройку на восток, по пятам армии двух фараонов.

Нефер двигался днем, так как знал, что войско, которое он преследует, встает на привал. К тому же при свете дня, когда имелся хороший обзор, вероятность нарваться на неприятности была меньше.

Разведчики взобрались через перевал на плато, где обнаружили обилие воды, хотя по большей части источники были загрязнены тысячами животных и людей, прошедших здесь прежде. Лошади хорошо отдохнули и споро тянули легкие колесницы. Нефер и его спутники проезжали мимо сотен покинутых лагерных стоянок: кострища, покосившиеся остовы навесов, мусор и кучи навоза. Попадались и наскоро выкопанные могилы: войско в походе неизбежно несет потери. Некоторые уже разрыли гиены и шакалы, пожиратели трупов.

– Нам она пригодится, – сказал Нефер, сойдя с колесницы и склонившись над телом молодой женщины, скорее всего одной из лагерных потаскух.

Причину ее смерти установить было трудно – стервятники почти завершили начатую гиенами работу. Глаз и губ у покойной не было, череп скалил зубы в почерневших деснах.

– Клянусь всеми богами! – воскликнул Мерен. – Ты из ума выжил? От нее вонь до небес.

– Помогите мне завернуть ее, – заявил Нефер, не обратив внимания на возмущение друга.

Он подобрал кусок брошенной материи, до того драной и грязной, что даже следующие за войском бедуины не польстились на нее. Расстелив полотно, разведчики туго завернули в него останки мертвой женщины. Затем, несмотря на громкие протесты Мерена, приторочили сверток к задку его колесницы.

С самой зари они ехали в тянущемся за войском пылевом шлейфе, но арьергард показался не раньше полудня. Вся армия уже встала лагерем на дневку, и дым костров под котлами отмечал места сотен отдельных стоянок вдоль ее пути.

Нефер увел отряд с дороги и описал круг, чтобы не наткнуться на обоз и не попасться никому на глаза. Разведывая путь, они осторожно продвигались вперед. И наконец добрались до места, где под сенью оливковой рощицы расположился на отдых отряд с казной и высокими паланкинами царских жен. Было далеко за полдень, когда Нефер подполз поближе и взобрался на тамаринд, откуда мог заглянуть за окружавшую лагерь изгородь из колючего кустарника.

Шатер царицы Мерикары стоял поодаль от шатра Хезерет, но сестры сидели рядом под защищающим их от солнца льняным навесом и лакомились вкусными блюдами, которые подносили служанки.

Нефер располагался слишком далеко, чтобы подслушать их беседу. Хезерет сидела лицом к нему. Она весело щебетала и смеялась и казалась еще красивее, чем в последний раз, когда им довелось свидеться. Даже вдали от дворца она была так густо накрашена, что лицом напоминала статую Хатхор в Мемфисе. На ней красовались наборы великолепных украшений из драгоценных камней, а густые черные волосы были недавно умащены маслом и уложены. Миша, рослая рабыня-негритянка с пышным задом, склонилась над ее плечом, наполняя золотую чашу царицы. Капля красного вина пролилась на подол платья Хезерет. Царица вскочила и ударила Мишу по голове тяжелым веером из серебра и страусовых перьев. Девушка упала на колени и закрыла голову руками, но между ее пальцами проступила кровь. Мерикара попыталась удержать старшую сестру, но Хезерет продолжала остервенело бить нубийку по голове до тех пор, пока веер на раскололся пополам. Запустив обломком в Мерикару, царица ушла, выкрикивая на ходу ругательства и проклятия.

Мерикара помогла рабыне подняться и увела в свой шатер. Нефер терпеливо ждал, прячась в верхних ветвях тамаринда. Некоторое время спустя Миша вышла из шатра с перевязанной головой. Всхлипывая, она исчезла среди деревьев. Нефер не шевелился, пока у входа в шатер не появилась Мерикара.

Во время прошлой встречи Нефер велел сестре быть настороже и ждать, когда он придет к ней. Теперь девушка, разговаривая с часовым у входа в шатер, огляделась вокруг и как бы от нечего делать стала прогуливаться вдоль ограды. Было очевидно, что она действительно верит обещанию Нефера и тайком выискивает своих спасителей. Кроме нее, ничто на стоянке не шевелилось: все прятались от жары и солнца, и даже дозорные не обращали на нее внимания.

Нефер достал из мешочка полированное серебряное зеркальце, поймал солнце и направил отблеск в лицо Мерикаре. Та сразу остановилась, прикрыла рукой глаза и поглядела в его сторону. Он послал ей луч еще три раза, как было условлено, и даже с такого расстояния увидел, что на милом личике сестры появилась такая же лучезарная улыбка, как и пляшущий на нем солнечный зайчик.

Мерикара возлежала на подушках и тюфяке из лебяжьего пуха в тряском и раскачивающемся паланкине. Миша свернулась у нее в ногах, как спящий щенок, но Мерикара бодрствовала и держалась настороже. Занавеси паланкина были раздвинуты, пропуская прохладный ночной воздух, и до девушки доносились звуки совершающего переход войска: стук копыт, скрип и громыхание возков, мычание волов, крики возниц и топот стражников рядом с ее носилками.

Вдруг впереди началась какая-та суета, послышались свист и щелчки плетей, заскрипел под ободом камень, зажурчала бегущая вода, заплескалась под ногами животных и колесами повозок. Затем Мерикара услышала раздраженный голос сестры:

– Эй, вы, там! Что происходит?

– Мы пересекаем небольшой поток, ваше величество. Мне придется попросить вас спуститься, а то паланкин может опрокинуться. Безопасность вашей божественной персоны заботит нас превыше всего.

Мерикара услышала, как Хезерет громко жалуется на доставленные ей неудобства, и воспользовалась суматохой, чтобы шепотом отдать Мише последние распоряжения. Затем они вышли из паланкина. Рабы с фонарями проводили Мерикару к берегу речушки, где уже ждала Хезерет.

– Меня разбудили, – пожаловалась она сестре. – Я расскажу про этого неотесанного начальника каравана моему супругу, фараону Верхнего Египта.

– Уверена, если его выпорют так, что кожа слезет со спины, на твоем здоровье это отразится самым наилучшим образом, – не без издевки согласилась Мерикара.

Хезерет вздернула носик и отвернулась.

В этот миг выше по течению запел соловей, и Мерикара насторожилась. Когда они были детьми, Нефер учил ее подражать этим негромким трелям, но у нее не получалось. Птица пропела три раза, но только она обратила на это внимание. Другие занимались переправой громоздких паланкинов и тяжелых возков с казной через коварное русло реки. Тысячи проехавших раньше повозок разбили колесами въезд на брод, а дно превратили в илистое месиво. Было уже заполночь, когда переправа завершилась и под громкие призывы к волам «навались!», а также под щелканье и треск бичей последнюю повозку с казной вытянули на противоположный берег.

Затем начальник каравана приказал доставить носилки для царских жен. Царицам помогли забраться в них, и отряд рабов понес их через поток. У самого противоположного берега произошла новая задержка: один из возков с казной потерял колесо и перегородил дорогу. Мало того, рабы, несшие Хезерет, подняли ее недостаточно высоко, вода намочила ей ноги и испортила сандалии. Царица настояла, чтобы растяп наказали прямо тут же, и удары кнутов надсмотрщиков и вопли провинившихся усилили сумятицу.

Вопреки шуму, Мерикара снова услышала соловьиную трель, на этот раз совсем близко и на этой стороне реки.

– Не подведи меня, – сказала она Мише.

– Моя жизнь принадлежит тебе, госпожа, – ответила девушка, и Мерикара поцеловала ее.

– Ты это часто доказывала, и я никогда этого не забуду.

Она отвернулась от Миши и потихоньку стала удаляться во тьму.

Заметила это одна Хезерет.

– Мерикара, ты куда?

– Топить злых фей, – ответила Мерикара иносказанием, которое они употребляли в детстве.

Хезерет пожала плечами, залезла в свой паланкин и задернула шторки.

Едва отойдя от дороги, Мерикара остановилась и с горем пополам пропела соловьем. Почти сразу же на ее предплечье сомкнулась крепкая рука.

– Прошу тебя, малышка, перестань, – раздался у нее в ухе шепот брата. – Ты распугаешь всех соловьев отсюда до Беэр-Шевы.

Развернувшись, она обвила его руками за шею и обняла изо всех своих сил, слишком взволнованная, чтобы говорить. Нефер осторожно разжал ее объятия, взял за руку и повел вдоль темного берега реки. Шел он быстро, словно обладал ночным зрением леопарда, потому как ни разу не споткнулся и шагал уверенно. Он ничего не говорил, только предостерегал ее шепотом, когда на тропинке была яма или какое-нибудь препятствие. Мерикара слепо шла за ним. Когда, как ей показалось, миновала половина ночи, Нефер остановился и дал ей передохнуть.

– Миша знает, что делать? – спросил он.

– Она будет держать занавески в паланкине закрытыми и говорить всем, кто спросит, что я сплю и не велела меня беспокоить. Никто не узнает о моем бегстве.

– До завтрашнего привала. Времени у нас в обрез. Ты готова? Нам нужно перейти реку здесь.

Брат легко поднял ее и понес. Мерикару поразило, каким сильным он стал: в его руках она была как кукла. На другом берегу Нефер поставил ее на землю, и они пошли дальше.

Через некоторое время сестра потянула его за руку:

– Откуда этот ужасный запах? – Она затаила дыхание.

– Это – ты. По крайней мере, это та, которой предстоит занять твое место.

Не успел он договорить, как в звездном свете на тропинке показались две темные фигуры, и Мерикара испуганно охнула.

– Это всего лишь Таита и Мерен, – успокоил сестру Нефер.

Друзья завели ее в рощицу, где их скрыла плотная завеса листвы, и Мерен открыл дверцу фонаря. Мерикара вновь охнула, когда тусклый желтый свет упал на лежащий на земле отвратительного вида предмет. Это был труп, но так страшно изуродованный, что было трудно сказать, мужчина это или женщина.

– Теперь живо! – скомандовал Нефер. – Отдавай мне все свои драгоценности и одежду.

Мерикара разделась догола и отдала все вещи Неферу. Таита вручил ей узелок с одеждой, где нашлись туника, юбка и сандалии взамен ее собственных.

Нефер опустился рядом с трупом на колени, обернул вокруг шеи покойницы нитки бус, надел на костяные пальца кольца и браслеты. Юбка Мерикары не налезала на окоченевшие ноги умершей, поэтому юноша разорвал ее в лохмотья и вывалял в грязи, затем уколол себе большой палец острием кинжала и накапал на дорогую ткань свежей крови. Совсем близко затянул свою песню хор голодных гиен.

– Они почуяли тело, – сказала Мерикара, вздрогнув.

– Хищники оставят достаточно улик, чтобы убедить Наджу в том, что ты стала добычей диких зверей. – Он поднялся. – Теперь нам пора.

Колесницы ждали чуть выше по течению. Нефер не хотел оставлять следы колес слишком близко от тела мертвой девушки. Втянув сестру на площадку рядом с собой, он посмотрел на восток.

– Утренняя звезда, – промолвил молодой фараон. – Через час рассветет. Нам нужно многое успеть за остаток ночи.

Когда в небе за их спинами занялась заря, похожая на букет роз или ветку цветущей мимозы, беглецы находились уже на середине спуска с плато. Внизу перед ними расстилалась пустыня.

Вид был настолько захватывающий, что путники невольно натянули поводья и с замиранием сердца воззрились на океан золотых песков. Все, кроме Мерена. С видом паломника, прошедшего полмира, чтобы поклониться святилищу почитаемой им богини, он не отрываясь глядел на Мерикару, стоявшую рядом с братом в передовой колеснице. В долгой ночной поездке ее скрывала от него темнота, но теперь лучи раннего солнца упали на нее, и Мерен смотрел как зачарованный. Знакомый с ней большую часть своей жизни, раньше он видел в царевне веселую, проказливую сестренку лучшего друга, но со времени последней их встречи минуло два года. Время совершило чудесные перемены. Теперь каждое движение Мерикары, каждый жест и поворот головы казались наполненными изящества. Каждая черта лица, каждый изгиб стройного тела были совершенством. Белая как молоко кожа отливала перламутром, глаза были зеленее и ярче любого изумруда, голос и смех звучали самой пленительной музыкой, какую он когда-либо слышал.

Таита подметил выражение его лица и усмехнулся. Даже в самой опасной ситуации жизнь все равно берет свое, подумалось ему, но вслух сказал:

– Ваше величество, нам не следует задерживаться здесь. Лошадей нужно напоить.

У подножия холмов они свернули с главной дороги и направились на юг, к Большому Горькому озеру. Ехали без остановок, пока не достигли первого тайника с кувшинами с водой, запасенными на обратный путь. Выяснилось, что Хилтон побывал здесь до них. По оставленным следам было ясно, что тяжело нагруженные колесницы едут медленно и опередили их совсем не намного.

Путники с облегчением увидели, что Хилтон не израсходовал всю воду, а оставил нетронутыми четыре кувшина – достаточно, чтобы напоить лошадей и добраться до следующего оазиса Зиналла.

Хотя Мерикара оживленно болтала и шутила с Нефером и Таитой, она по какой-то причине не признавала Мерена и даже не смотрела в его сторону, разве когда знала, что этого никто не заметит. Совсем недавно юноша относился к ней с высокомерным пренебрежением, теперь ему было страшно обращаться к ней. Ведь в его глазах она была царицей, супругой пусть ложного, но фараона, а значит, почти богиней.

В сотый раз с тех пор, как они остановились, он без всякой задней мысли оказался прямо у нее на виду, пока девушка отдыхала в скудной тени цветущей акации. На этот раз Мерикара подняла глаза и кивнула. Юноша почтительно поклонился:

– Мои поздравления, ваше величество. Очень рад видеть вас в добром здравии. Я сильно переживал за вашу безопасность.

Она долго неотрывно смотрела на него, пытливо и расчетливо, оценивая, как он вытянулся в высоту, как раздались и окрепли его плечи. Отметила, какими длинными и густыми стали его волосы, и не в первый раз за день ощутила, как у нее захватывает дух.

– Мерен-Камбиз, – произнесла она строгим тоном, – когда я в последний раз имела с тобой дело, ты сломал моего любимого воздушного змея. Могу ли я снова довериться тебе?

– Хоть саму вашу жизнь, – с жаром заверил он ее.

Когда лошади поели и отдохнули и пришло время снова отправляться в путь, Мерикара как бы невзначай сказала брату:

– Твои лошади всю ночь везли дополнительный груз – меня. Думаю, пора дать им отдых.

– В каком смысле? – Нефер недоуменно посмотрел на сестру.

– Я поеду в другой колеснице, – ответила Мерикара и пошла туда, где ее ждал Мерен.

На следующий день они добрались до оазиса Зиналла и застали там отряд Хилтона. Нефер перераспределил вес людей и слитков поровну на пятнадцать колесниц, и дальше в Галлалу они поехали гораздо быстрее.

Минтака находилась на крыше храма Хатхор, который сама при помощи женщин и стариков делала пригодным для обитания богини, чтобы можно было почитать ее в ее же личном присутствии. Здание вполне могло насчитывать тысячу лет, определить его возраст никто не брался, но стены его просто на диво сохранились и требовали лишь незначительного ремонта. Другое дело – крыша. Тем не менее остов ее стоял прочно, огромные дыры в кровле значили мало. Требовалось только убрать прогнившие стропила, таившие смертельную угрозу для молящихся внизу. Минтака надзирала за выполнением этой работы. Она была одета, как другие женщины, в простую поношенную одежду и, подобно им, дочерна загорела на солнце. Эта жизнь невообразимо отличалась от уединенного существования в замкнутом пространстве зенаны в Аварисе, и она упивалась своей обретенной свободой, дружбой и обществом простых людей.

Она выпрямилась и расправила ноющую спину, без труда балансируя на высокой стене. Затем прищурилась и обвела взглядом зеленые посевы дурры и узор оросительных каналов, заполненных искрящейся водой из источника Таиты. Стада рогатого скота и курдючных овец паслись в загонах с сочной травой, но лошадей было очень мало. Как все в Галлале, Минтака остро ощущала их недостаток.

Потом, как ежечасно в течение всех тех долгих одиноких дней после отъезда Нефера, она подняла глаза и устремила взгляд вглубь долины, между голых неприступных холмов, так резко отличавшихся от зеленых полей, окружавших город. Именно оттуда появится Нефер. Минтака вглядывалась в синюю даль без живой надежды, поскольку слишком часто в последнее время испытывала разочарование.

Вдруг она еще сильнее прищурила глаза, защищая их от яркого света, и ее сердце застучало быстрее. Что-то показалось вдали, какая-то точка на фоне бескрайнего величия неба, ничтожная и неуловимая, как перышко, летящее по ветру. Быть может, это пылевой смерч, один из вихрей, порожденных раскаленным воздухом пустыни.

Минтака отвела взгляд, давая отдых глазам, и утерла пот с густых черных бровей. Когда она посмотрела в ту сторону снова, облачко стало ближе, и ее надежда окрепла. В этот миг протяжно пропел бараний рог. Дозорные на вершине холмов тоже заметили движение. Все побросали работу и стали вглядываться в долину. На улицах внизу послышались возбужденные крики детей, конюхи побежали в стойла, а колесничие к базарной площади, неподалеку от которой стояли их колесницы. Всех охватила радостная суматоха.

Минтака не могла больше сдерживаться. С ловкостью вора, застигнутого за кражей плодов в саду, она сбежала по лесам, установленным по наружной стене храма. Шабакон ехал на колеснице через главную площадь к воротам, мимо военного памятника Тана.

– Шабакон! – Минтака бросилась ему наперерез.

Он принял в сторону, навстречу ей, и, как только воин остановил упряжку, царевна запрыгнула на площадку позади него. Они промчались через ворота и поехали по изрезанной колеями дороге. Пылевое облако впереди них быстро приближалось.

– Это они, Шабакон? Скажи, что да.

– Думается, так оно и есть, ваше величество! – крикнул он, перекрывая шум ветра.

– Тогда почему ты еле тащишься?

На возвышенности напротив показалась одинокая колесница, и Минтака вцепилась в передний борт, пытаясь разглядеть возницу, но тот был еще слишком далеко.

– Смотрите, госпожа! На ней синий флаг. – Шабакон указал на клок крашеной ткани, трепещущий на длинном бамбуковом шесте над колесницей.

– Это Нефер! О, хвала богине, это он!

Девушка сорвала с головы накидку и замахала ею, а Нефер нахлестывал упряжку, мчась, как в атаку.

– Дай мне сойти!

Она забарабанила по плечу Шабакона, подкрепляя приказ, и он сбавил аллюр до рыси. Минтака спрыгнула с колесницы на ходу и грациозно приземлилась, не потеряв равновесия. После чего, широко раскинув руки, побежала навстречу приближающейся колеснице.

Едущий следом Таита подумал, что Нефер в своем рвении рискует задавить девушку, но в последний миг тот отвернул в сторону и, когда колесница потеряла скорость, перегнулся через борт и протянул к Минтаке руки. Она доверчиво бросилась к нему в объятия. Если бы царевна промедлила или уклонилась, то могла угодить под мчащуюся галопом упряжку или под обитые металлом колеса. Но Нефер подхватил ее и высоко поднял, а она засмеялась у него в руках.

Нефер распорядился собрать совет на древней городской площади и сделал полный доклад. Он подробно описал, как они похитили золотые слитки из возков с казной, и все слушали раскрыв рот. Затем представил Мерикару и рассказал о ее похищении из-под самого носа у Трока и Наджи.

– Бак-кер! – закричали собравшиеся и, встав, захлопали в ладоши.

Затем Нефер послал за писцами, и те взвесили слитки перед членами совета. По итогам подсчетов золото потянуло на половину с лишним лакха.

– Мои вельможи, – обратился к советникам фараон. – Это всего лишь пятая часть добытых нами сокровищ. Хилтон составит обоз и заберет остальное. Он выезжает завтра, но ему потребуются люди.

Впечатление было такое, будто все здоровые мужчины в Галлале стремились вызваться добровольцами, и когда Шабакона и наиболее умелых и опытных из его воинов не взяли, те всерьез обиделись.

– Фараон хочет, чтобы мы сидели здесь, в Галлале, и дремали перед очагом, как старые бабы? – спросил Шабакон.

Нефер улыбнулся:

– У меня для вас найдется работа поважнее. Но солнце почти село, и пир в честь победы уже готов. Мы скоро снова встретимся на военном совете, обещаю вам.

С этими словами Нефер распустил собрание. Советники расходились ворча, но стоило первым кувшинам только что сваренного пива появиться на столе, как настроение их улучшилось.

Нефер велел зарезать двух быков и дюжину жирных овец, и все время после его возвращения женщины готовили праздничный пир. Были приглашены все обитатели города, и даже дозорным на сторожевых башнях отправили их долю. Как в свое время обнаружение воды, захват золота стал успехом, которое теснее сплотило общину.

Таита сочинил в честь этого события торжественный стих, и, подобно всем его творческим опытам, тот имел огромный успех. Когда он закончил, ему не дали сесть, пирующие кричали и стучали кубками о стол, пока автор заново не прочитал все шестьдесят строф. К тому времени слушатели заучили всю эпопею наизусть, а музыканты подобрали к ней мелодию. И в третий и заключительный раз все сообща и с большим удовольствием исполнили поэму.

Затем Нефер предложил любому из подданных, кто желает высказаться, встать и говорить. Иные из речей получились несвязными, но их принимали благосклонно, другие ораторы проявили склонность к юмору и сатире, до слез насмешив большинство гостей. В этой радостной атмосфере Мерикара перегнулась через Минтаку и обратилась к брату. Было очень шумно, ей пришлось повысить голос, чтобы ее услышали.

– Венценосный и божественный брат! – игриво начала она, потому как тоже воздала должное кувшинам с пивом. – У меня есть к тебе большая просьба.

– Ты уже не дитя, сестренка. Скажи, что тебе нужно, и если я в силах исполнить твою просьбу, я ее исполню.

– Очень даже в силах. – Мерикара помедлила, глянула на сидящего за столом Мерена, встретила его пылкий взгляд, опустила глаза и залилась нежным румянцем. – Тебе известно, что ребенком меня выдали замуж без моего согласия и против моей воли. Брак так и не был заключен по-настоящему. Я прошу, чтобы ты объявил о моем разводе с Наджей и дал мне право найти мужа по собственному выбору. Это будет самый драгоценный подарок из всех, какие ты мог бы мне поднести.

– Такое возможно? – Мгновенно протрезвев, Нефер посмотрел на Таиту. – В моей ли власти развести тех, кто перед богами объявлен мужем и женой?

– Ты – фараон, – вмешалась Мерикара, опередив Таиту. – Как Трок развелся с Минтакой, так ты можешь развести меня с Наджей.

– Трок развелся с Минтакой? – спросил Нефер так резко, что все поблизости притихли.

– А ты разве не знал? – спросила Мерикара. – Извини, что я так невежливо и необдуманно сообщила такую весть. Мне казалось, что столь важные новости приходят даже сюда.

Нефер взял Минтаку за руку и покачал головой, слишком взволнованный, чтобы говорить.

– О да! – продолжала щебетать Мерикара. – В свой собственный священный день в новом храме в свою честь фараон Трок принес в жертву барана и объявил трижды: «Я развожусь с ней». – девушка хлопнула в ладоши. – Опа! И с мерзкой затеей было покончено.

Нефер притянул Минтаку ближе к себе и посмотрел на Таиту. Старик знал законы лучше любого храмового писца в Египте и теперь, в ответ на немой вопрос Нефера, важно кивнул.

Мерикара не унималась.

– Разумеется, сразу после развода он принес в жертву еще одного барана и вынес Минтаке смертный приговор за прелюбодеяние и святотатство.

Нефер повернул голову и посмотрел Минтаке в глаза. Девушка встретила его взгляд. Они совместно переваривали значение доставленных Мерикарой известий. Постепенно на лице у Нефера появилось странное выражение – такое бывает у осужденного, которого вдруг помиловали.

– Ты свободна, моя единственная возлюбленная, – сказал он. – И, обретя свободу, освободила и меня.

На следующее утро, еще до зари, пока большая часть города еще спала под действием доброго крепкого пива, Нефер навестил Таиту в личных его покоях в одном из древних домов. Таита оторвался от свитка папируса, который читал в мерцающем желтом свете масляной лампы, и посмотрел на воспитанника.

– Ты очень занят? – спросил Нефер, почему-то робея.

– Ты и сам это видишь, – ответил Таита, но безропотно стал накручивать свиток на деревянный стержень.

Некоторое время Нефер бесцельно расхаживал по покою, останавливаясь перед тем или другим из предметов, собранных стариком за время пребывания в Галлале. Чучела разноцветных птиц, скелеты мелких зверьков и гадов, причудливой формы куски сухого дерева, растения, а также загадочные вещества в горшках, бутылях или мешочках были разложены по лавкам или валялись где попало. Таита терпеливо ждал, когда юноша изложит причину своего прихода, хотя и сам давно догадался о ней.

Нефер взял в руки окаменелые останки какого-то допотопного ракообразного и поднес к лампе.

– Минтака больше не супруга Трока, – произнес он, не поднимая глаз.

– Даже если я оглох на оба уха, то эту новость все-таки уловил.

Нефер положил на место окаменелость и взял медную статуэтку Исиды с младенцем Гором, сидящим у матери на коленях и сосущим ее грудь. Таита выкопал ее из-под городской стены. Бронзу покрывал толстый слой зеленой патины.

– Какие ограничения наложены на брак царя согласно законам Хефрена? – спросил Нефер как бы невзначай.

Таита задумчиво поковырял в носу и внимательно осмотрел то, что извлек на кончике указательного пальца.

– Подобно любой другой невесте, его избранница не должна иметь препятствий для вступления в брак, будучи девицей или вдовой.

– Или находиться в разводе с мужем.

– Или в разводе, по желанию ее супруга или по указу правящего фараона, – кивнул Таита. – Но прежде обожествления или женитьбы царь должен пройти испытание, подтверждающее его право на суверенную власть.

– Чтобы пройти испытание, фараон должен достичь совершеннолетия, коего я не достиг, поймать свою царскую птицу, что я попытался сделать, но не сумел, или преодолеть Красную дорогу. – Нефер помедлил, затем продолжил: – Чего я не сделал. Пока.

Он особенно подчеркнул последнее слово. Таита заморгал, но не ответил.

Молодой человек поставил статую богини и решительно посмотрел на мага:

– Я намерен пройти по Красной дороге.

Таита помолчал, пристально глядя на воспитанника, потом сказал:

– Ты еще не вырос полностью и не окреп как следует.

– Мне хватит роста и силы, какие уже есть.

– Кто пойдет с тобой?

– Мерен.

– Есть другие воины, более сильные и опытные, от которых тебе было бы больше проку. Найдется много таких, кто с великим удовольствием захочет заплести косу фараону из династии Тамоса.

– Я дал Мерену слово, – отрезал Нефер.

«Два щенка, которые в восторге и неведении бегут, спотыкаясь о собственные лапы», – подумал Таита, но вслух сказал:

– В Галлале нет необъезженных лошадей, по крайней мере таких, которые подошли бы для этой цели.

– Я знаю, где их найти. Наджа и Трок оставили без охраны всех лошадей Египта, которые им не потребовались.

Таита не стал развеивать его заблуждение. Лжефараоны оставили на страже границ Египта куда больше воинов-ветеранов, чем взяли с собой в месопотамскую авантюру, но он знал, что Нефер не воспримет никакие доводы, не согласующиеся с твердо принятым для себя решением.

– Если ты потерпишь неудачу, то потеряешь что-то куда более важное, чем волосы. Твоей чести будет нанесен такой урон, что о притязаниях на трон можно будет забыть.

– Я не потерплю неудачу, – промолвил Нефер.

Таита ожидал именно такого ответа.

– Когда ты намерен испытать Красную дорогу?

– Сначала я обязан раздобыть коней.

После того как беглецы пробили путь к воде и получили возможность постоянно жить в Галлале, Нефер по совету Таиты настоял на строительстве в городе системы канализации. Человеческие экскременты, навоз из загонов с рогатым скотом и лошадьми собирали на телеги и разбрасывали в полях как удобрение, в то время как прочие отходы сваливали в кучи в конце долины, скоро ставшие пристанищем для множества ворон и коршунов, стервятников и питающихся падалью аистов-марабу с их неприлично лысыми головами. С холмов спускались бабуины, сотни шакалов и бродячих собак рылись в грудах мусора.

По приказу Нефера на свалках каждый вечер ставили капканы, пойманных животных на следующее утро сажали в клетки и увозили.

Тем временем Шабакон и самые надежные из его людей отправились соглядатаями в города и деревни долины Нила. Они бражничали в тавернах и расспрашивали путников на дороге. Они разведали каждую крепость, сосчитали всех воинов, которые в них входили, выходили из них или обучались. Несколько недель спустя они вернулись с подробными и точными сведениями.

Лазутчики сообщили, что с целью обезопасить свой тыл лжефараоны оставили в Египте по меньшей мере половину пехотинцев, копейщиков, пращников и лучников. Все пограничные крепости были полны воинов, несущих службу бдительно и строго.

– Большую часть колесниц Трок увел в Месопотамию. В Египте остались менее двух полков. Однако все армейские мастерские напряженно работают, изготавливая новые колесницы.

– Как насчет лошадей? – поинтересовался Нефер.

– В обоих царствах фараоны забрали всех, до которых смогли дотянуться их хищные лапы. Даже послали скупщиков в Ливию, чтобы приобрели все наличное поголовье. Похоже, конюшни в Тане и Манаши заполнены. Однако большинство животных молодые и необученные. Закаленных в боях коней увели с главным войском на восток.

– Тан расположен значительно ближе к краю пустыни, чем Манаши.

Нефер принял решение.

Он вспомнил, что, когда они ехали выручать Минтаку из Авариса, в Тане Таита воспользовался выданной Наджей грамотой, чтобы получить свежих лошадей и колесницы у Соккона, старого товарища Хилтона. Он мысленно вернулся назад, стараясь вспомнить расположение военного лагеря и местность вокруг, но времени с тех пор минуло много.

– Расскажи мне про Тан все, что знаешь, – велел Нефер. – Там все еще Соккон в начальниках?

– Мы пили пиво в местном борделе с десятским из крепости. Он сказал, что Соккон так хорошо потрудился, что Трок провозгласил его Лучшим из Десяти тысяч.

Десять дней спустя Нефер и Таита сидели на густой зеленой траве и прикидывались, будто пасут стадо коз. Хотя земля в окрестностях крепости в Тане хорошо орошалась и давала сочную траву, местность тут была плоской, безлесной и ничем не примечательной. Не имелось здесь и холмов, с которых можно было оглядеть лагерь. Ближайшая возвышенность находилась на краю пустыни, в лиге на восток.

Оба они облачились в потрепанные черные халаты бедуинов. В этом наряде им так же легко было слиться с местностью, как паре зайцев или ворон. Время от времени они вставали, перегоняли коз чуть ближе к крепости и снова садились на корточки, как это в обычае у бедуинских пастухов.

Недалеко от выбранного ими места паслись табуны, охраняемые вооруженными и по-военному одетыми людьми.

– Мне кажется, там больше двух тысяч голов, – предположил Нефер.

– Едва ли так много. – Таита покачал головой. – Тысячи полторы. Но это все равно намного больше количества, с которым мы можем управиться.

Весь томительно долгий вечер они наблюдали и ждали. За оградой вдоль коновязей укротители объезжали молодых коней, приучая их ходить в колесничной упряжи. До Нефера и Таиты доносились отзвуки голосов и щелчки плетей. Ближе к вечеру табуны погнали с пастбищ и из загонов к длинным коновязям за крепостью. Маг и его воспитанник смотрели издали за тем, как коней стреноживают и привязывают на ночь.

На закате Нефер и Таита собрали своих коз и потихоньку погнали обратно в пустыню. В сумерках на дороге из Авариса показался небольшой отряд из четырех колесниц. Поводья передовой сжимал дородный военачальник в серебряном нагруднике Лучшего из Десяти тысяч. Стоило ему приблизиться, и разведчики узнали его.

– Вот ведь проклятье Сета, – буркнул Нефер. – Это Соккон, старый приятель Хилтона. Вдруг он нас узнает?

Они наклонили головы, смиренно опустили плечи и побрели вслед за козами. Соккон съехал с дороги и направился прямо к ним.

– Эй, вы, падаль вонючая! – взревел он. – Сколько мне еще говорить, чтобы вы держали своих грязных паршивых коз подальше от моей травы и моих лошадей?

Он наклонился и хлестнул Нефера по плечам. Просвистев, плеть обожгла тело юноши, и кровь бросилась ему в голову. Но прежде, чем он успел накинуться на Соккона и стянуть его с колесницы, Таита предупреждающе вскинул руку, вынуждая его застыть на месте. Жест этот, похоже, подействовал и на Соккона, потому что его голос немного смягчился.

– Поймаю вас здесь снова, отрежу яйца и засуну вам в зад, – проговорил он, сворачивая плеть.

Потом вывел колесницу обратно на дорогу и погнал к крепости.

Шесть ночей спустя, во тьме новолуния, они вернулись к Тану с отрядом. Здесь были все воины из Галлалы, способные ездить верхом, – сорок всадников в черной одежде и с вымазанными сажей лицами. Каждый вез большой мешок, притороченный к крупу лошади. В мешках что-то шевелилось и ворочалось, приглушенно тявкая и скуля. И не удивительно, потому что в каждом сидели по два-три живых шакала. Лапы им связали, а морды обмотали веревками из льняных волокон, чтобы не подавали голоса.

На копыта лошадей были надеты кожаные башмаки, поэтому растянувшийся в одну шеренгу отряд не производил шума, пока Нефер вел его в обход западной стороны крепости. Держались они подальше от коновязей, чтобы не встревожить часовых.

Каждый знал, чего от него ждут, потому что этот маневр был много раз отработан. Строй растянувшихся полумесяцем безмолвных всадников ехал между Таном и рекой на таком расстоянии между собой, чтобы по цепочке можно было передать отданный негромко приказ. Нефер находился в центре, Мерен на левом крыле и Шабакон на правом.

Выведя отряд в нужное место, Нефер три раза свистнул по-соловьиному и увидел, как в темноте заалели выстроенные в линию красные точки – это каждый из его воинов снял крышку с глиняного горшка с огнем, раздул угли в пламя. Он проделал то же самое, потом развязал горловину одного из мешков на спине у лошади, сунул туда руку и извлек упитанную самку шакала. Она извивалась в его руке.

От нее исходил резкий смолистый запах, забивавший собственный запах животного. Шерсть шакалов и хвосты покрывала черная вязкая жидкость. Таита собрал это липкое вещество в известном ему одному источнике в пустыне. Оно струилось из земли, и, по словам мага, поднималось с большой глубины. Это вещество легко горело, но он смешал его с другим, желтым кристаллическим порошком, сделавшим черную жидкость еще более горючей. Все пойманные шакалы были вымазаны этой смесью.

Нефер разрезал кинжалом бечевку, опутавшую лапы хищника. Почуяв свободу, самка задергалась, норовя вырваться. Он поднес горшок с огнем к ее пушистому хвосту, и тот вспыхнул скворчащим дымным пламенем. Она удвоила усилия, но прежде чем отпустить ее, Нефер просунул кончик кинжала между ее губами и разрезал веревку на морде. Шакал широко раскрыл пасть и испустил пронзительный неистовый визг. Нефер бросил самку наземь, и животное помчалось стрелой, оставляя за собой шлейф огня и искр, вереща и завывая так, что даже Неферу сделалось не по себе, а волосы на затылке встали дыбом.

Он вытащил из мешка другого шакала. По всей линии в темноте вспыхивали огненные шары и пускались стрелой через поле, а отчаянный, порожденный болью вой наполнял ночь ужасом. Часть страдающих животных повернула обратно к речной долине, но остальных инстинкт вел к их дому в пустыне, и лагерь в Тане оказался прямо у них на пути. Всей стаей шакалы обрушились на коновязи.

Едва выпустив последнего визжащего шакала, Нефер вытащил меч и, ударив пятками лошадь, перевел ее в галоп. Он летел вслед за горящими животными, и с обеих сторон вместе с ним скакали его всадники. Все завывали, как демоны, усиливая гвалт.

Иные из шакалов протащили пылающие хвосты по сухому сену и по соломенным конским подстилкам, и те тоже занялись. Ночь озарил жутковатый мерцающий свет, придававший темным всадникам черты чудовищ.

Нефер видел, как ближайшие часовые побросали оружие и обратились в бегство с криками, не уступающими вою шакалов:

– Джинн!

– Помогите! На нас напали темные полчища Сета!

– Орда из преисподней! Бегите! Бегите!

Привязанные лошади вставали на дыбы и вырывались. Одним удалось вытащить из земли колышек, другим – порвать своим напором длинную веревку привязи, но в итоге двадцать лошадей освободились разом и помчались перед цепью вопящих и гикающих наездников, ворвавшихся в лагерь.

Свесившись с крупа коня, Нефер пронзил мечом бегущего стражника. Клинок глубоко вошел между лопатками, и обмякшее тело соскользнуло с лезвия. Затем Нефер повернул туда, где бились возле упрямой коновязи несколько испуганных лошадей. Одним взмахом меча он разрубил веревку и заорал, гоня коней вслед охваченному паникой табуну. Потом настал черед новой группы лягающихся, сбитых с толку животных. Их он тоже погнал от коновязей в чистое поле. Шабакон и его воины скакали рядом, криками и плетьми направляя табун: то был стремительный поток людей и животных, сдавленных в единую массу и освещенных лишь пламенем подожженного лагеря. Все шакалы обгорели до смерти, их черные тлеющие остовы остались лежать на траве. А всадники под грохот копыт мчались к холмам.

Шабакон вынырнул из ночи и поехал рядом с Нефером.

– Сетов пот и семя! Это было весело! – Он обернулся. – Погони вроде нет, а жаль. Добрая рукопашная стала бы отличным завершением вечерних развлечений.

– Хватит еще на вашу долю развлечений, обещаю. – Нефер рассмеялся. – А пока надо остановить табун, пока лошади сами себя не загнали.

Они вовсю нахлестывали табун, пока не достигли первого ряда, затем, расположившись впереди, заставили его перейти с галопа на рысь, затем на шаг и развернули лошадей к открытой пустыне и Галлале.

Рассвет застал табун в длинном скалистом ущелье. Лошади двигались легким, но ровным шагом. Нефер и Шабакон вели коней, а Мерен и его погонщики держались в хвосте и подгоняли отстающих.

Нефер увидел первые солнечные лучи.

– Гони их вперед и не давай останавливаться! – крикнул он Шабакону. – Я вернусь и проверю, преследует ли нас Соккон со своими людьми.

Поскакав назад, Нефер заприметил Мерена и троих других парней, столь же искусных в обращении с дротиком и мечом. Он махнул им, и четверка галопом подлетела к нему.

– Если за нами гонятся, нужно убедить преследователей передумать, – сказал молодой фараон.

Он повел их обратно по собственному следу. Добравшись до места, где ущелье сужалось, Нефер оставил троих воинов стеречь лошадей, а сам с Мереном стал взбираться на крутой каменистый склон.

К тому времени как они достигли верха, солнце поднялось над горизонтом, но не прогнало еще прохладу ночи, а пыль и знойное марево пока не замутили горизонт. Ландшафт освещался особенным, только пустыне свойственным сиянием. Каждая подробность далеких скал и дюн, утесов и узловатых деревьев обрисовывалась в захватывающей дух красоте.

– Вон там! – сказал Нефер.

У Мерена глаза были зоркие, но зрение Нефера оказалось еще острее.

– Десять всадников. – Мерен пытался скрыть досаду от того, что не обнаружил их первым.

– Одиннадцать, – поправил Нефер, и его друг не стал спорить, только задорно ухмыльнулся:

– Справедливое соотношение сил против нас пятерых.

– Мы встретим их там. – Нефер указал на вход в ущелье. – В самом узком месте. Мы не дадим им передать вести в Аварис. Ни один не должен уйти.

– Вот это мне по нраву. – Мерен расхохотался.

Они затаились среди валунов. Стоя у головы лошади, каждый воин зажимал ей ноздри, чтобы не дать заржать или фыркнуть, выдав тем самым засаду. Посреди въезда в ущелье Нефер положил кожаный мешок, в котором раньше сидели шакалы. Теперь мешок набили накидками, ненужными в тепле пробуждающегося утра.

Услышав доносящееся снизу цоканье копыт по камню и шорох осыпающегося щебня, воины вскинули головы. Нефер посмотрел на противоположную сторону ущелья, где прятались Мерен с товарищем, и вскинул левую руку с растопыренными пальцами. Это был призыв держаться настороже. Отец учил его, что сигналы рукой всегда предпочтительнее подаваемых голосом, особенно в пылу сражения, когда приказ может утонуть или раствориться в гомоне, или в ситуации, когда скрытность решает все.

Теперь ухо его улавливало и другие звуки, казавшиеся громкими в великой тишине песков: поскрипывание сбруи и стук стрел в колчанах. Нефер глянул поверх валуна, за которым укрывался вместе с двумя своими воинами. Скудная поросль хвоща маскировала очертания его головы.

Всадник въехал в горловину ущелья и остановил коня, заметив лежащий на дороге кожаный мешок. Он внимательно огляделся, к нему подтянулись остальные. Одним из них был Соккон – Нефер узнал своего обидчика, несмотря на шлем из крокодиловой кожи, и снова зачесалось то место, по которому военачальник огрел его плетью.

Пришло время вернуть подарочек. Будучи опытным воином, осторожным и недоверчивым, Соккон не торопился. Потом он тронул коня, остальные поехали за ним. У мешка они остановились плотной толпой и стали разглядывать находку.

– Смотри в оба! – хрипло велел Соккон. – Прикройте меня.

Он спрыгнул с лошади и наклонился к мешку. Рубанув по воздуху левой рукой, Нефер дал команду начинать.

У каждого из его воинов вокруг правого запястья был обернут ремень, усиливающий бросок, да и бить предстояло в упор. Они как один метнули дротики, и, поскольку Хилтон и Шабакон выучили их как надо, не нашлось никого, кто вдвоем поразил бы одну и ту же цель. Пять дротиков прогудели, будто рассерженные пчелы, и ударили туда, где никакие доспехи не могли остановить их: три попали врагам в горло и два в шею сзади. Пятеро всадников повалились под копыта испуганных скакунов.

Нефер и его воины галопом вылетели из засады, размахивая мечами и выкрикивая боевой клич: «Гор и Сети!»

Уцелевшие после первого убийственного залпа противники повернулись им навстречу, но не успели даже вытащить мечи из ножен, а враги, кони которых обучены были нападать грудь в грудь, уже обрушились на них. Две лошади из отряда Соккона были сбиты с ног и упали, сбросив наездников. Нефер выбрал для себя ближайшего из противников, все еще сидевшего верхом, и сразил его уколом в горло. Соккон наконец выхватил меч и попытался ткнуть Нефера в живот. Молодой человек отбил удар, лошадь встала на дыбы и замолотила копытами. Попав под удар, Соккон повалился на песок. Нефер не успел прикончить его, потому как на него налетел новый противник с высоко поднятым мечом. Юноша повернулся к нему и вступил в схватку. Они с криками рубили и отражали удары, сойдясь врукопашную.

Воины Соккона едва оправились от первого потрясения, когда Мерен, точно выбрав момент, повел своего товарища в яростную атаку. Сразив противника ударом в сердце, он издал торжествующий клич. Затем мгновенно извлек клинок и снова нанес смертельный удар, на этот раз рубанув врага по шее. Дергающееся тело с наполовину отсеченной головой осело на землю.

Потеряв шлем и меч, Соккон отчаянно полз на коленях в попытке подобрать оружие. Он остался единственным из своего отряда, способным сопротивляться. Нефер свесился с лошади и нацелился в уязвимое место между лопатками, где нагрудник из крокодиловой кожи крепился к спине, но в последний момент передумал. Он развернул запястье, и серповидное лезвие плашмя ударило Соккона по седому затылку. Ветеран ничком повалился на песок.

Оглядевшись, Нефер удостоверился, что Мерену не нужна помощь. Потом соскочил с коня. Как раз в этот миг Соккон застонал, потряс головой и попробовал сесть. Ударив противника пяткой в грудь, Нефер повалил его на спину, после чего приставил острие меча к его горлу:

– Сдавайся, Соккон, или я пошлю новость о твоей смерти твоей матери и целой сотне вонючих козопасов, каждый из которых притязает на право называться твоим отцом.

Мутный от удара взгляд воина прояснился, в нем загорелся вызов.

– Дай мне только взять меч, щенок, и я научу тебя задирать лапу, когда мочишься.

Он собирался добавить еще большее оскорбление, когда воинственный блеск в его глазах вдруг потух. Губы его беззвучно шевелились, а взгляд впился в эмблему на бедре у Нефера.

– Ваше величество, простите меня! – выдавил он. – Бейте! Возьмите мою никчемную жизнь в искупление моих дерзких и грубых слов. До меня доходила молва, что вы живы, но я плакал на ваших похоронах и не мог поверить в такое чудо.

Нефер с облегчением улыбнулся. Ему не хотелось убивать этого обаятельного старого мошенника, о котором Хилтон сказал, что он один из лучших объездчиков лошадей среди всех армий Египта. А уж кому это знать, как не Хилтону.

– Ты готов присягнуть мне как фараону? – спросил юноша строго.

– Охотно, поскольку весь мир трепещет перед именем Нефера-Сети, любимца всех богов и света всего Египта. Сердце мое бьется только для вас, а душа моя будет петь о долге перед вами до самого смертного часа.

– В таком случае, Соккон, я назначаю тебя начальником Тысячи Колесниц, а Таите следует зорко стеречь свое звание придворного поэта, потому как у тебя дар цветисто выражаться.

– Позвольте поцеловать вашу стопу, фараон, – взмолился Соккон.

– Лучше подай мне свою руку. – Нефер обхватил мозолистый кулак старого воина и помог ему встать. – Мне жаль твоих людей. – Нефер обвел взглядом трупы. – Если они разделяли твои верноподданнические чувства, то не должны были умереть.

– Они погибли от руки бога, – возразил Соккон. – Большей чести не бывает. Кроме того, Таита Чародей может спасти тех немногих, кто еще стонет и шевелится.

Три дня спустя, вступая в Галлалу, они гнали почти четыреста лошадей, а Соккон, в шлеме поверх обмотанной бинтами головы, гордо ехал справа от своего молодого фараона.

В армии лжефараонов Соккон недаром получил звание Лучшего из Десяти Тысяч как лучший знаток размещения и снабжения войск, к тому же в свое время он прошел по Красной дороге. Он мог назвать Неферу точное число боевых колесниц и обозных возков и сказать, где они размещены. Он на память знал число лошадей и волов в лагерях в Дельте и последнюю опись оружия, хранящегося в арсеналах.

– Трок и Наджа взяли с собой на восток почти все исправные колесницы. Во всем Египте, в Верхнем и Нижнем его царствах, осталось меньше пятидесяти штук. Мастерские в Аварисе, Фивах и Асуане работают день и ночь, но все колесницы, которые они изготавливают, немедленно отправляются по дороге в Беэр-Шеву и далее в Месопотамию.

– Благодаря дерзкому набегу фараона на Тан у нас появились лошади, хотя по большей части молодые и необъезженные, но без колесниц войну выиграть нельзя, – уныло отметил Хилтон.

– Нельзя захватить то, чего нет, и на все золото, лежащее теперь в царской казне, не купить ни одного подразделения колесниц.

Когда Нефер отправился из Галлалы в великий поход за лошадьми, Хилтон перевез из тайников у восточной дороги остальное золото. Теперь в древних цистернах в подземельях Галлалы хранилось более трех лакхов драгоценного металла.

– Вскоре Трок непременно прослышит о наших успехах и поймет, что мы стали нешуточной угрозой, – продолжил Хилтон. – Едва захватив Вавилон, он отрядит часть войска против нас. И даже если это будет всего сто колесниц, с нашими силами мы не сможем им противостоять.

Когда все высказались, слово взял Нефер. Он долго молчал.

– Объезжай лошадей, Соккон, – сказал он после долгой паузы. – Я и Таита найдем колесницы.

– Для этого, ваше величество, потребуется маленькое чудо, – уныло промолвил Соккон.

– Не стоит мыслить так мелко, начальник Тысячи Колесниц! – Нефер улыбнулся ветерану. – Как нам удастся оправдать твой ранг при помощи маленького чуда? Давайте уповать на чудо побольше.

Таита стоял на уступе черной скалы. Вокруг до самого горизонта тянулись барханы. У подножия скалы ждали около ста человек и недоуменно, но заинтересованно смотрели на него. Слава мага не имела границ, как пустыня, в которой они находились. Все присутствующие были воинами, прибывшими в Галлалу по собственному желанию, они отреклись от лжефараонов и присягнули на верность Неферу-Сети. Эта верность понемногу иссякала, потому что они оказались без оружия и без колесниц, а каждый день приходили новые слухи, что Трок, Наджа или оба сообща скоро придут наказать отступников.

Рядом с Чародеем на вершине скалы стоял фараон Нефер-Сети. Они были поглощены спором. Иногда один или другой махал рукой или указывал пальцем на запад, где не было видно ничего, кроме песков, песков и песков.

Воины терпеливо ждали под знойным солнцем. Никто не выражал разочарования или недоверия, потому как все благоговели перед Таитой. Когда тени между песчаными дюнами окрасились в багровый оттенок заката, эта странная пара, юный монарх и древний маг, спустилась с вершины и вышла к барханам. Чародей без всякой очевидной цели принялся расхаживать взад-вперед перед песчаным холмом. Время от времени он останавливался и производил длинным посохом странные колдовские пассы, затем шел дальше, а фараон и его приближенные следовали за ним.

Наконец уже в сумерках маг воткнул посох в мягкий песок и негромко сказал что-то фараону Неферу-Сети. Секунду спустя все пришли в движение, повинуясь приказам командиров.

Двадцать человек с лопатами выступили вперед. Под руководством Хилтона и Мерена и под строгим наблюдением царя и мага они начали копать. Когда яма стала глубиной до плеча, рыхлый песок стал осыпаться почти с той же скоростью, с какой его выгребали, и чтобы хоть как-то продвинуться, рабочим пришлось удвоить усилия. Головы копавших медленно опускались ниже уровня земли, и вдруг со дна ямы донесся взволнованный крик. Нефер подошел и встал на краю.

– Здесь что-то есть, ваше божественное величество! – стоящий на коленях на дне ямы воин поднял голову.

Его потное лицо и тело облепил песок.

– Дай посмотрю. – Нефер спрыгнул и оттолкнул воина в сторону.

На дне виднелся кусок шкуры, все еще покрытой шерстью, но твердой, как древесина кедра.

– Это конский труп! – воскликнул Нефер, посмотрев на Таиту.

– Какой масти? – спросил маг. – Вороной?

– Как ты узнал? – Особого удивления в голосе Нефера не чувствовалось.

– На недоуздке есть золотое клеймо фараона Трока-Урука? – ответил вопросом на вопрос Таита.

– Откопайте его! – приказал Нефер мокрым от пота воинам. – Но теперь осторожно. Не сломайте ничего.

Рабочие стали действовать более аккуратно, отгребая песок голыми руками. Постепенно показалась голова черной лошади, на лбу которой имелась эмблема Трока, отчеканенная на золотом диске, как и предсказал Таита.

Потом откопали всю тушу. В горячем сухом песке она прекрасно сохранилась. Бальзамировщики в Фивах лишь с трудом могли достичь того, что сотворила пустыня. Рядом с конем обнаружился его товарищ по упряжке, другой жеребец. Нефер вспомнил последний раз, когда видел этих великолепных животных: они влекли колесницу Трока под грозными пылевыми тучами хамсина.

Наступила ночь, рабочие зажгли масляные лампы и поставили их на край ямы. Копали всю ночь. Мертвых лошадей распрягли и вытащили. Их высохшие трупы оказались такими легкими, что их ничего не стоило поднять вчетвером.

Затем извлекли упряжь. Она превосходно сохранилась, и Нефер приказал конюхам немедленно приняться за дело: смазать кожу маслом и отполировать золотые и бронзовые детали.

Следом наступил черед самой колесницы. Очистив от песка передок, рабочие ахнули: он был покрыт листовым золотом и засиял в свете ламп, слепя глаза. Дротики и пики оставались в корзинах по бортам колесницы, ожидая, когда рука колесничего выхватит их. Каждый предмет оружия сам по себе был произведением искусства; древки пик были сделаны многослойными для крепости, а металлические острия были отточенными, как скальпели хирурга. Стрелы, изготовленные Гриппой из Авариса, имели древки прямые и гладкие, оперение было окрашено в темно-красный, желтый и зеленый цвета. На каждом древке красовался царский вензель.

Большой военный лук Трока по-прежнему находился в стойке, и только тетиву требовалось заменить. Нефер согнул лук и спросил у себя, хватит ли ему сил, чтобы управиться с таким оружием во время боя.

Когда откопали всю колесницу, под ее основание пропустили веревки и подняли повозку из раскопа. Золотой лист был выкован так тонко, что добавлял не больше двух таэлей к весу колесницы. Чтобы выдерживать этот вес, ходовая часть повозки была сработана из твердого черного дерева, срубленного в опасных дождевых лесах гораздо южнее границ Египта. Эта древесина была более упругой, чем самая лучшая бронза, но легкой и прочной. Можно было уменьшать ее толщину, уменьшая тем самым вес, но не в ущерб прочности.

Занималось утро, солнце вставало над горизонтом. Нефер и Таита ходили вокруг поблескивавшей в лучах зари колесницы. Она выглядела такой стремительной и изящной, словно уже находилась в движении. Ее одинокое дышло походило на возлюбленного, ожидающего прикосновения двух гордых кобылиц. Нефер коснулся золотого листа. Он был гладким, как кожа женщины, и согревал ладонь.

– Она похожа на живое существо, – промолвил молодой фараон. – Наверное, никогда прежде не создавалось столь совершенного орудия войны.

– Пятьдесят лет назад я построил колесницу для вельможи Тана. – Таита фыркнул и покачал головой. – Видел бы ты ее! Но она покоится вместе с ним в гробнице в далекой Эфиопии.

Нефер скрыл улыбку – старик никогда не согласится быть вторым.

– Тогда мне придется удовольствоваться этой, не столь хорошо сработанной повозкой, – сказал он серьезно. – Теперь, чтобы полностью вооружиться, мне нужен только голубой меч, украденный Наджей у отца.

В последующие недели и месяцы Таита точно определил положение других засыпанных колесниц и их снаряжения. Отряды рабочих откапывали их и отправляли на починку, для чего под защитой скалы устроили мастерскую с кровлей из пальмовых листьев. Пятьдесят мастеров и почти сто оружейников трудились весь день до темноты, не отдыхая даже во время безжалостного полуденного зноя. Оружейники полировали и затачивали мечи, дротики и копья. Они заново обмотали древки и насадили острия. Разогрев над небольшим огнем, выправили покоробившиеся стрелы. Каждую колесницу, как только ее извлекали из-под песка, мастера разбирали, проверяли каждую деталь, красили и покрывали лаком раму кузова и боковые щиты, проверяли балансировку колес и смазывали оси, чтобы бег повозки был ровным и легким. Затем заново собранные колесницы отсылали в Галлалу с грузом восстановленного оружия, чтобы оснастить войско, которое обучали Хилтон, Шабакон и Соккон.

Многие колесницы оказались так глубоко погребены под горячими желтыми барханами, что им не увидеть света, пока новая великая буря снова не обнажит их, но в итоге были найдены сто пять колесниц. Этого хватало, чтобы оснастить пять отрядов.

Когда Нефер въезжал в ворота Галлалы на царской колеснице, Мерен стоял на площадке рядом с ним.

Минтака и Мерикара располагались на фронтоне крыши храма Хатхор и осыпали проезжающих героев лепестками олеандра.

– Он такой красивый. – Голос Мерикары стал хриплым от восторга. – Такой высокий и красивый.

– Высокий, красивый и сильный, – согласилась Минтака. – Из него получится величайший фараон в истории Египта.

– Я не Нефера имела в виду, – сказала Мерикара.

Постепенно между Галлалой и Египтом установилось оживленное, хоть и тайное торговое сообщение. Также в город постоянно приходили караваны из порта Сафага на восточном море. После захвата казны Трока и Наджи Галлала превратилась в город, богатый золотом. Подобно гиенам, торговцы издалека учуяли аромат желтого металла и повезли в город товары со всех концов света. Не было теперь такого предмета роскоши или необходимости, который нельзя было приобрести на здешних прилавках, поэтому Минтаке для пира в честь встречи героев-колесничих удалось приобрести возок самого лучшего красного вина с виноградников храма Осириса в Бусирисе.

По ее распоряжению забили и зажарили целиком десять быков, а счет приготовленных кур и гусей шел на сотни. Новые колесницы быстро доставили с побережья свежую рыбу и обложенных водорослями омаров в корзинах. Большинство усатых ракообразных были еще живы и лишь поскрипывали, когда их кидали в кипящие горшки. Охотники прочесали окрестную пустыню и вернулись с газелью, сернобыком и мясом и яйцами страуса.

Пир стал веселым торжеством в честь успехов и малых побед над лжефараонами. Вино текло рекой, когда Нефер поднялся, чтобы приветствовать гостей и объявить о спасении из-под песков пяти отрядов колесниц.

– С лошадьми, которых мы освободили от тирании Трока… – при этих его словах раздались крики и громкий смех, – и с оружием и колесницами, которые получили сейчас, мы способны защититься от Трока и Наджи. Как вам известно, каждый день под синее знамя прибывают новые добровольцы. Скоро речь пойдет не об одной только обороне, но и о возврате того, что было у нас украдено, и о мести за ужасные преступления, совершенные двумя негодяями. На их руках кровь истинных и благородных царей. Они – убийцы царя Апепи, отца благородной госпожи, сидящей рядом со мной, и моего родного отца, фараона Тамоса.

Гости притихли и недоуменно переглядывались. Затем поднялся Хилтон. Подготовленный Нефером, он задал вопрос:

– Божественное величество, простите мое невежество, поскольку я всего лишь обычный человек, но я не понимаю. Весь мир знает, что царь Апепи погиб по несчастной случайности, когда его барка загорелась во время стоянки под Баласфурой. А вы сейчас обвинили в его смерти узурпаторов. Что же именно они сделали?

– Среди нас есть свидетель истинных событий той трагической ночи. – Нефер протянул руку и помог Минтаке встать.

Гости разразились приветственными криками, поскольку все полюбили девушку за красоту и чистосердечие. Когда Нефер поднял руку, пирующие затихли и внимательно выслушали рассказ царевны об убийстве ее отца и братьев. Она подбирала простые слова и говорила с жителями Галлалы как с друзьями и товарищами, и ей удалось донести до них свой собственный ужас и горе. Когда она закончила, они рычали, как посаженные в клетку голодные львы, которых пришло время кормить.

Тогда встал Шабакон и задал свой заготовленный вопрос:

– Но божественный фараон, вы упомянули также о гибели вашего отца, блаженной памяти царя Тамоса. Как он был убит? И кем?

– Чтобы ответить на этот вопрос, мне следует призвать мага, вельможу Таиту, от которого не укроется ни один секрет, каким бы мрачным и сокровенным он ни был.

Таита повернулся к гостям и заговорил шепотом, заинтриговав всех. Каждое его слово доносилось до слуха даже сидевших на краю, и тихий его голос так противоречил ужасу событий, о которых шла речь, что мужчины содрогались, а женщины плакали.

Под конец Таита предъявил сломанную стрелу с темно-красным, зеленым и желтым перьями.

– Вот орудие убийства фараона Тамоса. Стрела с эмблемой Трока, но выпущенная Наджей, человеком, которого фараон любил и которому доверял, как брату.

Собравшиеся взвыли от ярости и стали взывать к усеянному звездами небу над Галлалой, требуя правосудия. Таита швырнул стрелу в ближайший костер, на котором жарился бык. Она не выдержала бы тщательного осмотра, поскольку была не той самой, что сразила фараона, но взятой из засыпанной песком колесницы. Маг сел и закрыл глаза, как будто собираясь вздремнуть.

Нефер позволил гостям сполна выразить свои чувства, и когда те начали понемногу успокаиваться, дал знак принести еще кувшины с вином.

Оставалось сделать последнее заявление, и, выждав, когда народ успокоится, Нефер снова поднялся. Все затихли и смотрели на него с предвкушением, усиленным хорошим вином из Бусириса. Ночь принесла уже множество чудес, и они задавались вопросом, что еще их ждет.

– Прежде чем царь поведет свои войска против врагов священной земли наших праотцев, он должен стать полноценным царем, истинным и законным. Я намерен повести вас против узурпаторов, но я еще не прошел положенных для фараона испытаний. Я могу подтвердить свое право, достигнув совершеннолетия, но до него еще далеко, и я не намерен ждать так долго. Да и мои враги не окажут мне такой любезности.

Нефер помолчал. На него смотрели с восторгом – он был так молод, но уже высок и строен, прямо как его отец. Юноша воздел правую руку в жесте, с которым дается клятва:

– Перед людьми и богами я объявляю, что проеду по Красной дороге и тем самым докажу свое право быть вашим царем.

Некоторые из присутствующих принялись вздыхать и качать головами, другие повскакали с мест.

– Нет, фараон, мы не хотим вашей гибели! – кричали они.

– Бак-кер! – вопили другие. – Если он и не победит, то умрет как храбрец.

В ту ночь Минтака заливалась слезами.

– Почему ты не сказал об этом сначала мне?

– Потому что ты попыталась бы меня остановить.

– Но зачем тебе нужно идти?

– Этого требуют мои боги и мой долг.

– Даже если испытание убьет тебя?

– Даже если убьет.

Она пристально посмотрела в его зеленые глаза и прочитала в них непоколебимую решимость.

– Я горжусь, что стану женой такого мужчины, – сказала девушка и поцеловала возлюбленного.

Астрологи из числа жрецов Гора при участии мага посоветовались с календарями и установили, что испытание Красной дорогой состоится в день полной луны бога Гора. Поэтому, как заметил Таита, у Нефера оставалось совсем мало времени на подготовку. Молодой фараон забросил все дела, даже решение государственных вопросов перепоручил Таите и совету, а сам свое внимание сосредоточил на решении первой из предстоящих ему задач. Прежде чем заявиться на испытание, новичок обязан был объездить и обучить собственную упряжку, которая помчит его по Красной дороге.

Неферу предстояло выбрать лошадей из табуна, угнанного из Тана, и приучить их к дышлу колесницы. Ему хотелось попросить Соккона помочь с выбором лошадей для упряжки: тот не только хорошо разбирался в лошадях, но и знал каждое из захваченных животных. Однако Соккон был одним из всего-навсего пяти воинов в Галлале, проехавших по Красной дороге, и ему предстояло судить успехи Нефера. Он не имел права помогать ему готовиться.

Был еще один человек, к кому мог обратиться Нефер: знания Таиты, его опыт обращения с лошадьми и управления колесницей превосходили даже опыт Соккона. Однако Таита не был воином Красной дороги. Телесный изъян исключил его из этого братства, к тому же у него самого имелись препятствия религиозного свойства. Маг никогда не отказался бы от Гора и других богов, чтобы воззвать к таинственному Красному богу войны, чье имя знали только его адепты.

Первый день эти двое провели на склоне холма над зелеными полями, где паслись необъезженные лошади. Они сидели и смотрели на животных внизу, обсуждая тех, что попадались на глаза. Нефер указал на молодого белого жеребца, но Таита покачал головой:

– Серые смотрятся хорошо в упряжи, но я никогда им не доверял. Я подметил, что им недостает выносливости, да и сердце у них слабое. Давай поищем вороных или гнедых, беспримесной масти.

Нефер выбрал молодую кобылу с белой звездочкой на лбу, но Таита снова покачал головой:

– Бедуины говорят, что белая отметина – след прикосновения дьявола или джинна. Я хочу, чтобы на выбранных нами животных не было ни единого белого волоска.

– Ты веришь в досужие сплетни?

Таита пожал плечами:

– Звездочка или носок нарушают единство облика. Когда будешь выезжать, ты и твоя упряжка должны иметь вид, достойный фараона.

Таита и Нефер просидели на склоне холма до ночи, а на следующее утро, как только рассвело достаточно, чтобы видеть дорогу, снова пришли туда вместе с Мереном и тремя конюхами. Они начали распределять лошадей по стоимости, выводя всех животных с изъяном на смежное поле. К полудню после отбора табун уменьшился до двадцати трех голов. Все кони были стройные и сильные, без шрамов, пятен или очевидных огрехов в поступи. Ни на одном не имелось ни единого белого волоска.

Люди выждали, когда лошади успокоятся и начнут спокойно пастись, сели на траву и стали наблюдать за ними.

– Мне нравится вон тот вороной жеребец, – заявил Нефер.

– Он хромой. Почти наверняка у него треснуло левое переднее копыто.

– Он не хромает.

– Обрати внимание на его левое ухо. Он подергивает им при каждом шаге. Вели Мерену вывести его.

Немного погодя Нефер заприметил вороную кобылу:

– У нее красивая голова и ясный взгляд.

– Она слишком пуглива. Взгляд скорее нервный, чем умный. Она не выдержит шума сражения. Пусть Мерен уведет ее.

– Что скажешь про того молодого вороного с длинными хвостом и гривой?

– Длинный хвост скрывает то, что сзади конь ниже на половину пальца.

К исходу дня на поле осталось всего шесть лошадей. По молчаливому согласию друзья избегали говорить об одном особом жеребце: этот выбор был бы слишком очевиден. То был восхитительный конь: не слишком высокий и не тяжелый, пропорционально сложенный, с сильными ногами и крепкой спиной. Шея была длинная, голова правильной формы. На него смотрели дольше, чем на прочих.

– Я не могу обнаружить в нем ни одного изъяна, – сказал наконец маг. – В его глазах искры, порожденные огнем сердца.

– Я назову его Крус, – решил Нефер. – По-бедуински это означает «огонь».

– Да, имя – это важно. Никогда не встречал хорошей лошади с дурным именем. Тут как будто сами боги слышат их. Пусть Крус станет твоим правым пристяжным. Но теперь тебе нужен левый.

– Другой жеребец… – начал Нефер, но Таита остановил его.

– Нет, слева нам нужна кобыла. Женское влияние, чтобы держать Круса в узде и сдерживать в горячке битвы. Крепкое сердце, чтобы тянуть наравне с ним, когда дорога будет трудна.

– Ты уже выбрал, не так ли? – осведомился Нефер.

– Да и ты тоже. – Таита кивнул. – Мы оба знаем, кто это должен быть.

Их взгляды вновь обратились к кобыле, мирно щиплющей травку около главного оросительного канала, немного поодаль от Круса и остального табуна. Будто понимая, что разговор зашел о ней, кобыла подняла голову и посмотрела на них большими блестящими глазами под густыми ресницами.

– Она прекрасна, – пробормотал Нефер. – Я хочу поймать ее, не накидывая веревку.

Таита молчал, и еще через минуту Нефер решительно сказал:

– Пойду попробую.

Он встал и обратился Мерену:

– Уведи всех с поля. Оставь только гнедую кобылу.

Когда Нефер и кобыла остались на поле одни, юноша отошел от изгороди и спокойно двинулся в ее сторону, не прямо к ней, но как бы обходя спереди. Как только гнедая выказала первые признаки беспокойства, Нефер сел на корточки на зеленую траву и стал ждать. Кобыла снова начала щипать траву, но то и дело косилась на человека. Нефер тихо запел песню про мартышку. Кобыла подняла голову и снова посмотрела на него. Он вынул из мешочка на поясе лепешку из дурры и, не вставая, протянул ее лошади. Кобыла раздула ноздри и громко засопела.

– Ну иди же, моя дорогая.

Кобыла сделала робкий шаг в его сторону, остановилась и вскинула голову.

– Милая, – ворковал Нефер. – Любимая моя.

Шаг за шагом гнедая приблизилась, вытянула шею и шумно понюхала лепешку. Испугавшись собственной смелости, она отпрянула и галопом умчалась прочь, сделав широкий круг по полю.

– Летит как ветер! – воскликнул Мерен.

– Дов. – Нефер использовал слово, которым бедуины обозначали северный ветер, тот приятный прохладный ветерок, что задувает в зимнее время. – Дов, вот как ее будут звать.

Показав свою женскую капризность, Дов описала круг и игриво вернулась к Неферу, подойдя с другой стороны. На этот раз она охотно приняла угощение, и, когда начала жевать, изо рта ее потекла слюна. Гнедая провела бархатистой мордой по открытой ладони Нефера в поисках крошек и, не найдя ни одной, потянулась к мешочку и толкнула его так настойчиво, что опрокинула Нефера на спину. Юноша поднялся и достал другую лепешку.

Пока кобыла ела, он коснулся ее шеи другой рукой. Дов дернула темно-красной шкурой, как если бы отгоняла вьющихся мух, но не отпрянула. В ее ухе сидел клещ, и Нефер вытащил его, раздавил между пальцами и дал ей понюхать кровавые ошметки. Гнедая вздрогнула от отвращения и закатила глаза от такого скверного запаха, но позволила осмотреть и поласкать другое ухо. Когда Нефер пошел прочь с поля, Дов побрела за ним к изгороди, как собачка. Потом положила голову на ограду и заржала ему вслед.

– Меня терзает ревность, – сказала Минтака, наблюдавшая за встречей с крыши храма. – Она уже любит тебя почти так же, как я.

На следующее утро Нефер вышел в поле один. Таита и Мерен смотрели с храмовой крыши. Дело касалось только Нефера и Дов, никто не должен был вставать между ними.

Подойдя к ограде, Нефер свистнул; Дов вскинула голову и галопом помчалась через поле ему навстречу. Подскакала к нему и сразу толкнулась мордой в принесенный им мешочек.

– Типичная женщина, – укорил ее Нефер. – Тебя волнуют только подарки, которые я приношу.

Кобыла ела лепешку, а он поглаживал ее и наконец обнял одной рукой за шею. Затем юноша провел Дов вдоль ограды и обратно, и гнедая то и дело прижималась к нему боком. Он скормил ей еще одну лепешку и, пока лошадь лакомилась, осторожно прошел вдоль левого ее бока, поглаживая гнедую и говоря, какая она красивая. Затем одним плавным движением подпрыгнул и вскочил ей на спину. Дов дернулась под ним, и он приготовился к первому сильному прыжку, но она стояла, трепеща и чуть расставив ноги. Затем повернула голову и посмотрела на Нефера с таким смешным удивлением, что он не удержался и захохотал:

– Все в порядке, моя милашка. Это то, для чего ты рождена.

Она ударила оземь передним копытом и фыркнула.

– Ну, давай, – сказал он. – Неужели ты не попробуешь сбросить меня? Давай сразу выясним отношения.

Гнедая потянулась и обнюхала палец его ноги, будто никак не могла поверить, что Нефер способен был так грубо попрать ее достоинство. Она вздрогнула и снова ударила копытом, но продолжала стоять.

– Ну, поехали! – сказал Нефер. – Давай попробуем легкий галоп.

Он коснулся пятками ее боков, Дов встрепенулась от неожиданности, но двинулась вперед. Они спокойно прошли вдоль ограды, и Нефер снова тронул ее пятками. Кобыла припустила рысцой, затем перешла на небыстрый галоп. Мерен вопил с крыши храма, а мужчины и женщины, работавшие в полях, разогнули спины и с любопытством наблюдали за этим зрелищем.

– Теперь давай посмотрим тебя на настоящем скаку. – Нефер слегка хлопнул Дов по шее и сжал бедра.

Кобыла пошла размашистее и словно поплыла над землей, как легкий ветер, в честь которого ее назвали; изящные копыта, казалось, едва касались земли. Дов бежала так быстро, что ветер щипал Неферу глаза, и слезы заструились по вискам, увлажняя густые кудри.

Они описывали круг за кругом по загону, а Минтака хлопала в ладоши и кричала от восхищения на крыше храма.

Стоявший рядом с ней Таита отстраненно улыбнулся.

– Царственная пара, – сказал он. – Их трудно будет настичь на Красной дороге.

Весь город услышал о любви с первого взгляда, вспыхнувшей между фараоном и его кобылой. Затем по всей Галлале разлетелась весть, что Нефер собирается наложить путы на Круса. Неравнодушные к лошадям галлальцы понимали, что жеребец не чета кобыле. Все предвкушали первую попытку Нефера объездить его. В то утро никто не вышел на поля, и вся работа в колесничных мастерских и на строительстве остановилась. Даже в полковых учениях объявлен был перерыв, чтобы воины не пропустили зрелище. Неудивительно, что разгорелись жаркие споры из-за лучших мест на городских стенах и крышах, откуда можно было видеть поле ниже источника Гора.

Нефер и Мерен прошли через ворота; остряки из собравшейся на стенах толпы встретили их насмешливыми приветствиями и непристойными советами. Крус находился в середине табуна. Он был выше других животных на ладонь, и его голова выделялась издалека. Двое молодых людей подошли к загону и повесили мотки веревок на изгородь; улавливая настроение зрителей, кони занервничали и насторожились.

– Попробую сначала подманить его лепешкой, – сказал Нефер.

Мерен расхохотался:

– Ты в глаза ему посмотри! Он сначала тебя съест, а потом лепешкой закусит.

– И все равно я попытаюсь. Жди тут.

Нефер вошел в ворота, двигаясь медленно, как прежде с Дов. Крусу это внимание не понравилось. Он выгнул длинную шею и закатил глаза. Нефер остановился, и жеребец снова принялся щипать траву. Юноша достал из мешочка лепешку из дурры и протянул коню, но стоило ему сделать шаг, как Крус тряхнул головой, брыкнул копытами и понесся галопом вдоль изгороди. Нефер с досадой усмехнулся:

– Ладно, с подарками все ясно. По-хорошему он не согласен.

– Ты глянь, как бежит! – воскликнул Мерен. – Милостивый Гор, если Дов – северный ветер, то его следует уподобить хамсину.

Крус мчался впереди других лошадей, а они следовали за ним. Нефер и Мерен вступили на поле и вдвоем потихоньку согнали табун в угол изгороди из толстых жердей. Лошади топтались, вздымая пыль, и наблюдали за приближающимися людьми. Они ринулись не туда, куда нужно, и умчались галопом обратно к верхнему концу поля, прежде чем Нефер сумел преградить им путь. Еще два раза Крус выводил лошадей из западни, но затем Нефер послал Мерена с целью отсечь жеребца от табуна в дальнем конце поля, и Крус совершил первую ошибку: во весь опор побежал в сторону Нефера.

Нефер отмотал кусок длинной льняной веревки с петлей на конце из мотка на плече и стал ждать, когда жеребец пробежит по узкому промежутку между ним и оградой. Выгадывая время, Нефер раскрутил петлю над собой и, когда Крус со вскинутой головой галопом промчался мимо, набросил петлю. Та в точности упала жеребцу на голову и соскользнула до плеч. Крус уносился прочь, веревка на плече Нефера разматывалась. Юноша расставил пошире ноги, напрягся и отклонился назад, предварительно обмотав конец веревки вокруг запястья.

Но вот веревку дернуло, Нефер повалился лицом вперед. Почувствовав натяжение и тяжесть на конце веревки, жеребец испугался и понесся во весь опор, таща за собой Нефера, который подскакивал и перекатывался, как салазки.

Толпы людей на крышах и стенах разразились громогласным хохотом и воплями. Минтака сунула в рот пальцы, чтобы не закричать, а Мерикара закрыла глаза рукой и отвернулась:

– Не могу смотреть на это!

Жеребец достиг изгороди в конце поля и поскакал вдоль нее. На миг натяжение веревки ослабело, и Нефер воспользовался этим, чтобы вскочить на ноги. Его живот и ноги были в ссадинах и перепачканы зелеными пятнами от травы, но веревка крепко оплетала запястье. Она снова натянулась, юноша дернулся, но сумел устоять на ногах, потом длинными прыжками устремился вслед за Крусом: сама веревка помогала ему ускориться.

Сделав круг по полю, жеребец перешел на размашистую рысь, и Нефер старался закрепить успех, упираясь подкованными бронзой пятками сандалий в землю. Когда бег стал еще медленнее, юноша резко дернул веревку вбок, застав жеребца врасплох. Жеребец дернулся в направлении рывка и споткнулся и едва успел оправиться, как Нефер снова дернул, но уже с другой стороны. Вороной еще два раза волок ловца по земле, но тот всякий раз поднимался и снова дергал веревку.

Тем временем Мерен открыл ворота и перегнал остальных лошадей табуна на соседнее поле, после чего запер человека и коня, оставив их бороться между собой на свободном пространстве.

Нефер уперся пятками и повернул голову жеребца в сторону изгороди, заставляя его либо остановиться, либо врезаться в тяжелые жерди. Потом выбрал слабину веревки и кинулся вперед. Прежде чем Крус успел оправиться, юноша трижды обвил веревку вокруг крепкого углового столба изгороди и тем самым привязал жеребца. Крус вставал на дыбы и рвался, тряс головой и закатывал глаза так, что были видны белки.

– Вот я тебя и поймал, – проговорил запыхавшийся Нефер и стал, перебирая веревку руками, приближаться к жеребцу.

Крус поднялся на задние ноги и, пронзительно заржав, дернул веревку.

– Полегче, полегче! Ты ведь не хочешь убить нас обоих?

Крус снова вздыбился и оторвал Нефера от земли. Юноша упал на четвереньки, и они встали друг против друга: конь сильно дрожал, по его спине и плечам струился пот. Неферу досталось не меньше: его грудь и живот покрывали кровавые ссадины и порезы от травы. По его телу тоже бежал пот, а лицо перекосилось от усилия, с которым он удерживал жеребца.

Оба передохнули немного, и Нефер, сматывая веревку, снова пополз к Крусу. Он добрался до головы жеребца и обхватил его за шею рукой. Конь опять вздыбился, высоко подняв Нефера, но тот держался цепко. Снова и снова Крус пытался высвободиться, но Нефер не отпускал.

Наконец жеребец встал, дрожа, и, прежде чем он успел оправиться, Нефер пропустил веревку вокруг его задней ноги и крепко затянул. Когда Крус снова попытался бежать, то обнаружил, что его нос почти упирается ему в правый бок и ему остается только кружить на месте. Молодой фараон проверил узлы на веревке, чтобы они не соскользнули и не удушили Круса, и, шатаясь, отошел в сторону.

Он так вымотался, что едва стоял на ногах. Крус снова попытался ускакать, но мог только следовать за своим носом, описав еще один короткий круг. Он бежал и бежал, все время вращаясь вправо, все медленнее и медленнее, пока наконец не остановился, обессиленный и растерянный, почти уткнувшись носом в круп.

Оставив его стоять, измочаленный Нефер потащился к воротам.

На следующее утро, когда Нефер вышел из ворот и направился к полю, крыши и стены вновь заполонили зрители. Фараон старался не хромать. Вопреки бальзамам и мазям, приготовленным Таитой и нанесенным Минтакой, израненное тело как будто одеревенело. Крус стоял в той же позе, в какой Нефер оставил его накануне вечером, почти прижавшись носом к хвосту.

Пройдя через ворота на поле, Нефер тихонько запел. Крус не шелохнулся, но прижал уши и угрожающе оскалил зубы.

Нефер медленно обошел вокруг него, напевая и нашептывая; Крус заволновался и попробовал убежать, но мог лишь описывать все тот же короткий круг. Нефер схватил накинутую на шею жеребца веревку и осторожно завязал на ней узлы так, чтобы их можно было одним движением развязать и сбросить путы.

Затем он неспешно переместился к левому боку Круса, оказавшись вне поля зрения жеребца, погладил его по спине и продолжал говорить, собираясь с духом. Затем одним ловким движением запрыгнул Крусу на спину. Жеребец содрогнулся всем телом, потом окаменел от страха и возмущения. Он хотел бежать, но его голову что-то пригибало книзу. Конь с трудом описал еще один круг и попытался встать на дыбы, но веревка натянулась и сильно сдавила ему шею. Он снова замер, но уши отвел назад.

Нефер дернул за конец узла, развязав сначала тот, что удерживал заднюю ногу Круса, затем петлю вокруг шеи. Веревка упала, и Крус поднял голову и выгнул шею. Еще мгновение все оставалось без изменений. Затем жеребец понял, что свободен. Как взлетающая чайка, Крус, казалось, поднялся прямо в воздух на четырех прямых ногах, коснувшись носом передних копыт. Затем опустился на землю и снова взмыл, размахивая хвостом и крутясь на месте. Нефер будто прирос к его спине. Конь начал брыкаться, яростно рассекая воздух задними ногами. Серией таких вот бешеных рывков он переместился с одного края поля на другой.

Затем конь высоко поднялся на задние ноги и с глухим ударом, который хорошо слышали зрители на стенах, упал на спину, стараясь раздавить наездника.

Минтака вскрикнула, ожидая услышать треск ломающихся костей, но Нефер успел спрыгнуть и, приземлившись с проворством кота, присел рядом с жеребцом, который лежал на спине и молотил копытами по воздуху.

– Только умная и боевитая лошадь может попытаться вот так убить человека, – проговорил Таита, не выдавая своих чувств.

Обескураженный, Крус поднялся на передние ноги, но прежде, чем он успел снова встать на все четыре, Нефер решительно запрыгнул ему на спину. Жеребец постоял под ним, дрожа и мотая головой, затем кинулся вскачь яростным галопом. Во весь дух он летел прямо к изгороди. Нефер припал к его шее и кричал:

– Да! Так быстро, как тебе нравится!

Крус без колебаний мчался к высокой изгороди, и Нефер сел так, чтобы коню было удобнее. Они вместе взмыли в могучем рывке и, перелетев ровно над верхним брусом, уверенно приземлились.

Нефер ликующе хохотал.

– Гони! – кричал он, подгоняя Круса движением бедер. – Покажи, на что ты способен.

С проворством дикого сернобыка Крус взобрался по склону голых холмов и исчез за гребнем, направляясь в пустыню. Восторг и крики на городских стенах замерли, наступила мертвая тишина.

– Нам нужно послать кого-нибудь за ними, – нарушила общее молчание Минтака. – Нефер может упасть. Вдруг он уже лежит там, в пустыне, со сломанной спиной?

Таита покачал головой:

– Теперь это дело касается только их двоих. Никто не вправе вмешиваться.

Люди ждали на стенах и крышах домов; солнце перевалило за полдень, затем начало опускаться к горизонту, но никто не уходил – они не хотели упустить исход поединка силы воли и выдержки между человеком и животным.

– Они убили друг друга. – Минтака не находила себе места. – Этот конь – чудовище. Если он причинил Неферу вред, я убью его! – свирепо пообещала она.

Тягучий как мед, прошел еще час, и тут по стене пробежала волна. Люди, вскочив, смотрели на гребни холмов, и приглушенный гул голосов медленно перерос в нестройный хор криков и смеха.

Печальное зрелище представляла собой пара, что обрисовалась на горизонте. Голова жеребца была опущена, шкура потемнела от пота, прожилками на ней белели пятна высохшей соли. Предельная усталость читалась в каждом неровном шаге. На его спине устало скорчился Нефер, и пока Крус спускался по склону, все увидели, что тело фараона сплошь покрыто синяками и ссадинами.

Достигнув подножия холмов, Крус не нашел в себе сил перепрыгнуть через изгородь и покорно побрел по пыльной дороге к городским воротам.

– Бак-кер! – вскричала Минтака. – Отличная работа, ваше величество!

Крик ее тут же подхватили, и он перелетал от человека к человеку, пока не отразился эхом от холмов над источником Осириса:

– Бак-кер! Бак-кер!

Нефер выпрямился на спине жеребца и победоносно вскинул кулак. Радостный гомон стал еще громче.

Под стенами юноша показал свою власть над конем, заставив Круса проделать несколько поворотов, сначала в одну, затем в другую сторону. Потом он остановил его, положив руку на холку, и поднял на дыбы. Его приказы были почти незаметны: легкое нажатие коленей, или палец ноги, коснувшийся переднего колена Круса, или малозаметный перенос веса, но лошадь послушно отвечала на них.

– Я боялся, что он сломит дух жеребца, – признался Таита Минтаке, – но Крус одно из тех редких созданий, с которыми предпочтительна жесткость, а не доброе обхождение. Неферу необходимо было установить над ним свою власть, и, Гор свидетель, я никогда не видел, чтобы укрощение осуществляли так быстро и решительно.

Нефер въехал в городские ворота и помахал Минтаке, затем проследовал по длинной улице к коновязям. Он привязал Круса и принес ему кожаное ведро с водой. Как только жеребец утолил жажду, юноша горячей водой смыл с него пыль и засохший пот и отвел в конюшню, чтобы конь мог покататься в песке. Он наполнил его торбу раздробленным зерном дурры, подслащенным медом, и, пока Крус жадно ел, обтирал его и говорил, каким храбрецом конь себя выказал и как они поскачут вместе по Красной дороге. Слушая его, Крус прядал ушами.

Когда зашло солнце, Нефер устроил подстилку из толстого слоя соломы. Крус понюхал ее, взял пучок, пожевал, потом устало опустился и растянулся на боку. Нефер лег на солому рядом и положил голову на шею Крусу. Они уснули вместе, и Минтака провела ту ночь в одиночестве.

На следующий день Нефер познакомил Круса и Дов. Лошади настороженно закружились, понюхали друг другу морды и описали еще круг. Когда Крус сунулся носом под хвост Дов, та изобразила возмущение и лягнула его, а затем кокетливо убежала, и Крус устремился за ней. Нефер позволил им пастись вместе остаток дня, а на следующее утро показал им колесницу, не великолепную царскую, а старую, много бывшую в употреблении. Он дал коням обнюхать дышло, натертое и отполированное боками множества других лошадей. Когда они потеряли интерес к скучной деревяшке, Мерен увел Круса, а Нефер подготовил Дов к следующему шагу.

Поглаживая и лаская лошадь, он осторожно перекинул узду через ее плечи и затянул постромки. Кобыла сильно волновалась, но позволила надеть на себя эти непривычные и неудобные штуки. Нефер взобрался ей на спину и проехал два круга по полю. Когда он вернулся, Мерен уже приготовил дышло. Оно не было присоединено к колеснице, хотя было снабжено рым-болтом. Нефер присоединил упряжь Дов к дышлу, и кобыла в тревоге закатила глаза, ощутив тяжесть сбоку. Она повернула голову, чтобы осмотреть дышло, и как только она удовлетворила свое любопытство, Нефер взял ее под уздцы и повел вперед.

Она фыркала и косилась, таща за собой дышло, но Нефер ласкал и успокаивал ее. После того как они сделали несколько кругов по полю, она больше не норовила идти боком. Теперь предстоял решающий шаг. Нефер позаимствовал у Хилтона спокойную старую кобылу и запряг ее справа. Она стояла смирно. Тогда юноша поместил Дов слева. Спокойствие старой кобылы передалось молодой. Нефер надел на них торбы и покормил дробленой дуррой. Когда Дов насытилась и успокоилась, он обмотал ей задние ноги льняными полосами, чтобы она не повредила их, если вдруг начнет лягаться, ощутив позади вес колесницы.

Волновался он зря. Взяв Дов под уздцы, Нефер повел ее вперед, и она охотно пошла рядом со старой кобылой. Нефер коснулся плеча старушки, и та налегла на упряжь, выполняя свою долю работы, как настоящий ветеран. Нефер перешел на бег, и Дов порысила рядом. Он заскочил в колесницу и взял поводья. Потом провел пару через несколько поворотов, каждый круче предыдущего. И хотя Дов никогда прежде не ходила в упряжке, она покорно подражала своей товарке справа. К концу первого дня обучения она узнавала команды и немедленно выполняла их, не дожидаясь, пока старая кобыла покажет ей пример. Еще пять дней Нефер запрягал двух подруг вместе, и Дов быстро училась.

Настал черед приобщать к работе Круса. Лишь через три дня он прекратил срываться с места, едва ощутив вес дышла. Нефер почти махнул на него рукой, но Таита советовал не сдаваться.

– Не пожалей на него терпения, и он тысячекратно отблагодарит тебя. У него есть ум и сердце, другого такого ты никогда не найдешь.

В конце концов Крус смирился с шестом, который волочился за ним, повторяя каждое движение. Нефер наконец смог запрячь его вместе с Дов. Кобыла повернула голову и ткнулась ему в шею, словно то были мать и капризное дитя. Крус успокоился и съел свою порцию дурры. Когда Нефер повел их вперед, жеребец попробовал вихлять по сторонам и лягаться, но Нефер крепко шлепнул его по крупу. Конь пошел прямо рядом с Дов, но не хотел тянуть. Еще шлепок, и он натянул постромки, приняв положенную часть работы. Это ощущение, должно быть, понравилось ему, потому что вскоре он тянул с охотой. Единственная трудность заключалась в том, как заставить его прекратить делать это.

Мерен распахнул ворота загона и вскочил на подножку проезжающей мимо колесницы. Друзья выехали на торговую дорогу и в облаке красной пыли покатили в холмы.

Несколько месяцев они каждое утро совершали такую поездку. Каждый вечер, когда они возвращались в Галлалу, лошади бежали быстрее и более ровным аллюром, плечом к плечу, как один зверь о двух головах и восьми ногах. Два молодых воина на площадке колесницы крепчали и закалялись, обретая густой загар под солнцем пустыни.

Минтака узнала, что такое чувствовать себя вдовой.

В укрепленном городе Галлала обитало всего пять воинов Красной дороги: Хилтон, Шабакон, Соккон, Тимус и Торан. Многие из прочих пробовали было проехать по ней, но лишились своих кос при попытке.

Хилтон и Шабакон являлись адептами третьей, высшей степени ордена, поклонниками безымянного бога, Буйвола Небес, шумерского бога войны. Только посвященные знали истинное его имя, от прочих он укрылся под прозвищем Красный Бог. Не было ни храмов, ни святилищ в его честь. Он являлся, когда двое или более его адептов взывали к нему на любом поле, где люди умирали в битве. К таким местам относилась и Галлала, поскольку здесь вельможа Тан разгромил врагов Египта и сложил их отрубленные головы в центре города.

Тайные катакомбы, будто соты, пронизывали известняк под главной площадью и прекрасно подходили для поклонения безымянному.

После полуночи, пока весь город наверху спал, Хилтон свел по узкому туннелю, служащему входом в катакомбы, отличного белого быка и принес его в жертву на каменном алтаре, устроенном в темном пространстве главной цистерны. В мерцающем свете факела кровь брызнула и растеклась по мощеному полу. Затем пять воинов ордена омочили в ней мечи и попросили тайного бога благословить их совет и помочь им сделать мудрый выбор. Затем стали обсуждать испытание, которое предстоит преодолеть фараону Неферу-Сети и его товарищу.

– Для фараона не следует делать никаких поблажек. Его необходимо подвергнуть испытанию столь же суровому, как и любого другого новичка, – сказал Хилтон. – Поступить иначе значило бы оскорбить могучего и воинственного.

Даже в этом избранном обществе он не решался называть истинное имя бога.

– Это нанесло бы урон чести тех воинов, что проехали по Красной дороге до Нефера-Сети, – согласился Шабакон.

Тайный совет заседал почти до утра, а у входа в тоннель, завернувшись в шерстяные плащи, ждали два новичка. Разговаривали они мало, поскольку отлично сознавали, что от решения, принятого пятью воинами в темной пещере внизу, будет зависеть сама их жизнь. Рассвет не смыл еще сверкающую точку утренней звезды с восточной части горизонта, когда появился Шабакон и велел соискателям предстать перед советом.

Юноши пошли за ним по вымощенному камнем тоннелю. Факел в руке старого воина освещал ниши, в которых лежали раскрашенные саркофаги с мумиями мужчин и женщин, умерших пять с лишним веков тому назад. Воздух был сухой и прохладный. Пахло землей и грибами, плесенью и древностью. Шаги отдавались зловещим эхом, и слышался, казалось, негромкий шепот: то ли это переговаривались покойные, то ли шуршали крылья летучих мышей.

Затем в ноздри ударил запах свежей крови, и она захлюпала под ногами, когда юноши проходили мимо принесенного в жертву быка. В скобах на стенах гулкой пещеры, где их ждали воины, горели факелы.

– Кто приближается к тайнам? – раздался голос Хилтона, но лицо говорившего скрывалось под полой плаща.

– Меня зовут Нефер-Сети.

– А меня – Мерен-Камбиз.

– Вы хотите испытать Красную дорогу?

– Да.

– Вы оба настоящие мужчины, телом и духом?

– Да.

– Сразили вы первого своего врага в честном бою?

– Да.

– Есть ли воин, готовый поручиться за тебя, Нефер-Сети?

– Я его поручитель, – ответил вместо юноши Шабакон.

– Есть ли воин, готовый поручиться за тебя, Мерен-Камбиз?

– Я его поручитель, – отозвался Соккон.

Пройдя через этот обряд, Нефер и Мерен приняли посвящение в первую степень ордена.

– Кровью священного быка и огнем его мощи вы приняты богом как его неофиты. У вас нет пока права ни заседать в тайном совете вместе с посвященными воинами второй и третьей ступени, ни почитать Красного Бога, ни даже узнать его сокрытое имя. Вам дано только право попытаться проехать по той дороге, что бог определит для вас. Зная, что это может означать смерть, принимаете ли вы вызов?

– Да.

– Тогда знайте, что на дороге есть пять участков, и первый из них…

Посвященные воины, высказываясь по очереди, объяснили, с какими испытаниями столкнутся Нефер и Мерен, и установили правила, которых им следует придерживаться. Эти пять ступеней обозначались как «дротик», «борец», «лук», «колесница» и «меч». Под конец новички слегка оробели.

Слово опять взял Хилтон:

– Вы слышали, что решил бог. Тверды вы в своем намерении?

– Да!

Голоса молодых людей, неестественно громкие, выдавали напускной характер их храбрости, ибо теперь они полностью осознали, через что им предстоит пройти.

– С этого мига обратного пути нет, – сказал Хилтон.

– «Колесница» – главная часть, – сказал Таита. – Помните, это будет гонка. Вас станут преследовать десять колесниц. Скорость решает исход дела. Научитесь выжимать из вашей упряжки все возможное.

Юноши трудились не покладая рук. К тому времени, когда новая луна Осириса бронзовым серпом засияла на горизонте, Дов и Крус узнали все, чему Нефер и Мерен могли научить их. Они бежали как одна лошадь, ровным шагом, заботясь о равновесии и устойчивости влекомой ими колесницы, умели использовать свои вес и силу, чтобы гладко проходить самые крутые повороты, на отрезке лишь в длину собственного корпуса могли с полного галопа остановиться как вкопанные, мгновенно откликались на самые неприметные команды.

Минтака, правя собственной колесницей, взяла Мерикару в пустыню, чтобы наблюдать за упражнениями юношей. В полдень, когда они остановились напоить лошадей и дать им отдохнуть, Минтака, не удержавшись, воскликнула:

– Это совершенство! Вам нет нужды и дальше с ними упражняться. Им нечему больше учиться.

Нефер напился воды из кувшина, вытер рот тыльной стороной руки и посмотрел на гребень черных каменистых холмов.

– Вот человек, который не согласен с тобой.

Прикрыв глаза ладонью, девушки посмотрели в направлении его взгляда. И различили фигуру столь неподвижную, что она казалась частью скалы.

– Таита. Долго он наблюдает?

– Иногда мне кажется, что он там всегда.

– Есть ли что-нибудь еще, что он может показать вам? – возмутилась Минтака. – Если есть, то почему он еще не сделал этого?

– Ждет, чтобы я попросил.

– Ну так иди и спроси. Иначе я сама пойду.

Нефер поднялся на холм и сел рядом с Таитой. Они помолчали.

– Ты снова нужен мне, древний отец, – сказал наконец Нефер.

Таита ответил не сразу, только моргнул, как сова, застигнутая утренним солнцем вне ее гнезда. У него не было сына, и никто никогда прежде не называл его отцом.

– Ты можешь помочь. Что еще мне нужно сделать?

После долгой паузы Таита тихо заговорил:

– Крус чует, когда ты собираешься бросить дротик или пустить стрелу. В этот миг он высоко вскидывает ноги и бьет передней правой. Дов чувствует это и вздрагивает.

Нефер подумал.

– Да! Я замечал сбой в их шаге в миг броска.

– Это может сбить твой прицел на ширину пальца.

– Что здесь можно сделать?

– Научить их пятому аллюру.

– Но их всего четыре: шаг, рысь, легкий галоп и галоп.

– Есть еще один. Я называю его скольжением, но это трудно. Большинство лошадей не способны обучиться ему.

– Помоги мне обучить моих.

Они выпрягли лошадей, и Нефер сел на спину Дов. Он перевел ее на легкий галоп, затем вернулся к месту, где стоял Таита. Старик заставил кобылу поднять переднее правое копыто и привязал над бабкой кожаный ремень. К ремню присоединялась идеально круглая, обточенная водой галька, завернутая в кожу. Дов опустила голову и с любопытством обнюхала камень.

– Еще раз проведи ее по кругу, – велел Таита.

Нефер толкнул лошадь пальцами ног в плечо, и та тронулась. Галька висела у нее на ноге, и Дов инстинктивно пыталась избавиться от помехи, высоко подбрасывая копыто. Это изменило все ее движение. Ее спина больше не поднималась и не хлопала по ягодицам наездника, раскачивание и рывки исчезли.

– Она течет подо мной, как река! – воскликнул Нефер восхищенно. – Как сам Нил!

Через два дня он удалил груз, и кобыла по его команде переходила с легкого галопа или галопа на скольжение. Команда обозначалась словом «Нил».

Когда пришел черед заняться Крусом, тот повел себя так, будто галька была ядовитой змеей. Конь вставал на дыбы и молотил копытами. Видя, как Нефер несет камень, он закатывал глаза и дрожал всем телом.

Три дня продолжался их с Нефером поединок воли, а на четвертый день Крус вдруг правильно вскинул правое копыто и заскользил. На следующий день он переходил по команде на скольжение с такой же легкостью, как Дов.

На десятый день Таита смотрел с вершины холма, как юноши скачут галопом вдоль линии мишеней. У Нефера вокруг запястья был обмотан ремень для метания. Крус смотрел на раскрашенные деревянные круги на треногах и нервно дергал ушами, но прежде, чем он успел сбить ритм и ударить копытом, Нефер воскликнул:

– Нил!

Дов и Крус одновременно сменили аллюр, колесница выровнялась и заскользила вперед, как боевая галера под парусом. Первый пущенный Нефером дротик угодил точно в красное центральное поле мишени.

Таита наблюдал, как Нефер накладывает стрелу, натягивает тетиву и прицеливается. Он смотрел на желтый флаг на шесте позади ряда мишеней, установленных в двухстах шагах от них. Флаг трепетал и хлопал, развевался на миг, потом безжизненно повисал, стоило горячему ветру стихнуть. Нефер выпустил стрелу по пологой дуге в небо. Она достигла высшей точки и только начала падать, как Таита снова ощутил на щеке ветер.

Стрела тоже почувствовала его и, заметно отклонившись, ударила в мишень в трех ладонях к подветренной стороне от красного центра мишени.

– Этот подлый ветер – блевотина Сета! – выругался Нефер.

– Легкая стрела чувствует его сильнее, – сказал Таита.

Старик направился к маленькой повозке, где лежали запасные луки и колчаны, и вернулся с длинным предметом, обернутым в кожу.

– Нет! – проговорил Нефер, когда маг достал большой боевой лук Трока. – Эта штуковина мне не по зубам!

– Когда ты в последний раз пробовал натянуть его?

– В тот день, когда мы его откопали. Ты не можешь этого не знать, ты ведь был там.

– С тех пор прошло полгода, – заметил Таита, многозначительно посмотрев на обнаженную грудь и руки Нефера.

Мускулы юноши были крепкими, как вырезанные из древесины кедра. Таита вручил ему лук.

Нефер неохотно его принял и повертел в руках. Недавно древко заново оплели тонкой проволокой из электрума и покрыли лаком. Тетива была новая – сухожилия передних лап льва, их обработали и скручивали, пока они не стали твердыми и неподатливыми, как бронза.

Очередной отказ готовился сорваться с его губ, но так и не покинул их, замерев под пристальным взором Таиты. Нефер вскинул лук и, не накладывая стрелы, попытался натянуть. Рука его прошла половину локтя, затем остановилась, и хотя мышцы на его груди напряглись и затвердели, дальше тетива не шла. Юноша осторожно отпустил тетиву, и древко разогнулось.

– Дай сюда. – Таита протянул руки, чтобы взять у него оружие. – Тебе не хватает ни сил, ни желания.

Нефер отдернул лук и сжал губы так, что они побелели. Глаза его метали молнии.

– Нельзя познать всего на свете, старик, даже если думаешь, что можешь.

Он пошарил в повозке и вытащил из колчана с вензелем Трока, оттиснутым на полированной коже, длинную тяжелую стрелу. Как и лук, колчан откопали вместе с засыпанной песком колесницей. Нефер решительно вернулся на линию стрельбы и принял стойку. Наложил стрелу на тетиву. Набрал в грудь воздуху. Сжав челюсти, начал натягивать лук. Сначала тот сгибался медленно и замер на середине. Нефер рыкнул, воздух с шипением вырывался из его рта, мышцы рук напряглись и затвердели; и вот он натянул лук до предела, поцеловав тетиву, как любовницу. Не прерывая движения, юноша спустил тетиву, тяжелая стрела рванулась вперед и запела в синеве неба; достигла зенита и начала опускаться, но прошла над мишенью и улетела вдвое дальше. Затем кремневый наконечник высек яркую россыпь искр из дальней скалы, и древко сломалось от ужасной силы удара.

Нефер удивленно следил за полетом.

– Быть может, ты прав, – пробормотал Таита.

Нефер бросил лук и обнял наставника:

– Ты познал достаточно, древний отец. Достаточно для всех нас.

Таита повел Нефера и Мерена в пустыню, в трехдневное путешествие по суровой и прекрасной земле. Он привез их в тайную долину, где через глубокую расселину в скале на поверхность просачивалась черная жидкость. Это было то густое смолистое вещество, которым обмазали мех шакалов во время ночного набега на Тан.

Наполнив ею глиняные горшки, путники вернулись в мастерскую в Галлале. Таита очистил черную жидкость, прокипятив ее на медленном огне, отчего она сделалась скользкой на ощупь, как тонкий шелк.

– Эта штука смажет оси лучше и на больший срок, чем очищенное свиное сало или любой другой жир. Благодаря ей вы будете выигрывать по пятьдесят шагов на каждую тысячу. Возможно, это разница между успехом и провалом, и не исключено, что между жизнью и смертью.

Нефер был склонен отправиться по Красной дороге на царской колеснице. Но Таита возразил:

– Вы действительно хотите ехать в этом золотом саркофаге?

– Золото весит всего два таэля. Ты ведь сам взвешивал.

– Когда окажетесь там, это будет все равно что двести.

Таита осмотрел все сто пять колесниц, извлеченных из песка, отобрал десять и разобрал. Он взвесил их остовы и проверил прочность соединений корпуса. Покрутил колеса на осях, определяя на глаз малейшие колебания во вращении. И наконец сделал выбор.

Он изменил конструкцию оси на выбранной колеснице так, чтобы колеса удерживала одна бронзовая чека, которую не составляло труда выбить ударом молотка. Вновь собирая колесницу, он, в стремлении избавиться от каждого таэля лишнего веса, отбросил передний и бортовые щиты. Не имея возможности держаться за стойки и борта, колесничим при езде по неровной дороге приходилось полагаться на собственное чувство равновесия да веревочную петлю, привязанную к подножке. В конце Таита смазал оси черным жиром из пустынного источника.

Под надзором Таиты юноши дюйм за дюймом проверили всю упряжь, а Минтака и Мерикара с их служанками сидели далеко заполночь, двойными швами прошивая места соединений.

Затем испытуемые выбирали оружие, с которым им предстояло ехать: покатали дротики и стрелы, чтобы выявить любой недостаток, выверили на изобретенной Таитой балансировочной доске, добавляя бусинку свинца к древку или к острию, пока оружие не становилось совершенным. Острия заточили так, чтобы они глубоко впивались в мишени. Сменили подошвы на сандалиях, а бронзовые гвозди в них обработали напильником так, что те превратились в шипы. Молодые люди вырезали новые кожаные нарукавники, чтобы защитить предплечья от удара тетивой или ремнем метательного копья. Каждый выбрал три меча, потому что бронзовые лезвия часто ломались в пылу битвы. Они заострили клинки и отполировали их порошком из пемзы. Теперь лезвиями можно было сбривать волоски предплечья.

Они смазали и скрутили запасные тетивы, которые предстояло носить, обвязав вокруг талии. Помимо кожаных шлемов и курток, Нефер и Мерен не взяли в дорогу никаких других доспехов, чтобы облегчить ношу для Дов и Круса. Работали за запертыми дверями мастерской, так чтобы никто не узнал об их приготовлениях.

Но в первую очередь юноши постоянно упражнялись, наращивая силу и выносливость и завоевывая доверие лошадей.

Для Дов и Круса худшим испытанием оказался огонь. Молодые люди сами разводили костры в пустыне, складывая вязанки дров и охапки сухой соломы. Они давали лошадям увидеть огонь и вдохнуть запах дыма, после чего завязывали им глаза. Хотя поначалу Крус упирался и испуганно ржал, затем он все-таки доверился человеку у себя на спине и пробежал с завязанными глазами так близко от потрескивавшего пламени, что оно опалило ему гриву.

В эти дни ожидания Минтака и Мерикара по многу часов проводили в недавно отделанном храме Хатхор, принося жертвы за своих мужчин и прося богиню защитить их и оказать им помощь.

За тридцать пять дней до полной луны Гора в Галлалу прибыл странный караван. Он пришел с побережья, из порта Сафага. Привел его одноглазый и однорукий великан по имени Аартла. Пять воинов Красной дороги вышли встречать его, пока караван был еще в трех лигах от городских стен. Они с почетом доставили Аартлу в Галлалу, поскольку он был их собратом, воином третьей ступени, проехавшим по Красной дороге почти тридцать лет назад. Двадцать лет назад, во время ливийского похода фараона Тамоса, стрела выбила ему глаз, а пять лет спустя один нубийский воин секирой с одного удара отхватил ему руку ниже локтя.

Теперь Аартла был богатым человеком. Он владел бродячей труппой артистов, мужчин и женщин, наделенных особыми талантами и умениями. Одна участница его труппы слыла самой сильной женщиной в мире. Ей удавалось поднять в воздух двух лошадей, по одной в каждой руке. Еще она закусывала один конец бронзового прута и сгибала прут, зажав второй его конец во влагалище. Другая считалась красивейшей в целом свете, хотя немногие видели ее лицо. Она прибыла из земли, лежащей так далеко на севере, что в некоторые времена года реки там превращаются в белый камень и перестают течь. Аартла требовал десять таэлей серебра за возможность увидеть ее лицо без вуали. Говорили, что у нее золотые волосы, достающие до земли, и глаза разного цвета, один золотой, другой синий. Цена, которую Аартла назначил за доступ к остальным ее прелестям, с каждым новым шагом возрастала, и лишь очень богатый человек мог отведать все.

Кроме того, Аартла владел рабыней-негритянкой, которая глотала огонь, закутавшись с головы до пят в плащ из живых скорпионов и обернув вокруг шеи огромного питона. Во время выступления она уговаривала змею залезть в самое сокровенное отверстие ее тела, и та помещалась в ее лоне целиком.

Эти чудеса предназначались только для того, чтобы разжечь аппетит зрителей перед главными аттракционами цирка Аартлы, которые устраивали его воины. Тут была команда бойцов, борцов и фехтовальщиков, способных сразиться с любым соперником. Аартла предлагал кошелек с сотней таэлей чистого золота любому, кто сможет победить кого-нибудь из его чемпионов. Ставки на этих состязаниях были баснословны и служили источником огромного богатства Аартлы. Хотя сам он уже не сражался, в сердце он оставался воином и поклонником Красного Бога.

Когда до него дошел слух, что фараон из династии Тамоса решил проехать по Красной дороге, он провез своих чемпионов через полмира, чтобы они сразились с Нефером. Ему так нравилась эта игра, что он даже не назначил цену за свою услугу.

Собратья-воины приготовили для размещения Аартлы и его труппы один из древних дворцов города. В вечер прибытия в честь гостя устроили большой пир, на который не были приглашены только Нефер и Мерен.

– Нас не могли пригласить, – объяснил Нефер Минтаке. – Мы – не братья ордена. Кроме того, обычай запрещает сидеть рядом с теми, кто будет сражаться против нас.

На следующий после пира день чемпионы, под бдительным надзором Аартлы, возобновили бесконечные упражнения. Они работали во внутреннем дворе древнего дворца, куда чужаков не пускали. Аартла был слишком хитер, чтобы позволить другим игрокам оценить состояние и стиль его бойцов, не заплатив щедро золотом.

Однако Таита чужаком не был. Когда Аартла потерял руку, Таита подрезал, зашил и очистил культю от заразы, грозившей ему заражением крови и смертью. Аартла провел его во внутренний двор и усадил на груду подушек со стороны своего зрячего глаза. Самая красивая женщина в мире подала ему приправленный медом шербет в золотой чаше и улыбнулась из-под вуали удивительными разными глазами.

Вначале Аартла рассказал Таите последние новости о египетской кампании в Месопотамии, откуда прибыл сам. Судя по всему, царь Саргон, войска которого были разбиты и рассеяны, отступил за стены Вавилона, своей столицы. Исход войны не вызывал сомнения. Армии лжефараонов наверняка скоро высвободятся и вернутся в Египет, чтобы разобраться с другой угрозой царствам – крохотным войском Галлалы. Говоря об этом, ветеран многозначительно посмотрел на Таиту: то было заблаговременное предупреждение старому другу.

Сидя на подушках, они вели разговор о множестве других вещей: о политике, власти и войне; о медицине, магии и богах. Таита, казалось, целиком погрузился в беседу и на атлетов, борющихся и потеющих на солнце, почти не глядел. Но выцветшие стариковские глаза не упустили ни одного броска или удара мечом.

Чемпионы кормились своими смертоносными навыками. Они являлись приверженцами Красного Бога, и их достижения были своего рода формой поклонения. Вернувшись в тот вечер в свою каморку, где его ждали Нефер и Мерен, маг выглядел мрачным.

– Я видел ваших соперников в деле и предупреждаю, что нам предстоит еще много работы, а осталось всего несколько дней.

– Расскажи нам, древний отец, – попросил Нефер.

– Для начала там есть Полий, борец… – начал Таита.

Он обрисовал характер и возможности каждого из чемпионов, его стиль ведения схватки и сильные стороны. Затем открыл все слабые места, которые ему удалось выведать, и то, как этими слабостями лучше всего воспользоваться.

Пять воинов ордена с помощью Аартлы начали прокладывать путь, по которому предстояло ехать испытуемым. День за днем они проводили в пустыне, размечая широкую кружную дорогу, которая начиналась на центральной площади Галлалы, проходила через холмы и каменистые участки, тремя лигами спустя пересекала протяженную долину, шла мимо источника Таиты и, влившись в городские ворота, снова приводила на площадь. Как только путь был проложен, они послали рабочих устраивать на пути препятствия.

За десять дней до состязания Хилтон и Шабакон произнесли речь перед жителями города. Они подробно описали путь и правила испытания. Затем назвали бойцов, которым предстояло выступить против новичков.

– В соревновании по борьбе фараон Нефер-Сети сойдется с Полием из Ура.

Толпа ахнула, потому как Полий был знаменитым борцом. У него было прозвище Хребтолом. Недавно в Дамаске он убил человека, это была его семнадцатая жертва в поединке.

– Мерен-Камбиз выйдет против Сигассы из Нубии.

Этого человека знали почти так же хорошо. Его прозвали Крокодилом из-за странной болезни, сделавшей его кожу грубой, чешуйчатой и черной, как у этой гигантской рептилии.

– В испытании мечом фараон Нефер-Сети встретится с Хамой из Тавра, а Мерен-Камбиз – с Дроссой из Инда.

В ту ночь Минтака и Мерикара принесли в жертву богине белого ягненка, плача и умоляя ее защитить их любимых.

Семь дней перед выездом на Красную дорогу пять воинов проводили испытания по отбору преследователей. В желающих недостатка не было: любой, кто добыл бы косу с головы царя, мог рассчитывать на бессмертие. Хилтон пообещал, что в увековечение такого подвига в храме бога или богини, чьим поклонником является герой, будет установлена на постаменте резная стела высотой в пять локтей. Также ему вручат тысячу таэлей золота – этой суммы хватит для покупки прекрасного имения, когда изгнанники вернутся наконец на родину. А еще он получил бы все оружие и снаряжение новичка, которого сможет догнать.

Пятеро воинов провели окончательный отбор, отсеяв лишних, и объявили об этом с каменного возвышения в центре главной площади.

– Они отобрали десять лучших и самых опытных воинов из всех, кто здесь живет, и позволили им выбрать колесницы и лошадей. Вас подстерегает большая опасность и впереди, и сзади, – предупредил Таита молодых людей и вновь обратился к списку. – Обратите внимание вот на этого, Даимия. Это колесничий-начальник. Ему известно, как выжать из пары лошадей все возможное.

– Все будет зависеть от начала, – сказал Нефер. – А исход решит лишь один Красный Бог.

Семь ночей до испытания Минтака не допускала Нефера на свое ложе.

– Моя любовь подорвет твою решимость и вытянет силу. Но мне этого будет не хватать в сто раз острее, чем тебе, – сказала она, когда они вместе заплетали косицами длинную гриву Круса.

В день перед полной луной Гора Таита приказал им всем отдыхать. Дов и Крус мирно паслись на поле близ фонтана. Мерикара набрала в корзинку фиг, апельсинов и лепешек из дурры и вместе с Мереном уселась близ источника, любуясь щиплющими зеленую травку лошадьми. Когда с немудреной трапезой было покончено, Минтака опустилась на колени позади Нефера и заплела его волосы в косу, доходившую до середины спины.

– Она такая густая и блестящая, – проговорила она и уткнулась в нее лицом. – И так хорошо пахнет. Не дай никому забрать ее, верни мне.

– И какая меня ждет за это награда? – Он повернулся к возлюбленной и улыбнулся.

– Я вознагражу тебя так, как тебе и не снилось. – девушка залилась румянцем.

– Снилось, – с жаром уверил он ее. – И продолжается сниться каждую ночь.

Поутру Таита пришел разбудить Нефера. Фараон спал, одной рукой закрывая лицо. Ощутив прикосновение мага, он сел, потянулся и зевнул. Толстая коса, заплетенная Минтакой, свисала вдоль спины. Стоило ему посмотреть на Таиту, взгляд юноши стал более осмысленным и ясным – он вспомнил, что его ожидает в этот день.

Пока Нефер пил кислое молоко и подкреплялся горстью фиг, Таита подошел к окну и посмотрел поверх крыш на рощу молодых пальм, посаженных над колодцами. Их самые верхние листья раскачивал легкий ветер. Вся Галлала молилась о штиле, ибо ветер нес с собой угрозу неудачи. Теперь Неферу следовало больше, чем когда-либо, полагаться на большой боевой лук, чтобы избежать влияния ветра.

Таита не поделился с воспитанником этими невеселыми соображениями. Вместо этого он повернулся и посмотрел на улицу. Солнце еще не встало, но казалось, что половина населения Галлалы изливается из городских ворот.

– Они стремятся занять лучшие места вдоль тропы и наблюдать за гонкой так долго, как только возможно, – сказал он Неферу.

Никому, кроме участников и судей, не разрешается ехать по пути испытаний. Все остальные должны были следовать за погоней пешком. Некоторые надеялись увидеть этапы «дротик» и «борьба», а потом срезать путь через холмы и посмотреть сражение на мечах. Не такие проворные поднимутся на вершину Орлиной горы и оттуда увидят, как участники пройдут ущелье внизу, а потом поспешат вниз, как раз к финишу.

Несмотря на великий исход из города, нашлись сотни желающих поприсутствовать при старте, которые и запрудили площадь. Часть зрителей расположилась над площадью, на стенах и балконах. Уже в этот ранний час настроение царило приподнятое, всех охватило лихорадочное возбуждение. Некоторые из сидевших на стенах захватили с собой завтрак и теперь перекусывали, закидывая сидящих ниже обглоданными костями и огрызками. Другие выкрикивали свои ставки Аартле и его писцам. Аартла предлагал равные деньги за то, что Нефер и Мерен пересекут ущелье, два к одному за то, что они не пройдут сражение на мечах, и четыре к одному против того, что им удастся закончить гонку, опередив преследователей.

Когда солнце поднялось над стенами города, на площадь одна за другой въехали десять колесниц преследователей. Зазвенели гонги, загремели барабаны, затрещали систры. Женщины визжали и бросали цветы, дети прыгали вокруг повозок, но колесничие, занимая места вдоль стартовой черты, держались серьезно и сосредоточенно.

Последовала напряженная пауза, затем со стороны коновязей раздались приветственные крики, которые становились все громче и ближе.

Под громовой возглас «Бак-кер!» лишенная бортов колесница новичков проехала через обозначающие вход на площадь полуразрушенные колонны.

Дов и Круса натерли так, что в первых лучах солнца их шкуры блестели, будто полированный металл. Гривы их были заплетены, украшены разноцветными лентами, а хвосты подвязаны.

На Нефере и Мерене были лишь легкие кожаные доспехи, а тела умащены для борьбы. Они сошли с платформы колесницы и опустились на колени, положив руки на эфесы мечей. Подошел Таита и встал перед ними. Он прочитал молитвы Гору и Красному Богу, прося у них благословения и защиты. А потом снял с себя талисман и надел на склоненную шею Нефера.

Нефер взглянул на предмет, висящий у него на груди, и ощутил легкий толчок, как если бы от него исходил поток некоей силы. Это был золотой талисман Лостры, медальон его бабушки, к которому никогда и никто не прикасался, кроме Таиты.

Затем Хилтон, голову которого венчала красная шапка третьей ступени ордена, поднялся на каменное возвышение посреди площади и произнес вслух правила.

– Понимаете ли вы и будете ли соблюдать правила ордена Красной дороги? – строго спросил он, когда закончил.

– Клянемся Красным Богом! – подтвердил Нефер.

– Кто отрежет косы? – спросил Хилтон, и со спины к коленопреклоненным воинам приблизились Минтака и Мерикара.

Вокруг глаз Минтаки образовались фиолетовые круги – последствие бессонной ночи. Обе девушки были бледны и не находили себе места от беспокойства. Нефер и Мерен склонили головы, и женщины с любовью подняли косы и отстригли их. Они передали их Хилтону, который привязал их к макушкам высоких шестов, укрепленных по обеим сторонам платформы колесницы. Это были трофеи, за которыми будут охотиться преследователи и которые Неферу и Мерену предстояло защищать любой ценой.

– На колесницу! – приказал Хилтон.

Нефер с Мереном поднялись на подножку. Нефер взял поводья. Дов и Крус изогнули дугой шеи, забили копытами и продвинули колесницу на один оборот колес.

– Принесите птиц! – распорядился Хилтон.

На покрытую песком арену поднялись два человека, каждый с бойцовым петухом под мышкой. Бородки и гребешки у петухов были срезаны, поэтому головы у них были гладкие, как у рептилий, без складок плоти или кожи, за которые могла уцепиться вражеская птица. Их перья переливались в лучах солнца радужной пленкой разлитого по воде масла.

Напряженная, гнетущая тишина повисла над многолюдной площадью. Петушатники встали на колени друг перед другом в центре песчаной арены и поставили перед собой птиц. К ногам петухов не были привязаны искусственные шпоры: длинные металлические шипы привели бы к слишком быстрому и неотвратимому убийству, зато природные были заострены и обточены.

– Стравливайте! – крикнул Хилтон.

Петушатники придвинули птиц друг к другу, не вводя их в соприкосновение. Глаза бойцов сверкали от ярости, хохолки начали раздуваться, голая кожа на головах и шеях побагровела. Они хлопали крыльями, норовя вырваться из рук хозяев и налететь на врага.

Обнаженным мечом Хилтон указал через площадь на разрушенную крышу храма Беса, бога-покровителя Галлалы, где на горячем ветру лениво колыхался синий флаг.

– Новички пускаются в путь, как только птиц стравят. Когда одна из птиц будет убита, флаг опустится, и только тогда начнется погоня. Красный Бог в его бесконечной мудрости определит, как долго проживут птицы и сколько времени будет в запасе у новичков. А теперь всем приготовиться!

Все взгляды, даже Нефера и Мерена, обратились к рвущимся в бой петухам. Хилтон поднял меч. Птицы, распушившиеся и раскрасневшиеся от ярости, бились в руках у людей, норовя кинуться в бой.

– Давай! – крикнул Хилтон, и петушатники выпустили птиц.

Те сплелись в клубок на песке, хлопая пестрыми крыльями, высоко подпрыгивая и нанося удары клювами и шпорами.

– Дов! Крус! Но, пошли! – крикнул Нефер.

Лошади рванулись так, что из-под копыт брызнули гравий и пыль.

Толпа разразилась криками, колесница описала по площади круг и выехала на широкую улицу. Когда новички промчались через ворота и свернули на ведущую в холмы дорогу, крики стихли вдали. Через каждые двести шагов дорога была размечена белыми льняными флажками, которые трепыхались и лениво хлопали на утреннем ветерке из пустыни.

– Оставляй флаги справа! – напомнил Мерен Неферу.

Стоит им миновать флаг не с той стороны, судьи вернут их назад, чтобы объехать его правильно.

Нефер до поры берег лошадей и, когда начался подъем, перевел их на рысь. По флагам и пыли он оценивал ветер, отмечая его силу и направление. Обжигающе горячий ветер задувал с запада и был достаточно сильным, чтобы сносить в сторону шлейф поднимаемой колесницей пыли. Хуже не придумаешь. Такой будет иссушать лошадей и сносить метательные орудия, когда начнется испытание в метании дротика и стрельбе из лука. Он прогнал от себя эту мысль, сосредоточившись на первоочередной задаче – подъеме в холмы.

Склон стал заметно круче, и по команде Нефера юноши спрыгнули с подножки и побежали рядом с лошадьми, чтобы облегчить колесницу. Дов и Крус мчались вперед так быстро, что молодым людям пришлось схватиться за упряжь, чтобы не отстать. Когда они достигли вершины, Нефер остановил лошадей и дал им отдохнуть в течение трехсот ударов сердца.

Он обернулся на городские стены и услышал то нарастающий, то стихающий рев голосов, похожий на рокот прибоя, разбивающегося о коралловый риф: то был характерный для петушиного боя шум, когда толпа приветствует каждый выпад птицы. Но флаг на разрушенной вершине храма Беса все еще реял – значит, бой продолжался. Нефер повернулся, устремил взгляд на простирающуюся впереди долину и разглядел линию из древков дротиков. Их было пять, воткнутых в землю на расстоянии в двести шагов один от другого. Низкие заросли колючего кустарника тянулись параллельно им, что должно было удерживать колесницу на дистанции в пятьдесят шагов.

Нефер вскочил на подножку, скомандовал «Пошли!», и пара прибавила ходу. Он оглянулся: синий флаг все еще развевался на башне Беса.

Пока они приближались к линии мишеней, Нефер намотал ремень на запястье и сосредоточился. Он представлял мишень и то, как дротик вылетает из его руки и устремляется к внутреннему красному кругу, не задевая внешний, желтый. И смотрел, как ветер колышет флаги.

Шабакон уже стоял на холмике около середины линии. В случае попадания во внутренний круг он выбросит красный флаг, в случае промаха – желтый. У испытуемых всего пять дротиков, и допускается получить только один желтый флаг. Если они потерпят неудачу в первой попытке, им придется вернуться, подобрать дротики и сделать новый заход. И так до тех пор, пока они не увидят четыре красных флага.

Нефер передал поводья Мерену, и тот повел колесницу близ отделяющей их от мишеней изгороди, чтобы облегчить Неферу бросок. Первая мишень быстро приближалась, и Нефер, стоя на трясущейся и раскачивающейся платформе, приготовился.

– Нил! – приказал он, и тотчас Дов и Крус сменили бег на тот чудесный скользящий аллюр.

Колесница выровнялась, и, плавно покачиваясь на ногах, юноша метнул дротик. С момента, как тот устремился в полет со скоростью, умноженной ремнем, никаких сомнений не осталось – поправка на ветер была сделана. Пролетев пятьдесят шагов поперек направлению ветра, дротик вонзился в середину красного круга; краем глаза Нефер увидел, как Шабакон махнул красным флагом, подтвердив попадание. Он выхватил из корзины следующий дротик и намотал ремень. Им овладела необоримая, почти божественная уверенность: он знал, что следующие четыре дротика полетят так же точно, как первый. Выждав, когда приблизится вторая мишень, Нефер метнул снова. Получился еще один идеальный бросок. Ему даже не понадобилось смотреть на флаг.

– Бак-кер, брат! – вскричал Мерен, направляя колесницу к третьей мишени.

Они ехали очень близко от кустарника, и очертания пролетающих мимо веток казались смазанными. Нефер прицелился и резко отвел правую руку для броска. Именно в этот миг колесо задело живую изгородь, колесница резко подскочила и зависла, грозя опрокинуться. Лошади выровняли ее, потянув сообща, но дротик уже вылетел. С отчаянием в сердце Нефер увидел, как он летит мимо, даже не задев мишень. Взметнулся желтый флаг.

– Это из-за меня, – огорчился Мерен. – Я подъехал слишком близко.

– Теперь держи колесницу ровнее! – рявкнул Нефер. – Нам нужны еще два красных флага.

Приближалась четвертая мишень, но Нефер ощутил, как движение под ним изменилось. Крус, сбитый с толку столкновением с кустами, спутал шаг.

– Эгей, Крус! – крикнул Мерен и попытался выправить шаг жеребца касанием вожжей.

Затем Дов слегка наклонилась к Крусу, он уловил ее ритм и зашагал вровень с ней как раз тогда, когда они вышли на рубеж.

Нефер метнул дротик.

– Красный! – раздался голос Мерена. – Точное попадание. Ты смог!

– Пока еще нет. – Нефер выхватил из корзины последний дротик. – Нужно совершить еще один бросок.

Они быстро приближались к последней мишени и напряглись, будто готовый к выстрелу лук: каждый мускул и каждый нерв был натянут, как тетива. Крусу это передалось через сжатые в правой руке Мерена поводья. Правым глазом жеребец видел приближавшуюся мишень. Он точно знал, когда Нефер должен метнуть дротик, и, инстинктивно поддавшись вредной старой привычке, сбил шаг. Колесница накренилась и покачнулась как раз тогда, когда Нефер совершил бросок. И все же дротик мог попасть в цель, если бы не ветер. Горячий порыв пронесся над ними, такой сильный, что затрепал даже тяжелые косы на прикрепленных к платформе шестах. Дротик уже шел мимо, и ветер увеличил ошибку. Дротик сместился еще правее и вонзился во внешнее поле, всего в двух пальцах от красного круга. Шабакон высоко поднял над головой черный флаг и замахал им так, что ткань заполоскала и громко захлопала. Это был сигнал поражения.

Первый подход не был засчитан. Предстояло собрать дротики и попытаться снова.

В угрюмом молчании Нефер выхватил поводья у Мерена, круто развернул колесницу у оконечности терновой изгороди и повел ее назад. Он гнал лошадей во весь опор, не думая теперь о сбережении сил. Нефер был уверен, что один из боевых петухов уже убит и десять колесниц пустились в погоню.

Юноши мчались обратно вдоль линии мишеней, проезжая около них так близко, что Мерен мог выдергивать дротики из набитых соломой мишеней на ходу. Четвертое копье, то, что пролетело мимо мишени, лежало на открытом месте, но даже издалека Нефер увидел, что от удара о каменистую землю древко раскололось пополам. У них осталось только четыре дротика, чтобы получить четыре красных флага. Единственный промах приведет к тому, что им придется остаться здесь вдвоем против десяти отборных воинов. Выбор был прост: либо сдаться, либо биться до смерти.

Всего с четырьмя дротиками в корзине они выехали к началу линии. Нефер остановил колесницу и спрыгнул на землю. Подбежал к Крусу и погладил его по лбу.

– Беги сейчас правильно, мой дорогой. Не подведи меня еще раз.

Издалека донесся продолжительный радостный рев. И на этот раз он не стихал.

– Петух убит! – воскликнул Мерен. – Погоня началась.

Нефер знал, что это так. Один из петухов потерпел поражение, и преследователи пустились за новичками, которые утратили свое преимущество. Экипажам преследующих колесниц нет нужды метать дротики, они промчатся мимо мишеней без остановки. А даже если на этот раз испытуемым удастся пройти этап без ошибок, с четырьмя красными флагами, то впереди Нефера и Мерена ждут борцы.

Стоя рядом, Минтака и Мерикара не сводили глаз с арены. Для них поставили стулья, но сидеть они не могли, так как, сгорая от тревоги, наблюдали заключительные сцены кровавого боя внизу.

Бойцовых петухов отбирали тщательно. Это были ветераны многих бурных схваток, оба доказали свою храбрость и стойкость. Длинноногие, но с мощными бедрами, бугрившимися мускулами, они умели вонзать свои опасные черные шпоры до самых костей противника. Вытянув змеиные шеи, увенчанные головами с массивными крючковатыми клювами, они вырывали ими перья и плоть, а потом, обескровив и ослабив противника, прижимали его к земле и потрошили.

У птицы постарше перья были цвета золота и меди, яркие, как восход солнца. Гордо выгнутый, сапфировый блестящий хвост бойца напоминал водопад. Другая птица была черной, но с блестящим отливом, а голая голова была багрово-красной.

Теперь они кружили друг перед другом. Петухи бились долго и неистово, выдранные перья валялись на песке или витали в порывах горячего ветра. Обе птицы истекали кровью, ее густые тяжелые капли искрились на оперении. Их силы таяли, они слегка нетвердо держались на ногах. Однако глаза поединщиков горели так же свирепо и яростно, как в начале боя.

– Прошу, почитаемая и достойная молитв Хатхор, дай обоим птицам силу выжить, – шептала Мерикара, сильно сжимая руку Минтаки. – Позволь им биться до захода солнца. И защити Нефера и Мерена от беды.

Но она сознавала, сколь тщетной была ее мольба.

Неожиданно черный петух подпрыгнул на высоту своего роста, а затем, мощно взмахнув крыльями, метнулся вперед, выпростав обе ноги. Красный подскочил ему навстречу, но сил у него почти не оставалось, и ответный удар получился слишком слабым. Он запоздал поднять ноги навстречу атаке. Птицы слились в клубок перьев, покатились кувырком, а когда разделились, красный петух волочил крыло. Теперь конец был совсем близко.

– О Хатхор, не дай ему умереть! – в голос запричитала Мерикара.

Она схватила ладонь Минтаки и впилась в нее ногтями, оставляя на коже ярко-красные следы, но Минтака ничего не чувствовала. Она с ужасом наблюдала, как красный петух зашатался от слабости. Толпа дико взвыла.

Близость победы воодушевила черного петуха. Он снова высоко подскочил на длинных, сильных ногах, широко раскрыв блестящие крылья, и обрушился на соперника, не дав ему времени восстановить равновесие. Одним махом он сбил красного на землю, затем свирепо клюнул в глаз, выцелил складку сморщенной щеки и вцепился в нее.

Красный петух поднялся, но черный не отпускал. Раненая птица обратилась в отчаянное бегство, волоча за собой противника.

– Отпусти его, черная тень Сета! – кричали девушки среди общего шума. – Дай ему жить!

Красный протащил черного полный круг по арене, но каждый следующий шаг давался ему тяжелее. Наконец он упал под тем самым местом, где у барьера стояли царевны.

– Он мертв! – завопил кто-то. – Бой окончен. Отправляйте погоню.

– Нет! – отчаянно закричала Минтака. – Он еще жив.

Черный петух отцепился от головы красного и встал над ним. Собрав остатки сил и храбрости, красный с трудом поднялся. Он стоял, качаясь, свесив оба крыла на песок, и кровь хлестала из глубокой раны в щеке.

Черный петух, казалось, оценил разделяющее их расстояние, снова высоко подпрыгнул и на мгновение завис над жертвой. Затем он обрушился на красного и на всю длину вонзил в него шпоры, протыкая сердце и легкие. Красный петух рухнул под ним, опрокинулся на спину, широко разинув в беззвучном предсмертном крике клюв и судорожно трепеща крыльями.

Черный петух встал над трупом, запрокинул голову и издал хриплый победный клич. От этого звука холод пробежал по хребту Минтаки, и она содрогнулась.

– Бог сказал свое слово! Бой окончен. – Хилтон поднял истерзанную окровавленную тушку за шею, и флаг на башне Беса опустился.

Воин повернулся к колесничим, сидевшим на корточках рядом со своими упряжками.

– Вы вправе выехать на Красную дорогу! Скачите к смерти или к славе!

Защелкали длинные плети, лошади вскинули головы, тряхнули гривами, и десять боевых колесниц описали стремительный круг по площади. Людская толпа уступала им дорогу, женщины визжали, а мужчины посылали приветствия. Затем повозки выехали за городские ворота и вдоль линии флагов помчались к холмам.

Еще немного Нефер задержался, чтобы приласкать и успокоить лошадей: постоял, обняв их за шеи и шепча что-то. Затем побежал обратно, вскочил на подножку, пустил пару сначала шагом, затем осторожно перевел на легкий галоп. Только когда они побежали в безупречном единстве, юноша сменил аллюр:

– Нил!

Они плавно начинали второй подход к рубежу, и он передал поводья Мерену, не сделав ему никакого замечания, поскольку знал, что друг все еще корит себя за неудачу первой попытки.

Оборачивая вокруг запястья ремень, Нефер наблюдал за ушами Круса, пытаясь заметить признаки того, что жеребец снова пропустит шаг, но жеребец не дергал ими и бежал правильно. Они подъехали к первой мишени; Нефер взял верный прицел, и дротик вонзился прямо в красный круг. Ему показалось, что вторая цель приблизилась почти сразу, и он повторил бросок плавным движением, приложив силу только в заключительной его части, – и острие копья глубоко вошло во внутреннее кольцо. Рядом с ним Мерен молча правил упряжкой, сосредоточившись на этом занятии душой и телом.

Подобно солнечному лучу, сверкнул третий дротик, и Шабакон взмахнул красным флагом, отмечая очередное попадание.

Нефер держал в руке последний снаряд, метательный ремень плотно облегал его запястье, и он обращался к лошадям, стараясь, чтобы голос его звучал строго, но поощрительно:

– Еще разок. Всего один разочек, ради меня!

Крус весь словно собрался и, нагнув голову, тянул как надо. Метнув дротик, Нефер знал, что он должен попасть в самый центр красного круга. И пока тот все еще летел, крикнул лошадям:

– Но! Но! Пошли!

Пара понеслась вперед, перейдя со скольжения в карьер, да так быстро, что Неферу пришлось упереться ногами и ухватиться за ременную петлю, чтобы не упасть на спину.

Шабакон взмахнул над головой красным флагом.

– Бак-кер, ваше величество! – донесся его голос. – Все исполнено как полагается!

Но Нефер знал: им не вернуть потерянного преимущества, погоня уже мчится за ними по пятам.

Линия флагов широким кругом уводила на север, вдоль глубокой пропасти с обрывистым краем и далее вверх через череду природных террас, где голая земля имела нежный цвет персика, вопреки ее суровому и бесплодному естеству.

На ступени третьей и последней террасы собралось пять с лишним десятков самых выносливых зрителей, поднявшихся наверх из Галлалы. Когда колесница Нефера подъехала, они разразились приветственными возгласами и расступились, пропуская ее. Поверхность террасы была плоской и ровной. В центре этого открытого пространства ждали борцы.

Каждый стоял в собственном круге из окрашенных в белый цвет камней. Нефер подъехал к ним, и зрители побежали следом, крича и заливаясь возбужденным смехом. Прямо перед каменными кольцами Нефер остановил лошадей, и два конюха, ждавшие наготове, подбежали, чтобы взять их под уздцы.

– Проследите, чтобы они выпили только по ведру каждая, – приказал Нефер, спрыгнув вниз.

Здесь был первый рубеж, где разрешалось поить коней, но Нефер не хотел, чтобы те бежали дальше с раздутыми животами.

Скинув кожаные доспехи и короткие хитоны, Нефер и Мерен остались нагишом. Толпа загудела от восхищения, увидев крепкие молодые тела, тренировками доведенные до совершенства. Женщины из низших сословий и распущенного нрава заулюлюкали, совершая непристойные телодвижения.

Колесницы преследователей приближались с каждой секундой. Не удостоив приплясывающих красоток даже взглядом, Нефер вместе с Мереном быстро пошел вперед, к тому кольцу, где его ждал назначенный противник. Нефер остановился перед рядом белых камней и посмотрел на Полия из Ура в середине арены.

Полий не был особенно могуч или высок, не больше и не тяжелее Нефера – судьи подходили к выбору взвешенно и справедливо. Однако в натренированном теле борца не было ни капли жира. После разминки его кожа блестела от пота и масла, а мышцы вздулись и напитались кровью. Все в нем наводило на мысль о силе: фигура отличалась совершенными пропорциями, живот был плоским, руки и ноги – длинными и гибкими. Он стоял, сложив руки на груди, устремив на Нефера пристальный немигающий взгляд.

Нефер глубоко вздохнул и вновь услышал слова Таиты так ясно, будто тот вновь сам сказал это: «Левое колено. Вот его единственное слабое место».

Он опустил взгляд, но левое колено урянина казалось таким же крепким, как правое. Твердым и неуязвимым, как главный ствол оливкового дерева.

Нефер коснулся золотого талисмана на шее и перешагнул через кольцо из камней. Толпа разразилась воплями, воем и криками. Полий уперся ладонями в колени и свел плечи, в упор глядя на противника безжалостным взглядом змеи. Нефер знал, что ему предстоит нападать первым, потому как противнику спешить некуда. Его задача состояла в том, чтобы задержать Нефера до тех пор, пока не подоспеют колесницы преследователей. Нефер обошел вокруг соперника. Полий медленно поворачивался, держась к нему лицом.

«Да, так и есть, – сказал Нефер сам себе. – Он приволакивает левую ногу». Но это был такой крошечный изъян, что заметить его мог только зоркий взгляд мага. «Старая рана, – пояснил тогда Таита. – Вот тут!» Он нажал большим пальцем на колено Нефера, показывая точное место. А затем продолжил: «И даже так нельзя недооценивать его. Это настоящий убийца. Вот его любимый бросок, и защиты от него почти нет». Таита продемонстрировал прием.

Нефер закружил в обратную сторону, и Полий поворачивался следом. Теперь Нефер разглядел едва заметное неестественное углубление под коленной чашкой. Не имея возможности потерять хоть одну секунду, он пошел на сближение.

Началось с классического пролога: борцы обхватили друг друга обеими руками в расчете сделать захват для броска; они меняли хватку, перемещали вес, толкали и тянули, стараясь ощутить балансировку соперника. Затем Полий ринулся вперед, поднырнув под защиту Нефера, и хотя юноша ожидал подобного, ему не удалось помешать длинной руке обхватить его за талию. Внезапно его подняли так высоко, что лишь пальцы ног касались земли. Полий закружился, держа соперника на руках и разворачивая в сторону спины, чтобы он не мог сохранять равновесие. Затем урянин резко опустился на правое колено, потянув Нефера с собой. Его другая нога крепко упиралась в землю, левое бедро располагалось параллельно земле, как верстак плотника. Нефер упал на него, удар пришелся на крестец, на уровне почек. Он должен был сломать ему хребет, но Нефер сотню раз отрабатывал с Мереном защиту от него. Он выгнул спину, чтобы уменьшить напряжение, и в то же время уперся обеими пятками в землю, гася силу удара. И даже так юноша услышал, как затрещал позвоночник, изогнувшийся до предела.

Полий навалился на него всем весом верхней части туловища, но Нефер просунул руки ему под спину и правой ладонью стиснул колено урянина. Таита потратил много часов, заставляя ученика укреплять правый большой палец, сжимая кожаный мячик, пока в нем не появлялась глубокая вмятина. Но старику и этого было мало. Он заставлял Нефера упражняться до тех пор, пока тот не научился ломать раковину каури, зажав ее между большим и указательным пальцами. Снова и снова Таита показывал ему точное место под коленом, где была рана и куда надо направить усилие, чтобы добиться цели. Нефер теперь нашел ее и вдавил большой палец в пустоту между головкой большой берцовой кости и незакрепленной коленной чашечкой.

Все мышцы правой руки Нефера напряглись, а глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит. Затем он вдруг почувствовал, как под кончиком его большого пальца что-то подалось, и совершил еще одно усилие. Большой палец вдавился глубже, ослабленный хрящ и сухожилия трещали и лопались, и коленная чашка в ладони Нефера поехала вверх, сорванная с места.

Полий заорал, и этот крик выражал такую боль, что зрители вокруг кольца притихли. Он разжал хватку и попытался оттолкнуть Нефера от себя, но тот легко уклонился и, не отпуская сорванной коленной чашечки, сдвигал ее еще больше. В один миг Полий сделался беспомощным как младенец и зарыдал, задыхаясь от боли.

Нефер вспрыгнул на него и ткнул лицом в землю. Потом начал загибать его левую ногу вверх, и Полий не в силах был воспротивиться этому. Нефер заламывал ногу, выгибая поврежденное колено, пока пятка не коснулась ягодиц урянина, после чего бросился на нее всем весом. Полий издал душераздирающий, нечеловеческий крик.

– Сдавайся! – потребовал Нефер, но Полий ничего не соображал от боли.

Судья подбежал и коснулся плеча Нефера, сообщая ему о победе.

Юноша вскочил, оставил Полия корчиться и рыдать в грязи. Зрители тихо расступились перед фараоном, ошеломленные столь быстрой и безоговорочной победой.

– Ему никогда уже не наступить на эту ногу, – сказал кто-то в толпе.

Нефер услышал это, но не оглянулся, а поспешил к другому рингу, расталкивая собравшихся зрителей.

Мерен и Сигасса Крокодил обхватили друг друга, прижавшись грудью к груди. Они катались по рингу, и наверху оказывался то один, то другой. Нефер сразу заметил, что Мерен изранен. От болезни кожа Сигассы стала толстой и грубой, непроницаемой для боли, и сейчас он использовал ее как оружие: терся об Мерена, царапая его, так что кровь сочилась из мелких разрывов на груди и руках юноши. Таита предупреждал их об этом, но было невозможно избежать этого отвратительного объятия, и Мерен постепенно слабел. Нефер прибежал как раз вовремя.

Правила Красной дороги намеренно составляли во вред новичкам. Но они разрешали одному из них прийти на помощь другому, когда его собственный противник будет повержен. Это была одна из немногих предоставленных им поблажек, и Нефер воспользовался ею.

Едва войдя на ринг, Нефер наклонился и подобрал белую гальку формой и размером с голубиное яйцо и стиснул в ладони, так что суставы побелели от напряжения. Тем самым его кулак превратился в оружие, мощное, как киянка плотника.

Толпа закричала, предупреждая Крокодила. Выпустив Мерена, тот проворно вскочил, а затем, набычившись, кинулся на Нефера. Таита предупредил их, что бритый шишковатый череп нубийца служит тому смертоносным тараном. Сигасса уже сломал Мерену два ребра во время первой атаки и сейчас намеревался проделать то же самое с Нефером.

Юноша позволил ему приблизиться, выжидая своего шанса. Крепко стоя на ногах, правым кулаком он нанес Сигассе боковой удар в челюсть, именно в то место, которое показал ему Таита. Мощь движения Сигассы и энергичный замах Нефера с разворота сложились в этом ударе. Огромная чешуйчатая голова запрокинулась, а мышцы ног нубийца отказались служить. С разгону он во весь рост растянулся на линии камней, означающих границу ринга.

Никто в толпе не видел прежде, чтобы голый кулак наносил удар такой силы. Все разинули рты от удивления. Сам Нефер был поражен результатом: Сигасса даже не дергался. В следующее мгновение юноша спохватился и закричал судье:

– Сигасса за пределами ринга! Его следует признать побежденным!

– Нефер-Сети – победитель! – поддержал его арбитр. – Сигасса проиграл схватку. Вы исполнили все и по правилам, Нефер-Сети!

Нефер подбежал к Мерену и поднял его на ноги:

– Ты ранен?

– Мои ребра! – выдохнул Мерен. – Эта свинья бодается, как бык.

– Нам пора ехать дальше.

– Разумеется. – Мерен выпрямился и расправил плечи. – Это пустяки.

Но от боли лицо у него сделалось серым, как пепел, и пока они бежали к колеснице, он хватался за бок. Юноши торопливо натянули хитоны и облачились в кожаные доспехи.

– Мы потеряли слишком много времени, – сказал Нефер. – С каждой секундой теряем преимущество.

Взобравшись на платформу колесницы, оба обернулись на террасный склон и линию мишеней для дротиков на равнине под ним.

– Вот и погоня, – буркнул Мерен.

Вдали клубилась пыль, облако ее казалось в солнечном свете бледным и каким-то неестественным. Колесницы преследователей все еще были только темными пятнышками под летящей пылью, но увеличивались в размерах буквально на глазах.

Слова были излишни. Преследователям не придется терять время на борьбу, они на полной скорости промчатся мимо обложенных камнями рингов. Нефер и Мерен знали, сколь призрачно их преимущество и как легко потерять его остатки. Хватит одного неверного шага или просчета с их стороны.

Нефер щелкнул вожжами и прикрикнул на лошадей. Пока молодые люди боролись, Дов и Крус отдыхали и теперь с новыми силами вовсю налегли на упряжь. Впереди линия флагов начала плавно заворачивать снова на юг, в ту сторону, откуда юноши прибыли.

– Мы проехали половину пути! – Мерен хотел сказать это весело, но голос у него сдавило из-за боли в сломанных ребрах, а каждый вдох давался с трудом.

Испытуемые пересекли плато и достигли противоположной его стороны, где террасы чередой исполинских ступеней спускались к краю пропасти. Они посмотрели вниз, на загоны и пастбища, где орошаемая земля казалась удивительно зеленой по сравнению с красноватыми и серовато-коричневыми оттенками окрестного ландшафта и башнями и крышами Галлалы. Последние имели вид настолько ветхий и были такого землистого цвета, что казались частью природы этого края, а не творением рук человеческих.

Юноши посмотрели вперед – перед ними разверзлась пропасть, похожая на утробу чудовища. Ее края, обрывистые и неприступные, уходили вниз в сокрытые багровой тенью глубины. На тропе, огибающей вершины утесов, виднелись кучки людей. Это зрители, наблюдавшие испытание с дротиками, срезали путь, спеша посмотреть на испытание в стрельбе из лука.

Нефер мчался вдоль террасы, гоня во весь опор в надежде отыграть у преследователей хотя бы несколько ярдов. Здесь Крус в полной мере искупил свои ошибки у мишеней для дротиков: его недюжинная сила влекла колесницу и вливала бодрость в Дов. Они достигли края пропасти и помчались вдоль него так близко, что вылетающие из-под колес мелкие камешки падали в бездну. Хотя Крус располагался с краю, ближе всех к пропасти, он не сбивался с шага, а, напротив, налегая на постромки, бежал изо всех сил и с охотой. Нефер приободрился.

– Мы все еще успеваем проехать мост! – крикнул он на ветру. – До моста нас не догонят! Давай, Крус! Давай, Дов.

Глянув вперед, Нефер увидел на краю пропасти высокую, легко узнаваемую фигуру Таиты. Маг смотрел поверх пропасти на мишени для стрельбы из лука на противоположной стороне и даже не оглянулся, когда молодые люди остановились у него за спиной и спрыгнули с колесницы.

Накануне вечером Таита предсказал: «Если задует западный ветер, стрельба из лука и пересечение пропасти решат исход испытаний. Я буду ждать вас там».

Юноши взяли со стоек луки и колчаны со стрелами и, оставив лошадей на попечении конюхов, поспешили к стоящему на краю утеса Таите.

– Мы потеряли время на мишенях с дротиками, – уныло доложил Нефер, натягивая тетиву на большой военный лук.

Нижний конец он упер между ног в землю и всем весом навалился на верхний, сгибая древко.

– Крус выказал излишнее рвение, – промолвил старик. – И вы тоже. Но нет смысла оглядываться назад. Смотрите вперед! – Он указал через глубокую пустоту туда, где на легких тростниковых треногах были установлены мишени.

Как и в испытании с дротиками, мишеней было пять. Их роль играли надутые воздухом свиные пузыри, льняной бечевкой привязанные к крестовинам треног. Мишени разделяло достаточное расстояние, чтобы стрела, пущенная в одну, не могла случайно попасть в другую. Веревка, на которой их подвесили, была в два локтя длиной, предоставляя им свободу движений. Легкие, как воздух, мишени плясали на западном ветру, непредсказуемо взлетая и падая.

Огромное открытое пространство между испытуемыми и мишенями едва позволяло точно оценить расстояние до цели, а западный ветер кружил и гулял среди утесов. Его сила и направление, ощущавшиеся на этой стороне, на другой стороне были другими. К тому же ветер будет воздействовать как на стрелу, так и на мишень.

– Какая дистанция, древний отец? – спросил Нефер, выбирая в колчане длинную стрелу.

Рано поутру Таита уже отмерил шагами на этом краю пропасти одну сторону прямоугольного треугольника. Затем при помощи хитрого устройства из колышков и шнуров на доске измерил угол на мишени. И использовал эти измерения, чтобы непостижимым для Нефера образом вычислить ширину пропасти.

– Сто двадцать семь локтей, – объявил теперь Таита.

Занимая позицию на неровном краю утеса, Нефер добавил эти сведения к собственным вычислениям скорости и направления ветра. Мерен пошел вслед за ним с легким всадническим луком в руке.

– Во имя Гора и богини, приступим! – воззвал Нефер.

Юноши выстрелили одновременно.

Стрела Нефера упала за крестовиной треноги, пущенная слишком высоко и слишком сильно. Стрела Мерена полетела с поправкой на ветер, под более острым к нему углом. Когда в верхней части траектории она замедлила полет, воздействие ветра на нее усилилось и отклонило влево. Почти на излете она достигла линии раскачивающихся свиных пузырей и прямиком попала в среднюю из мишеней. Донесся хлопок – это пузырь лопнул и исчез как по волшебству.

Послышался радостный крик зрителей, и судья громко возвестил попадание, но Мерен, накладывая на тетиву другую стрелу, пробормотал:

– Это была просто случайность.

– Не буду возражать, если в твоем колчане отыщется еще несколько таких случайностей, – сказал ему Нефер. – Бак-кер, брат. Бак-кер.

Они натянули луки и вновь выстрелили. На этот раз стрела Мерена упала, не долетев, и чиркнула о камни утеса. Нефер промахнулся по крайнему справа пузырю всего на пол-локтя и проклял Сета за насланный им ветер.

В отличие от испытаний с дротиками, правила Красной дороги разрешали использовать любое количество стрел. Но все их испытуемые должны были привезти с собой на колеснице, которой мешал лишний вес. Нефер и Мерен привезли по пятьдесят стрел, но каждая длинная стрела фараона весила как полторы стрелы его товарища.

Они выстрелили и промахнулись. Пустили еще по стреле – и снова мимо.

Таита следил за ветром и за полетом каждой стрелы. Он собрал все свое могущество, чтобы прочувствовать силу и порывы предательского ветра. Он почти воочию зрел его, видел его движение и силу, как если бы смотрел на течение в чистом потоке воды.

– Целься, куда и раньше! – приказал он Неферу. – Но жди моего знака.

Нефер до отказа натянул лук и, хотя каждый мускул правой руки дрожал от напряжения, удерживал его.

Таита читал ветер, сливался с ним, чувствовал его в глубине своего естества.

– Давай! – прошептал он.

Стрела взмыла над пропастью, колеблясь в переменчивых потоках воздуха. Затем, как парящий сокол, камнем ринулась на добычу. Пронзенный ею пузырь издал хлопок, и толпа взвыла.

– Следующая! – приказал Таита.

Нефер натянул лук и удерживал прицел выше и правее второго пузыря.

– Давай! – прошептал Таита.

Старик, казалось, управлял полетом стрелы силой своего ума. В самый последний миг перед тем, как она ударила в мишень, западный ветер коварно попробовал отклонить ее, но она сохранила направление, и пузырь с резким треском взорвался.

– Следующая. Натяни лук! – прошептал Таита. – Держи! – и через один удар сердца скомандовал: – Давай!

В этот раз стрела почти коснулась пузыря, но в последний миг шар отпрыгнул в сторону. Нефер по команде Таиты выстрелил снова и промахнулся на полную длину стрелы, ушедшей выше и левее. Напряжение при работе с большим луком было чересчур велико, правая рука юноши болела, мышцы ныли и непроизвольно сами сокращались.

– Отдохни! – приказал Таита. – Возьми талисман Лостры в правую руку и отдохни.

Нефер отложил лук и встал, склонив голову, как в молитве, и ощутил, как сила вновь наполняет его правую руку, в которой он держал талисман. Мерен все еще продолжал стрелять из меньшего лука, но сгибался почти пополам от боли в сломанных ребрах, по его бледному лицу струился пот.

В этот миг толпа на вершине утеса задвигалась и обернулась, глядя на террасу.

– Подъезжают! – закричал кто-то.

Подхваченный толпой, крик перешел в оглушительный рев.

Нефер поднял голову: на горизонте показалась первая колесница преследователей. В вознице он узнал Даимия, его золотистые волосы развевались на ветру. Вслед за ним, растянувшись в колонну, ехали другие. Нефер слышал, как колесничие кричат на лошадей и колеса грохочут по неровной земле.

– Не смотри туда, – приказал Таита. – Не думай о них. Думай только о мишени.

Нефер повернулся спиной к приближающейся колонне и поднял лук.

– Натяни и держи! – сказал Таита.

Ветер резко потянул и стих.

– Давай!

Стрела полетела через пропасть, и четвертый пузырь лопнул.

Нефер вытащил из колчана следующую стрелу и замер, сжав древко в руке. Накатило отчаяние: из пустыни к линии мишеней, кружась, двигался смерч. Серовато-коричневая завеса из пыли, песка и мусора заполонила пространство, и последний уцелевший пузырь исчез в ее глубине.

Высоко на холме позади них раздавались ликующие крики колесничих-преследователей. Сквозь рев смерча Нефер услышал вопль Даимия:

– Теперь тебе придется остановиться и сразиться со мной, Нефер-Сети.

– Еще одна мишень, и вы свободны, – строгим голосом заявил судья Соккон. – На рубеж.

– Цели не видно, – возразил Нефер.

– Это воля Безымянного Бога. Вы должны покориться ей.

– Там! – воскликнул Таита. – Вот проявление воли более великой и могущественной богини.

Он указал на другой берег пропасти, на непроницаемое облако желтой пыли. Подобно пробке, всплывающей из глубин мутного озера, над пылевой тучей взмыл пузырь и стал быстро набирать высоту в раскаленном воздухе. За ним тянулась оборванная веревка.

– Давай, во имя богини Лостры! – подтолкнул Нефера Таита. – Она – единственная, кто может тебе помочь сейчас.

– Во имя богини! – вскричал Нефер, вскинул большой лук и выстрелил в крошечный воздушный шар в яростных объятиях бури.

Стрела поднималась все выше и выше. Казалось, она пройдет мимо, левее, но вдруг пузырь дернулся и поднырнул ей навстречу. Острый как бритва кремневый наконечник стрелы распорол стенку пузыря, и тот лопнул. Пустая оболочка понеслась, как кусочек ветоши, уносимый ветром.

– Вы исполнили все и без нарушений! – вскричал Соккон, давая испытуемым право ехать дальше.

Нефер бросил лук и побежал к колеснице. Мерен побежал за ним, держась за сломанные ребра. Толпа подбадривала их, когда Дов и Крус рванули с места. Позади слышались сердитые и огорченные крики преследователей, но Нефер не оборачивался.

В тысяче шагов впереди над ущельем между утесами был перекинут подвесной мост, под которым простиралась бездонная пропасть. Но прежде чем достичь моста, юношам предстояло проехать через огонь.

При переправе через мост судьей выступал Шабакон. Как только Нефер и Мерен прошли испытание дротиками, он сел на лошадь и галопом прискакал, чтобы занять место у моста. Это был решающий этап Красной дороги.

Здесь новичкам предоставляли выбор. Им было необязательно пробиваться к мосту сквозь стену огня. Вместо этого они могли поехать в обход и пересечь долину в другом месте, где утесы понижались. Но это означало крюк почти в две лиги.

Шабакон стоял у моста и наблюдал, как колесница Нефера отъехала от стрельбища почти в тот самый миг, когда погоня настигла ее, и помчалась по самому краю пропасти.

Душой старый воин был на стороне своего фараона. Но его преданность Красному Богу была непоколебима. Он всем сердцем желал Неферу успеха, но подыграть ему не мог. Это было бы нарушением священной клятвы и подвергло опасности его бессмертную душу.

Он проверил ограду. По всей ее длине сидели люди с горящими факелами. Ограда была высотой в два человеческих роста и сделана из пучков сухого сена, которое вспыхнет, как трут, на этом горячем сухом ветру. Изгородь была в форме воронки, оба ее конца опирались на край утеса, обрамляя вход на мост. Кружного пути не было. Чтобы попасть на мост, новичкам предстояло прорваться через ограду.

Скрепя сердце, Шабакон отдал приказ поджигать. Люди с факелами побежали вдоль изгороди, поднося огонь к ее основанию. Ограда занялась мгновенно, и в небо взметнулась высокая стена зловещего багрового пламени и черного дыма.

Нефер увидел перед собой эту огненную стену, и хотя это не стало для него неожиданностью, он помрачнел, испугавшись за лошадей, которым и так сильно досталось. Он посмотрел на уши Круса: жеребец испуганно прядал ими, услышав запах дыма и увидев пляшущее на ветру пламя.

Издалека за спиной доносились издевки Даимия.

– Выбирай кружной путь, Нефер-Сети! – кричал он. – Огонь слишком горяч для твоей нежной кожи.

Не обращая на него внимания, Нефер вглядывался в приближающуюся стену огня. Он не находил в ней промежутков, но ближний конец подожгли раньше, и там пламя пожирало сено быстрее и яростнее. Прямо на его глазах тяжелая связка сухой травы выпала из стены и оставила узкую брешь, через которую он разглядел размытые жаром очертания входа на мост.

Туда он и направил колесницу.

– Закутай голову! – сказал он Мерену.

Они обмотали головы накидками и облились водой из бурдюка.

– Приготовь повязки на глаза, – распорядился Нефер.

Они находились так близко от ограды, что на них уже веяло жаром. Крус забил копытом и приостановился, не желая лезть в пекло.

– По коням! – приказал Нефер.

Лошади еще скакали, а юноши уже пробежали вдоль дышла и запрыгнули им на спины. Нефер прильнул к шее Круса.

– Все в порядке, дорогой мой, – спокойно обратился он к нему. – К повязке ты приучен и знаешь, что я не причиню тебе вреда. Верь мне, Крус! Верь!

Нефер закрыл жеребцу глаза толстой шерстяной тканью и коленями направил в узкий промежуток в горящей стене. Волна жара окатила их. От мокрой одежды повалил пар, кожу на тыльной стороне ладоней жгло. Концы волос в гриве Круса обуглились и стали жесткими. Но обе лошади продолжали уверенно тянуть.

Они вломились в стену из горящего сена, и та взорвалась. Нефер чувствовал, как жжет глаза, зажмурился и изо всех сил и подстегнул Круса. Волоча за собой шлейф искр и пламени, они прорвались на другую сторону ограды.

Нефер оглянулся из-под руки: Даимий вслед за ними направил колесницу в брешь, проделанную ими в горящей стене. Но у его лошадей глаза не были завязаны; увидев перед собой пламя, они свернули, встали на дыбы и попятились, не желая туда идти.

– Лошади Даимия уперлись! – крикнул Нефер Мерену, сидевшему на спине Дов. – Теперь у нас есть шанс.

Приблизившись к началу моста, они натянули поводья и остановили коней.

– Не снимай повязку! – приказал Нефер. – Они не должны видеть пропасть.

Мост намеренно был построен слишком узким для колесницы и не мог выдержать ее полный вес. Испытуемым следовало разобрать колесницу и перенести по частям. Покуда Мерен распрягал и стреноживал лошадей, Нефер схватил киянку и выбил бронзовые чеки из обеих осей. Затем снял колеса. Сам взял одно, а второе отдал Мерену, и молодые люди побежали к мосту.

Мост плавно покачивался и изгибался под порывами ветра. Он был недостаточно широк для двух человек. Нефер первым выбежал на узкий пролет, Мерен последовал за ним. Мост ходил у них под ногами, будто палуба корабля, но юноши шли твердым шагом; не глядя в пропасть, на усеявшие дно острые камни, они не спускали глаз с противоположного берега.

Достигнув противоположной стороны, они бросили колеса и побежали назад. Пламя горящей изгороди было все еще слишком высоким и яростным, чтобы позволить Даимию проехать, хотя тот настегивал лошадей и поливал их бранью.

Друзья бросили бурдюк с водой, оставшиеся стрелы и прочее лишнее снаряжение, вдвоем подняли короб колесницы и понесли к мосту. Ветер подхватил висящие на концах высоких шестов косы и стал весело играть с ними. Каждый осторожный шаг, который делали Нефер и Мерен, длился, казалось, целую вечность, но наконец они достигли противоположной стороны, опустили на землю короб и побежали назад. Нефер поднял дышло и приладил его на своих плечах. Мерен захватил сбрую и мечи, и юноши снова пересекли мост. Теперь оставалось только перевести лошадей.

По дороге назад они заметили, что огонь затихает. Но там, где изгородь обрушилась, образовался толстый слой пепла, все еще пышущий жаром. Растафа, один из преследователей, кнутом и угрозами погнал своих лошадей вперед, но через несколько шагов шкура у них на ногах обуглилась вплоть до мяса. Не слушая возницу, кони повернули назад, они ржали и били копытами от боли.

Нефер и Мерен бегом бросились назад по шаткому мосту и подбежали к лошадям. Дов и Крус терпеливо ждали, стреноженные, с повязками на глазах. Юноши сняли путы с их ног.

– Веди сначала Дов, – приказал Нефер. – Она спокойная.

Пока Нефер ждал на этой стороне, обняв рукой шею Круса, Мерен вывел Дов на мост. Кобыла ощутила шаткость опоры, подняла голову и тревожно всхрапнула. Мерен тихо заговорил с ней. Она осторожно сделала еще шаг и снова встала.

– Не торопи ее, – крикнул Нефер. – Пусть пойдет сама.

Шаг за шагом Дов продвигалась по подвесному мосту. Дойдя до середины, она замерла, расставив дрожащие ноги. Мерен погладил ее по лбу, что-то прошептал, и кобыла пошла дальше. Она добралась до другой стороны, сошла с моста и, ощутив под копытами твердую землю, тихо заржала и тряхнула головой от облегчения.

Будучи не в силах проехать через огненный барьер, Даимий закричал:

– Они перевели через мост одну лошадь! Нужно немедленно остановить их. Растафа, дай мне твоих лошадей. Они уже изувечены, я погоню их вперед, даже если это убьет их.

Нефер оглянулся: Даимий, сидя верхом, въезжал в пылающую груду пепла. Ноги коня проваливались в нее по колено, искалеченное животное оступилось и едва не упало, но начальник колесниц гнал его через вихрь искр, вонь горящих волос и плоти. Жутко израненное создание провезло его на другую сторону и упало, едва достигнув земли за преградой. Даимий спрыгнул со спины жеребца, вытащил меч и бросился к Неферу.

Нефер тоже обнажил оружие и крикнул Мерену на другой стороне:

– Возвращайся и переведи Круса. Я разберусь с этим негодяем.

Он шагнул вперед навстречу Даимию, встретил его рубящий удар высоко на замахе, и лезвия клинков зазвенели. Даимий отвел меч и снова рубанул, метя в голову. Нефер парировал удар и атаковал сам, вынудив противника отпрыгнуть.

У Нефера было всего мгновение, чтобы оглянуться и увидеть, как Мерен заводит Круса на раскачивающийся мост. Жеребец почувствовал, что опора движется под ногами, вскинул голову и попятился.

– Ступай, Крус! – строго крикнул Нефер.

При звуке его голоса жеребец успокоился и осторожно шагнул на настил.

Даимий напал снова, и Неферу пришлось сосредоточить все внимание на нем. Враг нанес несколько быстрых уколов, целясь в горло и грудь Нефера, а когда юноша отразил их, сделал ложное движение и рубанул по лодыжкам. Нефер перепрыгнул над блестящим кругом лезвия и достал открытое плечо Даимия. Кровь ярким пятном растеклась по загорелым и умащенным мышцам.

Но противник словно и не почувствовал раны, атакуя с прежней энергией. Они обменялись уколами и ударами, затем колесничий шагнул назад и влево, пытаясь подобраться к Неферу сзади и отрезать от входа на мост, но юноша снова насел и вынудил врага отойти.

Воспользовавшись секундной передышкой, Нефер заметил, что изгородь сгорела почти дотла, огонь погас. Другие преследователи сошли с колесниц, перепрыгнули через груду алеющего пепла и уже бежали к ним.

– Образуйте вокруг него кольцо и зарубите! – крикнул своим Даимий.

Нефер оглянулся: Мерен с Крусом уже немного отошли от края моста. Жеребец, напуганный колебаниями досок под ногами, дрожал и потел, но не видел зияющей пустоты внизу.

Подоспели другие преследователи.

– Сейчас мы засунем твою косу прямо тебе в венценосную задницу! – издевались они над Нефером, размахивая клинками.

Юноша проворно отступил к самому мосту. Теперь на него могли нападать только по одному, и насмешки затихли. Преследователи остановились перед входом на мост, сбившись в кучу.

– Он меня зацепил, – сказал Даимий. – Займись им, Растафа, пока я перевязываю рану.

Он оторвал зубами от подола туники полоску ткани и перевязал полученную царапину. Растафа тем временем вбежал на мост. Это был бородатый и смуглый здоровяк с темными, злыми, острыми глазами, проворный, как хорек. Без труда балансируя на качающемся настиле, он ткнул Нефера мечом в горло с такой силой, что молодому человеку снова пришлось податься назад.

Услышав близко за спиной звон мечей и крики, Крус вздыбился. Мост под ним вздрогнул и заколебался; на одно ужасное мгновение Мерену показалось, что жеребец потеряет равновесие и упадет с моста, но каким-то чудом тот опустился на все четыре ноги и замер, дрожа, на ходившем ходуном мосту.

А вот Растафа споткнулся и зашатался на краю. Он отчаянно замахал руками, пытаясь восстановить равновесие. Нефер сделал быстрый шаг и уколол в открытую подмышку. Бронзовое лезвие скользнуло между ребер и вошло в тело. Растафа воззрился на фараона несколько удивленно.

– Это больно, – сказал он. – Сетом клянусь, больно!

Нефер вырвал клинок, из раны хлынула кровь. Обливаясь ею, Растафа опрокинулся назад и полетел в пропасть, вращаясь и раскинув руки и ноги, будто спицы колеса. Дикий его вопль затихал по мере падения, а затем резко оборвался – только лязгнули доспехи, ударившись о камни на дне ущелья.

Завороженные смертельным прыжком, прочие преследователи заколебались у входа на мост; внезапно их покинуло желание ступать на узкий настил.

Нефер воспользовался этим, чтобы обернуться и погладить дрожащие бедра Круса.

– Спокойно, Крус. Я здесь, мой дорогой. Иди!

Жеребец успокоился, услышав его голос. Когда резкие колебания моста стихли, он сделал сначала один шаг вперед, затем другой.

– Иди, Крус, иди.

Они были почти на полпути, когда Мерен предостерегающе крикнул:

– Сзади, брат!

Нефер развернулся как раз вовремя, чтобы встретить другого противника. Нефер знал его: это был ливийский раб, дравшийся за обещанную свободу. Бесстрашно пробежав по узкому мосту, негр вложил в атаку всю набранную в разгоне силу, так что Неферу едва удалось парировать первый удар. Противники скрестили клинки и встали грудь к груди, свободной рукой удерживая друг друга в смертельном объятии. Они боролись, толкаясь и переступая в поисках выгодной позиции.

Крус услышал позади звуки схватки, и это подстегнуло его. Он вновь двинулся вперед, покрывая последние шаги до спасительного дальнего берега.

Нефер стоял лицом к лицу с противником. Зубы у того были черные и обломанные, а дыхание воняло тухлой рыбой. Раб стремился вонзить свои вонючие клыки в лицо Неферу, щелкал ими, как собака, но Нефер отпрянул и боднул ливийца лбом. Козырек кожаного шлема ударил негра прямо в переносицу. Хрустнули кость и хрящ, раб ослабил захват и отшатнулся. Потеряв опору под ногами, ливиец ухватился за веревочные перила и лихорадочно вцепился в них; выгнутая спина его выступала над краем бездны. Нефер рубанул по стиснутым пальцам, и веревка выскользнула из окровавленных культей. Раб полетел спиной в пропасть, пронзительно крича и переворачиваясь в воздухе. Казалось, он падал целую вечность, прежде чем с глухим стуком ударился о камни далеко внизу.

На мосту позади Нефера остались трое во главе с Даимием. Тот перевязал рану и держался как ни в чем не бывало. Но он видел, что случилось с двумя его товарищами, и вел себя более осторожно. Нефер вступил с ним в бой, удерживая противника на дистанции удара клинком. По мере того как Крус медленно и нерешительно продвигался к противоположному краю пропасти, Нефер пятился вслед за ним.

– Мы перешли, Нефер! – раздался ликующий возглас Мерена. – Крус переправился.

Нефер слышал стук копыт жеребца по каменистой земле, но не мог оглянуться: меч Даимия сверкал у него перед глазами.

– Руби мост, Мерен! – крикнул он. – Руби главные канаты, и пусть падает.

Услышав этот приказ, Даимий в тревоге отпрянул. Бросив взгляд через плечо, он обнаружил, что уже немало прошел по мосту и находится далеко от берега.

Мерен встал над двумя толстыми канатами, державшими на себе всю тяжесть моста. Одним ударом он разрубил первый канат до половины; волокна с резким щелчком разошлись и стали виться, как спаривающиеся змеи.

Выражение дикого ужаса проступило на потном лице начальника колесниц. Вместе со своими товарищами он развернулся и побежал по узкому проходу обратно. Нефер ринулся туда, где над веревками стоял Мерен. Он добежал до конца моста и благополучно спрыгнул с него. Мерен тотчас навалился на другой канат, рубя его наотмашь. Одна веревка лопнула, весь мост задрожал и резко накренился. Даимий сломя голову бросился вперед и выскочил на твердую землю как раз в тот миг, когда вторая веревка поддалась и мост полетел в пропасть.

Опомнившись, Даимий встал на краю обрыва и устремил на новичков свирепый взгляд. Нефер сунул меч в ножны и насмешливо помахал ему.

– Вам предстоит неблизкий путь! – крикнул он, после чего кинулся помогать Мерену собирать колесницу.

Не один десяток раз проделывали они эту операцию под бдительным взглядом Таиты. Мерен поднял короб за один край, а Нефер насадил колеса на оси и закрепил их, вбив киянкой бронзовую чеку. Затем они подняли дышло и при помощи шкворня присоединили его к рым-болту площадки.

Нефер потратил несколько секунд, чтобы бросить взгляд через пропасть. Даимий и уцелевшие преследователи уже взошли на колесницы, и сквозь последние струйки дыма от тлеющей травяной ограды было видно, как они колонной помчались вдоль ущелья по дороге – туда, где утесы заканчивались и можно было провести колесницы и упряжки через долину, чтобы возобновить преследование.

– Мы выиграли достаточно времени. – Мерен старался держаться бодро, но перевод через мост возбужденных лошадей дался ему нелегко, и он прижал руку к раненому боку.

Нефер опасался за друга.

– Возможно, но все во власти Красного Бога. – и он коснулся висящего на шее талисмана Лостры.

Они надели на лошадей сбрую и припрягли к длинному дышлу. Затем взобрались на подножку и поехали вдоль линии флагов. На этом участке коней можно было гнать не жалея, потому что в конце их поджидали Хама из Тавра и Дросса из Инда. Лошади могли получить очень продолжительную передышку, поскольку их возницам предстоял бой с двумя самыми умелыми фехтовальщиками из труппы Аартлы.

Нефер ускорил ход, флаги быстро, через равные промежутки времени замелькали мимо. Они въехали на последний подъем и увидели впереди, в дальнем конце длинной узкой долины, широко распахнутые им навстречу ворота Галлалы.

Но в начале долины, между ними и городом, на участке, окруженном низкими холмами, собралась многосотенная толпа. Казалось, все до единого жители столицы вышли из города, чтобы посмотреть на испытание мечом.

Юноши быстро приближались, похожий на рокот штормового прибоя приветственный рев нарастал.

Сквозь толпу вел проход, ограниченный деревянными перилами. В самой гуще народа находились два обложенных белыми камнями ринга. Когда молодые люди спрыгнули на землю, а конюхи подбежали принять лошадей, Нефер обнял Мерена.

– Ты сильно пострадал, брат, – прошептал он. – Тут нечего стыдиться, поскольку ранение получено в честном бою, но оно будет мешать тебе. Не пытайся противостоять Дроссе на равных. Он быстр, силен и облачен в полный доспех. Уклоняйся и продолжай убегать, пока я не приду к тебе на помощь.

Затем они разошлись, каждый к рингу, определенному ему судьями. Нефер остановился у окрашенных белой краской камней и посмотрел на воина в центре.

На Хаме из Тавра было полное боевое облачение: шлем, нагрудник и поножи. Если бы Нефер и Мерен захотели взять с собой такие же доспехи, им пришлось бы везти их в колеснице с самого начала пути, но вес двух комплектов мог исчерпать даже силы Круса.

Стоя у кольца из камней, Нефер изучал противника. Шлем Хамы был снабжен зловещей маской с распростертыми поверх ушей крыльями, с клювом орла на месте носа. Сквозь прорези на него смотрели нечеловечески безжалостные глаза. Туловище защищал бронзовый нагрудник. Перчатки были покрыты золотыми пластинками в виде рыбьих чешуек. В левой руке тавриец держал маленький круглый щит.

«Горло, запястье, подмышки, лодыжки и глаза, – наставлял ученика Таита. – Все остальное закрыто».

Нефер снял с шеи талисман Лостры и намотал длинную золотую цепочку на левое запястье. Затем прижал крошечную золотую фигурку к губам и поцеловал, после чего шагнул через белые камни и пошел навстречу Хаме из Тавра.

Они закружились – сначала вправо, затем в другую сторону; внезапно Хама обрушил на соперника серию уколов и ударов, таких быстрых, что они были почти неразличимы. Нефер не ожидал такого проворства от противника в таких тяжелых доспехах. Ему пришлось применить все свои навыки и силу, чтобы отбиться, и тем не менее меч Хамы рассек кожаную куртку и достал до ребер юноши. Когда они разошлись и закружились снова, Нефер почувствовал, как горячая струйка стекает по его боку.

Толпа вокруг кричала и ревела, будто штормовое море, но в мгновение тишины, когда они разошлись, Нефер услышал крик боли с другого ринга. Он узнал голос Мерена: тот пропустил удар, и, судя по звуку голоса, серьезный. Товарищ нуждался в помощи Нефера; вероятно, речь шла о его жизни. Но и собственная жизнь Нефера находилась в страшной опасности – никогда прежде не доводилось ему иметь дело с таким серьезным противником, как Хама.

Даже Таита заранее не сумел найти у Хамы скрытых слабостей. Но когда противники снова сошлись в вихре ударов и звоне металла о металл, Нефер заметил крошечный изъян. Рубанув мечом понизу, Хама на мгновение приоткрыл правый бок и дернул головой вперед. Это было неуклюжее движение, выпадавшее из его стремительного и грациозного стиля.

Нефер знал, что долго не продержится. Хама оказался слишком умелым и сильным противником для него.

«Все на один бросок костей». Юноша начал игру, подставив правое бедро. Хама, как жалящая гадюка, тотчас нанес удар низом, открывшись спереди и высунув голову. Готовый к этому, Нефер увел бедро из-под замаха, и клинок рассек подол его хитона, не пролив крови.

Талисман Лостры звякнул на размотанной цепочке, и Нефер метнул его, будто из пращи, используя цепь для ускорения, так что амулет сверкнул, точно луч света. И влетел в прорезь для глаз в шлеме Хамы. Острый металлический край глубоко вошел в глазное яблоко.

Тавриец отшатнулся, по золотой маске потекла смесь крови и густой прозрачной жидкости из глаза. Ослепнув и ошалев от боли, он попытался стянуть шлем, чтобы коснуться горящего глаза. Как только край его шлема поднялся и показалось горло, Нефер вонзил острие меча на ширину большого пальца повыше кадыка. Направленный снизу вверх, клинок вошел в затылочную часть мозга. Широко раскинув руки, Хама упал и умер еще до того, как его доспехи загремели о выжженную солнцем землю.

Нефер поставил подбитую бронзой сандалию на его горло; ему стоило труда извлечь клинок, сдавленный между металлом шлема и костью черепа.

Бросив поверженное тело, Нефер снова намотал цепочку талисмана на запястье и устремился со своего ринга на соседний. Толпа не давала ему пройти; понимая, что Мерен в смертельной опасности, он взмахнул мечом, чтобы расчистить дорогу, и зрители с воплями подались в стороны. Он прорвался сквозь толпу и увидел, что Мерен уже потерял меч, а из глубокой раны в правом боку обильно течет кровь. Обрубок уха тоже кровоточил, болтаясь у щеки на полоске кожи. Каким-то образом Мерен еще ухитрялся отчаянно уворачиваться от нападок Дроссы.

Одержимый радостью убийства, Дросса ревел как бык, и этот звук зловещим эхом отдавался внутри боевого шлема с гребнем. Выбирая момент для смертельного удара, он старался загнать Мерена в безвыходное положение и наслаждался этой игрой.

К Неферу Дросса был обращен спиной. Юноша прыгнул, нацелив острие меча на завязки кирасы. Звериным чутьем угадав опасность, Дросса повернулся ей навстречу. Меч Нефера звякнул о металлический нагрудник и отскочил, а Дросса с силой рубанул, метя юноше в голову. Нефер увернулся и отпрыгнул, и противники закружили друг перед другом.

Пользуясь передышкой, Мерен наклонился поднять оброненный меч, но Дросса прыгнул на него. Мерен был так слаб, что споткнулся и упал. Дросса пинком выбил упавший меч за пределы ринга, поставил ногу Мерену между лопатками и придавил к земле.

– Смотри, могущественный фараон, гроза всего мира, твой любимчик в моей власти. – Он взмахнул мечом, как если бы собирался отсечь голову, но остановил клинок у шеи Мерена. – Поднести тебе его голову? Воистину царский подарок.

Слепой гнев захлестнул Нефера. Он бросился на Дроссу, желая прогнать его от распростертого тела Мерена, и почувствовал, как клинок полоснул по его бедру. Это отрезвило юношу. Он отскочил назад, и по глазам Дроссы в прорезях шлема понял, что тот играет с ним, выжимая из схватки все изуверское наслаждение до последней капли. Дросса был артистом, и зрителям нравилось его представление. Они одобрительно выли.

Внезапно Мерен дернулся и, ухватив лодыжку Дроссы окровавленными руками, попытался опрокинуть его. Дросса качнулся, выругался и вырвал ногу, но на миг утратил равновесие. Нефер не упустил случая для атаки. Он целился в горло, в щель между нижним краем шлема и верхней кромкой нагрудника. Дросса увернулся, и острие меча Нефера звякнуло о металл.

Нефер упустил шанс убить Дроссу, но отогнал его от жертвы. Мерен поднялся, пошатываясь, и встал за спиной у Нефера, как за щитом.

Противники закружили снова, и Нефер почувствовал, как первый холодок обреченности пробежал по его предплечьям. Он понимал, что второй ошибки от такого врага, как Дросса, ждать не стоит. В отчаянии он снова попробовал метнуть амулет на длинной золотой цепочке в прорезь для глаза в шлеме Дроссы. Дросса наклонил голову, и золотой амулет отскочил от шлема. Если бы не цепочка, Нефер лишился бы его, но амулет вернулся, и цепочка сама намоталась вокруг его левого запястья.

– Это не оружие, а детская игрушка, – презрительно загоготал Дросса.

Они кружились и делали ложные выпады. Дросса двигался свободно, а Нефера стесняла необходимость прикрывать Мерена. Он не мог перейти в атаку, оставив друга без защиты.

Дросса гонял их, как пастушеская собака ягнят, тесня к линии белых камней. Он хотел сделать убийство захватывающим, чтобы потешить толпу и приумножить свою славу.

– Погоня! – крикнул кто-то в толпе, и все головы повернулись к вершине холма у изголовья долины.

На горизонте неслась колесница Даимия. Отчаянно желая отомстить за свое унижение у моста, он мчался во весь опор и, обогнав соратников, стремительно приближался.

– Ты принадлежишь мне, могущество Египта! – издевался Дросса. – Я не позволю выскочке вроде Даимия забрать у меня твою косу.

Враг приближался, и Нефер заметил в бледных глазах в прорезях шлема ледяную решимость.

– Если я погибну, спасайся, – шепнул он Мерену. – Выходи из ринга.

– Нет, фараон, я поеду с тобой копьеносцем по дороге в рай, – сказал Мерен тихо.

Силы оставили его. Ноги под ним подогнулись, и юноша, истекая кровью, осел на землю. Дросса воспользовался моментом и лавиной обрушился на Нефера. Его меч звенел о клинок отчаянно отбивавшегося Нефера, как молот кузнеца, опускающийся на наковальню.

Каждый удар вызывал в правой руке Нефера дрожь и онемение до плеча, и он знал, что долго ему так не выдержать. Однако он смотрел Дроссе в глаза, чтобы предвидеть его действия, и заметил, как те сузились и заблестели, когда тот приготовился нанести смертельный удар.

Это был удар сверху вниз, подобный падающей с неба молнии, и Нефер успел только вскинуть меч над головой, чтобы встретить его. Он знал, что не сумеет отбить или отклонить его одной рукой, – слишком огромной силой обладал противник. Поэтому он укрепил правую руку, схватившись за запястье левой рукой, в которой держал золотой талисман.

Мечи встретились с такой силой, что бронза не выдержала. Оба клинка сломались и, вращаясь и поблескивая, вылетели за пределы ринга.

Соперники, внезапно оставшись без оружия, воззрились друг на друга в изумлении. Нефер пришел в себя первым и швырнул рукоятку меча в голову Дроссе. Тот инстинктивно зажмурился и увернулся, Нефер бросился на него, и они сшиблись грудь в грудь.

Будто пара храмовых танцовщиц, эти двое кружились сначала в одну сторону, затем в другую в попытке опрокинуть соперника наземь. Дросса с необоримой силой пропихнул руки под мышки Неферу и сцепил металлические кулаки у него между лопатками. Браслетами из серебра и позолоченными перчатками он начал прижимать Нефера к своему бронзовому панцирю. Нефер ничем не мог ответить, поскольку Дросса оторвал его от земли. У юноши не было никакого оружия, чтобы защититься, кроме талисмана Лостры.

Из последних сил Нефер сумел набросить петлю золотой цепочки на шлем Дроссы. Он обвязал ее вокруг обоих своих запястий и оттянул вниз, так что цепочка скользнула в щель под краем шлема и прижалась к шее Дроссы. Молодой человек натянул цепочку и стал дергать за концы, как если бы орудовал пилой. Он почувствовал, как золотые звенья с силой вгрызаются в живую плоть.

Задыхаясь, Дросса расцепил захват и обеими руками попытаться освободиться. Он схватил Нефера за запястья и попробовал оттянуть их от своего горла, но это только увеличило режущую силу звеньев цепочки. Заглядывая в прорези шлема, Нефер увидел, как глаза Дроссы полезли из орбит и налились кровью. Он еще раз обернул цепочку вокруг правого запястья и стал двигать ею взад-вперед. Дросса издал булькающий звук, и в глазу его лопнул сосуд. Глаз заалел и разбух, как перезрелая ягода, вылезая из орбиты. Все еще сжимая запястья Нефера, Дросса упал на колени. Юноша стоял над ним и двигал кистями, натягивая цепь, пока внезапно не почувствовал, как та прорезала хрящ. Воздух вырвался из вскрытого дыхательного горла Дроссы. Нефер сделал еще один оборот цепи и потянул снова, чувствуя, как золото пилит кость. Кровь широкими струями вырвалась из-под края шлема, и Нефер собрался и напряг остаток сил. Цепь вошла в соединение между двумя позвонками в шее Дроссы и рассекла ее. Голова индуса отделилась от плеч и, все еще упрятанная в тяжелый шлем, покатилась по земле.

Когда Нефер, пошатнувшись, сделал шаг назад, до него долетел возглас судьи:

– Вы выполнили все и по правилам!

Тогда он снова надел окровавленную золотую цепочку себе на шею. Потом посмотрел поверх голов обезумевшей толпы на склон холма. Колесница Даимия была уже на полпути по склону и галопом мчалась прямо к нему.

Нефер наклонился к Мерену:

– Встать сможешь?

Мерен попытался, однако ноги у него подкосились, и он снова рухнул на утоптанную землю. Нефер потянул его вверх за руку, затем закинул ее себе на шею. Приняв вес Мерена на плечи, он поднялся, затем подхватил друга под колени и взвалил неподвижное тело на себя, так что голова Мерена свисала ему на спину, а ноги – на грудь.

Мерен был тяжелым, а Нефер почти обессилел. Он подошел, пошатываясь, к ожидавшей их колеснице и опустил товарища на платформу. На миг юноша прислонился к колесу, чтобы отдышаться, и оглянулся.

Даимий достиг конца склона, то есть находился всего в четырехстах шагах от них, и мчался стрелой. Он был так близко, что Нефер мог прочитать ликование на его лице. Даимий наклонился, длинным черным бичом хлестнул лошадей по спинам, и те, будто подпрыгнув, поскакали еще быстрее. Колесницы других преследователей виднелись на склоне чуть дальше; всего их было шесть. Если у Нефера и мелькнула мысль остаться и дать бой, он мигом выбросил ее из головы. В своем нынешнем состоянии он не смог бы противостоять Даимию даже один на один. Нужно было бежать.

Нефер обмотал двумя витками веревки неподвижное тело, пропустил конец у него под мышками и затянул узел, притянув друга к платформе. Затем вскарабкался на подножку и встал над Мереном, лежавшим теперь у него между ног.

– Отпускайте! – крикнул он конюхам, державшим лошадей.

Те бросили поводья и отскочили с пути.

– Скачи, Дов! – заорал Нефер и хлестнул вожжами по лошадиным спинам. – Скачи, Крус!

Кони рванулись, и толпа отхлынула из-под копыт. Юноша погнал упряжку по долине, к открытым воротам города.

Внизу между его ногами Мерен невольно стонал, когда колесница подскакивала и тряслась, и Нефер старался по возможности объезжать неровные участки. За спиной он услышал щелканье бича и, оглянувшись, увидел, что Даимий следует за ними. Воин настегивал коней и сердито кричал на них, но расстояние между ними и Дов с Крусом не сокращалось, несмотря на непрерывно взлетающую плеть. Нефер посмотрел вперед и оценил, сколько им еще ехать.

До ворот Галлалы оставалось меньше половины лиги. Нефер уже различал венки из пальмовых листьев, украшающие стены, и колонны из красного камня у въезда.

И тут же понес наказание за невнимательность. Правое колесо ударилось о выступ камня на краю дороги, отчего колесница высоко подскочила и сильно вильнула. Она едва не опрокинулась, но, пока возница старался подчинить ее себе, Крус налег на упряжь и помог выправить повозку.

Теперь, оглянувшись, Нефер увидел, что ошибка дорого им стоила: Даимий приблизился на сто шагов. Он находился на расстоянии броска дротика, и Нефер увидел, как преследователь потянулся, достал из корзины дротик и намотал на запястье метательный ремень.

Нефер не мог ответить тем же. Он израсходовал все свои дротики на первом этапе, лук бросил у пропасти, а меч, последнее его оружие, сломался в схватке с Дроссой. У него даже не было кнута. Единственной защитой оставалась скорость.

– Гони, Дов! – крикнул он лошадям. – Гони вовсю, Крус!

Услышав свои имена, кони прижали уши, копыта их быстрее забарабанили по твердому грунту. Оси заскрипели – даже черное масло Таиты действовало не бесконечно.

Затем к стуку копыт упряжки Нефера примешался звук других копыт, и когда молодой фараон оглянулся, то увидел Даимия еще ближе. Начальник колесниц бил лошадей так, что их спины и бока покрылись кровавыми рубцами. Даимий занес дротик и метнул его. Нефер смотрел, как оружие выпархивает из руки противника и летит, будто ядовитое насекомое. Он инстинктивно пригнулся, когда дротик впился в доски платформы рядом с его правой ногой. Древко его дрожало.

– Жмите, мои дорогие. – В голосе его прорезалось отчаяние, и кони уловили его. – Дайте мне все, на что способны!

Крус выжал из своего могучего сердца еще немного и повлек за собой Дов. Пара начала отрываться от исхлестанных в кровь лошадей Даимия.

– Тяните, свиньи! – кричал Даимий. – Тяните, или я шкуру спущу с ваших спин.

И под пение длинного бича колесницы ехали одна за другой, как если бы были связаны незримой веревкой.

Даимий схватил другой дротик и намотал копьеметалку. Когда он отвел руку для броска, Нефер, мастерски рассчитав время, щелкнул вожжами. Дротик уже взмыл в воздух, когда Дов наклонилась к плечу Круса и упряжка приняла чуть в сторону, ровно настолько, чтобы орудие пролетело мимо плеча Нефера. Но этот поворот стоил им еще немного отрыва, а Даимий уже схватил последний дротик из корзины и намотал на запястье ремень. Теперь он находился рядом, совсем рядом.

Нефер с отчаянием смотрел на противника, подобрав вожжи, предупреждая лошадей о будущей команде. Даимий выставил правое плечо вперед в броске, и Нефер опять подал свою упряжку в другую сторону, на полном галопе изменив направление. Но дротик не покинул руки Даимия: маневр был ложным. Противник снова изготовился для броска и прицелился.

Неферу пришлось принять обратно, иначе он неизбежно вылетел бы с дороги на пересеченную местность, усеянную валунами. Он изменил угол, и на сей раз Даимий целился не в него, а в Дов, бок которой открылся при повороте.

Дротик попал ей в верхнюю часть плеча, пробил шкуру и поразил связку мышц, а потом застрял в кости, не достав жизненно важных органов. Рана была не смертельной и призвана была помешать бегу: наконечник был с зазубринами, и дротик повис на боку у кобылы, затрудняя ей каждый шаг.

Она старалась, старалась изо всех сил, но больше не могла идти вровень с Крусом; кровь побежала по ее боку, забрызгивая ноги Нефера. Он чувствовал, как колесница под ним замедляет ход, и, хотя кричал на Дов, дротик хлопал ее по боку при каждом шаге и путался в передних ногах.

Даимий прибавил ходу, и Нефер краем глаза увидел, что головы его лошадей поравнялись с его колесом, и голос противника, хриплый от волнения и торжества, раздался под самым его ухом:

– Все кончено, Нефер-Сети. Я тебя достал.

Нефер обернулся и посмотрел. Губы Даимия расползлись в жуткой ухмылке, будто у трупа с вывихнутой челюстью. Он израсходовал последний дротик и бросил бич, зато вытянул меч.

«Как далеко до ворот? – спросил себя Нефер. – Меньше пятисот шагов. Очень близко, совсем близко! И в то же время так далеко».

Он невольно бросил взгляд на крышу храма. На ней стояли рядом крошечные фигуры людей, и среди них, как раз там, где он ожидал ее увидеть, виднелась алая туника Минтаки: девушка махала над головой зеленой ветвью, а ее длинные черные волосы развевались на северном ветру, будто вымпел.

«Награда превыше всех остальных», – подумал он, и его рука легла на дротик Даимия, вонзившийся в платформу возле его ноги. Наконечник глубоко впился в дерево, но Нефер поднатужился, покрутил и рывком вытащил его из доски.

У него не было копьеметалки, однако он взял дротик и посмотрел на противника. Заметив оружие в его руке, Даимий прищурился и встал в боевую стойку. Он поравнялся с Нефером и сделал выпад мечом. Нефер отбил его древком. Колесницы разъехались в стороны, затем снова сблизились и столкнулись с такой силой, что Нефера чуть не выбросило через край, и ему пришлось изо всех сил вцепиться в поводья, чтобы удержаться.

Даимий ударил мечом по длинному шесту, на котором развевалась коса Нефера, но не сумел перерубить твердый бамбук. Юноша восстановил равновесие и ткнул в противника дротиком, заставив отпрянуть. Теперь колесницы ехали колесо к колесу, ось к оси.

Нефер и Даимий склонились, пытаясь достать друг друга. Бронзовый меч ударил по груди Нефера, и хотя он отклонился назад, держась за вожжи, клинок рассек кожаный доспех, и юноша ощутил боль. Но тут же ткнул острием дротика в лицо Даимия и вынудил его отклониться в сторону.

Дов бежала с трудом, зубцы наконечника все еще терзали кожу, древко било ее по ногам при каждом шаге.

Нефер слышал множество голосов, сначала тихих и почти тонущих в стуке копыт и визге и грохоте колес, но с каждым шагом они становились громче. Взглянув вперед, сквозь пот, разъедавший глаза, прямо перед собой он увидел ворота. Городские стены и крыши были запружены толпами. Сквозь их приветственные крики ему почудился голос Минтаки:

– Для меня, сердце мое, сделай это для меня!

Возможно, это ему лишь показалось от усталости, но это взбодрило его. Он прикрикнул на лошадей и стегнул их вожжами. Однако Дов пошатывалась и слабела.

Даимий снова приблизился, и в этот раз, когда Нефер ткнул в него дротиком, рубанул не по юноше, а по древку. Меч располовинил древко в нескольких дюймах от руки Нефера, оставив в ней бесполезный обрубок. Нефер швырнул им в голову врага, но тот увернулся и снова нанес удар, вынудив Нефера отклониться к дальней стороне платформы, чтобы избежать сверкающего лезвия.

Воспользовавшись преимуществом, Даимий прибавил ходу, намереваясь обогнать Нефера. Проезжая мимо его колесницы, он протянул руку и схватился за шест, на котором развевалась на ветру коса фараона. Он попытался сломать шест, но тот, хоть и согнулся почти пополам, не поддавался. Удерживая шест одной рукой, Даимий протянул другую руку к толстой косе из темных волос. Она развевалась и трепетала у кончиков его пальцев, но, вынужденный одновременно удерживать в этой руке меч, он не мог схватить трофей. Колесничий бросил меч, схватился за косу и попытался сорвать ее, но бамбук был гибким и крепким, а косу привязали на совесть.

Крус и одна из лошадей Даимия мчались галопом бок о бок. Даимий был целиком поглощен стремлением сорвать трофей с бамбукового шеста. Он знал, что Нефер безоружен и не представляет никакой опасности, и не обращал внимания на каменные ворота впереди, которые все приближались.

– Наддай! – крикнул Нефер Крусу. – Двинь ему плечом!

Нефер щелкнул вожжами.

Этому приему они учили жеребца все те месяцы в пустыне. Вместе с Таитой, правившим другой упряжкой, Нефер заставил Круса полюбить это соревнование в силе, и теперь жеребец повернул мощное правое плечо, толкнул им другую лошадь и вывел ее из равновесия. Сцепившиеся колесницы отклонились вправо; ворота быстро приближались. По обеим сторонам ворот стояли колонны, высеченные из красного камня, и, хотя песчаные ветры в течение столетий истачивали и стирали их, они все еще оставались массивными и неприступными.

– Обгони их! – крикнул Нефер Крусу и подбодрил поводьями.

Крус на локоть оттеснил упряжку соперника, и теперь та мчалась прямо в крепкую красную каменную стену.

В самый последний миг Даимий осознал, что происходит. С испуганным криком выпустив бамбуковый шест, он попытался совладать с мчащейся колесницей. Но Крус оттеснял другого жеребца, направляя его прямо к каменным воротам.

Даимий понял, что ему не остановить мчащуюся колесницу и не избежать столкновения. Он попытался спрыгнуть, но опоздал. Обе его лошади на полном скаку врезались в каменную колонну. И погибли сразу. Нефер услышал их последнее испуганное ржание, когда они врезались в камень, удар, треск ломающихся костей и расщепляющегося дерева. Одно колесо оторвалось и с минуту катилось, подпрыгивая, рядом с колесницей Нефера. Даимия вышвырнуло, будто один из собственных его дротиков, и он полетел прямо в стену. Последовал удар головой, и его череп взорвался, как перезрелая дыня. Его крепкие белые зубы впечатались в поверхность красного камня, и впоследствии их извлекали оттуда мальчишки, надевали на золотые цепочки и продавали на рынке.

Нефер направил Круса и Дов в ворота, и, хотя ось их чиркнула по красному камню, они ворвались на главную улицу города, с обеих сторон запруженную радостными толпами. Мостовую устилали пальмовые ветви и цветы, а еще платки, головные повязки и другие предметы одежды.

Больше всего Нефер беспокоился за Дов. Он остановил лошадей, спрыгнул и подбежал к раненой кобыле. Зазубренный наконечник копья глубоко вонзился в ее плечо. Удалить его он доверил бы только Таите, а пока отломил древко, чтобы оно больше не свисало с бока лошади. Затем юноша снова взошел на платформу колесницы и взял поводья.

Люди толпились на улице и бежали рядом с колесницей, лошади шли шагом. К победителям тянули руки, чтобы коснуться Нефера, головными платками люди вытирали кровь, текущую по ногам из его ран. Кровь бога, фараона и воина Красной дороги превращала ткань в священную реликвию. Горожане взволнованно выкрикивали хвалы:

– Помолись за нас, могущество Египта. Воистину фараон!

– Веди нас, великий фараон. Позволь нам разделить с тобой славу.

– Да здравствует божественный брат Красного Бога!

– Да живет тысячу и тысячу лет Нефер-Сети, истинный фараон!

У входа на площадь толпа была такой плотной, что городским стражникам пришлось выбежать перед колесницей и дубинками разогнать людей, чтобы расчистить Неферу дорогу на площадь.

В центре площади на каменном возвышении стояли Хилтон и Шабакон, вышедшие приветствовать новых собратьев-воинов.

Нефер остановил потрепанную, пыльную и забрызганную кровью колесницу около возвышения, старые воины сошли и помогли ему поднять Мерена. Они вместе понесли его в храм Хатхор, где ждал Таита. Мерена положили на подставку, которую приготовил Таита, и маг немедленно занялся раненым, начав с оставленной мечом глубокой раны на его боку. Слезы Мерикары капали на истерзанное, окровавленное тело Мерена и омывали его раны.

Воины Красной дороги проводили Нефера обратно на площадь. Нефер сошел по ступеням, снял с колесницы косы и поднес их к жаровне на треноге в центре каменного возвышения, в которой горел огонь.

– Ни один враг не завладел этими символами нашей чести и доблести, – сказал он, опустившись на колени перед жаровней. Затем высоко поднял косы, чтобы увидели все, и провозгласил: – Я посвящаю их Красному Богу.

И бросил косы в огонь. Волосы ярко вспыхнули. Нефер встал, но, ослабев от ран, стоял перед воинами, покачиваясь.

– Я проехал по Красной дороге! Хотя мне недостает лет, я подтвердил свое право на двойную корону Египта. Объявляю себя фараоном. Я – единственный истинный фараон. Все другие претенденты на нее пусть пеняют на себя.

Толпа разразилась приветственными криками, а воины Красной дороги опустились перед ним на колени, поцеловали его правую руку и ногу и поклялись в преданности до самой смерти и после нее.

Нефер поднял правую руку, требуя тишины, но ноги у него подкосились, и он упал бы, если бы Минтака не подскочила и не поддержала его. Обняв девушку одной рукой за плечи, он заглянул ей в глаза и прошептал:

– Все, что я сделал, я совершил ради Египта и ради тебя, любимая.

Голос его был таким хриплым и тихим, что его слышала только царевна. Она потянулась и поцеловала его в губы, и люди истолковали это как открытое провозглашение помолвки. Толпа кричала до тех пор, пока эхо не согнало стаи голубей с утесов за стенами города.

Омываемый водами двух великих рек, город лежал перед ними, как цветок лотоса, ждущий руки, которая его сорвет. Стены из обожженного кирпича были в двадцать семь локтей толщиной и вздымались выше самых высоких пальм этой плодородной и хорошо орошаемой земли.

– Какова их окружность? – спросил Трок у Иштара Мидянина. – Какое расстояние придется покрыть, чтобы объехать весь город?

– Десять лиг, ваше величество. Это полдня верхом.

Стоя на платформе своей колесницы, Трок вытянулся во весь рост и приставил ладонь козырьком ко лбу.

– Это и есть знаменитые Синие ворота?

Он знал, что Иштар пятнадцать лет прожил в этом столичном городе и большей части своей магии научился здесь, в храме Мардука.

Даже с такого расстояния ворота переливались, как огромный драгоценный камень. Проем их был так широк, что могли проехать десять колесниц в ряд, а резные створки из кедра были в десять раз выше человеческого роста.

– Они действительно синего цвета, – изумился Трок. – Я слышал, они покрыты лазуритом.

– Нет, ваше величество. – Иштар презрительно ухмыльнулся. – Это керамические плитки. На каждой изображен один из двух тысяч десяти богов Вавилона.

Взглядом полководца Трок окинул стены, уходившие на мили вдаль по обе стороны от Синих ворот. Через каждые двести шагов стояли сторожевые башни, и через равные промежутки массивную стену подпирали массивные же контрфорсы. Иштар угадал мысли повелителя.

– По верху стены проходит дорога, достаточно широкая, чтобы по ней проехали две колесницы в ряд. В течение часа Саргон способен переместить по ней пять тысяч воинов в любое место, где возникнет угроза.

Трок хмыкнул, дав понять, что это не произвело на него впечатления:

– Как бы там ни было, любую стену можно подрыть и обрушить. Нам нужна всего одна брешь.

– За внешней есть еще внутренняя стена, божественный фараон, – вкрадчиво промолвил Иштар. – Она почти так же неприступна, как первая.

– Если нельзя пройти напрямик, мы найдем кружной путь. – Трок пожал плечами. – А это там дворцовые сады Саргона?

Он дернул бородой с вплетенными в нее лентами, указывая на огромные террасы, ярусами уходившие в небо. Террасы были так искусно подняты одна над другой, что напоминали перевернутую пирамиду, которая, казалось, парила, точно могучий орел с распростертыми крыльями, свободная от притяжения земли.

Иштар вскинул жилистую, покрытую синей татуировкой руку:

– Есть шесть террас, построенных вокруг обширного внутреннего двора, каждая следующая шире предыдущей. Только в зенане находятся пять тысяч комнат, по одной для каждой из жен Саргона. Его казна сокрыта в глубокой темнице под дворцом и заполнена золотом на высоту человеческого роста.

– Ты видел эти чудеса собственными глазами? – поддел его Трок.

– Ну, зенану не видел, – признался Иштар. – Но я входил в главное хранилище казначейства и скажу вам прямо, о обожествленный царь, что во всем вашем войске не найдется достаточно возов, чтобы увезти столько сокровищ, сколько находится перед нами.

– А я скажу тебе прямо, Иштар Мидянин, что всегда могу построить новые возы. – Трок запрокинул голову и заржал, как конь.

Поход на Вавилон стал непрерывной чередой побед. На берегах озера Бахр-аль-Мильх египтяне встретились с Раном, старшим сыном Саргона; колесницы Трока и Наджи смолотили его войско, как колосья дурры, мякину смели в озеро, так что вода стала красной от крови и вздутые тела плавали от одного берега до другого.

Отрубленную голову Рана они насадили на копье и послали его отцу. Потерявший от горя осторожность, Саргон угодил в расставленную западню. Пока Наджа притворно отступал, Трок обошел вавилонянина с юга и напал с тыла с тысячей колесниц. Когда Саргон повернул назад, чтобы защитить свой обоз, его заключили в сверкающее кольцо из бронзы.

Саргону удалось вырваться с пятьюдесятью колесницами, но он оставил позади две тысячи колесниц и одиннадцать тысяч воинов. Трок оскопил пленных – на эту работу ушло два дня. Он лично присоединился к ней и, по локоть в крови, будто мясник, грубо подшучивал над каждой из своих жертв и размахивал перед их носом отрезанными гениталиями. Затем бросил бедолаг истекать кровью – то была жертва Сутеху, голодному богу, обожавшему такую пищу. Отрезанные трофеи Трок послал Саргону, присыпав солью, в ста сундуках из кедра. Это был намек на то, какая судьба ожидает царя, когда Трок и Наджа придут под стены Вавилона.

Вавилон стоял на узкой полосе земли между двумя реками, Евфратом на западе и Тигром на востоке. В своем паническом бегстве Саргон не уничтожил мосты. Однако в любом случае потребовалось бы целое войско, чтобы разрушить массивные опоры из обожженного кирпича, на которых они покоились. У Саргона больше не было армии. Он оставил один неполный отряд пехоты, чтобы защищать мосты, но воины его упали духом и не имели колесниц для поддержки. Они не могли долго противостоять двум фараонам.

Трок приказал связать уцелевшим руки и ноги и бросать их с центрального пролета моста в широкую бурую реку. Египетские отряды выстроились вдоль парапета, чтобы полюбоваться муками тонущих пленных.

И вот, меньше чем через год с тех пор, как фараоны выступили из Авариса, Вавилон лежал перед ними.

– Ты знаком с укреплениями, Иштар, и помогал возводить некоторые из них. Сколько продержится город? – нетерпеливо осведомился Трок. – Сколько мне потребуется времени, чтобы пробить брешь в стенах?

– Стены неприступны, ваше величество.

– Мы оба знаем, что это не так. Пробить можно любую стену – было бы время, люди и решимость.

– Год, – задумчиво проговорил Иштар. – Или два, а возможно, и три.

Но на его татуированном лице светилось хитрое выражение, и глаза бегали.

Трок засмеялся и забавы ради стиснул в кулаке лакированную остроконечную бороду Иштара. Он стал крутить ее, пока покрытое синими кругами лицо колдуна не исказилось от боли, а на глазах не выступили слезы.

– Ты намерен со мной шутки шутить, колдун? Ты знаешь, как я люблю хорошую шутку, да?

– Пощадите, могущество Египта, – проскулил Иштар.

Трок оттолкнул его с такой силой, что Мидянин чуть не свалился с колесницы и вынужден был ухватиться за передок, чтобы удержаться.

– Год, говоришь? Два? Три? Нет у меня столько времени, чтобы сидеть здесь и любоваться красотами и диковинами Вавилона. Я спешу, Иштар Мидянин, и ты понимаешь, что это значит, не так ли?

– Понимаю, о несравненнейший из богов. Но я всего лишь человек, слабый и бедный.

– Бедный? – гаркнул ему в лицо Трок. – Клянусь Сутехом, подлый шарлатан, ты выдоил из меня целый лакх золота, и что я получил взамен?

– Город и царство. Самое богатое в мире после Египта. Я положил его к вашим ногам. – Иштар уже хорошо изучил Трока и знал, как далеко можно зайти в общении с ним.

– Мне нужен ключ к этому городу. – Трок посмотрел колдуну в глаза, и то, что он увидел, его порадовало.

Он изучил Иштара почти так же хорошо, как тот его.

– Этот ключ будет отлит из золота, – размышлял Иштар. – Как насчет трех лакхов?

Трок взорвался смехом и занес кольчужный кулак, чтобы двинуть Иштару по голове. Это не был настоящий удар, и Мидянин легко увернулся от него.

– На три лакха я могу купить еще одно войско. – Трок покачал головой, и ленты в его бороде заплясали, как стайка бабочек.

– Там, в казне Саргона, хранится лакхов сто. Заплатить три, чтобы получить сто, – это недорого.

– Дай мне город, Иштар. Дай мне его в течение трех полных лун, и ты получишь два лакха золота из казны Саргона.

– А если я поднесу его до следующей полной луны? – Иштар потер руки, будто торговец коврами.

От мысли о такой возможности усмешка сошла с лица Трока.

– Тогда ты получишь свои три лакха и обоз, чтобы увезти их, – серьезно сказал он.

Войско двух фараонов расположилось лагерем перед Синими воротами, и Трок отправил к Саргону посланника с требованием немедленной сдачи города. «Дабы уберечь чудеса зодчества от пламени, а вашу особу, вашу семью и народ от меча» – так Трок насмешливо подкрепил свое требование. В ответ Саргон, обретя за неприступными стенами дерзость и бесстрашие, послал Троку отрубленную голову гонца. Готовясь к штурму, Трок и Наджа объехали вокруг стен города, чтобы дать вавилонянам увидеть всю их мощь и величие.

Они ехали на золотых колесницах. Колесницу Трока тянули шесть черных жеребцов, колесницу Наджи – шесть белых. Хезерет, сверкая драгоценностями, ехала рядом с Наджей. Ее высоко уложенные локоны украшал золотой урей. Вслед за золотыми колесницами шли пятьдесят пленных вавилонянок, захваченных в отдаленных городах и деревнях между двумя реками. Все они были беременные, некоторые почти накануне родов.

Перед фараонами двигался авангард в пятьсот колесниц, а позади арьергард из еще пяти сотен. Медленный, величественный объезд города занял весь день, и к Синим воротам цари возвратились на закате. Саргон и его военный совет собрались на парапете над блестящими воротами.

Саргон был высок и худ, с копной седых волос. В юности он был великим воителем и, расширяя свои владения, покорил земли вплоть до самого Черного моря на севере. Он потерпел поражение только однажды, а именно от фараона Тамоса, отца Нефера-Сети. Теперь другая пара египтян стояла у его ворот, и он не обманывался мыслью, что эти двое проявят такое же милосердие, как первый. Чтобы убедить вавилонянина в этом, Трок приказал раздеть беременных женщин и выводить вперед по одной. Затем, на глазах у всего города, их раздутые животы вспарывали и вырывали оттуда крошечные тела нерожденных младенцев, которые затем бросали в кучу перед Синими воротами.

– Добавь их к своему войску, Саргон, – проревел Трок. – Тебе понадобятся все люди, каких ты сможешь найти.

Для Хезерет день выдался долгим и насыщенным. Она удалилась в шатер со всеми своими девушками-рабынями, оставив мужа и Трока внимательно изучать при свете ламп карту города. Карта представляла собой настоящее произведение искусства. Она была нарисована на тонко выделанной овечьей коже, стены, дороги и каналы были нанесены с соблюдением масштаба, все главные здания изображались в красочных деталях.

– Откуда она у тебя? – осведомился Наджа.

– Двенадцать лет назад по приказу Саргона я осмотрел город и самолично начертил эту карту, – ответил Иштар. – Никто другой не смог бы достичь такой точности и красоты.

– Если Саргон приказал сделать ее, почему ты не передал ее ему?

– Передал. Я вручил ему экземпляр похуже, а у себя приберег качественную копию, которую вы видите перед собой. Я знал, что придет день и кто-то заплатит мне более щедро, чем Саргон.

Весь следующий час колдун и два фараона изучали карту, иногда обмениваясь замечаниями, но по большей части молча и сосредоточенно. Как опытные полководцы, имеющие наметанный глаз при чтении самых неприметных особенностей поля битвы, они не могли не восхищаться толщиной и прочностью стен, башен и укреплений, возводившихся слой за слоем в течение многих веков.

Наконец Трок отошел от стола:

– Здесь нет никаких слабых мест, которые я мог бы выявить, колдун. Впервые ты оказался прав. Потребуется три года тяжких трудов, чтобы пробиться сквозь эти стены. Тебе придется сократить этот срок, если хочешь заработать свои три лакха.

– Вода, – прошептал Иштар. – Смотрите на воду.

– Я смотрел. – Наджа улыбнулся холодной и тонкой улыбкой змеи. – Каналы снабжают водой каждый квартал города. Воды довольно, чтобы выращивать сад Саргона на шести террасах, которые поднимаются в небо, и поить и кормить город в течение ста лет.

– Фараон всевидящ и всемудр, – поклонился Иштар, – но откуда поступает вода?

– Из двух великих рек. После Нила это самые могучие реки в мире. Поступление воды в этом тысячелетии не прерывалось.

– Но где вода входит в город? – не унимался Иштар. – Как она проходит: через стены, над или под ними?

Наджа с Троком обменялись недоуменными взглядами.

В полумиле к северу от Вавилона, за городскими стенами, на восточном берегу Евфрата, в месте, где река расширялась и замедляла течение, стоял храм Нинурты, бога Евфрата, с крыльями и львиной головой. Он был воздвигнут на вдававшемся в реку каменном моле. Фриз, обегавший все четыре внешние стены, был украшен множеством резных изображений бога. На каменной балке над входом на аккадском языке было высечено предупреждение всем, кто дерзнет вторгнуться в святилище, – предостережение, призывающее на них гнев божества.

С целью избежать проклятия Иштар Мидянин совершил на пороге колдовской обряд, перерезав горло двум пленникам и обрызгав их кровью двери. Едва путь был очищен, Трок в сопровождении двух десятков воинов прошел во внутренний двор храма, где собрались облаченные в пурпурные мантии жрецы Нинурты. Они пели гимны и жестикулировали, махали руками в сторону непрошеного гостя, плескали водой из Евфрата на его путь, призывая Нинурту создать невидимую магическую стену и остановить Трока.

Без колебаний Трок шагнул сквозь эту стену и убил старого верховного жреца уколом меча в горло. Возопив от такого кощунства, прочие жрецы пали перед фараоном ниц.

Трок вложил меч в ножны и кивнул начальнику стражи:

– Убейте всех. Удостоверьтесь, чтобы никто не сбежал.

Работа была проделана стремительно, и, когда внутренний двор усыпали одетые в пурпур тела, Трок приказал:

– Не бросайте их в реку. Нельзя, чтобы городские стражники увидели, как они плывут мимо, и догадались о нашей затее.

Затем он обернулся и посмотрел на Иштара. Как только закончилась расправа со жрецами, колдун прошел во внутренний двор с целью совершить еще один колдовской обряд и защититься от мести оскорбленного бога. В четырех углах он зажег пучки трав, от которых повалил густой жирный дым, противный Нинурте и, как весело заметил Трок, равно и всем прочим богам и простым смертным. Закончив очищение, Иштар сразу направился в святилище храма. Трок и его воины шли следом с обнаженными мечами, покрытыми засохшей кровью.

Их подбитые гвоздями сандалии звенели в пустоте высокого и мрачного, похожего на пещеру зала, и даже Трок ощутил священный трепет, когда они подошли к стоящей на пьедестале статуе бога. Львиная голова оскалилась в немом рычании, а каменные крылья были широко раскинуты. Иштар прочитал еще одну длинную молитву богу, призванную умиротворить его, и завел Трока в узкое пространство между задней стеной и спиной идола. Там он указал на тяжелую решетчатую дверь, встроенную в тело Нинурты. Трок схватился за прутья решетки и затряс их со всей своей медвежьей мощью. Они не поддавались.

– Есть более легкий путь, многомудрый фараон, – промурлыкал Иштар. – Ключ находится на теле верховного жреца.

– Принесите! – рявкнул Трок начальнику своей стражи, и тот поспешил исполнить приказ.

Когда стражник вернулся, руки его были перепачканы в крови, но сжимали связку тяжелых ключей. Один был длиной с его предплечье. Трок стал вставлять их один за другим в замок на решетке, и второй ключ повернулся в древнем механизме. Дверь распахнулась на скрипящих петлях.

Трок поглядел на уходившую в темноту спиральную лестницу. Поднимающийся из глубокой шахты воздух был холодным и сырым, далеко внизу слышалось журчание воды.

– Принесите факелы! – приказал гиксос, и начальник стражи послал четверых воинов вынуть из скоб горящие факелы.

Держа факел над головой, Трок стал спускаться по узкой лестнице без перил. Он шел осторожно, потому что каменные ступеньки были грязными и скользкими. По мере спуска шум бегущей воды усиливался.

Иштар шел следом.

– Этот храм и тоннели под ним построены почти пять веков назад, – сообщил он Троку.

Наконец внизу блеснула вода и послышался плеск потока, бегущего в темноте. Трок достиг дна и ступил на каменную площадку. В неверном свете факела он увидел, что они находятся в широком тоннеле со сводчатым потолком, акведуке впечатляющих размеров. Его крыша и стены были выложены керамическими плитками, образующими геометрические узоры. Оба конца тоннеля терялись в непроницаемой мгле.

Иштар оторвал со стены кусок гриба и бросил в поток. Подхваченный течением, тот скрылся из виду.

– Глубина здесь больше человеческого роста, – сказал колдун, и Трок задумчиво посмотрел на начальника стражи, словно обдумывая, не проверить ли это утверждение.

Начальник благоразумно отступил в тень, пытаясь стать незаметным.

– Дорожка, на которой мы стоим, идет по всей длине акведука, – объяснил Иштар. – По ней ходят жрецы, следящие за состоянием тоннеля.

– Где она начинается и где кончается?

– Под молом, на котором стоит храм, в дне реки есть колодец, куда стекает вода. Дальний конец акведука выходит на поверхность у другого храма Нинурты, внутри стен Вавилона, около Синих ворот. Только жрецы знают о существовании этого тоннеля. Все прочие считают, что вода – великодушный дар бога. После того как вода изливается фонтаном около храма, она поднимается шадуфами, это такие водяные колеса, к дворцовым садам, а также течет по каналам в каждый квартал города.

– Мне и впрямь сдается, Иштар Мидянин, что ты скоро получишь свои три лакха. – Трок довольно засмеялся. – Тебе остается только провести нас по этой кроличьей норе в город чудес и сокровищ. Особенно сокровищ.

Трок рассудил, что жрецы главного храма Нинурты в пределах городских стен и жрецы из речного храма должны поддерживать между собой постоянное сообщение. Почти наверняка они использовали этот акведук для связи. Городским жрецам не потребуется много времени, чтобы обнаружить, что с их братьями в речном храме случилась беда. Действовать надлежало быстро.

Трок отобрал две сотни самых своих лучших и надежных воинов – все до единого были членами его собственного клана Леопарда. Затем разделил их на две группы. Пробравшись по акведуку в город, первая группа должна будет захватить Синие ворота и удерживать их открытыми до тех пор, пока фараон Наджа-Кьяфан не введет сквозь них главные силы. Вторая, намного меньшая, должна пробиться во дворец и захватить сокровищницу Саргона прежде, чем тот сумеет избавиться от золота.

– Впрочем, ему потребовалась бы тысяча возов, чтобы вывезти все, – заверил фараона Иштар.

Отобранные две сотни обрядились в одежду с пленных и погибших воинов Саргона, оставленных на поле битвы. Те носили полосатые туники длиной до лодыжек, с поясом на талии, и высокие шлемы в форме улья. Иштар научил их завивать бороды и волосы кольцами, как принято в Месопотамии. Гиксосы только надели красные пояса, чтобы отличаться от противника. Войсковые писцы спешно нарисовали и выдали начальникам обоих отрядов грубые копии городской карты, чтобы те представляли расположение улиц и зданий. К вечеру каждый точно знал, что от него потребуется, когда он войдет в город.

Едва стемнело, Наджа неприметно выдвинул ударный отряд к Синим воротам, чтобы тот был готов ворваться в город, как только люди Трока распахнут их.

Трок собрал свой отряд во внутреннем дворе речного храма Нинурты. Пользуясь светом дня, они с Иштаром провели воинов колонной по одному вниз по спиральной лестнице в акведук. Спешить было некуда: на долгое подземное путешествие оставалось много часов. Гиксосы надели на подбитые гвоздями сандалии кожаные башмаки, поэтому их тяжелые шаги не отзывались эхом в мрачном туннеле. Они шли в тишине, каждый десятый нес факел, дающий достаточно света, чтобы идущий следом видел, куда ставить ногу на скользких камнях дорожки. Слева журчал в темноте бесконечный водный поток. Через каждую тысячу шагов Иштар останавливался, чтобы умиротворить бога Нинурту дарами и заклинаниями и убрать с пути преграды и препоны, расставленные мертвыми жрецами.

Однако этот безмолвный поход казался Троку бесконечным, и для него стало полной неожиданностью, когда Иштар резко остановился и указал вперед. Слабое мерцание отражалось от гладких керамических стен. Трок дал идущим следом за ним сигнал ждать и пошел вперед с Иштаром. Поверх своей одежды эти двое надели головные уборы и пурпурные накидки убитых жрецов.

Подойдя к источнику света, они увидели еще одну решетку, преграждающую путь через тоннель, и неровные тени людей, отбрасываемые факелами в скобах над дверью. Подойдя ближе, они увидели за решеткой двух жрецов в балахонах; сидя на табуретах, с доской для бао между ними, они полностью погрузились в игру. Иштар негромко окликнул их, и жрецы подняли головы. Один из них, толстяк, встал и неровной походкой пошел к двери.

– Вы от Синны?

– Да! – заверил его Иштар.

– Вы опоздали. Мы ждем с сумерек. Вам следовало быть здесь несколько часов назад. Верховный жрец будет недоволен.

– Простите, – в голосе Иштара звучало раскаяние, – но вы ведь знаете Синну.

– Да уж как не знать. – толстый жрец хмыкнул. – Это он обучил меня моим обязанностям тридцать лет назад.

Ключ в замке щелкнул, и дверь открылась.

– Вам стоит поторопиться, – сказал жрец.

Трок, лицо которого пряталось под капюшоном, быстро шагнул вперед, сжимая спрятанный под балахоном меч. Жрец прижался к стене, чтобы дать ему пройти. Трок остановился перед ним.

– Нинурта вознаградит тебя, брат, – прошептал он и убил толстяка ударом клинка, вошедшего через подбородок в мозг.

Второй священник с испуганным криком вскочил, опрокинув доску бао и рассыпав по дорожке камни. Двумя широкими шагами Трок подскочил к нему и почти начисто снес ему голову с плеч. Не издав ни звука, жрец повалился спиной в темный поток. Вздувшийся пузырем балахон не давал ему утонуть, и течение увлекло труп в тоннель.

Трок тихо свистнул, и на свет факелов с приглушенным топотом вышли воины с обнаженными мечами в руках. Иштар шел перед Троком, пока они не достигли основания другой крутой каменной лестницы. Гиксосы быстро поднялись по ней и подошли к тяжелой занавеси, преграждавшей путь. Иштар заглянул за нее и кивнул:

– Храм пуст.

Трок шагнул за занавесь и огляделся. Этот храм был еще больше и внушительнее, чем речной. Потолок уходил в такую высоту, что сгустившуюся под ним тень не могли рассеять даже пятьдесят факелов. Чуть ниже того места, на котором они стояли, виднелась статуя бога, присевшего на корточки над устьем колодца, из которого вода акведука мощным фонтаном изливалась в глубокий бассейн с парапетом белого мрамора.

Тело жреца, которому Трок почти отсек голову, плавало в бассейне, откуда вода переливалась в канал, несущий ее в город. В воздухе еще ощущался запах недавно курившихся благовоний, но огромный зал храма был пуст.

Трок дал воинам сигнал продвигаться вперед. Выходя из тоннеля, они молча строились за своими начальниками. Трок махнул рукой, и они побежали вперед. Иштар повел меньший отряд через боковую дверь из зала в коридор, ведущий во дворец Саргона. Трок направил своих в узкий переулок позади храма и, полагаясь на заученную на память карту, повернул во второй переулок и вышел на широкую дорогу, ведущую, как он знал, к Синим воротам. Было еще темно, над спящим городом сияли звезды.

По пути они встретили несколько человек в накидках, одного или двух пошатывающихся пьяных, но прочие спешили убраться с пути, пропуская темную колонну вооруженных людей.

– Пусть Мардук улыбнется вам, храбрые воины! – крикнула им вслед какая-то женщина с ребенком на руках. – Да избавит он нас от Трока, этого египетского варвара.

Трок достаточно знал аккадский, чтобы понять ее, и ухмыльнулся в бороду.

Переодетые в захваченную одежду, они беспрепятственно дошли до конца улицы, но когда показались ворота, из темноты раздался голос:

– Стой! Назовите пароль на сегодняшнюю ночь.

Сотник привратной стражи вышел на свет факела в сопровождении воинов. Но эти шестеро не были готовы, не имели шлемов и доспехов, глаза и лица у них опухли спросонья.

– Почетный посол царя Саргона к фараонам Египта, – заявил Трок на ломаном аккадском и дал своему отряду сигнал атаковать. – Откройте ворота и отойдите в сторону!

Он устремился прямо на сотника.

Тот на миг замешкался. Потом увидел блеск мечей и истошно заорал:

– К оружию! Созвать стражу!

Но было поздно. Трок уже оказался рядом с ним, и сотник повалился, сраженный первым же ударом. Люди Трока толпой напали на других стражников, не дав им времени опомниться, но шум услышали часовые у парапета над воротами. Тревожно взревели бараньи рога, и в нападавших полетели дротики.

– Сбросьте их оттуда! – приказал Трок.

Половина его воинов метнулась по пандусам по обе стороны от ворот, взбираясь на парапет. Наверху сразу же закипел ожесточенный рукопашный бой. Половину своих людей Трок оставил при себе.

Иштар описал ему помещение, где размещался сложный механизм, целая система тяжелых лебедок и шкивов, открывающих массивные ворота. Трок привел воинов к нему, не дав стражникам времени закрыть двери изнутри, и через несколько минут яростного боя гиксосы перебили или ранили большую часть защитников. Оставшиеся в живых побросали оружие, некоторые упали на колени и тщетно молили о пощаде. Этих несчастных закололи или прикончили дубинками. Другие сбежали через черный ход, и Трок повел своих к мощным лебедкам. Приставив по два человека к каждой спице шпиля, они начали открывать ворота.

Но рев бараньих рогов разбудил городских стражников, те высыпали из своих помещений и, иные без доспехов и толком не проснувшись, бросились на защиту ворот.

Трок запер на засов тяжелую дверь в помещение с лебедкой и поставил у входа часовых. У парапета над воротами его воины убили или сбросили со стены защитников и сейчас сражались на пандусах, сдерживая атаки вавилонян.

Дверь в помещение с лебедкой дрожала и выгибалась под ударами месопотамцев, отчаянно пытавшихся ворваться. Но лебедки постепенно поддались усилиям людей Трока, и исполинские створки стронулись с места. Щель под ними неуклонно расширялась.

Дорогу к воротам теперь заполнили защитники Вавилона, но в тесноте они лишь мешали друг другу. Лишь четыре человека в ряд могли подниматься по пандусам на стену, и воины Трока встречали их и отбрасывали. Другие все еще пытались ворваться в помещение с лебедками, но дверь оказалась прочной. Когда ее наконец разбили, вавилонян встретил на пороге Трок со своими парнями.

За стенами города воины Наджи сгрудились перед воротами с ломами и рычагами. Они раскрывали тяжелые ворота все шире и шире, пока наконец в них не смог пройти отряд колесниц. Тогда пехотинцы отошли в сторону, и Наджа повел колонну боевых колесниц в стремительную атаку через ворота. Улица перед воротами была расчищена от края до края. Все египетское войско хлынуло следом. Приняв руководство, Трок повел воинов через город к дворцу.

Разграбление Вавилона началось.

Оборона дворца была упорной, ею руководил сам Саргон. Но к вечеру Трок пробил брешь во внешней стене первой террасы. Он провел сквозь нее сильный отряд и прорвал защиту. Когда египтяне ворвались в спальню Саргона, тот стоял на коленях перед статуей Мардука, ненасытного бога Месопотамии, с окровавленным мечом в руках. Рядом с ним лежало тело его любимой жены, седовласой женщины, проведшей с ним тридцать лет. Он даровал ей смерть, милосердную в сравнении участью, которая ждала ее в лапах людей Трока. Однако сам Саргон не успел упасть на свой меч. Трок выбил оружие из его руки.

– Нам многое нужно обсудить, ваше величество, – пообещал он. – Разве не вы прозвали меня Черным Зверем Сутеха? Надеюсь убедить вас, что вы окрасили меня в неправильный цвет.

Обитательниц зенаны вывели из дворца. Их оказалось всего пятьсот, а не пять тысяч, как утверждал Иштар. Трок отобрал для себя двадцать самых молодых и красивых, а остальных вручил старшим военачальникам. Когда насладятся пленницами, то отдадут их своим воякам.

Ушло еще два дня, чтобы пробиться к казне, скрытой глубоко в земле под дворцом: ее охраняли множество хитроумных ловушек и устройств. Без опыта и знаний Иштара Мидянина времени на то, чтобы попасть в главную палату сокровищницы, наверняка ушло бы еще больше.

Когда дорогу расчистили, Трок, Наджа и с ним Хезерет спустились по лестнице и вошли в палату. Иштар осветил ее изнутри сотней масляных ламп, их лучи, отражаясь от хитроумно расставленных полированных медных зеркал, показывали добычу в самом выгодном свете.

Даже оба фараона и Хезерет остолбенели от великолепия сокровищ. Серебро лежало в слитках, золото было отлито конической формы чушками, которые входили друг в друга для удобства хранения. На всех стояли клейма ювелиров и царская печать Саргона.

Хезерет, в кои веки лишившись дара речи, прикрыла нежные глаза, защищая их от ослепительного блеска массы драгоценного металла. Наджа медленно шел между штабелями, бывшими выше его роста, и через каждые несколько шагов останавливался, чтобы погладить слитки.

– Они теплые и гладкие, как тело девственницы, – промолвил он, когда способность говорить наконец вернулась к нему.

Трок взял по тяжелому слитку в каждую руку и засмеялся от удовольствия.

– Сколько тут? – спросил он у Иштара.

– Извините, ваше удивительное и божественное величество, у нас еще не было возможности пересчитать. Но мы заглянули в свитки писцов Саргона. Согласно им, полный вес серебра составляет пятьдесят пять лакхов, золота – тридцать три. Однако, – колдун неопределенно развел татуированными руками, – кто поверит подсчетам вавилонянина?

– Саргон – еще больший грабитель, чем я полагал. – В устах Трока фраза прозвучала как похвала.

– Здесь ведь достаточно, чтобы вы могли уплатить ту ничтожную толику, которую обещали мне? – осведомился Иштар вкрадчиво.

– Думаю, мы обсудим это несколько позже. – Трок добродушно улыбнулся ему. – Я милостивый и щедрый человек, Иштар, и ты отлично это знаешь. Однако излишняя расточительность сродни глупости. А я ведь не дурак.

Когда он закончил любоваться содержимым сокровищницы, в городе сыскалось еще на что стоило посмотреть и чему подивиться. Обойдя дворец, Трок и Наджа поднялись на верхнюю террасу с ее фонтанами, садами и рощами. С этой высоты их взорам открылись обе великие реки и вид на поля, болота и заросли папируса за городскими стенами.

Затем они посетили все храмы, поскольку эти величественные здания также могли похвастаться золотом, красивой мебелью, скульптурами, мозаиками и иными произведениями искусства. Забирая их, Наджа и Трок общались с обитающим в храме божеством по-свойски, как братья и равные. Трок объяснял, что Вавилон больше не столица, а просто часть Египта. Поэтому бог должен сменить место своего земного пребывания на Аварис, где фараон предоставит ему достойные покои. Изъятые богатства богу советовали рассматривать как заем, который подлежит последующему возврату.

Величайшим из вавилонских храмов был храм Мардука Пожирателя. Трок обнаружил, что это не только кладезь драгоценных металлов и камней, но и место, исполненное бесконечного очарования.

Иштар был адептом Мардука и в молодости изучал тайные науки в этом самом храме под руководством верховного жреца. Не получив до сих пор свою награду, он цеплялся к Троку, как клещ к животу льва. Мидянин наставлял фараона в поклонении Мардуку.

– Предпочтения Мардука очень сходны с предпочтениями моего старого знакомца, Сутеха, – заметил Трок. – Очень может быть, они родные братья.

– Вы проницательны, как всегда, ваше величество. Однако Мардук питает большую склонность к человеческим жертвам, чем Сутех. И ему особенно важно то, каким образом жертва приносится.

Он провел Трока по лабиринту проходов и коридоров, через сады, внутренние дворы и гулкие залы в святая святых, глубоко в сердце храма, который сам по себе был маленьким городом. И под конец они оказались перед печами.

Когда они встали над главной жертвенной печью, Трок зачарованно поглядел в ее жерло. Устройство впечатлило его.

– Расскажи мне о ней, – велел он Иштару.

– Здесь две печи, а не одна, по одной за каждой из тех стен. – Иштар указал на перегородки из блестящей меди. – После того как древесный уголь подожгут, пламя раздувают огромными мехами, пока металлические стены не засветятся от жара, как солнце на заре. Эти стены подвижны. При помощи блоков жрецы могут выкатить их или раздвинуть…

Когда колдун закончил объяснение, Трок ударил кольчужным кулаком в ладонь другой руки:

– Именем Сутеха и Мардука! Никогда не слыхал ни о чем подобном. Хочу посмотреть, как она работает. Если все так, как ты описываешь, я прикажу возвести такое же хитрое устройство в моем собственном храме в Аварисе. Прикажи, чтобы жрецы разожгли свои адские печи. Мы отпразднуем мою победу жертвоприношением Мардуку.

– Потребуется несколько дней, чтобы печи набрали необходимый жар, – предупредил его Иштар.

– Они у меня есть. Мне нужно проследить за погрузкой добычи, а также позаботиться, чтобы двадцать молодых жен Саргона были довольны и ни в чем не нуждались. – Он закатил глаза. – Очень утомительная работенка. В любом случае мои негодяи все еще заняты разграблением города. Пройдет некоторое время, прежде чем я смогу привести их в чувство.

Три дня спустя Трок устроил на верхней террасе большого дворца пир для своих военачальников. Гости расселись среди рощи цветущих апельсиновых деревьев, растущих в огромных глиняных горшках, и воздух был напоен их сладким ароматом. Вокруг журчали и плескались фонтаны. Пиршественный стол устилала шелковая скатерть. Блюда и кубки были из серебра и золота и украшены драгоценными камнями – их взяли из кладовых с пожертвованиями храму. Стульями служили жены Саргона – их поставили на четвереньки, совершенно нагих, если не считать золотых цепей. Позднее, когда выпиваемое кувшинами пенное пиво и сладкое вино произвели свое действие, живые стулья стали использоваться уже как живые подушки и тюфяки.

В разгар пира Иштар подобрался к Троку.

– Божественный фараон, выпивающий моря и проглатывающий звезды, – прошептал он ему на ухо. – Печи готовы.

Трок с трудом встал и хлопнул в ладоши.

– Смиренные братья! – обратился он к своим воинам, и те загоготали в восторге от шутки. – Я приготовил для вас потеху. За мной!

Покачиваясь, он направился к лестнице. Пирующие повалили за ним.

Они выстроились на галерее вдоль парапета и посмотрели в жертвенную камеру. Из двух труб над их головами поднимался дым, и гиксосы взмокли от жара, исходящего от раскаленных металлических стен.

– Мы собрались здесь сегодня, чтобы принести жертву великому богу Мардуку, который отдал нам свой город в качестве военной добычи, – сказал Трок, подражая распевной, напыщенной манере верховного жреца.

Вояки шумно приветствовали его.

– Какая жертва может быть ценнее, чем царь и его семья?

Снова послышался гул одобрения.

Трок дал знак Иштару, и тот сбежал по лестнице в палату: там у лебедок стояла сотня рабов, готовых привести в действие механизм. По сигналу верховного жреца они грянули гимн Мардуку.

Жрец вышел на выступ над открытой камерой с пышущими жаром стенами. Он поднял руки и под песнопения рабов резким фальцетом затянул молитву богу.

По его знаку в неподвижной каменной стене печной камеры открылась маленькая дверь, и другой жрец ввел идущих гуськом людей. Они были одеты в простые белые туники, а вместо украшений у них была накинутая на шею веревочная петля.

Тут были представители обоих полов и разных возрастов: и грудные младенцы, которых несли на руках их матери, и малыши, и отроки. Самым высоким был худой седовласый человек с осанкой царя и воина.

– Приветствую тебя, Саргон, могущественный правитель небес и священной земли между двумя великими реками! – издевательски воскликнул Трок. – Я сделаю для тебя то, на что у тебя самого не хватило храбрости. Я отправлю тебя посланцем в любящие руки твоего бога, Мардука Пожирателя. Поскольку я человек добрый и не хочу, чтобы твои жены, маленькие сыновья и дочери скорбели, оплакивая тебя, я пошлю их с тобой – пусть станут твоими спутниками.

Фараон выждал, пока затихнет гогот его присных, и продолжил:

– Когда предстанешь перед Мардуком, передай ему послание от меня. Скажи, что Трок, его божественный брат, шлет ему привет и просит его доброго расположения.

Саргон, собравший вокруг себя сыновей, не удостоил гиксоса ни словом, ни взглядом.

Трок посмотрел на верховного жреца:

– Теперь, жрец, покажи, как работает твоя машина.

Верховный жрец снова запел, но другую молитву, суровую и нехитрую. В комнате позади рабы подхватили ее, и в такт песнопению сделали шаг, притопнув босыми ступнями по каменным плитам пола со звуком, подобным удару грома. В ритм шагу лебедки начали вращаться.

Поначалу, казалось, ничто не изменилось, но затем Иштар прошептал:

– Смотрите на раскаленные стены, могущественный Трок, величайший из всех героических царей. Видите, они начинают сближаться. Медленно, ах как медленно! Наконец они встретятся, и священные жертвы хрустнут и обуглятся, как мотыльки в пламени лампы.

Трок наклонился вперед, его лицо блестело от пота и предвкушения.

– Мардук доволен, – объявил Иштар, подняв взгляд от чаши. – Жертва, которую вы принесли ему в печи, была самой желанной для него.

Трок кивнул:

– Передай моему брату Мардуку: я рад, что он рад.

Фараон стоял на коленях на стопке леопардовых шкур, расстеленных на каменном полу во внутреннем святилище храма перед алтарем Мардука Пожирателя. Золотая статуя, в три или четыре раза больше натуральной величины, изображала бога в облике красивого улыбающегося юноши. Единственными отличиями его от человека, кроме роста, были маленькие козлиные рога по бокам курчавой головы и раздвоенные копыта вместо ступней.

– Ты говорил, что Мардук ужасный бог, которому нет равных по жестокости и ярости, более даже свирепый, чем Сутех! – накинулся Трок на Иштара, впервые увидев статую. – А это всего лишь смазливый мальчик.

– Не поддавайтесь заблуждению, божественный фараон! – возразил Иштар. – Это лик, который Мардук являет миру людей. Его истинная наружность так ужасна, что любой человек, посмотревший на него, немедленно ослепнет и превратится в трясущегося безумца.

Отрезвленный этим соображением, Трок опустился на колени перед статуей и замолчал. Жрецы внесли двух новорожденных младенцев и предложили их богу. Иштар перерезал им горло так умело, что малыши едва вскрикнули, и кровь потекла в золотую жертвенную чашу внизу.

Когда маленькие обескровленные тела бросили в мраморный колодец, ведущий к печи под святилищем, Иштар поставил золотую чашу перед алтарем и зажег жаровни с благовониями. Распевая и бормоча заклинания, он бросал в огонь горсти трав, пока святилище не наполнилось клубами синего дыма, а воздух – расслабляющим ароматом. Через некоторое время Трок обнаружил, что мысли его путаются и перед глазами все плывет. Тени задрожали и заплясали, откуда-то издалека донесся язвительный хохот. Фараон закрыл глаза и прижал пальцы к векам. Когда он вновь открыл их, то увидел, что слащавая улыбка на лице бога превратилась в похотливый и зловещий оскал. По спине у Трока роем ядовитых насекомых поползли мурашки, он хотел отвести взгляд, но обнаружил, что не может.

– Великий бог Мардук доволен, – повторил Иштар, читая предзнаменования на поверхности наполненной кровью чаши. – Он изволит ответить на ваши вопросы.

– Скажи Мардуку, что я отношусь к нему как к собрату. Я пошлю еще тысячу жертв в его печь.

– Мардук слышит вас. – Иштар поднял чашу и вгляделся в нее.

После долгой тишины он начал медленно раскачиваться с чашей на коленях. Наконец он поднял глаза:

– Ответь, Мардук, великий бог Вавилона! Поговори с нами, ужасный, взываем к тебе!

Он распростер перед золотой статуей руки, и бог заговорил голоском ребенка, шепелявым и нежным.

– Приветствую тебя, мой брат Трок, – произнес этот странный голос. – Ты желаешь узнать о неоперившемся соколе, который расправляет крылья и острит когти в глубине пустыни.

Трока изумил не только бестелесный голос, но и точность этого описания. Действительно, он намеревался спросить совета, как напасть на Нефера-Сети и уничтожить его. Ему хотелось ответить, но его горло сжалось и пересохло, как пелены древней мумии.

Нежный детский голос продолжал:

– Ты всегда получал добрые советы от моего преданного слуги Иштара Мидянина. И правильно поступал, что внимал им. Если бы ты не послушал его и пошел на Галлалу, то столкнулся бы с бедствием даже большим, чем хамсин, уничтоживший и похоронивший твои полчища.

Трок остро припомнил, как Иштар отговорил его посылать армию в пустыню на востоке, чтобы напасть на Нефера-Сети и пленить Минтаку, эту беглую жену. Лазутчики давно донесли ему, что парочка обретается в Галлале. Он собрал для похода сильный отряд колесниц и пехотинцев. Трок понимал, что если не избавится от этой угрозы своему трону, если не сокрушит юного фараона прежде, чем тот войдет в силу, то бунты и мятежи распространятся вскоре по всему его царству. А в таком случае династия, которую он мечтал создать, падет, едва возникнув. Но не менее ненависти к Неферу и страха перед исходящей от него угрозой им руководило стремление схватить ту единственную женщину, что оскорбила и отвергла его. Ненависть к ней затмевала в нем любые иные чувства.

Иштар отговорил его от похода. Предсказаниями о страшных последствиях, бедах и гибели Мидянин убедил его совместно с Наджей вести войска к легендарному Вавилону. Однако, хотя до сих пор поход был победоносным, хотя добычи и пролитой крови было не сосчитать, Трок в глубине души чувствовал неудовлетворенность.

– Я должен покончить с Нефером-Сети, – буркнул он, убеждая не только бога, но и себя самого. – Двойная корона будет шататься на моей голове, пока я не убью его и не брошу труп в огонь, лишив возможности воскреснуть. Я уже приказал стереть его имя и имя его отца со всех зданий и памятников в Египте, но мне нужно навсегда уничтожить саму память о нем.

В гневе и ненависти он вскочил.

– Ты однажды отговорил меня от того, что мне следовало сделать, пугая дурными предзнаменованиями и зловещими приметами! – крикнул он Иштару и его богу. – Теперь я обращаюсь к тебе как равный, а не как проситель. Я требую, чтобы ты отдал мне тело и душу Нефера-Сети для суда и возмездия. И не приму от тебя и твоего присного очередного отказа.

В ярости и злобе Трок собрался пнуть Иштара. Мидянин заметил это и откатился в сторону. Подбитая бронзовыми гвоздями сандалия Трока задела жертвенную чашу, и кровь младенцев выплеснулась на плиты и на переднюю часть алтаря.

Даже Трок был потрясен своим поступком. Он застыл перед статуей, ожидая возмездия бога.

– Кощунство! – взвыл Иштар. – Трок-Урук, теперь ваша затея явно обречена.

Колдун упал и распростерся в луже крови, до того пораженный ужасом, что не смел поднять глаза на статую.

Ужасная тишина охватила святилище. Слабый треск пламени в жертвенной печи под каменным полом, на котором они стояли, только делал ее более зловещей.

Затем раздался звук, тихий, но не узнать его было нельзя. Это было дыхание, похожее сначала на сопение спящего ребенка, но постепенно становившееся более резким и сильным. Теперь это было дыхание дикого животного, затем чудовища, оно эхом раскатывалось по храму. Наконец оно перешло в яростный рев оскорбленного бога, завывая, как буря в небе, рокоча, как океанский прибой. Рев был так ужасен, что даже Иштар Мидянин захныкал, как дитя.

– Бог теперь никогда не позволит вам достичь успеха. – прошептал Иштар. – Вы не осмелитесь выступить против Таиты и его подопечного, пока Чародей не умрет.

Затем послышался ужасный голос, такой грубый и сверхъестественный, что потрясенный Трок задрожал.

– Слушай меня! Трок-Урук, смертный, дерзнувший причислить себя к сонму богов! – Громовой глас рокотал, перекатываясь по объятому мраком святилищу. – Ты знаешь, что не бог. Внемли мне, святотатец! Если ты выступишь в поход против Галлалы вопреки моей воле и советам моего пророка, Иштара Мидянина, я уничтожу тебя и твою армию так же, как похоронил другое твое войско в песках пустыни. Но в следующий раз ты не избежишь смерти.

Даже одурманенный ядовитым дымом курящихся жаровен и напуганный гневом Мардука, заполнившим храм, Трок сумел уловить фальшивые нотки в возражениях Иштара, какую-то неубедительность в божественной ярости.

Собравшись с духом после вмешательства бога, он попробовал определить, что именно вызывает в нем подозрения. И понял, что дыхание зверя и громоподобный голос исходят из живота золотой статуи. Внимательно приглядевшись, он заметил на месте пупка бога темную прорезь. Гиксос шагнул к статуе, и Иштар встревоженно поднял голову:

– Берегитесь, фараон! Бог сердится. Не приближайтесь к нему.

Не обращая на него внимания, Трок сделал еще шаг вперед и уставился на пупок бога. В глубине отверстия он увидел слабый отблеск и движение в темноте. Часто во время битвы он точно ощущал миг, когда удача поворачивалась к нему, и испытал это ощущение сейчас.

– Я вызываю тебя, Мардук Пожиратель! – заорал он, перекрывая жуткий звук дыхания бога. – Порази меня, если способен. Испепели меня в огне своего храма, если можешь!

Подозрение превратилось в уверенность, когда в прорези в животе бога что-то блеснуло, а дыхание стало прерывистым. Трок выхватил меч и, двинув им плашмя, отбросил Иштара со своего пути. Затем он кинулся вперед, обошел золотую статую и обследовал ее сзади, постукивая о металл острием. Звук получился полый, как у барабана. Глянув повнимательнее, Трок заметил съемную панель, почти незаметную на теле статуи.

– Лазейка! – рявкнул фараон. – Сдается мне, в животе Мардука кроется нечто такое, что никогда не проходило через его рот.

Он присел и заглянул в прорезь в животе бога. Оттуда на него смотрел человеческий глаз. Зрачок удивленно расширился.

– Вылезай оттуда, кусок дерьма великого зверя! – заорал Трок.

Потом уперся плечом в изваяние и налег изо всех сил. Статуя пошатнулась на каменном постаменте, и Трок сделал еще попытку. Статуя медленно накренилась и с грохотом упала на каменные плиты. Иштар закричал и отпрыгнул от грозящей раздавить его скульптуры.

Голова бога при падении была свернута набок, и в наступившей после грохота тишине изнутри павшего идола донеслось поскребывание, какое издают перепуганные крысы. Дверца открылась, и из нее вылезла маленькая фигурка. Трок схватил ее за густые кудри.

– Помилуйте, великий царь Трок, – взмолилась девочка уже знакомым медоточивым голосом. – Это не я пыталась обмануть вас. Я только исполняла приказ.

Она была такой хорошенькой, что на миг гнев Трока утих. Затем он схватил девочку за лодыжки и поднял ее за ногу одной рукой. Бедняжка хныкала и извивалась.

– Чей приказ?

– Иштара Мидянина, – сквозь всхлипы ответила она.

Трок дважды крутанул девочку над головой, набирая силу и скорость, и ударил дитя о колонну храма. Крики оборвались. Трок швырнул искалеченное тело на алтарь.

Потом вернулся к золотому идолу и, сунув меч в дверцу, стал шарить им в животе изваяния. Снова раздался визг, и из отверстия выскочило уродливое существо. Вначале Трок подумал, что это огромная жаба, и брезгливо отскочил. А затем разглядел, что это карлик-горбун, даже более худой и низенький, чем девочка, которую он только что убил. Карлик ревел громко, точно бык, и этот оглушительный рев никак не вязался с его крошечным тельцем. Это был самый безобразный человек, какого когда-либо видел Трок: глаза у него были разной величины и смотрели в разные стороны, из ушей, ноздрей и огромных бородавок на его лице торчали пучки черных волос.

– Простите, что пытался обмануть вас, могущественный бог и царь Египта!

Трок взмахнул мечом, но уродец пригнулся, отскочил и стал ловко прыгать по святилищу, ревя от страха тем самым неестественным голосом. Трок поймал себя на мысли, что его забавляют эти трюки. Карлик метнулся за занавес в задней части зала и скрылся через потайную дверь.

Трок позволил ему сбежать, а сам вернулся к Иштару и схватил за жесткие от лака волосы как раз в тот миг, когда Мидянин пытался выскользнуть из святилища. Он бросил его плашмя на каменный пол и стал бить ногами по ребрам, животу и спине.

– Ты врал мне! – Трок больше не смеялся, и лицо его побагровело от гнева. – Ты намеренно обманул меня. Ты отвратил меня от моей цели.

– Прошу, господин! – взвыл Иштар, катаясь по полу, чтобы уклониться от пинков. – Это было для вашей же пользы.

– Это для моей пользы ты позволил выродку Тамоса без помех процветать в Галлале и сеять мятежи и бунты по всему моему царству? – прорычал Трок. – Ты считаешь, будто я настолько спятил или одурел, что поверю в это?

– Но это правда, – пролепетал Иштар, когда Трок подцепил его носком обуви и перевернул на спину. – Как можно воевать против Чародея, который приказывает буре, как если бы это была его ручная собачка?

– Ты боишься Таиты? – недоверчиво спросил Трок, переводя дыхание. – Чародея?

– Он прозревает нас. Ему под силу обратить мои собственные заклинания против меня! Мне с ним не справиться. Я лишь стремился спасти вас от него, великий фараон.

– Ты стремился спасти лишь собственную изукрашенную шкуру, – рявкнул Трок и снова обрушил град ударов на свернувшегося в клубок Иштара.

– Заклинаю вас, первый среди всех богов! – Иштар обеими руками закрыл голову. – Отдайте мне мою награду и отпустите. Таита рассеял мои чары. Я не в силах снова сразиться с ним. От меня вам больше нет никакой пользы.

Трок остановил занесенную ногу.

– Награду? – с удивлением спросил он. – Неужто ты решил, что я уплачу тебе за твое предательство три лакха золота?

Иштар поднялся на колени и попытался поцеловать ступню Трока:

– Я вручил вам Вавилон, великий господин. Вы не можете отнять у меня награду.

– Я могу отнять у тебя все, что мне заблагорассудится. – фараон злобно рассмеялся. – Хоть саму жизнь. Если намерен дожить до завтра, веди меня в Галлалу и попытай счастья в магическом поединке с Чародеем.

Казалось, весь Египет узнал о том, что Нефер-Сети проехал по Красной дороге и стал полноправным властителем. Каждый день в Галлалу прибывали гости со всей страны. Среди них были военачальники из полков, оставленных Троком и Наджей охранять Египет, и посланники старейшин больших городов на Ниле: Авариса и Мемфиса, Фив и Асуана, а также верховных жрецов храмов этих городов. Усталые и удрученные властью жадных тиранов и поднявшие голову, пока Наджа и Трок пребывали в Вавилоне далеко на востоке, они стеклись в Галлалу, чтобы присягнуть на верность Неферу-Сети.

– Народ Египта готов принять вас, – говорили ему посланники.

– Полки встанут за вас, стоит вам вновь ступить на священную землю, – заверяли военачальники. – Увидев вас, они убедятся, что слухи о вашем спасении справедливы.

Нефер и Таита тщательно расспрашивали их, стараясь узнать, каковы численность и боеготовность войск. Вскоре стало ясно, что Трок и Наджа отобрали себе лучшие части и оставили только запасные отряды, состоявшие главным образом из новобранцев, очень молодых и необученных, или пожилых воинов, кончавших службу, усталых и больных. Ветераны спали и видели, как бы уйти в отставку и получить маленький надел у реки, где можно будет греться на солнышке и играть с внучатами.

– Как насчет колесниц и лошадей? – задал Нефер главный вопрос.

Командиры покачали седыми головами и помрачнели:

– Трок и Наджа оголили все полки. Почти все колесницы отправились с ними по восточной дороге. Оставшихся едва хватает, чтобы охранять границы и отбивать у бедуинов охоту совершать набеги из пустыни.

– А что же мастерские в Мемфисе, Аварисе и Фивах? Каждая из них способна изготавливать по меньшей мере пятьдесят колесниц в месяц.

– Едва обучив для них лошадей, колесницы сразу отправляют в Вавилон.

Таита осмыслил полученные сведения:

– Лжефараоны вполне осознают угрозу, которую мы представляем для их тыла. И поступают так потому, что, если оставленные в Египте войска взбунтуются и встанут за истинного фараона, Нефера-Сети, недостаток в коннице и колесницах не позволит мятежникам стать серьезной силой.

– Вам нужно возвращаться в свои полки, – приказал Нефер военачальникам. – Нас в Галлале уже слишком много, а продовольствия и воды хватает с трудом. Впредь не отправляйте из Египта колесницы и лошадей. Продолжайте обучать воинов и снабдите лучших новыми колесницами, как только их построят. Я скоро, очень скоро приду к вам, чтобы повести против тиранов.

Полководцы уехали, превознося его имя и беспрестанно заверяя в своей преданности.

– Не следует пытаться прежде срока выполнять данное обещание. Ты можешь вернуться в Египет только с мощным войском, хорошо обученным и хорошо оснащенным, – советовал Таита Неферу. – Приехавшие к тебе военачальники – хорошие, преданные люди, и я знаю, что ты можешь рассчитывать на них. Однако найдется множество других, хранящих верность Троку и Надже – или из-за страха наказания, когда лжефараоны вернутся, или из искренней веры в их божественное право царствовать. Есть еще множество таких, кто не решил, как поступить, но они обратятся против тебя, стоит проявить хоть малейшую слабость.

– В таком случае нам предстоит много работать, – сказал Нефер, принимая совет мага. – Нам нужно объездить последних из захваченных в Тане лошадей и закончить починку откопанных в барханах колесниц. Потом завершить обучение воинов, чтобы они могли противостоять ветеранам Наджи и Трока. Лишь после этого мы вернемся в Египет.

Маленькое войско Галлалы удвоило старания, чтобы скорее превратиться в силу, способную бросить вызов мощи лжефараонов. Воинов вдохновлял их молодой полководец, поскольку Нефер работал напряженнее, чем любой из подчиненных. Он выезжал с первыми отрядами задолго до рассвета и вместе с другими воинами Красной дороги и Таитой, дающим ему советы, постепенно сплачивал разрозненные отряды в единый кулак. Когда он вечером возвращался в город, то, утомленный и запыленный, шел в мастерские, где хвалил или ругал мастеров-оружейников и колесничников. Затем, после ужина, сидел при свете ламп с Таитой, обсуждая планы сражений и расстановку сил. Как правило, лишь после полуночи он устало брел к своей опочивальне. Минтака просыпалась и безропотно вставала с постели, чтобы помочь Неферу снять доспехи и сандалии, омыть ему ноги и помассировать ноющие мышцы со смягчающим маслом. Затем подогревала чашу вина с медом, чтобы помочь ему заснуть. Часто чаша выпадала из его руки прежде, чем он допивал ее, и голова юноши клонилась на подушку. Тогда Минтака скидывала хитон, клала голову любимого себе на грудь и так лежала, пока он не пробуждался с первыми лучами зари.

С каждым днем Мерен все больше терял силы от ран, полученных на Красной дороге. Таита обмотал ремнями его сломанные ребра, и они достаточно быстро зажили. Отрубленное ухо он пришил так аккуратно, что оно выделялось лишь незначительной кривизной, и Мерикара находила, что шрам в форме полумесяца делает Мерена старше и мужественнее. А вот оставленная уколом меча в подмышку рана беспокоила даже Таиту: исследовав ее угол и глубину, маг пришел к выводу, что клинок поразил легкое юноши. Дважды уже, казалось бы, зажившая рана открывалась снова, и из нее вытекали отвратительно пахнущая жидкость и гной. Иногда Мерен был в сознании и мог садиться и есть без посторонней помощи. Затем, когда смрадные жидкости вновь начинали сочиться, опять впадал в полузабытье и лихорадку.

Мерикара оставалась у его постели, меняя повязки и накладывая на раны мазь, приготовленную Таитой. Когда Мерену становилось лучше, она пела ему и сообщала все городские и военные новости, играла с ним в бао и сочиняла стишки и загадки, чтобы его развлечь. Когда рана опять открывалась, девушка кормила и купала его, как ребенка, и гладила по взмокшим от пота волосам, пока больной не успокаивался. Ночью она спала на полу у его лежанки, немедленно просыпаясь всякий раз, как он начинал метаться или бредить.

Мерикара изучила его тело так подробно, будто он был ее ребенком. Она чистила ему зубы зелеными веточками акации, собственными белыми зубками размочаливая их концы до состояния жесткой щетки. Она укладывала ему волосы и расчесывала их, пока они не выросли достаточно, чтобы их снова можно было заплести в косу. Она подрезала ему ногти и узнала и полюбила форму его пальцев, покрытых мозолями от рукояти меча и поводьев колесницы. Без тени отвращения вычищала царевна серу из его ушей и засохшую слизь из ноздрей. Пользуясь гребешком из слоновой кости, она расчесывала мягкие темные волосы, росшие густыми кустиками у него под мышками, вьющиеся по груди и примостившиеся у основания живота.

Каждое утро Мерикара омывала все части его тела, каждую складку, плоскость и выпуклость крепких мускулов, с горечью наблюдая, как в жаре лихорадки плоть его тает и из-под кожи начинают выпирать кости.

Сначала девушка отводила глаза от мужского органа, когда мыла его, но вскоре ей это показалось неуместным проявлением стыдливости. Тогда она взяла его в ладонь и рассмотрела. Это пробудило в ней нежность и сострадание. Он был такой мягкий и теплый, кожа была гладкой и чистой. Иные ощущения нахлынули на нее, стоило ей осторожно отвести кожу назад, как научила ее Минтака, и показался розовый кончик, шелковистый, словно лепесток олеандра. Орган стал напрягаться и раздуваться в ее руке, и вот уже она едва могла обхватить его большим и указательным пальцами. Когда это произошло, царевна ощутила странное чувство, от которого перехватило дыхание и жаркая волна окатила самые сокровенные части ее собственного тела.

Однажды ночью ее разбудил льющийся из окна лунный свет, серебряным слитком лежавший на каменном полу опочивальни. На мгновение ей показалось, что она у себя в спальне в речном дворце в Фивах, но затем услышала хриплое дыхание Мерена и несвязные возгласы, навеянные кошмаром, и память волной ужаса вернулась к ней. Голой она вскочила со своего матраса у ложа больного и бросилась к нему.

Когда она зажгла лампу, то увидела, что глаза Мерена широко открыты, но ничего не видят, лицо пепельно-серое и искажено гримасой боли, на губах белая пена, а тело блестит от пота. Раненый так сильно метался на смятых льняных простынях, что она испугалась, не повредит ли он себе. Она догадалась, что это и есть перелом, о котором ее предупреждал Таита.

– Таита! – закричала она. – Пожалуйста, ты нам срочно нужен.

Каморку Таиты отделял от них внутренний двор, а спал он всегда с открытой дверью, так что мог услышать ее зов.

– Таита! – снова закричала девушка и навалилась Мерену на грудь, чтобы успокоить его.

Затем она вспомнила: маг уехал в пустыню вместе с Нефером и отрядом колесниц с какой-то таинственной целью и вернуться мог едва ли раньше чем через несколько дней. Она подумала было сходить за Минтакой, но спальня подруги находилась в другом конце древнего дворца, а ей страшно было оставить Мерена.

Предстояло справляться самой. Она поняла, что жизнь Мерена в ее руках, и при этой мысли страх ее поутих. Его место заняла холодная решимость. Мерикара легла рядом с больным и крепко обняла его, шепотом поддерживая и успокаивая. Через некоторое время юноша затих, и она смогла ненадолго оставить его. Девушка подошла к сундуку около окна, нашла в нем склянку, оставленную для нее Таитой, смешала ее жгучее содержимое с вином и подогрела на жаровне, как учил маг.

Когда она поднесла кубок к губам Мерена, тот попытался было отказаться, но ей удалось заставить его выпить. Когда чаша опустела, Мерикара согрела воды, омыла пот с лица и пену с губ больного и собиралась обмыть тело, как у него случился внезапный приступ и юноша начал дрожать и стонать. Страх вернулся с прежней силой. Она бросилась к Мерену и отчаянно вцепилась в него.

– Не умирай, мой милый, – взмолилась она и заявила голосом более решительным: – Я не позволю тебе умереть. О Хатхор, помоги мне! Я собственными руками вытащу его назад из подземного мира.

Девушка знала, что вступила на поле боя, и боролась вместе с Мереном, не жалея сил и укрепляя его силы своими. Когда она почувствовала, что он обмяк в ее руках и его мокрое от пота тело начинает остывать, она закричала:

– Нет, Мерен, вернись! Вернись ко мне. Ты не можешь уйти без меня.

Она прижала губы к его губам и поделилась с ним собственным дыханием жизни. Юноша вдруг судорожно выдохнул, опустошив легкие, и она подумала, что все кончилось. Царевна обхватила обеими руками его исхудавшую грудь, а когда ослабила давление, он сделал шумный вдох, затем другой и еще один. Едва заметное трепетание сердца перешло в сильные, ритмичные удары, которые девушка ощущала всем своим туловищем.

– Ты вернулся, – прошептала она. – Ты вернулся ко мне.

Он все еще был холодный, и, когда его начала бить дрожь, Мерикара обняла обеими руками его грудь, а обеими ногами обвила его бедра, согревая своим телом. Мало-помалу дыхание Мерена стало глубоким и ровным, и она ощутила, как теплая кровь заструилась по его жилам. Она лежала на нем, испытывая чувство исполненного долга, поскольку знала, что спасла любимого и с этой ночи и навек он будет принадлежать только ей.

На рассвете свершилось еще одно чудо. Она почувствовала, что его тело пробудилось и что некий орган, некогда такой мягкий и маленький в ее ладони, теперь вновь налился кровью, став огромным и твердым как камень, и давит на нее, устремляясь вверх меж ее раздвинутых бедер.

Мерикара посмотрела на Мерена и увидела, что тот в сознании. Глаза его были темными, глубоко запавшими, но в них читались такое благоговение и такая нежность, что сердце расширилось в ее груди и она почувствовала, что вот-вот задохнется от силы нахлынувших чувств.

– Да? – спросил он.

– Да, – ответила она. – Я хочу этого больше всего на свете.

Она раскрылась и протянула руку, направляя его. Ощущая болезненное томление внутри, Мерикара приняла любимого глубиной своего естества, взлетела с ним как на крыльях на высоту, на которую никогда не поднималась прежде, и закричала, чувствуя, как он наполняет ее горячим потоком, как если бы с ним изливалась в нее вся его боль, все перенесенные страдания. И ощутила в нем великий покой, когда он прижался к ней и уснул.

Она тихо лежала рядом, стараясь не потревожить его, наслаждаясь звуком его дыхания и теплом худого, изможденного тела, сладко страдая от боли там, где он побывал глубоко внутри нее.

Почувствовав, что Мерен просыпается, Мерикара нежно поцеловала его в губы, поздравляя с возвращением. Он поднял веки и заглянул ей в глаза, сначала растерянно, а потом, вспомнив о минувшей ночи, с разгорающейся радостью.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – сказал он.

– Я уже твоя жена. И останусь ею до последнего дня моей жизни.

Нефер оглядел колонну колесниц. Они мчались в карьер, по четыре в ряд. Командиры отделений ждали его сигнала. Он посмотрел вперед и увидел на равнине цепь вражеских пехотинцев, очертания которой расплывались в жарком мареве, так что она казалась извивающейся змеей, плывущей в озере с мерцающей водой, хотя никакой воды впереди не было. Он направлялся в середину цепи. Благодаря заботам Таиты Дов полностью оправилась от раны и сейчас резво бежала, не отставая от размашистой поступи Круса.

Когда они подъехали ближе, вражеский строй изменил форму: подобно гигантскому ежу, цепь свернулась в плотное кольцо в две шеренги глубиной. Воины внешнего ряда выставили длинные копья перед собой, а воины второго просунули их в промежутки между воинами первого, так что образовалась блестящая стена из бронзовых наконечников. Нефер держал прямо на центр двойного кольца, а потом, когда от врага их отделяло всего две сотни шагов, дал знак выполнить маневр «крылья Гора».

Строй колесниц раскрылся, будто цветок под лучами солнца, две колонны одновременно разъехались направо и налево, простирая крылья Гора, чтобы охватить «ежа» из присевших пехотинцев. Колесницы закружили вокруг них, будто обод колеса вокруг оси, и в пехотинцев темным облаком полетели стрелы из коротких луков с изогнутым древком.

Нефер дал сигнал прервать атаку и отойти. Колесницы вновь четко перестроились в колонну по четыре и поехали прочь. Последовал новый сигнал, колонна раскололась надвое, и повозки помчались обратно, воины подняли дротики и намотали на запястья копьеметалки.

Проносясь мимо пехоты, Нефер подняли правый кулак в приветствии и крикнул:

– Молодцы! Получилось намного лучше!

Пехотинцы вскинули копья, радуясь похвале:

– Нефер-Сети и Гор!

Нефер придержал лошадей, развернул их, рысью поехал назад и остановил свой отряд перед рядами пехоты. Таита вышел из защитного круга, чтобы приветствовать его.

– Пострадавшие есть? – спросил Нефер.

Хотя наконечники учебных стрел, которыми стреляли в «ежа», были обшиты кожей, они все-таки могли выбить глаз или причинить другое повреждение.

– Несколько ушибов. – Таита пожал плечами.

– Они молодцы, – сказал Нефер и крикнул сотнику, командовавшему пехотой: – Веди своих парней сюда. Я хочу поговорить с ними. Потом они могут поесть и попить. Потом снова займемся отработкой притворного отступления.

Рядом находился выход скальной породы, представлявший собой естественное возвышение. Нефер влез на его вершину, а все воины, пешие и конные, собрались внизу.

Таита сел на корточки у подножия скалы, наблюдая и слушая. Нефер очень напоминал ему фараона Тамоса, своего отца, в том же возрасте. Мальчик держался и говорил просто, но доходчиво, на обиходном языке, который его подчиненные понимали лучше всего. В случаях, подобных этому, он становился одним из них, и о теплом, уважительном отношении к царю свидетельствовало то, как воины принимали его: улыбались, подбирались поближе, чтобы поймать каждое его слово, смеялись его шуткам, краснели от стыда, если он их ругал, и сияли от похвалы.

Нефер коснулся утренних маневров и по достоинству оценил их, но безжалостно отметил все изъяны и промахи.

– Сдается, вы почти уже готовы заставить Трока и Наджу дрожать за собственную шкуру, – подытожил он. – Пока можете перекусить. Но мы еще не закончили на сегодня, честно говоря, только начали.

Воины захохотали и начали расходиться.

Нефер спрыгнул со скалы, и Таита резко поднялся ему навстречу:

– Стой, Нефер! Не шевелись!

Юноша замер.

Должно быть, кобра устроила гнездо в груде каменей, но шум и топот ног и копыт потревожили ее. Она выскользнула из трещины в темной скале, как раз когда Нефер спрыгнул почти ей на голову. Змея встала на хвост позади него, доставая почти ему до пояса. Ее капюшон расправился, похожий на перышко черный язык заметался между растянутыми в усмешке тонкими губами. Глаза у кобры, будто бусинки из полированного оникса с искрами света в черных зрачках, были нацелены на длинные голые ноги Нефера, стоявшего перед ней на расстоянии, легко покрываемом броском.

Стоявшие ближе услышали предупреждение Таиты и обернулись. Добрых пятьсот человек стояли около Нефера, но ни один не смел двинуться. Все в ужасе смотрели на фараона, которому грозила смертельная опасность.

Кобра широко раскрыла пасть, готовясь к нападению. Из бледного нёба торчали тонкие зубы, капли яда сверкали на их острых как иголки кончиках.

Таита качнул талисман Лостры на длинной цепи, как маятник, и тот сверкнул на свету. Маг заставил его пролететь мимо поднятой головы кобры. Отвлекшись, змея отвела взгляд от Нефера и сосредоточила его на блестящем амулете. Сжав в другой руке посох, Таита придвинулся ближе.

– Когда я ударю, отпрыгивай подальше, – прошептал он, и Нефер кивнул.

Таита медленно двинулся в сторону, и кобра стала поворачивать голову, зачарованная золотым амулетом.

– Давай! – скомандовал Таита и ткнул в кобру посохом.

В тот же миг Нефер отпрыгнул, а змея кинулась на посох. Таита отдернул его, кобра промахнулась и на миг растянулась на голой земле. Движением, почти не уступающим по быстроте броску кобры, Таита пригвоздил ее к земле изогнутым концом посоха, чуть позади ее головы, и у всех вырвался вздох облегчения.

Кобра то сворачивалась в блестящий чешуйчатый шар вокруг посоха, то распрямлялась. Таита наклонился, скользнул рукой по пульсирующим кольцам и ухватил змею за шею. Затем он поднял ее, показал воинам, и те в ужасе ахнули. Они инстинктивно попятились, когда змея обмоталась вокруг длинной тонкой руки Таиты. Воины ожидали, что маг убьет ее, но Таита, держа извивающуюся гадину, направился с ней в пустыню.

Там он отбросил змею от себя. Ударившись о землю, она развила кольца и поползла прочь по каменистой земле. Таита пристально смотрел на нее.

Внезапно вверху раздался пронзительный крик. Все были так поглощены поимкой кобры, что никто не заметил, как высоко в небе появился сокол. Теперь он пикировал, падая прямо на кобру. В последний миг змея почуяла опасность и вскинула голову, раздув капюшон. Сокол с лету вонзил когти в него, в дюйме позади головы, и, тяжело хлопая крыльями, поднялся в воздух. В когтях он держал извивающуюся и изворачивающуюся кобру.

Таита смотрел на птицу, уносящую змею. Удаляясь, сокол уменьшался и наконец исчез в синевато-сером знойном мареве на горизонте. Таита долго стоял, глядя ему вслед. А когда вернулся к Неферу, на лице его застыло серьезное выражение, и весь остаток дня он молчал. Скача обратно в Галлалу в колеснице рядом с Нефером, он все так же не говорил ни слова.

– Это было знамение. – Нефер посмотрел на наставника.

По лицу Таиты он угадал, что прав. И продолжил негромко:

– Я слышал разговоры. Люди обеспокоены. Никто из них никогда не видел ничего подобного. Царские соколы обычно не охотятся на кобр.

– Да, – сказал Таита. – Это было знамение. Предупреждение и обещание от бога.

– Что оно означает? – Нефер посмотрел ему в глаза.

– Кобра угрожала тебе. Это означает большую опасность. Царская птица со змеей в когтях улетела на восток. Это означает великую опасность с востока. Но в конце сокол победил.

Оба посмотрели на восток.

– Завтра с рассветом мы отправим отряд на разведку, – решил Нефер.

В холодной предрассветной мгле Нефер и Таита ждали на вершине горы. Разведывательный отряд расположился на склоне с другой стороны. Всего разведчиков было двадцать. Из соображений скрытности они оставили колесницы в Галлале и поехали верхом. Колеса поднимали больше пыли, чем копыта, и, кроме того, конник мог забраться на высокие обрывистые горы, идущие вдоль берега, куда колесу путь заказан.

Хилтон и Шабакон с другими отрядами отправились проверить местность, расположенную южнее, а вместе они могли охватить все восточные подходы к Галлале.

Нефер повел свой отряд от Гебель-Атаки вдоль западного побережья Красного моря, заглядывая по пути в каждый порт и рыбацкую деревню. За исключением нескольких торговых караванов и шаек кочевников, они не обнаружили ничего, никакого признака опасности, предсказанной знамением. Сейчас они расположились лагерем над портом Сафага.

Проснувшись затемно, Таита и Нефер вышли из лагеря и поднялись на вершину понаблюдать. Они сидели рядом в дружеском молчании.

– А вдруг знамение было ложным? – наконец заговорил Нефер.

Таита хмыкнул и сплюнул:

– Сокол с коброй в когтях? Это против природы. Без сомнения, это знак, но, может, и ложный. Иштар Мидянин и другие способны расставлять такие ловушки.

– Но ты не думаешь, что это так? – не сдавался Нефер. – Ты бы не гнал нас изо всех сил, если бы думал, что знамение ложное.

– Скоро рассветет. – Таита уклонился от ответа и посмотрел на мглу на востоке, где низко над горизонтом висела, как фонарь, утренняя звезда.

Небо светлело и меняло цвет, как созревающий плод, принимая оттенки хурмы и зрелого граната. На фоне пробуждающейся зари горы на дальнем берегу казались черными, острыми и зазубренными, как клыки древнего крокодила.

Внезапно Таита встал и облокотился на посох. Нефер не уставал удивляться остроте его выцветших старых глаз; сейчас он понял – Таита что-то увидел. Юноша встал рядом с ним:

– Что там, древний отец?

Таита положил руку ему на предплечье.

– Знамение не было ложным, – сказал он просто. – Опасность здесь.

Море было серым, как живот дикого голубя, но свет прибывал, и стало видно, что поверхность воды пестреет белыми точками.

– Ветер поднял волны с белыми бурунами, – сказал Нефер.

– Нет. – Таита покачал головой. – Это не буруны. Это – паруса. Флот под парусами.

Над вершинами далеких гор показался край солнечного диска, осветив крошечные белые треугольники. Будто огромная стая белых цапель возвращалась к гнездовьям: целая флотилия дау шла к порту Сафага.

– Если это Трок и Наджа с армией, то почему они плывут по морю? – осведомился Нефер.

– Это самый короткий и прямой путь из Месопотамии. Переправа по морю убережет лошадей и воинов от трудной дороги по пустыне. Если бы не змея и сокол, мы не ожидали бы опасности с этой стороны, – ответил Таита и одобрительно кивнул. – Ловкий ход. Кажется, они собрали торговые суда и рыбацкие лодки со всего Красного моря, чтобы организовать переезд.

Они спустились с горы к лагерю в ущелье. Воины бодрствовали. Нефер созвал своих разведчиков и отдал приказы. Двоим предстояло во весь опор скакать обратно в Галлалу и передать распоряжения Соккону, оставшемуся в столице за главного. Большую часть остальных фараон разбил на пары и послал юг, чтобы разыскать разведывательные отряды Хилтона и Шабакона и стянуть их в одну точку. При себе он оставил пятерых.

Нефер и Таита проследили, чтобы все направились исполнять поручения, потом сели на лошадей и поехали через холмы к Сафаге вместе с пятью отобранными юношей людьми. К середине утра они достигли вершины холмов над портом. Таита провел их к заброшенной сторожевой башне, с которой открывался вид на порт и его окрестности. Оставив лошадей под присмотром воинов, наставник и ученик поднялись по шаткой лестнице на верхнюю площадку башни.

– Первые лодки входят в бухту. – Нефер указал на них.

Суда были тяжело нагружены, но благодаря попутному ветру шли ходко, вздымая носами буруны. Белые, как соль на солнце, треугольные паруса были туго натянуты.

Они ложились в дрейф у берега и бросали тяжелые коралловые якоря. С вершины башни Нефер и Таита отлично видели открытые палубы, переполненные людьми и лошадьми.

Едва дау вставало на якорь, матросы снимали дощатые планширы. До полуразрушенной сторожевой башни доносились крики, когда коней сгоняли в воду. Животные плюхались в нее, высоко поднимая брызги. Воины, раздевшись до набедренных повязок, прыгали следом. Они хватались за гривы лошадей и плыли рядом с ними к берегу. Кони выходили на берег, отряхиваясь от воды, так что туман из мелких капель играл всеми цветами радуги в солнечном свете.

Через час берег был запружен людьми и лошадьми, а вокруг сложенных из земляных кирпичей зданий маленького порта были выставлены дозорные заставы.

– Будь при нас отряд колесниц, – посетовал Нефер, – можно было бы атаковать. Пока они высадили только половину людей и не успели собрать колесницы, мы порубили бы их в куски.

Таита никак не отозвался на эти сожаления.

Теперь бухту заполнили грузовые суда. Лодки с колесницами и поклажей бросили якоря у самого берега и, когда отлив увел из-под них воду, сели на дно и накренились. Скоро воды вокруг них осталось только по колено. Воины с берега шли к ним вброд и начинали разгрузку. Они по частям переносили на берег разобранные колесницы и вновь собирали их на песке.

Когда в бухту вошло последнее дау, солнце уже садилось за горы на западе. Эта лодка была больше прочих, а на клотике ее короткой мачты развевалось знамя с оскаленной головой леопарда в ярких цветах династии Трока-Урука.

– Вот и он. – Нефер указал на безошибочно узнаваемую фигуру на носу.

– А Иштар рядом с ним. Собака и ее хозяин.

В бесцветных глазах Таиты горел гнев, какой Нефер редко наблюдал прежде. Они смотрели, как причудливая пара вброд перебирается на берег.

Поперек пляжа тянулся каменный причал. Трок поднялся на него и устроился на возвышении, чтобы наблюдать за высадкой остального войска.

– Ты видишь флаг Наджи? – спросил Нефер.

Таита покачал головой:

– Трок один ведет войско. Он, должно быть, оставил Наджу удерживать Вавилон и Месопотамию. И прибыл, чтобы уладить личные счеты.

– Откуда ты знаешь?

– Вокруг него аура, похожая на багровое облако. Я вижу ее даже отсюда, – тихо сказал Таита. – Вся его ненависть сосредоточена на одном-единственном человеке. Он никогда не позволил бы Надже или кому-нибудь еще разделить с ним месть, жажда которой привела его сюда.

– И предмет этой ненависти – я?

– Нет, не ты.

– Тогда кто?

– В первую очередь он идет за Минтакой.

Когда солнце село, Нефер и Таита оставили пятерых конников следовать за Троком по пятам, а сами всю ночь без устали гнали лошадей – назад в Галлалу.

Наутро после высадки Трок схватил двух бедуинов, что брели с вереницей ослов по дороге к Сафаге. Ничего не подозревая, они вышли из пустыни прямо в руки его дозорных. Слухи о нраве Трока проникли даже в эту пустынную местность, поэтому, едва узнав, к кому попали, бедуины пустились в униженные мольбы. Они дали Троку захватывающий отчет о восстановлении древнего города. Рассказали об источнике пресной воды, вытекающем из пещеры в холмах, и о лугах с пышной травой, окружающих Галлалу. Они также назвали ему примерное количество колесниц под командой Нефера-Сети, и Трок понял, что превосходит своего врага в соотношении пять к одному. Но, что важнее всего, они подробно рассказали ему, как добраться от Сафаги до древнего города. До сих пор Трок лишь приблизительно знал направление похода на Галлалу, и, судя по всему, его сведения оказались ошибочны. Он исходил из того, что переход займет три или четыре дня, поэтому намеревался захватить с собой от побережья запас воды и возы с кормом для лошадей. Поход получился бы долгим и мучительным. Новые сведения изменили все. Бедуины уверяли его, что до Галлалы можно добраться за день и ночь быстрой скачки.

Взвесив уровень риска и опасности, Трок решил предпринять бросок через пустыню к Галлале, чтобы захватить город врасплох. Конечно, это означало, что в бой придется идти с лошадьми, изнуренными длинным переходом и с пустыми бурдюками. Однако, имея на своей стороне численный перевес и неожиданность, гиксосы смогут захватить источник и пастбища. Как только они окажутся в их руках, победа будет обеспечена.

Ему потребовалось еще два дня, чтобы выгрузить все войско и собрать колесницы. На второй вечер он был готов начать бросок на Галлалу.

Заполнив бурдюки водой, головные отряды выехали из Сафаги, как только солнце зашло и жара спала. За каждой колесницей бежали две запасные упряжки, привязанные постромками. Колесничие решили не делать ночью остановок ради отдыха лошадей, предпочитая менять упряжку на свежую. Всех загнанных коней будут выпрягать и бросать, а следующие в хвосте части подберут их.

Трок вел авангард, задав убийственный темп: переходя на шаг на подъемах, а на спусках или при езде по ровному грунту гоня коней рысью или галопом. Как только мехи с водой опустели, путь назад был отрезан. К исходу следующего утра жара стала невыносимой, а большинство запасных лошадей использовано.

Проводники-бедуины продолжали уверять Трока, что до Галлалы уже недалеко, но, поднимаясь на очередную возвышенность, воины видели перед собой все ту же гнетущую картину: скалы, высохшая земля, подернутая жарким маревом.

К вечеру бедуины сбежали. С изяществом джиннов они растаяли в знойном воздухе, и, хотя Трок послал пару колесниц им вслед, больше их не видели.

– Я предупреждал вас, – злорадно сказал Троку Иштар Мидянин. – Вам следовало послушать моего совета. Эти безбожные скоты состоят, надо полагать, на жалованье у Таиты Чародея. Наверняка это он сокрыл дорогу и сбил нас с пути. Мы не знаем, как далеко до этой мифической Галлалы, если она действительно существует.

За это без спросу высказанное мнение Трок отвесил колдуну хорошую оплеуху по его татуированному лицу. Но она не избавила от предчувствия гибели и отчаяния, которое уже охватывало Трока. Он вновь стегнул лошадей и заставил их подняться по следующему длинному каменистому склону. Фараон задавался вопросом, сколько еще таких впереди. Кони почти выбились из сил, и он сомневался, смогут ли они двигаться ночью.

Так или иначе, войско, по крайней мере большая его часть, продолжало идти вперед. Пятьдесят или шестьдесят колесниц загнали свои последние упряжки, и Трок оставил их вдоль дороги.

На второй день взошло солнце, согревающее, как поцелуй, в сравнении с холодом ночи. Но то был коварный поцелуй. Скоро светило жалило и слепило налитые кровью глаза. Впервые Трок подумал, не придется ли ему умереть тут, на этой ужасной дороге в никуда.

– Еще один холм! – крикнул он своей последней упряжке.

Трок попробовал подстегнуть лошадей, чтобы перевести на рысь, но те брели вверх по пологому склону, понурив головы. На их боках соляными разводами блестел высохший пот. Перед самой вершиной Трок обернулся на нестройную колонну. Даже не пересчитывая, он видел, что потерял половину колесниц. Сотни сошедших с повозок воинов брели вслед за колонной, но прямо у него на глазах двое или трое упали и остались лежать на обочине, как мертвые. Вслед за войском летели стервятники – сотни темных пятнышек, кружащих высоко в синеве. Фараон заметил, как некоторые из них спускаются, чтобы насладиться приготовленным пиром.

– Есть только один путь, – заявил он Иштару, – вперед.

Трок ударил бичом по спинам лошадей, и те с трудом пошли дальше.

Оказавшись на вершине холма, Трок удивленно распахнул глаза. Открывшееся ему зрелище выходило за пределы воображения. Перед ним поднимались руины древнего города. Их очертания казались призрачными, но вечными. Как ему рассказывали бедуины, город окружали поля свежей зелени и паутина сверкающих водных каналов. Его лошади почуяли запах воды и натянули поводья с новой силой.

Несмотря на отчаянную спешку, Трок выждал, оценивая положение дел. Он сразу увидел, что город беспомощен и беззащитен. Из распахнутых настежь ворот лилась охваченная паникой толпа. Унося детей и жалкий скарб, жители устремлялись вверх по узкой, но обрывистой долине на запад от Галлалы. В поток беженцев замешались несколько пеших воинов, но они явно спасались от битвы и угрозы не представляли. Никаких признаков конницы или боевых колесниц. Это была отара овец, отданная на растерзание волчьей стае, вот только волки ослабели и изнемогли от жажды.

– Сутех предает их в наши руки! – возликовал Трок. – Прежде чем сегодня зайдет солнце, у вас будет больше золота и женщин, чем вам нужно!

Крик был подхвачен воинами, перевалившими вслед за ним через хребет. Быстро, насколько хватало сил у изнуренных лошадей, гиксосы поскакали к первому оросительному каналу. Они распределились по его длине, и лошади стали втягивать бесценную влагу, пока их животы не раздулись, как у беременных. Воины бросались в воду с берега, пили прямо из реки или наполняли водой шлемы и опрокидывали себе на голову и в глотку.

– И почему ты не разрешил мне отравить оросительные каналы? – с досадой промолвил Нефер, наблюдая за происходящим с другой стороны долины.

– Ты и сам понимаешь почему. – Таита покачал посеребренной головой. – Это преступление, которое боги никогда не простят. На этой скудной земле только Сет или Сутех могут задумать столь отвратительное дело.

– В этот день я не прочь был стать Сетом, – мрачно улыбнулся Нефер, но он сказал это просто из желания позлить мага. – Двое твоих пройдох отлично справились.

Он посмотрел на оборванных бедуинов, присевших на корточки рядом с Таитой.

– Заплати им и отпусти на все четыре стороны.

– Золото не имеет для них цены, – пояснил Таита. – Когда я жил в Гебель-Нагаре, они принесли ко мне своих детей и я излечил их от «желтых цветов».

Он благословил припавших к земле кочевников, на их языке поблагодарил за то, что, рискуя жизнью, они ввели в заблуждение Трока, и пообещал им свое покровительство в будущем.

Бедуины поцеловали магу стопы и скрылись среди валунов. Таита и Нефер полностью сосредоточились на происходящем в долине. Лошади и воины Трока напились так, что их животы раздулись, и готовились ехать дальше. Даже потеряв множество колесниц по пути, войско Трока все еще превосходило численностью отряды Нефера по меньшей мере втрое.

– Мы осмелимся встать против них в чистом поле, – мрачно проговорил Нефер, глядя на толпы беженцев, текущие по долине под ними.

Прежде всего, женщин в городе было очень мало. Нефер намеренно сдерживал их приток, приберегая продовольствие для войска. Но даже их, включая Минтаку и Мерикару, вместе со всеми детьми, больными и ранеными, выслали из Галлалы еще два дня назад. Мерен уехал на одном из возков с казной – украденным у лжефараонов золотом. Нефер послал их всех в Гебель-Нагару, где Троку их никогда не найти, а крошечный источник воды будет питать беглецов, пока не закончится война.

Теперь в Галлале не осталось ничего ценного: ни колесниц, ни оружия или доспехов. Нефер с удовлетворением смотрел на беженцев. Даже с такого близкого расстояния трудно было рассмотреть, что это не женщины и мирные жители, а замаскированные пешие воины. Многие из этих детин шли, путаясь в подолах длинных юбок и кутаясь в накидки. Свертки у них в руках содержали вовсе не младенцев, а луки и мечи. Длинные копья загодя спрятали среди валунов в верхней части долины, где скрывались главные силы.

Все экипажи Трока закончили водопой и пошли дальше через пастбища плотными и правильными рядами, волна за волной. Вода как по волшебству оживила воинов, а впереди манили обещанные грабеж и разврат.

– Молись Гору, чтобы нам удалось соблазнить Трока начать погоню и войти в долину, – прошептал Нефер. – Если он не клюнет на приманку и предпочтет взять незащищенный город, то отрежет нас от воды и пастбищ. Тогда нам придется выходить на бой на открытом пространстве, где у него будут все преимущества.

Таита промолчал. Он стоял, прижав к губам золотой амулет, заведя вверх глаза, – эту позу Нефер знал очень хорошо.

Враги теперь находились достаточно близко от Нефера, и он смог разглядеть среди двигающейся массы колесницу Трока. Она приближалась к входу в долину, запруженную перепуганными беглецами. Трок занимал место в центре первой шеренги, с обеих сторон от него было по десять колесниц. Строй гиксосов был достаточно широк, чтобы перекрыть долину от края до края. За ним держались остальные колесницы. Поднятая пыль оседала на землю в зловещей тишине. Единственным звуком был слабый шум и гомон убегающей толпы в узкой долине впереди.

– Ну, Трок-Урук! – прошептал Нефер. – Дай приказ к атаке! Ворвись в историю на полном скаку!

В головной колеснице первого ряда могучих сил, рядом с облаченной в доспехи исполинской фигурой Трока, скрючился Иштар Мидянин. Он был так возбужден, что дерзнул дернуть за вплетенную в бороду Трока ленту.

– Запах Чародея витает в воздухе, как смрад от пролежавшего десять дней трупа. – Его голос звучал визгливо, слюна выступала на губах и разлеталась брызгами от полноты чувств. – Он поджидает вас наверху, как зверь-людоед. Я чувствую его присутствие. Глядите в оба, могущественный фараон!

Трок был так спокоен, что нашел время поглядеть в небо. Стервятники опустились ниже.

– Да! Да! – Иштар ухватился за шанс. – Это птенцы Таиты. Они ждут, что он насытит их вашей плотью.

Трок снова бросил взгляд на раскинувшуюся перед ним долину, которую предстояло захватить, но по земле проносились тени стервятников, и он заколебался.

Прячась среди валунов на крутом склоне долины, Нефер наблюдал за ним с такого близкого расстояния, что, казалось, мог разглядеть выражение лица Трока.

– Давай же, Трок! – пробормотал юноша. – Труби атаку. Веди свое войско в долину.

Он уловил сомнение в манере, с какой Трок играл зажатыми в руке поводьями, и повернул голову, чтобы рассмотреть тощую фигуру Иштара рядом с лжефараоном.

Покрытое синими наколками лицо Мидянина было просительно обращено к господину, он касался Трока и тормошил его за доспехи, моля услышать:

– Это – ловушка, которую устроил для вас Чародей. Если вы не верили мне прежде, то поверьте сейчас. В воздухе витает смерть и воняет обманом. Я чувствую, как заклинания Таиты стегают меня по лицу, словно крылья летучих мышей.

Трок почесал бороду и оглянулся через плечо на ряды колесниц, стоявших колесо к колесу, и на воинов, наклонившихся вперед в напряженном ожидании приказа.

– Поверните назад, могущественный Трок. Захватите город и водный источник. Нефер-Сети и Чародей сгинут в пустыне, как едва не погибли мы. Это верный путь. Другой путь – безумие.

На склоне холма Нефер, прищурившись, наблюдал, как его переодетые воины бегут по долине. Надежда на успех ускользала на глазах.

– Что держит Трока? Он не собирается нападать? – воскликнул юноша. – Если он не нападет сейчас…

– Посмотри на исток долины, – сказал Таита, не открывая глаз.

Забыв о своем волнении, Нефер взглянул вверх по долине и в тревоге замер. Его ладонь сжала рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев.

– Не может быть! – простонал он.

У дальнего края долины, хорошо видимого от колесницы Трока, лежала каменная плита. Квадратная и красноватая, она возвышалась близ дороги, как монумент. На ней, над потоком бегущих, появилась одинокая фигура. Это была женщина, молодая и стройная, с черными волосами до пояса. Ее пурпурный хитон цвета царского дома Апепи ярким пятном выделялся на блеклом фоне голых скал и песка.

– Минтака! – охнул Нефер. – Я ведь велел ей отправиться вместе с Мереном и Мерикарой в Гебель-Нагару.

– Мы знаем, что она никогда бы не ослушалась твоего приказа. – Таита открыл глаза и лукаво улыбнулся. – Остается сделать вывод, что она просто не расслышала его.

– Это все ты, – упрекнул старика Нефер. – Ты использовал ее как приманку для Трока. Ты подверг ее смертельной опасности.

– Возможно, мне подвластны магические силы. Но даже я не могу повелевать Минтакой Апепи. То, что она делает, она делает по своей свободной воле.

Внизу Трок повернулся, готовясь отдать своим колесницам приказ развернуться и, дав сброду убежать, захватить источник и город Галлалу, как убеждал его Иштар. Но он не успел заговорить, ощутив, как Иштар рядом с ним напрягся.

– Это какая-то пакость Таиты, – прошептал колдун.

Трок резко обернулся – и увидел крошечную фигурку в пурпурном одеянии, стоящую на высокой каменной плите. Он мгновенно узнал предмет своей злобы и ненависти.

– Минтака Апепи, – прорычал он, – я пришел за тобой, похотливая сучка. Я заставлю тебя умолять о смерти.

– Это – мираж, фараон. Не позвольте Чародею обмануть вас.

– Не мираж, – буркнул Трок. – Я докажу это тебе, когда погружу свое орудие в ее нежное тело и буду таранить ее до тех пор, пока она не истечет кровью.

– Чародей ослепил вас, – простонал Иштар. – Вокруг нас повсюду витает смерть.

Он хотел спрыгнуть с подножки и убежать, но Трок ухватил его за покрытые лаком космы и втащил обратно.

– Нет уж, останься со мной, Иштар Мидянин. Я разрешу тебе попользовать ее сладкую пещерку, прежде чем отдам на растерзание своим молодцам.

Гиксос высоко поднял сжатый кулак.

– Вперед! – заорал он. – Марш!

С обеих сторон от него колесницы разом покатились вперед, и ряды воинов последовали за Троком в долину. Солнце сверкало на наконечниках копий, пыль клубилась вокруг, словно дым. Последние беженцы были в трехстах шагах впереди, когда Трок отдал следующий приказ:

– На галоп! В атаку!

Лошади помчались вперед, и под стук копыт и колес гиксосы влетели в узкую долину.

– Трок ввязался в бой, – проговорил тихо Нефер. – Но какой ценой? Если он схватит Минтаку…

Юноша не смог договорить, с болью поглядев на хорошо заметную стройную фигуру, что спокойно стояла на пути бури.

– Теперь тебе есть ради чего сражаться, – тихо сказал Таита.

Нефер почувствовал, как вся его любовь и смертельное беспокойство о Минтаке перетекают в боевую ярость. То была холодная суровая ярость, она обострила все его чувства и заполнила его существо, оттеснив все остальное.

Когда ряды колесниц внизу промчались мимо их укрытия, юноша вышел из-за скалы. Все внимание Трока занимали беспомощные жертвы впереди. Он не заметил, как на фланге появилась вдруг высокая фигура. Зато воины Нефера отлично ее видели. Они прятались среди валунов внизу по обоим склонам долины. Нефер поднял меч над головой и, когда последняя колесница промчалась мимо, резко опустил его.

На крутых склонах стояли повозки, колеса которых были подперты и привязаны, чтобы не дать им вращаться. Повозки скрывались за кипами сена, в точности подходящими по цвету к окружающей местности, и были так нагружены камнями, что прогибались оси. По сигналу Нефера возницы выбили деревянные подпорки и разрубили ремни, удерживавшие колеса. Возы покатились со склонов, набирая скорость, и устремились прямо на строй колесниц внизу.

Когда Иштар пронзительно закричал, Трок оторвал взгляд от Минтаки в дальнем конце долины и увидел тяжелые возы, мчащиеся на его отряды.

– Назад! – взревел он. – Отходим!

Но даже его громовой голос утонул в шуме. Начавшуюся уже атаку невозможно было остановить, а на узком дне долины совсем не оставалось места для маневра.

Первые возы врезались в атакующий клин. Послышались треск дерева, крики раздавленных людей и лошадей. Возы с грохотом опрокидывались, разбрасывая вокруг себя камни.

Внезапно воз перекрыл дорогу Троку, его кони шарахнулись в сторону и врезались в колесницу, едущую рядом. В мгновение ока великолепная атака превратилась в свалку из разбитых, опрокинутых повозок и искалеченных лошадей.

Возы запечатали долину с обоих концов. Даже уцелевшие колесницы попали в затор. Вся суть колесницы, ее сила и опасность, состоят в способности быстро ехать и маневрировать, лететь в атаку и столь же стремительно отступать. Каменные завалы лишили их подвижности, сверху на склонах расположились лучники Нефера. Первые же залпы стали буквально косить незащищенные экипажи. За несколько минут долина превратилась в скотобойню.

Иные из воинов Трока попрыгали с пойманных в западню колесниц и бросились на склоны долины. Но они были истощены изнурительным маршем и отягощены доспехами. Подъем был крутым и неровным, не позволяя двигаться быстро. Появившиеся из-за валунов и наспех возведенных каменных зареб воины Нефера поражали гиксосов ударами копий и осыпали градом дротиков. Большинство пали прежде, чем достигли первого ряда оборонявшихся.

Трок ошеломленно огляделся, ища выход из ловушки, но одна из его лошадей погибла: ее раздавили камни из воза, перекрывшего ему путь. Позади другие колесницы образовали такую плотную массу, что не хватало места повернуть или попятиться. Стрелы и дротики свистели вокруг, стучали по бортикам колесницы, со звоном ударялись о его шлем и нагрудник.

Иштар воспользовался неразберихой и, прежде чем Трок сумел удержать его, спрыгнул с платформы и кинулся бежать, лавируя между разбитыми колесницами и мечущимися, ржущими лошадьми. Потом Трок снова посмотрел вперед и с удивлением увидел, что Минтака по-прежнему стоит на вершине бурой каменной плиты прямо перед ним. Она смотрела на него с выражением ледяного отвращения на красивом лице, и его гнев перешел в безумие.

Он выхватил из стойки сбоку свой боевой лук и полез за стрелой в колчан. Но передумал, отбросил лук и закричал поверх голов своих вздыбливающихся и рвущихся коней:

– Нет! Стрела слишком хороша для похотливой сучки. Я приду и задушу тебя голыми руками, я хочу чувствовать, как ты будешь дергаться, когда я выдавлю из тебя последний вздох, грязная потаскушка!

Гиксос выхватил меч и спрыгнул на землю. Затем пронырнул под копытами вставшей на дыбы лошади и перелез через перевернувшийся воз. Два воина Нефера выскочили из-за скал в попытке его остановить, но он зарубил их и перешагнул через трепыхающиеся тела. Его голодный взор видел только девушку в пурпурном хитоне, в гордой позе стоящую впереди, и он стремился к ней, как мотылек к пламени.

Нефер увидел, что Трок вырвался из западни, и побежал вниз по склону, перескакивая с камня на камень.

– Беги, Минтака! Уходи от него! – громко кричал он, но она то ли не слышала, то ли не хотела слышать.

А вот Трок услышал. Он остановился и обернулся:

– Иди сюда, красавчик, длины моего меча хватит, чтобы нанизать и тебя, и твою шлюху.

Не останавливаясь, Нефер метнул дротик, но Трок ловко отразил его самой серединой легкого круглого щита, который носил на плече. Дротик отлетел, ударился о камни и упал у ног Минтаки. Та не повела даже бровью.

Бросок на миг отвлек Трока, и Нефер прыгнул на ровное место перед ним. Увидев его, Трок встал на изготовку, и его лицо исказила свирепая ухмылка. Укрывшись за бронзовым щитом, он взмахнул мечом:

– Подходи, щенок. Давай взвесим твои притязания на двойную корону.

Набрав разгон при спуске, Нефер без остановки кинулся на противника. Тот принял первую атаку на щит из бронзы. Потом рубанул поверх него, и Нефер отпрыгнул, затем напал снова, ответив на удар Трока своим выпадом.

Воины Нефера видели, как фараон бросился по склону, и последовали его примеру. Выйдя из каменных укрытий, они волнами стали спускаться вниз. Через несколько секунд вся долина была от края до края заполнена сражающимися, рубящими и колющими воинами.

Нацелившись врагу в бедро, юноша попытался найти щель между частями Трокова доспеха. Когда тот отвел укол, он с обратного хода рубанул ему по лицу. Трок не ожидал такой стремительной перемены направления и скорости удара, и, хотя успел отдернуть голову, кончик клинка Нефера чиркнул по его щеке, и на бороду хлынула кровь. Рана разгорячила гиксоса. Он взревел и бросился на Нефера, нанося удары под разными углами с такой скоростью, что его меч, казалось, образовал вокруг него непроницаемую стену из сверкающей бронзы. Под его натиском Нефер вынужденно отступал, пока не почувствовал, что каменная плита, на которой стоит Минтака, упирается ему в спину.

Пятиться было больше некуда – пришлось противостоять всей буйволовой силе Трока и отвечать ударом на удар. В состязании подобного рода нашлось бы немного способных сравниться с гиксосом, словно и не ведающим, что такое усталость.

Когда Неферу удалось отбить несколько атак, Трок расхохотался.

– Давай проверим, мальчишка, сколько ты сможешь продержаться. Я готов продолжать так весь день, а ты? – спросил он, не переставая наседать.

Металл звенел о металл, а Трок тем временем постепенно смещался вправо, чтобы отрезать Неферу единственный путь к спасению.

Атаки Трока были похожи на стихийное бедствие. Нефер чувствовал, что подхвачен штормовым ветром и беспомощен, как если бы его несла океанская стремнина. Годы упражнений закалили его, но не могли подготовить ни к чему подобному. Пытаясь не уступать гиксосу, он чувствовал, что правая рука начинает уставать и движется медленнее.

Трок чиркнул острием ему по шее, а несколько секунд спустя пробил кожаный доспех и достал до ребер. Нефер знал, что единственный его шанс пережить этот шторм состоит в том, чтобы противопоставить грубой силе Трока свои проворство и скорость, но он был прижат к скале. Ему необходимо было вырваться на свободу.

Он встретил следующий удар мечом и отвел клинок противника ровно настолько, чтобы проскользнуть в получившуюся щель. Но, устремившись туда, он открыл левую сторону. Трок не упустил шанса и низким выпадом рассек Неферу бедро как раз над вытатуированным знаком царской власти. Кровь стекала в сандалию и хлюпала при каждом шаге.

Силы Нефера иссякали. Трок прижал его клинок своим и стал поднимать сцепленные мечи. Нефер понимал, что, попытавшись отвести меч, откроет грудь для последнего удара. К тому же рана на бедре все больше ослабляла его и затрудняла движение. На лице Трока появилась ухмылка ликования.

– Крепись, мальчик! – злорадствовал гиксос. – Все почти закончилось, и тебя ждет отдых. Вечный.

Нефер слышал, как Минтака кричала что-то, но не разбирал слов, да и не мог позволить себе отвлечься. Постепенно Трок отжал его меч в сторону и навис над юношей, так что они стояли грудь против груди, но потом вдруг переместил свой вес влево, в направлении раненой ноги Нефера. Юноша попытался выстоять, но нога подкашивалась. Сделав подсечку, Трок повалил противника на спину.

Нефер растянулся на опаленной солнцем земле. Оружие выпало из ослабших пальцев. Трок обеими руками занес свой меч над головой для смертельного удара. Но вдруг лицо его приняло удивленное и растерянное выражение. Не опуская клинка, он сунул руку себе за шею. Потом поднес ее к лицу. Ладонь была в крови. Верзила открыл рот, желая что-то сказать, но струйки крови потекли с уголков его губ, и он медленно отвернулся от Нефера. Трок смотрел на Минтаку, которая стояла на выступе каменной плиты. С каким-то отстраненным удивлением Нефер увидел древко дротика, торчащее из шеи Трока.

Когда Нефер упал, Минтака схватила дротик, валявшийся у ее ног, тот самый, который Нефер метнул в начале схватки, и швырнула вниз, метя в спину Трока. Наконечник угодил под кромку бронзового шлема и глубоко вошел в тело, едва разминувшись с позвоночником, но перебив сонную артерию.

Застыв, как жуткая горгулья с широко открытым ртом, с фонтаном бьющей из раны кровью, Трок выронил меч и потянулся вверх. Он обхватил Минтаку за пояс и стащил с уступа. Трок пытался что-то сказать, но хлещущая изо рта кровь мешала.

Когда он с силой прижал ее к груди, Минтака закричала, а Нефер кое-как поднялся. Он подобрал выроненный Троком меч и, прихрамывая, подошел к нему со спины.

Крики Минтаки вернули силы в его правую руку. Первый колющий удар он нанес в том месте, где крепились доспехи, и глубоко погрузил меч в спину врага. Трок замер и отпустил Минтаку. Она заковыляла прочь, а Нефер выдернул клинок и ударил снова. Шатаясь, Трок медленно развернулся к нему, потом шагнул, пытаясь дотянуться руками в окровавленных кольчужных рукавицах. Нефер вонзил меч ему в горло, и Трок осел на колени, цепляясь за лезвие. Нефер вырвал оружие, с силой резанув по пальцам и ладоням Трока, рассекая сухожилия и нервы.

Трок повалился ничком, и Нефер нанес ему удар между завязками панциря, целя между лопаток в сердце. Оставив клинок в теле врага, юноша повернулся к Минтаке, сжавшейся в комок под защитой скалы. Она бросилась к Неферу и изо всех сил обняла его. Теперь, когда опасность миновала, царевна утратила ледяное самообладание и, всхлипывая, невнятно проговорила:

– Я думала, он убьет тебя, любимый.

– Это ему почти удалось, и если бы не ты… – переводя дух, ответил Нефер. – Ты спасла мне жизнь.

– Это было ужасно. – Голос Минтаки дрожал. – Я думала, его никак не прикончить.

– Это же был бог. – Нефер попробовал засмеяться, но ничего не вышло. – А чтобы его убить, приходится малость постараться.

Он уловил, что шум битвы в долине изменился. По-прежнему обнимая Минтаку одной рукой, юноша обернулся. Воины Трока, увидев гибель своего фараона, прекратили сражаться.

– Довольно! – кричали они, бросая оружие. – Мы сдаемся. Да здравствует фараон Нефер-Сети, единственный истинный царь.

Осознав, что это победа, Нефер почувствовал, как последние силы покидают его избитое кровоточащее тело.

– Дайте им пощаду! – только и смог крикнуть он. – Это наши братья-египтяне. Не убивайте их!

И стал тяжело оседать. Рядом с ним появился Таита и помог Минтаке уложить юношу на землю. Пока они вдвоем перевязывали его раны и останавливали кровотечение на бедре, прибыли начальники отрядов с донесениями.

Забыв про раны, Нефер хотел знать, кто пережил битву, кто ранен или убит. И возблагодарил Гора и Красного Бога, увидев, что его верные сподвижники Хилтон, Шабакон и Соккон находятся в числе окруживших его. Старые вояки торжествовали победу, гордясь собой и своими подчиненными, исполненные радости оттого, что видят фараона живым.

Соорудив из копий носилки, воины понесли Нефера по долине в Галлалу, но путешествие вышло длинное, потому что плененные полководцы и воины Трока сгрудились на обочине – на коленях, без оружия, с непокрытой головой – и молили царя о пощаде, громко сожалея и раскаиваясь в том, что подняли оружие против истинного фараона.

Прежде чем они достигли ворот города, Нефер трижды приказывал опустить носилки, чтобы пленные военачальники могли подойти и поцеловать ему ступни.

– Я не стану предавать вас казни как изменников, хотя вы вполне это заслужили, – говорил он строго. – Но вы все понижены в звании до десятников полка Синих, и вам предстоит снова доказать свою преданность и верность дому Тамоса.

Пленники восхваляли его милосердие, но Нефер хмурился и качал головой, когда к нему обращались как к богу.

– Я не причисляю себя к богам, в отличие от святотатцев Трока и Наджи, – возражал он.

Но пленные не послушали его и возобновили похвалы и просьбы. Собственные воины Нефера, включая его собратьев по Красной дороге, присоединились к хору пленников, умоляя фараона объявить о своей божественной сущности.

Чтобы отвлечь их, Нефер хмуро распорядился:

– Тело Трока-Урука, беззаконного претендента на двойную корону Египта, надлежит закопать без обрядов тут же, на поле боя, чтобы его душа блуждала веки вечные и никогда не разыскала дома.

Послышались приглушенные возгласы благоговейного ужаса: страшнее наказания нельзя было изобрести.

– С телами других павших врагов велю обращаться с уважением, забальзамировать их и предать достойному погребению. Имя Трока-Урука должно быть стерто со всех памятников и зданий в стране, а храм, построенный им в свою честь в Аварисе, будет отныне посвящен крылатому Гору в память о победе, дарованной нам богом в этот день под Галлалой.

Этот указ был встречен одобрительными криками, и Нефер продолжил:

– Все имущество Трока-Урука, его сокровища и имения, его рабы и дома, его склады и товары всех сортов подлежат изъятию в казну. Пошлите по дороге на Сафагу повозки с водой, конюхов и лекарей, чтобы собрать всех лошадей, колесницы и воинов, которых Трок-Урук бросил на пути во время дерзкого похода на нашу столицу. Если упомянутые воины отрекутся от лжефараонов и принесут присягу дому Тамоса, они получат помилование и будут зачислены в наше войско.

Когда Нефер отдал последние приказы и обнародовал последний указ на тот день, он охрип, был бледен и изможден.

– Где Таита? – спросил он у Минтаки, когда его вносили в ворота. – Кто-нибудь видел мага?

Но Таита исчез.

Со склона холма над полем боя Таита наблюдал, как челюсти капкана защелкиваются вокруг армии Трока, как заполненные камнями повозки перемалывают его колесницы, а стрелы и дротики, будто стаи саранчи, обрушиваются на уцелевших. И тут взгляд его вычленил из хаоса одну приметную фигуру.

Между скалами бежал Иштар Мидянин. Улепетывая как заяц, он то исчезал из вида, то вновь появлялся выше по склону, пригибался и петлял. Случайно или благодаря чародейству избежав стрел и дротиков врага, он перевалил через гребень и скрылся из вида.

Таита дал ему уйти. Им можно будет заняться позже. Маг наблюдал за переломом битвы и напрягал все силы, создавая щит вокруг Нефера во время его поединка с Троком у подножия скалы. Даже с такого расстояния ему удалось отвести многие удары Трока, которые должны были стать смертельными, а когда Трок достал бедро Нефера, его меч мог задеть большую бедренную артерию, но Таита воздействовал как мог и отклонил острие.

С того далекого дня, когда Таита спас Минтаку во время свидания с коброй богини, девушка легко откликалась на действие его чар. Свойства ее рассудка и воображения помогали открыть ее разум навстречу магу. На пустоголового человека воздействовать невозможно. Таита призвал ее назад в Галлалу, чтобы она показалась Троку у истока долины и заманила его в ловушку. Затем, пока она стояла, окаменев от ужаса, на скале поверх сражающейся пары, Таита вновь подчинил ее своей воле и вложил в голову мысль поднять лежащий у ее ног дротик. Он укрепил ее правую руку, пока она целилась и бросала. Затем, когда жизнь покинула Трока, маг устремился вниз по склону, чтобы помочь Неферу и перевязать рану, находящуюся в опасной близости от артерии в бедре.

Когда собратья по Красной дороге подняли молодого фараона на носилках из копий, завершивший до поры все дела Таита растворился в толчее. Никто не обратил внимания на его уход.

Маг разыскал следы, оставленные Иштаром во время бегства из долины, и шел по ним, пока их можно было различать на вершине холмов, где солнце высушило землю так, что она растрескалась и стала похожа на мозаику.

Таита остановился и присел. Из мешочка он вынул кусочек высушенного корня и положил в рот. Разжевав его, он открыл разум и попытался обнаружить ауру Мидянина, которая должна была оставить за собой след во время бегства колдуна. Когда корень обострил его чувства, краем сокровенного зрения Таита заметил ауру. Это была тень, грязно-серая и призрачная, исчезающая под прямым взглядом. Каждый человек обладает аурой. Нефер-Сети, человек благородный и носитель божественной сущности, испускал розовое свечение, которое Таита легко определял. Именно по слабому розовому свечению Таита нашел мальчика, когда тот был ранен львом и вместе с Минтакой заблудился в пустыне близ Даббы.

Аура Иштара Мидянина была темной и запачканной. Таита встал и пошел за ней, широко шагая длинными ногами и постукивая посохом по камням. Очень часто в смазанном отпечатке стопы на полоске мягкого грунта или в недавно сдвинутой с места гальке он находил подтверждение тому, что не сбился с пути.

Иштар заложил петлю к югу, потом снова направился к Галлале. Таита встревожился и ускорил шаг. Если Иштар снова пытается подобраться к Неферу, чтобы устроить пакость, его следует перехватить. Однако преследование привело его к одной из колесниц, которые Трок бросил во время перехода от побережья. Иштар что-то извлек из обломков, и Таита закрыл глаза, пытаясь увидеть, что именно.

– Мех с водой, – пробормотал Таита.

Вот здесь колдун отгреб землю, чтобы вытащить бурдюк из-под борта опрокинутой колесницы. Другой мех, пустой, висел на месте. Иштар оставил его, вероятно поняв, что способен унести только один полный мех. Таита подобрал пустой мех и повесил на плечо. Маг оставил колесницу с запряженными дохлыми лошадьми, уже начавшими вонять, и двинулся дальше по следам Иштара.

Захватив пустой бурдюк, Иштар направился обратно к Галлале. Взобравшись на вершину холма над городом, он ползком спустился к ближайшему оросительному каналу. На влажной глине были хорошо различимы отпечатки его колен, оставленные в месте, где он напился и наполнил принесенный с собой мех. Таита тоже напился. Потом наполнил собственный мех, поднялся и пошел по следам колдуна – обратно на восток по дороге к Сафаге и побережью. Таита прибавил шагу.

Наступила ночь, а Таита продолжал идти. Подчас аура Мидянина совсем не ощущалась, но Таита не сходил с дороги. В другой раз она чувствовалась острее, и Таита улавливал ее запах: слабый смрад с примесью плесени. Когда она становилась столь сильной, он мог глубоко заглянуть в сущность Мидянина. Это был человек злобный и мстительный. Таита предположил, что Иштар напуган и ошеломлен неблагоприятным поворотом судьбы, но могущество его еще велико. Он представлял большую опасность не только для Нефера и Минтаки, но и для самого Таиты. Если дать ему сбежать и восстановить подорванные силы, колдун будет угрожать будущему дома Тамоса и Апепи. Иштар принадлежал к высшим магам, к злой их разновидности, что делало его еще более опасным. Мидянин определенно умел с большого расстояния прозревать избранных им жертв и творить разные чары, чтобы наслать беды на Нефера и Минтаку. Он мог подрывать и отравлять в них взаимную любовь, навлекать муки, выкидыши и болезни, боли и страдания, без четкой выраженности и причины, умственные расстройства, помутнение рассудка и в конечном итоге смерть.

Даже Таита не был недоступен для его вредного воздействия. Если позволить Иштару бежать, он будет исподволь подрывать силы Таиты и уничтожать сделанное им. Поэтому Таите надлежало действовать немедленно, пока есть шанс уничтожить колдуна.

Горбатая луна поднялась над голыми холмами и осветила путь Таиты. Он шел широким размеренным шагом, со скоростью немногим меньше, чем у всадника. Он улавливал, что идущий впереди Иштар не знает о преследовании и идет намного медленнее. С каждым часом Таита все сильнее и явственнее ощущал его ауру. «Я нагоню его еще до рассвета», – подумал он… и в тот же миг согнулся пополам и изверг на каменистую дорогу мощную струю рвоты. Объятый неожиданной сильной тошнотой, Таита едва не упал, но сумел сохранить равновесие и распрямился, утирая горькие от желчи губы.

– Вот олух! – выругал он себя. – Приближаясь к добыче, стоит соблюдать бдительность. Мидянин обнаружил меня.

Он отпил воды из меха, потом осторожно двинулся вперед. Выставив посох перед собой, стал медленно водить им из стороны в сторону. Внезапно посох в его руке отяжелел. Таита пошел в том направлении и увидел сбоку от дороги кольцо, выложенное из серой гальки, поблескивающей в свете луны.

– Подарок от Мидянина, – сказал он вслух.

Его вновь замутило, но он сдержал тошноту, стукнул о землю посохом и произнес одно из слов силы:

– Нкуб!

Тошнота улеглась, и он смог подойти к кругу ближе.

«Мало развеять его чары, – мрачно подумал маг. – Нужно обратить их против самого Мидянина».

Концом посоха он сдвинул один камешек из кольца, разрушив его могущество. Теперь он смог присесть на корточки рядом с фигурой без вреда для себя. Не прикасаясь к камешкам, он наклонился и обнюхал их. Исходящий от них запах Мидянина был очень силен, и Таита улыбнулся с мрачным удовлетворением.

– Он касался их голыми руками, – прошептал Таита.

Иштар оставил на гальках следы своего пота. Таите эти ничтожные выделения могли принести большую пользу. Осторожно, чтобы не повторить допущенную противником ошибку, он передвинул камешки концом посоха, сложив другую фигуру: наконечник стрелы, указывающий в направлении, которое избрал Иштар. Набрав из бурдюка воды в рот, Таита опрыскал ею камни, и те влажно заблестели в лунном свете. Затем он направил посох как дротик в ту же сторону, в какую указывал наконечник стрелы из гальки.

– Кидаш! – вскричал он и почувствовал, как его барабанные перепонки сдавило, словно он нырнул глубоко в море.

Но прежде чем давление сделалось невыносимым, оно стало медленно убывать. Таита ощутил облегчение и удовлетворение. Дело сделано. Чары Мидянина обернулись против него самого.

В лиге впереди по дороге спешил Иштар Мидянин. Теперь он точно знал, что за ним гонятся. Он не сомневался, что помещенный им поперек дороги барьер способен остановить большинство людей, но знал, что ему не удастся надолго задержать человека, который был ему страшнее всех прочих.

Неожиданно он покачнулся и стиснул уши руками. Боль была невыносимой, как если бы в его барабанные перепонки вонзили раскаленный докрасна кинжал. Колдун застонал и упал на колени.

– Это Чародей.

Он зарыдал. Боль была такой сильной, что туманила мозг.

– Он обратил мои чары против меня.

Трясущимися руками Иштар нащупал кошель на поясе и достал из него свой самый мощный талисман – сухую забальзамированную руку одного из детей фараона Тамоса, умершего во младенчестве от лихорадки «желтых цветов». Иштар вторгся в гробницу маленького царевича, чтобы получить амулет. Рука была темная и сморщенная, как обезьянья лапа.

Мидянин поднес ее к голове, пульсировавшей от боли, и почувствовал облегчение. Он с трудом поднялся и пустился в пляс, шаркая ногами, вопя и распевая. Боль в ушах стихла. Колдун в последний раз подпрыгнул и застыл лицом в ту сторону, откуда пришел. Близкое присутствие Чародея ощущалось, как ощущается надвигающаяся летняя гроза.

Он помыслил было устроить еще одну ловушку, но знал, что Таита обратит против него наведенные чары. «Мне нужно свернуть с пути и замести следы», – решил он и побежал по дороге, выискивая, где сойти в сторону. В одном месте дорога пересекала язык серого кристаллического сланца, такого твердого, что даже войско Трока не оставило на нем следа.

Указательным пальцем левой руки Мидянин, едва касаясь камня, начертал на нем священный символ Мардука, плюнул на него и произнес три тайных имени бога, которые должны были призвать его.

– Укрой меня от моих врагов, могущественный Мардук. Дозволь мне благополучно возвратиться в твой храм в Вавилоне, и я принесу тебе жертву, которую ты так любишь, – пообещал колдун.

Больше всего Мардук любил, когда в печь бросали маленьких девочек.

Иштар встал на одну ногу и сделал назад пятьдесят и пять скачков – это было тайное число Мардука, известное только адептам. Затем он резко свернул с дороги и пошел под прямым углом к ней, направляясь в северные дебри. Он шагал быстро, стараясь оторваться от преследователя.

Таита достиг места, где дорогу пересекала полоса серого кристаллического сланца, и резко остановился. Аура, такая сильная всего мгновение назад, растаяла, как туман в лучах утреннего солнца. От Мидянина не осталось ни запаха, ни привкуса, ни промелька. Пройдя по дороге еще немного, Таита обнаружил, что она холодная и пустая. Он быстро вернулся туда, где потерял след. Иштар не стал бы попусту тратить время на простое укрывающее заклинание. «Ему известно, что пепел или вода и кровь едва ли остановят меня», – подумал маг.

Он поднял глаза и выбрал среди множества светил одинокую красную звезду, висевшую низко над горизонтом. То была звезда богини Лостры. Старик взял талисман и запел гимн богине. И едва закончил первую строфу, как вдруг ощутил злое враждебное присутствие. В это место был призван другой бог, и, зная Иштара, не стоило долго гадать, какой именно. Таита начал вторую строфу, и на голой скале перед ним возникло свечение – так светятся медные стены в храме Мардука, когда горят жертвенные печи.

«Мардук оскорблен и выказывает гнев», – с удовлетворением подумал Таита.

Он подошел к месту, где наблюдалось свечение, и провозгласил:

– Ты далеко от своей страны и своего храма, о Мардук, бог печи. Мало кто поклоняется тебе в Египте. Силы твои подорваны. Я призываю богиню Лостру, и ты не сможешь противостоять ей.

Он поднял подол хитона.

– Я потушу твой огонь, Мардук, – сказал он и, присев, как женщина, помочился на скалу.

Моча зашипела, поднялся пар, как если бы металлическую полосу из горна медника опустили в чан с водой.

– Именем богини Лостры, Мардук Пожиратель, отойди в сторону и дай мне пройти.

Скала быстро остыла, и, когда пар рассеялся, Таита снова различил едва заметные следы Мидянина там, где тот свернул с дороги к северу. Наброшенная Иштаром завеса была пронизана и разорвана. Таита прошел сквозь нее и вновь поспешил по следу.

Горизонт стал белесым, на востоке появилось золотое зарево. Таита знал, что уверенно сокращает расстояние, и напрягал глаза в набирающем силу свете, стараясь разглядеть добычу. Но вместо этого резко остановился. У его ног простиралась ужасная пропасть, обрывистые стены ее терялись в густых тенях. Никто не мог спуститься по ним, а обходного пути не было.

Таита посмотрел на противоположный край. Тот находился по меньшей мере в тысяче шагов, а с этого угла зрения пропасть казалась еще ужаснее. Над бездной парили стервятники. Одна из нескладных птиц описала круг и уселась в шаткое гнездо из веточек и хвороста, приютившееся на высоком уступе на дальней стороне каменного обрыва.

Таита восхищенно кивнул.

– Чудесно, Иштар! – пробормотал он. – Даже стервятники. Мастерский штрих. Даже я не сделал бы лучше, однако такое искусство требует большой затраты сил. Оно наверняка дорого тебе обошлось.

Таита шагнул через край утеса и вместо того, чтобы отправиться в полет вниз, ощутил под ногами твердую землю. Утесы, ущелье и даже кружащие стервятники замерцали и пропали, как это бывает с миражом, когда проходишь сквозь него.

Пропасть исчезла, и на ее месте явилась каменистая равнина, ограниченная низкими горами по краю, синими в тени ночи. Посреди нее, шагах в пятидесяти, стоял Иштар Мидянин – лицом к Таите, воздев руки над головой в отчаянной попытке сохранить созданную им иллюзию. Увидев, что потерпел неудачу и Таита устремляется к нему, как мстительный джинн, колдун уронил руки в жесте безнадежной покорности, повернулся к известковым холмам на противоположном конце каменистой равнины и неуклюже побежал, путаясь в развевающихся черных одеждах.

Таита шел за ним неутомимым размашистым шагом. Иштар оглянулся, и на покрытом синими завитками лице колдуна отразилось отчаяние. Мгновение он со страхом смотрел на высокую фигуру с серебряными волосами, потом повернулся и побежал еще быстрее. Некоторое время он спешил, наращивая отрыв, а потом выдохся. Таита неумолимо догонял его.

Иштар сбросил с плеча бурдюк и тем облегчил бег, но, достигнув низких холмов, серо-голубых в местах выхода известняка в свете зари, он обгонял Таиту всего на несколько сотен шагов. Колдун исчез в одном из оврагов.

Достигнув спуска в овраг, Таита увидел, что следы Иштара тянутся по песчаному дну и исчезают за углом, где овраг резко уходит направо. Таита двинулся по ним, но, едва дойдя до угла, образованного серыми известковыми колоннами, услышал грозный рык и урчание дикого зверя. Обогнув колонны, он увидел, что овраг впереди сужается, а прямо перед ним присел на все четыре лапы огромный лев, бьющий хвостом.

Черная грива самца стояла дыбом, как огромный куст, дрожавший, будто трава на сильном ветру, при каждом рыке, вырывавшемся из разинутой пасти. Глаза у зверя были золотого цвета, а зрачки сузились в беспощадные черные щелки. Густой звериный запах висел в нагретом воздухе, а также вонь от гниющих останков животных, убитых длинными желтыми клыками хищника.

Таита посмотрел на песчаный грунт и увидел массивные лапы с выпущенными когтями. Отпечатки ног Иштара по-прежнему виднелись на песке, а вот следов львиных лап не было.

Таита даже не сбился с шага. Вскинув висящий на цепочке талисман, он шел прямо на оскаленного зверя. Вместо того чтобы перейти в громогласный рык, рычание хищника сделалось более тихим, морда зверя стала прозрачной, так что Таита мог разглядеть сквозь нее каменные стены оврага. Затем животное померкло и растаяло, как речной туман.

Таита прошел по тому месту, где стоял зверь, и свернул за очередной выступ. Овраг стал еще уже, а его края еще круче. Впереди путь преграждала каменная стена.

Иштар стоял спиной к скале, глядя на Таиту безумными глазами. Белки его пожелтели и налились кровью, черные зрачки расширились. Страх его смердел еще гаже, чем призрачный лев. Он поднял правую руку и наставил на Таиту длинный костлявый палец.

– Уходи, Чародей! – закричал он. – Я тебя предупреждаю!

Таита не остановился, и Мидянин закричал снова на каком-то гортанном языке и сделал такой жест, будто бросил в голову мага невидимое орудие. Таита быстро воздел талисман Лостры перед собой и почувствовал, как рядом с головой пронеслось нечто, издающее звук летящей стрелы.

Иштар повернулся и юркнул в узкое отверстие в каменной стене, которое прежде загораживал от Таиты своим телом. Маг задержался перед входом и постучал по каменным краям посохом. Камень отзывался естественным эхом, и маг услышал долетающий из темного провала стук неровных шагов Иштара. Таита почти убедился, что это не иллюзия, а подлинный вход в пещеру в известняковом утесе.

Он шагнул в проем и обнаружил, что находится под низким каменным сводом, слабо освещенным солнечным светом, который падает через отверстие у него за спиной. Впереди пол пещеры постепенно поднимался, и Таита продолжил путь, ступая более осторожно. Теперь он был уверен, что это настоящий подземный коридор, а не плод чар Мидянина, призванных запутать его и увести в сторону.

Впереди слышался отзвук шагов, искаженный и усиленный отражением от стен. Ступив в темноту, Таита начал считать шаги. Через сто двадцать шагов свет вновь усилился – он лился из некоего источника глубже в недрах холма.

Внезапно тоннель резко повернул, и Таита оказался в большой пещере с высоким потолком. В центре имелся проем, выходивший наружу, на открытый воздух, и из него на пол пещеры падал луч яркого солнечного света.

С пола поднимались остроконечные сталагмиты, кристаллы их блестели, как клыки акулы-людоеда. С высоты потолка свисали парные им сталактиты; некоторые имели форму копейного острия, другие – блестящих крыльев божества.

У дальней стены стоял Иштар, вжавшись в камень. Бежать было некуда. Увидев выходящего из тоннеля Таиту, колдун разразился криками.

– Сжалься, могущественный маг! – лепетал он. – Между нами есть связь. Мы – братья. Пощади меня, и я открою тебе такие тайны, о каких ты и не мечтал. Все мои силы будут в твоем распоряжении. Я стану твоим преданным псом и посвящу жизнь служению тебе.

Эти мольбы и обещания звучали так жалостно, что Таита почувствовал, как решимость его дала трещину. Это был лишь проблеск сомнения, но Иштар мгновенно нащупал эту щель в его доспехах и немедленно воспользовался ею. Он выбросил вперед руку, сложив круг из большого и указательного пальцев, знак Мардука, и выкрикнул что-то на том же чужом гортанном языке.

Страшная тяжесть навалилась сзади на плечи Таиты, и словно невидимые щупальца гигантского осьминога опутали его, прижав руки к бокам, обхватили его шею, как петля душителя. Запах паленой человеческой плоти, аура Пожирателя, не давала дышать. Он не мог пошевелиться.

На другой стороне пещеры подпрыгивал Иштар, его татуированное лицо напоминало пугающую маску, высунутый между синих губ язык совершал движения, как у лакающей кошки. Он задрал юбку и выставил бедра в сторону Таиты. Его пенис был полностью эрегирован, крайняя плоть сдвинулась, обнажив набухшую багровую головку, что придало органу сходство с каким-то непристойного вида фруктом.

– Твоя жалкая богиня не защитит тебя здесь, глубоко под землей, Таита. Больше тебе не удастся одолеть Мардука Пожирателя и его любимчика Иштара! – визжал он. – Наше состязание закончено. Я одолел тебя и развеял все твои козни, Чародей! А теперь умри!

Таита возвел глаза к высокому темному своду пещеры и сосредоточил все внимание на длинном блестящем сталактите, свисавшем, как огромный кинжал. Он собрал все силы, поднял правую руку с посохом и указал наверх.

– Кидаш! – на последнем дыхании крикнул он.

Раздался треск, как будто по леднику прошла трещина. Сталактит отломился от потолка и рухнул. Движимый своим чудовищным весом, сталактит вонзился острием в плечо Иштара рядом с ключицей. Он пробил колдуну насквозь грудь и живот и вышел через анус. Громадный каменный штырь пригвоздил Мидянина к полу пещеры, как выпотрошенную рыбу на стойке для сушки.

Когда Иштар сжался, задрожал и задергал ногами в агонии, Таита почувствовал, что тяжесть не давит больше на его плечи, а хватка на горле разжалась. Мардук отступил, и Таита снова мог дышать. Запах паленой плоти исчез. Воздух снова стал застоявшимся, прохладным и безвкусным, если не считать легкого оттенка плесени.

Маг поднял посох и пошел по проходу назад, на открытый воздух и солнечный свет. У входа в пещеру он обернулся и ударил посохом по известняку – раз, второй, третий.

В недрах холма послышался гул падающего камня, и из входа в тоннель вырвался порыв воздуха и пыли: это глубоко под землей обрушился свод пещеры.

– С каменным штырем, прошедшим через твое сердце, даже твой нечистый бог не сможет вызволить тебя из могилы. Так пребудь в ней вечно, Иштар Мидянин, – сказал Таита и отвернулся.

Постукивая по камням посохом, он зашагал по дороге назад в Галлалу.

Трое гонцов прибыли в Вавилон весной, когда снег еще лежал густыми шапками на вершинах далеких северных гор, откуда брали начало две великие реки.

Фараон Наджа-Кьяфан принял посланцев на верхней террасе сада вавилонского дворца. Царица Хезерет восседала рядом с его троном. На ней были самые великолепные драгоценности из тех, что обнаружились в сокровищнице Саргона. Высоко забранные черные волосы удерживала шелковая сеточка, на которой, подобно звездам на небе, искрились драгоценные камни. Ее запястья и предплечья унизывали браслеты, пальцы – кольца с изумрудами, рубинами и сапфирами, и груз этот был так тяжел, что молодая женщина едва могла поднять руки. На шее висел камень размером с неспелую смокву, прозрачный, как вода в горном источнике, и такой прочный, что им можно было резать стекло или обсидиан. Этот изумительный драгоценный камень был привезен из земли за рекой Инд, и когда на него падал солнечный луч, от игры света становилось больно глазам.

Все гонцы были высокопоставленными военачальниками армии, которую фараон Трок повел на запад четыре месяца назад. Они вошли, всерьез опасаясь за свою жизнь, поскольку принесли дурные вести. Путь их был неблизким и спешным, поэтому они исхудали и загорели дочерна под солнцем пустыни и высоких гор. Теперь воины пали ниц перед троном, на котором восседал Наджа, великолепием и величием затмевавший даже свою жену.

– Приветствуем тебя, фараон Наджа, могущественнейший из богов Египта, – обратились они к нему. – Плохие вести мы привезли. Смилуйся над нами. И хоть рассказ наш огорчит тебя, будь милосерден и отврати от нас свой гнев.

– Говорите! – сурово приказал Наджа. – Мне одному судить, достойны ли вы пощады.

– Весть эта касается фараона Трока-Урука, божественного твоего брата и соправителя Египта, – сказал начальник передового полка, имевший звание Лучшего из Десяти Тысяч и носивший на груди Золото Доблести.

– Говори! – повторил Наджа, поскольку вестник смолк.

– В пустыне, окружающей древний город Галлалу, произошло большое сражение между войсками фараона Трока-Урука и узурпатора Нефера-Сети.

Он опять осекся.

– Продолжай! – Наджа поднялся и наставил царскую плеть в лицо говорившему.

Этот жест означал угрозу пытки и смерти.

– С помощью подлого обмана и злых чар войско твоего брата и нашего фараона Трока-Урука было уничтожено, – выпалил посланец. – Фараон погиб, армия рассеяна. Оставшиеся в живых воины перешли на сторону врага и встали под знамя лжефараона Нефера-Сети, да обратит на него Сет свою ужасную месть и развеет его имя и деяния его. Теперь подлый узурпатор со всем своим войском идет походом на Аварис и оба царства Египта!

Наджа опустился на трон и в недоумении воззрился на вестника. Хезерет рядом с ним улыбнулась. Когда она делала так, жестокие линии в уголках ее рта исчезали и она преображалась, приобретая неотразимую красоту. Царица коснулась руки Наджи унизанным перстнями пальцем.

– Хвала богам, и да здравствует единственный фараон Верхнего и Нижнего царств, могущественный Наджа-Кьяфан! – прошептала она ему на ухо, когда муж склонился к ней.

Наджа пытался сохранить на лице суровое и невозмутимое выражение, но едва приметная улыбка скользнула по его тонким и красивым чертам. Он помедлил секунду, чтобы стереть ее, потом встал. Голос его был тихим и спокойным, но угрожающим, как скрежет клинка о точильный камень.

– Вы принесли вести о смерти фараона и бога. Горе вам, ибо вы отныне несете на себе порчу и несчастье. – Он сделал знак охранникам вокруг трона. – Уведите их и передайте жрецам бога Мардука – пусть принесут их в жертву в печи для усмирения божьего гнева.

Когда гонцов связали и увели, Наджа снова встал и объявил:

– Бог и фараон Трок-Урук мертв. Мы предаем душу его богам. Я говорю всем вам, что отныне есть только один правитель обоих царств, всех земель, всех покоренных государств и владений Египта. А посему объявляю, что этим правителем являюсь я, фараон Наджа-Кьяфан.

– Бак-кер! – вскричали придворные и военачальники, обступившие его трон.

Они выхватили мечи и забили ими о щиты.

– Бак-кер! Да здравствует царь и бог Наджа-Кьяфан!

– Известите всех начальников моих армий. Военный совет состоится сегодня в полдень.

Одиннадцать дней с рассвета до сумерек фараон Наджа заседал во главе совета в тронном зале Саргонова дворца. Выставив у дверей часовых, чтобы не проникли лазутчики, военачальники обсуждали планы кампании и боевые порядки. На двенадцатый день Наджа велел созвать все свои стоящие в Месопотамии войска и отправил послов к подвластным царям и сатрапам во все покоренные земли между Вавилоном и границами Египта. Он велел им приготовить войска и встать под его знамена для похода против Нефера-Сети.

В день следующего полнолуния, когда войска построились перед Синими воротами Вавилона, общее их число составило сорок тысяч. Все это были закаленные опытные воины, хорошо снаряженные колесницами и лошадьми, луками и мечами.

Хезерет стояла рядом с супругом, единственным истинным фараоном Египта, на городской стене и смотрела на полки.

– Какое славное зрелище, – сказала она мужу. – Уверена, что за всю историю войн не было войска, способного сравниться с этим.

– Когда мы выступим на запад, к границам нашей родной земли, численность армии еще возрастет за счет шумеров и хеттов, хурритов и ополчений покоренных стран, через которые мы пройдем. Мы вступим в Египет с двумя тысячами колесниц. Щенку не устоять против нас. – Фараон посмотрел на жену. – Ты не питаешь жалости к своему брату Неферу?

– Ни малейшей! – Хезерет покачала головой, и ее драгоценности заблестели и заискрились на солнце. – Ты мой фараон и супруг. Кто бы ни выступил против тебя, тот предатель и заслуживает смерти.

– Смерти ему не миновать, и коварный Чародей сгорит на одном костре с ним, – угрюмо пообещал Наджа.

Запах реки стал слышен издалека – аромат прохладной пресной воды в воздухе пустыни. Лошади вскидывали головы и ржали. Пехотинцы ускорили шаг и всматривались вдаль, стремясь увидеть реку, в это время года вздувшуюся и темную от жирного ила, этой плоти и крови их родины.

Нефер и Минтака ехали в колеснице во главе длинной колонны, тянущейся по караванной дороге из Галлалы. Мерен и Мерикара ехали справа от них во второй колеснице колонны. Вопреки возражениям Мерикары, считавшей его еще слишком слабым и больным, Мерен настоял на своем присутствии в авангарде.

– Я пропустил сражение у Галлалы, но клянусь не пропустить следующего. Пока дышу, я буду скакать рядом с моим царем и самым дорогим другом.

Худой и бледный, похожий на цаплю, юноша при всем том гордо стоял на платформе колесницы, держа в руках поводья.

Передовые повозки въехали на возвышенность, и внизу открылась зеленая долина Нила. В рассветном солнце могучая река пламенела, как поток вытекающей из горна расплавленной меди. Нефер повернулся и улыбнулся Мерену в соседней колеснице:

– Мы возвращаемся домой!

Минтака запела, сначала тихо, а затем, когда ее поддержал Нефер, громче:

Храм Богов, Престол десяти тысяч героев, Зеленее тебя на свете нет. Самая сильная наша любовь, Наш милый сердцу кров. Родной ты наш Египет!

С ними запели Мерен и Мерикара, а потом и вся колонна. Отряд за отрядом радостным хором подхватывали песню, по мере того как путники начали спускаться с возвышенности в долину.

Еще одно войско вышло навстречу им: копейщики в колесницах, военачальники и командиры отрядов, полки пехоты. За армией следовали старейшины, жрецы и правители всех номов, все в мантиях, с цепями и знаками отличия, одни в повозках, другие в паланкинах с носильщиками-рабами, иные были верхом. За чиновниками валила густая толпа простолюдинов, они смеялись и плясали. Женщины несли на руках младенцев и плакали от радости, завидев своих мужей, возлюбленных, братьев и сыновей, вернувшихся на родину в рядах армии изгнанников.

Два шествия встретились и смешались. Старейшины и военачальники простерлись перед колесницей фараона. Нефер сошел на землю, поднял тех, кого узнал, и обнял самых могущественных и наиболее влиятельных, призывая расположение богов на весь свой народ.

Когда он вновь поднялся на колесницу, люди потянулись за ним к берегам Нила. Там Нефер опять сошел с платформы и, полностью одетый, погрузился в воду. В то время как все стояли вдоль берега, выкрикивали приветствия и пели, он совершил ритуальное омовение и испил илистой коричневатой воды.

Вновь поднявшись на колесницу и облачившись в чистое льняное одеяние, с синей военной короной на голове, Нефер повел огромную толпу людей вдоль берега к Аварису. На лигу от города вдоль дороги выстроились толпы приветствующих. Они сбивали пыль, поливая дорогу водой из Нила, и устилали путь фараона пальмовыми листьями и цветами.

Когда процессия достигла столицы, ворота были отворены настежь, а на крепостных стенах стояли люди. Со стен свисали флаги, букеты цветов, связки плодов. Народ распевал гимны, выражающие преданность фараону, слал ему похвалы и восклицал: «добро пожаловать!». Под эти песнопения Нефер с Минтакой въехали под арку ворот.

Прекрасные, как юный бог и богиня, они проследовали сначала к роскошному храму на берегу реки, который Трок-Урук построил в ознаменование своего собственного обожествления. Нефер распорядился заранее, и каменщики работали уже много недель. Они стесали резцами все портреты лжефараона и удалили его имя со стен и высоких колонн, поддерживавших крышу, и теперь вырезали изображения и титулы крылатого Гора и фараона Нефера-Сети наряду с описанием его победы в сражении при Галлале.

Нефер первым делом приехал сюда, чтобы возблагодарить бога и принести в жертву перед каменным алтарем пару черных быков. Когда обряд завершился, он объявил неделю праздников, увеселений и пиров с раздачей хлеба из сорго, говядины, вина и пива всем подданным, с устройством игр и представлений.

– А ты хитрец, сердце мое, – с восхищением сказала Минтака. – Они и прежде любили тебя, а теперь будут просто обожать.

«Только вот надолго ли, – спрашивал себя Нефер. – Едва весть о нашем восшествии на трон достигнет Наджи в далеком Вавилоне, он выступит в поход. Если уже не выступил. Любовь простонародья кончится, как только он постучит в ворота».

Блюсти престол в Вавилоне фараон Наджа-Кьяфан оставил своего приближенного, Асмора. Он придал ему пятьсот колесниц, две тысячи лучников и пехотинцев для защиты завоеванного, а сам с большей частью войска двинулся на Египет, чтобы отобрать у претендента корону и трон.

Подобно снежному кому, катящемуся со склона горы, войско фараона Наджи-Кьяфана набирало разгон и вес, устремляясь на запад по равнине к горному перевалу на границе с Египтом. По мере его продвижения подчиненные цари стекались под его знамя, и к тому времени, как Наджа встал лагерем на высотах у перевала Хатмия, численность его армии почти утроилась.

Наджа смотрел на запад, туда, где за широкой песчаной пустыней на берегах Большого Горького озера лежал город Исмаилия, обозначая границу его родины. Он постоянно помнил, что на этом отрезке похода громадная численность войска создаст ему большие сложности. Перед ним лежало огромное пространство пустыни, где до самой Исмаилии не имелось ни единого источника или оазиса. Вновь пришлось выслать вперед запасы воды и расположить их вдоль пути. Напрягая глаза в ярком свете, Наджа различал колонны груженных глиняными кувшинами с водой возов. Они ползли по изрытой колеями дороге ниже плато, напоминая гигантских темных червей, извивающихся на серовато-коричневой и желтовато-красной равнине. Не один месяц ушел на создание запасов воды в пустыне. Рабочие зарывали полные кувшины в песок и, оставив их под охраной пехоты, возвращались за следующей партией.

Чтобы пересечь пустыню, его армии потребуется почти десять дней и ночей. Все это время воины будут получать меру воды, как раз достаточную, чтобы выдержать долгий ночной переход и пережить дневной зной, укрываясь в любом подвернувшемся клочке тени: в льняных палатках или под навесом из травы и веток.

– Я поеду с тобой в авангарде, – заявила стоявшая под боком Хезерет, нарушив течение его мыслей.

Он глянул на нее:

– Мы уже обсудили это.

Наджа нахмурился. За годы брака очарование и красота супруги потускнели в его глазах, заслоненные ее сварливостью, ревностью и огромными запросами. Теперь фараон все больше времени проводил в обществе своих наложниц и был вынужден терпеть жестокие упреки, когда возвращался на супружеское ложе.

– Ты поедешь в обозе с остальными женщинами, под охраной Пренна, сотника арьергарда.

Хезерет надула губки. До того ее тон был просительным, теперь же сделался обиженным.

– Чтобы у тебя была возможность сделать Лассе ребенка, как прежде ее сестре?

Речь шла о двух царевнах, отданных Надже в заложницы сатрапом Шумерии в знак его преданности короне Египта. Обе царевны, уже вошедшие в возраст, были стройными, с пышным бюстом. Они красили соски и по бесстыдному шумерскому обычаю везде расхаживали с голой грудью.

– Ты начинаешь меня утомлять, женщина. – Наджа поднял верхнюю губу в улыбке, больше походившей на оскал. – Тебе ведь известно, что это необходимость. Мне требовался сын хотя бы от одной из этих потаскух, чтобы возвести его на трон после смерти старика.

– Поклянись дыханием и сердцем Сутеха, что не возьмешь Лассу с собой в авангард, – настаивала Хезерет.

– Охотно клянусь. – Наджа сверкнул той же пугающей улыбкой. – Я возьму Синнал из страны хурритов.

Синнал тоже была заложницей, даже моложе шумерок, всего четырнадцати лет от роду, но с шевелюрой цвета меди, зелеными глазами и большими округлыми ягодицами. Хезерет по собственному опыту знала, что Наджа такой же охотник проникать в цитадель через задние ворота, как и через передние.

– Мне нужен сын и от нее, – пояснил фараон. – Чтобы посадить его на ассирийский трон. – Он залился негромким издевательским смехом. – Обязанности царской особы воистину обременительны.

Хезерет наградила его яростным взглядом и распорядилась, чтобы подали ее паланкин с занавесками и шелковыми подушками и доставили в хвост колонны, где находился арьергард под началом Пренна.

По совету Таиты Нефер расположил по берегу Красного моря цепь дозоров, чтобы они сообщили о любом вторжении при помощи дау, однако Таита был уверен, что главные силы Наджи пойдут через Большую Песчаную пустыню. Этой дорогой лжефараоны шли в свой месопотамский поход. Наджа хорошо ее знал, да и армия его была слишком многочисленной, чтобы переправлять ее через Красное море на лодках, как это сделал Трок со своими куда меньшими силами.

Благодаря удивительному изобретению мага Неферу и его приближенным были в точности известны численность и состав полчищ Наджи. Один из военачальников Наджи был старым приятелем Таиты и находился в долгу перед ним. Он известил Таиту о своей преданности фараону Неферу-Сети и о намерении сбежать и поступить в армию юного фараона. Через другого своего товарища, торговца дорогими коврами, который вел караван в Беэр-Шеву, Таита прислал ему ответ с приказом оставаться во главе своего отряда.

«Ты ценнее для нас как источник сведений, чем как воин», – говорилось в записке. Торговец коврами привез сотнику два необычных дара: корзину живых голубей и свиток папируса, содержавший ключ к шифру.

Когда сотник выпускал птиц, они летели прямиком в Аварис, в голубятни, в которых появились на свет, и несли привязанное шелковой нитью к лапке зашифрованное сообщение, написанное на крошечном свитке тончайшего и легчайшего папируса. Благодаря этим сообщениям Нефер знал точную численность и расположение войск Наджи. Ему известен был день, когда лжефараон вышел из Вавилона, и количество воинов, оставленных в распоряжении Асмора. Нефер имел возможность следить за его продвижением на запад через Дамаск, Беэр-Шеву и прочие города и крепости.

Очень скоро стало очевидно, что Таита правильно все предвидел: Наджа не собирается переправляться через Красное море. Истинный его замысел заключался в нападении через Большую Песчаную пустыню.

Нефер снял дозоры с побережья Красного моря и немедленно перебросил свой походный стан и главные силы в приграничную крепость Исмаилия на краю пустыни. Здесь имелись многоводные пресные колодцы и обширные пастбища для лошадей.

За время ожидания в Исмаилии голуби не переставали приносить сообщения. Нефер не только знал численность войска Наджи, но и имена вождей всех отрядов.

Минтака принимала участие в военном совете в крепости. Ее вклад был неоценим: гиксоска по рождению, она хорошо знала военачальников Наджи, некогда бывших соратниками ее отца. Еще ребенком она слышала, как оценивал отец каждого из них, а память у нее была впечатляющая, натренированная игрой в бао. Молодая женщина могла рассказать Неферу о сильных и слабых сторонах и особенностях нрава каждого из этих людей. Она просмотрела полученные от разведки списки.

– Вот еще один, полководец по имени Пренн, который возглавляет арьергард Наджи. Он мой родственник, один из двоюродных братьев моего отца. Я хорошо знаю его. Он учил меня ездить верхом. Я привыкла называть его дядей Тонка, что на моем языке означает «медведь». – Минтака улыбнулась воспоминаниям. – Отец говорил, что Пренн предан как пес, осторожен и медлителен, но, единожды вонзив зубы в горло врага, не разожмет челюсти до смерти.

К этому времени Мерен почти оправился от ран и к нему вернулись силы. Он просил Нефера поручить ему какое-нибудь нужное дело, и Нефер послал его вперед с отрядом колесниц следить за дальнейшим продвижением Наджи, как только тот спустится с возвышенности в пустыню.

Разведчики Мерена наблюдали за повозками Наджи, развозящими запас воды в сухие земли по пути к границам Египта. Мерен попросил разрешения напасть и рассеять охрану этих возов, но Нефер приказал ему не вмешиваться, а просто наблюдать и аккуратно отмечать места, где поместили водные запасы.

Затем Нефер велел подтянуть силы, которые оставались на реке, и, когда те расположились вокруг Исмаилии, созвал на совет всех своих полководцев.

– Даже с колесницами Трока, захваченными в Галлале, Наджа превосходит нас в соотношении три к одному, – начал он. – Все его воины испытаны в бою, лошади обучены и в прекрасном состоянии. Нельзя позволить ему пересечь границу и достичь реки. Следует перехватить его и сразиться с ним здесь, в пустыне.

Совет заседал всю ночь. Нефер изложил свой план сражения и отдал приказы. Они решили позволить Надже пять дней беспрепятственно продвигаться вперед, не встречая сопротивления. Затем, когда он глубоко втянется в пустыню, предстояло совершить набеги и уничтожить его водные запасы как впереди, так и позади. Тогда лжефараон окажется в ловушке среди песков.

– Я достаточно хорошо знаю Наджу и делаю ставку на его высокомерие и неоправданную уверенность в собственном полководческом гении. Убежден, что даже после того, как мы лишим его запасов воды, он не повернет назад, а пойдет дальше. Его войско достигнет Исмаилии после нескольких дней «сухого» похода через пустыню. Мы встретим его на поле боя, которое выберем сами, наши кони и воины не будут страдать от жажды. Это отчасти уравняет наши силы.

В течение долгого заседания Таита безмолвно сидел в тени позади походного стула Нефера. Казалось, что он дремлет, но время от времени маг открывал глаза, а затем, помигав, как сонная сова, закрывал их снова, а подбородок его опускался на грудь.

– Самое слабое наше место: малочисленность и плохое состояние наших колесниц, – продолжил Нефер. – Зато мы почти сравнялись с Наджей по числу лучников, пращников и копейщиков. Я уверен, что, как только Наджа узнает о недостатке воды, он оставит пехоту и устремится вперед со всеми своими колесницами. Мы с Таитой разработали план, как заманить его колесницы в западню, где мы сможем воспользоваться тем небольшим преимуществом, которое у нас будет. Перед городом и источниками мы возведем череду низких каменных стен, за которыми смогут укрыться наши лучники и пехота. Этих сооружений будет достаточно, чтобы остановить наступление колесниц.

Палочкой древесного угля Нефер начертил на листе папируса план. Хилтон, Шабакон, Соккон и прочие советники вытянули шеи, внимательно наблюдая.

– Стены будут построены в форме верши. – Он нарисовал перевернутую воронку с вершиной, направленной в сторону Исмаилии.

– Как вы заманите его в воронку? – спросил Шабакон.

– Притворным отступлением после атаки наших колесниц, как вы это часто отрабатывали. Наши лучники и пращники будут прятаться за стенами, пока Наджа не втянется за нами в воронку. Чем глубже он проникнет, тем более стеснены окажутся его отряды между стенами. Проезжая на близком расстоянии, враги станут прекрасными мишенями для наших пращников и лучников.

– Вы намереваетесь запереть их в загоне, как скотину, как проделали это с Троком! – даже Шабакон был поражен этим замыслом.

Советники увлеченно принялись обсуждать план, высказывая замечания и дополнения. В конце Нефер назначил Шабакона ответственным за постройку стен. Предыдущие пять дней Таита провел, осматривая и размечая местность, поэтому к работе можно было приступить уже с рассветом.

– У нас мало времени, – предупредил Нефер. – Мы знаем, что силы Наджи скопились на возвышенности перед Хатмией. Его водные караваны почти закончили устройство складов. Я предполагаю, что через несколько дней он начнет спускаться с возвышенности.

Совет наконец завершился, и военачальники поспешно разошлись выполнять задачи, которые поставил перед ними Нефер. В башне старой крепости осталось только три человека: Нефер, Таита и Минтака.

Минтака впервые за все время взяла слово.

– Мы как-то говорили о Пренне, моем дядюшке Тонке, – сказала она, и Нефер кивнул, но бросил на нее недоуменный взгляд. – Если бы я могла встретиться с ним, поговорить с глазу на глаз, то наверняка убедила бы выступить против Наджи и разделить с нами нашу судьбу.

– Что ты имеешь в виду? – Голос Нефера стал резким, а лицо посуровело.

– Переодетая в юношу, с небольшим отрядом добрых воинов и на быстрых конях, я смогу обогнуть главные силы Наджи и добраться до арьергарда дядюшки Тонки. Риска почти нет.

Нефер побледнел от гнева.

– Безумие! – процедил он. – Вроде того случая в Галлале, когда ты саму себя сделала приманкой для Трока. Я даже слышать не желаю об этом. Ты представляешь, что сделает Наджа, если ты попадешь к нему в руки?

– А ты представляешь, что будет делать Наджа, если в решающий момент сражения дядя Тонка и его полки ударят ему в тыл? – задала Минтака встречный вопрос.

– Мы не будем больше это обсуждать. – Нефер поднялся и пристукнул кулаками об стол. – Вы с Мерикарой останетесь здесь, в крепости, до окончания всего дела. Если ты не дашь мне слова выбросить эту дурацкую идею из головы, я запру тебя на замок и приставлю охрану.

– Ты не имеешь права обращаться со мной как с рабыней. – Ее голос стал хриплым от гнева. – Я даже не твоя жена. И не обязана повиноваться твоим приказам.

– Я твой царь и велю дать мне честное слово не ставить себя под угрозу этой нелепой затеей.

– Вовсе это не нелепая затея, и никакого слова я не дам.

Таита бесстрастно наблюдал за молодыми людьми. Это была первая их серьезная ссора, и маг понимал: из-за глубины их чувств друг к другу она будет особенно ожесточенной. И с интересом наблюдал, чем все закончится.

– Ты намеренно ослушалась моего приказа в Галлале. У меня есть основания полагать, что и сейчас ты поступишь так же. Ты не оставила мне выбора, – мрачно сказал Нефер и велел часовому за дверью послать за Зуггой, главным евнухом царского гарема.

– Мерикаре я тоже доверять не могу. – юноша снова повернулся к Минтаке. – Она совершенно подпала под твое влияние, и при желании ты вовлечешь ее в свое безумное предприятие. Я отсылаю вас обеих в зенану дворца в Аварисе. Будете там на попечении Зугги. Можете развлекаться игрой в бао до тех пор, пока не будет выиграно это сражение и эта война.

Зугга увел Минтаку. В дверях она оглянулась на Нефера, и Таита улыбнулся, прочитав выражение на ее лице. Нефер связался с противником более упорным, чем оба лжефараона, вместе взятые.

В тот вечер Таита зашел навестить Минтаку в новом жилище, которое она делила с Мерикарой. Раньше здесь обитал начальник крепости. Пара крупных смиренных евнухов стояла у двери, еще один занимал пост у зарешеченного окна.

Минтака все еще кипела от гнева. Мерикара тоже была возмущена обращением брата с ней самой и ее дорогой подругой, особенно этим унизительным заключением.

– Из этого следует вынести хотя бы тот урок, что не стоит перечить царю, даже если он вас любит, – осторожно сказал им Таита.

– Я его не люблю, – ответила Минтака со слезами гнева и досады на глазах. – Он обращается со мной как с ребенком, и я его ненавижу.

– Я ненавижу его даже еще больше, – объявила Мерикара, стараясь не уступать. – Вот бы Мерен был здесь!

– Вам не приходило в голову, что поступки Нефера свидетельствуют о его любви и вызваны заботой о вашей безопасности? – спросил Таита. – Он знает, как ужасна будет ваша судьба, если вы попадете в руки Наджи-Кьяфана и Хезерет.

Обе девушки так накинулись на него, что он поднял ладони, укрываясь от их гнева, и вежливо удалился. Но их протесты и обвинения еще долго звенели у него в ушах.

На следующее утро Нефер и Таита увидели со стены крепости, как маленький караван в сопровождении евнухов и колесниц вышел из Исмаилии и направился в Аварис. Минтака и Мерикара вместе сидели за шелковыми занавесками паланкина в середине строя. Они не показались наружу и не зашли попрощаться с Нефером и Таитой.

– Лично я предпочел бы разворошить улей короткой палкой, – проговорил Таита. – Быть может, стоило обращаться с ними помягче?

– Они должны уяснить, что я фараон и что мое слово – закон даже для них. Кроме того, сейчас у меня других забот хватает, помимо женских причуд. Переживут.

Однако Нефер долго стоял на стене и смотрел вслед покачивающемуся паланкину и каравану, пока те не исчезли в далеком знойном мареве.

Таита и Нефер отправились проверить, как идет постройка каменных стен, которые под руководством Шабакона торопливо возводили вдоль восточных подступов к оазису Исмаилия.

– Едва ли это сооружение займет место среди великих архитектурных творений века, – высказал свое мнение Таита. – Но это и хорошо. С той стороны, откуда появится Наджа, они не бросаются в глаза на местности, и он ни о чем не догадается, пока не очутится в тупике.

– Выдающееся достоинство твоего плана состоит в том, что он позволяет нам выбрать поле битвы по нашему усмотрению, – кивнул Нефер. – С помощью Гора мы превратим ее в бойню.

Юноша положил ладонь на худое плечо Таиты.

– Я вновь в неоплатном долгу перед тобой, древний отец. Все это твоя заслуга.

– Нет. – Таита покачал головой. – Я только слегка подтолкнул тебя. Остальное сделал ты сам. Ты унаследовал полководческий дар твоего отца, фараона Тамоса, и достигнешь величия, которого мог бы достичь он, не срази его так безжалостно рука врага, противостоящего теперь нам.

– Пришло время отомстить за его смерть. Давай сделаем все, чтобы не дать кобре ускользнуть снова.

Нефер обучал войска предстоящим действиям, не упуская ни одной мелочи. Каждое утро отряды лучников и пращников занимали места за грубо сложенными, неровными стенами. Перед ними возводили пирамидки из камней, отмечавшие дистанции стрельбы, так чтобы можно было точно определить миг, когда выскакивать из-за укрытия. Связки запасных стрел складывали на месте, чтобы они не кончились в самый разгар битвы. Пращники лепили глиняные шары и обжигали в огне, пока те не становились твердыми как камень. Затем эти смертоносные ядра тоже укладывали под стенами, чтобы не ходить далеко.

Нефер и его военачальники брали на себя роль войска Наджи и выезжали из пустыни. Они окидывали местность пристальными взглядом и принимали меры, чтобы воинов совершенно не было видно за стенами.

Помимо этого, за время ожидания Нефер воспроизводил бой перед стенами. Его воины переходили в атаку, разворачивались и отступали, изъездили поле вдоль и поперек, изучив на нем каждую складку, равнину или овражек, знали даже расположение нор, прорытых трубкозубом[3], и других небольших препятствий. Молодой фараон тщательно выбрал за стенами безопасные места, где можно будет попоить лошадей во время сражения и где будут ждать запасные отряды, пока не придет время пустить их в ход.

– Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь другой полководец изучил местность, на которой будет происходить игра, так же тщательно, как я, – сказал Нефер Таите и в очередной раз приказал своим отрядам проделать необходимые перестроения.

Вечером он возвращался в крепость со своими людьми. Пыль, смешавшись с потом, облепила его лицо и тело. Юноша устал до предела, но был доволен: он сделал все, что в его власти, чтобы подготовить полки к предстоящему делу.

Но едва он остановил Круса и Дов, передал поводья конюхам и сошел на утоптанную землю, ощущение, что все в порядке, испарилось. Там его ждал Зугга, главный евнух царской зенаны: с красными от слез глазами, он, заламывая жирные руки, пискляво завывал от страха.

– Смилуйтесь, великий фараон! Я старался изо всех сил, но она коварна, как лиса. Она перехитрила меня.

– Какая еще лиса? – спросил Нефер, хотя догадывался, кто это может быть.

– Царевна Минтака.

– Что с ней? – В голосе Нефера прорезалась тревога.

– Она сбежала и увела за собой царевну Мерикару, – промямлил Зугга, не сомневаясь, что его отдадут в руки палача с удавкой.

Почти всю дорогу до Авариса Минтака и Мерикара провели в зашторенном паланкине. Придвинувшись поближе, они шепотом обсуждали планы побега. Девушки быстро отвергли идею захвата колесницы сопровождения. Они знали, что в том маловероятном случае, если им удастся обмануть или одолеть колесничего, через час за ними в погоню пустится вся египетская армия во главе с разгневанным фараоном. Постепенно в ходе обсуждения родился замысел получше.

Главная задача Минтаки состояла в том, чтобы подольститься к Зугге, их охраннику и тюремщику, и убедить его в смиренной покорности его власти. Когда четыре дня спустя они добрались до дворца в Аварисе, царевна полностью его одурачила, создав образ особы в высшей степени покорной и безобидной. И тогда самым милым и убедительным тоном попросила разрешить ей и Мерикаре посетить храм Хатхор, чтобы помолиться за Нефера и его победу в грядущей битве. Скрепя сердце, Зугга согласился, и обе девушки получили возможность провести почти час наедине с верховной жрицей в святилище храма. Главный евнух в тревоге ждал у двери: ни одному мужчине, даже кастрату, не дозволялось входить в святилище.

Велико было облегчение Зугги, когда Минтака и Мерикара наконец появились вновь, обе красивые, скромные и невинные, как любая из послушниц храма. Несколько дней спустя, когда они снова попросили разрешения помолиться в храме и принести жертву богине, Зугга согласился на это и вразвалку пошел рядом с паланкином, беззаботно болтая с девушками через занавеску и пересказывая царевнам самые пикантные дворцовые сплетни.

Верховная жрица снова ждала в переднем дворе храма, чтобы приветствовать Минтаку и Мерикару и отвести их в святилище. Без всякой задней мысли Зугга уселся ждать возвращения пары венценосных красавиц. По приказу верховной жрицы две послушницы принесли ему блюдо с жареным цыпленком и рыбой, а также большой кувшин превосходного вина. Евнух проглотил все и опустошил кувшин, а затем прикорнул в тени статуи, изображавшей богиню в обличье коровы. Когда он пробудился, солнце уже село и он был один. Зугга увидел, что носильщики ушли. Он поднял с земли свое грузное тело и ощутил, как внутри у него все сжалось от томительной тревоги. Он закричал и замолотил в двери храма посохом. Прошло немало времени, прежде чем к нему вышла жрица.

– Обе царевны попросили в храме убежища, – сообщила она. – Святая мать удовлетворила их просьбу и взяла под свою защиту.

Зугга растерялся. Вламываться в святилище – кощунство. Он не мог потребовать возвращения своих подопечных даже при поддержке фараона. Единственным возможным для него выходом было вернуться в Исмаилию и сознаться в своей промашке, но и это сулило беду. Судить об истинном характере молодого фараона было преждевременно, и никто не мог поручиться, что вспышка его гнева не окажется сокрушительной.

Едва двери храма закрылись за ними, Минтака и Мерикара отбросили напускную невинность.

– Ты все приготовила, святая мать? – нетерпеливо спросила Минтака.

– Не беспокойся, дочка. Все готово.

Карие глаза жрицы искрились весельем. Она явно наслаждалась этим приключением, разнообразившим спокойную, размеренную жизнь храма.

– Я взяла на себя смелость подмешать в вино евнуху слабый настой снотворного. – Она хихикнула. – Надеюсь, вы не сочтете, что я превысила свои полномочия, и простите меня.

Минтака поцеловала ее гладкую бледную щеку:

– Я уверена, что Хатхор будет довольна тобой так же, как я.

Жрица повела их в каморку, где были сложены все вещи, какие попросила Минтака. Девушки торопливо натянули простые одеяния крестьянок и покрыли головы шерстяными накидками. Затем, с кожаными торбами на ремне за плечом, направились за верховной жрицей через путаные проходы. Задняя стена храма выходила к Нилу, и до беглянок все отчетливее доносился негромкий плеск реки, текущей за внешними стенами. Наконец они вышли через низкую дверь наружу, к причалу, у которого стояло большое дау.

– Я уплатила кормщику вашим золотом, куда плыть, он знает, – сказала верховная жрица. – Все вещи, о которых вы просили, сложены в вашей каюте.

– Что передать Зугге, ты знаешь, – сказала Минтака.

Пожилая женщина снова хихикнула:

– Я уверена, что Хатхор простит мне столь ничтожную ложь. Она ведь ради доброго дела.

Когда девушки спрыгнули на палубу дау, дремавшие в тени матросы вскочили и стали поднимать треугольный парус. Не ожидая приказа, кормщик вывел лодку на стремнину и развернул нос вниз по течению, направляясь к дельте. Остаток дня Минтака и Мерикара провели в крошечной каюте, во избежание риска, что их узнают с берега или с проходящего речного судна. Ближе к вечеру дау ненадолго пристало к восточному берегу, и на борт поднялись два вооруженных человека с тяжелыми мешками. Сразу после этого капитан снова приказал поднять парус, и лодка на полной скорости пошла вниз по реке. Те двое вошли в каюту и простерлись перед Минтакой.

– Да возлюбят вас все боги, ваше величество, – сказал более крупный из пары, бородатый гиксос с большим носом и резкими чертами лица. – Мы ваши псы. Мы прибыли, стоило вам позвать нас.

– Лок! – Минтака радостно улыбнулась, увидев хорошо знакомое лицо, и повернулась к другому мужчине. – А это, разумеется, твой сын Локка.

Молодой гиксос выглядел таким же большим и крепким, как его отец.

– Рада встрече, и добро пожаловать, – продолжила царевна на гиксосском. – Ты, Лок, славно послужил моему отцу. Будете ли вы с сыном так же служить мне?

– Наши жизни принадлежат тебе, госпожа! – заявили оба.

– Когда мы причалим, вас ждет трудная работа, а пока отдыхайте и готовьте оружие.

Кормщик ввел дау в одно из многочисленных устьев дельты, где река замедлялась и растекалась по болотам и лагунам, над которыми летали тучи водоплавающей птицы. Стемнело прежде, чем они достигли открытого моря, но капитан безошибочно вел судно сквозь лабиринт отмелей и банок, пока наконец свежий соленый воздух Средиземного моря не сменил болотные испарения. Девушки вышли на палубу.

– Как раз сейчас Зугга должен догадаться, что мы пропали. – Минтака улыбнулась Мерикаре. – Интересно, что он скажет Неферу? Что мы благополучно затворились в храме, под крылом у верховной жрицы? Надеюсь на это.

При свете половинки луны они оставили позади речные протоки и почувствовали, как палуба под их ногами закачалась в такт морским волнам. Едва выйдя на глубокую воду и совершив возлияние богам, кормщик повернул на восток и шел так вдоль берега всю ночь.

На рассвете Минтака и Мерикара стояли на носу лодки, закутавшись для тепла в накидки. Они смотрели на юг, на низкий пустынный берег, простиравшийся справа от них.

– Подумать только, Нефер всего в нескольких лигах от нас, – прошептала Минтака. – Мне кажется, что стоит мне протянуть руку, и я дотронусь до него.

– Мерен тоже там, только чуть восточнее. Как бы они удивились, узнав, что мы так близко.

– Сердце мое тоскует по Неферу. Я ежечасно молюсь Гору и Хатхор, чтобы они хранили его.

– Значит, ты больше не питаешь к нему ненависти? – спросила Мерикара.

– Да я никогда ее и не питала, – пылко возразила Минтака, потом замялась. – Ну, разве что сначала, да и то слегка.

– Я хорошо понимаю твои чувства, – заверила ее подруга. – Подчас они бывают такими упрямыми, твердолобыми и… – Она пыталась подобрать слово. – Ну, мужчины они и есть мужчины.

– Да! – согласилась Минтака. – Точно. Они как дети. Наверное, нужно простить их, потому как изменить это не в их силах.

Остаток дня и ночь они плыли на восток вдоль побережья, пересекли залив Халиг-эль-Тина, миновали цепочку островов и песчаных мелей, отсекающих от моря обширную лагуну Сабхет-эль-Бардавил. На следующее утро дау приблизилось к берегу у поселка Эль-Ариш. При глубине по пояс два телохранителя, Лок и Локка, перенесли девушек на сушу, затем забрали с лодки вещи. Маленький отряд стоял и смотрел, как матросы дау отошли на веслах подальше и, подняв парус, направились в море, чтобы вернуться через дельту в Египет.

– Ну вот, – неуверенно промолвила Мерикара. Несмотря на присутствие Минтаки, она чувствовала себя одинокой и беззащитной. – И что мы теперь будем делать?

Она едва сдерживала слезы.

– Я пошлю Лока найти нам повозку, – сказала Минтака и, желая немного утешить подругу и вселить в нее уверенность, продолжила объяснения: – Если бы мы отправились на поиски дядюшки Тонки через пустыню, Нефер мог бы перехватить нас по пути на юг. Но мы перехитрили его.

Минтака улыбнулась с наигранной веселостью, поскольку яснее Мерикары сознавала всю сложность их положения.

– Только подумай, как разозлились бы Нефер и Мерен, если бы только узнали! – Обе засмеялись, и Минтака продолжила: – Сейчас мы в тылу наступающего войска Наджи, и дорога от Беэр-Шевы к Исмаилии проходит всего в нескольких лигах к югу от нас. Когда Лок найдет для нас повозку, мы сможем затеряться в обозе Наджи и будем прятаться среди лагерного люда, пока не доберемся до дяди Тонки.

Разыскать повозку на деле оказалось не так просто, как на словах. Люди Наджи прошли здесь раньше и забрали у местного населения повозки, лошадей, а также продовольствие. В конце концов царевнам пришлось довольствоваться караваном из пяти дряхлых ослов, да и за тех пришлось заплатить безумно дорого, отдав два тяжелых золотых и два серебряных кольца. Животные были едва способны выдерживать вес девушек, не говоря уже о телохранителях, поэтому они большей частью шли пешком по неровной тропе на юг, пока на третий день после высадки не поднялись на возвышенность и не увидели внизу в долине хвост армии фараона Наджи. Огромное войско заполняло эту главную дорогу, связывающую восток с западом, насколько хватало глаз, и поднятая им пыль заволокла небо, как дым от лесного пожара.

Они спустились, чтобы присоединиться к нему, и оказались среди обоза. Путники влились в длинный караван повозок и вьючных животных. Минтака и Мерикара держали головы и лица покрытыми и в своей пыльной, потрепанной одежде привлекали мало внимания. Лок и Локка следовали рядом с ними и пресекали проявление любопытства со стороны спутников. Обоз еле тащился, поэтому даже на своих тощих ослах они передвигались немного быстрее остальных и, подобно плывущим по могучей реке щепкам, смещались к голове колонны. По пути девушки проезжали мимо представителей всех типов человеческого общества. Тут были нищие и потаскухи, торговцы и водоносы, цирюльники, кузнецы и плотники, певцы и жонглеры. Они видели, как полководцы, величественные, с Золотом Похвалы на груди, которые мчались на колесницах сквозь толпу, плетью отгоняли с дороги калек, ковыляющих на костылях, и женщин, кормивших на ходу младенцев грудью, пока детки постарше брели, цепляясь за юбки матерей.

Минтака и Мерикара погоняли убогих ослов как могли, и в первую ночь расположились под открытым небом, в окружении походных костров, среди гомона и смрада огромного скопления людей.

Едва достаточно рассвело, чтобы видеть дорогу, они снова отправились в путь. К полудню им удалось нагнать арьергард: шли отряды копейщиков, шеренги лучников с ненатянутыми луками и пращников, распевающих походные песни на варварском языке западных островов. Затем они обогнали длинную колонну запасных лошадей; коней вели цепочками по двадцать, а следом двигались возы с кормом и водой. Минтаку поразило их число – ей казалось, что во всем Египте не сыскать такого количества животных.

Воины поглядывали на двух женщин, поскольку даже простенькие платья и широкие накидки на головах не могли скрыть от столь наметанных взоров их молодость и изящество. Когда девушки проезжали мимо, им посылали сальные комплименты и непристойные предложения, но страх перед своими офицерами и отрезвляющее присутствие Лока и Локки удерживали вояк от дальнейших шагов.

В тот вечер царевны продолжали ехать и после того, как главное войско встало лагерем, и после заката увидели близ дороги большую заребу, обнесенную стеной из кольев и колючего кустарника. Зареба размещалась в легко обороняемой низине между двух невысоких холмов. Вход в нее бдительно охранялся, и жизнь тут кипела: дозорные расхаживали взад и вперед, суетились посыльные, въезжали и выезжали колесницы, управляемые офицерами Красного полка. Над проделанными в частоколе воротами развевался флаг, который Минтака сразу узнала: на нем была изображена кабанья голова, свесившая язык из угла клыкастой пасти.

– Человек, которого мы ищем, здесь, – шепнула Минтака Мерикаре.

– Но как мы войдем, чтобы встретиться с ним? – с сомнением спросила Мерикара, глядя на часовых.

Они разбили собственный маленький лагерь чуть дальше по дороге, но так, чтобы отсюда просматривались ворота ставки Пренна, начальника Красных и арьергарда фараоновой армии. Минтака извлекла из переметной сумы драгоценную масляную лампу, которой удалось пережить тяготы пути, и в ее свете написала на кусочке папируса короткое сообщение. Оно было адресовано «Дяде Медведю» и имело подпись: «От твоего маленького сверчка».

Женщины смыли с лиц пыль, уложили друг другу волосы и почистили хитоны. Затем, взявшись за руки для храбрости, подошли к воротам в частоколе. Десятник стражи заметил их и вышел навстречу, чтобы прогнать.

– Эй вы, два сочных кусочка для насадки на шип! Идите-ка трясти своими прелестями где-нибудь в другом месте. Пошли вон отсюда!

– Ты вроде как добрый и порядочный человек, – сухо сказала ему Минтака. – Позволил бы ты какому-нибудь нахалу так грубо разговаривать с твоими дочками?

Десятник уставился на нее. Она говорила на гиксосском языке грамотно и в таком тоне, какой услышишь только у знати. Он поднял фонарь и осветил женщин. На них была простая одежда, но, разглядев их черты, он резко выдохнул. Перед ним явно стояли девушки высокого ранга. Даже лица были ему смутно знакомы, хотя припомнить, где он их видел, пока не получалось.

– Извините, госпожи, – пробормотал он. – Я принял вас за…

Он запнулся, и Минтака милостиво улыбнулась:

– Конечно, мы тебя прощаем. Передашь от нас сообщение для военачальника Пренна?

Она протянула ему скатанный папирус. Десятник поколебался, прежде чем взять свиток.

– Мне очень жаль, но я прошу вас подождать, пока не получу указаний.

Совсем скоро десятник прибежал назад:

– Госпожи! Простите, что заставил вас ждать. Прошу, следуйте за мной.

Он проводил их к шатру из окрашенного льна посередине обнесенного частоколом лагеря. Последовала еще одна небольшая задержка, пока десятник шептался с младшим офицером, отвечающим за пост. Затем девушек провели в шатер. Внутри он был скудно обставлен, пол устилали шкуры сернобыков, зебр и леопардов. На них, скрестив ноги, сидел мужчина в окружении карт и свитков папируса. На коленях он держал деревянное блюдо с зажаренными на костре ребрышками и лепешками из дурры. Мужчина посмотрел на вошедших. Лицо у него было худое, щеки ввалились, и даже ленты в его бороде не могли скрыть того, что она скорее седая, чем черная. Кожаная повязка закрывала один глаз. Взгляд у него был хмурый.

– Дядя Тонка! – Минтака шагнула на свет лампы и скинула накидку.

Мужчина медленно поднялся и уставился на нее. Затем внезапно усмехнулся, а единственный его глаз сверкнул.

– Я и поверить не мог! – Он обнял ее и поднял в воздух. – Я слышал, ты покинула нас и переметнулась к врагу.

Когда он снова поставил Минтаку и она частично оправилась от столь бурного выражения любви, она выпалила:

– Я затем и приехала, чтобы поговорить с тобой об этом, дядя Тонка.

– Кто это с тобой? – Он поглядел на Мерикару, затем заморгал здоровым глазом. – Клянусь зловонным дыханием Сета, я ее знаю.

– Это царевна Мерикара.

– Сбежавшая жена Наджи. Он будет рад заполучить тебя обратно, – хмыкнул Пренн. – Есть хотите?

Не дожидаясь ответа, он крикнул своим слугам, чтобы принесли еще мяса, хлеба и вина. Когда слуги подавали им пищу, обе девушки вновь закрыли лица, но как только они ушли, Минтака подсела к Пренну со стороны здорового уха и понизила голос, чтобы никто любопытный за стенами шатра не мог их подслушать.

Гиксос слушал молча, но когда девушка описала ему события той ужасной ночи, когда ее отец и все братья погибли на горящем корабле у Баласфуры, выражение его лица изменилось. Минтаке показалось, что она заметила слезу, блеснувшую в уголке глаза ветерана, хотя подобная слабость немыслима для сотника Красных. Пренн отвернулся, а когда посмотрел на нее снова, слезы не было, и Минтака поняла, что ошиблась.

– Я любил твоего отца почти так же сильно, как люблю тебя, маленький сверчок, но ты предлагаешь мне совершить измену, – только и сказал Пренн, когда девушка закончила свой рассказ.

Некоторое время он молчал, потом вздохнул и сказал:

– Мне требуется время, чтобы все обдумать. Но вы, однако, не можете вернуться туда, откуда пришли. Это слишком опасно. Вам обеим придется побыть под моей защитой, пока это дело не разрешится.

В ответ на их возражения он решительно отрезал:

– Это не просьба, а приказ. – Он на миг задумался. – Я переодену вас, как пару моих любимых мальчиков. Это не вызовет толков, поскольку всем моим людям известно, что огузок мне по вкусу ничуть не меньше, чем филе.

– Можно мне хотя бы послать весточку Неферу-Сети? – взмолилась Минтака.

– Это тоже слишком рискованно. Наберитесь терпения. Долго ждать не придется. Наджа стоит на высотах Хатмии и через несколько дней двинется на Исмаилию. Сражение состоится еще до того, как полная луна Осириса пойдет на убыль. – Потом он буркнул еле слышно: – И я вынужден буду принять решение.

Мерен издалека наблюдал за огромным войском фараона Наджи. Когда оно начало спускаться с перевала Хатмия на сухие земли пустыни, он выпустил пару голубей из данных ему Таитой. Если одну поймает сокол или другая хищная птица, вторая все же донесет весть. На лапку у каждой птицы была намотана в один оборот красная нить – извещение о том, что наступление началось.

Тенью Мерен следовал за ползущей через пустыню вражеской армией, а ночью подбирался ближе к станам: смотрел, как воины берут воду из припасенных кувшинов, подслушивал обрывки громких разговоров у походных костров.

На пятую ночь все войско Наджи спустилось в пустыню и начало переход. Головные отряды к тому времени прошли уже половину пути между Хатмией и Исмаилией. Мерен получил возможность выехать на дорогу позади арьергарда и обследовать водные склады позади войска. Почти все кувшины были опустошены или унесены. Наджа был так уверен в победе, что не берег запасов на случай возможного отступления. Из оставшихся нетронутыми кувшинов Мерен наполнил свои бурдюки, а немногие последние разбил.

Он проследовал вдоль дороги Наджи, но значительно южнее и вне поле зрения его разведчиков, а затем описал широкий круг перед тяжело нагруженной, медленно ползущей ордой и вернулся туда, где оставил в укрытии большую часть своего отряда. С ним было пятьдесят колесниц с лучшими воинами и лучшими упряжками во всем войске Нефера. Задержался Мерен только для того, чтобы напоить лошадей и заменить вымпелы на колесницах с синих на красные, обозначающие армию Наджи, утешая себя тем, что это правомерная военная хитрость. Затем во главе своего отряда он снова выехал на дорогу перед авангардом лжефараона и яростно погнал коней.

Воины, оставленные сторожить хранилища с водой, видели колесницы, приближавшиеся с той стороны, откуда ожидали своих товарищей. Узнав ложные флаги над повозками, они окончательно успокаивались. Не давая им прийти в себя, Мерен обрушивался на них, рубя всех, кто оказывал сопротивление. Оставшимся в живых предоставляли выбор: смерть или смена стороны. Большинство перешло на сторону Нефера-Сети. Каждому глиняному кувшину хватало одного удара киянкой, и драгоценная жидкость выливалась в песок. Отряд Мерена садился на колесницы и ехал к следующему хранилищу.

Когда разведчики приблизились наконец к Исмаилии, Нефер выехал навстречу. Обнял Мерена, услышав, что поручение исполнено: Наджа оказался в пустыне без воды.

– Ты только что заслужил свое первое Золото Доблести! Также я произвожу тебя в ранг Лучшего из Десяти Тысяч.

Он обрадовался, видя, что Мерен оправился от раны и выглядит гибким, энергичным и загорелым дочерна под солнцем пустыни.

– В предстоящем сражении я поручаю тебе командовать правым крылом.

– Фараон, если я угодил тебе, то дозволь попросить награды.

– Конечно, дружище. Если это в моей власти, ты ее получишь.

– Мое законное место – рядом с тобой. Мы проехали вместе по Красной дороге, давай же вместе пойдем и в бой. Позволь мне снова ехать с тобой копейщиком. Большей чести мне не нужно.

Нефер схватил его руку и крепко пожал:

– Ты поедешь снова в моей колеснице. Это будет наградой и для меня. – Он опустил руку. – Но у нас больше нет времени на разговоры. Наджа едва ли сильно отстал от тебя. Как только он обнаружит, как мы напакостили ему с запасами воды, то устремится вперед со всей возможной скоростью.

Головы обоих невольно повернулись в сторону пустыни, откуда должен был появиться враг. Но знойное марево было серым и мутным, и на безжизненной равнине трудно было что-либо разглядеть. Так или иначе, ждать им оставалось недолго.

Фараон Наджа натянул поводья и внимательно осмотрел остатки своего водного хранилища. Хотя разведчики предупредили заранее, серьезность погрома его поразила. Он медленно спустился с колесницы и прошелся через усеянное черепками поле. Осколки разбитых кувшинов хрустели под его сандалиями, и внезапно он утратил обычное хладнокровие. В досаде он пнул кувшин, выпрямился, стиснув кулаки, и воззрился на запад. С трудом овладев собой и задышав размереннее, Наджа пошел туда, где его ждали члены военного совета.

– Прикажете повернуть назад? – робко спросил кто-то.

Наджа вперил в него холодный взгляд:

– Следующего труса, который предложит подобное, я раздену догола и потащу за ноги за своей колесницей. Вот так он и прибудет в Египет.

Все потупили глаза и зашаркали ногами по песку.

Наджа снял синюю военную корону, взял поданный копьеносцем лоскут льняной ткани и вытер пот с бритой головы. Сунув корону под мышку, он стал раздавать приказы:

– Соберите все мехи с водой со всего войска. Отныне выдача воды под моим личным надзором. Ни один человек и ни одно животное не напьются без моего разрешения. Никаких разворотов, никакого отступления. Всем боевым колесницам переместиться в голову колонны, даже колесницам Пренна из арьергарда. Остальные повозки и пехота пусть рассчитывают на свои силы и следуют за ними как можно скорее. Я с конницей выдвинусь вперед и захвачу источники в Исмаилии…

Хезерет высунула голову из-под полога шатра и окликнула начальника своей стражи:

– Что происходит, приятель? Это место отведено для царских и божественных особ, что этим негодяям потребовалось за моим частоколом?

Она указала на воинов, сгружавших бурдюки воды с возов ее личной поклажи.

– Что им взбрело в голову? Как они смеют забирать нашу воду? Я еще не мылась. Пусть немедленно вернут мехи на место.

– Это приказ фараона, вашего божественного супруга, ваше величество, – пояснил начальник, тоже взволнованный и встревоженный мыслью о том, что они останутся без припасов в этой ужасной пустыне. – Говорят, что вся вода необходима для передовых отрядов конницы.

– Такие приказы не могут относиться ко мне, божественной царице Египта! – взвизгнула Хезерет. – Верните мехи назад.

Воины заколебались, но десятник коснулся мечом острия своего кожаного шлема:

– Простите, ваше величество. У меня приказ – забрать всю воду.

– Ты смеешь перечить мне? – выкрикнула ему в лицо Хезерет.

– Пожалуйста, войдите в мое положение, ваше величество! У меня приказ, – не сдавался десятник.

– Клянусь благим именем Исиды, если и дальше будешь мне перечить, я прикажу тебя задушить, а потом сжечь тело.

– Мне приказано…

– Начхать мне на тебя и твои приказы! Я сейчас пойду к Пренну, а когда вернусь, принесу тебе новые приказы.

Царица повернулась к начальнику своей охраны:

– Приготовь мою колесницу и сопровождение из десяти человек.

Лагерь на плоской и открытой равнине, где размещалась ставка Пренна, был хорошо виден от шатра Хезерет. Колеснице потребовалось несколько минут, чтобы доставить ее туда, но стражник у ворот в частоколе преградил ей путь.

– Ваше божественное величество, Пренна здесь нет.

– Не верю, – накинулась на него Хезерет. – Там его флаг.

Она указала на знамя с кабаньей головой.

– Ваше величество, военачальник час назад отбыл со всеми своими всадниками. Он получил приказ фараона присоединиться к авангарду.

– Мне нужно увидеть его. Дело чрезвычайно срочное. Я знаю, что он не мог уехать, не сообщив мне. Отойди, я сама посмотрю, здесь Пренн или нет.

Женщина направила колесницу прямо на стражника, и тот поспешно отскочил с ее пути. Сопровождение последовало за царицей.

Хезерет подъехала прямо к желтому с зелеными полосами шатру и сунула поводья конюху. В досаде позабыв о церемониях, она просто спрыгнула и побежала к пологу. Часовые у входа не стояли, и у царицы мелькнула мысль, что ей сказали правду и Пренн действительно уехал. Однако она наклонилась и, заглянув под полог, замерла на пороге.

На кипах шкур в центре шатра сидели два мальчика. Они ели руками с деревянных блюд, но, увидев ее, испугались.

– Кто вы? – спросила Хезерет, хотя, зная вкусы Пренна, догадалась, зачем здесь эти мальчики. – Где военачальник?

Мальчики молча смотрели на нее. Внезапно глаза Хезерет сузились, и она шагнула к ним.

– Вы! – закричала она. – Подлые предательские твари! – Ее трясущийся палец указал на девушек. – Стража! – во весь голос возопила Хезерет. – Стража, сюда, немедленно!

Минтака очнулась, схватила за руку Мерикару и рывком подняла на ноги. Вдвоем они бросились к дальнему концу шатра и выскочили наружу через заднюю дверь.

– Стража! – снова завопила Хезерет. – Сюда!

Ее телохранитель появился под пологом у нее за спиной.

– За ними!

Она кинулась вслед за убегающей парой, телохранитель топал следом. Пока они выбрались из шатра, Минтака и Мерикара были уже на полпути к воротам в ограде.

– Держите их! – вопила Хезерет. – Не дайте им сбежать. Это лазутчики и предатели.

Ее телохранитель бросился вслед за девушками, крича часовым у ворот:

– Остановите их! Держите! Не дайте им убежать!

Часовые выхватили мечи и помчались, чтобы перекрыть ворота.

Увидев, что путь к бегству отрезан, Минтака остановилась. Она испуганно закрутила головой, потом, продолжая тянуть Мерикару за руку, ринулась к ограде из колючек и попыталась перелезть через нее. Но охранник подбежал к девушкам, схватил за ноги и стащил со стены. Шипы разодрали им руки и ноги, из царапин текла кровь, но они отчаянно боролись: лягались, царапались и кусались. В конце концов воины справились с ними и потащили назад к шатру, где стояла Хезерет, злорадно ухмылявшаяся.

– Надежно свяжите их. Я уверена, что мой муж, единственный правитель Египта, по возвращении придумает достойную кару за их преступления. И когда им придет пора держать ответ, я буду наслаждаться их криками. А до тех пор их следует посадить в клетку, как диких животных, и держать у входа в мой шатер, где я смогу приглядывать за ними.

Телохранитель поднял Минтаку и Мерикару, которым связали запястья и лодыжки, бросил в колесницу и повез в лагерь Хезерет. На одной из повозок в обозе Хезерет везли запас домашней живности в клетках – цыплят, свиней и козлят для кухни. Клетка, в которой держали молочных поросят, пустовала, ее обитателей уже зарезали и съели. Сделанная из длинных бамбуковых шестов, связанных ремнями из сыромятной кожи, она воняла свиным навозом, покрывавшим пол. Стражники впихнули двух девушек в узкую дверцу. Внутри клетка была недостаточно высокой, чтобы они могли встать в полный рост. Несчастные были вынуждены сидеть, прижавшись спиной к бамбуковой решетке, привязанные за руки ремнями к стойке за спиной. Ничто не защищало их от солнца.

– У вашей клетки день и ночь будут стоять стражники, – предупредила их Хезерет. – Если вздумаете бежать, я прикажу отрубить вам одну ступню, чтобы не вздумали попытаться в другой раз.

По выражению ее лица девушки поняли, что Хезерет не шутит. Мерикара расплакалась.

– Нет, моя дорогая, – прошептала ей Минтака. – Держись. Не доставляй ей удовольствия видеть тебя сломленной.

Со сторожевой башни над Исмаилией раздался крик дозорного:

– Фараон! Разведчики появились!

Нефер вскочил из-за стола под навесом во внутреннем дворе, где они с Таитой обедали и в который раз обсуждали подробности плана обороны. Он взбежал по лестнице на площадку и, приставив ладонь козырьком ко лбу, посмотрел на восток. В ярком желтом свете виднелись колесницы его передовых застав. Когда они спустились по берегу сухого русла, стражники распахнули ворота и впустили повозки в крепость.

– Враг быстро приближается! – задрав голову к стоящему высоко на башне Неферу, крикнул командир разведчиков.

– Отличная работа! – ответил ему Нефер, после чего повернулся к трубачу на надвратной стене. – Давай сигнал «К оружию!».

Бараний рог огласил равнину ревом, и вся армия, стоявшая лагерем на дне длинного и широкого русла, пришла в движение. Голос рога, услышанный и подхваченный, перелетал от полка к полку по всему войску. Из палаток и навесов выбегали воины, хватали оружие и спешили присоединиться к своим отрядам. Скоро колонны воинов и колесниц уже выдвигались на подготовленные рубежи.

Таита взобрался на высокую площадку, и Нефер улыбнулся ему:

– Итак, даже оставшись без воды, Наджа не повернул назад.

– Как мы и думали.

Горизонт на востоке начал темнеть, как если бы ночь решила наступить преждевременно. Поднятая надвигающимся вражеским войском пыль стелилась грозовой тучей.

– До темноты еще много времени. – Нефер поглядел на безжалостно палящее солнце. – Есть время решить исход битвы до конца этого дня.

– Лошади Наджи три дня очень мало пили, и их, должно быть, быстро гнали, раз враг появился так скоро. Наджа понимает, что должен победить и добраться до источников сегодня, иначе завтра для него не наступит.

– Ты поедешь, чтобы сразиться с ним вместе со мной, древний отец? – спросил Нефер, застегивая поданный оруженосцем пояс с мечом.

– Нет! – Таита вскинул левую руку.

На указательном пальце блестел золотой перстень с огромным рубином цвета голубиной крови. Когда солнечный свет попал на камень и он заискрился, Нефер узнал в нем подарок, который Наджа снял с собственного пальца и дал Таите в Фивах несколько лет назад, когда думал, будто маг погубил ради него молодого фараона. Нефер догадывался, что это талисман почти такой же мощный, каким был бы локон волос Наджи, кусочек его высушенного кала или обрезки ногтей.

– Я стану наблюдать за сражением отсюда. Возможно, мои скромные способности смогут оказать тебе бо́льшую помощь, чем если бы я метал дротики или пускал стрелы.

Нефер улыбнулся:

– Твое оружие острее и летит точнее, чем любое из того, что я когда-либо держал в руке. Да возлюбит и защитит тебя Гор, древний отец.

Они смотрели, как отряды лучников и пращников выходят из русла, чтобы засесть за каменными оградами. Шеренги двигались целенаправленно и стремительно: каждый воин знал, что ему делать, ибо отрабатывал этот маневр много раз. Когда последний скрылся в засаде, поле показалось совершенно пустым.

Туча пыли, поднятая войском Наджи, висела уже меньше чем в лиге от них. Нефер обнял Таиту на прощание и спустился по лестнице. Когда он вышел из крепостных ворот, плотно сбитый строй колесниц встретил его приветственным ревом. Идя вдоль рядов, фараон находил взглядом своих военачальников и окликал их:

– Отвага, Хилтон! Сделай это еще раз для меня, Шабакон! Соккон, сегодня вечером мы опрокинем по кубку в честь победы!

Мерен держал поводья Дов и Круса, когда фараон запрыгнул на подножку колесницы. Нефер принял у друга вожжи, и Дов, узнав его руку, заржала и оглянулась на него огромными блестящими глазами с длинными темными ресницами. Крус выгнул шею и стукнул оземь передним копытом.

Нефер высоко поднял правый кулак:

– Вперед! Марш!

Бараний рог дал сигнал к выступлению, и фараон тронул свою колесницу. Остальные двинулись за ним ряд за рядом. Повозки впечатляющей процессией проследовали между низкими стенами, из-за которых не показался ни один лучник, на открытую равнину.

Нефер подал рукой следующий сигнал, и строй развернулся вширь. Колесо к колесу передний ряд двигался навстречу огромной туче пыли. На отметках, выложенных за недели до этого дня, Нефер остановил головной отряд и дал лошадям отдохнуть, а сам стал вглядываться в приближающегося врага.

Теперь там, где над серой пустыней клубилось коричневатое пылевое облако, стали заметны линия темных пятен и многочисленные отблески металла, дрожащие в знойном воздухе. Они приближались, и колесницы в переднем ряду ударного отряда Наджи в жарком мареве дрожали и меняли форму, как головастики в глубине пруда.

Затем их очертания обрели четкость и устойчивость, молодой фараон разглядел лошадей, а позади них – стоящих на колесницах воинов в доспехах.

– Хвала доброму Гору, – проговорил Мерен. – Похоже, Наджа сосредоточил для атаки все свои экипажи, не оставив колесниц в тылу.

– Они наверняка отчаянно нуждаются в воде. Для Наджи единственная надежда выжить – мощной лобовой атакой прорвать наш строй и выйти к источникам.

Все ближе и ближе подходил враг, и вот уже стали различимы лица воинов в переднем ряду, а по флагам и вымпелам можно стало определить каждый полк и узнать его командира.

В двухстах шагах от них неисчислимая орда остановилась. Глубокая тишина опустилась на неприветливый ландшафт, нарушаемая лишь нервным шепотом ветра. Пыль осела, будто упал занавес, и оба строя стали видны во всех деталях.

Из вражеского центра выехала одинокая колесница. Хотя пыль укрыла ее отделку, сквозь серый покров проступал блеск золота, а над головой возницы трепетал царский вымпел. Наджа натянул поводья менее чем в ста шагах от переднего ряда колесниц противника, и Нефер разглядел под синей военной короной холодное красивое лицо врага.

– Приветствую тебя, Нефер-Сети, щенок пса, которого я убил собственной рукой! – выкрикнул Наджа звучным голосом. Нефер был ошеломлен этим открытым признанием в цареубийстве. – На моей голове корона, которую я снял с Тамоса, когда он умирал. В моей руке, – тут Наджа воздел могучий голубой меч, – клинок, который я вырвал из его трусливой ладони. Попробуешь забрать его у меня, щенок?

Нефер почувствовал, как его сжимающие поводья руки задрожали, а гнев красным облаком застлал ему глаза.

– Спокойно! – раздался рядом голос Мерена. – Не дай ему вывести тебя из равновесия.

Огромным усилием воли Нефер разорвал пелену гнева. Ему удалось сохранить равнодушие на лице, но голос его скрежетал, как металл по камню.

– Приготовиться! – Нефер высоко поднял меч.

Наджа беззвучно засмеялся, развернул колесницу и поехал на свое место в центре противоположной линии.

– Вперед! – Наджа поднял голубой меч. – Марш!

Его передние ряды покатились на строй Нефера, постепенно набирая скорость.

– В галоп! В атаку!

Враг двинулся вперед плотной массой.

Нефер стоял на месте, подпуская противника ближе. Издевки Наджи все еще звенели у него в ушах; так и подмывало забыть про четко разработанный план и ринуться вперед, чтобы сойтись с Наджей лицом к лицу, пронзить мечом сердце предателя. Огромным усилием отогнав это искушение, он поднял меч и описал над головой три сверкающие дуги. Его полки подчинились мгновенно. Подобно стае птиц, поворачивающих на полной скорости в полете, или косяку рыбок, ускользающих от хищной барракуды, колесницы повернулись разом, как если бы ими управлял один всеобъемлющий разум, и понеслись по равнине в ту сторону, откуда пришли.

Передний ряд колесниц Наджи приготовился к столкновению, но не встретил сопротивления и, как человек, собравшийся поставить ногу на несуществующую ступеньку, утратил равновесие. Пока враг опомнился, Нефер успел оторвался еще на сотню шагов. Теперь его отряды постепенно меняли боевой порядок, перестраиваясь в более узкую колонну по четыре.

Наджа мчался следом за отступающими, но шагов через триста его фланги уперлись в низкую каменную стену, наискось сужавшую пространство. Но остановиться они уже не могли, поэтому стали смыкать строй к центру. Их прижимало друг к другу, строй напоминал воды широкой реки, вливающейся в узкое скалистое ущелье. Колесо цеплялось за колесо, упряжкам приходилось уступать друг другу. Атака заколебалась и замедлилась, повозки и лошади сбились в кучу.

В этот судьбоносный миг над полем взревели бараньи рога, и над каменными стенками вмиг выросли головы и плечи воинов. Стрелы уже были наложены на тетивы, и теперь лучники сгибали короткие изогнутые луки. Они быстро прицеливались, тщательно выбирая цели. Первый залп всегда имеет решающее значение.

Пращники закрутили своим оружием над головой, держа его обеими руками, чтобы справиться с весом обожженных глиняных шаров в кожаных мешочках на концах длинных ремней. Ремни гудели, рассекая воздух и набирая сокрушительную мощь.

Передовые отряды Наджи глубоко втянулись в воронку между стенами. Тут рога затрубили снова, и лучники дали одновременный залп. Им приказано было целиться в лошадей и во вражеских командиров. Стрелы летели почти неслышно, только тихо шуршало оперение, но расстояние было небольшое, и удар наконечников в живую плоть прозвучал, подобно шуму падения горсти гравия в прибрежный ил. Первый ряд строя Наджи был скошен, и когда лошади падали, колесницы налетали на их трупы, наскакивали, потеряв управление, на каменные стены с той или другой стороны, валились на бок или опрокидывались.

Затем пращники со сверхъестественной точностью выпустили свои снаряды. Твердые шары из обожженной глины были размером со зрелый гранат, но тяжелые, как слоновая кость. Они могли разбить череп человека или лошади, перебить кость ноги или ребро, словно сухую хворостину. С глухим стуком шары ударили по следующему ряду колесниц, и произведенное ими опустошение было ужасно. Колесницы последующих шеренг не могли остановиться и врезались в завалы впереди. Деревянные корпуса трещали и ломались со звуком, который издают зеленые ветви в яростном лесном пожаре. Длинные дышла раскалывались, и смертоносные щепы протыкали лошадей в упряжке. Колеса ломались и срывались с осей. Возничих выбрасывало из колесниц, и их затаптывали обезумевшие, вздыбленные и молотящие копытами кони.

Нефер подал рукой сигнал, которого ожидали его воины. Рой пехотинцев выскочил из укрытий и раздвинул колючий кустарник, скрывавший потайные проходы в каменных стенах с обеих сторон. Одна за другой колесницы Нефера выезжали через них на открытое пространство за стенами. Больше не скованные, они могли свободно маневрировать по равнине и, развернувшись и обойдя пойманные в ловушку отряды Наджи, обрушились на тыловые порядки лжефараоновой армии.

Теперь оба войска сцепились рогами, будто дерущиеся буйволы. Не все колесницы Наджи угодили в западню между стенами. Там просто не хватало места, чтобы уместиться всем сразу. Вот эти-то и ринулись теперь на Нефера – завязалась привычная колесничная схватка. Повозки поворачивали, атаковали и отступали, затем атаковали снова. Отряды распались на меньшие группы, и по всей равнине одиночные колесницы яростно нападали друг на друга, колесо против колеса и человек против человека.

Несмотря на ужасные потери в начале боя, войско Наджи по-прежнему намного превосходило числом армию Нефера. По мере того как преимущество переходило от одной стороны к другой, Нефер вынужден был бросать в бой все новые резервы, которые держал скрытыми в русле позади крепости. Наконец был дан сигнал последнему из них. Теперь Нефер поставил на кон все, задействовал все до единой свои колесницы. Но их все равно не хватало. Постепенно его кони и воины пятились перед грубым численным перевесом врага.

Среди пыли, шума и сутолоки боя Нефер отчаянно искал на поле золотую колесницу Наджи и царский красный вымпел. Он знал, что, если вынудить Наджу принять поединок и убить его, победа окажется у него в руках. Но лжефараона нигде не было видно. Возможно, он погиб в засаде между стенами, возможно, лежал раненый или мертвый где-нибудь в хаосе битвы.

Рядом с собой Нефер увидел колесницу Хилтона, зажатую двумя колесницами врага. Старый воин был ранен и сброшен на землю. Отряд Хилтона увидел, что командир сражен, и пришел в замешательство. Холодная рука отчаяния сжала сердце Нефера. Они проигрывали битву.

Ряд колесниц Красных обошел стены, и Нефер помчался с их тыльной стороны, кося лучников и пращников стрелами и дротиками. Пешие воины рассеялись и побежали кричащей толпой; их отчаяние было заразительно. Нефер мрачно вспомнил, что Таита называл это «эффектом маленькой птички» – куда полетела одна, туда летят все.

Нефер понимал, что его войско скоро обратится в бегство, и подбадривал тех колесничих, которые находились достаточно близко, чтобы его услышать. Пытаясь подать пример, он напал на следующую вражескую колесницу и при помощи меча перебил ее экипаж. Затем поехал в другую сторону, за новым врагом, но к тому времени Дов и Крус почти выдохлись и не могли его догнать.

– Фараон, посмотри! – воскликнул вдруг Мерен.

Он указывал на восток, в пустыню. Тыльной стороной ладони Нефер утер с лица пот и брызги вражеской крови и стал всматриваться в даль, превозмогая яркий свет.

И сразу понял, что все несомненно кончено – они проиграли сражение. К ним мчалось новое множество вражеских колесниц. Нефер не мог понять, откуда они так внезапно появились. Он полагал, что Наджа ввел в бой все свои силы. Хотя теперь это не имело значения: битва была проиграна.

– Сколько их? – спросил Нефер, чувствуя, как черное отчаяние заполняет душу.

– Сотни две, – предположил Мерен. – А может, и больше. – Голос его звучал сдавленно. – Все кончено, фараон. Мы умрем, сражаясь.

– Одна последняя атака. Ко мне, Синие! – крикнул Нефер, обращаясь к ближайшим колесницам. – Погибнем со славой.

Воины приветствовали его хриплыми голосами и подъехали к нему с обеих сторон. Даже Дов и Крус, казалось, ощутили прилив новых сил. Горстка колесниц Синих помчалась на нового врага, намереваясь встретить его лицом к лицу. Постепенно они разглядели флаг полководца над головной вражеской колесницей.

– Клянусь Гором, я его знаю, – воскликнул Мерен. – Это Пренн, старый мужеложец.

Они находились теперь так близко, что Нефер тоже узнал худую фигуру с черной повязкой на глазу. Он встречал старика при дворе царя Апепи, когда они встретились для мирных переговоров в храме Хатхор. В тот чудесный день, когда он впервые увидел Минтаку.

– Не вовремя он объявился, – процедил Нефер. – Но, возможно, нам удастся спасти следующее поколение мальчиков от его любвеобильности.

Он направил Дов и Крус прямо на Пренна, пытаясь вынудить его отвернуть, чтобы метнуть в него сбоку дротик. Но когда они подъехали ближе, пораженный Мерен закричал:

– У него синий флаг!

Вымпел Пренна ветром относило назад, в противоположную от них сторону, вот почему Нефер до этого момента не замечал его. Но Мерен был прав: над колесницей Пренна и над всеми его колесницами реяли синие флаги дома Тамоса.

Пренн замедлил бег своей упряжки и, прижав правую руку к груди в приветствии Неферу, закричал громким голосом, перекрывшим грохот колес:

– Привет тебе, фараон! Да живи ты десять тысяч лет, Нефер-Сети.

В изумлении Нефер опустил дротик, который собирался метнуть, и остановил лошадей.

– Какие будут приказы, фараон? – крикнул Пренн.

– Как это понимать, Пренн? – крикнул в ответ Нефер. – Почему ты просишь приказов у меня?

– Царевна Минтака передала мне твое сообщение, и я прибыл, чтобы встать под твое знамя и помочь отомстить за убийства царя Апепи и фараона Тамоса.

– Минтака? – Нефер пришел в замешательство.

Он-то был уверен, что его подруга находится в храме в Аварисе. Но размышлять об этом было сейчас не время.

– Рад встрече, Пренн. Ты явился как раз вовремя. Ставь свою колесницу рядом с моей, и мы очистим это поле от края до края.

Бок о бок они бросились в атаку. Разбитые и рассеянные отряды Нефера, увидев приближающиеся синие флаги и услышав клич «Гор и Нефер-Сети!», а также рев бараньих рогов, вновь воспрянули духом. Красные Наджи-Кьяфана были потрепаны немногим меньше и смогли оказать только небольшое сопротивление, когда свежие войска Пренна ударили на них. Некоторое время Красные отбивались, но их решимость сопротивляться была подорвана. Некоторые воины стали выбираться из колесниц и, встав на колени в пыли, поднимали руки, сдавались, прося пощады и громко восхваляя Нефера-Сети. Их поведение было заразительно и распространилось по полю боя, и колесничие Красных принялись бросать мечи и преклонять колени.

Нефер рыскал по полю, разыскивая Наджу. В своем сердце он сознавал, что победа не будет полной, пока он не отомстит за убийство отца. Юноша вернулся к каменным стенам, где последний раз видел Наджу во главе атакующего войска. Он ехал среди завалов разбитых и опрокинутых колесниц, раненых и умирающих людей и лошадей и разбросанных трупов. Хотя большинство вражеских воинов были убиты или сдались, оставались маленькие разрозненные отряды, продолжавшие сражаться. Бойцы Нефера не щадили их и убивали даже тех, кто пытался сдаться. Нефер вмешивался, где мог, чтобы остановить резню, и защищал пленных, но его люди обезумели от боевой ярости, и множество пленных погибло, прежде чем он успел вмешаться.

У каменного заграждения Нефер остановил Круса и Дов. С высоты своей колесницы он смог заглянуть за низкую стену в узкий коридор, куда заманил в ловушку передовые отряды войска Наджи. Разбитые колесницы громоздились друг на друга, как обломки кораблей, выброшенных на скалы свирепым морским штормом. Некоторые лошади кое-как поднимались и стояли, удерживаемые упряжью у повозок. Он заметил ковыляющую на трех ногах красивую гнедую кобылу с правой передней, перебитой глиняным снарядом из пращи, а рядом с ней – черного жеребца с вывалившимися через дыру в брюхе внутренностями. Вокруг каждой колесницы лежали убитые и раненые воины. Некоторые еще двигались и кричали, взывая к богам и своим матерям, прося воды и помощи. Другие сидели в забытье с отвисшей челюстью, близкие к агонии. Один бедолага пытался вытащить ослабевшими руками стрелу, глубоко вошедшую в живот. Нефер высматривал среди убитых труп Наджи, но все было перемешано, многие тела завалило обломками. Потом глаз зацепился за проблеск золотого листа и царский вымпел Наджи-Кьяфана, валяющийся в пыли среди луж густеющей крови.

– Я должен найти его, – сказал Нефер Мерену. – Должен убедиться, что он мертв.

Он спрыгнул с колесницы.

– Я помогу тебе в поисках, – сказал Мерен и привязал лошадей к стене.

Нефер перепрыгнул через заграждение и стал пробираться между разбитых повозок к золотой колеснице. Она лежала на боку, в ней было пусто. Одна лошадь оказалась жива, но обе ее передние ноги были сломаны. Животное подняло голову и жалобно посмотрело на Нефера. Он взял из корзины в колеснице дротик и прикончил беднягу ударом пониже уха. Вдруг Мерен закричал и наклонился, чтобы вытащить что-то из груды обломков. Он высоко поднял свой трофей, и Нефер увидел синюю военную корону Наджи.

– Тело этой свиньи наверняка где-то неподалеку! – крикнул ему Нефер. – Добром бы он ее не бросил, слишком много она для него значит.

– Посмотри под колесницей! – крикнул в ответ Мерен. – Его могло придавить. Я помогу тебе поднять ее.

Он пошел к Неферу, карабкаясь через разбитые колесницы, и в этот момент Нефер краем глаза заметил какое-то движение. В то же мгновение Мерен отчаянно выкрикнул:

– Осторожно! Сзади!

Нефер присел и повернулся. Наджа выскочил из своего укрытия за передним щитом колесницы. Обритая макушка казалась бледной и блестящей, как страусовое яйцо, а в глазах горела злоба. Голубой меч Тамоса остался при нем, и, ухватив его обеими руками, он замахнулся, целя в голову Нефера. Но тот, предупрежденный Мереном, поднырнул под свистнувшее лезвие. Его собственный меч висел в ножнах на бедре, но Нефер сжимал в руке тот дротик, которым прикончил искалеченную лошадь. Безотчетно он ткнул им в горло Наджи, но тот, быстрый, как его тотем-кобра, отскочил. Это дало Неферу время вытащить меч, но Наджа сделал шаг назад и огляделся. Он увидел, что Мерен с клинком в руке идет на помощь Неферу, и заметил привязанную к стене пустую колесницу с Дов и Крусом в упряжи. Еще одним взмахом голубого лезвия он отогнал Нефера, повернулся и бросился бежать. Нефер метнул дротик ему вслед, но без копьеметалки бросок получился слабым и ушел в сторону. Наджа достиг стены. Перепрыгнув через нее, он ударом лезвия обрубил удерживающий коней ремень и вскочил на колесницу. Вожжей он не взял, а выхватил из корзины плеть и стал настегивать Круса и Дов по крупу. Испуганная пара рванулась вперед и через пять-шесть шагов уже неслась полным галопом.

Вскочив на стену, Нефер увидел, как Наджа уносится прочь по равнине. Он набрал в грудь воздуха и издал высокий пронзительный свист, который Дов и Крус так хорошо знали. Кони вскинули головы, навострили уши и повернулись к нему. Затем Крус сменил аллюр и заложил крутой поворот, Дов смирно пошла за ним. Колесницу сильно занесло, и Надже пришлось ухватиться за передок, чтобы не вылететь с платформы. Пара лошадей с топотом мчалась туда, где стоял на стене Нефер. Наджа восстановил равновесие и выставил голубой меч, готовясь сразить Нефера, как только тот окажется на расстоянии удара. Нефер знал, что его бронзовый меч не способен противостоять этому ужасному лезвию. Было бы верной смертью напасть на такого искусного рубаку, как Наджа, когда у того в руках такое оружие.

Когда лошади пробегали мимо него, Нефер прыгнул на спину Крусу и полным галопом погнал его на открытое пространство. Оглянувшись, он увидел, что Наджа выбирается с платформы колесницы и лезет по дышлу в намерении добраться до Нефера.

Юноша наклонился на спине жеребца и разрубил узел на сплетенной из кожаных ремней веревке, крепившей лошадей к дышлу. Освобожденная колесница покатилась сама по себе, забирая в сторону. Дышло под весом Наджи опустилось, и его конец уткнулся в мягкую землю. Катящаяся колесница перевернулась, Наджа вылетел из нее. Он ударился о землю плечом, и даже сквозь стук копыт и треск ломающегося дерева Нефер услышал, как хрустнула кость.

Нефер повернул Круса назад и бросился на Наджу. Тот с трудом поднялся и стоял, шатаясь и прижимая покалеченную правую руку к груди. Во время падения он выронил голубой меч, и тот воткнулся в землю шагах в десяти от него. Меч еще дрожал, удивительный металл отбрасывал синие блики, а украшенная драгоценными камнями рукоятка покачивалась из стороны в сторону.

Наджа нетвердыми шагами пошел к оружию, но увидел надвигающегося Круса. Лицо лжефараона перекосилось от ужаса и стало серым, как пепел. Он повернулся и бросился бежать.

Нефер свесился с коня и, вырвав из песка голубой меч, развернул Круса в погоню за Наджей. Тот услышал приближающийся стук копыт и обернулся. Тушь стекала по его щекам, как черные слезы, страх исказил черты. Он понимал, что не в силах избежать страшной мести, настигающей его. Упав на колени, он воздел в мольбе обе руки. Шлепнув по холке и резко свистнув, Нефер остановил Круса перед коленопреклоненной фигурой, спрыгнул наземь и встал над Наджей.

– Пощади! – возопил тот. – Я уступаю тебе двойную корону и все царство.

Лжефараон униженно скрючился у ног Нефера.

– Они и так мои. Мне не хватает лишь одного – мести!

– Смилуйся, Нефер-Сети, во имя богов и твоей сестры, богини Хезерет, и младенца, которого она носит в своем чреве.

Внезапно в правой его руке появился кинжал, и он яростно взмахнул им, целя Неферу в низ живота. Юноша едва не пропустил удар, но в самый последний миг увернулся, и острие кинжала лишь рассекло подол его хитона. Легким движением голубого клинка Нефер выбил оружие из руки противника.

– Меня восхищает твое постоянство. До самого конца ты остался верен своей подлой натуре. – Нефер холодно улыбнулся. – Я дарую тебе ту же милость, какую ты оказал моему отцу, фараону Тамосу.

Он вонзил острие голубого меча в середину груди лжефараона, и оно вышло из спины между лопатками. Мучительно-недоуменное выражение появилось на лице Наджи.

– Ты осквернил это священное лезвие, – сказал Нефер, выдернул клинок и снова глубоко вонзил. – Теперь я омою его в твоей крови.

Наджа повалился ничком в пыль, еще раз судорожно вдохнул, но воздух из его легких пошел пузырчатой пеной из раны между лопатками. По его телу прошла дрожь, и он умер.

Нефер привязал труп за ноги к постромкам от упряжи Круса и, взобравшись жеребцу на спину, потащил тело назад через поле. Крики ликования волна за волной прокатывались вслед за ним, пока он подъезжал к крепостным воротам. Там он обрубил веревку и бросил окровавленное тело Наджи в пыль.

– Разрубите узурпатора на части и пошлите показать их в разные номы нашей страны. Пусть каждый житель Египта видит, каковы плоды цареубийства и предательства.

Затем он поглядел на того, кто стоял высоко на сторожевой башне крепости, и воздел покрытый кровью голубой меч, приветствуя мага. Таита поднял в ответ правую руку, и на его пальце блеснула темно-красная вспышка – драгоценный рубин в перстне Наджи.

«Он провел на башне весь день. Какую роль сыграл маг в битве? – задал сам себе вопрос Нефер. – Победили бы мы без его влияния?» Ответа не было, и он отбросил эту мысль. Потом поднялся по лестнице на вершину башни и встал рядом с Таитой. Оттуда фараон обратился к своим воинам. Он поблагодарил их за службу и за храбрость, пообещал наградить каждого: долей в добыче для всех, повышением, золотыми цепями и почетными званиями для полководцев.

К концу его речи солнце стало опускаться в низкую гряду багровых туч у горизонта.

– Я посвящаю эту победу золотому Гору, соколу богов! – вскричал он в завершение.

И едва прозвучало это обращение, как появилось странное предзнаменование. Случайный луч заходящего солнца прорвался сквозь гряду облаков и озарил башню крепости. Он засиял на синей военной короне на голове Нефера и на голубом мече в его руке.

В тот же миг вверху раздался громкий крик: все головы поднялись, все глаза обратились к небу. По толпе прошел громкий ропот. Над головой фараона парил царский сокол. На глазах удивленных зрителей птица снова издала пронзительный тревожащий крик. Она описала в вышине три круга и наконец, мощно махая крыльями, полетела по прямой линии в сторону темнеющего востока, где исчезла во мраке.

– Благословение от бога! – возопили воины. – Да здравствует фараон! Даже боги приветствуют тебя.

Но как только они остались одни, Таита промолвил тихо, чтобы никто не мог подслушать:

– Сокол принес предупреждение, а не благословение.

– Что за предупреждение? – спросил Нефер спокойно, но с тревогой в душе.

– Когда птица крикнула, мне послышался голос Минтаки, – прошептал Таита.

– Минтака! – Нефер забыл о ней в пылу сражения. – Что Пренн говорил мне о ней? – Он повернулся к входу в шатер и крикнул стражникам: – Пренн! Где полководец Пренн?

Пренн немедленно явился и преклонил перед фараоном колени.

– Ты заслужил нашу самую глубокую благодарность, – сказал ему Нефер. – Без тебя мы не смогли бы победить. Твоя награда превзойдет награды всех других моих военачальников.

– Фараон щедр.

– В начале сражения ты говорил что-то о царевне Минтаке. Я полагал, что она в безопасности, в храме Хатхор в Аварисе. Когда и где ты видел ее в последний раз?

– Ты ошибаешься, фараон. Царевна Минтака не в храме. Она прибыла ко мне и передала твое послание. Я не мог взять ее с собой в сражение, поэтому два дня назад оставил в моем лагере в пустыне, на дороге между Исмаилией и Хатмией.

Ужасное предчувствие охватило Нефера.

– Кого еще ты оставил на той же лагерной стоянке?

– Других царских женщин: царевну Мерикару, которая приехала вместе с Минтакой, и ее величество царицу Хезерет.

– Хезерет! – Нефер вскочил на ноги. – Хезерет! Если Минтака и Мерикара в ее власти, что она сотворит с ними, когда услышит, что я убил ее мужа?

Он стремительно подошел к пологу шатра и позвал Мерена.

– Минтаке и Мерикаре угрожает страшная опасность.

– Откуда ты знаешь? – Мерен встревожился.

– Пренн сказал. А еще Таита услышал предупреждение в крике сокола. Выезжаем немедленно.

Хезерет очнулась в темноте и холоде того ужасного часа накануне рассвета, когда все темное в мире поднимает голову, а сила человеческого духа идет на убыль. Сначала она не поняла, что ее разбудило, но затем уловила слабый гул множества голосов. Он долетал издалека, но становился все громче. Царица села, позволив меховому одеялу упасть до пояса, и попыталась разобраться в отдаленном шуме. Теперь ей удалось вычленить слова «потерпел поражение», «убит» и «бежим немедленно».

Она позвала служанок. Две из них явились на зов, полусонные и голые, держа в руках маленькие масляные лампы. Глаза у женщин были мутными и удивленно распахнутыми.

– Что случилось? – спросила Хезерет.

– Не ведаем, госпожа. Мы спали.

– Глупые девки! Идите и тотчас же все выведайте! – сердито приказала Хезерет. – И убедитесь, что пленницы все еще в их клетке, что они не сбежали.

Служанки умчались.

Хезерет вскочила с постели. Она зажгла все лампы, подвязала волосы, надела хитон и набросила на плечи накидку. Тем временем шум за оградой лагеря становился все громче. Теперь до нее доносились крики, на дороге грохотали повозки, но у нее по-прежнему не было представления, что произошло.

Две служанки влетели в шатер.

– Говорят, была большая битва в месте, которое называется Исмаилия, ваше величество, – затараторила старшая из них.

Она запыхалась, и речь ее была невнятной.

Хезерет захлестнула волна радости. Наджа одержал победу – в душе она никогда не сомневалась в этом.

– Каков исход битвы?

– Не ведаем, госпожа. Мы не спрашивали.

Хезерет схватила ближайшую девушку за волосы и дернула так яростно, что выдрала прядь.

– Неужели в ваших тупых головах нет ни капли ума? – Она ударила несчастную по лицу, и та рухнула на пол шатра.

Оставив ее лежать, Хезерет схватила лампу и поспешила к двери.

Караульных не было, и она ощутила первый приступ страха. Царица побежала к повозке и, подняв лампу, заглянула в клетку для свиней. Ее беспокойство немного унялось, когда она увидела, что две истерзанные фигуры по-прежнему привязаны к стойкам в задней части сооружения. Пленницы подняли бледные, перепачканные лица.

Бросив их, Хезерет побежала к воротам в частоколе. В свете звезд виднелся темный строй всадников. Угадывались очертания возов, запряженных волами. На одних были кучами навалены узлы и ящики, на других ехали женщины, прижимающие к себе своих детей. Сотни воинов спешно проходили мимо, и Хезерет видела, что большинство их безоружны.

– Куда вы идете? – крикнула она им. – Что творится?

Никто не ответил ей, а то и вообще не обратил на нее внимания. Хезерет выбежала на дорогу и схватила за руку кого-то из воинов:

– Я царица Хезерет, жена фараона всего Египта! Отвечай мне, мерзавец!

Воин издал какой-то странный лающий смешок и попытался вырваться. Но Хезерет вцепилась в него изо всех сил; тогда он сильным ударом сбил ее с ног и оставил валяться в пыли на обочине.

Поднявшись, она выбрала в проходившей толпе другого воина, с воротником десятника. Подбежала к нему, обливаясь кровью из разбитого носа.

– Какие новости о битве? Расскажи мне, – взмолилась она. – Прошу тебя, расскажи.

Десятник посмотрел на ее лицо. Уже светало, и он ее узнал.

– Хуже некуда, ваше величество, – прохрипел он. – Разыгралась страшная битва, и враг победил. Наша армия разбита, все колесницы выведены из строя. Неприятель быстро продвигается и скоро настигнет нас. Вам срочно нужно бежать.

– Как фараон? Что с моим мужем?

– Говорят, что битва проиграна и фараон убит.

Хезерет вытаращилась на него, не в силах ничего сказать или пошевелиться.

– Вы согласны бежать, ваше величество? Пока не стало слишком поздно – пока не пришли победители и не начался грабеж и насилие. Я буду защищать вас.

– Это неправда! – Хезерет затрясла головой. – Наджу не могли убить.

Она отвернулась.

Когда взошло солнце, царица одиноко стояла на обочине дороги, а бегущая армия все текла мимо нее. Эта беспорядочная толпа не имела никакого сходства с могучей ратью, собравшейся перед Синими воротами Вавилона всего несколько месяцев назад.

Среди беглецов встречались командиры, и Хезерет окликнула одного:

– Где фараон? Что произошло?

Тот не узнал царицу в этой женщине с окровавленным лицом, в растрепанной и покрытой пылью одежде.

– Наджа-Кьяфан пал в поединке от руки Нефера-Сети! – крикнул он в ответ. – Труп его разрубили на части и разослали на показ по всем номам Египта. Враг быстро наступает и еще до полудня будет здесь.

Хезерет истошно завыла. Подробности были слишком живописными, чтобы быть выдумкой. Она зачерпнула ладонями пыль и высыпала себе на голову. Продолжая вопить, она царапала себе лицо ногтями, пока кровь не потекла по щекам и не закапала на хитон.

Ее служанки и начальник телохранителей вышли из-за частокола, чтобы увести царицу назад, но та, вне себя от горя, стала выкрикивать несвязные ругательства. Обратив лицо к небу, она хулила богов, обвиняя их в том, что они не защитили ее мужа, бога намного более великого, чем любой другой.

Ее рыдания и крики звучали все громче, а поведение становилось все более неистовым и безумным. Она рассекла себе грудь маленьким украшенным драгоценными камнями кинжалом, который всегда носила с собой, помочилась себе на ноги и стала кататься в самой ею созданной грязи. Затем Хезерет вскочила и влетела в обнесенный частоколом лагерь. Подбежав к клетке для свиней, она заорала на Мерикару сквозь прутья решетки:

– Наш супруг мертв. Убит нашим собственным чудовищем братом.

– Хвала Хатхор и всем богам! – воскликнула Мерикара.

– Кощунствуешь! – накинулась на нее Хезерет. – Наджа-Кьяфан был богом, а ты была его женой. – Она распаляла себя до еще большего безумия. – Тебе следовало быть почтительной женой, а ты сбежала от него. Навлекла на него позор и унижение.

– Мерен, вот кто мой муж, – возразила Мерикара. – Я презираю то создание, которое ты величаешь супругом. Этот человек убил нашего отца и по праву заслужил кару, понесенную от руки Нефера.

– Мерен – простой воин, а Наджа был и остается богом.

Хотя губы Мерикары распухли от жажды и солнечных ожогов, она заставила себя улыбнуться:

– Мерен больший бог, чем Наджа был когда-либо. И я люблю его. Он приедет сюда очень скоро, и тебе лучше освободить нас с Минтакой до этого, иначе они с Нефером заставят тебя дорого заплатить.

– Помягче, милая подруга, – прошептала Минтака. – Она спятила. Посмотри ей в глаза. Не раздражай ее. От нее сейчас любой гадости можно ожидать.

Хезерет была глуха к доводам разума и осторожности.

– Любишь простого воина? Ты смеешь сравнивать его с моим мужем, фараоном Египта? Я помогу тебе удовлетворить страсть к воякам!

Она повернулась к начальнику охраны:

– Вытащите эту свинью из ее грязной клетки.

Тот заколебался. В его ушах звенело предупреждение Мерикары, что Нефер и его войско скоро будут здесь.

– Это приказ. – Хезерет, казалось, взяла себя в руки. – Подчиняйся или пеняй на себя.

Командир неохотно отдал распоряжение своим людям, и те разрезали кожаные ремни, привязывающие запястья Мерикары к стойкам, а затем открыли дверь и вытащили ее за ноги.

Руки и ноги Мерикары посинели и опухли в тех местах, где ремни сдавили кровеносные сосуды, и она едва могла стоять. Незащищенную кожу лица и конечностей обожгло солнце, а волосы падали на лицо спутанными жгутами.

Хезерет наскоро огляделась и заметила колесо, снятое с возка для починки. Оно было прислонено к частоколу.

– Принесите-ка сюда то колесо! – велела царица, и два человека прикатили его на указанное ей место. – Привяжите к нему эту суку. Нет, не так. Распните ее! Чтобы руки и ноги были широко расставлены, чтобы ее любимым воинам было поудобнее.

Стражники повиновались и привязали Мерикару за запястья и лодыжки к ободу колеса, как морскую звезду. Хезерет встала напротив и плюнула ей в лицо. Мерикара засмеялась потрескавшимися губами:

– Ты сошла с ума, сестра. Твой рассудок помутился от горя. Мне жаль тебя, но ничто уже не вернет Наджу. Когда его грязные преступления будут взвешены на весах правосудия, чудовище у врат рая пожрет его черное сердце и Наджа навсегда исчезнет в бездне забвения.

Хезерет полоснула по обеим щекам сестры острием кинжала, нанеся мелкие поверхностные раны, из которых тем не менее обильно потекла кровь, заливая хитон на груди девушки. Тем же кинжалом Хезерет разрезала льняную ткань. Затем обеими руками разорвала на сестре одежду от шеи до подола. Под хитоном на Мерикаре ничего не было.

Ее тело, нетронутое солнцем, было белым и нежным, груди – маленькими, с ярко-розовыми сосками, живот – плоским и белым, а волосы внизу живота были как гнездо из шелка.

Хезерет шагнула назад и посмотрела на своих стражников:

– Кто из вас будет первым?

Те уставились на стройное нагое тело на колесе.

– Поберегитесь! – закричала из клетки Минтака. – Нефер-Сети совсем скоро будет здесь, а это его сестра.

Хезерет повернулась к ней:

– Закрой свой поганый рот! Ты следующая на очереди. Тут десять тысяч мужчин, и до исхода дня ты порадуешь многих из них. – Она снова повернулась к воинам. – Ну, посмотрите на эту нежную плоть. Неужели вы не хотите ее отведать? Я вижу, как твердеют под одеждой ваши отростки.

– Это безумие, – прошептал командир, хотя не мог оторвать глаз от бледного тела. – Она ведь царевна из дома Тамоса.

Хезерет выхватила из руки ближайшего охранника копье и огрела его древком по спине:

– Ну же, у тебя нет яиц? Покажи нам, как ты глубоко погружаешься в истекающую медом щель.

Воин попятился, потирая ушибленную спину:

– Вы совсем спятили? Какое наказание обрушит на мою голову Нефер-Сети!

Он вдруг повернулся и опрометью выбежал из лагеря, влившись в поток идущих по дороге беглецов. Его товарищи помялись немного, затем один пробормотал:

– Она чокнулась! Я не собираюсь ждать, когда Нефер-Сети придет и обнаружит свою сестру в таком положении.

Он устремился к воротам; его соратники следовали за ним по пятам.

Хезерет кинулась вдогонку:

– Вернитесь! Я приказываю!

Но стражники смешались с толпой и исчезли.

Хезерет подбежала к проходившему мимо высокому лучнику-нубийцу, схватила его за руку и попыталась утащить в лагерь:

– Пойдем со мной. Я знаю вас, черных скотов, отростки у вас длинные, как у слона, и вы любите пускать их в ход. У меня есть кое-что, что тебе понравится.

Лучник с силой отпихнул ее:

– Отстань, шлюха! Мне сейчас не до того, чтобы раскошеливаться за твои услуги.

Глядя, как нубиец шагает по запруженной людьми дороге, Хезерет крикнула:

– Не мои, скотина. Как ты смеешь оскорблять царицу Египта?

Завывающая и взбешенная, она вернулась в лагерь.

– Хезерет, все кончено, – сказала ей из клетки Минтака. – Возьми себя в руки. Освободи Мерикару, и мы защитим тебя.

Она говорила тихим, успокаивающим тоном: было ясно, что Хезерет пересекла границу рассудка и блуждает в дебрях безумия.

– Я – царица Египта, а мой супруг – бессмертный бог! – визжала Хезерет. – Смотрите на меня и страшитесь моей красоты и моего величия.

Покрытая кровью и грязью, она неистово размахивала копьем.

– Пожалуйста, Хезерет, – присоединилась к просьбе Мерикара. – Нефер и Мерен скоро будут здесь. Они позаботятся о тебе и защитят.

Хезерет зло посмотрела на сестру:

– Я не нуждаюсь ни в чьей защите. Разве ты не понимаешь, что я тебе говорю? Я богиня, а ты – обозная шлюха.

– Дорогая сестра, ты расстроена. Освободи меня, и я помогу тебе.

На лице Хезерет проступило коварное выражение.

– Думаешь, у меня не получится найти для тебя мужской шип? О, как ты ошибаешься. У меня свой есть. – Она повернула копье так, что тупой конец указывал на Мерикару. – Твой воин-любовник спешит в твои объятия!

Она стала угрожающе надвигаться на девушку.

– Нет, Хезерет! – выкрикнула Минтака. – Оставь ее.

– Ты будешь следующей, подлая предательница. Я займусь тобой после того, как обслужу эту девку.

– Хезерет, нет! – умоляла ее Мерикара, извиваясь в путах.

Но Хезерет, казалось, не слышала сестру и нацелила древко копья между ее разведенными бедрами.

– Сестра, ты не можешь! Неужели ты не помнишь…

Мерикара замолчала, и ее глаза широко распахнулись от боли и ужаса.

– Вот так! – сказал Хезерет, глубоко заталкивая древко. – Вот так! И так!

Копье с каждым толчком входило все глубже, пока не погрузилось почти на длину руки в живот и не окрасилось кровью Мерикары.

– Перестань! – завопили обе девушки хором. – Пожалуйста, перестань!

Но Хезерет продолжала заталкивать древко глубже.

– Ну вот! Утолила свою похоть?

Девушка истекала кровью, но Хезерет всей тяжестью налегла на копье и погрузила его в тело несчастной почти на всю длину древка. Мерикара пронзительно закричала в последний раз и обмякла в путах. Ее подбородок упал на обнаженную грудь.

Хезерет оставила копье торчащим из тела и отошла, ошеломленно глядя на то, что сотворила.

– Ты сама виновата. Я тут ни при чем. Это был мой долг. Ты вела себя как шлюха. Вот я и обошлась с тобой, как со шлюхой. – Хезерет снова начала рыдать и заламывать руки. – Это уже не важно. Ничто теперь не важно. Наджа мертв. Наш нежно любимый супруг умер…

Как помешанная, Хезерет вошла в свой шатер, роскошно обставленный, но покинутый. Сняв пропитанный кровью и мочой хитон, она уселась посреди пола, затем наугад вытащила из кучи в углу платье и натянула на ноги сандалии.

– Пойду искать Наджу, – сказала она с внезапной решимостью.

Быстро собрав кое-какие вещи, женщина затолкала их в кожаную заплечную суму. Затем целеустремленно направилась к двери.

Когда она вышла на свет утра, ее окликнула Минтака:

– Прошу, освободи меня, Хезерет. Я должна позаботиться о твоей сестренке. Она серьезно ранена. Прояви милосердие, дозволь мне пойти к ней.

– Ты не понимаешь. – Хезерет резко замотала головой. – Я должна идти к мужу, фараону всего Египта. Он нуждается во мне. Он послал за мной.

Не взглянув на Минтаку, она поспешила прочь из лагеря, качая головой и что-то бессвязно бормоча себе под нос. Затем повернула на запад и порысила в сторону Исмаилии и Египта, навстречу испуганной толпе.

– Жди меня, Наджа, моя единственная истинная любовь! – донесся до Минтаки очередной крик сумасшедшей. – Я иду, дождись меня!

Затем ее бредовые вопли стихли вдалеке.

Минтака сражалась со своими путами, извивалась и дергалась, упершись босыми ногами в стойки клетки, чтобы усилить рывки. Она чувствовала, как кожа слезает с запястий и как теплая кровь стекает по ладоням и пальцам, но кожаные ремни были прочными и тугими, и ей не удавалось ни растянуть, ни разорвать их. Ее руки начали неметь от недостатка крови. Всякий раз, когда она отдыхала от этой борьбы, ее взгляд возвращался к обмякшему телу Мерикары на колесе.

– Я люблю тебя, моя дорогая, – обращалась она к ней. – Мерен тебя любит. Не умирай. Ради нас, пожалуйста, не умирай.

Но глаза Мерикары были широко открыты, а взгляд неподвижен. Скоро ее глазные яблоки стали высыхать и покрываться тонким слоем пыли, и мухи деловито роились над ними и пили кровь из лужи крови между ее ног.

Затем Минтака услышала шум потасовки со стороны входа в шатер. Повернув голову, она увидела двух служанок Хезерет – они выползали наружу, каждая тащила большой мешок с ценностями.

– Пожалуйста, освободите меня! – крикнула им Минтака. – Вам пожалуют свободу и щедро наградят.

Но обе испуганно и виновато поглядели на нее, а потом опрометью выскочили из ворот на дорогу, чтобы присоединиться к остаткам отступающей на восток разбитой армии.

Позднее у ворот раздались голоса, и Минтака хотела закричать, но вовремя узнала грубый говор и успела сдержаться. Четыре человека воровато проникли в лагерь. По их наружности, одежде и речи она поняла, что это мерзавцы самого низкого пошиба, скорее всего, члены одной из тех шаек шакалов и стервятников, что следуют за любой армией в расчете поживиться грабежом или кражей. Она склонила голову и притворилась мертвой.

Пришельцы задержались, чтобы осмотреть тело Мерикары. Один расхохотался и отпустил такую похабную шуточку, что Минтака с силой зажмурилась и крайним усилием воли заставила себя смолчать.

Потом они подошли к клетке и поглядели на нее. Она лежала совершенно неподвижно и затаила дыхание. Она представляла, как скверно выглядит, и уповала на то, что сойдет за труп.

– От этой несет, как от свиньи, – заметил один из разбойников. – Уж лучше я подружусь с матушкой Ладонью и ее пятью дочками.

Дружно заржав от этой шутки, они разбрелись по лагерю в поисках добычи. Потом разбойники ушли, захватив все, что попалось под руку. А Минтака наблюдала, как удлиняются тени, отбрасываемые бревнами частокола на утоптанную землю, как постепенно стихает доносящийся снаружи грохот проезжающих возов и топот ног. Перед самым закатом прошли последние из беглецов, и покой пустыни и смерти окутал лагерь.

Ночью Минтака иногда проваливалась в сон, поддаваясь утомлению и беспросветному отчаянию. Очнувшись, она всякий раз видела в серебряном свете луны распятое бледное тело Мерикары, и жуткие переживания начинались снова.

Наступил рассвет, взошло солнце. Но тишину нарушали только шорох, с которым пустынный ветер колыхал ветки чахлого колючего деревца у ворот, да время от времени собственные рыдания Минтаки. Но даже они становились тише и слабее, по мере того как протекал еще один день без воды.

Потом Минтака услышала далекий ропот, перешедший в несильный грохот, и поняла, что это звук быстро вращающихся колес. Приближались колесницы – вскоре донесся топот копыт и мужские голоса. Они становились все громче и громче, и наконец царевна узнала один из них.

– Нефер! – Ей хотелось громко крикнуть, но из горла вырвался только чуть слышный шепот. – Нефер!

Затем раздались возгласы ужаса и горя. Медленно повернув голову, девушка увидела вбегающих в ворота Нефера и Мерена, по пятам за которыми следовал Таита.

Нефер сразу увидел ее и подбежал к клетке. Он голыми руками сорвал дверцу с петель, а затем, вынув из ножен кинжал, разрезал кожаные ремни на ее запястьях. Осторожно вытащив узницу из зловонной тюрьмы, он прижал ее к груди. Перенося ее в шатер, юноша плакал.

– Мерикара! – прошептала она потрескавшимися и распухшими губами.

– Таита займется ею, но, боюсь, уже слишком поздно.

Минтака выглянула поверх плеча Нефера: Таита и Мерен вместе разрезали путы Мерикары и вытащили из нее окровавленное копье. Потом они накрыли тело белым льняным полотном, спрятав жуткие увечья.

Минтака закрыла глаза:

– Милый, я едва жива от горя и печали, но признаюсь, что не видела зрелища более прекрасного и долгожданного, чем твое лицо. А теперь мне пора отдохнуть немного.

И она провалилась в беспамятство.

Минтака пробуждалась медленно, как если бы поднималась из глубин той темной и страшной ямы, где обитают демоны.

Когда девушка открыла глаза, демоны, мучившие ее во сне, исчезли и она с огромным облегчением увидела два самых любимых во всем мире лица. Таита сидел с одной стороны ее постели, а Нефер с другой.

– Как долго? Как долго я проспала?

– День и ночь, – ответил Таита. – Я дал тебе настой цветов красного шепена.

Она коснулась рукой лица и увидела на пальцах толстый слой мази.

– Я страшная, – прошептала девушка, повернувшись к Неферу.

– Нет! – возразил он. – Ты самая красивая женщина из всех, и я люблю тебя, невзирая ни на что.

– Ты не сердишься на меня за непослушание?

– Ты принесла мне корону и страну. – Он тряхнул головой, и ей на лицо упала слеза. – Но превыше всего то, что ты отдала мне свою любовь, она для меня более драгоценна, чем власть и богатства. Как же могу я сердиться на тебя?

Таита незаметно поднялся и вышел из шатра. Остаток дня влюбленные провели наедине, тихонько беседуя друг с другом.

Вечером Нефер призвал остальных. Когда советники собрались вокруг ложа Минтаки, Нефер обвел их пристальным взглядом и убедился, что собрались все: Таита и Мерен, Пренн, Соккон и Шабакон, с трудом передвигавшийся из-за тяжких ран, полученных на поле боя у Исмаилии.

– Вы пришли, чтобы стать свидетелями того, как свершится правосудие, – сказал он и обратился к стражникам у двери.

– Приведите женщину по имени Хезерет, – приказал он.

Минтака вздрогнула и попыталась сесть, но он мягко удержал ее.

– Где? Как ты ее нашел?

– Наши заставы обнаружили ее блуждающей в пустыне по дороге в Исмаилию. Сначала они не узнали ее и не поверили заявлениям, что она царица. Приняли за сумасшедшую.

Хезерет вошла в шатер. Нефер позволил ей искупаться и дал свежую одежду, а Таита обработал порезы и царапины на ее лице и теле. Войдя, она отбросила руки стражников и огляделась вокруг, по-царски вздернув подбородок.

– На колени передо мной, – велела она присутствующим. – Я – царица.

Никто не пошевелился.

– Принесите ей стул, – сказал Нефер.

Когда Хезерет усадили, брат посмотрел на нее так холодно, что она закрыла лицо и заплакала.

– Вы ненавидите меня, – промямлила женщина. – За что?

– Минтака скажет тебе за что, – ответил он и повернулся к лежащей на постели девушке. – Пожалуйста, расскажи нам, как умерла царевна Мерикара.

Рассказ Минтаки занял почти час, и в это время никто в шатре не пошевелился. Не было слышно ни единого звука, кроме вздохов и возгласов ужаса в самых страшных местах повествования.

Когда она закончила, Нефер посмотрел на Хезерет:

– Отрицаешь ли ты что-либо из сказанного?

К Хезерет вернулся ее надменный вид.

– Мерикара была шлюхой и навлекла позор на моего мужа, фараона Египта. И заслужила смерть. Я рада и горда, что послужила орудием правосудия.

– Даже сейчас я мог бы простить тебя, – промолвил Нефер, – если бы ты выказала хоть крупицу раскаяния.

– Я – царица. Я выше ваших ничтожных законов.

– Ты больше не царица, – возразил Нефер.

– Я твоя родная сестра. – Хезерет смешалась. – Ты не причинишь мне вреда.

– Мерикара тоже была твоей сестрой. Пощадила ли ты ее?

– Я хорошо знаю тебя, Нефер-Сети. Ты не причинишь мне вреда.

– Ты права, Хезерет. Я тебя не трону. Но есть человек, который не станет раздумывать. – Он повернулся к собравшимся военачальникам. – Существует древний закон, что право на месть принадлежит пострадавшему сильнее других. Выйди сюда, Мерен-Камбиз.

Мерен поднялся и шагнул вперед:

– Слушаю и повинуюсь, фараон.

– Ты был обручен с царевной Мерикарой. Ты пострадал больше всех. Я вручаю тебе тело и жизнь Хезерет Тамос, некогда царевны правящего дома Египта.

Когда Мерен накинул ей на шею золотую цепь, Хезерет закричала:

– Я царица и богиня, ты не посмеешь прикоснуться ко мне!

Никто не обратил внимания на эти крики, а Мерен посмотрел на Нефера:

– Ваше величество, ограничиваете вы меня в чем-либо? Побуждаете или приказываете проявить милосердие и сострадание?

– Никаких ограничений. Ее жизнь принадлежит тебе.

Мерен поправил ножны с мечом на бедре и, дернув за цепочку, поднял Хезерет. Потом потащил ее, завывающую и лопочущую, вон из шатра. Никто не пошел за ними следом.

Они сидели в тишине и через льняные стены шатра слышали плач, мольбы и увещевания Хезерет. Затем вдруг наступила тишина, и все напряглись. До них донесся дикий пронзительный вопль, который оборвался так же внезапно, как и начался.

Минтака закрыла лицо ладонями, Нефер сделал правой рукой знак, отгоняющий зло. Остальные прочищали горло и ерзали на стульях.

Потом полог распахнулся, и Мерен вошел в шатер. В правой руке он нес обнаженный меч, а в другой – некий жуткий предмет.

– Ваше величество, – сказал он, – правосудие свершено.

Юноша высоко поднял за густые косы отрубленную голову Хезерет, жены лжефараона Наджи-Кьяфана.

Прошло еще пять дней, прежде чем Минтака достаточно окрепла для долгого путешествия в Аварис. Но даже теперь Таита и Нефер настояли на том, чтобы ее несли в паланкине, где меньше ощущались тряска и рывки на неровной дороге. Ехали медленно, и прошло пятнадцать дней, прежде чем путники достигли спуска с возвышенности и воззрились с пустынных просторов вниз, на широкую зеленую долину Нила. Нефер помог Минтаке выйти из паланкина, и они вместе отошли от дороги, чтобы сполна насладиться радостным мигом возвращения домой. Прошло немного времени, как вдруг Нефер встал и приставил ладонь ко лбу.

– Что такое, сердце мое? – спросила Минтака.

– У нас гости.

Но когда девушка посетовала на помеху, пояснил:

– Эти гости всегда желанные.

Она улыбнулась, узнав две такие разные фигуры, которые приближались к ним.

– Таита. И Мерен! Но что за причудливый наряд на них?

Оба были в простых одеяниях и сандалиях, а на ремнях за спиной несли кожаные мешки паломников.

– Мы пришли попрощаться и попросить разрешения отпустить нас, – объяснил Таита.

– Вы не бросите меня в такую минуту! – встревожился Нефер. – Неужели вас не будет на моей коронации?

– Ты был коронован на поле у Исмаилии, – тихо указал Таита.

– А наша свадьба! – воскликнула Минтака. – Вы должны присутствовать на нашей свадьбе.

– Вы уже давно женаты. – Таита улыбнулся. – Возможно, с самого дня вашего появления на свет, потому как боги предназначили вас друг для друга.

– Но ты, мой брат по Красной дороге и мой самый близкий друг! – обратился Нефер к Мерену. – Как ты можешь?

– Теперь, когда Мерикары нет, мне больше нечего здесь делать. Я должен уйти с Таитой.

Нефер понимал, что сказать больше нечего и что лишние слова только испортят эту минуту. Он даже не спросил, куда направляются его друзья. Возможно, они и сами этого не знали.

Он обнял и расцеловал их, а потом они с Минтакой стояли и смотрели, как их друзья уходят, как их силуэты медленно уменьшаются вдалеке и исчезают в знойном мареве пустыни. Оба они испытывали глубокую боль и горечь утраты.

– Они не на самом деле ушли, – прошептала Минтака, когда двое путников скрылись из вида.

– Не ушли, – согласился Нефер. – Они всегда будут с нами.

С верховной жрицей и пятьюдесятью послушницами храма Хатхор во главе процессии царевна Минтака Апепи прибыла на церемонию заключения брака с фараоном Нефером-Сети.

Они вместе стояли на террасе дворца в Фивах, с которой открывался вид на широкий коричневый поток Нила. Шел сезон половодья, наиболее благоприятный для всех живых существ на земле Египта.

Минтака давно оправилась от ран и пережитых испытаний. Красота ее полностью вернулась к ней, а в этот радостный час, казалось, даже десятикратно умножилась.

Чуть ли не весь Египет собрался, чтобы присутствовать на их бракосочетании. Людские толпы тянулись по обоим берегам реки, насколько хватало взгляда. Когда пара обнялась и разбила кувшины с нильской водой, радостный крик вознесся до небес и долетел, наверное, даже до богов. Затем Нефер-Сети взял молодую царицу за руку и показал ее красоту народу. Подданные падали на колени, плакали и громко клялись в преданности и любви.

Внезапно тишина объяла это огромное собрание людей. Все взгляды устремились к крошечному пятнышку в небосводе над дворцом.

Среди тишины раздался крик царского сокола. Птица стремительно падала из небесной синевы. Когда, казалось, сокол вот-вот врежется в землю, он распростер крылья и осенил ими стройную фигуру фараона. Нефер поднял правую руку и стоял так, пока величественная птица не опустилась с легкостью перышка на его кулак.

Звук, похожий на рев штормового моря, вырвался из десятков тысяч глоток – это люди восторгались увиденным чудом. Но взгляд Нефера был прикован к тонкому золотому кольцу на правой когтистой ноге. Он узнал выгравированный на драгоценном металле символ, от которого его сердце забилось чаще.

– Царское клеймо! – прошептал юноша. – Это вовсе не дикая птица. Это Нефертем, сокол моего отца. Вот почему он так часто являлся ко мне в минуты самой страшной опасности, чтобы предупредить и наставить меня. В нем всегда обитал дух моего отца.

– А теперь Нефертем прилетел, чтобы подтвердить перед всем миром, что ты настоящий царь, – сказала Минтака.

Она стояла рядом с супругом и смотрела на него глазами, полными любви и гордости.

1

 Гипостиль (от греч. hypostylos – поддерживаемый колоннами) – обширное крытое помещение (зал храма или дворца), потолок которого опирается на многочисленные и часто поставленные колонны.

(обратно)

2

 Электрум – сплав золота и серебра.

(обратно)

3

 Трубкозуб – млекопитающее, обитающее только в Африке, местными жителями называемое земляной свиньей. Похоже на свинью с удлиненной мордой, с ушами, как у зайца, и хвостом, как у кенгуру. Вес до 100 кг.

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg