«Золотой ангел»

Золотой ангел (fb2) - Золотой ангел 1450K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Владимирович Мазурин

Олег Мазурин Золотой ангел

© Мазурин О., 2014

© ООО «Издательство Алгоритм», 2014

* * *

О, кто, скажи ты мне, кто ты,

Виновница моей мучительной мечты?

Скажи мне, кто же ты? —

Мой ангел ли хранитель

Иль злобный гений-разрушитель

Всех радостей моих? – Не знаю, но я твой!..

Д.В. Давыдов

Глава 1. Кавалергард и красавица

Март 1809 года, Санкт-Петербург

Поручик Лейб-гвардии Кавалергардского полка Дмитрий Алабин собирался на бал. Задержавшись на мгновение у огромного зеркала, что висело в гостиной, он придирчивым взглядом окинул свою ладную фигуру в парадном облачении… Что же, право он неплохо выглядит! Белоснежный двубортный мундир с высоким воротником и короткими кавалерийскими фалдами, белые замшевые лосины в обтяжку и сияющие черным блеском ботфорты. На голове, вместо привычной в парадном строю каски с пышным плюмажем, красовалась черная шляпа с ярко-белым султаном. Офицер поправил наградную золотую шпагу, мундир, затем ордена – Владимира и Анны четвертой степени, Святого Георгия третьей степени и прусский орден «За заслуги».

Спору нет, гвардейская форма на Алабине смотрится великолепно. Да и внешностью поручика Бог не обидел: у Дмитрия правильные черты лица, серо-зеленные газа, волнистые черные волосы, модные бакенбарды, залихватские усы, высокий рост и благородная осанка.

Красавец, что и говорить!

Алабину было уже двадцать восемь лет, и он имел солидный боевой опыт: участвовал в морском десанте на Неаполь и прошел с ним сухим путем до Рима, участвовал в капитуляции Вечного Города англичанам – в то время еще союзникам России; сражался на полях Европы с французскими кирасирами и уланами в войнах Третьей и Четвертой коалиции. Даже отличился в героической для гвардейцев-кавалергардов битве при Аустерлице. Потом участвовал в кровавых и ожесточенных боях при Фридлянде и Прейсиш-Эйлау…

Жаль, что не дожил до этого времени Митин отец, орденоносец-суворовец, а то бы порадовался за сына, который в баталиях против Наполеона продолжил славные боевые традиции потомственных гвардейцев Алабиных.

Благодаря стараниям Алабина-старшего Митя с детства был записан сержантом в гвардию. В одиннадцать лет мальчик поступил в Морской кадетский корпус и закончил его уже в шестнадцать в звании гардемарина. На действительную службу Митя поступил мичманом на Черноморский корабельный флот, и принял участие в экспедициях Черноморского флота в Средиземном море под командованием знаменитого адмирала Федора Ушакова. В 1801 году Дмитрий перевелся поближе к дому на Балтийский гребной флот. А через год Алабин был зачислен с чином подпоручика в Лейб-гвардии Кавалергардский полк.

…Дмитрий натянул на руки белые изящные перчатки, покрутился возле зеркала. Еще раз поправил мундир – и остался доволен своим внешним видом. Взял флакон французских духов, открыл и умерено надушился. Изысканный приятный запах распространился всей по комнате. Офицер обернулся к провожавшей его на бал матери…

– Ну, матушка, как я выгляжу?.. – искренне полюбопытствовал Дмитрий.

– Герой, красавец! – всплеснула руками Зинаида Ивановна Алабина. – Нынче на балу все барышни твои. Никто из них не устоит пред таким блестящим гвардейцем.

– Возможно, и не устоят, но мне надобна исключительно лишь одна девица – единственная и неповторимая, и живущая не в нашей чопорной столице.

– Уже почти тридцать годков тебе, сыночек, а не женат ты, не женат, а пора бы… Внуков уж больно хочется нянчить. Когда же судьба укажет тебе на какую-нибудь достойную и скромную девушку? Доживу ли я до этого счастливого часа?

– Успею, матушка…

– Успею, – укоризненно покачала головой Зинаида Павловна. – Знаю по ком у тебя печаль задушевная. Все по Катьке Разумовской сходишь с ума. Пора бы тебе забыть ее: она дама замужняя. Не сохни по ней понапрасну, сынок. От сих страданий исключительно лишь хворь да хандра приключаются.

– Ах, полно вам, маман, к чему сии словеса…

Алабин загрустил. Матушка не права: как ему Катю забыть? Одну из самых красивых барышень Петербурга! Да что Петербурга, даже за границей нет второй такой красавицы как Екатерина Павловна Разумовская! Несравненная красота княжны, а ныне графини, затмит тысячу самых ярких свечей. Ее сияющая и милая улыбка проникает в самое сердце. А глаза у нее, как бездонный и притягательный океан – так и хочется в них утонуть! К тому же Разумовская мила, грациозна и обаятельна! А какой у Кати характер! Пылкий, небесный! Но в то же время твердый и решительный! К этой девушке тянет словно магнитом. Ее аура – будто волшебный круг. Переступаешь его – и ты в плену ее чар! Безнадежно и навсегда! И никак не вырваться из этого сладкой неволи. Дмитрий Михайлович давно любит Екатерину. И лишь о ней он только и воздыхает. Остальные столичные барышни не в счет – пусть они даже самые распрекрасные и замечательные. Но к несчастью для Алабина его ненаглядная Катя, увы, замужем. За сановитым и богатым англичанином – графом Джорджем Стоуном. И это Алабина жутко тяготило и расстраивало.

Собираясь на торжественную ассамблею, кавалергард ужасно волновался – и все из-за своей ненаглядной Екатерины! Ведь сегодня он наконец-то ее увидит! Спустя три долгих года разлуки.

В юности между Екатериной и Дмитрием была сильная романтическая любовь. Дмитрий был вхож в особняк князей Разумовских, а его мать и княгиня считались самыми задушевными подругами. Поэтому Дима и Катя часто виделись в доме Разумовских. И даже… целовались. Тайно, украдкой, в заросшей диким виноградом беседке в тени летнего сумрака. Какими сладкими, аж до дрожи в теле, были эти поцелуи. Горячие, страстные, безумные. Кате в ту пору было четырнадцать лет, а Диме шестнадцать. Они оба мечтали о свадьбе. Алабин даже подарил возлюбленной золотые украшения, купленные после вояжа в Москву – кулон в виде фигурки кудрявого ангелочка с крылышками, молитвенно сложившего руки на груди и изящную длинную цепочку. «Золотого ангела» и цепочку Митя предварительно осветил в храме в честь Покрова Пресвятой Богородицы в Высоко-Петровском монастыре. Это оберег отныне должен был хранить любимую и предупреждать о грозящей опасности. А Катя в свою очередь подарила любимому золотой медальон со своим портретом: пусть суженый всегда помнит о ней. Казалось счастье так близко, и скоро влюбленные заключат помолвку, а затем через год и обручаться. Но в их радужные и полные здорового оптимизма планы вмешался Его величество случай.

В тысяча восемьсот первом году одиннадцатого марта в России произошел государственный переворот. Заговорщики – двенадцать гвардейских офицеров – ночью ворвались в спальню императора Павла Первого, жестоко его избили, оглоушили тяжелой золотой табакеркой и задушили шарфом. Вдохновителями преступного союза были Никита Панин и Петр Пален, а группу непосредственных исполнителей возглавляли Леонтий Беннигсен и Николай Зубов со своими братьями.

В гнусном комплоте участвовала и сестра Зубовых – красавица и авантюристка Жеребцова Ольга Александровна. Она была любовницей английского посла в России лорда Винтворта. Именно посланник и его сюзерен – король Георг III являлись главными заказчиками убийства российского императора, и они платили деньги. И весьма огромные до того времени – два миллиона рублей! Причем эта сумма должна была пройти через руки мадам Жеребцовой и распределена между всеми заговорщиками, в особенности между теми, кто непосредственно будет принимать участие в физическом устранении российского монарха.

Лорд Винтворт через свою посредницу-любовницу договорился с ее братьями и другими мятежниками о плане действий и сроке покушения на Павла I – благо это было не трудно. Дело в том, что в доме Жеребцовой постоянно происходили торжественные вечера и балы, на которые под вполне благовидным предлогом являлись все участники тайного общества. Там, в потаенной комнате, за чашкой кофе или чая, за сигарами и курительными трубками, фигуранты заказного убийства и обсуждали все свои дальнейшие шаги.

За несколько дней до рокового одиннадцатого марта Жеребцова сочла весьма благоразумным и безопасным для себя уехать за границу в Берлин. Заговорщица с нетерпением ожидала исхода событий. А княгиня Разумовская, будучи близкой подругой Жеребцовой, за компанию отправилась вслед за ней, взяв с собой в путешествие по Германии свою восемнадцатилетнюю дочь Катю.

После смерти Павла уже перебравшаяся в Лондон мадам Жеребцова получила от английского правительства оговоренную для заговорщиков сумму. Но авантюристка не торопилась делиться этой суммой с мятежниками. Она, соблазнённая внушительным количеством денег, попросту оставила их при себе. Жеребцова была уверена, что никто из убийц российского императора не отважится требовать у нее заслуженного вознаграждения.

И вот время потихонечку шло, а требователи законных денег из России все никак не объявлялись. Да и Жеребцова явно и не торопилась возвращаться Россию, боясь и вполне благоразумно разбирательств по поводу заговорщицких денег. Естественно не ехала в Петербург и княгиня Разумовская со своей дочерью.

Но вот как-то на одном из светских приемов Катю увидел родственник Винтворта – граф Рокингемский, Джордж Стоун и влюбился в русскую красавицу как безумный. Он стал преследовать ее по всей Европе. Граф исправно ухаживал за девушкой четыре года, одаривал ее дорогими подарками, пел серенады, посвящал оды. Но Екатерина не сдавалась и вскоре вернулась в Россию вместе с матушкой. Возобновились пылкие встречи Кати и Дмитрия. Но ненадолго.

В 1806 году вспыхнула война с французами, и корнет Алабин в составе своего полка отправился в заграничный поход против войск Наполеона Бонапарта. Состоялась и последние свидание Кати и Дмитрия. С взаимными клятвами, слезами и обещаниями. Сердца влюбленных разрывались от горя.

Едва Алабин отбыл вместе с своим полком в герцогство Варшавское, в город Вильна, как в Петербург в роли помощника английского посла приехал граф Стоун. Но эта должность была официальным прикрытием тайной миссии графа. На самом деле Стоун прибыл в Россию как доверенное лицо короля Георга Третьего и в качестве военно-дипломатического агента, для того чтобы добыть как можно больше секретных документов и ценных сведений о боеспособности, местах дисклокации и общем количестве российской армии.

И как только граф Рокингемский оказался в столице России, то с новой силой возобновились его настойчивые ухаживания за княжной Разумовской. Полились потоком в ее адрес восторженные речи и пылкие признания в любви, засияли золотом и бриллиантами щедрые подношения, заблагоухали цветами, помадами и духами и другие роскошные подарки и стали чуть ли не каждый день дружной птичьей стаей отправляться в гостиную Екатерины Павловны радовать глаз хозяйки. И граф, в конце концов, добился княжны! В этом ему неоценимую помощь оказала княгиня Разумовская: она настояла на том, чтобы дочь вышла замуж за английского аристократа. А любимой маменьке Катя перечить не стала.

А Алабин в это время, ничего не зная о замужестве Екатерины Павловны, храбро сражался на полях Европы против Наполеона, получая за это заслуженные награды. Дмитрий был дважды легко ранен: в руку и ногу. И один раз легко контужен. Через некоторое время после заключения Тильзитского мира полк вернулся в Петербург. Как на крыльях летел Дмитрий в Россию, чтобы лицезреть свою избранницу, и… тут такой удар для Алабина! Милая ему сердцу Катя вышла замуж за какого-то английского графа и в связи с началом войны между Россией и Англией поспешно уехала в Европу. Алабин чуть не тронулся в уме от такого известия. И чуть не умер от такой душевной боли. Дмитрий переживал потерю любимой ужасно и пообещал друзьям не жениться больше никогда.

Кого только Зинаида Ивановна не сватала сыну потом. И дочку графини Яковлевой, и дочку княгини Шляховой, и даже племянницу голландского посла Де Брока. И все напрасно. Уперся Дмитрий и все тут: не нужны ему эти барышни, и вообще никто из женского столичного общества не нужен, да и чужеземных красавиц не надобно, он только к Екатерине Павловне питает самые нежные чувства. И этой безответной и мучительной любви ему хватит на всю оставшуюся жизнь.

Екатерина три года не была в России, и вот она приехала. Но, к сожалению не одна, а с мужем. Алабин все это время писал ей длинные и полные страсти письма. Но она, то отвечала на них, то на некоторое время полностью игнорировала. А это молчание так убивало поручика! Правда Катя никогда не забывала поздравить Дмитрия с самыми важными для любого человека праздниками: Рождеством, Новым годом, днем его Ангела и т. д.

Как долго Алабин не видел Екатерину! Интересно, какая она стала? Похорошела, подурнела? И как пройдет их встреча? Будет ли Катя рада ему, станет ли с ним разговаривать или сделает вид, что они почти незнакомы. А может, заметив поручика, она быстро раствориться в толпе и будет целый вечер избегать его? Кто знает? На эти все вопросы и должен был ответить предстоящий бал и виновница грез гвардейца – Екатерина Разумовская-Стоун. Если конечно она там будет присутствовать. По слухам, должна.

…Алабин снова повернулся к матери.

– Ну-с матушка, я отправляюсь на бал. Что передать твоей наипрекраснейшей подруге – княгине?

– Какая она мне ныне подруга, эта хитрая лиса? После того как она так некрасиво и непорядочно поступила с тобой, и тем самым со мной, выдав чуть ли не насильно свою Катьку за британца, она престала быть оной. Не желаю к ней ездить и видеться с ней не желаю, и у себя дома не потерплю ее присутствие. Вон ее пригласительные карточки лежат на столике, каждый месяц присылает – а что толку?! Не поеду к ней, не поеду. А помню, как она мило улыбалась и говорила мне: «Ваш Митя, такой статный и красивый офицер! Такой он замечательный! Прекрасную партию составит ему моя красавица Катюша». А затем свою Катюшу пристроила к чужеземному графу. Сильно я обиделась на нее тогда. До сих пор пребываю в этом дурном состоянии, когда речь заходит о ней и ее продажной Катьке. Никогда ей этого не прощу. Никогда.

– Да, полноте, матушка. Обижаться на людей – себе дороже. Обида со злостью копиться внутри нас и оттого разъедает вовсе не чужой организм, а наш. Приходит к нам хандра и болезни и все от обиды на других людей. Бог с ней, с княгиней. Небеса в итоге рассудят, кто был прав в той ситуации. Хотя, по правде говоря, я тоже до сих пор не могу смириться с обидой, учиненною мне Катей: ведь она право могла ответить «нет» этой британской выскочке – графу Стоуну, пусть даже ее маман и принуждала к сему. На то была ее собственная воля, и ничья более.

– Они обе хороши. И княжна и княгиня. Яблоко от яблони недалеко падают. Лицемерие у них всегда в крови.

– И все же я передам от вас, матушка, добрые пожелания княгине, а то как-то несообразно и неприлично с этикетными обстоятельствами получиться, если я ее встречу на ассамблее.

– Как тебе заблагорассудиться, сынок… А может ты не поедешь на торжество? Что-то сердце у меня неспокойное. Там же будет присутствовать твоя ненаглядная Катька и ее супруг. Как бы чего-нибудь не произошло из-за нее. Я так переживаю за тебя, ангел мой Митенька. Всякий раз, когда ты покидаешь родной очаг, материнская душа о тебе начинает болеть.

– Не переживай, матушка, ничего не случиться со мною на этом бале. Есть у меня голова на плечах и разум в ней присутствует… Итак, я поехал. Жди меня поутру. И ложись спать.

– С богом, сынок! – едва не всплакнула Зинаида Ивановна: она так сильно переживала за свое чадо и любила его, что слезы постоянно наворачивались на глаза, а порой и лились ручьем.

Нет, не будет она сейчас перед сыном ронять слезы, после в своей спальне от души поплачет.

Алабин, накинув на широкие плечи шинель с пелериной и бобровым воротником, на своем возке и со своим кучером Герасимом уже спешит на Невский проспект на встречу со своей ненаглядной Катенькой. Там недалеко от Сенатской площади выситься роскошный трехэтажный особняк княгини Разумовской с высокими мраморными колонны, барельефами, статуями и каменными львами у парадной.

И вот высокие ворота с ажурными железными узорами открываются, и Дмитрий Михайлович въезжает во двор. У парадного подъезда он высаживается, а Герасима отправляет домой. Домой Алабин может вернуться, либо взяв извозчика, либо на санях товарищей. Знакомый с давних пор Алабину седой швейцар приветствует его и открывает перед ним большую парадную дверь. Слуги его встречают как своего: они не раз видели поручика в этом здании. Дмитрий оставляет в гардеробе у лакея свою шинель, саблю и шляпу.

Широкая мраморная лестница, покрытая красной ковровой дорожкой, ведет наверх. По бокам ее стоят огромные красивые вазы, зеркала и скульптуры древнеримских и древнегреческих богов и полководцев. На стенах висят старинные картины.

А теперь перед глазами Алабина предстает огромный и роскошный зал. Паркетный дубовый пол начищен и блестит. Везде идеальная чистота. Свет хрустально-позолоченных люстр и бра в десятки тысячей свечей ярко освещает просторное помещение. Все кругом сияет, блестит и сверкает! В воздухе витают флюиды веселья, хорошего настроения и торжества. В зале – толпы гостей в пестрой вечерней одежде. Везде шум, гам, нескончаемый смех и разговоры. Невероятно праздничная атмосфера!

Княгиня Разумовская стоит вместе с дочерью и с наигранной улыбкой встречает дорогих гостей. Всех она рада видеть сегодня и приветствовать. Только всех ли? Так или иначе, но напускная улыбка не покидает ее щедро подрумяненного и припудренного лица. Княгине уже сорок семь и есть что скрывать в своей внешности. Например, множество морщин и дряблую кожу. С любезным выражением лица и притворными радостными восклицаниями знатная дама встречает и Дмитрия. У Алабина перехватывает дыхание, и сердце замирает от немого восторга! Рядом с княгиней ее дочь – Екатерина Разумовская-Стоун!

Как же Катя расцвела – просто чудо! Даже поэт в самых восторженных тонах не смог бы описать внешность этой русской Афродиты! Посудите сами: красивые ярко-синие глаза, лучистые, и завораживающие, красиво изогнутые умопомрачительные брови, длинные бархатные ресницы, чувственный красиво очерченный рот, жемчужная улыбка. Черные роскошные волосы оттеняют смуглую чистую и здоровую кожу. Изящная шея, красивые плечи, красивые руки, тонкая талия, великолепная фигура и услаждающая мужской взгляд походка.

Екатерина Павловна явилась на этот вечер в модном жемчужном английском платье с высокой талией, глубоким декольте и короткими рукавами с буфами. Край платья и лиф украшали вышитые алые розы. Длинные кожаные перчатки до локтя скрывали ее оголенные руки. Ее ноги украшали изящные остроносые атласные башмачки без каблуков, которые были завязаны узкими лентами вокруг лодыжек. В руках ее был модный перламутровый веер с полем из вышитого батиста и модная новинка бальных вечеров – ридикюль с нашитыми розами. Ее изящную длинную шею украшали отменные жемчужные нити.

Ее черные волосы были разделены на прямой пробор и закреплены на затылке в виде высокого пучка. Причёска дополнялась золотой фероньеркой, усыпанная драгоценными камнями и с красивым крупным аквамарином посредине. В ушах ее красовались золотые серьги, к концу которых были прикреплены золотыми нитями сапфиры, александриты и лазуриты.

Да, она действительно богиня и затмевает свое красотой всё женское общество на приеме. И какая модница! Многие дамы с завистью рассматривали великолепное платье графини, ее прическу, аксессуары, ахали и перешептывались: вот, мол, как нынче заграницей барышни одеваются!

Глаза бывших возлюбленных встретились. Екатерина Павловна растеряно улыбнулась и потупила взгляд. Она, как и Дмитрий, была сильно смущена и взволнована: простил ли бывший возлюбленный ее измену или нет? И что он сейчас ей скажет? Какие слова?

– Митя, душа моя! – театрально воскликнула княгиня. – Ты все мужаешь, становишься все красивее. Вот и моя Катенька тоже цветет. Правда, Митенька, она стала еще прелестнее, чем прежде?..

Катя вспыхнула алым румянцем и вдвое энергичнее замахала веером.

– Весьма затруднительно с этим утверждением спорить, милая княгиня. Екатерина Павловна затмевает всех петербургских барышень своей красой. Не сыскать, наверное, на свете художника, пусть даже самого знаменитого и искусного, который бы смог описать такую дивную красоту.

Щеки Кати еще больше порозовели от таких комплиментов. Княгиня понимающе улыбнулась.

– …Давно ты ее, ангел мой, Митенька не лицезрел. Ты все в сражениях да в битвах. Храбро и весьма отчаянно, как должно бравому русскому офицеру-гвардейцу, сражаешься за наше прекрасное Отечество. Ты герой, несомненно, герой!.. А как там моя распрекрасная подружка Зинаида Ивановна поживает? Отчего она не прибыла на мою ассамблею? А то посплетничали бы с ней как в старые добрые времена, поиграли в карты, полакомились бы ее любимыми кондитерскими шедеврами от Брезуа, попили бы заморское кофе.

– Нездоровиться что-то матушке моей. Нижайший вам поклон от нее, дорогая Мария Андреевна.

– Благодарю. И ей поклонись в ноги, сынок, от моего имени… Ну, поворкуйте, голуби мои, поворкуйте, а мне надобно к гостям. Право, вам есть о чем поговорить после долгой разлуки…

Княгине было неловко находиться долгое время рядом с Алабиным. Она испытывала некоторое угрызение совести: ведь это она разрушила счастье и лучшие надежды поручика, выдав свою дочь за графа Стоуна. Хотя прекрасно знала, что и Катя и Дмитрий давно любят друг друга. И знала, что поручик страшно обижен на нее за это. Как и его мать, Зинаида Ивановна. Но княгиня не делала трагедии из этого. Подруга подругой, а счастье дочери превыше всего. Что поделать, Катя богатая и родовитая невеста и ей нужен не менее богатый и знатный муж. А что Алабин? Его род небогат и не знаменит. И всего одно имение в Тверской губернии и двести душ крепостных. А у графа Рокингемского два старинных замка, особняк с самым длинным (сто восемьдесят пять ярдов) фасадом в Англии и занимающий территорию около двух с половиной гектаров, а также один из красивейших английских парков в шестьдесят гектаров, включающий множество замечательных сооружений, такие как: декоративные пирамиды, гроты, мостики, портики с колонами. И денег у Стоуна как у Креза. И положение высокое. И связей по всему миру. Нет, не годиться Алабин в женихи Кати, пусть даже он самый распрекрасный человек и герой боевых сражений. Граф Рокингемский, а не поручик – вот кто самая лучшая партия для Екатерины Павловны.

Княгиня растворилась в толпе гостей, а бывшие влюбленные остались подле друг друга. Алабин пристально смотрел на Катю, невольно любуясь ее красотой, а она под этим немым и бурным натиском опустила глаза и молчала. Наконец поручик спросил у графини:

– Екатерина Павловна, отчего вы одна на балу? А где же ваш… суженый?

– Он скоро прибудет. У него покамест безотлагательные дела в посольстве.

– Ясно… А вы получили мое последнее письмо, Екатерина Павловна? От десятого февраля сего года?

– Да, получила.

– А отчего Вы не ответили мне? Я весьма ждал вашего послания, и, право, крайне огорчился вашему длительному и убивающему все чувства молчанию.

Графиня Стоун смутилась и ничего не ответила.

– Как там мой ангел-хранитель поживает? – поинтересовался Алабин.

– Со мной, на груди, – опять потупила глаза Разумовская – А мой медальон у вас?

– Что за излишний вопрос, графиня?! Безусловно же у меня на шее вместе с крестом. Ведь я не предаю любовь как некоторые…

Боль промелькнула в Катиных глазах, она обидчиво поджала губы.

– Дмитрий Михайлович, немедленно прекратите, слышите… Вы прекрасно знаете, как я к вам отношусь. Скажите, вам доставляет наслаждения мучить меня такими жестокими упреками? This is terrible![1]

Алабин смутился и сразу перешел на интимное «ты».

– Покорнейше прости, Катя, как это все глупо, ужасно. Попрекать тебя прошлым – сие весьма дурно. Просто как-то вырвалось с языка. Я не знаю, что происходит со мной. Когда я вижу тебя, то становлюсь малым дитем. Теряю в одночасье разум, в голове полный сумбур, и она идет кругом. Порой не знаю, что и сказать тебе. Возможно, оттого и несу всякий вздор… Катенька, прости, если сможешь…

Графиня оттаяла и грустно улыбнулась.

– Прощаю… Я не могу на тебя долго сердиться.

– И ты по-прежнему меня любишь?

– Митя, ты опять говоришь, пардон, за резкое слово, какую-ту чепуху. Разве ты сам не знаешь ответ на свой вопрос?

– Тогда я хотел бы встретиться с тобой, Катюша. Наедине, без посторонних взглядов.

Графиня замешкалась с ответом и после минутной паузы снова перешла на «вы».

– Вы же понимаете, Дмитрий Михайлович, что сие невозможно. Мой долг велит не поддаваться чувствам. Я замужняя женщина.

Алабин подхватил ее вежливый тон.

– Вы же знаете, Екатерина Павловна, что никто в этом мире не любит вас сильнее и искрение чем я. И вряд ли тебя будет любить. Для вашего англичанина вы красивая игрушка, он любит вами гордиться и хвастать. Лишь я обожаю вас по-настоящему: всем сердцем, умом, душой, каждой клеточкой моего организма. Оттого мне и нужна встреча. Всего одна встреча…

– Сие невозможно, Дмитрий Михайлович, и не просите…

– Очень прошу, Екатерина Павловна…

– …Меня смущает ваш бурный натиск Дмитрий Михайлович. Давайте покончим с этим разговором. Может статься, вы пригласите меня на танец?

– С удовольствием! Ангажирую вас на вальс, Екатерина Павловна. Сей танец отныне за мной, не так ли?

– Конечно же! Какие могут быть сомнения!

Разумовская согласно кивнула и в великом волнении отошла к своей самой близкой подруге Анастасии Щегловой – вдове майора Александрийского гусарского полка Семена Щеглова, погибшего при Фридлянде.

Катю взбудоражил разговор и просьба Алабина. Ее разрывали противоречивые чувства. С одной стороны она хотела оказаться в объятьях своего бывшего возлюбленного, а с другой… она боялась потерять свою репутацию и стать объектом насмешек высшего света, не только Петербурга и Москвы, но и всей Европы. Боялась графиня также и страшной мести своего супруга. Но… вновь ожившие чувства затмевали разум. И она пока колебалась.

Алабин оглядел заполоненный пестрою толпою зал…

Сегодня на балу присутствовало много друзей и сослуживцев Дмитрия: поручик Михаил Лунин, штабс-ротмистр Сергей Волконский, переведенный к кавалергардам из Екатеринославского кирасирского полка, прославленный европейскими журналистами газетчиками ротмистр Евдоким Давыдов, его братья и другие.

Евдоким, как и Алабин, тоже отличиться под Аустерлицем. Он был тяжело ранен (пять сабельных, одна пулевая и одна штыковая рана) и попал к французам в плен. Наполеон Бонапарт, посетив лазарет, где лежал Евдоким, имел с кавалергардом интересную беседу, которую и описали все европейские газеты.

Компанию гвардейцам составлял бывший кавалергард, а ныне гусар и старший брат Евдокима, гениальный поэт, адъютант князя Багратиона и герой битвы при Прейсиш-Эйлау, курносый, кучерявый и невысокого роста поручик Денис Давыдов. Его шеф – генерал Багратион любил рассказывать всем, что благодаря смелости и хитрости его адъютанта был выигран один бой. Давыдов в одиночку бросился на отряд французских улан и увлек их за собой. Неприятель, преследуя его, отвлекся и не заметил, как в тыл им зашли русские гусары. За это сражение Денис получил орден Святого Владимира четвертой степени, бурку от шефа и трофейную лошадь.

Рядом с Давыдовыми стоял их двоюродный брат, тоже бывший кавалергард, а ныне полковник Гродненского гусарского полка Александр Давыдов. На балу присутствовал даже полковой командир кавалергардов – генерал Николай Иванович Депрерадович со своими сыновьями. Не хватало на вечере только шефа их полка – Федора Петровича Уварова.

Дмитрий со всеми поздоровался. Лунин – темно-русый кареглазый офицер с продолговатым лицом и пышными бакенбардами – кивнул в сторону Екатериной Разумовской.

– Никак не забудешь ее, Алабин? А она похорошела. Видимо европейский воздух благотворно действует на ее умонастроение и красоту.

– Да, расцвела, Миша, но, увы, не в моем саду.

– Ce n’est rien![2]. Держись, Алабин, может так статься, что капризная госпожа фортуна повернется к тебе лицом, и ты снова будешь с Екатериной Павловной вместе.

– Вот только лишь оной надеждой и живу. Сия надежда не дает мне потонуть в море жизни. Она порой согревает и будоражит мой ум и душу.

– Не теряй духа, – одобряюще похлопал его по плечу поручика Лунин. – Мы все тебе страшно завидуем. Как она сморит на тебя! Какими счастливыми глазами. И сияет как солнышко лучистое. Поверь, Алабин, со стороны видно многое. А все ее «нет» и колебания – это просто элементарное женское жеманство. Давай, не робей, Митя! Кавалергарды, вперед!

– Да уж, кавалергарды точно вперед…

– Она напоминает мне, господа, «Прекрасную Ферроньеру» кисти легендарного Леонардо да Винчи, – вступил в разговор Денис Давыдов. – Она действительно прелестница и затмевает своей красотой почти все наше женское общество на этом изумительном празднике.

Лунин усмехнулся.

– Давыд, не буди зверя в Алабине. Ты же прекрасно заешь, как Митя горячо обожает свою графиню и разорвет любого, кто на нее посмотрит. Или вызовет на дуэль.

– Посему я, Лунин, как человек трезвой памяти и здравого смысла чрезвычайно боюсь подступиться к графине Разумовской-Стоун, а то действительно мы поссоримся с Митей. А я не хочу терять лучшего друга.

– Но, все же, Алабин, разреши нам пригласить твою звезду на танец. Весьма просим, – попросил поручика полушутя полувсерьёз Лунин.

Дмитрий польщено улыбнулся.

– Господа, право, вы делаете из меня такого отпетого Отелло, что мне просто становится невыносимо. Друзья, послушайте, что я вам скажу. Я вам доверяю мою принцессу. Лучше вы, а некто иной, будите танцевать с Екатериной. Но, правда, знайте и помните всякий раз, я доверяю мою даму сердца лишь на время. Остальной период на балу она предоставлена мне. Я ее три года не видел. Если вы, мои верные друзья, не прислушаетесь к моим словам, то я по-настоящему превращусь в венецианского мавра.

– Благодарим, месье Алабин, за вашу неслыханную щедрость! – забавлялся Давыдов. – Твоя Эвридика будет похищена нами на пару танцев. Иначе зачем мы пришли на эту ярмарку тщеславия?

– Это точно! – поддержал гусара Лунин.

– Но только, умоляю вас, друзья, не ангажируете мою божественную Афродиту на вальс! Сей чудесный танец она обещала мне. И здесь уже шутки в сторону!

– Помилуй, Дмитрий, мы даже не претендуем на него, – чуть не хором воскликнули офицеры. – Нам достаточно полонеза или мазурки.

Сергей Волконский и Евдоким Давыдов присоединились к бравой компании. Штаб-ротмистр Волконский обратился к Денису Давыдову.

– Давыд, а ты слышал, что вчера в Швеции совершился государственный переворот, король Густав Четвертый был низложен, а королевская власть перешла в руки его дяди – герцога Зюдерманландского. Каково известие?!

Денис Давыдов оживился.

– Выходит, недавнее перемирие скоро закончиться, и я снова оправлюсь с великим князем Багратионом на войну с потомками гётов и свеев. Ведь я только что возвернулся из Шведского королевства.

– Да, господа, мы будем всегда востребованы для своей Отчизны, – сказал Евдоким. – Войны с Наполеоном, с Англией, со шведами и финнами. Не за горами война с турками и сызнова с теми же французами. Вряд ли Бонапарт откажется от захвата России. Для его непомерно раздутого тщеславия необходимо мировое господство. Мы – русские – как кость в его горле. Не правда ли, братишка!

Евдоким похлопал по плечу Дениса.

– Правда, правда… – согласился с братом Денис. – Послужим России друзья! За нее я хоть на черта рад пойти! Да не затупятся наши сабли и шпаги, господа! И не намокнет порох в наших пистолетах и карабинах! Эй, любезный, пойди сюда!

Гусар остановил лакея с подносом полным хрустальных фужеров с шампанским, и схватил первопопавшийся ему сосуд.

– Разбирайте шампанское, друзья. Выпьем за нашу матушку-Россию! А ты, любезный неси еще вина!

Лакей быстро растворился в толпе.

Офицеры разобрали и подняли верх бокалы.

– Виват, России! – воскликнул Денис Давыдов.

– Виват! – хором грянули офицеры, чокнулись фужерами и выпили их содержимое до дна.

– А ну, Давыд, прочти свои новые стихи, – попросил гусара Алабин. – Что у тебя новенького? Порадуй, друзей своими удивительными виршами!

– Порадуй, Денис Васильевич! Прочти! – чуть ли не в унисон взмолились остальные гвардейцы.

Поэт не стал себя долго упрашивать и с выражением прочитал:

Станем, братцы, вечно жить Вкруг огней, под шалашами, Днем – рубиться молодцами, Вечерком – горелку пить! Станем, братцы, вечно жить Вкруг огней, под шалашами!..

В это время примчался другой слуга с шампанским: видимо первый лакей ради быстрого обслуживания сообщил своему собрату, что гусары и кавалергарды требуют повтора.

Гвардейцы снова выпили за отчизну.

…Друзья Алабина, как и обещали, пригласили графиню Разумовскую-Стоун на мазурку и полонез. Денис Давыдов даже написал в альбоме графини пару чудных четверостиший в ее честь. Катя, как и ее матушка горячо поблагодарили гусара-поэта за эти восторженные стихи.

Но вот наступил час Алабина. От выпитого шампанского он почувствовал себя расковано и бодро. Он подошел к Кате, щелкнул каблуками и слегка кивнул.

– А вот и обещанный вами танец, графиня, – сказал поручик. – Позволите?..

Алабин услужливо подставил Разумовской свой локоть. Катя взяла его под ручку.

– Ты считал минуты? – довольно улыбнулась Екатерина.

– Нет, мгновения, – Алабин обидчиво закусил губу. – Катенька, тебе оттого весело, что я схожу по тебе с ума?

– Нет, я рада, что снова вижу тебя и то, что ты меня любишь.

– Ты словно весенний лед: таешь прямо на глазах. Еще немного и ты признаешься, что питаешь ко мне самые нежнейшие чувства. А поначалу ты была будто хладный и неприступный айсберг, в который едва проникнув в тут же застынет самый жаркий и мощный солнечный луч. Но, слава богу, солнце всегда сильнее любого льда.

– Под солнцем ты подразумеваешь, наверное, себя?

– Возможно… хотя скорее всего я под солнцем подразумеваю свою жаркую и горячую любовь к тебе.

Разумовская-Стоун снова смутилась и замолчала. И тут же объявили вальс.

Вальс был не только самым модным, но и самым эротичным танцем того времени. Отношение к нему у российских правителей было весьма неоднозначным. Он не пользовался одобрением Екатерины Второй, а при Павле Первом вообще был запрещен. И по многим причинам. Во-первых, кавалер и дама двигались лицом друг к другу. Во-вторых, кавалер держал даму за талию, что считалось крайне неприличным. В-третьих, длительное стремительное вращение тоже считалось непристойным. Тем не менее, Александр Первый разрешил этот фривольный и дерзкий танец.

Дирижёр взмахнул палочкой, и на хорах загремела чудесная музыка. Алабин лихо принялся вальсировать с Разумовской. В этот миг Дмитрий был на седьмом небе от счастья! Обнимать любимую за гибкую сладостную талию, вдыхать аромат ее великолепных духов, чувствовать девичью ласковую и трепетную руку на своем плече, а другую такую же нежную и трепетную держать в своей руке – разве это не настоящее наслаждение! Во время танца локоны графини иногда касались и скользили по щекам поручика, что вызывало вожделенную дрожь по всему телу кавалергарда.

Он прижал Катю к своей груди – она не отпрянула. Алабин чувствовал сквозь ткань жар ее высокой груди и бешеное биение ее сердца. Голова их шла кругом от упоительной близости и стремительного вращения. Огни канделябров и бра сливались в один горящий ярким светом круг.

Алабин незаметно поцеловал в Катю щечку.

– Митя! – притворно возмутилась зардевшаяся графиня.

– Прости, Катя, твоя разгоряченная щека невольно коснулось моих губ, что я не удержался…

– Держи себя в руках, ибо я замужняя женщина и не могу позволять тебе такие выходки. Что могут обо мне подумать окружающие? Тем более на балу везде глаза и уши. Зачем мне лишние сплетни и домыслы. А мой муж крайне ревнив. Ты погубишь мою честь.

– Но я так соскучился по тебе! И я души в тебе не чаю!

– Все равно это не дает тебе право на такой безумный и мальчишеский поступок.

– Больше не буду, моя сердитая нереида…

Они сделали три тура. Катя запыхалась от столь стремительного танца.

– Мерси, – не забыла поблагодарить кавалера графиня. – Право, сей танец опьянеет сильнее любого вина. В голове дурман, я словно в тумане.

– А меня опьянеет сильнее вина твои глаза, улыбка и твое присутствие. Так как насчет нашего рандеву, Катенька? Вдруг мы не увидимся еще три года, а может и более. Или… никогда. Я прошу тебя лишь об одном свидании. Только об одном.

Графиня опустила глаза. Ее оборона трещала по швам. Ей было тяжело бороться с многолетними и старыми чувствами. А Алабин был крайне напорист.

– Катенька, милая моя, пожалуйста… Всего лишь одна встреча, покорнейше умоляю!

– Нет…

– Отчего нет. Пожалуйста, Катенька, исключительно только одно рандеву – и ты осчастливишь меня на всю оставшуюся жизнь. Ведь ты меня любишь! Не правда ли?! Должна быть какая-нибудь награда для моей персоны от тебя за все одиннадцать лет нашей теснейшей и нежнейшей дружбы. Между прочим, граф заполучил тебя за короткий срок ухаживания и всецело невинную. Я так тщательно тебя берег для себя, не переступал разумных границ, сдерживал себя в желаниях, мечтал о тебе в разлуке, надеялся на твою благосклонность и нежность, и что их сего получилось? Мое сокровище досталось какому-то английскому фанфарону, врагу нашего государства? Я считаю это крайне несправедливо. Так что я имею законное право на одну встречу. Чем я хуже его? Так дай мне испить то, что я хотел все эти долгие годы. Утоли мою жажду – иначе я покончу с собой. Не веришь?

Речь Алабина позвучала так искренне и убедительно, что душа Разумовской все же не выдержала. Решающая брешь в девичьей защите была пробита, и Дмитрий услышал наконец-то долгожданный для себя ответ.

– Хорошо, – тихо сказала графиня. – О месте встречи я извещу тебя позже.

Поручик возликовал. Он подвел Екатерину к стулу. И тут Алабин заметил его… Катиного мужа. Поручик узнал своего счастливого соперника по однажды увиденному в одном из европейских журналов портрету…

Красавец – ничего не скажешь! Щегольские усики-стрелки, светлые, длинные и кудрявые волосы. Волевое, дерзкое и надменное выражение лица, выдающиеся скулы, ямочка на подбородке. Благородная осанка, утонченные манеры. Ему лет под тридцать. Граф пышет свежестью, удалью и молодостью. И одет он превосходно!

На нем – синий фрак из бархата в стиле «инкруябль». Фрак снабжён чрезмерно большим воротником и лацканами и дополняется не менее внушительным белым галстуком из пике, закрывавшим подбородок, а туго накрахмаленный воротник белой рубашки, доходит до середины щёк. Поверх сорочки – белый пикейный жилет с тремя пуговицами, которые, по правилам хорошего тона, наглухо застёгнут. На левой стороне груди графа красуются ордена и медали. На шее, на синей ленточке висит орден, усыпанный мелкими разноцветными бриллиантами. И синяя шелковая лента через плечо с орденом на конце дополняет наградной иконостас английского дипломата. На руках посланника – новенькие белые перчатки. На правом боку – на золотой цепочке карманные часы из чистого золота. Парадное одеяние Стоуна дополняют черные замшевые туфли.

Да, граф действительно красавец! И типичный лондонский денди!

Екатерина Павловна тотчас же представила Алабину своего благоверного:

– Дмитрий Михайлович, познакомьтесь, это мой супруг, граф Рокингемский.

– Честь имею, Дмитрий Алабин, поручик лейб-гвардии Кавалергардского полка.

– Очень приятно, граф Джордж Стоун… По рассказам Кэйт о былом проживании в России, вы поручик, были в числе ее верных друзей. Не правда ли?

– Это точно, граф. Мы с Екатериной Павловной долгое время росли вместе, а наши матушки являлись и до сих пор являются лучшими подругами.

– This is marvelous![3] О, поручик, судя по вашим боевым наградам, вы уже повоевали с нашим злейшим врагом Наполеоном?

– Да было дело, ваше сиятельство Но и по вашим боевым орденам, видно, что и вы участвовали в различных войнах, и в том числе против великого корсиканца.

– Вы угадали, поручик. Пару орденов мне помог «заслужить» Бонапарт.

– Ваше мнение о французском императоре, ваше сиятельство…

– Он конечно непревзойденный полководец, и мне даже нравиться его девиз: «В моем словаре нет слово «невозможно», но мы его все равно разобьем и сошлем в ссылку на какой-нибудь отдалённый остров в Эгейском море.

– А я бы его повесил, граф.

– Вы жестоки, поручик, к великим гениям, пусть даже злым и бесчеловечным.

– После того как я видел гибель тысячи моих товарищей я считаю Наполеона сумасбродной маниакальной личностью готового кинуть в горнило кровавой и беспощадной войны миллионы солдат и гражданских лиц, как своих так и чужих. Вам, наверное, ваше сиятельство, известно его одно циничное выражение?

– Какое же, поручик? Это крайне любопытно…

– А вот какое, послушайте… «Солдаты – это цифры, которыми разрешаются политические и военные задачи». Каково, граф? Ужели это не самая жестокая и откровенная циничность?

– Не буду более спорить с вами, дорогой поручик. Мне ваши убеждения нравятся. Вы милый приятный и рассудительный собеседник.

– Тоже самое я могу сказать и о вас, граф.

– Мы оба так любезны, – рассмеялся Стоун. – Жаль, что ваш император подержал этого выскочку Бонапарта, и наши страны теперь в состоянии войны.

– Поверьте, граф, не сегодня-завтра мир между Россией и Францией нарушиться и наши страны снова будут союзниками. Причем, в борьбе против все того же неистового корсиканца.

– Я тоже так полагаю, сэр Алабин.

К беседующим подошел Денис Давыдов.

– Разрешите покорнейше отрекомендовать вам, ваше сиятельство, моего друга и верного боевого товарища Дениса Давыдова, – сказал Алабин.

Воин-поэт щелкнул каблуками и представился:

– Честь имею, адъютант светлейшего князя Петра Ивановича Багратиона, поручик Денис Васильевич Давыдов!

Помощник английского посла по особым поручениям улыбнулся.

– Очень рад нашему знакомству, граф Рокингемский, Джордж Стоун.

– У меня есть исключительна просьба к вам, ваше сиятельство.

– Very interesting[4], какая же?

– Позвольте уважаемый граф на короткое время украсть вашу супругу. Эту мазурку она обещала мне.

– О, пожалуйста…

Разумовская-Стоун отправилась танцевать с Давыдовым. А граф Рокингемский еще немного пообщался с Алабиным, а потом отошел к своей теще – княгине Разумовской.

И вот мазурка закончилась. Радостный Давыдов подвел Екатерину к Алабину.

– Большое спасибо, Екатерина Павловна, вы были превосходны в танце. Вы – богиня. Но я спешу покинуть это место. Дмитрий Михайлович так смотрит на меня что мне становиться не по себе. Да и ваш муж тоже коситься на меня. Посему я убегаю к другим дамам, зачем мне столько могущественных врагов, а еще хочу пожить.

– Мерси, поручик Давыдов, – успела поблагодарить остроумного гусара графиня, и тут же недавний кавалер скрылся в густой толпе.

Катя обратилась к Алабину:

– Дмитрий Михайлович, извините меня, но во избежание дурных сплетен я должна присоединиться к моему дражайшему супругу, а записку я передам через Анастасию.

– Хорошо, Екатерина Павловна, я буду ждать вашу посланницу с нетерпением.

Графиня подошла к мужу, через полчаса супруги Стоун покинули бал. Алабин даже не видел этого момента, а когда узнал, что Катя уже уехала, страшно взволновался:

«Как же так! Она обещала передать мне записку о месте встречи! Ужели забыла?! Или просто передумала?! Хуже, если передумала!..»

Поручик стал искать глазами Щеглову: она танцевала с Денисом Давыдовым. Но вот танец закончился, и парочка отошли к одной из колонн зала. Денис приставил Щегловой стул, и дама, поблагодарив галантного кавалера, села. Гусар и барышня стали весело болтать о чем-то.

«Весьма неловко в данный момент подходить к Анастасии, – подумал Алабин. – Вдруг Катя не предавала ей никакой записки, и он перед мадам Щегловой так оконфузиться».

Алабин сильно опечалился. Настроение его резко упало. Музыка стала действовать на нервы, а лица танцующих вызывать непонятное раздражение. Взгляд его рассеяно стал пробегать по залу… Он отвлекся. И вдруг!..

– Держи, божественный Геркулес, свою награду! – раздался над спиной Алабина знакомый голос.

– Давыд! – обернулся Дмитрий, и его товарищ тут же без излишних объяснений и экивоков сунул кавалергарду в руку маленькую сложенную вчетверо бумажку. За спиной Давыдова маячил Лунин.

«Это же записка от Кати!» – от восторга запрыгало сердце Алабина, и настроение поручика сразу улучшилось.

Это письмо он узнал его из тысячи, от них веяло любимыми духами Екатерины Павловны. Дмитрий дрожащими от волнения пальцами, развернул записку. Лунин и Давыдов весело подмигнули ему. Алабин быстро прочитал текст послания:

«Завтра у госпожи Щегловой в четыре после полудня. Вход через калитку в переулке. Постучать три раза. Вам откроют и проведут».

Сияющий от великой радости поручик тут же скомкал бумажку и положил в карман.

– Счастливчик, – похлопал Алабина по плечу Лунин.

– Дон Гуан, – улыбнулся Денис Давыдов. – Везет же некоторым!..

* * *

Герасим подхлестнул кнутом лошадей.

– Но-о-о, родимые! Шевелите своими копытами, чай, некого иного, а своего хозяина везете. Шибче, милые! Шибче!..

Сани домчались до конца Вознесенского проспекта и сделали поворот налево… Вот и набережная Мойки… А это дом Щегловой. Бледно-зеленого цвета, двухэтажный, с балконом и въездом во двор с левой стороны. Проехав особняк, сани свернули в Прачешный переулок… Через тридцать шагов они остановились.

– Высади меня здесь, Герасим, – распорядился Алабин. – А сам братец езжай далее шагов на сто и жди меня там, я спустя часа два-три вернусь.

– Будет сделано, барин. Но-о-о, пошли вперед! – снова прикрикнул на лошадей Герасим и натянул вожжи.

Сани уехали…

Алабин оглянулся: кажется, никто рядом нет. Он на всякий случай натянул фуражку на глаза и поднял воротник. Никто не должен его здесь узнать. Ни одна душа! Дмитрий прошел шагов десять и остановился. Вот и потайная калитка! Она была проделана в кирпичной ограде, ограждающий особняк Щегловой со стороны переулка. Поручик еще раз оглянулся по сторонам и расслабился: слава богу, никаких подозрительных лиц поблизости не наблюдается. Дмитрий постучал в калитку три раза. Железная дверь со скрипом отворилась… Оттуда выглянул рыжебородый с оспинками на лице слуга.

– Прошу господин хороший. Сюда. Следуйте за мной…

Алабин последовал за рыжебородым. Они прошли большой сад с маленьким прудом, уткнулись в южный флигель. Здесь тоже их ожидала потайная дверь. Слуга открыл ее, Алабин зашел внутрь… Вот переходной коридор в главный корпус здания. Прошли кухню, столовую, вот лестница наверх. Это уже гостиная.

В гостиной поручика встречала уже сама хозяйка дома – Анастасия Щеглова.

Алабин поклонился ей и поцеловал руку.

– Приветствую вас, несравненная Анастасия Владимировна. Вы как всегда прекрасно выглядите. И на балу и дома.

– Мерси за комплимент, Дмитрий Михайлович. Ужасно и чрезвычайно рада видеть вас в моем скромном, но уютном жилище. Вы здесь редкий гость. И уже давно.

– Да, ваши замечания, Анастасия Владимировна, весьма уместны. Раньше я здесь появлялся гораздо чаще, но это было в то удивительное время, когда Екатерина Павловна тоже гостила у вас. Но… теперь, когда она постоянно в Англии… а я в походах… вашу персону я нечасто лицезрею.

– Видя вашу персону у меня дома, я поняла, что поручику Давыдову все же удалось передать записку от Кати вам. Он мой и ваш лучший друг, и клятвенно уверял меня, что доставит послания по назначению. И хотя Катя просила вручить ее послание вам лично в руки, я побоялась скомпрометировать себя: вдруг кто-то бы из присутствующих на балу заметил, как я вам передаю тайную эпистолу. Для бедной и несчастной вдовы лишние слухи и сплетни ни к чему. Да, я рисковала, но все как видите, Дмитрий Михайлович, чудесным образом все обошлось.

– Денис мне как брат, он лучший мой друг. И я доверяю ему всецело. Он передал мне записку, благодарю вас, Анастасия Владимировна. А где моя ненаглядная Екатерина Павловна?

– Екатерина Павловна там. В той комнате. Любезный Дмитрий Михайлович, я на время покидаю вас. Скажите Катеньке, что я часа два погуляю по Невскому проспекту. Присмотрю платья, новый салоп. Может статься, загляну в кофейню или кондитерскую. Так что беседуете на здоровье. За три года вам есть, что сказать друг другу.

– Хорошо, Анастасия Владимировна. И покорнейше благодарю вас за все, что вы делаете для нас.

– Дмитрий Михайлович, Катя моя давняя подруга, а вас я, искренне и честно признаюсь, чрезвычайно боготворю. Вы замечательный человек, сильная личность, герой. Если честно, то я до сих пор непритворно переживаю, что у вас с Катюшей не сложилось. Если бы судьба благоволила вам, то вы были бы самой прекрасной парой на свете.

– Жаль, что об этом не знала княгиня Разумовская.

– Весьма, жаль… Но я покидаю вас, не буду вам мешать.

– Вы так любезны, Анастасия Владимировна…

Анастасия спустилась вниз в парадную. Швейцар надел на нее соболий салоп, а служанка – меховой капор…

Алабин услышал, как хлопнула парадная дверь, и понял, что мадам Щеглова покинула свой дом. Тогда Дмитрий, не минуты не мешкая, зашел в будуар… А вот и его любимая!

Екатерина сидела на диване, обитым розовой тканью с вышитыми лилиями, покорно сложив ручки и устремив свой взор в напольный и огромный персидский ковер. Ощутив присутствие Алабина, она вздрогнула. Ее бархатные ресницы резко взмыли вверх, глаза сверкнули синими бриллиантами, и по щеке скатились хрустальные слезы. Разумовская преданно и грустно посмотрела на поручика. Она молчала. Но глаза и тело говорили красноречивее любых слов: я вся в твоей власти, делай со мной что хочешь.

– Вы все-таки пришли, Екатерина Павловна, я так рад. Значит, я вами еще дорог.

– Как видишь… Правда, чего это мне стоило. Граф не хотел отпускать меня никуда. Насилу я уговорила его позволить мне проведать мою близкую подругу Анастасию. Я плакала, молила его, говорила, что нет ничего предрассудительного в этой поездке. И что я вернусь через три часа. Граф еле меня отпустил. Он отчего-то дико зол на тебя, возможно, кто-то уже нашептал ему о наших чересчур интимных беседах и фривольных танцах на балу.

– Доброжелателей и сплетников немало на этом свете. Им всегда застит очи чужое счастье. Катюша, ты настоящая героиня. Не побоялась прийти сюда… Но меньше слов, у нас так мало времени…

Он коснулся губами ее губ и поцеловал.

Этот поцелуй будто пронзил их электрическим током и разбудил страсти доселе неведомые. Одежды были бесстыдно сорваны и тела их надолго сплелись в вулкане страсти и великого вожделения…

* * *

Катя повернулась к Алабину спиной.

– Митя, будь так любезен, помоги мне застегнуть платье…

– Отчего бы нет. Хотя я решительно против.

– ?..

– Скрывать такую красоту – сие просто преступление. Я бы любовался твоим совершенным и таким желанным телом вечно…

Дмитрий осыпал торопливыми и жгучими поцелуями ее разгоряченные и томные от прошедшего любовного соития шею, плечи, лопатки, поясницу (Катя в это время замерла от блаженства), и только после этого застегнул платье.

– Отныне мы в расчете? – шутливо спросила довольная Катя и повернулась к Алабину уже лицом. – Усталый одиннадцатью годами путник утолил свою жажду?

Дмитрий отрицательно покачал головой.

– Наоборот мне еще сильней захотелось обладать тобою. Эти два часа пролетели как один миг. Я никогда не напьюсь из этого родника. Тем более я так редко тебя вижу. Но что мне делать, милая Катюша? Мое сердце разрывается от мысли, что я долго не увижу тебя. Мне нелегко.

– И мне тоже… – тяжело вздохнула она.

– Когда твой следующий вояж в Петербург или Москву?

– Не знаю, милый, все зависит от мужа. Мне супружеский долг повелевает ехать с графом в любые края и страны, даже на другие континенты.

– Как убивают меня эти слова! «Муж», «супружеский долг», «повелевает» Я сам желаю быть твоим благоверным и владеет тобою безраздельно и навсегда. Катюша, давай уедем вместе туда, где нас никто и никогда не найдет. Допустим, во Францию, Германию, Испанию и прочие страны… А если будет сильная нужда, то я убью твоего заморского супружника и тогда уже никто не помешает нашему счастью!

Разумовская в ужасе всплеснула руками и бросилась на грудь к любимому.

– Митя, покорнейше прошу тебя, не учиняй сего! Это весьма ужасно! Тебя непременно арестуют за сей проступок и отправят на каторгу. Либо на войну против горцев!

– Да и пусть! Лучше умереть от пули абрека, чем страдать долгие годы, не видя тебя!

– Нет, нет, мой милый, не совершай этой небывалой глупости! Я не переживу, если тебя отправят в Сибирь или на Кавказ. Так хоть мы будем видеться. Я уверена, что снова окажусь в Петербурге, я отпрошусь у графа съездить до матушки.

– И сколько пройдет лет, когда мы снова свидимся?

– Не знаю. Но мы непременно встретимся. Не сердись, мой ненаглядный…

Она ласково поцеловала его в губы. Он ответил тем же, и любовники снова слились в упоительном и продолжительном поцелуе. Когда их губы и объятья разомкнулись, Дмитрий спросил Катю:

– Скажи честно, Катюш, ты вышла замуж за графа согласно твоему искреннему и сердечному пристрастию? Или ты была принуждена к оному?..

Екатерина потупила свои прелестные глаза. Наступила тягостная пауза.

– Отчего ты молчишь, Катенька? Скажи правду, пусть она даже будет горькой, мне это весьма важно.

Разумовская тяжело вздохнула и, наконец, ответила:

– Не стану лгать, Митя, влюблённость во мне присутствовала. Причем, в какой-то момент, просто сумасшедшая. В такого красавчика трудно было не влюбиться. Вдобавок он был рядом, а ты – весьма далеко… Мне было нелегко… тогда. Он осыпал меня подарками, был так настойчив, обаятелен и щедр. К тому же моя матушка упрямо уговаривала меня пойти за Стоуна. И в конце концов я сдалась и вышла замуж… Прости, что я тебе изменила. Надеюсь, сегодня я искупила хоть как-то свою вину?

– Возможно… А сейчас ты питаешь к графу самые нежные чувства?

– Уже намного меньше. Честнее сказать, даже, может, совсем не питаю. После свадьбы он открылся для меня с другой стороны – темной и дурной. Мой супруг оказался чересчур ревнивым, злобным, мстительным, жадным. Граф ненавидит и презирает всех людей на свете. Он обожает только себя. Его занимает исключительно служба, деньги и женщины. И еще карты. Но мне пришлось смириться со всеми его пороками: ведь я его жена и должна нести этот крест в течение всей жизни. Я стала вспоминать о тебе все чаще и чаще. И чрезвычайно обрадовалась, когда графа вызвали в Санкт-Петербург. Я упросила его взять меня с собой. И поверь, очень хотела увидеть тебя. Как никогда прежде.

– Тогда отчего ты поначалу была так неприступна и нарочито равнодушна ко мне?

– Что за нужда спрашивать, Митя! Ты же знаешь женские хитрости. Просто я отвыкла от тебя за три года. Вдобавок была смущена и чувствовала себя неловко. Да и совесть, несомненно, терзала мою грешную душу: ведь я нанесла тебе ужасную сердечную рану, выйдя замуж за другого. Ты должен был ненавидеть меня за это. Поэтому до поры до времени я и прикрывалась маской неприступности. Прости меня за все, Митя…

Они снова обнялись. И поцелуи, поцелуи, поцелуи… Им бы не было конца, но первой очнулась Екатерина. Она мягко отстранилась от любимого и умоляюще сказала.

– Митя, дорогой мой, единственный, скоро придет Анастасия. Нужно выглядит достойно и лучше порознь.

– Хорошо, дорогая… – согласился Дмитрий.

Любовники окончательно привели себя в порядок и вышли в гостиную. Катя присела на софу, взяла в руки книгу какого-то французского мыслителя, а Алабин стал подле ее. И вот хлопнула парадная дверь, послышался женский голосок, торопливые легкие шаги по лестнице, и вскоре в гостиную впорхнула радостная хозяйка дома, а за ней горничная с коробками в руках.

– Ну как, мои друзья, вы уже побеседовали? – спросила Щеглова гостей.

– Замечательно побеседовали, – ответил за себя и Разумовскую поручик. – Et nous sommes arrivés à un merveilleux compromis[5].

– Я весьма рада за вас… Катя, я такое платье купила на Невском – просто глаз не оторвать! – похвасталась Щеглова и дала распоряжение служанке. – Варя, голубушка, положи коробки на столик… Вот так. И оставь нас, я тебя пока не держу. Иди. После тебя позову… Дмитрий Михайлович может, вы задержитесь на обед. Я распоряжусь на счет его. Мой повар замечательно готовить – не пожалеете, что отобедаете у меня.

– Покорнейше благодарю за приглашение, но я спешу, Анастасия Владимировна. Катя, проводишь меня?

Разумовская кивнула.

– Я скоро вернусь, Настя. Вот провожу Дмитрия Михайловича и непременно к тебе вернусь. Оценим твое прелестное платье и посплетничаем. А после буду собираться к мужу: а то он ужасно нервничает и злиться, когда я куда-то пропадаю.

Алабин слегка поклонился.

– Прощайте, Анастасия Владимировна. Благодарю вас за все. Я вам буду век признателен.

– Прощайте, Дмитрий Михайлович. После как вы проститесь с Катюшей, мой слуга проводит вас через тот же тайный вход. И не забывайте заезжать ко мне в гости, особенно на бальные вечера. Ваша неординарная и магнетическая личность, бесспорно, разбавит скучную толпу моих постоянных и уже порядком поднадоевших гостей.

– Непременно, как-нибудь заеду, Анастасия Владимировна, вот будет только время… Благодарю вас еще раз. Оревуар, наша милая хозяйка!..

И вот Катя и Дмитрий спустились в парадную. Прощание для любовников было крайне тяжелым. Слезы, объятья, горячие лобзания, клятвы верности друг другу и страстные пожелания начет будущей встречи.

Но наступил час расставания… Последний девичий поцелуй – и Разумовская-Стоун в слезах и в расстроенных чувствах вспорхнула легче птичке вверх по лестнице в гостиную.

Поручик остался внизу в полном смятении. В голове туман, на губах и щеках горят следы от жгучих поцелуев. Сразу нахлынула дикая тоска. Алабин получил от швейцара саблю и шляпу, позволил ему надеть на себя шинель, дал ему чаевые и вышел в переулок…

И тут грусть резко отпустила поручика, и на душе стало легко и радостно. Постепенно чувство неземного счастья овладело Дмитрием. Ему хотелось петь, вальсировать, развлекаться, пить вино, шампанское – в общем, «гусарить»! Алабин принялся насвистывать какой-то бравурный марш.

Поручик дошел до своих саней, а на козлах сидел Герасим и дремал. Алабин толкнул его и покровительственно улыбнулся слуге.

– Заждался, небось, голубчик, своего барина, замерз?

Герасим захлопал сонными глазами.

– Есть чуток, хозяин, а куды тепереча? Домой али в гости еще к кому?

– Домой, домой, Герасим. Ты и голодный, небось?

– Есть чуток, кишки к желудку уже прилипли.

– Ничего страшного, вскорости отлипнут. Кузьма покормит тебя хорошенько, с барского стола тебе будет, я распоряжусь. И водки тебе пусть нальет. Выпьешь за мое здоровье.

– Не откажусь…

– Я сегодня самый счастливый человек на свете, оттого и добрый как никогда.

– А что случилось барин? Какая оказия? Неужто влюбились? Кажись, сюда мы приезжали года три назад, девица тута жила. Вдова. Не ее ли присмотрели для сердца, а, барин?

– Много будешь знать – скоро состаришься, Герасим, – весело рассмеялся Алабин. – А ну гони лошадей домой! Я сам не прочь сегодня выпить за свое здоровье бутылку шампанского! Как же мне радостно и хорошо!

– А ну, залетные, выручайте! Нооооо! – обрадованный неожиданной господской щедростью кучер хлестнул кнутом по спине лошадей, и они пустились вперед ходкой рысью…

* * *

Когда Алабин подъехал к своему дому, то сильно удивился: его поджидал не кто иной, как… граф Стоун! Посланник был очень зол и раздражен. Неподалеку стоял его экипаж. Поручик не на шутку встревожился: может граф выследил его у дома Щегловой и хочет устроить ему грандиозный скандал и вызвать на поединок?

Поручик вышел из саней, а Герасим направил экипаж к воротам. Их уже летел открывать предупредительный и расторопный дворник Алабина – Илья.

– О, дорогой граф, я рад вас видеть! Что-то случилось? – осторожно начал Дмитрий. – Вы желаете поговорить со мной? Тогда прошу милости ко мне в гости… Вот мой дом…

Синие льдистые глаза англичанина сверкнули праведным гневом. Он сухо и официально заговорил:

– Господин Алабин, до меня дошли слухи, что вы ужасно волочитесь за моей женой на балу, вы добивались от нее тайной встречи. Все эти поступки недостойны звания дворянина и звания офицера. Вы запятнали честь моей жены, а, следовательно, и мою честь. Моя семья опозорена перед всем петербургским светом. Такое неслыханное оскорбление смываются только кровью. И посему, сэр, я как честный человек требую от вас сатисфакции.

– То есть, как я вас правильно понял, граф, вы вызываете меня на дуэль?

– Точно так, милостивый государь, я вызываю вас на поединок. И условия его предельно жестки: мы будем биться до смертельного исхода… Так вы принимаете мой вызов, сэр? Или струсили?..

Алабина сначала насторожило неожиданное предложение графа Рокингемского, но потом поручик пришел к выводу, что вызов на поединок его вполне устраивает. Сама удача ему идет ему в руки. Как он не догадался об этом раньше. Дуэль – вот выход из крайне затруднительного положения! Если он убьёт Стоуна, то Катя станет свободной, и уже ничто не помешает их свадьбе. Но для этого надо так обставить схватку, чтобы никто и никогда не узнал о ней. И сокрыть от всех вероятное смертельное ранение английского посланника, а также свое непосредственное участие в дуэли.

– Я к вашим услугам, ваше сиятельство! – бодро принял вызов Алабин. – Где и когда?

– Мой племянник, сэр Эдвард Стоун, будет моим секундантом, и посему известит вас о месте и часе дуэли. Сегодня вечером.

– Хорошо… Но одно условие…

– Какое, милостивый государь?

– Все должно быть в тайне, граф. И наши переговоры, и место дуэли и сам поединок, независимо от его исхода. И сокрытие причины смерти дуэлянта. Зачем нам огласка, ваше сиятельство? Случиться она – и меня непременно сошлют в Сибирь, на каторгу. А вас больше не пустят в Россию. Ни в качестве помощника посла, ни в качестве просто заезжего гостя.

– Разумеется сэр. Я сам против огласки. Она ни к чему… Но выбор оружие за вами, поручик. Ведь это я потребовал от вас сатисфакции.

– Благодарю, граф, за благородный жест. Знайте, милостивый государь: я выбираю пистолеты.

– А предпочел бы шпагу, поручик. Как говорите вы, русские, пуля – дура, клинок – молодец!

– Штык – молодец, – поправил посланника Алабин. – Так говаривал наш великий полководец – фельдмаршал Александр Васильевич Суворов.

Стоун отмахнулся:

– Ах, поручик, не все ли равно, клинок или штык, смысл для меня один, все это – холодное оружие. И я чту его. И вот почему. Если из пистолета можно случайно попасть в своего визави, то точный укол шпаги зависит от мастерства дуэлянта. И другое наблюдение: если пистолет при отсыревшем порохе дает осечку, то клинок не дает осечек, он рубит и колет в одночасье!

– Посему и быть, сэр. В качестве резервного оружия мы возьмем шпаги. Если мы не разрешим наш спор с помощью пистолетов, то в дело вступят наши острые клинки. Согласны, ваше сиятельство?

– Very good[6], – кивнул Стоун. – А еще нам не худо бы привлечь к поединку некого доктора, который, как вы говорите русские, умел бы держать язык за зубами. И сие право я предоставляю вам, поручик. У вас есть на примете такой врач?

– Не беспокойтесь, граф, он всенепременно отыщется. Я вам обещаю.

– Well[7], поручик. В таком случае, завтра, в одиннадцать часов утра, к вам прибудет мой племянник со своим другом. А вы соблаговолите пригласить к себе домой ваших секундантов. Они и обговорят все детали поединка.

– Хорошо, ваше сиятельство, как раз к этому вышеуказанному времени подтянется и мои секунданты – поручики Лунин и Давыдов. Вы имели честь видеть их на балу у княгини Разумовской.

– Excellent, sir![8] Все решено! – воскликнул удовлетворённый ответом гвардейца Джордж Стоун.

– До встречи, граф!

– До встречи, поручик!..

Враги расстались. Но лишь до поры до времени. Вскоре им предстояло сойтись в смертельной схватке, где ценным призом для победителя должна будет послужить рука и сердце первой красавицы Европы – Екатерины Разумовской-Стоун.

Глава 2. Роковая дуэль

Как только Алабин отослал матушку под надуманным предлогом к ее родной сестре, в его особняке на Екатерингофском проспекте появился друзья – Михаил Лунин и Денис Давыдов. А вместе с ними прибыл и полковой доктор кавалергардов – Терентьев Федор Фомич. «Месье Эф» или «Эф-Эф» как шутливо его называли гвардейцы.

Поручик пригласил своих приятелей в гостиную поближе к горящему камину. Не смотря на весенний месяц март, дом все еще обогревался с помощью печей и каминов. Как радушный хозяин Алабин угостил своих друзей кружкой горячего пунша.

– Это чтобы вы согрелись, господа, – объяснил Дмитрий. – Март нынче необъяснимый, то солнце пригревает и сосульки капают, то снег выпадает и опять становиться холодно. А дома и вовсе сегодня мерзляво.

– Сие верно, – согласился с сослуживцем Лунин. – Март в этом году совсем не весенний. Вот и сегодня поутру снежок по столичным улицам разбросало.

– Ничего, после полудня солнце возьмет свою силу и от снега ничего не останется, – уверенно произнес Давыдов и тут же осведомился у Алабина. – Митя, а каким оружием вы с графом договорились драться?

– Прежде всего в дело пойдут пистолеты, а ежели спор благополучно не разрешиться, то тогда наши персоны соизволят перейти на рапиры.

Лунин и Давыдов оживились. Денис заявил:

– Поединок, коли он состоится на шпагах, будет весьма занимателен. Алабин мастерски владеет клинком. И не раз выигрывал фехтовальные состязания среди гвардейских полков.

– И стреляет Алабин отлично, – подчеркнул Лунин.

– Граф – тоже. А между прочим, как я слышал, посланник – лучший фехтовальщик в Англии.

– Что же, тогда повезет сильнейшему.

– И самому меткому.

– Нет, господа, у кого череп крепче, – пошутил доктор.

Михаил подержал веселый тон Терентьева.

– Для этого Алабину пригодился бы его кавалергардский шлем, но по правилам дуэли сие категорически неприемлемо.

– А ради равных условий мы и на графа наденем кавалергардскую «голубку». Кстати, твою, Лунин, ты напрасно улыбаешься, – заразился всеобщим весельем Давыдов.

Приехал племянник графа – надменный молодой человек лет двадцати двух и его друг, офицер флота. Эдвард Стоун был тоже блондином, как и его дядя. И такой же важный и манерный. Алабин пригласил иностранцев присоединиться к его друзьям у камина.

Устроители поединка в мирной, неспешной и доброжелательной беседе обговорили место встречи. Немного покурили. Англичане – сигары, а русские – трубки. Попили кофе и чай с ликером «Бенедиктин» и «Шартрёз». Через пятнадцать минут после чаепития секунданты доверенного лица Джорджа Стоуна откланялись.

Предварительная встреча перед поединком была назначена в восемь утра следующего дня в трактире «Северный странник» на выезде из Петербурга. В заранее оговорённое время участники должны были прибыть на место и подтвердить свое намерение драться или решить дело полюбовно. Опоздание более чем на десять-пятнадцать минут не допускается. Если один из противников будет задерживаться на большее время, прибывшая первой сторона имеет право покинуть место встречи, при этом опоздавший считается позорно уклонившимся от дуэли и, следовательно, проигравшим и обесчещенным.

А сам поединок должен был состояться в районе Черной речки – в излюбленном месте всех столичных дуэлянтов.

* * *

И вот наступило утро следующего дня.

Русская дуэльная братия прибыла в ресторацию «Северный странник» намного раньше, чем английская. Поэтому господа офицеры вкупе с доктором решили попить чая. С ватрушками, фруктами и сладостями. После чаепития участники дуэли в ожидании своих противников разделились по интересам.

Алабин остался сидеть за столом и принялся нервно и отрывисто рисовать карандашом на салфетках какие-то человеческие фигурки и портреты. В одном из нарисованных женских профилей не трудно было угадать милое личико Екатерины Разумовской. Поручик видимо думал о ней. Но мысли о тревожащем его сердце предмету постоянно возвращались к предстоящей дуэли, и было видно, что кавалергард заметно волнуется.

Спокойный как всегда Лунин вместе с не менее безмятежным доктором Терентьевым принялись играть в бильярд. И сразу в тишине ресторации резко защелкали по зеленому сукну деревянные кии, застучали, загрохотали шары из слоновой кости, и время от времени стал слышаться торжествующий возглас Лунина: «Вот сюда иди, голубчик, вот сюда!» и редкое и сердитое восклицание Терентьева: «Да сколько можно, сударь?!» «Доктор Эф безнадежно проигрывал кавалергарду в «однобортный карамболь».

Давыдов, с любопытством понаблюдав за игрой товарищей, снял со стены гитару и запел. У него явно было хорошее настроение:

К коням, брат, и ногу в стремя, Саблю вон – и в сечу! Вот Пир иной нам бог дает, Пир задорней, удалее, И шумней, и веселее… Ну-тка, кивер набекрень, И – ура! Счастливый день!

Прозвучал последний аккорд и Давыдов воскликнул:

– Алабин, если ты поставишь на место этого английского хлыща, то шампанское за мной! Слово гусара! Главное не убивай своего противника, лишь только немного проучи: зачем нам европейский скандал. За убитого посольского чина, хоть и враждебного государства, тебя Митя по головке не погладят, и нам несдобровать с Луниным. Впрочем, как и нашему Эф-Эфу. Лучше тебе, Митя, подстрелить его сиятельство в ногу или ранить шпагой, и то несерьезно. С него хватит и оного урока. Пущай отведает русского гостинца! А то эта заморская фанаберия вечно нос подымает. И всегда не по праву!

Лунин подхватил:

– Ты прав, Давыд. С англичанина достаточно и малой крови. Главное поставить на место этого хвастуна и позера. Ох, и напьемся мы, господа, прямо здесь в этой ресторации. А после поедем к мадам Вегер и к ее цыпочкам.

– А, может, статься к цыганам? – поправил друга Давыдов. – Разгуляемся на славу, песни попоем, потанцуем да наслушаемся ромал до одури!

– Там посмотрим.

– Для начала надобно довести дело до победного конца, а после будем веселиться, – резонно заметил Дмитрий. – Не будем, друзья мои, делить шкуру неубитого медведя.

– Не переживай, Алабин, мне везет на дуэлях. Ainsi, vous gagnez et son combat[9].

Дмитрий знал, что Лунин – настоящий бретер. Он передрался на дуэлях почти со всеми своими сослуживцами-офицерами, кроме Алабина. Но обычно Лунин стрелял в воздух, хотя его противники пытались убить его наповал. До чего везуч он был! Впрочем, и другой его друг, Денис Давыдов, тоже являлся записным дуэлянтом и не раз был удачливым в поединках подобного рода.

Так что Алабину с такими мастерами стрелкового дела не страшна была любая дуэль. Всегда товарищи-бретеры помогут советом и делом.

– Я конечно сильно не переживаю, уже пятая дуэль за карьеру, но что-то не естся и не пьётся, – слукавил Алабин. – Кусок в горло не лезет.

Давыдов с улыбкой произнес:

– Каким бы ты не был записным дуэлянтом, а перед каждым новым поединком в душе всегда будет присутствовать хоть небольшое, но простейшее человеческое волнение. В любом случае это шалят нервишки. Ведь человек существо эмоциональное и ранимое. Со мной такое тоже происходит, хотя в моей жизни случалось дуэлей поболе, чем у тебя, дружище. Мандраж – сие вполне здоровое и нормальное явление. Изволь-ка лучше отведать фруктов, Митя. Яблоко, например, или грушу. Они дают полезную энергию и не отяжеляют желудок перед схваткой.

– Пожалуй, я послушаюсь твоего совета, Давыд.

Поручик взял из вазы румяное ароматное яблоко, откусил его и вяло пожевал. Все-таки присутствуют в его душе некие переживания за исход дуэли. Как она сложиться? Благополучно или нет? Вчера он не мог долго заснуть. Все думал о будущем. Матушка его, Зинаида Ивановна, не перенесет, если что-то с ним случиться. А Катя – тем более. Хотел написать прощальное письмо Кате, но передумал: плохая примета. Немного вздремнул, а к четырем часам утра пробудился. Затем чисто побрился, надел чистую белоснежную рубаху и походный однобортный мундир черного цвета. Через час пожаловали Лунин, Давыдов и Терентьев. Они не заходили в особняк Алабина, а ждали в кибитке на улице. Поручик тайно вышел из дома и сел в сани к друзьям. Вот так он и приехал сюда в трактир. Навстречу неизвестности и судьбе.

Давыдов повесил на стену гитару, посмотрел на часы и недоуменно выпалил:

– Господа, уже восемь часов! Где же наши визави, черт побери?! Ау!

– И то верно, пробило уже восемь. Где этот британский выскочка?! Ужели устроил нам обыкновеннейшую ретираду? – воинственно высказался Лунин.

– Да, господа, а где же наш английский Гектор? – поддержал офицеров доктор Терентьев. – Убоялся нашего Ахиллеса? Право, смешно…

– Струсил, – коротко подытожил Давыдов.

И вдруг хлопнула входная дверь. Зашел Стоун, его племянник и тот же флотский офицер, что был на переговорах в особняке Алабина. Противники холодно раскланялись друг другу.

– Граф, не желаете ли отобедать? Или крепкого кофе? – вежливо предложил Алабин. – Я соизволю немного подождать.

– Нет, у меня мало времени, сэр. Мне предстоят дела государственной важности, и их подобает выполнить в срок. И непременно выполнить. Да и ваша русская пословица гласит, что перед смертью не надышишься. У нас есть похожее выражение, поручик: «You can’t save the day at the eleventh hour»[10]. Так что за дело, господа.

Давыдов во всеуслышание сказал хозяину заведения:

– Любезный, оставь всю нашу трапезу, как есть, мы скоро приедем. И вот еще одна просьба, голубчик, шампанское охлади бутылок дюжину, мы вернемся с победой и будем гулять. Вот аванс, остальные деньги потом.

Стоун достойно выдержал словесное психологическое давление адъютанта Багратиона. Ни один мускул не дрогнул на лице посланника. Граф был собран и внешне спокоен. Видно было, что он очень серьезно настроен на поединок. А трактирщик радостно засуетился и закивал офицерам: мол, не беспокойтесь, господа, все будет в порядке. Хозяин «Северного странника» был, несомненно, счастлив: поутру он уже получил прибыль от этой офицерской компании и в скором времени ожидал от нее еще больший барыш.

Все участники тайного предприятия вышли из ресторации, сели в свои кибитки и поехали выбирать место дуэли.

У Черной речки секунданты облюбовали одну опушку, где было мало снега. Лунин и Давыдов стали отмерять дистанцию…

Денис выбрал исходную точку и, воткнул свою саблю в слегка оттаявшую почву, остался на месте, а Лунин отошел от него десять шагов вперед по прямой и воткнул в землю уже свой клинок…

Итак, сабли в этом поединке должны послужить импровизированными барьерами, то есть теми точками дальше которых противникам нельзя производить выстрел. Секунданты отмерили от этих барьеров еще по десять шагов в обе стороны и вогнали в снег по каретному фонарю. А это послужит исходным местом для дуэлянтов. Именно отсюда они должны будут сближаться со своим визави и стрелять на поражение. Или в воздух. Но это как кому честь велит. Или совесть.

Производя подготовку дуэльного ристалища, Лунин и Давыдов вкупе с Терентьевым чересчур много смеялись, шутили между собой и время от времени подначивали Алабина. Со стороны могло показаться что товарищи Алабина приехали в район Черной речку не для того чтобы устроить дуэль, а прогуляться по весенним проталинам.

Офицеры были беззаботны, оживлены и радостны. Почему-то они все были в полной уверенности, что поединок закончиться в пользу Дмитрия. И это всеобщая беспечность немого расслабляла и Алабина.

Бросили жребий кому стрелять первым. Повезло Дмитрию. Он угадал, какой стороной упадет монетка.

– Господа, не желаете ли вы примириться? – обратился к противникам Лунин. – Ваше сиятельство?.. Поручик?..

– No! Never, no way! – c вызовом откликнулся Стоун. – It’s impossible![11]

– Нет! – тоже решительно ответил Алабин.

– Тогда за дело, господа! – воскликнул Михаил. – Давыд, давай!.. Прошу и вас, милостивый государь, сэр Эдвард Стоун. Соблаговолите подойти к нам.

Доктор подал Денису Давыдову прямоугольный и тяжелый ящичек из орехового дерева. Гусар протянул его Лунину. Михаил из позолоченного ушка ящичка извлек позолоченный крючочек, поднял крышку, и взору присутствующих предстала парочка прекрасных и идентичных друг другу дуэльных пистолетов.

– Выбирайте, господа, оружие! – распорядился Михаил.

Племянник Стоуна выбрал пистолет под номером «1», Лунину достался под номером «2». Секунданты зарядили оружие и подали Алабину и Стоуну. Противники заняли свои позиции. Алабин поцеловал крест и медальон, и перекрестился.

– Господи, спаси и сохрани меня…

Стоун тоже обратился за божьей помощью, подняв глаза к яркому весеннему небу и прошептав какую-то краткую молитву.

– Поручик, начинайте! – торжественно объявил Лунин.

Дмитрий, немного не доходя сабли-«барьера», остановился…

Убивать графа Алабин передумал: доводы Дениса Давыдова подействовали на кавалергарда отрезвляюще. Если поручика посадят в Шлиссельбургскую или Петропавловскую крепость или еще хуже – отправят на каторгу, то он никогда больше не увидит свою даму сердца – Екатерину. Поэтому Алабин решил просто проучить обидчика. Для этого поручик целился в ногу Стоуна, надеясь его ранить, но рука в последний момент дрогнула, и кавалергард промазал.

Пуля ушла в землю совсем близко от графского сапога, окантованного липким снегом.

Граф торжествующе поглядел на противника: дескать, сегодня фортуна не на твоей стороне, любезный, и отныне твоя драгоценная жизнь у меня в руках, и я не промахнусь, милостивый государь, и не надейтесь! Стоун выровнял пистолет…

Поручик остался на месте в ожидании своей участи. Сердце его от волнения сильно стучало… Он не должен умереть, не должен. Только не сегодня. Иначе к чему это вся дуэль? К чему его мечты о Екатерине? Всевышний не позволит свершиться такой вопиющей несправедливости. И еще поручик верил в слова Лунина: «Не переживай, Алабин, мне везет на дуэлях. Ainsi, vous gagnez et son combat».

Алабин приободрился.

«Катюша, я останусь жить лишь только ради тебя. Я люблю тебя!» – мысленно прокричал Дмитрий.

Стоун медленно подошел к своему барьеру, тщательно прицелился и хладнокровно выстрелил… Алабин ощутил сильный и болезненный толчок на уровне живота.

«Попал!» – промелькнуло в голове у Дмитрия. И тут же удивился: «Но отчего я пока жив?»

Стоун недоуменно посмотрел на противника: он же попал в поручика, почему тот не падает? Все секунданты и доктор тоже пребывали шоке: в чем тут дело? Пуля явно попала в бок Алабина, но он остается на месте? Что за чудеса небесные?! Или может гвардеец скрытно одел под рубашку легкую кольчугу. Но тогда это ухищрение супротив дуэльных правил и офицерской чести. Пока все гадали о необъяснимом происшествии, не менее изумлённый своей живучестью Алабин принялся ощупывать место попадания: а где же кровь? Дмитрий догадался залезть в карман и сразу понял причину его чудесного спасения: свинцовый заряд угодил в его золотые часы!

Дмитрий торжествующе вытащил разбитые часы, показал всем присутствующим и возликовал:

– Слава богу, господа, все обошлось, пуля попала в часы! Они спасли меня от неминуемой гибели! А вы весьма метки, граф!

Стоун с досады бросил пистолет на снег.

– What the hell! You are very lucky, sir![12] – раздраженно вскричал граф.

Хваленая английская выдержка лопнула как мыльный пузырь. Эмоции на этот раз одержали верх над заморским аристократом.

– Oh, devil![13] – чуть не сломал от великой досады свою дорогую и изящную трость его племянник: он так отчаянно переживал за дядю!

– Я же говорю, что я везуч! – воскликнул Лунин. – А это распространяется и на моих друзей. О, благодарю мой ангел-хранитель за твое покровительство! И прилежно молю тебя! Ты меня просвети и от всякого зла сохрани, к благому деянию наставь и на путь спасения направь! Аминь!

– Чудеса! – обрадовался Давыдов. – Браво, Митя!

– Мистика! – почему-то выпалил доктор.

Алабин выбросил часы в сугроб около огромного столетнего тополя.

Лунин снова предложил спорщикам:

– Может статься, вы, господа, все же помиритесь, и мы все вместе вернемся в трактир и отметим нашу дуэль великолепным французским шампанским?! Так сказать, выпьем за русско-английскую дружбу! Я так люблю ваших великих поэтов Скотта и Байрона! Особенно лорда Байрона и его «Часы Досуга»! Так как, господа?

– Нет! – резко отрезал Стоун. – Я не намерен прощать своего соперника и буду сражаться до полной сатисфакции, или я не граф Рокингемский!

Лунин пожал плечами.

– Нет, так нет… Давыд, принеси шпаги…

Теперь Денис Давыдов принес остро заточенные клинки с круглыми гардами, и противники снова выбрали оружие.

– Да, становиться все интереснее и интереснее, – сказал Лунин. – Правда, дуэль затягивается.

– Да, поединок затягивается, – улыбнулся Давыдов. – А мне все сильнее и сильнее хочется холодного и шипучего напитка искусных французских виноделов. Мне уже порядком поднадоел этот спектакль.

– Право и мне оного желается, Давыд, скорее бы его Алабин проткнул как утку.

Солнце хорошо пригревало, его лучи несли на землю весеннее тепло. Граф скинул сюртук, Алабин – мундир. Оба остались в белых сорочках, но натянули на руки черные кожаные перчатки с раструбами.

Алабин рассек воздух несколькими фехтовальными па, разминая кисть руки.

– Господа, начинайте! – громогласно объявил Лунин и отошел в сторону.

Противники сдержанно отсалютовали шпагами друг другу и встали в позицию. Граф больше тяготел к французской школе фехтования, поэтому принял соответствующую позу: отклонил корпус немного назад, правую руку согнул в локте, левую поднял вверх и выставил вперед шпагу почти горизонтально. Алабин придерживался русского стиля фехтования: прямой корпус, левая рука за спиной шпага выставлена вперед, но под углом.

Клинки скрестились и сталь зазвенела. Стоун сделал разведывательный выпад – Алабин отразил его. И тут же поручик проверил графа хитроумным приемом – Стоун его молниеносно разгадал.

Вжик, вжик, вжик! – завязались фехтовальные шахматы. Каждый пытался перехитрить соперника на ход, на два, а то и на три. Силы были равные, и никому из бойцов не удавалось нанести решающий укол. Поочередно плетя хитроумные комбинации, кружа, атакуя и отступая, дуэлянты залезли в мокрый снег по колено. Драка в глубоком снегу оказалось энергозатратной, но результативной. Граф оцарапал поручику плечо, а Алабин ткнул его шпагой пониже локтя… Вот и пролилась первая кровь! Она точилась из ран дуэлянтов капля за каплей, падая на снежное покрывало.

Лунин скомандовал:

– Господа, выбирайтесь из снега и займите старые позиции! Ваше принципиальное разбирательство весьма затруднительно в таких условиях!

Дуэлянты встали на прежние позиции. Оба тяжело дышали и вытирали пот со лба. Они медлили с атакой, стараясь немного передохнуть и набраться сил. Но Михаил поторопил их.

– Commencez, messieurs![14] – решительно дал команду Лунин.

Дуэлянты активно задвигались. Клинки снова скрестились в яростной схватке, да так, что посыпались искры.

Граф, пытаясь поразить поручика прямо в сердце, поскользнулся на ледяной присыпанной снегом кочке и оцарапал лишь грудь противнику. Алабин показал Стоуну шпагой, мол, поднимайтесь граф, поднимайтесь.

– Чур, не считается, ваше сиятельство! В следующий раз будьте ловчее! Возможно, вам повезет! – насмешливо крикнул Алабин. – И не лежите долго на снеге, в противном случае вы можете простудиться!

Стоун не на шутку разозлился на кавалергарда. И по многим причинам. Во-первых, его задела реплика противника. Во-вторых, взбесило свое нелепое падение. И, в-третьих, граф был раздражен тем, что до сих пор не может поразить соперника. Честь английского посланника была невероятно задета и оскорблена. Англичанин внутренне собрался и что-то задумал…

Он ловко поднялся на ноги и снова ринулся в атаку!..

Вжик, вжик…

И вот обманное движение, и резкий стремительный выпад! Он был настолько молниеносным и резким, что поручик не сумел его отразить – и сразу острая боль пронзила грудь поручика.

В глазах Дмитрия тут же потемнело, и слабость накрыло его с головой.

– Алабин, что с тобой?! – услышал последние слова Лунина поручик и потерял сознание…

* * *

Дмитрий открыл глаза…

Возле него суетился доктор Тереньтев. В руках у него был кусочек бинта, пропитанный нашатырным спиртом. Видимо резкий и сильный запах бесцветной жидкости и привел в чувство Алабина. Рядом стояли бледные Лунин и Давыдов. И матушка. Зинаида Ивановна в ужасе смотрела на раненого сына, тихонько плакала и заламывала руки. Дмитрий облегченно вздохнул. Его, оказывается, привезли домой. И он жив. Хвала Всевышнему! Рана была его искусно перевязана Терентьевым, и жизни поручика ничего не угрожало.

– Уф, слава царице небесной, наш Митя пришел в себя! – повеселел Давыдов.

– Аллилуйя, он жив! – взбодрился Лунин.

– Господи, ты услышал мои молитвы! – оживилась Зинаида Ивановна и на ее глазах вмиг высохли слезы.

Все дружно и троекратно перекрестились.

– Тебе несказанно повезло, Алабин! – сказал Давыдов. – Во-первых, ты остался жить. А во-вторых, никто покамест не узнал о нашей дуэли. Граф Стоун и его секунданты хранят гордое молчание: они знают, какие последствия их ожидают в случае огласки поединка. Правда, ради того, чтобы обезопасить всех нас от гнева вышестоящих особ и подстелить соломку, мне с Луниным пришлось рассказать все Депрерадовичу. Он встретился нам по пути. Николай Иванович сначала попенял нам за сию провинность, но затем пообещал нас заслонить и сокрыть наш проступок. Для лиц несведущих придуманы две версии твоего временного отсутствия в полку. Первая версия проста как перст: ты, Митя, простудился и заболел. Коли станут глубже копать, то на авансцене разбирательств появляется другая версия: ты и Лунин фехтовали и дурачились, и Михаил якобы случайно уколол тебя. Вот такой коленкор, Митя. Неплохо придумано? А самое главное, все уловки согласованы с вышестоящим начальством. Мы сильно рисковали, поведав Николаю Ивановичу о наших приключениях, но сей риск оправдался. Так что пока ни о чем не беспокойся, мой друг, и выздоравливай.

Алабин кивнул.

– Давай выздоравливай! – пожал руку поручику Лунин. – Не сегодня-завтра мы тебя навестим.

– Держись, Митя! Мы еще повоюем! – сказал Давыдов. – Жди нас снова в гости.

– Поправляйтесь, милостивый государь, Дмитрий Михайлович, пейте лекарства и пилюли. И главное поменьше вам нужно волноваться! Да поболее положительных эмоций! – пожелал на прощание раненому доктор Терентьев.

– Благодарю вас друзья, что вы спасли меня и привезли домой. Без вашей помощи я бы пропал. Прощайте…

Друзья откланялись, а матушка вместо того чтобы пожалеть сына принялась его отчитывать:

– Ах, ты, олух царя небесного! Что ты сотворил! Ты чуть не погубил себя! Из-за сей подлой изменщицы! Ах, эта Катька! Имеет мужа да к тебе еще лезет! Играется с тобой как с котенком! А ты, дурачок взрослый, бегаешь за ее привадами! Да была бы она хоть красива собой, а то тоща как хлипкая береза – гляди преломиться надвое! И глазища как блюдца! Так и зыркает ими! Господи, чем она тебя приворожила?! Какими заговорами?! Какими ужимками? Ты из-за нее чуть не отправился на небеса к Всевышнему! Закружила она тебе голову – а сама опять в Англию свою укатит. Нужен ты ей сто лет! Изменница! И глазастая вертихвостка! Да такая, коих свет еще не видывал!

– О, господи, матушка, престаньте Катю чернить! Я ее люблю – и довольно скверных и пустых слов! Коли нужно я и на самом деле умру за нее! Как в первый, так и в сотый раз!

– Ты с ума сошел от ее чар, сынок! Сегодня же оправлюсь к знахарке, чтобы дала отворот тебе от непутевой Катьки…

– …Матушка не смей! Не смей это делать, в противном случае я покончу с собой! Я…

И тут Алабин потерял сознание. И только в этот момент Зинаида Ивановна пришла в себя и забыла о ненавистной Екатерине Разумовской. Она не на шутку испугалась и побледнела. И принялась трясти сына за плечи.

– Митя, что с тобой?! Ты жив?! Что же я, старая дура, накричала на сыночка дорогого, а у него снова и случился приступ! Эй, Пелагея, эй Герасим! Бегите за доктором, покамест он далеко не уехал. Ежели не догоните, то тогда до нашего врача, Василия Петровича, доскочите, пусть прибудет незамедлительно! Скажите, Дмитрий Михайлович помирает!..

Герасим стремглав умчался выполнять распоряжение Зинаиды Ивановны, а Пелагея принялась хлопотать вместе с барыней у кровати Алабина…

Через полчаса прибыл семейный доктор Алабиных – Разуваев Василий Петрович. Он и привел в чувство поручика. Больше Зинаида Ивановна не отчитывала сына и даже не упоминала в разговорах имя Екатерина, психическое и физическое здоровья дорогого, любимого и единственного сына была ей дороже. Нельзя ее чаду волноваться понапрасну.

Вечером Зинаида Ивановна принесла сыну письмо от его любимой и сказала:

– Хотела спрятать сию эпистолу, не показывать. Но не такая я уж подлая и коварная чтобы письма от непутевой Катьки к тебе жечь или таить. Почитай, может настроение у тебя появится. Пришло к нам час назад с нарочным.

Алабин сразу ожил. Заблестели радостно глаза, заиграла на лице счастливая улыбка.

– Матушка, дорогая, любимая, ты вернула меня к жизни! Эта весточка посильнее всяких лекарств! – воскликнул поручик и в избытке чувств расцеловал Зинаиде Ивановне руки.

Она умилилась, прослезилась, и тоже пришла в прекрасное расположение духа.

– Вот и славно, больному стало лучше! Оставляю тебя наедине с твоими грезами. А я ухожу по хозяйственным делам. Коли что-то понадобиться, звони в колокольчик. Пелагея и я рядом. Да, Пелагея принесет тебе куриный бульончик с вареным яичком и укропчиком свеженьким, попей его для здоровья ради. Силушки тебе надо набирать.

– Хорошо, матушка! Ступай…

Барыне ушла, а Алабин в великом нетерпении и волнении дрожащими пальцами вскрыл конверт… Вот они строчки, написанные дивной рукой Екатерины. Поручик был готов расцеловать каждую строчку этой эпистолы.

«Митенька! Солнце мое!

Мое сердце трепещет от страха! Я знаю, что ты дрался на дуэли с моим мужем и тяжело ранен. Боже праведный! Я умру от горя, если ты погибнешь. Но как это вышло? Я же умоляла тебя не сориться с графом. Но право ты не послушался меня! Через три дня уезжаю. Извини, но не могу тебя проведать. Граф меня никуда не отпускает. Ни под каким предлогом. Больше мы наверное никогда не увидимся? Я дала клятву, если все закончится благополучно, я не буду искать встречи с тобой, даже если я приеду в Санкт-Петербург. Ради твоего же блага и здоровья. Прости! Но на письма стану отвечать. Покамест граф жив, о встречи больше не проси! Целую тебя и люблю. Люблю, люблю, люблю…

С нижайшим поклоном твоя Екатерина».

Поручик хотел вскочить, но упал на кровать. Он был явно еще хил для того, чтобы подняться с постели. Алабин предпринял еще одну попытку встать, но снова потерпел неудачу. Голова кружилась, в глазах мелькали «мушки». Обильный пот покрывал все его тело, а само нутро пронизала сильная слабость. Нет, не судьба ему встать с кровати. Но где взять силы для квелого организма?

Матушка говорила Дмитрию, что нужно непременно усилено питаться для восстановления здоровья и по многу часов спать. Говорят, во сне силы восстанавливаются быстрее. Что же это вполне ценный совет! И Алабин этим воспользуется. Вдруг он еще успеет увидеть Катю перед отъездом в Англию, ведь впереди еще целых три дня. И ради этой цели Алабин стал кушать. Правда, через силу, но все же ел: наваристые бульоны с курицей и говядиной, горячий холодец с чесноком, рыбные и мясные котлеты, фрукты. И много спал. И эти старания принесли свои плоды: Алабин набрался сил, и его самочувствие заметно улучшилось. Дмитрий даже стал вставать с кровати и ходить по комнате. Чему естественно радовалась его матушка и многочисленные слуги: Дмитрий Михайлович шел на поправку.

* * *

Это день не заладился с самого утра. Поручик лежал на кровати и его мучили сильные головные боли: то были последствия старой контузии, полученной Алабиным на поле сражения при Аустерлице. Но Дмитрий не стал тревожить просьбами ни матушку, ни слуг: пусть думают, что он пока почивает.

И вдруг Алабин вспомнил:

«Черт возьми, ведь сегодня милая моя Катя уезжает! И возможно надолго! А может и навсегда?!»

И тут же ожила в его голове в самых ярких красках их последняя встреча у мадам Щегловой, и прежние чувства и эмоции накрыли поручика с головою, будто стремительно несущейся с гор лавиной. Что-то помутилось в разуме Алабина. Он стал закипать как самовар. Нервы обострились до предела. Какая-то невероятная решительность и злость овладели офицером.

Алабин вскочил с кровати, снял со стены и засунул за пояс два заряженных пистолета. Снял и саблю в ножнах. А в это время в спальню зашел Герасим с подносом, на котором стоял маленький фарфоровый чайник, стакан в серебреном подстаканнике, серебреный нож с вилкой и тарелка с омлетом.

– Барин, завтрак го…

Слуга, увидев, что хозяин покинул свое ложе и вооружился, осекся и сильно обеспокоился.

– Барин, а барин, куда вы собираетесь?! Дмитрий Михайлович, что с вами? Куда вы?! Зачем вам пистолеты и сабля? От кого вы оборону держите? Вам потребно лежать в постели, барин, и окончательно от хвори избавляться!

Поручик посмотрел на верного слугу страшным взбешенным взглядом.

– Не твое дело, Герасим! А ну прочь с дороги! А то пристрелю! Слышишь, холопья душа! С глаз долой!..

Алабин направил один пистолет на верного слугу. Герасим, увидев перед собой грозное вороненое дуло и пустые безумные глаза хозяина, тотчас испугался, уронил с грохотом поднос на пол, попятился назад, резко развернулся, стремглав бросился вон из спальни и завопил:

– Барыня! Матушка! Что-то несусветное твориться с Дмитрием Михайловичем! Не тронулся ли он, чай, умом! О, боже! Матушка, заступница моя!

Слуга кинулся к Зинаиде Ивановне в гостиную.

Ярость придавала поручику небывалую силу. Он чувствовал себя совершенно здоровым и готовым на подвиги. Алабин надел полушубок, но не стал его застегивать. Кавалергард подлетел к окну и распахнул его настежь… Ни секунду не раздумывая, он выпрыгнул из окна на снежный сугроб, ловко скатился по нему и оказался цел. Затем поручик бросился к воротам, открыл калитку и выскочил на улицу. Тут же он остановил проезжающего мимо извозчика, едва не угодив под копыта лошади.

– А ну, тпру, Яхонт! Эй, полегче, барин, так и зашибиться можно до смерти! – заорал возничий. – Неужто жизнь недорога, барин!

– Эй, любезный, некогда нам диспутировать! Изволь, лучше гнать своего каурого до Невского проспекта! Да быстрее гони, братец, рубль доплачу, даже два, за мной не задержится! – крикнул Алабин возничему. – На дежурство опаздываю!

– Щас вас мигом доставим, господин хороший! – обрадовался хорошему заработку кучер. – Но, Яхонт! Давай, родимый, выручай! Эх, залетный! Но! Но-о-о!..

– Давай, голубчик, давай! – орал как сумасшедший Алабин, и Яхонт рванул к Невскому проспекту…

За несколько секунд до этого в спальню Алабина ворвалась Зинаида Ивановна с Герасимом, Ильей, Кузьмой и Пелагеей. Не найдя на кровати больного сына и увидев распахнутое окно, барыня в ужасе воскликнула:

– Матушка, царица Небесная! Он покончил с собой! Он разбился!

И бросилась к окну…

– О, боже, он цел! – перекрестилась Зинаида Ивановна. – Но взял сию минуту ямщика и куда-то помчался!.. Герасим, изволь как можно быстрее закладывать сани! И впряги самых быстрых наших лошадей! А ты, Пелагея, одевай меня скорее! За Дмитрием Михайловичем отправимся! Догнать его надобно, дабы не натворил он дел предрассудительных и глупых! Чует мое сердце, за Катькой, за Катькой, он поехал! За этой стервой Разумовской! Будь она проклята, английская подстилка! О, господи, спаси и сохрани моего сыночка! Да возверни ему трезвый разум! Дите он несмышленое, слабое, грешное да хворое! Не ведает он сейчас что творит!..

Спустя десять минут Зинаида Ивановна и Герасим на санях отправились в погоню за Дмитрием в направлении к Невскому проспекту. Мать Алабина пребывала в великой панике: не сошел ли с ума его сын после любовных переживаний и мучительной болезни? Если это так, то не избежать ему и Зинаиде Павловне непоправимой беды. Либо Митя убьет Катькиного супруга, либо покончит жизнь самоубийством. А может статься и саму Катьку заодно смерти предаст: чтобы никому не доставалась. Кто его знает?

О, Господи, помоги! Митя – дите неразумное, хворое да слабое! Не ведает он сейчас, что творит!..

* * *

А вот и особняк княгини…

А это сама Разумовская-Стоун. Она выходит из парадного подъезда. На ней – длинная великолепная горностаевая шуба и круглая белая шапка с горностаевой опушкой. Чем-то она похожа сейчас на сказочную Снегурочку.

С графиней Рокингемской – две служанки с коробками и саквояжами и четыре лакея с кофрами и чемоданами. Служанки встают около белоснежной кареты в ожидании, когда в экипаж сядет госпожа, а лакеи пытаются с помощью веревок прикрепить багаж к задку кареты. Седьмой слуга услужливо распахивает дверцу экипажа перед госпожой: извольте, мол, сударыня, занять свое графское место. Екатерина Павловна двумя руками немного приподнимает низ своей шубы для того, чтобы было удобнее сесть в карету. Как вдруг!..

– Катя! – услышала графиня за своей спиной до боли знакомый голос.

Она оглянулась…. заметила Алабина и… страшно растерялась! Она никак не ожидала увидеть его здесь. Восковая бледность вмиг покрыла ее прелестное личико, а нервная дрожь пронзило все ее тело. Разумовская-Стоун бросила на поручика такой взгляд!.. В нем одновременно слились боль, любовь, безысходность, страх, отчаяние. Слуги графини тоже застыли в глубокой прострации.

– Митя? Отчего ты здесь? – в ужасе воскликнула Екатерина. – Уходи немедленно, сейчас появится мой муж и его свита. Зачем ты пришел? Он непременно убьет тебя! Немедленно уходи! К чему все это, Митя?!

Но Алабин и не думал внимать просьбам Разумовской. Он не хотел и уходить. Он уже практически не отдавал себе отчета, что он делает.

– Милая, моя милая Катюша, я не хочу, чтобы ты покидала меня! – закричал Дмитрий. – Я люблю тебя больше жизни! Катя, не уезжай! Останься со мной!

Разумовская отрицательно покачала головой.

– Прощай, Митя! И уходи незамедлительно! Непременно уходи! Покорнейше тебя прошу! И заклинаю всеми святыми!..

Лишь на миг мелькнул перед поручиком прекрасный лик графини, и она скрылась в объемном, отделанном бордовым бархатом салоне кареты с гербом династии Стоунов. А в это время из особняка вышел сам граф Рокингемский в накинутой на плечи собольей шубе, его племянник и камердинер.

Граф побагровел от злости, увидев Алабина возле кареты.

– Милостивый государь, вы еще живы? – гневно прокричал посланник. – Вам мало было той показательной порки? Вы желаете, чтобы я вас еще раз хорошенько проучил! Obnoxious lieutenant![15]

Стоун поведя плечами, скинул шубу на снег и положил руку на эфес шпаги, намереваясь ее обнажить. Его племенник сделал то же самое. Ярость захлестнула разум Алабина. Он выхватил пистолет и взвел курок. Но не дрогнул граф.

– Watch out, Edward! He has a gun![16] – крикнул Джордж Стоун племяннику и все-таки вытащил шпагу.

Граф шагнул вперед, готовясь сделать летальный выпад в сторону поручика.

Эдвард Стоун тоже обнажил клинок, но поручик на какие-то секунды опередил англичан, нажав на курок. Баек ударил по капсюлю, порох на полках воспламенился. И тут же грохнул выстрел и из дула пистолета вылетел смертоносный заряд. Алабин метил в графа, но племянник успел заслонить грудью дядю. Пуля попала прямо в Эдварда Стоуна. Он взмахнул руками и упал как подкошенный на снег. Кровь стремительно потекла из раны.

– Oh, my God, I’m dying…[17] – прошептал смертельно раненый племянник.

Алабин, недолго думая, достал второй пистолет и поспешным навскидку выстрелом прострелил левое ухо графу. Поручик чертыхнулся: опять этому трижды проклятому Стоуну несказанно повезло!

Джордж Стоун схватился за простреленное ухо, и кровь обильно потекла сквозь пальцы, унизанными драгоценными перстнями и кольцами.

Увидев, что промахнулся, поручик извлек из ножен саблю и обрушил всю мощь своих ударов по владельцу Рокингемского замка. Алабин яростно атаковал, а Стоун отчаянно защищался…

Но вдруг кто-то обхватил руки кавалергарда сзади, не давая ему ударить клинком, а другой вырвал саблю. Затем на поручика насел еще один человек, за ним – четвертый и пятый… Алабина повалили лицом на снег и стали вязать руки кушаком. Это подоспели вовремя на помощь Стоуну российские жандармы. И тут в гущу полицейских словно стенобитный таран врезалась разъяренная Зинаида Ивановна, которая принялась нещадно колотить их по спинам маленькими сухонькими кулачками.

– А ну, отпустите, ироды, сыночка моего! – кричала барыня. – Безумный он не ведает что учиняет! Побойтесь бога, не издевайтесь над умалишенным! Отпустите его немедля, а то всех вас сгною в Сибири! Всех!..

Жандармы неохотно расступились, а Зинаида Ивановна опустившись на колени, прижала голову сыночка к своей груди и заплакала… Поручик был в беспамятстве.

В графской карете, закрыв лицо руками, лила горькие слезы Екатерина Разумовская. Она была вне себя от горя: Митя, Митя, что же ты наделал безумный!

* * *

Полдень.

Санкт-Петербург.

Дворцовая набережная, дом № 36. Трехэтажное бледно-зеленое здание в стиле неоклассицизма, построенное когда-то известным архитектором Франческо Бартоломео Растрелли. В данном особняке располагалась Главная гауптвахта Императорского Зимнего дворца.

В это время здесь, в одной из комнат, находился арестованный Алабин, а также следователь по его делу Кологривский и три влиятельные персоны: шеф Кавалергардского полка, генерал-майор Федор Петрович Уваров, полковой командир, генерал Николай Иванович Депрерадович, и флигель-адъютант его величества, ротмистр Александр Иванович Чернышев.

Чернышев служил вместе с Алабиным в кавалергардах, сражался при Аустерлице, (Алабин был в то время подпоручиком, а Чернышев – поручиком) и участвовал в войне Четвертой коалиции (кампания 1807 года). В 1808 году по заданию Александра I бывший кавалергард Чернышев ездил в Париж с важными бумагами к Наполеону Бонапарту. Во время войны Пятой коалиции Чернышев состоял при французском императоре.

После Шёнбруннского мира он остался в столице Франции в качестве доверенного лица русского императора и военно-дипломатического агента и добыл множество секретных документов и сведений. В марте этого года он прибыл на короткое время в Петербург с докладом к Александру Первому, но из-за старой дружбы с Алабиным задержался на некоторое время и решил приобщиться к делу бывшего сослуживца.

Депрерадович негодовал:

– Вы совсем потеряли голову от любви, Алабин! Вы убили человека и покушались на жизнь другого. И обе жертвы – знатные особы. И извольте заметить, поручик, все они представители дипломатического иностранного корпуса, и персоны абсолютно неприкасаемы и пребывают в нашей стране согласно условиям полной их защиты. Его величество требует вас наказать сурово. Я, конечно, может статься, тоже так поступил, как и наш государь, но… Вам повезло, государь мой примилостивый, что граф Джордж Стоун англичанин. Ежели вы лишили бы жизни русского человека такого же ранга, то вам бы дали бессрочное наказание или смертную казнь. Но так как вами был застрелен иностранец, тем более гражданин воюющей против нас страны, причем доподлинно известно, что он, как и его дядя, вражеский шпион, и был отправлен в Россию собирать важные сведения о русской армии, то господа судьи учтут все характеристики убитой вами персоны. А также все обстоятельства дела вкупе. И приговор вам, господин поручик, будет мягче, и, мыслю, на пяток годков короче, чем первоначально ожидалось. Но лет десять-двенадцать каторги для вас будет, без всякого сомнения, определено судом. И это самый лучший вариант для вас, Алабин. Полагаю, смертная казнь была бы худшим развитием оных злосчастных и роковых событий.

Вся Британия негодует от столь дерзкого преступления. Ведь совершено коварно и подло застрелен их соотечественник. Вопреки всем правилам офицерской чести. Сам король Георг требует от нашего императора, дабы вас возвели на эшафот и повесили. Или выдали Англии. И это не безумные идеи высочайшей британской особы, как вы могли подумать Алабин, к Георгу в очередной раз вернулся разум, и он совершенно душевно здоров… В Санкт-Петербурге и Москве ваша история наделала тоже много шума. Весь свет и старой и новой столицы обсуждают в кулуарах ваш безумный поступок, поручик… Но, поверьте, Алабин, это сомнительная и скверно пахнущая слава… хотя и слава… Эх, коли бы я заранее знал развязку вашего противостояние с графом, то арестовал бы вас Алабин еще после первой стычки с ним, тогда, когда он вас ранил на дуэли. Не пощадил бы я и ваших товарищей Лунина и Давыдова. Я думал, вы будите умнее, поручик, но… Совершенно напрасно я заслонил грудью вас и некоторых ваших друзей от гнева нашего государя, не знал я, поручик, что вы отплатите мне такой дурной монетой. Ах, какая черная неблагодарность!..

Алабин сверлил глазами пол. Как ему хотелось провалиться сквозь него. Но… поручик никак не проваливался. Головные боли уже прошли, и приступ вследствие контузии тоже прошел. Только ныли и болели руки – то было последствие веревочных пут и действий жандармов. Поручик ничего не мог возразить Депрерадовичу. Алабин сам виноват и нет ему никаких оправданий! Дмитрия жег стыд и мучило запоздалое раскаяние. Ведь он сломал себе жизнь, навечно отдалил от себя Катю, подвел друзей и командиров, огорчил матушку и всех своих родственников.

– Что же вы, голубчик, Дмитрий Михайлович, загубил себя и свою офицерскую карьеру. Любовь любовью, а голову на плечах надо было иметь! – попенял бывшему сослуживцу Чернышев.

– Как же вы так могли Алабин? – покачал головой Уваров.

– У меня только одно оправдание, – наконец нарушил молчание поручик.

– Какое? – полюбопытствовал Уваров.

– Великая любовь к одной женщине и следствие контузии…

Высокие особы вопросительно взглянули на Дмитрия Михайловича.

– Намедни поутру я почувствовал невыносимые головные боли. Они словно тиски сдавливали мой череп. Был шум в ушах. В душе накапливалась злость, раздражение, все буквально нервировало меня. И все в этом миру казалось мне в ужасном лимонном цвете. Меня бил по нервам даже скрип стула в гостиной или элементарное чихание кого-то из слуг. После мне стало было исключительно плохо, да так плохо, что я не мог найти себе место. И в какой-то момент, возможно после прочтения письма от Кати… О, пардон, господа, за излишнюю фамильярность, то есть я хотел сказать, после прочтения письма от графини Екатерины Павловны Разумовской-Стоун. Так вот что-то случилось с моим умонастроением, какое-то черное затмение нашло на меня… Я плохо помню, что происходило со мной… Разум мой отключился… Очнулся только я в тот момент, когда меня связывали жандармы и появилась моя матушка. Вот и все…

– Это возможно меняет дело, но… наказания вам в любом случае не избежать, – покачал головой Уваров.

– И сие верно, – поддержал своего шефа полковой командир.

– Отчего же, любезные Федор Петрович и Николай Иванович, – возразил Чернышев. – Коли Алабина признают сумасшедшим, то его отправят в лечебницу и смягчат наказание.

– Так-то оно так. Но император намерен наказать поручика. Даже если он будет умалишенным.

Чернышев закивал головой.

– Да, Алабин, это верно, государь зол на тебя, тебе не повезло… Но наш монарх отходчив и может проявить к тебе величайшую милость. У тебя не будет сурового приговора. В приватном разговоре, что состоялся полтора часа назад в Зимнем дворце, его величество намекал мне на такое развития событий.

– А если обратиться с нижайшей просьбой к нашему императору с тем, чтобы меня перевели на Кавказ в действующую армию? В этом случае я бы должным и самым честным образом искупил свою вину.

– И это мы обсуждали с его величеством. И у нашего императора есть сильные и весьма справедливые опасения в отношении тебя, то есть вас, Алабин. Простите за дружеское обращение к вам, поручик, старое знакомство с вами и сражения бок о бок на полях Европы дает о себе знать… Так вот, англичане, узнав о мягком приговоре вашей особе, без особого труда могут подослать к вам в отряд наемного убийцу, а то и нескольких. Помните, сколько денег они заплатили за голову нашего ныне покойного монарха Павла? Царство ему небесное. Это невероятная сумма! А так как вы отныне враг британской нации, то их король и вся мощная секретная служба Англии не пожалеют никаких средств, агентских сил и золота дабы умертвить вас в любой точке мира. А в Сибири они вас, Дмитрий Михайлович, не отыщут ни за что. Она бескрайняя и для ваших недругов неизвестно будет ваше местоположение. Они до вас никаким чудесным образом не доберутся, верьте мне, поручик. А после каторги я полагаю, вас император окончательно простит, и вы вернетесь в Россию. К тому же ажиотаж вокруг вашей персоны утихнет и вам будет легче и менее опасно жить в нашей Отчизне. Но, все же, даже после отбытия наказания, вам, Дмитрий Михайлович, следует опасаться покушений со стороны англичан. Они злопамятны на счет своих врагов, тем более тех, кто убивает их лучших представителей.

Поручик тяжело вздохнул и снова замолчал… А Чернышев продолжал:

– Обещаю вам, Алабин: я и в том числе ваш шеф Федор Петрович и ваш командир Николай Иванович, все мы постараемся сделать все возможное для смягчения вашей участи. Мы будем хлопотать за вас, поручик. Не падайте духом.

– Благодарю вас, милостивые государи, – только и мог вымолвить подавленный кавалергард.

Генералы и адъютант его величества ушли… Поручика стал допрашивать следователь. После мягкого допроса и подписанных арестантом показаний Алабина привезли на гауптвахту, но уже в Петропавловскую крепость, затем перевели в каземат номер девять Кронверкской куртины, а через неделю с фельдъегерями и жандармами отправили в Шлиссельбургскую крепость. Подальше от столицы и людских пересудов.

* * *

Железная дверь открылась, и Алабина завели в небольшую комнату. Стены ее были выкрашены темно-коричнево цвет, также как и пол из деревянных половиц. В левом углу стояла кровать с деревянными спинками и заправленная серым шерстяным одеялом. Возле нее – большой стол. Он занимал всю середину «камеры». За столом – деревянный стул. На гвозде справа висела серая арестантская шинель, видимо оставшаяся после другого заключенного. Мрачную атмосферу помещения, производимую узким пространством и пессимистическим цветом, скрашивало большое окно из девяти стеклянных секций с железной решеткой.

Сегодня Алабина на пароме переправили через Ладожское озеро на остров Ореховый в Шлиссельбургскую крепость. Высочайше было решено содержать уголовного преступника в каземате с мягкими условиями – «Секретном доме». Сопровождали поручика туда сам комендант крепости, плац-майор, унтер-офицер и три надзирателя.

Комендант крепости – Андрей Петрович Гужов – симпатизировал преступнику. Он уже знал подоплеку его дерзкого преступления и то, что поручик герой сражений и орденоносец. Гужов сам воевал и с турками, и французами, и англичанами, был ранен и лишился безымянного пальца и мизинца. Комендант тепло и уважительно относился к служивым.

– Здесь весьма прекрасные условия для вашего пребывания, Дмитрий Михайлович, – начал ласково и вкрадчиво старичок. – Даже разрешим вам читать книги и журналы и видаться с друзьями и родственниками. На то, скажу вам по секрету, высочайшая милость от нашего государя императора. Но коли будите баловать, сударь, а то хуже сбежать попытаетесь, то в оном случае переведем вас в настоящий сырой и сумрачный каземат без всяких послаблений. Вот так-с.

Алабин горько усмехнулся.

– Так куда же вы мне прикажите бежать, дорогой Андрей Петрович? Кругом только вода, охрана и неприступные бастионы. Тем более от себя не убежишь, милый Андрей Петрович. Я таких наломал дров и до конца жизни мне сего позора предостаточно…

– И то верно, милостивый государь. Убежать отсюда не возможно. Да и стоит ли овчинка выделки?.. А вдруг, Дмитрий Михайлович, может так произойти, что дело повернется в вашу сторону? И по сентенцию суда вы выйдете на свободу ранее, чем чаяли? Ведь всякое в нашей грешной жизни бывает. А вот за побег вас по головке не погладят, сударь. Несомненно, не погладят. Да-с. Дадут вам суровый срок да в Сибирь-матушку уже точно сошлют. На лютые морозы, на гиблые рудники. Не каждый выдерживает таких условий, многие там и умирают… Василий, наш плац-майор, посмотрит за вами, Дмитрий Михайлович. Ежели что, через него предавай мне просьбы и пожелания. Я их внимательнейшим образом выслушаю и рассмотрю. Я человек справедливый и участливый – ежели что, окажу непременно помощь. Да-с.

– Непременно буду к вам обращаться с нижайшими просьбами, Андрей Петрович. Большое вам спасибо за участие к моей персоне.

– Ах, не за что, Дмитрий Михайлович, мы же с вами русские офицеры. Славно служили, славно воевали, дай бог, еще славно послужим нашей Отчизне и славно повоюем. И, рассуждаю так, что биться будем не против англичан, а против нашего нынешнего союзника – Наполеона. Вся политика об этом говорит. И слухи. И ради нашего военного братства мы и держимся теперь вместе, поручик. А то, что вы застрелили врага Отечества и вкупе тайного агента, то это вполне пристойно для брата нашего офицера. Да и ваша великая любовь к достойной даме оправдывает ваш поступок… Я возможно поступил также как вы… Да-с… А сейчас вас, дорогой друг, покормят. Конечно наша крепость – это не ресторация, но блюда тюремной кухни вполне сносны для вашего брата арестанта. С голода вы не погибните. Да-с. За это я ручаюсь.

– Благодарю вас, милостивый государь…

Комендант ушел, Василий закрыл за собой дверь на засов, поручик остался наедине с собой. Алабин подошел к окну. Взглянул в него: кругом башни и бастионы.

Бежать? Куда бежать? Это бессмысленно… Да и вдруг все обернется в его пользу… Хотя… большая вероятность что его осудят. Только вот на сколько лет? Он достал из кармана раскладные и скрепленные между собой маленькие деревянные иконки, на которых были изображения Господа бога, святого Михаила Архангела и Тихвинской Божьей Матери. Это его матушка сунула ему на свидании в Петропавловской крепости. Эти освященные иконки Зинаида Ивановна привезла из Успенского мужского монастыря в Тихвине. Сказала сыну, что они чудотворны и нужно усердно и денно и нощно молиться им. Авось поможет ему Всевышний избежать тюремного срока.

Алабин поставил миниатюрный иконостас на стол и начал креститься и читать тринадцатый псалом Давида:

– Доколе, Господи? Ужели забудешь меня навек? Доколе скрывать будешь лицо Свое от меня? Доколе советоваться буду с собой? Днем печаль в сердце моем! Доколе возноситься будет враг мой надо мной? Взгляни, ответь мне, Господь Бог мой, освети глаза мои, чтобы не уснул я сном смерти. Дабы не сказал враг мой: пересилил я его! Неприятели мои ликовать будут, когда пошатнусь я. А я на милость Твою полагаюсь, возрадуется сердце мое спасению Твоему. Воспою я Господу, ибо Он сделал мне благо…

Едва Алабин закончил псалом, как защелкал открываемый замок и залязгал отодвигаемый засов. Натужно заскрипели казематные врата распахнулись: это принесли обед тюремщики.

* * *

Пятого апреля на свидание с Алабиным приехал его лучший друг Лунин.

Михаила отвели в комнату к арестанту и закрыли. Обрадованный поручик вскочил с кровати и заключил в объятья сослуживца.

– Как я тебя рад видеть, Миша!

– Я тоже.

– Намедни приезжала матушка с гостинцами, а сегодня прибыл ты. Я настоящий счастливец. Любое свидание с другом или родственником в этом забытым богом и людьми месте превращается в настоящее торжество. Жаль, что угостить тебя, Миша, нечем, кроме корочки хлеба, вчерашних матушкиных пирожков и напитка похожего по цвету на чай.

– Ничего, Митя, перебьюсь. Я подкрепился в придорожном трактире. Вчера в Петербург явился делегация султана с фирманом об объявлении нам войны. Мы снова будет сражаться с турками. Давыд отбыл в Молдавию к князю Багратиону. Передавал тебе горячий привет. Сказал, чтобы ты держался. Возможно, тебе сократят срок каторги, амнистия не за горами. Переведут в действующую армию на Кавказ, получишь пару чинов – и в отставку! После – в родное поместье. Вот и достойное возвращение в Россию. Тебе еще повезло: ты убил врага отечества.

– Все равно каторга – это каторга, – сокрушался Алабин. – Доля несладкая. Уголовное дело для нашего брата офицера хуже некуда. Уж лучше признали убийство племянника Стоуна политическим.

– Сей оглушительной для всей Европы истории не случилось бы, если бы ты подошел к устранению графа изобретательнее. Тебе надобно было просто нанять убийцу (или парочку), щедро ему заплатить, и он бы блестящим образом выполнил свою работу. Выследил бы посланника, надел маску и заколол его кинжалом как Сьер де Монсерьяк герцога де Гиза, или как Джон Фельтон – герцога Бекингемского. Но зато ты, Митя, остался бы в тени. И отвел бы многие подозрения от своей персоны. А смерть Джорджа Стоуна списали бы на французскую агентуру… Помнишь, дорогой Митя, трагическую историю нашего сослуживца, товарища и любимца всех столичных дам – штабс-ротмистра Алексея Яковлевича Охотникова, о которой говорил тогда весь Петербург.

– Что-то припоминаю. Это, кажется, было три года назад.

– Совершенно верно! Штабс-ротмистра угораздило влюбиться не в кого иную, а в нашу… императрицу Елизавету Алексеевну и поговаривали, что она отвечала ему взаимностью. Страстная любовь длилась почти два года. Трагическая развязка наступила в ночь с четвертого на пятого октября тысяча восемьсот шестого года. Любимец Купидона, выходя из театра в толпе зрителей, был тяжело ранен кинжалом. Убийцу тогда не нашли. Через несколько недель Охотников скончался. А спустя полгода на его могиле появился очень дорогой и красивый памятник, который изображал скалу со сломанным грозою дубом, а у подножия ее – сидящую на коленях прекрасную женщину в покрывале и держащую в руках погребальную урну. Организацию убийства молва приписывает то великому князю – Константину Павловичу, то самому императору Александру Павловичу… Каково, Митя?!

– Да, теперь я вспомнил сию трагическую историю.

– Видишь, Митя, даже сильные мира сего для решения своих проблем не гнушаются иметь дело с наемными убийцами, а простой гвардейский поручик и подавно мог учинить такое же для своего собственного блага.

– Безусловно, Миша! Само собой разумеющееся! Конечно, я бы смог вполне замыслить и осуществить такое предприятие. Но как говорят соотечественники моего врага – графа Стоуна: What is done, cannot be undone[18]. Я сам виноват в этой трагической ситуации. Эмоции одержали вверх надо мной. И теперь я расплачиваюсь за их внезапный приступ.

– Мужайся, Алабин. Надеюсь, тебе срок все же убавят. Главное, что англичане будут сильно недовольны приговором. Посол был в сильном гневе и требовал тебя повесить. Да что посол! Сам король Георг требовал у нашего монарха смертной казни для тебя. Вся Англия возмущена убийством их соотечественника безумным русским офицером.

– Жаль только то, что я лишил жизни невинного человека, а подлец остался жить. А что самое ужасное, он увез с собой мою ненаглядную Катюшу.

– Не печалься понапрасну, Митя. Екатерина Павловна от тебя никуда не денется. Она любит тебя и будет любить еще сильнее и ждать твоего скорейшего возвращения. Возможно, через несколько лет вы воссоединитесь. Все в жизни бывает. Граф может умереть, либо по болезни, либо от пули, либо от шпаги. И тогда рука Екатерины Павловны будет свободна…

– Ах, если бы!

– А скажи, Митя она тебе хотя бы писала после этого трагического случая?

– Писала… С первой станции дважды. С третьего ночлега еще одно послание. Проезжая границу герцогства Варшавского, Катюша поручила одному встречному знакомцу мне кланяться, и с тех пор от нее нет никакого известия. Что случилось, даже не знаю и схожу с ума от боли и горести. А коли она не станет мне посылать свои эпистолы, то мне не пережить каторги. Без ее внимания я издохну там как последняя дворовая собака.

– Не переживай зря, Алабин, она тебе еще непременно напишет. Не буду оракулом, но возможно, она сейчас находиться в родовом замке графа под пристальным вниманием и опекой мужа и его соглядатаев. Посему она не может отправить тебе письма, хотя может уже написала их немало. Здесь помогла бы голубиная почта – да где ее взять?

– Я тоже допускаю такую мысль, Михаил. Граф страшно зол на Екатерину Павловну: ведь из-за нее у его сиятельства случилось дуэль со мной, и вследствие оных событий был застрелен и его любимый племянник. И Стоун вполне возможно посадил под домашний арест мою Катеньку, дабы лишить ее всех связей с внешним миром. Даже ее служанки, как я полагаю, шпионит в пользу графа Рокингемского. Оттого Катерина и не может отправить мне послания. Вряд ли она забыла обо мне. Вряд ли…

– Да, Митя, я тоже склоняюсь к этому мнению. Она непременно помнить о тебе, не сомневайся. Но ты не падай духом, все образуется. Я в оном совершенно уверен. Всевышний не дает нам страданий больше, чем мы можем перенести. Годы пролетят стрелою, пройдут страдания и возможное тюремное заключение, и Господь, умиленный вашим терпением и мужеством, соединит ваши с Екатериной Павловной сердца. Чаще молись об этом, Алабин и все лучшее в твоей жизни случиться.

– Ах, Миша, мой милый и бесценный друг, я и молюсь ежедневно и еженощно.

– Вот и молись, молись, Митя…

Вскоре их компанию разбавил комендант Гужев. Рассыпаясь в извинениях, что невольно прервал дружескую беседу, он велел принести в нумер самовар, сухари с изюмом и сушки с маком. Стали пить чай. Андрея Петровича весьма интересовал приезжий офицер и свежие петербургские новости. Лунин не стал себя долго упрашивать и рассказал Гужеву и Алабину последние столичные сплетни, полковые новости, развеселил парой свежих анекдотов. Через полчаса старик-комендант вежливо извинился за беспокойство и ушел. Лунин и Алабин продолжили беседовать. Но через час Михаил тоже откланялся.

– Служба-с, – на прощание заявил Лунин. – Держись, Митя, мы с тобою!

И Алабин, снова оставшись наедине с собой, откровенно загрустил…

* * *

К сожалению, консилиум врачей признали Алабина вменяемым, а значит способным нести уголовную ответственность за свое преступление. И вскоре поручика вывезли из Шлиссельбурга в Санкт-Петербург, где и состоялось тайное заседание Верховного уголовного суда. Там присутствовали Депрерадович, Уваров, Чернышев, эскадронные командиры Кавалергардского полка, и многие другие важные особы. В это время друзья и сторонники Алабина собрались около здания суда. После долгого разбирательства, прения сторон, судья объявил окончательный приговор.

– Рассмотрев доклад о преступнике, бывшем поручике Лейб-гвардии Кавалергардского полка Алабине Дмитрии Михайловиче от Верховного уголовного суда нам поднесенный, мы находим приговор, оным постановленный, существу дела и силе законов сообразным. Но силу законов и долг правосудия, желая по возможности согласить с чувствами милосердия, признали мы за благо определенные сим преступникам казни и наказания смягчить нижеследующими в них ограничениями: подсудимый поручик Алабин осужден по шестому разряду и по лишению чинов и дворянства будет сослан на каторжную работу сроком до пяти лет, с возможностью после отбытия наказания выйти на поселение.

Поручик понурил голову. Итак, всё же сентенция суда чрезвычайно категорична – это каторга. Правда, пять лет, но надо еще прожить их, причем в немыслимых условиях. К тому же придется в скором времени испытать настоящее унижение – аутодафе. С него в присутствии высших военных чинов и кавалергардского полка сорвут эполеты, награды, мундир и переломят над его головой шпагу. Это означает что он уже больше не гвардейский офицер, а самый обыкновенный преступник. Бесправный и беззащитный…

Алабина вывели из здания суда к кибитке. На улице его поджидала многочисленная толпа из его сослуживцев и друзей. Матушки среди них не было. Как ему предали по секретным каналам, она занемогла и лежит прикованная к постели.

– Дмитрий, мы с тобой! – прокричал Лунин. – Смерть англичанам! Messieurs, la belle sentence doit etre arosee![19]

– Митя, держись, через пять лет увидимся! – ободрил поручика Волконский.

– Алабин, ты герой! Мы тебя обожаем! Сердечный привет тебе от моего братишки! – поддерживал дух арестанта Евдоким Давыдов. – И от всего полка!

– Алабин, крепись!

– Поручик, не падайте духом!

– Митя – ты молодец! – неслось со всех сторон.

Поручик несколько приободрился. И крикнул на прощание своим сторонникам:

– Друзья, мы обязательно встретимся! Ждите меня!

И в ответ ему понеслись теплые пожелания:

– Непременно, Митя!

– Возвращайся, будем обязательно ждать!

– Алабин, ты герой! Держись!..

* * *

После ночного аутодафе мундира и ломания шпаги в Петропавловской крепости поручика Алабина снова увезли в Шлиссельбургскую тюрьму.

И вновь потекли серые унылые дни, продолжилось чтение книг и журналов, арестантские чаепития и разговоры с комендантом, долгие молитвы во имя спасения его и Кати. И никак не умирающая надежда на их фантастическую встречу.

И вот пришел май, установилась хорошая погода. Алабина стали чаще выпускать на прогулку на внутренний двор Секретного дома. Спустя десять дней в судьбе поручика наступил роковой перелом. Заскрежетал засов, и дверь в его номер открылась. Появился старичок Гужев и почти вся его команда, а также вместе с ними прибыли новые лица – фельдъегерь и жандармы.

«Это по мою душу», – екнуло в груди у поручика.

Гужев широко улыбнулся.

– Любезный Дмитрий Михайлович, как мне не горько, но пришел час нам расставаться. Собирайтесь в долгий путь. За вами, милостивый государь, прибыли. Да-с, вот так.

– Благодарю вас за все, Андрей Петрович. Я жил здесь замечательно и не раз вспомню хорошим словом вашу персону.

Комендант чуть не прослезился и обнял поручика.

– Вам, Дмитрий Михайлович, великая милость от императора. Вы не пойдете по этапу как все рядовые каторжники, а вас повезут почтовыми лошадьми. Ваши подвиги за отчизну не остались незамеченными. Да-с… И то, что убитый вами человек принадлежит к нашим врагам. Жаль, что мы надолго прощаемся, Дмитрий Михайлович, а так бы еще побеседовали и почаёвничали. Надеюсь, через пять лет вы прибудете в столицу, и может статься, мы с вами там свидимся. Только мой драгоценный друг, боже упаси вас еще попадать в это ужасное место – не советую.

– Милый Андрей Петрович, мы обязательно с вами свидимся, обязательно! Да только не здесь в крепости, пусть наш Отец небесный хранит меня от следующей тюрьмы, – Алабин перекрестился. – А у меня дома в Петербурге! И огромнейшее спасибо вам за ваше живое участие в моей судьбе» Прощайте, сударь!

– Прощайте, поручик!

Гужев сунул в карман Алабина двести рублей ассигнациями.

– Это вам на дорогу, Дмитрий Михайлович.

– Премного благодарен, Андрей Петрович, но не могу взять, совесть не позволяет.

– Берите, берите, Дмитрий Михайлович, иначе на всю оставшуюся жизнь обижусь. Потом отдадите лет через пять. И кстати, от этого появиться отменный повод к вам заглянуть в столицу и, как и былые годы, почаевничать.

– Благодарю вас, сердечный Андрей Петрович, вовек не забуду вашей щедрости…

Алабина заковали в ножные железа, вывели на улицу и переправили паромом на материк. Там его поджидала казенная тройка и присланная охрана. Поручик усадили в черную кибитку с решетками, рядом с ним расположились два жандарма и фельдъегерь. Ямщик хлестнул кнутом лошадей по хребту, и они пошли рысью. Заунывно запели колокольчики.

«В Сибирь, так в Сибирь! – подумал Алабин. – Навстречу неизвестности и испытаниям! Господи, дай мне выжить в суровых краях и дай мне встретиться с Катюшей! И пусть матушка будет всегда здорова! А больше мне ничего не надо! Аминь!»

Глава 3. Стретенск

Надо же! Позади уже шесть тысяч верст! Пройдена вся европейская часть России, Урал, Западная Сибирь, Восточная… И много славных российских городов – Москва, Нижний Новгород, Казань, Пермь, Екатеринбург, Тюмень, Омск, Тобольск, Ачинск, Красноярск, Канск, Иркутск, Чита… Всех и не перечислить! Алабин запомнил название только самых крупных. За сорок пять дней с малыми и большими приключениями жандармы доставили уголовного преступника Алабина до места каторги. Этим местом в конечном итоге оказался уездный городок Стретенск, находившийся в трехстах восьмидесяти пяти тысячах верстах от Читы.

26 октября 1790 года этот город указом великой императрицы Екатерины II был высочайше удостоен герба с описанием: «В голубом поле положенные слитки серебра, в знак того, что в округе сего города находятся серебряные руды, где и сплавливаются». Изображение герба символизировало местные рудники и заводы. Добыча серебра здесь велась почти полтора столетия, с 1704 года по 1803 год. За этот период местные заводы выдали государству более двадцати тысячи пудов серебра. Но при этом от непосильной работы и недоедания в эти годы в Стретенске погибли десятки тысяч горнозаводских крестьян.

По своему географическому положению, этот уездный городок являлся перевалочным пунктом для огромного количества грузов и пересыльным пунктом для государственных и уголовных преступников. Ссыльные шли через Стретенск по этапу на рудники и заводы Нерчинской каторги и в тюрьмы: Акатуй, Кадая, Кутомара, Нерчинский Завод, Александровский Завод, Горный Зерентуй, Благодатский, Газимуро-Заводский, а также на Карийскую каторгу и в Шилкинский Завод.

Город входил в состав Иркутской губернии. Здесь властвовала «правая рука» генерал-губернатора Сибири И.Б. Пестеля – гражданский губернатор Трескин Николай Иванович.

Управлял Трескин деспотично, располагая полной административной, военной и духовной властью, жестоко расправляясь с жалобщиками и недовольными. Правосудие в губернии и в том числе в Стретенске вершилось согласно волеизъявлению Трескина. Все боялись гнева губернатора.

Поэтому в Иркутской области правды добиться было нельзя. Практически ни одна жалоба или челобитная на взяточников-чиновников и деспота-губернатора не достигала Санкт-Петербурга или Москвы. Все письма и бумаги, отправленные в Россию, вскрывались и просматривались, а некоторые просто якобы терялись по дороге. А самих челобитчиков строго наказывали. Если что – то в сразу тюрьму! Или на каторгу на рудник! Например, богатых купцов Сибиряковых Трескин сослал в города Жиганск и Нерчинск, купца Мыльникова – в Баргузин. Купца Киселёва упек в дом для умалишённых, советника Корсакова за строптивость выслал из Иркутской губернии и предписал от имени военного генерал-губернатора всем губернаторам не разрешать ему нигде жить дольше трех дней, но в то же время не выпускал за пределы Сибири, благодаря такой заботе Трескина вследствие бывший чиновник целых четыре года кружил по Сибири как обыкновенный бродяга.

Так что Алабину не светило ничего хорошего в этом жестоком и суровом краю. Его голос, рядового каторжника, здесь точно никто не услышит.

Дмитрий начал знакомство со Стретенском с левой стороны берега, там, где располагался переселенческий пункт. Именно сюда привезли в коляске уголовного преступника Алабина его сопровождающие – жандармы и фельдъегерь.

Сам город находился на правом берегу реки Шилка. Здесь же была пристань, государственные учреждения, жилые дома, лавки, храм во Имя Стретенья Господня, сереброплавильные заводы, рудники, тюремные остроги.

За бревенчатыми избами, каменными домами, и часовнями виднелись темно-зеленые сопки с густым еловым и сосновым лесом. Вдоль городских зданий и построек и длинной пристани текла неспокойная река Шилка, ограниченная скалистыми высокими берегами, заросших травой, кустарниками, деревьями и яркими таежными цветами. А далее, за городом, в лесах и в лесостепях находились многочисленные тунгусские и бурятские селения.

Здешняя природа приятно поразила Алабина. Какая она здесь дивная и, красивая. И что потрясающе – здесь царило полноценное лето! Как в Европе. С жарким солнцем, голубым небом, и белоснежными облаками и красочной растительностью. И вопреки расхожему мнению европейских обывателей медведи с волками не разгуливали по городским окрестностям. Да и по весям и деревням тоже. Сколько во время путешествия по Сибири поручик не всматривался в густую чащу леса, ни одного медведя или волка он там не увидел. Даже зайцев. Там в далеком Санкт-Петербурге поручик представлял себе Сибирь – даже и в летнюю пору – суровым, блеклым и холодным краем. Но на поверку оказалось, что Дмитрий сильно ошибался.

* * *

Жандармы и фельдъегеря доставили Алабина в острог для уголовных преступников, приписанных к одному из рудников. Вручив коменданту необходимые официальные бумаги и получив за них нужные росписи, они отправились в обратный и далекий путь.

Стретенский каземат номер семь находился на окраине города и был огорожен четырехметровым частоколом из толстых бревен. Четыре сторожевых башни по углам и одна башня у главных ворот служили дозорными пунктами. Внутри каземата находились: большое караульное помещение у главных ворот, поварская, где готовили еду для арестантов, баня – опять же для тех же арестантов, хозяйственные пристройки и два длинных бревенчатых барака с узкими горизонтальными окнами, заколоченные прочными решетками, где и содержались сами каторжники. Бараки были огорожены друг от друга трехметровым забором по периметру и имели большой квадратный двор для прогулок.

За острогом в шагах триста находилась основная казарма тюремщиков, трапезная, кухня, баня, свинарник, большая конюшня и дом коменданта. В казарме постоянно находилось около тридцати солдат и казаков. А в трапезной и на кухне работали один повар и двое его помощников из числа вольнонаемных.

Стража Стретенского острога № 7 в большинстве состояла из инвалидов и нанюхавших настоящего пороха солдат. Смена, несущая службу в каземате, насчитывала девять человек: начальник караула и восемь часовых. Два человека у главных ворот, четверо на башнях и двое возле бараков. А в караульном доме пребывали их сменщики – еще восемь служивых. Плюс к ним еще причислялись кухонные работники: один повар и один его помощник. Через двое суток отдежуривший караул уходил в казарму за казематом, а оттуда на смену им прибывал отряд из семнадцати человек. Комендант, хромой старик, бывал в остроге чуть не каждый день, но чаще днем.

В каждом бараке имелись по две печи, которые были расположенные в разных концах строения, длинные сплошные нары вдоль стен, а посередине – длинный-предлинный обеденный стол с высокими скамьями.

В первом каземате находилось пятьдесят четыре человека каторжников (туда и направили Алабина), а во втором – сорок девять. В остроге содержались арестанты разных национальностей: русские, евреи, татары, армяне, персы, турки, немцы, поляки, качинцы, сагайцы, урянхайцы, буряты, тунгусы. Даже имелись китайцы и корейцы! Преступники были и разных сословий: крестьяне, заводские рабочие, солдаты, разбойники, воры, купцы, чиновники, священнослужители, дворяне и другие. Весьма пестрая и разная компания!

Алабин в первую очередь познакомился, а затем и подружился с каторжниками, которые в свое время служили офицерами в разных армейских частях.

К примеру, корнет Ахтырского гусарского полка Михаил Петрович Окунев – молодой человек двадцати пяти лет от роду. Рыжеволосый, зеленоглазый. Худощавый и жилистый, с изящными ручками и длинными худыми пальцами. Даже не верилось, что такой хрупкий на вид молодой человек храбро рубился с французскими драгунами и польскими уланами во время войн с Наполеоном. На каторгу Окунев попал за то, что спьяну подстрелил своего эскадронного командира. Да так удачно, что командир остался инвалидом на всю жизнь. В результате корнет получил десять лет каторги.

Или допустим, разжалованный и лишенный дворянского звания капитан Лейб-гвардии Финляндского полка тридцатитрехлетний Сергей Сергеевич Кислицин – черноволосый, кудрявый мужчина плотного телосложения, с орлиным носом и сросшимися на переносице густыми бровями. Его отправили на каторгу на пятнадцать лет за убийство своей красавицы жены. Супруга была на десять лет младше капитана, и Кислицин не без основания ревновал ее ко всем мужчинам и однажды в припадке дикой ревности задушил ее подушкой: мол, не доставайся теперь никому!

Кроме офицеров в первом бараке было немало бывших солдат и матросов. Около тридцати человек. К офицерам примыкали и два поляка с опытом боевых действий – Янек Сташинский и Антон Юзевский. Все они и составляли костяк первого барака. У Юзевского на лице присутствовала особенная примета: шрам от сабельного удара. Они участвовали в восстании в 1794 году в Польше под руководством Тадеуша Костюшко. За это и попали на Нерчинский рудник. Но не стерпели поляки тяжелых условий и сбежали с рудника. Их через две недели поймали, били кнутами и снова упекли, но уже на вечную каторгу, теперь уже в Стретенск. Остальных польских мятежников в 1796 освободил Павел I. Амнистия по злой иронии судьбы не коснулась только Юзевского и Сташинского – ведь они были беглыми и, следовательно, особо опасными заключенными. Вот им действительно не повезло!

С прибытием Алабина Совет барака из четырех человек (Окунев, Кислицин, Сташинский и Юзевский) превратился в Совет Пяти. Причем, господа, выслушав героическую биографию из уст самого Алабина, безоговорочно сделали поручика своим верховным главнокомандующим, чему Дмитрий не возражал.

В другом бараке главенствовал Михайло Лукин – бывший атаман разбойников, промышлявшего лет пять назад в Енисейской губернии, и его помощник Ефим Кручина.

Лукин – громила с порванными ноздрями и недюжинной силой внушал всем страх, даже надзирателям. Поэтому ему даже на ночь не снимали ножные кандалы. Чтобы ненароком не сбежал.

Алабин пока еще не знал всех заключенных, особенно со второго барака, того же Лукина и Кручину, но постепенно начал привыкать к тюремной жизни.

* * *

Первые дни каторги для Алабина выдались непростые: поручика и весь первый барак заставили засыпать песком овраг, образовавшийся от прежних разработок. Трудились каторжане иногда и на ветру, и при дожде. Чтобы не промокнуть насквозь заключенные сами сделали навес от дождя. Во время работы в солнечные и жаркие дни в воздухе летало много пыли и песка. Трудно было дышать. Тогда ссыльные платками закрывали рот и нос и дышали через них. И молили о дожде, чтобы тот немного прибил пыль и освежил гнетущий воздух.

После того как овраг засыпали Алабина и его товарищей отправили на серебреные рудники. Работа была явно не из легких. Кому-то давали в руки кирки и молоты – и те и спускались в забой и принимались добывать руду. Другим арестантам давали лопаты – и эти каторжники начинали грузить добытое сырье на носилки. А третьим доставались носилки или тачки – эти узники уже носили руду к большим, запряженными ломовыми лошадьми телегам, где кучерами являлись наемные крестьяне. Эти крестьяне отвозили руду на Стретенский сереброплавильный завод. Комендант каждый день производил ротацию заключенных, поэтому Дмитрий всего лишь за неделю своего пребывания на каторжных работах перепробовал все специальности. От простого носильщика руды до героического забойщика.

Распорядок дня в каземате был таков. Подъем в семь утра. Приведение себя в порядок. Завтрак – в полвосьмого. В восемь часов заковывали в ножные кандалы – и пешком на работу, до карьера. И практически в любую погоду и время года в сопровождении конных казаков и солдат. В девять ровно каторжане начинали свой нелегкий труд. Обед – в час после полудня. Его привозили на телеге в баках прямо на рудники один повар и двое солдат. В шесть часов после полудня – ссыльных вели обратно в барак. В семь вечера – ужин. Далее – свободное время. В десять – отбой. На ночь с каторжников снимали кандалы, чтобы ноги многострадальных арестантов немного отдохнули.

Воскресенье для арестантов считалось выходным днем. Были некоторые ограничения на работу. Не велено было посылать ссыльных на работу в сильные затяжные ливни, сильные ураганы и сильные морозы.

Все службы кроме обедни совершались в каземате священником, назначенным состоять при арестантах. За особые заслуги в воскресенье и праздничные дни разрешали по пять человек в сопровождении казаков посещать главную церковь города. Также в выходные каторжане небольшими партиями по очереди мылись в тюремной бане. Досуг ссыльные проводили по-разному. Кто-то спал, кто-то играл в карты или шахматы, а кто-то мастерил поделки-игрушки.

Офицеры-арестанты чтобы умственно не «зачахнуть», выписывали на острог книги, газеты и журналы, и в том числе из-за границы. Все печатные издания свозились в дом коменданта. Тот писал на них короткое слово-разрешение: «Читал». Хорошо если это была книга на русском языке, для коменданта не составляло труда понять ее содержание, но если она оказывалась на каком-нибудь европейском языке, то для коменданта, плохо знающего иностранные языки, наступало полное мучение. Не имея способностей понять, о чем она, старик каждый раз решал для себя одну и ту же дилемму: допустить книгу к прочтению в барак № 1 или нет. Преодолевая свою совесть, он первое время он ставил все ту же рецензию: «Читал». Но потом совесть его окончательно заела, и он начал писать на изданиях, как иностранных, так и русских, уже другое, но более точное слово: «Свидетельствовал».

Как бы то это ни было, но чиновничье невежество лишь играло на руку господам офицеру и Алабину. Можно было выписывать журнал или книгу любого содержания, даже крамольного. Все равно комендант не осилит содержание заморских книжек и разрешит передать литературу арестантам. За что офицеры его мысленно благодарили.

* * *

Летом было еще терпимо работать на руднике, и Алабин делился с Кислициным своими радостными наблюдениями.

– Я полагал, Сергей Сергеевич, что здесь вообще нет лета, и снег лежит в любое время года. И что кругом вечный холод, вечный лед, вечный мрак. И вековое безмолвие. Одним словом, заснеженный край света, ледовая Тмутаракань. И что я вижу сейчас: здесь восхитительная летняя пора, и такая же, как и везде. И вот допустим сегодня восхитительная погода. Солнце ярко, небо сине, травка изумрудна…

– Да, вы правы, Дмитрий Михайлович, сибирское лето ни в чем не уступает европейскому, здесь в Стретенске хорошо в летний период, – соглашался капитан. – Но я радовался бы этой прекрасной погоде вдвойне, а то и втройне, если бы на мне не было кандалов и я был свободным человеком.

– Пожалуй, я с вами соглашусь, капитан…

Но напрасно радовался Алабин. В сентябре уже похолодало, а в октябре ударили ранние морозы. Пошел обильный снег и укутал глубоким белым покрывалом весь город и его окрестности. Работать ссыльнокаторжным стало тяжело. Если летом они стремились работать на свежем воздухе, а не в душном забое, то зимой ситуация резко поменялась. Теперь каторжники стремились любой ценой попасть в теплый забой, а не на морозный воздух. Некоторые из них замерзали, простывали, а потом долго болели и умирали. Вдобавок суровая зима и короткие световые дни нагоняли на уголовников и политических скуку и унынье. Безрадостная и мрачная атмосфера надолго поселилась в их бараках и умах.

Загрустил и Алабин.

– Теперь я вижу и ощущаю настоящую Сибирь, – сказал как-то Дмитрий капитану Кислицину.

– То ли еще будет, поручик, – грустно усмехнулся Кислицин. – Пережить бы зиму – а там видно будет.

– Жаль, что я не герой трансильванских народных сказок Янош, а то бы с помощи Солнца растопил бы хладное королевство Ледяного короля.

– Вот именно, жаль, Дмитрий Михайлович… Кстати, вы можете поздравить меня.

– Извольте полюбопытствовать, с чем?

– Сегодня значимое событие для меня событие.

– Какое? День рождение?

– Нет, полковой праздник. Ведь сегодня двенадцатое декабря – день памяти Святого Спиридона. И значит, Лейб-гвардии Финляндский полк, или как раньше называли его лейб-гвардии батальон Императорской милиции, будет сегодня пьян как никогда. В то числе и я. И виват нашему основателю – великому князю и цесаревичу Константину Павловичу!

– Что же поздравляю, Дмитрий Сергеевич.

Капитан из потаенного места достал бутылку с коричневой жидкостью.

– Давайте, поручик, наполним наши кружки и отметим мой праздник и вкупе нашу нерушимую дружбу. Сейчас позову Окунева и братьев-поляков. Они непременно откликнутся на приглашение.

– А что это за странный напиток у вас в руках?

– Первач, настоянный на кедровом орехе. Весьма ароматное питье и чрезвычайно крепкое. И еще полезное.

– Смею уверить в моей неспособности выпить сие непонятное зелье, я никогда такого не пробовал.

– Выпьете, Дмитрий Михайлович, непременно выпьете. Тут в Сибири на каторге вы научитесь многому, в том числе пить и самый тривиальный самогон. Здесь, смею заметить, милостивый государь, не Петербург и не Москва, а особая страна – Стретенский острог, Забайкалье. Свои негласные правила и свои негласные законы…

– Не смею с вами спорить, Сергей Сергеевич, вы здесь на каторге поболе моего живете, поболе и знаете, и я с вами буду во всем соглашаться.

– Ну уж во всем… Но в знании сибирских и тюремных обычаев, пожалуй, можете…

Вскоре к столу подтянулись Окунев, Сташинский и Юзевский. Офицеры с шутками и прибаутками стали праздновать полковой праздник. Как ни странно, но Алабину понравился кедровый первач. Правда, крепкий по градусам самогон быстро опьянил поручика, и Алабин уснул за столом. Его товарищи, тихонько посмеиваясь над питейной слабостью собутыльника, перенесли Дмитрия из-за стола на нары и укрыли одеялом.

– Первый блин комом, – весело сказал Кислицин. – Ничего, я думаю, что скоро Дмитрий Михайлович привыкнет к кедровому и другому прочему первачу и еще нас превзойдет.

– Вполне возможно, капитан, – согласился Юзевский.

…И вот наступило Рождество, затем Новый тысяча восемьсот десятый год! Арестанты тоже отмечали этот праздник, в том числе и офицеры. Правда, не так шикарно, как на былой военной службе, но вполне неплохо для рядовых ссыльнокаторжных. Откуда-то взялась буженина с чесноком, ветчина, домашняя кровяная колбаса, красная икра, копченая рыба, сыр, соленые грибы, огурцы, помидоры, маленькие арбузы, водка и что самое редкое для арестантов – шампанское.

– Откуда сей божественный напиток? – спросил Окунева поручик. Я его сто лет не пил.

– Как откуда? – удивился корнет. – Вы, Дмитрий Михайлович, принимали долевое участие в предприятии «Новогодний пир»?

– Да, безусловно, и что из сего следует?

– Так вот некоторая часть пошла на подкуп тюремщикам, все это они сами где-то достали. По нашему списку. Кажется у местных лавочников и купцов. А за шипучий напиток мы платили нашим неразлучным соглядатаям втройне!

– Великолепно! Но как они нашли настоящее французское шампанское за многие тысячи верст отсюда – это просто уму непостижимо! Это настоящее новогоднее чудо! Сибирское чудо!

Действительно, офицеры не поскупились на умасливание казематных Церберов. Что делать, ведь Новый год не каждый день приходит. Да и в тяжелой и беспросветной каторжной жизни порой так не хватает светлых и радостных праздников подобных этому! Как воздух не хватает! Почувствовать на какой-то миг себя не бесправным арестантом, а нормальным человеком, отвлечься на время от серых и нелегких будней – это разве не замечательно?!

Денежных средств у бывших господ чтобы достойно отметить торжество вполне хватало. Кислицину деньги присылала мать, Окуневу – отец и тетя. К тому же всем офицерам, в том числе и Алабину ежемесячно полагалось казенное пособие: два пуда муки и один рубль и девяносто восемь копеек ассигнациями. Многим ссыльным приходили посылки, но редко когда целыми. Вскрывали их и воровали содержимое и почтовые работники и надзиратели. Вместо двух ящиков мошенники собирали один. Например, корнет Окунев вместо посылки с крымскими яблоками получил посылку с дамскими кружевами и детскими ленточками. А почтовые чиновники писали одно и ту же казенную фразу: «Разбившаяся в дороге укупорка заменена новую, за которую просят взыскать и выслать следующие деньги…» А далее – требуемая сумма ущерба. (Ну не наглецы ли эти казенные грабители?!)

Алабин получал деньги от матери. И раз в месяц ему приходили крупные суммы от неизвестного лица. Дмитрий догадывался, что эти денежные средства вероятнее всего присылаются ему Екатериной. Но вот почему она не написала ни одной строчки за весь период каторги – оставалось для поручика загадкой. Но он чувствовал, что Катя всегда помнит о нем и любит. А поручик посылал эпистолы на имя княгини Разумовской в надежде, что когда-нибудь Катя прибудет в Петербург и прочтет все его послания… Но бедный Алабин не знал, что его нежные, полные сердечной тоски и любовных переживаний письма, безжалостно и методично уничтожаются жестокой княгиней Разумовской в горниле салонного камина.

Карманные часы корнета Окунева заиграли бравурную музыку ровно в двенадцать ночи, и в первом бараке, как и во всем Стретенском остроге, наступил Новый год. Офицеры пили шампанское в кружках, а моряки, солдаты и остальные арестанты – водку и кедровый самогон. Было шумно, весело и оживленно. Все поздравляли своих товарищей и братьев по несчастью и пили на брудершафт. Отовсюду неслись веселые песни и шутки. Рассказывались офицерские байки и подлинные случаи из армейской службы.

Алабин, например, поведал о своем славном кавалергардском прошлом:

– Пить я научился в полку. Умение выпить десяток стопок шампанского залпом и до дна и оставаться на ногах в офицерской артели было обязательным для нас. Таково было негласное испытание для нас желторотых новичков. Если откажешься от оного – посчитают трусом или высокомерной особой. Для меня бражнические экзамены были муками Тантала. Особенно в первые месяцы службы, когда старожилы полка постепенно переходили с нами, щеглами на «ты». В каждом таком случае требовалось пить на брудершафт. Все праздники в полку проходили по единому сценарию: ставился стол поперек зала, а на него подавали денщики отменные закуски, водку, вино, шампанское, вазами с фруктами, сладостями и кондитерскими изделиями. А торжества устраивали в полку по каждому поводу. Как говорится: Для чашников и бражников бывает много праздников.

Для начала в залу входил хор трубачей, славившийся на всю столицу прекрасным исполнением любой, даже серьёзной музыки. Если веселье не клеилось, то тогда вызывали полковых песенников, и начиналось собственно гуляние. Наши достопочтимые Орфеи обычно затягивали песню: «Я вечор, моя милая, я в гостях был у тебя», а все офицеры нашего эскадрона вставали и выпивали по бокалу шампанского. Далее наши певцы вытягивали: «Ты слышишь, товарищ, тревогу трубят», и тот же «шампанский ритуал» проделывают офицеры второго эскадрона, затем третьего и так далее.

В перерывах между песнями пелись бесконечные «чарочки», Начинали сие бражничество обычно со старшего чина – командира полка и так далее, по старшинству. Всякий офицер должен был выйти на середину залы, вытянуться по команде «Смирно!» и затем с низким поклоном взять с подноса бокал шампанского, обернуться к песенникам и, сказав: «Ваше здоровье, братцы!», – и осушить сосуд с божественным напитком до дна. В эту минуту товарищи его поднимают на руках, а он должен стоять прямо и выпить наверху ещё один стакан игристого напитка. Порой подхватывали и поднимали по нескольку офицеров сразу, и тогда начинались витиеватые и торжественные речи, прославляющие заслуги того или другого эскадрона, или того или другого офицера. А песенники должны держать товарищей на руках следует непременно до команды: «На ноги!»

Бывало, уже светает, а несколько кавалергардов играют в бильярдной, куда доносятся призывы всё к той же «чарочке», остальные пьянствуют далее, в зале. Уныние, однообразие, перенасыщенность желудка весьма угнетают многих, они уже хотят коснуться головой пуховой подушки и погрузиться в сладкий глубокий сон, но до ухода командира полка никто не имеет права покинуть офицерской артели. Вот так, господа…

Едва Алабина замолчал, как уже Окунев стал рассказывать об интересных случаях, обычаях и розыгрышах в его бывшем полку. После Окунева пришла очередь Кислицина поведать братству об офицерском житие в его подразделении…

Новогодний праздник в арестантских бараках прошел великолепно. Правда был один инцидент – драка двух бывших купцов, но их вовремя разняли и связали, чтобы далее не буйствовали. И слава богу! Иначе они бы порезали друг друга ножами и тогда случились бы нежелательные последствия для всего барака. Арестанты подвели бы своих «подмасленных» тюремщиков, и тех бы наказали по всей строгости закона, на худой конец – сослали на каторгу или рудники. А провинившимся заключенным прибавили бы годков к арестантскому сроку и ужесточили условия пребывания в каземате, либо перевели в другую любую тюрьму Забайкалья.

Первого и второго января уже 1810 года каторжанам дали отдых и не привлекали к работе на рудниках. На Рождество повторилось то же самое.

* * *

В конце января Алабину пришло сразу два письма – от Кати и… от тети. При виде Катиного послания поручик возликовал. Десять месяцев от любимой не было ни одного известия и вот, наконец, Екатерина Павловна дала о себе знать!

Алабин, объятый великим волнением, уединился на нарах и вскрыл письмо. И вот что написала Екатерина:

«Любимый мой Дмитрий Михайлович!

Как Вы там? Как Ваше драгоценное здоровье? Я ужасно переживаю за вас. Осталось уже четыре с половиной года до свободы и вашего возможного приезда в Петербург. Но не знаю, как сложатся обстоятельства, свидимся ли мы еще? Главное, чтобы вы вернулись из Сибири живым и невредимым. Я постоянно думаю о Вас и молюсь. И надеюсь на долгожданную встречу.

Я по-прежнему нахожусь в Англии, в родовом замке моего мужа. Оттого и не смогла вам отправить ни одного письма. Граф строго следил за мной и наказал это делать всем слугам, даже производил обыски в моем будуаре и даже самый постыдный – моей особы. Как это я пережила, не знаю. Но бог дал мне один-единственный шанс, и я воспользовалась им. Также с моей эпистолой посылаю вам, милый Дмитрий Михайлович, тысячу рублей ассигнациями и теплые вещи.

Умоляю, напишите мне как ваше здоровье. Соблаговолите, дорогой Митя, слать письма моей подруге в Лондон, а она непременно передаст мне их. Вот ее имя и adresse…

Любящая Вас всем сердцем и душою

Екатерина Разумовская».

Когда Алабин стал вскрывать плохо заклеенный тюремными цензорами письмо от тетушки, то какое-то нехорошее предчувствие вползло в его душу. Отроду ему тетя писем не слала – а тут целая эпистола! Неужели матушка его серьезно заболела и, не имея физической возможности писать, попросила об этом свою родную сестру? Поручик с необъяснимой тревогой достал из самодельного конверта письмо, развернул и стал читать…

«Дорогой мой племянник Дмитрий!

Ваша матушка и моя сестра Зинаида Ивановна Алабина скоропостижно скончалась 27 декабря 1809 года. Была отпета в Свято-Троицкой Александро-Невской Лавре и похоронена подле Лазаревской усыпальницы. Все права на имение и имущество покойной по причине того, что вы, Дмитрий Михайлович, преступник уголовного разряда, перейдет ко мне. Ваши наследственные права оспорены мною в справедливом порядке в суде. Денег вам от меня не прибудет и не надейтесь напрасно. Просите их у нашего господа Бога. Надеюсь, Всевышний вам поможет.

И не пишите мне более никогда. Вы преступник, злодей, лишенный всяких прав, дворянства и чинов, не можете более принадлежать нашему славному роду.

С искренним участием ваша тетя Ольга Ивановна».

Алабин в ярости соскочил с нар. «С искренним участием!!! Вот Иуда в женском обличье! Сколько ей мать сделала добра, суживала деньгами, дарила хорошие подарки, ее всегда поддерживала в трудную минуту, спасала от тюрьмы ее непутевого сыночка-казнокрада, а она вот как отблагодарила! Матушка, родная, зачем ты меня покинула! – Алабин закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. – Это я виноват в ее смерти! Своим безумным поступком и суровым приговором я убил ее душу! Каково было ей смотреть в глаза людям? Ведь ее доселе славный сын-герой превратился в обыкновенного уголовного преступника. Не выдержало ее сердце – вот она и почила скоро. Она была доброй и не делала людям зла – и должна непременно попасть в рай. Может ей на небесах обетованных будет покойнее и лучше, чем здесь в мирском свете? Ах, матушка, прости меня за всё те горести и беспокойства, что я причинил тебе прежде. Грешный я грешный и нет мне прощения!»

Алабин погоревал, погоревал и его думы снова вернулись к Катиному письму.

«Ужели я никогда не увижу Катю?! Нет, нет! Только не это! Только не это!! Судьба-злодейка, я крайне не согласен с тобою! Я никогда не смирюсь с этой мыслью! Мне, ох, как надобно в Англию пробраться! И свидеться с любимой! И я все сделаю, возможное и невозможное, дабы достичь этой цели! Это я так сказал, Дмитрий Михайлович Алабин! А я слов на ветер не бросаю! После печальной кончины матушки отныне только ты, моя ненаглядная Катенька, самый дорогой и единственный мне человек на этом свете! И нет тебя ближе, дороже и любимей! Право, уверяю, что нет!»

* * *

После очередного выхода на рудник Алабин почувствовал себя плохо. Резко поднялась температура, появился небольшой озноб, вялость, слабость. Затем Дмитрия стало сильно морозить. К вечеру жар усилился, и поручик окончательно слег. Вызвали тюремного лекаря. Тот осмотрел больного и дал пить какие-то пилюли. Но улучшения самочувствия Алабина от принятия этих лекарств не последовало. Температура у недужного каторжника еще больше подскочила.

Кислицин честно сказал поручику:

– От сих пилюль нет никакого прока, Дмитрий Михайлович, их здесь дают для отвода глаз. Выживет человек – хвала доктору, отдаст арестант богу душу – медицина бессильна. Для выживания на каторге нужны два непременных условия: наследственное здоровье и народные методы лечения. Без сих условий – недалекая в будущем смерть.

– Так что мне, милый Сергей Сергеевич, предпринять такого особенного, дабы не погибнуть в Сибири во цвете лет?

– Мы с Окуневым поможем вам в этом, только довертись нам всецело. У нас есть эти верные средства. Сами на себе испытывали.

И с этого часа Кислицин и Окунев стали ухаживать и лечить больного. Приходя с работы, несмотря на физическую усталость, они давали Алабину горячий брусничный настой, малиновый, клюквенный, растирали медвежьим жиром, укрывали двумя одеялами, чтобы поручик пропотел. Первая ночь прошла беспокойно, вторая – тоже. Алабин чуть не умер. Он уже бредил в смертельной горячке, обращаясь с призывами и мольбами то к Кате, то к матушке, то к ангелам-хранителям, то к самому Богу. Просил даже вызвать к нему казематного священника для исповедания. А также проклинал свою тетушку и графа Стоуна. Но к утру ситуация улучшилась. Алабин сильно пропотел, жар начал спадать и бывшему кавалергарду стало лучше.

Лекарь к обеду пришел, лениво взглянул на поручика и равнодушно произнес:

– Несомненно, что сии пилюли приносят ощутимую пользу вашему организму, господин офицер. Пейте и далее, любезный…

И насыпал в подставленные руки хворого арестанта с дюжину пилюль. От казематного Эскулапа сильно разило водкой.

Доктору было все равно, что станется со здоровьем Алабина. Умрет он или нет – потеря для мира небольшая! Сколько он перевидал арестантов на своем веку, и сколько их кануло в лету. Каждый год в Стретенск пригоняют по несколько партий государственных и уголовных преступников. И каждый год они мрут, как мухи. От голода, холода, болезни, от невыносимого труда и безысходности. Обо всех переживать – душевных сил не хватит.

Да и рьяно лечить их не следует. Одним каторжником больше, одним каторжником меньше. Они же преступники – чего их жалеть! Сами виноваты, что попали сюда! Самое главное для доктора – это вовремя получить свое жалованье, накушаться водки с большими сибирскими пельменями и поспать. А на здоровье ссыльных доктору глубоко плевать. В том числе и на здоровье гвардейского офицера. Так что дело спасения утопающего в руках самого утопающего – бывшего поручика лейб-гвардии Кавалергардского полка, а ныне уголовного преступника Дмитрия Михайловича Алабина. Пусть сам выкарабкиваются из своих болячек. Выживет арестант – хорошо, а вознесется на небеса – еще лучше! Зато врач сбережет казенное лекарство и использует его уже для лечения состоятельных горожан – купцов, чиновников, офицеров, золотопромышленников и др. А те в свою очередь отблагодарят тюремного эскулапа щедрыми чаевыми. И снова медик не додаст кому-то из хворых каторжников нужных лекарств. И снова использует порошки и пилюли для нужных и богатых пациентов. А кто на Руси не ворует? Только лентяй или дурак. Значит, он казематный лекарь точно не болван и не бездельник, а самый что ни на есть предприимчивый человек. Вот так!

А болезнь крепко и надолго засела в организме Алабина. Ему становилось то лучше, то хуже. Он порой выздоравливал, но снова простывал. Всюду поручика сопровождал хронический кашель. Появилась и противная мокрота. Сначала бледно-желтая, а потом гнойно-зеленая. Казалось, этому не будет конца. И вот однажды, когда Алабин слегка выздоровев, работал на руднике и, закашлявшись, сплюнул как обычно мокроту на землю, то увидел вместо ярко-зеленого плевка настоящую кровь (!).

Дмитрий не на шутку встревожился. Недавно один арестант умер с похожими симптомами. Он тоже сильно и надрывно кашлял, страдал кровохарканьем, из-за рта его пахло какой-то гнилостью. Может этот каторжанин и заразил Алабина.

Кислицин, заметив кровавые плевки поручика, констатировал:

– Любезный Дмитрий Михайлович, хотя я и не доктор, но точно скажу вам ваш диагноз. У вас, голубчик, самая что ни на есть настоящий грудная болезнь или чахотка! Сия хворь ужасно серьезная, и коли запустить ее – то она оказывается для человека смертельной. Хлопочите, Дмитрий Михайлович, о переводе вас в другую климатическую зону и смягчения наказания. Допустим, на юг Енисейской губернии, в Минусинск или Усть-абаканское. Иначе вам не выкарабкаться из оного недуга.

Алабин подал прошение на имя генерал-губернатора Иркутской губернии Трескина, но ответа не последовало. То ли письмо долго везли до адресата, то ли оно дошло, но затерялась в пыльных и тесных кабинетах губернской канцелярии в ворохе многочисленной почты, а то ли его комендант острога перехватил и оставил при себе. Так, на всякий случай. Мало ли каких неприятностей ждать от этой просьбы. Вдруг прочитает ее губернатор и задаст старику показательную трепку: мол, плохо службу исполняешь, каналья, не бережешь государственных преступников. А поручик-то не из простых каторжан, бывший дворянин, герой войны, орденоносец, самого императора охранял! За такого ссыльного могут и наказать по всей строгости и самое страшное – лакомого поста лишить! Так что вернее письмецо придержать до поры до времени, а лучше его сжечь – так надежнее и спокойнее будет. Так или иначе, но пока никто из государственных чиновников не отвечал Алабину, а болезнь все прогрессировала.

И снова на помощь поручику пришли Кислицин и Окунев.

– Мы тебя выручим, Дмитрий Михайлович, – сказал корнет.

– Да, да, мы вас непременно спасем, – вторил товарищу капитан.

– Каким чудесным образом?

– Нам подсказали одно ценное лекарство. И мы выменяли его у бурятов за водку, – гордо и торжественно промолвил Окунев. – Вот оно!

Корнет показал поручику березовый туесок с каким-то белым и густым веществом.

– Что это, господа? – поинтересовался Алабин.

Кислицин объяснил:

– Сие собачий жир – верное средство от чахотки. Пить по большой ложке три-четыре раза в день до принятия трапезы. И болезнь как рукой снимет. Возьмите…

Поручик принял из рук Окунева туесок и понюхал его содержимое… Не очень-то приятно пахнет. Больного затошнило. Как же эту гадость глотать? Немыслимо! Но какой у Алабина выход из этой смертельной ситуации? Надо как-то свою жизнь спасать. А тут все средства хороши. И Дмитрий, превозмогая отвращение к народному средству, все-таки решился на глазах товарищей отправить в рот полноценную ложку жира. Алабина чуть не вырвало.

– Фу, какой противный этот жир! – поморщился поручик. – Сроду не ел подобного.

Кислицин усмехнулся.

– Зато весьма полезное лекарство, Дмитрий Михайлович. Извольте тогда пить с чаем, но без сахара, менее будет противно.

Алабин в следующий раз отведал народного средства по методике Кислицина. Он положил в кружку горячего чая ложку собачьего жира и размешал… Жир вмиг растопился, а после размешивания собрался в белый густой кружочек и стал вихриться по поверхности исцеляющего питья. Алабин отпил из кружки – и тут же убедился: действительно, это лекарство мене противно употреблять внутрь таким подобным способом. Поручик быстро уничтожал белый невкусный кружочек, а потом просто допил чай.

Теперь Алабин неукоснительно соблюдал совет «доктора» Кислицина: пил три раза в день до принятия пищи чай с жиром. Также он пил настои из сушеных трав: подорожника, крапивы, багульника и отвар из сосновых почек и кедрового ореха. Не забывал и про ягоду: бруснику, клюкву, смородину. По совету товарищей Алабин делал вид, что пьет пилюли от тюремного врача, а сам выкидывал их в помойное ведро. И больному стало намного лучше.

Через неделю кровохарканье прекратилось. Но Алабин не прекращал пить собачий, а затем и барсучий и медвежий жир. Ради полного выздоровления, а также ради упреждения новых простудных заболеваний. И мокрота, сделалась бело-розовой, потом белой, а затем и вовсе бесследно исчезла из легких поручика.

– Чудеса, – развел руками тюремный лекарь. – Зажило как, о, пардон, господин офицер, как, как… на собаке. Еще раз прошу прощение за такой каламбур. Вот что творят мои пилюли и порошки! Употребляйте их и далее, любезный! И вы станете самым здоровым человеком на оном свете! Чудеса…

Алабин и его товарищи только посмеялись над словами тюремного лекаря.

* * *

Что говорить, многие каторжане мечтали бежать из Стретинского острога № 7. И эта крамольная идея уже давно витала в воздухе среди осужденных, а затем переселилась в умы каторжников-офицеров. В том числе и Алабину: ведь он хотел каким-то чудесным способом попасть в Англию и увидеть свою ненаглядную Катю. Но в отличие от других ссыльных бывший кавалергард первым озвучил эту идею. В разговоре с Кислициным. Они как-то коротали свободное после работы время за шахматами и беседовали. На улице уже был месяц апрель.

– Послушайте, капитан, – начал новую тему Дмитрий – Не хочется мне гнить в расцвете лет на этой каторге. Сдается мне, что следующую зиму я уже не переживу. Чудо, что я уцелел в эту. Благодарю вас за это, Сергей Сергеевич. И Окунева тоже…

– Не за что, Дмитрий Михайлович…

– Так вот что я придумал. А если нам всем бежать отсюда, Сергей Сергеевич? Я думаю, что в нашем каземате непременно отыщутся сторонники этой мысли.

Кислицин сильно удивился.

– Бежать?.. Куда?.. Тсс… Тише, поручик, нас могут здесь услышать… – капитан приложил палец к губам и оглянулся по сторонам. – О, право, боже! Помилосердуйте, Дмитрий Михайлович! Кругом охрана, дикие леса, дикие звери, не мене дикие туземцы. Даже сейчас в апреле смерти подобно совершать побег. Мы просто околеем от ужасного холода. И голода. В апреле в лесу нет ни ягод, ни грибов. Это бессмысленно и авантюрно! Это ретирада напрямую к неминуемой смерти.

– Бежать хоть куда, Сергей Сергеевич! – шепотом, но весьма горячо заговорил Алабин. – К черту, к дьяволу, к медведю в лапы! На пули охранников или стрелы аборигенов! Но только не оставаться здесь. В тайге всегда будет нам пища. Притом у меня есть весьма хороший план, как попасть в Европу.

Глаза капитана еще больше округлились.

– В Европу? Каким таким чудесным образом? Покамест мы дойдем, допустим, до Читы, нас уже всех переловят казаки и выстегают кнутами, а затем отдадут солдатам под шпицрутены. И после сей экзекуции всех снова пошлют на бессрочную каторгу! И в кандалы на весь срок заключения! А возможно случится и того хуже – нас повесят или расстреляют ко всем чертям собачьим.

– Так это в том неблагоприятном случае, если мы пойдем на Запад.

– А мы разве не пойдем туда? Извольте, милостивый государь, тогда каким невероятным образом мы очутимся в Европе? У нас по воле небесной отрастут крылья, и мы перенесемся по воздуху до герцогства Варшавского? Или вы, Дмитрий Михайлович, открыли в себе дар мага и по взмаху волшебной палочки мы неожиданно возникнем где-нибудь в Британии или Германии?

– Благодарю за иронию, капитан, но ваша язвительность здесь неуместна. Мы пойдем на Запад через Восток. Это долгий и опасный путь, но верный.

– На Запад через Восток?! Как это?! Что за бурные фантазии, Дмитрий Михайлович?

– Ради бога не смотрите на меня так, голубчик. Я не сошел с ума и точно не брежу. Да, да, мы отправимся именно в этом направлении. Мы не полетим, как птицы, а поплывем, как рыбы.

– ?

– Мы используем лодки. Посредством реки Шилка через триста пятьдесят верст мы попадем в реку Амур. А там – в Китай. Искать уже нас не будут. Объявим себя русскими путешественниками, из Амура спустимся в крупнейшую реку Сунгари, после – в другие китайские реки, название коих я не запомнил, а затем попадем в Желтое море, после – в Восточно-Китайское. Доберемся до Макао. А там попросимся моряками на какое-нибудь торговое судно, либо подадимся в русскую Калифорнию, либо в Европу. Каков план?

– Безумная идея! Но неплохо придумана!.. А где нам взять лодки или шлюпки для побега?

– Как где? На городской пристани. Мы вырвемся из острога ночью, перебьем, а где понадобится, свяжем всю стражу. Завладеем арсеналом и овладеем пристанью. Возьмем нужное количество судов, а остальные во избежание погони спалим с помощью факелов, которые мы заранее приготовим. Казаки будут преследовать нас по берегу, но у нас будет время быстрее их добраться до гористой местности и встретить в засаде. Затем перебить их, и если нужно сделать дополнительно плоты и двигаться далее, к Амуру.

Кислицин уважительно взглянул на Алабина.

– Невероятный по дерзости и замыслу план, но весьма заманчивый…

Актив первого барака экстренно собрался вечером. После безоговорочного и восторженного принятия плана главы Совета, Окунев предложил поручику:

– Дмитрий Михайлович, примите к сведению, по слухам, в соседнем бараке тоже витают идеи о побеге.

– Каково, а? Ужели это так? И кто они сии заговорщики?

– Предводитель той заговорщицкой компании – атаман Михайло Лукин. Он давно мечтает сбежать с каторги и заняться своим прежним ремеслом – разбоем.

– Лукин?

– Да, именно он. Так вот, может статься, они нам помогут в нашем деле.

– Коим образом?

– А что если нам с ними объединиться? Ведь очевидно: чем больше будет нас, восставших, тем больше вероятность исполнить задуманное. Имеется железная гарантия, что сил хватит, дабы захватить тюремный арсенал и самое главное – основной, тот, что имеется подле главной казармы. Там столько оружия, что хватит на всех нас с запасом.

– В этой идее, однако, есть здравое зерно, – поддержал корнета Кислицин. – Действительно, два барака вместе – это уже реальная сила! Тогда на нашей стороне будет достаточный перевес в людских ресурсах.

– Dobrze! Świetny pomysł![20] – закивали поляки.

– Превосходная идея! – одобрил предложение корнета Алабин. – Но единственная вещь меня смущает в оном объединении сил, господа…

– Какая же? – дружно поинтересовались члены Совета.

– А суть ее такова: чем больше народа будет знать о побеге, тем больше вероятность, что кто-то проговориться. И тогда к нам применят расстрел или сошлют уже на вечную каторгу.

– Так-то это так, Дмитрий Михайлович, – сказал Кислицин. – Но каждый из заговорщиков всегда понимает меру своей ответственности перед собой и товарищами. Кому охота подвергать себя расстрелу или виселице или подвергать всему этому других братьев по несчастью. Я думаю, все будут молчать о восстании. Это мое мнение.

Окунев добавил:

– Я согласен с Сергеем Сергеевичем. Тем более мы каждого члена нашей тайной организации заставим дать клятву на крови, что он никогда, даже под лютыми пытками, не проговориться о наших сокровенных замыслах. А в случае предательства – такому отступнику смерть!

– Что же господа, замечания уместны, – согласился Алабин – Будем тогда рисковать…

После единодушного согласия расширить число мятежников Совет Пяти поручил Алабину вести переговоры с Лукиным. А встречу им устроили на руднике. Они должны были вместе таскать носилки с серебреной рудой.

Когда они с забоя выносили первую партию руды Алабин начал приватный разговор с атаманом.

– Послушай, Михайло!

– Да, ваше благородие?..

– Только не удивляйся тому, о чем тебя спрошу… До меня дошли вести, что ты задумал покинуть каземат со своими единомышленниками и оказаться на свободе? Верны ли мои сведения, братец?

Атаман, сделав круглые глаза, притворно изумился.

– С чего вы это измыслили, ваше благородие? Сроду такой крамольной мысли в голове не держал. Мало ли что брешится в нашем казематном околотке. Это кто же меня так оболгал? Что за жук-жучило, брехала поганый? Врет он, ваш клеветник, ваше благородие, как вброд бредет! Узнаю, кто это сделал, самолично, вот этими руками, задушу. Задушу, не покаюсь! Ах, он краснобай окаянный, лжет, лжет он, инно сани трещат! Я ему покажу Кузькину мать! Эх, язви его!

– О, как ты распетушился, атаман! Да не бойся, любезный, я не сдам тебя никому и твоих единомышленников. Мы сами хотим бежать из острога, уйти вниз по реке Шилка, а там видно будет. Только сил у нашей команды мало, чтобы захватить арсенал, перебить стражу и захватить суда на причале. Вместе мы бы непременно справились с задачей. Ведь твои подручные – ребята тертые, побывали не в одной схватке и оружием владеют. Наш барак более тридцати человек заговорщиков. И мы настроены решительно. А вас сколько?

Лукин помялся. Но видимо вид и слова поручика вызывали у атамана доверие, и он решился на предельное откровение.

– Эх, была, не была. Мыслю, не продадите меня, барин. Вы сами в таком же бедственном положении, что и я. Да, правы вы, имеется у меня желание убечь, и сотоварищи имеются – человек двадцать верных и отважных душ. И как вы, ваше благородие, правильно сказали все мужики отчаянные и со всяким оружием, будь то кистень или карабин, умеют знатно обращаться. Так что сгодимся мы вам. Я так сужу.

– Вот видишь, Михайло, нас уже будет человек пятьдесят. И это уже реальная сила. А когда мы станем осуществлять задуманное, то к нам присоединятся и остальные каторжники. Я совершенно уверен в оном. Многие из них предпочтут, как и мы, неволе свободу. Каково, атаман? Ужели я не прав?

– Добро, ваше благородие, убедили… вот токмо собраться бы нам вдвоем да все сызнова обговорить оное рискованное предприятие.

– А где? В каком-таком месте?

– Знамо дело, у нас в бараке.

– А как же сие осуществить, братец?

– Надзирателю водки дать. Или рублей пять.

– А что имеется такой караульный у вашего поста?

– Имеется. Даже трое. Ахрим Матвеев и два его младших брата – Прохор да Иван. Я давно с ними лажу. Они то водки или первача услужат нам в барак ночью, то табак, а то девок проведут для развлечения.

– А какая им корысть от нас? Только исключительно деньги, спиртное или что-то иное?

– И деньги и вино. И еще… жуткая обида.

– Обида? Каким образом?

– Комендант наш, старый хрыч, приглядел жену молодую у Ахрима. Как Ахрим на посту, начальник с его супружницей прелюбодействует. Злые языки обсуждают оную историю, а солдат злиться, замстил обиду страшную, хочет коменданта прибить да пока боится – отправят ведь сразу на каторгу. Вот, ждет удобного случая рассчитаться с ненавистным комендантом. А пока поколачивает неверную женушку.

– Да, месть – это великая сила. Только ей благодаря крестоносцам удалось овладеть городом Антиохия. Комендант одной из сторожевых башен, попав к эмиру аль-Ягысьяни в немилость, и сам преисполненный к нему лютой ненавистью, вступил в тайные переговоры с рыцарями, и, в конце концов, за очень крупную сумму согласился впустить их в осажденный город. Вот такая интересная история о силе мести. Но стоит ли, атаман, доверять этому стражнику и его братьям? Не предаст ли он нас всех?

– Вы сами сказали, господин офицер, ревность – страшная сила. Ради отместки коменданту Ахрим все сделает для нас. Когда мы будем совершать мятеж, братья Матвеевы заступят на посты, откроют нам двери бараков и помогут в устранении часовых. Я уже с братьями заранее договорился, но намечал побег к лету. Покамест не выдали, значит, слово держат. Но, ваше благородие, братьев-тюремщиков придется брать с собою, они тоже хотят таежной вольницы. Иначе их всех перевешают, а жен отправят на каторгу.

– Само собой разумеющееся, атаман. Они пойдут с нами. А скажи, братец, а каким таким чудесным образом, мы станем караульных с башен снимать, дабы раньше времени тревогу не подняли. Ведь братья Матвеевы не успеют повсюду обезвредить караульных.

– Есть у меня в бараке один бурят и один татарин. Они говорят, что отменно стреляют из лука. Это умение у них врожденное, из поколения в поколение передается. Вот они, чай, ваше благородие, и снимут часовых.

– Изволь спросить, атаман, а как луки и стрелы сделать в неволе? Из чего?

– Пронесем как-нибудь незаметно в барак сучья два, подходящих и гибких. Для тетивы подойдут сухожилия животных, для стрел – перья и кости. Попросим поваров дать нам отходы от птиц, коров и свиней – все равно останки сжигают в поле. Им что жалко?

– Отличная идея! Покуда будем прорабатывать план, ты, Михайло, пригласи Ахрима на тайный разговор со мной и пусть карту местности раздобудет. И карту… Китая. Пообещай ему хорошие деньги за помощь в нашем предприятии. Так вернее будет. Месть местью, а за солидное вознаграждение наш помощник будет лучше стараться для нас и точно не проговориться о наших замыслах.

Лукин кивнул.

– Добро, Дмитрий Михайлович. Сделаем…

– И еще один вопросик к тебе атаман…

– Спрашивайте, ваше благородие.

– В вашем бараке, кажется, человек пять китайцев имеются?

– Есть такое, они своим гуртом держаться, а кто они, китайцы корейцы или монголы, я не ведаю. Они все мне на одно лицо. Узкоглазые они есть узкоглазые. Азиаты, одним словом.

– Так вот, братец, нет ли среди этих азиатов человека, который хотя бы сносно понимал и говорил по-русски?

– А для чего это, ваше благородие?

– Толмач нам надобен, атаман, весьма надобен.

– А-а, понятно, чего не понять. Тогда… есть там один шустрый азиат. Зовут Вин Чоу или по-нашему Ваня. Гуторит хорошо по нашему. И чересчур сообразительный.

– Вот и прекрасно. Его и возьмем в плавание…

Лукин, как и говорил, выполнил обещание, и встреча Алабина с Ахримом Матвеевым состоялась поздно ночью, когда тот стоял в карауле у первого барака. Дмитрий расспросил тюремщика о реке Шилка, особенностях местности, Стретенском причале, его охране, а потом эти сведения поутру изложил товарищам из Совета Пяти.

– Почти на всем своем протяжении Шилка имеет горный характер течения и протекает в долине между отрогами гор, которые тянутся непрерывной цепью и только изредка отступают от её русла, образуя узкие пади. Река имеет весьма высокие берега. Дно Шилки усеяно валунами и галькой, а кое-где илом и песком. В верхнем течении реки в русле встречаются пороги и водопады. И их надобно благополучно пройти. Но сейчас Шилка еще покрыта толстым слоем льда.

– Выходит, бежать следует, господа, после ледохода, и лучше летом? – предположил Кислицин.

– Несомненно, летом, Сергей Сергеевич! – согласился Окунев.

– Да, да, пан капитан! Непременно, в летную пору! – чуть не хором воскликнули Юзевский и Сташинский.

– Я тоже следую этому мнению, – поддержал товарищей Алабин. – Побег наметим на начало июля. Так как мы еще не знаем, что нас ждет впереди, и насколько мы будем скоро продвигаться к Амуру, запас времени в два теплых месяца нам не помешают. Главное, успеть до осенних холодов, а то придется делать малый острог для зимовки.

– А отчего в начале июля, а не июня? Нам отнюдь не помешает еще один запасной летний месяц? – поинтересовался Окунев.

Алабин пояснил.

– В июле в тайге созревают в великом множестве ягоды, грибы, орехи. Если у нас будут проблемы с провизией, нам будет легче прокормиться с помощью лесной кладовой. Итак, следуем дальше… Когда мы овладеем стретенской флотилией, нам предстоит пройти довольно таки сложные шилкинские пороги, обогнуть огромные камни и валуны и преодолеть достаточно сильное течение. И при всем этом судна нам надобно будет удерживать на ходу, иначе мы, господа, перевернемся и все погибнем в речной пучине. Не стоит забывать, что горная река – это неуправляемая стихия. Дело в том, что за каждым следующим поворотом нас могут поджидать и речная мель, и бурное течение, и крутые пороги, и речная мель, и участок реки, который завален деревьями. Это рискованное предприятие, но тот, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Гнить и умирать в Сибири – это не по мне. Я люблю свободу. Жаль, что с нами нет человека, который хорошо бы знал русло реки, и все ее опасные места и повороты.

– Мы полностью разделяем ваше мнение, Дмитрий Михайлович, – заявил Кислицин. – Июль так июль.

– Конечно, разделяем! – согласились остальные члены Совета.

Алабин, вдохновленный абсолютной поддержкой товарищей, продолжил:

– Итак, господа, наш тайный план мы разобьем на три части. Первая часть – это подготовка к побегу. Она должна быть чересчур тщательной и безупречной. Никто из членов нашей свободолюбивой и тайной организации не должен проговориться о том, что замышляется в ее недрах. За попытку доложить властям о побеге – неминуемая смерть. С каждого члена братства, как мы и договаривались, возьмем торжественную клятву о неразглашении наших замыслов. И надо так скрывать свои приготовления к побегу, чтобы у караульных и коменданта не возникло никаких подозрений относительно нашего тайного предприятия…

– Верно, Дмитрий Михайлович, – сказал Кислицин.

– Предателям смерть! – запальчиво высказались поляки. – Okrutna śmierć![21]

– Точно! – последним высказался Окунев.

Алабин развивал мысль дальше.

– Вторая часть – это сам побег. Здесь нужно действовать хладнокровно, решительно и смело и не останавливаться не перед чем. Если кто-то из государевых служивых будут сопротивляться или пытаться уничтожить нас, то мы должны принять ответные меры. Кого-то из тюремщиков придется и убить. А как иначе? Чтобы оказаться на свободе придется пролить немного крови. И наконец, третья часть нашего плана – это продвижение по Шилке в сторону Амура. Здесь тоже будет не так просто. Итак, какие к этому плану имеются мнения, сомнения, дополнения, господа?..

Совет Пяти принялся дискутировать и тщательно прорабатывать план, а после полуночи разошелся спать по нарам.

На следующий день Алабин посетил барак номер два и посовещался с Лукиным. Атаман всецело поддержал план Совета пяти. Каждый член заговорщицкой организации, вступая в ее ряды, давал тожественную клятву о неразглашении ее тайных замыслов.

Теперь начались самые что ни на есть непосредственные и тщательные приготовления к побегу. Под нарами в каждом бараке разобрав половицы вырыли по яме. Он служил одновременно и хранилищем и холодильником. Туда складывали веревки, котелки, кружки, ложки, ножи, топорики, вяленное мясо, соленое сало…

В сухом месте у печки сделали еще тайник куда прятали огниво, фосфорные спички, иголки, веревки, суровые нитки, соль, сахар, сухари, галеты, муку, крупы… То есть все то, что пригодиться при путешествии по Шилке.

В каждом бараке был выборный среди каторжников и одобренный комендантом казначей, который закупал в городских лавках за деньги и по просьбе арестантов любую провизию и принадлежности. Теперь большая часть из закупленного шло на подготовку к побегу. Также нужные продукты выменивались у поваров за водку или покупались острожным казначеями за деньги. Чтобы тюремщики и повара не заподозрили, провизию брали редко, но в большом количестве, дескать, для празднования дней рождения каких-нибудь влиятельных каторжников, например, офицеров из Совета пяти или атамана Лукина со своими подручными. Иногда даты именин просто выдумывались ради осуществления закупок.

Все пятьдесят человек заговорщиков как в едином порыве старались для одной только заветной цели – обретение долгожданной свободы.

Для каждого мятежника Совет, теперь уже не Пяти, а Семи (прибавился Лукин и Кручина) были распределены строгие обязанности. Кто-то дружил с поварами и запасал провизию, кто-то осуществлял негласную разведку расположения башен и караульного помещения, сверял график несения службы караульных, привычки их, особенности, кто-то осуществлял контрразведку, кто-то мастерил ножи и стрелы, кто-то плел веревки, кто-то координировал все планы и давал распоряжения. Все, буквально все представители тайного союза были при деле.

К концу июня в остроге насчитывалось сто семь человек ссыльных, из которых больше половины являлись заговорщиками.

* * *

Первого июля тысяча восемьсот десятого года для всех заговорщиков Стретенского каземата пробил долгожданный «час икс». План Совета Семерых вступал в завершающую фазу. Поэтому после команды надзирателей: «Отбой!» никто из бунтовщиков не спал. Да и как тут уснешь: ведь решается судьба каждого! Каторжане нервничали и волновались чересчур. Все ждали, когда тюремные бараки будут открыты и начнутся боевые действия.

Алабин, как и все, тяжело вздыхал, охал и ворочался на нарах. Сердце его гулко стучало. Нервы были на пределе. Говорят, что ожидание смерти гораздо хуже, чем сама смерть. А ожидание долгожданной свободы – это сильнее мук Тантала! Причем во сто крат. Поручик столько месяцев ждал приближение этого судьбоносного дня. Считал дни, часы, минуты, а теперь уже и секунды. И вот этот день уже как никогда близок. Алабин сильно переживал и молился всем святым, чтобы все прошло идеально и гладко. Главное, чтобы братья Матвеевы не сплоховали. Иначе… Но лучше не стоит думать об этом. Ничего плохого не случиться. Бог должен вознаградить поручика за все его страдания. А сейчас нужно ждать, ждать и ждать… Потерпи, Дмитрий, скоро твоя мечта осуществиться. Уже скоро!

…И вот время перевалило за полночь. Флюиды сильнейшего напряжения и волнения перенасытили и без того тяжелый воздух тюремных бараков. Нервы заговорщиков были натянуты как струны. Кажется, послышится в звенящей тишине какой-то резкий окрик – и все каторжники вскочат со своих мест в едином порыве.

Отдыхающая смена тюремщиков в количестве восьми человек спали беспробудным сном в большой комнате. Почивал и начальник караула в своей комнатке. Среди солдат находились и пособники заговорщиков – Прохор и Иван Матвеевы. Они усиленно делали вид что спят. Под подушками у них лежали острые ножи. Всех сослуживцев своих Матвеевы подпоили хорошенько водкой и первачом: пусть покрепче уснут. На эту акцию мятежники не пожалели денег.

Наступал решающий момент…

Выждав еще немного, пособники заговорщиков потихоньку встали со своих кроватей, взяли ножи и начали свое черное дело. Они мастерски закололи во сне пятерых сослуживцев. Шестой проснулся и хотел, было, поднять тревогу, но Прохор повалил его на спину, зажал рот, а Иван нанес смертельный удар в сердце солдату.

Затем дошла очередь и до начальника караула. Когда братья Матвеевы зашли в комнату, тот, развалившись на стуле и откинув голову назад, смачно храпел. Последовал точный и сильный удар Прохора в середину грудной клетки – и командира не стало. Не стало слышно и храпа. Матвеевы обтерли ножи об мундир начальника караула, припрятали в рукава, вышли на улицу якобы по нужде.

Часовой окликнул одного из братьев Матвеевых.

– Эй, Прохор! Что там у вас за стоны в караульной, кому-то кошмарный сон привиделся?

– Да, это Кузьма Остроум стонет: плохое видение причудилось. Закурить бы? Махорка есть?

– Есть.

Часовой достал кисет и угостил сослуживца махоркой. Прохор скрутил козью ножку толщиной в палец и зачадил. К ним подошел и Иван.

– Выпить хочешь, Григорий? – спросил сослуживца Иван. – Пойдем, налью. Там еще много первача и огненной воды осталось.

– Нам же нельзя, мы в карауле. Да и начальник там.

– Кузьмич? Да он пьян как сапожник, дрыхнет без задних ног. Вылакал водки немерено. До утра пущай поспит, опосля растолкаем. А Прохор постоит покамест за тебя. Кого тут охранять-то? Пьяных сослуживцев? А все арестанты видят десятые сны и заперты под надежный замок. Да и часовые у их ворот слоняются. Куда эти арестантики денутся?

– Пожалуй, я пропущу чарку-другую, а то скучно на посту стоять, – соблазнился солдат предложением Ивана.

Но едва Григорий преступил порог караульной, как шедший сзади Матвеев всадил ему в бок нож, а затем добил еще двумя ударами в спину. Спустя минуту Иван вышел и позвал выпить второго часового. Тот, не чувствуя подвоха, сразу ухватился за предложение товарища. Второго караульного постигла та же участь что и первого.

В это время Ахрим заколол ножом часового второго барака, забрал ключи и открыл каземат… После совершенного преступления он стремглав кинулся ко первому бараку, быстро открыл замок, откинул его в сторону и, настежь распахнув дверь, крикнул в глубину помещения:

– Братья-арестанты, выходите! Пора! Путь свободен!

Все, кто готовились к побегу, повскакивали с нар. Проснулись и те, кто не принимал участие в заговоре. Алабин прокричал на весь барак:

– Братья, друзья, господа офицеры! Операция «Свобода» началась! Интендантской взвод остается здесь, заполняют котомки и ранцы припасами и берут хозяйственные принадлежности, а штурмовой взвод вперед за мной! Действуем быстро и слаженно!..

Интендантский взвод принялся выполнять распоряжение командира, а к десантному отряду второго барака присоединился отряд из первого. В руках объединённого штурмового отряда было пока только холодное оружие: топоры и ножи. Но вот Захар Кручина подхватил ружье убитого часового и устремился вперед. Теперь в руках восставших появилось и первое огнестрельное оружие.

Бурят Энай, прихватив с собой давно изготовленный лук и стрелы, сразу выдвинулся к одной башне, натянул тетиву, прицелился и выпустил самодельное копейцо… Оно стремительно полетело! Есть, меткое попадание Эная! Часовой, пронзенный облой деревянной спицей с острым костным наконечником, остался лежать на вышке. Его напарник татарин Равхат тут же ловко спустил тетиву и точным попаданием снял другого караульного… Сделав свое дело, лучники побежали к противоположную сторону к другим башням. Оставались устранить двоих дозорных на вышках ближе к главным воротам. Одного из этих караульных сморил сон, но другой часовой бодрствовал. Он-то и заметил какое-то подозрительное движение людей внутри острога.

Прохор и Иван суетились у главных ворот. Они готовились их открывать. И тут к братьям Матвеевым и обратился бдительный часовой.

– Эй, Прохор, Иван, там из бараков вырвались каторжники! Будите всю смену и вооружайтесь!

– Кто? Где? – притворился Прохор.

– Вон они! – караульный указал в направлении бараков и хотел было выстрелить в воздух чтобы поднять тревогу, но не успел: две стрелы одновременно впились в него. Это на славу постарались алабинские стрелки Энай и Равхат.

Бдительный дозорный полетел на землю. Раздался громкий шлепок – и тело караульного замерло. Энай залез на другую вышку и хладнокровно перерезал горло видевшему девятый сон нерадивому часовому.

Алабин ликовал: вся операция по устранению охраны острога прошла без сучка и задоринки. И никто из них даже не подал сигнал тревоги. Но начало восстания не обошлось малой кровью. Уже четырнадцать человек стражи во имя свободы были умерщвлены. Мятежники забежали в караульный дом и быстро разобрали казенное оружие: сабли, пистолеты, ружья, сумки с порохом, пули, и двинулись вперед!

Ахрим кинулся помогать своим братьям, и вскоре высокие и массивные ворота каземата были открыты.

Вот она долгожданная свобода! Виват!

Выпущенного из кувшина джина – мятежные души – теперь уже нельзя было удержать! Как и говорил Алабин, те каторжники кто не участвовал в заговоре, тоже присоединились к восставшим. Никому из них не захотелось оставаться в неволе. Тем более раз подвернулась такая счастливая возможность сбежать с каторги. А еще они прекрасно понимали, что если они не последуют за восставшими товарищами, их все равно жестоко накажут раздосованные массовым побегом власти. Законопослушные каторжники ответят за всех сбежавших сокамерников, за все убитых стражников и за все промахи тюремного начальства. Бедняг будут бить кнутами, палками, издеваться над ними, пытать. Накажут вплоть до смертной казни. Поэтому тем, кто не участвовал в заговоре, было естественно разумнее влиться в ряды мятежников, чем оставаться в своих казематах.

И вот толпа из ста тринадцати человек устремилась к основным казармам и дому коменданта. И здесь мятежники под чутким руководством офицеров и атамана Лукина делали все слаженно и правильно. Бурят сзади ножом снял одного часового, татарин – второго. У арсенала поляки Юзевский и Сташинский с несколькими соотечественниками сняли и третьего караульного. Часть восставших начали выносить из сарая ружья, пистолеты, сабли, штыки, порох, пули, подсумки, шинели. Другая часть – подперла дверь казармы бревнышками и жердями, натаскала сучьев и сломы, насыпала туда е пороха и подпалила факелами. Помещение сразу охватило огнем. Пока служивые проснулись от запаха дыма, пожар уже хорошо разгорелся. Они в одних рубахах и подштанниках кинулись к двери, но не смогли ее выломать. Некоторые солдаты стали разбивать окна и выскакивать наружу. Охваченные огнем, они падали на траву катались в траве и умирали от боли и шока. Остальных, опалённых и наглотавшихся угарного дыма вояк мятежники рубили саблями и топорами. Никто из солдат и казаков не должен был уйти в город и предупредить своих о восстании каторжников.

– Токмо коменданта мне отдайте, братья, на расправу! – кричал Ахрим своим товарищам.

Он и его братья кинулись в дом коменданта. Нашли его спрятавшегося под кроватью. С помощью оплеух и пинков старика вытащили наружу. В одном исподнем, бледного, перепуганного, трясущегося.

– Ахримушка, пощади старика! Не убивай! Господом прошу! Не убивай! – слезно умолял бывшего подчиненного комендант.

– Заткнись, ирод! – в бешенстве вращал глазами мститель. – Ну что, братовья, теперича эта гнида малодушная в моих руках! Какую ему расправу учинить, дабы не опростоволоситься перед честным народом? Жуткую, мучительную, страшную? Расстрелять, заколоть или может повесить? – спросил у Прохора и Ивана казематный мститель.

– Шибко долгая канитель – твое вешение! – ответил Прохор. – Кончай его скорее, да и шабаш! Время слишком дорого! Тикать надобно, братец! А то казаки да жандармы пробудятся ненароком – и нам несдобровать!

– И то верно! – согласился Иван. – Руби ему голову! И дело с концом! Домсти ему окаянному!

Ахрим послушался братьев и рубанул начальника шашкой. Да так что раскроил череп. Комендант, обливаясь кровью, упал замертво.

– Поздно каяться, мерзавец! Это тебе, грешная душа, за мою Фёклу! – злорадно воскликнул Ахрим и плюнул в сторону мертвого.

Мятежники подожгли конюшню, баню и дом коменданта. Казарма уже вся была охвачена пламенем и вскоре крыша обрушилась и похоронила всех там присутствующих.

– Все на пристань! На захват судов! – скомандовал Алабин. – Бегом! Сейчас время на вес золота. Наше преимущество – внезапность и быстрота! Вперед, братья! За свободу, за братство!

Вооруженная до зубов масса восставших ринулась к пристани. Кто пешим, кто конным.

Увидев множество людей с ружьями и саблями, караульные у пристани кинулись прочь от судов, даже не оказывая сопротивление. Трусость и паника караульных позволила мятежникам выиграть полчаса. За это время лодки и ботики восставшие загрузили оружием и припасами. И стали отвязывать от деревянных кнехтов причала. Некоторые суда уже выгребали на середину Шилки и готовились к плаванию по неспокойной реке.

Но штурмовые части мятежников атаковали наспех собранный и немногочисленный отряд из казаков и полицейских. Их было не более сорока человек, и они имели мало оружия, как и запасов пороха и пуль. А в рукопашной каторжники ни в чем не уступали служивым. Тем более по настрою, храбрости и воле к победе даже превосходили. Они же бились за жизненно важную свободу! У пристани завязалась жестокая схватка. Со стороны восставших погиб поляк Сташинский и еще семь человек рядового состава, некоторые из каторжников были ранены. Но правительственный отряд был разбит и обращен в бегство.

«Стретенская флотилия» состоявшая из десяти лодок, двух шлюпов и двух ботиков устремилась вниз по течению. Остальные суда у пристани мятежники подпалили и забросали горящими факелами.

Огромный пожар охватил пристань. Гигантское пламя ярко освещала ночной город. К пристани спешил с баграми топорами и ведрами разбуженные выстрелами и криками горожане.

Глава 4. Потешная эскадра

Мятежная и полная кровавых событий ночь принесла еще одну беду восставшим. У них появились новые потери и уже значительные. Несколько лодок, проходя один бурный порог, перевернулось и разбилось об крутые камни, и человек одиннадцать утонуло. Причем, погибли пособники каторжан – братья Матвеевы! И их жены! Все они умещались в одной лодке.

Вот ирония судьбы! Отомстил Ахрим коменданту за адюльтер, да и сам горемычный сгинул навеки! И Феклу свою ненаглядную, изменщицу подневольную, погубил заодно. Да еще с собой на тот свет братьев и их супружниц прихватил. А не участвовал бы он в заговоре каторжников – глядишь и живой бы остался! Да и близкие его тоже бы уцелели. Месть – сладкое блюдо, да не всегда удобоваримое. А порой и смертельное. И не только для объекта мщения, но и для того, кто мстит. Как в случае с Ахримом.

Но к счастью в июле рано светает. И не было больше потерь среди мятежников. Через три часа они пристали к берегу. Для того чтобы прийти в себя, поесть, почистить зарядить оружие, перевязать раненных, и наконец подремать немного. Но для того чтобы найти подходящее место для бивака восставшим необходимо было забраться наверх. И вот, цепляясь за кусты и ветви деревьев, за ножны сабель и стволы ружей товарищей, восставшие стали карабкаться по скалистому склону…

Иногда из-под каторжан срывались то мелкие, то крупные камни, вились пыльным столбом и летели вниз… Попадая в воду, они булькали и тонули. Некоторые мятежники опасливо смотрели вниз, не желая повторять судьбу утонувших в Шилке камней, а другие и вовсе не оборачивались, боясь внезапного головокружения от приличной высоты.

…Наконец мятежники оказались на равнинной поверхности берега, заросшей высокой травой и перевели дух.

Их встречала свежесть утреннего леса, ласковое теплое солнце, аромат таежных цветов и хвои и беззаботное щебетание птиц. Природа пробуждалась и расцветала всевозможными красками и звуками. И долго преследовавшее беглецов чувство опасности сразу куда-то исчезло, нервное напряжение последних часов резко спало, и восставшие возликовали. Ура, вот она долгожданная воля! А позади – тяжелый побег, кровавый бой, опасный сплав по реке и прочие другие трудности.

Алабина тоже охватила эйфория. Он осуществил свой промежуточный план, он жив и здоров, к тому же совершенно свободен! И он на пути к своей цели. Разве это не великолепно? И Дмитрий, как и многие заговорщики, расплылся в счастливой улыбке и лег на траву.

Но счастье не бывает долгим. Алабин вспомнил о боевой реальности и распорядился выставить дозор из самых крепких и выносливых мятежников. Всем раздали сухари, сало, галеты и прочую припасенную в каземате снедь. Потом заговорщики, кроме фланкеров, спали как убитые. Поручик подремал всего лишь час и пошел осматривать караульные посты и местность. И вот что он увидел…

Кругом – скалы, поросшие мхом, травой, яркими цветочками и кустарниками – шиповником, багульником, можжевельником. Где-то среди расщелин примостились невысокие сосны, лиственницы, ели. Алабин приметил среди всего горного разнообразия одну самую огромную скалу. Мимо нее петляла широкая тропа. Кроме этой дороги прохода дальше по суше не было. Поручик, не отрывая взгляд от величавого и каменистого творения природы, на время задумался…

Вскоре в голове у него созрела неплохая мысль. Минут через тридцать Алабин попросил растолкать всех членов Совета, но уже не из семи человек, а из шести (Царство небесное Сташинскому!). Совет мрачный и невыспавшийся окружил командира в ожидании дальнейших распоряжений.

– Господа, братья, у меня возникла замечательная идея, – начал Алабин.

– Интересно, что за идея? – поинтересовался, зевая, Кислицин.

– А вот какая… Слушайте, братья…

Лица членов Совета напряглись и сделались серьезными, а поручик продолжал:

– По реке нас никто не догонит: суда в Стретенске уничтожены пожаром, остальные – в нашем полном распоряжении. А вот по суше нас могут в любом случае настигнуть казаки на лошадях. Я полагаю, что они уже пустились за нами в погоню. Они, несомненно, будут преследовать нас по пятам и в самом узком месте реки устроят нам грандиозную засаду. А после всех уничтожат или возьмут в плен. А плен в нашей ситуации равносилен смерти.

– Здесь вы совершенно правы, Дмитрий Михайлович, – поддержал командира Окунев. – Казаки нас могут запросто настичь. Но что нам предпринять, подскажите, командир?

– Я придумал для них один сюрприз… Вон видите самую большую скалу?

– Видим – дружно ответили члены Совета.

– Отлично! Так вот… вдоль нее идет широкая тропа. Само собой разумеющееся, преследуя нас, казаки проскачут по ней. А мы, братья и господа, взберемся наверх скалы и займем господствующее положение. Мы заранее заготовим валуны и крупные камни в большом количестве и сложим в большие кучи. В нужный момент, когда преследователи будут возле скалы, мы устроим им грандиозный камнепад и похороним их всех под ним. Оставшуюся часть казаков встретим дружным огнем и затем перебьем. Сил у нас, я думаю, хватит, дабы отразить атаку вражеской конницы.

– Дмитрий Михайлович, вы гений! – воскликнул Кислицин. – Вы видите все умными очами!

– Брависсимо! – восхитился Окунев.

– Хорошо задумано, дельно! – нарушил молчание Лукин.

– Недурная мыслишка! – заметил подручный атамана – Захар Кручина.

– Чтобы мы без вас бы делали, командир? – сказал Юзевский. – Вы весьма рассудительный человек! Jesteś mądry![22]

– Только начинаем осуществлять план немедленно! – приказал Алабин. – Времени у нас мало! Командиры, будите своих бойцов!..

Алабин приказал выставить дозоры по пять человек у флотилии и у дороги, а остальные беглые со своими командирами забрались с оружием наверх скалы и принялись заготавливать валуны и крупные камни. Эти каменные запасы складывали в несколько куч, на некотором расстоянии друг от друга, а под них в качестве рычагов подставляли крепкие жерди и толстенные сучья.

Удача каторжникам благоволила. Не успели они приготовить каменные сюрпризы для неприятеля и перевести дух, как разведчики восставших заметили отряд всадников в синих фуражках, мундирах и штанах с красными лампасами. То были казаки. Один из мятежников нарочно выстрелил в сторону отряда для того, чтобы его заметили, и бросился бежать вместе с сотоварищами к своим исходным позициям.

Казаки, почувствовав легкую добычу, оголили шашки, схватились за пики, засвистели, загикали и припустили шибче коней. Сейчас они догонят и нещадно порубают каторжников! Тем самым отомстят за своих погибших в Стретенске товарищей. Не позавидовать сейчас мятежникам! Потому что грозная и лихая сила – сибирские казаки! И вот они уже рядом! Шашки вращаются в умелых руках, сверкая в солнечных лучах, острые наконечники копий устремлены вперед. Копыта скакунов стучат по каменистой и пыльной дороге. Ну, держитесь, беглые! Никому вам не уйти от лихой погони! И от жестокой расправы!

– Скачут, господа-братья! Все по местам! – дал команду Алабин. – Скидывать камни по моей команде!

Восставшие рассредоточились у рукотворных каменных горок и приготовились атаковать неприятеля камнепадом и ружейным огнем.

Отряд в человек в сто казаков и жандармов галопом уже приближался к скале, не чувствуя подвоха. И когда головная часть конницы вытянулась вдоль скалы, Дмитрий Алабин громко скомандовал своим бойцам:

– А ну братья, давай! Навалились дружно! Сыпь не жалей! Победа или смерть!

Мятежники дружно навалились на древесные рычаги и во всадников с большой высоты полетели всевозможные крупные глыбы и обломки горных пород. «Горные снаряды» по пути следования задевали мирно лежащие на скалистых выступах камни и валуны, и, откалывая от скалы крупные остроконечные куски, еще больше усиливали гибельный камнепад. Пыль тут же взвилась вверх огромным столбом…

В итоге получился грандиозный обвал, под которым оказалось почти полотряда казаков. И практически все его командиры – сотник, есаулы и подъесаулы. Часть казаков, сорвавшись с крутого берега вместе со своими напуганными лошадями, переломали себе все конечности, шеи и позвоночники и погибли мучительной смертью. Впрочем, как и их питомцы – гнедые, рыжие и каурые скакуны.

И вскоре дружный залп из пистолетов, карабинов, штуцеров и ружей прогремел вслед уцелевшим казакам, выведя из строя еще человек восемнадцать. Остатки разбитых, деморализованных правительственных сил повернули назад в Стретенск. Скоротечное сражение было каторжниками полностью и убедительно выиграно. И без всяких потер с их стороны.

– Победа! Виват! Виктория! – радостно закричали восставшие.

Все стали дружно трясти ружьями и карабинами, обниматься, целоваться и поздравлять своего верховного главнокомандующего Алабина с удачным планом.

– Славная виктория, Дмитрий Михайлович! Не так ли?! – восторженно завопил Окунев.

– Полый разгром, господа! – радостно констатировал Кислицин. – И враг бежит, бежит! Гип, гип, ура!

– Ваше благородие, вы гений! – ликовал Лукин. – С вами мы точно дойдем до Амура!

Алабин польщено улыбался.

– Полноте, братья и господа, победа вполне заслуженная и одержана вами убедительно. Мой вклад в сие дело весьма скромен. Главное достижения отряда то, что итог боя в нашу пользу. Теперь им не пройти по этой стороне берега, камнями завален проход. Можно спокойно плыть далее. И хотя разбитые на голову казаки вряд ли вернутся назад, но, пока собираемся все рано выставим пикет из пяти-шести человек. Как вы знаете, братья-господа, береженого бог бережет.

Совет Шести согласился с доводами командира.

Мятежники стали осторожно спускаться со скалы…

Алабин, проходя мимо завала, невольно бросил взор на задавленных и побитых камнями казаков. Зрелище было ужасное. Повсюду пол обломками скал лежали окровавленные служивые с пробитыми и расплющенными от удара головами, переломанными грудными клетками, шеями, позвоночниками, руками, ногами. Некоторых насмерть придавили лошади. Животных под камнепадом тоже погибло немало. Несколько смертельно раненых казаков стонали и агонизировали. Но никто из каторжников не собирался им оказывать помощь. Пусть с богом умирают. Мертвый враг – уже не враг. И не броситься в погоню.

Кого-то из восставших вырвало при виде обезображенных трупов и стонущих раненых. А некоторые понюхавшие пороху мятежники принялись обыскивать трупы, пытаясь найти кисеты с махоркой, фляжки с водкой и другие ценности. С собой забирали уцелевшие копья, шашки, карабины, сапоги, ремни. А кто-то даже и фуражки.

* * *

После двадцати верст пути по Шилке мятежники сделали привал.

Лукин, Кручина и некоторые восставшие пошли вдоль берега. Кто-то окунуться, кто-то ополоснуться, кто-то освежиться. На реке было несколько перекатов. Атаман внимательно всматривался в бурлящую воду, и, наконец, видимо увидел то, что интересовало. Он поднял руку вверх, что означало на языке восставших: «Внимание!» Все повернули лицо в его сторону…

– Нам нынче свезло, братцы! Командир, господа офицеры, братва! Здесь полно форели! – радостно прокричал Лукин. – Айда, братцы, ловить свеженькую!

Отряд оживился: полакомиться свежей рыбкой – предел мечтания любого путешественника.

Часть мятежников, сделав остроги и взяв трофейные копья, отправилась на рыбную ловлю, а часть принялись разжигать костры. Каторжане развлекались и ловили рыбу кто как мог. Кто острогами, кто на спор – руками, а кто и с помощью рубахи вместо невода. Улов собирали на куканы и, привязав за один конец шнура к кустарнику, оставляли в воде у берега.

Совет Шести не отставал в этом деле от своих подчинённых и с неслыханным упоением и азартом пытались поймать форель. Правда, кто чем. Алабин, Лукин и Кручина – острогой, Юзевский – руками, Кислицин и Окунев – рубашкой. Господа офицеры первый раз в своей жизни охотились за рыбой на таежной реке.

– Уф, вода ледяная, течение сносит, сводит ноги! Плохо видно, муть от речного ила поднимается – сказал Юзевский. – Ах, черт, форель выскользнула прямо из рук, склизкая какая!

– Шустрая шибко! – подтвердил Кручина.

– Что удивительно, господа, вода стылая даже в такую жару, – сказал Алабин.

Кислицин согласился с командиром.

– Вы правы, вода студеная. Как бы вам не заболеть, Дмитрий Михайлович! Вы же по зиме сильно хворали.

– Благодарю вас за заботу, капитан! Но я, к счастью, здоров как бык! Так, по-моему, говорят мужики. О, вижу цель!..

Дмитрий изловчился и резко ударил острогой в воду.

– Виват, я поймал! – воскликнул поручик, и из воды с шумными брызгами появилась острога с нанизанной на нее блескучей форелью.

– Поздравляем, командир! – крикнул Лукин.

– С почином, ваше благородие! – отозвался Кручина.

– Везет! – позавидовал удаче поручика Юзевский.

Алабин впервые рассмотрел речную форель. Что за чудная рыба! Тело темно-бурое с желтизной, усеяно многочисленными темными и красными пятнышками, спинка темная, буро-зеленая, голова почти черная, жабры золотистые, а брюшко белесоватое.

Кручина всем рассказывал об этой речной особи:

– Чуть зазеленеют деревья и кустарники, и появятся первые стрекозы и всякая другая насекомая, – и пеструшки, то есть форели, тут как тут! Захватывают свои обжитые с прошлого лета места. Крупные рыбины оседают вблизи обрывистых берегов, водопадов, водоворотов, устьев ручьев и рек, мельче – больше обитают возле каменистых перекатов. Они небольшими стаями все лето кочуют с одного места на другое. Часто их можно обнаружить за большими камнями или потопленными деревьями и кустарниками, где течение не столь сильное и образует небольшие завихрения… В этом месте кроме форели должны водиться хариус, таймень, налим и много другой вкусной рыбешки! Так что, братцы, с голода мы не умрем! – заверил всех Захар.

– И это великолепно! – возликовал Алабин. – Природа-матушка нам бесценно помогает! Она непременно прокормит нас!

Так как он был ответственен за обеспечение провизией всей Стретенской эскадры, наличие большого запасов свежей рыбы в этой местности не могло не радовать верховного главнокомандующего – в отряде в таком случае не будет голодных и недовольных. А это значит, что восставшие будут в неплохом настроении и их боевой дух не будет подорван. Говорят же, хороший солдат – это сытый солдат. И раз они будут хорошо накормлены, то и дальше смогут продолжать преследовать свою цель – достижение берегов Амура.

Лукин, Кручина и некоторые мужики сделали над кострами из толстых веток наподобие решеток и разложили на них пойманный улов. Ароматный вкусный запах жареной рыбы распространился по всему побережью. Когда пища была готова, мятежники с удовольствием приступили к трапезе. Отламывая хрустящую черно-коричневую корочку и с удовольствием ее уничтожая, они затем принимались есть горячее полусырое мясо то белого, то розового цвета, в зависимости от особи. Кому-то попадалась икра, и счастливец, поедая ее, радовался неожиданному лакомству.

Запивалась трапеза душистым и вкусным чаем. Кто-то из патрульных набрел в лесу на дикую малину и черную смородину и нарвал кроме ягод еще и листьев. Листья бросили в походные чайники – и чай получился на загляденье! Душистый, полезный для здоровья и приятный на вкус! В ароматный отвар для усиления тонизирующего эффекта бросили еще листья шиповника. Все просто опились таежным чаем и покрылись обильным потом.

После рыбной трапезы настроение у беглецов резко поднялось. Должны быть какие-то мелкие радости у них в этом опасном и полным приключениями путешествии.

Энай принес Алабину ветки какого-то кустарника с резко одурманивающим запахом и положил возле него.

– Что это, братец?

– Багульник, однако?

– И для каких целей он?

– От мошки и комаров спасает, командир. Запах свежих листьев и ветвей багульника отпугивает всех кровушку сосущих. И дает глубокий сон.

– Благодарю тебя, Энай, за заботу.

– Пустяки, командир, это я должен вас благодарить.

– За что, изволь полюбопытствовать, мил человек?

– Как за что? За свободу, которую вы нам дали. И в том числе Энаю. А Энаю, ох, как жутко трудно было в остроге! Помирать уже хотел, сил больше не было терпеть надзирателей и тюрьму.

– Меня не за что благодарить, братец, только если за идею. Мы все вместе завоевали эту долгожданную свободу. И ты тоже отличился при мятеже, Энай. Без тебя мы бы, несомненно, не справились.

– Хорошие вы слова говорите, командир, Энаю так приятно. Однако, все же вы нас спасли от неволи. И Энай будет вам вечно благодарен и предан.

– Спасибо, братец, я ценю твою преданность и участие….

Бурятский Робин Гуд ушел. А сытый, пригретый солнышком и довольный благодарственными словами Эная в свой адрес Алабин уснул как убитый.

* * *

Многих сморил сон. Прошло минут сорок, как вдруг раздался испуганный возглас:

– Смотри-ка, братцы, косолапый!

– Где! – чуть не хором воскликнули вмиг пробудившиеся мятежники.

– Вон! На перекате!

Алабин тоже пробудился.

Все увидели огромного бурого медведя! И многих тут же объял животный безотчетный страх: вот это зверь-великан! Некоторые стали карабкаться вверх по склону ближе к ветвистым деревьям: если что можно в случае опасности залезть на них и до поры до времени отсидятся. Но зря они старались: им было невдомек, что медведи неплохо лазят по деревьям и могут добраться до любой жертвы.

Грозный хищник спустился с того берега, проплыл середину реки и вышел на рыбный перекат. Отряхнулся. Множество брызг полетело во все стороны! Увидев людей, исполин грозно зарычал и встал на задние лапы. Это был гигант среди своего медвежьего рода. И он видимо никого не боялся – он же здесь хозяин, а некто иной! И как эти двуногие звери посмели потревожить его владения? Пусть только попробуют помешать его обеду. Всех разорвет до единого! Всех!

А более смелые мятежники, в том числе Лукин и Кручина, продолжали перекликаться между собою.

– Не боится нас, чертяка!

– А что ему бояться: он хозяин тайги!

– Умный поп тебя крестил, да жаль не утопил! Какой он хозяин тайги? Мы, а не он, отныне владельцы этих лесов и рек! И так будет!

– Рыбки, наверное, свежей захотел?

– Оголодал в лесу!

– Полакомиться решил.

– Вот так гора шерсти и мяса!

– Пудов тридцать будет или более!

– Завалить его – и дело с концом! – подытожил перекличку атаман Лукин. – Эва, сколько в нем пудов свежайшего мяса! И жиру полезного! И шкура огромная! Да только жаль попортить ее. Но маленько все же придется. Давайте, братцы, за дело дружно возьмемся!

Каторжники как по единой команде схватились за ружья и карабины.

– Не трогайте, братья, его, это злой дух! – упал на колени Энай и возвел руки в небо. – Мы, буряты, опасаемся их убивать. Вы только разозлите его! И черная кара падет на ваши головы!

– Не беспокойся, Энай – усмехнулся Лукин. – Мы уничтожим твоего злого духа, а заодно полакомимся медвежатиной.

Энай от ужаса уткнулся головой в землю и зашептал какие-то заклинания. Бурый великан подошел к перекату и приготовился ловить лапой рыбу… Лукин вскинул карабин и тщательно прицелился в медведя… Кручина тоже… Алабин, Кислицин, Окунев, Юзевский также взвели курки своих ружей…

Еще стволов пятнадцать вытянулись в направлении косолапого. Это сцена напоминало больше расстрел, чем охоту на зверя. Бурый исполин, почуяв что-то неладное, замер и грозно посмотрел на людей. Раздался оглушительный залп! Хозяин тайги не успел опомниться, как «стальные осы» смертельно ужалили его бурую мохнатую тушу. Хищник подскочил на месте, завертелся, как юла, и упал. И больше не двигался. Он был мертв.

– Готов зверюга! – торжествующее прокричал Лукин. – Власть сменилось, косолапый! Теперича мы хозяева тайги! Айда его свежевать! Возьмите, братцы, ножи острые да булатные! Прочна шкура да кожа Михайло Потапыча – сладить бы ее заточенными клинками! А там и мясо, и жир добудем!

Решили убитого медведя не тащить к берегу, слишком он тяжел, а разделывали прямо на перекате, на отмели. Этим занимались мужики да их предводители – Лукин и Кручина. Алабин и господа офицеры с любопытством наблюдали за разделкой хищника. Ловко орудовали острыми ножами обвальщики. Кровь животного стекала извилистым ручьем по течению вниз. А затем поплыли по Шилке и внутренности Бурого…

Спустя час мятежники уже лакомились медвежатиной. Только Энай не притронулся к дичи, боялся, что черный дух в облике медведя переселится в его тело.

* * *

Стретенская потешная флотилия прошла еще тридцать верст. И снова вольное братство устроила отдых на берегу. На этот раз в дозор отправился капитан Кислицин и шестеро его людей.

Когда через час капитан с отрядом вернулся, он был сильно озабочен. С ним были два связанных бурята. Один – постарше, а другой – помладше. Старший – кряжистый и косолапый туземец – был в мягких доспехах в виде халата с длинными рукавами и косым запахом, как у монголов в тринадцатом веке. Он смотрел на всех исподлобья звериным и полным ненависти взглядом. Алабин почувствовал что-то нехорошее в душе и спросил у Кислицина:

– Что случилось, Сергей Сергеевич? Кто эти люди? И отчего они связаны?

– Дмитрий Михайлович, не успели мы избавиться от казаков, как новая опасность подстерегает нас, – сказал Кислицин. – На наш дозор неожиданно вышел разведывательный отряд бурятов. Они вступили с нами в бой. Их было человек десять. Троих мы убили, двоих взяли в плен, а остальные скрылись.

Совет Шести собрался для экстренного совещания.

– Что им нужно от нас и почему они так воинственно настроены? – спросил Алабин.

– Знамо дело, нашей смерти ищут, они любят охотиться за беглыми людьми, – промолвил атаман Лукин. – Им за это награду дает правительство. Деньги или ружья. Я человек сибирский давно уже наслышан о подвигах туземцев. Да и не любят, чтобы белые люди в их землях хозяйничали. Вероломны буряты весьма и коварны. Прадед мне в детстве рассказывал, как сей народец уничтожил Падунский острожек на реке Ангаре. Они казаков выманили из крепости обещанием ясака, напоили и всех вырезали, а затем сожгли и сам острог. Вот как…

Алабин сказал:

– Возможно, ты и прав, Михайло, но хорошо бы их самих спросить об этом. А эти дьявольские аборигены ни черта не понимают русский язык. Я же не владею бурятским, хотя знаю и французский, и английский, и испанский, и греческий и даже латинский и старославянский. Так что для понимания варварской речи придется пригласить нашего боевого друга Эная. Пусть переведет слова своих соотечественников.

– Конечно, надобно бы пригласить, – поддержали поручика остальные члены Совета.

Послали за Энаем. Бурят вскоре пришел.

– Что угодно, однако, старшие братья? – спросил он у членов Совета.

Алабин за всех ответил:

– Вот твои соплеменники, Энай. Они напали на наш дозорный отряд и хотели его перебить, но наши братья сумели дать им достойный отпор. А вот двоих Сергей Сергеевич и его удальцы захватили в плен. Расспроси их, отчего они преследуют наши грешные души и отчего так воинственно настроены к нам. И объясни своим в доступной форме, что мы не намерены чинить им зло и покушаться на их жен, земли и собственность. Пусть не преследуют нас, мы держим путь дальше на Восток.

Энай кивнул и что-то спросил на своем языке у пленного, что постарше, но тот ничего не ответил. Бурят сжал челюсти в приступе злобы и недовольства, затравлено оглянулся и начал «играть желваками».

– Молчишь, мерзавец, – грозно посмотрел на пленного Дмитрий. – Энай, скажи ему. Если он не заговорит честно и искренне, то его и дружка младого привяжут за правую ногу к одной согнутой молодой сосне, а за левую – к другой и отпустят в небеса. Разорвет их просто напополам. Страшнее смерти не придумаешь. А если передумает, расскажет все честь по чести, то мы его и вместе с товарищем отпустим, слово офицера.

Энай перевел. Абориген неохотно кивнул головой: дескать, согласен говорить.

– Энай, братец любезный, повтори ему вопрос. Зачем они преследуют нас?

Пленник впервые нарушил молчание и быстро заговорил. Энай его внимательно слушал, и вскоре толмач в точности повторил слова соплеменника, но уже на русском.

– Он говорит, однако, большие русские офицеры в золотых погонах и орденах обещали их вождям награду за каждого убитого или живого беглого. За мертвого – пять рублей. И десять – за доставленного живьем.

– Вот оно что? Твои соплеменники за счет наших жизней захотели обогатиться? – воскликнул Алабин.

– Я же говорил, ваше благородие, что на уме у этого дикого народа только убийства нашего брата да вероломство, – торжествующе произнес Лукин.

– Дорого им достанутся наши души. Каждый из нас человек десять на тот свет унесет, – зло сказал Окунев.

– Это точно! – согласился Кислицин.

– Захлебнуться своей кровью, – воинственно произнес Юзевский.

– Энай, выведай у своих соплеменников… – попросил бурята-переводчика Алабин. – Сколько всего человек у них в отряде?

Толмач перевел вопрос командира старшему буряту. Тот понял, закивал головой и растопырил десять пальцев. Потом сжал в кулаки, затем снова растопырил. Потом еще и еще… И так двадцать пять раз. Затем загнул три пальца, провел рукой по горлу: мол, трое убиты. Показал на себя и молодого бурята и загнул еще два пальца.

– Значит двести сорок пять человек осталось? А с вами, выходит, двести сорок семь?

Пленный согласно закивал.

– Да, у них трехкратное преимущество перед нами, – удрученно сказал Кислицин.

– Ерунда, господа, я один перебью дюжину, даже две дюжины этих карликов! – хвастливо заявил Окунев. – Пусть только посмеют сунуться к нам!

Алабин снова обратился к штатному толмачу.

– Эй, голубчик, будь так любезен, переведи-ка ему… Пусть они идут к своим вождям и передадут следующие… Если они со своими воинами и в дальнейшем будут нас преследовать, то мы с ними расправимся. Жестоко расправимся, никого не пожалеем. А если отстанут от нас, мы их, уверяю, не тронем и уйдем далеко за ваши владения. Понятно?..

Энай перевел. Старший бурят согласно закивал головой. Тогда пленных развязали и отпустили. Те, ни секунды не мешкая, быстро скрылись в лесу.

Алабин скомандовал:

– Братцы, милые, надобно нам готовиться к отплытию! Собирайте ваши котомки, оружие! Попытаемся уйти от сих кровожадных аборигенов подальше. Возможно, они и передумают преследовать нас. Хотя… как сказал славный римлянин Флавий Вегеций: «Si vispacem, para bellum» – хочешь мира, готовься к войне. Посему будем настороже и готовы ко всему, в том числе принять бой. Итак, в дорогу, братья!.. Командирам отрядов обеспечить своевременную отправку своих витязей…

Мятежники засуетились стали собирать свои вещи и оружие. И дружною гурьбою направились вниз по склону к судам.

* * *

Стретенская флотилия со скоростью четыре версты за час двигалась по Шилке. Кругом было спокойно, тихо. Шумело лишь речное течение да щебетали птички. Но все мятежники были начеку. Вдруг буряты не отказались от своих планов в отношении их. Поэтому оружие каторжан было заряжено и находилось у них в руках. Никто не расслаблялся. Все внимательно, очень внимательно поглядывали по сторонам и порой настороженно всматривались в таежные заросли: не мелькнет ли среди деревьев силуэт врага.

Порой в лесу раздавалось кукование кукушки. Некоторые мятежники, чтобы снять ненужное напряжение и волнение, в шутку принимались считать, сколько им осталось жить. Выходило, что много. И каторжники, втихомолку посмеиваясь, успокаивались.

Река начала постепенно сужаться…

– Будьте наготове, братья! – предупредил всех Алабин. – Здесь весьма подходящее место для засады! Удвоить внимание! Оружие из рук не впускать!

Мятежники напряглись…

Вдруг раздался резкий свист. Длинная стрела с красным оперением вонзилась в шею одного из мятежников. Он вскрикнул и упал в воду. Раздался шумный всплеск.

– Туземцы! – воскликнул поручик – К бою, господа!

За кустами и деревьями замелькало множество раскосых и забронзовевших лиц. В беглых со всех сторон посыпались стрелы, копья, дротики. Раздалось даже несколько ружейных выстрелов. Послышались гортанные выкрики. Еще один каторжник упал на дно лодки пронзённый насмерть стрелой, а другой схватился за раненое плечо, в которое тоже угодил оперенный «бурятский гостинец». Часть из метательного оружия прочно застряла в бортах и мачтах суден и попадала в воду. И тут же в ответ нападавшим туземцам грянул мощный ружейно-пистолетный залп. Кто-то из бурятов с шумом скатился вниз по камням и остался недвижим. Другой схватился за живот и упал ничком в густую траву. Третий схватился за окровавленный глаз и со стоном завалился в кусты. Четвертый с воем подстреленного волка полетел с крутого береге и бултыхнулся в воду. Где-то послышались несколько вскриков то ли раненых, то ли убитых автохтонов.

– Попал! – восторженно завопил Юзевский. – Заряжай, Энай!

И схватив другое ружье, поляк произвел снова выстрел в направлении врага.

– И я попал, господа! – радостно крикнул Кислицин. – Я видел, как мой супостат схватился за голову!

– Укрывайтесь за бортами! – приказал Алабин. – Не высовывайтесь!

И тут новая меткая стрела воткнулась между лопаток одного из ссыльнокаторжных. Тот охнул и повис недвижимым телом на борту шлюпа. Алабин и еще пару мятежников пальнули по тому месту, откуда прилетела хвостатая смерть.

Схватка между беглыми и аборигенами была скоротечной, но жестокой. Потешную флотилию все дальше и дальше относило течением от места засады. И уже летящие вслед каторжникам стрелы не имели достаточной силы. Они падали в воду или отскакивали от бортов суден. Мятежники за полминуты произвели перезарядку ружей и произвели прощальный залп по предполагаемому противнику и принялись помогать грести своим товарищам.

Итог боя был неоднозначен. Никто из противоборствующих сторон не одержал решающей победы. У стретенских беглецов были потери налицо: пять человек убито и восемь ранено. А какие потери понесли буряты, было неизвестно. По крайней мере, по рассказам мятежников, они поразили пулями человек десять-пятнадцать туземцев. А сколько аборигенов они ранили – естественно никто не знал.

Через двенадцать верст «Стретенская эскадра» пристала к правому берегу. Мятежники спешно покинули суда, чтобы прийти в себя, «зализать раны», подкрепится едой, зарядить оружие, подточить сабли и кинжалы. Быстро запылали костры, закипели походные чайники. Все мятежники горячо обсуждали перипетии короткой схватки.

После непродолжительного чаепития Алабин, проявив разумное беспокойство, собрал экстренное заседание Совета.

– Следует удостовериться, братья, – начал поручик. – Преследуют ли нас по-прежнему туземцы или они отказались от своих планов? Для этого надобно произвести разведку. Антон, возьми с собой с десяток людей и отправляйся на рекогносцировку.

– Есть, командир! – с готовностью ответил Юзевский.

Разведчики ушли. Дозоры поручили Захару Кручине. Все остальные улеглись на траву отдыхать. Пока не было команды продолжать путь: все ждали итогов разведки отряда Юзевского. Алабин, подложив под голову кулак, улегся на изумрудную травку. Веки его отяжелели и под щебетание птиц и стрекот кузнечиков он уснул.

Через три часа вернулся долгожданный Юзевский и его люди. Они запыхались от быстрого передвижения по лесу. Поручика разбудил Кислицин.

– Вставайте, Дмитрий Михайлович, дозор вернулся?

– Какова обстановка, докладывай, друг мой бесценный? – с великим нетерпением спросил Алабин у поляка.

Антона быстро окружили члены Совета: Кислицин, Окунев, Лукин и Кручина.

Юзевский, смешивая русские и польские слова, сбивчиво заговорил:

– Дмитрий Михайлович, эти упрямые туземцы не отказались от своих черных замыслов, они идут по нашему следу. Вот так… Przeklinać! Видели их разведчиков. Kręciliśmy. Bardzo przepraszam, стрельнули, спугнули, в стычку они не вступали. Мы почти бегом вернулись назад. Że takie rzeczy![23]

– Они упрямы до ужаса и прямолинейны, не отстанут от нас, братья, – сказал озабоченный Алабин. – Генерального сражения нам не избежать. Но бурятов в несколько раз больше чем нас. И мы не знаем их замыслов. На их стороне внезапность и знание здешних мест. Ведь это земля их предков. Но, и мы, братья, тоже не лыком шиты… И хотя у аборигенов преимущество в живой силе и в знании местности, зато у нас преимущество в огневой мощи. Вдобавок я полагаю, мы тактически грамотнее и умнее сих варваров. И я предлагаю, братья, такую военную хитрость…

Мы отплывем подальше и устроим им в лесу западню. Их scouts[24] доложат свои вождям, что мы отправились дальше вплавь, снова пойдут за нами и наткнуться на засаду. Один отряд, его поведет Кислицин, зайдет бурятам в тыл. А также отряд Лукина и Кручины зайдет с третьей стороны. Мы с Окуневым вступим в бой с передовыми отрядами врага. Мы ударим с трех сторон и полностью их уничтожим.

– Отличный план! – согласились члены Совета.

Пока заседал Совет, двое мятежников умерли от ран. Их скоренько похоронили на берегу. В могилы воткнули по одному кресту, сделанному из двух березовых сучьев. Товарищи убиенных сняли шапки перекрестились и начали собираться в путь.

– Сколько нас осталось? – спросил Алабин у Кислицина.

– Теперь семьдесят пять человек, – ответил капитан.

– Туземцы наверняка пополнили свои ряды свежими бойцами и их опять втрое больше чем нас.

– Ничего, мы их угостим свинцовым гостинцем и штыковым и сабельным боем. Тем более у нас есть весьма изумительно разработанная операция по их уничтожению. Кстати, предложенная вами, Дмитрий Михайлович. Так что чего нам, боевым офицерам, боятся каких-то слабосильных автохтонов? Мы их всех перестреляем и перерубим.

– Так-то оно так, Сергей Сергеевич, но не будем делить шкуру неубитого медведя раньше времени. Когда выиграем сражение, тогда и будем пировать.

* * *

Флотилия мятежников отплыла и скрылась за поворотом. Через пять верст суда пристали к берегу. Повстанцы высадились и двинулись навстречу врагу. У судов остались лишь человек пять караульных, остальные каторжники отправились на генеральное сражение.

Отряд Алабина и Окунева в составе тридцати пяти человек двигался для фронтальной атаки противника, Лукин и Кручина – с шестнадцатью бойцами и Кислицин – тоже с тем же количеством людей шли в обход вражеского отряда.

– Цепью братья, идем, цепью, вдруг они выставили авангардный отряд… – говорил Алабин – Если так, то они попадутся в наши сети как миленькие.

Но вот поручик дал приказ остановиться. Отряд засел на сопке за огромными валунами, приготовив ружья и пистолеты.

– Заранее огонь не открывать, – предупредил своих бойцов Алабин. – Подпустим их ближе. С меньшего расстояния легче поражать противника.

Но кто-то из мятежников ослушался приказа. И, первым заметив противника, в силу невероятного психического напряжения, пальнул из карабина в наступающего врага. И это послужило сигналом к грандиозному бою.

Торопливо загрохотали выстрелы. Замелькали за стволами сосен разноцветные одежды бурятов. Черноволосые низкорослые люди с раскосыми глазами бежали мятежникам навстречу. Засвистели стрелы, полетели копья и ножи, загремели выстрелы. У некоторых бурят более смышленых тоже были ружья. И почти у всех забайкальских аборигенов – сабли. У более богатых бурят защитное снаряжение было представлено шлемами, обшитыми лисьими и волчьими хвостами, легкими кольчугами, стегаными и пластинчато-нашивными доспехами.

Аборигены, исчерпав первый запас стрел и копий, выхватив из ножен сабли, пошли на штурм сопки. Мятежники тоже расстреляли первый пулевой запас, а перезаряжать ружья и карабины уже было некогда. Многие каторжники потянулись за саблями и палашами.

– А ну, братья, примкнуть штыки и врукопашную! – скомандовал Дмитрий и, выхватив из ножен саблю, первым кинулся вперед на врага. Мимо него дружно пролетели две стрелы.

Мятежники с криками: «За Россию! За свободу! За братство!» последовали за командиром. Две волны непримиримых и беспощадных друг к другу поединщиков схлестнулись в хвойном лесочке. Завязалась ожесточенная рубка.

На Алабина налетело сразу трое бурят. Бывалый воин не растерялся. Он выхватил из-за пояса два пистолета и, почти не целясь, разредил их в нападавших… Двое противников упали, как подкошенные. Оба были тяжело ранены.

Третий противник ринулся к поручику с копьем. Он хотел было поразить Алабина, но поручик отскочил в сторону за дерево. Тогда бурят немного отступил назад, соизмерил на глаз расстояние до противника, сделал обманное движение и бросил в офицера копье… Алабин нырнул вниз – и метательное оружие вонзилось в сосну. В руках аборигена появился нож. Алабин вскочил на ноги и, выхватив из ножен саблю, ловко махнул ею… Башка бурята, как кочан капусты, покатилась по земле. Марая кровавой краской изумрудную траву и немного покувыркавшись, срубленная голова встретила на своем пути преграду в виде мощного ствола гигантской ели и остановилась. Выпученные и недвижимые глаза погибшего уставились на изумрудно-густую крону дерева. Но они уже не могли видеть изумительной красоты векового леса. Ибо сложил на бескрайних сибирских просторах буйну голову бурятский батыр, и никогда уже не оживет. Ни под заклинание шаманов, ни под причитание родственников и жен. К окровавленной шее, откуда еще текла густая кровь, через некоторое время устремились насекомые-некрофаги. Потом с ними в конкуренцию вступят птицы-падальщики.

И тут Алабина атаковали еще двое низкорослых соперников… Гвардеец обрушил на них всю мощь своих ударов… Поручик так рубанул одного бурята, что раскроил череп противнику, но второй туземец выбил у кавалергарда саблю схватился с ним врукопашную. Навалился и третий туземец. Алабин увидел нож перед своим лицом и невероятным усилием оттолкнул ногой одного, а второго перекинул через себя. Алабин вскочил и подхватил саблю… И тут же две стрелы вонзились в то место где он только что был. Два взмаха саблей и два бурята отправились к своим духам на небеса…

В это время Окунев штыком заколол двух противников. И тут кто-то сзади пронзил его копьем в спину. Лицо корнета приняло удивленное выражение: он никак не ожидал такого подлого удара. Острие железного наконечника пробило легкое гусара. Из-за рта Окунева потекла струйка крови. Он закашлялся кровью, опустился на колени и уткнулся головой в мох…

* * *

Кислицин сделал все тактически правильно и согласно приказу Алабина. Он зашел бурятом в тыл и так ударил!.. Сделав залп из семнадцати единиц огнестрельного оружия, каторжники бросились с криком «ура!» в яростную штыковую. Туземцы дрогнули, а некоторые и побежали, бросая сабли и ружья. Один фланг не устоял.

Одновременно с силами Кислицина атаман Лукин со своим отрядом ударил сбоку по туземцам, а Алабин со своими гвардейцами усилил фронтальную атаку. Противника каторжане зажали в полукольцо с трех сторон. Мятежники сражались героически и исступленно: им было нечего терять. Лучше смерть, чем неволя! Теперь уже туземцы запаниковали и стали спешно пятиться назад. У аборигенов оставался только один путь к отступлению – река. Но берега Шилки были круты и каменисты. Бурятов прижали к берегу и стали постепенно теснить. Столкновение было ужасным. В ближнем бою луки и копья стали бесполезны. Мятежники рубили бурят топорами, шашками, саблями, кололи штыками, а добивали кистенями, цепами, ножами и прикладами ружей. Это походило больше на избиение младенцев, чем на сражение равных по силе противников.

– Вот вам пять рублей, вот вам десять! Ну что обогатились, ироды! – грозно орал Лукин и рубил шашкою туземцев.

Буряты искали спасения в Шилке. Но бурное течение топило их, а некоторые разбивались об острые камни. Речная вода обильно окрасилась кровью погибших.

Алабина, вооружившись еще одной саблей, махал клинками налево и направо как заведенный. Он почти не разбирал, кого бьет и куда бьет. По плечу так по плечу, по запястью, так по запястью, по голове так по голове. Руки поручика стали уставать от бешеной рубки. Давно он так не бился: в последний раз это было при Аустерлице с французскими кирасирами.

Вскоре все было кончено. Войско противника было полностью уничтожено. Кругом валялось куча трупов. И врагов и своих. Часть мятежников во главе с атаманом Лукиным превратились временно в служителей цирка времен Римской империи – конфекторов (завершителей). Древнеримские завершители с помощью увесистой кувалды добивали после гладиаторских сражений тяжело или смертельно раненых меченосцев. Современные же русские конфекторы добивали раненых бурятов другим оружием – штыками и кистенями. Добивали так на всякий случай. А то вдруг ночью павшие враги оживут и нападут на победителей. Либо зарежут, либо из лука поразят. А мертвый туземец уже не страшен и не причинит мятежникам никакого вреда.

На Алабина было жутко смотреть: лицо, руки, белоснежная рубаха, оружие забрызганы каплями чужой и своей крови, глаза ошалелые, по вискам и телу течет обильный пот. Дмитрий воткнул две сабли в землю и, упал в изнеможении лицом вниз на траву. Он постепенно начал приходить в себя.

Многие из мятежников тоже попадали или уселись на траву. Они переводили дух и радовались тому счастливому обстоятельству, что остались живы и то, что уничтожили множество неприятелей. Наиболее впечатлительные каторжники вспоминали перипетии боя, свое бесстрашие и ловкость и убитых ими лично туземцев. И особенно начало боя, такое волнительное и тяжелое для мятежников.

В шутку это сражение Кислицин назвал «Битва при Шилке» по аналогии с битвой при Калке. У врагов потери были просто колоссальные. Мало кто спасся из них, возможно лишь единицы. Человек сто пятьдесят точно осталось на поле сражения, остальные сгинули в бурной реке. Все представители бурятских племен – булагаты, эхириты, хоринцы и хонгодоры – погибли. И в том числе и четыре их вождя и пять шаманов. Но потери были и среди каторжан: в бою погибло пятнадцать человек, в том числе члены Совета Семи – Окунев и Кручина. Имелось и много раненых.

…Алабин привстал с травы и оглядел всех тех мятежников, кто был в поле зрения: интересно Вин Чоу уцелел в этой рубке? Наконец Дмитрий увидел целого и невредимого китайца, и от сердца поручика сразу отлегло. Слава богу, жив желтолицый! Вот он сидит на поваленном дереве и отирает свою саблю от крови пучком травы и поет какую-то свою народную песню. И часто повторяет одно и тоже слово «Хоу И». Еще раз слава Всевышнему за спасенного китайца! А то, как поручику и его товарищам без толмача в Поднебесную плыть? Кто им будет переводить причудливую речь собратьев Вин Чоу? Аллилуйя фортуне! Аллилуйя!

Алабин еще раз обвел взглядом ряды своих оставшихся в живых товарищей. Энай тоже жив. Только сильно переживает, что убили его друга – татарина. Но каково ему взирать на убитых им же соплеменников? Какие чувства он испытывает? А, впрочем, не все ли равно. Главное он на их стороне и цел. Второй переводчик им тоже нужен.

Мятежники стали искать на поле боя своих убитых товарищей и стаскивать в одно место. За это время трое каторжан умерли от тяжелых ран. В один ряд под березами положили восемнадцать трупов бывших ссыльнокаторжных, скрестив им на груди руки, а некоторым и закрыв глаза. Такое же количество было вырыто и могил. Товарищей похоронили и на каждом поставили по березовому и сосновому кресту. У беглецов в живых осталось лишь пятьдесят семь человек. И десять лаек, доставшихся в наследство от бурятов.

К Алабину подошли оставшиеся в живых представители Совета Шести – Кислицин, Юзевский и Лукин – для дальнейших указаний.

– Думаю, господа, туземцы больше не станут преследовать нас, – начал Дмитрий. – Весть о страшном поражении их соплеменников облетит все их селения. Мы надолго отбили у них охоту нападать. Значит, приведем себя в порядок, подкрепимся, и завтра поутру двигаемся дальше.

– Дмитрий Михайлович, что делать с конями туземцев? – спросил Кислицин. – Там в ельнике их штук тридцать. Остальных увела парочка оставшихся в живых бурят.

– Да, что делать, ваше благородие? – подхватил Лукин.

Алабин призадумался…

– Что делать, спрашиваете? Да куда мы их возьмем, господа? На свои суда, что ли? Но нет нам в них дикой нужды. Выходит, надобно колоть тех лошадей да делать запасы конины на будущее. Энай, не исключено, знает, как конину вялить и коптить. Они умельцы этого. Да и ты, Михайло со своими мужиками, наверное, хорошо знаком с обработкой сырого мяса. Ведь по тайге бродили, скрывались от казаков. Жили на природе и в знойную летную пору, должны знать сие искусство. Давайте закоптим на дыму конину, дабы дольше сохранились при этой сибирской жаре.

– Знамо дело, Дмитрий Михайлович, – кивнул головой атаман. – Коптить мясо, птицу, рыбу – вещь привычная для лесного бродяги. Сколько раз это копчение спасало наши припасы. Не беспокойтесь, командир, закоптим как надо наших бурятских лошадок.

– Вот и славно, братья!..

И снова за дело взялась команда Лукина. И снова образовалось море крови, теперь уже лошадиное. Бедные животные – они стали припасами путешественников поневоле. Остальные были обречены на погибель. Либо их загрызут волки и росомахи, либо хищники покрупнее – медведи и тигры. Лишь отдельным особям из конного стада будет возможность вернуться в родные края. И то вряд ли. Единственное спасение для лошадей – это то, если их хозяева вернуться за ними. Но и это тоже фантастический вариант: все их владельцы преданы смерти.

Энай, Лукин и атаманова команда натерли куски мясо солью и чесноком из Стретенских припасов и развесили на ветках деревьях. С судов мятежники принесли десять пустых бочек, поставили друг на друга и разместили под деревьями с развешенным мясом. Верхние поставили дном вниз, а нижние в обычном порядке – получилось пять импровизированных коптилен. На дне каждой верхней бочки сделали отверстие для прохода дыма. В нижней – сделали вход для закладки топлива. В качестве топлива положили туда стружку из ольхи, можжевельника, разные опилки, веточки. Энай нашел ароматные травы и тоже положил в отверстие для нижней бочки. Вскоре мятежники разожгли пять очагов – и коптильни заработали.

Алабин с интересом наблюдал за бурятом: как он ловко все делает.

– Послушай, братец, все некогда было у тебя спросить. Ты как на каторгу ухитрился попасть? За какую такую провинность?

Энай ощерился.

– Однако, убил…

– Кого убил?

– Хозяина, своего.

– А кто твой хозяин был?

– Купец, однако… из Читы… города большого.

– А изволь спросить, братец, за что ты его приголубил? Обижал тебя или ты позарился на какое-то его имущество или вещь?

– Золото у него в мешочке было. Ослеп Энай от блеска желтых камешков. Вот и убил хозяина. Ножом его зарезал. Я же его проводником был. И слугу его тоже убил, однако.

– А для чего тебе золото-то понадобилась?

– Хотел много вещей хороших купить. Ружья, нарядную одежду, большую-пребольшую юрту. Скот, большие утуги, то есть, по-русски наделы. Жениться на дочери вождя нашего – красавице из красавиц земли нашей. Калым щедрый Энай хотел платить за нее. И еще несколько жен взять в дом. Хотел богатым нойоном стать. Русские шибко много платят за эти блестящие и желтые кусочки.

– А как тебя схватили?

– Не повезло мне, командир. Духи на меня разгневались. Ушел я недалеко. Наряд казаков мимо проезжал. Они на лошадях, а я? Пешком шел – вот и догнали. Били нагайками, чуть живой остался. Весь был в крови, весь, однако. Отвезли к жандармам. А там, в тюрьму – после на каторгу в Стретенск. Постоянно меня били надзиратели.

– Тебе крупно повезло, любезный, могли за двойное убийство тебя и повесить.

– Однако, могли. Но духи смилостивились надо мной. Вот и живу до сих пор.

– Ничего, Энай, в Китае я найду тебе красивую жену, не расстраивайся. И юрту большую найду. Будете жить-поживать да добра наживать.

– Это хорошо, командир, «весьма благодарю» вам потом, однако, скажу. Энай добро не забывает.

– Что же договорились…

В течение трех часов Энай и компания коптили первую партию конины, потом уже в течение двух часов – другую. После припасы сложили в глубокую яму и закрыли мешковиной и присыпали – пусть храниться до завтрашнего утра.

Отряд, полакомившись свежекопченой и жареной кониной, заночевал, выставив пару дозоров.

Ночь прошла спокойно. Никто не потревожил мятежников. Теперь дозорным помогали прикормленные лайки. С ними фланкерам было веселее и безопаснее. Утром восставшие благополучно тронулись снова в путь. Одну лодку загрузили свежей и копченой кониной, другую – захваченными трофеями и оружием. Обнаруженные каяки бурятов сожгли в целях безопасности. Теперь туземцам не на чем было преследовать беглых. У них не было ни лошадей, ни собак, ни лодок. Долго будут зализывать раны туземцы и приходить в себя после битвы при Шилке.

* * *

И вот почти вся Шилка пройдена. Триста шестьсот верст осталось позади. И три недели пути, полного интересных событий и невероятных приключений! Впереди еще пять верст, граница и великая река – Амур!

– Какая красота здесь! Просто земля обетованная! Вот мы и пришли, братья! Конец шилкинской одиссеи! Дальше граница, а там Китай! – воскликнул Алабин. – Братья, сделаем последний в нашем забайкальском путешествии привал! Следующий привал уже будет на чужбине.

Мятежники пристали к берегу для отдыха. Как всегда, они разделились на четыре неравных по количеству отряда. Первый – человек восемь – охотники-заготовители. И заодно разведчики. Второй – четверо человек – дозор на подступах к лагерю, третий – трое мятежников – караульные у судов. Четвертый – все остальные беглые – должен разжигать костры, выкладывать, готовить, провизию и заряжать ружья и пистолеты.

Атаман Лукин пошел с разведчиками. Те взяли с собой пять лаек. Отряд двигался не спеша вдоль берега. Неожиданно Михайло захотелось пить.

– Братья, я сей час! Токмо водицы студеной изопью! – сказал Лукин. – Ждите!

Атаман осторожно стал спускаться к реке, иногда хватаясь, чтобы не упасть, за ветки низкорослых деревьев. Берег был крутой, скалистый и скользкий: не так давно прошел небольшой дождь. Если бы не сильная жажда, атаман не решился бы на столь опасный и рискованный для него спуск. Лукин приметил удобную каменистую площадку, где можно было встать рядом с водою. Дальше путь к реке преграждал густой ивняк. Михайло достиг площадки, наклонился, зачерпнул в ладошки хрустальной и чистой воды, и хотел было ее с наслаждением выпить, как вдруг увидел в ней нечто-то интересное. Руки остановились на полпути ко рту. Сквозь прозрачную воду блестели какие-то золотистые крупицы. Лукин обомлел…

Ведь… это… золото…

Язви его, золото!

Точно, золото!!

Настоящее золото!!!

Атаман чуть не сошел с ума от счастья. Михайло воровато оглянулся и сунул желтые крупинки в тряпицу и спрятал в карман.

«Здесь залежи золота! – ликовал Лукин – Налажу-ка я добычу его да стану самым богатым человеком на свете! Был я атаманом Михайло Лукиным, а буду известным золотопромышленником Михаилом Тимофеевичем Лукиным. Буду торговать с Китаем и другими странами. Заведу слуг, женок, кучера! Раздобуду роскошную коляску с гнедыми лошадями. Отгрохаю трехэтажный особняк с каминами, статуями и львами на воротах, самый лучший в Сибири! Художник напишет огромный портрет, где я буду стоять в полный рост, я эту картину обрамлю в позолоченные рамки и повешу в парадной. Все чиновники и губернатор будут пресмыкаться передо мной. И весь мир будет у моих ног!..»

Мечтанья Лукина прервал оклик одного из разведчиков-заготовителей:

– Эй, атаман, доколе тебя ждать? Надобно двигаться вперед. Ведь знаешь, Михайло Степаныч, семеро одного не ждут!

– Иду уже, братья, иду! Щас!..

Атаман с таким же трудом поднялся вверх, как и спускался. Лукин незаметно для заготовителей сделал на сосне зарубку, с глубоким вздохом оглянулся на то место, где нашел золото, и присоединился к отряду. Он о чем-то с ними посовещался, заручился их согласием и после славной охоты (были убиты два глухаря, три рябчика, три тетерева, парочка зайцев и даже косуля) подошел к Алабину.

Лукин без обиняков обратился к бывшему кавалергарду:

– Выше благородие, Дмитрий Михайлович, я тут посовещался с братьями, и вот что скажу. Мы на чужбину не пойдем.

– Отчего так, Михайло?

– Не надобно нам, мужикам, заморских краев, мы здесь хотим остаться. Сделаем небольшой острожек, избы скатаем, баньку. Будем на охоту ходить, да вольной жизнью жить. Или набеги на бурят и тунгусов делать. Дюже они мне должны за свои злодеяния супротив моих товарищей. За то, что братков моих положили в мать сыру землю. Да в придачу моего верного подельника и друга Ефима Кручину погубили. Вовек им сей подлости не забуду. Мстить мерзавцам буду до последнего. Припомню я им и пять рублей, и десять, да кресты березовые на могилах моих товарищей. Сам буду платить такие деньги за убитых и захваченных в плен туземцев. А может и на китайцев буду набеги совершать. Пусть нас русских богатырей желтолицые бояться.

– Что же, Михайло, неволить тебя и других наших собратьев не стану. Я более не твой командир. Мы все сражались и бежали только во имя исключительно одной мечты: чтобы стать свободными. И каждый из нас может своей волей, кровушкой честно заработанной и выстраданной, распоряжаться, как ему заблагорассудиться. Раз решили в тайге остаться – оставайтесь!

– Верно, ваше благородие! Золотые слова! – закивал головой атаман.

– Благодарю за поддержку восстания и всех наших заговорщицких начинаниях. Что же тогда, атаман, поделим оружие, провизию и суда. И вне сомнения, людей. Собак я оставляю тебе – пригодятся для охоты и дозора. Давай, атаман, собирай наших братьев в круг, буду речь перед ними держать…

– Да зараз, ваше благородие Дмитрий Михайлович!..

Лукин собрал практически весь отряд (кроме дозорных). Алабин встал перед сотоварищами и заговорил:

– Братья! Мы уже давно свободные люди! И вправе выбирать куда идти, где жить! Неволить идти за границу никого не стану! Я слагаю с себя командирские полномочия! Кто хочет остаться с Михайло Лукиным, становитесь по левую от меня руку, а кто желает идти со мной в Китай и далее – по правую! Решайте, братья! На то ваша воля!

И снова Алабин обратился к Лукину:

– Атаман, если не возражаешь, то Вин Чоу я возьму с собой. А еще мы возьмем шлюп с парусом и пару лодок.

– А что возражать, коли вам нужно, Дмитрий Михайлович, берите на здоровье китайца, он вам там, на чужбине, пригодится, дабы толковать чужеродные слова. Да и шлюп возьмите, и сколько нужно лодок.

Беглые разделились на две неравные кучки: сорок три каторжника выразили желание остаться с атаманом, а двенадцать – с Алабиным. Естественно, в отряд поручика вошли Кислицин, Юзевский, матросы и солдаты. И неожиданно Энай. Он решил покинуть землю своих предков.

Поручик обвел взглядом толпу.

– Так кто еще пойдет со мной?.. Нет никого?.. Тогда устроим прощальный ужин.

Мятежники зажарили дичь и в последний раз в полном составе поели. Затем атаман и поручик поделили оружие, порох, пули и провизию согласно количеству человек в их отрядах.

Когда раздел имущества произошел, Лукин заключил Алабина в теплые объятья. Расцеловались.

– Ну, бывай, поручик, не поминай лиха! – чуть прослезился атаман. – И хотя я вашего брата офицера не очень жалую, но вы Дмитрий Михайлович – не чета им. Как и Сергей Сергеевич. И ваш рыженький, корнет, царство ему небесное!

Лукин обнялся с каждым из отряда поручика. Затем с алабинцами распрощались и остальные мятежники.

Атаман, вне всякого сомнения, радовался отъезду Алабина и его сотоварищей. Скоро атаман заживет богатою жизнью, а острог станет форпостом известного золотодобытчика Михаила Лукина. Главное пока хранить тайну о месте будущего прииска и набрать в помощники верных людей.

Эх, как бы ему здесь Захар Кручина пригодился! Позарез пригодился бы! Прекрасным и верным помощником его долгие годы был! Вместе разбойничали, вместе отбывали каторгу, вместе бежали и вместе снова воевали. Да нет его сейчас родимого рядом с атаманом: сгинул бедняга в Забайкальских лесах за дело правое и святое – за волю-волюшку бесценную и неповторимую.

Прощайте, ваше благородие Дмитрий Михайлович! Прощайте, господа офицеры! Прощайте, братья! Может быть, когда-нибудь встретимся! Да храни вас бог! Особенно, поручика. Если бы не он не видать бы атаману свободы! Кто знает, без помощи такого умного и рассудительного офицера был бы успешен его собственный побег из Стретенского острога № 7? Или Лукин потерпел бы неудачу? Хорошо, что атаман тогда на руднике доверился Алабину и присоединился со своими людьми к восстанию.

…Остатки Стретенской флотилии через несколько верст пересекли границу чужой страны.

Энай, словно легендарный герой бурят Баргубатор, гордо стоял впереди, на носу корабля, сложив руки на груди. За спиной бурята был лук с колчаном, полным стрел, карабин, на левом боку – сабля, на правой – шашка, за поясом – два ножа и пистолет. Что и говорить – орел! Вооружен до зубов и очень опасен. В племя он никогда не вернется. Он выше своих соплеменников. Он – герой сражений и бесстрашный путешественник. Ему понравилось быть независимым и плыть навстречу испытаниям. Да и не жить ему больше в родной вотчине: за предательство и истребление бурятских племен ждет его смерть от ножей и стрел соплеменников.

Глава 5. Чжун Го

Что и говорить, Амур – великая река! Мощная, полноводная, широкая. А сколько в ней хорошей и вкусной рыбы! Морской осетр, корюшка, минога… Или так называемая «красная рыба» – лосось, горбуша, кета, нерка. Алабинцы ловили особей лососевой породы, солили и через пятнадцать минут ели ее практически сырую.

Вскоре на пути русских беглецов стали встречаться китайские рыбаки на национальных лодках – джонках. Отличались джонки от европейских легких судов тем, что у них были паруса из бамбуковых рей и циновки в форме четырёхугольника, а также приподнятые нос и корма. Паруса таких лодок сворачивались наподобие скатерти, а массивный руль заменял киль. Число мачт крестьянских джонок достигало двух или трех, но не более.

Местные жители удивленно смотрели на чужестранцев. И настороженно. Может это пираты или разбойники? Ведь в руках у некоторых иностранцев было оружие. И поэтому опасливо спрашивали:

– Кто вы, заморские люди? Откуда вы? С какими намерениями пожаловали к нам? Вы случайно не подчиненные адмиральши Шинг? Не из братства «Белого Лотоса» или «Пути Девяти Дворцов»?

Вин Чоу неизменно отвечал им:

– Мы не пираты и не разбойники. Мы к вам с миром идем. Это русские путешественники, офицеры. А я их толмач. Командир наш – Дмитрий Михайлович. Вот он! Хотим добраться до Пекина, а там далее.

Рыбаки в больших соломенных шляпах в виде конуса кивали головой, махали рукой и приветливо кланялись.

Алабинцы тут же принялись с рыбаками и крестьянами производить натуральный обмен. Много чего уже кончилось из стретенских и шилкинских припасов. Мятежники меняли ножи и холодное оружие на лепешки, рис, чай, соль, сахар, овощи, фрукты и прочее.

Правительственные солдаты пока русским не попадались. Но к счастью им встретился местный купец – седой с остроконечной бородкой старик лет шестидесяти. Представился Ли Сюанем. Его морской караван состоял из трех больших джонок с четырьмя, а то и с пятью мачтами. Эти судна были изготовлены из ели, и на некоторых из них находилось до пятидесяти кают. Старик сразу сообщил Алабину кое-что интересное. Весь разговор русского офицера и китайского купца старательно и как можно ближе к тексту переводил Вин Чоу.

– Если вы скажете маньчжурским офицерам, что вы русские путешественники, вам не поверят и арестуют как лазутчиков. Вас всех подвергнут пыткам и могут даже казнить. Так кто вы на самом деле? Не бойтесь меня, я не выдам вас и окажу любую посильную помощь.

Алабина почему-то сразу расположил к себе старик, и поручик решил быть с ним предельно откровенным. Надобно раскрыть свои карты: вдруг на руках поручика отыщется тот самый козырь, который и поможет ему и его отряду дойти до конечной цели. И этим козырем вполне возможно может оказаться китайский купец.

«Эх, была, не была!»

– Переводи, Ваня… Мы русские офицеры, матросы, солдаты, – начал Дмитрий. – Без вины виноватые. Бежали с сибирской каторги и добрались до вашей страны. Нас изначально было более ста человек, но осталось небольшая кучка. Более сорока человек остались в Приамурье. А границу перешло лишь тринадцать человек. И нам всем надобно добраться до Макао. А там, если удастся, сесть или наняться матросами на любой торговый корабль, что плывет в Европу.

Ли Сюань призадумался и огладил свою седую бородку.

– Дальний путь вы проделали, воины. И опасный. И также неблизкая и весьма опасная дорога предстоит вам. До Аомынь, так мы, китайцы, называем Макао, что означает «Бухта радости», много-много лун. Нужно пройти, вернее, проплыть большую часть нашей огромной страны, дабы попасть в желаемое место. И попутно пройти много нелегких испытаний. У нас в стране сейчас неспокойно. Бесчинствуют чиновники, военные, пираты, разбойники. Всем им нужно угодить, а кому-то наоборот дать достойный отпор.

Алабин горько усмехнулся.

– У нас выбора нет, уважаемый Ли Сюань. И обратного пути нам тоже нет, на родине нас ждёт смертная казнь. Мы должны двигаться только вперед. А опасности и трудности нас не пугают, мы уже к ним привыкли. Тем более у всех моих товарищей имеется солидный боевой опыт. Кто приобрел его на войне, кто, путешествуя по реке Шилке в схватках с правительственными войсками и туземцами. А кто и на флоте, на Средиземном море.

– Боевой опыт – это хорошо, он вам пригодится в Китае. Ваше счастье, господа офицеры, что вы встретили меня, старика Ли Сюаня. Я как раз в этих краях закупал товар: серебро с русских рудников. Его поставляет мне один изворотливый русский. И я двигаюсь тоже в Макао. Хочу продать чай, фарфор, шелк и другие товары португальцам и англичанам. И закупить опиум у англичан. Или обменять на товары. Эту порошковую отраву я удачно и с огромной выгодой продаю, путешествуя по Китаю, часть одурманивавшего зелья ушла на подкупы чиновникам и офицерам, но вырученных денег хватило, чтобы закупить новый товар и ссудить за проценты двум уважаемым банкирам солидную сумму. Даже на дорожные расходы с лихвой осталось. Вот что такое опиум. Весь Китай от самого нищего бродяги до самого богатого вельможи сходят с ума от этой губительной смеси. Так что с реализацией опиума у меня нет никаких проблем. Получается своеобразный круговорот торговли: товар – деньги – товар… Я могу вам помочь. Я спасу вас от солдат, буду кормить, одевать, платить жалованье и даже дам вам денег на дорогу в Европу. И договорюсь со знакомым португальским капитаном взять вас на корабль. И оплачу любые другие ваши капризы. Только согласитесь стать моей охраной до Аомынь, то есть Макао. Тогда я могу выдать вас за наемников, служащих мне. Дело в том, что мою охрану в недавней стычке перебили пираты. Ценой своей жизни они спасли мой товар и отразили нападение, но все погибли, кто от удара сабли или пули, а кто от тяжелых ран. Осталось лишь четыре стражника да моряки и слуги. Моряков и слуг в этом краю в избытке, я уже нанял человек тридцать, а вот найти достойных воинов не так здесь просто. Тут в основном крестьянский и рыбачий люд. И как мне прикажите старику дальше двигаться без стражи? Весь мой товар разграбят либо пираты, либо разбойники. Либо… если вовремя не дашь взятки, то и военные. Так что соглашайтесь служить мне, русские. Это ваш единственный шанс дойти до Макао. А я стану вашей счастливой путеводной звездой. А без меня вы точно пропадете…

– Следует подумать над вашим предложением. Я посоветуюсь с моими братьями.

– Конечно, конечно, это ведь в ваших интересах… Ним хао? – спросил купец у поручика.

– Как вас зовут? – перевел Вин Чоу.

– Имею честь представиться, Дмитрий Михайлович Алабин.

– Ты у них главный?

– Да.

– Значит, Дми-три-ий? Долгое и трудное имя. Будешь просто Дим Рим. Я так стану тебя называть. Так мне, старику, легче.

– Хорошо. Как говорят у нас в России: хоть как обзови, только в печь не сади.

Вин Чоу перевел пословицу купцу, тот улыбнулся.

– Хорошая мудрость.

Алабин, посовещавшись со своими товарищами, уже от их имени дал Ли Сюаню согласие стать отрядом сопровождения. Выбора у мятежников действительно не было. Они плохо знали страну, обычаи, нравы, язык, внутреннюю обстановку и не ориентировались в каком направлении идти. И явно не горели желанием попасться в руки маньчжурских вояк и быть казненными под надуманным предлогом.

Решение команды Алабина пришлось купцу по душе: теперь у него есть защита от пиратов и разбойников и можно продолжать путешествие. А наемников Ли Сюань как и обещал прокормит. В этом ему поможет палочка-выручалочка – опий. Его всегда можно выгодно продать или дать какому-то чиновнику или командиру в качестве взятки или платы за проход в другую провинцию или город.

Этот наркотик англичане давно уже поставляли в Китай, рассчитываясь им за китайские товары. Но некоторое время назад ввоз опиума в Поднебесную значительно увеличился: Англия разгромила конфедерацию государств Сигхов и княжества Маратхов и полностью подчинило себе Индию, где в огромном количестве произрастало сырье для наркотика – опийный мак. Британские купцы просто обогатилась на поставках маковой отравы в Китай. И сразу потребление опиума приобрело в стране широкие масштабы. Курили опиум все, кому не лень: и правительственные чиновники, и полководцы, и солдаты и матросы, и разбойники и пираты, хозяева мастерских и лавок, курили слуги и женщины, и даже будущие монахи и даосские проповедники.

Ли Сюань вовремя разглядел в наркоторговле большие перспективы для своего бизнеса и взялся за продажу одурманивающего средства с большим размахом и успехом. Деньги ему текли рекой.

– Я очень рад, Дим Рим, что вы пойдете со мной, – довольно сказал Ли Сюань. – И мне спокойнее и вам хорошо. Там в одной лодке имеются халаты, кольчуги, шлемы, наплечники, оружие, щиты. Возьмите и примерьте. Можете использовать и свое оружие. Если понадобиться куплю вам новые сабли, ружья, порох. И прочную одежду.

Русский отряд облачился в халаты военные доспехи и вооружился копьями, луками и стрелами. И сразу стало жарко воинам в одеянии, пот предательски потек по телу и вискам. Ведь в этой местности царила жаркая летняя погода. Забавно было смотреть со стороны на этих ратников. По одеянию вроде похожи на китайцев, а вот по внешности… только двое – Энай и Вин Чоу. Они единственные из алабинского ополчения имели раскосые глаза, и их можно было спокойно принять за местных жителей.

Кислицин и Алабин, взглянув друг на друга, дружно рассмеялись.

– На кого мы теперь похожи, Сергей Сергеевич? – спросил у капитана Дмитрий.

Кислицин улыбнулся.

– Как на кого? Вы удивляете меня, голубчик. Конечно же на китайских воинов. Только лица наши не желтого цвета, а белого, точнее коричневого, загорелого, а глаза не узкие, а широкие. А вот обмундирование и оружие – точно китайское.

– Но мы речью от этой народности отличаемся.

– Я полагаю, до поры до времени, Дмитрий Михайлович. Скоро и мы заговорим и по-китайски. А иначе как? Да и забронзовеем на здешнем солнце как аборигены. И глаза наши превратятся в щелки от пристального всматривания вдаль. Уверяю, дорогой Дмитрий Михайлович, никто нас потом не отличит от местных жителей.

– Возможно, вы правы, капитан. Вот если бы кто-нибудь из местных художников сумел нарисовать наши портреты – было бы забавно посмотреть.

– Это точно!..

К гвардейцам подошел Юзевский, тоже полностью облаченный в китайские одежды и доспехи.

– Господа, посмотрите, весьма увлекательное зрелище! – веселился Антон. – Перед вами китайский воин, разговаривающий по-польски.

– Мы ничем от вас, сударь Юзевский не отличаемся, – сказал поручик. – Нас тоже можно принять за маньчжурских солдат. И мы с капитаном также весьма любопытное зрелище. Только говорим по-русски.

– Я чувствую себя средневековым воином времен великого завоевателя Тамерлана Хромого. В этом обмундировании чрезвычайно тяжело, жарко и неудобно.

– Ничего, привыкнете, дорогой Антон, дорога-то дальняя.

– Это меня и расстраивает. Как долго я буду носить этот пудовый китайский мундир? Я могу и не выдержать.

– Смею вас уверить, Юзевский, вы выдержите. Если вы не сломались и не погибли после сибирских приключений, вы все выдержите и в дальнейшем. И зной, и жару, и схватки, и в том числе неудобное и непривычное обмундирование. Наша ближайшая цель – Макао или, как там по-китайски, Аомынь.

– Пожалуй, я с вами соглашусь, Дмитрий Михайлович. После побега со Стретенского острога и шилкинской Одиссеи мне уже ничего не страшно в этом мире… Что ж, будем осваивать теперь китайскую территорию и обычаи.

– И сразимся с китайскими разбойниками. Проверим их на прочность, – подытожил итог беседы Кислицин, а Алабин добавил.

– Точно! Пусть бандиты почувствуют нашу силу и удаль! А сейчас в путь!..

Отряд Алабина после примерки немного разоружился, сибирские наемники сняли шлемы и доспехи и взошли на джонки.

Флот Ли Сюаня проследовал по Амуру и попал уже в реку Сунгари. Затем торгово-военный отряд минул города Харбин, Гирин и остановились в Мукдене (Мукдэнь).

Этот город был известен со времен династии Ляо, когда он назывался Шэнь-чжоу. Город китайцы построили на низменной равнине, с глинистой почвой.

Мукден окружали четыре высокие башни и массивные крепостные стены. А также в районе предместий возвышались высокие глинобитные стены около шестнадцати верст в окружности. В Мукдене в храме Бао-шэнь-сы находилась главная ламайская достопримечательность – статуя божества Махакала. В городе имелось великое множество лавок, прачечных, закусочных, кумирен, оружейных мастерских. Горожане торговали преимущественно мехами, одеждой, шляпами и женьшенем. Движение на городских улицах было очень велико.

Практически все дома и жилища в городе (как и по всему Китаю) были с изогнутыми крышами. Согласно верованиям китайцев, кровля домов не должна была быть прямой, а изогнутой. Это для того чтобы таинственные силы не проникли в дом и не вредили домочадцам. Алабин даже видел домики, стоявшие на длинных столбах на реке, будто это маленькие причалы.

Местность, окружающая город была плотно заселена, здесь и множество мелких деревень и поместий богатых китайцев, а также кладбища от пятнадцати до двадцати квадратных верст, где покоились сотни тысяч китайцев.

Природа в этой части страны однообразна, но порой удивительна. Повсюду горы, горы, горы… То голые со скудной растительностью, то заросшие травою и деревьями. Иногда горы отступали и появлялись огромные равнины с залитыми водою рисовыми полями или поля со всевозможными сельскохозяйственными культурами: пшеницей, ячменем, кукурузой, гречихой, бобами, чумизой, пайзой, гаоляном, с сахарным тростником и прочее.

Дмитрий впервые увидел тростник – растение с причудливыми сиреневыми стеблями в два аршина высотой. Для китайцев оно оказывается лакомство. Вин Чоу показал русским, как очищать растение от кожуры и нарезать на кусочки стебли и объяснил, что его нужно жевать, а не есть. Алабинцы попробовали очищенные стебли – им понравилось. Особенно Энаю.

* * *

Ли Сюань и его отряд остановились на ночлег у зажиточного крестьянина. Купец дал хозяину чаю, сувенир и деньги за ужин и спальные места в гостевом домике.

Хозяин распорядился приготовить постояльцам еду и циновки.

Кислицин посетовал Алабину:

– Не могу привыкнуть спать на полу – жестко. А утром встаю, спину больно тянет, наверно простудил ее прошлой ночью на другом постое. Или на джонке.

– Соблаговоли, Сергей Сергеевич, в этом случае обратиться к Вин Чоу, может он знает какое-нибудь средство от болей в спине. Ведь китайская медицина одна из успешнейших в мире.

Кислицин так и сделал. Переговорил с толмачом, а тот, в свою очередь, с хозяином. Крестьянин принес Вин Чоу немного мази. Толмач передал ее капитану.

– Это средство на основе змеиного яда, вотрем на ночь, и замотаешься теплым платком спину – и боль как рукой снимет!

– Вот и чудно! Благодарствую, хороший ты человек, Иван Вин Чоу.

Через час все собрались в беседке-столовой на ужин. Здесь был сам хозяин, хозяйка, их многочисленные дети, Ли Сюань и его толмач и телохранители.

Гостям подали рис в глиняных тарелках и жареный бамбук с грибами и каким-то соусом. И палочки для еды. Русские за время странствий по Поднебесной уже помаленьку научились есть ими. Голод – не тетка, приходиться обходиться без привычных вилок и ложек.

Вин Чоу пояснил Алабину:

– Бамбук, который используют в пищу, срезают сразу после восхода, когда побеги ещё покрыты очень прочными, опушенными тёмно-коричневыми листьями, которые перед обработкой удаляют. Это секреты нашей кухни.

– Понятно…

Чужеземцев хозяин угостил деликатесным кушаньем – черепаховым супом. Алабину вкус оказался необычный.

Затем подали черепашье мясо. Ничего: можно есть.

Вин Чоу сказал:

– Мясо черепахи укрепляет печень и почки, способствует концентрации внимания и развитию памяти. И положительно влияет на мужскую силу.

– Вроде не жаловались на слабость в этом деле, – усмехнулся Алабин. – Но не помешает.

– И мне тоже, – заулыбался Кислицин.

Всем подали маленькую пиалу с какой-то мутной жидкостью.

– Вань, что это? – спросил Алабин у Вин Чоу.

– Рисовая водка. Она не так крепка, как ваша русская, но тоже хороша.

Алабин попробовал водку.

«Боже, что за гадость!» – поморщился поручик, но сделал усилие и улыбнулся гостеприимным хозяевам: мол, спасибо за угощение.

Вин Чоу одобрительно улыбнулся: все правильно командир делаешь.

– Пейте, Дмитрий Михайлович, а то хозяева могут обидеться.

Поручик чтобы не огорчать хозяев постепенно наглотался водки. Привкус был у алкогольного напитка хотя и противный, но с градусами. В голове у Дмитрия зашумело и появилось небольшое опьянение. Кислицин тоже через силу пил национальную китайскую водку и постепенно хмелел. Не отставал от капитана с поручиком и Юзевский.

Младшие сыновья хозяина принесли большой глиняный чайник и пиалы. Горячий напиток разлили всем гостям. Цвет чая был необычным желтым, но запах от него шел ароматный. Поручик уже заметил, путешествуя по Китаю, что его жители черный, привычный для русского человека, чай пьют редко, в основном зеленый и белый. А в этой провинции он желтый. Алабин попробовал напиток. Он оказался без сахара.

Поручик заметил, что китайцы, в том числе Ли Сюань и Вин Чоу, пили чай маленькими глотками. Алабин обратился к переводчику:

– Ваня, голубчик, ответь мне, а что в этот чай добавлено? Он такой запашистый.

– Апельсин, жасмин, лотос и магнолия. Очень полезно, командир.

Когда ужин закончился, хозяин со своим семейством ушел почивать в свое жилище, а Юзевский с русскими солдатами отправился в гостевой дом, в беседке остался лишь Ли Сюань, Вин Чоу, Кислицин и Алабин. Поручика как истинного русского человека после застолья потянуло на рассудительные разговоры.

– Вот ответьте глубокоуважаемый Ли Сюань, отчего у вас в Китае не развита торговля с Россией? Мы же делали многочисленные попытки наладить с вами весьма выгодные деловые отношения.

– Да, Дим Рим ты прав. Ваши русские пыталась неоднократно торговать с нами, но ничего из этой затеи не вышло. И все из-за проклятых португальцев. Наш император послушался их однажды, они просили не пускать в Китай своих торговых конкурентов, особенно русских. Но часть китайских купцов, в том числе и я, нелегально все же ведем торговлю с русскими. На свой страх и риск. И покамест в финансовом плане не обижены.

– Весьма обидно. Ваш император, пардон, мягко говоря, не совсем прав в этом вопросе, – сказал Алабин. – Китай бы поимел от России великую пользу… Но ваши чинуши так нехорошо поступили с русскими посланниками. Четыре года назад…

Поручик припомнил 1806 год. Тогда многие европейские и петербургские газеты писали о том, как в Ургу, Монголия, прибыло посольство графа Юрия Александровича Головкина для дальнейшего следования в Пекин. Граф надеялся наладить торговое сотрудничество с китайскими купцами. Но цинские помощники наместника в Урге и маньчжурский двор потребовали от графа исполнить унизительный обряд – троекратное коленопреклонение с земным поклоном. Российский посланник естественно гордо отказался от такой унизительно процедуры. Переговоры тем самым были сорваны, а Головкина заставили вернуться в Россию. Столь же неудачной оказалась попытка морской экспедиции Крузенштерна и Лисянского конце 1805 года завязать русскую торговлю в Гуанчжоу.

Алабин хмельно улыбнулся.

– Что поделать, уважаемый Ли Сюань, Россию боятся европейские державы. Боятся его могущества, оружия: сколько столетий мы уже героически воюем с ними, и все это время неизменно побеждаем супостатов и присоединяем их земли. От этого враги бесятся и пытаются мою Отчизну ослабить. Всяческими торговыми запретами, блокадами, военными действиями. А мы Россия как стоим, так и стоим. Ни пяди своей земли не отдадим. И никто нас не победит в это мире. Еще князь Александр Невский, наш великий полководец, сказал: Кто к нам с мечом придет от меча и погибнет. Вот так… А лучше расскажите, уважаемый Ли Сюань, о вашем императоре. Кто сейчас правит вашим государством? Как его зовут? Какими делами он знаменит? Про европейскую политическую жизнь я все отлично знаю, а вот об Азии, особенно о современном Китае – чрезвычайно мало.

Купец отпил из чашки чай и, погладив остроконечную бородку, улыбнулся.

– Хорошо, расскажу. Слушай, Дим Рим… Ныне нашей великой страной правит седьмой маньчжурский император государства Цин и пятнадцатый сын Айсиньгёро Хунли, правившего под девизом «Цяньлун», «Непоколебимое и славное» – Айсиньгёро Юнъянь. Девиз же нашего императора: «Цзяцин» – «Прекрасное и радостное». Его вход во власть не был безоблачным. Ему было пятнадцать лет, когда разразилась крестьянская война, организованной подпольной буддийской сектой «Учение Белого лотоса» в двух северных уездах провинции Хубэй, перекинувшееся затем в её западные и центральные районы. Эта война длилась целых восемь лет. Но главным врагом для юного императора были не восставшие, а могущественный фаворит старого императора – Хэшэнь.

Не желая огорчать престарелого отца, Юнь-Янь был вынужден терпеть его любимица. Хэшэнь ещё в течение трёх лет – вплоть до самой смерти старика-императора – управлял всеми делами государства. В условиях господства Хэшэня усилилось казнокрадство чиновников и командиров, а отсюда – деградация и падение боеспособности армии. Солдатам месяцами не платили жалованье и по многу дней не выдавали паёк. Голодные и разозлённые офицерским произволом вояки грабили население и чинили в деревнях и городах бесчинства. В то время военными операциями заправляла клика Хэшэня. Их отличали бездарность, беспомощность, крайняя медлительность и нерешительность, они боялись вооруженных повстанцев, но жестоко обращались с мирным безоружным населением.

Через три года после начало восстания и после смерти отца, Юнъянь поспешил разделаться с ненавистным Хэшэнем. Негодяя заключили под стражу судили и казнили, а все его неслыханное состояние, дворцы и земли император конфисковал в свою пользу Само собой разумеющиеся, что без покровительства Хэшэня его бездарные и трусливые ставленники потеряли все свои посты и должности. Молодой император против повстанцев из «Белого лотоса» и «Пути девяти дворцов» направил армию во главе с новыми и весьма способными полководцами. Верховным главнокомандующим был назначен искусный военачальник монгол Элэдэнбао, а командующим войсками в Ганьсу – Наяньчэн (оба они участвовали в подавлении восстания племён мяо в Юго-Западном Китае). Боевыми действиями руководил Ян Юйчунь из войск «зелёного знамени». Всё это значительно укрепило цинский лагерь. Они-то и разгромили восставших. Вот так…

Алабин поблагодарил купца за подробный рассказ и пошел спать. Кислицин попросил Вин Чоу натереть ему мазью спину. Китаец это добросовестно сделал, а капитан для лучшего эффекта обмотал поясницу теплой рубахой – пусть мышцы греются. Утром Кислицин встал – и боли в спине как не бывало.

Итак, Мукден остался далеко позади, а странствование Алабина и его товарищей по Китаю благополучно продолжалось.

* * *

Ли Соан, оставив свой флот у реки, в паланкине, который несли четверо слуг и под охраной, прибыл в одну деревню в поисках пищи и ночлега. Но купцу не повезло, в это время через селение проходил рота маньчжурских солдат во главе с офицером.

Впереди на бело-рыжем коне с горделивым и надменным видом ехал ротный командир – юцзи. На нем был стеганый халат, сверху позолоченные наплечники, центр груди защищал позолоченный круг. На голове у юцзи возвышался золотистый шлем с нащёчниками и красными перьями. На ногах военачальника красовались расшитые золотистой нитью мягкие сапоги.

За командиром следовал бравый знаменосец с зеленым стягом и солдаты в количестве двухсот человек в полном обмундировании и вооружении: в доспехах, металлических нарукавниках и поножах, в шлемах с перьями, с длинными пиками, щитами, ружьями, короткими саблями и широкими топорами, насаженными на длинное топорище. Также у каждого солдата имелся длинный тугой лук и большущий колчан набитый полностью стрелами с зубчатым острием. Отряд сиял и блестел на солнце от изобилия металла. За бойцами следовала артиллерия – деревянные повозки, запряжённые двумя лошадями. Каждая повозка везла по две пушки и ядра.

Алабин улыбнулся.

– Сергей Сергеевич, у вас нет ощущение, что мы попали в средневековье?

– Есть такое, Дмитрий Михайлович? Извольте только посмотреть: у них ружья с фитильными запалами на подставках (!). Они никуда не годны и устарели еще лет сто назад. А щиты? Тоже отголосок средневековья. Как и прочее оружие: копья, лук и стрелы, мечи да сабли. Любая европейская армия если бы напала на Китай, то в пух и прах разбила бы китайские войска.

– Совершенно верно, милостивый государь. Европейский солдат успеет десять раз выстрелить, пока китаец зарядит свое ружье, установит его на сошку, прицелиться и, в конце концов, пальнет из него.

– Абсолютно согласен с вами, Сергей Сергеевич…

И тут началось нечто удивительное. Юцзи что-то гортанно выкрикнул, военный строй в мгновение ока рассыпался, солдаты кинулись в разные стороны и стали… жестоко грабить местных жителей! Служивые забегали во дворы крестьян, хватали куриц, уток, индеек. Забирали коз, баранов, телят, коров. Жители молили грабителей оставить их живность и припасы в покое. Говорили им самим нечего есть, но обнаглевшие солдаты вовсе не слушали их, отпихивали, били, грозили расправой, да еще и повышали голос на несчастных.

Пограбили воины и уличных разносчиков. Один служивый схватил зелень прямо с лотка одного торговца и стал жевать на ходу. Другой похитив у второго торгаша цветастую материю, обмотал себя тканью и пошел дальше. Разносчики, кто был похитрее и ловчее, попросту убегали или скрывались в узких улочках. Но и таких торговцев бойцы отлавливали и тогда отбирали вообще весь товар.

Кругом стоял шум, ор, гам. Блеяли овцы, кудахтали куры, крякали утки, гоготали гуси и мычали коровы. Лаяли собаки. Кричали люди.

Алабин с недоумением спросил толмача.

– Что происходит здесь, изволь объяснить, Ваня? Отчего солдаты ведут себя как самые заурядные бандиты?

– Жалованье офицеров и солдат нищенское и едва хватает на достойную жизнь. И не удивительно, что эти служивые, вместо того, чтоб быть защищать крестьян, ремесленников да торговцев, их попросту грабят. Солдаты, по сути, и есть наипервейшие грабители китайского народа. Если бандита или пирата можно убить мирному человеку, то вояку – нельзя. За это накажут колодками или казнят мучительной смертью. Порою переход воинских отрядов через селения и города превращаются нашествия хуже неприятельского. Вы сами все видите, мой командир. Бойцы императорской армии они должны что-то есть. И они не опасаются наказаний. Напрасно обиженный торговец или крестьянин будет жаловаться на такие притеснения: его слезная иеремиада не дойдет далее полкового командира, который всегда готов прикрыть их бесчинства. Вечером, когда смеркается и вовсе небезопасно встретить на улице солдата. Служивый может у уличного торговца забрать весь товар или то, что он захочет. Табак так табак, соль так соль, чай так чай.

– Чем-то это зрелище мне напоминает Мамаево нашествия, вы согласны со мной, Сергей Сергеевич? – обратился к капитану Алабин.

– Совершенно согласен, Дмитрий Сергеевич – грустно улыбнулся Кислицин. – Более уместно выражение «грабеж среди бела дня».

– Достаточно точное и верное выражение…

Офицер остановил Ли Сюаня, и они начали разговаривать. Во время беседы военачальник указал на русский отряд и что-то спросил. Купец ответил. Тогда юцзи стал что-то требовать от старика.

Алабин поинтересовался у Вин Чоу.

– Послушай, братец, о чем они договариваются?

– Офицер требует пошлину за весь товар и за нас откупные. Они торгуется. Естественно командир отряда пытается запросить побольше лянов, а наш патрон пытается снизить выкуп.

– Какая наглость! Можно я его разрублю надвое? Так будет дешевле для Ли Сюаня. Мы кстати можем перебить и весь этот отряд, если поднатужимся. И крестьяне с разносчиками нам в этом благородном деле помогут.

Вин Чоу не оценил шутку и напугался.

– Нельзя, командир, лучше наш хозяин даст ему немного товара или денег. Офицеры и чиновники – первые грабители государства. Но с ними лучше не связываться.

Купец дал офицеру денег, продукты, какие-то вещи и маленький мешочек с опиумом. Тот несказанно обрадовался особенно опиуму и благодарно кивнул: мол, разрешаю сопровождать тебя, купец, русским.

Кислицин похвалил старика:

– Молодец, Ли Сюань, дал взятку офицеру. Дабы нас не арестовали.

– Я тоже придерживаюсь этого мнения, Сергей Сергеевич, наш патрон молодец из молодцов, – согласился с капитаном Алабин. – Он так нас оберегает, словно зеницу ока.

– И небескорыстно, заметьте, Дмитрий Михайлович. Мы в свою очередь может погибнуть в схватке за спасение его достояния.

– Да, мы и купец кровно заинтересованы друг в друге. Мы без него не можем обойтись, а он – без нас. Но если я с ним дойду до Макао, я воздвигну ему памятник при жизни.

– Рукотворный? Из бронзы или меди?

– Из чистого золота.

– Лучше тогда отлить небольшой бюст: золота меньше уйдет. И может статься, обойдётся вам дешевле, – улыбнулся Кислицин.

– Замечательная идея, бюст так бюст, – согласился Алабин, и веселая усмешка скользнула по его губам.

Офицеры рассмеялись.

Военный отряд с награбленным добром пошел дальше до следующей деревни, а Ли Сюань нашел приличный домик для ночлега и оплатил проживание и ужин своим телохранителям.

…Алабин и Вин Чоу оказались соседями по спальным местам. Все готовились ко сну. Тут поручик и задал вопрос толмачу.

– Все хотел полюбопытствовать, Ваня, как ты попал на каторгу?

Китаец на минуту задумался, тяжело вздохнул и начал рассказывать.

– Когда-то я мечтал стать богатым. Торговал со всеми народностями, в том числе и с русскими. Дела шли в гору, как вдруг случилось трагическое для меня происшествие, которое и перечеркнула все мои надежды на состоятельную и достойную жизнь. Один нерчинский купец пригласил меня в гости, на заимку. Славно поохотились, убили много дичи. После охоты в баньке мылись, пили. Очень много пили. До неприличия, особенно хозяин. Свихнулся от водки этот купчина. В какой-то миг разонравился я ему, и задумал он дело недоброе супротив меня. Купец обвинил меня при всех в краже его нательного золотого креста – и в драку! Его слуги полезли на меня. Я кого-то ударил – а он об угол печки ударился. И мгновенная смерть. Вот я и оказался сначала в полицейском участке, потом в тюрьме, и конце концов на каторге. Простая история. Как вы любите говорить русские: без вины виноватый я был тогда.

– Ясно… Печальная история… Ну тогда спокойной ночи, братец, не стану тебя более беспокоить.

– И вам спокойной ночи, командир… Как говорите вы, русские: утро вечера мудренее.

– Сие верное замечание…

* * *

Алабин проснулся неожиданно рано и вышел во двор освежиться. И увидел Ли Сюаня…

Он в простой одежде белого цвета делал плавные и причудливые движения. Старик ни на кого не обращал внимания. Он был отрешен от мира сего и пребывал в своем собственном мире – добра, света, силы духа и гармонии. Старик то глубоко вдыхал, то глубоко выдыхал, задерживал на некоторое время дыхание и снова глубоко вдыхал… Затем резко вдыхал и резко выдыхал… И снова глубокие вдохи и долгие, долгие выдохи в сочетании с голосовом сопровождением – натужным хрипением или шипением. Порой Ли Сюань убыстрялся и делал резкие движения ногой и рукой, быстрые перемещения с прыжками, падениями и вставаниями. Затем купец снова переходил к ритмичным плавным движениям и ровному дыханию. Все эти упражнения завораживали поручика и приводила в немой восторг. Что это за удивительная по красоте гимнастика!

Поручик не стал беспокоить купца и, дождавшись окончания занятий, спросил его:

– Уважаемый, Ли Сюань, что за интересный вид гимнастики вы сейчас демонстрировали?

– Это наша древняя гимнастика «тай чи». И в то же время боевое искусство. Оно передается из поколения в поколения. Она укрепляет дух, развивает тело и помогает победить врага.

– Каким образом? В ней я не заметил ничего агрессивного и боевого.

– Это только так кажется, что тай чи – безобидная дыхательная гимнастика. Это нечто большее… Дим Рим, возьми вот эту палочку. Представь, будто у тебя в руках нож и нападай нам меня. Ну, смелей…

Алабин взял палочку и замахнулся на купца… Не успел поручик опомниться как оказался на земле.

– Не ушибся, Дим Рим? – заботливо спросил Ли Сюань.

– Великолепный прием! – восхитился Алабин, вставая с земли и отряхиваясь. – Покорнейше прошу вас, глубокоуважаемый Ли Сюань, научите меня вашему тай чи.

– Хорошо, научу. Но есть одно условие.

– Какое?

– Это тайное искусство. Ему меня учил отец, а его – дед. Я буду передавать знания тебя, но ты не должен передавать их кому-то еще.

– Хорошо, я согласен. А можно еще полюбопытствовать, что это за долгий выдох с хрипением?

– Я вывожу из точки Ци, что на два пальца выше пупка с остатками воздуха отработанную энергию и вдыхаю новую более сильную энергию, которую я черпаю из вселенной.

– Занятно…. И когда у нас будет первый урок?

– При первой удобном случае.

– Договорились, уважаемый.

– Договорились…

* * *

Флотилия Ли Сюаня пристала к берегу. Дальше был город. Ли Сюань хотел закупить провизию для своего отряда.

Все-таки интересная страна – Китай! Явно не похожая на Россию. Тут другие нравы, особенности, менталитет, обычаи, еда.

Алабин, общаясь с жителями Поднебесной, заметил одну интересную особенность их поведения. Эта особенность заключалась в том, что к нему запросто могли подойти на очень близкое расстояние незнакомые люди и, начиная общение, заглядывали в лицо, пытаясь детально рассмотреть его. Личное пространство поручика сужалось до минимальной дистанции и от этого он чувствовал себе неуютно. Он привык к более дальнему личному пространству при разговоре с любым собеседником.

Алабин познакомился и с некоторыми экзотическими фруктами, которые он никогда не пробовал в своей жизни. Например, личи – «китайская слива», один из основных китайских фруктов. Или фрукт, похожий на неочищенный желто-красный каштан в колючей оболочке из множества длинных зеленоватых волосков. Вин Чоу объяснил поручику, что это рамбутан, он очень полезен для организма и продлевает жизнь. На что Дмитрий иронично заметил:

– То-то я смотрю у вас много в стране долгожителей. По твоим рассказам, Вань, у вас все фрукты, овощи, злаковые и растения продлевают жизнь. Даже мясо животных.

Вин Чоу лишь улыбнулся на реплику командира и ничего больше не сказал.

Закупив провизию, купец с отрядом решил вернуться к судам…

И вдруг! Юзевский первым заметил бегущих с небольшого холма каких-то вооруженных людей и крикнул Алабину:

– Дмитрий Михайлович, какая-то вооруженная толпа мчится к нам с явно плохими намерениями! Их много. Человек сорок! Что предпринимать, командир?!

Ли Сюань засуетился.

– Русские! Дим Рим! Это разбойники! В этих местах бесчинствует секта «Путь девяти дворцов». Выручайте меня, мои охранники! Покажите вашу доблесть, я вас вознагражу! Весьма вознагражу!

Купец взялся за саблю и пистолет и приготовился защищать свою собственность, а Алабин обратился к своим подчиненным.

– Что нам предпринять, братья? Первоначально следует достойно и без излишних потерь отразить атаку бандитов, а затем перейти в контрнаступление и разгромить врага наголову! Вот и все мое распоряжение! Деритесь храбро и мужественно! Бог на нашей стороне. Николай святой угодник, выручай нас! Эх, понеслась, моя душенька, в рай!

Наемники в количестве чертовой дюжины взвели курки своих ружей и пистолетов. Кислицин, Юзевский и Алабин и Энай предусмотрительно подхватили щиты, в которые тотчас же вонзилось несколько стрел.

– Вот и щиты пригодились! – азартно крикнул Кислицин.

– И не говорите, Сергей Сергеевич! – отозвался Алабин. – Сегодня мы побываем в шкуре древнерусских витязей!

– Или воинов Тамерлана! Будет о чем потом вспомнить, господа! – развеселился Юзевский.

– Если останемся в живых! – продолжил капитан.

Вооруженная толпа приближалась. На головах у членов секты «Путь Девяти Дворцов» вместо традиционных конусообразных соломенных шляп были желтые повязки. Оружие у них было в основном холодное: цепы, луки, стрелы, копья, сабли, ножи, вилы, дубинки. Только у нескольких человек имелись допотопные ружья и то больше для устрашения. Доспехов и других защитных приспособлений у разбойников не наблюдалось. Вместо них – рубахи с косым запахом да штаны. Некоторые бандиты и вовсе были обнажены по пояс. Впереди них бежал главарь – мускулистый и непривычно высокий для китайцев детина с голым торсом. В руках он держал две сабли. А за его поясом торчала куча ножей и кинжалов. Он что-то яростно выкрикивал, и вид его был очень устрашающий.

И вот враг уже совсем близко…

– Главаря я беру на себя! – громко предупредил всех поручик, и в сторону сектантов грянул ружейный и пистолетный залп.

Первый ряд разбойников заметно поредел. Но это не остановило яростную атакующую волну. Алабин разредил пистолеты и ружье и бросился с двумя саблями на врагов. Как скандинавский берсерк с пеной на губах и с взбешенным взором Дмитрий рубил клинком направо и налево, подбираясь к предводителю разбойников.

И вот наконец ранив какого-то грабителя, поручик схватился с главарем. Две острые сабли детины были в крови. Только что бандит рассек голову одному русскому матросу, а до этого убил его товарища.

«Постой, мерзавец! Сейчас ты получишь сполна за свои злодеяния!» – мысленно проклинал китайца поручик.

Главарь что яростно кричал на своем языке и рубился с Дмитрием жестоко и умело. И вдруг он взмахнул саблями и упал, пронзенный стрелой в горло: это постарался лучник Энай.

– Молодец, батыр! – похвалил бурята Алабин и кинулся к другому разбойнику.

Как только бандиты увидели, что их предводитель пал, они дрогнули и побежали. Энай принялся пускать стрелы в спины бегущих. Он делал это весьма быстро и умело, что наносил немалый урон отступающим. Кто-то из них падал раненый, кто убитый.

Победа была полной. На поле сражения осталось около двадцати пяти трупов сектантов. Но и победители не обошлись без потерь. Остались в живых Алабин, Кислицин, Юзевский, Вин Чоу, Энай, один матрос и двое солдат. Но пятеро алабинцев погибло. По русским традициям их тут же на берегу схоронили и поставили кресты. Также погибли в бою и двое слуг купца.

Мертвых слуг отнесли в город, обрядили в белые одежды и положили в гробы лицом кверху и накрыли одеялом. Боковые промежутки гробов наполняли соломою, а сверху накрыли красным шёлковой материею. Гробовую крышку прибили гвоздями, а пазы замазали глиной. Перед гробом поставили опрокинутую лоханку, а нее – большой камень.

– Для чего это, Ваня? – удивился Алабин.

Вин Чоу охотно пояснил:

– Камень придавливает искушения у покойника, а также умерший не может теперь вставать и прочее. У нас покойников погребают в течение седьми седьмиц, или ста дней. Но если в продолжение сего времени не найдут удобного места для похорон, то строят в избранном месте хижину и в ней ставят гроб. Это называется «на время поставить».

– Ясно… И вот еще какой меня вопрос интересует, Ваня. Отчего у вас так много разбойничьих шаек, просто полстраны бандитов? Откуда они берутся?

Вин Чоу грустно улыбнулся:

– Богачи, чиновники, ростовщики, а также военные отнимают у крестьян не только прибавочную, но и зачастую значительную долю необходимого продукта, обрекая бедолаг на нищенское полуголодное существование. В этом вы, командир, убедились, когда мы встретили роту маньчжурских солдат. Чиновники – вот настоящие деспоты. Они вершат суд и расправу по собственному произволу. Под разными предлогами они вводят разные налоги: на чай, табак, соль, сахар, хлеб, рис, мясо, дрова. И горе крестьянину, если осмелиться обратиться с просьбой о защите к вышестоящей власти. Жалоба все равно возвращается на рассмотрение к обидчику. А потом он приказывает бить жалобщика плетью. «Чиновники империи хуже разбойников» – так говорят простые люди. Крестьяне естественно разоряются, бросают свои дома и наделы, становятся нищими и пополняют ряды разбойной вольницы. Не лучше положение ремесленного народа и в городах. Поэтому крестьяне и бедное население городов нередко поднимают восстания и образуют новые шайки. И это будет продолжаться до тех пор, пока в стране на троне не воцарится справедливый император, который и поставит на место непомерно жадных чиновников и господ.

– Принимая во внимание особенности вашей китайской ментальности и традиций, когда нижестоящий почитает вышестоящего, несмотря на то, что тот глуп и бесчестен, я полагаю, что в вашей стране еще долго будет засилье узурпаторов и деспотов в дорогих и золотых шелках. А, значит, будет продолжаться угнетение рабочего и крестьянского люда. А посему ряды разбойников и пиратов будут непременно увеличиваться. И они как саранча будут пожирать свою экзотическую страну.

– Ваши рассуждения точны и справедливы, командир. Я тоже считаю, что так будет. Наши традиции, к сожалению, а может, к счастью, чрезвычайно древни, крепки и вечны.

– Достойный ответ, Ваня. Ну, что же, а теперь пора нам взойти на наши «корабли» и странствовать далее. Видишь, нам машут наши товарищи.

– О, да, все уже наши на борту джонок! Кроме нас! Тогда идемте, командир!..

– Allons, mon ami! Et juste avant![25] – дружески похлопал по плечу Вин Чоу поручик. – Приключения продолжаются!

Алабин и Вин Чоу заскочили на судно, и флотилия Ли Сюаня отчалила. Рискованный и опасный поход по Поднебесной вновь продолжился. Купец и его команда минули портовый город Люйшунь и вышли в Желтое море, которое Вин Чоу и Ли Сюань вкупе со слугами-китайцами и моряками называли между собой «Хуан-Хай». Хуан-Хай потом сменил Дун-Хай – Восточно-китайское море.

Вечером Ли Сюань пригласил Вин Чоу в качестве переводчика и задал Алабину неожиданный вопрос:

– Дим Рим, хочу все спросить тебя, в России у тебя имеется жена, дети?

– К великому сожалению, благоверной я не успел обзавестись. Детьми – тоже, хотя обожаю этих наивных ангелочков. Имеется возлюбленная, но она уехала в Англию. Скажу по великой тайне, уважаемый Ли Сюань, именно из-за любви к ней я и попал на каторгу.

– Понятно – сочувственно покачал головой купец. – И когда ты последний раз видел свою ненаглядную?

– В марте одна тысяча восемьсот девятого года. Пятнадцатого числа. Я эту дату на всю жизнь запомнил.

– Какой долгий срок.

– Больше года.

– Больше года… Мужчина без женщины теряет свою энергию, – философски изрек Ли Сюань задумался…

– А вы, уважаемый Ли Сюань, обременены ли узами Гименея, у вас есть детишки?

Тень скорби и печали легла на лицо купца.

– Была у меня жена, и чада были, двое мальчиков и три девочки.

– И что с ними сталось?

– Я тогда жил недалеко от Гуанчжоу. А эти мерзавцы – люди адмиральши Шинг – напали на наш пригород. Я тогда с торговыми делами был в Харбине. Так вот пираты никого из жителей тогда не пощадили, в том числе и мою семью. Эти ладроны – настоящие звери, безжалостные и циничные. Когда я вернулся домой, я был вне себя от горя. Хотел лишить себя жизни, но одумался…

– Примите мои соболезнования, глубокоуважаемый Ли Сюань, вы столько пережили. Простите, что задал этот не к месту вопрос.

– Ничего… Эта трагедия уже в прошлом… Через трое лун мы уже будем в великом городе Шанхае, там мы и отвлечемся от грусти и земных забот. И забудем горечь потерь.

– Пожалуй, отдых нашему дружному отряду не помешает. Это точно…

* * *

И вот он огромный Шанхай.

На местном диалекте название города произносилось как «Занхэ». Так объяснил Вин Чоу русским офицерам. Первое упоминание этого названия относится к династии Сунн, девятый век, когда уже существовал между слиянием рек Янцзы и Хуанпу поселок с таким названием. Шанхай был разделён на две части рекой Хуанпу – притоком реки Янцзы. Большая часть городской зоны Шанхая находилось на западном берегу Хуанпу.

С Ли Сюанем в центр города отправились четверо слуг, Алабин, Кислицин, Энай, Вин Чоу и Юзевский. Китайских охранников и моряков он оставил на судах для защиты его богатств.

В городе было очень душно, ввиду высокой влажности.

Вдоль узких и кривых улиц шли дома от одного и более этажей. На нижних этажах находились лавки, цирюльни, чайные. Везде и что естественно – вывески с иероглифами. По улочкам грохотали конные повозки. Было много мулов. Они везли упряжки с товаром, на них люди ехали верхом или вели под уздцы, сопровождая тяжелые вьюки. Помимо конных и мульих упряжек на шанхайских улицах царили двуколки с оглоблями сзади, за которые брался один человек и толкал ее вперед и перенятые из соседней Японии двуколки с оглоблями, наоборот, впереди, в которую тоже впрягался человек и вез (после таких «возничих» назовут «рикшами»). Двухколесные повозки с применением человеческой силы дополняли всевозможные паланкины различных чиновников купцов и вельмож.

Везде сновало множество народу. Разных сословий и рангов. В основном в белых, серых рубахах, в традиционно конусообразных соломенных шляпах разных цветов. Наблюдательный Алабин заметил, что при всем многообразии шляпных расцветок, он не встречалось головного убора зеленого цвета. Об этом он спросил Вин Чоу.

Толмач протестующе замахал руками.

– О, командир, это нельзя носить, тем более дарить кому-то шляпу зеленого цвета. Это неслыханное оскорбление для человека. Зеленая шляпа означает, что тот, кто ее носит «рогоносец»!

– Надо же! Какие различия в культуре и образе мысли здешнего народа! Никогда бы не подумал! Какие предрассудки! А говорите Китай – Чжун Го, Центральное государство.

– О, командир, это не я выдумал, а народ. Еще много веков назад. Наша святая обязанность – соблюдать наши традиции. На том и стоит наше Чжун Го.

Русские, открыв рот, смотрели во все стороны и удивлялись шумному и огромному городу. Они остановились около одной гостиницы. Купец снял для своих любимцев весь второй этаж. Уселись все в номере на ковре вокруг низкого стола. Прислужницы – две миниатюрные девушки – подали к столу утку, рис, бамбук, а на десерт – лёд, смешанный с кусочками апельсинов, лимонов и зернышками гранатов.

Алабин услышал, что Вин Чоу называет Ли Сюаня каким-то «Лаобанем» и поинтересовался у толмача.

– Что это за интересное слово? И отчего ты так называешь глубокоуважаемого Ли Сюаня?

Вин Чоу улыбнулся.

– «Лаобань» буквально переводится как «старая доска», но имеет ещё одно значение – «хозяин».

– Ясно. Пожалуй, я не буду называть Ли Сюаня старой доской, вдруг обидеться.

– Ваня, а какие у вас есть народные герои? У нас допустим Иван-царевич, Иван – крестьянский сын, Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович…

– У нас тоже есть герои. Например, «Восемь бессмертных» – популярнейшая группа героев. Они для нас символы удачи. Все они достигли бессмертия в результате постижения дао, то есть «пути». Первым достиг бессмертия Ли Тегуай – «Железная клюка», ученик основателя даосизма Лао-цзы.

– А почему его назвали «Железная клюка»?

– Дело в том Ли, став достигнув бессмертным, отправился к священной горе, а вернувшись обнаружив, что его тело нечаянно сожгли. Тогда Ли вошел в тело умершего от голода хромого бродяги. Тегуай не хотел жить в омерзительном оболочке, но Лао-цзы убедил его не оставлять жизнь и дал железную клюку.

– Занятно…

– А вот Энай мне напоминает нашего героя «Xoy И», Божественного стрелка – сына верховного божества. Этот, стрелок совершил много отважных поступков. Но до этого он получил от бога Си Ванму эликсир бессмертия и подчинил ветры, осушавшие китайскую империю. Когда на небе появилось десять солнц, великий бог дал Хоу И красный лук и колчан с белыми стрелами, чтобы тот поразил светила, иссушающие своими жаркими лучами плодородные земли. Стрелок И начал пускать в небо стрелы. И вот девять светил исчезли пораженные стрелами. И на небе осталось только одно солнце, а Хоу И пошел убивать диких зверей и чудовищ, пожиравших людей.

Кислицин заинтересовался.

– Очень увлекательная легенда. Чем-то подвиги Хоу И похоже на подвиги Геракла. Продолжай, голубчик, продолжай.

– Самым лютым зверем в то время был Яюй. Голова у него была человеческая, туловище бычье, а ноги лошадиные. Его пронзительный голос напоминал плач ребенка. Стрелок И нашел этого человека-быка и хладнокровно пронзил его стрелой насквозь.

Следующий подвиг Хоу И совершил на Южной пустоши. Там обитало чудовище Цзочи с человечьим телом и звериной головой. Из пасти торчал страшный клык, похожий на железный плуг. Цзочи схватил щит и копье, чтобы убить храброго героя. Но стрела Божественного Стрелка пробила щит и пронзила чудовище.

После этого подвига Стрелок И направился к реке. Там обитал Цзюин – свирепый зверь с девятью головами, которые изрыгали огонь и воду. Стрелок не испугался Цзюина. Одной за одной И выпустил девять стрел и поразили все девять голов. После этого Хоу И подошел к бездыханному многоголового зверя и бросил в Великую реку.

Возвращаясь домой, Хоу И повстречал ужасную птицу-ветер Дафэн. Когда она взлетала, от взмахов крыльев его поднимался страшный ветер, сдувавший хижины, людей и скот. Хоу И примотал к концу стрелы веревку, сплетенную из зеленого шелка, и сделал засаду в лесу. Когда птица-ветер пролетала над ним, Хоу И выстрелил из лука и стрела попала Дафэну прямо в грудь. Веревка, привязанная к стреле, не позволила птице улететь. Притянул Божественный стрелок притянул Дафэна к траве и разрубил его мечом на куски.

Затем Хоу И снова отправился на юг, к великому озеру, в котором обитал огромный удав Башэ, глотавший всех, кто попадался на его пути. Долго искал великий герой гигантского змея и наконец нашел. Хоу И выпустил в удава множество стрел. Все они попали в Башэ, но живучий змей продолжал приближаться к лодке героя. Тогда Хоу И вытащил меч и разрубил его на части. А рыбаки громкими радостными криками приветствовали Хоу И – Избавителя.

Оставался последний враг огромный кабан Фэнси, что жил в тутовом лесу. Хоу И выпустил четыре стрелы и они точно попали в ноги чудовища. Кабан был обездвижен. Взвалив Фэнси на плечи, Божественный стрелок притащил кабана в город. Там Хоу И разрезал Фэнси на куски и принес в жертву небесному владыке. Народ благодарил Божественного Стрелка и слагал о нем песни.

– Как интересно! – восторженно воскликнул Кислицин. – Дмитрий Михайлович, а не кажется ли вам, что пора нам записывать эти мифы, сказки, легенды. Про сибирские народы, китайские. Пока доплывем до Англии, наберем на целую книгу. Издадим в Лондоне. Назовем «Сказки и мифы народностей мира».

– Весьма ценная идея, Сергей Сергеевич, пожалуй, стоит задуматься над этим. Но придется издавать рукопись под псевдонимами. И в тех журналах, кои платят почету более других.

– Не беда, ради печати рукописи я героически пожертвую своим славным именем. Главное, опубликовать сей литературный труд и получить за него заслуженную плату.

– Что же, гонорар нам не помешает, Сергей Сергеевич.

Прислужницы принесли зеленый чай. Алабин и Кислицин попросили заварить черный. Девушки согласно кивнули, низко поклонились и ушли. Вскоре им принесли привычный черный чай и чашечку с сахаром и щипчики.

– Отдыхайте, – кратко сказал купец и удалился в свой номер.

Алабинцы разошлись по своим номерам.

…Вечером Ли Сюань обратился к своим телохранителям и переводчику.

– Ужинаем сегодня в другом месте. Я приготовил вам всем великолепный подарок. Особенно тебе, Дим Рим.

– Какой, извольте полюбопытствовать?

– А-а, Дим Рим, это мой секрет. И сюрприз. Но вам понравится, вот увидите. А называется мой сюрприз «Продажа весны».

Вин Чоу хитро улыбнулся.

– Так что сие означает, братец? – спросил Алабин у толмача.

– Раньше времени открывать тайну не буду. Старик приказал строго-настрого молчать. Но вам понравится непременно. Это либо «Синие дома» либо «Цветочные лодки». А лучше «Цветочные лодки». Запах моря, вечерняя свежесть, музыка.

И вот набережная Дун-Хая. Множество лодок на причале и море разноцветных и живописных огней. Яркий свет льется от тысячи фонарей, ламп и свечей. И суденышках – ленты, ленты, ленты… Разноцветные, разной длины и ширины. Какое красивое и волшебное зрелище!

И снова лодки, лодки, лодки… Большие, маленькие, средние. Они плотно прилегали друг к другу. Их отделяли лишь стеклянные цветные стенки. За ними целые плавучие дома в несколько этажей. Это публичные дома. Нижние этажи судов предназначаются для клиентов низшего класса. Здесь царят вольное, ничем не стесняемое обращение и большое оживление. Пространство, предоставляемое в распоряжение каждого клиента, занимает не больше места, чем двуспальная кровать.

Двери из розового и синего стекла были открыты, и внутри сидели тесно прижавшиеся друг к другу проститутки, одетые в синие и шелковые медно-красные материи с блестками и золотистыми вышивками.

Нарумяненные девушки с черными волосами хихикали, мило болтали, делали недвусмысленные знаки и ждали, что кто-то из посетителей «закажет» их. Тогда они приступят к своим обязанностям: подадут чай и рисовое вино, начнут танцевать и в стихотворной форме рассказывать легенды о китайских героях, богах и императоров. А апогей всего этого развлечения – жаркое соитие в комнатушке в полумраке.

Но Алабин еще не знал, кто эти девушки.

– Вань, а что это за скопище причудливых и сияющих сотнями огнями лодок? И отчего там много раскрашенных под матрешку миленьких девушек? – полюбопытствовал поручик.

Толмач охотно ответил:

– Обыкновенные плавучие бордели. У нас их называют «Синие дома» или «Цветущие лодки». А «продажа весны» – это и есть завуалированное название проституции. Но мы пойдем в более престижный дом терпимости. Эта целая плавучая пристань. В ней четыре этажа. Вот это и есть сюрприз от хозяина.

– Ай, да, старик!.. – восхитился Юзевский. – To naprawdę niespodzianka![26]

– Вот удивил нас купчина, так удивил! – покачал головой Кислицин. – Давненько я не бывал в женском обществе.

– И не говорите господа. Все так неожиданно! – удивился Дмитрий, и вся мужская сила вмиг ожила в нем…

Русских охранников во главе с Алабиным Ли Сюань и Вин Чоу завели в плавучий дом. Нижний этаж предназначался для менее обеспеченных слоев, второй – для тех, кто зажиточнее, третий – для более богатых, а четвертый считался элитным этажом и служил для самых состоятельных господ.

Здесь девушки были намного краше тех, что с других этажей и одеты в более дорогие шелка и надушенными самыми дорогими и изысканными духами. Внутреннее убранство общей залы было чрезвычайно роскошно, с богатой, частью позолоченной, частью блестящей лакированной резьбой и очаровательными шелковыми материями.

Какой-то низкорослый музыкант самозабвенно играл на визгливой однострунной скрипке. В девичьем обществе царило чрезвычайное веселье.

Алабинцы расселись по мягким европейским диванам. Только Вин Чоу и Энай сели на пол, застеленный мягкими узорчатыми коврами. К гостям вышел сам хозяин заведения и поприветствовал их. Ли Сюань перекинулся с ним парою фраз, и хозяин кивнул своему слуге. Тот низко поклонился и убежал куда-то. Вскоре он вывел на середину стройную хрупкую девушку в красно-желтой накидке. Пол-лица ее закрывал легкий красный платок с золотистыми узорами. Дмитрий рассмотрел ее глаза.

Они были красивые, большие, и явно не восточного разреза. И цвет кожи не соответствовал желтому, азиатскому цвету.

– А это самая лучшая девушка! Она для тебя, Дим Рим, – хитро улыбнулся Ли Сюань. – С ней у тебя будет незабываемая встреча.

И правда, когда незнакомка сдернула покрывало с лица, она показалась Алабину красавицей. Она была метиска. Хрупкое и стройное восточное тело девицы сочеталось с приятной европейской мордашкой. А волосы у нее были не черного цвета, а русого.

Вин Чоу пояснил поручику:

– Хозяин сказал, что это самая лучшая и самая дорогая его проститутка. Отец – англичанин, мать – китаянка. На ней хотел жениться один чиновник. Но ремёсла проститутки, танцовщицы, певицы и актрисы пользуются у нас в стране дурной репутацией. Так что закон запрещает членам высшего государственного совета жениться на комедиантках, певицах, танцовщицах, как и на продажных женщинах. Поэтому влюбленный чиновник, убоявшись сурового наказания вплоть до смертной казни, не взял ее в жены. Хотя девицы легкого поведения у нас в Китае единственные представительницы «образованных» женщин, в отличие от добропорядочных домохозяек, не получавших никакого образования. Ведь будущих проституток уже с детства начинают обучать пению, танцам, игре на музыкальных инструментах, поэзии, рисованию, театральному искусству, чайной церемонии и естественно искусству любви.

– Величайший парадокс! У нас в России, наоборот, самые образованные женщины – это барышни и дамы высшего света, а продажные женщины считаются крайне необразованными. Хотя, как и у вас, в Поднебесной, так и у нас, в России, представительницы этого ремесла пользуются дурной репутацией, и на них тоже не женятся представители высшего общества или государственные чиновники.

Метиска сложила ладошки вместе, отвесила поручику низкий поклон, взяла его за руку и повела в свою комнату.

– Желаю вам удачи, Дмитрий Михайлович! – улыбнулся Кислицин.

– И вам не хворать, капитан! – парировал Алабин. – И развлечься на полную мощь.

– Благодарю, командир!.. – прокричал вслед Дмитрию Кислицин.

Девушка раздвинула створки комнаты и пригласила Алабина внутрь… Помещение было просторное, но царил полумрак. Только несколько маленьких фонарей красного цвета освещало комнату. Здесь имелась низкая кровать, низкий стол, уставленный фарфоровыми чайниками и стеклянными сосудами. В углах курились приятные на запах травы. Метиска усадила Алабина на пол у стола. Почтительно подала ему уже специально набитую какой-то травой трубку и зажгла ее. Милая предупредительная улыбка ни на минуту не покидала ее очаровательного полудетского личика.

– Yāpiàn, – пояснила девушка.

Алабин понял, что за «подарок за счет заведения» преподнесла ему метиска. Он на протяжении всей китайской эпопеи чуть не каждый день слышал от Ли Сюаня это слово, и хорошо его понимал. Оно означало «опиум». Считалось, что в малых дозах опий является прекрасным средством, возбуждающим половое влечение, даже лучшим, чем алкоголь. Поэтому в целях улучшения обслуживания и удержания в клиентов в стенах данного притона одурманивающее зелье навязывалась посетителям. Все они наивно полагали, что опиум им предлагают в борделе бесплатно, но ошибались. Стоимость зелья закладывалось расчетливым хозяином в общую стоимость сеанса по оказанию интимных услуг всем страждущим и озабоченным мужчинам. Поручик еще ни разу не пробовал этот наркотик, хотя уже долгое время охранял его и сопровождал, и Алабину было любопытно испытать его действия на себе. Поручик сразу затянулся трубкой и закашлялся. Девица постучала его по спине и налила ему в маленькую пиалу мутной жидкости из чайника.

– Mǐjiǔ, – певуче произнесла метиска – и снова у нее улыбка до ушей.

И это слово прекрасно знал Дмитрий – «рисовая водка». Офицер не отказался выпить. В голове Алабина приятно зашумело.

Жрица любви что-то щебетала на своем языке и увивалась вокруг Алабина, словно яркая тропическая бабочка. Поручик хотя и не понимал, о чем говорит девица легкого поведения, но догадывался о смысле ее речи. Кажется, она восхваляет его достоинства. Какой он красивый, мужественный, сильный, большой.

Она скинула верхнею золотисто-красную накидку и осталась в прозрачной шелковой накидке, сквозь которую просвечивали все прелести. Губы ее алели как спелые вишни, обещая море удовольствия для клиента. Грудь ее была маленькая, как у подростка, но со стоячими сосками темно-розового цвета. Китаянка стала танцевать, соблазнительно виляя стройными, но худыми бедрами и петь какую-то народную песню. Какая она все же миниатюрная! Жрица любви была похожа больше на девочку, чем на женщину.

– Как тебя зовут, красавица? – спросил девушку Алабин, пыхнув трубкой. – What’s your name? Do you speak English?[27]

Девица отрицательно покачала головой и развела руками. Дескать, не понимаю вас, мой господин.

«Странно, папенька у нее британский поданный, а она английский язык не разумеет. Вин Чоу не хватает. Но он здесь точно третий лишний» – подумал Алабин.

– Я – Дмитрий, а как твое имя? Ним хао?

Теперь девушка поняла вопрос и, кивнув, сказала:

– Джу.

– А что твое имя обозначает на китайском?

Проститутка догадалась о смысле вопроса и показала на вытатуированную на плече хризантему.

– Выходит, голубушка, ты у нас Хризантема?

Она довольно кивнула и подлила офицеру рисовой водки. Поручик залпом выпил. Алабин, находясь в состоянии алкогольно-наркотическом опьянения, начал испытывать доселе неведомую ему эйфорию. Тело кавалергарда было полностью расслабленно, а душу распирали неизъяснимое радость и блаженство. Его состояние походило на некий сон, казалось, словно он летит меж облаков по небу. Так ему было легко и приятно в этот миг!

Перед глазами офицера все расплывалась: лицо метиски, интерьер комнаты, предметы… Какой сладостный сон!

Поручик поманил девушку пальцем.

– Иди же ко мне, моя восхитительная и обворожительная восточная Хризантема.

Джу глубоко и почтительно склонилась: мол, слушаюсь, мой господин, и подсела к Алабину.

– Не желаешь ли, моя ундина, испытать райское наслаждение? – он протянул ей трубку и стал скидывать с себя рубашку.

Девушка с радостью кивнула, жадно схватила курительный предмет и затянулась… Когда Джу выпустила из-за рта клуб дыма, то лицо метиски озарилось невероятным счастьем. Она уже давно пристрастилась к наркотическому зелью и уже не могла без него жить. Поэтому во время любовных свиданий она часто клянчила у клиентов трубку с опиумом.

Джу, скинув одежду, прильнула к мужественному телу поручика… Ее гибкие ласковые руки овили его шею, а ее горячие страстные губы впились в его губы упоительным поцелуем. Блаженство пронзило каждую клеточку мужского организма…

Это была воистину волшебная ночь!

* * *

Алабин открыл глаза. Рядом лежала нагая и красивая китаянка. Поручик попытался вспомнить, как ее зовут? Кажется, Хризантема. С какого-то момента сознание поручика отключилось, и он уже мало помнил что было. Остались лишь в памяти какие-то сладостные ощущения и яркие картинки, похожие на сновидения. Болела голова, присутствовала в душе непонятное раздражение и злость, после многочасового соития ныло все тело.

Створки раздвинулись. В комнату заглянул счастливый Кислицин. У капитана были шальные глаза, он еще не отошел от ночи. Видимо его тоже угостился опиумом.

– Дмитрий Михайлович, труба кавалергардов зовет «Аппель»! Общий войсковой сбор внизу притона. Как прошла ночь?

– Великолепно! Всю ночь я наслаждался этой нимфой. К утру я уснул без сил.

– Я тоже…

Появился и счастливый Юзевский. Он что-то говорил восторженно по-польски, но никто практически не понимал его быструю речь, наполненную множеством шипящих и свистящих согласных.

И вот все наемники, получив свое оружие обратно, вышли из плавучего борделя на свежий воздух.

Ли Сюань, обращаясь к Алабину, вкрадчиво улыбнулся.

– Мужчина живет без женщины – теряет много энергии. А когда мужчина с женщиной соединяется, то насыщается большой энергией. Ин-Янь – два начала жизни, они неразлучны. Они не могут существовать отдельно. И как, Дим Рим, мой подарок? Пришелся по душе?

– Премного благодарен, сударь. Испытал райское блаженство и отдохнул. Забыл про все на свете. Замечательно. И merci beaucoup[28] от всех моих товарищей за столь приятный и неожиданный сюрприз.

– Это пустяки. Главное, чтобы вы и дальше продолжали верно мне служить. Итак, двигаемся дальше?

– За вами, уважаемый, хоть на край света.

Но тут случился один казус, который на некоторое время задержал отряд у пристани «цветочных лодок». Энай подошел к Алабину и спросил:

– Мой командир, Энай, однако, хочет забрать ту девушку, с которой спал. Она будет моей женой и пойдет со мной. Я так хочу.

Алабин покачал головой.

– Нельзя, братец. Она стоит больших денег и принадлежит хозяину этого заведения. Оставь ее, я тебе богатую найду. Этого положения девушка в этой стране не имеет прав, и ты будешь запятнан, если возьмешь ее в жены, то станешь ее уровня. Это низшая каста. И за твою жизнь я не дам ломаного гроша. Тебя могут казнить вместе с ней.

Бурят насупился и сердито произнес:

– Она мне очень нравится, командир.

– Говорю же, братец, для тебя сыщу девицу получше.

– Когда-то ты обещал, однако, командир, жену мне найти в этой стране. И вот она жена. Я сам нашел, другой мне не надо. А ты обещал. И слово у тебя твердое, ты не нарушал его никогда. Тогда ответь мне, как Энаю быть? Что мне делать, однако?

Алабин, вспомнив беседу с Энаем на шилкинском берегу и усовестившись, переговорил с Ли Сюанем насчет бурята и полудитя. Старик хитро заулыбался.

– Не переживай, Дим Рим, я все устрою…

Купец вернулся в плавучий бордель и минут через десять вышел оттуда с девушкой, которая понравилась Энаю.

– Пришлось снова договариваться с хозяином, – сказал Ли Сюань. – Выкупил ее. Вот тебе твоя жена, Энай. Живите…

Энай взял за руку полудитя и повел за собой. Он был счастлив, как никогда. Впрочем, как и жрица любви. Вырваться из сексуального рабства не каждой проститутке удается. Ее, еще двенадцатилетнюю, родители во избежание голодной смерти продали хозяину одного борделя. А тот – другому. Так она путешествовала много лет, пока не очутилась в публичном доме высшего класса. Здесь было лучше, чем в борделях низшего уровня, и клиенты были обходительнее и щедрее, но рабство всегда рабство, даже если тебя нарядят в дорогие шелка и надушат дорогими ароматными духами.

Алабин, правда, сказал Энаю:

– Только ради бога, пусть твоя новоявленная супруга скрывает впредь, что была гейшей. Понятно, Энай? Иначе тебя и твою благоверную в этой стране ждет смерть или тюрьма. И даже я тебя не спасу. Так что не подведи меня, братец.

– Не беспокойся, командир, однако. Энай все понял. Ваня, переведи моей хозяйке слова командира.

Штатный толмач перевел слова Алабина, девушка согласно закивала.

Едва отряд успел сесть на суда – тропический ливень накрыл весь город. От падающих с небес дождевых капель появились мириады кругов на воде, зашелестели листья, забулькали бочки, застучали и забарабанили крыши домов.

Алабин вышел на корму джонки и подставил под дождь лицо и ладони. Стихия заливала его с ног до головы, а поручику было все равно: он наслаждался природной свежестью, ловил ртом водяные капли и вытирал ладонями с висков и щек прохладные дождевые струйки. Дмитрий этими магическими действиями как будто очищал свою душу и тело от многочисленных грехов и житейской грязи. Поручиком овладело какое-то неземное счастье.

Дмитрий скинул с себя рубаху, и, подставив под проливной ливень великолепный обнаженный торс, возвел руки к небу и закричал что было силы:

– Господи, благодарю тебя все! За то, что я живу на этом свете и за то, что есть Катерина! Катя, я люблю тебя! Люблю-ю-ю!!! Катя, мы обязательно встретимся! Аллилуйя нашей любви! Аллилуйя!..

В это время находившийся на капитанском мостике, укрытым бамбуковой и тростниковой крышей, бывший гвардеец Кислицин повернулся к Юзевскому и, улыбаясь, сказал.

– Любезнейший Антон, как ты полагаешь, чай, не сошел с ума, наш героический предводитель? Видимо, девица из плавучего притона хорошо постаралась над ментальностью и физическим состоянием нашего поручика. Эка как его распирает.

Поляк улыбнулся.

– Не думаю, Сергей Сергеевич, просто бывает иногда у человека такое хорошее настроение. Я ему даже немножко завидую сейчас.

Кислицин снова взглянул на стоявшего под дождем командира и тяжело вздохнул.

– И я, кажется, тоже…

* * *

Вояж по Чжун Го продолжался, и алабинцы попали в один небольшой городок. Ли Сюань искал место ночлега для телохранителей. На одной из улиц они остановились.

– Смотрите, Дмитрий Михайлович, – тронул поручика за локоть Кислицин. – Ужас что твориться.

Алабин увидел преступника, привязанного к столбу. Вокруг шеи осужденного была обернута веревка, концы которой находились в руках двух палачей. Они медленно скручивали веревку специальными палками, постепенно удавливая злоумышленника, а тот жутко страдал от невыносимой боли и нехватки воздуха. Удавление видимо могло длиться вечно, так как палачи время от времени ослабляли веревку и давали почти задушенному разбойнику сделать несколько судорожных вздохов, а потом опять затягивали петлю.

На другой улице поручик увидел двоих человек в клетках из бамбука, на шее которых были укреплены деревянные колодки. Эти колодки были укреплены поверх бамбуковых шестов, на высоте примерно двух метров. Чтобы осужденные раньше времени не умерли от удушения, им под ногами была подложена черепица.

– Что это, Вань?

– Ли цзя – «клетка», или «стоячие колодки», – ответил Вин Чоу. – Устройство для казни.

– И каким способом беднягу казнят?

– Палач убирает один слой черепицы, и человек повисает с шеей, зажатой колодкой, которая начинала душить его. И так продолжаться могло месяцами, пока не убирались все подставки.

– Да, бедняги эти осужденные. Мучительная смерть.

Путешествуя по Поднебесной, Алабин уже насмотрелся такого количества самых разнообразных, чудовищных и изощренных казней, что чуть не сошел с ума от впечатлений. И понял: система уголовного наказания России более гуманна по сравнению с китайской. В этой области китайцы впереди всего человечества. Средневековье!

Например, в одной деревне Алабин увидел такую казнь, называлась она «Распиливание пополам». Одного провинившегося крестьянина положили в незакрытый гроб, крепко привязали и поставили вертикально вниз головой. После этого распиливали сверху вниз длинной двуручной пилой. Пила входила в промежность, и медленно двигалась вниз, разрывая мышцы и внутренности, дробя кости. Бедняга так орал, у Алабина волосы на голове встали от ужаса. Он уже не смотрел, отвернулся. А жители, кажется, испытывали великое удовольствие от казни. Видимо, развлечений было в деревне мало, а эта казнь являлась желанным зрелищем для толпы.

Другую ужасную казнь Лин-Чи – «смерть от тысячи порезов» или «укусы морской щуки» – поручик подсмотрел в Ханчжоу. Дмитрию эта казнь показалась самой страшной из всех виденных. От тела жертвы отрезали маленькие кусочки в течение длительного периода времени. Такая казнь, как сказал Вин Чоу, обычно назначалась тем, кто совершил государственную измену или отцеубийство. Лин-чи в целях устрашения совершалась в общественных местах при большом стечении зевак.

Но, как заметил Алабин, главным способом наказания за незначительные преступления – кражи, оскорбления чиновника и другое – в Поднебесной были колодки «канга» или «цзя». Применялись они повсеместно в Чжун Го, так как для «обутых» в такие деревяшки осужденных не требовалось от правительства строить тюрьмы, также колодки весьма эффективно препятствовали побегам. Иногда ради дальнейшего удешевления наказания в эту шейную колодку заковывали несколько преступников. Но и в этом случае кормить преступника должны были родственники или сердобольные прохожие.

Сами китайцы считалось самой страшной казнью – обезглавливание. Они верили в то, что в загробном мире они будут выглядеть такими, какими встретили свою смерть. Поэтому часто родители или родственники преступников за взятку просили судей применить другие виды казней.

Впечатленный увиденными казнями Алабин долго не мог заснуть ночью, но усталость дала все-таки о себе знать и к утру поручик провалился в глубокий сон, насилу его разбудил Кислицин.

Поход Алабина и его бойцов продолжился. Возле одной деревни алабинцы удачно и без потерь отбились от нескольких джонок пиратов и доплыли до города Вэньчжоу.

Глава 6. От адмиральши Шинг до «грозы морей» – Ренсенбринка

– Осталось еще несколько лун до Макао, – сказал Ли Сюань. – Жаль мне будет с вами расставаться. Особенно с тобой, Дим Рим, ты мудрый, храбрый и искусный воин. Но нам всем надо еще дойти до города. И остаться в живых. Эти южные края – самые опасные места для хороших и добропорядочных людей.

– Отчего так? – поинтересовался Алабин.

– Здесь господствует вышеупомянутая хозяйка Шинг – убийца моей семьи. Все ее здесь бояться. И португальцы, и англичане, и всех больше – правительственные войска. У нее тысячи судов и тысячи людей. «Черная Эскадра» – так называют ее флот. А ее прозвали адмиральша ладронов, то есть воров или разбойников. Это очень мощная организация. Шинг, вдова знаменитого главаря пиратов, очень энергичная его преемница. Жесткая, безжалостная, но справедливая, по мнению разбойников, правительница, она установила в банде законы, очень схожие с законами флибустьеров, но со своим женским уклоном. Вот один весьма интересный закон. Нельзя насиловать пленниц, можно только брать по согласию или выкупать у той же Шинг.

– Да, весьма занимательно. Я первый раз слышу о таком пиратском законе.

– Это оттого, дорогой Дим Рим, что среди пиратских шаек крайне редко встречаются женщины-предводительницы.

– Не могу не согласиться с вами, уважаемый Ли Сюань. Действительно женщина-главарь морских разбойников – это невероятный и чрезвычайно редкий случай в истории флибустьерского и корсарского движения.

Флот Ли Сюаня причалил к городской пристани. Едва купец и его команда сошли на берег вокруг них забегали люди, началась ужасная паника. Все кричали: «Хайдао! Хайдао!»

– Что случилось, уважаемый Ли Сюань? – встревожено спросил Алабин.

Купец нахмурился.

– Пираты пожаловали. Хотят обложить город данью. Многие города на южном побережье платят отступные бандитам. Перед нами уже не секта «Путь Девяти Дворцов», а пострашнее сила – люди мадам Шинг. Жаль, что отныне мы не сможем выйти в открытое море, пираты перерезали нам путь.

– И что нам теперь делать?

– Сражаться за свои жизни…

Алабин достал складную подзорную трубу и направил в сторону пристани… На берегу царило большое оживление. К нему то и дело подгребали джонки и барки и высаживали все новых и новых пиратов. Ладроны собирались напасть на город и подтягивали сюда значительные силы.

Главарь пиратов направил своего посланца в город с предложением сохранить жизнь жителям в обмен на ежегодную дань в размере десяти тысяч долларов. В противном случае бандиты нападут на город, сожгут все дома и перережут всех горожан, невзирая на возраст и пол.

Переговоры продлились довольно долго. Наконец, обе стороны пришли к соглашению, что город будет ежегодно выплачивать пиратам по восемь тысяч долларов. Первый взнос будет внесен сегодня ближе к вечеру, так как жителям требуется время, чтобы собрать такую сумму. Но пираты сказали, что придут за данью через два часа и не часом позже. И снова повторили свою угрозу: если горожане не выполнят их требования, они перережут всех жителей, включая стариков, женщин и детей.

Пираты отплыли.

Но горожане и не собирались платить дань бандитам. Устное соглашение с людьми адмиральши Шинг было всего лишь уловкой. Жители просто выигрывали время, чтобы вооружиться и приготовиться к битве.

Алабин добровольно вызвался руководить обороной города. Ли Сюань замолвил слово за него главе города Лун Вану, и тот согласился, чтобы, как говорит купец, «храбрый и непобедимый русский полководец» возглавил местное ополчение. Горожане вооружились чем могли: луками, стрелами, саблями, копьями, ружьями, топорами, ножами, вилами.

У самообороны города имелось в распоряжении одиннадцать чугунных пушек: шесть легких, и пять тяжелых. Они были без лафетов и намертво прикреплены к большим деревянным колодкам, так что их нельзя было повернуть ни в которую сторону, а только туда, куда они были наведены. И, естественно, что только в этом направлении могли и полететь выстрелянные в противника ядра. Поручик знал еще одну особенность этих недвижимых орудий: такие пушки иногда ставят на корабли, и они часто от выстрела сдвигаются с места и даже опрокидываются, и тогда необходимо человек десять, чтобы поставить орудие на место. А это Алабину явно не нравилось. Он распорядился шесть легких пушек поставить на четырехколесные повозки и намертво закрепить. Их поровну распределили по флангам и замаскировали. Пять больших и мощных пушек на колодках установили в центре защитных рубежей.

Правый фланг возглавлял Алабин, левый – Кислицин, а центром командовал Юзевский. Горожан распределили по флангам, большую часть поставили в центр.

– Среди моих молодцов найдется опытный канонир? – обратился к отряду Алабин.

– Найдется, командир! – отозвался один из русских солдат, оказывается, служил в Конноартиллерийском полку.

– Отлично, Елисей!.. Собирай команду пушкарей и командуй ими!

Алабин обратился через Вин Чоу к главе города:

– Нам кроме ядер крайне необходима картечь. Она окажется более действенной в этой схватке. Не найдется ли она случайно в ваших цейхгаузах?

– Лун Ван говорит, что она где-то хранится, – сказал толмач – Сейчас ее принесут.

– Это будет великолепно…

План Алабина по разгрому вражеского войска был прост, как выеденное яйцо. Сначала Юзевского палит из центральных пушек по пиратам. Это для того, чтобы мощными тяжеловесными ядрами и брандскугелями – пустотелыми чугунными ядрами с отверстиями, начиненными зажигательным составом – повредить и поджечь часть флота пиратов и спровоцировать на атаку. И когда бандиты устремятся на штурм центральных бастионов, фланговым перекрестным огнем из легких пушек и картечи уничтожить десант головорезов адмиральши Шинг. А затем ударить с трех сторон живой силой по деморализованным разбойникам, рассеять и окончательно добить, а флот пиратов сжечь.

Китайцы подкатили к орудиям повозки с картечью и ядрами, Русские зарядили пушки. Китайские ополченцы и иностранные наемники залегли за укрытиями.

Спустя полчаса истек срок ультиматума ладронов, и они появились на берегу…

– Огонь! – крикнул Юзевский и взмахнул саблей.

Раздался мощный залп. Центральные пушки сразу же разбили ядрами несколько барок и джонок. Одно судно загорелось. Озверевшие от вероломства и упрямства горожан пираты устремились на штурм центральных укреплений. Ладроны не могли смириться, что последнее слово осталось не за ними. Когда пираты подошли на близкое расстояние к центру, с флангов прозвучала команда «Огонь», озвученная уже Кислициным и Алабиным.

И пушки, наведенные на бандитов, дружно выстрелили картечью. Она с визгом рассыпалась на множество смертоносных частей, полетела в людей… Убийственные выстрелы дали свои страшные результаты. Разбойники повалились на землю. Кто убитый, кто раненый, кто-то кричал в предсмертной агонии, кто-то просил о помощи, кто стонал от тяжелых ранений, кто в панике бежал прочь. Шесть пушечных жерл снова изрыгнули из себя пламя. Упали еще несколько пиратов. Картечь смертельно жалила и косила пиратов. Потери у них были большие. Бандиты не ожидали от простых горожан такой военной хитрости. Еще пару залпов и ладроны дрогнули и попятились назад. Их главарь пытался остановить своих подчиненных, но безуспешно.

– Примкнуть штыки! В атаку! – крикнул Алабин и с саблей и пистолетом устремился вперед.

Толпа горожан и отряд наемников ударили с центра и с флангов. Пираты в панике побежали. Ополчение стало преследовать и добивать разбойников. Поручик успел отправить на аудиенцию с Буддой пятерых пиратов, пока его слегка не ранили. Этот штурм стоил жизни трем сотням пиратов. Столько же пиратов было ранено и захвачено в плен. Только человек сто пятьдесят бандитов сумело отчалить на джонках и спастись от народного гнева. Весь остальной пиратский флот горожане сожгли полностью. Горожане ликовали и праздновали убедительную победу над ненавистными пиратами. Потерь у них было немного, человек двадцать, а Алабин потерял троих, в том числе и опытного канонира Елисея.

…Ли Сюань собрал экстренный совет, пригласив на него офицеров и Вин Чоу.

– Хотя мы и помогли жителям города выиграть сражение у пиратов, но это ничего существенно не изменило, – начал купец.

– Вы хотите сказать, уважаемый Ли Сюань, что все наши усилия и жертвы оказались напрасными? – удивился Алабин.

– Вот именно, бессмысленны.

– Как?! Каким образом? – чуть ли не в унисон воскликнули офицеры.

Ли Сюань пояснил:

– Враг частично разбит, но он по-прежнему силен. Пираты просто так не уйдут отсюда. Они соберут в три раза больше сил и вновь нападут на город. Бандиты обязательно будут мстить горожанам. Адмиральша Шинг не прощает, если кто-то убивают ее людей. Рано утром пираты пойдут на штурм. Это их излюбленное время. В эти часы сон человека очень крепок. Они никого не оставят в живых. А нам уже не отбиться от них. Поэтому следует в полночь тайно сняться с якоря и отплыть в море. Пока не поздно.

Офицеры понурили голову: их героических усилий явно не хватило для того, чтобы спасти жителей от кабалы ладронов. А теперь придется и самим поспешно ретироваться из города.

– Что же станет с горожанами, уважаемый Ли Сюань? – спросил у купца Алабин.

– Кто не успеет убежать, будет убит пиратами. Или взят в плен. Но это только в том случае, если горожанин – женщина. Мужчин они всех вырежут.

– Это ужасно. Мне жаль их.

– Мне тоже, Дим Рим. Но мы ничего больше не сможем сделать во имя спасения жителей. Самим бы остаться живыми…

В полночь флотилия Ли Сюаня с великой предосторожностью отплыла от города. Им несказанно повезло: спустя час после их отплытия в залив вошла полуторотысячная группировка адмиральши Шинг посредством большого количества джонок, барок и лодок. Все бандиты жаждали мести.

* * *

Горожане видели десятые сны, когда одновременно с рассветом началась высадка бандитов на берег. Она прошла в полной тишине. Ведь жители города наивно думали, что пираты после такого разгрома больше не тронут их, поэтому безмятежно спали. По этой же причине горожане выставили и мало караульных постов, и всех полусонных, полубодрствующих часовых легко перекололи ножами ладроны. И как только взошло солнце, жаждущие мщения пираты с дружными криками, с пиками, саблями, ножами, с луками и ружьями в руках устремились на штурм города. Безусловно, владычица южно-китайского побережья – Шинг дала понять своим адептам, что желает этой расправы. Пусть жители других городов знают, что бывает после того, как вероломно убивают людей адмиральши и пусть ее боятся. Месть должна быть страшной и нарочито-показательной.

Неудержимым потоком бандиты хлынули в город, поджигая все на своем пути.

Люди пробудились, и началась безумная паника. Горожане (некоторые в одном исподнем или в чем мать родила) бросились в лес. Но не все успевали убежать. Озверевшие и обкурившиеся опиумом пираты догоняли людей и рубили их саблями и топорами. Им было без разницы, кого убивать: будь перед ними женщина, старик, калека или грудной ребенок. Месть пиратов была ужасна! Морские разбойники не знали пощады. Это была ужасная резня! Счет убитым шел на сотни! Мерзавцы не забывали отрезать мертвым или полуживым головы, так как адмиральша Шинг платила своим людям за каждую. Пираты привязывали мертвые головы к спине и «щеголяли» с ними, у кого их было по две, а у кого и пять и более.

Счастливчиком оказался тот из жителей города, кто сумел убежать или спрятаться в каком-нибудь потаённом месте. Остальные были убиты или взяты в плен. В неволе оказались триста десять горожан. В основном это были девушки, молодые женщины и дети. Чтобы взрослые пленные не могли совершить побег, пираты им сознательно калечили ноги. И большинство женщин с трудом передвигались.

Всех порабощенных пленных распределили между всеми кораблями. Чтобы удовлетворить свою невменяемую ярость, пираты растоптали и уничтожили все культурные посадки и, порубили апельсиновые рощи.

Вскоре город был объят гигантским пламенем.

Если бы Ли Сюань и алабинский отряд вовремя не успели уйти из города, фактически все они полегли на поле брани или были захвачены в плен. Но Христос и Будда снова благоволили им.

* * *

Было раннее утро. Туман постепенно рассеивался…

Алабин, заметив маяк на вершине высокого холма и неясные очертания какого-то города, вопросительно посмотрел на Ли Сюаня. Тот заулыбался…

– Дим Рим, перед тобой Аомынь, – сказал купец, дружески похлопав поручика по плечу.

Виват! Вот она конечная цель китайской одиссеи – Макао!!!

– Аомынь, Аомынь, – счастливо заулыбался Дмитрий и торжествующе вскинул руки вверх. – Как я ждал ваш Аомынь, глубокоуважаемый патрон! Как никогда в жизни! Благодарю тебя, Господь, за твое божественное проведение! И вас, Ли Сюань, благодарю, за мудрое руководство и помощь.

– Господа, Макао! – обрадовался Кислицин и прослезился.

– О, Boże, dziękuję za udział w moim życiu! Makau u moich stóp![29] – воскликнул Юзевский и перекрестился.

Поручик тут же бросился обниматься со своими товарищами. Среди алабинского отряда возникло заметно оживление. На лицах бывших каторжников появились счастливые улыбки. Посыпались шутки, зазвучал смех. Все радовались как дети. Неужели они дошли до этого города? Неужели закончилась их путешествие по Китаю?!

Вот он величайший город Макао! Образованный двумя реками Чжуцзян (на востоке) и река Сицзян (на западе). Когда-то торговые суда, курсировавшие между столицей провинции Гуанчжоу и государствами Юго-Восточной Азии, использовали бухту Макао для непродолжительных стоянок. Но в 1277 году на Макао бежал от монголов двор династии Сун во главе с императором, и появились первые жилища.

А в период правления династии Мин на острове стали селиться рыбаки из провинций Гуандун и Фуцзянь.

Макао всегда привлекала своим удачным расположением иностранные государства. Когда на этот остров высадились португальцы, то они увидели рыбацкий поселок, именовавшийся как Хаодзинао – «Зеркало моря». Заморские гости спросили рыбаков, как называется данный залив, а те ответили: «А-Мао гао», то есть «бухта», «залив». С тех пор португальцы и стали называть этот остров Макао.

В 1553 году португальцы основали на этом острове свою торговую факторию. Они использовали Макао как базу для торговли с Гуанчжоу и другими китайскими районами, а также с Японией. В Макао стали в большом количестве обустраиваться португальские и китайские купцы. Развернулась бурная торговля с Индией, Филиппинами, Гоа, Мексикой и всей Юго-Восточной Азией.

Португалия получила согласие от властей Китая на предоставление ей этого острова во временное владение. В обмен на это португальцы обещали платить приличную дань. В этом же году на острове было возведен хорошо укрепленный форт. Официально суверенитет над Макао по-прежнему принадлежал Китаю, китайские жители острова подчинялись только императорским законам, а Португалия лишь вносила платежи за арендованную территорию.

Вскоре на острове появились и английские купцы. Они тоже положили глаз на лакомый кусочек – Макао.

На этот город британцы покушались дважды. Первая попытка датируется весной 1802 года. Португалия, попавшая в 1801 году под власть Наполеона, невольно перешла в разряд врагов Британской империи и к Макао двинулась английская эскадра.

Португальский генерал-губернатор Жозе Мануэль Пинто обратился за помощью к китайским властям. Здесь он встретил своеобразное понимание маньчжурского императора: португальцы исправно вносили огромную арендную плату в китайскую казну, и император не хотел терять ценных данников. Юнъянь пригрозил Англии, что в случае захвата Макао, цинское правительство прекратит торговлю с Британской Ост-Индской компанией в Гуанчжоу. Англичане одумались и вывели свой флот из китайских вод.

Вторая попытка захвата Макао была предпринята в сентябре 1808 года. Несмотря на решительный запрет императора, на территории наместничества Лянгуан (в которое входили территории провинций Гуандун и Гуанси) был высажен английский десант.

Новый генерал-губернатор Макао – Бернардо Алексио де Лемос э Фариа – снова бросился к ногам Юнъяня с просьбой о защите острова. На этот раз реакция императора была решительной. В октябре цинские власти прекратили морскую торговлю с англичанами в Гуанчжоу, а затем приказали всем тем китайцам, кто работал на Ост-Индскую компанию – слугам, переводчикам и компрадорам – покинуть пределы города и провинции. Торговый бойкот заставил британского контр-адмирала Дрюри в декабре вернуть солдат и офицеров на корабли и уйти в море, после чего власти Лянгуан разрешили возобновить торговлю с «проклятыми и недостойными англичанами».

Вин Чоу рассказывал алабинцам:

– Здесь в Макао находится святой для всех китайцев храм богини А-Ма. Я всегда хотел в нем побывать. Легенда наша гласит, что однажды императрица А-Ма переоделась бедной девушкой, дабы узнать, насколько добросердечны те, о ком она печется. Но ее ждало разочарование: среди лодочников, которые плавали к «Острову Кувшинок», как в древности звался Макао, нашелся лишь один душевный человек, который согласился довезти императрицу бесплатно. Расплата за бездушие не заставила себя долго ждать: драконы моря подняли высокие волны и вызвали сильный ветер, и шторм потопил все лодки, кроме той, в которой была А-Ma. Сойдя на берег, императрица поднялась на холм, и над его вершиной воссиял божественный свет. Триста лет тому назад на этом месте был построен храм А-Ма.

– Очень занимательная быль! – воскликнул Алабин. – Я это тоже запишу в свою тетрадь.

…Поручик сразу заметил, что на полуострове скудная растительность. Пальмы, вечнозеленые кустарники и цветы были в основном искусственными насаждениями. Кругом многочисленные холмы, но самые высокие не превышали и пятидесяти русских сажень. Многочисленные крутые холмы являются остатком прежнего рельефа. Большая часть территории полуострова была застроена зданиями, домами, церквями, хижинами. Крестьянские угодья, пастбища и леса отсутствовали. Макао просто был портовым и торговым городом. И еще перевалочным пунктом. Полуостров прежде был островом, и лишь в семнадцатом веке был соединён с материком. Рядом с Макао – два других острова. Тайпа и Колоан.

Колоане Вин Чоу называл Го Оу Саан – «Гора с девятью входными отверстиями». На нем действительно преобладали древние холмы. Самый высокий – гора Колоан-Альто. Она достигала высоты пятьсот шестнадцать английских фута. Там находился и вышеупомянутый Вин Чоу храм богини А-Ма. Раньше этот остров был морской фермой соли для Китая. После того как португальцы сделали из Макао важный торговый порт, Колоане оставался пустынным, и его сделали базой пираты под начальством адмиральши Шинг.

* * *

Ли Сюань и его телохранители пошли по городу…

Каменные дома в несколько этажей шли уступами снизу вверх, опоясывая холмы. Над дверями и окнами висели цветочные корзины и фонари. От Внутренней гавани путешественники дошли до главной улицы города – Авенида Альмейда Рибейро. Она тянулась до улицы Прайя Гранде.

На центральной улице располагались чиновничьи здания в классическом стиле, в том числе «Леал Сенадо» – Управление гражданской администрации. Здесь находилась и городская библиотека.

Здание Леал Сенадо выходило фасадом на Сенатскую площадь – «Ларго до Сенадо». Среди маканцев она получила название «Пруд с фонтанами». Действительно, на площади имелось много причудливых фонтанов, а рисунок мостовой напоминал блики на поверхности воды: черные и белые булыжники были выложены в виде волн. Эти камни переселенцы привезли в Макао с самой Португалии, чтобы еще больше усилить ностальгию о далекой Отчизне.

Алабинцы прошли мимо белого здания – Святого Дома Милосердия, основанного в шестнадцатом веке первым епископом Макао, по образу и подобию старейшей благотворительной организации Португалии. Под протекцией Дома Милосердия в Макао была построена и первая больница европейского образца.

Далее алабинцы посетили Площадь Святого Доминика, на которой расположен был одноименный храм. Его возвели здесь в начале семнадцатого века на месте часовни и монастыря, основанных в 1590 году Доминиканским орденом.

Это место называли местные жители как «Христианский квартал». С одной стороны, церковь и площадь Святого Доминика, а с другой – площадь Кафедрального собора и сам собор, под алтарем которого находились гробницы епископов шестнадцатого и семнадцатого веков.

От площади Кафедрального собора Ли Сюань, Вин Чоу, русские офицеры с сотоварищами отправились обратно, мимо площади Святого Доминика, по улице Святого Павла до площади Христианского общества и церкви Святого Павла. Эта церковь принадлежала Колледжу Святого Павла, который был первым университетом европейского образца в Азии. Действовал он с 1594 по 1762 годы. За церковью уже были видны городские оборонительные стены.

Алабин увидел, как из католической церкви вышли китайцы – муж и жена.

Поручик не преставал удивляться особенностям китайского менталитета. В Поднебесной господствовал религиозный синкретизм. Основными религиями в Китае являлись буддизм, конфуцианство и даосизм. Сам Вин Чоу ему говорил, что порой один и тот же китаец может посещать и буддистский храм, и даосский и следовать учению Конфуция. Кроме того, маньчжуры, которые составляли правящий класс, исповедовали тибетский вариант буддизма – ламаизм. Многие китайцы с приходом иезуитского и доминиканского ордена в Макао стали еще и католиками. Так же среди китайцев было немало протестантов и христиан. В Китае официально было признано сто тридцать богов, а всего в китайском фольклоре и верованиях существовало более пятисот богов, среди которых были и покровители преступного мира. Кроме того, китайцы верили в драконов, оборотней и прочую нечисть. А еще в Китае процветало шаманство.

Поручика это все изумляло, а вот Вин Чоу и Ли Сюань – нет.

«Бог един, – говорили они, – а образов его сотни тысяч!»

Возможно, они и правы. Ведь говорят, что сколько людей, столько и мнений. Алабин выслушал китайское мнение и не стал с ним спорить.

…Путешественники прошлись по трем крупным улицам, являвшимся центром городской торговли – Меркадорес, Ампаро и дас Эсталагенс.

Везде продавали экзотические фрукты, неведомые еще доселе русским офицерам, тем более буряту Энаю. Алабин попробовал папайю. Вкусно! Внешний вид плода и вкус папайи очень напоминают дыню: толстая янтарно-желтая кожура, защищающая желто-оранжевую мякоть с множеством черных семян.

В многонациональном Макао была и многонациональная кухня: португальская, английская, китайская, маньчжурская. Традиционными португальскими блюдами, ставшими родными в Макао, являлись тушеная, вареная, жареная или запечённая треска, жареный бычий хвост, блюда из крольчатины, а также разнообразные супы. Португальцы также первыми использовать пряности из Индии и Африки. Маканские пекари замешивали и готовили вкуснейший на южном побережье Китая хлеб. В городе было море португальских вин – портвейна и бренди. От английской кухни маканцам достались: англо-индийское блюдо из курицы – «тикка масала», воскресное жаркое из ростбифа и жареного картофеля и йоркширский пудинг, а также эль, яблочный сидр и джин.

Ли Сюань завел своих телохранителей в одну португальскую таверну, чтобы те продегустировали национальные пиренейские блюда и вина. Заморские путешественники пришли в восторг от щедрого обеда. Алабин, Кислицин, и Юзевский так «напробовались» портвейна и бренди, что прилично опьянели. Но португальское вино – не русская водка, и оно быстро выветрилось из головы.

Ли Юань после сытного обеда привел алабинцев снова в гавань. Там он переговорил со знакомым португальским капитаном Жоа Паштега. Его торговый корабль – четырехмачтовая четырехпалубная каракка под названием «Мадре де Христофор» – уходил сегодня в Европу. Маршрут его был таков: Индийское море, Мадагаскар, самая южная точка Африки «Cabo da Boa Esperança» – Мыс Доброй Надежды (так его назвал португальский король Жуан Второй), Атлантический океан, Бразилия, и затем уже Европа, Португалия. И добавочный пункт по просьбе Ли Сюаня – Портсмут, Англия.

Китаец не стал ничего изобретать, а заплатил опиумом капитану за перевозку и полный пансион его бывшей охраны до Портсмута. Купец также дал Алабину на дорогу приличную сумму английских фунтов и немного золота. Это на первое время проживания в Англии. Чтобы снять гостиницу и поесть сносно в течение двух месяцев. И чтобы заплатить за наем какого-нибудь утлого суденышка на тот случай, если Алабин и его товарищи захотят отбыть из Соединенного Королевства в любую другую европейскую страну.

Жао Паштега был богатым человеком для того времени. Капитан закупал в Макао чай, шелк, серебро, и конечно опиум. Он являлся порученцем двух португальских купцов. Они ему платили за наем (фрахт) судна, жалование и одну треть прибыли от продаж. Пиренейским торгашам было удобно иметь дело с Паштегой. Они не мотались по морям и не рисковали жизнью, а сидели дома на диванах, пили кофе с ликером и подсчитывали прибыль. А индийский опиум, покупаемый Паштегой в Макао у британцев, покрывал все их расходы с лихвой.

– Что это за люди? – спросил у купца капитан. – Могу ли я им доверять? И не возникнут ли у меня проблемы с ними? Может, они беглые заключенные или военные преступники?

– Это очень надежные люди, уважаемый Паштега. Они были моей охраной и сопровождали меня от Амура до Восточно-Китайского моря, в том числе и до Макао. Много раз они успешно отражали нападение пиратов и разбойников. Часть их товарищей погибла. Они доблестные воины. И хорошие люди. К тому же они русские путешественники, этнографы и естествоиспытатели. Они вам, господин Паштега, весьма пригодятся. При встрече с пиратами и прочими трудностями.

– Пиратов не я ни капли боюсь. У меня грозный корабль. Шестьдесят пушек на борту. Разнесу в клочья любое разбойничье судно. Но люди мне твои пригодятся. Я знаю тебя, Ли Сюань, много уже лет и доверяю твоим рекомендациям. Пожалуй, я их возьму. Пусть идут на мой корабль. Мой помощник Луиш даст им приют в гостевой каюте.

– О, благодарю тебя, уважаемый Паштега…

Купец откланялся и почти полдня занимался торговыми делами. Сделки, сделки, сделки. Он едва не опоздал со своими телохранителями к отплытию «Мадре де Христофор».

И вот наступил час расставания. Русско-польское трио тепло обнялись с купцом и его толмачом.

– Прощай, Дим Рим, мне будет тебя не хватать, – смахнул слезу старик. – И твоих друзей. Славное было у нас путешествие по Чжун Го. Не правда ли?

У Алабина в горле запершило.

– Благодарю вас глубокоуважаемый Ли Сюань. Без вас мы бы не добрались до Макао.

– А я без вас.

Алабин обнялся с Вин Чоу.

– Прощай, Ваня. Удачи тебе. Не будь тебя рядом с нами в твоем родимом Чжун Го, нам, право, было бы весьма нелегко понимать, о чем нас спрашивают и что от нас хотят твои соотечественники.

Лицо Вин Чоу сделалось грустным. Блеснули на глазах и предательские слезы.

– Прощайте, командир. И великая вам от меня благодарность за то, что спасли от вечной каторги и помогли вернуться на Родину.

– Я уже давно не твой командир, твой полковой шеф – Ли Сюань. А благодарить меня не за что. Я оказал тебе поддержку, ты – мне. Мы оба в полном расчете. Никто никому ничего не должен. А помнить о тебе я всегда буду, Ваня.

Ли Сюань погладил бородку и хитро сощурился.

– Дим Рим, через несколько дней я отправлюсь обратно распродавать британскую отраву. Только вот надо снова нанять охрану. Не желаете пойти со мной, заплачу втройне и более.

– Нет, уважаемый Ли Сюань, с нас достаточно и этой китайской одиссеи. Благодарим вас за все, что вы нам сделали. Особенно за то, что вы привели нас в Макао.

– Вы тоже мне оказали неоценимую помощь. Без вас я бы не добрался до Аомынь.

– Господа, пожалуйте на судно! – раздался сверху голос помощника капитана. – Мы отправляемся в дальнее плавание.

Алабинцы стали еще теплее прощаться с купцом и Вин Чоу. Они безудержно обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечам. Почти все плакали. Прощания бывшего хозяина и телохранителей было бы долгим, если бы Луиш снова не повторил просьбу взойти на корабль. Алабинцы подчинились приказу. Потом они долго махали руками оставшимся на причале донельзя грустным Ли Сюаню и Вин Чоу.

Едва португальское судно вышло в открытое море, как вдруг из какого-то острова выплыло множество джонок пиратов и быстро двинулось навстречу португальскому кораблю.

– Адмиральша Шинг! Ее флаги! – закричали матросы.

Алабин, Кислицин и Юзевский кинулись к правому борту.

– Опять люди мадам Шинг! Они мне уже порядком поднадоели! – раздраженно выпалил поручик.

– И мне тоже! – поддержал командира Кислицин.

– Мне кажется, ладроны будут нас преследовать до самого Лиссабона! – пошутил Юзевский. – Они повсюду, словно тараканы.

– Не дай бог, милостивый государь, я тогда сойду с ума, – взмолился Кислицин – Довольно и тех схваток, что мы провели, путешествуя по Китаю.

– Без паники! – рявкнул капитан. – А ну все по местам! Канониры, к пушкам! Мой корабль непобедим! Зарядить орудия!

Корабль набирал ход. Канониры прильнули с зажженными фитилями к орудиям…

Дружный залп тридцати пушек охладил пыл флота адмиральши Шинг. Пираты, потеряв три джонки и людей, повернули обратно в бухту. Они передумали нападать на мощный корабль. К тому же при масштабном сражении к каракке могли присоединиться стоящие в гавани Макао британские и португальские корабли. И ладроны могли оказаться между двух огней и погибнуть.

– Трусы, они улепетывают, как зайцы! – торжествовал португальский капитан. – Я же говорил, мой корабль – грозная сила!

Алабин, облегчено вздохнув, засунул в ножны саблю и заткнул за пояс пистолет.

– Слава Всевышнему, хоть на этот раз избежим кровопролития! Я так устал от этих стычек, что при виде атакующего меня противника мною овладевает непонятная злость и раздражение. Хочется мирного неба и мирных снов.

– Не получиться, командир, спать спокойно, – улыбнулся Кислицин. – Мы, по сути, военные люди, и уничтожать врагов – сие наше первостепеннейшее ремесло. Никто искуснее и лучше нас не может биться с недругами. Я полагаю, Дмитрий Михайлович, нас впереди ждут новые приключения, быть может, даже более интересные и захватывающиеся, чем прежде, в Поднебесной. Вы же сами говорили, будучи в Сибири: хочешь мира готовься к войнех». Вот так, командир…

– Благодарю, Сергей Сергеевич, утешили…

* * *

После ужина Алабин и Кислицин вышли на палубу подышать свежим воздухом. Юзевский отказался от их компании: он начал страдать от морской болезни и остался в каюте. Поручик и капитан увидели на палубе двух французов благородных кровей. По-видимому, это были муж и жена. Месье бережно держал за руку даму и что-то ей говорил.

Он был толстенький, круглолицый, в очках с золотой оправой. Малиновый сюртук не мог скрыть его большого брюха. Француз был, видимо, не дурак покушать. На голове у него красовался малиновый цилиндр, а на ногах – черные из мягкой кожи сапоги.

А она являлась настоящей красавицей! Белокурая, кудрявая, голубоглазая, стройная. С тонкой талией, высокой грудью и красивыми бедрами. Она была в иссиня-черном платье с белым кружевным воротником и в модной широкополой шляпке с синими голубыми и черными перьями. В руках она держала изящный зонт от солнца иссиня-черного цвета.

Кислицин тронул Алабина за локоть.

– Взгляните сюда, Дмитрий Михайлович, какая белокурая бестия плывет на этом корабле! Вот бы с ней переговорить наедине.

– Смею уверить вас, капитан, вряд ли ее муж одобрит ваше страстное желание поговорить с его женушкой тет-а-тет. Прибудем в Европу там и развлечемся.

– Вашими устами, милостивый государь, да мед пить. Впереди у нас расстояние в тысячи миль. Еще надо как-то до Туманного Альбиона добраться. А там затеряться в пригородной гостинице и как-то купить справные документы на чужие имена.

– Дорогой Сергей Сергеевич, если мы прошли такие невероятные испытания и расстояния, то бояться какой-то чопорной Англии? Думаю, не стоит. Мы ее тоже завоюем. Мне сейчас даже черт козлоногий, хвостатый, рогатый или дракон огнедышащий о трех головах и о семи крыльях не страшен! Я чувствую всем сердцем и душой, что Всевышний на нашей стороне: нам так фантастически в последнее время везет. Вот так-с, капитан… Ну, а пока попробуем познакомиться с этой интересной парочкой, по всей видимости, из городу Парижу.

Алабин, прекрасно знавший французский, подошел к супружеской чете и учтиво кивнул.

– Разрешите представиться, месье, мадам, перед вами поручик Лейб-гвардии Кавалергардского полка в отставке Алабин Дмитрий Михайлович. А это мой вернейший друг, капитан Кислицин Сергей Сергеевич. Тоже офицер-гвардеец. С кем имею честь?..

– Очень приятно, господа офицеры, – охотно откликнулся на попытку знакомства мужчина в очках. – Я научный исследователь путешественник, писатель и историк – барон Франсуа-Пьер Лакавалье. А это моя жена – баронесса Лаура Лакавалье.

– Нам тоже очень приятно.

– Вы сказали, поручик, что служили в Кавалергардском полку? О, это великолепно, великолепно! Вы, месье, были чрезвычайно привилегированным военным. Вы охраняли жизнь и покой вашего императора Александра и его семейство и имели честь его лицезреть и разговаривать с ним. Я его видел лишь издалека.

– Да я имел честь, месье, общаться с нашим монархом и его приближенными. Зато вашего императора я не видел воочию. А вы, барон?

– Имел честь. Меня вчера позабавила одна трогательная сцена с вашим участием, месье лейтенант.

– Какая же?

– Вы месье лейтенант расставались с китайским купцом, как будто со своим родным братом или каким-то родственником? Какую же великую услугу он оказал вам?

– Я столько пережил с ним в Китае и столько он сделал для меня добра, что этот седой старичок мне действительно как брат или как отец.

– Извините за мое наглое и излишнее любопытство, месье, но меня мучит один непростой вопрос: а как же вы оказались в Поднебесной? Петербург весьма далек от Китая. А русских в Чжун Го я крайне редко встречал.

– Попытаюсь вам объяснить, барон, сей парадокс. После службы я вышел в отставку. Я люблю путешествовать, описывать быт местных жителей, собирать легенды, сказки, пословицы, поговорки, изучать обычаи, тамошнюю природу. Я начал вояж с Западной Сибири. Затем – Забайкалье, Китай. Азия – моя любовь, если честно.

– О, да мы коллеги, сударь! Но сделайте одолжение, скажите: зачем вам плыть в ужасно церемонную, промозглую и вечно объятую туманами Англию? Извините, что я невольно подслушал разговор нашего капитана-португальца и вашего старика… Тоже неподдельный научный интерес?

– Я люблю морские путешествия, барон. Я ведь бывший моряк. До того, как перевестись в гвардию, я служил на флоте под командованием нашего великого адмирала Федора Федоровича Ушакова.

– О, это замечательно! Вы – великий человек. Но Англия на сей момент враг России. Какую вам, даже не военному, а ученому, окажут честь? Как вас там примут? Не могут ли вас арестовать как русского шпиона?

– Не беспокойтесь за меня, барон. В Лондоне живет мой родственник – весьма влиятельная особа. Она и поможет с изданием моей книги.

– Ясно, а что за слуга у вас? Он не похож на китайца, но он все же азиат. А жена его точно китаянка и, похоже, из низших слоев Поднебесной.

– Вы правы, месье Лакавалье, наш друг – не китаец. В нашем Забайкалье проживают племена бурят. Он и есть их достойный представитель.

– Буряты? Покорнейше простите за невежество, но никогда не слышал об оных. Вы мне о них расскажете, месье Алабин? А я запишу в свои путевые заметки.

– С удовольствием. Но попозже. А вы будучи в Китае, барон, не сделали записи в вашем дневнике о божественном стрелке «Хоу И» и его подвигах или о «желтом государе» Хунли?

– Не успел, к сожалению. Мы с моей благоверной попали в плен к пиратам адмиральши Шинг. И это было ужасно. Выкуп за нас предводительница морских разбойников назначила немалый: по десять тысяч долларов за каждого. Пираты предпочитают доллары, а не франки и ляны. Слава моему правительству, они, в конце концов, выкупили нас.

– Вы были в неволе у китайских флибустьеров?! Невероятно. Может, поведаете…

– С удовольствием.

– О, только избавьте меня, монсеньеры, от этих ужасных подробностей! – воскликнула баронесса. – Я не желаю о них слушать, я пойду в свою каюту, прилягу: что-то я плохо себя чувствую.

– Иди, дорогая, иди, отдохни… – кивнул барон и почти шепотом объяснил Алабину. – У моей благоверной слишком свежи воспоминания о том страшном плене. Нельзя даже обмолвиться о нем: у моей пташки Лауры сразу падает настроение, лицо покрывается красными пятнышками от нервного волнения и ухудшается здоровье.

Мадам Лакавалье удалилась в свои «апартаменты». Кислицин тоже решил откланяться.

– Прощайте, барон. А вам, Дмитрий Михайлович, желаю занимательной и увлекательной беседы с весьма интересным рассказчиком – месье Лакавалье.

– Куда вы, Сергей Сергеевич? Останьтесь.

– Я пойду, проведаю Юзевского: как он там, бедняга? Не укачало ли его окончательно? Морскую болезнь не всякий переносит достойно.

– Что же, Сергей Сергеевич, мы с бароном не будем вам препятствовать, сделайте милость, посетите нашего товарища…

Кислицин галантно кивнул и ушел.

Барон велел своим слугам принести два плетеных стула, плетеный столик и кофе с сахаром и сливками.

– Обожаю кофе! Просто схожу с ума от него! Вот прибудем в Бразилию, там я непременно прикуплю себе тамошнего кофе – самого лучшего в мире.

– Я больше охотник до чая, месье. Но от хорошего кофе я, пожалуй, не откажусь.

– Вот и славно…

Они уселись на корме и стали пить ароматный напиток. Ласковое нежаркое солнце, свежий морской ветерок, прохладная морская гладь, вкусный кофе и отсутствие посторонних людей поблизости создавали комфортную обстановку для увлекательной беседы.

Доктор рассказал Алабину много любопытного из жизни «Черной эскадры» госпожи Шинг.

– Я до сих пор с ужасом вспоминаю об одной пытке, при которой я обязан был присутствовать наперекор моей воле. Ее применяли бандиты к захваченным в плен мужчинам для того, дабы несчастные согласились перейти на их сторону. Пленным связали за спиной руки, затем подвесили их за подмышки на грот-мачте. Пираты взяли пучки с гибкими прутьями и стали из-за всех сил стегать тела пленников. Мучительная и жестокая пытка длилась до тех пор, пока вербуемые в пираты китайцы не перестали подавать признаков жизни. Их сняли с мачты и бросили грудой на палубу. Когда пленники с трудом пришли в себя их снова повестили на рее и продолжили над ними издеваться. Издевательства длилось до тех пор, пока бедняги не согласились стать морскими разбойниками. Тем не менее, трое из семи несчастных скончались вследствие страшных пыток.

– Действительно, бедные люди! Каких только мук они не натерпелись. Только я не понимаю, какой смысл пиратам от таких рекрутов? При первой возможности эти новобранцы сбегут или сунут нож в спину своим инквизиторам, припоминая им все те мучение, которые они пережили в плену.

– Так кто же их поймет этих желтолицых. Дикий они народ – китайцы. Весьма дикий и нравы у них жестокие. Вот допустим, на счет пленных девиц у пиратов интересные обычаи. Так как глава пиратов женщина то и правила весьма любопытны. Нельзя насиловать женщин без их согласия.

– ?…

– Вот что гласит приказ мадам Шинг: «Строжайше запрещено удовлетворять свои желания с пленницами прямо на местах, где они были взяты в плен. Как только пленницы оказываются на борту корабля, необходимо спросить разрешение у боцмана и подождать, пока в трюме не будет отведено для этого определенное место. Кроме того, в случае отвращения к претенденту, ясно высказанного женщиной, пленница имеет право покончить с собой. Любая пленница, грубо изнасилованная вопреки данному распоряжению, имеет право на денежную компенсацию, а насильник будет наказан смертью.

– Удивительный пиратский закон.

– Не то слово, месье! После захвата города ладроны пользуются оной ситуацией, чтобы вновь вступить в переговоры с запуганными жителями о выкупе их пленных родственников. Это может длиться неделю. Часть женщин выкупают их мужья и родители, остальные распродаются среди экипажа по цене сорок долларов за каждую. Как только бандит получает в свое распоряжение «живой товар», он считается ее законным мужем и должен хорошо к ней относиться. Иначе он попадет под гнев госпожи Шинг, и та распорядится его убить. Хотя, впрочем, если женщина отказывается от притязаний выбравшего ее бандита, то ей милостиво предоставляется возможность покончить жизнь самоубийством. Я лично сам видел, как несколько пленниц бросились в море и утонули, лишь бы только не принадлежать ладронам.

Был даже такой дикий случай. Одна из пленниц даже утащила с собой в морскую пучину своего нового «хозяина». Это была красавица Кианг, то есть по-ихнему – Роза, жена богача, зарезанного во время грабежа. Пират, купивший ее, хотел опробовать свою «покупку», но она отбивалась и брыкалась, и сумела вырваться из его грязных лап. От этого он пришел в неописуемую ярость, как тигр набросился на нее и вывихнул ей руку. Так как она не переставала оказывать сопротивление, бандит ударил ее кулаком в лицо и выбил Кианг два зуба. Рот бедняжки наполнился кровью, она была вся в крови, но не переставала бороться. Но силы несчастной таяли, и она поняла, что скоро пират овладеет ею. Неожиданно Кианг, будто сетчатый питон, крепко обвила мужчину руками и ногами. Пират потерял равновесие, и они покатился вместе по палубе. Бандит попытался подняться на ноги вместе с девушкой. Но едва он это сделал, как Кианг, вцепившись окровавленными зубами в горло пирату, собрала все свои силы, и с победным криком увлекла за собой негодяя через борт в море. Вместе они исчезли под водой и больше не появлялись на ее поверхности… Вот такие варварские обычаи здесь царят.

– Ужас!..

– Не то слово, месье! Пиратов боятся трогать даже императорские войска. Каково? Если бы не британский и португальский флот, то мадам Шинг со своими головорезами разграбила бы Макао и захватила всю южную часть Китая. Хотя она и так господствует на этой территории. Она серый кардинал южного побережья Китая и двух морей.

– А вы видели саму госпожу Шинг?

– Да, довелось…

– Как интересно! Опишите ее, барон!

– Пожалуй, могу. Миниатюрная красивая китаянка. С милым небольшим шрамом на подбородке. Но глаза черные, недвижимые и холодные, как у змеи. И сила воли у нее немалая. Жестокая, алчная, с большими амбициями. Ненасытная в постели, – по рассказам очевидцев. Курит опиум. Оружием владеет отменно. А тренирует она свою меткость на пленных или провинившихся ладронах. Метает в них ножи и стреляет из пистолетов. Но с нами она вела себя прилично. Вероятнее всего не хотела портить свой дорогой «товар» – то есть нас.

– Какие вы жуткие истории рассказываете, барон. Мне даже стало плохо. Мы с людьми Шинг тоже вступали в стычку и весьма успешно. Правда, нам пришлось отступить: за разгромленным отрядом ладронов в восемьсот человек ранним утром появилось войско в полторы тысячи пиратов! Вдвое больше! Ах, с меня достаточно этих китайских пиратов! Не лучше бы нам, сударь, поговорить о политике. Это отвлечет нас от негодяев адмиральши Шинг.

– Отчего бы нет, месье лейтенант, – охотно согласился француз. – Давайте обсудим текущую мировую политику.

Алабин первым задал вопрос собеседнику:

– Дорогой барон, как вы считаете, состоится ли в ближайшем будущем война между нашими государствами?

– Состоится, месье лейтенант. Полагаю, что через год-другой. Покончим с Англией и тогда возьмёмся за вашу страну. Наполеон пока не завоюет весь мир не успокоиться.

– Но дорогой барон, ни великому Александру Македонскому, ни великому Цезарю, ни Тамерлану, ни Чингисхану не удалось завоевать весь мир.

– Это верно. Но Россия падет очень быстро. У нас лучшая армия в мире и самый лучший полководец. Вспомните, месье лейтенант, Мерзбах, Холлабрун, Аустерлиц, Прейсиш-Эйлау, Фридлянд и другие победные битвы нашего императора над вашими соотечественниками. Не говоря о блестящих победах над австрийцами и пруссами.

– Об Россию он сломает зубы, поверьте, любезный барон. Наш героический народ пытались покорить и крестоносцы, и татары, и поляки и прочие другие народности, но ничего из этой затеи не вышло. Не выйдет и у неистового корсиканца.

– Уверяю, вас милостивый государь, не сломает…

– А я говорю, сломает!

– Месье лейтенант, как вы смотрите на то, чтобы закончит нашу дискуссию на тему «Наполеон и Россия», иначе мы можем серьезно поссориться. А я не хочу терять умного и осведомленного собеседника.

– Вы как всегда правы, барон, пожалуй, сей диспут следует завершить во избежание излишних недоразумений. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– К примеру?..

– К примеру?.. Допустим, китайский и европейский менталитет. Каково, барон?

– Занимательная тема…

– Вот и прекрасно! Тогда вы первым, месье Лакавалье, поделитесь своими наблюдениями по поводу диких нравах жителей Поднебесной, а я буду выступать вторым.

– Согласен, лейтенант!..

И барон с поручиком увлеченно стали обсуждать психические, эмоциональные и культурные особенности китайского народа.

* * *

Каракка «Мадре де Христофор» благополучно добрался до португальской колонии – Бразилия. Особых приключений во время плавания не было. Лишь однажды в районе острова Мадагаскар их пытались атаковать пираты. Но каракка, дав мощный залп с левого борта по судам морских головорезов, благополучно ушла от погони.

В Бразилии капитан приказал пришвартоваться в порту ее столицы Рио-де-Жанейро.

Здесь Жоа Паштега закупил дерево «бразил», более известное в Европе как «красное дерево». В Старом Свете оно очень ценилось, и из него европейские мастера делали превосходную мебель для королевский особ и аристократии. Кроме дерева бразил португальский капитан приобрел еще кофе, хлопок и золото. Продал тамошним торговцам немного опиума, шелка, фарфора, чая, а что-то и обменял.

В Рио-де-Жанейро в это время пребывал сам португальский король Жуан Четвертый. Сюда он бежал из Португалии в 1806 году, спасаясь от Наполеона и его солдат, предоставив управление Португалией нелюбимому народом англичанину – виконту Уильяму Бересфорду.

Жао Паштега посетил Жуана Четвертого в его королевской резиденции. С капитаном был помощник Луиш и чета Лакавалье. Алабина и его товарищей Паштега не взял. Видимо капитан, несмотря на рекомендации Ли Сюаня, все же не доверял русско-польским офицерам. Но гвардейцы не обиделись совершенно. Они с большим удовольствием прогулялись по городу, осмотрели местные достопримечательности и полакомились тропическими фруктами. Далее они нашли себе неплохую забаву.

Алабин с Кислициным и Юзевским каждый день во время сильного жара от десяти утра и до четырех после полудня, когда всякая активность горожан прекращалась, и все торговые и гражданские дела прерывались, и в бразильской столице все предавались сладостному послеобеденному сну, уходили в апельсиновые и лимонные рощи и читали журналы различного рода, но чаще – тоже спали.

В Бразилии Паштега и его команда, а также русско-французские вояжеры, пробыли пять дней и снова вышли в открытый океан. С ними за компанию отправились еще два торговых судна. Один испанский, другой – греческий. Так было безопаснее и веселее. Теперь курс штурман португальского корабля держал уже непосредственно на Португалию.

Алабин как ребенок радовался этому обстоятельству. Да и как не радоваться?! Сравнительно скоро появиться перед очами родина известных мореплавателей – Португалия, а там до Англии рукой подать. Неужели он вновь увидеть свою Катю? И это будет великое счастье! Мечта – еще хрупкое воздушное видение там, в прошлом, на сибирской каторге – обретала сейчас вполне реальные черты, здесь на палубе португальской каракки «Мадре де Христофор». Но рано еще было торжествовать Алабину. Забегать вперед событий – это негоже! Ему следует посоветоваться с Кислициным и Юзевским и составить план проникновения в Англию, в замок графа Рокингемского и похищения Разумовской-Стоун. Одна неплохая идея уже созрела в голове поручика.

Все они, и он, и Юзевский, и Кислицин, неплохо знают английский. Алабин выдаст себя за отставного морского офицера, а Кислицина, Юзевского, Эная и его жену-китаянку – за своих слуг. Они прибудут в Лондон, поселяться на окраине в каком-нибудь трактире и будут в дальнейшем разрабатывать план. Кто-то из них пойдет делать рекогносцировку к Рокингемскому замку. Возможно, Сергей Сергеевич и Антон. А вероятнее всего, они вместе. Есть еще замечательная идея. Можно капитана и поляка переодеть в монахов ордена Капуцинов и заслать в замок, так они лучше узнают сильные и слабые стороны обороны графской стражи, чем они вооружены и какое их количество. И заодно узнают, чем дышит его заклятый враг Стоун и его любовь – Катя.

Так как их всего четверо умелых вояк (жена Эная не в счет), то для захвата замка придется поручику привлечь дополнительную силу: английских наймитов из числа бывших пиратов, разбойников, солдат и наемных убийц – то есть тех людей, которые имеют боевой опыт и не очень щепетильны в вопросах чести. Главное, чтобы хватило денег и золота, что дал ему глубокоуважаемый Ли Сюань. На гостиницу, еду, оружие и оплату услуг самых отъявленных и беспринципных преступников.

Пока Алабин мечтал о том, как будет захватывать замок Джорджа Стоуна, их каракка немного отстала от каравана. И вдруг на горизонте возник чей-то корабль. Без флага и опознавательных знаков. Кажется, это был фрегат. Команда из Лиссабона стала гадать: кто это?

– Может статься, сии незнакомцы – пираты? – предположил Кислицин и достал на всякий случай пистолеты.

– Волне возможно, – согласился Алабин. – И даже весьма возможно. Этот маневр очень схож с пиратским маневром. Это корсарская тактика. Она называется «акулья». Морские разбойники ждут, когда какое-нибудь судно отстанет от каравана, и нападают на него. Так акулы сопровождают стаи дельфинов, касаток и китов и ждут, когда какая-нибудь слабая или больная особь отобьётся от своей стаи и тогда хищницы нападают на нее и разрывают на части. Боюсь нас ждет тоже самое. Пираты беспощадны и кровожадны весьма. Нас порубят в капусту, а оставшихся в живых продадут в рабство. Но я не хочу быть убитым или проданным в рабство. Я буду драться до конца, как положено русскому офицеру.

– А тем более! – воинственно сказал Кислицин. – Ненавижу пиратов!

И тут все сомнения и догадки всех, кто плыл на каракке, развелись как дым. На неопознанном корабле вдруг взвился красный флаг, посередине которого был нарисован белый череп и скрещенные под ними кортики. И надпись – «Je maintiendrai»[30].

– Пираты! – закричали на палубе каракки. – Готовьтесь к бою!

На корабле началась великая паника. Капитан распорядился вооружиться и зарядить пушки. Но пираты стремительно настигали португальское судно. Приближаясь к атакуемому кораблю, морские разбойники старались подойти с кормы и с подветра, так как при этом попадали под огонь только немногочисленных кормовых пушек. Оба судна успели дать по пару залпов по противнику, но не причинили друг другу никаких серьезных повреждений, хотя пираты стреляли цепными книппелями.

И вот уже корабли совсем рядом! Абордажные крючья, словно хищные стервятники, вцепились своими железными когтями в кормовые борта каракки. Абордажные мостики с крючьями перекинулись на борт португальского судна. Одновременно пираты деревянным брусом заклинили руль каракки, с тем, чтобы лишить обороняющийся судно возможности маневрирования.

Теперь португальский корабль был в неразрывной связке с пиратским судном. А испанский и греческий корабли бодро и без оглядки удалялись от места схватки. Они спасали, прежде всего, свои товары и жизни. А на португальскую каракку им было в данную минуту совершенно наплевать.

И вскоре «Давид» – пиратское судно – сошелся в битве с «Голиафом» – португальской караккой. На палубу неприятельского корабля со стороны бандитов полетели гранаты и сосуды с горючей жидкостью. Одна граната упала рядом с Алабиным. Рядом стоящие моряки и солдаты попадали на пол, гвардейский офицер не стал: поздно бежать.

– Дмитрий Михайлович, голубчик, ложитесь! – крикнул Кислицин. – А то взорветесь!

Но Алабин не отреагировал на отчаянный призыв Сергея Сергеевича ложиться. Он смотрел на крутящуюся и шипящую гранату и заметил, что фитиль ее еще наполовину не догорел. Значит, еще есть время на жизнь. Поручик прижал ногой снаряд, схватил его и метнул его что есть силы на палубу захватнического фрегата. Раздался взрыв – и трое пиратов упали, обливаясь кровью. Кто раненый, а кто убитый. Разбойничий «гостинец» вернулся назад, причинив немалый урон дарящим.

Пираты побежали по мостикам на борт португальского судна. Некоторые корсары запрыгивали на палубу каракки с помощью веревок и канатов. Джентльмены удачи пошли на абордаж, действуя в схватке кортиками, саблями, ножами и пистолетами.

Первый бандитский десант португальские моряки и их русско-польские помощники встретили дружным огнем из ружей и пистолетов. Кто-то из пиратов свалился в воду, кто-то на свою палубу, а кто-то на неприятельскую. Но за первой атакующей волной накатывала вторая, еще более яростная и стремительная…

Прыжок – и вот первый пират на палубе португальцев! В красной клетчатой косынке с серьгой в ухе, в черном кожаном жилете на голое тело и рыжей бородой. В правой руке у него одна абордажная сабля, а в левой – другая. Алабин не дрогнул перед верзилой: не на того напали! Пират и поручик стали сражаться. К рыжебородому присоединился было второй пират, но вскоре упал, обливаясь кровью. Дмитрий сумел поразить его первым же выпадом.

Вот еще двое разбойников подлетели к Алабину. Кислицин кинулся на помощь поручику. Тогда Рыжий переключился на капитана, обрушив на него град ударов.

Один бандит выстрелил в Алабина и промахнулся! Зато наш офицер оказался меток, и головорез, схватившись за пораженный пулею живот, скрючился и с проклятиями повалился на палубу. Второго противника поручик вывел из строя, ранив саблей.

Кислицин в это время отбивался от Рыжего и еще от одного морского разбойника. Капитан сразил пирата, но Рыжий нанес серьезное ранение капитану, а кто-то сзади ударил Кислицина в спину стилетом. Офицер замертво упал на чей-то труп. У Алабина чуть не разорвалось сердце от горя: эх, как жаль гвардейского капитана! Славный он был товарищ и воин! Царство ему небесное!

…Энай в это время убил одного корсара и ранил другого, но кто-то рассек ему голову саблей. Обливаясь кровью, забайкальский батыр свалился замертво под ноги сражающихся. Не получилось у Эная выжить в яростной схватке с пиратами. Не получилось и стать первым бурятом, совершившим кругосветное путешествие – вот несчастье! Его верная жена, обезумев от горя вытащив из рукава нож без цубы – айкути – вонзила со всей силы в живот убийце мужа. Тот, схватившись обеими руками за рукоятку ножа, свалился на палубу и стал корчиться от боли. Бандит истекал кровью и медленно умирал. И тут же его подельники разрубили мстительницу. Да, недолгим было супружеское счастье Эная и китаянки.

Юзевский в это время тоже героически бился с пиратами. Его уже пару раз ранили, но легко.

Схватка на корабле была очень жаркой! Бандиты использовали в схватке устрашающие и большие ножи-буканы, которые первоначально служили для рубки мяса и сухожилий. Делали их пираты из сломанных сабель. Эти буканы были весьма хороши в ближнем бою, в тесных помещениях – в общем, в тех местах, где негде было размахнуться и развернутся. Бандиты в этой резне применяли и складные ножи.

Алабин отбивался от наседавших на него врагов, как мог. Но пиратов становилось все больше и больше, и поручик стал отступать под натиском внушительной силы, и в какой-то момент кто-то оглушил его сзади прикладом ружья. В глазах у Дмитрия сразу потемнело, и он потерял сознание.

…Очнулся Алабин связанным. Голова в крови, и болит до невозможности. Юзевский тоже остался жив, и тоже опоясан веревочными путами. В плен бандиты также захватили барона и баронессу, капитана, его помощника и несколько матросов. Остальные члены экипажа каракки были перебиты, добиты, задушены и сброшены в океан.

Пленников согнали в кучу…

Из разношерстной толпы пиратов вышел жилистый гладковыбритый брюнет в черной треуголке, в черных кавалерийских ботфортах и красно-белом мундире офицера голландских гренадер с позолоченными эполетами и пуговицами. Под треуголкой у брюнета была еще красная косынка. Мундир главаря пиратов был весь в каплях крови, брызги крови были и на его лице. Пот катился градом по вискам главаря. Сегодня он неплохо рубился со своими врагами: убил самолично шесть человек и семь человек тяжело ранил.

Брюнет победоносно подбоченился правой рукой, а левую манерно положил на эфес сабли. Хищным жестоким взглядом он обвел своих пленных и, на миг задержав свой взор на хорошенькой и дрожавшей от страха мадам Лакавалье, плотоядно ухмыльнулся. От этого взгляда и улыбки француженке стало нехорошо, и она еще больше перепугалась.

От пленных главаря отвлекли его люди. Они свалили ему под ноги пудовый мешочек, который принесли из трюма.

– Что это, Рохос? – осведомился капитан, перемешивая то английские, то французские слова.

– Посмотрите сами, сэр… – хриплым голосом сказал, лукаво улыбнувшись, сорокалетний мужчина плотного сложения с множеством шрамов на лысой голове, бицепсах и предплечьях. То была «правая рука» капитана – испанец Рохос.

Главарь достал из ботфорт складной нож и, нажав на защелку, махнул им резко вниз – острое изогнутое лезвие хищно выпрыгнуло из паза. Капитан чуть проколол мешок, ковырнул содержимое, и белый порошок чуть просыпался на палубу. Поддев щепотку на кончик ножа, главарь понюхал порошок и лизнул…

– Опиум! – радостно воскликнул Ренсенбринк. – Geweldig![31] Отменная добыча, друзья!

– Замечательная добыча, мой капитан! Серебро, шелк, чай, фарфор, пряности, красное дерево! И много рома и ликера в трюмах! И съестных припасов! – обрадовался Рохос. Его злые и жестокие маленькие глаза цеплялись за лица захваченных в плен людей.

Главарь морских разбойников подошел к пленным. Посмотрел на Алабина и Юзевского и спросил:

– Кто вы? И из какой страны? На англичан вы не похожи, тем более на лягушатников.

Поручик ответил:

– Мы русские офицеры. Дмитрий Алабин и Антон Юзевский.

– Русские?! Вы храбро воевали против моих молодцов. Жаль, что убили вашего третьего товарища. А то бы и он пригодился нам… Я – Дик Ренсенбринк по прозвищу Бешеный Дик, бывший майор голландского гренадерского полка в составе Старой гвардии Его величества Наполеона Бонапарта. Я дрался с вашими соотечественниками при Аустерлице и Фридланде, и восхищен их мужеством и героизмом. Русские отчаянные воины! И сегодня я в очередной раз убедился в этом. Поэтому я делаю вам заманчивое предложение: а не желаете ли вы пойти в мою команду? Мне нужны боевые и опытные люди.

– Я подумаю, милостивый государь, – нахмурился поручик.

Юзевский обратился к Алабину.

– Дмитрий Михайлович, не имеет даже смысла размышлять над предложением капитана. Надобно непременно соглашаться. Выбора у нас нет. В случае отказа нас подвергнут мучительным и жестоким пыткам или после повесят. А так может мы сбежим от корсаров в каком-нибудь порту и попадем на другой корабль. Ежели пойдем против пиратов, не сможем достичь наших целей: вы не отыщите вашу возлюбленную, а я не попаду на родину. Кажется, это благоразумное решение, не так ли, ваше благородие?

– Возможно, но…

Ренсенбринк начал терять терпение.

– Так что вы решили, русские?.. Не тяните с ответом. Я человек быстрый и нетерпеливый и не привык попусту тратить свое драгоценное время. Нет, так нет, да, так да. Нет – и вы будите благополучно и без мучений повешены, да – значит, вы присоединитесь к моим отчаянным парням. Выбор крайне прост. До чрезвычайности. Так что, русские, вы приняли разумное решение?..

– Мы согласны послужить вам, сэр капитан, – ответил за себя и Алабина поляк.

– Вот и великолепно! – воскликнул Ренсенбринк. – Рохос, определит вам место в трюме и заключит с вами соглашение. Вы уже станете получать долю уже в следующем грабеже. Эй, Маклиш развяжи этих двоих…

Главарь внимательно оглядел барона и баронессу.

– Хотя я и служил Наполеону, но ненавижу его до глубины души, впрочем, как и его соотечественников. За то, что он захватили наше королевство и лишил его независимости. Поэтому я в свое время и дезертировал из французской армии и стал волею судеб пиратом. И я так ненавижу лягушатников, что готов резать их на мелкие кусочки в течение длительного времени. И мучить, мучить, мучить… Но этих французских пленных я не стану истязать до смерти, а попрошу за них хороший выкуп или перепродам другому иному капитану нашего Карибского братства или страшным и кровожадным берберским головорезам. А вот капитана и его помощника я, пожалуй, прикажу вздернуть на нок-рее. За сопротивление. Ты все понял на счет португальцев, Рохос?

– Слушаюсь, командир! – принял к сведению приказ главаря испанец.

Пираты подвесили веревки с петлями на оба конца реи грот-мачты. Жао заставили подняться наверх. Рохос накинул петлю на шею португальцу.

– Люди получат удовольствие от твоей казни, – мерзко и зловеще усмехнулся Рохос. – Я свою работу знаю блестяще! Немало на своем веку перевешал вашего брата.

– Porco espanhol! Deus vai castigá-lo! Logo você vai ser pendurado no yardarm![32] – выругался на своем родном языке Жоа Паштега.

– Говори что угодно, мерзкий окорок, скоро твоя глотка заткнется навечно, а язык твой поганый вывалиться наружу. Его после твоей смерти отклюют птицы. А тело твое, иссохшее и вонючее, бросим на корм рыбам. От тебя ничего не останется, ублюдок! Ни могилки, ни креста, ни надгробного камня. Умри, лиссабонская тварь!..

Рохос изо всей силы толкнул португальского капитана. Жоа Паштега потеряв опору под ногами, стал болтаться в воздухе…

Лаура в ужасе отвернулась. А Алабин, Юзевский и барон с мрачным выражением лица продолжали следить за казнью.

По злому умыслу Рохос неправильно закрепил петлю на шее португальца. Поэтому когда веревка захлестнула горло капитана, вместо того, чтобы умереть моментально, он боролся за жизнь в течение трех минут. И эта смерть была неприглядна и мучительна! Лицо капитана по мере удушения синело. От потери сознания опорожнился и мочевой пузырь. Потом изо рта пошла кровавая пена – ведь дыхательные пути были закрыты не полностью, и в легкие попадало какое-то количество воздуха, несмотря на петлю. Настоящая агония началась, когда боль от удушения, стала просто невыносимой.

Капитан начал судорожно дергать ногами. При этом пошли мощные движения грудной клетки – жертва безуспешно пыталась вдохнуть хоть глоток воздуха, и скорость этих движений стремительно нарастала. Казалось, что португалец бьется в припадке истерического смеха – настолько быстро сотрясались ее плечи и грудь. По телу капитана шла сильная дрожь, мышцы попеременно быстро спазматически сокращались и расслаблялись, как бы вибрируя. Эти движения были настолько сильными и частыми, что присутствующие на казни люди слышали, как гудит веревка. Ноги бедняги то поджимались к подбородку, то синхронно дергались в разные стороны, то раздельно. Повешенный поневоле исполнял «пляску висельника».

А это явно забавляло пиратов и их главаря Ренсенбринка.

Наконец Жоа Паштега в последний раз подтянул и опустил ноги… И замер…

– Отмучился, бедняга, – сказал Юзевский, сумрачно наблюдая за казненным португальцем. – Вот что нас ждало, Дмитрий Михайлович, в случае нашего отказа служить безумному голландцу.

– Да, ужасная смерть, – констатировал Дмитрий.

Рохос недобро посмотрел на Алабина и Юзевского.

– Эй, русские, говорите по-испански или на худой конец по-английски. Я должен знать, о чем вы говорите. Вдруг вы замышляете нечто дурное против нашего капитана.

– Good, sir! – ответил Юзевский. – We will speak English![33]

– Eso es bueno![34] – удовлетворительно кивнул испанец.

Над помощником португальского капитана – Лиушом – Рохос сжалился, и повесил его быстро и без излишних мучений.

После страшных экзекуций пираты стали перетаскивать товар с каракки на свой фрегат. Не забыли они прихватить с собой комплект запасных парусов «Мадре де Христофор», тросы, новую парусину и парусные нитки. Для этого задействовали всех пленных, кроме баронессы. Ренсенбринк пожалел французскую красотку. Как только весь товар и трофеи перекочевал с португальского судна на пиратское, разбойники стали отцепляться от португальского судна. Затем они подожгли каракку: пираты уничтожали следы своих преступлений.

Спустя час Бешеный Дик отдал приказ к отплытию.

* * *

Киль судна с большим усердием разрезал океанское пространство, и «Вильгельм Оранский» весело и стремительно бежал по волнам навстречу новым приключениям.

Итак, дело сделано – можно гулять смело! Пираты принялись отмечать победу. Они вдоволь ели, пили ром и джин, играли в кости, карты, вспоминали перипетии боя, и молились за павших товарищей.

Пьяный Рохос косился на Алабина и Юзевского.

– Не доверяю я вам, русские офицеры. Вы для меня сродни иберийским волкам: как вас сытно не корми, в лес убежите непременно. Знаю я вас, пленников, ставших вдруг джентльменами удачи. При первом удобном случае скроетесь в каком-нибудь порту и помашете нам ручкой. Разве я не прав, русские?

Рыжий шотландец Энди Маклиш (это он бился с Алабиным и Кислициным на португальском корабле) вступился за новых членов команды.

– Да не лезь ты, Рохос, к новеньким. Они бравые и лихие ребята! Им сейчас несладко привыкать к новой шкуре. Давай лучше в кости сыграем. Ставлю на кон пять шиллингов.

– Может по десять «бобов» сразу?

– Нет, пока по минимуму. А там посмотрим.

– Идет, братишка…

Игра началась. В итоге помощник капитана несколько раз проигрался в пух и прах своему более удачливому партнеру. Рохос сильно разозлился на Маклиша, но связываться с шотландцем не стал, зная его силу и умение владеть любым видом оружия. Как-то они серьезно повздорили, и шотландец вышел победителем в схватке на ножах, ранил противника и едва не выкинул Рохоса за борт. Если бы не вмешательство самого Бешенного Дика, то помощнику капитана пришлось бы несладко. Либо он утонул в океане, либо его съели почуявшие свежую кровь акулы.

Рохос, едва сдерживая гнев, вышел на палубу и разредил свою негативную энергию и обиду на менее авторитетным и вдрызг пьяным пиратом. Помощник Бешеного Дика так сильно ударил беднягу в челюсть, что тот завалился на спину и больше не двигался. Это был чистый нокаут. Из рук без вины виноватого бандита выпала бутылка и покатилась по дощатому полу, отставляя за собой коричневый ручеек.

Удовлетворенный испанец беззлобно уже выругался, перешагнул через распластавшееся по палубе тело, поднял бутылку и, отхлебнув из нее рома, пошел дальше. Ничего: завтра этот бражник проспится и даже не вспомнит о том, кто его хорошенько саданул.

А в это время рыжий шотландец Энди Маклиш начал доверительную беседу с Алабиным и Юзевским.

– Держитесь меня, русские. Рохос – отъявленный негодяй. Он так и ждет, дабы взять власть на «Вильгельме Оранском» в свои руки. Но открыто выступить или убить Бешеного Дика он опасается. Страшится его ловкого клинка и крепких кулаков. Он, хитрый и коварный мерзавец, нападет на капитана, когда на то будет благоприятная ситуация. Рохос заколет Ренсенбринка подло, во сне или из-за угла, либо когда тот будет тяжело ранен или болен, я в этом нисколько не сомневаюсь. Меня он тоже не трогает. Тоже опасается. С этим негодяем у нас равенство сил. У меня свои сторонники, у него – свои. Когда мы столкнемся на узкой дорожке, будет страшная бойня. А вы, русские, поможете нам разделаться с этой грязной испанской свиньёй. Не так ли?

– Конечно, поможем, боцман Маклиш! – горячо согласился Алабин. – Но обещайте нам, сударь, что после того как мы придем вам на выручку и устраним Рохоса и его людей, вы доставете нас в Европу, или на худой конец, на любой торговый корабль, идущий на европейский материк.

– Идет, сэр! Мое слово – закон! Я отправлю вас в Европу в любом случае. Только поддержите мою команду.

– Поддержим, боцман, – уверили шотландца Алабин и Юзевский и выпили за дружбу крепкого рома.

…Наступило время ночь.

Алабин не мог долго заснуть. Тому виной едкий запах пота, алкогольных паров и гниющей рыбы, который был просто невыносим. Груз и корабельные припасы хранились в трюме. Несмотря на все меры предосторожностей в нем постоянно скапливалась морская вода, и она усиливала только запах зловония на корабле. И хотя на протяжении всего плавания, пираты постоянно откачивали воду с помощью специальных трюмных насосов с ручным приводом, но это не помогало устранить устойчивый запах.

Вторая причина его бессонницы – это многочисленные думы, роящиеся в мозгу поручика. Судьба дала критический крен – хуже не бывает! Как все хорошо складывалось до этой стычки с пиратами. Алабин стал окончательно свободным человеком и был на полпути к своей мечте. И тут снова беда – ненавистная неволя и пугающая неизвестность. И служба в качестве пирата. А быть морским бандитом – перспектива незавидная. Либо убьют в бою, либо повесят на рее. Неужели его самая заветная мечта о встрече с Катей превратиться в прах. Он этого не переживет.

Но как ему быть, что предпринять? Есть только одна надежда на благополучный исход дела. И это надежда – боцман Маклиш! Если повезет и случиться бунт Рохоса против капитана, а Алабин с Юзевским поддержат Маклиша и затем уничтожать шайку заговорщиков, то шотландец, если верить его обещаниям, переправит их в Европу. Но когда случиться этот треклятый мятеж Рохоса? В какой день, в какой час? О, эта волнующая и в то же время пугающая неизвестность! Надо как можно внимательнее присматриваться к помощнику капитана и его людям: вдруг кто-то из них проговориться или сболтнет лишнего на счет их злых умыслов.

Вот насмешка судьбы! Ждать начала кровопролитного бунта на корабле как избавления от всех своих бед! Алабин вспомнил, что такой момент уже случался в его жизни, там, в Стретенском остроге. Тогда начало восстания он ждал действительно как избавления от всех несчастий. Но разница между прошлым и будущим событием в том, что в Сибири он уже знал день и час бунта и морально и технически готовился к нему, а здесь, на фрегате, на океанских просторах, он не имел абсолютного представление, когда мятеж произойдет. И что в голове у Рохоса и его подручных. Но все же нужно терпеливо ждать счастливого случая. Бог терпел и нам велел.

…Спустя семь дней плавания ветер внезапно стих, океан тут же растянулся кругом неподвижной гладью синего цвета, и наступил мертвый штиль. Корабль пиратов лег в дрейф. Так продолжалось трое суток. Пираты чинили снасти, чистили ружья и пистолеты, точили ножи и сабли. Пили вечерами джин и ром и играли в кости и карты. Алабин и Юзевский время от времени общались с четой Лакавалье, когда их выводили на палубу погулять. Французы несмотря ни на что держались с достоинством. Алабин обещал им приложить все усилие чтобы вызволить их из плена.

И вот поутру следующего дня к пиратам пришла морская удача, задул попутный ветер.

Ренсенбринк оживился.

– Эй, Рохос, ставь паруса! Мы отправляемся в путь!

Помощник капитана кивнул и передал приказ боцману:

– Эй, Маклиш, ставь паруса!

Шотландец уже непосредственно стал распоряжаться матросами:

– Эй, там на фок-мачте! Пошевеливайтесь! Давай, ставь, нижний фор-марсель!.. Теперь верхний фор-марсель! Куда вы смотрите, олухи! Нижний фор-брамсель!.. Верхний фор-брамсель!.. Фор-бом-брамсель!.. Фор-трюмсель!.. Вторая команда ставила паруса грот-мачты, а третья – вспомогательные…

Пираты подняли паруса, которые быстро наполнились ветром и «Вильгельм Оранский» устремился по заданному курсу.

* * *

Ренсенбринк вышел на палубу, чтобы подышать морским воздухом и наткнулся на Алабина.

– Куда мы плывем, капитан? – поинтересовался у Бешеного Дика поручик.

– На Барбадос, а после – на Тринидад, – охотно ответил главарь пиратов. – В столице Тринидада – Порт-оф-Спейн – множество хороших харчевен и кабачков. И гостиниц. Команде хочется недурно отдохнуть после заслуженных подвигов. Попить рома, джина, вина. Подраться с сотоварищем или чужаком из другой пиратской команды. Продать часть заслуженной добычи или заложить ее ростовщику. Да и по женской ласке они жуть как соскучилась. Впрочем, как и я. Если бы эту француженку-красотку не надо было продавать задорого, я бы давно ее взял ее силой.

– А нас там случайно не арестуют?

– Что ты, лейтенант, не смеши меня старую морскую акулу, тамошний губернатор – друг всех карибских пиратов. Мы все отстегиваем ему долю. Посему он богат как турецкий султан. Все они, губернаторы, жадны до денег. И тринидадский, и багамский, и ямайский, и барбадосский, и гаитянский. Будь он француз или англичанин, или испанец, или то и другое вместе. Человеческая жадность не имеет национальности и чина. Это древнейшее людское качество. А губернаторская жадность нам полезна: она позволяет нам раскованно и беззаботно чувствовать практически на всех островах Карибского моря. Мы можем неплохо отдохнуть, починить паруса, оснастку, привести в порядок корабль, скинуть товар, купить оружие провизию и наконец, узнать последние вести и слухи о пиратских победах и захватах. И о готовящихся морских операциях. Иногда в кабаках островных столиц мы, капитаны джентльменов удачи, набираем новых членов команды, решаем споры, улаживаем конфликты и договариваемся о временной консорте при нападении на большие торговые караваны и города.

– А я и не знал о столь благополучной организации пиратского братства на Карибском море. Вот почему морскую вольницу не могут победить ни испанский, ни французский, ни английский флот. Все дело в продажности чиновников.

– Чиновник – это особая порода людей. У них особые и яркие отличительные черты от другого рода человечества.

– Весьма любопытно, какие же, капитан?

– А вот какие… Длинные загребущие руки с огромными ладонями. В эти ладони, сколько не сыпь золотых монет, не заполнишь. Будто в пропасть все уходит. А еще чиновники патологически жадны. Им все мало и мало. А аппетит их растет год от года. Хотя если честно признаться, не будь продажных чиновников, наше ремесло бы не процветало так успешно.

– Да какой-то толк от канцелярских крыс все же есть.

– Это точно!..

Алабин увидел в слегка нахмуренном небе двух красиво парящих птиц с размером с крупную ворону, но не черного, а белого цвета с примесью розового с клиновидным хвостом и необыкновенно длинными крыльями. Подлетев к судну, они описали над ним два больших круга и с характерным криком исчезли на океанских просторах.

– Что это за птицы, капитан?

– Фаэтоны!

– Фаэтоны? Забавное название! Так в древнегреческой мифологии называли сына бога солнца – Гелиоса и плеяды Меропы, который неумело управляя солнечной колесницей, погиб в водах Эридана, сраженный молнией могущественного Зевса. Еще так называют легкие экипажи с откидными верхами.

– Совершенно не ведаю, по каким причинам этих божьих тварей нарекли фаэтонами, но они весьма полезны для моряков. Эти особы дают нам знак, что где-то рядом есть земля. Либо остров, либо часть материка. Но со словом «рядом» можно и ошибиться. Эти птицы залетают иногда за сто миль от берега. Так что можно ошибиться и с расчетом расстояния. Будем надеяться, что суша уже рядом.

– Ясно, майор…

И вдруг небо и без того хмурое стало заметно темнеть, задул сильный порывистый ветер. Стало прохладно. Океан начал заметно волноваться. Матросы обеспокоенно забегали по палубе.

– Этого еще не хватало! – встревожился Ренсенбринк.

– Что случилось? – спросил Алабин. – Неужели надвигается буря?

– Она самая. Как это не вовремя!

На капитанский мостик влетел обеспокоенный Рохос.

– Капитан, приближается шторм! – доложил помощник капитана.

– Я вижу. Все по местам, готовьтесь к откачке воды! Эй, боцман Маклиш, займитесь людьми и парусами.

– Святая Маргарита! убереги нас от бед! – воскликнул Маклиш.

Многонациональная команда пиратов принялась взывать к святым, каждая народность – к своему. Ирландцы призывали спасти их от гибели Святого Патрика, Ренсенбринк и голландцы – Святого Виллегада Бременского, Рохос и испанцы – Святого Доминика! Алабин вспомнил святого Николая угодника, а Юзевский – Святого Казимира.

– Опустить паруса! – раздалась команда Бешеного Дика.

Пираты, как муравьи, живо забегали по судну, полезли по веревочным лестницам на мачты и реи, и взялись за фалы и шкоты. Вскоре бандиты закатали паруса на реи и закрепили.

Свинцовые тучи покрыли все небо. Наступила темнота. Пошел сильный ливень. Между тем ветер становился все сильнее, и по океану уже ходили высокие с белыми гребнями волны, этот шторм не имел ничего подобного с тем, что Алабин видел когда-то прежде, будучи морским офицером. Огромные волны вздымались и бросали из стороны в стороны корабль, словно он игрушка. Океан превратился в белый, пенящийся и бурлящий гигантский котел. Оно кипело и ревело. Молнии разрывали зигзагами небо, и грохотал оглушительный гром.

С каждой новой накатывавшейся на борт волной сердце у поручика замирало: Алабин ожидал, что идущая вслед за другая гигантская волна поглотит судно целиком. И всякий раз, когда корабль падал вниз, в океанскую бездну, у поручика все нутро тоже опускалось вниз, и душа летела, будто в глубокую пропасть. И у Дмитрия было такое ощущение, что судно уже больше никогда не поднимется вверх.

И вдруг раздался страшный треск: корабль, оказывается, налетел на рифы. Все, кто был на судне, попадали. Кто улетел за борт, кто покатился по палубе, а кто растянулся в трюме или каюте. Повреждения ниже ватерлинии оказались очень серьезными, и морская вода стала быстро заполнять трюмы корабля. Фрегат начало относить от рифов, заболтало в океане, он накренился на правый борт и стал тонуть.

Алабина при крушении выкинуло за борт. Но поручику повезло: оказавшийся в прохладной воде он сумел вовремя уцепится за не до конца поднятую по причине великой паники якорную цепь. В этот миг рухнула мачта в воду, переломившийся от сильного удара пополам. К счастью, одна часть многопудовой деревянной мачты пролетела мимо Алабина, окатив и без того мокрого поручика искусственно вызванной волной. Офицер понял, что вскоре пробитый во многих местах бриг благополучно уйдет на дно, и в этом случае якорная цепь явно не поможет Алабину спастись. А вот плавающая рядом с ним мачта давала поручику малюсенькую надежду не утонуть в океанской бездне. Поручик изловчился, и, подождав попутную волну, отпустил цепь… Его отнесло к мачте, и он намертво ухватился за остатки паруса, а затем по нему постепенно перебрался ближе к обломку, залез на него и обмотал свои руки обрывком снасти. Но положение поручика не улучшилось, а, наоборот, ухудшилось.

В открытом море мачту швыряло в разные стороны как щепку. И когда огромный вал накрывал Алабина с головой, гвардеец втягивал в легкие как можно больше воздуха и задерживал дыхание: бывший кавалергард терпеливо дожидался того момента, когда вал отхлынет и поручика вознесет наверх и его голова появится над поверхностью воды. Лишь только для того, чтобы вздохнуть в себя новую порцию спасительного кислорода и снова уйти под набегавшую и ревущую волну.

Что происходило с другими членами команды Алабин не видел: он героически боролся за свою жизнь. Поэтому поручик не знал, что сталось с Юзевским. Жив он или нет. Или тоже он барахтается в океане.

Где-то в черных кипящих волнах мелькали головы, руки. Раздавались отчаянные крики о помощи, но с каждой новой ревущей волной их становилось все меньше и меньше.

Глава 7. Остаться в живых, или «Бамбуковый дворец»

Алабин открыл глаза…

Он обнаружил себя лежащим на обломке мачты, на белоснежном песчаном берегу. Все-таки корабельная конструкция спасла Дмитрия от смерти и вынесла его вместе с волнами на сушу. Алабин видимо в какой-то момент потерял сознание, и вот сейчас пришел в себя.

Поручик освободил затекшие руки от веревок, размял их и затем осенил себя крестным знаменем. Слава богу, он жив!!! Аллилуйя! Дмитрий поцеловал в знак благодарности массивный деревянный обломок, привстал и оглянулся…

Океан был спокоен и тих, будто вовсе и не было бури. Сияло солнце. Интересно уцелел еще кто-нибудь из пиратов или пленных? И где Юзевский? Неужели навечно остался на дне океана? Если это так, то Алабину до безумия будет жалко Антона. Так и не доплыл он до своей родной Варшавы. Его мечта погибла вместе с ним в пучине яростного океана. Не видно нигде ни четы Лакавалье, ни Ренсенбринка, ни Маклиша, ни подлеца Рохоса. Вообще никого! Где все они? Утонули или тоже вынесло на берег – остров-то на вид кажется огромным. Но обитаем ли он? Алабин проверил на месте ли медальон с изображением любимой. Слава Всевышнему: портрет остался с поручиком.

В поисках спасшихся или утонувших людей Дмитрий пошел вдоль берега…

Волны мягко накатывали на Алабина и, обмывая его босые ноги, отступали назад в пенистую океанскую бездну. Поручик заметил вдали две черные точки. По мере приближения Дмитрия к точкам, они постепенно увеличивались и в итоге превратились в два лежащих на песке трупа. Это оказались шкипер и какой-то рядовой пират. Дмитрий пошарил по карманам мертвецов. И вот первая удача! У шкипера Алабин нашел хороший складной нож, а у пирата – большой нож и саблю. И в кармане кожаной жилетки початую фляжку рома и намокшие галеты. Даже на краю смерти морской разбойник не мог расстаться с любимым напитком. Как пирату без рому в этом мире жить – полная тоска! Видимо, надеялся бандит выплыть на сушу и сразу принять спиртного для согрева!

Поручик снял со шкипера мокрый пиратский двубортный камзол синего цвета, с матроса – сапоги с пряжками и широкими голенищами. Камзол оказался для Алабина чуть узок в плечах, а вот сапоги пришлись впору.

«Поесть бы, – подумал Дмитрий. – Или попить пресной водички».

Но вместо пищи и воды значился лишь один заменитель – алкоголь. Поэтому Алабин решил подкрепить свои силы глотком рома и отпил из фляжки… Спиртное, принятое на пустой желудок, быстро всосалось в кровь и разнеслось по всему уставшему и голодному организму – и сразу возникло чувство мышечного расслабления! Все жилы наполнило приятное тепло, а насыщенная алкоголем кровь прилила к мозгу поручика – Алабину стало хорошо и комфортно. В данной тяжелой и стрессовой ситуации ром оказался явно к месту. Дмитрий для усиления эффекта отпил еще пару глотков янтарной и горькой жидкости. А потом еще и еще… Настроение в разы улучшилось, а горестные мысли улетели прочь. Алабину стало на все наплевать, и он попросту залюбовался местной природой… Какая она здесь красивая! Кристально чистая вода лазурного цвета, высокое синее небо, белые облака, ослепительное желтое солнце. Рифы, кокосовые пальмы, лагуны, белый песок. Какое райское место! А над морскими волнами парят крупные красно-черные птицы с огромными широкими крыльями с интересным морским названием «фрегаты» и уже знакомые поручику фаэтоны.

«Прекрасная натура!» – восхитился Дмитрий.

Интересно, куда его судьба забросила? Возможно, это и есть Карибское море? Но точно ли это предположение? Или это еще Атлантический океан? А, к чему эти вопросы?! Он жив – и это главное! Солнце светит, облачка бегут по небу, море плещет, ветерок дует – все хорошо в его судьбе! И цель тоже осталась прежняя – Англия и Катя! Жизнь продолжается!

Алабин продолжил путешествие по побережью…

Далее он увидел обломки и остов шлюпки. Она разбилась, налетев на прибрежные камни. И вдруг!..

О, чудо! Человеческая фигура! И она шевелится! Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что эта движущаяся фигура – кто-то из выживших с «Вильгельма Оранского». Ба, так это не кто иной, как сама баронесса Лаура Лакавалье! Да, это она! Точно она! Француженка, ее муж со служанкой и пиратами спасались именно на этой, разлетевшейся на части, шлюпке. Неужели из всех пассажиров данного судна сумела уцелеть только мадам Лакавалье?! Невероятно! Всевышний ее тоже любит!

Алабин был явно изумлен и в то же время обрадован встрече с баронессой: хоть одна человеческая душа появилась на этом острове! Причем женская! Явно поручику не будет скучно на данном ему богом острове. Мадам была в одной, еще не до конца обсохшей от воды сорочке, через которую все просвечивало. Француженка, завидев Дмитрия, обрадовалась, но тут же вспомнив о своей девичьей чести, сжалась, зарделась как алая роза, присела на песок и прикрыла грудь руками. Но Алабин успел по достоинству оценить соблазнительные и упругие выпуклости мадам. Они были просто великолепны. И венчали их просвечивающие сквозь полувлажный шелк аккуратные и стоячие соски.

– Это вы, сударь? – воскликнула мадам Лакавалье. – Я счастлива, что вы остались в живых! Но не подходите ко мне ближе! И не смотрите на меня так откровенно, я дико смущаюсь. Ведь моя особа почти обнажена. Я в неглиже. И мне нечего одеть. Мой сундук с платьями остался на дне океана. Вместе со служанкой. Ах, какая досада!

– Что вы, мадам, я не смотрю на вас вовсе! Но, тем не менее, беседу я с вами все-таки буду вести.

– О, святая Мария, где мы находимся, месье?

– Согласно моим первым и непосредственным впечатлениям, на необитаемом острове.

– Позвольте полюбопытствовать, месье лейтенант, еще кто-нибудь спасся с корабля?

– Увы, только мы, мадам. Больше никого, кроме двоих выброшенных на берег утопленников, я здесь не видел.

– О, святая Мария, мы все умрем здесь!

– Не кличьте беду, баронесса. Славу богу, мы живы, а там посмотрим, что будет далее. Не соизволите ли отведать крепкого разбойничьего напитка – рома? Я его нашел здесь на берегу.

– О нет, месье лейтенант, покорнейше благодарю, я не пью этой гадости!

Баронесса облизнула пересохшие губы и взмолилась:

– Меня мучит ужасная жажда, а вас, месье?

– Чрезвычайно мучит, мадам.

– И каков же выход из сей неприятной ситуации? Что нам делать?

– Попробуем, сударыня, что-нибудь предпринять… Здесь я вижу произрастают кокосовые пальмы. А сие означает, что в скором времени мы утолим жажду ее плодами. Но ненадолго. В любом случае нам должно искать источник пресной воды на самом острове, иначе мы будет страдать от жажды. Кокосы – это не панацея. А покамест…

Алабин достал нож, нашел и спилил подходящую молодую пальму, срезал с нее все листья и сучки. Получилась длинная жердь для сбивания водоносных и волосатых плодов. Поручик принялся жердью сбивать орехи. Наколотил их штук пять.

Алабин поднес один плод к уху и потряс.

– Плещется, – удовлетворительно произнес Дмитрий. – Стало быть, внутри имеется сок. И это замечательно.

Перед употреблением, поручик проколол одно из углублений на одном конце ореха ножом и подал баронессе.

– Пейте, сударыня.

Лаура стала жадно пить. Опустошив кокос, она вернула его поручику и сказала:

– Благодарю, месье лейтенант.

– Соизволите еще?

– Да. Сделайте милость…

Алабин мастерски разделался еще с четырьмя кокосами. Два выпил сам, а два других отдал мадам Лакавалье.

– С жаждоутоляющими свойствами кокосового ореха я знаком еще по Китаю и Бразилии. Невероятный фрукт, растет практически повсюду в мире. А вы знаете, сударыня, почему этот плод зовется кокосом?

– Не имею понятия.

– Так его прозвали португальцы. На их языке слово «коко» обозначает – «обезьяна», и дано из-за пятен на орехе, которые делают его похожим на морду обезьяны.

– Весьма любопытно…

Алабин отправился в кустарник. Там Дмитрий с трудом, но спилил ножом крепкий ствол бамбука. К нему офицер крепко привязал букан – и получилось славное копье! С этим самодельным оружием поручик вернулся к баронессе и заявил:

– Я думаю, что мне следует отправиться на охоту и поискать удобоваримую добычу. Не оставаться же нам на долгий срок голодными.

– Прекрасная идея. Но разрешите мне, месье, пойти с вами. Я боюсь оставаться здесь одна.

– Покамест не покидайте ради бога это место, мадам. Я первым пойду на разведку. Вот вам складной нож на всякий случай. И лучше вам отойти в тенистое место, а то случится солнечный удар.

Баронесса послушалась поручика и отошла в тенек.

И вдруг мадам Лакавалье в ужасе воскликнула:

– О, боже! Змея! Она укусила меня. О, силы небесные я погибну!

Она уселась на песок и схватилась за ногу. По щекам француженки полились слезы жалости к самой себе: неужели она сейчас умрет?! Алабин подбежал к Лауре и, увидев около нее какую-то извивающуюся пеструю ленту, рубанул саблею. Голова змеи отлетела в сторону, а туловище продолжала зигзагом плыть по песку. Поручик воткнул саблю в песок и склонился над баронессой.

– Вашу ногу, сударыня! – скомандовал Дмитрий, будто пред ним был обыкновенный русский солдат, а не французская аристократка.

– Нет, ни за что! – запротестовала Лаура. – Я умру, если вы коснетесь меня, моя честь пострадает…

– Будете брыкаться – через минут пять умрете. Вас устраивает такая страшная будущность, мадам?

– Хорошо, я согласна…

Он отворотил ее сорочку повыше колена… Баронесса стыдливо отвернулась. Когда Дмитрий взял ее ногу, теплую, гладкую, изящную, и положил на свое колено, то все его существо задрожало от невероятно сильного возбуждения! Какая красивая и соблазнительная ножка! Вот бы погладить ее ладонью, а лучше то, что сейчас сокрыто шелком – внутреннюю часть бедра, а потом нахальным движением устремиться по ней выше, к самому сокровенному! Ух! У Алабина закружилась голова от безумного вожделения, и он едва не скользнул рукой под подол, но неимоверным усилием воли сдержал этот порыв. Хорошо, что Лаура отвернулась и не видела его безумный и полный вожделения взгляд, устремленный под ее сорочку: иначе бы француженка жутко испугалась и отказалась от услуг новоявленного лекаря.

Алабин, стиснув зубы для того, чтобы не поддаться новому искушению, перевязал баронессе ногу ближе к коленке жгутом из пояса, сделал два надреза ножом параллельно друг другу и стал высасывать в рот яд и сплевывать. Она терпеливо ждала и продолжала смотреть в сторону. Ну и пусть любуется ее ножкой – от нее не убудет! Зато она, баронесса, возможно, выживет.

Когда Алабин закончил врачевание, он открыл фляжку с ромом, набрал в рот темной жидкости и прыснул ею на ранки баронессы.

– Ой, жжет, – запричитала баронесса. – Больно…

– Вот и славно, мадам! Пусть благополучно жжет. Таким способом ром обеззараживает ваш пораженный ядом организм, – пояснил Дмитрий и протянул ей фляжку с ромом.

– А теперь окажите мне милость, сударыня, выпейте глоток сего лекарства.

– Я не могу пить эту дурно пахнущую жидкость, меня тошнит от нее.

– Пейте, мадам, через силу, или вы умрете. Это я вам как островной врач обещаю.

Слово «умрете» снова чудесным образом подействовало на баронессу и она, морщась и закрыв глаза, выпила противный и горький напиток.

– А сейчас лежите…

Француженка послушалась и легла на спину. Алабин подложил пол голову мадам Лакавалье камзол, снятый сего дня с убитого шкипера.

Прошло полчаса. Лаура постепенно пришла в себя. Она слегка опьянела от рома и начала без умолку болтать. Видимо змея, что укусила баронессу, оказалась неядовитой или недостаточно ядовитой, старой. Говорят, с годами у этих ползучих тварей концентрация яда ослабевает. Так или иначе, но нападение склизкого и чешуйчатого гада не нанесло кого-либо заметного вреда здоровью мадам Лакавалье.

Алабин хотел было пойти в лес, но его остановили капли дождя. Поручик забеспокоился. Дождь может усилиться в любую минуту.

– Нужно делать укрытие, мадам Лакавалье, – сказал Алабин. – Иначе мы промокнем насквозь. Вы уже лучше себя чувствуете? Можете передвигаться?

– Не знаю, попробую, но чувствую себя значительно лучше.

– Тогда помогите мне, иначе нас смоет тропический дождь.

– Но как? Я не приспособлена ни к какому ремеслу.

– Жизнь вас всему научит, мадам Лакавалье. Для начала возьмите нож.

Француженка послушно взяла складной нож из рук поручика.

Дмитрий нашел две мощные пальмы, растущие параллельно друг другу. Поперек них на вышине двух метров поручик привязал лианами молодой ствол. К нему стал привязывать бамбук и молодые пальмовые стволы верхними концами, а нижние закреплялись на земле. Получалась наподобие скатной крыши.

– Может, месье лейтенант, вы откажитесь от моей помощи, я только все испорчу, – канючила Лаура, но Алабин был непреклонен:

– Если вы не будете мне помогать, сударыня, то к утру мы замерзнем, простынем, а засим зачахнем и умрем. Нас лечить здесь явно некому. Срезайте листья, мадам Лакавалье, и сверху укладывайте на бамбуковые стволы.

– Хорошо… – тяжело вздохнула француженка: она, как истинная аристократка, всегда считала, что работать должны только рабы, слуги, крестьяне, рабочие да ремесленники – но только не особы ее положения.

Но здесь ей пришлось все же потрудиться: болеть и мерзнуть ей вовсе не хотелось. Через два с половиной часа у баронессы и поручика получился замечательный и просторный шалаш. Теперь у них была надежная защита от атмосферных осадков в виде мороси, краткого или обложного дождя, ливня и дождя с грозою. Дмитрий вокруг жилища прорыл канавки для того, чтобы небесная вода стекала по ним далее вниз и не попадала в «зал и спальню бамбукового дворца». Там, где лилась с крыши струйками вода, Алабин подставил пустые скорлупы от кокосового ореха. Так поручик пополнял для себя и баронессы запасы пресной воды…

Дождь прекратился, но наступили сумерки. Невыносимая духота распространилась повсюду, и затем на всю ночь и утро следующего дня застрекотали цикады. Они были везде, и очень скоро Алабин стал воспринимать этот треск как неотъемлемую сторону бытия. Также как крик птиц и обезьян.

– Я промокла и продрогла, – посетовала Лаура.

На это Алабин дал дружеский совет:

– Возьмите баронесса этот камзол, он совершенно сухой, переоденьтесь, и просушите после вашу сорочку на суку какого-нибудь дерева. Переодевайтесь смелее, я отвернусь.

– Вот еще, месье лейтенант, я лучше выйду из шалаша! – сердито заявила мадам Лакавалье.

Она вышла из жилища и переоделась. И красная, как рак, зашла обратно в шалаш: она была явно смущена. Камзол она застегнула наглухо, на все пуговицы: иначе были бы видны ее прелести. Но Алабин оценил по достоинству ее красивые ножки: теперь они были видны чуть выше колен. Лаура сразу забилась в угол и прикрыла краем камзола голые коленки.

– Невозможно как хочется кушать, – капризно заявила баронесса. – Неужели на этом острове нечем поживиться?

– Уже темно, сударыня, и в лес нет никакой возможности идти: там и ядовитые змеи, и пауки, и может даже хищники, – сказал поручик. – И огонь не разведешь. Солнца нет и всюду мокро. Попробую завтра костер разжечь и изловить какую-нибудь съедобную живность. Вот, возьмите…

Он протянул баронессе тряпицу с подмокшими галетами.

Француженка схватила их и принялась жадно их есть.

– О, святая Мария, за что мне такие испытания? – сказала она, и слезы великой жалости к самой себе навернулись на глаза.

Алабин принес еще листьев и кинул на песок – вот и готова постель! Дмитрий лег на охапку и моментально уснул. А Лаура плохо спала: ее мучил непреодолимый голод и ужасные мысли. Ей хотелось прилечь к Алабину и согреться, но девичья честь не позволяла ей этого сделать. К утру измученная страхами, дикой усталостью, борьбой с чувством голода и бессонницей она, свернувшись в калачик, уснула.

* * *

Лаура, продрогшая и не выспавшаяся, вышла из «бамбукового дворца», скинула камзол и переоделась в просохшую сорочку. Она стала греться на солнце – и вдруг! Она увидела шагающему по прибрежному песку человека в пиратской косынке и с саблей…

Баронесса страшно испугалась и тотчас же разбудила Алабина.

– Месье лейтенант! О, святая Мария! Там идет какой-то человек! Он вооружен! Что делать?

Поручик соскочил на ноги вышел из шалаша и протер глаза… Точно человек! Алабин схватил копье и саблю. Кто это? Поручик внимательно присмотрелся: так это, кажется… помощник капитана Рохос?!

– Рохос?! Ты тоже выжил?! – изумился Алабин. – Наша компания спасшихся с «Вильгельма Оранского» становится все больше.

Испанец обрадовался, увидев Алабина и баронессу.

– Приветствую вас, мадам! Приветствую вас, лейтенант! – прохрипел бандит. – Еще кто-нибудь остался в живых с нашей посудины?

– Мы здесь второй день и больше никого не видели. На данный момент нас только трое. А ты, Рохос узрел ли кого-то в твоей местности?

– Нет, никого, поэтому и я и пошел вдоль берега в надежде отыскать хоть одну живую душу. Слава силам небесным, что я нашел ее и даже две. И, слава богу, что мы спаслись, и то, что мы живы. Нам несказанно повезло. А вот наш Безумный Дик и мои товарищи, вероятнее всего, остались на дне морском. Как видимо и ваш супруг, мадам и ваш товарищ, сэр. Ах, какое несчастье! Столько людей погибло почем зря!

– Нам некогда переживать, Рохос. Уцелеть на этом острове – вот наша основная задача. В этом нам, несомненно, поможет океан. С каждым днем к берегу прибивает интересные вещи с погибшего «Вильгельма Оранского», которые могут вполне сгодиться нам. Допустим сия фляжка, нож, сабля, а также камзол и сапоги – «подарки» морской пучины.

– Верно, сэр, океан нам поможет. Но чертовски хочется есть. У вас, господа, не найдется что-нибудь пожевать?

– Мы сами со вчерашнего дня голодные, – ответил поручик.

Баронесса спросила что-то на французском языке у Алабина, на что Рохос заявил:

– Эй, любезные, говорите по-испански или хотя бы по-английски, я французским плохо владею.

Поручик и баронесса перешли на английский язык.

Алабин взял с собой копье, нож, короткую саблю, чтобы прорубать себе дорогу тропическом лесу и «трофейную» фляжку: вдруг попадется источник пресной воды.

– Я отправлюсь на поиски добычи, – заявил всем Алабин – хочется чего-то мясного, зажаренного на костре. И заодно поищу какой-нибудь родничок или озерко, а если посчастливится, то и речку.

– Я с вами, месье лейтенант, – попросилась баронесса, с опаской посмотрев на морского головореза.

– Нет, мадам, оставайтесь с Рохосом, это предприятие слишком опасно для вашей персоны. В джунглях ядовитые пауки, змеи…

– Змеи?! О, ужас! Мне хватило и одной, вчерашней. Я их теперь безумно боюсь!

– Там еще и дикие звери водятся.

– О, Мария!

– Так что соблаговолите оставаться здесь, госпожа Лакавалье. Рохос присмотрит за вами.

Баронесса снова опасливо посмотрела в сторону пирата. Еще на корабле Ренсенбринка помощник капитана жег хищным взором ее декольте и плотоядно улыбался. Мерзкий тип. Но может он не осмелится приставать к ней здесь, на острове? Вдруг испугается господина лейтенанта и откажется от своих гнусных замыслов.

Рохос согласно поднял руку.

– Хорошо, я присмотрю за француженкой, капитан, а заодно я попробую выловить какую-нибудь съедобную рыбу. Или черепаху. Я удачно прошелся по берегу. В кармане нашего утопшего боцмана Маклиша я нашел мешочек с крючками и лесками из шелка и конских волос. Так что мы недолго будем оставаться голодными.

Рохос лгал насчет утопшего шотландца. Маклиш еще был живой, когда его на берегу нашел испанец. И помощник капитана не упустил удобного случая, чтобы расквитаться со своим заклятым врагом: Рохос всадил со всей силы нож в спину боцмана, не дав тому даже прийти в себя.

Алабин кивнул.

– Отлично, Рохос! Если я вернусь из леса с пустыми руками, то может у тебя к этому времени появится какая-нибудь подходящая добыча. Тогда, полагаю, мы не умрем с голода.

– Все будет замечательно, капитан! Славный старина Рохос умеет ловить рыбу!..

– Удачи, Рохос!

– И вам, сэр!..

Алабин отправился в путь. Но едва поручик углубился в пальмовые заросли, как он услышал отчаянный женский голос. Он взывал о помощи. Дмитрий сразу сообразил.

«Это Лаура кричит! Рохос, видимо, пристает к ней. Какими голодными глазами он смотрел на нее! Там на берегу! Извольте, милостивый государь, Дмитрий Михайлович, спасать от позора баронессу!»

Алабин рванул назад. И точно! К его глазам предстала та картина, которую он и ожидал увидеть: Рохос пытается насильно овладеть француженкой, а та отчаянно сопротивляется.

– Эй, Рохос, остановись или я тебя атакую! – крикнул на бегу поручик.

Пират недовольно оттолкнул аристократку. Она упала на песок и закрыла лицо от отчаяния и стыда. И даже не одернула высоко закатанную сорочку. Злая и хитрая улыбка скользнула по губам насильника.

– Давай её поделим, русский! Чтобы никому не было обидно! Будет обслуживать нас обоих – что с нее станется! Покажем этой напыщенной аристократке, чего она на самом деле стоит! Да и есть ли нужда нам ссориться, старым морским волкам, из-за какой-то французской шлюхи! Разве я не прав, офицер?!

– Не выйдет, Рохос! В данной ситуации требуется согласие самой дамы!

– Уверяю вас, сэр, мы ее уговорим! У нее нет выбора!

– Нет, Рохос, нет! Оставь свои грязные помыслы, а не то… – угрожающе произнес Алабин. – Я вмиг срублю твою отчаянную голову!

Испанец зловеще прищурился.

– Жаль, сэр, что вы так упрямы и не сговорчивы! Придется мне одному владеть этой напыщенной тварью! На, получи!..

Пират резко обернулся и выбросил руку… В воздухе сверкнул нож. Алабин инстинктивно дернулся, и это спасло ему жизнь. Нож воткнулся в предплечье. Поручик нацелил на пирата самодельное копье и сделал им выпад вперед. Алабин метил оружием морскому разбойнику в живот, но Рохос не сплоховал: он схватился за копье двумя руками и, используя его в качестве опоры, выпрыгнул вперед и двумя ногами ударил в грудь гвардейцу. Тот упал, а копье осталось в руках пирата.

– Эй, русский! Кишка у тебя тонка, дабы одолеть доблестного Рохоса! А теперь я медленно и с расстановкой буду тебя убивать. А когда прикончу, то твое тело я затем выброшу в океан на корм акулам. Пусть попируют!

– Попробуй, мерзавец!..

Алабин выдернул нож из раны – и сразу потекла кровь… Поручик отбросил в сторону нож и взялся за саблю. Рохос кинул в него копье. Дмитрий увернулся за пальму – копье с дребезжащим звуком засело в дереве. Испанец тоже вытащил из ножен саблю. Алабин кинулся в атаку и обрушил на пирата град ударов. Рохос стал лихорадочно отбиваться и пятиться назад к океану. Алабин загнал своего противника в воду и в какой-то момент поручик, применив хитрый фехтовальный прием, выбил клинок из рук морского разбойника. Описав замысловатый пируэт, сабля исчезла в океанских волнах. Теперь ее было бесполезно искать.

Ну, все! Теперь негодяю Рохосу конец! Сейчас его поручик разрубит на части. Алабин на миг расслабился, и это чуть не стоило ему жизни. Недаром помощник Ренсенбринка участвовал в абордажных боях и имел богатый боевой опыт. Он бросился как тигр на поручика и крепко ухватившись двумя руками за руку противника, держащую саблю, крутанул его по кругу. Но Рохосу не удалось овладеть оружием. Клинок вылетел из рук и упал в воду. Упал в море и Алабин.

Рохос выхватил из-за голенища сапога букан.

– Теперь заказывай себе саван, русский, я вспорю тебе брюхо и намотаю твои внутренности на твою же шею!

– Попробуй! – запальчиво воскликнул уже ставший на ноги Алабин.

Поручик стал вспоминать ту китайскую борьбу, которой его учил глубокоуважаемый Ли Сюань. Если пират ударит его снизу клинком – то Алабин применит, этот прием, а если сверху – то этот…

Рохос решился на удар ножом сверху. Алабин отработанным движением заблокировал руку с оружием и ударил локтем в челюсть противнику. А затем добавил ему коленом в пах. Рохос выронил нож и, схватившись за причинное место, упал на колени, морщась от сильной боли. Алабин для верности ударил ногой испанцу в челюсть. Тот упал на спину, но не потерял сознания.

«Крепкий испанец! И железная челюсть!» – невольно подумал поручик.

Алабин быстро подобрал с песка букан… Рохос медленно поднялся, потряс головой, утер ладонью кровь с подбородка, сплюнул сгусток крови на песок и зло ухмыльнулся.

– Ничего у тебя не получится, русский! Рохос – непобедим! А теперь тебе, русский – реальная смерть!

Испанец угрожающе надвинулся на Алабина. Бывший кавалергард, продолжая вспоминать в миг смертельной опасности китайскую Тай Чи, сделал пирату отличную подсечку. Тот упал в воду. Поручик накинулся сверху на Рохоса и начал наносить яростные удары ножом по поверженному сопернику. Несколько раз он попал по пирату. Но тот – вот живучий мерзавец! – снова умудрился выбить у Алабина нож. Тогда Дмитрий вцепился в горло Рохоса и стал его топить. Видимо раны, нанесенные поручиком морскому разбойнику, были достаточно серьезны, и бандит уже не так отчаянно сопротивлялся. Силы его с каждым мгновением таяли. Поэтому в какой-то момент Алабин, погрузив голову пирата в воду, сумел ее долго там продержать. Корсар не мог поднять свою «железную» башку и уже не сопротивлялся. Тело его резко обмякло. Он был по-видимому мертв.

«Кажется, захлебнулся, родимый», – подумал Алабин.

Поручик с трудом поднялся, отмыл руки от крови, и освежил водой потное лицо. Он ужасно утомился, сражаясь и топя этого мерзавца Рохоса. Алабин обшарил мертвого и забрал у него крючки Маклиша. Если Дмитрий не поймает рыбы и не подкрепится ею, то ему будет нелегко преодолевать лесную чащу в поисках свежей добычи.

Поручик еще немного постоял на берегу, внимательно всматриваясь в то место, где покоился захлебнувшийся Рохос. От этого подлеца можно было чего угодно ожидать – любой хитрости, любой уловки, любого подвоха. Не зря насчет этого негодяя предупреждал Алабина ныне покойный боцман Маклиш. Но нет, испанец не восставал из мертвых. И, слава богу. На то он и смертный человек. Алабин развернулся и побрел к стоянке.

Лаура, увидев идущего к ней Алабина, одного, без испанца, поняла, что поручику все же удалось убить пирата. И тут она в ужасе закричала:

– О, нет! Не-е-ет! Это ужасно! Я не выдержу этого!

– Прекратите истерику, мадам Лакавалье! – прикрикнул на баронессу Алабин. – Лучше перевяжите меня.

– Но чем, месье лейтенант?

– Оторвите рукав моей рубахи.

– Не могу.

– Подберите возле пальмы нож.

– О, святая Мария! Он весь в крови, я боюсь! Я сейчас упаду в обморок!

– И, тем не менее, я покорнейше настаиваю, баронесса! Возьмите его в руки! И прекратите немедленно причитать! Здесь вам не театр одного актера! И посему никто не увидит ваших жалоб и слез, мадам! И не надейтесь!

Лаура смиренно замолчала. Затем она подобрала нож Рохоса, с трудом распорола рукав офицерской рубашки, отрезала его и перевязала им предплечье Алабина.

– Покорнейше благодарю вас, мадам Лакавалье, – сказал поручик, немного отойдя от гнева.

Мадам Лакавалье вытерла слезы и грустно улыбнулась.

– Всегда к вашим услугам, месье… Вы знаете, мне так хочется есть…

Лаура, состроив жалобную гримасу, вопросительно посмотрела на Дмитрия. Офицер нашелся что ответить аристократке:

– То же самое я могу сказать и о своей персоне… Ждите меня здесь, баронесса, я сейчас что-нибудь да придумаю насчет обеда, вернее запоздалого завтрака.

Мадам Лакавалье заметно оживилась.

– О, это было бы великолепно, месье лейтенант!..

При словах «обед» и «ужин» Алабин сглотнул слюну и, срезав с камзола баронессы длинную золотистую нитку, отправился на берег ловить рыбу. Поручик сделал из нитки мушку, зашел по пояс в воду и закинул снасть. Дмитрию удалось поймать лишь маленькую рыбку. Поручик, терзаемый сильным голодом, откусил кусочек от добычи и пожевал – увы, не очень вкусно! Сырое мясо, да еще без соли! Какая гадость! Но поручик не выплюнул кусочек, а доел его: надо же хоть чем-то заморить червячка. Полусъеденную рыбу поручик решил использовать в качестве наживки. Он снова закинул снасть в океан и стал терпеливо ожидать хорошего клева…

«Ловись, рыбка, и большая и маленькая!» – сделал мысленный посыл вглубь океана Алабин.

Через минут пять леска натянулась. Что-то, видимо, крупное попалось на крючок. Когда Дмитрий вытащил добычу, то он сильно удивился улову. Вот это да! Черепаха! Алабин положил на спину рептилию и продолжил рыбалку. В итоге Алабин умудрился поймать еще одну черепаху и три крупных рыбы. Что и говорить, ему сказочно повезло. Теперь они с баронессой будут сыты. Но предстояло еще обработать добычу. С рыбой это сделать было не сложно, на флоте он не раз потрошил рыбу, но вот черепахи…

Алабин вспомнил, как одноглазый кок пиратов с «Вильгельма Оранского» ловко разделывал черепах на камбузе. Сначала пресмыкающемуся надо отрезать голову, причем с первого удара. Поручик взял саблю, положил на камень голову черепахи, словно эта рептилия являлась преступником, приговоренным к казни, и взмахнул клинком… Поручик с первого раза отсек голову бедняжке. Затем положил рептилию на спину, на тот же камень, наклонив тем, что осталось от ее шеи вниз, для того, чтобы стекла кровь. То же самое Алабин проделал с другой черепахой.

Для приготовления сырого мяса нужно было развести костер. Алабин не стал прибегать к древнему испытанному способу по разжиганию костра – тереть палочку о трут и сухой кусочек дерева. Слишком долго и хлопотно. Он решил пойти по другому пути, более просвещенному. Алабин знал, что при наличии солнца для разжигания огня линзой могут послужить стекла очков, часов, подзорной трубы, жидкостного компаса, стеклянная бутылка. И он пошел вдоль берега в поисках кусочка стекла или линзы.

Алабину повезло: он нашел пустую бутылку из-под рома. И, о, счастье – в кармане одного из вновь прибитых к берегу морским прибоем трупа он нашел очки! Правда, одна линза разбилась, но зато другая цела, целёхонька. Он перевернул мертвеца – и ужаснулся! Это же барон Лакавалье собственной персоной! Но на него было просто страшно смотреть: глаза вытаращены, мертвый оскал, нос и уши изъеден рыбами. Хорошо, что Лаура этого не видит – а то упала бы в глубокий обморок.

Алабин оттащил труп подальше в океан и бросил его там. Едва поручик вышел из воды, то увидел, как морские волны стремительно рассекают акульи плавники. Хищники спешили на кровавый обед под названием «Французский барон». Бедный, Лакавалье! От него скоро ничего не останется. Но душа вознесется на небеса. И пусть теперь там он до посинения восхваляет своего императора Наполеона Бонапарта и его непобедимую армию. Все равно русские сильнее и живучее. И удачливее. И это доказал спасшийся в жестокий шторм поручик Алабин.

Поручик вернулся к баронессе и выбрал место для будущего костра. Оно оказалось напротив шалаша. Дмитрий сложил в кучку сухую траву, гнилушки, мелко раздробленную сухую кору, древесную пыль. Сверху – сухие веточки. Над ними – сучья несколько толще. Гвардеец сделал на всякий случай еще запас дров.

Алабин навел на трут линзу. Она поймала луч яркого и жаркого солнца и сфокусировала на сухую траву и древесную труху. Вскоре трут задымился. Неожиданно появился крохотный язычок пламени и лизнул сухую траву. Приняв долгожданную пищу, пламя обрело устойчивую силу, и костер стал все больше и больше разгораться. Хищные языки огня стали с удвоенной энергией поглощать новую древесно-травяную пищу.

Необъяснимое ликование охватило Дмитрия: появление рыжего пламени на этом необъятном необитаемом острове было сродни божественному чуду! Вот оно, простое человеческое счастье, что в древние времена, что в нынешние – обыкновенный огонь! И нет ценнее этой вещи во всем мире! Наверное, такие же восторженные чувства, что и поручик, испытывал миллионы лет назад и первобытный человек, когда видел, как рождается огонь от удара молнии в старое сухое дерево или непосредственно от его усилий.

– Браво, месье лейтенант, с вами я не пропаду! – восхитилась смекалкой Алабина баронесса. – То вы спасаете меня от яда змеи то от насильника. То от жажды, то от голода. Вы – настоящий герой!

– Насчет того сколько в моей персоне героического я скромно промолчу. Но вполне смею уверить вас, мадам Лакавалье, что со мной вы точно не пропадете… Соблаговолите, сударыня, следить за костром, дабы он скоропостижно не скончался, то есть не погас. Извините за образное выражение, баронесса, – сказал Алабин. – Я буду готовить нам обед.

– Хорошо, месье… – с готовностью откликнулась аристократка и подсела к костру.

Затем кавалергард вернулся к импровизированным плахам-камням и вскрыл панцирь одной из черепах, всунув нож между верхней и нижней частью. Удалил жир и внутренности, потом отрезать передние и задние лапы, одновременно отрезая также мясо и кости, которые связаны с лапами. Отделил мясо от костей. То же самое проделал и со второй черепахой. Довольно легко и привычно поручик разделал и рыбу.

Алабин вернулся к костру, заботливо поддерживаемому мадам Лакавалье, и воткнул в песок параллельно друг другу две «рогатки». Через три шага – еще две рогатки. Вставил в них две толстых ветки, и тоже параллельно. А вдоль них положил дюжину веток поменьше. Получилось наподобие решетки. С помощью таких приспособлений на биваках на реке Шилка он и его беглые товарищи жарили речную форель, медвежатину, конину и другую живность.

Костер прогорел, и запылали угли. Поручик пронзил черепашье и рыбье мясо ветками и положил на решетку. У Баронессы потекли слюнки от начавшихся поджариваться морских деликатесов, она готова была съесть их даже в сыром виде – настолько она была голодна!

И вот Алабин довел до готовности мясо. Можно есть! Баронесса схватила одну обгоревшую ветку с филе черепахи. Белоснежные зубки француженки яростно вонзились в сочную мякоть. Впервые в жизни мадам Лакавалье ужинала не по-аристократически: без позолоченных тарелок, столовых приборов, белоснежной скатерти и многочисленной прислуги. Но от этого филе черепахи не становилось хуже по вкусу, а было даже намного смачнее. Зажаренное на костре, в условиях дико природы, и в необычной ситуации оно представляла собой изысканное лакомство для самого утончённого гурмана.

– Чем-то, месье лейтенант, мясо черепахи мне по вкусу напоминает наш известный французский деликатес – лягушачьи лапки, – сказала баронесса, прожевав кусочек филе. – Однако черепашье отличается еще более нежным вкусом.

– Из свежего черепашьего мяса можно сварить суп. Я пробовал такой в Китае. Он показался мне в гастрономическом плане весьма недурным.

– Ужели?

– Заверяю вас, мадам, превосходный был суп. В следующий раз попробуем его приготовить. Правда, для этого надобно найти подходящую посуду. Но где ее здесь разыщешь…

Когда обед закончился, и Алабин решил отправиться в лес на поиски другой добычи. Лаура на это раз не просила Алабина взять ее с собой, а осталось охранять огонь. Время от времени француженка подкладывая в костер ветки, тем самым не давая ему окончательно погаснуть.

* * *

Алабин передвигался по лесу осторожно.

Поручик очень внимательно смотрел под ноги и раздвигал копьем густую и высокую траву – и не зря! Пару раз попадались змеи. Ядовитые они или неядовитые Алабин плохо разбирал, но старался не делать резких движений и маленькими шажками отступал назад и снова продолжал свой путь. Не ленился Дмитрий смотреть и наверх, на кроны деревьев. Там среди развесистых ветвей могли спрятаться в засаде какие-нибудь хищники или гигантские змеи. Иногда для того чтобы пройти дальше, вглубь зарослей, ему приходилось перелазить через бурелом и рубить лианы, оплетающие ветки и корни мангровых деревьев. Некоторые лианы были облюбованы кусачими муравьями и другими мерзкими гадами.

Поручик делал зарубки на деревьях и надламывал ветки, для того, чтобы потом по этим отметкам найти дорогу назад.

Если Дмитрию на пути встречались крупные пауки, то он их рубил саблею вместе с паутиной. Так, на всякий случай: вдруг они ядовитые?! Эти твари были в основном с мохнатым брюшком и лапами. Но разных размеров. От очень крупных до самых маленьких. А сколько у этих насекомых было раскрасок. Попадались и зеленые, и коричневые, и оранжевые, и белые, и черные, и бурые. Порой они выбегали из-под ног Алабина и исчезали в траве. Компанию им составляли скорпионы, жуки и другие членистоногие. Поручик, пока путешествовал по лесу, передавил своими тяжелыми каблуками немало нерасторопных кусачих и жалящих насекомых. И радовался тому факту, что у него такая прочная и практичная обувь. Как раз для передвижения по тропическому лесу.

Кругом порхали разнообразные тропические бабочки всевозможных цветов и раскрасок: темно-зеленые с салатными полосами на крыльях, полностью голубые, голубые, но с темно-коричневым обрамлением, темно-синие с розовыми пятнами, шоколадного цвета с коричнево-желтыми глазками, черные с желтыми узорами, фиолетовые с белым, желтые с черными вкраплениями на крыльях, розовая с черными пятнышками, красные с белыми треугольниками на крыльях. Всех просто не описать! Так их было здесь много!

Алабин не преставал восхищаться. До чего велик мир! Велика и разнообразна природа! По божьему велению, по божьему хотению!

В зарослях от одного цветка к другому летали самые маленькие птички на земле колибри и так называемые «сахарные птицы» или медоносы. Медоносы напоминали Алабину крупного российского воробья, но с очень длинным хвостом и длинным изогнутым к низу клювом. Сидели гроздьями на ветках еще одни интересные тропические птицы – черные туканы с несоизмеримо большими, сжатыми с боков, ярко-желтыми клювами. Но вместо приятного щебетания и пения они издавали громкий, резкий и пронзительный звук. Его можно было сравнить либо с кваканьем лягушки, либо с тявканьем щенка. Туканы создавали неимоверный шум, который усиливали истошно кричащие и галдящие попугаи различных видов. От крупных – ары и амазоны – до мелких тонкоклювых и крохотных и воробьиные попугайчиков.

«Необходимо срочно сделать лук и стрелы», – подумал Алабин, глядя на жирных туканов. – «Птица – это тоже мясо!»

По деревьям прыгали и тоже кричали маленькие и забавные обезьянки Капуцины. Алабин приободрился. И это тоже мясо! С голоду они с баронессой на этом острове точно не пропадут! Только вкусен ли жареный примат поручик не знал. Он никогда в своей жизни не пробовал мясо обезьян. Даже в Поднебесной, хотя там было много харчевен особенно на юге Китая и в самом Макао, где предлагали различные блюда из гуансийских макак и мартышек. Поручик не рискнул тогда есть своих далеких «предков».

Не успел Алабин пройти несколько шагов, как истошно завизжали капуцины. Поручик посмотрел наверх. Светло-коричневый с узорами удав около двух саженей в длину поймал молодую обезьянку в свои смертельные объятья. «Охотник» с жертвой повис на ветке, но хвост рептилии, не выдержав дополнительной нагрузки, разжался, и удав с капуцином упали вниз, в заросли. Что дальше стало с бедной обезьянкой, поручик не знал. Самое вероятное развитие этих событий – это то, что животное было задушено и проглочено гигантской змеей.

«Как бы не стать добычей таких змей-гигантов», – шел и размышлял Алабин. – «А говорят, что в этом регионе обитают в водные гигантские змеи – анаконды. Они бывают по пять саженей в длину. Могут проглотить целиком не только человека, но и крокодила. Не говоря о других живностях. Об этом им рассказывал им в Морском кадетском корпусе преподаватель географии, статский советник Бакулевский.

Алабин знал, что впервые анаконда упоминалась в книге Педро Сьесы де Леона от 1533 года «Хроника Перу». Дмитрий даже выучил один отрывок из «Хроники» наизусть для того чтобы производить неизгладимое впечатление на наиболее чувствительных барышень:

«Когда по приказу лиценциата Санкта-Круса по этой дороге проходил лейтенант Хуан Кресиано в поисках лиценциата Хуана де Вадильо, ведя с собой нескольких испанцев, среди которых шли некий Мануэль де Перальта, Педро де Баррос, и Педро Шимон, они наткнулись на змею или ужа, настолько большого, что он был длиной двадцати футов, и очень толстый. Голова у него светло-красная, и наводящие страх зеленые глаза, и так как тот увидел их, то хотел направиться к ним, но Педро Шимон нанес ему такую рану копьем, что хоть тот и пришёл в неописуемую ярость, все-таки умер. И они обнаружили в его брюхе ужа и целого тапира, каким он был, когда его ел; скажу также, что некоторые голодные испанцы принялись есть тапира и даже ужа…»

Алабин опять вспомнил о Бакулевском. С ним у поручика была связана одна забавная история, которую он не мог забыть до сих пор.

Как-то Бакулевский пожаловался на Дмитрия начальству. Дескать, ученик у него не занимается и читает в классе различные французские книги. Алабина вызвали к инспектору в библиотеку. Митя взял с собой ту самую книгу, что читал во время занятий. Пришел и Бакулевский. Он плохо владел французским языком, и инспектор спросил его: «Та ли это книга, что читал воспитанник Алабин?» Учитель утвердительно кивнул. Инспектор прочитал название труда и сильно удивился. Это была «География Мальтбрена», считавшаяся тогда самой лучшею и самой полною. Статский советник попытался сохранить свое лицо и стал обвинять Дмитрия, что тот не слушает его объяснений и не отвечает на его вопросы. На что Алабин резонно возразил: зачем ему слушать объяснения и отвечать на вопросы, если он лучше учителя знает этот предмет. И предложил Бакулевскому посостязаться в знании географии. Мол, пусть учитель задает ему свои вопросы, а Митя – свои. Статский советник окончательно сконфузился и весь пунцовый как девица вышел из библиотеки. А инспектор сказал Алабину, что тот может больше не посещать занятий по географии и продолжать самостоятельно заниматься по данному предмету. Вот так Алабин одержал маленькую, но очень важную победу над превосходящим по статусу и положению противником. И таких побед было немало потом у Мити, они-то и закаляли его характер – характер человека-победителя. И это пригодилось Алабину и на войне, и на каторге, и во время Шилкинской одиссеи, и в Китае, и в схватке с головорезами Бешеного Дика.

Поручик на время загрустил о России и особенно, о Санкт-Петербурге.

…Дмитрий вернулся в реальный мир и поднял голову наверх. А вот деревья с широкой кроной и красивой темно-зеленой листвой. На нем крупные яйцевидные плоды с тонкой гладкой кожурой красного цвета. В Китае он ел такой фрукт. Кажется, он называется «манго». У манго сочная сладковата мякоть с хвойным ароматом.

Рядом с манго росли деревья не очень высокое до пяти саженей; у него тонкий стройный пальмообразный ствол без ветвей и большие резные листья. И желтого цвета плоды. Но Дмитрий, к сожалению, не знал, какие тропические фрукты можно есть, а какие нет. И поэтому не стал срывать желтые плоды. Он придерживался простого и понятного правила: не уверен – не ешь!

Запахло свежестью…

Поручик раздвинул густые высокие кусты и… замер от радости! А вот и удача! Даже еще какая! Алабин нашел то, что искал! Большая, чуть заболоченная по берегам речка, плотно заросшая красными и чёрными мангровым деревьями. Она протекала вдоль острова, то петляя, то огибая естественные преграды, порой сужаясь, а порой расширяясь в некоторых местах. Дмитрий победоносно потряс копьем. Виват! Значит, у них с баронессой будет всегда пресная вода. Следует перенести стоянку ближе к воде для того, чтобы не ходит за ней так далеко.

Где-то квакали лягушки и жабы. Мелькали в прибрежной траве всевозможные ящерицы. Порхали бабочки. Летали стрекозы – гиганты и пигмеи. И всевозможных окрасок. Были даже розовые стрекозы! Чему сильно удивился Алабин. Да, чудна природа тропических лесов.

Поручик отложил копье в сторону, встал на колени и жадно припал к источнику… Вдоволь напившись, Алабин «докончил» ром и наполнил фляжку уже водой. Но жажда почему-то не отступала, хотя живот и полон был воды. Гвардеец снова наклонился к реке, чтобы утолить питьевую нужду до конца…

И вдруг раздался шумный всплеск, и огромное количество брызг полетело в разные стороны! Часть их обдало Алабина с ног до головы. Мимо лица поручика совсем рядом пролетела страшная и широко открытая пасть какого-то животного, усеянная множеством острых и больших зубов.

Щелк! Мощные челюсти чудовища сомкнулись. Это был здоровенный и ужасный крокодил, но, к счастью для Дмитрия, он всего на несколько вершков промахнулся. Алабин резко отскочил в сторону. Охотясь на зверя, он сам чуть не стал его жертвой. Дмитрий выхватил из ножен свою остро оточенную саблю и рубанул по страшной и хищной пасти рептилии. Зеленое чудовище, получив достойный отпор, несмотря на короткие ноги, быстро скрылось под водой. Над поверхностью, где он скрылся, вскоре показалось кровавое пятно, видимо поручик неплохо приложился острым клинком по морде крокодила.

Поручик подобрал копье. Невдалеке выглядывал из воды, другой крокодил, выставив наружу только ноздри и глаза. Алабин заметил в реке еще длинное рыло третьего плывущего монстра, затем и четвертого. Ого, этих зубастых тварей здесь много!

Алабин немного помечтал: если убить одного крокодила – то мяса хватит надолго! Да еще если подкоптить его, как делал это, царство ему небесное, Энай на шилкинском берегу, то оно сохранится при таком жарком климате весьма долго. Однако одному трудно справиться с таким хищником. Эх, если бы имелось под рукой ружье или пистолет, то поручик бы в одно мгновение пристрелил зубастого хищника. Но ничего Алабин что-нибудь придумает. Может быть даже ловушку. Тривиальную ловушку. Просто нужно сделать прочную клетку с опускающейся решеткой и положить внутрь ее приманку. На веревочке. Или еще лучше заточить остро-остро большущий кол и на веревке подвесить его очень высоко, пропустив веревку через сук какого-нибудь дерева и закрепив ее конец у другого дерева. А над зависшим охотничьи снарядом положить ту же приманку. Когда крокодил приблизится к наживке, следует опустить веревку и кол вонзиться прямо в рептилию. Или еще интереснее метод ловли крокодила! Традиционный, русский. Вырыть «волчью яму», внизу укрепить острые колья, а сверху прикрыть яму ветками и листьями. На середину замаскированной ямы поместить мясо какого-нибудь мелкого животного – и смерть крокодилу!

В учебниках по географии Алабин раньше читал, что эти твари не живородящие существа, а, как и многие рептилии, кладут яйца. Право, смешно! Чем тогда они не курицы или иная любая птица? Вот бы найти крокодиловые яйца! Они вроде крупные по размеру – знатная и сытная яичница получится. Но это опасное занятие! Эти хищники везде притаились – могут и за своих не родившихся детенышей разорвать на части.

Алабин ушел подальше от опасного места. И вдруг заметил заросли сахарного тростника. Ура! Вот еще одна удача! Хорошо знакомый еще с самого Китая продукт. Теперь у Алабина и мадам Лакавалье всегда будет сахар в «бамбуковом дворце». Виват, лакомству, виват! Поручик срезал часть стебля, очистил, и пожевал. Вкусно!

Из припасенных снастей поручик сделал силки и установил между двух деревьев: авось какая-нибудь живность попадется. Но пора было возвращаться на место стоянки. Алабин завернул в рубаху несколько плодов манго и папайя, кусочки сахарного тростника и вернулся в свой «лагерь».

– Полакомитесь фруктами, мадам Лакавалье, – протянул плоды баронессе Алабин.

– Благодарю, месье лейтенант… Я вижу, что вам не удалось добыть что-то существенное, кроме фруктов.

– Я был всего лишь на разведке. И скажу вам, мадам – пищи нам хватить с лихвой. Здесь и птица водится, и всякий зверь. Самое главное, что я источник пресной воды нашел. Правда, забавный случай со мной произошел возле водоема. Меня чуть не съел огромный крокодил…

– Крокодил?! О, ужас! А они не приползут сюда?

– Я думаю, что нет, им в водоёме гораздо веселее и удобнее жить. Вот, испейте из этой фляжки. Я набрал для вас пресную воду. Только, мадам Лакавалье, не спеша пейте ее, она холодная, и вы можете простудиться.

– Благодарю вас, месье лейтенант за заботу обо мне. Вы так любезны.

Лаура осторожными маленькими глоточками попила настоящую пресную водичку и вздохнула с облегчением. Будто тяжелобольному пустили кровь.

Было жарко. Но жара и влажность переносилось здесь легко, так как с моря постоянно дул бриз, который создавал приятную прохладу для невольных обитателей острова.

Алабин задумался о ночлеге и приемлемом комфортном ложе. Что-то не хотелось спать на песке и на пальмовых листьях ночью. Ножом на песке Дмитрий начертил прямоугольник две сажени на две, выкопал по углам его четыре ямки, туда забил дубинкой четыре раздвоенные толстенные сучья, выступающие над землей где-то на один аршин. Положил прочные четыре жерди вдоль и поперек. Закрепил их к рогаткам веревкой. Вдоль будущего ложа плотно примостил друг к другу толстые и прочные бамбуковые палки. И тоже крепко-накрепко перевязал между собой – получился превосходный каркас кровати! Из горы пальмовых веток и листьев всевозможных деревьев Алабин сделал превосходный «матрас». Вот и «королевская кровать» готова!

Поручик прилег на лежанку, проверяя ее на прочность… Вроде ничего: не ломается и удобно и мягко лежать.

Лаура как истинная аристократка-белоручка с интересом наблюдала за действиями Алабина со стороны. И даже не пыталась помочь. Когда она поняла, что в конце концов соорудил поручик, то с неподдельной тревогой спросила:

– Простите, месье лейтенант, ужель у нас будет общее ложе?! Или я, пардон, ошибаюсь?!

– Да, сударыня, мы будем почивать на одной лежанке. Так теплее и безопаснее.

– Нет, ни за что! – надула прелестные пухлые губки баронесса. – Это отвратительная идея! Мне, как даме, крайне необходимо отдельное ложе! Соорудите его немедленно, месье!

Алабина рассердил капризный тон француженки, и он ответил насмешливо и резко:

– Может вам угодно, мадам, дабы я смастерил кровать из дуба с балдахином и позолоченными ножками в виде льва? Или модную османскую софу с мягкими подушками? Ну вот что, мадам Лакавалье, бросьте здесь свои причуды, вы не у себя в замке, и я не ваш слуга! Спите где угодно, сударыня, хоть на пальме, я буду почивать на этой лежанке. Я не желаю, чтобы ночью по мне проползла змея или другая какая-нибудь ядовитая живность.

– Змея?! – в ужасе воскликнула мадам Лакавалье. – О, святая Мария! Только, сударь, умоляю, не говорите об этих ужасных гадах! При этом слове меня просто трясет. И я почти теряю сознание. О, ужас! О, Фома Аквинский, помоги мне…

И баронесса «сломалась».

– Хорошо, месье лейтенант, я согласна, но… только не посягайте на мою честь, иначе я престану вас уважать.

– Успокойтесь, баронесса, обещаю, что я не буду посягать на вашу честь. Да и к чему мне это? Я сегодня так смертельно устал, что моим единственным желанием на данный момент является глубокий и здоровый сон. Да и если честно, вы не в моем вкусе. Извините, сударыня, за такую грубую откровенность, но вы сами меня к ней принудили.

Лаура обидчиво закусила губу: первый раз в жизни ею пренебрегли как женщиной. Еще ни один мужчина не мог устоять перед ее чарами и соблазнительным телом. Самолюбие баронессы было уязвлено. Да еще как!

Они легли спиной к спине, но не соприкасаясь. Рассерженная донельзя Лаура накрылись «трофейным» камзолом.

…Прошло минут десять. Как не хотел Алабин спать, но присутствие молодой женщины рядом с ним не давало ему уснуть. В голову лезли крамольные мысли. Тем более последняя женщина была у него в Китае – метиска по прозвищу Хризантема.

Кажется, сексуальный голод испытывала и француженка. Она, сжав зубы, внутренне и героически боролась с диким искушением. У нее тоже долгое время не было партнера. С раздобревшим мужем она давно не спала, пираты, что китайские, что карибские, на ее девичью честь не покушались. Негодяю Рохосу, сначала благодаря Бешенному Дику, а затем русскому офицеру, не получилось овладеть ею, а женский организм требовал хорошей любовной ласки. Тем более ее сегодня отвергли, как женщину, и Лауре было вдвойне обидно. И ей очень хотелось продемонстрировать свое превосходство над грубым, наглым, но очень симпатичным поручиком. А еще она хотела хоть как-то отблагодарить русского за то, что он ее защищал, спасал, кормил и устроил ей крышу над головой.

Лаура не выдержала и, умерив свою гордость и раздражение, начала действовать. Мадам Лакавалье как бы случайно придвинулась своей хрупкой спинкой к мощной спине поручика. Алабин замер… Он почувствовал тепло от тесного прикосновение гибкого женского тела и стал еще больше мечтать о баронессе. Пошло еще минут пять, и, наконец, мадам Лакавалье не выдержала.

– Мне ужасно холодно, лейтенант, – капризно заявила француженка. – Не изволите ли, месье, придвинуться ко мне? Чуть согрейте меня на некоторое время.

– Что ж, изволю…

Дмитрий охотно повернулся на другой бок и прижался к теплому дрожащему не от холода, а от страсти телу, и положил свои ладони на ее манящие изящные плечи… И тут же дремотное состояние у Алабина как рукой сняло. Сняло и сильную усталость. Все перебило неожиданное и сильное возбуждение. Природа требовала свое. Баронесса, неожиданно почувствовала у своих «крепостных ворот» «удалого вражеского солдата», и ее обдало жаром сильнейшего вожделения. Низ живота наполнился приятным теплом. Лаура притворилась спящей и замерла в сладостном предвкушении… Алабин уже не в силах сопротивляться дикому желанию, принялся осуществлять задуманное…

Лаура не препятствовала поручику.

* * *

На следующий день Лаура вела себя, как будто ничего не случилось. Но ее лазурные глаза сияла от счастья.

– Как вы сегодня ночью спали, сударыня? – спросил Алабин.

– Превосходно! – не скрывая своей безудержной радости, ответила мадам Лакавалье. – Едва вы, месье лейтенант, придвинулись ко мне, как я моментально погрузилась в глубокий и сладкий сон. И проспала до самого утра.

– Я тоже моментально уснул, – принял игру Лауры поручик.

– Как плохо, что здесь нет моей любимой служанки Доротеи. Жаль, что она утонула. Я ужасно привыкла, что меня наряжают, ухаживают за мной. А здесь приходится обходиться самой. Вот сделала гребень из костей рыбы. Не правда ли, чудесная вещица!

– Да, здесь не французский замок. Придется отвыкать от барской жизни. Я уже полтора года обхожусь без слуг. И ничего – живой.

– Я тоже буду привыкать обходиться одна. Так что пойду к океану, умоюсь.

Алабин последовал за ней.

– Отвернитесь, лейтенант, – попросила она и, скинув сорочку, вошла в прибрежные волны.

Но Дмитрий и не думал отворачиваться, он любовался ее обнаженной и красивой фигурой. Лаура уже не стеснялась поручика и весело плескалась в море.

После утреннего туалета поручик и баронесса позавтракали остатками вчерашней еды. Лаура и без того счастливая после ночного пикантного приключения стала еще блаженнее.

– Можно я буду называть вас Дима, месье лейтенант? – ласково улыбнулась француженка, сделав ударение на втором слоге имени Алабина. – Избавимся от наших учтивых обращений друг к другу: месье, мадам, сударыня, сударь, баронесса, мадам Лакавалье и прочее и прочее…

– Вполне! – охотно откликнулся Алабин. – Тогда, сударыня, разрешите называть вас просто – Лаура.

– Непременно называйте, я не возражаю. Я вот что хотела узнать, Дима. Как долго мы будем здесь находиться?

– Не знаю. Хотя сей остров, кажется, необитаем, но будем молиться за то, дабы какая-нибудь шлюпка какого-нибудь брига или каравеллы не причалила сюда за запасами пресной воды и дичи.

– Значит, неизвестно, сколько времени мы будем вынуждены жить здесь вдвоем. Месяц, год, два или целую вечность?

– Да пока неизвестно. Но будем надеяться на лучшее. Главное – что мы живы и пока не умерли от голода и жажды. А главное Всевышний и дальше нам будет помогать.

– Будем надеяться, Дима, что нас подберут моряки. Только крайне важно для нас, чтобы это не были пираты.

– Совершенно с вами согласен, Лаура. Не имею ни малейшего желания во второй раз попадать в плен к морским разбойникам, будь они хоть Дисмасом и Гестасом.

– А мне в третий. Тогда лучше жить здесь, чем рабыней на пиратском фрегате.

– Согласен, милая баронесса… Вот что я решил… Сегодня я отправлюсь в более длительное путешествие по острову. Я его еще не весь обследовал. Вдруг наткнусь на что-нибудь интересное, или на то, чем можно поживиться.

– Я хочу пойти с вами, Дима.

– Это опасно.

– Я боюсь оставаться одна.

– Но что поделать, Лаура. Рисковать вашей жизнью я не хочу. Если увидите незнакомых людей, то прячьтесь в лес. Вдруг это пираты. Вот вам нож на всякий случай.

– Хорошо… Я буду вас ждать, Дима. Поскорее возвращайтесь, мне будет без вас дико скучно страшно и одиноко.

– Ничего не бойтесь, Лаура, я скоро приду…

Алабин сделал лук и несколько стрел, вооружился копьем, саблей и ножом, взял котомку и фляжку, и, помахав рукой баронессе, ушел в лес.

…Долго Дмитрий бродил по мангровым зарослям. Но охота прошла безрезультатно. Причина тому – у поручика напрочь отсутствовали навыки меткого лучника. Как он не пытался поразить жирного тукана – ничего из этой затеи не получилось. Либо Алабин промахивался, либо стрелы застревали в дереве или пропадали в густых зарослях. От великой досады Дмитрий сломал лук, переломив через колено, и бросил в кусты. Да, он не Божественный стрелок – Хоу И – и даже не Энай или татарин Равхат, так что придется ему, после того как остынет от ярости, делать новый, более совершенный лук и новые острые стрелы. И тренировать до изнеможения свой пока не очень меткий глаз.

Поручик после лесной неудачи решил пройтись по побережью и чем-нибудь поживиться. Море не подкачало и сделало очередные подарки Алабину. Оно прибило к берегу две деревянные кружки и обломок мачты, в которой ней находился вонзенный топор. А еще чей-то изъеденный труп и треуголку. Кажется, такую он видел у Бешенного Дика. А на одной из кружек было выцарапано ножом по-английски «Маклиш».

Алабин не переставал удивляться зигзагам судьбы. То он был в Сибири, потом в Китае, потом в Бразилии… Теперь острова Карибского бассейна. Как далеко его забросил рок. Но до Англии еще было непомерно далеко и само собой разумеющееся до Кати. А насущные проблемы пока оставались: как выжить, как добыть пищу, пресную воду, как уберечься от ядовитых гадов и хищников. А на сегодняшней повестке дня один важный и существенный вопрос: что кушать на ужин? И снова поручика выручило море – Алабин поймал дюжину маленьких рыб длиною в четыре-пять вершков. Спинка у рыбы была синевато-зелёного цвета, бока и брюшко серебристо-белого. Она походила на балтийскую сельдь, но толще и жирнее ее. То были сардины. Корм – для китов, дельфинов и акул.

Добычу поручик насадил на кукан и принес баронессе. Похвастался и находками: топором и кружками.

– Что это за чудесная рыбка? – спросила мадам Лаквалье. – Выглядит весьма вкусно.

– Сардина, – сказал Алабин. – В лесу я ничего сегодня не добыл, но у нас есть кладезь еды – океан! Он нам всегда поможет. Вот и сегодня выручил нас: я поймал дюжину прекрасных образцов.

Алабин подбросил в догорающий костер немного дров и огонь с превеликим удовольствием стал поглощать «свеженькую пищу». Поручик поджарил рыбу. После позднего ужина островитян потянуло спать.

– Не соблаговолите ли, месье Дима, почивать? – спросила баронесса. – Вы ужасно устали сегодня. Охотились, рыбачили, готовили. И я тоже ужасно хочу спать.

И мадам Лакавалье первая прилегла на «кровать».

– Вы правы, Лаура, глаза так и слипаются от дремотного состояния, – сказал, нарочито зевая, Алабин.

И снова повторилось представление «Спящая красавица». Игрался этот спектакль и на следующую ночь. И на следующую. И это вошло у «актеров» в привычку. Каждую ночь поручик и баронесса ложились вместе, Лаура поворачивалась к нему спиной, подтягивала коленки к себе, и притворялась спящей. Алабин принимал эту игру и не упускал случая расслабиться после трудного дня. Он настолько осмелел, что стал держаться за ее крепкие и налитые груди, и целовать в шею, а баронесса делала вид, что крепко-накрепко спит и ничего не чувствует.

* * *

И вот наступил седьмой день пребывания на острове. Алабин в очередной раз побрел вдоль берега в ожидании чуда: не вынесли ли волны на берег что-то новенькое и нужное из трюмов «Вильгельма Оранского». Алабину так хотелось найти что-нибудь из крепких напитков. Рома или джина. Он просто грезил об этом. И Господь услышал его молитвы.

Алабин, пройдя версту, увидел, что к берегу прибило целое «состояние» для двух островных обитателей: бочку с ромом, бочонок с сухарями и бочонок с сушеными финиками. Алабин долго не мог поверить своему счастью, ощупывал мокрые сверху бочки, вертел их, стучал по ним, чуть не пробовал на зуб, а когда понял, что это все реальность, из его груди вырвался долгий и торжествующий вопль.

Когда радость немного утихла, Алабин прикатил к месту стоянки бочку с ромом, а потом притащил, взвалив на плечи тару с финиками и сухарями.

– Сегодня у нас будет великий праздник, Лаура! – ликовал Алабин. – Посмотри, что я отыскал! Ром, сухари, финики! Говорят, что одна удача притягивает за собой другую удачу. А это значит, что я схожу в лес и проверю ловушки и силки: вдруг в них попалась какая-нибудь живность.

И действительно! Алабину еще раз несказанно повезло: в силках он обнаружил черного кролика. Поручик прибил его обухом топора и принес Лауре.

Мадам Лакавалье, увидев добычу, просто пришла в восторг, и слезы умиленья скатились по ее нежным бархатным щечкам.

– Кролик! Обожаю! – воскликнула она. – Это же мое любимейшее блюдо! Правда, я люблю его вымоченным в белом вине и приправленным чесноком и оливками!

Алабин улыбнулся.

– Признаюсь честно, я тоже давненько не едал крольчатины. Сделай милость, Лаура, помоги мне.

– Чем же, Дима? – с готовностью спросила счастливая баронесса.

– Принеси еще сухих веток и сучьев. Я покамест займусь разведением погасшего по твоей вине огня.

– С удовольствием, Дима!.. – радостно воскликнула баронесса и углубилась в пальмовую рощу.

Алабин в это время разжег костер уже ставшей знаменитой среди островных обитателей линзой барона Лакавалье. Поручик снял шкурку со зверька, разделал его. Пришла баронесса с охапкой сухих веток. Когда костер прогорел, поручик проткнул тушку кролика импровизированным вертелом – остро заточенным суком – и положил на две рогатки, вкопанные в песок. Раздул угли. Когда тушка стала поджариваться и покрываться румяной корочкой, по побережью распространился аппетитный и приятный запах. Поручик время от времени переворачивал кролика то на один бок, то на другой, с целью его равномерной прожарки.

И вот торжественный час настал: кролик дошел до готовности.

Жареное мясо! Каким оно оказалось вкусным! Ароматным, вкуснейшим, нежнейшим! Французская аристократка наслаждалась островным деликатесом. Она вонзила свои крепенькие белые зубки в кроличье бедро и лакомилась. Алабин, выбив крышку у бочки с ромом, зачерпнул одной кружкой янтарной жидкости ром, подал баронессе, а другую кружку он наполнил для себя.

– За что выпьем, мой дорогой Дима? – спросила Лаура.

– За нас и за наше чудесное спасения! – предложил тост Дмитрий.

– Согласна. Но выпьем этот тост на брудершафт.

– Согласен…

Они перекрестили правые руки и дружно выпили ром. Прелестные губки баронессы, дрожа от непреодолимого сладострастия, потянулись к губам поручика. Последовал долгий и жгучий поцелуй…

Потом любовники выпили еще и еще. Запьянели, особенно мадам Лакавалье. Она стала разговорчивой. Алабин прочитал романтический стих.

Тебе легко – ты весела, Ты радостна, как утро мая, Ты резвишься, не вспоминая, Какую клятву мне дала… Ты права. Как от упоенья, В чаду кадильниц, не забыть Обет, который, может быть, Ты бросила от нетерпенья, А я?.. Я жалуюсь безжалостной судьбе; Я плачу, как дитя, приникнув к изголовью, Мечусь по ложу сна, терзаемый любовью, И мыслю о тебе… и об одной тебе!..

– Чудесная поэзия – восхитилась баронесса. – Это ваши стихи, Дима?

– Нет, это моего друга Дениса Давыдова. Он блестящий воин, поэт, товарищ. Эх, увижу ли я его когда-нибудь?

Глазки мадам Лакавалье от избытка чувств шаловливо заблестели и увлажнились любовной поволокой.

– Действительно сегодня праздник! – воскликнула она. – Я не никогда не полагала, что несчастье сделает меня счастливой! Без вас, Дима, я бы пропала на этом острове. Я искренне признаюсь, что я вас люблю, Дима! Если мы божьим проведением попадем во Францию, то непременно женитесь на мене, нисколько не пожалеете. Я ныне наследница неслыханного богатства! Деньги, золото, драгоценности, тысячи слуг, замки, леса, земли, угодья – владей, чем хочешь! Лучшей вам, месье лейтенант, супруги не сыскать на целом свете! Отныне я ваша навеки! О, мой любимый!..

Она сама приблизилась к Алабину, повалила его на спину и впилась своими губами в его губы. Теперь спектакль под названием «Спящая красавица» закончился, начался новый – «Красавица проснулась!»

Поручик и баронесса слились в единое целое. Жаркие объятья, поцелуи, яростные и ритмичные телодвижения. Алабин не ожидал, что француженка – «бесчувственное бревно» из пьесы «Спящая красавица» – окажется такой темпераментной и любвеобильной! Мадам Лакавалье делала «это» самозабвенно. Она стонала, кричала, царапалась, кусала поручика за плечо. Казалось, в ней проснулся веками дремавший вулкан любви, и теперь «лава страсти и похоти» лилась с нее мощными потоками и накрывала скрытую нимфоманку и ее партнера с головою. «Погибала» она, «погибал» и он. Как сказали бы музыканты: ведущую скрипку в увертюре под названием «Соитие» играла баронесса. Особенно интересно было «это» делать в воде. С одной стороны, вроде бы жарко, а с другой, как бы неплохо освежает! Яркий контраст ощущений!

…Баронесса выжала из поручика все соки. И вот они, совершенно обнажённые и довольные, лежат на песке, обсыхая от воды и загорая.

– Я никогда не была так счастлива, как сегодня, – призналась сияющая радостью Лаура. – Даже живя в своем замке и наслаждаясь роскошью и благополучием. Прожив почти тридцать лет, я только сейчас познала женское счастье. Мой благоверный почти не спал со мной, у него были всегда государственные дела. Даже когда у нас было супружеское соитие, у него плохо что-либо получалось. Он винил во всем меня и уходил сердитым. Правда, иногда к куртизанкам. Я, как воспитанная в строгости и сдержанности в капуцинском монастыре, досталось ему невинной и мало знала толк в любви, а хотелось умопомрачительного и долгого соития. Но Франсуа не мог дать мне этого. Повторяю, так как я была строгого воспитания, я не имела любовника, но его так хотелось порою. «Но честь моя верховный мой закон, я чту его, и не допустит он, чтоб я подобным мыслям отвечала». Кажется так у великого испанца Лопе де Вега?

Лаура повернулась на бок и, погладив Алабина по заросшей щеке, поцеловала страстно в губы.

– Мой милый Дима, открою вам по секрету, что мой муж являлся тайным агентом Наполеона, а не ученым. Он наблюдал за английским флотом и готовил акцию по сожжению его на рейде. Он вступил в переговоры с мадам Шинг, но она не поверила ему и захватила нас в плен. Бонапарт был в ярости от провала операции. Он выкупил нас из плена, но отозвал супруга из Макао в Париж. Император хотел наказать барона, но судьба распорядилась по-своему. Он, наверное, утонул.

– К великому несчастью, а теперь я понимаю, что к огромному счастью, он утонул. Я не хотел тебе говорить, но на второй день я нашел в прибрежных водах труп твоего благоверного. Его вид был ужасен, его почти съели акулы. А линзу, через которую я разжигаю костер, я вынул из его очков.

– Боже, ужасная смерть. Но я не сожалею о нем. И вообще теперь не сожалею ни о чем. Я с тобой, Дима… И это счастье для меня… Скажи, ты женишься на мне?

– Давай, дорогая Лаура, мы поговорим об этом, когда будем плыть в Европу, – схитрил Алабин. – Мы, кажется, уже повенчаны этим островом и необычными обстоятельствами. Мы уже любовники поневоле.

– О, дева Мария, благодарю тебя за это! – возликовала мадам Лакавалье.

Она снова прильнула к поручику и… любовный марафон продолжился с новой силой….

Когда баронесса в изнеможении уснула, Алабин все еще не мог погрузиться в сон. Мысли словно осы роились у него в голове. Он думал о Кате. И его жег стыд. Как он мог изменить ей с этой француженкой?! Да, обстоятельства, да, инстинкт. Да, Лаура не уступает в красоте Екатерине, и тело ее совершенно и обольстительно, и в искусстве любви она даже превосходит Катю. Да, все это так, но как он не смог устоять перед соблазном! Почему он впал в слабость! Ведь он мог сдержаться, проявить волю? Как он мог так поступить по отношении к Кате! Проводя время рядом с баронессой, он на время забыл о Екатерине. Как он мог?!

Хотя… когда он сражался на войне, Катя, бывая в компании проклятого графа Рокингемского, тоже на время забыла о существовании Алабина и даже влюбилась в Стоуна и вышла за него замуж. И отдалась ему с неистовой безумной страстью в первую брачную ночь!

Впрочем… может, он не совсем справедлив к Кате. Зря он так. Может она сейчас сидит в своей спальне в замке в Англии и думает о нем. Ее прекрасные плечи трясутся, а по чудесным ланитам катятся хрустальные горестные слезы. Слезы любви и печали. А милые уста ее, наверное, шепчут: «Где ты мой любимый, Дмитрий Михайлович?!» Вряд ли она забыла о нем.

Алабину в этот момент как никогда захотелось в Англию, поближе к своей Екатерине.

Эх, переплыть бы океан! Перелететь бы его птицей! Промчаться сквозь него стрелою, ядром, пулею! Пересечь его любым путем! Мыслимым или немыслимым! Но все же добраться до туманного Альбиона и хоть на миг оказаться рядом с Катей! Но где ему взять такие сверхъестественные силы?! Такие, чтобы по его воле и желанию распадались скалы, мелели моря и появлялись за спиной волшебные крылья! Только господь Бог способен на это! Так пусть Он даст ему такие сверхъестественные силы или поручит это сделать какому-нибудь ангелу-хранителю.

Поручику совсем расхотелось спать. Он налил рома в кружку и пошел к ночному морю. Оно было спокойным и тихим. Дул легкий освежающий бриз. Полная луна прекрасно освещала пустынный берег и морскую гладь. Волны мягко накатывали на остывающий после жаркого полуденного солнца песок. Вся природа располагала поручика к рассуждениям.

Алабин принялся, не зная почему, вспоминать своих острожных товарищей: Кислицина, Окунева, Юзевского, Сташинского, Кручину, Эная… Все они погибли. Как жаль их! Совесть стала мучить поручика: он некоторым образом виноват в их смерти. Это же он идейный вдохновитель восстания, и это он подбил своих товарищей на побег из Стретенского каземата. Правда, они и без Алабина хотели обрести свободу. И они знали, на что идут. Из четырнадцати человек, что пересекли границу Китая, выжило только двое – он и Вин Чоу. Слава богу, хоть у переводчика, единственного из всех сбежавших с острога, исполнилась заветная мечта – стать свободным и вернуться на родину. Да еще ему повезло найти хорошую и денежную службу у купца Ли Сюаня. Да и Михайло Лукину и его товарищам тоже свезло. Построили острожек, ходят на охоту, рыбачат, наслаждаются свободой. А Алабину пока до его мечты весьма далеко. Но самое главное он жив и продолжает борьбу за свое счастье. Значит, он еще не выполнил своего предназначения в мирском свете. Господь как бы говорит ему, что самое интересное и важное в его жизни еще впереди. Жди и тебе воздастся! За твое терпение и веру. Вот Дмитрий и будет ждать.

На память Алабину пришли слова священника из Стретенского острога:

«Господь дает каждому из нас двух ангелов. Один из них – Ангел-хранитель – оберегает нас от всякого зла, от разных несчастий и пособляет нам творить добро, любить ближних и оказывать им всяческую помощь и заботу. А другой ангел – святой угодник Божий, имя которого мы носим с рождения, ходатайствует о нас перед Богом, молит его за нас. Молитвы Ангела-посредника, как более достойные и угодные Всевышнему, скорее принимаются Им, чем наши, грешные. Ангелы, будучи служителями любви и мира, радуются нашим покаяниям и преуспеванию в добродеянии. Они стараются наполнить нас духовным созерцанием, по мере нашей восприимчивости, и содействуют нам во всяком добре. Святые, в Духе Святом видят нашу жизнь и наши дела. Они знают наши горести, обиды, тайные помыслы и слышат наши самые заветные желания. Святые никогда не забывают нас и молятся за нас… Они видят все страдания и молитвы всякого человека на земле. Господь дал им столь великую благодать, что они горячей любовью обнимают весь мир. Они, ангелы, видят и знают, как изнемогаем мы от скорбей, как иссохли наши грешные души, как печаль и разочарование сковало их, и, не преставая, они хлопочут за нас пред Богом».

Выходит, первый – Ангел-хранитель – спас его, Алабина, во время кораблекрушения, а второй – Ангел-посредник – все эти дни просит Бога о предоставлении поручику какого-нибудь плавучего средства. И может быть Всевышний в конце концов сжалиться над ним и пригонит попутными ветрами к этому острову реальный и вполне осязаемый торговый корабль, который и отвезет Алабина в Европу.

Дмитрий тяжело вздохнул…

Эх, если бы было так на самом деле! Но не следует раскисать! Не следует сдаваться раньше времени! Это претит офицерской чести и его убеждениям! Ведь он орденоносец, герой войны, гвардеец! Покоритель бурятских племен и китайских пиратов! Он – прирожденный победитель! И, значит, непременно добьется своего! И бог ему пока в помощь! Кавалергарды, вперед!

Алабин сел, прислонившись к пальме, выпил кружку рома и крепко заснул.

Глава 8. Черный Рэй

Шли двенадцатые сутки карибской Одиссеи Алабина. И с каждым новым днем поручик все дальше уходил вглубь острова, открывая для себя что-то новое и интересное. Сегодня Дмитрий, например, миновав лесные заросли, вышел к скалистому берегу. Получается, что бывший кавалергард прошел сквозь остров от южной его оконечности до противоположной, северной. На это он затратил полтора часа.

Поручик решил пройтись по берегу. Забрался повыше. В этой части острова уже было поменьше растительности и деревьев, чем на южной, здесь, в основном, господствовали скалы. Но отсюда было прекрасно видно море и большая часть суши.

«Здесь бы маяк воздвигнут – издали он будет виден морякам. Или сторожевую башенку, – подумал Алабин. – Обзор с оного места преотличный!»

Поручик спустился вниз, прошел еще несколько шагов, и вдруг земля разверзлась под ногами – и поручик полетел куда-то вниз, в кромешную темноту…

«Все, смерть! – оборвалось сердце Алабина. – Это глубокая расщелина!»

Но падение было недолгим. Поручик удачно приземлился на ноги и для смягчения удара об землю специально упал набок, пару раз перекатившись через правое плечо. Алабин встал и отряхнулся: вроде бы живой и серьезных травм нет. Единственное несчастье то, что ободрал слегка плечи, руки и ноги, сломал свое самодельное копье и едва не сломал саблю. Дмитрий на ощупь отмотал от копья свой букан и засунул за пояс.

Да, слава богу, он живой, но как ему выбраться из этой каменной ловушки? Кажется, впереди есть пространство. Что это пещера или глубокая расщелина? Алабин, выставив руки перед собой, медленно пошел вперед. Пространство не кончалось. Сдается поручику, что и дальше есть проход… Неужели это какой-то сделанный природою туннель? Но куда он ведет? Плохо если в какой-нибудь тупик. Тогда Алабину и вовеки не выбраться отсюда. Отчаяние начало постепенно овладевать Дмитрием. И чем дальше он брел, тем больше оно росло, пока не превратилось в обыкновенную панику.

Неужто ему никогда не вырваться из этого каменного плена! Вот будет обидно, если он, выжив на каторге, в жестоких схватках и после кораблекрушения умрет от голода в этом каменном мешке. Это точно высшая неблагодарность!

И вдруг вдалеке Алабин заметил какой-то слабый свет! Офицер пошел к нему навстречу. На душе Дмитрия стало веселее. Вскоре он увидел догорающий факел, воткнутый в стене. Далее – другой, но еще целый. Поручик поджег догорающим факелом его и побрел с ним дальше. Настроение у Алабина заметно улучшилось. Значит, где-то есть выход из каменного подземного царства! И здесь бывают люди! Факелы сами по себе не могли появиться на острове. Тем более зажженные. Кто-то недавно был в этой пещере. Но кто эти люди?

Дмитрий обнаружил впереди себя узкое отверстие, но вполне достаточное, чтобы пролезть внутрь. Что там, интересно, впереди? Другая пещера? Алабин, поморщившись от боли (острые выступы горной породы соприкоснулись со свежеободранными плечами), протиснулся через отверстие…

Вот это да! Здесь еще одна пещера! Вернее, целый зал! Он слабо освящен: догорают несколько факелов, приделанных к сводам, но света достаточно, чтобы рассмотреть все то, что находятся внутри. А здесь много чего любопытного и занимательного! В один угол пещеры сгружено множество сундуков, ящиков, бочек, оружия и одежды.

Алабин ради интереса открыл первый попавшийся ящик – и поразился! Он был полон шиллингов, фунтов, франков, долларов, реалов и эскудо! Затем поручик открыл другой сундучок… В нем находились золотые монеты разных стран, жемчуг, золотые украшения и драгоценности! В третьем оказались золотые и серебреные кубки, ложки, посуда и драгоценные камни. В четвертом – тоже деньги и золотые украшения.

Поручик несказанно удивился. Пещера сокровищ! Как словно в какой-то сказке или приключенческом романе. Если бы Вин Чоу увидел все это роскошество, то он обязательно обозвал это место «Сокровищами дракона Аогуана и его братьев». Ваня обожал всяческие легенды и мифы и очень любил такие интересные сравнения.

Но чье же это богатство на самом деле? Не мифического же дракона! Вполне возможно это хранилище сокровищ и заодно оружейный арсенал морских разбойников. Случайно, не погибшего ли Ренсенбринка? Хорошо если бы это было так, тогда поручику будет принадлежать все пещерное богатство искателей приключений. Он – единственный человек, спасшийся с «Вильгельма Оранского». И единственный наследник пиратских сокровищ (Лаура явно не в счет!). Но это только в том случае, если эти богатства действительно принадлежат команде Бешеного Дика, а не главарю какой-нибудь другой пиратской шайки.

Если эти пираты не из команды Ренсенбринка, то хорошо, что они располагаются не на южной, а на северной стороне острова: а то бы они давно их с баронессой обнаружили. И тогда беды не миновать! Поэтому впредь до окончательного разбирательства, чьи это сокровища, нужно быть поручику крайне осторожным. Как и Лауре. То есть меньше им выходить на берег и стараться не обнаруживать себя перед кораблями и шлюпками неизвестных бандитов, иначе у двух невольных обитателей этого острова будут весьма крупные неприятности.

Алабин взял шпагу, ружье, два пистолета, сумку с порохом и пулями. Из одного большого сундука гвардеец извлек красивую женскую одежду: ярко-красное платье с белым стоячим воротником, ажурные чулки телесного цвета, розовые панталончики с кружевами, бледно-розовую нижнюю сорочку с рюшами. И даже белые бальные башмачки. Это для Лауры. Для себя он выбрал мундир с золотистым шитьем и аксельбантами и генеральскими эполетами и белые штаны с лампасами. Сегодня у них с мадам Лакавалье будет вечерний бал. Поручик сложил все вещи в большой кофр.

Но не суждено было Дмитрию унести добычу в свой лагерь. Выход из пещеры, оказывается, уходил в воду. А там было глубоко. Чтобы выйти на берег нужно было проплыть триста футов. А с таким грузом будет явно трудно плыть. Сюда пираты, по всей видимости, добираются на шлюпке. Но где ее взять?! Смастерить бы небольшую лодку или на худой случай – небольшой плотик, но где здесь отыскать необходимые для этого дела деревья? Кругом лишь скалы да жидкие кустики. Алабин со вздохом великого сожаления оставил кофр. Неужели бал не состоится? Поручик задумался…

«А что, если взять только все необходимое, а потом вернуться за оставшимися вещами и оружием в следующий раз? Но делать лишние версты при такой жаре – крайне утомительно. Да и к пиратам можно в лапы угодить. Нет, этот вариант не подходит… Но все-таки жалко эти вещи бросать здесь. А что, если сделать несколько заходов прямо сейчас? Пираты, наверное, не вернутся в ближайшее время, а я успею несколько раз сплавать. И даже если бандиты отрежут мне путь по воде, то я вернусь в пещеру, что непосредственно перед «залой» и пережду опасность. Отличная идея! Какой же я умный! Браво, Дмитрий Михайлович Алабин!»

И поручик довольный своей смекалкой принялся осуществлять задуманное. Сначала Алабин переправил кофр с вещами, затем в три захода – оружие. После – Алабин перекинул через одно плечо ремень с ружьем, через другое – шпагу в ножнах и сумку с боеприпасами и порохом. За пояс заткнул два пистолета. В правую руку взял в кофр и бодро зашагал к стоянке. Алабин предвкушал, как Лаура несказанно обрадуется, увидев женские наряды!

В пути поручик не переставал размышлять:

«Выходит, здесь бывают пираты? Может статься, с ними договориться об отправке на корабль, плывущий в Европу? Хотя это опасная затея. Возьмут в плен, продадут в рабство. А могут и убить, если узнают, что я побывал в их хранилище. А что они сделают с Лаурой?! Хорошо, если пираты потребуют за нею выкуп у ее влиятельных родственников, хуже, если надругаются над ней, а затем продадут в рабство. Но что делать? Захватить корабль? Одному это не под силу. Есть только один малюсенький шанс. Если большинство команды сойдет на землю, и не дай бог заночуют, то можно перебить всех тех, кто останется на корабле или отравить. Но встает новый вопрос: как ему одному управлять судном? Это невозможно. Лаура в ипостаси матроса? Но это, право, смешно! А может кто-то и пиратов согласиться быть на их стороне?..»

У речки Алабин решил немного передохнуть. Убедившись в отсутствии крокодилов и анаконд, он попил водички, быстренько искупался и прилег в тени деревьев. Его так разморило, что он неожиданно уснул. И приснился Дмитрию невероятно красивый сон…

Будто он в Санкт-Петербурге и наступило Рождество.

Порхают и падают легкие и пушистые снежинки. На крыши особняков, изб, домов, на купола церквей, шпиль Петропавловского собора, Дворцовую площадь, памятник Петру. Сыплются снежные хлопья на ветки деревьев, ограды, землю, мостовую. Кругом снег, снег, снег. И большие сугробы. Все белым-бело. Алабин вместе с Катей несется с крутой горки на санях. Несутся, аж дух захватывает! И вдруг они переворачиваются и падают в снег. Екатерина заразительно смеется, хохочет и Дмитрий. Их окружают Герасим, Пелагея, матушка. Они тоже веселятся и помогают выбраться влюбленным из сугроба… Дмитрий тянется губами к Катиной румяной от морозца щечке… Она его первая целует…

И тут Алабин проснулся. Горькое разочарование сразу охватило поручика. Как же так! Это всего лишь сон! Красивый, но все же сон! Дмитрий снова очутился в своей незавидной реальности. И перед его персоной явно не Россия, а неизвестный остров в Атлантическом океане. Кругом, правда, бело, но, увы, не от холодного снега, а от искрящегося горячего песка…

Но как Дмитрию было сладко и блаженно в сновидении обнимать и целовать Катю. Все было как будто по-настоящему. Он так явно чувствовал ее прикосновения, руки, губы… Даже гладкость ее румяной щечки и сладость ее необыкновенно-сказочного поцелуя.

Ну, зачем он проснулся в такой великолепный и волнующий его сердце момент?! Спал бы дальше! Эх!

И тут капли дождя упали на Алабина, жара спадала. Стало чуть прохладнее. Поручик начал собираться в дорогу.

* * *

Алабин вышел к месту стоянки и «Бамбуковому дворцу». Баронессы нигде не было видно. Может, спит в шалаше или углубилась в пальмовую рощу по своим женским делам.

– Лаура! – позвал мадам Лакавалье поручик. – Где ты?! Я вернулся! Ау!..

Но неожиданно на зов его из-за деревьев вышла не баронесса, а… дюжина вооруженных до зубов пиратов. Они окружили оторопевшего Алабина и дружно нацелили на него пистолеты и шпаги. А с ними был видимо их главарь с колоритной внешностью: длинные черные курчавые волосы, бородка-эспанка, густые брови, серые холодные глаза, мощное сложение, неустрашимый и грозный вид. В ухе предводителя красовалась большая золотая серьга с сияющими всеми цветами радуги бриллиантами.

Пираты разоружили Алабина. Забрали и кофр. Дмитрий не стал сопротивляться. Эта затея была бесполезной. Если он сделал хотя бы один шаг в сторону, назад или вперед, то в его тело сразу впилось бы дюжина пуль и вонзилось такое же количество шпаг.

– Кто вы и где Лаура? – обратился Алабин по-французски к главному.

Тот отрицательно покачал головой.

– Я не понимаю ваш лягушачий язык, месье, говорите на английском!

Алабин перешел на английский и повторил вопрос, на что главарь ухмыльнулся и сказал:

– Она… погибла.

– Как погибла?! Вы надругались над ней и убили?! Какие вы мерзавцы. Вы нелюди! И слово «честь» вам совершенно незнакомо!

– Эй, полегче, сэр, с такими обращениями! Я против таких дурных манер! Вы неправы, совершенно неправы, сэр! Как вы можете возводить напраслину на невинных людей! Мы не учиняли никаких злодеяний над женщиной, мы даже не успели воспользоваться ее честью. Когда мы окружили эту даму, она вонзила кинжал себе в живот и истекла кровью. Она звала на помощь какого-то Дима. И долго мучилась, но мы ничем ей не могли помочь. Ее смерть – не наш грех. А ты кто такой?! Ее муж?! Или тот самый Дима?

– Это не важно. Мы с Лаурой выжили после кораблекрушения. Честь имею, – поручик лейб-гвардии Дмитрий Михайлович Алабин.

– Русский? А я думал, что вы француз. Вы так великолепно изъясняетесь на языке великого Дидро и Вольтера.

– Нет, я не соотечественник Бонапарта, я из России. А вы, сударь, может, представитесь мне? Кто вы и как вас зовут? По кому мне справлять панихиду?

– А вы чрезвычайно самоуверенны, русский. Но я назову мое настоящее имя. Я бывший морской офицер, а ныне капитан этих головорезов, а также двух великолепных кораблей – брига «Санта Эсмеральда» и фрегата «Британия» – Рэймонд Пирс. Все меня в Атлантике знают под прозвищем Черный Рэй.

– Вы, милостивый государь, англичанин?

– Да, и горжусь этим.

– Англичане теперь не союзники России, они нам враги. Я убил вашего соотечественника высоких кровей и за это меня отправили на каторгу. Но я бежал. Оказался в Поднебесной, а потом в Макао. Меня и моих верных друзей взяли на португальский корабль. Мы доплыли до Бразилии. Взяли груз, вышли в океан, но наш корабль захватили пираты во главе с неким Ренсенбринком, а после случился ужасный шторм, и корабль попал на прибрежные скалы.

– Ренсенбринк?!

– Да он. Его еще называли Бешеный Дик.

– Надо же! Да это мой заклятый враг! Значит, он утонул во время шторма?!

– Да, по всей видимости, он погиб. Уцелели с «Вильгельма Оранского» только трое. Я и ныне покойные Лаура и Рохос…

– Рохос?!

– Да, Рохос – помощник Ренсенбринка. Я убил его здесь на берегу моря, но он первым напал на меня. Я вынужден был защищаться.

– И правильно сделали, сэр, что лишили жизни Рохоса. Я эту грязную испанскую свинью ненавидел еще больше, чем безумного голландца. Однажды он из-за угла убил моего лучшего шкипера. Это было в Порт-оф-Спейн на Тринидаде в таверне «Карибская акула». Но убить Рохоса – это нелегкая задача. Он опытный и весьма умелый воин. К тому чрезвычайно хитрый и коварный. Выходит, сэр вы прекрасный фехтовальщик, раз лишили жизни этого кабальеро?

– Пока никто не жаловался на мои боевые качества и умение владеть клинком.

Пирс обнажил шпагу.

– Вы уже мне нравитесь, сэр. Враг моего врага – мне друг. Но хочется испытать вас в схватке. Попробуем, из какого вы ты теста.

– Но я безоружен!

– Эй, Хантер, дай этому господину шпагу, мы сейчас немного развлечемся.

Здоровенный пират с бритой головой в черной кожаной жилетке на голы торс и золотой серьгой в ухе бросил под ноги поручику шпагу. Алабин поднял ее и принял стойку. Черный Рэй и бывший кавалергард скрестили шпаги…

Противники делали выпады, кружили, то отступали, то наступали, плели хитроумные комбинации. Но фехтовали поединщика не в полную силу играючи, стараясь смертельно не ранить друг друга. Оба показали себя непревзойденными мастерами клинка.

– Вы неплохо фехтуете, сэр! – крикнул Рэй.

– Раньше я фехтовал еще лучше. Но сейчас практики бывает крайне мало. А рука требует постоянных упражнений. А насчет быть пиратом… Я уже побыл им при Ренсенбринке, но, правда, не успел принять боевое крещение.

Черный Рэй опустил шпагу.

– Но довольно попусту махать клинками, сэр! Опустите шпагу и присоединяйтесь к моей команде! И даже не раздумывайте над моим предложением, оно весьма заманчиво. Деньги, драки, опасности, приключения, свежий морской воздух – не жизнь, а сказка! Или вы хотите навеки остаться на этом острове? Не советую.

Алабин долго не размышлял над предложением Пирса. Оставаться на острове – перспектива незавидная. Кроме команды Черного Рэя на этот остров кажется никто не заходит. И без помощи капитана ему никогда не попасть на какой-нибудь другой корабль, кроме «Британии» и «Санта Эсмеральди». Да и вряд ли капитан пиратов после того как Алабин узнал о пещере с кладом оставить его в живых. Так что придется поручику снова идти в услужение к морским разбойникам. А там возможно подвернется удобный случай сбежать от корсаров. Например, по прибытию в Тринидад или на какой-нибудь другой остров в пределах Карибского моря, попроситься моряком на любой торговый корабль, который плывет в Европу или конкретно в Британию. И тогда останется рукой подать до Кати. Главное – отыскать родовой замок графа Стоуна.

Поручик кивнул головой.

– Хорошо я согласен, капитан Пирс, вступить в ряды твоей боевой команды, но дозволь мне прежде, глубокоуважаемый и досточтимый Черный Рэй, похоронить баронессу. Негоже ей в таком виде лежать здесь. Жалко, если такую красавицу, пусть и мертвую, поклюют птицы или обглодают звери. Пусть в нашей памяти она останется вечно молодой и прекрасной.

Пирс повелительно махнул рукою.

– Что же, разрешаю.

– Но мне нужно еще три человека, – сказал Дмитрий. – Или хотя бы два. И лопаты. Дабы вырыть могилу.

Главарь пиратов согласно кивнул.

– Хорошо, будут вам люди, сэр Алабин…. Эй, друзья! Джек Рубака! Эдди Остронос! Мигель-заика! Окажите любезность, помогите этому джентльмену достойно похоронить даму. Вам после от меня зачтется.

– Есть, капитан! – охотно откликнулись вышеназванные пираты.

Алабин с помощью одного пирата взвалил мертвую Лауру на плечо и понес в лесные заросли. Двое других пиратов, взяв две лопаты, последовали за траурной процессией. В чаще «могильщики» для захоронения мадам Лакавалье нашли подходящее место и, сменяя друг друга по очереди, вырыли яму нужных размеров, но не очень глубокую. Труп бережно положили в яму.

Алабин в последний раз взглянул на баронессу.

«Лаура, отчего ты учинила оную глупость? Я бы тебя еще раз спас, и все было бы хорошо. Но… видимо так Бог захотел. Да, судьба порой неумолима и несправедлива. И абсурдна. Буквально недавно Лаура была жива, мила, улыбалась, дарила любовь, ласку, пела песенки, а теперь ее нет! Она холодна, мертва и лежит в дне могилы в окровавленной сорочке и камзоле. Прекрасные глаза ее навечно закрыты, восковая бледность покрыло ее красивое личико. Ее роскошные светлые волосы разметались по земляным комьям. Теперь она никогда уже не скажет своим нежным голоском: «Дима, женитесь на мне! Дима, я люблю тебя!» Увы, замолк навеки ее ангельский голос».

Отныне Дмитрий вряд ли ее забудет. Да и как ее забыть эти ласковые губы, нежные руки, совершенное тело, а также романтический ужин с ромом и кроликом, и все двенадцать дней жития-бытия на необитаемом острове.

Пираты тоже смотрели на мертвую мадам Лакавалье и восхищенно вздыхали.

– К-к-какая к-к-красивая эта фра-фра-анцуженка, – «ласкал» глазами мертвое тело Мигель-заика.

– Будто живая, – согласился Джек Рубака и обратился уже к другому пирату. – Не так ли, Остронос?

– Ты прав, Джек! Она просто куколка! Мне бы такую! Я бы ее приласкал, – мечтательно закатил глаза Эдди.

– Если бы я не знал тебя, Остронос, как облупленного, то твои только что сказанные слова навели бы меня на мысль о том, что ты отъявленный извращенец. И хотя я знаю такие неприглядные случаи, даже был очевидцем, но, Остронос, это все же сильный перебор.

– Да пошел ты к черту в задницу, Джек! Я не знал, что ты такой дуралей.

– Эй, Остронос, полегче! Выбирай, ругательства, а то и могу обидеться.

– Мне глубоко наплевать на твою обиду, Джек, на обиженных ведь воду возят.

Мигель-заика вставил в легкую перепалку своих товарищей свою фразу:

– Х-х-хороший бы выкуп за нее взял к-к-капитан. И с-с-снами бы п-п-поделился… Эх…

Поручик помедлил еще несколько минут и решительно сказал:

– Пора, братцы, закапывать баронессу!

Пираты, дружно вонзили лопаты в свежевскопанный грунт и быстро закидали землею и песком последний приют баронессы. Из веток они соорудили нехитрый крест и воткнули в могилу. Алабин прочитал молитву и перекрестился.

«Прощай, Лаура! Если мы и свидимся когда-нибудь, то уже на явно на небесах!»

Пираты тоже обнажили головы – кто снял треуголку, кто косынку, кто берет с пером – и упомянули Всевышнего и рабу божью Лауру.

Затем похоронная процессия вернулась назад.

Пираты набрали пресной воды и отправились на фрегат «Британия». Алабин последовал за ними. Свободная жизнь для поручика закончилась, начиналась подневольная.

* * *

Великолепный фрегат «Британия», носивший когда-то имя «Альфонсо де Акунья» был сделан на испанских верфях для какого-то знатного и богатого дона, поэтому и отличался роскошью внутреннего убранства. Просторная капитанская каюта, сквозь кормовые окна которой струился солнечный свет, и была видна пенящейся в кильватере вода, могла похвастаться удивительной красотой линий и отделки, красным бархатом драпировок, позолотой украшенных причудливым орнаментом панелей, а также шикарною резной мебелью, сделанной прославленными на весь свет испанскими краснодеревщиками.

В капитанской каюте в это время разговаривали Алабин и Пирс. Им было интересно общаться друг с другом. Как говориться, два офицера всегда договорятся меж собой, пусть даже если они принадлежат к вражеским армиям.

Алабин рассказал Пирсу о службе на флоте, о битвах с французами, о побеге с каторги, о схватках с казаками и бурятами, о сражении на Шилке, о китайской одиссеи.

Пирс поразился.

– У тебя большой военный опыт и полководческий ум, лейтенант. Ты бывший флотский офицер, ходил по морям. Такой человек мне весьма необходим. Пойдешь капитаном на «Санту Эсмеральду»? Там пока распоряжается мой проверенный боец Алавес, но я могу поставить на его место тебя.

– Если пожелаешь, то пойду.

– Отлично! По рукам… Но пока тебе нужно отличиться хотя бы в одном сражении, тогда мои ребята окажут тебя почет. Если я сразу предложу тебя на замену такому авторитетному пирату как Алавес, моя команда меня не поймет и может не простить. У нас все держаться на силе, на страхе и уважении. Пока они меня боятся – а, значит, уважают – они не осмелятся бунтовать против меня. Тем более я весьма справедлив с ними. Распределяю добычу поровну, не крысятничаю, не зажимаю членов команды ради свое прихоти и плохого настроения, не наказываю напрасно… И они меня за это обожают. И всецело доверят. В свою очередь я доверяю им. А вместе мы – сумасшедшая сила, не знающая преград! И нам пока везет в сражениях. И мы неуловимы для врагов!

– Ты прекрасный командир, вот что я хочу сказать.

– Я не буду спорить с этим утверждением. Оно явно похоже на правду. Так спрыснем его, мой русский друг! Ты пробовал мясо черепах? – спросил Пирс.

– Да, ел. В Китае, на камбузе Бешеного Дика, и на острове. Я сам их ловил.

– Обожаю филе этих животных! – признался Рэймонд и позвал кока. – Эй, Крю, приготовь нам жаркое из черепах! И подай рома!

– Слушаюсь, капитан! – бодро взял под козырек повар и исчез, а Пирс продолжал.

– Раньше черепах ели члены королевской семьи или самые богатые вельможи Англии. Когда-то в Англию с островов Вознесения отправлялись корабли с черепахами. За год их перевозили более тысячи. Эти особи в панцирях доставлялись членам королевских семей, лордам и другой знати. Брюшной щит каждой пойманной черепахи, подписывали именем того, кому рептилия предназначалась к столу. Но… условия перевозки этих панцирных тварей были жуткими, и поэтому каждое божье утро офицер, дежуривший по вахте, отчитывался перед капитаном так: «Сегодня ночью скоропостижно скончался «лорд Мерси!» Или: «графа Дортсбери плохо себя чувствует, может неожиданно умереть». Но для всего экипажа корабля свята была черепаха, предназначенная для самого короля – она не имела права на плохое самочувствие, а тем более на смерть.

– Забавно…

– А теперь моя очередь рассказать тебе о моей нелегкой судьбе, – сказал Пирс. – Послушай… Я был лейтенант флота. Служил под командованием самого Нельсона. Первого-второго августа тысяча семьсот девяносто восьмого года мы сумели разгромить французский флот при Абукире, отрезав армию Наполеона Бонапарта в Египте, сам наш командир получил ранение в голову. В тысяча восемьдесят первом году я был в составе эскадры адмирала Хайда Паркера при действиях в Балтийском море и бомбардировке Копенгагена, затем снова служил с Нельсоном при Ла-Манше, там находилась наша эскадра, которая была сформирована для противодействия Булонской флотилии французов. Участвовал в войне на Средиземном море, против Франции и Испании. В сентябре тысяча восемьсот пятого города наша и эскадра доблестный Нельсон заблокировала франко-испанский флот в Кадисе, а двадцать первого октября разгромила его в Трафальгарском морском сражении. К несчастью, вы знаете, поручик, что Нельсона в бою смертельно ранен французским снайпером в первый день битвы, упокой душу его господи!

Алабин кивнул.

– Нельсон – великая личность! Это бесспорно. Ну-с, и что потом происходило?

– Потом… В Средиземном море берберские пираты захватили наш корабль. В это время шла первая война США с берберскими пиратами. Шесть месяцев командующий американской эскадрой Эдвард Пребл безуспешно осаждал логово берберских разбойников – город Триполи. А его помощник, командор Стивен Декатур соскучившийся за это время по боевым схваткам, решил от нечего делать сделать рейд по морю. И надо же! Наткнулся как раз на тот пиратский корабль, что вез меня в рабство. Американцы и берберы схлестнулись. Бой был тяжелый и кровавый. Декатура, отчаянного храбреца, ранили из пистолета в руку, его родного брата закололи кортиком. Но победа была за военными. Было уничтожено сорок семь пиратов и пятьдесят шесть взято в плен. Меня и еще человек десять бывших пленных из разных стран взяли на службу на один из американских фрегатов. В конце концов, из Вашингтона, недовольного ходом войны, пришел приказ об отзыве Пребла и Декатура, и мы поплыли в Штаты. Но по пути в Америку я, подговорив матросов одного корабля, поднял восстание и захватил судно. С тех пор я пират. И не просто ординарный пират, а знаменитый на всю Атлантику. Меня все знают под прозвищем Черный Рэй и до смерти бояться. За мной охотятся все, кому не лень: и мои соотечественники, и французы, и испанцы и американцы. Я никому не даю пощады. Особенно я люблю убивать «лягушатников» и «кабальеро» – врагов моей Отчизны. Мщу, таким образом, за моего славного командира – адмирала Нельсона. Хотя в моей команде есть и французы, и испанцы, но это «мои» французы и испанцы. Кроме них в моем отряде имеются также и англичане, и голландцы, и шотландцы, и ирландцы. Бойцы различных наций. И вот что примечательно: в моей команде появился первый русский!..

Наконец Крю принес жареное филе черепахи и тунца, фрукты, бутылку рома и откланялся.

Ведя неспешную беседу на разные темы, офицеры попили ром, покурили трубки. Вскоре перешли на доверительный разговор. Алабин уже проникся симпатией к Пирсу и вкратце поведал Рэймонду историю своей драматической любви.

– Черт возьми! Вот так дела! – удивился Пирс. – Это просо чудо, что ты оказался здесь! Прошел через столько стран и морей выжил вопреки всему и оказался здесь.

– Мне помогала всегда в тяжелых и гибельных обстоятельствах сила любви, надежда и вера в то, что когда-нибудь увижу свою ненаглядную, моего золотого ангела.

– Да, великая сила – любовь! Она сильнее смерти! Можно я буду называть тебя Мэттью, ведь так переводится на английский имя Дмитрий. Мне так удобнее.

– Пожалуй, я не против. Для меня уже стало привычным делом откликаться на разные имена. Как меня только не называли, пока я путешествовал по миру. И Дим Рим, и Дима, и вот теперь – Мэттью.

– Забавно… А твоя дама сердца, наверное, красавица?!

– Она невероятно красивая! Взгляни… – Алабин показал Пирсу медальон с портретом Екатерины. – Вот она…

Черный Рэй, внимательно всмотревшись в прекрасные черты Разумовской, восторженно изрек:

– Да, она восхитительна! Знаешь, каждый влюбленный считает свою пассию самой красивой в мире! Поэтому я думал, что ты преувеличиваешь ее достоинства… Но теперь я вижу, что твои слова правдивы и искренны. Но вот лицо предмета твоей страсти…

– Что лицо?

– Невероятно, но оно мне кажется знакомым. Где-то я видел ранее эту женщину.

– Ты не мог ее видеть, Рэймонд, она находится сейчас в далекой Англии – в твоей Отчизне. А когда ты был в Англии, она находилась в России. Может, статься, ты встречал женщину, похожую на нее?

– Может быть. Не стану спорить. Говорят, что все женщины мира похожи в чем-то друг на друга. И то, что в любой стране можно всегда отыскать своего двойника.

– Возможно…

Поговорив о любви и женщинах, свежеиспеченные друзья перешли на политику. Обсудив Наполеона и Францию, а затем Россию и Испанию, они принялись за Англию.

Пирс стал откровенно восхищаться своей страной:

– Моя Британия демонстрирует мускулы в Карибском море. Почти все ценные острова захватила. Например, Ямайка, Багамские острова, Барбадос, Тринидад. Раньше Тринидадом владела Испания, пока в тысяча семьсот девяносто седьмом году британская флотилия из восемнадцати боевых кораблей под командованием сэра Ральфа Эберкромби не окружила остров. Восемнадцатого февраля того же года Тринидад был сдан испанцами Великобритании, а официально стал территорией Британской империи через пять лет поле морской блокады. Город Конкерабия был переименован новыми властями в Порт-оф-Спейн. А за остров Тобаго моя Британия воевала против аж трех стран – Франции, Голландии и Курляндии. И всех победила. Тобаго перешёл под ее контроль. И вот в том году наступила очередь острова Мартиника быть в составе Британской империи. Французы отступились от Мартиники. Райское это место! Бывал я там со своими сорвиголовами. Но одно плохо: там недавно назначили нового губернатора вместо прежнего, умершего от сердечного приступа. Бывший глава Мартиники был славный старичок – он брал как все «добропорядочные» губернаторы. С прежним я славно ладил, давал ему по приезду в Фор-де-Франс его долю. И он был, несомненно, доволен сему обстоятельству. Я со всеми губернаторами в ладу. Тринидад, Гаити, Ямайка, Багамские острова и прочие земли. И знаю где и какие расценки и сборы. Например, губернатор Гаити берет от нашего брата в качестве портовых сборов десятую часть всей их добычи. Помимо этого, де Бюсси неплохо наживается и на комиссионных поручениях, принимая наличные деньги и выдавая взамен их векселя, подлежащие оплате во Франции. Некоторые островные властители даже суживают нам за проценты. А вот вновь назначенный на Мартинике губернатор очень жаден, я с ним никак не смог договориться, хотя он и мой соотечественник, правда, с положением повыше моего. Он по непонятным причинам настроен против меня и моих ребят. Хотел даже однажды арестовать моих людей, заковать в кандалы и отправить в Портсмут в руки правосудия. Но я дал ему на лапу большую сумму золотом – и он отступил и больше меня и мою команду не трогал. Он отлично ладил с моим утопшим врагом Бешеным Диком – Ренсенбринком. Слава всем святым, что голландец погиб. Теперь, когда губернатор Стоун лишился своего морского защитника, он вынужден будет считаться со мной.

– Стоун!!! – в великом волнении вскочил с места Алабин. – Ты говоришь, Стоун! А как его имя?!

– Имя? Если мне не изменяет память, то Джордж…

– Джордж Стоун!..

– …Да, именно так звучит имя нового губернатора Мартиники. А ты его знаешь?

– Еще как знаю! А не женат он случайно?! Кто его супруга?! Русская?! Катя?! Екатерина?!

– Да, он приехал с супружницей. О, это потрясающей красоты женщина! Но я не знал, что она русская. Думал, что она англичанка или француженка. Ведь губернатор называет ее не Катя, а Кэйт. И разговаривает она по-английски и по-французски превосходно. Так значит, я не ошибся, Мэттью, говоря тебе о том, что знаю женщину, изображенную на твоем медальоне. Да, это она – Кэйт, или как ты называешь Катя, Екатерина. Она – жена губернатора! Точно она! Да макни меня дьявол в дегтярную бочку, коли я не прав! Она!

Казалось, от слов Пирса Дмитрий сейчас потеряет разум.

– О, господи, аллилуйя! Я нашел ее! Нашел!!! Невероятно, но Катя здесь рядом! Невообразимо, немыслимо! Боже, я сойду с ума от счастья! Рэй, это я же из-за нее, Кати, дрался на дуэли со Стоуном! Там в России! И к несчастью был ранен. Потом я метил в него, а убил его племянника и за это попал на каторгу. Я прошел всю Россию и Сибирь, Китай, океаны, совершил чуть ли не кругосветное путешествие – и вот неожиданно оказался рядом с той, кого на свете я больше всего люблю!.. А я, безумец, хотел ехать за ней в Англию и похитить!

Пирс от такого неожиданного известия даже привстал из-за стола. Черный Рэй был не менее удивлен, чем Алабин.

– Небывалые дела! Кому рассказать – не поверят!

– …А Стоун – это мой заклятый и вечный враг! И пока я его не убью, я не успокоюсь! А вот его жена – и есть моя вечная любовь! Я был в полной уверенности, что Катя с мужем находятся в Англии, в их роскошном замке и хотел туда попасть, но она оказалось здесь на другом конце Света. Страшно подумать, но я мог разминуться с ней. Какое счастье, что люди Бешеного Дика при захвате португальского судна не убили меня. И то, что я не утонул во время шторма и попал на этот остров. И то, что я встретил такого замечательного человека как ты, Рэймонд! О, Господи, аллилуйя! Ты оказался милостив ко мне и воздал за все мои мытарства и мучения.

– Невероятно! Вот это чудо! Такого нельзя даже выдумать лучшему сочинителю романов! Жизнь – вот самый лучший на свете писатель! Она сочинит такое-е!.. И тебе вдвойне повезло, Мэттью. Я тот человек, кто тебе поможет вызволить твой предмет страсти из губернаторского плена. Я сколько раз бывал в Фор-де-Франс и в самом губернаторском дворце, так что прекрасно знаю все его выходы и входы.

– Рэймонд, я незамедлительно хочу ее видеть!

– Увидишь! Но помоги прежде всего мне, Мэттью, а я в свою очередь помогу тебе.

– Что ты желаешь, Рэй? Говори!

– О, мечта моя – это испанский галеон, набитый доверху золотыми монетами! Если мы его захватим, то я поделюсь с тобой добычей, убей меня дьявол, если я лгу! Мы станем самыми богатыми людьми этого мира! По моим сведениям не сегодня-завтра он пройдет недалеко от того острова, где ты жил, согласно заданному курсу. Испанцы иногда тоже пополняют здесь запасы пресной воды… Однажды я напал на один такой галеон, но не смог с ним сладить. У меня тогда был только один корабль «Санта Эсмеральда». Я потерял много людей, и бриг мой был недурно поврежден, испанские канониры и солдаты были весьма метки и храбры. Я еле унес ноги от проклятых испанцев. А нынче у меня уже два боевых корабля и несколько ямайских шлюпа и вдове больше людей, чем прежде. А еще мою бравую команду пополнил превосходный военный стратег и искусный воин из России. Грех не воспользоваться такой ситуацией! Так что, Мэттью, выручишь меня в нелегком деле?!

Отказать капитану Алабин не мог, ведь они с Реем стали задушевными приятелями. И если все завершиться благополучно и его не убьет случайная пуля или ядро, то Рэй поможет ему похитить Катю. И он протянул руку Пирсу со словами:

– Хорошо, я тебе помогу, мой друг! Я согласен!

Главарь пиратов пожал руку Алабину и радостно воскликнул:

– Вот и славно! Готовимся к нападению на «золотой» галеон! Бог с нами! И король!

* * *

Пирс стоял на самой высокой точке острова с маленькой книжечкой Евангелия и усердно молился…

Our father in heaven. Hallowed be Your Name. Your kingdom come. Your will be done on earth as it is in heaven. Give us today our daily bread. Forgive us our debts, as we also have forgiven our debtors. And lead us not into temptation, but deliver us from the evil one. for Yours is the kingdom and the power and the glory for ever. Amen![35]

Закончив молитву, Черный Рэй подошел к Алабину.

– Сегодня нам должно повезти, Мэттью. Я постоянно молился Богу и просил у него хоть капельку удачи. И полагаю, что Всевышний прислушался ко мне. Эти проклятые кабальеро где-то рядом. Я чувствую это, чувствую… – Пирс достал подзорную трубу и стал всматриваться вдаль.

Минут через десять он издал торжествующий крик.

– Да вот они! Смотри, Мэттью! Вот они! О, дьявол, я так и знал! Галеон не один, а в сопровождении брига. Но я и это предусмотрел… Отлично, отлично, они встают на стоянку. Нам дважды повезло, Мэттью! Спускаемся вниз… Пора начинать… Все идет по плану…

От галеона отделилась шлюпка. Дюжина испанцев направились на остров за пресной водой. Едва они причалили к берегу и углубились в лес, то попали в засаду к пиратам. Без единого выстрела одними лишь кортиками и ножами они перебили весь испанский десант и забрали трофейное оружие.

Теперь начинались основные действия операции по захвату галеона. Из-за острова вынырнули два скоростных ямайских шлюпа с косыми парусами. Осадка таких суденышек была маленькая, что позволяло заходить на мелководье преодолевать рифы и мангровые заросли.

На каждом шлюпе находилось по три человека, а само судно было начинено бочками с порохом. Задача пиратов была проста: зажечь фитиль незадолго до сближения с галеоном и броситься в море – там их подберет шлюпка, следующая за ними. В это время на горизонте появился флот Черного Рэя. На его суднах развивался испанские флаги.

Это дезориентировало испанцев и несколько расслабило. Что это за шлюпы и что за замаскированные судна? Пока испанцы гадали, время было выиграно и шлюпы, уже без людей и с подожжёнными фитилями, приблизились к бригу сопровождения. А «Британия» и «Санта Эсмеральда» брали в цепкие клещи галеон.

И вот шлюпы один за другим врезалась в левый борт брига. Раздалось два мощных взрыва! Бриг сопровождения был полностью выведен из строя и его охватил огонь. С двух сторон по галеону ударили «Британия» и «Санта Эсмеральда». Фок-мачту галеона снесло, будто срезало бритвой.

Другие залпы повредили борта, паруса и другие мачты и лишили жизни нескольких неприятельских матросов и солдат. Оба испанских судна были полностью обездвижены. Они даже не успели сняться с якоря.

– Вот она, Мэттью, наша долгожданная добыча! – ликовал Пирс. – Этот галеон набит золотом и сокровищами, как гусиными перьями подушка моей бабушки Присциллы! Главное его не потопить, а то останемся без богатой добычи. Ставить дополнительные паруса. Пока они сообразят, мы их настигнем. Канониры к бою! Абордажная команда готовит оружия и абордажные мостики и крючья.

Приближался горячий бой, и у Алабина вдруг появилась немотивированное раздражение и злость. Дико заболела голова. И больно сжало виски. Аустерлицкая контузия снова дала о себе знать. Опять сильное нервное напряжение стало пусковым механизмом заболевания. Алабин застонал и схватился за голову. Главное сейчас не погибнуть от случайной пули или удара. Иначе ему никогда не увидеть Катю!

– Что с тобой, Мэттью?! – встревожился Пирс.

– Нет, ничего, просто старое прошлое дает о себе знать. Четыре года назад французское пушечное ядро разорвалось рядом со мной. По счастливой случайности я остался жив, но был оглушен и ранен. С тех пор эта контузия преследует меня.

– Ничего, пробьемся, дружище! Сейчас будет жаркая и кровавая схватка, и все твою головную боль как рукой снимет! Поверь мне, Мэтью! Сражаясь с врагом, ты точно выздоровеешь!

– Посмотрим!..

Испанцы раскусили подвох поздно и не успели зарядить все пушки, а пираты уже сближались с испанскими кораблями. Вместо лже-флагов появились настоящие пиратские флаги. Атакуемые «джентльменами удачи» испанцы увидели черные полотнища с «Веселым Роджером» – оскалившимся белым черепом в красной косынке и со скрещенными под ним костями. А сверху надпись – «Black Ray»[36].

Смертельным хватом крючья вцепились в борта. Засвистели пули и полетели гранаты.

«На абордаж!» – позвучала команда и кровавый бой закипел!

Алабин смело ринулся на вражеских солдат и офицеров. Какая разница кого убивать! Бурятов так бурятов, китайцев так китайцев, испанцев, так испанцев – не все ли равно! Главное хоть на шаг приблизиться к заветной цели!

Силы морских разбойников превышали силы испанских солдат. К тому же они были деморализованы и не оказывали должного сопротивления. Некоторые из служивых сразу сдавались в плен. Они думали, что их пощадят.

Схватка оказалась скоротечной, и галеон был полностью захвачен пиратами. Алабин успел отправить на небеса двух офицеров и трех солдат, а Рэй – человек семь. И оба не были даже ранены. И как правильно предсказал накануне боя Пирс, у Алабина престала болеть голова. Он чувствовал себя превосходно.

Бриг сопровождения медленно уходил под воду. А уцелевшие люди из экипажа корабля беспомощно барахтались в воде. Пираты кружили вокруг испанских судов на двух шлюпках, но тонущих не спасали, а наоборот методично и жестоко убивали. Кого из огнестрельного оружия, кого рубили головы саблями, а кого забивали веслами.

С галеона всех живых тоже побросали в воду и перерезали. В живых не должен был остаться ни один свидетель этого преступления. Так решил Черный Рэй.

Золото и другую добычу перегрузили с галеона на «Санту Эсмеральду» и «Британию». Затем испанское судно подожгли. Распределили добычу согласно статусу и договорённостям. Общак «морских ястребов» отвезли в «пещеру сокровищ».

А затем Черный Рэй к великой радости Алабина объявил, что они идут на Мартинику!

* * *

Остров Мартиника был открыт знаменитым путешественником Христофором Колумбом. В то время Мартинику населяли индейцы. Испанские конквистадоры прибыли на остров и не найдя на нем золота и других полезных ископаемых, не стали его «осваивать».

Но свято место пусто не бывает. В начала семнадцатого века Мартинику стали активно осваивать французы. Первые сто человек французских первопроходцев основали на острове форт Сен-Пьер. Первоначально Мартиника принадлежала частной компании, а в 1664 году была выкуплена правительством Франции.

Местным жителям – индейцам – сразу не понравились чужаки, и они попытались уничтожить их. Но ружья и пушки французских поселенцев оказались сильнее луков и копий аборигенов. Индейцы были быстро истреблены, а часть из них вымерла от европейских болезней – оспы и сифилиса. Уничтожив своими руками бесплатную рабочую силу, заморские завоеватели спохватились и для работ на созданных ими плантациях стали в огромном количестве завозить негров из Африки. Первоначально на острове выращивались табак и хлопчатник, а затем – сахарный тростник и кофе.

Город Фор-де-Франс – столица Мартиники – был основан на западном побережье острова у северного входа в большую бухту Фор-де-Франс, в устье реки с интересным названием Мадам. Город занимал узкую часть между холмами и морем.

…Вот он, остров Мартиника! Алабин видит его с капитанского мостика. А вот синеют две больших горы, упираясь верхушками в белые облака. У подножья этих двух холмов и раскинулся город Фор-де-Франс! Везде белеют дома, дома, дома…Каменные, деревянные. Их чересчур много. Разбавляют жилые кварталы муниципальные здания, церкви, костелы, соборы, лавки, пекарни, а также таверны, кабаки и гостиницы. Алабин всю эту живописную панораму видит с носа фрегата «Британии» и небывалое счастье наполняет его душу. Скоро он сможет лицезреть драгоценную Катю. До мечты осталось лишь подать рукой.

Команда Черного Рэя отравилась гулять по городу, сбывать золото и драгоценности, суживать деньги банкирам и менялам под проценты, и улаживать прочие свои дела, а к вечеру все пираты собрались в таверне «Плеск волны», хозяином которого был друг Пирса. Здесь они начали бражничать и веселиться с девицами легкого поведения.

Пирс, как и обещал Алабину, послал несколько разведчиков к резиденции губернатора.

* * *

Рэймонд Пирс присел за стол к Алабину. Поручик, отставив в сторону кубок с вином, взволнованно спросил капитана.

– Какие вести, Рэй? Я видел, что только что вернулись посланные к губернаторскому дворцу наши скауты.

– Недурственные, Мэттью, весьма недурственные. Наши лазутчики доложили мне, что губернатор находится в своем доме. Там и его жена, то есть твоя возлюбленная Катерина.

– Отлично! А стража у него большая? Хватит ли нам сил ее перебить?

– Человек пятнадцать – не больше. Губернатор никого не боится. Он сам прослыл великим фехтовальщиком и вообще в полной и железной уверенности что никто и никогда не посмеет напасть на его логово. А там есть чем нам поживиться. Казна Мартиники у него непременно припрятана – не будь я Рэймондом Пирсом. Да и сам он весьма состоятельный человек.

– Для меня самая главная драгоценность на свете – это Катя!

– Это само собой разумеется. Но я думаю, вряд ли ты откажешься от маленького ящичка с золотыми монетами и побрякушками. Он будет моим свадебным подарком для вас.

– Возможно, и не откажусь. Но как обезопасить наш корабль от пушек гарнизона. Нам надобно успеть выйти из гавани, прежде чем они спохватятся и откроют по нам огонь.

– Подумаем. Главное захватить особняк без излишнего шума, дабы никто не успел поднять тревогу. Придется перебить часовых и всех слуг. Останемся сегодня в этой таверне. А ночью через запасную дверь выйдем и двинемся за штурм особняка. Стены его высокие футов десять. Для того чтобы преодолеть ограду мы возьмем «кошки». Зацепимся крючьями за край стены и перелезем по очереди в сад. Человек двадцать пять нам хватит для захвата дворца. Плюс еще мы вдвоем.

– Точно хватит двадцати пяти, Рэй? Вернее, двадцати семи?

– Вполне. Мои парни искусны в бою, чертовски хитры и находчивы, ты сам убедился недавно в этом, им не привыкать брать на абордаж любые цели. Да и каждый из нас стоит десятка правительственных солдат, не быть мне Рэймондом Пирсом!

– Сие верно, мой драгоценный друг!

– Я знаю примерный план расположения дворца, несколько раз бывал там. Вот смотри… – Пирс достал листок бумаги, карандаш и начал чертить на нем примерную схему особняка. – Вот в середине дворец. Главные ворота здесь. Охраняют их двое солдат. Непосредственно у резиденции двое часовых. В саду человека четыре. Итого восемь бодрствующих на посту караульных, которых нужно любыми путями обезвредить. Значит, начальник караула и восемь сменщиков-солдат отдыхают в одной из дворцовых комнат. Там и их основной арсенал. И трапезная для служивых. Всего получается и спящих и бодрствующих семнадцать человек. И слуг и служанок куча. Их мы соберём в одну комнату и запрем. Туда кинем и солдат. Тех, кто не будет нам оказывать сопротивление. А тех, кто отважиться сразиться с нами, мы переколем.

– Только Стоуна не убивайте, он нужен мне живым. Я мечтаю о повторном поединке с графом и хочу победить его в честной борьбе. И таким образом отомстить за то поражение, которое я потерпел несколько лет назад.

– А коли губернатор одолеет тебя сызнова, и пронзит твое героическое и благородное сердце шпагой, сие тебя не смущает, Мэттью? Ты разве не предполагаешь такое печальное развитие событий. Из-за твоей офицерской чести я потеряю бесценного друга, а твоя Кэйт – своего возлюбленного. Не проще его сразу застрелить – и дело с концом!

– Дорогой Рэймонд, я категорически отвергаю такое развитие событий. Я уверен в себе как никогда! Я продырявлю этого проклятого Стоуна!

– Ты упрям как сто тысяч мулов, Мэттью, прости, если я не вежлив. Вижу, что мне тебя никак не отговорить от этого авантюрного поединка…

– Не отговорить, Рэй, не отговорить…

– Тогда я покажу тебе один хитрый прием. Надеюсь, что с помощью него ты сумеешь победить губернатора. Я им иногда пользуюсь, когда соперник мне равен по силам, но его необходимо все же убить. Возьми шпагу и встань в исходное положение. Приготовься атаковать меня.

– Сделай милость, Рэй, продемонстрируй! – оживился Алабин и взял клинок. – Лишние знания будут не излишними в схватке – вдруг именно этим твоим приемом я обескуражу графа.

Пирс тоже вооружился шпагой и встал в стойку.

– А теперь медленно атакуй меня… Целься в грудь…

Алабин сделал небыстрый выпад, метясь в грудь Пирсу. Но его клинок встретил лишь пустой воздух. Рэй успел сделать низкий выпад правой ногой вперед и снизу вверх направил шпагу. Но в последний момент сдержал силу и кончик клинка лишь коснулся солнечного сплетения поручика.

– Да, занятный прием и весьма неожиданный! – восхитился Дмитрий. – Пожалуй, я возьму сей выпад к себе на заметку. Я думаю, он мне пригодиться.

– Несомненно, пригодиться!

– Благодарю, Рэй! – улыбнулся Алабин.

Он был очень весел. Но его чрезвычайная веселость скрывала великое нервное напряжение.

Пирс, Алабин и еще двадцать пять человек команды остались в таверне, а остальные вернулись на «Британию» и «Санту Эсмеральду», чтобы дожидаться своих товарищей и готовиться к отплытию. Люди из десанта Черного Рэя, впрочем, как и сам главарь и его русский друг, для усыпления бдительности пиратов других шаек притворились, что он мертвецки пьяны. Кто-то изображал спящего, кто-то продолжал пить, а кто-то бузить. Преданный Рэю хозяин и его слуги к ночи выгнали всех посторонних посетителей, кроме головорезов Пирса. А в час ночи все двадцать семь человек морских разбойников мигом отрезвели, вооружились до зубов и собрались в опасный путь.

* * *

Ночь выдалась темной. От луны остался лишь бледный серп. Звезд почти не было видно. Заморосил мелкий дождь. Все эти природные явления были на руку пиратом. Часовые не заметят их в кромешной темноте, а дождь смоет все следы преступлений.

Команда из двадцати семи человек скрыто и с излишними предосторожностями подошли к губернаторскому дворцу. У некоторых бандитов был веревки с крючьями на конце: так называемые «кошки». «Джентльмены удачи» использовали их при абордаже.

Одно такое приспособление было у Мигеля-заики. Пират размахнулся и бросил «кошку» в направлении стены. Четыре острых крюка прочно зацепились за каменную ограду. Он натянул веревку и подергал: надежно зацепился крюк, можно подниматься.

– Дело с-с-сделано, – сказал пират и полез по веревке на стену, упираясь в нее ногами.

Взобравшись на стену, он спрыгнул в сад, слегка помяв клумбу с розами. Повсюду росли пальмы, кустарники, цветы. Пират спрятался за одну из пальм. Огляделся: никого поблизости нет… он изобразил крик попугая – это был условный сигнал.

Еще три кошки зацепились за вверх ограды. Пираты один за другим стали подниматься на ограду. Спустя минут десять все пираты оказались за внешней оградой в саду. Они скрутили кошки и положили под кустами.

Товарищ Мигеля-заики – Эдди Остронос – хорошо метал ножи, поэтому Пирс послал его снимать караульных. Эдди прокрался вперед и, увидев часового с ружьем, затаился. Караульный расхаживал взад и вперед и чтобы не заснуть вполголоса разговаривал сам собой. Расстояние между солдатом и пиратом пока не позволяло Эдди точно и наверняка бросить нож. Чтобы сократить это расстояние Остронос, зажав в зубах нож, осторожно пополз вперед… А часовой все расхаживал и бормотал что-то несуразное.

Вот и нужная дистанция… Эдди замер…

Выждав подходящий момент, бандит изловчился и резко метнул нож… На миг блеснуло лезвие и, описав короткую дугу, воткнулось в затылок солдату. Он чуть вскрикнул, и закинув голову назад стал заваливаться на спину. Когда Остронос оказался возле упавшего караульного и выдернул оружие, то служивый был уже мертв. Глаза его были широко открыты и полны удивления. И рот тоже открыт, острый клинок прервал на полуслове солдатский монолог.

Второй часовой, находившийся поблизости, услышал какой-то посторонний шум и, как ему показалось, чей-то вскрик, снял с плеча ружье и двинулся к тому месту, где должен был находиться его товарищ.

– Рид, ты где, а? Рид, отзовись… – позвал своего сослуживца караульный.

Но ответа не последовало.

Эдди, вовремя заметив тень часового, спрятался за пальмой. Когда солдат поравнялся с деревом, Остронос стремительно вынырнул из-за него и ударил караульного сзади в область почек. А потом еще и еще. Солдат выронил ружье и уткнулся лицом в траву. Пират восторжествовал: есть, и второй часовой убит!

В это время с другой стороны дворца товарищ Остроноса – Джек Рубака – зарезал еще двух караульных.

Бандиты тихонько сняли двух часовых у главных ворот и двух у главной дворцовой двери. Восемь человек из внешней охраны были обезврежены. Оставалось еще девять. Внутри уже дворца.

Алабин восхищенно подумал: Пирс не хвастал ему, рассказывая о своих подручных. Они действительно искусны в бою, весьма хитры и находчивы и каждый из них стоит десятка правительственных солдат. В этом поручик только что убедился.

Пираты постепенно взяли в кольцо дом губернатора. Во дворец пираты проникли через окно первого этажа, предварительно его разбив. Корсары во главе с Черным Рэем и Алабиным быстро разоружили и связали шестерых солдат, а парочку оказавших им сопротивление вояк вместе с их офицером закололи. Затем пираты повязали всех слуг первого этажа. Слуг и солдат согнали в кучу и заперли в одной из комнат, засунув всем в рот кляпы.

Оставалось только найти Стоуна и его жену. Один слуга-негр, согласившись стать на сторону пиратов, указал место на втором этаже, где находится граф Рокингемский.

…Алабин и Пирс распахнули спальню губернатора. Граф стоял посередине огромной комнаты в панталонах и рубашке босиком. В руках его были зажженный канделябр и шпага.

– Кто вы, господа?! – грозно спросил Стоун. – И что вам от меня угодно?

Кажется, губернатор узнал первого вошедшего: это главарь одной из пиратских банд Рэймонд Пирс! С ним граф часто ссорился…

А это?! Стоун замер от изумления… Думается, появление в его доме огнедышащего дракона с семиметровыми крыльями или хвостатого и рогатого Дьявола удивило губернатора меньше, чем возникновения Алабина. Глаза губернатора округлились, он побледнел.

– Поручик?! Это вы?! Или это ваш призрак пригрезился мне сейчас!

– Да, это я, Дмитрий Алабин – ваш заклятый враг! Во плоти и крови! И я не приведение, я живой!

– Как вы здесь оказались?! Вы должны были сгнить в Сибири! Или вас помиловали?

– Да, вы правы, ваше сиятельство, я должен был сгинуть в Сибири. Но я был против такого развития событий. Я бежал с каторги, прошел Китай, попал в Макао. Потом к пиратам. Потом к другим пиратам. И вот я здесь. Я пришел для того, чтобы убить тебя и забрать с собой мою любимую женщину Екатерину Разумовскую.

– Я тоже на сей раз настроен решительно. Я не раню вас, как в свое время в Петербурге, а просто-напросто проткну шпагой. Вы мне порядком поднадоели. А моей супруги, Кейт Стоун, графини Рокингемской, вам не видать, как своих ушей, поручик!

– Вы знаете, сэр, русскую пословицу: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.

– Я знаю другую вашу пословицу: каждый сверчок должен знать свой шесток! Или по-нашему: Let the cobbler stick to his last![37] Я поставлю вас на место, несносный поручик!

Пирс, слушая перепалку двух заклятых соперников, не выдержал:

– Мэттью, убей его и дело с концом! Вот тебе пистолет, застрели его! А коли пожелаешь, то его убью я!

– Нет, Рэй, я не могу так поступить. Я хочу сразить его в честном поединке.

– Смотри, Мэттью, как бы он тебя не прикончил, твое благородство может тебе дорого обойтись!

– Не беспокойся, Рэй, я выиграю дуэль.

– Смотри, я тебя предупредил. А пока мои парни поищут тайник губернатора.

– А я зажгу больше света, – сказал Стоун. – Сражаться в темноте занятие не очень приятное. Тем более я хочу взглянуть на ваш будущий окровавленный труп.

Стоун разжег светильником еще штук пять канделябров. Граф хищно улыбнулся.

– Вы сами выбрали свой конец, поручик! Так погибайте жестокой смертью!

– Ошибаетесь, милый граф, я выбрал счастливую и долгую жизнь с моей любимой женщиной Екатериной Павловной, и только за этим я приплыл сюда на Мартинику, а вам, сэр, придется сегодня умереть! Таковы законы французского романа. Я – герой, а вы – злодей. А злодей всегда погибает.

– Я перепишу ваш роман набело, хвастун! И эпилог этого романа будет вовсе не вашу пользу, поручик! А теперь держитесь!..

Граф сделал первый выпад, второй… Алабин их успешно отбил. Теперь Дмитрий бросился в атаку на Стоуна. Губернатор тоже отразил стремительные и ловкие удары визави.

Непримиримые враги сражались неистово. Они использовали в поединке все свое фехтовальные умения и навыки, наработанные за долгие годы. В ход шло все: обманные движения, коронные удары, немыслимые пируэты, прыжки.

Дикое желание каждого было лишь одно: пронзить соперника насмерть! И как можно скорее! И хотя граф и понимал, что у него мало шансов на спасение – даже убив своего соперника, он не избежит смерти от рук пиратов – но желание заколоть соперника для Стоуна было важнее жизни и смерти.

И вот Стоун снова нападает на поручика…

Дальняя дистанция, два шага вперед – выпад! Безуспешная атака! Теперь средняя дистанция. Шаг вперед – и снова рука Стоуна выпрямляется вперед! Звяк! Алабин ловко отводит удар. И вот противники входят в клинч. Шпаги сцепляются как верные друзья. Поручик со всей силы толкает графа. Стоун неожиданно теряет равновесие и падает.

Алабин победоносно посмотрел на врага.

– Вставайте, граф, негоже лежать на полу. Сие супротив вашего высокого сана.

Испытавший сильное унижение и пышущий злостью граф поднялся. Противники снова скрестили шпаги. Но теперь Стоун оказался ловчее Алабина: он ударил ногой в живот поручику и тот отлетел в угол, но не выпустил из рук шпаги.

– Я не буду благородным как вы, поручик, и заколю вас лежачего!

Граф накинулся на Алабина, но Дмитрий ловко увернулся от выпадов Стоуна и, отбив пару ударов, сделал ему подсечку. Губернатор упал и выронил клинок. Оружие, зазвенев, полетела в угол. Алабин быстро оказался на ногах.

– Ничего у вас не получиться граф! Ваша погибель уже близко! Готовьтесь к ней!

– Сами готовьтесь, поручик!

Стоун толкнул на поручика статую, изображающую греческого мифического героя Персея. Алабин отпрыгнул в сторону. Статуя упала на мраморную плитку и разбилась. Голова Персея отлетела в сторону. Сломалась и рука с мечом. Это был какой-то знак свыше – но для кого из дуэлянтов?!

Губернатор ловко подобрал шпагу. Поединщики снова скрестили клинки. Пирс уже не вытерпел:

– Мэттью, пришла пора кончать с ним! Время нас теснит! Воспользуйся моим ударом! Или иначе я просто пристрелю его и положу конец вашему благородному состязанию!

Алабин кивнул: есть, капитан, применить ваш прием!

– Ваше сиятельство, извольте атаковать меня! – насмешливо крикнул губернатору Алабин. – И постарайтесь меня убить! Очень прошу вас! А то мы спешим!

Стоун от этой дерзкой выходки поручика пришел в бешенство и сделал быстрый и яростный выпад. Кончик оружия устремился к сердцу поручика, грозя поразить его. Алабин только и ждал этого. Он в низком молниеносном выпаде резко направил шпагу снизу вверх. Клинок губернатора проскользнул над плечом поручика, а острие шпаги поручика вонзилось из-за всей силы в область солнечного сплетения графа. Да так что Алабин не сумел выдернуть оружие обратно, оно прочно застряло в теле соперника.

Граф пошатнулся… ноги его подкосились… закрылись ясные очи… Кровь заструилась из раны. Шпага выпала из ослабевших пальцев Стоуна и со звоном упала на пол, вслед за ней с грохотом упал и граф. Он упал навзничь, широко раскинув руки и ноги. Предсмертные судороги пару раз сотрясли его тело и граф замер. Душа Стоуна отправилась на аудиенцию с Богом. Со стороны губернатор походил на мертвую морскую звезду, выброшенную на берег безжалостным океаном.

– Отличный удар, Мэттью! – вскричал торжествующе Пирс. – Победа за нами!

– Да, это точно подмечено, враг поражен, я отомщен, но где же моя Катя?! – забеспокоился Алабин. – Наверное, спряталась в каком-нибудь укромном месте, когда заслышала гром выстрелов и скрежет металла.

– Эй, ребята, ищите жену губернатора! – распорядился Пирс. – И чтобы ни один волосок не упал с ее головы! Дам дюжину золотых эскудо тому, кто первый ее найдет! А еще продолжайте тщательно искать губернаторский тайник – там есть чем поживиться! Допросите всех слуг, солдат и нашего помощника-негра: вдруг они случайно знают куда спрятал свои богатства этот проклятый граф!

Пираты ринулись по многочисленным спальням и комнатам дворца, стали допрашивать пленников. Часть корсаров побежала в сад. Все тщательно искали графиню Разумовскую-Стоун и губернаторскую казну, но пока ни то, ни другое не находили.

Рэй спустя десять минут подошел к Алабину и сказал:

– Что за чудеса! Твоей возлюбленной нет нигде. Тайник нашли, а вот твою Кэйт – нет. Странно…

Алабин сильно взволновался.

– Так где же она?!

– Возможно, она, услышав шум и крики, воспользовалась потайным ходом и уже покинула пределы дворца?

– Этого еще не хватало! – побледнел поручик. – Чудом отыскать свою любимую и снова ее потерять – сие немыслимое коварство судьбы! Я не переживу такого удара! Я точно застрелюсь! О, Боже милосердный!

– Не торопись кончать жизнь самоубийством, мой дорогой Мэттью! Вдруг она вскорости отыщется.

– Буду уповать на господа нашего Бога! Он непременно мне еще раз поможет! О, Всевышний, не лишай меня того, кто для меня ценнее всех на свете. Дав мне надежду на счастье, ты не должен лишать его меня! Прошу тебя, умоляю!

И вот… чудо! Бог словно услышал истовые мольбы поручика. Появились трое довольных пиратов. Это были старые знакомые Алабина: Мигель-заика, Эдди Остронос и Джек Заруба. Остронос тут же доложил Пирсу:

– Капитан, мы нашли ее в саду, она пряталась со служанкой в кустах.

– Молодцы, ребятки! – похвалил своих подчинённых Черный Рэй. – Как я и обещал, вам всем троим вручу награду в виде золотых монет.

– Благодарим, сэр!..

И тут за спинами пиратов Алабин увидел напуганную Екатерину. Это действительно была она, его любимая! Она была с распущенными длинными волосами и в одной нижней сорочке розового цвета с кружевами и рюшами. Она ничуть не изменилась с тех пор, а стала еще красивее! Рядом с ней была дрожащая от страха служанка.

– Катя! – радостно воскликнул Алабин.

– Митя! – воскликнула Разумовская и упала в обморок.

Поручик кинулся к графине. Его правая рука обвила ее нежную шею. Он приподнял Разумовскую-Стоун и прижал к себе как самое дорогое сокровище в мире! Алабин почувствовал ее теплое и гибкое тело, горячую упругую грудь, сладкое дыхание, приятный запах ее волос, помытых душистым заморским мылом. Дмитрий коснулся губами нежных гладких щечек и поцеловал любимую в мягкие полуоткрытые уста. Алабин заметил на груди у любимой его давнишний подарок – золотого ангела с крылышками. И возрадовался: значит, его горячо обожаемая Екатерина не снимала это украшение никогда! Она всегда помнила о Дмитрии.

Он осыпал ее лицо нежными поцелуями…

– Это она либо от великой радости, либо от великого испуга, – пояснил Пирс. – Наверное, лицезрев тебя, она подумала, что ты призрак. Вот и лишилась чувств. Срочно нужно принести воды.

– Воды! Совершенно точно, воды! – быстро спохватился Алабин и бросился к графину с водой стоящему на столике из слоновой кости и инкрустированный золотом и разноцветными камнями.

Поручик набрал в рот воды и прыснул ею в лицо Разумовской. Графиня от прохладного душа пришла в себя. Ее глаза выражали сильную радость и удивление одновременно. Казалось, еще минута – и она снова лишиться чувств.

– Митя, это вы?! Как вы здесь оказались?! Я полагала, что встретилась с привидением.

– Да, это действительно и исключительно моя персона. Ваши глаза, Екатерина Павловна, решительно вас не обманывают. Потомственный дворянин и гвардеец Алабин Дмитрий Михайлович сейчас у ваших ног.

– Но, Боже, как вы меня отыскали?

– О, я почти совершил кругосветное путешествие, дабы разыскать вас, Катя!

– Но каким образом? Вы же прибывали в Сибири! Или вам по высочайшему повелению дали амнистию?

– Нет, я просто сбежал с каторги…

– Сбежал?! О, царица небесная!

– Да, я ускользнул из Стретенского каземата. Ценой невероятных усилий и человеческих жертв я со своими товарищами прошел часть Сибири, очутился в Китае, а затем в Макао. Там я сел на португальское торговое судно, и даже доплыл до берегов Бразилии, но нас захватили пираты. А потом корабль попал в сильнейший шторм и затонул, но я чудом спасся. Причем один из всех…

– Тебе хранило божье проведение и любовь ко мне, здесь нет никакого сомнения!..

– …Это точно, любимая! И твой медальон! Так вот… меня благодаря божественному провидению вынесло на необитаемый остров. Волею случая этот остров оказался базой других пиратов, и я присоединился к ним. Вот их предводитель – Рэймонд Пирс по прозвищу Черный Рэй. Мы подружились с ним и стали самыми близкими друзьями. Отныне мне он как брат! Рэй рассказал о твоем муже и тебе и помог мне захватит этот дворец.

– Честь имею, – вежливо поклонился Пирс.

– Благодарю вас, капитан за участие к моей судьбе. Я вас сударь, кажется, видела на приеме у моего супруга, вы с ним о чем-то горячо спорили.

– Вот именно, спорили, и разошлись заклятыми врагами. Ваш ныне покойный муж был весьма жаден до денег. Но справедливость восторжествовала. Теперь он навечно насытится своими богатствами.

Катя еще тесней прижалась к Алабину.

– О, боже, ты его убил?

– Причем в честном поединке. Тому свидетель мой друг – Пирс. Еще не остывший труп твоего бывшего отныне супруга лежит в графской спальне с клинком в груди.

– О, Всевышний! Да упокоится его душа грешная… И все же наша встреча невероятна, Митя! О таких немыслимых событиях я читала лишь в любовных французских романах. Все это похоже на сказку. Я пока не верю в реальность происходящего. О, боже! Митя мой, любимый, ты рядом со мной! Ужели?

– Катенька, милая, а ты чувствуешь мои объятья и поцелуи?

– Да, чувствую! И это самые сладкие и самые долгожданные поцелуи в моей жизни!

– Выходит, мы находимся не во сне, а наяву.

– Выходи, что так. Проводи меня в спальню, Митя. Мне надобно одеться, я ведь почти раздета.

Пирс еще раз предупредил поручика:

– Мэттью, поторапливайтесь, надо уходить на корабль. Неровен час кто-нибудь обнаружит нас и поднимет тревогу. Тогда нам будет сложно уйти из города.

– Сейчас, Рэй, я только соберу Катю в дорогу.

– Митя, можно я возьму с собой служанку Элизу? – спросила у любимого графиня. – Я так к ней привыкла.

Алабин кивнул.

– Конечно, милая. Пусть соберет все свои и твои вещи. А я ей помогу. Рэй, у нас найдется еще одно местечко на «Британии» для служанки графини?

– Естественно, найдется! – охотно отозвался Пирс. – Но повторяю, собирайтесь как можно быстрее, нам следует уже уходит отсюда.

Доротея и Алабин принялись быстро складывать платья и дамские принадлежности в сундуки. В помощники взяли еще двух пиратов.

Рэй приказал вывести из губернаторской конюшни лошадей и погрузить на них мешки с деньгами и золотом и личные вещи графини и ее служанки.

* * *

Две тяжелогруженые шлюпки подошли к бригу «Британия». Никто из тех, кто остался на корабле, не спал: все ждали возвращения своих товарищей и скорейшего отплытия в море.

Пирс подозвал боцмана.

– Эй, удалой Джонни Хантер, принимай добычу, грузи в трюмы и снимайся с якоря! Мы помчимся вперед! Времени у нас чрезвычайно мало, нужно выйти в открытое море до рассвета. И сообщи Алавесу на «Санту Эсмеральду», пусть тоже отдают концы и следуют за нами. Сегодня нам наудачу попутный ветер. Да поможет нам святой Джон Йоркширский!

– Есть, капитан, будет все исполнено! – весело откликнулся Джонни Хантер. – Эй, джентльмены удачи за работу!

Заскрипела, заскрежетала лебедка, наматывая на барабан якорную цепь. Двое пиратов Британии в поте лица, но дружно крутили ручками лебедки. Вскоре с шумом и всплесками из воды показался массивный железный якорь. С него ручьями стекла морская вода. Чуть позже со стоянки снялся и фрегат «Санта Эсмеральда.»

Корабли «Санта Эсмеральда» и «Британия» отдали швартовые и потихоньку вышли из залива Фор-де-Франс.

…Алабин, Катя и Пирс стояли на капитанском мостике. Дмитрий обнимал Екатерину за ее тонкую и восхитительную талию, а Катя, склонившись бледным от пережитого ночного кошмара личиком к его сильному и широкому плечу, положила свои жаркие и трепетные ладони на его мужественную руку и не отнимала их. Она молчала, но глаза ее счастливо сияли.

– Слава богу, мы вышли из зоны досягаемости гарнизонных пушек, – облегчено выдохнул Пирс.

– Это недурственно, Рэй, – сказал Алабин. – У меня точно бы гора с плеч упала. В случае тревоги, они расстреляли бы наши парусники в упор. Но мы славно провели операцию: без единого выстрела и нежелательных свидетелей.

– Но нам надобно нам успеть уйти как можно дальше. Утром обнаружат, что губернатор заколот, стража дворца перебита, а жена его похищена. За нами бросятся в погоню английские фрегаты. А это сила. Эй, Хантер, ставь добавочные паруса, нужно еще увеличить скорость.

– Есть, капитан! – охотно отозвался боцман.

И опять пираты деловито засуетились. Трапециевидные лисели и брам-лисели поставили по бокам марселей и брамселей, треугольные и четырехугольные ундер-лисели, выправили по бокам фока и грота. Корабли еще резвее пошли по темно-лазурным волнам Карибского моря.

Черный Рэй озабоченно потер щеку…

– Но вот сложнейшая и наиважнейшая проблема у меня возникает, Мэттью. Куда же вас с Кэйт отвезти? – спросил Пирс. – В Европу? Или на иной материк? Что ты на это скажешь, драгоценный друг?

Алабин задумался…

– Право, не стоит в Европу. Я трижды государственный преступник. В России меня ждет вечная каторга или расстрел за восстание, побег и убийства солдат и казаков. В Испании – смертная казнь за пиратство, захват судна и убийство пиренейских матросов. В Англии за пиратство, за убийство губернатора и его поданных – ждет верная виселица или отсечение головы. Я – смертник на всю оставшуюся жизнь. Рэй, отвези меня в какую-нибудь страну, где можно укрыться от троекратного правосудия. Ежели, конечно, есть такая на свете.

– Есть, дорогой Мэттью, есть. Настоятельно советую тебе и твоей супруге оправиться в Соединенные Штаты Америки. Она недавно освободилась от нашего колониального гнета и бурно развивается. В эту молодую страну бегут квсе, кому не лень. И все находят укрытие и убежище. Многие едут в Штаты и в поисках своей мечты. Там столько свободных земель, и возможностей разбогатеть. У меня там есть знакомые командиры пиратов – Жан Лафит и его брат Пьер. Мы как-то объединялись в консорту для атаки на некоторые города и судовые караваны. Братья обитают в бухте Баратария. Это их главная база. У Лафитов большой флот – кораблей десять. Они нападают на английские, французские, испанские судна – им все равно кого грабить, а еще занимаются незаконной работорговлей. Еще один источник их наживы – контрабанда товаров по реке Миссисипи. Там есть главный город Новый Орлеан. У братьев там несколько лавок и магазинов. Раньше Новый Орлеан принадлежал моим врагам – испанцам, и только семь лет назад Бонапарт вновь отобрал его у Испании и затем продал Соединенным Штатам за пятнадцать миллионов долларов вместе с провинцией Луизиана.

В Новом Орлеане, или Нувель Орлеан, в основном французы, но и моих соотечественников тоже там полно. В том числе ирландцев и шотландцев. Впрочем, как и негров-рабов и лиц других народностей. Город огромный, богатый, цветущий. И я уже решил для себя. Когда мне надоесть пиратская жизнь, то я куплю в Новом Орлеане приличный дворец-особняк и много акров земли, женюсь на красивой молоденькой креолке и буду жить поживать и детей наживать. А покамест я размышляю, ты, мой верный друг, за это время обоснуешься с супругой в самом престижном районе города – Французском квартале, денег тебе сейчас вполне хватит, и я буду раз в год заглядывать тебе в гости. И покорнейше прошу тебя, Мэттью, присмотри там для меня приличный трехэтажный дом с огромным садом. В этом саду я разведу сотни тысяч роз всевозможных расцветок – желтых, красных, алых, бордовых, розовых, синих, белых. Даже черных…

– …Черных? Право, забавно!

– …Именно черных! Я специально выведу такой сорт цветов. Он будет называться «Черный Рэй» или «Английский корсар». Только знай, что в Новом Орлеане принимают в основном французские франки и золото, и вовсе не берут ассигнаций. Мэтью, возьми еще четыре сундучка в подарок. В первом – твоя доля за испанский галеон. Это золото и драгоценности. И, конечно же, франки. Во втором сундучке – твоя доля за казну Мартиники. В третьем – американские доллары, и тоже золотые монеты и драгоценные камни. Это мой свадебный подарок тебе и твоей супруге. Четвертый сундук – это совместный свадебный подарок уже от команд «Санта Эсмеральда» и «Британия» в знак великого уважения к тебе. В этом ящике тоже немало золота и ювелирных украшений. Я и мои головорезы еще добудут себе разного добра, а тебе с Кэйт на первое время жизни в Нью-Орлеане вполне хватит. Надеюсь, мы будем дружить вечно.

– Непременно, Рэймонд! Ты столько сделал для меня! Я – твой навеки должник! И ты мой наилучший и задушевный друг на всем земном пространстве. Если скажешь – то я всегда приду тебе на выручку. И коли у меня с Екатериной Павловной родиться сын, то я назову его твоим именем, конечно, если Катерина не станет возражать. Рэймонд Дмитриевич Алабин – звучит? Каково, а?

– Без всякого сомнения, звучит превосходно! – весело засмеялся Пирс. – Я буду чрезвычайно рад оному обстоятельству!

Друзья тепло обнялись.

– Тебя ждут новые приключения, сэр Мэттью Алабин! – хитро улыбнулся капитан пиратов. – Удачи!

– Я уже поймал свою удачу, и уже никогда не выпущу! Вот она рядом со мной! – засмеялся поручик, обнимая счастливую Катю.

Рэймонд Пирс картинно вытянул вперед правую руку и торжественно провозгласил:

– Итак, вперед на Баратарию, друзья! Да поможет нам бог и король Англии!

– И Николай Угодник! – прошептал про себя Алабин.

И Черный Рэй громко запел. Многие матросы, среди которых были англичане, ирландцы, валлийцы и шотландцы, в едином порыве подхватили гимн Великобритании:

O Lord, our God, arise, Scatter him enemies, And make them fall. Confound their politics, Frustrate their knavish tricks, On Thee our hopes we fix, God save us all…[38]

Белые полотнища парусины шумно хлопали и трепетали под напором сильного ветра. Флот Черного Рэя, разрезая волны Карибского моря, устремился к берегам Северной Америки… «Санта Эсмеральда» и «Британия» летели навстречу новым приключениям.

Алабин еще крепче прижал к себе Катю. Что там у них впереди Дмитрий еще не знал. Какие жизненные события, перипетии, зигзаги судьбы придется им пережить. Главное, что после множества испытаний, страданий, горя и невероятных приключений он наконец-то обрел свое долгожданное счастье – Екатерину! А остальное неважно! Алабин в данный момент наслаждался счастливым мигом – то есть настоящим. И в то же время предвкушал не менее счастливое будущее.

Поручик помнил замечательные слова молодого английского романиста Перси Би Шелли: «Прошлое – смерти, будущее – мне!» Действительно, прошлое длинною почти в тридцать лет Алабин уже отжил, и оно осталось там позади со своими отрадами, кручинами, удачами и неудачами. А здесь и сейчас Дмитрий располагал умопомрачительным по радости настоящим и светлым, с розовыми оттенками, будущим. И это его вполне устраивало!

А там будь что будет! Бог не выдаст, свинья не съест!

А значит, кавалергарды, вперед!

Москва – Красноярск – Ачинск

Октябрь 2013 г. – Июнь 2014 г.

Примечания

1

Это ужасно (англ.).

(обратно)

2

Это ничего! (фр.).

(обратно)

3

Это замечательно (англ.)!

(обратно)

4

Очень интересно (англ.).

(обратно)

5

И пришли к замечательному компромиссу (фр.).

(обратно)

6

Очень хорошо (англ.).

(обратно)

7

Хорошо (англ.).

(обратно)

8

Отлично, сэр (англ.).

(обратно)

9

Значит, вы выиграете свой поединок (фр.).

(обратно)

10

Вы не можете спасти день в одиннадцатом часу (англ.).

(обратно)

11

Нет! Никогда и ни за что! Это невозможно! (англ.)

(обратно)

12

Какого черта! Вам очень везет, сэр! (англ.)

(обратно)

13

О, дьявол! (англ.)

(обратно)

14

Начинайте, господа! (фр.)

(обратно)

15

Несносный поручик! (англ.)

(обратно)

16

Осторожно, Эдвард! У него пистолет! (англ.)

(обратно)

17

О боже, я умираю… (англ.)

(обратно)

18

Что сделано, того не переделаешь (англ.).

(обратно)

19

Господа, прекрасная сентенция должна быть спрыснута! (фр.)

(обратно)

20

Хорошо! Отличная идея! (польск.)

(обратно)

21

Жестокая смерть! (польск.)

(обратно)

22

Вы умница! (польск.)

(обратно)

23

Проклятье! Мы выстрелили… Прошу прощение… Вот такие дела… (польск.)

(обратно)

24

Разведчики (англ.)

(обратно)

25

Идемте, мой друг! И только вперед! (фр.)

(обратно)

26

Это действительно сюрприз! (польск.)

(обратно)

27

Как тебя зовут? Ты говоришь по-английски? (англ.)

(обратно)

28

Большое спасибо (фр.)

(обратно)

29

О Боже, благодарю тебя за участие в моей судьбе! Макао у моих ног! (польск.)

(обратно)

30

«Я выстою» (голл.).

(обратно)

31

Великолепно! (голл.)

(обратно)

32

Испанская свинья! Бог тебя покарает! Скоро ты будешь висеть на рее! (порт.)

(обратно)

33

Хорошо, сэр! Мы будем говорить на английском (англ.)

(обратно)

34

Вот и чудесно! (исп.)

(обратно)

35

Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь! (англ.)

(обратно)

36

«Черный Рэй» (англ.).

(обратно)

37

Пусть каждый сапожник держится за свою колодку! (англ.)

(обратно)

38

О Господи, Боже наш, восстань,

Рассей своих врагов

И приведи к погибели.

Посрами усилия их государств,

Расстрой их подлые уловки,

На Тебя возлагаем нашу надежду,

Боже, храни всех нас… (англ.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Кавалергард и красавица

Глава 2. Роковая дуэль

Глава 3. Стретенск

Глава 4. Потешная эскадра

Глава 5. Чжун Го

Глава 6. От адмиральши Шинг до «грозы морей» – Ренсенбринка

Глава 7. Остаться в живых, или «Бамбуковый дворец»

Глава 8. Черный Рэй Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg