«Мальчик из Фракии»

Василий Колташов Мальчик из Фракии[1]

Два мира, варварский и римский, все еще противостояли друг другу в конце VI века. Под натиском пришедших из-за Рейна и Дуная народов Западная Римская империя пала. Другая часть некогда могущественной державы, Восточная Римская империя — Византия — продолжала существовать. Ее столицей был Константинополь, величайший город своей эпохи. Но не только нашествия новых народов терзали старый мир в этот век. Внутри его бушевали собственные страсти. В порывах событий никто еще не мог сказать, что возьмет верх: день или ночь.

Вместо предисловия

Старик отошел от воды. Еще не раскаленный солнцем песок приятно щекотал его босые ноги. Вдали у восстававшей из океана одинокой острой скалы купались дети. Издали доносился рев слонов, спутывая звуки океана. Волны разбивались о камень, с шипением доползая до песчаной, усеянной ракушками земли. Огненное светило еще не резало глаз, а прозрачное небо почти сливалось с водами, укрывавшими бесконечность.

Длинные волосы старика изящно обрамляли красивое в далеком прошлом лицо, теперь ставшее морщинистым и смуглым. Седая борода была аккуратно подстрижена и тонко завита, на манер принятый прежде при ктесифонском дворе.

Восемь лет назад арабы захватили Ктесифон — великолепную столицу персидских царей династии Сасанидов, расположенную на реке Тигр.[2] Пощадив население, они разрушили один из трех крупнейших городов мира, соревновавшийся в величии с Константинополем и Чанъань, откуда на запад тянулись караваны с китайским шелком. Четыре века до этого на Востоке возвысилась новая держава — империи Сасанидов. Она возникла на месте некогда могущественного Парфянского царства и веками противостояла Риму, пока арабы не принесли ей гибель. Ослабленная долгой войной с Византией, персидская держава пала. Богатый осколок ее достался этому человеку.

Тонкие белые одежды слегка волновались на ветру. Сложив усеянные шрамами руки на груди, старец всматривался в бесконечную даль вод, слушая только океанские всплески и голоса плещущихся детей. Каждое утро он гулял здесь в одиночестве, оставив стражников и слуг ждать под широколистыми пальмами. Только с мыслями говорил он в эти часы.

Минули годы. Остались позади немалые дела, прежние друзья и заботы.

«Мир оказался бесконечен и куда более непрост. Самое слабое в нем — люди. Худшее — страх невозможного. Знал ли я это сразу, когда сам избрал собственную судьбу? Понял ли я это, когда вновь и вновь делал свой выбор. Не как безвольный раб, не как одурманенный верой шел я вперед. Ничто не держало меня на месте, своей жизнью я разрезал этот мир, пытаясь постичь его устройство. Я пытливо оглядывался назад, чтобы смелей бросаться вперед. Чего я хотел? Спасти обреченное или обречь все дурное, чуждое свободе и ясности? Нелегко вспомнить это теперь, когда у меня снова есть все, что мне никогда не было нужно. Пусть я не в силах разобраться во всем, но я постараюсь сохранить эту бесценную пищу другим умам», — думал старик. В его посветлевших в последние годы глазах небо и бескрайняя голубизна вод смешивались с разумом человека.

Насладившись покоем, пожилой владыка повернулся и подал знак. Двое мужчин отделились от группы и направились к нему. Оттененные желтизной фигуры почти сливались с песком. Неторопливо люди шли вперед.

— Светлого дня и многих лет тебе, господин! — сказал один из них, приблизившись.

Оба они поклонились.

— Пригнали моих слонов? Я слышал их голоса?

— Да, великий.

— Накатар, скажи моим военноначальникам: я скоро буду говорить с ними. Это тот человек, которого я просил привести? — поинтересовался старец. Сверкнул живыми желтоватыми глазами в направлении второго мужчины.

— Да, господин.

Накатар почтительно улыбнулся, мягко прижав к сердцу ладони. Шелковая одежда на нем была великолепно расшита. Руки рабынь мастерски уложили ее складки. Золотом отливали браслеты. Белизной светились жемчужные бусы. Голова придворного была гладко выбрита, а длинная борода — выкрашена хной.

— Хорошо. Покинь нас на время.

Оставшись наедине с незнакомцем, старик сказал:

— Подними взгляд. Откуда ты и как твое имя?

— Духи стихий благословят твой век, владыка! Раньше меня звали Петр. Потом я получил имя Сириком. Я родом из города Апамея, что в Сирии. В первые годы правления императора Ираклия меня захватили персы, а потом и арабы.[3]

— Ты эллин? — спросил старик, вглядываясь в серое худое лицо Петра. — Говори свободно, когда мы наедине. Видел твой край. Знаю нравы старой Византии. Не бойся слов, я умею ценить сказанное, даже если оно противно мне. Тебе ведь известно, что я не жесток?

— Да, господин.

Одежда Петра была потертой. Сандалии на деревянной подошве — стары. Из узкого тела тянулась тонкая шея. Умом светились глаза. Покой и терпение выражало морщинистое лицо.

«Наверняка три века назад он был бы стоиком. Если есть „А“, то есть и „В“, — мысленно повторил старик начало логической формулы, заканчивавшейся: „А“ есть, следовательно, имеется и „В“. — Стоицизм — прекрасная школа для тех, кто признает внутреннюю поэзию и отрицает волю человека повелевать судьбой. Жаль, что я стоик только на половину».

— Ты христианин?

— Нет, хотя и был им когда-то.

Жизнь посылала Петру много испытаний. Его вера не выдержала их. Она рассыпалась под ударами обломков старого римского мира, обрушившимися на голову растерянного человека. Безмятежное детство с гусями во дворе отцовского дома, играми с обручем и забавами в развалинах языческого храма сменили неумолимые перипетии. Что мог совершить в те годы простой человек, не знающий славы и богатства? Что было ему по силам? Он не смог ничего.

«Боги слепили тебя из другой глины, чем меня», — подумал старик. Его изящная голова немного наклонилось вперед. Он ответил:

— Это к лучшему. Мне сказали, что ты знаешь латынь и способен письменно излагать мысли. Что ты еще можешь поведать о себе?

— Все это верно. Но кому мое мастерство может быть здесь необходимо? Последний раз я держал перед глазами римский папирус лет пятнадцать назад, когда служил одному персидскому жрецу. Весь старый мир рушился в те годы и я, потеряв свободу однажды, не обрел ее вновь. Арабы захватили меня и продали дальше на восток. Слуги Магомета освободили многих людей, но мне они сохранили то, чем я был наказан судьбой. Рождаясь свободным, человек не предполагает, что легко может обратиться в раба.

— Иногда бывает иначе, — заметил старик. — Главное, чтобы перемены не доводили нас до крайности, превращая во владык, когда мы ищем иного, как это случилось со мной. Мне говорили, что ты мудрец. Не знаю, какое испытание более тягостно: свобода наедине с собой или рабство в окружении других. Только сравнение учит нас ценить прекрасное и приобретать желанное. Все это непросто описать словами. Твои знания нужны мне.

— Буду покорно и преданно служить вам, господин. Рабу не полагается задавать вопросы, но слова в ваших устах не похожи на произносимые людьми этой страны.

— Я римлянин, хотя здесь никто не знает, что это некогда означало.

Петр удивленно посмотрел на властного старца, пытаясь уловить в его чертах что-то из далекого мира, в прошлом включавшего в себя все средиземноморье. Могло ли сказанное быть правдой?

Справа у скал белое облако чаек поднялось в небо.

«Невозможно представить, что мой соотечественник, пройдя столько же тысяч миль, что и я, превратился в господина всех этих земель? Какой дорогой он шел? Разве не той же что и я? Разве существуют тайные тропы человеческой судьбы ведущие в обход основного пути?» — рассуждал Петр. Прятал внутрь тонкие губы. Двигал подбородком так, что шевелилась курчавая борода. Он был убежден, что не знает ответа.

Седой правитель снова заговорил:

— Ты удивлен? Моя жизнь полна подобных вещей. Не только это поразит тебя, когда груды моих записей превратятся в систему.

«О чем он?» — спросил себя Петр.

Старик замолчал на некоторое время. Раб не осмеливался прерывать его. Он только осторожно наблюдал. Мгновение назад подвижные глаза всемогущего старца замерли, вновь устремившись в бесконечную даль океана. Потом, пережив какую-то внутреннюю борьбу, старик повернулся к собеседнику и заговорил:

— Пять лет как я задумал написать книгу обо всем, что выпало на мою долю в годы скитаний молодости. Нет нужды оставлять потомкам след всей моей жизни. Она не заслуживает такого. Но есть то, что я хотел бы сохранить. Есть люди, о которых нельзя забыть. Есть характеры, у которых нужно учиться. Была эпоха, о которой никто, может быть, не захочет вспоминать. Но когда разум людей вновь поднимется из пепла, они должны знать, как рушился старый римский мир, которым я так сильно был заворожен. И который, не желая спасать, не только ненавидел, но и любил. Завтра мои латинские листы начнут приходить в порядок, превращаясь в книгу. Не так как это привыкли делать здесь, а живо, со всей силой пережитого мной. Без помпезности и словоблудия вокруг воли богов. Без всякого сокрытия того, что я видел, постиг и совершил. Понимаешь, чего я хочу?

— Понимаю, господин.

— Теперь уходи. В моей библиотеке есть немало свитков. Когда-то, рискуя, я спас их из пылающего Ктесифона. Поговори теперь с ними, а я снова хочу побыть наедине с ударами волн. Так мне легче будет завтра начать свой рассказ.

Часть 1 Путь за Дунай

1

Солнце медленно выглянуло из-за горизонта. Его первые лучи упали на землю, согревая её, прогоняя холод минувшей ночи.

В сарае фермы, расположенной в низине между гор, спал мальчик. Свернувшись в клубок, он, оборванный и грязный, лежал на посеревшей от времени соломе. Плечи его сжимались и дрожали не столько от ночной прохлады, сколько от тревожного сна. Бледные худые руки прижимали ноги к груди. Страх искажал лицо ребенка, а синие следы побоев, видневшиеся на спине сквозь дыры в тунике, выдавали его причину.

Несколько обветшалых строений, загоны и грязные навозные лужи — вот всё, что представляла собой ферма. Она принадлежала старинному сенатскому роду, владевшему кроме неё ещё большим поместьем южнее Маркианополя.[4] Некогда, благородная семья имела в Нижней Мизии[5] куда больше: на душистых лугах паслись тысячи овец, выращивая хлеб, на полях трудилось до двух тысяч рабов и колонов — зависимых земледельцев-арендаторов. Нашествия варваров, эпидемии и мятежи сделали свое дело. Старая ферма и одно поместье были тем немногим, что смог сохранить старинный римский род в придунайской провинции.

Жена старшего пастуха проснулась с трудом. Отмахиваясь от мух, она выбралась из темного, пропахшего гнилью дома. Слепящий свет остановил её на пороге. Толстая женщина потёрла кулаками заспанные глаза и, покачиваясь, подошла к столу. Она взяла глиняный кувшин и сделала несколько жадных глотков. Потом она потянулась и, оглядевшись, закричала изо всех сил:

— Проклятый мальчишка! Амвр! Сколько я могу тебя звать! Вставай и иди сюда, бестолочь. Иди или я разозлюсь и размозжу тебе голову! Слышишь меня?

От пронзительного звука мальчик, спавший в сарае невдалеке, мгновенно открыл глаза. Он быстро поднялся и, не встряхивая одежды, вышел на встречу резкому свету. Всё тело его ломило от боли, голова гудела, руки не слушались и безжизненно висели.

— А-а-а, вот и наш господин! Я зову тебя уже полдня, бездельник!

Мальчик приблизился к женщине, не поднимая глаз. Она с размаху ударила его по голове. Все зазвенело в ушах ребенка, но он устоял на ногах. Боль не была чем-то новым для него, гораздо острее он чувствовал голод.

— Ну, вот теперь-то ты проснулся, наконец!? Давай, отнеси моему мужу и братьям вина, пока оно не прокисло в моём брюхе. Я сама всё выпью, если не будешь шевелиться, и тогда мой муж тебя изобьет как вора. Понял, что я ему про тебя скажу, бесстыжая тварь? Шевелись!

Она судорожно захохотала, но через мгновение остановилась и впилась глазами в исхудалого ребёнка. Подперев широко расставленными босыми ногами ржавую землю, мальчик стоял перед ней, по-прежнему не поднимая глаз.

«Наглая скотина! Исчадие ада!» — мысленно выругалась женщина. Как он надоел ей, этот мальчишка!

— Хлеб и сыр на дорогу возьмешь в доме. Они рядом с бурдюком. Я всё приготовила. Не задерживайся долго, ты нужен мне здесь. Криворукий Юлий скоро пригонит своё стадо. Вернись до утра! И не смей, скотина, прикасаться к вину. Да, скажи моему мужу, что вино вчера привез из поместья Лысый.

Мальчик кивнул головой и нерешительно зашагал к дому. Он с жадностью проглотил неизвестно когда испеченную лепешку и кусок овечьего сыра. Потом, взвалив на плечо тяжелый бурдюк, осторожно пошел к выходу. Выбравшись из низкого проёма двери, он медленно зашагал вверх по склону в сторону поднимающегося солнца.

2

С другой стороны гор, укрытые деревьями и большими камнями, продолжали незаметно свой путь два десятка воинов. Зачехлённые в кожу овальные щиты висели у них за спинами, а короткие копья лежали на плечах. На желтоватой одежде некоторых солдат можно было разглядеть выгоревшие знаки одного из подразделений пограничных войск империи.[6]

Впереди отряда шли двое. Оба они имели крепкое сложение, но один был уже почти седым. Второй выглядел совсем еще молодо. Небольшого роста, он имел грубоватое веснушчатое лицо, единственным украшением которого была густая рыжая борода. Над широким носом горели живые и хитрые голубые глаза. Оба воина носили почти низший в Византийской империи командный чин десятников. Одежда на них не казалась лучше, чем у остальных. Только рукоятки мечей, что мужчины несли на поясах, смотрелись немного богаче.

— Видишь ту ферму внизу, Констант? — спросил молодой, остановившись.

— Для этого ты не дал нам повернуть вчера обратно, Фока!? Хотел показать ферму? Разорви тебя гром! Мы могли бы доложить, что никаких варваров нет и преследовать некого. Моя земля, земля у всех нас стоит брошенной без рук, а мы выполняем бессмысленный приказ и преследуем кучку варваров! И ты еще показываешь мне богом забытую ферму какого-то недотепы. Зачем? Зачем, Фока? Ты что меня сердишь? Иисус, даруй мне терпение!

— Варвары очень коварны, — усмехнулся Фока, осторожно ступая по скользким от росы камням. — Посмотри, брат, вон пастухи пригнали большое стадо. Нас всего двадцать, а места здесь запустели еще при Юстиниане.[7] Остались только осколки былого сельского процветания.

— Ну и что?! — огрызнулся второй десятник.

— Скажи, Констант, кто обвинит нас, если «варвары» разорят ферму, принадлежи она даже магнату из столицы, и уведут скот? Сенатор, который ею владеет? Как он узнает? Здесь у Дуная всё словно на краю земли. Никто не увидит ничего. Варвары переправились в этот год десятком банд, но кто-нибудь смог взять хоть одну?

— Не лукавь. Что ты задумал?

— Мы ведь преследуем варваров. Кто кроме нас знает, сколько их было на деле и зачем они пришли? Они умеют скрывать свое число, но разве можно скрыть хищные намерения? Мы даже сможем «отбить» у них часть награбленной добычи. Кто знает, как нас за это наградят?

— Фока, ты опасный человек! — беззвучно расхохотался Констант. — Пять лет мы не видели жалованья. Молнии и козий помет на Константинополь! Последняя выплата до сих пор кажется чудом. Помнишь, я тогда купил синие бусы для первой жены? Бедняжка. Красивая была баба, я тебе скажу…

Рыжий кивнул, криво улыбнувшись.

— Так я о чем? — забылся старший десятник.

— О мирском.

— Хм. Ну да… Донатив Тиверия был хорош![8] Наследник выплатил бы нам все причитающиеся. Все до половинки медяка. Господи, почему ты ему не помог? Зато вмешалась божественная чета. Особенно бесчинствовала императрица София. Наследнику урезали расходы. Бедняге нечем заплатить даже старой германской шлюхе.

— Теперь мы нескоро увидим настоящие деньги, — вздохнул шедший позади молодой солдат. — Брат последнюю козу съел…

— Иди ты знаешь куда со своей козой! — рассердился Констант. — Лезешь в серьезный разговор с козами.

Воин шмыгнул носом, пробурчав:

— Трудно…

— Знаю. Но если император покинет этот мир, то можно ждать улучшений. Так моей бабе жена нашего начальника сказала. Вот только когда это случится?

— Не рассчитывай на такой исход. Подумай лучше над тем, что я придумал.

— Нам хватит и одного жалованья. Да пошлёт его господь когда-нибудь вновь! Никто из нас не откажется от твоего предложения, Фока. Никто! Кажется, я не зря ходатайствовал за тебя.

Невысокий бородач усмехнулся. Убрал от глаз рыжую челку.

«Зачем слова? Каждый выживает, как может. Если мы, солдаты, не станем держаться друг за друга, что нам оставят остальные? Хоть кто-нибудь поделится с нами?» — подумал он.

Даже выплатив армии свой немалый донатив, новый цезарь не смог начать регулярно выдавать жалование солдатам.[9] Чтобы поправить ситуацию в хозяйстве империи он на четыре года уменьшил на четверть государственные подати, снял пошлины на ввоз в Константинополь вина и масла.

Констант поковырял ногтем в зубе. Потом медленно сказал:

— Свою долю должен получить и наш сотник. Он жаден, но… На всякий случай. Ты ведь меня понимаешь?

— Это мудро. Пара-тройка барашков от него не убежит. Но пусть он возьмет их сам из той части добычи, что мы честно вернем. Ей богу, все справедливо!

Фока поднял белесые глаза к небу. Там среди редких облаков сейчас должен был находиться бог. Он все слышал и видел каждого обитателя тверди, которую сам сотворил.

— Э-э-э… а ты прав.

Рыжий коротышка скривил запекшиеся от жажды губы, не желая больше ничего говорить. Если бы его отец имел столько же ума, сколько Иисус дал ему одному, они не голодали бы холодными зимами. Сестры и братья не умирали бы с голоду. На всю жизнь он сохранил в памяти их распухшие тела, с раздутыми животами. Какой это был год? Империя содрогалась болезнями, голодом и страхом. Юстиниан не прекращал войны, не прекращал выбивать из должников старые налоги. Немногие из солдат получали жалованье. Год выдался неурожайный. Пришли холода. Все покрыл снег. Селение голодало: первыми умирали дети. «У отца тогда выпала половина зубов. Все мы стали похожи на обтянутые кожей скелеты. Ну и зима была!» — с ужасом вспомнил Фока.

— Эти сытые выродки в столице не многого лишатся, если каждый из нас получит по десятку овец. Они проматывают наши деньги и давно заслужили урок, даже если и очень скромный. Кто еще кроме нас самих вознаградит нас же за верную службу.

— Тогда не снимайте чехлы со щитов и никого не жалейте, — сказал Фока, поглаживая густую бороду.[10] — Да поможет нам Иисус!

— Ты говоришь как настоящий сотник, Фока! — снова расхохотался Констант. — Святой дух, как же обрадуется моя жена! Эй, Савва, видишь то большое стадо в низине!? Скоро мы возьмем его себе!

3

Амвр продолжал подъем. Он повернул вместе с тропой и обошел большое старое дерево. Чтобы дойти до второго пастбища коротким путем, нужно было подняться выше в гору, а затем, обогнув её, выйти на другую тропу. Мальчик шёл уже больше часа. Ферма, где он вырос, оставаясь всю жизнь рабом, сделалась совсем маленькой. Её было хорошо видно, но Амвр шагал не оглядываясь. Он никогда не смотрел в ту сторону, когда был в дороге. Так ему больше нравилось: не смотреть и не думать о том неприятном, даже жутком, что оставалось у него сейчас позади.

Желудок мальчика, почти всегда мучимый голодом, был спокоен. Ребенок привык забывать о пище, когда её не было. То, что он съел утром, скоро должно было стать далеким воспоминанием. Идти предстояло весь день и всю ночь. Добравшись до пастухов к вечеру, малыш должен был утром вернуться на ферму.

Птицы пели вокруг, а солнце и лёгкий ветер ласкали теплом густые волосы Амвра. Молчавший все утро, мальчик нашел силы, чтобы бессвязно запеть. В звуках грусти неумело сплетенных из слов, он находил сейчас успокоение. Постепенно песня ребенка стала не такой печальной. В ней появились ноты радости, естественные в моменты безопасности и покоя. Мальчик шел вперед, ничего не замечая. Его ждала усеянная ягодами поляна, прохладная вода у ручья и тайное счастье раба — одиночество.

У зарослей дикой малины, ребенок остановился. Не переставая петь, он принялся собирать и есть кисловатые ягоды. Ни что не тревожило его сейчас. Три года назад, еще совсем малышом, он нашел это место полное стольких удовольствий вкуса.

Спелые ягоды притягивали темным цветом. Они небыли велики, а заросли были густыми. Острыми шипами защищали они свои плоды. Малыш старался не поцарапаться. Он вытягивал из зеленого колкого облака одну ягоду за другой. Малина таяла на языке. Разливалась кисловатым соком во рту. Наполняла ноздри сладким ароматом.

Мальчик переходил от одного куста к другому. Вдруг он почувствовал, как смолкли пестрые звуки насекомых. Чьи-то быстрые сильные руки, пробив кустарник, схватили его. Одна тяжёлая мужская лапа взяла ребенка за шею, а другая до боли зажала рот. Руки резко дернули Амвра. Он ощутил боль от множества наносимых царапин. Треснула старая туника.

Тело мальчика в мгновение оказалось за кустом. Чужая сила беспощадно пронесла его сквозь колючие заросли.

Два рыжих глубоко сидящих глаза впились в лицо перепуганного пленника. Амвру показалось, что торчат они из рыжей бороды. Толстые губы человека плотно сжались. Лицо сделалось ещё более страшным. Весь он выглядел могучим чудовищем, источавшим запахи дыма, пота и горелого мяса. Поверх желто-серой рубахи у него был надет грубый кожаный панцирь с нашитыми роговыми пластинами. На поясе висел меч. «Разбойники!» — испугался малыш. Сердце его рвалось наружу.

— Попался, римля-ни-н, — негромко проревел человек-борода. — Давайте сюда! Ну? Быстрее!

— Как зайца словил. Умеешь, охотник!

— Вот знал я что повезет. Приметы такие были, добрые, — добавил другой, хрипловатый голос.

Глаза пойманного ребенка метнулись. Малыш заметил ещё троих бандитов. Двое из них подошли, пробравшись сквозь кустарник. Они держали дротики на плечах. Мальчик понял — эти двое поджидали его в траве. Сумей он вырваться из лап рыжебородого, они остановили бы его без особых усилий. Третий стоял справа от головореза сжимавшего Амвра. В руках у него был лук. По грозному виду схвативших его людей и непонятной речи, мальчик догадался, что попал не к подданным империи.

— Варвары! — с ужасом попытался промычать он.

Немало страшных историй слышал малыш от пастухов о людях приходивших из-за Дуная грабить и убивать. Рассказывали, что, впадая в ярость, они превращаются в волков и даже могут ходить под водой. Еще говорили, будто варвары способны оборачиваться змеями и проползать где угодно. Всегда внезапные в нападении, жадные до добычи, дикари из пастушеских легенд не прощали ничего и никого не оставляли в живых. Также Амвр слышал, что варвары пьют кровь христиан и приносят в жертву младенцев. Безумный ужас охватил мальчика мгновенно, как только он понял, в чьих руках оказался. «Спаси меня, господи!» — пронеслось в голове ребенка. Деревянный крестик на груди должен был исполнить свое предназначение: защитить от беды. Разве могло быть иначе?

— Римлянин, — усмехнулся беловолосый юноша, опуская дротик.

— Уж очень жалкий, — заметил другой воин, виски которого закрывали русые косички. — Как мышонок. Только не пищит.

— Да у него рот зажат, — сверкнул серебряной серьгой молодой варвар.

— Смотри-ка, а он не обделался — храбрец.

— Совсем сопливый. Никуда не годится.

— Хватит трепаться! Ты, Часлав, тоже помолчи. Тебе он на что? Ты с него идола тесать будешь или нам нужно проведать путь!? — оборвал все замечания рыжий. — Забыли для чего мы здесь!? Кто тут думает, что мы пришли ради добычи!? Разорвал бы…

Перепуганный мальчик не мог даже пошевелиться. Только его встревоженный взгляд, вцепившийся в рыжего варвара, выдавал в теле хоть какую-то жизнь.

— Вытаращил глаза!

— Давай спрашивай, Рыва!

— Хватит нас учить. Мы с тобой согласны. Не для добычи пришли, знаем. Ну?

Рыжебородый варвар надулся и, выдавливая из себя слова подзабытой речи, произнёс:

— Ты местный?

Амвр кивнул головой — это было его первым движением. Рот мальчика уже никто не сжимал, но язык в нём не мог ещё повернуться.

— Ты знаешь тайную дорогу к Дунаю?

— Тайную? — переспросил Амвр. Он удивился.

«Как это на проклятой латыни?» — мысленно проворчал Рыва. Брови его напряглись. Он отчаянно подбирал слова. Капли пота выступили на лице.

— Без людей. Чтобы никого!

— Да, — ответил мальчик.

— Я отпущу тебя. Доведи нас к реке. Нам нужно выйти вон за ту гору. Незаметно для крепости! Знаешь дорогу?

— Да.

— Поведешь нас?

— Поведу.

4

Варвары не связали Амвра, но и не отпускали его больше чем на шаг. Пройдя через злополучные заросли кустарника, все пятеро углубились в лес. Рыва спросил у мальчика его имя. Спросил, кто он и чем занимается. Ребенок поведал, что он помощник пастуха и вырос в этих местах. Мизия была его домом. Здесь редко можно было встретить людей. Практически пустыми стояли многие построенные во времена Юстиниана крепости. Встречались заброшенные поселения и разрушенные города. Обитателей их унесли болезни, голод, мятежи и набеги варваров.

На привале Рыва угостил ребенка соленой свининой, хлебом и вином, которое малыш нес пастухам. Один из молодых воинов дал мальчику кусок медовой лепешки. Пища развеяла страхи. Варвары не казались отныне пугающими. Амвр почувствовал, что больше не боится их, больше не думает, как в первые часы, убежать, выбрав момент. Теперь им двигало любопытство. Интересно было больше узнать, больше понять и запомнить. Варвары не выглядели злобными героями пастушеских сказок. Они даже казались малышу добрее обычных людей — тех, что он знал в своей жизни.

Идя по лесу, молодые воины все время шутили, подражали птицам. Передразнивали их. Амвр не понимал всего. Но каждый раз, поддаваясь общему настроению, он тоже начинал тихонько смеяться. Жители севера тыкали в него пальцами и улыбались. И все же ребенок ощущал себя пленником. Но страшнее этого была мысль о неминуемых побоях за «лживые басни» и «украденное вино». Никто ничего не прощал в этой жизни маленькому рабу.

Пересекая неглубокий овраг, путники заметили кабана. Воины мгновенно приготовили копья и дротики, но Рыва жестко пресек их охотничий порыв. Лишний шум и ненужные следы могли принести только неприятности. Отряд двинулся дальше.

Показывая дорогу, Амвр не прекращал тревожиться о том, что ждет его, когда он вернется. Как избежать наказания дома? Как объяснить, что действительно произошло? Неожиданно мальчик вспомнил случайно подслушанный разговор двух рабов приехавших из большого поместья на юге. Один из них подговаривал другого ночью бежать за Дунай. Малыш долго размышлял потом над тем, что услышал.

— Там за рекой нет никаких господ. Мы сможем свободно жить, без всяких унижений. Земли — бери, сколько хочешь, дичи столько, сколько сумеешь добыть. Нужно только найти возможность бежать и перебраться на другой берег, — шептал один из рабов настороженному собеседнику.

Возможно, из-за этого впечатления у Амвра не имелось мысли обмануть поймавших его людей. Они внушили ему ужас — но это было только вначале.

«Что же там за большой рекой? — рассуждал про себя мальчик. — Кто из пастухов сам видел лесных варваров? Кому известно, что там за жизнь? Кто бывал там и вернулся обратно? Почему так непохоже то, что я вижу, на то, что слышал? Почему те два раба хотели бежать именно за Дунай? Может быть, все не так уж страшно. Господь, защити меня! Спаси и сохрани!»

Главным среди варваров был рыжебородый Рыва. Погруженный в какие-то мысли, он всё время пресекал веселье в отряде. Малыш был по-прежнему насторожен, однако ему нравилось общество окружавших его людей. Грубоватые варвары не казались злыми или подлыми. Амвр был убежден: его не убьют, а отпустят, как обещали. Но что ждет его дальше? Побои, может быть неделя без куска хлеба?

Почти все время путники шли через сосновый лес покрывавший склон горы. Только раз за день они осторожно пересекли открытый участок. Отсюда была видна ферма Амвра. Мальчик никогда не смотрел в её сторону в пути, не оглядывался. Только услышав встревоженный голос одного из варваров, он повернул голову. Обернулись и остальные воины.

Внизу, далеко под горой горела ферма. Чёрный дым поднимался над постройками, пожираемыми оранжевыми всплесками. Рядом суетились какие-то люди. Они отгоняли скот. Может быть, это были пастухи? Подробностей нельзя было разглядеть. Амвр не почувствовал ничего. Только мелькнуло на миг сожаление, что пропал его недоделанный соломенный человечек. И ничего.

— Это твой дом? — спросил Рыва, глядя на юного пленника.

Амвр кивнул лохматой головой. Большая теплая рука легла на его плечо. Все молчали вокруг.

— Значит так…

— Мне не жаль, — сказал мальчик.

— Вот как? Странные у вас здесь порядки, — горько улыбнулся рыжебородый. — Ладно, пошли дальше. И тихо! Веселиться будем за Дунаем. Перун вас разорви![11]

Последних слов малыш не смог разобрать.

5

Ночь казалась непроницаемой. Безлунная и холодная, она каждым пронизывающим ударом ветра напоминала о климате севера. Море было едва заметно. Только легкие звуки шипения волн, разбивавшихся о прибрежные камни, выдавали его близость.

В скалах почти у самой воды притаился человек. Закутанный в промокший плащ, он ждал. Прошло уже много часов с тех пор, как солнце скрылось вдали. Человек тревожно всматривался в темноту. Наконец он заметил слабый огонёк. Через некоторое время свет сделался ярче. Стало возможно разглядеть лодку и контур того, кто был в ней. Еще немного и звук вёсел донесся до ушей.

— Благородный Валент! Благородный Валент! — послышался невдалеке высокий молодой голос. Порывы ветра сносили его, разбивали слова.

— Это ты, Роман? — ответил дрожащий баритон из прибрежной темноты. Сердце Валента билось все чаще, а тело дрожало все сильней.

— Да, господин, я. Здесь острые камни. Боюсь за лодку. Я, наверное, не смогу подойти. Ты сумеешь добраться сюда, где лампа? Тут неглубоко!

Не отвечая, Валент спрыгнул в холодную воду и осторожно пошёл к лодке. Две горячих мозолистых ладони встретили его и помогли забраться внутрь. Посудина оказалась довольно большой. На дне её лежали какие-то мешки, два меча в ножнах и сухая одежда.

— Ну вот, — вздохнул с облегчением Валент, подняв черные брови. — Не зря я чтил богов в последнее время. Ты захватил мои книги, старый преданный друг?

— Да, — улыбнулся кудрявый черноволосый юноша, на вид которому было не более двадцати лет. — Я хорошо замотал их, но ларец пришлось бросить. Он не поместился бы в лодке.

— Знания, друг мой, могут перевернуть и не такой хлипкий корабль. Жаль сундука: он принадлежал еще деду. Ты помнишь, Роман какая там была чудная резьба?

— Переоденься, господин, — робко предложил Роман.

Поведение хозяина показалось слуге наигранным. «Это от усталости и тревоги», — решил юноша. Нельзя было сказать, когда к господину вернется былой его сдержанный дух. Помочь мог только отдых и успокоение от всего пережитого в последние месяцы. «Как хорошо было бы увидеть его твердым как прежде, всегда знающим как поступить», — подумал Роман.

Покупая лодку, он узнал от длинного как жердь рыбака: лангобарды — германцы, обосновавшиеся на севере Италии, — намериваются захватить Рим.

Герцог Сполето был уже настолько могуществен, что считал себя в силах владеть некогда великой столицей разрушенной империи Запада. Резиденция папы и сам папский престол вновь оказывались под угрозой. «Святой боже, помоги праведным отцам нашим и сохрани нетленной церковь — тело свое на земле!» — мысленно произнес юноша. Ни папа Бенидикт I, ни Восточная империя не имели сил противостоять лангобардам. Попытка части италийской знати объединиться для защиты страны провалилась.

Роман не понимал, почему церковь и византийские власти так ополчились на его господина и тех, кто следовал за ним? Как могли римляне враждовать между собой, прибегая к неслыханному коварству? На всякий случай юноша решил ничего пока не говорить хозяину. Ему незачем было знать сомнений слуги или тревожных новостей. «Я скажу ему все, когда увижу, что он спокоен, как прежде», — твердо сказал себе парень. Решимость любой ценой спасти бывшего сенатора вновь ожила в его душе.

— Рад тебя видеть, Роман, — произнес Валент, натягивая сухую тунику. Шерсть приятно касалась его кожи, щекотала ее теплом. Он вздохнул: — Как же я вымерз за эти дни. Проклятье. Как вымерз и…

— Проголодался?

— Да, — нервно согласился беглец.

— Там есть вино с корицей и медом, хлеб и мясо кролика, — радостно предложил Роман. Улыбнулся с нежностью младенца.

— Хорошо, друг! Я поем. Это просто пир! Что тебе дать?

— Спасибо, господин! Я не голоден.

Лодка медленно отошла от берега. Переодевшись и поев, Валент укрылся старым парусом и заснул. Потертой шерстяной тряпкой он обмотал лысеющую голову, чтобы не мерзнуть. Море пахло солью и влагой. Ноги римлянина ныли от холода и усталости. Сил больше не оставалось. Валент хотел еще что-то сказать, но смог только с болью подумать: «Спи сладко отчизна! Ты умерла, а просто хочу жить и мне теперь все равно, что тебя ждет. Пускай тебя разрывают на части ненасытные слуги императора, тупые святоши и варварские орды. Я сделал все, на что имел силы. Сердце мое сейчас раздавлено, но мой ум остается живым. С его помощью я восстановлю свой дух».

Волны качали лодку, а ветер подгонял ее в опасный путь.

Усталость и незажившие раны сделали свое дело. Почти двое суток Валент не открывал глаз. Ни звуки моря, ни голоса чаек не могли вырвать спящего из магически теплого мира. Ему снился кошмар, бесконечный, тревожный. Его преследовали, предавали, пытали в подземной тюрьме. Потом, заклеймили и приковали к веслу на дромоне.[12] Странное вмешательство богов спасло его. Разорвав небо и море, высшие силы пустили ко дну корабль, погубив всех преследователей.

— Христианские боги! Похоже, Морфей, повелевающий сновидениями, более сильный бог, чем Нептун, — прошептал Валент, пробудившись. Он всегда с насмешкой встречал сны. Не верил в их пророческую силу.

Ветер раздувал блестящие кудри кормчего. Беглец помахал ему рукой, сразу почувствовав холод. Собственное тело воняло грязью, солью и потом. Он поморщился.

— Что, господин? — крикнул парень.

— Доброго дня, друг мой!

Валент улыбнулся. Сказал себе мысленно: «Чары Морфея способны затянуть в пучину вечности кого угодно. Пусть он будет к нам милостив и дальше».

— Да, да! И тебе светлого утра, благородный Валент!

— Я ничего не пропустил?

— Нет. Попутный ветер, господин! — отозвался Роман. — Море спокойное, как и нужно. Все теперь будет хорошо.

Лодка шла под прямым парусом.

Юноша поступил на службу к родовитому римлянину семь лет назад и ни разу не пожалел, что судьба наградила его таким господином. Он часто говорил еретически, был зол на язык, участвовал в каких-то бесконечных интригах, но был внимателен и щедр с людьми. Уважая своего хозяина и приклоняясь перед его умом, Роман никогда не мог постичь того, что им движет. «Зачем он потерял все, что имел? Разве ему мало было земель и рабов? Теперь ведь ничего нет. Разве это разумно? Ведь папа наверняка принял бы его помощь, не будь господин так заносчив и подчинись он воли святой церкви», — рассуждал парень. Напряженность хозяина все еще беспокоила его.

— Это боги заботятся о нас. Оберегают, чтобы послать новые испытания. Суровыми они окажутся, как ты полагаешь?

— Не стоит глумиться над святым, благородный Валент. Бог един и милосерден, только наши грехи могут прогневить его. Господь слышит все и слова людские ему не безразличны.

«Иисус, защити этого человека, он не ведает, что говорит. Сохрани его господь и направь на истинный путь», — подумал Роман.

— Воздух такой холодный, что не хочется вставать. Сколько мы уже в пути? — сменил тему Валент. Глядя на встревоженное лицо слуги, он невольно подумал: «Римляне, потомки Ромула, что в ваших головах? Вы потеряли все. Ни разума, ни воли, достойной предков, вам не досталось».

— Двое суток, господин. Осталось не так много. Совсем скоро мы увидим берег. Только бы не испортилась погода. Иисус, только бы все было спокойно!

— Небо чистое. Ничего не случится. Можно даже не молиться: все будет спокойно, ничего дурного не произойдет. Разве ты сам так не говорил? Погоду я беру на себя.

— Пусть так и будет. Пройти нам осталось немного, — перекрестился Роман. Старый дух возвращался к хозяину. Это пугало и радовало одновременно.

К вечеру путешественники заметили слабую серую нить вдали. Они взялись за весла, помогая ветру, и были на берегу, когда солнце уже укрылось за горизонтом. Собранные ими ветки послужили пищей для костра, разожженного с помощью сухой серы.

Ночь прошла спокойно. Берег, очертание которого открылось с рассветом, оказался пустым. За песчаной полосой начинались камни. За ними шли редкие низкие деревья. Вдали был виден только лес.

6

После скудного завтрака, состоявшего лишь из хлеба с луком и пряного вина, Валент отправился осмотреть окрестности. Вернулся он через час. Ему удалось найти тропу, ведущую к проселочной дороге. Издалека римлянин заметил и несколько бедных повозок двигавшихся по ней к югу. Туда он и собирался направиться.

«Разорви все, наконец. Одному тебе будет легче. Может быть, мысли покинут тебя, уйдут воспоминания. Дорога по суше окажется сложней, но так ты скорей расстанешься с прошлым. А когда заживут раны, никакие силы не смогут тебя сдержать. Пусть только они заживут. Пусть только заживут», — шептал ему внутренний голос.

Небо сияло чистотой.

— Здесь мы расстанемся, Роман, — произнес Валент, положив руку на плечо слуги. Скулы господина напряглись. Дрогнула обрамлявшая их черная курчавая борода с редкой сединой.

От неожиданности юноша выронил ящерицу, с которой играл. Зеленое создание медленно поползло по песку, наслаждаясь теплом костра и не думая убегать. Удивленные глаза Романа впились в бледное лицо господина.

— Возьми этот кошелек. В нём тридцать восемь солидов.[13] Отдаю почти всё, что у меня есть. Себе я оставил только немного денег, чтобы добраться до Скупы. Там меня уже ждут. Книги я заберу с собой, остальное — тебе. Продав лодку, ты сможешь выручить еще немного. Нас обоих ждет долгое путешествие и много неизвестного впереди.

— Мы не вернемся в Италию, господин?

— Никогда. Слышишь, никогда. Я покидаю этот мир. Он сделался теперь смертельно опасным. Мой путь лежит за Дунай. Только там жизнь для меня не имеет столько риска. Дорога одна. Даже к франкам я не могу бежать.[14]

— К варварам, господин?

Роман невольно представил лес с деревьями бесконечной высоты и злые, жестокие лица его обитателей. Они питаются сырым мясом, не знают семьи, они язычники и коварные воры. Они еще более свирепы, чем варвары, которых он видел на родине. В диких землях нет закона, нет порядка, нет ничего, кроме страха. Верная гибель ждет любого попавшего туда. Не даром этот суровый край породил столько жестоких народов, опустошивших и разрушивших великую империю.

Их глаза на мгновение встретились. Роман стряхнул с щеки песок и опустил взор. Валент поймал мысли слуги.

«Варвары грубы нравом, часто жестоки в своих нелепых обычаях. Но они такие же люди, как и мы, только проще и честней. Они не юлят как змеи, а говорят твердо. Они выполняют обещания, насколько я их знаю. В этом их притягательная сила и главная опасность. Разве они виновны, что мы довели свой мир до такого состояния, что он рухнул под ударами первых германских топоров?» — сказал благородный римлянин одному себе. Он сам сейчас нуждался в могучей поддержке аргументов. Ничто не было известно ему наперед.

Некоторое время оба хранили молчание. Слушали треск раскаленных углей. Легкий ветерок разбрасывал по песку серый пепел. Проносясь над водой, кричали чайки.

— Да, старый друг… Наверное, это будет вечное изгнание. Иногда я думаю, что сам изгнал себя из этого распятого мира. Теперь я для тебя просто Валент. Выслушай меня до конца. Есть еще кое-что, о чем я бы хотел тебя попросить.

— Я слушаю, тебя благородный… — произнес юноша запинаясь.

Он вновь ощущал неуверенность господина, его растерянность и разбитость. «Пройдет ли это когда-нибудь? Обретет ли жизнь его смысл как прежде?»

Валент снял с руки старинный перстень и протянул Роману. На золотом украшении в ярком камне была вырезана длинноволосая дева с опущенным копьем. Две латинских буквы скрещивались на нем, образуя узор, напоминавший облака.

— Ты, конечно, узнаешь этот перстень, что я унаследовал от отца. Посмотри на него ещё раз. Когда ты снова увидишь этот предмет, знай — мне нужна твоя помощь. Я не собираюсь умирать! Разве ты этого не понял?

Роман вздохнул и попробовал улыбнуться.

— Сейчас я прошу тебя только об одном. Поселись в Константинополе. Открой своё дело, как ты давно хотел. Займись тканями. Помню, что ты знаешь в них толк, и не раз спасал меня от ошибок.

— Бывало, — робко согласился юноша.

Он не чувствовал уверенности в своих силах, хотя прекрасно сознавал, что не лишен способностей. Все случившееся было неожиданным, странным, непонятным. Роман надеялся, что Валент пожелает переселиться на восток и оставит его у себя. Жизнь в крупном городе была бы лучшим решением. Юноша нашел бы себе подругу, не такую скверную, как в первый раз в Равенне, когда ленивая толстая торговка завлекла его в свою постель. Он, может быть, женился бы на ней. Все было бы иначе. Понять Валента молодой слуга не мог. Разве у господина больше нет денег? Разве у него совсем не осталось друзей?

— Вспомни, в Равенне я чуть было не купил гнилое платье? Как уверял меня хозяин! Он даже говорил, будто ткань доживет до второго пришествия. И какой убедительный бас был у этого проходимца. Ты удержал меня от ошибки.

— Семейную лавку получил мой брат, а мне…

Горечь наполнила сердце юноши. Но он не выругался, как вначале хотел, а лишь мысленно произнес: «Прости им господь мои обиды».

— Тебе не досталось ничего. Знаю. Теперь я и сам больше ничего не имею. В столице империи у меня нет никого. Но в Филиппополе живет один ветеран. Он торгует чем-то на рынке. Зеленью, кажется. Когда устроишься, дай ему знать о себе. Найти его нетрудно. Он передаст мне твой привет. Его имя Тетрик.

— Мне все понятно, — печально произнес Роман. — Но почему нам не пойти вдвоем дальше вдоль берега? Разве безопасно путешествовать пешком по этим одичавшим землям? Здесь наверняка полно варварских шаек.

— Пусть так. Но здесь немного людей, а это для меня сейчас самое главное. Я пойду один. На море мы могли бы вскоре натолкнуться на римский корабль. Ты знаешь, что мне нечем ответить на вопросы врагов. Не разделяй, просто пойми. Таково мое решение.

Молодой слуга робко улыбнулся.

— Хорошо, — сказал он.

«Вот и прекрасно, мой мальчик», — с жалостью подумал Валент.

— Теперь дай мне тебя обнять, потому, что я не знаю, встретимся ли мы вновь. Не возвращайся на родину. Это дорого может обойтись. Много людей помнит, чьим слугой ты был. Верным, хорошим слугой. Восток ничем не хуже старого Рима. Чудо помогло нам вырваться, пускай чудеса охраняют нас и впредь. Ты ведь в них веришь?

Они обнялись. Валент вытащил из лодки мешок с книгами и один из мечей. На мгновение он задумался, а потом, повернувшись к Роману, сказал:

— Если человек, что придет к тебе от меня, будет с этим оружием, значит… Значит это мой последний привет, хотя я надеюсь еще пожить.

Лицо Романа сделалось совсем мрачным. Глаза покраснели от накативших слез. Юноша шмыгнул носом и попробовал улыбнуться.

— Не печалься, — твердо добавил Валент. — Все, думаю, отлично сложится. Просто в жизни приходится рисковать. Помни об этом и ничего больше. Удачи нам обоим, Роман! Константинополь понравится тебе. Это прекрасный город. Такой, каким когда-то был Рим. Пусть Фортуна закроет тебя своим крылом от любых бед![15]

— Да хранит тебя бог, Валент! Ты лучший человек, которого я встречал, хотя и не веришь ни во что…

Поднимаясь на песчаный холм, Валент помахал рукой бывшему слуге. Что-то внутри него сжалось. Расставание с Романом превратилось на мгновение в прощание с далеким домом. «Прощай Италия, — подумал он. — На веки прощай и будь проклята мной, как прокляли тебя боги». Валент поправил съехавший с плеча тяжелый мешок, где кроме книг была лишь сухая лепешка и фляга воды. Его крепкие ноги сделали новый шаг. Он не оглянулся. Не только Роман, все, оставленное позади, смотрело ему вслед.

7

В пути Валент повстречал женщину. Не разгибаясь, она собирала какие-то травы на душистом пригорке. Ласточки кружились над землей, хватая клювами встревоженных насекомых. Их голоса разрезали тишину пустынной в этих местах природы.

— Доброго дня! — сказал Валент, сходя с проселочной дороги.

— И тебе доброго дня, путник! — ответила женщина, разогнувшись и показав морщинистое загорелое лицо. Черные с проседью волосы были небрежно собраны в хвост, а синяки под глазами выдавали недостаток сна.

— Далеко еще до Скодры?

— До Скодры? О, путник, тебе еще много недель предстоит пройти. Иисус и все святые тебе в помощь. Разве отсюда туда можно добраться? Это ведь так далеко! Никогда там не была, — вздохнула женщина, утирая со лба пот.

— Мне говорили, что если идти этим путем, то получится быстрей. На старой римской дороге небезопасно.

— Не безопасно!? — засмеялась женщина, показав плохие зубы. — Вижу, тебе есть что терять. Вот мой муж простой рыбак и нам нечего бояться, хоть у нас и пятеро детей.

«Не рискую ли я сейчас, едва вступив на эту проклятую землю, — вцепилась в Валента упрямая мысль. — Сколько еще странников прошло здесь сегодня? Сколько проходит каждый день? Посмотри на дорогу. Наверняка, путник здесь такая же редкость, как быстрые ноги у черепахи».

Большие глаза женщины глядели на него с любопытством. Он неловко улыбнулся, отгоняя от себя тревогу.

— Разве в империи жизнь стала счастливей?

— Да где ты видишь здесь империю, добрый человек! Разве только это называется так. С тех пор как в наших краях побывало столько племен, никакого римского следа не осталось. Мы да еще пара семей — вот все кто тут живут. Лишь изредка проходят на север солдаты. Но от них можно просто спрятаться. Все что им требуется, они забирают и без нас. Гораздо опасней кочевники, а с варварами, что поселились вон там за холмами, мы живем дружно. Чего им нас обижать?

«Если бы ты обитал в такой глуши, сам, наверняка, выкладывал бы все первому встречному лишь бы поговорить», — подсказал ему здравый смысл.

— Помочь тебе чем?

— Спасибо, добрая женщина! Мое имя Валент. Рад буду тебя отблагодарить, если ты пустишь меня переночевать. Я беден, но у меня есть немного еды. Мы разделим ее поровну.

— Как не пустить такого красавца! — захихикала женщина. — Да еще когда муж в море. Подожди, я уже почти собрала траву для обеда.

— Как твое имя? — спросил римлянин, когда, неся корзину с листьями одуванчиков, они размеренно шли по каменистой земле.

— Юлия, — ответила она, как-то по девичьи улыбнувшись.

Мальчик лет десяти встретил женщину у порога глинобитной хижины радостным визгом. Из-за двери низкой хибарки показалось несколько розовощеких малышей с длинными русыми волосами. Они тоже завизжали, бросившись к матери.

— Все в отца, — похвасталась хозяйка. — Муж у меня крепкий, светлый. Но ты ко мне ночью не лезь. Побью. Тепеорику я не изменю, хоть он и взял меня силой.

— Обещаю, — мягко ответил Валент.

Вихрем пронеслись в мыслях Юлии воспоминания далеких лет. Банда римских дезертиров ворвалась в небольшую иллирийскую деревню. Среди оставивших службу воинов был и ее будущий муж. Солдаты вламывались в бедные хижины, разыскивая, чем поживиться. Все горело вокруг и тонуло в истошных криках, когда сильный варвар сорвал с земли юную девушку. Мгновение и он перебросил ее через седло, смотав руки ремнем. Не только овец и коз захватил Теперик в этот вечер. Ночью он овладел юной добычей, а на другой день вместе с несколькими товарищами оставил отряд.

— Ты я вижу человек неплохой, — некрасиво от скромности улыбнулась Юлия, когда гость выложил то немногое, что у него было.

— Сейчас я отварю одуванчиков. Хлеба мы не видели очень давно, а на одной рыбе не проживешь. Скажи, путник, а из каких ты мест?

— Из Италии.

— Мой муж воевал там много лет назад, уж не знаю за кого. Тогда императором был еще, кажется… Как же его звали?

— Юстиниан.

— Бог послал его в наказание людям. Он, кажется, говорил за кого воевал. Это…

Она попыталась вспомнить, но не смогла.

— Войн теперь много.

— Да, одни войны! Житья нет! Три раза наш урожай снимали солдаты, а мы голодали потом всю зиму. Кого поймали, с собой увели. Числимся мы у них как подданные, а налогов не платим. Вот император и послал воинов наводить разбой. Так и в прошлом году. Сколько я не молилась — ничего. А муж мой говорит: «Чего ты женщина молишься, убивать их надо как собак!» Прав он что ли? Вот в Италии как сейчас люди живут?

— Все погибло. Народу живется плохо. Поля заросли, сады одичали. Виноградники выжжены. Сколько людей унес голод и умертвили болезни не сосчитать. Проще сказать сколько выжило.

Путник посмотрел на просевшую от старости соломенную крышу. Невдалеке зеленели на огороде молодые тыквы. Шелестела листва высоких тополей. Ветки покачивались. Поддавались дувшему с моря ветру.

Хозяйка с грустью вздохнула, помешивая в котле кипящее варево из травы. Дети собрались вокруг гостя. Слушали его непонятные слова и жадно глотали запах еды. На столе из грубых досок была разложена сухая рыба и стояла глиняная посуда.

«Всюду одно. Раньше ты хотела найти родных, вернутся в свое селение? Даже думала сбежать от мужа, которым сильный мужчина стал по своей воле, не спросив ни отца, ни бога. Но куда тебе было идти, да и он — куда он мог деться, когда ему тоже ничего не осталось. Защити нас господь, уж мы перебьемся здесь, как ни будь», — сказала она себе.

Гость продолжал:

— Старые рода исчезли. Богатая земля стала нищей. Ее больше некому обрабатывать. В Риме сидят святые отцы, но город похож на выгребную яму. Старые города в руинах, а всюду варвары или, хуже того, императорские солдаты. Чиновники жмут с землепашца последнюю кровь, а благородная старая знать опозорила себя страхом и пресмыкательством.

Валент старался говорить на понятном женщине языке, но свежие раны переживаний сбивали его, перемешивали мысли.

— Да где теперь этот Рим!? Моя бабка рассказывала, что было время, когда весь мир назывался римским, а люди жили богато и сыто. Даже рабам нечего было желать. Им каждый день давали хлеб и вино. Теперь только и мыслей, не умереть с голоду и не дать детей превратить в рабов. Мы тут хоть и не всегда сыты, но зато сами по себе, без хозяев.

Валент вздохнул. Он знал, как все было на деле. В народных рассказах беды прошлого редко сохранялись подолгу. Люди всегда искали рай на земле, располагая его в прошлом или в далекой неведомой стране. Народ в годы могущества Рима не был ни сыт, ни счастлив. Валент знал это как никто другой.

— Мама! Мама! — наперебой закричали голодные дети.

Женщина облизнула потрескавшиеся губы.

— Готово. Помоги мне взять котел, — сказала она.

Он поднялся с бревенчатой лавки. Они сняли закопченный котел с очага. Поставили его на песчаную землю. Орудуя большой деревянной ложкой, Юлия вынула отваренные листья и разложила их по глиняным мискам.

«Посмотри, во что превратилась жизнь людей», — прошептал ему разум. Грудь сдавило холодными тесками.

Горьковатая трава насытила пустые животы. Толкаясь локтями, дети боролись за куски необычного яства, что принес с собой гость. Сухая лепешка казалась им чудом, попробовать которое вновь предстояло не скоро. Мать строго следила, за тем, чтобы все получили поровну. Она то раздавала крепкие подзатыльники, то поднимала голос, примешивая к именам святых, дьявола и грубую брань. Валент ограничился только отварной травой и соленой рыбой, от сухости до боли раздиравшей рот.

Ночь прошла тихо. Утром странник вновь отправился в путь. На столе он оставил серебряный кератий.[16] Задерживаться гость не мог. Дорога обещала быть трудной.

8

Ночевали варвары без костров.

Дунай был уже недалеко. Ноздри мальчика ловили прохладный запах реки, доносимый ветром. Факелы в римской крепости на противоположном холме горели мелкими огоньками. Стражники не спали, прохаживаясь по стенам едва различимым в сиянии луны. Светило ночи разливалось желтизной в темных водах бежавших к морю. Маленький раб не мог заснуть. Стоило ему закрыть глаза, как однообразные мысли набрасывались на него.

«Что я здесь делаю? Куда мне идти потом? Что будет завтра? Дом мой сгорел. Наверное, Юлий снова был пьян и поджег сарай как прошлой весной. Тогда только одной овце опалило шкуру. И все! Теперь, наверное, остались одни головешки», — вздыхал мальчик. Ему доставалось за все, стоило лишь попасть под руку к кому-то из пастухов. «Даже если волк задерет козу, виноватым окажусь опять я. Наверняка все сейчас в панике от пожара. Господи, пусть хозяин накажет их за все! Христос, защити меня от беды. Но для чего к ним возвращаться?» — пытался рассудить Амвр. С ужасом представил он, как страшно изобьют его, если поймают. Все перемешивалось в его голове. Он явственно ощущал тревогу. Она то затихала, то вновь вспыхивала, больно сжимая грудь. Новый день грозил неизвестностью. Сгоревшая ферма являлась центром крошечного мира ребенка. Вырваться из него было страшно.

Варвары удачно выбрали место. Густые деревья совершенно скрывали их, в то же время, позволяя наблюдать за форпостом империи.

Византийская крепость возвышалась над обрывом. С ее стен небольшой гарнизон мог засыпать дротиками, камнями и стрелами любой отряд дерзнувший пройти в империю. Обход укрепления был долог и труден. Лишь маленький Амвр знал короткий путь, позволявший обогнуть опасное место. Тропу эту малыш отыскал, убежав однажды к морю, как он полагал. Дунай поразил его тогда, встав непреодолимой преградой.

Рыжебородый Рыва сидел, прислонившись к сосне. Руки его двигались то медленно то быстро. Он тихонько доводил точильным камнем лезвие меча. Человек этот был единственным, кто не спал среди варваров. Молодые воины похрапывали. Переворачивались с бока на бок на походных постелях: ветвях и траве, накрытых плащами. Суровый быт закалил этих людей. Мальчик с завистью подумал об их силе. «Я не боялся бы никого, будь я таким же рослым и крепким», — сказал он себе.

Римляне на стене сменили караулы.

— Стерегите, стерегите… — буркнул себе под нос Рыва.

Время вновь потянулось незаметно.

Сегодня малыш был сыт. Это радовало его. Он думал не только о плохом. Ему грезилась спокойная жизнь, которой он никогда не знал. Найдет ли он ее впереди? Он не мог этого угадать. Ночная прохлада наполняла его легкие неясным ощущением больших перемен. Мальчик устал. Но попытки вообразить новый день мешали утомлению тела взять верх.

Рыва то тихонько напевал, то умолкал. Филин, ухая, подавал голос вдали.

Маленький раб не имел плаща. Он лежал на перине из трав и вглядывался в мириады звезд, покрывавших небо. Ему всегда казались странными эти предметы, неизвестно зачем сотворенные богом, как и все вокруг.

— Ты не спишь? — спросил на ломаной латыни Рыва.

— Нет, — отозвался мальчик. Голова его покоилась на скрещенных руках. Он чувствовал, что одна из них все еще болит от прошлых побоев. Болели плечо и колено, ободранное на днях. О других ушибах он совершенно забыл.

— Люди по ночам уязвимы, более смертны для богов, чем днем. Есть Чернобог.[17] Он властвует во тьме. Тьма соединяет мир живых с миром мертвых. Под ее покровом дикие звери нападают на людей. Горе тому, кто оскорбит Чернобога. В ночи, посланные богом, твари разорвут несчастного. Бывает, что змея подползает к человеку, засыпает в тепле, а утром убивает.

Варвар незаметно перешел на родной язык. Мальчик перестал его понимать. Он вздохнул и вновь погрузился в мысли. Из всего сказанного он понял, что у ночи есть свой коварный бог, неизвестный в этой земле.

Отряд не находился в опасности. С выбранного для ночлега места византийская крепость виделась хорошо. Присмотревшись, можно было даже различить белые султаны на шлемах пограничников. Доспехи командира, проверявшего посты, в свете факелов горели красноватым огоньком. Воины империи не могли заметить горстку явившихся с чужого берега разведчиков. По привычке они вглядывались в желтые переливы широких вод. Покой границы начинался с Дуная.

Рыва что-то недовольно пробурчал. Убрал меч в ножны. Размял икры. Малыш догадался, почему варвар не спал. Он следил не только за проводником, но и за крепостью. Увиденное не совсем нравилось ему.

«Наверняка они устроили весь этот парад с султанами и выкриками караульных в честь ревизии начальства. Кто-то приехал из столицы? Наверняка. Нигде я не видел такой показной бдительности в этом году», — мысленно заключил рыжебородый. Он был доволен, что поймал такого полезного мальчишку. Тот не только умело вел разведчиков к реке, но и показал место, откуда можно было без опаски понаблюдать за крепостью.

Звезды кружились на бесконечной высоте.

Амвр хорошо помнил жаркий день, когда его послали отогнать несколько коз в крепость. Помнил он впервые открывшиеся ему квадратные башни и стены неодолимой высоты. Он долго поднимался на холм, гоня перед собой ленивых животных. Козы стучали копытами по раскаленным камням. Поглядывали желтыми глазами. Произносили дрожащее «Ме-е-е!». Жевали сухую траву.

После подъема перед мальчиком предстали обитые железом ворота, расположенные между двух башен. Солнце светило в глаза. Дежуривших за зубьями солдат нельзя было разглядеть. Приближение гостя заметили сразу. Он остановился. Остановились козы, видя, что их больше не подгоняют хворостиной. Некоторые опустились на землю. Другие снова принялись жевать. Ветер порывисто пробежал по земле, поднимая коричневатую пыль.

— Милостивый Иисус! — послышался со стены пьяный голос. — Посмотрите, кто стоит у ворот. Козы и святой Спиридон![18]

— Чего ты притащился сюда, вонючий выродок? — спросил раба другой караульный. Его разморенное зноем лицо на миг показалось из-за прямоугольного зубца.

Маленький раб поднял светло-карие глаза и прокричал:

— Я привел вам коз!

— Пусть заходит, — донеслось из-за ворот.

Тяжелые ворота скрипнули. Амвр с любопытством шагнул вперед. Коз он гнал перед собой. Одну из них, черную с белым пятном на голове, он выходил сам. Ему немного жаль было отдавать ее теперь. Судьба животного была решена. Козам предстояло стать мясом на вертеле. Раз в три-четыре месяца пастухи тайком продавали или меняли солдатам несколько коз или овец.

Зной пропал под аркой ворот. Кожи приятно коснулась прохлада тени. Двое воинов лениво встретили гостя. Один из них сунул мальчику несколько монет. Послышались женские голоса, смех и визг молодых поросят. От любопытства малыш вытянул шею.

— Что тебе еще, оборванец? — протянул низко чернобородый солдат.

— Пусть убирается! — послышался знакомый пьяный голос со стены.

— Должна быть еще одна монета… — прошептал мальчик.

Другой воин потер пальцем ноющую десну. Сплюнул смачно, безразлично добавив:

— Марк, дай ему еще один медяк.

— Вот еще! — отозвался чернобородый. — Проваливай.

Амвр нерешительно пошел назад. У самого выхода он оглянулся.

— Давай парень лови! — крикнул ему другой воин.

Медная монета и половинка серой лепешки полетели к нему. Малыш с земли поднял хлеб и монету. Отлегло на сердце. Он улыбнулся. Солдат подмигнул ему напоследок.

— У тебя щедрая душа, Иосиф. Скажи, не мессия ли ты?

— У меня самого есть дети, — лениво заметил воин.

— Тогда смени меня, а я пойду, согрешу с этой чертовой шлюхой, — заключил караульный со стены. — Бог свидетель, ночью за тебя отстаю, если опять не напьюсь. Все равно сотник в отъезде.

Малыш пересчитал монеты, загибая пальцы на руках. Одна из них оказалась серебряной. Все было точно. Зубы мальчика врезались в мягкий хлеб испеченный совсем недавно. У невысокого дерева он еще раз посмотрел в сторону крепости. Дожевал последний кусок и бегом помчался вниз.

Тогда он хотел всего лишь искупаться в реке. Теперь Дунай стал неизвестностью ожидающей впереди.

9

Несколько дней проведенных почти без еды забрали у путника много сил. Он шел, останавливаясь только для сна. Приходилось выбирать безопасные места. Дикие голоса заставляли его вздрагивать. Волки всегда могли оказаться недалеко. Прошлую ночь он провел, забившись в расщелину скалы. Со времен могущества Рима земли империи одичали: исчезли люди, но развелись звери. Горы небыли опасны для беглеца, но нападения хищников стоило остерегаться.

На небе собирались тучи.

Не заметив как, Валент добрел до заброшенного селения. Жизнь покинула его десятилетия назад: крыши домов сгнили, изгороди повалились. Фруктовые садики возле каменных груд, когда-то являвшихся жилищами людей, одичали и сплелись в непролазные дебри. Ободрав руки, он нарвал молодых груш и принялся есть. С жадностью зубы врезались в твердую плоть неспелых фруктов. Он глотал, не успевая прожевывать. По мере того как голод утихал, в голове Валента навязчиво всплывали образы и слова друзей. Сколько осталось их у него? Кого еще он мог называть другом? «Они не уйдут отсюда. Они никогда не уйдут с нашей земли, а мы никогда не сможем их прогнать. Это правда, которую ты должен принять», — врезался в мысли беглеца далекий голос. Чей это был голос? Кто, о ком и когда это сказал?

Путник опустился на землю, вытянув усталые ноги. Дорога под палящим солнцем не лишила его воспоминаний. Немного усилий, Валент потер воспаленные глаза, и память вернулась к нему во всей прежней чистоте.

— Они сильнее нас и они наверняка раздавят нас, даже если мы объединим силы с наместником императора и получим поддержку папы. Лангобарды крепко вцепились в эту страну. Надо искать с ними мира, а не дразнить. Люди автократора хотят только денег и ничего не дают нам взамен. Если бы они защищали Рим, как защищают Константинополь! С лангобардами мы получим спокойную жизнь. Что может быть ценней в наше время? Ничего. Пойми это, друг мой, — закончил говорить Марцелл.

Он происходил из рода, начавшего возвышение еще при императоре Диоклетиане, когда римская держава на время вновь обрела былое могущество.[19] Марцелл любил роскошь. Его тунику голубого цвета украшали тонко вышитые желтой нитью псевдогреческие узоры. Кожаный пояс был мастерски отделан серебром. На шее громоздился серебряный обруч египетской работы, весь инкрустированные голубыми и синими камнями. Узкие глаза на сером лице усыпанном мелкими морщинками смотрели с надменной тревогой старого аристократа. Время рано посеребрило его бороду, но не волосы на голове. Валент не знал человека осторожней и надежней, пока Марцелл не оставил его.

— Как ты можешь так говорить, отец! — вспылил голубоглазый юноша в длинной красной тунике. — Посмотри на этих варваров, разве с ними можно жить бок о бок, как ты предлагаешь? Они отберут все наши поместья.

— Это они предлагают, — с ехидством добавил Эвлалий, племянник Валента, обладавший могучим телом и непредсказуемым темпераментом. — Неизвестно какой выбор нам предстоит принять.

Валент улыбнулся, слушая спор товарищей.

Германское племя лангобардов — «длиннобородых» — вторглось в Северную Италию в 568 году от рождения Христа. Прежде — союзники Византии, теперь они стали ее врагами. Король лангобардов Альбоин привел на италийскую землю двести тысяч соплеменников, включая женщин, детей и стариков. В долине реки По лангобарды создали королевство. Они стали быстро расширять свои владения, поглощая новые территории. Империя не находила сил защитить подвластный ей полуостров. Свою судьбу Италия решала сама.

От ворот усадьбы римляне шли к каменной вилле, украшенной колоннами в передней части и дополнявшейся по краям трехэтажными хозяйственными постройками в виде башен. Некогда все земли вокруг и этот дом принадлежали роду Валента. Теперь здесь хозяйничали лангобарды.

Вокруг знатной делегации гордо шагали седоволосые воины церемониального отряда. Начищенные пластинчатые доспехи светились белизной. На белых овальных щитах красовались синие орлы. Члены сенаторских родов имели только мечи, скрытые от глаз длинными плащами. Роман и другие слуги остались с лошадьми хозяев. Там же, держа коней под уздцы, стояли букеларии прибывших аристократов — воины личных дружин, набранные из представителей разных варварских племен.

Люди вокруг занимались своим делом. Просто одетые девушки гнали гусей, мулы тянули нагруженные телеги. Расположившись группами, о чем-то шумно спорили молодые лангобарды. Два воина мочились в разбитый фонтан, силясь попасть в головастиков, шнырявших в грязной воде. Один из варваров, опершись на разбитую статую, хрипло выкрикивал боевой гимн, другой хохотал, едва удерживаясь на широко расставленных ногах. Свиньи визжали, поднимаясь из грязной канавы. Куры разбегались, чтобы не попасть под ноги римлян. Несколько германцев потрошили баранов, бросая все лишнее собакам. Некоторые лангобарды рубили фруктовые деревья, складывая их в костры. Рассевшись на стволах, воины грели над огнем руки. Утро было холодным.

«Что стало с моим садом. Как чудесен он был еще три года назад», — с грустью заметил Валент. Маленьким мальчиком ему нравилось сидеть здесь на коленях любимого слуги, старого гота, сражавшегося прежде в дружине отца. Тогда он впервые научился понимать варваров, увидел, насколько те отличаются от римлян. Но готы были совсем другим народом, чем лангобарды.

— Эти отчаянные парни умеют испортить что угодно. Они не хуже вандалов, так свирепо разграбивших наш непобедимый Рим, — без привычного сарказма в голосе сказал Эвлалий. — Где уж тут создавать союзы?

— Поэтому мы должны держаться друг за друга и не искать компромиссов с врагом, — поддержал его маленький Гай, отличавшийся твердостью.

Он был единственным, кто сегодня надел простую льняную одежду. Только пальцы его были унизаны дорогими перстнями.

— Они точно не собираются на нас нападать? — с расстановкой произнес Марцелл. — Мои люди держат под наблюдением спрятанный в лесу германский отряд. Нам стоит быть настороже, не полагаясь только на Фортуну. Варвары способны на все.

— Варвары могут не все. Они не нападут, — успокоил друга Валент, мысленно добавив: «В этом я теперь совершенно уверен. Но такого пышного приема мне не приходилось видеть очень давно».

Хозяева явно демонстрировали равнодушие к гостям.

— Наверняка герцог все же приготовил нам сюрприз. Тебе так не кажется, Феликс? Может быть, он угостит нас зайчатиной в маринаде? — ядовито произнес Эвлалий. — У лангобардов ведь такая чудесная кухня.

Невысокий толстяк лет сорока, прозванный жующим, резко дернул плечами, густо сплюнув на землю. Топнул ногой в богатом башмаке с серебряными петлями для шнурков. От его аристократической надменности не осталось следа. Никакой изысканной кухни лангобарды не имели. Издевательство было невыносимо.

— Мясо, угли, каша и соль, — задумчиво перечислил Гай.

— Чего ты бесишься, благородный Феликс? Не ты ли уверял нас, что прием будет достойным самого Цезаря? Нет, ты говорил: десяти Цезарей, одного Августа и двух Ромулов, не считая других основателей Рима![20] Ты обещал, что герцог соберет ради нас лучших поваров, а он даже не соизволит поприветствовать нас. Для чего, по-твоему, мы так разоделись и маршируем теперь как отряд палатинских павлинов?[21]

— Валент, попроси его замолчать! — басом взмолился толстяк.

— Прекратите ссору.

— Прекратите, во имя всех святых! — грозно добавил Гай.

— Клянусь господом нашим Иисусом Христом, они готовились принять нас лучше! — залепетал Феликс, жирными пальцами разглаживая складки зеленой туники, под которой он прятал кольчугу. Толстяк явно чувствовал потребность оправдаться. — Нельзя же наносить оскорбление стольким благородным фамилиям. Наше слово имеет вес в Константинополе и у нас есть силы, чтобы ответить.

— Я тоже думаю, что такой прием неспроста, — добавил Марцелл. — Все они наглые выродки, прости меня божья матерь. Но даже лангобарды знают, где заканчивается гостеприимство и начинается вызов. Как они после такого рассчитывают вести переговоры?

— Не забывайте: византийские войска разбиты. Потери лангобардов велики, но они победители. Они победили без короля, которого сами же убили. Клеф уничтожил слишком много их знати, жаль не всю. Юстин рассчитывал, что разделенная на герцогства держава не сможет выстоять против его легионов. Лангобарды показали чего стоят армии Константинополя.

— Как это относится к нам? Мы не сражались на стороне императора. Пускай божественный Юстин сам решает свои проблемы, нам он ни единожды не помог.[22]

«Лангобардов не отличает политический талант, вероломство — вот самое изощренное их коварство. Привычки варваров просты настолько, насколько они могут быть просты, являясь еще и грубыми одновременно», — подумал Валент. Только уверенность в своих силах могла побудить герцога отказаться от обычая лично встречать гостей равных ему по статусу. «Значит, он не считает нас достаточной силой, не считает меня равным себе».

На ступенях их встретил отряд германцев в полном вооружении. Вперед выступил среднего роста варвар с круглым щитом, на котором красовался крылатый серебряный крест — символ телохранителей герцога Андоина. Грязные светлые волосы обрамляли суровое покрытое татуировками лицо. Не менее устрашающе выглядели и другие воины. Их лица также были татуированы, а у многих еще и выкрашены в красный или зеленый цвет. Волосы некоторых свисали по щекам и сплетались с бородами.

Ожидая римлян, командир лангобардов поглаживал длинные пшеничные усы. Скрыть беспокойство он не мог. Когда делегация приблизилась, начальник варваров поклонился и, стараясь быть понятым, заговорил на плохой латыни:

— Приветствую благородных гостей моего господина! Мое имя Бертар. Я начальник караула. Оставьте свою охрану с моими людьми и идите за мной. Герцог ожидает вас.

— Привет и тебе! — коротко ответил Валент.

Римляне молча последовали за лангобардом.

Валент не мог узнать дома, в котором прошло немало лет его детства. Всюду царили вонь и грязь, лежали нечистоты, через которые приходилось каждый раз перешагивать. Старинные фрески были изуродованы. Новые хозяева виллы выцарапывали глаза фавнам, а девам-охотницам подрисовывали громадные груди и гениталии.[23] Лица нимф в одной из сцен сельской идиллии кто-то измазал дерьмом. Мозаики на полу местами были разбиты.

Они прошли через комнаты, когда-то полные клиентов и слуг. Затем миновали обеденный зал, где очевидно не так давно закончился пир. Проникая всюду, в воздухе висел тяжелый запах пивной мочи. Собаки грызли кости, лежа на усыпанном мусором полу. Несколько пугливых рабынь в разорванных одеждах убирали остатки еды с разбитых топорами резных столов. Роем носились мухи.

Сын Марцелла споткнулся, перешагивая через груду поломанной мебели. Его плащ зацепился за обломок ножки и затрещал. Юноша чудом удержался на ногах. Насмешка исказила татуированное лицо лангобарда. «Почему Андоин церемонится с этими трусливыми выродками? Почему он терпит их у себя под боком? Они не могут даже твердо стоять на ногах. Они не мужчины. Мы смели бы их в первой же атаке, как сделали это с этим бараньим дерьмом — солдатами императора. Разряженные шлюхи, вымазанные своими ароматами из подохших птиц», — мысленно ворчал он.

— Вот дьявольская напасть! — выругался молодой человек.

Рыжий пес залился лаем, поднявшись на шум.

— Я вырву тебе всю шерсть! Вырежу и съем твое поганое сердце! — проревел Бертар, впиваясь желтыми звериными глазами в животное.

Собака испуганно попятилась, скользнув под другой стол.

Заметив волнение на лице Феликса, германец вновь усмехнулся: «Протухший каплун. Баба!» Его презрение к этим людям было безгранично. Как мог всемогущий бог-отец сотворить таких бесполезных и глупых существ как римляне?

— Все в порядке? — поинтересовался Марцелл.

— Да, отец.

— Теперь сюда! — указал лангобард.

Они поднялись по мраморной лестнице. Перед ними оказался вход в коридор, который, как знал Валент, вел к главному залу дома. Группа караульных германцев проводила гостей надменными взглядами. Никто из римлян не произнес ни слова. Двигаясь по коридору, Валент бросил взгляд в одно из окон, заметив, как спокойно тянутся вдаль поля пшеницы. «Они всегда будут такими», — подумал он. Какие бы беды не поражали землю, он был в этом уверен.

В прошлое лето чума унесла тысячи колонов; столь же страшная, что пронеслась по стране накануне вторжения длиннобородых германцев. От странного мора погибал скот. Во всех церквях, еще не разграбленных лангобардами, священники произносили молитвы. Спасения не было. Только зима принесла облегчение. Почти каждый год народ Италии голодал. Люди называли лишь одну причину бед — набеги лангобардов. Справиться с этой напастью страна не могла.

10

Коридор закончился. Гости вместе с провожатым вошли в большой зал, роспись которого была сохранена почти без повреждений. Слева перед арочным портиком стояли дружинники Андоина. Их было не менее двадцати. Справа — на стульях и скамьях разместились знатные лангобарды. Среди них имелись и женщины, безвкусно наряженные и чрезмерно украшенные драгоценностями, которые их мужья добывали грабежом. В центре помещения в окружении приближенных, на высоком кресле восседал сам герцог. За его спиной стояли друзья и советники. Несмотря на приток свежего воздуха в зале ощущался какой-то неприятный сладковатый запах.

— Мертвы либо они, либо мы, — попытался негромко пошутить Марцелл.

«Здесь действительно пахнет смертью», — подумал Валент.

Он твердо решил не участвовать в нелепой церемонии и, чего бы это ни стоило, говорить с герцогом на равных. Слабым поднятием правой руки сенатор дал понять о своем выборе другим представителям знати. Гай одобрил решение кивком головы.

— Возможно, стоит… — засомневался Феликс.

— Нет, — пресек его Валент.

— Нет, во имя наших предков. Иначе мы все сейчас потеряем: и лицо, и земли, — поддержал его племянник.

Валент вспомнил как погиб Эвлалий. Люди папы удавили его во время поездки в Рим. В отличие от остальных — он не предавал, а сам пал жертвой предательства. Меньше чем через год после этого Валент лишился всего и стал беглецом. Гай оставил его последним, все же перейдя под власть лангобардов. События не оставили ему выбора: как участник заговора против владычества Византии он не мог надеяться на милость; папа и император одинаково считали его врагом.

Делегация двинулась вперед. Герцог поднял руку, когда римляне приблизились и, не вставая, заговорил:

— Приветствую тебя Валент! Рад видеть моих римских друзей.

— Привет тебе славный герцог!

Андоин улыбнулся. На его широком лице не было татуировок, но по левой щеке глубокой розовой полосой пробегал свежий шрам. Закрывавшие лоб волосы не позволяли сказать, продолжается ли шрам выше. Под широким кривым носом герцог носил рыжие усы. В голубых глазах варвара горели огоньки грубой хитрость и отваги. Длинные волосы его были аккуратно расчесаны, челка подстрижена ровно над бровями. Голову покрывал плетенный золотой обруч весь усыпанный речным жемчугом. Под синим плащом, Андоин носил длинную белую шерстяную рубаху и широкие синие штаны.

«Он становится все богаче», — подумал Валент. Вместо привычных сапог он заметил на герцоге мягкие кожаные башмаки, такие же в каких ходили богатые византийские горожане. Золотые застежки на них тоже украшал жемчуг.

— Как здоровье вашего императора и моего скорого родственника? — насмешливо спросил Андоин, оттопыривая верхнюю губу.

Его латынь была неплоха, но многие звуки он произносил чересчур твердо.

— Ты удивляешь меня, — улыбнулся Валент. — Раз божественный Юстин решил стать твоим родственником, то наверняка не мне говорить о его здоровье. По-моему он не заслуживает благосклонности Христа и вряд ли может надеяться на долгие годы. Народ его тоже, как говорят, не любит.

— Какое нам дело до этого наглого и малодушного человека? Тебе нужен такой родственник, отважный Андоин? — добавил Гай.

Стукнув ладонью по периллу своего трона, герцог расхохотался, широко раскрыв рот полный желтоватых зубов. Римляне и все вокруг тоже засмеялись.

— Ты знаешь Валент, что я не убью тебя. Ты просто нравишься мне, Валент. И тебя Гай я люблю не меньше, ты храбрый воин и в тебе есть мужская дерзость. Жаль, что ты не родился лангобардом.

— Зачем родственнику автократора вообще думать о таких вещах, давай поговорим о деле. Для чего ты хотел видеть меня? Тебе нужны мои поздравления?

Лицо Андоина стало серьезным. Он только недавно вернулся из Павия с немалой добычей. Город, который лангобарды осаждали почти три года пал. Посланная ему на выручку византийская армия погибла. Под властью Юстина II на Апенинском полуострове остались кроме Равенны лишь Романья, берег от Римини до Анконы, Рим и южные земли. Победа, как считал герцог, давала ему право на подчинение римской знати. Однако римляне вели себя не так, как он предполагал. Они насмехались над автократором, не выказывая почтение и ему — славному и могучему герцогу. Он понял: победа над императором еще не означает подчинения своевольной знати.

«Я сломлю их. Если не убеждением сегодня, то непременно силой — завтра. Папа и император одинаково помогут мне своей трусостью. Они непременно отдадут в мои руки тех сенаторов, которым равно претит подчинение Константинополю и Риму. Они даже помогут мне их разгромить, не понимая, что убирают единственный камень лежащий на нашем пути к Риму», — твердо сказал себе Андоин. Его лицо разгладилось. Все ждали, что он ответит.

— Сейчас я покажу тебе мой свадебный подарок, Валент, — надменно произнес он, головой подав знак стражникам с крылатыми крестами на щитах, стоявшим у другого входа в зал.

Двери распахнулись, и смуглый раб внес в комнату закрытое тканью блюдо. Валент моментально почувствовал запах разлагающегося тела. Римляне сморщили носы.

— Что это? — негромко спросил Марцелл.

Феликс сделал пальцами жест недоумения, подумав: «Пусть только меня сейчас не стошнит. Иисус, умерший за нас на кресте, помоги мне! Ведь тебя, милостивый, никогда не тошнит. Пусть так будет и со мной». Лицо толстяка исказила мучительная гримаса.

— Раньше нас приглашали только на пиры, — прошептал Эвлалий.

Герцог широко улыбнулся, покидая кресло. «Настоящему воину нечего бояться вони. Это удел избалованных римских матрон, привыкших к фимиаму», — прочел Валент на его лице. Раскачивая плечами, вождь лангобардов подошел к рабу державшему блюдо и сорвал покров. Под плотной тканью оказалась человеческая голова, начавшая уже темнеть от разложения. Неприятный запах усилился.

— Это и есть мой подарок. Но я взял его сам.

— Чья это голова? — спросил Валент, стараясь дышать ртом.

Глаза Андоина сузились. Лицо варвара на мгновение стало мягким и добрым.

— Это зять императора, Бадуарий, войско которого я уничтожил. Он не погиб в сражении. Его жизнь кончилась позорно, недостойно военного вождя. Его череп мой ювелир превратит в чашу, как делают гунны. Вдова Бадуария — моя по праву. Я уже потребовал ее у Юстина.

— Зачем ты хотел меня видеть? — неожиданно сурово спросил Валент.

— Выдай мне римских солдат, что ты укрываешь, — прямо ответил герцог.

— Выдам, когда божественный Юстин пришлет тебе в подарок свою дочь.

— Не шути со мной. Отдай мне воинов императора. Их привел к тебе этот готский выродок… Феодагат. Он убил много моих людей. Я хочу наказать его. Отдай, Валент, ты ведь не любишь этих византийских собак. Так ты сможешь подкрепить нашу дружбу.

Взгляд римлянина похолодел. Герцог понял, что напрасно собрал в зале столько лишних глаз. Мысленно он проклял все эти глупые правила приемов, которым уговорили его последовать зависимые италийские землевладельцы.

— Между нами мир.

— Мир, — кивнул головой Андоин, знаком приказывая унести голову.

— Люди, просившие у меня покровительства, получили его. Я не могу отдать их кому бы то ни было, даже самому близкому другу. Если они захотят вернуться к императору, то вернутся. Но это будет их собственное решение. Оно не обесценит моего слова, даже если ты перебьешь их всех по дороге в Иллирию.

Герцог внимательно посмотрел в глаза римлянину. Он подошел к нему совсем близко и Валент почувствовал кислый запах годами немытого тела. «Варвар. Грязный, глупый варвар. Почему у меня нет сил выбросить тебя и все твои орды вон из Италии, отправив туда же византийских нахлебников?» — подумал он.

— Пусть все уйдут! Остаться только членам моего совета! — проревел Андоин, показывая, каким свирепым нравом обладал.

Италийцы удалились молча, варвары — ворча от неудовольствия. Андоин играл в опасную игру. Он не обладал той властью, которую стремился сейчас показать. Валент знал это и понял, что сегодня одержит победу. Осознав свой промах, вождь лангобардов решил изменить подход. Нажать на римлян сильнее он не мог.

Герцог подошел к членам своего совета и что-то тихо сказал, показав гостям спину. Потом повернулся. Поднял с мягкого табурета свой меч. Оперся на него.

— Зачем нам так много спорить? — ласково заговорил Аммоний, приближенный к Андоину римский аристократ с заплывшим от жира лицом. — Для чего столько упорства показывать друг другу? Все чего хотят люди, это мир и порядок. Спросите меня, пожалел ли я хоть раз, что поддержал лангобардов? Спроси меня ты, Гай, мы вместе росли. Вспомни, как мы подсматривали за той грудастой рабыней в саду, как однажды подменили на кухне поросят мертвыми крысами. Разве жизнь стала менее хороша? Чего я лишился, присягнув герцогу?

Гай нервно соединил плоские губы.

— Все чего я хочу — это стать сильней, защитив своих друзей, сделав их сильнее и богаче. Я христианин и, клянусь, не предаю тех, кто мне верен, — сказал герцог, возвращаясь в свое кресло.

— Каково твое предложение, Андоин? — спросил Валент, зная, каким будет ответ.

— Друзья мои, переходите под руку славного герцога. Ни один из других германских вождей не посмеет разорять ваши земли, — подняв указательный палец, произнес Аммоний. — Те, кто уповает на римский сенат глупцы. Твоя ставка на собственные силы, Валент, тоже неразумна, она просто расточительна. Сенатор Памфроний предлагает знати самой обложить себя чрезвычайными сборами, чтобы дать императору деньги для войны с герцогами.

— Глупая затея, — сказал Марцелл.

— Я тоже так считаю, — кивнул головой Аммоний. — Даже сейчас империя не в силах справиться с лангобардами, а что если королем станет Андоин? Если мы все поддержим его так и будет. Все германские вожди должны будут подчиниться его воле, даже эти жадные свевы и саксы.[24] В Италии наступит мир. Чего еще можно желать? Или вы хотите, чтобы этот осел Памфроний отдал италийские деньги на авантюры Юстина?

— Зачем говорить о Памфронии? Он ничего не добьется, даже если все сенаторы поддержат его идею. Нужно… — начал Гай, но оборвался, вспомнив, кто его окружает. Мысленно он дал себе закончить фразу: «…самим вышвырнуть отсюда лангобардов, а император пускай играет в свои бесконечные игры на Востоке. Если постараться, то это еще можно сделать. Нужно только объединить больше знати, а дальше шайку за шайкой, герцога за герцогом разгромить варваров».

— Скажи, мудрый Феликс, разве заслужили эти константинопольские крысы хоть один италийский динарий?

— Пусть Памфонии сам собирает деньги на подарки или еще что для автократора.

— Объедините силы с нами!

— Я хочу только видеть вас рядом с собой, — добавил герцог. — Никто из римской знати не имеет таких военных сил как ваш союз. Вместе мы могли бы получить Рим. Равенна пала бы вслед за этим. Папа склонил бы голову, а экзарх бежал бы от нас как заяц.[25]

— Все это красивые слова, но каковы будут условия?

— Половина всех ваших владений и присяга на верность. В остальных поместьях вы обязаны принять и расселить рода лангобардов, взяв мужчин в свои дружины. Ежегодно треть доходов вы будете отдавать герцогу — своему вождю. Все земледельцы должны оставаться там, где они есть для уточнения сведений. Аммоий уже заготовил списки.

«Списки отторгаемого имущества. Они хотят забрать лучшее, а остальное держать в своих руках», — мысленно прошипел Эвлалий. Покорив Италию, готы взяли себе лишь треть владений римской знати. Лангобарды хотели получить все. Изгоняя римских собственников, варварская знать сама занимала их место. Рабы и колоны римских господ становились зависимыми людьми вождей лангобардов.

При Юстиниане Восточная Римская империя отвоевала Италию у готов, используя лангобардов как союзников. Старые имущественные права были восстановлены. Когда лангобарды явились на древнюю землю в своих интересах, империя не нашла способа остановить захватчиков. Власть экзарха оказалась неподкрепленной реальными силами. Италийской аристократии вновь приходилось самой искать выход.

Марцелл погладил свои впалые щеки. На мгновение образовалась пауза. Феликс и Гай переглянулись. Широкоплечий лангобард в кожаном плаще отделился от свиты герцога и сказал, ужасно коверкая слова:

— Ваша земли не станут разоряться, если ты принимаешь речь и рука герцога.

— Безопасность в случае войны, — пояснил Секст Нициан, главный советник герцога, полноватый сорокалетний мужчина с густой шевелюрой. — Послушай, Валент. Не хочешь отдать императорских дезертиров, не нужно. Слово каждого благородного римлянина тяжелее свинца и дороже, чем серебро. Если ты перейдешь под власть лангобардов, а за тобой последуют и другие, то твои гости должны будут немедленно вернуться домой или остаться в числе твоих букелариев.

— Мне нужна только голова Феодагата. Этот готский потомок навозной змеи убил одного из моих сыновей. Лучшего сына. Я хочу его смерти взамен.

— Он под моей защитой. Но мы обсудим твое предложение, Андоин. Мы все обсудим и сообщим, что решили.

— Нет, я хочу получить ответ, прежде чем вы уедете, — бросил герцог, почувствовав свою силу. — Мне нужен ваш ответ.

Валент попытался справиться со вспышкой гнева. «Вот нахальный дикарь. Ты так хочешь услышать мое „нет“? Откуда в тебе столько наглости? Почему тебе обязательно так нужно рассердить меня? Ты наверняка хочешь говорить на привычном языке грубости», — подумал он, решив не поддаваться.

Лангобарды считались самыми дикими из пришедших на римскую землю народов. Они жили родами, в которых все мужчины являлись воинами. Свирепый нрав был в крови у «длиннобородых». Даже внешне эти варвары отличались от других племен: они татуировали и красили лица в зеленый цвет. Христианство не изменило их нрав.

Гай скользнут тревожным взором по лицу Валента.

— Это неприемлемые условия. Ты называешь нас друзьями, но не встретил нас, как велит закон гостеприимства. Ты сидишь, но не предложил нам сесть. Герцог Сполетский давно хочет захватить Рим, он не менее могуществен, чем ты. Но он не разговаривает со мной так. Не забывай, что мы помогли тебе разбить армию Юстина, отказавшись поддержать ее вторжение. Мы сделали это потому, что не желаем ничьей власти над собой и не хотим, чтобы над вами тоже была чужая власть.

Валент знал, что расчет был другим. Война между Византией и лангобардами ослабила обе стороны, дав время его партии собрать силы, чтобы попытаться изгнать из страны варваров и слуг автократора. Часть епископов поддержала заговорщиков. Теперь требовалось нейтрализовать или склонить на свою сторону папу. У виллы герцога находилось вдвое больше букелариев, чем имелось прежде у Валента и его сторонников. Андоину не могли об этом не сообщить.

— Подлый герцог Сполетский! Сын змеи и жабы! Пусть чума и огонь уничтожат все его земли и эту навозную яму Сполето. Пусть смерть лишит его племени! — неожиданно взорвался Андоин. — Зачем ты о нем вспомнил? Зачем? Ненавижу это дьявольское отродье!

Видя гнев своего господина, дружинники у дверей похватались за оружие.

— Ты дослушаешь мой ответ, славный Андоин?

— Какой ответ!?

— Твои условия неприемлемы, но я остаюсь твоим другом. Герцог Сполетский предложил мне более выгодную сделку. Он обещал не трогать поместий, принадлежащих мне и моим союзникам, а отдать нам половину добычи и владений, завоеванных в общем походе на Рим. Всех соплеменников он планирует расселить на новых землях, закрепив их за собой.

— Дерьмо плешивой овцы! Он собирается захватить Рим?

— Да.

— Небесный отец!

— Гнев ни к чему не ведет. Успокойся, господин, — прошептал герцогу Секст Нициан. — Будь сдержан как всегда. Дослушай, своего опасного друга.

Андоин почесал черными ногтями шрам на лице и принялся приглаживать челку. Он думал, что прячет изуродованный лоб, но еще больше открывал свои чувства.

— Пусть Валент скажет, что он ответил, — негромко добавил Транзамунд, могучего сложения варвар, молчаливо следивший за всем до этого момента. — Нам нужно это знать! Что если война вспыхнет еще до зимы?

Его поддержали другие негромкие голоса.

— Что ты ему ответил, благородный Валент? — выдавил из себя герцог, отчаянно справляясь со слепящей яростью. Он чувствовал, что несвоевременно обострял прежде добрые отношения.

Упомянутый герцог был давним врагом Андоина. В борьбе за обладание Римом оба германских вождя стояли на пути друг у друга. Получив бывшую столицу империи, Андоин рассчитывал стать королем. Того же желал его соперник.

«Мне прибавили благородства, — ехидно заметил римлянин. — Достойная победа, на краю смерти. Ну, что же я помогу вам передраться между собой мои добрые германские братья».

— Я сказал, что не могу принять его предложения, каким бы великодушным оно не являлось.

— Почему? Чего эта собака так расщедрилась?

— Мы говорили не так доверительно. Между нами нет давней дружбы. Но я знаю, что он хочет уничтожить тебя, отважный Андоин. Он боится, что ты ударишь ему в спину, когда он нападет на Рим. Как союзник я увеличиваю его силы. Но я не хочу помогать ему против тебя. И я не верю в то, что такая щедрость бывает надолго.

Андоин просиял от удовольствия.

«Ты даже не можешь поблагодарить меня, алчное животное», — мысленно усмехнулся Валент. Разговор был окончен. Герцог не мог теперь ультимативно требовать перехода римлян под свою власть. Невольно он становился заложником их игры.

— Вы доказали свою верность нашим клятвам. Придет время и вы примете мое предложение, — дружелюбно произнес Андоин. — И ты примешь его, Валент, и станешь моим родственником. Я устрою свадьбу, каких не видела еще эта страна. Ты ведь овдовел так давно!

— Благодарю тебя, отважный Андоин! Твоя дружба самый ценный дар для меня. Все что говорит твое великое сердце, радует и мое. Прими предложение поохотиться вместе в будущем месяце.

— Хорошо! Пусть будет так. Мое копье поразит оленя вместе с твоим. Я пошлю к тебе своего человека, и мы поохотимся. Мы хорошо поохотимся!

По взглядам друзей Валент понял: нужно немедленно выходить из разговора. Так он считал и сам. Момент был подходящий. Они получили время, такое драгоценное и столь нужное.

— Теперь мы должны уйти. Славных тебе дел, храбрый Андоин! Мы продолжим наш разговор на охоте, а затем за щедрым столом.

— Идите! Пусть защитит вас бог! — ответил герцог.

Валент почувствовал, что весь промок. Вдали сверкали молнии. Черное небо потоками изрыгало воду. Вытянув ноги, он сидел под грушевым деревом. Отскакивая от земли, капли подпрыгивали и падали снова. «Как же я смог так заснуть?» — подумал он. Недоеденная груша выпалу у него из руки, покатившись в лужу. Он пошевелил измазанной грязью рукой. Усталости больше не было: тело двигалось легко, ноги не болели. Мысленно римлянин благословил этот дождь и это дерево, теперь дикое, но когда-то посаженное людьми. И еще он благословил одного человека спасенного им прежде.

11

Рыва указал в сторону реки. Дунай сверкал вдалеке миллионом серебряных бликов. Путники остановились. Двое молодых воинов осторожно спустились с лесистого холма. Через некоторое время они вернулись и повели отряд вниз к реке. Не доходя до берега, варвары разобрали неприметный завал из веток. Под ним они нашли вместительную лодку, которую волоком по траве и песку потянули к воде. Все движения воинов были уверенными и быстрыми.

— Ты свободен, — сказал мальчику Рыва, когда лодка достигла реки. — Мы уходим. Можешь возвращаться.

Босыми ногами Амвр стоял в теплой воде, на скользящем от легких волн приятном песке. Стайки мальков шустрили вокруг. Ветер ласкал никогда не чесаные волосы мальчика. Ребенок щурился от ярких лучей солнца, слушая пронзительные голоса чаек. «Вот кто свободен, птицы!» — думал он. Было удивительно хорошо и спокойно. Дунай переливался и завораживал. «Что же там за рекой? Вот бы мне чайкой перенестись и посмотреть. Что за жизнь там может быть? И почему те двое хотели попасть туда? Может быть…», — размышлял мальчик. Но мысли его оборвал голос рыжего варвара:

— Ты свободен. Возвращайся туда, где твои родичи.

— Я не знаю… — робко сказал Амвр. — Мне некуда идти.

— Совсем некуда? Ты что, мальчик? — удивился Рыва, снимая кожаные башмаки и входя в воду. — Совсем некуда?

— Первый раз у нас такой пленник. Его отпускаешь, а он не идет, — пошутил молодой воин. — Может, ему нужна награда за освобождение?

— Не смейтесь, — осадил соплеменников рыжебородый.

Уста Амвра плотно сжались. Терпеливо, но с тревогой дикого зверя в глазах смотрел он на варваров забиравшихся в лодку. Рыва еще раз оглядел жалкого и грязного мальчика, в лице которого только что проявилось что-то новое. Он медленно почесал подбородок, а потом сказал:

— Чего ты хочешь, волчонок?

— Я хочу туда, — малыш уверенно указал рукой на противоположный берег. — Я хочу с вами за Дунай.

— Тогда садись в лодку, — ответил Рыва, не обращая внимания на удивление других воинов. — Беги! Быстро!

Разбрызгивая воду, Амвр бросился к лодке сломя голову.

— Почему ты решил уйти с нами? — спросил рыжебородый варвар, когда лодка уже далеко отошла от берега. — У тебя нет родных?

— Да. Никого. И я… Я хочу жить… по-другому. Не как было.

— Ну, тогда ты правильно все сделал. Добрые духи тебя навели на этот путь, — улыбнулся Рыва. — Есть хочешь?

Малыш робко кивнул головой. Каштановые пряди упали на низкие прямые брови. Сжались полноватые губы. Он сглотнул слюну. В животе было совсем пусто.

— Сейчас ничего нет. Все радости жизни на том берегу, — произнес варвар. Подмигнул мальчику рыжим глазом. — Леший нам помогал, спасибо ему. Водяной будь и ты добр к нам.[26] Спасибо богам, что оберегают нас. На родной земле отблагодарим их!

Мальчик не понял, каких богов поминал варвар. Мир, в который он вступал, был ему неизвестен.

12

Человек сидевший перед Евгением выглядел странно. Он был когда-то хорошо одет, но туника его изорвалась и потускнела, а редкие волосы на рано опустевшей макушке были всклокочены.

Посетитель зашёл в лавку совсем недавно, но старый картограф сразу почувствовал в нем что-то не то. Лицо торговца пряностями, как представился гость, было исхудалым и бледным, щеки ввалились, а тонкие слегка усмехающиеся уста почти растворились на нем. Такой вид мог показаться жалким, если бы не прямой и сильный взгляд до прозрачности голубых глаз. Посетитель был широк в плечах, имел хороший рост, но немного сутулился. Он не походил ни на торговца, ни на воина, хотя на поясе его висели длинный меч и кинжал. Все это было странно.

— Так значит, почтенный Валент, ты хочешь приобрести у меня несколько карт? — переспросил старый картограф.

— Мне рекомендовали тебя, как мастера своего дела.

— Но почему же ты не хочешь подождать, пока я изготовлю карту по твоему заказу, а стремишься сразу выбрать готовую?

— Мои дела не терпят отлагательства, поэтому и я не имею времени ждать.

— Ты, наверное, обучался риторике, раз так легко умеешь все прояснить. Но, я не могу понять, почему тебе потребовались карты Фракии и Иллирии, а не задунайских областей? Разве ты не ведешь торговлю в этих землях, как сказал?

— Все верно, но в краю варваров мы обходимся проводниками. Не говори мне, что римляне когда-то владели областью за рекой, а ты мог бы сделать мне копию со старых карт. Даже лучшая работа оказалась бы здесь не точна. Мои дела требуют полного представления о маршрутах в империи, о реках, горах, портах и городах. За это я и готов тебе сейчас заплатить.

Евгений доброжелательно поклонился. Слово «заплатить» понравилось картографу. Лицо его теперь излучало внимание и открытость. Он поднялся и предложил гостю подняться на второй этаж в мастерскую.

— Ты выглядишь очень сурово для купца, но я понимаю, по-другому — без оружия — в диком краю севера невозможно. Сейчас я покажу тебе, то, что у меня есть.

— Только сила и молитва могут защитить христианина в пути за Дунай, — промолвил Валент. — Твоя помощь, надеюсь, позволит нам ускорить доставку товара.

— Прости мое любопытство, почтенный, я изучаю земную твердь и всегда стараюсь знать то, чего, как ты сказал, нет среди старых карт. Среди моих знакомых нет торговцев бывавших за Дунаем. Доходное ли дело, которым ты занят?

— Не только черный перец приносит мне некоторые барыши, — с терпением ответил Валент, которому совсем не нравились вопросы Евгения. — Покупка и продажа рабов, гораздо надёжней. Варвары, не знающие света законов, охотно продают своих соплеменников. Таковы их нравы.

— Да, в таком деле нужно знать все рынки Византии.

— Не выгодно отдавать другим ценный товар в Мизии, гораздо лучше сбыть его самому ближе к югу.

— Да, да, да, — закряхтел Евгений, поднимаясь по скрипучим ступеням: ответы Валента успокоили его подозрительность.

Покупатель выдохнул и мысленно выругался. Любопытство никогда не нравилось ему, особенно когда принуждало выкручиваться всеми силами. «Каким бы не оказался завтрашний день, но карты империи мне могут очень пригодиться. Жаль, что Роман не сумел достать их для меня в Италии».

Картограф не был еще очень стар, но громоздившийся на коротких ножках живот мешал ему уверенно двигаться. Неестественно худыми руками он придерживался стен, помогая себе ползти вверх. Пользуясь моментом, Валент внимательней рассмотрел Евгения. Жидкая белая борода не украшала и не уродовала лица картографа, а большой от природы нос терялся на фоне тяжёлых от жира щек. Одет был хозяин лавки в простую серую тунику.

— Жена, принеси мне вина! — закричал Евгений, даже не подумавший угостить гостя. — Хочу пить! И позови сюда учеников, хватит им спать!

Валент беззвучно усмехнулся, шагнув вслед за хозяином лавки в мастерскую. Среди пыльных полок и заваленных черновым папирусом столов он вскоре нашел то, что искал. На покупку большой пергаментной карты в кожаном футляре ушли почти все оставшиеся деньги. Шесть дополнявших ее папирусных карт, явно выполненных учениками, Евгений уступил почти даром.

— Ты ведь понимаешь, почтенный, папирус привозят к нам из Египта. Но пергамент у меня всегда первоклассный. За него недешево приходится платить. Его ведь изготовляют из шкур животных вымоченных в известковом растворе. Это все-таки не тростник с Нила, — произнес картограф заискивающим тоном, как бы оправдываясь. В душе он был доволен.

Валент чувствовал, как с каждой отсчитываемой монетой подозрительность хозяина исчезала. Получив все причитавшееся в золоте, Евгений заулыбался и стал очень любезен. «Я вижу, ты любишь деньги больше, чем мощи святых», — отметил гость. Он решил не отталкивать Евгения. Знакомство с картографом могло еще пригодиться. Его связи тоже могли оказаться небесполезны. Кто знал, что предстояло впереди?

— Пенелопа, принеси нам еще вина! — прокричал хозяин. — Добродетельный гость, ты ведь не откажешь старому ученому мужу? Выпьем за наше знакомство?

— Прекрасная идея.

Они пересели за другой стол. Тощая служанка поставила на стол кувшин и чистый стакан. Хозяин разлил вино. Они остались наедине. Двоих учеников Евгений отослал сразу, как речь зашла об оплате.

— Как все теперь дорого. За чернила приходится платить как за молоко богоматери. Да простит меня господь за такое сравнение! Они ведь не исцеляют от любой болезни. Ими только можно писать. Кто вернет нам «золотой век» Юстиниана, когда казна мудрого Анастасия всем начала приносить пользу?[27] В те лета мое ремесло давало немало. Теперь? Нет. Благо, что моя единственная дочь выбилась в люди. Достойный, достойный выбор.

Покупатель сочувственно вздохнул. Они выпили. Вино не оказалось чересчур кислым, но немного горчило. «Всегда считал иллирийские вина хуже даже македонских», — подумал Валент. Хозяин поморщился. Выкатил красные глаза.

— Ты не поверишь, почтенный. Она замужем за важным чиновником в столице.

— В наши дни непросто прокормить семью. Еще сложней удачно устроить детей. Каждому приходится изыскивать разумные пути к счастью у очага.

— Да, да, — промычал картограф.

Вино снова потекло в глиняные стаканы. Валент заметил, что не только оно доставляло хозяину радость. Толстые проворные пальцы Евгения ласкали мягкую замшу кошелька. Солиды в нем согревали сердце старого ловкача.

— Скажи, почтенный Валент, бывают ли у тебя важные дела в Константинополе?

— Вполне возможно вскоре… — сухо ответил посетитель.

— Да, да. Все понимаю, — откашлялся старик. Он решил не проявлять дальше любопытство, а сразу сделать предложение, которое делал каждому серьезному покупателю: — Мой зять, Ефремий, достойный человек, со многими знакомствами в столице. Он важное лицо при логофете ведомства взыскания налогов.[28] Ссылайся на меня, если понадобится помощь. Он не откажет. Берет немного.

— Спасибо за совет, почтенный Евгений.

— Ефремий, его зовут. Ох, что за время, — наигранно произнес картограф. — Несправедливости так часто происходят. Так часто…

— Как только будет нужно, сразу обращусь.

Ставни были широко раскрыты. Вечерний свет, падавший на кожу, ласкал неназойливым теплом. С улицы доносились голоса лоточников. Изредка раздавались выкрики строителей. Они ремонтировали крышу соседнего дома. Усталые люди медленно выкладывали черепицу.

— Мне тоже не мешало бы поправить крышу, — пожаловался Евгений.

«А мне найти ее для себя», — подумал Валент.

— Осенью и зимой вода так и бежит. Хотел поручить это ученикам, но разве они справятся? Бестолковый народ! Только и могут переводить чернила на свою мазню. И когда только от них будет толк…

Хозяин разлил последнее вино.

— Как идет торговля на Адриатике? — поинтересовался Валент.

— Плохо. Еще десять лет назад кораблей было больше. С ними и заказов — больше. Но Диррахий и Никополь еще ничего живут. Вот города поменьше… Там одна беда. Многие совсем запустели. О Далмации и говорить нечего. Никакой жизни. И все бы ничего, но налоги…

— Пошлины на все.

— Пенелопа, принеси чего пожевать!

Появилась служанка. Поставила на стол блюдо с оливками и серый хлеб.

— Угостись, почтенный!

— Благодарю.

Гость отпил вина. Взял ломоть хлеба и пару маслин.

— Так о чем я размышлял? Ах да, Салона! Там живет мой брат. Имеет мастерскую корабельной снасти. Десятка два рабов плетут канаты. И что-то кажется еще… Не помню. Хороший город, только неспокойный.

— Бывал в Салоне, — с важностью произнес Валент.

Он видел город издалека. Простившись с Романом, беглец уклонялся от ненужных встреч. Он обходил города, останавливаясь только в предместьях.

— Да, был когда-то город! Лет сорок как его разорили готы. Восстановился понемногу. Но больше селятся теперь все в Сплите, где дворец и гробница славного Диоклетиана. За стенами спокойней. Там мастерская и у брата.

— Теперь разве мирно?

— Мирно!? Минувшим летом скифы разорили всю округу.[29] У брата убежали два раба. Из самых лучших. Мастера. Как он ругался! Прости его Христос! На лодках варвары подошли к нескольким кораблям. Захватили. Разграбили. Сожгли, конечно! Какая тут торговля?

— Империя ослабла. Границу на замке никто не держат. В этом все дело. Или я неправ?

Картограф отмахнулся пухлой ладонью. Повернул голову к окну.

— Когда держали? Только, что при Константине? Так триста лет прошло.

— В самом деле, столько?

— О! Теперь любое племя дикарей творит, что только вздумается. Кочевники, горцы, свирепые обитатели лесов — все они проникают к нам свободно. Мы здесь еще ничего живем. Слава нашему хитрому магистру Иоанну.[30] Старик знает свое дело. Иллирийская армия хоть и невелика, но кое на что способна.

— Все равно приграничные земли небезопасны.

— На севере то как?

— Когда ты у варваров, не беда. Горе, если они переплывут Дунай. И уж если попадешься им здесь, положиться можно на одно распятие. Увы!

— Печальны дела нашего государства. Еще в годы моего ученичества у славного Солона из Эфеса мы наносили на папирус много городов во Фракии и Дакии! Теперь столько нет. Выпьем за то, чтобы новый цезарь Тиверий принес хоть немного облегчения!

— Выпьем! Говорят, бог послал нам доброго правителя.

— Хвала Иисусу! Главное, чтобы щедрого! — пискляво засмеялся старик. Откашлялся. Положил на зуб горьковатую черную маслину. Сплюнул косточку.

— Твоя правда, Евгений!

Валент улыбнулся. Взял хлебный ломоть. Проглотил последнее вино.

Кровельщики за окном закончили работу. Солнце наполовину скрылось за черепичными крышами домов. Морской прохладой дыхнул вечер.

— Благодарю за вино и прекрасное общество, — почтительно произнес Валент, повторив про себя имя рекомендованного чиновника. — Мне пора в дорогу.

— Обращайся, почтенный. Доброго тебе пути и удачи.

Покинув картографа, Валент постарался скорее оставить город. Средств отложенных на покупку лошади больше не было. Пришлось заплатить торговцу маслом ехавшему нужной дорогой, продолжив путешествие в крытой деревянной повозке.

13

— Разве здесь много рыбы? — удивился мальчик.

Под ногами его бежал ручей. Всматриваясь в него, малыш видел лишь гладкие камни и мелкие соринки, которыми играл неутомимый поток, прозрачный и быстрый.

— Что? — переспросил молодой склавин, звали которого Часлав.[31]

Две коротких косички свисали от висков варвара. Свободные сзади волосы закрывали шею, доходя до потертой рубахи. Светлый пушок выступал на необычно широком подбородке с ямочкой. Глаза юноши были немного раскосыми и смотрели удивленно. На поясе у него висел небольшой топор, а через плечо была перекинута сеть.

Осознав свою оплошность, малыш растерянно пожал плечами. «Конечно, в ручье нет никакой рыбы. Но тогда почему Рыва говорил про рыбу? Разве мы сможем без лодки поймать хоть одну рыбешку в реке?»

Пушистые кроны высоких деревьев устремлялись вверх. Рассеивали свет. Укрывали от зноя.

Юный склавин отмахнулся от назойливых комаров. Он все понял и улыбнулся.

— Мы пойдем вниз, — указал рукой парень. — Там заводь. В ней рыба. Ясно?

Малыш кивнул головой. По слову «рыба» он долгался о смысле сказанного.

Они перебрались через ручей, стараясь не поскользнуться. У высокой ели Часлав еще раз указал в ту сторону, куда они направлялись. Амвр кивнул головой. Молодой воин улыбнулся и потрепал волосы мальчугана. Они прошли еще около мили. Вскоре за деревьями показалась голубая даль.

— Река, — сказал юноша.

— Река, — повторил мальчик, вновь представив себе чудные искры Дуная. Рот его был приоткрыт, как всегда. Лицо казалось немного удивленным, смешным и наивным.

Часлав подобрал две длинных ветки и обтесал их. Малыш с любопытством следил за тем, как парень работает топором. Юноша показал мальчику, как нужно отсекать сучки и как лучше перерубать толстые части дерева.

Они продолжили путь и вскоре уже шли по песчаному берегу, в который незримо перешел лес.

— Смотри, здесь мы будем ловить рыбу.

Амвр перебросил пустой мешок на другое плечо. От зноя малыш весь вспотел. Ему хотелось пить. Он был голоден и с радостью искупался бы сейчас, если бы ему разрешили. Он сделал шаг к манящей воде.

— В воду нельзя! Распугаем рыбу, — остановил мальчика Часлав.

Малыш понял. Он кивнул головой и присел на корточки, обхватив колени руками. Амвр с тоской посмотрел вверх. Огромная птица кружила высоко в небе. «Высматривает добычу», — подумал мальчик.

Юноша сбросил на песок сеть и принялся аккуратно ее раскладывать. Потом он привязал к ней по краям палки. Малыш с любопытством следил за движениями молодого варвара. Ему ни разу еще не приходилось видеть, как и с помощью чего ловят рыбу.

— Эй, маленький римлянин, ты, что никогда не видел, как мастерят сеть?

Мальчик поднялся и подошел ближе. Он не знал что ответить. Теплый ветер играл в его густых волосах. «Почему они называют меня этим словом „римлянин“? Разве я римлянин?» — задумался он. От пастухов он много раз слышал это слово. Но так говорили они не о себе. Так называли солдат или чиновников, или господина. Себя пастухи называли просто «пастухами».

Часлав встал и принялся снимать одежду. Знаком он предложил мальчику последовать примеру. Оба быстро разулись. Сбросили штаны и рубахи. От легкого потока речного воздуха Амвр на мгновение почувствовал холод. Руки мальчика плотней прижались к хилому телу.

«Ты очень худой, — подумал Часлав. — Не хотел бы я родиться римлянином. Но ты теперь римлянином и не станешь. Вы там думаете, будто мы приходим потому, что голодные и злые. Или потому, что нас наслал ваш подземный бог зла — Сатана. Но это не так. Нас много и мы не истощены. Нам просто нужна земля, с которой вы не знаете что делать. Голодаете сами, но даете раздуваться вашему императору. Глупые люди!»

Речной залив был спокоен.

— Бери сеть. Возьми ее.

— Что мне делать?

— Смотри, что я беру. Понял? Делай то же.

Подняв сеть за привязанные к ней палки, рыбаки понесли ее к воде. Встревоженные ими утки поднялись ввысь. Захлопали крыльями. Юноша показал Амвру где и как им нужно идти. Малыш остался недалеко от берега. Вода покрывала его до груди. Она была теплой и казалась мягкой как пух. Приятное ощущение пробежало по телу мальчика. Часлав зашел дальше, туда, где вода доходила ему до плеч.

— Пошли! — скомандовал варвар и махнул рукой. — Медленно, медленно иди!

Они двинулись вперед, таща за собой начавшую наполняться сеть.

— Ох, — выдохнул маленький Амвр.

— Терпение. Терпение, — шутливо повторял варвар. — Разве не этому учат вас родные боги? Тяни. Тяни.

Малыш тянул. Тянул, прилагая все силы.

Улов оказался хорошим. Всю лишнюю рыбу и раков Часлав отпустил. Мелкой рыбешки почти не было. Юноша оставил не больше десяти рыбин. Ровно столько, сколько можно было поместить в мешке.

— Все. Ныряй. Делай, что хочешь, а я выпотрошу наш улов, — не без гордости произнес Часлав, садясь на песок.

Солнце пекло уже не так сильно.

Достав нож, юноша принялся чистить еще живых рыб.

Поняв, что теперь можно купаться мальчик бросился в воду. Шустрые маленькие рыбки помчались от него в разные стороны. Брызги летели направо и налево. Малыш не умел плавать. Он просто резвился в воде, не походя ни на человека, ни на обитателя реки. Наблюдая за ним, юноша расхохотался.

«Он просто ребенок. Как он может что-то понимать? Мы обязательно завоюем все, что нам нужно на том берегу».

14

Малыш прислонился к пахучей сосне, расположившись поодаль от остальных. Старые друзья навестили Рыву. Мужчины пили много сладкого медового вина, шумно говорили, смеялись безудержно и дерзко. Копья стояли рядом, упершись в дерево. Кабаньи кости догорали в костре. Рыжебородый варвар лежал под деревом и смеялся, сложив сильные руки на округлившийся живот.

— Ты помнишь, Рыва, как мы отбились от булгар?[32] — прорычал склавин косматыми черными бровями под густой русой челкой. Волосы на затылке и по бокам у него были коротко острижены. Красиво вились длинные каштановые усы.

— Разве я могу такое забыть, Волк!?

— Хорошо, брат!

— Отец расскажи, во имя Перуна! Расскажи! — взмолился голубоглазый юноша с недавно выросшей светлой бородкой.

— Да-да, Волк… Нам всем будет приятно послушать… вспомнить старые времена… — согласился рыжебородый варвар. Подмигнул боевому товарищу. — Ну? Не тяни, брат!

Амвр снял божью коровку с широкого листика. Посчитал темные крапинки на оранжевом фоне. Четыре. Значит ей четыре года. «Лети!» — беззвучно приказал малыш. Насекомое вспорхнуло с ладошки, полетело в сторону откуда доносились пьяные голоса и пахло жареным мясом.

Чернобровый склавин вытянул шею, украшенную золотым обручем римской работы:

— Булгары гнали нас много дней, хотели отнять добычу, что мы взяли тогда у дулебов.[33] Вел нас отважный князь Доброгнев.[34] Память ему в веках! Сотни две булгар шли по нашему следу, а потом и настигли нас. Не стало покоя. Днем стоило оторваться кому от повозок, как стрела пробивала ему грудь. Восьмерых мы потеряли от подлости булгар.

Рыва вздохнул. Потер красное ухо.

— На ночь мы смыкали повозки в круг и ждали. Кочевники видели наши костры и не нападали. Так было четыре ночи. Потом мы с Рывой сели подумать и решили: надо погасить огни и устроить засаду. Один день пройдем ускорено, а потом будем ночевать без костров. Князь дело одобрил. Так и вышло.

На вторую ночь булгары подошли с оружием к табору склавин. Напали с трех мест: конница ворвалась в середину лагеря, где должны были спать враги, а пешие воины подползли к повозкам с двух сторон. Завязался бой. Булгары поняли, что склавины не смыкали глаз. Всадники попробовали вырваться, по отряд дружинников перекрыл путь к отступлению. Те, что ушли, старались помочь соплеменникам. Стрелы и удары сыпались со всех сторон. От огненных снарядов загорелось несколько повозок. Но это не спасло попавших в западню всадников.

— Вот с этим мечом я прорубился в середину кровавого круга. Наш храбрый князь пал. Шлем его разлетелся пополам. Нас ослепила ярость. Одним ударом я свалил двух всадников. Кони носились, потеряв разум, ржали и подымались на дыбы. Осталось только четверо булгар. Рыва прижимал их со своими воинами, а я просто ломил вперед. Новый удар! Остался лишь один из этих шакалов. Он потерял лошадь и еле держался на кривых ногах, но отражал удары. Вот тогда я сказал ему: «Скоро тебе представать перед богами. Опусти меч и я отрублю твою голову! Так ты умрешь с оружием и честью». Тогда он бросился на свой меч и молча умер на коленях. Вот как это было!

— Тут ты, брат, врешь! Приукрасил, злодей. Ничего ты не говорил! Разве до разговоров там было? Ну? Зачем выдумываешь? Жарко было, помню, — улыбнулся наполовину седой варвар. Покачал головой, словно не одобряя.

— Сварог свидетель![35] — насмешливо рявкнул Волк.

Склавины рассмеялись. Волк упал на свое место, прямо на расстеленный красный шерстяной плащ. Покрутил правый ус. Наклонил голову, выглядывая исподлобья и беззвучно хохоча. Глядя на него, Рыва расхохотался еще больше:

— Ты хитрее самого Лешего, Волк! Все как было сказал, чистая правда. Только наврал в конце! Ну, перунов сын!

«Чего им так весело?» — спросил себя Амвр. Еще раз поглядел на надрывающих животы варваров. Поднял взгляд к прозрачной голубизне неба. Воздух пах покоем и влагой. Кричал ворон, перебивая веселый щебет птиц. Тонкими пальцами малыш нащупал приятный пушок мха, зеленевшего у основания ствола. Может быть, понимай он язык склавин, ему не было бы теперь так скучно?

— Расскажи, как было, Добросвет! Давай!? — предложил Рыва.

Бородач с рассеченным носом перестал хохотать. Скачком поднялся с земли. Схватил оружие. Топор блеснул в воздухе. Ожил в движении круглый расписной щит. Варвар задвигался в схватке с невидимым противником. Он то отходил назад, то делал резкие выпады щитом, сыпля в пустоту сокрушительные удары. Все время склавин быстро говорил. Друзья внимательно следили за его движениями. Некоторые кивали головами, хвалили.

Наконец мальчику надоело смотреть на происходящее. Из всего сказанного он разобрал только несколько знакомых слов. Среди них были: «римлянин» и «авар». Что значило это «авар»? Он уже где-то слышал это слово. Но где? Когда? Амвр попробовал вспомнить.

— Успокойся, мой маленький, — ласково и тревожно звучал знакомый и неизвестный голос. Нежные руки прижимали его к горячему женскому телу, гладили по голове. Тепло и хорошо было малышу в этот далекий миг.

— Христос, защити нас от аваров! — сказал чернобородый мужчина с тонким лицом и узкими плечами. Сложил ладони молитвенно. — Пусть варвары не найдут нас здесь!

— Еще в юности мы прятались тут от набегов. Господь не оставит свою паству. Главное, что мы спасли хозяйское стадо, Филипп… — откашлялся старик в рваных одеждах.

— Ну, где же императорские солдаты? — поинтересовался чернобородый мужчина с чистыми голубыми глазами и перекрестился.

Мальчик посмотрел на него тогда и, может, поэтому так хорошо запомнил. Даже морщинки под глазами застыли в памяти. Кто это был? Отец? Блеяли овцы. Потрескивали факелы. В пещере было сыро и тяжело пахло. Дрожали у стены другие дети, сжавшись в один живой комок. Ревела длинноногая девочка.

«Вот откуда я помню это слово!» — сказал себе ребенок. Он попробовал восстановить в памяти, все, что случилось позднее или раньше. Ничего не вышло. Возможно, события стерло неумолимое время либо память сама избавилась от них, чтобы исцелить детскую душу от ран? Как это случилось? Амвр помнил лишь, всадников с темными косами летящих по лугу. Помнил крики испуганных людей. Помнил лай собак и блеянье овец.

— Беги, мой мальчик! — застыл в памяти тот самый женский голос. — Беги! Беги! Сохрани тебя Иисус!

Кровь стучала в висках в такт глухим ударам копыт. Шуршала густая трава, прятала, укрывала от беды. От какой беды? Все иное оставалось в тумане. Лишь одна картина представала отчетливо: он грязный и заплаканный стоит на проселочной дороге. Кружат стрекозы. Печет солнце. Пахнет полевыми цветами. Страшно и голодно. Больно и неумолимо тревожно.

Медленно плыли навстречу ребенку полсотни всадников. Играли на солнце пластинчатые доспехи. Яркими пятнами выделялись дорогие плащи людей передней группы. Приблизились. Остановились. Человек в ослепительно-голубой тунике наклонил голову. Спросил небрежно:

— Ты кто, мальчик? Откуда ты?

Амвр не забыл, как сильно он тогда заревел. Помнил, как тер чумазыми кулачками глаза, льющие соленые потоки. Но какое же горе переполняло его? Этого малыш никак не в состоянии был сказать.

Всадник в голубом выпрямился. Поднялись аккуратные брови. Оттопырил нижнюю губу. На гладком переливающемся лице смешались гнев и недоумение. Карие глаза нацелились на человека в доспехах. Шлем на его голове украшал алый султан. Алый плащ покрывал левое плечо. Сверкала золоченая пряжка. Глаза смотрели равнодушно и хмуро. Пестрела на щеках разноцветная щетина.

— Это кажется весь оставшийся скот твоего господина, достойный Сильван… Если конечно не считать того стада, что спасли пастухи в лесу, — усмехнулся холодный воин. Показал выступающие резцы.

— Не густо, — печально заметил толстяк с тонко завитой бородой.

— Где стадо, мальчик? Где пастухи? — грубо спросил Сильван, вновь наклоняясь вперед. Глаза управляющего враждебно сузились. Губы слиплись, подрагивая.

Малыш заревел еще больше.

— Говори! Разорви тебя гром, говори!

— От него ничего не добиться, — вздохнул толстяк.

— Помолчи, Кар! — оборвал его Сильван.

— Ну-ну, не горячись… Время нелегкое. Случается всякое. На этот раз Фортуна сыграла на стороне аваров: они взяли верх в битве, — поморщился щетинистый военноначальник. — Нашему славному комиту эскувитов Тиверию не слишком повезло вот и все…[36]

— Это мне не слишком повезло! — гаркнул Сильван. Вздрогнули тщательно уложенные маслом жидкие волосы.

— Черт с ним! Будем считать, что хоть один раб остался. Ты ведь не виноват, что варвары наголову разбили императорского любимца?

Управляющий поморщился. Потом кивнул в знак примирения и согласия. Что он мог поделать со злой судьбой? Опять предстоял нелегкий доклад господину о многочисленных убытках.

Двое всадников в полном вооружении и зелеными щитами с монограммой имени Христа осадили коней с галопа в сорока шагах от колоны. Один из них прокричал:

— Там какие-то тела! Совсем протухли!

— Протухли? Деревенщина! Кто тебя учил говорить!? Бестолочь! — отозвался бранью начальник конного отряда.

— Сам понюхай, Максим! — обиженно прокричал солдат.

— Все ясно, — сказал Сильван слуге ехавшему позади на муле. — Мальчишку отвезите на ближайшую ферму. И накормите, а то подохнет! Только шкура осталась. Незачем мне терять еще одного раба.

Амвр вздрогнул, вспоминая эти слова.

15

«Проклятый гот, — мысленно проворчал хозяин постоялого двора. — И как сказать этому германцу, что его уже второй день ждет человек, когда он снова напился как сволочь. И как только я получу свои деньги? Может быть, взять их самому?» Рука хозяина, на плече которого висел огромный нечесаный варвар, робко потянулась к его поясу. Там должен был висеть кошелек.

— Не смей! — заорал Феодагат. — Зарублю!

— Да как тебе объяснить?! Тебя ждет человек! Слышишь ты меня?! — залепетал перепуганный трактирщик.

— Я не пьяная скотина, — зашипел варвар. — Я защитник империи! Кто здесь хулит императора!? Слава цезарю августу Юстину! Зарублю!

— Да хранит господь нашего мудрого владыку, он то тут причем?

— Слава цезарю августу Юстину!

— Успокойся, успокойся, достойный воин.

— Смерть варварам! — снова проорал Феодагат.

«Сам то кто?» — подумал хозяин, волоча шумного великана к дому.

— Смелее в бой! В бой я говорю! Трусам не на что рассчитывать…

— Ох, как же я тебя дотащу? Ведь не хорошо сидеть и орать прямо у вывески, — прошептал хозяин. — Ну, хоть бы ты потише себя вел. Что скажут соседи… Ох, ну… Иди же, наконец своими ногами!

Варвар запел с новой силой:

Жгите костры боевые, бог нас сзывает в поход! Кони стучат громовые, копья берите с собой! Будет добыча богата, будут поля широки…

«И зачем я тебя один тащу?» — мысленно произнес хозяин.

— Верни мне мою лошадь, вор! — надменно произнес Феодагат, стараясь стукнуть рукой по несуществующему столу. — Кости — честная игра, а ты — жулик. Вор, я сказал!

На выкрики варвара, несмотря на поздний час, не поленились высунуться из окон соседних домов несколько зевак. Понимая, что шумного воина не угомонить, они просто глазели. Прислушивались к бравым выкрикам Феодагата. Тихонько посмеивались и подшучивали.

От звуков доносившихся из-за окна Валент проснулся. Он встал с плохо отесанной лавки и направился к выходу. Спина римлянина болела от неудобства и укусов ненасытных клопов. Он потянулся, почесывая отлежанный бок. Шум не затихал. Что-то подсказало Валенту, что такой переполох мог устроить только один человек.

— Я дал слово жениться на тебе и не отступлю! — продолжал изливать душу Феодагат. — Ты прекрасная дева.

— Да уж, повезло тебе с постояльцем, — пошутил один из зевак.

— Ничего утром разберутся, кто из них «чудная дева», — добавил второй.

— О горе мне! — неожиданно заревел варвар, обливаясь слезами. — Бесы в моей бороде! Как ты мог забрать ее…

Подбежав к хозяину, Валент подхватил гота за другую руку. Феодагат впился в него глазами и, перестав плакать, прошептал:

— Ты приехал!

— Приехал.

— Я проиграл лошадь и даже не подрался, так устал…

— Идем спать, а утром я тебе все расскажу.

— Все расскажешь? — тепло прошептал Феодагат. — Клянешься?

— Да, обещаю.

— Старый друг! Умрем за императора! — проорал пьяный варвар, снова впадая в буйство и впиваясь красными глазами в лицо Валента.

— Успокойся, мы идем спать.

— Да, да, старый друг! Готы никогда не сдаются! Спать я не хочу… Только во сне бог со мной разговаривает… Хр-р-р-р!

— В это я не верю, — усмехнулся Валент.

— Хорошо, что уснул, — сказал хозяин. — Так мы его легче поднимем в комнату. — Жена с детьми у матери, а я справляюсь один как могу. Дело, как видишь не простое. Защити меня Иисус от таких постояльцев в будущем!

Просыпаться Феодагат не хотел. Только к полудню он открыл один глаз. Осмотрел с его помощью комнату. Увидел Валента. Что-то приветственно промычал, а затем открыл второй глаз. Грубое ложе, на котором он спал, заскрипело в тон шепоту раненного зверя:

— Воды или яду! Во имя господа!

Валент протянул Феодагату глиняный стакан. Гот опустошил его одним глотком. Потом, встав, налил из кувшина еще и снова выпил. Валент улыбнулся. Пригладил рукой редкие взъершенные волосы.

Большой удачей было, наконец, добраться сюда. «Кто из нас сегодня более счастлив, я или он? Неужели это единственный человек, который в силах мне сегодня помочь? Нет, не помочь, а спасти меня после всех моих злоключений» — подумал римлянин.

— Дай я тебя обниму! — усмехнулся сквозь черно-рыжую бороду гот-великан. Тряхнул русыми космами.

Крепкие руки Феодагата схватили и прижали к груди Валента.

«Он определенно более счастлив, потому, что сейчас раздавит мое отощавшее тело», — успел подумать римлянин. Его радость была не менее велика, но он держал ее в руках, несмотря на все нервное напряжение последних месяцев.

— Ты такой худой, — печально сказал гот. — Раньше в тебе было больше веса. Помнишь, как ты приютил меня тогда…?

Валент улыбнулся.

Германец стукнул кулаком по столу. Загремела посуда.

— Недоносок! Этот Бадуарий… Выродок собаки… Родственник императора… Подвел нас под мечи лангобардов как баранов! Сколько моих парней полегло в тот год на италийских полях. Герцог Андоин еще жив?

— Да.

— Пусть его сожрут чума и проказа. Он своей рукой убивал пленных готов. Тех, что завязли в киферийском болоте. Я рад только что погиб зять императора. Безмозглый осел. Он этого заслужил. Спасибо тебе. Ты ведь мог всех выдать лангобардам.

— Тогда бы я не нашел друга и потерял лицо.

— Лицо ты кажется потерял от голода. Какой же ты стал тощий!

— Так угости гостя!

— Я тебя так рад видеть! Так рад! Мы сейчас непременно хорошо поедим, а потом и обсудим все на свете. Свинина на углях подойдет? Ее тут отлично готовят! Не вру.

— Конечно. Прости меня за задержку, я не смог добраться так быстро, как планировал. Путешествие было не из легких. Сперва на лодке через Адриатику, потом пешком через горы и…

— К черту! Ты цел, это главное. О своих заключениях расскажешь мне после, в дороге. Так лучше всего. Сейчас у меня черти трещат в голове. Видишь, как я бешусь. Твоего слугу я отпустил с моими парнями. Он предупредил меня, как ты и хотел. Неплохой парень и отлично владеет копьем. И где он этому научился?

Через пару часов двое друзей покинули постоялый двор. Отобедав, Феодагат на удивление щедро расплатился с хозяином, попутно решив вопрос с покупкой двух коней. Небольшие выносливые жеребцы иллирийской породы оказались не только одного цвета, но и обладали общим характером. Кони были рыжеватой масти и смирного нрава. Оседлав животных и погрузив скромный багаж в седельные сумки, Валент и Феодагат отправились в долгий путь на север.

16

Ровная дорога, вымощенная римлянами столетия назад, не радовала гота. Он приходил в себя небыстро. Гневные вспышки воспоминаний прошли. Но выпитое вчера пиво медленно выветривалось из его большой, как сам он, головы. Зелень вокруг, чистое небо и голоса птиц успокаивали только Валента. Он так изголодался за последний месяц, что недавно съеденное им острое, отлично пропеченное на углях мясо дурманило разум и даже клонило ко сну. Было легко и спокойно.

— Разве это конь для вождя? Ну, скажи, Валент? — ворчал Феодагат.

— Достойные животные, — тепло ответил римлянин.

— Это ты так думаешь. Нет, надо было выбрать лошадей покрупнее, — не унимался Феодагат. — Видишь ли, мой прежний конь! Вот это был конь — серый, дерзкий, дым из ушей.

— Твой вкус обошелся бы нам дороже. Дым, наверное, из ноздрей?

— Ничего, разве в этом дело.

— Откуда у тебя столько денег? — удивился Валент.

— Я все продал, что смог. Пригнал сюда весь скот и продал. На кой он мне черт!? И еще потом, проиграл в кости…

— Как, а твоя жена? Что она скажет?

— Она умерла, Валент. Умерла при родах год назад.

— Прости. Я прикоснулся к еще свежим ранам. Мне ничего не было известно. Скорблю вместе с тобой. Ребенок, надеюсь, остался жив?

— Да, ему повезло. Это мальчик. Его пока взяла к себе сестра. Заберу карапуза, когда он немного подрастет. Но это все не главное сейчас. Нам нужно поговорить о деле. О планах на будущее. Теперь, когда ты рядом, самое время тебе многое рассказать. Ведь ты почти ничего не знаешь?

Валент утвердительно кивнул. Все что ему передал посланец Феодагата, было одним сплошным туманом намеков. Ясно было одно: готы собирались оставить римскую службу и уйти на север к обитавшим там диким племенам.

— Ты так вчера славил императорскую фамилию, что я усомнился в намерении готов покончить со своей верностью автократору.

— Это не намерение. Уже пять дюжин моих людей с семьями ушли к склавинам. Так зовется народ, обитающий на противоположном берегу Дуная. Еще столько же дожидаются меня, чтобы отправиться за пределы империи. Может быть, со временем к нам присоединятся и другие. Я верил, что ты сумеешь добраться сюда из Италии, как обещал. Верил! Дожидаются только нас.

— Хорошо. Но что предстоит на том берегу?

— Мы уходим не в неизвестность. Нас ждет князь склавин Даврит.

— Расскажи мне о нем и об этом племени.

— Склавины — это не племя, а союз. Входит в него много разных племен. Там и смоляне, и добричи, и просяне, и еще черт знает кто. Все они клянутся в верности союзу, приносят жертвоприношения богам и, в общем, дальше как полагается. Даврит — их военный глава, король. У него есть своя дружина, он имеет право командовать силами, что дадут ему племена, но он не глава всех племен. Вместе с аварами склавины нападают на империю уже много лет.

Валент не раз слышал об аварах. Эти кочевники не так давно явились в Европу из бескрайнего пространства восточных степей. На землях Панонии, между Нориком и старинной Дакией, они образовали собственное государство. Назвали его — Аварский каганат. Авары были тюрками и говорили на их языке. Но великий хозяин степного востока Тюркский каганат был их злейшим врагом.

— По соседству со склавинами, восточнее их живет другой народ — анты. Они с империей не воюют. Я слышал, из Константинополя им щедро платят за мир. Лет тридцать назад анты и склавины сражались друг с другом. Оба этих народа родственные. Может это даже один народ, разделенный на два племенных союза.

— Любопытно. Мне приходилось слышать, что люди из-за Дуная теперь все чаще селятся на римской территории. Остаются на пустующих землях, не подчиняясь никому и не уплачивая податей. Вместе со своими сородичами они разоряют богатые поместья и приграничные города. Ни крепости, ни войска империи не могут сдержать натиск северных племен.

— Да, все именно так. Крепости Юстиниана — глупость, нелепость, чушь! Половина из них не имеет даже гарнизонов. У остальных они ничтожно малы. Хваленый император потратил уйму денег на камни, как всегда позабыв про людей. Нынешние цезари не лучше! Жадные изнеженные вруны.

— Не горячись. Мы еще не покинули пределов империи.

— Ты прав, Валент. Не стоит. Нам сейчас нужно будет повернуть, а то снова окажемся в Скупе или еще где похуже. Давай я лучше расскажу тебе про склавин?

— Хорошо. Продолжай.

— У всех склавин одна религия и один язык. Они не готы и не христиане.

— Язычники?

— Вот-вот, — закивал головой Феодагат. — Ты ведь знаешь, что много веков готы жили за Дунаем. Потом пришли гунны, эти рыжеволосые степные чудовища. Они изрезали себе рожи, чтобы не росла борода, пили кровь лошадей и неделями не покидали седел, — он растопыренными пальцами провел по лицу. — Что говорить, их стрелы обрушивались в битвах как град. Мы вынуждены были уйти в империю, оказавшуюся не столь гостеприимной. Наше место, выжженное набегами гуннов, заняли теперь склавины.

— Склавины, — медленно повторил Валент.

Его разум не мог объяснить, откуда взялись все эти народы. «Если они приходят из сухих степей или холодного севера, то почему их так много? Как они жили прежде в своих пределах и почему покинули их? Гунны, явившись с востока, гнали перед собой одно племя за другим, заставляли их оставлять обжитые места. Но что подвигло самих гуннов покинуть родину? Какой закон управляет переселением племен? Я сам бы признал себя беспомощным глупцом, если бы согласился принять простые истины в духе: бог сотворил их в наказание за наши грехи или дьявол насылает варваров на христиан, чтобы разбить нашу веру», — подумал римлянин. Он понимал: всякое явление этого мира имеет причину в нем самом.

— Когда-то готы были грозой Рима, а теперь они, — вздохнул Феодагат. Почесал укушенное комаром правое ухо. Пригладил жирные русые волосы.

«Готы и Римом правили тоже, до того как Восточная империя завоевала Италию», — вспомнил Валент. Слова друга отвлекли его от прежних размышлений. Он понимал чувства готов выросших на землях Византии. Всю жизнь они служили чуждой им державе, нередко отдавая за нее жизни. Такой была и жизнь Феодагата.

Мальчуганом он гонял птиц на дворе, играл с друзьями — такими же готами, как и он. Отца он запомнил на коне, со щитом за спиной, с луком, притороченным к седлу. Суровое лицо воина изрезали шрамы. Взгляд был холодным. На правой руке недоставало большого пальца. Маленький Феодагат смотрел на бородатого великана снизу вверх, от восхищения забыв речь. Отец играл уздечкой и давал советы старшим сыновьям. Готы уходили на войну за дело императора и не всегда возвращались. Других воспоминаний об отце у Феодагата не осталось. Братья также погибли далеко от дома. Он сам чудом остался жив в итальянском походе. Лангобарды в тот год истребили много готов и римлян.

Путники выехали с мощеной дороги на проселочную. Слева от них простирались поля, а справа зеленели фруктовые сады. Дальше потянулись пастбища, поросшие деревьями холмы, а затем горы.

— Здесь полно беглых рабов и колонов, промышляющих грабежом. Но я не думаю, что они осмелятся на нас напасть.

— Для нас гораздо опасней встретить солдат.

— Не беспокойся. Я неплохо знаю эти места. Но даже если нас остановят, ты для всех мой человек.

Некоторое время путники двигались молча. Валент задумчиво теребил уздечку. Гот смотрел по сторонам, изредка поправляя висевший за спиной щит. Валент догадывался, что разум Феодагата занят. Возможно, он вспоминал потерянную жену или думал о своем ребенке. Мысли римлянина тоже заполняли воспоминания. Вся прежняя жизнь оставалась позади. Все то, ради чего отдавалось столько сил, больше не существовало.

Валент происходил из благородной семьи. Когда Западная империя рассыпалась, его род поддержал готов, завоевавших Италию. Все складывалось благополучно, пока Юстиниан не пожелал восстановления былой империи. На три десятилетия Италия погрузилась в опустошительный ужас войны. Придя как освободители, византийцы сделались худшими из завоевателей. Они не только все разграбили, но и оказались неспособны защитить страну от новых захватчиков — лангобардов.

Отец и дядя Валента погибли, сражаясь на стороне готов. Дядя занимал в государстве остготов высокий пост. Он являлся членом королевского совета. Старший брат был казнен как изменник Константинополя. Валент готовился в то время стать епископом, но события не оставили ему выбора. Он отказался от сана и сделался врагом тех, кто правил в Италии.

Странные слухи о предательстве императорской администрации будоражили знать. Балансируя на грани между лангобардами и римской властью, он сумел образовать союз сенаторов направленный против всех неиталийских сил в стране. Энергия и изобретательность вождя помогла группировке аристократов одержать ряд политических побед. Однако непримиримые враги нашли способ устранить нелояльную Византии и опасную для варваров партию. Сторонники начали оставлять Валента. Все решило вмешательство папы: сепаратистская партия знати оказалась изолирована. Валент проиграл и превратился в беглеца.

— Несправедливо, — печально произнес Феодагат. Пососал гнилой зуб. Продолжил: — Несправедливо облагать федератов налогами и всяческими поборами.[37] Мы стережем империю, оберегаем ее границы. Только мы действительно способны сдержать поток всех стремящихся поживиться. Федераты, а не полевые и уж никак не пограничные войска дают императору и сенаторам спокойно спать в столице. Но вместо щедрот Второй Рим осыпает нас одними обидами.

Знаком римлянин дал понять, что согласен с готом. Он понимал накопившееся возмущение друга. Византия нуждалась в отважных воинах, когда приютила готов на своей земле. Они погибали под христианскими знаменами, но их притесняли, ими пренебрегали, их лишали спокойной жизни. В них нуждались, но их старательно низводили на положение обыкновенных подданных. Их лишали привилегий и прав.

Копыта коней постукивали по глинистой земле.

— Где жалование, что мы должны получать? Где оно? Наш оптион молчит словно рыба. Молчит и становится жирней день ото дня, словно речной карп. Он богатеет? Конечно! Наши мечи, луки и стрелы — это наше дело, но деньги за годы службы нам обязаны выдавать. Требовать же что-то с нас кроме готовности сражаться — нарушение всех правил и договоров. Но, знаешь Валент, с некоторых пор я начал понимать: в наших бедах виновны не просто чиновники, но и сам император. Сколько раз войска волновались, требуя выплаты положенных денег! Денег, которые оптионы не в силах полностью разворовать! В столице все знают. Просто они думают, что можно и не платить.

— Вы решили покинуть службу по этой причине?

— Да, по этой. Даврит не обещает нам жалованья, но он даст нам кровлю, еду и часть добычи в походе. Землю мы вспашем сами. Что еще нужно людям?

— Ты прав, Феодагат. Однако, склавины — это надежное убежище? Не случится ли так, что они склонятся перед империей, как многие.

— Нет, ты будешь за Дунаем в полной безопасности. Не беспокойся. Даврите необходимы мои всадники. И если я смогу привести несколько сотен конных федератов, то мне подчинят воинов всех готов состоящих со склавинами в союзе. Твои услуги тоже должны пригодиться.

«Пусть будет так», — решил для себя Валент. Ничто не терзало его внутри. Он понимал, что будет принят врагами римского государства. Но разве сам он не являлся для этого государства таким же врагом?

Спустя пять дней всадники достигли первой готской деревни. Здесь Феодагат говорил с несколькими старыми воинами, после чего друзья продолжили путь на север. Вскоре они посетили еще несколько селений, в каждом из них Феодагат с кем-то встречался. Валент видел, что многие готы тайно готовились покинуть насиженные места. Спустя две недели в большом числе, со скотом и всем скарбом, погруженным на повозки, готы переправились за Дунай, оставив пределы империи. Склавины подготовили для них плоты и помогли в трудном деле.

17

Снежинки кружились медленным хороводом. Прошла осень. Наступила зима. Белый пух покрыл все вокруг. Дунай замерз, а высокие стройные деревья стали белыми.

Ноги в плетенных из широкой лозы башмаках, явно великоватых владельцу, твердо ступали по хрустящему свежему снегу. Амвр шел к роднику. Заново вытаптывал занесенную за ночь тропу. В руках он держал большое деревянное ведро. Легкий мороз приятно обжигал щеки мальчика, даря взамен бодрость и хорошее настроение.

Ребенок легко спустился с холма. Дорога была привычной, а от землянки родник отделяли всего два десятка шагов. Оказавшись на обледенелых камнях, он поставил ведро под стремительно бьющий ледяной поток. Вода с веселым шумом начала заполнять деревянную емкость.

Тащить ведро вверх было тяжело. Но Амвр чувствовал, что за прошедшие месяцы у него прибавилось сил. Поднявшись по склону, мальчик поменял руку, не опуская ноши, и зашагал к землянке. Низкая, покрытая заснеженными еловыми ветками, она в любое время года оставалась почти незаметной. Расположенное неподалеку от Дуная жилище служило одним из пристанищ для людей, которых Даврит посылал в империю собирать сведения.

Тяжелая дверь скрипнула. Ребенок почувствовал пьянящую после морозной свежести смесь запахов. Самым приятным среди них был аромат горячей уже почти дозревшей на огне ухи.

Амвр поставил ведро на землю, сбросил меховую одежду и сел к огню. В просторном помещении он был один. Даже в отгороженной для лошадей части, где находился второй вход в землянку, было сейчас пусто. Взяв большой медный черпак, мальчик помешал уху, еще раз насладившись ее сладким ароматом, и принялся ждать. Время в размышлениях прошло незаметно, как незаметно пронеслись первые месяцы свободной жизни.

Все лето и осень мальчик провел в этих местах вместе с Рывой и двумя молодыми воинами. За прошедшее время он научился немного говорить на языке склавин, охотиться на зайцев и ловить рыбу. Вместе с юными варварами Рыва обучал его метать дротики, выслеживать в лесу животных и укрывать свои следы. Только раз рыжебородый варвар уходил на другой берег. Все остальное время он принимал гостей. Подолгу говорил с ними у огня. Ночные разговоры Рывы с пересекавшими Дунай людьми совсем не казались мальчику интересными. Куда увлекательней было изучать окрестности, радоваться последним ягодам, собирать и сушить грибы. Варвары подарили мальчику нож. Он с увлечением принялся с его помощью мастерить из толстой коры лодки, запуская их в роднике. Без нужды ходить к Дунаю запрещалось: проплывавшие иногда суда речной флотилии римлян не должны были замечать ничего лишнего.

Ржание лошадей и бодрые мужские голоса снаружи вырвали ребенка из приятного мира размышлений. Уха была давно готова.

18

Гостей оказалось пятеро. Распахнув дверь, они вошли, ведя за собой дышащих паром коней. Рыва шагал впереди всех, показывая, где можно поставить, чем накормить и напоить животных. Он радушно шутил и смеялся.

Сена было вдоволь. Амвр приготовил его заранее, притащив вчера из большого стога. Месяц назад молодые воины ушли домой — на север. В землянке остались только Рыва и мальчик.

— Нужно дождаться последних людей, прежде чем тоже двинуться на север домой! — сказал однажды рыжебородый.

Мальчик не знал, что ждет его дальше. Он только догадывался, что маленький мир спрятанной в лесу землянки скоро сменит другой — большой мир.

Прибывшие с Рывой воины были отлично вооружены. На всех кроме одного, выделявшегося необычным выражением лица, были кольчуги. На поясе каждого висел длинный меч. К седлам крепились щиты, луки, шлемы, копья, топоры и дротики. Амвр сразу догадался, что эти люди не могли быть простыми разведчиками. Весь вид их демонстрировал готовность к войне.

— Заходите! Заходите! — дружелюбно прорычал Рыва. — Амвр, подавай еду. Пришло время насыщать брюхо.

Гости расседлали лошадей и уверенно заполнили пространство, рассевшись по широким лавкам у огня. На ногах у них были сапоги, а не плетенная из лозы обувь или кожаные башмаки. Сняв оружие и доспехи, они протягивали руки к огню, одновременно щурясь и отворачивая от него лица. Сняв уху, мальчик разжег пламя посильнее.

— Ну, и где же твоя рыба? — поинтересовался широкоплечий воин, у которого густые пряди свисли на лоб — Уплыла в Дунай?

— Ты я вижу самый голодный, Феодагат, раз не можешь дождаться, — ухмыльнулся Рыва, протягивая гостю глиняную миску с дымящимся супом.

— Он такой всегда! Но я еще хуже.

— Ты прожорливей своего коня! Сотворил же такого господь.

— Амвр, давай скорей, видишь какие они звери!

Мальчик и Рыва быстро наполнили наваристой ухой тарелки. Роздали их нетерпеливым гостям.

— Ты кормишь нас водой? — печально удивился один из воинов.

— Там в котле еще рыба.

— Где?

— В Дунае!

Гости покатились со смеху, но скоро затихли, шумно орудуя большими деревянными ложками. Амвр ел приятную, дурманящую сладостью уху прямо из миски. Большие глотки один за другим заполняли пустой с утра желудок ребенка. Было удивительно вкусно.

— Что хлеба совсем нет? Ничего! Ну, давай уже рыбы, дорогой хозяин.

— Сами берите! — сказал Рыва, ставя котел на середину.

— Это хорошо, это по-нашему, — промычал одобрительно седобородый воин.

— Прекрасно! Мед богов, а не суп, — похвалил кухню худощавый гость, приехавший без доспехов. — Кто приготовил это отличное блюдо?

— Ну, что я вам говорил! Похож он на гота? — весело фыркнул Феодагат. — Хоть переселяй тебя в Дакию, хоть не переселяй — ты все равно остаешься римлянином.[38]

Валент добродушно улыбнулся. Поиграл красивым перстнем на руке.

— Мальчик, это я его научил, — гордо произнес Рыва. — Он ушел с нами из-за реки, еще, когда было тепло. Хороший мальчишка.

Амвр поднял большие глаза из тарелки, где лежал его кусок осетра. Всплески пламени осветили по-детски округлое лицо с прямым нешироким носом.

— Спасибо тебе хозяин и тебе, мальчик. Как твое имя?

— Я… Меня зовут Амвр.

— Странно, — удивился Валент. — Ты римлянин? Откуда ты?

— Из Фракии.

— Да, мы его там захватили как проводника, — уточнил Рыва, — а потом он с нами остался. Все понимает. Был худой и дикий, как волчонок. Мы его так и назвали. Сейчас подобрел, откормил я его немного. Подрос он, крепкий будет парень, смышленый. Года не пройдет, как вымахает!

Валент скрестил руки на груди и снова спросил:

— Диоцез Фракии или провинция Фракия?

— Валент, чего ты пристал к мальчишке, дай ему поесть, — вмешался Феодагат. — Откуда он знает. Сам черт не разберет тебя с твоими диоцезами и префектурами.[39] Он же не консул, тебе. Сказал из Фракии, значит из Фракии.[40]

— Я был пастухом, — робко сказал мальчик. — Помогал пастухам.

— Почему у тебя такое странное имя?

Амвр пожал плечами.

— Ты был рабом?

— Так родился…

— Никто не рождается рабом. Рабами нас делают другие. Это несправедливо чаще всего. Но когда человек сам считает себя рабом, тогда он этого и заслуживает. Только ни когда иначе!

— Я больше никогда не буду… Я хочу быть охотником, воином.

— И не хочешь обратно в империю?

Ребенок замотал головой.

— Я тоже, — улыбнулся Валент, показав крепкие зубы. — Но знаешь, твое имя… Оно не подходит для свободного, тем более римлянина. Оно… Это ведь больше кличка?

— Что? — удивился мальчик.

— Возможно, стоит его изменить. Хочешь, помогу тебе? Я ведь единственный твой соотечественник здесь.

Мальчик пожал плечами, по-прежнему глядя в глаза собеседнику.

— У тебя прямой взгляд, — заметил Валент, покусывая палец. — Ты не мог оставаться рабом всю жизнь. Бегство, это иногда путь к свободе. В нем нет ничего зазорного. Мы бежим, чтобы жить. Я тоже беглец.

— Ты?

— Да, — усмехнулся Валент. — Тебя стоило бы называть Амвросием Это старинное имя и оно подойдет. Согласен?

— Звучит красиво.

— Ну, так и бери его себе! У римлян есть древний обычай. Когда раба освобождают, ему дает имя хозяин. Свое имя чаще всего. Ты сбежал. Сам себя освободил, а значит сам себе хозяин. Выбрать новое имя — твое право. Меня можешь взять в крестные.

Мальчик улыбнулся, а глаза его засветились.

— Поешь еще, а то остынет, — сказал он серьезно.

— Теперь, когда мы закусили и согрелись, я хотел бы кое-что сказать, — обратился ко всем седобородый гот. — Готовы ли вы сменить шутки на серьезный разговор?

— Почему нет, Эрманрих?

— Хорошо. Тогда самое время. Что мы видели на том берегу, Рыва уже знает. Завтра он поведет воинов к городу князя. Нас четыре рода. Мы получили обещанную землю и даже больше. Дома построены. Наши старики, жены и дети в тепле. Они сыты. Бог сохранял нас в пути. Мы почти не потеряли скота и сумели даже кое-что заготовить в новых местах. Весной мы отправимся в поход и нужно знать, сколько воинов мы сумеем снарядить.

— Кто-то должен остаться и охранять поселения. Может быть даже треть мужчин.

— В этом нет нужды, — сказал Рыва. — В наших землях для защиты наверняка останется Всегорд. Даврит хочет иметь рядом с собой как можно больше всадников-готов. Мы соберем много пехоты, но кроме дружины у князя нет конницы.

— Даврит обещал мне начало над всеми готами, — сказал Феодагат. — Все знают меня. Я убедил многих оставить службу императору. Никто не был обманут.

— Мы доверяем тебе и знаем тебя, — твердо произнес Эрманрих. — Ты всегда все делал правильно. При разделе добычи ты справедлив, в бою храбр.

— Князь сдержит обещание, — решительно сказал Рыва. — В будущую весну он даст под твое начало, Феодагат, восемь сотен готов. Две из них конных. Сколько поведешь в поход ты?

— Еще четыреста всадников с луками и дротиками, а также двести молодых пехотинцев. Но у нас немного кормов для лошадей. Об этом должны позаботиться вы.

— Так и будет. Сварог свидетель моим словам.

— Много ли нас пойдет за Дунай? — спросил широкоскулый гот.

— Все племена, с дружинами вождей во главе. Даврит поведет основные силы. Он хочет собрать под своей рукой двадцать тысяч воинов. Общее же число всех, кто пересечет великую реку невозможно определить. Ничто не сможет остановить нас.

— Это не похоже на обычный набег, — заметил Валент. — Византия вряд ли сумеет легко защитить себя в новой войне. Сейчас император борется с персами далеко на востоке. Граница ослаблена. Но даже если бы все отозванные в Азию войска были на месте, остановить такой поход почти немыслимо. Однако у империи есть страшное оружие — золото. Оно не раз выручало ее в самый трудный момент. Многие складывали оружие перед блеском монет.

— Война — это дело сильных, — нахмурился Рыва. — У нас хватит мужества справиться с врагом. Мы разобьем римлян. Не сомневайся!

— Пусть будет так, — ответил Валент, одновременно подумав: «Разве вы первые, кто приходит с мечом из-за Дуная? Это уже делали даки во времена Домициана, потом готы и гунны. Границы империи были незыблемы, пока она имела легионы, чтобы сражаться или золото, чтобы покупать мир».[41]

— Не сладко придется тем, кто остался, — усмехнулся широкоскулый. — Не хотел бы я встретиться в бою с кем-то из своих знакомых.

— Они всегда могут присоединиться к нам.

— Да, особенно те, у кого я уводил девок, — сострил молодой голубоглазый гот.

— Думаю эти, перейдут к нам в первую очередь, чтобы только пустить тебе стрелу в спину. Не боишься?

— Я уже однажды вырвал у них сердца — сделаю это еще раз.

— Вот кто должен вести нас в поход, а не ты Феодагат! — воскликнул Эрманрих.

— В поход куда? К юбкам?

— Не сердись, старый пес. Ты же знаешь, как я тебя люблю!

— Жаль, только нет вина. Без него ложиться с тобой в постель страшно даже мне.

Сытые воины покатились со смеху.

Рыва подбросил в огонь трескучих еловых веток. Внимание его больше не занимала беседа. Он вспоминал дом, жену и двух дочерей, которых не видел с весны. Впереди была зима, а значит спокойная жизнь дома. Повернувшись к мальчику, рыжебородый склавин улыбнулся. Ребенок еще не спал, хотя усталость была написана на его лице.

— Хороший мальчишка! — с грубоватой заботой произнес Рыва, погладив ребенка по взъерошенной голове. — Завтра поедешь с нами, а сейчас иди спать. Ну и имя тебе придумал этот римлянин, не выговорить. Не слушай эту болтовню, спи.

Накрывшись теплой овечьей шубой, маленький Амвросий уснул. Он устал за день. Как бы ему не хотелось послушать разговоры воинов, сил на это уже не осталось. Сон навалился на него с неожиданной силой. Голоса вокруг смолкли, а пламя померкло и растворилось в нежной теплоте. Мужчины еще долго говорили о чем-то, спорили, пели и смеялись. Но ребенок уже не слышал ничего. Он крепко спал.

Часть 2 Страна склавин

1

За окном было шумно. О чем-то спорили воины. Скрипели нагруженные повозки. Ругались женщины. Голосили собаки и кричали дети, играя в снегу.

Дом князя склавин стоял в центре большого городища, построенного на месте римской, а потом и готской крепости. Деревянное двухэтажное здание было выстроено без всяких излишеств. Князь склавин — вождь союза племен живших за Дунаем — проводил в нем только зиму. Весной, лишь сходил снег, с дружиной он уходил в походы, обороняя земли склавин или разоряя города и села соседей.

Даврит отвернулся от слюдяного окна. Медленной раскачивающейся походкой он подошел к стене, как раз к тому месту, где висел его щит. Круглый красиво обитый серебром щит притягивал князя. В бою он всегда был рядом. Нередко спасал жизнь. Дощатый пол скрипнул под красными сапогами. Большие горячие ладони Даврита ласково прикоснулись к изящному предмету. Улыбка украсила широкое, бородатое, с кривым горбатым носом лицо. «Как идет тебе новая обивка, старый брат. Скоро, совсем скоро я доверю тебе свое сердце. Береги меня, как я берегу тебя!» — подумал князь и его голубые, немного раскосые глаза блеснули как у хищного зверя. Потом он повернулся. Горделиво поднял густоволосую голову. Обратился к собравшимся приближенным:

— Братья мои! Большой отряд готов присоединился к нам. От гуннов весной придет пять сотен воинов. Многие крепости на Дунае почти пусты. Речной флот римлян в плохом состоянии. Он не сможет нам серьезно навредить. Дорога открыта. Все — добрые вести!

В просторном бревенчатом зале приближенные князя слушали молчаливо.

— Как сойдет лед, и зазеленеют травы — мы должны быть готовы. Почти все племена перейдут рубеж. Под мою руку собрались союзники. Мы не будем одни в походе. Перун нас защитит. Перун даст нам победу!

— Добро! — ответили дружные голоса.

— Одно, друге, меня тревожит. Союзный вет все еще не решил объединить силы.[42] Лишь два племени, карпане и смоляне обещали дать под мою руку четверть своих воинов и припасы, что я попросил.

Даврит расправил широкие плечи. Огненными очами смотрели на него близкие мужи. Ожидали последних слов. Седые вожди хранили покой на своих лицах. Густобородые начальники племенных отрядов дружины слушали с тревогой. Князь еще раз оглядел тех, кому доверял, на кого мог положиться в самом нелегком деле. Лавки у стен были полны. Не привыкшие к утонченной роскоши северные люди оделись сегодня с грубоватым варварским блеском. «Мы возьмем много добычи. Об этом вы думаете сейчас? Или вас беспокоит тоже, что меня?» — метнулось в его уме. Суровые молчаливые лица ничего не ответили. Князь улыбнулся. Качнул гордой головой.

— Остальные… Их нужно убедить. Они должны понять, наконец, что без единого вождя и без большого войска все новые поселения на римской земле окажутся под угрозой. Император не потерпит нас мирных: он захочет видеть нас лишь своими рабами. Так уже было с готами и другими народами. Вет нужно убедить. Об этом я вас прошу, братья, — закончил Даврит. Сел в расписное дубовое кресло.

— Да, князь! Все сделаем! — ответили сильные голоса. — Время есть, потолкуем. Все дружины пойдут с тобой!

— Спасибо, друге. Какие вести, Всегорд? Ты хотел — говори.

Невысокий крепкоплечий человек справа от князя встал. Сделал два шага вперед. Он был полноват, широколиц, с низким морщинистым лбом. Серые глаза его двигались быстро, но не избегали встречных взглядов.

— Прибыло посольство от кагана.[43]

— Что от нас нужно аварам, Всегорд?

Руки полноватого мужа невольно поправили у пояса штаны под просторной зеленой рубахой. Лицо сделалось напряженным.

— Не знаю, князь! Посол Баяна желает без промедлений говорить с тобой. О чем — молчит. Приехал он только вчера под ночь. Мы приняли его со всем положенным почтением, предоставили все что могли. Теперь, не дожидаясь, он требует встречи.

— Чего так? Не много ли хочет? Может и правда срочное дело у посла? Почему зимой явился, нас не уведомив?

— Не знаю, — Всегорд надул под горбатым носом и без того круглые губы. Веки воеводы дрогнули, напряглись, пряча наполовину острый взор. — Не нравятся мне авары и нынешний посол их тоже. Он надменен, непочтителен, не как гость держится, а как хозяин. Дружелюбия в нем не чую. Не успел он в дом войти, уже гнева моего просит. Говорит, коней моих лучше кормите и пришлите вина да женщин на двор. Я все сделал. Я терпеливый. Князь, ты знаешь. Все перемелю, чтобы только вражда не проросла, но…

— Договаривай, — нахмурил густые брови Даврит.

— Он не привез подарков. У моих людей всюду глаза. Все знают, все слушают. Один из проводников поведал: ничего кроме припасов для себя у посла нет. Золота — нет, серебра — нет. Даров великих не имеют, а про малые не знаю. Есть рабыни для забав. Это все.

— Странно. Так в гости не ходят. Неужто брат мой Баян решил ругаться с нами? Чего хочет? Что посоветуешь, Боз? — обратился князь к рослому беловолосому человеку.

— Принимай посла в обед. За богатым столом. Так все и узнаем.

— Ты как считаешь, Всегорд?

— Вначале выслушай. Угостить медом сумеем, одарить успеем, словом согреть — не велика наука.[44] Пускай сперва скажут, потом с нами за стол садятся. Ты покажешь им силу: дружина похвалится, готы подоспеют. Потом пировать станем. Пусть посол видит, люди у нас есть. За столом дело и закончим.

— Что думаете, друге?

— Тепло надо аваров принять, но сперва выслушать, — почесав затылок, сказал седоволосый вождь. — Ссоры нам ни к чему. Раньше поговорим, раньше проводим.

— Ели про поход знают? — спросил чернобровый юноша в серой рубахе, отчаянный в схватках не по годам.

— Успокоим. По их же наущению каждый год за Дунай ходим. Каждый год собираемся. Кто знает, когда повезет? — сощурил князь хитрые глаза. — Подготовь все к пиру Всегорд. Скажи послу: жду его с радостью. Пускай немедля идут. Поговорим. Воинов моих встретим и к столу с дорогим гостем.

2

Посол чинно вступил в зал. За ним гурьбой следовало с десяток аваров в ярких парчовых одеждах, с черными волосами и смуглыми лицами. От них несло дорогими благовониями и въевшимся в кожу запахом конского пота.

— Таяг, — тихо сказал Всегорд князю. Зашептал быстро: — Любимец кагана. Баян, говорят, подарил ему за верность десять прекрасных жен. Рассказывают, в походе на германские земли он своей рукой изрубил тысячу пленных, которым отказали в выкупе. В решающей битве той войны он принес кагану победу. Всю ночь накануне Таяг беспокоил во главе конных лучников лагерь врага. Измотал их. Там и сын его был, Туман. Ты его в деле видел.

— Ну. Дальше что было?

— Утром Баян с латной конницей опрокинул противника, а Таяг отрезал врагу пути для бегства. Многих убил, а еще больше взял. Важного человека прислал к нам каган.

Даврит потянулся в расписном кресле. Прижал подбородок груди, глядя сурово. «Таяг», — мысленно произнес он не раз слышанное имя.

Посланник кагана остановился, выпятив грудь. Голова его отвесила легкий поклон. Даврит приветливо улыбнулся. Песочное лицо Таяга ничего не выражало. Пустыми казались черные глаза. Только щеки посла круглились от надменной улыбки. Всем, покоем и жестом, Таяг говорил: могущественный повелитель прислал меня.

— Рад видеть тебя благородный и славный Таяг. Твои подвиги поражают, а имя твое навеки сохранит земля. Надеюсь, дорога через горы не утомила тебя, а пища и сон были хорошими.

Толмач гунн бегло перевел слова князя.

— Здравствуй князь, — ответил любимец кагана. — Дорога, слава вечным духам, была доброй. Белый ветер не терзал нас в пути. Мы прибыли к тебе через край антов.

— Как здоровье брата моего Баяна?

— Великий правитель всех земель под небом здоров. Здоровы его дети и жены. С важным делом он прислал меня к тебе, вождь. Пусть лишние уши удалятся.

Брови Даврита опустились. Шепот волной пробежал за его спиной, где стояли близкие люди: друзья, родственники, военноначальники и князья племен, гостившие в городище. Никто не смел называть так главу союза склавин. Никому не дозволялось приказывать ему.

— Будь спокоен, князь, — прошептал Всегорд, глядя, как нервозно теребит князь золотую цепь на груди. — Давай послушаем дорогого гостя.

— Здесь, посол, я всем доверяю. Без друзей я дел не вершу.

— Знаю, что власть твоя не безгранична.

— Скажи, зачем прислал тебя брат мой каган.

— Небом решено, князь, что миром правит только один человек. И солнце, и ветер, и огонь, и все народы вселенной слушают его. Видишь ленты в моих волосах? Голубая — знак света. Черная — символ подземной тьмы. Белая — добро. Красная — огонь. Синяя — море. Желтая — богатство. Серая — камень. Зеленая — бесконечность. Коричневая — все живое на земле. Все силы мироздания склоняются перед каганом. Он власть и все стихии.

Приближенные князя недовольно зашептались.

— Я привез тебе доброе слово кагана, мудрого правителя и великого воина. Он дарит тебе, слуге своему, четырех наложниц. Одну с черными волосами, другую — с белыми, третью — с рыжими, четвертую — с русыми. Мужчины не касались их. Великий повелитель взял этих прекрасные дары в походах совершенных в четыре стороны света. Небо благословенно! Каган добр к тебе.

Зубы Даврита заскрежетали от гнева. «Так то ты говоришь со мной, как равный с равным, как любимый слуга господина с другим слугой его!» — мелькнуло молнией в голове распаленного князя.

— Опасно серчать, — прошептал Боз. — Авары не шутка. Они одним только колдовством могут создавать тьму днем и день ночью. Их войско велико, а стрелы смертельны. Прояви терпение. Мы все пока слушаем. Все молчим.

Авары вытолкнули вперед четырех нагих женщин с покрытыми шелком головами. Таяг легким движением сорвал покрывала с пленниц. Они были прекрасны. Точеные юные тела притягивали взгляд, а нежные черты останавливали дыхание. С опущенными глазами стояли женщины в ожидании. Руки их небыли связаны, но неволя уже коснулась печалью лиц чарующих пленниц.

— Посол, — начал Даврит, подавляя гнев. — Дар достойный. Не раз вместе с аварами мы ходили в походы. Не раз вместе делили тяготы войны. Не единожды сражались плечом к плечу с Византией. Вместе добывали богатство и славу, вместе пировали и приносили жертвы богам. Что еще просил передать мне каган?

— Пусть род твой не угаснет, — надменно ответил Таяг, поправляя парчовый халат. — Такова воля нашего справедливого повелителя. Пусть женщины родят тебе сыновей.

— Ничего не понимаю, — шепнул князю Боз. — Может на место его поставить, а не ласкать сладкими речами? Может…

— Дело не хитрое, — усмехнулся Даврит. Прервал друга жестом. — Без советчиков справимся. Но у нас тоже есть подарки.

Князь подал знак рукой. Дружинники вывели женщин. Внесли в зал тяжелый резной ларец. Посол повернул голову, а правитель склавин встал и направился на встречу гостю.

— Это оружие, — произнес он, открывая ларец и вынимая меч в великолепных, усыпанных яркими камнями ножнах. — Византийский полководец потерял его, еще не успев обнажить. Здесь еще…

— Каган много брал такого оружия, — надменно ответил посол, не меняясь в лице. — Я принимаю дары и хочу продолжить говорить.

Даврит умолк. Опустил меч. Гнев переполнял его, выступал багровыми пятнами. Князь был готов в любой момент броситься на заносчивого посла. Только взгляд Всегорда помогал еще терпению брать верх над яростью. «Погоди, авар! Я снесу пока!» — кричали горящие глаза князя. Пряча их, он развернулся молнией. Направился к своему креслу. Все смотрели на него. Ожидали что будет. Князь сел. Взгляд его был также спокоен, как и лицо. Но растоптанный волей гнев не погас. Он тлел в большом сердце готовый вспыхнуть вновь. Только Всегорд знал: новой ярости уже не сдержать.

— Скажи мне, посол, та девушка с русыми волосами — откуда вы привели ее? Не из земель ли просян, что этой осенью опустели от набегов? Не среди ли наших племен взяли авары эту добычу, посол?

Щеки Таяга дернулись. Глаза сделались уже.

— Люди, князь, такой же плод земли, как и трава. Одни увядают, другие вырастают. Трава зря цветет, если кони не сыты ей. Мы пасем своих лошадей на богатых пастбищах, где зелень сочная и вода чистая. Луна свидетель, — в указующем жесте авар поднял руку, — все боги видели, добыча, что берем мы, не под твоей властью.

— Хорошо ли это!? — поднял голос Даврит. — Моих же собратьев, моих по богам, по вере и крови, мне же дарите.

— Князь, ты не властен над племенами. Они избирают тебя. Ни просяне, ни горане, ни ливичи, или другие племена не служат тебе. Ты только вождь над ними, когда сами они желают того, но не более. Есть их воля — ты ведешь в поход их дружины. Не желают они, и ты не заставишь их. Ссоры с соседями затевают они без тебя и не ты в ответе за дерзость племен. Поэтому мудрый каган и не винит тебя. Просяне сами напали на мирные стада наши, ища наживы.

— По-другому было! — вмешался Боз.

— Князь, мои слова есть речь кагана. Простой дружинник не смеет перебивать посланника. Великий владыка повелел мне передать тебе всю правду, если ты спросишь.

Даврит кивнул головой, делая знак Бозу не встревать больше. Тот, хмурясь, отступил. Затерялся среди приближенных князя. Ярость искажала лицо бывалого воина. Он сам был из просян.

— Не доброе чую! Будем на стороже! — прошептал Всегорд. — Перун нам поможет. На то надеюсь.

Князь снова кивнул. Никто не видел, что происходило у него внутри.

— Пусть женщины подарят тебе много удовольствий. Но я привез и другой дар нашего повелителя.

Даврит побледнел.

— Слушаю, — справляясь с собой, произнес он.

Посол вынул из-за пояса золотой продолговатый предмет. Он поднял его над головой и показал присутствующим.

— Это знак, которым каган награждает тебя. Властвуя над всеми землями под небом, он владычествует и над лесами склавин. Поля склавин — поля кагана. Добыча склавин в походе — собственность кагана. Власть эта безраздельна. Но могучий повелитель признает тебя как наместника своего над склавинами и хочет, чтобы ежегодно все племена склавин давали ему десятую часть хлеба, скота и всего что ни родит земля или вода, или небо. От взятой в походе добычи склавины обязаны отдавать отныне половину. Каган знает: весной будет новый набег на Византию. Если ты или люди твои не исполнят волю его…

Гунн переводчик говорил также размеренно, как и посол. Казалось, будто все произносит один голос Таяга.

Руки Даврита собрались на груди, разрывая рубаху. Пальцы напряглись. Кровь стучала в висках ударами аварских походных барабанов. Князь заметил, что у его людей руки давно лежат на рукоятках мечей. Лица приобрели неестественные оттенки. Слуги кагана тоже были наготове. Они приблизились к посланцу своего повелителя и внимательно следили за тем, как поведут себя князь и его люди.

— Послушай, Таяг! — грубо остановил посла князь. Не мог он принять оскорбительной милости. Не приняли бы ее боевые братья его, друзья, старейшины и князья племен. — Не будет дани! Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землею, а мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи.

— Не будет дани! Земля наша не для аваров! — заголосили вожди и старейшины, гостившие в городище.[45] — Попробуй, возьми! Без голов уйдете!

— Слышал, посол!? — резко прервал гул князь склавин. — Слышал!? Мы сами дани берем!

— Дрожи склавин! В болотах не спрячешься! Еще никто не сумел победить великого Баяна! Земля превращается в пепел под копытами наших коней. Наши стрелы закрывают небо. Никто не в силах сдержать нас. Добром не хотите служить кагану — силой рабами станете!

Посол вынул из-за пояса другой золотой предмет и продолжал более сдержано:

— Это знак великого Баяна, повелителя всех земель под облаками. Всякий человек обязан стоять перед ним на коленях. Такова воля неба. Такова воля Баяна. Опустись на колени князь! И каган будет считать это знаком…

— Послушай меня, Таяг! — заорал Даврит, вставая и наполовину вынимая меч.

— Ты знаешь, как могуществен повелитель. Ты знаешь, что сам император Константинополя упал перед ним на колени, прося пощады и мира. Византия платит нам дань. На колени, князь! Будь благоразумен, не гневи кагана! Я надену на тебя знак власти…

Свита посла и разъяренные склавины стояли уже близко друг к другу. Оружие обнажилось.

Даврит больше не управлял собой.

— Собака! Грязная, вонючая собака! — орал он. — Кто позволил тебе так говорить со мной, гнилой пес!

— Одумайся, князь! Одумайся! Ты ведь не всесилен!

— Мой меч тебе все объяснит, собака! Попробуй его поставить на колени!

— Крови! Такую дань мы хотим! — орали склавины.

— Моча лошадей! Выродки! Шакалы! Дети рабов! — смешивались разноязычные голоса.

— Ты хочешь смерти, Даврит! — кричал Таяг, отступая под защиту своих людей. — Твою шкуру каган постелет в своем шатре, а из черепа сделает чашу. Не шути! Змеи будут забавляться в твоих кишках!

— Пусть вас утащат под землю черви! — отвечал Даврит. — Встань на колени сам, грязный пастух! Встань или я снесу тебе башку! Слышишь меня!?

— Ты заплатишь, навозный гад! Мышь, жрущая птичий помет! Ты изведал милость кагана, но не знаешь каков его гнев! Баян не простит!

— Убейте всех! Смерть! Перун, защити! Убивайте их! Убивайте травоедов!

— Вы все будете рабами! Боги помогите нам! Режьте этих псов, воины!

— Смерть коротконогим! Убивайте их!

Бешенство охватило всех. Даже хладнокровный Всегорд более не обладал собой. Голоса и металлические звуки ударов смешались со стонами раненных и умирающих. Даврит одним взмахом разрубил вставшего у него на пути авара, но несколько склавин рухнули рядом под ударами мечей кочевников. Князь должен был отступить. Под ногами он почувствовал кровь.

— Режьте этих свиней! Каган наградит каждого за собачий скальп.[46] Убейте князя! Убейте! Я сам вырежу ему глаза, а потом надругаюсь над его женами и детьми! За скальп Даврита Баян наградит вас!

— Выпустите им кровь! — орал что было сил Даврит, снова прорубаясь к послу. — Насытим Чернобога!

Один из склавин попытался выйти из схватки и подбежать к окну, но ловкий удар кочевника свалил его замертво. Свалка была звучной. Однако дружинники, спавшие в ближайших домах, не могли все слышать и прийти на помощь. Шанс ускользнуть с боем у аваров оставался.

— Убейте всех! Смерть вонючим тварям!

Князь сделал еще один шаг вперед. Спасаясь от удара кочевника, под ногами Даврита прополз раненый Боз. Кровь была уже всюду. Через шум ударов и выкриков, князь склавин услышал, как барабанит в закрытую дверь стража.

— Ломайте! — прокричал он, нанося новый удар.

— Держись, князь!

Еще мгновение и Даврит увидел, как под топором молодого воина рухнул посол кагана. Голова Таяга была разрублена пополам. Князь собрал все оставшиеся силы и закричал:

— Добивайте! Всех добивайте! Пировать будем здесь, на крови этих выродков!

Вскоре, прижатые к запертой двери, были сражены последние авары.

3

Колонна всадников шла вперед по снежному краю.

Все вокруг удивляло маленького Амвросия. Непривычными казались люди, которых встречали путники. Косматые, светловолосые, в меховых одеждах, они поражали не столько своим внешним видом, сколько повадками. Склавины держались прямо, уверенно и свободно. Говорили они неторопливо и твердо. Глаз не отводили. Сами смотрели открыто. Мимика их была небогата, но чувств своих они не скрывали. Необычными были дома варваров: низкие, бревенчатые, выросшие из земли словно грибы. Многие поселения обносили склавины частоколом или крепкой древесной изгородью. Внушительной высоты круглые валы из грунта и бревен защищали родовые селения варваров. Каждое племя возводило их по числу своих родов. В случае беды они могли укрыть общинников из многих селений рода.

Первыми ехали Рыва и Феодагат. За ними цепочкой тянулись готы и сопровождавшие их склавины. Покинув заснеженную землянку, отряд быстро вырос. Оставив новые жилища, к нему присоединились двести готов в полном вооружении. Потом путники встретили две дюжины конных склавин, дружинников — так они себя называли. По поручению Даврита всадники ждали отряд у горы издали походившей на спящего медведя.

Два раза в день путники делали продолжительные остановки. Варили кашу. Жарили мороженую дичь. Кормили лошадей. По ночам выли волки.

Снег всюду лежал белый-белый. Мороз игриво колол кожу, а светлый пух хрустел под копытами невысоких коней. День за днем колонна уходила все дальше на север. Там невообразимой громадой вырисовывались горы.

Амвросий ехал верхом вместе с готом по имени Алавив. Молодой воин все время что-то напевал, а иногда отпускал едкие шуточки в адрес своих приятелей. Другие готы тоже не оставались в долгу, старались насмешкой сократить путь. Они были крепкими, любили посмеяться и казались мальчику великанами из легенд, унаследованных от языческих времен. Воины пахли потом, железом и кожей. Разговоры их небыли затейливы. Они вспоминали охоту, далекие походы, хвастались взятой добычей, успехами на войне и в любви. Превозносили они и плодородную землю, что дали им склавины. Мечтали о сытой счастливой жизни.

— Дети мои вырастут сильными, — хвалился перед другом чернобородый варвар. — Из похода я привезу им подарки, а жене добуду красивые серьги. Такие сверкающие, что даже императрица в Константинополе будет завидовать моей Ренеке.

— Посмотрю я на то, что ты подаришь моей сестре на самом деле, — добродушно усмехнулся Алавив. — В прошлый раз ты наболтал подарков на целый сундук серебра, а вместо этого…

— Ты мне не веришь? Ты мне не веришь. Ты думаешь, что мальчишка может учить старого волка. Я брал в Италии столько золота, сколько ты весил в свой первый год! Только одних рабов я захватил сотни. Спроси кого хочешь!

— Так я теперь знаю, чем ты соблазнил Ренеку — баснями, старый плут.

— Давай-давай, смейся Алавив. Посмеемся вместе, когда ты покажешь хвост своей кобылы врагу, а я приведу домой тысячу жеребцов. Что молчишь?

Готы, ехавшие вокруг, надрывали животы от хохота, слушая спор собратьев. Амвросий не все понимал в речи варваров. Родной для него была вульгарная фракийская латынь, смешанная из языка римлян и множества варварских наречий. Но все что маленький пастух мог разобрать, открывало ему совершенно другой — новый мир. Он был велик, прекрасен и опасен одновременно. В нем человеку полагалось быть гордым и отважным, опираясь не только на себя одного, но и на друга рядом.

Все время Амвросий размышлял, над тем, что произошло с ним за последние месяцы. Молился богу. Разве мог кто-то лучше его понять? Мальчика радовало, что теперь жизнь совсем не походит на ту, какой была она прежде. Он тревожился о том, что ждало его впереди. Мысленно повторял слова обращения к высшему существу: «Господь, правящий на небе как на земле, сохрани душу мою и тело мое, даруй хлеб мне на этот день и прости мне грехи мои…» Не все было ясно Амвросию в этом адресованном небу заклинании, которому научили его взрослые. Но мальчик свято верил в его магическую силу. Бог непременно должен был слышать слова ребенка.

Проезжая мимо спорящих готов Валент приостановил коня.

— О чем они, крестник? — обратился он к мальчику.

Амвросий пожал плечами.

— Не замерз?

— Нет. Мне тепло.

Малыш потянул ноздрями холодный воздух.

— Знаешь, почему готы не удержали Рим, отдав его императорам? Они жуткие хвастуны. Они храбрецы и заслуживают восхищения, но слова всегда у них впереди дел. Не то, что мы римляне, — и он подмигнул заулыбавшемуся мальчику.

— Нет, ты уж лучше расскажи, почему готы Рим захватили, — сменил собеседника чернобородый варвар. — Чьи легионы не устояли?

— Так было лучше для самого Рима, — ответил Валент, выпрямляя черные брови. В душе его царило отличное настроение. — Из всех народов только готы могли спасти старую цивилизацию. Они не разрушали наших порядков, а приняли их и защитили. Италия долгие годы жила спокойно под властью остготских королей, не зная разорения.

— Так чего же ты, добрый человек, учишь мальчишку черт знает чему!? — нахмурился чернобородый.

Валент почесал покрытую инеем бороду не зная, что и ответить.

— Просто я спросил… — робко заступился за римлянина Амвросий.

— Что?

— Его я спросил, — повторил ребенок немного смелей.

«Толковый мальчишка, не дает меня в обиду, хоть это ему и не по росту», — мелькнуло голове Валента, от внимания которого ничто не ускользало. Немало изучивший существо человека, он вновь ощутил в этом слабом юном создании какую-то еще только пробуждающуюся силу духа.

Итальянский изгнанник никогда не имел своих детей, но книги и бурно прожитые годы открыли ему многое. Он не верил во Христа, не верил в богов, не верил в колдовство и загробный мир. В его глазах не горел огонь фанатизма. Он был осторожен. Его не раз обманывали, предавали и пытались убить. Но Валент знал, что есть люди, которые заслуживают того, чтобы в них верить. Он был все еще жив, а это доказывало его правоту. Ненавидя врагов, римлянин всем сердцем любил друзей, любил, зная все их слабости — все недостатки.

— Да кто он тебе такой? — хмурясь, наседал на растерявшегося малыша чернобородый. — Ну, отвечай! Чего ты встреваешь. Кто он тебе такой?

Валент заглянул в желтовато-карие глаза ребенка, стараясь угадать, как тот себя поведет. В них он явственно ощутил страх. «Сколько лет этому пастушонку? — подумал римлянин. — Конечно, он боится. Кто не испугался бы на месте вот такого слабого существа? Разве можно одному устоять перед таким громадным и злым готом?»

— Он… мой друг, — неожиданно для самого себя произнес мальчик слово, значение которого давно жило внутри его одиночества.

— Не встревай впредь, когда старшие говорят, а то получишь от меня оплеуху!

— Не трогай мальчишку, — спокойно произнес римлянин. — Я, Валент из рода… — тут он на мгновение остановился. — …беру его под свою защиту.

— Я вам обоим сопли намотаю на кулак!

— Хватит, хватит ругани! Ссоры от голода самые дурные! Скоро уже будем на месте, — твердо вмешался Алавив. — Слышите, там кричит Феодагат. Показалась крепость. Подождите, князь встретит нас сладким вином и горячим хлебом.

— А ты больше не смей подшучивать над моей женой, — хмуро ответил чернобородый гот. — Она хоть и сестра тебе, а все же…

— Неужто там жарят мясо? — прошептал Валент, у которого желудок скулил от голода. — Я вижу дым! Как хорошо было бы сейчас…

— Не говори, я всех вас прощу! Не надо! — облизнул рассеченные в давней схватке уста ворчливый варвар. — Не надо, только не так. Я же голодный!

Валент улыбнулся. Поднял ладонь в торжественном жесте:

— Мир.

— Мир. Мир, — закряхтел еще недавно злившийся гот. — Как же я хочу баранью ногу! О, Иисус, сотворенный нашим отцом, как я хочу баранью ногу![47]

Амвросий сделал усилие, чтобы не засмеяться. Он посмотрел на римлянина уносящегося дальше. Обгоняя ехавших парами всадников, Валент стремительно мчался вперед. Снег комьями вылетал из-под копыт его коня. «Вот бы мне так! Вот бы мне оказаться на его месте!» — с восхищением подумал мальчик. По телу его пробежала приятная дрожь.

Крепость вскоре действительно показалась вдали. Она стояла на невысоком холме, окруженная глубоким промерзшим рвом. Стены и башни ее были частично выстроены из камня, а частично из дерева. Когда-то ее основали римляне, силясь удержать свою власть на завоеванных землях. Потом готы, покорившие Дакию, взяли ее в свои руки, не раз восстанавливая от ударов врага. Гунны разрушили часть стен крепости, ставшей век спустя городищем склавин. Даврит восстановил ее как сумел и сделал своей резиденцией. Нарек он поселение городом Магуры.[48] По легенде карлики с гор пытались пленить в этих местах крылатую деву, но не смогли.

За прочными стенами с валами и рвами поселились лучшие ремесленники склавин. Здесь выстроили дома дружинники князя. Тут Даврит вершил высший суд. Отсюда уходил в далекие походы. Городище стало административным центром племенного союза. Подобными центрами меньшей величины обладали все задунайские племена.

4

Отряд въехал в городище через новые деревянные ворота. Лай псов и бодрые голоса стражников приветствовали его. По широкой устланной бревнами улице всадники направились к центру города. Лед трещал под копытами коней. Рослые мужчины оценивающе разглядывали воинов. Девушки смотрели с неприкрытым интересом, а дети таращили глаза с любопытством, тыча пальцами в разные стороны.

Доехав до центра городища, путники остановились. Рыва со своими склавинами отделился от отряда. Направился к дому князя. Готы выстроились на площади ровными рядами. Они заполнили почти все ее свободное пространство. Феодагат дал команду воинам оставаться в седлах. Поскакал к рубленому узорному крыльцу.

Вскоре Амвросий увидел Даврита, о котором слышал уже так много. Князь был облачен в сверкающий пластинчатый доспех и ярко-зеленый плащ. Мех на его шапке отливал голубизной. Широкой немного раскачивающейся походкой Даврит подошел к коню. Легко забрался в седло. За ним последовали и другие, только что вышедшие из бревенчатого дома люди.

— Хочет устроить нам смотр, — негромко произнес кто-то справа.

— Мы на него тоже поглядим. Интересно же!

Феодагат подъехал к князю, спешился и, приклонив колено, громко произнес:

— Отважный князь, я привел под твою руку готов. В походе и дома, мы клянемся служить тебе верно и честно. Куда бы не отправился ты, мы последуем за тобой.

— Спасибо, Феодагат! Вставай и будь отныне рядом.

Рослый молодой жеребец играл под князем, уверенно объезжавшим ряды грозных готов. Блестя оружием на зимнем солнце, они казались неподвижны. Только пар дыхания исходил от суровых бородатых лиц. Животные фыркали. Дышали огнем.

— Воины и друге! — обратился Даврит к всадникам. — Ваша слава опережает вас! Я слышал о подвигах совершенных вами. Слышал я и о несправедливости тех, кому принесли заслуги ваши столько золота и власти. За победы император платил вам обидами, за преданность брал неправедные дани. Здесь и отныне вы не должны никому ничего! Только мне и новым братьям своим вы обязаны служить верно, оружием, как мужчины, как воины. Я же вознагражу вас щедрой долей всего, что возьмем мы в справедливом походе. От всякой обиды отныне оберегу вас. Слава ваша, умножится!

— Слава! Слава князю! — хором грянули готы.

— Клянемся перед богом служить тебе все. И те, кто остался в домах своих тоже принесут эту клятву, — произнес Феодагат. — Как только скажешь, будем все с тобой в любом деле. В походе или на пиру. Мечи наши и жизни наши отныне твои.

— Клянемся! — закричали воины.

Амвросий зачарованно следил за происходящим. Он принимал на веру все, что видел и слышал. Сердце ребенка замирало. Голод утихал и забывался. Даврит виделся мальчику могучим и несокрушимым, его непременно должны были бояться и уважать все — даже враги.

— Вы приняли от меня землю для домов и хлебов своих. Примите и угощение с дороги, — продолжал князь. — Пусть сладкий мед на пиру скрепит нашу клятву на веки!

— Слава! Слава, Даврите! — вновь грянули голоса.

5

Празднество шло всюду. В просторных домах, на белых улицах — везде стояли богатые столы. На них во множестве громоздились хлеба и всевозможные пироги. Мяса, вина и меда имелось вдоволь. Целые туши жарились на вертелах. Сладким потоком лился дурманящий разум мед. Из бочек он попадал в глиняные объемные кружки, проливаясь потом в раскрытые рты. Смачные звуки произносили языки. Песни лились вместе с вином. Готы и дружинники-склавины братались, клялись не покидать друг друга в бою.

Феодагат и другие вожди пировали у князя. Могучей рукой поднимал Даврит свой полный вина золотой кубок за удачу в походе, за дружбу и храбрость. Десятки чаш взлетали с ним вместе. Грозно ревели голоса в клятвах и боевых гимнах:

Держу копье в своей руке. Рублю неумолимо. Пусть враг дрожит. Пусть кровь бежит, рекой по травам спящим. Пусть победит лишь тот из нас, кто воин настоящий.

Все было новым для Амвросия. Готы усадили мальчика рядом с собой в длинном низком доме. Здесь, как и всюду, стояли полные угощений столы. С наслаждением малыш принялся за еду и питье. Никогда в жизни он не видел столько пищи. Всеми рыбными и ягодными пирогами, тушами быков, свиней и баранов можно было, наверное, не раз накормить тысячи людей. Удивительным образом все это за один вечер должно было уместиться в гораздо меньшем числе животов.

Смех и песни не утихали повсюду. Горделиво ревели за стеной боевые кличи. Не лаяли только псы. Сытые лениво валялись на полу, а голодные с вопрошающими взглядами ожидали лакомых костей.

— Хвала Иисусу, я нашел все, что хочу от жизни, — шутливо кряхтел Алавив, орудуя острым ножом в прекрасно обжаренной кабаньей туше. — Ведь как хорошо, когда вино и мясо заполняют живот.

— Такой живот и щадить не хочется? — посмеивались слегка захмелевшие воины.

— Давай вырезай кусок посочней! В кабаньем сале заключено все мужское счастье. Ведь если не поесть то и не поспать, а если и не поспать, то и не полюбиться всласть. А уж головную боль вином без жирного ломтя и вовсе не разогнать!

— Особенно тем, у кого дурь в голове, особенно не помешает поесть! И еще, люди говорят…

— У кого это здесь болит голова? Моя никогда не болит.

— Чего ей болеть, это же кость.

Горячий жир бежал по ножу Алавива. Отрезав большой кусок мяса, молодой гот разделил его на две части. Одну он взял себе, а другую, поменьше, — положил Амвросию, поучительно добавив:

— Вина больше не пей! Мал еще.

Мальчик неестественно кивнул и принялся есть. Выпитый мед уже немного ударил ему в голову. Оторваться от напитка казалось невозможным. Притягивали аромат, сладкая легкость и пряное чувство во рту, возникавшее после каждого глотка. Мед пился незаметно, но также незаметно он спутывал язык и сбивал движения.

— Вы все в первый раз пришли за Дунай, а я бывал уже тут однажды, — говорил, прищуриваясь, белобородый гот. — Каждый слышал, что наши предки ушли из этих мест из-за гуннов. Но это все басни. Басни, я говорю! Вы думаете будто гунны, явившись из степей, победили наш великий народ? Не верьте! Взгляните на себя, на наши мечи и коней. Все дело в русалках появившихся в здешних реках! Слышите?

— Ну, это еще что за сказки? — вмешался Алавив.

— Тише ты! — зашипели другие воины, которым страшно хотелось узнать, что же будет дальше. — Тише!

— Ну, вот, — возмущенным шепотом пожаловался молодой гот единственному оставшемуся собеседнику — маленькому Амвросию. — Не слушай их, юный друг, не слушай! Все это вранье. Врут!

Алавив сделал осуждающий жест и сморщил лицо. Язык его начал заплетаться. Он умолк. Положил затуманенное лицо на сложенные руки.

— Все слушайте, — продолжал рассказчик, сумевший заставить замолчать две дюжины глоток. — Склавины подтвердят каждое мое слово, потому, что давно уже живут в этих местах. Они то знают!

— Ну, а ты то чего знаешь? — с недоверием спросил один из пирующих.

— Девы с рыбьими хвостами есть тут в каждой реке! Зимой они спят в подводных норах, а весной выплывают на охоту. И ищут они не других таких же рыб. Не-е-ет! Ищут они молодых мужчин, тех, у кого еще нет жен. Сладкими речами они заманивают их в зеленую муть. Никто не может удержаться, так велик соблазн. А там! О, ужас! Они пожирают доверчивых юношей.

Варвары слушали, не произнося ни звука. Некоторые даже начали креститься, обращая пьяные мысли к богу на небесах — единственному и всемогущему, а потому способному защитить. Даже мальчик затаил дыхание, мгновенно протрезвев от страха.

— Когда воды стали полны этих тварей с чудными ликами, наши короли решили что одну из них надо изловить. Но сделать это смогла лишь девушка, дочь старого рыбака. До зари бродила она у воды переодетая парнем. Две русалки подплыли к ней, соблазняя песнями и обещаниями. «Иди купаться с нами, ночь так хороша!» — напевали они. Но рыбачка не поддавалась им и вот одна из рыбохвостых дев выбралась на песок, чтобы вблизи околдовать упорного юношу. И тогда сеть спутала ее от головы до хвоста. «Попалась, проклятая тварь!» — закричала дочь рыбака. На голос ее из деревни прибежали мужчины. На повозке они доставили русалку к своему королю. Тот спросил рыбу грозно, зачем русалки изводят парней. Но рыба молчала. Без воды продержали ее три дня в подземелье.

— Что же было дальше?

— Она созналась! Когда дружинники короля вывели ее на свет для допроса, это была уже не прекрасная дева с зелеными волосами, а страшная сморщенная старуха! Ужас охватил всех…

Рыба заговорила. Голос ее был хриплым и злым. «Вы хотели знать, зачем мы русалки губим юные души? Я все вам скажу, если обещаете отпустить меня в воды умереть, ибо воздух земли состарил меня», — промолвила она. В оцепенении все ждали дальнейших слов. Шепотом рыба поведала: без юной крови мужчин не может жить ни одна русалка и не могут они плодиться в водах. Король сдержал обещание, рыбу отнесли к воде. Но как только она отплыла от берега, голос ее вновь зазвучал звонко: «Страшную тайну заставили вы меня выдать! Отныне я проклинаю вас в свой предсмертный миг. С этой ночи и до осени сестры мои погубят всех юношей ваших. Народ ваш сгинет, а села и города его станут пеплом».

— Проклятие русалки ужасная вещь! — подтвердил седовласый воин с крупным носом. — Уж если падет на кого, все — не жить! Такими их сотворил Сатана.

Все жилы внутри Амвросия натянулись. Дрожь пробежала по рукам и ногам. Тревожный холод коснулся кожи.

— «Ваши боги отныне не защитят вас! — голосила коварная владычица вод. — Только одно сможет спасти род ваш: истинный бог, в которого вы уверуете. Но отыскать его вам будет нелегко!» И она рассмеялась в черной пелене ночных вод. И с этой ночи стали пропадать юноши, а короли наши решили уйти от проклятья, приняв новую веру на другой земле. Но даже когда предки наши переходили Дунай, горящими глазами провожали их русалки из страшной пучины. И многих юношей не досчитались на другой день.

— Так неужели мы все в ужасной беде здесь?

— Нет, — уверенно возразил рассказчик. — Пока мы и дети наши верны истинному богу, ни одна русалка не подберется к нам. Достаточно пальцы сложить крестом и именем господа проклянуть тварь.

— Но ты то, как их видел?

— Давно это произошло. В те годы я был юн и по глупости почти потерял веру во Христа и скитался на этом берегу. Однажды я решил заночевать у реки. Тут явилась с дивным голосом русалка. Она звала меня. Сладкие речи ее обещали страстные наслаждения любви. Рыбохвостая дева почти околдовала меня. Нога моя уже ступила к воде, как вдруг она отпрянула в ужасе, что-то увидев. «Сними крест и ступай ко мне!» — заверещала она. Вопль ее пробудил меня. Я все понял, взмолившись. Спаситель дал мне ответ. Пальцы моих рук скрестились. Русалка с криком способным поднять мертвеца разбилась о воду. Страшный запах гнилой рыбы донесся до меня. Символ истинной веры погубил эту сатанинскую тварь.

— Хорошо! Спаси господи! — закряхтели готы успокаиваясь.

— Вот послушайте, что я расскажу, — начал повествование другой воин и сердца слушателей снова замерли в тревожном ожидании. — Совсем недавно, один лангобард поведал мне…

Еще много страшных историй услышал Амвросий в тот вечер за столом. Ночью, когда сон свалил мальчика, его охватывал ужас перед всевозможными тварями. Страшили его коварства дьявольских сил и пещерных духов. В пугающих сновидениях они грозили погибелью, подкрадываясь со всех сторон к слабому юному телу. Каждый раз Амвросий метался, пытаясь убежать, но вспоминал о боге только в последний миг, когда гибель казалась уже неминуемой. В этот момент, спящий ребенок молился. Униженно опускался малыш на колени, прося святые силы спасти его.

6

— Э-э-э! — таким был звук, разбудивший Амвросия, спавшего прямо за столом.

Открыв глаза, мальчик увидел, что издавала его маленькая девочка. Она тянула короткие ручки к столу, произнося это «э-э-э». Волосы ее были рыжими, даже красными. Буйные от природы они и в косах выглядели растрепанными. Казалось, будто на голове у ребенка полыхает неистовый огонь.

Амвросий потер глаза руками и отчаянно зевнул. Сон все еще укрывался в нем повсюду, не желая уходить вслед за темнотой.

— Ну-ка помоги! — сказала девочка властным тоном.

— Чего? — недоверчиво спросил мальчик. Рот его приоткрылся. Полноватые губы удивленно вытянулись вперед.

— Чего!? Чего!? — передразнила Амвросия малышка. — Рот чего раззявил? Пирог дай!

— Какой пирог? Ты кто?

— Давай пирог, кому говорят! Вон тот с рыбой, на столе. Давай!

Мальчик протянул руку и отрезал большой кусок пирога. Тут же спросил:

— Ты кто? И зачем тебе пирог? Спят все еще, — он указал на лежащих повсюду вповалку мужчин. — Слышишь, как храпят! Разбудишь, будет тебе затрещина.

— Давай пирог, шишига.[49] Домового буду кормить!

Амвросий протянул малышке кусок пирога. Склавины верили, что особое существо — Домовой охраняет благополучие каждого жилища. Малыш уже знал об этом, но не представлял себе, как можно кормить это таинственное создание.

— Еще давай, — пискнула девочка.

Ребенок потянулся, отрезав два новых куска холодного пирога. Один он отдал девочке. Второй оставил себе. Оглядевшись он не нашел нигде воды или кваса. Еще летом малыш оценил этот излюбленный обитателями задунайских земель напиток. Пили его чаще всего в жару. Кислый вкус получался в процессе брожения разведённой в воде смеси из ржаного или ячменного солода, ржаной муки и меда. От кваса нельзя было опьянеть, как от меда.

— Попить у тебя есть?

— Как тебя зовут? — ответила девочка серьезным тоном.

— Амвросий, а ты кто?

— Ты что гот, будешь?

— Нет, я римлянин, — гордо ответил малыш, толком не понимая, что это значит «римлянин».

— Это еще кто такие? — буркнула кроха совсем как взрослая.

— Ну… — растерялся Амвросий. — Это тоже вроде как готы.

— Пошли! — ответила девочка, которая все равно не могла ничего разобрать. Слово «готы» она услышала вчера первый раз. Его все вокруг повторяли, любуясь на грозных всадников явившихся к князю. Но теперь пьяные и спящие воины не казались малышке внушительными, потому не заслуживали они и долгих разговоров.

Задирая длинное платье, чтобы оно не мешало маленьким ножкам перебирать землю, девочка выбежала во двор. Амвросий вышел за ней, сразу увидев троих мальчишек стоявших вблизи. Малышка сунула каждому из них по куску пирога. Властно пробурчала:

— Ешьте, шалопаи!

Сама тоже принялась жевать.

— Ты кто такой? — спросил задиристо самый рослый мальчик.

— Гот он, — буркнула малышка. — Вчера приехал.

— Понятно, — усмехнулся рослый мальчуган. — Я Мечислав, сын княжеского дружинника. А тебя как кличут?

— Авросий.

— Бывают же такие имена! Сразу ясно — чужак. По-нашему где говорить выучился?

— Рыва научил, мы с ним у Дуная жили.

— Хо! — удивился Мечислав. Произнесенное имя кое о чем ему говорило.

— Пойдешь с нами в снежки играть? Сможешь нас победить, станем друзьями! — предложил другой мальчик. — Меня Келагаст зовут, а это моя сестра Огняна, мелкая еще.

Девочка недовольно буркнула.

— А где играть будем? — спросил Амвросий.

— Да прямо здесь! — ответил третий мальчуган, сразу швырнув в собеседника снежок от которого тот не успел увернуться. — Давай не трусь! Лепи и кидай, поглядим кто ловчей! Посмотрим, какие вы готы герои!

На руках у противников Амвросий заметил рукавицы. Вспомнил, что оставил свои в доме. Но, бежать за ними было нельзя. Новые знакомые легко могли принять это за трусость. Быстрым движением горячих пальцев ребенок собрал снег и швырнул его в начавшего первым мальчика.

— Уворачивайся, Доброгаст! — закричал рослый парнишка, но было уже поздно: первый снежный снаряд угодил точно в цель, сбив с врага меховую шапку.

— Ну, держись! — дружно закричали склавины, стараясь одновременно попасть в противника.

Амвросий увертывался насколько умел, отвечая одним снежком на три. Меткости броска научил его Рыва, иногда награждая пинком или тычком ножнами меча в живот за неправильно брошенный дротик.

— Есть только одно правило. Если хочешь остаться в живых — учись с детства, — не раз повторял рыжебородый варвар.

Вначале Амвросию показалось, что шанс на победу все же есть. Но, несмотря на первые успехи, мальчик вскоре почувствовал, что за шиворотом у него уже порядком набралось снега. Перевес теперь явно склонился в пользу противника. Однако Амвросий не сдавался, а только отступил. Укрылся он за углом кого-то сарая. Отсюда меткими снарядами он отвечал разъярившимся мальчишкам.

— Вот хитрюга! Спрятался, трус! — кричали они.

— Ну, мы тебя достанем! — громче всех орал Мечислав.

Выбиваясь из сил, Амвросий не чувствовал, что может ответить. Снег под ногами почти закончился. Ребенок вынужден был признать лишь одно спасение — бегство. Но принимать этот путь мальчику не хотелось.

Неожиданно противники Амвросия, отчаянно вопя, бросились в россыпную. Услышав за спиной смех, мальчик обернулся. Ему было не до шуток! Он замерз и весь промок от растаявшего снега. Даже по лицу его бежала вода. Положив руки на рукоять меча, в пяти шагах от ребенка стоял римлянин. Лицо его было серьезным, хотя он и хохотал.

— Пошли греться! — властно обратился к мальчику Валент. — Эту битву в своей жизни ты не проиграл. Но ведь и не выиграл! Почему? Знаешь почему?

— Нет! — замотал головой Амвросий, горячо дыша.

— Потому, что не во всякую борьбу нужно ввязываться. Как получилось, что ты один оказался против стольких мальчишек?

Пока Валент вел мальчика к дому, где вчера пировали готы, тот все ему рассказал. Римлянин похвалил ребенка за храбрость, но пожурил за необдуманность действий. Малыш был счастлив, что человек, которого он вчера защищая, назвал другом, пришел сегодня на помощь. «Неужели я не одинок? — спрашивал себя мальчик. — Неужели кто-то готов мне помочь. Господи, спасибо тебе за твою доброту!»

— Будь впредь осторожней. Не всякий вызов стоит принимать. Дружба не завоевывается поединком, сколько бы варвары тебе об этом не твердили, — сказал римлянин.

— Но я думал… — попытался оправдаться Амвросий. Мысли его спутались в смеси радостных чувств и переживаний от неудачи.

— Проходи в дом и садись поближе к огню, у нас еще есть другая, более важная тема, — произнес Валент, открывая дверь. — Согрейся и просуши одежду.

Горячий от очага и конских тел воздух встретил их приятным приливом. Внутри оказалось пусто. Отпировав, готы куда-то незаметно убрались. Только несколько коней жевало овес в отведенной для них части.

— Как тут тепло! — добродушно признался мальчик, сначала взмокший от недавней борьбы, а потом едва не окоченевший.

Они сели. Римлянин бросил несколько веток в выложенный из камня очаг на земле. Тлеющие угли проснулись, передав огонь новой пище. Красные всплески озарили сухие черные ветки, дав людям еще больше тепла.

— Слушай, — начал Валент свою речь. — Ты еще очень мал и поэтому твою судьбу пока решают другие. Это изменится с годами, будь уверен. Рыва сказал мне сегодня утром, что уезжает к своему роду. Его дом, это небольшая деревня, в каких живут склавины. Мне не хочется видеть тебя простым общинником. Сельская жизнь интересна только со стороны. Жизнь рядом с готами в лесной глуши также мало чему может научить.

Валент остановился и посмотрел в глаза Амвросию. Мальчик оставался спокоен. Он терпеливо внимал, не понимая лишь значения некоторых слов.

— Поэтому я решил оставить тебя здесь. Мне нужен помощник. Рыва не возражал. Он часто будет приезжать к князю. Вы сможете видеться. Вместе с двумя рабынями, что даст мне Даврит, ты будешь следить за хозяйством в этой казарме.

— Значит, я остаюсь в городе! — воскликнул Амвросий, даже забыв спросить, что же значит «казарма».

Все терзавшие его сомнения рассеялись. Он боялся, что все забудут про него, что ни готы, ни склавины не пожелают его принять. Разве могло быть что-то более страшное сейчас для ребенка, чем оказаться брошенным в неведомой земле, где, наверняка, полно диких зверей и чудовищ?

— В городе? Это то ты называешь городом? Это не город, мой мальчик! Это в лучшем случае крепость, — заметил Валент, наклонившись к огню. — Прейдет время, ты увидишь настоящие города. Самый прекрасный из них Константинополь, столица империи. Его называют просто — город. В Азии есть — Антиохия, в Египте — Александрия. В этих городах обитает множество людей, кипит торговля и процветают ремесла. Из них в синюю бесконечность морей уходят купеческие корабли с трюмами полными товаров. Творения великих мастеров украшают эти города. Их улицы вымощены камнем, а не гнилыми бревнами. Дома сделаны из кирпича и покрыты черепицей. Высокие каменные стены защищают их. По акведукам с гор десятки тысяч людей получают прозрачную воду. Роскошные дворцы, громоздящиеся храмы, триумфальные арки и колонны — все это есть в таких городах.

— Почему же ты не остался в одном из этих красивых мест? — с волнением произнес малыш. — Там, наверное, так хорошо, так чудесно! Там, наверное, совсем не бывает страха и голода.

— Это не так. Величественные города опасны. В них властвует страх. Их постигают голод и эпидемии. Богатство римлян притягивает врагов. Но хуже всего — коварные императоры. Их интересует только утоление своих аппетитов: власть, золото, высасываемое из подданных беспощадно. Они жестоко убивают соперников, но они не в силах спасти остатки былого величия Рима. Они только губят их.

— Но разве не бог дарует императорам власть над подданными? — удивился Амвросий. — Разве не из его рук они получают венец?

— Бог? Они берут ее сами! Нынешний цезарь Юстин начал с ублажения дряхлеющего Юстиниана. Получив титул куропалата, начальника охраны дворца, он вскоре взошел на престол.[50] Тайком, в отдалении от жителей столицы, его провозгласили императором. Признание подданных он покупал подачками, раздавая подарки и прощая долги. Может показаться, будто Юстин хотел облагодетельствовать всех. Но первое, что он сделал — это приказал тайно убить своего родственника, возможного претендента на трон. В исступлении Юстин с императрицей Софией топтали голову несчастного. Сейчас этот коварный правитель уже старик. Но тот, кто сменит его, будет таким же и последующий тоже. Боги здесь не причем. Владыкам империи выгодно прикрываться ими.

Мальчик внимательно слушал. Дыхание его почти остановилось, даже язык не мог повернуться во рту. Видя замешательство, в которое пришел ребенок, Валент улыбнулся. Морщинки собрались у краев рта на недавно выбритом лице.

— Нет ничего особенного в том, что я сказал. Успокойся. Со временем знания научат тебя выбирать безопасные пути. Если конечно ты захочешь идти по ним в жизни.

— А как же города? — нерешительно произнес Амвросий.

— Не нужно быть очень мудрым, чтобы жить в них как простой человек: лавочник, ремесленник или слуга. Необходимо лишь все сносить — произвол чиновников, жадность правителей, оскорбления. Но если хочешь что-то изменить, пусть даже самую малость, тогда те, кто властвуют над ними, оказываются против тебя. Так мы и становимся беглецами. Многие стремятся укрыться здесь — за Дунаем. Тут не властен император, нет его слуг и солдат, нет жадных и жестоких вельмож. К последним некоторые прежде отнесли бы и меня. Немало беглых рабов или землепашцев живут среди склавин. Ты не встречал таких?

— Нет, — смущенно ответил ребенок, воображение которого все еще заполняли картины сказочных городов и жестокости тиранов. Он представлял высокие дома, прочные стены, толпы веселых ярко одетых людей на улицах. Но он одновременно чувствовал и опасность, которую таили неизвестные переулки судьбы.

— Время не терпит. Нужно разделить его с делом, — важно произнес римлянин. — В этом доме отныне предстоит постоянно жить полусотне готов вместе с лошадьми. Раз в тридцать дней они будут уезжать, возвращаться в свои селения. На смену им будут прибывать другие. Когда начнется война, все готы отправятся в поход с князем.

— Они пойдут в империю? — полюбопытствовал мальчик.

— Да, скорее всего. Спать ты будешь вот тут, — Валент указал на шкуру застилавшую лавку у бревенчатой стены. — Вещи сложи прямо под ложем. Дальше я отгорожу комнату для себя. Занимай место, располагайся. Готы скоро придут. Сейчас они охотятся вместе с князем. Они привезут мясо, если повезет. Мы должны сварить кашу. Крупу нам уже прислали. Я сейчас схожу за рабынями. Они помогут.

Мальчик взглянул на мешки стоявшие в ряд у стены. Потом поднялся и принес свою льняную сумку, сшитую им еще летом. В ней лежало немного вещей. Амвросий достал аккуратно завернутый в ткань нож, а сумку сунул под лавку. Шкура, на которую он сел, оказалась большой и теплой. Накрывшись шубой на ней можно было удобно спать, даже если бы погас огонь.

— Чувствую, ты находишь жилище уютным, — заметил Валент. — Больше не хочешь в большие города?

— Только с Давритом и его воинами. Только со склавинами! Им не страшен никакой император. С ними всегда так спокойно, — ответил мальчик, пряча под шкуру любимый нож.

— Этого точно не скажут жители Византии, месяцев так через шесть. Ты же не заметишь ничего стоящего в дыме пожаров и в шуме грабежей. Красоту нужно постигать иначе, с мечом стоит лишь отвоевывать для нее будущее.

7

Десятки художников трудились на лесах у высокой стены.

Разглаживая морщины на гладко выбритом лице ухоженными пальцами, Юстин наблюдал за работой. В молчании за его спиной стояла свита: придворных, гвардейцы, евнухи и рабы. Воздух наполнял вкус горелого масла светильников — работа шла без остановки.

— Я хочу, чтобы всем было видно, что бог и ангелы поддерживают меня, — надорвано произнес император, отвернувшись от стены. — Пусть ангелы окружают меня, словно моя стража. Спишите их с кандидатов, наконец![51] Вот они в белых одеждах за моей спиной! Бог же должен быть надо мной, но лицо его и позу нужно нарисовать милостивую — благословляющую. Это все чего я хочу.

Голос император был дряхлым.

— Да, божественный, — пролепетал низко склонившийся человек.

— Видно это сейчас? — возмутился Юстин, поднимаясь на носилках, которых уже давно не покидал. Ноги августа не ходили, а все тело страдало последствиями прежних невоздержанных удовольствий. — Кто это видит?

— Светлейший владыка, ты прав, как и всегда.

— Кто это? Это ты, Аркадий? — сощурил старческие глаза император.

— Да, божественный.

Толстый евнух в расшитых золотом одеждах цвета морской волны низко поклонился властелину империи. Приятно зазвенели золотые цепи и обручи. Покорность, а с ней и доброжелательность отобразились на светлом лице сановника. Тонкие ароматы источало его вздобренное маслами тело.

— Я не брал тебя с собой! Зачем ты здесь?

— Меня прислал цезарь Тиверий, мой господин.

— Разве я не говорил, что мирские дела не занимают меня по утрам! Государственные вопросы не должны отвлекать меня и в другие части дня.

— Прости мою дерзость, божественный август, но я думаю, что композиции не достает красок. Пурпур слишком затмевает цвета. Если изобразить небо в более темных тонах, то облик фигур лучше выступит на общем фоне.

— Это не будет слишком мрачно, слишком походить на грозу, Лев? — спросил император, щуря полубезумные глаза.

— Нет, божественный, — ответил худощавый человек с черной бородой и маленьким глазами. — Так действительно выйдет лучше.

— Добавьте синего, — повелительно произнес август. — Чего хочет мой сын и соправитель?

— Он принимает делегацию из Маркианополя. Наши люди сообщают: как только господь вновь явит миру весну, варвары перейдут Дунай.

— Как будто этого не происходит каждый год. Их шайки, то большие то малые пробираются к нам ради грабежа. Разве что-то может здесь измениться?

— Вожак задунайских банд Даврит давно мечтает разорить богатые земли Эллады и Фракии. Как только сойдет лед, доносят шпионы, он с большими силами перейдет Дунай. Возможно, все племена склавин последуют за ним.

— И чего же хочет от меня Тиверий? Разве он забыл, что я сказал ему, возлагая на него пурпурную хламиду, а с ней все дела и ответственность.[52]«Если ты хочешь, я существую, если не хочешь — я не существую», — верно?

— Император, на востоке не спокойно. Сасаниды…[53]

— Мне известно, Аркадий. Я много лет несу тяготы правления. Ты даже не знаешь, какая это мука! Только богу и мне одному ведомо, как я страдаю! Наказание за грехи… Все мои болезни — наказание за грехи!

— Ты повелел, божественный, и в этот год перебросить для войны с Сасанидами новые войска из Иллирии и Фракии. «И так пока не будет восстановлен мир», — гласит эдикт, изданный в минувшем году. Семь тысяч федератов ждут приказа, чтобы отправиться в Азию. Конные и пешие части собраны в Траянополь. Но цезарь опасается, что северная граница империи и без того слишком слаба. Угроза со стороны варваров серьезна, считает он.

— Угроза от варваров была и будет, как была и будет империя. Еще триста лет назад Рим воевал с готами, вторгавшимися из-за Дуная. Деций Траян погиб в Дакии на болотах, сражаясь с этими варварами.[54] Где они теперь? Служат империи. Так будет и с другими. Иное дело — Сасаниды. Они куда опасней в желании отторгнуть наши владения в Армении. Я не для того перестал откупаться от врагов, чтобы держать в лени двенадцать тысяч солдат во Фракии, когда они там не нужны. Бог видит, я только добра желал империи! Он отнял мои ноги, но не рассудок.

— Не разумней ли оставить войска здесь, император?

— Чего же хочет мой сын, чтобы я изменил волю свою? Разве победа на Востоке не принесет нам долгожданный покой? Сколько еще персы будут безнаказанно терзать христианские земли? Пусть Тиверий решает сам!

— Цезарь просит лишь совета.

— Тогда пусть приведет пограничные войска в порядок. Они не щит от варваров, а решето. Мы им должны — значит нужно выплатить хотя бы часть. Лучше платить своим, чем чужим. Только необходима мера. Иначе не хватит никаких средств. Ну, как я это вам объясню!? И потом, что мешает передать некоторые номера в подчинение магистров?[55]

— Император прав, — вмешался Лев. — Зачем придумывать сложные решения, оставляя восток под угрозой. Юстиниан пренебрегал им, увлекаясь завоеваниями. Империя не выиграла от этого слишком много. Передайте магистру Фракии часть наших пограничных войск и повысьте бдительность тех, что останутся на Дунае.

— Оставьте меня наедине с богом! Мне нужно замолить грехи, а поступить я советую, как сказал Лев, — прошептал император, обхватив голову руками. — Дайте мне закончить свои дела. Что я говорил о красках, Феодосий? Ты слышал меня?

— Слышал, владыка.

— Божественный, я передам цезарю, чтобы он не менял принятых решений, а действовал в избранных границах.

— Императорам наследуют преемники — это благополучие страны, это мир и порядок. Без междоусобиц, без мятежей и сотрясания основ общества. Так угодно богу. Разве я что-то делаю не так, господи? — пролепетал Юстин, вдруг снова повышая голос: — Да, так и скажи Тиверию. Пусть наши стратеги выбросят персов из Армении и добьются мира. И спроси его… Нет, не надо. Иди!

8

Амвросий лениво повернулся под теплой шкурой.

— Просыпайся! Просыпайся! — услышал он голос Валента. — Ты знаешь, что уже пора идти к кузнецу. Солнце давно поднялось. Слышишь? Утро само пришло тебя будить, маленький склавин!

Малыш открыл глаза и приподнялся на своем ложе. Холодный воздух сразу скользнул по телу, лишь усиливая желание остаться под лохматой шкурой. Возле Амвросия стоял Валент и еще один пожилой гот, из тех, что приехали в городище сменить товарищей.

— О, я вижу, ты открыл глаза, — деловито заметил римлянин. — Пора за дело. В котле разогрета каша. Перекуси и отправляйся. Помнишь, что я просил вчера передать? Скажи, что кольчуга и шлем для меня должны быть готовы как можно скорей. Все ясно?

Мальчик кивнул головой, неловко смахнув спутанные волосы со лба. Зевнул широко.

— Вот и отлично. Я тоже ухожу. Не заблудишься?

— Нет!

Валент ласково потрепал ребенка по голове. Амвросий улыбнулся, окончательно выбравшись из-под шкуры. Его глаза светились беззаботной радостью и покоем.

— Возьми еще вот это, — сонливо произнес седобородый гот, протягивая мальчику несколько наконечников для стрел. — Пусть делают такие. Их нужно много. И заточка нужна как у этих.

— Хорошо, — ответил малыш серьезно. Спрятал наконечники под рубаху. Тело тянуло спать, но разум жаждал движений. Каждый день приносил теперь мальчику новые открытия.

9

Снег ласково шуршал под ногами. Быстрым шагом Валент направился к дому князя. Он миновал рубленое крыльцо, на котором, щурясь от зимнего солнца, лениво болтали дружинники, опершись на копья. Пройдя просторный безлюдный зал, римлянин поднялся по лестнице. Домашние князя с любопытством расступились перед гостем. Седой старик из бывших пленников забегал вперед, торопливо подсказывая, куда тому идти дальше.

Оказавшись у массивной двери, Валент толкнул ее рукой и вошел в комнату.

Спиной к маленькому окну во главе стола сидел Даврит. Справа от него в задумчивости расположился Всегорд. Слева играл серебряным кубком светловолосый Боз. Серое лицо и напряженный взгляд выдавали муки от раны, которые он безудержно топил в вине все последние дни. Среди других собранных на совет приближенных князя Валент узнал Феодагата и Рыву. Царивший в комнате полумрак помешал Валенту разглядеть выражения их лиц. Лампы больше чадили, чем давали свет. На столе в деревянных чашах лежали пироги и моченые яблоки, стоял квас.

Римлянин поклонился с важностью патриция.

— Феодагат настоял, чтобы ты присутствовал здесь сегодня, — решительно начал Даврит. — Садись. Мы хотим услышать все, что ты скажешь. Так?

— Так, — кивнул серой головой Боз.

— Мне известно, князь, что ты собираешься весной повести склавин на империю. Я мог бы помочь тебе в войне. Не как полководец, разумеется, и не как воин, а как советник. Ты позволишь?

— Продолжай, — подозрительно разрешил Даврит.

Валент снял с плеча кожаный футляр. Открыл. Извлек карту. Уверенным движением развернул ее на столе. Помогая другу, Феодагат убрал мешавшие предметы и поставил ближе лампаду на высокой ножке. Слабый свет упал на желтый пергамент.

— Князь, ты доверил мне хозяйство готов, сейчас я доверю тебе то, что знаю.

Даврит нетерпеливо приподнял брови. Недоверие в его взгляде сменилось любопытством. Не меньше интереса прочел римлянин на лицах других варваров. Даже Феодагат не знал, что Валент собирался сказать.

— На этом пергаменте изображена вся западная часть римского государства. Вот Дунай. Это столица империи — город Константина. Здесь основные дороги, построенные еще столетия назад. Тут портовые города Эллады, приграничные крепости, болота, горы, реки и переправы. Пользуясь картой гораздо легче ориентироваться на земле врага. Все изображенное на ней — вид как бы с высоты птичьего полета. Измерив расстояния и учтя массу деталей, человек нанес контуры земли вод на этот лист. Прими от меня карту империи как подарок, Даврит.

— Приму. Спасибо тебе.

— Князь, мы и так заем все крепости врага, — возразил Боз. — Все слабые места обороны Византии нам известны. Зачем нужна эта шкура? Разведчики Рывы в этот год проникли всюду, узнав все, что может дать нам успех. Разве что-то важное здесь может быть? Согласны вы со мной, боевые братья?

— Он прав, князь, — поддержал Боза гунн с рыжими косами. — Пешие и конные, мы всегда находили дорогу в войне. Твои сородичи давно создают поселения на том берегу. Они всегда укажут нам слабое место врага и богатую добычу. Придут на помощь в беде. Что дает нам эта непонятная вещь? На ней столько странных знаков…

— Мне ясно, друге, что она дает, — возразил Даврит, с хрустом сплетая пальцы перед лицом. — Предстоит большая война. Действуя на чужой территории всегда лучше знать местность. Рыва, ты сможешь нанести на карту все крепости римлян?

— Да, князь. Но это займет время.

— Я помогу разобрать обозначения, — сказал Валент, садясь за стол. Поморщился: запах моченых яблок не пришелся ему по-вкусу.

— Хорошо, через пять дней, когда я вернусь, вы покажете мне, что вышло.

— Даврит, — обратился к князю склавин римлянин, — есть еще одно дело, в котором я хотел бы помочь. Дунай широкая река и через него не просто переправить большие силы. Мост мог бы…

— Мы умеем строить понтонные мосты. Так вы, римляне, их называете? Доски и лодки вот и все, что нам нужно, — перебил Всегорд, — Мы пересечем реку любой ширины. Не сомневайся. Дунай не помеха.

— Тогда мне нечего пока добавить, — с почтением закончил Валент. Сложил руку на руку поверх стола.

— Хорошо, — усмехнулся князь. — Спасибо тебе. Я вижу, что Феодагат привел ко мне достойного человека. Мне говорили, что в Италии за твою голову назначена награда. Это так?

— Да, князь. И, я ее вполне заслужил.

— Вот нахал! Конечно, он ее заслужил! — захохотали варвары.

— Чем ты провинился перед Византией? — смеясь, спросил князь.

— Войной, Даврит. Моим желанием было изгнать захватчиков с италийской земли. Но лангобардам она тоже не должна была достаться.

— Вот как? Говори, — князь с интересом поднял голубые глаза на широком лице. Захрипел кривым носом.

— Проклятый Юстиниан слишком много крови выпил из Италии, наших сил не хватило. Церковь предала, папа и все святые отцы помогли византийцам. Мы попали в западню: вместо людей и денег папа подарил нам свое коварство. Подвел нас под мечи врагов. Теперь мое имя вычеркнуто из сенатских списков.

— Как все похоже на этих собак, — рассерженно заметил склавин с русой бородой, покрывавшей почти все лицо.

— Практически все мои букелларии были истреблены. Оставшись один, я месяц скрывался в горах. Те из моих людей кто выжил, под пытками признали, что я ускользнул, а не погиб. От преследователей меня спасло только чудо.

— Вмешательство богов? — предположил Рыва.

— Можно сказать и так. Проливные дожди сделали тропы непроходимыми, а склоны не подъемными. Земля всюду раскисла. Те, кто искал меня, не смогли дойти до своей добычи сорока шагов. Я видел их сидя под деревом с кровоточащей раной в ноге. Мой мертвый конь лежал рядом. А они, это были наемники гепиды, спотыкались и тонули в мокрой глине.[56] Их грубая ругань неслась во все стороны. В итоге отряд шедший по моему следу повернул обратно. Нет для меня большего врага, чем Константинополь.

С болью Валент вспомнил, как погибали его букеларии. Стрелы гепидов и других германцев служивших Византии выбивали их одного за другим. Спешившись, воины попытались строем отойти к высокой скале, но здесь их снова поджидали враги. «Империя нашла способ расправиться со мной», — подумал изгнанник.

Предательски уничтожив силы Валента, провизантийская партия в сенате ничего не добилась. Выиграли лишь лангобарды. Их владения расширялись, все ближе подбираясь к Риму. Август так и не нашел средств на спасение Италии. Только официально запрещенные дружины частных лиц, букелларии, противостояли лангобардам, терзавшим Апеннины.

— Еще раз благодарю тебя, римлянин. Твоя помощь послужит верному делу. Не забывай обид. Все они будут отомщены. Таков закон, данный богами. Таков порядок Перуна.

Валент кивнул в знак признательности.

— Император Юстин укрепил армию римлян, — продолжил прерванную появлением Валента мысль Феодагат. — Казна по-прежнему скупа, но ремонт десятка важнейших крепостей и усиление их гарнизонов она оплатила. Юстиниан оставил империю с силами не более 150 тысяч солдат, половину из которых составляли никуда не годные пограничники. Они способны только копаться в своей земле, выращивать брюкву. Полевые войска и федераты были разбросаны на огромном расстоянии, защищая не только Дунай и восточные земли, но также Италию, Африку и Испанию. Все то, что отвоевал Юстиниану Велисарий.[57]

Тени людей и предметов переплетались на бревенчатой стене. В колебаниях огня они колыхались как темное пламя.

— Перестав платить аварам, Юстин попытался поправить дела с военными силами государства. Ему удалось только сохранить, что имелось. Мощь империи не сократилась при нынешнем августе, хотя и не возросла. Вот только войн стало больше, а деньги наш брат научился видеть лишь во сне. Сейчас Византия увязла в сражениях с персами, а владыка в отчаянии от неудач удалился от дел. Мои люди тоже должны были отправиться на далекий Восток, но это было уже слишком. Не удалось послать нас — пошлют других. Во Фракии и Иллирии останется не больше 15 тысяч хороших солдат, включая гвардию. Численность букелариев у магистров невелика.

— Все балканское войско разделено на три части: придворные отряды, армия во Фракии и армия в Иллирии, — добавил Рыва. — Крепости на Дунае и в горах занимают пограничники, общее их число — приблизительно 30 тысяч, включая Иллирию. Все они распылены по провинциям и собственным поселениям. Своих деревень они не отдадут, но боевой дух у них не велик.

— Это худшие солдаты, каких имеет империя, — уточнил Феодагат.

— Мы знаем. Коровий навоз, а не бойцы, — добавил гунн.

— Что тебе известно о соправителе Юстина? — почесав нос, спросил гота Даврит. Немного раскосые глаза его смотрели проницательно, по скифски хитро.

— Почти ничего. Тиверий такой же дворцовый баловень, как и его приемный отец. Говорят, он добряк. Не так скуп на счет денег. Он не солдат. Авары разгромили его в прошлой войне словно мальчишку. Все чего стоит опасаться — старое римское коварство.

— Разве этим можно нас остановить? — ухмыльнулся Даврит.

— Этого стоит остерегаться, — заметил Валент.

— Тот, кто страшиться коварства врага больше его силы всегда остается трусом, — надменно возразил Боз. — Этому ты хочешь нас научить? Мы, склавины, побеждаем врага, а не прячемся от него.

Валент нахмурился, готовый дать резкий ответ. Но чья-то нога под столом толкнула его. Воспаленный от гнева взгляд римлянина метнулся ища виновника новой обиды. Кто мог им быть?

— У всех племен свои обычаи, — вдруг произнес Феодагат. — Князь для того и собрал подле себя столько воинов, чтобы знать все их, каждый раз поступая мудро.

Даврит кивнул. Сурово посмотрел на Боза.

— Я опасаюсь аваров, князь, — начал Всегорд. — Неизвестно сколько времени Баян будет в неведенье. Тела его посланцев сожжены, а прах их развеян ветром. Но весть все равно долетит до кагана. Он не простит нам…

— Знаю! — прошипел Даврит. — Знаю! Все знаю!

— Мы не слабы, князь! — раздались голоса. — Еще до будущей зимы мы будем пировать в городе Константина за золотыми столами! Что нам Баян!

«Надо отменить поход», — подумал Валент, понимая, что произнести этого нельзя. Феодагат рассказал ему об убийстве послов. Римлянин сразу понял, какая здесь заключена угроза. Аварский каганат был слишком силен, чтобы мириться с дерзостью задунайских племен. Византийская империя ежегодно платила аварам 80 000 динариев. Император не имел сил справиться с могущественным каганом.

Неожиданно взгляды Валента и Всегорда встретились. Оба они прочли в глазах друг друга одну и туже мысль: опасности не избежать, но нельзя идти на Византию, оставляя аварам открытый путь в землю склавин.

— Мне не известно о планах похода, — медленно заговорил Валент, — хотя его цели ясны. Однако оставлять беззащитными свои земли не благоразумно.

— Это так! — поддержал римлянина Всегорд.

— Ерунда! — зашумели вожди. — Если степные шакалы сунутся, то первым делом будут иметь дело с нами! Зачем им идти сюда? Разве они умеют воевать в наших лесах? Их боги сильны только в степи!

— Что предлагаешь, Всегорд? — хмуро спросил Даврит. — Ты самый осторожный из воевод. Объясни, во имя Перуна?

— Не знаю, князь!

— Надо закрыть все пути, ведущие в твои земли с севера, — отрезал Валент. — Весной часть отрядов должна выдвинуться и занять горные проходы и переправы, подготовить засады. Так поступали в этих местах еще римские легионы. Пусть авары не рассчитывают на легкую добычу, пока ты далеко.

— Там есть крепости племен, — отмахнулся Боз кистью с растопыренными пальцами. Чмокнул.

— Их не мешает укрепить. Ты разве не знаешь, на что они пригодны? — быстро заговорил Всегорд.

Боз поморщился. Гунн надменно повернул голову: этот спор не касался его. Даврит медленно качнулся на лавке. Устремил проницательный взгляд голубых глаз на Валент, потом на Всегорда.

— Молвите, друге. Слушаю.

Всегорд подпер рукой низкий лоб. Заговорил, глядя в стол:

— Мысль римлянина дельная. Слышал, он понимает в защите укреплений. Знания эти нужные. Полезные знания. Если все проходы закрыть, всюду ловушек наделать, засек нарубить, рвов накопать, тогда аварам с севера дороги не будет. И малыми силами мы их на равнину не пустим. Пускай сунутся!

Он властно посмотрел на собравшихся.

— Дело! — сказал Феодагат. — Дунай будет в наших руках. Только одна дорога останется врагу: напасть с севера.

— Не останется этой дороги! — князь положил тяжелый кулак на стол. Криво улыбнулся довольный собой и советом.

Боз скрестил руки на груди. Он со всем соглашался в душе, но не мог признать этого на словах. Валент погладил левую щеку уже начавшую зарастать щетиной после недавнего бритья. Мысленно он сказал себе: «Ты не пропадешь и не затеряешься здесь, в новой Дакии».

— Возражает кто?

— Нечего тут, князь, возражать, — сказал Рыва щуря правый глаз.

Военные вожди закивали в поддержку.

— Добро. Всегорд, ты и Валент останетесь и займетесь всем этим. Я не хочу, чтобы авары разоряли наши земли пока мы в походе. Сколько воинов оставить решит союзный вет. Это все!

Даврит грозно поднял шершавые ладони.

10

Амвросий легко нашел дом кузнеца. Он не был одним длинным строением, как жилища воинов зимовавших с князем. Низкая изгородь отделяла жилые и рабочие постройки от мощеной деревом улицы. Пройдя через калитку, мальчик оказался во дворе. По шуму, доносившемуся из большой пристройки, он понял, куда нужно идти.

Внезапно он услышал грубую брань и пронзительный визг. Амвросий обернулся и заметил убегающую свинью. Животное визжало и неслось к калитке, чтобы ускользнуть со двора.

— Держи ее, прохвост! — изо всех сил орал крепкий мужчина невысокого роста. — Не выпускай ее! Идарий, сюда! Сюда!

Малыш бросился к калитке, от которой еще не успел отойти далеко. Мгновение, и путь бегства перепуганной свинье был отрезан. Животное взвизгнуло и бросилось в сторону.

— Вот же тварь, Леший меня забери! Идарий, сюда!

Дверь пристройки отворилась. Натягивая полушубок, на улицу выбежал мальчик.

— Да, отец!

— Помоги мне Сварог, где ты был?!

Рослый лохматый мальчик сделал недоуменное лицо. Мужчина сплюнул на землю. Выругался отборной бранью. Свинья хрюкнула, высунув нахальную морду из-за кучи поленьев, наваленной у ограды.

— Ну, теперь то я тебя поймаю, — пригрозил животному пальцем невысокий мужчина. — Ну, теперь ты не убежишь! Помоги мне Сварог! Идарий, неси копье.

Мальчик исчез, появившись через мгновение с копьем в одной руке и двумя боевыми топорами в другой. Вздохнув, он протянул оружие отцу. Мужчина сунул топор за пояс. Копье взял в руку. Проворчал:

— Ты у меня справишь Велесовы дни![58]

Амвросий стоял в стороне, понимая, что сейчас не время мешать. Молча, он наблюдал за происходящим. Неожиданно Идарий подошел к нему и прошептал:

— Спасибо что помог! Каждый год с отцом такая штука. Охотник он — богам завидно, но как какую живность зарезать, так это… И злится! Перун в битве добрей. А, ладно! В общем, снова охота получается. Сейчас он свинью одним ударом свалит.

— Одним ударом? — удивился Амвросий, всерьез опасавшийся, что разъяренное животное может броситься на него.

— Ну, вот смотри! — прошептал Идарий, указав топором в сторону, где разворачивалась борьба человека и свиньи.

В это время мужчина с копьем на плече и укрывшееся за кучей животное смотрели друг на друга. Свинья была готова ринуться в любую минуту, а человек терпеливо чего-то ждал.

— Рассердился. Успокаивается, — прошептал Идарий. — Ну, отец!

Вдруг мужчина топнул ногой. Животное сорвалось с места, но через мгновение рухнуло под ударом брошенного копья. С предсмертным визгом свинья дергала лапами лежа в крови.

Поняв, в какую сторону побежит зверь, охотник не промахнулся.

— О! — не без гордости произнес русоволосый мальчик. — Видал!?

Сердце Амвросия отчаянно стучало, а язык не поворачивался во рту. Было страшно и больно одновременно. Но больше всего малыш чувствовал сейчас восторг перед силой, которой был наделен человек.

— Чего стоите!? Идите свежевать, — гордо сказал мужчина, выдергивая из туши копье. — Давайте, давайте!

— Пошли! — скомандовал Идарий.

— Тебя как зовут? — обратился к Амвросию мужчина, широко улыбаясь и дыша из-под длинных усов горячим паром.

— Амвросий, — сказал малыш. — Ты кузнец?

— Да, кузнец и не только. Тебя, наверное, прислал этот римлянин. Вот что, помоги Идарию, а я угощу вас свежей жареной печенкой. Такой вы никогда еще не ели!

11

После обеда мальчики пошли в кузницу, куда отец приказал Идарию отнести наконечники для стрел. Кольчуга Валента была готова. Он мог забрать ее в любое время.

— Значит ты тоже римлянин, как твой господин? — поинтересовался Идарий. От любопытства его большие болотной зелени глаза казались еще крупней.

— Да, — ответил Амвросий, проходя вслед за новым знакомым в помещение.

В прохладе воздуха ощущался запах угля и железа.

— А лет тебе сколько? Мне тринадцатый пошел.

— Не знаю, — с грустью признался малыш, попытавшись сложить пальцы на одной руке. — Не помню, вроде десять, а может и двенадцать?

— Это все ничего! Садись!

Ребята уселись на солому. Идарий утер рукавом мокрый нос. Развернул сверток с остатком печенки и овсяными лепешками.

— У нас раньше был раб — римлянин. Отец захватил его, когда ходил на войну. Так он два года назад убежал с сестрой к антам. Помню, у него борода была черная-черная и глаза такие, знаешь, на выкате. Так, что отец римлян не любит. Он говорит: все они подлые собаки, а не мужчины. Что им с сестрой мешало тут остаться? Ох! Но ты другое дело, какой ты римлянин?

— У римлян большие города с высокими стенами! — важно возразил Амвросий. Взгляд его засветился.

— Ерунда! Ешь, давай, а то лет себе насчитал, а сам мельче пескаря.

Мальчики вновь принялись жевать. Наевшись, Амвросий с любопытством принялся разглядывать помещение. Все для него было новым, невиданным: и казавшиеся огромными молоты, и наковальня, и всевозможные инструменты и приспособления. Особенно странными казались меха.

— Они нужны, чтобы огонь делался сильнее, — пояснил Идарий, приметивший любопытство приятеля. — Только так можно накалить железо, чтобы выковать из него меч, нож или наконечник копья. Серпов мы не делаем.

Кузница была просторной. Амвросий подумал, что один человек не мог бы здесь трудиться. «Наверное, с отцом Идария работают и другие люди», — мысленно предположил он.

— Смотри, здесь стоит Косой! Вон, как землю протоптал, — засмеялся сын кузнеца, тыча вниз пальцем. — Видишь!? Он такой здоровяк! Да ты его наверняка замечал, он в городище самый толстый и сильный.

Амвросий вспомнил, что действительно однажды на улице заметил огромного человека с редкой бородой и косыми глазами.

— А Косой он не криво все делает? — шутя, спросил мальчик.

— Ты что, Амвросий! Он лучше всех может выковать меч. Какой у него удар, когда он берет молот! Птицы валятся с неба только от грохота!

Малыш живо представил, какой страшный шум должен был производить этот человек в кузнице, что даже птицы не могут удержаться в небе.

— Ты что поверил про птиц? — с любопытством заглядывая в глаза малышу, удивился Идарий. — Перун свидетель, это я так сказал… Птицы не падают, конечно…

Мальчики засмеялись. Потом с теплотой взглянув друг на друга, принялись доедать обед. Теперь почему-то он казался еще вкусней.

— Это что, кольчуга? — спросил юный римлянин, заметил доспех, висевший у бревенчатой стены. Свитый из множества колец он поражал воображение ребенка.

Амвросий много раз видел уже кольчуги и каждый раз не понимал, как же руки человека могли сплести в единое гибкое почти живое целое столько железных нитей.

— Да, кольчуга! Отец смастерил, — с гордостью произнес Идарий. — Лучше него никто не умеет, даже Косой.

Мальчик промолчал, что Косой вообще не умел делать доспехи.

— В нашем городище князь самых славных мастеров собрал. Со всех склавинских племен! Отца старшим поставил. Доверяет. Он с Давритом во всех походах бывал. К самому главному морю ходил. Разных чудес повидал: орлов бородатых и коней с крыльями.

— Вот бы и мне посмотреть на море!

— Подрастем и мы увидим. Отец и теперь без войны жить не может. Как князь его не отговаривает, всякий раз вновь в чужие страны идет. И хоть бы раз без добычи вернулся! Всякий случай с удачей. Вот Косой, тот дома сидит. Не охотник до битв. Один он такой. Других кузнецов князь сам на войну не пускает. Бережет. А с отцом не поспоришь!

— Кузница у вас большая, просторная, — заметил малыш. — Наверное, тут много людей могут работать?

— Да, десять человек за раз помещается. Отец среди мастеров старшина. Они почти одно оружие делают. Оно для дружины нужно. Так князь повелел. Все не простые оружейники, а самые умелые.

— И секреты знают?

— Еще бы! Во всяком железе разбираются. Закалять умеют в козьей моче. Вон крынка стоит. Там металл и остывает. Крепким получается.

— Это что козлиная моча железо прочней делает?

— Секрет есть. Отец в нее еще что-то добавляет. Не знаю уж что. Даже старшим братьям не говорит. Вот как!

— Да!?

— Князь всяких умельцев собрал. По всем ремеслам. Кто из склавин, тем хорошо живется. Рабам — похуже. Они одежду шьют, щиты делают, стрелы…

— Скажи, а какая добыча в походе чаще достается?

— Когда война, то бери что нравится. Что у врагов забрал то и твое. Тут уж как повезет. Кому скот, кому люди. Ох! Жаль только отца летом редко вижу. Зимует, а весной снова в путь. Война — дело мужчин, ничего не поделаешь. Когда мы с тобой подрастем, тоже станем за добычей ходить.

— Будем друзьями! — предложил малыш.

— Давай! Весной я тебе покажу пещеру за городищем и места в лесу, где много дичи. Ты из лука стрелять умеешь?

— Нет, — грустно сознался Амвросий.

— Ничего, научу! Сделаем себе луки и будем птицу бить и на костре жарить. А ягоды тут сколько! Наклонишься, чтобы одну сорвать и не встать. Тысячи ягод!

Малыш заулыбался, согретый яркими картинами, нарисованными его новым другом. Мальчик воображал как они с луками и полными колчанами стрел пойдут в лес, как увидят пещеру, когда солнце снова согреет землю.

— Про пещеру ты только никому не говори. Это ее я нашел. Тайна это. Обещаешь?

— Да! — решительно произнес Амвросий.

— Хорошо, я тебе доверяю, — серьезным тоном ответил Идарий. — На большого зверя мы ходить не будем. Он ведь не свинья, не только покусать может в ярости. Старше станем, тогда хоть на медведя! Так мой отец говорит.

— Скажи, а ты знаешь Мечислава, Келагаста и еще…

— Я с ними не общаюсь: дураки они, — твердо прервал друга Идарий. — В прошлый год они у меня зайца прямо с вертела в лесу украли. Подобрались невидимо, пока я пошел ветки для отца срезать и утащили. Недожаренным сожрали, а мне кричат: «Худого ты зайца поймал, лови завтра лучше!» Как с такими дружить?

— Меня втроем снежками забросали.

— Ничего мы им покажем! — грозно заявил Идарий, сжимая кулак. — Трусы они и хвастуны, а не дружинников Даврита потомки. Баловни!

— Ты русалок боишься? — полюбопытствовал Амвросий.

— Русалок? — захохотал Идарий. — Это речных баб с хвостами? Чего их бояться! Все про них глупости болтают. Не видал я их, хотя все лето в лесу птицу бил. Вот подрастем, тогда за нами девки хвостами ходить начнут: они то русалки и есть настоящие.

Малыш не выдержал и покатился со смеху.

— Я умею из соломы человечков плести, — сказал Амвросий, когда ребята успокоились. — Хочешь, покажу?

— Давай!

Маленький римлянин набрал с пола длинной соломы и быстрыми движениями сплел первую фигурку человека.

— Да! — удивился Идарий, разглядывая соломенное существо. — Давай таких целое войско сделаем. Копья им дадим, чтобы играть? Меня научить сможешь?

Наука оказалась простой: несколько движений, хитрых переплетений и узлов позволяли быстро смастерить соломенную фигурку, напоминавшую человека. К вечеру ребята уже в запой играли в войну. Соломенных воинов они разделили на два отряда: склавин и антов. Однако соломенное оружие оказалось плохим. Сын кузнеца принес целую коробку нарезанной для изготовления колец проволоки. Этими копьями ребята и вооружили свои отряды. Битва вышла нешуточной. Склавины, разумеется, разгромили антов.

Покидая друга, которого позвали спать, Амвросий пообещал завтра придумать, как делать соломенных лошадей. Игра обещала стать еще интересней. «Как удивительно это будет!» — подумал малыш. Соломенные всадники превратились в настоящих. Пронеслись лихо в голове мальчика. Блеснули мечами. Ощетинились копьями, атакуя. С криком бросились на врага.

В темном небе горели звезды. Ночной мороз щекотал кожу. Прощаясь, ребята поклялись всегда помогать друг другу, никому не позволяя их обижать. Крепко обнялись они. Поцеловали друг друга в обе щеки, как воины и братья.

12

Дома все уже спали, но Валент еще не пришел. Вокруг стоял крепкий запах конского навоза, кожи и пота, огня и металла. Притягательно выделялся только аромат жирной, сваренной на сале каши. Укутавшись в шкуры, на широких лежанках похрапывали готы. Пьяные и сытые, они досыпали за ночи недавнего разгула.

— Где это ты бродил? — спросила малыша черноволосая, круглолицая девушка.

Недавно князь отдал ее римлянину в помощь. Звали молодую рабыню Ирина. Она была мила и хорошо сложена. В голубых глазах ее горели искорки жизни и добра. Щеки светились румянцем. Пышные уста улыбались с нежностью и легкой насмешкой. Только маленький подбородок казался лишним в ее чертах.

Когда-то Ирина жила на севере Италии в небольшом селении. Так было до нашествия лангобардов, до новой войны явившейся в пределы Лигурии. Девушка не знала, где теперь близкие ей прежде люди. Об этом не раз уже она рассказывала Амвросию, сидя у очага. Печальная в такие моменты, она казалась мальчику удивительно красивой. Дом родителей Ирины сожгли лангобарды, а ее продали аварам еще девочкой. Она стала наложницей знатного старика, приближенного кагана. Когда тот умер, Баян решил подарить ее Даврите. Так она попала к склавинам.

Даврит обещал дать Валенту двух рабынь, но прислал лишь одну.

— Что? — переспросил взволнованный малыш. В голове его, занимая все внимание, еще кружилась удивительная игра и такой богатый открытиями день.

— Где ты был, Амвросий?

— Играл с другом, сыном кузнеца, — гордо ответил мальчик, честно глядя в светлые глаза розовощекой рабыни.

Она поняла его и улыбнулась:

— Главное, чтобы господин не рассердился. Он приходил и спрашивал про тебя. Потом ушел и еще не вернулся.

Переполненный детским счастьем Амвросий пожал плечами. На лице его светилась бесстрашная улыбка. Мир был прекрасен. Малыш приподнялся на носочках, ловя ноздрями притягательный аромат каши, сваренной на свином сале.

— Подбрось дров в огонь, поешь и ложись спать, — тепло прошептала девушка. — Я скажу, что вернулся ты давно: сразу, как только ушел господин.

— Спасибо. Он не будет сердиться?

— Ох, — добродушно усмехнулась рабыня. — Дали же мне тебя! Глупый, ты глупый. Голодный наверно?

— Не очень.

— Ложись спать, слышишь крошечный гуляка.

Малыш послушно кивнул головой, начав осторожно пробираться мимо мертвецки спящих готов к своей постели. За месяцы свободной жизни он успел подрасти и немного окрепнуть: ему не нравились уменьшительные имена. Только ласка согревала его истерзанную душу. Он не понимал этого, а лишь ощущал.

Неожиданно дверь отворилась и в дом, дыша паром, вошел Валент. Грозно посмотрев на обернувшегося мальчика, он сказал:

— Амвросий, ты, наконец, вернулся! Я искал тебя, когда солнце еще не село. Ты был мне нужен. Что произошло? Я рассчитывал, что ты вернешься не позднее обеда?

— Кольчуга готова, — с тревогой ответил мальчик. — Я просто играл.

— Почему ты не сказал об этом мне, сразу! — рассерженно произнес Валент. Нервно расстегнул овечью шубу. — Почему? Отвечай.

— Накажи мальчишку, если он виноват, только не мешай нам отдыхать. Выпори его. Он станет умней! Пусть только орет на улице, — со злостью прошипел проснувшийся от голоса римлянина гот. — Разве так можно спать?!

— Я накажу тебя по-другому. Идем! — скомандовал Валент, беря ребенка за шиворот и ведя его к своей комнате мимо спящих воинов.

— Пожалей сироту, господин, — взмолилась Ирина. — Он еще совсем мал.

— Иди спать, Ирина. Не мешай.

От досады девушка скрестила на груди руки. Повадки господина нравились ей, все в нем притягивало ее. Но сейчас он был несправедлив к мальчику. Чем больше она думала об этом, тем больше сердилась. «Не обманывает ли меня зрение: он действительно собирается его бить? Разве эта вина ребенка так велика?» — рассуждала она. Большие глаза девушки поднялись вверх. Она молча прочла молитву, попросив у бога защиты для маленького Амвросия, для себя и еще для одного человека.

— Вот я тоже узнал, что римляне мужчины, — хмыкнул молодой веснушчатый гот, почесывая спину, искусанную клопами. — А старики говорили, что все они…

— Эй, девка, ложись под мою шкуру! Я то знаю что тебе нужно.

— Спи сам под своей вонючей шкурой, — резко ответила Ирина.

— Спите вы, глиняные головы! — проворчал другой воин.

Худая дверь скрипнула. Мальчик и Валент оказались в небольшой комнате, отделенной от длинного зала. На грубом столе горела недавно принесенная лампада. Всюду в беспорядке лежали какие-то свитки, исписанные и изрисованные куски тонкой березовой коры.

— Сядь! — сурово усадил малыша Валент.

Мальчик опустился на табурет. Римлянин сел возле него на широкое ложе. Глаза ребенка расширились от тревоги и непонимания происходящего. Он был так свободен все эти месяцы. Кто мог подумать, что его кружащуюся от стольких радостей голову снова заставят ожидать боли. «Жить в страхе хуже всего», — подумал Амвросий. Эта мысль впервые посетила его так четко.

Бешеным движением рук Валент убрал со стола свитки. Новым резким 66666 жестом он развернул широкий кусок бересты и схватил свинцовый стержень.

Сердце Амвросия забилось еще сильней. Воздух остановился в легких. «Вот теперь!» — метнулось в его разуме.

— Чего ты ждешь? — вдруг спросил римлянин, не переставая порывисто дышать.

— Я тебя не боюсь! Бей если хочешь! — дрожащим детским голосом произнес мальчик. Сдавил веки, чтобы не видеть наносимых ударов.

Совсем неожиданно он услышал нервный, но не враждебный смех.

Ребенок приоткрыл глаза. Широко распахнув рот Валент хохотал. Руки его то сгребали воздух перед лицом, то опускались на колени. Взгляд римлянина больше не горел как у дикого зверя. Теперь он снова казался добрым, а не страшным, как минуты назад. Буря пронеслась, ничего не разрушив. Остался только тревожный ветер.

— Ирина, права. Ты совсем глупый. Глупый, маленький человек.

Мальчик плотно сжал губы. Прищурился немного на левый глаз. Он не считал себя глупым. Может он еще совсем немного знает об этом мире или не умеет понимать людей, но он не глупый. Вот уж нет!

— Кстати, мой римский изгнанник, как тебе она? Мне кажется, что я не удержусь и завладею ей как женщиной. Когда-нибудь… Станет моей женой, получит свободу. Рабов склавины освобождают легко. Что ты молчишь? Ты тоже находишь ее красивой. Я ведь еще не стар, чтобы опять жениться.

Амвросий напряженно пожал плечами. Взгляд его светлых глаз впился в лицо Валента, недавно вновь заросшее бородой. Рот растерянно раскрылся. Малыш ничего не мог сказать. Язык его словно куда-то провалился. Он не чувствовал стеснения. Просто не находил слов.

— Я научу тебя говорить, — вновь засмеялся римлянин. — Эта наука называется риторика, а тот, кто овладел ей — ритором. Умение ясно излагать свои мысли полезно даже в этой чудесной глуши. Знал бы ты, как я тоскую по полным жизни городам! И еще больше по комфорту моего старого дома.

— По большим римским городам? — вдруг выпалил Амвросий, сам не понимая как. Страх его совсем рассеялся. В мальчике снова проснулось природное любопытство.

— О! Мои уроки уже не к чему. Да, по старым римским городам, с банями и библиотеками, большими рынками и толпами людей на центральных площадях. Окажусь ли я когда-нибудь опять хоть в одном из них?

Амвросий опять не мог ничего произнести. Волшебные картины далекого мира стаяли перед его глазами, манили и пугали одновременно.

— Ладно, мечты в сторону. Слушай. С этими готами одни неприятности, для чего ты мне и был необходим. Один из наших парней оказался лазутчиком.

— Кем? — удивился новому слову мальчик.

— Сообщником византийцев. Он продался им и шпионил среди нас, а теперь сбежал. Сейчас уже поздно задавать тебе вопросы, горячка позади. Хотя? Ты помнишь того белобородого крепыша, который все время твердил какие-то басни про чертей и русалок?

— Конечно! Но русалки не так опасны, как он говорил.

— Хм! Если они вообще существуют. Не верь россказням, Амвросий. Полагайся на трезвый ум и знай: люди в состоянии выдумать что угодно. Чем меньше они знают, тем больше глупостей способны наговорить. Если знают много — молчат. К делу! Ты почти все время проводишь здесь. Скажи, ты не слышал, как этот человек сговаривался с кем-то из воинов или делился своими планами?

— Нет. Он любил только поболтать за столом о всяких страшных вещах.

— Ясно. Ты ничего не слышал.

— Что он сделал, этот белобородый предатель? Кого-то убил?

— Да, убил — одного из племенных вождей. Двух дружинников ранил. Возможно, он теперь много знает о планах князя. Он ускакал, но за ним помчались лучшие склавины. Они постараются захватить его живым. Но ты все равно виноват: не сказал мне, что уходишь до ночи. В другой раз я или Ирина должны знать, сколько тебя не будет и где ты сейчас. Ясно?

Малыш кивнул головой.

— Отлично! — щелкнул пальцами Валент. — Убежишь гулять без спроса, пороть тебя будет самый ворчливый гот. Отдерет так, что ты навсегда запомнишь, что такое римский порядок. Слушай теперь. Каждый день я заставлю тебя заниматься. Ты безобразно говоришь на латыни и совсем не умеешь писать. Всему этому предстоит научиться.

— Для чего? — удивился малыш.

— Чтобы я не умер со скуки, а ты вырос не только сильным и смелым, но и неглупым. Книг у меня немного, но все их ты будешь читать. Посмотри сюда, — сказал Валент и указал свинцовым стержнем на развернутый под лампой лист. — Это алфавит: буквы, из которых состоят слова. Каждая из них символизирует звук. Вот это «А», это «В», «С»…

Амвросий с недоумением потер лоб грязной ладонью.

— Возьми стиль и пиши, — внушительно произнес римлянин, протянув стержень мальчику. — Он сделан из свинца и оставляет следы на коре. Это не будет сразу легко, приготовься. Мне нужно чтобы ты написал все буквы.

Малыш терпеливо принялся выводить непонятные знаки, одни из которых выходили крупными, а другие маленькими. Мальчика поразило необычность формы того, что он видел. «Как люди могли придумать такие странные закорючки?» — подумал он, напряженно дыша.

Валент взглянул на кору и ухмыльнулся.

— Будешь писать, пока твои знаки не станут такими же, как мои. Это и есть твое наказание, а вместе с тем высшее благо, — добродушно прошептал он. — Завтра я хочу видеть, что вышло.

13

Снег хрустел под меховыми сапогами склавин. Десяток разведчиков и проводник оставили ночную стоянку еще до рассвета. Весь день они были в пути, то карабкаясь по каменистым склонам, то пробираясь сквозь обледенелые заросли. Иногда надевали на ноги плетеные снегоступы, чаще шли без них.

Старик Василий скрытно вел друзей с того берега Дуная в лагерь Ржавого Сергия, известного во всей Прибрежной Дакии вожака скамаров.[59]

День выдался безветренный, тихий и удивительно красивый. Все замерло, застыло в гордой неподвижности. Заснеженные горы простирались вокруг. Белыми были кроны деревьев. Казалось, все, что не являлось высотами камня, было лесом.

«Сколько еще впереди? Снег нам на пользу, но если пурга будет? В этих местах она не часто, но случается. Зима эта холодная. Тетерева улетают с открытых мест. В лес прячутся. Пурга точно будет. В снег не зарываются, значит, время есть. Скоро ли дойдем? Чего дед молчит?» — размышлял старшина варваров Светозар.

Воины негромко переговаривались.

— Я двух куропаток скрутил. Сварить бы или зажарить.

— Погоди. Нельзя еще. Мороз смилостивится, мясо не пропадет.[60]

— Шкуры наши пусть лучше не пропадут. Перун, защити!

Старик Василий вздохнул и огляделся, опершись на посох.

— Что это там? — донесся хриплый голос из конца цепи.

Отряд остановился. Склавины рассыпались в тревоге. Сильные руки мужчин с севера крепко сжимали дротики, рукояти мечей и древки топоров. Сердца быстро бились под одеждами из шкур. Воины всматривались в даль. Закрывали от белого солнца глаза ладонями.

— Это виселица!? Храни меня Сварог!

— Разве там люди?

Проводник плохо видел. Он хорошо знал эти места, но его зрение стало подводить его последние годы. Раньше он обрабатывал землю, свою землю. Теперь пас общинных коз вдали от родного села. Несправедливость сильных выгнала его из дому много лет назад. Он стал скамаром.

Еще до «золотого века» Юстиниана всюду на Балканах недовольные крестьяне уходили в горы, сколачивая вооруженные отряды. Они нападали на поместья и виллы богачей, бывало — осаждали целые города. В ряды скамаров стекались колоны, беглые рабы и разоренные крестьяне, не желавшие попадать в зависимость к магнатам. Власти презрительно называли повстанцев разбойниками, но не могли с ними справиться. В горах придунайских провинций возникали целые поселения скамаров. Народное движение то вспыхивало, то угасало под натиском военной силы или под влиянием уступок.

— Посмотри туда, — сказал старику Светозар. Густые брови тяжело нависли над узкими глазами. Рукавица накрыла посеребренное навершие рукояти меча.

— Мы никого не заметили, кроме мертвых, — шепнул вожаку широкоскулый варвар. Они тревожно переглянулись. — Должно быть, римлян поблизости нет.

— Скажи, отец… — начал Светозар.

— О, я знаю, что вы там заметили, — размеренно ответил проводник, прервав собеседника. Седые усы приподнялись над скривившимся ртом. — Такое в наших краях не редкость последние годы. Это повешенные.

Внизу, у самого леса, под тяжелой ветвью дуба виднелись две фигуры покрытые снегом. Только серые ноги выдавали в них мертвых людей. Оба тела висели на едва различимых издали веревках.

— Почему зимой?

— Всякому полю свой урожай.

— Здесь не может быть римлян? — полюбопытствовал Светозар. Мудреные ответы проводника не нравились ему. Он доверял этому человеку, зная от Рывы про его надежность. Но он не любил загадок на войне. Все должно было иметь свое объяснение.

— Нет. Римлян мы тут не встретим. Будь спокоен, друг. Они ушли четыре дня назад. Их было много, наверное, сотня. Ушли и оставили двоих этих бедняг. Забери господь в рай их грешные души.

«Зачем?» — спросил себя старшина склавин.

— Светозар, нет ничьих следов кроме наших, — сообщил черноусый варвар.

— Хорошо. Все осмотрели?

— Да. Видно они давно висят. Мой глаз зоркий. Никто в округе не проходил. Никто не притаился. Следов нет! Ни звериных, ни людских — нет.

— Уверен?

— Пусть Перун отвернется от меня, если я ошибаюсь!

— Ладно, посмотрели и пойдем дальше. Нас давно уже ждут.

Светозар собрал с русой бороды льдинки. Растопил в задумчивости горячими пальцами. Проводник почему-то недоговаривал. Эта игра удивляла командира отряда. Он еще раз мысленно повторил слова Рывы: «Василий опытный и надежный человек, а скамары — верные союзники. Доверяй им». Слова давнего друга подействовали как заклинание. Он успокоился и глубоко вздохнул, глядя, как его люди вновь выстраиваются цепью, шутят и обсуждают увиденное.

Слева вверх тянулись острия молодых елей.

«Разорви вас копьем Перун, римские псы!» — мысленно выругался он. Потом надел рукавицы. Повелительным тоном сказал:

— Идем, братья. А ты, старик, объясни мне все, что мы видели.

— Позже, — коротко ответил Василий. — Сейчас надо поспешить.

«Лукавый дед» — мысленно усмехнулся Светозар.

Отряд вновь пополз по заснеженному склону. Василий хотел скорее пересечь открытое место. Этого требовала осторожность. Ей стоило следовать, даже не сомневаясь в безопасности. Так учила скамаров суровая жизнь. Люди императора давно выслеживали банду Ржавого Сергия, перед которым приклонялись все местные вожди мятежников. Кто мог знать, не поднесет ли случай неприятный сюрприз? Привычка шептала старику: «Будь на чеку!»

Обнаженный участок вскоре сменился лесистым. Ненадолго остановились передохнуть. Оказавшись в окружении сосен, проводник заговорил:

— Не сердись на меня. Не думай, что я странный человек. Какой есть! Бывало, мы в опасное время ходили след в след. Никто не мог сказать по вмятинам в снегу, сколько скамаров прошло здесь или там. Спрашивай, Светозар. Мне есть, что тебе рассказать.

Склавин оглядел морщинистое лицо проводника. Тот ждал, выражая терпение.

— Кто это там был? — наконец дал ход своему любопытству командир варваров. — Не ваши ли люди? И почему римские собаки шастают в этих местах зимой? Что им нужно?

Усы Василия снова приподнялись. Старик улыбнулся, прищурив карие глаза.

— Те двое, они не наши, — протянул он. — Это солдаты императора, которых мы вздернули. Сергию тоже показалось странным, что зимой в такую глушь явились воины. Разыскивать нас? Только не в снегах этой зимы. Заманить в ловушку — вот чего они хотели. Так не раз уже было. Но скамар только тогда скамар когда не он, а его враги гибнут в капкане.

Слова старика слышали все. Тела римлян на дереве были первой неожиданностью за минувшие в дороге дни.

— Мне нравятся твои слова. Продолжай.

Старик откашлялся. Он был доволен, что его слушают с таким вниманием.

— Ну, кто тут живет кроме нас? Есть маленькое поселение, там за глазастой горой. Мы обошли ее вчера. Вот в этой деревеньке воины и принялись расспрашивать про то, где мы обитаем. Конечно, они ничего не узнали. Зато один парень подрался с десятником. Тот полез ночевать к молодой вдове. Не знаю, как вышло, что парнишку того не убили. Повезло? Так тоже не скажешь. Воины увели парня с собой в Виминаций. Туда они направлялись. Может, отправят на Восток. Бывает, что и теперь народ по-старинке силой в армию набирают. Это если сами в поход идти не хотят, то нахватают всяких людей и туда, на корабли, а потом на персов их гонят в пустыне подыхать.

— Так повешенные эти кто?

Старик понял, что переборщил с подробностями.

— Парнишку воины увели с собой, а двое из них ускользнули и спрятались в селении. Прикинулись дезертирами. Такое теперь все время. Вон среди нашего брата сколько бывших солдат!

Три белки метнулись рыжими молниями на деревьях.

— Вот бестии! — улыбнулся Василий. — Люблю их, страсть! Идемте. Пора.

Они двинулись.

— Что было дальше? — спросил склавин, шедший позади.

— Солдаты стали рассказывать, как их измучила служба и как хочется им найти скамаров, чтобы за всю несправедливость отплатить. Так их на нас и вывели. Но Ржавого Сергия не проведешь! Он сам из иллирийской пехоты. Быстро мы разобрались с этим обманом. Солдат к нам подослали. Хотели выманить на равнину, где якобы нас ждала добыча: императорские курьеры с деньгами. На второй день Сергий все знал. Разведчики сообщили, что едва мы сойдем с гор, на нас бросятся конные лучники. И все! Вот этих бедняг и повесили на дубе.

— Занятно вам тут живется, отец.

— Зимой спокойно, только голодно бывает. Если кого из нашего брата поймают, то самое малое вздернуть могут. Было время, при Юстиниане все здесь кишело скамарами. Самый знатный человек был тогда Плотик Юлиан. К нему отряды шли из Реции, Панонии и, даже, Норика. Вот какую славу имел! К нему и я подался. Хорошо мы тогда в Иллирике погуляли. До самой Стобы пробирались. Но во Фракии нас разбили. Спасла меня одна девушка. Через восемь лет ее у меня чума забрала. Храни господь ее душу. Добрая у нее душа была.

— За следы наши ты спокоен?

— У-у-у! Я вас хитрой дорогой веду. Проверенной. Только мы, скамары, да дикие звери знаем все здешние тропы. Помнишь, по гребню целую ночь шли? Там наш след никто не найдет. Дальше еще мудрее: поспешили, и господь послал нам снегопад. Он следы и накрыл. В этих местах пограничных постов нет. Зимой солдаты редко из своих селений выбираются. Да и те, что по Дунаю да в крепостях сидят, не сильно зорко границу стерегут. Сам видел, чего рассказывать.

Мысленно Светозар поблагодарил Сварога за доброго проводника.

— Край наш совсем одичал. Медведи да волки. Даже императорские псы редкостью стали. Вон как все лесом покрыло. Деревья одни, полей не увидишь. С волками этими сладу нет. Медведи те хоть спят зимой, а эти шастают. Опасные! В прошлый год двух детей погубили, проклятые. Иной раз мы их на шкуры добываем. Волчьего мяса я не ем, хотя в иную зиму и не брезговал. Разные зимы случаются. В молодости раз в Македонии зимовали, так камни с голоду грызли.

— Ты, смотрю, поговорить любишь. Чего раньше молчал? Сколько дней вместе шли? Молчит и молчит.

— Присматривался к вам. Хотел понять, что за люди. Теперь вижу, не зря Сергий с вами дружбу завел. Народ вы не подлый. Нрав у вас прямой. Повоюем еще вместе. У меня с империей давние счеты. Да, мы и пришли.

14

Невысокий человек в овечьей шубе помахал издали копьем, приветствуя гостей. Мгновение назад он появился из-за остроконечного камня.

— Это ты Дмитрий!? — прокричал ему старый проводник.

— Конечно, черти тебя проглоти! Совсем ослеп? Поднимайтесь сюда! — ответил густым басом часовой. — Замерз я уже тут ждать! С утра стою. Нос обледенел.

— Вот и привел вас, — с облегчением вздохнул Василий.

Светозар похлопал проводника по плечу. Он был доволен. Трудный путь на встречу с вожаками скамаров остался позади. Собравшиеся в кучу склавины дышали паром, радостно переговаривались. Всем хотелось горячего ужина и сна. Только Светозар напряженно ожидал важного разговора. Он не знал, поддержат ли вторжение склавин все разбойничьи отряды или только малая часть. И если наберется достаточно союзников, то удастся ли парализовать военные силы префектуры Иллирика?

Мелкие обледенелые камни проскальзывали под ногами воинов. Двое варваров слегка замочили ноги в ручье. Ледяная корка треснула под тяжестью их ступней. Вода живой струйкой выбралась на свободу.

— Глядите утонете! Дунай перешли, а тут утонете! — засмеялись склавины над неудачливыми товарищами.

— Ничего, пришли уже. Пришли, — добродушно заметил Василий.

Взгляд Светозара застыл в пустоте. Мелкие происшествия не беспокоили его. Он размышлял: «Даврит правильно поступает, отделяя армию Фракии от армии Иллирика. Наши племена хлынут в эти земли как единая, все заполняющая и всюду проникающая лавина. Сокрушительная, но неуправляемая. Дружины князь поведет сам. Если мне удастся в Мизии отвлечь врага, то наши главные силы легко пройдут через Фракию до самих стен города Константина». Светозар преклонялся перед князем союзных племен. Только на его замысле держался успех. Склавины много раз вторгались в Византию, но никогда еще они не могли отторгнуть от нее, подчинить себе эти земли. Теперь, казалось, Даврит учел все, а главное — слабости своего войска. Светозар не сомневался в общем успехе. Его беспокоило только порученное дело. «Пойдут ли скамары вместе с нами?» — спрашивал он себя снова и снова.

Миновав незаметную издали расщелину, гости вышли к небольшому поселению, наполовину вытесанному в скале, наполовину сложенному из камней. Крыши грубо выстроенных домов покрывали колючие хвойные ветки и солома. Окон жилища не имели. В загонах прохаживались овцы и козы. Под бревенчатым настилом животные лежали прижавшись друг к другу. Собаки с интересом обнюхивали пришельцев. Некоторые, чтобы показать, чья здесь территория, задирали лапы на валуны. Воздух дышал жизнью. На вертелах жарилось мясо. Еще какая-то пища стояла в больших глиняных горшках у огня.

Невысокий человек крепкого сложения, одетый в медвежью шубу, вышел на встречу варварам с распростертыми объятьями. Черные кудри торчали на его голове во все стороны. Рыжая с черным волосом борода оттопыривалась вперед, обрезанная, словно обрубленная топором. Лицо было желтоватым, усыпанным веснушками и давнишними шрамами. Особенно заметным казался оставленный стрелой рубец под правым глазом. Светозар сразу угадал в этом существе Ржавого Сергия, вожака здешних мятежников.

— Рад вам, друзья! Рад! — прохрипел Сергий. Улыбнулся желтыми короткими зубами. Оглядел гостей. — Не зря моя жена столько молилась. Христос оберегал вас в дороге, как своих детей.

Голос вожака скамаров был груб.

— Он это. Ржавый Сергий, — тихонько подсказал Светозару Василий.

— Долгие годы тебе, добрый хозяин! Пусть духи дома защищают твой очаг, а твой бог всегда будет рядом, чтобы помочь, — отозвался старшина склавин. Положил ладонь на сердце. — Даврит шлет тебе привет и пожелание удачи!

Оба вожака крепко обнялись на глазах собравшихся скамаров, женщин и детей.

Светозар распахнул шубу. Снял с горячего тела цепь красного золота, украшенную рубинами. Протянул главе скамаров.

— Не от меня, от князя прими этот подарок в знак крепости дружбы.

— Таких богатых даров у меня для тебя нет, но накормить сытно я вас могу. Все мы рады будем согреть северных братьев у наших вольных очагов. Проходи, дорогой гость. Вожди ждут тебя. Василий, позаботься о воинах. Пусть никто не уснет сегодня голодным!

Аромат жареной козлятины резал путникам животы. Сбрасывая мешки и оружие, они располагались возле огня, на камнях укрытых шкурами. Женщины в серых шерстяных одеждах подносили им яблочное вино, подавали мясо. Жир от горячей козлятины разбегался по грязным пальцам. Соленый сыр крошился в грубых руках. Мужчины-скамары присаживались рядом, знакомились, завязывали разговор на смеси языков.

15

Ржавый Сергий провел главного гостя в зал, выдолбленный в скале. От морозного двора его отделяла занавесь из шкуры. У огня, под низким потолком сидели пятеро мужчин. Лица их отсвечивали красным, бороды золотились в искрах очага. На глиняных блюдах лежали куски мяса, головки сыра, темные лепешки, очищенные зубки чеснока. Имелась грубая серая соль. Кислым несло от яблочного вина. Приятно веяло от густой похлебки сваренной из сушеных грибов. Ко всему примешивался запах мужского пота и аромат сосновой смолы.

— Хвала Иисусу и духам гор. Они добрались! — произнес хозяин.

Гость назвался и пожелал здоровья собравшимся. Сергий усадил его рядом с собой на меховом ковре. Скамары ответили приветствиями, представившись один за другим. Двое из них явились из Фракии. Их звали Констант и Максим. Трое были иллирийцами. Их слушались отряды от Мизии до Эпира и Македонии. Имена их были: Гай, Павел и Александр. По обычаю, в знак особого доверия они называли не клички, а старые имена. Светозар знал, что Сергий самый авторитетный из разбойничьих вождей.

Хозяин разлил вино по медным и глиняным кубкам. Произнес тост за умножение сил и успех общего дела. Пошли в ход ножи, разрезая сочное мясо. Куски свежего хлеба опускались в густое грибное варево, чтобы тут же исчезнуть в прожорливых ртах.

Первое время никто не говорил. Потом Сергий, чтобы развеселить гостей вспомнил историю минувших дней. Грубо жестикулируя, он все время хохотал, сбиваясь в рассказе. Задунайскому варвару с трудом удавалось понимать такую речь. Из всего сказанного он уловил лишь, что пару лет назад скамары Сергия захватили важного чиновника, перевозившего деньги из Ротиория. Тот проявил себя не только трусом, но и смекалистым человеком. Во время схватки, он, сидя в повозке, испражнился прямо в сундук с деньгами.

— Я слышу: бр-бр-бр, — опять расхохотался Сергий, изобразив звуки испускания газов. — Кругом бой! Мои парни добивают охранников-гуннов, вяжут пленных. С десяток их набралось. Все хорошо, только странный звук. Пробираюсь вперед. «Бр-бр-бр» делается все утробней, так словно кому-то животом дурно. Я…

— Сразу узнал по голосу кишок, что шишка не меньше нотария префекта!?[61] — ткнул пальцем в Сергия Гай из Эпира. — Так, да? Он обосрался!

— А пахло, пахло чем? Цветочным лугом? Может приправой из гвоздики? — усмехнулся в густые усы Констант, прозванный Ленивым. Румянец удовольствия заиграл на его круглых щеках.

— Может, не того поел? Бывает с этими парнями.

— Конечно! Не того поел. Не туда поехал. Не тех повстречал!

Светозар не прислушивался к репликам. Он мысленно повторил все сказанное хозяином и засмеялся, грубо, утробно, с удовольствием от настоящей забавы. Удовлетворение выразилось на лицах скамаров. Они тоже были довольны. Склавин почувствовал: не только языческим племенам нужна дружба с разбойниками. Они сами, еще больше варваров, желают ее, нуждаются в ней.

«Мне удалось тебя развеселить, угрюмый увалень. Значит, мы договоримся сегодня. Завтра по-братски обменяемся стрелами. Послезавтра пойдем в бой. Смех начало дружбы, а с женщинами и любви. Ты я вижу, парень хоть и себе на уме, а все равно прямой. Ржешь тоже как человек. Люблю таких», — подумал Сергий. Приготовился возобновить рассказ.

— Что случилось дальше?

— Один момент! — хозяин допил вино. — Я поднимаю занавесь мечом. И…

— Ну, чего ты тянешь? Говори! — с наигранной лаской в голосе попросил Констант. — Увидел то что?

Светозар оторвал ребро от большого куска козлятины. Принялся обгладывать, в то же время внимательно слушая Сергия. Разбойник снова взял короткую паузу. Не пережевывая, проглотил кусочек хлеба. Продолжил, отчетливо произнося слова:

— И вижу, что толстый прилизанный детина спустил желтые все в узорах штаны и гадит прямо в сундук с серебром. Не переставая! И оттуда не пахнуло на меня весенним лугом. Он испугался. Вытаращил глаза. Крестится. Штаны еще не подтянул, а упал на колени и твердит: «Я беден! Нет у меня золота! Нет!» Но я и так знаю, что он серебро везет. Серебро.

Гай из Эпира закашлялся. Сергий замер выкатив глаза.

— Так и что? — лениво спросил Констант. — Он, что обмануть тебя хотел?

Хозяин сделал вид, что не услышал вопроса. Продолжил рассказ:

— «Что везешь?» — спрашиваю. Он молчит. Потом говорит: «Пряности и ткани везу!» Тут я упал. «Пряности?» — говорю. Он кивает. «Это они так пахнут у тебя, пряности?» — спрашиваю. Он кивает, потом мотает своей жирной башкой. Жидкие волосенки растрепались. Лысина вся на виду. Объясняет, что это у него на случай нужды ящик, а пряности на другой повозке в мешке. Слышу, Хвастун орет, что нашел много всякого барахла. Мой «купец» доволен. Думает: провел скамара-дурака. Я ему тогда говорю: «С каких пор евнухи занялись торговлей? Тащи, говорю, свое сраное серебро, сам отмывать будешь!» Вот он его сам и отмывал. Правда, каждый миг его снова животом разрывало! Ну и вонь он после себя оставлял!

— Да с этими важными крысами всегда так, — перебивая смех товарищей, добавил Гай из Эпира. — Потому они и душатся с утра до ночи! Чуть что, начинают сразу вонять со страху! Иначе, зачем мужчине столько сирийских масел?

— Доброе у тебя сердце, Сергий! Отпустил, небось, бедолагу? Сжалился? — язвительно полюбопытствовал Александр. Почесал раздувшийся под черной шерстью туники живот. Брякнул золотым обручем на сильной руке.

— Отпустил? Послал хозяину его голову. Знаю ведь: со всякой чиновной сволочью дела иметь нельзя и жалеть ее нечего. Они нас не пожалеют.

— Уж это точно! — воскликнул Александр.

Слушатели закивали головами. Светозар заметил, что последние слова Сергия вернули всем былую серьезность. Яблочное вино совсем выветрилось из голов. Пирушка старых друзей превратилась в собрание военных вождей, каждый день противостоящих могущественной империи.

— Ладно, — с хрипотцой протянул хозяин. — О деле теперь поговорим, пошутить успеем. Пусть отважный Светозар скажет. Какие вести он принес от нашего доброго соседа, князя Даврита?

— Хорошие вести, — начал варвар, подмечая, как его уверенность действует на главарей скамаров. Те внимательно слушали, трезвея еще быстрей.

Огонь пылал в жилах, но утихал в голосах. Суровые лица были неподвижны. Зоркие глаза разбойников застыли полные холодного ожидания. Византия не зря считала этих людей опасными.

— Всей силой мы пересечем Дунай по весне. Перейдем во множестве мест, едва только воды успокоятся после таянья льдов. С нами гунны и готы. Есть в войске гепиды и другие племена. Есть римские дезертиры. Свою дружину и дружины нескольких племен Даврит сам поведет на столицу. Империя едва удерживается на границе: армии ослаблены войной на Востоке. Князь просил меня вместе с вами отвлечь солдат из Иллирика, позволив наибольшему числу склавин пересечь реку спокойно.

— Десяток людей, что ты привел с собой — не слишком много для подмоги нам, — заключил Максим. — На кого еще будешь рассчитывать? Нас, скамаров не так много. При дедушке Юстиниане больше было. Тогда движение всю Фракию охватило, да и Иллирика часть. Весь обиженный люд в горы и леса уходил.

— Вспомни, как все закончилось! — перебил товарища Александр. Потер старую рану на плече. Она досталась ему во время бегства после неудачного боя с наемниками, устроившими скамарам засаду.

Светозар приготовился ответить, но решил подождать. Ему хотелось узнать, что еще скажут вожди скамаров. Он слушал, скрестив руки на груди. Приятный дурман сытости дарил ему наслаждение.

— Как народишка собрался, так и разбежался. Ты вот чего плечо трешь? Не забыл, наверное, как тебя свои же предали, когда император им посулил прощение и защиту от обидчиков, — напирал Павел. — Еще припомни: тех, кто до последнего дрался, кто попал в лапы палачей рвавших людей на части лошадьми. Помнишь, головы братьев, что выставили на кольях вдоль дороги на Фессалоники? Сколько их было? Вспомни!

— Ничего не забыл! Зря ты меня коришь. Новеллы Юстиниана оказались посильней проповеди о соединение повстанческих сил.[62] Божественный ублюдок многих убедил: его постановления обещали защиту имущества земледельцев от ростовщиков. Сейчас мы знаем, чего стоили посулы «доброго» августа. Сейчас крестьяне и колоны в положении ничем не лучшем чем прежде.

— Поэтому нас и давят. Минувшим летом в Македонии солдаты разорили с десяток селений. Всех кого взяли в живых продали на рудники, — Гай из Эпира со злобой разорвал ароматные ребра. Оторвал зубами кусок нежной козлятины.

Не единожды Светозар пересекал великую реку. Приходилось ему сражаться в разных местах империи. Он немало повидал. Брал богатую добычу, терял друзей в схватках. Но то, что ему приходилось слышать теперь, открывало внутреннюю жизнь странного мира римлян.

— Милости божественных новелл… — процедил через кривые зубы Максим.

— Не нужно думать, что константинопольские владыки дураки, — обратился к Светозару Павел. — Они опасней змей и хитрее лис. Юстиниан так ругал в новеллах злобных ростовщиков и алчных магнатов, толкавших народ к голоду, что ему многие поверили. Как не поверить!? Сколько слов правды сказал император!

Посланец Даврита слышал про то, как в «золотой стране» тысячи крестьян умирали от голода в неурожайные годы. Он знал, что кредиторы выбивали из должников последнее, не считаясь с тем, уродила земля или нет. Деньги правили этой страной. Правили беспощадно, подхлестывая корыстолюбие сильных. Его поражали рассказы о том, как в суровые годы богачи забирали за ничтожное количество хлеба всю землю нуждавшихся. Землю люди брали себе так, словно она была создана ими, а не богами, сотворившими мир. Не удивительно было, что земледельцы бежали в горы к скамарам. Поражало Светозара другое: еще большее число подданных Византии погибало от голода и эпидемий, но не поднималось на борьбу. Лишь немногие сознавали себя свободными.

Нить общей беседы прервалась. Гости переговаривались между собой, вспоминали прошлое, делились обидами на общего врага. Констант неторопливо что-то объяснял Светозару, не обращая внимания на то, что того занимали собственные мысли. Сергий понял, что пришло время вернуть разговор к основной теме. Много важного еще требовалось обсудить. Посланец Даврита не сказал еще своего слова.

— Дайте гостю договорить, братья, — громко произнес хозяин. — Он выслушал нас. Мы его перебили, а он выслушал. Пусть расскажет, что предлагает нам князь Даврит.

Констант и остальные скамары умолкли. Светозар почесал горбатый нос. Улыбнулся тяжелыми устами под русой бородой. За долгое время пути от Дуная он хорошо обдумал все, что предстояло сказать. В морозные ночи Даврит не раз представал перед ним, повторяя наказ. Союз варваров и скамаров требовалось укрепить, превратив к весне в действенную силу.

— Я привел с собой немного людей. Все они воины не единожды справлявшие тризну по павшим товарищам.[63] Каждого видел я в бою. В каждом из них я уверен. Но они нужны мне не для битвы. Все они отправятся посланцами князя к родам племен, поселившимся на землях империи. Наши силы я хочу собрать воедино. Сообща скамары и склавины лишат армию Иллирика подвижности. Вместе мы попортим кровь фракийским и придунайским солдатам. Мы закроем проходы в горах, проберемся в крепости. Наши отряды откроют Даврите путь через перевалы на равнину Фракии.

Сергий одобрительно кивнул головой. Он начинал понимать замысел варваров.

— Люди обрабатывают в империи не свою, а чужую землю. Хотя богами установлено, что земля может принадлежать лишь тому, кто своими руками вспахал и засеял ее. Римский порядок несправедлив. Золото дает нам немало радости, но земля не может обмениваться на него. Земля это земля. Ее хватит нам всем. Никто не посмеет забирать ее у нас, ни император, ни его оскопленные слуги.

Вожди скамаров дружно закивали головами в знак одобрения. Слова гостя приходились им по нраву. Всю жизнь эти люди вели борьбу с врагом, справиться с которым было им не по силам. Они горячо желали гибели жестокого порядка, но не могли без помощи опрокинуть его. Византия каждый раз брала верх над разрозненными крестьянскими мятежами. Рассыпанные в горах отряды скамаров умели больно жалить титана, но не могли поразить его смертельно.

— Князь послал меня к вам за союзом. Лишь один из моих людей должен вернуться домой в эту зиму. Он понесет Даврите ваш ответ, достойные вожди. Большая война против римлян впереди. Весной все наши племена обнажат оружие. Перун улыбнется кровью на наших щитах.

— Мы давно решили быть заодно с вами! — воскликнул Александр. — Если не взлохматить шкуру магнатам и чиновникам, через год-другой они передушат нас как собаки лис. Пришло время поработать мечами. Опрокинем римских псов! Вышвырнем их с нашей земли. Не будет господ, не станет и голодных.

Павел бросил в огонь несколько сухих веток.

— Я знаю, что многие готы ушли к вам, а те, что остались, ворчат не переставая, — засмеялся Максим. — Если Даврит войдет в пределы империи, многие перейдут на его сторону. Не одни скамары поднимутся на борьбу. Несправедливо обиженных полно. Рабы и колоны в южных провинциях восстанут, появись только серьезная сила. Всюду люди страдают и терпят. Всюду недовольны.

— Это верно, — заметил Павел. — Можешь сегодня отослать Даврите гонца: скамары поддержат хорошее дело. Мои руки истосковались по работе на своей земле. Без хозяев, взрастивший рожь соберет ее для себя, а не для жирных константинопольских павлинов.

— Верно! — поддержали слова Павла другие вожди.

Сергий подпер кулаками щеки:

— Каждый из твоих людей получит защиту и проводников. Много склавин ты найдешь во Внутренней Дакии и на севере Македонии. Еще больше родов разбросано в Мизии и Дардани. Еще до прихода Даврита мы сможем пустить кровь августу.

Светозар кивнул в знак одобрения. В его душе царило удовлетворение. Союз был решен. Он знал, что склавины, поселившиеся в Византии, только и ждут прихода братьев из-за Дуная. Знаки главы союзных племен, а заодно и посулы богатой добычи должны были принудить их оставить укромные места во имя Перуна.

«Благодари Сварога и всех богов за удачу, за удачу сегодня и успех завтра. Пусть поможет даже Велес славному делу Перуна! Пусть невидимые нити бытия соединятся по законам, понятным лишь Велесу, единственному кто ведает и ведет», — шепнул посланцу дух древней веры.

Собравшиеся поклялись. Один за другим они подносили ладони к огню, повторяя слова обещания хранить верность союзу, братьям и своему слову.

— Принеси обещание, как велит твоя вера, — предложил Сергий.

Светозар кивнул. Глаза в глаза смотрел он каждому из вождей.

— Мой род из северных склавин. Мы особо чтим бога, покровительствующего охоте и даровавшего людям все ремесла, а с ними и знания. Это также бог клятв и договоров.

Скамары почтительно молчали. Им не раз приходилось встречать людей разной веры. Они привыкли терпимо относиться к тем, кто не признавал Христа. Империя считала их язычниками и еретиками. Только за это скамар мог получить смерть, попади он в лапы римского закона. Клятва от сердца считалась у скамаров вернее лжи именем единого бога. Слуги императора не раз клялись именем Иисуса не наказывать сдавшихся мятежников, но слово это не стоило много.

— Велес ты проложил нам мирную дорогу к братьям с этих гор. Скрепи мое слово своим. Клянусь и вторю клятве Даврита, данной перед ликом Сварога, защищать друзей и поражать врагов. Каждый скамар отныне мне будет кровным родичем. Этот союз между склавинами и скамарами соедини навеки. Если мы отступим от него, пусть души изменников не найдут покоя. Если я нарушу данный обет, покарай меня и род мой до последнего колена. Пусть огромный змей поглотит нас.

Подчиняясь традиции скамаров, Светозар протянул руку к очагу. Исходивший от углей зной пробежал сухой волной по мозолистой коже. Когда яростное тепло превратилось в боль, посланец соединил пальцы в кулак, приложив к сердцу.

— Выпьем, братья! — проревел Сергий.

Из глиняного кувшина вино полилось по чаркам.

— Эй, Гай, да ты все один проглотил! — облизнулся Констант.

— Что? Что ты несешь!

— Принесите еще выпивки и жратвы! — крикнул хозяин.

Женский голос отозвался снаружи. Светозар не смог разобрать ответа. На мгновение он мысленно перенесся домой, в далекое детство.

Низкая землянка. Скрип тяжелой двери. Отец вернулся с охоты. Убил медведя. Шкуру повесили над ложем сына. Ели так много, что Светозар заболел. Его тошнило. Боль разрывала внутренности. На второй день мальчик не мог встать. Мать, невысокая худенькая женщина, отпаивала единственного сына хвойным отваром. «Пять девочек и один мальчик. Всего один», — подумал Светозар. Пожалел отца. Тот волновался все дни, пока сын болел. Теперь старик нянчил внуков, а любимый сын искал славы с оружием в руках, в крепких, надежных руках северного мужчины. С ранних лет отец брал его на охоту. Учил выслеживать зверя, ловить рыбу. На горе приносили они воину и громовержцу Перуну первые жертвы. Идол горделиво смотрел большими глазами. В низине подношения принимал покровитель охотников и скотоводов Велес, извечный противник Перуна.

— Из двух богов ты избери того, чьей дорогой пойдешь в жизни. Кто ты охотник или воин? — сказал мальчику отец, впервые показав ему святилища.

Светозар так и не выбрал.

Прохладный воздух внезапно ворвался в зал. Шкура у входа поднялась, а затем опустились. Огонь в очаге снова обрел привычный покой. Молодая женщина, улыбаясь, втащила в комнату корзину полную горячего мяса.

— О! Давай сюда, Зоя! — приветствовал ее Сергий. — Скажи Марии и моей жене, пусть несут вина. Виноградного вина, последнего, что осталось. Захватите еще ячменного хлеба и приходите к нам. Весной заживем получше, а сейчас попируем всласть.

— Твой старший сын просится. Не спит. Сидит. Ждет. Все спрашивает: «Когда отец позовет? Когда?» Весь вечер так. Уже все спать улеглись, а он только сопит себе…

— И Андрея зови, пускай с нами побудет. Хороший скамар из него выйдет! Рука у него крепкая. Отца почитает, это главное. Выпьем еще. Выпьем за наш союз, а завтра утром обсудим планы!

Зоя вышла, забрав пустые кувшины.

Глиняные и медные чарки вновь наполнились яблочным вином.

— За дружбу! За победу! За князя Даврита! — грянули голоса.

— Пусть это вино станет кровью наших врагов, — тихо добавил Сергий.

16

С горки Амвросий покатился вниз. Дощечка под ним пела от соприкосновения с белой гладью. Снежные стружки летели в стороны из-под вытянутых вперед ног. Сидя мальчик несся вниз, туда, где разбегались ребята уже скатившиеся с горы. Они кричали, толкались. Каждый их них старался скорей подняться наверх, чтобы вновь насладиться снежным спуском. Громче всех голосин неуклюжий розовощекий Вторяк, племянник князя.

— Первый, я первый поднимусь! — грозно пыхтел он.

— Дорогу нам дайте! Дорогу! — вторила ему длинная девочка Щука.

Келагаст задиристо посмеивался, скрестив руки на груди. Челка у него на лбу, промокнув от пота, застыла на зимнем воздухе. Это придавало мальчику залихватский вид. Мечислав, опережая всех, уже мчался по протоптанным до земли ступенькам вверх. Он твердо решил сегодня стать князем горы, победив в любимой всеми игре.

Дыхание юного римлянина остановилось. Он чувствовал, как набирает скорость. Еще мгновение и вместе с дощечкой он подскочил на бугорке, устремляясь дальше. Холодный воздух легким покалыванием касался горячей кожи. Удовольствие было неописуемо. Эта была первая зима в его жизни приносившая столько радости, столько простых детских восторгов.

Идарий внизу помахал другу рукой. Он держал под мышкой свою деревяшку и тяжело дышал. Пар струился у него изо рта. Мальчик ждал Амвросия, чтобы вновь вскарабкаться на высоту у крепостной стены.

Осталось совсем немного. Амвросий с криком вылетел на ровное место и по льду покатился дальше. На кочке его снова подбросило. Он завалился набок, так что шапка слетела с головы. Идарий засмеялся. Поспешил к другу. Сзади катились новые баловники. Скользя с горки, они пробовали вставать на самых сложных участках. Ребятам натерпелось показать удаль и мастерство, заодно проверив, получится ли у них обожаемый Мечиславом трюк. Ноги подводили не всех. Некоторые стоя докатывались до конца, геройски уперев руки в бока. Большинство — кувырком летело вниз.

Когда Амвросий поднялся, двое неудачливых ребят сбили его с ног. Кроличья шапка опять полетела в сторону. Образовалась куча веселых, смеющихся детей. Через мгновение к ней присоединился четвертый, пятый и шестой паренек. Он как будто нарочно влетел на самую вершину живой горы. Только Идарий успел отскочить, хрипло расхохотавшись. Рядом мальчишки, также бухнувшись один на другого, образовали живую кучу поменьше.

— Эй, неумехи! Смотрите как я могу! — закричал Мечислав и стоя поехал вниз. Руки его были широко расставлены, помогая держать равновесие.

— Вот мастер! — вздохнул Вторяк. Добравшись до вершины, он наклонился, уперев руки в колени. Дышал прерывисто тяжело. — Надо же! Ну, надо же!

— Ты пугливей дикой утки. Куда тебе так! — ответила ему какая-то девочка.

— От курицы слышу! — огрызнулся мальчик.

Девочки наверху захихикали и тоже бросились вниз. В отличие от ребят они не дразнили Лихо, а просто с возгласами сидя катились с горы.[64] Вторяк сел. Оттолкнулся, покатившись с горки.

Куча с шумом разобралась и Амвросий, наконец, выбрался на свободу. Вместе с Идарием он зашагал вверх. Тело горело, согретое непрерывным движением. Мороз отступал, растворяясь в человеческом тепле. Тусклое солнце плыло в белизне неба.

Внизу Вторяк снова спорил с Келагастом. Справа, визжа, пронеслись девочки. Косы некоторых поднимались в вихре движения. Несколько подруг сцепились и катились одной компанией, одна за другой.

— Ты когда-нибудь думал о женитьбе? — спросил друга маленький римлянин. От волнения язык едва поворачивался у него во рту.

— Вот уж нет! — коротко ответил склавин. Бахнул сырыми рукавицами по заснеженной одежде. Белые хлопья полетели вниз.

Амвросию смущенно поправил пояс. Ему трудно было признаться: до последнего года он почти не знал других детей. Девочек он видел лишь со стороны. Они казались ему странными, притягательными и непонятными. Мальчику не терпелось больше узнать о них. Он рос в горной глуши. Только однажды пастухи взяли его с собой в большое поместье. Там Амвросий с любопытством разглядывал других ребят. Робко посматривал он на сельских девочек, кормивших домашнюю птицу.

Наконец малыш набрался смелости вновь:

— Я вот тебя хотел спросить, во сколько лет люди женятся?

— Для самого приятного можно и не жениться. Это если ребенок будет, тогда уж точно женитьба. А так, гуляй, сколько хочешь. Когда праздники с танцами, тогда самое верное дело в ласковые игры играть. Вот поглядишь, что весной будет!

— Правда? — икая, спросил Амвросий. Только теперь он почувствовал, что промочил ноги. Снег забился в меховые сапоги и растаял.

— Да сам увидишь, как парни с девушками в лесу миловаться начнут. Я в прошлое лето насмотрелся. Забавное дело! Главное, чтобы не поймали. Самим нам пока рановато…

— Жениться решил? — насмешливо спросила Щука.

Она незаметно догнала ребят. Шла тихо. Прислушивалась.

— Ничего я не говорил… — стушевался Амвросий.

— Нечего подслушивать!

— Тебе дела нет.

— Женихов ищешь?

— От таки женихов меня Велес избавил. Подрастите еще, мелкота.

Она обогнала их, проскочив наверх. Мальчики поднялись не спеша. Они пришли на гору раньше остальных и порядком устали.

Собаки у городских ворот подняли лай.

— Смотри, — указал Идарий рукой в даль. — Никак волки! Вечереет.

Амвросий заметил вдали у леса несколько серых четвероногих фигур.

— Волков испугались? Сыновья Перуна! — пропыхтел Невзор, косоглазый мальчуган с длинными руками. — Сюда не подойдут. Им самим страшно.

— Тебя боятся!?

— А хоть бы и меня.

— Конечно! — усмехнулся Идарий. — У тебя самого в глазах от страха двоится.

Невзор рассерженно кинулся на обидчика. Толкаясь и шипя, ребята покатились с горки, собирая на полушубки снег. Амросий бросился их разнимать, но не успел. Мальчики уже летели вниз.

«Надо же, как глупо получилось. И зачем я стал спрашивать? Теперь Щука всем разнесет, какой я незнайка. Идария, наверное, я рассердил. Зачем он к косому задираться полез?» — раздосадовался маленький римлянин.

— Играем! Я князь горы! — закричал Мечислав и побежал наверх. За ним поспешили все остальные, включая девочек.

— Играем! — кричали дети.

Оставшись на вершине один, Амвросий понял: нужно отразить натиск. Растерянность моментально прошла. Любимая всеми игра началась. Побеждал в ней тот, кто до конца продержится наверху. Два дня подряд выигрывал Мечислав. Никому не удавалось стащить его вниз. С разодранной штаниной он гордо стоял на горе. Так было вчера. Сегодня он вновь рассчитывал выйти победителем.

Идарий и Невзор расцепились, перестав бороться. Последний спуск так помял им бока, что даже браниться больше не хотелось. Вслед за остальными, ребята стали карабкаться в гору. Идарию все время казалось, что Невзор посматривает на него, готовясь сбросить вниз. Но тот глядел лишь вперед, стараясь не поскользнуться.

— Римляне и сюда добрались!? С дороги христианский пройдоха! — закричал Мечислав. Крепкие руки мальчика потянулись к случайному князю горы.

Амвросий не отразил первый натиск. Мечислал легко сбросил его вниз прямо на поспевающих следом соперников. Все дальнейшие попытки стащить Мечислава не удавались. Не только Амвросий, но и другие ребята не могли справиться с властелином возвышенности.

— Давай-давай! Сюда! — заманивал соперников несокрушимый князь.

Ребята подбирались, но тут же соскальзывали вниз. Лишь сын гончара Светлан смог ненадолго завладеть горой. Пользуясь борьбой Мечислава с одним из мальчиков, он схватил князя горы за ногу и сбросил вниз. Недавний владыка горки обрушился кубарем на группу поднимавшихся девочек. Они сдержали его падение. Мечислав вцепился в землю и потянулся вверх. Вскоре он опять стоял наверху, а Светлан катился с горки на животе. Одна из опрокинутых им девочек заревела. Она поскользнулась и больно ударила ногу. Две подруги принялись успокаивать ее:

— Не плачь, Молчана, не надо! Не плачь. Идем отсюда. Идем!

Малышка Ладислава в собольей шапочке погрозила обидчику кулаком. Мальчик уже барахтался внизу. Он ни на что не обращал больше внимания, а только улыбался кривозубым ртом. Пусть ненадолго, но ему удалось сегодня побыть князем горы. Справиться с соперником больше и старше себя, Светлан не рассчитывал. Но даже равносильным сверстникам бороться с ловким Мечиславом было непросто.

Достигнув вершины, Идарий включился в борьбу. Он несколько раз пытался прорваться к князю горы, но скатывался, отталкиваемый соперниками. Лишь единожды ему удалось прорваться сквозь толчею к Мечиславу. Князь горы знал, что имеет дело с серьезным соперником. Он сделал шаг в сторону, дав возможность другому мальчику броситься на себя. Тот, немного растерявшись от удачи, поспешил вперед, однако немедленно был сброшен на Идария. Юный склавин вновь полетел вниз, на этот раз собирая снег за шиворот. На спине он докатился до подножия горки.

Теперь оба друга лежали в снегу. Задумавшись, Амвросий не спешил вставать.

— Эй! Тебя тоже сбросили? — полюбопытствовал сын кузнеца, пытаясь выскрести снег, забравшийся под одежду. Щеки мальчика горели. В глазах все еще светился азарт.

— Сбросили, — печально заключил маленький римлянин.

— Тогда надо дальше бороться, пока не стемнело!

Амвросий с Идарием переглянулись. Призыв не сдаваться звучал гордо, но тела обоих ломило от усталости и ушибов. «Наверное, он сам понимает, что Мечислава сегодня не одолеть», — предположил Амвросий.

— Подкрепись! — предложил Идарий и протянул другу несколько ломтиков сушеной груши.

Амвросий прожевал смешанное со снегом угощение. Голод внезапно дал о себе знать. Утреннее ощущение тепла от густой каши с медом и тыквой не оставило и следа. Ребята неспешно поднялись. Стряхнули с одежды льдинки и снег. Устало зашагали в гору.

Наверху по-прежнему кипела схватка. Мечислав гордо сбрасывал вниз новых и новых конкурентов. Некоторые дети устав от безуспешной борьбы отходили в стону, возобновляя катание с горки. Девочки решили не участвовать в состязании. Они группой стояли слева от Мечислва. Борьба мальчиков привлекала их внимание. Они обсуждали ее, давая неудачливым претендентам забавные прозвища.

— Вот глупенький Вторяк. Опять ему не везет, — хихикала Щука.

— Смотри, прогневил Сварога! Сейчас весь снег растопит! — посмеивалась кареглазая малышка над катившимся с горки мальчуганом. Тот охал и размахивал руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться. По дороге вниз он опрокинул двоих ребят карабкавшихся в гору.

Господин вершины властно стоял невдалеке. Его соперники, пораженные последними неудачами, робко застыли внизу. Они не знали, пришла ли пора признать поражение. Может быть, стоило еще раз попытаться опрокинуть Мечислава? Он наверняка тоже устал. Не пришел ли момент справиться с ним именно теперь?

— Не знаю как ты, — шепнул другу Идарий, — а я хочу посмотреть, кто бросится первым, чтобы использовать момент. Иначе его вниз не стащить.

Маленький римлянин кивнул. Ему тоже больше не хотелось катиться вниз, чтобы потом снова карабкаться наверх. «Вот уж нет!» — мысленно сказал он себе.

— Сам слезай, иначе мы тебя сейчас вмиг стащим, — пригрозил Доброжир, не по возрасту широкоплечий мальчуган, слывший хвастуном и задирой.

Невзор шумно утер сопли. Мечислав засмеялся. Он понял: угроза немного стоит.

— Хватит уже! Пора признать победителя, — подал голос из-за спин товарищей Келагаст. — Мне падать надоело. Сдаемся князю!

— Сам сдавайся! — неожиданно ответил Амвросий.

— Верно! — поддержал его Храбр, рослый парнишка с потрескавшимися губами и родинкой над правой бровью.

Молчана, перестав плакать, терла красноватые щечки рукавицей. Ей нравился Мечислав. Его и другие девочки находили самым видным. Смешнее всех выглядел маленький римлянин. Он временами что-то невнятно выкрикивал, а когда говорил понятно, то все равно выходило нескладно, а потому смешно. Каждый раз, скатываясь с горки, он отряхивался и карабкался наверх. Ничего у него не выходило.

— Вот глупенький, как ежик! — шмыгнула носом Щука.

— Гот бестолковый, — добавила Молчана.

Вновь закипела схватка. Мальчики безуспешно пытались завладеть горой. Только раз Мечиславу пришлось снова бороться всерьез. Вторяк и Храбр, нарушив правила, бросились на князя горы с двух сторон. Но даже перед таким натиском тот устоял. Соперники стукнулись лбами и полетели на Идария.

— Смотрите куда падаете! — выкрикнул сын кузнеца. Он увернулся, однако сорвался по льду вниз. Подвели накатанные сапоги.

— Не разбуди ящериц! — крикнул ему вдогонку Мечислав.

Келагасту тоже не повезло. Но он и не рассчитывал на успех, а только думал о том, как бы ничего не ободрать при падении. Ему не везло. Два дня назад он ушиб бедро, а теперь пострадало правое плечо. Вместе с Келагастом с горки скатилось еще трое ребят.

Девочки ликовали. Лишь немногие из них сопереживали проигравшим детям.

— Ах! — неожиданно сентиментально вздохнула Щука.

Мечислав опять побеждал. Он устал. Взмок. Но его соперники потеряли рвение. Навалившись еще раз, мальчики могли опрокинуть князя горы. Им недоставало лишь духа. Они почти сдались, почти признали себя побежденными, хотя и не желали этого проявлять.

— Он снова всех одолел! — пролепетала курносая малышка.

Несколько удачных движений и Мечислав расправился с оставшимися противниками. В их числе вниз на спине покатился Амвросий. Поняв, что сопротивление сломлено князь горы закричал:

— Конец игре!

— Кто тут волков не боится? — ответил ему стражник сидевший у ворот. — Собирайтесь домой! Я за вас не в ответе. Вон зверины выть начали. Светило свое чуют.

Звезды на небе еще небыли различимы. Солнце соседствовало с луной. Ночь приближалась с зимней быстротой. Свет уходил на запад, чтобы вновь вернуться с востока. Грачи группой поднялись со стены, раскрыв черные крылья.

«Какой удивительный день», — подумал маленький римлянин. Снег за пазухой щипал ему кожу. Мальчик лежал, раскинув руки. Он смотрел ввысь.

— Ничего, — говорил ему Идарий, — завтра мы слепим снеговиков и станем бросать в них дротики. Вот тогда поглядим кто из нас лучший! Вот тогда я ему покажу! Разве он умеет так попадать в цель? Отец у него бывалый воин, но он дружинник. Он дерется не дротиками, а мечем и копьем. Разве он может научить сына хорошо метать дротики? Из лука стрелять и подавно не научит.

Слова друга терялись в пустоте мыслей. Казалось, голос небесного божества говорил сейчас с уставшим мальчиком, распростершимся на снегу. Этот голос закрывал речи друга, лишал их звучания. Что же хотел сказать Хорс?[65] Может быть, он спрашивал, чему малыш научился сегодня? Может быть, сам хотел чему-то научить? Речь божества не имела слов, не имела голоса. В ней было только дыхание.

Идарий продолжал досадовать на победителя.

«Так вот как говорят боги», — подумалось Амвросию. Он понял, что его старый бог — Иисус, знакомый с первых шагов в жизни, никогда не разговаривал с ним. Он только молча выслушивал молитвы людей, каждый раз поступая по-своему. Просьбы смертных не интересовали его. «Чтобы господь услышал тебя, должно хоть иногда молиться в церкви на коленях перед алтарем», — не раз говорили фракийские пастухи. Теперь Амвросий понимал, что богам новой земли не нужно подобных жертв. Небесное божество слышало его и говорило с ним. Может быть, оно помогло ему обрести свободу?

Дети потянулись к воротам. Голоса некоторых уже доносились издали. Наступал вечерний мороз. Воздух становился прохладней. Начинал острее покалывать кожу.

— Идем! Хватит лежать! — пробудил Амвросия резкий призыв друга. — Смотри, рукавицу потеряешь. Вон, слетела. Бери.

— Э-ге-гей! — закричал им Мечислав. — Если вас съедят волки, то мне некого будет завтра побеждать! Других соперников у меня нет!

«Хвалит он нас что ли?» — предположил юный римлянин. Эта мысль на мгновение вернула его в реальность. Он механически натянул протянутую рукавицу. Стряхнул снег. «Наверное, ты счастлив», — незаметно шепнула ему мысль. Новый мир приносил новые радости, с лихвой вознаграждая за все прежние страхи. Рабы с того берега Дуная не зря стремились сюда, хотя не всегда тут жилось спокойно и сыто.

— Волки вас съедят! — ехидно напомнил им угрозу приятеля Келагаст.

— Это мы посмотрим, кто кого съест! — ответил ему сын кузнеца. Добавил тихонько: — Вот ведь глупый подлиза.

Друзья последними возвращались домой.

— Ладислава хороша! И как смеется игриво, словно уже девушка. Красавица будет, вспомни мое слово, — как взрослый заговорил Идарий.

— Кто? — удивился маленький римлянин.

— Вот тебе, брат, я этого точно никогда не скажу! — засмеялся Идарий.

Не с того не сего вновь подняли лай собаки.

«Мы римляне произошли от волков. Или от волчицы? Кажется так, говорил вчера Валент? Точно! Нам волков бояться нечего. Они — наш родовой зверь» — почему-то решил про себя Амвросий. От этой мысли его настроение сделалось еще более приподнятым.

17

Магистр Фракии жестом приказал рабу подать питья и закуски. Повинуясь господину, слуга поставил на стол полные белого вина глиняные чаши и серебряный кубок, принес блюдо, заполненное сушеными фруктами. Магистр отпустил раба движением руки. Приказал:

— Мне нужен Сатур. Позови его сюда.

Раб почтительно поклонился и вышел, не поднимая глаз. Только два человека остались в комнате, сидя за столом у очага.

— Есть новости с того берега, Феодот? — спросил магистра развалившийся рядом крепкий варвар с широким плоским лицом, заросшим черно-рыжей щетиной.

— Есть, — лениво растягивая слова, ответил магистр. — Есть, Фритигерн. Есть. Их то мы и ждем.

— Хм! — произнес варвар. С безразличием засунул в пасть горсть сухих слив. — Трибуна ты не позовешь?

— Нет, — все также лениво протянул Феодот, поднимая полный до краев кубок.

Магистр провел на границе больше трех недель. По приказу цезаря Тиверия он изучал и без того известное состояние расположенных там войск. Почти все соединения представляли печальное зрелище. Оружие было старым. Его недоставало. Воины забыли свое ремесло: из десяти дротиков только два попадали в цель. Но хуже было то, что солдаты-поселенцы не желали идти в бой. Денег, чтобы поднять их дух у магистра имелось немного. К тому же он хотел кое-что приберечь и для себя.

— Дуксы бегут от тебя как мыши от кота, — пробурчал германец, с жадностью выпивая вино.[66] — Скоты! Я ничего не смыслю в кораблях. Но, плавать то, что нам показали, не может. Нет! Гнилые доски. Почему этот тупой раб всегда забывает принести кувшин? Я что должен всякий раз кого-нибудь звать, когда выпью немного этой отравы?

Магистр не отвечал. Видя, что его господин погрузился в мысли, как это с ним часто случалось, Фритигерн вышел из комнаты и вернулся с кувшином вина. Все время пока германец отсутствовал, командующий силами Фракии резавшим тишину фоном слышал грубый голос, выкрикивавший ругательства в адрес нерадивого слуги.

Ссора за дверью не интересовало Феодота. «Елена, прекрасная Елена, как я хочу снова почувствовать твое тело, покой благовоний, спокойные радости дома, — думал он. — Как я устал от этих низких потолков, от спертого воздуха и вони. Всюду царящей вони! Свиньи, коровы, ленивые поселенцы, трусливые командиры, развалившиеся крепости Юстиниана, тупые рабы… Беспокойные люди не знающие мудрости Эпикура.[67] Помнишь ли ты, какие жемчужные бусы я привез тебе из Антиохии в прошлом году, Елена? Что сейчас приготовил наш повар? Наверное, снова зажарил павлина и подает его с каким-нибудь удивительным соусом. Сладковатым и немного терпким от сыра. Фритигерн прав, хорошо, что в столице не повесили на меня еще и флот. Почему я должен отвечать за этот беспорядок?» Мысли о приятном, о жене и детях, скоро вернулись к магистру Фракии. Он не хотел больше ничего знать о дурных делах, но уйти от них было нельзя.

— Благородный Феодот, господин, — неожиданно услышал магистр чей-то голос. — Я здесь и жду твоих приказаний.

— Явился, наконец, — проворчал германец, доедая чернослив. — Выпей вина!

— Что? — полусонно спросил Феодот.

Низкорослый толстяк развел руками и поклонился, как бы демонстрируя свою изящно расшитую красной нитью тунику и золотые цепи, игравшие на жирной груди. «Вот же, хвастливая бестия!» — мысленно усмехнулся Феодот, заодно подумав, что все люди одинаковы, все не лишена алчности и пороков — такими их создал бог.

Сатур почтительно улыбался, прямо смотря большими голубыми очами в узкую серость глаз своего господина.

— Где этот человек? — надменно спросил магистр, отпивая из серебряного кубка.

— Отрава. Я всегда говорил, что любое вино в Мизии или Дакии — хуже дрянного уксуса. Кислое, как кровь перса.

— Он прибыл, мой светлейший господин, и ждет твоих указаний.

Магистр ядовито засмеялся, почесывая гладковыбритый жирный подбородок.

— Где ты ходишь? Зови его немедленно. И еще! Уже полдень. Выдай моим букелариям пшеничного хлеба. Трибуну скажи, что я скоро смогу с ним поговорить. Пусть не дрожит как застывшая собака.

Сатур вернулся через минуту. В комнату вслед за ним вошел белобородый гот. На его лице читались тревога и усталость.

— Говори!

— Я привес тебе то, что ты просил, господин! — охрипшим голосом произнес варвар. — Это нерадостные вести. Даврит перейдет Дунай этой весной. С ним будет не менее 20 тысяч воинов: склавин, гуннов и готов. Он поведет их в глубь страны, до стен Константинополя, а может и дальше.

— Ах, — с горечью вырвалось из груди Феодота. — Это точно?

— Да, благородный магистр.

— Беспокойное будет лето, — проворчал Фритигерн.

— Что тебе еще известно наверняка? Где склавины перейдут реку?

— Вместе с жизнью я вырвал из приближенного Даврита место. Восточнее Ротиория склавины устроят переправу, едва только солнце согреет воду в Дунае. Там они и ступят на землю империи. Склавины знают, насколько плохо защищены римские рубежи. Им известно, что цезарь воюет с Сасанидами, перебросил многие силы в Азию, а Дунай оставил на попечение дуксов. В империи Даврит рассчитывает на поддержку уже переселившихся соплеменников, голого люда и разбойничьих шаек.

— Значит не набег, — прошептал магистр. Скривились тонкие уста, показав на мгновение желтоватые клыки. Взор сделался ядовитым и напряженным. — Я благодарю тебя. Иди и молчи. Сатур, прикажи хорошо накормить его и выдай 10 солидов выше обещанного. Отныне этот человек мой букеларий.

— Благодарю тебя, мудрый Феодот! Мой меч послужит тебе верно.

Короткий толстяк и гот вышли. Магистр повернулся к Фритигерну. Сказал размерено:

— Об этом я не могу писать в столицу. Денег нам не дадут, а спросят втрое строже обычного. Если склавины перейдут Дунай, будет нелегко их остановить. Но если император сможет обвинить меня в том, что я хорошо знал планы врага и не разгромил его одним ударом, то полетят наши головы. И моя, и твоя.

— Зачисляй лучших пограничников в полевые войска. Только как убедить их провести лето не в полях, а на маршах и в битвах? Тиверий не одобрит таких дорогих милостей. Кто будет платить всем этим новым полевым солдатом?

— Значит надо выставлять их вперед в бою, а за спиной держать лучших воинов. Твоих, например?

— Выходит так.

— Но деньги… деньги… Где этот трибун? Позовите моих людей.

18

Шум с улицы проникал теперь всюду. Букеларии Феодота похватав оружие, плотно закрыли ворота дома трибуна XI дакийского конного номера. Фритигерн разъяренным басом отдавал во дворе приказы, перекрывая голоса пограничных солдат окружавших жилище, отделенное от поселения невысокой изгородью.

Остолбенев, стояли перед магистром командиры бунтовавшей части, знатные юноши из военной свиты и приближенные.

— Не может быть, чтобы собралась целая толпа! — кричал магистр. — Сейчас не время для сходок! Кто все это устроил? Отвечайте, римские центурионы, безбожные хранители древней славы![68] Вы что допустили мятеж в моем присутствии? Прямо сейчас? Здесь? Это бунт, Гонорий?

— Ходят разные слухи… — испуганно пробурчал трибун XI номера. — Воины не знают, зачем ты приехал сюда, светлейший Магистр…

— Что это значит? Где мои букеларии, Фритигерн?

— Он поднимает людей. Мы готовы тебя защитить, если потребуется, — грозно ответил молодой иллириец стоявший во главе небольшого отряда у входа в зал. — Никто не пройдет через ограду, оставшись живым.

— Вот от кого есть толк! — магистр грозно затряс пальцем перед лицами встревоженных командиров. — Вот кто действует, а не рассуждает.

Круглые щеки Феодота нервно замялись. Плечи дернулись. Рот раскрылся.

— Нет, нет! Не будет никакого бунта! Спаси господь! Просто солдаты требуют, чтобы им все объяснили. Они не хотят идти на войну, — взволнованно принялся объяснять происходящее трибун.

— По воле бога и императора, я тебя спрашиваю, Гонорий, это пеший полк или конный? Скажи мне, почему по спискам у тебя значится 890 человек, а показать мне ты можешь только 300 пехотинцев и 50 всадников! 50 конных? И при том сейчас они устроили мятеж! Что они кричат?

— Они хотят видеть тебя, светлейший, — почтительно ответил красивый темноглазый мужчина в дорогом синем плаще из свиты магистра.

— А еще и вы! — гневно бросился Феодот на своих приближенных. — Вы раздразнили этот сброд своими похотливыми домогательствами их жен, своими праздными речами. Вы разоделись как питухи! На вас золота и рубинов больше, чем пыли под ногами бродяг!

Красавец горделиво поднял голову. Выставил вперед изящно завитую бороду. Вспомнив про его родственников при дворе, магистр остановился, нервно обрушив вниз кулаки. «Сгореть мне в аду!» — мысленно бросил он сам себе. Швы на его тунике треснули от напряжения тела. Страх смешивался с гневом, а ярость переплеталась с бессилием отменить навязанную, совсем не нужную ему войну.

— Не беспокойся, господин. Мы в безопасности. Поговори с солдатами, — размеренно произнес Сатур. — Выслушай, что они хотят. Прими мудрое решение.

Щеки магистра моментально перестали трястись. Губы снова соединились, спрятав некрасивее зубы. Усыпанные перстнями пальцы с хрустом сложились в кулаки. «Что я не знаю, чего они хотят? Им нужны деньги», — подумал Феодот.

Через час магистр появился на площади в центре селения. Мягкое тело командующего войсками Фракии покрывал жаркий плащ на волчьем меху. Вокруг стояли крепкие телохранители-варвары, сложив руки на рукояти мечей. Снег лежал вокруг тонким истоптанным ногами сотен людей слоем.

— Чего вы хотите, храбрые защитники империи? — негромко произнес магистр, а зычный голос молодого иллирийца повторил сказанное.

Разлившись по толпе слова, быстро вернулись шумовым эхом, в котором Феодот различил немало известных ему вопросов.

— Что ты нам привез, стратег? Куда ты собираешься нас вести? Где наше жалованье, магистр? Отвечай! На какой край посылает нас август?

Постаравшись отрешиться от всех этих навязчивых голосов, Феодот вспомнил, как прекрасен цветущий сейчас на юге миндаль, как нежны распускающиеся ромашки. Вновь захотелось вдохнуть бегущий с моря воздух Македонии, упасть, как годы назад, на траву сладко целуя медовые уста женщины.

— Мы хотим знать! — голосила толпа, в которой опытный глаз магистра насчитал до полутысячи вооруженных людей. — Ты хочешь вести нас в Азию? Мы не пойдем! Где наше золото?

Феодот поднял руку, требуя тишины. Когда толпа стихла, он вышел вперед.

— Богом данный нам цезарь, соправитель славного августа Тиверий послал меня сюда, чтобы принять лучшие пограничные номера под свое начало. Вот его эдикт! — магистр вновь поднял руку. Стиснул в пальцах свиток.

Толпа загудела.

— Чего ты хочешь, магистр? — разгадал Феодот главный вопрос в потоке голосов.

— Вы всегда верно служили Юстину, будьте верны и его сыну — Тиверию. Вас не пошлют на Восток. Вы нужны империи здесь.

— Мы никуда не пойдем от своих домов и своей земли!

— Варвары вели себя тихо в прошлое лето. Мне известно, что одну из немногих дерзких шаек перебравшихся через Дунай вы смогли разметать, сохранив собственность благородного рода. Мудрый Тиверий видит в вас опору. Вы защита империи! На вас смотрят с надеждой.

Пафос удался, но не произвел впечатления. Солдаты продолжали с недоверием смотреть на магистра. Некоторые из них вновь стали кричать:

— Что тебе нужно, Феодот? Чего ты хочешь от нас? Говори!

— Весной я желаю видеть вас в походе вместе с полевыми войсками Фракии. Склавины всеми силами перейдут границу, не для одного грабежа, а чтобы завоевать нас.

— Ты вспашешь за нас землю и подстрижешь овец? Нет, он даст нам деньги! Деньги? Скорее он попросит у нас взаймы! Почему не попросить у варваров? У них полно золота! Склавины не придут, это ложь! Нас хотят послать умирать на войне, когда наши жены будут голодать! Кто их накормит, стратег?

Магистр проглотил слюну.

— Вот императорский эдикт! — грозно закричал он, вновь поднимая руку. — Здесь воля цезаря Тиверия! Вы забыли уже его недавнюю милость, солдаты? Кто дал вам щедрый донатив? Властью от бога император дает и повелевает. Как наш господин, как земная рука всевышнего. Преступление не исполнять его волю, глумясь над его приказами. Не ради себя, а ради империи, ради нашего покоя и счастья поведу я вас на войну. Такова воля цезаря, так хочет бог! Кто не исполнит волю его, того я заставлю силой.

На мгновение толпа замерла. Умолкла, превратившись в один дышащий паром комок. Потом где-то вдалеке пробудились шепот и смех. Людское озеро вновь зашевелилось, готовясь произвести что-то новое.

— Фока! Десятник Фока хочет сказать! — неожиданно пронеслись среди людей голоса. — Пропустите его! Фока, мы с тобой! Говори!

Окруженный свитой магистр замер в ожидании.

— Это наш герой, — испуганно шепнул Феодоту Гонорий. — Он единственный сумел отбить у склавин почти всю добычу в этом году.

— И он наверняка не учился риторике, — брезгливо ответил трибуну командующий Фракии.

Расталкивая рослых собратьев, вперед вышел невысокий коренастый человек. За спиной его из людской массы выбрались еще несколько мужчин. Магистр внимательно посмотрел на наглеца. «Рыжая бестия, — подумал он, — куда ты лезешь?»

— Ты все верно говоришь светлейший и благородный господин! — почтительно начал веснушчатый коротышка. — Бог свидетель, каждый из нас не пожалеет жизни ради благополучия государства. Все мы дети и слуги императора. Никогда не давали мы повода сомневаться в нашей римской верности. Ты требуешь от нас того, в чем мы никогда не отказывали. Но солдаты — простые люди. Поэтому мы лишь хотим знать, что велят нам август Юстин и цезарь Тиверий. Дай мне взглянуть на эдикт, что ты держишь в руке, благородный магистр.

Розоватое от легкого морозца лицо Феодота сделалось багровым от гнева.

— Как ты смеешь сомневаться в моих словах? Тиверий, наш господин велит вам выступить в поход под моим началом. Ты что дерзкий солдат не веришь сказанному ставленником престола? Ты знаешь, какое наказание ждет тебя за измену?

— Верю тебе как родному отцу, благородный Феодот! — смело отвечал Фока, в голосе которого зазвучали железные ноты. — Но еще больше я верю нашему цезарю, верю как Иисусу, милостивому и строгому. Дай мне указ императора!

— Покажи ему эдикт! — одобрительно заревела толпа. — Пусть прочтет его нам! Мы хотим знать, что повелевает нам Тиверий!

Магистра затрясло от ярости. Но он совладал с собой, повелев:

— Передайте ему свиток.

Фока принял бумагу. Торжественно поцеловав ее, развернул, принявшись молча читать. Потом, подняв глаза к воинам, горячим от нетерпения, произнес:

— Все верно! Цезарь приказывает нам, а также другим соединениям из обеих Мизий, Дакии и Скифии выступить весной под началом магистра Фракии в поход для защиты рубежей Римской империи от угрозы со стороны варварских племен.

Фока умолк, внимательно вглядываясь в лица боевых собратьев, друзей и соседей. Магистр успокоено вздохнул. Поднял выше жирный подбородок. Властно выставил нижнюю губу. Вдруг солдаты снова подняли шум, на этот раз уже сотрясая копьями и кулаками.

— Что наши дети и жены!? Они останутся подыхать от голода? Что там еще!? — заревела вооруженная толпа. — Это не может быть все! Читай лучше, Фока!

Слушая нараставшие голоса, десятник чутко вглядывался в лица. Внимательно он искал в них какой-то смысл, некую готовность и чего-то ждал.

«Что ему еще надо, этому чтецу?» — спросил себя магистр.

— Вы правы, это не все! — неожиданно закричал Фока, перекрывая шум. — Не все! Нет!

Взгляд Феодота тревожно метнулся в сторону переминавшихся невдалеке букелариев. «Справятся ли они с мятежом? — подумал магистр. — Что если восстанут все переданные мне пограничные части? Простит ли мне Константинополь мятеж в придунайских землях в самый разгар склавинского набега?» Ответ на последний вопрос Феодот знал точно. Рассчитывать на милости двора в таких обстоятельствах не приходилось. Лучшие друзья из сенаторов отвернулись бы от него только узнав, что варвары жгут их виллы, а виновен в этом магистр Фракии. Он — не сумевший совладать с простыми солдатами!

— Что там? Читай!

Фока поднял руку, требуя тишины. Когда голоса стихли, он заговорил.

— Император приказывает выплатить нам жалование, чтобы семьи наши не голодали, пока мы защищаем его священный покой. Он также повелевает перевести за честную службу наш номер из пограничных в полевые войска, со всеми полагающимися привилегиями.

— Так это, славный Феодот? — обратился веснушчатый десятник к командующему Фракии.

«Рыжая скотина. Вот я выдеру тебе бороду, пес!» — подумал магистр, произнеся не своим голосом:

— Да.

— Слава цезарю Тиверию! Слава великому потомку Константина!

Магистр поморщился, услышав за своей спиной довольные возгласы командиров XI дакийского конного номера. «Почему спокойствие всегда приходится покупать? Да еще так дорого», — подумал он. Взгляд военного сановника обратился в сторону букелариев. Они успокоились и даже начали улыбаться. «Хорошо, что я убедил себя не спорить дальше. Все могло дорого обойтись. Силой этот сброд было не взять. Выплачу им жалованье за год и поставлю в первые ряды. Пусть кровью заплатят за свой подлый сговор, за наглость!» — мелькнуло в голове Феодота. Довольный он улыбнулся. Новые возгласы неслись к нему со всех сторон.

— Слава благородному магистру Феодоту! Долгие годы магистру!

Вечером магистр уточнил свое «да». Оставшись наедине с офицерами номера, он, комкая небольшой листок папируса, сказал:

— Это дерзкая выходка рыжего солдата вынуждает меня сделать то, на что император не предоставил мне достаточных средств. Ваша часть, а также еще шесть соединений переводятся мною в полевые войска Фракии. В течение зимы солдаты получат деньги за год службы как в пограничных войсках. Части я переформировываю. Ваше соединение передаст всадников в подчинение трибуна 5 конного иллирийского номера. Отныне вы пешая часть и потрудитесь, научить своих людей метать дротики и драться, не обращаясь в бегство, как это делают мои букеларии.

Закончив говорить, Феодот жестом отпустил командиров, не дав им задать ни одного вопроса. Он ничего не сказал о том, что принудило его повысить в статусе так много частей. «Рыжая бестия! Ты дорого заплатишь за эти мои щедроты», — беззвучно прошипел магистр, до боли сжав пальцы.

Часть 3 Победы Даврита

1

Весна пришла на землю склавин. Солнце сделалось ярче. Осветило могучих кумиров, вырубленных посреди рощи невдалеке от городища Магуры. Жрецы принесли жертвы, произнесли молитвы и магические заклинания призванные защитить воинов в нелегком походе. Дружинники отпировали. Даврит повел их на новую войну. Жадные до золота и славы перешагнули варвары как могучий великан широкие воды Дуная.

На переправах гепиды, готы и гунны пополнили силы князя. Пришли дружины и других народов, привели свои отряды князья склавинских племен. Не в одном месте, а в десятках пересекали варвары темные воды Дуная. Нескончаемым потоком шли они на новые территории. Рассчитывали завоевать, сделать своей богатую землю. Шли целыми родами. Плодородный юг манил. Обещал жирные стада и обильные урожаи. Тем, кто никогда не был на римской земле, казался он местом полным райских благ. Сытую жизнь сулили Балканы.

— Всего одному богу поклоняются римляне. Всюду строят они в честь него храмы, заполняя их золотой и серебряной утварью. Дома их знати роскошны, переполнены богатством. Даже стены покрыты золотом, — рассказывал бывалый воин молодым склавинам, таращившим от удивления светлые глаза.

— Это золото мы сдерем с них, как сдираем шкуры со здешних овец, — вторил товарищу крепкий пехотинец, выдыхая в грубую брань. — Пусть только попробуют спорить с нами, болотные кровососы! Слушай меня, Богдан! Каждый вернется домой с мешками полными серебра, золота и сверкающих всеми цветами камней. Каждый приведет с собой по пять прекрасных жен!

— Римляне выбирают вождей не по храбрости, а по богатству. Они не знают общего совета, а во всем подчиняются своему императору — самому подлому и жадному среди людей. Говорят, он силен только в обжорстве и за раз может съесть половину свиньи. Византию всегда некому повести к победе.

— Что же ты говоришь, Тихомир, они не решают всего сообща? — удивился Богдан, светловолосый великан в защитной кожаной рубахе. — Разве может такое быть?

— Вот поэтому здешний народ ненавидит цезарей и всю их жирную стаю, которую мы передавим как волки ягнят. Разве они справятся с нами? Никогда! Эти твари побегут только наши дротики запоют в воздухе песню войны.

На крепком невысоком коне Даврит всматривался в потоки своего войска, переходящего по наведенным мостам широкие воду могучей реки. Медленной поступью двигались пешие ополченцы склавинских племен. Без пустой тревоги они перебирались на чужой неведомый берег. Уверенно шагали гепиды — пешие и конные, ведя лошадей под уздцы. С заносчивостью проносились гунны на маленьких лошадях, с изрезанными лицами и рыжими косами. Грозно шли готы. Как дикие степные дети начинали они улюлюкать, почувствовав под копытами коней твердую землю. С притороченными к седлам топорами в блестящих шлемах переходила Дунай дружина Даврита, главы всех союзных племен.

Воины узнавали князя. Приветствовали его радостными голосами.

— Сколько же здесь людей, Боз? — спросил Даврит, горделиво расправив плечи. Кольчуга сверкала на нем всеми лучами прежней славы и грядущих побед. — Сколько еще переходит реку в других местах? Чего молчишь, друг?

— Не знаю. Много, князь! Много, — ответил Боз. Хмуро поправил недавно порванный плащ. — Всех не сочтешь. Прикажи лучше жарить мясо.

— Да! Продвигайся к той горе и разбивай крепкий лагерь, — усмехнулся Даврит. Жестом указал место. — Плюнь на свой плащ, Боз. Завтра Перун подарит тебе новый. Эрманрих за мной, поедем к переправе у крепости. Поглядим, что делает мой брат. Бери сто всадников. Эй, старый вояка, где твои ворчливые топоры? Валите деревья — у реки мне тоже нужен лагерь.

С боевыми песнями проходили пешие склавины, молодые еще не бывавшие в походе дружинники. Князь всматривался в их лица. Прямые чистые взгляды загорались ему в ответ. В воздухе пахло утренним лесом. «Нет, империя, тебя не спасут стены из камня. Эти люди не знают легенд учащих страху. Осенью мы как хозяева соберем хлеб на твоих полях», — улыбнулся князь. Выкрикнул готу:

— Где твои люди, Эрманрих?

— Ждут тебя, князь!

— Тогда вперед!

Еще чужая, слегка сырая от утренней влаги земля разлетелась под копытами коней. Склавины переходили Дунай. Скрипели запряженные волами телеги. Ржали лошади. Тонули в человеческом потоке звуков отдельные голоса. Грозно звучали выкрики вождей и командиров, удары топоров и предвестники войны — боевые песни.

— Вот перешли великую реку. Ног не замочили. Дальше горы. Потом с ревом бросимся на врага, разольемся по всей земле, забирая, подчиняя ее себе. Говорят, зима бывает тут теплей лета, — твердили терпеливые общинники, с детства знающие две науки: растить хлеб и, когда придется, воевать. — Прогоним прислужников императора и останемся в этих местах зимовать. Перун не зря благословил наш поход. Пшеница растет во Фракии так обильно, как нигде. Рода наши заживут тут сыто, никому не служа и не давая себя в обиду.

Одно за другим валили ополченцы деревья на берегу. Стучали топоры. Скрипели грубые повозки под тяжестью бревен. Чувствуя беду, разлетались птицы. Запах смолы забивал ноздри. Смешивался с людским потом. Взмахивая топорами, трудились двести человек.

— Смотри, парень, не перестарайся. С меня твоя мать строго спросит, — чередуя слова с ударами топора, произнес пожилой склавин.

— Быстрей надо закончить. Теперь уже не скоро поработать придется. Уже когда дома строить начнем. Сперва с римлянами повоюем, — не соглашался юноша.

— Ты со старшими то не спорь, — наставлял его другой ополченец. — В возрасте она вся мудрость собрана, как волоски в бороде. А уж как серебром волосы покроются, знать совсем поумнел. Вод дед Белян так поумнел, что за коровий хвост держится, а сам мычит. От ума голова, она тяжелеет то.

Дружный смех прервал работу. Стайка птиц пронеслась над головами. Новые отряды заполнили мост. Дружина карпан переходила Дунай.

— Вон, наш! — тычет пальцем в князя карпан пожилой склавин. — Смотри, как светится. Сидит гордо. Крепко. Не выбьешь. Мой сын с ним на запад ходил заодно с аварами. Теперь в дружине. Гляди там слева от князя в малиновом плаще.

— Хорошего сына вырастил! Воеводой станет.

— То-то. Меня слушайте.

— Отец, правда, будто римлянки, что живут в особых домах, знают все секреты любви? И столько знают, что даже сама Лада не раскроет, если пожелает?[69] — спросил молодой ополченец. — Говорят, они открывают их любому, но только за деньги. Правда все это? Скажи!

— Ерунда, парень, руби проворней! Вранье говорят.

В сторону отлетают щепки под ударами топоров.

2

Щиты с вязью из священных для христиан букв задрожали.

— Еще! Еще! — закричал Ржавый Сергий.

Скамары и склавины из уже переселившихся в империю обрушили на неприятеля новый град дротиков, стрел и камней. Застигнутые в ущелье римляне жались друг к другу. Старались разглядеть вероломного врага сквозь щели в стене из овальных щитов. Почти ничего не было видно: варваров и презренных разбойников укрывали наверху заросли и валуны. Их было недостать.

Трибун Софроний спешился. Он, наконец, осознал происходящее. «Проклятые скоты, выродки косматых шлюх», — про себя выругался военноначальник. Двое германцев-телохранителей старались удержать напуганного жеребца рыжей масти. Один — накинул животному плащ на глаза.

— Что с хвостом колонны? Отрезаны ли обозы? Узнай немедленно!

— Да, мой таксиарх, — ответил вестовой-грек с короткой шеей.[70]

Слышались ревущие голоса командиров. Римляне отчаянно пытались сохранить порядок. Слева и справа пехотинцы выстраивались в линии по две шеренги. Поток больших камней на время ослаб, но стрелы сыпались непрерывно. Софроний понимал, что передышка не продлится долго. Варвары и бандиты наверняка подтаскивали сейчас смертоносные валуны. Стоило ждать новых ударов. В голове трибуна уже складывалась картина случившегося. Остроту ей добавляли и тревожные взгляды солдат. Паники не было. Не зря иллирийская таксиархия, что вел Софроний, считалась одной из лучших.

Враг напал неожиданно, едва только колонна римлян вошла в ущелье целиком. Головной отряд византийцев ничего не заподозрил. Место было выбрано великолепно. Контратаковать оказалось невозможно. Обрывистые, почти вертикальные склоны гор идеально подходили для засады. Можно было погибнуть или вырваться. Но вырваться как? Как?

— Повозки скучены, некоторые разбиты. К счастью, бандиты не могут до них добраться. Потери наши велики. Ранено полсотни людей. Много убитых, — доложил вернувшийся вестовой. На его шлеме появилась вмятина, оставленная камнем.

«Значит дорога назад отрезана», — шепнул здравый смысл темноглазому трибуну. Тонкие, ухоженные брови приподнялись. Разум воина искал решение. Софроний сумел вывести своих людей из мясорубки в Италии, разве он не сможет справиться с трудностями теперь?

— Как ты говоришь? Бандиты? — спросил он.

— Варвары и скамары, — уточнил грек.

«Плохи наши дела», — сказал себе таксиарх. В этих местах не должно было быть никаких засад, никакой опасности. Это был тыл, прочно, как считалось, защищенный линий горных крепостей к северу. Неоткуда было взяться тут объединенным силам склавин и скамаров, давно действовавших лишь небольшими отрядами. Все оказалась иначе. «Если мы вырвемся, прикажу сечь разведчиков до смерти. Они будут выть у меня как раненые с костями перебитыми валунами», — решил он.

— Оттаскивайте пострадавших в центр. Держите строй, камней у них много, а стрел надолго не хватит. Если рассыпаться сейчас перебьют всех. Отходить будете по моей команде, — приказал Софроний седоусому сотнику.

Светило стояло уже высоко. Воздух нагрелся, пропитался людским потом. Запах крови притягивал мух. Они жужжали. Прилипали к ранам. Жадно массировали их черными лапками. Пробовали вкус открывшейся плоти.

Бой продолжался.

Склавины кричали голосами диких зверей. От страшных звуков молодых солдат пробирало до костей. Бывалые римляне отвечали на них бранью. Шипели. Выжидали момент, чтобы в рукопашной отплатить за наглость врагу. Некоторые сотни пробовали петь, пользуясь минутой затишья. Ничего не выходило. Свирепо смотрели вниз скамары. Разбойники гор молча делали свое дело. Пращи в их руках были страшным оружием. Тот там, то тут посланные ими снаряды сбивали с ног неудачно закрывшихся или замешкавшихся солдат. Крики и шум разрушали повсюду природную тишину этих мест.

Два коршуна следили с небес за происходящим.

— Скоро их будет больше, проклятых тварей. Ждут своих цыплят, гнилые клювы. Слава богам, они возвещают бесславную смерть лишь римским собакам, — прошипел Венцеслав, толстоносый склавин с хорошим глазом лучника.

— Что верно, то верно, — поддержал товарища Орел.

Взгляд воина следил за происходящим внизу. Несколько римских пращников пытались отвечать врагу, выбегая из строя тяжелых пехотинцев. Многоугольные белые звезды на красных круглых щитах за спинами пращников были хорошо различимы. Порыв ветра поднял русые кудри Орла, обнажив низкий морщинистый лоб. Рука потянулась к дротику. Большой палец проверил остроту наконечника.

Другой склавин, Лудислав уже выбрал мишень. Но бросок его не оказался удачен. Дротик прошел на расстоянии ладони от византийского пращника, приготовившегося к броску. Молния движений и римлянин побежал прочь. Свинцовый снаряд врага попал точно в голову одного из варваров. Кровь полилась по желтоватой рубахе. Раненого оттащили товарищи.

Орел бросил свой дротик, поразив другого пращника, низкорослого юношу-иллирийца. С пробитым плечом тот опустился на колени. Завыл, закрывая ладонью лицо. Свинцовые шары вывалились из его сумы и покатились по рыжей земле.

Венцеслав вынул из колчана длинную стрелу. Прицелился. Услышал песнь тетивы. Нервами уловил треск щита спасшего жизнь врагу. Закрываясь большими синими щитами, пехотинцы в кольчугах оттаскивали нескольких раненых стрелков.

Справа рослый склавин полетел вниз с грудью пробитой стрелой. Камень выпал из крепких рук, отчаянно ищущих рану. Тело с треском рухнуло на камни. Византийцы встретили его ликующим «бара».[71] Пращники заработали живее.

— Ура, — со злобой передразнил врагов, седоусый склавин.[72]

«Кричат как авары. Не знаешь и не отличишь», — подумал молодой воин, не слышавший прежде старого римского боевого клича. О воинственных выкриках аваров он знал по рассказам старших. Юноша был ранен и терпеливо ждал пока Малуша, темнобровая девушка, пыхтя, перевяжет ему пораженную стрелой руку. Рана ныла, но больше чем прогнать боль, хотелось ему сейчас попробовать сладких женских поцелуев.

— Мой дротик тоже попал в цель, — прошептал робко молодой боец.

Она улыбнулась ему в ответ.

Прошло мгновение. Новая стрела Светозара вонзилась в руку десятника, опрометчиво размахивавшего мечом. Оружие выпало из нее. Несколько брошенных в ответ плюмбатумов ударилось о камень, не достигнув цели.[73]

Приказы трибуна выполнялись мгновенно. Люди прошедшие итальянскую компанию знали: поддайся они панике на минуту, и склавины перебьют их здесь так же, как лангобарды перебили армию Византии на земле Апеннин. Долины северной Италии, усеянные трупами товарищей, снились многим даже спустя годы спокойной жизни. Не забывал страшное поражение от лангобардов и сам Софроний. Хорошо запечатлелись в его памяти самодовольные повадки императорского зятя, приведшего «великий поход» в катастрофу.

Опасения таксиарха оправдались. Какой-то человек помахал руками у края далекой скалы. Вновь посыпались камни. Активней пошли в дело дротики склавин против византийцев собравшихся в передней и задней части колонны.

«Раздавить сразу не вышло. Теперь они хотят сбить нас в кучу», — угадал трибун замысел противника. Враг перегруппировался, приготовил снаряды для нового удара.

Голоса раненых резали слух. Римляне в нескольких местах колонны пробовали отвечать. Но лучников было мало, а дротики почти не долетали до высоко забравшегося врага. Лишь в нескольких местах отряды пращников справлялись с задачей. Но потери их были особенно велики.

— Прокопий! — подозвал к себе Софроний всеобщего любимца, командира первой центурии, германца чье подлинное имя не мог выговорить никто. Обращаясь к двум молодым посланцам, добавил: — Немедленно, мой приказ в центурии: перестраиваться по частям, лицом к неприятелю. Ждать моих приказов. Отвечать, где могут.

— Привет тебе… — пробурчал германец. Его и его центурию трибун все время держал подле себя.

— Незаметно собери своих людей у обозных повозок. Лошадей вывести можно? Отвечай!

Рослый командир германского отряда отрицательно промычал что-то в ответ. Минуту назад стрела угодила ему в щеку. Жизнь воина спасли разбитые наконечником зубы. Боль была адской. Слова произносились с трудом и превращались в кашу.

«Лошадей, запасы и раненых придется бросить, если выйдет уйти», — угадал трибун по глазам бывалого воина.

— Терпи, друг! Терпи.

Прокопий кивнул. Проглотил смешанную с кровью слюну. Рана продолжала ныть, но крови становилось меньше. Косматое тело воина, выросшего в далеких лесах, было покрыто шрамами. Но зубы он терял в бою первый раз. «Рана затянется. Шрам будет невелик. Хорошо, что зубы не передние. Будет еще, чем рвать мясо и улыбаться бабам», — подумал германец. Все что предстояло сделать, он знал наперед.

Склавины и скамары всюду усиливали напор. Щиты с перекрещенными буквами «Х» и «Р» трещали под ударами камней. Стрелы и дротики находили то одну, то другую жертву. Римляне перестраивались под огнем. Из сплошных линий они образовывали квадраты центурий. Отсюда византийцы отвечали из луков. Дротики берегли. Пращников осталось немного. Среди разбойников и варваров появилось больше раненых и убитых. И все же перевес был на их стороне. Потери римлян оказывались неизмеримо больше.

Серые тучи заволокли небо. «Пусть не будет дождя!» — просили склавины. «Христос пошли нам дождь посильней», — молили императорские солдаты. Дождя не было. Казалось, солнце силой горячих лучей разгоняло на небе темные потоки.

Софроний перекрестился. Тело его взмокло. Нервы натянулись как струны лиры.

— Почему вторая центурия не отойдет от скалы? — закричал он. — Иисус, вразуми этих людей! Секст, мой мальчик, передай сотнику второй центурии, пусть отойдет ближе к германцам. У нас и так много убитых…

— Нужно больше камней, больше! — кричал Светозар, перебивая гул. Он сознавал, что римляне не желают погибать в капкане, что они пытаются вырваться.

Молодые склавины, женщины, а с ними и дети подтаскивали камни. Мужчины поднимались один за другим, обрушивая на неприятеля тяжелые валуны. Боль, крики, хруст ломаемых щитов и костей отвечали им внизу. На другой стороне, где командовал Сергий, ту же работу делали скамары. Их жены и дети собирали и подавали камни, стрелы и дротики римлян. Потери врага были велики, но он мужественно держался. Византийцы перестраивались, отходили от наиболее опасных мест.

— Смотри туда! — крикнул Светозару Путислав, пучеглазый склавин в римском шлеме с изящным наносником. Палец бывалого воина указывал в даль.

Медленно, не нарушая строя, не открывая ни одной частицы его врагу, римляне выходили из окружения. Несмотря на потери, они строились возле обозных повозок и покидали ущелье. Софроний спасал своих людей, пробиваясь обратно к армии Иллирика. Он оставлял неприятелю обоз и тяжелораненых, судьбу которых было легко угадать.

— Бросайте все на их головы! Ждать нечего! — взревел Светозар. — Пусть уходят, не забывая отдать должного Перуну. Мешайте, мешайте им отступать!

Вожаки племенных отрядов поняли, что нужно делать. Со всех сторон до Светозара донеслись взволнованные голоса. Его слов не повторяли. Их угадывали, понимая, что добыча старается ускользнуть. По выползающим из капкана византийским сотням ударил новый град дротиков, стрел и камней. Римляне почти не отвечали. Они спешили покинуть это страшное место.

— Твердимир, — позвал Светозар начальника основного отряда.

Одноглазый воин с русой бородой до груди, в кольчуге и кожаном шлеме подошел к нему. Белесым светом голубых глаз встретил строгий взгляд посланца Даврита, назначенного общим военным начальником переселившихся в империю склавин.

— Ты веришь, что они не уйдут, Твердомир?

— Они уйдут.

— Я тоже так думаю.

Римляне отступали. Со всех сторон сыпались на них удары коварного врага, встретиться с которым лицом к лицу было нельзя. Множество окровавленных тел в кольчугах и рубахах с нашитыми узорами лежало на горной дороге. Проклятое ущелье лишило их жизни, оторвало от завтрашнего дня. Из 860 воинов византийцы оставляли на каменистой серой земле не менее 200, еще столько же уносило с собой свежие раны.

— Будьте прокляты, ублюдки! — шептали римские ветераны. Строгими взглядами провожали они скорчившихся от боли товарищей, тех, кого нельзя было спасти.

Когда стало смеркаться, союзники спустились с гор. Они собрали добычу, добили раненых, унесли мясо убитых животных. Сотня варваров и скамаров устраивала завал на дороге. Ржавый Сергий сам руководил работами. Светозар нашел вожака разбойников по неутомимому голосу. Они обнялись, смешав пот и грязь своих тел.

— Мне говорили, что здесь будет два соединения иллирийской пехоты, почти полторы тысячи человек. Но они послали только Софрония. Его таксиархию я узнал сразу по голубым щитам. Это дьявол Иллирии, лис и собака в одном лице.

— Ты считаешь, мы победили? — спросил Светозар. Прищурился, стараясь спрятать неудовлетворенность. Он планировал уничтожить всех римлян, никого не оставить в живых. Полного разгрома не получилось.

— Да как ты можешь спрашивать о таком!? — усмехнулся Сергий.

Склавин наклонил голову вбок. Потер большим пальцем левой руки грязную шею возле кадыка. Он готов был слушать, но не отвечать. Мысленно он сказал себе: «Перун помог нам. Но Велес дал зверю ускользнуть, оставив охотникам только кусок шкуры».

— Это лучшие солдаты Иллирика, поверь, я то знаю, — надулся Ржавый. — Когда империя воевала с аварами, этот полк показал себя лучше всех. Он уцелел и подпортил кагану кровь. Другие римские псы бежали, бросали оружие, сдавались, а эти — дрались. Большое дело, что перебили у них половину. Большая помощь Даврите.

Вечер заставил варваров и скамаров разжечь костры. Прибыли дозорные. Римляне вернулись на открытое место, но, опасаясь ночной атаки, не стали разбивать лагерь, а двинулись дальше. Они ушли. Смысла прорываться во Фракию у них не оставалось. Понесенные потери были слишком велики.

К Светозару привели несколько раненных пленников, прятавшихся в траве. Склавины не стали убивать их сразу. Римляне едва держались на ногах. Прижимались друг к другу. Дрожали. Кольчуги с них были сняты, раны перетянуты. Из предложенных вариантов они выбрали жизнь, пополнив один из союзных отрядов.

На другой день скамары и склавины двинулись по горным тропам на юг. Все ценное взяли с собой, лишнее — сожгли. На севере в полную силу разворачивалось варварское вторжение. Светозар шел впереди него, расчищал собратьям дорогу, облегчал трудное дело.

3

Ручей быстро нес две выточенные из коры лодки. Вторяк и Амвросий бежали за ними, подталкивали суда палочками на камнях. Далеко отставая, вопреки потоку плыли кораблики худшего свойства. Они переворачивались, тонули, цеплялись за все, что попадалось на пути.

— Моя-то, моя-то как поплыла! — пыхтел княжеский племянник.

— Ничего, я вас догоню, — ворчал Доброгаст. Его лодка шла третьей, далеко отстав от лидеров.

Амвросий слушал. Поднимал брови в наигранном удивлении. Широко улыбался большими молодыми зубами. Его судно, вырезанное по всем правилам кораблестроения, плыло впереди всех. Весельный корабль Вторяка то догонял его, то вновь отставал. Лодки других детей оставались далеко позади.

— Скорей, скорей! — пыхтели на месте Храбр и Доброжир.

Их грубые, почти квадратные суденышки то спотыкались о неровное дно, то застревали, упершись в травяной остров. Даже попутный ветер не помогал им. Он крутил кораблики, бросая их из стороны в сторону.

— Вам меня не догнать! — крикнул Амвросий отстающим.

— Хитришь ты, не честно поплыл! Секрет знаешь! — отозвались обиженные голоса.

— Я! Я, догоню! — заорал Вторяк. Запрыгал на месте. Замахал руками, сжимая длинные ровные ветки.

Лодка Амвросия все еще была впереди. Стоило ей удариться носом о камень или выскочить на отмель, как заботливый хозяин подталкивал ее длинным прутиком. В руках у каждого их ребят были такие помощники. Даже малышня, собравшаяся поглазеть и не имевшая своих кораблей, обламывала мелкие ветки со своих прутьев.

— Сперва тебя Вторяк догоню. Потом перегоню. Потом и Амвросия перегоню, — рассуждал Доброгаст. Воображал как его суденышко первым войдет в реку.

— Не догонишь! Не догонишь! — сердился Вторяк. Пыхтел. Забегал вперед лодки, выискивая неожиданные преграды. Боялся, не обгонит ли кто?

Между отставшими тоже шла борьба.

— Ну-у-у! Не отрывайся, Водяной тебя накажи! — ворчал Невзор. Его кораблик сел на мель, а дотянуться до него не выходило. Веточка была коротка. Мальчик балансировал на скользком камне. Пробовал достать. Не выходило.

— В воду свалишься-то, шишига! — засмеялась рыженькая Огняна. Она единственная из девочек решилась на мальчишескую «речную забаву». Ее суденышко не вырывалось вперед, но и не было последним.

— Не свалюсь!

— Ой, смотри!?

— Ой, смотрю… — заорал Невзор, поскользнувшись.

Брызги полетели во все стороны. Мальчик бухнулся прямо на несколько лодок. Застрявшие на мели суденышки треснули, поломались. Невзор не поднимаясь из грязи, заревел как раненный зверь. Забил длинными руками по воде, не замечая, даже что потопил собственный никудышный корабль.

— Проглядел ты, косой, свое морское счастье! — загоготал Вторяк, обернувшись. Замотал головой с круглыми щечками.

— Даже Водяной его к себе не берет! — засмеялся Доброжир. Схватился за живот. Нагнулся, хохоча все сильней.

— Водяной-дед, обманщик! А-а-а! Подвел! А-а-а! — ревел Невзор.

Огняна перепрыгнула через ручей. Протянула ручки:

— Давай помогу!

Невзор вытаращил красные косые глаза. Успокоился.

— Сам подымусь, чай не глубоко…

— Это тебя твой Водяной спас, — загоготали Храбр и Вторяк.

Он обиженно погрозил им вымазанным глиной кулаком. Подумал: «Доплавался!». Побрел к реке отмываться, сбрасывая грязную одежду. Сердито посмотрел на улыбающегося Амвросия. Буркнул:

— Тебе бы так!

— Ничего! — прокричала ему вдогонку Огняна.

— Вторяк! Вторяк! Гляди! — завизжала малышня, наблюдавшая за игрой с пригорка. Маленькие пальчики затыкали в нужном направлении.

Дуновение ветерка перевернуло кораблик юного римлянина. Большой берестяной парус намок. Лодка соперника неумолимо неслась вперед, повернутая набок коварным течением, но не опрокинутая им.

— Спасибо, хозяин воды! — Вторяк радостно замахал руками. Побежал вперед, догонять резвый кораблик.

Дети последовали за ним, позабыв о собственных неповоротливых суденышках. Всем хотелось посмотреть, что делается впереди. До реки оставалось не больше тридцати шагов. Амвросий бросился спасать свой терпящий бедствие игрушечный корабль.

— Скорей! Скорей! — визжали малыши.

Они явно не сочувствовали маленькому римлянину, придумавшему устроить эту забаву. Весь минувший вечер мальчишки мастерили лодки из древесной коры. Валент дал Амвросию несколько советов. Корабль мальчика получился бы лучшим, если бы не вышел крупноват. Вторяк скопировал все. Он дольше всех кряхтел с ножиком у костра, делая каждый срез, как Амвросий. Лодка княжеского племянника вышла грубее, но устойчивее. Парус был меньше, зато крепился надежней.

— Молодчина, Вторяк, — хлопнул приятеля по плечу Доброжир.

— Смотри! Вон как идет, — похвастал Вторяк. Лицо его сияло.

Суденышко Амвросия вновь перевернулось. Шанса догнать соперника не оставалось. Мальчик с горечью сорвал с кораблика парус, то и дело тянувший его на бок. Лодочка пошла ровней, набрала скорость. Теперь стало ясно: она не догонит соперника, но и не даст другим себя обойти.

Устье ручья приближалось.

— Ничего! — заботливо шепнула Амвросию Огняна. Улыбнулась целой поляной веснушек. Хихикнула.

Мальчик пожал плечами. От недавних восторгов не осталось следа. Ушла уверенность. Жаль было проиграть в собственном деле. Только приятно было, что его не оставили одного, что кто-то нашелся поддержать его. Он был за это благодарен.

— Спасибо, — робко произнес Амвросий. Потупил взгляд.

— Ничего!

Рыженькая малышка махнула перед носом резвой ладошкой. Улыбнулась еще веселей, показав широкие резцы.

— Ничего! Ерунда, — попробовал улыбнуться Амвросий.

— Я! Я победил! — орал изо всех сил Вторяк.

4

Без боя пали многие крепости Византии: не хватало защитников даже там, где стены еще не разваливались от времени. В первых стычках дрогнули пограничники империи. Бросив речные флотилии и береговые заставы, укрывались они в своих селениях и еще не рассыпавшихся крепостях. Бежали туда, где имелось хоть немного запасов.

Римляне не могли понять, откуда движутся главные силы врага. Повсюду дуксы встречали варваров больше, чем имели под рукой сил. Гонцы неслись в Константинополь с тревожными вестями: целый народ, вооруженный дротиками, мечами, копьями и луками, переправился через Дунай. Тревога царила во дворцах столицы. Дурные вести не удавалось скрыть.

Быстрей чем склавины продвигались по Балканам, слухи разлетались по городам Византии. Всюду от грозящей беды терялся старый страх. Народ злословил имя августа Юстина.

— Он совсем обезумел! Он погубит нас всех. Варваров столько, что нельзя их сосчитать. Те, кто их видел, сходят с ума. Такой силой идут на империю безволосые скифы, — шептались на рынке набожные старухи, выбирая рыбу.

— У церкви Святого Иоанна есть один нищий. В ушах и ноздрях у него ржавые кольца, словно у дьявола. Сказывают: он первым увидел варваров, только собирающихся на другом берегу Дуная, — безостановочно поясняла всезнающая жена плотника Катерина. — И как увидел, от ужаса потерял рассудок.

— Что вы понимаете!? — рявкнула смуглая торговка. — Что вы, глупые, несете! Выбирайте скорей вашу рыбу. Знаю этого нищего. Он уже пять лет слоняется возле храма, только молчит он потому, что еще при Юстиниане ему отрезали язык за оскорбление императора. Но никакой он не сумасшедший. Выбрали? Берите вот эту. Богом клянусь, свежее рыбы нет даже в море!

Лес корабельных мачт закрывал горизонт. Теплые воды Мраморного моря мягко касались каменных причалов. У ворот склада спорили грузчики. Останавливались, чтобы отдышаться. Утирали пот. Сбиваясь, говорили наперебой. Возле сваленных в кучу тяжелых мешков пятнистая кошка облизывала грязные лапы. Задирала то одну, то другую. Чайки разносили всюду шум своих голосов. Вдали над черепичным туманом города громоздилась Святая София.

— Август совсем потерял рассудок. Брат говорил, каждую ночь на форуме Константина слышны его безумные вопли. Поганое юстинианово племя дает о себе знать.

— Ты еще многого не знаешь, Фома! Варвары — божья кара всем нам за грехи узурпатора Юстина. Не спроста у него нет человеческих детей, — бегло твердил короткий крепыш. Мазал грязным рукавом по скуластому липкому лицу. — Эта проклятая София трижды родила императору козлят и дважды щенков. Их утопили в Босфоре, подальше от глаз. Но Феодора, жена Юстиниана, тоже не имела нормальных детей.

— Не перебарщивай, Констант. Хватит. Дьявол правил империей все эти годы. В угоду ему Юстиниан пролил столько нашей крови. Мы монофизиты видели это всегда.

— Так что твой брат? — вмешался другой грузчик, худой, с серыми глазами.

— Старый император совсем потерял рассудок. Он давно кричал по ночам. Но теперь его голос слышен не только возле дворца, но даже у Золотого рога. Брат различил слова. «Все погибло!» — вот, что разносит над спящим городом голос августа.

— Тьфу! — с горячностью сплюнул на землю коротышка. — Еще когда император только задумал построить в столице маяк, я слышал эту басню. Каждый тогда говорил, будто Юстин желает увидеть все сотворенные им разрушения.

— Может из-за этого маяк так и не построили? — полюбопытствовал длинноносый рабочий. — Что я говорю?

— За работу! Забыли за что я вам плачу? — наконец вмешался лысый толстяк, купец из Антиохии. — Еще только начали разгружать, а уже грозите завалить все дело. Что ждете, пока вас сморит жара? Шевелитесь быстро!

Вновь потянулись цепочкой люди, перенося на берег тюки, мешки и глиняные сосуды. Перекатывались бочки. Грубо загремели голоса начальников. Работа вновь вошла в обычное русло. Город шумел, разговаривал на своем обычном языке.

Дело двинулось. Убедившись в этом, купец отправился немного прогуляться. В необъятном брюхе проснулся голод. Заговорил. Море дышало рядом. Совсем близко от воды, кораблевладелец выбрал у мелкого торговца обжаренную рыбу в пшеничной лепешке. Чувствуя свежий запах пищи, надоедливо кружились чайки. Раздражали пронзительным криком. Глотая сочные куски, купец поспешил вернуться на место.

«Сколько болтовни. Сколько пустой болтовни. Война — это иногда хорошо для торговли, иногда — плохо. Хорошо, когда деньги текут в твой кошелек. Плохо, если тебя заставляют платить за неудачи империи», — рассуждал он. Пальцы его были украшены несколькими дорогими перстнями. Толстую шею обрамляла золотая цепь, скрывавшая под туникой крест. Нос был широким и плоским, а сросшиеся брови казались густыми как лес.

— Почтенный, не твои ли корабли сегодня прибыли с товаром из Пергама? — окликнул купца кудрявый черноволосый юноша.

Невдалеке с тюками на плечах по трапам спускались люди.

— Да, мои, — прищурив тонущие в жире глаза, ответил купец.

От внимательного взгляда не ускользнула простота, с которой был одет человек. Ни на шее, ни на руках юноши не сверкали украшения. Туника его выглядела потертой. Тело казалось худым. «Наверное, хочет наняться на работу?» — предположил толстяк. Ему сейчас никто не был нужен.

— Меня зовут Роман. Сосед мой Соломон, торговец сладостями. Он сказал, что прямо у тебя, почтенный, можно купить все нужные мне ткани. Я не ошибся, мне сказали…

— А-а-а, старый Соломон рекомендует! — замотал купец гладкой головой. Заулыбался прищуренным глазом. — Старый Соломон! А я Зинон, все называют меня Важный. И если Соломон рекомендует, то я готов поторговаться. Чего ты хочешь?

Напористость купца смутила юношу.

— Хлопок, шерсть? Финики? Быть может масло или краски? Тебя послал хозяин? Верно?

— Я сам себе пока хозяин. Мне нужен шелк и самый лучший, самый дорогой. Но только сернов.[74] Я знаю толк, не вздумай сунуть византийскую подделку.

— Люблю прямых людей. Но только тихо… Шелк? Хорошо. Ты все, конечно, понимаешь.[75] Верно?

Роман почтительно кивнул. Он хорошо знал, что лишь немногие купцы осмеливались нарушать императорскую монополию. За торговлю шелком в обход византийской таможни грозила суровая кара. Молодой торговец понимал, на что осмеливался сам.

Зинон заглянул покупателю в глаза. Продолжил негромко и доверительно, поигрывая пальцами:

— Шелк я привез, такой как надо. Два дня мы задержались по дороге… Есть желтый, белый, индийского окраса. Имеется с узором и цветным шитьем. Серебряною нитью!

— Отлично.

— Сам увидишь: ткани превосходны. Война мешает. Достать товар совсем непросто. Цены, конечно, стали выше, — лукаво улыбнулся сириец, опуская голову. Показал жир на подбородке.

— Сасаниды не все дороги видно перекрыли, — приветливо ответил черноволосый парень. — Ест способы доставить?

— Конечно, есть! Но не без риска. Привез совсем немного, — замотал пухлыми руками Зинон, морща красноватое лицо. Растопырил по-деловому пальцы. — Из-за войны простые ткани теперь расходятся быстрей. Народ совсем стал нищий.

— Да, слышал разговоры… — печально заметил Роман.

Купец кивнул. Сделал понимающую мину. Подумал: «Парень, ты либо слишком умный, либо законченный осел. Весь город в ожидании войны. Что будет? Неизвестно. Но из Египта кораблей придет немного. Уж я то знаю. Хлеб нужно покупать, пока не дорожает! Я так и поступлю, а ты подохнешь в шелке, мальчишка. Что я не прав?»

— Достойный, посмотрим и обсудим цену?

— Пройдем сюда, мой друг. Да-да, сюда.

Они договорились.

5

Вечером на форуме Феодосия Роман повстречал знакомого башмачника.[76] Они нашли друг друга в тени ряда колонн, поодаль от величественной колонны императора в центре площади и арки с колоннами похожими на стволы пальм. Усыпанное мелкими облаками небо отражалось в искусственном водоеме. Суетились люди, шумно обменивались сплетнями и тихонько вели деловые разговоры.

— Оформлю вам бумаги! Письма! Завещания! Любые документы! — сипло кричал небрежно выбритый человек с синеватым носом.

— Хозяин нанимает…! — повторял кривоногий раб. Вращал головой, показывая то одно торчащее ухо, то другое.

Проходя второй раз под аркой императора, Роман заметил на вершинах колонн могучие руки Геракла. В трактире за стаканчиком вина башмачник рассказал ему подоспевшие к ночи новости.

— Как ты не слышал? Варвары уже грабят предместья Маркианополя. Идут к Сердике. Их видели и подле Одесса. Но наш Тиверий не отменит празднеств. Наоборот! На ипподроме завтра будут скачки. Поставят лучших лошадей. Наверно, победит опять Ипатий, тот одноглазый. Раздачи хлеба обещали сделать. Глядишь, дадут немного масла. Представляешь!

— На масло не надейся.

Башмачник изобразил недоумение на давно не бритом лице:

— Поглядим.

— Безумие! Какие скачки? Заделали бы лучше стены.

— Кто нам страшен?

— Так ты ведь говоришь…

Толстая женщина в истертом платье убрала остатки ужина с соседнего стола. Его быстро заняли несколько мужчин средних лет и пара разукрашенных надменных девиц. Приятели незаметно бросили оценивающие взгляды в сторону женщин. В духоте трактира тяжелый запах духов смешивался теперь с ароматом свежего хлеба, кислой смесью плохого вина и застарелого пота.

— Брось, Роман. Конечно, все взволнованы, но есть другие вести. Рассказывают: Феодот, мой теска, — горделиво уточнил широконосый башмачник, — разбил большие силы скифов. Рабов на днях прогонят через город. Их тысяч шесть! Изрублено — все десять. Гвардейцы говорили, что столько же в погоне истоптано конями и сброшено в Дунай.

— Все это враки! — наморщился Роман, от волнения теребя черные кудри. — Как ты можешь верить?

— Мне шлюхи в лупанарии «Звезда Терезы» рассказали, когда я им принес свою работу.[77] Ремешки, сандалии… Ты знаешь.

— Не понимаю.

— Что тебе не ясно?

Гул вокруг перебивал их голоса. Шумели не только в самом трактире. Нескончаемым потоком неслись звуки с улицы, проникая через зарешеченное окно.

— Феодот, так что это за вести? Не понимаю, варвары разбиты или они во Фракии повсюду? Маркианополь, ты сказал, штурмуют? Кошмар какой-то…

— Нет, просто видели их рядом. Понимаешь? Магистр разбил, наверное, не всех. Сам знаешь, сколько скифов расплодилось за Дунаем. Ай! Ладно.

Роман потер вспотевшие виски. Обустраиваясь в столице, он надеялся пожить в мире: без набегов варваров, без потрясений. Ему не нравились все эти противоречивые вести. «Возможно ли, что автократор не может защитить государственных границ? Разве нельзя обеспечить подданным покой? Ведь если мои планы провалятся, если поднимутся налоги, то я разорюсь! Я потеряю все то немногое, что имею. Господи пускай этого не случиться! Защити меня! Ведь я только-только все начинаю», — вздохнул он.

За одним из столов грубо загремели пьяные голоса:

Коней, коней и хлыст скорей! Хлещи коней и мчи скорей! Песка потоки подымай, резвей квадригой управляй, К победе приведет всегда фортуны легкая рука![78] От ипподрома до дворца несется слава молодца!

— Эй! Друг? — Феодот потеребил за плечо Романа.

— Задумался.

— Ты прямо на моих глазах вознесся до небес. Почти как святой. Покорай господь мое грешное тело и спаси мою чистую душу. Разве я неправ?

— Беспокоюсь, — вздохнул юноша.

— Ладно, уже…

Роман попробовал улыбнуться. Дурные мысли, тревога отступили, притаились, но не ушли. Покупая на все средства столько дорогого шелка, он крупно рисковал. «Что станет со всеми тюками ткани, что я припас? Верен ли мой расчет?» — такие вопросы он теперь задавал себе не находя разумного ответа. Стоило только ждать и молиться.

— Так как твой день? — облизнул губы Феодот.

— Благополучно. Вложил все средства. На старых тканях продержусь полгода, а дальше, если повезет, поправлю дело круто.

— Есть шанс разбогатеть? Ну, если повезет?

— Надеюсь.

— За это стоит выпить.

— За надежду? Или за богатство?

— Да за все сразу! Наливай!

Они допили вино.

— Еще бы надо…

— Нет! Хватит, — возразил Роман. — Пошли домой, а то напьемся.

Башмачник кивнул головой, с пьяной любовью впившись красными глазами в друга. Его совсем не радовало возвращение домой, к сварливой тетке и придирчивой сестре, которую он за глаза называл уродиной.

— Поднимайся! — настоял Роман.

Башмачник хотел взмолиться, но облизал губы и встал.

Когда они пробирались к выходу, юноша заметил, что вокруг все говорят только о варварах и войне. Ему опять стало тошно. Но он переборол свое возмущение, подумав: «Как бы там ни было, но мне должно повезти. Мне обязательно должно повезти. Христос, будь милостив ко мне!»

Магистр Фракии действительно разбил один отряд склавин. Он нашел варваров там, где ожидал. Их было много меньше, чем полагали римляне. Вместо основных сил Даврита, византийцы атаковали только незначительную часть скифов. В яростной схватке силы империи уничтожили шесть сотен врагов. Римляне захватили и отправили в столицу триста пленных. Соединив их с парой тысяч разряженных рабов, цезарь рассчитывал успокоить взбудораженный город, напомнив о несокрушимой силе римского оружия. От Феодота он ждал новых, подлинных побед.

6

Сосны давно расстались со снегом. Прощание с зимой отпраздновали люди в склавинских селениях и княжеском городище. Зазеленели луга. Крестьяне вспахали черную липкую от влаги землю, посеяли в нее зерна будущего урожая. Пробились и начали крепнуть молодые колосья.

Дети расположились недалеко от поля. Густая тень укрывала Амвросия и Идария от полуденного солнца. Ребята сидели на мягкой траве. Слушали певучие голоса птиц, шумный рокот насекомых, движения колышимых ветром колосьев.

— Смотри, Амвросий, это солид. Он из самой Византии. Отец привезет таких сотни, а этот он подарил мне, — добродушно расхвастался Идарий, вытягиваясь на душистой молодой траве. — Настоящий мужчина может не работать, а только есть и спать, когда у него много этого желтого металла. Или другого — серебра. Только одно дело останется для него — война.

Оторвавшись от забавного гула насекомых, Амвросий взял золотую монету из руки друга. На потертом грубом диске буквы все еще оставались отчетливыми.

— Феодора, — прочитал по слогам мальчик. Удивленно добавил: — Женщина!?

— Может это ваша римская богиня?

— Нет. У нас только один бог: Иисус. Он сделан из камня и стоит в больших храмах. Все люди опускаются перед ним на колени и произносят молитвы.

— Знаю, отец говорил. Вы считаете себя рабами бога. Позорное дело. Мы, склавины, чтим богов. Но мы не рабы, а свободные люди.

— Я так не считаю! — рассердился малыш.

— Кто такая эта Феодора?

— Феодора? — задумался Амвросий, разыскивая левой рукой травинку подлиней. — Не знаю такой святой. Кажется, так звали жену императора Юстиниана…

— Ух! Откуда тебе известно? — вытаращил глаза сын кузнеца.

— Валент говорил, — скромно признался мальчик, ощущая переполнявшую его гордость. — Он как-то засиделся с Рывой и готами. Это еще до похода было. Всю ночь они болтали про Византию, императоров, города. Сколько же он знает об этом!

— Ты не уснул от скуки?

— Нет! Я сам уже прочел об этом кое-что.

— Как на монете?

— Да. Гай Светоний Транквилл, — гордо произнес Амвросий.[79] — Он написал книгу о цезарях, которую дал мне Валент. В ней есть рассказы обо всех императорах Рима, о том, как они жили и чего желали достичь.

— Язык сломаешь, — проворчал Идарий. — Пойдем лучше дальше, в селение. Познакомлю тебя кое с кем…

— Пойдем, — согласился Амвросий, обрадованный, что не придется рассказывать о книге, в которой он ничего не понимал, а лишь мог разобрать отдельные фразы.

Прошагав мимо зеленого от всходов поля, дети вышли к селению. В тепле воздуха стали уловимы животные запахи двора, едкие привычные ароматы. Невысокая бревенчатая ограда отделяла поселение от остального мира. Поблизости в роще паслись молодые свиньи. Похрапывая, они отыскивали розовыми носами желуди. Несколько мальчишек в льняных рубахах и без штанов лениво следили за происходящим, развалившись под дубом. Ветки его укрывали их от солнца. С другой стороны селения тянулись огороды. За ними о чем-то шумно спорили две женщины.

«Сельская идиллия», — вспомнилось Амвросию насмешливое выражение Валента. Римлянин любил посмеяться над простой жизнью общинников-склавин. Но слова его обращались лишь к немногим, наиболее близким людям. Слышал их и мальчик.

Пятнистый пес с влажными глазами выбежал им навстречу.

— Старый знакомый! — закричал Идарий, размахивая руками.

Пес радостно залаял. За дубовым частоколом подали голоса другие собаки. Ветер мягкой волной пробежал по листьям ближайших деревьев. Теплый воздух качнулся. Приятно проплыл по волосам.

— А трудно это читать и говорить на языке римлян? — полюбопытствовал сын кузнеца. — Нравится тебе это дело?

Амвросий почесал за ухом. Изучение букв не казалось ему чем-то интересным, а читать он мог только с большим трудом. Подумав, он сказал:

— Нравится? Нет. Но Валент утверждает, что если я римлянин, то должен знать свой язык. Это всегда пригодится.

— Понятно, — процедил Идарий. — И откуда на свете столько языков!?

— Наверное, все дело в вавилонской башне, — робко сообщил Амвросий. — Не нужно было людям ее строить, тогда и говорили бы все на одном языке.

— Чего? — вытаращил глаза юный склавин.

— Так мне объяснил Валент. Правда, он при этом все время смеялся, а что такое «вавилонская башня» я еще не знаю. Может мне завтра удастся спросить. Хорошо бы с этим разобраться.

— Ты, как только узнаешь, обязательно мне расскажи. Жуть как интересно понять, откуда взялось столько языков и почему все люди не говорят нормально, как мы, склавины.

Юный римлянин пообещал другу так и сделать.

— Сейчас я познакомлю тебя с моим приятелем. Еще зимой хотел, да он к нам не выбирался часто. Идем! — скомандовал Идарий.

Миновав ворота, мальчики подошли к одному из невысоких домов. Собака, виляя хвостом, бежала за ними. Перед грубо сколоченной дверью одной из землянок дети остановились.

— Эй, Деян, выходи! Хватит спать! — закричал Идарий.

— Кто шумит! — басом отозвалось из жилища.

«Как это он разговаривает таким голосом, как взрослый?» — задумался Амвросий.

Под ногами топтались куры. Разыскивали корм. Невдалеке с опаской поглядывая на ребят, расхаживал гордый петух. Пес равнодушно лежал в пыли.

— Свои! Не узнал, что ли?

— Иду, — снова отозвался бас, вслед за которым показался крепкий парнишка лет тринадцати.

Дверь заскрипела закрываясь.

— Опять спишь? — спросил Идарий.

— Сплю, — пробасил паренек.

Он был светловолосым, в льняной рубахе и широких штанах. На ногах у него были плетенные из лозы башмаки — лапти. Лицо мальчика светилось веснушками. Нос выпирал горбинкой, а рот казался до округлости толстогубым как мало у кого из склавин.

— Я Амвросий! Привет тебе, Деян! — гордо приветствовал нового знакомого маленький римлянин, как учил его Валент.

— Это хорошо. Мне Идарий про тебя рассказывал. Говорил: ты римлянин. И тебе привет! Пускай тебя боги защищают.

— Привет! Привет! — передразнил мальчиков сын кузнеца. — Ты пойдешь с нами смотреть пещеру?

— А ты птицу бить будешь, а то я не попаду… Тогда пойду.

— Буду и вас научу! — важно произнес Идарий, хлопнув рукой по висевшему на поясе колчану. — Пошли!

У тропинки ведущей к лесу мальчики повстречали худенькую белокурую девочку, гнавшую стаю гусей. Позади ребят тянулись поля и луга, заросшие высокой травой. Еще дальше за плечами осталась река, дальше которой возвышалось городище Магуры.

— Куда это ты, Деян? — спросила она, низко опустив тонкие бровки на светло-голубые глаза. Сверкнула сердитыми искорками.

— Гони своих гусей, Дельфина. По делу я.

— Нет у тебя дела. Тебе отец приказал мешки чинить, а ты куда?

— По делу, — ответил мальчик, надувая и без того толстые губы. — Не видела ты меня. Ясно!?

— Как не видела? — не обращая внимания на окружающих, возмутилась малышка. Щечки ее зарумянились, а изящные губки сложились бантиком от недовольства.

— Скажи, за лозой ушел. Черемуху хорошую искать буду. Для корзин, а мешки я завтра дочиню.

— Скажу! — неодобрительно произнесла девочка. Мотнула пышными косами и погнала крикливых птиц дальше.

7

Чистый ручей помог детям напиться прохладной воды. Пользуясь остановкой, Идарий объяснил друзьям, как нужно целиться, чтобы попасть, и как чувствовать ветер.

На сырой траве не хотелось сидеть. Ребята стояли, всматриваясь в черную глубину леса. Они не боялись его. Лес был для них родным, близким существом, таившим не только опасности, но и открытия, радости, а с ними опыт настоящих мужчин.

— Сестра она тебе? — полюбопытствовал Амвросий, неловко сбрасывая с рукава зеленого клопа.

— Сестра, — подтвердил Деян. — У меня их три! Две белобрысых, одна русая, как я.

— Красивая! — выдал свои впечатления собеседник.

— Смотри не влюбись, римлянин. Вредина она. Уж я то знаю.

Мальчик покраснел, но ничего не ответил. Дерзкий взгляд и смелые жесты девочки не выходили у него из головы. Голубые глаза ее казались отражением чистого неба. Амвросию почему-то захотелось снова увидеть Дельфину. «Может, я и правда влюбился?» — подумал он.

— Дальше пойдем?

— Пойдем, — басом подержал Деян. Отмахнулся от назойливых насекомых.

Лиственные деревья быстро кончились. Начался подъем. Зелени на земле становилось меньше. Исчезли папоротники и низкие травы. Ребята вошли в хвойный лес. Захрустели еловые ветки под ногами мальчишек.

— Охотиться будем дальше. Сейчас самое время глухарей бить. Главное не спугнуть. Ясно?

— Ясно, — подтвердили спутники.

— Точно брачный сезон не прошел? — спросил Деян.

— Я глухаря и с сотни шагов поразить могу! Все повадки знаю, — похвастался Идарий. — Сейчас самое время для охоты.

— Это мы увидим, — тихонько усмехнулся Деян. Подмигнул Амвросию, легонько толкая его локтем. — Поглядим, чего слова то стоят.

— Отец говорит, что глухарей нужно бить не сразу, как они голосить начинают, а попозже. Пускай после зимы немного откормятся.

Высокие хвойные деревья косматыми ветками прятали от человеческих глаз свет. Изредка попадались белые и нежно-голубые цветы, свежая и прошлогодняя трава. На желтой игольчатой земле чернели старые шишки.

— Погодите! — скомандовал Идарий. Жестом остановил друзей, шагавших позади. — Вон туда сперва надо.

— Чего? Куда завел то? — не сообразил Деян. — Серну что ли увидал? Так это крупновато будет…

— Тише! К Лешему, говорю. Стрелы благословить, — объяснил юный охотник. — Вон туда, за тот камень, а потом прямо и выйдем к святилищу.

Ребята пошли за ним. Через некоторое время они вышли к обнесенному невысокой изгородью святилищу Лешего. Рядом с высоким идолом, вытесанным из толстого дерева, стояло несколько фигур поменьше. Услышав шаги, на встречу детям вышел седой волхв.[80]

— Здравствуй, мудрый отец! — поприветствовал жреца Идарий.

— Многие годы доноси до нас голос богов! — взволнованно сказали Амвросий и Деян. Маленький римлянин все старался делать как полагалось.

— Да защитит вас Леший, дарующий нам мясо, ягоды и грибы, мудрый и строгий, — ответил старик. — Ты собрался на охоту, Идарий? Вы все?

— Да, мы хотим подстрелить глухаря, а если повезет то и пару.

— Идем. Попросим помощи лесного духа.

Вместе с волхвом дети подошли к грозному идолу, из которого торчали молодые ветви. Убирать их до осени было нельзя.

— Хозяин леса, хранитель загадок и мудростей вечных перемен, будь добр к тем, кто пришел к тебе с почтением в сердце. Не будь переменчив к нам в своей милости, как ты переменчив во внешности. Будь великаном, чтобы защитить нас и меньше куста, чтобы помочь нам найти дорогу. Мы же расчешем твои длинные волосы пшеничным гребнем. Открой в милости свои зеленые глаза, могучий дух!

С ужасом и почтением смотрели дети на кумира, на лице которого не имелось ни ресниц, ни бровей.

— Идарий, поднеси свои дары.

Мальчик вынул из наплечной льняной сумки гость пшеничных зерен и неспешно высыпал их в древесную чашу перед фигурой божества. Потом поклонился и вынул из колчана несколько стрел. Поднес их к идолу со словами:

— Благослови мои стрелы и дай твердость моей руке в своих владениях, добром воздай за добро и не щади за обиду. Входя в лес, я уважаю твои законы. Ни я, ни друзья мои не причинят лесу вреда. Помоги нам в охоте и дай с добычей вернуться домой.

— Дух не обидит тебя, Идарий и твоих друзей. Замкнутой четы вам не создаст, — властно сказал волхв. — Ступайте. Помните свой путь и возвращайтесь той же дорогой. Леший поможет вам, если вы сами не начнете неосторожно кружить в его владениях.

— Спасибо тебе, мудрый отец, — простились с волхвом ребята.

Вновь зашуршали под ногами иголки.

— О какой замкнутой черте говорил жрец? — поинтересовался Амвросий. Эти слова волхва казались ему самыми непонятными.

— Леший не любит неосторожных. Он может создать магический круг. Из него, сколько не мечись, не вырваться. Всюду будет только лес и лес. Даже если лесной дух решит пошалить, нужно быть спокойным и рассудительным, иначе не переступить замкнутую черту. Еще леший любит подарки, и когда его вслух благодарят или просят помочь.

— Пряники любит, хлеб, — уточнил Деян.

Через некоторое время ребята подошли к длинному зеленому оврагу. Лучи солнца обильней проникали сюда.

— Месяца не пройдет тут ягод будет, что в озере воды, — сказал Деян. Охватил воздух широким жестом.

— А, каких? Каких ягод?

— Разных, много их…

— Теперь тише идите! — скомандовал Идарий.

Пройдя по краю оврага шагов двести, дети услышали странное пение.

— Еще немного, — прошептал сын кузнеца.

Через некоторое время мальчики увидели вдали на освещенной солнцем ветке крупную птицу. Не обращая внимания на появление людей, птица пронзительно голосила, временами делая перерывы.

— Глухарь, я его еще до оврага услышал, — едва уловимо похвастался Идарий.

— Что? — не разобрал Амвросий.

— Теперь бы не упустить и можно идти к нашей пещере, — облизнулся Деян. — Я и соли и трав захватил. У меня и хлебушек имеется. Только бы не упустить, а то тогда охотились и ничего не добыли…

— Тихо! — зашипел Идарий. — Смотрите не шевелитесь.

Мальчики замерли, а юный охотник начал медленно пробираться к дереву, где сидела птица. Он осторожно ступал по земле, делая остановки лишь когда песня глухаря затихала. Как только птица вновь начинала голосить, мальчик осторожно шел вперед. На изготовке он держал лук и стрелу.

Птица пела, не замечая ничего, когда Идарий с небольшой дистанции спустил тетиву. Стрела вихрем промчалась в воздухе. Врезалась в крупное тело глухаря. Подняв крылья, жертва попыталась спастись, но тут же с хрипом рухнула вниз.

— Спасибо тебе, Леший! — заорал Деян, так словно это он только что меткой стрелой поразил дичь.

— Амвросий, помогай! — позвал друга охотник.

Глухарь еще бился на земле.

8

Пещера, возле которой дети разожгли огонь, врастала своим входом в камень невысокой горы, покрытой низкими деревьями: хвойными и лиственными. Вокруг тоже зеленел лес.

Выпотрошив и ободрав птицу, мальчики насадили ее на деревянный вертел. Не переставая облизываться, Деян натаскал целую гору веток. Животы ребят урчали от голода. Стоявшее высоко солнце озаряло счастливые лица охотников.

— Почему волхвов так называют? — спросил Амвросий.

— Это из-за того, что они умеют превращаться в волков, — важно подняв палец, уточнил Деян. — Волхв от слова «волк». Иной раз обиды волхву не причиняй. Зверем накажет.

— Глупости, — возразил Идарий.

— Тогда почему?

— Не знаю. Ты лучше скажи, куда девалась половина вашей деревни? — сменил тему маленький охотник. Поковырял палкой в углях.

— Не понимаешь, что ли? Ну!? Ушла на новые земли, с князем, — удивился Деян. — Сам ведь знаешь?

— Интересно, что сейчас делают наши воины?

— Воюют, чего еще то… — вновь облизнулся Деян. На любые вопросы имелись у него простые ответы.

— Может быть, они сейчас тоже жарят глухаря? — предположил Амвросий.

— Ага! — усмехнулся Деян. — Пускай пока другие глухаря жарят, мы его поедим. Так нам больше достанется.

— Кажется готово, вынимайте ножи! — радостно сообщил маленький римлянин, которому поручили готовку птицы.

Дичь пахла дымом и свежестью. Румяные бока птицы выглядели аппетитно. Мясо глухаря оказалось жестким, но сочным. Обгладывая косточки и дожаривая отдельные куски, ребята просидели у костра до заката.

— У пещеры — это наше с Деяном место. Теперь оно и твое тоже. Только никому, смотри, не проболтайся. Днем здесь хорошо, а ночью лучше в пещере спать. Там теплей. Но вход узкий, так что костер не разжечь. Его не всякий со стороны заметит.

— Ты про огонь?

— Нет. Вход, говорю.

— Только надо всем вместе спать, а то замерзнем, — добавил Деян, с чавканьем обгрызая шею глухаря.

— Завтра будете учиться стрелять и делать луки. Пойдем на север, обогнув гору. Там больше дичи и есть деревья для луков подходящие. Лук нужно из ясеня мастерить. Стрелами поделюсь. Их потом научу делать, когда вы ко мне в кузницу придете. Веток надо еще нарезать…

— Это все верно, — пробурчал Деян. Бросил в костер очередную кость. Рыгнул.

— Ножи взяли? — зачем-то спросил Идарий.

Амвросий показал лезвие своего ножа, почти горизонтально висевшего на поясе. Деян вынул свой. Блеснул лезвием.

— Взяли, взяли…

— Без хороших ножей стрел не смастерить.

— Ты многое знаешь, Идарий. Объясни мне, отчего у Ирины так начал расти живот? — неожиданно поинтересовался Амвросий, завороженный тем, сколько всяких важных мыслей спрятано в голове его друга.

— Ну, ты даешь! — удивился Деян. — Это же, как с овечками или другими тварями.

— То самое? — удивился римлянин.

— Ну, нет, наверное, она одна съела целого кабана, — сострил Идарий.

— Ага, кабана! — добавил Деян.

Шутники покатились со смеху, вогнав Амвросия в краску.

— Это ты у Валента, спроси, чего у Ирины живот вырос! — опять сострил Идарий. — Он же с ней миловался-целовался.

Разинув рот, Деян дико захохотал.

— Хватит уже! — отрезал Амвросий.

— У Ирины, это у вашей рабыни? — переспросил сын кузнеца.

— Да.

— Так всегда случается, когда мужчина и женщина много спят вместе. Велес дарит им детей, как он помогает вырастать хлебу или нестись курам. Таковы законы этого бога. Просто это.

— Моя мать говорит, что это не Велес, а Макошь делает.[81] Иначе, зачем девушки кидают для нее пряжу в колодцы?

— Тогда уж Лада, — возразил Идарий. — Может и ее дочь Леля тоже.[82] Без матери Лады не бывает брачного сговора. Она помогает ребенку появиться на свет. Леля бережет весенние всходы, сохраняя нам урожай. Без ее милости никто не появляется на свет.

— Валент, говорит…

— Твой отец угодил сразу двум богиням, — засмеялся Идарий.

Деян поддержал его бодрым хохотом, снова широко раскрыв ненасытный рот.

Пальцы маленького римлянина до боли собрались в крепкие кулаки. Искорки ярости в глазах воспламенили все тело Амвросия. Он сердито посмотрел на задевших его друзей. Уста плотно сжались. Рассерженный ребенок молчал. Он был готов броситься на обидчиков, дай они снова хоть малейший повод.

Идарий проглотил смех. Одернул друга, что-то невнятно промычавшего в ответ. Юные склавины настороженно смотрели на рассерженного ими товарища.

— Извини нас, — размеренно сказал Идарий. — Мы смеемся не над тобой. Нам лишь кажется непривычным, что кто-то не знает древних богов и обычаев.

— Хорошо, — улыбнулся Амвросий. — Вы мои друзья.

— Благослови нас, Перун! Во всяком деле будем вместе.

— Давайте дожарим оставшиеся куски и пойдем спать, — предложил Деян.

Снова от жара углей зашипело мясо.

— Ты сейчас похож на волчонка, взъерошенного и дикого, словно убежавшего от матери-волчицы на свободу. Когда вырастешь, будешь настоящим волком, — сказал Идарий.

— А кем ты станешь? — полюбопытствовал Деян, облизнув жирные пальцы.

— Я буду охотником, — ответил юный стрелок.

9

Топот утомлял слух. Тоскливые голоса изредка тянули походные песни. Хрипло переговаривались римские солдаты. Пыль сгущала воздух, делая его неприятным и горьким.

— Утром я видел убегающих пастухов, — заметил Фока. — Они были с посохами, но без овец и не очень стремились повстречать нас. Такие оборванные ребята.

— Может они боялись, что мы поджарим всех коз и барашков в округе? — полюбопытствовал Констант, тоже имевший чин десятника. — Или это были просто трусливые рабы?

— Трусливые рабы? Нет. Будь они колоны или рабы не важно. С тех пор, как скифы воюют в империи многие простолюдины на их стороне. Это могли быть разведчики варваров.

— Чего нам беспокоится, Фока!?

— Недалеко склавины, — предположил рыжий десятник. — Дальше двинемся, всех могут изрубить. Вон лес. Кто знает, что нас не свалят дождем дротиков и камней, пройди мы еще немного?

— Матерь божья! Чего ты ворчишь как побитый пес, наевшийся своей шерсти, — огрызнулся сотник, вмешиваясь в разговор. — Ничего ни случится. По краям колонны выставлены конные дозоры. Разведчики говорят: варваров в округе нет. Наш командующий опытен и совсем не глуп. Хвала Иисусу! Завтра настигнем скифов и дадим бой. Им не убежать!

Фока почесал рыжую бороду и ничего не ответил. Только его ноздри болезненно дрогнули, втянув воздух. «Будь ты проклят тупой болтун!» — огрызнулся он в мыслях.

Длинной колонной римляне шли на Даврита. Растянувшись на десяток миль, армия Фракии, усиленная пограничными частями и федератами лениво ползла, подобно гигантской змее.[83] Усталые люди щурились от ярких лучей, медленно ступая по каменистой земле. То рыжая, то серая пыль сопровождала их, стараясь забраться поглубже в горло.

— Скажи Фока, а как ты добился нашего перевода в полевые войска? — спросил старый солдат с косматыми седыми усами и глазами обезумевшей рыбы.

— Просто я пригрозил магистру распространить волю цезаря гораздо шире, чем он надеялся. Он все хорошо понял, прочтя мое письмо. Лучше сделать то, что император уже повелел, чем ждать пока вся граница потребует денег.

— Так ведь ты не умеешь писать?

— Так я ничего и не писал.

Старик захихикал. Потом вытер со лба пот рукавом и сказал:

— Молодец ты, Фока!

Разные слухи ходили в приграничном селении. Одни говаривали, что Фока с приятелями подбросил командующему силами Фракии письмо с угрозой поднять большой мятеж, если требования солдат не будут удовлетворены или начальство вдруг примется искать виноватых. Другие крестились и уверяли: все это бабьи сказки, государство само проявило щедрость к военным людям. Об истинном легко было догадаться, хотя никто не желал его признавать.

— Тоска… — выдохнул рыжебородый десятник.

— Пойду к своим парням, — попрощался Констант.

Воины устало ступали дальше. Шуршала и пылилась земля. Слева от колонны зеленел лес, покрывавший возвышенности; справа — шептали на ветру зеленые склоны. Большие камни украшали их то здесь, то там.

— Разве это дорога? — проворчал старый солдат. Рыбьи глаза его пополнились желтоватой влагой.

— Ты прав, — задумчиво ответил рыжий десятник.

Легкий ветер играл молодой травой, заставлял шелестеть деревья, помогал людям легче дышать. Византийская армия была на марше четыре дня. В минувший вечер солдатам объявили приказ магистра двигаться в полном вооружении. Незадолго до этого произошла стычка у одного селения, в котором засела шайка варваров. Склавины забросали дротиками пеший отряд, не ожидавший встречи с врагом.

Фока утомленно оглядел своих воинов. Затем, поднеся руку к шлему, принялся разглядывать горы. Солнце больше не раздражало его. Мешаясь с серыми глыбами, деревья росли местами редкими группами, местами густо, превращаясь в непролазный сосновый лес. Фока потер пальцами лоб, размазывая желтую пыль.

— Слышишь меня, кум! — окликнул он старика.

— Да, командир.

— Вот что, Орест, скажи моим людям: как только скифы нападут надо бежать в лес и спасать свои шкуры. Подыхать нам тут нечего. Посмотри сам. Наши дозоры по левому флангу черт знает где. Куда подевалась половина конницы, в голове не укладывается…

— Не разумно идем, — подтвердил ветеран.

— Вон тот отряд вообще в ста шагах от нас движется. Варвары наверняка обрушатся с левой стороны. Колонна растянута неимоверно. Легче всего врагу напасть с головы и хвоста, всюду в лесу склавин нет. Вырваться можно.

— Что ты Фока! Спаси нас Христос!

— Передай, как я сказал. Но никому лишнему. Когда варвары нападут все побегут вниз от атаки и, наверняка, достанутся их коннице. Если спокойно дойдем до поместья, передай парням, что…

Всадник, промчавшийся сквозь разбредшихся солдат, неожиданно прервал Фоку.

Рыжебородый сощурился, старясь разглядеть, что происходит впереди.

— Голоса! Кричат! — испуганно пробубнил молодой воин.

— Слышу! — отрезал десятник. Подумал: «Неужто угадал?»

Колонна ожила, наполнившись гулом:

— Варвары! Скифы напали! Окружают! Конница бежит!

Вновь появился всадник. Его остановили, поймав коня под уздцы.

— Говори, что случилось!? — закричал сотник.

— Скифы атакуют… В голове колонны… Таксиархия Святого Петра… Наши пробились с той, стороны холма… Там готы, гепиды… Пусти… Бой!

— Что мне делать? — завопил сотник. — Где наш трибун!? Не бежать! Я все сейчас узнаю. Дайте мне коня! Слушайте Фоку! Не бежать! Всем стоят здесь, трусливые твари!

Паника усиливалась на глазах. Шум нарастал.

— Строиться в линию! — скомандовал Фока, оглядываясь на уходящего командира. — В линию, я сказал! Марк, подгони сюда тех парней.

Солдаты переговаривались:

— Что мы будем делать? Где наша конница? Откуда здесь варвары? Нас предали! Продали? Надо бежать пока не добрались до нас! Куда? Вниз?

Меч десятника блеснул на солнце.

— На врага! — заревел он, уводя две сотни людей вверх по склону.

— Скифы! Конные скифы нас отрезали! Магистр бежал! Конница уходит! Там тысячи гуннов! Бежим! — донеслось до ушей Фоки. За его плечами многие поворачивали и устремлялись обратно. Вместе с потоком других солдат они, бросая все лишнее, как обезумевшие неслись вниз.

Десяток дротиков ударил в самую гущу отряда Фоки.

— Их здесь мало! В низине нас всех убьют! — подбодрил людей командир, мысленно повторяя слова молитвы.

Колонна уже рассыпалась и бежала. Попытки перестроиться не удавались. Командование слишком поздно поняло, что происходит. Начальников тоже охватил страх. Все потеряло смысл. Неуправляемая масса плыла по земле, ревя от ужаса и боли.

Воины Фоки рубились на горе. Склавин оказалось немного, не более двадцати. Оглядываясь, десятник видел, как всадники убивают тех, кто не последовал за ним. Варварские конные отряды кружились, врезались в беспомощную массу людей. Воины падали от ударов мечей и копий, кричали, сдавались или умирали. Рыжий десятник с ужасом понял: большая часть армии Фракии будет сегодня уничтожена. Он мысленно выругался.

Римляне перебили раненых склавин. Собирали своих пострадавших.

— Орест, я охрип! — прошипел Фока. — Быстро уходим в лес, повтори всем! Всех варваров порубили, никто не ушел?

— Да, господин! — с гордостью подтвердил старик.

— Не называй меня так, — прохрипел десятник. — Я только лишь спас наши жизни.

— Это немало! — возразил чернобородый воин. — Наш магистр чересчур спешил разгромить врага. Навозная голова! Он забыл, что варварам тоже не терпится нас перебить.

— Тогда будем жить и поглядим, что станет, — ответил Фока.

10

Амвросий пускал стрелу за стрелой. Все они втыкались в дерево, но не попадали в цель. Только одна стрела торчала в мишени, очерченной белым кругом на коре. Это была стрела Идария. Он насмешливо поигрывал тетивой.

— Что? — сердито спросил маленький римлянин, ожидая насмешки.

— Ничего, — спокойно ответил друг. — Ты неправильно держишь лук, неправильно целишься, а хуже всего — боишься. Поэтому твои стрелы истыкали все вокруг, но в цель не угодили.

Амвросий нахмурился. Не признать правоты Идария было нельзя.

— Смотри.

Сын кузнеца показал, как нужно ставить ноги. Упер их твердо. Потянул из колчана стрелу. Установил ее на тетиву. Пальцы его сжались на дуге лука. Он натянул тугую жилу. Понюхал ветер. Прицелился. Глухо пропела тетива. Стрела вонзилась точно в цель, рядом с другой стрелой.

— Глубоко вошла, — важно заключил Деян, невдалеке отдыхавший в тени граба. — Молодец. Глубже чем первую вогнал.

Амвросий сделал равнодушное лицо.

— Ну? Твоя очередь.

Маленький римлянин достал из колчана новую стрелу.

— Хороший лучник со ста шагов попасть может.

— Это ты врешь!? — не поверил Деян.

Идарий отмахнулся.

— Так ты и в птицу посреди неба попадешь!? — не унимался юный общинник. — Ну не верю я. Вот, что с тридцати шагов попасть можно, вот в это верю. А?

Сын кузнеца понял что переборщил. Начал оправдываться, не меняя гордого тона:

— Это если ветра нет. Если цель неподвижна. Лук хороший нужен и рука сильная. Без этого не выйдет.

— То-то! — пробасил Деян. Поднялся с травы.

Амвросий выстрелил. Промахнулся.

— Дротик, он ничем не хуже, — заключил Деян.

— Хуже!

— Тебе как знать?

— Известно.

— Проверим?

— Нечего тут проверять. Хуже и все.

Маленький римлянин опять спустил тетиву. Стрела угодила рядом с белым кругом. Вошла неглубоко. Радостно мальчик подбросил лук. Поймал его за рукометь на лету.

— Мастак, — похвалил друга Деян.

— Да, молодец.

Деян схватил с земли один из дротиков. Метнул с плеча. Просвистев, снаряд угодил в дерево с мишенью. Воткнулся он рядом со стрелой римлянина.

— Видали?

— Не хуже, — согласился Амвросий. Кивнул головой, опуская лук.

— Стрелы наши смотри не поломай, — проворчал Идарий, недовольный, что его опять посрамили.

Ребята подошли к деревьям. Вынули стрелы и два дротика.

— За каштанами надо сходить. Проголодаемся скоро, — сказал Деян, выпрямляя камнем на стволе бука наконечник дротика.

— Не дозрели еще, — возразил Идарий. Почесал левую щеку исцарапанную вчера ветками.

— Вот я и погляжу! Амвросий, пойдешь со мной?

— Может, зря…

— Думаешь, ты все про лес знаешь?

— Все один Леший ведает.

— Вот он мне давеча и подсказал, где каштаны дозрели. Идем?

Маленький римлянин пожал плечами. Ему очень хотелось пойти. Он только не хотел обидеть Идария, так некстати разворчавшегося сегодня. «Ведь оба лучше меня. Оба хороши. Деян как дротиком точно бьет! Идарий — стрелой. И чего они друг друга задирают? Зачем?» — не понимал мальчик. Ему хотелось учиться у обоих, с обоих брать пример.

— Отпустишь нас, друг? — примирительно попросил Деян.

— Топайте! А я костер разожгу. Веток кругом полно. Может вам и впрямь повезет? — неожиданно согласился молодой стрелок. Улыбнулся счастливо. Мотнул нестриженной русой головой.

— Добро, братишка! — засиял всеми веснушками Деян.

— Мы быстро, — весело уточнил Амвросий.

Двое товарищей зашагали по дикой тропинке. Идарий помахал им пучком стрел. Они прокричали ему что-то в ответ. Возле старого раздвоенного дуба юный склавин огляделся. Ткнул пальцем направо. Новая тропа вывела их к нескольким каштановым деревьям. Плодов набрали немного. Деян отбирал их сидя на ветке. Зеленые каштаны оставлял. Спелые — сбрасывал вниз. Амвросий собирал их в холщовую сумку, один за другим.

— Хватит? — пробасил с дерева Деян.

— Полмешка.

— Половина дрянь… Зелени много… Ладно, хватит!

Веснушчатый парнишка проворно соскочил вниз. Заглянул в сумку. Улыбнулся хитро. Шмыгнул носом. Протянул:

— Пойдет. Ничего еще.

Они двинулись обратно. Казалось, зелень листвы остужала горячий воздух. Жаркая часть года подходила к концу. Приближалось время собирать урожай. Уже желтели на полях колосья.

— Рановато еще для каштанов, — признался Деян. Почесал горбинку на носу. Прищурился. Покачал головой. — Мало их пока…

Амвросий вытянул шею. Отогнал со лба темно-русые пряди.

— Поесть нам достанет?

— Достанет… Чего там… Напечем!

Они снова побрели по старой тропе.

— Стой! — закричал Деян.

Амвросий резко остановился. В нескольких шагах от него шипела змея. Мальчик попятился. Друзья оказались рядом. Голубовато-серая змея ползла, извиваясь, к траве через тропу.

— Не уйдешь, гад, — прорычал Деян.

Юный склавин вынул дротик из заплечного колчана. Амвросий сделал еще один осторожный шаг назад. Опасность была велика. Укус ядовитой змеи мог оказаться смертельным.

— Не боись, — шепнул ему друг.

— Защити нас Хорс!

Деян устремил острие оружия на гадюку. Она опять зашипела. Поползла в сторону. Он медленно преследовал ее дротиком. Потом резко толкнул его. Тело змеи оказалось пробито насквозь. Гадюка была приколота к земле. Она отчаянно дернулась, теряя кровь.

— Все, — выдохнул охотник.

Амвросий перекрестился.

— Добрый знак. Теперь нам большая удача будет.

11

Черные клубы тянулись к небу на горизонте.

— Что это там горит? — спросил цезарь Тиверий. Указал богато украшенной рукой в сторону очагов поднимающегося дыма.

— Моя вилла надо думать, божественный, — робко произнес стареющий патриций, подойдя к зубцу стены.[84] — Ох-ох-ох! Сколько там было всего…

Никто из свиты императора не засмеялся. Вдалеке, за стенами Константинополя горела ни одна вилла. Высокий и статный Тиверий продолжал всматриваться в даль. Чистое лицо его приобрело мрачный оттенок. Даже драгоценные камни в диадеме померкли.

— Аркадий, друг мой, — мягко позвал цезарь, своего любимца.

— Да, мой мудрый государь! Я здесь.

— Я посылал за тобой, — беспокойно сказал Тиверий. Оглядел окружавшую его свиту. Увидел Аркадия. Улыбнулся.

— Божественный, посмотри! — окликнул цезаря начальник гвардейцев.

Воины его рассыпались по стене в дорогих одеждах как жемчужины из дворцовой сокровищницы. Лица придворных солдат были холодны, но не воинственны.

Император тревожно оторвал взгляд от трепетно улыбающегося Аркадия. Облака пыли плыли по земле, огибая зеленые сады и светлые пятна выбеленных построек. День был удивительно светел.

— Что это? — прошептал с тревогой префект столицы. Двое слуг в розовых одеждах поддерживали его по бокам. Холодное от белизны лицо чиновника печально выделялось на фоне грузного тела. Он был болен и поправлялся. Ходили слухи об отравлении.

— Конница? Что это? Авары на стороне скифов? — вторили ему голоса придворных. — Может, это наша армия прорвалась к столице?

— Объясните мне! — приказал Тиверий, нервно поглаживая мягкую ткань туники. Края красивых полноватых губ опустились.

Придворные зашептались, а военные чины гвардии предпочли отойти в тень.

— Это не могут быть авары. Они не сражаются на стороне склавин, — первым нашелся Аркадий, угодливо поклонившись повелителю.

— Гуннов у варваров не может быть столько, — уверенно заметил трибун одной из схол, весь сверкающий от позолоты доспехов.[85]

— Да-да, божественный! Это не гунны, — закивали головами и зазвенели золотыми украшениями придворные.

— Это мне ясно, — мягко развел прямые ладони Тиверий.

— Это твои табуны, император! — твердо произнес комес эскувитов Максим, сорокалетний широкоплечий мужчина с тонко завитой черной бородой.[86] — Похоже, варвары добрались до государственных конных заводов.

— Почему же их никто не остановит!? Где наша фракийская армия? Где этот Феодот, который мне клялся, что варварский король будет в цепях лежать у моих ног, — развел руками цезарь. Покачал изящной головой.

— Наши войска сейчас в Иллирии, — сказал Аркадий.

— Они измотаны. Часть армии истреблена в засадах, — добавил комес Максим. — Столько месяцев… Чудо, что мы еще имеем силы на западе. Низкий люд продался скифам. Плебс открывает им ворота городов, показывает тропы, вливается в варварские шайки. Феодот пополняет силы лангобардами, зачисленными в федераты. Но раньше осени он не пробьется к нам.

— Язычники по всюду грабят храмы, — сквозь косматую белую бороду процедил патриарх Константинополя.[87] — Бесчисленно убито служителей Христа. До осени так будет продолжаться?

— До осени, святой отец! И до зимы, — отрезал Максим, брови которого опустились как черные крылья. — И столько, сколько нужно.

— Монофизит! — возмутился патриарх.[88]

— Не горячитесь, — вмешался Аркадий. — Мы в безопасности. В столице много войск. В Константинополь варваров не пустим. Повсюду караулы. Стены в порядке. Их укрепили и отлично стерегут.

— Послушайте Аркадия, — добавил император. Округлые щеки его заиграли румянцем. — Не нужно споров. Все христиане братья, а мир меж них угоден богу. Не станем подрожать Диоклетиану, преследуя христиан.

— Господь спасет все верующие души! — важно произнес патриарх.

Придворные перекрестились. Страхи, а не слова внушали религиозность. Склавины были всюду. Владения Византии они уже считали собственной землей. Десятками шли вести о падении городов и крепостей. Войска империи терпели неудачи. Чиновники бежали. Богатые именья разорялись сотнями. Горели виллы уже у самих стен Константинополя. Длинные стены, оберегающие подступы к столице, не удалось удержать.[89] Их оставили в ужасе от внезапной ночной атаки.

— Все удалитесь, останься ты Максим и ты Аркадий, — мягко распорядился цезарь. — Савва, прикажи позвать племянника Иоанна из Амастрида…

— Андроника, — подсказал Максим.

— Андроника. Который… В каком он ранге? — попытался вспомнить император, но потом резко сменил тему. — Нет оставайтесь. Мы удалимся в башню. Найдется там, где сесть?

— Сейчас распоряжусь, — ответил молодой командир протекторов, в роскошных посеребренных доспехах и богато украшенном камнями шлеме.[90]

Тиверий поднялся в верхний этаж башни, внимательно осмотрев расставленные у стен дротики и заготовленные для метательных машин снаряды. У лестницы вытянувшись стояли на карауле протекторы. Им было поручено охранять этот участок стены во время визита цезаря. На грубом столе в глиняной вазе лежали зеленые яблоки.

— Как все просто, — сказал Тиверий, усаживаясь на раскладной стул. — Люблю простоту. Говори Максим, говори.

Комес эскувитов оторвался от бойницы, сказав:

— Цезарь, подарки для кагана готовы. Их уже сгрузили на корабль. Для наших войск в Иллирии отправлены все деньги, какие только удалось собрать. Теперь, надеюсь, до холодов мы сможем очистить Македонию от скифов.

— Аркадий?

— Божественный, мы говорили… Не стоит делать вылазку из города сейчас. Солдат достаточно, но если что-то пойдет не так, мы многое можем потерять. Народ ведь недоволен. В городе нет лишнего хлеба. Не следовало бы вооружать димы.[91] Ворота Константинополя закрыты. Мы в безопасности. Не будем рисковать напрасно. Префект столицы, хотя и болен, со мной согласен. Он только чудом медицины смог предстать сегодня ко двору.

— Как его здоровье? Это… не опасно?

— Поправляется, государь. Он слишком любит жареную птицу. На этот раз аппетит его подвел. Врачи говорят, что он вскоре твердо встанет, но просят его не поддаваться больше чревоугодию. Пороки ведь вредят не только духу.

— Стоит быть проще. Воздержанней. Однако я не согласен со всеми твоими аргументами, мой друг. Димы мы пока не станем вооружать, тут ты прав. Но для поднятия духа подданных вылазка нам сейчас необходима.

— Даже декоративная, — усмехнулся комес.

— Тогда я не спорю. Если все учтено, я не спорю. Ты, божественный, всегда идешь мудрой дорогой. Позвать нашего Андроника?

— Да, пусть поднимется.

12

На улице у стены Феодосия собрались зеваки. Все знали, что цезарь осматривает укрепления. Люди шептались, с любопытством поглядывая на рослых гвардейцев, всюду расставленных большими группами.

Молодой Роман с трудом проталкивался сквозь толпу, пробираясь по делам. В Тритоне, его ждала важная встреча.[92] Внезапно он услышал пронзительные вопли:

— Предсказатель! Вот кто знает, падет ли столица! Слышали? Туда, скорей туда!

Людской поток понес Романа к таверне, на ступенях которой стоял крепкий старик с длинными белыми косами и жидкой бородой. Морщинистое лицо его было в шрамах. Старик держал в руке дымящийся пучок травы и невнятно бормотал. Изредка он громко что-то выкрикивал. Толпа вздрагивала и начинала креститься.

— Это гуннский маг! Он знает будущее. — шепнул Роману некто резко пахнущий луком.

«Мать Иисуса, не дышал бы он так на меня», — подумал бывший слуга Валента. Поерзал, выбивая для себя пространство.

— Скажи, падет ли Константинополь? Длинные стены не удержали врага![93] Устоим ли мы? Долго ли будут варвары осаждать город? Не ждут ли нас страшные беды зимой?

— Бросайте сюда монеты! — скомандовал тонкий юноша с впалой грудью и в рваном плаще, стоявший недалеко от предсказателя.

Медная мелочь полетела со всех сторон к ногам старика.

— Я скажу! — произнес гунн.

Про него рассказывали, что секретные знания он приобрел на востоке в походах Велисария, будучи солдатом. Якобы их открыли ему служители тайного небесного храма затерянного в пустыне.

Дымящаяся трава опустилась вниз. Роман, которого толстая женщина вытолкнула вперед, увидел, что старик держит в руках горсть разноцветных бобов. Никто не дышал, и воздух очистился от чесночного смрада. Старый гунн запел и закружился. Внезапно он остановился. Издал пронзительный лай и бросил бобы на землю. Люди попятились назад. Закрестись. Зашептали молитвы.

— Опасность велика, — сказал на ужасной латыни старый колдун, рассмотрев сложившийся узор из упавших бобов. — Варвары, явившиеся издалека, проникли всюду. Зимой они хотят пировать в наших домах. Но… Город не падет. Имущество ваше останется нетронутым.

— Слава тебе, господи! — выдохнула толстуха все время толкавшая Романа вперед, чтобы самой взглянуть на чудовищного мага.

— Тихо! Небо говорит: цезарь в беде, но он думает о спасении народа. Тиверию нужны ваши молитвы. Тише! Он защитит город. Но зима будет тяжелой, будьте терпеливы. Молитесь люди города!

— Скажи, маг, не спасут ли варвары нас от жадности чиновников и знати? — прокричал хриплый голос.

— Да, скажи! Кто лучше скифы или ненасытная семья?

Гунн снова бросил бобы на землю и зашипел.

— Вижу горящие села и города! Вижу мертвые тела. Вижу ужас и смерть. Огонь. Горят мои руки. А-а-а! Нет. Небо говорит: скифы беспощадны, они не любят христиан. Они убивают христиан. Убивают даже тех, что предают им свои города.

— Это ложь! В Сердике они не тронули никого и не взяли имущество тех, кто отдал им город, — заорал белогривый парнишка с крупной бородавкой на подбородке.

— Глупец, дикари нас всех погубят! У нас лишь один защитник, цезарь Тиверий!

— Тихо! Вы перебиваете голос неба! — зашипел предсказатель. — Я слышу! Тиверий! Нас спасет Тиверий! Иначе мир погибнет. Темные силы поглотят его. Растопчут копытами бесчисленных коней.

Полная женщина бросила на Романа косой взгляд, словно в чем-то подозревая, и строго перекрестилась. По лицам многих людей торговец тканями прочел не только ужас, но и недоверие. Рядом с фанатизмом он увидел сомнение.

«Что бы сказал об этом Валент, мой старый хозяин?» — подумал юноша. Он хорошо помнил, как однажды в Риме его господин разоблачил предсказателя. Тот обещал ему милости папы в обмен на преклонение перед ним или гибель от стрел лангобардов в противном случае. Валент тогда бросил кривому магу золотую монету. Но когда тот потянул руку, сенатор наступил на нее. Предсказатель завопил, а благородный римлянин швырнул ему новый солид.

— Кто научил тебя так лгать? Отвечай или мои букеларии разорвут твои жилы! — потребовал Валент и узнал больше, чем предполагал. На другой день его люди расправились с одним из епископов. Из сенаторских списков вычеркнули два имени.

13

Молодой чиновник поклонился, входя в комнату императора.

— Будь всегда здоров, светлейший! Великая честь для меня видеть тебя, — начал Андроник. — Счастье служить тебе. Мудрость твоя, владыка, озаряет каждого, кто…

— Без приветствий, — оборвал его Тиверий. Указательным пальцем скользнул по гладкому подбородку. — Возьми бумаги и слушай. Здесь мое письмо к Иоанну, магистру армии Иллирика, верительные грамоты и письменные распоряжения.

Стройный, но уже начавший лысеть молодой человек вновь низко поклонился. Максим властно протянул ему несколько свитков, добавив:

— Великой чести удостаивает тебя империя. Твой отец добросовестно служил божественному Юстиниану. Надеюсь, ты будешь не менее предан вечному Риму. Цезарь наслышан о твоих способностях ритора, начитанности и рассудительности. Он повелевает тебе войти в наше посольство к аварам. Империя посылает кагану богатые дары и наши заверения в вечной дружбе.

— Я хочу, чтобы Баян выступил против скифов, наводнивших наши земли как саранча, — с расстановкой произнес Тиверий. — Разумеется, наше посольство возглавит магистр Иоанн, как опытный в подобных вещах. Его советником будешь ты, поможет тебе подготовиться мой любезный ангел Аркадий.[94] В Афинах Гай Пориний и Евстасий Исхион присоединятся к тебе. Они уже готовят все необходимое, но отплыли раньше. Официальный посланец — Иоанн. Мои глаза и уши — ты. Слово Иоанна — мое слово, но я должен знать, что говорю. Будешь мне сообщать. Тебе все ясно?

— Да, владыка.

— За переписку отвечаешь ты. Почтовых голубей получишь завтра. Цель посольства: добиться выступления аваров против скифов. Здесь я полагаюсь на магистра и аргументы золотых номизм.[95] Пусть варвары дерутся. Ступай! Ты всем доволен?

— Благодарю тебя, божественный! Великая честь для меня прилагать свои старания на пользу тебе и империи. Пусть всевышний защитит бесценное сокровище Рима — твое здоровье, владыка.

— Твой отец, был мне наставником и другом, — начал Аркадий, провожая молодого сановника до двери. — Он много сделал для успокоения границ. Анты, чьи набеги так беспокоили империю, были усмирены при его участии. Следуй по отцовским стопам. Маленькие шаги в дипломатии куда быстрее ведут человека на Олимп, чем размахивания мечом. Ведь так говорит наш общий друг Менандр Протектор?[96] Передавай ему мой привет.

— О чем болтает толпа? — спросил Тиверий, повернувшись к Максиму, вновь смотревшему вдаль сквозь бойницу. — Злословят?

— Цена на хлеб поднялась. Могут быть волненья. Подвоз порядком затруднен. Нужно снабжать еще и Фессалоники. Траянополь тоже скифами обложен. Варвары могут прорваться в Аттику и дальше. Надеюсь, наши части сумеют их сдержать. Проходы охраняют. Посланники Хосрова не узнали о наших бедах.[97] Надоя проводили хорошо, торжественно, с почетом.

— Они довольны?

— Да, посол Надой доволен. Особенно хвалил оружие и кубки. Понравилось шитье, ларцы и, кажется, посуда. В Армении идут переговоры. Проблемы все под носом.

— Так что толпа?

— В народе ходят разные слухи. Плебс говорит, что варвары воюют лишь со знатью, не делая всем зла. На севере немало городов открыли ворота склавинам. Так они себя называют. И пострадали, конечно, лучшие люди, а не сброд нищих предателей. В нападениях на наши войска участвуют колоны, а пастухи не раз указывали скифам лучшие места для засад. Целыми шайками низкий люд присоединяется к варварам. Скамары зашевелились, словно весенние черви. Есть опасения за город.

— Всегда считал, что лишние знания опасны. Все эти слухи…

— Опасны. Опасны.

Тиверий продолжил:

— Надо внушить голому люду: скромность в еде не грех. Скромность украшает. Пусть также слышат, что варвары не так добры, как злые языки болтают. Пусть узнаю все ужасы, что творят эти дикари. Возможно, стоит, чтобы наши люди на улицах об этом рассказали. Как ты считаешь?

— Мне кажется, префект уже позаботился об этом.

— Еще до болезни? — удивился император.

— Ты, божественный, всегда вознаграждаешь только достойных, — лукаво ответил собеседник. — За это тебя так сильно и любят.

— Это оттого, что бог вознаградил меня, — мягко улыбнулся Тиверий.

14

Раскачивать яблоню было нелегко. Восседавший на ней Невзор не сбрасывал плоды, а только грыз их и командовал. Даже огрызки он не бросал вниз, а бережно складывал на толстую ветвь или запихивал в дупло.

Дети под деревом негодовали. Больше всех возмущался Вторяк.

— Это я нашел яблоню! Это я узнал, что тут самые вкусные яблоки! И ему… косому этому показал…

— Они еще зеленые, потому и не падают, — слизывал Невзор кисловатый сок с уст. — Качайте лучше! Вот тогда они и попадают.

— Ну, хоть одно сбрось! Одно? — взмолилась светло-русая девочка с удивленным личиком. Нежные глаза ее смотрели вверх с доверчивым ожиданием.

— А ты мне что? Что взамен дашь?

Девочка охнула. Опустила голову с толстой косой.

— Вот, то-то! Меду принесешь? Не принесешь.

— Яблоки плод богов. Делиться надо, гад ползучий! — зашипел ушастый мальчуган. Замахнулся правой рукой. — Слезь только, поколочу!

— Ищи дурака, — буркнул косой.

— И чего вы сами наверх не заберетесь? Боитесь? — шмыгнула носом малышка Огняна. Веснушки заиграли на ее озорном лице. Она не могла взять в толк, почему десяток мальчишек и девчонок ростом больше нее не могли взобраться на дерево, где зрели такие манящие плоды.

Амвросий посмотрел на девочку, стараясь придумать, как все ей объяснить. Слова не подбирались. Резвый Вторяк опередил юного римлянина.

— Сама попробуй, залезь! Он вот всех сбрасывает, а яблоки… Не падают они, не дозрели, — шумно пробормотал он. От досады щеки мальчика округлились еще больше.

Дружное бурчание подтвердило правоту его слов.

— Трусы они! — наигранно захохотал Невзор.

— Вот ты слезь, я тебе покажу трусов, — пригрозил наглецу Деян.

— Хм! — отозвался яблочный злодей. Хрустнул свежим плодом.

Веснушки под озерами голубых глаз Огняны загорелись коварным огнем. «Вот я тебе покажу!» — мелькнуло в ее очах.

В небе метались цепочки молодых ласточек, выросших за лето.

Амвросий уселся на траву. Спрятал недовольство под маской лени. Вытянул ноги в широких брюках, переплетенные до колен кожаными ремешками башмаков. Кругом поднималось из земли множество плодовых деревьев. Невзор выбрал самое лучшее из них. Делиться он не желал, хотя это было не по правилам. «Наверное, он дуется, что дразним его косым? Еще серым зайцем называем. Тоже, поищи, кому понравится?» — подумал мальчик. Невдалеке росло изогнутое грушевое дерево, но его дети давно обобрали. Плоды в этих местах отчего-то были вкуснее, чем за коровьим холмом.

— Трусы! — не унимался Невзор.

— Стрига тебя забери… — пропыхтел Деян.[98] Он уже пробовал бросать камни в наглого соплеменника, но ветви хорошо того защищали.

— Иди пни корчевать! — отозвался косой, добавив еще несколько ругательств и злобный оскал.

Маленький римлянин сделал вид, будто его больше не занимает происходящее. Брошенные им камешки тоже не достали обидчика. Все оказалось напрасно. Лицо мальчика приняло выражение патрицианского равнодушия, которое он старательно копировал, наблюдая за Валентом. Как же еще должен был реагировать настоящий римлянин на подобные ситуации? Пару дней назад приемный отец рассказывал, что некогда повсюду здесь имелись ухоженные сады. Может быть, они принадлежали кому-то из готских королей? Возможно, плодовые деревья посадили в землю еще римские завоеватели? Можно ли было определить что-либо точно? Сейчас это были дикие яблони, произраставшие всего в получасе ходьбы от городища.

Деян перестал браниться и сел рядом с другом.

— Молчишь? — спросил он.

— Молчу, — отозвался римлянин.

— Может, пойдем за коровий холм? Там яблонь полно.

— Знаю… — задумчиво протянул мальчик. Взгляд его рассеянно блуждал по красивым склонам, перебегал по кронам дубов, взлетал к облакам. Ловил контуры пролетавших соек.

Что-то происходило.

Щука и Огняна, маленькая и озорная, подбежали к ним, приподнимая длинные грубые платья. Льняные обручи на их головах пестрели яркими вышивками.

— Эй, чего сели-то! — буркнула рыжая малышка. — Меня слушайте. Я яблоки достану. Знаю как, слушаете-то?

Щука закивала головой на длинной шее.

Деян изобразил сомнение на губастом лице. Сощурился на левый глаз. Трое мальчишек и девочка с толстой косой подбежали к ним.

— Скинуть его надо, — качнула огненной шевелюрой Огняна. — Он уже все вокруг себя обобрал, сейчас дальше полезет. Тогда его и толкнем-то. Ага?

— Чего ага? — возмутился Деян.

Дети непонимающе переглянулись. Ушастый мальчуган принялся грызть ноготь на большом пальце.

— Здорово придумано! — воскликнул Амвросий. Живой ум его уже нарисовал картину падения нахального яблочника. Вот все ребята дружно навалятся, неожиданно качнут дерево и Невзор полетит вниз. Требовалось только выбрать момент. Все было так просто! Он угадал это без лишних слов, по одному настроению замысла.

— Не понимаю вас? — поплыл глазами Деян.

Ушастый мальчуган чавкнул. Сплюнул кусочек ногтя на траву. Девочка с толстой косой вытаращила глаза. Амвросий улыбнулся с добрым лукавством, подчеркнутым в библиотеке римских повадок Валента. Малыш гордился собой и своей неожиданно открывшейся сообразительностью.

— Ну…? — угрюмо процедил третий мальчик.

— Когда он за яблочком потянется, мы и качнем деревце. Он тогда точно свалится, — по слогам произнесла Щука. Добавила с гордостью: — Это Огняне бес подсказал.[99] Они ее страсть как любят. Во всяком деле помощники!

— Вот велесова девка, — криво усмехнулся Деян.

— Ага!? — выпучила голубые глаза рыжая малышка. — Как скажу, вы и качните-то. Поняли?

Через пару минут Огняна и Щука обошли всех ребят. Дети собрались кучкой под деревом и стали поджидать. Невзор пару раз пробовал задирать их насмешками, но не получал ответа. Наконец, швырнув вниз тощий огрызок, он пополз по толстой ветке за следующим яблоком. Зеленое с розовым бочком, оно манило его, дурманило предвкушаемым ароматом и кисловатой сладостью сока. «Может быть это окажется лучше остальных? Последнее было — одна кислятина. Тьфу!» — думал он.

— Ну-ка! — пискнула Огняна.

Дети, толкаясь и визжа, бросились к дереву. Ударились об ствол. Качнули его. Пышная крона старой яблони вздрогнула. Невзор сорвался вниз. Он даже не успел закрыть рот, распахнувшийся от изумления в первый момент. Малыши и ребята постарше разлетелись в стороны, стараясь остаться не задетыми обрушением мальчика. Одна девочка прижалась к шершавому телу яблони и завизжала. Огняна запрыгала возле нее, хохоча.

«Вышло что ли?» — попытался сообразить Деян. С размаху он так стукнул плечом дерево, что задрожала даже собственная голова. «Остановись, во имя Сварога!» — приказал он картине танцующей перед глазами. Зеленые брызги медленно начали соединяться в контур деревьев. Серые тени стали превращаться в фигуры товарищей.

— Ой, мамочки! — пыхнул Невзор, уже потирая бок исцарапанной рукой. Ветви задержали его падение, а мягкая трава сделал его почти приятным.

— Доволен? — робко спросила Щука.

Дети медленно собирались вокруг опрокинутого жадины. Только Огняна уже карабкалась по сучковатому стволу вверх. Первое же яблоко она сорвала и бросила вниз. «Только бы одежу не изорвать, а до яблок я доберусь» — твердила она себе.

— Это все ты, мерзкий римлянин! — заорал Невзор и кинулся на Амвросия. — Ты! Ты во всем виноват!

Никто не успел остановить разгневанного мальчика. Он прыгнул вперед, позабыв о царапинах и ушибах. Вцепился в шею ошарашенного противника и повалил его. Слюна выступила изо рта Невзора. Он шипел и хрипел:

— Ты! Ты, это выдумал! Я же видел, как ты сидел и придумывал способ меня свалить! Только я не понял тогда… Провались к Чернобогу!

Амвросий растерянно пробовал сопротивляться. Момент оказался упущен. Косой завладел инициативой. Он сидел на груди поваленного римлянина. Все, что тому удалось сделать, это сжать руки Невзора, ослабив удушающий напор. И все же, Амвросий резко чувствовал на своем горле грязные липкие пальцы недруга.

— Он его задушит!? — завопил ушастый мальчуган.

— Пусти! — хрипел Амвросий.

— Р-р-р-р! Разорву! — отвечал разъяренный любитель яблок.

Деян ничего не понимал. Голова его все еще кружилась.

Внезапно теплый воздух разрезал дикий визг. Огняна прыгнула с дерева на спину Невзора. Обхватила его руками и ногами. Впилась когтями в тело, разрывая даже грубую ткань. Мальчик взвыл от боли, обиды и неожиданности. Хватка его ослабла. Он выпустил шею противника. Растопыренные пальцы косого мелькнули в воздухе. Он вскочил. Попытался сбросить со спины девочку, зубами грызшую ему спину. Он орал и дергал длинными руками, подпрыгивал и мотал головой. Все было напрасно.

Маленький римлянин поднялся с земли. Слюна показалась ему горькой. В ушах слышался звон. Падая, Амвросий ударился головой.

— Помогай! — завопил Светлан, сын гончара, и первым бросился на помощь Огняне.

Амвросий последовал его примеру. В десятке шагов он увидел Деяна ковылявшего на выручку отважной малышке.

Вместе мальчики схватили косого за руки и повалили на траву. Огняна уселась на его спине. Деян опустился на ноги Невзора. Тот был побежден, но еще пытался сбросить с себя четверку обидчиков. Он плевался, дергался и шипел как змея. Лицо его надулось и стало красным. Только выбившись из сил, паренек стих, расслабил мышцы. Никто не пытался смеяться или дразнить его. Дети стояли вокруг в полном оцепенении.

— Надо же? — нашла в себе силы пролепетать Щука.

— Больше не смей все себе забирать, — наставительно произнес Светлан. Русая челка прилипла к его круглому лбу. Он глубоко дышал.

Невзор не ответил, но и не попытался вырваться.

— Клянись, а то щипать буду! — пискнула Огняна. Сердце ее отчаянно билось. — Клянись, говорят.

«Как она решилась помочь мне?» — спросил себя Амвросий. Он еще боялся, что Невзор вырвется, с озверением прыгнет, вновь схватит его за горло. Однако, прижимая к земле руку противника, маленький римлянин понимал, что этого не произойдет.

— Молчит, — подытожил Деян.

— Будешь клясться? — переспросила Огняна.

Косой сложил фиги пальцами прижатых рук.[100] Только помощь духов или богов могла освободить его теперь. Магические знаки от сглаза или проклятий — вот все, что осталось у него для защиты. Он хотел бы сопротивляться иначе, но не мог. Он сдался. Процедил, смешивая слова с выдохом:

— Обещаю…

— Врать не смей! — приказал Светлан. — Луговиком клянись делиться и траву жуй на том.[101] Пусть он тебя самого корнями к земле привяжет, если слово нарушишь.

Огняна сунула косому в рот лист подорожника. Тот пережевал его и сплюнул. Понял: мириться хотят, бить не станут. Решил для себя завтра уйти с сестрами за медом, чтобы никого не видеть, ни с кем не говорить. Неудача разрывала обидчивую душу. Он мечтал просидеть до вечера, а потом соскочить с яблони — остаться хозяином дерева. Он даже вырезал на одной ветке свой знак, голову орла.

— Соврет ведь, заячьи глаза! — усомнился Вторяк. Сложил руки над кругленьким животом. — Ой, соврет! Кому поверили?

— Не соврешь? — спросила Огняна. Посмотрела строго, сев рядом.

Невзор мотнул головой. Подумал: «Не верят еще… Куда тут денешься… Меда наемся, а если пчелы покусают то ничего… Одна беда другой места не даст». Ему дали подняться. Он вздохнул так глубоко, словно не дышал целую вечность.

— Хитер… — покосился Невзор на Амвросия. Стряхнул сор, приставший к одежде.

— Ты на него так не смотри. Сам виноват. Всех обидел! — строго отрезала Огняна. Сложила недовольно алые губки.

— Яблок нам хватит, — вмешалась Щука. — Тебя не обидим.

— Наелся я. Так сидел, вас подразнить…

15

— Сколько у нас еще осталось проса? — спросила Ирина.

— Проса совсем нет, — ответил Амвросий.

Вода в котле закипала.

— Тогда гречиху неси, — сказала девушка.

Мальчик быстро обернулся, протянув холщевый мешок хозяйке.

«Надо было с утра отмочить», — подумала она. Засыпала коричневые зерна в котел, распространявший запах жареного сала. Бросила рубленые грибы. Положила несколько лавровых листьев, без которых Валент не желал обходиться. Соль в жидкую кашу полагалось добавлять лишь при еде.

Амвросий вернулся на лавку к Идарию.

— Худой обед, — заметил тот.

— Ничего…

Друзья сидели у очага с самого утра. Вчера они собрали много грибов и коры. Теперь старательно вырезали лодки для малышни. Самим пускать было уже не интересно. Стружки летели в очаг. Неудачные изделия тоже ждал огонь. Теплые всплески пламени ласкали загорелые лица ребят.

— Болотная руда, она ведь на корнях болотных растений откладывается. Собирается там. Оттуда ее и достают, а уже потом железо делают — продолжал рассказ Идарий.

— Как же это так? — удивился Амвросий.

Он усердно вытачивал фигурку неизвестного божества. Четыре лодки разной величины лежали у его ног. К самой большой был приделан парус из бересты. Нос ее остро выпирал тараном как у римского судна с картинки в одном из свитков Валента.

— Бывает, что и на озерах руду с корней достают. Вода она, брат, много чего человеку дает. Не только рыбу, понимаешь?

— Чего же еще?

Деяна рассказ о добыче железа не интересовал. Не волновали его и лодочки из коры. Он лежал на ложе Амвросия и посапывал, дожидаясь обеда. Каша с грибами не казалась ему худой. До сбора урожая оставалось еще, как он считал, далеко. Общины за стенами княжеского городища радовались и такой пище. Только избалованным кузнецам подавай мясо, думал Деян.

— Еще… — задумался Идарий. — Еще на берегах глину берут.

— Для горшков, — важно пробасил Деян.

— Это и я знаю, — сказала Ирина. Помешала варево деревянным черпаком. Почувствовала как толкается в животе будущий ребенок. — Разве это новость? По берегам рек много можно глины найти. Из нее в Италии и грубую кухонную, и красивую столовую посуду для господ делают.

— Далеко это «в Италии»? — поинтересовался Идарий.

— Далеко, — вздохнула девушка. Опустила красивые голубые глаза. Лицо ее за время беременности еще больше округлилось.

— Италия, она на юге. Это полуостров у моря, — пояснил Амвросий, на днях выпытывавший у Валента, где лежат в мире какие земли.

— На юге, это я понимаю.

К запаху топленого сала примешался аромат свежих грибов. Мухи утомительно кружились вблизи.

— Ох! — выдохнул Деян.

Ирина не была в восторге от указания Валента кормить всех друзей мальчика. Припасов оставалось немного. «Скоро совсем без крупы жить придется. Хвала Иисусу есть рыба, а иногда и дичь. Может быть, Всегорд тоже не даст умереть с голоду», — рассудила хозяйка. Ее новые подруги сплетничали о том, что если Даврит не вернется к зиме за Дунай, некоторые племена совсем откажутся снабжать городище.

— Без сильной дружины даже Всегорд не принудит своевольных старейшин уплатить дань, — сомневалась пышногрудая Станимира.

— Слышала я, что только ливичи с охотой пошлют нам хлеб, — вторила женщина постарше. — Другие племена противятся. Говорят, слишком много людей на юг ушло, сеять было некому, а теперь жать, мол, будет нечего.

Ирина качала головой. Верить в подобное не хотелось. Волхвы обещали хороший, хоть и поздний урожай. Это внушало надежду. Валент, все теснее сходившийся с Всегордом, не тревожился вовсе. Женщину успокаивало такое поведение. Еще, нравилась ей идея не в меру щедрого мужа заняться охотой в «этих диких местах», как он выражался. «С солониной в зиму не пропадем», — считала она, беспокоясь не только о себе, но и о долгожданном младенце.

— Так как же руду в болотах собирают? — спросил Амвросий. Ему жутко хотелось об этом узнать. — Ты говорил, тебе отец рассказывал?

— Да, — протянул Идарий. Он порядком проголодался. Это сбивало рассказ. — Специальными черпаками добытчики достают руду с болотного дна. Плавают они на особых плотах, иначе на болоте в тех местах нельзя.

— Он что, болота тебе не видел? Это того, что с жабами? — захохотал Деян. — Ты еще расскажи, как лягушки квакают.

— Раз такой умный, сам рассказывай! — крикнул Идарий.

— Ну-ка хватит! — строго сказала Ирина.

— Валент говорил, что вы склавины, плохо землю пашете, — глубокомысленно заметил Амвросий. Ему почему-то стало нравиться считать себя римлянином. Прежде он никогда не думал о том кто он, к какому народу принадлежит. Все было просто во фракийских горах.

— Землю? — переспросил сын кузнеца.

— Как это! — подскочил от удивления Деян.

«Совсем от голода дети переругаются», — решила девушка. Они казались ей смешными. От этого румянец выступил на ее щеках, а гуды сложились в улыбку.

— Много я не знаю, — стушевался маленький римлянин, — но вроде как неглубоко ее перепахиваете. Оттого она быстро и слабеет. Потом забросите и лес жжете. Сначала урожаи большие, а дальше хуже делаются. У римлян не так!

— Откуда это твоему отцу знать, он и сохи то не видел!? Учить еще будет! — продолжал возмущаться Деян.

— Он в империи хозяином многих земель был, — попробовал возразить Амвросий. Шмыгнул носом. Чихнул от пепла.

— Перун свидетель. Признает правду, — кивнул сын кузнеца.

Деян махнул рукой. Что толку спорить? Разве у земли бывает хозяин? Смешно даже. Глупость одна. Не бывает у земли хозяина. Иначе, зачем ее создали боги? Нет хозяина ни у земли, ни у человека. Даже боги в людском мире не хозяева, хоть и сотворили его.

Невдалеке послышались шаги. Ребята посмотрели в сторону входа. Высокий, необыкновенно широкий в плечах мужчина, поклонившись, вошел в людскую часть дома. Лицо гостя плотно заросло рыжеватой шерстью. Русые волосы были убраны в хвост. Глаза враждебно горели под клокотавшими бровями.

— Охранят боги твой очаг, хозяйка. Могу я видеть твоего мужа?

Голос незнакомца показался Амвросию хрипловатым и грозным. На боку у него красовался изящный нож с позолоченной рукояткой. Поверх зеленоватой рубахи была надета медвежья шкура, превращенная в подобие куртки без рукавов.

— Кто это? — прошептал Деян.

— Отец косого, — еще тише ответил Идарий. — Ох, злой он охотник… Медведя руками удавит.

— Проходи, дорогой гость, — растерянно сказала девушка. — Валент здесь. Он во дворе, с другой стороны дома разговаривает с соотечественниками. Там…

Мужчина вышел, не дослушав ответа.

— Опять что-то натворил? — спросила Ирина Амвросия. Погладила мальчика по голове.

Амвросий проглотил язык. Пожал плечами, стреляя глазами по лицам друзей. Рассказывать не хотелось, хотя он и доверял девушке. «Сам разберись сначала!» — настаивал внутренний голос. Разум мальчика вновь пытался разгадать, почему Огняна пришла на помощь, когда все вокруг растерялись: «Зачем она прыгнула? Не побоялась! Разве я для нее не неумеха-гот? Могла ведь и не прыгнуть…»

— Может, вы скажете?

Деян мотнул головой. Друга он не выдаст.

— Ладно, — вздохнула она.

— Ничего не знаю, — отрезал Идарий.

За окном послышался раздраженный голос Валента. Подняв грубую занавесь, друзья выглянули наружу. Ирина уловила в звуках что-то недоброе. Поспешила к выходу. Бросила на ходу:

— Дров в очаг больше не бросайте. Пусть так дойдет.

16

— Почему же ты не ушел с князем? Феодагат собирал римлян для похода. Разве ты не знал? — Валент строго оглядел переминавшегося с ноги на ногу мужчину лет тридцати с чистыми глупыми глазами.

— Так ведь, почтенный… я ведь… — попытался оправдаться тот, совершенно растерявшись перед патрицианскими манерами приближенного Даврита. Откуда здесь мог взяться проклятый римский аристократ?

— Беглый он, раб, — помог черноволосый парень с плоским лицом и кольцами моряка в ушах.

— А ты, отчего не взял в руки оружие? — поднял в удивлении угольные брови Валент. На живом лице его изобразилась игра в наивное удивление. В душе он и, правда, не понимал этих людей.

— Мне нужды не было, — забегал глазами моряк.

Валент потеребил бороду. Вновь строго посмотрел на первого собеседника. Почувствовал его дрожь, страх глубокий и затаенный.

— Я туда… туда никогда, — заикаясь пробормотал тот.

Все они, недавние поданные империи, желали только окончания разговора. Того же ждал бывший раб с чистыми глазами. «Дрожишь? Но зачем? Чего тебе бояться?» — мысленно спрашивал римлянин.

Собравшиеся заволновались. Стали перешептываться. Валент слушал их голоса, стараясь уловить хоть частицу перемены настроения «Неужели в них ничего человеческого не проснется? Почему и здесь они остаются трусливыми подданными?» — думал он.

Крестьянин с глупыми глазами снова пытался отвертеться, так, будто его уже гнали на войну силой. Он опять пытался доказывать, почему не стоило ему идти в поход с союзным князем. Вновь получались сбивчивые звуки, бессмысленные вязанки слов.

— У него вся спина палками исписана, — помогал низкорослый мез.[102] — Сына на глазах управляющий забил… Всех коз забрали… Мы из одной деревни. Вся ведь беда: налоги плати, а земля не уродила. Солдаты свое бери, так еще хозяину надо…

«Так чего же вы не мстите, черти!» — мысленно закричал Валент. Дал себе глубоко вздохнуть. Спокойно сказал:

— Всегорд хочет собрать из римлян отдельный пеший отряд. Вы слышали об этом?

Беглецы робко закивали головами. Замычали в знак согласия.

— Он знает, что в землях склавин тысячи бежавших из империи людей. Дезертиры ушли с Давритом. Нам нужны лишь те, кто в силах орудовать копьем и топором. Нехитрое дело. Крепости нужно в горах защищать. Со стен, понимаете? Это вы можете?

— Да какие мы римляне, — заплакал сутулый здоровяк. — Дайте мне нормально пожить… Земля своя… Дети… Чтобы никто не трогал…

Валент еще раз пожалел, что взялся говорить с этими людьми. Он схватился за голову. Никогда прежде ему не приходилось полагаться на простолюдинов. Они всегда только обеспечивали его своим трудом, но никогда не служили опорой. Он подумал, что прежде почти не пробовал говорить с ними. Он только отдавал приказы. Страх исполнял их все.

— Копьем, конечно, можно поиграть, только вот зачем? — сказал парень с серьгами. Показал в глуповатой улыбке сточенные зубы.

— Моряк? — спросил Валент.

— Моряк. Евтихий, так меня зовут. Из Херсонеса. От готов сюда бежал. Попали мы к ним целым кораблем. Домой не стал возвращаться. Зачем? Некуда. Пятый год здесь.

— Вселенная не обходится без войны. Князю нужны воины. Горы нужно защищать от кочевников. Может получиться так, что сюда хлынут авары. Легче остановить врага в каменных проходах, чем пустить сюда — на равнину. Вы понимаете это?

— Ты здесь человек новый, Валент, — смело произнес Евтихий. Сощурил скифские глаза. — Раньше мы если что в чащах да на болотах прятались. И теперь нас лесной дух сохранит. С аварами драться я не хочу. Те, что с князем ушли, они за серебром ушли.

— Ты, как я слышу, забыл своих богов?

— Богов много, а шкура одна.

Валент развел руками. Логика моряка была неотразима. «Как легко с теми, кто служит за плату», — подумал благородный изгнанник. Заставить этих людей сражаться мог только меч. Готовясь к войне с Византией, Даврит собирал армию не только уговорами, но и силой. Он переламывал через колено упрямые племена. Не одними аргументами разума, но силой дружины внушал он союзу склавин свой авторитет. Также добивался могучий князь выплаты даней, кормивших городище Магуры.

— Заставить нас ты не сможешь. Сами мы не пойдем. Не к чему нам война. Скоро дозреет рожь. Идет время мед собирать, — негромко произнес дак с рассеченной ноздрей.[103] Глаза его светились искренней голубизной. Он один стоял в замшевой шапочке.

Валенту показалось, что человек этот едва держится на кривых ногах. На мгновение подумалось, что стоит только надавить, приказать, как это всегда делалось в Византии, и люди подчинятся. Подчинятся. Сделают, что от них требует господская сила. Римлянин отогнал глупое заблуждение. «Если не помогут уговоры, тогда помогут авары», — повторил он злые слова Всегорда. Не минуты тот не сомневался в бесполезности подобных попыток.

Все говорили одно.

— Сколько тут живу, никогда еще настоящей войны не видел. И никто не видел. Князья дрались, мстили друг другу за обиды. Племена ругались. Старейшины проклинали друг друга, а край здешний как жил, так и живет без большой беды.

— Не будет никаких аваров, — сомневался моряк.

— Не мы одни хотим жить в покое. Племена, приютившие нас, тоже отдали дань войне. Дел теперь много… — смотря в землю, пробурчал широконосый фракиец. Жидкие седые волосы облепляли его красные уши. — Кочевники приходят и уходят, а хлеб, рыба и дичь остаются. Чащи спрячут нас если нужно. Пусть дерутся дружины…

«Жить в покое?» — мысленно повторил Валент. Он не желал этого никогда. Даже здесь он хотел дышать всей грудью. Вновь оглядел благородный изгнанник десяток землепашцев, бывших рабов или бедняков спасшихся от римских порядков в этих краях. «В Италии ты не зря полагался только на букелариев. И не зря здешние князья ищут опору в дружинах, а не простых общинниках. Иначе где еще взять силы для воплощения замыслов», — сказал он себе. Уговоры не имели смысла. Поднять беглецов на войну могли только старейшины племен, среди которых те обитали.

— Брось этих людей, Валент. Рабы даже на свободной земле остаются рабами. Пусть Перун вырвет мне сердце, если я лгу, — прорычал человек в медвежьей шкуре.

— Так вот кто кричит, — басисто установил Деян. Он первым бросился к окну, вырубленному в бревенчатой стене.

На зиму оно забивалось деревом, летом — прикрывалось тряпкой или звериной шкурой.

— Тише! — пресек его Идарий.

Валент обернулся. Властным знаком отпустил соотечественников. Те с ропотом поплелись в сторону городских ворот.

— У меня есть к тебе разговор, римлянин. Ты ведь слышал обо мне? Я шел ругаться с тобой, но, похоже, изменил намерения.

— Ты медвежатник Сом?

— Верно.

Валент протянул руку. Сом пожал ее с силой. Уста римлянина дрогнули от скрытой боли. Он отныне не сомневался, что этот человек мог удавить медведя любой величины.

— Скажи, зачем ты связался с этим сбродом? Они не воины, не охотники. Я бы сказал… Они не мужчины. Пускай себе ковыряют землю.

— Такова необходимость, — сухо ответил римлянин, разминая ноющую кисть за спиной. Подумал: «Вот кто точно лишен исторической магии своего племени. Только хватка, напор и наглость. Даже князь не пожелал брать его с собой».

Рассказывали, что много лет назад Сом отбил у Даврита женщину. Она родила медвежатнику нескольких дочерей и одного сына — Невзора. Однажды Валент слышал, как князь посмеивался над этим мальчиком, называя его шуткой Велеса.

Они смерили друг друга глазами.

— Необходимость? — с иронией повторил Сом. — Тебе лучше знать. Скажи Всегорду, пусть, когда нужно, рассчитывает на меня. Я соберу ему полсотни таких парней, что сам Перун не сможет одолеть.

— Ты я вижу, не боишься богов, — с похвалой заметил Валент.

— Про меня говорят, что я боюсь только медведей! Не слышал такого!? — грубо расхохотался Сом.

Римлянин улыбнулся.

— Вот что… Наши дети дерутся. Сын у меня один. Я не хочу, чтобы мальчика покалечили в драке. Его и так задирают слишком часто. Он этого не заслужил. Твоего мальчишку, я знаю, задирают не меньше. Никто не любит римлян.

— Особенно сами римляне, — смягчил тон Валент.

Варвар снова расхохотался, показав волчьи клыки. В смехе его ощущалась неискренность. Чувствовалась едва прикрытая угроза. Он опять заговорил. Слова его делались злее одно за другим.

— Пусть твой волчонок держится подальше от моего медвежонка. Иначе я начну разговор так, как начинаю его, забираясь в берлогу к зверю. Ты слышал, наверное, про мои дела? Что скажешь!?

Валент почувствовал, что нервы его производят холод. В оглохшем теле горела только растущая ярость. «Даврит не зря плохо переносит этого человека. Понимаю его», — подумал римлянин. Средним пальцем левой руки он пробежал по влажным бровям. Вздохнул, собираясь с мыслями. Дал себе немного успокоиться.

— Ну и терпение у твоего папаши! — заметил с восхищением Деян.

— Даже мой бы вскипел от такого. Уж он-то этого медвежатника Сома не переносит, — многозначительно добавил Идарий.

«Выдержка сохраняет жизнь, но долгое терпение губит сильный характер», — про себя повторил Амвросий любимые слова Валента. Мальчику стало страшно. Захотелось выбежать, объяснить, что и как случилось тогда у яблони. Делать этого было нельзя. Какое значение могли иметь слова ребенка?

— Ты сказал, что пришел говорить мирно?

— Это было так, — двусмысленно ответил охотник.

— Мне не известно, что и как делают дети. Я не одобряю их, если они пускают в ход обидные прозвища или кулаки. В мире хватает иных дел, чтобы применить силу с честью, — продолжал римлянин с расстановкой. Ему требовалось время, чтобы верно подбирать слова в чужом языке. — Но я точно знаю: если они сейчас не являются друзьями, то ни что не мешает им стать ими.

Лицо собеседника осталось каменным. Глаза были напряженными докрасна. Но, несмотря на острые признаки дикого зверя, Валент уловил перемену.

— Ты рассудителен, римлянин… — Сом почесал волосатую шею. Ясный взор Валента встретился с напряженным взглядом склавина. — Задирают ведь не только Невзора. Римлян не любят еще больше. Об этом я не подумал. Достойных среди вас мало.

«Как он может так говорить!» — метнулось в голове Амвросия. Ему вновь захотелось крикнуть, прервать этот оскорбительный поток. Но Валент оставался спокоен. Это неописуемое спокойствие передавалось всем вокруг. Оно заражало, погружая в безмятежность, заставляя шевелить даже неповоротливыми мозгами.

— Я буду рад, если Амвросий научится у тебя хватке и смелому духу. Друзьями мальчиков сделает время. Положись на него.

«Вот еще! С косым дружить — последнее дело», — безмолвно возмутился Амвросий. Он и подумать не мог о таком!

— Ладно, — продолжал Сом ленивым тоном. — Скажу Невзору, пусть не смеет жаловаться. В этом чести нет! Но ты запрети своему волчонку швыряться отравленными словами. Договорились, Сварог тебя разорви? Понял ты меня!?

Валент вежливо улыбнулся, не дав дрогнуть ни единому мускулу.

— Хватит подслушивать чужой разговор, — сказала Ирина. Она незаметно вернулась, убедившись, что все идет хорошо. — Садитесь лучше есть. Слышите, ротозеи?

— От пищи больше пользы, чем от пустой болтовни, — прокряхтел Деян. Подергал затекшими плечами.

— Ничего ты не понимаешь! — воскликнул Идарий.

17

Хозяева не успели покинуть роскошной виллы. Среди просторного дворика стоял десяток упряжек нагруженных имуществом: одеждами, посудой, мебелью, предметами искусства. Склавины пришли слишком быстро, слишком внезапно.

— Пощади нас, господин! Пощади! — с колен молили члены сенаторской фамилии. — Мудрый, могучий владыка! Иисус поможет тебе, только сохрани нам жизни! Возьми все! Только пощади! Мы не сделали тебе ничего!

Даврит грозно восседал на стуле с высокой спинкой. Вокруг стояли приближенные, воины и друзья. Спешивались и подходили дружинники. Толпа воинов и примкнувших к варварам римских бедняков окружала знатного сановника, его рыдающих жену и детей. Смотрели недобро.

— Князь они не успели ускользнуть, — шепнул Даврите белоусый воин, чтимый за храбрость. — Чего их жалеть. Он хотел лишить нас добычи, старый боров.

— Убей их князь или отдай нам! — кричали колоны. Размахивали серпами, топорами и вилами. — Этих тварей надо перебить! Мы забросаем их камнями, как бешеных собак! Смерть им! Во имя Христа! Смерть сенатским выродкам!

Даврит молчал. Слушал голоса. Руки князя склавин скрестились на груди. Пристально смотрели слегка раскосые глаза.

— Что прикажешь, князь? — спросил брат Даврита Ждан, подергивая русый ус.

— Пусть римляне скажут мне, как и за что я должен наказать их господ! Слышите? Я жду.

Толпа загудела. Затопталась. От нее отделился молодой загорелый парень. Подойдя к князю, поклонился низко.

— Владыка, — обратился он. — Здесь нет старшего сына нашего господина. Но я скажу и за него. Он забавлялся с моей сестрой, а когда она тайком пыталась бежать, убил ее. Мы не рабы, благородный Даврит, но с нами обращаются хуже. Мой отец трижды был бит палками, только за неурожаи винограда. Разве так поступают христиане!? Прокопий, наш сосед, когда его хлестали плетью, умер. Сенатор, вот он, боров, тогда смеялся, говоря: у дураков легкая душа. Потом за недоплату велел пороть всех должников, а самых бедных две недели держали в яме на воде. Мы нищие по их вине, паршивые собаки. Все их племя, жадное и злое!

Молодой человек в ярости стал запинаться. Его подбадривали голоса селян. Даврит потянул воздух гордым носом.

— Он для забавы издевался! Что без него творили, тоже говори! Про управляющего! Скажи про Фому! Пусть всех накажут!

— Нас постоянно били, оскорбляли. Скольких сгноили в своей тюрьме!? Все забирали, что только нам земля давала. Тех, кто бежал, солдаты возвращали. Казнили многих. С оружием с нас выбивали все налоги. Без хлеба, на одной траве держали зиму, как баранов. Фому забили палками до смерти. Мешок зерна, одолженный весной, по осени мы возвращали десятью.

— Все с нас сосали, кровопийцы! За каждую скотины мы платили. Вон разжирели как, собаки! Убить их мало! — звучно поддержали парня женские голоса.

Протолкнувшись вперед, худенькая женщина грозно произнесла:

— Не жалей их, владыка! Именем господа, люди просят — не жалей.

— Смерть воровскому роду! Смерть! — закричали взрослые крестьяне, побаивавшиеся говорить всю правду в глаза низвергнутому хозяину.

Еще вчера он грозно повелевал. Ослушаться его было нельзя. Сегодня гордый землевладелец простерся на земле, прося пощады. Молодежь верила, что варвары явились навсегда. Старики осторожничали, сомневались, даже в гневе действовали только сообща, как бы слагая этим вину с каждого отдельно.

— Достаточно! — приказал князь. — Землю разделите. Коней с сенаторской конюшни и половину всей живности я забираю. Поборы отменяю. В общину принимайте всех. Рабов освобождаю. Колонов больше нет. Константинополь здесь не властен. Чиновников и воинов врага немедленно захватывать и доставлять ко мне или казнить, решением общины.

— Что делать с этими? Бей их! Убивай!

— Князь, выслушай меня! — завопил сенатор, растирая слезы мягкими кулаками.

Даврит поморщился. Болела старая рана в ноге. Он получил ее много лет назад, сражаясь вместе с аварами против византийцев. Это было под стенами Сирмия. Стрела тогда впилась ему в бедро. Нога зажила, лишь иногда доставляя неудобство.

«Перун, зачем я согласился разбирать этот спор? Пусть бы Боз всех изрубил, как он того хотел. Скорый суд — самый мудрый суд на войне», — подумал князь. Но сказанного он не мог отменить.

— Прояви милость, владыка!

— Выслушай, великий государь! — заплетаясь, проревела жена сенатора. Подняла заплаканные глаза под чернеными дугами бровей.

— Пусть, что ли скажут? — предложил брат князя.

— Чего их слушать! — возразил Боз. Тряхнул белокурой головой.

— Говорите! — приказал Даврит, подняв сильную руку.

Ноющая боль в ноге отступила. Князь с удовольствием подумал о захваченных богатствах: дорогой утвари, больших стадах, превосходных лошадях и пленниках. Даже каган не брал на войне столько ценностей. Боги улыбались Даврите, Перун защищал его: ни одной царапины не получил князь за минувшие месяцы. Силы его росли, пополняясь отрядами колонов и рабов. Князь не ставил их высоко, но это была нужная помощь.

— Солон, мудрый афинянин, учил: нельзя судить, не выслушав обоих.[104] Обе стороны, достойны слова, в чем бы их не обвиняли, — дрожащим голосом начал речь сенатор. Окружавшие его родственники закивали головами. — Иначе можно наказать безвинно, а это самый страшный грех. Весь мир построен на законе, традициях, обычаях народов. Они различны, но всегда идут от бога. Я не наказывал безвинно, а строгостью своей обязан нравам и установленным порядкам. Законы императора едины, как для раба, колона или гражданина. Без этого погибнет государство.

— Мой муж безвинен! Он только соблюдал порядки, — всхлипнула сенаторша.

«Красиво говорит, словно венок плетет», — мелькнуло в голове Даврита. Князь понимал не все. Язык римлян казался ему лишь отчасти знакомой рекой. Иной раз приходилось угадывать слова. Но точная красота речи сенатора не могла от него ускользнуть. Он знал: византийская знать с детства обучалась красноречию. Слушая прежде императорских посланцев, князь поражался их умению складывать слова, придавая сказанному нужный смысл и дух.

— Сегодня люди злятся, завтра — любят. Настрой меняется, законы сами никогда. Ты можешь изменить, владыка, я только подчиняюсь. Меня не любят, вижу, что не любят. Но разве есть моя вина, что установленный порядок строго соблюдался? Всегда и неотступно. Бог свидетель.

— Увертливые воры! Наглые собаки! — свирепела толпа. — Вырвать языки! Кишки им все наружу!

Князь жестам приказал толпе замолчать. Понимавшие латынь склавины с интересом переглядывались. Слова магната казались разумными. Даврит внимательно слушал, сложив руки на рукоять меча. Глаза князя оставались прищуренными. Взгляд был насторожен.

— Владыка, изменяй закон, как хочешь, но не наказывай безвинно тех, кто следует ему! — продолжал сенатор дрожащим голосом. — Иисус свидетель, твой порядок я также буду соблюдать.

— Убить их! Сжечь! Бросайте камни, люди! Смерть кровопийцам! Убийцы! Воры!

Даврит потянул ноздрями воздух.

— Дайте князю слово! — заревел Боз, перебивая гул толпы.

Воцарилась тишина.

— Вы не защитились. Народ вас не прощает, — заключил Даврит под радостные крики толпы. — Сенатор, слышишь! Мой закон не в том, чтоб перенять порядки Рима, а в том, чтоб их смести как дикую заразу. Спалить и раздавить. Виновен всякий, кто им верен. Ты виновен! И род твой тоже.

— Владыка, пощади! Могучий повелитель, оставь нас как заложников, мой сын заплатит! Анастасий все отдаст! Пощади! — ревели сенатор с родственниками и приближенными, несмотря на полетевшие в них камни.

— Прекратить! Суд кончен. Сожгите всех. Сожгите виллу тоже. Добычу разделить. Детей сенатора я забираю в рабство. Все довольны?

— Слава! Здоровья, князю! Владыка, здравствуй!

— Проклятый варвар, — зашипела круглолицая сенаторша. — Сам гори в аду. Дикая скотина, сын шлюхи, грязный скиф. Гори в аду, язычник!

Дружинники схватили приговоренных и под улюлюканье толпы поволокли к конюшне, откуда уже выводили лошадей. Люди охапками несли солому и ветки. Появились факелы. Радость горела на лицах колонов. Сладкая месть за бесконечные обиды обжигала в глазах. Огонь охватил здание. Страшные крики прорвались сквозь стены.

— Коня! — приказал Даврит.

В потоках пыли вновь помчались склавины вперед.

Всюду во Фракии горели поместья, неслись табуны и стада. Плелись за Дунай обозы с богатой добычей. Тысячи пленных уводили склавины в свой лесной край. Поднявшиеся против хозяев колонны, рабы и городские бедняки вместе с варварами шли в бой против войск автократора. Закрывшись каменными стенами, империя выжидала, сторонясь сражений. Но стычек и потерь было не избежать.

Под Адрианополем Даврит атаковал большой отряд схолариев, вышедший из города. Готы засыпали римлян стрелами. Дружина князя с копьями обрушилась на врага. Не выдержав удара, византийцы бежали, разбросав по равнине тела своих воинов в дорогих доспехах, расписные щиты, оставшихся без хозяев ухоженных коней.

Все захваченные в походе знамена римлян Даврит приказал сложить в костер у стен города. Пожирая фальшивую позолоту, огонь вспыхнул на резных деревянных значках. С башен города видели, как горят символы византийских легионов с перекрещенными буквами «Х» и «Р», обозначавшими Христа. До темноты не смолкали дикие скифские песни. Слышались оскорбления августа и цезаря, призывы сдаться. Все Балканы до Иллирика и юга Эллады стали землей варваров.

18

Амвросий перевернул страницу. Чтение давалось ему с огромным трудом. Он уже мог разобрать слова, но смысл многих из них оставался загадкой. Валент хвалил мальчика за старание и успехи. Но тот лишь вздыхал, садясь за стол с книгами.

«Свободным человеком бывает только тот, с которым случается все так, как он того хочет. Но значит ли это, что с ним непременно случается все то, что ему вздумается? Нисколько», — внимательно повторил малыш, водя пальцам по строке. Сочинения Эпиктета нравились мальчику своей оригинальностью, тонкостью и остротой мысли.[105] Здравый смысл суждений поражал, но часто сбивал с толку неожиданными выводами. Философ отстаивал равенство людей, но отвергал государство и брак.

Как и Амвросий, мыслитель, живший очень давно, был с детства рабом. Дав книгу ученику, Валент рассказал одну историю из жизни Эпиктета.

— Жестокий хозяин однажды взялся выкручивать своему рабу ногу. Неустрашимо улыбаясь, Эпиктет сказал: «Ты сломаешь». Когда нога действительно сломалась, философ хладнокровно добавил: «Разве я не говорил, что сломаешь?» Хладнокровие бесценно, — заключил римлянин.

На всю жизнь мыслитель остался покалеченным.

— Я задушил бы его, — прошептал малыш, вспоминая эту историю.

Живо представлял себе мальчик картину происходящего: хозяина со звериным оскалом, раба стоически сносящего пытку. От волнений Амвросий укусил кулак. В душе ребенка неизгладимо жили собственные переживания. Он знал несправедливость и злобу.

Внезапно топот копыт оторвал маленького римлянина от мыслей и чтения.

— Эй, малыш! — послышался бодрый голос Ирины. Приоткрыв дверь, она жестами пыталась привлечь внимание мальчика. — Разве ты ничего не слышишь? Хватит сидеть здесь в глуши. Гаси лампаду. Приехали Рыва и Алавив.

— Как? Откуда? — с удивлением воскликнул он.

— Так! — передразнила его девушка. — И у них есть подарки. Посмотри на мои бусы, и на серьги. Как они сверкают! Особенно мне нравятся эти голубые камушки, — показала она мальчику новые украшения. — Валенту передал все это Феодагат. Он еще прислал много книг. Но это больше подойдет тебе. Ты ведь любишь это занятие, читать?

— Люблю, — серьезно ответил малыш, захлопнув фолиант.

— А мне нравятся наряды, что они привезли. Правда, пока мне их не надеть… Ох, но какие же они чудные, — не преставала ликовать девушка. — Особенно желтое платье из азиатского хлопка. Оно так дивно обшито синей тесьмой. Ты бы видел! Я буду в нем страшно хороша.

Не теряя ни минуты, Амвросий решительно дунул на светильник. Через мгновение он уже несся по длинному залу на встречу голосам, доносившимся снаружи. Первым кого малыш увидел, оказался рыжебородый великан.

— Ты растешь очень быстро! — поприветствовал мальчика Рыва.

— Здравствуй! — заулыбался Амвросий, потянувшись глазами вверх. Туда где на широких плечах громоздилось красноватое веснушчатое лицо.

— Эй, а меня ты не видишь? — засмеялся Алавив, отрастивший за минувшее время светлую бороду. — Совсем потерялся от радости?

— Это ты скоро заблудишься в своей бороде! — загоготал Рыва, не столько шуткой, столько своим живым басом вызывая смех остальных.

Их было четверо. Кроме Валента и старых знакомых, мальчик заметил еще одного — неизвестного. Он был ниже остальных ростом, с длинными засаленными волосами, в кольчуге. Светлые усы незнакомца свисали по краям рта. В его ухе сверкала золотая серьга. Рубленое лицо казалось не знающим тревог, даже когда смеялось, демонстрируя неровные крепкие зубы.

Завороженный чертами неизвестного, Амвросий неожиданно спросил:

— Ты кто?

— Вот нахальный мальчишка! — снова захохотал Рыва. Звонко хлопнул себя по железному животу. — Год назад он не был таким проворным парнем. Осмелел. Валент, ему самое время становиться мужчиной! Клянусь, я за этим прослежу.

Незнакомец тоже засмеялся, уперев в бок левую руку под черным плащом. На чешуйках его доспеха переливались лучи яркого солнца. Пахло от гостя вином, кожей и конским потом. Но к этим привычным запахам примешивался еще какой-то новый аромат, напоминавший дыхание цветов на лугу. «Так должны пахнуть знатные римляне», — подумал Амвросий, угадав византийское происхождение аромата так мало подходившего воину.

— Это брат князя, — пояснил приемный отец, потрепав нечесаную шевелюру мальчугана. — Ждан, моего сына зовут Амвросий. Кто тебя учил вежливости, я или дикие звери?

— Ты, — растерянно признался малыш, только теперь заметив, насколько все вокруг заполнено людьми и повозками.

Никогда мальчик не видел столько воинов, скота, рабов и иных трофеев. По широкой улице, выложенной недавно дощатым настилом, тянулись вереницей телеги. Скрипели грубыми колесами. На головах склавин блестели железные составные шлемы римской работы. Игриво стуча копытами, несли богато одетых дружинников крепкие кони. Вся улица тонула в ярких одеждах вернувшихся варваров и стоне людей, десятками бредущих вслед повозкам.

— Да, много добычи принес поход! — неспешно произнес Алавив, чтобы прервать паузу. — Под Анхиалом мне досталось двадцать пленников и золотой кувшин полный монет. Такова цена жизни византийского богача. Стада уже перегнали к нашим селениям. С хозяйством, что теперь у меня есть не управиться без рабов.

— Удачный поход, — кивнул головой Рыва. — Такого успеха я не видел никогда. Жаль скоро зима, а дело еще окончательно не решено.

— Боюсь, что Константинополь очень озабочен. Теперь нужно быть настороже. Империя пойдет на все, чтобы избавиться от нашествия, жестоко отплатив своим врагам, — высказал свою тревогу Валент, вглядываясь в заполнявший город поток живой добычи. — Где сейчас Даврит? Под стенами города Константина?

— Мы были у Адрианополя, когда брат приказал мне с дружиной и небольшим отрядом готов вернуться домой, — ответил Ждан, покручивая пшеничный ус толстыми пальцами. — По пути я нагнал обозы. Теперь у нас 20 тысяч всадников во Фракии. Князь посадил на лошадей всех кого смог. Такой силы у империи нет.

— Спасибо византийским табунам, — ухмыльнулся Рыва.

— Четыре сотни моих дружинников вместе с готами Алавива не меняют дело. Мы нужнее здесь, где осталось мало сил. Я слышал, ты помог поправить горные крепости?

— Еще как! — рыжебородый похлопал римлянина по плечу. — Всегорд тебе расскажет. Доброе то дело.

— Что с войсками императора? — спросил Валент.

— Отброшены в Иллирик. Не опасны. Большую часть силы они растеряли. Даже пробиться в Македонию им не по зубам. Князь хочет взять Адрианополь, но город укреплен. Сейчас брат скапливает пешие отряды. Все слишком разбрелись. К зиме хотим, собрав повсюду урожай, взять наконец Константинополь. Пусть Перун поможет!

Валент задумался. Почесал подбородок. Империя оставалась для него врагом. Он ничего не забывал. Но он не хотел бы видеть столицу Византии разоренной. «Старый римский мир давно разрушен. Завладев Константинополем, варвары создадут новую державу, вольют в нее жизненные силы. Так происходит всегда. Если я помогу им впитать самое ценное, это будет лучше всего. Разве мы не учились у эллинов? Как хорошо, что Ирину не беспокоят подобные мысли», — сказал себе он, чтобы отогнать тревогу.

— Да, все благополучно! Чего об этом думать. Посмотрите лучше на подарки, — сменил тему Рыва. — Есть и тебе, Амвросий! Начнем с тебя? Ха! Ты знаешь: всем уже вручили. Остался ты.

Малыш расплылся в улыбке. Но потом, смутившись, пожал плечами. Мальчика съедало любопытство. Рыжий варвар прочел это по его вытаращенным глазам.

Рыва не мешкал. Ловким движением он сбросил с коня мешок, протянув его мальчику. Запустив внутрь руку, Амвросий сразу нащупал что-то тяжелое. Это был меч. Предмет, о котором нельзя было даже мечтать.

— Меч!? — воскликнул мальчик, роняя мешок и прижимая к груди дорогой подарок. Амвросий даже не удосужился поблагодарить, так он обрадовался.

Рукоять оружия имела незамысловатый узор. Византийский мастер ничем не инкрустировал ее, а только посеребрил. Также он поступил и с ножнами, сделанными из грубой кожи. Кроме посеребренных металлических креплений их ничто не украшало.

— Клинок очень прочный, — заметил рыжебородый. — Не смотри, что на нем осталось несколько зазубрин. Он достался мне в бою. Старательный уход уберет их все.

— Ты повесишь его над своим ложем. Пока не подрастешь, не разрешаю брать с собой такое оружие, — повелительно добавил Валент. — Хватит с тебя дротиков и лука.

— Постарше станешь, повесишь на пояс, — поддержал римлянина Рыва, подмигнув.

Амвросий кивнул головой. Его больше ничего не интересовало.

— Постой, — окликнул мальчика Алавив. — Там еще есть подарок от меня.

Малыш остановился, прерывисто дыша от волнения. Молодой гот поднял мешок и протянул его мальчику. Амвросий нашел в нем синий плащ и красную шерстяную тунику. Края ее были изящно расшиты черной нитью. Спереди рубаху украшали две черных полосы, тянувшиеся от самого низа до середины. На вершине их красовались два черных ромба.

Захватив подарки, мальчик, с благодарностью поклонился под дружных хохот мужчин и бросился домой. Язык его онемел от безудержной радости, а мысли метались как встревоженные птицы. «Неужели я теперь как настоящий воин! Неужели все это мое?» — ликовал Амвросий. Он всегда мечтал иметь меч. И у него никогда не было красивой одежды.

19

Вечером посмотреть на меч пришли Деян и Идарий.

— Да! — тоном знатока произнес сын кузнеца. — Стоящая вещь.

Обычно разговорчивый, Деян ничего не нашелся сказать. Он просто раскрыл рот от удивления и зависти. Амвросий был счастлив. Он дал друзьям подержать подарок и отправился вместе с ними ловить рыбу в реке, неподалеку от городища. Лучшим рыбаком в округе считался Деян. Никто не умел, как он мастерить сети. Никто из мальчишек не мог похвастать таким уловом.

Феодагат передал Валенту, что тот просил: книги, захваченные в домах византийских богачей. Резной ларец с кодексами и свитками поставили в комнате, где раньше спал и работал римлянин.[106] Это помещение стало теперь называться библиотекой. Валент отгородил в доме спальню и зал, где рядом с очагом спал Амвросий. Остальную часть постройки заняли четверо рабов и кони, за которыми тем полагалось следить. Малыш совсем свыкся с положением сына римлянина. Отныне он должен был лишь учиться и помогать Ирине, уже готовившейся родить. Остальное время занимали обычные забавы.

Жизнь в княжеском городище с притоком добычи стала сытой и веселой. Ждан принес жертвы богам, устроил большой пир, раздал подарки Даврита. Валенту достались два рыжих жеребца и пегая кобыла, все время норовившая укусить Амвросия. Были в конюшне и мерины. На них будущим дружинникам полагалось учиться верховой езде. Предстояло это и Амвросию.

— Мы снова живем, как полагается римской знати, — смеялся Валент, над дикой скромностью своего жилища. — Нам только недостает отопления, бани каменной, а не деревянной.

Ирина лишь вздыхала в ответ. Мотала головой. Никогда она не видела такой роскоши.

Тянулись дни. Перелистывая страницы кодексов, Амвросий все больше находил чтение интересным занятием. Среди добытых Феодагатом книг имелось немало философских произведений, исторических и военных трактатов. Были сочинения по механике, алгебре, геометрии и архитектуре.

Часами Амвросий, Идарией и Деян соревновались в стрельбе из лука. Метали дротики. На полях общинники убирали последнюю рожь. Деян днями пропадал на земле. Он срезал колосья серпом и вязал в снопы. Друзья не раз навещали его, помогали убирать хлеб.

Приближался второй праздник урожая. Первый справляли перед жатвой, второй — после. Дождей не было. Хлеб уродился богато. Племена готовились отблагодарить Макошь за щедрость. Богиня земли благословила этот год.

— Видали сколько!? — говорил Деян, показывая поля покрытые золоченными снопами. — Вот она сытая зима. Без войны всякой, так одними трудами.

Амвросий понимающе кивал головой. Даже Идарий не решался спорить. Соглашался. Довольный Деян утирал со лба пот. Улыбался широко и устало.

Вечерами ребята купались в реке.

Хлеб был убран. Наступали пора привычных забав. Только строгий Валент отвлекал Амвросий от бесконечных игр и лесных походов. Он неизменно требовал от маленького римлянина постигать все больше и больше. Усаживал за старые свитки.

«Хорошо как!» — думал Амвросий, вновь вырываясь на свободу.

Мальчики варили карпов и выслеживали куропаток. Иногда ребята дразнили своих недругов: Мечислава и его компанию. Вечерами, рассевшись у костра, слушали рассказы бывалых воинов, жадно ловили детали сражений. Очень нравилось Амвросию представлять себе далекие страны, в которых бывали старики, а он лишь мечтал оказаться. Больше всего манили его берега Босфора, где возвышался чарующий и враждебный Константинополь. Пугающе звучали истории о людях степи — аварах, булгарах и гуннах. Странными казались обычаи гепидов, еще не так давно обитавших к западу от земли склавин.

Много раз в летние дни Амвросий видел сестру Деяна. Каждый такой миг дыхание мальчика останавливалось, едва он слышал ее голос или ловил оробевшим взглядом смелые повадки. Другие девочки не интересовали его. Ни одна из маленьких склавинок не имела такой пышной косы и таких проворных голубых глаз. Ни одна не щурилась так забавно и мило, сердясь на своего ленивого брата. «Я так тебя люблю, Дельфина», — шептал малыш засыпая. Пробуждаясь утром, он тоже думал о ней. Снимая со стены меч, мальчик представлял, как он отправится в поход и добудет для нее прекрасные подарки. Удивительные картины рисовала фантазия. В них злые враги разбегались перед его мечом, а Дельфина встречала победителя любовным теплом.

Впервые мысли Амвросия занимала прекрасная особа. Он не думал еще о том, нравится ли ей он. Она — нравилась ему. И сердце мальчика билось все сильней. Не замечая того, он взрослел.

Часть 4 Дурные вести

1

Шум разбудил Амвросия рано утром. Шмыгнув забитым носом, он поправил льняное покрывало, чтобы назойливые комары не могли его достать. Заливавшиеся всю ночь лаем собаки стихли.

— Куда ты собрался, милый? — донесся до мальчика встревоженный голос Ирины.

— Меня зовет Всегорд. Что-то случилось. Ты ведь знаешь, он любит поспать. Без дела никогда не послал бы за мной. Гонцы от князя. Где мой плащ? Еще прохладно.

«Дали бы мне поспать», — вздохнул Амросий. До поздней ночи он просидел у костра с часовыми. Даже Идарий не смог столько слушать их болтовню и побрел домой.

— Удачи, милый!

Дверь скрипнула. Амвросий перевернулся на другой бок и снова заснул. Разбудил его крик Деяна. Друг стоял возле ложа и требовал пробуждения:

— Купаться идем! День то какой! Скоро таких не станет. Вода теплая, словно молоко.

— Да, сейчас, — нехотя согласился Амвросий.

— Уже петухи все охрипли тебя будить, а ты все спишь!

— Тише ты, Домового рассердишь. Встаю.

Амвросий надел свою алую тунику с черным узором. Провожая друга, он мог увидеть Дельфину. Ему хотелось выглядеть хорошо. Хотелось понравиться. Он умылся и даже приложил торчавшие волосы.

— Хорош! Перун на золотой колеснице, — шутливо похвалил Деян.

Маленький римлянин сердито фыркнул.

— В молоке искупаешься, еще краше станешь!

— Пускай блоха тебя укусит за язык.

— Хо! Этого никогда не будет.

Мальчики вышли на улицу. Во дворах копошились люди. Вереницей рабы откуда-то переносили мешки к княжеским закромам. Складывали у входа длинной постройки. С телег скатывали бочки. Молодые пастухи-невольники гнали коров. Один из них, обгоняя друзей, бросил пытливый взгляд на Амвросия. Прошел дальше. Доски поскрипывали под ногами. С севера дул прохладный ветерок.

— Давно дождя не было. Вот так нет его, а потом возьмет да и прольется! — пожаловался Деян. — Сейчас ему самый срок. Вот если бы раньше дожди пошли, мы бы без урожая остались. Всю рожь бы побило. Или вот если град…

— Нам князь новых хлебов навоюет, — похвастал Амвросий.

— Это он вам навоюет, а нам чего?

— Вас то кто дома держит?

— Вот он, хлеб и держит. Его же растить надо. Это, брат, тоже дело. Заботы одни.

Амвросий понимающе кивнул.

— Идарий с нами не пойдет. Дело у него, — уточнил Деян.

— Чего так?

— Дома держат. Говорят: хватит бродить, делом займись. Отец его в походе, а братья одни не справляются. Меня выгнали.

— Может вечером отпустят?

— Мать у него больно сердитая. Не отпустят, если сам не уйдет.

— Это он может.

Прошли городские ворота. Спустились к озаренной восходом воде. У берега покачивались лодки, привязанные к кольям. Разулись. Прохладный песок щекотал ступни. В серой тени деревьев сбросили одежду. Пошли к воде, мягкой и теплой. Шагнули в реку. Поплыли, разнося брызги.

— К тому берегу! — закричал Деян.

— Чего? — отозвался Амвросий.

— Плывем на ту сторону!

— Нет. Давай к этой отмели. Там мальков много.

Поплыли. У берега распугали маленьких рыб. Бросились обратно.

— Я на тот край! — закричал Деян.

— Ну а я здесь, еще поныряю. Хорошо!

Склавин брасом поплыл к другому берегу. Выбрался из воды. Кряхтя, поднялся на обрыв. Бросился с высоты в реку. Снова поплыл. Амвросий нырял в камышах. Старался подольше не подниматься наверх. Цеплялся за водоросли, чтобы не всплывать. Устав, Деян выбрался на песок у обрыва. Сел. Вытянул ноги. Принялся строить песочную крепость. Возвел стены, башни как у городища. Слепил дома. Крикнул:

— Плыви сюда, Амвросий!

Юный римлянин вынырнул и помотал головой. Сплюнув, ответил:

— Это ты греби сюда. Чего там сидеть?

— Не знаю. Поплывешь?

— Погоди! Отдохну на суше.

Тяжело дыша, Амвросий выбрался из реки. С приходом осени вода сделалась прохладней. Он чувствовал, что почти замерз. Попрыгал. Пригладил спутанные волосы. Сбросил рукой капли. Теплый воздух медленно согревал дрожащее тело.

— Эй, римский пес! — услышал мальчик знакомый голос. Он обернулся и замер.

Доброгаст стоял на пригорке с гордо задранной головой. Кулаки его упирались в бока. Рот искривился в надменной усмешке. Старый недруг с презрением смотрел вниз. На нем была новая туника Амвросия. Старая рубаха лежала рядом смятая в ком. «Как он посмел взять мою вещь? Разве я ему разрешал?» — подумал Амвросий. Брошенные слова тоже были неприятны. Обида горечью стояла в горле.

— Вор! Отдай мою тунику! — закричал маленький римлянин.

— Что? Твою? Я взял ее по праву победителя! Это моя добыча!

— Вор! Тебя изобьют. Ты нарушил закона предков.

— Я не брал чужого, — нервно отозвался обидчик. — Мы склавины победили вас, римский навоз. Все ваше теперь принадлежит нам. Себе оставьте только собственную вонь. Захотим, все станете рабами.

От неясной боли слезы выступили на глазах Амвросия. Что-то вчерашнее, почти стертое и забытое вырвалось на волю, лишило сил. Пальцы мальчика нервно скрючились. Руки безвольно упали вниз. Он растерялся. Лицо его исказило отчаянье. Уста дрогнули. Приоткрылись.

Доброгаст почувствовал слабость врага и не утихал:

— Боишься? Сморщенный червяк! Так мы будем тебя отныне называть с Мечиславом. Келагаст уже побежал за ним, чтобы всей дружиной посмеяться над тобой. Римский червяк! Червяк!

— Отдай мою тунику, — захлебываясь в горе проревел Амвросий. Побеждая дрожь в ногах, принялся подниматься на пригорок. Скользил в песке. Делал новый шаг.

— Ты еще не забыл, какое на вкус заячье дерьмо?

— Отдай!

— Нет! Возьми себе это старье. Подходит для раба.

Амвросий споткнулся. Сделал неуверенный шаг. Доброгаст отступил. Оглянулся: не бегут ли друзья посмотреть на его успех? Он был доволен собой. Маленький римлянин не славился злобой. Вряд ли он осмелился бы постоять за себя как настоящий воин, как гот или склавин. Его можно было задирать. Доброгаст чувствовал это.

— Что случилось? — донесся издали голос Деяна.

С тревогой он наблюдал за происходящим. Река отделяла его от событий. Он не мог разобрать фраз, но угадывал недоброе.

— Помоги! — изо всех сил отозвался Амвросий.

Кусок глины полетел в него в ответ. Больно ударил в плечо.

— Трус! — закричал Доброгаст.

— Верни!

Деян все понял. Метнулся в сторону. Схватил толстую палку. Потянул и не смог поднять: она оказалась частью вросшего в песок мертвого дерева. Схватил другую, поменьше. Отшвырнул. Вспомнил, что предстоит плыть. Вихрем понесся к воде. Бросился в нее. Поплыл размашисто, быстро, как только мог.

Доброгаст снова отступил. Амвросий стоял перед ним с заплаканными глазами. Мечислав и Келагаст приближались. Размахивали руками. Смеялись, тыча пальцами в растерянного врага.

— Испугался? Трус! Или это ты от холода пустил слезы?

— От холода, — надрывно отозвался Амвросий. — Отдай!

— Пусть тебя согреет Марена![107] Будешь у нее спать под сугробом с зайцами.

— Станешь грызть гнилую кору вместе с ними, — насмешливо добавил Келагаст.

— Эй, Доброгаст, стукни его, наконец! — сказал Мечислав. Скрестил руки на груди. Остановился за спиной товарища. Усмехнулся с презрением. — Стукни и победа твоя! Перун свидетель.

Доброгаст прищурился. Сделал шаг вперед. Амвросий вытянул руки. Постарался схватить обидчика за рубаху. Тот крепким ударом отбил попытку. Маленький римлянин почувствовал боль. Рассвирепел. Не задумываясь, рывком бросился он на врага и вцепился в тунику у его горла. Доброгаст захрипел и ударил противника по лицу. Все зазвенело в голове Амвросия. Он отшатнулся. Пальцы его разжались.

— Он мог порвать твою одежду, — сказал Мечислав.

От обиды и боли Амвросий заревел. Зубы его скрежетали. Глаза переполнились слезами. Он чувствовал, что одно веко опухло и остро ноет. Голова стала тяжелой и только образы ужаса разрезали разум. Ноги дрожали. Чтобы не упасть, мальчик сел на траву. Что-то слабое и дурное в нем говорило: «Беги! Нужно бежать».

— Идем! — сказал Мечислав. — Мы не вмешивались. Ты победил честно.

— Стойте, хулители Сварога! — закричал Деян, выходя из реки.

— Еще не все, — усмехнулся Мечислав.

Деян схватил толстую палку, слишком большую в сравнении с ним. Доброгаст отступил за спину Мечислава. Выражение победы вмиг сменилось на его лице тревогой. Келагаст растерянно озирался. Решимость нового противника испугала всех, кроме вожака задиристой шайки.

— Амвросий, вставай! Мы их побьем. Найди камень покрупней.

— Я один его… — неожиданно отозвался римлянин.

— Не лезь, — крикнул Деяну Мечислав. — Я же не лезу. Пусть сами, раз еще не все.

2

Амвросий встал с земли и с ревом бросился на Доброгаста. Мечислав и Келагаст отступили, настороженно поглядывая на Деяна. Тот прислонил палку к одинокому дереву. Оделся, не сводя глаз с происходящего. Доброгаст посмеивался, отступал:

— Ты чего, бешенный? А? Тебе говорю!

Противник не отвечал. Кулаки его были сжаты. Глаза яростно смотрели в пустоту. Не видели никого. Один из них был полузакрыт, делая лицо еще более жестоким.

— Отдай мою тунику. Убью!

— Бычок какой, — перебарывая страх хихикнул Доброгаст.

— Убью! — с тяжелой злобой повторял Амвросий.

Сплавин отступал, позволяя разъяренному врагу делать новые шаги. Неожиданно Амвросий стукнул противника в плечо. Тот взвыл и ответил тяжелым ударом, пришедшимся римлянину в грудь. Амвросий не почувствовал боли. Он рванулся вперед и, схватив Доброгаста за горло, бросил на землю. Алая туника треснула.

— Зверь! — с удивлением прошептал Мечислав.

— Защити нас, Хорс! — тихо взмолился Келагаст.

Никто не подзадоривал дерущихся. Они пыхтели и вскрикивали нанося друг другу удары. Внезапно Доброгаст вырвался из-под Амвросия и побежал. Римлянин бросился за ним. Теряя волю и силы юный склавин опустился на корточки и обхватив руками ноги прижался к дереву. Спрятал побелевшее лицо. Настигнув обидчика, Амвросий обрушил на его голову груму ударов.

— Он его убьет! — завопил Келагаст. — Оставь, оставь нашего брата!

Деян и Мечислав глядя друг на друга со злобой, оттащили Амвросия от молча сносившего удары противника.

— Хватит! — закричал Мечислав. — Ты победил! Ты сильнее его!

— Перун свидетель… — произнес Деян спотыкаясь.

Амвросий опустил руки, ободранные в поединке до крови. Взгляд его все еще был бессмысленно застывшим. Зубы сжаты. Дыхание то пропадало, то усиливалось, перерастая в рычание. Нагое тело мальчика было в ссадинах. Он явно не ощущал его. Не чувствовал боли.

Неожиданно Доброгаст сбросил порванную тунику и побежал. Амвросий дернулся в стремлении преследовать врага, но Мечислав и Деян снова схватили его. Дрожащей рукой Келагаст протянул маленькому римлянину его вещи.

3

Молодой склавин спрыгнул с дерева. Одним ударом раскроил голову аварскому всаднику. Кровь хлынула на желтый халат. Залила полноватое лицо, побежала по длинным усам. Соскользнув с коня пораженного врага, воин схватил животное под уздцы. Неподвижным взглядом погрузился в тревожные глаза жеребца. Прошептал успокоительно:

— Тихо, тихо. Боги тебя мне отдали.

Две длинных стрелы врезались в шею другого всадника. Третьего и четвертого свалили дротики. Никто из аваров не успел ничего понять. Разведчики могучего кагана умерли без слов и без схватки.

Склавины раздвинули ветки. Вышли из живых укрытий. Спустились с деревьев. Поймали лошадей. Стащили с коней мертвых, выворачивая ноги из стремян, странных, непривычных приспособлений. Перебросились фразами. Быстро разделили добычу: мечи, кривые луки со стрелами, копья и кожаные легкие доспехи. Бросили жребий на то, кому взять спорных коней. Срезали черные косы мертвых. Сорвали украшения и одежды.

В зелени тонула лесная округа. Стук дятлов и эхо неуловимых голосов вновь ожили в ощущениях людей. Былая сосредоточенность ушла. Остались приятное утомление и пустота внутри. Тела кочевников уложили в ряд. Отсекли головы и руки.

— В твоей земле, Леший, мы смоляне живем и тебя чтим. Ты в каждой травинке, грибе и птице. Ты в нас. Прими тела наших врагов, соедини их с лесом. Обрати в прах. Головы и руки их мы побросаем в болото. Так души умерших не смогут найти тел для мести, — произнес широкоплечий воин с седой бородой.

— Благодарим тебя, Леший! — ответили ему соплеменники. — Слава Перуну-воителю!

— Сильные руки наших врагов станут болотным железом. Из него мы выкуем крепкие мечи, наконечники стрел и копий. Без пощады они поразят любого недруга.

Склавины разломали лепешки и поделились друг с другом. Несколько кусочков положили под дуб в подношение Лешему.

Дозорный глава Хранигорд отослал двоих соплеменников на передовой пост. Подозвал движением руки коротконогого юношу, получившего пегого жеребца. Хитро посмотрел на остальных.

— Кто еще не верит, что авары идут с оружием в наш край?

Несколько молодых смолян опустили русые головы. Бородатые ветераны сложили руки на груди, заулыбались.

— Ты чего смеешься, Милан? Ты же спорил со мной?

— Спорил. Хотел твою мудрость показать, чтобы все увидели.

Хранигорд покрутил светлый ус. Округлил щеки в улыбке. Прищурил карие глаза. Подумал с насмешкой: «Кто храбр тот и нагл. Ни смерти, ни гнева Сварога не боится. Отважней Милана среди смолян нет. В том и мое слово».

— Так что делать? — спросил невысокий парень.

— Поскачешь к старшинам.

Юноша погладил коня.

— Слушай меня, Радомир!

— Слушаю, слушаю, отец.

— Скажешь старикам: авары прийти готовятся; разведчиков их мы побили. Раньше весны не сунутся — по всему видно. Больших сил кагану быстро не собрать, да и холода близятся. Еще передай: наши лазутчики говорят, будто конных мало придет. Двинут авары больше пеших воинов. Поведет их не сам Баян. Он вроде как далеко собирается, такие слухи ходят. Добро?

— Ясно, отец!

— Все запомнил?

— Запомнил.

— Скачи! Ты славно бился. Перун видел сегодня твою твердую руку. Дай ему аварские косы, Милан. Пускай покажет!

4

Амвросий заболел. Он не помнил, как добрел до дома, как нашел свое ложе и упал на него. Не знал он также, когда мысли вернулись к нему и он осознал случившееся. Боль пришла постепенно. Заныла. Проникла в каждую мышцу. Вокруг были люди. Они о чем-то говорили, встревоженными голосами спрашивали о чем-то Деяна. Амвросий силился понять их слова. Ничего не выходило. Он закрыл глаза и провалился в пустоту.

Весь другой день мальчик пролежал почти неподвижно. Вставал редко. Стонал тихо. Ел только куриный бульон. Кормила его Ирина. Он видел, как она умелыми руками привела в порядок его алую тунику. Боль стала привычной и начала проходить.

Вечером появился Валент. Он подошел к мальчику. Мягко положил ему на лоб теплую ладонь. Сказал медленно, следя за тем, понимают ли его:

— Ты поправишься. Ты дрался как лев. Как обезумевший лев.

Амвросий представил себе этого таинственного зверя, виденного только в изображении. Легкая пустота в голове рассеялась. Взгляд ожил. Мальчик попробовал улыбнуться. Спросил:

— Лев сильнее волка? Сильнее медведя?

— Да, — произнес Валент. — Сейчас я приду с книгой и почитаю тебе.

Ирина подала Амвросию куски отваренной птицы. Он набросился на них с остервенением зверя. Глотал пищу не пережевывая. Пил из глиняной чаши теплое пряное вино. Вдыхал запах корицы.

Вернулся Валент. Развернул свиток.

— Завтра мне придется уехать. Но сегодня я буду возле тебя. С запада могут прийти авары. Нужно еще и еще укрепить крепости. Сейчас осень и они вряд ли решатся на поход, но весна принесет не меньше тревог. Мы закрываем горные проходы. Племена уже собирают силы. Будущий год тихим не будет.

— Война? — спросил Амвросий.

— Да. Самое неприятное, что именно здесь. Благо, не сейчас. Может, отведем беду. Такие вести… Зато к вечеру приедет Рыва. Он тебя навестит. Рад? Вижу. Теперь слушай.

Мальчик приготовился. Поерзал и с внимание посмотрел на приемного отца. Тот заботливо провел рукой по густым волосам ребенка.

— Битв с тебя достаточно. Это история любви. Я совсем недавно нашел ее среди новых книг. Тех, что передал Феодагат. Мне она знакома. Для тебя — станет открытием. Все о чем пойдет речь, произошло очень давно, на греческом острове в Эгейском море.

— Начинай же! — взмолился раненный.

— Теперь я вижу, что ты поправляешься.

— Читай! Мне тоже хочется послушать, — сказала Ирина, садясь рядом. Живот у нее стал уже очень большим.

«Скоро буду с братцем», — подумал мальчик. Он и вообразить не мог девочку. Родиться должен был только мужчина.

Валент начал. Его баритон изящно выписывал каждую фразу. Римлянин мастерски подбирал нужную интонацию. Слова красиво складывались. Плыл удивительный рассказ.

— Лонг «Дафнис и Хлоя»: «Город на Лесбосе есть — Митилена, большой и красивый. Его прорезают каналы, в которые тихо вливается море, мосты украшают из белого гладкого камня. Можно подумать, что видишь не город, а остров…»

Магия далекого мира околдовала Амвросия. Он живо представил себе Лесбос, горы и луга его. Низкорослый виноград, не тянущийся лозой вверх по ветвям деревьев, но растущий подле ног. Гроздья никогда не вкушенного фрукта представлялись мальчику крупными, ягоды — сочными и сладкими. Даже вкус вина застыл на его языке.

Валент продолжал:

— «Вслед за другими Дафнис и Хлоя, забыв своих коз и овец, вместе на помощь своими руками пришли, виноград собирать помогая: Дафнис в корзинах носил виноградные гроздья, в точила бросая, давил и в бочки вино разносил. Хлоя ж жнецам готовила пищу, им для питья наливала вино от прошлого года и обрезала низко растущие гроздья…»

— Как Доброгаст? — неожиданно прервал чтение больной.

— Он не столько побит, сколько испуган. Отец отослал его к родичам.

Мальчик удовлетворенно кивнул головой. Победа не радовала его. Только успокаивала. Вспоминать произошедшее не хотелось. Он снова желал оказаться на острове, переживая вместе с героями книги удивительные приключении.

Валент опять стал читать. Пастухи нашли двух детей, вскормленных козой и овцой. Мальчик и девочка выросли, вместе стали пасти скот. Их звали Дафнис и Хлоя. Вскоре они полюбили друг друга, но не знали, что делать: не могли ни открыться друг другу, ни вкусить радостей своего счастья. «Как это похоже на мою любовь к Дельфине. Знает ли она, как я дрался? Придет ли навестить меня?», — подумал Амвросий. Его беспокоило, не сказал ли Деян лишнего? Не навредил ли ему?

— «Хлоя не стала уже более ждать, но, вспыхнув от радости, слыша его похвалу, да и сама давно желая Дафниса поцеловать, быстро вскочила и его наградила своим поцелуем, бесхитростным, безыскусственным, но таким, что он смог в нем всю душу зажечь…»

«Как это чудесно! — подумал Амвросий. — Вот бы мне набраться храбрости и поцеловать Дельфину. Прекрасную Дельфину! Но может она сама осмелиться сделать это? Может быть, все случится как в книге? Что если она сегодня придет сюда? Что я ей скажу? Смогу ли я ей рассказать о том, как люблю, как люблю ее. Но если она чиста как Хлоя и не знает даже слова „любовь“? Что мне делать тогда?»

— Есть ли бог, который помогает в любви? — спросил мальчик.

— Есть. Этот бог ты сам.

— Но я ведь не бог?

— Откуда ты знаешь, бог ты или нет?

— У меня нет жрецов и я не всемогущ.

— Никто не всемогущ. Даже боги, в которых мы верим или в существование коих сомневаемся. Почему бог не уничтожит зло? Старик Эпикур учил: «Бог или хочет уничтожить зло и не может, или может, но не хочет, или не хочет и не может, или хочет и может. Если он может и не хочет — он завистлив, что равным образом далеко от бога. Если он хочет и не может — он бессилен, что не соответствует богу. Если же он не хочет и не может, то он завистлив и бессилен. Если же он и хочет, и может, что только и подобает богу, то откуда зло и почему он его не уничтожает?»

Амвросий задумался. Мысль философа поразила его. Он повторил ее про себя. Постарался запомнить хорошо. Но сейчас его интересовало другое: не узнав ответа, он желал только слушать продолжения рассказа. Валент понял это.

Дафнис тоже не знал слова «любовь».

— «Дух у меня захватило, сердце выскочить хочет, тает душа, и все же опять хочу я ее поцелуя: уж не зелье ли какое было на Хлоиных губах?»

Амвросий слушал, затаив дыхание.

— Нельзя мальчику такие книги читать. Не по христианской морали, — робко заметила Ирина. Погладила свой круглый живот.

Валент улыбнулся.

— Можно, — сказал он. Продолжил чтение.

Осенью Дафнис и Хлоя веселились на виноградном празднике. Старый пастух рассказал им о боге любви — Эроте, что пасет влюбленных со своим луком. Пускает стрелы и зажигает чувством сердца.

— «Эрот — бог любви, сильнее самого Зевса; царит он над миром, над богами, людьми и скотиною; нет от Эрота лекарства ни в питье, ни в еде, ни в заговорах, одно только средство — целоваться, обниматься и нагими, прижавшись, на земле лежать».

— Эрот! Вот как зовут бога, который поможет мне! — закричал больной, поднимаясь на постели. — Эрот!

— Поможет в чем? — полюбопытствовала Ирина.

— Известно в чем. Слушайте дальше, — ответил римлянин.

Амвросий кивнул: дал понять, что не намерен рассказывать. Он хотел еще узнать, какими дарами можно умилостивить этого бога, но решил подождать. Без Ирины Валент быстрее рассказал бы об этом. «Эрот всевластный!» — мысленно повторил мальчик. Принялся слушать дальше.

Беда вмешалась в счастье влюбленных. Городские бездельники угнали стадо и похитили девушку. Но сельские боги отозвались на страдания влюбленных. Вмешательство их вернуло Дафнису Хлою. В другую весну жена соседского помещика увлекла Дафниса на укромную поляну, обещая научить его тому, чего не хватало влюбленным. Когда Дафнис лег с ней, то сама природа научила его всему, чему нужно.

— «Только помни, — сказала она на прощанье, — мне-то это в радость, а Хлое в первый раз будет и стыдно, и страшно, и больно, но ты не бойся, потому что так уж природою положено».

Но Дафнис побоялся сделать Хлое больно. Любовь их тянулась по-прежнему: в ласках, объятиях, поцелуях и нежной болтовне.

— Что же дальше? — спросил Амвросий.

— Милый, зачем ты читаешь эту книгу ребенку?

— Я взрослый! — возразил мальчик.

— Это книга о чувствах. Она лучшая из написанных о любви для всех возрастов.

Валент прокрутил свиток.

Другим летом к Хлое стали свататься женихи. Горе раздирало Дафниса. Он был рабом. Добрые сельские нимфы помогли юноше.[108] Он отыскал клад. Родители Хлои согласились на брак влюбленных. Но осенью красавец понравился приживалу помещика, развратному и коварному человеку. Только вмешательство приемных родителей Дафниса спасло будущее влюбленных. Приемный отец юноши рассказал своему господину, как нашел мальчика и показал вещи, что обнаружил подле него. Дафнис оказался сыном помещика. Вскоре все узнали, что Хлоя тоже из богатой семьи.

— Разве мог мужчина влюбиться в мужчину? — спросил Амвросий.

— Это грех, — сказала Ирина.

— В те времена, когда римский мир был языческим и даже до него, в эпоху эллинов, считалось, что любовь возможно как между мужчиной и женщиной, так и между мужчинами. Порочной признавалась лишь связь женщин. Теперь христиане называют греховным и то, и то.

— Теперь это грех, — уточнила Ирина.

— Ясно. Но, какова мораль книги?

— Боги помогают влюбленным. Все в мире помогает им.

— Разве это всегда так?

— Так. Просто нужно уметь добиваться любви, создавать ее своими усилиями. И еще…

— Что? — с нетерпением спросил Амвросий.

— Уметь дарить всю чистоту чувств. Это важнее всего.

— И молится Иисусу, — добавила Ирина.

— Читай, — попросил мальчик и улыбнулся.

Он был доволен. Один день раскрывал для него столько секретов. Греческий бог любви наверняка был могущественнее Ярилы.[109] Волхвы того приняли от Амвросия двух зайцев и пшеничный хлеб. Дали древесный амулет со священным ликом, таким же какой имел идол. Обещали покровительство Ярилы. Но сколько мальчик не ждал, Дельфина не проявляла пылких чувств. Не действовали ни амулет, ни заклинания волхвов.

Дафнис и Хлоя поженились. Радости их не имела конца «и тогда-то узнала Хлоя, что все, чем в дубраве они занимались, были только шутки пастушьи». Жизнь влюбленных была долгой. Детей их вскармливали на чистых лугах козы и овцы. Нимфы, Эрот и Пан веселились, глядя на согласие и любовь.[110]

Ирина заплакала, опустив голову на плечо мужа. Амвросий насупился, размышляя над всем, что узнал.

— Оставить тебе свиток? — спросил Валент. — Мне уже нужно идти. Ждет Всегорд.

— Да, — ответил мальчик.

Ночью ему снились чудесные сны.

5

Рыва появился только на другой день. Дела задержали его в пути. Войдя в дом, он басом приветствовал хозяйку:

— Да одарит Макошь щедро тебя и твой дом, Ирина! Прими от меня угощение. Сухой виноград тебе и нашему отважному воину.

— Спасибо, Рыва, проходи! Ты голоден?

— Нет. Разве с княжеского двора уйдешь голодным? Ты хорошеешь.

— Хм! — улыбнулась девушка. Сверкнула игривыми очами.

— Где наш герой?

— Там. Возится с книгами. Что это ты еще принес?

— Тихо!

Амвросий отложил свиток. Приподнялся на ложе. Он чувствовал себя хорошо. Тело по-прежнему болело, а читать одним глазом было утомительно. Но он знал: его дух здоров, а плоть быстро обретет прежние силы.

— Пусть Перун будет твоим щитом, отважный! — крикнул мальчик старому другу.

— Щит не мне, а тебе надобен. Меч у тебя есть, а щита нет. Потому и лежишь раненый, — шутливо ответил гость.

Амвросий усмехнулся. Тяжелые шаги варвара приближались. Странный писк приближался вместе с ними. «Что это? Мыши так не пищат», — подумал мальчик.

— Ну? — сказал Рыва, войдя в комнату. — Ты цел? Поколотил его?

— Поколотил.

— Молодец.

— Чего это у тебя рука за спиной?

— Чего?

Рыжебородый воин расхохотался:

— Подарок тебе.

— Подарок? — удивился больной.

Рыва показал руку. На огромной шершавой ладони сидел маленький рыжий котенок. Он смотрел на мир узкими синими глазами, дрожал и пищал одновременно. Голос у него был звонкий, хотя и слабый. «Вот откуда такой странный звук», — понял мальчик. Ему стало жаль оторванное от матери существо.

— Ты на него так не смотри. Он не моей породы, — сказал Рыва. Пригладил рыжую бороду. — Не моего рода-племени. И подарок этот не от меня.

— Как это? — не понял Амвросий.

Рыва выкатил губы. Потом приподнял котенка за шкирку и протянул Амвросию. Зверек пискнул, высунул розовый язычок. Мальчик осторожно принял живой подарок. Погладил с заботой. Сунул за пазуху.

— Я тебе изюму принес для каши. На юге его страсть как любят. Тебе тоже на пользу пойдет. Потчует тебя Ирина кашей на меду?

Мальчик улыбнулся:

— Есть такое.

— Теперь и с изюмом попробуешь. Знаешь что это?

— Конечно!

Пушистый комочек высунул голову из-за ворота рубахи и пропищал. Мальчик погладил его через льняную ткань. Подумал: «Надо бы покормить». Зверек немного поерзал и успокоился. Перестал пищать и царапаться.

— Ты теперь на войну?

— Пока здесь остаюсь. Дальше видно будет.

Рыва присел рядом с мальчиком.

— Живи у нас! — предложил Амвросий.

— Посмотрю. Дел много. Неспокойно. Может, авары к нам еще до холодов сунутся. Может через зиму…

— Даврит всех разобьет. Перун нам поможет!

Рыжебородый широко улыбнулся. Показал крепкий оскал:

— Это ты верно сказал. Души врагов мы выпустим погулять на свободе. Пусть боги дадут тебе быстрее поправиться. Ты хорошо себя показал. Может быть, я возьму вас с Идарием в поход на другой год. Может такое статься. Князь наш храбр, но он далеко.

Взгляд мальчика загорелся. Темные брови приподнялись. Амвросий живо представил, как одним взмахом меча поражает двух свирепых врагов. Он даже вообразил их лица: темные от загара, со злыми карими глазами и жидкими бородками. Еще один удар и авары, звеня кольчугами, валятся из седел.

— Только никому… Ни единым словом… Еще на воде написано.

— Буду молчать, — прошептал Амвросий.

Котенок почему-то опять пискнул. Царапнул грудь мальчика.

— Вынь его оттуда. Задохнется.

— Хорошо, — согласился больной.

— Ешь побольше. Мясо ешь. Теперь сытые времена. Сильным вырастешь. Вон как за лето вытянулся, окреп. Год другой пройдет, настоящим дружинником станешь. Поправляйся, а я на днях тебя опять навещу. Ты встаешь уже?

— Да! Завтра с Деяном пойдем рыбу удить.

— Молодцы. Ты его сухим виноградом угости. Он такого не пробовал. Общинники, они к простоте привычные. Смелые, когда надо, а все равно до княжеских бойцов далеко им. Сварог с тобой! Мешок я Ирине отдал. Там надолго хватит.

— Пусть тебя боги защищают!

Рыва потрепал юного друга по голове. Поднялся. Поправил пояс с длинным мечом. Еще раз взглянул на Амвросия рыжеватыми как ржавчина глазами.

— Коней береги. Вон они у вас какие красавцы. С рабов глаз не спускай. Увести могут. На одного Вазилу не полагайся.[111] Не только Валент, но и ты в доме хозяин. Про аваров никому не говори. Глядишь, в этот год все обойдется.

«Ну вот, учить принялся», — подумал Амвросий.

Котенок вновь зашевелился. Мальчик вынул его и положил на груду свитков. Он перетаскал их недавно из кабинета отца именовавшегося еще библиотекой. Свалил книги на ложе. Просматривал один за другим, разыскивая что-нибудь интересное. Иногда попадались картинки. Юный римлянин разглядывал их, воображая, как нанесла их на лист неведомая рука.

Рыжий зверек вытаращил от испуга глаза. Попробовал сделать шаг. Остановился с поднятой лапой, не понимая ничего. Мальчик заметил, что кончик ее был белым. Зверек широко раскрыл рот, но не произнес ни звука. Амвросий провел по мягкой спинке подарка рукой. Почесал за большим ухом. Пушистый хвост котенка вытянулся, поднялся трубой. Малыш неловко присел и замурлыкал.

— Вот глупая тварь, — сказал Рыва. Зашагал прочь. — Будь здоров!

Мальчик с восхищением проводил взглядом друга. Бородач казался воплощением воинственного Перуна, быстрым, сметливым, могучим. Рыва был весел в кругу товарищей, но наверняка страшным в бою. Неожиданно вспомнив то, о чем собирался спросить, маленький герой прокричал:

— Рыва, скажи, кто дал тебе кота!?

«Или кошку?» — растерянно предположил Амвросий.

Рыжебородый варвар высунул голову из низкого дверного прохода. Прищурился. Хитро подмигнул юному воину, ждущему ответа:

— Ты разве не знаешь?

— Нет, — растерянно произнес мальчик. Вытянулся от любопытства. Заморгал глазами с черными пушистыми ресницами.

— Маленькая рыжая девочка дала мне его у входа. Волосы яркие как пламя. Очень бойкая и симпатичная.

— Огняна?

— Не знаю как ее имя.

— Сестра Доброгаста? Но зачем?

Рыва потер мохнатый подбородок.

— Ты такой глупый? — спросил он серьезно.

— Но я не знаю… Она что-то сказала? Что?

— Мне? Нет.

— Но…

— Разберись сам.

— Хорошо, — твердо ответил мальчик. — Сила Сварога, да будет с тобой.

— Сила Сварога!

Гость удалился быстрым шагом. Проходя мимо лошадей в стойлах, он шлепнул по крупу молодого коня. Крикнул:

— Вихрь, тебя так зовут!?[112] Вижу твой норов.

Амвросий вздохнул. Котенок свалился с ложа. Мяукнул. Принялся обнюхивать и обшаривать округу. «Что за чертовщина! Зачем это Огняна вздумала подарить мне этого кошака? Разве она не знает что с ее братом мы враги?» — подумал мальчик. Ни один ответ не приходил ему на ум.

Вскоре появилась Ирина, а с ней и несколько других женщин, живших по-соседству. Они дали зверьку молока.

— Если его не съедят мыши, то он их скоро съест сам, — пошутила круглолицая Забава, жена княжеского дружинника. Слава о ней шла, как о мастерице шить и гадать.

— Забава, расскажи, как ты по тени Чернобога все наперед видишь? — спросила одна из подруг. — Секрет ведаешь или сам Чернобог тебе все шепчет?

— Да он за мной ухажером был, пока я Бронислава не полюбила, — хихикнула Забава. Прищурилась на правый глаз. — Хороша кошака. Я тебя Ирина по кошачьим повадкам гадать научу. Будет эта кошка спутником в твоем колдовстве…

— Скажи! — вмешался Амвросий. — Что это значат, когда тебе кошку дарят?

— Известно что. Кто кошек любит, тот и жену любить станет.

— Жену? — удивился Амвросий.

«Не хочу я на ней жениться. Вот еще! Что придумала…» — утвердительно сказал себе мальчик. Маленькая веснушчатая девочка совсем не казалась ему подходящей как предмет обожания. «Дельфина, вот кто похож на Хлою. Да поможет мне всевластный Эрот», — заключил он. На сердце его снова стало тепло.

Больного накормили горячей кашей. Вечером мальчик уже не лежал. Он ходил по дому, играл с котенком, пек пшеничные лепешки вместе с Ириной. Ел их горячими с салом и чесноком. Размышлял.

Потянулись новые осенние дни.

6

Тени от срубов падали ломаными фигурами на вытоптанную землю. Из-под бревен пучками пробивалась трава. Влажный воздух прилипал к коже. Одежда мокла, пропитывалась последним теплом.

С десяток красивых коней топтались перед воротами больших княжеских конюшен. Животные фыркали, отмахивались хвостами от изумрудных мух. Юные склавины, сидевшие без седел на лошадях, хранили ленивую неподвижность. Щурились на солнце.

— Действительно хороши, — согласился Валент.

— Ну, а вчера спорил. Погоди, у нас тут такие табуны будут, восточный каган позавидует! — самодовольно сморщился Всегорд.[113] Пробежал взором по юным лицам всадников. Их русые волосы выгорели на солнце. Кожа потемнела от загара. Босые ноги торчали из льняных штанов. Тела выглядели худыми и крепкими.

— Издалека гнали? — крикнул всадникам Твердоруб, конюший Даврита. Показал сбитые клыки в странной ухмылке.

— Этих то? Нет! Их нам за холмом передали. Таки еще целые табуны идут. Ты бы поглядел! — откликнулся парень с едва пробившейся щетинкой. Высоко махнул березовой веточкой.

— Посмотрю еще. Не горит.

— Ладно, загоняйте! — скомандовал Всегорд. Потянулся. Ныла спина. Подумал: «Небось, отлежал. К вечеру пройдет, а до охоты совсем сгинет. А парни хороши, слава Перуну! О лучших и не мечтал».

Телами своих коней, резкими взмахами и голосами юноши погнали животных в раскрытые ворота.

— Вон того, пегого оставь. Слышь!? Я его для чего выводил? Он же не расседланный стоит. Куда погнали, листья дубовые! — прикрикнул Твердоруд. Задрал нечесаную бороду, русую с первой сединой. Поскреб важное брюхо ногтями.

— Воевода? — обратился парень с веткой.

Всегорд добродушно махнул рукой. Подмигнул растерявшемуся юноше. Пускай ворчит. Не убудет.

— Да завели же уже, бестолковые, — брюзжал Твердоруб. Сопел волосатыми ноздрями. Морщил сердитую гримасу.

Раньше в городище не имелось больше полтысячи лошадей. Теперь коней ставили по домам. Строили новые конюшни. Тысячами гнали склавины добытых лошадей из Византии. Князь желал иметь свои большие табуны. Всегорд и Рыва собирали будущую дружину. Старые воины учили совсем еще мальчишек пешему и конному бою на мечах и копьях, хитростям и меткой стрельбе.

— Лук ваше главное оружие. Завтра вы младшая дружина. Натиск оставьте старшим. Ваше дело измотать. Ваше дело сыпать стрелы и от стрел уходить. Помните: коровьи шкуры ваша броня. Кольчуги и опыт добудете, станете старшей дружиной, Перун свидетель! — поучал Рыва. Подымал рыжую бровь.

Прыщавые недоросли скребли первую щетину. Слушали.

Амвросий и Идарий не отставали от старших. Терпели насмешки. Огрызались. Рубились деревянными мечами. Заготовляли лозу. Таскали из кузницы наконечники. Мастерили стрелы. Мечтали.

Твердоруба никто не любил. Гадюки сын — ругали его юноши за спиной. В глаза не спорили. Признавали важность. Ворчал он не зря. Больше всего теперь хлопот ему было. «Коней много. Как накормить, да как проследить? Да, чтобы не дохли. Да куда поставить?» — день и ночь скрипел в нем неутомимый дух.

Валент недовольно сложил изящные губы. Длинными пальцами покручивал и распрямлял он черные завитки на бороде. Суета вокруг начинала его раздражать.

— Все разобраться не можете, ошибки богов? Ай-ай! — не унимался конюший. Мотал головой. Плевался.

— Верно он говорит, Любомысл. Того, что с седлом сюда приведи. Забыли что ли? Да не сам, скажи кому… — помогал Всегорд, улыбаясь, растерявшимся юношам.

— Вот же племя… — указал Твердоруб ладонью в сторону парней.

— Не горячись, брат. Не горячись.

Наконец один из парней привел оседланного коня.

— Ну вот, — вздохнул конюший.

Жеребец был хорош.

— Взгляни вон туда, — сказал Всегорд. Стрельнул серыми глазами. Указал Валенту на стремена, свисавшие по бокам пегого коня. — Знакомо тебе это?

— Нет, — коротко ответил римлянин. Его утомила ненужная крикливость конюшего. Хотелось улечься на ложе и дать отдохнуть натруженным за день ногам.

— А мне знакомо, — вздохнул воевода.

— Что это? — без интереса спросил римлянин.

— Стремя. Только авары знают его. В иллирийскую войну, я не раз видел, как эти нехитрые кольца помогают им в бою. В них упираются ноги. Руки делаются свободны. Удобная штука!

Подушечкой левого среднего пальца Валент потер мягкую кожу на горячем виске. Становилось интересно. Из века в век римляне и их соседи сражались в седлах лишенных приспособлений для ног.

Юного склавина сменил растрепанный низкорослый раб.

— Значит, стремя… — размеренно произнес Валент.

— Да.

Валент опять замолчал. Прищурился. Внимательно осмотрел сбрую, подмечая все отличия от привычного конского снаряжения. Раб повернул коня. Римлянин подергал рукой бронзовое кольцо для ступни.

— Давно пора и нам… — начал Твердоруб, отходя в сторону. Задрал узорчатую рубаху, чтобы помочиться.

— Подожди, брат. Подожди.

Простота приспособления удивила римлянина:

— Поэтому аварская конница имеет такую славу?

— Не только, — уклончиво начал Всегорд. Взмахом кисти повелел рабу увести коня. — Кочевники рождаются в седле. Конница каган превосходно обучена. Есть легкие всадники. Их стрелы беспощадны. Вины уверенно сидят на лошадях благодаря стременам. Есть тяжелые всадники, все в броне. Они сокрушают противника сильнее римских катафрактов.[114] Здесь им тоже помогают эти кольца.

— Авары как бойцы лучше, чем гунны? Мне не приходилось драться ни с теми, ни с теми. Как ты полагаешь, Всегорд?

— Они страшны потому, что имеют такую силу. Рассказывают, что гунны прежде были не менее ужасны. С каганом не шутят. Мы сошлись с тобой римлянин. Скажу прямо: Даврит напрасно надеется создать конную рать не хуже аварской. На это у него не достанет времени. Если князь сойдется с Баяном в поле, пусть нам помогут Сварог и все боги. В Иллирии я видел аваров в бою. Солдаты императора просто бегут перед их напором. Баян умеет побеждать. Даврит самонадеян. Дорого мы можем за это заплатить.

Они остались вдвоем. На княжеском дворе было безлюдно. Только из конюшен доносились голоса людей и животных. У внутренних ворот стояли на карауле дружинники, крепко сжимая копья в руках.

«При мне сторожатся. Отвернусь и ну давай девкам свистеть. Эх, молодцы бестолковые! Свистите, радуйтесь, скоро уже конец мирным дням. Боги дадут, зиму отсидим спокойно, а там…» — подумал воевода. Положил руку на плечо римлянина. Повел его в диковатый сад, подальше от запахов конской мочи и навоза.

В саду княжеской усадьбы царствовал покой. Выросшие сами по себе деревья безмолвствовали. Листья только начинали желтеть. День выдался даже без легкого ветерка, быть может последний такой в году.

— Здесь я люблю бывать. Напоминает озорное детство.

— Доброе место, — согласился Валент. — Поговорим?

— Спрашивай, друг. Чернобогу светлых богов не одолеть, а нам с тобой всего не переговорить. Но даже от правильных вопросов, как учат волхвы, в голове образуется ясность.

«Истинно латинское звучание. Достойно мудрости Сенеки младшего», — подумал Валент.[115] Руки его сложились на животе. Сухие пальцы переплелись. Он был доволен собой: природная способность помогла ему быстро освоить язык варваров, лишь иногда приходилось Валенту смешивать его с латынью.

Они прибавили шагу, проходя под вишнями.

— Каков способ боя у аваров? — поинтересовался римлянин.

— Измотать конными лучниками. Выманить врага на союзную пехоту. Ее у кагана много. Лишить сил, а затем опрокинуть ударом конных латников. С флангов обходят. И тяжелыми конниками не всякий раз в лоб бьют. В лесах да горах мы их побьем…

— К стременам нужно другое седло? Не римское?

— Нет, у аваров свои седла, — задумался Всегорд.

— Откуда стремя и седло?

— Пять дней назад смоляне взяли. Косы прислали. Разведчиков кагана уже не первый раз бьют. Но в этот раз всадники. Смоляне пусть в лесах отсидятся, а мы отряды в горах усилим. Крепости наши там в порядке?

— Да. Но я бы советовал укрепить еще несколько мест. Самое опасное на Хромом перевале. Остальные в землях горан. Туда ехать надо. Еще у племени карпан есть трудные проходы. На все людей не хватает. Сколько дней мы еще будем ждать ополчение племен?

Воевода пожал крепкими плечами.

— Людей мало. Много за Дунай ушло. Хуже, что советы старейшин не спешат отдавать мне лучших сынов. Надеются сами в лесах да на болотах защититься. Да и не верят многие… Кто к нам еще до холодов подоспеет не знаю. Весной больше соберем. В канун велесовых дней союзный вет соберется, тогда и решится многое.

— Что южные поляне?

— Эти добрых бойцов выслали, сотни две. Старейшины все мне верят. Знают: я зря воздух не сотрясаю. Посмотрим, отзовутся ли другие. Вряд ли, всерьез до беды отзовутся. Молнии Перуна на солому в их головах!

Скулы Валента стиснулись. Ему не нравились новости о разведчиках аваров. Это означало, что враг прощупывает пути, готовится.

— Не стоит сидеть здесь до весны. Зиму лучше провожать в горах. Запасы подвести до слякоти. Безопасней так, — мрачно сказал он.

— Сам разумею. Готовь оружие, друг. Кольчуга у тебя добрая. Шлем хорош. Коня сам выбирай. Ждану первые припасы я отослал. На вет он приедет, а дальше не долго ему останется нас в горах дожидаться. До оттепели выступим. Только Рыву я в городище оставлю. Пусть подмогу соберет. Если племена воинов и в будущее лето не пришлют, снарядит, кого сможет.

Валент понимающе кивнул.

Птицы щебетали на деревьях. Дела людей не беспокоили их.

— Что с аварской сбруей, этим приспособлением… Как его…?

— Стремя, — меланхолично произнес воевода. Он сожалел, что так поздно задумался об этом. Теперь он решил приказать мастеровым готовить конское снаряжение по аварскому образцу.

Они почти дошли до бревенчатой изгороди. Повернули. Валент не торопил Всегорда с ответом. Тот теребил горбатый нос. Смотрел по сторонам. Размышлял. Потом сказал:

— Времени сейчас мало и людей знающих недостает. Кони есть, а седел нет. Стремян нет. Езде на аварский манер учиться будем позже. Да и кого учить? Добрых всадников Даврит увел. Благо… Благо, лошадей теперь у нас много. Если все хорошо пойдет, через два года конницу посильней аварской иметь станем. Пока повоюем, как можем, как привыкли. Горы, леса и боги нас не предадут.

— Разумное решение, — признал Валент.

Всегорд улыбнулся. Предложил:

— Отведаешь медового пирога с черникой да квасу?

— Не откажусь. Хочу еще попробовать аварское седло и…

— Так идем! Довольно уже тут бродить. Все ясно. Поедим и по седлам. Поездим. Поохотимся? Это дело доброе!

— Да, — твердо сказал Валент.

— Твой мальчишка уже ездит верхом?

— Пробовал. Но еще боится.

— Бери его с собой. Охота у нас не последняя. Пускай учится. Где ему еще опыта набираться?

7

Стемнело. У масляной лампы Амвросий разбирал свитки и кодексы. Одни книги не вызывали у мальчика интереса. Другие — казались странными, непонятными. Он не читал их, а лишь пытался разобрать смысл названий. Водил пальцам по строкам, наполовину угадывая, о чем хотел сказать неизвестный автор. Тер усталый глаз.

Валент последние дни приходил поздно. До ночи он совещался со Всегордом и посланцами племенн. Днем оставался серьезным, не шутил как прежде. Воины приводили оружие в порядок. Всюду появились караулы. Приходили и уходили отряды.

— Война что ли будет? — с волнением спросила мальчика Ирина. — Ничего не знаешь? Христос, защити нас от беды.

— Не знаю, — сказал он. — Разве бывает жизнь без войны?

Она вздохнула, качнув головой. Перекрестилась.

В городском святилище каждый день приносили жертвы. Деян рассказывал, как вместе с Идарием и другими мальчиками они подметали в храме пол. Никто кроме детей не мог войти в обиталище богов перед служением. Только старший жрец имел право появляться там и то сдерживая дыхание. Легкие детей не оскорбляли Сварога.

«Где же лежали басни этого… Эзопа?» — попытался вспомнить Амвросий. На столе отца их не было. Мальчик оставил книгу именно там. Но теперь не мог ее отыскать. Валент наверняка переложил старый свиток с забавными черными картинками в сундук. «Поищу в другой день. Посмотрю лучше что-нибудь новое», — решил маленький римлянин. Только теперь Амвросий открывал для себя значение собранной библиотеки.

Он принялся перебирать лежащие на столе свитки и кодексы. Занятие оказалось увлекательным: ему попалась книга по военному делу. В ней не имелось рисунков, однако переписчик оставил красочные непонятные схемы. Амвросий любовался ими с раскрытым ртом. Водил пальцем по переплетению изящных линий. Они казались мальчику чем-то вроде лабиринта.

Одна из книг носила совершенно невообразимое название «Ведение хозяйства наилучшим образом для города и сельских провинций». Рядом с ней лежала еще одна работа подобного свойства: «Цены на рабов и правильная организация промыслов».

— Дворовому с Домовым не разгадать, что все это значит, — прошептал он.[116]

Странное сплетение слов завораживало, оставалось непонятным.

Неожиданно Амвросий натолкнулся на ровный кусок березовой коры. Он лежал сразу под второй книгой, являвшейся кодексом. По почерку легко узнавалась твердая рука Валента. Буквы выглядели мелкими, но четкими. О чем могло говориться здесь? Это было увлекательно. Собрав все внимание, Амвросий попытался разобрать написанное:

«Мне не известно кому принадлежала эта подборка хозяйственных книг прежде. У первого сочинения не указан даже автор. Возможно это раб-управляющий, подготовивший трактат для своего господина. По хвалебным речам в адрес Августа сужу: текст написан в его время. Император титулуется еще очень скромно, возможно это лишь первые годы его полновластия. Вторую книгу написал Никомед из Неаполя, очевидно эллин. Он не тратит время на пустое восхваление правителей. В тексте упомянут лишь Луций Вер, соправитель Марка Аврелия. Очевидно, трактат написан до его смерти во время страшной эпидемии чумы[117]. Любопытно иное: в обеих книгах указываются цены на рабов и даются советы по их использованию».

Мальчик оторвался от чтения. Вздохнул. Все спутывалось в его голове. «Марк Аврелий», — мысленно повторил он. Юный римлянин отложил бересту и отыскал знакомый свиток «Дневников Марка Аврелия». Взгляд мальчика пробежал по ровным столбцам букв. Остановился на случайном месте:

«Много комочков ладана на одном алтаре. Один раньше упал, другой позже — вполне безразлично».

«Нет, это бесполезные рассуждения. Какой в них прок? Лучше узнать, что там про рабов. Пригодится. Рабов теперь у нас много», — сказал он себе сурово. Заметки Валента выглядели куда любопытней. Он отложил «Дневники» и вернулся к чтению:

«Никогда я не замечал, того, как меняются цены на людей продаваемых в рабство. В дни моей юности они были одни. Теперь стали другими. Но разница не так велика как в двух этих книгах. При Августе рабы были дешевы и автор „Ведения хозяйства“ советует в поместье не слишком беспокоиться о них и не баловать „излишней пищей“ и сном, а заставлять больше трудиться. Совершенно иное рекомендует Никомед! Для него кажется правильным создавать семьи рабов и воспитывать их детей, оставляя для хозяйства. „Пусть они доживают до сорока лет. Вам будет только польза все эти годы. Не калечьте их зря, а помните что все это ваши деньги“, — говорит автор. Цены, что он указывает, почти в два раза выше тех, что мы знаем в золотой век Октавиана. Самое малое увеличение таково: от 400–500 денариев к 600–700 денариям за взрослого раба[118]. Но если сравнивать сколько рабы стоили в правление Августа с годами расцвета Римской республики, то видно: они подорожали в несколько раз».

Далее следовала колонка цифр, расставленных у наименований профессий. Текст явно остался незавершенным. В конце его была выведена лишь одна фраза:

«Хотел бы я знать, как влияло на богатство империи обилие и недостаток рабов. Ведь, если они дорожали то потому, что их меньше выставлялось на продажу. Но когда империя за смертью Каракаллы погрузилась в хаос и после того, рабы оставались сравнительно дороги[119]. Не этим ли объясняется упадок наших городов и оскудение государства?»

Амвросий почесал шею темными от грязи ногтями.

— Мне больше нравится второй совет. Разве это хорошо бить людей и изнурять, пускай они и рабы? Надо чтобы каждый был доволен, — произнес он, не замечая, что рассуждает вслух.

— Что ты там говоришь? — послышался голос Ирины. — Хочешь, возьми ржаного хлеба и сушеной рыбы. Есть еще молоко, сыр и спелые яблоки. Они…

— Не надо. Благодарю!

Он задумался. Что-то подсказывало ему, что не все могут быть довольны своим положением. «Если одни богаты, а другие бедны… И еще существуют рабы… Но как это связанно с силой правителей? Почему империя стала такой дряхлой, если была раньше могучей? Ведь так все говорят!» — он постарался продолжить рассуждения Валента, но ничего не придумал, а только зевнул. Теперь записи приемного отца не казались ему уже такими интересными.

Он решил поискать что-то новое. Сам не заметив того, юный римлянин все больше притягивался к магии слов. Многие прочитанные фразы подолгу оставались у него в голове. Особой силой обладал поэзия. Мальчик свободно отличал ее от прозы. Легче, а главное интересней становилось для него чтение. Все больше часов хотелось проводить со свитками. Перемена эта произошла во время болезни. Никто, кроме самого Амвросия, не мог еще ее оценить.

Погибая в огне лампы, потрескивали крылатые насекомые. Они летели на свет сквозь вырубленные под крышей окна. В холодное время их прикрывали шкурами или забивали совсем. Зимой только огонь освещал дома склавин.

Из соседней комнаты донесся шорох. Потом послышался голос Ирины, распекавшей нерадивых слуг. Ей явно нравилось ощущение собственной важности.

Амвросий искал недолго. Ему попался тонкий свиток, заключавший поэзию Мимнермы.[120] Стихи покорили мальчика с первых строк:

Без золотой Афродиты какая нам жизнь или радость? Я бы хотел умереть, раз перестанут манить Тайные встречи меня, и объятья, и страстное ложе. Сладок лишь юности цвет для мужей и для жен.

В мыслях юного римлянина кружились золотые листья, разливались нежные голоса нимф. В центре чудесных дев грациозно плыла богиня любви. Возле нее стоял он — Амвросий. Она ласкала его белой рукой и улыбалась с теплом, которого так недоставало ребенку.

Добравшись до печального конца рукописи, мальчик вздохнул. Любовь и юность в плавно лившихся строках были прекрасны.

«Я когда-нибудь добьюсь совершенного владения словом. Научусь сочинять легко. Все станут удивляться этому», — подумал он.

Чтение все еще давалось трудно, но оно уже приносило радость. Разобрав несколько слов, мальчик мысленно собирал их воедино. Так складывались фразы, начинали звучать четверостишья.

8

Второй раз склавины вошли в город как к себе домой. Вел их сам союзный князь Даврит. Старая римская колония не сопротивлялась, когда несколько месяцев назад варвары подошли к ее ветхим стенам. Высланный для защиты города отряд пограничных войск дезертировал и нашел место безопасней. Состоятельные граждане бежали, а бедняки и рабы даже не пытались защищать основанную во времена Веспасиана колонию.[121]

Содержимое богатых домов и торговых складов досталось скифам. Вывезти хозяева почти ничего не успели. Римлян пытавшихся спасти имущество за прочными стенами Маркианополя алчные всадники настигали по дороге. Те, кто ничего не имел, сохраняли жизнь. Те, кто пытался спасти только ее, теряли золото, ткани и вино, но спасали тело для дальнейших забот.

Снова склавины перешли границы колонии прохладным осенним утром. Редкие голоса птиц сливались в тумане с гулом надвигавшейся армии. Белый воздух сеял редкие капли.

Топот копыт и резкие голоса готов пробудили жителей. Феодагат первым вступил в город. Четыре десятка всадников миновали разбитые ворота. Молнией промчались они по пустынным улицам.

Стайки воробьев порхали над красными черепичными крышами домов. Мертвые улицы пахли испражнениями людей и животных. Пятнистые кошки спешили в стороны.

— Гнездо Сатаны! — выругался один из разведчиков.

— Святой боже, заткни ему глотку, — покосился другой гот. Слова раздражали. Доспехи мяли и терли измотанное тело.

Римских солдат не обнаружилось.

— Скачи к князю. Передай, все спокойно, — приказал Феодагат всаднику с болезненными глазами. Потянулся. Устало хрустнул суставами. Послушал, как стучат копыта удаляющейся лошади.

«Поскакал к южным воротам…» — бесцельно подумал начальник готской конницы Даврита. Прошелся языком по сухим губам, ощущая как покалывают усы. Сплюнул на камни мостовой горечь и пыль.

Двое варваров продолжали браниться. Один уже сжимал рукоять меча. Другой поглаживал топор, убранный за широкий пояс.

— Прекратить лай! — рявкнул Феодагат.

Всадники умолкли. Разъехались. Поглядывали друг на друга с болезненной обидой. Щурились и беззвучно ворчали, шевеля устами.

«Взбесились!» — подумал начальник готов. Он понимал, откуда бралась раздражительность у его людей. Им недоставало сна. Хуже стало с едой. Многих скосили болезни. Лето прошло, ночи делались все холодней. Крупные города Византии так и не удалось взломать и выпотрошить. Добыча была. Но жажда грабежа была еще больше. Уже обобранная римская колония ничего не обещала.

Кони устало опускали головы. Глотали ноздрями запах земли.

— Триарий, возьми двух людей и доскачи до той церкви, — указал Феодагат властной рукой. — Хочу знать что там. И еще, захвати мне парочку бездельников из местной швали.

Гот хлестнул коня плетью. Жестом увлек за собой двоих всадников, кутавшихся в шерстяные клетчатые плащи. Феодагат снова прислушался к тому, как стучат о камень старые подковы.

С запада и востока к городу осторожно подошли пешие склавины. На севере гунны кружились на неутомимых конях. Кричали. Играли луками и мечами. Варвары взяли колонию в кольцо по всем правилам войны. Двое суток назад Даврит сходу атаковал вышедшую из Анхиала колонну римлян. Конница отрезала и истребила пехоту. Византийские всадники оторвались. Князь надеялся настичь их здесь. Он ошибся. Они бежали на север в Одесс.

Снизу вверх смотрел на Феодагата тощий парень лет двадцати.

— Значит, солдат императора вы не видели? Ни пеших, ни конных? Так?

— Да, светлый господин, — с трусливым почтением отвечал юноша.

— Успокойся, храбрец. Мы не сделаем тебе ничего, — подбадривал его Триарий. Улыбался круглыми щеками извечного добряка. Мать его была дакийкой, отец — готом.

Большая дружина князя вступила в город. Топот копыт, речи людей и ржание лошадей заполнили улицу. Глухо тянулись походные песни. Девять тысяч всадников разместил Даврит в стенах города. Еще больше воинов разбили лагерь за каменной оградой. Многоплеменное войско давно желало отдохнуть.

— Слава господу, отпустили несчастного парнишку. Думала, зарежут и все. Чего им, скотам, стоит? Ох! Ох! Только бы не заставили нас тут подохнуть с голоду, — прокряхтела старая Иоанна.

Железные шлемы, кольчуги и пластинчатые латы проплывали по узкой улице под окном. Страшно били вдали тяжелые барабаны. Гудели рожки. Феодагат, в золоченом шлеме с белым конским хвостом, ускакал вперед. За ним пронеслось все его готы.

Девочка лет десяти подошла к плохо прикрытой ставне.

— Послал же их сатана, — проворчала старуха.

— Спи, мать. Спи, — отозвался низкий мужской голос из темноты.

«Что у нас брать? Так ты сынок рассуждаешь, а ведь я только вчера достала полмешка зерна, чтобы мы не ели одни опилки и траву» — раздраженно подумала она. Сноха убежала с каким-то скифом, когда те покидали колонию. Их тогда было немного, всего около пяти сотен. Теперь небольшой город затопляла целая армия варваров. Сын всю ночь пил с плотником. С тех пор как он лишился жены, то целыми днями спал либо напивался до козлиных речей.

— Бабушка, они нас не тронут? — спросила девочка. Тело ее дрожало от страха. В прошлый раз склавины не нашли ее. Но нескольких девочек постарше варвары изнасиловали.

— Успокойся милая, мы теперь под их властью, — неуверенно произнесла Иоанна. Горло у нее першило. Слова выходили с болью.

— Какая теперь разница! — рявкнул мужской голос.

Женщина покачала головой. Прижала ребенка к себе. Сердце девочки, казалось, выпрыгивало из груди. Дышала она неровно. Шумно.

— Тише, тише, моя маленькая. Все будет хорошо.

— Да, бабушка. Только бы так и было!

Конница готов избрала для себя отличные дома. Склавины не возражали. Во всех сражениях союзники дрались не хуже дружинников Даврита. Однажды готы решили исход всего дела. Всадники спешились. С воинственным ревом ворвались в римский форт на холме под Траянополем. Византийцы не выдержали безумного напора и сдались.

— Если головы римлян не протухли, выстави их на кольях у стены, — сказал Феодагат одному из своих старшин. Соскочил с коня. Повел его за собой.

— Вот уж нет! Мои парни не станут ковыряться в этом дерьме цезарей, — возразил русобородый сотник.

— Тогда пусть это сделают несколько горожан. Что мне тебя учить, Гензерих? Божье творение! — рассердился начальник конницы готов. Засопел.

— Ты прав, Феодагат.

— То-то. Где Эрманрих?

— Он с Бозом перегоняет из соседнего поместья скот.

— Найдите мне его как вернется. Пусть отыщет меня до ночи. Он мне нужен! Пусть даже у князя меня найдет. Ясно?

Русобородый сотник кивнул. Шел следом.

Феодагат чувствовал: настроение подымается. Он понимал, что Даврит хочет дать войску немного отдохнуть. «Крепкий сон, горячая пища, вино и овес поправят наш дух и наши дела», — поучительно сказал себе гот. Ветер поиграл белым хвостом на его шлеме.

Четверо готов спешились невдалеке. Привязали коней. Коротенький парень из местных бегал перед ними. Показывал рваную рубаху. Запинаясь, пытался им что-то втолковать.

Князь повелел не трогать жителей и имущество их вторично. Двое суток тогда варвары разоряли город. С жадными лицами и обнаженными мечами врывались захватчики в дома. Топорами прорубали запертые двери. Брали все, что могли найти и признавали ценным. Из окон выбрасывали они сундуки, ткани и одежды, предметы из серебра, бронзы и железа. С женщин срывали украшения. Теперь позволялось забирать только продукты. В них все острее нуждалось войско Даврита. Князь мог уменьшить силы собранные подле него, но тогда от замысла завладеть крупными городами империи пришлось бы отказаться до весны. Всюду на Балканах действовали большие и малые отряды склавин. Даврит надеялся за зиму собрать дополнительные силы и, наконец, сломать хребет Византии. Одной добычи главе варварского союза казалось мало.

Вечером подошли обозы с припасами и награбленным.

9

Князь пировал. Злой и пьяный, он подымал золоченый рог. Ревели воинственные голоса. Смеялся Боз, щурился, глядя на огонь, разведенный прямо во дворе богатого дома. Эрманрих на столе мастерски рубил топором целиком зажаренного барана. Бранился Феодагат. Пели неясные песни гунны.

— Еще вина! Пусть будет праздник Перуна! Пусть боги пируют с нами. В огонь мясо и вина. Богам! Все им, милостивым и светлым!

Даврит тер ладонью подбородок, залитый медом и жиром.

— Феодагат, ты не веселишься, брат? Почему?

Костры и факелы освещали грубую роспись стен, узоры дорожек, мрамор старинных статуй. Красные лица варваров метались в огненных всплесках. Пугливые римляне бросали в огонь новые паленья.

— Князь, я жду.

— И я жду, друг! Но чего ждешь ты?

— Жду, пока вино ударит мне в голову.

— Друге! — громом обратился Даврит к приближенным. Грозно вонзил тонкой работы нож в доску стола. Дождался тишины. Глаза пьяные и трезвые глядели на него, моргая и неотрывно. — Многое мы прошли, друге, в это лето! Многие края обошли с мечом. Я обещал вам славу и богатства. И вы в золоте!

Толстый указательный палец князя устремился поверх голов. Блеснули рубины и изумруды на тяжелых перстнях.

— Слава! — грянули пьяные голоса.

Испугались слуги. Сжались хилыми телами.

— Эй, Тагадар! Ты меня понимаешь или уже гуляешь по сонным лугам, пьяный как весенний вепрь?

Широкоплечий воин тряхнул русой головой. Выкатил рыбьи глаза окутанные туманом опухших век. Жидкая борода задрожала. Рот раскрылся, показав неровные зубы.

— Любимый князь! — заорал дружинник.

Даврит захохотал. Опустился на плетеный стул. Дерзкие глаза выкатились над горбатым носом. Рубленные скулы дрожали.

Смеялись все. Даже согнанные силой слуги обменивались улыбками, угадывая разряженный гнев. Князь прогонял беспокойство вином, верой союзников и могучей дружины. За год войны он не покорил империи. Но он стал сильней. Юноши сделались опытней. Что если зазимовать здесь, не отходя далеко? Что если весной отсюда двинуться на проклятый город Константина? Припасы? Они есть! Беде неоткуда было прийти. Фракия лежала у его ног. Иллирия как испуганный уж жалась к воде и шипела в бессилии. Святозар и другие вожди не давали римским псам покоя. Повсюду, от Скодра до Никополя пробивались они терзая слабое тело Византии. Склавины расселялись. Дружины и ополчения племен рвались к югу. Мешали горы Македонии, прочные стены больших городов. Дерзко стояла неприступная Фессалоника.

«Война не кончится в этот год, — думал Даврит. — Мы не умеем брать городов. Там где стены высоки, а защитники верят в себя, мы не берем победы легко. Многое нам еще нужно постичь…»

— Ты задумался, князь?

— Пей Феодагат! Пей и ешь, брат и друг. Пусть будут сыты наши воины, наши кони и наши животы. Мечи наши уже сыты до самого снега.

Из сада доносились мужские женские голоса. Слышались стоны и пьяный смех. В дружеских объятьях сцеплялись сильные варвары. Запах пота, железа и кожи перемешивался с мясными ароматами пищи. Зорко следили за безопасностью часовые из молодой дружины.

— Где мы будем зимовать, Даврит? Здесь или ближе к горам? Может быть, вернемся к югу, где лошадям хватит травы?

— Римляне всюду разбиты или прячутся как их плешивый цезарь Тиверий за каменной оградой. Отошлем новые обозы, тогда решим, брат. Тогда решим… Из Иллирика им не вырваться. Если весной римляне перебросят армию из Азии, мы ее разобьем. Одним натиском разобьем. И тогда у моих воинов будет больше доспехов и добрых лошадей.

«Верно, князь, — сказал себе гот. — Верно, только как мы возьмем столицу. Как и когда? Не лучше ли уйти сейчас за горы, а может и за Дунай? Кто знает, если авары захотят мстить, что тогда будет? Добычи у нас столько, что слюни у кагана, наверняка, бегут рекой. Двести гуннов ушли недавно к аварам. Степной правитель все знает о победах, все знает о взятых богатствах».

— Не бойся за аваров, старый волк, — князь хлопнул гота по могучему плечу. — Я знаю Баяна. Это жадная, но трусливая собака. Все что сделал я, мог сделать и он. Теперь он боится меня. Боится!

— Слава отважному Даврите! — заревели дружинники.

— Слава храброму Даврите! — поддержал их Феодагат. Поднял серебряный рог. Выпил, рассеивая сомнения. В этого человека стоило верить. Он храбр, честен, умен. Незачем ему бояться кобыльих детей — аваров. Забылось предупреждение Валента о уязвимости тыла и коварстве римлян, всюду разбитых, загнанных, но не сдавшихся и далеко еще не проигравших.

Покачиваясь, поднялся длинноусый склавин в волчьей безрукавке наброшенной поверх кольчуги. Друзья загудели. Ударили гусли. Полилась грозная песнь воинов явившихся из земли гор, болот и лесов. Гимн восхвалял отвагу, дружбу, мужество и богов.

Феодагат сглотнул горьковатую слюну. Мозолистые пальцы его сложились в кулак. Прижались к сердцу. Он пел, сбиваясь не столько в строфах, сколько в словах. Язык боевых братьев звучал знакомо, но трудно. Все было ясно и близко. Гот заплакал. Отважный герой пал в неравной битве на чужой земле.

Накрашенная рабыня подлила ему вина. Он шлепнул ее по круглому заду. Подмигнул. Она засмеялась. Уселась ему на колени. Обвила могучую шею белыми руками. Слезы о павшем герое высохли. В ход пошла грубая латынь, грубые объятья и грубые ласки.

Даврит обнимал боевых товарищей. Целовал в лоб и уста. Кружился в хороводе, вокруг огромного костра. Казалось, древние боги смеялись вместе с ним, вместе с храбрыми людьми, что он привел в этот чужой край. Ноги мужчин двигались быстро. Не было больше усталости. Не было больше похода, войны и невзгод.

Усатый склавин пел. Звенели гусли. Озорник Боз целовал пышную грудь черноокой служанки. Новые хозяева Балкан пировали. Вырубленный из дерева Перун принимал их подношения при свете факелов. Бородатые варвары резали свиней и овец. Кровью заливали землю подле угрюмого воинственного бога в остроконечном шлеме с широким наносником. Большими глазами смотрел Перун на своих необузданных детей.

— Всегда поровну! — орал Эрманрих. Разрубал очередного барана. Тряс мясом перед носом пьяного друга — склавина Борислава.

— Молнии Перуна, всегда по врагу… — бубнил тот в ответ. Хватал куски. Жевал. Заливал родопским вином.

Пировали все улицы. Пировали дома и стены. Пировали луга и рощи. Ржали лошади. Игриво рубились захмелевшие весельчаки. Бранились неудачливые грабители. Перун простирал свою руку на новые земли. Он отдавал их склавинам, как прежде другие боги даровали их готам и гуннам. Могло ли это быть навсегда?

Добрый Хорс подготовлял похмельное утро.

10

Конь нес Валента вперед. Он чувствовал бегущего зверя. Чувствовал копье. Рука держала его над головой, острое, готовое поразить серну. Трое склавин мчались по сторонам. Всегорд впивался пальцами в шею серого коня. Шептал черные заклинания. Заросли расступались. Хрустел старый папоротник.

Смирный мерин Амвросия едва поспевал позади. Идарий ехал рядом. Его рыжий мерин был не менее безразличен и покорен седоку. Рот мальчика растягивался в счастливой улыбке. Их взяли, наконец, взяли на охоту! Позади ребят ехали еще два десятка подростков в доспехах из толстой кожи, гладких и острых железных шлемах, с копьями, луками, мечами и топорами. Формально они сопровождали охотников. На деле — проводили в учениях новый день.

«Словно на войну собрались», — подумал Амвросий оглянувшись. К его седлу тоже был приторочен топорик. Имелся лук. Дротики. Но в глубине души он все равно завидовал этим мальчишкам постарше, уже избранным в воины. Вот-вот и они станут дружинниками! Идария не занимали подобные мысли. Он попросту ликовал. Сам воевода взял его на свою охоту. Чего еще было желать в этот день?

Лес замирал. Все живое стихало. Каждый лист и каждая тварь чувствовали опасность исходящую от людей. Лаяли собаки.

— Святослав, не упусти! — закричал Всегорд. Сплюнул. Опустил копье. Серна вновь уходила.

— Не отставать! — различил маленький римлянин голос Валента.

— То-то будет пир! — не преставал радоваться Идарий.

«Иисус, не дай им упустить добычу. Пусть ее настигнет отец. Тебе ведь ничего не стоит раз даровать нам удачу в охоте. Семаргл донеси мои слова до самого милостивого из богов. Он не любит жертв, но я отблагодарю тебя: брошу в огонь кусок жирного мяса, как ты любишь», — не дыша, молился Амвросий.[122] Туника на нем взмокала. Липла к телу. Скребла кожу грубым льном. Седло с непривычки терло зад.

Мягкая земля глотала удары копыт.

— Скорей! Скорей! — закричал сын кузнеца. Пятками ударил в бока животного.

Амвросий повторил движения друга. Мох шептал всадникам пожелание удачи. Боги слышали призывы. Охота обещала хороший конец. Добыче некуда было уйти. Четверка всадников почти настигла серну, выгнала ее на опушку. Дети тоже выбрались к солнцу.

— Чудо, какой день! Спасибо Лешему и Велесу! — радостно воскликнул Идарий. Рот его растянулся еще шире. Скоро и ему предстояло освоить охоту верхом. Это было намного интересней, чем стрелять по уткам или удить рыбу с Деяном.

Из-за пожелтевших дубов напротив выскочили загонщики. Зашумели. Застучали палками. Принялись размахивать руками. Серна развернулась. Мелькнули ее маленькие рога на голове с черными полосами и крупное коричневатое тело.

«Только бы не ушла», — взмолился Амвросий.

Просвистело первое копье. Вонзилось в землю. Животное отскочило. Грациозно развернулось и побежало в сторону.

«К скале гонят», — подумал маленький римлянин.

— Как они ее! Едва не достали. Видал?

Амвросий хлестнул мерина, потянул уздечку. Послушное животное поскакало влево. Святослав проворно вырвал из земли свое копье. Нагнал товарищей. Идарий отстал от друга, засмотревшись на озерные блики. Вспомнились ночи и дни летних рыбалок, костров, споров и песен.

— Нагоняй! В лес уходит!

Идарий был уже рядом.

— Слушай, — задыхаясь, кричал он, — Рыва нас в горы на войну возьмет. Он мне Перуном клялся. Слышишь!?

— Ага!

— Для засад, говорит, мы в самый раз. Сгодимся. Представляешь!

Снова ворвались в лес.

— Где они?

— Вон! Догоняем! — закричал Амвросий.

Мальчики вновь мчались бок о бок. Сзади неслись молодые воины, развернувшись в цепь. Копья держали наготове. Добыча не должна была ускользнуть.

— Так что скажешь? — наседал Идарий. Равнодушие друга удивляло его, сбивало с толку. — Готов ты весной с Рывой в поход?

— Я готов, только тише!

— Ты чего… — замешался сын кузнеца.

Амвросий бросил на него удивленный взгляд. Неужели он не понимает? Неужели так трудно догадаться, что юного римлянина никто не отпустит на войну? Разве это так сложно!?

— Добро! — крикнул друг. Он все осознал.

— Только ты никому, — отозвался Амвросий.

Серна неслась прямо на шумные ряды рабов. Скачек. Она снова развернулась. Всегорд бросил копье. Оно лишь задело животное. Бег продолжался. До скалы, а значит до нового тупика оставалось недалеко.

— Забавно! — прокричал воевода, готовя новое копье.

«Сейчас будут бить», — подумал Амвросий. Мальчики сильно отстали от охотников. Цепь молодых воинов была уже недалеко.

Лес вновь расступился. Показалась скала. Серый камень подымался из земли, разрезал лиственные дебри. Серна опять оказалась на открытом месте. Святослав и Валент бросили копья.

Мальчики спешились. Идарий соскочил ловко, Амвросий — более осторожно. Подоспели другие всадники. Показались бегущие загонщики. Один из них нес потерянное воеводой копье. Некоторые держали на веревках собак.

Серна была мертва. Два копья торчали из ее правого бока.

— И все-таки мое копье задело ее первым, — с детской хвастливостью заметил Всегорд. Лукаво улыбнулся.

Святослав засмеялся. Косы на его висках намокли от пота. Влажные усы висели, а кожаная куртка облепляла тело. Старшина молодых воинов прерывисто дышал. Валент вспотел не меньше. Кони хрипели и били копытами.

— Старый ты болтун, воевода, — залился горячим смехом Святослав. — Ты же сам видел чьи копья свалили добычу? И еще споришь! Не хорошо, Всегорд.

— Этому то ты учишь молодежь! Ну-ну! — расхохотался воевода. Распрямился во весь свой небольшой рост.

Святослав закашлялся.

— Подавился не съеденным мясом, — тихонько пошутил Идарий.

— Нельзя так, надо сперва богам, — улыбнулся Амвросий.

Валент строго посмотрел на мальчишек. Друзья подавили смех.

— Спасибо Велесу, хорошая была охота. Давно такой большой охоты не видел. Давно! С тех пор как Даврит уехал, мы так славно не охотились. Ну, ничего, теперь на аваров поохотимся. Их поганая кровь слаще будет, — сказал Всегорд. Пот бежал по его лбу. Одна капля скатилась по носу и упала на траву.

Валент вырвал свое копье из красно-бурой туши. Серна вздрогнула: тело отдавало последнюю дань потерянной жизни. Кровь измазала желтовато-зеленую траву.

— Разумник, там недалеко есть ручей, — сказал Святослав, перестав кашлять. — Знаешь где?

— Знаю, — ответил молодой всадник.

— Наберите воды. Коней напоить надо. Рабов и слуг отпусти. И всю добычу сваливайте сюда. Сколько там? Два кабана и еще?

— Три кабана. Четыре серны. И все. Оленей нет.

— Отлично.

Запылали костры. Зашипело на углях свежее мясо.

11

Рыва привел мальчишек в святилище. Колесо с шестью спицами — громовой знак защиты от молний — красовалось над входом. Дубовые бревна стен не лежали, а поднимались вверх из земли.

Два десятка ребят вступили во внешний зал храма Перуна. Двое юношей, посвятивших себя громовержцу, держали факелы по сторонам. Их белые рубахи доставали почти до ступней. По три красных молнии украшало одежды спереди и сзади.

— Следуйте за мной, — властно произнес рыжебородый склавин.

В конце длинного темного зала Амвросий увидел очаг и старика. Шкура рыси покрывала тело человека поверх льняной рубахи.

— Привет тебе, хранитель огня! Пусть дети Перуна будут вечно послушны, а люди хранят почтение перед владыкой грома. Долгие годы тебе, мудрый Яромир. Я привел к тебе будущих воинов, — громко произнес Рыва.

Старец поднял обе руки. Показал ладони и длинные пальцы.

Юноши с факелами сделали несколько шагов вперед. Затем отошли в стороны, пропустив мальчиков вперед. Факелы молодых волхвов погасли, а сами они растворились в темноте.

— Слава Перуну, первому по силе и храбрости средь богов!

— Слава Перуну! — хором отозвались гости на слова волхва.

Старейшим среди служителей Перуна считался Яромир. Много говорили люди о его магической силе и тайных знаниях. Сколько ему стукнуло лет? Никто не знал этого. Был он волхвом потерявшим возраст. Рассказывали, что сам Перун пожелал продлить его годы и живет волхв уже более ста лет.

— Приблизьтесь и сядьте предо мной.

Подойдя, Рыва и мальчики поклонились.

— Теперь я вас вижу. Вижу всех, — голос старика звучал сухо.

«Глубже постигай языческие истины. Не отставай от сверстников. Ты живешь в их мире и должен понимать его. Пусть ты считаешь себя римлянином и христианином — это не важно», — припомнились Амвросию слова Валента. Мальчик провел языком по нёбо. В горле першило. Ноги подкашивались от волнения. Вечерний холод, казалось, застыл на встревоженной коже.

Идарий толкнул друга локтем. Улыбнулся: не трусь.

«Бояться нечего. Боги милостивы», — сказал себе юный римлянин.

Волхв восседал на широком низком табурете с резными ножками. Страшные фигуры львов виднелись на них. Хвосты зверей заострялись наконечниками стрел. Страшные пасти раскрывались. Острыми зубами хищники врезались в неизвестную плоть. У ног старца лежал большой круглый очаг. В центре его пылали дубовые поленья, как полагалось в святилище Громовержца. Вокруг камнями были выложены два круга, шесть спиц в них превращали очаг в громовой знак. Склавины вырезали его у входа в каждый дом.

Дети расселись вокруг огня на волчьи шкуры, покрывавшие земляной пол. Тепло ударило в лица.

— Пусть огонь очистит ваши помыслы, очистит сердца.

Голоса короткого гимна Перуну донеслись из темноты и стихли.

Амвросий поднял глаза на древнего волхва. Тот смотрел на мальчиков сверху вниз. Одна рука старца сжимала дубовый посох.

«Ну и страшные же у него морщины. Ему, наверное, и вправду тысяча лет», — подумал мальчик.

— Слушай теперь, — назойливо шепнул ему Идарий. Вытянул застывшие ноги поближе к огню. — Тут теплей. Видишь, я то сразу знал, что вперед идти надо. Это Вторяк верещал как поросенок под ножом.

Рыва сделал всем знак замолчать. Сел слева, ближе к волхву.

— Среди Сварожичей, потомков отца всего сущего, Перун — самый славный из богов, — нараспев заговорил старец. Длинная белая борода его играла зарей в огненном свете. Опухшие красноватые веки подрагивали. — Грозовые тучи, гром и молнии подвластны ему. Перун старший сын Сварога. Он податель мужской силы. Он покровитель воинов, храбрых князей и дружин.

— И Даврита? — спросил Мечислав.

— Верно, мой мальчик. Нет для отважных мужей бога родней и ближе, чем Перун. От порчи от беды он защитит вас. В битвах его имя шепчите прорубаясь вперед. Перун дарует победу. Перун прославляет храбрых. Перун закаляет ваш дух. Его оружие: громовые камни, громовые стрелы, а с ними и топоры. Голос Перуна подобен грому. Гнев его страшен, но и милость его велика. Есть у Перуна небесная колесница. На ней он мчится по облакам, мечет молнии. На своем огромном коне скачет он по чистому небу, милостиво озирая землю. Но стоит ему прогневаться, и вновь запрягают слуги его огненную колесницу.

Амвросий живо вообразил себе картины гнева бога восседающего на небесах. Представил мальчик и как копьем поражает Перун огромного змея. Зеленый гад извивался кольцами, шипел и выбрасывал огненный язык. Острыми зубами старался змей укусить Громовержца, но конь бил гада копытами, а копье со страшной силой врезалось в его пасть.

— Не любит Перун тех, кто похищает принадлежащее ему: женщин, скот и добычу. От всякого военного успеха подносите и богу. Пусть он благословит ваше оружие и ваше тело сделает неуязвимым для врага. Крепкое дерево — дуб принадлежит Перуну. Любит Перун и высоту, поэтому всегда святилища его на холме. Так и я сейчас озираю ваши лица, проникаю в сердца и изучаю намеренья.

От этих слов жутко сделалось не одному Амвросию. Мальчик почувствовал, как вздрогнул Доброжир, сидевший рядом. Только Идарий слушал спокойно, не шевеля даже бровью.

— Всякие горы принадлежат Перуна. Известно ли вам, что Перун сам следит за соблюдением священных законов и карает за их нарушение всякого? Небесный огонь всегда в его руке. Помните, Перун есть бог-управитель, защитник Яви.

— Кто это Явь? — тихонько спросил Амвросий.

— Явь — мир земной, настоящий. Навь — мир подземный. Там обитают тени прошлого, предки и бестелесные духи. Жизнь, она по кругу вершится. Предки наши возвращаются в третьем колене. Вот меня почему в честь деда назвали? Дух его во мне… — принялся разъяснять сын кузнеца. Оживился. Замахал ладонью перед закопченным носом.

— Да, ну!? — раскрыл рот маленький римлянин. Он и подумать не мог, что мир устроен подобно кругу. В его представлении умершие попадали в рай или ад. О возвращении душ на землю мальчик слышал впервые.

Они совсем позабыли о грозном старике. Тот терпеливо продолжал, не замечая пока постороннего разговора.

— Удивился! Вы то римляне думаете, сдох человек и все.

Амвросий поскреб лоб. Снова задумался.

— Значит и во мне дух деда? — опять спросил он.

— Это еще что! Вот есть всеобщий закон «Правь». Слышал? Его Дажьбог установил.[123] Всякое существо исполняет волю Прави, правды то есть. Мудрости. Понимаешь? Когда мы прибываем в Яви, то смысл нашей жизни возвратится в Навь. Она нас исторгла, она же нас вновь примет. Таково божественное установление. Еще говорят…

— Тише! — испуганно зашипел Вторяк.

Волхв поднял над головой указательный палец. Тонкий рот недовольно вытянулся. Бело-голубые глаза расширились. Дети вокруг, казалось, перестали дышать. Старец медленно, но грозно заговорил:

— Будь почтителен с нашими богами, римлянин. И ты, Идарий, подавай ему добрый пример. Помни о силе, которой наделил меня Перун. Не дразни мой гнев, пусть он лучше спокойно спит. Слушай дальше, если все понял. И ты, римлянин, слушай.

Вторяк с шумом выдохнул. Нервно погрыз заусенец на пальце. Доброжир посмотрел с тревогой на товарищей, сидевших справа от него. Лица мальчиков побледнели. Взгляды уперлись в пустоту и застыли. «Доигрались! Знают же, что с волхвами не шутят. Да еще самого Яромира дразнить вздумали», — подумал Доброжир, морща низкий лоб.

— Прости их, мудрый отец, — с почтением произнес Храбр.

Рыва не вмешивался.

Старик ударил посохом в землю. Поднял голос:

— Довольно спать!

Идарий и Амвросий вздрогнули. Вторяк от удивления открыл рот. Бросил на старца испуганный взгляд. Седые волосы волхва были собраны за спиной. Лоб — перевязан кожаной лентой. Лицо — величественно спокойно. Как ни в чем небывало продолжал волхв свой рассказ. Голос его вновь стал певучим и мягким. Резкие ноты звучали в нем лишь иногда, придавая речи яркость и напряжение.

— Нрав Громовержца Перуна неровен. Он стремителен, быстр как молния. И вы будьте такими в битвах! Все дружинники особо почитают его как бога войны, как бога отважных и победителей. От Сварога Перун познал силу огня. Им он мечет во врага. Мать, богини Лада, дала ему свою красоту. В час рождения Перуна был гром, а сам он явился в виде молнии.

Амвросий слушал, теперь храня неподвижность. Другие дети, рассевшиеся полукругом, тоже не произносили больше ни звука. Волхв продолжал свой рассказ.

— Похитил младенца Скипер-зверь, не человек, но наполовину скорпион. Чудовище это завладело и сестрами Перуна. Жива, Марена и Леля оказались в его ядовитых лапах.[124] Перуна зверь погрузил в вековечный сон, а богинь обратил в страшных чудищ.

На помощь пропавшим детям пришла богиня Лада. Она послала старших сыновей отыскать Перуна и юных богинь. Тремя вещими птицами, имена которых были Сирина, Алконоста и Стратима, полетели они на поиски. Во всем мире они не смогли найти никого. Увидели лишь Скипер-зверя, сидевшего у входа в подземелье. Там были заперты дети богини любви и Сварога. Скорпион скрылся заметив птиц. Боги пробрались в подземелье и нашли непробудно спящего Перуна. Он вырос и стал мужчиной.

Вторяк поковырял в носу.

— Вещую птицу Гамаюн послали Сварожичи в Репейские горы за живой водой, — на распев продолжал волхв свою повесть. — Птица эта служит посланницей богов. Она их глашатай. Людям Гамаюн поет божественные гимны и предвещает грядущее. Но не все могут услышать ее дивный голос, а лишь те, кому доступно тайное.

«Волхвы», — сказал себе Амвросий. Неожиданно он подумал о том, зачем зверю было похищать новорожденного бога? Зачем понадобилось усыплять его? Эти странные вопросы поставили мальчика в тупик. Спрашивать он не решался. Но откуда, откуда взялась в нем эта странная страсть сомневаться?

— Как же птица нашла воду? — не вытерпел Идарий. Рассказ все сильнее увлекал его, помогая разуму создавать нереальные картины событий.

— Затем и послали вещую птицу.

Идарий гордо и с благодарностью кивнул. Рыва улыбнулся.

— Братья полили живой водой спящего Перуна. Он пробудился, встал полный сил и отваги. Поклялся отыскать сестер и отплатить зверю. Ярость горела в нем подобно огню. Но огонь этот не давал света, а лишь раскалял желание Перуна отомстить подлому зверю.

Многие ужасы ждали Перуна в темном царстве, многие страхи. В самых мрачных углах на помощь ему приходил брат Лель, бог любовной страсти. Сын богини Лады был как она златокудр, свободен и неуловим подобно любви. Обликом походил он на младенца. Из рук Лель умел зажигать огонь. Бросая его, воспламенял он любовью сердца.

«Эрот всеблагой!», — подумал маленький римлянин. Лель не имел лука и волшебных стрел, но удивительно походил на известного мальчику бога любви. Картины из «Дафниса и Хлои» встали перед глазами ребенка, заслонив на время рассказ волхва.

— Как же маленький Лель смог помочь сильному Перуну? — задыхаясь от волнения, спросил Светлан.

Старик потер колени и продолжал рассказ:

— Камни посыпались на Перуна. Один за другим грозили они погубить его, навечно похоронив в подземном лабиринте. Громовержец не испугался, хотя молнии его могли лишь усиль камнепад. Знал он: богиня-мать не оставит отважного сына. Неизвестно откуда появился Лель и сказал: «Брат мой, оставь свои молнии для врагов, пусть мой огонь даст тебе свет и укажет дорогу». Из ладони крылатого младенца возник огонь. Он осветил путь и помог Перуну выйти из западни зверя.

С Аистом, своей священной птицей, послал Лель матери добрые вести. Розовый венок принялась плести Лада, ожидая освобождения дочерей. Вскоре Перун обнаружил сестер в темном царстве и расколдовал их. Они обняли брата и радостные поспешили к матери. Перун же направился ко дворцу Скипер-зверя, сложенному из людских костей. Зверь боялся сам помешать могучему богу. Но его ловушки в подземном мире не помогли. Еще рождение Перуна напугало человека-скорпиона. Потому и хотел он навечно усыпить юного бога войны.

Вторяк нервно почесался. «И тут кусают», — подумал Амвросий. Отогнал от носа звенящего комара. Дети слушали, все более поражаясь истории отважного бога. Волхв потер больные колени.

— Страшное ядовитое жало поднял Скипер-зверь на Громовержца. Яд и огонь сошлись в схватке. Молнии Перуна и гром его противостояли страшной отраве скорпиона. Огонь в жизни побеждает яд. Нанесенную отравленной стрелой рану нужно прижигать, не давая яду проникнуть в тело. Огонь лечит больных, огонь — ест, пьет и спит. Он живой и вечно должен гореть в святилище перед кумиром Перуна.

Волхв задумался. Лицо старика напряглось. Глаза еще более похолодели. Веки опустились. Белые брови дрогнули в напряжении. Видно было, что Яромир пытается вспомнить нечто важное. Наконец он открыл глаза и заговорил вновь:

— Яд не помог зверю. Перун поднял врага и бросил его оземь. Мать-земля загрохотала, задрожала и расступилась. Страшный крик издал Скипер. Многие конечности его заработали, цепляясь за край пропасти. Но земля навечно поглотила чудовище. Ликуя Перун отправился в мир Правь. Дочь звездного неба Дыя и богини Луны Дивии — Дива повстречалась ему. Понравилась Громовержцу ночная дева. Он предложил ей стать ему женой. Она же испугалась и убежала.

«Может и меня Дельфина боится? Иначе почему не ищет встречи со мной, не обращает внимания?» — спросил себя маленький римлянин.

В доме Дыя Перун посватался к дочери звездного бога. Отец девушки пригласил гостя отобедать, но случилась беда. Из моря вылезло чудище — трехглавый змий. Он решил похитить Диву. Ревел змий и крушил все вокруг, ища девушку. Перун и Дый услышали шум. Вышли из дворца. Молнии Громовержца загнали чудище обратно на морское дно. Дый согласился отдать дочь за Перуна, доброго и отважного.

— Деян завтра рыбачить зовет. Как думаешь пойдем? Или лучше в нашу пещеру забрести? — прошептал Амвросию Идарий.

— Лучше в пещеру! Как раз силки надо проверить, — улыбнулся мальчик. Поковырял грязным пальцем в ухе.

— Великолепную свадьбу сыграли боги. Родилась у молодоженов дочь Девана, способная в любого зверя обратиться. Силу она взяла от Перуна, безмерную гордыню получила от матери. Великой охотницей стала Девана. Два страшных волка охраняли и сопровождали ее. Слушались ее звери эти лучше всякой собаки. Велесовы волхвы, ведаю я, говорят: война от охоты происходит. Богами иное дано. Бог войны охоте отец. Но не война дочь охоты. Каждый, кто сражения делом своим изберет, должен помнить об этом. Из трех миров Нави, Яви и Прави, высший — Правь. Не всякий попадает туда, но лишь избранный богами. Только героям доступен Правь. Потому чаще в него возносятся молодые, отважные бойцы. В мире Прави люди становятся божествами.

— Лучшая из судеб — удостоиться Прави, мира великих богов, — сказал Рыва, и все дети посмотрели на него. Лицо рыжебородого воина твердостью напоминало камень. Могучее тело, казалось, дышало силой дарованной Перуном.

«Неужели все это правда?» — подумал Амвросий.

Старец оживился. Добро улыбнулся приближенному князя.

— Слушайте дальше, — сказал он. — Девана возгордилась своей охотничьей силой и пожелала сама править тремя мирами: Правью, Навью и Явью. Страшно разгневался Перун. Он отыскал хвастливую дочь в лесу и зарычал на нее подобно дикому зверю. Лютые волки Деваны поджали хвосты, запищали и бросились прочь. Принялся Перун увещевать дочь отказаться от затеи. «Сам Сварог станет прислуживать мне», — надменно отвечала она. Разгневался Громовержец. Вызвал на поединок вероломную дочь. На копьях сошлись они посреди поля. Резвые кони несли их друг на друга. Копья рассыпались от ударов в щепки. Сломались мечи, так сильны были боги.

Юные волхвы появились из темноты. Бросили в огонь новые поленья. Вновь растворились во мраке. Старец медленно двигал правой кистью, покачивал в такт рассказу седой головой.

Девана соскочила с коня. Обернулась хищной львицей. Бросилась на отца. Он же обернулся львом. Ударом лапы Перун опрокинул львицу на спину. Испугалась Девана. Обернулась птицей. Метнулась в небо. Никогда не было ей прежде страшно. В облике орла Перун настиг свою дочь. Ударил клювам. Обрушил вниз. Рыбой бросилась она в воду. Неводом достал ее отец. Стало Деване еще страшней. Заплакала она, забила чешуйчатым хвостом. Поклялась она слушаться Перуна. Попросила прощения и получила его.

Однажды отец рассказал Амвросию о римских богах. Была среди них богини охоты. Диана — так звали ее. «Почему же мы, римляне, отреклись от тех далеких богов, таких похожих на тех, что правят здесь? И почему склавины не чтят Иисуса?» — подумал мальчик.

Старец сурово прошелся взглядом по лицам ребят.

— Много других подвигов совершил Перун. Сила его не знает равной. Многих ослушавшихся божественной воли покарал он сурово. Но многих почитающих его, защитил. Сила Перуна да пребудет с вами! — неожиданно закончил волхв. Встал. Взял посох. — Каждый из вас пусть предстанет перед Перуном и оставит ему свой дар. И всякому я сейчас скажу важное слово. Ступайте по одному.

12

Юноши открыли врата. Яркий свет хлынул из-за спины Яромира. Беловолосый старик на мгновение показался Амвросию сияющим и прозрачным. Один за другим, проходя мимо Рывы, мальчики медленно направились к волхву. Он оказался еще выше ростом, чем полагал маленький римлянин. На шее старца висел серебряный амулет, изображавший как лев с молниями на хвосте побеждает львицу.

Идарий шел впереди. Волхв наклонился к нему и что-то шепнул. Многих детей Яромир пропускал без слов, просто кладя руку на голову. То был знак одобрения. Но Амвросий услышал слова сурового старца. От него исходил неизвестный сладковатый запах. Взгляд волхва казался вблизи спокойным в какой-то необычной доброте.

В зале святилища горел большой костер посредине колесообразного каменного очага. За ним возвышался кумир. Землю усыпали дубовые листья. Прямо перед священным очагом находился невысокий деревянный алтарь. Здесь приносились жертвы.

— Что он тебе сказал? — тихо спросил Идарий.

— А тебе? Разве можно говорить?

— Другу можно, — решительно произнес сын кузнеца. — Яромир похвалил мои успехи. Перун желает видеть меня воином и одним из лучших. Такова священная воля!

Амвросий замялся.

— Говори!

— Он сказал так: «Боги не знают твоей судьбы, римлянин. Возможно, они не решат ее никогда. Избери богов сам. Помни: духи нашей земли начали твое посвящение».

— Помоги тебе Лад, — прошептал Идарий.[125]

Мальчик огляделся. Их никто не подслушивал. Вошел волхв, опираясь на длинный посох. За ним следовал Рыва. Руки его лежали на рукояти меча. Он улыбался.

Дети вновь встали полукругом. Идол смотрел на них, грозно подымаясь над священным огнем. Его голова была сделана из серебра, золотые усы свисали над приоткрытым ртом. Глаза сверкали голубыми камнями. Остроконечный шлем был выточен из черного камня. Тело бога вырублено было из огромного дерева. Как и Рыва, Перун держал могучие руки на мече с золотой рукоятью и лезвием из серебра. Синий плащ из плотной шерстяной ткани, весь усыпанный черными птицами, покрывал плечи кумира. Крепила его огромная золотая пряжка.

«Вот ты какой, Перун!» — подумал Амвросий.

Откуда-то появилось еще несколько длиннобородых мужчин в белых одеждах. Жрецы вновь пропели короткий гимн. На этот раз мальчику удалось разобрать его слова:

Пробуждающий сильных, грома и молний владыка. Перуне! Хвала тебе храброму, всех врагов побеждающему. Перуне! Слава тебе, освобождающему огонь и воды. Перуне! Чтим тебя вечный воитель, грозы господин. Перуне!

Каждому из мальчиков волхвы надели желтоватый амулет из белемнита, чертова камня, камня Перуна. Амвросию жутко хотелось рассмотреть свой талисман. Поглядывая на товарищей, мальчик заметил: украшения из желтоватого камня походили на наконечники стрел, но на каждом из них красовался образ головы усатого бога войны.

— Да охранит вас Перун! — оглушительно поднял голос седовласый жрец. Казалось, слова эти взлетели до самого неба.

Волхвы поклонились идолу. Рыва и мальчики последовали их примеру. Опуская голову Амвросий разглядел оружие висевшее слева и справа от бога. Там был огромный колчан с толстыми стрелами, большой лук с натянутой тетивой, копье и дротики с наконечниками из серебра.

Яромир, стоявший посередине, приблизился к огню. Развел руки, показав кумиру ладони. Заговорил заумь:

— С почтением входим мы к тебе. Позволь нам дышать и говорить с тобой, великий Перун. Возьми молнии в свои руки. Защити жилища наши, поддержи наших воинов, помоги одолеть врагов. Пусть огненные стрелы твои поразят недругов, но сохранят наши дома, луга, леса и посевы. Прими от нас в пищу и к радости светлые дары. Будь милостив, мы же почтим тебя как храбрейшего из богов. Пусть амулеты с ликом твоим на этих юношах сохранят их и приумножат им силы. От всякой победы будут тебе дары и новая слава!

Тянущие голоса вновь пропели гимн, в котором появились новые строки. Другие жрецы приблизились к Яромиру. В руках они держали кур с перевязанными клювами. Старец поднял длинный нож. Поднес его к огню и взял первую птицу. Одной за другой, волхв отсек на деревянном жертвеннике головы четырем курам. Кровь отдавалась огню. Он облизывался, глотал красные струи. Белые и коричневато-черные тела птиц складывались в корзину. Куриные головы убирались. Дальше двое юношей поставили корзину с подергивающимися телами перед священным идолом.

— Каждый из вас пусть теперь поднесет свой дар Перуну, — сказал узколицый волхв с длинной русой бородой.

Амвросий вздохнул. Тревога отошла. Накануне церемонии он опасался, что склавины принесут в жертву Перуну одного или нескольких пленных. Он знал, что к человеческим жертвоприношениям прибегают лишь в особых случаях, но все равно боялся смотреть на убийство людей. Смерть кур не трогала его совершенно.

В воздухе запахло ароматными смолами. Захрустели в очаге сухие поленья. Розовые всплески поднялись выше.

Двигаясь по цепочке, дети проходили мимо вечного огня и клали в него свои дары. Это были кусочки хлеба, горсти зерна или отрезки мяса. Маленький римлянин тоже опустил в пламя свой дар — ломать сала. Когда Идарий шумно поведал, что они пойдут в святилище бога войны, Валент посоветовал:

— Возьми кусочек свинины пожирней. Он лучше горит, это наверняка понравится любому богу. Поверь мне, я знаю толк в подобных вещах.

Ирина перекрестилась и отошла в сторону. Она не могла понять, как муж ее соглашается на участие ребенка в языческих обрядах, да еще дает советы. Разве это позволительно для тех, кто носит в сердце светлый лик Иисуса? Нет, она не желала этого понимать!

Пламя хорошо приняло дар юного христианина. Приемный отец оказался прав. Следующим Идарий бросил в огонь кусочек лепешки. Амвросий услышал, но не разобрал шепот друга. «О чем он просил сейчас Перуна?» — подумал мальчик. Спохватился: он позабыл сам попросить отважного бога. Но о чем он хотел его попросить?

Дети двигались не спеша. Отходя в сторону, маленький римлянин, вновь посмотрел на Перуна. У подножия кумира из земли вырастали два крупных камня, слева и справа. Меч бога выглядел тяжелым, не поднять. Глаза кумира по-прежнему смотрели сурово, а шестиконечное колесо на груди оставалось неподвижно.

— Славим тебя, Перуне! — запели волхвы.

Ребята вновь выстроились полукругом. Яромир встал перед ними, повернувшись спиной к божеству. В правой руке он держал нож. В левой — сжимал рыжеватого петуха с черным хвостом. Блеснуло лезвие над древесным алтарем. Птичья кровь окропила присутствующих. Жрец нарочно поливал ей мальчиков. Таков был обряд благословения.

— Перуновых быков для вас многовато, — услышал Амвросий веселый поучающий кого-то голос рыжебородого великана. — Вы еще не воины. Пока и перуновых стрел достанет. Добрый оберег. На капище в дубовой роще будет и бык. Весной. Вразумел?

Волхв отдал тело петуха помощникам. Поднял руки. Заговорил грозно, выделяя каждое слово:

— Мироздание прочно. Громовержцу угодны ваши дары! Ступайте с милостью великого бога. Чтите его, и знаки Перуна подскажут вам светлый путь. Не бойтесь ни облаков, ни грома, ни молний. Помните: даже камень в руках сынов перуновых страшен врагу.

— Слава тебе, великий Перун! — хором ответили мальчики.

Врата без скрипа раскрылись. Прохладный воздух коснулся спин.

Ребята направились к выходу.

— Сам Громовержец избрал дуб для себя, — шепнул другу Идарий. — Слышишь? В него молния ударила. Перунов знак. Потому сюда и поставили, так Даврит велел.

Амвросий вспомнил, как Рыва говорил ему, что для кумира рубить живое дерево нельзя. Всякий старый дуб служил склавинам символом поклонения. Черты бога наносили они цветами. Золотая и серебряная краски шли для священного лика.

Внешний зал храма слабо освящался. Невидимые волхвы распахнули вторые врата, впустив в комнату прохладу ночи. Низкие звезды горели на небе голубыми огоньками. Луна полным кругом рождала желтоватый свет.

— Красота! — прошептал Амвросий.

— Да, — протянул, зевая Доброжир. Добавил: — Холодина только.

Рыва поправил пояс с мечом. Закутался в плащ.

— У меня-то амулет побольше твоего будет, — самодовольно заметил Вторяк. Показал юному римлянину свой оберег.

— Олух ты, — осадил хвастуна Идарий. — Лучше похвались, как ты с пяти шагов дротиком в цель попасть не можешь, перунов избранник!

Вторяк обиженно забурчал.

— По домам, Сварожичи! — властно скомандовал Рыва.

13

Всадники пустили коней шагом.

— Ты все лучше держишься в седле, — заметил Валент.

— Последние дни мы даже спали верхом, — гордо ответил мальчик.

— Молодец. Быстро учишься. Рыва неплохо вас тренирует.

Амвросий довольно заулыбался. Полез в седельную сумку. Достал кусок козлятины. Понюхал. Мясо пахло дымом и дубленой кожей. Попробовал. Принялся грызть. Валент посмотрел на него с заботливой насмешкой. Приподнял темные брови.

— Будешь? Есть еще, если ты свое доел.

— Благодарю. Наслаждайся сам.

Миновали лес. Вверх потянулись желтоватые луга. Неровным горизонтом заиграли вдали вершины карпатских гор.

— Эти великие горы, от которых мы видим лишь часть, названы по имени дакийского племени карпов. Они обитали в этих местах задолго до прихода римских легионов Траяна.[126] Эта страна называлась Дакией.

Мальчик слушал. Валент рассказывал дальше.

Долгие столетия этот край жил собственной жизнью. Лишь изредка проникали сюда путешественники из цивилизованного мира на юге. Карпы считались одним из самых воинственных племен обитавших за Дунаем. Вместе с другими даками они вторгались в пределы Римской империи. Дакийское царство угрожало безопасности римского государства. Император Траян завоевал его в долгой и кровопролитной войне. Погиб царь даков Децебал. Пала столица Дакии Сармизегетуза. Только карпы остались в своих горах. Много веков никому не удавалось их покорить. Некоторые их старые крепости восстановили склавины, новые хозяева гор и равнин Дакии.

— А куда они делись? — вдруг спросил Амвросий.

— Кто?

— Карпы, — малыш бросил в траву обглоданную кость. Отхлебнул воды из просмоленной берестяной фляги.

— Их сменили готы. Потом здесь прошли гунны. Рассказывают, что они все превратили в пепел. Только затем эту землю заселили склавины. Никто мне так и не объяснил, когда и как это произошло. Есть племя карпан, но они веры и языка того же, что и все склавины. Название их только из-за гор происходит…

— А большие они, эти горы?

— Да, они велики и тянутся полукругом от Дуная до севера и дальше на восток. Есть еще большое ответвление на запад. Эти горы надежно закрывают плодородную низменность.

Валент достал лепешку. Начал есть, кладя в рот кусочек за кусочком. Кислый теплый квас приятно щекотал горло.

Они пересекли овраг, в котором бежала речушка. Золотистые кроны опять укрыли их от лучей солнца.

Амвросий принялся рассказывать о святилище Перуна. Сбивался. Повторялся. Говорил восторженно. Теребил уздечку, дразня послушного мерина. Тот шевелил ушами, отгонял хвостом мух и мерно покачиваясь, нес седока вперед. Римлянин ехал рядом, слушал, любовался природой, размышлял. Он давно полюбил такие прогулки, но лишь в последние недели начал брать с собой мальчика.

— Значит, пораженный молнией дуб почитается особо? Именно дуб? — переспросил Валент. Сделал удивленное лицо. Подумал: «Как все здесь походит на север Италии. Только травы пахнут немного иначе».

Амвросий с упоением принялся объяснять:

— Да, а еще из него делают амулеты, посохи, жезлы, стрелы. Дуб — дерево Громовержца. Если бог грома сам избирает дерево, то из него волхвы мастерят кумира. Ставят его в святилище или на открытом месте. Только не в низине, а на высоте. Низина — место Велеса.

— Ты любознателен.

Мальчик залился краской. Заулыбался смущенно. Валент, обычно сухой на слова, уже хвалил его сегодня дважды.

— Хорошо, что ты все хочешь понимать. Не упускай ничего. Помни, знания пригождаются, даже самые странные на первый взгляд, — приемный отец улыбнулся морщинками под умными глазами. — Хочу отметить твои успехи. Ты стал неплохо читать. Однако то, как ты пишешь, поражает меня. Разобрать твоих букв не в силах даже бессмертные боги.

Мальчик пожал плечами. Стоило ли говорить, что он вообще не мог еще писать сам? Все, что выходило у него пока — это переписывать. Однако он уже неплохо разбирал чужие строки. Быстро, необыкновенно быстро постигал он главную премудрость цивилизации.

Лиственные деревья стали чередоваться с хвойными.

— Перун сын Сварога, главнейшего из богов, — продолжал Амвросий свой рассказ. — Он подарил людям первый плуг и кузнечные клещи. Он научил выплавлять медь, а потом и железо. Но, говорят, воины почитают Перуна больше Сварога. Перун — воин. Отец-Сварог полагается на него, а сам предается покою.

«Он стал очень серьезным», — заметил Валент. Мальчик вырос, но еще более он изменился с того дня, как римский изгнанник впервые увидел его. Черты его сделались строже, лицо вытянулось. Меньше оставалось в нем округлости, больше проступали четкие линии мужской красоты. Теперь малыш все сильнее походил на римлян эпохи язычества и республики, какими представлял их себе Валент. Мальчик сутками пропадал в лесу, удил рыбу, боролся, учился владеть дротиками и луком. Валент обучал приемного сына совсем немногому: арифметике, чтению и письму, правилам латинской речи и культуры. Все остальное ребенок постигал от жизни, какой представала она на этой земле.

Они объехали заросшее кустами пространство. Опять пошли одни лиственные деревья. Дышалось легко. Солнце светило мягко. Лучи его путались в облаках и ветках.

Амвросий рассказывал уже о других божествах.

— Скажи, а какое место в пантеоне здешних богов занимает Христос? Тебе известно слово «пантеон»? — спросил римлянин. Потеребил курчавую бороду, чтобы спрятать лукавую улыбку.

Мальчик на мгновение растерялся. Почесал за ухом, размышляя.

— Склавины не знают и не чтят этого, самого доброго из богов. Разве тебе этого не известно? Они говорят, что римские боги живут только в Византии, а здесь правят свои духи и божества. Но Спаситель остается в моем сердце.

— Подходящее место. В голове ему делать нечего, — засмеялся Валент, глядя на удивленное лицо ребенка.

— Почему ты так говоришь! — возмутился мальчик. — Иисус сотворил столько чудес и умер на кресте за наши грехи!

Валент повернул коня.

— Не сердись. Я не проверяю твою веру. Я сомневаюсь в ее необходимости. Ты должен учиться сомневаться. Не принимай все на веру, особенно когда речь идет о невероятных вещах. Это касается и здешних легенд. Сомнение помогает нам постигать действительное и отметать ложное, — Валент сделал красивый жест рукой, словно отбрасывая нечто легкое.

— Не понимаю этого, — растерялся Амвросий.

— Рано еще. Дослушай и объясни другое.

— Хорошо, — согласился мальчик, все еще пытаясь понять слова Валента. Чему же верить, если во всем сомневаться? Разве это разумно — сомневаться? Разве не достаточно просто узнавать новое?

Римлянин продолжал:

— Есть еще одно правило, которое ты обязан знать. Не нужно всякий раз отстаивать то во что веришь, то, что знаешь, в чем убежден. Это может быть небезопасно. Понимаешь?

— Этого я тоже не понимаю! — воскликнул Амвросий.

Валент ласково улыбнулся. Потер шею бурого коня.

— Просто запомни. Обдумаешь после. Уверен: судьба занесет тебя когда-нибудь в пределы римского государства. Неосторожное слово, особенно брошенное в споре, обходится в жизнь. Это ты понимаешь?

Мальчик серьезно посмотрел на собеседника. Поджал губы. Забытые, но еще недавние душевные раны взвыли с неистовой болью. Он все понял. Он ничего не забудет из этих слов.

— И еще. Всякий спор отнимает много душевных сил. Трать их не понапрасну. Пусть все сказанное тобой будет полезно. Стремись к этому.

— Хорошо, — согласился юный собеседник. В голове его еще звенело: «Это ты понимаешь?»

Валент пустил коня рысью. Деревья вокруг понеслись быстрее. Одно. Второе. Третье. Еще и еще. Сухие ветви захрустели на земле. Желтые листья ярче зашелестели в ушах. Амвросий шлепнул по крупу мерина. Бросился догонять. Закричал:

— Я буду драться! Я никому не позволю унижать меня. Никому!

— Не сомневаюсь! — засмеялся Валент.

Они поравнялись. Перешли на шаг.

— Взрослеть среди варваров: отличная школа. С жадностью бери все уроки. Для характера — это лучшее. Но теперь объясни мне, зачем все эти воинственные посвящения? Рыва мне этого не рассказал. Он что-то задумал? Что? Чего этому рыжему псу возиться с вами так помногу?

Амвросий пожал плечами, подбирая слова для ответа.

— Так что, он тебя сделает воином? Верно?

— Да, дружинником, как и всех нас, — признался мальчик.

— Главное, чтобы не скоро. С обычаями этих мест я не спорю, — многозначительно заметил римлянин. С подозрением заглянул в невинные глаза юного всадника. Улыбнулся. Подобрал плащ.

Поехали дальше.

Треск птичьих голосов наполнял воздух. Он был прохладен и чист. Не ощущалось тяжелых ароматов княжеского городища. Запахи осеннего леса успокаивали, придавали легкость движениям и мыслям. «Вот бы скорей стать взрослым, скорей набраться силы и боевого мастерства», — думал Амвросий. Ему казалось тесно в хрупком теле ребенка. Он мечтал. Как и многие сверстники, он желал подвигов, добычи и славы. За год с лишним он почти совсем забыл о своей прежней жизни. Лишь редкие моменты воскрешали в душе старую боль.

Спешились. Напоили лошадей у ручья.

— Вон! Вон туда посмотри! — закричал Амвросий.

Бурый медведь покачиваясь шел к воде чуть выше по течению.

— На медведей я не охочусь, — сурово заметил римлянин. Забрался на коня. Потрогал притороченный к седлу топорик.

— А Рыва охотится, — грустно сказал мальчик.

— Рыва? Может быть. Едем.

Медведь принялся пить, изредка поднимая голову. Он явно ощущал себя в полной безопасности. Они спустились ниже по течению и поехали дальше по дикой тропинке.

— Мы не заблудимся?

— Нет. Я уже бывал тут.

Амвросий вспомнил как часто в это лето отлучался Валент. Он много ездил по делам с Всегордом. По обрывкам фраз мальчик знал: отца занимали горные крепости, проходы и какие-то ловушки. Но не об этом хотел сейчас спросить маленький римлянин.

— У меня есть вопрос, — сказал он серьезно, как взрослый.

Валент удивленно поднял голубые глаза. Брови поплыли вверх на круглом лбу. Коротко остриженная голова наклонилась набок.

— Вопрос… — растерялся Амвросий.

— Спрашивай смело.

— Объясни… Вот мы варвары, а живем среди римлян…

Валент от всего сердца расхохотался, откинувшись в седле.

— Я… Ой! Я хотел сказать…

— Мне все понятно: римляне среди скифов.

— Да. Но почему? Разве это правильно? Ведь…

— Они воюют с империей, — закончил за него приемный отец.

Мальчик кивнул. Торопливо добавил:

— Склавины против римского цезаря, а мы им помогаем.

— Тебя волнует, почему? Нет ничего проще. Мы — это мы, а цезарь Тиверий — это цезарь Тиверий. Нам до него дела нет. Свыше того: он не желает нам добра. Он нам не друг. Вспомни, кем ты был в империи? У меня тоже есть счеты с нашим славным государством.

Амвросий не имел никаких счетов с Византией, но не стал возражать. Главное для него стало понятным. Он не обязан следовать чуждым и ненужным правилам. Он сам по себе. Он хозяин своей судьбы, в той мере, насколько позволяют боги. Он друг друзьям и недруг тем, кто тверд в своей неприязни.

Внезапно лес кончился. Но вместо обычной тишины до слуха всадников донесся топот тысяч копыт.

— Это интересней медведя! Вперед!

Они остановились под последними деревьями, так чтобы оставаться незамеченными. Перед ними открылся огромный луг по которому неслись сотни коней и кобылиц с жеребятами. Амвросии раскрыл от удивления рот. Усталость рассеялась. Ее оттеснило нахлынувшее изумление. Это были дикие лошади!

— Нравится? — спросил Валент.

— Да! Откуда они?

— Посмотри, какие красавцы. Это из табунов самого императора, должно быть. Их гонят сюда. В наших конюшнях только кони и мерины. Остальные лошади обитают на воле. Тут они встретят зиму. Нравятся?

— Конечно! Их ведь ловят, когда надо и объезжают. Я видел, как пригоняли жеребцов в городище. Но сколько же их…

Шум стих. Лошади пронеслись в сторону заката.

14

Бронзовые светильники по углам императорской спальни горели необыкновенно ярко. Алое пламя подрагивало на толстых фитилях в голубиных клювах. Раскинув золоченые крылья, птицы парили над изящными стойками. Тени придворных плясали на мозаичном полу, мелькали чудищами на голубой росписи стен.

— Он еще не пришел? — прошептал Тиверий Константин. Поднял маленький круглый подбородок. Вытаращил глаза по-детски.

Кучка приближенных склонилась над статным телом.

— Он идет, божественный. За ним недавно послали, — почтительно сообщил кувикуларий, курчавый и тонконосый.[127] Забегал темно-карими очами по сторонам.

Тиверий уронил запястье на опухшие глаза. Простонал, разгибая колени под длинной ночной рубахой. Распластался на скомканных простынях. Задышал ртом глубоко и неровно. Сгреб пальцами край покрывала. Он был здоров. Приближенные напрасно терзали себя беспокойством. Его лишь мучили ночные тревоги. Из жизни приходили они в мир сновидений.

— Слишком много огня, владыка? — спросил кувикуларий.

— Нет, пусть будет светло…

Внезапно разбуженный Аркадий спешил. Подошвы его сандалий шелестели по мрамору коридора. Низкий юноша-раб держал перед евнухом фонарь. Четверо гвардейцев молча шествовали позади.

«Надо успокоить его. Надо успокоить…» — беззвучно твердил евнух. Сжимал и разжимал веки, прогоняя сон. Была глубокая ночь. Цезарь проснулся и разбудил криком охрану. Он ничего не объяснял, а только желал видеть его — своего ангела Аркадия.

Наконец они подошли к флигелю дворца. Здесь находились покои Тиверия. В комнатах смежных с императорской спальней Аркадия встретило скопление слуг.

— С ним все в порядке? — поинтересовался евнух у врача.

— Должно быть, просто дурной сон… — промямлил лысый старик.

Аркадий перекрестился. Приказал страже убрать лишние глаза. Сглотнул горькую ночную слюну. Смочил сухие уста сладким вином. Пригладил жидкие волосы цвета спелого каштана. Поправил привычным движением одежды. Шагнул в комнату цезаря.

— Что случилось, божественный? Отчего твой сон прерван?

— О, Аркадий, наконец! Выйдите все.

Они остались наедине. Евнух опустил жирное тело на поднесенный слугами стул. Положил круглые локти на кровать. Тиверий присел. Стер со лба пот. Заговорил нервным шепотом:

— Императрица София… Она хочет развести меня. Она приготовила мне даже свою дочь. Они оплетают меня сговором с патриархом. И это в такое время! Всюду варвары, опасность… А ей… Ей нужно только уберечь власть и богатство. Зачем? Зачем ей вся эта роскошь, теперь, когда она стареет?

Глаза Тиверия болезненно расширились.

— Наш славный Юстин плох, но он любит тебя как родного сына. Он не даст тебя в обиду. Не сомневайся: ты унаследуешь все. А наши люди при патриархе…

— Что наши люди!? — в отчаянье простонал Тиверий. Концы бровей его высоко поднялись над переносицей.

— Ты ведь не собираешься жениться вновь?

— Мне не дают перевезти сюда супруги и дочерей. В Больших палатах цезарей нет места для моей семьи.[128] Все занято. Но главное не это. Пусть пока живут во Фригии. Во дворце Ормизда им место тоже не нашлось.[129] Их выжили! София никого не допускала из придворных женщин до Анастасии. Никого! Теперь она уехала. О! Сколько слез… Бедняжка… Но… София снова недовольна. Как с этим быть? Они и эти… — он сгоряча шлепнул ладонью по простыне. Вздрогнули угловатые тени. — Они меня лишают сил! Я все сношу…

Аркадий вдохнул благовонные масла.

— Ты станешь августом, мой благородный друг. Сейчас: терпение, одно терпение. Ты сам так говоришь, припомни это. Поменьше возражай Софии. Ты обаятелен. Она к тебе питает чувства. Апломб ее велик, но все же… Все же она тебе немало помогла. Ведь, сама София настояла перед августом Юстином, чтоб он тебя избрал совместно править.

— Все так, любезный мой. И все не так.

— Есть и другое. Вспомни.

Тиверий тревожно посмотрел в сторону. Глаза его слезились. В памяти цезаря всплывали тревожные картины минувшего.

Пять лет назад Юстин повелел Тиверию вести армию Византии на аваров. Сила каганата опрокинули римское войско, погнали его, беспощадно истребляя. Тиверий едва не погиб. Ему пришлось спасаться бегством. Всадники скакали дни и ночи. Лошади падали замертво. Неудачливый полководец дрожал и молился, молился и снова дрожал. София могла погубить его тогда. Юстин рвал волосы на голове. Кричал истошно. Страшная опасность грозила государству и самому Тиверию. Голос его проваливался и обрывался, когда он диктовал писцу свой подробный отчет. Случившееся было ужасно. Все обошлось почти чудом. Властолюбивая императрица заступилась за красавца. Баян согласился на мир. Войско кочевников двинулось на непокорные племена к северу и востоку от главных аварских становищ. Ежегодную дань обязалась платить каганату униженная Византия. Тиверий же поднялся выше: император усыновил его.

Аркадий кряхтя откинулся на спинку. Показал круглый живот укрытый шелковыми одеждами. Мотнул сонной головой. Он понимал, о чем молчит цезарь. Он ждал.

— Но ведь она не популярна, так? — с надеждой спросил Тиверий.

— Молва, божественный… — испуганно прошептал ангел. Не время было обсуждать опасные темы. Он желал уклониться.

— Да, во многих неудачах ее винят, а не Юстина. Ты ведь знаешь, как София обошлась с Нарсесом, почтеннейшим стратегом?[130] Она добилась от супруга отстранения Нарсеса от войск и власти над Италией. Надменная насмешница! Она ведь предложила ему присматривать за пряльщицами в генекее.[131]

Аркадий безмолвно ухмыльнулся. Снова опустился на локти, чтобы быть поближе к цезарю. От важного разговора было не уйти. Тиверий переложил подушку, тоже приблизившись. Евнух чувствовал: цезарь напряжен необычайно. Он продолжал рассказывать:

— Нарсес обиделся смертельно. Он пообещал Софии за все интриги, оскорбленья и неблагодарность такую прялку подарить, что ей вовек не справиться. И что он сделал? Что? Он пустил в Италию германцев, лангобардов. Теперь их не изгнать так просто, а что послед ухода в райский мир оставил нам Нарсес, так это побрякушки: золото и камни. Все это пустая мишура.

— Ты прав, божественный. Дорого мы платим за жестокие слова.

— И я от этого страдаю. Ты знаешь, что София мне сказала?

Аркадий прислушался. За дверью расхаживали гвардейцы. Так приказал он сам. Доверенные воины следили не за тишиной, но лишь за тайной разговора. Спальня была защищена от секретного подслушивания. Говорили они тихо. Даже если бы облаченная властью особа посмела прокрасться к двери, стражники подали бы условный знак.

— Она мне намекала, что если вдруг Юстин покинет нас… — тут цезарь остановился. Сердце его стремительно билось. Он отдышался. Продолжил все тем же неровным тоном: — Она желает быть моей женой, хотя по возрасту и статусу — она мне мать. Аркадий, ты понимаешь? Пурпур побелел в моих одеждах!

Евнух кивнул. Он знал желания Софии, знал он и как она опасна. «Какое счастье, что Тиверий все понимает и так сдержан», — сказал евнуху голос благоразумия. Мягкие подушечки пальцев ангела заботливо пробежали по руке владыки. Кожа оказалась холодной.

— Божественный, ты мерзнешь?

Тиверий натянул на себя покрывало.

— Нет, это только опасенья…

— Так что тебя встревожило, мой друг?

— Мой сон… Она явилась в нем сюда нагая, на мое ложе. Она меня желала и мне шептала множество угроз… Она клялась, что я не буду… Ты ведь понимаешь? Ты понимаешь — августом?

— Успокойся, государь. Известно, она бы предпочла сама всем управлять в империи. Разве ей нужен соправитель, когда при тяжело больном Юстине, она и есть Юстин? Страсть ее к тебе иного рода. Забудь об этом. Сенаторы тебя поддерживают, гвардия и двор… В народе ты любим, хоть это и немного значит. Кругом полно забот, от варваров до персов и просроченных налогов. Кто как не ты все приведет в порядок? Пусть бесится София, пусть требует, а ты не соглашайся, — совсем тихо прошептал евнух. Посмотрел на приоткрытую дверь, откуда сквозь щель падал свет.

— Да, так и есть. Благодарю. Ты прав, мой друг, — голосом полным признательности произнес Тиверий.

Аркадий улыбнулся. Ему пришла на память недавняя стычка цезаря с императрицей. Тиверий повелел остановить в Константинополе постройку маяка, начатую августом Юстином до болезни. София потребовала продолжать. Цезарь решительно отказал. Ценой огромных трат было заложено лишь основание. По ночам горожане оставляли на нем надписи оскорбляющие божественного владыку. Одна из них гласила: «Юстин, построй повыше и посмотри, до чего ты довел государство». Евнух хорошо помнил, что надписи замазывали, а на другой день они появлялись вновь. Горожане ненавидели августа, но Тиверий был популярен.

— Бог щедро наградил твою супругу терпением и скромностью. Она перенесет обиды. Поплачет и перенесет. Будь спокоен, до времени. Ты ведь не намерен разводиться с Анастасией?

— Нет, конечно!

Пухлыми пальцами ангел вновь нежно погладил руку цезаря. Тело его согрелось, как прежде стало источать силу и красоту. Даже пахло оно притягательно.

— Подумай об ином, владыка.

— Что авары? — твердо спросил Тиверий. Игриво-злое лицо Софии со множеством тщательно скрытых морщин перестало стоять перед ним. Коварные алые губы прекратили улыбаться. Подведенные глаза больше не раздирали его неприятным вожделением. Все исчезло. Обидные речи сна растворились. Ткань и кожа впитали холодный пот. Он овладел собой. Вновь закипела в нем прежняя сила.

— Что может золото, ты говорил «пустая мишура»!? Каган уже почти в походе. Весной он двинется, — певуче прошептал евнух.

— Они придут! Блаженные святые, какая радость для меня, — расхохотался цезарь, поднимая к потолку щепоти пальцев. Желтый свет озарил его счастливое лицо.

— Отдыхай, божественный. Отдыхай. Пусть твой сон будет крепок и безмятежен. Святая дева не оставит государство в заступничестве. Скоро мы избавимся от скифов. Переждем зиму, а дальше пусть варвары грызут горло друг другу. Разве можно желать лучшего?

15

Валент вел жеребца под уздцы. Позади, также спешившись, шли молодые воины-склавины. Копыта коней тихо постукивали по устилавшей склон каменной крошке. Кругом замерли серые горы. Смешивались желтые и зеленые краски в кронах деревьев. Дождь бежал мелкими каплями. Рядом с римлянином вел черного коня Будимир, давний приближенный Всегорда.

— Проклятый холод, что в мире Чернобога. Вечный холод! Еще немного и вода превратится в снег, — рычал он. Кутался в плащ на меху. Влага стекала по его светлым усам. Шапка намокла. Лисий ворс на ней слипся и потемнел.

Валент откашлялся. От сырого воздуха запершило в горле. В карпатских горах зима уже давала почувствовать свое приближение. По ночам льдом покрывались лужи. Иней выступал на траве. Солнечные дни делались реже.

— И что их заставило поселиться так высоко?

— Не только людям, комарам трудно взять такую высоту, — хрипло пошутил римлянин.

Будимир дунул в усы.

Наконец показалась крепость. Трудный подъем вел к ее воротам. Шесть деревянных башен соединенных дубовым частоколом возвышались над узким изгибающимся как серпантин горным проходом. Будучи заваленным деревьями и камнями, он обрекал нежеланного гостя впустую терять людей под дождем неприятельских снарядов.

Валент встряхнул усеянную каплями шапку, отороченную мехом. Снова надел. Откашлялся. Ладонью сбросил воду с бороды. Согревал только тяжелый меховой плащ. Замшевые сапоги намокли за часы подъема. Ноги устали и стерлись.

— Что, брат, и тебе сыро? — спросил его Будимир. Посмотрел утомленно серыми глазами сквозь опухшие веки.

Тонкий рот римлянина улыбнулся на суровом лице.

— Отогреться бы нам, брат. Поесть горячего и отогреться.

Валент кивнул. Будимир нравился ему. Он был всего на несколько лет моложе римского изгнанника. Даврит выделил этого крепкого духом человека не за боевую отвагу. Никто не умел так терпеливо убеждать людей как Будимир. Князь часто брал его на переговоры. Даже самые упрямые старейшины не могли устоять перед хитрыми аргументами и обходительностью Будимира. Не раз отправлялся Будимир посланцем к аварам, чей язык хорошо понимал.

— Меня только утешает, что мы, наконец, добрались, — сощурился римлянин. Струйки воды скользили по его лбу и щекам. Замирали лишь на темных ресницах.

— И меня это радует, — отозвался Будимир. — Древовичи горячий народ. Может, справят нам с дороги добрую баню? Иначе — обида.

Дождь усилился. Серые облака заволокли лесистые горы. Усталые лошади двигались медленно, опускали головы под тяжестью густых намокших грив. Молодые воины терпеливо переносили трудности. Многим из них зимовать предстояло в горах под началом опытного княжеского брата.

Отряд миновал самый узкий участок подъема. Заскрипели ворота. Группа седобородых старейшин вышла на встречу путникам. Будимир выступил вперед, заговорил приветственно. Стройный старик Мал с белыми висячими усами, ответил ему. Пригласил отобедать, помыться и отдохнуть. Дождь стучал холодными каплями по деревянным крышам. Тела людей просили огня и пищи.

На другой день погода улучшилась слабо. Небо осталось серым. Только дождь к полудню стих, вылившись утром. С группой старейшин Валент и Будимир отправились осмотреть возведенные укрепления. Древовичи полагали себя удаленными от аваров. Старейшины их упрямились, не желали возводить по приказу Даврита стены вокруг отдаленного горного поселения. С трудом переломил их Всегорд: настоял, объяснил, даже пригрозил. Летом застучали топоры, запели пилы, потянулись в гору подводы с бревнами. Осенью послал воевода Валента, проверить все ли готово, как он желал.

— Нехорошо, мудрые отцы, поступаете. Не все сделали, не все, — мотал головой Будимир. — Вон горане всерьез готовятся. Одни вы верите, будто авары мимо пройдут или вовсе не явятся. Вон мне вчера, что ваши общинники нашептали. Говорят, мол, старейшины наши твердят: в такую глушь воины кагана не сунутся, горы и леса наши им преграда. Сунутся! Одни вы не верите. Одни вы сомневаетесь.

— Вет решения не принимал. Все помимо него делается. Все хитро, не по старинным обычаям вершиться стало, — старик Борщ покрутил растопыренными пальцами возле головы. Скорчил недовольное выражение. Шлепнул другой ладонью по полушубку.

— Что нам горане? — ворчливо оправдывался старец Соловей. Щурился лукаво. Поднимал низкие русые брови. — Ты, Будимир, скажи лучше, за что на нас каган обиду держит? Все ведь дружили, дружили, а теперь война. С чего бы это? Мало сыны наши с ним плечом к плечу против римлян бились? Мало?

— Мстят они нам за успехи, да за добычу богатую. Власти над склавинами желают, даней и рабов от нас требуют.

Старейшины загудели, запели недовольную песню.

— Добрые отцы, успокойтесь. Стены стоят, да и башни вон какие выстроили, — принялся Будимир успокаивать племенных глав. — Дело то почти сделано. Знаю и воины у вас есть, добрые, про иных у древовичей никто не слышал. Хвала вам за добрых сынов. Хвала! Пусть теперь Валент скажет, он крепость эту задумывал. Тише! Мудрые старейшины, тише!

— Все радует, — начал римлянин, — одно огорчает: не все, что на вид прочно, является таковым. Еще летом я просил засыпать землю позади стен, — Валент указал на пустое пространство за частоколом. Вала за ним не было. — Без насыпи частокол обоюдная преграда. Без насыпи он не так устойчив.

Старейшины молчали. Смолк даже Соловей.

Посланец Всегорда проделал десяток шагов по вязкой земле. Приблизился к деревянной башне. Поднялся по приставной лестнице. Заглянул через вырез в полу внутрь бревенчатого квадрата. Вместо грунта увидел внутри пустоту между решетками бревен. Обтер руку от липкой смолы. Ткнул пальцем вниз. Заговорил, стараясь не срываться в чужой речи:

— Разве ваши люди не встречали лазутчиков кагана?

— Было такое в это лето, — низко ответил старейшина Путислав. Пригладил пышную бороду. Зашевелил недовольно косматыми бровями. Не хотелось признавать чужой правоты.

Римлянин спустился вниз. Заглянул старцу в белесые глаза.

— Авары все дороги прощупывают. Легко им будет пройти сквозь ваши земли, если тут их не остановить. Ваши же селения они предадут огню. Других проходов кругом нет. Карпане свои днем и ночью стерегут. Потому Даврит и захотел по весне возвести эту крепость, а я летом советовал, как ее сделать еще лучше.

— Не пойму я зачем землю ворочать, — вмешался другой старейшина. — Для чего? Крепость стоит. Для ее защиты совет племени нашего много людей дал. Вон сколько домов нарубили.

— Довольно мы тут воинов поставим, общины им хлеба дадут, семьи их кормить станут, — подтвердил Борщ. Пожаловался: — Трудно это теперь. Итак, нахлебников много стало, вон сколько мужской силы Даврит на юг увел. Жены и дети то у многих на общинах остались.

— Нечего землю ковырять. Раньше весны ее трогать — только богов гневить. Нет на то древнего положения, — заскрипел Соловей. — Делать этого не дадим! Сварогов закон суров. На то и совет старейшин в племени, чтобы правильный порядок был.

Валент резко потянул носом сырой воздух. Скрестил руки на груди. «Успокойся», — сказал ему внутренний голос. Гневаться было недопустимо. Старейшины, главы родов, занимали высшее положение в племенах склавин. Были они выше простых общинников и влиятельней выборных племенных князей. Лишь военный глава племенного союза мог позволить себе надавить. Но даже он был ограничен советом выборных от племен старейшин — ветом союза склавин.

— Мудрые отцы, — почтительно заговорил Будимир, встав рядом с Валентом, — мы точно знаем, что авары намерены пройти с огнем по землям древовичей. Лишь малая часть селений ваших расположена в горах, большинство их лежат на равнине. Воины кагана сражаются отлично и лучше до нового тепла все подготовить, чем потом надеяться на чудо. Перун свидетель, предки не простят пренебрежения к сородичам. Две сотни древовичей смогут здесь остановить полчища кагана, но лишь если подготовятся заранее. Так всему племени надежней станет.

Он указал в сторону частокола, за которым шел вниз обрыв. Старики нехотя закивали головами. Они понимали значение крепости.

— Что вас смущает, старейшины?

— Чужак нас учит, римлянин. Куда это годится? — гордо поднял седобородую голову один из старцев. Стрельнул сердитыми глазами в посланцев Всегорда.

— Он не чужак, а человек Даврита. Глава союза знает, кому он может доверять и в чем. Византия Валенту враг не меньше, чем склавинам. Он наш собрат, — Будимир поднял указательный палец, стал неузнаваемо строг, — и делом это доказал. На его слово можно положиться. Он знает, что советует. Вам же только польза.

Старейшины зашептались. Пришло время решений.

— Слышь, парень. Сходи за Милорадом, — сказал один из старцев ожидавшему неподалеку юноше. Тот поспешил к низким жилым постройкам. Зашлепал плетеными башмаками по липкой грязи.

— Пусть будет так, — примирительно заговорил седоусый Мал, до этого предпочитавший молчать. Прищурился хитро, почесал большое ухо. — Наш князь в походе, там за Дунаем. Мы пока избрали военным старшиной Милорада, он опытный охотник… да и воин не без достоинств.

«Вот это уже дело», — подумал Валент. Весь вчерашний вечер старейшины уклонялись от серьезного разговора. Рассказывали истории, угощали гостей, хвалили местные мед и дичь, но никаких важных вопросов не поднимали и ответов давать не спешили.

Появился рослый мужчина в сопровождении группы вооруженных склавин. Голова его походила на медвежью. Короткие каштановые волосы торчали по бокам. Глаза были маленькими, а нос — приплюснутым. За поясом заткнута была палица. Шел он, раскачивая тяжелыми плечами под толстым шерстяным плащом.

— Защитит вас Сварог! — грузно сказал Милорад.

— И тебе боги в помощь! — ответили гости. Крепко пожали руки. Назвали имена. С интересом посмотрел Милорад на Валента.

— Значит это ты и есть римский советник Даврита, что крепость нашу придумал? Хорош. Все учел, врагу и не подобраться.

Валент с благодарностью кивнул.

— Добрых ребят вы привели с собой, — похвалил вождь молодых воинов сопровождавших посланцев Всегорда. — Я тут утром с парой померялся силами щит на щит. Недурно дерутся, перуновы дети. Доброе пополнение будет дружине союзного князя.

— Спасибо за теплое слово, — ответил Будимир. — Твои молодые воины должны быть не хуже.

— Хуже, — Милорад косо посмотрел на старейшин.

Валент понимал, какую обиду держит вождь на стариков. Они оттесняли его, предпочитая самим решать военные дела. Только теперь решились старейшины пригласить военного вождя к важной беседе. Римский изгнанник не мог знать, что за борьба шла среди древовичей. Он лишь догадывался о ней.

На юге князья имели уже немало власти, но на севере советы старейшин все еще были главной силой. У ливичей или меритян князья с дружинами все больше отрывались от общины, обогащались походами, забывали, как обрабатывать землю. Общины вынуждены были кормить «защитников», а старейшины терпеть их своеволье. Князья вставали над советами старцев. Над племенами выше поднимался Даврит.

— Пусть римлянин объяснит, что еще нужно сделать. На то наша воля есть, — сказал седоусый Мал.

«Им бы только по домам сидеть», — угадал Валент мысли Милорада. Сила этого человека рвалась наружу, требовала применения. Он наверняка был храбр до безрассудства, хитер в засадах.

Старейшины направились к теплым домам. Будимир пошел с ними. Подмигнул незаметно Валенту. Остались только Милорад и трое его людей, бородатых, с мечами и топорами на поясах.

— Важнее вашей крепости в горах нет, — сказал римлянин. — Но ее еще нужно сделать сильнее. Дерево можно подпалить огненными стрелами, но земля и камень не горят. Поэтому я летом и просил старейшин укрепить частокол земляным валом позади. С него удобней отражать натиск и даже при разрушении частокола, он остается преградой. Внутрь башен я предлагал засыпать камни и землю. Для этого и предусмотрел внутри бревенчатые перекрестья.

— Что еще? — спросил Милорад.

Валент достал берестяной свиток. Принялся объяснять:

— Вчера мы специально спустились к проходу. Он свободен. Нет ни одного завала, ни одной преграды врагу из камней и деревьев. Если бы авары явились сейчас, они легко обошли бы крепость.

— Так и есть, — сказал вождь. — Наши старейшины не верят, что авары могут прийти. Они считают, что Всегорд слишком много власти над племенами хочет забрать. Даврит именует его другом, но союзу племен этого мало. Все, что ты говоришь, мы сделаем.

16

Утренний туман стоял плотной завесой. Казалось, он облеплял прохладной ватой деревянные стены домов, пробирался на крыши, скользил по земле.

Амвросий возвращался от друга. Он навестил Идария, едва забрезжил рассвет. Так ребята условились накануне. День оставался впереди. Рыва собирал мальчишек на турнир. Лучшим в метании дротиков и стрельбе из лука полагалась награда: серебряные браслеты, хранящие от любой беды.

«Идарий точно выйдет первым. Лучше него никто не сможет пустить стрелу. Недалеко он бьет, но зато без промаха. Иисус, пусть мне повезет. Пусть я окажусь в десятке лучших, а не среди мазил. Если ты мне поможешь, то я поднесу тебе двух зайцев. Обещаю, еще до снега! Это честно», — размышлял мальчик. Прохлада воздуха скользила по его коже. День радовал новизной.

Шаг за ним другой делал Амвросий на пути к гордому званию воина. Дощатая мостовая скрипела под его ногами. Он шел и воображал как его, а не чья-то стрела вонзится первой в грудь соломенного великана. Раньше он материл человечков из соломы — теперь поражал соломенные мишени, всерьез осваивая ремесло дружинника.

Группа галок с криком взлетела с дощатой крыши.

Амвросий сплюнул, чтобы отогнать нечистую силу. Галка не ворон, а все равно вредная, злая птица. Удачи не приносит.

Город спал. Лишь в одном переулке тихонько спорили две старухи. Мотали замотанными в платки головами.

«Этим то почему не спится?» — подумал мальчик. Сам он неспроста поднялся так рано. Перед состязаниями им с Идарием предстояло еще подготовиться. Соломенные мишени тайно ожидали друзей за валом. «Возьму лук, стрелы и к воротам, там и Идарий подоспеет. И поесть надо», — твердил себе Амвросий.

За спиной его неожиданно хлюпнула грязь. Он обернулся. Сжал на поясе рукоять ножа. Взглянул сквозь туман. Растерянный парнишка стоял перед ним. Руки его растопырились и застыли. Правая ступня вся была в грязи или навозе.

«Кто это еще? Он шел за мной?» — с тревогой подумал юный римлянин.

— Не бойся меня! — взмолился незнакомец. Голос его дрожал.

— Тебе что нужно? — опустил брови Амвросий.

Он волновался, но и сердился одновременно. Никто не осмеливался следить за ним. Разве он не говорил всегда куда уходит, зачем и когда вернется? Ирина не имела права посылать за ним раба. Никто не имел такого права.

— Только не бойся меня! Я зла тебе не хочу. Нетленным телом господним клянусь. Нетленным телом Христовым…

Юноша перекрестился. Он был высоким, худощавым. На вид ему казалось лет пятнадцать, не больше. Длинные волосы спадали на округлившиеся глаза. Льняная туника была потертой, грубо залатанной на руках. Говорил он на латыни.

«Христианин? — предположил маленький римлянин. — Что ему надо?»

— Помоги, ты ведь римлянин. Помоги, — пролепетал паренек дрожащими устами. — Ты же свой? Ты римлянин?

— Да. Ты кто?

Юноша смахнул свисавшие над узким лицом пряди.

— Римлянин я, из Адрианополя.

— Хм. Ты раб? — спросил и сразу все понял Амвросий.

— Отец мой…

— Я Амвросий. Как твое имя?

— Трофим. Меня скифы прямо в родительском доме захватили. Всю семью живьем сожгли, язычники. Отец… Отец о выкупе говорил… Говорил, что божьих и государевых законом не нарушал. Он добрый был. Любил нас. Все равно сожгли, адово племя!

«Нечего ему реветь», — подумал Амвросий. Он понимал чувства юноши. Но никакой симпатии к империи не испытывал. Все вокруг него говорили дурно об императорах. Смеялись над ними. Даже отец не скрывал призрения к римским владыкам.

— Давно ты здесь?

Паренек сложил ладони перед лицом.

— Я всю дорогу смотрел, пока вели. Я до Дуная дойду. Только помоги! Мой отец важный сановник был. У него друзей много. Заплачу. Помогу тебе, когда нужда будет. Тетка моя замужем за Евстасием Исхионом. Он в Константинополе большой человек! Клянусь телом Христовым, отблагодарю!

— Идем, — приказал Амвросий, еще не зная, что делать дальше.

Они отошли к старой постройке, за стеной которой хрюкали свиньи. Здесь их никто не мог видеть.

— Из какого ты рода?

— Милостью славного Юстиниана мы отмечены… Фамилия наша сенаторская… Со времен принятия христианства предки мои служили божественному престолу… — икая, ответил Трофим.

Юноша явно произносил заученные фразы. Старался придать голосу помпезность, как его учили. Выходили лишь дрожь и путаность. Начиная фразу, Трофим не мог ее закончить.

«Ерунда. Какое это имеет значение?» — мысленно произнес Амвросий.

Он был короче собеседника на полторы головы, но чувствовал себя уверенно. Когда и откуда возникла в нем эта твердость? Мальчик говорил взвешенно, не терялся:

— Ты решил стать свободным?

— Я…

— Склавины отпустят тебя, поживи ты с нами два года. Таков закон. Попросишь, примут в общину. Дадут землю. Только ради этого сюда уходят многие подданные Рима. Я сам видел отряды из фракийцев. Даже рабам здесь лучше.

— Ты что!? — внезапно вспылил Трофим.

— Ладно, — усмехнулся Амвросий, копируя рукой пренебрежительный жест Валента. Означавший не конфликт, а равнодушие к проблеме. — Ты хочешь стать свободным? Кто же тебе может помешать?

— И ты со мной беги! — выпалил пленник.

— Куда беги? — серьезно ответил Амвросий.

— Только не выдавай! Помоги! Ты же римлянин, я по речи понимаю — римлянин? Ты ведь не раб? Ты здесь свой? Помоги! Всю жизнь тебе благодарен буду!

— Ты что убежать решил? Уверен?

— Не выдашь?

— Нет, раз так на свободу хочешь.

— Поможешь?

— Не знаю, — засомневался Амвросий.

Не вмешиваться было одним делом, помогать — другим. Раб мог убежать, если так хотел. Если не боялся дикого леса, болот, Лешего и чужих людей. Но помогать в таком деле было нельзя. Не для того склавины уводили стольких пленников в свой край, чтобы отпускать их обратно.

— Я тебе по секрету скажу, вчера подслушал: сюда авары идут из степи. Они с севера через горы идут. Скоро здесь будут. Варварский вождь с войском далеко. Край этот защищать некому. Все погибнут. Авары, они страшней скифов. Они всех убьют.

— Перестань, — почти рассердился Амвросий.

— Никому не говори. Поможешь?

— Родители погибли?

— Да… — заревел Трофим.

— Тише. Помогу. Только тебе одному. Слышишь?

— Что?

— Сейчас бежать нужно. Один беги. Я тебе нож дам и еды. Как уйти научу.

— Не выдашь? Поможешь? Храни тебя господь!

«Вот дуралей! Разве можно не верить, когда тебе прямо все говорят», — подумал Амвросий. Он только внешне легко решился помочь пленнику. Внутри мальчика бушевали сомнения. Желавший свободы раб выглядел жалко, но мечта его была справедливой. Помочь ему ничего не стоило: он мог сам найти способ бежать. Это было легко. Все трудности ждали человека впереди. Земля склавин не знала дорог и таила много дикой опасности. Помощь Трофиму означала предательство. Но кого предавал Амвросий? Он не мог ответить определенно.

Юный римлянин принял свое решение.

— Нож мой возьми. Иди к восточной ограде, той, что возле храма. Там меня жди. Дам тебе хлеба. Подскажу путь. Поймают — сам виноват. Но тогда не проболтайся. Понял?

17

— Чего так долго? — спросил Идарий. Потер рукавом заспанные глаза. Скривил рот в зевоте.

— Стрелы забыл!

— Хорош… — опять зевнул старый друг.

Амвросий проводил Трофима дальше, чем собирался сначала. Они прошли через незапертые ворота. Стражники не обратили на них внимания. Дальше ребята спустились к реке, выбрались к пустому овсяному полю. Амвросий посоветовал беглецу за полем свернуть в березовую рощу, а потом до заката идти через священный лес. Дальше Трофима могла вывести лишь удача.

Беглец поклонился. Поблагодарил своего освободителя. Поклялся перед богом навсегда остаться его другом. Амвросий хлопнул юношу по плечу и браво, как взрослый улыбнулся. Издали он помахал удаляющейся фигуре рукой. Мальчику было приятно, что он помог соплеменнику, как он полагал, обрести свободу. Сварог и Леший не могли не защитить беглеца. Даже римский бог — Иисус — должен был помочь новому другу маленького Амвросия. Мысленно мальчик обещал принести у священного огня жертвы всем божествам в благодарность за помощь. Еды Трофиму должно было хватить надолго.

Легкий ветер прошелестел над сухой травой. Амвросий вспомнил о своих планах и бросился домой. Пыль не поднималась под его ногами. Он запыхался пока добежал до городских стен. Во время остановки перед его глазами вновь предстал образ освобожденного раба. Вспомнилась его клятва хранить тайну и память о заботе.

В тот день Амвросий не вышел в число победителей на состязаниях.

Исчезновение одного из рабов обнаружили лишь на другой день. Это оказался не первый беглец: за неделю из городища ускользнуло восемь рабов. Пятерых из них вернули, а одного нашли мертвым. Убийцей беглеца была рысь. Изуродованное зверем тело выставили на показ. Возвращенных рабов посадили на острые колья перед всеми воротами городища. Трофима среди них не оказалось.

18

Княгиня выгнала служанок из комнаты. Кланяясь, они вышли. Жестом старшая жена Даврита предложила Всегорду сесть. Он кивнул головой и остался на ногах. Она отложила расшитую девушками-рабынями одежду. Поиграла бусами речного жемчуга. Спросила хрипловато:

— Зачем? Пришел зачем?

— Почему не собираешься, Бажена?

Светлые брови княгини сгустились. Косо посмотрели чистые как небо глаза. Она подняла полноватое тело с подушек на расписном ложе.

— Ни я, ни дети мои не покинут городище Магуры. Так мне Сварог нашептал. Его воля.

— Оставь. Волхвы дали свое одобрение, — мягко произнес он. Втянул ноздрями пряный запах женщины. — Собираться нужно.

Она уловила мягкость в его тоне. «С богами не хочешь шутить или хочешь чего?» — мелькнуло на мгновение в мыслях жены Даврита.

— Ты похудел, Всегорд.

— Ты знаешь, почему я требую отъезда?

Ухо черноволосой рабыни прислонилось к дубовой двери. Девушка слушала замерев. Любопытство сжигало ее изнутри. Что же важное хотел сказать властной хозяйке старшина-воевода? Правда ли что степные орды уже оставили спокойные кочевья, чтобы в пепел превратить цветущий край склавин? Она слушала не дыша.

Внезапно крепкая мужская рука вцепилась ей в плече. Грубо оторвала от двери с резным ликом богини Макошь, покровительницы урожая и женской судьбы. Шершавые пальцы закрыли рот рабыни. Сладострастные серые глаза врезались в темно-карие очи девушки. Кривой разбитый нос наклонился к ней, с жадностью вдыхая манящий аромат. Рабыня растерянно опустила руки. Мужчина в кожаной подкольчужной рубахе крепче притянул хрупкое тело к себе. Прошептал:

— Сюда, сюда иди, девонька…

Она не пыталась дернуться. Взор ее молил. Отвечавший ему взгляд дружинника прощал ее, но требовал взамен всех сладостей страсти. Она поддавалась ему, чувствуя силу этого существа, тайно оберегавшего воеводу.

— Отдайся мне!

Рука его, грубо приподняв платье и рубаху, ласкала ее, теребя черные волосы. Пальцы проникали во влажную плоть. Уста воина обожгли ее рот, а его спелый запах зажигал в ней страсть. Она не боялась ничего. Она отдалась ему, прижимаясь сама к его сильному телу. Так было хорошо. Так было приятно. Так ей хотелось.

Всегорд не скрывал и не мог скрыть странного своего отношения к княгине. Он знал ее много лет, еще со времени, когда Даврит впервые увидел ее — дочь вождя — возвращаясь из похода в Иллирию. Не красота, а характер Бажены понравились князю. Дерзкие ответы девушки рассмешили беззастенчивого князя. Он принудил к союзу даже дикие северные племена. Вожди карпатских племен признавали его власть. Он не спрашивал женщин — он брал их. Только вет сдерживал его силой согласия племен.

Бажена нравилась воеводе, но он не хотел бы иметь ее женой. Только Даврит мог справиться с таким непокорным характером. Всегорд уважал княгиню за ее нрав, но не переносил за горделивую прелесть. Возможно, он желал ее как женщину, но не признавался себе. Под рукой его всегда было много наложниц. Их брали сотнями в каждом походе.

Княгиня не отвечала. Она понимала: спрятать ее желал Даврит. Для этого Всегорд требовал от нее покинуть город, забрав детей и других жен. Покинуть так, чтобы след остыл под снегом этой зимы.

— Скажи мне, почему ты хочешь убрать меня отсюда? Скажи мне все? Даже рабы уже знают, что происходит! Не пора ли мне услышать об этом от тебя, воевода?

— Рабы много говорят, но все больше домыслы свои, — он покрутил растопыренными пальцами. — Дозоры давно сообщили: сюда готовятся идти авары. Брат князя уже в горах. С теплом будет мой черед выступать. Мы соберем все силы и закроем путь воинам кагана. Крепости построены, засеки и завалы сделаны.

Она прищурилась недовольно.

— Так все в порядке?

— Нет!

— Скажи!

— В городище небезопасно. Воинов немного. Рабов полно. Бежали несколько, ты слышала, конечно? Князь далеко. Весной не станет лучше. Старейшины людей мне не дают. Как снег уйдет с севера пойдут авары. Мы приготовились, и будем защищаться, но воинов Баяна поведет сам Аууркурт. Тяжелый волк, так его зовут. Если он пробьется, то отходить мы сможем только порознь. Одни отряды проберутся в город, другие вынуждены будут засесть в горах, или укрыться посреди лесов и на болотах. Авары хлынут в наши земли. Вот, что я предвижу при неудаче. Городище могут захватить.

— Так ты же говоришь, Всегорд…

— Среди военачальников кагана Аууркурт один из лучших. Он славится коварством, жестокостью, а главное напором. Что если вдруг враги прорвутся на равнину? Что тогда?

Княгиня с тревогой взглянула на воеводу. Внутренне она решила подчиниться ему. Выбора не имелось. Война грозила прийти на землю склавин. Опасное время наступало.

— Полкан на твоем щите.[132] Пусть он тебе поможет, Всегорд. Но объясни, зачем меня тревожишь?

Он понял, что Бажена согласна.

— Так хочет сам Даврит. Племя ливичей спрячет тебя в своих лесах. Они защитят твою жизнь и жизни всех родичей князя. Я дам тебе лишь два десятка воинов. Останешься здесь, можешь погибнуть. Ну? Уедешь вскоре, как будто погостить. Так хитрее.

Она кивком головы выразила согласие. Нервным жестам схватила жемчужные бусы. «Неужто спокойные годы позади? Зачем он убил этого посла? Зачем мы рассорились с Баяном?» — подумала она. В душе княгини не было уверенности, что Даврит сможет победить кагана. Шепотом женщина попросила Перуна не оставлять мужа.

Всегорд сурово улыбнулся. Поправил украшенный серебром пояс.

— Осьмой, пусть все готовят! Я ухожу. Княгиня, попроси богов за всех нас. Пусть нам помогут.

— Уже прошу, — шепотом ответила она.

За стенами из бука густо валил первый снег новой зимы.

Часть 5 Мгла

1

Валент соскочил с коня, передав поводья худощавому юноше. Быстрым шагом римлянин поднялся по склону. Сухие ветки заворчали под его ногами. Лес пел множеством голосов. Люди ничем не нарушали его привычных звуков. Они ждали врага.

— Тише, ты! — обратился к нежданному гостю крепкий общинник с парой дротиков на плече. — Тише, во имя Сварога! Не гневи богов, что нам помогают.

Веснушчатое лицо ополченца заросшее пшеничной бородой было серьезно. Глаза смотрели сурово.

Валент запястьем смахнул со лба пот. Подъем был позади. Римлянин кивнул, но рука его невольно шлепнула на плече муху, жадно пожелавшую горячей крови. От резкого движения кольчуга перелилась тяжелым звоном. Крестьянин укоризненно помотал головой, добавив:

— Хранят тебя боги, шумный человек.

— Где все? — шепотом спросил Валент. Жадно втянул прохладный запах хвои. Горный лес околдовывал.

Ополченец указал направо. За деревьями расположилась группа склавин. Некоторые из них были в доспехах, большинство — в кожаных или льняных рубахах. Стараясь передвигаться без шума, римлянин поспешил туда.

— Рыва, зачем ты взял с собой детей? — сдерживая возмущение, обратился Валент к рыжебородому великану.

Гнев переполнял римлянина. Часом раньше он узнал от гонца прискакавшего из княжеского городища, что вместе с мужчинами его приемный сын отправился на войну. Невообразимость этого разрывала Валента. Он строго запретил мальчику покидать укрепленное поселение. Вместе с летом на землю склавин пришла война. Что угодно могло произойти. Валент недоумевал: как мог Амвросий ослушаться? Как посмел рыжебородый варвар забрать с собой совсем еще зеленых мальчишек? «Дикие варварские нравы — тащить детей на войну!» — кипел римлянин. Светло-карие глаза Рывы грозно смотрели ему в ответ. Светлее неба казалось лицо рыжего скифа.

— Сварог видит, а кого еще можно забрать? — с громом в голосе ответил варвар. — Из сотни моих людей — половина юнцы. Попробуй, повоюй. Разве ты не знаешь, как южные племена отозвались на призыв Всегорда послать людей?

— Это не значит…

— Ты заблуждаешься, если думаешь, будто они сопляки. Я хорошо их подготовил. Они небыли в бою? Да! Но руки их умеют держать лук, а глаза выбирать цель. Еще до нового урожая ты увидишь, как они повзрослеют. Ты их не узнаешь.

Валент косо посмотрел на склавина.

«Все эти римляне совершенно ненормальные, — рассуждал про себя Рыва. — Какой прок будет от мальчиков, если они не станут мужчинами? А как они станут мужчинами, если прятать их от испытаний жизни. От испытаний посылаемых самими богами! С богами можно спорить. Их волю можно не исполнять, рискуя, но и беря верх в неравной схватке. Но разве возможно защититься от их вмешательства, от испытаний, что они нам посылают? Нет, задача воина, как бы он не казался мал, учиться преодолевать невзгоды. Иначе откуда возьмется в людях свирепый дух?»

— Где Амвросий?

— В разведке с Идарием.

— Как!? — воскликнул Валент, от гнева меняясь в лице: «У тебя нет людей. Я понимаю. Я понимаю, что тебе нужно не пропустить аваров. Но для чего подвергать мальчишек неоправданному риску?» Даже получив ответ, Валент отказывался его принять.

— Не смотри на меня так, римлянин. Мой сын тоже ушел вперед. И я знаю, что это опасно. Такова война. Дети тоже идут дорогой Перуна: ударом учатся отвечать на удар. Иначе они не станут воинами. Отец в пять лет взял меня на медведя.

— Но… — попытался возразить Валент.

— Теперь не спорь. Они больше не дети. У знаков громовержца в дубовой роще я объявил их мужчинами. Бык принесен в священную жертву. Перун благословил нас ночной грозой. После того как ты присоединился к Ждану, Всегорд приказал мне собрать всех кого я еще смогу найти в округе и занимать проходы. Теперь я закрываю это место.

— Хорошо, — тяжело выдохнул римлянин. — Может быть ты и прав.

— Я прав, — твердо ответил рыжебородый.

«Как все просто у этих варваров», — подумал Валент. Он ни мгновения не верил, будто какие-то обряды могут превратить мальчиков в мужчин, детей — в воинов. Дождь, священные камни или сосны не могли иметь никакого значения.

2

Раздвинув ветки, Идарий внимательно осмотрел ложбину. В желтоватой траве не было следов человека. Никто не выходил из леса, видневшегося вдали. Никто не сминал спелых трав, пробираясь к заросшему кустарником склону. Треск цикад предвещал жаркий день. Воздух был спокоен. Пряный аромат трав наполнял округу.

Следуя за другом, Амвросий осторожно пробрался сквозь заросли вниз.

— Здесь и останемся, — сказал Идарий, шмыгнув носом. — Место что надо. Нас не видать, зато мы все видим.

Амвросий сбросил с плеча мешок и колчан полный стрел. Ноги юного римлянина промокли от росы. Он снял сырые башмаки. Вытер ступни и перемотал льняные онучи, куски полотна, предназначенные для обертывания ног. Стало гораздо приятней и теплей.

Рыва разбудил мальчиков еще засветло. Объяснил задачу. Благословил Перуном. Юные воины прошли весь путь и теперь ждали. Ждали, когда появится враг, чтобы напасть, заманить в засаду.

— Перекусим, — предложил Амвросий.

— Вынимай. Чего осталось?

Ребята присели на камнях. Достали сушеную рыбу, репу, немного ржаного хлеба. Принялись жевать. В просмоленных берестяных флягах имелась родниковая вода.

— В самый раз, — потер руки Идарий. Размял рыбину. Принялся чистить.

— Колючая?

— Ничего.

Мясо рыбы было сухим. Костей имелось много. От соли захотелось пить. Вода пахла железом. Хранила прохладу остывшей земли. Влагу глотали помалу, берегли.

— С репой хорошо?

— Ага. В самый раз.

Пришло время ждать. Луки с натянутыми тетивами лежали невдалеке. Враги могли появиться в любое время. Идарий сел ближе к кусту. Прислонился к камню. Амвросий расположился позади. Потянулось время. Перешептывались.

— Ты аваров видел?

— Конечно. Послы приезжали. А ты что?

— Я — нет. Откуда?

— Ну да?

— Не видел, тебе говорят. Какие они?

— Не как мы. Если на конях будут то авары или булгары — все одно враги. Пешие — это значит союзники их. Отец рассказывал…

— Много их, аваров? — снова спросил юный римлянин.

Идарий недоуменно поморщился:

— Много. Но тех, что пешими бывают — больше. Они кагану служат. Из разных племен их в войско набирают, так мне отец говорил.

— Что делать будем?

— Подразним и убежим. Путь помнишь?

— Помню. Но как мы от конных убежим?

— В горах и лесах, что пеший, что конный — одинаково.

Кукушка прокричала несколько раз. Идарий мысленно спросил птицу, считавшуюся предсказательницей, сколько врагов он поразит сегодня. Кукушка крикнула еще три раза. Затихла. Вновь подала голос. «Разве осилю столько?» — подумал сын кузнеца. Солнце поднялось выше. Начало печь.

— На полях рожь поспевает, — мечтательно заговорил Идарий. Поднял на мгновение ввысь болотные очи. Почесал спину.

— Да, красота…

Амвросий прислонился спиной к камню. Закрыл глаза. Тянуло спать. Пальцы играли оперением стрел. Тугой колчан лежал рядом. Идарий лениво всматривался в даль. Устало почесывался. Молчали. Казалось, ничто в мире не нарушает привычного порядка вещей, богами установленного на этой земле. Поплыли ровные часы ожидания.

Внезапно из-за деревьев вдали показались двое. Пешие. Беззвучно выбрались они на поляну. Огляделись. Осторожно пошли дальше. Легкий ветерок качнул темные травы.

Идарий дернул за плечо друга. Амвросий отогнал дрему. Тряхнул косматой головой. Потер веки. Юный склавин прижимал палец к устам. Зашипел едва слышно. «Беда!» — испугался римлянин. Все понял. На коленях ребята подползли к зарослям. Тревожно стучали молодые сердца. Взгляды устремились на нежданных гостей. Потные пальцы сжали дуги боевых луков.

— Кто это? — дрожащим голосом спросил Амвросий. Низко опустились черные крылья ровных бровей. — Может наши?

— Смотри, как одеты. Не наши.

— Откуда знаешь? Может свои?

— Вон у них как башмаки до колен подвязаны. Видишь: не накрест ремешки наверху идут, а в две полосы. Гляди, один на кочку поднялся. Осматривается. Рубаха на нем длинная, края треугольником расшиты. Не наш узор.

Неизвестные опять остановись. Перебросились фразами. Огляделись. Они были светлыми. Оба с пшеничными усами. Курносые. Без шлемов. В замшевых колпаках. Штаны и рубахи — светлые. На тугих ремнях висели ножи. В руках были дротики.

— Не склавины, — согласился Амвросий.

— Венеды, наверное?[133] Нет, точно не они. Те пострашней на вид.

— Кто тогда?

— Хорваты.[134] Какого эти племени не знаю. Пастухи, значит. Они аварские стада стерегут. Собачий род. На вид как мы. Даже речь наша. Почти и не отличишь.

— Что делать будем?

— Убьем их! Помоги нам, Перун.

Маленький римлянин вздрогнул:

— Ты не боишься, брат?

Идарий пососал язык, чмокнув. Облизнул высохшие губы.

— Я так думаю, всякое зверье страшно. Так отец говорил. Но мы всякое зверье и били. Птицу били. Даже зайца моя стрела брала. Уж до чего зверь подвижный. Твоя то стрела, чем хуже?

Амвросий вспомнил: он не разу еще не попадал в зайца из лука. Только неподвижная дичь доставалась ему легко. Другое дело Идарий, он на лету поражал утку. Его стрела почти всегда знала, куда повернет дичь. Глаз и рука не боялись, лук бил почти без промаха.

— Думай будто зверь это и все. Война тоже охота. Не промахнешься. Они тихо идут. Вон, остерегаются…

Воины продолжили движение. Жужжали пчелы. Сердце Амвросия забилось быстрей. Пальцы еще крепче стиснули древко лука. Руке стало больно от острой тетивы.

— Меть в того, что повыше, я — в другого.

— Что?

— Не бойся, друг. Боги нас охраняют.

Юный римлянин перекрестился свободной рукой. Он боролся со страхом как мог.

— Мы воины, во имя Перуна! Тебе тот, что сейчас на лес оглянулся. Мне другой. Как скажу, готовься. Стрелять станем, едва они ближе подойдут. Так попасть легче.

«Промахнусь или нет? Только бы не промахнуться, — думал Амвросий. — Разве Идарию не страшно? Он же тоже впервые на войне? Откуда он находил столько храбрости? Иисус, Перун, великий Сварог помогите нам!»

Ветер ласково играл спелой травой. Забирался в волосы. Шуршал нежным прикосновением. Хорваты приблизились. Теперь можно было лучше различить их черты. «Голубоглазые», — заметил Амвросий.

— Пусть только не уйдут за тот куст, — прошептал Идарий. Его стрела была наготове. Свой колчан он осторожно перевесил вперед. Амвросий повторил движения друга. Приготовились.

Обошлось. Воины шли прямо.

Идарий натянул тетиву.

— Поднимайся и стреляй за мной, — сказал он. — Меть в грудь.

— Я готов, — с поддельной твердостью ответил римлянин.

— Пошли! — скомандовал молодой склавин.

Неожиданно для врагов из зарослей возле белого камня поднялись две фигуры. Одна, а затем другая пронеслись стрелы. Запели, зримо разрезая воздух. Снаряд Идария точно угодил в шею хорвата. Тот всплеснул руками. Захрипел. Кровь хлынула темным потоком. Воин упал на колени. Оружие выпало из его рук. Вторая стрела впилась в левое плечо другого разведчика. Он взвыл. Бросил взгляд на рану, а затем на врагов. Все прояснилось. Мальчики готовили новые стрелы. Раненный хорват опустился в траву и заорал.

3

— Бежим! — скомандовал Идарий.

Они бросились наутек. Из леса на помощь раненному разведчику спешили пешие воины. Они кричали и взмахивали дротиками, совершая скачки. Уходя в густые заросли, Амвросий оглянулся. Хорваты мчались по их следу. Они видели, куда уходят стрелки. Стало неописуемо страшно. Просвистел и вонзился в землю неприятельский дротик.

Ноги юных воинов мяли траву. Хрустели сухие веточки. Дыхание сбивалось в тревоге. Позади мальчиков бежали враги: взрослые, сильные мужчины. Их нельзя было увидеть, посмотрев назад, но стоило остановиться, как преследователи оказались бы на виду. Их голоса отчетливо слышались невдалеке. Они были грубыми и злыми.

«Только бы не отрезали! Только бы не отрезали!», — металось в голове юного римлянина. Казалось, он слышит в ударах своего сердца смертельный топот врагов.

Идарий бежал на шаг впереди.

— Еще, еще, — шептал он.

Хорваты рассыпались цепью. Боялись упустить. Лишь раз они заметили направление бегства маленьких воинов. Теперь требовалось не потерять след. В каждой притоптанной травинке угадывали хорваты число и настрой врага. Русобородый вождь указывал вперед. Рычал командным тоном. Воины бежали. Где-то здесь должен был находиться ход через горы, о котором рассказали под пытками пленные. Они не знали где он, но Аууркурт приказал разведчикам найти дорогу на равнину любой ценой. Слишком много когтей уже обломал аварский военноначальник в карпатских горах. Слишком много было уже засад и упрямых склавинских крепостей.

Мальчики перепрыгнули через небольшой овраг.

— Молодец! — пропыхтел Идарий.

— Оторвемся?

— За собой приведем. Так Рыва хотел.

Под правой ступней Амвросия хрустнула старая ветка. Шуршали травы и опавшие листья. Мягкая земля помогала бежать, отталкивала от себя, бросала вперед. Подсказывала куда опустить ногу.

— Хорошо мы их! — радовался сын кузнеца.

— Ты, вон своего хорвата убил, а я вот…

— Ничего! Дело то новое… В другой раз…

Тело Амвросия взмокло. Пот пропитал одежду. Труднее стало дышать. Юный римлянин тыльной стороной ладони потер нос. Что-то влажное и горячее липло к коже. Мальчик остановился. Бросил взгляд вниз. Вся туника его была в крови. Алые пятна напугали его. Стон отчаянья вырвался из глубины.

— Что случилось, брат?

Идарий в ужасе остановился. Развернулся посмотреть. Замер. Перестал дышать. Глаза его широко раскрылись. Красное лицо сморщилось. Он нервно почесал кожу над левой бровью. Спросил испуганно:

— Ты ранен?

— Нет… — растерялся Амвросий. Провел рукой по темным следам на желтоватой рубахе. Тело оказалось целым. Ничего не болело.

— У тебя все лицо в крови.

Амвросий пробежал языком по верхней губе. Почувствовал вкус и запах свежей крови. Шмыгнул носом и понял все. Раны не было. Кровь шла из правой ноздри. Она залила мальчику рот и подбородок.

— Это из носа, — выдохнул Амвросий. Сорвал с дерева лист, смял, сунул в ноздрю. Посторонний предмет был неприятен, раздувал нос. Дышать стало неудобно, но кровь перестала течь.

— Так лучше?

— Да. Дай только мне…

— Бежим! — резко шепнул ему друг. Схватил за рукав. Потянул.

Вдалеке показался молодой хорват. Доспехов на нем не было. Увидев ребят, он пригнулся и засвистел. Вынул из заплечного колчана дротик. Они скользнули в кусты. Побежали по склону вверх. Позади них слышались голоса. Враги собирались в группу, готовились взять добычу.

— Ничего, недалеко осталось! Добежим.

Амвросий чувствовал, что ему очень хочется поскорей добраться к своим. Тампон выпал из ноздри на бегу. Нос не дышал, но кровь больше не бежала. Что-то сухое неприятно щекотало в правой ноздре. Тугой колчан стучал по бедру.

«Надо бы за спину его убрать», — подумал мальчик.

— Носом вдыхай. Ртом выдыхай, вояка, — пропыхтел ему Идарий.

Мелкие камешки с шелестом срывались под ногами. Катились вниз. Вовлекали в движение новые частицы или застревали в траве.

— Слышишь, что говорю? Ртом выдыхай!

— Слышу!

Он так и делал. Лишь изредка шмыгал носом и сплевывал кровь.

— Хорошо мы их с тобой! Что скажешь?

«Нашел время спрашивать», — сердито подумал Амвросий, перетягивая колчан. Лук он крепко держал в руке.

— Молчишь?

— Уйти бы теперь…

— Уйдем!

Они были уже наверху. Юный римлянин сделал последний шаг. Рванулся наверх. Оглянулся. Внизу начинали восхождение хорваты. Родник справа сбивал их голоса. Враги надеялись на успех.

— Будем стрелять? Вон они как на ладони.

— Нет. Скорей! — крикнул ему сын кузнеца.

Мальчики опять бежали по ровному месту. Кругом проносились сосны и ели. Старые шишки трещали под башмаками. Дыхание сбивалось все больше. Хорваты приближались. Юный римлянин снова почувствовал, как пошла кровь. Надулся красный пузырь. Он сплюнул на бегу алую смесь. Различил позади:

— Один и них ранен. Не уйдут!

Сообразил: «Говорят как склавины».

Идарий помог другу подняться. Они опять карабкались вверх. Подъем оказался труднее, утренний спуск был намного легче. Тогда они настороженно шли вперед. Слушали голоса свежего леса. Ловили запахи хвойной прохлады. Потом отыскали двух других ребят. Сменили их.

— Близко. Близко, теперь…

Амвросий смахнул кровь рукавом.

Поднялись выше. Горячие руки встретили их. Потянули. Увлекли за искусно замаскированную каменную преграду. Радостно зазвучали негромкие голоса товарищей.

— Молодцы, — прошептал Рыва с заботой. Улыбнулся приветливо. Взмахом руки подал знак склавинам готовиться к бою.

Двое мальчишек отвели вернувшихся под защиту деревьев. Здесь находился резерв. Здесь отдыхали и готовились к новым стычкам с аварами. Дурманила покоем зеленая тишина.

— Ты весь в крови. Ты ранен, Амвросий? — нахмурился Валент. Посмотрел строго. Пощупал мальчику измаранную руку.

— Кровь… Носом пошла… Ерунда! — браво ответил Амвросий, толком не понимая, откуда здесь взялся приемный отец. «Он ведь должен быть на болотном перевале?» — подумал маленький воин.

— Мы двоих уложили, — гордо сказал Идарий, поднимая нос. Блеснул одурманенными очами. Улыбнулся широко.

Валент мягко сложил тонкие губы. Упрямый взор подобрел. Кудрявая борода поплыла на худом лице при улыбке. «Может быть, я не все понимаю в жизни. И возможно, поэтому не всему в силах научить этого юного варвара. Пусть он сам возьмет нужное, а лишнее отбросят за него суровые опыты». Рука римлянина легла на плече мальчика. Ярче вспыхнули его светло-карие глаза. Валент улыбнулся шире. Кивнул с теплотой одобрения:

— Такова судьба. Ты теперь воин, хоть это случилось рано.

Амвросий страшно захотел ответить, но не нашел что сказать. Он растеряно потеребил ремешок колчана. Пожал плечами. Улыбнулся в ответ, прямо глядя в глаза своему воспитателю.

— Слышишь!? — толкнул друга плечом Идарий. Указал подбородком в сторону подготовленной Рывой западни.

Рой стрел взвился в воздух. Взлетели дротики. Зашипели змеями острые наконечники. Врезались в сильную плоть людей. На открытом месте хорваты сделались уязвимы. Падали они один за другим. Отвечали снарядами и злыми словами, оттаскивали раненых. Снова бранились.

— Во славу Перуна! — неслось со стороны склавин.

Закипал новый бой. Хорваты подтягивали свежие силы. Искали слабое место. Наваливались и отступали. Все было зря. Союзная пехота кагана опять упиралась в преграду из бесконечных ловушек, завалов и засек. Но главной преградой оставались люди: свирепые, изворотливые и несгибаемые. Дорого обещал обойтись аварам восточный поход.

4

Темные угли изредка загорались. Костер засыпал. Серый пепел обтекал горячие головни. Поднимался при легком движении ветерка. Сыпал мелко на спавших вблизи людей.

Стояли жаркие дни. Теплыми были даже карпатские ночи. Крепость горан готовилась встретить рассвет. Отдыхали раненые. Отдыхали юные воины, только получившие еще первый боевой опыт. Накрывшись плащами, лежали на соломе нос к носу Идарий и Амвросий. Головы их повернуты были макушками к бревенчатой стене низкого дома. Поскрипывала распахнутая дверь. Ухал филин.

Не спали часовые: немногие взрослые мужчины, оставленные в крепости наблюдать за порядком. Две ночи назад Рыва с большим отрядом двинулся на юг. Оберегать крепость от нападения полагалось в основном юным бойцам.

— Брось еще веток, — протяжно зевнул Вестогор. Глянул полузакрытыми очами на оживающее небо. Снова зевнул. Шмыгнул большим носом.

— Смотри, бороду подпалишь, — вяло ухмыльнулся Светодив.

— Сыро… — поморщился первый стражник.

Светодив бросил веток в догорающий костер. Потер широкие ладони. Спрятал под грубый серый плащ. Запылали сухие листья. Пополз свежий дымок. Вдали ухнул филин.

— Брюхо тянет, — проворчал Вестогор. Мотнул головой.

— Поедим, погоди. Утро скоро. Куда спешить?

— Не могу я с полным брюхом весь день спать. Зной…

— Раненых много, а юнцов Рыва не сказал в караул ставить. Если авары сунутся, от них на стенах пользы больше чем от нас с тобой будет. Слышь? Не спи!

— Э-э-э-эх! — зевнул Вестогор. Дунул на угли. Прищурился, глядя, как поддается пламя, чувствуя, как жар пробегает по коже. Стало хорошо. Навернулись слезы.

Далеко от этих мест остались дома, родные общины, дети и жены воинов. Много восточных горан лежало раненными в крытых ветками и травой домах. Не меньше отважных бойцов пало в недавних боях. Авары не прорвались на равнину. Но странное дело: склавины тайно оставили проходы, отошли в крепости, а затем потекли главными силами в долину. Так приказал Всегорд. Под ворчание старейшин военные вожди подчинились ему.

Светодив пошевелил палочкой угли.

Только четверо взрослых мужчин стерегли крепость по ночам. Один дежурил на башне, другой посапывал на стене: ждал своей очереди. Двое воинов грелись подле огня недалеко от ворот. Оставленный Рывой старшина из местных горан не поднимался. Медленно заживала пробитая дротиком нога.

Лес вдали отливал голубизной. Спали звери и птицы. Почти ни один живой звук не нарушал дикого покоя.

Амвросий во сне почесал отлежанное плечо. Снились мальчику тревожные сны. Снилось будто мертвые авары из недавнего боя ожили, крадутся к люльке годовалого брата. Скрипели их зубы. Падали страшные тени. Подымаясь, убитые кони. Ржали тревожно. А он безуспешно искал лук или дротик. Не находил. Дрожала и крестилась Ирина. Хотелось закричать но не было сил: кругом все тонуло в черной тишине леса.

— Сейчас бы рыбки испечь… Ох мать моя так умеет…

— Брось это. Не томи, черт в твоем брюхе.[135]

Вестогор поднялся с бревна. Подошел к воротам. Потрогал дубовый засов. Покрутился, разминая спину.

— Чего не сидится? — крикнул ему часовой с башни.

Раньше всех двинулись на юг всадники Ждана. С ними был и Валент. Под его начало отдали молодых готов. Следом за ними тайно, посреди ночи выступил пеший отряд Рывы. В низовье Смеющейся горы он соединился с тремя сотнями легковооруженных просян. Серьезные гарнизоны оставили склавины лишь в важных крепостях. Раненых и подростков решено было удержать здесь: в одной из малозначимых горных крепостей.

— Так будет надежней, — сказал Рыва на военном совете. Сложил сильные руки на могучей груди.

— Верно. Одно дело в засадах хорватов и аваров истреблять, другое дело в открытую драться. Пусть тут и будут! — поддержали рыжебородого хмурые вожди.

— Если авары навалятся, так хоть польза выйдет. Юные бойцы тут легко отобьются, — утвердительно выпятил растопыренные пальцы отважный Алавив. Поднял гордо беловолосую голову.

Недобрые вести принес склавинам накануне совета гонец из городища Магуры. Многое отныне менялось в войне.

Оранжевым кругом выглянуло солнце. Защебетали первые птицы. Кончалось темное время Чернобога. Двуглавое чудовище Ящер выплюнуло светило одной пастью, чтобы вновь проглотить его на закате другой. Так повелел сам Чернобог. Таков был вечный порядок мира.

Светодив улыбнулся рассвету. Потер колени. Спросил:

— Чего умолк, Вестогор? Куда все наши подались? Ну?

— Нечего тебе знать! Ушли и все.

— Хватит таиться. Не слышит никто. Мне то скажи? Тебе, что наш старшина говорил? Ну! Не темни, брат. Он тебе родич или кто?

— Потому и молчу…

Амвросий почувствовал, что просыпается. Холода не ощущалось. Замерз только кончик носа. Мальчик потер его горячим кулаком. Спрятал под синий плащ. Глаза открывать не хотелось. Надоедливые голоса воинов отогнали неприятные мысли. Забылось тревожное сновидение.

Вестогор откашлялся. Сплюнул на землю. Отвел глаза.

— Чего стережем? А? — входил в азарт Светодив. Щипал свою дикую бороду. Усмехался игриво: день радовал его, ласкал приятным покоем предстоящего сна.

— Ну, чего пристал то? Тайна это разве?

— Давай рассказывай, не томи. Не слышит никто, спят все.

— Ладно, — с деланной обидой протянул стражник. Начал, разминая руки: — Только ты никому… ни единого слова чтоб не сказал… Перуном клянись!

— Да разорвет меня гром!

Амвросий прислушался.

— Беда, брат. Вроде как авары с юга хотят на нас двинуться. Там теперь основная война будет. Всегорд ополчение племен подле озера Судеб собирает. Оттуда дальше двинутся. Может к городу Магуры пойдут. Больше мне не известно.

— Слышал? — шепнул другу Идарий.

— И ты не спишь… — удивился юный римлянин.

— Да, чего там… Все понял? Тихо!

Светодив хрустнул суставами. Расправил плечи. Бросил в огонь несколько веток. Сухолом затрещал в огне. Пламя ожило. Поднялось.

— Чего распаляешь?

— Мерзну… Может стар стал?

— Вон, молодые то спят себе. Петухами не пробудишь. Они вон даже в домах ночевать не хотят, а ты все мерзнешь… Всю ночь мерз и теперь что ли, согреться не можешь. Гляди, солнце то уже поднялось…

Ковыляя подошел другой часовой. Зевнул. Поправил ленточку стягивающую длинные русые волосы. Спросил высоким голосом:

— Отсидели свое?

— Отсидели, — вздохнул Вестогор. — Теперь и ты день посиди. Смотри чтобы порядок был, а то у тебя вчера двое сами в лес ходили. Мало ли… Вдруг хорваты поблизости сидят…

5

Идарий разбил яйцо. Задрал голову. Принялся пить. Амвросий взял из корзины пару сырых яиц. Стукнул одно об стол. Соскреб разбитую скорлупу ногтем. Проколол дырочку в пленке. Потянул с наслаждением прохладный белок.

— Уходить надо, — сказал Идарий. Вытер рот широким рукавом. — За Рывой пойдем. Слышал, что Вестогор сказал? К нашим доберемся, тогда повоюем, а тут все лето зря просидим. Оружие у нас есть. Драться мы умеем. Нечего в горах отсиживаться, когда кругом авары.

Юный римлянин постучал скорлупой о дерево. Выпил молча. Отпил квас из глиняной крынки. Икнул от колющей горло кислоты.

В темной землянке ребята были одни. Воздух пах сыростью. За толстой стеной поднималось солнце, накаляло землю и небо. Новый жаркий день был впереди.

— Что скажешь?

Амвросий поскреб обветренный нос. Он не боялся без позволения оставить товарищей, чтобы нагнать отряд Рывы. Он был готов к новым сражениям. Он опасался их, но и желал их. Ему все больше хотелось быть взрослым, ощущать себя воином. За прошедшие месяцы рука стала тверже, а глаз острее. Он хорошо стрелял из лука. Рыва не единожды хвалил его за меткость. Но все было непросто. Многое предстояло еще обсудить. Оба друга с самого рассвета ждали этой беседы.

— Если бы нас оставили в важной крепости, то грех был бы покинуть своих. Но авары сами не сунутся сюда, — заговорил римлянин. Голос его звучал весомо.

Идарий кивал. Глаза его неотрывно глядели вперед. Падавший из дверного проема свет освящал его лик лишь наполовину. Мальчик загорел и обветрился не меньше Амвросия. Все повадки его сделались совсем взрослыми, мужскими.

— Тайно не уйдем. Ночью совсем не уйдем. Надо днем.

— Днем, — согласился сын кузнеца. — Ночью ворота стерегут. Нас просто как щенков переловят. Как переловят так и запрут, а там и побить могут. Я руку Светодива знаю. Тяжелая рука, не кулак, а палица.

«Все так», — в мыслях согласился юный римлянин.

— Значит что? — Идарий взял новое яйцо. Стукнул острым концом об стол. Выпил одним глотком. Запил перекисшим квасом.

— Без товарищей не уйдем. Надо чтобы нас хоть десяток набрался. Иначе кто нас выпустит? Свои же и остановят, те кому в крепости милее отсиживаться.

— Таких много, — печально сказал Идарий.

С улицы послышались голоса.

— Смотри, уже совсем прогорело. Погаснет огонь, самого разжигать заставлю! Как тогда кашу варить будем? Ну? Знаешь ты? Сварог видит: сердишь ты меня! — бранился мужской голос.

— И разожгу. Чего проще? Дай поем сперва, — отозвался Вторяк.

Послышались шаги. В дверном проходе появился племянник князя. От былой полноты не осталось у него и следа. Только щеки сделались еще круглее.

— Яйца сосете? — сказал он. — Мне то оставьте. А?

— Бери, не жаль! — ответил Идарий.

Вторяк присел на лавку. Посмотрел на товарищей снизу вверх. Разбил первое яйцо. Чмокнул, глотая. Разбил второе. Отпил кваса.

— Тебе не надоело? Сидим и сидим тут… — осторожно начал Амвросий. — Смотри, все воюют, а мы здесь за оградой прячемся. Какой прок тут торчать? Спать только — это ведь не жизнь!

— Да… — пропыхтел Вторяк. — Заботы все невоенные… Наскучило!

— Что делать станем? — Идарий опустился на лавку. Протянул руку. Нащупал новое яйцо. Посмотрел в глаза племянника князя.

«Если Вторяк с нами уйдет Всегорд сразу простит. Даврит племянника очень любит, а против князя никто не пойдет», — угадал мысли друга Амвросий. Хотелось верить, что все так и будет.

— Так что делать? — насупился Вторяк. Выпил четвертое яйцо.

— Наши куда ушли, знаешь? — спросил юный римлянин. Сел рядом. Луч света упал на его густые каштановые пряди.

Вторяк поморщился. Посмотрел сперва на сына кузнеца, а потом на римлянина. Он начал понимать о чем идет речь. Идарий достал из-под рубахи свой амулет с ликом Перуна.

— Мы для чего клятву давали? Для чего Громовержец благословил нас на подвиги? Для чего? Чтобы мы тут все лето просидели, пока на равнину авары пробираются?

— Как на равнину!? — вскочил Вторяк.

— Куда воины ушли, как думаешь?

— Может в другую крепость ушли, а потом сюда вернутся…

Амвросий засмеялся:

— Никто сюда не вернется.

— Возле священного озера Судеб теперь главные наши силы собираются. Там и пешие и конные — все. Оттуда воевода Всегорд на юг идет. Там война будет. Может на Дунае, а может и за ним. Из Византии много воинов придет. Сам Даврит придет. Вот где битва будет! Вот где добыча и слава!

«Мастер же ты выдумывать», — мысленно сказал другу Амвросий.

— Откуда знаешь? — распалился Вторяк.

— Мы ночью во дворе спали. Слышали, как часовые шепчутся.

Племянник Даврита сердито наморщил лоб. Помотал головой как молодой бычок.

«Согласится», — подумал Амвросий.

— Надо к воеводе идти! — выпалил Вторяк. — Какой прок в крепости кур разводить, яйца с кашей жрать, да спать…

— Это ты правильно придумал! — воскликнул Идарий.

— Я? Так оно само… — растерялся круглощекий мальчик.

— Все вместе пойдем, во имя Перуна! — поддержал Амвросий.

— Тут подвигов не навоюешь, ты Вторяк прав, — Идарий раздавил кулаком пустую скорлупу. — Кто еще с нами решится пойти?

Княжеский племянник прищурился. Страшновато было нарушать указание Рывы. Но ведь и не было никакого указания? Если что рыжебородый говорил, то не им. «Значит мы вольны сами решать», — подумал Вторяк. От этой мысли в животе у него приятно булькнуло.

— Я со Светланом поговорю, — предложил юный римлянин.

— Кто не из нашего городища тоже шепчутся, — заметил сын кузнеца. — Просянам уходить не велели, а ливичи, так те горят сражаться. И смоляне так…

— Десятка три нас наберется, — важно заключил Вторяк. — Доброжир точно с нами пойдет, сам с ним поговорю. Он парень отважный, ему тут с первого дня не сидится. Только вот Мечислав и…

— О-о-о… Забудь об этих! — махнул рукой Идарий. Лицо мальчика вытянулось от недовольства. — Со всеми остальными переговорим тайно. Вечером под северной стеной соберемся, а уходить на другой день станем. Дорогу до озера я знаю, мне ее отец показывал.

6

Воздух тянул зноем. Кривые деревья упрямо цеплялись за каменные обрывы гор. На прозрачном небе горело беспощадное солнце.

Безусые бойцы хлебали деревянными ложками жидкое варево из котла. Чавкали. Шмыгали носами. Несколько групп ребят отдыхало невдалеке. Они уже были сыты, насколько позволяла скудная пища. Взрослые отсыпались после ночного караула. На рассвете умерло двое воинов пострадавших в последних стычках. Их с особым обрядом предали земле возле восточной стены. Погребальных костров в укреплении разводить не позволялось, чтобы не притягивать внимание врага. Дневной старшина, посовещавшись с командиром крепости, отправился на охоту. С ним ушли восемь ребят. Еды оставалось немного.

— Что мы уйдем, даже на пользу всем будет, — шепнул Доброжир кудрявому пареньку. Облизнул деревянную ложку. — Иначе до зимы на таких харчах не дотянем. Сам видел: мешки то совсем пустые. На одной дичи всех не удержать… Пусть лучше раненым больше еды достанется, а авары сюда не сунутся.

— Верно говоришь, — согласился Светлан.

— Все тут свои. Не таись, — важно сказал Вторяк. Усмехнулся краешком небольшого рта. Оглядел исподлобья товарищей.

Доброжир стер рукавом капли с низкого лба. Блеснул задиристо прозрачными как вода глазами. Выставил вперед подбородок с ямочкой. Распрямил грудь. Заговорил звонко:

— Ну если так, то по делу давай… а то уже до дна дохлебали…

— Время пришло, — грозно поддержал длинношеий мальчуган.

— Готовы мы… — дрожащим голосом проговорил Светлан. Тряхнул копной спутанных светлых волос. Обтер ложку душистой травой.

Амвросий перестал разглядывать дыры на своей тунике. Подумал: «Помоги нам Перун и все христианские боги!» Момент для ухода настал подходящий. Все кто решил остаться из оповещенных мальчишек поклялись не выдавать. Остальные были готовы: выжидали третьи сутки. Два дня дневной старшина, словно заподозрив что-то неладное, не отходил далеко от ворот.

— И оружие у нас с собой и… еще припасы кой-какие имеются… — запинаясь произнес курчавый Беляв, младший брат славного князя ливичей. Синие глаза горели на его смуглом лице.

Меч на поясе сильного мальчика пробуждал зависть в сердце юного римлянина. Его клинок остался дома: Рыва не позволил нарушить данного Амвросием слова и взять с собой в поход подаренный год назад меч. Оружие было еще тяжеловато для руки мальчика. Приходилось обходиться топориком. Но и он не побывал в деле ни разу. Все стычки с хорватами и конниками аваров в горах не были рукопашными. В ход шли дротики и стрелы, разившие застигнутого врасплох врага.

В тридцати шагах прислонился к бревенчатой стене дозорный. Будущие беглецы остерегались разоблачения. Проверяли каждого, кто решался на побег: поверяли секрет лишь тем, кому доверяли.

— Бояться нечего! Дорогу мы найдем и аварам обратный путь указать сумеем. Они нас теперь знают, Перун видит. Воевода гордиться нами станет. Ему бойцы нужны. Через год все в младшей дружине Даврита будем, — заносчиво рассуждал Храбр. — Вспомните, как мы ночь подкрались к хорватскому становищу, как зажгли огни, как разили перепуганного врага. Дубыня и ты Амвросий, вы тогда не одного положили меткими стрелами!

Он встал, упер руки в бока. Растопырил прокопченные пальцы. Поблескивали металлические пластины на панцире из бычьей кожи. Длинные волосы слегка подымались при легком ветерке.

Кровь заиграла в жилах юного римлянина. Приятный холод пробежал по телу, забывшему на мгновение о палящем солнце. Даже липкий воздух стал казаться прохладней. «Великий Хорс, ты на небе соседствуешь с Перуном! Шепни ему: пусть обережет нас, пусть избавит от страха. В твоей власти слепить врага и освещать нам дорогу», — прозвучало в мыслях мальчика.

— Хватит болтать, друге! — нахмурился Идарий. Скрестил руки на груди. Подтянул колени. — Готовы? Дело. Шума нам не надо.

Мальчики сидевшие на бревне рядом повернули головы, посмотрели на него с ожиданием. Все знали: он с римлянином, а не Вторяк придумали идти на помощь своим. Время настало, только действие могло прогнать нудную тревогу из душ.

— Берите вещи. Зовите остальных. Уходим сразу. Как спустимся с горы пойдем прямо через лес, так два дня. Друг от друга не отставать. Спать не будем, пока к ручью не выйдем. Там отдохнем и вдоль русла спустимся к реке. Дальше потом скажу. Все идти согласны?

Ребята закивали головами. Возражений не могло быть: план много раз обсуждался. Старшим беглецы избрали Идария. За стоянки отвечали по очереди Вторяк и Амвросий.

— Добро, братья! — сказал Беляв.

Дубыня тихонько свистнул. Юные воины начали подниматься с травы и бревен. Группами потянулись к воротам. Никто не произносил ни слова. Каждый имел оружие, заплечный мешок или сумку. Некоторые носили льняные колпаки или кожаные защитные шапки. Беззвучно ступали ноги в замшевых башмаках.

Двое мальчиков приоткрыли ворота. Остальные начали один за другим уходить через возникшую щель. Было условлено, что один из пареньков не решившихся на побег закроет потом ворота.

За частоколом мир показался Амвросию ярче.

— Отважным сопутствует удача, боги неба даруют им щит, — неубедительным тоном проговорил Вторяк формулу волхвов. На лице его дремал испуг.

Дерзость собственного ослушания тревожила многих. Мало кто из беглецов чувствовал себя совсем уверенно. Тверже всех выглядел Идарий. Взгляд его был спокоен, а движения неспешны. Он шагал впереди. За ним по каменистой тропе тянулись остальные восемнадцать мальчиков. Пропустив товарищей, последними начинали спуск с горы Вторяк и Амвросий.

«Побываю дома: увижу крикливого братца, Ирину, прекрасную Дельфину. Она так похорошела за год!», — думал юный римлянин. Еще ему хотелось вновь взять в руки свитки. На столе осталась лежать недочитанные книги: сатирический роман Эмилиана Сицилийского «Приключения робкого врачевателя», над которым мальчик мог хохотать часами, и скучнейшая «Этика» Аристотеля. В ней редко попадались полезные мысли. Слишком созерцательно понимал философ мудрость, по мнению молодого ученика. Имелся еще любимый трактат Валента «Техника возведения укреплений». Приемный отец дорожил этой книгой и поэтому она вызывала в юном разуме интерес.

Все, казалось, шло как положено. Меньше получаса требовалось отряду чтобы скрыться из виду. Воображение рисовало перед мальчиком картины новых, удивительных приключений. Два года жизни среди склавинов научили его многому: сделали тверже руку и смелее ум. Но главное, незаметно выросла и окрепла вера в себя.

Неожиданный лай вырвал Амвросия из мира размышлений. Вторяк вздрогнул и испуганно пропыхтел:

— Полосатые змеи… захватили нас…

Амвросий медленно обернулся. Позади, у самых ворот стоял Мечислав. Обеими руками он держал за ошейник разъяренного черно-серого пса. Собака изрыгала оглушительный лай, рвалась, скребла землю массивными лапами.

— Трусы! Удрать решили? Изменники! Возьми их, Зуб! Возьми! — шипел Мечислав. Близко посаженные глаза его налились кровью. Длинное лицо, казалось, вытянулось еще больше. Скулы застыли в напряжении скал.

За плечами мальчика жались несколько ребят. Задиристо глядели Келагаст и Доброгаст. В руках они держали дротики.

Зверь рвался. Изрыгал страшные звуки. Дергался безумно, ожидая когда хозяин отпустит его. Из черной омерзительной пасти бежала ядовитая слюна. Она падала на сухую землю, заражая ужасом даже ее.

Невольно Амвросий почувствовал, что хочет перекреститься. Это было бы непочтительно к более сильным богам. Именно их защита требовалась ему теперь. Вторяк отступил, выглядывая из-за плеча товарища. Движение прекратилось. Все обернулись.

— Поворачивайте обратно… Слышите!? Или я спущу на вас Зуба! — заорал Мечислав дребезжащим голосом. — Трусы! Подлые трусы! Разорви вас Перун, изменники!

Он дернул собаку на себя, вселяя в нее новый приступ ярости.

— Мы пропали! — застонал веснушчатый мальчуган.

— Что будем делать? — захлебываясь простонал Вторяк.

— Оружие отдадите Доброгасту. Ясно вам!? Сами под замок, пока старшина не вернется! Поняли!?

— Нет! — закричал Идарий. Рванул вперед, устанавливая стрелу не тетиву лука.

Собака дернулась. Руки Мечислава не выдержали. Инерция отбросила его обратно, в гущу приспешников.

— Стой! Зуб! Стой! — испуганно завопил он.

Зверь летел на Амвросия. Могучие лапы выбрасывали точками желтоватый грунт. Слышно было как собака дышит, как колотится ее злое сердце. Пасть животного раскрылась обнажив острые зубы.

— Разорвет… — застонал Вторяк.

Юный римлянин выставил вперед левую руку с колчаном. Правой рукой отыскал топорик. Сорвал его с пояса. Сжал потной ладонью древко. Отвел плечо.

Пес вцепился в колчан. Новенькие стрелы затрещали в звериной пасти. Голова пса яростно мотнулась. Разорванный колчан полетел на землю. В тот же миг страшный удар обрушился на голову Зуба. Топорик Амвросия с треском расколол череп собаки. Красноватые брызги полетели в стороны. Зверь обмяк, опустившись на ватные лапы. Рухнул на землю издав предсмертный хрип.

Злыми глазами посмотрел Амвросий на Мечислава. Ноги римлянина дрожали. Слов не было. Рядом натянулась тетива Идария. Повторяя его порыв, другие мальчики нацелили на неприятелей дротики и стрелы. Поднял копье Вторяк.

— Вы что? — пролепетал Келагаст.

— За ворота! — крикнул Амвросий.

7

Силой в 60 тысяч человек авары пересекли на лодках реку Савву в Иллирии. По римским владениям прошли они вдоль Дуная до мест переправы на берег склавин. Здесь встретил их сторожевой флот Византии. На «двухкормных» кораблях пересекли авары великую реку.[136] Разгневанный вестью о смерти своих послов каган сам вел армию. Силы Аууркурта не прорвались на неподвластную аварам равнину. Атаки любимца кагана были лишь обманным маневром.

Волны Дуная плыли за бортом.

Пряча страх перед опасностью вод, всматривался Баян в приближающуюся землю. Там, вдали, приставали к берегу корабли. Покидая их, заполняли пространство пешие и конные воины каганата. Многоплеменные силы вел владыка степи на дерзкий народ. В армии кагана сражались не только авары. Под желтое знамя Баяна с изображением грифона собрались булгары, гунны, гепиды, готы, германцы и многочисленные отряды хорватов и венедов, славянских племен не входившие с союз склавин, а подвластные каганату.[137]

За спиной кагана молча стояли военноначальники. Рядом с могущественным Баяном — лишь магистр армии Иллирика Иоанн. Скрестив сильные руки над животом укрытым парчой халата, Баян напевал негромко любимую песнь степи. Золото нитей играло лучами на его одеждах. Низкий лоб, на изуродованной пеленанием голове покрывали тонкие морщины.[138] Изогнутые черные брови вместе с редкими усами и бородкой придавали лицу выражение ласкового коварства. Кончики губ кагана опускались вниз вместе с кончиками темных усов. Черные густые косы едва тронутые сединой ниспадали назад. Длинные золотые заколки украшали их блеском и переливом драгоценных камней.

— Великий, — обратился к Баяну Иоанн, теребя тонко завитую седую бороду. — Как ты поступишь с рабами? С пленниками, которых возьмешь?

Каган молчаливо повернул голову. 80 000 солидов платила ему ежегодно империя за свой покой и право считать каганат союзником.

— Им не будет никакой пощады! — грозно произнес широкоплечий германец, показав животный оскал командира отборной пехоты.

— Я не тебя спрашиваю, Вернар, а твоего господина, — важно ответил магистр, красиво поиграв пальцами в золотых перстнях. Уста римлянина сложились в почтительной улыбке.

Баян тоже улыбнулся, приподняв мешковатые щеки.

— Не горячись, Вернар, — с добродушной хрипотцой произнес властелин степи. — Мой друг Иоанн, наверное, спрашивает о выгоде для себя?

— Империя нуждается в рабах, — поклонился магистр, прижав руку к закрытому доспехом сердцу в знак искренности. — Мы с радостью их купим. Лишь бы цена не оказалась чрезмерной. И, еще… Владыка, цезарь просит освобождать без выкупа всех римлян. Они невинны в скифском мятеже и беззаконье.

— Христиан я отпущу, в знак нашей дружбы, — ласково согласился Баян. Качнул темной головой. — Но месть священное дело.

— Слава тебе, великий! — ответили хорватские князья.

Баян улыбнулся. Страх перед непредсказуемостью вод понемногу оставил его. Римляне знали свое дело: с их помощью Дунай переставал служить неодолимой преградой.

Чайки низко опускались над водой.

«Подчинение мира начинается со спокойствия спины. Если спина человека защищена, если бессмертное солнце согревает ее, а не ранят ее предательские стрелы, можно продолжать путь. Мой малый путь: защитить спину до новой зимы. Если склавины приклонят колени, как приклонили их венеды и хорваты, значит я поведу войско на юг. Мой великий путь: взять все богатства, что разбросаны под небом», — думал Баян. Даврит много хочет для себя, но плохо понимает законы установленных свыше дорог. Его судьба станет уроком для непокорных.

Каган вздохнул. Много добычи предстояло взять, много жен предстояло раздать приближенным. Самых лучших жен он оставит себе.

— Великий Баян, посмотри как твои люди довольны. Они счастливы иметь такого государя, а империя рада иметь такого друга. Пусть вечные времена закрепят наш союз.

— Тебе, Иоанн, я всегда буду только другом. Не сомневайся! Ни духи, ни люди не заставят меня позабыть добрых услуг.

Радостные крики донеслись до слуха владыки степи. Воины приветствовали своего предводителя, столько раз приводившего их к победе. Корабль кагана подходил к берегу. Кружа на низкорослых конях, авары и булгары поднимали свои мечи заточенные лишь с одной стороны. Пехотинцы многочисленных племен взметали вверх копья, луки, дротики и боевые топоры. Там где заканчивалась одна река — состоящая из пресной воды, начиналась другая — людская река новой войны.

Вести о походе аваров встревожили Даврита. Неожиданно каган повел главные силы не через карпатские проходы, а по землям Византии. Союз между империей и Баяном нес большую опасность.

Свалились из седел усталые гонцы. Взмыленные кони опустили головы, мотали ушами. Вздрагивали длинные гривы. С болью дышали лошади и люди. Пыль дорог, казалось, металась в горячих легких.

«Что делать?» — вопрошали взоры суровых вождей.

Камень мозаики стонал под ногами мерявшего его человека. Удалившись в свои покои Даврит размышлял. Воеводы собирались на экстренный военный совет.

«Беда князь!» — застыла в ушах главы союза племен. Нервы натянулись как струны. Рукоять меча накалилась в руке. «Возможно ли, что римские псы все-таки обвели меня?» — спрашивал он себя. Скрипел зубами и сапогами. Рушились великие планы.

На совете Даврит молчал. Слушал. Потом поднялся над резным столом. Переливом кольчуг отозвались опытные мужи. Пришло их время выслушать. Метнулись огненные глаза князя. Острее стал кривой нос.

— На аваров, братья! Перун с нами! — проревел союзный глава. Поднялась острая как топор ладонь. Махнула от львиной головы. Рассекла воздух. Сузились голубые глаза.

— На аваров! — ударили вразнобой голоса.

— Всех кого сумеем, соберем, — сказал Борислав.

— Готы ждут, твоя земля — наша земля. В этом клялись, — произнес седой Эрманрих. Посмотрел сурово.

Кивнул Феодагат. Качнулась золотая цепь на его груди.

— На аваров! Слава Перуну! — прокричали вожди.

Закипел в сборах лагерь. Потянулись к новым переправам пешие и конные силы. Вновь с пригорка смотрел Даврит на своих закаленных людей. «Нет Баян, не тебе владеть нами, а нам тобой. Разобьем аваров, вернемся в Византию», — шептал ему непокорный нрав.

И вновь высоко сияло солнце над горами и простором полей.

Быстрым маршем князь склавин повел свои силы на защиту дома. Пересекая Дунай, Даврит узнал: авары недалеко, почти не встречая сопротивления медленно разорял Баян равнинные земли. Закипела кровь в жилах склавин. В нескольких стычках князь отбросил врага, проложив себе путь дальше на север.

Пролились летние дожди. Через грязь поскакали княжеские посланцы к союзным племенам, на север к Всегорду и Ждану. Потянулись дни в ожидании добрых вестей. Но пополнить измотанных в марше людей оказалась некем. Вместо новых сил, Даврит лишился части старых: защищать родные селения ушли многие ополченцы. Всегорд не успевал привести своих воинов на помощь.

Баян перехитрил склавин. Лишь на время он распылил конницу, лишь первое время уклонялся от сражения. Напугав общины грабежами, он обратно собрал войска. Разведчики сообщили ему: тысячами ополченцы уходят в родные селения. Нужно было теперь не упустить князя. «Пусть только подлый Даврит не спрячется в лесах! Голубое небо, помоги мне, твоему верному сыну!» — молился каган в роскошном шатре. Уста его едва шевелились. Ладони соединялись покорно. Черная голова касалась в поклоне войлочного пола. От огня подрагивали на желтом шелке бессмертные тени.

Даврит жаждал битвы. Но прежде он надеялся пройти к городищу Магуры. Там он рассчитывал встретить своего воеводу и брата. Туда он стремился. Однако путь армии склавин оказался прегражден.

8

Оба войска сошлись на равнине у небольшой речки в первые дни жнивня — жаркого месяца урожая.[139]

Кони, переминаясь под всадниками, топтали пахнущую утром траву. Вытянувшись в седле Даврит осматривал выбранное им место. Слева нес свои воды шумный поток. За ним поднимался как темный великан лес. Справа, обрамляя широкую зеленую равнину, вновь громоздился лес. Вдали полосой тумана выстраивались враги. За спиной живой силой наполняли землю склавины.

— Князь, конница аваров идет! Их тысяч шесть! — на скаку прокричал молодой дружинник, вернувшийся из дозора.

Даврит повернулся в седле. Блеснул в утренних лучах посеребренный шлем. Сверкнули в улыбке крепкие зубы. Колыхнулась густая темно-русая борода. «Начнем!», — сказал он себе. Дернул уздечку, боком ставя пегого коня.

Воеводы, племенные князья и вожди ждали слова Даврита.

— Достань их своими стрелами, Феодагат. Приступим во имя Перуна! Эрманрих, возьми гуннов и пеших стрелков. Прикройте готов у реки. Боз, готовь главные силы. Поставь на правом фланге ополченцев, пусть растекутся по лесу. Их дротики нам помогут. Горазд, подбодри ополченцев, они на тебе. Я к дружине. Изяслав, со мной. Ударю, как только смогу. Божидар, ты со своими лучниками располагайся за линией пехоты. Все ясно?

— Какой план имеешь, Даврит? — спросил князь полян Гостомысл, плечистый, невысокий даже в седле. — В лоб аваров не бери! Все обожжемся. Вчера тебе говорил…

— Не трусь, Гостомысл! Твоя дружина с моей пойдет. И ливичи с нами. Так, брат Любим? Мы теперь сами конные боги. Нам аваров в поле бояться нечего. Мы пол земного мира прошли!

Изогнулись крыльями тонкие брови Гостомысла. Раздулись широкие ноздри. Недоверчиво как прежде смотрели карие глаза.

— Ну!? Не дыши огнем. Готы их измотают, отойдут, а дальше мы посмотрим чья конница лучше. Сшибемся. Крылья наши хороши. Прикроют! Веришь мне? Тогда собирай людей. Некогда ждать!

Ноги всадников ударили в бока лошадей. Вздрогнули кони. В разные стороны понеслись военноначальники склавин. Князь поскакал к дружине. Утро разогнало его тревоги.

Он привел за Дунай 39 тысяч воинов. Немало общинников растерял. Пали в изнурительном походе многие лошади. Ушли дружины двух племенных князей. Под рукой главы союза осталось 12 с половиной тысяч легковооруженной пехоты, шесть тысячи отборных копьеносцев и 13 тысяч всадников. Все они были хороши, имели кольчуги и шлемы, в большинстве добытые вместе с боевым опытом на Балканах. Лазутчики сообщали, что Баян располагает 45 тысячами воинов. Большинство войска его составляли хорваты. Но разведчики ошибались на счет числа аваров. Каган обладал большими силами. Только конница его из кочевников и союзных дружин составляла 18 тысяч. Страшной силы были тяжелые всадники — латники аваров. Защищали их крепкие латы. До ног укрывал коней войлок или пластинчатый панцирь.

Щебетали воробьи. Стайками перелетали они с места на место, ловя насекомых, разыскивая семена. Покачивались под ногами коней густые пахучие травы.

«Главное не увязнуть в пехоте кагана. Развернуться всем силам врага тут места нет. Разобьем конницу, остальных погоним к Дунаю. Никто не уйдет», — размышлял князь. В сопровождении приближенных подъезжал он к старшей дружине. Вдвое выросла она меньше чем за год.

Баян плохо спал в прошедшую ночь. Даже ласки любимой наложницы Нургуль не могли успокоить мыслей владыки степи. Выходя из шатра с золотым шитьем он был хмур. Сутулился. Смотрел сердито. Ел медленно. Неспешно отдавал приказанья, подносил жертвы создателю и младшим богам. Жрецы резали горло связанным рабам. Кровь бежала бревенчатому алтарю. За малым подношением шло основное: прекрасного черного коня подвели слуги.

— Великий дух неба, тебе назначается этот жеребец! Пусть он не знает усталости под тобой, пусть возносит тебя в облаках. Возьми его в свой невидимый мир. Даруй нам победу! — произнес жрец, поднимая длинный окровавленный нож.

Ударили горячие алые струи. Застыли в молитвенном круге аварские воины. Ревели длинные трубы. Небесным громом звучали большие барабаны. Шли мимо пригорка конные и пешие воины.

«Все ли случится так, как того желает доброе небо? Удастся ли план придуманный накануне? Не помешают ли подземные силы зла благому велению? Поднесут ли мне к закату голову дерзкого Даврита?» — спрашивал себя Баян, пробуя горячий напиток из молока и трав. Ветер развевал желтое знамя с грифоном. Рядом колыхались цветные парчовые флаги племен. Рвались на свободу шелковые ленты.

Каган облачился в доспехи. Встретил аварских военноначальников и подвластных ему вождей. Смотрел на них сверху вниз. Они опускались на колени, приветствуя наполовину божественного господина. Он собрал их кругом. Выслушал. Отдал последние распоряжения перед битвой.

— Владыки стихий благосклонны. Духи предков обещают удачу: они приняли подношения. Духи природы не помешают тебе. Тенгри-хан доволен подарком.[140] Голос создателя милостив. Верхний мир желает нам удачи. Силы его помогут нашим воинам. Отдай приказание начинать битву, связующий небо и землю, — нараспев произнес длиннобородый жрец в синем халате с золоченым поясом.

Каган поднял правую руку. Вновь забили тяжелые барабаны. Телохранители в желтых одеждах подвели ему боевого коня, сплошь покрытого пластинчатой броней. Баян объехал войска. Вернулся на холм. Не покидая седла указал копьем в направлении врага. Ожило великое войско. Понеслись вперед легкие всадники многих племен, с луками в деревянных футлярах на боках и полными колчанами за плечами. Расступилось море союзной пехоты, пропуская их вперед.

«Ветер, принеси мне добрые вести», — подумал Баян.

9

Готы первыми шли в атаку. Завязалась перестрелка с передовым отрядом аваров. Кочевники сыпали стрелами, уходили от смертоносных снарядов на быстрых степных конях, кружились и отступали. Конные готы наседали, преследовали, били не так точно, но упорно. Догоняли врага, разили дротиками. Феодагат натягивал лук: свистели в теплом воздухе смертоносные стрелы. Обе стороны теряли людей. Оставшиеся без седоков лошади метались по полю. С двух сторон горизонта вставали армии для смертельной схватки.

Даврит знал: решающий момент впереди. Понимал это и Баян. Очень далеко еще оставалось до полудня.

Сын убитого склавинами посла аваров, Туман заманивал готов. Каган строго наказал ему обуздать горячую кровь. Молодой вождь отходил терпеливо, не жалея стрел для презренных псов. Самоуверенные готы не отставали. Они не замечали, что вся линия главных сил аварского войска плывет им на встречу.

— Поворачивай, Феодагат! Дай приказ! — прокричал Атанарих, седоусый сотник. Вспыхнули чистые как небо глаза.

— Нет! Они упрутся в своих. Добивай их! Не жалейте стрел!

Белый конский хвост развевался на золоченом шлеме германца. Он не желал отступать. Он хотел лишь пустых колчанов: только так он мог повелеть своим людям отходить. Огнем дышали резвые жеребцы готов. Ярость и безумная жажда схватки раскаляла сердца.

Темнолицый авар лихо пустил стрелу, повернувшись на скаку. Рядом с Феодагатом схватился за пробитое предплечье старый товарищ. Еще двое готов выпали из седел. Ответили луки остальных. Повисли в стременах несколько воинов с черными косами.

«Молодцы!» — мысленно похвалил Феодагат. Мотнул мокрой от пота головой. Потянул в себя воздух сквозь зубы.

Следую за Туманом кочевники повернули лошадей с прямой линии. Понеслись в сторону. Пропели составные луки. Взметнулись стрелы. Рухнули на еще сырую траву пораженные люди. Заскрежетали зубами раненые. Простонала под копытами усеянная стрелами земля. Авары вновь уходили.

Приближалась линия ярких расписных щитов. Хорваты, венеды и гепиды ждали своего часа. Каган не доверял им в атаке, слишком могучей конницей обладал теперь Даврит. Возросли силы врага, еще два года назад называвшегося другом. Никогда прежде не имели склавины такого мощного войска.

— Не уйдут! — ревел Феодагат. Звенела тетива лука. Пылал под ногами рыжий конь. Покорно нес своего господина.

Вздрагивала под ударами копыт земля. Испуганные белые бабочки летели прочь, прятались в траве. Кузнечики уходили от беды.

«Не остывай. Теперь скоро!» — иступлено повторял про себя Туман. Одежда его взмокла от пота. Лицо покраснело. Рубаха сбилась на сторону. Шею тер беспощадный металл кольчуги. Знатный всадник покрутил над головой плетью, подавая сигнал.

— Вижу тебя, грязный червь… — проворчал Феодагат. Спустил тетиву. Промахнулся. Стрела прошла справа от Тумана.

Неожиданно степняки понеслись скорей. Строй пехотинцев расступился в нескольких местах. Готы хорошо могли разглядеть воинов неприятеля. Хорваты имели копья и дротики, немногие носили кожаные шлемы с железными каркасами. Доспехи выделяли вождей. Жилеты из бычьей кожи — бывалых бойцов. Щиты имели прямоугольную, овальную или круглую форму. Работа была грубой, только узоры выглядели привлекательно. Почти не отличались хорваты от ополченцев склавин. Практически так же выглядели венеды. Только германцы гепиды выделялись яркими штанами, добротными щитами круглой формы и длинными волосами часто убранными в узлы.

«Слава тебе Тенгри-хан!» — подумал Туман, в числе первых уходя через проход. Конь его рвался вперед, чувствуя скорую безопасность.

Всадники Феодагата спустили тетивы. Рой стрел обрушился на скучившихся у живых проходов аваров. Многие валились с лошадей, стонали падая на спины. Сминались спелые травы. Тонули в общем шуме голоса несчастных. Одним помогал случай, других спасали круглые щиты за спинами.

— Еще! Бейте их! — кричал глава конных готов.

С треском врезались снаряды его собратьев в хорватские щиты. Раненые и мертвые пехотинцы опускались в зелень травы. Темные пятна разливались по их льняным одеждам. Плыли в предсмертном тумане картина мира. Пустые глаза устремлялись ввысь. Раненые отползали в тыл.

— Вы узнаете у меня, кто такие готы! — рычал всадник в шлеме с узорчатыми пластинами закрывавшими щеки. Две стрелы уже приняла на себя его отличная кольчуга.

— Вот вам, собаки… — шипел другой германец.

— Во имя Перуна! — отзывались союзники аваров.

Свистели дротики подвластных кагану славян. Отвечали готские стрелы. За стеной пеших шеренг кочевники разворачивались, поднимали смертоносные луки. Готы поворачивали коней. Они увлеклись. Дротики редко их доставали. От издали пущенных стрел оберегали железные латы. Ржали раненные животные. Опускались на передние ноги. Падали, давя седоков. Феодагат ликовал: до грани довел он свое кровавое дело. Сотни хорватов, гепидов и аваров полегли под огнем его парней.

Подхватывая товарищей готы уходили обратно. В спину им метили отборные лучники кагана. Стрелы не наносили ожидаемого урона.

«Спасибо тебе, господь», — думал Феодагат.

— Живы! Живы и столько падали положили! — улыбался ему гот с вьющейся бородой. Овальный щит на его спине весь был усыпан длинными стрелами.

Небольшими группами вражеские пехотинцы выдвигались вперед. Добивали чужих раненных, уволакивали своих.

Туман хлестал плетью усталого жеребца. Кружился на месте. Тонкие усики всадника слиплись от пота. Черные косы с яркими лентами стучали по пластинам доспеха. Запах полыни застыл в ноздрях. «Почему не достали лучники? Почему так мало стрел пошло в ход? Разве напрасно он терял своих людей? Хорваты, проклятые хорваты!»

Хрипели раненые кони аваров. Гневными были лица всадников.

— Бешенные шакалы! У-у! Где? Где командир отборных лучников? — выл начальник передового отряда. Конь бешено ржал под ним, подымаясь на дыбы.

Окаменели люди в кожаных рубахах, с луками и колчанами на ремнях, полными стрел. Тревожно посматривали друг на друга.

Подъехал красавец Благ, русый, чернобородый, в кольчуге и роскошном белом плаще шитом серебром. Не было среди подвластных каганату племен более меткого глаза. Сам Баян отличил его — назначил командовать лучшими стрелками пехоты. Четыре тысячи лучников под его началом. Среди ополченцев вновь ждут они своего часа почти не имея потерь.

— Почему твои стрелки не истребили их? Почему?

— С такой дистанции!? Не гневи вечных богов, Туман!

— А-а-а! Подземные духи!

Снова в поле кружат авары и готы. Снова вздрагивает земля от вонзенных стрел. Мнется под ногами животных дикая трава. В густой зелени тонут мертвые словно в море. Прощаясь с жизнью видят они лишь пустоту. Опять уходят кочевники к своим пешим рядам. Мечами рубят всадники Даврита отстающих аваров. Кроме готов несутся вперед молодые дружинники склавин. Беда: наготове хорватские луки. Уходят всадники кагана в пешие бреши. Установлены длинные стрелы, натянуты тетивы. Вздрагивает теплый воздух.

— Увлеклись, бесы! — орет раненный гот. Слышит как сильнее бьют аварские барабаны.

— Руби! — отвечают горячие склавины. Целят последними дротиками. Вынимают острые топорики и мечи.

«Пора уходить» — спохватывается Феодагат. Закрывается звенящим от стрел щитом. Чувствует боль в руке. Не помогли поручи. Разжимаются пальцы. Падает меч. В шее дребезжа застревает стрела. Жжет последняя рана. Время застывает в глазах. Падает замертво верный конь.

— Ура! — гремит тюркский клич вслед бегущим.

Хорваты, гепиды и венеды с кочевниками добивают раненых. Опять натягиваются тетивы. Отборные лучники кагана не забыли свое ремесло. В смятении отходят передовые силы Даврита. Поле усыпано павшими бойцами. Не шевелится больше земля.

Седоусый Атанарих пронесся над телом павшего друга. Шлем упал с головы Феодагата. Лицо великана замерло на век. Сдавила тоска сердце старого германца. Вспомнились годы, вспомнились минувшие походы и радости. «Да упокоит господь душу твою, отважный Феодагат!» — дрогнула горькая мысль. Обмяк старый гот. Захрипел. Упал рядом. Четыре стрелы вырвали его из седла. Только слеза успела скатиться с глаз. Опустили луки гордые хорваты.

10

Бой завязался на флангах. Легкая конница, лучники и метатели дротиков истощали друг друга. Стонали люди. Стонала земля впитывая алую кровь. Разлетались в стороны испуганные птицы. На диком поле люди без жалости сеяли смерть.

В центре конные стрелки Даврита отошли, понеся большие потери. Следом понеслась конная рать аваров. В спины отходящим полетели стрелы. Мечи и копья ударили по бегущим воинам. Дротиками встретили врага ополченцы склавин. Князь, чуя неладное, выдвинул их вперед. С левой стороны кружились в хороводе гунны. Один за другим стреляли они во врага. Авары не выдержали, развернулись, ушли. Ликованьем разлилось несчастное поле.

«Неужели и мне сегодня пасть? Многие ли останутся живы?» — спросил себя молодой дружинник. Прикрыл на миг веки. Отогнал неприятную мысль. Поцеловал серебряный амулет: «Защити, Перун! Одари нас великой победой!»

Вперед выдвинулась конница склавин. Солнце заиграло на латах. Яркими рисунками засветились щиты: красными, синими, зелеными и голубыми. Закачались на клепаных шлемах цветные перья и конские хвосты. Страшные выражения застыли на редких железных забралах.

— Довольно мы поиграли. Теперь время битвы. Посмотрим, чья возьмет. Баян силен, но нам бояться нечего. Дело мы свое знаем. Пора, брат! — сказал Бозу Даврит. Посмотрел в светлые хищные глаза. Надел римской работы шлем с полумаской. Подумал твердо: «Конницы у нас не меньше. Кагану не устоять. Врежемся в хорватов — побегут. Главное, чтобы в нескольких местах удар посильней пришелся. Но это сделаем. Сметем аваров и добрый пир справим. Перун с нами!»

Медленно пошли вперед дружины: в центре — союзного князя, по бокам — племенных князей. Сзади текло пешее море. Бились отчаянные сердца. Каменели мысли. Пропадали слова. Больше не обсуждали ничего, надвигались молча, с суровыми лицами.

Войско аваров наступало на встречу. Позади глубокого пешего строя ждали своего часа латники. Медленно ступали их кони. На флангах сходились и расходились в рукопашных схватках легкие всадники. Разящие дротики менялись на смертоносные стрелы. Обе стороны изматывали друг друга. Все ждали главного часа.

Князья в дорогих доспехах выделялись на фоне конного войска. Почти девять тысяч всадников вел Даврит в лобовую атаку. Здесь были дружины, союзники гепиды и готы. Имелись римляне, но больше их было в пехоте. В первых рядах ехали лучшие бойцы вооруженные копьями. Их удар многое решал. За ними шли остальные воины старшей дружины. Молодые дружинники с метательным оружием находились позади. За спинами их располагалась пешая масса.

Мощными ударами по всему фронту надеялся Даврит опрокинуть армию кагана. Но не без хитрости был его план. Лучшими отрядами всадников должны были навалиться склавины на врага, конницу готовились поддержать отборные пехотинцы: германцы, наемники с Балкан и склавины. Большую часть их Даврит держал позади своей дружины, самой мощной в армии. По его сигналу с копьями и тяжелыми топорами, в кольчугах и шлемах шеститысячный резерв немедленно вступал в бой. Ополчению племен предстояло атаковать хорватов и иных пехотинцев врага там, где тяжелая конница не наносила удар и поддерживать ее там, где она наступала. После прорыва строя аваров легкая пехота довершила бы дело, а конница гнала бы остатки врага к самому Дунаю.

Воображение рисовало Бозу картины новой победы. Он представлял как его люди рубят бегущего врага, как топчут конями, как рубят спасающихся в воде всадников-булгар. Светлые брови воеводы поднимали. Усмехался под висячими пшеничными усами надменный рот.

— Небо хмурится, князь. Серые облака вместо зноя. Сварожичи помогают нам, — указал на небо перстом сотник дружины Избыгнев.

— Верно, брат. Перун шлет нам тень, — улыбнулся Даврит.

Сильный ветер пробежал по траве. Качнул изумрудные кроны деревьев вдали. Солнце выглянуло и опять пропало.

«Дождя не будет, а тучи вскоре унесет ветер», — сказал себе Боз, глядя как облака опять открывают светило.

Князь выехал вперед. Травы колыхались подле его ног. Синий плащ спадал с плеч. Пурпуром выступала рубаха с узорчатой оторочкой. Золоченые пластины доспеха заиграли на вновь появившемся солнце. Засиял шлем с посеребренным верхом и полумаской покрытой золотом. На обитом серебром круглом щите изрыгал алое пламя голубой мифический лев. Эхом доносились аварские барабаны.

Много раз слушали за минувшие годы дружинники слово Даврита перед битвой. Не помнили они поражений. Из Византии, с севера и востока возвращались склавины с победой. Князь поднял правую руку. Голос его разнесся над землей, повторяемый ветром и шепотом боевых братьев.

— Вместе мы живем, друге! Поровну делим радости и беды. Чтим павших и славим отважных. Таков вечный порядок на земле установленный свыше. Вы не знали со мной поражений и не узнаете их никогда! Воля богов сохранит нас. Сегодня же станем пировать в становище врага, возьмем себе его богатства и его женщин. Будьте храбрыми как всегда! Пусть все авары умрут в этот день! Перун с нами! — прокричал Даврит, поворачиваясь то к одним, то другим воинам. — Перун с нами!

— Слава князю! Слава Даврите! — ответил ему живой поток голосов. Воины поднимали копья, стучали мечами о щиты, резали воздух топорами. — Веди нас! Веди! Слава Перуну!

Войско двинулось дальше. Всадники прибавили шаг, перешли на рысь, пустились в галоп. Опустились грозные копья. Засверкали доспехи. Громче сделались удары копыт. Страшной лавиной неслись склавины на пехоту кагана.

— Иисус, кто сегодня соберет урожай? — негромко прошептал раненный гот, приподнявшись с земли. Дрожало окровавленное лицо. В муках покидала жизнь истерзанное тело.

Еще не потерявшие сил раненые кочевники отползали, стараясь не сгинуть под копытами неприятельских коней. К милостивым богам обращались мысли сотен людей оставленных под ногами битвы. Лошади потерявшие всадников мчались подальше от страшного места.

Дождь аварских стрел ударил по коннице. Вновь сошлись крылья обоих войск. Центр армии каганата замер в ожидании удара. Стихли дикие голоса природы. Притаились в норах полевые мыши. Застыли росинками на траве комары. Даже барабаны перестали бить с прежней силой. Реже стали слышны их удары.

«Перун, даруй нам сегодня победу!» — подумал Даврит направляя свое копье. Наконечник его сверкал, желая наконец получить свое.

Без слов нанесли дружины удар. Строй пехоты каганата дрогнул в нескольких местах и подался натиску. Могучие ощетинившиеся копьями кулаки с силой врезались в его плоть. Застонали люди, падая друг на друга. Затрещало дерево копий и щитов. Завязалась жестокая битва. Склавины сеяли смертоносные удары. Пехотинцы отвечали упорством, оседали под взмахами мечей, ревели, ощущая рубленые раны, кололи и резали обезумевших коней. Валили всадников разбивая латы топорами. Даврит на части рубил врагов. Щиты разлетались под его мечом. Вперед рвалась княжеская дружина, ломая дальше плотную массу пехоты. На место павших хорватов и гепидов вставали новые. В шуме тысяч ударов терялись человеческие крики, жизни и кровь.

Черные птицы кружили в небе, ожидая свой час. Солнце пробилось сквозь серые тучи, осветив страшную битву.

«Пусть увязнут», — подумал Баян, слушая сообщения гонцов. Он пил прохладный квас сидя в седле. Рука владыки неспешно поглаживала бородку. Глаза безмятежно смотрели в сторону. Разве это была первая битва в его жизни?

30 тысяч воинов-кочевников пришли в союзе с аварами из восточных степей в лесную Европу больше десяти лет назад. За минувшие годы много добились авары. Каганат их подчинил себе множество племен. Владыка степи получил огромное войско. Он разбил германцев на севере, римлян на юге. Византия стала данником Баяна, боялась его и терпела его дерзости. Родственные склавинам племена оказались сломлены им. Они стали называться хорватами. Хорошо помнил Баян день, когда князья и вожди их на коленях приносили ему клятву верности. Только спрятанные за Карпатами и Дунаем народы оставались непокорны. Союз с ними долго был полезен, но каганат требовал большего. Мощный союз свободных племен страшен был не только Византии.

«Да… Немало свершилось великих дел. Немало… Спасибо тебе за милость Тенгри-хан. Со старой родины ты увел нас в эти благодатные земли, спасибо тебе. Спасибо! Многое еще предстоит мне совершить. Великие богатства соберу я в своих руках. Да… Что сказал бы мой славный дед, знай он, чего я достиг?» — спросил себя владыка степи. Посланцы у его ног дышали тяжело и говорили взволновано:

— Мудрый каган, прикажи…

— Хорваты и венеды не устоят… Шакалы уже…

— Ждите. Я знаю когда будет нужно. Передайте Вернару, пусть введет всех германцев в бой, там где пожиратели травы атакуют сильнее. Пять тысяч мечей остудят пыл Даврита. Еще спросите Блага, отчего он жалеет стрел для наших недругов? Самое время лучникам разить врага: он сбился в кучи. Разве это плохо годится для стрел?

— Да, господин!

Несколько всадников понеслись в разные стороны.

Баян повернул голову. Изогнулись черные брови. В улыбке приподнялись редкие усы:

— Сколько еще осталось хорватов у меня в запасе? Бросьте всех туда, где сильнее ломит враг. Да поможет моим воинам вечное небо!

Близко стояли телохранители в желтых халатах от своего господина. Держали коней под уздцы. Тысячей восхищенных глаз смотрели воины гвардии кагана на своего владыку. Он вел их к победе. Он одарял их первыми с щедростью бесконечного неба. Днем и ночью стерегли стражи в желтых халатах бесценную жизнь Баяна. Даже не слыша слов владыки, воины знали: Тенгри-хан благосклонен к своему земному сыну.

Не видел Даврит как верный друг Боз повалился с коня. Кровь сочилась из-под пробитой кольчуги. Дерзкие слова больше не вылетали на воздух. Замерло сердитое сердце. Застыли в вечном покое мысли. Рядом пали славные братья-дружинники: Изяслав и Борислав. С детства помнил Даврит их взаимные насмешки. Помнил как валили они зимой свирепого медведя прямо в берлоге. Сложил голову молодой воевода Горазд. С отрубленной рукой умирал князь полян Гостомысл.

Рожок княжеского глашатая загудел. Поспешили на помощь свежие силы. Место павших старших дружинников заняли младшие. Рванулись в свирепом натиске отборные копьеносцы. Союзный князь не был ранен. Лишь рука его устала сеять вокруг смерть. На месте хорватов стояли теперь свирепые германцы. Сверкали мечами дружинники хорватских князей. Склавины опять теснили врага.

Кровь орошала сухие травы. Подле тел коней закрывали навек глаза отважные люди. Звенело оружие. Кричали бойцы. Стонали раненные. Ломалось дерево и лопалась кожа. Пели в горячем воздухе потоки стрел. Но живым все уже казалось одной тишиной. Печально смотрело вниз белое солнце.

Алтынбаш долга ждал приказа кагана. Крутил рыжие усы. Не раз за день хотел он подняться в седло и повести в бой своих латников. Каждый раз разум сдерживал порыв духа. Каждый раз терпение брало верх над жаждой битвы. Наконец появился долгожданный гонец. Яростно забили аварские барабаны. Алтынбаш упер одну ногу в стремя, перебросив другую через спину сильного коня. Выпрямился в седле. Принял копье. Забрало с образом демона опустилась на лицо. Страшный клин латников кагана ожил, вырвался на свободу. Со стороны леса он прорезал легкое прикрытие склавин, развернулся, сметая наседавшие отряды, и ударил в тыл главных сил врага.

Только на закате поднесли Баяну голову Даврита.

11

Доброжир не торопясь опустил деревянное ведро на дно колодца. Прислушался к всплеску воды. Потянул на себя полное ведро. Противовес колодца-журавля пошел вниз, помогая усталым рукам.

«Вот и добрались…» — не открывая глаз сказал себе юный римлянин. Тело его просило лишь сна и покоя.

— Студеная? — спросил исхудавший Вторяк.

— Да-да, — фыркая, отозвался Доброжир.

— Это хорошо… Я следующий…

Дубыня безмятежно посмотрел как жадно глотает влагу товарищ. Собственный живот мальчика приятно раздулся от воды. Тянуло спать. Рядом на траве вытянув ноги дремал Амвросий. Льняной колпак он набросил на утомленные солнцем глаза. Прислонившись к борту колодца отдыхали другие юные воины. Еще не напившиеся ребята ждали своей очереди. Подложив под правую щеку обе ладони посапывал Светлан. Снились ему сладкие домашние пироги, ласковый пятнистый пес, веселые сестры и нежная мать.

Пахло скотом и сеном. Полуденный двор селения был почти пуст. Куры прохаживались невдалеке, отыскивая букашек и семена трав.

— До озера Судеб далеко идти, — сказал коренастый склавин в красной рубахе, с ножом на широком коричневом ремне. Почесал густо заросший подбородок. — Да… Далеко… Быстро не доберетесь, Велес видит. Здесь оставайтесь, пару дней передохнете. Рыву вам все одно не догнать. Далеко он, должно, ушел…

Доброжир фыркнул. Передал ведро Вторяку. Посмотрел на Идария с надеждой. Подумал: «Может и вправду остаться? Третьи сутки почти без сна. Скоро с ног начнем падать. Разве мыслимо столько идти? Разве это по силам людям?» Признаваться в слабости не хотелось. Разве он сам не хвалился накануне, что ему вовсе не нужны передышки? Разве не говорил, что готов идти без остановки, лишь бы скорей добраться до места военного сбора?

Идарий моргнул несколько раз. После ночного перехода слипались глаза. Сделал вид, будто вынимает соринку. Принял весомый вид. Заговорил:

— Спасибо за помощь! Только нам задерживаться нельзя. Дело к воеводе важное, не ждет оно. Мы с Карпатских гор идем. Отстали, но главные силы догоним.

— Да, ты на ногах едва держишься, парень, — заметил скуластый склавин. Покачал русобородой головой.

— Ничего… Справимся! До городища дойдем, а там заночуем.

— Кашей мы вас накормим. Хлеба дадим. Дальше как знаете…

«Проклятые авары… Чернобог… Скоро мы вам…» — подумал Амвросий, засыпая. Голова перестала кружиться. Казалось будто тело провалилось сквозь мягкую траву в подземный мир Навь. Темнота окутала разум.

Они шли уже много дней. Серые горы с резкими обрывами и пологими спусками остались позади. Ели и сосны встречались реже. Луга карпатских низин сменились полями спелых хлебов. В редких селениях ребята отдыхали, иногда ночевали. Общинники давали путникам пищи в дорогу, подсказывали лучший путь. Мальчики били дичь. Лиственные леса укрывали их от зноя.

Идарий смочил лицо прохладной водой. Мотнул намокшим чубом. Проскрипел надорванным голосом:

— Вставайте. Уходим!

— О-о-о! — простонал Вторяк, поднимаясь. Потер поясницу.

Проводить путников собрались люди.

— Защити вас Сварог! — произнес Идарий. Голос постепенно начинал его слушаться.

— Велес и Леший вам в помощь! Чует сердце и я еще в этот год повоюю, раз вы на юг идете. Силы есть! — ответил молодцеватый склавин в алой рубахе. Улыбнулся сквозь спутанную бороду.

— Добро! Спасибо за все!

Несколько розовощеких девочек с любопытством поглядывали на собирающихся в дорогу мальчишек. Взрослые перешептывались. Юные общинники с завистью смотрели на вооружение сверстников. Откуда они взялись эти странные воины?

Отряд вышел за частокол. Двинулся вверх по течению вдоль извивавшегося как уж русла реки. Зашелестели вокруг пышные кроны дубов и буков. Радость дороги вновь разлилась по сердцам.

«Возможно ли это: мы почти уже младшие дружинники княжеского воеводы?» — размышлял Амвросий. Не верилось, что он стал взрослым. Даже усики еще не пробились на лице, только легкий детский пушок выступал над верхней губой.

— Стойте! — громко сказал Идарий, шедший впереди.

— Стойте, братья! — повторил Вторяк.

Он считал себя вторым лицом в отряде. Разве не он придумал пойти за Рывой? Разве не он изобрел план побега из надоевшей всем горной крепости? «Идарий лучше знает маршрут, поэтому за ним старшинство. Пусть ведет, а на войне увидим кто из нас лучше», — самодовольно рассуждал племянник Даврита.

Колонна остановилась. Ребята собрались вместе.

— В чем дело? — спросил Беляв. Сверкнул синими глазами.

— Чего встали то…? — полюбопытствовал горбоносый паренек.

— Одно дело есть… — начал Идарий. Вытянул шею, посмотреть все ли его слышат. Сердце билось от волнения. Вдохнул глубоко влажный воздух. Успокоился. Продолжил не торопясь: — Мы теперь не только в бою побывали, но и сами пол союзной земли прошли. Пришло время нам принять воинский постриг. Мы его по делам заслужили. Перун тому первый свидетель!

— Верно! — подержал Вторяк, еще не сообразив о чем идет речь.

— Нет у ливичей такого обычая… — замялся Беляв. — Да и без старших разве дозволено это… И волхвов нет… Прогневим богов!

Доброжир похлопал товарища по плечу:

— Нечего нам трусить. В воины нас волхвы посвятили. Теперь чего бояться? Правильно ты Идарий придумал! Дело нужное. Это не общинников, а дружинников обычай. Он не в мирных селениях, а в ратных походах начало берет. Сербы и меритяне высоко его чтят. И другие склавины тоже его знают…

— Знают, — нехотя согласился Беляв.

— Так что ты предлагаешь? — спросил Амвросий.

— Надо волосы остричь как молодым воинам положено, а потом их в одном костре сжечь. Над огнем каждый подержит топор или меч. Таков порядок. Тогда Перун наше оружие особой силой наделит и навечно признает своими детьми. Без волхвов это делается! — прибавил Идарий для сомневающихся.

— Стричь чем станешь? — полюбопытствовал Вторяк.

— Ножницы есть, я их еще дома взял. Знал: будет в них нужда. Мне Амвросий поможет, он коз да овец хорошо стрижет. Сам видел!

— У нас шерсти меньше! — загоготал Светлан. Раскрыл широко зубастый рот. Потянул вверх прядь длинных светло-русых волос на макушке.

Юный римлянин залился краской. Подумал: «Хороша слава: коз я стричь мастер…» Руки мальчика недовольно скрестились на груди. Взор сверкнул огоньками гнева.

Смех прокатился по кругу.

«Ну их… Чего страшного?» — сказал Амвросию разум.

Вторяк последним перестал хохотать. Он так увлекся, что подавился слюной. Закашлялся. Доброжир крепко стукнул его по спине. Спросил:

— Полегчало?

— Да… — прохрипел племянник Даврита.

— Когда начнем? — полюбопытствовал один из ливичей.

Закипела работа. Мальчики разделись. Одному за другим стригли волосы Идарий и Амвросий поочередно. Почти ничего не оставляли сзади и на боках. С макушки на лоб спускалась пышная челка. Справа на лево она шла под углом. Гора волос образовалась на песке. Исчезли пышные шевелюры. Ребята ополаскивались в реке. С любопытством разглядывали свои отражения. Сохли. Одевались. Ждали. Еще неостриженные обрезали длинные волосы ножами, помогая товарищам.

— Готово! — вздохнул Амвросий. Встряхнул усталой рукой.

Завершилась последняя стрижка. Волосы собрали и накрыли слоями сухих веток. Сверху разожгли огонь. Встали кругом. Взяли в руки оружие. Подняли высоко над огнем. Жар щекотал кожу.

— Перун, прими навек нас в свое братство! — сказал Идарий.

— Слава Перуну! — поддержали дружные голоса.

Едко запахло палеными волосами.

«Теперь мы навсегда мужчины и воины. Боевое братство дружинников скрепляет сам Громовержец. Его воля поведет нас по жизни. Не сеять нам хлеб и не вспахивать больше земли без нужды. Теперь мы взрослые воины!», — подумал Амвросий восторженно.

К сумеркам путники достигли родовой крепости сербов, лежавшей на открытом месте. Высокая вал-стена окружала городище. Сложена она была из дубовых бревен скрепленных землей и глиной. Стволы деревьев лежали чередующимися рядами: продольными и поперечными. Небольшой ров служил дополнительной преградой. На высоте в четыре человеческих роста за плетеными из веток бойницами прохаживались дозорные. Солнце едва прослеживалось на горизонте. Затихали голоса птиц. Появились звонкие комары.

Возле одинокой березы отряд остановился.

— Кто такие? — послышалось с вала.

— Свои! — закричали путники усталыми голосами.

— Мы к озеру Судеб идем! — проорал изо всех сил Вторяк.

— Сюда ступайте!

Мальчики побрели к подвесному мосту. Подле него их ожидали четверо молодых воинов с копьями и круглыми щитами обтянутыми выбеленной кожей с ромбическими узорами. Суровым взглядом один из часовых оглядел ребят. Кивнул соплеменникам головой с косами на висках. Без расспросов гостей провели в городище.

«Двенадцать шагов», — с удивлением отсчитал юный римлянин. Он уже видел родовые крепости, но и представить не мог насколько толстыми могли оказаться их стены. Городище Магуры защищали совсем иные укрепления. Они стояли из башен и стен, что лучше подходило для крупного межплеменного поселения склавин.

Седобородый старейшина с кривым посохом встретил гостей. За его спиной небольшой группой стояли мужчины и женщины. Любопытная детвора выглядывала из-за углов низких домов. Молнией пробежали голубые глаза старика по фигурам гостей. Идарий вышел вперед. Приложил руку к сердцу. Поклонился:

— Да хранят вечные боги твой род, мудрый старейшина!

— Пусть их милость не оставит и вас. Вижу вы посвятили себя Перуну. Кто вы такие? Откуда идете и зачем?

Глава отряда все объяснил.

— Рыва побывал здесь два дня назад. Двадцать наших лучших воинов последовали за ним. Недобрые вести он передал: авары во главе с Баяном великим числом пересекли Дунай и вторглись в наши земли. Даврит с большой дружиной вернулся из Византии. Предстоит жестокая битва. Для нее собирает союзный князь новые силы. Поешьте и переночуйте у нас, а завтра утром продолжите свой путь, если так тверды в намерении. Но помните: кочевники уже здесь. Будьте все время настороже.

«Вот почему Всегорд так неожиданно увел своих воинов из гор! Неужели авары на юге? Неужели сам каган ведет их полчища?» — с беспокойством подумал Амвросий.

С криком первого петуха отряд двинулся дальше.

12

Спуск к озеру Судеб не принес облегчения. Подозрительной была тишина. Только мириадами голосов переливался лес. С ветки на ветку прыгали белки. В кустах с дикими ягодами перелетали малиновки. С обрыва путники впервые увидели голубую гладь озера. Длинный песчаный берег оказался пустым. Только серыми пятнами остались на нем следы от костров. Войско ушло.

— Да… Запоздали мы… — произнес печально Идарий.

— Может хоть кто-то остался? — растеряно спросил белобрысый паренек. Скривил пухлый рот.

«Что же теперь?» — подумал Амвросий. Полное радостных ожиданий настроение сменилось тревогой. Не хотелось верить, что воины покинули место сбора.

Под большими ивами мальчики разбили лагерь. Разожгли костер. Ветер гнал пенистые волны. Поднимал косые чубы. Щекотал загорелые лица. Чайки кричали над водой, опускались выхватывая серебряных рыб. Далеко за водами темнел горизонт.

— Есть хочется… — грустно заметил Вторяк. Ввалившийся живот мальчика издал подтверждающий звук.

— Надо решить, что делать дальше, — предложил Светлан. Закутался в плащ сидя на корточках у огня. Втянул голову в плечи.

Небо становилось темней. Сильнее сделались порывы ветра.

— Зря мы на берегу ночевать остаемся, — сказал Амвросий.

— Не зря! — возразил Беляв. Курчавый чубчик его поднялся вверх. — Воздух теплый, только что дует… Переживем! Не такое переносили. Водяной нас не проглотит. И русалки не посмеют песнями завлекать сынов Перуна. А вот если Всегорд оставил поблизости отряд, они нас заметят по огню… Или мы их… Понимаешь?

Юный римлянин недоуменно поднял брови. Он не сомневался, что все до единого склавины покинули берега священного озера. Надежда была бессмысленна. Мальчик с твердостью отбросил ее. Он понимал: опираться можно лишь на упрямые факты. Таков был один из усвоенных по книгам уроков. Единственное что сейчас было необходимо, это ясный план и хороший отдых.

— Да-да, может и повезет… — пробурчал сероглазый паренек.

— Они не больше суток как ушли, — отрешенно сказал Идарий. В голове его созревал новый замысел. — Нагнать мы их сможем, только знать бы куда воевода повел своих людей…

Спускался вечер. Вернулись обе группы высланные в разведку. Подоспели охотники, ходившие в лес. Доброжир и Храбр тащили самку кабана привязанную за ноги к палке. Третий мальчик гордо нес за перепончатые лапы трех жирных уток. Разведчики покачивали тонкими ветками усеянными грибами.

— Пир! — закричал Вторяк.

— Да, славно поедим, — улыбнулся Идарий.

— Хотели еще тройку поросят захватить, да уж больно юркие они… — сообщил Храбр, опуская вместе с Доброжиром тушу животного.

— Они на солнышке спали. На опушке… Мы подкрались и в одного зверя как ударим копьями. И бежать! Забрались на деревья. Стадо поднялось. Рычат! Скачут! Ох, как они бесились! Насилу мы их дротиками отогнали… А древко одного копья перегрызли, твари… — дополнил рассказ товарища Доброжир. Счастливая улыбка засияла на низколобом лице охотника.

— Молодцы! — похвалил Идарий.

— Спасли вы нас, братья! От голодной смерти спасли! — ликовал Вторяк. Щеки его покраснели от нечаянной радости.

Дичь выпотрошили и почистили. Нарубили кусками на старом отшлифованном водами стволе дерева. Облизываясь юные воины насадили мясо и грибы на палки и короткие мечи. Принялись печь на углях. Тянули голодными ноздрями приятный запах. Доставали из заплечных мешков и сумок соль. Глотали горячие ломти. Облизывали жирные губы.

«Хорошо!» — подумал Амвросий. Кровь оживала в жилах, становилась подвижней и горячей. От усталости и сытости тянуло спать.

— Долго тут оставаться нельзя, — прилаживаясь у огня поудобней сказал Храбр. — Воины все наверняка ушли. Никого кроме нас у озера нет, одни духи да дикие звери. Хотите, спорьте, а я скажу. Мне одно ясно: утром надо отсюда уходить.

Беляв недовольно буркнул.

— Куда? — насмешливо спросил Доброжир. — Знаешь ты куда?

— Воевода на юго-восток двинулся. Дубыня первым следы возле ручья нашел. Песок весь истоптан, по нему сразу и не определить было. Другие-то все понять не могли, а он сразу почуял, куда войско дальше пошло. Верно я говорю?

— Все так, — кивнул мальчик с близко посаженными глазами. — Лихо они свой уход запутали. Но по смятой траве все же видно… А где и на земле отпечатки поглубже остались… Их тысяч шесть было, разве незаметно пройдешь? Хо! Да даже если обмануть кого хотели, все одно понять можно…

— Наверняка Всегорд войско к городищу Магуры повел. Куда еще? — предположил Амвросий. Зевнул, укрываясь плащом. Снизу мальчика согревала сухая трава.

Веснушчатый паренек повернул голову на травяной подушке к звездному небу. Прошептал едва слышно:

— Чую зря мы из крепости ушли… Где оно это ваше городище?

Светлан усмехнулся. Потрепал товарища за русую челку:

— Не бойся. Эту дорогу мы знаем. Там дом наш.

Идарий насупился. Отогнал комара от носа. Высказываться не спешил, ждал что другие скажут. Как и все он расположился лежа недалеко от большого костра. Походный плащ и охапка сена были его постелью уже много дней. Иной раз спать приходилось на одной земле.

Разговор сбился на постороннее. Вспоминали родные селения, забавы и праздники. Спорили, хвалились уловом и доброй охотой. Рассказывали про родных: матерей, отцов, сестер и братьев. Припоминали смешные истории, хвалили великих предков.

Сухие ветки потрескивали в огне. Отовсюду на свет слетались ночные мотыльки. Почти полная луна роняла желтоватый свет на озерную гладь. Желтые искорки расползались по колеблющейся воде. Изредка пролетала какая-нибудь птица.

— Хватит о пустом трещать! О деле давайте… — внезапно вспылил паренек с оттопыренными ушами.

— Правильно! — поддержал Амвросий. — Не решили еще всего.

Дубыня утер кулаком приоткрытый рот. Приподнялся на локтях:

— Два дня как с лагеря снялись, не больше того… Это я точно знаю. Мне как на какой след гляжу сам Леший шепчет, так мол и так говорит… — мальчик внушительно взмахнул рукой, словно отметая чужие сомнения. — Сотен пять всадников было и вдесятеро к ним пеших. Без телег, без обоза всякого были. Спешно двинулись. Нагнать мы их теперь не сумеем. Но вот если они кого еще поджидать станут… Вот тогда нагоним! Слышите? Это я говорю тем кто по мамкиной сиське скучает.

«Не зря я его главным в разведку послал. Правду бывалые воины говорили: лучшего следопыта среди нас нет. И как он все понимает? Другой бы только на след указал… А он… Ведь посчитал даже!» — подумал Идарий не без зависти. Повернулся к римскому другу. Спросил:

— Что скажешь, Амвросий?

— Думаю, верно Дубыня говорит. Воевода рать к княжескому городищу повел. Если так, то там мы его догоним. Если он еще большую остановку сделает, тогда тоже догоним. В этом сомневаюсь. Быстро он идти намерен. Но возле города Магуры мы их точно найдем. Даждьбог нам в помощь![141] Ведь зачем Всегорд к нашему городищу двинулся? Наверняка, Даврит там хочет большие силы собрать. Куда еще легче всего свежему ополчению племен подойти?

— А что? Верно! — поддержал Вторяк.

Дубыня примял поудобней охапку свежего сена в подголовье. Сел обхватив колени. Сузил глаза. Вздохнул глубоко, прижав к груди выдающийся вперед подбородок. Оглядел желтоватые от огненного света лица товарищей:

— Это ты складно, брат, сказал. Ну коль у нас тут совет выходит, я вот что еще хочу добавить: видать аваров много навалилось, раз наши так быстро отсюда ушли. Боязно! Мало ли что…

— Ты, Идарий, что думаешь? — с дрожью в голосе спросил Беляв.

— Не молчи! — проворчал Доброжир, шевеля длинными бровями. Натянул плотнее кожаный капюшон, словно прячась от дождя.

Идарий скорчил равнодушную мину. Поднялся не торопясь. Бросил в костер побольше веток. Ярче вспыхнуло во тьме одинокое пламя. Отряд ждал, что он скажет.

— Без слов ясно все. Спать давайте! Утром по следу воеводы пойдем. Выбирать нечего. Не по дороге, так в городище Магуры соединимся со своими. Раз теперь большая война пришла, значит и нам в стороне оставаться нечего. Вперед шли, вперед и пойдем.

— Уж больше некуда… — печально прошептал Беляв. Повернул голову на травяной подушке к звездному небу.

Тревожные мысли появились у Амвросия: «Значит больше аваров, чем склавин. Значит не решается Даврит сходу разбить врага, хоть и вернулся из империи с могучей силой. Но, что если уже случилась великая битва и князь с потерями отошел к своему городищу?» Страшной картиной представилось поле усеянное мертвыми телами. Хищными стаями носились по нему аварские всадники, рвали добычу с павших, срезали скальпы. Мальчику захотелось отогнать от души беспокойство, но лишь сон рассеял его, погрузив утомленный разум в сладкое забытье.

На рассвете отряд продолжил путь. Мягко щекотала ноги зеленая трава. Светился в лучах восходящего солнца утренний лес. По следу прошедших воинов ребята обогнули болото. Квакали лягушки. В мутной воде шустрили головастики. У зарослей камыша и рогоза путники остановились. Набрали съедобных кореньев, чтобы размолоть и испечь лепешки. Двинулись молча дальше. Каждый размышлял о своем. Собирали грибы, рвали дикую кисловатую малину. К середине дня вышли к реке. Лиственный лес оборвался. Бросились в глаза частые пни, увядшие листья на срубленных ветках и следы от волока бревен. Звонко пел зяблик. Прыгали кузнечики и жужжали пчелы.

— Чжээ-чжээ! — провожала гостей неугомонная сойка.

«Чудо какой ясный день!» — подумал Амвросий. Стер со лба пот грязным рукавом. Сильные ноги мальчика не чувствовали усталости. Сердце билось спокойно. Страхи минувшего дня остались у озера Судеб.

— Глядите! — Вторяк указал пальцем направо.

На противоположном берегу реки стояли в ряд несколько плотов. Их оставили в воде даже не разобрав, чтобы высвободить веревки. Склавины торопились. Следов от костров не было.

— Ночью реку переходили… — задумчиво произнес Идарий. Мысленно добавил: «Глубоко тут и место опасное. К броду не пошли, а сразу перевалили. Торопятся значит…»

Несколько ребят переплыли на другой берег. Перегнали плот. Отряд переправился. Искупались в чистой воде. Наполнили фляги и бурдюки. Двинулись дальше. Два дня шли по следу. Селений не встречали, лишь однажды натолкнулись на девочек собиравших ягоду. Расспросили. Нового не узнали. Побрели вперед по диким лугам и лесным тропам. Ели мало, спали еще меньше. Оставляли подношения Лешему. Разоряли гнезда, жевали сырыми съедобные грибы.

На четвертый день солнце палило ярче обычного. Спасал зеленый защитник — лес. Ветви деревьев укрывали от жгучих лучей. Рубахи темнели от пота и грязи. Тела пахли усталостью.

«Римская держава расположена на юге. На севере за горами великие леса. На востоке лежат бескрайние степи, на западе обитают авары и подвластные им племена. Но ведь есть еще на западе другие народы? Ведь не владения кагана упираются в океан? Что же за люди живут в тех землях? Как же называл их Валент? Лангобарды или франки? Вот бы припомнить!» — рассуждал про себя Амвросий. Мысленно он переносился домой к лампаде и ученым свиткам, не желая больше изнурительных походов. Хотелось посидеть в бане возле раскаленных трескучих камней. Поговорить с мудрым отцом или Рывой. Хотелось согреться паром, а потом прыгнуть в речную воду. Каким же хорошим был минувший год!

Колонной по двое мальчики брели вперед.

— Стойте! — замахал правой рукой один из разведчиков.

Отряд остановился. Смолкли тихие разговоры. Беззвучно паренек с торчащими ушами подбежал к Идарию. Зашептал взволновано:

— На опушке леса воины, человек сто. Отдыхают. Варят в котлах кашу. Запах стоит…! Похожи на наших. Но, может хорваты?

Идарий и Вторяк поспешили вперед. Потянулись в ожидании тягостные мгновения. Вернулись походные старшины со счастливыми лицами. Рядом неуклюже шагал сильный бородатый мужчина. На плече держал копье. Улыбался, скаля короткие крепкие зубы.

«Свои!» — радостно подумал Амвросий.

Первый раз за много дней ребята наелись горячей каши.

13

— С нами вам нужно оставаться, — напряженно сказал Стоян, воин лет сорока возглавлявший отряд древовичей. — Большая беда пришла. Всегорд отрядам приказал разойтись. Мы теперь аваров по частям бить станем. Хватит с нас открытого боя… Сила врага велика!

Вторяк утер слезы. Поднял красные глаза на вождя общинников:

— Как же это случиться могло!? Не может такого быть, что Даврит погиб! Не может… Он ведь самого воителя-Перуна сыном был… Да как вы допустили это, боги!? Сварог…!? Как… Ну, как!?

Бывалый воин Вятко обнял мальчика, прижал к широкой груди:

— Успокойся, парень. Павших героев не вернешь. Они теперь в памяти нашей жить должны. Там навек их место. Счастье мужчины умереть с оружием в руках на ратном поле. Перун принял их к себе!

Вторяк всхлипывал не переставая. Шмыгал носом. Воздух стал горек для всех. Амвросий до боли сжал веки. «Только бы не заплакать!» — твердил он себе. Но стоило ему открыть глаза как слезы выступали по собственной воле. Горячими каплями скользили они по запыленным щекам. Безграничное горе рвалось наружи из потемков детской души. Щемило сердце. Голова кружилась от страшной вести. Пал союзный князь. Полегли десятки тысяч отважных воинов. Земля пропиталась их бесценной кровью.

— Ладно, держись! Заплатят они… — толкнул римского друга в плечо Идарий. Сам он едва сдерживался чтобы не зарыдать. Смотрел вдаль, туда где зеленой громадой поднимался лес.

— Вот значит как… — прошептал веснушчатый паренек.

Стоян отстранил меч. Согнулся. Перетянул на икрах ремешки от кожаных башмаков. Не хотелось видеть как расстроили страшные новости молодых, совсем еще юных бойцов. Сколько дневных переходов проделали они, чтобы добраться сюда? Сколько трудностей преодолели? Разве о гибели старших братьев мечтали они узнать? Девятнадцать ребят сидели на смятой траве вперемешку с взрослыми воинами. Одного желали они теперь: мести без всякой пощады. Таков был закон Перуна.

— Где теперь Всегорд? — спросил Идарий, стараясь перебороть в голосе дрожь. Лицо мальчика сделалось суровее, казалось за один миг повзрослел он на несколько лет.

Стоян поднял голову. Сросшиеся на переносице брови нависли над острым взглядом как крылья. Напряглась короткая шея сокрытая под густой бородой.

— Воевода в городище Магуры засел…

— Аваров там еще нет?

— Не было.

— Значит успеть можем!

— Туда надо идти! — решительно поддержал Вторяк. Свирепо сузились красные глаза. — За все аварам отплатим! Кровью своей поганой умоются, паршивые псы.

— Верно! Нет им прощенья и не будет пощады: всех до единого аваров истребим, — подхватил мысль товарища Амвросий. Сжал пальцы на топорище. Выставил вперед подбородок.

Все еще не мог юный римлянин представить как вышло у аваров одолеть отважных склавин. Казалось, стоило броситься вперед и слава великих побед неминуемо оживет.

Стоян покачал головой. Посмотрел сурово:

— Не шутки это. Сварог свидетель, не шутки! До городища вам целыми не дойти. Теперь кочевники всюду как хозяева. Может уже к стенам Магуры подошли. Из лесов их бить надо, малыми силами. В крепостях отсиживаться, а ночами нападать. Ясно? По-иному нельзя, напрасно горячитесь. Слишком многих отважных сынов потеряла наша земля, а ваши битвы впереди еще. Вепрь, ты умеешь… Расскажи как все случилось. Пусть знают. Нечего нам скрывать.

Легкий ветерок поднимал остриженные по-боевому гривы ребят. Закопченные лица застыли в неподвижной тревоге. Горели нетерпением строгие взгляды. Каждого мучили страшные вопросы. Кто остался жив? Кто погиб? Родичи многих сражались вместе с Давритом. Не замечал никто красоты луговых цветов. Не чуял их аромата. Только мысль о проигранной битве жила в умах.

Седой древович потрепал бороду. Убрал льняным колпаком пот с морщинистого лба. Хрипловатым голосом начал неспешный рассказ:

— Сошлись оба войска на широком поле. Встали по краям пешие отряды. Дротиками прикрывали они весь день атаку славной конницы князя. Поднялось яркое солнце. Протрубили в рог. Завязали сражение союзники наши, готы. Первыми они пустили стрелы в аваров. В коннице кочевников все какие есть племена степи собраны. Ответили кривые луки врага. Даврит поднял дружины. В центре вел он свою отборную конную рать. За всадниками стояли пешие: в кольчугах и с копьями, ополченцы с луками и дротиками. Всей силой князь обрушился на врага. Закипела жестокая сеча!

Амвросий привычным движением скрестил жилистые руки на груди. Слушал едва дыша. Всеми красками рисовало воображение великую битву. Оглушительно били аварские барабаны. Стучали копыта тысяч коней. Грохотали удары. Лились рекой боевые кличи, умирая в стонах.

— Понадеялся Даврит на конное войско. В теснинах биться не стал. Забыл, что степное колдовство в поле великую силу имеет. Пока рубили наши воины венедов, гепидов да хорватов, маги кагана сотворили великое зло. Конные полчища железных людей, так что и кони в латах, возникли за спинами отважных склавин. Ударили подло, в спины! Взяли в кольцо!

Идарий вздрогнул и посмотрел на Амвросия широко раскрытыми очами. От волнения юный римлянин покусывал средний палец. Ноздри мальчика раздувались. Низкие брови приподнялись. Без единого звука слушали молодые бойцы рассказ бывалого воина. Вторяк в ужасе закрыл опухшие глаза ладонью. Наклонил печальную голову: ярость сменялась в ней ужасом и горем. Беляв напряженно глядел на старика. Дубыня съежился, пряча остриженную голову в плечи.

— Говорят весь день не смолкали аварские барабаны. Приказал так поганый Баян, чтобы мы навсегда запомнили эту битву, — негромко добавил Стоян.

— Страшные это были звуки! — продолжил Вепрь, перейдя на полушепот. — Прежде никогда не стучали авары в тяжелые барабаны весь день, а лишь перед битвой. Ужас хотели посеять в рядах склавин! Перун дал силы нашим воинам. До темноты рубились они в кольце врагов. Остатки войска отошли в табор. Там и была конечная сеча. Всю ночь она шла. Много добычи взяли авары. Большой пир устроили они в честь своей удачи. Щедро наградил каган подлых колдунов, принесших ему победу. Одному дал золотую маску и двадцать жен, другому — пять серебряных кувшинов полных византийских монет.

— Сколько же пало склавин и кто выжил? — спросил Светлан.

— Много… Очень много отважных сынов полегло… До ночи гнали авары остатки союзного войска. Немало еще порубили. Большое число взяли в плен. Мало кто схоронился в лесах. А лучшие воины почитай все пали. Спаслись сотник дружины Даврита Избыгнев да гот Эрманрих с немногими соплеменниками и гуннами. Князь ливичей Любим попал в плен. Тяжка его доля!

— Как!? — воскликнул Беляв.

— Скрутили его авары веревкам. Не смог он вырваться, да и мало кто из дружинников его спасся. Все почитай пали! Лучников колдовские железные конники первыми смели, а начальника их Божидара живым захватили. Всего, пленили авары несколько тысяч. Не скажу сколько наших воинов полегло! Все поле усеяно телами. Вот воронью то пища! Тризну не справляли… Некому… Только Всегорд справил… Горькая то была тризна, горше обычного…

— Каковы же потери аваров? — поинтересовался юный римлянин.

— Велики и они! — вздохнул седой рассказчик.

Стоян удивленно посмотрел на паренька так необычно задавшего вопрос. Размышлял недолго. Сразу все понял. Протянул улыбаясь:

— Ты и есть римский мальчик? Верно? Сам вижу. Твой отец вместе со Всегордом? Добрый он воин и в седле держится крепко. В городище Магуры они теперь. От аваров отбиваться решили.

Амвросий просиял. «Значит и мне туда нужно!» — сказал он себе.

— Мысль у воеводы такая: крепости наши родовые и княжеские камнями на дороге аваров встанут, а малые отряды шипами в тело врага войдут. Каган давно дани требует. Давно нас подвластными объявил. Но тому не бывать. Как пришел он, так и уйдет! А уж мы крови аварской попить сумеем. Из лесов и болот, во тьме и при огне встанем да покоя степнякам нигде не дадим. На то воля Перуна.

— Что же нам делать? — спросил Беляв.

— При нас оставайтесь, а после домой вернетесь. Каждого в свое племя отпущу, едва авары сгинут. Если сородичей встретите с ними пойдете. Но пока безопасней вам с нами будет. Все же сообща легче.

— Подумать надо, — рассудительно сказал Идарий.

— Неволит вас не станем, — кивнул Вепрь.

Вечером ребята собрались на совет. Только Вторяк, Амвросий и Идарий решили дальше идти к городищу Магуры. Остальные мальчики постановили присоединиться к отряду Стояна, уходившему на запад. Долго спорил и убеждал Идарий. Все было зря. Большинство не хотело рисковать впустую, пробираясь по краю засеянному аварскими шайками. Юный римлянин твердо решил не оставлять друга. Вторяк колебался. Он то загоралсь желанием биться с захватчиками, то терялся не зная, стоит ли рисковать. Лишь доводы кровной мести, приведенные сыном кузнеца, убедили его.

— С вами иду! Отомщу за дядю, — грозно кивнул Вторяк.

Утром трое мальчиков покинули стоянку древовичей.

14

Позавтракали путники высохшей дикой вишней и хлебом. Набрали воды в ручье под ивами. В сочной траве пробежала лиса вынюхивая мелкую живность. Проскочив к высокому тополю она с опаской посмотрела на ребят. Взвалив на плечи скарб и оружие они неспешно побрели дальше. Лес вскоре принял их в родные объятья. Под зеленой защитой Лешего было не так опасно как на открытом месте.

— Волков бы поостеречься надо, — пропыхтел Вторяк. Утер пот: — Раньше нас больше было, теперь… Вместе держаться будем.

— Верно, — поддержал Амвросий.

— И костер всегда нужен…

— Да, — сухо согласился Идарий.

Стучал дятел. Перекрикивались множеством голосов птицы. От скрюченного дерева тропа повела мальчиков дальше. Пробивавшееся сквозь ветви солнце подсказывало направление. Воздух был свеж и лёгок. Мелькали рыжими стрелами белки. Они то пролетали по земле, то взметались по стволам деревьев. Шелестела под ногами прошлогодняя дубовая листва. Копошились в серых горках жилищ муравьи.

Остановились передохнуть. Амвросий облизнул соломинку и сунул ее в муравейник. Товарищи последовали его примеру.

— Кусайте, кусайте… — приговаривал Вторяк.

— Хорошо! — причмокнул Идарий.

Приятно было почувствовать на стебельках травы кисловатый вкус оставленный муравьиными атаками. «Италийские лимоны должно быть такого же вкуса. О них столько рассказывал Валент. Вот бы попробовать и их! Не даром Эмилиан Сицилийский пишет в своем романе, что они защищают от многих ядов», — подумал юный римлянин, мечтательно улыбнувшись. Вновь сунул соломинку в муравейник.

Заночевать мальчики решили возле болота. С наслаждением обобрали они несколько черемух. Наелись сладковатых, немного терпких и вяжущих ягод. Дразнясь как маленькие показывали друг другу синие языки. Смеялись почерневшими от сока зубами. В животе подстреленной Идариеим серой цапли нашли пару мелких рыбин. Чудом одна из них оказалась еще жива. Вторяк отпустил ее в мутную воду.

— Дар богам, — уточнил он. Прошептал молитву: — Водяной, духи воды и болота, оберегите нас. Будьте терпеливы и не гневайтесь, а мы не нарушим ваших законов и покоя.

«Уж это поможет», — скептически заметил Амвросий про себя. Он больше не верил в русалок и не боялся водных духов. Выше всех стоял для него отныне громоносный Перун. Что значили в сравнении с его силой пугающие звуки болот? Какая стихия могла сравниться с ударами его молний? Но превыше этого была сила духа, что давал своим сынам Громовержец. Без нее нельзя было победить, без нее человек не мог встать вровень с богами — так учили волхвы.

Идарий опустился на песок. Достал нож. Принялся обдирать птицу. Остальные набрали веток и разожгли огонь. Добычу запекли на углях. Ловили голодными носами манящий запах. Глотали слюну. Разделили поровну готовое мясо, суховатое и жесткое. Амвросий рвал зубами горячие куски. С наслаждением обглодал он длинную шею птицы. Вторяк шмыгал носом и пыхтел от удовольствия.

— Хорошо! — вздохнул он закончив. Похлопал себя по раздувшемуся животу. Рыгнул. Повторил довольно: — Хорошо! Славный был день. Пусть боги пошлют нам добрую пищу в дороге.

Юный римлянин кивнул остриженной головой.

— Это как выйдет… — замялся Идарий.

— Ты о чем это? — наморщился племянник Даврита.

— Завтра быстрее пойдем. Время не ждет. Болото обогнем и сразу напрямик через лес. Торопиться нам надо.

«Пусть так», — сказал себе равнодушно Амвросий. Не хотелось больше ни о чем думать.

Солнце спряталось за горизонтом. Над камышами и кочками встал желтый полумесяц луны. Загорелись бесконечные звезды. Ночь выдалась прохладной. Бросили побольше веток в огонь. Спали крепко, прижавшись друг к другу, не слыша назойливых комаров и голосистых жаб. Только оружие не выпускали из рук.

Поднялись путники рано. Смололи на камнях корни камыша. Испекли побольше лепешек. Затушили костер. Сквозь отступающий туман побрели дальше. Вторяк на минуту отлучился по нужде в заросли и натолкнулся на жирного гуся. Птица зашипела и попыталась взлететь, но мальчик пробил ей крыло копьем и отсек голову. С ликующим криком выбежал племянник князя на берег, где поджидали товарищи. Еды должно было хватить на два дня.

К вечеру болото превратилось в озеро. Заночевали у воды подле рябин. Снова пекли мясо, слушая бравое хвастовство круглощекого охотника. Амвросий прошелся по берегу но ничего не отыскал. Решили опять приготовить лепешек из кореньев. Ночь провели плохо: голос волка напугал ребят. Сменялись поочередно у огня. Пока двое спали, третий оставался на страже.

На другой день путники вышли к брошенному селению. Располагалось оно недалеко от леса на небольшой возвышенности возле бежавшего змейкой ручья. Вдалеке лежали поля наскоро убранные лишь наполовину. Вдоль леса на восток уходил большой луг. Дикие места остались позади. Теперь чаще предстояло встречать деревни и родовые городища склавин.

Ребята вошли за ограду осторожно. Вокруг висела мертвая тишина. Не нарушал ее ни один привычный звук, издаваемый человеком или животным. Поселение было покинуто. Низкие бревенчатые дома стояли пустыми. Старый частокол зиял прорехами, но солома на крышах домов выглядела свежей.

— Недавно ушли, — заключил Идарий, заглядывая в очередную землянку. — Наверное к родовой крепости подались или еще подальше укрылись. Смотри, ведь все унесли. Ни зернышка не найти!

Утварь и скот хозяева забрали с собой. Даже глиняная посуда попадалась редко. Ничего ценного не оставили они врагу.

— Скоро ты там? — полюбопытствовал Амвросий. Ему не терпелось осмотреть дом побольше. Может быть там найдется нечто полезное?

— Иду! Тут ничего…

Вторяк перевалился с ноги на ногу, опершись на копье. Зевнул широко. Покосился на раскрытые ворота. Пробормотал тревожно:

— Поскорее нам отсюда уходить надо. Злое чую. Может авары… Или еще свирепые гепиды… Вдруг? Защити Сварог! Понапрасну рискуем: если враги нагрянут, как в западне будем.

Идарий нахмурился. Промолчал.

Зашли осмотреть большой дом. Шкур на оконных прорезях не было, как и всюду. Пахло смолой и человеческими телами, еще недавно здесь обитавшими. Под лежанкой Амвросий обнаружил берестяную коробку полную старого гороха. Полосатый кот с черными пятнами на хвосте проскочил мимо. Зашипел прячась под стол.

— Ну! Одичал! — крикнул ему Идарий. — Свои мы.

Вторяк отыскал кусок истертого льняного полотна. Смотал. Сунул в мешок. Кот опять зашипел. Идарий топнул на него и тот бросился бежать. Обшарили углы. Посмотрели под лавками. Кроме бесполезных деревянных обломков ничего не нашли. Вышли на воздух. Амвросий ссыпал горох в суму. Отбросил короб.

— Теперь что? — пугливо спросил Вторяк. Прикусил нижнюю губу.

Идарий покосился в сторону. Потеребил подбородок, словно приглаживая несуществующую бороду. Заметил важно:

— Дальше идем. Ныне и впрямь небезопасно…

— Это я сразу говорил! — кивнул племянник отважного князя.

«Хорош герой», — тихо усмехнулся Амвросий. Попробовал на зуб желтоватую горошину. Она оказалась необычайно твердой.

— Сварим и съедим, — сказал сын кузнеца.

— Это нас сварят и съедят если не поспешим отсюда! — нервно пошутил Вторяк. Попробовал засмеяться. Откашлялся важно.

Выбрались через узкую брешь. Бегом миновали открытое место. В лесу отдышались. Прячась за деревьями побрели осторожно дальше. На сердце Амвросия стало теперь неспокойно. Он то и дело говорил себе: «Здесь бояться нечего. Здесь врага быть не должно». Общались мало: берегли силы, прислушивались и приглядывались. Даже лес отныне таил угрозу. Во владениях Лешего хорваты и венеды понимали не меньше склавин. Легко могли они распутывать след и устраивать засады. Месяцы боев в горах и страшный рассказ о гибели войска Даврита научили молодого римлянина более трезво смотреть на врага. Детство уходило навсегда. Еще были игры, но мир вокруг сделался взрослым.

15

На ночь ребята забрались в тесный овраг. Старыми деревьями отгородились на случай нападения волков. Постелили веток для сна под нависшим краем. Длинными ухающими звуками возвестил филин приход ночи. Все невидимое днем ожило и зашевелилось.

Амвросию нелегко было уснуть. Ему то казалось холодно, то он потел и задыхался от зноя. Воздух, проходя через ноздри, накалялся словно в жару. Влажная рубаха приставала к телу. Рука невольно сжимала рукоять топора. Вдруг из темноты выскочит враг? Что если нас застигнут не звери, а люди? Сердце ныло в тревоге. Вторяк разговаривал во сне. Он то что-то испуганно шептал, то охал и повторял:

— Отпустите!

Идарий неподвижно лежал на боку, укрытый плащом. Прислушавшись к ровному дыханию друга Амвросий уснул.

Ему привиделось, будто он стал совсем маленьким, почти новорожденным. Бородатый человек с добрым взглядом держал его на груди. Спокойные руки покачивали хрупкое тельце. Тонкие уста ласково улыбались. Кто это был? Отец? Но почему он так походил на Валента? Разве римский изгнанник был Амвросию родным отцом? Все кругом напоминало дом: бревенчатые стены, свет очага, густой запах каши сваренной на свином сале. Невдалеке хлопотала Ирина. Он видел как она улыбалась, глядя на него. Был ли он в этот миг собой? Тревоги растворились в заботе близких людей. Ощущение безмятежности сделало движения маленьких ножек и рук легче. Тепло и покой ощущало тело. Но что-то подсказывало Амвросию, что не собой он предстал в этот час умиротворения. Мальчик глядел на мир глазами недавно появившегося на свет брата.

«Да, это не я», — подумал Амвросий, пробудившись на миг. Лес перекликался звуками дикой жизни. В ветвях пробивался желтоватый свет луны. Мальчик натянул плащ на плечи. Шмыгнул носом и снова погрузился в сладостное небытие.

Опять засыпая, юный римлянин попытался представить себя собой. Сидя на лавке он смотрел как счастливый отец нянчит малыша, как успокаивает его силясь прервать плач. Всю семью Валента в Италии унесла чума. Он рассказывал об этом однажды. Прозрачный взгляд его был тогда холоден. Только тени вздрагивали на большом лбу. Страшные вещи поведал тогда римлянин приемному сыну: война породила голод, а слабость людей привела к эпидемии. Даже знатные рода похоронили многих. Смерть вырвавшись на свободу забирала всех без разбора. Валент лишился жены и обеих дочерей.

Ирина родила перед самым праздником в честь Велеса. Выпало на редкость много снега. Гудел ветер, гуляя по белым улицам городища. Амвросий хорошо помнил царившую в доме суету. Весь день он провел с Идарием в конюшнях князя. Домой вернулся лишь к ночи. Удивился скоплению людей, ничего сразу не поняв. Ярче обычного горел в очаге огонь. Гости пили мед и смеялись.

«Разве случилось уже?» — спросил себя мальчик.

Валент подошел к нему, широко улыбаясь. Похлопал по плечу и сказал:

— У тебя появился брат, Амвросий. Я назову его Юлием. Так звали одного из моих предков. Он был славным воином и сам Флавий Аэций гордился, что имеет такого друга![142]

«Какие у него счастливые глаза!» — заметил тогда Амвросий.

— Ты знаешь кто это, Аэций?

Мальчик улыбнулся и забавно прищурился. Откуда ему было столько знать? Он недавно осилил жизнеописание Феодосия, но там не упоминался никто с подобным именем.[143] Может быть такой человек жил раньше, в эпоху славного Константина, основавшего новую столицу?

— О-о! Его называют «последний римлянин». Ты похож на него. Он много лет провел среди варваров как заложник, а потом спас римский мир от гуннов Атиллы.[144] Военная удача не оставляла его. Но помни всегда как он закончил жизнь. Аэция убили по воле императора, слишком велика была его слава. Бойся своих успехов превыше всего, если окажешься в империи. Побед наших не прощают прежде всего те, кому они приносят наибольшую пользу. Понимаешь? Ладно… Идем, посмотришь на брата. Слышишь как орет?

— Прими мои поздравления, отец. Пусть боги охраняют… Юлия и наш дом… — попытался произнести торжественно мальчик.

Ребенок ворочался на руках круглолицей подруги Ирины. Малыш был пухлым и розовым, как поросенок. Голова выглядела необычайно большой, но волос на ней почти не было. «Точно в отца», — предположил новоявленный старший брат и посмотрел тайком на Валента. Тот уже принимал новые, более четкие поздравления от гостей.

— Вот черт! — выругался Вторяк.

— Что случилось? — сонно спросил Амвросий.

— Тварь какая-то укусила, — пожаловался племянник Даврита. Он натянул на голову плащ, из-под которого неразборчиво донеслось: — Прямо в глаз! Вот подлость… Чертова муха.

Светало. Амвросий снова закрыл глаза.

Разбудил всех Идарий. Поели из запасов. Двинулись дальше.

«Неужто правда я когда-нибудь смогу увидеть Константинополь? Он наверное удивителен! Но как это произойдет, если империя наш враг, если она помогла подлым аварам вторгнуться в наши земли?» — размышлял молодой римлянин. Он уже столько знал о Византии и его личная неприязнь к ее несправедливым порядкам постепенно стала перекрываться восхищением перед римской славой прошлого.

Ему не раз грезились походы Цезаря и Траяна. Он воображал себя во главе легиона покоряющего Азию. Не менее удивительными, чем подвиги римлян казались ему свершения эллинов. Мальчик плохо понимал, что и когда имело место: знания его были обрывочны. Он больше запомнил из рассказов Валента, чем постиг в прочитанных книгах. Однако Амвросий всем сердцем презирал вероломных цезарей Восточного Рима и твердо знал, что не желает служить им. Империя считала его рабом. Только варвары дали ему свободу. Этот урок он поклялся не забывать никогда.

Следующее селение склавин оказалось сожжено.

— Беда… — прошептал Идарий.

От деревни на опушке леса остался лишь черный след. Ямы полуземлянок были завалены превратившимися в угли бревнами. Легкий ветерок подымал серый пепел. Пахло горелым мясом и сладковатой гнилью. Обожженные человеческие кости выглядывали из-под остатков жилищ. С десяток не тронутых огнем тел лежало подле частокола. Воронье жадно клевало добычу.

— Прочь, твари! — крикнул Вторяк, бросая копье в крылатых падальщиков. — У-у! Нечистые создания…

Птицы с карканьем поднялись в небо. Вторяк вырвал копье из земли. Посмотрел на товарищей влажными глазами. Все было ясно без слов. Мальчики подошли к месту схватки. Здесь остались лишь тела склавин. Враги похоронили своих воинов и забрали оружие. На месте лежали лишь обломки дротиков и расколотые щиты. Звериный узор на одном из них лишь немного пострадал от огня. Красный волк на нем застыл, приготовившись к прыжку. Неподалеку валялись разбитые горшки со смолой. Много осколков керамики попадалось ребятам и среди пепелищ домов. Жители защищались у стены, а потом отбивались в домах. Авары ворвались в селение с южной стороны. Они сожгли все, что не смогли забрать с собой.

«Я спускаюсь в подземное царство Аида.[145] Я на крыльях взлетел бы, но падаю вниз. Я ступаю неловко по каменной пыли И проклятье навеки мой памятный лист. Пусть простят мне мои злодеяния боги, Я счастливым желал быть, но от слова погиб», —

мысленно продекламировал Амвросий отрывок поэмы. Увиденное потрясло его. Картина была ужасна. Может быть еще вчера здесь кипел бой. Может быть еще вчера сотни людей были живы. Они не ждали беды. Они не собирались покидать мир Яви или становиться рабами кагана.

— Неужели везде где прошли авары твориться такое? — высказал общую мысль Вторяк. Брови линией гнева нависли над его очами.

Юный римлянин кивнул в подтверждение. Идарий заметил как помрачнело лицо друга, как подрагивают его скулы. «Прими души отважных, Перун, и защити нас от смерти!» — прошептал в мыслях сын кузнеца. Во рту у него пересохло и он лишь с трудом смог произнести:

— Уйдем отсюда. И чем скорее, тем лучше.

— Они нам за это тоже заплатят! — Вторяк высоко поднял руку. Сжал пальцы до боли. Пригрозил кулаком в безвестную даль.

Одно за другим встречались на пути разоренные селения. Зло опустошили авары землю добричей. Всюду видели мальчики чужой рукой убранные хлеба. Попадались сожженные поля. Край опустел: люди укрылись в диких местах, а дома их погибли в огне. Дважды видели ребята конные отряды аваров. Однажды в двадцати шагах от их стоянки прошли хорваты. Амвросий хорошо разглядел их из зарослей на холме. Воины были в шлемах с султанами из темных перьев. Каждый нес колчан с дротиками и расписной щит. Редко кто имел меч. Большинство располагало топорами и ножами, подвешенными под углом.

— Было бы нас больше… Мы бы их в этой низине всех положили, — прошептал Идарий, стоя на коленях. — Ох! Как бы я их…

— Не вздумай стрелять, — пресек его молодой римлянин.

— Он прав, — дрожащим голосом поддержал Вторяк. — Мало нас.

Ближе к вечеру прошел еще один отряд врага. Под липами пешие воины с резкими голосами и странными повадками разбили лагерь.

— Эти кто? — спросил племянник князя.

— Германцы, наверное, — предположил Амвросий.

— За скальпами нашими пришли, собаки.

— Тише! Уходить надо. До городища совсем близко. Сейчас отползем, а дальше по лесу обогнем его. С восточной стороны выйдем, там место самое скрытое.

— А горох когда сварим? Его у Амвросия полная сума…

— Какой тебе еще горох! — строго осадил Идарий.

Они собрали вещи и на четвереньках медленно поползли прочь.

16

Золоченые кумиры глядели на владыку степи очами полными презрительной синевы. Каган размышлял откинувшись в седле. Голова его немного опустилась набок, мелкие морщинки на лице разгладились, а тонкие прорези глаз стали еще тоньше. Что занимало мысли владыки степи в этот момент? Сидевшие верхом позади него военноначальники, слуги и стражи могли только гадать об этом. Одному небу поверял Баян тайну великих дум.

Высокие идолы склавин молчали. Вытянувшись стояли они на открытом месте холма в окружении вечных дубов. Маленькими казались аварские всадники надменными взглядами мерявшие творения вражеских волхвов. Легкий ветер пробегал по траве у ног деревянных гигантов.

— Презренный Даврит приказал покрыть кумиров золотом, после иллирийского похода. Он желал сделать это святилище главным для своего союза племен. Оттого столько богатств и пошло на украшение деревянных богов, — едва слышно шептал Баяну седовласый советник с серебряным грифоном на цепи поверх алого халата. Незаметно приблизился он к господину. Беззвучно заговорил.

— Мне доносили об этом…

— Больше всех волхвы украсили воителя-Перуна. Его князь склавин почитал как главного из богов. Сварог рядом, по правую руку и на полголовы ниже.

Баян еще раз оглядел самого могучего кумира. Не одни усы, но все лицо, шлем с наносником и короткий плащ были золотыми. Яркими камнями мастера украсили рот и глаза идола. Взор громовержца был особенно суров. Казалось одно мгновение отделяет идола от гнева. Длиннобородый Сварог смотрелся не так грозно и богато как его божественный сын. Немного поодаль поднимались из земли другие божества склавин. Все они были украшены богато, как никогда прежде не украшали своих кумиров здешние племена.

«Что же за беду мне готовил Даврит?» — спрашивал себя великий каган: «Хотел ли он низвергнуть меня, растоптать в пыли все мои дела и победы? Желал ли он гибели мне? Для чего не подчинился воле моей как прежде? Зачем собирал племена в сильный союз? Для чего поставил на этом холме таких великолепных кумиров?» Нет, Баян все понимал прекрасно: вовремя пришел он раздавить подлую змею, спрятавшуюся за горами и широкой рекой. Но отчего неспокойно в эти дни было сердце его? Почему вслед за победами явились тревоги?

Множество врагов истребили авары в великой битве. Множество добычи захватили в лагере и городищах врага. Немало рабов попало в руки захватчиков. Но чем дальше, тем опасней для аваров делалась война. Почти каждый день непокорные склавины нахально нападали из лесов. У рек и болот, в низинах и на холмах поджидала опасность. С любой стороны могли ударить дротики и стрелы врага. Сотнями пропадали воины каганата отправившиеся за добычей. Всякий отдалявшийся от крупных сил рисковал. Многих отважных бойцов потеряли авары после сражения с Давритом. Все чаще случались нападения среди ночи. Князья и старейшины не являлись просить мира.

Все это было привычным для кагана. Также когда-то сопротивлялись аварам хорватские племена, анты и венеды. Таким же непокорным был нрав их вождей. Иное волновало Баяна: далеко лежала земля склавин от центра его державы. Трудно было привести войска на эту равнину. Как могли авары методично сломить враждебные племена, если с одной стороны склавин защищали горы, а с другой нес воды широкий Дунай. Византия открыла свои границы, пропустив союзное войско Баяна. Корабли империи перенесли силы кагана на другой берег. Как иначе мог Баян отомстить за нанесенные обиды?

Советник с седыми косами снова тихо заговорил:

— Великий, глава ливичей Любим не желает принимать нашей дружбы. Его упрямства не сломить. Он не соглашается присягнуть тебе и помочь в переговорах с племенами. Ничем не удается соблазнить его, а пыткой нельзя покупать союзников…

Баян пытливо заглянул в лицо старого советника. Без собачьей преданности смотрели большие глаза на худом лице. Ровными нитями опускались с подбородка расчесанные гребнем редкие волоски. Прямо лежала короткая челка. Тонкие косы с яркими лентами покоились на плечах. Человек этот достался кагану от отца. Много пользы принес старик за прошедшие годы. Советы его всегда помогали отыскать верный путь. Но мог ли он сейчас сказать что-то новое?

— Одну дорогу нам оставили склавины. Забрать рабов, а старшин и князей казнить. В этот год племена лесов не приклонят коленей перед божественным сыном неба. Пусть получат первый урок.

Баян кивнул головой:

— Здесь, у кумиров принесем их в жертву собственным богам. Прикажи приготовить все. Золото я не оставлю тут, идолов тоже. Местные боги простят нас и хорваты с венедами останутся спокойны, если жертвами умилостивить небожителей.

— Ты не сохранишь вождей для выкупа, великий?

— Нет, — Баян улыбнулся, показав короткие редкие зубы. — Так мне будет спокойней. Эти псы не пожелали свободы, когда я предложил ее вместе с дружбой. Для чего мне отпускать их за выкуп? Приступай.

Советник поклонился и отъехал к свите.

Двадцать лет назад орды кочевников булгар вторглись во Фракию и Македонию. В походе на Византию их вел каган Заберган. Империя не нашла сил остановить захватчиков на границе. Булгары подошли к стенам Константинополя. Восточный Рим собрал силы: кочевники были отброшены от столицы. Все ждали нового, более сильного натиска булгар. Император Юстиниан не находил решения. Как мог он изгнать грабителей за пределы римской державы? Сил империи не хватало. Люди молили Христа о спасении. Случилось чудо. Булгары спешно ушли в свои степи. Страшные вести получил Заберган: неизвестный народ явился с востока. То были авары. Вел их каган Баян.

Посланцы Юстиниана взялись за дело. Империя обещала аварам дружбу, земли и золото. Союзники должны были помочь Византии, избавить ее от булгарской угрозы.

20 тысяч кибиток вел аварский каган. Злая судьба шла по следам его народа. Могучие тюрки продвигались на запад, преследуя аваров. Кровь останавливалась в жилах, когда Баян вспоминал об этом. Проклятое тюркским каганом племя ожидала гибель. «Смерть на восходе солнца или жизнь на закате. Такой выбор дало нам бесконечное небо. Мы избрали жизнь, поклявшись умереть, и обрели новый дом, а с ним — новую славу». Тюрков нельзя было победить и лишь собственная мощь могла сохранить аваров на неизвестном западе. Войско Баяна разбило утигуров, одно из булгарских племен. Затем авары пересекли Дон и напали на кутригуров, другое булгарское племя возглавляемое Заберганом. Каган кутригуров признал власть Баяна, став его вассалом. Авары обрели новые силы. За долгие годы Баян покорил много оседлых племен. Каганат его быстро стал угрозой для Византии. Даже многие варвары переселившиеся в Македонию и Фракию признавали теперь его власть.

Сотник хорватов в пластинчатой броне поклонился низко:

— Все готово, великий. Прикажи!

— Я жду.

Пешие воины с дротиками рассыпались перед каганом тонкой линией. Два десятка оборванных пленников выгнали хорваты на площадку перед золочеными великанами. Вывернутые за спины руки склавин спутывали крепкие веревки. Колени обреченных подгибались от голода и потерянной крови. Зло смотрели на Баяна живые глаза. Непокорно поднимались взлохмаченные головы.

«Сперва анты встречали меня так. Они думали нас принес ветер. Они не знали как суров мой народ. Они не понимали какой выбор предложила нам судьба, изгнав с родных пастбищ. Мы покорили их! Потом дулебы не желали подчиниться мне. Много ли пользы принесло им упрямство? Почему же вы, собаки, позабыли об этом? Разве не учили вас свои старики не вставать на пути аваров?» Левая щека Баяна дернулась.

Вопросительные взоры хорватов устремились на него. Он помнил свой приказ: серпами палачи должны были перерезать горло пленникам, одному за другим. Каган поднял и опустил руку. Ударили барабаны. Трое аваров с серпами приготовились выполнить кровавую работу.

— Они не пойдут так легко… — разобрал владыка степи тихие слова одного из хорватов.

Да, он знал: все может случиться. Не сразу подчинились каганату оседлые племена. Но Баян был хитер. Он казнил одной рукой, а другой награждал невиданно щедро. Он брал дружины князей в поход. Они возвращались с добычей и славой.

Воины толкнули вперед первого пленника. Выгоревшая синяя рубаха на нем была разорвана, бедро стягивала окровавленная повязка. Он ступал тяжело, не опираясь на раненную ногу.

«Вот и посмотрим, защитит ли вас ваш Перун. Тенгри-хан, нет среди богов этой земли ни в чем равного тебе». Баян прищурился, глядя на пленников с холодной злобой. «Упрямцы! Последним будет Любим. Может смерть товарищей научит его ценить мою щедрость?» — подумал владыка степи. Взор его отыскал среди склавин князя ливичей. Покорись он, уговори других признать власть каганата и великой победой закончился бы этот поход.

Внезапно пленник рванулся в сторону. Хорваты бросились на него, опрокинув на землю. Один из аваров поднял серп.

— Будь ты проклят, Баян! Из наших лесов… — простонал склавин.

— Не гневи богов! Это капище не для подлых забав! Прекрати! — закричали другие пленники.

— Пусти… — дернулся поваленный пленник.

— Дай нам умереть с честью, как воинам!

Тревогу увидел Баян в глазах хорватов.

— Лучников! — приказал он.

Старый советник вновь выехал вперед.

— Каган смягчил вашу участь. Вы по-прежнему не желаете принимать его дружбу? Живыми союзниками вы будете нам дороги.

— Дай нам умереть как воинам!

— Сделай так! — простонал мужественный Божидар.

Советник посмотрел на Баяна. Тот кивнул.

Рядом с хорватами выстроились лучники. Но Баян не спешил. Он хорошо понимал: судьба войны решается сейчас. Если часть племенных вождей склонится перед каганатом, то землю эту легче будет покорить.

— Путь подумают еще, — негромко сказал Баян.

— Великий каган дает вам время. Он не хочет лишать вас жизни. Одумайтесь! Примите союз! — прокричал старик.

С тех пор как авары спаслись от тюрков Баян позабыл, что такое большой страх. Он познал огромную власть. Обрел великие сокровища. Многие племена подчинились ему. Когда император Юстин II осмелился прекратить выплату аварам дани вспыхнула война с Византией. Август полагал, что римская армия стала достаточно сильна, а государство больше не нуждалось в помощи каганата. Римляне надеялись при поддержке других варваров умерить пыл кочевников. В тот год Баян сокрушил армию франков. Король их Сигиберт II попал в плен. Затем аварский каган в союзе с лангобардами разгромил племя гепидов, дружественное Византии. Долина реки Тисы, с севера впадающей в Дунай, досталась аварам. Вскоре вся Паннония попала под власть каганата.

Баян вспомнил как дошла очередь до Византии. Низко кланялись римские послы. Император льстил и упрямился. Он не жалел слов, но отказывал в золоте. Наглец, он требовал заложников мира — сыновей кагана. Быстро надоели могучему завоевателю уклончивые речи дипломатов. «Что было обсуждать? Я сказал им прямо: на римскую землю таких людей пошлю, потеря которых не будет чувствительна для меня, хоть бы они все погибли». Лица посланцев побелели. Не такими уверенными сделались льстивые речи. Но угрозы нападения кутригуров Византия не испугалась. Дело дошло до войны, империи сама начала ее. Двинулись в поход многоплеменные силы каганата. Авары разгромили римское войско. Дорого империи пришлось заплатить за ошибку августа Юстина. Ежегодную дань каганату установил договор.

Золото и победы укрепили положение Баяна. В Панонии авары и подвластные им племена возвели мощную оборонительную систему. Концентрированные круги укреплений — «хрингов» составляли ее. Отсюда авары совершали свои походы. Сюда они возвращались с богатой добычей. Главный из «хрингов», расположенный в центре, стал резиденцией кагана. Были восстановлены некоторые римские крепости. Новые укрепления воздвигались из дуба, золы и глины по технике подвластных славян. Защищали крепости воины многих племен.

Советник опять обратился к пленникам:

— Воины каганата штурмуют сегодня городище Магуры, где укрылись последние наши враги. Они уже поднялись на стены. Еще до заката мы захватим крепость. На склавин нет злобы у великого Баяна. Только за обиды нанесенные Давритом пришли мы отомстить. Что мешает вам восстановить старый союз? Разве мало пользы он принес вам? Разве каган не награждал вас щедро, как своих сыновей?

Они не ответили. Баян тихо поднял и резко опустил руку. Под дротиками и стрелами расставались с Явью пленные враги подле своих идолов. Умирая Любим видел как авары, поднимаясь по лестницам, срывали золотую обшивку со священных кумиров. «Мы отплатим еще вам, отплатим…» — подумал он.

Вдали отсюда другие воины кагана карабкались вверх по лестницам. Они штурмовали стены городища. На головы их лилась раскаленная смола. Звенели проклятья как удары мечей. Хрустели, ломаясь, лестницы. Не безоружные пленники, а люди Баяна сотнями умирали от стрел, дротиков и камней склавин. Трещали щиты. Гремела сталь и стонали люди. Снаряды со свистом резали воздух.

Трое мальчиков, Амвросий, Идарий и Вторяк, издали наблюдали за битвой. Деревья прятали их от неприятельских глаз. Дыхание схватывало от ужаса представавшей картины.

Как улей кипел аварский стан. Раненных хорватов и германцев оттаскивали назад. Вперед устремлялись свежие пешие отряды. Ревел тюркский клич «Ура!». Конные лучники держались в стороне. Помощь врагу из леса немало повредила атакующим утром. Отряд склавин в спину ударил хорватам возле восточной стены. Баян слал гонцов, требовал победы. Но ни одному аварскому воину еще не удалось подняться на стену. Знаки неудачных атак — мертвые тела устилали землю подле неодолимых укреплений. Запахом крови пропитался горячий воздух.

До ночи продолжался бой. Многие пали с обеих сторон. Но ни одним участком стены не завладели авары даже на миг.

17

Амвросий помешал кашу в котелке. Сел. Снова откинулся на шершавый ствол сосны. Потянул голодными ноздрями аромат белых грибов варившихся с горохом. На камнях у костра лежали сухие лепешки из кореньев и суховатый пучок черемши, острой дикой травы. «Если с охотой не повезет, все одно сегодня с голоду не умрем», — рассуждал юный римлянин. Неподалеку пел зяблик. Трели маленькой птички помогали забыть о голоде.

Несколько раз за последние дни ребята чуть не угодили в лапы к аварам. Однажды они натолкнулись на разведчиков венедов. Бросились бежать. К счастью их не преследовали. Враги опасались угодить в западню. Другой случай произошел подле реки. Там расположился конный отряд. Кочевники в длинных красочных халатах с высокими воротниками готовили пищу, поили коней. Пробравшись, чтобы вблизи определить численность врага, мальчики чудом заметили хорошо скрытого в кустах дозорного.

— Стойте! Вон там… — прошептал тогда Идарий.

Они выбрали другую позицию. Воинов оказалось много. Даже мечтать о нападении было глупо. До ночи молодые бойцы просидели в кустах на отдаленном пригорке. Авары поставили дополнительных часовых. От плана ночного нападения тоже пришлось отказаться. И все же Амвросий и Идарий выпустили по стреле в стражников сидевших подле костра. Один из них вскрикнул и повалился в огонь. Второй вскочил зажимая раненую руку. Кровь била ручьем. Он закричал, испуганно озираясь. Амвросий запомнил его скуластое лицо под составным шлемом с торчащей кистью из конских волос. Это был еще безусый юноша. В мгновение поднялся весь отряд. Молодые бойцы склавин поспешили укрыться в лесу. Бежали до самого утра.

Сутки мальчики отсыпались в глуши. Потом отправились собирать грибы. Случайно им попались на опушке уже начавшие разлагаться нагие тела хорватов. Косы на головах некоторых были срезаны.

— Где-то недалеко наши… — пропыхтел Вторяк, зажимая нос.

«Вот бы знать кто? Может быть это Рыва? Ох и удивится он!» — подумал Амвросий. Рядом с одним из убитых он обнаружил небольшой медный котел, закопченный до неузнаваемости. Это был единственный трофей добытый в районе городища Магуры. В нем теперь варилась сладкая грибная каша.

Зяблик закончил росчерком очередную трель. Мальчик встал. Сломал об колено несколько сухих веток. Бросил в огонь. Отошел в сторону, ища взглядом коричневую птичку с серым пятнышком на голове и чернеными крыльями. «Где он, этот певец леса?» Внезапно что-то холодное коснулось его спины. Амвросий вздрогнул, предчувствуя, что это могло быть только оружие.

Зяблик опять завершил короткую песню резким звуком. Юный римлянин поднял руки. Его топорик и нож остались лежать подле костра.

— Ну? Живей! — услышал он грубый приказ.

«Хорваты?» Мальчик нерешительно повернулся. Перед ним как громада стоял заросший рыжеватой шерстью мужчина с копьем наперевес. Поверх рубахи на нем была медвежья шкура. Рядом стояли еще с десяток бородатых воинов с дротиками и копьями. Четверо держали в руках Вторяка и Идария, зажимая им рты.

— Вот кто вывел хорватов на наше убежище! — проревел один из свирепых мужчин.

Идарий отчаянно замычал и замотал ногами. Один из державших его людей крепче сдавил тело мальчика. Усмехнулся:

— Не удерешь.

— Что? — дрожащим голосом спросил Амвросий.

— Сопливые хорваты! — буркнул седой воин.

Внезапно рыжий великан опустил копье и расхохотался. Он повернул голову к одному из товарищей, показав русый хвост под замшевым колпаком. От страха колени Амвросия подкосились. «Кто же это?» — попытался вспомнить он. Где же он видел эти волчьи клыки и необузданно волосатую шею? Когда слышал он этот хрипловатый голос?

— Клянусь Велесом и Лешим это всего лишь маленький сопливый римлянин! — разразился новым хохотом широкоплечий великан.

— Сом! Медвежатник Сом! — выпалил мальчик.

— Так вот кто водил нас за нос все эти дни!?

Вторяк заныл в тугих объятьях одного из склавин.

— Отпустите их парни, это кажется… Ну-ну, ставь его на землю, Осьмой! Не души. Это Идарий, а тот родственник Даврита. Откуда вы тут взялись и почему не прячетесь как все на болотах?

Идарий размял затекшие руки:

— Мы шли из горной крепости… Думали, найдем здесь наших…

— Своего героя я с Рывой не пустил. Нечего ему зря помирать.

Вторяк насупился недовольно. Кто это собирался погибать зря? Разве старшие не научили их многому за лето в горах? Разве они не берегли их пуская в дело только когда было мало риска?

Скудный обед пришлось поделить на всех. Сом рассказал, что разгромив главные силы племенного союза, авары опустошили всю придунайскую область. В городище Магуры заперлись остатки склавин. Всегорд решил не вступать в сражение, а прорвался в княжеский город. Приход его войска укрепил оборону. Всех рабов он велел освободить и привлечь к защите города. Авары подошли крупными силами. Однако все попытки овладеть крепостью провалились. Тем временем племена собрали новое ополчение. Отряды склавин все чаще стали тревожить армию каганата. До тысячи человек собирал на иное дело Сом. Его уважали старейшины, ему доверяли как умному вождю.

К сумеркам отряд добрался до хорошо скрытого поселения. Неопытным глазом трудно было заметить землянки выстроенные кругом. Деревья, кустарник и умело разложенные ветки прекрасно маскировали жилища склавин.

— Это и есть наше охотничье поселение, — сказал Осьмой.

— Доброе место, хвала Лешему. Осторожно, здесь у нас волчьи ямы с кольями, — предупредил Сом. — Ступайте позади нас, убережем.

Все время пути юный римлянин размышлял о том, верно ли поступил Всегорд отказавшись от новой битвы. Мальчик старался поставить себя на место воеводы. Как действовал бы он? Может, стоило заманить аваров под стены? Но, что если бы Баян не поддался на уловку? Разве у него мало лучников? «Хорошо бы сейчас заглянуть в книги!» — подумал Амвросий. Память подсказывала ему даже место где у Валента лежали трактаты на военную тему. Нехотя мальчик соглашался с доводами Сома и других общинников: не стоило Даврите вступать с аварами в битву на равнине. Но как иначе мог князь защитить все недавно добытые богатства? Значит они погубили его, заключал молодой воин.

— Вон как сделано! — восхитился Идарий, указывая палочкой на прикрытые хвойными ветками капканы.

Дойдя до пня-муравейника, отряд обогнул тропку.

— Да сюда не один хорват не заберется! — воскликнул Вторяк.

— Понимает!? — хрипловато усмехнулся Сом.

На траве возле одной из землянок, вытянув босые ноги, сидел Невзор. Нож в его руке быстро скользил по будущему древку дротика. Стружка и сучки отлетали в сторону. Сын Сома заметил отряд, но продолжал работать. Несколько обточенных веток уже лежали справа от него. К двум он успел приделать железные наконечники.

18

— Вон он, косой наш… — шепнул Идарий Амвросию.

— Будь здоров, сынок! Не заработался?

Невзор поднял кривые глаза на отца и удивленно раскрыл рот. Тонкие брови смешно поползли вверх. Разве такое можно было ожидать? Рядом с Сомом стояли трое знакомых мальчику ребят. Среди них Невзор сразу узнал этого коварного римлянина, столько раз доставлявшего ему неприятности. Откуда они взялись? Вопреки своему ожиданию сын медвежатника заметил, что юные гости не смотрят на него враждебно.

— Привет тебе, Невзор! — сказал Амвросий и улыбнулся.

Идарий протянул руку. Сын медвежатника поднялся, стряхивая стружку. С недоверием посмотрел в лицо Идария и пожал его ладонь.

— О! Слава Сварогу! Значит между вами мир? — поинтересовался Вторяк с ехидством.

— Мир, да соединит нас Лад, — улыбнулся Амвросий. Добавил твердо: — Нам теперь общих врагов хватит. Незачем друг на друга дуться.

Невзор почувствовал прямоту во взоре недавнего недруга. Он кивнул, не зная как отвечать. Все перемешалось в мыслях мальчика, горечь прошлых обид, тяготы последних месяцев и желание за все отомстить серьезным, настоящим врагам. Отец говорил ему: между тобой и этим римлянином не должно быть больше вражды. Откуда было знать Невзору, что также полагал Валент? Идарий вовсе не держал обид на косого товарища.

Пожилая женщина в косынке вышла из землянки. Сом почтительно заговорил с ней о чем-то, а другие мужчины разбрелись по селению. Некоторые расположились на траве, другие ушли в землянки.

— Как вы сюда добрались? — выдавил из себя Невзор.

— Сперва мы в горах вместе с Рывой сражались как взрослые… — хвастливо заговорил Вторяк. Подбородок его гордо поднялся вверх.

«Почему он говорит „как“?» — подумал Амвросий.

— Меня отец не отпустил… — грустно признался Невзор.

— У-у! Так ты ничего и не видел?

— Погоди, Вторяк, — прервал его Идарий. — Всякий свое видел…

Они расселись на траве, сбоку от крыши одного из низких жилищ. Высокие дубы накрывали их своими тяжелыми ветвями. Идарий по-порядку принялся рассказывать обо всех приключениях выпавших на долю товарищей за лето. Сын медвежатника удивленно кривил рот, слушая необычную повесть. «Разве можем мы стать друзьями, а не просто помириться?» — спрашивал он себя. Ни Велес, ни другие боги не могли ему ничего подсказать.

Амвросий и Вторяк изредка прерывали друга, внося дополнения в рассказ. Вспомнилось отбытие из городища, боевой настрой и детские еще иллюзии. Потом настали дни пребывания в горах и первые стычки с хорватами. Невзор живо воображал как мальчики покинули карпатскую крепость, где их оставил Рыва, как шли много дней, как приняли постриг воинов и наконец добрались сюда. Он сам видел разоренные селения, видел счастье на лицах освобожденных отцом пленников. Воины лишь дважды брали его с собой. Его делом было охранять охотничий поселок. Другие подростки также стерегли прятавшихся женщин, стариков и детей, пока взрослые мужчины сражались.

Пожилая женщина вынесла на улицу глиняный кувшин с квасом.

— Готовь медвежатину, сынок! — крикнул Сом. — Надо покормить гостей, да и про наших храбрецов не забывай.

Невзор вскоре принес ребятам несколько лепешек и два влажных куска соленого мяса. Идарий проворно разделил солонину и хлеб. Принялись жевать. Медвежатина была предварительно отмочена и не казалась очень соленой. Вскоре мальчикам достался и квас, холодный и терпкий. Его принесла хмурая седая женщина.

— Бабка моя, — пояснил Невзор. — Ух и злая!

— А где теперь Деян? — поинтересовался Идарий.

— Ага! — мотнул головой Вторяк. Он отчаянно старался вытащить застрявшую в зубах жилку.

— С того времени как старейшины отказались на лето Рыве людей дать, а вы ушли, он тут был. В поле работал. В лесу мы с ним даже встретились, когда я за медом ходил. Потом авары пришли, прокляни их Чернобог! Вот тогда война и началась. Мы все узнали от беглецов что князь погиб. Вскоре Всегорд заперся в городище.

— Это мы слышали… — перебил Невзора Вторяк.

— Пускай говорит, — вмешался Амвросий.

— Да чего рассказывать? Он на Маренином болоте сидит. Баб и детей сторожит. Мало ли что… Все взрослые общинники в отряды собрались, там и отец его. Селения брошены, а люди… Кто в лесах как мы, а кто на болоте. Завтра вас туда отведу. Хотите?

Ночь в сырых землянках прошла спокойно. На рассвете Невзор разбудил товарищей. Напились из бочонка кваса, захватили побольше солонины. В полдень вышли к болоту. Остановились перекусить. Еще раз бросили взгляд на могучие деревья оставленные позади. Из водянистой земли росли тонкостволые березы. Стертые кожаные башмаки и лапти хлюпали в зеленоватых лужах. Жужжали комары.

— Сколько еще идти? — проворчал Вторяк. Он пожалел, что отправился на болото с остальными.

— Ты что чертей испугался? — коварно прищурился Невзор. — Отстанешь, так они тебя быстро в смертельное место заманят. Видал я их! Страшные твари, зелены с желтыми клыками и рыла у них свиные.

Племянник Даврита проглотил слюну и с опасением посмотрел вдаль. Редкие кустарники, кочки и мутная булькающая жижа сливались впереди с туманным горизонтом. Не встречалось больше ни единого тонкого деревца. Странные звуки издавала вода.

— Видал пузыри? Это мертвецы дышат, кого духи здешние в глуби утопили, — серьезно пояснил Невзор, делая вид будто не замечает как побледнел Вторяк.

«Он и правда болотных чертей боится», — подумал Амвросий. Он давно перестал серьезно относиться к рассказам о всевозможных духах. Насмешливые замечания Валента научили мальчика меньше доверять невероятным рассказам. То, чего он не видел, могло оказаться совсем иным, если вообще существовало.

Идарий незаметно подмигнул другу. Он считал, что все страшные легенды созданы как раз для того чтобы научиться не бояться. Только наш страх, говорил он, предает силу злым духам. Сами они не способны ни на что, иначе давно одолели бы богов.

— Может мы плохой день выбрали… Не вернуться ли?

Идарий расхохотался, глядя как Вторяк силится придать лицу выражение отваги. Он похлопал товарища по плечу и рассказал откуда по его мнению черпают силы черти и другие невидимые твари.

Юный римлянин слушал размеренную речь друга и размышлял. Он надеялся увидеть Дельфину, еще раз заглянуть в ее небесно-голубые глаза. Ожидал найти в них покой и нежность. «Конечно она должна быть со всеми в лагере на болоте! Она наверняка похорошела за лето, стала еще красивей. Как она, должно быть, напугана всеми невзгодами этой войны. Обрадуется ли увидев меня? Улыбнется ли?» Он мечтал о ней, не зная даже что делать со счастьем, которое могла подарить взаимность.

Невзор неожиданно остановился. Ткнул влево длинным шестом.

— Вон видите на островке кривое дерево растет, все во мху. Знак это старый. От него гуськом пойдем. Топь тут. Впереди я, а вы по одному позади. Запомнили сюда путь? Дальше запоминайте, кроме меня кто еще покажет?

Сын медвежатника был доволен собой. Душа его пела: он нашел наконец друзей, тех кто не задирал его обидными фразами, а слушал и был готов помочь. Грустное время одиночества оставалось позади.

Мальчики подвигались дальше. Слышались трескучие голоса жаб и лягушек. Ноги мокли в зеленой пахучей каше. Солнце пекло, забыв об исходе жаркой части года. Вскоре ребята увидели вдали заросли. Остановились. Сын медвежатника приложил ладони ко рту и криком утки оповестил сторожей о приходе своих.

— Добрались, — заметил Идарий. Улыбнулся Вторяку: — Без всяких болотных чертей дошли, через самую жуткую топь.

— Это верно… — согласился тот.

Амвросий оглянулся, опершись на посох. Он попробовал смерить взглядом пройденное расстояние. Неразличимой серо-зеленой полосой лежал лес. За ним в сутках пути расположилось городище Магуры обложенное аварами. «Как там Валент? Как красавица Ирина с братцем, Рыва и остальные?» — мысленно вопрошал мальчик. Вновь в его памяти всплыли сцены увиденной недавно битвы: враги карабкались на стены, гремели барабаны кагана и гудели рожки защитников. «Перун дай им сил удержать город!»

Невзор повторил свой клич.

— Ну? — спросил его Идарий.

— Идем!

Они выбрались на сухую поверхность. На открытом месте, возле молодой ивы их окружил десяток подростков вооруженных копьями и дротиками. Среди них Амвросий сразу узнал Деяна.

19

В лагере общинников горели костры. Огонь разводили ненадолго только под вечер. Почти весь скот несколько смелых пастухов отогнали далеко. Люди остались в шалашах посреди болота. Собрать урожай они не успели: рожь и пшеница достались воинам каганата. Селение сгорело дотла. Перебивались беженцы дичью, простыми супами, лепешками из кореньев и болотными травами. Остров приютил около двухсот человек.

По дороге к тайному поселению Деян поведал о невзгодах своего рода. Пятеро мужчин погибли в стычках с хорватами. Среди них один оказался его братом. Все, кого старики сочли в достаточных силах, ушли воевать в леса.

— А вы как тут очутились? — спросил темнобровый мальчуган Ёрш, ростом чуть пониже Деяна.

— Верно!? Разве не всех кто в городище живет авары обложили? — поддержал другой паренек.

Идарий принялся рассказывать. Он приукрашивал все эпизоды недавних приключений, отчего Вторяк с удовольствием надувал щеки. Ребята расселись возле огня, отгонявшего насекомых. Невзор отдал загорелой худощавой женщине медвежье мясо и вернулся к товарищам. Приятели Деяна не скрывали своего восторга от прозвучавшей повести. Юный римлянин почти не слушал, что они говорили. Он искал глазами знакомый профиль среди мелькавших фигур. Здесь ли сейчас Дельфина? Хватит ли у него духу подойти к ней и заговорить? Помогут ли в этом Эрот и Лада?

Она появилась внезапно. Вышла с подругой из какого-то шалаша. Обе они держали ведра. Говорили о своем. Не замечали мальчишек на краю лагеря. Как взрослые, заняты они были собственным делом.

Дельфина мало изменилась с весны. Она подросла. Манеры ее сделались менее резкими, но взгляд остался смелым. На ней было старое льняное платье. Яркий амулет из расписанного дерева висел на груди. Вместо двух кос появилась одна, еще более пышная. Щеки девочки были румяны. Пунцовый ротик приоткрывался так притягательно, когда она говорила.

Амвросий не мог отвести взор. В груди его ныло. Глаза болели от едва сдерживаемых слез отчаянья. Она не заметила его! Он сидел от нее всего в десяти шагах, а она даже не посмотрела в его сторону. Как мог он теперь подойти к ней? Она не могла не видеть его? Может быть ей хотелось не замечать его настойчивый взгляд? «Пусть так! Тогда я вижу ее в последний раз. Никогда больше я не посмотрю в ее сторону».

Ёрш захохотал. Раскрыл большой рот.

— Перун все время был с нами! Вот так мы впервые увидели авар! — закончил фразу Идарий, подняв кулак.

— Молодцы, что живы остались, — сдержанно заметил Деян.

Юный римлянин оторвался от фигур уходящих девочек. «Пускай идет своей дорогой, зазнайка!» — сердито произнес он одному себе. Глаза его увлажнились, а душа переполнилась болью. «Возможно ли, что ты действительно так горячо ее любишь?» — простонало что-то внутри него. Сдавило горло. Он опустил брови и закрыл ладонями лицо, сделав вид будто чихнул.

Заночевали мальчики на болоте. На рассвете они вернулись в лес прежней дорогой. Воздух был сыр и холоден.

Покидая спящий еще лагерь Амвросий оглянулся. Думала ли она вчера о нем, как он думал о ней? Ноги мальчика вновь ступали по вязкой болотной почве, а мысли возвращались и возвращались к минувшему вечеру. Она не думала о нем ни вчера, ни прежде, он чувствовал это. Безвестная боль терзала его. Чтобы отвлечься юный римлянин воскресил в памяти лица людей прятавшихся на острове. Ему представились старухи и белобородые старики, печально глядящие вниз, женщины с опухшими лицами и взорами полными печали, дети напряжено ждущие чего-то каждый миг. «Война принесла нам столько бед!» Могли ли эти люди быть сейчас другими? Их дома сгорели, а хлеб, должный кормить всю зиму, достался врагу. Как могли они не быть тревожны? До мук любви, до забав ли им всем было? Подростки провожавшие их полны огня, но все ли они способны понять?

Солнце все сильнее пробивалось сквозь туман.

— Смотрите еж! Тоже не спит, как мы, — бодро заметил Невзор.

Колючий зверек копошился в листьях. Почувствовав внимание, он попробовал ускользнуть. Идарий остановил его, перекрыв путь палкой. Еж ощетинился еще больше и зашипел. Амвросий понял, что они давно миновали болото и уже продвигаются по лесу. Не было кругом пожелтевших кочек и мутной воды. Тяжелый запах сменился свежестью.

— Оставь его, — сонно прошептал он.

— Что? А! Пусть бежит, змеелов…

Сделали привал.

— Говорят анты на стороне аваров дерутся. Слышал ты такое? — спросил Невзора Идарий. — Расскажи, что знаешь. Правда это?

Сын медвежатника кивнул:

— Так все и есть! Как Даврит погиб, они в наш край хлынули.

— Отплатим им, придет час, — важно заключил Вторяк.

Идарий вопрошающе взглянул на Амвросия:

— Покажем им нашу пещеру? Чего ты, брат, такой кислый?

— Давай! Дело доброе, — попробовал ответить бодро римлянин.

Отправились. В пути Невзор не переставая вспоминал разные страшные истории о болотных духах. Верил им один Вторяк. То и дело добавлял он свои легенды. Амвросий и Идарий переглядывались. Улыбались насмешливо. Рассказы об упырях превращающихся в блуждающие огоньки или чертях выскакивающих из трясины казались им не слишком правдивыми.

— Небылицы все это! — не выдержав однажды сказал Идарий.

Невзор расхохотался, а племянник Даврита принялся доказывать правдивость последней истории про коня с пылающей гривой. В такого зверя превращались, по его словам, черти в полнолунье на болоте.

— Да, где ты видел таких коней!? — вспылил Амвросий.

— Всеми богами клянусь: каждое слово правда. Искры у него из хвоста были! Так, вот точно так, мне бабка рассказывала. Люди, что жеребца этого поймать хотели в болоте тонули. Конь их копытами бил, чтоб не спаслись. Так нам злые духи мстят! Если кто за ногу его хватал, так словно железа раскаленного касался. Так некоторых с обожженными руками потом и находили.

«Вот выдумки!» — покачал головой Амвросий.

Остановились осмотреть луг. Высокими спелыми травами вставал он за громадами дубов. Тянулось дикое поле от покрытого кустарником холма до каменистого оврага. Лес защищал луг с двух сторон.

— Обходить рискованно будет, — сразу заметил Идарий.

— Надо кому-то на дерево лезть, — прошептал Невзор, — Может хорваты в траве укрылись? Как еще разглядишь? Кто их знает, собак?

— Давайте я на тот дуб заберусь. С него все как на ладони будет, — предложил Амвросий. Он уже представлял как важно сообщит товарищам: «Бояться нечего. Все спокойно».

Вторяк и Невзор подсадили приятеля. Он вцепился в толстую старую ветку. Потянулся. Нащупал под ногами новую опору. Вцепился руками в верхние ветви. Полез дальше, все выше и выше. Редкие молодые побеги цеплялись за одежду, иногда ударяли по лицу. Почти с вершины оглядел молодой римлянин дикое поле. Все было спокойно. Лишь ветерок пробегал волнами по живому океана.

— Что там? — услышал он шумный голос Вторяка.

— Тише! — зашипел на него Невзор. Крикнул негромко: — Слазь!

Амвросий еще раз оглядел луг и окрестности. Опасности не было. Осторожно мальчик начал спускаться вниз. Старый сук затрещал под правой ступней. Амвросий молнией вцепился в ближайшую ветвь, смяв пальцами листья. «Удержался!» — выдохнул он. Внизу ждали друзья. От нетерпения Вторяк расхаживал из стороны в сторону. Невзор неотрывно смотрел вверх кривыми глазами. Идарий стоял, прислонившись к дереву. Осталось немного и Амвросий остановился.

— Как? Можно идти? — спросил его Незвор.

— Можно! — улыбнулся мальчик.

Он попробовал встать одной ногой на молодую ветвь, а другой опереться на толстый сучок. Ничего не вышло. Только одна нога обрела опору. Тогда Амвросий отпустил ветви на которые опирался и схватился за ствол. Гнилой сук выскочил из-под ноги. Ногти проскрипели по коре. Пальцы не выдержали. Он полетел вниз. Страшная боль прорезала оба запястья. Он почувствовал как они опухли и понял, что упал на руки.

20

Сырой снег осыпал богатую юрту Аууркурта. На рассвете полководец кагана прогулялся по лагерю. Охрана сопровождала его поодаль. Позвякивали пластины на длинных доспехах отборных воинов. Замшевые сапоги утопали в мягкой земле.

Войско еще спало. Прохаживались и сидели у костров часовые хорваты в кольчугах или кожаных рубахах. Иные воины имели косы на аварский манер. Отдыхали кони. Чувствуя безопасность, некоторые животные спали лежа. Было тихо, только изредка доносившиеся со стороны леса крики птиц нарушали общий покой. Укрытые войлоком и старым тряпьем дремали рабы: в основном женщины и дети склавин. Пленники прижимались друг к другу телами, стараясь сохранить тепло. Аууркурт посмотрел на их лица, тревожные даже во сне, своими темными большими глазами. Мягким движением он погладил длинную черную бородку под висячими усами. Повернул широкоскулое лицо в сторону гор. В сером тумане тонули их грозные очертания. Там, за карпатскими великанами лежала степь.

Караулы на краю лагеря были начеку. Слишком часто теперь случались вылазки врага. Все знали как несколько дней назад под покровом темноты не более пятидесяти склавин вырезали четыре сотни воинов каганата. Пьяные и радостные от обильной добычи бойцы позабыли оставить ночных сторожей. Враг пробрался в лагерь и утроил бойню. Утром Баян в ярости хлестал плетью по лицам выживших командиров. Быстрые кони спасли немногих. Пропали трофеи, рабы и отважные верные люди, одуревшие от меда. Склавины не потеряли убитым ни одного человека. Все аварское войско знало виновника этой резни медвежатника Сома. С одинаковой ненавистью повторяли кочевники, германцы и хорваты его имя. Из всех лесных вожаков он считался самым коварным.

— Пропустите гонца! — прокричал бородатый часовой с дозорной вышки.

«Не спят», — заметил аварский полководец. Вестей от своих передовых сил он ожидал уже несколько дней.

Заскрипели ворота из связанных бревен. На всякий случай заспешили вперед воины с копьями и луками в поясных кобурах. Возведенная вокруг лагеря круговая ограда хорошо охранялась.

Посланец соскочил с взмыленного жеребца на кривые ноги. Передал поводья одному из стражников. Звякнула кольчуга. Он отвесил усталый поклон:

— Да хранит вечное небо твое бесценное здоровье, славный Аууркурт. Отважный Истеми шлет тебе свой привет. Он выполнил волю кагана. Южный перевал свободен от врага. Наши воины хорошо его стерегут.

Аууркурт одобрительно кивнул:

— Добрые вести ты привез, юноша. Теперь отдохни.

Сперва тихо, затем быстро и грозно забили аварские барабаны. Лагерь проснулся. С неба по-прежнему шел липкий белый пух. Полководец недовольно поморщился. Смазал широким рукавом халата влагу со смуглого лица. «Рано». Не время еще было для прихода зимы. Ранние холода могли повредить аварам. Что если снег завалит перевал? Как тогда войска вернутся в Панонию? Возвращаясь в юрту Аууркурт пожалел, что не спросил у посланца Истеми о погоде в горах. «Нет, рано еще для большого снега», — сказал ему голос воинственных предков. Не стоило волноваться, но и ждать дальше тоже было нельзя.

21

Дым от очага поднимался к круглому отверстию по середине купола. Привычный запах юрты не казался тяжелым. Военноначальники хорошо поели. Дошла очередь до мясного бульона. Его пили медленно, поднося расписные керамические пиалы к устам. Горячую пахучую жидкость остужали дыханием. Пили маленькими глотками. Слизывали теплый жир с губ. Молчали.

«Подарю младшему сыну римские латы. Пусть порадуется мальчишка. Будет и из него багатур.[146] Дочерям горстями раздам золотых украшений. Женам тоже достанет милости. Сколько же ночей будут нежить меня их сладкие тела! Спокойно пройдет зима. С теплом помчусь в степь на соколиную охоту. Туда рвется сердце мое из этих теснин. Там отдохнет душа!» — размышлял Аууркурт. Бараний жир остывал на его зубах. Живот раздувался от сонливого тепла.

К концу подходил великий поход Баяна. Но не все складывалось гладко. Пал Даврит и погибли с дружинами многие князья склавин. Пепелищами сделались сотни селений. Тысячи рабов захватили авары. С жадностью покупали их византийские купцы. Стада и табуны гнали в Панонию. Когда армия каганата пересекла Дунай склавины ослабили защиту проходов в Карпатах. Аууркурт с боями прошел на плодородную равнину. Но каган не нуждался в воинах. Больше всего беспокоила его безопасность добычи и спокойное возвращение. Городищем Магуры не удалось овладеть. Дорого обошлись аварам попытки штурма других крепостей врага. Почти все они провалились. Склавины упорно защищались и коварно нападали. Не было дня, чтобы они не предприняли вылазки или засады. Баян потерял надежду закрепить победу «дружбой» с вождями. Для реального покорения склавин мало было одного похода.

Пальцами унизанными кольцами Аууркурт убрал капли пота с упругого лба. Еще раз поднес ко рту чашу. «Да, добыча наша велика. Но успехи наши непостоянны». Каган верно поступал вновь объявляя земли эти своими. Однако все понимали: даже полагаясь на подвластных дулебов и антов нелегким делом представлялось смирить пыл склавин. За каждым деревом таилась опасность. Из любых зарослей могла вылететь длинная стрела. Баян не жалел ополчение оседлых племен, больше всего страдавшее от такой войны. Но и авары несли потери от коварства лесных собак. Откуда появлялись они и куда исчезали?

Много об этом думал прославляемый в степных песнях Аууркурт. О том же размышляли отважные братья Бумын и Кадык, хорватские князья Тур и Ярило. Беспокойно смотрели Сурбарс и Буран, аварские вожди прибывшие на днях от Баяна. Даже в укрепленном лагере подле Карпатских гор не уходила тревога. Где он, невидимый враг? Не появится ли внезапно на перевалах? Как уберечь жизнь и богатство? От неспокойных мыслей еще уже казались прорези ядовито-черных глаз.

Первым по старшинству заговорил Аууркурт. Медленными были его слова. Холодный взгляд переходил с лица на лицо.

— Всякое дело имеет свое начало и свое завершение. Каган послал нас сюда защитить путь для его возвращения. Все вы видели первый снег. Бесконечное небо подтвердило мудрость Баяна. Время этого похода истекло. Мы возвращаемся на родную землю. Это наш последний совет.

Буран подтвердил кивком:

— Великое войско оставило равнину.

— Это так? Мы уходим? — недоверчиво нахмурился Тур. Нависли над маленькими глазками косматые брови. Напряглись скулы под дикой каштановой бородой. — Разворошили улей и…

— Не горячись, друг! — пресек его черноусый Ярило.

Словно детям улыбнулся им Аууркурт:

— Без этого не бывает меда. Разве ты с пустыми руками уходишь с этой земли? Разве мало тебе досталось жен и серебра? А сколько лошадей и коров причитается тебе, князь? Пусть скажет Буран. Он знает, давно не доставалось нам в походе так много добра.

— Верно, мудрый тархан.[147] Правда в твоих речах. Тенгри-хан успокоит наши сердца. Склавины хорошо пограбили в империи. Но они забыли, что лишь милость кагана давала им на это право. Убив наших послов Даврит порвал дружеские связи. Теперь склавины получили урок. День придет, они признают над собой власть великого Баяна. Сейчас осень. Приближаются холода.

Тур сердито мотнул головой. Сердце его рычало от жажды мести. Два его красавца сына полегли от дротиков непокорных племен. Какие сокровища могли затмить горе отца? Какие табуны вырвали бы печаль из его души? Да, поля и селения врага опустошены, а князь Даврит мертв. Да, огромное богатство добыто на этой земле. Им, слугам кагана, достались трофеи византийского похода склавин. Однако не велика ли цена такого успеха? Племена не покорены, а потери завоевателей велики. Сколько людей пало в боях? Скольких забрали болезни? «Разве мы за все отплатили здесь? Перун, отчего ты не помогал нам одним? Как я теперь загляну в глаза овдовевшим снохам?» — спрашивал себя Тур. Скрежетал сточенными зубами.

— Никто не останется зимовать в этом краю, — начал Аууркурт. — Конница уйдет вперед. За ней перевал пересекут пешие воины, а с ними наши обозы. Я последним оставлю эти места, — он поднес кулак ко рту, пряча усмешку. Продолжил холодно: — Слишком долго эти собаки не хотели пускать меня сюда. Теперь наша очередь расставлять капканы. На прощание поиграем со склавинами в их любимую игру.

Булгарский вождь Беркут качнул золотыми серьгами, посмотрел налево, в сторону хорватов, и направо, где сидели другие военные старшины. Спросил с важностью, утопая в зеленом парчовом халате:

— Кого ты оставишь подле себя, достойнейший Аууркурт?

— Тебе поручу конных лучников. Никого не жалей. Ты, Тур, прими под свою руку помимо хорватов еще триста готов и антов. Пусть боги помогут тебе с прощальными засадами. Обманем врага. Пускай думает: часть аваров остается зимовать. Лагерь поручаю тебе, Бумын. Остальные уйдут с каганом.

Он сделал последний глоток.

— Баян так сказал мне в прошлый раз: «Эти шакалы не хотят покоряться. Старейшины и князья не просят пощады. Придется наказывать их еще и еще. Но пока снег не укрыл травы нужно возвращаться». Конец похода не конец войне. Земля эта теперь наша. Склавинам предстоит это понять. Будут и они платить дань каганату.

22

Огняна бежала без оглядки. Она перескакивала через ямки и бугорки. Сметала быстрыми ножками золотистый покров с земли. Уклонялась от низких ветвей, терявших последнюю листву. Дубы и буки, кустарники и сухие травы, пихты и ели сменялись вокруг нее. Пустынное небо плыло над головой. Она вдыхала прохладный воздух и ощущала как горячо ее тело.

Мысли девочки пылали еще больше. Огняна думала только о нем. Все время вспоминала она образ этого мальчика, самого яркого, как казалось, самого необычного из всех ей знакомых. Ей хотелось вновь взглянуть на него. Ей хотелось увидеть его улыбку, ощутить на себе взор светло-карих глаз. Много месяцев она не видела его даже издалека.

На рассвете добрая весть разнеслась по городищу Магуры. Вскоре явились первые гости, воины из отрядов склавин сражавшиеся в лесах. Среди них она сразу узнала Идария. С ним были Деян и Невзор. С жадностью выслушала Огняна их рассказ и теперь первой желала сообщить милому сердцу Амвросию последнюю новость. «Авары…! Авары ушли!» — пел ее пылкий разум. Сердце колотилось в юной груди.

Под старой сосной она остановилась отдышаться. Толстые рыжие косы упали на влажное платье. Льняным рукавом стерла малышка с лица горячий пот. Оранжевыми огоньками засветились россыпи веснушек на счастливой мордашке. Поднялись красивые бровки. От улыбки круглее сделались алые щечки. Разве она не была хороша? Разве не дышала она озорным очарованием?

Какой-то зверек закопошился в зарослях. Резкое появление человека испугало его, заставило снова искать безопасное место.

— И ты удирай! Удирай, вслед за своим Баяном! — крикнула она ему. Расхохоталась задорно. Сверкнула молодыми чистыми зубками.

Девочка отдышалась. Поправила отцовский пояс с ножом и топориком. Отыскала быстрым взглядом длинный овраг невдалеке. Знакомое место. Отсюда хорошо помнила она дальнейший путь. Но как давно приходилось ей пробегать тут в прошлый раз!

«Сколько еще?» — спросило ее собственное нетерпение. Огняна знала ответ. Еще немного, если срезать у сломанной сосны, и она выйдет к заветному месту.

Огняна давно поняла, где любили пропадать Амвросий с Идарием и Деяном. Никому не говорила она о своем открытии. Однажды тайком пробралась малышка к пещере: наблюдала за мальчиками, слушала их разговоры, с интересом ловила замечания милого ей человека. Ох, если бы отец или брат узнали как далеко забиралась она в лес! И, конечно, старший брат не простил бы ей интереса к одному из его недругов.

Огняна сбавила шаг. Пещера была уже совсем рядом.

— Помоги мне, добрая Лада! — прошептала малышка, приложив ладони к горячему сердцу. Потом она проворно пригладила упрямые рыжие волоски на макушке. Приняла, как она считала, вид посерьезней.

Осторожно проскочила девочка от зарослей к толстому дереву. Ствол его и большой валун хорошо маскировали маленькую плутовку.

Мальчик был один, как и обещал ей Деян. Солнце освещало безмятежное лицо юного римлянина. Каштановые волосы отрасли и спадали теперь на глаза. Амвросий сидел на камне, вытянув ноги. Руки мальчика неторопливо работали ножом. Он обтачивал новую дугу для своего лука. Одно запястье прошло, но другое ныло при всяком неловком движении.

Падая с дерева, Амвросий сломал левую и ушиб правую руки. Невзор и Вторяк растерялись: глаза их расширились от испуга. Идарий первым бросился на помощь. Он сунул палку в зубы пострадавшего друга. Наложил жгут на обе руки. Почти бегом бросились ребята в лесной поселок охотников. Сом дал воющему от боли мальчику травяной отвар. Боли днем и ночью терзали Амвросия несколько недель. Все это время он пролежал в землянке, лишь изредка выходя на свет. Единственное, чего желал мальчик в эти дни: книг, чтобы чтением отвлечься от мук. Так поступал он не раз при меньших бедах. Деян и Идарий постоянно добывали ему дичь, сообщали последние новости.

Воины каганата несли в стычках со склавинами возраставшие потери. Травы теряли свежесть, а добывать пищу врагам делалось все трудней. Амвросий чувствовал: склавины не сдались захватчикам и не могут легко стать побежденными. «Перун с нами!» — горячо говорил себе мальчик. Наконец Незвор сообщил однажды:

— Даже хорваты не останутся в нашем краю. Конница аваров возвращается в степи. Вчера древовичи напали на один отряд венедов и всех захватили в плен. А лучник меритянин, рассказывают, поразил стрелой сына самого Баяна! Отец поклялся Велесу, выпроводить пса-кагана еще до зимних холодов.

— Мы как пчелы жалим их со всех сторон, — добавил Деян.

Амвросий знал: никого из его друзей взрослые не брали на серьезное дело. Только однажды мальчики участвовали в подготовке засады. Но все равно мучился больной оттого, что не мог вместе с товарищами помочь старшим даже в малом военном деле. Ему хотелось участвовать в каждой стычке, но он не мог без боли даже сжать в пальцах дротик. Постепенно мальчик поправлялся. Сом посоветовал ему разрабатывать руки легкой работой. Амвросий починил кобуру лука, сделал несколько стрел и теперь обрабатывал новое древко. Скоро, совсем скоро готовился он вернуться к прежним делам и забавам!

Белые облака вынырнули из коричневой тени горизонта.

«Красивый!» — мысленно произнесла Огняна, любуясь как исподлобья смотрят Амвросий вдаль умными и смелыми глазами.

Он показался ей смешным глупым готом, когда она впервые встретила этого мальчика. Как неловко он тогда произносил слова, как смущался всего вокруг. Чем дальше тем интересней казался ей этот особенный парень. Он освоил язык склавин, понял обычаи и силу здешних богов. Он научился владеть луком и городские сплетницы пророчили ему славу доброго воина. Но еще римский мальчик поражал всех знанием странных вещей. Ему известно было как возникла империя римлян и как устроены их города. Еще знал он немало разных историй, якобы случавшихся с его предками. Все это, конечно, он слышал от Валента, которого побаивались женщины городища. И почему этому чужаку так доверял Всегорд?

Амвросий потянулся. Сжал несколько раз пальцы в кулаки. Пожевал немного хлеба. Отпил воды из берестяной фляги. Поднял с земли упавшее древко. Возвратился к работе.

— Вот бы ему и мне стать старше, — мечтательно прошептала Огняна. Когда почти тайком она подарила Амвросию рыжего котенка то уже твердо знала: он дорог ее сердцу, одного его желает она иметь своим мужем. Об этом позволялось мечтать, но всерьез думать было еще слишком рано.

Мелкие стружки опять полетели в стороны под его ножом. Мальчик тихонько напевал себе под нос неизвестные строки. Огняна глубоко вдохнула. Горячими ладошками пригладила она льняное платьице. Поправила бусы из цветных камешков. Выдохнула, прося богов дать ей смелость, и выскочила на открытое место.

— Они ушли! Авары ушли! — крикнула девочка.

Голос ее легким эхом донесся издалека. Она замерла, немного наклонив вперед голову. «Что же это я?» — мелькнуло в ее уме.

Юный римлянин от удивления приоткрыл рот. Он сразу узнал сестру Келагаста, малышку с огненными волосами. Рот его расплылся в улыбке. Глаза сделались влажными. Он соскучился по обитателям городища. Неважно по ком! Каждый день опасался Амвросий, что авары найдут способ овладеть крепостью. «Что если у защитников закончится пища? Что если отыщется предатель и откроет ворота врагу?» — думал он. Воображение его рисовало зловещие картины грабежей и насилия. Какое счастье что ничего этого не случилось! Он даже не успел подумать откуда взялась рыженькая гостья, как вновь услышал ее голос.

— Идем! — выкрикнула малышка.

Он поднялся, а она почувствовала как дрожат ее колени. Ей хотелось приблизиться. Может быть стоило обнять его в такой миг? Ноги отказывались слушаться ее, язык застыл, а мысли путались в опасениях. Что если он не рад? Разве он знает, что я могу его найти здесь?

Неловким жестом Амвросий убрал волосы со лба.

— Подожди, Огняна, — растеряно сказал он. — Как ты сюда по…

Он не смог произнести вопрос. Она не заметила дрожи в его голосе. Он назвал ее имя! Как хорошо стало на душе от одного этого. Как сладко сдавило грудь. В миг потерялись все слова и глупые мысли. Если бы он не расспрашивал ее все время пути в городище, она не нашлась бы что сказать. Он же все спрашивал и спрашивал ее, даже не понимая как счастлива она в этот осенний день, первый день без войны.

Амвросий собрался быстро. Также быстро направились они к поселению, еще недавно со всех сторон обложенному аварами. Она поведала ему все что случилось с осажденными. Идарий лишился отца. Валент едва не скончался от ран. Мужчины из семьи девочки тоже пострадали, но никто не погиб. Город не голодал, не ели даже лошадей, но десятки людей умерли от неизвестной болезни.

Все вокруг городища хранило следы недавних сражений. Смешались черные пятна от костров, кучи гнили и испражнений в бывшем лагере армии каганата, поломанные лестницы у обожженных стен, вороны копошащиеся в червивой гнили, потемневшие обломки оружия и вонючие остовы лошадей. О недавнем пребывании врага напоминала даже стоптанная всюду трава. Заброшенными казались поля без привычных в эту часть года снопов.

— Ты пробежала здесь чтобы предупредить меня? — спросил Амвросий, глядя на отважную малышку.

— Ага! — неловко улыбнулась Огняна, пряча голубые глаза.

«И как она не испугалась!»

Вечер медленно наступал. Багровое светило едва касалось еще края земли. Мифические духи дня готовились уступить место созданиям ночи. В осенней тиши слышен был один ветер. Он изредка доносил до слуха живые звуки княжеского городища.

«Разве там пируют?» — спрашивал себя молодой римлянин. Отвечал уверенно: «Нет! Не может такого быть. Пока в прикарпатских лесах еще дерутся… Вот потом будет большая тризна…»

Амвросий и Огняна поднялись к городским воротам. Здесь тоже остались следы недавних боев: дубовые врата хранили множество следов от рубящих ударов и попыток поджога. Глубокой была вмятина от тарана. На земле встречались пятна смолы, недавно еще выливаемой на неприятеля.

Караульные с изодранными расписными щитами тоскливо взирали вдаль. Копья и дротики держали наготове. Длиннобородый воин в шлеме с глубокой вмятиной усмехнулся:

— Так вот ты за кем бегала, племянница.

— Гостемил, ты мне обещал…! — выпалила девочка. Подмигнула ему озорно. Приложила пальчик к улыбающимся устам.

— Ну-ну! Не скажу брату, не скажу, моя проказница! Беги уж!

За воротами оказалось пусто. Огняна выдохнула с шумом:

— Ух! Спасибо Сварогу, никого.

— Спасибо тебе, Огняна! — взволновано сказал он.

— Скорей навести своего отца! — улыбнулась ему рыжая малышка. Поиграла забавно чудными бровками. — Увидимся еще!

— Хорошо! — радостно отозвался он.

— И никому… ни слова, что я за ворота бегала… Слышишь?

— Добро! Перуном клянусь.

23

На улицах люди узнавали Амвросия. Здоровались. Повторяли радостные вести. Спрашивали. Он отвечал, что скрывался в лесах вместе со склавинами из ближайших селений. Ни женщины, ни мужчины, почти все имевшие оружие, не казались мальчику изможденными. Они лишь выглядели немного уставшими, а одежда на них — потертой.

Он не сразу заметил, что из грязных переулков исчезли привычные свиньи, утки и куры. У порога дома его внезапно остановил Рыва. Властно легла на плечо Амвросия могучая рука рыжебородого воина. Сердито опустились густые брови. Скривились плотно сжатые толстые губы. «Неужели он ждал меня?» — мелькнуло в голове мальчика.

Прощальные лучи солнца окрасили край небо в розовый цвет. С другой стороны выступила из меркнущей голубизны белая луна.

— Привет, Рыва! Пусть Перун охранит тебя! — произнес молодой римлянин, стараясь подавить дрожь в голосе и скрыть тревогу.

Рыва грозно посмотрел на него:

— Здравствуй и ты, мой мальчик.

— Рад видеть…

Рыжебородый резким движением руки прервал его:

— Ты думаешь я сижу здесь и ничего не знаю? Кто вам позволил ослушаться меня, вояки? С Идария я спрошу потом. У него горе: убит отец. Вторяк — пустая башка. Но то какой ты воин я сейчас проверю.

— Рыва, мы лишь хотели помочь вам и… — попытался успокоить собеседника мальчик. Он никогда еще не видел того таким свирепым.

— Что? Мало мне досталось женского яду за сопляков взятых в горы? Рисковал ли я вами напрасно? Хоть один из вас погиб? Да вы ни единой царапины не получили, герои. Когда стало действительно опасно я оставил вас в доброй крепости. Так? Так это было?

— Мы хотели сражаться! — резко ответил Амвросий.

Рыва неожиданно ухмыльнулся:

— И что из того?

— Я сам убил несколько аваров. Разве не польза?

— Хорошо, — дал себе успокоиться могучий варвар. — Больше не смей нарушать приказ старших. Военное дело серьезно. Дружинников за малое зло изгоняют. За большое зло казнят без жалости. Что жив остался, что дрался как умел — молодец.

Мальчик опустил взор. Сжал до боли глаза.

— Как Валент? — с дрожью в голосе спросил он.

— Со вчерашнего дня поправляется. Спит он сейчас. Три раны на нем оставил последний натиск хорватов. Голову задело. Плечо левое пробито. Кольчуга и ребра спасли грудь от топора. Неделю бредил, все об Италии что-то говорил. Как проснется, ты ему ничего не рассказывай. Скажешь в лесу отсиделся. Понял?

Мальчик кивнул.

— Повзрослел ты… Ладно, иди на отца посмотри, а потом… Возьми свой меч и выходи. Покажешь мне, чего ты теперь стоишь!

Врата скрипнули. Стойла были пусты: коней недавно отогнали на пастбища. В людской половине дома пьяно пахло медом, потом и квасом. Заметно потерявшая в весе рыжая кошка дремала в солнечном свете, падавшем из открытой оконной прорези. На лавке брыкал ножками полугодовалый малыш. Рядом с ним мальчик увидел Ирину, утиравшую слезы. Он подумал: «Зачем она плачет? Ему же лучше? Он поправится!»

— Ирина, — тихонько позвал Амвросий.

Девушка подняла светлые глаза. Знакомый голос вырвал ее из оцепенения. Она не потеряла своей прелести. Черные волосы были собраны за спиной. Уста сложились в милой как всегда улыбке. Только лицо было заплаканным. Она встала, утирая слезы, и обняла его.

— Хвала Иисусу! Ты жив, Амвросий! — немного хрипловато прошептали ее уста. — Откуда ты? Мы столько пережили за эти месяцы… Столько! Знал бы ты, что тут было когда пришли авары…

— Валент поправится. Не сомневайся, слышишь? — твердо сказал мальчик. Он строго посмотрел в ее счастливые очи.

Ирина смазала последние капли и улыбнулась.

— Он спит, — робко сказала она. — Он только вчера узнал меня.

Дверь в спальню Валента была открыта. Амвросий заглянул в комнату. На желтоватой ткани лежал с перевязанной головой его приемный отец. Покрывало прятало от взгляда повязки на груди и плече раненного. Рот его был приоткрыт. Валент тихо дышал во сне. На столике возле ложа лежал железный шлем сделанный на римский манер с разрубленным алым гребнем. Рядом стояли глиняные склянки и масляный светильник. Изодранный щит подпирал стену.

— Волхвы дали мне трав, — пояснила девушка.

— Рыва сказал, он выздоравливает, — тихонько произнес юный римлянин, вспомнив: рыжебородый великан ждет его снаружи.

Они вернулись в зал. Только теперь Амвросий обнаружил, что очаг в доме не горел. Ирина заметила его удивленный взгляд.

— Ты голоден? — спросила она.

— Нет. Возьми вот это, — он сбросил суму. — Тут есть немного мяса. Поешь, тебе ведь надо кормить брата. А я вскоре вернусь. Сейчас меня ждет Рыва. Если отец проснется, скажи, что со мной все хорошо. Мы с ребятами прятались в лесах.

Он подошел к своему грубому ложу. Снял со стены запыленный меч. Серебро на рукояти потемнело, но клинок оказался в полном порядке. «Надо будет только завтра убрать пару ржавых пятен», — подумал Амвросий. Он перебросил ремень с ножнами через плечо и вышел.

— Уже в пору! — улыбнулся рыжебородый.

В руке он держал длинную хворостину. Еще несколько прутьев было заткнуто у него за пояс. Он поднял овальный щит, лежавший у стены. Указал мальчику на стоявший рядом щит поменьше.

— Он твой. Сейчас и всегда.

«Я нарисую на нем два крыла. Просто два крыла на белом фоне. Это будет мой символ», — подумал молодой римлянин. Он не чувствовал страха, хотя точно знал что проиграет сегодня.

— Я ведаю, что вы прошли обряд посвящения, хотя никто вам этого не позволял. И я помню: воинов не наказывают со связанными руками. Всякое такое дело против богов. Ты ведь не дашь выпороть себя? Поэтому вынимай свой меч.

— Да сохранит тебя Хорс, — ответил Амвросий. Прямые брови еще ниже нависли над горящим взором. Лоб сдвинулся вперед.

Мальчик потянул ножны, высвобождая клинок. Тверже оперся на левую ногу. Отвел назад правое плечо. Выставил щит и поднял оружие. Он приготовился защищаться.

«Из парня выйдет толк», — подумал Рыва.

Примечания

1

Вариант названия: «Книга первая. История фракийского мальчика».

(обратно)

2

Ктесифон был разрушен в 636 году.

(обратно)

3

Ираклий I — император Византии с 610 по 641 год.

(обратно)

4

Сенаторы — высшее сословие в римском обществе, принадлежность к которому определялась в первую очередь богатством.

(обратно)

5

Вторая (Нижняя) Мизия — приграничная провинция Восточной Римской империи.

(обратно)

6

Все войска Византии делились на полевые (мобильные) и пограничные, носившие характер ополчения. Воины пограничных частей получали землю на окраинах государства и жили отдельными поселениями.

(обратно)

7

Юстиниан I — византийский император, правивший с 527 по 565 год.

(обратно)

8

Тиверий II — византийский император, правивший с 574 по 582 год, в конце правления Юстин ΙΙ усыновил его, сделав своим соправителем. Каждый новоизбранный автократор обязан был выплачивать солдатам особый денежный подарок, именовавшийся донативом.

(обратно)

9

Император Византии именовался августом, титул цезаря носил наследник престола и соправитель. Вступая на трон единовластно, он получал еще один титул (августа), являвшийся более высоким.

(обратно)

10

На щитах, как правило, изображался заметный издалека символ подразделения, к которому принадлежали воины. Также на одежду воины нашивали узоры позволяющие определить тип их вооружения или соединение, к которому они принадлежали. Предположительно, к концу VI века это правило мало соблюдалось как в полевых, так и в пограничных войсках Империи.

(обратно)

11

Перун — славянский бог грозы, одновременно покровительствующий воинам.

(обратно)

12

Дромон — византийская галера, боевое гребное судно, имевшее экипаж от 100 до 300 человек (большинство составляли гребцы). Длина дромона варьировала от 30 до 50 метров.

(обратно)

13

Солид (лат. самородный) — византийская золотая монета весом 4,55 г.

(обратно)

14

Франки — германское племя, завоевавшее в V веке римскую Галлию и образовавшее на ее территории собственное королевство.

(обратно)

15

Фортуна — богиня удачи.

(обратно)

16

Кератий — византийская серебряная монета, 1/24 золотой монеты (номисмы, солида).

(обратно)

17

Чернобог — славянский бог тьмы, зла и мира мертвых.

(обратно)

18

Святой Спиридон, чудотворец в христианской мифологии, был пастухом.

(обратно)

19

Диоклетиан — римский император с 284 по 305 год.

(обратно)

20

По легенде Рим основали вскормленные волчицей братья Ромул и Рем. Гай Юлий Цезарь (с 100 или 102 по 44 год до н. э.) — римский государственный деятель, ставший римским императором. Октавиан Август — внучатый племянник Цезаря, сделавшийся императором Рима (63 год до н. э. — 14 год н. э.) и заложивши прочный фундамент римской монархии.

(обратно)

21

Палатин (лат. Mons Palatinus, Palatium) — меньший из семи главных холмов Рима; на нем располагался императорский дворец, именовавшийся Палатинским.

(обратно)

22

Юстин II — византийский император, правивший с 565 по 578 год.

(обратно)

23

Фавн — древнеиталийский бог плодородия, покровитель скотоводства и земледелия, соответствующий греческому богу Пану.

(обратно)

24

Варварские племена, пришедшие в Италию вместе с лангобардами.

(обратно)

25

Официально, вся полнота власти в Италии принадлежала равенскому экзарху — чиновнику, назначавшемуся императором Византии. Равенна (город на севере страны) — была резиденцией экзарха. Существовали: Карфагенский (Африканский) и Равеннский (Итальянский) экзархаты, представлявшие собой отдельные районы империи.

(обратно)

26

Водяной был водяным божеством. Согласно мифам он обитал в реках, озерах и ручьях. «Лесной дух» — Леший обладал переменчивой внешностью. Он являлся божеством, обитавшим в лесах. Был их властелином.

(обратно)

27

Анастасий I Дикор — византийский император с 491 по 518 год. Талантливый администратор, скопил крупные денежные средства: 320 тысяч фунтов золота. Это позволило Юстиниану в первые годы правления широко тратить на собственные политические проекты.

(обратно)

28

Логофет (rationalis) — должность управляющего ведомством. Логофет казны — один из важнейших чиновников в византийском государстве, отвечавший за финансы империи, сбор налогов.

(обратно)

29

Скифами в то время византийцы называли славян. Скифы, собирательное название племен обитавших в древности у Черного моря, на Дону, Днепре и Дунае.

(обратно)

30

Магистр (от лат. magis — глава, больше, начальник, учитель) — в римскую и ранневизантийскую эпоху название высших должностей в придворном и государственном аппарате. В Восточной и Западной Римской империи магистрами назывались командующие полевых армий.

(обратно)

31

Склавины — союз славянских племен обитавших в VI веке на территории современной Румынии.

(обратно)

32

Булгары — кочевое племя (союз племен), обитавшее в степях восточнее земель склавин.

(обратно)

33

Дулебы — славянский племенной союз, занимавший земли севернее склавин.

(обратно)

34

Князь — выборный племенной вождь у славян времен военной демократии, обладавший военной властью, председательствовавший на суде и выступавший инициатором празднеств и жертвоприношений. Князья, избираемые племенными союзами, стояли выше князей отдельных племен.

(обратно)

35

Сварог — главный бог славянского пантеона. Сварог был у славян богом Неба, отцом всего сущего. От него происходили другие боги: Перун, Даждьбог-Радегаст, Огонь-Рарог-Семаргл.

(обратно)

36

Комит эскувитов — начальник императорских телохранителей

(обратно)

37

Федератами в Восточной Римской империи назывались варварские племена, поступавшие под руководством своих вождей на военную службу. Федераты жили на территории империи, признавали ее власть и законы. Упадок старой римской армии сделал их дружины лучшей военной силой Византии. Особые должностные лица — оптионы — заведовали содержанием отрядов федератов.

(обратно)

38

Дакия — так римляне называли земли лежавшие за Дунаем, где до начала II века существовало дакийское государство. Император Траян покорил его со своими легионами, превратив почти на сто лет в римскую провинцию. Племена готов отвоевали Дакию у Рима. Но в конце IV века их самих вытеснили из нее кочевники гунны. Траян — римский император с 98 по 117 годы.

(обратно)

39

Префектура — крупнейшая административная единица ранней Византийской империи. В каждую префектуру входило несколько диоцезов объединявших группу провинций.

(обратно)

40

Консул — в ранней Византии почетный титул, которым императоры часто удостаивали и самих себя.

(обратно)

41

Домициан — римский император (81–96 год), во времена его правлении даки возглавляемые своим царем Децебалом перешли Дунай, разгромив два легиона.

(обратно)

42

На древнем языке славян «вет» означал совет — народное собрание для обсуждения общих дел рода, племени или племенного союза. Князь говорил о вете племенного союза единственно способного решать все вопросы.

(обратно)

43

Каган — титул наследственного правителя Аварского каганата; высший титул в кочевой иерархии, имевший тюркское происхождение, хан ханов.

(обратно)

44

Медом называли сладкий алкогольный напиток славян делавшийся на основе меда.

(обратно)

45

Старейшины входили в совет старейшин, возглавлявший племя. Каждый старейшина являлся главой рода. Рода объединяли общины. Помимо старейшин, племена имели князей или военных вождей, обладавших властью во время войны и имевших свои дружины.

(обратно)

46

В отличие от других тюркских племен, авары не отрезали головы побежденных, а забирали только их скальпы. Из черепов побежденных врагов они любили делать чаши для пиров.

(обратно)

47

По вероисповеданию готы принадлежали к арианам. Этого религиозного учения придерживались также другие германские племена: вандалы, бургунды и лангобарды. Они верили, что Христос не был богом, а являлся лишь его творением. Ортодоксальная церковь считала такие взгляды еретическими.

(обратно)

48

Магура — в мифологии славян дочь Перуна, прекрасная облачная воинственная дева с крыльями. Подобие скандинавской валькирии. Павшим воинам она дает выпить живой воды из золотой чаши в виде черепа, осеняет их крылами и целует в губы. Отведавшие ее воды отправляются в рай, мир вечной жизни. Во время битвы она подбадривает воинов криками, а золотой шлем ее сверкает на солнце.

(обратно)

49

Шишига — мифическое маленькое существо, брюхатое, горбатое, пакостливое, с сучковатыми руками. Оно обитает в камышах, набрасывается на засидевшихся прохожих, уволакивает их в воду.

(обратно)

50

Титул куропалата обычно давался родственникам императора. Должность куропалата была синекурой (лат. sine cura — без заботы) — давала доход и не требовала большого труда.

(обратно)

51

Кандидаты (Candidate) — отряд императорской гвардии, имевший самый высокий ранг. Кандидаты непосредственно охраняли особу императора и носили белые одежды.

(обратно)

52

Хламида — плотный шерстяной плащ.

(обратно)

53

Сасаниды, иранская династия, правившая Новоперсидским царством с 227 года.

(обратно)

54

Деций Траян — римский император с 249 по 251 год, погибший в Мёзии во время сражения с вторгшимися карпами и готами.

(обратно)

55

Пограничные войска группировались в армии, находившиеся под командованием дуксов (лат. dux — вождь, позднее «duke» — герцог). В VI веке пешие и конные части (полки), входившие в полевые и пограничные армии, утратили свои сложные и пышные названия, став называться просто номерами (лат. numerus).

(обратно)

56

Гепиды — союз германских племен, как считается родственных готам. В VI веке были покорены аварами и лангобардами.

(обратно)

57

Велисарий — крупнейший полководец Юстиниана.

(обратно)

58

Велес — славянский бог богатства, покровитель домашнего скота, воплощение золота, попечитель торговцев, скотоводов, охотников и землепашцев. Велесовы дни — праздник в честь бога Велеса справлявшийся с 1 по 6 января.

(обратно)

59

Прибрежная Дакия — придунайская провинция Византии. Скамары — в V–VI веках отряды восставших зависимых сельских жителей, боровшихся с крупными землевладельцами и государством.

(обратно)

60

Мороз — славянский бог зимы, снега и холода.

(обратно)

61

Нотарий — писец, составлявший и заверявший при том или ином должностном лице в Византии. Статус нотария определялся статусом его господина.

(обратно)

62

Новеллы — новые конституции (постановления) императоров Византии.

(обратно)

63

Тризна — погребальный обряд у древних славян; «совершить тризну» — означает справить поминки.

(обратно)

64

Лихо — дух зла, несчастья, олицетворение горя; представлялся как одноглазый великан или одноглазая женщина. Если лихо находится рядом с человеком, это приносит ему несчастье. К слабым людям Лихо привязывается на всю жизнь, лишая их счастья.

(обратно)

65

Хорс — древнее таинственное божество славян, воплощенное в солнечном круге.

(обратно)

66

Дуксы (лат. dux — вождь, позднее «duke» — герцог) командовали ополчением приграничных провинций, сгруппированным в армии. На Дунайской границе имелось четыре дукса, по числу прилегающих к границе провинций. Речные флотилии на Дунае также относились к ведению дуксов.

(обратно)

67

Эпикур (ок. 341–270 до н. э.) — древнегреческий философ, основатель одного из наиболее влиятельных направлений античной философии — эпикуреизма. Философия Эпикура носит ярко выраженный практический характер. Три ее части: каноника (теория познания), физика и этика подчинены единой цели — научить человека, как достичь счастливой, блаженной жизни, свободной от страданий тела и смятения души.

(обратно)

68

Центурион — младший офицер римской армии, командир отряда номинально в сто солдат.

(обратно)

69

Лада — у славян богиня любви, брака, изобилия, времени созревания урожая.

(обратно)

70

Таксиарх (греческий) — тысячник, в ранней Византии термин употреблялся как аналогичный латинскому слову «трибун», командир соединения именуемого номером на римский манер или таксиархией (таксисом) — на греческий.

(обратно)

71

Barra (или barrit) — римский боевой клич.

(обратно)

72

На тюркском языке «ура» означает «бей».

(обратно)

73

Плюмбатум — короткий дротик с шариком из свинца в центре. Разделяли короткий плюмбатум и длинный плюмбатум, мало отличающийся от обычного дротика.

(обратно)

74

Серами в античном мире называли Китай, откуда по великому шелковому пути шелк («сир») поступал в Римскую империю. Даже после того как византийцы при Юстиниане узнали секрет шелка, торговля этой тканью произведенной в Китае не прекратилась.

(обратно)

75

В Риме и ранней Византии торговля шелком, на ряду с его производством (налаженным при Юстиниане) являлась государственной монополией.

(обратно)

76

Феодосий — римский император с 379 по 395 годы, после его смерти произошло разделение государства на Западное и Восточное.

(обратно)

77

Лупана́рий (лупана́р, лат. lupānar или lupānārium) — публичный дом в Древнем Риме. Название происходит от латинского слова «волчица» (лат. lupa) — так в Риме называли проституток.

(обратно)

78

Квадри́га — античная двухколёсная колесница с четырьмя запряжёнными конями. Использовалась в Древнем Риме и Византии в гонках или в триумфальных шествиях.

(обратно)

79

Гай Светоний Транквилл — римский писать живший между 75 и 160 годами, автор книги «Жизнь двенадцати цезарей».

(обратно)

80

Волхвы — славянское слово, использующееся для обозначения жрецов. В славянском языческом обществе волхвы выделились как особая группа, связанная с проведением религиозных обрядов, предсказаниями и гаданиями.

(обратно)

81

Макошь — славянская богиня земли, урожая, женской судьбы, великой матери всего живого.

(обратно)

82

Леля — славянская богиня весны, первой зелени и первых цветов, юной женственности и нежности.

(обратно)

83

Римская миля составляла 1480 метров.

(обратно)

84

Патриций — в ранней Византии титул, которым награждал император; звание патриция не было связанно с придворными, военными либо административными должностями.

(обратно)

85

Схолы (shola palatinaes), конные части придворной гвардии.

(обратно)

86

Эскувиты, придворное военное подразделение комплектовавшееся из исавров и при Юстиниане потеснившие по своему значению схолы, а их командир comes excubitorum превратился в ближайшего военного человека при императоре.

(обратно)

87

В ранневизантийскую эпоху существовало четыре патриарха: Константинополя, Иерусалима, Александрии и Антиохии.

(обратно)

88

Монофизитство (от греч. monos, один; и physis, природа), течение в раннем христианстве, основанное на вере в то, что Христос обладал только одной природой. Монофизиты признавали, что Христос, Сын Божий, воспринял человеческую природу, однако последняя была поглощена его Божественностью, так что природу Христа следует рассматривать как божественную природу, обладающую, однако, человеческими свойствами. Противники монофизитства считали подобную трактовку человеческой природы Христа неприемлемой.

(обратно)

89

Стены Анастасия (длинные стены) — внешний рубеж обороны византийской столицы, тянувшийся на 42 км. Построены при императоре Анастасии I (491–518 годы правления) в дневном переходе от Константинополя.

(обратно)

90

Протекторы (protectores — защитники) — церемониальная гвардейская часть, состоявшая из двух конных отрядов общей численностью до 1000 человек.

(обратно)

91

Димы — спортивные партии цирков римских городов, трансформировавшиеся в Византии V века в политические. Были четыре основных цвета партий (в одежде этих цветов выступали возничие на ристалищах) — венеты (голубые), прасины (зеленые), русии (красные) и левки (белые). Наибольше значение имели две первых партии. Во время военных действий димы служили основой для городского ополчения.

(обратно)

92

Тритон, название одного из константинопольских кварталов.

(обратно)

93

Длинные стены (стены Анастасия) — внешний рубеж обороны византийской столицы, тянувшийся на 42 км. Построены при императоре Анастасии I (491–518 годы правления) в дневном переходе от Константинополя.

(обратно)

94

Сравнение евнухов с ангелами, якобы обладавшими их чистотой, характерно для Византии. Евнухов было много в императорских канцеляриях. Многие их них занимали высокие посты, являясь даже полководцами, как Нарсес командующий армией в Италии при Юстиниане.

(обратно)

95

Номизма — монета (греч.); другое название солида, византийской золотой монеты весом 4,55 г.

(обратно)

96

Менандр Протектор — византийский дипломат и историк VI века.

(обратно)

97

Хосров I, известный по персидским источникам как Ануширван (от перс. انوشيروان — «с бессмертной душой» транскр. Ənüşə-Rüvən) — шахиншах из династии Сасанидов, правивший Персией с 531 до 579 года. Правление Хосрова характеризуется продолжением преобразований Кавада I, направленных на усиление центральной власти, масштабными строительными работами, развитием наук и искусств, а также частыми военными столкновениями с Византией и завоевательной политикой на юге (Йемен) и востоке (государство эфталитов).

(обратно)

98

Стрига — в славянской мифологии ведьма способная отбивать молоко у скота, нападать на спящих детей и пить их кровь, а также насылать болезни на людей и животных.

(обратно)

99

Бесы — злые духи в мифологии славян.

(обратно)

100

Фига — славянский знак, оберегающий от сглаза в виде кулака с выдвинутым вперед большим пальцем, проходящим под указательным пальцем.

(обратно)

101

Луговик — в славянской мифологии дух лугов воспринимаемый как маленький зеленый человечек.

(обратно)

102

Мезы — фракийское племя; позднее собирательное название жителей Верхней Мезии, произошедших большей части от этого племени.

(обратно)

103

Даками в Византии называли жителей Прибрежной Дакии, прилегавшей к Дунаю провинции империи.

(обратно)

104

Солон (между 640 и 635 — около 559 до н. э.) — афинский политический деятель, поэт, социальный реформатор.

(обратно)

105

Эпиктет — греческий философ стоик; родился около 50 года н. э., умер около 130 года.

(обратно)

106

Кодекс (лат. Codex) — книга. Так называлась одна из древнейших форм книги, а не только свод законов.

(обратно)

107

Марена — славянская богиня Зимы, мира мертвых и плодородия земли.

(обратно)

108

Нимфы — духи земной поверхности воплощенные в девушках, проявления природных сил, действующих помимо человека в уединении гротов, долин, лесов.

(обратно)

109

Ярила являлся у древних славян богом плодородия, размножения и физической любви. Представляли его юным, красивым мужчиной, пылким влюбленным женихом.

(обратно)

110

Пан (Pan) — древнегреческое божество стад, лесов и полей. Пан он козлоног, с козлиными рожками, покрыт шерстью.

(обратно)

111

Вазила — в славянской мифологии дух-покровитель лошадей.

(обратно)

112

Вихри — в представлении древних славян опасный для людей ветер, олицетворяющий демонов.

(обратно)

113

Имеется в виду тюркский каганат, расположенный на востоке.

(обратно)

114

Катафракт, катафрактий (от др. — греч. κατάφρακτος — покрытый бронёй) — тяжёлый кавалерист.

(обратно)

115

Сенека младший (4 год до н. э. — 65 год) — сын писателя Аннея Сенеки, знаменитый философ стоик, учитель и воспитатель императора Нерона.

(обратно)

116

Дворовой — в славянской мифологии дух хозяин двора, считавшийся менее доброжелательным, чем домовой. Каждое помещение, как верили славяне, имело своего духа. Баня — банньника, проказливого духа шпарившего людей кипятком, коловшего и взрывавшего камни.

(обратно)

117

Марк Аврелий (121–180 годы) — римский император известный своими философскими произведениями, стоик. Луций Вер (130–139 годы) — соправитель Марка Аврелия.

(обратно)

118

Денарий (от лат. denarius — состоящий из 10), древнеримская серебряная монета в 10 ассов. Начала чеканиться в 269 до н. э. и содержала 4,55 г чистого серебра.

(обратно)

119

Каракалла (186–217 годы) — римский император из рода Северов.

(обратно)

120

Mимнерм — лирик второй половины VI в.; родился в малоазийском городе Колофоне. Мимнерм — первый дошедший до нас представитель греческой эротической элегии.

(обратно)

121

Флавий Веспасиан — римский император 69–79 годов.

(обратно)

122

Огнебог-Семаргл (Симаргл) — бог огня и огненных стихий, посредник между людьми и небесными богами.

(обратно)

123

Дажьбог (Даждьбог, Дабог, Дайбог) — славянский бог солнечного света, тепла, и плодородия вообще. Имя его означает — «дающий Бог».

(обратно)

124

Жива — славянская богиня весны, оживления, плодоносной силы, красоты и юности всего живого.

(обратно)

125

Лад — бог примирения и согласия, дружбы и искренности.

(обратно)

126

Траян — римский император с 98 по 117 год, завоеватель Дакии.

(обратно)

127

Кувикуларий — придворный охранник (обычно евнух), ночевавший рядом со спальней императора.

(обратно)

128

Большой или Святой дворец в Константинополе оставался главной резиденцией византийских императоров на протяжении восьмисот лет, с 330 по 1081 гг. Он был заложен Константином Великим между Ипподромом и Святой Софией, перестроен Юстинианом и расширен Феофилом.

(обратно)

129

Одно из названий императорского дворца Вуколеон, данное в честь персидского принца Ормизда.

(обратно)

130

Нарсес — выдающийся византйиский полководец, участвоаший по повелению императора Юстиниана в завоевании Италии, енух.

(обратно)

131

Генекей — женская часть дома, в данном случае двора.

(обратно)

132

Полкан — почитаемый славянами полубог, внешне схожий с греческим кентавром. Наполовину он являлся человеком, а ниже пояса был конем. Имел сверхъестественную силу и невообразимую прыткость бега. Вместе с собратьями он выступал в поход на помощь славянам, едва узнавая о войне.

(обратно)

133

Венеды — известный с древнейших времен народ (племя союз племен) относимый к славянам.

(обратно)

134

Термин хорват сарматского происхождения, означающий «страх скота» или «пастух». В романе хорватами именуются славянские племена подвластные аварам.

(обратно)

135

Чёрт — злой дух в славянской языческой мифологии.

(обратно)

136

Двухкормными называли корабли византийского речного флота за способность без разворота изменять направление движение.

(обратно)

137

Грифон — являлся одним из самых популярных аварских символов.

(обратно)

138

Авары пеленали головы младенцев, так, что форма черепа в результате изменялась; делалась более приплюснутой.

(обратно)

139

В славянском календаре август называли «жнивнем» или «серпнем», в этом месяце начинался сбор урожая, жниво, и серп был главным орудием труда.

(обратно)

140

Тенгри-хан (каган голубого неба) — главное тюркское божество, создатель мира и владыка неба.

(обратно)

141

Даждьбог — один из главных богов в славянской мифологии, бог плодородия и солнечного света, лета и счастья, живительной силы; считался щедрым.

(обратно)

142

Флавий Аэций — выдающийся римский полководец и государственный деятель V века. Благодаря ему были разбиты гунны, возглавляемые Атиллой.

(обратно)

143

Феодосий — римский император правивший с 379 по 395 год; после его смерти произошло разделение государства на Восточную и Западную империи.

(обратно)

144

Атилла — вождь гуннов с 434 по 453 год, объединивший под своей властью варварские племена от Рейна до Северного Причерноморья. Он совершал походы в пределы Западной Римской империи и Византии, стремясь к еще более могущественной державе. В битве на Каталаунских полях союзное войско римлян и варваров, возглавляемое Флавием Аэцием разбило гуннов.

(обратно)

145

Аид — древнегреческий бог подземного мира мертвых.

(обратно)

146

Багатур — храбрый воин на языке древних тюрков.

(обратно)

147

Тархан — представитель знати (князь) в иерархической системе Аварского каганата стоявший выше племенных вождей, старейшин родов и князей подвластных аварам племен. На тарханах лежали в каганате обязанности по сбору дани.

(обратно)

Оглавление

Вместо предисловия

Часть 1 . Путь за Дунай

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

Часть 2 . Страна склавин

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

Часть 3 . Победы Даврита

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

Часть 4 . Дурные вести

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

Часть 5 . Мгла

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте