«Гнев викинга. Ярмарка мести »

Гнев викинга. Ярмарка мести (fb2) - Гнев викинга. Ярмарка мести (пер. Татьяна Всеволодовна Иванова) (Сага о Северянах - 4) 1362K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джеймс Л. Нельсон

Джеймс Л. Нельсон Гнев викинга. Ярмарка мести

Моей любимой Абигейл,

моему маленькому викингу,

моей прекрасной дочери,

с отцовской гордостью и любовью

Пролог Сага о Торгриме сыне Ульфа

Жил некогда Торгрим сын Ульфа, хозяин большого хутора в Эуст-Агдере, что в норвежском округе Вик[1]. Поля его были обширны, и каждый год собирали с них щедрый урожай. Торгрим владел значительным поголовьем скота, и было у него множество слуг и рабов.

Поскольку он отличался бережливостью и умом, а работал усердно, порой усерднее прочих, хозяйство его процветало. Торгрима любили и уважали соседи и домашние, к нему часто обращались за советом. Однако, когда наступала ночь, он нередко погружался в мрачное настроение, и тогда никто не смел к нему приближаться. Некоторые считали, что Торгрим был оборотнем и именно по этой причине получил прозвище Ночной Волк.

Едва возмужав, Торгрим стал ходить в набеги с ярлом, который правил Эуст-Агдером и звался Орнольф сын Храфна, а также Орнольф Неугомонный. Во время этих многочисленных походов они сблизились, и по возвращении домой Орнольф предложил Торгриму в жены свою дочь Халльберу. Союз оказался удачным, и Торгрим с Халльберой были счастливы на своем хуторе. Халльбера родила Торгриму четверых детей: двух сыновей, Одда и Харальда, дочь, названную Хильд, и вторую дочь, которой дали имя Халльбера в честь матери.

Жена Торгрима последний раз забеременела, уже будучи в возрасте, и умерла, рожая. Это разбило Торгриму сердце, и когда Орнольф вновь предложил ему отправиться в викингский поход (сам Орнольф не любил сидеть дома со своей сварливой женой), Торгрим согласился.

Старший сын Торгрима Одд к тому времени уже обзавелся семьей и собственным хозяйством на землях, подаренных ему отцом. Торгрим решил, что Одду не пристало покидать свою семью, а потому не попросил Одда присоединиться к нему в походе. Но его второму сыну — Харальду — едва исполнилось пятнадцать, юноша страстно желал приключений, поэтому Торгрим взял его с собой. Несмотря на юные годы, Харальд отличался недюжинной силой и у себя на хуторе долго готовился к битвам, порой втайне от отца, благодаря чему показал себя хорошим воином и заслужил приязнь и уважение товарищей. Он взрослел, сила его росла, и вскоре он получил прозвище Крепкая Рука.

Орнольф повел свой корабль «Красный дракон» к Ирландии. Северяне уже довольно давно ходили в набеги на эту страну и даже построили форты в Дуб-Линне и иных местах. Добычи в те времена оставалось еще много, Орнольф, Торгрим и их отряд из шестидесяти человек собрали немало добра. В Ирландии тогда царила смута, поскольку ирландцы сражались не только с северянами, но и между собой. Орнольф, Торгрим и Харальд оказались замешаны в большую интригу, сложившуюся вокруг престола Тары, столицы ирландского королевства Бреги, и лишь после жестоких схваток и с помощью богов сумели уйти оттуда живыми и с сокровищами.

Во время одной из битв Торгрим был ранен, а когда оправился от ран, собрал свою команду на борту драккара и оставил Дуб-Линн, полный решимости вернуться домой в Эуст-Агдер и больше никогда не ходить в набеги. Но боги, которые любят подшучивать над людьми, повредили его корабль во время шторма, и викингам пришлось отправиться в форт Вик-Ло.

Правитель форта, звавшийся Гримарр Великан, проникся к Торгриму симпатией, которая затем обернулась ненавистью и желанием уничтожить его. Это принесло Торгриму и его людям немало бед, но в итоге Гримарр был побежден, а Торгрима выбрали правителем Вик-Ло. Случилось это в 853 году по христианскому календарю, вскоре после того, как Олаф Белый отправился из Норвегии с великим флотом, чтобы отбить Дуб-Линн у датчан. Торгрим и его люди проводили в Ирландии уже вторую зиму. Все, чего хотел Торгрим, — вернуться домой, но он уже понял, что всякий раз, когда пытается это сделать, боги ему препятствуют. У Торгрима был добрый друг, берсерк по имени Старри Бессмертный. Торгрим не часто спрашивал совета у Старри, поскольку у берсерков мудрости не ищут, но в данном случае он считал, что Старри может подсказать что-нибудь дельное.

Торгрим обратился к нему с такими словами:

— Всякий раз, когда я пытался оставить Ирландию, боги отбрасывали меня назад. Теперь меня выбрали властелином Вик-Ло. Как думаешь, если я решу остаться в Ирландии, боги позволят мне уйти?

Старри некоторое время размышлял над этим, а затем ответил:

— Торгрим Ночной Волк, ты благословлен богами, но нам, людям, живущим в Мидгарде, порой сложно правильно понять их милость. Я не лучше других разбираюсь в воле богов, но то, что ты говоришь, имеет смысл, и те помехи, которые чинили тебе боги, похоже, доказывают правоту твоих слов. Я думаю, что тебе и впрямь стоит остаться в Ирландии и посмотреть, не заслужишь ли ты тем самым одобрение богов и их позволение уплыть домой.

Торгрим поразмыслил над ответом Старри и в итоге прислушался к нему, оставшись в Вик-Ло в надежде, что боги за это разрешат ему вернуться в Норвегию.

И вот что случилось потом.

Глава первая

Часто против ветра

Направлял я смело

Бег коня морского.

Сага об Эгиле[2]

Варонн, время весенней работы, пришло в форт Вик-Ло после долгих темных месяцев зимы. Для северян это стало пробуждением от глубокого сна, и мысли их обратились к беспорядкам, насилию и крови.

Старри Бессмертный, как часто бывало, первым почуял этот зов. Они сидели в доме Торгрима, самом большом строении Вик-Ло, где стены главного зала тянулись на тридцать футов в длину и сходились в двадцати футах над их головами. В тот день шел дождь, и его размеренный шум, как прибой, становился то громче, то тише, по мере того как порывы ветра хлестали по глинобитным стенам полотнищами воды. Огонь в очаге потрескивал и стрелял искрами.

Торгрим и его воины были заняты игрой; монотонный гул дождя заглушал их низкие голоса и стук игральных костей. Сын Торгрима, шестнадцатилетний Харальд, храпел, укрытый мехами, на помосте у дальней стены.

Старри сидел в углу, точил клинки, которые и без того были острее некуда, и скрежет его точильного камня вплетал еще одну визгливую ноту в звуки дня. Когда ему приходилось сидеть, что со Старри случалось нечасто, он предпочитал забираться повыше, например устраивался на мачте корабля или на стропилах зала. Или, наоборот, усаживался где-нибудь пониже. Находиться на одном уровне с большинством Старри Бессмертному не нравилось.

Торгрим проигрывал в кости, но почти не осознавал этого. Он машинально и бездумно встряхивал их в кожаном стаканчике, бросал на стол, передвигал. Но мысли его были далеки от игорного стола. Он думал о кораблях, расположенных дальше по реке: один из них уже спустили на воду, а два других после небольшой церемонии с жертвоприношением должны были вскоре последовать за первым. Меньший из оставшихся двух уже сейчас стоял на валках.

Потребовались колоссальные усилия, но они справились: построили три драккара от киля до мачт. И это были хорошие суда. Отлично сработанные, и Торгрим знал, что в море они поведут себя так, как положено добрым кораблям.

Насчет людей он не был так уверен. Команда распадалась, веревки, удерживавшие ее вместе, гнили и рассыпались. Вопрос заключался в том, что случится раньше: успеют ли они выйти в море и начать грабежи, чтобы дать выход своему недовольству, или внутренние разногласия, улаживать которые Торгриму приходилось всю зиму, наконец разрушат их единство.

— Ночной Волк…

Торгрим поднял взгляд на Старри, который смотрел куда-то на крышу, чуть склонив голову.

— Да?

— Похоже, у нас проблемы, — сказал Старри. — Драка.

Старри был берсерком, кое в чем совершенно сумасшедшим, но от нормальных людей его также отличал и невероятно острый слух.

Торгрим встал так быстро, что стул его опрокинулся, и в глубине души он обрадовался тому, что появилось дело, более достойное траты времени, чем игра в кости.

— Харальд! Проснись! Зови стражу! — крикнул он, но Харальд уже поднимался на ноги. Харальд спал, как медведь в берлоге, но призыв к оружию будил его в мгновение ока.

Остальные тоже встали из-за стола. Старри, который передвигался стремительно, как кот или белка, вскочил без малейшего усилия, словно поднятый порывом ветра. Агнарр и огромный, как дерево, Годи выдвинулись вперед со своих мест у очага. Из комнат в дальнем конце зала появились другие воины. Это была домашняя стража, которую Торгрим назначил, как только его выбрали правителем Вик-Ло. Начальником стражи стал его сын Харальд Крепкая Рука.

— Все за мной, — сказал Торгрим и развернулся к двери, но Старри снова заговорил:

— Торгрим, я слышу звон стали…

Торгрим остановился. В течение зимних месяцев стычек случилось более чем достаточно, но никогда раньше дело не доходило до оружия более серьезного, чем охотничьи ножи.

— Мечи? — спросил Торгрим. Старри кивнул. — Хорошо, тогда хватайте щиты. Надевать кольчуги времени нет.

Домашняя стража рассыпалась, подхватывая щиты. Мечи у всех были при себе — северяне без мечей чувствовали себя голыми, — но о щитах до сих пор никто и не подумал. Никому и в голову не пришло, что в этой заварушке они понадобятся. Но если там, снаружи, дерутся на мечах, то ясно, что это вовсе не пьяная потасовка.

Торгрим рывком распахнул дверь и вышел под дождь, точнее, под плотный ливень. Ветер отбросил назад его длинные волосы, вцепился в бороду, и, прежде чем Торгрим добрался до середины дощатой дороги, он уже промок до костей. Впрочем, к подобному он давно привык, поскольку провел в этой стране больше года. Не останавливаясь, он пересек дорогу и добрался до дома, стоявшего напротив его собственного, по ту сторону мощеного тротуара. Он постучал в дверь и крикнул:

— Берси! Выходи! Бери стражу! У нас проблемы!

Ответа он ждать не стал, только махнул своим людям, веля им следовать за собой, и трусцой пустился к реке. Теперь и он слышал звуки битвы — крики и лязг оружия — и понимал, откуда они доносятся. Он не сомневался, что Берси и его воины помчатся следом.

Берси сын Йорунда был вторым в Вик-Ло человеком после Гримарра Великана, предыдущего правителя этого форта. После убийства Гримарра Берси вполне мог занять его место. Но он не был прирожденным вожаком, по крайней мере к такому выводу пришел Торгрим. Как раз Берси убедил остальных, что именно Торгрим должен взять власть в форте, как Торгрим и поступил.

Однако у Берси все еще оставались последователи, в частности среди тех людей, которые когда-то шли за Гримарром, и Торгрим позаботился о том, чтобы включить его в свой совет и позволить поднимать любые тревожащие его вопросы. Более того, Торгриму начал нравиться Берси.

Торгрим торопился вперед, вытирая воду с глаз, а топот идущих за ним людей сливался с шумом дождя. Они шли по дощатой дороге мимо маленьких домов и мастерских, ставших уже хорошо знакомыми за минувшие месяцы. Все вокруг выглядело крайне мрачно. Краски здесь словно вылиняли. Все — дома, земля, небо, дорога, далекое море — было коричневым, серым или черным, что идеально соответствовало настроению Торгрима.

Крики теперь звучали четче, как и звон металла, но Торгрим пока еще не видел сражающихся. Голоса разъяренных людей становились то громче, то тише, похожие на шум мощных волн, набегающих на галечный пляж.

Злость, ярость, недовольство нарастали в стенах форта уже несколько месяцев, дремали, но росли и крепли, как зерно под землей. В Вик-Ло собралось почти три сотни человек — воинов, привыкших к ярости битв и нежности женщин, но не имевших ни того, ни другого.

Зимний дождь шел почти непрерывно, ветер был свирепым и холодным. Они удерживали людей в домах, когда тем не приходилось работать, а когда приходилось, превращали труд в мýку. Во всем форте насчитывалось лишь две дюжины женщин: по большей части старухи, либо замужние, либо те и другие одновременно. Впрочем, имелся скромный запас вина, меда и эля. И точно так же, как гниль разрастается в темных влажных местах корабельного корпуса, ярость северян нашла себе идеальные условия в ту зиму в Вик-Ло.

Торгрим Ночной Волк делал все, что только мог придумать, чтобы воспрепятствовать этому, однако ему казалось, что он пытается отвести корабль от подветренного берега: он вкладывал в это все свои умения и знания, но крушение было неминуемым, он разве что добился отсрочки того момента, когда оно произойдет.

Уловки, на которые Торгрим пускался, чтобы отодвинуть катастрофу, были разнообразными и до поры действенными. Видное место среди них занимала тяжелая работа, поскольку он знал, что нет ничего лучше для усмирения страстей.

После битв предыдущего лета остался один-единственный драккар — «Лисица», и он мог нести не больше тридцати воинов, так что постройка кораблей стала основным приоритетом для обитателей Вик-Ло. За долгие зимние месяцы они построили три драккара, воплощая видения Торгрима с помощью топоров и рубанков, зубил и сверл.

Сначала отряд викингов отправился в леса за несколько миль от безопасного форта, чтобы валить деревья для кораблей, сражаясь с волками и разбойниками, затем сбрасывать дубовые и сосновые стволы в реку Литрим и сплавлять их до форта, стоящего в ее устье.

Других людей послали восстанавливать вал, окружавший Вик-Ло, который в лучшие времена представлял собой вполне внушительное заграждение, но теперь превратился в осыпающиеся кучи земли и гнилой палисад. Это был грязный изнурительный труд, и когда заканчивался короткий световой день, у рабочих оставались силы только на то, чтобы поесть, выпить и рухнуть на постель. Чего и добивался Торгрим.

Он пытался быть справедливым ко всем, кто оказался под его командованием, к норвежцам и датчанам. Никто не задерживался на одном месте надолго. Каждый трудился вначале на верфи, затем на лесоповале и на строительстве стены. Впрочем, это не касалось тех, кто обладал особыми навыками, как кузнец Мар или корабельный мастер Агхен, однако все остальные занимались каждой из работ одинаковое количество времени. Это было самое справедливое решение, какое только мог придумать Торгрим. И его люди ворчали и жаловались с тем же неустанным постоянством, с каким здесь шел дождь.

Торгрим знал, что труд — это лучший способ пресечь недовольство, — так соль засыпают в трюм, чтобы предупредить гниль, — но он знал также, что этого будет недостаточно. Он не мог заставить женщин появляться в залах, но постарался сделать так, чтобы еды на пирах, на которые являлись все мужчины форта, хватало всем.

Как и положено, в середине зимы он устроил блот — праздник, который северяне обычно отмечали три раза в год. Во время блота середины зимы старались умилостивить богов, чтобы они даровали земле плодородие в сезон посева. Праздник был шумным, как и всегда. Резали скот, на больших кострах готовили мясо. Торгрим, будучи властелином этого места, окроплял кровью животных стены и пол своего дома, служившего храмом. Поднимали рога с медом, провозглашая тосты, и хотя бы на одну ночь все забыли о страданиях зимы. Но затем блот закончился, дикая вакханалия подошла к концу, начался новый день, и работа закипела снова.

Недели шли за неделями, и постепенно дни становились длиннее, а холод разжимал свою хватку. Торгрим рассчитывал на то, что, когда погода наладится, а работа подойдет к концу, настроение людей улучшится. Он надеялся, что сократившиеся ночи и время от времени проглядывающее солнце заставят обитателей Вик-Ло более благосклонно посмотреть на мир.

Но заметных перемен не произошло, насколько Торгрим мог видеть. В те длинные холодные дождливые месяцы настроение у викингов стало даже хуже, чем Торгрим осознавал. Возникли распри, укрепилась вражда, а облегчение, пришедшее с весенней погодой, лишь подарило людям больше времени на то, чтобы копить свои обиды.

Мелкое недовольство превратилось в настоящую ненависть. Драки переросли в потасовки, во время которых викинги ломали мебель и кости. Но ни бурная ярость, ни вскипавшие драки еще никогда не заставляли их обнажить оружие и не приводили к смерти.

До сих пор.

Глава вторая

Скоро услышит милая

Скади колец о скальде:

Друг ее, твердый духом,

В смерче мечей не дрогнул.

Сага о Гисли сыне Кислого[3]

Торгрим приблизился к гребню земли, отделявшему их от реки и скрывавшему от взглядов поле битвы. Его рука лежала на рукояти меча, который назывался Железный Зуб. Дождь и не думал стихать. Он услышал шаги за спиной и обернулся. К нему бежал Берси сын Йорунда.

— Торгрим, что случилось? — спросил он.

— Пока не знаю, — ответил Торгрим. — Но что бы там ни было, я догадываюсь, кто за этим стоит.

— Кьяртен?

— Надо полагать.

Торгрим никогда не сомневался в том, что воины Вик-Ло рано или поздно разобьются на группы, между которыми возникнет вражда. Это ведь свойственно мужчинам. Больше всего его тревожили возможные распри между норвежцами и датчанами. Но в итоге вышло совсем не так. Вместо этого люди разделились на тех, кто следовал за тем или иным вождем, в будущем — хозяином одного из кораблей.

Команда Торгрима в основном осталась ему верна, но некоторые викинги, присоединившиеся к нему в Дуб-Линне всего шесть месяцев назад, подружились с датчанами и постепенно оказались в иных лагерях.

Почти все, кто служил Гримарру Великану, перешли к Берси, а потому тоже проявляли определенную лояльность к Торгриму. Скиди сын Одда, известный как Скиди Боевой Топор, обрел множество приверженцев после бойни, которую устроили здесь ирландцам и в которой погибли почти все военачальники Гримарра. Сторонники Скиди не слишком обрадовались тому, что властелином Вик-Ло стал Торгрим. Но их недовольство было недостаточно велико для того, чтобы затеять бунт, и Торгрим вполне на них полагался, не требуя многого.

Однако команда одного из драккаров, состоявшая из пятидесяти или шестидесяти человек, попала под влияние Кьяртена сына Торольва по прозвищу Длинный Зуб. Кьяртен был верен лишь самому себе, и именно этот непокорный дух восхищал других и заставлял ему подражать.

Всю зиму Кьяртен провел, подрывая влияние Торгрима сотней хитроумных способов, но ни разу не зашел так далеко, чтобы тот поднял на него оружие. Но это должно было случиться — Торгрим чувствовал, что тщательно сохраняемый баланс вскоре будет нарушен. А когда это произойдет, он убьет Кьяртена и посмотрит, что по этому поводу скажут его люди.

«Возможно, время наконец пришло», — подумал Торгрим. Поднявшись на гребень, он остановился и вытер с глаз капли дождя. Перед ним раскинулась открытая полоса земли возле реки. Тут когда-то сгружали дерево для постройки кораблей, а теперь его ждало зрелище едва ли не самое странное из всех, которые ему доводилось видеть.

Здесь сошлись не меньше ста человек — слишком много, чтобы счесть происходящее обычной потасовкой. Это больше напоминало битву: свистели клинки, павшие неподвижно лежали на земле, а остальные кричали и сражались за каждый дюйм.

На миг Торгрим застыл, сбитый с толку. Ливень не позволял воинам двигаться быстро, но он же и мешал Торгриму рассмотреть их. Земля стала мягкой, воины размесили ее в болото. Некоторые покрылись грязью с ног до головы, и теперь ее смывал дождь.

На ногах держалась примерно половина бойцов. Остальные перекатывались в грязи, сражаясь друг с другом за возможность встать, за каждый вздох. Стоявшие оскальзывались, спотыкались и, похоже, вкладывали равное количество усилий и в бой, и в то, чтобы не упасть. Мечи и топоры тускло поблескивали в сером свете, и Торгрим видел кровь на лицах и руках, красную, размытую ливнем.

Секунд десять, не более того, он рассматривал эту сцену. Этого оказалось достаточно, чтобы понять: как минимум половина бойцов была приверженцами Кьяртена Длинного Зуба, и сам Кьяртен рубился в гуще боя. Остальные являлись сторонниками человека по имени Гудрун, одного из воинов Скиди, хотя самого Скиди нигде не было видно. Отсыпался после возлияний прошлой ночи, не иначе. С чего все это могло начаться, Торгрим не представлял себе.

— Давайте за мной! — крикнул Торгрим своим людям. — Разнимите их, не убивая и не раня, если сможете!

Он шагнул вперед со щитом на руке, вскинув Железный Зуб над головой. Помчавшись вниз по склону, он издал боевой клич, прерывистый волчий вой, надеясь привлечь внимание сражавшихся.

Торгрим врезался в гущу битвы, нацелившись на ближайшую группу бойцов. Влетел в нее, размахивая щитом. Насколько видел Торгрим, ни у кого в этой схватке щитов не было, а значит, изначально они пришли сюда не ради драки, что давало ему и его гарнизону огромное преимущество. Воин слева рубанул его мечом, но Торгрим поймал его на щит, и сталь клинка зазвенела, столкнувшись с железным умбоном. Сила столкновения заставила воина потерять равновесие, и Торгрим резко развернул щит в другую сторону, двинув его краем нападавшего справа и отбросив того в грязь.

— Опусти меч! Хватит дурить! — крикнул ему Торгрим.

Упавший воин, промокший и выдохшийся, бездумно кивнул, а Торгрим ринулся дальше. Из скопления сражавшихся словно по волшебству вылетел боевой топор, и Торгрим едва успел вовремя вскинуть щит, чтобы отразить его. Он почувствовал, как лезвие впивается в дерево, и резко махнул щитом. Движение вырвало топор из руки его владельца, и Торгрим сильно ударил по ней мечом плашмя, но во время рывка почувствовал, что ноги под ним разъезжаются.

Он выругался, готовясь больно стукнуться о землю, но ему показалось, что он упал в груду мехов. Торгрим чувствовал, как грязь засасывает его, но смотрел при этом вверх и заметил летящий на него меч. Вскинув щит навстречу, он смог сесть и подсечь мечом ноги нападавшего. Он снова бил плоской стороной клинка, и этого оказалось достаточно, чтобы противник упал, поскользнувшись.

Пока тот падал, Торгрим поднялся, используя щит как опору, чтобы удержаться на ногах. Еще один воин возник перед ним, и Торгрим, уже зная, каким хорошим союзником является грязь, толкнул его и проследил за тем, как тот валится на спину.

«Это безумие», — подумал Торгрим. Насколько он знал, воины обеих сторон не испытывали враждебности друг к другу. У них не было причины для боя. Они просто вымещали свою злость, всю ярость и недовольство, что скопились за долгую зиму и теперь вырвались наружу. Это напоминало драку в медовом зале, только большего масштаба. То же порой случается с животными, запертыми в тесном пространстве.

Кто-то рванулся в его сторону, и Торгрим повернул голову как раз в тот миг, когда Годи задержал бегущего и поднял его вверх, одной рукой схватив за шею, а второй за пах. Он вскинул вопящего и дергающегося воина над головой и швырнул в группу бойцов, сбивая их в грязь.

Затем Торгрим заметил, как Старри Бессмертный мчится в бой, и понял, что это не к добру. Торгрим хотел остановить схватку, а не подлить масла в огонь. Ради этого стоило вести себя сдержанно, а сдержанность не входила в число добродетелей Старри.

Он развернулся вправо, уверенный, что там окажется Харальд, и действительно нашел его, где ожидал. Когда Торгрим открыл рот, чтобы заговорить, Харальд ударил щитом двух воинов слева от себя, сцепившихся в рукопашной. Этот удар сбил обоих на землю, где они отпустили друг друга и принялись барахтаться в густой грязи, пытаясь снова подняться.

Харальд вложил меч в ножны, а когда один из воинов Скиди попытался этим воспользоваться, сгреб его за волосы на макушке и дернул вниз, на предусмотрительно выставленное колено. Лицо воина покрылось кровью, хлынувшей из сломанного носа, и он опрокинулся назад, прихватив с собой еще двоих.

— Харальд! — крикнул Торгрим. — Бейся вместе со Старри! Смотри, чтобы он не навредил никому больше, чем нужно!

Харальд кивнул, развернулся, поскользнулся и с проклятием рухнул на землю, совсем как ранее Торгрим. Тот прикрыл их обоих щитом и протянул парню руку. Только удача и широко расставленные ноги спасли обоих от повторного падения, когда отец помогал Харальду подняться.

Харальд пробрался сквозь толпу, и Торгрим толкнул щитом оказавшегося перед ним воина, отчего оба заскользили по грязи. Миг спокойствия позволил ему оглядеться по сторонам.

Его люди, свежие и со щитами, вполне успешно разделяли бойцов. Некоторые из тех, кто находился в центре битвы, теперь прекратили драться, кто-то из них стоял, кто-то лежал, скорее всего, раненый или мертвый. Иные, спотыкаясь, брели туда, где можно было упасть на кочки с еще сохранившейся травой. Но многие другие все так же рубились мечами и топорами, порой переходя на кулаки.

Торгрим поглядел влево. Один из людей Кьяртена, огромный мерзавец по имени Гест, второй после капитана на «Драконе», вырвался из давки, вскинув боевой топор. Его рот, обрамленный огромной бородой, широко раскрылся в яростном вопле. Он замахнулся, чтобы нанести Торгриму смертельный удар, и тот еле успел в последний миг прикрыться щитом, а не то его голова раскололась бы, как орех.

Топор застрял в древесине щита, и Торгрим вновь почувствовал, как ноги разъезжаются под ним на скользкой грязи. Но прежде чем он упал, Гест вырвал свой топор из щита, вернув Торгриму равновесие, что позволило ему удержаться на ногах. Торгрим подумал: «Спасибо».

Гест сделал еще один неловкий замах, и Торгрим шагнул в сторону, но не успел он начать контратаку, как заметил, что из толпы вынырнул еще один человек Кьяртена, с мечом, нацеленным ему в живот.

Торгрим отбил летящий клинок Железным Зубом. Правой ногой он зарылся в грязь, затем прижал щит к плечу и толкнул им Геста, который снова занес топор над головой. Гест споткнулся, его ноги разъехались, и он рухнул на спину, раскинув руки и ревя от ярости.

На его месте возник Кьяртен сын Торольва, с мечом в одной руке и топором в другой. Он тяжело дышал и был покрыт грязью, его волосы и борода промокли насквозь, и он не сводил глаз с Торгрима. Быстро обойдя барахтающегося Геста, он с ходу атаковал Торгрима с обеих рук.

«Тебе следовало вмешаться раньше, сукин ты сын», — думал Торгрим, даже когда парировал атаку Кьяртена и в свою очередь атаковал его. Кьяртен, при всей своей склонности к интригам, был одним из вождей Вик-Ло. Он должен был остановить драку, а не пытаться зарубить властелина форта.

Торгрим увидел движение справа и достаточно быстро парировал мечом смертельный удар, но меч все же пронзил его тунику и скользнул по боку, оставив длинную рану, обжегшую его болью.

— Ублюдок! — закричал Торгрим, вскидывая Железный Зуб и вгоняя его в живот напавшего, поскольку все мысли о сдержанности вдруг исчезли в боевом безумии.

Он развернулся обратно к Кьяртену, одним плавным движением посылая щит вперед так, чтобы отбить оружие противника, и разя его мечом в грудь. Последовало знакомое ощущение: клинок проскрежетал по металлу кольчуги, отлетел в сторону, и тут к бою присоединился еще один воин Кьяртена.

«Кольчуга… — подумал Торгрим. — Кольчуга…» Некая мысль забрезжила в голове, но он не мог сформулировать ее: мешали дождь, вопли воинов и обжигающая боль в боку. Отбив очередную атаку, он рубанул нападавшего мечом, однако тот отпрыгнул прочь, и клинок Торгрима не коснулся его лица.

И снова Торгрим ощутил, как ноги под ним разъезжаются, но сумел шагнуть в сторону и встретить очередную атаку Кьяртена.

«Кольчуга! На нем кольчуга!» Ни один из воинов, участвовавших в этой свалке, не надел кольчугу, только Кьяртен. Словно с самого начала предвидел все это. Планировал.

Торгрим встретил меч Кьяртена клинком Железного Зуба, а его топор поймал на щит. Шагнул ближе и пнул Кьяртена в живот, что отбросило того на несколько шагов назад, но не заставило упасть.

— Так вот зачем ты устроил этот бой? — закричал Торгрим. — Чтобы убить меня?

Кьяртен издал некий звук — нечто среднее между рычанием и криком. И рванулся вперед, выставив перед собой меч и вскинув топор. Торгрим прижал щит к боку и ждал, Железный Зуб был готов к бою. Два шага — и Кьяртен атаковал, но Железный Зуб остался на месте. Торгрим быстро вскинул щит и ударил им нападавшего, останавливая его, опрокидывая назад. Кьяртен споткнулся, раскинув руки и широко раскрыв глаза. Ноги его подкосились, и он закричал, плашмя падая на спину и утопая в липкой грязи.

Торгрим прыгнул вперед. В ухе у него зазвенело, и этот звон, прорезавшийся из слитного гула дождя и человеческих воплей, оказался одиноким голосом:

— Господин Торгрим! Господин Торгрим!

Голос словно чудился ему, как во сне, а затем кто-то схватил его за руки, за плечи, остановил за секунду до того, как он подошел к Кьяртену и вонзил меч ему в грудь. Только тогда он услышал слова, которые повторялись снова и снова, и понял, что его действительно кто-то зовет.

— Господин Торгрим!

Торгрим опустил меч и щит, тело его расслабилось, а те, кто держал его, убрали руки и отошли в сторону. Торгрим обернулся и увидел бегущего к нему юношу, одного из сторонников Скиди, которого поставили часовым на недавно восстановленной стене.

— Что? — спросил Торгрим. Взгляд его снова вернулся к Кьяртену.

— Скиди велел сказать тебе, что там всадники. Всадники приближаются. Ирландцы.

Торгрим позволил этим словам проникнуть в сознание: «Всадники. Ирландцы». Это могло означать что угодно. Нечто важное. Нечто обыденное. В любом случае игнорировать это было нельзя.

Торгрим посмотрел на лезвие своего меча. Дождь отмыл его начисто. Он вернул оружие обратно в ножны. Взглянул сверху вниз на Кьяртена, все еще лежащего навзничь в грязи.

— Меня зовут иные дела, — сказал он. — Но мы закончим с тобой позднее.

Он развернулся спиной к Кьяртену и зашагал прочь. Ответа он ждать не стал.

Глава третья

Главный монастырский город западного мира — это Глендалох собраний Божьих.

Мартиролог Энгуса[4], ок. 800 г.

Территория к западу от Вик-Ло, земля, которую ирландцы называли Киль-Вантань, вздымалась сразу возле моря, поднималась вверх грядой высоких круглых холмов, которые уходили все дальше вглубь острова. То были не зазубренные суровые утесы ирландского побережья или родной северянам страны, но куда более пологие и радушные холмы. И в те дни ранней весны земли здесь действительно будто приветствовали прибывших и зазывали их в путешествие по цветущим долинам.

В двенадцати милях от побережья, в низине, где два озера держали воду, словно Господни ладони, стоял монастырский город Глендалох.

Христианство пришло в Глендалох двумя веками ранее, с появлением святого Кевина, который искал там лишь уединения. Оказалось, что он поступил мудро, выбрав для этого долину двух озер. Любой человек, стоя у спокойной воды и глядя вдаль, на мягкие перекаты зеленых холмов, не мог не заметить в них нечто вечное и мистическое. С тех пор в течение двух веков паломники стекались в это святое место.

Поначалу Глендалох мог похвастаться лишь простой глинобитной церковью, но позже тут возник один из величайших монастырей Ирландии, одна из твердынь веры и науки, где сохранялись и накапливались знания после того, как объединяющая сила Рима рассыпалась в прах, оставив после себя воинствующий хаос. Глендалох, исполненный монастырского духа, оброс жирком вполне земных богатств: на окружающих его полях во множестве паслись стада, а величественный каменный собор украшали золото и серебро, а также инкрустированные драгоценностями реликварии.

Собор был физическим и духовным центром Глендалоха. Массивный, как гранитный утес, он вздымался на пятьдесят футов над утоптанной землей и тянулся на сотни футов с востока на запад. Меньшие строения подсобных помещений — монастырские кельи и крытые соломой дома для паломников из тяжелых дубовых брусьев, библиотека и дом аббата — окружали огромный храм, как придворные короля. Все они были огорожены валлумом, низкой стеной, служившей не столько для защиты, сколько для того, чтобы очертить неприкосновенное монастырское поселение.

Вторая низкая каменная стена, в двухстах футах от первого вала, охватывала все земли, принадлежащие монастырю. В ее границах располагались службы более мирского назначения: пекарня, кухня, маслобойня, конюшни. Внешняя стена была выше и надежнее внутреннего вала, но крепостным укреплением тоже не являлась.

За внешней стеной, прижимаясь к ней, раскинулся город, выросший в тени монастыря, но городом он мог считаться разве что по ирландским меркам. Несколько улиц без мостовых, покрытых грязью из-за непрерывного дождя, разбегались в разные стороны, как спицы колеса, тут и там пересекаясь под странными углами с другими улочками. Вдоль них были разбросаны разномастные домишки с пристроенными к ним мастерскими. Кузнецы, стеклодувы, мясники, кожевенники и ткачи, всевозможные торговцы лепились к монастырю и процветали здесь, как мох на валуне.

Так же, как собор был сердцем монастырского поселения, городская площадь образовалась в центре прилегающего к нему города.

Квадратную площадь со сторонами длиной в сотню перчей[5] в торговые дни переполняли люди, бродящие между лотков, а в дни ярмарок и праздников здесь было и вовсе не протолкнуться. Богатые купцы и землевладельцы, решившие обосноваться в Глендалохе, селились в домах, окна которых выходили на эту площадь. Лучшие дома граничили с монастырской стеной, то есть стояли ближе всех к церкви и убежищу, которое там можно было обрести.

Именно в одном из этих домов, в лучшем из них, самом большом в Глендалохе, находился сейчас Луи де Румуа. Дом был таким же глинобитным, как и жалкие хижины ремесленников, зато его венчала высокая островерхая соломенная крыша, которая не протекала. Еще дом мог похвастаться каменным очагом и кухней, отделенной стеной от главной комнаты, а также спальнями на чердаке. Там, высоко под крышей, имелись даже два маленьких застекленных окна. Передняя дверь открывалась на городскую площадь. Задняя дверь выходила на улочку, которая вела вдоль монастырской стены и с которой открывался чудесный вид на собор в ее конце.

Луи был молодым человеком двадцати двух лет от роду, и, в отличие от большинства мужчин в Глендалохе, он не считал этот дом чем-то поистине впечатляющим.

«Неплохое жилище, — думал он, — для пастуха овечьих отар или крестьянина». Но это был действительно лучший дом во всем жалком городишке, что Луи находил смехотворным. Тем не менее он продолжал там появляться, и довольно часто, поскольку у него была на это веская причина.

На улицах Глендалоха в то утро сновало множество людей, которых становилось все больше, несмотря на дождь, поистине достойный звания кары небесной. Временные палатки выросли по периметру городской площади и рядами заполонили ее центр, на свободных местах возводили помосты. Стада животных, пригнанные из деревень, запирали в наскоро сколоченных загонах; купцы со всего юга Ирландии прибывали на повозках или с мешками за плечами, отыскивали друг друга в тавернах, где им предлагали постели и эль, или сооружали шалаши в полях. Над городом, словно дымовая завеса, дрожало предвкушение.

Монастырь Глендалоха и город, выросший вокруг него, конечно, не могли сравниться с роскошными северными фортами Дуб-Линном, Вексфордом и другими. Но в стране, населенной крестьянами, землевладельцами и мелкими королями, рассеянными по ней, как ячмень по полю, Глендалох являлся важной торговой точкой. И, будучи таковым, Глендалох принимал у себя ярмарки в течение всех тех месяцев, когда люди могли оставить свои дома, фермы, круглые форты и собраться в городе.

Среди многочисленных торговых собраний самым важным, популярным и прибыльным считалось то, к которому город готовился сейчас: ежегодная ярмарка Глендалоха.

Это был весенний праздник, первый настоящий шанс избавиться от зимней тоски и порадовать себя чем-то, что выходило за рамки обычной борьбы за выживание. Ярмарка должна была начаться не раньше чем через три недели, но приготовления к ней уже шли полным ходом.

По правде говоря, люди предвкушали ее месяцами, причем не только местные ремесленники. Купцы из таких далеких земель, как Франкия и Фризия, присылали свои товары на Глендалохскую ярмарку. Самые разные путники — в том числе актеры, жонглеры, дрессировщики, карманники и шлюхи — стекались в монастырский город в надежде зачерпнуть хоть пару горстей серебра, которое рекой текло по его улицам во время недельного празднества.

Работа кипела, но звон молотков и топоров, крики рабочих, скрип телег и рев скота почти не доносились до Луи: они тонули в шуме дождя и стонах юной ирландки, которая в этот момент извивалась под ним.

Ее звали Фэйленд, и Луи полагал, что ей около двадцати или чуть больше. Она была красива, как все те женщины, с которыми он уже спал, а спал он со многими. Кожа ее была белая и гладкая, как масло, волосы — длинные и темные, и в этот миг они, словно грива дикого животного, волной стелились по меху шкуры, на которой она лежала.

Луи начал двигаться быстрее, и Фэйленд впилась пятками ему в поясницу, не прекращая царапать его плечи ногтями. Поначалу он находил это возбуждающим, но теперь не испытывал ничего, кроме боли. Она ахала и кричала что-то, чего Луи не понимал. Он пробыл в Ирландии меньше года, а когда приехал, говорил только на своем родном франкском. Теперь он вполне мог объясняться на местном наречии, но все еще не понимал слов Фэйленд, которые она цедила сквозь сжатые зубы, выгибаясь под ним.

Однако Луи не думал, что слова имеют значение. Его немалый опыт подсказывал ему, что женщины в подобных обстоятельствах говорят обычно одно и то же, вне зависимости от происхождения. Он задвигался еще быстрее, и Фэйленд обхватила его руками, притягивая к себе и сильнее толкаясь навстречу. Теперь они оба задыхались, приближая друг друга к финальному моменту.

Затем они долгое время просто лежали, утонув в мягких мехах, сложенных на высокой скамье внешней комнаты. Когда этим утром он подошел к ее дому и тихонько постучал в дверь, оглядываясь на площадь, дабы убедиться, что никто не смотрит в его сторону, он мысленно представлял себе продолжение в спальне наверху, как бывало раньше. Но до спальни они не дошли.

Фэйленд открыла дверь, вытащила его из-под дождя, привлекла к себе и прижалась губами к его губам. Он обнял ее стройное тело, и вскоре они уже стаскивали друг с друга одежду, запускали руки друг другу в волосы, растворяясь в ощущениях. Они не отошли и на десять футов от двери.

Теперь Луи позволил дыханию успокоиться и задумался о слугах, которые обычно здесь ошивались. «Она, наверное, отослала их прочь», — подумал он. Девчонка все планировала наперед. Ему это нравилось.

А затем он услышал за спиной голос — спокойный, размеренный и холодный.

— Ну что, теперь вы закончили?

Фэйленд ахнула, и Луи скатился с нее; ему вмиг стало холодно и неуютно. В двери, ведущей на кухню, явно зайдя с черного хода, стоял Колман мак Брендан, владелец дома, самый богатый человек в Глендалохе и — в основном благодаря этому факту — муж Фэйленд.

Колман красотой не блистал. Он был как минимум вдвое старше Фэйленд, невысокого роста, коренастый, с поредевшими и поседевшими волосами. Его роскошный наряд не мог скрыть того, как расплылась его фигура. Но внимание Луи было приковано к другому, а именно к длинному прямому мечу, который Колман держал в руке. Вид оружия заворожил Луи, однако он все же задумался о том, как долго Колман стоял там, наблюдая за ними.

«Может, ему это нравится, — подумал Луи. — Может, я оказал ему услугу».

Но, нравилось это Колману или нет, настроение у него было далеко не радужное. Он сделал шаг в их направлении, и Фэйленд снова ахнула, а взгляд Луи метнулся в сторону, в поисках собственного оружия.

И тогда он вспомнил, что оружия у него нет.

— У тебя нет меча, — сказал Колман в тот же миг, как только Луи осознал этот факт. И сделал еще один шаг вперед.

Луи выпрямился.

— Ты помнишь, почему у тебя нет меча? — спросил Колман.

Луи помнил, но хранил молчание.

— Потому, что ты человек Божий, — сказал Колман. — Или ты об этом забыл?

Глава четвертая

Девы нередко,

коль их разгадаешь,

коварство таят.

Старшая Эдда[6]. Речи Высокого[7]

Луи спрыгнул со скамьи и приземлился на ноги в борцовской стойке. Движение вышло гладким, отточенным, и Луи подивился бы собственной легкой грации, если бы его так не уязвляла собственная нагота.

Фэйленд подхватила шкуру и прикрылась ею, но ему самому хвататься было не за что. И говорить Колману было нечего, разве что умолять о пощаде, чего Луи совершенно точно не собирался делать, поэтому и промолчал. Вместо этого он попятился, оглядываясь по сторонам в поисках того, что могло сойти за оружие.

Тогда Колман перестал наступать на него и опустил меч.

— Хватит убегать, трусливое дерьмо, — сказал он. — Я не собираюсь убивать тебя за то, что ты развлекался с моей шлюхой-женушкой. Иначе мне пришлось бы перебить половину Лейнстера. Просто убирайся отсюда.

Луи хранил молчание. Он шагнул в сторону, не сводя глаз с Колмана, и протянул руку, чтобы забрать свою одежду — монашескую рясу и пояс. Меч Колмана снова взлетел в воздух.

— Не трогай, — сказал он. — Это я оставлю в качестве трофея. Или отдам жене, когда решу отправить ее в женский монастырь. А теперь иди.

Луи снова попятился, направляясь к входной двери и не желая поворачиваться спиной к человеку с мечом, несмотря на его обещания. Он представил себе, как окажется нагим на залитой дождем площади. Когда он шел сюда, она была заполнена людьми. Луи подумал о том, как бы пробраться в свою келью никем не замеченным и как объяснить аббату потерю своей единственной рясы.

— Стой, — сказал Колман. Он отошел от двери и указал мечом в заднюю часть дома. — Через черный ход, франкское дерьмо.

Луи с радостью подчинился. Он осторожно двинулся в том направлении, куда указывал меч, по широкой дуге обходя Колмана и его недобрый клинок. Луи поразило то, что Колман пожелал избавить его от унижения и не вышвырнул голым из дома на людную площадь. Но потом Луи понял: на самом деле Колман избавлял от унижения себя, не демонстрируя публично свои рога.

Он обошел Колмана, который сделал два шага в сторону, пропуская его, и оказался во мраке темной кухни. Задняя дверь все еще была приоткрыта, сумрачный свет с обложенного тучами неба очерчивал дубовые столы. Луи толкнул ее и вышел под дождь. Босые ноги на дюйм увязли в грязи, точнее, он надеялся, что это просто грязь. Было холодно, но зато холод избавлял его от мух и прокисшей вони домашних отходов, сброшенных на узкую улочку.

Стоило ему перешагнуть порог дома, как он полностью промок, его длинные, до плеч, волосы прилипли ко лбу и шее, дождь ручьями потек по обнаженной коже. Луи вздрогнул и обхватил себя руками. Над внешней стеной монастыря, высотой ему по грудь, возвышался собор, издали похожий на один из прибрежных скалистых утесов. А сразу за собором виднелся угол убогого домика, в котором находилась его келья — крошечная комнатка с набитым соломой матрацем, единственным стулом и столом, за которым ему полагалось корпеть, переписывая Библию и другие древние тексты. От кельи его отделяли всего лишь пятьсот футов, но пересечь это открытое пространство будет не легче, чем пятьсот миль.

С того места, где он съежился за каменной стеной, Луи видел и людей в черных рясах, снующих по истоптанному церковному двору или под крышей галереи. Хуже того, там были сестры из ближайшей женской обители. Он понятия не имел, как добраться до своей кельи и ее иллюзорной защиты. Ирония того, что он собирался спрятать свою наготу и грех именно за монастырской стеной, от него не укрылась. Луи рефлекторно нагнулся пониже и огляделся, но на улочке между стеной и домами богачей больше никого не было.

Его хлестнул порыв ветра. Он снова задрожал, и зубы его застучали. Обхватив себя руками еще крепче, он ощутил, как вслед за холодом и дождем на него нахлынула волна отчаяния и жалости к себе.

«Бога ради, как я в это вляпался?» — подумал он.

***

Фэйленд вскинула взгляд на мужа, который, в свою очередь, осматривал кухню, желая убедиться, что франкский послушник Луи де Румуа действительно покинул его дом. Удостоверившись в этом, Колман сунул меч обратно в ножны.

Колман принадлежал к благородному сословию и руководил защитой Глендалоха. Но этот почетный титул, пожалованный ему местным ри туата, которому Колман присягнул, являлся синекурой, позволявшей ему незаметно направлять средства низших каст Глендалоха к себе в карман. Когда-то Колман был воином, но те дни давно остались в прошлом, и теперь его тело раздобрело от хорошей жизни, которую мог себе позволить человек его состояния.

Фэйленд не могла не заметить разницу между телосложением своего мужа и стройного мускулистого Луи де Румуа. Если бы Луи был вооружен и они скрестили бы мечи, юный франк убил бы ее толстого распутного мужа-торгаша, — так Фэйленд полагала, но не была в этом уверена.

А теперь, похоже, это уже никогда и не выяснится. Колман отпустил Луи. Словно бы сказал: «Эта женщина не стоит хлопот, которые принесет обвинение в убийстве, не стоит и виры, которую за него назначат».

Она задалась вопросом: захотел бы Луи де Румуа убить Колмана, если бы ему представился такой шанс, рискнул бы он своей жизнью или свободой ради ее чести?

«Возможно, да, если бы Колман пришел до того, как Луи меня отымел, — подумала она, — но едва ли после этого». Фэйленд не принадлежала к тем женщинам, которые поддаются романтическим заблуждениям.

Спрятав меч в ножны, Колман повернулся, их взгляды встретились, и Фэйленд почувствовала, как в ней поднимается волна неприятных эмоций: отвращение, презрение, ненависть, злость. Сожаления среди них не было, как и печали или унижения.

— Не думай, что я не знаю, как долго это продолжалось, — сказал Колман с угрожающим спокойствием. — Не думай, что я не знаю, как часто ты распутничала с этим ублюдком.

Фэйленд мрачно смотрела на него.

— Будь ты мужчиной, мне не пришлось бы искать других ради удовлетворения, — выдохнула она и тут же поняла, что промахнулась. Колман был богатым, старым и могущественным человеком, его не проймешь напоминаниями о неудачах в постели.

Четыре года назад, когда они поженились, она, конечно же, была девственницей. Никто не назвал бы ее отца бедняком: один из самых процветающих купцов Глендалоха, один из эйре десо, он являлся важным человеком, но далеко не таким важным, как Колман. Он видел в браке своей дочери с Колманом мак Бренданом возможность улучшить положение своей семьи не только в монастырском городе, но и в этой части Ирландии, а также за ее пределами.

Колман имел сотни голов скота, и каждый год он получал сто пятьдесят новых от своих должников и арендаторов. Ему принадлежали кузни и пивоварни, полдюжины кораблей возили его товары в Англию и дальше. Он делал щедрые пожертвования церкви. Будучи влиятельным и уважаемым человеком, он казался идеальным мужем, несмотря на возраст, внешность и склонность к мошенничеству.

Юная Фэйленд, ничего не зная о мире, не противилась этому союзу, а отвращение, появлявшееся при мысли о брачном ложе, объясняла естественным страхом, который испытывает каждая девушка. Брачная ночь принесла мучения и боль, как она себе и представляла, но Фэйленд говорила себе, что со временем ей станет лучше. И ей действительно стало лучше, но не намного.

Через год Фэйленд повзрослела и поняла, что не может найти себе места, что ее терзает растущее любопытство и ей хочется как можно больше узнать об окружающем мире. Затевая ссоры и перебранки, отлучая его от постели, она в конце концов заставила Колмана взять ее с собой, когда тот собрался осматривать свои владения за Глендалохом. Несколько недель они путешествовали по стране. Фэйленд наслаждалась почти каждой минутой этой поездки, но ее беспокойство только росло. И любопытство тоже, и теперь ей хотелось того, чему она не могла найти точного определения.

Шли годы, и Фэйленд решила, что, вероятно, ей нужен любовник, у которого окажется больше терпения и умения, меньше волос на теле и больше на голове, чем у ее мужа. Она нашла одного мужчину, затем другого. После был Луи де Румуа, оказавшийся лучшим из многих. И это удовлетворило ее. В некотором роде. Но она поняла, что искала совсем не этого.

Трепет, который она испытала в нынешней отвратительной ситуации, когда ее муж размахивал мечом перед Луи, показался ей весьма близким к тому ощущению, которого она искала. Это заставило ее мысленно вернуться к тому эпизоду, когда во время одной из поездок по стране на них с Колманом напали разбойники. Дело было обычное. Для настоящих воинов, какими она их себе представляла, едва ли достойное упоминания. Но для нее, не искушенной в подобных вещах, та засада была подобна столкновению великих армий.

Они провели ночь в постоялом дворе на перекрестке, в таком месте, где радуешься полумраку и дыму, поскольку они скрывают то, что творится здесь в темных углах. Выехали с первыми лучами солнца, верхом. Колман всегда путешествовал с охраной численностью не менее десяти человек, но в то утро пятерых из них задержало какое-то другое дело. Фэйленд не помнила, какое именно. Наверное, их послали собирать дань с должников. В итоге в их маленьком отряде осталось всего лишь восемь всадников, и один из восьмерых явно был женщиной. Скорее всего, это и позволило грабителям набраться храбрости и решимости напасть на них.

Разбойники появились из рощицы, раскинувшейся неподалеку от дороги. Они выбежали с дубинками и топорами в руках, один даже держал меч, и было их, как показалось Фэйленд, человек десять, хотя тогда она была слишком напугана, чтобы их считать. Охранники выхватили мечи, и Колман вытащил свой. Фэйленд остановила своего коня, и сразу после этого грабители бросились на них.

Капитан охраны Колмана пришпорил коня и ринулся на разбойников, размахивая мечом; его стащили с седла. Он с криком рухнул на землю, меч выпал из его руки, когда дубинки грабителей добили его. Фэйленд услышала тошнотворный звук ломающихся костей, и капитан затих, а его подчиненные рванулись вперед, тесня грабителей. Еще одного охранника стащили с седла, и разбойник с мечом убил его, как только тот коснулся земли.

Это было безумие. Мужчины кричали, кони метались, сталь била в дерево, плоть и железо: люди, лошади, оружие смешались в хаосе. Колман рванулся в бой с мечом наизготовку. Фэйленд была счастлива это видеть, поскольку до сих пор только слышала истории о его храбрости и умении управляться с оружием, да и то лишь от самого Колмана. Теперь же он ревел, как и положено доблестному воину, рубил клинком и дергал за поводья, поворачивая коня то вправо, то влево. Фэйленд наблюдала за тем, как его меч опустился на голову одного из разбойников, как хлестнула из-под него длинная струя крови, как расширились глаза нападавшего и как он умер, прежде чем упал.

Бой был недолгим. Вспоминая его впоследствии, Фэйленд предполагала, что он длился минут пять, а то и меньше. Отставшие охранники Колмана мчались во весь опор, чтобы догнать их, а когда услышали крики, послали коней в галоп. Завидев их, те разбойники, которые еще могли бежать, бросились наутек. Тех, кто бежать не мог или не обладал здравым смыслом, убили на месте. Мелкие серебряные монеты и прочее, достойное внимания, что обнаружилось на их телах, поделили между людьми Колмана.

Погибли два охранника. Их тела завернули в покрывала и навьючили на лошадей, чтобы по пути устроить им должное христианское погребение за ближайшей деревенской церковью. Тела бандитов оставили воронам, которые украдкой уже поклевывали еще теплую плоть, когда Колман, Фэйленд и охрана двинулись прочь.

Это была отнюдь не великая битва, лишь короткая стычка банды разбойников с вооруженной охраной, защищавшей богатого нанимателя. Подобные столкновения в Ирландии происходили пять раз на дню. Но в тот год, когда это случилось, Фэйленд постоянно мысленно возвращалась к ней. Вообще-то она должна была испытывать ужас и отвращение, но не испытывала. Она знала, что ей следует рассказать своему исповеднику об извращенном удовольствии, которое она получала, вспоминая происшедшее, но когда приходило время исповеди, она всякий раз об этом забывала.

Колман сделал шаг в ее сторону.

— Вставай, — сказал он. Фэйленд натянула мех повыше и мрачно уставилась на него. — Я сказал, вставай, — повторил Колман с очевидной угрозой в голосе.

Сопротивляться не имело смысла. Фэйленд это знала. В ней было сто пятьдесят семь сантиметров роста, и весила она не больше сорока пяти килограммов. Колман, пусть старый и толстый, слабым точно не являлся.

Она отбросила мех в сторону, поднялась и выпрямилась лицом к нему, даже не пытаясь прикрыть свою наготу. Фэйленд была не в состоянии остановить его, что бы он ни решил с ней сделать. Она могла лишь продемонстрировать ему свое презрение и непокорность, не выказывая страха. Так она и стояла, выдерживая его взгляд, и не шелохнулась, даже когда его кулак взлетел по широкой дуге и врезался ей в висок.

Фэйленд рухнула на бок, распластавшись на усыпанном тростником полу, в нескольких дюймах от огня, пылавшего в камине. Но это она поняла, только когда сознание вернулось к ней сорок минут спустя.

Глава пятая

Дающим привет!

Гость появился!

Где место найдет он?

Торопится тот,

кто хотел бы скорей

у огня отогреться.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Всадники находились еще в полумиле от форта — темные движущиеся фигуры на фоне тусклой зелени весенней травы. Человек двенадцать, не более. С такого расстояния и сквозь проливной дождь сложно было различить, что это всадники, но Торгриму помогала привычка.

— Они не меняли направление? — спросил Торгрим у Сутара сына Торвальда, командовавшего стражей на вершине стены.

— Нет, господин, — ответил Сутар. — Ни разу с тех пор, как мы их увидели. Они едут прямо к форту и не сбиваются с курса.

Торгрим одобрительно хмыкнул. Это наверняка ирландцы. Северяне, если и путешествовали верхом, то не такими малыми группами. К тому же Торгрим был совершенно уверен, что знает, кто едет к ним, однако держал свое мнение при себе — на случай, если вдруг ошибется. Ошибки, пусть даже в мелочах, могли дорого ему обойтись.

Он обернулся к Сутару:

— Я не собираюсь стоять под этим проклятым дождем. Извести меня, когда они доберутся до ворот. Если решат напасть, надеюсь, ты сможешь их удержать.

Сутар улыбнулся:

— Я позову на помощь, господин, если возникнет опасность, что нас задавят числом.

Торгрим слез со стены и зашагал по дощатому настилу в свой дом. Руки еще гудели после битвы, на теле осталось множество синяков, а также рана в боку, которую еще никто не обработал. Похоже, все сочли эту стычку лишь следствием внезапной вспышки гнева, к которым были так склонны скучающие, хмельные и вечно недовольные мужчины, привыкшие всю жизнь сражаться. Но Торгрим никак не мог выбросить из головы Кьяртена, то, как он ринулся в прямую атаку, вскинув меч и топор, его тускло блестевшую под дождем кольчугу и окружающих его приспешников.

В доме ревел очаг, и Торгрим испытал облегчение, как только прошел через тяжелую дубовую дверь. Он поднял руки, чтобы развязать плащ, от которого не было ни малейшего проку, но его раб, молодой ирландец по имени Сеган, в тот же миг оказался рядом. Раненого Сегана бросили его товарищи во время прошлогодней атаки ирландцев на Вик-Ло. Он не отличался особым умом, поскольку ни разу не попытался сбежать, что не составило бы для него труда, но служил он Торгриму неплохо.

Сеган снял с него плащ и отложил в сторону, затем принял пояс и меч, которые Торгрим ему протянул. Торгрим не стал говорить Сегану, чтобы тот просушил и смазал Железный Зуб, поскольку раб и без того знал, что это нужно сделать. Он встретился взглядом с Торгримом и указал ему на сухую тунику и штаны, разложенные на скамье у огня.

Они не знали общего языка, что поначалу создавало неудобства. При необходимости Харальд, почти в совершенстве овладевший ирландским, переводил приказы Торгрима. Но теперь это почти и не требовалось. Сеган научился предвидеть повеления Торгрима, выучил его привычки. Торгрим, в свою очередь, хорошо обращался с Сеганом, не бил его и не морил голодом, как некоторые поступали со своими рабами, а также позволял спать на соломе в углу зала.

При помощи Сегана Торгрим избавился от одежды, такой промокшей, словно он прыгнул в ней в море. Сеган с шипением втянул воздух, когда увидел кровавую рану на боку Торгрима, уделив ей внимания куда больше, чем она, по мнению Торгрима, стоила.

— Агнарр! — позвал Торгрим. — Не мог бы ты меня перевязать? — Он указал на свой бок. — Я хочу разобраться с этим, прежде чем явятся наши друзья-ирландцы.

Агнарр встал, мельком взглянул на рану, а затем отыскал повязки и обмотал ими бок Торгрима. Работал он быстро и мастерски, за что Торгрим был ему благодарен. Если приезжие окажутся теми, кем он их считал, им не следовало показывать, что северяне готовы перерезать друг друга.

Когда его рану перевязали, Торгрим вытерся и натянул новую одежду, подарившую приятное тепло. Лишняя смена одежды была роскошью, которой Торгрим не знал с тех пор, как покинул свой хутор в Эуст-Агдере. Новая одежда когда-то принадлежала Фасти сыну Магни, одному из вождей Вик-Ло. Ирландцы убили его еще до того, как Торгрим прибыл в форт. В доме Фасти теперь обитал Берси, но Торгрим потребовал себе его одежду, которая отлично ему подошла.

Почти все стражники уже вернулись и теперь сидели на тех же местах, что и до того, как их подняли улаживать беспорядки у реки. Окна закрыли, чтобы внутрь не проникал дождь, и единственным источником света было пламя в очаге, озарявшее круг диаметром в дюжину футов и подчеркивавшее тьму и тени в дальних углах большого зала. Порывы ветра и дождя грохотали снаружи, загоняли дым обратно в дымоходы, и тот клубился над головами сидящих.

Пока Торгрим переодевался, Харальд стоял в нескольких футах от него, ожидая возможности помочь.

— Отец, ты видел всадников? — спросил он, беря у Сегана мокрую одежду. — Их много?

— Около дюжины. И, если я не ошибаюсь, это Кевин… мик…

— Кевин мак Лугайд, — подсказал Харальд.

Торгриму с трудом давались странные ирландские имена, а вот Харальд справлялся с ними, как местный, насколько Торгрим в этом разбирался. Разбирался он, впрочем, плохо.

— Да, Кевин мак Лугайд, — повторил Торгрим, снова запутавшись в произношении. — Он и его охрана.

Торгрим не боялся ошибиться в присутствии Харальда. Тот был его сыном и после двух лет совместных путешествий и набегов знал о нем все: и его силу, и все его слабости. И все равно казалось, что Харальд порой смотрит на него, как на персонажа древних легенд о богах, обитателя Асгарда. Торгрим старался не испортить это впечатление, понимая, что редкие ошибки не пошатнут веры сына в него. Иначе уже давным-давно пошатнули бы.

Старри, который сидел на полу, прислонившись к стене и почти растворившись в тенях, поднял на них взгляд.

— Тот ирландец, говорите? — спросил Старри. — Тот, что приезжал раньше?

Старри даже не пытался произнести его имя.

— Да, думаю, что он, — сказал Торгрим. — На его флаге изображен ворон на зеленом поле. Мне показалось, что один из всадников держит такой же флаг, но они были слишком далеко, чтобы рассмотреть эмблему.

— Интересно, что ему теперь нужно, — сказал Старри.

— Не уверен в этом, — ответил Торгрим. — Как бы там ни было, готов поспорить, что будет не скучно.

— Ха! — сказал Старри. — Мы четыре месяца плющим тут зады, а затем все интересное происходит в один день.

«Все интересное…» — подумал Торгрим. Считают ли этот день интересным те трое, которых Старри избил до бесчувствия возле реки? По крайней мере Харальд сумел помешать Старри убить кого-то в припадке боевого безумия.

И все же Торгриму было любопытно, зачем к ним явился Кевин мак Лугайд. Возможно, он станет тем отвлекающим фактором, в котором так отчаянно нуждались мужчины в Вик-Ло.

Открылась дверь, и внутрь шагнул Сутар сын Торвальда, с некоторым усилием закрывая ее за собой. Вода стекала с его туники и капала с ножен.

— Господин, ирландцы у ворот. Это тот малый, который уже был здесь раньше. Кевин…

— Да, впусти их. Пригласи его и половину свиты сюда. Остальных отведи в дом Берси, пусть пьют его эль.

— Да, господин, — сказал Сутар.

Он открыл дверь, и порыв ветра ударил дождем с такой силой, что Торгрим ощутил его капли на лице, несмотря на то что стоял у очага. Сутар пригнулся и вышел наружу.

— Годи! — Торгрим обернулся к могучему воину, который стоял у камина, раскинув руки, словно пытаясь защитить пламя. — Скажи Берси, что опять явился тот ирландец. Попроси его присоединиться к разговору с ним. Найди Скиди сына Одда и скажи ему то же самое.

— Да, господин, — кивнул Годи.

Он схватил свой плащ и накинул его на плечи, дав Торгриму еще несколько мгновений, чтобы принять решение. По праву и справедливости следовало пригласить и Кьяртена. Он был одним из вождей Вик-Ло, и раньше его всегда звали на совет.

Но он только что затеял кровавый бой лишь для того, чтобы выманить Торгрима из дома и убить его.

Или нет? Торгрим пока еще не знал, из-за чего завязалась схватка, и чем больше он размышлял над своими подозрениями, тем безумнее они казались. Он не хотел разделять людей Вик-Ло еще больше, не хотел, чтобы Кевин мак Лугайд увидел здесь хотя бы намек на слабость.

— Годи, — сказал Торгрим, когда здоровяк уже стоял у двери, — и Кьяртена позови тоже.

— Да, господин, — сказал Годи и, к его чести, не стал оспаривать это решение.

«Пусть Кьяртен придет, — подумал Торгрим. — Насколько он мне верен, мы выясним довольно скоро».

Годи открыл дверь, и дождь снова ворвался в зал. Торгрим ощутил укол вины за то, что посылает человека, едва успевшего просохнуть, обратно под ливень.

«Становишься все старше и мягче, Ночной Волк…» — подумал он. В юности ему и в голову не пришло бы беспокоиться об удобстве своих людей. И он не знал, когда поступал правильно: раньше или сейчас.

Глава шестая

Галлы, аквитанцы, бургундцы и испанцы, алеманны и баварцы считают особой честью право называть себя слугами франков.

Ноткер[8]

По правде говоря, Луи де Румуа отлично знал, как именно он вляпался в холодную грязь, как он оказался здесь — голый, дрожащий, посреди улочки монастырского городка на дальнем краю цивилизации. История была грустной, хотя и довольно обычной. Единственным утешением могло служить лишь то, что он не был виноват в случившемся. По крайней мере не полностью.

Луи родился в области Румуа, что во Франкии, в городе Руан, расположенном на берегах Сены в сорока милях от места, где эта широкая извилистая река впадает в море. В этом прекрасном краю пологих холмов и плодородных земель всегда царила отличная погода, там не дождило так, словно Господь опять пытался положить конец своему творению.

Богатый чернозем и умеренный климат стали залогом всеобщего процветания в Румуа, по крайней мере так всегда казалось Луи, который, по правде говоря, мало общался с теми, кто работал на земле. Он видел их лишь тогда, когда со своими воинами въезжал на утоптанный двор какой-нибудь жалкой хижины и требовал от перепуганного крестьянина, или его жены, или детей немедленно найти воду для их коней. Он знал, что еду или эль просить бесполезно. Если эти люди и обладали какими-то запасами, то вряд ли Луи де Румуа счел бы их достойными своего стола.

Если крестьянин и его домочадцы делали все, что велено, и делали быстро, Луи мог вознаградить их серебряной монетой и затем приказать своим людям снова сесть в седла. Они уезжали, оставив крестьян в покое, что было самой желанной наградой для них, хотя Луи этого никогда не понимал.

Отцом Луи был Хинкмар, граф Румуа, сын Эберхарда, графа Румуа. После смерти Людовика Благочестивого[9] Хинкмар встал на сторону Карла Лысого[10], четвертого сына покойного короля, в последовавшей войне за наследство, которую Карл развязал против двух своих братьев. Хинкмар держал сторону Карла в ходе самых жестоких битв, во время попыток покорить Аквитанию; он остался верен ему и продолжал сражаться, даже когда у Карла не осталось ничего, кроме потрепанной одежды, оружия и коней.

Согласно Верденскому договору, Карл Лысый получил право управлять Западной Франкией, которая принадлежала ему за пять лет до этого. Верность Хинкмара, выдержавшая худшие испытания, была вознаграждена. Хинкмару не пришлось жаловаться: приросли его земли, у него стало больше подданных, а также и титулов. Его власть и влияние при дворе Карла Лысого не знали границ.

И все это юный Луи де Румуа знал лишь поверхностно. Пока он рос, отец чаще всего отсутствовал: либо сражался, либо интриговал при дворе. Луи проводил свои дни, занимаясь тем, что его интересовало. Он мастерски овладел искусством верховой езды и соколиной охоты, борьбой, фехтованием, стрельбой из лука, научился плавать, но лучше всего ему удавалось сбегать от наставников.

Луи был слишком молод, чтобы участвовать в войне, но его тянуло к сражениям. Однако, в отличие от отца, он не имел ни малейшей склонности к политике, интригам и государственному управлению. Впрочем, Луи и не приходилось беспокоиться насчет этого, поскольку он не был старшим сыном.

Его брат, которого назвали Эберхардом в честь деда по отцу, должен был унаследовать титул графа. И управление Румуа станет тогда его заботой. Луи же оставалось наслаждаться богатствами края и преимуществами регнума, правящего класса, не утруждая себя правлением как таковым.

Как и других молодых людей его положения, Луи с детства учили обращаться с оружием, но, в отличие от большинства из них, у него обнаружился врожденный талант и любовь к военному делу. Когда Луи исполнилось пятнадцать, он стал умолять отца позволить ему защищать Румуа. Отец считал его слишком незрелым и легкомысленным для подобной ответственности и мнения своего совершенно не скрывал. Однако Луи настаивал, и так упорно, что отец уступил — но больше для того, чтобы сын наконец замолчал.

Впрочем, в данном случае Хинкмар беспокоился не только о мире в собственном доме. Карл Лысый заключил договор со своими братьями, но теперь на Румуа обрушилась новая угроза, пришедшая с той самой реки, которая питала весь округ, словно жила. То были северяне, по преимуществу даны. Жестокие налетчики с севера поднимались по реке на своих быстрых драккарах и опустошали деревни. Их появление вызывало ужас, но не удивление. Сокровища Франкии — церкви, полные серебра, богатые поместья возле реки — не могли не привлечь этих разбойников.

В Румуа хватало воинов, чтобы противостоять угрозе, но Хинкмару нужен был предводитель, которому он мог бы полностью доверять, тот, кто сохранит престиж его семьи и не воспользуется шансом заполучить власть. Луи был импульсивным и порой глуповатым, но доказал свою храбрость и умения, и Хинкмар не сомневался в его верности. Он поставил Луи главным над двумя сотнями всадников и велел ему защищать Румуа от северян, когда те снова здесь появятся.

Чтобы уравновесить порывистость Луи, Хинкмар назначил вторым по положению человека по имени Ранульф, бывалого воина, с которым сражался во время войны за Западную Франкию. Хинкмар очень четко дал понять, чего хочет: пусть Луи командует, но когда дело дойдет до боя, решения будет принимать Ранульф. Хинкмар сказал сыну: «Приобретя многолетний опыт и научившись у Ранульфа всему, что он умеет, ты и вправду сможешь вести людей за собой. Но не сейчас».

Луи понял слова отца. Но месяц спустя, когда донеслась весть о кораблях северян на Сене, он благополучно проигнорировал их.

Первый из множества гонцов прибыл из Фонтенеля, лежавшего в двадцати милях ниже по течению от Румуа, в то время как всадники упражнялись, якобы под командованием Луи. Гонец сообщил, что идут даны.

Они не потеряли ни минуты. Воины натянули кольчуги, застегнули пояса с мечами и ремни шлемов, после чего двинулись на запад. Над пологими зелеными холмами поднимались столбы дыма, похожие на плюмажи; они отмечали места, где даны высадились на берег и занялись своим делом. Передвигались они даже быстрее, чем конные отряды, и Луи повел своих людей в том направлении.

— Господин, — сказал Ранульф, чей конь рысил рядом с лошадью Луи, — там, где поднимается дым, варвары уже побывали. Если мы хотим их настичь, а мы этого хотим, нам нужно отправить разведку к реке восточнее горящей деревни.

Луи понимал, что Ранульф говорит дело, но проигнорировал это так же, как и предписания отца. Ему не нравились чужие указания. Будучи сыном графа, он не привык подчиняться.

— Я хочу увидеть, что случилось с этой деревней и ее жителями, — сказал он, надеясь оправдать уже сделанную ошибку. — Я хочу понять, можем ли мы чем-то им помочь.

Они достигли цели час спустя, по мере приближения осознав, что это была деревня под названием Жюмьеж, где двести лет назад возвели аббатство. Воины медленно проезжали мимо горящих саманных хижин, глядя на мертвецов, распростертых на земле во дворах, на темную кровь, пропитавшую их бедную и грязную одежду. Выжившие бездумно глазели на всадников. У дерева лежала мертвая женщина с открытыми глазами и распахнутым ртом; стрела, торчащая из лба, удерживала ее на месте. Рядом валялся убогий топор, которым, судя по всему, она пыталась обороняться. Старушку разрубили чуть ли не пополам, в руке она все еще держала корзину. Содержимое ее исчезло.

Луи тяжело сглотнул. Он ни за что не допустил бы, чтобы его стошнило на глазах у Ранульфа и остальных.

Наконец они добрались до аббатства. Почти все здания, окружавшие его, горели, многие уже осыпались грудами тлеющего мусора. Но церковь в центре поселения была построена из камня и сланца, хорошо сопротивлявшихся огню. Издалека она казалась невредимой, но едва поравнявшись с ней, они увидели, что большая дубовая дверь в западной стене расколота: расщепленные доски все еще болтались на черных железных петлях.

— Господин, тут уже ничего не поделаешь, — сказал Ранульф, и в его голосе проявилась настойчивость, от которой Луи отмахнулся, как и от всего прочего, что ему говорили.

Он спрыгнул с коня и, осторожно ступая, вошел в церковь. В сумраке ничто не двигалось, не раздавалось ни звука, кроме его собственных шагов. Церковь теперь напоминала зловещий склеп. На полу распростерлось тело священника. Его убили ударом меча, и крови не было видно на темной ткани рясы, но под ним она растеклась широким озерцом на каменном полу. Другой священник, почти обезглавленный, лежал в десяти шагах от первого.

В дальнем конце нефа выломали изукрашенную алтарную дверцу, рукописи валялись вокруг алтаря: их отбросили прочь, оторвав инкрустированные золотом и драгоценностями переплеты. Золотые дароносицы, реликварии — все, что Луи много раз видел во время мессы в этой церкви, — все исчезло.

Луи услышал чужие шаги и увидел Ранульфа, приближавшегося из нефа. Мертвецов на полу он не удостоил и взглядом.

— Дикари, — сказал Луи. — Проклятые, проклятые дикари.

— Да, господин. И мы еще успеем их перехватить.

— Но где сестры? — спросил Луи, все еще слишком потрясенный увиденным, чтобы уловить не столь уж тонкий намек Ранульфа. — Как думаешь, они спрятались?

— Нет, господин. Их наверняка здесь нет.

— Нет?

— Их увели. Чтобы продать на рабских рынках Фризии. Или… — Он замолчал.

Луи взглянул на него и чуть было не потребовал, чтобы он закончил фразу. Но не потребовал, поскольку знал, что скажет ему Ранульф, и не хотел этого слышать.

— Как думаешь, они ушли? Отправились на запад, обратно в море?

— Они взяли хорошую добычу, — сказал Ранульф, — и никто не попытался их остановить. Сомневаюсь, что они готовы вернуться.

— Тогда едем на восток. Найдем этих ублюдков прежде, чем они опять сотворят подобное.

Они сели на коней и отправились на восток, Луи указывал путь. Его ужас превратился в ярость, и он хотел одного: догнать данов и изрубить их на куски. Пусть он усердно обучался фехтованию, стрельбе из лука и борьбе, однако Луи де Румуа никогда еще не бывал в битве, не разил людей в гневе. Но он не боялся такого опыта. Он страстно желал его получить.

По дороге они встречали все больше людей, бегущих от северян, — крестьян из деревень, которым нечего было защищать, кроме убогих хижин. Поэтому они бежали прочь от демонов, которые на них напали. Каждый имел при себе лишь те жалкие пожитки, которые мог унести. Крестьяне гнали перед собой коров, овец и коз, и Луи все удивлялся: неужто даны не побрезговали бы такой скудной добычей?

Кавалькада двигалась дальше, к тому месту, откуда бежали крестьяне.

— Там. — Луи указал на восток, где за рощей возник первый клуб черного дыма. — Вон они, ублюдки, жгут деревню. Мы помчимся галопом, нападем с ходу и порубим их всех на куски.

— Господин, — сказал Ранульф, — нам следует поступить разумнее. Сейчас они готовы к атаке, полагаю, даже ждут ее, а мы не знаем, сколько их там. Тем беднягам в деревне мы уже ничем не поможем. Пусть даны вернутся на свои корабли и двинутся к следующей. Мы пошлем всадников, чтобы те следили за ними и сообщали об их перемещениях, а сами скроемся. При высадке они станут уязвимы: после того, как вытащат корабли на сушу, но прежде, чем построятся в боевые порядки. Тогда мы нападем на них и перебьем почти всех, это я обещаю.

Луи взглянул на Ранульфа так, словно тот начал богохульствовать во время литургии. И подумал, не растерял ли старый боевой конь всю свою храбрость, не оставил ли ее в уютном доме в Руане.

— Чепуха, — сказал он. — Мы нападем на них открыто, как мужчины. Без промедления.

И они напали, потому что, несмотря на отцовский наказ слушать Ранульфа, Луи оставался предводителем и сыном графа, его слова обладали властью. Именно Луи, а точнее, именно отца Луи эти воины боялись сильнее. И они не знали, о чем граф говорил сыну наедине.

Они галопом помчались к деревне, взбивая на дороге пыль, появившуюся в отсутствие дождей. Копыта коней поднимали целые тучи пыли, которые предупредили данов об их приближении за полчаса. Но все это Луи понял много позже, когда вновь и вновь вспоминал многочисленные глупости, совершенные им в тот день.

Глава седьмая

Хильдерика же, который ложно пользовался именем короля, после того как была острижена его голова, отправили в монастырь.

Лоршские анналы[11]

Когда они подъехали к деревне, та уже горела. Норманны находились там, но Луи заметил лишь нескольких, и они не казались готовыми к бою, поскольку расхаживали с награбленным добром в руках. Конные франкские воины ринулись на них, даны бросили добычу и скрылись среди глинобитных хижин, терявшихся в огне и дыму.

Луи вел своих людей; они на полном скаку погнались за бегущими данами. Копыта загрохотали по единственной в деревне дороге, мечи блеснули в руках. Их встретил сначала дым, затем жар пламени, а после — смертоносный рой стрел лучников, притаившихся по обе стороны дороги, невидимых в дыму.

Все полетело кувырком раньше, чем Луи смог понять, что происходит. Он увидел, как один из воинов выпал из седла, словно его ударили, со стрелой в защищенной кольчугой груди. Затем споткнулся другой конь и его всадник перелетел через голову животного, и до того, как он рухнул на землю, две стрелы вонзились ему в спину. После этого конь Луи попятился и заржал. Луи увидел торчащую из его шеи стрелу и понял, что падает.

— Проклятье, проклятье, проклятье! — В шуме, замешательстве и панике Луи не мог вспомнить никаких других слов.

Стрела скользнула по его шлему, и его оглушило звоном и вибрацией. Из линии лучников выдвинулся один северянин, бросился к нему, вытаскивая из-за пояса боевой топор, издавая на бегу боевой клич. У дана были рыжие волосы, заплетенные в две косы, и Луи они просто заворожили. Он смотрел, как эти красные змеи извиваются перед ним, и не мог пошевелиться, пока дикарь мчался на него.

А затем между ним и северянином возник конь; Луи не видел, что случилось, но услышал мерзкий утробный вопль, после чего струя крови хлынула из того места, где у северянина только что была голова. Он посмотрел вверх. На коне сидел Ранульф с мечом в руке, и по клинку стекал ярко-алый ручеек.

Луи встал, и Ранульф, не говоря ни слова, схватил его за кольчужную рубашку и поднял вверх, демонстрируя, как позже понял Луи, невероятную силу. Без церемоний перекинув Луи через седло, словно собираясь его отшлепать, Ранульф пришпорил коня и что-то прокричал остальным. Луи не разобрал слов. Он не знал, куда они едут. Лежа на спине коня, он лишь смотрел, выгнув шею, как мимо проносится земля. Когда он понял, что они отступают, отряд уже оказался за деревней.

Северяне одержали уверенную победу: пятерых воинов Луи убили на месте, семерых ранили, трех тяжело. Восемь человек захватили в плен, и никто не хотел представлять себе их дальнейшую судьбу. Но при этом вид множества вооруженных всадников все же убедил налетчиков, что их удача закончилась и легкой добычи больше не будет, по крайней мере в Румуа и на данный момент времени. Они погрузили награбленное, пленников и припасы на драккары и направились в открытое море.

Луи же встал перед отцом на колени, чего с ним еще не случалось. Обычно он отрицал свои проступки, придумывал оправдания, пытался переложить на кого-то свою очевидную вину, но не в этот раз. Он часто делал ошибки и грешил, но редко об этом задумывался. Но никогда еще он не совершал ничего настолько непростительного, как в тот день. Он признался отцу во всем, сказал, что Ранульф был прав с самого начала, что сам он не прислушался к его советам. Если бы не Ранульф, говорил Луи, он был бы уже мертв и его тело расклевали бы вороны.

И его отец, не всегда готовый прощать, смилостивился над ним. На него произвела впечатление искренность Луи, которой он раньше не замечал в этом юноше. Он не только простил его, но и предложил ему остаться на том же посту, если он пообещает слушаться Ранульфа и учиться у него. И Луи согласился.

Будучи несдержанным, упрямым и высокомерным, Луи де Румуа все же не был дураком, а некоторые уроки ему не требовалось повторять дважды. Когда северяне в очередной раз пришли по Сене, чтобы грабить деревни, Луи подчинялся Ранульфу во всем, и вскоре даны отступили к своим кораблям, оставив множество раненых и убитых.

Теперь франкские воины устраивали засады и наблюдали, как норманны попадают в них и гибнут. С точки зрения Луи, это было прекрасное зрелище.

Между Луи и Ранульфом завязалась дружба, а со временем они стали уважать друг друга, когда Луи начал постигать искусство войны и водить своих людей на врага так же продуманно и успешно, как Ранульф, а иногда и лучше. Луи вдохновлял своих воинов, проявляя бесстрашие, порожденное юностью и талантами, благодаря которым он чувствовал себя неуязвимым для врагов.

Четыре года Луи и Ранульф отбивали вторжения данов. Их конников отлично знали в северных странах, знали и боялись. Луи де Румуа нашел свое призвание.

Он любил солдатскую жизнь. Бешеная скачка, схватки, выпивка, шлюхи — все это ему нравилось. Он любил своих воинов, и те платили ему взаимностью, так что с радостью последовали бы за ним и в адские врата, не остановившись даже для того, чтобы глотнуть воды. Насколько Луи знал, северяне представляли себе рай как место, где воины вечно пируют и сражаются. Луи никогда не сказал бы этого вслух, по крайней мере будучи трезвым, но тут он викингов понимал.

Четыре года, лучшие в его жизни, он провел именно так, а затем все закончилось. Луи привык видеть опасности на поле боя, но не сумел вовремя заметить их в собственном доме.

За эти четыре года он стал тем, в ком другие ищут и видят вождя. Воины Руана уважали его и подчинялись ему. Если он хотел набрать солдат, ему было достаточно дать об этом знать и люди со всех концов провинции устремлялись под его штандарт.

Подданные графа тоже любили его. Они видели в нем защитника, красивого юношу на черном скакуне, который мчался в битву с пришлыми варварами и охранял их дома и владения.

Луи запросто смог бы сместить своего отца и стать графом Румуа. Титул обычно отходил старшему сыну, но во Франкии не всегда придерживались традиций. Луи, однако, нравился его образ жизни, и он совершенно не интересовался властью. Мысль о том, что он может использовать свое влияние и статус, чтобы занять место отца, ни разу не приходила ему в голову. Но она пришла в голову его брату Эберхарду.

Их отец скончался в феврале 853 года, в один из тех холодных дней, когда ветер кружил редкие снежинки над огромным замком в Руане. Какое-то время он болел, страдая от мокрого кашля и лихорадки. Врачи лечили его травяными отварами, с серьезным видом разглядывали его мочу, делали кровопускания, но он все равно умер. И только тогда Луи осознал, как тщательно Эберхард готовился к этому дню.

Покойный граф Хинкмар все еще лежал на смертном ложе, когда Эберхард приказал арестовать Ранульфа и других капитанов, подчинявшихся Луи. Остальных лишили оружия, доспехов, лошадей и тоже заключили под стражу. Охраняли их воины, которых Эберхард давно уже втайне собирал вокруг себя. Луи никак не мог этому помешать. Он лишь наблюдал за этим с ужасом и яростью, ожидая, когда топор коснется его шеи или нож вонзится ему под ребра.

Но никто не нанес ему смертельного удара. Луи предоставили относительную свободу, когда его брат укрепил свою власть над Румуа. Ему позволили передвигаться по замку и землям, но всегда под присмотром по меньшей мере одного вооруженного стражника, который оставался на виду, и, как подозревал Луи, еще нескольких, следивших за ним из укрытия. Ему не давали лошадей и не позволяли покинуть Румуа.

Спустя пять дней после смерти отца, когда его тело навеки упокоилось в мраморном саркофаге церкви Руана, Луи вызвали к брату, в большую комнату, ранее принадлежавшую отцу. Эберхард расположился здесь еще до смерти Хинкмара, когда отец метался в агонии на своем ложе. Луи миновал знакомые двери, почти ожидая снова увидеть отца, и недовольно поморщился, обнаружив брата, удобно устроившегося в кресле Хинкмара.

— Брат мой, — начал Эберхард, — наш покойный отец, как ты знаешь, всегда заботился о твоем образовании и состоянии твоей души. И никогда не считал, что твои военные игрища помогут тебе достичь рая.

— Наш покойный отец радовался тому, что я не позволял данам превратить Румуа в пепелище, — ответил Луи. — Если собираешься убить меня, обязательно найди, кем меня заменить.

— Убить тебя? — переспросил Эберхард с почти искренним изумлением. — Я не собираюсь тебя убивать, брат мой. Как ты можешь так думать? Нет, наоборот. Я хочу, чтобы ты обрел жизнь вечную. Я, как и отец, боюсь за твою душу. И считаю, что тебе пора оставить греховное военное поприще. Скажи, ты когда-нибудь слышал о монастыре в Глендалохе? В Ирландии?

Вот в чем было дело. Эберхард не посмел бы расправиться с Луи, потому что тот был слишком популярен в народе и среди воинов. По крайней мере так позже решил Луи. Младшие сыновья обычно становились воинами либо священниками. Луи выбрал первое, а теперь брат собирался принудить его ко второму. В конце концов, такое уже случалось. Людовик Благочестивый сослал в монастырь двух своих сводных братьев, которые могли причинить ему хлопоты. Но они хотя бы остались во Франкии. Эберхард же хотел убедиться в том, что Луи окажется как можно дальше отсюда.

Две недели спустя Луи отправили в Глендалох, обучаться у монахов и переписывать древние рукописи в ожидании пострига. В монастыре он чувствовал себя, как рыба, попавшая на крючок, он бился, метался и пытался глотнуть воздуха. Из всех новоприбывших только он не нравился аббату. По правде говоря, его, непокорного и наглого, здесь едва терпели. В те редкие моменты, когда он молился, он просил Бога о том, чтобы его выгнали из Глендалоха и отправили обратно в Румуа. Но этого не случилось, и Луи догадался, что брат отправил в монастырь немало серебра, чтобы монахи продолжали терпеть присутствие Луи.

Долгим и извилистым был путь, который привел его сюда, на узкую улочку, где он, обнаженный, одинокий и несчастный, стоял под проливным дождем. Теперь его посетила новая мысль. Стремясь убраться подальше от меча Колмана, он оставил Фэйленд на милость ее разъяренного мужа. Когда речь шла о постели, Луи был жаден и тороплив, но когда ей понадобилась защита, он ускользнул прочь, как и положено трусу.

«Господи, я отвратителен, я раб, я ничтожество», — подумал он. Луи почувствовал, как по щекам потекли слезы, или, возможно, это был все тот же дождь. Он двинулся вдоль стены к воротам, ведущим на территорию монастыря, и его больше не волновало, увидит ли кто-то его наготу. Он был готов упасть на землю и медленно утонуть в грязи.

Луи спотыкался, увязая в мокрой глине, он погрузился в свое отчаяние так глубоко, что не замечал ничего вокруг. Поэтому внезапно окликнувший его голос заставил Луи подпрыгнуть от неожиданности.

— Брат Луи?

Он обернулся на звук. По ту сторону стены стоял отец Финниан, один из священников монастыря. С едва заметной улыбкой он поднял руку и расстегнул фибулу, удерживавшую на его плечах плащ.

— Возьми, брат Луи. Ты выглядишь так, словно плащ тебе не помешает.

Глава восьмая

Будь дома весел,

будь с гостем приветлив,

но разум храни;

прослыть хочешь мудрым —

в речах будь искусен…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Не успел Годи закрыть дверь, как Сутар снова ее открыл. Он шагнул внутрь и придержал створки. Из ветра и проливного дождя соткалась фигура с накинутым на лицо капюшоном длинного плаща, который мог быть какого угодно цвета, но сейчас казался угольно-черным. Человек прошел внутрь, и следом за ним в зал шагнул воин, который нес длинный шест. С шеста свисал штандарт с изображением ворона, и вода капала с него на пол. Затем вошли еще несколько хорошо вооруженных людей.

Человек в капюшоне поднял руку и стянул с головы промокшую ткань, открывая взглядам лицо с короткой, аккуратно подстриженной бородкой. Несмотря на малый рост и неприметную внешность, Кевин мак Лугайд, похоже, обладал немалой властью в той округе, которую ирландцы называли Киль-Вантань. Она являлась частью страны, известной как Лейнстер.

Торгрим двинулся навстречу Кевину, когда дверь вновь закрылась за последним из его стражников.

— Приветствую, — сказал он, протягивая руку, которую Кевин пожал.

Ирландец ответил что-то на родном языке, видимо тоже поздоровался. Харальд стоял рядом, но переводить его слова не стал.

Приблизился Сеган, который вел себя с Кевином более подобострастно, чем с Торгримом, и принял у ирландца плащ. Одежда под ним оказалась такой же мокрой, как накидка, но все равно ее роскошь бросалась в глаза: то был лучший наряд из всех, которые Торгрим до сих пор видел на Кевине, и он сделал вывод, что серебро течет в кошель гостя буквально со всех сторон.

Торгрим взял ирландца под локоть и подвел его к очагу. Сеган вновь возник рядом, чтобы подать рога с медом ему и Торгриму. Как хозяин, Торгрим и должен был проявить подобное гостеприимство, и он искренне желал устроить гостя поудобнее. Но не слишком. Если предстоят переговоры, пусть Торгрим будет наслаждаться сухой одеждой и теплом очага, в то время как ирландец останется промокшим и несчастным.

Кевин постоял у огня в молчании, глядя на пламя. Он придвинулся к нему так близко, как только мог, рискуя обжечься. Затем он сделал добрый глоток меда, повернулся к Торгриму и заговорил. Харальд, стоявший рядом с Торгримом, переводил:

— Он спрашивает: «Что ты думаешь об ирландской погоде в эту весеннюю пору?»

Кевин, ожидая ответа, чуть заметно улыбался.

— Скажи ему, что погода тут именно такая, какой я и ожидал от страны, заслуженно проклятой богами.

Харальд перевел. Кевин улыбнулся шире и заговорил снова.

— Он говорит: «Есть только один Бог, и Он действительно проклял эту землю», — перевел Харальд.

Торгрим улыбнулся и поднял свой рог, Кевин ответил тем же, и они коснулись их краями. Это была третья или четвертая их встреча, и каждая последующая оказывалась выгоднее предыдущей.

Первая состоялась всего через полтора месяца после того, как ирландская армия под командованием Лоркана мак Фаэлайна атаковала Вик-Ло и потерпела поражение. Лоркан был убит, как и десятки других, в том числе и большинство его командиров. Гримарр Великан, властелин Вик-Ло, тоже погиб. Кровавая схватка, длившаяся каких-то полчаса, привела к тому, что вся структура власти в этой части Ирландии взлетела в воздух и рассеялась, как мякина.

После той битвы норманны не видели ничего ирландского до тех пор, пока Кевин не подъехал к стенам Вик-Ло. Он приближался к валам с осторожностью, и сорок вооруженных всадников следовали за ним. Торгрима позвали на стену, как только стало ясно, что всадники направляются к форту. Он привел с собой Харальда и Берси. Торгрим не знал, что здесь нужно ирландцам, но у него имелись подозрения, которые он держал при себе. И хорошо, что держал, поскольку они оказались ошибочными.

Ирландская делегация остановилась на расстоянии чуть дальше полета стрелы, и Кевин начал переговоры нарочито властным тоном.

— Он говорит, что его зовут Кевин мак Лугайд и он правит этой областью, — переводил Харальд. — И он просит гарантий безопасности, чтобы переговорить с властелином Вик-Ло.

Еще несколько минут ирландцы и северяне перекрикивались через стену, но как только Торгриму стало ясно, что ирландцев слишком мало и они не представляют угрозы, а Кевин почувствовал уверенность в том, что его не убьют и не отправят на рабский рынок во Фризии, ворота открылись и всадники въехали внутрь.

Кевин ничего не упустил, все заметил: восстановленные стены и частокол, штабеля бревен, лежащих на берегу и сплавляемых по реке, дым, поднимавшийся над двумя залами, кузней и многочисленными домами. Торгрим практически читал мысли ирландца: тот пытался измерить могущество и богатство обитателей форта. И подумал: а не шпионить ли он на самом деле явился? Торгрим заключил, что ирландец хочет прогнать северян из Вик-Ло: либо заставить их уйти, либо подкупить их, в зависимости от соотношения сил.

Однако выяснилось, что Кевин мак Лугайд приехал не за этим. Он прибыл торговать. Кевин заключил, что людям в Вик-Ло понадобятся еда и питье в преддверии грядущей зимы. Он подозревал, что у северян хватает золота и серебра, которые были нужны ему, чтобы поддерживать свой статус, чтобы его подданные хранили ему верность. И он считал, что сделка вполне может состояться.

— Может, — передал ему Торгрим через своего сына. — Но может, и нет. Я не знаю, в том ли ты положении, чтобы заключать подобные договора. Кто ты такой?

Кевина мак Лугайда совершенно не оскорбил его вопрос, и Торгрим начал понимать, что этот человек — не из тех, кто будет на что-либо обижаться, если на кон поставлены деньги.

— Я ри туата окрестных земель, включая и Киль-Вантань, который вы, северяне, называете Вик-Ло, — ответил Кевин.

Эти слова перевели, Торгрим и Берси кивнули. Кевин продолжил:

— Прежде я был одним из эр форгилл, то есть из благородного сословия, но не ри туата, понимаете… — Харальд перевел.

Кевин увидел, что северяне пришли в полное замешательство, и махнул рукой.

— Это не важно, — сказал он. — Важно то, что Лоркан убит и большинство его людей тоже, так что, выходит, я занимаю наивысшее положение среди оставшихся в живых, поэтому отныне я владыка этих земель. Вот почему я обладаю достаточным авторитетом для того, чтобы заключать с вами сделки. А я хочу их заключить, поскольку это в моих интересах. И я думаю, что и в ваших тоже.

Так и случилось. Кевин прибыл вовремя, потому что Торгрим, недавно избранный властелином Вик-Ло, уже начал беспокоиться как раз о том, о чем говорил ирландец: как прокормить и поить допьяна своих людей в течение долгих зимних месяцев. Когда Кевин впервые появился в форте, они еще могли добираться до Дуб-Линна на маленькой «Лисице» и возвращаться с припасами, но вскоре зимняя погода должна была перекрыть этот путь. Торгрим не знал, как они будут добывать пропитание после этого. И вот ответ сошел к нему с холмов, словно подарок богов.

Торгрим, конечно же, не доверял Кевину или по меньшей мере относился к нему с опаской, как и ко всему ирландскому. Но Кевин доказал, что умеет держать слово. Телеги, нагруженные мешками с ржаной и ячменной мукой, бочками эля, копченым мясом, сушеной рыбой и вином, вскоре потянулись через ворота земляного вала Вик-Ло. Качество пищи соответствовало ожидаемому, то есть было не лучшим, но угроза голода отодвинулась от них на целую лигу. Торгрим оплатил поставки Кевина серебром, дал ему даже больше, чем они стоили, и ирландец убрался прочь крайне довольный.

Когда Кевин снова прибыл в форт, Торгрим отметил, что одеваться он стал куда наряднее, а его люди лучше вооружены. Он теперь носил золотую цепь на шее. Они с Торгримом, Берси, Скиди и Кьяртеном пили и ели, планируя расширение торговли, и вскоре Кевин, помимо мяса, рыбы и эля, уже продавал викингам ткани, точильные камни и мотки веревки.

В очередной раз он привел с собой женщин. Не очень много и не рабынь, а свободных ирландок, желавших выйти замуж. Торгрим решил, что после резни прошлого лета в округе просто не осталось местных мужчин для нуждающихся в них девиц и новоиспеченных вдов.

Торгрим собирался прогнать их прочь, зная, что немногочисленные женщины среди множества мужчин скорее создадут проблемы, чем помогут их решить. Но к тому времени, как они с Кьяртеном приступили к обсуждению этого вопроса, весть уже разнеслась по форту и отправить женщин восвояси стало невозможно — завязалась бы потасовка. Торговля между Вик-Ло и так называемым королевством Кевина мак Лугайда продолжала расширяться и радовать вовлеченные в нее стороны прибылью. Торгрим и Кевин даже в некотором роде подружились. Торгрим был не настолько сентиментален и глуп, чтобы воображать, будто Кевин действительно испытывает к нему симпатию или ему нравится присутствие норманнов на ирландской земле. Их дружба была эгоистичной и поверхностной.

А посему, пока дождь поливал стены дома, а огонь в очаге потрескивал, шипел и полыхал, Торгрим Ночной Волк поймал себя на том, что испытывает острое любопытство к тому, что привез ему Кевин мак Лугайд. Какую новую сделку, какую интригу замыслил он в долгие зимние ночи?

Они стояли возле очага и продолжали общаться с помощью Харальда, спрашивая друг друга о том, как идут дела, как поживают их подданные. Оба не самыми тонкими приемами пытались добыть друг у друга полезные сведения, обрести преимущество. Открылась дверь, впуская порыв холодного ветра и дождя, и вошел Берси, закутанный в шерстяное покрывало, словно крестьянка. Через минуту появился Скиди сын Одда.

Сеган подал новоприбывшим рога с медом, при этом он наполнял рог Кевина, едва ирландец успевал его осушить, — именно так, как приказал Торгрим. Он надеялся, что хмель сделает Кевина чуть менее прозорливым, чуть более откровенным в речах, хотя, по правде говоря, ни разу не видел, чтобы на этого человека как-то подействовала выпивка.

Наконец, когда ноги устали, Торгрим приказал поднести к очагу стол и стулья. Все они, включая Харальда, сели. Все уже были знакомы. Берси и Скиди участвовали в предыдущих торгах. Кьяртен тоже. Торгрим знал, что лучше привлечь к ним своих главных подручных, нежели позволить подозрениям перерасти в недоверие и злость.

Сеган поставил на стол блюдо с жареной телятиной, сыром и черным хлебом. Торгрим сказал:

— Ладно, Кевин, ты выпил уже много моего меда, теперь скажи, какая новая задумка привела тебя в Вик-Ло?

Харальд перевел половину этой фразы, когда дверь отворилась снова и в зал зашел Кьяртен. На нем уже не было кольчуги, только плащ с капюшоном, под которым виднелся меч на боку. Кьяртен оглядел зал, оценивая потенциальные угрозы. Он не знал, что его ждет, и был настороже.

— Ночной Волк, ты послал весть о собрании, — сказал Кьяртен.

Торгрим вначале ничего не сказал, постаравшись успокоиться, прежде чем ответить. Больше всего ему хотелось вывести Кьяртена обратно под дождь и закончить то, что они начали у реки, но сейчас было не время. Только не при Кевине, который следил за каждым их шагом, выискивал любую слабость, пусть и не понимал языка, на котором они говорили.

— Да, — сказал наконец Торгрим, выплевывая слова так, словно те обжигали ему язык. — Кевин мак Лугайд пришел поговорить с нами. И у тебя есть право присутствовать на этом совете.

«А потом я тебя убью», — подумал он.

Кьяртен подтащил к себе стул и сел. Торгрим взглянул на Кевина, которого явно сбили с толку непонятный обмен репликами и внезапно возникшее напряжение в зале. Он оглянулся на прочих норманнов, но выражения их лиц были непроницаемыми. Вновь развернувшись к Кевину, Торгрим спросил:

— Ты уже говорил о том, что привело тебя сюда?

Кевин откинулся назад и сделал долгий глоток меда, пока Харальд переводил слова Торгрима на гэльский. Взгляд ирландца скользил по лицам тех, кто сидел за столом, пока он оценивал каждого, принимая решение. Затем он заговорил. А Харальд перевел:

— Кевин интересуется: «Вы когда-нибудь слышали о монастыре под названием Глендалох»?

Глава девятая

Господень дом триедин. Кто-то в нем молится, кто-то сражается, кто-то же трудится.

Альдаберон, епископ Ланский

Луи де Румуа плелся за отцом Финнианом, плотно завернувшись в плащ, понурив голову и испытывая душевные и физические страдания. Он почти не обращал внимания на то, куда они идут, уверенный, что они направляются к дому, где располагались монашеские кельи и где Луи обитал весь прошлый год, если не дольше. А потому он весьма удивился, обнаружив себя в конюшне, под соломенной крышей, среди знакомых запахов кожи и сена, возле лошадей, стоящих в стойлах вдоль северной стены.

— Жди здесь, — сказал Финниан и снова исчез под дождем.

Луи нашел темный угол, сел там на кипу соломы и прислушался к шуму ливня. В конюшне было безлюдно, никто не хотел ездить верхом в такую погоду, и Луи радовался одиночеству и возможности еще глубже погрузиться в свое отчаяние.

Но вскоре Финниан вернулся. Он принес рясу, которую отдал Луи. Молодой человек не стал спрашивать, где он ее нашел, и был благодарен Финниану за то, что тот не поинтересовался тем, куда делась предыдущая. Он снял плащ и вернул его Финниану, а затем натянул рясу через голову. Она была простой и темной, как и положено рясе, но зато сухой и теплой, и Луи, надев ее, почувствовал облегчение. Финниан протянул Луи веревочный пояс, и Луи завязал его на талии. Он услышал звук шагов, приглушенный соломой на полу, и обернулся ко входу, чтобы взглянуть, кто идет. Финниан туда не смотрел. Кем бы ни был новоприбывший, судя по всему, Финниан его ждал.

Это оказался брат Лохланн, знакомый послушник. Он был на несколько лет младше Луи, но жил в монастыре Глендалоха уже давно. Луи мало что знал об этом парнишке и совершенно не стремился узнать. Тот вечно ныл, жаловался на наставников и пытался командовать теми, кто помладше и послабее. Луи редко размышлял о Лохланне, но даже ему было понятно, что юноша этот — из богатой семьи и отправили его в монастырь против воли. Очевидно, родители страстно желали от него избавиться, в чем Луи их очень хорошо понимал.

Странно было видеть брата Лохланна в конюшне, и более странным показалось то, что он нес два меча в руке, каждый в собственных ножнах. Держал он их неуверенно, словно делал нечто недозволенное, о чем отлично знал.

— Ах, брат Лохланн, вот и ты! — сказал Финниан. Он шагнул вперед и забрал у парнишки мечи. — Брат Лохланн считает, что путь воина подходит ему больше, чем путь монаха, не так ли?

Юный послушник пожал плечами и ничего не сказал. Впрочем, выражение его лица свидетельствовало о том, что он считает дураками и Финниана, и Луи, и, скорее всего, всех остальных людей в мире.

— Брат Лохланн, — продолжал Финниан, — сказал некоторым другим послушникам, что монахи и священники — слабаки и трусы. После чего доказал собственное мужество, избив мальчишек помладше.

Финниан протянул один из мечей Луи, и тот принял его с некоторой неохотой.

— Брат Лохланн очень смел с теми, кто младше его, — говорил меж тем Финниан, — и, раз уж он воображает себя смелым воином, я подумал, что ты не откажешься пару раз скрестить с ним мечи. Чтобы он мог доказать свое мастерство с тем, кто больше подходит ему по возрасту и росту.

Луи вытащил меч из ножен совершенно машинально. Рука словно двигалась по собственной воле, и в тусклом свете мягко блеснул длинный прямой клинок. Не лучший из тех, которые Луи доводилось держать в руках, но весьма неплохой, и Луи наслаждался ощущением рукояти в ладони, таким знакомым и так долго ему недоступным. Трепет пронизал все его тело, совсем как в первый раз, когда он провел рукой по гладкой коже Фэйленд.

— Итак? — спросил Финниан, прерывая его грезы наяву. — Ты позволишь брату Лохланну атаковать тебя?

Луи поднял глаза на Финниана.

— С чего вы взяли, что я умею обращаться с подобным оружием? — спросил он.

Финниан пожал плечами.

— Я предположил, что умеешь. — Он протянул второй меч Лохланну, который взял его еще менее охотно, чем Луи.

— Давай, — сказал Финниан. — Доставай меч.

Брат Лохланн мрачно уставился на Финниана, затем на Луи.

— Если я раню его или убью, меня будут за это судить, — недовольно проворчал он.

— Что? — переспросил Финниан. — Ты боишься закона? Или… ты боишься брата Луи?

— Боюсь? — вскинулся Лохланн. — Нет, я не боюсь этого… — Он осекся.

— Кого «этого»? — поинтересовался Луи, но Лохланн только смотрел на него с презрением и злобой.

— Хорошо, — сказал Луи, отходя от Финниана и слегка помахивая мечом влево и вправо, чтобы разогреть мышцы. — Даю тебе слово благородного человека, что тебя не будут судить даже за самую страшную рану, которую ты мне нанесешь.

Он прекрасно понял, что задумал отец Финниан, и отлично знал, как выполнить его план. Луи уже не раз давал подобные уроки нахальным молодым щенкам, чересчур возгордившимся тем, что попали в его отряд.

— Давайте, — сказал Финниан, глядя на Лохланна и жестом указывая на Луи, у которого теперь было достаточно пространства для боя.

Лохланн вытащил меч и отбросил ножны в сторону. То, как он держал клинок, о многом сказало Луи. Паренек был знаком с оружием, его явно обучали, но только не в бою на мечах.

«Мало знаний, это опасно», — подумал Луи, и в этот момент Лохланн бросился на него. Этот неуклюжий бросок не требовал какого-то особенного ответа, поэтому Луи просто взмахнул мечом, отбивая клинок, и шагнул в сторону, чтобы запнувшийся Лохланн не упал на него. Когда парень проносился мимо, Луи от души хлопнул его по заду плоской стороной клинка.

Лохланн выпрямился и развернулся к нему, красный от злости.

— Не злись, — сказал Луи, — чтобы не проигрывать каждый раз.

Лохланн зарычал и напал, теперь более осторожно. Луи вытянул руку с мечом, Лохланн сделал вид, что парирует, а затем быстро обошел клинком меч Луи, наверняка считая свой финт очень хитрым, и снова атаковал. И опять Луи беспечно отбил его меч в сторону, шагнул вперед и ударил Лохланна по заду еще сильнее, оказавшись вне досягаемости к тому моменту, когда паренек попытался контратаковать.

— Франкский ублюдок! — прорычал Лохланн, и Луи покачал головой.

— Что я тебе говорил? Не злись, — повторил Луи.

Мальчишка был безнадежен. Луи опустил меч так, что кончик его коснулся земли, и наградил Лохланна высокомерной улыбкой, чтобы наверняка привести молодого человека в ярость. Что и произошло.

Он снова бросился на Луи. Поскольку во время предыдущей атаки ловкость ему не помогла, на сей раз он решил использовать грубую силу, широко замахнувшись мечом. Луи вскинул собственный клинок и позволил стали принять всю силу удара Лохланна. Отдача была мощной — Лохланна никто не назвал бы слабаком, — но Луи сумел удержать удар так, словно меч Лохланна застрял в стене.

На миг они застыли в этой позе, а затем Луи вывернул запястье и стукнул клинком плашмя по кисти Лохланна. Тот завопил от боли и уронил свое оружие. Луи шагнул к нему и снова шлепнул его мечом по заду, затем схватил его за руку, повернул вокруг себя и пнул в то же место, заставив растянуться на полу.

— Хм-м-м, — протянул Финниан, глядя на Лохланна, который, перевернувшись, с ненавистью смотрел на них. — Я рад, что ты не причинил вреда брату Луи. А теперь ступай прочь. И прошу, подумай дважды, прежде чем снова обращаться с другими мальчишками так, словно они твои рабы, которых можно безнаказанно избивать.

Лохланн ощерился, взглянув сначала на Финниана, затем на Луи. Выглядел он так, будто собирался что-то сказать, но благоразумно передумал, поднялся и вышел из конюшни так быстро, как только мог, не теряя достоинства.

— Благодарю, брат, — сказал Финниан и наклонился, чтобы поднять меч Лохланна. — Боюсь, юный брат Лохланн не усвоит этот урок, но хотя бы начало положено.

— Может, и усвоит, — сказал Луи. — Может быть, и нет. Я повидал множество таких мальчишек. Из некоторых выходил толк. Из этого тоже выйдет.

Он попытался, но не сумел вложить хоть каплю уверенности в свои слова.

— Мы должны за него молиться, — сказал Финниан с куда большей искренностью в голосе.

«Опять молиться, — подумал Луи. — Вечерни, всенощные, мессы… Мы только и делаем, что молимся. У меня уже сил не осталось».

— Я вам еще нужен? — спросил Луи, желая сказать: «Я уже рассчитался с вами за свое спасение?»

— Да, нам нужно кое-что обсудить, — сказал Финниан, и стало ясно, что возня с братом Лохланном была лишь прелюдией, а настоящее дело начнется только сейчас.

Финниан забрал мечи, вложил их в ножны и сунул под мышку.

— Прошу, брат Луи, — сказал он, — следуй за мной.

Он вышел из конюшни, и Луи послушно зашагал следом.

«Зато день был нескучным, — подумал Луи. — Это уже кое-что».

Глава десятая

Не люблю я мрачные воды, что текут за моим жилищем.

Анналы Ульстера, 846 г.

Луи неохотно покинул конюшню, не желая, чтобы его ряса вновь пропиталась холодным дождем, но следовал за Финнианом, не задавая вопросов. К счастью, идти пришлось недалеко, поэтому ему удалось не промокнуть до нитки. Десять минут спустя Луи вместе с отцом Финнианом очутился в доме аббата, в его личных покоях.

Однако аббата тут не оказалось. По какому праву Финниан пользовался комнатами настоятеля монастыря, Луи не знал, но священник провел его туда и предложил сесть, как ни в чем не бывало, словно это его собственный дом.

Луи и раньше считал отца Финниана загадочным, а инцидент на конюшне с братом Лохланном окутал его еще большей тайной. Они с Финнианом были лишь шапочно знакомы, так откуда Финниан мог знать, что Луи справится с Лохланном, причем именно таким образом? Если бы Лохланн победил, он не получил бы урок, но Финниан, похоже, не принимал во внимание такую возможность.

Почти все монахи и святые отцы, с которыми Луи жил в Глендалохе, казались ему одинаковыми, похожими на всех остальных священников. Они отличались большей скромностью и меньше любили земные блага, чем те, кого он помнил по Франкии, но в остальном занимались тем же. Ходили к вечерням и заутреням, соблюдали посты, работали на полях, варили эль и пекли грубый хлеб. В общем, жили той жизнью, которая полностью соответствовала представлениям Луи о монастырском быте. Отец Финниан им не соответствовал.

Иногда Финниан надолго задерживался в Глендалохе, иногда он отсутствовал. Порой исчезал на день или два, порой на несколько недель. Он был открыт, дружелюбен и общителен, оттого Луи и понадобилось довольно много времени, чтобы понять: этот человек ничего о себе не рассказывает. Это заинтриговывало, но расспрашивать его Луи, конечно же, не стал, чтобы не проявлять бесцеремонность, к тому же совершенно бесполезную.

— Тебе лучше? — спросил Финниан.

Он положил торф на угли, тлевшие в небольшом очаге, отчего пламя снова ожило в нем. Жар дарил почти болезненное наслаждение, и Луи вспомнилось, как ногти Фэйленд впивались ему в плечи, отчего он стыдливо покраснел.

«Я становлюсь монахом, Господь всемогущий, я и правда им становлюсь», — подумал он. Было время, когда он хвастался бы этими царапинами перед своими боевыми товарищами, как хвастался ранами, полученными на поле боя.

— Да, очень хорошо, merci beaucoups[12], — сказал Луи.

— Vous êtes les bienvenus[13], — ответил Финниан.

Он отошел к столику у стены, взял два хрустальных бокала тонкой работы, которые было странно тут видеть, и налил в них вина из бутылки аббата. Один бокал он передал Луи, второй взял сам и сел к нему лицом на стул с прямой спинкой.

Луи пригубил вино. Как и хрусталь, оно оказалось хорошим. Молодой человек оглядел комнату. Она располагалась в каменном доме с толстыми балками, поддерживающими соломенную крышу. Пол был покрыт стеблями ситника, на которые уже налипла грязь. В приглушенном вечернем свете, при сильном дожде казалось, что оконные стекла закрашены снаружи серой краской. То были личные покои аббата одного из самых важных монастырей в Ирландии. Луи улыбнулся про себя.

Узнав о своей ссылке и смирившись с ее неизбежностью, он лишь надеялся, что она не продлится долго. Луи утешался тем, что отправится именно в Глендалох, место, о котором он часто слышал, оплот науки и колыбель христианства в Ирландии. Он представлял себе огромнейший собор, раскинувшийся при нем роскошный город и множество приятных мелочей, которые он найдет в нем, чтобы облегчить свое незавидное положение.

Он удивился, когда наконец увидел это место, и сюрприз оказался не из приятных.

Ирландия, как выяснилось, ничуть не напоминала Франкию. Жизнь Луи де Румуа прошла среди огромных залов и замков, величественных соборов, которые так часто встречались у него на родине, что казались неотъемлемой частью пейзажа. Он привык к высоким сводчатым потолкам и замысловатым мозаичным полам, к витражам в окнах, сиявшим во славу Господа.

Он привык к домам графов и герцогов, занимавшим целые акры расчищенной земли, к городам, где было не счесть таверн, лавок и прочих достижений цивилизации.

Ничего этого он не нашел по прибытии в Ирландию, сойдя с широкого приземистого торгового корабля, на котором путешествовал, и очутившись на дощатой пристани в жалкой рыбацкой деревеньке, где ему следовало высадиться.

«Но это не Глендалох, — думал он, с отвращением оглядываясь. — Глендалох наверняка выглядит получше». Глендалох действительно выглядел лучше, чем рыбацкий поселок, но много хуже, чем Париж и Руан. Воистину, в сравнении с великими городами Франкии он казался рыбацкой деревушкой. Впервые проезжая по главной дороге Глендалоха, похожей на грязную канаву, он не знал, смеяться ему или плакать. Вначале он смеялся. В это утро, стоя голым на улице, он наконец расплакался.

— Тебе нравится вино? — спросил Финниан, вежливо отвлекая Луи от его собственных мыслей.

— Ах да, благодарю, — сказал Луи, делая еще глоток. — На удивление хорошее, — добавил он, и стоило этим словам сорваться с языка, как Луи понял, что их можно расценить как оскорбление. Он взглянул на Финниана, но тот не выказал никакой реакции.

«Почему это ты распоряжаешься вином аббата?» — подумал Луи. Возможно, когда в желудке окажется достаточно спиртного, он наберется храбрости произнести это вслух.

— Но не настолько хорошее, как в Румуа, полагаю, — сказал Финниан.

— Как и все остальное, — ответил Луи. Прозвучало резче, чем он намеревался, но Финниан снова не отреагировал, он лишь посмотрел на пламя и сделал еще один глоток вина.

— Святой отец… — начал Луи и осекся, осознав, что не знает, о чем говорить.

— Да, брат Луи?

— Вы… Как вы нашли меня в таком виде?

Финниан еще ни разу не упомянул о том, что Луи шел в аббатство абсолютно голый под проливным дождем. И теперь священник лишь пожал плечами, словно ему это было совершенно не интересно.

— Вы… — Луи снова запнулся, — вы надеетесь услышать мою исповедь?

— Надеюсь? — спросил Финниан, и Луи заметил проблеск улыбки. — А ты желаешь исповедоваться?

— Нет, — сказал Луи.

— Тогда мой ответ тоже будет «нет». Но позволь сказать: если ты хочешь исповедоваться… и исповедь будет достойна размышлений… я буду рад ее выслушать.

Луи кивнул. Разумеется, он часто исповедовался, хотя прошло уже немало лет с тех пор, как он делал это искренне. Он исповедовался и после приезда в Глендалох, но неохотно. Теперь же он понял, что если когда-нибудь и пожелает добровольно во всем сознаться, то только отцу Финниану. Что-то в этом человеке вдохновляло на откровенность.

Но сейчас он исповедоваться не собирался.

— Благодарю вас, святой отец, — сказал Луи. — Я найду вас, когда почувствую необходимость в отпущении грехов. — Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть вина, и добавил: — И благодарю вас за сегодняшнее спасение.

— На здоровье, — сказал Финниан. Помолчав, он продолжил: — Но теперь уже я должен исповедоваться… Сегодня утром я отдал тебе плащ не только ради твоего спасения. Я искал случая поговорить с тобой. А разве не лучшее время для разговора, когда человек чувствует себя обязанным?

Луи выпрямился и внимательно посмотрел на Финниана, настороженный и заинтригованный одновременно. В этот момент он внезапно и с поразительной ясностью осознал, что вовсе не скромные размеры Глендалоха, не уныние пейзажа и не тяготы монастырской жизни так сильно его подкосили. На самом деле его доводила до безумия здешняя рутина.

Но возможно, теперь его ждало нечто новое, и Луи оживился, как пес, которому предложили кость.

— Ты наверняка знаешь об угрозе, которую язычники представляют для всей Ирландии, — говорил Финниан. — Они уже не один десяток лет грабят наши побережья. И забираются все глубже на сушу.

— Да, я знаю, — сказал Луи. — Варвары известны и во Франкии. Но здесь… в вашей стране… северяне строят города и ирландцы терпят их пребывание. Ирландцы торгуют с ними. Ри… туата и ри руирех заключают с ними союзы, сражаясь друг с другом. И вместе с ними разоряют христианские монастыри. Что ирландцы, похоже, делают так же часто, как и фин галл.

Луи размышлял об этом много месяцев, поэтому слова сами слетели с его языка.

Финниан кивнул:

— Да, ты прав. Во Франкии мало королей, и вы ведете великие войны. У нас здесь множество королей и много маленьких войн. Я бы хотел, чтобы было иначе, но такова жизнь. Однако это заботы тех, кто неизмеримо важнее меня. Выслушаешь ли ты мои собственные мелкие тревоги?

— Прошу, отче, говорите, — сказал Луи. — Я не хотел прерывать вас своими бессмысленными замечаниями.

— Как тебе известно, я много путешествую, — сказал Финниан. — По поручениям аббата. Многое слышу. И услышал, что норманны собираются напасть на Глендалох. Они уже делали так раньше, несколько лет назад, и, признаться, я удивлен, что они до сих пор не вернулись. Но мне сказали… люди, которым я доверяю… что они скоро будут здесь и устроят истинный ад на земле.

Луи де Румуа встретился взглядом с отцом Финнианом. Юный послушник не выдал себя выражением лица, поскольку обучился у Ранульфа — и обучился хорошо — держать свои истинные мысли в тайне от других. Он никогда не думал, что северяне представляют угрозу для Глендалоха, и никогда всерьез не предполагал, что они могут сюда явиться. Но, услышав последние слова Финниана, он ощутил трепет предвкушения, словно пришли в действие затекшие мышцы, и этот трепет на вкус был похож на некий деликатес, которого он давным-давно не пробовал.

— Да, это будет именно ад, — сказал Луи. — Даже хуже. От ада спасают молитвы, но на северян, полагаю, молитвы не подействуют.

— Ты не считаешь, что Господь станет нашим щитом и мечом? — спросил Финниан.

— Нам нужно об этом молиться. И молиться о том, чтобы у нас появились настоящие щиты и мечи. Но почему вы мне об этом рассказываете? У меня нет оружия. Я теперь лишь простой и мирный человек Божий.

На это Финниан лишь улыбнулся.

— О да. Но ты не всегда был таким, ведь верно? До того, как попасть сюда, ты сражался с язычниками, которые нападали на Румуа, разве нет?

— Да, — согласился Луи. — А как вы об этом узнали?

— Мы предпочитаем знать такие вещи о новичках. Это помогает направить их на верный путь.

Луи понимал, что, кроме этого загадочного ответа, ничего не добьется от священника, а отец Финниан заговорил прежде, чем он успел задать другой вопрос.

— Норманны представляют собой смертельную угрозу для Глендалоха, брат Луи, — сказал он. — Я видел, на что они способны. Ты тоже. Нам нужен человек, который поведет против них наших людей. Тот, кто это умеет. То есть ты.

Луи смотрел на огонь и ничего не говорил. Он не хотел, чтобы отец Финниан заметил, как воспламенился его дух, как радость хлынула по его венам.

Он поднял взгляд, и, когда снова заговорил, в его голосе не отражалось никаких эмоций.

— Вы хотите, чтобы я вел людей? Каких именно?

— Ты отлично знаешь, кто у нас есть, — сказал Финниан и был прав.

Луи порой обращал внимание на тот жалкий сброд, который собирался здесь, чтобы побаловаться с оружием. Зрелище это было едва ли не самым забавным из всех, которые он видел после приезда в Глендалох, но тогда он, разумеется, решил, что это его не касается.

— Да, знаю, — согласился Луи. — Крестьяне, лавочники, кузнецы и прочие. Они не воины. Норманны уничтожат их всех, даже не запыхавшись.

— Значит, ты должен их обучить, — сказал Финниан и, прежде чем Луи успел возразить, добавил: — Но есть и другие люди. Ри туата пришлют свою стражу, опытных воинов. Я заручился доверием Руарка мак Брайна, правителя Лейнстера. От него мы получим не менее двухсот воинов, хороших воинов. Руарк сочтет защиту Глендалоха достаточно важным делом. Так сойдет?

Луи поразмыслил. Две сотни опытных воинов вдобавок к тем немногим, что уже находились в Глендалохе, а также крестьяне и лавочники для общего количества…

— Да, — сказал он. — В этом случае я смогу справиться с норманнами, если их не будет слишком много.

— Хорошо, — ответил Финниан. — Тогда я поговорю с аббатом и все подготовлю. Затем поеду к Руарку мак Брайну. Мы созовем крестьян и лавочников, и ты сможешь начать их обучение сразу же.

— С превеликим удовольствием, — совершенно искренне ответил Луи.

За последние несколько часов он преодолел путь от глубочайшего страдания до величайшего счастья, доступного ему в Глендалохе.

— Да, и еще кое-что, — сказал Финниан. Он притворился, будто только сейчас что-то припомнил, но это ему не удалось. Луи весь напрягся в ожидании.

— Дело в том, что ни я, ни аббат не обладаем достаточной властью, чтобы официально назначить тебя предводителем войска. Мы можем и будем настаивать на том, чтобы тебе позволили возглавить защитников монастыря, и я не сомневаюсь, что мирские власти пойдут навстречу нашим желаниям. Однако номинально командование должно остаться за тем, кто занимает помянутую должность.

Луи собирался спросить, кто же этот номинальный командир, но понял, что знает ответ.

Колман мак Брендан.

— Вообще-то, отче, — сказал Луи, — это может оказаться большей проблемой, чем вы думаете.

Глава одиннадцатая

Часто против ветра

Направлял я смело

Бег коня морского.

Сага об Эгиле

Через день после того, как Кевин мак Лугайд покинул Вик-Ло, вышло солнце и исчез Кьяртен Длинный Зуб со своими людьми.

Едва начало светать, как Харальд принес эти новости Торгриму. Парнишка, бдительный до предела, часто просыпался до рассвета, чтобы патрулировать округу и проверять, как обстоят дела. Торгрим это одобрял. Он сам так делал, когда был в возрасте Харальда и подъем с постели еще не представлял для него труда.

— Отец! — позвал Харальд достаточно громко, чтобы разбудить Торгрима, но не настолько, чтобы его встревожить. — Отец!

Торгрим проснулся и сел. Спальня была серой от рассветных лучей, и он мог разглядеть лицо Харальда без лампы.

— Что случилось?

— Я был ниже по реке… — начал Харальд, и Торгрим расслышал нерешительность в его голосе. Он хотел сказать сыну, чтобы тот просто выложил суть дела, но придержал язык.

— «Дракон» ушел от причала, — продолжил Харальд. — Я решил, что он отвязался и его унесло с отливом в море. Поэтому я отправился к Кьяртену, но он тоже пропал вместе со своим оружием. Как и Гест, и все остальные люди Кьяртена. Никого из них нет.

Торгрим отшвырнул шкуру, под которой спал, и в мгновение ока оказался на ногах. Ярость, которой боялся Харальд, полыхнула в полную силу.

— Да проклянут боги этого ублюд… — закричал Торгрим, но вдруг осекся. Склонил голову набок, прислушался.

Чего-то не хватало, какого-то звука, привычного шума, который всегда был фоном, но вдруг исчез. Он повернулся к Харальду:

— Что, дождь прекратился?

— Да, — ответил Харальд, явно сбитый с толку резкой переменой в настроении Торгрима.

— Правда? — спросил Торгрим. — Но тучи снова собираются?

— Нет, отец. Небо чистое. По крайней мере кажется чистым, пока солнце еще не взошло.

И в этот миг, словно сам Один открыл врата Асгарда, чтобы явить его миру, луч света пробился сквозь щели ставней на восточной стене. Торгрим шагнул к ним, завороженный. Луч казался скорее божественным видением, нежели солнечным светом. Торгрим двинулся к двери, ускоряя шаг, рывком отворил ее и вышел наружу.

На востоке из моря вставало солнце, золотя дощатую дорогу, заливая сиянием все вокруг, от горизонта до самого дома Торгрима. От соломенных крыш и тысяч луж, рассыпанных по форту, больших и мелких, поднимался пар. Торгрим закрыл глаза, ощутил солнечное тепло на лице, и внезапно исчезновение Кьяртена и одного из драккаров с пятью десятками воинов перестало казаться чем-то важным.

Вокруг мужчины и женщины выбирались из домов и с изумлением смотрели в небо, будто никогда в жизни не видели синевы над головой. Они поглядывали на сияние на востоке так, словно лишь слышали рассказы о нем в древнейших легендах.

А затем, когда потрясение угасло, они начали действовать. Одежду, постели, меха, всевозможные вещи, промокшие до такой степени, что, казалось, им не суждено высохнуть никогда, вытаскивали из темных сырых домов и раскладывали под солнцем. Двери растворялись, и добрый дух теплого бриза входил в дома, выдувая из них сырость, промозглость и отчаяние.

Торгрим видел в солнце и ветре дар богов, доброе знамение. Он уже не помнил, когда в последний раз получал знак о том, что удача на его стороне, но это наверняка был именно такой знак, и Торгрим почувствовал себя счастливым, впервые за много месяцев. Он мог лишь надеяться, что боги будут благосклонны к нему хотя бы в течение этого ясного дня, поскольку именно сегодня его новый корабль должны были впервые спустить в соленую воду.

Викинги давно ждали, когда дождь хоть ненадолго прекратится. Спуск корабля на воду — дело серьезное, как с практической точки зрения, так и с духовной: корабль следует отправить в первое плавание так, чтобы это порадовало богов. Взамен те пошлют судну и его команде удачу. Торгрим, как и все норманны, считал обе точки зрения одинаково важными, и поэтому им приходилось ждать, когда закончится дождь.

Они уже готовились спускать корабли, когда прибыл Кевин мак Лугайд, что вынудило Торгрима вновь отложить дело. Пока ирландцы находились в форте, они пировали и вели дальнейшие переговоры. Такие дни не подходили для благословения кораблей. Торгрим и сам не желал спускать драккары на воду в присутствии ирландцев, последователей христианского Бога. Он не думал, что это принесет им удачу.

Когда ирландцы наконец уехали, Торгрим решил, что больше медлить нельзя. Если боги не желают прекращать ливень, то он не желает ждать, когда они передумают. Дождь или не дождь, а он увидит корабли на реке, в родной стихии. Это был смелый шаг, но боги любили смелые шаги, и вот теперь их дар в виде тепла и показавшегося из-за туч ослепительного солнца выражал их полное одобрение.

Все жители Вик-Ло высыпали к реке, чтобы посмотреть, как два новых драккара впервые коснутся воды. Важность момента понимали все, за исключением ирландских жен и рабов. В воздухе витали возбуждение и предвкушение, но также ощущалась и некая тяжесть, нависшая над собравшейся толпой. Это был скорее религиозный ритуал, а не празднество, ритуал, отправляемый после долгого перерыва.

«Дракон», корабль Кьяртена, скрывшийся теперь где-то за горизонтом, стал первым из трех драккаров, построенных ими в течение зимы. Он был меньше оставшихся двух, но не намного. Этот ладно скроенный, красивый корабль хорошо сидел в воде. Достойное детище Агхена, опытного мастера-корабела, который наблюдал за постройкой и вмешивался лишь при необходимости.

Следующим кораблем стал «Кровавый орел», построенный для Берси сына Йорунда. Его назвали так, как скальды именуют ворона, в надежде добиться благосклонности Одина, которому принадлежала эта птица.

Последним, самым большим драккаром, с тридцатью гребными скамьями вдоль каждого борта, был «Морской молот» Торгрима, названный так, чтобы задобрить Тора, ведь тот, в зависимости от настроения, мог послать им хорошую или плохую погоду. Предыдущий драккар Торгрима сгорел до ватерлинии, а вместе с ним превратились в пепел и неудачи, которые он принес. Корабли же нового флота получили свои имена в честь богов, и Торгрим позволил себе понадеяться на лучшее. Хорошая погода подсказывала ему, что, возможно, и не напрасно.

«Дракон» был спущен неделей раньше, под проливным дождем. Теперь, когда солнце все выше поднималось на востоке, заливая пристань и берег своим сиянием и создавая длинные тени, «Кровавый орел» и «Морской молот» должны были последовать за ним.

К тому времени, как Торгрим дошел до реки, подготовительные работы почти завершились. «Кровавый орел» сняли с кильблоков и установили на валки, сделанные из множества бревен одного диаметра, по которым драккар должен был скользить в воду. «Морской молот» стоял на собственных валках, и шестьдесят человек при помощи блоков, рычагов и талей готовились передвинуть его по ним. На суше корабль казался грузным и неповоротливым. То была не его стихия.

В тридцати футах от того места, где снимали с блоков «Морской молот», к столбу были привязаны конь и бык. Им не придется перевозить грузы, их ждала куда более важная роль: они послужат жертвой богам. Их кровь пропитает свежее дерево кораблей, и, если жертва окажется достойной, Один, Тор и Ньерд проявят благосклонность к будущим плаваниям.

Торгрим молча наблюдал за тем, как его корабль опускают на валки. Он смотрел, как с помощью длинных бревен драккар удерживают в вертикальном положении, не позволяя ему завалиться в сторону. Он собирался выкрикивать команды, если понадобится, но нужды в этом не возникло. Люди, окружившие «Морской молот», знали свое дело.

— Они готовы, Торгрим, — сказал Агхен, приближаясь к Торгриму.

Туника корабела была перепачкана смолой и жиром, к ней прилипли деревянные щепки, которые застряли и в бороде. Агхен едва заметно улыбался, но Торгрим видел в этой улыбке самое яркое выражение его счастья.

Торгрим кивнул. За прошедшие полгода они провели друг с другом немало времени, вполне достаточно, чтобы научиться общаться без слов. Каждый сейчас знал мысли другого: «Хорошо потрудились. Отлично».

Как только «Морской молот» благополучно опустился на валки, Торгрим произнес речь. Коня и быка убили, их крови позволили стечь в серебряный кубок. Разожгли большой костер, чтобы изжарить туши. Торгрим сначала взошел на борт «Кровавого орла», затем на «Морской молот», вместе с Агхеном, Берси, Скиди, Харальдом и Старри Бессмертным, которого многие жители Вик-Ло привыкли считать счастливчиком, благословленным богами.

Берси держал перед Торгримом серебряный кубок, и Торгрим погружал в него сосновую ветку. Затем поднимал ее, пропитанную кровью жертвенных животных, и размахивал ею перед собой, от левого борта к правому, окропляя красным дождем палубу и скамьи, основания мачт, весла, рули и стойки. Он читал молитвы богам, и долгое время звучал только его голос, свистела сосновая ветка в его руках и плескалась вода в реке, накатываясь на берега, словно страстно желая принять в себя корабли.

Закончив с этим, Торгрим отдал команду, и десятки нетерпеливых рук схватились за ширстреки двух кораблей, направляя их к воде. Они с Харальдом и Старри остались на борту «Морского молота», с некоторым трудом сохраняя равновесие, пока он резко, рывками двигался к реке. Берси со своими приближенными перешел на борт «Кровавого орла».

Два корабля скользнули в спокойную воду почти одновременно, носы нырнули с последних валков, а затем снова вскинулись, как непокорные жеребцы. После этого драккары выровнялись и пошли свободно, а жители Вик-Ло радостно завопили. Они кричали и кричали, торжествуя, ликовали, празднуя завершение своего труда, конец зимней тоски. Славные корабли уже были на плаву, хоть и пришвартованные к берегу, и скоро эти морские кони унесут их в море, в поход, туда, куда они стремились всей душой, подальше от убогого форта Вик-Ло.

Корабли спустили на воду как раз в тот момент, когда солнце стояло в зените и прилив достиг своего пика. Несколько часов спустя, уже после того, как солнце двинулось к западу, Торгрим и его приближенные сидели за столом в главном зале. Пир подходил к концу. Косые солнечные лучи проникали сквозь западные окна, освещая помещение куда лучше, чем очаг.

День выдался долгий и утомительный, хорошая погода, успешный запуск двух кораблей, мед и вино, которым Торгрим отдал дань во время пира, притупили его гнев, вызванный предательством Кьяртена. И, по правде говоря, уход Кьяртена вовсе не был предательством.

Он не приносил клятв Торгриму, а все средства на постройку «Дракона» внес из собственной доли добычи. Его ночное бегство лишь казалось предательством, и этого было достаточно, чтобы на время привести всех в ярость. Но когда в конце дня они собрались, чтобы обсудить свои дальнейшие действия, о Кьяртене и его приятелях все уже позабыли.

Скиди заговорил первым. Он отличался прямолинейностью и бесхитростностью, которые Торгрим считал хорошими качествами. С другой стороны, он практически не следил за своим языком, говорил то, что думал, не придавая значения тому, как отзовутся его слова, что не всегда было уместно.

— Этот ирландец, этот Кевин, он много болтает, как и все ирландцы, — сказал Скиди. — Но я не верю ни одному его слову.

В ответ на это все закивали — все, кроме Торгрима.

— Да, он много болтает, — согласился Торгрим.

Кевин рассказал им о монастыре в Глендалохе, одном из лучших, одном из самых богатых в Ирландии. Его уже грабили раньше, но довольно давно, а это значило, что его богатства наверняка умножились. Последователи Христа, как заметил Торгрим, не могли жить без золота и серебра.

Норманны, впрочем, и без него знали о монастыре в Глендалохе и сокрытых в нем богатствах. Но Кевин рассказал им не только это, он поделился с ними сведениями, которых у них раньше не было.

Он рассказал им, что по нескольким рекам можно пройти от моря почти до самых стен Глендалоха, причем большую часть пути проделать на драккарах. Будет непросто вести корабли против течения, но зато легче возвращаться с добычей.

Тогда свою озабоченность выразил Берси.

— Я слышал об этих реках, — сказал он. — Слышал от людей, которые их видели, и они говорили, что драккар там не пройдет, разве что примерно полпути до Глендалоха, а дальше русла становятся мелкими и каменистыми.

Кевин кивнул, выслушав перевод Харальда.

— Это правда, они слишком мелкие, — сказал Кевин. — Точнее, обычно они слишком мелкие. Но вы наверняка заметили, как долго шли дожди. Слишком долго даже для этой страны. И теперь, с приходом весны, реки переполнились, они стали гораздо глубже обычного, во многих местах даже разлились. Я не хочу сказать, что они превратились в мельничные пруды, но, насколько я понял, для ваших кораблей их глубины будет достаточно. Однако ненадолго.

Кевин объяснил им, что Глендалох почти не защищен, если не считать низкой каменной стены вокруг монастыря. Описал его охрану, в основном состоящую отнюдь не из воинов, а из местных крестьян, ремесленников и прочего сброда; все они лишь при нужде брались за оружие. Дальше объяснять не требовалось. Все присутствующие знали, что в настоящей битве толку от этого народа не будет.

Ирландец рассказал также, что защитниками Глендалоха командует купец по имени Колман мак Брендан, и эту должность он занял благодаря своему богатству и положению в обществе, не обладая навыками в военном деле. Колман никак не сможет остановить наступление даже одних только команд с кораблей, которые отправятся туда из Вик-Ло. А поскольку Кевин собирался присоединиться к атаке со своим войском, ни Колман, ни кто-либо другой не сумеет спасти монастырь и город от разграбления.

А затем Кевин подбросил им самую вкусную наживку. Через три недели в Глендалохе соберутся едва ли не все жители той части Ирландии. Их привлечет ежегодная ярмарка. Крестьяне, ремесленники и купцы с юга страны и таких далеких земель, как Фризия и Франкия, слетятся туда, как птичьи стаи в свой летний дом. Богачи будут искать возможности нажиться еще больше, воры и музыканты возжаждут их серебра, и все они устремятся в Глендалох.

Норманны, как заверил их Кевин, найдут там не только все сокровища города и монастыря, что уже было немало, но и богатства ярмарки. Такую возможность нельзя упускать.

— И этот шанс дал нам Кевин, — сказал Торгрим собравшимся на совет. — Нельзя не согласиться, что дело стоит усилий и риска, если все обстоит так, как он говорит.

И снова все закивали.

— Ты ему веришь? — спросил Берси.

Торгрим собрался отвечать, но помедлил мгновение, размышляя о том, насколько искренним будет его ответ.

— Да, верю, — сказал он наконец. — Я верю в то, что он рассказывает о ярмарке в Глендалохе. Я слышал о ней и от других. Верю, что защита слаба. Монастырь стоит далеко от моря, и, хотя на него уже нападали раньше, им до сих пор кажется, что это не повторится. Они не будут готовы. Да ведь даже прибрежные монастыри — это легкая добыча.

И опять все согласились с ним.

— Он предает собственный народ, — сказал Берси. — Собирается присоединиться к нам и грабить своих соотечественников. И точно так же он может предать и нас.

— Может, — согласился Торгрим. — Таковы уж местные люди. Ирландцы грабят друг друга куда чаще, чем мы грабим их. Но в интересах Кевина объединиться с нами, а не предавать. Набег ослабит Глендалох, и это усилит позиции Кевина на коровьем пастбище, которым он правит. По крайней мере так он считает. И я полагаю, что он прав. Так тут все и делается.

Некоторое время присутствующие молчали, размышляя о сказанном. Кевин мак Лугайд сделал им весьма соблазнительное предложение, от которого глупо было отказываться. Если только Кевин не лгал. А проверить это они не могли.

— Слишком много болтовни! — сказал наконец Скиди, озвучивая мысли Торгрима. — Мы треплемся, как старухи, испуганные тем, что таится в темных углах. Мы все согласны, что этот Глендалох есть смысл ограбить. Так давайте отправимся туда и заберем все, что там найдем. Мы убьем любого, кто попытается нас остановить, а если этот Кевин нас предаст, то мы зарубим и его тоже.

В ответ все стукнули кулаками по столу в знак согласия. Решение было принято. Они отправятся в Глендалох.

Глава двенадцатая

Более того, в этом году норманнские силы пришли из порта Корк, чтобы грабить… но Господь не позволил им этого.

Анналы Ульстера

Мир был новорожденным, словно в последний день творения, по крайней мере так казалось Луи де Румуа. Солнце — солнце! — взошло над холмами на востоке, прогоняя глубокие тени туда, куда оно не могло дотянуться, и повсюду вспыхнули яркие цвета, казавшиеся невероятными для глаз, так долго видевших лишь серое, коричневое и тускло-зеленое.

Он проснулся в то утро еще до рассвета с неясным предвкушением в груди. Понадобилось несколько минут, чтобы разобраться, отчего он испытывает такой оптимизм, почему наслаждается ощущением новизны в своей жизни. А затем он вспомнил. Отец Финниан попросил его заняться обороной Глендалоха от приближающихся язычников. Радость разлилась по телу Луи, как тепло после глотка хорошего сидра. Он улыбался, выходя из своей кельи, присоединяясь к собратьям по вере и шагая на утреннюю молитву в часовне с бóльшим энтузиазмом, чем выказывал когда-либо в своей монашеской жизни.

Когда молитва завершилась, солнце взошло уже высоко и Луи ощущал, как разрастается его радость. Финниан отвел его в сторону, прежде чем Луи отправили работать на кухню, или в поле, или в пивоварню, или любое другое унылое место, где ему полагалось трудиться в тот день. Вместо этого они вернулись в дом аббата, где теперь присутствовал и сам хозяин, и Финниан объяснил старому священнику, как навыки Луи понадобятся им в самом ближайшем будущем.

Аббат выслушал его с меньшим интересом, чем Луи ожидал от человека, чей монастырь оказался под угрозой разграбления и уничтожения. И с вином аббат обращался куда менее свободно, чем Финниан до него. Он вообще не предложил им освежиться. Весь разговор отчетливо отдавал пустой формальностью, которой Финниан вынужден был подчиниться, но он завершился быстро, и Луи с отцом Финнианом покинули покои аббата.

Весь остаток дня они обсуждали, сколько человек окажется у Луи в подчинении, где они расположатся, как их будут кормить, долго ли им придется упражняться до того, как они столкнутся с язычниками. Луи наслаждался каждым мгновением. Он отчаянно хотел сбросить монашескую рясу, надеть тунику и кольчугу, ощутить вес меча у бедра. Но это желание он держал при себе. Его время наступит, и довольно скоро.

Не говорили они только о Колмане мак Брендане и той роли, которую он будет во всем этом играть, хотя Луи был уверен, что участие Колмана неизбежно и необходимо. Он ждал, когда речь зайдет о нем, мысленно готовил фразы, но Финниан так и не упомянул о Колмане. Что, в свою очередь, вызвало у Луи некоторые подозрения.

«Что ему известно?» — думал Луи. Скорее всего, довольно много. Отец Финниан всегда отличался сверхъестественной интуицией.

Луи де Румуа вернулся в свою келью поздно, как случалось всегда со дня его прибытия в монастырь Глендалоха, но теперь у него появилась цель, которую он утратил после смерти отца. Он не думал, что эти перемены надолго. Как только он справится с язычниками, судя по всему, вернется и та же изматывающая рутина. Но возможно, и нет. Возможно, это станет первым шагом на пути к его прежней жизни, и вероятность этого была достаточно высока, чтобы раздувать тлеющий уголек надежды.

Уснул он быстро и спал крепко, как зачастую бывало. Но в самый темный час ночи ему почудился голос Фэйленд, зовущий его по имени, и скрип отворенной двери.

— Брат Луи? Брат Луи?

Это показалось ему странным, потому что она никогда не называла его «братом», разве что заигрывая с ним или с иронией, которая его так привлекала. Сейчас же никакой игривости в этом голосе не было: кто-то дважды повторил его имя, после чего раздался резкий стук, словно что-то упало.

И тогда Луи полностью проснулся и напрягся, настороженный, как в дозоре. Его дверь была открыта, снаружи доносилась какая-то возня, что-то врезалось в стену, а по имени его звала явно не Фэйленд.

Он вскочил с постели и пересек комнату. Полная луна, свет которой проникал в открытое окно, заливала келью тусклым голубоватым сиянием. Луи бросился к двери, прихватив трость, которую оставил рядом с ней, и выпрыгнул в коридор.

Там он увидел двух мужчин, чьи темные силуэты едва проступали в слабом свете: один распростерся у дальней стены, второй пригнулся, готовый к атаке. Тот, что лежал у стены, оттолкнулся от нее и ринулся на второго, размахивая чем-то, крича от ярости. На нем была широкая монашеская ряса.

— Брат Лохланн?

Луи изумился, узнав по голосу молодого Лохланна.

Послушник не ответил, не сбился с шага, пытаясь ударить второго мужчину тем, что держал в руке. Его противник отпрыгнул в сторону, Лохланн споткнулся, и Луи заметил, как блеснул кинжал в руке второго человека, — тот как раз очутился в пятне слабого лунного света, проникшего в коридор. Убийца — точнее, пока несостоявшийся убийца — стремительно и уверенно шагнул к Лохланну, его нож метнулся вперед, как гадюка. Луи бросился наперехват, ударив по его запястью своей тростью.

Незнакомец вскрикнул от боли, выдохнул какое-то слово, но не выронил нож. Вместо этого он пнул Лохланна, снова отбрасывая его назад, и напал на Луи. Двигался он быстро, выставив левую руку, низко держа нож, но человек, вооруженный одним лишь ножом, пусть и хорошо обученный, ничего не мог поделать с Луи де Румуа и его тростью.

Луи сделал выпад, метя в человека, казавшегося лишь темной тенью на фоне выбеленной стены. Тот уклонился, как Луи того и ожидал, и Луи по широкой дуге ударил противника в висок, заставив потерять равновесие и покачнуться.

Тот не успел оправиться от удара, когда Луи шагнул ближе и ткнул его в живот основанием трости, выбив весь воздух из его легких. Еще удар — Луи уже видел, как это произойдет, — и он добьет противника. Луи перехватил посох так, чтобы взмахнуть им, словно топором, но не успел пошевелиться, как дверь за спиной незнакомца распахнулась и появился толстый брат Фергус, обитавший в соседней келье.

— Господи, что здесь происходит? — заорал он.

Начали распахиваться другие двери вдоль коридора.

— Брат, чтоб тебя, уйди с дороги! — рявкнул Луи, и Фергус мог бы обидеться, если бы Луи, забывшись, не выкрикнул это на франкском.

— Что? — переспросил брат Фергус, и тут человек с ножом схватил его за волосы у тонзуры и ночную рубашку, чтобы бросить на Луи.

Фергус врезался в него, и оба отлетели назад.

— Чтоб тебя! — крикнул Луи, не зная, к кому обращается.

Он оттолкнул монаха и вскинул посох, готовясь нанести или парировать удар, но противник уже исчез. Луи видел лишь смутную темную фигуру, удаляющуюся по коридору, и такие же смутные силуэты выглядывающих из келий монахов.

Луи расслабился. Все закончилось. Не имело смысла гнаться за незнакомцем, который уже растворился в ночи. Он развернулся к Лохланну, который как раз поднимался на ноги.

— Ты ранен?

— Нет… — ответил Лохланн. Говорил он невнятно, и Луи решил, что тот пропустил удар в голову.

Перед ними возникла еще одна темная фигура. Брат Гилла Патрик, старый монах, следивший за порядком в кельях.

— Что здесь произошло? — требовательно спросил он. С годами властности в его голосе меньше не стало.

— Похоже, грабитель, — сказал Луи прежде, чем кто-либо еще успел заговорить. — Искал серебро или нечто подобное, как я понял. Брат Лохланн услышал его, вышел и почти поймал. Очень, очень смелый поступок.

Это вызвало ропот в рядах собравшихся. Лохланн, получив неожиданную похвалу, казалось, готов был возразить, как Луи и предполагал. После непродолжительной дискуссии о том, может ли грабитель вернуться (решили, что нет) и стоит ли назначить часового или дежурного на ночь (решили, что не нужно), братья вернулись в свои кельи, чтобы поспать хоть еще немного перед утренней молитвой.

— Брат Лохланн, погоди минуту, — негромко сказал Луи, когда остальные начали расходиться.

Он понимал, что здесь произошла вовсе не попытка ограбления. Человек с ножом произнес одно-единственное слово, которое Луи тогда пропустил мимо ушей. И только после того, как напавший сбежал, Луи осознал, что это было за слово. Человек сказал: «Ублюдок!» — что неудивительно в таких обстоятельствах. Дело было в другом. Незнакомец крикнул: «Bâtard!» Он выругался на франкском.

Луи оглядел коридор. Они с Лохланном остались здесь вдвоем, и Луи кивнул головой в сторону своей кельи. Лохланн помедлил, нахмурился, затем неохотно вошел. Луи последовал за ним и закрыл дверь.

— Что случилось? Что именно произошло? — спросил Луи.

В лунном свете, заливавшем комнату, он наконец смог как следует рассмотреть Лохланна. Некоторые люди отказывались спать при полной луне, считая, что это приводит к безумию. Но Луи о подобной чепухе не задумывался. Ему всегда нравился лунный свет. И в особенности в этот момент, когда тот озарил кислую гримасу на лице Лохланна, пожимающего плечами.

— Я не знаю, — сказал Лохланн. — Я услышал шум в коридоре, вышел, а тот человек уже был у твоей двери. Я подумал, что это ты, только не понял, что ты собираешься делать. Окликнул тебя по имени, но он на меня бросился. Я схватил канделябр, чтобы отбиться.

Луи кивнул. Канделябры, установленные в коридоре, — трехфутовые железные прутья на подставках — действительно представляли собой серьезное оружие. Но что-то в рассказе Лохланна не сходилось.

— Ты спал? И услышал его?

— Да.

— И успел даже подвязать рясу поясом?

Лохланн посмотрел вниз, на веревку, обмотанную вокруг талии. Снова поднял взгляд, уже готовый защищаться, но ничего не сказал.

Луи наклонился и, прежде чем Лохланн успел ему помешать, подтянул вверх полу его рясы. Вместо голых ног и босых ступней он увидел штаны и мягкие кожаные ботинки. Луи заметил также вышитый край туники.

Он уронил полу рясы и выпрямился. Взглянул в настороженные и расфокусированные глаза Лохланна. Это состояние, равно как и запах, который от него исходил, были хорошо знакомы Луи.

— Ты пил, — сказал он. И подумал о телегах, съезжавшихся в Глендалох на ярмарку, нагруженных самыми разнообразными припасами, которых обычно в монастырском городе не водилось. Луи улыбнулся. — И шлялся по бабам.

— Как ты смеешь обвинять меня в этом? — воскликнул Лохланн, но искренности в его возмущении не было.

Луи отмахнулся:

— Я не обвиняю. Я утверждаю.

Лохланну наверняка пришлось проявить недюжинную ловкость, чтобы покинуть монастырь, сделать свои дела и вернуться незамеченным. Если бы не убийца, пробравшийся ночью к Луи, никто бы ничего не узнал.

— Если донесешь аббату, — сказал Лохланн, — я расскажу ему о том, чем ты сам занимаешься. Посмотрим, сколько ты тут пробудешь, когда об этом станет известно!

— Ха! — сказал Луи. — Меня никогда не вышвырнут отсюда, что бы я ни совершил. Думаешь, я не пытался? Но нет, я не стану докладывать аббату о твоих прогулках. По правде говоря, я горжусь тобой. Ты храбрее, чем я о тебе думал. И неплохо дрался с этим сукиным сыном в коридоре.

— Э… спасибо, — промямлил Лохланн. Он, похоже, не знал, стоит ли воспринимать сказанное как комплимент.

— Но ты бросался на него слишком быстро и несдержанно. Я понимаю, что ты под мухой, однако воин должен уметь драться в любом состоянии.

— Ну ладно… — пробормотал Лохланн.

— Тебе нельзя злиться, я тебе об этом уже говорил. Заставь злиться другого. Не вкладывайся в атаку полностью, если не уверен, что попадешь.

— Я понял…

— Слушай, найди меня, когда в следующий раз соберешься на выход. Ты, похоже, неплохо умеешь прятаться. А я покажу тебе кое-какие приемы, которые улучшат твою технику.

Несколько секунд они стояли молча, и Лохланн начал нервничать.

— И благодарю тебя, брат Лохланн, — сказал Луи. — А теперь спокойной ночи.

— А… да… доброй ночи, — ответил Лохланн. Развернулся и торопливо вышел из кельи.

Луи улыбнулся и пересек комнату. Выглянул в коридор, посмотрел направо и налево. Ничто не двигалось, ничего не было видно. Он запер дверь.

«Странная ночь, — подумал он. — И день предстоит еще более странный».

Глава тринадцатая

Пусть невелик твой дом, но твой он,

и в нем ты владыка;

пусть крыша из прутьев

и две лишь козы, —

это лучше подачек.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Корабли флота Торгрима — «Лисица», «Кровавый орел» и «Морской молот» — с несколькими сотнями воинов на борту находились в пути уже два дня с тех пор, как командиры решили присоединиться к Кевину в рейде на Глендалох. Еще два дня спустя они заметили «Дракон», корабль Кьяртена.

Они вышли из Вик-Ло и отправились вглубь страны, до устья реки под названием Авока, которая должна была извилистым путем провести их к самому Глендалоху или хотя бы так близко к нему, как позволит малая осадка кораблей. Ветра были слабыми и капризными, и, хотя часть пути им удалось пройти под парусом, в основном приходилось двигаться на веслах, что вызывало общее недовольство.

До устья реки оставалось еще около трех миль, когда Старри поднялся со своего места на корме и взобрался на верхушку мачты. Там он и устроился, зацепившись ногами за тяжелую оснастку, и казалось, что ему там так же удобно, как человеку, стоящему в медовом зале. Он вглядывался в горизонт, и Торгрим ждал от него вестей, но Старри молчал, поэтому Торгрим вновь обратил взор к приближающемуся берегу.

Прошло десять минут, прежде чем Старри позвал его.

— Ночной Волк! — произнес он громко, но спокойно.

— Да?

— Я вижу дым. Немного. Несколько столбов.

Торгрим повернулся к Агнарру, стоявшему у руля.

— Там, в устье, есть рыбацкая деревенька, — сказал Агнарр. — Жалкая кучка навоза. Наверное, дым идет от ее очагов или кузниц.

— Хорошо, — сказал Торгрим. — Скоро мы об этом узнаем.

Он поглядел назад. Другие корабли следовали за ними, как телеги по дороге.

— Там, — сказал Агнарр. — Вот оно, устье реки.

Торгрим кивнул. Теперь он и сам его видел — узкий пролив в береговой линии. И видел рваный горизонт там, где пресная вода, перемешанная с илом, встречалась с холодными солеными волнами океана.

Берег становился все ближе с каждым размеренным движением весел, устье реки раскрывалось перед ними, как объятия. Северного берега и деревни, которую описывал Агнарр, еще не было видно. Агнарр слегка повернул руль, и «Морской молот» убрал нос от земли.

— Берега здесь неверные, — сказал Агнарр. — Похоже, мы на середине прилива. Я буду править по центру реки, так безопаснее.

Торгрим кивнул.

— Старри! — позвал он, а когда Старри, все еще сидящий на верхушке мачты, откликнулся, сказал ему: — Ищи илистые банки и прочие препятствия. Не хотелось бы сразу же разворачиваться.

Старри махнул ему, показывая, что понял, и Торгрим снова стал рассматривать берег. То, что раньше казалось ровной полосой суши, теперь стало устьем широкой реки с илистыми берегами на севере и юге, с рощицами и широкими полями, уходящими от берегов вдаль.

— Все, кто не на веслах, берите оружие и снимайте щиты, — приказал Торгрим.

До сих пор он видел лишь небольшой отрезок реки, и что угодно могло скрываться за ее поворотом. Он не позволит неожиданностям застать его со спущенными штанами.

Люди на носу и корме натягивали кольчуги и кожаные стеганки, надевали шлемы. Харальд, стоявший у самого носа, застегивал пояс с мечом поверх кольчуги. С пояса свисал Колун, хороший франкский клинок, ранее принадлежавший деду Харальда Орнольфу Неугомонному.

Сеган, раб Торгрима, подошел к нему с кольчугой и Железным Зубом в руках. Практически все путешествие Сеган провел, свесившись за борт, вначале с наветренной стороны, затем с подветренной, когда ему не слишком мягко объяснили, что блевать против ветра не стоит. Теперь, когда «Морской молот» оказался в спокойной прибрежной воде, он выглядел чуть получше.

Торгрим натянул кольчугу, и Сеган застегнул на нем ремень.

— Старри, — окликнул Торгрим как можно тише, — видишь что-нибудь выше по реке? Кораблей там нет?

Последовала пауза, Старри изучал берег.

— Есть, Ночной Волк, — наконец сказал он, помолчал и добавил: — Возможно. Возможно, это корабль, а возможно, и дерево…

Они быстро приближались, весла глубоко входили в спокойную прибрежную воду, движение корабля ускорялось, пока он не стал двигаться по инерции. Торгрим смотрел вперед, чтобы проверить, не померещилось ли Старри то, что он увидел, а все остальные, похоже, вглядывались лишь в то, что ждало их на берегу.

— Ночной Волк! — снова окликнул его Старри. — Корабль, точно корабль! Я вижу мачту. Не движется… на якоре или пришвартован!

Торгрим кивнул. Один корабль. Если он действительно только один, он для них не угроза.

Агнарр правил строго по центру реки, где киль с наименьшей вероятностью мог зарыться в ил, и северный берег, казалось, растягивался, как шкура, снятая со свежей добычи. Теперь и Торгрим видел мачту корабля светлого цвета сосны, с которой содрали кору, придали форму и просмолили.

— Не вижу других кораблей, кроме этого! — крикнул Старри. — А этот вроде бы пришвартован к какому-то причалу. — Он замолчал, а когда заговорил снова, Торгрим услышал, как дрожит от возбуждения его голос. — Ночной Волк! — куда громче воскликнул он. — Клянусь богами, это корабль Кьяртена! Это «Дракон»!

Старри был прав. Торгрим уже и сам это видел.

Агнарр повернул румпель, и «Морской молот» взял западнее, становясь в линию с устьем реки, после чего показался край деревни, первые хижины с соломенными крышами и пристань, сколоченная из потрепанных временем свай и грубо обработанных досок. До нее оставалось около сотни перчей, но Торгрим еще раньше понял, что корабль, стоящий у пристани, — это действительно «Дракон».

На борту находились люди, вся команда, насколько можно было судить с такого расстояния. Щиты же висели на борту, обращенном к реке. Похоже, никто тут не готовился к бою.

— Поставь нас рядом с «Драконом», — сказал Торгрим Агнарру, тот кивнул и чуть тронул румпель. Торгрим повернулся к своим воинам, которые стояли в центре корабля, в кольчугах, с оружием и щитами. — Мы пришвартуемся возле корабля Кьяртена! — крикнул он им. — Готовьтесь к любому исходу. Мы встретим их рукопожатиями или мечами, как они того пожелают.

Викинги кивнули ему в ответ, поудобнее перехватывая мечи и боевые топоры.

Теперь виднелись другие дома — приземистые, круглые, с коническими соломенными крышами. Можно было заметить коз и свиней, медленно разгуливающих по опустевшим дворам, разделенным тростниковыми загородками. Людей в деревне не оказалось, насколько Торгрим мог видеть, но это было и не удивительно, учитывая, что у пристани стоял драккар. Странным казалось то, что они не забрали с собой животных, как обычно поступали селяне. Кьяртен, наверное, напал совсем неожиданно.

Прилив нарастал и вносил их в устье так быстро, что вскоре земля оказалась по обе стороны корабля, река распахнулась на двадцать перчей в ширину. Но все взгляды были прикованы к «Дракону» и людям Кьяртена, к деревне за ними, к тонкому столбу дыма, к бесцельно бродящим по дворам животным. Двери домов и ворота были открыты.

— Я вижу, откуда идет дым! — крикнул Старри. — Из того дальнего дома. Сгорел дотла. Судя по всему, от него мало что осталось. Куча обугленного дерева. Еще дымится.

Атмосфера тут царила мрачная, словно кладбищенская, и это повлияло на всю команду «Морского молота». Все в основном молчали, разглядывая приближающуюся деревню, а если разговаривали, то лишь шепотом.

Агнарр снова повернул руль. Торгрим крикнул гребцам, чтобы ослабили ход. Окинул взглядом «Дракон». Он чувствовал, как просыпается и рвется наружу боевое безумие. Его люди тоже были готовы — готовы перепрыгнуть ширстрек и обрушиться на команду Кьяртена, как морские демоны. Но люди Кьяртена либо сидели, либо слонялись по палубе, вовсе не собираясь обороняться.

Торгрим оглянулся назад. «Кровавый орел» Берси находился примерно в сотне футов за ними и точно так же следовал к берегу, а последней поворачивала «Лисица». Он снова посмотрел на деревню. Вместе с приливом «Морской молот» быстро приближался к «Дракону».

— Еще раз, и суши весла! — крикнул Торгрим, и гребцы на морских сундуках послушно двинули веслами в последний раз и втянули их на корабль с легкостью, доступной лишь после долгой практики.

Дальше Агнарр вел корабль, целясь в левый борт «Дракона», а затем резко вывернул румпель, поворачивая нос и ставя драккары параллельно друг другу.

— Торгрим Ночной Волк!

Торгрим услышал знакомый голос, долетевший через ленту воды между кораблями. Кьяртен Длинный Зуб стоял на корме «Дракона». Он был в кольчуге, но без шлема и щита. Меч висел на боку в ножнах, а дружественный тон казался весьма фальшивым. Торгрим ничего не сказал.

— Эй вы! — Теперь Кьяртен обращался к воинам на палубе «Дракона». — Готовьтесь бросить лини нашим друзьям. Кранцы за борт, принимайте корабль Торгрима!

Люди с «Дракона» встали на носу и на корме, держа в руках веревки, чтобы бросить их команде «Морского молота». Другие скидывали тяжелые кранцы, чтобы оба корабля могли встать вплотную друг к другу.

Торгрим оглянулся на Агнарра и кивнул. Агнарр повернул румпель, умело подводя «Морской молот» к борту «Дракона». Корабль почти остановился, с носа и кормы полетели веревки через короткое расстояние между судами. Вскоре корабль Торгрима был надежно привязан к драккару Кьяртена.

Торгрим не обращал на это внимания, как и на приближение Берси со стороны реки. Он шагал вперед, не сводя взгляда с деревни, игнорируя также и Кьяртена, хотя Кьяртен тоже двинулся с кормы к центру корабля. Торгрим развернулся ровно посередине, где только веревочный кранец отделял «Морской молот» от «Дракона», и, не снижая скорости, перебрался на корабль Кьяртена.

— Добро пожаловать на борт, Торгрим, добро пожаловать! — Кьяртен говорил чуть быстрее, чем следовало. — Рад снова тебя видеть! — Затем, понизив голос до заговорщического шепота, он продолжил: — Я сожалею, что мне пришлось ускользнуть ночью, но так получилось. Дело в том, что мои люди услышали о налете на Глендалох и потеряли головы. Они чуть не рехнулись от нетерпения. Клянусь богами, если бы я не согласился пойти с ними, они просто взяли бы корабль и отправились в набег самостоятельно, причем наверняка разбили бы его о скалы. Только возле устья реки я сумел уговорить их остановиться и дать вам с Берси шанс нас догнать.

Торгрим кивнул. Кьяртен, конечно же, лгал и даже не очень пытался сделать свою ложь убедительной. «Он считает меня дураком? — подумал Торгрим. — Или он считает, что не стоит тратить силы на то, чтобы меня обманывать?»

Это не имело значения. Так или иначе, в итоге они докопаются до правды.

Он снова окинул взглядом покинутые хижины на берегу. Насколько мог видеть Торгрим, ничто, кроме животных, не двигалось в этой безмолвной деревне. Он повернулся и оглядел палубу «Дракона». У викингов этого драккара были странные глаза — тусклые, словно потухшие.

— Что тут происходит? — спросил Торгрим, кивая в сторону деревни. — Это вы ее разорили?

— Нет, нет, — сказал Кьяртен. — Кто-то опередил нас. На полдня, если я не ошибаюсь. Их словно волки задрали.

Торгрим хмыкнул, обернулся к своему кораблю. Его люди выстроились в линию на борту, ожидая приказа перейти на «Дракон». Он видел, как ерзает на месте Старри, и знал, что тот мечтает о схватке с Кьяртеном и его командой. Но в конце концов он будет разочарован — похоже, биться они не желали.

— Так, вы, — обратился Торгрим к воинам с «Морского молота», — идите за мной.

Он прошел мимо Кьяртена, пересек палубу «Дракона» и шагнул на пристань. Кьяртен двинулся следом, остальные тоже потянулись за ними. «Кровавый орел» повернулся вдоль левого борта «Морского молота», кормой к реке, носом к поселению.

Торгрим спросил у Кьяртена:

— Вы кого-то нашли в деревеньке?

— Живых не нашли, — ответил Кьяртен. — Одни мертвецы.

Торгрим пересек пристань, сошел на утоптанную землю берега, а прочие так же следовали за ним. Старри шел рядом вместе с Харальдом, Агнарром, Годи и всей командой. Торгрим оглянулся на реку. Берси и некоторые из его людей уже перебирались через «Дракон» на берег, «Лисица» Скиди швартовалась к «Кровавому орлу». Торгрим увидел, как Скиди перепрыгнул со своего корабля на «Кровавый орел», торопясь присоединиться к вожакам на берегу.

— Ты знаешь, кто это сделал? — спросил Торгрим у Кьяртена.

Кьяртен покачал головой:

— Безумец. Ты увидишь.

Торгрим ничего не сказал. Вскоре к ним присоединились Берси и Скиди, и Торгрим повел их к ближайшему дому, жалкой саманной хижине, калитка которой была сорвана с кожаных петель. Войдя во двор, Торгрим увидел, что и дверь, сколоченная из нескольких грубых сосновых досок, тоже практически вырвана из косяка. Он приблизился к дому, но Железный Зуб доставать не стал. Он уже знал, что найдет внутри.

Торгрим шагнул через дверь в сумрак комнаты. Внутри пахло пóтом, жареным мясом, рыбой и кровью. Справа от двери лежал скорчившийся труп. Подойдя поближе, Торгрим рассмотрел, что это мужчина примерно его возраста. Глаза его были широко распахнуты, кожа уже потемнела, рот приоткрылся, а черное пятно крови окружало его, словно круглый ковер. В самом темном углу хижины он различил чью-то белую плоть, скорее всего, жены убитого. Она была совершенно голая. Торгрим не стал к ней приближаться.

Он вытянул ногу, чтобы потрогать носком озерцо крови, и понял, что это скорее пятно, поскольку вся кровь впиталась в земляной пол. Торгрим толкнул мертвеца в плечо, тело оказалось твердым и неподатливым.

— Вы явились сюда вчера? — спросил Торгрим у Кьяртена. Он видел множество трупов на разных стадиях разложения и отлично знал, как они меняются с течением времени.

— Да, — сказал Кьяртен. — Пришвартовались около полудня. Деревню нашли уже такой, как сейчас.

— Пойдем, — сказал Торгрим и первым вышел наружу.

Солнце уже висело над самыми горами на западе, вскоре должно было стемнеть. Он повел своих людей по единственной утоптанной земляной дороге деревни. Там, где мягкая грязь высохла на солнце, виднелись отпечатки тележных колес и следы животных. Еще одно тело они нашли в пятнадцати футах от первой хижины — молодого человека в грязной рубашке, прижимавшего руку к вспоротому животу, из которого на землю вывалились внутренности. В другой руке он все еще сжимал топорик.

Мертвые лежали вдоль дороги, во дворах, в просветах между хижинами. Мужчины, мальчишки, женщины, девочки. Судя по всему, все, кого налетчики здесь нашли. Торгрим нахмурился. Бессмысленная резня. За этих крестьян немало заплатили бы на рабских рынках во Фризии. А если нет желания везти их так далеко, можно без проблем продать их в Дуб-Линне или одному из множества ирландских королей. Вместо этого их всех просто убили.

Норманны шагали почти в полном молчании. Они нашли то место, откуда шел дым, — большой дом, в котором, скорее всего, жил тот, кого обитатели хижин считали своим повелителем. Повсюду валялась солома: нападавшие, судя по всему, искали, не спрятаны ли в крыше какие-то ценности.

Нашли они что-нибудь или нет, определить было невозможно, но дом сожгли, и от него остались лишь черные дымящиеся руины. Он, наверное, горел всю ночь и погас лишь недавно, когда у пламени не осталось пищи. Торгрим не сомневался, что под руинами лежат обугленные тела тех, кто сражался и погиб в схватке, или тех, кто напрасно пытался тут укрыться. Дом окружали вооруженные люди, подносившие факелы к остаткам соломы.

— Как думаешь, кто напал на эту деревню? — спросил Берси, оглядывая дымящиеся обломки. — Северяне?

— Возможно, — сказал Торгрим, который, впрочем, так не думал.

Он не понимал, зачем норманнам это делать. Что они могли отыскать в этой навозной куче? Деревня не стоила таких усилий. Нет, скорее всего, это сделали сами ирландцы, один из их мелких корольков пытался в чем-то обойти другого или преподать ему какой-то урок.

Берси кивнул. Некоторые стали поднимать лезвиями мечей куски крыши и обгоревшие части стены, без сомнения, надеясь найти что-то ценное, но Торгрим не думал, что им повезет.

Он отвернулся от тлеющего дома и повел своих людей дальше вглубь суши, по высохшей земляной дороге, мимо других тел на разных стадиях разложения. До некоторых успели добраться собаки и свиньи.

Деревенька заканчивалась, и они подошли к последнему и единственному каменному строению в ней — маленькой церкви, которая была не больше, чем дом Торгрима в Вик-Ло. Как и в хижинах, входная дверь была сломана и свисала с петель, на этот раз железных, а не кожаных, причем разрубить толстые дубовые доски было явно непросто.

Торгрим поднялся на каменную ступеньку и прошел сквозь проем внутрь. Солнце наконец нырнуло за дальние холмы, и в церкви стало темно, но Торгрим видел, что место тщательно обыскали. Большие чаши, в которых служители Христа держали свою ритуальную воду, были перевернуты, некоторые расколоты. Резные пластины, когда-то украшавшие алтарь, сорвали с него и тоже разломали. Страницы книг, которыми пользовались служители, валялись по всему полу, обложки с них были содраны.

Одного из жрецов загнали в угол и проткнули копьем, которое так и оставили торчать в его груди. На лице его застыли потрясение и ужас. Торгрим медленно прошел мимо. Тяжелое чувство, которое то накатывало на него, то уходило уже несколько дней, снова вернулось и стало гораздо сильнее, чем прежде.

На алтаре лежал еще один мертвец. Торгрим приблизился к нему, слыша тихие шаги своих людей за спиной. Еще один жрец. По крайней мере так Торгрим подумал. Труп был обнажен и изрезан так, что на нем почти не осталось мест, не залитых кровью. Его раскинутые руки прибили к обломку бревна, словно в подражание их Богу Христу.

Торгрим остановился и вгляделся в то, что осталось от лица убитого. «Это сделал не ирландец», — подумал он. Ирландцы безжалостно грабили свои и чужие деревни и круглые форты, но они не рвали святые книги и не убивали жрецов. Ни один ирландец не рискнул бы навлечь на себя проклятие, сотворив подобное со священником.

А это означало, что здесь побывали норманны, причем недавно. Всего день назад. Куда они двигались, вдоль берега или вверх по реке? Сколько их было? Направлялись ли они тоже в Глендалох, готовы ли будут присоединиться к командам Торгрима, или с ними придется драться?

«Все больше фигур на доске, — подумал Торгрим. — И новый игрок за столом». Торгрим не знал, кто это может быть, но уже составил о нем определенное представление.

Он повернулся к Кьяртену.

— Ты что-нибудь знаешь о том, кто мог это сделать? — спросил он.

Кьяртен покачал головой.

— Нет, Ночной Волк, — сказал он. — Мы нашли эту… деревню такой же мертвой, как ты видишь.

Торгрим кивнул. Для него очевидным было, во-первых, то, что Кьяртен лгал. А во-вторых, он явно чего-то боялся.

Глава четырнадцатая

Счастливы те,

кто заслужил

похвалу и приязнь.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Луи де Румуа, проснувшись в предрассветной тьме, присоединился к собратьям на время утренней молитвы в часовне. Когда она завершилась, закончилось и пребывание Луи в монастыре, по крайней мере пока он будет нужен для другого, что, как он надеялся, продлится до конца его дней.

Отец Финниан отвел его в сторону, как и днем раньше, но на этот раз они направились не к дому аббата. Вместо этого они вернулись в келью Луи. Там отец Финниан разложил на постели тунику, кольчугу, штаны, меч и перевязь, щит и шлем.

— Времени почти нет, — сказал Финниан. — Я отправил людей наблюдать за побережьем, они предупредят нас, когда язычники достигнут реки, но я не думаю, что этого придется долго ждать.

Когда Финниан ушел, Луи снял веревочный пояс и рясу, сунул ноги в штаны, натянул тунику и кольчугу через голову. Село все довольно неплохо. И качество было хорошим. Не таким, конечно, к которому он привык, будучи воином во Франкии, но весьма неплохим. И, по правде говоря, он с радостью обменял бы монашескую рясу даже на кожаную куртку и деревянное копье.

Луи застегнул пояс на талии и поправлял ножны, пока меч не лег так, как следует. Затем он вздохнул. Сегодня он будто заново родился. Луи ощущал, как сила струится по его венам, словно жар после большого глотка крепкого вина. Он снова чувствовал себя цельным. Возрожденным.

Были еще люди, которых необходимо обучать. Были вопросы, которые требовали внимания. Были разведчики, которых стоило выслушать. Но вначале Луи ждало другое дело. Неотложное. Он быстро вышел из кельи, миновал коридор и шагнул навстречу солнечному свету, непривычному и дарующему силы.

— Брат Луи?

Луи обернулся. Он так увлекся мыслями о предстоящей схватке, что этот зов застал его врасплох. Он увидел брата Лохланна, который держался теперь без своей обычной бравады.

— Брат Луи… Ты говорил, что я должен найти тебя утром. Говорил, что ты… — Он запнулся.

Луи вздохнул. Да, именно это он и говорил. И Лохланн так жаждал получить урок, что увильнул от предписанных ему обязанностей, хотя это было не так легко. Парнишке придется либо вернуться к ним вскоре, либо поплатиться за свое отсутствие.

— Хорошо, пойдем со мной, — сказал Луи.

Он провел Лохланна к конюшне, наслаждаясь весом и звоном кольчуги, тем, как меч похлопывал по его бедру. Они шагнули из яркого утреннего света в сумрак под крышей. В конюшне работали мальчишки, которые вряд ли стали бы спрашивать, что они тут делают.

Луи вытащил меч и протянул его Лохланну. Сам он поднял грабли и взял их так, словно держал посох.

— Давай, — сказал он, — атакуй меня.

Лохланн атаковал, но слишком неуверенно. Он сделал несколько пробных выпадов, от которых Луи с легкостью уклонился.

— Нет, нападай всерьез, — сказал Луи. — Так, словно хочешь меня ранить. Если сумеешь пустить мне кровь, я дам тебе серебряный браслет. — Серебряного браслета у Луи не было, но он не сомневался в том, что тот и не понадобится.

Лохланн атаковал снова, теперь смелее, и Луи отразил клинок ручкой грабель. Наконец Лохланн решился на быстрый и длинный выпад. Луи отбил клинок в сторону, взмахнул граблями, и их ручка замерла в дюйме от виска Лохланна.

— Хорошо, — сказал Луи. — Ты заметил, что я ждал начала твоей атаки? И когда ты напал, я был готов к этому, находился в хорошей позиции для того, чтобы парировать и контратаковать.

Они снова проработали то же движение. Луи был терпелив, а Лохланн внимателен, и они шаг за шагом изучили атаку, защиту и контратаку. Этот урок они повторяли снова и снова, а затем Луи взял у Лохланна меч и протянул ему грабли, после чего они проделали упражнение заново.

Луи намеревался уделить Лохланну лишь пятнадцать минут своего времени, поскольку больше просто не мог. Но когда колокола позвали к завтраку, Луи понял, что потерял счет мгновениям и что они с Лохланном занимались около часа или даже больше.

Он вытер лоб. Парнишка тоже здорово вспотел.

— А теперь иди, брат Лохланн, — сказал Луи. — Тебя ждет завтрак. И если кто-то будет возмущаться из-за твоего отсутствия, скажи, что мне понадобилась твоя помощь. — По правде говоря, Луи не знал, дает ли его новообретенный статус право отрывать Лохланна от работы, но попробовать стоило.

— Отлично, брат Луи, — сказал Лохланн. Он улыбался. Луи не помнил, видел ли его улыбающимся раньше. — Ты же позанимаешься со мной еще, правда? Пожалуйста…

— Да, да, я обещаю, — сказал Луи, снова не зная, хватит ли ему авторитета, чтобы подтвердить свои слова делом.

Лохланн поспешил прочь. Луи перевел дыхание и подумал о том, чем собирался заняться, когда Лохланн его отвлек.

«Это больше не может ждать», — решил он, хотя и чувствовал при этом, что медлит. Он не боялся того, что ему предстояло, но опасался последствий, потери своего нового воинского статуса и той радости, которую этот статус принес и которой он наслаждался меньше двух дней. Он вздохнул, поправил меч на бедре и двинулся в путь.

Выйдя из конюшни и поморгав под утренним солнцем, он протер глаза и направился к воротам вала, а затем к воротам внешней стены. Глендалох — не монастырь, а город вокруг него — выглядел не так, как вчера. Люди сотнями стекались сюда. Телеги, нагруженные товарами, скрипели на крутых дорогах, двигаясь к селению в холмах. За ними тянулись, опираясь на посохи, пешеходы с огромными мешками на плечах. Даже ярко раскрашенные повозки актеров, которые Луи никогда не предполагал тут увидеть, тоже катились по улицам.

В полях, окружавших каменные монастырские стены, росли шатры, как грибы после дождя, купцы один за другим занимали временные палатки, установленные на площади. Глендалох словно проснулся от глубокого сна, потягивался и возвращался к жизни.

«Невероятно», — подумал Луи, но надолго его внимание на этой необычной суете не задержалось. Он шел по дороге, которая, извиваясь, бежала от монастырской стены и становилась все более утоптанной, по мере того как грязь высыхала под утренним солнцем. Вскоре он миновал небольшую группу домов на краю города и двинулся дальше по лежащим за ним полям.

Ряд палаток и шатров вдалеке отмечал, где встало лагерем ополчение. Это было то, что ирландцы называли дунад — лагерь, разбитый войском на марше. И хотя воины не отходили далеко от лагерных костров, от поля, на котором тренировались, от канавы, которую вырыли, чтобы туда облегчаться, вскоре это изменится. Луи собирался об этом позаботиться.

Солдаты, призванные к оружию, рассыпались по полю, упражняясь так, как им велели. Это были боэре, мелкие фермеры, владевшие десятком голов скота, и фудир, люди не вполне свободные, арендовавшие землю у ри туата или одного из представителей благородного сословия. Они выплачивали подать, налоги, десятину церкви, трудились на полях своих господ, а кроме того, должны были какое-то время служить под их знаменами. И теперь для них пришла пора отдать этот долг.

Луи медленно шагал мимо поля, без особого любопытства наблюдая за тем, что там происходило. Ему предстояло превратить крестьян в воинов, и если через полчаса он сохранит за собой эту обязанность, тогда и настанет время этим интересоваться.

Однако увиденное все же его не вдохновило: пестрый сброд без оружия числом около сотни, одеты для работы в хлеву, а не для битвы. Судя по всему, командовал ими капитан в кольчуге, размахивавший мечом, и упражнялись они с тем отсутствием энтузиазма, который свойственен людям, не желающим рисковать жизнью ради того, кто им не нравится.

Наконец Луи отвел глаза от этого зрелища, показавшегося невыносимым, и заставил себя думать о более неотложных вещах. Он окинул взглядом участок поля с временными жилищами. Самое большое из них, овальный павильон со знаменами, развевающимися на шестах, располагался в сотне футов от самой дальней солдатской палатки. Луи устремился к нему, ускорив шаг.

Стражи у полотняной завесы не оказалось, что удивило его, но в то же время обрадовало. Луи отбросил ткань в сторону и нырнул внутрь, сжимая рукоять меча. Большую часть павильона занимал большой стол. На нем лежали пергаменты, стояли чернильница, две восковые свечи с трепещущими огоньками, несколько глиняных тарелок с остатками хлеба, сыра и жареного мяса. Над всем этим возвышался Колман мак Брендан с пивной кружкой в руках, склонившийся над каким-то документом.

Когда Луи вошел, Колман поднял взгляд. Его лицо не изменилось, даже когда Луи подошел ближе. Колман ничего не сказал. Он снова опустил глаза и продолжил чтение, словно появление Луи де Румуа стало мелкой досадной помехой, словно сам Луи был не более чем жужжащим насекомым, которое на миг его отвлекло.

Луи покосился вправо. Фэйленд сидела на складном стульчике, набросив на колени шкуру. Свет в шатре был тусклым, но его было достаточно, чтобы различить темный синяк на половине ее лица. Увидев это, Луи испытал одновременно бессильную ярость, стыд и отвращение. Луи едва не поддался порыву бросить Колману вызов, чтобы защитить ее честь, позабыть о собственных проблемах с этим человеком и загладить обиду, нанесенную Фэйленд, перед которой он был виновен ничуть не меньше Колмана.

Их взгляды встретились. Лицо Фэйленд осталось таким же равнодушным, как у Колмана, но, заглянув в ее темные глаза, Луи понял, что если он сразится с Колманом, то вонзит свой меч в его брюхо не ради нее, а только ради себя. Это будет бессмысленный поступок самовлюбленного эгоиста, как и тот, который он совершил, удовлетворив с ней свою похоть, а затем оставив на милость разъяренного мужа.

— Брат Луи, — протянул Колман с таким сарказмом, что чуть было окончательно не вывел Луи де Румуа из себя.

Луи снова взглянул на Колмана и попытался ощутить прилив той же злости, которую испытывал до того, как посмотрел на украшенное синяком лицо Фэйленд. Колман выпрямился на стуле, словно только что закончил важное дело и мог уделить немного времени своему незначительному посетителю.

— Колман мак Брендан, — сказал Луи, шагнув ближе к столу с как можно более угрожающим видом, хотя Колмана, похоже, это совершенно не впечатлило, — вы трус, раз подослали ко мне в ночи наемного убийцу. Если хотите меня прикончить, будьте мужчиной и сразитесь со мной честно.

Колман откинулся назад, и едва заметная улыбка скользнула по его губам, словно он пытался разгневать Луи еще больше, в чем определенно преуспел.

— Наемного убийцу, говоришь? За тобой пришел наемный убийца? Неужели в этом мире у тебя нет никого, кроме врагов?

Луи сделал еще один шаг вперед, оперся ладонями о стол и наклонился к Колману, который, впрочем, никак на это не отреагировал.

— Вы отлично знаете, что ко мне приходил наемный убийца, — сказал он. — Убийца, которого вы подослали.

Тут Колман наконец рассмеялся.

— Если к тебе приходил наемный убийца, он плохо справился со своей задачей, — ответил он. — Видишь ли, брат Луи, именно по этой причине такие, как я, никогда не доверяют дела недостойным… вроде тебя. Если бы я хотел убить тебя, я, уж поверь, обязательно взял бы дело в свои руки и ты, без сомнения, сейчас был бы уже мертв.

— Если вы хотите убить меня, сразитесь со мной в поединке. Я пришел сюда, чтобы дать вам этот шанс.

— Если бы я хотел убить тебя, я бы сделал это, когда ты стоял в моем собственном доме, голый, с поникшим хреном, — сказал Колман. — И возможно, мне стоило так поступить. Но я не убил тебя.

Луи сверлил Колмана взглядом и пытался подобрать слова для ответа, но Колман рассуждал так логично, что ему нечего было возразить. Разумеется, если Колман хотел его смерти, он мог зарубить Луи мечом, застав его с Фэйленд. И довольно легко, без всяких последствий.

«Возможно, ты только позже решил, что хочешь моей смерти», — подумал Луи, но ему хватило здравого смысла понять, что дальнейшие споры лишь выставят его дураком.

Луи выпрямился, ожидая, что Колман что-то скажет, но тот, явно наслаждаясь моментом, позволил Луи выжидать.

— Хорошо, — сказал наконец Луи. — Вы дадите мне клятву благородного человека, что не посылали ко мне убийцу?

Колман снова засмеялся.

— Благородный человек дает клятвы лишь таким же благородным, а не назойливым недоумкам вроде тебя, — ответил он. — Тебе же достаточно моих слов, что я не подсылал к тебе убийц. Это, по правде говоря, даже больше того, что люди моего положения должны таким, как ты.

Луи крепко сжал губы. Во Франкии человек положения Колмана вылизывал бы Луи де Румуа сапоги и просил добавки. Но они были не во Франкии. И он больше не был сыном графа де Румуа, став братом Луи.

Помолчав еще немного, Колман произнес:

— Ты можешь идти.

И Луи не смог ничего к этому добавить. Колман снова унизил его всеми возможными способами. Даже память о том, что он наставил Колману рога, не утешала Луи, поскольку Колману, судя по всему, было на это наплевать.

Луи развернулся на пятках и направился к двери. Он как раз достиг полога, когда Колман окликнул его:

— Ах да, брат Луи, вернись-ка. Есть дело, о котором я совсем забыл.

Луи в ответ лишь покачал головой. Колман приказывал ему вернуться, как собаке, не собираясь упускать ни малейшего шанса вновь его унизить. Этот человек был мастером оскорблений. Но Луи не оставалось ничего другого, кроме как обернуться и предстать перед Колманом подобно холопу или рабу.

— Похоже, отец Финниан решил, что тебе стоит доверить некое занятие в войсках, — сказал он. — Отчего, я не представляю, но аббат прислушивается к Финниану, и аббат обладает влиянием на ри туата, поэтому ты здесь.

— Да, — сказал Луи. — Отец Финниан говорил со мной об этом. И аббат тоже.

— Я так и понял, — сказал Колман и махнул рукой в сторону Луи. — Я вижу, что ты уже нарядился, как воин. Проверим, так ли хорошо подходит тебе эта одежда, как ряса монаха. Боюсь, кольчугу будет труднее снять, если внезапно вспыхнет страсть.

Луи ничего не сказал. Он знал, что в данном случае лучше промолчать.

— Хорошо, — продолжил Колман. — Ты, без сомнения, видел наших так называемых солдат на поле, когда шел сюда. Отправляйся к ним и проследи за их обучением. Завтрак был совсем недавно, так что вряд ли они успели так набраться, чтобы не стоять на ногах.

Долгое время Луи лишь молчал и смотрел на Колмана. Затем он заговорил:

— И вы не имеете ничего против… этого назначения?

— «Этого назначения, господин», — поправил его Колман.

— Господин, — добавил Луи с легким намеком на сарказм, который Колман проигнорировал.

— Нет, не имею. Если, конечно, ты стоишь своего пайка. Почему бы тебе не показать нам, стоишь ли ты его?

Луи еще с минуту глядел на него. Он, Луи де Румуа, человек, который спал с женой Колмана мак Брендана, теперь заменит его и в роли предводителя воинов, поскольку Колман и здесь оказался ни на что не способен. И Колману на это наплевать? Луи это сбивало с толку.

И еще одно: Колман сказал, что не посылал убийцу, и Луи поверил ему, что оставляло без ответа весьма насущный вопрос: а кто же все-таки это сделал?

Луи развернулся и вышел из шатра.

Глава пятнадцатая

…как знать,

в этом жилище

недругов нет ли.

Старшая Эдда. Речи Высокого

В рыбацкой деревушке больше не на что было смотреть и нечего грабить, поэтому Торгрим, его люди, Кьяртен и все прочие вернулись назад по единственной утоптанной дороге к реке. Солнце к тому моменту уже скрылось за холмами, вершины которых окрасились красным и оранжевым. Тени над мертвым поселением все сгущались, и Торгрим ощущал, как викингам все больше становится не по себе.

Если бы они встретили здесь живых воинов, пусть даже вдвое превосходящих их числом, они не испытали бы ни малейшей тревоги, все с энтузиазмом ринулись бы в бой. Но шагать мимо пустых домов и застывших черных трупов, усеявших дорогу, знать, что духи мертвых не упокоились, было неприятно. Это означало, что следующие его приказы точно никому не понравятся.

Они наконец добрались до кораблей. «Дракон» стоял вплотную к причалу, «Морской молот» и «Кровавый орел» располагались за его левым бортом, а за ними — пришедшая последней «Лисица». Берси и Скиди, командовавшему на «Лисице», хватило здравого смысла бросить якоря выше по течению, чтобы четыре корабля не разнесли в щепки жалкое подобие пристани, к которой были пришвартованы.

«Неплохая морская выучка», — подумал Торгрим, и это было едва ли не высочайшей похвалой с его стороны. Воины с кораблей радовались возвращению на борт, а те, кто остался охранять драккары, были счастливы их видеть. Торгрим, все еще стоя на пристани, где его не могли слышать другие, подозвал к себе Берси, Кьяртена и Скиди.

— Уже слишком темно, чтобы двигаться дальше по реке, — сказал он, — и мы плохо знаем местное течение, а потому не можем встать на якорь в стремнине. Придется остаться здесь, у этого причала.

Все с ним согласились. Торгрим знал, что такая перспектива их не вдохновляет, но они не станут спорить, понимая, что это правильное решение. Торгрим продолжил:

— Кто-то натворил дел в этой деревне. Кьяртен говорит, что не знает, кто это был.

Все взгляды обратились на Кьяртена, который очень удивился, оказавшись в центре внимания.

— Так и есть, — запинаясь, сказал он. — Я не знаю, кто это сделал.

— Кто бы это ни был, — говорил тем временем Торгрим, — я не думаю, что он представляет для нас угрозу, и вряд ли он все еще где-то поблизости. Но глупо было бы с нашей стороны потерять бдительность. Поэтому с каждого корабля нужно выделить по десять человек, и мы расставим часовых на окраине деревни, на случай, если враг решит напасть ночью.

Даже в меркнущем свете Торгрим видел неуверенность на лицах своих собеседников. Никому не хотелось набирать добровольцев, отсылать их на всю ночь прочь от корабля, тем самым ослабляя команду, когда впереди маячит неизвестная угроза, а позади осталась деревня мертвых.

Торгрим столкнулся с другой проблемой. Он не хотел покидать корабли, потому что боялся неприятностей, которые могли возникнуть в его отсутствие. Кьяртену он доверял не больше, чем в Вик-Ло. По правде говоря, даже меньше. Он опасался не только предательства, но и того, что человеческий страх перед духами может выйти из-под контроля.

Но он не хотел также, чтобы его люди подумали, будто он не желает отправляться в это зловещее место. К счастью, у него были иные способы доказать, что он не боится таящихся в ней ужасов.

— Мой сын Харальд поведет людей с «Морского молота», — сказал он, уверенный, что Харальд не только с готовностью подчинится такому приказу, но и обидится, если ему этого не позволить. — Каждый из вас выберет несколько воинов и надежного вожака для них, после чего мы расставим дозорных на всех подступах к деревне.

Двадцать минут спустя часовых собрали на пристани, а еще через час расставили их кордоном вокруг дальнего конца деревни, и они вглядывались там во тьму, лежащую за ее пределами. Торгрим и Берси проверили, правильно ли их распределили, затем вернулись на пристань, ориентируясь лишь по луне, едва различимой на небе. Кьяртен ждал их.

— Торгрим, Берси… — начал он. К нему вернулись обычная уверенность и надменность, но фальшь из голоса не исчезла.

— Да, Кьяртен? — произнес Торгрим. Ему было интересно, к чему все это приведет.

— Мои люди, как я и сказал, вошли в раж. Едва ли не силой заставили меня покинуть Вик-Ло. Я не хочу, чтобы ты или кто-то еще считал, будто я бросил вас или имел другие планы, кроме намерения присоединиться к вам в набеге. — Он помолчал, ожидая от Торгрима и Берси признания этих слов, а когда никто не удостоил его ответом, продолжил: — Мы собирались идти с вами на Глендалох. Мы часть твоего войска, Торгрим. И останемся ею, если ты не против.

Торгрим и Берси обменялись взглядами. Этого они не обсуждали. Они не думали, что хоть когда-нибудь снова увидят Кьяртена, его корабль и команду. Лишние мечи и топоры не помешают в схватке, пусть даже потом придется делиться добычей с их владельцами.

Берси ничего не сказал. Он, как и предполагалось, предоставил Торгриму право принимать решение.

— Хорошо, Кьяртен. Я не стану требовать у тебя клятв, мне достаточно будет твоего слова, что ты готов присоединиться к нам. И ты должен признать, что этим набегом командую я.

— Да, да, конечно. Даю тебе слово, — сказал Кьяртен с некоторой поспешностью.

По правде говоря, Торгрим был рад тому, что Кьяртен и его люди вернулись, ведь это усилило их ряды, но он хотел знать причину, по которой они все-таки присоединились к набегу. Ему было любопытно. У Кьяртена хватало недостатков: он был жаден, лжив, недостоин доверия. Но он не был трусом. Торгрим бился рядом с ним в стене щитов и знал, что Кьяртену хватит храбрости, чтобы не дрогнуть перед превосходящим его врагом. Однако сейчас он боялся, и Торгрим хотел знать, чего именно.

Мужчины пожелали друг другу доброй ночи, и Торгрим сошел с пристани на палубу «Дракона», а затем перебрался на свой корабль, который был спущен на воду всего несколько дней назад, но уже успел стать знакомым и уютным. Спать он устроился на корме «Морского молота», бросив там несколько шкур. Вскоре он почувствовал, что черный морок поднимается изнутри, как прилив.

Мрачное настроение… Иногда бессмысленная ярость овладевала им после заката и сметала прочь его рассудительность. Никто тогда не мог приблизиться к нему. Во сне он видел волков, и порой подобные сны позволяли выяснить нечто, недоступное остальным. Иногда он просыпался совсем не там, где заснул.

Некоторые люди считали его оборотнем, думали, что в подобном состоянии он принимает облик волка. Но Торгрим в это почти не верил.

В молодости темный морок находил на него едва ли не каждую ночь, но затем Торгрим заметил, что чем старше становится, тем реже с ним это случается. Однако сегодня ночью тьма вернулась.

Какое-то время он смотрел на звезды, самые знакомые и неизменные вещи в мире, и чувствовал, как приходит злость. Затем стряхнул с себя покрывала, поднялся и взглянул на отражение лунного света в реке. Он видел, как течение остановилось, вода стала гладкой, а затем хлынула к морю, заставляя корабли, пришвартованные к пристани, натягивать якорные лини на носах.

Наконец, когда небо на востоке окрасили первые лучи рассвета, он снова лег и позволил себе погрузиться в сон. Он спал, но волки ему не снились, зато показалось, что не прошло и мгновения, прежде чем кто-то начал трясти его за плечо.

Торгрим открыл глаза. Сеган указывал на людей, которые развели на берегу костер и теперь готовили овсяную кашу на завтрак. Вскоре дозорные вернулись с дежурства, и доложить им было не о чем, разве что о свинье, которую они убили копьем, решив, что это вражеский разведчик шуршит в кустах. О том, чтобы ее съесть, никто и не заикался: они прекрасно понимали, чем эта свинья питалась в последние дни.

Позавтракав, они вновь пустились в путь. Каждый корабль отходил от пирса, пока «Морской молот» не смог отцепиться от борта «Дракона» и первым пойти вверх по реке. Отлив все еще длился, и движение против течения было затруднено. Мимо проплывали зеленые берега. Кое-где река текла меж широких полей, раскинувшихся далеко, насколько хватало взгляда. В иных местах берега обрамлял густой лес, который спускался к воде так низко, что казалось, будто драккары идут по крутому зеленому ущелью.

Пока его корабль шел против течения, Торгрим следил за уровнем воды. «По крайней мере насчет разлива Кевин не солгал», — подумал он. Вода явно стояла выше обычного. В некоторых местах, где она захватила берега, деревья торчали из воды, как огромный камыш, течение бурлило вокруг стволов. В других местах вода и вовсе скрыла прежние берега и плескалась на зеленых лужайках над ними.

Они гребли целый час, затем Торгрим приказал гребцам смениться, и движение продолжилось. Человек, стоявший на носу, вглядывался вперед, Старри следил за всем сверху, со своего ястребиного гнезда на верхушке мачты, но оба так и не увидели ничего интересного или опасного.

Через час после полудня они миновали очередную деревню на берегу реки, еще более жалкую, чем первая. И, как и в первой, над ней витало нечто зловещее, ничто не шевелилось, и никого не было видно. Останавливаться викинги не стали.

Солнце вновь склонилось к вершинам далеких гор, когда Торгрим позвал Агнарра на корму.

— Эта Встреча Вод, о которой говорил Кевин, — ты знаешь, как далеко до нее идти? — спросил он.

Агнарр покачал головой:

— Я слышал от других, что ее ни с чем не перепутаешь. Это развилка, где встречаются две реки, но как далеко от моря она находится, я не знаю.

— Ладно, — сказал Торгрим. — Нам лучше пришвартоваться на ночь. Вскоре станет так темно, что не отличишь землю от воды.

Четверть мили спустя они нашли место, где берег был достаточно крутым, а река достаточно глубокой, чтобы подвести «Морской молот» к земле. Старри вскарабкался на берег, и вскоре драккар привязали к деревьям за нос и корму, а другие корабли пристроились к нему борт о борт. Ночь они провели там, снова выставив часовых, и на этот раз им не встретилась даже свинья.

На следующее утро солнце поднялось в безоблачное небо, обещая еще один день непривычно хорошей погоды. Это заставило людей нервничать. Они считали, что за подобный дар придется заплатить. А милосердие богам было несвойственно.

Глава шестнадцатая

Мертвые к югу от меня, мертвые к северу,

Ни на что не годные, в никудышной армии.

Анналы Ульстера

«Невероятно», — подумал Луи де Румуа. За последние несколько дней это слово довольно часто появлялось в его мыслях, поводов для этого хватало. Например, погода. Для Румуа в ней не было ничего необычного, но по меркам Ирландии, насколько понимал Луи, такая погода являлась почти чудом. Второй день подряд было солнечно, воздух оставался теплым, пар больше не поднимался от земли, и вещи просохли, по-настоящему просохли. Луи уже не помнил, когда в последний раз ему было так сухо и тепло. Даже когда не шел дождь, промозглая сырость была такой пронизывающей, что все становилось влажным.

Кипучая деятельность вокруг грядущей ярмарки в Глендалохе удивляла его не меньше. Он пробыл в монастыре больше двенадцати месяцев, а значит, застал прошлогоднюю ярмарку, но совершенно ее не помнил. Его так потрясла внезапная перемена судьбы — из франкского принца и командира отряда он в течение месяца превратился в нищего сироту, изгнанного на край земли, — что он почти не осознавал происходящего рядом с ним. Но это давно прошло. Теперь, после долгой зимы в монастыре, во время которой как будто вообще ничего не случалось, а дни текли в бесконечной изматывающей рутине, он предельно остро осознавал каждую смену обстоятельств и поражался тому, что видел.

Невероятными казались и люди, собравшиеся под его командованием. То была самая пестрая шайка пустозвонов, недоумков и калек из всех, которые он когда-либо видел, больше напоминавшая колонию прокаженных, чем отряд воинов.

Но сейчас он не обращал на них внимания. Луи наблюдал за фургоном, который две крупные лошади везли по главной дороге Глендалоха. Его груз был накрыт полотном, и, несмотря на то, что до него оставалась добрая четверть мили, Луи не сомневался, что наверху сидят по меньшей мере две женщины. В подобных случаях он обычно проявлял особенную зоркость.

«Шлюхи?» — подумал он. Это определенно будет новшество в Глендалохе, причем новшество приятное. Но эти ведь наверняка прибыли не первыми. Лохланн, без сомнения, уже познакомился с несколькими их товарками во время своей вылазки прошлой ночью.

«Малолетний развратник», — подумал Луи, но без всякого осуждения.

Невероятно.

Он перевел взгляд с фургона на выстроившихся перед ним людей.

— Копья взять! — крикнул Луи, и сто с лишним человек, сутулых и несчастных, подняли свои длинные палки с железными наконечниками, поставив их рядом с собой, словно посохи.

Он сам выбрал для них копья, которые они будут использовать лишь как колющее оружие. Бросать их этим людям никто не позволит. Если эти бродяги решат метнуть копья, они лишь разоружатся перед лицом врага, но ни в кого не попадут.

Луи знал, что за то короткое время, которое им отвели на обучение, этот сброд сумеет овладеть лишь колющим оружием — хотя бы настолько, чтобы представлять опасность больше для врага, чем для себя. Многие из них, как он с радостью заметил, в прошлом уже чему-то обучались, но, насколько он видел, никто из них никогда не бывал в настоящем бою.

— Копья вниз! — И сотню копий переместили из вертикального положения в горизонтальное.

— Шаг и защита! — крикнул Луи, и все дружно шагнули вперед, тупые наконечники взлетели по дуге, отражая воображаемый удар.

Некоторые споткнулись и упали. Некоторые задели своих соседей. Один из пострадавших выругался, отбросил копье и схватил своего обидчика за горло, другие кинулись их разнимать.

«Если ты хочешь наподдать ублюдку, зачем тогда бросаешь оружие?» — думал Луи. Знак был не из лучших: в схватке первым делом они отшвырнут свои копья, но Луи знал, что говорить этого вслух не следует. Он не хотел подавать им подобные идеи.

Выйдя из шатра Колмана, Луи взялся за работу и приступил к обучению войска. Раньше их муштровал капитан по имени Айлеран, бывалый воин и знаток своего дела. Айлеран уже много дней работал с новобранцами, не испытывая при этом энтузиазма, и он с величайшей готовностью передал это дело Луи.

— От этого жалкого отребья и в лучшие дни никакого толку, — объяснял Айлеран, позволив новобранцам упасть на землю и отдышаться в течение пяти минут. — Позавчера в их лагерь явился торговец, один из тех псов, что стремятся на ярмарку. Собрал с них все серебро в обмен на мочу, которую называл вином. Ее хватило, чтобы они упились до поросячьего визга. Так что сегодня они еще в форме, поверь.

Айлеран удалился с гримасой отвращения на лице. Луи велел новобранцам подниматься на ноги. Представляться им он не стал. Такие люди, как он знал по опыту, будут подчиняться, если взять с ними верный властный тон. Они станут любопытствовать, почему ими стал командовать новый человек, изъясняющийся с франкским акцентом, но это делу не повредит.

— И укол! — Копья вернулись в горизонтальное положение и устремились в животы воображаемых язычников.

Луи сомневался, что они сумеют прикончить настоящих язычников столь медленными и неуклюжими выпадами. Сам он убил немало варваров и знал, насколько это сложно.

За двумя длинными рядами крестьян около семидесяти воинов упражнялись с мечами, щитами и топорами — оружием опытных бойцов. Именно в их компанию вернулся Айлеран, оставив Луи на растерзание боэре и фудир. Там же находились настоящие воины Глендалоха из личной стражи богатых господ. Те прислали их по приказу ри туата, чтобы служить Колману мак Брендану и, следовательно, Луи де Румуа.

Луи невольно залюбовался их отточенными движениями, четким взаимодействием, умением работать с мечами и щитами, с которыми они сходились в пробных поединках под присмотром Айлерана.

Глядя на них, Луи испытывал странные чувства. Это воины, это его народ. Не важно, что они ирландцы, ведь они были такими же христианами, как он, а связь братьев по оружию всегда сильнее связи с землей, откуда они пришли. Ему хотелось присоединиться к ним, тренироваться с ними, готовиться к настоящему бою. Прошло уже много времени с тех пор, как он носил меч и кольчугу, и хотя его мышцы еще помнили уроки, усвоенные в прошлом, он не ощущал в себе прежней уверенности.

Луи нашел унизительным то, что ему приходилось муштровать глупых крестьян, в то время как рядом упражнялись настоящие воины, к которым он мог бы присоединиться. Он знал: отец Финниан, аббат и ри туата ждут, что он поведет за собой этих людей — всех людей. От него ждут победы над язычниками. И да, ее невозможно будет добиться, если крестьяне, составлявшие бóльшую часть его войска, останутся столь же безнадежными.

Но невозможно и вести воинов, не заслужив прежде их признания и уважения.

«Наверное, стоит сойтись одним из них в поединке и повалить его на землю», — решил Луи. Этот способ творил чудеса, когда требовалось получить чье-то уважение.

— Брат Луи?

Луи обернулся на этот зов. Окликнул его брат Лохланн, но Луи узнал его далеко не сразу. Юноша распрощался с монашеской рясой и носил теперь тунику и кольчугу, а также меч на поясе.

— Брат Лохланн… — сказал Луи, и, прежде чем он успел задать очевидный вопрос, Лохланн уже ответил:

— Брат Гилла Патрик сказал, что вам понадобится помощник, — объяснил Лохланн. — И сказал, что я вполне подойду. — В его тоне чувствовались смущение и замешательство. — По правде говоря, я думаю, что это отец Финниан велел брату Гилла Патрику отправить меня сюда. Брат Гилла Патрик был очень этим недоволен, как мне показалось.

— Очень даже может быть, — сказал Луи. Еще два дня назад Луи послал бы Лохланна прочь, еще и наподдав ему под зад, но после всего случившегося парнишка начал ему нравиться. И Лохланн, в свою очередь, оставил свои высокомерные манеры. — Брат Гилла Патрик дал тебе кольчугу и оружие?

— Нет, не он, — ответил Лохланн. — Это мои собственные… я привез их с собой. В монастырь. Мой отец не знал об этом.

Луи кивнул. Мальчишка наверняка не из простых, потому и умеет хоть как-то обращаться с мечом. «Его отправили в монастырь против воли», — подумал Луи, испытывая к Лохланну еще большую симпатию.

— Хорошо, — сказал Луи. — Поднимай этих людей и продолжай их муштровать.

Он кивнул в сторону копейщиков, которые не преминули воспользоваться тем, что Луи отвлекся, и тут же перестали упражняться. Одни стояли, опираясь на свое оружие, другие даже уселись на землю.

Лохланн прищурился:

— Я? Они даже не знают, кто я такой. Разве они станут меня слушаться?

— Они будут тебя слушаться, — сказал Луи, — потому что ты при мече и кольчуге, потому что ты будешь говорить с ними так, словно ожидаешь беспрекословного подчинения. Не медли, не выказывай неуверенности. Повелевай ими так, будто ты король всей Ирландии.

Лохланн кивнул, обдумал, что будет говорить и как именно, а затем развернулся к крестьянам-копейщикам:

— Прошу всех вернуться к занятиям!

Он выразился не совсем так, как это сделал бы Луи на его месте, да и голос у Лохланна едва не сорвался, но тон был достаточно властным, чтобы новобранцы ему подчинились, пусть и с меньшим рвением, чем Луи хотелось бы видеть.

— Хорошо, брат Лохланн, — сказал Луи достаточно тихо, чтобы никто другой не расслышал. Он обратился к крестьянам: — Назад и защита! Тупым концом копья — удар!

Еще двадцать минут Луи натаскивал их, показывая разные удары и блоки и как нужно строить линию обороны. Следовало также научить их слушать приказы и подчиняться им без промедления, а также породить в них уверенность в обращении с копьем.

— Хорошо! — крикнул Луи, устав смотреть на их жалкие потуги. — Разбейтесь на пары, упражняйтесь друг с другом. Постарайтесь на этот раз никого не покалечить!

Крестьяне опустили копья и разбрелись по парам, намеренно не торопясь, чтобы отдышаться и остыть.

— Брат Луи, вы получали вести об отце Финниане? — спросил Лохланн, когда они остановились бок о бок, чтобы понаблюдать за тем, как новоявленные солдаты совершают первые ленивые выпады.

— Нет, пока нет, — сказал Луи.

Финниан уехал через день после того, как попросил Луи заняться обучением рекрутов, — отправился в Лиамайн, чтобы попросить еще воинов у Руарка мак Брайна. Он велел Луи поскорее начать тренировки. И в то же время посоветовал ему никому не рассказывать о том, что они ожидают налета язычников. Финниан не хотел сеять панику. Как подозревал Луи, в основном потому, что это сказалось бы на ярмарке в Глендалохе.

— Знаешь, Лохланн, — сказал Луи, — может, перестанем называть друг друга братьями? Мы теперь должны действовать как воины, а не как люди Господа. Это не значит, что один путь мешает другому, но…

— Конечно не мешает, мы — воины Божьи, — сказал Лохланн. — Но как мне к вам обращаться? Я же не могу называть вас просто Луи, ведь я много ниже вас по положению.

— Хороший вопрос, — сказал Луи. Мальчишка почуял и принял разницу в ранге быстрее, чем Луи мог на это надеяться. — Я не уверен… Я все еще плохо знаю ваш язык, и у меня не было возможности выучить слова, принятые здесь в армии. Я не знаю, как ко мне обращаться.

На самом деле Луи прекрасно это знал. Его следовало бы величать «господин». Его статус — его настоящий статус, а не послушника в Глендалохе — был куда выше статуса Лохланна, Финниана, аббата, Колмана мак Брендана или даже местного ри туата. Луи был сыном графа франкского королевства, по-настоящему знатного человека, в отличие от жалкой пародии на аристократию с этого огромного коровьего пастбища под названием Ирландия.

Однако ему хватало здравого смысла не настаивать на том, чтобы его истинное положение было признано и утверждено.

— Что будет уместно? — спросил Луи. — Я, как ты знаешь, не являюсь вожаком этих людей, их ведет Колман мак Брендан.

— Но вы — второй по старшинству после него, а к тому же отец Финниан сказал, что именно вы будете настоящим командиром, за что мы все должны благодарить Господа. Может, мы будем называть вас капитаном? Капитан Луи де Румуа?

Луи поразмыслил над этим. Титул был верным: военным, авторитетным, говорил о ранге, заслуженном посредством опыта, а не полученном благодаря положению в обществе.

— Хорошо, называйте меня «капитан Луи де Румуа».

Беседуя, они слушали, как древки копий сталкиваются друг с другом, как сопят крестьяне, утомленные этой муштрой, но затем все эти звуки заглушил дикий вопль ярости. Луи и Лохланн обернулись и увидели, что один из крестьян лежит на земле, держась за левую руку. Меж его пальцев бежала кровь. Прочие бросили упражняться, все взгляды были прикованы к раненому.

Не говоря ни слова, тот встал, подхватил упавшее копье и, не успев даже выпрямиться, ударил своего напарника древком в висок. Тот рухнул, словно кости в его теле внезапно испарились, а все вокруг пришли в движение. Один новобранец замахнулся на товарища копьем, некоторые принялись лупить друг друга древками, кто-то уклонялся, кто-то пытался разнять дерущихся.

Луи и Лохланн наблюдали за потасовкой. Они не пытались вмешаться. Настоящие воины тоже прервали свои занятия и теперь издали любовались потехой.

— Ирландцы больше всего любят хорошую драку, — объяснил Лохланн. — Но драться друг с другом им нравится больше, чем с врагами.

Оба наблюдали за побоищем около минуты или чуть больше, не замечая в нем никакого порядка. Никто не объединялся против других, каждый пытался справиться самостоятельно. Но до сих пор никого не пронзили копьем, в чем Луи находил некоторое утешение.

Затем Луи услышал, как один из крестьян крикнул: «Господин Колман!»

Это было не приветствие, скорее он пытался предупредить остальных. Луи обернулся. Колман мак Брендан приблизился к ним сзади, причем верхом, но поскольку земля была мягкой, а на поле творился хаос, Луи этого не услышал.

Один за другим крестьяне, отдуваясь, выходили из потасовки. Некоторые сели, глядя на высокопоставленного всадника. Колман заговорил, и его голос казался Луи еще более отвратительным, чем скрежет заржавевших дверных петель.

— Отличная работа, брат Луи. Я вижу, ты учишь их драться по-настоящему.

За ним верхом на собственной лошади подъехала Фэйленд. При свете дня синяк на ее лице казался особенно ярким, в нем сливались черный, пурпурный и красный цвета. Лицо ее оставалось непроницаемым. Лишь тот, кто хорошо ее знал, различил бы отвращение и презрение под этой неподвижной маской.

— Я рад, что вам нравится, — сказал Луи, но от Колмана не укрылось то, как он посмотрел на Фэйленд.

— Ты удивлен тем, что я взял ее с собой, брат Луи? — спросил Колман. — Я не смею оставлять эту шлюху без присмотра. За то время, которое мне потребовалось бы, чтобы съездить сюда и проверить, насколько напрасны твои усилия, она уже переспала бы с половиной Глендалоха.

— Брата Луи теперь нужно называть капитаном, господин Колман, — с самыми благими намерениями вмешался Лохланн, прежде чем Луи его остановил.

— О, капитан, неужто? — развеселился Колман. — Не главнокомандующий, нет?

— Капитан сойдет, — сказал Луи, вновь пытаясь своим сарказмом разозлить Колмана, и опять безуспешно

— «Сойдет, господин», — поправил его Колман. — Не сомневаюсь, во Франкии тебя тоже называли бы господином или даже высочеством. Но мы, разумеется, не во Франкии. По какой-то неведомой причине тебя выгнали из твоей разлюбезной страны, и теперь ты жалкое ничтожество в ирландском монастыре. Прошу, скажи, почему ты не можешь вернуться во Франкию?

Луи пронзил Колмана взглядом, Колман ответил лукавой ухмылкой. И Луи задумался о том, сколько же этому человеку известно о его прошлом. Отец Финниан, похоже, знал вполне достаточно. Поделился ли он этими сведениями с Колманом? Финниан вряд ли любил посплетничать.

Но священник все-таки должен был что-то сказать Колману. Финниан убедил его отдать Луи командование над ополчением, для чего наверняка пришлось привести какие-то аргументы. Луи ожидал, и не без оснований, что Колман станет громко и красноречиво возражать против этого назначения, но до сих пор тот довольствовался лишь снисходительными ухмылками. Луи испытывал облегчение, но в то же время в нем росли подозрения.

— Как бы то ни было, мой господин, — сказал Луи, — рад видеть, что вы наконец-то позавтракали. Вы прибыли, чтобы поупражняться с этими людьми?

— Упражняться? — переспросил Колман. — Господи, нет. Я приехал, чтобы сообщить тебе, что мы получили вести с побережья. Варваров видели на Авоке.

— На реке? — уточнил Луи.

— Они разграбили какую-то жалкую рыбацкую деревушку, — продолжил Колман. — Скорее всего, фин галл. Но, возможно, то были франкские мародеры. Для меня все дикие безбожники из-за моря на одно лицо.

— И они идут вверх по реке? — вновь спросил Луи, чье раздражение вмиг улетучилось, как только он услышал новости.

— Да, как и положено варварам, — сказал Колман. — Иначе мы бы на этот счет не беспокоились. Полагаю, твои люди готовы сражаться с ними?

«Готовы? — подумал Луи. — Месяца через два они, возможно, будут готовы».

— Да, господин Колман, вполне, — произнес он вместо этого.

Его заявление рассмешило Колмана.

— Рад это слышать, — сказал он. — Мы выступим через два часа. До заката пройдем миль пять, я полагаю.

«Ты, толстый ублюдок, пройдешь, ты же на лошади, — размышлял Луи. — А как же эти несчастные полупьяные сукины дети?»

Но он ничего не сказал вслух. Он тоже хотел, чтобы они выступили к реке. Чем дальше от Глендалоха они перехватят язычников, тем лучше.

Колман окинул взглядом новобранцев, представлявших собой весьма печальное зрелище.

— Если нам повезет, — добавил он, — фин галл хотя бы споткнутся о трупы этих презренных созданий. И это задержит их до тех пор, пока не вмешаются настоящие воины.

Глава семнадцатая

Бойся посеять смуту

Меч обнажить опрометчиво.

Сага о Гисли сыне Кислого

Течение реки не помогало им, но и не слишком мешало, и только за это уже можно было благодарить богов.

Торгрим Ночной Волк стоял на передней части юта своего драккара и осматривал речной берег, как ястреб в небе оглядывает поля. Он следил за камышом, наполовину утопавшим в воде, но достаточно высоким, чтобы в нем можно было укрыться. Сейчас камыш стоял ровно, хотя еще день назад клонился по течению, словно указывая путь обратно, к морю и безопасности. Тогда сидевшие на веслах сражались с потоком, грести было сложно, двигались они медленно.

Теперь все изменилось. Торгрим решил, что где-то позади, за много миль отсюда, возле мертвой деревни морской прилив хлынул обратно и соленая вода устремилась в Авоку, заставив течение застыть. Река и море столкнулись, как две стены щитов противоборствующих армий, пытающихся раздавить друг друга. И, как все хорошее, это не продлится долго. Еще несколько часов, и им снова придется бороться с течением. Но пока он радовался передышке.

— Торгрим, мы уже далеко поднялись по реке, — сказал Агнарр, отрывая его от размышлений. — К закату доберемся до Встречи Вод, как мне кажется. Или даже раньше, если течение останется прежним еще какое-то время.

— Хорошо, — сказал Торгрим.

Они плыли по ирландским землям, видя только берега реки, и это ему не нравилось. Торгриму не терпелось добраться до истинной цели, до Глендалоха. Не терпелось выяснить, остался ли Кевин мак Лугайд верен своему слову или он уже давно их предал.

Флот двинулся в путь с первыми лучами солнца, река становилась все ýже, берега сходились с каждой милей. Было в этом нечто угрожающее. Открытая вода дарила безопасность, место для маневра, а теперь земля смыкалась со всех сторон, безмолвно и незаметно приближаясь. Когда они проплывали мимо заросших деревьями участков, тревога лишь нарастала.

Торгрим редко отводил взгляд от берегов. Он высматривал наблюдателей, пытался понять, не следует ли кто-то за ними по суше. Искал всадников, готовых донести весть о приближении норманнов до ближайшего мелкого королька, правящего этой частью Ирландии и командующего настоящими воинами, теми, кто при желании может организовать достойную оборону. Но он ничего не видел.

Время перевалило далеко за полдень, когда Старри, сидевший на мачте, заметил дым. И не единственный слабый дымок на этот раз, а множество тонких столбов. Они поднимались из-за рощи, протянувшейся вдалеке широкой зеленой полосой и закрывавшей весь северо-запад.

— Не налетчики, кажется! — крикнул Старри. — Не похоже это на горящую деревню. Дыма маловато. Как по мне, это лагерные костры.

«Лагерные костры», — мысленно повторил Торгрим. Он полагал, что они уже приближаются к Встрече Вод, развилка вряд ли находилась далеко отсюда. Лагерные костры означали, что они найдут там людей, множество людей, и, если все пойдет, как условлено, это окажутся люди Кевина. Именно там они договорились встретиться. Отсюда ирландец будет наступать по суше, а Торгрим и его воины двинутся к Глендалоху по реке на драккарах.

— Все, кто не на веслах! — крикнул Торгрим. — Готовьтесь к бою! Кольчуги, шлемы, оружие!

Он сошел с задней палубы и посмотрел за корму. Нос «Кровавого орла» находился всего в сорока футах от его драккара. Торгрим держал над головой шлем и меч, пока Берси не заметил его и не помахал в ответ. Затем он приказал своим людям тоже вооружиться.

Планы — это хорошо, считал Торгрим, а бдительность — еще лучше, потому что дела редко складываются так, как задумано.

В сотне ярдов впереди река изгибалась. Торгрим теперь ясно видел и ее поворот, и дым, о котором доложил Старри, — тонкие темные линии на фоне синего неба. Лагерь, наверняка это лагерь. Он слишком часто видел такой дым, чтобы сейчас ошибиться.

— Торгрим! — снова крикнул Старри. — Я заметил еще одну реку на западе. Она встречается с нашей точно так, как рассказывал ирландец.

— Это она, — сказал Агнарр, — Встреча Вод.

— Похоже на то, — согласился Торгрим. — Вторая река, лагерь.

Он помолчал, продевая руки в кольчужную рубаху, которую Сеган подал ему, выпрямился, позволил ей расправиться, как положено. Затем поднял руки, чтобы Сеган застегнул на его талии пояс с мечом.

— Возможно, Кевин говорил правду, — добавил он.

Вооружившись, Торгрим сошел с кормы и направился на нос. Стоящий там дозорный шагнул в сторону, увидев приближающегося властелина Вик-Ло. Торгрим обхватил рукой высокий форштевень, увенчанный оскаленной головой Тора. Бог тоже смотрел вперед. Река плавно поворачивала к северу, и, по мере того как «Морской молот» преодолевал этот изгиб, по правому борту открывалось широкое водное пространство.

«Встреча Вод», — подумал Торгрим. Вот они и здесь. По левому борту виднелось устье другой реки, той, что встречалась здесь с Авокой под острым углом, как сходятся на перекрестке дороги. Именно здесь Кевин мак Лугайд должен был ожидать Торгрима и его флот, как они договорились в тот день в Вик-Ло, когда дождь заливал соломенную крышу дома Торгрима. Встреча Вод. Кевин заверял их, что они ни с чем ее не перепутают, когда сюда прибудут. И не соврал.

Торгрим поглядел на реку, текущую навстречу Авоке с запада. Он не помнил ее названия, и оно ему было без надобности. Не эта река донесет их до Глендалоха. Торгрим взглянул направо, на реку Авонмор, по которой они собирались подниматься, и чуть не подпрыгнул от удивления. Он увидел то, чего совершенно не ожидал здесь обнаружить. Драккары.

Их было пять, и все они стояли, уткнувшись носами в илистый речной берег. Они находились в нескольких сотнях ярдов выше по течению, пришвартованные веревками, зацепленными за носы. Мачты были все еще на степсах, реи опущены, носовые фигуры на местах.

Торгрим развернулся и двинулся на корму, к рулю «Морского молота».

— Готовьтесь! Впереди у берега пять драккаров, — говорил он, пока шел. — Довольно скоро мы узнаем, друзья это или те, кто ищет драки.

Харальд шагал за ним — морские сундучки не позволяли двоим идти рядом — до самой кормы.

— Это те, что разорили ту деревню? — спросил он.

— Я думаю, что они, но не знаю наверняка, — сказал Торгрим. Он остановился возле рулевого, обернулся и вновь посмотрел вперед. — Веди корабль вниз по течению, прямо туда, — велел он, указывая на место рядом с ближайшим драккаром. Корабли, пришвартованные у берега, напоминали лошадей у коновязи.

— Да, господин, — сказал рулевой, поворачивая румпель.

— Эти норманны, — Харальд кивнул на драккары, — чего они хотят? Что их сюда привело?

Торгрим не мог не улыбнуться. Его сын был силен, храбр и не знал усталости, но ему часто не хватало остроты ума, особенно в напряженные минуты. Торгрим надеялся, что возраст и опыт это исправят.

— Не знаю, сын, — сказал Торгрим. — О них мне известно не больше, чем тебе.

Харальд кивнул и посмотрел вперед, туда же, куда и Торгрим и все, кто не сидел на веслах. Прилив еще не начался, или, возможно, они ушли слишком далеко вверх по реке, чтобы ощутить влияние моря, но, так или иначе, гребли они против течения и приближались к земле медленно, хоть и решительно. Люди на берегу во все глаза разглядывали их.

Торгрим видел, как те подходят ближе. Целая толпа — трудно даже определить, сколько их там. Он видел яркие пятна — скорее всего, щиты в их руках.

— Ночной Волк! — окликнул его Старри. Он до сих пор сидел на верхушке мачты.

— Да?

— Я заметил шатры, не меньше сотни, они расставлены за берегом. Дым идет оттуда.

«Шатры. Военный лагерь», — подумал Торгрим. Кем бы ни были эти люди, они готовились к серьезному делу, готовились покинуть при надобности свои корабли и наступать вглубь суши.

«Кто же вы, жалкие сукины дети? — размышлял он. — Кевин тоже здесь? Или вы убили его вместе с его воинами?»

Рулевой начал поворачивать «Морской молот» вправо, направляя нос к берегу. Он был хорош в своем деле, играл с течением даже более рискованно, чем обычно, позволяя реке подталкивать корабль туда, куда ему было нужно. Торгрим не видел необходимости отдавать приказы. Харальд отошел от него и двинулся вперед вместе с другими викингами. Они принялись возиться с тяжелыми мотками веревки из моржовой кожи, которой собирались швартовать корабль к берегу.

Старри Бессмертный спустился с мачты, перебирая руками, и спрыгнул на палубу рядом с Торгримом. Они быстро приближались к земле. Торгрим рассматривал людей, собравшихся у воды и наблюдавших за ними. «Сойти ли нам на берег и сразиться с ними или грести к середине реки?» В этот момент он должен был принять решение, хотя, по правде говоря, уже знал, что давно все решил.

— Старри, что скажешь? — спросил Торгрим.

— Эти ребята на берегу глазеют на нас, как крестьяне на празднике. Они не готовятся к бою, — произнес Старри с нескрываемым разочарованием в голосе.

— Похоже, ты прав, — кивнул Торгрим.

Насколько он мог видеть, воинов на берегу было не больше, чем у них на кораблях. На шестах над их головами развевалось несколько флагов, но воины действительно не строились в боевые порядки. Если это ловушка, они отправятся прямиком в нее, по собственной воле, без промедления и страха.

Посмотрев направо, Торгрим увидел, что другие корабли тоже поворачивают, пристраиваясь за «Морским молотом». Он заметил и Годи, стоявшего на краю задней палубы.

— Годи, доставай мой флаг, — сказал он, и гигант кивнул, отправляясь на поиски штандарта.

Сеган сшил флаг еще в Вик-Ло, причем проявил удивительное мастерство. У Торгрима раньше никогда не было штандарта, но он решил, что тот понадобится, чтобы подчеркнуть его новый статус. Сеган разрезал старые туники Гримарра Великана и сшил из них флаг с раздвоенными концами, с изображением головы серого волка на красном полотнище.

Годи взял шест для флага, лежавший вдоль левого борта, и вернулся на корму, разворачивая штандарт на ходу. Он остановился за спиной Торгрима и высоко вскинул красный флаг в тот самый миг, когда нос драккара ткнулся в прибрежный ил.

Ниже по течению у берега встали и все прочие корабли, весла их одновременно взметнулись вверх и втянулись в борта.

Под руководством Харальда люди с «Морского молота» сбросили сходни с носа на сухой берег. Торгрим, конечно, вполне мог спрыгнуть в грязь, в которую уткнулся драккар. Он делал так уже тысячи раз. Но теперь на них глазели чужаки, и им следовало показать, что он не рыбак и не бродяга-торговец. Он — глава этой флотилии, властелин Вик-Ло, человек, который не пачкает ноги, сходя на берег.

Когда все было готово, Торгрим зашагал вперед, массивный Годи двинулся за ним, неся трепещущий на ветру штандарт. Торгрим ступил на сходни и начал спускаться по наклонной планке. Годи шел следом, и под его огромным весом доска просела и едва не сбросила Торгрима в грязь, но, к счастью, он сумел удержать равновесие.

Добравшись до заросшего травой берега, Торгрим огляделся. За ним равнодушно наблюдали около ста северян, некоторые — со щитами и в кольчугах, некоторые — без них. Солнце опускалось все ниже к западу и омывало всех оранжевым светом, который отражался от щитов и шлемов. Но никто не достал оружие, и это подсказало Торгриму, что он был прав. Люди на берегу не готовились к битве. По крайней мере сейчас.

Он окинул взглядом развевающиеся над их головами флаги. Кабаньи головы, орлы — он их не узнавал. А затем он увидел знакомый зеленый штандарт с вороном, раскинувшим крылья.

«Ирландец, Кевин… — подумал Торгрим. — Судя по всему, он нашел других союзников».

Торгрим, даже не оглядываясь, знал, что Харальд шагает рядом. Берси спрыгнул с носа «Кровавого орла», и Кьяртен со Скиди тоже вот-вот к нему присоединятся. Толпа расступилась перед ним, и показался Кевин, как всегда, с идеально подстриженной бородкой. Он широко улыбался и протягивал руку. Обменявшись рукопожатием с Торгримом, он заговорил, а Харальд перевел:

— Кевин приветствует нас. Они нас ждали. Он приглашает нас в свой шатер, чтобы мы могли поесть, выпить и побеседовать.

Пока Харальд переводил, Торгрим не сводил глаз с Кевина. Ирландец повернулся, и они двинулись сквозь толпу молча глазеющих на них людей. За Торгримом следовали Харальд, Годи и вожаки с других кораблей.

Лагерь был разбит на поле в несколько сотен ярдов шириной, обрамленном деревьями, которые скрывали его, как частокол. Разместили лагерь так, чтобы его нельзя было увидеть с окрестных земель, и Торгрим заключил, что Кевин выставил дозорных под деревьями, дабы они вовремя заметили чужаков. Позиция была выгодной.

Сам лагерь, как и доложил Старри, состоял из нескольких дюжин палаток и шатров, стоящих бок о бок, и перед некоторыми из них горели костры, ярко пламенея в меркнущем свете дня. Шатер Кевина был самым большим, широким и круглым, высотой в десять футов, с зубцами в тех местах, где встречались крыша и стены. У Торгрима и без того давно сложилось впечатление, что Кевин всячески наслаждается роскошью, шатер же подтверждал, что это впечатление было верным. Ри туата Киль-Вантаня не желал терпеть бытовые неудобства военного похода.

Кевин придержал полог, и Торгрим вошел внутрь. В шатре горели свечи. Свет был слабым, но его хватило, чтобы разглядеть трех мужчин, сидящих на небольших скамьях возле дальней стены палатки. Они были викингами. Ближе всех сидел огромный воин, почти такой же большой, как Годи, с длинными светлыми волосами, заплетенными в две косы, которые свисали по обе стороны лица. От уголка правого глаза тянулся весьма жуткий шрам, исчезавший в густой желтой бороде. Оскал, казалось, застыл на его лице, впечатался в него, — как телега, на которой никогда не ездят, впечатывается в землю.

Викинг выдержал взгляд Торгрима, Торгрим выдержал его взгляд, и ни один из них ни на йоту не изменился в лице. Этот человек наверняка был предводителем второго флота, догадался Торгрим. Он давно привык не судить о людях без достаточных на то оснований. Но именно этот огромный урод самым бессмысленным и жестоким образом расправился с бедняками из той рыбацкой деревушки, и сложно было не проникнуться неприязнью к нему с первого же взгляда.

Кевин снова заговорил, и Харальд сказал:

— Кевин приглашает всех сесть.

Слуга принес в шатер новые скамьи, и Торгрим и его люди расположились на них. Харальд сел справа от Торгрима, Берси слева, Скиди сын Одда рядом с ним. И только теперь Торгрим осознал, что Кьяртена с ними нет. Странно.

— Кевин говорит, что это Оттар сын Торольва, — продолжил Харальд. — Его еще зовут Оттар Кровавая Секира, и он командует викингами с кораблей, стоящих на реке.

Торгрим кивнул, снова встречаясь взглядом с Оттаром.

— Это ты напал на рыбацкую деревушку в устье реки, — сказал Торгрим. Он произнес это на родном языке. И его фраза не была вопросом.

— Я, — сказал Оттар. — Лучше так, чем позволить им распускать слухи о нашем походе.

«Ты либо сам глупец, либо меня считаешь глупцом», — подумал Торгрим. Уничтожение целой деревни не могло помешать слухам о приходе норманнов, скорее наоборот. Но Оттар даже не пытался говорить убедительно. Торгрим уже догадывался, отчего налетчики в той деревне проявили подобную дикость, и теперь видел, что не ошибся. Оттару это нравилось.

Кевин сел последним, и после этого слуги принялись сновать по внезапно ставшему тесным шатру, поднося всем кубки с вином. Когда у каждого в руке оказался кубок, заговорил человек, сидящий рядом с Кевином, и заговорил на северном наречии, впрочем приправленном вполне узнаваемым ирландским акцентом.

«Теперь у него есть собственный переводчик, — подумал Торгрим. — Естественно». Было ясно, что Кевин и за пределами Вик-Ло выискивал способы обогатиться за счет норманнов.

— Меня зовут Оуэн, и Бог благословил меня умением говорить на вашем наречии, — сказал этот человек. — Мой господин Кевин приветствует вас и просит, чтобы я формально вас представил. Господин Оттар, это Торгрим Ночной Волк, правитель Вик-Ло.

— А мне казалось, что Вик-Ло правит Гримарр сын Кнута. — Голос Оттара напоминал хрюканье кабана.

— Так было, — сказал Торгрим. — Но он отчего-то решил, что я ему враг. Мой сын Харальд его убил.

Оттар снова хрюкнул. Этим, судя по всему, и исчерпывалось его отношение к истории с Гримарром.

Оуэн продолжил:

— Мой господин очень счастлив заполучить двух таких союзников и воинов под вашим командованием. Он говорит: если мы немедленно выступим на Глендалох, если двинемся вместе, мы добудем богатства и поможем ему расширить границы своего королевства. А затем он с удовольствием продолжит сотрудничество с вами.

Торгрим вновь ощутил тошноту, подступавшую изнутри, и понял, что сглупил, поверив ирландцу. И понял также, что теперь уже слишком поздно, что он не сможет сейчас отступить, сохранив при этом лицо и удержав команду. Если он попытается это сделать, половина его воинов уйдет с Оттаром. Норманны следуют за храбрым вожаком и редко задумываются, мудро ли это. Пришло время сомкнуть щиты и двигаться вперед.

— Скажи Кевину, — произнес Торгрим, по-прежнему не сводя взгляда с Оттара, — что он никогда не упоминал при мне о союзе с Оттаром. Скажи ему, что мне не нравятся планы, которые меняются в последнюю минуту.

Он гадал, удивится ли Оттар такому повороту событий. Выражение его лица говорило о том, что удивился, и немало.

Кевин ответил, и его тон заставил Торгрима отвернуться от Оттара и внимательно посмотреть на ирландца. В его голосе была нерешительность, нервозность, которой Торгрим никогда прежде не замечал за Кевином. Тот боялся. И играл здесь в какую-то игру, над которой терял контроль.

«Я знаю, что могу верить тебе лишь до определенного предела, — думал Торгрим. — Достигли ли мы его сейчас?»

Оуэн перевел ответ Кевина.

— Мой господин не знал, что Оттар вышел в море, когда договаривался с тобой в Вик-Ло.

— Очень жаль, — сказал Торгрим. — Потому что теперь у нас есть проблема. И я, и мои люди — мы все не признаем главенство Оттара, и вряд ли он и его воины признают главными нас.

На это Оттар согласно хрюкнул. Оуэн перевел. Торгрим не удосужился добавить, что уж точно никто из них не признает главным Кевина. Это и не требовалось, поскольку было ясно всем присутствующим.

Прежде чем Кевин ответил, Оттар осушил свой кубок и отшвырнул его в сторону. Он поднялся, возвышаясь над всеми остальными в шатре.

— Мне плевать, что было сказано, а что не было. Мне вообще плевать на слова. Я пойду вверх по реке и разграблю этот Глендалох, где возьму все, что и как пожелаю. Вы же можете следовать за нами и подбирать объедки, которые мы вам оставим.

Тогда поднялся и Торгрим, демонстративно опуская руку на рукоять Железного Зуба. Он не помнил, когда в последний раз кому-то хватило глупости говорить с ним таким тоном, и чувствовал, как изнутри приливом поднимается ярость.

— Мои люди ни за кем не подбирают объедки, — низким и угрожающим голосом произнес он, встречаясь глазами с Оттаром и не отводя взгляда. — Пусть ирландец жрет объедки. Пусть Оттар жрет объедки. Люди Торгрима Ночного Волка будут первыми во всем.

— Ночного Щенка? — оскалился Оттар. — Который хвалится тем, что вместо него на бой вышел сын?

Железный Зуб вылетел из ножен, меч Оттара тоже. Кевин что-то крикнул, Оуэн запнулся на переводе. Но не успели мечи подняться, как снаружи донесся шум яростной схватки в лагере, ясный, как волчий вой холодной зимней ночью.

Глава восемнадцатая

Будь я королем, обагряющим копья кровью,

Я победил бы врагов,

Я возвел бы твердыни мои,

Многочисленны были бы войны мои.

Анналы Ульстера

Луи не знал, кто принял это разумное решение, Колман мак Брендан или отец Финниан, но догадывался, что все же отец Финниан.

В устье реки Авока стояла рыбацкая деревушка. Финниан держал там своих всадников, которые наблюдали, не появятся ли с моря драккары. Норманны приплыли за час до рассвета, застав обитателей деревни врасплох. Но кони у дозорных были хорошие, они сумели опередить налетчиков. Уносясь прочь с вестями о прибытии врагов Глендалоха, они слышали крики селян.

Другие дозорные ждали в деревнях вдоль Авоки и на дорогах, ведущих в Глендалох с разных направлений. Когда Кевин мак Лугайд выдвинулся с сотней мечников, Финниан, а за ним и Колман это узнали. Когда пять драккаров, разграбив деревню у моря, стали подниматься дальше по реке, в Глендалохе это сразу же стало известно.

Услышав, что им предстоит выступить навстречу врагу, Луи дал своим несчастным усталым новобранцам, многих из которых изрядно помяли во время обучения их же товарищи, один час на отдых, затем еще один час на то, чтобы приготовить и упаковать еду на два дня, а также собрать самое необходимое, в основном оружие и то, что могло сойти за доспех. Два часа спустя их выстроили в колонну и заставили шагать за отрядом всадников, которые указывали путь и поднимали тучи пыли.

Прочий их matériel[14] — шатры, котлы и чайники, бочки с элем, бочки с рыбой и свининой — возчики Глендалоха должны были погрузить на телеги и выступить на следующее утро. Лекарства, перевязочный материал и шины тоже отправят с ними. Если Луи хоть немного разбирался в этих вопросах, — а он в них разбирался, — то потребность в последних возникнет уже к концу следующего дня.

Единственное, что, по мнению Луи, следовало оставить в Глендалохе, — это Колмана мак Брендана, но тот не остался. И, что еще удивительнее, он взял Фэйленд с собой.

— Вы считаете, что стоит подвергать женщину такой опасности? — спросил Луи, когда они готовились покинуть монастырский город и он понял, что Фэйленд едет с ними. Впрочем, то был риторический вопрос и настоящего ответа Луи не ожидал.

Колман только фыркнул:

— Я уже говорил тебе раньше: если я оставлю эту шлюху без присмотра, она затащит в свою постель половину жителей Глендалоха. И слишком устанет, чтобы трахаться с тобой, когда ты вернешься. Если вернешься.

Луи стиснул зубы, но не ответил. Конечно, он не считал себя первым любовником Фэйленд, но находился не в том положении, чтобы возмущаться тем, как Колман оскорбляет свою жену, или реагировать действием. По крайней мере пока. Он уже чувствовал, как приближается предел его терпения.

И Фэйленд поехала с ними навстречу викингам.

Они двигались на юг, спустились с холмов и шли дальше весь остаток дня. Дунад они разбили на поле только после того, как солнце коснулось высоких холмов на западе.

К тому времени как Луи добрался до шатра Колмана, единственного в их лагере, уже совсем стемнело. Колман заставил Луи какое-то время постоять на месте и поерзать, прежде чем решил обратиться к нему.

— Мои всадники сообщили мне, что варвары разбили лагерь на северном берегу реки, — сказал он. — Над самой Встречей Вод. Примерно в трех милях отсюда. Там этот предатель, сукин сын Кевин мак Лугайд, и пять драккаров с чертовыми северянами. Мои люди не смогли подобраться достаточно близко, чтобы подсчитать, сколько их там. Две сотни или около того, как они полагают.

Луи слушал и кивал. Он заметил, что Колман мак Брендан уже не выглядел таким насмешливым и высокомерным — теперь, когда Глендалох остался далеко позади, а совсем рядом, во тьме, находился могучий враг, которого будет сложно остановить.

— Двести человек… — повторил Луи, размышляя об этом.

Примерно таким же отрядом командовал и он сам, но ни варвары, ни люди Кевина не были крестьянами, только и умевшими, что размахивать копьями. Когда появятся воины, за которыми отправился отец Финниан, у него будет достаточно сил, чтобы встретиться с северянами, но не раньше.

Впрочем, у него имелись и некоторые преимущества. В том числе неожиданность. Норманны наверняка поставят вокруг лагеря часовых, но он сомневался, что тех пошлют далеко в поля. И Кевин мак Лугайд не отправит никого на разведку, поскольку не сочтет это необходимым.

— Нам нужно узнать о них больше. Сколько их точно, как защищен их лагерь, — сказал Луи, скорее думая вслух, нежели обращаясь к Колману. — Я пойду ночью, возьму с собой Лохланна. Он умный парень и знает окрестные земли.

Колман ответил ему долгим изучающим взглядом, словно пытался решить, сколько власти можно ему отдать. Колман согласился с тем, что Луи станет предводителем отряда, но он определенно не собирался давать ему свободу действий.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Если выслушаешь совет, то я бы попросил тебя сделать нам одолжение и умереть раньше, чем ты выдашь наше присутствие.

Покинув шатер, Луи нашел уютный участок земли с мягкой травой и улегся спать, велев, чтобы его разбудили при смене стражи. Почти через два часа часовой встряхнул его и Луи сел, замерзший и мокрый от росы. Со стоном поднявшись, он отыскал среди спящих Лохланна. Толкнув парнишку носком ботинка, он приказал ему встать и идти следом. Лохланн поднялся без единой жалобы, потому что был слишком сонным для этого, и забрался на одну из лошадей, за которыми послал Луи.

В слабом свете луны они отъехали от лагеря, ориентируясь по звуку реки, плещущей справа. Наконец Лохланн достаточно проснулся для того, чтобы говорить:

— Мы недалеко от Кумар ан да Уйске, Встречи Вод. Там всадники Колмана видели лагерь варваров.

Луи кивнул. Пришло время слезть с седла и продолжить путь пешком, причем как можно тише. Лошадей они привязали в кустах рядом с дорогой и двинулись дальше по холодной мокрой траве. Земля здесь поднималась все выше, и Лохланн указал на холм, едва заметный в тусклом свете.

— Готов поспорить, лагерь разбит прямо за ним, — прошептал он.

Они осторожно поднялись на вершину холма, держась у земли, чтобы их силуэты не проявились на фоне ночного неба. Оказавшись на месте, с которого можно было вести наблюдение, оба легли на живот.

Открытая местность спускалась вниз примерно на двадцать перчей, а затем заканчивалась полосой деревьев, которая во тьме казалась монолитной. Луи не видел лагеря, только несколько тускло-оранжевых точек в тех местах, где дотлевали последние угли походных костров.

— В этих деревьях стоят часовые, — произнес Луи почти неслышным шепотом.

Луи знал, что норманны не дураки, а только глупцы не поставили бы там стражу. Он не сомневался, что в рощице полно людей, которые смотрят в их сторону.

— Любого, кто к ним приблизится, они увидят на последних нескольких перчах, — сказал он. — Но с этого холма мы сможем спуститься незамеченными.

— Да… — ответил Лохланн. Уверенности в его голосе не было.

Они сошли с холма и вернулись к своим лошадям, а затем Луи повел их к реке. Они старались держаться как можно ближе к воде, затем спешились и двинулись сквозь заросли орляка, покрывшие весь берег. Шли они медленно, чтобы шорох их шагов можно было принять за шум ветра среди деревьев.

Затем, оказавшись возле воды, они зашагали вниз по течению к полю, где северяне и Кевин мак Лугайд разбили свой лагерь. Берег реки представлял собой узкую полоску земли, и они молча шли по мягкому илу, иногда по воде, иногда по мягкой траве или грязи, порой осторожно ступая на гладкие мокрые камни или пробираясь сквозь редкий лес.

С каждым пройденным шагом они останавливались и прислушивались. Звуки издавали только лягушки и насекомые. Со стороны лагеря временами доносились обрывки песен, иногда река плескалась о берег. Тревогу никто не поднимал.

В пятидесяти футах от границы лагеря они остановились. Ниже по течению Луи заметил смутную тень одного из пришвартованных к берегу драккаров, остальные, скорее всего, стояли за ним. Луи мысленно очерчивал подходы и места, где могли располагаться часовые, просчитывал, когда норманны будут предельно внимательны, а когда вдрызг пьяны.

Он обернулся к Лохланну.

— Я видел достаточно, — прошептал он. — Пойдем.

Несколько часов спустя, когда утреннее солнце взошло уже высоко, оба вернулись в лагерь и Луи прошел в шатер Колмана. Часовой у двери — теперь Колман их выставлял — объявил о его прибытии, но Луи заставили ждать снаружи еще минут десять, прежде чем позвали внутрь.

В дальнем углу шатра на стуле сидела Фэйленд. Казалось, она пыталась находиться как можно дальше от Колмана. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Луи, словно просила о помощи, а затем отвернулась.

Колман сидел за маленьким столиком и ел холодное мясо с овсяной кашей, перед ним стояла чаша с элем. Он мельком взглянул на Луи, а затем вновь сосредоточился на еде. Сесть он Луи не предложил и какое-то время никак не реагировал на его появление.

— Да? — произнес наконец Колман.

— Я осмотрел лагерь варваров, — сказал Луи. — Он удачно расположен, но если мы атакуем быстро, думаю, мы сумеем нанести им серьезный урон.

Колман хмыкнул и ничего не ответил. Луи постоял еще минуту, размышляя, чего еще тот ждет. Он уже собрался рассказать, как планирует провести атаку, когда Колман заговорил.

— Сколько их? — спросил он.

— Человек двести, — ответил Луи. Так утверждал разведчик Колмана, а сам Луи не имел об этом ни малейшего представления, но не хотел говорить ничего такого, что заставило бы Колмана отказаться от атаки на варваров.

— Двести? — переспросил Колман, подняв брови. — Примерно столько же, сколько у нас, а половина наших — это беспомощные и тупые боэре. И ты настолько глуп или так жаждешь славы, что готов наступать в этом положении?

Луи предвидел подобные — вполне резонные — возражения.

— Мы не станем добиваться полной победы, я на это и не надеюсь. Я хочу нанести удар по ним, как можно быстрее и сильнее, и отступить. Пусть наши крестьяне узнают, что такое настоящий бой. Ослабим врага, заставим его обороняться, убьем их столько, сколько получится. Мы знаем, что у них несколько вождей: Кевин и те, кто командует варварами. Возможно, мы сумеем заставить их сражаться между собой.

И Луи замолчал. Он знал, что выложил все возможные аргументы в пользу немедленной атаки, ничего не оставив про запас, а это плохая тактика.

Колман сунул в рот кусок холодного мяса и, пока жевал его, медленно и вдумчиво, рассматривал Луи. Он напоминал Луи корову, перемалывающую зубами жвачку на пастбище, но Луи знал, что мозг Колмана в этот момент работает. И Колман, при всех своих недостатках, был неглуп. В конце концов тот проглотил мясо, и это, по всей видимости, означало, что он принял решение.

— Хорошо, — сказал он. — Аббат и ри туата говорят, что ты здесь командир, так что я не стану вмешиваться. Но свой отряд я тебе не отдам. Он понадобится мне, чтобы защитить мою милую женушку на обратном пути в Глендалох, пока варвары будут развлекаться, вырывая ваши сердца из груди. Можешь идти.

Напутствие было странным, но Луи ощутил, что буквально парит над землей. Колман дал ему свободу действий, позволил лично принимать решения без указаний и наставлений. Разумеется, Колман ждал, что Луи ждет унизительное поражение.

Он стоял у шатра Колмана, наблюдая, как просыпается лагерь, как люди разжигают костры и носят от реки ведра с водой. Луи увидел Айлерана, капитана воинов, застегивающего пояс с мечом поверх кольчуги.

— Айлеран, на пару слов! — позвал он и быстро зашагал к капитану, утратив всю свою неуверенность.

Луи был полон решимости и желания, похожего на страсть, — желания снова биться с норманнами. И он чувствовал себя счастливее, чем когда-либо с того дня, как почил его отец.

Но вначале ему придется провести время за самым ненавистным и самым привычным для любого воина занятием. Ему придется ждать.

Глава девятнадцатая

Будь я королем, обагряющим копья кровью, Многочисленны были бы войны мои И правдивы были бы речи мои.

Анналы Ульстера

Они нападут на варваров в сумерках. Этот план Луи де Румуа обсудил с Айлераном. Пока он говорил, Айлеран только молча кивал. А когда он закончил, ирландец хмыкнул и сказал:

— Мы убьем этих ублюдков, не сомневайся.

Атака в сумерках несла в себе риск, но приемлемый. Если им повезет, варвары проведут день за едой и выпивкой, а к вечеру уверятся, что враг не придет. Меркнущий свет скроет их приближение, солнце окажется у них за спиной. Тьма, которая наступит после, поможет им отступить.

Все-таки лучше было бы атаковать ночью, внезапно и в самый темный час. Но Луи не думал, что его колченогие крестьяне способны на это. В темноте их будет труднее организовать, и битва закончится полной катастрофой.

Через десять часов после того, как они с Айлераном обсудили этот план, Луи повел своих людей к Встрече Вод. Три часа понадобилось на то, чтобы преодолеть нужное расстояние, двигаясь медленно, тихо, выслав вперед разведчиков. Насколько можно было судить, до лагеря варваров они добрались незамеченными. Теперь они с Лохланном снова шли вдоль берега реки, семьдесят воинов и вооруженных копьями крестьян следовали за ними. Прочие воины Глендалоха скрывались за холмом, на который они с Лохланном забирались перед рассветом. Там они ждали, когда отряд Луи прибудет на место.

Луи вскинул руку, и идущие за ним остановились, инстинктивно отступив в сень деревьев, хотя их до сих пор нельзя было заметить из лагеря варваров. Зато Луи уже видел драккары. Частично их скрывали деревья, но обзора хватило, чтобы понять: их куда больше пяти, вопреки донесениям разведки Колмана. Скорее, их было десять. Луи нахмурился, но не придал большого значения этому факту.

Луи не искал победы в этом бою. Он не собирался терять людей. Он хотел атаковать, застать варваров врасплох, убить их столько, сколько получится, и отступить. В прямой атаке, когда стена щитов сходится с другой такой же, его людей уничтожили бы за считаные минуты. Щиты имелись в лучшем случае у половины из них.

Травля медведя — вот единственный способ остановить наступление варваров. Покусывать их, ослаблять, злить. Пустить им кровь.

Луи смотрел на медленно текущие воды Авоки и слушал. То и дело из лагеря варваров долетал то крик, то взрыв смеха, порой что-то тяжелое падало на землю. Ветер шелестел в густых зеленых кронах деревьев, и это было хорошо, поскольку скрадывались все звуки, которые издавали его люди, пробираясь по кустарнику. Солнце почти коснулось края холмов на западе, тени стали длинными. В воздухе витали вечерние запахи.

Сначала в атаку пойдет вторая половина его войска — люди за холмом под командованием Айлерана. Тот хотел пустить копейщиков первыми, послать вперед необученных солдат, чтобы те выставили копья и врезались в ряды врага, сминая их. Большинство копейщиков погибнет, но они заставят врага замешкаться, и тогда воины нахлынут второй волной, по телам копейщиков, чтобы встретиться с противником.

Обычно именно так и делали, но Луи настоял на том, чтобы поступить наоборот. Сперва послать в битву воинов, позволить их храбрости воодушевить крестьян, которые затем пойдут в наступление и нанесут максимум урона железными наконечниками своих копий. А за крестьянами будут двигаться еще несколько воинов, которые проследят, чтобы копейщики вели себя должным образом, и избавятся от трусов.

Именно так Луи представлял себе картину боя. Он прокручивал ее в сознании снова и снова, как вдруг услышал боевой клич, разрезавший холодный воздух, такой громкий, словно его издали футах в двадцати от него. Всего один крик, высокий протяжный вопль, а затем воцарилась тишина. Тишина, которая длилась слишком долго: захваченные врасплох люди уже должны были осознать, что происходит, и ответить соответственно.

Луи почувствовал, как напрягся сам и как напряглись все стоявшие за ним, потом услышал тихий звук: его люди шагнули вперед, предвкушая наступление. Он вскинул руку, останавливая их. Стоя среди деревьев, которые скрывали их от варваров, он слушал, как нарастает крик, раздается топот бегущих ног, звенит оружие, которое хватали оттуда, где оно было сложено. Паника и растерянность охватывали лагерь, и он представил себе Айлерана, ведущего своих воинов вниз по склону холма, к линии деревьев, где была выставлена первая цепочка часовых.

Он слышал возгласы на отвратительном языке северян и на ирландском тоже, но слов различить не мог. Часовые выполнили свой долг, оповестив лагерь об опасности.

Теперь, если повезет, они выполнят и второй — пожертвуют собой, чтобы остановить атакующих, умрут под мечами всадников, дав остальным шанс схватиться за оружие и ринуться в бой.

Лохланн стоял рядом с ним с мечом в руке. Лицо его побелело, словно у трупа под дождем, глаза были расширены, и в них, четко, как на фреске, проступал страх. Но он сказал только:

— Капитан, теперь наша очередь наступать?

Луи покачал головой. Очень важно сейчас выбрать правильное время. Чем позже они вступят в бой, тем эффективнее будет их атака, но не после того, как перебьют всех людей Айлерана. Он повернул голову и вновь прислушался. До него доносились крики людей, звон стали, вопли раненых — слишком хорошо знакомые ему звуки. Луи почувствовал, как его охватывает азарт, как он напрягается, словно гончая, почуявшая лису, и усилием воли заставил себя сохранять спокойствие.

А затем он понял, что пора выступать.

— Теперь выходим, медленно. Держитесь за мной, — сказал Луи.

Он отступил от речного берега, двигаясь быстро, но осторожно, отводя ветки в сторону щитом на левой руке. Луи не хотел, чтобы его людей заметили прежде, чем он будет готов их показать.

Очень скоро он добрался до места, где деревья и подлесок расступались и начинался широкий берег, за которым раскинулась поляна с расположенным на нем лагерем варваров. Луи шагнул туда, в проем между деревьями, на открытое пространство. Перед ним, как он и надеялся, бушевал хаос. Люди кричали и беспорядочно метались по полю. Они хватали оружие и бежали на шум боя. Почти все были без кольчуг — они не ожидали нападения в тот вечер. Земля от берега поднималась довольно круто, так что Луи не видел самого боя, но заметил множество ирландцев и варваров, устремившихся в том направлении. Он понял, что пора облегчить задачу Айлерану и его воинам.

— А теперь вперед! — крикнул он, доставая меч и вскидывая его над головой. — За мной! В атаку!

Луи чувствовал, как пульсирует в жилах кровь. Азарт разгорался в нем по мере того, как он двигался вперед, все ускоряясь. Вес кольчужной рубашки, позвякивание ее колечек, плотный шлем на голове, приятное ощущение рукояти меча в руке — все это вернуло его назад, в те времена до великого перелома в его жизни, когда он ночами пил и развлекался со шлюхами, а днем со своими товарищами убивал норманнов.

— За мной! Наступай! — крикнул он снова.

Луи оглянулся. С ним были воины, всего в шаге позади, готовые броситься на врага и убивать его без пощады, поскольку милосердия варвары не понимали и не заслуживали. И Лохланн шел рядом с мечом в руке, его рот был распахнут в яростном вопле, и Луи понял, что теперь, когда ожидание закончилось и начался бой, с ним все будет в порядке. Он, Лохланн, станет отличным воином, если выживет сегодня.

Они достигли края лагеря, где несколько десятков человек все еще вооружались, а некоторые натягивали кольчуги через головы.

— Вперед! Вперед! Убить их! — кричал Луи, и остальные подхватили его клич, как он им и приказал.

Он хотел, чтобы враг узнал об их появлении. Он хотел, чтобы варвары поняли: за спиной смерть. Это еще больше раздует их панику.

Луи первым ринулся в бой. Его противник — ирландец, как понял Луи по одежде, — успел лишь поднять меч для защиты. Защита оказалась слабой. Луи отбил его клинок в сторону и вогнал свой ему в живот, ощутив знакомое сопротивление плоти. Раздался крик, меч дрогнул в его руке, когда ирландец рухнул на землю.

Луи по привычке выдернул меч прежде, чем труп увлек его за собой, выпрямился и оглянулся в поисках следующего противника. Пожилой рыжеволосый человечек с широко раскрытыми светлыми глазами бросился на него с мечом и щитом в руках. Луи шагнул вперед, поудобнее перехватывая меч. Вдруг прямо перед Луи возник Лохланн и яростно замахнулся мечом на ирландца.

Ирландский воин отбил удар Лохланна щитом и занес собственный меч, однако Луи оттолкнул Лохланна в последний момент, убирая парнишку с траектории удара. Лохланн, спотыкаясь, отлетел в сторону, а Луи вогнал свой меч в бок рыжеволосого ирландца, ему под мышку. Он почувствовал, как кончик клинка скользит по кости и движется дальше. Ирландец замер, кровь хлынула из его рта, и Луи выдернул из него меч.

Лохланн лежал на земле.

— Не лезь передо мной, никогда больше не лезь передо мной! — рявкнул Луи.

Лохланн, распахнув глаза, быстро закивал, Луи понял, что на земле тот пока находится в относительной безопасности, и вернулся к битве.

Воины сражались в полную силу, северяне возвращались к лагерю. Луи видел Айлерана и его людей в сотне ярдов от палаток. Те пробились сквозь три первые линии защиты и теперь дерзко закрепились на краю открытого пространства.

Отряд Луи прошел через первые ряды разбитого врага, но теперь ирландские воины — воины Кевина мак Лугайда — становились в боевой порядок и готовились наступать. Эта атака была относительно организованной, но немногие имели щиты, и никто не надел кольчугу.

— Воины Глендалоха, за мной! — крикнул Луи, вскинул свой меч и огляделся. Они шли за ним.

И он двинулся на строй ирландцев, ведя за собой клин воинов, наконечником которого теперь стал. Они кричали, обрушиваясь на врага, их мечи, щиты и боевые топоры не знали устали. Ирландцы отбивались, не отступая, встречая их лицом к лицу. Но существовала огромная разница между теми, кто готовился к бою, и теми, кого он захватил врасплох, поэтому ошеломленные ирландцы все чаще падали под ударами воинов Луи.

Падали, но не все, а прочие смыкали ряды, отчаянно сражались и держали напор с решительностью, которая впечатлила Луи настолько, что он едва не пожалел о том, что ему предстояло сделать.

— Копейщики! В атаку! В атаку! — крикнул он, и пришло время крестьянам ввязаться в схватку.

Луи знал, что атмосфера битвы наделяет боевым безумием всех, кроме разве что самых отпетых трусов. Стоило скреститься клинкам, и страх отступал, сострадание и разум умолкали, и каждый думал лишь о том, как вогнать свое оружие в брюхо врага. Он надеялся, что так случится и с боэре, как только те увидят настоящих воинов в битве. И надеялся не напрасно.

Крестьяне завопили, бросаясь в бой, выставив копья параллельно земле, проходя между воинами Луи и врезаясь в ирландцев за ними. Эффект был шокирующим и кровавым. Тех воинов, что секунду назад бились мечами и щитами с такими же мечниками, внезапно пронзили длинные пики с железными наконечниками, бьющие быстро и незаметно. Одни рухнули, хватаясь за животы, другие дико размахивали мечами, отбиваясь от копий. И пока ирландцы беспорядочно пытались защититься от новой угрозы, мечники продолжили свое смертоносное дело.

Лохланн снова был на ногах, стоял плечом к плечу с Луи, работал мечом и щитом так, как Луи его научил. Его лицо было залито кровью, но на движениях это не сказывалось, так что Луи решил, что у него нет серьезных ран.

— На них! — снова закричал Луи, стараясь, чтобы его голос прозвучал как можно громче и яростнее.

Он не знал, на ирландском кричит или на франкском, но значения это не имело. Враг и без того пребывал на грани паники — он это видел, и последний его клич, словно вопль банши[15], толкнул противника за эту грань. Защитники Глендалоха ринулись вперед, их противники подались назад, смешали ряды и побежали, роняя оружие и щиты, спотыкаясь о мертвецов, спасая свою жизнь.

«Вот так», — подумал Луи. Именно этого он и добивался. Они нанесли врагу урон, они показали, что налет на Глендалох будет делом непростым, что врагов там ждут настоящие воины. Он посеял сомнения в их рядах, которые наверняка приведут к взаимным обвинениям.

Лохланн устремился вслед за бегущим противником, и Луи попытался перехватить его, но не смог, поскольку обе руки у него были заняты, поэтому он просто крикнул: «Лохланн, стой!», и Лохланн, к счастью, услышал его и остановился.

— Труби в рог, — крикнул Луи. — Сейчас!

Какое-то время Лохланн с недоумением смотрел на него. А затем смысл слов Луи дошел до него сквозь туман боевого безумия, парнишка кивнул и схватился за рог, который носил на цепочке на шее. Он поднес его к губам и исторг из него длинную резкую чистую ноту. Единственную ноту, которую он мог извлечь, но большего им и не требовалось — только сигнал к отступлению, который услышат на всем поле битвы и их бойцы, и люди Айлерана.

Воины сомкнули ряды и отступили, сталкиваясь с копейщиками, которые все еще не пришли в себя после атаки и не помнили, что им нужно делать.

— Эй, вы, дайте нам… — начал Луи, оборачиваясь, и осекся.

В десяти шагах за копейщиком стояла Фэйленд. Ее волосы сбились в копну, лицо было перепачкано то ли грязью, то ли кровью. В руке она держала короткий меч, поблескивающий алым. Один из ирландских воинов бился у ее ног в агонии, и, прежде чем Луи сумел заговорить, Фэйленд вскинула меч и опустила его на шею раненого.

«Mon Dieu…»[16] — подумал Луи, а затем Лохланн толкнул его локтем, крича: «Капитан! Капитан!»

Луи снова обернулся. И увидел, что к ним приближается новый враг. Луи собирался выйти из боя, воспользовавшись паническим бегством ирландцев, надеялся, что ему хватит времени увести своих людей за деревья. Но этой надежде не суждено было сбыться.

«Варвары…» — подумал Луи. Это были не ирландцы, а норманны, со щитами и в кольчугах. Один из них, огромный, как гора, нес алый штандарт с раздвоенными концами и каким-то серым изображением в центре.

— В линию, в линию! — закричал Луи. — Копейщики назад!

Они застали противников врасплох, как Луи и планировал, они ранили медведя. Луи рассчитывал, что они скроются так же быстро, как и напали.

Но теперь он видел, что все будет далеко не так просто.

Глава двадцатая

День хвали вечером.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Торгрим Ночной Волк так мечтал вогнать свой меч в брюхо Оттара, что поначалу шум атаки не проник сквозь слепящую алую пелену ярости. Все вскочили и выхватили оружие, но Торгрим не обратил на них внимания. Он неотрывно смотрел на Оттара, как и Оттар на него.

И Оттар бросился на Торгрима с колющим выпадом, намереваясь сразу ранить его в открытый живот или пах, чтобы победить в первые же секунды боя. Но Торгрим был так же быстр, как и Оттар, он рубанул Железным Зубом справа налево, отбивая клинок в сторону, а затем шагнул вперед и пнул Оттара в колено.

Пинок оказался метким. Оттар как раз выставил ногу для опоры. Торгрим ударил с такой силой, что нога Оттара должна была сломаться, как ножка жареного цыпленка. Но не успел Торгрим завершить этот удар, как Харальд схватил его за одно плечо, Скиди — за другое, и оба оттащили его в сторону.

Оттар отскочил после пинка Торгрима, почти не достигшего цели. Оба взревели от ярости и вновь попытались ринуться друг на друга, но Харальд и Скиди держали Торгрима, а люди Оттара вцепились в своего вожака, который размахивал мечом и требовал, чтобы его отпустили.

— Отец! — кричал Харальд Торгриму на ухо. — Отец! Слушай! Здесь враги, на лагерь напали!

Знакомый голос сына и отчетливая тревога в нем заставили Торгрима на мгновение прекратить борьбу. Он тяжело дышал, в ушах шумело, но он все же понял, что за стенами шатра воцарился хаос. Все новые голоса поднимали тревогу.

Полог шатра откинулся в сторону, и один из ирландских воинов что-то прокричал Кевину. Тот ответил ему, а затем схватил меч со щитом и выбежал из шатра.

— Пойдем, — сказал Торгрим, забыв об Оттаре.

Он вышел наружу, в вечерний сумрак. Люди беспорядочно метались перед ним, но он видел, что схватка завязалась у деревьев, отделявших лагерь от долины. Тот, кто атаковал их, явно пришел оттуда. И пришел так быстро, что часовые не успели дать им отпор.

— Харальд, собирай остальных. Веди сюда наших людей! — сказал Торгрим, и Харальд, кивнув, помчался к драккарам.

Торгрим наблюдал за боем, развернувшимся в трехстах футах от них. Наслушавшись лживых речей Кевина и оскорблений Оттара, он с удовольствием посмотрел бы на то, как их уничтожают. Но он не мог позволить кому-то безнаказанно нападать на северян, пусть даже и на людей Оттара.

Рядом с Торгримом появился Скиди и, указав мечом на сражающихся, сказал:

— Их немного. И им хватило смелости напасть на этот лагерь?

— Странно, — согласился Торгрим.

Действительно, насколько он видел, враг выставил меньше сотни бойцов против воинов Кевина и команд девяти драккаров. А значит, он либо безрассуден, либо, наоборот, слишком хитер.

Оттар и его люди вслед за Торгримом выбрались из шатра Кевина. Все они прошли мимо, только Оттар остановился, обернулся и испепелил Торгрима взглядом, на что тот ответил с такой же злобой. Они ничего друг другу не сказали, потому что слова тут были не нужны. Каждый из них понимал, что это еще не конец.

А затем Старри Бессмертный явился с кораблей, опережая всех прочих людей Торгрима. Он от природы был быстроног, как заяц, и не носил ни кольчуги, ни щита, в отличие от других. Старри едва не врезался в Торгрима, и тот, чтобы схватить его за руку, отвернулся от Оттара.

— Подожди остальных, — сказал Торгрим.

Старри резко передернул плечами, отчаянно стремясь в бой. Торгрим оглянулся. Харальд бежал к ним, ведя с собой Агнарра и команду «Морского молота», за которыми спешили викинги с других кораблей, люди Берси, Скиди и Кьяртена.

— В линию, в линию, мы наступаем строем! — закричал Торгрим, и его люди быстро выстроились плечом к плечу.

Воины Торгрима сошли на берег, готовые к схватке, вооруженные и в кольчугах. Они держались вместе у кораблей, поэтому их не застала врасплох внезапная атака, как тех, кто наслаждался удобствами лагеря.

— За мной! — прокричал Торгрим, вскидывая над головой Железный Зуб.

И двинулся вперед, туда, где викингов из отряда Оттара окружили неизвестные враги и убивали их одного за другим, пока обитатели лагеря разыскивали свое оружие. Они не могли оказать достойного сопротивления: ирландцев и северян сбила с толку внезапная атака, и теперь они скорее мешали друг другу, чем наносили урон врагу.

Затем звук, резкий и чистый, привлек внимание Торгрима к тому, что творилось слева. То был не лязг металла и не вопль ярости, а мелодия, точнее, единственная нота. Нечто среднее между боевым кличем и музыкой — звук рога, в который дули сильно, но неумело.

Торгрим обернулся на этот звук. Там тоже собрались люди. Торгрим их уже видел и решил, что это воины Кевина, бежавшие с поля боя. Но теперь они не бежали, а схватились с противником, который, судя по всему, пришел вдоль речного берега.

— Ах вы хитрые ублюдки! — сказал Торгрим.

Так вот почему враги атаковали столь малыми силами. Половина их обошла лагерь, чтобы напасть с тыла.

— Стой! — крикнул Торгрим, и его отряд резко остановился. Торгрим указал мечом туда, где завязался новый бой. — Сюда! Сюда! На них! — крикнул он и первый ринулся в ту сторону.

Годи теперь шагал рядом с древком штандарта в руках и громко кричал. Торгрим двинулся быстрее, почти бегом. Злость на Кевина, бешенство после стычки с Оттаром — все сгорело в овладевшем им боевом безумии.

Старри Бессмертный выказывал небывалую сдержанность, но надолго его не хватило. Он помчался вперед, обогнал всех, в том числе и Торгрима, и тот знал, что лучше не пытаться его остановить. Старри был одет только в штаны и мягкие кожаные ботинки, в каждой руке он держал по топору. На бегу он издавал высокий пронзительный вопль, такой дикий, что казался потусторонним.

Норманны привыкли иметь дело с берсерками, а вот ирландцы определенно нет. Враги держали строй, как опытные и дисциплинированные воины, но сразу же попятились, едва завидев безумного Старри, мчавшегося прямо на них. Оказавшись в пяти футах от них, Старри подпрыгнул и взлетел над землей, размахивая секирами. Из-за линии воинов показалось копье с темным древком и железным наконечником, и Старри рухнул прямо на это оружие.

Наконечник копья пробил спину Старри и вышел с другой стороны с фонтаном крови. Человек, державший копье, тут же умер от удара топора, расколовшего ему голову до того, как Старри упал на землю.

«Нет, нет», — подумал Торгрим, бросаясь к нему.

Смерть была неотъемлемой частью их существования. Они несли смерть, они торговали смертью, они обменивали свой товар на смерть. Торгрим никогда не думал, что будет переживать из-за чьей-то гибели, включая свою собственную и исключая разве что Харальда. Но вид Старри, пронзенного копьем, задел его так, как он и сам не ожидал. У него просто в голове не укладывалось, что Старри Бессмертный может погибнуть.

— Ублюдки! — взревел Торгрим, налетая на первого противника, совсем молодого, может, на пару лет старше Харальда.

На нем была кольчуга, в руке он держал щит, и Торгрим нанес удар с силой, которая должна была преодолеть любое сопротивление и пробить любую защиту. Это был смертельный удар, невероятно мощный, и Торгрим очень удивился, когда его Железный Зуб отбили в сторону умелым поворотом щита.

Теперь уже Торгриму пришлось отступить и отразить удар, а затем еще один, в то время как юноша все надвигался на него. Торгрим сделал выпад, промахнулся и вскинул щит, чтобы прикрыться от контратаки.

Но долго так продолжаться не могло, потому что люди Торгрима еще совсем не устали и почти вдвое превосходили врага числом. Они уже огибали фланги противника, теснили его. Ирландцам оставалось только отступить или умереть на месте, и они выбрали отступление. Шаг за шагом они пятились, постепенно ускоряясь, направляясь к лесу возле реки, отбиваясь на ходу. Молодой человек, с которым Торгрим обменивался ударами, теперь отдавал приказы — вроде бы на ирландском языке, но с каким-то странным акцентом.

Затем Торгрим увидел Старри Бессмертного, лежащего на земле лицом вниз, и позабыл о том, что впереди враг. Он сделал два шага в сторону, упал на колени рядом с телом Старри, уронив меч и щит, а бой тем временем катился мимо. Копье сломалось, когда Старри упал на него, но его окровавленный кончик торчал из спины берсерка прямо под лопаткой.

Торгрим схватил копье и дернул за него, извлекая из тела Старри зазубренный наконечник. Хлынула кровь, и, к величайшему изумлению Торгрима, Старри охнул и застонал.

Торгрим очень мягко перевернул его на спину. Копье пронзило Старри справа, чуть ниже плеча, и нанесло ему страшную рану. Кровь заливала его грудь и впитывалась в грязь, в которую он упал. Торгрим привык видеть Старри покрытым кровью в бою, но обычно не его собственной.

Он услышал шаги, и вскоре рядом с ним опустился Харальд.

— Он… он жив? — спросил Харальд.

— Жив, — ответил Торгрим. Они помолчали, затем Торгрим поднял взгляд. — Как битва? — спросил он.

Звуки сражения стихли, а он этого даже не заметил.

— Они добрались до деревьев, — сказал Харальд. — Те ирландцы, что нас атаковали. Добрались до деревьев и исчезли в лесу, а Берси велел их не преследовать. Тебя там не было, и я решил, что Берси старший.

Торгрим кивнул:

— Да, верно. И Берси поступил правильно. В лесу они могли перерезать вас по одному.

Теперь кивнул Харальд:

— Другие ирландцы, те, что пришли из долины, тоже отступили.

— Рог дал им сигнал, — сказал Торгрим. — Тот, кто ими командует, далеко не глуп.

В этот миг Старри снова застонал, слабо и тихо. Его веки затрепетали, но глаза остались закрытыми.

— Он выживет? — спросил Харальд. Мальчишка до сих пор не уяснил, что в мире есть вещи, которые для его отца представляют такую же загадку, как для него самого.

— Я не знаю, — сказал Торгрим.

Он покачал головой, глядя на Старри, бледного, неподвижно лежащего на земле. Странно было видеть его таким. Старри никогда так не застывал, даже если спокойно сидел в кругу друзей.

Если бы копье прошло хотя бы на дюйм левее, Старри уже отправился бы к Одину. Но теперь его смерть, если она наступит, будет долгой и мучительной, вовсе не такой, о которой он мечтал. И как скоро смерть справится с ним? Через час? Через несколько дней? Или, что хуже всего, он навсегда останется калекой?

Нет, Старри умрет в битве. Он проживет достаточно долго для этого. И даже если ему придется ползти в бой, даже если Торгриму придется нести его, Старри умрет в бою.

Торгрим поднял один из топоров Старри, уложил берсерка на живот и сомкнул его пальцы на рукояти. Оглядевшись, он увидел, что почти все его воины собрались вокруг. Они молча смотрели на поверженного товарища.

— Найдите плащ или что-то, на чем мы его понесем, — приказал Торгрим. — Мы доставим его на «Морской молот».

Глава двадцать первая

Глупый надеется

смерти не встретить,

коль битв избегает.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Солнце скрылось за горами на западе. Лагерь утопал в глубоких тенях, и первые звезды замигали на небе, когда Старри уложили возле руля «Морского молота». Торгрим приказал устроить для него постель на корме драккара, там, где обычно спал он сам. Из шкур соорудили удобное мягкое ложе и опустили на него Старри, который стонал и мотал головой из стороны в сторону. Больше они почти ничего не могли для него сделать.

Почти все, кто находился сейчас на борту драккара, много лет ходили в набеги и обладали кое-какими познаниями в искусстве врачевания. Они умели складывать вместе сломанные кости и фиксировать их лубками. Могли зашить раны от меча или топора. Некоторым удалось бы даже ампутировать конечность, причем успешно — пациент остался бы жив. Но это и все, на что они были способны.

А сквозная рана Старри явно требовала большего. Они промыли ее, стерли кровь и грязь с груди Старри. Берси предложил зашить рану, но Торгрим отказался от этой идеи. Он не знал почему. Он решил, что если они это сделают, то в теле Старри поселятся духи. Но он не знал, чем еще ему помочь, поэтому просто положил поверх раны влажную тряпку.

Когда Старри заснул или потерял сознание, Торгрим вновь сомкнул пальцы раненого на рукояти его боевого топора и осторожно связал их мягким кожаным шнурком. Он не знал, когда Старри умрет, но по крайней мере теперь он отойдет в мир иной с оружием в руках.

— Один Всеотец, — тихо сказал Торгрим, накрыв ладонью руку Старри, привязанную к топору, — если Старри умрет сейчас, он скончается от ран, полученных в честном бою. Наверняка же нет разницы между этим и смертью на поле боя? Если он уйдет, молю тебя, отправь валькирию, чтобы она забрала его в твой зал мертвых. Это все, чего он когда-либо желал.

Он поднялся, оглянулся и вытер глаза. Торгрим не знал, обращает ли Один внимание на подобные молитвы и достаточно ли весомы приведенные им аргументы. Конечно, все, о чем он рассказывал Одину, бог знал и сам, но Торгрим считал, что высказать просьбу вслух не помешает.

Торгрим оставил Старри отдыхать или умирать и спустился по сходням на берег. Он приблизился к лагерю, затем остановился и осмотрелся. В сгустившейся темноте он почти ничего не видел. Горели костры, и в свете их пламени слонялись люди. Воздух был наполнен знакомыми звуками, отмечавшими конец битвы: стонами, редкими вскриками, громким смехом выживших, тех, в ком еще плескалось боевое безумие, требовавшее хоть какой-то разрядки.

Звучали также вопли пленников. Оттар отыскал двух ирландцев, раненых, но еще живых, и теперь они сполна рассчитывались за свою дерзость. Оттар приказал своим людям установить два высоких деревянных шеста и привязал к ним ирландцев, а теперь срывал на них злость, заставляя несчастных вопить. Ночь пронзали их крики и неразборчивые слова. Мольбы, как понял Торгрим. Он не понимал того, что они говорили. В лагере было несколько человек, которые могли перевести их речи, но Торгрим не сомневался, что Оттару наплевать на все, что они могли сказать.

Торгрим испытывал отвращение ко всему происходящему. В конце битвы Оттара ослепила безумная ярость, он носился по полю и рубил на куски тела немногих павших ирландцев, вопил, как сумасшедший, кем он, собственно, и был. Погибло не меньше десяти его воинов, и Оттар, судя по всему, решил заставить двух выживших ублюдков заплатить за свою утрату.

Торгрим Ночной Волк не чурался убийств, не избегал жестокости, но поведение Оттара казалось ему бессмысленным и недостойным. И даже хуже. Они могли пытать пленников не столь изощренно и получить у них ценные сведения. Например, стоило бы выяснить, кто возглавлял эту хитроумную атаку и что он собирается делать дальше. Или же имело смысл оставить одного из пленников в живых и отправить его обратно к товарищам, дабы он рассказал, что случилось с другим, и внушил им страх перед викингами. Теперь же они ничего не узнают и ничего не добьются.

Торгрим помотал головой и отбросил эти мысли. Приближался Кевин мак Лугайд со свитой, и Торгрим понял, что его ждут непростые переговоры.

— Харальд! — позвал Торгрим, поскольку знал: Харальд рыскает поблизости, пытаясь оставаться незаметным. — Найди Берси, Скиди и Кьяртена, скажи, чтобы встретили меня здесь. Ирландец желает поговорить с нами. И сам возвращайся. Я не собираюсь полагаться на одного только толмача Кевина Как-его-там.

Харальд кивнул и поспешил прочь. Он все еще собирал остальных, когда Кевин подошел к Торгриму, с Оуэном и личной охраной за спиной. Кевин заговорил, и Оуэн перевел:

— Кевин благодарит тебя за проявленное сегодня усердие. На нас подло напали, однако мы показали, что можем победить любого, кого против нас пошлют.

Торгрим отвернулся и плюнул на землю.

— Мы никого не победили, — сказал он. — Они сделали то, зачем пришли: нанесли удар и отступили, прежде чем мы смогли ответить.

Его всегда забавляло, когда разумный расчет врага называли подлостью.

Оуэн перевел его слова. Торгрим не считал, что сообщил Кевину нечто новое, но Кевин выглядел недовольным.

— Мой господин говорит: этого не должно было произойти. И больше ничего подобного не случится. Он говорит также, что это доказывает наличие в Глендалохе огромных богатств, иначе его защитники не старались бы всеми силами остановить нас.

Торгрим взглянул на Оуэна и подумал: «Бедный крестьянин приложит все силы, чтобы защитить свою тощую корову, но это не значит, что корова имеет какую-то ценность». Но он уже устал от разговоров, поэтому промолчал.

Прежде чем тишина стала еще более неуютной, Харальд приблизился к ним, а с ним и все прочие его люди. Торгрим повернулся к сыну:

— Скажи Кевину вот что: я призвал своих военачальников, чтобы мы могли закончить наше дело. Вряд ли Оттар в настроении болтать, но это, наверное, и к лучшему.

Харальд перевел слова на ирландский. Кевин заговорил, и Оуэн перевел. Это напоминало поединок переводчиков.

— Кевин снова извиняется за то, что не предупредил тебя о том, что в деле будет участвовать Оттар. Он говорит, что на ярмарке в Глендалохе добычи хватит на всех, а с Оттаром и его воинами будет легче ее захватить. Мой господин надеется, что ты не передумаешь и продолжишь сотрудничать с нами.

Пока что на Торгрима не произвела никакого впечатления помощь, которую Оттар ему оказал, но он вновь придержал эти слова при себе. Однако, прежде чем он ответил, Кьяртен шагнул ближе и тихо спросил:

— Ночной Волк, мы можем поговорить? Наедине?

Его голос звучал необычно, в нем почти не осталось прежнего высокомерия. Торгрим попытался рассмотреть его лицо в слабом свете костров, но видел одни только тени.

— Конечно, — сказал Торгрим и повернулся к Харальду: — Скажи Кевину, что мне нужно обсудить кое-что со своими людьми. Пусть подождет нас минуту.

Торгрим, его военачальники и Харальд отошли к воде, достаточно далеко, чтобы Оуэн не мог подслушать их тихий разговор.

— Торгрим, — начал Кьяртен, — нет нужды говорить тебе, что Оттар безумен. Сегодня ночью ты сам в этом убедился. — К тому времени пленники уже перестали кричать, но их вопли до сих пор звенели у всех в ушах. — Но я должен сказать тебе, что он не просто безумен. Боги презирают его сильнее, чем ты можешь себе представить.

— Ты раньше имел дело с Оттаром? — спросил Торгрим.

— Он мой брат, — ответил Кьяртен. — Мы вместе приплыли из Норвегии. Три года назад.

В этот момент Торгрим узнал ту странную ноту, которая появилась в голосе Кьяртена. Это был страх. Тот же страх, который Кьяртен выказал в деревне мертвых. Кьяртен наверняка знал, кто перерезал ее жителей.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Берси.

Кьяртен помолчал, словно собираясь с силами.

— Я хочу сказать, что ему нельзя доверять. И я не думаю, что можно доверять этому ирландцу Кевину, хотя в Вик-Ло он ни разу нас не подвел.

Торгрим уже понял, как это было спланировано. Их обманом заставили явиться сюда. Кевин подстроил все так, чтобы они сражались вместе с другим вожаком северян, безумным и непредсказуемым. Ирландцы Глендалоха уже показали, что справиться с ними будет нелегко. Любой разумный человек повернул бы к морю и отправился бы домой.

Но на кону стояли и иные вещи. К примеру, честь. Торгрим не готов был признать, что Кевин так легко обвел его вокруг пальца. Он не мог смириться даже с предположением о том, что ему и его воинам не хватит храбрости, чтобы присоединиться к безумному Оттару во время набега. Пусть никто не думает также, что ирландец запугал их своей силой и хитроумием.

— Так что ты предлагаешь? — хрипло спросил Скиди у Кьяртена. — Каков твой совет?

И снова Кьяртен помолчал, прежде чем ответить.

— Я считаю, что следует бросить эту затею, вернуться в Вик-Ло и поискать другую добычу, — сказал он.

Теперь притихли все остальные, обдумывая слова Кьяртена. Торгрим заговорил первым.

— Ты знаешь, что мы не можем этого сделать, — сказал он, не спрашивая, а утверждая.

— Да, знаю, — сказал Кьяртен. И Торгрим разглядел в темноте, как другие кивают.

— Тогда решено, — сказал Торгрим.

Они пойдут дальше, на Глендалох, встретят лицом к лицу все то, что приготовили для них судьба и боги. Они будут искать славной победы и богатств или достойной смерти, ведь в конечном итоге лишь на это могли надеяться те, кто ходил в викингские походы.

Глава двадцать вторая

Норвежцы побеждены были, чудом Господним были они уничтожены.

Анналы Ульстера

Они отступили в рощу, и северяне их не преследовали. Впрочем, они пятились еще некоторое время, держа оружие наготове, однако варвары за ними не гнались. И когда наконец стало ясно, что северяне не пойдут за ними в лес, что бой на сегодня закончился, Луи де Румуа повел своих людей туда, где они должны были встретиться с Айлераном и остальными, а затем вместе вернуться в свой лагерь.

Кипучая энергия переполняла их. Луи достаточно часто видел подобное, например после успешного завершения какого-нибудь дела. Он полагал, что причиной тому становится резкая смена настроений, когда отзвуки страха, возбуждения и безумия еще отдаются в душе, постепенно рассеиваясь. Сам он в прошлом тоже ощущал нечто похожее, и ему нравилось это чувство, но сегодня оно не пришло.

Протолкавшись в начало колонны, которой двигался отряд, он схватил Фэйленд за руку. Она ушла в лес с остальными, стараясь не бросаться в глаза, но эта женщина сейчас занимала все мысли Луи, и едва ли он мог забыть о ее присутствии.

— Что, во имя Господа и всего святого, ты тут делаешь? — прошипел он на ходу. — О чем ты думала?

— Я всего лишь пытаюсь внести свой вклад в общее дело, помешать варварам разграбить Глендалох, — запротестовала она, но ей явно не хватало уверенности в собственной правоте.

— Merde![17] — выпалил Луи. — Ты с ума сошла?

Он искоса поглядывал на нее, пробираясь через подлесок. Ее каштановые волосы сбились в колтун. Синяк, который оставил Колман, почти сошел, но теперь ее лицо было перепачкано кровью. Сорочка была порвана, подол платья потемнел от грязи. Она все еще несла в руке короткий меч, и на нем тоже виднелась засохшая кровь вдоль клинка. В ее глазах было странное выражение, которого он никогда раньше не видел.

— Нет, я не сошла с ума, — возразила она, хотя выглядела именно как безумная. — Мне что, надо было остаться в лагере и целый день слушать оскорбления этого высокомерного ублюдка, моего мужа?

Луи мог понять, почему ей этого не хотелось, но он был слишком зол и слишком сбит с толку, чтобы с ней спорить. Дальше они шагали в тишине, Луи раздвигал перед ними ветки, Фэйленд шла за ним, а прочие выжившие члены отряда, которых, как казалось Луи, было большинство, нестройной цепочкой тянулись следом.

Лес редел, и вскоре идти стало проще, а затем они вышли на открытую местность. Солнце едва скрылось за горами, темнота окутывала речную долину, и Луи был рад выбраться из чащи.

— Сюда, капитан, — сказал Лохланн, указывая мечом.

Молодой послушник протолкался вперед, чтобы поравняться с Луи, и, по всей видимости, счел своим долгом оставаться рядом с ним. Луи кивнул и повернул прочь от реки. Лохланн теперь шагал справа от него, Фэйленд слева, а остальные — позади. Несколько минут спустя они оказались на пыльной разбитой дороге, по которой вчера маршировали к своему лагерю. Луи скомандовал всем остановиться, и почти все сразу же опустились на землю; кто-то сел, скрестив ноги, кто-то улегся на спину.

Вскоре они услышали, как по дороге движутся люди: раздался тихий звук, похожий на шелест ветра в кронах, но подчеркнутый звоном кольчуг, лязгом оружия и щитов. Приближался отряд Айлерана. Луи не думал, что норманны осмелятся уйти так далеко от своего лагеря.

— Всем встать и построиться в колонну, — произнес Луи достаточно громко, чтобы его услышали.

Люди неохотно поднялись и выстроились в линию на дороге.

— Нет, не так, — сказал Луи. — Вы что, собрались возвращаться к варварам? В другом направлении.

Семьдесят человек развернулись лицом в ту сторону, откуда несколько часов назад явились сюда, а за ними из тьмы возникли люди Айлерана. Луи шагнул вперед и протянул руку. Света было еще достаточно, чтобы Луи смог разглядеть усталое лицо Айлерана, которое озарилось радостью, когда он заметил Луи. Старший воин пожал Луи руку, а затем привлек его к себе и обнял за плечи. Затем подошли остальные, они тоже улыбались и одобрительно хлопали его по спине.

— Отлично, просто здорово, — сказал Айлеран, отпуская Луи.

Луи шагнул в сторону. Все прочие кивали, соглашаясь с Айлераном. Крестьяне с копьями не могли в полной мере оценить то, что случилось, но воины поняли, насколько хорош был план и как точно его воплотили в жизнь.

Луи кивнул:

— То же могу сказать и о вас. Это был отличный бой. Полагаю, у варваров поубавится дерзости. Вы потеряли много людей?

Айлеран покачал головой:

— Пятеро не смогли выбраться. Я молю Бога о том, чтобы их убили на поле боя, а не взяли в плен. А у тебя?

Луи понял, что не сосчитал своих людей, и это была ошибка, но он не желал в ней признаваться.

— Мои потери невелики. Куда меньше, чем у варваров и Кевина мак Лугайда, — сказал он, уверенный в своей правоте.

— Не думаю, что варвары решатся преследовать нас, — сказал Айлеран. — Думаю, им на сегодня хватит. И вряд ли им захочется разгуливать в темноте.

Луи кивнул:

— Я согласен. Мои люди падают с ног от усталости. Предлагаю пройти по дороге еще милю, найти подходящее место и заночевать. Выставить стражу, спать с оружием, а с первыми лучами солнца двинуться назад в лагерь.

— Да, так будет лучше всего, — сказал Айлеран. — А это что, женщина?

Он застал Луи врасплох, внезапно сменив тему. Луи обернулся в том направлении, куда смотрел Айлеран, хотя, конечно, отлично знал, кого тот имеет в виду.

— Да, — сказал Луи, вновь поворачиваясь к капитану воинов. — Это Фэйленд, жена Колмана мак Брендана. Она следовала за нашей колонной от самого лагеря. Наверное, пожелала взглянуть на битву.

Айлеран кивнул, но ничего не сказал. Он велел своим людям шагать за отрядом Луи, и колонна усталых воинов последовала дальше. В лунном свете дорога казалась старым шрамом на травянистом лугу, и идти по ней было довольно просто.

Несмотря на это, люди то и дело спотыкались на ходу. Лохланн наткнулся на небольшой камешек и едва не упал, Фэйленд отставала все больше, но затем ускоряла шаг и снова нагоняла их. Все они были истощены до предела своих сил и даже больше.

В нескольких сотнях футов впереди Луи заметил открытую поляну за прогалиной среди деревьев, которые темными силуэтами вырисовывались в ночи: хорошее место для лагеря, даже если враг решит атаковать в темноте. Он замедлил шаг и вновь приказал всем остановиться; воины повиновались.

— Остановимся здесь на ночлег, — сказал Луи. — Мы с капитаном Айлераном назначим часовых. Все прочие ложатся спать. Держите оружие под рукой, спите в кольчугах, кто их имеет. Те, у кого есть вода, поделитесь с теми, у кого ее нет. — Он отругал себя за то, что не предусмотрел этого и не прихватил еды. — Выступаем завтра на рассвете, — добавил он.

Комментариев не было, никто не произнес ни слова. Все слишком устали для этого. Спотыкаясь, они добрались до поля и рухнули на землю. Некоторые укрылись плащами, но большинству даже на это не хватило сил. Через четыре минуты после того, как Луи отдал приказ, поле усеяли неподвижные тела, словно это его армия, а не варвары получили огромный урон в битве.

Фэйленд нашла себе место подальше от остальных. Она села, но не стала ложиться. Вместо этого она подтянула колени к груди и принялась вглядываться в ночь.

Айлеран возник из темноты, и они с Луи обсудили, как нужно расставить часовых, после чего Айлеран снова исчез, чтобы проследить за выполнением приказа. Луи, которому незачем было больше медлить, вздохнул, подошел к Фэйленд и сел рядом с ней.

Они не разговаривали с тех пор, как Колман застал их вместе, обменялись лишь парой слов, когда выдалась возможность. Он успел извиниться. Она приняла извинения. Фэйленд, казалось, не испытывала ни злости, ни отвращения. У него сложилось впечатление, что он больше злится и презирает себя сам.

— Ты снова пришел извиняться? — поинтересовалась она. — За то, что трахнул меня, а затем оставил в одиночестве, разбираться с мужем?

— Нет, — сказал Луи. — А нужно?

— Нет, — ответила Фэйленд. — Полагаю, извинений уже достаточно. Но мне они нравятся.

Какое-то время они сидели молча. Луи наблюдал за тем, как несчастных, которых выбрали в первый дозор, будят и тычками отправляют на места.

— Что ты сегодня делала в лагере варваров? — спросил он.

— Убивала их. Как и ты, — сказала Фэйленд.

— И муж тебя отпустил? Он знает, что ты последовала за нами? — Луи заметил, что они оба избегают называть Колмана по имени.

— Я сказала ему, — ответила Фэйленд. — Сказала, что собираюсь это сделать, последовать за тобой в битву. Не знаю, поверил ли он мне. А если и нет, то вряд ли он очень расстроится, увидев меня мертвой. Моя смерть избавила бы его от множества проблем.

Они снова замолчали. Тогда Луи спросил:

— Разве ты не боишься смерти? Не боишься своего мужа или варваров?

Долгое время Фэйленд не отвечала, словно всерьез размышляя над его вопросом. Наконец она произнесла:

— Да, я боюсь всего этого. Но куда больше я боюсь скуки.

Луи ожидал совсем не такого ответа и не знал, что ей сказать, поэтому промолчал. Они еще посидели в тишине, затем Луи поднялся, чувствуя, как мышцы протестуют против этого.

— Спокойной ночи, Фэйленд, — произнес он и поковылял к ближайшему свободному месту среди спящих, где лег на спину.

Он закрыл глаза и ощутил, как сон накатывает на него, словно прилив теплого моря. Но как только его понесла волна, кто-то толкнул Луи, легонько, лишь для того, чтобы вновь разбудить. Кто-то улегся рядом с ним. Фэйленд. Он понял это в тот же миг, как проснулся.

— Фэйленд? — зачем-то прошептал он.

И почувствовал ее руки у себя под плащом, их прикосновение к кольчужной рубашке. Затем они двинулись по груди и ниже, на бедра. Он слышал, как она тихонько вздыхает, уткнувшись лицом ему в шею.

Луи понимал ее чувства: как гаснет в ней энергия, как медленно затихают страсти, воспламененные боем. Очень часто после битвы появлялось всепоглощающее желание заняться сексом. Луи сталкивался с этим много раз и сам испытывал то же. Для шлюх в тавернах, стоящих вдоль Сены, самыми прибыльными становились те ночи, когда Луи и его всадники отражали набег северян. Но он никогда не видел, чтобы подобное случалось с женщиной, поскольку никогда еще не видел женщину в битве.

— Фэйленд, так нельзя, — сказал он.

Перекатившись на бок, лицом к ней, Луи тут же понял, что пропал. Лунный свет падал на ее лицо, на гладкую белую кожу, огромные глаза, каштановые волосы. Луи вдыхал ее запах — запах высохшего пота, не такого едкого и сильного, как мужской, приправленного ароматическими маслами. Это был запах сильной и отважной женщины.

Она потянулась к нему, погладила по щеке, и Луи прижался к этой ладони, поцеловал ее. Фэйленд положила руку ему на затылок и привлекла его к себе, и он принялся целовать ее с растущей страстью, его усталость отступила под напором новой, более сильной потребности. Он оставил ее губы, и его рот скользнул по длинной шее, за ухо; он вновь наслаждался ароматом ее кожи и волос, словно свежестью раннего утра.

Луи отстранился и посмотрел ей в глаза. Они мерцали в лунном свете, и он увидел в них трепет и желание. Голос в его голове кричал: «Не делай этого! Не делай этого, дурак несчастный!»

А затем он произнес вслух, совершенно утратив контроль над собой:

— Давай отойдем от лагеря, туда, за деревья.

Фэйленд слегка кивнула, едва заметно улыбаясь. Луи де Румуа проклял себя, проклял свою слабость и полное отсутствие самообладания, но поднялся, подхватил свой плащ, взял Фэйленд за руку и повел ее в лес. Часовым было приказано смотреть в другую сторону, в направлении лагеря варваров, а все прочие крепко спали. Никто не видел, как они уходили.

Луи расстелил плащ на траве, и Фэйленд улеглась на него. Луи расстегнул пояс и отбросил его в сторону, затем одним плавным отточенным движением стянул кольчугу и опустился рядом с женщиной. Они сплелись в объятиях, впились друга в друга поцелуем. Фэйленд избавилась от своего нагрудника. Они поцеловались снова, уже задыхаясь. Луи схватился за мягкую тонкую ткань туники Фэйленд и стянул ее через голову, а Фэйленд сражалась с его туникой, пока Луи ей не помог. Они прижались друг к другу, их тела сомкнулись в прохладном ночном воздухе.

Они пытались не шуметь, и им это почти удавалось, хотя один раз Луи пришлось зажать ей рот рукой. И все же они находились слишком далеко от беспробудно спящих людей, среди шелестящих крон деревьев, так что вряд ли кто-то слышал, как они занимались любовью. По крайней мере Луи на это надеялся.

Когда все закончилось, Луи набросил край плаща на обнаженное тело Фэйленд, прикрылся и сам, после чего заснул, чувствуя себя почти в раю. Его счастью мешал лишь какой-то слабый, но настойчивый зуд на краю сознания, который досаждал ему даже во сне, пока Луи наконец не пробудился среди ночи, задолго до рассвета.

Он еще не полностью пришел в себя, не вполне осознавал, где находится. Луи понял, что обнажен, рядом с ним лежит Фэйленд и оба находятся под открытым небом, что казалось странным. Луи даже засомневался, действительно ли проснулся. И вдруг кто-то словно отдернул занавес, открывая вид из окна: Луи вспомнил все и сообразил, что именно ему так досаждало. Он не прогуливался по делам сердечным, он оказался здесь, потому что отправился в военный поход. Как мог он лежать тут, голый и беззащитный, и ожидать от своих солдат готовности к бою?

Луи постарался подняться как можно тише. Фэйленд слегка пошевелилась и что-то пробормотала, но не проснулась. Луи нашел свои штаны, затем тунику. Кольчуга так и валялась там, где он ее уронил, темная горка стальных колец едва виднелась в траве. Он простоял секунду, глядя на нее. Облачаться в нее не хотелось. Даже одежду он натянул с трудом, а вес кольчуги и вовсе казался ему непосильным.

— Merde, — прошептал он и потянулся за кольчугой.

Та издала звук, похожий на скрежет лопаты по гравию, когда он поднял ее и надел через голову. Он велел своим воинам спать в кольчугах, но не имел права заставлять их делать то, чего не мог выполнить сам. Это был первый урок, который преподал ему Ранульф, и, возможно, самый важный из всех.

Он поправил кольчугу и поднял меч с перевязью. Прежде чем снова лечь, он окинул взглядом поле, на котором спали бойцы. Он никого не видел: ни часовых, ни даже темных пятен, которыми должны были казаться спящие, но это его не удивило. Луна зашла за деревья, и теперь только звезды тускло освещали землю. Ему показалось, что он заметил фигуру, движущуюся по полю, но, возможно, она ему только мерещилась.

«Дозорный идет будить следующую стражу», — подумал он и с этой мыслью опустился сначала на колени, а затем на бок — рядом с Фэйленд, держа меч под рукой. Он напомнил себе, что выйти нужно будет до рассвета и его ни в коем случае не должны обнаружить в таком компрометирующем положении. Фэйленд придется одеться. Но в этот миг тепло ее тела под плащом, которое он ощущал даже сквозь кольчугу, и ее запах манили его слишком сильно. Он закрыл глаза и заснул.

А затем Луи проснулся. Он сам не понял почему. Не знал, как долго спал. Он открыл глаза. Лицо Фэйленд находилось всего в нескольких дюймах от него. Было темно, ночь еще не закончилась.

Он услышал шаги — тихие, крадущиеся. Луи приподнялся на локте, и тот, кто приближался, заметил его движение, после чего преодолел разделявшее их расстояние одним прыжком. Он наступил Луи на грудь, придавливая к земле. В слабом свете звезд Луи различил стальной блеск его меча. Незнакомец какой-то миг неподвижно держал свое оружие обеими руками, а затем опустил вниз, нацелив клинок в грудь Луи.

Глава двадцать третья

Облегчи, о владыка серых небес, ниспосланное нам бремя.

Анналы Ульстера

— Ублюдок! — воскликнул Луи на родном языке, когда меч устремился ему в грудь.

Он взмахнул правой рукой, отбивая клинок в сторону, подальше от лежащей рядом Фэйленд. Сталь заскрежетала по кольчужной рубашке и вонзилась в мягкую землю рядом с ним.

Нависший над ним человек ожидал, что клинок войдет в тело Луи, и промах вывел его из равновесия. Луи потянулся вверх, схватил его за правую руку, дернул на себя и перекатился, сбрасывая убийцу в траву.

Нападавший упал, а Луи покатился дальше, чтобы затем вскочить на ноги. Он поднял с земли собственный меч, сжал рукоять и стряхнул ножны. Услышал, как за спиной ахнула Фэйленд. Незнакомец, похожий на призрака, пытался подняться. Луи сделал выпад и почувствовал, как клинок скользнул по кольчуге. Незнакомец ударил рукой по мечу, отбивая его в сторону, и Луи поспешно отступил на случай, если последует контратака.

Но она не последовала. Убийца потерял меч, когда Луи опрокинул его на землю, и теперь стоял, пригнувшись, с кинжалом в руке, бесполезным против длинного меча Луи. Он закружил, пытаясь обойти Луи слева, пригибаясь к земле и держа кинжал наготове. Луи различил вдали шум голосов. Их схватка привлекла внимание, но он знал, что лучше не отворачиваться от этого противника. И он вовсе не собирался звать на помощь, чтобы его обнаружили в компании обнаженной Фэйленд.

— Брось кинжал и встань на колени, тогда я тебя пощажу, — прорычал Луи.

Незнакомец никак не отреагировал на это, и Луи понял, что говорил на франкском. Он начал мысленно переводить слова на ирландский, и тут вдруг убийца попытался обойти его справа, словно хотел увернуться от меча. Луи взмахнул оружием, преграждая ему путь. Быстрый, как змея, незнакомец сменил направление атаки, метнулся влево, но не на Луи, а на Фэйленд.

— Bâtard! — снова крикнул Луи и прыгнул вперед.

Он ощутил, что острие меча нашло цель, но силы этого укола оказалось недостаточно, чтобы пронзить стальное плетение кольчуги. И тогда, прежде чем кинжал вонзился в нее, Фэйленд схватила меч нападавшего, лежащий рядом с ней, и, широко замахнувшись, нанесла удар. Клинок плашмя стукнул убийцу по виску, отчего тот споткнулся и отступил.

Фэйленд уже стояла на ногах, причем она была в рубашке, как с изумлением обнаружил Луи. В руке она держала трофейный меч, который занесла над плечом, словно собиралась рубить дрова.

— Нет! — закричал Луи.

Он хлестнул мечом по затянутой в кольчугу руке незнакомца, и лязг металла громким эхом разнесся в ночи. Мужчина ахнул, кинжал упал. К ним приближались люди, судя по звуку шагов, один человек или больше. Теперь Луи рискнул оглянуться и увидел, как из темноты выступает Айлеран с мечом наготове. Клинок он обнажал на ходу.

— Айлеран! — крикнул ему Луи. — Я…

Но закончить фразу он не успел. Айлеран взмахнул мечом — так, чтобы ударить наверняка, — и полоснул убийцу по шее. В тусклом свете брызнул фонтан крови, убийца захрипел, задергался и, содрогаясь, рухнул на землю.

— Проклятье! — Луи постарался этим ограничиться.

Он не на шутку рассердился, поскольку хотел захватить нападавшего живым, хотел выяснить, кто послал его и почему. Луи знал, как заставить его говорить. Но теперь убийца был мертв, точнее, умирал на его глазах. И все же Луи сдержал свое разочарование. Он не хотел отчитывать Айлерана, поскольку тот считал, что поступает правильно.

Когда злость Луи немного улеглась, когда выровнялось его дыхание и вернулся дар речи, он сказал:

— Благодарю, Айлеран.

Айлеран ничего не ответил, только подошел к телу и, прищурившись, посмотрел на него. Убийца уже перестал содрогаться, и Луи догадался, что жизнь окончательно покинула его.

— Кто это? — спросил Айлеран. — Северянин?

— Мне так не кажется, — ответил Луи, пытаясь восстановить в памяти мимолетный образ человека, с которым дрался в темноте. Тот казался не более чем тенью, но Луи все же не думал, что он из норманнов.

Позади вновь раздался шум шагов, кто-то торопился к ним сквозь высокую траву. Они с Айлераном обернулись. К ним мчались, обнажив мечи, около полудюжины человек.

— Капитан! — услышал он полный тревоги голос Лохланна. Его спутники замедлили бег, а приблизившись, опустили оружие, осознав, что бой уже окончен. — Капитан Луи, бога ради, что происходит?

— На нас напали, — сказал Луи, и все взгляды обратились к Фэйленд, которая уже успела бросить меч и натянуть нагрудник и плащ поверх туники.

«Ничего не объясняй, никогда не объясняй», — мысленно повторял Луи лучший совет, который мог себе дать. И немедленно его проигнорировал.

— Ради чести дамы, — сказал он, — я решил, что ей лучше не ночевать среди множества мужчин. Я лично отвечаю за ее благополучие.

— Конечно, — сказал Айлеран, и Луи постарался не заметить намек, скрытый за этим словом. Он кивнул на мертвеца, лежащего возле их ног.

— Ты знаешь его? — спросил Луи.

Айлеран опустился на колени рядом с трупом и пригляделся. Схватил убитого за ворот кольчужной рубашки и перевернул на бок, чтобы лунный свет падал ему на лицо.

— Он не из моих людей, — хмыкнул Айлеран. — Не из тех, кого я знаю. И, как ты говорил, не северянин.

Луи кивнул:

— Когда взойдет солнце и мы сможем рассмотреть его повнимательней, вероятно, выясним больше. А пока что позволим бойцам поспать еще несколько часов.

Все прочие, хмыкнув, двинулись прочь, но Лохланна Луи тронул за рукав, веля ему остаться.

— Этот малый, — Луи кивнул на мертвеца, — это он приходил за мной в монастыре?

Лохланн поглядел вниз, на труп.

— Не знаю, капитан Луи, — сказал послушник. — Сложением похож, но тогда, в монастыре, мне не удалось рассмотреть его лицо.

Луи кивнул. Он так и предполагал.

— Хорошо. Иди спать. Возможно, при свете дня мы узнаем больше.

Взгляд Лохланна метнулся с Луи на Фэйленд и обратно.

— Хотите, я останусь поблизости? — спросил он. — Вдруг возникнет новая опасность.

— Нет, благодарю, Лохланн, — сказал Луи. — Полагаю, мне больше ничто не грозит.

Лохланн кивнул и оставил их с Фэйленд наедине. Как только он исчез в темноте, Луи повернулся к Фэйленд.

— Это был отличный прием и отличный удар. Ты умеешь обращаться с мечом.

Фэйленд пожала плечами:

— Я беру меч и замахиваюсь им. Иногда я попадаю в того, в кого целюсь.

— У тебя получается лучше, чем у всех наших крестьян, притворяющихся солдатами, — сказал он.

Взяв Фэйленд за руку, он повел ее обратно к спящим на траве людям. Луи сомневался, что сегодня на него снова нападут, но среди вооруженных людей ему определенно ничто не грозило, как он и сказал Лохланну. К тому же Луи не хотелось засыпать рядом с окровавленным и почти обезглавленным телом. И не хотелось, чтобы все обитатели лагеря обнаружили их с Фэйленд в объятиях друг друга.

Луи расстелил на земле свой плащ и позволил Фэйленд лечь, зная, что заснуть не сможет. Он сел рядом с ней и бодрствовал до самого рассвета, внимательно глядя по сторонам, вслушиваясь в каждый звук. Но смотреть было не на что, кроме верхушек деревьев, покачивающихся на фоне звезд, и слушать тоже, кроме шороха мелких ночных зверушек и храпа спящих людей.

С первыми лучами рассвета Луи поднялся, ощущая боль в мышцах и суставах. Он размял руки и ноги. Айлеран уже будил своих людей. Он присоединился к Луи, и они, не говоря ни слова, отправились через поле туда, где лежал мертвец.

Солнце пока еще не поднялось над горами на востоке. Небо было сине-серым, но достаточно светлым, чтобы они могли увидеть все, что им нужно. Мертвец лежал лицом вверх, пустые глаза глядели в облака. Он потерял много крови, и лицо его стало мертвенно-бледным, особенно на фоне темной травы, на которой он лежал.

Луи долго смотрел на него, как и Айлеран.

Айлеран покачал головой:

— Я его не знаю.

— Я тоже, — ответил Луи. Он поднял меч, который ночью отбросила Фэйленд. — Ковка, кажется, ирландская.

Айлеран посмотрел на оружие.

— Похоже на то, — сказал он. — А кольчуга вроде как франкская.

Луи и сам видел, что он прав, и эти факты не могли ему подсказать, кем был убийца или откуда он родом. Носком сапога Луи приподнял нижний край кольчуги. Кошеля под ней не оказалось.

— Пусть твои люди его разденут, — сказал Луи. — Если найдут хоть что-нибудь, что скажет нам больше об этом bâtard, принеси это мне. Серебро возьми себе. Его оружие и кольчугу отдай тому копейщику, который лучше всего показал себя во вчерашнем бою.

Айлеран кивнул. Они с Луи вновь побрели туда, где воины поднимались на ноги, потягиваясь и почесываясь. Луи пару раз заметил косые взгляды в свою сторону, сопровождаемые ухмылками, но, как только он пытался их встретить, люди быстро отводили глаза. Сплетни разносились по солдатскому лагерю со скоростью утреннего ветерка.

Три человека, подчиненных Айлерану, раздели труп убийцы, но не нашли ничего такого, что могло заинтересовать Луи. Закончив свое дело, они бросили окоченевший труп в кустарник, на поживу тем, кто пожелает им закусить.

Луи подозвал к себе Айлерана и Лохланна.

— У нас нет с собой еды, а значит, нет и причин для проволочек, — сказал он. — Отправимся прямиком к главному лагерю и позавтракаем там.

Пять минут спустя отряд из полутора сотен вооруженных мужчин потащился — ведь маршем это нельзя было назвать — в том направлении, откуда явился днем ранее, и колонна растянулась по дороге на двести футов, а то и больше. Они поднимали облако пыли, сносимое ветром, поскольку дорога пересохла после долгих дней хорошей погоды. Но всему хорошему приходит конец. Луи поднял взгляд. Тусклая синева утреннего неба уже окрашивалась молочной белизной, над головой формировался привычный купол из облаков.

На дороге они были не одни. Порой они нагоняли тяжело нагруженные фургоны, запряженные волами. Эти животные брели так медленно, что даже усталые после боя люди шли быстрее. Колонне приходилось огибать повозки по обочинам, по утоптанной траве. Иногда мимо проезжали небольшие группы всадников, которые то и дело бросали на них любопытные взгляды. Движение тут стало оживленнее, чем раньше и чем будет в следующие полгода, поскольку путешественники стекались с севера и запада, следуя вдоль реки Авонмор на Глендалохскую ярмарку.

Солнце поднималось все выше — бледный диск за толстым покрывалом облаков, и в воздухе ощущалась влажность. Скоро пойдет дождь, Луи это чувствовал. Он надеялся — ради своих людей, ради себя, — что они сумеют вернуться в дунад до того, как он хлынет, и что палатки действительно отправили к ним из Глендалоха.

Луи де Румуа шагал во главе колонны, Айлеран шел слева, Фэйленд — справа, Лохланн — в нескольких шагах позади, как считал подобающим. Отряд маршировал молча, но их дух был на подъеме. Они гордились своей ночной вылазкой, гордились по праву. Прежде, когда они только вышли из Глендалоха, Луи встречали с любопытством, равнодушием или отвращением, которые он замечал на лицах, шагая вдоль рядов воинов, а теперь они улыбались и кивали ему. Это было хорошо. Именно так и создается могучая армия.

Впереди, примерно через сотню родов[18] от них, дорога поворачивала влево, терялась за небольшой рощицей, и Луи заметил, как за ней поднимается дым. Не слишком густой, но этого оказалось достаточно, чтобы вызвать любопытство и тревогу, хоть он и не боялся сюрпризов. Айлеран выслал вперед разведку, поскольку ни он, ни Луи не были столь беспечны, чтобы без предосторожностей расхаживать по местности, где слишком близко расположился сильный враг.

Стоило Луи задуматься о дыме, как он увидел одного из разведчиков, возвращающегося из-за деревьев. Он не бежал и не выглядел чересчур возбужденным. Это было хорошо. Луи не стал останавливать отряд.

— Караван, — сказал разведчик, встретившись с марширующей колонной. Он пристроился рядом с Айлераном, но обращался к ним обоим. — Три фургона. Богатые. С женщинами. Они разбили лагерь у обочины дороги.

Айлеран кивнул.

— Направляются на Глендалохскую ярмарку, это точно, — сказал он. — Актеры, наверное, или торговцы, или шлюхи. Или и то, и другое, и третье.

Они миновали поворот, и Луи понял, что разведчик описал все верно, хоть и не так детально, как мог бы. Три тяжелых крытых фургона на высоких дубовых колесах с железной окантовкой были выкрашены в ярко-красный и желтый цвета. Они стояли полукругом на поле у дороги. Спереди, у козел, и позади каждого фургона возвышались шесты с плещущими на ветру знаменами, а флажки поменьше трепетали везде, где их только сумели привязать.

В центре полукруга пылал большой костер, над ним висел огромный котел. И даже издали Луи почуял запах похлебки, которая в нем варилась, отчего его рот заполнился слюной. Он только сейчас понял, как проголодался. Запах уловили и маршировавшие за ним люди, он услышал их бормотание за спиной. Луи обернулся и велел им замолчать, солдаты подчинились, хотя недовольный ропот стихал постепенно, а не оборвался сразу же.

У костра сидел крупный мужчина, крупный во всех смыслах этого слова, с огромной бородой, почти закрывавшей его выдающийся живот. Луи принял бы его за норманна, не будь он одет на ирландский манер и совершенно безоружен. Были там и другие, человек пять или больше, насколько Луи мог судить, среди них и женщины. Луи насчитал четырех. Молодые. Привлекательные. Он снова услышал за спиной нарастающий ропот.

— Мы позволим нашим людям немного отдохнуть здесь, — сказал Луи Айлерану. — Я поговорю с этими ребятами.

Айлеран обернулся и передал приказ по цепочке. Однако солдаты не уселись отдыхать тут же, все они стремились вперед, поближе к еде, поближе к женщинам, и только потом искали подходящую травяную кочку, чтобы устроиться на ней.

Мужчина, сидевший у костра, наблюдал за тем, как Луи шагает к нему. Он не выказывал ни страха, ни тревоги, лишь легкое любопытство.

— Господин, вы присоединитесь ко мне за обедом? — спросил он, указывая черпаком на котел с кипящей похлебкой.

— Прошу, называйте меня капитаном, а не господином, — сказал Луи. Аромат похлебки витал вокруг него в воздухе, и ему очень хотелось принять приглашение на обед, но вместо этого он спросил: — У вас хватит еды для моих людей?

— Нет, капитан, определенно не хватит, — ответил здоровяк.

— Тогда, к сожалению, я вынужден отказаться, — произнес Луи.

Он с удовольствием воспользовался бы привилегиями своего ранга: обзавелся бы шатром побольше, слугой порасторопней, лучшим конем. Но он никогда не принялся бы за еду, пока его люди голодны. Здоровяк пожал плечами, и Луи сел на стульчик рядом с ним.

— Я Кримтанн, — сказал здоровяк. — Вы наверняка слышали обо мне и моих актерах.

Луи покачал головой.

— Что? — воскликнул Кримтанн, похоже, искренне удивленный. — А вы ведь кажетесь светским человеком. Судя по вашему акценту, я сказал бы, что вы не из этой страны. И все же вы довольно сносно говорите на нашем языке, а значит, провели здесь немало времени. Как же так вышло, что вы не слышали о Кримтанне?

Настал черед Луи пожимать плечами.

— Последний год, или чуть больше, я провел в монастыре Глендалоха.

— Ах! Это все объясняет! — сказал Кримтанн. — Лишь отшельник мог не слышать о нас, настолько широка наша слава. — Он оглянулся на солдат. — Тогда, наверное, и ваши воины тоже отшельники, по крайней мере они явно уже очень давно не видели женщин.

Луи проследил за взглядом Кримтанна. Большинство крестьян глазели на женщин с неприкрытым любопытством, смешанным с вожделением. Луи улыбнулся.

— Они те, кого вы, ирландцы, зовете боэре и фудир. Не настоящие солдаты. Полагаю, женщин, подобных вашим, в их убогих деревнях просто не бывает.

Кримтанн запрокинул свою массивную голову и расхохотался.

— Женщин, подобных моим, нет нигде в мире! — сказал он. — Они выступали в таких местах, в которые их нелегко было провести. Помогают они мне и иначе.

Луи стало интересно, на что он намекает, но сейчас было некогда это выяснять. Сейчас он хотел получить от Кримтанна кое-какие сведения. Путешественники, такие как купцы и актеры, обычно много знают о том, что происходит в мире.

— Мы сражались с варварами, которые поднимаются по реке. Направляются в Глендалох, — сказал Луи. — Вам о них что-нибудь известно?

Кримтанн кивнул.

— До нас дошли слухи, — сказал он. — Будто они превратили в кровавое пепелище деревеньку Муирбех в устье Авоки, а затем и вторую, через несколько миль от нее. Мы встретили одного малого по имени Кевин, который вел войско, человек сто или около того, но они слишком торопились, чтобы насладиться представлением, даже таким хорошим, как наше, а наше — это лучшее зрелище из всех, которые можно увидеть в этой стране.

— Вы слышали о варварах, но не видели их? — спросил Луи.

— Нет, мы держимся довольно далеко от реки. Как раз из-за варваров.

Луи кивнул:

— От Глендалоха тоже держитесь подальше.

— Что? — воскликнул Кримтанн. — Пропустить ярмарку? Да вы хоть знаете, сколько серебра будет течь по ее улицам?

— Если варвары туда доберутся, серебра там не останется, — сказал Луи.

— Ах, но ведь они не доберутся! — ответил Кримтанн. — Я смотрю на вас и вижу, что вы могучий воин и ни за что не позволите язычникам разграбить ваш город!

Луи улыбнулся. Хотел бы он разделять уверенность этого здоровяка.

— Но просто на всякий случай, — добавил Кримтанн, — мы останемся здесь, пока не узнаем, что вы перебили всех этих ублюдков.

— Весьма мудрый план, — сказал Луи.

Он поднялся и окликнул своих людей, которые неохотно встали и снова выстроились в колонну. Миг спустя они уже двигались мимо каравана, и многие пытались насмотреться напоследок на женщин, которые махали им руками и улыбались не так уж невинно.

Они шли еще час, утомившись вконец, но дунад так и не показался на горизонте. Луи начал задумываться, не вернулся ли Колман в Глендалох и что в этом случае делать, но тут Лохланн сказал:

— Прямо за этим холмом, капитан Луи, расположен наш лагерь.

Луи с облегчением кивнул. Он устал и проголодался, а бурчание в животах его воинов превратилось в постоянный шум, похожий на стук дождя по крыше. Когда они достигли вершины холма, Луи больше всего надеялся обнаружить внизу раскинувшиеся шатры или хотя бы телегу, нагруженную едой. Но вместо этого он увидел другое.

Сперва он увидел людей — сто человек или даже полтораста, которые разжигали костры, точили оружие или спали на поле. Заметил он и несколько фургонов, скорее всего, с палатками, чайниками, бочками с едой и элем для дунада. Это зрелище изумило его и обрадовало, как только он осознал, что произошло. Отец Финниан вернулся и привел с собой армию настоящих воинов.

И теперь можно было начать настоящий бой.

Глава двадцать четвертая

В тот же год многие забыли свою христианскую веру и присоединились к норвежцам, и разграбили Ард Маху, и забрали все ее богатства.

Анналы Ульстера

Старри Бессмертный не умер. Через несколько часов после того, как солнце ушло с небосклона, он тихо застонал и замотал головой из стороны в сторону, медленно, но решительно. Секира все так же была привязана к его сжатым пальцам.

Торгрим сидел рядом с ним, пока звезды над головой неспешно двигались по небу. Старри наконец затих, и Торгрим тоже заснул. Когда он проснулся, небо уже приобрело прозрачный молочный цвет, а Старри все еще жил.

Команды четырех его кораблей собрались на берегу, викинги раскладывали костры, таскали ведра с водой, вешали котелки на треноги. В пяти родах выше по берегу люди Оттара занимались тем же, а дальше на суше солдаты Кевина готовились завтракать. Воины каждой из трех армий вели себя так, словно двух других не существовало.

Торгрим осторожно подвинул меха, накрывавшие грудь Старри, а затем снял тряпицу с его раны. Там, где кровь засохла, повязку пришлось отрывать, и он проделал это со всей осторожностью. Старри застонал и вздрогнул, но глаз не открыл.

Рана выглядела скверно, но не так ужасно, как днем раньше. Она немного затянулась и больше не кровоточила. Торгрим не знал, можно ли ее теперь зашивать, покинули ли ее духи, которые могли попасть туда ранее. Так или иначе, дыра, оставленная копьем, заживала сама по себе. Он пожалел, что почти ничего не знает о лечении подобных ранений, но у него не было возможности этому научиться. Обычно люди с такими серьезными повреждениями почти сразу же умирали.

«Старри Бессмертный… — подумал Торгрим. — У тебя хорошее имя. Быть может, тебя и правда нельзя убить».

Он снова прикрыл рану и натянул меха на грудь Старри. Лечение могло подождать, сейчас же у него были более неотложные дела. Он встал и поднял кольчужную рубашку, натянул ее через голову. Жестом указал на Железный Зуб, и Сеган, державшийся поодаль и наблюдавший за ним, поспешно подхватил оружие и застегнул пояс с ним на талии Торгрима.

— Харальд, Годи, идите со мной, — сказал Торгрим, и все трое двинулись к носу «Морского молота», а затем на берег по сходням.

Годи, следуя указаниям Торгрима, подождал, пока Торгрим и Харальд не окажутся на сухой земле, и лишь потом шагнул на пружинящую доску.

Торгрим окинул взглядом открытую местность. Лагеря трех армий ничуть не походили друг на друга. Из ирландского к нему быстро шагал Кевин в сопровождении вооруженной свиты, которая, судя по всему, всегда следовала за ним. «Это его стена щитов, — подумал Торгрим. — И они, как стена щитов, не позволяют мне наступать».

— Ждем, — сказал Торгрим Годи и Харальду, не сумев скрыть усталость в своем голосе.

Приблизившись, Кевин пожелал им доброго утра. Ирландец мельком взглянул на кольчугу Торгрима и на меч у его бедра. Он заговорил. Харальд перевел прежде, чем Оуэн успел открыть рот.

— Кевин спрашивает: «Куда вы собрались? Возникли какие-то проблемы?»

— Скажи ему, что я собираюсь убить Оттара за то, что он меня оскорбил, — сказал Торгрим. — И скажи, что никаких проблем нет.

Харальд перевел. Кевин кивнул. Удивленным он при этом не выглядел.

Затем Кевин заговорил снова, и Торгрим прекрасно понял его мягкий увещевающий тон, хоть и не разбирал слов. Пусть накануне Кевин действительно выглядел испуганным, — Торгрим подозревал, что его поразила бешеная непредсказуемость Оттара, — сейчас ирландец, похоже, с этим смирился. Что тут же вызвало у Торгрима некоторые подозрения.

На этот раз Оуэн опередил Харальда с переводом:

— Мой господин просит тебя не делать этого. Оттар выражался поспешно и не подумав, как с ним часто бывает. Мой господин уверен, что он сожалеет о своих словах.

— Твой господин уверен, что Оттар сожалеет о своих словах? — спросил Торгрим. — Это Оттар так сказал Кевину?

Он отлично знал, что Оттар ничего подобного не говорил, но ему было интересно, как Кевин станет отвечать.

— Оттар не произносил именно этих слов, — перевел Оуэн. — Но он не желает воевать с тобой и твоими людьми. Так он сказал. Нет смысла проливать кровь сейчас, когда в Глендалохе нас ждут сокровища, которые мы захватим, сражаясь на одной стороне.

Торгрим поглядел в сторону лагеря Оттара и обдумал услышанное. Он не сомневался, что Кевин сказал Оттару в точности то же самое. Но Кевин не ошибался насчет того, что схватка между воинами Оттара и Торгрима будет кровопролитной и бессмысленной, а она определенно начнется, если Торгрим вонзит свой меч в брюхо Оттара.

Оттар Кровавая Секира мог не понимать, что в некоторых случаях убийство не является необходимостью, зато это понимал Торгрим. И его решимость пошатнулась. С возрастом он стал разумным и рассудительным и больше не отдавался страстям так безоглядно, как в юности. Теперь он снова сомневался, какой курс следует выбрать. Вряд ли его похвалят за мудрость, скорее станут презирать за слабость.

— Оттар и ты — вы не будете командовать мной и моими людьми, — сказал Торгрим. — Мои воины будут повиноваться только мне.

— Конечно, конечно, — перевел Оуэн слова Кевина, и Торгрим увидел облегчение и радость на лице вождя ирландцев. Сам Торгрим ничего подобного не испытывал. Он ощущал себя волком, которого окружили гончие.

Предчувствия советовали ему прямо сейчас завершить этот злосчастный поход, во время которого Кевин играл на нем, как на флейте, и который наверняка закончится плохо. Но он не мог этого сделать. Каким бы разумным поступком это не являлось бы в действительности, он будет выглядеть трусом. В душе Торгрим страстно мечтал убить Оттара, однако сознавал, что, кроме мимолетной радости, ничего хорошего от этого не получит.

— Скажи Оттару, чтобы держался от меня подальше. Скажи, что я не потерплю от него оскорблений. Если он еще хоть раз проявит недостаток уважения ко мне или моим людям, я убью его.

— Да, да, — сказал Кевин.

Торгрим кивнул. И задумался о том, в каком же виде эти слова донесут до Оттара, если вообще донесут. В чем он сильно сомневался.

Оуэн заговорил снова:

— Мой господин спрашивает: «Уместен ли сейчас разговор о наших планах на Глендалох?»

Да, пожалуй, уместен. Торгрим созвал своих вожаков, и они уселись возле костра. Люди Кевина устроились рядом, и они принялись совещаться. Торгрим полагал, что то же происходило или произойдет в лагере Оттара. Кевин и его свита станут посредниками между враждебными племенами, ирландец проложит мост между поссорившимися норманнами.

С того дня, когда они в последний раз обсуждали свои планы в Вик-Ло, в них мало что изменилось. Торгрим и его корабли поднимутся по реке так далеко, как только смогут. Кевин и его отряды последуют за ними по берегу. Вот только теперь по реке будет двигаться и Оттар, а еще они знали, что встретят отпор. Сильный и умный враг будет выслеживать их, нападать и отступать, заставляя биться за каждый шаг на этом пути.

— Кевин говорит: те пленные, которых убил Оттар, были фудир, крестьяне, которых призывают на службу для того, чтобы они отдали долг своему господину, — сказал Оуэн. — Это не регулярная армия, не настоящие солдаты. Мой господин не думает, что с ними будет трудно справиться.

Торгрим кивнул. Из тех, кто напал на них ночью, некоторые, возможно, и были крестьянами, но не все. Лично он сражался с хорошо обученными воинами, которых вел неглупый вожак. Однако Торгрим решил, что разговоров на сегодня достаточно.

— Что ж, хорошо, — сказал он. — Давайте двигаться на Глендалох.

Оттар, по всей видимости, тоже так считал. Торгрим встал и посмотрел вдоль берега в сторону его лагеря, где увидел людей Оттара, которые поспешно грузили припасы обратно на корабли. Щиты они развесили вдоль бортов, а свои знамена, которые раньше развевались на концах длинных шестов, свернули и спрятали.

— Оттар намерен от нас сбежать, — сказал Торгрим своим людям, не обращая внимания на Кевина и второго ирландца. — А я намерен ему в этом воспрепятствовать. Давайте возвращаться на корабли. Меня уже изрядно тошнит от суши.

***

Кевин мак Лугайд наблюдал за тем, как последние драккары отталкиваются от берега и поворачивают к стремнине, как взлетают и опускаются их весла, словно лебединые крылья. Его переполняли самые разные и противоречивые эмоции.

Он ненавидел эти корабли, презирал сам их вид, как и большинство ирландцев. Но в то же время он не мог не восхищаться их красотой и не размышлять об их загадке. Он сносно разбирался в корабельном деле, но навыки, которые требовались для создания подобного корабля и для того, чтобы пересечь океан на подобной посудине, были ему недоступны. Он завидовал норманнам и тому, как быстро они могли перемещаться благодаря своим судам. Он ненавидел их не только за это, но и по множеству иных причин.

— Мой господин, — сказал Ниалл мак Олхобар, стоявший по правую руку от Кевина.

Ниалл был ближайшим советником Кевина, в основном потому, что верно служил Кевину даже тогда, когда тот был всего лишь одним из эр форгилл, а не правителем части Ирландии под названием Киль-Вантань.

Путь, который привел Кевина к его нынешнему положению, был воистину кровавым. Он повидал немало жестоких сражений и разработал собственную стратегию. Главным он считал умение оказаться в центре схватки, при этом оставаясь в безопасности.

Если вождь получал тяжелую рану, Кевин самоотверженно спасал его с поля брани. Если формировалась стена щитов, Кевин оставался за ней, готовый убить любого труса, пытающегося спастись бегством, или занять место упавшего. Правда, такая возможность никогда ему не представлялась, пусть он и любил покричать и побряцать оружием. Эти мелкие хитрости, как выяснилось, шли на пользу как его репутации, так и здоровью.

То же случилось и во время главного боя в Вик-Ло. Он видел, как Лоркан мак Фаэлайн, его повелитель, ри туата Киль-Вантаня, рухнул на землю, обливаясь кровью. Он видел, как главный помощник Лоркана, Сентан мак Ронан, погиб в предыдущей схватке. Он был свидетелем множества других смертей. Воистину, в те дни погибло много людей, а когда все закончилось, Кевин с изумлением обнаружил, что стал самым могущественным из всех, кто остался в живых в Киль-Вантане.

Кевин мак Лугайд отлично чуял возможности, а тут ими несло издалека. Он собрал воинов, заплатил им серебром, добытым из кошелей, которыми он разжился после боя. С этими людьми в течение следующих нескольких недель он накапливал силы.

Утвердить свою власть оказалось довольно просто. Норманны убили почти всех, кто мог возразить Кевину, а выжившие быстро смирялись при виде его растущей и хорошо оплачиваемой армии. К тому времени, как Кевин обустроился в бывшем замке Лоркана, в круглом форте Ратнью, он уже стал ри туата и никто не мог бросить ему вызов.

— Да, Ниалл? — отозвался Кевин.

Он следил за кораблями норманнов, которые один за другим быстро двигались против течения. Он не ошибся насчет того, что вода будет стоять высоко. Их корабли пройдут еще шесть или семь миль, прежде чем река станет для них слишком мелкой. А за это время многое может произойти.

— Господин, мне поднимать людей? Нам пора выступать?

Кевин потряс головой, отгоняя задумчивость. Утро могло стать отвратительным, не сумей он развести в разные стороны Оттара и Торгрима, рассказав каждому то, что тот желал услышать о другом.

Торгрим всегда отличался рассудительностью, поразительной для варвара. Кевину даже удавалось вести с ним дела к взаимной выгоде. Но Оттар был не таков. Оттар был самым опасным безумцем из всех, которых Кевин когда-либо видел.

Кевин не вполне представлял себе, насколько тот сумасшедший, когда впервые встретился с ним в его форте к югу от устья реки. Или, возможно, представлял, но старался об этом не задумываться, надеясь на прибыльное партнерство. Он не смотрел на трупы, привязанные к кольям за стенами дома Оттара. По словам норманна, то были предатели. Кевин не разглядывал также синяки и кровоподтеки на лицах ирландских рабов, убогую обстановку, среди которой обитали Оттар и его последователи.

Но теперь игнорировать это он не мог. Еще до того, как Оттар присоединился к ним у Встречи Вод, Кевин получил весть о том, что тот сотворил в деревеньке возле моря. И он сам видел, что Оттар сделал с теми несчастными, которых захватили после боя. Теперь Кевин понимал, что ему изначально не стоило просить Оттара присоединиться к налету. И все, что ему оставалось, — это позволить Торгриму разобраться с безумным гигантом, вместо того чтобы беспокоиться о нем самому.

— Да, да, Ниалл, — сказал Кевин, рассеянно хмурясь. — Давай готовить наших людей к наступлению. Я хочу выдвинуться через час.

— Через час, господин? — с удивлением переспросил Ниалл. — К тому времени корабли опередят нас настолько, что мы потеряем их из вида.

Ниалл присутствовал во время переговоров с Оттаром и Торгримом. Он понимал, каков их план. Норманны будут двигаться вверх по реке на драккарах, ирландцы окажут им поддержку с берега. После внезапной ночной атаки никто не сомневался в том, что они встретят сопротивление.

— Да, корабли скроются из вида, — согласился Кевин. — И варвары не заметят, что мы отходим к северу.

— К северу, господин? — Замешательство Ниалла росло.

— Да, к северу. Наши планы изменились. На севере есть переход через горы. Мы поведем наше войско той дорогой и по широкому кругу обойдем тех, кто нас атаковал. И явимся в Глендалох с востока.

Ниалл помедлил, но выражение лица Кевина не располагало к разговорам.

— Хорошо, господин, я удостоверюсь, что все готовы выступать через час.

Он развернулся и ушел, оставив Кевина в одиночестве на берегу реки.

Как только Ниалл удалился, Кевин позволил себе едва заметно улыбнуться. Он был доволен. Кевин знал, что не в состоянии контролировать события, распоряжаться ими, как своими рабами. Лишь дурак или гордец думает иначе. Человек может считать себя счастливчиком, если распоряжается хотя бы собой, и нет способа заставить других делать то, что тебе хочется. Стоит только посвятить кого-то в свои планы, и ты потеряешь над ними контроль, а о планах Кевина знали сотни людей.

Нет, он не будет управлять событиями. Он будет лишь расставлять фигуры по местам, выбирая их как можно тщательнее, смотреть, что из этого выйдет и какую выгоду можно извлечь из случившегося. До сих пор все складывалось лучше, чем он мог надеяться.

Торгрим и Оттар никогда не объединятся, поэтому не будут представлять для него угрозы. Куда более вероятно, что они убьют друг друга. И в то же время, кем бы ни были ублюдки, атаковавшие их лагерь, — а Кевин догадывался, что это были защитники Глендалоха, — им хватит хлопот с варварами, чтобы заметить армию Кевина на ее длинном марше через северный проход в горах.

Торгрим, Оттар и эти сучьи дети из Глендалоха расправятся друг с другом на берегах реки Авонмор, а Кевин мак Лугайд тем временем без спешки разорит монастырский город. Его тонкая улыбка превратилась в широкую ухмылку.

Глава двадцать пятая

…если мудрец

будет молчать —

не грозит ему горе,

ибо нет на земле

надежнее друга,

чем мудрость житейская.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Колман мак Брендан сидел за столом в своем шатре. По другую сторону стола стоял человек, который только что закончил свой рассказ и ждал от него ответа. Он не ерзал, не переминался с ноги на ногу. Он был не из тех, кто ведет себя подобным образом.

Молчание длилось, пока Колман размышлял о том, что этот человек поведал ему. Он слышал, как шумят снаружи люди, множество людей, появившихся совсем недавно: воины, боэре и фудир, вернувшиеся от Встречи Вод; воины, посланные Руарком мак Брайном, которых отец Финниан этим утром привел в дунад. Их было меньше, чем рассчитывал Финниан, но не намного: почти две сотни бойцов, причем хороших. Отлично обученных, опытных, закаленных в сражениях.

Эта армия справится с варварами без особого труда. По крайней мере так Колман думал, когда ветераны только входили в лагерь. Теперь он больше не был в этом уверен.

Пока Колман слушал рассказ о стычке у Встречи Вод и о том, что случилось позже, он порой сердился, но испытывал также радость и любопытство. Столько всего произошло, и так быстро…

— Девять драккаров, говоришь? — спросил наконец Колман.

— Да, господин, — ответил Айлеран.

Кроме него и Айлерана, в шатре больше никого не было. Фэйленд он отправил прочь, пообещав разобраться с ней, как только у него появится на это время. Луи де Румуа даже не удосужился заглянуть к нему в шатер. Он, по всей видимости, предпочитал совещаться с отцом Финнианом, вместо того чтобы просить аудиенции у своего настоящего начальника, и это раздражало Колмана. Он ожидал, что Луи возгорится желанием рассказать ему свою историю, и собирался обращаться с ним так, как и заслуживал дерзкий мерзавец. Но отсутствие Луи лишило Колмана этого маленького удовольствия.

— Девять драккаров… — пробормотал Колман, подсчитывая в уме. — На них помещается до четырехсот этих сучьих детей.

— Да, господин, — кивнул Айлеран.

— Нас превосходят числом, — сказал Колман.

Он отметил это как факт, не испытывая ни малейшей паники. Однако волноваться стоило. Если варвары захватят Глендалох, он потеряет многое. Не всё — его земли, владения и интересы были рассредоточены по всей этой части Ирландии, — но то, что Колман имел в монастырском городе, он наверняка потеряет. Равно как и синекуру поста главнокомандующего защитой Глендалоха и щедрый доход, который к ней прилагался. Он мог потерять свою репутацию.

— Нас действительно превосходят числом, господин, — согласился Айлеран, но голос его звучал не так напряженно, как голос Колмана. — И все же варвары, похоже, полны решимости двигаться по реке, а значит, им трудно будет атаковать. Я не считаю этого Кевина мак Лугайда серьезной угрозой. У Встречи Вод мы сражались в основном с его людьми. Толку от них немного. А Луи де Румуа — человек, который знает свое дело.

Колман резко вскинул на него взгляд, и Айлеран прочистил горло.

— Прошу прощения, господин. Я лишь хотел сказать…

— Да, да. — Колман отмахнулся от него, словно от надоедливого насекомого.

Айлеран, как и другие люди в дунаде, как и весь Глендалох, был прекрасно осведомлен о том, что Колман мак Брендан настроен против юного франка Луи де Румуа. Большинство видело причину в том, что Луи назначили настоящим предводителем войска. Но кое-кто догадывался об истинном положении дел.

Колман понимал, что Айлеран пытался приуменьшить роль Луи в схватке у Встречи Вод, значение его хитроумного плана и того, что он сумел вдохновить необученные войска. И все равно в его рассказе прозвучала невольная похвала Луи.

— Я вот думаю, раз варваров так много, — продолжал Колман, — не стоит ли нам вернуться в Глендалох, не обустроить ли защиту там?

Айлеран, несмотря на появившееся у него уважение к Луи де Румуа, оставался человеком Колмана и самым опытным солдатом в армии. И Колман все еще командовал защитой Глендалоха, что бы там ни воображал святоша Финниан. До прибытия Луи де Румуа Колман всегда рассчитывал на поддержку Айлерана, и так будет и впредь, когда этот франк исчезнет. Что, надо надеяться, случится скоро.

— Господин, я считаю, что есть способ получше, чем отдавать им землю отсюда до самого Глендалоха, — медленно и рассудительно произнес Айлеран. — И варвары, как я уже говорил, держатся у воды, ведут свои корабли против течения, пока им это удается, а поскольку чертова река разлилась, они продвинутся далеко. Но это как раз и даст нам шанс.

Колман посмотрел на Айлерана и нахмурился. Говорил ирландец, но Колман был совершенно уверен, что его слова зародились в голове Луи де Румуа. Ну и что? Франкский сукин сын был хорошим солдатом, и Колман мог воспользоваться этим. Позволить Луи привести людей к победе. Любую его победу, как и репутацию и награды, он сумеет присвоить, когда все закончится.

— Что ж, хорошо, будь по-твоему, — кивнул Колман. — А теперь расскажи об убийце. Он действительно пришел за франкским ублюдком?

— Да, господин. Все произошло именно так, как я говорил, — ответил Айлеран.

— Расскажи снова.

— Ну, капитан Луи спал один, поодаль от всех… — начал Айлеран, и Колман подумал: «Ты и вовсе врать не умеешь», однако прерывать его не стал. — И этот сукин сын, — продолжил Айлеран, — появился неведомо откуда. Я услышал, как они дерутся, и подбежал к ним.

— Ты уверен, что это был тот же человек? Тот же франк, который появлялся здесь две недели назад?

— Да, господин, — ответил Айлеран. — Я в этом уверен. На рассвете я хорошо его рассмотрел. Когда он был уже мертв, господин.

«Вот ведь проклятые лживые псы!» — подумал Колман. Он сейчас видел как наяву недавно отчеканенные франкские монеты, которые спрятал у себя дома в Глендалохе и горсть которых носил с собой в кошеле. Это была плата за работу, еще не выполненную, но, судя по всему, франкский ублюдок решил взяться за нее сам. Или ему приказали за нее взяться, чтобы сэкономить на услугах Колмана и оставить того без основного гонорара.

«Если этот негодяй собирался все сделать лично, зачем ему понадобилось обращаться ко мне?» — подумал Колман. Но он кое-что понимал в манипуляциях, и ответ был очевиден. Если убийца потерпит неудачу, Колман займет его место. Если убийцу поймают, Колману придется его выручать, чтобы тот не указал на него.

«Проклятые франкские твари, никому из них нельзя доверять», — думал Колман. Затем он снова посмотрел на Айлерана.

— Брат Луи с ним не разговаривал?

— Нет, господин. Они все еще дрались, когда я перерезал ублюдку горло. Насколько я слышал, он не произнес ни слова.

— Хорошо, — сказал Колман. — Хорошо.

Он снова посмотрел на стол и вернулся к своим раздумьям. Был ли тот уродец один или их тут несколько? И важно ли это? Ему заплатили за услугу, по крайней мере выдали часть вознаграждения, и, по правде говоря, он с радостью взялся бы за эту работу и бесплатно.

— Хорошо, капитан, — сказал Колман, вновь поднимая взгляд на Айлерана. — Ты отлично потрудился, и я благодарю тебя за это.

Он поднял кошель, лежавший на столе, прислушался к звону серебряных франкских монет в мягкой кожаной суме.

— А теперь я больше тебя не задерживаю.

Глава двадцать шестая

…если телом ты здрав,

то здоровье, а также

жизнь без порока.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Река мелела, но Торгрим этого не замечал. Он заботился о Старри, который все еще лежал, завернутый в шкуры, на корме «Морского молота».

Этим утром он тщательно заштопал раны Старри, пока все прочие трудились на веслах и гнали драккар против течения, а Агнарр сражался с румпелем. Харальд предложил лично заняться этим, утверждая, что обладает достаточной сноровкой в подобных делах, но на теле Торгрима хватало уродливых шрамов, наглядно демонстрировавших умение Харальда обращаться с иголкой и ниткой, поэтому он отказался от его помощи и взялся за работу сам.

Он не спешил, как можно аккуратнее соединяя края плоти. Иногда Старри вздрагивал, когда игла пронзала его кожу, иногда нет. Зашив рану на груди, Торгрим перекатил его на бок и взялся за рану на спине, после чего снова уложил Старри лицом вверх. Торгрим смешал мясной бульон с элем и заставил Старри выпить эту похлебку. Старри открыл глаза и посмотрел на него. Взгляд у него был отстраненный, недоумевающий.

— Ночной Волк, — произнес он почти шепотом. Он ничего к этому не добавил, но Торгрим знал, что это был вопрос, и знал, какого ответа ждал Старри.

— Тебя ранили, Старри. Но ты все еще среди живых.

Старри закрыл глаза и едва заметно кивнул, после чего снова ускользнул в сон.

— Ты хорошо справился, отец, — сказал Харальд. Они с Торгримом смотрели на берсерка, который как будто уменьшился в размерах. — Со швами. Но разве у нас нет подходящих трав или мазей?

Торгрим покачал головой.

— Я в них не разбираюсь, — сказал он. — Это искусство ведомо только женщинам. А мы только и умеем, что латать раны и накладывать лубки. Но истинное целительство — это женское знание.

Он посмотрел за борт драккара. Река еще оставалась полноводной, четыре или пять родов в ширину, и Торгрим видел, что на берегах волны плещутся не по илу или гальке, как обычно бывает, а на поросших травой полях.

Камыши, растущие из речного дна, слегка сгибались под действием течения, а люди Торгрима склонялись в другую сторону, налегая на весла, чтобы с ним справиться. Для такого разлива реки течение было довольно сильным, и Торгрим не знал, как долго еще они смогут с ним бороться и как долго река будет оставаться достаточно глубокой для того, чтобы кили прошли над дном.

Оттар и пять его кораблей двигались впереди, несмотря на все попытки Торгрима их обогнать. Это раздражало, и он позволил себе роскошь поддаться своей злости. Но как только он это сделал, его посетило видение: дети, совсем еще маленькие, мчатся к столу, спеша занять свои места. Он вспомнил, как поражался их глупости, когда Харальд и Одд дрались друг с другом за право сесть за стол первым. Порой их сестра уже заканчивала завтракать, а мальчишки все еще катались по полу и тузили друг друга.

Когда он посмотрел на происходящее с этой точки зрения, то понял, что в козьей заднице видал такие гонки по реке. Но его мнение разделяли далеко не все. Как только корабль Оттара отошел от берега, Харальд сказал:

— Отец, если посадить вдвое больше людей на весла, мы обгоним этого ублюдка.

— Нет, — сказал Торгрим, злость которого развеялась, как туман. — Это не имеет значения.

Они все утро шли по реке, а враг так и не показался, и единственное, что им угрожало, — это дождь, который вот-вот должен был хлынуть с небес.

Пока Старри спал, Торгрим нашел небольшую пластинку китового уса среди всяческих мелочей, которые хранил под палубой. В течение дня он вспоминал руны, которые должны были принести исцеление, и теперь не сомневался, что полностью восстановил их в памяти. Дело было непростым: неправильные руны могли причинить больше вреда, чем пользы. Но Торгрим без всяких колебаний уселся на корме, вынул из ножен кинжал и начал вырезать линии на желтоватой кости.

Это отняло у него довольно много времени. Закончив, Торгрим положил кость под меха, укрывавшие Старри, а затем поднялся, потянулся, разминая затекшие мышцы, и посмотрел на берег с северо-восточной стороны. Пейзаж почти не менялся, пока они путешествовали по реке: иногда это были долины с пологими холмами, которые, словно волны прибоя, стремились к высоким горам на западе, иногда к самому краю воды подступали густые леса с дубами и кленами. В некоторых местах, где река разлилась через свои берега, деревья торчали прямо из воды.

Теперь же местность стала открытой, цветущие весенние поля раскинулись на ней далеко, повсюду виднелся кустарник, ситник выделялся темной зеленью на фоне чуть менее яркой травы. Торгрим смотрел на север и на юг, насколько хватало глаз, но видел только пустую зеленую гладь. Ни животных, ни мужчин, ни женщин.

— Агнарр, — позвал он, — где люди Кевина?

Сам он был слишком занят, чтобы смотреть на берег, пока врачевал раны Старри и вырезал руны.

Агнарр покачал головой:

— Понятия не имею. Иногда мы замечали вдалеке всадников и телеги. Они двигались в направлении Глендалоха, как я полагаю. На ярмарку. Иногда и пешие попадались, но скорее паломники. Никого похожего на солдат Кевина.

Торгрим кивнул. Он мог по-разному объяснить этот факт. Не исключено, что Кевин далеко опередил корабли или держал людей подальше от реки, скрывая свои передвижения от того врага, который атаковал драккары. Это было бы вполне разумно с его стороны. Или же Кевина уже разбил тот неизвестный враг. Либо ирландец просто-напросто бросил своих новых союзников. Все эти варианты представлялись одинаково возможными, и, поскольку способа узнать правду не существовало, по крайней мере, до определенного момента, Торгрим решил не тратить время на пустые догадки.

— Кажется, Оттар сел на мель, — сказал Агнарр, от радости слегка повысив голос.

Торгрим отвернулся от берега и взглянул поверх носа своего драккара.

Корабль Оттара, идущий во главе его флота, обгонял «Морской молот» футов на четыреста или около того, и река вокруг него пестрела отмелями. В других местах воды ее перекатывались через камни, или закручивались в водовороты у берегов, или тускло блестели в слабом солнечном свете, проникавшем сквозь тучи.

Викинги на корабле Оттара беспорядочно метались, словно их атаковал рой пчел. Гребцы потеряли свой слаженный четкий ритм, длинные весла мельтешили в воздухе: некоторые все еще оставались в воде, прочие взмыли вверх либо сталкивались друг с другом на носу или у кормы. Иные гребцы сидели на своих местах, но многие вскочили на ноги. Корабль застыл на стремнине.

Торгрим видел и самого Оттара, который стоял у руля и размахивал руками. Доносились даже его неразборчивые команды. Торгрим напряг слух, пытаясь различить слова, но не сумел.

«Зато вполне могу их себе представить», — подумал он.

Наконец Оттару вроде бы удалось навести порядок. Весла исчезли внутри корабля, люди спрыгивали через борта. Стоя по бедра в воде, они держали руки на ширстреке, чтобы ни их, ни корабль не снесло. Затем они принялись тянуть судно, стаскивая его с отмели.

Фут за футом команда Оттара волокла драккар вперед. Торгрим видел, как людям, стоящим в воде, бросают лини, как они отпускают борта и выстраиваются в ряд, низко склоняются и бредут по мелководью, словно упряжные волы. Корабль, потеряв в весе семьсот или восемьсот фунтов, с легкостью миновал мелкое место. Через минуту викинги стали спрыгивать со следующего в очереди корабля.

— Люди сошли с драккара, и это облегчило корабль Оттара настолько, что он прошел через мели, — заметил Агнарр. — Я не думал, что у него получится.

— Я тоже, — признался Торгрим.

— Интересно, сколько еще миль мы пройдем по реке, прежде чем этот способ станет бесполезен? — задумался Агнарр.

— Не знаю, — повторил Торгрим. — Но полагаю, что немного.

Он поглядел вдоль палубы «Морского молота». Его люди, те, кто не сидел на веслах лицом к корме, тоже видели, как корабль Оттара сел на мель, и уже доставали мотки веревки из моржовой шкуры, которые хранились под досками палубы, снимали с себя туники, готовясь прыгать в воду. Пятнадцать минут спустя они тоже оказались по бедра в воде и сражались с течением, перетаскивая «Морской молот» через мелкое каменистое дно реки.

Час был потрачен на то, чтобы провести девять драккаров через мели, после чего все взобрались обратно на корабли и взялись за весла, продолжив путь на северо-запад. Еще через полтора часа кили кораблей снова коснулись дна. И десять минут спустя они вновь тащили свои корабли по скользким камням против быстрого течения.

Именно тогда начался дождь. Корабль, идущий перед «Морским молотом», последний корабль флота Оттара, коснулся дна, когда с шумом упали первые крупные капли: они оставляли круги размером с серебряную монету на сухом дереве палубы «Морского молота».

— Начинается… — сказал Торгрим.

Он уже приготовил промасленную ткань, чтобы натянуть ее над постелью Старри. Теперь он развернул ее поверх веревки, которую закрепил по обе стороны кормы, и крепко привязал уголки, соорудив нечто вроде палатки.

Торгрим поднял взгляд в тот момент, как Харальд спрыгнул за борт. Он, как и большинство остальных, снял тунику, и их обнаженные спины белели в тусклом свете дня. Буксировочные канаты поднимались от палубы и туго натягивались, когда викинги хватались за них, а «Морской молот» кое-как продвигался вперед. Корабль, шедший перед ними, корабль Оттара, содрогнулся, наткнувшись килем на дно, и Торгрим уловил отчетливый скрежет дерева по гальке.

Он наклонился через борт и посмотрел вниз, сквозь прозрачную воду. Торгрим видел камни морского ложа, составлявшие мозаику всех оттенков коричневого, красного, белого и черного. «Морской молот» с легкостью шел над ними, не касаясь дна.

«Возможно, — думал Торгрим, — мы в последний раз проходим мели так легко». Следующая отмель наверняка будет еще выше, и тогда им придется сгружать и вещи с кораблей, чтобы провести их дальше по реке. Будет ли оно того стоить? Или лучше покинуть драккары и добраться до Глендалоха посуху? Сколько человек придется оставить позади для защиты кораблей? Могут ли они это себе позволить? Эти вопросы довольно скоро потребуют ответа.

К тому времени, как «Морской молот» перетащили через мели и команда вновь поднялась на борт, дождь припустил вовсю, хлынул стеной, и Торгрим был уверен, что в течение часа он будет только усиливаться. Ночной Волк посмотрел на Старри. Палатка, похоже, спасала его от воды, но остальные ничего не могли поделать, только терпеть. Те, кто снял туники перед тем, как спрыгнуть в реку, вновь натянули их, хотя они тут же промокли так, словно их и не снимали.

Еще несколько часов они гребли под проливным дождем. Наконец вечерний сумрак довольно рано опустился на реку и Торгрим направил «Морской молот» к берегу, а остальным кораблям своего флота приказал следовать за ним. Однако Оттар явно не собирался останавливаться. Его корабли двигались по реке, пока не скрылись из вида за дальним ее поворотом.

— Отец! — позвал Харальд громким и тревожным шепотом. — Оттар опережает нас, оставляет нас позади.

— И пусть, — сказал Торгрим. — Я не буду играть в его игры. Если он хочет атаковать ирландцев без нас, пусть так и сделает. Их просто уничтожат.

Они соорудили навесы из парусов, и все члены команды сгрудились под ними, не считая тех несчастных, кого выставили в дозор. Костров не разжигали, но ночь не была такой холодной, чтобы это причиняло им особенные неудобства. С первыми лучами солнца они позавтракали хлебом и сушеной рыбой, а затем столкнули корабли обратно в реку. Дождь, который прекратился на ночь, вновь зарядил, словно погода злилась на них.

Флот Оттара они нагнали спустя два часа. Река стала значительно ýже, лес подступал к ее берегам, таким крутым, что корабли, казалось, плыли по лощине, будто широкая полоса воды была лесной дорогой.

Корабли Оттара пребывали в полном беспорядке и не на ходу. Торгрим не увидел сначала ничего, кроме откровенного хаоса, но по мере приближения он догадался, что как минимум три драккара поставили на якорь в стремнине, а первые два тащили через очередные мели.

Харальд, отстояв свою вахту на веслах, подошел к Торгриму.

— Оттар снова на мели, как я погляжу, — сказал он.

— Да, — согласился Торгрим. — Но на этот раз дела обстоят хуже. Посмотри, сколько всего им пришлось сгрузить с судна.

Команда вновь покинула корабль Оттара, но теперь, судя по всему, это не помогло ему перебраться через отмель. Викинги волокли драккар вверх по течению, другие следовали за ними. Рей и парус, бочки и охапки весел сбросили за борт, и теперь они плыли за кормой. С тех кораблей, которые стояли на якоре, тоже сгружали припасы, такелаж и прочее.

Агнарр, налегая на румпель, сказал:

— У кораблей Оттара водоизмещение больше нашего. Я заметил это еще у Встречи Вод. У них больше припасов, больше инвентаря и такелажа. Думаю, они собирались в долгий поход.

Торгрим кивнул. «Морской молот» и другие корабли его флота не особенно отягощал запас провизии. Они собирались совершить стремительный налет на Глендалох и затем вернуться в Вик-Ло. Потому их корабли неглубоко сидели в воде, по крайней мере не так, как драккары Оттара.

Еще несколько минут они наблюдали за тем, как люди Оттара снуют вокруг кораблей, разгружая их, натягивая буксирные тросы, волоча драккары через мели. Дождь лил потоком, ухудшая видимость; на палубе вода плескалась на несколько дюймов.

— Это безумие, — сказал наконец Торгрим. Если Оттар желал привести своих людей к смерти, Торгрим не возражал, но сейчас он поставил под угрозу весь флот. — Агнарр, правь прямо на отмели, вон туда. — Он указал вперед, чуть дальше того места, где команды Оттара разгружали свои корабли.

Гребцы на «Морском молоте» усердно вели драккар против ускорившегося течения, и судно теперь поравнялось со стоящими на якоре кораблями. От Торгрима не укрылось, с какой злобой на лицах провожали их взглядами люди Оттара, которые следили за тем, как флот Торгрима проходит мимо. Затем нос «Морского молота» налетел на галечное дно, заскрежетал по нему и замер так резко, что Торгриму пришлось сделать шаг вперед, чтобы не упасть.

Помрачнев, он зашагал вдоль палубы «Морского молота», отлично зная, что все его люди за ним наблюдают. Дойдя до носа, Торгрим перепрыгнул через ширстрек в воду. Та оказалась холодной, капли дождя плясали на ней, течение было сильным, но Торгрим упрямо брел вперед.

Оттар не стал дожидаться его приближения. Торгрим все еще шагал, когда увидел, что Оттар движется в его направлении. Походка его казалась странной, он слегка отклонялся назад, чтобы быстрое течение реки не утащило его за собой. Одну руку он вытянул для равновесия, другая лежала на рукояти меча. Вода бурлила вокруг его коленей.

«Вот сейчас, — подумал Торгрим. — Возможно, сейчас мы все и решим». Он не сомневался в том, что драка, начавшаяся в шатре Кевина и прерванная атакой ирландцев, когда-нибудь обязательно получит продолжение. Ради совместного похода Торгрим намеревался сдерживаться хотя бы до тех пор, пока они не разграбят Глендалох. Он долго пытался быть рассудительным. Но теперь с этим было покончено.

— Ты что себе надумал, обгоняя мои корабли? — Оттар начал реветь еще издалека. Дождь заливал ему лицо, Оттар вытер воду и сплюнул. Его волосы, обычно желтые, как у Харальда, теперь промокли и казались черными, длинные косы болтались, как дохлые змеи. — Мои корабли пойдут первыми, а ты…

— Ты делаешь глупости, и сам ты глупец, — сказал Торгрим.

Оттар остановился, вода вскипела вокруг его ног, рот приоткрылся. Выглядел он оглушенным, словно его ударили булавой по голове. Торгрим воспользовался тем, что он наконец-то перестал вопить.

— Ты снял груз с кораблей, чтобы пройти через мели? — спросил Торгрим. — Болван. А когда доберешься до следующих отмелей, сгрузишь с них еще больше? Если вода спадет, твои корабли здесь застрянут. А пока ты тратишь время, нас готовятся с почестями встретить в Глендалохе.

— Ты, ублюдок, как ты смеешь со мной так разговаривать? — взревел Оттар, но Торгрим его не слушал.

Они стояли в сотне футов от «Морского молота», и деревья здесь смыкались еще плотнее, нависая с обоих берегов над стремниной, как чудовища из иного мира. И внезапно Торгрима посетило очень плохое предчувствие.

— Придержи язык, Оттар, — сказал Торгрим, поднимая руку, требуя тишины.

Это лишь разъярило Оттара еще сильнее, он заревел от злости, издавая низкий, утробный отвратительный звук. Торгрим увидел, как его меч вылетел из ножен.

А затем он увидел, как чуть дальше, у носа корабля Оттара, человек, стоявший возле буксирного троса, волчком завертелся на месте. Он закричал, когда стрела вонзилась ему в грудь. Человек споткнулся, упал, вода заплескалась вокруг его тела. Те, кто стоял у того же троса, вскрикнули от неожиданности, кто-то застыл неподвижно, кто-то бросил веревку.

И после этого словно все демоны Ирландии ринулись на них в атаку.

Глава двадцать седьмая

…теперь ожидаю без страха

Скорого града дротов.

Сага о Гисли сыне Кислого

Глухой шум дождя, слабый свет и дикие крики Оттара не позволяли понять, что именно происходит. Торгрим повернул голову туда, откуда, как ему показалось, прилетела стрела. Он не мог разглядеть ничего, кроме стены деревьев, зарослей папоротника и полотнищ хлещущего дождя.

Но вот прилетела еще одна стрела, и еще, и еще полдюжины. Торгрим посмотрел на корабль Оттара. Люди один за другим спотыкались, стрелы под разными углами вонзались им в грудь, спину, в ноги. Еще два человека упали, их тела сразу же подхватило речное течение. Один бился и боролся, пытаясь подняться. Крики становились все громче, но Оттар ничего не замечал.

Он выхватил меч и бросился на Торгрима, что-то вопя на бегу. Торгрим его не слушал.

— Твой корабль атакуют, тупой ты бык! Смотри! — крикнул он, указывая ему за спину.

Оттар остановился, нахмурился, затем оглянулся. Секунду он стоял неподвижно, затем вновь закричал, уже другим тоном, и помчался обратно против течения, высоко и очень смешно вскидывая ноги на бегу. Торгрим рассмеялся бы, но не стал, потому что понял: ирландцы устроили почти идеальную засаду, сейчас не время веселиться. Они застали норманнов без оружия, вне кораблей, практически беспомощных на отмелях. Все они — и люди Оттара, и его люди — могут погибнуть в течение следующего часа.

Он развернулся и поспешил обратно к «Морскому молоту», пытаясь удержать равновесие в быстром потоке. Агнарр приказал бросить якорь, и люди на веслах отдыхали. Теперь же они услышали крики и поняли, что происходит нечто скверное, но не могли сообразить, что именно.

— К оружию! К оружию! — крикнул Торгрим, разгоняясь, перепрыгивая через борт и торопясь на корму.

Он видел замешательство на лицах своих людей, но приказы были достаточно ясны, и все повиновались. Те, у кого были кольчуги, натянули их через голову, другие хватали мечи, топоры, щиты.

Торгрим добрался до задней части палубы и только тогда обернулся в сторону кораблей Оттара, подвергшихся нападению. Он видел, как стрелы летят сквозь ливень, находят свои цели, с легкостью преодолевая расстояние в три рода. Лучники сосредоточились на ведущем корабле, корабле Оттара, и, насколько Торгрим мог видеть, уже успели выкосить почти половину команды.

Он обернулся и посмотрел в другом направлении. «Кровавый орел» и «Дракон» шли рядом и сохраняли дистанцию, пока их весла мерно поднимались и опускались. Торгрим сомневался, что Берси или Кьяртен заметили, что происходит дальше по реке, а Скиди на «Лисице», шедшей последней, уж точно не мог ничего видеть. Но зато они сообразили, что команда «Морского молота» готовится к бою, и последовали примеру вожака.

Торгрим помахал им, указав на воду слева от «Морского молота». Берси помахал в ответ, показывая, что понял его. Через миг «Кровавый орел» набрал скорость, люди Берси разогнали драккар, чтобы поставить его на отмель рядом с «Морским молотом».

Корабли Оттара находились в сотне футов выше по реке, на середине перехода через мели и в центре полного хаоса. Сам Оттар метался на мелководье, размахивая мечом и пытаясь организовать своих людей. Те, в свою очередь, хватали оружие и прыгали в реку, со щитами на руках, с мечами и топорами. Убитых и брошенный инвентарь уже сносило по реке мимо того места, где «Морской молот» остановился на каменистой мели. Одна из бочек, которую команда Оттара тащила вверх по течению, ударилась о нос «Морского молота» и завертелась, как листок в мельничном лотке. Проплыло неподвижное тело, вниз лицом, с торчащей из спины стрелой.

— За мной! — крикнул Торгрим своим людям.

Он помчался на середину палубы, перепрыгнул через борт и поспешил вперед, против течения. Он смотрел туда, где шла схватка: Оттар готовился к наступлению на атакующих, которые все еще скрывались в лесу, а вокруг него люди падали под потоком летящих стрел. Торгриму показалось, что несколько стрел застряли в щите Оттара. Удача, до сих пор сохранявшая жизнь этому безумцу, пока что не покинула его.

«Ты идиот…» — подумал Торгрим. Неужели Оттар действительно хочет предпринять лобовую атаку против тех, кто засел в лесу, хочет подняться по крутому берегу к невидимому врагу?

Борт корабля Оттара ощетинился стрелами, люди, державшиеся за ширстрек и буксирные тросы, умирали на месте или покидали драккар, чтобы присоединиться к атаке. И внезапно на корабле оказалось меньше людей, чем требовалось, чтобы удержать его против течения. Бегущая вода подхватила длинный киль судна и вырвала его из рук тех немногих, кто еще держал тросы, раскачала и потащила вниз, снося на прочие корабли.

Люди Оттара двигались на врага и, насколько Торгрим мог видеть, не обратили ни малейшего внимания на то, что их корабль врезался в другой драккар флота, стоящий на якоре чуть ниже по течению. Судно Оттара развернуло поперек потока, и оно стукнулось бортом в нос второго корабля почти под прямым углом, сбивая тот в сторону, выворачивая его якорь из дна и волоча в сторону третьего.

— Во имя богов! — воскликнул Торгрим.

Он бы с радостью позволил кораблям Оттара унестись обратно в открытое море, но если их не остановить, они врежутся в его собственный флот и нанесут ему страшный урон.

— Все за мной! — крикнул он своим людям, и все мысли о предстоящей битве покинули его перед лицом более близкой опасности.

Торгрим сунул Железный Зуб обратно в ножны и побежал вперед так быстро, как только позволяло течение, отплевываясь от дождевой воды. Щит мешал двигаться, и Торгрим хотел было отбросить его, но он еще надеялся, что оружие ему все же понадобится.

Два корабля медленно поворачивались в реке, их несло в сторону драккаров Торгрима; носовые фигуры скалились, словно чудовища из кошмарного сна, и, хотя они были сделаны из дерева, железа и смолы, в данный момент представляли такую же опасность, как настоящие морские змеи.

Торгрим остановился и вскинул руку, призывая остальных тоже замереть. Они смотрели на то, как два драккара дрейфуют к ним. Два других корабля Оттара были вне опасности, привязанные ближе к берегу, но третий, стоявший на якоре чуть дальше по стремнине, оказался прямо на пути тех, которые снесло потоком.

Корабли все вращались, оседлав течение, и с каждым пройденным ярдом набирали скорость. Затем их движение задержал третий драккар, в который они врезались, срывая его с якоря. Треск ломающегося дерева заглушил даже проливной дождь и вопли людей. Теперь все три корабля сцепились вместе и вновь наращивали скорость, сносимые течением.

— Агнарр, Харальд! — позвал Торгрим, и они подбежали к нему по воде. — Я возьму Годи и еще несколько человек, мы схватим за веревки тот из кораблей, который окажется выше других по течению, попытаемся его остановить. Вряд ли вы сможете задержать остальные, так что просто толкайте их в сторону, чтобы они не врезались в «Морской молот». Берси!

— Да, Торгрим? — откликнулся тот.

— Вы с Кьяртеном поставьте «Кровавый орел» в хвост «Дракону», чтобы убрать с пути этих лоханей!

Оставалась минута, не больше, до того момента, когда драккары Оттара должны были налететь на его флот. Торгрим махнул рукой и двинулся вперед, борясь с течением, не сводя взгляда с кораблей, которые крутились, вертелись, наскакивали на них, как огромные злобные твари, которыми и казались. Они загораживали собой реку, но когда Торгрим прошел дальше, они развернулись и он увидел людей Оттара, сражающихся выше по течению.

Попавшие в засаду теперь бились с ирландцами и, похоже, не знали, что их корабли уносит, а если и знали, то ничего не могли с этим поделать.

Торгрим заметил и самого Оттара, который был на голову выше всех остальных. Вскинув меч над головой, он брел по воде к речному берегу. Его люди шагали туда же вместе с ним, выстроившись в ряд. Некоторые были со щитами, но большинство без них, некоторые успели надеть кольчуги. На них напали в тот момент, когда они перетаскивали свои корабли через мель, потому и застали их врасплох.

«Тупой ублюдок», — думал Торгрим. Он видел, как отряд Оттара подходит к крутому земляному берегу, как викинги пытаются по нему взобраться, как им мешают оружие и щиты. А затем из густых зарослей папоротника над ними выдвинулись ирландцы, с копейщиками впереди и замыкающими ряды мечниками. Они просто-напросто снесли викингов прочь, вгоняя железные наконечники им в грудь. Торгрим слышал крики агонии и вопли ярости. А затем корабли, которые нужно было остановить, оказались совсем рядом с Торгримом, и у него не осталось времени на то, чтобы следить за безумцем Оттаром. Буксировочный трос, привязанный к последнему кораблю, тянулся за ним по реке, и Торгрим решил, что тот ничем не хуже прочих. Он побрел вперед, пиная воду так, словно она могла убраться с его пути. Торгрим видел, как веревка вьется под рябой от дождя поверхностью воды. Сделав два шага, он наклонился и подхватил ее. Трос поднялся над водой, Торгрим вцепился в него, и корабль, уносимый течением, потащил его за собой.

— Помогайте, помогайте! — закричал Торгрим.

Веревку он держал в правой руке, затем попытался схватиться за нее и левой, но щит мешал ему. Напряжение все нарастало, Торгрим стиснул зубы, крепче вцепился в трос и уперся ногами в каменистое дно.

Викинг по имени Армод оказался рядом и тоже ухватился за веревку. Стоило ему это сделать, как Торгрим почувствовал, что давление слабеет. Затем подоспели другие: Сутар сын Торвальда и массивный Годи, непоколебимый, как рунный камень: течение разбивалось о его крепкое тело. Веревка натянулась, задрожала, как древко копья, и корабль на дальнем ее конце дернулся и развернулся носом к ним.

«Этот мы удержим, — думал Торгрим. — Но не все три». Если три корабля так и останутся сцепленными вместе, они утащат Торгрима и всех прочих за собой либо вынудят их бросить веревку, после чего драккары Оттара врежутся в «Морской молот» и разобьют его на части.

Своенравные корабли, казалось, на миг застыли. Веревка заскрипела, Армод и его товарищи фыркнули и выругались, пытаясь удержаться на месте. Затем два судна оторвались от того, который викинги удерживали при помощи троса, и продолжили свой безумный бег по течению, а натяжение троса ослабло так, что теперь почти не ощущалось.

— Торгрим! — крикнул Годи. — Там дерево! Можем привязать!

Торгрим обернулся через плечо и посмотрел туда, куда указывал Годи. В пятидесяти футах от них из реки поднимался массивный дуб.

— Хорошо! — крикнул Торгрим.

Те десять или двенадцать человек, которые держали буксирный трос, стали отступать к дереву вместе с ним, с трудом продвигаясь вверх по течению и волоча за собой корабль Оттара, как будто вели на бойню большое медлительное животное.

Дождь заливал им лица, но они не могли стереть с них воду, приходилось моргать и сплевывать, вонзаясь носками мягкой обуви в каменистое ложе реки.

Торгриму очень хотелось увидеть, что происходит с «Морским молотом», но, налегая на трос, он не мог обернуться. А еще он страстно желал выяснить, чем закончилась атака Оттара на ирландцев, но теперь разглядеть это было невозможно.

Наконец они оказались возле дуба. Те, кто держался за дальний конец веревки, добрались до дерева и дважды обошли его массивный ствол, закрепив корабль Оттара на месте. Торгрим отпустил трос, развернулся на пятках, желая узнать, что происходит с «Морским молотом», и его едва не сбило с ног силой течения.

«Как быка загоняем», — подумал он. Торгрим однажды видел подобное в Хедебю: стаю собак натравили на разъяренного быка, который вертелся, брыкался и бил их рогами. Это очень напоминало то, как сорок человек из его команды сражались сейчас с потерявшими управление кораблями Оттара. Они стояли на месте, глядя на то, как дрейфуют к ним драккары, затем прыгали вперед, хватались за что придется, толкали, отскакивали снова — словом, делали все, чтобы не позволить эти судам разрушить их собственные корабли.

Харальд стоял у носа драккара, дрейфовавшего первым.

— Толкайте, толкайте их отсюда! — крикнул он и налег своим широким плечом на борт. Фигура на форштевне нависла над ним.

Торгрим видел, как корабль поддается могучей силе Харальда, видел, как судно выпрямляется; его форштевень отвернулся от «Морского молота» за секунду до столкновения с ним.

Еще несколько человек присоединились к Харальду, толкая корабль, чтобы тот не двигался поперек реки. Затем они отошли в сторону, пока судно проплывало мимо «Морского молота» дальше по течению. Второй корабль Оттара последовал за первым, словно привязанный. «Дракон» и «Кровавый орел» убрали с курса дрейфующих кораблей, и те разминулись с ними буквально на несколько футов.

Торгрим наблюдал за ситуацией, пока не удостоверился, что его корабли в безопасности, а затем вновь созвал своих людей и те сошлись к нему. Большинство теперь держали щиты, мечи и топоры, к битве они были готовы, насколько это вообще возможно.

— Людей Оттара убивают, потому что Оттар глупец! — крикнул он. — Мы должны вмешаться, чтобы спасти этих жалких ублюдков!

Он сплюнул дождевую воду и указал на деревья, росшие совсем рядом с тем местом, где они стояли.

— Мы войдем в лес здесь, двинемся вдоль берега и застанем ирландских скотов врасплох.

Все согласно кивнули в ответ. Торгрим повернулся и помчался по воде к северному берегу реки.

Бежал он со всех ног, по колено в воде, то и дело спотыкаясь из-за силы течения, и наконец увидел поле боя. Люди Оттара по-прежнему стояли в воде, сражаясь с врагом, расположившимся выше по берегу. Оттар все так же широко размахивал мечом в ряду своих бойцов.

Торгрим различил ирландцев среди деревьев. Копий у них осталось мало. Скорее всего, догадался Торгрим, их сломали, бросили или вырвали из рук копейщиков. Это означало, что ирландцы и люди Оттара сошлись на мечах, а значит, у викингов появилось больше шансов хоть на какой-то успех.

«Задержите их, — мысленно заклинал их Торгрим. — Еще три минуты…» Только в этом случае они успеют зайти с фланга и как следует потрепать врага.

Торгрим подошел к речному берегу, который оказался круче, чем он ожидал, и с некоторым трудом взобрался по нему до самых деревьев. Он не стал ждать остальных, сразу же нырнул в подлесок из молодняка и взрослых дубов и кленов. Листья над головой защищали от дождя не хуже соломенной крыши, и теперь Торгрим слышал шум битвы. Папоротник окатывал Торгрима водой при каждом движении, но промокнуть сильнее он уже просто не мог.

День был сумрачным, а в лесу разглядеть что-либо было еще сложнее, но Торгрим почуял кого-то впереди, какое-то движение и понял, что добрался до края ирландских рядов. Он вытащил Железный Зуб из ножен и прошел дальше. Преодолев еще пятнадцать футов, он увидел ирландца, который держал копье так, словно собирался отбивать атаку, а не нападать. Если бы не копье, этого человека трудно было бы принять за воина. Скорее он выглядел как бедный крестьянин, одно из тех жалких созданий, которых призывали для того, чтобы они выполнили за своих господ кровавую работу, а затем умерли, наверняка не понимая, за что именно.

Торгрим ломился сквозь подлесок, но его продвижение скрывали шум дождя и вопли, долетавшие слева, со стороны реки. Он вскинул Железный Зуб для размашистого удара, и только тогда копейщик осознал его присутствие.

Голова его дернулась, глаза расширились, рот открылся, и он принялся неловко тыкать копьем в Торгрима. Железный Зуб засвистел в воздухе. Клинок попал ирландцу в шею, и сила удара была такова, что тот рухнул на землю, следуя за потоком своей крови.

Торгрим перепрыгнул через все еще содрогающееся тело. Он увидел еще одного ирландца, нет, даже трех, и все они держали копья. Они смотрели в сторону реки, но тут наконец Торгрим и его люди привлекли их внимание. Как и тот, кого Торгрим только что убил, они не выглядели как воины и не вели себя так, как положено воинам.

Ирландцы явно не ожидали, что враг выйдет из чащи, и, похоже, даже не думали о бое. Отбросив копья, они развернулись и помчались через лес. Торгрим гнался за ними, а его люди наступали ему на пятки. Торгрим видел, что Харальд бежит рядом, сбивая подлесок щитом. Мальчишка несся так, словно его преследовало нечто ужасное, но Харальд был охотником, а не добычей. Чудовища из худших кошмаров ирландских крестьян дрогнули бы сейчас перед ним.

Паника пронеслась по рядам ирландских копейщиков, стоявших вдоль реки. Они кричали и ругались, присоединялись к бегущим, подгоняемые мечами норманнов. Сквозь деревья Торгрим мельком увидел реку и людей Оттара. Кто-то из них еще бился, другие сгибались пополам, хватаясь за свои раны, чье-то тело сносило течением. Торгрим снова сосредоточился на бое.

Ирландские копейщики исчезли, сбежали в панике, но впереди виднелся второй ряд воинов — Торгрим понял, что это уже не крестьяне. Кто бы ни командовал ими, он наверняка расставил самых бесполезных солдат на флангах, а лучших разместил в середине, которую Оттар пытался атаковать. Или, возможно, этот неизвестный военачальник приказал своим копейщикам отступить, как только началась настоящая схватка, и позволил сражаться настоящим воинам. На них были кольчуги, они имели щиты, и никто из них не сбежал при виде норманнов, появившихся из-за деревьев. Они лишь сменили позицию, чтобы встретить их атаку.

Торгрим остановился. Человек перед ним явно не собирался удирать. Он твердо стоял на месте, в правой руке у него был длинный меч, в левой щит с нарисованным на нем красным крестом. Торгрим вновь широко размахнулся Железным Зубом, но на этот раз клинок попал в щит, который поглотил удар и отбил его в сторону. Торгрим отпрыгнул, потому что ответный удар пришелся низко, ниже края щита: противник целился в его лодыжки или колени, но угодил в воздух.

Торгрим шагнул вперед, ударил щитом в щит противника, заставляя того попятиться, и одновременно провел Железный Зуб над его краем, вогнав клинок прямо в незащищенное горло. Ирландец, уже умирая, все пытался вскинуть щит. Торгрим оттолкнул его в сторону и, когда тот упал, прыгнул на следующего противника, уже замахивающегося на Торгрима своим мечом.

«Старри…» — подумал Торгрим. С ними теперь не было Старри с его безумной энергией, его безудержной яростью. Когда Старри появлялся на поле боя, врагам казалось, будто нечто дикое и потустороннее ворвалось в их мир, и это вселяло страх в их сердца. Но Старри сейчас сражался в ином бою.

Ирландцы сумели развернуться от берега реки и встретить новую угрозу флангом. Противники, ирландцы и северяне, столкнулись друг с другом, словно высокие морские валы. Торгрим видел, как Харальд обрушился с жестокой атакой на воина, стоящего перед ним, как его щит и меч двинулись в идеальной гармонии: щит по дуге слева, меч по дуге справа. Совершенство и сила его атаки заставили других отступить. Рядом с ним бился Годи с огромной секирой в руке. Его атаки были не столь утонченными, но не менее эффективными.

На Торгрима напали сразу двое, оба с мечами и щитами, оба в кольчугах. Сражались они плечом к плечу, наступали прямо на него, но Торгрим шагнул вправо, оставляя левого противника за пределами длины клинка, и бросился на того, что был справа.

Ирландец парировал его удар и сделал выпад, однако Торгрим снова отступил вправо, так чтобы дуб с широким стволом заслонил его от врагов, словно играл с ними в прятки. Он понимал, что они обойдут дерево, взяв его в клещи, а это значило, что левый дотянется до него первым. Торгрим прислонил край щита к стволу и удобнее перехватил Железный Зуб — как раз в тот миг, когда ирландец выпрыгнул на него из-за дерева, уверенный, что застанет Торгрима врасплох.

Меч ирландца со свистом описал широкий полукруг, явно намереваясь разрубить все на своем пути. Клинок столкнулся с железной окантовкой щита Торгрима, отскочил, а Торгрим вогнал острие Железного Зуба чуть пониже края ирландского шлема. Выдернув меч, он позволил врагу упасть и пробежал вокруг дерева мимо него. Это и правда напоминало детскую игру в догонялки, но второй ирландец не выглядел довольным, когда Торгрим объявился у него за спиной. Он только начал разворачиваться к Торгриму, когда Железный Зуб, покрытый ирландской кровью, разрубил его голову.

Торгрим тяжело дышал. Он остановился, огляделся. Его люди схватились с врагом, каждый в своем поединке. Некоторых он видел, остальные скрывались в лесу. Слева еще кто-то продирался сквозь папоротник. Люди Оттара. Атака Торгрима заставила ирландцев отойти от реки, и это позволило людям Оттара взобраться на берег, где они могли схватиться с врагом на равных.

Ирландцы, похоже, поддались их натиску. Торгрим чувствовал, как они отступают, вынужденные сражаться на два фронта, более не уверенные в том, где находится враг. «Давить сильнее, давить сильнее», — думал он. Еще минута, и они сломаются. Они бросятся прочь, и тогда их можно будет добить на бегу.

Торгрим чувствовал, как в груди нарастает звериный вой — волчий вой, который приведет ирландцев в ужас и подбодрит викингов. Он прыгнул вперед и замахнулся Железным Зубом на большого ирландца, орудовавшего секирой, и это движение словно выпустило его вопль наружу. Волчий вой зазвенел в его ушах, разнесся в лесу. Он застал ирландца врасплох. Торгрим увидел ужас на его лице. Ирландец бросил секиру, повернулся и побежал. Торгрим ринулся на него, быстрый, как змея, но не сумел дотянуться до него мечом.

— Давайте! Давайте! — кричал Торгрим, видя сквозь густые заросли, как его люди наступают, как они выстраиваются в линию, готовую смести врага.

А затем откуда-то издалека, из-за дальних деревьев, раздалась резкая чистая нота рога, словно в ответ на призыв Торгрима. Это был тот же рог, который Торгрим слышал на Встрече Вод, и он приказывал ирландцам отступать, уйти, чтобы выжить и затем снова сразиться с викингами.

— Нет! Ублюдки! — закричал Торгрим.

Он ускорил шаг, щитом сбивая ветки со своей дороги, но перед ним больше не было противников, только папоротник и деревья.

— Тор их побери! — кричал он, уже задыхаясь.

Снова стало тихо, лишь дождь стучал по листьям да журчала неподалеку река.

Перед ним возник Харальд, затем Годи и все остальные. Его люди собирались вокруг него, желая узнать, что делать дальше.

Затем лес снова зашумел — так, словно медведь или другое большое животное топало сквозь заросли. Торгрим обернулся, все обернулись и увидели идущего к ним человека, едва различимого в сумраке леса за густыми кустами. И вот Оттар выступил на прогалину. Его щит раскололся в щепки, но, похоже, он только теперь это осознал и отбросил его прочь. Меч был покрыт кровью так, что дождь, проникавший сквозь кроны деревьев, не мог ее смыть. Его руки, борода и кончики длинных кос тоже были в крови.

Никто не двигался. Оттар и Торгрим смотрели друг на друга.

Торгрим не представлял себе, что сейчас может изрыгнуть Оттар.

Оттар нахмурился. Прищурившись, он посмотрел на Торгрима, словно тоже не знал, каких слов от него ожидать. Затем развернулся и сплюнул на землю.

— Явился наконец-то, да? — сказал он, после чего снова исчез в лесу.

Глава двадцать восьмая

Муж не должен

хотя бы на миг

отходить от оружья;

ибо как знать,

когда на пути

копье пригодится.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Харальд Крепкая Рука сидел на задней палубе «Морского молота» и осторожно подносил чашу с элем и бульоном ко рту Старри. Это занятие не очень-то ему нравилось. Он давно понял, что в походе забота о раненых имела такое же значение, как забота о собственном оружии. Но обычно ему было неловко и неприятно выполнять такую работу, и он боялся, что именно ему будут поручать подобные дела, поскольку он был моложе всех остальных. От одной мысли об этом его передергивало.

Но сейчас был другой случай. Старри очень нравился Харальду. Старри многим нравился, или же его игнорировали, или, как подозревал Харальд, просто боялись. Собственные чувства Харальда отличались от чувств остальных, они были сложнее, хотя сам он так не считал. Старри входил в ближний круг Торгрима, был практически членом его семьи, и это меняло отношение Харальда к нему. Они со Старри не раз сражались бок о бок. Они многое пережили вместе, делили победы и сокровища. Харальду нравился Старри Бессмертный. И он завидовал ему.

Он завидовал абсолютному бесстрашию Старри. Харальд понимал, конечно, что Старри так смел в основном потому, что безумен, но все равно хотел бы так же не бояться любых ранений или смерти, ныряя в гущу битвы. Отец тоже казался ему бесстрашным, но то была храбрость иного рода. Торгрим серьезно относился к бою. Он носил кольчугу и шлем, брал щит и не заигрывал со смертью, как Старри.

Харальд не считал себя трусом и убил бы любого, кто намекнул бы на это, или же погиб бы, пытаясь убить обидчика. Но страх был ему не чужд. В его голове постоянно возникал один и тот же образ: боевая секира впивается в его тело там, где шея встречается с плечом, и разрубает его почти пополам. Отчего-то этот образ ужасно его пугал, и Харальд никак не мог от него избавиться в первые мгновения перед битвой. Таков был его тайный стыд.

Он сомневался, что Старри ощущал хоть что-то похожее.

— Что происходит? — спросил Старри.

Его глаза были открыты, говорил он тихо, но уже уверенно. После ранения он почти все время лежал без сознания, либо спал, либо просто дремал. Шум битвы разбудил его, и с тех пор он бодрствовал, хотя был еще слишком слаб, чтобы встать.

— Они перетаскивают последний корабль Оттара через мели, — сказал Харальд, глядя за высокий форштевень «Морского молота».

Ниже по течению от того места, где они встали на якоре, флот Оттара только сейчас перевалил за мель, у которой ирландцы вчера устроили им засаду. Большую часть корабельных припасов и инвентаря пришлось сгрузить, чтобы поднять корабли над мелководьем. Люди Оттара, те, которые были еще живы и не слишком тяжело ранены, теперь складывали вещи на палубах кораблей, закончивших переход.

Харальд покачал головой. «Идиоты», — подумал он.

Старри мгновение помолчал, а затем спросил:

— Они не боятся застрять над мелью? Разве Торгрим этого не боится?

— Отец не боится, что застрянут наши корабли, — объяснил Харальд. — А Оттар слишком глуп, чтобы из-за этого волноваться. — Он посмотрел на Старри и понял, что без дальнейших объяснений не обойтись. — У нас не так уж много провизии. Наши корабли смогут пройти над мелью, достаточно будет команде с них сойти, — продолжил Харальд. — А корабли Оттара для этого нужно разгружать. Они снимают припасы и реи, весла и все прочее. У нас все будет в порядке, даже если вода спадет. Но у Оттара возникнут серьезные проблемы.

Старри кивнул. Харальд дал ему еще глоток супа с элем. Минуту спустя Старри заговорил снова.

— Воинов у Оттара стало намного меньше? — спросил он.

— Да, — ответил Харальд. Он уже говорил об этом раньше, сразу после битвы, когда Старри жаждал услышать ее подробности.

Берсерка так воодушевил этот рассказ, что он попытался встать с постели, хотя бой уже закончился. И пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его остаться на месте.

— Оттар потерял как минимум сорок человек, — сказал Харальд. — И это только мертвыми. Еще пятнадцать, или около того, ранены. Это была бойня. Отец говорит, что тот, кто командует ирландцами, действительно знает свое дело, он устроил буквально идеальную ловушку, и мы влетели в нее на полном ходу.

После битвы норманны потратили какое-то время на то, чтобы разобраться с неотложными задачами. Раненые требовали внимания, мертвых следовало собрать и похоронить. Занимались они этим не слишком долго. Оттар потерял около сорока человек, по крайней мере так считали в лагере Торгрима. Но многие тела унесло течением. Кого-то нашли, но таких было мало. И эта мысль тревожила товарищей погибших. Воину нравится думать, что его отправят в мир иной должным образом, что его плоть не достанется воронам и падальщикам.

Едва похороны завершились, Оттар велел своим людям подняться на оставшиеся два корабля, после чего отправился искать те, которые уплыли по реке. Торгрим решил, что пора перевести собственные корабли через мель, и викинги из Вик-Ло потратили час на то, чтобы протащить их вперед против течения. Когда Оттар вернулся со своими сбежавшими кораблями на буксире, флот Торгрима уже благополучно стоял на якоре в глубокой неспокойной воде.

Как только Оттар увидел, что корабли Торгрима теперь опережают его собственные, он впал в ярость, как все они и ожидали. Харальд подозревал, что только ради этого отец приказал провести корабли вверх по течению, хотя раньше сам говорил, что это плохая идея. Он дразнил Оттара и делал это исключительно ради собственного удовольствия.

Корабль Оттара ткнулся в дальний конец мели, и Оттар спрыгнул с его носа. Он со свирепым видом устремился вперед, шагая по колено в глубокой воде, которая настолько замедлила его продвижение, что теперь он не выглядел так грозно, как ему хотелось бы. Торгрим и его люди находились на борту своих кораблей, стоявших на якоре в глубокой воде. Они отдыхали под парусами, натянутыми для того, чтобы укрыться от все еще не утихшего дождя. Все головы повернулись в сторону Оттара, но никто не двинулся с места, не заговорил, даже не удостоил внимания его приближение. Торгрим стоял к нему спиной.

Когда Оттар добрался до конца отмели, он остановился и выкрикнул имя Торгрима. Тот продолжал его игнорировать, и Оттар заревел снова. На этот раз Торгрим поднялся и медленно взошел на корму. Там, опираясь рукой на высокий старнпост, он посмотрел на Оттара. Их разделяли тридцать футов речной воды, слишком глубокой, чтобы Оттар мог преодолеть это расстояние.

— Ты обогнал мои корабли, Торгрим Ночной Щенок? — рычал Оттар.

— Да, обогнал, — спокойно ответил Торгрим.

— Ты меня не опередишь! — Оттар заговорил еще громче и с большей яростью. — Не опередишь!

Торгрим огляделся с деланым изумлением.

— Но я уже опередил тебя, Оттар, — сказал он. — И если ты не придержишь язык, я снимусь с якоря и оставлю тебя на растерзание ирландцам.

За те часы, что минули после боя, произошли разительные перемены. При первой встрече люди Оттара превосходили числом отряд Торгрима. Теперь все стало иначе. Оттар потерял почти полную команду корабля, и их силы уравнялись.

Но это было еще не все. Оттар оставался вожаком потому, что его последователи считали его более сильным, жестким и безжалостным бойцом, чем все остальные. Воины присоединялись к нему, поскольку боялись его и полагали, что другие будут бояться его еще больше. Они не сомневались, что его бездумная жестокость поспособствует их обогащению. Но ирландцы выставили Оттара дураком, и его люди поняли, — хотя сам Оттар мог этого не понять, — что именно Торгрим спас их и сохранил для них корабли.

— Ты ублюдок! — кричал Оттар. — Вороны выклюют тебе глаза!

— Возможно, — согласился Торгрим. — Но не ты отдашь меня им на съедение.

С этими словами он отвернулся и нырнул под парус, оставив Оттара мокнуть под дождем. Еще несколько минут Оттар продолжал кричать, но никто его не слушал, и это выставляло его еще большим дураком, чем он был на самом деле. В конце концов он развернулся и отправился обратно к своим людям. Вновь перетаскивать свои корабли через отмель команды Оттара начали лишь на следующее утро.

— Я вот чего не могу понять, — сказал Старри, закрыв глаза, словно речь требовала от него столько сил, что на другое их просто не оставалось. — Как же Кевин? Разве он не должен был продвигаться вдоль берега реки? Чтобы не позволить ирландцам перехватить нас так, как они сделали?

— Мы не знаем, где он, — сказал Харальд. — Ясно только, что его здесь нет, но неизвестно, куда он делся. То ли его разбили эти новые ирландцы, то ли он сбежал, мы не знаем.

Он взглянул на Старри, ожидая реакции, но Старри, похоже, уснул. Харальд подождал еще минуту и, убедившись, что Старри действительно спит, поднялся, потянулся и задумался, чем же теперь заняться.

«Колун», — подумал он. Его меч, прекрасный франкский клинок, когда-то принадлежавший его дедушке Орнольфу, а теперь доставшийся ему. Кромка слегка пострадала в предыдущей битве и требовала правки, к тому же клинок не помешало бы смазать маслом при этой отвратительной погоде. Но когда Харальд поднял взгляд, он увидел, что на корму шагает отец, и, судя по лицу Торгрима, все выражения которого Харальд слишком хорошо знал, у того имелись свои соображения по поводу того, чем нужно заняться Харальду.

Торгрим подошел к сыну и посмотрел вниз, на Старри. Дождь уже сменился туманом, что стало огромным облегчением, хотя, скорее всего, временным.

— Как он? — спросил Торгрим.

— Кажется, лучше, — сказал Харальд. — Выпил немного бульона. Он разговаривал: хотел знать, как у нас дела. У тебя и у Оттара.

Торгрим ответил едва заметной улыбкой.

— Ну, если ты понял, что происходит, я буду благодарен, если ты и мне объяснишь, — сказал он.

Затем он поглядел через правый борт в сторону берега, до которого оставалось три рода. Где-то там невидимые разведчики Торгрима продолжали искать очередную засаду. Это следовало сделать, хотя никто не думал, что ирландцам хватит глупости ударить снова в том же месте.

— Как только Оттар окажется на ходу, он попытается снова нас обогнать, вырваться вперед, — сказал Торгрим. — Я ему этого не позволю. По разным причинам. Поэтому мы сейчас снимемся с якорей и оставим его далеко позади.

Харальд кивнул. Он тоже хотел держаться первым в этой гонке, в основном из гордости. Но он полагал, что у отца окажутся другие причины.

С каждой милей, которую они преодолевали на обмелевшей реке, с каждым убитым, которого они хоронили, с каждой вытащенной из борта стрелой этот поход на Глендалох становился для него все более важным делом. Он перестал быть обычным налетом и превратился в испытание. Это, похоже, чувствовали все. Торгрим боялся, что Оттар каким-то образом сумеет уничтожить их шансы на удачную атаку или совершит какую-то глупую ошибку, из-за которой их всех убьют. И Харальд догадывался, что отец хотел провернуть нож унижения в брюхе Оттара.

— Кевин пропал, — продолжал Торгрим. — Не знаю, куда он делся, но здесь его нет. Поэтому мне нужно, чтобы ты взял с собой человек двадцать и двигался вместе с ними по берегу реки. Ты будешь высматривать другие засады, чем должен был заниматься Кевин.

Харальд почувствовал, как его захлестывает радость предвкушения. Торгрим предложил ему командовать своими людьми, поручил важное задание, доверил роль вожака, дал шанс проявить свои умения и доблесть.

— Вы будете разведчиками, понятно? — спросил Торгрим, заметив излишний энтузиазм на лице Харальда. — Ты не станешь вступать в схватку, вас слишком мало для этого. Просто предупредите нас, что ирландцы готовят очередную засаду, прежде чем мы на нее налетим.

— Да, отец, — сказал Харальд.

Какое-то время Торгрим молча смотрел ему в глаза.

— Я серьезно, — сказал он наконец. — Вы — разведчики. Сражаться не будете.

— Если только ирландцев не окажется слишком мало, верно? — спросил Харальд. — Вдруг мы встретим патруль, всего несколько воинов? Нам же придется убить их прежде, чем они раскроют наше присутствие, разве нет?

Торгрим шумно выдохнул:

— Да, в этом случае можете драться. Но попытайтесь захватить пленных. Они полезнее мертвецов. Я надеюсь на твою рассудительность. Воспользуйся ею. Если тебе интересно знать, куда приводит глупость, взгляни на Оттара.

Харальд кивнул, почти не слыша его слов. В своем воображении он уже вел отряд по берегу реки и сражался на мечах с ирландским ублюдком, который вчера так внезапно атаковал их.

Глава двадцать девятая

Ирландцы претерпели много зла не только от норвежцев.

Они претерпели много зла и от самих себя.

Анналы Ульстера

Фэйленд чувствовала себя так, словно парила в пространстве, словно находилась во сне. Но этот сон не был похож на те, что она видела раньше: ужасный, бесприютный, полный надежды и радостного возбуждения, усталости, похоти и изумления. Сон, похоже, вмещал все ощущения, которые она могла себе представить, захлестывал ее ими, как ветер хлещет полотнищами дождя.

Она убила человека. По крайней мере она была полностью уверена в том, что убила его. Это случилось у реки, во время схватки возле Встречи Вод. Он пробивался через линию ирландских воинов, а она оказалась на его пути. Фэйленд ударила его, и он упал. Но не умер сразу, и поэтому она вонзила меч ему в шею.

Так она это помнила. В голове у нее все смешалось, и сложно было распознать, что именно происходит. Она не очень понимала, что чувствует по этому поводу. Потрясение, замешательство… Но не раскаяние. Сожаления не было. И она размышляла, стоит ли по этому поводу беспокоиться. Впрочем, это был всего лишь варвар.

Когда бой закончился, они ушли с поля, где остались убитые, двинулись обратно вдоль речного берега, а затем сквозь лес к дороге. Все были возбуждены, все вели себя очень оживленно. Они хорошо сражались — так показалось Фэйленд. Она судила по реакции мужчин, поскольку сама пребывала не в том состоянии, чтобы делать какие-то выводы самостоятельно. Они хорошо справились. И теперь радовались этому.

То, как она занималась любовью с Луи де Румуа, как на них набросился убийца, как Айлеран прикончил этого человека, после того как Фэйленд оглушила его ударом по голове, — все это было частью ее длинного сна. Она до сих пор видела, как хлынула кровь из шеи убийцы, когда тот рухнул на землю. Фэйленд чувствовала себя так, словно сидела на телеге, мчащейся с горы и набирающей скорость. Теперь телега мчалась так быстро, что ею почти невозможно было управлять и она вот-вот могла развалиться.

Когда они оказались в дунаде, Фэйленд вернулась в шатер мужа, готовая встретить его ярость. И он действительно пришел в ярость — настолько, что отослал ее прочь, велев прийти позже.

— И тогда я с тобой разберусь, — сказал он, ничего больше не добавив к этому. На нее он не смотрел.

Больше она в шатер не заходила. Она знала, что ее ждут только побои, и совершенно не желала их испытывать.

Фэйленд ждала шанса поговорить с Луи наедине.

— Айлеран расскажет моему мужу, что нашел нас вместе, — прошептала она ему.

— Нет, не расскажет, — возразил Луи. — Мы с Айлераном солдаты. У воинов свои понятия о чести.

Фэйленд покачала головой:

— Айлеран — человек моего мужа, уже много лет подчиняется ему. Он должен Колману больше, чем кому-либо другому.

— Мне кажется, ты ошибаешься, — сказал Луи. — Но даже если ты права, если Айлеран ему все расскажет, для твоего мужа это не станет откровением. Он не возненавидит меня еще больше, потому что больше просто некуда.

И Фэйленд отступилась. Настаивать не имело смысла. Луи де Румуа был одним из самых выдающихся мужчин из всех, которых она когда-либо знала, но при этом он оставался мужчиной и многого не понимал. Он не отличался глупостью и наивностью, но когда дело касалось собратьев по оружию, ему казалось, что они верны ему, как преданные псы: целиком и без остатка. В некоторых вещах Луи не различал нюансов.

Фэйленд думала, что после успешного боя при Встрече Вод они вернутся в Глендалох. Она была уверена, что Колман захочет именно этого. Что он пожелает войти в город с победой. Но они не вернулись.

Вместо этого они остались в дунаде, поскольку Луи еще не закончил свои дела с норманнами. Он предположил, что в одном месте на реке варварам обязательно придется перетаскивать свои корабли через отмель, и убедил Колмана устроить там засаду. Да, Колман согласился. Об этом Фэйленд узнала от Луи. С мужем она так и не встретилась. Она ожидала, что он велит силой доставить ее в шатер, где накажет за многочисленные прегрешения, но он этого не сделал.

К ее изумлению, он не обращал на нее ни малейшего внимания, и она продолжала парить в своем мире сна.

Луи де Румуа перестал наконец беспокоиться из-за того, что она следует за армией. Он сказал, что она уже не ребенок, и если ей так этого хочется, а Колман не возражает, то и он не станет протестовать. Она догадывалась, что Луи не желал оставлять ее в дунаде с Колманом, отправляясь на очередную битву. И подозревала, что ему действительно нравится видеть ее рядом с собой.

Он подобрал для нее кольчугу, одну из тех, которые носили молодые воины. Кольчуга туго облегала грудь, но в остальном подошла неплохо. Он нашел и шлем, в который пришлось затолкать побольше тряпок, чтобы тот плотно сидел на голове. Луи показал ей, как держать меч, научил основным приемам атаки и защиты и велел Лохланну с ней поупражняться, отчего тот пришел в крайнее смущение.

Два дня они провели в дунаде, после чего Луи и Айлеран разбудили людей в предрассветных сумерках, приказали им вооружиться и повели в сторону реки. Фэйленд шагала в голове колонны, рядом с Луи. Она ощущала вес кольчуги на плечах, меч и кинжал оттягивали пояс, туника плотно облегала бедра.

Солнце взошло, наступило туманное серое утро, и по мере того, как рассеивалась ночь, уходило чувство нереальности происходящего, окутывавшее ее, как мгла. Фэйленд шла туда, где придется сразиться с врагами, но это она уже переживала перед битвой у Встречи Вод. К кольчуге и мечу она успела привыкнуть за последние несколько дней. Ей казалось, что она просыпается, будто несущаяся с горы телега достигла ровного места и ее бег замедлился.

Да, это уже не сон. Она проснулась в новом месте, в прекрасном месте. В том, которое искала с тех самых пор, как превратилась из девочки в женщину. Она больше не испытывала скуки.

Они добрались до края леса, граничащего с рекой, и Луи приказал всем остановиться на отдых, а сам с Айлераном и Лохланном направился вглубь чащи. Фэйленд пошла с ними, потому что хотела этого, а люди вокруг, похоже, перестали указывать ей, что делать, и она сочла это добрым знаком. Они остановились, когда в поле зрения появилась река, и дальше двигались ползком, чтобы их не увидели с берега. Там, где бурлили мелкие воды, кораблей они не обнаружили.

Они вернулись туда, где отдыхал их отряд; около двухсот человек ждали их в высокой траве.

— Лучники выйдут на берег первыми, — сказал им Луи. — Они убьют столько варваров, сколько смогут. Затем вы, копейщики, подойдете к самой кромке воды. Когда варвары атакуют, лучники отступят. Варварам придется пробиваться наверх по крутому берегу, и именно там вы будете ждать их, чтобы прикончить.

Фэйленд заметила, как боэре и фудир бросают друг на друга тревожные взгляды. У Встречи Вод не было лучников, поскольку отец Финниан привел их позже. В том бою Луи послал вперед воинов, а крестьяне шли за ними. Такая расстановка сил понравилась боэре и фудир и в прошлый раз принесла им удачу. Но теперь им было приказано принять первый удар.

— Пусть каждый убьет двоих, большего я не прошу, — продолжил Луи. — Бейте их копьями. Разите их, пока они не успели к вам приблизиться. А затем отступайте, чтобы варвары встретились с нашими воинами.

В ответ на это боэре и фудир согласно кивнули. Убить двоих? Да, они могли выстоять в течение того времени, которое требуется, чтобы убить всего двух врагов. Это казалось им вполне посильной задачей.

Позже, когда бой еще не начался, Фэйленд спросила Луи, уверен ли он, что каждый крестьянин с копьем действительно сумеет убить двух варваров.

Луи пожал плечами.

— Некоторые смогут, — сказал он. — Некоторые сбегут, едва завидев северян. Но некоторые останутся и будут сражаться. Так всегда случается в битвах. Никто не знает, на что он способен, и командир его тоже не знает, пока человек не окажется в гуще боя. Но если бы я приказал им стоять и сражаться до конца, то они бежали бы при первой возможности.

Луи и Айлеран подвели людей к краю берега и расположили их так, как запланировали ранее. Они стояли наготове и ждали. Тем временем пошел дождь, холодные капли скатывались по листьям, и вскоре все промокли насквозь. А затем пришли варвары, как и говорил Луи.

Ирландцы стояли в тишине, готовые к бою, напряженные, настороженные. Из своих укрытий в зарослях папоротника они не видели, что происходит на реке.

Это могли видеть только Луи и Айлеран, которые подползли к берегу на коленях, как к алтарю, раздвигая ветки, выглядывая из-за них, словно перепуганные зверюшки. Но Фэйленд знала, что они не испытывают страха, поскольку были охотниками, а не добычей.

Десять минут спустя Луи еле слышно прошептал ей, что варвары разгружают свои корабли, собираясь перетащить их через мели. Фэйленд сомневалась, что им стоит так таиться. Все звуки заглушали шум дождя и крики варваров, переговаривающихся на своей тарабарщине.

Фэйленд знала, что варвары тоже ничего не боятся: они не ведали, как близко над ними нависла смерть.

Они узнали об этом только через час после того, как появились в поле ее зрения. Завязалась схватка, и практически во всем она шла так, как и планировал Луи. Копейщики справились со своей задачей, и когда варвары наконец вскарабкались на берег, Фэйленд стояла рядом с Луи с мечом в руке. Ей даже удалось несколько раз ударить тех ублюдков, которые оказывались поблизости, хотя Луи и Лохланн первыми перехватывали их.

Это сражение ничем не напоминало бой у Встречи Вод. Тогда ее голова шла кругом, она едва осознавала, что происходит. Теперь все было иначе. Она могла видеть. Она могла думать.

И благодаря этому Фэйленд поняла, что произошло, когда слева из-за деревьев их атаковали другие варвары, а воинам пришлось отвернуться от речного берега и встретиться с этой новой угрозой. В итоге норманны заставили ирландцев отступить, но отнюдь не победили их. Они были далеки от победы.

Луи и Айлеран вели людей, мрачных и усталых, обратно в дунад. Некоторые раненые ковыляли, закинув руки на плечи своих товарищей, а нескольких пришлось нести на самодельных носилках. Фэйленд брела рядом. Она чувствовала себя такой измотанной, как никогда раньше. И такой сильной, как никогда раньше.

И снова она не вернулась в шатер своего мужа. Прилив сил, порожденный боем, не развеялся до конца. Она страстно желала оказаться рядом с Луи, в его палатке, ласкать его тело, ощущать на себе его сильные руки и обнаженную плоть. Она вздрагивала, думая об этом. Но даже этой новой Фэйленд была не чужда рассудительность, поэтому она избегала Луи. Отыскав палатку, принадлежавшую одному из воинов, павших у Встречи Вод, она расположилась в ней.

На следующий день вдоль реки выслали конные патрули, чтобы те следили за варварами, но все прочие остались в дунаде. Луи и Айлеран с несколькими военачальниками, которых привел Финниан, собрались в шатре Колмана, чтобы обсудить, как в следующий раз обрушить свою ярость на варваров. По крайней мере так думала Фэйленд. Порой через промасленную ткань шатра до нее доносились громкие голоса. Но она держалась на расстоянии.

Луи был занят планированием кампании, Лохланн уехал с одним из патрулей на разведку, а тем временем Фэйленд было совсем нечего делать. Ей ни с кем не хотелось разговаривать, так что вскоре после захода солнца, когда серый день превратился в темную ночь, она забралась в свою палатку, чтобы поспать. Под одеялами мертвеца спалось крепко, и ей снились безумные сны. Было еще темно, когда кто-то резко ее разбудил.

Она ахнула и поспешно села, рука сама упала на рукоять меча, но Фэйленд ничего не видела в темноте. Затем она услышала тихий голос Луи, звучавший в трех шагах от нее.

— Фэйленд? — повторил он, и она сумела разглядеть его силуэт на фоне темного неба. И подумала: «Отчего он не проскользнул в палатку, чтобы лечь рядом?»

— Да?

— Мы отправляемся на разведку, к варварам. Хочешь пойти с нами?

Она помолчала, с трудом соображая спросонок, чего от нее хотят.

— Да, — повторила она, подхватила свой меч и выскользнула из палатки.

Где-то наверху луна заливала сиянием плотное покрывало облаков, чуть разгоняя тьму. Фэйленд теперь видела Луи, точнее, темную тень на его месте, а в чуть более крупной фигуре за ним она опознала Айлерана.

— Что происходит? — спросила она, осознав, что сказала «да», прежде чем ей объяснили, что случилось.

— Айлеран получил весть от одного из своих гонцов, — тихо объяснил ей Луи. — Варвары выслали небольшой отряд, чтобы шел посуху вдоль реки. Гонец сказал, что этот отряд разбил лагерь примерно в миле отсюда. Мы отправимся туда, чтобы посмотреть на них. И убить их, если получится.

Фэйленд перевела взгляд с Луи на Айлерана, который стоял футах в пяти от них. Затем заметила еще примерно дюжину воинов. Небольшой патруль.

— И вы хотите взять меня с собой? — спросила Фэйленд.

— Еще как хотим, — сказал Луи, повеселев. — Тебе, похоже, такое нравится.

Фэйленд кивнула, хотя и знала, что этого никто не увидит. Она кивала скорее себе самой.

— Капитан Айлеран, — сказала она, повернувшись к нему, — вы не возражаете?

— Нет, госпожа, — хрипло произнес Айлеран.

— Именно Айлеран это и предложил, — добавил Луи.

Фэйленд снова кивнула. Она уже полностью проснулась, и ощущения ее стали острыми, как у кролика, готового сорваться с места. Интуиция подсказывала: что-то здесь не так. Она была уверена в этом, невзирая на слепоту Луи. Айлеран мог смириться с ее присутствием, но не стал бы на нем настаивать.

Она знала, что должна отказаться от их предложения. Это было бы разумно с ее стороны. Но она не могла оставить Луи одного на милость того, что его ожидало. И, по правде говоря, ей стало любопытно, что здесь затевается, а в последние дни любопытство, похоже, пересиливало ее страх.

— Хорошо, — сказала Фэйленд. — Благодарю вас, капитан Айлеран. Я с радостью присоединюсь к вам.

Больше сказать ей было нечего. Натянув кольчугу через голову, она завязала пояс на талии, убедилась, что меч и кинжал висят, как положено, и двинулась к Луи в предрассветных сумерках.

Их лошадей собрали на краю лагеря, и они молча их оседлали. Дорога едва виднелась в тусклом свете, но они все же нашли ее и направились на восток, вниз по течению, по земле, которую Фэйленд наверняка узнала бы, если бы могла ее разглядеть. Они не разговаривали. Лишь мягкий стук лошадиных копыт и позвякивание кольчуг нарушали тишину, но и они звучали так тихо, что насекомые в траве и лягушки у воды не смолкали, когда патруль проезжал мимо.

Вскоре Фэйленд растворилась в мерном ритме их шага, в безмолвии ночи и потеряла счет времени. Пожалуй, прошло около часа. До рассвета, судя по всему, было еще далеко, когда Айлеран еле слышно произнес:

— Здесь. Остановимся здесь.

Когда смолк последний звук их движения, вокруг воцарилась странная неподвижная тишина.

— Вот за этим холмом, — произнес Айлеран. Он указал на небольшую возвышенность к югу от дороги, едва различимую на фоне неба.

Фэйленд нахмурилась.

«Как он понял, что это именно тот холм? — подумала она. — Я его едва вижу…» Но уже не в первый раз она пришла к выводу, что Айлеран, опытный воин, знает то, о чем она не имеет ни малейшего представления.

— Подойдем поближе, посмотрим, — таким же тихим шепотом откликнулся Луи. — Фэйленд, с нами.

Они спешились, и Айлеран обернулся к оставшимся воинам, которые тоже слезали с коней.

— Следуйте с нами до подножия холма, затем ждите там, — сказал он. — Не двигайтесь. Мы крикнем, если вы понадобитесь. Если крикнем, нужды сохранять тишину уже не будет.

Воины что-то пробормотали в ответ, соглашаясь. Айлеран развернулся и направился к возвышению, больше похожему на травянистую насыпь, чем на холм. Фэйленд и Луи шагали за ним, как и все остальные. У подножия холма воины остановились, а Фэйленд, Луи и Айлеран продолжили путь. Пригнувшись у вершины, они взобрались на холм и залегли там.

Внизу они не увидели ничего: ни тлеющих костров лагеря, ни спящих людей, раскинувшихся в траве, ни дремлющей стражи. Ничего, кроме широкого поля, за которым темнели силуэты деревьев у реки.

— Ошибся холмом, наверное, — сказал Айлеран, голос которого стал тише шелеста ветра в древесных кронах.

Он посмотрел на Луи и Фэйленд, махнул рукой и повел их вниз по дальней стороне холма, так что тот остался между ними и их отрядом.

Земля стала ровнее, когда они достигли подножия холма, и снова Айлеран жестом велел им остановиться. Они застыли и прислушались, но могли различить только ночные звуки. Фэйленд была на взводе, ее словно пронзали разряды молний. Она хранила молчание, но внутри ее как будто звенел колокол, предупреждая об опасности.

— Там, — сказал Айлеран.

Он указал в темноту, но Фэйленд ничего не увидела, и Луи, скорее всего, тоже. Он прошел мимо Айлерана, затем сделал еще шаг, глядя туда, куда показывал Айлеран.

И вдруг Айлеран оттолкнул Фэйленд плечом. Она смотрела, как движется его рука, как тусклый свет отражается от его клинка, и это зрелище мгновенно привело ее в бешеную ярость. Ее взбесили предательство Айлерана, глупость Луи, а больше всего то, что Айлеран не считал ее угрозой, всего лишь убрал с дороги, дабы заняться важным делом: убийством Луи.

Айлеран вскинул руку, чтобы мощным прямым ударом вонзить кинжал прямо в спину Луи. Но Фэйленд шагнула между ними и с силой опустила затянутое в кольчугу предплечье на запястье Айлерана, отбивая руку с кинжалом в сторону.

Луи обернулся и произнес что-то резким шепотом, однако все внимание Айлерана теперь переключилось на Фэйленд. Она не видела его лица, зато видела руку с кинжалом, которую он теперь занес над ней. Фэйленд перехватила его запястье. Она знала, что не сумеет его удержать, но ей нужно было лишь замедлить его, всего на секунду, не более.

Айлеран крякнул и стряхнул руку Фэйленд, но к тому моменту ее кинжал уже покинул ножны и теперь устремился в грудь Айлерана. Она успела подумать о том, сумеет ли тонкое острие пробить его кольчугу, а затем кинжал нашел цель, раздвинул железные колечки и вошел в его грудь.

Он захрипел, споткнулся, его руки взлетели к торчащему из груди кинжалу.

Фэйленд отпустила рукоять, пока Айлеран пятился назад. Сделав шаг или два, он рухнул на землю, все еще содрогаясь, пока жизнь быстро и беззвучно покидала его.

— Фэйленд! Господи… — ахнул Луи, которому хватило ума говорить тихо.

— Он хотел убить тебя. А потом и меня, — произнесла она, совершенно уверенная в последнем, и указала на кинжал Айлерана, лежащий на земле.

— Убить… Но зачем?

— А ты как думаешь, болван? — прошипела она. И посмотрела на холм, ожидая увидеть, как сопровождающие их солдаты спускаются с вершины, но их там не оказалось. Заставив себя выровнять дыхание, Фэйленд прислушалась.

Тишина.

— Те люди, — сказала она, кивая в сторону холма, — они с Айлераном. Даже если они не замешаны в этом деле, они доставят нас к Колману, и нам придется даже хуже, чем в том случае, если бы Айлеран прикончил нас здесь.

Луи кивнул.

— И что же теперь?

— Мы должны бежать. Туда. — Она указала на рощицу в дальнем конце поля. — Скрыться от этих людей, спрятаться, а затем решить, что делать дальше.

Луи снова кивнул. Фэйленд подошла к Айлерану, который теперь неподвижно лежал на земле. Она с трудом разглядела рукоять кинжала, торчащую из его груди. Схватившись за нее, она потянула, с некоторым усилием высвобождая оружие, после чего вытерла клинок подолом туники Айлерана. Тут она заметила суму, висящую у него на поясе. Не задумываясь, она обрезала кинжалом ее ремешки, сунула оружие в ножны и спрятала мягкий кожаный кошель за свой пояс.

— Давай уходить, — прошептала она.

Повернувшись спиной к Айлерану, к холму, за которым оставались его люди, они с Луи де Румуа быстро зашагали по высокой траве в сторону берега.

Глава тридцатая

Прежде чем в дом войдешь,

все входы ты осмотри.

Старшая Эдда. Речи Высокого

У них не было лодок, поэтому Торгрим велел подогнать «Морской молот» к северному берегу реки. Драккар уткнулся носом в ил, и Харальд с двадцатью разведчиками сошел на берег. Они были в кольчугах и шлемах, при мечах, топорах или копьях. Щиты они привязали на спины. Оружие понадобится им только для защиты, если вообще понадобится. Им не придется сражаться, как Торгрим сказал Харальду, а затем повторил снова и еще раз, желая убедиться, что его поняли.

— Старайтесь никому не попадаться на глаза, — сказал Торгрим. Он стоял на носу «Морского молота». Харальд и его люди уже спустились на берег. — От разведчика больше проку, когда он невидим. Держитесь близко к реке, достаточно близко, чтобы предупредить нас, если потребуется, но она не обязательно должна оставаться в поле зрения. Идите там, где вам будет лучше видно местность.

— Да, отец, — сказал Харальд. Торгрим уже объяснял ему все это, и Харальд всячески пытался скрыть нетерпение в своем голосе. — Я встречусь с вами, когда вы бросите якорь на ночь. — Он решил сам повторить отцовские указания, прежде чем это сделает Торгрим.

— Очень хорошо. Удачи, — сказал Торгрим — небрежно, без малейшей сентиментальности, за что Харальд был ему благодарен. Затем Торгрим двинулся на корму «Морского молота», на ходу приказывая гребцам возвращаться на воду.

Харальд смотрел, как корабль отчаливает от берега, а затем повернулся спиной к реке.

— Идем, — скомандовал он и встал во главе отряда. Он указывал им путь, взбираясь по крутому берегу и глубоко вгоняя носки обуви в землю, чтобы не поскользнуться.

Добравшись до вершины обрыва, он шагнул под деревья. Начиная с того места, где они преодолевали мели, лес и кустарник сгущались и тянулись вдоль берега, насколько хватало взгляда. Возможно, лес простирался до самого Глендалоха, но Харальд в этом сомневался. Он на минуту остановился, словно ожидая, пока его догонят, но на самом деле ему требовалось время, чтобы подумать.

«Нам нельзя оставаться в лесу, — решил он. — Здесь мы едва сможем пройти». Чтобы предотвратить очередную засаду, ему необходимо опережать отцовские корабли, которые будут двигаться по воде куда быстрее, чем его отряд через густой подлесок.

«Нужно отойти от реки», — подумал он. Не исключено, что этот лес не тянется слишком далеко от берега. Если им повезет, они будут быстро двигаться посуху и при этом приглядывать за речным берегом. Если же нет, то он понятия не имел, что делать.

— Хорошо, следуйте за мной, — сказал он, когда последний воин из его отряда взобрался по крутому берегу. Говорил он тихо, что казалось вполне уместным.

Харальд начал пробираться через подлесок, где сучья и ветки хлестали его по лицу и цеплялись за кольчугу и штаны. Он слышал, как сзади шагают остальные.

Они с Торгримом выбрали тех, кто постарше, кого они набрали еще в Дуб-Линне, а кое-кто из них приплыл в Ирландию на борту «Красного дракона» Орнольфа Неугомонного. Харальд ожидал, что отец включит в состав отряда кого-нибудь из своих приближенных — Агнарра, Годи или даже Берси, чтобы те приглядывали за Харальдом, пока тот будет номинальным главой отряда. Но Торгрим ничего подобного не сделал. Это удивило Харальда. И обрадовало. И заставило нервничать.

Он видел, что лес редеет, и это был добрый знак. Через тридцать футов лес превратился в кустарник, а затем в поле с высокой травой. Харальд вскинул руку, и идущие за ним остановились. Он пригнулся и зашагал вперед, раздвигая перед собой траву, глядя влево и вправо, чутко прислушиваясь к любым звукам. В пяти футах перед ним вспорхнула куропатка, бешено молотя крыльями и попискивая. Харальд подпрыгнул, охнул, и его рука оказалась на рукояти меча прежде, чем он осознал, что застало его врасплох.

Шум крыльев стих, и Харальд замер, прислушиваясь. Испуганная птица выдала их присутствие, но никто не поднял тревогу, только ветер шумел в кронах деревьев да плескалась река далеко за спиной. Выждав еще минуту, он взмахом руки велел остальным следовать за собой.

Еще через два рода они обнаружили дорогу, проторенную и изъезженную. Затяжной дождь превратил ее в широкую полосу темно-коричневой грязи. На ней все еще виднелись следы тележных колес и отпечатков ног пешеходов. Множество отпечатков. Здесь прошло то войско, которое устроило им засаду возле реки, решил Харальд. Один из воинов нашел сломанное древко копья с загнутым наконечником.

— Это хорошо, — сказал Харальд, имея в виду дорогу. — Ульф, Вемунд, — позвал он, и те вышли вперед.

Ульф и Вемунд были молоды, всего на несколько лет старше Харальда, а то и его ровесники. Оба — высокие статные красавцы, Вемунд — с длинными светлыми, почти белыми волосами. Оба — быстрые и выносливые; потому-то Харальд их и выбрал.

— Идите вперед, — сказал им Харальд. — Держитесь у деревьев. Будьте осторожны, передвигайтесь скрытно. Если увидите кого-то или что-то, один из вас вернется и доложит. Второй продолжит наблюдать.

Ульф и Вемунд кивнули. Они знали, чего от них ждут. Им нужно было удостовериться, что их патруль не встретит отряд врага, марширующий по дороге, или еще кого-то, кто может выдать их присутствие. Развернувшись, они побежали вперед.

Харальд вызвал еще двоих.

— Вы держитесь позади. Следуйте за нами на расстоянии, следите, чтобы никто не появился с той стороны. Все остальные — за мной.

Они тронулись в путь. Харальд повел их с дороги обратно к лесу, где они могли при необходимости укрыться. Высокая трава расступалась перед небольшой колонной вооруженных людей, бредущей в утренней измороси. Лес оставался слева от них, открытая местность — справа. Ульф и Вемунд, обогнав их, быстро шли вдоль реки, осторожные, как олени на открытой лужайке. По крайней мере Харальд на это надеялся.

Идти было легче, чем Харальд себе представлял, земля была ровной, и вскоре они очутились в нескольких милях от места, где Торгрим отправил их на берег.

«Нельзя терять реку из вида», — думал Харальд, и это была только одна из множества его забот, которые уже заставили его забыть, как он радовался тому, что стал единственным вожаком этого патруля. Двигаться нужно было быстро, но при этом оставаться у воды, потому что именно там враг устроит засаду. Заблудиться он не мог, но лес заслонял реку, и Харальд лишь надеялся, что дорога, по которой они следуют, не уведет их далеко от речных берегов.

Вскоре, к радости Харальда, лес уступил место открытой местности, а река снова оказалась у них на виду. Она текла не более чем в дюжине родов к югу, несла свои серые неспокойные воды среди темно-зеленых холмов.

Кораблей Харальд не заметил, но он и не ожидал их там обнаружить. Сперва Харальд то и дело замечал драккары в просветах между деревьями, но вскоре они с отрядом опередили флот. И все еще намного опережали его, что было хорошо. Именно этого от них и ожидали.

Олаф сын Торда, один из тех немногих, кто отправился в Ирландию из Вика, опустился рядом с ним на колени, глядя на низкие пологие холмы.

— Видишь Вемунда или Ульфа? — спросил Олаф.

— Нет, — сказал Харальд. — Но я и не должен, если они делают то, что положено.

Олаф хмыкнул.

— Взгляни за тот холм, — произнес он, указывая на место в полумиле от них, где высокий холм поднимался от края реки и заслонял обзор. Дорога там поворачивала от речного берега и тянулась на север в обход холма, а не по нему.

— Как по мне, похоже на дым, — сказал Олаф, как только Харальд взглянул в нужном направлении.

Харальд кивнул. Действительно, тоненькая струйка дыма поднималась над вершиной холма и рассеивалась в низком тумане.

Харальд нахмурился.

— Мне теперь тоже интересно, куда делись Вемунд и Ульф, — сказал он.

Дым означал присутствие людей, о которых следовало доложить. Он ощутил слабый всплеск страха. Харальд боялся не за себя, не за своих людей. Такое ему и в голову не пришло бы. Он боялся уронить себя в глазах отца. Это пугало его больше всего на свете.

— Пошли, — сказал он громче, чем раньше.

Поднявшись, он повел отряд вперед, вниз по холму, через высокую траву. Укрыться здесь было негде, поэтому они двигались быстро, и их кольчуги тихо шуршали и звенели. Но они не бежали. Харальд знал, что не стоит зря утомлять людей перед возможной стычкой.

Они добрались до низины между холмами и начали подниматься на тот, на который указывал Ульф. Дым теперь виднелся намного четче, пламя, служившее ему источником, судя по всему, набирало силу. Харальд замедлился на подступах к вершине холма, пригнулся и жестом велел другим поступить так же. Дальше он шел очень медленно, обыскивая взглядом территорию за холмом.

Харальд остановился и обернулся к отряду.

— Вниз, — скомандовал он, и шестнадцать человек опустились на одно колено.

Харальд пригнулся еще ниже и еще медленнее двинулся к самой вершине. Он встал сначала на оба колена, затем на четвереньки, а до места, с которого мог заглянуть за вершину, прополз на животе. Улегшись там, он понадеялся, что его не видно на фоне серого неба, и стал осматриваться.

Река изгибалась влево, и деревья вновь окаймляли ее берега. Густой лес протянулся на несколько сотен ярдов. Вполне подходящее место для новой засады.

Справа дорога огибала холм и опять устремлялась к воде всего в пятидесяти ярдах от того места, где лежал Харальд. Но его внимание привлек источник дыма. Это был костер, причем большой, над которым на треноге свисал довольно объемный котел. И крупный мужчина возился с этим костром. А вокруг стояли три странные повозки — таких Харальд еще никогда не видел. Высокие, с широкими дубовыми колесами, с деревянными бортами, выкрашенными в желтый и красный цвета, они выглядели нарядно даже в этот мрачный день. Их усеивали многочисленные флаги и флажки, мокрая ткань которых слегка трепетала от ветра.

Харальд не двигался с места и наблюдал. До телег было не больше сотни ярдов. Он видел, как у центрального фургона другой человек рылся в сундуке, и кто-то еще — он был совершенно уверен, что это женщина, — забирался в ближайшую к нему повозку.

Харальд как раз начал размышлять, что же им делать дальше, когда увидел, что дверца в торце левого фургона открылась. Из-под навеса выступил человек в синей тунике и желтых штанах. Он нес на плече нечто серое, в чем опытный взгляд Харальда опознал кольчугу. Белые волосы ярко блестели в сером мареве утра.

— Вемунд, тупой ты ублюдок, — пробормотал Харальд себе под нос.

Теперь он знал, что делать дальше. Нужно задать Вемунду хорошую трепку и послать его обратно на корабли, а затем стащить Ульфа с той шлюхи, на которой он сейчас лежал, и отправить следом за Вемундом.

Харальд поднялся, развернулся и дал отряду сигнал следовать за собой. Он чувствовал, как растет его злость по мере того, как он спускался к каравану, чтобы забрать своих заблудших разведчиков.

«Ты поставил все наше дело под угрозу, ты и твой вислый хрен», — думал он, торопясь вниз. Вемунд заметил их приближение, уронил меч и пояс, которые держал в руках, и принялся поспешно натягивать кольчугу через голову, что разозлило Харальда еще сильнее.

Однако Харальд не заметил цепочку ирландских всадников среди деревьев. Его отряд находился в пятидесяти ярдах от каравана, когда всадники вырвались на открытую местность. Только что здесь было тихо, лишь из фургонов доносились приглушенные голоса, а затем воздух наполнился криками всадников, гнавших своих лошадей вперед, топотом копыт, изумленными воплями воинов Харальда. Они поспешно развернулись, чтобы встретить врага.

— Ублюдки! — крикнул Харальд, имея в виду сразу всех: Вемунда, Ульфа, Оттара, Кевина, ирландцев, всех тех, кто портил ему жизнь.

Отец доверил ему важнейшую задачу, а он с ней не справился. Это окончательно вывело Харальда из себя. Он не мог позволить этому случиться.

— Копейщики, вперед! — крикнул он, и шесть человек из его отряда, вооруженных копьями, шагнули вперед, чтобы принять на себя атаку всадников. — Стену щитов, строим стену щитов!

Всадников было не больше десяти — такой же патруль, как и его собственный. Они, наверное, заметили Вемунда и Ульфа, когда эти идиоты последовали за своими членами в фургоны. Догадавшись, что за ними придут другие норманны, они не стали нападать на этих двоих, устроили засаду и принялись ждать.

Всадники приближались быстро, пустив коней в галоп, с мечами наголо, с опущенными копьями. Это был смелый шаг: отряд Харальда превосходил их числом, но ирландцы наверняка надеялись, что пешие воины рассыплются перед конной атакой и их можно будет зарубить на бегу.

Харальд вытащил Колун из ножен, готовясь встретить всадников, готовый убить любого из своих людей, кто вздумает бежать, хотя и сомневался, что это понадобится.

— Стоим, ждем их, — сказал Харальд.

Требовались немалое мужество и значительный опыт в битвах, чтобы устоять перед лицом такого противника. Его воины обладали и тем, и другим, поэтому они удержат строй и встретят всадников так, как должно. А тем временем Харальд задумал другое.

Он с криком ринулся вперед, мимо своих людей, и остановился в десяти ярдах перед ними. Продолжая кричать, он размахивал Колуном, угрожая всадникам и бросая им вызов. Он увидел изумление на их лицах, а один из всадников повернул в сторону, едва не врезавшись в того, кто скакал рядом.

Но они быстро пришли в себя, потому что тоже обладали некоторым опытом. Всадник в центре атакующего отряда находился в пятидесяти футах от Харальда, когда направил коня на него, низко опустив копье и твердой рукой удерживая его так, чтобы острый железный наконечник угодил Харальду прямо в живот. Он ожидал, что Харальд отпрыгнет влево, чтобы убраться с дороги, и тот это понимал. Так бы поступил любой на его месте.

Сорок футов. Конь скалил зубы, из-под копыт его летели в стороны огромные комья грязи.

Харальд не слышал ничего, кроме конского топота. Он осторожно шагнул влево, притворившись, что готов спасаться бегством. И снова шагнул.

Двадцать футов. Наконечник копья рванулся к нему, как выпущенная из лука стрела. Воин на лошади закричал. Харальд слегка присел, а затем оттолкнулся от земли, прыгнув не влево, а вправо, наперерез мчащемуся животному. Он увидел потрясение на лице всадника, который дернул головой, пытаясь понять, куда делся Харальд. Ирландец натянул поводья и попытался перебросить копье через шею лошади, но Харальд уже вгонял Колун ему в бок, чувствовал, как клинок прорезает кольчугу, пронзает плоть, попадает в кость и скользит дальше.

Крик ирландца превратился в вопль, конь промчался дальше, Колун выскользнул из тела всадника, уже нанеся весь необходимый урон.

Харальд помчался обратно к стене щитов, в которую выстроились его люди, но стены больше не было. Ирландцы врубились в их строй со всей мощью своих лошадей и оружия. Два викинга погибли на месте, но три лошади остались без наездников, одна была ранена, пятилась и вставала на дыбы, а ее всадник отчаянно пытался удержаться в седле.

— На них! На них! — закричал Харальд, но его люди уже справились с шоком, вызванным атакой ирландцев, и теперь успешно отбивались.

Олаф сын Торда схватил древко копья, когда всадник пролетал мимо, и, нажав на него, как на рычаг, стащил ирландца с седла. Тот застрял ногами в стременах и еще пытался вернуть свое оружие, когда Олаф прикончил его боевым топором.

Справа от Харальда человек на лошади вертелся на месте, поворачивая животное по кругу, и оценивал ход боя. Харальд прыгнул на него с Колуном, но всадник заметил его приближение и отбил его клинок, а затем контратаковал так, что Харальду пришлось отскочить в сторону.

— Назад! — крикнул этот всадник. — Назад, назад!

В седлах остались только пятеро, но они подчинились без промедления, всадив шпоры в бока лошадей и дернув за удила. Кони вновь начали набирать скорость, направляясь к линии деревьев, откуда появились.

— Остановить их! Остановить их! — крикнул Харальд, но напрасно.

Почти сразу же всадники оказались вне досягаемости. Харальд погнался за ними, как и несколько его воинов, но они пробежали лишь двадцать футов, прежде чем остановились.

Харальд склонился вперед и попытался отдышаться. Он чувствовал, как пот заливает брови и стекает по бокам под туникой и кольчугой. Затем он выпрямился и обернулся к своим людям, чтобы оценить итог короткой жестокой схватки.

— Живые есть? — спросил Харальд. — Хоть кто-то из ирландцев жив?

Его воины стали разглядывать ирландцев, лежавших на траве, и того, который висел в стременах. Олаф перевернул одного из них ногой.

— Нет, — ответил наконец кто-то. — Живых не осталось.

«Идиот, идиот!» — выругал себя Харальд. Он развернулся и посмотрел в сторону реки. Последний всадник как раз исчезал в деревьях, растущих вдоль берега. Всадники доложат о присутствии отряда норманнов тому, кто их послал. И не осталось даже пленника, который мог сказать Харальду, кто он такой, сколько людей в его войске и где стоит их армия.

Он снова повернулся к своему отряду. Харальду следовало принять решение, и быстро, потому что нет ничего более фатального для командира, чем нерешительность. Как только ирландские разведчики вернутся в свой лагерь, оттуда за ними вышлют серьезные силы. И разумнее всего было бы вернуться туда, где они смогут встретиться с флотом отца. Он объяснит, что случилось, признается в допущенных ошибках…

Размышляя об этом, Харальд уже знал, что не сделает ничего подобного. Он найдет иной путь. Он вернется на «Морской молот» либо с победой, либо мертвым. И его взгляд остановился на трех фургонах, так и стоявших в пятидесяти ярдах от них.

Глава тридцать первая

…неладный совет

часто найдешь

у другого в груди.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Они провели еще один день, перетаскивая драккары по реке Авонмор в сторону Глендалоха. Еще один день, на протяжении которого Торгрим Ночной Волк и Оттар Кровавая Секира подчеркнуто игнорировали друг друга. Но долго так продолжаться не могло.

Авонмор все мелел, берега сходились все ближе, расстояние между ними сократилось до трех-четырех родов, а течение становилось сильнее с каждой милей, которую они отвоевывали у реки. Прошло два дня после засады, и почти все утро они в поте лица работали веслами, с трудом продвигаясь в быстрой воде.

— Так не пойдет, — сказал Торгриму Агнарр.

Они стояли на корме, Агнарр — у руля, Торгрим оглядывал берега. Оба думали о тех, кто сидел впереди, кто налегал на весла, по чьим раскрасневшимся лицам струился пот.

Торгрим высматривал Харальда и его отряд, пытался найти их взглядом на речном берегу. Но он и не ожидал, что это у него получится. По правде говоря, он рассердился бы, если бы их увидел, поскольку это означало бы, что Харальд плохо прячется и держится недостаточно далеко от реки, а следовательно, не справляется со своей задачей, которая состояла в том, чтобы отыскать вражескую засаду.

Но Торгрим никого не видел на берегах и надеялся на то, что это дело окажется Харальду по плечу. Всем остальным пришлось заплатить за это собственным пóтом, поскольку драккар лишился двадцати гребцов, которые сейчас могли сражаться с течением на веслах «Морского молота».

— Ты прав. Так не пойдет, — сказал Торгрим. — Мы пристанем к берегу вон там. — Он указал на низкую каменистую полоску справа. — На сегодня сделаем остановку.

— Мы уже рядом с Глендалохом? — спросил Старри Бессмертный.

Он теперь мог сидеть, хотя до сих пор оставался в своем меховом гнезде и вставать не пытался. Голос его, однако, стал сильнее, как и движения, которые, впрочем, все еще были скованными. По крайней мере на его щеках появился румянец.

— Я не знаю, — сказал Торгрим. — Никто из нас не поднимался так высоко по реке. Это Кевин должен был провести нас в Глендалох.

Скиди кивнул.

— Кевин, — повторил он. — Что ты сделаешь с Кевином?

— Я убью его, — сказал Торгрим. Размышлять над ответом ему не пришлось, он уже думал об этом, и долго. — Если я поймаю его, то убью. Медленно, если получится. И так, чтобы он умер без чести, чтобы не пришлось снова встретить его за столом в Вальгалле.

Старри едва заметно улыбнулся.

— Кевин верит в Христа. Он и не должен попасть в Вальгаллу, — сказал он. — И я сомневаюсь, что он этого хочет.

Торгрим кивнул. Он забыл об этом.

— А куда, по их мнению, отправятся христиане, когда боги заберут их? — спросил он.

— Я не знаю, — пожал плечами Старри.

Торгрим не успел ответить: нос «Морского молота» ткнулся в песок и гальку берега, и теологические вопросы пришлось отложить на потом. Авонмор теперь тек по открытой местности, что Торгриму не нравилось. Он предпочел бы, чтобы деревья скрыли его драккары. Деревьев же здесь было мало, хотя на высоком берегу нашлось несколько, к которым удалось привязать носовые швартовы.

Он поглядел на реку и прочие корабли своего флота, за которыми следовали драккары Оттара. Люди Берси гребли изо всех сил, отчаянно продвигая вперед «Кровавый орел», как раньше команда Торгрима вела «Морской молот». Теперь драккар Берси достиг берега и врезался в него рядом с кораблем Торгрима. Пока судно привязывали, Берси сын Йорунда прошел вперед и спрыгнул в воду возле носа.

Торгрим поступил так же, оказавшись по щиколотку в воде. Чуть ниже по течению «Дракон» и «Лисица», которые тоже шли на веслах, направились к берегу, а члены их команды подошли к бортам с веревками в руках, чтобы пришвартовать драккары.

Корабли Оттара двигались в дюжине родов за ними.

«Ну и что ты будешь делать, Оттар, ублюдок эдакий? — размышлял Торгрим. — Снова меня обгонишь?»

Пять минут спустя он получил ответ: корабль Оттара свернул вправо и воткнулся носом в гальку чуть ниже «Лисицы», а остальные драккары последовали его примеру. Они уже не могли двигаться по воде.

Берси приблизился к Торгриму, Кьяртен и Скиди сын Одда тоже спустились со своих кораблей, и все четверо встали в круг.

— Дальше мы наш флот не поведем, — сказал Торгрим. — До Глендалоха доберемся по суше. Я не знаю, как далеко нам придется идти.

Все согласились с ним и оглянулись, словно что-то поблизости могло подсказать им, сколько еще осталось до монастыря. Торгрим взглянул на солнце.

— Уже поздновато, и люди устали, они целый день гребли и перетаскивали корабли, — продолжил он. — Да и врасплох мы ирландцев уже не застанем. Разведем здесь костры и позволим нашим людям хорошенько поужинать.

Все снова закивали.

— Мы постараемся захватить пленника, который скажет нам, как далеко мы находимся от монастыря, — говорил тем временем Торгрим. — А еще… — он помолчал, не желая произносить того, что должен был сказать, — придется побеседовать с Оттаром и его людьми. Кевин был нашим посредником, но он, похоже, сбежал, так что выбора у нас нет. Нам понадобятся команды всех кораблей, если мы действительно хотим разграбить Глендалох. И даже в этом случае я сомневаюсь в успехе. Эти ирландцы не дураки, они не трусы, и их там довольно много.

И опять все закивали, соглашаясь с ним. О многом они умолчали, потому что не было нужды это озвучивать. Никто не доверял Оттару, никто не желал биться с ним плечом к плечу, но им больше ничего не оставалось делать, разве что бросить все предприятие. Однако они преодолели уже такой путь, что выбора у них вовсе не осталось.

— Мы должны встретиться с Оттаром и его вожаками, — сказал Торгрим. — На берегу, между его кораблями и нашими. Кьяртен, ты предупредишь его?

Кьяртен криво усмехнулся.

— Я-то могу попытаться, но ты не получишь ответа, — сказал он. — Он убьет меня, как только увидит. А если не сумеет, меня убьют его люди.

Торгрим нахмурился, заметив неуверенность на лицах своих собеседников.

— Он убьет тебя? — спросил Торгрим. — Ты говорил, что он твой брат.

— Брат, — сказал Кьяртен. — Но для него это ничего не значит. Я поклялся служить ему. Тогда, в деревне, в устье реки. А потом увидел, что он там сделал. Я всегда знал, что он безумец, но я… Не знаю, о чем я думал.

В голосе Кьяртена вновь появилось то, чего Торгрим никогда прежде не слышал. Сожаление. Страх. Кьяртен продолжил:

— Я знаю, что боги не благоволят тому, кто убивает без причины, и я не хотел, чтобы меня прокляли за его поступки. Поэтому я покинул его, как только выдался случай. Присоединился к вам. Я не думал, что снова его увижу.

— Но мы пробыли рядом с ним около недели, — сказал Скиди. — Почему он до сих пор тебя не убил? Даже не попытался?

— Он меня не видел, — ответил Кьяртен.

Торгрим кивнул, вспомнив, что, когда он встречался с Оттаром, Кьяртена поблизости не было. И он всегда держал «Дракон» подальше от флота Оттара.

— Оттар мало что видит, — произнес Торгрим.

— Только то, что хочет видеть, — согласился Кьяртен.

В конечном итоге к Оттару отправился Берси. Вернувшись, он доложил, что Оттар сыпал проклятиями, плевался, неистовствовал, а затем наконец согласился встретиться с ними сразу после ужина. Торгрима это устраивало. Чем позже, тем лучше. Ему еще многое нужно было узнать и многое сделать. Он позвал Годи и Агнарра, своих ближайших соратников после ухода Харальда.

— Выберите нескольких человек и отправьтесь с ними за позиции дозорных, — сказал он. — Попытайтесь захватить путешественника, кого-то с дороги. Приведите сюда, чтобы я мог его допросить. Нам нужно знать, в какой стороне Глендалох и как долго до него идти.

Он не знал, как будет допрашивать ирландца без Харальда, но надеялся, что жестов и нескольких гэльских слов, которые он кое-как запомнил, будет достаточно.

Возможно, он заставит Сегана заняться переводом. Торгрим был уверен, что ирландский раб знает язык северян лучше, чем это показывает.

Годи и Агнарр выбрали трех человек, перебрались через обрывистый берег и исчезли. Торгрим наполнил две миски похлебкой, которую варили в большом железном котле над костром, и понес их на «Морской молот», где одну отдал Старри, а второй занялся сам. Серый день превращался в ночь, Торгрим ждал возвращения своих людей и надеялся, что они прибудут до встречи с Оттаром.

Чтобы скоротать время, он точил свой кинжал, чем давненько не занимался. Его оружие обычно точил Старри. Это успокаивало берсерка, к тому же он затачивал клинки так, словно этим даром наградили его боги. Тут он обладал скорее талантом, чем навыком.

Когда клинок стал таким острым, что дальше некуда, Торгрим сунул кинжал в ножны и встал. Он думал, что Старри спит, и удивился, когда тот заговорил.

— Мне понадобится несколько часов, чтобы исправить то, что ты сделал с этим ножом, — произнес Старри еле слышным голосом и не открывая глаз.

— Я знаю, — сказал Торгрим. — Потому и испортил его. Чтобы тебе не было скучно.

Старри тихонько хмыкнул, и Торгрим хотел добавить что-то еще, но тут его внимание привлекло то, что происходило на берегу реки. К тому времени почти совсем стемнело, но костер горел ярко и освещал часть галечного берега. В его пламени Торгрим видел огромный силуэт Годи, который спускался по склону, за ним шел Агнарр и еще один человек. Пленник, как он надеялся.

Торгрим двинулся на нос и спрыгнул с него на берег, а затем, подходя к костру, узнал в человеке, которого привел Годи, Вемунда — одного из тех, кто пошел с Харальдом. Его внезапно укололо недоброе предчувствие, в душе вспыхнул страх, но он уже видел лицо Вемунда, и тот не выглядел как человек, пришедший сообщить о трагедии.

— Вемунд, — приветствовал его Торгрим, пожимая ему руку.

— Мы нашли его на дороге, господин, примерно в миле отсюда, — сказал Годи. — Он искал нас.

— Тебя послал Харальд? — спросил Торгрим, следя за тем, чтобы в голос не прорвалась тревога.

— Да, господин Торгрим, — сказал Вемунд. — С ним все в порядке, и с его людьми тоже. Ну, почти. Нас застали врасплох всадники, господин, ирландские всадники. Харальд повел нас в бой с ними. И сражался он, как медведь, господин, убил больше, чем я могу сосчитать. Харальд был впереди. Он вдохновлял остальных.

— Хмм, — сказал Торгрим. Вемунд осыпал Харальда похвалами, как ребенок заливает кашу медом. «Что же ты натворил, почему так отчаянно хочешь задобрить меня? — подумал он. — И Харальда?»

— Мы потеряли троих, господин, но не по вине Харальда, просто ирландцы…

— Хорошо. Судя по твоим словам, вы все правильно сделали. Кто-то из всадников сумел сбежать? — спросил Торгрим, отрывистым тоном давая понять, что хочет услышать только факты, без прикрас.

— Да, господин, — сказал Вемунд.

— И они не привели подкрепление, чтобы найти вас?

— Нет, пока я был еще с ними, господин. Мы шли вдоль реки, господин, еще час или больше и не видели ни одного ирландца. Харальд отправил меня назад, чтобы найти вас. Рассказать о том, что мы узнали.

Торгрим кивнул. Вокруг уже собралась толпа.

— Мы встретили путешественников, господин, которые шли на Глендалохскую ярмарку, — продолжал Вемунд. — Они кое-что знают об этом городе.

Торгрим, скрестив руки на груди, слушал, как Вемунд ведет свой рассказ. Тот говорил, что им многое стало известно о защите Глендалоха, его гарнизоне, о толпах, собравшихся на ярмарку. До монастыря оставалось не больше четырех миль по суше, сказал Вемунд, и дорога у реки вела прямо к нему.

И по этой дороге шло множество людей, которые несли в Глендалох их будущую добычу.

— Ладно, Вемунд, ты хорошо потрудился, — сказал наконец Торгрим, к явному облегчению парня. — Ступай, перекуси, а потом тебе придется вернуться к Харальду с вестью от меня.

Вемунд кивнул, и кто-то протянул ему миску с похлебкой и деревянную ложку. Торгрим уставился на огонь. Теперь он знал все, что ему было нужно. Он знал, где находится Глендалох, как далеко отсюда, как туда добраться, как велик монастырь и как плохо укреплен город.

А главное, он знал об этом больше, чем Оттар.

Глава тридцать вторая

В тот год многие позабыли свое христианское крещение и присоединились к норвежцам…

Анналы Ульстера

Только к концу следующего дня Луи де Румуа и Фэйленд осмелились выйти из густого леса, в котором прятались.

Они бежали по открытой местности, руки Фэйленд все еще были липкими от крови Айлерана, чье тело они оставили далеко за собой, в темноте. На бегу они прислушивались, не гонятся ли за ними люди Айлерана, но все было тихо, слышалось только их дыхание, шорох их шагов и позвякивание кольчуг.

Высокая трава сменилась папоротниками и молодой лесной порослью, и вскоре они оказались меж высоких деревьев, где и остановились. Они не разговаривали, лишь стояли на месте и ловили воздух ртом. Где-то неподалеку журчала река.

Несколько минут они не двигались, пока их дыхание не успокоилось; на них опустилась тишина ночи. Фэйленд знала, что им остается одно: нырнуть поглубже в лес, дойти до реки и там посмотреть, нельзя ли через нее перебраться. Главное — оторваться от людей Айлерана.

Фэйленд понимала это, но на миг ей показалось, что она не сможет даже пошевелиться, а Луи, похоже, испытывал то же самое. Вместо того чтобы идти дальше, они обернулись и вгляделись в темноту, туда, откуда пришли, однако поле теперь скрывал густой лес. Они последовали назад сквозь деревья и кустарник, двигаясь осторожно, стараясь создавать как можно меньше шума, а когда добрались до опушки леса, опустились на одно колено и уставились в ночь.

Царила полная тишина. Они не могли уловить ни звука, ни движения.

— Айлеран велел своим людям ждать, — прошептал Луи. — Сказал, что позовет их, если они понадобятся.

— Они не будут ждать вечно, — возразила Фэйленд. — Найдут его, а после станут искать нас. Теперь мы для них убийцы.

Неизвестно, как долго они стояли там на коленях, вглядываясь во тьму. Им казалось, что целую вечность. Фэйленд уже хотела предложить Луи уйти отсюда и углубиться в лес, как вдруг они что-то услышали. Звук раздался не так уж далеко. Как будто что-то уронили, или же это подало голос живое существо? Птица или зверь?

Затем прозвучало слово, внятное, ясное, как лязг металла:

— Капитан?

Фэйленд насторожилась, как и Луи. Говорил один из людей Айлерана, от которого их все еще отделяло поле. Он шептал, но довольно громко.

Они ждали. Голос раздался снова:

— Капитан Айлеран?

Тишина.

А затем он воскликнул, громко и удивленно:

— О господи!

— Нам надо идти, — сказал Луи, как только Фэйленд открыла рот, чтобы сказать то же самое.

Они поднялись и направились в лес. Оба ничего не видели, ночная тьма сгущалась среди чащи. Фэйленд почувствовала, как рука Луи ищет ее руку, и взялась за его пальцы. Держаться за руки и пробираться при этом сквозь заросли было неудобно, но иначе они могли потерять друг друга.

Фэйленд не знала, в каком направлении они следуют и движутся ли они по прямой. Она осознала, что они рискуют сделать огромную петлю и выйти из леса прямо перед носом у воинов Айлерана, разыскивающих их.

— Луи, — позвала она хриплым шепотом, но стоило этому слову сорваться с ее губ, как она заметила, что деревья становятся реже, а затем они оказались на крутом берегу.

Внизу бурлил стремительный Авонмор. Фэйленд уже различала противоположный берег и рябь на поверхности воды, а значит, близился рассвет и первые утренние лучи уже проникали сквозь плотное покрывало туч над головой.

Какое-то время они стояли молча и неподвижно, прислушиваясь к тихому шепоту реки и редким перекличкам птиц. Они пытались уловить звуки погони, с которыми вооруженные люди должны были ломиться через лес, но не услышали ничего.

— Они придут за нами, — сказала Фэйленд. — Как только совсем рассветет, они станут нас искать. Наши следы нетрудно будет найти.

Луи кивнул. Путь, который они проложили в высокой траве, а затем сквозь подлесок, разглядит любой охотник.

— Нам нужно перейти реку, — произнес он.

Фэйленд взглянула вниз, на воду. Течение было быстрым, но очень глубокой река здесь не выглядела.

— Да, нужно, — согласилась она.

Они осторожно спустились по крутому обрывистому берегу к реке, которая плескалась по траве. Вода оказалась холодной, куда холоднее, чем ожидала Фэйленд, и сила, с которой течение ударило ее по лодыжкам, едва не сбила ее с ног. Удерживаться на скользких камнях было сложно, и она вдруг поняла, что если упадет в своей тяжелой кольчуге, то самостоятельно подняться уже не сможет.

Луи предложил ей руку, в которую она тут же вцепилась, и они вместе перешли через самое глубокое место. Вода затем опустилась до их бедер, после — до лодыжек, и вскоре они уже стояли на противоположном берегу, промокшие, ежась в прохладном утреннем воздухе. Этот берег тоже зарос лесом, так что, взобравшись по нему, они углубились в чащу и шагали по ней, пока не нашли надежное укрытие. Потом, словно у них был один разум на двоих, они одновременно остановились, опустились на колени и посмотрели на дальний берег реки.

За то время, которое понадобилось им, чтобы пересечь Авонмор, стало намного светлее. Там, где прежде виднелись лишь темные очертания опушки, теперь показались и деревья, и кусты, и сам берег реки; в рассветном сумраке проступили коричневый, серый и тускло-зеленый цвета.

Они ждали.

— Надо идти дальше, — сказал Луи.

— Да, надо, — согласилась Фэйленд.

Но никто из них не двинулся с места, и Фэйленд знала: это происходило потому, что им обоим не хотелось оставлять неизвестного врага за спиной. Если за ними кто-то гнался, они должны были знать, кто именно.

Они молча смотрели прямо перед собой, а в уме Фэйленд перебирала события предыдущего… часа? Двух часов? Наверняка ведь прошло не больше двух. Невероятно!

Вся ее жизнь, которая самым непредсказуемым образом катилась в одном направлении, теперь резко сменила свой курс.

Она убила Айлерана. Фэйленд не сомневалась в этом, как и в случае с тем северянином у Встречи Вод. Она вогнала кинжал Айлерану в грудь. Прямо в сердце, как ей казалось. Она посмотрела на свои руки. Воды реки отмыли их от крови Айлерана, и она обрадовалась этому.

«Но моей душе никогда от этого не отмыться», — подумала она, впрочем, не уверенная до конца, что именно испытывает по поводу содеянного. Она пыталась найти в себе ощущение вины, проверить, насколько сильным и глубоким окажется это чувство.

Оно оказалось не особенно глубоким. Айлеран собирался убить Луи. Без сомнения, он убил бы и ее тоже. Ее дорогой супруг решил убрать две свои проблемы одним ударом, обвинив в происшедшем варваров.

«По крайней мере ему есть до меня какое-то дело, раз он желает смерти моему любовнику», — подумала она. Затем Луи потянулся, схватил ее за руку, и Фэйленд очнулась от своей глубокой задумчивости. Он указал на противоположный берег реки. Там что-то двигалось в кустах, и вскоре один из воинов Айлерана вышел из леса и принялся вглядываться в противоположный берег. Он посмотрел в стороны, вверх и вниз по течению реки, затем развернулся и уставился туда, откуда они пришли.

Фэйленд поняла, что надолго затаила дыхание. Она открыла рот, чтобы впустить в легкие воздух, но больше не шевельнула ни одним мускулом. Человек на дальнем берегу все еще оглядывался. Он смотрел через воду прямо туда, где прятались они с Луи, и Фэйленд казалось невероятным, что он их не видит. Но он не двигался, не поднимал тревогу и ничем иным не выказывал того, что заметил что-то, кроме деревьев и кустов.

Он еще мгновение постоял на берегу, после чего скрылся в лесу.

Фэйленд выдохнула и услышала, что Луи выдыхает тоже. Они обменялись взглядами и с облегчением улыбнулись друг другу. С одной стороны, это была естественная реакция, но при этом она казалась странной и неуместной.

Они вновь застыли неподвижно, прислушиваясь и присматриваясь, и опять Фэйленд не знала, как долго это длилось. Солнце взошло высоко, сквозь кроны проникал дневной свет, лишь слегка приглушенный листвой. Луи наконец заговорил:

— Я думаю, они сдались. Вернулись обратно в дунад. Им придется доложить Колману, что они не сумели с нами расправиться.

Фэйленд кивнула и подумала: «Тело Айлерана ему само об этом скажет».

Еще минуту они оставались на месте, после Луи поднялся, а за ним и Фэйленд. Все ее онемевшие мышцы протестовали против этого. В животе заурчало, и она поняла, что с удовольствием перекусила бы. Фэйленд напомнила себе, что всего несколько часов назад она убила человека, но вынуждена была признать, что на ее аппетит это никак не повлияло.

Впрочем, на завтрак в ближайшее время надежды не было.

Луи огляделся по сторонам.

— Нужно увеличить расстояние между нами и войском твоего мужа, — сказал он.

— Ты, наверное, уже можешь перестать называть его моим мужем, — ответила Фэйленд.

Луи кивнул.

— Как бы то ни было, нам надо идти. Вон туда. — Он указал в направлении поля, подальше от реки, но Фэйленд покачала головой.

— Там ничего нет, и местность открытая, — сказала она. — И, может быть, разбойники рыщут. Нам стоит снова перейти реку и поискать на дороге странников, которые согласятся нам помочь.

И тогда она вспомнила, что прихватила кошель Айлерана. Посмотрев вниз, она обнаружила, что сума никуда не делась. Фэйленд вытащила ее из-за пояса.

— Все наши деньги здесь, — сказала она. — Если только ты не прихватил собственный кошель.

Она потянула за шнурок и высыпала содержимое себе на ладонь. Денег оказалось немного. Обрубок серебра, отрезанный от монеты побольше, простое золотое кольцо и три серебряка — целых, одинаковых, совсем новеньких на вид.

Луи взглянул на эту скудную добычу, затем склонился над ее ладонью и пригляделся.

— Merde… — задумчиво прошептал он.

Луи протянул руку и взял одну из трех монет. Зажав между большим и указательным пальцем, он принялся изучать ее с разных сторон.

— Bâtard… — пробормотал он.

— Что такое? — спросила Фэйленд.

— Взгляни сюда, — сказал Луи.

Он опустил монету и указал на профиль человека, отчеканенный на одной из сторон, и массивные буквы, его окружающие.

— Сходство не ахти, — сказал Луи. — Я бы не понял, кто это, не будь это здесь написано.

— Я не знаю букв, — сказала Фэйленд.

— Надпись гласит: «Эберхард І», — пояснил Луи. — Мой брат, граф Румуа. Теперь, как мы видим, он чеканит собственные монеты.

Фэйленд покачала головой:

— Монета твоего брата? Как она могла оказаться у Айлерана?

— Он наверняка получил ее от твоего… от Колмана, — сказал Луи. — Мой брат, как видно, до сих пор считает меня угрозой. Человек, который пытался убить меня в монастыре, произнес лишь одно слово: bâtard. Теперь я вспомнил. Он был франком. Его наверняка отправил ко мне брат. И он заплатил Колману монетами моего брата за то, чтобы меня убили. А Колман заплатил Айлерану.

Фэйленд кивнула. «Так, значит, Колману все-таки плевать на то, что я с кем-то сплю, — подумала она. — По крайней мере он не так об этом переживает, чтобы покушаться на моего любовника. Или на меня. Все дело в каком-то дерьме из Франкии». Осознание этого ничуть ее не обрадовало.

— Иди за мной, нам пора, — сказала она резче, чем намеревалась. И зашагала обратно через лес, назад, к речному берегу, а затем и дальше по воде.

Она не спрашивала мнения Луи о том, что им нужно делать, и Луи покорно последовал за ней.

Они вновь перешли реку и выбрались на противоположный берег, затем углубились в растущий на нем лес. Двигались они осторожно. Хотя оба были почти уверены, что люди Айлерана к этому времени уже вернулись в дунад, но не до такой степени, чтобы осмелиться выйти на открытую местность. Поэтому они пробрались к опушке леса, нашли там густой кустарник и спрятались в нем. Каждый по очереди следил за округой, пока второй спал.

Уже поздним утром Фэйленд, дежурившая в этот момент, услышала приближение всадников. Она повернулась на звук. Да, несомненно, это был стук копыт нескольких лошадей. Фэйленд толкнула Луи, и тот сел. Его волосы спутались во сне, он смотрел на нее, недоумевая.

— Всадники, — прошептала Фэйленд и сама удивилась тому, что понизила голос. Разумных причин для этого не было, но ей отчего-то не хотелось шуметь.

Луи склонил голову, прислушался и кивнул. Затем он поднялся на колени, и оба выглянули на дорогу, пролегавшую в четверти мили от кустарника, в котором они прятались. В этот миг всадники появились на ней с севера. Их было десять, все воины, с копьями и щитами. Ехали они медленно, явно никуда не торопясь.

— Разведчики, — сказал Луи.

— Ищут нас? — спросила Фэйленд.

— Уверен, что нас. Но и варваров тоже, я полагаю.

Они наблюдали, как всадники проезжают мимо. Если кто-то из воинов и смотрел в их сторону, они не могли этого определить. Вскоре Луи сменил Фэйленд на посту, она легла и погрузилась в сон, который заслужила. Проснулась она от того, что Луи тихонько ее потряс.

— Слушай, — сказал Луи.

Фэйленд прислушалась. Пели птицы, деревья шелестели на ветру, жужжали насекомые. И откуда-то издалека доносился еще какой-то звук. Резкий, отрывистый, как будто что-то ломалось.

— Там идет бой. В миле отсюда или чуть дальше, — сказал Луи.

Они продолжали прислушиваться, но мало что могли уловить или разобрать. Двадцать минут спустя всадники вернулись. Теперь они двигались в обратном направлении. Ехали они куда быстрее, и их стало намного меньше.

— Кого бы эти люди ни искали, нашли они явно варваров, готов поспорить, — сказал Луи.

Они ждали и наблюдали за дорогой еще какое-то время, после чего решили остаться на месте до темноты, хотя живот Фэйленд протестовал против этого плана, причем все более громко. К тому же ей захотелось пить.

— Посмотри туда, — сказал Луи, указывая на дорогу, в том направлении, откуда ранее доносились звуки боя.

По ней двигалось нечто, издали напоминающее фургон. Повозку тащили две пары волов, она медленно приближалась, и вскоре Луи и Фэйленд поняли, что за первым фургоном следует еще один, с такой же упряжкой. Еще несколько минут спустя они увидели и третий.

— Ха! — сказал Луи. — Я знаю этого малого! Актер со своей труппой. Его зовут… Кримтанн! Да, точно.

— Он нам поможет? — спросила Фэйленд.

— Думаю, да, — сказал Луи. — Он показался мне хорошим человеком. По крайней мере он нас накормит, хотя, возможно, придется расплатиться за это деньгами Айлерана.

— Тогда пойдем, — сказала Фэйленд, впервые за много часов выпрямляясь во весь рост. — Пусть хоть глотку мне перережет, но только после того, как накормит.

Они шагнули из кустов в высокую траву и пошли к дороге, туда, где собирались встретить фургоны. Там они надеялись получить пищу, воду, а если удача им улыбнется, то и укрытие.

Глава тридцать третья

Молю я Господа, чтобы ни смерть, ни опасность не коснулись меня,

чтоб не погиб я ни от копья, ни от меча.

Анналы Ульстера

Монастырский город Глендалох раскинулся на дне долины, похожей на чашу, окруженной возвышенностями Киль-Вантаня. Каменный собор и другие строения на монастырской земле, опоясывающий их вал и приткнувшаяся к нему деревня располагались у основания этих крутых склонов, и оттуда горы тянулись во все стороны, как океанские валы, застывшие на месте.

Это были не иззубренные неприступные скалы, а скорее холмы — довольно приветливые, пологие, поросшие деревьями, и при хорошей погоде в летние месяцы они так и манили путешественника прогуляться по узким долинам, пролегавшим между ними.

В одной из таких долин, в нескольких милях к востоку от Глендалоха, на пышной весенней траве расположился стихийный лагерь. То был дунад — лагерь войска, выступившего в поход. Но в тот день воины никуда не собирались выступать, они не двигались с места, не сражались и почти ничего не делали. Они просто ждали.

И ждали они приказа Кевина мак Лугайда, который командовал этими силами. А Кевина в тот момент больше всего беспокоило то, что его сенешаль, оказавшийся отвратительным поваром, испортил его обед. Повар, оставшийся в круглом форте Ратнью, готовил значительно лучше, точнее, повариха — старая женщина, которая не выдержала бы тягот военного похода, пусть даже походы Кевина больше напоминали увеселительные прогулки.

К счастью, слуга Кевина в тот день справился чуть лучше обычного, и жаркое было подано именно так, как Кевину нравилось, а весенние овощи не превратились в мерзкую жижу. Кевин удовлетворенно вздохнул, отталкивая опустевшие блюда, и откинулся назад. А затем он услышал голос, зовущий его по имени из-за полога шатра, и подумал: «Господи, неужели мне не будет ни минуты покоя?»

— Входите! — крикнул он.

Полог, прикрывавший вход, поднялся, и вошел Ниалл мак Олхобар. Он был в кольчуге и при мече, как и положено воину в поле, хотя сам Кевин носил только тунику, штаны и несколько золотых цепей на шее.

— Да, Ниалл, в чем дело? — очень усталым голосом спросил Кевин.

— Тут кто-то хочет увидеть вас, господин, — сказал Ниалл. — Э… священник, господин.

В тоне Ниалла чувствовалось сомнение.

— Священник? — переспросил Кевин, нахмурившись. — Его привели часовые?

— Нет, господин, — ответил Ниалл. — Он просто возник посреди лагеря.

— Откуда он пришел?

— Я… Я не знаю, господин.

Кевин нахмурился еще больше. Пусть он был не ахти каким военачальником, но все же не дураком; он знал, что никому нельзя позволить застать тебя врасплох. Дунад окружали дозорные, воины, стоящие в укрытиях и наблюдающие за всеми подступами к лагерю с приказом останавливать каждого — любого, — кто к нему приблизится. И все же каким-то образом, при ясном солнце, а не под дождем или в тумане, этот священник сумел проникнуть в дунад незамеченным.

Кевин поднялся и прошел мимо Ниалла к выходу из тенистого шатра, прямо под рассеянный свет позднего утреннего солнца, пробивавшийся сквозь завесу тяжелых туч. Священник стоял возле колышков, к которым крепились веревки шатра, но прежде чем соизволить его заметить, Кевин окинул взглядом дунад и местность за лагерем, как делал всегда, когда покидал свой шатер.

В лагере почти ничего не происходило. Около ста его воинов занимались разными делами: готовили пищу, чистили и точили оружие, спали, упражнялись с мечами и щитами. Они делали это лишь для того, чтобы скоротать время в ожидании приказа атаковать, который должен был отдать Кевин. Приказа и решения, на кого же именно они нападут.

За лагерем вздымались горы, они уходили рядами вдаль, а над ними раскинулось серое небо. К западу от дунада высилась пара округлых холмов, которые напоминали Кевину женскую грудь, и каждый раз, когда он смотрел на них, их вид приятно щекотал его воображение. Он знал, что, если бы рука Господня внезапно решила смести эти холмы в сторону, в нескольких милях за ними он увидел бы Глендалох.

Ниалл последовал за Кевином из шатра, а теперь остановился рядом и жестом указал на гостя, сказав:

— Вот этот священник, господин.

Прежде чем Кевин успел что-то произнести, священник шагнул к нему и спросил:

— Кевин мак Лугайд?

Кевин смерил его взглядом. Священник был одет так, как и положено его племени, в черную рясу с падавшим на спину капюшоном, а в руке держал узловатый ореховый посох. Он улыбался, но странной улыбкой. Понимающей, дружелюбной и при этом решительной.

«Будет просить свою чертову десятину, я уверен», — подумал Кевин, после чего сказал:

— Да, я Кевин мак Лугайд. А ты кто?

— Отец Финниан, — ответил священник. — Рад нашему знакомству. О Кевине мак Лугайде можно многое услышать, но найти его очень нелегко.

«Господи, он уже начал лизать мне задницу, — подумал Кевин. — Этот точно не уйдет, пока не получит по меньшей мере золотой кубок».

— Добро пожаловать в мой лагерь, отче, — сказал Кевин. Ему хотелось спросить, как священник сумел пробраться мимо часовых, но отчего-то ему казалось, что удовлетворительного ответа он не добьется. Вместо этого Кевин спросил: — Могу ли я, бедный человек, чем-то помочь тебе?

— Да, — сказал Финниан. — Ты можешь помочь мне. А я могу помочь тебе.

Кевин кивнул. Он ждал продолжения, но его не последовало.

Наконец Кевин сам прервал молчание:

— Итак, мы можем помочь друг другу. Каким же образом?

Он был совершенно уверен, что уже знает ответ. Ему пообещают спасение души в обмен на серебро.

— Ты добился немалых успехов за прошедший год, Кевин мак Лугайд, — сказал Финниан.

— Господь был милостив ко мне, отче, — ответил Кевин.

— Да, был, — согласился Финниан. — В прошлом году ты считался всего лишь эр форгилл. Теперь ты ри туата Киль-Вантаня. И богатый человек.

«Вот и началось», — подумал Кевин.

— Как я уже сказал, Господь был милостив ко мне. И я выказывал Господу свою благодарность.

— Да неужто? — удивился отец Финниан. — Каким образом? Сговорившись с варварами разорить Глендалох?

Слова Финниана подействовали на Кевина так, словно он получил хороший подзатыльник: сногсшибательный, болезненный и неожиданный.

— С варварами… разорить Глендалох? — запнулся он, пытаясь придумать ответ.

А затем самообладание вернулось к нему и он понял, что не обязан отвечать, поскольку этот Финниан был простым священником и, судя по заляпанной грязью рясе, ничуть не важной фигурой. Кевин шагнул в его направлении, шагнул с угрозой на лице, и Ниалл вслед за ним. Он ожидал, что Финниан попятится, но тот остался на месте. Что, впрочем, не имело значения.

— Как смеешь ты предполагать… — начал Ниалл, но Кевин понимал, что этот разговор лучше вести наедине.

— Ниалл, — вмешался он, — прошу, оставь нас.

Ниалл посмотрел на Кевина, на Финниана, затем снова на Кевина. Он не хотел уходить, это было ясно, но поклонился и сказал:

— Да, господин.

Ниалл смерил Финниана уничтожающим взглядом и зашагал прочь, поскольку ничего другого ему не оставалось.

Кевин вновь повернулся к Финниану.

— Я не потерплю подобных обвинений и подобной дерзости, святой отец, — сказал он низким угрожающим тоном. — Не думай, что можешь явиться в мой лагерь и подвергать сомнению мои поступки.

— Ты знаешь, почему ты остался ри туата Киль-Вантаня? — спросил Финниан, словно не слышал слов Кевина.

— Потому что так пожелал Господь, — ответил Кевин.

Такой ответ вызвал тень улыбки на губах Финниана.

— Что ж, да, такова основная причина, — признал он. — Но также и потому, что это тебе позволил Руарк мак Брайн. Господин Руарк, который может сокрушить тебя в любой момент, как надоедливую букашку, которой ты и являешься.

Кевин понял его слова, но оскорбление показалось слишком жестоким, чтобы его сразу осознать. Уже очень давно никто не осмеливался разговаривать с ним подобным образом, а Финниан произнес эту фразу спокойным тоном, как общался и прежде.

Когда Кевин наконец уяснил, что именно сказал Финниан, ему снова почудилось, будто кто-то стукнул его по затылку. Он ощутил вспышку ярости и готов был сорваться на крик, но сдержал себя.

Выпрямив спину, он вдохнул поглубже. Кевин был не из тех, кто дает другим себя превзойти, в беседе или в чем-то ином. Он не позволит какому-то жалкому никчемному священнику вести себя в разговоре, как быка за кольцо в носу.

— Я не имел чести познакомиться с Руарком мак Брайном, — сказал Кевин. — Я знаю, что он могущественный человек. Честный человек. Такова его репутация. Но я сомневаюсь, что он хоть как-то заинтересован во мне.

— Ты прав, господин Кевин, — сказал Финниан. — О тебе он думает не больше, чем о навозе, который липнет к его сапогам. Но вон там, в Глендалохе, — Финниан кивнул на похожие на груди холмы на востоке, — ждут почти две сотни его людей. И по моему приказу они остановят варваров и не допустят разграбления монастыря. Они остановят варваров, которые, должен сказать, явились сюда с твоей помощью.

Кевин нахмурился, но не позволил себе еще как-то выдать свою злость.

— Это абсурд… — начал он, но отец Финниан остановил его взмахом руки.

— Пойми, это моя работа — знать, что происходит в этих землях, — объяснил Финниан, как терпеливый учитель. — Таково желание аббата, поручившего мне эту задачу, и я слежу за тем, чтобы желания его выполнялись. А потому я знаю, что ты сделал, и знаю, что теперь ты ждешь, когда варвары перебьют друг друга, предварительно уничтожив тех, кто защищает Глендалох. Затем придет твой черед действовать — расправиться с выжившими и подобрать то, что останется.

— Это смехотворно, — сказал Кевин, хотя и сам ощущал, что его голосу не хватает уверенности. Он больше не мог изображать праведное негодование, поскольку священник не ошибся ни в чем. Именно этим он здесь и занимался.

— И это верно, что Руарку мак Брайну на тебя наплевать, — продолжил Финниан. — Но если его люди погибнут от рук варваров или, что еще хуже, от рук твоих людей, он очень и очень тобой заинтересуется. И у него куда больше воинов, чем у тебя. Я думаю, ты это знаешь.

«Нужно просто прикончить этого ублюдка, — подумал Кевин. — Увести в свой шатер и расправиться с ним. Там я сделаю с ним, что захочу, и Руарк мак Брайн об этом не узнает».

Кевин плотно сжал губы и посмотрел в глаза Финниану, собираясь с силами. И Финниан встретил его взгляд. Глаза у него были карие, бездонные, спокойные и умные. Смотрел он так, словно знал, о чем размышляет Кевин, и совершенно по этому поводу не беспокоился.

Какое-то время они молчали, и Кевин почувствовал, что его решимость угасает, как огонь в очаге.

— И чего же ты от меня хочешь? — вздохнув, спросил он.

— Варвары нападут скоро. Сегодня. Выступай прямо сейчас, иди быстро. Присоединись к тем, кто защищает Глендалох, к местным жителям и воинам Руарка мак Брайна, и мы наверняка отбросим варваров назад, в море. Тогда ты станешь героем и никто ни о чем не узнает.

Кевин кивнул. И не двинулся с места.

— Найди человека по имени Луи де Румуа, он командует там обороной, — добавил Финниан. — Он скажет тебе, куда отвести войско.

Кевин снова кивнул. И снова не пошевелился.

— Сейчас самое время, — подтолкнул его отец Финниан.

И опять Кевин лишь кивнул ему в ответ.

— Ниалл! — крикнул он. — Готовь людей к маршу! Сенешаль, мои кольчугу и меч!

Он поглядел на отца Финниана. Священник только что перевернул с ног на голову все планы, над которыми Кевин работал последние полгода. При этом выражение его лица не изменилось ни на йоту.

Глава тридцать четвертая

Вместе они атаковали норвежцев яростно, рьяно, воинственно,

и была жестокой жаркая схватка меж ними.

Анналы Ульстера

Глендалохская ярмарка началась. Грязные улочки и городскую площадь запрудили толпы людей, лотки ломились от товаров, зазывалы горланили вовсю, актеры вышли на сцену.

Жонглеры и глотатели огня, разношерстные музыканты и воры работали на каждом свободном пятачке. Мужчины, женщины, высокородные, незнатные, священники, монахи, торговцы, крестьяне кружились, словно мусор в приливной волне. Небо было обложено облаками, но день выдался теплый и сухой. Царила радостная атмосфера праздника, особенно необычная для города, чьи жители последние пять месяцев провели, съежившись под бесконечным зимним дождем.

И от этого Лохланну было еще тяжелее.

Он всегда любил эту ярмарку. Дважды приезжал сюда ребенком, а после того, как отец сослал его в монастырь, Лохланн ждал ее как праздника, разнообразившего скучную монастырскую жизнь. Это было не просто развлечение — ярмарка стала жизненно важной для него. Он был уверен, что давно сошел бы с ума без этого ежегодного столпотворения, которого можно было терпеливо дожидаться. Он в совершенстве овладел искусством ускользать из монастыря, чтобы испытать все удовольствия ярмарки, и ни разу не попался на глаза брату Гилла Патрику или какому-то другому монаху из тех, кто весьма пристально и неодобрительно наблюдал за послушниками.

Но в этом году все изменилось так, как он не мог себе и представить. Изменилось в лучшую сторону. Он думал об этом, медленно объезжая запруженную площадь с небольшим отрядом солдат за спиной.

И обстоятельства стали иными, и сам он уже был не тот. Вот доказательство: один из знакомых монахов, отиравшийся у лотка с пирогами, посмотрел прямо на него, когда он проезжал мимо, и совершенно его не узнал. Что было неудивительно. Лохланн теперь носил шлем и кольчугу, с его пояса свисал меч, а к седлу был приторочен щит. Никто в Глендалохе ни разу не видел его в таком облачении. Это был новый Лохланн, возрожденный Лохланн.

С седла он не слезал с рассвета, бедра его уже горели, а ягодицы словно претерпели хорошую порку, совсем как в детстве. Когда-то он был опытным всадником, но за годы, проведенные в монастыре, тело его обрюзгло, мышцы заплыли жиром. Но он забывал о неудобстве, проезжая через город, праздновавший ярмарку.

Рядом с ним ехал человек по имени Сенах — молодой, всего на несколько лет старше Лохланна. Сенах сражался на их стороне при Встрече Вод, и хотя Лохланн слегка завидовал его хорошей подготовке и статусу профессионального воина, Сенах ему нравился. И тот, в свою очередь, отвечал ему уважением, никоим образом не возражая против назначения Лохланна главой их маленького отряда.

— Они не знают о варварах, верно? — спросил Лохланн, пока они ждали, когда стадо свиней перейдет через дорогу. — Местные, похоже, совсем не беспокоятся из-за того, что завтра утром их могут здесь перерезать.

— Наверняка были слухи, — сказал Сенах. — Они догадываются, что дело нечисто, учитывая, сколько здесь собрали воинов, сколько призвали боэре и фудир. Даже эти безмозглые болваны должны были заподозрить неладное.

Лохланн кивнул. Именно так он себе это и представлял. Эти люди видели воинов, они слышали сплетни, возможно, даже заметили тех, кого ранили у Встречи Вод: их отправили в монастырь лечиться. Но ярмарка была событием, которое они предвкушали много месяцев, а также способом заработать. Солдаты ушли, варвары не показывались, и этого, как понял Лохланн, оказалось достаточно, чтобы народ позабыл о нависшей над ним угрозе.

Но Лохланн и Сенах знали, насколько реальна и близка эта угроза. Всего в нескольких милях ниже по реке собралось двести или триста кровожадных ублюдков, и, несмотря на нанесенный им урон, они все еще двигались сюда.

— Помоги нам всем Господь, если варвары доберутся до них, — сказал Лохланн, кивая на толпу.

Сенах хмыкнул.

— Они станут как стадо, испуганное молнией, — сказал он. — Будет та еще давка.

Лохланн и Сенах придержали коней и шагом провели их сквозь толпу на площади, а затем по одной из разбитых дорог, ведущих от селения на восток, после — на юг, вдоль реки Авонмор. Пришла пора возвращаться в лагерь, чтобы снова присоединиться к армии.

Лохланн провел все утро до полудня во главе патруля. Они проехали вдоль северных берегов двух длинных озер, которые лежали в горных долинах к западу от монастырского города. Днем ранее Колман велел ему возглавить всадников и выехать на рассвете. Лохланну польстило оказанное доверие, но ему было плевать на приказы Колмана, и он не хотел оставлять Луи де Румуа.

Однако Луи тоже сказал, что он должен ехать. Это будет полезный опыт, который повысит репутацию Лохланна в глазах простых солдат, пусть даже его отправит на задание Колман. Поэтому Лохланн выбрал шестерых всадников и, как только забрезжил рассвет, отправился с ними на запад.

Они не обнаружили ничего интересного — ни варваров, ни других затаившихся в засаде врагов, которых ожидал встретить Лохланн. Варвары, если они и появятся, придут с востока, по реке, которую они с Луи уже заставили покраснеть от крови норманнов. Но важно было защититься от любого рода сюрпризов. Не исключено, что кто-то из них вздумает обойти город с запада. И Лохланна отправили в ту сторону, дабы убедиться, что этого не произойдет.

Закончив с этим и сделав небольшой крюк, чтобы взглянуть на ярмарку, Лохланн повел своих людей обратно к дунаду, расположенному на несколько миль восточнее Глендалоха. Именно оттуда они собирались атаковать варваров, надеясь отогнать их прежде, чем те увидят монастырский город. Если на улицах Глендалоха и не было паники, то лишь потому, что они хорошо справились с его защитой.

Они не проехали и полумили, когда наткнулись на компанию боэре. Те сидели на обочине дороги, разрывали на части ковриги хлеба и передавали их соседям. Длинные копья стояли рядом с ними, как часовые, их тупыми концами воткнули в мягкую землю. Лохланн удивился, увидев их здесь. Он ожидал найти дунад на прежнем месте и людей в том же лагере.

Лохланн натянул поводья, останавливаясь возле сидящих. Боэре посмотрели на него, но не сдвинулись с места и никак не отреагировали на его появление.

— Почему вы здесь? — спросил Лохланн. — Почему вы не в дунаде?

Вопрос, похоже, привел их в замешательство, и поначалу никто не ответил.

— А нет уже дунада, — сказал наконец один из них. — Собрали нас этим утром и отправили всех сюда.

— Кто собрал? Кто отправил? — спросил Лохланн. — Капитан Луи?

Боэре пожали плечами.

— Нам просто велели выдвигаться, — ответил тот же солдат. — Какой-то воин приказал. Вся армия возвращается сюда. Остальные, думаю, тоже на дороге, только чуть дальше.

Лохланн кивнул. Эти люди выполняли приказы и не задавали вопросов, поэтому он понял, что полезных сведений от них не добьется. Он пришпорил коня, посылая его вперед, и тут же ощутил резкую боль в пояснице, что напомнило о том, как сильно ему хотелось слезть с седла.

Они пересекли возвышенность, и, как сказал им копейщик, за ней обнаружилось войско, примерно триста человек, большинство из которых сидели или лежали на траве по обе стороны дороги.

«Что вы здесь делаете?» — подумал Лохланн. Луи изначально намеревался не уступать варварам ни пяди земли, биться с ними так далеко от Глендалоха, как только возможно. Однако сейчас армия отошла почти к самому порогу монастыря. Он не понимал, что могло заставить Луи изменить планы.

«Но ведь наверняка у него есть какой-то план», — думал Лохланн, ведя своих людей вниз по небольшому холму, за которым собрались воины. И снова он заставил коня остановиться и развернулся в седле.

— Можете спешиться, если хотите, — сказал он.

Этого, как выяснилось, хотели все члены его отряда: каждый из них перебросил ногу через седло и с облегчением спрыгнул на землю. Лохланн сделал то же самое, стиснув зубы от боли в тот момент, когда ноги приняли на себя вес тела. Он выпрямился и постарался выглядеть как ни в чем не бывало.

— Благодарю за работу, — сказал он остальным. — Прошу, возвращайтесь к своим товарищам.

Люди закивали и повели своих лошадей прочь. Лохланн дождался, когда они уйдут, прежде чем попытался сделать шаг. Ступая очень осторожно, он кое-как добрался до места, где на траве расположилось с полдесятка воинов.

— Кто-нибудь из вас видел капитана Луи де Румуа? — спросил он.

От Лохланна не укрылось, как они обменялись взглядами, а затем один из воинов сказал:

— Мы его не видели. И не думаем, что он здесь.

— А где он? — спросил Лохланн.

Воин пожал плечами, его товарищи повторили этот жест.

— Понятия не имеем. Дошли слухи… — начал один из них и замолчал.

— Какие слухи? — требовательно спросил Лохланн, чувствуя, как к его раздражению примешивается тревога.

— Не знаю, — сказал первый.

Лохланн шумно выдохнул. Он понял, что ничего от них не добьется, поэтому пошел своей дорогой, пытаясь держаться как можно более прямо, а усталый конь следовал за ним. Чуть дальше в стороне он увидел несколько знамен на шестах, а под ними сидели люди, увлеченные беседой. Одним из них был Колман мак Брендан, в других он опознал капитанов личных войск благородных особ. Лохланн не заметил среди них Луи де Румуа, хотя это и не означало, что его там нет.

Лошадь так и тянуло к весенней травке, и Лохланн, отпустив животное, поковылял через поле к тому месту, где шел военный совет. Подойдя, он поклонился и произнес:

— Господин Колман.

— Лохланн, — сказал Колман, — ты вернулся? Варваров видел?

— Нет, господин, — ответил Лохланн. Он оглядел собравшуюся компанию. Луи здесь не было. — Местность к западу свободна от них.

— Очень хорошо, — сказал Колман. — Тогда мы можем заключить, что все они двигаются с востока и нападать будут оттуда же.

Последние слова он адресовал не Лохланну. Колман, похоже, уже забыл о его существовании.

— Господин… — начал Лохланн, и Колман повернулся к нему, пронзая взглядом, который никак нельзя было назвать дружелюбным.

— Да? — спросил Колман.

— Ну… господин… я… — Лохланн запнулся. Он хотел задать несколько вопросов о том, что его совершенно не касалось, и не ожидал на них благосклонного ответа.

— Ты хочешь знать, куда подевался твой дружок Луи де Франк? — предположил Колман.

— Ну… честно говоря, да, — сказал Лохланн.

— Сбежал, — процедил Колман. — Показал нам, чего он на самом деле стоит. Убил моего капитана Айлерана и удрал с моей сукой-женой. Я не знаю, взял он ее силой или она пошла с ним по собственной воле, но, так или иначе, они сбежали. К варварам, скорее всего.

Лохланн промолчал, поскольку не знал, как ответить на подобное предположение. Это была неправда, тут он не сомневался. Наверняка случилось что-то другое. Что именно, Лохланн не представлял себе, и его так потрясли слова Колмана, что он был не в состоянии собраться с мыслями.

— Но почему вы привели войско сюда? — сумел выдавить из себя Лохланн. — Почему мы не бьемся с варварами на востоке? Зачем подпускать их так близко к Глендалоху?

Этот вопрос вызвал у всех присутствующих ропот, больше похожий на междометия, чем на слова. Лохланн не понимал: то ли они не одобряют эти вопросы, то ли сами над ними размышляют.

— Это не твое дело, мальчик, — сказал Колман. — Но все-таки я скажу тебе вот что: мы были уязвимы, болтались, как простыня на веревке, в том месте, где проклятый франк нас поставил, без всякой поддержки. А здесь за нами весь Глендалох. Теперь нам есть куда отступать.

Он помолчал, словно ожидая возражений, не только от Лохланна, но и от любого из собравшихся. Некоторые его собеседники прочистили горло, но ничего связного не произнесли.

— Вот, — сказал Колман, теперь обращаясь только к Лохланну. — Я объяснил тебе куда больше, чем ты заслуживаешь. А теперь иди и попытайся принести нам хоть немного пользы.

Он отвернулся: разговор был окончен.

Лохланн похромал прочь. Он не думал о том, куда идет, просто шагал вперед, и боль в ногах отвлекала его от чехарды мыслей в голове.

— Луи де Румуа не мог убить Айлерана, он не мог сбежать, — сказал Лохланн.

Он говорил вслух, но тихо, самому себе, словно пытаясь распробовать на вкус эти слова и понять, как они звучат. Звучали они довольно правдиво. Он был не в силах представить себе, чтобы Луи так поступил.

Это казалось невероятным. Но в жизнь Луи часто вмешивались непонятные силы. Разве еще тогда, в монастыре, кто-то не пытался его убить? Вот с чего все это началось, вот почему Лохланн сменил свою рясу на кольчужную рубаху. Затем убийца приходил снова, в походе, после боя у Встречи Вод. А потом — по крайней мере так думал Лохланн — у Луи завязалась интрижка с Фэйленд. По армии поползли слухи об их связи, что казалось вполне обоснованным предположением.

— Луи ничего подобного не делал! — снова сказал Лохланн, на этот раз более уверенно. А даже если сделал, Лохланн понимал, что сейчас есть заботы поважнее возможного предательства Луи де Румуа.

Он посмотрел на запад. Солнце опускалось все ниже, небеса поглощала тьма, но душу Лохланна она захватила куда быстрее. Каким бы ни был Луи, именно он обеспечил им победы над варварами. Именно Луи до сих пор сдерживал кровожадную орду и не позволял ей разрушить Глендалох. А теперь он исчез.

И завтра придут варвары.

Глава тридцать пятая

Снится мне, Снотра злата,

Видел я: ран водопады

Вкруг меня низвергались.

Сага о Гисли сыне Кислого

Моросил дождь, но земля под ногами была твердой, не растекалась в грязь. Дорога лежала всего в четверти мили от реки, там, где и сказали разведчики. Торгрим сам ее видел, пробираясь по высокой, по бедра, траве. Похоже, ничто не стояло на пути у викингов — ни люди, ни укрепления. Короткий марш — и богатства Глендалоха окажутся в их руках.

Так просто… Но Торгрим знал, что просто не будет, поскольку не бывало никогда.

От речных берегов простиралась приветливая открытая местность, на которой кое-где росли небольшие рощицы. В какой-то миле от них поля переходили в пологие покатые горы, которые поднимались со всех сторон и тянулись, насколько хватало глаз.

Хотя глаза в тот момент мало что могли разглядеть. Солнце поднялось над горизонтом менее часа назад. День обещал быть еще более хмурым, чем вчера, свинцовые дождевые тучи нависали над ними, как проклятие, и чем дальше, тем сильнее казалось, что их скоро можно будет потрогать.

— Нет, вы посмотрите на этого сукиного сына! Господин, погляди, — сказал Годи.

Он шагал по полю рядом с Торгримом и кивал своей массивной головой в сторону Оттара и его людей. Те вытянулись слева от них кривой шеренгой, Оттар шел впереди, за ним шествовал знаменосец. Оттар был крупным мужчиной и всегда шагал широко, но Торгрим видел, что тот явно торопится, заставляя своих людей догонять его. Он всячески старался первым выйти на дорогу и тем самым опередить Торгрима.

Торгрим с отвращением покачал головой.

— Тупой ублюдок, — сказал он.

За вычетом тех, кого оставили охранять корабли, и тех, кто был убит или ранен, войско норманнов, наступавшее на Глендалох, насчитывало не более двухсот пятидесяти человек. Они представляли собой серьезную угрозу, все воины были умелыми и опытными, но Торгрим сомневался, что у ирландцев окажется меньше людей, а скорее даже и больше. К тому же их вел умелый вожак. В этом Торгрим уже убедился.

Северяне смогут победить их лишь в том случае, если будут сражаться вместе, если все атакуют как один. И Оттар отлично это понимал, но, судя по всему, решил действовать иначе.

— Нам двигаться быстрее? Поравняться с ним? — спросил Годи. Он нес знамя Торгрима с головой серого волка на красном полотнище, и оба они шагали во главе своего отряда.

— Нет, — сказал Торгрим. Он не станет играть в эту игру. — Пусть идут первыми, пусть оторвутся хоть на милю, если захотят. Пусть в одиночку столкнутся с врагом. А когда они нанесут ирландцам весь урон, на который способны, мы используем их тела как защитный вал.

Оттар первым достиг дороги, как и намеревался, его воины потянулись следом свободной колонной по три-четыре человека в ряду.

Торгрим, скользнув по ним взглядом, попытался всмотреться в горизонт на западе, что было нелегко, учитывая заслоняющие обзор холмы и туман. Он задумался о том, что же там происходит. Еще до того, как они оставили реку, он выслал вперед разведчиков, а Оттар отправил своих, но пока еще ни от кого из них не было вестей. Харальд тоже находился где-то там, впереди. Где-то далеко впереди. По крайней мере там ему полагалось быть. Торгрим боялся, что драккары обогнали патруль Харальда. Возможно, его люди теперь плетутся за ними ниже по реке.

«Довольно скоро мы это выясним», — подумал он.

Дорога поднималась и сбегала с небольших холмов, но в основном шла вверх и только вверх, к монастырю, который должен был располагаться чуть дальше в горной долине. Люди Торгрима выстроились в колонну за отрядом Оттара и двинулись вперед. Морось становилась все гуще, окутывала их все плотнее, превращаясь в настоящий дождь.

Они прошли с полмили или чуть больше, когда Торгрим понял: что-то произошло. По рядам воинов Оттара пробежало волнение. Вали, шагавший в дальнем конце колонны, устремился к ее голове, чтобы поговорить с Торгримом.

— Один из разведчиков вернулся, скорее всего, из тех, что посылал Оттар, — сказал он.

— Хорошо, — ответил Торгрим.

Он надеялся что-то узнать о враге. Но десять минут спустя понял, что Оттар ему ничего не расскажет.

Какие бы новости ни принес разведчик, Оттар не собирался делиться ими с Торгримом.

«Тупой бык, здоровенный шлюхин сын», — думал Торгрим, хотя и знал, что наивно с его стороны было надеяться на то, что Оттар передаст ему новости. Он проклял себя и Оттара, проклял Кевина и Глендалох.

Перед глазами мелькнул образ Вик-Ло, уютный и знакомый. Ему вдруг захотелось оказаться там, и это его удивило. Странно. Подобное желание он раньше ощущал, только когда думал о своей ферме в Эуст-Агдере.

«Я так долго был вдали от дома, что начал его забывать? — подумал он. — Или боги намекают мне, что я никогда не вернусь в Норвегию?»

Или Вик-Ло теперь стал его домом? Как бы там ни было, сейчас он мечтал очутиться там, бросить этот незадавшийся поход и устроить пир, выпить с друзьями в большом доме, построенном Гримарром сыном Кнута.

А затем его размышления прервал Годи:

— Вот, господин.

Торгрим поднял взгляд. Армод сын Торкиля был одним из разведчиков, которых высылал Торгрим, и теперь он возвращался к ним почти бегом. Поравнявшись с Торгримом, он приноровился к его шагу.

— Враг прямо перед нами, господин, — доложил он. — В миле или около того, но не больше.

— И почему я слышу об этом только сейчас? — рыкнул Торгрим. — Разведчик Оттара вернулся десять минут назад.

— Да, господин, — сказал Армод. — Мы были вместе. Он сбежал, как только увидел врага, но я остался, чтобы подсчитать, сколько их там, господин. И посмотреть, как они расположились.

Торгрим кивнул, устыдившись того, что сорвал свою злость на человеке, который того не заслуживал.

— Ты правильно поступил, Армод, — сказал он. — Что ты видел?

— Их чуть больше трехсот, господин, — сказал Армод. — Воины со щитами. И копейщики. Есть и всадники, эти с флангов. Все выстроились в шеренгу на вершине холма. Холм небольшой, но это все же возвышенность.

Торгрим кивнул:

— Они встали стеной щитов?

— Нет, по крайней мере когда я на них смотрел, господин. Но похоже на то.

— Хорошо, — сказал Торгрим, не зная, что именно имеет в виду. Несколько вещей сразу. Хорошо, что Армод проявил наблюдательность. Хорошо, что им теперь известно, где и как расположился враг. Но лучше всего то, что они встретят этого врага очень скоро, разобьют его и наконец покончат с делом.

«Вик-Ло…» — подумал Торгрим. И они зашагали дальше.

Они вновь поднимались на холм, и морось окончательно перешла в небольшой дождь. Армод же, шагавший за Торгримом, продолжил:

— Прямо за этим холмом, господин, дорога ныряет вниз и ведет на следующий холм, на котором я и видел строй ирландцев.

Армод все говорил, а тем временем воины Оттара сворачивали с дороги и выстраивались на вершине холма в длинную шеренгу, становясь плечом к плечу. Они формировали стену щитов, точнее, то, что станет стеной щитов, когда раздастся приказ.

Торгрим обернулся и пошел назад, помахав рукой.

— Ирландцы прямо за этим холмом, и они готовы нас встретить. В шеренгу, в шеренгу, вон там!

Он указал на место, которое должно было стать правым флангом при атаке норвежцев. Его люди выстраивались в ряд, который соединится с шеренгой людей Оттара, ощетинится копьями, мечами, топорами и, как стоило надеяться, сметет защитников Глендалоха со своего пути.

Пока его люди вставали в строй, подгоняемые Берси, Кьяртеном и Скиди, Торгрим поднялся на вершину холма и окинул взглядом пространство перед собой. Всего четверть мили сейчас отделяла его от ирландцев.

Все было так, как описал Армод. Линия воинов вилась змеей на противоположном холме, у самой его вершины. Они держали щиты, которые могли быть яркими и блестящими в свете солнца, но в этот дождливый день казались полинявшими и тусклыми. Торгрим видел шлемы на их головах, видел копья, торчащие, как тростник из воды. Триста человек.

Нет. Определенно больше трехсот.

Армод оказался прав, когда упомянул всадников. Их было около тридцати на левом фланге и столько же на правом. Наибольшую опасность для стены щитов представляла атака с флангов и с тыла. Прикрыть фланги было нечем, поблизости не оказалось ни реки, ни болота, и ирландцы полагались на своих конников, которые будут защищать их собственные фланги. Если всадники отличались храбростью и знали свое дело, у них это наверняка получится. Хуже того, они могли атаковать фланги врага и зайти с тыла к норвежской стене щитов.

«Ну, тут ничего не поделаешь», — подумал Торгрим. Нужно напасть на них смело и безрассудно. Он много раз видел, как такие атаки спасали дело. Стоит лишь показать врагу, что ты еще безумнее, чем он, и меньше, чем он, боишься смерти.

«Я не боюсь умереть», — думал Торгрим. Это была констатация факта, не более, и отнюдь не бесстрашие. Бесстрашием являлось нечто другое. А его чувство больше походило на усталость, на зарождающееся признание того, что он готов получить свою награду в Вальгалле. В отличие от Старри, он не жаждал попасть на пир мертвых. Торгриму просто стало уже все равно, в Мидгарде он, мире людей, или в Асгарде, мире богов. Для него не имело значения, жив он или мертв, главное — погибнуть в честной битве. И это делало его очень опасным врагом.

Он посмотрел налево. Оттар и его капитаны правили строй, как и его собственные командиры. Торгрим знал, что должен поговорить с ним. Он шумно выдохнул. Думать об атаке на ирландскую стену щитов было куда приятнее, чем собираться с терпением для того, чтобы иметь дело с Оттаром. Но он решил сделать все, что в его силах, чтобы этот набег оказался прибыльным. Он обязан был так поступить ради тех, кто последовал за ним.

Торгрим прошел вдоль шеренги — мимо собственных воинов, мимо воинов Оттара.

— Оттар! — крикнул он, приближаясь.

Тот обернулся, его длинные косы взметнулись, как оборванные веревки на ветру.

— Ты! — сказал он. — Не путайся под ногами у моих людей. И пусть ни один пес из твоей своры не лезет им под ноги.

Торгрим остановился в десяти футах от него. Вопреки всему он надеялся, что у них выйдет осмысленный разговор о предстоящем бое. Но теперь он понял, что этому не бывать, а потому ответил:

— Оттар, когда все это закончится, мы сразимся и я убью тебя. Но пока что следи за тем, чтобы твои люди держали стену щитов вместе с моими, и мы вместе атакуем строй ирландцев. Следи, чтобы никто из твоих не сбежал. Я лично убью любого, кто попробует это сделать. И тебя в том числе.

Оттар открыл рот, чтобы ответить, но Торгрим отвернулся от него и зашагал обратно к своему отряду. Оттар кричал:

— Ночной Щенок! Я убью тебя прямо сейчас! А ну вернись, шлюхин сын!

Однако Торгрим шел дальше, зная, что Оттар не набросится на него теперь, когда Глендалох лежит у их ног. Он не станет затевать личную войну, когда есть другая, более выгодная, и совсем рядом. Его люди не смирились бы с этим. Даже Оттар понимал, где пролегает грань их терпения.

Годи и Агнарр стояли во главе команды «Морского молота», а те, в свою очередь, находились в центре шеренги людей из Вик-Ло.

— Надеюсь, разговор с Оттаром был содержательным? — спросил Агнарр.

Торгрим мрачно хмыкнул.

— Со свиньями в хлеву у меня выходили более содержательные беседы, — сказал он. — Нам остается только надеяться, что его люди удержат левый фланг и что мы сможем сразу отбросить ирландцев. Если мы не добьемся быстрой победы, то мы проиграем.

Ирландцы на холме принялись стучать мечами в щиты и что-то кричать, по всей видимости, оскорбляя врага и издеваясь над ним. И внезапно Торгрим почувствовал себя одиноким и уязвимым. Годи и Агнарр были рядом — хорошие люди, которых он любил и которым доверял. Но рядом не было Харальда. И Старри. Странным казалось то, что он смотрит на стену щитов, а их здесь нет. Это уж точно не было добрым знамением. Скорее наоборот.

Затем Торгрим услышал, как Оттар взревел, словно чудовище из легенды, и посмотрел налево. Великан встал в шеренгу своих воинов и отдал приказ. Их щиты сомкнулись, ложась внахлест друг на друга. Стена щитов была создана.

Торгрим повернулся к Годи и Агнарру.

— Пойдем, — сказал он, и они тоже отступили на шаг, заняли свое место в строю, вскинули щиты и приготовили оружие. Берси, Кьяртен и Скиди вслед за ними встали в строй.

Оттар уже двигался вперед, совершенно не думая о том, что делают люди Торгрима, и тому не оставалось ничего другого, кроме как призвать своих людей наступать вместе с людьми Оттара. Иначе стена щитов рассыплется, а это вторая из главных опасностей, поджидающих в подобном бою.

Шеренга двигалась быстро, поскольку спускалась с холма. Ирландцы перестали стучать и сомкнули щиты, но продолжали осыпать противника бранью, хотя это было бессмысленно. Норманны достигли подножия низкого холма и начали взбираться на следующий. Некоторые из них шагали по дороге, но большинство по полям, лежавшим по обе ее стороны. Торгрим старался наблюдать за всем: за своими людьми, за ирландской стеной щитов, за всадниками на флангах.

Особенно за всадниками. Они пока что стояли на месте, ждали, решится ли противник развернуть фланги к ирландскому строю. Но если — точнее, когда — они ринутся в битву, они сумеют обратить норманнов в паническое бегство, добивая их на ходу. Торгриму доводилось видеть подобное.

Ирландский строй был уже в сотне ярдов от них, и расстояние быстро сокращалось. Торгрим мог видеть, как далеко тот растянулся, намного шире их собственного. У норманнов не хватило бы людей для того, чтобы охватить фланги ирландцев, даже если бы они на это надеялись. А вот ирландцы вполне могли обогнуть их с обеих сторон и ударить по ним с двух направлений. И ведь были еще и конники.

— Будет сложно, — сказал он Агнарру.

— Будет, — согласился Агнарр.

Теперь они подошли достаточно близко, чтобы Торгрим мог различить лица тех, кто стоял напротив: воинов с мечами и топорами, почти такими же, как у северян, державшихся за ними копейщиков, тех, что наделали столько бед в засаде на реке. За ними военачальники верхом на лошадях наблюдали за приближением врага.

Затем один из этих конных командиров что-то выкрикнул, его слова передали по цепочке, и ирландцы сделали то, чего Торгрим совершенно не ожидал. Стоявшие в стене щитов воины разошлись, и между ними возникли копейщики, которые с мрачным видом низко держали свое оружие.

— Что, во имя Одина, они творят? — услышал он вопрос Годи, но самому Торгриму все уже было ясно.

Они хотели, чтобы норманны вначале налетели на копья. Чтобы копейщики, с их длинным оружием, вогнали наконечники в их строй и убили столько противников, сколько смогут, создав в стене пробоины, в которые со всей своей мощью устремятся мечники, остановить которых будет сложно.

Пятьдесят ярдов. План был неплох, совсем неплох, вот только копейщиков было всего около сотни против двухсот пятидесяти норманнов. Торгрим видел, что копья держат вовсе не воины. Одеты они были в кожаные куртки, а не в кольчуги, щитов не имели, поскольку те помешали бы им орудовать копьями. Выглядели они испуганными.

— Кричите! — рявкнул Торгрим. — Все дружно, шумите как можно громче!

И Торгрим первым издал ужасающий вой — громкий, утробный, поднимающийся к небесам, а затем вскинул меч, ускоряя шаг. Годи тоже кричал, и весь строй вопил, выл и сыпал проклятиями, а люди Оттара вторили ему. Это был звук из нижнего мира, и он заставил норманнов наращивать скорость, перейти с быстрого шага на бег, и вот они уже ринулись вверх по холму.

Копейщики попятились. Торгрим видел, как они раскрыли рты, как округляются глаза, выдавая их страх. Устоять перед таким напором могли лишь опытные, хорошо обученные воины, полные решимости стоять до последнего, а копейщики к таковым не относились.

— Убивай их! Убивай их! — кричал Торгрим, вскидывая Железный Зуб и атакуя.

Топот сотен ног становился все громче, превращаясь в грозную ноту, вторящую оглушительным и безумным завываниям норвежцев. Ирландцы с копьями попятились еще на шаг, а затем еще на один.

Два строя схлестнулись — копейщики и норманны. Прямо на пути Торгрима стоял довольно пожилой человек с бельмом на глазу, с небритым лицом, на котором отчетливо читалась безнадежная борьба со страхом. Его здоровый глаз встретил взгляд Торгрима, и старик ударил копьем, нацелив черный наконечник прямо ему в голову.

«Смелый ублюдок», — подумал Торгрим. После должной подготовки из него мог бы получиться хороший воин. Но это уже не произойдет. Торгрим поймал копье Железным Зубом, убрал его с дороги и, не сбиваясь с шага, двинулся дальше, обрушивая клинок на кожаный шлем копейщика.

Изумление так и застыло на лице ирландца, когда тот умер. Торгрим же высвободил меч и пробежал дальше прямо по его телу.

Ирландским копейщикам этого было достаточно. Если они и сумели убить хоть кого-то из норманнов, Торгрим этого не заметил, зато, когда стена щитов с шумом и криками накатилась на них, копейщики поступили именно так, как он и ожидал.

Они поддались панике.

На протяжении всего строя они отбрасывали свои копья, разворачивались и отбегали на пять ярдов назад, под защиту своей стены щитов. Однако теперь ирландские воины не могли позволить им пройти, потому что для этого им пришлось бы расступиться, разорвать стену щитов, чего только и ждал враг. Поэтому щиты лишь сомкнулись плотнее, и копейщики принялись в ужасе цепляться за них и тянуть на себя, отчаянно пытаясь пробиться дальше, чтобы не оказаться между двумя шеренгами воинов.

Но было уже поздно. Два войска столкнулись, как два корабля, сминая тех, кто застрял между ними. Торгрим видел, как один из ирландских воинов поступил так, как и следовало в такой ситуации: опустил боевой топор на голову копейщика, убил его прежде, чем тот сломал стену щитов. Однако обезумевшие от страха крестьяне уже нанесли необходимый урон. Их отчаянные попытки спастись заставили ирландских щитоносцев попятиться, смешать ряды, и именно в этот миг норманны врезались в их строй со всего разгона.

Весь мир Торгрима сжался до небольшого пространства вокруг него. Секунду назад он наблюдал за всей шеренгой северян, а теперь сосредоточился лишь на том, что происходило на расстоянии длины клинка, поскольку больше ничего не видел и не мог контролировать.

Его щит резко столкнулся со щитом стоявшего перед ним ирландца, и Торгрим замедлился, однако сила столкновения заставила его противника попятиться. Торгрим ударил Железным Зубом вперед, в проем над двумя соединившимися перед ним щитами, но воин, стоявший там, — молодой, однако закаленный, без страха на лице, — сдвинулся в сторону, и клинок промахнулся на несколько дюймов.

Что-то ударило в низ щита Торгрима — чей-то меч целил в его живот или бедра. Он опустил щит, ощутил новый выпад клинка и тут же рубанул поверх него Железным Зубом. На этот раз он достал противника, кончик меча нашел его плечо и погрузился в него.

Противник дернулся назад и попытался вскинуть меч. Он умер бы на острие Железного Зуба, если бы воин, стоявший справа, не стал угрожать Торгриму своим мечом, вынуждая того защищаться.

Норманны стояли плечом к плечу и напирали на ирландцев с такой силой, что им сложно было двигаться и работать мечами. По крайней мере сложно было Торгриму Ночному Волку или любому другому человеку обычного роста. Годи, сражавшийся рядом с ним, возвышался над всеми, как одна из близлежащих гор, и ему ничто не мешало. Его излюбленным оружием была боевая секира — идеальный выбор для человека, который может нависать над другими и рубить врагов, как дрова на колоде.

Этим он теперь и занимался — с ревом обрушивал секиру на стену щитов перед ним. Острие ударило в край щита и со звоном продолжило путь, ломая железо, рассекая дерево. Торгрим увидел изумление на лице ирландца, но тот, кто чуть раньше пытался ранить Торгрима в ногу, не медлил. Он развернул свой щит к Годи, ударил его мечом в грудь и мог бы убить, однако Торгрим двигался еще быстрее.

Железный Зуб вошел в горло противника прямо под ремешком шлема и, не останавливаясь, проткнул его насквозь. Торгрим выдернул меч, из шеи ирландца плеснул фонтан крови, и он упал, открывая просвет в стене щитов.

— Вперед! — крикнул Торгрим, но все вокруг осознали эту возможность еще раньше, чем он заговорил, и устремились вперед, давя противников щитами, дробя их кости оружием, силой вынуждая ирландцев отступить.

Торгрим оглядел строй. Сложно было понять, что происходит, но он чувствовал, что защита ирландцев рушится, что стена их щитов распадается. Паника копейщиков положила этому начало, а яростная атака норманнов стала продолжением.

— Держите щиты сомкнутыми! — крикнул Торгрим.

Он не хотел, чтобы его собственная стена щитов распалась, не хотел, чтобы бой превратился в три сотни поединков. Он собирался заставить ирландцев бежать, добить их на ходу, а затем двинуться дальше, на Глендалох.

Их собственные щиты все еще держались внахлест, пока они пробивались сквозь строй ирландцев, рубя врага направо и налево. Насколько Торгрим мог судить, подкреплений не ожидалось, и резерва, способного заполнить бреши в строю, тоже не было. Тот, кто командовал ирландцами, понадеялся на удачу, когда поставил всех своих людей в стену щитов. Но норманнам повезло больше.

Человек, стоявший теперь перед Торгримом, с топором в одной руке и щитом в другой, бился с неистовой яростью. Он рубанул топором, и Торгрим поймал его оружие на щит, острие глубоко вошло в древесину. Торгрим дернул щит, надеясь вырвать топор из руки нападавшего, а тот потянул топор на себя, желая заставить Торгрима потерять равновесие.

На миг они застыли неподвижно, их силы были равны. Затем ирландец отпустил рукоять топора. Торгрим покачнулся, споткнулся, и в этот момент противник налетел на него с коротким мечом, который сорвал с пояса.

Клинок метнулся к горлу Торгрима, но не успел достичь цели — секира Годи опустилась на руку ирландца, отрубив ее начисто. Торгрим видел, как рот противника раскрылся с воплем боли, изумления и ярости, а затем секира Годи снова опустилась, прерывая крик.

Ирландская стена щитов и правда поддавалась. В этом уже не было сомнений. Они отступали, погибали один за другим под клинками норманнов. Торгрим заметил, как шеренга противника прогнулась там, где Скиди сын Одда повел своих людей в отчаянное наступление.

— Вперед! Вперед! — крикнул Торгрим. — На них!

Он налег на щит всем своим весом, тесня противника, оказавшегося напротив. А затем снова споткнулся и чуть не упал. Сопротивление мгновенно исчезло, противник сдался, бросил щит, развернулся и побежал.

Торгрим быстро выпрямился, вскинув щит и меч, готовясь к возобновлению атаки, но на него никто не нападал. По всей длине своей шеренги ирландцы разворачивались и бросались прочь, вверх и через вершину холма, а норманны наступали им на пятки.

— Люди Вик-Ло! — крикнул Торгрим. — Держать линию! Держать линию!

Ирландцы смешались в панике и рассыпались, но он не мог позволить своим людям сломать строй. Если стена щитов распадется, они потеряют все преимущество, которое успели приобрести, и дадут ирландцам возможность драться дальше. Он должен был держать людей вместе, заставить их организованно атаковать остатки ирландской стены щитов и разрушить ее окончательно.

Он посмотрел налево, затем направо. Кто-то из людей Оттара погнался за ирландцами, но почти все его воины сдерживали подобные порывы, несмотря на их силу.

— Люди Вик-Ло! Вперед! — крикнул Торгрим, и команды четырех его кораблей повиновались, готовясь снова ударить по ирландцам, закончить сражение и двинуться на Глендалох.

И в этот момент в бой вступили конники.

Глава тридцать шестая

Накормлены пищею Мунина

Были коршуны крови.

Острый клинок разрубил

Бедро у дробителя гривен.

Сага о Гисли сыне Кислого

Конники налетели справа, и Торгрим проклял себя, потому что совсем забыл о них, — чего, без сомнения, всадники и хотели. Они держались в стороне от боя, стояли наготове, чтобы удержать фланги против атаки или вмешаться, если сломается стена щитов. Именно это сейчас и произошло.

Торгрим услышал крики на дальнем конце своей шеренги и повернулся туда. Он увидел конных воинов в двухстах футах — те неслись прямо на его людей. Мечи вздымались и опускались, лошади щелкали жуткими желтыми зубами и били копытами. Кто-то упал, молотя в воздухе руками и ногами, после того, как конь встал на дыбы и ударил передними копытами ему в грудь. Всадник рубанул мечом, а затем клинок взлетел снова, уже окровавленный.

— Во имя богов! — крикнул Торгрим. — За мной!

Его слова предназначались всем, кто мог его слышать, но в первую очередь Агнарру и Годи, и он побежал, уверенный, что те последуют за ним. Он мчался к концу шеренги, где всадники рубили норманнов направо и налево, поворачивая коней и топча ими противника.

— Становись в стену! Становись в стену! — кричал Торгрим на бегу.

Конные воины хорошо выбрали время для атаки. Если бы норманны успели выстроить оборону, они могли бы отразить эту атаку. Но всадники ударили быстро и жестко, поэтому среди северян началась паника.

Торгрим остановился. Люди не слушали его.

— Годи, Агнарр, ко мне! — крикнул он, и оба оказались по обе стороны от него. Если он не сумеет собрать своих людей в стену щитов, тогда он сам создаст эту стену, пусть в ней окажутся всего три воина.

— Вперед! — крикнул Торгрим, и все трое двинулись к конникам.

Ближайший всадник находился в двадцати шагах от них, с мечом и щитом в руках он сражался с одним из воинов Берси. Ирландец не замечал Торгрима, пока тот не оказался совсем рядом. Тогда всадник поднял взгляд и увидел трех щитоносцев, надвигавшихся на него. Он пришпорил коня, направив его на Торгрима и его товарищей, позабыв о воине Берси. Ирландец явно собирался разметать их в стороны и прикончить поодиночке. Но когда он приблизился, Торгрим, Агнарр и Годи вместе вскинули свои щиты и ударили ими лошадь прямо по морде с оскаленными желтыми зубами.

Торгрим почувствовал, как умбон его щита толкает коня, и тот встал на дыбы, пятясь от неожиданности. Копыто врезалось в щит с такой силой, что могло вбить его Торгриму в грудь, но он выдержал этот удар. Всадник отчаянно пытался не вылететь из седла. Секира Годи поднялась и ударила его под левую руку. Всадник закричал, и, высвобождая свое оружие, Годи сдернул его на землю. Лошадь развернулась и в панике помчалась прочь.

Краем глаза Торгрим заметил справа какое-то движение. Еще несколько норманнов пробежали вперед, держа щиты наготове, и сомкнули их, когда свежий ирландский конник атаковал их. Люди Вик-Ло сражались вместе, отражая атаки коня и всадника, нападая, когда тот разворачивался, чтобы снова наброситься на них.

Все больше людей присоединялось к ним со щитами и мечами наготове. На этом конце строя им приходилось иметь дело лишь с примерно двадцатью конными воинами. Те застали фланги норманнов врасплох, ударили мощно, но теперь норманны разобрались в ситуации и перестроились, готовые вот-вот организовать настоящую оборону, эффективную и смертельно опасную.

Один из всадников крикнул что-то, чего Торгрим не понял, но его явно поняли другие всадники. Они дернули за поводья и развернули коней, гоня их прочь, на другую сторону холма. Всадники не бежали, лишь отступали. Свою задачу они выполнили: на время привели норманнов в замешательство и дали ирландским воинам шанс оторваться от противника, дали им время восстановить свои ряды, прежде чем их отступление превратилось в кровавую бойню.

Торгрим опустил щит и воткнул наконечник Железного Зуба в землю, наблюдая за тем, как всадники удаляются прочь. Он повернулся, желая взглянуть, что происходит на поле битвы. Всадники с правого фланга ирландской линии ударили по норманнам Оттара точно так же, как левый фланг атаковал людей из Вик-Ло, но теперь тоже отступали, нанеся максимум возможного урона.

Торгрим поднялся к вершине холма. Повсюду на земле лежали тела. Он увидел нескольких мертвых норманнов, но в основном то были ирландцы, в большинстве своем несчастные копейщики, которых вытолкнули вперед за стену щитов. Некоторые были ранены и отчаянно пытались уползти, некоторые стонали и размахивали руками, но чаще они не двигались.

На вершине Торгрим остановился и поглядел вниз, на то, чего раньше не мог видеть. Ирландцы отступили на несколько сотен ярдов, но теперь строились снова, восстанавливая стену щитов. Конные воины спасли их от разгрома, и теперь ирландцы опять готовились сражаться.

Торгрим поглядел дальше, за их ряды. Вдалеке, не более чем в миле оттуда, высился Глендалох.

Глендалох…

Внезапно Торгрим понял, что спустя столько времени, после столь долгого и сложного пути Глендалох приобрел в его глазах некий мистический ореол, как Асгард или Вальгалла.

Глендалох…

Наяву, под дождем, льющимся со свинцовых небес, в нем не было ничего мистического. Торгрим заметил собор — впечатляющее каменное здание с короткой квадратной башней, имевшей острую крышу, футов сорока высотой. Вокруг ютились домики, а дальше от собора, казавшегося центром всего поселения, расположились приземистые, крытые соломой строения, между которыми лежало несколько пересекающихся дорог. Некоторые дома были больше прочих.

«Дома местных ярлов», — догадался Торгрим. В них, скорее всего, можно будет найти целое состояние, если только появится время их обыскать.

За скоплениями строений он видел озеро, которое протянулось в узкой долине, а прямо за городом высилась довольно крутая горбатая гора. Местность была красивая, этого Торгрим не мог не признать. Действительно почти мистическая.

Торгрим вытер капли дождя с глаз и заморгал. Монастырь и деревня казались процветающими — по ирландским меркам, и он полагал, что в них найдутся богатства, достойные всех усилий.

Но сначала нужно было пройти сквозь армию ирландцев, которая перестраивалась перед ними.

— Все в шеренгу, в шеренгу, мы должны атаковать этих ирландских ублюдков прежде, чем они сумеют выправиться! — крикнул он, а Берси, Кьяртен и Скиди подхватили его клич.

Люди из Вик-Ло стали поспешно собираться в ряд.

«Мы должны сомкнуться с Оттаром», — подумал Торгрим. Он повернулся к левому флангу и увидел, что уже слишком поздно. Оттар мчался вниз по холму, высоко вскинув меч. Он напоминал бешеное животное. За ним бежали его люди, крича, стуча мечами о щиты, огромной беспорядочной толпой преодолевая то небольшое расстояние, которое отделяло их от ирландцев.

«Тупой ублюдок», — снова подумал Торгрим и осознал, как часто эти слова приходят на ум при мысли об Оттаре. Он окинул взглядом ирландцев. Их строй все еще был смят, но это ненадолго. Капитаны уже собирали людей в шеренгу, и скопище людей быстро превращалось в стену щитов. Если Оттар сумеет ударить по ним прежде, чем они восстановят дисциплину, он окончательно их разобьет. Если же нет, его бешеная атака окажется самоубийственной.

«Все решится быстро», — думал Торгрим, не рассчитывая на то, что Оттару повезет. Норманны отбросили ирландский строй в первый раз, но теперь перед ними были не крестьяне, а воины, которые едва ли так просто сдадутся.

— Пошли! — закричал Торгрим, поднимая над головой Железный Зуб и устремляясь вниз по холму, к ирландцам, стоящим на дальнем конце поля.

Строй норманнов был далек от идеала, но для боя годился, и они больше не могли ждать, иначе всех людей Оттара перебили бы. Торгрима не особенно волновало, выживут или погибнут люди Оттара, но если их уничтожат сейчас, норманны не сумеют захватить Глендалох, а вот это Торгрима весьма беспокоило.

Он услышал, как кричат его люди, приливом катясь вперед, услышал, как они воют, вопят и стучат оружием в щиты, создавая шум, способный довести до медвежьей болезни всех, кроме самых храбрых. Оттар и его викинги уже преодолели половину расстояния до врага, но ирландцы встали в строй, сомкнули щиты в плотную стену, состоящую из разноцветных кругов, а за щитами виднелись их конические шлемы, железные кольчуги, кожаные стеганки, мечи и топоры.

И снова Торгрим вытер капли с глаз и выплюнул воду, которая попала ему даже в рот. Земля под ногами была мягкой, а дождь все усиливался. Сам он дышал все чаще, хотя и не бежал. Он двигался быстро, но не бегом, поскольку не хотел, чтобы его люди запыхались и устали к тому моменту, когда столкнутся с ирландцами. Однако он задумался, не себя ли на самом деле бережет.

Слева донесся лязг оружия — там самые быстрые воины Оттара уже добрались до ирландского строя. Оттар был первым среди них: его массивная широкоплечая фигура возвышалась над всеми прочими, когда он замахивался боевым топором на врага. Оттар пробил брешь в ирландской стене щитов, но прежде, чем он успел в нее шагнуть, ее закрыли другие воины.

Оттар же остался едва ли не в одиночестве, отряд только догонял его. Вместо того чтобы нанести ирландцам массовый и сокрушительный удар, они прибывали по одному или по двое. Торгрим видел, как их убивают на подходе к ирландской стене щитов. А затем с ирландского фланга сорвались всадники, направляясь к флангам Оттара. Торгрим слышал крики умирающих, вопли ярости и удивления. Видел, как воины гибнут, сраженные длинными мечами всадников.

«Глупо, глупо!» — думал он, но еще раз обозвать Оттара не успел, поскольку вместе со своими людьми уже почти добрался до правого края ирландской стены щитов. И опять они принялись сражаться в тесноте и давке, и если бы им удалось сломить ирландцев, у них снова появился бы шанс одержать окончательную победу и открыть себе путь к Глендалоху.

Торгрим замедлил шаг, как и Годи. Они позволили тем, кто шел следом, поравняться с ними. Заняв свое место в ряду, они с Годи снова двинулись вперед. Торгрим тяжело дышал, чувствовал, как болит плечо, и догадывался, что пропустил удар, но до сих пор не сознавал этого. Однако кровотечения, похоже, не было, теплая струйка не стекала по его телу под туникой.

Но все вдруг показалось ему нереальным — воины рядом, противник перед ним, щит в левой руке, Железный Зуб в правой. Разве только что не происходило то же самое? Разве они не отбросили стену щитов? Или такое проклятие выбрали для него боги, заставляя стоять в стене щитов, под дождем, снова и снова, без надежды попасть на посмертный пир?

Он в последний раз взглянул налево. Людей Оттара почти не было видно. Слишком много бойцов столпилось на небольшом участке ирландского луга, но, судя по тому, что он видел и слышал, Оттару и его отряду приходилось нелегко.

А затем они столкнулись с ирландскими воинами, щиты ударили в щиты с глухим звуком, похожим на тот, с которым топоры врубаются в древесные стволы. Шеренга ирландцев попятилась и прогнулась под напором людей из Вик-Ло, но не сломалась, и вновь мир Торгрима сократился до небольшого пространства, в котором с одной стороны был Годи, с другой — Агнарр, а перед ним враг. Он кричал, выл, орудовал щитом и мечом на этом тесном пятачке. Его рука начала уставать, лицо заливала кровь. Он ощущал, как теплая влага стекает по щеке, но не мог вспомнить, как получил эту рану.

Он пошатнулся, но удержал равновесие, ловя топор противника краем своего щита. Траву под ногами втоптали в грязь, и ноги скользили по ней. А враг все еще держался, все еще сражался, щиты давили друг на друга. Удары стали медлительней, в них вкладывали меньше силы, но все же бой не прекращался.

«Долго так продолжаться не может», — подумал Торгрим. Не могли они здесь биться, пока воины одной из сторон или даже обеих не рухнут на землю от усталости. Кто-то должен был поддаться.

И тогда это случилось. Годи с силой обрушил свою секиру на человека, стоявшего справа от Торгрима, сделав это не в первый раз, но теперь щит врага был уже поврежден и под ударом он разлетелся. Ирландец уставился на разбитые дубовые доски с тем тупым изумлением, которое возникает лишь от запредельной усталости, и после этого Торгрим сделал выпад Железным Зубом, вгоняя клинок в плечо противника.

Ирландец издал сдавленный звук, полный ярости и боли. Он содрогнулся и упал, оставив брешь в стене щитов. Именно этого шанса Торгрим так долго ждал. Он шагнул вперед, в этот проем, готовый расширить его, разбить ирландскую шеренгу.

И тут же остановился. За просветом в линии он увидел то, чего не замечал раньше, и понял, что пришел конец всем надеждам норманнов.

Там были новые люди. Свежие, вооруженные, со щитами наготове. До них оставалось не больше сотни ярдов. И они быстро приближались к месту боя. А над их головами развевался штандарт с вороном на зеленом поле.

Кевин мак Лугайд явился, чтобы вступить в битву, и Торгрим сомневался, что он собирается сражаться на стороне викингов.

Глава тридцать седьмая

Сын — это счастье,

хотя бы на свете

отца не застал он;

не будет и камня

у края дороги,

коль сын не поставит.

Старшая Эдда. Речи Высокого

К тому моменту, когда Харальд Крепкая Рука заметил двух приближающихся воинов, он был готов убить актера Кримтанна или хотя бы врезать ему достаточно сильно, чтобы тот заткнулся. Харальд и Кримтанн сидели вместе на козлах фургона уже несколько часов, и фургон оказался идеальным решением проблемы, с которой столкнулся Харальд. После стычки с ирландским патрулем Харальд понимал, что умудрился поставить в известность о своем присутствии всю ирландскую армию. Он сознавал, что не может идти к Глендалоху пешком. И он был уверен, что скоро за ними пришлют новых всадников.

Но он не мог и вернуться обратно к отцу и признать свое поражение. Тогда он сообразил, что боги указали ему иной путь, иной выход из его тяжелого положения, подсунув ему под нос фургоны и упряжки волов.

Кримтанн возился с костром, который горел в центре расположенных полукругом фургонов, когда ирландцы вырвались из леса и атаковали отряд Харальда. Когда бой закончился и Харальд вновь обратил внимание на эти необычные повозки, Кримтанн все еще сидел там. Он наверняка видел бой с начала и до конца, — тот происходил всего в сотне ярдов от него, — но даже не пошевелился и вообще никак не отреагировал.

После боя Харальд собрал своих людей. Он приказал нести тех, кто был ранен слишком тяжело, чтобы идти, а также забрать с собой того единственного, кто пал в битве. Мертвых ирландцев избавили от всего ценного и бросили их тела в высокую траву. На нечто более серьезное у них не было времени.

— Идите со мной, — сказал Харальд и повел свой отряд через дорогу, в сторону костра и сидящего возле него человека.

Меч он все еще держал в руке, и другие не спешили прятать свое оружие в ножны. Никто из них не знал, чего ожидать.

Из всех возможных способов, какими можно было их поприветствовать, Кримтанн выбрал, пожалуй, самый странный.

— Ну и представление вы устроили! — взревел он, когда Харальд и его люди приблизились к нему. — Я всегда считал, что даю лучшие представления во всей Ирландии, но даже я не смог бы справиться лучше. Подходите, подходите, садитесь, ешьте! — Он махнул огромной рукой в сторону скамеек и бревен, расставленных вокруг ямы с костром.

После того как раненых и мертвого аккуратно уложили на землю, Харальд сел, а за ним и остальные. Они принялись есть, а Кримтанн продолжал разглагольствовать о том, какие чудесные представления он устраивал, в каких местах побывали его актеры и какие люди, знатные и простолюдины, наслаждались его пьесами. Все это время Харальд ел и размышлял о том, что же ему делать с этим человеком и его подручными.

Кроме Кримтанна Харальд заметил еще шестерых мужчин и трех женщин. Он подмечал все, пока наворачивал похлебку и слушал болтовню Кримтанна. Харальд мог прикончить их всех, но он не любил убивать людей, которые не сделали ему ничего плохого и не представляли угрозы. И только крайняя нужда могла заставить его убить женщину. Наоборот, он был склонен чрезмерно их опекать.

Но отпустить их он тоже не мог. Харальд рассматривал фургоны как передвижную охотничью засаду и не хотел, чтобы актеры разбрелись по местности и рассказали ирландским воинам о том, что случилось. Поэтому у него оставался лишь один выбор.

— Благодарю за угощение, Кримтанн, — сказал Харальд, отставляя свою миску и вытирая рот тыльной стороной ладони. — Так, говоришь, вы направляетесь в Глендалох?

Чтобы согнать волов и запрячь их в фургоны, а затем собрать все вещи и сдвинуть караван с места, понадобилось почти два часа. У Харальда создалось впечатление, что артисты пробыли здесь довольно долго. Он размышлял, не зарабатывали ли они деньги, обслуживая путешественников так же, как Вемунда и Ульфа. Этим двоим Харальд поручил неприятное дело: вернуться назад, найти флот и доложить Торгриму о том, что они узнали о врагах в Глендалохе.

В путь они пустились, когда уже давно перевалило за полдень. Кримтанн вел первый фургон, Харальд сидел рядом с ним и следил, чтобы не было никакого обмана. Люди Кримтанна правили остальными фургонами, поскольку умели это делать, и рядом с каждым из них сидел один из северян. Прочие норманны прятались внутри вместе с актерами Кримтанна. Им был дан строгий приказ не причинять вреда ирландцам и не отвлекаться на женщин.

Кримтанн, казалось, не особенно беспокоился о своих фургонах. Он почти не умолкал с того момента, как Харальд впервые приблизился к нему. Вначале он показался Харальду интересным и забавным. Он знал много полезного о Глендалохе, ярмарке и местности вокруг. У Кримтанна ушел примерно час на то, чтобы рассказать Харальду все, что тот хотел узнать. Но и после этого он продолжал говорить.

Вначале Харальд намекнул Кримтанну, что стоит для разнообразия помолчать. Затем предложил это вслух. И наконец, прямо велел ему заткнуться, но ни то, ни другое, ни третье не возымело последствий. Харальд не убивал людей, которые не могли причинить ему вред, но Кримтанн становился серьезной угрозой здравому рассудку.

«Я дам ему еще десять минут, — подумал Харальд, — и если он не заткнется, я стукну его камнем».

— А теперь на север, в земли Уи Нейл… — говорил Кримтанн, когда Харальд заметил двух человек, идущих к ним через поле.

День клонился к вечеру, и на дороге других путешественников не было, даже ирландского патруля, который, как ожидал Харальд, должны были выслать им наперехват.

— Погоди минуту, Кримтанн, — сказал Харальд, и здоровяк осекся на середине фразы, глядя туда же, куда и Харальд.

Двое мужчин, или мужчина и мальчик, поскольку один был намного ниже другого, направлялись прямо к ним. Ничего угрожающего в них не было. Наоборот, они, казалось, надеялись на теплый прием.

— Останови фургон, — сказал Харальд, и Кримтанн натянул поводья, останавливая упряжку волов.

Харальд все-таки не исключал того, что это ловушка, поэтому постучал в деревянную стену фургона за спиной и громким шепотом сказал:

— Будь наготове, Олаф сын Торда. — Затем он развернулся к Кримтанну: — Я сам поговорю с этими людьми. Ты молчи.

Кримтанн кивнул.

Харальд спрятал кольчугу, шлем и меч, чтобы сойти за одного из актеров, но у него остался кинжал на поясе, и он убедился, что Кримтанн об этом знает. Теперь они с Кримтанном ждали, когда те двое приблизятся, и Харальд наслаждался непривычной тишиной.

Тот воин, что повыше, был молод, Харальд это видел, — чуть старше двадцати, хорошо сложен, с темными волосами до плеч. Он с беспечным видом шел через поле. Вскинув руку, он позвал:

— Кримтанн! Мой добрый друг! Мы снова встретились!

Кримтанн ничего не сказал, поскольку Харальд сам велел ему хранить молчание.

«И он выбрал именно этот момент, чтобы наконец меня послушаться?» — подумал Харальд и незаметно ткнул Кримтанна локтем, что актер истолковал верно.

— Добрый день! — взревел Кримтанн со своей обычной громкостью и энтузиазмом. — Я знаю тебя… погоди… не говори мне… Луи!

— Да, именно, — ответил молодой человек.

Он и его товарищ уже добрались до фургона и теперь стояли у козел, глядя вверх на Харальда и Кримтанна. Харальд всматривался в их лица, пытаясь заметить признаки тревоги или подозрения, но ничего не разглядел.

Зато он увидел то, что очень его удивило и о чем он решил пока промолчать. Второй воин, тот, что пониже, оказался женщиной. Она была одета в кольчугу и носила меч, но это определенно была женщина, причем весьма привлекательная. Женщины-северянки порой носили боевые одеяния и время от времени участвовали в битвах. Такое происходило нечасто, но и не считалось неслыханным, поэтому Харальда не слишком поразил вид женщины в кольчуге и с оружием, хотя он никогда не видел ирландки, одетой подобным образом.

— Мы были с патрулем, — объяснял Кримтанну Луи. — И отбились от отряда. Наши лошади испугались и убежали. Так что теперь мы застряли здесь и очень рады видеть тебя, мой друг!

— И я счастлив видеть вас! — сказал Кримтанн и больше ничего не добавил, не зная, что позволит говорить Харальд.

Харальд окинул взглядом обоих воинов. Их кольчуги казались добротными, да и сам факт, что на них были кольчуги, что они участвовали в одном из патрулей, подсказывал, что это не просто солдаты, не крестьяне, призванные защищать Глендалох от ярости северян. Это были важные фигуры, а такие могли оказаться полезными и ценными.

«Вы так отвлеклись, что позволили лошадям убежать? Чем же вы занимались?» — подумал Харальд; у него имелись кое-какие соображения на этот счет.

— Мы направляемся в Глендалох, — сказал Харальд. — Не желаете ли поехать с нами?

Луи взглянул на него впервые с момента встречи.

— Благодарю. Не думаю, что мы виделись раньше. Меня зовут Луи, — сказал он, и Харальд впервые расслышал подозрение в его голосе. — А кто же вы будете, мой друг?

Харальд подумал было назваться ирландским именем, но понял, что акцент тут же выдаст его ложь, поэтому сказал:

— Меня зовут Харальд. Харальд из Хедебю. Лучший жонглер в той земле, да и в любой другой. Вот почему я решил присоединиться к Кримтанну, чья слава добралась и до нас.

— Понятно, — сказал Луи, и Харальд насторожился: может, ему действительно стало ясно куда больше, чем нужно?

Харальд поднялся и сошел с приступки фургона, спрыгнув на землю прямо перед женщиной.

— Прошу, поезжайте с нами, — сказал он, жестом указывая на фургон. Он не мог отпустить их сейчас, если они что-то заподозрили. — Если вы не путешествовали с караваном Кримтанна, значит, вы не представляете себе, что такое поездка с удобствами, — добавил он, но Луи и женщина попятились от него.

— Это очень великодушно, — ответил Луи, и Харальд заметил, что акцент у него тоже не ирландский. — Но наши люди скоро появятся, и мы должны их дождаться.

Харальд кивнул и подумал: «Он не оставит девушку. Нужно ее схватить…»

— Хотя бы угоститесь похлебкой и элем, — сказал Харальд, и Луи улыбнулся, кивнул, затем отступил еще на шаг и выхватил меч движением настолько быстрым, что Харальд не успел осознать, что произошло.

Но Харальду и не нужно было думать, чтобы действовать, поэтому клинок еще не успел покинуть ножны, а он уже шагнул вперед и левой рукой сдержал руку Луи, в то время как правая сорвала с пояса кинжал. Он услышал, как Кримтанн прокричал что-то за его спиной, но его кинжал уже метнулся к горлу Луи. Однако тот оказался таким же быстрым, как Харальд: он отбил оружие в сторону затянутой в кольчугу рукой и ударил Харальда в лицо кулаком.

Удар нашел цель и пришелся прямо в висок, но оказался слабым и почти не возымел эффекта. Впрочем, даже сильные удары в голову редко действовали на Харальда. Он снова вскинул кинжал, намереваясь только прижать его к горлу Луи и заставить того стать посговорчивее, но теперь на него бросилась женщина. Она вцепилась в него и принялась царапать ему лицо.

Харальд усилил хватку на руке Луи, державшей меч, и попытался стряхнуть с себя женщину, но она рычала и царапалась, как дикая кошка. Харальду оставалось лишь поблагодарить богов за то, что от неожиданности она не подумала вытащить меч. Затем он почуял движение за спиной и подумал было, что Кримтанн решил прийти на помощь друзьям, но вместо этого увидел Олафа сына Торда, который вместе с другими норманнами приблизился к ним. Они оттащили от Харальда Луи и женщину, выкрутили им руки, прижали ножи к их шеям.

— Не убивать их, — сказал Харальд, впервые за много часов заговорив на родном языке. На языке, который Луи и его спутница определенно не понимали, поскольку вовсе не обрадовались отданному Харальдом приказу.

Обоих разоружили, завели за фургон и втолкнули по ступенькам внутрь, в освещенный только фонарем полумрак. Внутри сидели люди Харальда и несколько актеров, включая одну из женщин.

— Связать их? — спросил Олаф, кивая на пленников.

Харальд обернулся к Луи.

— Мне приказать связать вас? — спросил он. — Или ты дашь слово, что не будешь драться?

Луи оглянулся на северян, и Харальд отлично понял, о чем тот подумал. Здесь находились воины, хорошо вооруженные, а у Луи теперь не было никакого оружия.

— Мы даем слово, что не будем драться, — озвучил Луи свое не такое уж сложное решение.

Харальд выбрался из фургона и вернулся на козлы. Кримтанн щелкнул поводьями, и волы снова медленно двинулись вперед, увлекая фургоны в сторону Глендалоха. Харальд следил за дорогой и деревьями, пытаясь заметить хоть намек на ирландцев, войско отца или его флот. Он боялся, что из-за всего того, что задержало его в пути, он отстал от кораблей и вместо разведки теперь, сам того не зная, играет в догонялки.

Вскоре стало слишком темно, чтобы продолжать путь, и Харальд велел Кримтанну свернуть с дороги, чтобы другие две повозки сделали то же самое. Они разбили лагерь, люди Кримтанна приготовили ужин под бдительным взглядом Харальда. Когда все было улажено, Харальд забрался в фургон, где над Луи и женщиной стояли их стражи.

— Все в порядке? — спросил Харальд, опускаясь на скамейку напротив них.

Скамьи были покрыты мехами, мягкий свет фонаря освещал яркий интерьер и омывал его теплым сиянием, создавая чувственную атмосферу.

— Более-менее, — ответил Луи. В его голосе не было ни страха, ни злости, ни горечи. Ничего такого, что Харальд рассчитывал услышать, хотя, конечно, оба говорили не на своем родном языке.

— Вы — из войска язычников? — спросила женщина, голос которой звучал далеко не так спокойно, как у ее спутника.

Харальд нахмурился.

— Язычников? — переспросил он. — Я не знаю этого слова.

— Язычники, — сказала женщина. — Чужаки, которые не верят в Бога.

Харальд покачал головой.

— Я верю в богов, — ответил он.

— Ты не веришь в истинного Бога.

Все это сбивало его с толку. Харальд имел некоторое представление о том, во что верят последователи Христа, но никогда до конца этого не понимал. Сначала он думал, что они поклоняются одному-единственному богу, но потом услышал, как другие говорили о трех богах, и с тех пор сомневался, во что они на самом деле верят.

— Ты один из тех фин галл, которые пришли разграбить Глендалох? — спросила женщина, проясняя ситуацию.

Харальд улыбнулся, наконец поняв ее.

— Да! — воскликнул он. — Да, это правда. А вы кто?

— Я Фэйленд, жена Колмана мак Брендана, который командует всеми солдатами Глендалоха, — сказала женщина. — Это Луи. Он франк. Он мой слуга, телохранитель. Мой муж заплатит много денег, чтобы вернуть меня.

Харальд кивнул. Она, возможно, не врала насчет своего имени и своего мужа, но этот Луи определенно не был слугой ни ей, ни кому-либо другому.

— Твой муж много заплатит? — спросил Харальд. — То есть больше, чем я смогу получить за тебя на рабских рынках во Фризии?

— Да, — сказала Фэйленд. — Намного больше.

Харальд снова кивнул. «А он заплатит, после того как узнает, чем вы с этим Луи занимались?» — подумал он, но не стал спрашивать. Он, конечно же, не собирался ее продавать, но мешать ей верить в это не хотел. Затем он подумал о Старри Бессмертном.

— Ты хоть немного владеешь целительским искусством? Ты умеешь исцелять раны, полученные в бою?

Фэйленд, похоже, удивилась вопросу. На миг она показалась неуверенной, но затем сказала:

— Да. Да, владею. Довольно неплохо.

— Ты знаешь, какие растения исцеляют раны? Умеешь варить зелья и все прочее? Тебе известно, какие амулеты самые сильные?

— Да, — снова сказала Фэйленд, и на этот раз уверенности в ее тоне стало больше. — В Глендалохе меня знают как хорошую целительницу.

Харальд взглянул в ее глаза — карие, широко распахнутые. Ее волосы, раньше заплетенные в косу, теперь рассыпались по плечам. Она была очень красива. Он задумался о том, сколько правды в ее словах. И решил, что, наверное, половина.

— Рад это слышать, — сказал он. — Мне пригодятся твои умения. Сейчас мои люди принесут вам еды, а потом вы сможете здесь поспать. — Он поднялся и внезапно почувствовал себя очень усталым. — За дверью будут стоять охранники, так что можете не беспокоиться о своей безопасности, — добавил он, хотя все прекрасно понимали, что стража будет стоять здесь не ради благополучия Луи и Фэйленд. — Завтра мы доберемся до Глендалоха.

На следующее утро Харальд проснулся рано, полный желания снова оказаться на дороге. Его все еще снедал страх того, что он отстал от Торгрима и флота. Харальд поднял остальных и бродил рядом, чувствуя нарастающее нетерпение, пока Кримтанн разводил костер и готовил завтрак. Поев, мужчины и женщины из каравана упаковали все необходимое, пригнали волов, которые разбрелись по пастбищу, и запрягли их в фургоны. К тому времени, как Харальд взобрался на козлы и приказал фургонам двигаться, солнце поднялось уже высоко. Но его не было видно, потому что зарядила легкая морось.

— Далеко еще до Глендалоха? — спросил Харальд.

Кримтанн пожал плечами.

— Несколько миль, не больше, — сказал он.

Несколько миль… Но Харальд не был уверен, что хочет въезжать в Глендалох. Сделав так, он, скорее всего, окажется прямо посреди ирландской армии, собранной для защиты города. И это будет плохо. Но как близко он сможет подобраться? И где корабли и все норманны? «Язычники», как назвала их Фэйленд?

Он мельком задумался, испытывал ли отец хоть когда-нибудь подобные сомнения, терзался ли Торгрим вопросом, какую дорогу выбрать. Харальд в этом сомневался. Он знал, что его отец только человек, а людям свойственны подобные переживания, но он не мог представить себе Торгрима Ночного Волка страдающим от нерешительности и не знающим, куда вести своих людей.

Утро тянулось, морось превратилась в легкий дождь, и тревожность Харальда нарастала с каждым тяжелым поворотом колес фургона, с каждым мощным шагом четырех волов, тянувших тяжелый груз. На дороге виднелись признаки того, что по ней недавно прошли люди — много людей, но были ли то воины или просто толпы путешественников, стремящихся на Глендалохскую ярмарку, он не мог сказать. Даже Кримтанн, похоже, ощутил важность момента и в основном удерживался от болтовни.

Ирландец молчал целых двадцать пять минут, прежде чем снова заговорил:

— Вон за тем холмом мы увидим Глендалох.

Харальд кивнул и сжал губы. Пришло время принимать решение — двигаться дальше или поворачивать. Медлить больше было нельзя. А затем он услышал шум, слабый, но отчетливый и предельно знакомый.

— Останови фургон, — сказал Харальд.

Кримтанн натянул вожжи, и волы остановились. Он открыл было рот, чтобы заговорить, но Харальд поднял руку, и Кримтанн осекся. Харальд повернул голову в направлении города. Он слышал крики — тихие, как журчание далекого ручья, но все же это определенно были крики. Он различал и слабый звон, в котором угадал лязг металла.

— Битва, — сказал Харальд. — Они сражаются! Вперед! Вперед!

Кримтанн в недоумении посмотрел на него.

— Вперед! — крикнул Харальд. — Заставь своих проклятых быков двигаться!

Кримтанн кивнул и щелкнул вожжами, отчего волы возобновили свой размеренный неторопливый шаг. Дорога взбегала на низкий круглый холм, скрывавший из вида все, что находилось за ним. Харальду хотелось спрыгнуть с сиденья и помчаться вверх, но, пока он не знал, где именно находятся ирландские воины, ему и его людям нужно было и дальше изображать актеров из каравана Кримтанна.

А затем волы перевалили за холм, втаскивая на него фургон, и Харальд увидел новые поля, еще один холм в нескольких сотнях шагов от первого и десятки тел, разбросанных по открытой местности. От неожиданности он с шипением втянул в себя воздух. Звуки боя стали громче. Битва явно началась на холме перед ним, а затем переместилась за следующую вершину. Теперь поле боя находилось там.

— Быстрее! — крикнул он, и Кримтанн щелкнул вожжами, но волы его не послушались. Харальд снова подумал о том, чтобы бросить фургон и дальше пойти пешком.

«Нет, пока еще рано», — решил он, хотя и не мог понять почему. Харальд развернулся на сиденье, откинул маленький деревянный ставень с окошка и заглянул внутрь. Он мог видеть своих людей, Луи и Фэйленд, людей Кримтанна, и все они выглядели так, словно очень хотели узнать, что происходит.

— Олаф, впереди битва! — крикнул Харальд в окошко. — Готовьтесь!

— Я готов, — заверил его Олаф, и остальные кивнули.

А затем Харальду пришла в голову идея.

— Дайте мне копье, передайте его сюда, — сказал он, и Олаф схватил копье, прислоненное к стенке фургона рядом с ним, передал его, обратив тупым концом к Харальду, и тот вытащил его через узкое окошко.

Снова развернувшись на сиденье, Харальд перебросил копье наконечником вперед и ткнул им в зад быка, находившегося справа.

Вол взревел, Кримтанн тоже, а Харальд ткнул животное снова. Оно задвигалось быстрее, пытаясь избежать мучений. Харальд потянулся и ткнул в зад вола, находившегося слева, и тот тоже ускорил шаг, даже перешел на бег. Фургон трясся и содрогался на неровной дороге, набирая скорость, катясь с горы, а задние волы мчались все быстрее, заставляя переднюю пару тоже ускориться. Теперь они ревели громче, Кримтанн все еще орал, а Харальд все колол беловато-бурые туши волов.

Караван с грохотом скатился вниз по склону и взобрался на следующий, волы громко топали по мягкой земле. Второй холм они преодолели быстро, и перед ними раскинулся Глендалох: собор, разбросанные вокруг него монастырские строения и мастерские — всего в миле впереди. Но Харальд удостоил город лишь беглым взглядом, поскольку еще ближе заметил две шеренги сражающихся людей, поднимавших и опускавших свое оружие. Две стены щитов. Битва в самом разгаре. И прежде, чем он сумел понять, что именно там происходит и кто есть кто, одна из стен сломалась, воины ее развернулись и побежали, уступив многократно превосходящему противнику.

Харальд держался за сиденье, чтобы не слететь с фургона, который мчался вперед, почти или совсем неуправляемый. Он смотрел, как люди бегут прямо навстречу фургону, в сотне шагов впереди, не более. Харальд не знал, что случилось, знал только одно: бегущие не были ирландцами, они были норманнами, его народом. А ирландские воины и всадники мчались за ними, чтобы их добить.

Глава тридцать восьмая

…и все же норманны были разбиты, Господь явил чудо, и были они уничтожены.

Анналы Ульстера

«Вот и конец всему, — думал Торгрим Ночной Волк. — Это конец всему».

Люди Кевина мак Лугайда спешили ввязаться в битву, они почти бежали, а когда они присоединятся к остальным, ирландцы превзойдут норманнов числом как минимум вдвое. И люди Кевина были полны сил, не утомлены и не покрыты кровью, как люди Торгрима и Оттара.

Торгрим не знал, жив ли еще Оттар, но не мог взглянуть в ту сторону, поскольку сражался в стене щитов и, повернув голову, рисковал сразу же ее лишиться. Он чувствовал, как теряет силы, но чувствовал также, что и его противник слабеет. Его удары стали медленными и неловкими, как и у соседей по строю.

«Пора с этим заканчивать», — подумал он и крикнул:

— Годи!

Крик словно разбудил Годи, который тоже начал уставать. Он взревел, как пробужденный от сна великан, и рубанул противника своей огромной секирой. Лезвие попало в щит, вскинутый, чтобы остановить удар, раздробило его и едва замедлилось, рассекая грудь того, кто его держал.

Торгрим увидел, как расширились глаза ирландца, и прыгнул, но не на противника Годи, уже мертвого, а на стоящего рядом, который теперь, когда исчез щит товарища, стал уязвим. Железный Зуб нашел плоть и вонзился в нее, человек упал, и в стене щитов образовалась пробоина.

И снова Торгрим прыгнул вперед, рубя стоящего слева, а Годи рванулся вправо, Агнарр сокрушил ирландца напротив себя. Они создали брешь, прорыв, возможность. Но было слишком поздно.

Штандарт с вороном находился уже в пятнадцати шагах от них и быстро приближался, люди под ним кричали и били в свои щиты. Торгрим понял, что большинство ирландцев, стоящих в стене щитов, не замечали их приближения и не знали, что помощь уже за их спинами. Но они поняли это теперь и в этом подкреплении увидели собственное спасение, несущееся к ним по залитому водой полю с оружием наголо. А норманны увидели смерть, которая мчалась на них.

— Назад! — закричал Торгрим. — Назад!

Он отступил, и Годи последовал его примеру. Затем Торгрим отступил еще на шаг. Это было сложно, почти невозможно — пятиться, оставаясь в стене щитов. Об отступлении в ней не шло и речи. Стена щитов предназначалась для того, чтобы держаться на месте и крушить врага, пока одна из сторон не сломается и не побежит, или для того, чтобы в ней умереть.

— Назад! Назад! Люди Вик-Ло, назад! — кричал Торгрим.

Его воины упражнялись в этом, они овладели умением отступать, сохраняя единый строй стены щитов. Но делали это нечасто, поскольку отступление с поля боя не входило в планы Торгрима. Однако они подчинились. Они отступили на шаг, потом еще на шаг, сохраняя стену щитов, продолжая сражаться и пятиться.

А затем вокруг них все смешалось.

Это началось, когда люди Кевина добрались до шеренги ирландцев. Издавая отвратительный кельтский боевой клич, они рвались вперед, выставив ярко раскрашенные новенькие щиты, не такие разбитые, изломанные и иссеченные, как те, что держали в руках сражавшиеся на этом поле. Они присоединились к шеренге ирландцев и покатились с ними вперед. Утомленные ирландские воины обрели второе дыхание вместе с этим подкреплением. Вместе они атаковали норманнов в лоб, словно дикая безудержная сила, которая отбросила северян и разорвала их строй, как штормовой ветер рвет паруса.

И как только строй воинов Торгрима начал распадаться, с флангов атаковали конники. Время для этого они выбрали идеально. Северяне пятились под натиском ирландцев, когда всадники вновь врезались в них с обеих сторон, рубя мечами, внося хаос и топча конскими копытами всех, кто пытался организовать оборону.

Походу на Глендалох пришел конец. И Торгрим больше не мог надеяться удержать строй при отступлении. Северяне развернулись и побежали: самая естественная реакция оказалась для них гибельной.

Ирландцы победно взвыли и бросились за ними, рубя всех и каждого, кто спотыкался и отставал, добивая раненых. И все это время всадники атаковали с флангов, кромсая, топча норманнов, заставляя их бежать и сталкиваться друг с другом, нагоняя панику на тех, кто еще держался.

Ничего ужаснее Торгрим еще в жизни не видел и знал, что дальше станет еще хуже. Он звал своих людей, пытался придать отступлению хоть какой-то порядок, хоть как-то организовать оборону, чтобы прикрыть бегущих, но в то же время понимал, что это бесполезно. Рассудок лихорадочно искал и не находил способа, как не допустить окончательного разгрома северян.

«Куда нам бежать?» — думал он.

Мысленно он представил окружающую их местность. Если найти рубеж, который они смогут оборонять, если затем добраться до кораблей, то появится шанс выжить. Но такого рубежа не было, негде было занять оборону, и паническое бегство не поможет им достичь кораблей. Лучшее, на что он мог надеяться, — это направить людей на вершину одного из небольших холмов и сражаться, пока ирландцы их окончательно не перебьют. По крайней мере это будет достойная смерть.

А затем он заметил какое-то движение справа и повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть нечто очень странное. Большой фургон, почти дом на колесах, перевалил через холм, на который поднималась дорога. Массивная, ярко раскрашенная повозка, запряженная четверкой перепуганных волов, неслась, как будто ею никто не управлял. Фургон трясся и раскачивался, он выглядел так, словно вот-вот развалится, а животные ревели, мотали головами и мчались вперед.

На козлах фургона сидели двое. Один из них, верзила, держал поводья, хотя Торгрим сомневался, что от них был какой-то прок. А рядом с ним, безошибочно узнаваемый по соломенным волосам и крепко сбитой фигуре, сидел Харальд сын Торгрима. Харальд Крепкая Рука.

Фургон помчался вниз, и Торгрим увидел, как Харальд выхватил поводья из рук здоровяка. Он сильно натянул их в сторону, и быки чуть повернули, не останавливаясь. Затем внезапно на вершине холма показался второй фургон, который двигался точно так же, запряженный четверкой волов — обезумевших от страха, покрытых пеной. Затем появился и третий фургон.

Торгрим не мог отвести от них глаза. Ирландцы все еще преследовали северян, мчались за убегающими воинами, но Торгрим уже понял, что хотел сделать Харальд. Он собирался ворваться на этом фургоне прямо во фланг ирландцам, до сих пор не замечавшим его.

И вот это случилось. Фургоны находились всего в пятидесяти шагах от ирландцев, когда те стали поворачивать к ним головы, указывать на них, кричать, предупреждая друг друга. Шеренга покачнулась и сломалась, когда воины осознали, что сейчас их сметут и раздавят. Некоторые разбежались, некоторые продолжали давить вперед, и тогда фургон Харальда разрезал край их строя и помчался дальше. Торгрим видел, как людей сминают копыта взбесившихся волов, как некоторые взлетают в воздух, а другие бросаются в разные стороны, пытаясь спастись. Первый фургон замедлился, проезжая через строй воинов, но тут второй врезался в их ряды, промчался мимо фургона Харальда и уничтожил то подобие порядка, которое ирландцам удалось сохранить. Он закачался, накренился, встал на два колеса, завис так на мгновение и рухнул на бок. За ним последовал третий.

Торгрим оглянулся через плечо. Северяне остановились и наблюдали, завороженные этим зрелищем, глядя на то, как фургоны косят ряды врагов, словно засохшие травы. Ирландцы были ошеломлены, они, похоже, не понимали, что произошло. Они разбегались кто куда, кто-то замер на месте, не зная, что делать, кто-то кричал и махал руками, пытаясь восстановить строй.

— На них! — крикнул Торгрим. — На них!

Он снова вскинул Железный Зуб и быстрым шагом двинулся в сторону ирландцев. Это было безумие. И он, и его люди были утомлены, изранены, находились на грани гибели, а теперь он собирался вновь вести их в прямую атаку.

— На них! — Он оглянулся через плечо. Его люди следовали за ним, подбадривая себя криками.

Харальд, как ни странно, сумел удержаться на своем сиденье во время этой дикой скачки. Торгрим видел, как он спрыгнул на землю в сорока футах впереди. Затем он обошел фургон и открыл дверь в его торце. Торгрим услышал, как он что-то прокричал, чего не смог разобрать на расстоянии, но внезапно наружу стали выбегать воины Харальда. Двери двух других фургонов распахнулись, выпуская остальных. Они вопили, как безумные, потрясали оружием, а затем атаковали ближайших к ним ирландцев.

Их было немного, не больше двадцати, но их появление стало полной неожиданностью для ирландцев, которым в этот момент и без того хватало сюрпризов.

— На них! — снова крикнул Торгрим и услышал, как нарастает шум за его спиной.

Он и его отряд находились теперь в тридцати футах от того, что осталось от ирландской шеренги. Торгрим видел потрясенных людей, испуганных, оглушенных; они тупо смотрели на врага, который снова собирался их атаковать.

И настал черед ирландцев осознать, что все кончено. Смятение, которое произвели фургоны в их рядах, люди Харальда, присоединившиеся к битве, прочие норманны, развернувшиеся к ним с новой яростью, — все это сломало остатки их решимости. Некоторые повернулись и побежали, за ними последовали другие, и вскоре вся армия, воины которой всего несколько секунд назад уже ощущали вкус победы, пустилась в паническое бегство.

Всадники, возглавлявшие это войско, приказывали своим воинам остановиться и сражаться снова. Но это было так же бессмысленно, как и попытки Торгрима двадцать минут назад сделать то же самое. Ирландские военачальники тоже это поняли. Они осознали, что вскоре останутся на поле одни, поэтому развернули коней и послали их вслед за бегущими.

Норманны достигли того места, где фургоны остановились, а два из них при этом перевернулись. Там они и столпились, и выглядели такими же потрясенными, как ранее ирландцы. Они пытались отдышаться, глядя на врагов, которые только что готовились их зарубить, а теперь мчались прочь, сверкая пятками.

Над полем повисла странная тишина, особенно заметная после того, как тут долго шумели шесть сотен людей, сошедшихся в битве. Торгрим увидел Харальда, неуклюже шагавшего к нему с широкой улыбкой на лице, перепачканном кровью.

Торгрим покачал головой. Он не знал, что сказать, поэтому просто шагнул к своему сыну и обнял его, а Харальд ответил на объятие, хотя и неуверенно. Затем рядом оказались Агнарр, и Берси, и Кьяртен, и Скиди, и все они смогли найти слова для похвалы и благодарности, отчего Харальд пришел в ужасное смущение.

— Они бежали, — сказал Берси, кивая на ирландцев, — но они не разбиты. Это еще не конец.

Тут он был прав, Торгрим и сам это видел. Все это видели. Ирландцы пробежали сломя голову несколько сотен ярдов, пока усталость и осознание того, что норманны за ними не гонятся, не заставили их остановиться. И теперь они формировали строй примерно на середине пути между норманнами и Глендалохом.

— Они не будут снова атаковать, — сказал Торгрим. — Не сегодня.

Он поглядел на солнце. Оставалось еще несколько часов до заката, пусть и казалось, что времени прошло намного больше. И все же он был уверен, что ирландцы сегодня сражаться не будут. Как и его люди.

— Нет, они не нападут, — согласился Скиди. — Но, как сказал Берси, это еще не конец. Они укрепятся там, где стоят, разберутся между собой и снова будут биться на рассвете.

Торгрим кивнул. Ирландцы определенно были готовы продолжить сопротивление. Почему бы и нет? Они сражались за собственную землю и все еще превосходили врага числом в два или три раза. Следовательно, вопрос был в том, станут ли северяне драться с ними или отступят к своим кораблям и уплывут домой. Они знали, что сохранят жизнь, выбрав последнее, но больше не получат ничего, несмотря на все свои потери.

И на этот вопрос Торгрим не мог ответить в одиночку.

— Давайте вернемся назад, на вершину того холма. — Он указал туда, где стены щитов впервые столкнулись в начале схватки. — Подведем туда фургоны Харальда, соорудим из них укрепление. А затем выясним, чего боги от нас ждут.

Все молча радовались тому, что бой закончился, поэтому с готовностью отступили на дальний холм. Те, кто нашел в себе силы, помогли перевернуть фургоны, снова поставить их на колеса, распутать упряжь, освободив волов, четверо из которых погибли, и затем загнать огромные повозки на вершину. На ней фургоны выставили в линию поперек дороги. Это давало весьма сомнительную защиту, но все же было лучше, чем ничего.

Оттар выжил. Он хромал, и на левой руке у него теперь виднелась широкая, пропитанная кровью повязка, его кольчуга была так изодрана, что Торгрим не понимал, почему он ее не снимает. Однако он выжил. И он не произнес ни слова, пока они возвращались обратно на холм, ничуть не мешая своим воинам повторять то, что делали люди Торгрима. Но вскоре Торгрим снова услышал его яростные вопли. И все же Оттар держался на расстоянии, а пока он был далеко, Торгрим не мешал ему беситься и орать.

Из фургонов извлекли все запасы еды и эля. Запасы эти оказались небольшими, но северян тоже осталось немного, так что провизии хватило для того, чтобы слегка приглушить голод, если не утолить его.

Все ели там, где сели или растянулись на мокрой траве, не обращая внимания на легкий дождь. Некоторые перевязывали свои раны или раны товарищей. Торгрим созвал своих капитанов. Сына он позвал тоже. Харальд заслужил место в его совете.

Они нашли в фургонах стулья и скамьи и составили их кругом в отдалении.

— У нас с вами есть два пути, — сказал Торгрим, как только они устроились. — Мы можем остаться и сражаться завтра либо вернуться к кораблям и уплыть, забыв о Глендалохе. Я не вижу никаких других вариантов. Скажите мне, что вы об этом думаете.

Они размышляли над вопросом, но Торгрим подозревал, что для себя они давно все решили, так что думать будут недолго.

— Боги улыбнулись нам, — сказал Скиди, нарушая тишину своим хриплым голосом. — Харальд спас нас, и я буду благодарен ему за это до конца своих дней. — Он кивнул на Харальда, и тот неловко улыбнулся. — Наверняка это боги послали фургоны Харальду и направили волов.

Все закивали, слушая его. Торгрим уже понял, к чему все идет, и остальные наверняка догадались о том же.

— Боги благосклонны к храбрым, — продолжал Скиди. — Остаться здесь и вступить поутру в схватку будет сущим безумием, и именно поэтому боги могут облагодетельствовать нас и завтра. К тому же это удивит ирландцев так, что те наделают в штаны.

Торгрим оглядел каждого из собравшихся, посмотрел каждому в лицо, но эти люди решали за себя сами, и он не мог ничего прочитать по их лицам. Впрочем, он знал, каким будет их ответ.

— Что скажете вы? — спросил Торгрим.

— Я скажу: драться, — произнес Кьяртен.

— Драться, — повторил за ним Скиди.

— Я предпочел бы драться, — начал Берси, — но прежде, чем все мы скажем «да» или «нет», нам нужно узнать ответ Оттара. Если он будет с нами, нам стоит остаться здесь. Но если он собирается уйти, у нас нет надежды, какими бы храбрыми мы ни были. И не будет бесчестья в том, чтобы тоже уйти, раз Оттар не захотел сражаться.

И снова все закивали.

— Тогда я поговорю с Оттаром, — предложил Торгрим.

— Не думаю, что это понадобится, — сказал Скиди и кивнул за предел их круга.

Торгрим взглянул туда и увидел, что Оттар, прихрамывая, приближается к ним со своей обычной мрачной гримасой на лице. Кончики его светлых кос потемнели и затвердели от засохшей крови.

Он подошел, огляделся, и глаза его вспыхнули при виде Кьяртена. Оттар нахмурился сильнее, его брови сошлись над переносицей, а рука двинулась к рукояти меча, но так медленно, что в этом жесте совсем не было угрозы.

— Кьяртен, ублюдок, куча дерьма, почему я не удивлен, что вижу тебя здесь? — прорычал Оттар, но его голосу, как и движению руки, не хватало силы. — Ты все это время прятался от меня, трусливый подонок.

— Я ни от кого не прятался, — сказал Кьяртен, совершенно не готовясь отражать нападение. — Ты был слишком слеп, чтобы меня увидеть.

Оттар смотрел на Кьяртена еще несколько секунд, но ничего больше не сказал. Он повернулся к Торгриму.

— Ну, Ночной Волк? Ты собираешься остаться и сражаться или намерен сбежать, как испуганный щенок?

— Мы как раз размышляли о том же насчет тебя, — сказал Торгрим. — Хотя сегодня твои люди сражаться не очень-то и стремились. Твои трусливые сукины дети удирали, как куры от пса, сорвавшегося с цепи.

— И ты тоже куча дерьма, — сказал Оттар. — Мы сегодня были псами, а вы — курами. Вы и эти вонючие ирландцы. Но мы собираемся драться, и мы собираемся выжать до капли все серебро и золото из этого монастыря и разделить между собой всех их женщин. Заставить этих свиней дорого заплатить за то, что они сегодня сделали. Ты будешь с нами?

Торгрим взглянул на возвышающегося над ним здоровяка. У Оттара на лице виднелось несколько ран, довольно глубоких. Кровь стекала по нему замысловатыми узорами из-за старого кривого шрама на щеке. Оттар стоял горделиво, его слова были оскорбительны, как всегда, но ему не хватало решимости, огонь в нем угас.

Оттар, конечно, столкнулся с той же проблемой, что и Торгрим. Никто из них не мог надеяться на победу, если второй не останется на поле.

— Да, мы останемся и будем драться с этими ублюдками, как и планировали с самого начала, — сказал Торгрим.

— Хорошо, — сказал Оттар. — Как только стемнеет, один из нас должен взять людей и двинуться вон туда. — Он указал на север. — С первыми лучами солнца мы сможем атаковать ирландцев с двух сторон. Они не ждут, что мы разделимся.

Торгрим поглядел туда, куда указывал Оттар, и понял, что тот имеет в виду. Если они незаметно доберутся до того места, то действительно смогут атаковать ирландцев и в лоб, и с левого фланга. Оттар был прав. Ирландцы подобного не ожидали. Это был неплохой план.

Слишком разумный для Оттара. И Торгриму подумалось: «Отчего это Оттар такое предлагает? И почему он внезапно заинтересовался сотрудничеством?»

— Я слышу, как у тебя мозги шуршат, Ночной Щенок, — сказал Оттар. — Ты гадаешь, какую каверзу я готовлю. Так вот тебе ответ: никакую. Я хочу только прикончить этих проклятых ирландцев, забрать их серебро и поиметь их женщин. Так что сам решай, кто из нас пойдет на север, а кто останется здесь. Понял? Никаких уловок. Решай сам.

Торгрим встал. Оттар все еще возвышался над ним, но стоя он мог с ним держаться на равных.

— Хорошо, — сказал он. — Мы пойдем на север. Будем осторожны. На рассвете ты атакуешь, и, как только ирландцы приготовятся биться с тобой, мы нападем на их фланг.

Оттар кивнул, оглядел всех остальных, но ничего не сказал, просто развернулся и, хромая, пошел обратно к своим людям.

— Ему нельзя доверять, — сказал Кьяртен так, словно говорил о погоде.

— Возможно, и нет, — ответил Торгрим. — Но он ввяжется в бой, и, как только тот начнется, у него не будет выбора, только победить или умереть. Если они не вступят в схватку, для нас не будет позора в отступлении, как и сказал Берси. Позор падет на Оттара, но не на нас.

Торгрим произнес последние слова с уверенностью, которой вовсе не ощущал. «Мы собираемся биться с противником, превосходящим нас втрое, на нашего союзника нельзя полагаться, и нам некуда будет отступить, если нас разобьют», — подумал он.

И все же он был уверен, что в его жизни случались ситуации и похуже, пусть даже в этот момент он не мог припомнить, когда именно.

Глава тридцать девятая

Первая добыча была захвачена язычниками…

и они увели многих пленников,

и убили многих и увели многих в плен.

Анналы Ульстера

Как и все остальные, запертые в застланном мехами фургоне, Луи де Румуа очень хотел знать, что за чертовщина происходит снаружи.

Они двигались быстро, это было ясно. Волы, похоже, мчались галопом, быстрее, чем можно было ожидать от таких крупных и неторопливых животных. Фургон трясся, шатался и грохотал. Казалось невероятным, что он до сих пор не перевернулся. Луи понятия не имел, почему это происходит. Вероятно, все полностью вышло из-под контроля.

Он оглянулся на мужчин и женщин, сидевших рядом с ним. Люди Кримтанна были в ужасе, они изо всех сил цеплялись за все, за что могли ухватиться. Язычники боялись куда меньше, но и они, похоже, знали о происходящем не больше самого Луи.

Вагон угрожающе накренился, и Луи был уверен, что колеса оторвались от земли и сейчас фургон перевернется. Он обнял Фэйленд и прижал ее к себе, надеясь хоть как-то смягчить ее падение, когда их швырнет на противоположный борт. Но каким-то чудом фургон снова опустился на все четыре колеса, с грохотом и рывком, опрокинувшим двух актеров Кримтанна на пол. Фургон качало еще с минуту, затем он остановился так резко, что Луи и Фэйленд бросило вперед и они врезались в человека по имени Олаф.

Луи слышал вопли, доносившиеся снаружи, а затем задняя дверь резко распахнулась и за ней оказался Харальд, который кричал своим людям что-то на их родном языке. Луи не понимал слов, но северяне вскочили, схватили свое оружие и бросились за дверь, поэтому Луи догадался, что их повели в атаку.

А это означало, что снаружи идет бой. Луи видел оставшиеся два фургона, которые все-таки перевернулись на бок. Люди Харальда выбирались из них, а вокруг фургонов Луи заметил ирландских воинов. Те или стояли на месте, ошеломленные, или пытались убежать, или лежали на земле, раненые и убитые.

— Пойдем! — сказал он Фэйленд.

Луи поднялся, поставил ее на ноги и потащил к двери в конце фургона. Там он остановился и выглянул наружу. Ирландцы удирали в сторону Глендалоха, и с противоположной стороны к ним мчались воинственно кричащие северяне. Это были безумие и хаос, а также их единственный шанс убраться отсюда.

Луи спрыгнул на землю и помог спуститься Фэйленд.

— Мы должны бежать! — крикнул он.

— Куда? — спросила Фэйленд.

В том-то и был вопрос. Куда? Точно не к северянам. Но они не могли бежать и к ирландцам. Наверняка уже прошел слух о том, что они убили Айлерана. Их, скорее всего, вздернут сразу же, как только обнаружат. Колман, без сомнения, настоит на том, чтобы их повесили прежде, чем они начнут говорить.

— Глендалох, — сказала Фэйленд.

— Что? — спросил Луи.

— Глендалох! — повторила Фэйленд. — Мы пойдем в Глендалох!

Луи покачал головой.

— Глендалох? Ты с ума сошла?

— Нет, сам подумай. Все солдаты останутся на этом поле, а в городе не будет никого из них, по крайней мере тех, кто нас знает. У моего мужа в доме спрятаны богатства. Давай заберем их. Нам понадобится серебро, чтобы куда-нибудь уехать.

Луи оглянулся на город, тускло-серый, коричневый и зеленый в дымке дождя. Глендалох. Да, идея замечательная. Фэйленд права. Все, кто мог угрожать им, находились сейчас в поле, а не в городе. В Глендалохе же наверняка царит хаос, в котором легко затеряться. Идеальный план.

— Пойдем! — сказал Луи. Северяне быстро приближались, а ирландцы бежали к дальнему холму; у фургонов теперь остались только они, не считая раненых и убитых. — Сюда!

Они помчались в том же направлении, что и ирландцы: еще два воина спасаются от северян. Но затем они отклонились в сторону города, оставив обе армии позади. Они могли только надеяться, что их никто не заметит.

«Нужно опередить этих проклятых язычников…» — думал Луи, ускоряя шаг. Он ушел далеко, прежде чем вспомнил о ногах Фэйленд, которые так ему нравились, но при этом были короче его собственных. Она не может двигаться так же быстро. Луи обернулся и увидел, что Фэйленд уже отстала, поэтому замедлился, чтобы она могла его догнать.

— Луи! — ахнула она, торопясь к нему, и указала вправо, куда Луи тут же повернулся.

Большинство язычников остановилось у фургонов, но люди Харальда погнались за ирландцами. Теперь они возвращались, и двое из них заметили их с Фэйленд, а теперь приближались с мечами наголо.

— За спину, ко мне за спину! — крикнул Луи, всей душой надеясь на то, что она подчинится.

Они с Лохланном учили ее обращаться с мечом, но совсем недолго, а он отлично знал, как недостаток знаний может подвести того, кто переоценивает свои умения. Но Фэйленд не согласилась с ним. Она вынула меч, однако отошла в сторону, оставляя Луи между собой и варварами. Луи тоже вынул свой меч.

Чужаки перешли на шаг, приближаясь с некоторой опаской, а затем разделились, чтобы атаковать Луи с двух сторон. Тот их не узнавал. Они, наверное, были в одном из других фургонов. Судя по тому, как они двигались и держали оружие, они не считали Луи и Фэйленд особой проблемой, хотя и приближались к ним с осторожностью.

«У нас нет на это времени», — подумал Луи. Он должен был избавиться от этой угрозы как можно скорее.

Оба варвара были еще вне досягаемости для меча Луи, но он бросился на того, что подходил слева, с длинным выпадом. Противник отскочил, и в этот момент тот, что был справа от Луи, быстро двинулся вперед, тоже делая выпад мечом. Именно так, как Луи этого ожидал.

Луи развернулся, поймал атакующий клинок широким парирующим ударом, отбил в сторону, шагнул ближе и от души пнул противника в живот. Тот сложился пополам. Луи вскинул колено, метя врагу в лицо. И сквозь ткань штанов ощутил, как ломается нос противника, после чего тот рухнул навзничь. Луи теперь собирался встретить первого норманна — как раз в тот миг, когда его меч по широкой дуге летел Луи в голову.

Луи пригнулся, и клинок просвистел в нескольких дюймах над ним. Сам Луи атаковал ноги противника и почувствовал, что удар попал в цель. Северянин закричал и упал вперед, кровь заструилась из прорехи в его штанах.

— Пошли! — крикнул Луи, и они с Фэйленд снова побежали.

Оба варвара лежали на земле, они нескоро с нее поднимутся, но если другие видели их бой, то вскоре налетят на них, как пчелы.

Луи оглянулся, желая убедиться, что Фэйленд не отстает от него, но не смел замедлиться настолько, чтобы проверить, как обстоят дела у врагов — северян и ирландцев. Он перебрался за вершину низкого холма и увидел Глендалох, раскинувшийся под ними, вал и внешнюю стену, большой собор и приземистые здания. Он видел даже дом Колмана. А еще — сотни людей, толпящихся на улицах и на площади. Тот самый хаос, которого он и ожидал.

— Луи! — задыхаясь, воскликнула Фэйленд.

Он остановился и обернулся. Фэйленд низко наклонилась, хватая ртом воздух. Луи подошел к ней.

— Что с тобой? Ты ранена? — спросил он.

Она покачала головой. Дышала она так тяжело, что просто не могла говорить. Луи позволил ей восстановить дыхание, а сам посмотрел в том направлении, откуда они бежали. Варвары не двинулись дальше перевернутых фургонов. Ирландцы находились в нескольких сотнях ярдов от них, и между ними не было ничего, кроме зеленой травы, мокрой земли и тел убитых и раненых.

— Бой закончен. По крайней мере на сегодня, — сказал Луи.

Фэйленд к тому времени выпрямилась, хотя рот ее все еще был открыт.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, но больше выдавить из себя ничего не смогла.

— Они устали, — сказал Луи. — У этих людей не осталось сил сражаться, и у тех, и у других. Я это вижу. Битва наверняка началась задолго до того, как тот язычник направил фургоны на ирландский строй.

Фэйленд кивнула.

— Что они будут делать? — спросила она. К ней возвращался голос.

— Думаю, ирландцы займут позицию получше и будут готовиться к завтрашней битве. Так сделал бы я, если бы до сих пор командовал ими, — сказал Луи, удивившись невольной горечи в своем голосе. — Посмотрим, как решит поступить твой… Колман.

— Язычники тоже останутся и снова будут драться?

— Не знаю, — сказал Луи. — Если я правильно понимаю, они как раз сейчас это и обсуждают. Или скоро начнут обсуждать.

Несколько минут они стояли, глядя на армии, расположившиеся вдалеке. Никто, похоже, не смотрел на них, на две одинокие фигуры в сотне ярдов от поля, усеянного телами живых и мертвых.

— Пойдем, — сказала Фэйленд.

Она кивнула на Глендалох, раскинувшийся у подножия длинного склона, на котором они стояли. Они развернулись и зашагали вниз по мокрой траве, доходящей до колен.

Даже с такого расстояния было видно, что народ на улицах словно сошел с ума. Почти таким Луи представлял себе Судный день. Варвары пришли, и все, кто находился в Глендалохе, сотни живущих там и сотни приехавших на ярмарку, лихорадочно стремились оттуда убраться. Трава сменилась истоптанной землей, когда они приблизились к городу. Луи и Фэйленд шагали и шагали, пока утоптанная земля не превратилась в улочку, которая вилась между тесно стоящими глинобитными хижинами, уходя в сторону городской площади.

Среди толпы скрипели и стонали телеги, целые семьи плелись за лошадьми или ослами, на которых навьючили все, что те могли унести. Их обгоняли путешественники и купцы, которые несли свои товары на спине. Все старались оставить далеко позади обе армии. Людям, похоже, было все равно, чем занимаются воины, лишь бы оказаться подальше от них.

Луи и Фэйленд протискивались сквозь толпу, зигзагами пробираясь по хорошо известному им пути мимо покосившихся домиков, тоже давно знакомых. Глинобитные хижины, крытые соломой, служили домами и мастерскими гончарам, столярам и купцам. Дверь одного из домов была открыта, и Луи заглянул внутрь, проходя мимо. Это была кузня, и в ней виднелась одна только наковальня, которую кузнец, видимо, оставил скрепя сердце, но захватить с собой не мог.

Они шагали дальше. Люди кричали, дети плакали, животные ржали, мычали и фыркали. Два человека катались в грязи, охаживая друг друга кулаками, но никто не обращал на них внимания.

— Безумие, — сказала Фэйленд.

Они вышли на площадь. Почти все лотки пустовали, купцы, которые их занимали, упаковали свои товары и сбежали. Некоторые лавки обрушились, рамы и солома крыш были втоптаны в грязь. Перепуганные овцы, козы и свиньи бегали в толпе, усиливая общий хаос.

Луи и Фэйленд пересекли площадь против течения людского потока, что было довольно непросто, и наконец оказались у забора, отделявшего от площади дом Колмана — дом Фэйленд. Там Фэйленд остановилась. Развернувшись к Луи, она положила ладонь ему на грудь.

— Подожди здесь, — сказала она.

Луи покачал головой:

— Почему?

— Кто-то должен остаться начеку, на случай, если придут солдаты, — сказала она. — К тому же… — Она запнулась, но продолжила: — Это мой дом. Если меня поймают с серебром моего мужа, то не смогут назвать воровкой. По крайней мере им будет сложнее меня так назвать. Но тебя могут повесить.

Луи нахмурился. Ему совершенно не нравилось происходящее. Но она рассуждала разумно. Они говорили о тайнике Колмана, пока добирались до города. Подобное богатство в их руках означало бы для них свободу. Можно было бы купить лошадей и оплатить путь до Франкии, хорошо питаться и подкупить любого, кого понадобится. Серебро, золото и драгоценности, спрятанные в большом доме, позволят им остаться в живых, а без денег их скоро выследят, как волков, и убьют.

— Хорошо, — сказал он. — Я останусь снаружи и буду караулить. Не задерживайся.

— Не задержусь, — сказала Фэйленд. — Постараюсь. Колман иногда перепрятывает свои сокровища. Если оно не закопано там, где я думаю, пройдет какое-то время, прежде чем я найду его. Так что не беспокойся, если я не выйду сразу. Я или приду за тобой, или позову, если мне понадобится твоя помощь.

Она встала на цыпочки и поцеловала его. Развернувшись, она прошла через калитку и затем в большой дом, роскошный по меркам ирландцев, туда, где Луи де Румуа познал вершины блаженства и всю глубину отчаяния.

***

Фэйленд замедлила шаг, приближаясь к столь знакомой двери. Она вдруг подумала, что дверь может быть заперта на засов изнутри, хотя и сомневалась в этом. Осторожно приподняв деревянную защелку, она не почувствовала сопротивления. И нажала сильнее, осторожно, чтобы не шуметь, а когда ощутила, что дверь поддается, толкнула ее ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь.

Она остановилась в сумраке и прислушалась. Сюда доносились звуки хаоса, царившего на улицах, но теперь их заглушали толстые глиняные стены дома. Она слышала шорох мышей над головой, наверное, в соломе крыши. И больше ничего.

Колман славился своим богатством, поэтому в доме было целых два застекленных окна, расположенных высоко под крышей. Они пропускали в большую комнату сумрачный свет дождливого туманного дня, но в остальных помещениях было совсем темно. Фэйленд видела горы шкур и меха на приподнятых у стен полах, очаг и висящий над ним котел, стол и стулья, которые тоже являлись признаками богатства. Все такое знакомое — ее обычное окружение в течение последних четырех лет. Она знала, что не будет по этому скучать. Совсем не будет.

Она двинулась через комнату туда, где у стены висел гобелен изящной работы, с цветами, которые ярко сияли, когда на них падали солнечные лучи. Фэйленд шагнула за ткань, чтобы та скрыла ее тонкую фигуру и никто не мог ее разглядеть в полумраке.

Ей не нужно было искать тайник Колмана. Она точно знала, где тот находится. За четыре года их супружеской жизни Колман ни разу не менял его положение, только время от времени подсыпал туда серебра. Она видела, что сухой камыш на полу в том месте не тронут, а значит, сокровища еще оставались там.

Фэйленд сказала Луи, что ей придется искать тайник, поскольку хотела выиграть время. Она пока не знала, сколько времени ей понадобится. Возможно, его и не хватит. Это была ставка в игре, способная окупиться сторицей, и на нее стоило потратить хотя бы пятнадцать или двадцать минут.

Фэйленд стояла неподвижно. Здесь не слышалось ничего, кроме звука ее дыхания. Она не могла сказать, сколько так простояла, ей казалось, что уже долго. Но Фэйленд знала, что в подобном ожидании минуты ползут мучительно медленно.

«Если я слишком задержусь, Луи начнет меня искать», — подумала она. Время шло, и вдруг из глубины дома до нее донесся некий звук. Теперь это точно была не мышь, а человек, который прошел через кухонную дверь, выходившую на заднюю улочку. Он проскользнул в нее тайком, чтобы остаться незамеченным.

«Добро пожаловать домой», — подумала Фэйленд.

Она не шевелилась, слушая, как кто-то мягко ступает по земляному полу, шуршит разбросанным на нем камышом. Но вот шаги замерли, наверное, когда вошедший огляделся по сторонам, а потом он двинулся дальше, судя по всему, удовлетворившись увиденным.

Он сделал три или четыре шага, и снова раздался шорох соломы, а после тихо звякнул металл. «Нож», — догадалась Фэйленд. Она бесшумно выступила из-за гобелена. В двадцати футах от нее, стоя на коленях спиной к ней, в земляном полу копался Колман мак Брендан.

Его плечи поднимались и опускались, пока он счищал землю с маленького серебряного сундучка, набитого драгоценными камнями, слитками золота и довольно приличным количеством серебра. Броши, запястья, кольца, рубленое серебро, монеты — Колман собрал впечатляющую коллекцию. И это наверняка был не единственный его тайник, но Фэйленд сомневалась, что когда-нибудь появится возможность избавить его от остальных, устроенных в других домах, лавках и на мельницах, которыми владел Колман в этой части Ирландии.

«Давай, шлюхин ты сын, выкопай все для меня», — подумала она.

Затем Колман перестал копать. Он сунул нож обратно в ножны и опустил руки в вырытую яму. Оттуда он достал сундучок, а когда повернулся, чтобы поставить его на пол, то наконец заметил Фэйленд, стоящую прямо за ним. Он ахнул и вскочил, рука его потянулась к мечу, все еще висевшему у него на поясе.

Затем он понял, кто это, и его рука снова опустилась, а тело расслабилось.

— Тебе стоило бы достать меч, — сказала Фэйленд, шагая к нему. — Впервые за день.

— Ха! — сказал Колман. — Надо же, маленькая боевая шлюшка явилась домой. А франк здесь? Я надеялся повесить вас обоих рядом. Вы уже признаны виновными в убийстве Айлерана, знаешь ли. Но если будет нужно, я могу повесить вас и поодиночке.

Фэйленд сделала еще шаг в его сторону.

— Я не знаю, где Луи, — сказала она. — Это не его дело, а мое.

— Что? Ты пришла умолять сохранить тебе жизнь? Нет, погоди… — сказал Колман, и Фэйленд увидела на его лице внезапное озарение. — Ты пришла украсть мой тайник, маленькая сучка!

— Да, — призналась Фэйленд и, вытащив меч из ножен, перехватила его поудобнее. — И я ждала тебя. Потому что знала: ты выберешь серебро, а не своих людей, как только решишь, что у варваров появился шанс разграбить этот город.

Колман улыбнулся.

— Ты мне здорово все упростила, — сказал он. — Ты пришла сюда, одетая вот так, вооруженная, готовая похитить мои богатства. Мне не придется тратить время и силы на то, чтобы тебя повесить. Я просто убью тебя здесь и сейчас.

Колман все еще улыбался, когда снова потянулся за своим мечом. Он схватился за рукоять, и оружие наполовину вышло из ножен, как вдруг Фэйленд метнулась вперед и вогнала кончик своего клинка в его руку. Она не промахнулась, клинок прошел насквозь. Колман завизжал — и это звучало совсем не по-мужски, — отдернул руку и поднес ее к лицу. Кровь из глубокой раны струилась алым ручьем.

— Ты сука! — крикнул он. — Будь ты проклята, чертова шлюха!

— Не называй меня шлюхой, — сказала Фэйленд. — Хватит с меня твоих оскорблений.

Колман перевел взгляд с искалеченной руки на Фэйленд, и на лице его проступили одновременно ярость, замешательство и — впервые — страх.

— Ты… — только и сказал он.

Колман поднял руку, словно показывая ей рану. Кровь стекала по предплечью и капала на пол, но от Фэйленд не укрылось то, что его левая рука потянулась за ножом. Она снова метнулась вперед, погружая острие меча в его левое плечо, и отпрыгнула, когда он атаковал.

— Ах, будь ты проклята, проклята! — крикнул Колман.

Он стиснул зубы, а обе его руки безвольно повисли по бокам. Он тяжело дышал, и Фэйленд видела, как он с трудом пытается сохранять спокойствие.

— Ладно, — сказал он. — Забирай сундук. Забирай его и уходи.

— Хорошо, — ответила Фэйленд, но не двинулась с места. Они молчали, глядя друг на друга.

— Дело было не в тебе, знаешь ли, — сказал Колман. — Айлеран, франк, это все… Дело было совсем в другом. Вовсе не в тебе.

— Я знаю, — сказала Фэйленд. — Именно это меня и взбесило настолько, что я собираюсь тебя убить.

Она следила за лицом Колмана, за его глазами. Он был неглуп и понимал, что не сможет ее отговорить. Его правая рука дернулась к Фэйленд, капли крови упали ей на лицо, а затем Колман бросился на нее. Она вскинула меч.

По правде говоря, она не знала, сможет ли убить Колмана, но он избавил ее от дальнейших сомнений, кинувшись вперед в тот момент, когда она подняла клинок. Она сдвинула руку всего на пару дюймов, и кончик меча вспорол его горло.

Глаза Колмана расширились, и он издал жуткий булькающий звук. Фэйленд дернула руку в сторону, высвобождая клинок. Из горла ее мужа брызнул фонтан крови. Она поспешно попятилась, когда Колман рухнул на пол. Он упал с глухим стуком, и пол задрожал, что Фэйленд ощутила сквозь подошвы сапог. Ноги Колмана содрогались, но она вытерла клинок о его штаны и вернула обратно в ножны. Затем она подошла к яме, которую Колман вырыл, и не без труда вытащила из нее серебряный сундук. Тот оказался тяжелее, чем она ожидала.

Сунув сундучок под мышку, она вернулась туда, где лежал Колман. Он все еще издавал тихие звуки, хотя не было ясно, жив он еще или нет. Она поставила ногу ему на плечо и толкнула, переворачивая на спину. Он не оказал никакого сопротивления. Горло его превратилось в рваную рану, исходящую потоками крови. Глаза были открыты. Она наклонилась, ища в них признаки жизни, но не увидела ничего.

— Прощай, муж, — сказала она.

Затем пересекла комнату и вышла в туман, на поглощенную паникой улицу, крепко закрыв за собой дверь.

Глава сороковая

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но смерти не ведает

громкая слава

деяний достойных.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Потрепанные остатки армии Торгрима скрывались за баррикадами из фургонов до самой ночи. Они молились, спали, играли в кости, занимались оружием, врачевали свои раны. Солнце село, и темнота накрыла землю, как плащом накрывают убитого, но они подождали еще немного.

Торгрим позвал Берси, Кьяртена и Скиди. Харальда с ними не было — он повел небольшой отряд разведки в сторону ирландского войска. План, придуманный Торгримом и Оттаром, предполагал, что люди Торгрима незаметно переберутся на новую выигрышную позицию, а Торгрим убедится, что ирландцы не попытаются сделать то же самое.

— Пусть костры пылают не сильно, но так, чтобы их обязательно видели ирландцы, — сказал Торгрим своим капитанам. — Приглядывать за ними оставим тяжелораненых. Как только наступит глухая ночь, выдвинемся на север и найдем укромное место, где подготовимся к атаке. Мы нападем, как только Оттар начнет наступление.

Остальные закивали и одобрительно загудели, и эти звуки прошлись по нервам Торгрима, словно точильный камень. Мрачное настроение снова вступало в свои права, он узнавал все его признаки. Он становился раздражительным и резким, а вскоре начнет срываться на каждого, кто с ним заговорит, причем без всякой причины. Для него пришла пора оставить общество людей.

Торгрим отошел подальше, сел и уставился в темноту, в которой пылали яркие точки — с десяток костров, разложенных в ирландском лагере, а за ними горели огни в городе Глендалох. Может, его население собиралось поджечь свои дома? Торгрим не знал, и ему было все равно. Часы шли за часами.

Харальд вернулся и нашел Торгрима, сидящего в одиночестве.

— Отец, ирландцы не сдвинулись с места, — сказал он. — Они, похоже, ничего не замышляют, будут стоять, где стоят.

Торгрим хмыкнул в ответ. Харальд понял, в каком настроении отец, он наблюдал за этим всю жизнь, поэтому больше ничего не сказал, просто кивнул и ускользнул прочь. Единственным, кто мог оставаться в компании Торгрима, когда того поглощала тьма, был Старри Бессмертный, но теперь Старри находился далеко, на борту «Морского молота», живой или мертвый — Торгрим не знал.

Разум Торгрима все еще пребывал в этом мире, когда Берси и Харальд явились к нему несколько часов спустя. Приближались они осторожно, медленно, что лишь разозлило Торгрима, но он придержал язык.

— Отец, уже почти полночь, как я понял, — сказал Харальд.

Торгрим снова хмыкнул. Он ждал этого времени, самой темной поры ночи, когда бдительность в ирландском лагере ослабнет. Их с Оттаром план мог сработать только благодаря эффекту неожиданности. А неожиданность была их единственным преимуществом против ирландцев, которые втрое превосходили их числом.

— Пойдем, — прорычал Торгрим.

Поднявшись, он зашагал в темноту. Он не стал спрашивать, готовы ли его люди следовать за ним, поскольку знал: Харальд был не настолько глуп, чтобы беспокоить его, если люди еще не готовы. И безмолвным ответом ему стали тихие шаги ста человек, — все, что осталось от команд его кораблей, — идущих за ним во тьму.

Торгрим неплохо знал окрестности, он часами изучал их, пока свет еще это позволял. Он даже взобрался на один из фургонов, чтобы лучше рассмотреть складки местности. И теперь он уверенно двигался, ведя свою колонну вдоль низины, тянущейся за холмом, скрывавшим их от ирландского войска и вражеских разведчиков, которых наверняка отправили наблюдать за ними.

Шагали они около двадцати минут, затем Торгрим вскинул руку, давая сигнал остановиться. Он услышал за спиной едва различимый шорох и топот. Торгрим взобрался на холм, расположенный слева. Ночь была темной, и хотя дождь прекратился, небо все еще было застлано тучами, ни лунный, ни звездный свет не проникали вниз.

На вершине холма он лег и вгляделся вдаль. Он все еще видел огни ирландского лагеря, как и ранее, но теперь они казались более плотными. Раньше он смотрел на ирландский лагерь спереди. Теперь он зашел к нему с фланга.

«Идеально», — подумал он.

Торгрим спустился с холма. Он понимал, что сейчас придется поговорить со своими людьми, и одна мысль об этом была ему отвратительна, но тут уж ничего не поделаешь.

— Мы остановимся здесь, — сказал он Харальду и Берси. — Пусть все спят при оружии. Поставьте часовых на вершину холма. Всех разбудить до рассвета.

— Да, отец, — сказал Харальд, и Торгрим отвернулся, довольный тем, что все будет выполнено так, как ему хотелось. Он вполне мог положиться на Харальда, которого обучал с рождения.

Торгрим отошел в темноту, снова поднялся на холм и сел там на мокрой траве у вершины. Перед ним пылали огни ирландского лагеря, а слева, чуть дальше — костры, горевшие у фургонов. Ими занимались те, кто был слишком тяжело ранен для того, чтобы участвовать в завтрашней битве, и он надеялся, что ирландцы поверят, будто все его воины до сих пор находятся там.

Он закрыл глаза. Почувствовал, как сознание ускользает, словно в последние секунды бодрствования перед сном. Ощутил первобытную ярость, животный импульс глубоко внутри, который рвался наружу, поднимался, захватывал его. И Торгрим отпустил себя.

Мрачное настроение никогда не приносило ничего хорошего, по крайней мере по опыту Торгрима. Но иногда оно позволяло увидеть разные вещи, уводило за пределы того места, где он находился, и показывало, что делает враг, в чем он силен и в чем его слабые стороны. Волчьи сны, как он их называл, редко обманывали его.

Волчий сон пришел к нему и в ту ночь, живой и мучительный. Он бежал в стае, которую кто-то гнал сквозь густой лес, и чувствовал, что их должно быть больше, намного больше.

И затем на бегу он почувствовал, что стая поредела снова, а вскоре остался только он и несколько товарищей рядом, тем временем их преследователи приближались. Приближались… Он слышал их рычание в ночи, видел их полные ярости глаза. Развернувшись, он огрызнулся, но зубы его сомкнулись в пустоте. Он кусал и вертелся, но ничего не находил. Вокруг него ничего не было. У него отняли все.

Это был сон об отчаянии, о безнадежности, о ярости, не имевшей выхода. Он выл, кусался и бросался во все стороны, но его окружала лишь тьма.

А затем он проснулся. Все еще была ночь, небо и земля казались черными как смоль. Огни ирландского лагеря выглядели как горсть тускло-оранжевых точек вдалеке. Торгрим слышал чей-то храп поблизости, а еще к нему осторожно приближались люди.

Он подумал о волчьем сне: «Что это было?» Торгрим не увидел ничего, что могло бы ему помочь. Ничего из сна не узнал.

И снова за спиной кто-то задвигался, люди разговаривали очень тихо, почти шепотом. Он понятия не имел, сколько времени уже прошло, но догадывался, что пора вставать и выдвигаться на позицию. Они должны быть готовы к тому моменту, когда Оттар поведет своих людей на ирландскую стену щитов, и тогда они атакуют ирландцев с фланга. Если все пройдет хорошо, враг окажется между двух армий.

«Через три часа мы, возможно, уже будем грабить Глендалох», — подумал Торгрим и тут же об этом пожалел. Боги не интересовались такими мелочами. Он вцепился в молот Тора — амулет, который носил на шее. На том же шнурке висел крест, подарок ирландской женщины, которая почитала Христа, как и все в этой стране. Почитателям Христа хватало одного бога, но Торгрим был рад помощи любого из них.

«В Глендалохе не окажется ничего, за чем стоило бы нагнуться», — подумал он. Все их шансы совершить неожиданный налет оказались там же, где и вчерашний эль. Люди уже унесли с собой все, что имело хоть какую-то ценность, и даже то, что ценности не представляло.

Он поднялся, пригнулся и спустился с вершины холма, затем выпрямился и потянулся. Вместе с волчьим сном ушло и черное настроение, теперь он чувствовал себя лучше, готовым встретить все, что может их ждать. В том числе и собственную смерть, которая, вероятно, его поджидала.

— Отец? — донесся голос Харальда из темноты за его спиной.

Торгрим обернулся и едва различил силуэт сына, поднимавшегося к нему. Голос Харальда звучал нерешительно: юноша не знал, какой прием его ожидает.

— Да, Харальд? — Торгрим знал, что эти два слова, произнесенные ровным тоном, скажут Харальду все, что ему нужно знать о состоянии рассудка отца.

— Мы подняли и построили людей, — сообщил Харальд. Торгрим скорее почувствовал, чем увидел присутствие сына рядом. — Скоро начнет светать, как мне кажется.

— Хорошо, — сказал Торгрим, все еще замечая нерешительность в его тоне. — Что-то еще?

— А, да… — сказал Харальд. — Дело… в Кьяртене. И его людях. Они ушли.

Торгрим помолчал мгновение, пытаясь осознать услышанное.

— Ушли?

— Они стояли на дальнем левом краю наших рядов. Все, казалось, было в порядке. Я думал, что они с нами и готовы сражаться. Но сейчас их нет.

— Они не просто отделились?

— Я прошел все расстояние до фургонов. Их нет и там. Может, они отправились к Оттару?

— Возможно, — сказал Торгрим.

Но только если Кьяртен не солгал насчет того, что он в ссоре с братом. Он вспомнил, что Оттар не отреагировал со своей обычной жестокостью, когда увидел вчера Кьяртена. Не сделал ничего, разве что проклял его. Но что, если Кьяртен и Оттар вовсе не враждуют? Какой подвох может за этим скрываться?

У Торгрима появилось очень плохое предчувствие.

— Если он ушел, то и ладно, и с ним сбежали все его трусы, — сказал Торгрим. — От таких людей все равно мало толку в сражении. — Он шагнул к Харальду и положил руку ему на плечо. — Пойдем к нашим. Сегодня наш счастливый день. Сегодня мы обретем либо богатства Глендалоха, либо славу в Вальгалле.

Они спустились дальше по холму, к своим воинам, которые пробуждались ото сна, разминали и растирали конечности, чтобы кровь быстрее потекла по жилам. Ночь была не то чтобы холодной, но промозглой настолько, что всех пробрало до костей, поэтому им приходилось изгонять озноб, словно злобного духа из тела. Торгрим нашел Берси и Скиди.

— Итак, Кьяртен сбежал, как я слышал, — сказал Торгрим.

— Да. Вот ублюдок, кусок дерьма! — сплюнул Скиди. — Что ж, по крайней мере, если мы умрем сегодня, мы не встретим эту трусливую шкуру в Вальгалле.

На его речь ответили дружным хмыканьем.

— Тем больше добычи достанется нам, — сказал Торгрим. — Никого из оставшихся не обидят при дележе.

Он посмотрел на восток, и ему показалось, что небо там проясняется.

— Скоро уже рассветет. Давайте поднимемся на вершину холма и будем ждать атаки Оттара. А затем устроим ирландцам сюрприз, который для них приготовили.

Он повел их на вершину. Сначала все ползли на четвереньках, затем легли на животы и уставились в темноту, сохраняя тишину и наблюдая. Где-то в высокой траве птицы завели свою утреннюю песнь, издалека доносилось пение петуха, чей резкий голос в неподвижном воздухе можно было услышать с огромного расстояния.

Довольно долго они оставались в таком положении, а затем Торгрим заметил, что небо определенно светлеет, что плотная тьма сменяется серым сумраком. Он уже видел людей вокруг себя, различал очертания близлежащих холмов и гор в отдалении.

— Еще десять минут, — выдохнул Скиди, — и станет так светло, что мы увидим отряд Оттара.

Это было частью их плана. Ирландцы не могли знать, что люди Торгрима прячутся здесь, а чтобы они не знали этого и дальше, следовало чем-то отвлечь их внимание. Поэтому люди Оттара должны были выстроить стену щитов на вершине холма, возле баррикады из фургонов. Ничто так не привлекает и не удерживает внимание воина, как стена щитов.

Солнце все поднималось за плотной пеленой туч, и стала видна окружающая местность, серая и мокрая. Холмы, казалось, обретали форму, словно боги создавали их заново. Глендалох все еще терялся в глубокой тени, но все, что находилось выше, понемногу проступало в тусклом свете дня.

Теперь они могли рассмотреть ирландцев. Те становились в стену щитов, готовые к атаке северян. Их нельзя было застать врасплох.

Торгрим и его капитаны дружно повернули головы в сторону холма, с которого они пришли. Фургоны уже виднелись, но они скрывали из вида расположенное за ними поле.

— Кто-нибудь заметил людей Оттара? — спросил Торгрим.

— Нет, — ответил Скиди. — Фургоны, наверное, мешают.

Они ждали. Дневной свет заливал долину, поля перед ними и горы вдалеке, город и монастырь Глендалоха. И наконец он озарил дальний холм, фургоны, дорогу, прекрасно теперь различимые.

Людей Оттара там не оказалось.

Глава сорок первая

Бойся посеять смуту,

Меч обнажить опрометчиво,

Дурно над слабым глумиться,

О дуб непогоды Одина.

Сага о Гисли сыне Кислого

— Вниз, вниз, все спускайтесь вниз по холму, — громким шепотом произнес Торгрим. — Агнарр, ты останешься здесь и будешь наблюдать.

Он подполз поближе к Берси и Скиди. Теперь уже было достаточно светло, чтобы он мог видеть своих людей, только и ждавших того, чтобы отчаянно броситься в битву.

Торгрим поглядел на небо. Он не мог ничего сказать, поскольку не знал, что говорить. Ему нужно было подумать. Подумать…

Он повернулся к Берси и Скиди:

— Оттар нас покинул. Похоже, что Кьяртен ушел вместе с ним, этот ублюдок с черным сердцем.

— Они, наверное, вернулись к кораблям, — сказал Берси.

— Да, — согласился Торгрим.

— Они уплывут, — сказал Скиди. — И этот дерьмовый шлюхин выродок Оттар вполне может сжечь наши драккары. — Торгрим различил панику в его голосе, чего раньше никогда не слышал от Скиди.

Торгрим кивнул. Именно об этом он и думал. Оттар сожжет их корабли или разделит своих людей на девять драккаров и заберет их все. И сделает это только для того, чтобы отомстить Торгриму. А еще — дабы быть уверенным в том, что Торгрим и его люди останутся позади, а ирландцы будут заняты охотой на них, пока Оттар со своим отрядом уходит по реке.

— Мы должны вернуться к кораблям, — сказал Торгрим. Теперь о захвате монастыря не шло и речи. Им повезет, если они выберутся отсюда живыми. Очень повезет.

«Через три часа мы, возможно, уже будем грабить Глендалох, — вспомнил Торгрим свои мысли. — Идиот».

— Торгрим! — окликнул его Агнарр, повысив голос ровно настолько, чтобы его услышали. — Всадники садятся в седла.

— Хорошо, — сказал Торгрим.

Он смотрел на восток, куда хватало глаз, и размышлял об открывавшейся перед ним местности. Они прятались в низине, но их окружали возвышенности. Не имеет значения, в каком направлении они двинутся, вскоре они окажутся на открытом холме, на виду у ирландской армии.

Но и оставаться на прежнем месте они тоже не могли. Конники вот-вот начнут прочесывать окрестности. Они найдут северян, даже если пока не представляют себе, где укрылся противник.

Торгрим оглянулся на путь, по которому они пришли. Они могли прятаться за холмом, пока не достигнут возвышенности, на которой остались фургоны. Затем они обязательно окажутся на виду, когда придется перевалить через холм, чтобы вернуться к кораблям. Это будет явное отступление, они будут вынуждены сражаться на бегу, но ничего другого им не оставалось.

— Скиди, ты поведешь людей, — сказал Торгрим. — Ты знаешь дорогу. Идите быстро, но как только окажетесь на вершине холма у фургонов, где ирландцы смогут вас заметить, — оттуда бегите так, словно сама Хель наступает вам на пятки. Обойдите фургоны, возможно, они вас прикроют. Веди отряд в лес, как сумеешь. Берси, держи людей вместе, не позволяй им рассеиваться. Мы с Харальдом будем замыкать колонну.

Они кивнули и отправились выполнять его поручения. Торгрим позвал Агнарра с вершины холма.

— Всадники оседлали коней, — сказал Агнарр, — но они, похоже, совсем никуда не торопятся. Просто стоят там и ждут.

— Они не знают, что мы здесь, — сказал Торгрим. — Они думают, что мы все вернулись к кораблям. И наверное, спорят, стоит ли за нами гнаться или самое время возвращаться домой. Как они решат, только им известно. Так или иначе, это даст нам еще несколько минут.

Их люди выстроились в свободную колонну, по два-три человека в ряду. Те, у кого были ремни, перебросили щиты за спины, другие несли их в руках. Все мечи были в ножнах. Битвы не будет, они все это знали. Будет гонка на выживание.

Скиди встал во главе колонны и зашагал вперед со скоростью, поразительной для такого приземистого и коренастого человека. Колонна последовала за ним, все сильнее растягиваясь. Харальд с Торгримом пристроились в ее конце.

— Ирландцы увидят нас, когда мы будем переходить через холм, — тихо произнес Харальд. — Что будем делать?

А ведь он был рядом, когда Торгрим наставлял Скиди.

— Побежим, — сказал Торгрим. — Что еще мы можем сделать?

Что еще? Харальд, доверчивая душа, наверняка думал, что у Торгрима был план, но у Торгрима планы закончились. Одно предательство за другим, одна полоса неудач за другой, один подлый сукин сын за другим исчерпали его изобретательность и почти лишили надежды.

Они могут только бежать что есть мочи до своих кораблей, молиться Тору и Ньерду о том, чтобы найти свои драккары на месте и невредимыми, а затем попытаться добраться до моря. Вот и весь план. Это было все, что он был в состоянии придумать в тот момент, а других моментов для размышлений ему не представилось.

Колонна двигалась трусцой, как и следовало. Они должны были двигаться быстро, но хранить силы для настоящей гонки, которая вскоре начнется. Норманны возвращались по тому же пути, по которому шли сюда под покровом ночи. Они почти не шумели. Торгрим был уверен, что их не услышат из ирландского лагеря.

«Неплохо, — думал Торгрим, — неплохо…» Их пока еще не заметили.

Уже совсем недалеко…

Они быстро преодолели последние сто ярдов, а затем Скиди во главе колонны выбрался из низины на холм — туда, где из фургонов вчера соорудили укрепление. Торгрим видел, как первые ряды приблизились к крайнему левому фургону и почти полностью скрылись за ним. После этого, растянувшись сильнее, чем Торгриму хотелось бы, еще несколько десятков человек устремились к той же цели. К реке. К кораблям. К морю.

Примерно треть отряда исчезла за фургонами, когда в ирландском лагере наконец подняли тревогу.

«Не особенно-то вы, твари, и бдительные, а?» — подумал он, но ирландцы имели столько преимуществ, что в бдительности просто не нуждались.

— Пошли, пошли, пошли! — закричал Торгрим.

Соблюдать тишину уже не было необходимости. Как, впрочем, и подгонять людей. Они слышали крики ирландских воинов и теперь бежали вверх по холму к… к чему? Там они не найдут укрытия и нигде его не найдут, пока не доберутся до кораблей. А теперь, когда ирландцы пустились за ними верхом, расстояние до реки и драккаров, казалось, увеличилось.

Торгрим и Харальд быстро поднялись на холм, догоняя своих. Они заметили, что некоторые норманны выбросили щиты, чтобы легче было бежать, — зря они это сделали.

Идиоты!

Со щитами бегать, конечно, сложнее, но если всадники настигнут викингов на открытой местности, только щиты уберегут их от удара копьем в шею или копытом в голову. К тому же Торгрим не представлял себе, как они смогут добраться до кораблей без боя.

— Не бросать щиты, придурки, не бросать щиты! — крикнул Торгрим изо всех сил, которых у него было немного, потому что ему не хватало дыхания.

Харальд подхватил его клич. Для него это не составило ни малейшего труда.

На полпути к фургонам Торгрим остановился и обернулся к ирландцам. Ему не понравилось то, что он увидел. Всадники гнали своих коней в их сторону. Он слышал голоса, выкрикивавшие то ли предупреждения, то ли приказы, — он не мог понять. Это было не важно. Норманнов уже заметили, и вскоре, минут через пять, им придется сражаться — пешими, на открытой местности, с конными воинами. Самый опасный из вариантов.

Торгрим наблюдал достаточно долго, чтобы примерно прикинуть их количество. «Сорок или пятьдесят», — подумал он. Сорок или пятьдесят конных воинов против его сотни пеших. Всадники рассыпались, набирая скорость и нахлестывая лошадей.

— Если они так и атакуют беспорядочной толпой, — сказал Торгрим Харальду, — если они уверены, что смогут смести нас конями, то нам еще, может быть, повезет. В том случае, если мы сумеем выстроить стену щитов и устоять.

Он развернулся и заторопился дальше, теперь шагов на десять отставая от хвоста колонны. Они с Харальдом взобрались на холм, обогнули фургон. Торгрим увидел дымящиеся остатки костров. И подумал о том, что стало с ранеными, которых он у этих костров оставил. Он надеялся, что их забрали на корабли.

Разбитая дорога тянулась перед ними и выходила на открытую местность. Скиди вел людей прочь от дороги, в сторону ближайшего леса, окаймлявшего реку. Если они успеют скрыться среди деревьев, конники не затопчут их лошадьми. Скорее всего, ирландские воины не станут сражаться там верхом, а спешиться даже не попытаются. Их было для этого слишком мало, лишь лошади давали им преимущество.

«Если мы доберемся до деревьев…» — подумал Торгрим. Он оглянулся через плечо, но фургоны скрыли всадников из вида. Впрочем, те так или иначе скоро появятся рядом.

Он открыл рот, задыхаясь, пока они с Харальдом бежали по полю, замыкая колонну норманнов. Он теперь понимал, почему другие избавились от своих щитов. Щит Торгрима, переброшенный назад, колотил его по спине, и очень хотелось отшвырнуть его подальше, но он не стал этого делать. Торгрим был уверен, что Харальд намеренно замедляется, чтобы он, старик, мог бежать с ним вровень, и это ужасно бесило Торгрима. Он даже высказался бы на этот счет, если бы на разговоры хватало дыхания.

Скиди и те, кто бежал во главе колонны, все еще находились в нескольких сотнях шагов от края леса, когда из-за фургонов в их тылу показались первые всадники. Торгрим слышал конский топот, слышал, как они перекрикиваются, и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как лошадей пускают в галоп.

«Конец гонки», — подумал Торгрим. Они не успеют добраться до леса прежде, чем всадники настигнут их. Им придется развернуться и драться. Он открыл рот и кое-как прокричал:

— Всадники догоняют! Становись квадратом! Стену щитов! В квадрат!

Кричал он изо всех сил, но сил опять оказалось недостаточно. Он задыхался, однако Харальд был рядом и снова поделился с ним мощью своих легких.

— Всадники догоняют! — заорал Харальд, все еще бежавший бок о бок с Торгримом. — В квадрат! Поднять щиты, встать в квадрат!

Они увидели, как Скиди останавливается во главе колонны, как он машет руками, направляя людей обратно к Торгриму, туда, где все они смогут собраться и организовать оборону. Берси выстраивал людей в короткую стену щитов, а затем под нужным углом заворачивал строй в квадрат. Торгрим надеялся, что они справятся вовремя. Надеялся, что немногие из них бросили свои щиты на бегу.

Они с Харальдом последними достигли оборонительного ряда. Торгрим слышал за спиной грохот копыт, громкий и близкий, чувствовал дрожь земли под ногами. Воины, стоявшие в квадрате, расступились, создав брешь в стене щитов. Харальд и Торгрим шагнули в нее, развернулись и сомкнули свои щиты с теми, кто стоял по обе стороны от них.

Норманны по сути дела соорудили форт, маленький квадратный форт со стенами из плоти и крови, закрытый щитами с четырех сторон. Если им удастся выстоять против всадников, они еще смогут выжить. Что им требовалось, так это копья, которыми они могли бы дотянуться до коней и всадников, когда те попытаются сломать стены. Но копий у них не было, только мечи. Мечи для этой работы не особенно годились, будучи слишком короткими, но справиться все же могли.

— Готовься! — крикнул Торгрим.

Всадники находились теперь в сотне шагов от них и быстро приближались, но при этом, судя по всему, были так уверены в легкой победе, что не потрудились создать даже подобие порядка. Они просто мчались с копьями и мечами наперевес, с боевым кличем. Мчались на норманнов, наверняка надеясь, что сумеют сломить их, заставить бежать, а потом с легкостью зарубят бегущих.

— Стоять! — крикнул Торгрим. — Вы выживете, если удержите строй! Готовьтесь, смыкайте щиты!

И тогда всадники налетели, их огромные кони разворачивались и уходили в сторону в последнюю секунду, чтобы не врезаться в кажущуюся неподвижной линию щитов и стоящих за ними людей. Кони били копытами и скалили зубы, всадники размахивали мечами, но стена щитов не сломалась, норманны не бросились в паническое бегство.

И теперь у них появился шанс контратаковать. Мечи показались из-за щитов, их заточенные наконечники находили ноги и животы всадников, шеи и крупы лошадей. Всадники кричали и рубили атакующих, лошади вставали на дыбы от боли и неожиданности. Торгрим увидел, как кто-то упал на землю. Ирландец перекатился и попытался выхватить оружие, но Олаф сын Торда шагнул вперед и вогнал меч в его тело прямо сквозь кольчугу, а затем вновь отступил в стену щитов, прежде чем кто-то из других всадников успел на это отреагировать.

— Держите строй и убивайте ублюдков! — крикнул Торгрим, вонзая Железный Зуб во всадника, который разворачивал коня прямо перед ним.

Всадник отбил клинок, вскинул над головой собственный меч, намереваясь ударить им, как топором, но Торгрим был слишком быстр для него. Он выступил на полшага из стены щитов, ударил вперед и вверх.

Кончик меча попал всаднику прямо под вскинутую руку и погрузился на несколько дюймов. Торгрим резко выдернул его и снова вернулся на свое место в строю. Всадник выронил меч, схватился за рану, закачался в седле, а его конь развернулся и поскакал куда-то в сторону, подальше от этой стены смерти. Всадники что-то прокричали друг другу, а затем резко дернули поводья и галопом помчались прочь. Но ушли они недалеко, всего шагов на пятьдесят, там, где мечи не могли их достать и где они могли придумать новую тактику. И Торгрим увидел в этом шанс.

— Бегите к лесу! — закричал он, указывая мечом в ту сторону. — Держитесь вместе, всадники вернутся в любой момент, но бегите к лесу!

Норманны его поняли. Они все разом развернулись, словно выполняя фигуру какого-то сложного танца, и бросились к далекому лесу, туда, куда Скиди вел их еще до появления всадников. Викинги оставались в плотном строю, не рассыпались, поскольку все, как и Торгрим, знали, что всадники догонят их раньше, чем они доберутся до безопасного места. А когда всадники вернутся, только стена щитов спасет их. Но с каждым футом, с которым они приближались к лесу, у них появлялось все больше шансов оторваться от погони.

Конные воины, конечно же, прекрасно это понимали, поэтому Торгрим не спускал с них глаз. Всего через минуту после того, как люди Торгрима бросились бежать по открытой местности, всадники разделились на три группы и снова помчались на них. Центральная группа, в которой было около двадцати всадников, устремилась прямо на норвежцев, а те, что были слева и справа, начали разъезжаться в стороны.

— В квадрат! В квадрат! — крикнул Торгрим.

Бежать дальше они пока не могли. Пришло время отразить очередную атаку.

Норманны держались близко друг к другу, им понадобилось всего несколько секунд, чтобы сомкнуть квадрат, держа щиты на уровне груди.

— Они ударят с трех сторон! — крикнул Торгрим. — Не позволяйте им разбить нас! Разорвем строй — и мы покойники!

Конечно, покойниками они, скорее всего, станут, даже если не разорвут строй. И все они это понимали. Но они стояли прямо, вгоняя пятки в мягкую землю, поудобнее перехватывая мечи, и ждали.

Долго ждать не пришлось. Всадники слева и справа промчались довольно далеко от сомкнувших ряды норманнов, затем развернули коней и нацелились на противоположные стороны квадрата, дав себе лишнюю сотню шагов, чтобы набрать скорость для удара по щитоносцам. Центральная группа всадников никуда не сворачивала. Эти мчались по прямой, вскинув мечи, конские копыта взметали за собой торф, траву и комья грязи.

— Держать строй! — крикнул Торгрим, позволив голосу перерасти в боевой клич. И тогда всадники ударили.

Торгрим много лет ходил по морю, и ему часто приходилось выдерживать шторма, когда огромные валы темной воды вздымались и пенились над головой, обрушивались на него, команду и корабль, словно рука разъяренного бога. Вот на что была похожа эта атака всадников.

Ирландцы шпорили своих коней, доводя их до бешенства, и в этот раз не стали уклоняться и поворачивать у стены, а у викингов не было копий, они не могли достать ни лошадей, ни людей, пока те не врезались в них. Общая масса пятидесяти коней с их седоками обрушилась на квадрат щитоносцев с трех сторон почти одновременно. Как штормовой вал. Как рука гневного бога.

Лошадь перед Торгримом встала на дыбы и ударила копытами. Он уклонился влево, почувствовал, как правое копыто врезалось в щит, и отлетел назад. Левая нога лошади угодила прямо в лоб Вемунду, стоявшему рядом с ним. Удар отбросил Вемунда назад, щит и меч вылетели из его рук. Затем конь опустился на все четыре ноги, и всадник снова вогнал шпоры ему в бока, посылая животное вперед, прямо в центр квадрата.

Точнее, того, что недавно было квадратом. Теперь это напоминало корабль, налетевший на скалы во время сильного прибоя и рассыпающийся на все более мелкие куски с каждым новым ударом волн.

Всадник, опрокинувший Вемунда, пришпорил коня и, увидев Торгрима, направился к нему, вскинув меч. Торгрим действовал инстинктивно, благодаря памяти тела, приобретенной за долгие годы упражнений. Он позволил всаднику начать выпад и шагнул в сторону, только когда клинок прошел в нескольких дюймах от его груди. Он успел заметить изумление на лице ирландца, а затем прыгнул, вгоняя Железный Зуб сквозь кольчугу ему в брюхо. Торгрим выдернул клинок и начал оглядываться в поисках следующего всадника, поскольку с этим он покончил.

Кое-где сохранились остатки стены щитов, люди стояли вместе и отбивались от налетающих конников, но надолго их вряд ли хватило бы. Кони и мечи обрушивались на них сверху и вот-вот должны были уничтожить всех.

Теперь рядом с Торгримом стояли Агнарр и Годи. В десяти футах от него Харальд размахивал Колуном по широкой дуге, снося все, что оказывалось на пути у клинка.

— Торгрим! — крикнул Агнарр, и Торгрим быстро оглянулся, чтобы заметить, как один из конных воинов пришпорил свою лошадь, устремляясь к нему.

У всадника было копье, которое он держал низко, метя Торгриму в грудь. Агнарр прыгнул вперед, схватил копье за древко и вывернул его вверх. Ирландец хрюкнул, и его конь повернулся под ним.

Агнарр потянул сильнее, и Торгрим попытался достать всадника, но ему мешал конь, который щелкал зубами. Ирландец вынул ногу из стремени и пнул Агнарра в голову, Агнарр охнул, отпустил копье и отлетел назад.

Конь повернулся, тесня Торгрима. Он увидел, как копье подается назад, а затем устремляется вперед. Увидел, как оно входит Агнарру в грудь через кольчугу по самое древко. Глаза Агнарра распахнулись, изо рта его хлынула кровь.

Копейщик вырвал свое оружие и развернул коня прочь от Торгрима, прежде чем тот смог отомстить за Агнарра или даже подумать о мести. Он перевел взгляд с всадника на Агнарра, который упал на колени. Его глаза смотрели прямо вперед, по бороде стекала кровь, но свой меч он все еще крепко сжимал в руке. А затем Агнарр рухнул лицом в ирландскую грязь.

Торгрим обернулся, выставив перед собой Железный Зуб, в поисках жертвы. Увидев одного из всадников, который бился мечом с орудовавшим топором Вали, он бросился туда. Всадник даже не заметил, как Торгрим подбежал и всадил клинок ему в поясницу. Он выгнулся, закричал и упал, когда Торгрим выдернул меч.

— Все в лес! — крикнул Торгрим так громко, чтобы его расслышали сквозь шум битвы.

Он не хотел, чтобы норманны в панике бросились к лесу, ведь всадники могли запросто их зарубить по пути, но иных вариантов больше не оставалось. По крайней мере так уцелеет хоть кто-то. Но не он сам. Он не будет даже пытаться.

Годи опять оказался рядом с ним, а затем Торгрим увидел Харальда, который тоже торопился к нему.

— В лес! Бегите в лес! — снова крикнул Торгрим, указывая в ту сторону Железным Зубом на случай, если его не поняли.

Харальд, глядя на него, широко раскрыл глаза, его челюсть отвисла. Торгрим уловил движение за спиной и развернулся. Один из всадников мчался прямо на него. Похоже, последним, что он успеет увидеть перед смертью, будет массивная голова лошади, ее желтые зубы и пена, капающая с ее губ.

Годи в два прыжка оказался между ним и лошадью, взмахнул огромной секирой, как будто рубил дерево. Лезвие попало всаднику в грудь и отшвырнуло его, секира так и застряла в его грудине. Конь вздыбился, когда всадник запрокинулся назад, все еще натягивая поводья. Казалось, что все движется медленно, словно под водой. Торгрим увидел копыто, летящее прямо на него, и сдвинулся в сторону, точнее, подумал, что нужно отпрыгнуть, как вдруг копыто ударило его в голову.

И тогда все стало черным.

А затем прояснилось.

Он открыл глаза, не зная, где находится и как долго был без сознания. Казалось, что прошло уже много времени, но он все еще видел ноги людей и лошадей, слышал звон оружия и крики сражающихся, вопли раненых и ржание коней.

«Я на земле», — подумал он. Он действительно лежал на боку. И совершенно не понимал, что происходит.

Он почувствовал руки на своих плечах, понял, что его поднимают с земли, подумал о том, сможет ли стоять. Торгрим ждал, что его поставят на ноги, но вместо этого ощутил, как его забрасывают на плечо, а потом он мог видеть только ноги Годи и, наверное, Харальда рядом, после чего все вновь погрузилось во тьму.

Глава сорок вторая

Четверо со мною, —

Знай: на нас, отважных,

Шестеро не смогут

Замахнуться сталью.

Сага об Эгиле

Когда Торгрим снова открыл глаза, вокруг были только кусты, папоротник и стволы деревьев. Он не шевелился — не был уверен, что сможет пошевелиться, двигались только его глаза. Он слушал. Журчала вода, видимо, поблизости текла река. Раздавались тихие шорохи, словно люди вокруг него старались не двигаться без нужды. Ветер тревожил кроны деревьев. А в остальном царила тишина.

Затем шорох стал громче и он услышал голос Харальда:

— Отец?

Торгрим повернул голову, и внезапно перед ним очутилось лицо Харальда, обеспокоенное и перепачканное кровью.

— Отец? — повторил он. — Ты можешь говорить?

Торгрим задумался над ответом и понял, что может не только говорить, ему по силам сделать куда больше.

— Да, да, я в порядке. Помоги мне сесть, — прорычал он.

— Ты уверен… — начал Харальд, но Торгрим ответил ему взглядом, намекавшим на то, что препираться не стоит. Поэтому он просунул руки Торгриму под мышки и поднял его, помогая оттолкнуться от земли.

Годи тоже оказался рядом, с другой стороны.

— Поставь меня на ноги, — сказал Торгрим, но Годи покачал головой.

— Мы прислоним тебя к дереву ненадолго, пусть кровь отхлынет, — сказал здоровяк, и Торгрим наградил его тем же взглядом, что и Харальда, однако выяснилось, что на Годи это не оказывает должного воздействия.

Годи и Харальд оттащили его на несколько футов назад и прислонили к стволу огромного дерева. Торгрим почувствовал, как кружится голова, закрыл глаза и подождал, пока дурнота не уляжется.

И снова открыл глаза. Харальд вернулся к тому, чем, судя по всему, занимался минутой раньше: обматывал лоскутом длинный порез на предплечье. Лицо Годи было залито кровью, но Торгрим догадался, что она текла из раны на голове, которые всегда выглядят серьезнее, чем на самом деле. Рядом оказались также Олаф сын Торда, Ульф и еще несколько воинов. Торгрим насчитал десять человек. И все они имели более или менее тяжелые раны.

— Где остальные? — спросил Торгрим.

Харальд и Годи обменялись взглядами, и Торгрим все понял.

— Они не успели, — сказал Харальд.

Торгрим кивнул. Он вспомнил Агнарра с копьем в груди, Вемунда, убитого конским копытом. И всех остальных, кто погиб на его глазах. Его и самого стоило бы оставить умирать, но отчитывать Харальда и Годи за эту ошибку он не собирался.

— Ирландцы? — спросил Торгрим.

— Они дорого заплатили за наших людей, — заверил его Харальд.

— Мы устроили им бойню, — сказал Годи. — Убили, наверное, половину. Но их все равно было слишком много. Ты приказал всем бежать в лес, и мы пробились сюда. Тяжко было. Вот все, кто сумел добраться. — Он жестом указал на тех немногих, которые сидели или стояли, опираясь на деревья, вокруг сумрачной полянки.

— Они даже не пытались за нами гнаться, — сказал Харальд. — Мы добрались до леса и углубились в него так далеко, как только смогли. Они ездили вдоль деревьев, но выкурить нас оттуда даже не старались.

Он явно искал светлые моменты в трагедии этого утра, и Торгрим его понимал. Так и полагалось поступать мужчине.

Некоторое время они оставались на месте, молчаливые, бдительные. Те, кто перевязывал раны, закончили с этим. Все окровавленные, они сели и уставились в темную лесную глушь.

Наконец Торгрим убедился, что ему хватит сил, чтобы встать. Он наклонился вперед и оттолкнулся от земли. В горле Харальда зародился протест, но умер, так и не появившись на свет. Торгрим стоял и чувствовал, как кровь приливает к голове и к ногам, и все его силы ушли на то, чтобы не упасть, однако он не стал опираться на дерево.

Подав таким образом пример, он спросил:

— Вы готовы двигаться дальше? Может, кто-то слишком тяжело ранен, чтобы идти? Мы должны узнать, что случилось с нашими кораблями.

Один за другим воины поднимались, некоторые из них опирались на плечи товарищей. Торгрим дал им минуту, чтобы опробовать силу в ногах. Он переводил взгляд с одного человека на другого. Все выглядели плохо, но не до такой степени, чтобы не пройти то небольшое расстояние, которое отделяло их от пришвартованного к берегу «Морского молота». Точнее, от того места, где вчера утром они привязали драккар.

Торгрим первым двинулся сквозь лес. Он собирался вначале держаться деревьев, спускаясь к реке, но через десять минут ходьбы через густой подлесок убедился, что из этого ничего не выйдет. Он вновь выбрался на опушку. А когда увидел поляну за ней, остановился и вскинул руку, призывая остальных поступить так же.

Он внимательно оглядел местность, насколько хватало глаз, и не заметил никакого движения, разве что ястребы кружили в вышине. Тогда он вышел и сделал несколько осторожных шагов по высокой траве. Ничего не произошло. Он обернулся к остальным.

— Пойдем, — сказал он.

Похоже, у ирландцев нашлись дела поважнее охоты за жалкой горсткой уцелевших норманнов.

Они шагали вдоль края леса, держась на открытой местности, когда это было возможно, но достаточно близко к укрытию, на тот случай, если услышат топот копыт вдалеке. Один раз до них донесся звук — отдаленный, но хорошо различимый даже сквозь шум ветра. Они нырнули обратно в лес и оттуда наблюдали за тем, как патруль из десятка всадников проезжает по дороге. Двигались они медленно, внимательно вглядываясь в окрестности.

— Похоже, они все-таки не желают оставить нас в покое, — тихо сказал Годи.

Как только конский топот растаял вдали, они снова зашагали вперед, удвоив бдительность и следя, не возвращаются ли всадники, но больше никого не встретили.

Наконец они добрались до того места, где свернули от реки днем ранее. Трава все еще была примята ногами двухсот пятидесяти воинов, сильных, полных решимости, уверенно маршировавших на Глендалох. Теперь лишь десять из них возвращались по той же истоптанной траве и вверх по склону, обрывавшемуся на речной берег.

Сама река оставалась скрытой из вида, но Торгрим видел вдалеке одинокую мачту, а значит, по меньшей мере один корабль остался на месте. Вскоре он понял, что это «Морской молот» с приметным флюгером на верхушке мачты. Торгрим ощутил проблеск надежды, первый, который он позволил себе за очень долгое время.

Он взобрался на склон. Оттуда ему открывался вид на реку и полосу берега, тянувшуюся на две сотни футов в обоих направлениях, и его надежда умерла быстро и безмолвно. «Морской молот» был на месте, его нос так и лежал на берегу, но от кормы до мачты корабль был затоплен водой. Скорее всего, дно пробили где-то у кормы. Если бы нос не уткнулся в береговой ил, корабль утонул бы полностью.

И повсюду лежали трупы. Торгрим видел тела, плавающие в мелкой воде у самого берега. Он видел людей, которых вынесло на гальку в том месте, где они разбили последний лагерь, поднимаясь вверх по реке. Он видел людей на траве, там, куда они сумели доползти в последние мучительные мгновения перед смертью.

Это были стражи, которых Торгрим оставил позади, те, кто наверняка не думал, что придется защищать корабли от своих же собратьев-норманнов. Скорее всего, они даже не обнажили оружия, когда Оттар и Кьяртен прибыли со своими людьми и устроили здесь побоище.

Корабли Оттара исчезли, как и «Лисица», и «Кровавый орел», и, конечно же, «Дракон» Кьяртена. Торгрим сжал губы и позволил ярости, злости и лютой ненависти, подобной которой он еще никогда не испытывал, заполнить его, пока они не хлынули через край. Он понял, что у него дрожат руки. Схватившись за рукоять Железного Зуба, он начал спускаться по крутому берегу.

Стоя у воды, он снова окинул взглядом «Морской молот». Корабль, похоже, находился в неплохом состоянии, если не считать того, что был залит водой. Скорее всего, дыра, пробитая в обшивке, не слишком велика, и судно сможет вновь отправиться в плавание, если ирландцы дадут викингам время на то, чтобы залатать драккар. Но Торгрим сомневался в этом.

На свой корабль он смотрел всего секунду, потому что, хоть он и любил свой драккар, вокруг лежали люди, которые погибли, защищая его, и они требовали внимания. Может, найдутся среди них и живые. Он ожидал увидеть тело Старри на палубе «Морского молота» или в воде, затопившей корпус, но нигде его не нашел.

Торгрим развернулся и медленно зашагал вдоль берега, а остальные двинулись следом. Мертвые были повсюду. Некоторые принадлежали к отряду Оттара, но в основном это была его собственная стража. Он видел лица людей, которых хорошо знал, с которыми бился бок о бок и переживал лишения долгой зимы в Вик-Ло. Людей, с которыми он валил деревья, строил корабли и ходил в море. Теперь их кожа стала синевато-серой, глаза все еще были открыты, словно они глядели на окружающий их ужас; рты будто бы издавали беззвучный крик.

«Вы теперь пируете с Одином, братья», — думал Торгрим, и он был уверен, что это правда, хотя и заметил, что многие пали, так и не вынув мечей из ножен, пали от рук тех, кого считали своими друзьями.

А затем он услышал стон, долетевший из травы, и почувствовал страх, словно раздался зов из могилы. Однако затем он понял, что это слабо вскрикнул раненый человек. Торгрим заторопился туда, все еще опережая своих людей.

Галька на берегу сменилась травой, и Торгрим пошел на звук. Кто-то лежал там навзничь, лица его не было видно. Торгрим шагнул ближе, посмотрел на него.

Кьяртен.

— Ты ублюдок, — произнес Торгрим бесцветным и ровным тоном.

Рука Кьяртена лежала на животе, и Торгрим видел блеск внутренностей под его ладонью. Кольчуга и штаны были разорваны и пропитаны кровью. Он, несомненно, умрет от своей раны, но не скоро. Торгрим уже видел подобное раньше. Кьяртен мог мучиться в агонии еще несколько дней.

Но Торгрим не собирался дать ему такой шанс. Он хотел увидеть, как Кьяртен умрет, и у него не было времени ждать. Что еще важнее, он не мог позволить Кьяртену умереть от раны, полученной в честном бою. Как бы ему ни хотелось, чтобы Кьяртен страдал все свои последние дни в Мидгарде, приятней было бы заставить его страдать до конца времен в ледяном мире Хель.

Он вынул Железный Зуб из ножен. Меч Кьяртена лежал в пяти футах от него, скрытый травой. Кьяртен умрет сейчас, умрет без оружия в руке, смертью труса, и валькирия плюнет на его труп.

Кьяртен открыл глаза и посмотрел на Торгрима.

— Я пытался, Ночной Волк, — сказал он, и голос его прозвучал громче, чем ожидал Торгрим. — Я пытался.

— Да, ты пытался, — ответил Торгрим. — А сейчас ты умрешь.

И тут Торгрим услышал другой голос, зовущий его:

— Ночной Волк…

Глухой голос, от которого Торгрима снова пробрало замогильным ужасом. Он обернулся и увидел Старри Бессмертного, поднимающегося на ноги. Туника Старри была порвана, лицо, волосы и всклокоченную бороду покрывала корка запекшейся крови. Он выглядел так, словно вот-вот упадет, и Харальд с Олафом поспешили его поддержать. Они схватили его за руки и приняли его вес на себя, а Старри на миг закрыл глаза, позволив своей голове поникнуть.

Затем снова открыл глаза и поднял взгляд.

— Да, Ночной Волк, я еще жив, — произнес Старри куда тише, чем Кьяртен.

Но Торгрим был рад его слышать, рад тому, что Старри еще жив, потому что по его виду трудно было судить, к какому миру он теперь принадлежит.

Старри сделал шаг вперед, и Харальд с Олафом двинулись вместе с ним.

— Кьяртен и его люди не бросали тебя. Они пришли сюда не для того, чтобы похитить корабли. Они хотели остановить Оттара, — сказал Старри.

Торгрим нахмурился. Он посмотрел на Кьяртена, который пытался сесть, стиснув зубы и содрогаясь всем телом. Тогда Годи обошел Торгрима и помог ему, поддержав своей массивной рукой спину Кьяртена.

— Прошлой ночью, — начал Кьяртен, — я догадался, что задумал Оттар. Но не раньше. Прости меня, Ночной Волк, я рассказал ему. Еще тогда, в устье реки, когда я думал, что смогу объединиться с ним, я рассказал ему о Вик-Ло и богатствах, которые ты там оставил. О форте, который сейчас почти обезлюдел, где остались только женщины и старики…

И Торгрим понял, что пытался сказать ему Кьяртен. Вик-Ло. Оттар бросил их умирать, чтобы забрать корабли и отправиться в Вик-Ло, оставшийся без защиты, чтобы овладеть им. Торгрим не знал, что думать, он не мог даже понять, что испытывает. Ярость, страх, жажда мести… Чувства хлестали его, как кнут, снова и снова. Ему показалось, что его сейчас ими стошнит.

— Я взял своих людей и попытался остановить его, — продолжил Кьяртен. — Но я все-таки трус, я не смог сказать тебе, что наделал. Я думал, что если сумею остановить его, то этим все исправлю.

Торгрим поглядел на Старри.

— Торгрим, он говорит правду, — кивнул Старри. — Он и его люди сражались с Оттаром. И я сражался рядом с ними. Оттар убил их всех. — Старри слабо улыбнулся. — Но только не меня, потому что я Старри Бессмертный.

Торгрим кивнул. «Возможно, Старри и вправду нельзя убить», — подумал он.

Затем Старри заговорил снова:

— Кьяртен пробил дыру в днище «Морского молота». Затопил его на месте. И только поэтому Оттар не забрал этот корабль, как забрал все остальные. И поэтому он не позволил Кьяртену умереть быстро.

Торгрим опустил взгляд на Кьяртена. Он не знал, что делать.

— Годи, помоги мне встать, — сказал Кьяртен.

Годи просунул руки ему под мышки, поднял его, как маленького ребенка, и поставил на ноги. Кьяртен с шипением втянул в себя воздух, крепко прижал руку к ране и закрыл глаза. Когда приступ боли прошел, он снова открыл глаза и указал на свой меч.

— Годи, мой меч. Пожалуйста.

Годи наклонился, поднял оружие, и Кьяртен взял меч за рукоять. Он развернулся к Торгриму.

— Ночной Волк, за то, что я причинил тебе, я должен поплатиться своей жизнью. Ты ничего мне не должен. И все же я прошу тебя об этом. Мы бились однажды и не закончили бой. Давай закончим его сейчас.

Торгрим посмотрел ему в глаза. Кьяртен едва ли не умолял его. Он не хотел умирать в агонии, покрыв свое имя позором. Торгрим вынул из ножен Железный Зуб.

Кьяртен слабо улыбнулся и поднял клинок на уровень пояса, насколько позволили его силы. Торгрим сделал притворный выпад, Кьяртен с трудом парировал этот удар. И Торгрим воздел Железный Зуб высоко над левым плечом, чтобы провести мощную контратаку. Кьяртен все еще улыбался и не вздрогнул, когда Торгрим одним ударом начисто снес его голову с плеч.

Эпилог

И много было печали повсюду, великое несчастье среди ирландцев.

Красное вино пролилось в долину.

Анналы Ульстера

Когда ирландские воины вернулись после битвы с норманнами, после неописуемой бойни, которую они устроили отступающим северянам, Лохланн занялся тем, чего не делал уже очень давно. Он принялся молиться.

Нет, разумеется, он много раз молился за те годы, которые вынужден был провести в монастыре. Несколько раз в день. Но выбирать ему не приходилось, и это только нагоняло на него тоску. Теперь все было иначе. Он молился по-настоящему, слова его шли от сердца. Он искренне желал божественного напутствия.

Минувшие несколько дней походили на сон больше, чем что-либо в жизни Лохланна. На кошмарный сон, полный страха и ужаса, злости, возбуждения, желания убивать, трепета от мысли о том, что убьют его. Он с трудом припоминал, что случилось. Они атаковали норманнов, отступили, заставили тех отступать. Лохланн не мог мысленно расставить происшедшее хоть в каком-то порядке.

Один из фургонов, мимо которых они с Луи проезжали по пути от Встречи Вод, врезался в их ряды. Это мгновенно изменило весь ход битвы, вырвало победу у них из рук. Это он еще помнил.

Он прикинул, не станет ли проще припоминать события на поле боя, когда он обретет побольше опыта в таких делах.

«Нужно будет спросить у Луи об этом», — подумал он. А затем вспомнил. И почувствовал себя так, будто ему воткнули нож под ребро.

В последние дни он спал всего несколько часов в сутки, терзаясь страхами по поводу предстоящего сражения. Он боялся и раньше — Луи заверял его, что только безумцы не боятся боя, — но это был другой страх. Потому что на этот раз рядом не было Луи де Румуа. На этот раз он отправился в битву после того, как его мир перевернулся, после того, как его друг, тот, кем он больше всех на свете восхищался, бесследно исчез. И не просто исчез — сбежал, объявленный убийцей, распутником и вором.

Лохланн до сих пор не понимал, как это могло произойти. Но он начал задумываться о том, какие еще могут быть тому объяснения, и его неуверенность росла. Прежняя любовь к Луи де Румуа превращалась в злость и ярость, которые дымились и грозили вот-вот вспыхнуть.

Ирландцы сражались с язычниками без руководства юного франка, и, несмотря на серьезный просчет Колмана, пославшего копейщиков перед стеной щитов, они победили. Большую часть налетчиков перебили, горстка сбежала. Ни один патруль не заметил никаких следов. Теперь бой закончился и Лохланн молился.

Закончив, он почувствовал себя лучше, словно вышел на солнце после купания в холодном весеннем ручье. Но у него все еще не было ответов на великое множество вопросов, поставленных в последние дни.

Однако, похоже, никого больше эти вопросы не волновали. Время от времени он слышал, как кто-то осторожно интересовался, куда подевался Колман; порой кто-то шепотом, но весьма ехидно обсуждал Луи и Фэйленд, но не более того. Когда отгремела битва, воины, судя по всему, решили остаться на месте, а боэре и фудир вернулись к своим хозяйствам.

Лохланн стоял на холме, на котором расположилась армия, и смотрел на Глендалох, лежащий всего в миле от подножия. Он видел улицы, еще два дня назад полные людей, а теперь совершенно опустевшие. Он видел монастырь и окружающие его здания. Он искал большой дом Колмана и сумел различить его остроконечную крышу, возвышающуюся над соседскими.

На эту крышу он теперь и смотрел. «Интересно…» — подумал он. Колман тоже пропал, и, зная кое-что об отношениях Луи и Колмана, а также кое-что допустив, Лохланн предположил, что между исчезновением Колмана и Луи есть какая-то связь. В следующий момент он осознал, что шагает вниз по пологому холму в сторону скопища убогих строений под названием Глендалох.

Он добрался туда за полчаса. Свидетельства того, что люди быстро покидали город, были повсюду: домашняя утварь всех мастей валялась в грязи, открытые двери домов и спешно покинутых лавок покачивались на ветру.

Лохланн медленно шагал по знакомым улицам, словно по кладбищу или полю недавней битвы. Это был самый жуткий опыт в его жизни.

Затем из монастыря донесся звон колокола, призывавший монахов к сексте — молитве середины дня. Звук заставил Лохланна подпрыгнуть и со свистом втянуть в себя воздух, но он быстро очнулся. Было в этом звуке нечто надежное и утешительное. Пусть жители Глендалоха и сбежали в ужасе, но люди Господа остались здесь, и жизнь текла за монастырским валом, как всегда.

Лохланн сотворил крестное знамение и отправился дальше. Наконец он добрался до большого дома Колмана мак Брендана. Остановившись у калитки, он окинул взглядом двор и дом. Казалось, все оставалось на своих местах; и, похоже, внутри никого не было. Лохланн открыл калитку и вошел во двор. Двигался он осторожно, сам не зная почему.

У входной двери он снова остановился и схватился за задвижку. Та поддалась почти без сопротивления, и Лохланн открыл дверь.

— Господин Колман? — позвал он не слишком громко. — Фэйленд?

Он открыл дверь еще шире и шагнул внутрь. В доме было довольно светло благодаря окнам под потолком, и Лохланн различил очертания стола и стула, лестницы, ведущей на верхний этаж, котелка над очагом и тела Колмана, распростертого на полу.

Лохланн быстро пересек комнату и остановился над Колманом. Сначала он хотел помочь ему, но, еще даже не прикоснувшись к телу, увидел огромную лужу крови, высохшую на соломе и впитавшуюся в земляной пол, а также почерневшее лицо Колмана. Он умер, и довольно давно. По меньшей мере вчера. Лохланн ничем не мог ему помочь, и он еще не стал священником, так что духовной помощи тоже не мог оказать.

Он медленно приблизился к трупу, внимательно рассматривая его и обстановку вокруг. У Колмана было перерезано горло.

Его меч, извлеченный из ножен, лежал в нескольких футах от тела, так что убийца наверняка не застал его врасплох, или, по крайней мере, у Колмана было время достать оружие. У ног его виднелась небольшая яма. Лохланн заглянул в нее и увидел отпечаток чего-то квадратного, что ранее там хранилось.

«Сундучок? — подумал Лохланн. — Тайник Колмана? Это было просто ограбление?»

Он услышал шум за спиной и резко обернулся, уронив руку на рукоять меча. В дверном проеме стоял человек, но в тусклом свете Лохланн его не узнавал. А затем человек заговорил:

— Брат Лохланн?

Лохланн почувствовал, как тело его расслабляется. Он убрал руку от эфеса меча.

— Отец Финниан?

Финниан шагнул в комнату. С ним был еще один человек — молодой, немногим старше Лохланна, одетый в такую же черную монашескую рясу. Взгляд Финниана остановился на теле Колмана, лежащем у самых ног Лохланна.

— Я его нашел уже таким! — запротестовал Лохланн, внезапно осознав, как все это выглядит. — Он мертв, мертв уже давно.

Финниан вскинул руку:

— Я знаю, сын мой, я знаю. Я вижу, что он давно уже мертв. И я знаю, что все это время ты провел среди воинов. Но скажи мне, зачем ты здесь?

Лохланн бросил взгляд на молодого монаха и затем снова на Финниана, и от священника это не укрылось.

— Это брат Сеган, — сказал Финниан. — Он мой близкий друг, очень смелый молодой человек. Очень умный. Он говорит на языке варваров и на многих других языках. Сеган жил с язычниками в Вик-Ло весь прошлый год, именно он уведомил меня об их планах. Должен сказать, что, если бы не он, варвары сейчас грабили бы Глендалох.

Лохланн кивнул молодому человеку, и Сеган ответил кивком.

— Я и сам не уверен, зачем я здесь, святой отец, — сказал Лохланн. — Думаю, я искал Колмана. Или Луи. Или правду о том, что случилось. Я хочу понять, действительно ли Луи…

— Правда, — сказал отец Финниан, — это та вещь, которую все мы очень и очень желали бы узнать.

— А вы знаете? — спросил Лохланн. — Вы знаете, что случилось? С Луи, Фэйленд и Айлераном? Мне сложно поверить, что Луи хладнокровно убил Айлерана. И все же…

— Мне тоже, — прервал его Финниан. — Но о том, что произошло, я знаю не больше, чем ты.

Как часто случалось, слова Финниана прозвучали так, будто значили куда больше, будто под ними скрывался смысл, который священник мог раскрыть, а мог и утаить. И чаще он его утаивал.

— Вот почему я стал искать тебя, — добавил он.

— Язычники ушли? — спросил Лохланн. — Те, кто выжил, уплыли?

— Мне известно лишь то, что я слышал от путешественников и всех прочих, с кем я говорил. Я слышал, что большинство из них ушли, но один корабль и с десяток варваров еще здесь. Их нужно уничтожить.

— И за ними отправили людей? Лучше всего послать конников. Они двигаются быстрее и поймают варваров на берегу.

Финниан кивнул:

— Было бы неплохо, но проблема в том, что без Луи, Колмана и Айлерана некому отдать им приказ.

— Некому, — согласился Лохланн. — И они сидят в лагере, как на Рождество.

— Поэтому тебе стоит отправиться туда, — заявил Финниан. — Найдешь ли ты людей, которые поедут с тобой, если ты попросишь? Большой отряд тебе не понадобится.

Лохланн поразмыслил над вопросом.

— Да, найду, — ответил он.

— Тогда иди, — сказал Финниан.

Лохланн покачал головой.

— Я никто, — сказал он. — У меня меньше опыта, чем у кого-либо из них.

— Но это должен быть ты. И вот почему: если Луи и Фэйленд намерены бежать, они, скорее всего, двинутся вдоль реки к морю и попытаются сесть на корабль, идущий во Франкию. Любой, кто поедет за варварами, вероятно, наткнется и на них. А если их поймают другие воины, их повесят прямо на месте.

— И, возможно, они того заслуживают, — сказал Лохланн.

— Возможно, — кивнул Финниан. — А может, и нет. Это мы должны выяснить. И если ты их захватишь, ты приведешь их сюда. Тогда мы и узнаем правду о случившемся.

— Я попытаюсь вернуть их. Если найду, — ответил Лохланн, очень сомневаясь в том, что у него получится.

По правде говоря, он не был уверен, как поведет себя, встретив Луи и Фэйленд. Но он сказал Финниану, что приложит все усилия, чтобы выполнить его поручение, попрощался и направился обратно на холм, к лагерю. На полпути он вдруг задумался, откуда Финниан знал, что искать его нужно в доме Колмана.

***

Торгрим Ночной Волк хотел похоронить своих мертвецов. Хотел уложить их в достойные могилы, с мечами в руках, как следовало поступать с хорошими воинами. Но его обязательства перед живыми перевешивали долг перед мертвыми, а времени оставалось совсем немного, так что он доверил валькириям воздать погибшим честь, которую не мог воздать сам, и вернулся к кораблю.

Взобравшись на него через нос, он двинулся на корму по холодной воде, заполнившей корпус. Вода была прозрачной, всего несколько футов глубиной, так что подводную часть корабля рассмотреть было довольно просто.

Дыра, проделанная Кьяртеном, обнаружилась в корме, возле ахтердека. Она была не очень большой, около фута в диаметре, но Кьяртен прорубил три пояса обшивки, что лишь усложняло ремонт. Впрочем, пока что они могли просто заткнуть эту дыру и вывести корабль вниз по реке.

— Ночной Волк! — позвал Старри, и его приглушенный голос прозвучал так, что Торгрим понял: у них проблемы.

— В чем дело?

— Кто-то идет. Вон оттуда.

Старри стоял на берегу, прислонившись к корпусу корабля в десяти футах от него, и указывал вверх по течению. Торгрим оглянулся и посмотрел туда, но заметил только воду и деревья, а далее река поворачивала на север и скрывала остальное из вида.

Он перевел взгляд на Старри. По всей видимости, те сражения, через которые он прошел, и многочисленные раны, полученные в них, никак не отразились на его невероятном слухе.

— Сколько? — спросил Торгрим.

— Не уверен. Немного. Идут пешком.

Торгрим развернулся к Харальду, который тоже стоял на берегу.

— Спрячь людей, будьте наготове. Не показывайтесь раньше меня. Возможно, это те, кого послали за нами.

Харальд кивнул и заторопился прочь, тихо приказывая людям спрятаться. Им оставалось только надеяться на то, что этим путникам не будет никакого дела до норвежцев. Иначе это окажутся враги, уж точно не друзья. Друзей здесь у норманнов не было.

Торгрим перепрыгнул через борт и спрятался за кораблем там, где речная вода была ему по колено, а Старри встал рядом. Они ждали, и день был совсем тихим, лишь плескалась вода, шумел ветер и пели птицы. А затем они услышали звук шагов по воде, сопровождавшийся характерным плеском. Шаги приближались, затем звуки смолкли.

Снова стало тихо, а после Торгрим услышал мужской голос. Он говорил по-ирландски, и Торгрим не понимал слов. Заговорил кто-то другой, и Торгрим был уверен, что это женщина.

Торгрим медленно вышел из реки под прикрытием «Морского молота» и остановился, не доходя до руля. Поняв, что незнакомцы решили продолжить путь, он двинулся в обход, вынимая из ножен Железный Зуб.

Их оказалось двое: мужчина и женщина, причем оба в кольчугах, чего Торгрим совсем не ожидал. Левой рукой мужчина придерживал мешок, переброшенный через плечо.

Женщина только ахнула, когда перед ними внезапно вырос Торгрим, а вот мужчина выхватил меч с быстротой и легкостью, свидетельствовавшими о навыках и опыте. Мешок он, однако, не выпустил.

— Кто вы? — спросил Торгрим, но мужчина только покачал головой, показывая, что не понимает его. — Харальд! — позвал Торгрим. — Иди сюда. Веди остальных.

Харальд вышел из укрытия, следом за ним потянулись и другие. У женщины тоже был меч, и она обнажила его, слегка запоздав с этим, как подумалось Торгриму.

Мужчина отступил на шаг, прикрывая собой женщину, когда люди Торгрима начали подступать с трех сторон. Он смотрел то на одного, то на другого викинга, похоже, вполне готовый к бою, но не испуганный, что Торгрим тоже подметил.

Харальд, расплескивая воду, подошел к ним, и Торгрим уже хотел велеть ему выяснить у этих двоих, кто они такие, как вдруг его сын расплылся в улыбке.

— Смотри! — сказал Харальд. — Это же целительница!

Он обернулся к незнакомцам и заговорил с ними на ирландском. Торгрим увидел замешательство на их лицах, а затем на них появился проблеск узнавания.

— Кто они? — спросил Торгрим. — Откуда ты их знаешь?

— Они были моими пленниками. В тех фургонах, что я забрал у Кримтанна, — сказал Харальд. — Я не помню, как зовут мужчину. А женщину зовут Фэйленд, и она говорила, что он ее телохранитель. И еще говорила, что она очень умелая целительница. Нам она пригодится, чтобы вылечить Старри, например. Да многие из наших ранены.

— Хорошо, — сказал Торгрим. — Скажи им, чтобы отдали мечи, и им не причинят вреда.

Его сын заговорил с ними. Они ответили Харальду, и тот начал с ними переговоры. Торгрим рассчитывал, что сын сумеет разобраться с этим делом. Незнакомец по-прежнему изучал их взглядом, и Торгрим мог угадать его мысли, как будто тот говорил вслух: «Смогу ли я расправиться с ними прежде, чем они меня прикончат? Убьют ли они женщину или захватят в плен? Не лучше ли отдать им меч, или нам стоит умереть сражаясь?»

Затем незнакомец принял решение. То самое, на которое и надеялся Торгрим. Он поступил разумно, то есть передал свой меч Харальду рукоятью вперед. Женщина сделала то же самое.

— Скажи им, чтобы вышли на берег, — велел Торгрим. — Скажи, что им не причинят вреда, если женщина позаботится о наших раненых.

Он хотел было приказать мужчине отдать мешок, но решил этого не делать. Мешком они займутся позже.

Харальд открыл рот, чтобы перевести его слова, но первым заговорил Старри:

— Торгрим, еще гости. Всадники. Приближаются.

Всадники… Это могло означать лишь одно: конные воины, разведывая местность, обнаружили примятую траву, ведущую от дороги к речному берегу, а затем они найдут и корабль, а вместе с ним и норманнов.

— Пойдем, — сказал Торгрим. — Вниз по реке. Держитесь поближе к берегу. Возьмите этих двоих, — он указал на пленников, — не дайте им убежать.

Все они развернулись и побрели вниз по течению. Годи зашел за спину мужчине и женщине и слегка подтолкнул их. Харальд что-то сказал, тихо, но настойчиво, и они тоже двинулись вперед, причем быстрее, чем Торгрим мог от них ожидать.

«Они наверняка поняли, что за нами гонятся ирландцы, — думал Торгрим, — которые могут их спасти. И все же они торопятся не меньше, чем мы».

Они держались у берега, где вода была мелкой, и вскоре даже Торгрим расслышал приближающийся топот копыт. Он становился все громче с каждой секундой, а затем прекратился, следовательно, всадники добрались до берега реки. Вскоре они подойдут к «Морскому молоту».

— За деревья, все поглубже в деревья! — прошипел Торгрим.

Они почти добрались до поворота реки, за которым могли бы скрыться от ирландского войска, но все же не успели. Поэтому, с плеском выбравшись на берег, они углубились в сырой прохладный темный лес, который стал их убежищем. Спрятаться им удалось без особого труда. Их было всего десять человек и два пленника. Десять человек, вот и все, что осталось от команд четырех драккаров.

Торгрим замыкал колонну и последним вошел в лес, но вместо того, чтобы шагать дальше, остановился и обернулся, пригнувшись, чтобы его не заметили. Он посмотрел туда, где остались его корабль и убитые воины.

Ирландцы рассредоточились у самой воды. Они были в кольчугах и держали оружие наготове. Их было всего около двадцати, но этого хватило бы, чтобы прикончить всех людей Торгрима, усталых и израненных.

Несколько минут ирландцы осторожно передвигались вдоль берега, готовые к любой внезапной атаке, но вскоре поняли, что нападения не будет, что это лагерь мертвых и ни один северянин здесь больше никогда не возьмет в руки оружие. Торгрим увидел, как они вложили мечи обратно в ножны и принялись срезать кошели с поясов норвежцев.

Несколько человек забрались на борт «Морского молота», и для Торгрима это стало самым невыносимым зрелищем, подобным осквернению храма, как будто они водрузили один из своих крестов на алтарь Тора. Они находились на его корабле, на его драгоценном корабле. Они пачкали его любимый драккар.

«Теперь все, — подумал он. — Ничего не осталось». Еще совсем недавно он был властелином Вик-Ло, обладателем несметных сокровищ, флота из четырех кораблей, он командовал сотнями воинов. Теперь у него не было ничего. Совсем ничего.

Его предали. Его завели в это место, и, поскольку он был слишком наивен и слеп, он позволил всему этому случиться. Десятки людей — хороших людей — погибли по его вине. У него похитили все. Он теперь был не лучше раба.

Торгрим стиснул зубы, зная, что может закричать, или всхлипнуть, или броситься на ублюдков, потрошивших его корабль, но не хотел этого делать. Он хотел, чтобы Тор убил его молнией, пока он прячется в лесу, словно вор.

Ирландцы, бродившие по кораблю, спустились на берег реки. Один из них, видимо тот, кто ими командовал, отдал приказ. Торгрим ясно слышал его, несмотря на разделявшее их расстояние. Харальд и Старри находились теперь рядом с ним, и Торгрим хотел спросить у Харальда, что тот сказал, как вдруг увидел, что один из ирландцев присел и положил что-то на гальку, а затем выудил что-то из кармана. Он принялся совершать резкие движения руками, и стало ясно, что он высекает искру из кремня.

«Ублюдки, — подумал Торгрим, — они собираются сжечь мой корабль! А я могу только сидеть тут и смотреть на это. Потом они выследят нас и перебьют до последнего».

Человек на берегу сделал еще несколько движений, затем нагнулся и осторожно подул на трут. Над галькой поднялся столбик дыма.

«Нет, — продолжал размышлять Торгрим. — Я не готов умереть. Я не хочу умирать вот так». Он прожил много лет и видел много хорошего и плохого, испытал радость и горе, но он не желал, чтобы его жизнь оборвалась здесь. Он не мог умереть, пока не обрушит месть на головы тех, кто так с ним поступил. Он не оставит Мидгард, пока не отберет назад все, что принадлежало ему, пока не вынудит тех, кто это украл, заплатить за свои преступления. Он не покинет этот мир, пока не покажет богам, что достоин следующего.

Торгрим услышал шорох и повернул голову в ту сторону. Его пленники, мужчина и женщина, пробирались туда, откуда можно было увидеть берег. Мужчина что-то прошептал, одно слово, которое Торгриму показалось похожим на имя, одно из странных ирландских имен. Он обернулся к Харальду.

— Спроси его, знает ли он человека, который командует теми солдатами, — сказал Торгрим.

Харальд наклонился к мужчине и хриплым шепотом задал вопрос. Пленник помедлил, и Торгрим узнал правду раньше, чем тот заговорил.

— Да, — сказал Харальд. — Он его знает. Но не сказал, откуда и насколько хорошо.

Торгрим кивнул. Это не имело значения. Он протянул руку и схватил мешок, который пленник все еще таскал на плече. Торгрим двигался так быстро, что мешок очутился у него прежде, чем чужак сумел отреагировать. Мешок оказался тяжелым, тяжелее, чем Торгрим ожидал или мог себе представить. Он видел проступающие через ткань резкие очертания чего-то квадратного, похожего на шкатулку, и у него не было сомнений в том, что лежало внутри.

— Скажи ему, — велел Торгрим Харальду, кивая на пленника, — пусть передаст тем солдатам, что тут шестьдесят воинов идут по берегу реки. Пусть передаст, что они должны бежать, пока не попались. Если сделает это и вернется, получит назад свой клад и женщину. Если он не сможет этого сделать или предаст нас, женщина умрет раньше, чем мы.

Харальд кивнул и перевел эти слова на ирландский язык. Торгрим увидел злость на лице пленника, злость и неуверенность. Похоже, убедить этих солдат бежать от невидимого врага будет нелегко.

«На дурака он не похож, — подумал Торгрим. — Так что справится».

А затем молодой человек с мрачным видом поднялся и вышел из-за деревьев к реке, поскольку у него не было выбора. Торгрим смотрел на то, как он идет против течения. Заметив его приближение, солдаты обернулись и уставились на него, обнажив мечи.

Молодой человек остановился в пятнадцати футах от их вожака, подняв и раскинув руки, словно сдаваясь. Они обменялись несколькими словами. Торгрим взглянул на Харальда, ожидая перевода, но Харальд только покачал головой.

Торгрим снова посмотрел на реку. Солдаты, судя по всему, пытались окружить молодого человека, а тот указывал за поворот русла.

— Харальд, Годи, все, кто может ходить, за мной, — сказал Торгрим. — Доставайте оружие.

Он поднялся и вытащил Железный Зуб из ножен, направляясь к реке. Остальные двинулись следом. Их было куда меньше шестидесяти, но они оставались норвежцами и воинами, и они готовы были доказать ирландским солдатам правдивость переданных им слов.

И они это доказали. Шагая вверх по реке с решимостью человека, желающего сражаться, Торгрим увидел, как ирландцы развернулись к ним, попятились от «Морского молота» и от реки. Прозвучал резкий приказ, и ирландские воины бросились к своим лошадям, сели в седла и скрылись из вида. Нет, это было не паническое бегство. Но они отступили.

Торгрим же продолжал идти вперед, хотя и медленно, чтобы позволить ирландцам уехать отсюда. Когда стук копыт затих вдалеке, он окликнул остальных и те, хромая, вышли из леса вместе с девушкой.

Они вернулись к «Морскому молоту». Хворост, который ирландец уложил на гальку, все еще дымился.

Торгрим остановился в нескольких футах от пленника.

— Харальд, скажи ему, что он хорошо справился.

Харальд перевел его слова. Мужчина кивнул, но не улыбнулся. На лице его читалась тревога, он выглядел иначе, чем раньше. Торгрим задумался, не было ли в этой встрече с солдатами тайного подтекста.

Торгрим сбросил с плеча тяжелый мешок и передал его пленнику, и тот принял мешок с изумленным видом. Он заговорил, и Харальд вновь перевел его слова.

— Он говорит, что ирландцы уехали, но они вернутся с подкреплением.

Торгрим кивнул и удивился, зачем он стал об этом рассказывать. Разве он не хочет поражения северян? Разве он не хочет, чтобы его спасли?

— Он прав, — сказал Торгрим, обращаясь к своему отряду, к своему войску, к десятку истощенных и израненных людей. — У нас есть около часа, не больше. Возможно, меньше. Мы должны заткнуть дыру, прорубленную в корпусе «Морского молота». Можем использовать туники убитых, их пока хватит. Вычерпаем воду и спустимся по течению достаточно далеко, чтобы починить корабль до выхода в море.

Все закивали в ответ.

— А что будем делать потом? — спросил Харальд.

— А потом мы отправимся за теми ублюдками, которые нас в это втравили, и заставим их заплатить за все, — сказал Торгрим.

Он развернулся и повел их на корабль, на свой любимый драккар, при этом спотыкаясь и пошатываясь от слабости, как и все остальные. Он взошел на корму, ступил в мелкую воду, плескавшуюся над палубой, и его люди последовали за ним. Им придется хорошенько потрудиться.

Глоссарий

Асгард — в скандинавской мифологии небесный город, обитель богов-асов. Асы — существа порядка, ведя войну с ванами — существами природы, построили укрепленный Асгард. Позже асы сдружились с ванами, обменялись представителями и с тех пор живут в мире друг с другом. Кроме богов и богинь, в Асгарде живут девы-воительницы — валькирии. Другая группа богов, ваны, жили в Ванахейме. Один из трех корней Древа Мира — Иггдрасиля — тянется в сторону Асгарда.

Ахтердек — высокая палуба на корме судна.

Берсерк (или берсеркер) — в древнегерманском и древнескандинавском обществе воин, посвятивший себя богу Одину. Перед битвой берсерки приводили себя в агрессивное состояние, в сражении отличались неистовством, большой силой, быстрой реакцией и нечувствительностью к боли.

Блот — принятый в скандинавском язычестве обряд жертвоприношения. Как правило, заключался в ритуальном вкушении мяса и хмельного меда.

Вальгалла (в переводе с др. — исл. «Дворец павших») — в германо-скандинавской мифологии небесный чертог в Асгарде для павших в бою, рай для доблестных воинов. По легенде, Вальгалла представляет собой гигантский зал с крышей из позолоченных щитов, которые подпираются копьями. У этого зала 540 дверей, и через каждую выйдут 800 воинов по зову бога Хеймдалля во время последней битвы — Рагнарёка. Воины, обитающие в Вальгалле, зовутся эйнхерии. Каждый день с утра они облачаются в доспехи и сражаются насмерть, а после воскресают и садятся за общий стол пировать.

Валькирия (др. — исл. «выбирающая убитых») — в скандинавской мифологии дочь славного воина или конунга, которая реет на крылатом коне над полем битвы и подбирает павших воинов. Погибшие отправляются в небесный чертог — Вальгаллу. С гривы ее коня (облака) капает оплодотворяющая роса, а от ее меча исходит свет.

Варонн — весеннее время. Буквально: «весенняя работа» на др. — сканд.

Вик — область Норвегии к югу от нынешнего Осло, от названия которой и произошло слово «викинг».

Вира — древнескандинавская мера наказания за убийство, выражавшаяся во взыскании с виновника денежного возмещения.

Глендалох — ледниковая долина в графстве Уиклоу, Ирландия, известная своим средневековым монастырем. Монастырь основан в VI веке св. Кевином и до XIII века играл заметную роль в церковной жизни Ирландии.

Глинобитная хижина — жилище, построенное с помощью распространенной средневековой техники возведения стен. Тростник и солома сплетались в виде решетки, затем скреплялись глиной или раствором глины, поверху клали побелку.

Доска наружной обшивки — одна из деревянных досок, образующих корпус корабля. Викинги использовали способ строительства, который называется «обшивка внакрой», когда верхняя доска перекрывала нижнюю.

Драккар — деревянный корабль викингов, длинный и узкий, с высоко загнутыми носом и кормой. Самый большой из военных кораблей норманнов, имевший в длину до 160 футов и способный перевозить до 300 человек.

Дуб галл — викинги датского происхождения. Дословно это выражение переводится как «черные чужеземцы» и появилось потому, что викинги носили кольчуги, которые приобретали черный цвет из-за масла, которым их смазывали (гэльск.). См. фин галл.

Дуб-Линн — скандинавское поселение, основанное в 841 году в устье реки Лиффи в Ирландии. Дуб-Линн по-гэльски означает «черный пруд». На этом месте в настоящее время расположен г. Дублин.

Круглый форт — здесь: ирландское поселение (реже — усадьба), состоящее из нескольких домов и обнесенное земляной стеной с частоколом поверху. Укрепление имело круглую форму диаметром 20–60 метров и иногда строилось на срезанной вершине холма. Оно состояло из кольцевой стены (вала земляной, каменной или смешанной конструкции), иногда с плетнем. При наличии более легких грунтов вал обводился рвом. Валы могли образовывать два и три обвода. Жилье и хозяйственные сооружения размещались внутри.

Лига — расстояние в три мили.

Линь — тонкий корабельный трос.

Локи — сын йотуна Фарбаути и существа женского рода, называемого Лайвейей, также упоминается как бог хитрости и обмана в германо-скандинавской мифологии. Происходит из рода йотунов, но асы разрешили ему жить с ними в Асгарде за его необыкновенный ум и хитрость.

Локоть (эль) — старинная мера длины, равная примерно 113 см.

Мидгард — в германо-скандинавской мифологии мир, населенный людьми.

Óдин — верховный бог в германо-скандинавской мифологии. Мудрец и шаман, знаток рун и саг, царь-жрец, князь-конунг и волхв, но в то же время бог войны и победы, покровитель военной аристократии, хозяин Вальгаллы и повелитель валькирий.

Пояс обшивки — одна из деревянных планок, составляющих корпус корабля.

Рей (рея) — длинный горизонтально расположенный брус, на котором крепился парус. Когда корабль викингов шел на веслах, рей опускали продольно почти до самой палубы и привязывали к нему парус. Брасопить рей — поворачивать рей посредством брасов (оттяжек) в горизонтальном направлении для того, чтобы изменять угол между реями и диаметральной плоскостью корабля, смотря по ветру и надобности.

Ри руирех — сюзерен ри туата (гэльск.).

Ри туата — «короли племен» или «младшие короли», низшая ступень королевской власти в Ирландии. Между V и XII веками в Ирландии насчитывалось около 150 таких королей (гэльск.).

Румпель — составная часть рулевого устройства.

Скальд — древнескандинавский поэт-певец. Скальды жили преимущественно при дворах и дружинах конунгов и творили в период с IX по XIV в.

Стена щитов — оборонительный прием, когда первый ряд воинов выставляет перед собой щиты так, что они перекрывают друг друга, образуя неприступный кордон.

Степс — углубление в днище или палубе судна, в которое устанавливается мачта.

Тор — скандинавский бог штормов и ветров, защитник людей и других богов. Излюбленным оружием Тора был молот. Амулеты в виде молота имели среди викингов такое же распространение, как крест у христиан.

Умбон — сферический железный элемент, размещенный в центре деревянного щита. Умбон представлял собой железную чашу, выступающую над лицевой частью щита, создающую с обратной стороны полость над ручкой.

Фин галл — викинги норвежского происхождения. В дословном переводе означает «белые чужеземцы» (гэльск.). См. дуб галл.

Форт — здесь: корабельная крепость. Представляет собой небольшой укрепленный порт для защиты гавани и кораблей, служащий центром торговли и организации набегов викингов.

Хель — скандинавская богиня смерти; а также подземное царство, где обитают души людей, умерших своей смертью.

Ширстрек — самая верхняя балка корпуса корабля викингов.

Ярл — высший титул в иерархии в средневековой Скандинавии, а также само сословие знати. Первоначально означал племенного вождя, позже стал титулом верховного правителя страны. После появления национальных государств ярлы стали доверенными лицами конунга и осуществляли его власть на местах.

1

Значение слов, отражающих средневековые реалии, а также морские термины, см. в Глоссарии в конце книги. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)

(обратно)

2

Здесь и далее цитаты из «Саги об Эгиле» приведены в переводе С. С. Масловой-Лошанской, В. В. Кошкина и А. И. Корсуна. (Примеч. пер.)

(обратно)

3

Здесь и далее цитаты из «Саги о Гисли сыне Кислого» приведены в пер. О. А. Смирницкой. (Примеч. пер.)

(обратно)

4

Энгус Клоненахский (ум. в 824 г.) — ирландский епископ, признанный святым. Является автором нескольких богословских трудов, в том числе «Мартиролога».

(обратно)

5

Ирландская мера длины, 21 фут (6,4 м). (Примеч. пер.)

(обратно)

6

«Старшая Эдда» — поэтический сборник древнеисландских песен о богах и героях скандинавской мифологии и истории. «Речи Высокого» — поэма, написанная от лица бога Одина, дающего наставления и посвящающего в тайны.

(обратно)

7

Здесь и далее цитаты из «Старшей Эдды» приведены в переводе А. И. Корсуна. (Примеч. пер.)

(обратно)

8

Ноткер Заика (ок. 840–912), также Ноткер I Санкт-Галленский — монах-бенедиктинец Санкт-Галленского монастыря, поэт, композитор, богослов и историк.

(обратно)

9

Людовик I Благочестивый (778–840) — король Аквитании (781–814), король франков и император Запада (814–840) из династии Каролингов.

(обратно)

10

Карл II Лысый (823–877) — первый король Западно-Франкского королевства с 843 года, в разное время король Швабии, Аквитании, Лотарингии, Италии, Прованса, император Запада с 875 года, младший сын Людовика Благочестивого.

(обратно)

11

Лоршские анналы описывают историю Франкского государства за период с 703 по 803 годы. Названы по месту своего предполагаемого создания — Лоршскому монастырю. Цитата из Лоршских анналов приведена в переводе А. Волынец.

(обратно)

12

Большое спасибо (фр.). (Примеч. пер.)

(обратно)

13

На здоровье (фр.). (Примеч. пер.)

(обратно)

14

Багаж (фр.). (Примеч. пер.)

(обратно)

15

Банши — персонаж ирландского фольклора, женщина, которая появляется возле дома обреченного на смерть человека и своими характерными стонами и рыданиями оповещает, что час его кончины близок.

(обратно)

16

Боже мой… (фр.) (Примеч. пер.)

(обратно)

17

Дерьмо (фр.). (Примеч. пер.)

(обратно)

18

Род — мера длины, равная 5,029 м. (Примеч. пер.)

(обратно)

Оглавление

Пролог Сага о Торгриме сыне Ульфа

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

Глава тридцать девятая

Глава сороковая

Глава сорок первая

Глава сорок вторая

Эпилог

Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg