«Частный сыск есаула Сарычева»

Василий Веденеев Частный сыск есаула Сарычева

Всю ночь моросил мелкий, нудный дождь. Воздух, казалось, насквозь пропитался влагой. И от этого уныло обвисли ветви деревьев, покорно склонилась к земле высокая трава на неподстриженных газонах около маленьких, недорогих коттеджей предместья, отгородившихся от проезжей части улицы живыми изгородями из колючего кустарника. Дождь не прекратился и утром – он сеял и сеял, заставляя прохожих, прячущихся под зонтами, ускорять шаг.

В начале девятого в закусочную «У обезьяны» зашел человек в черном котелке, визитке и полосатых брюках. Сложив зонт, он подошел к стойке и начал рассматривать сидевшую в большой клетке старую шелудивую мартышку, игравшую с металлическим зеркальцем. Хозяин заведения, протиравший полотенцем стаканы, бросил взгляд на посетителя: не молод, водянистые светлые глаза, рыжеватые усы над полуоткрытым, слюнявым ртом с брезгливо оттопыренной нижней губой. Но посетителей не выбирают, и хозяин спросил:

– Чего желаете?

Пошарив глазами по рядам украшенных разноцветными наклейками бутылок, выставленных за спиной хозяина, мужчина в котелке молча ткнул пальцем в одну из них и жестом показал сколько ему налить. Взяв стакан с порцией спиртного, он бросил на стойку несколько монет и устроился за столиком у окна, положив на свободный стул мокрый зонт.

Минут через пять в закусочную зашли еще два посетителя – сухопарый мужчина в старой офицерской накидке и низкорослый крепыш в синей суконной паре и голубой рубахе. Крепыш сразу прошел к столику в углу, а сухопарый, дав мартышке каштан, попросил налить две большие рюмки водки. Устроившись напротив приятеля, он склонился над столиком и начал что-то тихо говорить ему.

Мужчина в котелке не обратил на новых посетителей никакого внимания – прихлебывая из стакана вино и часто затягиваясь распространявшей вонючий дым дешевой сигаретой, он не отрывал взгляда от стоявшего на другой стороне улицы коттеджа. Вскоре его дверь отворилась и вышел молодой человек. Поглядев на небо, он раскрыл зонт и, легко перепрыгивая через лужи, поспешил туда, где начинались оживленные деловые кварталы. Мужчина в котелке проводил юношу долгим взглядом и достал из жилетного кармана часы. Поглядел на стрелки, положил серебряную луковицу перед собой и снова уставился в окно.

По стеклу стекали мутные капли, набегавший ветерок подергивал рябью большие, грязные лужи; гудел на реке буксир, тянувший баржи с песком; прошел мимо окна пожилой китаец в конусообразной соломенной шляпе, неся на коромысле тяжелые корзины с овощами. Мужчина в котелке продолжал отхлебывать вино, курил сигарету и не спускал глаз с двери коттеджа. Вот она вновь отворилась, и на пороге появилась полная женщина в накинутом на плечи широком клетчатом платке. Повесив на руку корзину, она направилась к рынку. Дождавшись, пока она скроется за углом, мужчина в котелке встал, спрятал в карман жилета часы, взял зонт и вышел, на прощание небрежно кивнув хозяину закусочной.

Спустя несколько минут допили водку и ушли два других посетителя, шептавшиеся за столиком в углу.

– Сегодня дождь, Мариэтта, – обращаясь к старой мартышке, уныло сказал хозяин, прибирая за ушедшими посетителями, – но весь день впереди, может быть, еще удастся заработать?

Обезьяна, как всегда, ничего не ответила, – она старательно чистила каштан.

* * *

Когда в дверь позвонили, профессор Тоболин работал в кабинете. С сожалением оторвавшись от незаконченной рукописи, он вышел в прихожую и, слегка отодвинув занавеску, прикрывавшую забранную решеткой застекленную часть двери, поглядел на нежданного посетителя.

На крыльце стоял рыжеусый мужчина в черном котелке. С его мокрого зонта ручьями стекала вода.

– Что вам нужно? – не открывая двери, спросил профессор. Наверное, это из какого-нибудь комитета или союза? Опять будут выпрашивать денег?

– Профессор Тоболин? – рыжеусый слегка приподнял котелок. – Позвольте войти? Я к вам по делу относительно интересующих вас древностей.

Тоболин открыл. Войдя в тесноватую прихожую, гость сложил зонт, поставил его в угол и, сняв котелок, представился:

– Алексей Владимирович Гришин. Бывший петербуржец и много еще чего бывший. К сожалению…

– Прошу, – профессор провел его в кабинет, предложив присесть в кресле у стола. Гость сел и, спросив разрешения хозяина, достал сигару. Отгрыз ее кончик и прикурил. Выпустив клуб синеватого дыма, он поглядел на хозяина и сказал:

– Вы, как я знаю, крупный коллекционер восточных редкостей и древностей? Достойное занятие и увлекательное. Говорят, коллекционерами были многие великие люди. Аристотель, например, любил собирать гербарии, а Петрарка серьезно занимался нумизматикой. И в отечественной истории навсегда сохранятся имена Ярослава Мудрого, собравшего первую на Руси библиотеку, и Петра Великого, основавшего кунсткамеру.

– Надеюсь, вы, милостивый государь, пришли ко мне не за тем, чтобы вспоминать древних? – заметил Тоболин.

Он уже сожалел, что согласился впустить этого Гришина: надо было отказать ему под предлогом занятости, но теперь поздно и остается только поскорее закончить разговор и вернуться к оставленной работе. Вряд ли у нежданного гостя есть что-либо интересное, да еще по сходной цене. Впрочем, не стоит торопиться, поскольку у разных людей свои привычки, а коллекционер никогда не знает, где найдет, а где потеряет.

– Давайте, любезный Алексей Владимирович, вернемся из древних времен к вашему делу, – стараясь загладить возникшую неловкость, улыбнулся Тоболин. – Вы хотите мне что-то предложить? Я к вашим услугам. Что у вас есть?

– Напротив, профессор, – гость, казалось, не обратил ни малейшего внимания на резкий выпад хозяина и внешне остался невозмутимым. Его водянистые глаза смотрели по-прежнему холодно и спокойно. – Я хочу купить.

– Купить? – удивленно поднял брови Тоболин. – Но что, позвольте спросить?

Гришин бросил в пепельницу недокуренную сигару и вынул из кармана темной визитки объемистый бумажник. Не спеша раскрыв его, достал чек и протянул профессору:

– Надеюсь, это достаточная цена за «Золотого Будду»?

– Я не продаю его, – Тоболин отстранил руку гостя с чеком, даже не посмотрев на проставленную в нем сумму.

– И все же, лучше продать, – многозначительно заметил Алексей Владимирович. – Не горячитесь, подумайте.

– Извольте объясниться! – сердито вздернул поседевшую бородку профессор.

Гришин неторопливо убрал чек и спрятал бумажник.

– Не наживайте себе лишних неприятностей! Золота там на грош, а вам предлагают целое состояние. Если не хотите продать, отдайте даром! Скажут спасибо.

– Да как!.. Да как вы смеете? – задохнулся от негодования Тоболин. – Извольте извиниться, милостивый государь!

– Перестаньте, – вяло отмахнулся Гришин, взяв из пепельницы недокуренную сигару и зажигая спичку. – Чего кричите? Лучше давайте договоримся миром. Отдаете мне Будду, рассказываете все, что с ним связано, а я оставляю вам чек.

– Вон! – визгливо закричал Тоболин, вскочив с кресла. – Вон из моего дома, слышите?

– Не глухой, – вставая, откликнулся гость. – Только зря вы так. Как бы потом не пришлось пожалеть.

– Вон!

– Хорошо, – поправляя манжеты белой сорочки, глухо ответил Гришин и неожиданным, быстрым движением сильно ударил стоявшего перед ним профессора в солнечное сплетение.

Тоболина сразу согнуло пополам от жуткой боли в животе. Судорожно хватая ртом воздух, он скорчился; сцепив руки в замок, Гришин сверху ударил профессора по спине. Тоболин рухнул на ковер.

Наклонившись, гость легко поднял бесчувственного хозяина и посадил в кресло. Подошел к окну и, резко дернув, оборвал шнур занавесей. Сноровисто действуя, привязал Тоболина к креслу и вновь, вернувшись к окну, помахал кому-то рукой. Потом вышел в прихожую и, открыв дверь, впустил в дом сухопарого человека в старой офицерской накидке и низкорослого крепыша в синей суконной паре.

– У нас есть пятьдесят минут, – посмотрев на часы, сообщил им Алексей Владимирович. – Сын пока в колледже, а экономка может вернуться. Приступайте, надо управиться за это время, а то я не люблю связываться с бабами.

Крепыш хихикнул и бочком проскользнул в кабинет. Хозяин уже успел прийти в себя и с ужасом глядел, как незнакомый человек в синем костюме ловко и привычно начал обыскивать его жилище, выдвигая ящики стола, вороша бумаги, бросая их на пол, перелистывая страницы стоявших на полках книг.

– Что вы делаете? – простонал Тоболин.

– Придется немного потерпеть, – подошел к нему Гришин. – Знаете, как говорится: не мытьем, так катаньем. Где Будда? Будет лучше, если скажете сами.

– У меня его нет, – прикрывая глаза, прошептал профессор. Боже, зачем только он открыл дверь этому человеку?!

– Ну-ну, – криво усмехнулся Алексей Владимирович, вынимая из жилетного кармана ватные шарики и засовывая их в уши. – Не люблю, когда орут. На нервы, знаете ли, сильно действует. Противно: сопли, кровь, горелое мясо, визг. А Этьену ничего, – он кивнул на сухопарого, успевшего скинуть старую накидку, пиджак и засучившего рукава рубахи, обнажая поросшие густыми волосами мускулистые руки. – Он контуженый, слышит плохо. Где Будда?!

Тоболин молчал. Подскочил Этьен, засунул профессору в рот скомканную салфетку, рванул у него на груди рубаху и, достав нож, слегка уколол вздрагивавшего Тоболина.

– Чувствительный, – на французском сказал он, раскуривая сигару. – Но долго не протянет, слабый.

– Начинай, – велел Гришин, просматривая содержимое бумажника Тоболина, поданного ему низкорослым крепышом.

Этьен поднес горящий кончик сигары к груди профессора. Тоболин дернулся, извиваясь от боли, веревки врезались в его тело, запахло паленым. Этьен слегка побледнел, зрачки его глаз расширились, он снова и снова начал прижигать хозяина дома.

– Где Будда?! Где? Отдай, и тебя перестанут мучить, – подскочив к Тоболину, закричал Гришин. – Где Будда?

Профессор закатил глаза, лицо его покрылось крупными красными пятнами, из глаз обильно полились слезы.

– Голову давай, – повернувшись к палачу, приказал Гришин.

Этьен вынул из кармана брюк тонкую просмоленную бечевку с часто навязанными узлами, накинул ее на голову Тоболина и начал закручивать с помощью короткой палочки, сжимая череп профессора петлей. Лицо коллекционера покраснело еще больше, дыхание стало прерывистым.

– Сдохнет, – затягиваясь сигарой, бросил Этьен.

– Давай! – сплюнув на ковер желтоватую от табака слюну, заорал Гришин. – Скажет, сволочь!

Крепыш тем временем уже перешел в другие комнаты, переворачивая там все вверх дном, вспарывая подушки и перины, выбрасывая из комодов постельное белье.

– Где Будда, где? – наклонившись к уху Тоболина, как заклинание повторял Алексей Владимирович. – Скажи, и мы уйдем! Отдай Будду!

Тоболин дергался от жуткой боли и хрипел, с трудом втягивая в себя воздух. Он уже ничего не слышал и не понимал – перед глазами колебались радужные круги, в ушах колоколами бился ток крови, а голова, казалось, вот-вот треснет, как перезрелый арбуз.

На какое-то мгновение ему показалось, что он снова молод и находится в своей первой археологической экспедиции в Средней Азии. Песок, жара, высоко в небе стоит раскаленное добела солнце, обжигая неприкрытую рубахой грудь, и день до вечера еще долог, а надо многое успеть, поскольку сильное солнце жжет нестерпимо – раскоп почти готов и должны, обязательно должны показаться остатки стен древнего города, множество веков назад скрытого от глаз людей песками.

И вдруг свершилось чудо – перед ним встал город. С башнями, минаретами и высокими зубчатыми стенами; засверкали под жарким солнцем разноцветные изразцы на куполах дворцов, протяжно и сипло затрубили длинные трубы, поднятые стражами на стенах, медленно раскрылись богато изукрашенные ворота и он, не в силах сдержать радостного волнения, ступил на опустившийся подъемный мост. Один из стражей предостерегающе крикнул, выдернул из висевшего у него за спиной колчана стрелу и наложил ее на лук, но Тоболин смело шел вперед. Лук натянулся в сильных руках, стукнула тетива, и длинная стрела, свистнув в неподвижном знойном воздухе, ударила профессора в самое сердце…

– Сдох, – приподняв пальцем веко хозяина, констатировал Этьен. – Я же говорил – слабый.

– Не может быть! – Гришин торопливо схватил вялую руку Тоболина, пытаясь нащупать пульс. Не ощутив биения сердца, припал ухом к груди профессора. Выпрямившись, грубо выругался и окликнул крепыша: – Что там?

– Пусто, – появляясь в дверях, уныло сообщил тот. – Деньги брать?

– Бери, – наблюдая, как одевается Этьен, буркнул Алексей Владимирович и сердито пристукнул кулаком по подлокотнику кресла, к которому было привязано тело Тоболина. – Черт бы тебя!

Этьен застегнул пиджак. Поглядев в окно, свернул накидку и повесил ее на руку.

– Дождь кончился, – громко, как все глуховатые люди, сообщил он, ни к кому не обращаясь.

– Минуту, я позвоню в редакцию, – Гришин, обернув руку платком, взял телефонную трубку и, ожидая ответа, наблюдал, как крепыш уничтожал следы их пребывания в квартире: – «Русская мысль»? Агентами Чека сегодня убит на своей вилле профессор Тоболин, наша научная гордость, известнейший востоковед. Тяжелая утрата. Кто говорит? Его дальний родственник…

* * *

Смерть отца – неожиданная, трагическая, страшная – просто подкосила Евгения Тоболина. Он, не думая, иногда невпопад, отвечал на вопросы окружающих, куда-то ходил, подписывал различные бумаги, договаривался в церкви об отпевании, выслушивал искренние и неискренние соболезнования, читал телеграммы и письма, отвечал на телефонные звонки, а в голове билась одна мысль – все разом рухнуло, весь устоявшийся, привычный мир…

Хоронили отца на маленьком русском кладбище, расположенном на окраине города. День выдался сухой, теплый, проститься с покойным пришли многие, и церковь была полна народа. Чопорные старики, старухи в черном, с кружевными темными накидками на седых головах, товарищи по колледжу, знакомые отца. Запах ладана, тусклое сияние позолоты алтаря и высокого иконостаса, душный, от множества свечей, воздух. Заметив в толпе Павла Сарычева, Евгений кивнул ему. Павел Петрович в ответ прикрыл глаза и перекрестился, тихонько подпевая небольшому хору.

Про Павла Петровича Сарычева среди эмигрантов ходили разные слухи – одни авторитетно утверждали, что он служил у Каппеля, другие, что у Пепеляева, третьи, что воевал в Донском корпусе Добровольческой армии Деникина и кружным путем попал сюда, в Азию. Некоторые рассказывали, что Сарычев якобы незаконнорожденный сын крупного вельможи, что он служил в контрразведке у барона Врангеля, был морским офицером на Балтике. Ходили байки про его удачливость в карточной игре и что он вроде бы не совсем чист на руку за игорным столом. Но прямо никто такого говорить не решался – всем доподлинно было известно, как метко стреляет Павел Петрович. Однажды он на пари сшиб из нагана высоко подброшенный гривенник. Опять же, многие знакомые видели у него серебряный портсигар с выгравированной надписью: «За отличную стрельбу в присутствии Их Императорских Величеств», а Их Императорские Величества зря подобных подарков никому не делали.

Профессор Тоболин дружил с Сарычевым и часто говорил сыну, что у бывшего офицера трагическая судьба честного человека, оставшегося без Родины.

Евгений недоумевал – о чем может долгими вечерами говорить отец с Павлом Петровичем? Ведь они такие разные люди. Павел прошел огонь и воду, много лет воевал, был ранен, награжден боевыми орденами Святого Станислава 3‑й степени с мечами и Святого Владимира 4‑й степени с мечами, и даже стал Георгиевским кавалером, а оказавшись на чужбине, сменил множество профессий. Как-то профессор сказал сыну, что Сарычев потерял всех близких в круговерти войны, а в другой раз Евгений узнал от отца, что Павел Петрович был казачьим офицером, дослужился до чина есаула, якобы вызывал на поединок знаменитого красного кавалериста Думенко, имевшего громкую славу отчаянного рубаки, но поединок не состоялся: то ли красные сослали его, то ли расстреляли Бориса Думенко по приказу Троцкого, но дело до дуэли не дошло…

А отец? Он с ранней юности посвятил себя науке, познанию прошлого, истории народов Востока – эрудит и тонкий ценитель изящного, знаток древних языков. Что его объединяло с сорвиголовой, искателем удачи? Но, как ни странно, именно от отца Евгений услышал, что Сарычев весьма одаренный и прекрасно образованный человек. Редко кому покойный профессор давал подобную характеристику, особенно если учесть, что он трудно сходился с людьми.

Сам Сарычев никаких слухов о себе не подтверждал, но и не опровергал – в ответ на любые вопросы только загадочно улыбался и щурил пронзительно синие глаза: дерзкие, насмешливые, от взгляда которых многим становилось не по себе…

Из церкви похоронная процессия медленно потянулась на кладбище. Вскоре на месте последнего приюта профессора Тоболина поднялся холмик чужой красноватой земли, на который возложили венки и цветы. Потихоньку провожавшие в последний путь разошлись, и Евгений остался один. Кто-то тихонько тронул его за локоть. Обернувшись, он увидел Сарычева.

– Тяжелая утрата, – прикусывая ус, сказал Павел. Шляпу он держал в руке и слегка обмахивался ей, как веером: парило, видимо, к вечеру соберется дождь.

– Мне страшно, – признался Евгений. – Вы не согласились бы некоторое время пожить у нас?

– Чего ты боишься? – прямо спросил Павел.

– Все так ужасно, – опустил голову Евгений. – Смерть отца, заметки в «Русской мысли», разговоры.

– Агенты ЧеКа? – криво усмехнулся Сарычев. – Бред! Ты достаточно здравомыслящий человек и должен понять, что твой отец ничем не мог помешать большевикам. Тем более, находясь за тысячи верст от них и не занимаясь никакой политической деятельностью. Большевиков тебе здесь бояться нечего.

– Тогда кому он помешал? В доме сущий разгром, – вздохнул юноша. – Вы просто не представляете.

– К сожалению, представляю. – Сарычев обнял Евгения за плечи и повел по кладбищенской аллее к выходу. – Что-нибудь ценное взяли?

– Вроде бы нет. Но я еще не все проверил.

– Проверь, – достав из портсигара папиросу, посоветовал Павел Петрович, – непременно проверь, и прямо сегодня же. Деньги у тебя есть?

– От отца остались кое-какие средства, пока хватит. – Евгений отвернулся и украдкой смахнул набежавшую слезу. – Пусто, одиноко. Вы тоже одиноки, Павел, отчего не женитесь? Вам, наверное, еще нет и сорока? Могли бы устроить свою жизнь.

– У меня прелестная компания закоренелых холостяков, – рассмеялся Сарычев. – Неженатыми умерли Спиноза, Кант, Дантон, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджелo, Гендель, Бетховен и даже автор знаменитого свадебного марша Мендельсон. Не хочется отставать от великих.

– Все шутите, – печально сказал Евгений, – а я, между прочим, серьезно.

– Если серьезно, то давай договоримся больше никогда не затрагивать эту тему, – Сарычев выбросил недокуренную папиросу и надел шляпу. – Пошли, помянем отца по православному обычаю.

Шагая рядом с ним, Евгений вдруг подумал, что навряд ли покойный отец был прав, говоря, что на Павла Петровича можно рассчитывать. Наверное, профессору просто импонировала независимость бывшего есаула, его странная способность как бы проходить сквозь людей и обстоятельства, ни с чем и ни с кем себя не связывая. Ну да Бог ему судья. Каждый сам выбирает себе дорогу в жизни, и не дело соваться с советами и поучениями, когда тебя об этом не просят…

* * *

Экономка успела прибраться после налета – полы вымыты, белье выстирано, поглажено и опять разложено по ящикам комодов, одежда вычищена и развешена по шкафам, бумаги собраны в пачки и сложены на бюро. Вернувшись с поминок, Евгений сел за стол отца и начал просматривать листки незаконченных рукописей, но все было перепутано, а на одной странице отпечатался след грязного башмака.

Вспомнилось, как в дом приехали репортеры и полицейские – вспышки магния, натянутые разговоры, допрос: что видели, кого подозреваете, не угрожали ли вашему отцу? Уже тогда, в тот страшный день, Евгений понял, что для репортеров случившееся в его доме просто очередная сенсация в разделе криминальной хроники, а для полиции – тухлое дело, которым не стоит всерьез заниматься. Кому охота разбираться с делами людей, оставшихся без родины? Лучше действительно все свалить на происки террористов из Чека и, придав убийству некую таинственную политическую окраску, положить его в долгий ящик, посоветовав репортерам не поднимать ненужной волны публикаций в эмигрантских газетах. Ну, был такой профессор Тоболин, ну, убили его, похоронили, и вечная ему память.

Отложив рукописи, Евгений закурил и уставился за окно. По небу ходили тучи, порывистый ветер гнал по мостовой мелкий сор; где-то хлопал плохо прикрытый ставень. Примяв в пепельнице сигару, юноша подошел к камину – надо проверить, цел ли тайник, устроенный отцом для важных бумаг? Отчего-то вдруг стало страшно открывать тайничок, даже ладони вспотели – а ну как там пусто? В последние три дня было не до тайника, к тому же в доме постоянно толклись чужие люди – репортеры, полицейские, коллеги отца по университету.

Сунув руку под каминную полку, Евгений потянул за металлическое кольцо, вмурованное в камень. Тот подался. Положив камень на пол, юноша вынул из образовавшегося отверстия небольшую стальную шкатулку. Она была заперта.

Облегченно выдохнув – если шкатулка заперта, значит, есть вероятность, что ее никто не трогал, – Евгений полез за ключом, спрятанным в гире высоких напольных часов. Отвинтив нижнюю часть блестящего латунного цилиндра, он вынул маленький ключ и, с замиранием сердца, вставил его в замочную скважину шкатулки. Легкий щелчок, и крышка откинулась.

Бумаги на месте! Вытерев выступивший на лбу пот – переволновался, – Евгений уселся за стол и занялся бумагами.

В шкатулке оказались документы банка, где покойный профессор хранил сбережения, и отдельно квитанция и доверенность на имя Евгения, дававшая ему право получить из сейфа коллекцию восточных древностей – профессор предусмотрительно не держал ее дома.

В белом запечатанном конверте лежало нотариально заверенное завещание: отец подробно перечислял принадлежавшие ему вещи и точно указывал, кому что отдать в случае его смерти. Коттедж, деньги, авторские права на опубликованные книги и неопубликованные рукописи, архив и значительная часть раритетов из коллекции переходили к сыну – Евгению. Остальные собранные редкости профессор распорядился безвозмездно передать музеям, колледжу, университету и благотворительному фонду. Оговаривалось, что именно из коллекции сын может продать. Особо был выделен в завещании пункт, касающийся небольшой статуэтки, получившей название «Золотой Будда».

Евгений помнил эту столь ценимую отцом статуэтку – высотой примерно в ладонь, на лице божества застыло потустороннее выражение, глаза полуприкрыты, на шее ожерелье. Будда сидел на подставке круглой формы, так же, как и статуэтка, покрытой позолотой. Отец как-то обещал рассказать историю статуэтки, но так и не успел.

В завещании он просил сына передать «Золотого Будду» в дацан – монастырь буддийских монахов, – известный, как Обитель Синих Скал.

Сложив бумаги в шкатулку, Евгений задумался – стоит ли сейчас заниматься коллекцией? Единственное, пожалуй, он сходит завтра в банк, оформит документы и, получив из хранилища статуэтку, отвезет ее монахам. А с остальным можно подождать. Раз отец хотел вернуть реликвию буддистам, так тому и быть.

Резко протрещал звонок стоявшего на столе телефона. Юноша невольно вздрогнул от неожиданности и снял трубку:

– Алло!

– Это Тоболин-младший? – раздался в наушнике незнакомый мужской голос. – Евгений, кажется?

– Да, это я. Кто говорит?

– Знакомый вашего покойного батюшки. Меня зовут Алексей Владимирович. Я тоже русский и тоже коллекционер. Мы договаривались с вашим отцом относительно продажи некоторых экземпляров его коллекции, а вчера я прочел в газете об ужасном несчастье, постигшем вашу семью. Примите искренние соболезнования. Прискорбно, очень прискорбно.

– Благодарю за участие, – сдержанно отозвался Евгений. – Чем могу быть вам полезным, Алексей Владимирович? Отец мне ничего не рассказывал.

– И не мудрено, – печально вздохнул на том конце провода невидимый собеседник, потом закашлялся и продолжил: – Простите, немного простыл, ренит мучает и некоторые бронхиальные явления. Сыро. Так вот, не согласились бы вы, как правопреемник и наследник безвременно ушедшего от нас профессора, возобновить со мной переговоры относительно продажи некоторых вещей? Поверьте, я дам очень неплохие деньги.

– Что именно вы хотите приобрести?

– Об этом я предпочел бы говорить лично, а не по телефону. Может быть, встретимся завтра днем? Тогда и обсудим проблемы купли-продажи.

– Хорошо, – нерешительно протянул Евгений. – Где и в котором часу?

– Лучше договориться точнее завтра. Если не возражаете, я позвоню часов в десять утра. Да, кстати, если вас не затруднит, прихватите, пожалуйста, с собой документы, удостоверяющие ваше право на наследование коллекции, а я заранее приготовлю чек. Если договоримся, то сразу оформим сделку. Видите ли, я здесь проездом, а дела настоятельно требуют моего скорейшего возвращения. Не откажите в любезности.

– Я могу пригласить на встречу своего адвоката?

– Вне сомнения, – заверил Алексей Владимирович.

Положив трубку, Евгений задумчиво побарабанил пальцами по крышке стола: идти на встречу или нет? Но если здраво рассудить, то зачем ему коллекция? В завещании отец разрешил продать часть ее, так не все ли равно, когда это сделать? Тем более неожиданно нашелся богатый покупатель, готовый хорошо заплатить. Отец оставил не так много денег, а сам Евгений еще не профессор и не умеет зарабатывать на жизнь.

Сняв трубку, он набрал номер меблированных комнат, где жил Сарычев.

– Господин еще не приходил, – ответил портье.

– Попросите его, как только вернется, позвонить Тоболину.

Еще один звонок, теперь уже семейному адвокату. Но и того не оказалось дома.

«Ничего, – подумал Евгений, – завтра попрошу его присутствовать при сделке и оформить ее, как положено. А Павел Петрович мне позвонит, когда вернется. Надо и его попросить пойти вместе со мной. На всякий случай…»

* * *

Павел Петрович не объявился ни вечером ни утром – и напрасно Евгений ждал, нетерпеливо поглядывая на телефон и готовясь сорваться с места, как только раздастся звонок, но… В начале десятого, потеряв всякое терпение, юноша вновь снял трубку и набрал номер меблированных комнат «Бристоль».

– Господин Сарычев еще не приходил, – ответил портье.

«Бог мой, – положив на рычаги аппарата трубку, подумал Евгений, – неужели после поминок Сарычев запил? Вроде бы на него это не похоже. Выпить он может, но никогда не теряет головы. Сел играть в карты? Если так, то искать его гиблое дело: никогда не знаешь, в каком игорном притоне он нашел себе развлечение, либо выигрывая, либо спуская все, что есть в карманах. А притонов в этом огромном городе превеликое множество».

Как бы то ни было, но Сарычев отсутствовал, а стрелка часов медленно ползла к десяти – скоро должен звонить Алексей Владимирович.

Набрав номер телефона юриста, Евгений услышал от его жены, что адвокат приболел – вчера пришел довольно поздно, почувствовал себя нехорошо, а сегодня был врач и строго-настрого приказал лежать в постели: с сердцем не шутят.

Пробормотав упавшим голосом извинения, Евгений положил трубку. Все, встречу с покупателем надо отменять. Или все же рискнуть? Пойти, поговорить, познакомиться, выяснить, что именно он желает приобрести из коллекции и по какой цене?

Ровно в десять раздался телефонный звонок, и Евгений услышал уже знакомый голос:

– Доброе утро. Это Алексей Владимирович. Надеюсь, не разбудил? Как настроение, согласны встретиться?

– Думаю, что это возможно, – ответил Евгений. – Где вы хотели бы назначить встречу и в котором часу? Честно говоря, я не могу обещать, поскольку мой адвокат неожиданно заболел.

– Прискорбно. Кстати, у меня здесь есть хороший юрист. Можно пригласить его, если вы не возражаете?

– Наверное, – неопределенно отозвался Евгений. – Но вы так и не сказали, когда и где предлагаете увидеться?

– Знаете ресторанчик «Золотой якорь» на Большой набережной? Давайте встретимся там, через час. Успеете? А я пока заеду за юристом.

– Хорошо, – согласился юноша. Ресторан «Золотой якорь» он знал: место достаточно бойкое, не так далеко от центра города. – Я приеду.

– Жду. Как только приедете, скажите мэтру, что вы к Алексею Владимировичу. Он проводит. Да, на всякий случай, моя фамилия Григорьев. Алексей Владимирович Григорьев.

Перед тем как выйти из дома, Евгений позвонил Сарычеву и вновь услышал отрицательный ответ портье. С досадой бросив трубку, юноша взял легкий плащ, повесил его на руку и закрыл за собой дверь. Что же, придется обойтись без Павла Петровича и адвоката. Пора начинать учиться жить самостоятельно.

* * *

До «Золотого якоря» Евгений дошел пешком – погода отличная и прогулка помогла успокоиться, привести в порядок мысли, скакавшие как зайцы. А сосредоточиться надо – состоится деловой разговор, предстоит торговаться и не продешевить, не то потом будет поздно. И посоветоваться не с кем. Возникло желание плюнуть на все и вернуться домой, а когда вновь позвонит Алексей Владимирович, принести ему извинения и предложить встретиться в другой раз. К тому же как-то тревожно на душе, словно в предчувствии близкой, но неизвестной опасности. Ну что, повернуть назад?

Обругав себя рохлей и слюнтяем, Евгений прошел мимо китайских кварталов с множеством харчевен и магазинчиков с белыми полотняными вывесками, свисавшими сверху вниз. Темные закорючки иероглифов на вывесках шевелились, как паучки, когда полотнища колыхались от ветра, и замирали, когда ветер стихал. Пробегали рикши, изредка проезжали автомобили, цокали подковами лошадки извозчиков, сияли витрины, кричали зазывалы – обычная, мирная жизнь большого города.

Показался ресторан «Золотой якорь». Замедлив шаг, юноша огляделся по сторонам. По реке плыли большие белые пароходы и легкие джонки под косыми парусами, у парапета набережной болтали о чем-то двое нищих, гуляли люди, бегали бродячие собаки, важно шествовали католические монахини – здесь, в этом городе, смешение всех наций и языков, вер и цветов кожи, ходит по рукам практически любая валюта. Удивляться нечему: все стало знакомо и привычно за те почти десять лет, которые они прожили здесь с отцом, эмигрировав из России.

Евгений перешел улицу и толкнул солидные, с ярко начищенными медными ручками двери «Золотого якоря». Сняв шляпу, прошел через холл, украшенный большими напольными вазами с цветами, мельком оглядел себя в зеркало – все ли в порядке в одежде, – и вошел в зал. Отыскав взглядом мэтра, сделал ему знак подойти. Но тот уже сам заметил посетителя и торопился к нему. Зал ресторана был почти пуст, занавеси на окнах подняты и на хрустале играли солнечные лучи. Уютно, красиво.

– К вашим услугам, – слегка наклонил напомаженную голову пожилой мэтр, обратившись к Евгению на английском.

– Мне здесь назначена встреча с господином Григорьевым.

– Да, вас ждут. Прошу, – мэтр повел Евгения к лестнице на второй этаж. Предупредительно придержав тяжелую портьеру, пропустил юношу в длинный коридор и, пройдя по глушившей звук шагов ковровой дорожке, остановился у двери кабинета:

– Вам сюда.

– Благодарю. – Евгений постучал и вошел.

Первое, что бросилось ему в глаза, – сервированный стол. Около него сидели два человека. Один – неопределенного возраста в темной тройке, с рыжеватыми усами и водянистыми, светлыми глазами. Другой – сухопарый мужчина в полосатом костюмчике и бордовом галстуке-бабочке.

Рыжеусый встал, сделал шаг навстречу, протягивая руку:

– Искренне рад, что откликнулись на мое приглашение. Позвольте лично представиться: Григорьев, Алексей Владимирович, предприниматель и любитель изящных древностей. А это обещанный юрист, – полуобняв Евгения за плечи, Григорьев подвел его к мужчине в полосатом костюме. – Можете называть его просто Этьен. Вы говорите по-французски? А то наш друг плохо владеет русским.

Тоболин пожал сухую и крепкую ладонь Этьена, изобразившего на лице любезную улыбку, но глаза его при этом оставались равнодушными, холодными. Григорьев усадил Евгения за стол, налил рюмку и отгрыз зубами кончик сигары.

Тоболин сидел спиной к двери, напротив устроился Алексей Владимирович, а справа развалился на стуле Этьен, меланхолично рассматривающий ногти на руках. Не теряя времени, Григорьев перешел к делу:

– У вас есть бумаги, подтверждающие право распоряжаться коллекцией? Или требуется время, чтобы адвокат ввел вас в право наследования?

– Бумаги у меня при себе, – Евгений дотронулся до кармана пиджака, в котором лежал бумажник. – Что вы хотите приобрести?

– Вот чек, – Алексей Владимирович вынул банковский чек и показал его Тоболину. Увидев проставленную в нем сумму, Евгений почувствовал, как дрогнуло сердце и взмокли ладони. Нет, не зря он решился на встречу!

– Что вы хотите купить? – стараясь сохранить невозмутимость, повторил Тоболин.

– «Золотого Будду», – выпустив из ноздрей клуб синеватого дыма, ответил Григорьев.

– Он не продается, – сокрушенно вздохнул Евгений, – в своем завещании отец специально оговорил последнюю волю в отношении этой статуэтки. Купите другие редкости. Например, старинные веера или резную шкатулку из слоновой кости.

– Жаль, – протянул Алексей Владимирович, – очень жаль. Позвольте взглянуть на бумаги? – он положил сигару в пепельницу и отодвинул стоявшую перед ним тарелку, как бы освобождая место для документов.

– Зачем? – удивился Тоболин. – У меня нет и в мыслях обманывать вас. «Золотой Будда» действительно не может быть продан.

– Бумаги! – требовательно повторил Григорьев. – Забери, Этьен!

Евгений увидел, что в руке сидевшего рядом с ним «юриста» появился наган – его ствол был направлен Тоболину в живот.

– Бумаги! – зло прошипел Алексей Владимирович.

Отворилась дверь за спиной Евгения и вошел еще кто-то. Юноша хотел повернуть голову, чтобы поглядеть кто, – может быть, это нежданно поможет ему выпутаться из нехорошей истории? – но не успел. Шею сзади обхватили удушающим захватом. Сразу стало нечем дышать, перед глазами поплыли круги, сердце учащенно забилось, сжимаясь от ужаса.

– Тише, тише, не удави! – привстал Григорьев.

Этьен подошел к Тоболину, привычно вывернул карманы его пиджака и положил перед Алексеем Владимировичем бумажник. Тот, достав документы, начал их бегло просматривать. Тем временем Этьен тщательно обыскал Евгения, удостоверившись, что он безоружен.

– Слушай внимательно, – убирая бумаги Тоболина в карман, сказал Григорьев. – Хочешь сегодня прийти домой живым и здоровым? И деньги иметь хочешь? Молодец! Тогда мы сейчас спускаемся вниз, садимся в авто и едем в банк. Получаешь там коллекцию, отдаешь ее мне и взамен возьмешь чек. Конечно, вся коллекция стоит дороже, но выбирать тебе не приходится. Скажи спасибо и на этом. Не надо было упрямиться с «Золотым Буддой».

Евгений молчал. Этьен взвел курок нагана и раздавшийся в тишине сухой щелчок словно пробудил Тоболина.

– У меня, видимо, нет иного выхода? – просипел он.

– Правильно, – одобрил Григорьев. – Жизнь дороже, тем более возьмут твои цацки не бесплатно. Пошли, – сунув руку в карман брюк, приказал он. – Но смотри, без фокусов!

Стоявший сзади человек отпустил шею, и Евгений поднялся со стула. Массируя затекшие мышцы, он осторожно оглянулся – оказывается, его душил среднего роста крепыш в синем костюме и голубой рубахе. Заметив направленный на него взгляд Тоболина, крепыш усмехнулся и чиркнул себя большим пальцем по горлу. Евгений невольно вздрогнул, а бандит весело захохотал.

– Поехали, – поторопил Алексей Владимирович. – В банке веди себя нормально, – напомнил он Евгению, – не суетись, помни, что Этьен будет все время рядом и не промахнется. Бумаги получишь в машине, когда приедем на место. Не вздумай орать или звать полицию. Понял? Коробки вынесет он, – Григорьев показал на крепыша. – Когда все возьмем, дадим тебе чек и можешь отправляться домой.

В кабинете оказалась еще одна дверь, прикрытая занавесями. Отперев ее своим ключом, Алексей Владимирович дал знак выходить. Евгений, конвоируемый Этьеном и крепышом, вышел на полутемную лестничную площадку. Сквозь пыльные окна слабо проникал свет, лестница была узкая и крутая, с истершимися ступенями. Впереди шел крепыш, за ним понуро шагал Евгений, чувствовавший на затылке шумное дыхание молчаливого Этьена.

«Господи, да что же это делается? – спускаясь во двор ресторана подумал Тоболин. – Толкнуть в спину этого, в синем костюме, перепрыгнуть через него и броситься вниз по лестнице, а там, как кривая вывезет? На улице, должно быть, полно народа. Закричать, позвать на помощь? Но успеешь ли убежать? Этьен и правда может выстрелить. Как назло, куда-то запропал Павел Петрович, заболел адвокат и заманили в ловушку. Не все ли эти люди искали в доме бумаги, не они ли явились причиной смерти отца?»

Спустились во двор, где стоял темный автомобиль. Крепыш сел за руль. Евгения пихнули на заднее сиденье и вместе с ним пристроился Этьен. Через минуту вышел Григорьев, уселся рядом с крепышом, и машина выехала на улицу.

Дорогой к банку Тоболин еще пытался строить планы собственного освобождения, но потом им овладела тупая апатия – не все ли равно? Надо признать, что он попался как глупый мышонок.

Около банка он вышел из машины и, сопровождаемый крепышом и Этьеном, державшимися от него на некотором расстоянии, вошел в зал. Григорьев остался ждать их возвращения в автомобиле.

Пока Евгений разговаривал со служителем банка, пока заполнял необходимые бумаги, Этьен и крепыш стояли поблизости, не спуская с него глаз. Наконец поставлена последняя подпись, и банковский служащий выдал ключ от сейфа, где хранилась коллекция.

Крепыш начал выносить коробки, а Этьен приглядывал за Тоболиным. Вот уже вынесена последняя коробка и надо выходить на улицу, к ожидавшему в авто Григорьеву. Честно говоря, Евгений предполагал, что у подъезда банка он не увидит темной машины, а Этьен быстро потеряется в толпе прохожих, но машина оказалась на месте. Тоболина снова усадили на заднее сиденье и поехали.

– Молодец, – обернувшись, скупо похвалил Григорьев. – Чек получишь. Но только после того, как мы убедимся, что все на месте и «Золотой Будда» тоже.

Миновав деловые кварталы, автомобиль выскочил на дорогу, ведущую к морю. Евгений забеспокоился:

– Куда мы едем?

– Сиди! Тихо! – приказал Этьен, больно ткнув в ребра пленника стволом револьвера.

Примерно через полчаса остановились у обрывистого берега узкой бухты, поросшего редкими соснами.

– Здесь никто не помешает, – вылезая из машины, бросил Григорьев.

Крепыш начал открывать коробки. Алексей Владимирович бережно брал в руки их содержимое и укладывал обратно, сверяясь со списком.

– Где же «Золотой Будда»? – бормотал он, помечая галочками уже обнаруженные предметы. – Где?

Статуэтка Будды нашлась только в третьей коробке. Удовлетворенно рассмеявшись, Григорьев осмотрел ее со всех сторон и, завернув в вату, опустил в карман. Этьен приказал Тоболину выйти из автомобиля. Евгений повиновался.

– Глупец, – сказал ему Алексей Владимирович. – Давай попрощаемся перед вечной разлукой.

– Кончай, Гришин, – буркнул крепыш, – пора возвращаться.

– Молчать! – заорал Гришин-Григорьев. – Отведи его, Этьен.

– Подлец, – Евгений плюнул в лицо Алексея Владимировича. Ясно, что не будет чека, не будет возвращения домой, не будет ничего. Просто выстрелят в спину или в затылок и сбросят труп с обрыва.

– Щенок! – Гришин ударил Тоболина по зубам, сразу сбив с ног. Не сдержавшись, несколько раз пнул ботинком по ребрам дергавшегося от боли юношу. – Герой-одиночка, сопляк!

– Кончай, Гришин, – потянул его за рукав крепыш.

Алексей Владимирович отошел и махнул рукой Этьену. Тот схватил Евгения за воротник пиджака и поволок к обрыву, свободной рукой доставая наган.

Изловчившись, Тоболин сумел повернуться на бок и, неожиданно бросив тело вперед, крепко обхватил руками ноги Этьена. Резкий рывок, француз грохнулся на землю, больно ударившись о камни. Почувствовав, что он свободен, Евгений вскочил и стремглав бросился к краю обрыва – он уже не думал, что может разбиться, не думал о боли, им владело одно желание – выжить, уйти от них, спрятаться! Скорее переплыть бухту – и на тот берег!

Сзади что-то зло закричал Гришин, называвший себя Григорьевым, запоздало хлопнул пистолетный выстрел, но Тоболин уже успел перепрыгнуть через выступавший над краем обрыва толстый уродливый корень сосны и полетел вниз. Его развернуло в воздухе, перехватило дыхание и тут же последовал удар, а потом холод расступившейся и жадно сомкнувшейся над ним воды – плотной, соленой.

Кашляя и отплевываясь, он вынырнул. Высоко наверху, на краю обрыва, виднелись фигурки людей. Хлопнули выстрелы и рядом с Евгением по воде шлепнули пули, поднимая маленькие фонтанчики. Он снова нырнул, стараясь уйти в глубину…

– Попали? – щурясь, Гришин напряженно вглядывался в пенистые волны под обрывом. Подняв браунинг, он еще несколько раз наугад выстрелил, и снова начал всматриваться, пытаясь разглядеть: не мелькнет ли среди хлопьев пены мокрая голова пловца.

– Черт бы его, – досадливо сплюнул крепыш, вставляя в рукоять кольта новую обойму. – Ты тоже хорош, – покосился он на глухого Этьена, вертевшего барабан нагана.

Француз сморщился от боли в голове, ушибленной о камень, и непонимающе уставился на бандита в синем костюме. Алексей Владимирович закричал:

– Вон он, вон! Видите? – и начал стрелять, выпуская пулю за пулей в какой-то темный предмет, мелькавший среди волн.

– Шар от рыбьих сетей, – поплавок, – передернув затвор пистолета, меланхолично заметил крепыш, отличавшийся острым зрением. – Наверное, наш мальчик утонул.

– Наверное, – передразнил Гришин и на французском приказал Этьену спуститься вниз, посмотреть, не прячется ли Тоболин на берегу. – И ты тоже давай! – толкнул он в спину крепыша, – прогуляйтесь…

Евгений успел переплыть бухту и спрятаться среди камней, забившись в узкую расщелину, полную подгнивших водорослей. А на другом берегу уже слышались голоса крепыша и Этьена. Сейчас убийц и жертву разделяла только полоска воды.

Тоболин сжался в комок, похолодевшими губами творя молитву, прося Николая-угодника спасти его. Он же не может сопротивляться – у него нет оружия, тело болит, плохо слушается рука, видимо ушибленная при падении, кружится голова. Просто счастье, что бухта под обрывом оказалась глубокой и на дне не было острых камней. И так с трудом удалось выплыть и забраться в расщелину. Дрожа от страха и мертвенного холода прилипшей к телу мокрой одежды, Евгений напряженно прислушался – что там делается, где его враги? Ушли или еще здесь?

– Утоп, – отскакивая назад, чтобы его ноги не окатило набежавшей волной, заключил крепыш.

Ему надоело прыгать с камня на камень, рискуя поскользнуться на мокрых валунах и сломать шею. Пусть Гришин, если ему так надо, сам тут скачет, вынюхивает и высматривает. Смешно надеяться, что малый выплывет. Свалиться с такой высоты, удариться о воду и, к тому же, не исключено, что в него угодила одна из выпущенных пуль. Все-таки стреляли трое, а глуховатый Этьен действительно редко промахивается.

Этьен сунул наган в висевшую под мышкой кобуру и молча полез наверх по обрыву, осыпая из-под подошв мелкие камешки и цепляясь за пучки жесткой, как проволока, травы и торчавшие корни деревьев. Парень утонул, нет сомнений, а море не отдаст сейчас своей добычи. Потом, через некоторое время, раздутый труп всплывет.

– Ну? – подавая руку Этьену, чтобы помочь выбраться, нетерпеливо спросил Гришин и, поняв, что француз не слышит, почти прокричал. – Нашли? Нет?

– Нет. – Этьен нагнулся и начал отряхивать брюки. Вылез злой и грязный крепыш, сильно пнул ботинком камень. Проследив за его полетом, сплюнул и вразвалку пошел к машине.

– Поехали, – усаживаясь на заднее сиденье, прохрипел Гришин. – Неудачно все получилось.

– Чем же? – прогревая мотор, откликнулся крепыш. – Коллекцию взяли. А парень и так утоп…

Покинуть свое убежище Тоболин решился только в сумерках, убедившись, что его больше не ищут. С трудом выбравшись наверх, он, прихрамывая, поплелся по дороге, ведущей в город…

* * *

Сарычева удалось отыскать лишь к вечеру следующего дня, в игорном заведении «Гамбургский петух». Тринадцать часов понадобилось Евгению, чтобы наконец точно установить, где играет Павел Петрович. Хмельной, он сидел за игорным столом, не спуская глаз с ловких рук банкомета, тасовавших карты. Рядом с Сарычевым лежала большая куча жетонов – он был в крупном выигрыше.

В комнате сизыми слоями плавал табачный дым, лица игроков казались застывшими гипсовыми масками – похоже, они играли уже несколько суток подряд. Кроме Сарычева за столом сидели два подтянутых и, видимо, весьма богатых голландца, невозмутимый китаец в дорогом европейском костюме и супружеская пара – судя по их возгласам, французы.

Почувствовав на плече чужую руку, Сарычев чуть повернул голову и, узнав Евгения, приветливо улыбнулся:

– А, это ты! Подожди, я сейчас.

– У меня очень важное дело, – наклонившись к уху Павла Петровича, жарко зашептал Тоболин, боясь, что ему не удастся вытащить бывшего есаула из-за игорного стола. А это так необходимо, просто жизненно важно!

– Подожди минутку, дружок, – Сарычев мягко снял руку Евгения со своего плеча. – Посиди пока, я скоро.

Он мотнул головой в сторону диванов, где отдыхали игроки, и снова впился взглядом в руки банкомета. Тоболин уныло поплелся к диванам и сел – придется ждать. Спорить с Павлом или настаивать на своем абсолютно бесполезно. Это он уже знал по собственному опыту.

Банкомет – редковолосый, пожилой человек в смокинге – сдал карты. Французы зашептались, глава семейства то и дело вытирал скомканным платком градом катившийся со лба пот. Его супруга кривила напомаженный рот и шепотом что-то доказывала мужу. Голландцы заговорщически переглянулись. Китаец сохранял невозмутимое выражение лица.

Евгений видел, как напряглась спина Сарычева, но потом он внезапно расслабился и откинулся на спинку кресла.

– Пароли! – решившись, громко крикнула француженка, увеличивая первоначальную ставку вдвое.

Китаец довольно улыбался. Голландцы согласно закивали:

– Пароли пе! – буркнул один из них, не вынимая изо рта зажатой в руках трубки. Ставка поднялась вчетверо, но Сарычев упорно молчал.

– Атанде? – вопросительно поднял брови работавший на игорное заведение банкомет, предлагая не делать больше ставок.

– Приставлю мазу, – неожиданно заявил Павел Петрович, еще поднимая ставку. Все посмотрели на него.

– Играем? – спросил банкомет. Что за игра сегодня, черт бы ее побрал? Деньги кочуют из одного угла стола в другой, с легкостью меняя хозяев. А ставки! Бог мой, какие ставки! Почти состояние.

– Играем мирандолем? – на плохом французском предложил второй голландец, видимо, надеясь, что его предложение примут и ставки более не станут увеличивать. И так риск велик!

– А я опять приставлю мазу, – усмехнулся Сарычев.

«Что он делает? – глядя на кучу жетонов и пытаясь сообразить, сколько они потянут в денежных знаках, подумал Тоболин. – Ведь у Павла в кармане вошь на аркане. Или он сегодня решил проиграться в пух и пустить себе пулю в лоб? Этого нельзя допустить! Надо вытащить его из-за стола, пока не поздно».

Он встал, но тут в тишине, повисшей над играющими, раздался тихий голос китайца:

– Кензельва!

Все замерли – невозмутимый китаец вдруг объявил ставку в пятнадцать раз превышающую первоначальную! Французы, быстро обменявшись взглядами, кивнули – они играют. Голландцы задумались. Первый махнул рукой – согласен! Второй положил перед собой трубку и процедил:

– Играю.

Евгений увидел, как по шее Сарычева потекла струйка пота. Китаец улыбался, глядя перед собой. Банкомет нервничал, тиская пухлыми пальцами колоду. Привлеченные разыгравшимся действием, вокруг стола собрались любопытные.

– Играем! – выдохнул Павел Петрович.

Открыли карты. Собравшиеся ахнули, маленькая француженка тонко вскрикнула, голландцы встали, китаец улыбался.

– Соника! – выложив перед собой козырного туза, выкрикнул Сарычев, сдерживая радость и торжество победы.

Евгений провел дрожащей рукой по лбу, покрывшемуся бисеринками пота – Павел выиграл «соника», как на жаргоне игроков именовалась карта, срывавшая весь банк сразу и бесповоротно!

– Всем шампанского! За мой счет! – щелкнув пальцами, как в старом московском трактире, чтобы подозвать официанта, распорядился Сарычев, поднимаясь с кресла и рассовывая по карманам жетоны.

– Да помоги же, чего стоишь? – обернувшись, весело позвал он Тоболина. – У тебя, кажется, было ко мне дело? Простите, господа, – на английском обратился он к игрокам. – Я закончил игру, за мной пришли. Желаю удачи!

– Отыграться! – предложил первый голландец.

– В следующий раз, господа, в следующий раз, – засмеялся Сарычев и пошел наверх, к кассе, опираясь на плечо Тоболина.

– Ты не представляешь, – рассказывал он Евгению, не давая тому вставить ни слова, – первая «талия» – промет всей колоды – срывает банк, а я «обдернулся», не на ту карту поставил! Ну, думаю, надо браться за ум. Вторая партия, у меня «руте» – убиваю несколько карт кряду, беру куш и чувствую себя на коне. Только шашки в руках не хватает. И пошел их пластать, и пошел! Все время сидел «в сюрах» – в козырях, – поднимая ставки, рисковал и, как видишь, не зря. Нет, сейчас в ресторацию, а потом спать! Кончен бал… Третьи сутки за столом, рехнуться можно.

– Павел Петрович, – Тоболин остановился. – Случилось еще одно несчастье. Я остался без средств.

– Ерунда, – отмахнулся Сарычев. – Дам денег. Сегодня я богат, как Крез! Сколько нужно?

– Да послушайте, – встряхнул его Евгений. – У меня отобрали коллекцию отца!

– Что? – удивленно уставился на него бывший есаул. – Как отобрали? Кто?

Тоболин коротко рассказал о случившемся с ним – про звонок Григорьева-Гришина, встречу в «Золотом якоре», поездку в банк и на берег бухты.

– Заявил в полицию? – потерев щеки ладонями, спросил Сарычев.

– Заявил, – усмехнулся юноша. – В участке мне посоветовали почистить одежду и проспаться, хотя был я не пьян. Тогда я отправился в городскую префектуру и там меня приняли, выслушали, записали и обещали уведомить о результатах проверки и расследования дела.

– Плохо, – помрачнел Павел Петрович. – Станут они тобой заниматься, как же. Если когда и раскачаются, то будет уже поздно – коллекция уйдет. Пошли, получим деньги и подумаем, как быть.

– Что вы намерены делать? – подходя вместе с бывшим есаулом к кассе, спросил Тоболин.

– Для начала убраться отсюда, – заворачивая пачки купюр в старую газету, поскольку их невозможно было распихать по карманам, ответил Сарычев.

На улице он постоял немного, подняв лицо к потемневшему небу с редкими звездами и жадно вдыхая свежий воздух, потом решительно направился в сторону китайских кварталов.

– Куда мы идем? – едва поспевая за размашисто шагавшим Павлом, поинтересовался Евгений.

– Небольшое дельце, – ответил тот. – Подожди меня на углу, я скоро. Только никуда не уходи!

Нырнув в темноту, он пошел по узкой улочке. Бесстрашно сворачивая в закоулки, пробираясь среди лабиринта трущоб, отыскал покосившийся домишко и постучал в его оконце. Через несколько секунд за стеклом мелькнуло чье-то лицо, и Сарычеву открыли дверь. На пороге стоял пожилой китаец в темном халате.

– Спрячь, – вытащив из свертка и положив в карман пачку купюр, протянул китайцу остальные деньги бывший есаул.

– Когда понадобится, возьмешь, – принимая из его рук сверток, заверил китаец. – Ты надолго уходишь?

– Не знаю, – уже с порога ответил Сарычев. – Но я обязательно приду, ты жди.

Обратный путь он проделал быстрее. Тоболин терпеливо ждал там, где его оставили.

– Ну, теперь нанесем визит мэтру «Золотого якоря», – взяв Евгения под руку, усмехнулся Павел Петрович. – Надо начать собственное, частное расследование.

– Зачем? – изумился Тоболин. – Вы думаете, он сможет нам хоть чем-то помочь?

– Вот и посмотрим, – увлекая его за собой, ответил Сарычев. Болтая о всяких пустяках, он довел Евгения до ресторана.

– Подожди здесь, – решительно открыв двери и войдя в холл, Павел указал Тоболину на кресло, стоявшее около курительного столика. – Понадобишься, позову.

Переложив портсигар в карман брюк, Сарычев отправился в зал, подошел к метрдотелю и, фамильярно прихватив его за пуговицу на фраке, заговорщически шепнул:

– На два слова. Как говорят французы, антр-ну.

Мэтр недоуменно поднял брови. Откуда взялся этот высокий, развязный человек с неприятными синими глазами и помятым лицом?

– Я занят. – Мэтр сделал попытку освободиться и пробежал глазами по залу: не обращает ли кто внимания на назревающий скандал? И куда запропастился вышибала, черт бы его побрал? Неужто обожрался на кухне и засел в туалете?

Посетителей было немного, на эстраде играл оркестр, несколько пар танцевали, и на Сарычева никто не обратил внимания.

– В холле ждет один знакомый, – обдав мэтра запахом перегара, снова шепнул Павел. – Он стесняется сюда зайти. Давайте, выглянем на минутку.

Сильно потянув за собой мэтра, он заставил того сделать первый шаг. Решив уступить нахальному незнакомцу, метрдотель пошел за ним, надеясь, что вышибала окажется на посту и вышвырнет этого типа на улицу.

В дверях, ведущих в холл, Сарычев ловко развернулся и подтолкнул спутника вперед – тот едва сумел удержать равновесие и рассерженно обернулся, но Павел уже был рядом и больно прихватив мэтра за плечо, повернул его лицом к сидевшему в кресле Евгению:

– Знаешь его?

– Нет. – Метрдотель вырвался и попытался отпихнуть Сарычева, но Павел неожиданно и сильно ударил его в печень.

Мэтр слабо охнул и медленно осел на пол. Перед глазами у него появился лаковый черный ботинок, покрытый засохшей грязью. Ботинок наступил на полу фрака, не давая возможности встать, и сверху спросили:

– Добавить? Я не люблю, когда лгут.

Раздавшийся металлический щелчок заставил лежавшего на полу мэтра посмотреть на нахального незнакомца – карман брюк у того оттопыривался.

«Револьвер! – подумал мэтр. – Пальнет еще, пьяный дурак».

– Ну?! – поторопил Сарычев.

– Здесь был Гришин, – чуть слышно ответил мэтр. – Человек Филиппова.

– Знаю, – лаковый ботинок исчез и сильная рука прихватила лежавшего на полу мэтра за ворот, помогая встать на ноги. – Это Гришин представляется Алексеем Григорьевым?

– Да, – дрожащими губами промолвил метрдотель и, заметив наконец-то появившегося в холле вышибалу, оживился. – Кто вы такой? Что вам надо?

– Не шуми, кузнечик, – сделав Тоболину знак выйти на улицу, почти ласково посоветовал Павел, покосившись на медленно подходившего к ним рослого громилу. – Я же обещал, что разговор будет между нами, понял? Антр-ну!

– В чем дело? – спросил вышибала, сверля Сарычева маленькими глазками. – Господину пора проветриться?

– Пожалуй, – легко согласился Павел, чем немало озадачил вышибалу. – Адью! Так ты не забудь, – подмигнул он мэтру. – Антр-ну!

Прощально помахав рукой, Сарычев исчез за дверями ресторана.

– Что случилось? – поинтересовался громила, наблюдая, как мэтр перед зеркалом отряхивает фрак и поправляет галстук.

– У тебя все добро в дерьмо уходит, а лучше бы хоть что-нибудь доставалось мозгам, – зло ответил тот.

Поддернув манжеты крахмальной рубашки, он изобразил на лице привычную улыбку – не объяснять же этому животному, что на самом деле случилось. И вообще, об этом стоит помалкивать…

* * *

– Значит, так. – Сарычев достал из кармана брюк портсигар и закурил. – Сейчас ты зайдешь в какой-нибудь кабачок и подождешь меня, а я попробую потолковать еще с одним человеком.

Подпрыгивая на сиденье извозчицкой пролетки, – Павел Петрович взял экипаж, чтобы не терять времени, – Тоболин подумал, что дело потихоньку сдвинулось с мертвой точки. Если так пойдет и дальше, возможно, удастся отыскать хотя бы след пропавших ценностей.

Расплатившись с извозчиком, Сарычев огляделся и, указав Евгению на освещенные окна маленького итальянского ресторанчика, предложил ему подождать там.

– Возьми чего-нибудь, – сунув в руку Тоболина купюру, велел он. – А я нанесу визит в тот домик.

Евгений посмотрел на дом, куда собирался отправиться Сарычев. Сад, скрытый решеткой, густые кусты, высокие ворота с калиткой, двухэтажный особняк с широкими, открытыми верандами, застекленные эркеры, за окнами горит свет электрических люстр.

– Жди, – велел Павел Петрович и, поправив шляпу, направился к калитке. Проводив его взглядом, Тоболин пошел к ресторанчику.

Сарычев повернул ручку механического звонка и стал ждать пока откроют, нетерпеливо постукивая носком лакированной туфли по плиткам тротуара. «Интересно, – думал он, – предупредил метрдотель о том, что у него были? Скорее всего – нет. Зачем ему подставляться и выдавать самого себя? Сейчас время дорого, и надо действовать решительно, блефовать, нажимать, не давать Филиппову опомниться».

Щелкнул замок и приоткрылась решетчатая дверь калитки. В образовавшейся щели Павел увидел узкоглазое лицо.

– Борис Васильевич дома? – дотронувшись до полей шляпы учтиво спросил он. Щель стала шире и показалась белая рубашка, серый полосатый жилет и тонкие черные брюки, складками лежавшие на замшевых мягких туфлях без каблуков.

– Как доложить? – спросил слуга.

«Японец, – разглядев привратника, понял Павел. – Страхуется бывший присяжный поверенный, даже своих в дом не нанимает».

– Скажите, пришел Сарычев. Он знает, кто я такой.

Слуга молча закрыл калитку. Потянулись минуты ожидания. От нечего делать бывший есаул прошелся, заложив руки за спину и негромко насвистывая марш лейб-гвардии казачьего полка. Свежий воздух немного взбодрил его, прошла головная боль, выветрился хмель выпитого за игорным столом и мысли потекли ровнее.

Снова щелкнул замок, японец высунулся и, показав в презрительной ухмылке крупные, неровные зубы, сообщил:

– Хозяина не принимает.

– Ты! – Павел быстро сунул носок башмака в щель, не дав захлопнуть калитку. – Скажи ему, что дом спалю! Понял? Или он будет говорить со мной, или пожгу к чертям ваше гнездо вместе со всеми обитателями! Пошел!

На этот раз японец вернулся на удивление быстро. Широко распахнув калитку, он с поклоном пропустил Сарычева в сад и повел по вымощенной узорчатыми плитками дорожке к подъезду дома. Есаул хмуро кусал ус – не сдержался, пугнул, но что оставалось делать, если Филиппов забился в нору и не вылезает, а переговорить с ним обязательно надо?

Вошли в дом, поднялись по застланной темно-зеленым ковром широкой лестнице на второй этаж, в роскошно обставленную гостиную.

– Хозяина сейчас будет, – вежливо поклонился слуга и бесшумно исчез.

– Чем могу служить?

Павел Петрович обернулся. Приволакивая искалеченную ногу, к нему шел хозяин дома, придерживая рукой полы длинного шелкового халата. Блеснув стеклышками пенсне в золотой оправе, он выжидательно поглядел на незваного гостя, но руки не подал и сесть не предложил.

– Надо поговорить, Борис Васильевич, – миролюбиво начал Сарычев. – Может быть, присядем? Разговор деловой.

– Я не располагаю временем, – правая щека Филиппова дернулась. Принесла нелегкая этого забияку! Слуга-японец доложил, что бывший есаул слегка пьян и, кто его знает, вдруг действительно пустит красного петуха? С него станется, рассказывают, еще не такое выкидывал. Опасный человек, рисковый, ни в грош не ставящий ни свою, ни чужую жизнь. В отличие от него, Борис Васильевич свою жизнь очень ценил и старался попусту не рисковать.

– Если вы настаиваете, прошу, – он указал на кресла у камина и первым присел, предложив визитеру располагаться напротив. – Что вас привело ко мне?

– Дело о коллекции Тоболина, – усмехнулся Сарычев.

– Это какого же Тоболина? – удивленно поднял брови Филиппов. – Покойного профессора истории? Его, кажется, убили агенты Чека? Но при чем здесь я, позвольте спросить? Будьте добры, объяснитесь.

– Охотно. Вы, Борис Васильевич, умный человек, а повторяете пустые сплетни. Какое дело большевикам до Тоболина? Убили его свои, и не просто так. Вчера совершено покушение и на сына покойного профессора. Некие лица привезли его в банк и заставили получить хранившиеся там коробки с раритетами, а потом хотели убить на берегу моря.

– Хотели? Значит, мальчик остался жив? – стеклышки пенсне Филиппова блеснули красным отсветом пламени камина. – Слава богу!

Хозяин широко перекрестился, грузно повернувшись к киоту с лампадой. Сарычев наблюдал за ним с усмешкой.

– Перестаньте, – предложил он. – Перестаньте ломать комедию. Гришин-Григорьев ваш человек, не надо отпираться. Дело получит неприятный для вашей компании оборот, если…

– Что если? – переспросил Филиппов. – Договаривайте. Чего вы хотите?

– Хочу получить обратно коллекцию и десять тысяч долларов как компенсацию за ущерб.

– А вы наглец, – с интересом разглядывая Сарычева, протянул хозяин. – Я много про вас слышал, но, признаться, не всегда верил в то, что рассказывали.

– Теперь убедились? – засмеялся Павел Петрович, но тут же оборвал смех и сухо сказал: – Давайте договоримся. Отдаете коллекцию и чек. Я ухожу и избавлю вас от многих неприятностей, связанных с отказом.

– Каких неприятностей? – вкрадчиво осведомился Борис Васильевич, поудобнее устраивая больную ногу. – Вы что, располагаете показаниями этого Григорьева, или как его там? Он что, указал на бумаге о преступных действиях по моему прямому приказанию? Хватит, господин Сарычев, надоело. Уходите!

– А если Евгений, действительно, жив? – бывший есаул взял из стоявшей на столике коробки сигару. Понюхав ее, одобрительно кивнул и раскурил от свечи. – Знаете, что означает моя фамилия? Сарыч – это ястреб из породы канюков, охотящихся в степи за грызунами. А уж хромую крысу я всегда достану.

– В моем доме? – вскинул голову Филиппов. – Я прикажу выкинуть вас вон!

– Не прикажете, – стряхнув в камин столбик серого пепла с сигары, усмехнулся Павел. – Хотя бы потому, что прекрасно знаете о случившемся с профессором, его сыном и коллекцией. И сейчас просто прикидываете, как лучше избавиться от меня. Заставить навсегда замолчать или откупиться? Применять физические и иные меры не советую: надежные люди знают, куда я пошел, и располагают материалами против вас. А вот откупиться? Я не против. Условия вам известны.

Борис Васильевич снял пенсне и потер пальцами покрасневшие глаза. Мозг его лихорадочно работал, отыскивая единственно верное решение. Вне сомнения, визитер знает многое, но не все. Есть ли у него веские доказательства? Ну, если Евгений Тоболин на самом деле остался в живых, – что мало вероятно, – он мог рассказать обо всем. Гришин будет нем как рыба. Этьен и крепыш тем более – они полностью во власти Филиппова. Значит, остается один Евгений? Но у него нет никаких доказательств! Коллекцию он получил сам, все документы в банке оформлены правильно, а рассказывать байки умеет любой. Что могут противопоставить деньгам Филиппова бывший есаул Сарычев и сопляк Тоболин? А ничего! Но не в собственном же доме разбираться с нахалом?

Хозяин встал, прохромал к бару, открыв дверцу, пробежал взглядом по бутылкам. Ехидно усмехнувшись, взял графинчик водки, настоянной на лекарственных травах. В микродозах эта настойка лекарство, а две-три рюмки могут привести человека в почти невменяемое состояние. Достав две рюмки и вазочку с конфетами, он вернулся к креслам и наполнил рюмки:

– Давайте поговорим, как деловые люди. Без лишних эмоций и ненужных оскорблений. Ваше здоровье! – пригубив рюмку он начал греть ее в ладонях.

Сарычев тоже выпил и затянулся сигаретой, ожидая продолжения.

– Вы, кажется, говорили о десяти тысячах? Поверьте, это слишком много. Подождите, не возражайте, – Борис Васильевич снова наполнил рюмки. – Надо все хорошенько взвесить, обсудить и прийти к обоюдному соглашению. Не так ли?

– Конечно, – согласился Павел Петрович и почувствовал, что тело его становится каким-то чрезвычайно легким, а голова тяжелой, как свинец.

– Поэтому не будем торопиться, – искоса посматривая на него, ворковал Филиппов. – Торопливость просто губительна при серьезных разговорах. Вы мне представляете свои доказательства, а я их оцениваю, и только тогда решаем, сколько они стоят? Согласны?

Сарычев сидел с отрешенным видом, силясь понять, что ему говорят. Слова хозяина с трудом доходили до его сознания, временами мутившегося до такой степени, что становилось темно в глазах. «Отравил, сволочь, что ли? – подумал Павел Петрович. – Или дает себя знать напряженная игра трое суток подряд?»

Он поднялся и, сделав нетвердый шаг, выбросил в камин недокуренную сигару. Руки казались вялыми, мутило, хотелось лечь и забыться, оставив все – Тоболиных, коллекцию, Филиппова…

– Ходзуми! – хлопнув в ладоши, позвал Борис Васильевич.

В гостиную вошел японец и поклонился хозяину. Сарычев неуверенно обернулся, недоумевая, зачем здесь слуга? Кажется, речь шла о серьезных вещах, не предназначенных для чужих ушей?

– Проводи господина, ему пора, – велел Филиппов.

– Н-не подходи, – сунув руку в карман, заплетающимся языком предупредил Павел Петрович, совсем забыв, что он безоружен.

Слуга кошачьей походкой приблизился и, увернувшись от удара ноги Сарычева, пытавшегося пнуть его в промежность, ловко врезал есаулу пяткой в живот. Павла сложило пополам и бросило на пол. Он даже не успел толком понять, что произошло. И не хотелось вставать, драться, не хотелось больше ничего.

Японец подхватил под мышки рослого Павла и, кряхтя от напряжения, поволок его к лестнице. На верхней площадке он сбросил тело Сарычева вниз и сбежал следом за съехавшим по ступенькам полубесчувственным визитером. Взяв есаула за ноги, японец потащил Павла к калитке, не обращая внимания на стоны и проклятия, раздававшиеся за спиной. Дотащив гостя до ворот, Ходзуми сильным пинком выбросил его на улицу…

Приземлившись на мостовую, Сарычев услышал, как сзади лязгнул замок калитки. С трудом встав на четвереньки, он помотал головой, разгоняя туман в мозгах. Отдышавшись, Павел поднялся и, держась за стенку, медленно побрел к ресторанчику, где ждал Евгений.

Увидев Сарычева, Тоболин ахнул и бросился помогать ему привести себя в порядок.

– Что произошло? – прикладывая мокрый платок к ссадине на щеке есаула, тихо спрашивал Евгений, боясь привлечь ненужное внимание хозяина заведения. Не ровен час, тот вызовет полицию и потом объясняйся в участке.

– Так, повздорили, – неопределенно ответил Павел Петрович. Проклятый япошка, надо же, как больно стукнул. Будь Сарычев в нормальном состоянии, он сумел бы постоять за себя, не таких еще видали, как этот Ходзуми.

– Господи, – вздохнул Тоболин. – Куда же вы теперь, в таком виде. И что все-таки случилось?

– Придется туда зайти еще разок, – пообещал есаул, рассматривая себя в зеркало. – Поехали ко мне. Кровать, правда, всего одна, но разместимся как-нибудь. Не стоит тебе сегодня возвращаться домой.

– Хорошо, хорошо, – согласился Тоболин. Ему и самому не хотелось оставаться в одиночестве, да и Павла Петровича нужно проводить до дому, пусть этот дом и в меблированных комнатах.

Вид Сарычева встревожил Евгения. Глаза мутные, неживые, язык заплетается, движения неуверенные, вялые, как у сонной мухи. Живого, энергичного Павла словно подменили. Что же произошло в этом таинственном доме?

До меблированных комнат «Бристоля», где квартировал Сарычев, добрались на извозчике. Взяв ключ от своей комнаты, Павел Петрович повел Тоболина наверх. В номере, похожем на узкий гимназический пенал, он долго держал голову под краном умывальника. Евгений, опасаясь, что его другу станет хуже, помог Сарычеву лечь.

Устроившись на кровати, он слушал, как рядом похрапывает Павел Петрович, и думал о том, что не прошло и недели после смерти отца, а жизнь уже несколько раз повернулась в разные стороны. Возможно, скоро придется продать и маленький коттедж…

* * *

Всю ночь Сарычеву снились кошмары – жуткие драконы разверзали огнедышащие пасти, усеянные мириадами длинных, острых зубов; копошились в зловонных ямах клубки отвратительных гадов, кто-то душил его, а потом появился Филиппов с графинчиком в руке, и графин был полон темной крови…

Проснувшись, Павел некоторое время лежал с закрытыми глазами, приходя в себя и тревожно прислушиваясь к собственным ощущениям – как голова, руки, ноги? Болят? Похоже, все в порядке? Мозг работает четко, улетучился вчерашний туман, мешавший понять, где ты и зачем здесь, но в теле еще сохранилась некоторая слабость. Протянув руку, Сарычев, не открывая глаза, нащупал спящего у него за спиной Евгения. Но почему он за ночь столь отощал и уменьшился ростом?

Проснувшись, Павел рывком сел и поглядел, кто лежит рядом. К его изумлению, Тоболина на постели не было! Сладко посапывая, подложив маленькие ладошки с накрашенными ногтями под желто-смуглую щеку, на кровати лежала молодая голая женщина. Что за чертовщина?!

На полу в беспорядке разбросаны предметы женского туалета, на спинке стула – Сарычев точно помнил, как Евгений вешал на него свой пиджак! – висели тонкие дамские чулки, а под стулом стояли маленькие изящные туфельки. На столе и подоконнике единственного окна выстроились пустые винные бутылки и грязные стаканы, а Тоболина нигде нет. Ушел? Но куда и зачем?

И китаянка?!

«Все, подставили! – похолодел Сарычев. – Ловко сработано».

Помотав головой в тщетной надежде, что странное видение исчезнет как бред, Павел достал часы и поглядел на стрелки – десять утра! Китаянка не исчезала, и он потряс ее за плечо:

– Эй, ходя! Вставай!

Девица открыла глаза и прикрылась простыней. Подтянув ноги к груди, она сжалась в комок, готовясь закричать.

– Тихо ты! – прикрикнул на нее по-английски Сарычев. – Как ты сюда попала? Отвечай!

Китаянка завизжала – пронзительно, на высокой ноте, так, что разом заложило уши. Орала она самозабвенно, широко открыв рот, во всю силу легких.

– Замолчи! – кинулся к ней бывший есаул, но в дверь уже барабанили, грозя выломать замок. Пришлось открыть.

В комнату ввалились портье и два китайских полицейских в синих мундирах и белых перчатках.

– Вот он! Вот! – показывая на Павла, закричал портье.

Китаянка перестала визжать и вскочила с постели, завернувшись в простыню. Один из полицейских прошел в комнату, а второй истуканом застыл у дверей.

– Салысев? – спросил первый полицейский, показывая на грудь Павла затянутой в белую нитяную перчатку рукой.

– Да, Сарычев, – ответил бывший есаул.

Не драться же ему с полицией? И так вчера наломали дровишек, а сегодня и того хлеще. Ничего себе, начинается денек! Но где Евгений?!

Полицейский повернулся к девице и что-то спросил у нее на незнакомом Павлу диалекте. Та зачастила в ответ, кланяясь и подобострастно заглядывая снизу вверх в лицо блюстителя порядка. Сарычев сумел понять только несколько слов – «виски», «деньги», «улица».

– Вы расплатились с дамой? – спросил полисмен.

– Бред какой-то, – пожал плечами бывший есаул. – Я ее в первый раз вижу. Проснулся, а она лежит на постели. Поймите, вчера я пришел домой с приятелем, а не с ней!

– Где же ваш приятель? – усмехнулся полисмен. – Вы будете платить даме за ночь?

«Кошмар, – взяв свой пиджак, подумал Сарычев. – Голые китайские проститутки, полиция. Надо дать ей десять зеленых и добавить полиции за беспокойство. Не хватало мне скандала».

К его удивлению, денег в карманах не оказалось. Портсигар на месте, зажигалка тоже, паспорт, бумажник, но денег ни гроша. Как будто они испарились волшебным образом. Но вчера он играл и выиграл крупную сумму! Сверток с деньгами оставлен у знакомого китайца, а часть выигрыша Павел положил в карман – это он помнил совершенно точно. Взял сотни три или четыре, не меньше. Где они? Унес Евгений? Маловероятно. Он разбудил бы Сарычева, перед тем как уйти, или оставил записку.

– Ну? – поторопил полисмен.

– Нет денег! – отбрасывая пиджак, признался Сарычев.

– Ай-яй-яй, Павел Петрович, – укоризненно покачал напомаженной головой портье. – Как же вы так?

– Одевайся! – бросил полицейский девице. – Поедем в участок.

– Выйдите, – пискнула она.

– Одевайся, я сказал, – набычился полицейский. – Раздеваться ты не стесняешься?

Китаянка начала торопливо натягивать чулки и влезать в платье. Сарычев деликатно отвернулся к стене, но полицейский ткнул его в спину концом дубинки:

– Ты тоже одевайся! Поедем в участок!

– Зачем?

– Там разберемся, – пообещал блюститель порядка и подтолкнул Павла к дверям. – Не задерживайся!..

Инспектором полиции оказался англичанин, похожий на сонного, отощавшего за зиму маленького зверька-грызуна. Он долго рассматривал Сарычева, отчего-то вздыхая и перебирая тонкими пальцами цепочку часов на жилете. Наконец спросил:

– Давно эмигрировали из России?

– Скоро десять лет. – Спросив разрешения, Павел закурил. – Почему это вас интересует?

– А чем вы там занимались? – оставив его вопрос без ответа, продолжил инспектор.

– Воевал, – выпустил дым в потолок бывший есаул. – Долго воевал.

– Понятно, – покивал англичанин. – Играете в карты? Может быть, любите другие игры? Например, бильярд, кости?

– Играю для развлечения, – начиная злиться, огрызнулся Сарычев. – А что такое?

– У вас есть средства на жизнь, кроме игры? – гнул свое инспектор. – И как часто пользуетесь услугами проституток?

– Знаете что, – Павел примял в пепельнице окурок. – Не принимайте меня за шулера и сутенера.

– Зачем же? – удивился инспектор. – У меня есть поступившие на вас бумаги.

Он порылся в кипе лежавших на столе документов и вытащил несколько заполненных бланков:

– Вот, например, хозяин заведения «Гамбургский петух» и работающие у него крупье показывают, что вы частый гость и не всегда играете честно.

– Ложь! – вскипел Сарычев.

– Допустим, но вчера вы сорвали банк, а потом ворвались в частное владение господина Филиппова, устроили там дебош, а сегодня утром пришлось вызывать полицию, поскольку случился скандал с дамой, ночевавшей в вашей комнате гостиницы «Бристоль». Прискорбно для бывшего офицера, весьма прискорбно. Я, конечно, понимаю, как тяжело жить вдали от родины, но со времени произошедших в России событий минуло почти десять лет. Пора бы найти себе более достойное занятие.

– Не вашего ума дело, – буркнул бывший есаул. Гнусная история. Скотина Филиппов, настучал уже в полицию! Вчера опоил отравой, сегодня подсунул голенькую китаяночку и похитил Тоболина. Ведь Евгений страшный свидетель против Бориса Васильевича. Надо поскорее выбираться отсюда.

– Будьте добры, разрешите мне позвонить, – попросил Сарычев, протянув руку к стоящему на краю стола телефону.

– Кому? – вкрадчиво поинтересовался инспектор.

– Господину Хансену.

– О, вы знакомы с господином Хансеном? – бровки полицейского поползли вверх.

– Да, мы приятели, – сняв трубку и начав набирать номер, небрежно сказал Павел Петрович, моля всех богов, чтобы Джордж оказался на месте. Без него, пожалуй, отсюда скоро не выйдешь. – Алло? Это ты, Джордж? Я тут оказался в гостях у наших друзей из полиции. Ты не мог бы заехать в участок?

Разговаривая, он искоса поглядывал на инспектора. Дал бы Бог, чтобы удалось выбраться отсюда, а там станет видно, как ответить скотине Филиппову. Лишь бы выпустили – он заплатит всем: китаянке, портье, полиции и, особо, Борису Васильевичу!..

Хансен приехал через пятнадцать минут. Полный, розовощекий, он по-хозяйски вошел в кабинет и, кивнув инспектору, приятельски похлопал по плечу Павла:

– Неприятности? В чем дело, инспектор? Оторвитесь от своих бумажек, поглядите, кто сидит перед вами! Кавалер боевых орденов и отличный парень! Я готов поручиться за него, в чем бы его ни пытались обвинить.

– Неприятная история, сэр, – вскочил инспектор. Еще бы, сам Джордж Хансен, богатый и влиятельный человек, имеющий вес в обществе и еще многое такое, о чем принято помалкивать.

– Мы уходим, – дав знак Сарычеву следовать за собой, сообщил Хансен, не слушая инспектора. – Сколько надо заплатить? Этого хватит?

Он вынул из бумажника несколько купюр и бросил их на стол.

– Да, конечно, сэр. Не согласитесь ли вы посетить господина начальника полиции?

– Передайте ему привет, – пропуская Павла вперед, велел Джордж.

– Ну, куда тебя занесло на этот раз? – усадив Сарычева в свою машину, спросил он.

– Так, мелочи, – усмехнулся бывший есаул. С Хансеном надо тоже держать ухо востро. – Долг я тебе верну.

– Вернешь, конечно! – засмеялся англичанин. – Я тебе тоже должен. Помнишь?

Павел помнил. Года три назад, в одном из притонов портового квартала, он помог Хансену выпутаться из весьма неприятного положения. С тех пор они поддерживали приятельские отношения, хотя встречались нечасто.

– Ты сейчас куда? – спросил Джордж.

– В «Бристоль», – немного подумав, ответил Павел. Конечно, стоило бы сейчас отправиться к китайцу и взять денег, чтобы отдать долг и спокойно заняться делами, но показывать Джорджу, что знаешь дорогу в трущобы, не хотелось.

– Да, пожалуй, тебе стоит отдохнуть, – бросив на него взгляд через зеркало, хмыкнул Хансен. – Кстати, не желаешь поступить на службу моей компании? Нам нужны рисковые люди, имеющие такой опыт, как у тебя. Прекрасная оплата и никаких неприятностей с полицией. Подумай.

– Я подумаю, – легко пообещал Сарычев. – И долг непременно верну. Спасибо, что выручил.

– А-а, – отмахнулся Джордж, останавливая авто около подъезда меблированных комнат. – Надумаешь, сразу звони…

* * *

Портье встретил Павла как ни в чем не бывало, только слегка потупился под взглядом Сарычева, отдавая ключ от комнаты. Взяв его, бывший есаул поднялся к себе.

В комнате царил полный разгром – подушки вытащены из наволочек, простыня скомкана и свернута жгутом, одеяло на полу, дверцы стенного шкафа, где хранилась одежда, распахнуты настежь, на полу осколки бутылок. Увидев это, Павел сдвинул шляпу на затылок и слегка присвистнул – недурно тут без него успели похозяйничать!

Заперев дверь и заткнув тряпкой замочную скважину, чтобы у прислуги не появилось искушение подглядывать за ним, Павел полез в тайничок, устроенный за печью. Достав из него сверток, он развернул промасленную тряпицу и положил перед собой наган. Проверил барабан – он был полон. Оставшиеся патроны бывший есаул насыпал в карман. За зеркалом умывальника у него был устроен второй тайник, где, на крайний случай, хранилось немного денег и кобура для нагана. Спрятав деньги в бумажник и пристроив наган в повешенную на пояс брюк кобуру, Сарычев отпер дверь и вышел.

– Хозяин просил заплатить за комнату вперед, – получая у него ключ, с учтивой улыбкой сообщил портье.

– Хорошо, – согласился Павел и расплатился.

На крыльце Сарычев постоял, осматриваясь по сторонам – после случившегося с ним за последние сутки стоило быть осторожным. Не заметив ничего подозрительного, он направился к дому Тоболиных, надеясь, что Евгений отыщется там.

Вот впереди уже показалась улочка с маленькими коттеджами. Павел Петрович зашел в закусочную «У обезьяны», спросил у хозяина рюмку водки и закуски, сел за столик у окна. Выпив, он с удовольствием съел большой кусок жареной свинины – со вчерашнего дня в желудке сосущая пустота, и подкрепиться не мешает. К тому же из окна прекрасно видно домик Тоболиных. Можно посидеть немного, понаблюдать, чтобы избежать досадных неожиданностей – пожалуй, хватит их на сегодня. По телефону звонить и спрашивать Евгения не хотелось, поскольку Сарычев не доверял телефонам.

Доедая свинину, он заметил, что по улице прохаживается некая личность в клетчатом костюмчике табачного цвета с туго свернутым зонтом в руках. Кажется, он уже видел этого человека, когда выходил из «Бристоля»? Но тогда не обратил на него внимания, сочтя обычным бездельником. Ан нет, табачный костюмчик притащился за ним сюда. Или это случайное совпадение?

Личность в клетчатом костюмчике остановилась перед афишной тумбой и углубилась в чтение объявлений.

«Шут с ним, – решил Сарычев. – У каждого свои дела. Если это человек Филиппова, он не стал бы за мной мотаться по улицам, а давно попытался всадить пулю в спину. Между мной и Борисом Васильевичем уже все ясно. Тем более он еще может не знать, что я уже выбрался из полиции. Хотя им мог сообщить об этом портье. Но чем же меня вчера опоила эта хромая крыса?!»

Подмигнув старой обезьяне, сидевшей в клетке, Павел Петрович вышел из закусочной и направился к дому Тоболиных.

– Кто там? – спросила экономка. Голос ее испуганно дрожал и бывший есаул поспешил успокоить женщину:

– Это я.

– Павел Петрович? – край занавески за стеклом отогнулся и показалось лицо экономки. – Вы?

– Я, открывайте. Евгений дома? – войдя в прихожую, первым делом поинтересовался Сарычев.

– Нет, – сморщила лицо экономка, промокая глаза подолом передника. – Еще не возвращался.

– Странно, – пробормотал есаул и, слегка отстранив женщину, прошел в комнаты. Чисто прибрано, пусто, ощущается еще не выветрившийся запах табака покойного профессора и, чуть заметно, ванильным сахаром. А Евгения нет.

– Он не звонил? Ну ладно, полно вам плакать! Как объявится, передайте, что я немедленно хочу его видеть.

– Обязательно, – всхлипнула экономка, – а когда он вернется? Где он, Павел Петрович? Вы что-то знаете?

– Нет, – поиграв желваками, ответил Сарычев и вышел.

Где же Евгений? Загадка. Противно, когда вокруг тебя творится какая-то чертовщина, а ты никак не можешь в ней разобраться, понять ход событий, нащупать тайные пружины, приводящие в движение людей, создающих определенные обстоятельства.

Где теперь искать Тоболина? Куда он делся из номера меблированных комнат «Бристоль»? Кажется, сквозь тяжелый, душный сон Павел слышал какой-то шум, приглушенные голоса или это сейчас разыгрывается воображение, выдавая желаемое за действительное в тщетных поисках выхода и объяснения пока необъяснимого?

Плюнув от досады, Павел медленно пошел по улице, направляясь к центру города. Обернувшись, увидал, что личность в клетчатом костюмчике, появилась из-за афишной тумбы, где терпеливо пережидала, пока Сарычев выйдет из дома Тоболиных, и пристроилась сзади, отстав на сотню шагов. Опираясь на туго свернутый зонт, как на трость, человек в клетчатом костюмчике плелся следом за бывшим есаулом, останавливаясь, когда останавливался тот и, похоже, не очень скрывая, что его интересует именно Павел Петрович.

«Дурак что ли? – несколько раз оглянувшись, подумал Сарычев. – Шляется за мной на виду и ничего не боится? Судя по фигуре и походке, к военной службе он никогда не имел отношения. Грудь впалая, зато, как говорится, спина колесом. Ноги волочит, тощенький. Не боец! Но чего ему надо?»

Решив, что прежде чем избавиться от назойливого провожатого, стоит убедиться, что он идет именно за ним, Павел зашел в китайский ресторанчик. Не мешало спокойно обдумать создавшееся положение, а заодно перекусить, поскольку потом может получиться так, что и поесть толком станет некогда.

Сделав заказ китайцу-официанту, Сарычев уставился в окно и с удивлением увидел, как человек в клетчатом костюме переходит улицу, направляясь к дверям ресторанчика. Неужели тоже решил подкрепиться?

Тощий незнакомец вошел в маленький зал и уверенно направился к столику, за которым расположился есаул.

– Вы разрешите? – приподняв шляпу, вежливо спросил он.

– Сделайте одолжение, – кивнул Сарычев.

Незнакомец уселся, пристроил свой зонт и углубился в изучение меню, выбирая, что заказать. Неслышно ступая войлочными туфлями, подошел китаец-официант, поклонился. «Клетчатый» заказал лапшу с острым соусом и рыбу.

«Нахал, – разглядывая сидящего напротив соглядатая, решил Павел Петрович. – Или чувствует за собой силу, способную его в любой момент защитить?»

Вдруг возникло шальное желание опрокинуть на соглядатая стол, врезать ему по голове рукоятью револьвера и опрометью выскочить из харчевни. Пусть тот сам выпутывается и объясняется с хозяином и полицией. Сарычев уже взялся за край шаткого столика, когда незнакомец поднял на него глаза и тихо сказал:

– Не делайте глупостей! Вы Сарычев?

– Я, – бывший есаул был несколько озадачен таким поворотом событий. – Что вам надо? Почему вы тащитесь за мной?

– Есть нужда переговорить, да все не представлялось случая, – нервно играя палочками для риса, объяснил «клетчатый». – Вы ищете Тоболина?

– Где он? Что вам о нем известно? – быстро спросил Павел.

– Тише, – поморщился, как от зубной боли, незнакомец. – Я только выполняю поручение. Какой толк бить собаку, за ошейник которой засунута записка, или сворачивать голову почтовому голубю? Если хотите, я выступаю в роли такой собаки, вернее, являюсь говорящим письмом. Вы ищете Тоболина? Так? А мне поручено передать, что с вами хочет повидаться один человек, который имеет от него известия. Если вы согласны, я должен проводить вас к нему.

– Доказательства?

– Вот, – незнакомец опустил руку в карман и достал маленький клочок бумаги.

Это была записка Евгения. Короткая, всего несколько слов. Он просил согласиться на переговоры и доверять подателю письма, сообщая, что находится у друзей.

– Кто эти «друзья»? – спросил Павел.

– Давайте лучше перекусим, – отводя в сторону глаза, миролюбиво предложил незнакомец. – Знаете, с утра маковой росинки во рту не было. Честное слово! Сначала я хотел зайти к вам в «Бристоль», – жадно уплетая пищу, говорил он, – но там вдруг появилась полиция. А зачем мне связываться с полицией? Потом дождался вас на улице около участка, но вы вышли вместе с Хансеном.

– Знаете Хансена? – Сарычев тоже начал есть. Не терять же зря время? Тем более яства на столе, а незнакомец, похоже, действительно сильно проголодался и, пока не насытится, нечего ждать от него толка.

– Кто же его не знает? – криво усмехнулся «клетчатый».

– Сколько вам заплатили? – доев, спросил есаул. – Я готов перекупить информацию. Называйте цену.

– Рад бы, но… – незнакомец развел руки, скорчив на морщинистом лице кислую мину. – За все, что я вам должен сказать, мне уже уплачено, а большего я просто не знаю.

«Скорее всего, лжет, – решил Сарычев. – Но свою роль играет отменно. Этакая букашка, готовая в любой момент притвориться дохлой и поднять лапки кверху. Неужели Боря Филиппов решил затеять такую игру? Не похоже на него. Хотя, чего только не случается в жизни».

– Хорошо, допустим, – согласился Павел Петрович, – записка, видимо, еще не все, что вас просили передать?

– Если согласны на встречу с людьми, уполномоченными вести переговоры о Тоболине, я готов проводить вас.

– Пошли, – Сарычев встал и бросил на стол деньги. – Но учти, если начнешь шельмовать, первая пуля достанется тебе!

– Боже упаси! – подхватив свой зонтик, на католический манер перекрестился «клетчатый».

* * *

Со стороны, они, наверное, выглядели как два приятеля, спешащие по делу. Сарычев предложил взять извозчика, но «клетчатый» отказался, сообщив, что идти им не так далеко. Сворачивая в проходные дворы и легко ориентируясь в лабиринтах узких, запутанных улочек, он вывел Павла к набережной и показал на дансинг «Королевский павлин».

– Вам сейчас за угол и во двор. Там дверь черного хода. Покажете записку и вас проводят к тому, кто уполномочен на переговоры.

– Хитер, – Павел прихватил за рукав хотевшего уйти незнакомца. – Послал, и в кусты? Нет, приятель, пошли вместе.

– Но я не могу, – тот сделал попытку освободиться, но, поняв, что вырваться из железных пальцев Сарычева ему не удастся, обмяк и согласился. – Ну если вы настаиваете…

Сарычев потащил его за собой во двор дансинга. В этом заведении ему раньше доводилось бывать раза два или три – приличная музыка, хорошенькие девочки, причем с некоторыми из них можно было не только потанцевать. Но уж это, смотря как сумеешь договориться и сколько у тебя денег в кармане. На втором этаже располагались танцклассы и буфет, на первом – танцзал, а в подвале бар и тоже танцы. Покупай билетик, отдавай их наемным партнершам и пляши на здоровье. Девушки собирали билетики и, по окончании работы, предъявляли их в кассу, получая причитающиеся проценты.

Постучав в дверь черного хода, Павел подождал пока откроют и толкнул вперед «клетчатого» – если там ждут люди Филиппова, то пусть он получит то, что приготовили для бывшего есаула. Но ничего не произошло.

Служитель молча взял поданную Сарычевым записку, повертел ее, вернул и предложил спуститься в бар.

Незнакомец уныло поплелся к лестнице. За ним последовал Павел. В полутемном баре оказалось пусто, только за дальним столиком сидели два человека, вставшие при появлении Сарычева и «клетчатого».

– Проходите, мы ждем вас, – сказал один.

– Давай, – Павел пихнул в спину незнакомца и, прикрываясь им, как живым щитом, пошел к столику, прислушиваясь, не раздастся ли за спиной какой-нибудь подозрительный звук? Изображать из себя живую мишень не хотелось. Видимо, те же чувства владели и «клетчатым» – он приостановился, не дойдя до столика нескольких шагов.

– А ты здесь зачем? – недоуменно спросил его лысоватый мужчина, в котором Павел узнал одного из темных дельцов, известного под кличкой Антуан.

Им приходилось раньше иногда встречаться и даже раскланиваться друг с другом. Антуан был одним из приближенных подручных крупного торговца опиумом, прозванного в среде гангстеров Дасти, что означало «пыльный». Самого Дасти бывший есаул Сарычев никогда не видел, но слышал, что тот ворочает крупными деньгами и начисто лишен какой бы то ни было морали, не признавая даже законов и традиций преступного мира. Но какое дело раньше было Павлу до всех этих Антуанов, Дасти, Филипповых и прочих, пока не случилась неприятность с Женей Тоболиным и его отцом? А теперь? Теперь, видимо, придется познакомиться с ним ближе?

– Я… Меня заставили, – «клетчатый» мотнул головой в сторону Сарычева. – Они не доверяют.

– В недоверии нет необходимости, – опустившись на стул, буркнул Антуан. – У нас чисто деловая встреча. Располагайтесь, господин Сарычев. Нам есть о чем потолковать. А ты пошел вон!

– Слушаюсь, – поклонился «клетчатый» и на цыпочках шустро побежал к выходу. Хлопнула закрывшаяся дверь.

– Записка у вас? – требовательно протянул руку Антуан.

Павел подошел ближе и отдал записку. В крайнем случае, если никто не прячется за стойкой, у него будет всего два противника.

– Располагайтесь, – повторил Антуан, убирая бумагу в карман хорошо пошитого клубного пиджака.

– В чем дело? – сев так, чтобы видеть обоих бандитов, настороженно спросил Сарычев. – К чему такая таинственность?

– Есть деловое предложение, взаимовыгодное для обеих сторон, – разливая по стаканам джин, спокойно ответил Антуан. – Обмен. Человека на вещь. Устроит?

– Смотря кого и на что менять, – усмехнулся Павел. – И при чем здесь я? Тоболин у вас?

– Да, – просто сообщил второй гангстер. – У нас, в надежном месте. Поверьте, что открыть дверь вашей комнаты и утащить мальчишку ничего не стоило. Тем более вы спали как убитый.

«Значит, шум ночью мне не приснился, – подумал Сарычев. – Выхватить револьвер, взять негодяев на мушку и потребовать… Чего потребовать? Отдать Евгения? Пообещают и пустят пулю в лоб и ему и мне».

– Китаянка тоже ваша работа? – закурив, спросил он.

– Нет, это Боря Филиппов, – улыбнулся Антуан. – Ему очень не понравилось ваше поведение, а может быть, он чего-то боится? Чего? Появления Тоболина? Мы могли бы обменять мальчишку на нужную нам вещь, договорившись с Филипповым, но…

– Но? – поднял брови Павел.

– Обманет, – залпом выпив спиртное, объяснил второй гангстер. – Такая скотина! И мальчишку потом обязательно убьет.

Сарычев согласно кивнул – оценка, данная одним бандитом другому, не вызывает возражений.

– Хотите выкуп? – предложил бывший есаул, вспомнив о своем вчерашнем выигрыше. – Как я понял, Тоболин находится у вас в качестве заложника?

– Лучше назовем его гарантом вашего согласия на сделку, – уточнил Антуан. – Нам нужен «Золотой Будда» из коллекции покойного профессора Тоболина, которую захватили люди Филиппова. В обмен мы отдаем Евгения.

«“Золотой Будда”? – удивился Павел Петрович. – Вот какая история. Неужели пришел тот случай, когда надо обратиться к Хансену и просить его помощи? Но могут узнать подручные Дасти и что тогда станется с мальчишкой? Зачем им “Золотой Будда”? Пойти в полицию? Опять же, что после этого случится с Евгением? Наверняка они его запрятали так, что скоро не сыщешь».

– Я могу увидеть мальчика?

– Зачем? – недовольно процедил второй гангстер. – Вам недостаточно записки? Можем устроить телефонный разговор.

– Пожалуйста, будьте так добры, – хищно улыбнулся Сарычев.

Гангстер встал и направился к стойке. Павел хотел последовать за ним, но Антуан предупредил:

– Сидите, вас позовут!

Вскоре Павла Петровича действительно позвали к телефону. Передавая ему трубку, гангстер буркнул:

– Не больше минуты.

– Алло! – подув в микрофон, сказал Сарычев.

– Павел Петрович? – раздался в наушнике голос Евгения. – Вы меня узнаете? Простите, что так получилось, но без вашей помощи мне не выбраться.

– Где ты? – закричал Павел, но у него уже вырвали трубку и положили на рычаги.

– Не надо эксцессов, – примирительно сказал подошедший Антуан, протискиваясь между Сарычевым и вторым гангстером, чтобы предотвратить драку. – Мы собрались не для этого.

– Послушайте, – взяв тяжело дышавшего от злости Павла под руку и уводя его от стойки, продолжил Антуан. – Мы не хотим сами заниматься этим делом. Может возникнуть ненужное внимание полиции и других заинтересованных людей, что только повредит мальчишке. Ваши деньги нам тоже не нужны. Принесите «Золотого Будду» и забирайте профессорского сынка. Согласны?

– Когда вы хотите его получить? – глухо спросил Сарычев.

– В течение недели, максимум десяти дней, – поправив галстук, любезно улыбнулся второй гангстер, но его улыбка показалась бывшему есаулу оскалом гиены. С каким удовольствием он дал бы по зубам этому подонку.

– Для получения статуэтки понадобятся деньги, – поглядев в глаза Антуана, медленно сказал Павел Петрович.

– Как ее добывать – ваши проблемы, – ответил тот. – Когда «Будда» окажется в ваших руках, звоните сюда, в бар «Королевского павлина». Спросите господина Антуана, и мы договоримся об обмене.

«Придется разыгрывать эту партию по чужим нотам, – закусил губу Сарычев, – но что еще остается делать?»

– Хорошо, я вынужден подчиниться обстоятельствам, – сказал он. – Обещаю позвонить в ближайшие дни.

Сделав вид, что он не заметил протянутой на прощание руки Антуана, Павел, четко печатая шаг, направился к выходу.

– Минутку, господин Сарычев, – окликнул его второй гангстер. – Не пытайтесь за нами следить. Это не угроза, а предупреждение.

Бывший есаул только досадливо дернул плечом и вышел.

– Дерьмо! – проводив его тяжелым взглядом, процедил гангстер.

– Не обращай внимания, – засмеялся Антуан. – Меньше чем через неделю он принесет в зубах «Золотого Будду». Или я не знаю русских! А потом пусть его ищут люди Филиппова, полиция и сам Господь Бог…

* * *

Завалившись на постель в номере меблированных комнат «Бристоль», Сарычев мрачно уставился в низкий потолок, покуривая сигарету. Тоболин нашелся, но совсем не там и не так, как хотелось бы. Слава богу, Евгений жив и есть возможность выкупить его, пусть даже ценой кражи у Филиппова «Золотого Будды». Впрочем, какая кража? Борис Васильевич завладел им отнюдь не праведным путем – не купил, не выиграл в карты, не получил в счет погашения долгов или по наследству. «Будду» для него украли подручные, чуть было не лишившие жизни законного наследника и владельца коллекции.

Горько усмехнувшись, бывший есаул сел, опустив руки между колен. Зачем Антуану, работающему на Дасти, статуэтка «Золотого Будды»? Загадка. Коллекция профессора Тоболина имеет большую ценность, и стоимость рариретов с каждым годом растет, но бандитам нужен именно «Золотой Будда». Почему?

Не из-за этой ли статуэтки лишился жизни профессор? Вполне может быть. Он никогда не показывал Павлу своей коллекции и не рассказывал никаких историй, связанных с «Золотым Буддой». Или сам покойный историк не знал, чем обладает, не ведал, что однажды приобрел в коллекцию свою будущую смерть? И настал момент, когда «Будда» начал пожинать кровавую жатву, забирая жизнь за жизнью? Какая же древняя чертовщина таится в нем?

Потерев лицо ладонями, Павел Петрович встал, оделся и вышел из номера – ставки сделаны, банкомет раздал карты, и пора начинать игру, от выигрыша в которой зависит жизнь не только Евгения, но и его собственная. Ладно, пусть Антуан, Дасти, Филиппов и прочие считают, что у них на руках все козыри, пусть! Сарычев припрячет в рукаве свою карту – старичка в шутовском колпаке, прозванного «Джокером», – и в нужный момент даст ему возможность выпрыгнуть на зеленое сукно стола и заплясать на нем, ломая все расчеты противников.

Вряд ли Филиппов, обнаружив исчезновение сокровища, сразу же кинется заявлять в полицию – он прекрасно знает, как оно к нему попало. Борис Васильевич наладит на поиски своих псов, а на это нужно какое-то время, за которое Сарычев должен успеть все сделать.

Немного побродив по улицам и убедившись, что за ним никто не следит, Павел нанял рикшу и поехал к китайским кварталам. Расплатившись с рикшей, он привычно углубился в лабиринт запутанных улочек трущоб и вскоре вышел к неприметному домику, где жил старый китаец.

– Мне нужны деньги, – поздоровавшись с хозяином, сказал Сарычев. – Пока не все. К тебе никто не приходил?

– Нет, – старик принес сверток и положил его перед Павлом. – У тебя что-то случилось, капитана?

Сарычев улыбнулся – по китайскому обычаю, старик именовал его капитаном, как местные жители привыкли называть любых европейских военных, даже бывших, независимо от звания.

– Ты слышал о Дасти? – отсчитав часть купюр и заворачивая оставшиеся в старую газету, поинтересовался Павел Петрович.

– Дасти – это опиум, – помрачнел старик. – Мой единственный сын умер от опиума. Ты не можешь быть вместе с Дасти! Значит, ты против него?

– Пока не знаю, – задумчиво покусав кончик уса, ответил бывший есаул. – Скорее «против», чем «за». Ты его когда-нибудь видел, этого пресловутого Дасти? Или что-нибудь знаешь о нем?

– Нет, – старик сел на циновку, положив руки на колени, – его никто не видел и не знает, кроме ближних подручных. Зельем торгуют оптом и в розницу. Мелкие торговцы вообще ничего не знают, а до крупных тебе не добраться. Они богатые люди, имеют сильную охрану. А те, кто курит опий, тем более не знают ничего, кроме жажды курить его вновь и вновь. Чем я могу помочь?

– Ожиданием, – отдавая ему сверток с оставшимися деньгами, улыбнулся Сарычев. – И вот еще что, скажи-ка, где сейчас наш общий знакомый Панда?

– У него лавка на углу бульвара Адмиралов.

– Панда стал торговцем? – удивленно покрутил головой Сарычев, недоверчиво глядя на старого китайца. – Неужели дьявол настолько постарел, что подался в монахи? Странно.

– Того, что он взял в Гонконге, ему хватит до гроба, – положив рядом с собой сверток, усмехнулся старик. – Ты хочешь просить у него помощи? Он тебе не откажет. Панда не забывает старых друзей. Чем я еще могу тебе помочь?

– Ожиданием, – загадочно улыбнувшись, повторил Сарычев и, не прощаясь, вышел из фанзы на улицу…

Лавку Панды он отыскал быстро – все в округе знали, где она расположена. Правда, лавкой ее назвать трудно – скорее это был своеобразный универсальный магазин, торговавший всякой всячиной, начиная от иголок и мыла, кончая готовым платьем и ювелирными изделиями местных кустарей.

Увидев гостя, вошедшего в его кабинетик, Панда встал, заулыбался, широко раскинул руки, готовясь обнять бывшего есаула:

– Павел Петрович! Какая радость! – покрытое крупными родимыми пятнами лицо хозяина магазина, действительно имевшее некоторое сходство с мордой панды, – бамбукового медведя, – лучилось непритворным радушием.

Панда свободно говорил на десятке языков, был хватким и ловким человеком, но, главное, Сарычев не знал лучшего специалиста, виртуозно вскрывавшего любые сейфы. Несколько лет назад, сорвав крупный куш при ограблении банка в Гонконге, Панда перебрался сюда и, как выражались в преступном мире, «завязал».

– У меня мало времени, – опускаясь в легкое кресло, сообщил Павел Петрович. – Нужна помощь.

– Сколько? – сразу спросил Панда.

– Дело не в деньгах, – слегка поморщился Сарычев. – Дай хороший пояс.

– Ты решил сменить профессию? – удивился хозяин магазина. – Лучше я дам тебе смышленого человека, и он все сделает. Не спрашиваю, зачем тебе это надо, ты только скажи, когда и что взять.

«Виляет старый знакомый, – подумал Сарычев. – Я держу его на крючке с Гонконгом, а он хочет ответить мне тем же здесь?»

– Нет, мне не нужен твой человек. Дай пояс, только хороший, и я постараюсь справиться сам.

– У тебя золотые руки, Павел, – сладко улыбнулся хозяин магазина, – если бы ты в свое время не отверг мои предложения, сколько денежных ящиков можно было расколупать! Страшно подумать! Но ты не боишься нарваться на незнакомую систему? Хитрые щеколды, сигнализация, стреляющие дверцы, когда в тебя вдруг летят пули из открытого сейфа? Лучше возьми моего человека.

– Нет, – твердо ответил Сарычев. – Только пояс. И еще пусть мне быстро скажут, где отыскать некоего Григорьева, он же Алексей Владимирович Гришин.

– Сделаем, – заверил Панда, – выпей пока чаю…

Через два часа Сарычев вышел из магазина. Под пиджаком у него был надет широкий кожаный пояс, во внутренних кармашках которого прятались всевозможные отмычки из прекрасной стали, и прочий инструмент для вскрытия сейфов. Свой путь Павел Петрович держал к заведению «Зеленый терем», где, по сведениям вездесущего Панды, отдыхал в обществе прелестной дамы господин Гришин.

Еще через полчаса он стоял напротив «Зеленого терема», разглядывая здание публичного дома, стыдливо скрывавшего свою сущность под вывеской эротического клуба. Швейцара у подъезда не было, и это обстоятельство понравилось Павлу Петровичу. Слегка насвистывая, он размышлял над тем, что наслаждающийся женскими ласками Гришин не подозревает о том, какую цену ему на самом деле придется заплатить за посещение борделя. Впрочем, если незнакомый ему Алексей Владимирович окажется благоразумным, удастся обойтись без эксцессов.

Прикинув на глазок расположение номеров в «Зеленом тереме», бывший есаул решительно перешел дорогу и открыл дверь заведения. Пройдя через сумрачный холл, где на столах лежали альбомы с фотографиями обнаженных красоток, он направился прямо к стойке. Дородный мужчина в толстых очках приветливо улыбнулся:

– Решили отдохнуть? Мы всегда к вашим услугам.

– Прекрасно, – хмыкнул Павел Петрович. – У вас здесь находится один мой знакомый. Такой рыжеусый, светлоглазый. По-моему, его зовут Гришин.

– Что вы? – непритворно изумился толстяк. – Мы не даем справок о наших клиентах.

– Придется, – вздохнул Сарычев и показал глазами вниз. Толстяк посмотрел и покрылся потом: на краю стойки лежал ствол револьвера, направленного ему прямо в живот.

– Господин, э-э, из полиции? – промямлил толстяк.

– Частный сыск, – солидно объяснил бывший есаул. – Хлопотное дело. И нервное. Клиенты жмоты, а надо зарабатывать на жизнь. Итак? Мы расстаемся довольные друг другом или?..

Толстяк закатил глаза к потолку и показал два пальца. Потом трижды помахал перед лицом Сарычева растопыренной пятерней.

– Второй этаж, пятнадцатый номер? – на всякий случай шепотом уточнил бывший есаул.

– Мы не даем справок, – кивнув, громко ответил толстяк.

– Каждый экономит, как может, – пряча револьвер, заметил Павел. – Я сэкономил десятку, вы сохранили жизнь. И упаси вас бог!..

– Понял, – быстро заверил толстяк, протирая запотевшие стекла очков. – Все понял. Единственная просьба, не шуметь в номере. Если можно, – просительно добавил он.

– Можно. Пошлите туда за счет клиента дюжину бутылок, – поднимаясь по лестнице, распорядился Сарычев, успевший оборвать шнур телефона.

По его расчетам он располагал не более чем тридцатью минутами. Сейчас толстяк будет стонать и охать, но насчет спиртного распорядится. Потом он станет думать, как вызвать полицию и, найдя способ, вызовет. Вот и истечет время для разговора с Гришиным. Если, конечно, он здесь.

Поднявшись на второй этаж, бывший есаул прошелся по пустому, полутемному коридору, прислушиваясь, что делается за дверями номеров. Видимо, клиентов сейчас не так много, поскольку в большинстве комнат царила тишина. Зато из пятнадцатого номера доносился веселый смех и плеск воды. «Купаются, черти», – усмехнулся Павел.

В конце коридора виднелась дверь черного хода, но она оказалась заперта. Сарычев выглянул в окно – внизу крыша соседнего здания, а за ним, через дорогу, начинался парк.

Вернувшись к двери с номером «пятнадцать», бывший есаул резко ударил в нее плечом и, сорвав замок, влетел внутрь с наганом в руке. Разбросанные вещи, полупустые бутылки, разобранная смятая постель, а из ванной сердитый окрик:

– Кто там?

Сарычев метнулся на голос. Сидя по пояс в ванной и положив себе на плечи ноги дамы, рыжеусый человек держал в мокрой руке бокал с шампанским. Дама бросала в него невесомые хлопья пены и визгливо хохотала.

– Свои, – направив на рыжеусого ствол, буркнул Сарычев. – Не дергайся, у моей игрушки легкий спуск.

Рыжеусый выронил бокал и побледнел, дама сдавленно вскрикнула, затравленно оглянувшись на вошедшего.

– Тихо! – приказал Павел.

Дама забилась в угол квадратной ванны, не решаясь орать – она выросла в трущобах и слишком хорошо знала, что случается, если не вовремя откроешь рот, когда на тебя направлен револьвер.

«А он пьяница, – поглядев в водянистые глаза рыжеусого, понял Сарычев. – Тем лучше!»

В дверь номера постучали. Рыжеусый приподнялся, но под сердитым взглядом есаула сник и глубже погрузился в воду – он жестоко страдал, что позволил себе расслабиться и оставил браунинг в номере. Что надо этому широкоплечему подтянутому человеку с неприятными синими глазами? А в дверь стучат – не означает ли этот стук неожиданное спасение?

– Принесли выпивку, – усмехнулся Сарычев и крикнул, – входите, сюда!

Горничная в коротеньком платьице вкатила тележку, уставленную бутылками. Павел быстро схватил ее за руку и втащил в ванную.

– Посиди здесь. Будешь открывать бутылки. Ну чего ждешь, давай, начинай!

Горничная дрожащими руками откупорила бутылку. Рыжеусый смотрел на происходящее, теряясь в догадках – что происходит. Неужели к ним ворвался сумасшедший маньяк?

– Пей, – приказал горничной Сарычев. – Прямо из горлышка. Откажешься, пристрелю!

Глядя на бутылку расширенными от ужаса глазами, она начала пить.

– Ты Гришин? – Павел посмотрел на рыжеусого. – Не отпирайся! Если мы не договоримся, я уйду, оставив тебя с пулей в башке!

– Мы договоримся, – поежившись от сквозняка, заверил Алексей Владимирович. Получать пулю в лоб не хотелось, а сумасшедший, похоже, не намерен шутить.

– Где коллекция, которую взяли у Тоболина?

– Дома, у Филиппова. В сейфе.

– Где сейф? Быстро!

– На втором этаже, в бильярдной, рядом с книжным шкафом. Он закрыт картиной с Наполеоном.

– Пей, пей! – прикрикнул Сарычев на горничную, опустившую бутылку. – Пей до дна. И этим дай по пузырьку.

– Что вы хотите? – держа в руках открытую бутылку, мрачно спросил Гришин. Бросить бутылку в голову незнакомца и резко выпрыгнуть из ванны? Навалиться, отнять револьвер и душить, душить…

Нет, не получится – он успеет выстрелить. Запрокинув горлышко над широким открытым ртом, Алексей Владимирович начал вливать в себя спиртное, напряженно кося налитым кровью глазом на сумасшедшего с наганом.

– Ты тоже пей, – приказал Сарычев притихшей в углу ванны голой проститутке. – Не стесняйся, я угощаю! Так, пустую посуду на пол. Осторожно, не делайте резких движений, я этого не люблю. Берите еще по бутылочке. Пейте! Ну!

«Он накачает нас до потери пульса, – отстраненно подумал Гришин, давясь спиртным, но глотая его под дулом нагана. – Бог мой, надо же было так вляпаться!»

– Пейте быстрее! – покрикивал есаул.

Горничная устало закрыла глаза и блаженно вытянула ноги, не обращая внимания на лужи на полу. Пробормотав несколько грязных ругательств, она притихла. Но Гришин еще держался – его лицо приобрело свекольный оттенок, глаза выпучились и остекленели, движения стали размашистыми и неверными, но он проталкивал и проталкивал в себя спиртное.

«Прошло не менее тридцати минут, – прикинул Сарычев, – пора уходить». На полу стояло и валялось уже не менее полдюжины пустых бутылок. Гришин все чаще тяжело сопел и отдувался.

– Допивай! – велел ему Павел и выскочил в коридор. Быстро обшарив одежду подручного Филиппова, он нашел браунинг и сунул его в свой карман.

В ванной раздался грохот и жуткие ругательства. Посмотрев, в чем дело, Сарычев увидел валявшегося на полу Гришина – видимо, тот вылез из ванны, но запнулся о ноги уснувшей девицы из буфетной и, будучи прилично пьяным, упал. Подняться ему не удалось – Павел ударил Гришина рукоятью револьвера по затылку и выбежал в коридор.

Так, оставшиеся в номере вряд ли в ближайшие два-три часа смогут сказать что-либо членораздельное, а ему надо очень торопиться. Рванув на себя створки оконной рамы, Сарычев вылез на карниз и спрыгнул на крышу соседнего дома – возвращаться обратно мимо толстяка не имело смысла. К тому же вот-вот должна появиться полиция. И она появилась.

Прячась за трубой, Павел увидел, как у подъезда «Зеленого терема» остановилось полицейское авто и из него с горохом посыпались синие мундиры. Да, он был прав, толстяк нашел способ сообщить в участок. Теперь остается уповать на собственную ловкость и везение.

Пробежав по крыше, он уцепился за водосточную трубу и начал спускаться. Когда до земли осталось не больше двух метров, Павел разжал руки и полетел вниз. Приземлился он неудачно, на четыре точки. И тут же кто-то навалился сверху, пытаясь заломить ему руки.

Сарычев ловко вывернулся, лягнул нападавшего ногой, сбросил с себя. Выпрямившись, увидел полицейского в синем мундире и, не раздумывая, резко боднул его головой в лицо. Полисмена отбросило назад, и он сполз по стене, выронив дубинку.

Больше не оглядываясь и стараясь не слышать раздававшихся отовсюду свистков постовых, Павел кинулся к парку…

* * *

Меньше чем через час Сарычев был у дома Филиппова. Зайдя в аптеку, он опустил в щель телефона жетон и, прикрыв микрофон платком, набрал номер особняка Бориса Васильевича, отыскав его в толстой телефонной книге. В наушнике раздались долгие гудки. Потом щелкнуло, и голос японца ответил:

– Вас слушают.

– Мне хозяина, – зажав пальцами нос, прогнусавил Павел.

– К сожалению, господина Филиппова нет. Он вернется позже, после семи.

Повесив трубку, Сарычев аккуратно сложил платок и, убрав его в карман брюк, направился в итальянский ресторанчик. Усевшись за столик, бывший есаул заказал рюмку водки и жареную рыбу – и начал наблюдать за домом Бориса Васильевича, прикидывая, как избежать ненужной встречи со слугой. В окно он увидел, что японец вышел в сад и начал подстригать кусты, подступавшие почти вплотную к веранде.

Вскоре Сарычев установил, что слуга постоянно держит в поле зрения калитку ворот и вводную дверь дома. Поглядывал он и на застекленные двери веранды. С этой стороны в особняк вряд ли удастся проникнуть, не наткнувшись на японца, а вступать с ним в схватку и терять время Павлу не хотелось.

Закончив есть, Сарычев вышел из ресторанчика и, пройдя по улице, выбрался к задней стороне ограды особняка. Подпрыгнув, он ухватился руками за забор и, подтянувшись, сел на него верхом, осматривая хозяйственные постройки. Его внимание привлек приоткрытый люк для загрузки угля.

Спрыгнув в сад, бывший есаул прокрался к люку и, приоткрыв шире крышку, нырнул в темноту подвала. Съехав вниз по куче угля, приготовленного для растопки печей особняка, он встал и ощупью – в подвале оказалось темно – добрался до двери, сколоченной из тонких деревянных брусьев и закрытой снаружи на обыкновенную задвижку. Просунув руку в щель, он отодвинул запор и очутился в коридоре.

Несколько минут Павел стоял прислушиваясь – не раздастся ли звук шагов встревоженного слуги? Но все было тихо. Тогда, сдерживая дыхание, он пошел к лестнице, ведущей наверх. Вот и знакомый холл первого этажа. В окно был виден Ходзуми, работавший в саду. Пригнувшись, Сарычев проскочил мимо окон и взбежал на второй этаж. Так, где здесь бильярдная?

Открывая одну за другой выходящие в коридор двери, он нашел бильярдную, почти квадратную комнату с огромным столом, затянутым зеленым сукном.

Гришин не обманул – рядом с книжным шкафом на стене висела картина неизвестного художника, изображавшая императора Наполеона, принимающего парад старой гвардии. Приподняв ее, Сарычев увидел вмурованный в стену сейф: толстая дверца из прочной стали с двумя ручками и замочной скважиной, прикрытой личиной из меди фигурного литья, изображавшей голову тигра.

Павел облегченно рассмеялся – с этой системой работы на полчаса, а для опытного взломщика и того меньше. Надо только знать некоторые секреты и суметь открыть тайную защелку, удерживающую дверцу. Ну да с этим он как-нибудь справится.

Подойдя к окну, Сарычев немного отодвинул занавеску и посмотрел в сад – Ходзуми возился около клумбы с цветами, старательно ухаживая за кустами роз. Ну, приступим?

Расстегнув пиджак, Павел снял полученный от Панды пояс и вынул из его внутреннего кармана тонкую стальную отмычку. Сдвинув картину, он ощупал литые украшения на углах дверцы сейфа и, отыскав почти неприметное отверстие в одном из них, вставил туда отмычку. Сухо щелкнув, отошла в сторону сделанная в виде головы тигра медная личина, прикрывавшая замочную скважину. Тогда Сарычев взял еще одну отмычку и начал ковыряться в замке. Наконец удалось нащупать нужный выступ и повернуть отмычку. Помогая себе второй отмычкой, Павел отпер замок и открыл секретную защелку, удерживающую дверцу. Поворот ручек – и сейф распахнулся.

Вытерев выступивший на лбу пот, он снова подошел к окну – японец поливал цветы из большой лейки. Губы его шевелились – похоже, Ходзуми что-то напевал или разговаривал с розами.

Быстро вернувшись к сейфу, Сарычев начал осматривать его содержимое. Коробочка из резной слоновой кости? Не то! Веера в картонных, расписных футлярах? Не то! Фигурки животных из нефрита? Не то! Где же «Будда», из-за которого он здесь?!

Статуэтка оказалась в глубине сейфа, в деревянной шкатулке, завернутой в слой ваты. На лице божества застыло потустороннее выражение, глаза полуприкрыты, на шее ожерелье. Этот? Похоже. Сунув его в карман, Сарычев огляделся – куда бы сложить коллекцию? Не тащить же все в руках? Сорвав с маленького столика расшитую хризантемами скатерть, Павел свалил на нее взятое из сейфа и начал увязывать в узел, присев за бильярдным столом.

Скрип открывшейся двери и звук шагов заставили его замереть – кто-то вошел в комнату. Осторожно выглянув из-за бильярда, Сарычев увидел Ходзуми.

Японец стоял вполоборота к нему, удивленно глядя на открытый сейф. С его губ сорвалось какое-то восклицание, и он попятился к двери. Что делать? Стрелять? Надо же было потерять осторожность и дать застать себя врасплох!

Неожиданно Ходзуми присел и заглянул под бильярдный стол. Его темные глаза встретились с напряженным взглядом Сарычева. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Рука Павла медленно поползла к поясу, где висела кобура с наганом.

Но достать револьвер Сарычев не успел. Ходзуми высоко подпрыгнул и моментально оказался на столе. Еще мгновение и его нога ударила Сарычева, да так, что он отлетел к стене. Хорошо еще, что Павел успел немного повернуться и смягчить удар: целившийся ему в голову японец попал пяткой в плечо. Рука сразу заныла, боль отдалась в спине и шее, а противник кошкой спрыгнул на пол и вновь был готов к нападению.

«Не успею выстрелить», – понял Сарычев и резко откатился в сторону.

Вскочив на ноги, он умело блокировал удар Ходзуми и, неожиданно ринувшись вперед, вцепился в него, прижавшись лицом к плечу слуги. Повиснуть на противнике, лишить подвижности, захватить руки, не дать ему возможности прыгать и бить ногами, кулаками, головой. Ходзуми более ловок, прекрасно владеет приемами борьбы и в открытом поединке против него трудно выстоять. Сарычев и сам неплохо умел драться, приходилось не раз участвовать в рукопашных, не говоря о том, что бывал в таких сабельных сечах, какие могут привидеться только в кошмарном сне. Но тут нет сабли и он не настолько натренирован в кунг-фу или карате, как японец. И время, время! В любой момент может появиться еще кто-нибудь.

Ходзуми предпринял отчаянную попытку освободиться, винтом выворачиваясь из медвежьей хватки Сарычева, пиная его коленями и норовя дать подножку, чтобы повалить на пол, но Павел не выпускал. Чувствуя, что слабеет, – боль в ушибленной руке не проходила, – он всем телом навалился на Ходзуми, качнул его и ударил спиной о край тяжелого бильярдного стола.

Японец взвыл. Качнувшись еще раз, бывший есаул немного развернул противника и снова приложил его о стол спиной. Ходзуми охнул и ослаб. Схватив его за плечи, Сарычев с силой ударил японца хребтом о медный край лузы и выступающий острый угол тяжелого бильярда. Слуга обмяк и кулем осел на пол.

– Вот так вот, – дрожащими руками поднимая узел, пробормотал Сарычев, направляясь к двери. Скорее уйти отсюда!..

* * *

– Скотина! – Филиппов наотмашь ударил по лицу Гришина, с трудом державшегося на ногах с помощью Этьена.

– Не виноват, – размазывая по лицу пьяные слезы и кровь из разбитого носа, бормотал Алексей Владимирович.

– Там все были в стельку, – пытаясь смягчить гнев хозяина, заметил крепыш в синем костюме. – Он их поил насильно.

– Молчать! – в бешенстве заорал Борис Васильевич, сорвав с носа пенсне. – Ублюдки!

Ходзуми морщился от боли, прислонившись плечом к стене бильярдной. Ему хотелось выпить чаю и лечь на жесткую циновку, чтобы было вокруг тихо и полутемно, а потом чтобы помассировали спину и смазали ее снадобьями из трав. Хозяин совсем обезумел, и лучше всего было бы убраться отсюда, но он не разрешил.

– Видите? – припадая на больную ногу, Филиппов шустро подбежал к распахнутому сейфу. Сунув в него руку, вытащил пустую деревянную шкатулку и раздраженно бросил ее на пол. – Видите?

Тяжело дыша он упал в кресло и начал обмахиваться одним из старинных вееров, кусая губы и шепча проклятия. Этьен отвернулся, стараясь не встречаться с ним взглядом; крепыш сопел, уставившись на носки своих давно нечищенных башмаков; Гришин утробно икал, испуганно выпучив глаза.

– Заткните пасть этому идиоту, – брезгливо покосился на него Борис Васильевич. – Хотя, погодите. Чем тебе угрожал Сарычев, ну?

– Эт-то как? – силясь понять, о чем его спрашивают, снова икнул Алексей Владимирович. Он готов был провалиться сквозь землю, только бы не стоять здесь, перед холодным, уничтожающим взглядом Филиппова.

– Я спрашиваю, каким оружием тебе угрожали, – постукивая сложенным веером по ладони, не предвещавшим ничего хорошего тоном раздельно повторил Борис Васильевич. – Что у него было? Маузер, наган, браунинг? Может быть, нож?

Ходзуми, устав стоять и не в силах более совладать с ломающей его спину и ребра болью, тихо опустился на пол. Филиппов только покосился на него, но ничего не сказал и снова уставился на Гришина. Тот потел и трясся.

Сунув руку под пиджак, Борис Васильевич вынул наган:

– Это?

– Да, – как завороженный глядя на черную дырочку ствола, поднявшегося на уровень его глаз, прошептал похолодевший Алексей Владимирович.

– Прекрасно! – развернувшись в кресле, Филиппов несколько раз выстрелил в грудь Ходзуми.

Японец дернулся, привстал и рухнул, обливаясь кровью. Гришин упал на колени; крепыш побледнел; Этьен машинально считал выстрелы – раз, два, три, четыре…

– Соедините меня с полицией, – ни к кому не обращаясь, приказал Филиппов. – И откройте окно. Пусть выветрится пороховая гарь…

Бросив стоявшего на четвереньках Гришина, Этьен подошел к телефону и, набрав номер участка, подал трубку хозяину.

– Полиция? – Борис Васильевич надел пенсне и отдал наган крепышу. – Это владелец особняка на Садовой, Борис Филиппов. Случилось трагическое несчастье! Немедленно приезжайте! Меня ограбили и убили моего слугу Ходзуми. Да, сегодня днем. Кого подозреваю? Некоего Сарычева…

* * *

Пояс с инструментами Павел утопил в реке, решив избавиться от лишней улики и не таскать ненужную тяжесть. Из первой попавшейся забегаловки с телефоном он позвонил в бар «Королевского павлина» и спросил господина Антуана. В наушнике слышалась музыка, веселые возгласы, звон бутылок и стаканов – видимо, трубку положили на стойку. Через пару минут ответили:

– Да!

– Это Антуан? – переспросил Сарычев.

– Я, говорите. Кто звонит?

– Знакомый, по поводу обмена человека на интересующую вас вещь. Вы готовы?

– А вы? – хмыкнул на том конце провода Антуан.

– Готов. Где и когда мы встречаемся?

Павел торопился. Наверняка Филиппов уже обнаружил пропажу, и предугадать его дальнейшие шаги просто невозможно. Отдать, к дьяволу, все статуэтки, получить живого и здорового Евгения, убраться с ним в трущобы китайских кварталов к знакомому старику, где их не то что Филиппов и полиция, а даже черти не сыщут. Вот тогда можно будет вздохнуть спокойно и отлежаться несколько дней в тишине и покое, не высовывая носа на улицу, пока не уляжется шум. А после станет видно, куда податься.

– Хорошо, – помолчав ответил Антуан. – Выходите на набережную, к причалам прогулочных катеров. Вы далеко от этого места?

– Не очень.

– Тогда через полчаса вас будет ждать у причалов машина. Темная, закрытая. За рулем я сам. Не опасайтесь, кроме меня никто не приедет. Договорились?

Итак, надо идти к причалам. Место не слишком людное по вечерам. Недалеко грузовой порт, склады, к которым подходит ветка железной дороги, а дальше кладбище старых судов. Не задумал ли чего Антуан, назначая там встречу? Ладно, в конце концов, у Павла есть два пистолета и он сумеет постоять за себя.

Повесив на руку узел, Сарычев направился к набережной, стараясь идти по слабо освещенным улицам.

Машина уже ждала. Увидев ее, Павел ускорил шаг, пытаясь еще издали разглядеть – действительно ли в авто только один человек, как ему обещали по телефону? Подойдя ближе, он бросил взгляд через стекла внутрь салона. Антуан, сидевший за рулем, не обманул: он приехал один.

– Вот и я, – сев рядом с гангстером, вместо приветствия сказал Сарычев, пристраивая на коленях узел.

– Это что? Пожитки? – насмешливо покосился на него Антуан.

– На всякий случай я взял все, – объяснил бывший есаул. – Не люблю, знаете ли, рисковать попусту.

– Резонно, – Антуан включил мотор и плавно тронул с места.

– Куда мы едем?

– За мальчишкой, – прикуривая, буркнул гангстер. – Он за городом. И еще надо в спокойной обстановке осмотреть вашу добычу. Вдруг вы хотите подсунуть нам фальшивку?

– Я не мошенник, – зло ответил Сарычев.

– А я не обвиняю вас, – примирительно сказал Антуан. – Филиппов мог обмануть или сам обмануться.

– Зачем вам понадобился «Золотой Будда»? – поинтересовался Павел. – По-моему, он совсем не золотой. Не хотите сказать?

– Не знаю, – пожал плечами Антуан. – Я только выполняю приказания. Лично мне все эти ископаемые древности, тьфу.

Машина выскочила на пригородное шоссе и некоторое время шла вдоль побережья моря. Потом свернули, проскочили какую-то китайскую деревушку и снова свернули. За окнами сгустилась темнота, Антуан включил фары. Еще минут десять, и остановились у ворот усадьбы.

Гангстер посигналил, и ворота распахнулись. Машина подъехала к спрятавшемуся в глубине густого сада большому дому.

Сарычев вышел. Трещали цикады, воздух свеж и отдает сыростью – видимо, недалеко река или болото. За деревьями видна тонкая полоска красноватой, закатной зари, обещающей на завтра ветер. Перед Павлом светились окна дома – двухэтажного, приземистого, построенного на косогоре. Но рассмотреть строение не дал Антуан:

– Прошу, – показал он на входную дверь.

В просторном холле горел камин, на стенах висели европейские литографии в рамочках, а в креслах устроились два рослых молодца, поднявшиеся при появлении прибывших.

– Ждут, – сказал один из них и повел Антуана и Сарычева в левое крыло здания.

– Присядьте, – показав на стул в почти пустой комнате, предложил Антуан, – а я отнесу показать вашу добычу.

– Нет, – отстранил его руку Павел. – Я меняю человека на вещь, как договорились.

– Экий вы, – поморщился гангстер, нервно хрустя пальцами. – Ну хорошо, я распоряжусь. А вы присядьте.

Павел сел на стул, положив узел около себя на пол. Сзади него глухая стена без окна, дверь напротив. Удобная позиция.

Антуан что-то негромко сказал проводившему их в эту комнату детине и тот вышел.

– Сейчас приведут, – пообещал Антуан. Ждать пришлось недолго. Буквально через две-три минуты детина вернулся и с виноватым видом сообщил:

– Он не хочет идти.

– Как это? – удивился Антуан. – Ты ему сказал, что за ним приехали?

– Да, но мальчишка не верит. Он забаррикадировался в комнате и требует, чтобы господин сам подошел.

– Ну? – повернулся к Сарычеву гангстер. – Ваш подопечный, кажется, показывает характер? Что будем делать? Пойдете?

– Пойду, – Павел встал, – но вы оба пойдете впереди.

– Пожалуйста, – фыркнул Антуан, открывая дверь и выходя в коридор. За ним последовал детина.

Как только Сарычев шагнул за порог, на голову ему обрушилось что-то тяжелое и тупое, разом погасив сознание и даже не дав успеть ощутить боль от удара…

В себя бывший есаул пришел от резкого запаха. Открыв глаза, он увидел Антуана, водившего у него перед носом открытой склянкой с нашатырным спиртом.

– Слава богу, – усмехнулся он. – Живой! Ну как вы?

– Паршиво, – едва ворочая языком, признался Сарычев.

Пошевелив руками, он понял, что они связаны за спинкой кресла, на которое бандиты посадили своего пленника. В стороне какой-то человек рассматривал добытые Павлом в доме Филиппова статуэтки, одобрительно цокая языком и приговаривая:

– Все ценно, очень ценно.

– А «Золотой Будда»? – повернулся к нему Антуан.

– Здесь, – показал фигурку эксперт.

«Обыскали, – понял Сарычев. – Оружие, значит, тоже у них, как и деньги. Чем же они меня так по башке? Вот сволочи!»

– Где Тоболин? – превозмогая боль в голове, спросил он.

– Сейчас вы увидитесь, – фамильярно похлопав есаула по плечу, заверил Антуан. – Доктор, его можно отправлять?

Подошел доктор в белом халате. Пощупал голову Сарычева. Приподняв веки, заглянул в глаза:

– Нормально. Даже кожу не рассекли. Через день-другой будет на ногах. Но пока лучше все же не развязывать.

– Так, это ваше, покурите на досуге, – Антуан сунул в карман Павла портсигар и зажигалку. – Давайте, ребята!

Двое громил, которых Сарычев видел в холле, подняли его и поволокли к выходу.

– Адью, господин Сарычев!

Есаул хотел достойно ответить и пообещать содрать с подонка кожу себе на сапоги, но его уже вытащили в коридор и, распахнув дверь на лестницу, ведущую в подвал, поволокли по ней вниз, в сырую темноту.

Десяток ступеней вниз, поворот на узенькой площадке, еще десяток ступеней и узкий коридор. Остановившись перед сколоченной из толстых досок дверью, для прочности обитой железными листами, громилы, позвенев ключами, распахнули ее. Один взял Сарычева за шиворот, а второй быстро разрезал веревки на руках пленника. Павел не успел даже дернуться, как получил сильный пинок и буквально влетел в подвальную комнату, превращенную в камеру. Сзади стукнула закрывшаяся дверь.

– Откройте! – начал колотить в нее ногами Сарычев. – Поубиваю, гады! Всех поубиваю!

Неожиданно в двери открылось небольшое окошко, прозванное в тюрьмах «кормушкой».

– Не кричи, – на французском сказал один из громил.

– Да я тебя! – от злости у Сарычева перехватило голос.

– Слушай, тебя ищет полиция, – со смешком сообщил громила. – Ведь ты сегодня ограбил особняк Филиппова и пристрелил его слугу-японца. Лучше сидеть у нас, чем в городской тюрьме с колодкой на шее как убийца и грабитель.

– Ложь! – закричал Павел, но «кормушка» уже захлопнулась. Зато в камере зажглась тусклая лампочка, висевшая высоко под потолком в проволочном сетчатом абажуре.

– Павел Петрович?

Сарычев резко обернулся. В углу, на застеленных тряпьем нарах, приподнялся человек с разбитым в кровь лицом.

– Евгений? Ты!..

* * *

Почти всю ночь они не спали. Тоболин рассказал, что когда, вернувшись от Филиппова, Павел Петрович заснул, в дверь их номера кто-то тихо поскребся и шепотом попросил разбудить Сарычева, чтобы сообщить ему важные вести. Евгений тряс и будил Павла Петровича, но тот спал как убитый.

Тогда юноша решился сам открыть, но, как только он повернул ключ в замке, дверь неожиданно распахнулась и ему зажали рот и нос смоченной хлороформом тряпкой. Очнулся он уже здесь, в подвале. Несколько раз его допрашивали похитители – сначала достаточно вежливо и спокойно, а потом начали жестоко избивать, требуя выдать тайну «Золотого Будды».

– Тайна? – удивленно переспросил Сарычев. – Какая тайна?

– Если бы я знал, – тяжело закашлявшись, горько ответил Евгений. – Из их вопросов я узнал больше, чем известно мне самому. Оказывается, статуэтка является ключом к получению каких-то сокровищ. Да разве в этом дело? Я очень виноват перед вами, Павел Петрович. Это из-за меня вы очутились здесь.

– Пустое, – стараясь поддержать упавшего духом Тоболина, небрежно отмахнулся бывший есаул. – Обдернулся! Не на ту карту поставил и…

– По телефону я говорил под дулом пистолета, – тяжело дыша, рассказывал Евгений. – А потом опять били. Но я не знаю ничего! Понимаете, ничего! В завещании отец распорядился отдать «Золотого Будду» монахам обители Синих Скал и все.

– И он тебе никогда не рассказывал о тайне статуэтки?

– Нет.

– М-да, положеньице, – протянул Сарычев, наводя ревизию в карманах своего костюма.

Оружие забрали, кобуру сорвали, денег и документов тоже нет. Остались носовой платок, портсигар, зажигалка и небольшая пилка для ногтей, завалившаяся за подкладку и, видимо, не обнаруженная бандитами при обыске. Сорвали галстук, вытащили из брюк ремень, часы исчезли. Все, как в натуральной тюрьме! Дела!

– Что будем делать? – словно подслушав мысли Сары-чева, спросил Тоболин. – Как ваша голова, болит?

– Кажется, Сенека сказал, что после тридцати лет человек или сам себе врач или дурак, – буркнул Павел Петрович.

– Но мне нет еще двадцати, – мрачно пошутил Евгений.

– Зато мне за сорок, – усмехнулся бывший есаул.

Мальчишка еще способен к иронии? Это хорошо, но его внешний вид Сарычеву очень не понравился – даже при слабом освещении заметно, как Евгений бледен. Дышит с трудом – наверное, повредили ребра, – лицо в кровоподтеках, в углах рта запеклась кровь, губы припухшие, разбитые. О, если бы Сарычев был вооружен и свободен!

Тщательно осмотрев камеру, Павел остался недоволен – стены массивные, прочной кладки. Единственное окно, вернее, отдушина, забранная крепкой решеткой, расположено в глубине амбразуры, чуть ли не под потолком, и в него не просунуть голову, если даже чудом сумеешь перепилить прутья решетки. Дверь сколочена на совесть, а пол сделан из каменных плит. В углу, вместо обычной тюремной параши, круглое отверстие – достаточно широкая труба, по краям обшитая толстыми досками, вплотную пригнанными друг к другу. Из отверстия тянуло смрадом выгребной ямы.

– Убежим, – подбадривая Евгения, убежденно сказал Павел.

– Куда? – закашлялся юноша и, отвернувшись, выплюнул сгусток крови. – На воле вас ищет полиция, ждут суд и тюрьма, а меня – незавидная доля нищего.

– Ладно, ладно, – присаживаясь на край нар, примирительно похлопал его по колену Сарычев. – Не паникуй! Помозгуем. Они должны нас кормить?

– Дают поесть два раза в сутки, но дверь не открывают, – пытаясь унять новый приступ кашля, ответил Тоболин.

Павел пристроился у него в ногах и устало закрыл глаза. Господи, как глупо он попался! Позволил себе расслабиться, обрадовался, что они пообещали отдать мальчишку, – и сейчас он заберет его, забыл, с кем имеет дело. Нет, Антуан и его компания дорого заплатят ему за эти штучки! Но для этого надо выбраться на волю. Но как выбраться из каменного мешка, да еще вытащить с собой Тоболина – ослабевшего, больного, избитого?

Незаметно Сарычев задремал, свернувшись калачиком на тряпье, покрывавшем дощатые нары. Спал он беспокойно, часто вздрагивая и просыпаясь, но, открыв глаза, видел все те же стены, тусклую лампочку под потолком и маленькое, зарешеченное оконце.

Утром в коридоре раздались тяжелые шаги и щелкнула задвижка «кормушки». Появился поднос с мисками. Павел жадно схватил его – даже здесь нужны силы. В мисках оказался рис, овощи и немного мяса. Похоже, гангстеры не собираются морить их голодом?

– Эй, сумасшедший? – окликнули Сарычева из-за двери. – Скажи своему дружку, чтобы не упрямился. Нам надоело ждать. Если ты его не уговоришь, придется приняться за тебя.

– Я могу поговорить с Антуаном? – отдавая поднос, спросил Павел. Только бы они открыли дверь, а там посмотрим, на чьей стороне бог удачи.

– Его сейчас нет, – «кормушка» захлопнулась.

Закурив, бывший есаул подошел к амбразуре окна и прикинул, как бы до него добраться, чтобы выглянуть наружу. Пожалуй, если Евгений поможет, то попытка удастся. Опершись ногами на спину согнутого Тоболина, Павел рванулся к оконцу и уцепился за решетку.

Сквозь мутное, покрытое налетом серой грязи стекло Сарычев увидел деревья, кусты, небольшую лужайку. Значит, их камера расположена в другой, цокольной половине дома – в той, что выходит на косогор? Спрыгнув, он отряхнул ладони и присел рядом с Евгением:

– У меня осталась пилка. Надо ее наточить и придумать, как заманить сюда нашего тюремщика.

Тоболин не ответил. Прикрыв глаза, он лежал на нарах – хриплое дыхание, мелкие бисеринки пота на лбу. Смочив в чашке с водой платок, Павел положил его на голову юноши. Чем он еще может ему помочь?

Прислушавшись – нет ли кого в коридоре, – Сарычев принялся затачивать о каменную плиту пола пилку для ногтей, пытаясь сделать из нее хоть какое-то подобие ножа. Конечно, это не оружие, но надо использовать даже малейшую возможность, отпущенную судьбой. Через пару часов напряженной работы одна сторона пилки была заточена, как бритва.

Евгений лежал в забытьи. Когда к вечеру принесли пищу, Павел потребовал позвать врача, но тюремщик ничего не ответил.

Ночью Тоболину стало еще хуже – он метался в бреду, выкрикивал непонятные слова, а потом начал говорить с отцом, видимо, привидевшимся ему в горячке. «Плохо дело», – понял Сарычев и, подбежав к двери, начал колотить в нее руками и ногами. Обитые железом доски гудели как колокол, но никто не приходил.

Утомившись, Павел опустился на пол, глотая слезы бессильной ярости. Они скатывались по его небритому подбородку, падали на ставшую серой рубаху, жгли сердце невыносимой болью.

– Павел Петрович! – тихо позвал пришедший в себя Евгений. Сарычев подошел к нему.

«Отходит», – поглядев в лицо юноши, понял есаул. Он видел слишком много разных смертей на фронтах и за время скитаний, чтобы ошибиться. Рядом с ним и у него на руках умирали от тифа, сабельных, пулевых и штыковых ранений, от страшной дизентерии, но никогда еще не расставались с жизнью так, как Тоболин, – от потери надежды и диких избиений. Если бы Сарычев умел лечить! Но он умел только убивать.

– Простите, – сделав знак, чтобы Павел наклонился ближе к нему, шепнул Евгений. – И прощайте. Спасибо, что вы до конца были со мной.

Он судорожно дернулся и, вытянувшись, затих, уставившись невидящими глазами на тусклую лампочку под потолком.

– Женя, – Сарычев протянул руку, кончиками пальцев коснулся щеки Тоболина и, словно ожегшись, отдернул ее, отшатнувшись назад. Все кончено, он остался один…

* * *

Утром тюремщик, как всегда открыв «кормушку», увидел Сарычева безучастно сидящим на полу около дощатого топчана, на котором лежало тело Тоболина.

– Бери жратву, – поставив поднос, буркнул бандит. – Чего молчишь? Буди приятеля.

– Он умер, – не поворачивая головы, ответил Павел.

Тюремщик захлопнул «кормушку» и ушел. Через несколько минут в коридоре раздался топот множества ног и дверь камеры распахнулась. Первого из вошедших гангстеров Сарычев встретил прямым правым в голову. Не успев даже вскрикнуть, бандит рухнул на пол. Ударив второго ногой в живот, есаул выскочил в коридор. Раздавая направо и налево удары, пинаясь ногами, он пробивался к лестнице, ведущей наверх. Кто-то попытался поймать его за ноги, и он лягнулся, попав незадачливому противнику каблуком по зубам. Костяшки пальцев уже были ободраны в кровь, успели дать по уху, порвать пиджак, но лестница казалась близкой – еще шаг или два!

И тут его свалили. Клубок тел, сцепившихся в яростной драке, покатился по каменным плитам коридора. Сарычев кусался, душил, бил, не обращая внимания на боль, но его все же скрутили и снова бросили в камеру, связав руки.

Тело Евгения вынесли, а в подвал зашли трое крепких парней и начали пинать Павла ногами, стараясь ударить как можно больнее, вымещая на нем злобу неудачи. Он успел упасть на левый бок, подтянуть колени к животу и закрыть руками голову, чтобы не дать им убить себя. Но, видимо, они и не стремились к этому. Оставив избитого пленника валяться на полу, громилы вышли, сняв с него стягивающую запястья веревку. Хлопнула дверь камеры, лязгнул закрытый замок.

Весь день Сарычев отлеживался на топчане, приходя в себя после неудачной попытки побега, – тело, казалось, превратилось в сплошной синяк и никак не удавалось найти удобной позы, чтобы нигде не отдавало острой болью. В его воспаленном мозгу одна за другой возникали картины страшной мести, и он, скрежеща зубами, гнал их прочь от себя, чтобы не сойти раньше времени с ума. К ночи, когда в подвале стало прохладнее, ему удалось забыться сном.

На следующий день в «кормушке», вместе с подносом, появилось лицо Антуана.

– Привет, – как ни в чем не бывало поздоровался он, скептически оглядывая узника. – Как дела?

– Твои будут хуже, – взяв миску с рисом, мрачно пообещал ему Сарычев. – Дай только срок.

– Дам, непременно дам, – развеселился Антуан. – Три дня. Вы тут шептались без устали и твой приятель наверняка выложил тайну «Будды». Поделись ей с нами и получишь свободу.

– Нет, не поделюсь, – доедая скудный завтрак, отказался есаул.

– Через три дня будем говорить иначе, – пообещал Антуан.

– Пошел ты к… – растянув в насмешливой улыбке покрытые кровавой коркой разбитые губы, послал его Сарычев.

– Торопишься следом за мальчишкой? Но ты так легко не отделаешься, учти!

– Учту, – буркнул Павел. – Забирай свой поднос и катись!

– Три дня! – захлопнув «кормушку», напомнил Антуан.

Закурив, Сарычев вновь начал методично осматривать камеру – навязчивая мысль о побеге не оставляла его. Бандиты слов на ветер бросать не станут – еще два-три дня и они всерьез примутся за него, а то и раньше начнут ломать кости. С перебитыми руками и ногами никуда не убежишь, а если еще, как Евгению, отобьют все внутренности?

Неожиданно внимание Сарычева привлекла параша. Вернее, обитая досками труба. Попытаться?

Ползая на коленях вокруг канализационного отверстия, Павел ощупал мокрые от нечистот доски и тщательно простукал их. Доски толстые, но под ними, похоже, пустота? Наверное, пробили отверстие, вставили трубу, а чтобы она не болталась, укрепили досками. Нечистоты стекали по короткой трубе в выгребную яму, а оттуда, самотеком, под горку? Нет, самотеком не могут, провоняет все вокруг. Но тогда должен быть люк, через который ассенизаторы очищают яму?

Достав сохраненную пилку, Сарычев начал резать доски, пытаясь вытащить трубу, – если ему это удастся, то потом дело пойдет быстрее. Пальцы болели, спина затекала от неудобной позы, противный запах забивал дыхание, но Павел упорно углублял и углублял канавку в сыром дереве и время от времени, обернув руку платком, чтобы не скользила, расшатывал трубу. Свое занятие он прервал, только услышав шаги тюремщика.

Откинулась крышка «кормушки» и появился поднос, на котором, рядом с миской риса, лежала газета.

– Антуан велел тебе внимательно прочесть, – осклабился тюремщик.

– Передай ему мою искреннюю благодарность, – язвительно заметил Сарычев, взяв газету.

Наскоро поев, он развернул пахнущие свежей типографской краской листы, не слушая, что бурчит его надзиратель.

Город жил привычными делами – реклама магазинов и увеселительных заведений, статья о политической обстановке в Европе, которую Павел не стал читать. Боевые действия на севере Китая? Это уже ближе, но тоже не так интересно. Зачем же Антуан прислал ему газету?

Ага, вот – раздел «Происшествия». Сердце болезненно сжалось. Репортер уголовной хроники бойко писал, как рыбаками был обнаружен труп утонувшего в реке сына покойного профессора истории Тоболина, убитого агентами Чека. Видимо, юноша попал в водоворот и не сумел справиться с быстрым течением.

«Еще одна загадочная смерть?» – вопрошал журналист, напоминая читателям о недавних событиях в доме господина Филиппова, где произошло ограбление и был убит слуга-японец. В преступлении подозревается некий Сарычев, ранее поддерживавший дружеские отношения с покойным Тоболиным и ныне разыскиваемый полицией.

«Может быть, смерть профессора истории, гибель его сына, исчезновение коллекции, принадлежавшей Тоболиным, ограбление дома господина Филиппова и убийство его слуги – звенья одной цепи?» – делал небезосновательное предположение газетчик. Но вывод был противоположен истине: он полагал, что крупный выигрыш Сарычева в «Гамбургском петухе», его скандал с китаянкой в «Бристоле» и попытка ворваться в дом Филиппова заставляют задуматься над тем, кто же на самом деле такой господин Сарычев – удачливый шулер, мошенник или патологический убийца?

– Почитай, подумай, – забирая пустую миску, сказал тюремщик. – Антуан велел передать: если станешь упрямиться, то через недельку найдут и твой труп.

Как только тюремщик ушел, Павел вновь занялся трубой. Спасибо, что ему оставили газету. Свернув один лист в жгут, он поджег его зажигалкой и бросил в трубу. Пламя на несколько мгновений осветило мерзкую жижу, какие-то балки, но, главное, удалось заметить, что огонь отклонился – есть тяга! Значит, должен быть ассенизационный колодец…

Поздно ночью он оторвал первую доску и лег на пол рядом с парашей, надеясь немного отдохнуть и набраться сил. Выкурив последнюю из оставшихся у него сигарет, Павел расшатал трубу и вытащил ее. Не обращая внимания на запах, сунул голову в образовавшееся отверстие – пройдет, нет? Не прошла. Пришлось отрывать еще несколько досок. Наконец, отверстие расширилось настолько, что в него можно протиснуться. Тогда он опустил ноги в дыру и, помогая себе руками, начал опускаться, чувствуя, как обдирает бока и рвет одежду. Уцепившись пальцами за край дыры, он повис, почти касаясь ногами зловонной жижи. Решившись, разжал пальцы и, зажмурив глаза, полетел вниз.

Нечистоты с глухим всплеском приняли его тяжесть. Мерзкая масса дошла до середины груди, брызги попали на лицо, но Сарычев не обращал на это внимания – он шел к люку, через который «золотари» чистили выгребную яму. Прошумела вода, что-то полилось – наверное, кто-то воспользовался туалетом на верхних этажах. Плевать, только бы поскорее вылезти отсюда на свежий воздух, потому что от запахов уже перехватывает дыхание.

Добравшись до деревянной крышки ассенизационного люка, он уцепился за нее и подтянулся. Нечистоты словно не желали выпускать – липкая масса медленно стекала с одежды, шлепаясь вниз и булькая. Толкнув крышку люка, Павел откинул ее и жадно глотнул свежий воздух – неужели удалось?!

Немного отдышавшись, он выполз на двор. Над ним светились окна дома, за опущенными занавесями мелькали неясные тени, в одной из комнат играл патефон. Где-то неподалеку злобно зашлась лаем собака, и грубый голос прикрикнул на нее:

– Цыть! Ко мне!

– Что там? – лениво спросил другой голос.

– Наверное, крысы…

Ползком, Сарычев перебрался через небольшую лужайку, стараясь не попадать в квадраты света, падавшего из окон. Теперь можно встать – и бегом к кустам. Там спасительная темень, а за кустами – деревья.

Через несколько минут он наткнулся на забор – высокий, на каменных столбах, стоявший среди вырубленного кустарника. Услышав сзади неясный шум, Павел обернулся. Черная тень метнулась к нему. Успев закрыться рукой, он почувствовал, как ее пронзила острая боль, и упал.

«Собака!» – понял Сарычев, услышав злобное рычание. Пытаясь зажать псу шею, он покатился по земле.

Овчарка вырывалась, больно царапалась когтями, стараясь освободиться и кусать, кусать, кусать. Кряхтя от натуги, Павел сжимал ее сильнее и сильнее, не обращая внимания на боль в прокушенной руке и расцарапанной до крови ноге. Наконец ему удалось подмять собаку под себя и всей тяжестью навалиться на нее и сдавить шею. Жалобно взвизгнув, пес затих.

Пошатываясь и с трудом распрямляя сведенные судорогой перенапряжения руки, Сарычев поднялся. Около дома мелькал огонь фонаря, кто-то свистом подзывал пса. Срывая ногти, в нечеловеческом напряжении Павел подпрыгнул и уцепился за забор. Переваливаясь на другую сторону, увидел, как от дома бегут люди, освещая себе путь фонарями…

* * *

Старый китаец прислушался к шуму дождя за окном фанзы, – сегодня не на шутку разгулялась непогода, воет сердитый, холодный ветер, пригнавший тяжелые, полные влаги тучи, дождь так и хлещет тугими струями по земле. Устроившись поближе к свету камелька, старик принялся вырезать из дерева фигурку буйвола. Маленький острый ножичек снимал стружку. Не доверяя ослабевшим глазам, старик тщательно ощупывал фигурку, отыскивая чуткими пальцами изъян в работе и мурлыкая заунывную песню.

Стук в дверь заставил его поднять голову и прислушаться. Ветер шалит? Кому бы в такую погоду прийти к старому, одинокому человеку? Но стук повторился.

Старик отворил. На пороге стоял мокрый, заросший щетиной высокий человек, в котором с трудом можно было узнать всегда подтянутого и элегантного Павла Сарычева.

Пропустив его в дом, старик высунулся за дверь – не видел ли кто, как к нему пришли? Нет, похоже, все соседи сидят дома. Да и не очень-то разговорчивы люди трущоб о своих и тем более чужих делах: надежнее держать язык за зубами.

Бросив под ноги Павлу тряпку, старик буркнул:

– Сними все. Сейчас согрею воды вымыться. Потом наденешь это, – он достал старый халат и положил его на топчан.

– Спасибо, – сдирая с себя провонявшую одежду, глухо поблагодарил Сарычев.

– Пойду приготовлю мазь, – бросив взгляд на израненное тело гостя, сказал старик. – А ты мойся. Одежду я сожгу в печи. Ее больше нельзя носить.

Павел сел в большое деревянное корыто и, морщась от боли, вымылся. Старик намазал его снадобьями, помассировал и укрыл теплым, стеганым одеялом. Вздыхая, прошаркал к корыту, выплеснул за порог грязную воду, потом развел огонь в печи и бросил в него одежду, предварительно вынув из кармана серебряный портсигар и положив его рядом с гостем, устало прикрывшим глаза.

Когда старик задул огонек каганца, Сарычев уже спал… Проснулся Павел поздно – солнце поднялось высоко, в доме было тихо, рядом с топчаном стояла чашка остывшего чая. Негромко постанывая – все тело болело, как будто его перемололи в мельничных жерновах, – есаул поднялся и, выпив чай, принялся ждать возвращения хозяина.

Старик пришел примерно через час. Подал Сарычеву пиалу с рисом и, сев напротив него, сообщил:

– Тебя ищут.

– Кто? – жадно поглощая пищу, откликнулся есаул.

– Все, – хитро усмехнулся старик. – Полицейские, люди Филиппова и Дасти. Ты всем им нужен. Но здесь тебя не найдут. Я долго ходил, много слушал, что говорят на базаре. Тебе нельзя выходить отсюда.

– Надо, – отставив пустую пиалу, вздохнул Сарычев.

– Нельзя, – повторил старик. – Кто-нибудь из них тебя обязательно увидит, а ты еще болен и слаб. Сначала наберись сил. Я купил мяса, буду тебя кормить.

– Хорошо, сегодня я никуда не пойду. Но завтра…

Китаец, не отвечая, встал и принялся стряпать. Взяв клочок бумаги, Павел нарисовал на нем замысловатую вещицу и показал рисунок старику:

– Можно заказать?

– Да. – Китаец всмотрелся в чертеж и посоветовал: – В этом лучше положись на меня. Все будет сделано, но понадобится несколько дней, поэтому отдыхай.

Сарычев завалился на топчан и закрыл глаза. Спать! Сон приносит отдохновение и новые силы, а они ему еще очень понадобятся…

На следующий день он почувствовал себя лучше – то ли отоспался, то ли его могучий организм сумел перебороть усталость и боль? А может быть, помогли забота и лечение старого китайца, владевшего секретами древней медицины?

Рассматривая свое лицо в небольшом зеркальце, Павел поразился, как оно изменилось за прошедшие дни – щеки заросли рыжеватой щетиной, обострились скулы, запали глаза. Бриться или нет?

С одной стороны, его труднее узнать в заросшем щетиной человеке, а с другой – небритый, одетый в старый китайский халат, – он будет поневоле привлекать к себе подозрительные взгляды полисменов, недолюбливающих бродяг. Если он попадет в руки полиции, можно поставить крест на задуманном, поскольку его обязательно опознают и отправят в тюрьму, а там набьют на шею деревянную колодку и бросят в глубокую яму. Азиатская тюрьма – страшное место. Нет, спасение только в незаметности, полном слиянии с толпой прохожих – раствориться среди них, потеряться, стать для чужого глаза неотличимым от остальных. И Сарычев начал соскребать со щек многодневную щетину.

Взяв деньги, он собрался уходить. Старик порылся в углу, перебирая разный хлам, и достал продолговатый предмет, завернутый в старую холстину. Развернув ее, он протянул есаулу узкий, обоюдоострый кинжал в кожаных ножнах:

– Возьми, тебе нельзя без оружия.

С благодарным поклоном приняв кинжал, Павел спрятал его под халат и вышел.

Первым делом он решил посетить лавку корейца Ли, торговавшего одеждой. Там можно подобрать костюм и обувь любого размера и по сходной цене. К тому же кореец не отличался болтливостью и, как успел раньше убедиться Сарычев, не был связан с полицией и гангстерами, если не считать того, что постоянно платил отступное тем и другим.

Пробравшись затхлыми закоулками к лавке, Павел толкнул скрипучую деревянную дверь. Звякнул колокольчик, известивший хозяина о приходе клиента, и из-за пестрой занавески вышел сухонький, хитро улыбающийся Ли.

– Надо приличный костюм, обувь, белье, – на английском сказал Павел. – Желательно, новое.

– Найдем, все найдем, – жестом пригласив его пройти за занавеску, заверил хозяин лавки.

Убежав в соседнюю комнату, он вынес приличный, темный костюм-тройку, белую рубашку и ботинки. Метнувшись к полкам, достал белье и носки.

– Меряй, сейчас дам галстук, – подавая вещи Павлу, сказал кореец. – Возьми еще пару рубашек и белье. Пригодятся.

Судя по материалу и покрою, костюм был английский, а белье голландское, но все метки фирм аккуратно спороты. Усмехнувшись – у каждого свой бизнес, – Сарычев начал переодеваться. Глаз у корейца оказался наметанным – все пришлось как нельзя лучше, но цену он заломил, как в лучшем магазине, где в коробку с ботинками кладут цветы, завернутые в надушенную бумагу.

«Значит, он знает о моем положении, – отсчитывая деньги, понял есаул. – Откуда? Гадать бесполезно. Среди трущоб свои каналы распространения новостей, непонятные европейцам. Главное, что эти новости никогда не выходят за пределы квартала».

Добавив несколько купюр за молчание хозяину лавки, Павел свернул халат и, спрятав в сверток полученный от старика-китайца кинжал, направился в город.

Определенного, четко разработанного плана действий у него не было. Сначала он хотел отправиться к загородному дому, где сидел в подвале, – дорогу удалось запомнить, когда ехали с Антуаном. Да и обратный путь он помнил очень хорошо.

Ладно, предположим, он доберется до усадьбы, проникнет внутрь. А дальше? Размахивать старинным кинжалом и кричать «банзай»? Да его пристрелят или просто загрызут злые собаки. Нет, с одним ножичком соваться в змеиное гнездо нечего и думать.

Итак, визит в загородную резиденцию бандитов пока отпадает. Туда он наведается позже, когда гангстеры немного успокоятся после его побега и бдительность охраны притупится. Опять же нужно оружие.

Кроме людей Дасти, существует еще банда Филиппова, жаждущая реванша. Их тоже не следует сбрасывать со счетов. Многовато противников на одного бывшего есаула. Ну ничего, они еще почувствуют на своей шкуре, что такое казачий офицер!

Китаец говорил, что Сарычева ищут полицейские, люди Дасти и Филиппова. Где они его могут найти? Вне сомнения, их внимание в первую очередь привлекут игорные заведения, где Павел любил бывать, меблированные комнаты «Бристоля» и дом Тоболиных. Не попробовать ли поменяться ролями с охотниками, превратив их в дичь? Понаблюдать, собрать информацию, а потом нанести неотвратимый, неожиданный удар. Пока враги не знают, где он, есть некоторое преимущество, и не воспользоваться им просто глупо. Но куда направиться? Где лучше всего выявить поджидающих его охотников и начать за ними свою слежку?

Подумав, Сарычев выбрал дом профессора истории – там есть где спрятаться от чужих глаз, место хорошо знакомое и он сумеет легко обнаружить засаду, поскольку все точки, где она может скрываться, наперечет.

Сев в трамвай, Павел доехал до набережной и дальше пошел пешком. Он решил выйти к дому Тоболиных через проходной двор многоэтажного дома. Но стоит ли сразу показываться на улице? Сначала он поднимется на верхний этаж многоквартирного здания и через окно лестничной площадки осмотрит коттедж, стоящие рядом дома и, если удастся, лавки и магазинчики, чтобы найти ожидающих его появления людей. Не будут же они открыто топтаться перед парадным дома Тоболиных? Наверняка спрячутся, постараются, как и он, сделаться незаметными, вписаться в обстановку. Но им придется ждать долго, а он не торопится. Поэтому какие-то лица примелькаются за время наблюдения, поневоле выявят себя среди прохожих, посетителей закусочных и досужих зевак.

Купив по дороге у мелкого торговца сигарет и жареных пирожков, Павел поднялся на верхний этаж доходного дома и занял позицию у окна лестничной площадки. Закурив, он начал методично осматривать улицу, мысленно разделив ее на три части. Первое, что сразу бросилось в глаза, – устроившийся на углу мужчина в синих очках слепца. Лениво растягивая меха старого аккордеона, он сидел на маленьком складном стульчике, поставив на плитки тротуара жестяную банку-копилку. Слепой музыкант-побирушка? Что ему делать в квартале, где нет туристов, жалостливых старух и набожных прихожан различных храмов, готовых бросить в жестянку мелкую монетку? Скорее всего, мнимый слепец прекрасно видит происходящее вокруг и, спрятав глаза за синими стеклами, наблюдает за улицей. Один есть! Вот еще бы узнать, на кого он работает?

Вторую точку наблюдения удалось обнаружить тоже без особого труда – на другой стороне улицы разложила товар китаянка-зеленщица. Поздновато торговать зеленью в это время дня, к тому же китайцы-зеленщики обычно обходят своих постоянных клиентов рано утром, принося им товар прямо на дом. Наверное, мнимый слепец и зеленщица – люди полиции.

Но должны же где-то здесь скрываться люди Филиппова и Дасти? Конечно, они не располагают возможностями полицейской наружки, но хотя бы по одному топтуну выставят.

Докурив, Сарычев присел на широкий подоконник и развернул промасленную бумагу, в которую были завернуты пирожки. Надо было бы еще купить бутылку воды – пирожки начинены острым мясом и потом наверняка захочется пить. Но, коли не додумался сразу, придется потерпеть – не на век же он здесь обосновался, дотянет как-нибудь до темноты. А если сегодняшний день не даст нужного результата, придется повторить все сначала, и тогда он учтет ошибки…

Аккордеонист перекусил, видимо, устав играть. Зеленщица раскрыла зонт, прячась от припекавшего голову солнца, а других соглядатаев никак не удавалось найти. Плохо, что нельзя пройтись по улице, заглядывая в закусочные, – там тоже могут оказаться интересные личности. Отсюда, с последнего этажа многоквартирного дома, не проникнешь взглядом через стекла окон, не увидишь посетителей, сидящих за столиками. Остается только следить за входящими и выходящими.

Часа через два аккордеонист перебрался к другому дому, предусмотрительно попросив помочь ему случайного прохожего. Зеленщица множество раз смочила товар водой, но он все равно подвял. Однако это обстоятельство, как и отсутствие покупателей, ее не слишком беспокоило. Павел, не покидавший поста на лестничной площадке, доел пирожки и выкурил полпачки сигарет.

Он хотел уже плюнуть на все, но тут его внимание привлек человек, вышедший из дверей закусочной «У обезьяны».

«Ба, да это же старый знакомый? – заметив в его руках туго свернутый зонт, усмехнулся Павел. – Не иначе, опять выполняет поручение? Вполне вероятно, ведь ему хорошо известна моя внешность. Вряд ли его сюда занесло по чистой случайности. Неужто сменился на посту, передав наблюдение другому, занявшему его место за столиком?»

Сарычев быстро спустился вниз и, пробежав через проходной двор, вышел на улицу, пристроившись среди прохожих в полусотне шагов позади торопившегося по своим делам человека, несколько дней назад приглашавшего его на свидание с Антуаном…

* * *

После длительного сидения в закусочной прогулка доставляла соглядатаю удовольствие – он не торопясь фланировал мимо витрин магазинов, равнодушно проходил сквозь людскую толчею, следуя одному ему известным маршрутом. Стараясь не потерять его из виду, бывший есаул боялся только одного – как бы его подопечный не вздумал вспрыгнуть на подножку проходящего мимо трамвая и уехать в неизвестном направлении.

Вскоре впереди показались облезлые, давно нуждающиеся в ремонте старые здания, где по дешевке сдавались квартиры-каморки. Здесь преимущественно поселились опустившиеся многосемейные эмигранты, спившиеся матросы торгового флота, дешевые проститутки и люди городского дна, давно плюнувшие на правила приличий и хорошего тона, смирившиеся с собственной участью и не предпринимавшие попыток выбраться отсюда. Затхлые помойки, шелудивые бродячие собаки, одетые в обноски грязные дети-попрошайки, вставленные вместо стекол фанерки, облезлые двери подъездов ночлежки, а по ночам душераздирающие крики прохожих, попавших в руки безжалостных грабителей, – вот что такое эти кварталы. Запахи отбросов, протухшей рыбы, горелого риса, полуголые тела на прокаленных солнцем тротуарах…

Заметив, как соглядатай нырнул в подъезд одного из домов, Сарычев немного выждал и последовал за ним.

Наверху раздавались шаги по лестнице. Настороженно прислушавшись, Павел тоже начал подниматься, стараясь не прозевать момент, когда выслеживаемый им человек войдет в квартиру.

Соглядатай забрался почти под самую крышу. Щелкнул замок, хлопнула дверь. Притаившийся этажом ниже Сарычев облегченно перевел дыхание.

Выждав несколько минут, он поднялся и, остановившись перед дверью, за которой скрылся соглядатай, прислушался. Внутри квартиры было тихо. Осмотрев замок, Сарычев вынул кинжал и, вставив клинок в щель, отжал ригель. Дверь распахнулась.

В маленькой, заваленной разным хламом прихожей было сумрачно. С кухни слышались звуки разжигаемого примуса и шорох разворачиваемой бумаги. Спрятавшись за выступом стены, Павел поглядел, что делает хозяин.

Поставив на примус сковороду, тот бросил на нее кусок маргарина и разбил яйца, готовясь изжарить яичницу. Увлеченный своим занятием, соглядатай не услышал, как Сарычев подкрался к нему и приставил к спине кинжал:

– Тихо! – кольнув острием хозяина квартиры, шепнул Павел. – Сними сковороду с огня!

– Зачем? – застыв от испуга и неожиданности, едва смог вымолвить соглядатай.

– Чтобы не сгорело. Не люблю чада!

Медленно, как во сне, хозяин протянул руку и, сняв с примуса сковороду, поставил ее на маленький столик. По шее у него тек пот, рубаха быстро намокала между лопаток и под мышками.

– Перестань дрожать, – прикрикнул на него Сарычев. – Пошел в комнату, ну!

В комнате он приказал соглядатаю сесть на постель, а сам устроился на стуле, сбросив с него на пол зонт.

– Ну, опять разведешь философию о записках в ошейниках собак и почтовых голубях? – играя кинжалом, усмехнулся Павел.

– Поверьте, я выполнял поручение, – дрожащими губами пролепетал он.

– Старая песня! Почему-то для осуществления мерзких пакостей постоянно привлекают именно тебя?

– Мне не приходится выбирать, как заработать на жизнь.

– Зато сейчас есть выбор: сохранить ее или… – неуловимо быстрым движением Сарычев приставил конец клинка к горлу соглядатая.

– Что вам надо? – облизнув языком пересохшие губы, простонал тот.

– Хочу знать, что за возня с «Золотым Буддой»?

– Меня не посвящают в такие вещи, – хозяин квартирки прикрыл глаза и судорожно сглотнул набежавшую слюну. – Лучше спросите у Антуана.

– Непременно спросим, – пообещал Сарычев. – Зачем ты торчал у дома Тоболиных? Ждал меня?

– Да. Антуан приказал сидеть в закусочной и, как только увижу вас, немедленно звонить в бар «Павлина».

– Ты сидел один?

– Нет, меня сменяли. Завтра утром снова должен идти. Но я никому не скажу, что вы в городе, – заискивающе поглядев в глаза Сарычева, заверил соглядатай.

– Знаешь, кто убил профессора Тоболина?

– Уберите нож, – жалобно попросил соглядатай, – я боюсь, что у вас дрогнет рука, а клинок очень острый.

– Хорошо. – Павел отвел руку с кинжалом. – Отвечай!

– Первым о статуэтке Будды и связанной с ней тайной откуда-то узнал Филиппов. Он приказал Гришину отправиться к профессору и заполучить коллекцию. Остальное вы знаете.

– Значит, Гришин? Но он не один? Кто еще?

О других соглядатай говорил значительно охотнее, чем о себе. Это Сарычев сразу понял и спешил получить как можно больше информации. Надо давить на эту бесцветную личность, выжимать из него все, что знает. Надеясь остаться живым и невредимым, он выболтает любые тайны.

– У него в подручных глухой Этьен и еще кто-то. Не знаю точно. Гришин сильно пьет и любит женщин, а у Антуана везде свои люди. В одном кабаке Гришин проболтался о «Будде», и это сразу стало известно Дасти.

– Ты его знаешь, видел когда-нибудь?

– Кого, Дасти? – удивился соглядатай. – Его никто не знает, кроме ближайших помощников.

– Антуан знает?

– Думаю, да. По его приказу пытали младшего Тоболина. Что еще вы хотите узнать? Предупреждаю, что знаю не так много, как вам хотелось бы. Поэтому не делайте опрометчивых выводов и войдите в мое положение.

– Где я могу с глазу на глаз, без лишних свидетелей, переговорить с Антуаном?

– Это невозможно, – вытерев выступивший на лбу пот, почти простонал измотанный страхом хозяин квартиры. – Он нигде не бывает один, только с охраной. Даже когда он встречался с вами на набережной, рядом были его вооруженные люди. К тому же Антуан сам не робкого десятка и умеет постоять за себя.

– Я учту, – хмыкнул Сарычев. – И все же?

– Он часто бывает в «Королевском павлине», но в баре всегда много посетителей. Второе место, которое я знаю, в загородном доме. У него там кабинет, смежный со спальней. Но в прихожей всегда охранник. Антуан не любит риска.

– Где кабинет?

– В угловых комнатах второго этажа. Если вы самоубийца, то отправляйтесь в «Павлин» или прямо в особняк. Но Антуан тоже сам ничего не решает. Главный – Дасти!

– Его люди поддерживают связь с Филипповым?

– Не знаю. Но в полиции у него давно все куплено.

– Ладно, – Павел встал, отодвинул ногой стул. – Я ухожу. Теперь твоя жизнь зависит от длины собственного языка.

– Да-да! – прижав руки к груди, заверил соглядатай. – Можете не сомневаться!

– Сиди здесь и не думай высунуться из дома! – предупредил Сарычев, направившись к двери.

Услышав за спиной шорох, он быстро обернулся. Хозяин квартиры успел вытащить спрятанный под подушкой револьвер и вскинул его, готовясь нажать на спусковой крючок.

Павел резко взмахнул рукой. Коротко свистнув, клинок вошел в сердце соглядатая. Лицо хозяина квартирки побледнело, он захрипел и сполз на пол. Сарычев медленно подошел к нему, поднял оружие и выдернул из тела убитого кинжал.

– Видит бог, я не хотел этого, – прошептал он…

* * *

В домик старика-китайца Сарычев вернулся поздно ночью. Отдав хозяину халат и старинный кинжал, он поблагодарил его и уселся на циновку, устало ссутулив широкую спину.

– Поешь, – старик подал ему чашку с лапшой, приправленной острым соусом, и миску с мелко нарубленным жареным мясом.

Павел начал есть, медленно двигая челюстями и уставившись в одну точку, думая о чем-то своем. Старик устроился в углу, занявшись очередной деревянной фигуркой.

– Давай поделим деньги, – отставив пустую чашку, предложил Сарычев, нарушив молчание.

– Ты решил уйти? – вынув сверток, спросил китаец.

Не отвечая, Павел разложил купюры на две неравные кучки и подвинул большую к старику:

– Возьми, мне хватит остального. У тебя есть внуки, и деньги еще очень понадобятся. Мало ли что…

– Ты решил уйти? – повторил старик.

– В любой момент я могу отправиться туда, откуда нет возврата, – глядя на огонь камелька, тихо ответил Сарычев. – Сегодня пролилась первая кровь. Теперь уже нельзя отступить.

– Хочешь мстить? – печально улыбнулся китаец. – Но способен ли смертный взять на себя исполнение воли небес?

– Когда судьба и небеса медлят с наказанием убийц, приходится их поторопить, – Сарычев скинул пиджак и вынул револьвер. Положив его перед собой, высыпал из кармана горсть патронов, купленных в маленьком оружейном магазинчике.

– Хочешь стать рукой судьбы? – наблюдая за ним, спросил китаец.

– Блаженны нищие духом, – печально вздохнул есаул. – Так сказано в Священном Писании христиан. Очень давно, когда я был молод, жил в далеком северном городе Санкт-Петербурге и учился в университете, я не понимал истинного значения этих великих и простых слов. А теперь думаю, что в них заложена вечная истина: когда твой дух не смущен никаким злом, ты блажен! Слышал о таком городе, Петербурге?

– Нет, – отрицательно помотал головой китаец. – Ты многое видел и испытал, на твоем теле страшные отметины войны, ты терял, искал и снова находил смысл жизни. Скажи, неужели для тебя не страшно приумножать зло на земле? Ведь ты сам не раз говорил, что ваш Бог призывал прощать врагов.

Павел усмехнулся – мудрит старик. Нет, он не испугался и не бросит дело на полпути, не предаст и не обманет, но, видимо, в его душе поселились сомнения и он хочет убедить себя в том, что прав. Как объяснить ему все, если они общаются на странной смеси китайских, английских и русских слов – своеобразном арго трущобных кварталов, родившемся из потребностей общения людей разных наций, вероисповеданий и культур? Как вести на нем философскую беседу о смысле жизни, предначертаниях судеб и морали общества, в котором ты принужден жить, зачастую не имея иной защиты, кроме оружия в руках?

– Не зная, что такое зло, невозможно понять добро и отыскать справедливость. Разве не так? – помолчав, ответил Сарычев.

– Наверное, ты прав, – вздохнул китаец. – Отдыхай. Завтра принесут то, что ты просил сделать.

– Сколько надо заплатить мастеру? – спросил Павел.

– Ничего. Всегда и везде есть люди, готовые бескорыстно помочь решившимся взвалить на свои плечи нелегкую ношу посланца судьбы. Отдыхай…

Ночью Сарычев долго не мог заснуть. Ворочался с боку на бок, думал. Против него десятки хорошо вооруженных, не обремененных совестью и проявлениями гуманизма врагов, привычно применяющих отнюдь не рыцарские способы ведения войны. Значит, ему, как древнему скифу, нужно действовать хитростью, неожиданно появляясь и исчезая, нанося точные, смертельные удары. Глупо во всеуслышание объявлять – «иду на вы». Они и так настороже, подстерегают, выслеживают и, как только найдут, без жалости убьют. Но они не знают, что ему нечего терять, и он не станет жалеть себя и тем более их! Разделить врагов, разбить поодиночке – вот что необходимо. Не дать им ударить в спину. С этой мыслью он и заснул.

Утром, вымывшись в деревянном корыте, позавтракал вместе со стариком и стал ждать.

Вскоре перед хижиной китайца остановилась легкая коляска рикши. Бросив оглобли, молодой рикша вынул из коляски два свертка и вошел в дом.

– Тебе привезли то, что ты просил, – забрав у юноши свертки, старик-хозяин протянул их Павлу.

Первый сверток был странной формы, похожий на завернутый в бумагу полуоткрытый зонтик с короткой массивной ручкой, а второй напоминал туго перевязанный снопик.

– Это мой внук, – положив руку на плечо юноши, сказал старик. – Сегодня он будет ждать тебя там, где ты прикажешь. В городе нет рикши быстрее его.

– Это опасно, – пряча револьвер, откликнулся Сарычев.

– Люди Дасти торгуют опиумом, – ответил китаец, – а его отец и мой сын умерли от него. Тебе пригодятся легкая коляска и быстрые ноги.

– Хорошо, – согласился Павел. – Но только сегодня!..

* * *

Филиппов пил кофе на веранде особняка. Медленно покачиваясь в легком плетеном кресле-качалке, он прихлебывал ароматный напиток и лениво следил глазами за перелетавшими с ветки на ветку птицами. Сзади, за приоткрытыми дверями холла первого этажа, прибирал комнату крепыш, временно взятый в дом вместо Ходзуми. Остаться хотя бы на день без слуги-телохранителя Борис Васильевич не пожелал.

Конечно, туповатый крепыш это не японец, чуть не во рту прожевывавший землю в саду, ухаживавший за цветами, как за детьми, и к тому же прекрасно владевший приемами борьбы без оружия. Но когда еще найдешь нового Ходзуми, а по городу, говорят, волком рыщет Сарычев.

При мысли о Сарычеве хозяин особняка помрачнел и глубже вжался в кресло. Бывший офицер – ловкая бестия! Нельзя не отдать должного его смелости и умению находить выходы, казалось бы, из безвыходных ситуаций. Еще бы – суметь вырваться живым от людей Дасти! Пока это никому не удавалось. Борис Васильевич не знал всех подробностей происшедшего, но достаточно и самого факта. А насчет того, что Сарычев в городе, можно нисколько не сомневаться – ему просто больше некуда бежать. Летает, небось, хищная птичка, ищет, как бы ударить? Такие не бросаются пустыми угрозами, а Филиппов помнил слова о хромой крысе.

С другой стороны – на кого есаул хочет поднять руку? На тех, у кого деньги, власть, сила! Мужество обреченного? Может быть… Сам Филиппов в такой ситуации предпочел бы сделать так, чтобы о нем как можно скорее все забыли: зачем подставлять голову под пулю или совать ее в петлю? Все равно против тебя слишком многие – и полиция, и подручные всесильного Дасти.

Да, полиция усиленно ищет Сарычева: везде выставили наблюдение – как-никак, а бывшего есаула обвиняют в убийстве и краже со взломом! Борис Васильевич вовремя позаботился об этом, и господин начальник полиции ему твердо обещал, что преступник не уйдет из их рук.

Так, а Дасти, упорно скрывающий от всех свое истинное лицо? Вот бы узнать, зачем ему так понадобился Сарычев? Но как узнаешь? Не пойдешь же спрашивать у Антуана. Борис Васильевич, слава богу, пока еще не умалишенный, чтобы задавать подобные вопросы и ждать на них правдивые ответы. Хочется надеяться, что «крокодилы» Дасти на этот раз не упустят жертву: сейчас они обозлены неудачей и будут стараться изо всех сил. Надо полагать, не сегодня-завтра бедный Павлуша им попадется. Или им, или полиции, или шустрым ребятам Филиппова. Не все ли равно кому, лишь бы скорее…

Заметив, как встревоженно взлетели птицы и шевельнулись ветви густых кустов, Борис Васильевич быстро опустил руку в карман халата, нащупал рукоять нагана – что там? Подавшись вперед, он несколько минут пристально всматривался в заросли, но потом понемногу успокоился – наверное, шаловливый ветер пробежал по кронам деревьев, сбил сухую ветку.

Вытерев потную ладонь о полу халата, Филиппов снова поднес к губам чашку – у него все есть: дом, деньги и те, кому положено охранять его богатства. А Сарычеву, посягнувшему на принадлежащее другому, будет отпущено по заслугам. Скорее бы только его обнаружили и обезвредили. Глупо вздрагивать от каждого шороха и, потея от животного страха, хвататься за оружие. Особняк окружен высокой, прочной оградой, на улице прохаживается полицейский, светит яркое солнце…

Крепыш заканчивал чистить расстеленный на полу холла большой ковер, когда услышал, как на веранде что-то звякнуло. Выпрямившись, он прислушался – может быть, показалось? Больше никаких шумов с веранды не доносилось.

Немного постояв, он решил все же посмотреть, что там упало. Если не пойти, не проявить заботу о хозяине, то потом будешь долго выслушивать его надоедливое нытье и упреки.

Положив щетку, крепыш медленно направился к стеклянным дверям и, остановившись на пороге, поглядел на веранду.

Хозяин сидел в кресле спиной к нему. Слуге была хорошо видна его голова – изрядно поседевшая, с проплешиной на затылке, едва прикрытой прядями истончившихся волос.

Но что это? Почему рука Филиппова так странно свешивается с подлокотника кресла? А на прогретом солнцем полу валяется разбитая чашка, около которой уже успела растечься маслянистая лужица черного кофе? Хозяину внезапно стало плохо?

Сунув руку под куртку, крепыш выхватил крупнокалиберный кольт и, немного помедлив, осторожно шагнул на веранду.

Ничего не произошло. Все так же тихо, все так же сидит в кресле хозяин – не поворачивая головы, не реагируя на звук его шагов, не убирая свесившейся с подлокотника руки. Еще шаг, еще.

– Борис Васильевич! – остановившись сзади кресла и не решаясь двигаться дальше, позвал крепыш. Но хозяин не откликнулся. Тогда телохранитель сделал еще один шаг и взглянул на сидевшего в кресле Филиппова.

Глаза хозяина остановились, уставившись куда-то в небо, лицо искривила гримаса не то удивления, не то жуткого страха, а в груди, – как раз там, где под распахнутым халатом виднелась белая сорочка, – в круге неровным пятном расплывшейся крови, торчала оперенная стрела.

– Боже! – отшатнувшись, прошептал крепыш.

Последнее, что он услышал, был тугой щелчок. Телохранитель не успел понять, откуда донесся этот странный звук, как в бок его ударило, и по всему телу сразу распространилась жгучая боль.

Руки ослабли и кольт выпал из разжавшихся пальцев, глухо стукнув по доскам пола веранды. Схватившись за бок, крепыш почувствовал, что в нем торчит глубоко засевшее оперенное древко. А в глазах уже завертелись кусты, деревья сада, солнце вдруг полыхнуло косматыми протуберанцами и превратилось в зловещий черный круг…

Вторая стрела насквозь пронзила его горло, и крепыш рухнул, ткнувшись головой в ноги уже начавшего холодеть хозяина…

* * *

Когда зазвонил телефон, Гришин собирался в казино и стоял перед зеркалом, тщательно вывязывая узел пестрого галстука. Ему хотелось наконец развеяться, вырваться из рутины последних дней, засасывавших своей безнадежностью, встряхнуться, почувствовать себя вновь прежним – лихим, фатоватым, непробиваемо спокойным и ироничным. Хорошо быть циником и магом, если дела катятся по накатанной колее. Но противно, когда все идет из рук вон плохо, когда вынужден плестись следом за обстоятельствами, не создавая их, а пытаясь к ним хоть как-то приноровиться, чтобы подольше удержаться на плаву.

Телефон настойчиво звонил, и Алексей Владимирович, досадливо чертыхнувшись, побежал к столу. Наверное, это опять Филиппов со своими наставлениями, поучениями, угрозами. Но в трубке раздался совершенно незнакомый голос:

– Господин Гришин?

– Я, – буркнул Алексей Владимирович.

– Это инспектор криминальной полиции Майер.

Гришин вытер выступившую на лбу испарину – чего понадобилось от него криминальной полиции? В силу слишком многих причин он всегда старался держаться от полиции как можно дальше.

– Слушаю, господин инспектор, – опустившись на стул, сказал он.

– Вы знали Бориса Васильевича Филиппова? – бесстрастно поинтересовался полицейский.

– Почему знал? – боясь поверить нехорошему предчувствию, спросил Алексей Владимирович. – Что случилось?

– К сожалению, господин Филиппов скончался, – равнодушно сообщил криминальный инспектор.

– Давно? – только чтобы не молчать, просипел Гришин, рывком ослабив узел душившего его галстука.

– Сегодня. Я прошу вас приехать в его дом. У нас есть к вам несколько вопросов.

– Хорошо, я скоро буду, – с трудом выговаривая слова непослушными губами, ответил Алексей Владимирович и положил трубку.

С минуту он сидел, уставившись невидящими глазами в стену и пытаясь понять, что же случилось у Филиппова? А крепыш? Он жив? И кто «разобрался» с ними, если обоих нет? Эх, черт, не догадался сразу спросить о слуге, но чего уж теперь.

– Этьен! – встопорщив рыжие усы, заорал Гришин. – Этьен!

Внизу раздался какой-то шум, и опять тишина, как будто ничего и не было. Гришин прислушался – идет этот глухой или нет? Они вместе жили в странной, двухэтажной квартире: одна комната наверху и одна внизу, соединенные лестницей. Этьен занимал нижнюю комнату, дверь из которой открывалась прямо на улицу, а Алексей Владимирович размещался в верхней.

– Этьен! – Гришин сделал еще одну попытку докричаться и, плюнув, поплелся к зеркалу. Контуженый явно не слышит или делает вид, что не слышит. Ничего, сейчас он узнает сногсшибательную новость и разом уши прочистятся.

Встав перед зеркалом, Алексей Владимирович начал завязывать галстук, но пальцы дрожали и узел никак не желал получаться. Опершись руками на край подзеркальника, Гришин приблизил лицо к стеклу и поглядел на набрякшие под глазами мешки. Стареем, уходят силы и здоровье, а тут еще приходится выслушивать подобные новости. Что же случилось с Борей?

«Сарычев!» – словно ожгла неожиданно пришедшая в голову мысль, и сразу свело лопатки от ужаса. Это месть Сарычева! И нечего даже надеяться расспросить крепыша. Его тоже наверняка нет в живых. Какая тут поездка в особняк Филиппова, какие разговоры с криминальными инспекторами – надо бежать!

Отшатнувшись от зеркала, Гришин застыл, пристально вглядываясь в неясное отражение стоявшего у лестницы на первый этаж мужчины. В руках у внезапно появившегося человека был какой-то странный предмет.

«Призрак! – похолодел Алексей Владимирович. – Призрак есаула! Чур меня, чур!»

Он поднял руку, намереваясь отогнать от себя страшное видение, но отражавшаяся в зеркале фигура не исчезла. Она подняла странный предмет, и Алексей Владимирович с ужасом понял, что это не призрак, а сам Сарычев и в руках у него арбалет!

Стукнула спущенная тетива, свистнула стрела, глубоко вонзившись в спину Гришина. Алексей Владимирович рухнул на зеркало.

– Этьен, – вздувая на губах пузыри кровавой пены, едва слышно прохрипел он, теряя сознание.

Но Этьен не мог его услышать – он лежал в своей комнате лицом вниз и из его спины торчал окровавленный наконечник стрелы, насквозь пробивший глуховатого убийцу…

* * *

К загородному особняку Сарычев добрался уже в сумерках. Взобравшись на дерево, росшее у ограды, Павел принялся посвистывать, подзывая собак: дразнить их свистом его обучил старый китаец.

В том что подручные Антуана держали только сторожевых псов, Павел убедился при побеге из подвала, – ни одна из спущенных со сворок собак не взяла его след, когда он долго бежал по руслу мелкого ручья. Любая приличная ищейка повела бы преследователей верхним чутьем, но сторожевые псы плохие следопыты. Видимо, гангстеры не предполагали, что кто-то может убежать и его придется искать с собаками, больше обращая внимание на охрану особняка от непрошеных гостей.

Старик-китаец оказался прав – вскоре под деревом бесновались три пса: рыжеватые, с густой косматой шерстью и злыми глазами. Они подпрыгивали, рычали и визжали, пытаясь достать дразнившего их человека.

Посмеиваясь и время от времени повторяя свист, Сарычев приладил поудобнее арбалет, положив его на толстый сук, и выпустил первую стрелу. Лохматый кобель взвизгнул и завертелся, пытаясь схватить зубами торчавшее у него из окровавленного бока древко. Зато два других пса продолжали лаять и прыгать. Снова щелкнула тугая тетива, и вторая собака распласталась, примяв траву. Еще выстрел, короткий взвизг, и третий сторож застыл без движения.

Павел прислушался – не бегут ли сюда двуногие охранники, привлеченные лаем собак? Нет, похоже, тихо. Только вдалеке, наверное, у ворот, с подвыванием лают другие псы, скорее всего, сидящие на привязи.

Закинув арбалет за спину, Сарычев спустился вниз и перелез через забор. Спрыгнув в высокую траву, он присел и снова прислушался, на всякий случай достав револьвер. Все так же тихо. Видимо, обитатели особняка привыкли, что псы бегают по территории сада, и не допускают даже мысли, что кто-то способен решиться сунуться прямо к ним в пасти.

Собрав стрелы, он оттащил убитых собак в заросли крапивы и, крадучись, направился к дому. Стало еще темнее, однако все окна особняка еще не светились. Перед тем как отправиться сюда, Павел позвонил в бар «Королевского павлина» и попросил позвать Антуана. Дождавшись, когда тот ответит, повесил трубку. Теперь есть хоть какая-то гарантия, что не столкнешься с ним нос к носу, пробираясь в кабинет. А охранники там торчать не будут – их место у ворот и в холле первого этажа. Вот бы еще точно знать, сколько людей охраняет дом?

Выбрав густой куст орешника, Сарычев залег под ним, разглядывая особняк. Кажется, соглядатай говорил, что кабинет Антуана в угловой комнате левого крыла? Или правого? Черт побери, да он же второпях забыл уточнить у проклятого топтуна, с какой стороны кабинет! А теперь уже не спросишь, разве только посредством вызова его духа? Вот незадача так незадача.

Хорошо, постараемся припомнить. Дом двухэтажный, без боковых пристроек. Отсюда, с тыла, он кажется трехэтажным, поскольку стоит на косогорчике, и внизу цокольный этаж. Значит, придется взбираться под крышу? Какое же окно верхнего этажа выбрать? Среднее? А потом, уже оказавшись внутри, разобраться, куда попал? Рискованно. Но другого выхода нет.

Сарычев хотел подняться и перебежками двигаться к дому, но тут в окнах угловых комнат зажегся свет. Он притаился.

За чисто протертыми стеклами был виден угол лепного карниза потолка, люстра, край темного резного шкафа. Потом в окне появился силуэт мужчины. Он сделал какое-то движение – и сошлись плотные шторы, оставив только узенькую полоску яркого света.

Вскоре разом осветились еще несколько окон рядом, и только три крайних левых окна остались темными. Поочередно в каждом из освещенных окон появлялся темный силуэт и задергивал шторы.

«Да там же коридор! – понял Сарычев. – Зажгли свет в коридоре, а оставшиеся темными окна должны быть кабинетом и спальней Антуана».

Пригнувшись, он побежал к дому. Вот и цоколь здания, сложенный из грубо отесанных, массивных каменных плит. Спрятавшись в густой тени выступа высокого фундамента, Павел отдышался и, подняв голову, поглядел наверх – почти прямо над ним темные окна, за которыми должны располагаться апартаменты Антуана.

Распахнув пиджак, он снял висевшую на поясе веревку с трехзубой «кошкой» на конце и, размотав ее, закинул наверх, зацепил за край карниза крыши. Подергал веревку – хорошо ли держится? Вроде, нормально.

Справа, буквально в двух шагах, темнело узкое оконце подвала, где он сидел вместе с Евгением, а чуть дальше виднелась плотно закрытая крышка ассенизационного люка. Не приведи господи, снова оказаться там.

Суеверно сплюнув через левое плечо, Сарычев торопливо перекрестился и, упираясь ногами в стену здания, полез наверх, перебирая руками веревку. Выступы облицовки особняка значительно облегчали дело – можно было опираться на них носками ботинок, купленных в лавке корейца Ли, но зато начало мотать из стороны в сторону. Эх, если бы он действовал с кем-то в паре, его могли бы подстраховать снизу, удерживая веревку, но…

Когда Сарычев успел добраться уже до второго этажа, на расстоянии вытянутой руки от него внезапно зажегся свет в окне и послышались голоса:

– Неужели не привезли? – спросил басом на французском какой-то мужчина.

– Представь себе, нет, – смеясь, ответил другой.

Павел затаил дыхание, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь в надежде перестать раскачиваться как маятник.

– Собаки сегодня гоняли по двору как очумелые, – сказал бас и подошел ближе к окну. Сарычев увидел упавшую на шторы тень плотного мужчины.

– Некормленные, – опять засмеялся другой.

Павлу наконец удалось дотянуться до крепления водосточной трубы и он, вцепившись в него, подальше отодвинулся от освещенного окна, за которым беседовали враги. Стоит ли ждать, пока они уйдут? Или продолжать подниматься? Кто знает, вдруг им придет в голову перейти в соседнюю комнату, зажечь там свет или открыть окно? Уж лучше лезть выше. И он полез.

Уже встав на карниз нужного окна, Сарычев услышал, как внизу затрещал звонок телефона.

Выдавив стекло форточки, бывший есаул прислушался – не поднимется ли тревога. Вдруг гангстеры услышали, как слабо хрустнуло стекло. Но нет, внизу все так же бубнит бас, разговаривая по телефону, за темным окном тишина.

Просунув руку внутрь, Павел открыл задвижку и распахнул раму. Хвала Создателю, она открывалась внутрь. Сев верхом на подоконник, он начал дергать веревку, стараясь снять «кошку» с карниза на крыше. Отцепить ее удалось только с третьей попытки. Быстро втянув веревку внутрь, он мягко спрыгнул на пол. И вовремя. Этажом ниже кто-то открывал окно. Прикрыв створки рамы, Сарычев притих, глядя на тени, падавшие на лужайку перед особняком.

– Тебе вечно что-то мерещится! – сказал бас. Его тень колебалась: видимо, он высунулся наружу и вертел головой.

– Ничего? – рядом с первой появилась вторая тень. – А где собаки?

– Жрут! – загоготал бас и закрыл окно. Павел облегченно вздохнул и задернул шторы, чтобы не тянуло сквозняком из разбитой форточки. Теперь можно осмотреться.

Чиркнув зажигалкой, он поднял ее над головой, при слабом свете колеблющегося язычка пламени осматривая комнату. Да, это кабинет Антуана.

Справа стоит массивный письменный стол, за ним – кресло с высокой спинкой и поднимающиеся к потолку стеллажи. Слева придавил ковер пузатый шкаф, украшенный затейливой резьбой, а рядом распластался низкий кожаный диван. Отыскав дверь в смежную комнату, Сарычев распахнул ее.

Кровать – широкая, мягкая; большое зеркало на стене, комод для белья, стулья. Наверняка Антуан имеет квартиру в городе, поскольку официально он считается коммерсантом и содержит контору по продаже текстильных изделий, а здесь его логово, место отдыха после «деловых» встреч.

Убедившись, что второго выхода из спальни и кабинета нет, Сарычев погасил зажигалку и задумался – где и как встретить хозяина кабинета? Встретить так, чтобы у Антуана не осталось путей отступления и он не сумел бы вывернуться.

Жутко хотелось прилечь на уютный кожаный диван, положить голову на стеганую подушку, закурить и подумать, отдыхая после приключений сегодняшнего дня. Но курить нельзя – могут почуять запах табачного дыма и встревожиться. Расхаживать по кабинету и шуметь тоже не следует, хотя на полу и лежит толстый ковер. Находящиеся в комнате нижнего этажа гангстеры могут услышать скрип половиц или стук упавшего предмета – мало ли что ненароком сшибешь, двигаясь в темноте? Ведь зажечь свет тоже нельзя! Стоит только уронить, к примеру, стул, как глаза сидящих внизу охранников тут же поднимутся к потолку и кто-нибудь из них обязательно отправится проверить, почему шум. Похоже, пока ты сам сидишь в мышеловке, мечтая превратить ее в западню для другого!

Усевшись на диван, Сарычев достал из кармана заранее припасенный бутерброд и начал есть. Глаза уже привыкли к темноте, и он ясно различал находящиеся в комнате предметы. Опять нехорошо получается – войдя, Антуан обязательно зажжет свет, и на некоторое время сияние электрических ламп ослепит притаившегося в засаде Павла. А это потеря драгоценного времени.

Доев, он аккуратно свернул бумагу и бросил ее в корзинку. Потом, тихо ступая, осторожно перенес стул и, поставив его на стол, влез на это шаткое сооружение, вывернув в люстре под потолком лампы, – теперь свет не загорится.

Приведя все в прежний вид, Сарычев разулся и, бесшумно ступая, начал искать лучшее место для нападения на Антуана. Предстояло захватить гангстера живым, способным отвечать на вопросы. Иначе – грош цена всему предприятию. Наконец он придумал, как ему поступить, и выбрал наилучшую из всех возможных позицию. Заняв ее, Павел приготовил свой арсенал, чтобы все необходимое было под рукой, и начал ждать…

Звук клаксона заставил его встрепенуться – у ворот ограды особняка сигналила машина. Зашлись истошным лаем собаки, привязанные к проволоке, протянутой вдоль забора, внизу захлопали двери, раздались возбужденные голоса.

«Приехал Антуан», – понял Павел…

* * *

Настроение у Антуана было отвратительным – сегодняшний телефонный разговор с Дасти оставил в душе такое ощущение, словно вывозили всю физиономию липким дерьмом и после этого еще заставляют улыбаться. Дасти недоволен затяжками и задержками, ему не терпится, он подгоняет, не стесняясь в выражениях и не скупясь на угрозы. Ладно бы только угрожал и поливал грязью, а то ведь не задумываясь приведет свои слова в исполнение.

Дался ему «Золотой Будда» вместе с пропавшим незнамо куда Сарычевым! Ну, виноваты, ну, не доглядели. Кто мог подумать, что в русском окажется столько злости и предприимчивости, дерзости и силы? Ну, предупреждали, что Сарычев человек опасный, но кто мог предположить, что он убежит, выломав трубу канализации, и выберется на волю через выгребную яму? Теперь Дасти требует во что бы то ни стало разыскать Сарычева и любым способом узнать у него тайну «Будды».

Ха, как будто легко поймать такого зверя, как бывший казачий офицер, в огромном, густонаселенном людьми разных национальностей городе. Тем более Сарычев здесь давно свой, имеет друзей, приятелей и абсолютно не испытывает желания вновь очутиться в уже знакомом ему подвале. По имеющимся сведениям, он располагает деньгами и оружием – один из людей, наблюдавших за домом покойных Тоболиных, встретившись с бывшим есаулом, уже поплатился за свою беспечность жизнью. И никому неохота оказаться на месте неудачника. Конечно, со временем Сарычев где-то обязательно засветится, но где и когда?..

Поднявшись по лестнице, Антуан прошел коридором к своему кабинету, достал ключ и вставил его в замок двери. Сопровождавший его охранник напряженно сопел за спиной, и это раздражало: хотелось дать ему по носу.

Открыв дверь, главарь гангстеров прошел в кабинет, бросив через плечо телохранителю:

– Прикрой дверь и зажги свет.

Привычно двигаясь в знакомой обстановке, Антуан направился к окну, чтобы раздвинуть шторы и приоткрыть створки рамы, – после улицы в кабинете показалось душно, – но в этот момент что-то щелкнуло и охранник, вертевший выключатель люстры, рухнул на пол.

– Ни с места! – откуда-то сверху раздался повелительный голос, и Антуан похолодел. Следом за приказанием послышался характерный звук взводимого курка револьвера.

– Поднять руки! – приказал голос.

Антуан повиновался – ему слишком хорошо были знакомы и голос, и предсмертный хрип, чтобы ошибиться в том, какая участь постигла его телохранителя.

– Включите настольную лампу, – предложил голос. – Только без глупостей и резких движений. Я не промахнусь!

Гангстер бочком сделал шаг к столу и нажал на кнопку в корпусе настольной лампы под зеленым шелковым абажуром. Мягкий свет, показавшийся Антуану слишком ярким, залил кабинет.

Подняв глаза, он встретился с непредвещавшим ничего хорошего взглядом Сарычева, сидящего на шкафу с револьвером в руке. На коленях у него лежал какой-то странный предмет.

Поглядев в сторону двери, Антуан увидел валявшегося на полу телохранителя. В спине у него торчало оперенное древко толстой стрелы. «Арбалет! – понял бандит. – Застрелит?»

– Медленно сними пиджак, – велел Сарычев, не опуская оружия. Ствол его револьвера был направлен в живот Антуана, и тому стало зябко: он не раз слышал рассказы о фантастической меткости русского.

Стараясь не делать лишних движений, гангстер снял пиджак и бросил его на ковер.

– Жилет! – командовал Сарычев.

– Оружие в пиджаке, – усмехнулся Антуан. – Я ношу только маленький браунинг.

– Снимай, – сердито велел Павел. – И брюки тоже.

– Пожалуйста, – стараясь сохранить самообладание и лихорадочно прикидывая, как договориться с русским, Антуан начал торопливо снимать брюки.

– Туфли! Теперь перешагни через одежду и встань лицом к стене. Ноги шире, руки над головой! Быстрее!

Стоя у стены в неудобной позе, Антуан услышал, как Сарычев мягко спрыгнул со шкафа, и тут же шею гангстера захлестнула петля веревки. Инстинктивно он схватился за нее руками, боясь, что сумасшедший русский его сейчас задушит, но, получив крепкий удар, обмяк.

Когда Антуан пришел в себя, он сидел на стуле. Веревка сдавливала ему горло и, спускаясь сзади по спине, стягивала запястья. Сарычев запер изнутри дверь кабинета, взял маузер убитого охранника, вытащил у него из карманов запасные обоймы и теперь тщательно осматривал одежду пленника. Достав из пиджака браунинг, он проверил его и опустил в карман своих брюк.

– Теперь поговорим, – сев на стул напротив Антуана, сказал Павел Петрович. – Знаешь, что это такое?

– Знаю, – налитым кровью глазом гангстер покосился на арбалет в руках Сарычева.

– Легкий нажим на спусковую скобу, летит стрела и… Главное, абсолютно бесшумно. А потом я ухожу тем же путем, каким проник сюда. Но если ты ответишь на мои вопросы, мы, пожалуй, сможем договориться и попробуем разойтись мирно.

– Спрашивай, – сдавленно прохрипел Антуан. И в этот момент в дверь постучали.

– Скажи, что ты занят, – приказал есаул.

– Что такое? – дергая шеей, чтобы не душила веревка, раздраженно крикнул гангстер, не сводя глаз с кончика стрелы, направленной ему в сердце. – В чем дело?

– Вы просили ужин, – ответили из-за двери.

– Позже, я сейчас занят.

За дверями что-то недовольно пробормотали, потом послышались звуки удаляющихся шагов. Сарычев опустил арбалет, к немалому облегчению Антуана.

– Ты не выйдешь отсюда, – злым шепотом пригрозил гангстер, решив перехватить инициативу. – В доме полно моих людей.

– Выйти мы можем вместе, – усмехнулся Павел Петрович. – Ты знаешь тайну «Золотого Будды»?

– Вот как? – хрипло рассмеялся Антуан. – Тебя ищут, чтобы узнать тайну, а ты сам спрашиваешь о ней? Нет, я не знаю тайны «Золотого Будды». Не по адресу обратился!

– Лжешь!

– Зачем мне лгать? Если бы тайна была раскрыта, то Дасти давно получил бы вожделенные сокровища. Нет, я не знаю.

– Хорошо, допустим, – прикусив ус, согласился есаул. – А кто узнал о тайне статуэтки?

– Дасти. Ему донесли о пьяном бреде Гришина, и он велел немедленно выяснить все, что связано с «Золотым Буддой». Дасти, вообще, странный человек, – криво усмехнулся Антуан. – А потом Гришин и его банда напали на дом профессора, а когда ничего не нашли, заманили в ловушку младшего Тоболина. Наш хозяин встревожился и велел срочно принять меры. Это он указал на тебя, как на человека, способного вырвать «Будду» у Филиппова. И вообще я только выполняю его приказы.

– Знакомая песня, – слегка поморщился Сарычев. – Недавно мне один тоже толковал, что он только выполняет поручения. Кто забил до смерти Евгения? Разве не твои люди? Тебя давно надо пристрелить, как бешеного пса, вместе с Дасти. Кто он?

В дверь снова постучали. Требовательно, настойчиво. Судя по доносившемуся в кабинет шуму, за его дверями собралось несколько человек.

– Господин Антуан! – закричал на французском уже знакомый Сарычеву бас. – Откройте!

– Они не уйдут, – нехорошо улыбаясь, заверил Антуан. – И в окно тебе тоже не вылезти. Или ты продал душу дьяволу?

Сарычев метнулся к двери. Долго ли выдержит ее замок? Для громил, стоящих по ту сторону, дверь кабинета просто смехотворная преграда.

«Неужели слуга, приносивший ужин, подслушивал? – подумал Павел, пододвигая к дверям массивный шкаф. – Заподозрил, что дело нечисто, и позвал дружков? Надо было его впустить и положить рядом с телохранителем. Да что уж теперь!»

– Открывайте! Господин Антуан, что с вами? – в дверь уже колотили кулаками и били ногами.

– Попался! – зло шипел за спиной Антуан. – Они не послушают меня, не уйдут, пока не получат твой труп!

Сарычев придвинул к шкафу стол, кресло и подскочил к привязанному к стулу гангстеру:

– Быстро, настоящее имя и адрес Дасти! – взведя курок маузера и приставив его ствол к виску Антуана, приказал он. – «Будда» у него?

– Да, – едва слышно ответил бандит.

– Где? – поторопил Павел Петрович.

– Они сейчас начнут стрелять, – задергался Антуан, пытаясь ослабить узлы веревки. – Открывай, самоубийца!

– Первый ответный выстрел будет в твою башку, – ткнув его длинным стволом маузера, пригрозил Сарычев.

– Господин Антуан! – вопили за дверью. Потом в нее начали бить чем-то тяжелым. Одновременно резко зазвонил стоявший в спальне телефон. – Господин Антуан!

– Где? – заорал Сарычев.

– В оружейной комнате, в стеклянном шкафу, – выпучив глаза, просипел гангстер.

– Адрес, имя?!

В коридоре грохнул выстрел и пуля, пробив дверь, тупо чмокнула в стенку шкафа.

– Открывай! – беспорядочно стреляя, вопили бандиты. Павел упал на пол и свалил стул с Антуаном.

– Я скажу, скажу, – трясущимися губами повторял тот, как заклинание. – Пусть он подохнет вместе с тобой!

В грохоте выстрелов Сарычев наклонился ближе к нему, чтобы слышать, что сипит пленник. Дверь трещала, орали бандиты, но все же он успел услышать, прежде чем шальная пуля клюнула Антуана в голову. Гангстер дернулся и забился в конвульсиях.

Вскинув маузер, есаул несколько раз выстрелил через дверь. В коридоре кто-то протяжно завыл, раздались ругательства и снова пальба и удары. Павел опять выстрелил. За дверью ненадолго притихли.

Сменив в маузере обойму, Сарычев осторожно выглянул в окно. Внизу два бандита притащили лестницу и пытались приставить ее к дому, чтобы взобраться к окнам кабинета. Но лестница оказалась коротка и доставала верхним краем только до карниза первого этажа. Тем не менее есаул решил не упускать шанс и меткими выстрелами уложил гангстеров.

На свое счастье, он стрелял из окон спальни. В кабинете грохнуло так, что заложило уши. Дверь рухнула, шкаф разнесло в щепки, а стены посекло осколками.

«Граната! – понял Павел. – Серьезные ребята собрались со мной посчитаться. Не хватало только пулемета».

Метнувшись к дверям спальни, он встретил рванувшихся через выстроенную им баррикаду бандитов, стреляя с обеих рук – из маузера и револьвера.

Оставив два трупа и позорно бросив раненого, нападавшие отступили. Раненый бандит упал головой вперед, и половина его туловища оказалась в кабинете. Пуля попала ему в плечо и по всей вероятности застряла где-то в спине. Пистолет он выронил и теперь силился дотянуться до него. Вскинув маузер, Сарычев выстрелил. Пуля ударила в валявшийся на полу кольт, а бандит отдернул руку и простонал:

– Добей! Чего ждешь?!

Павел поглядел – как там Антуан? Хозяин кабинета был мертв.

– Сколько вас? – прячась за углом спальни, спросил есаул у раненого. Тот не ответил.

– Хочешь жить? – прислушиваясь к тому, что делается в коридоре и на лестнице, снова спросил Сарычев. – Если скажешь, я не трону тебя. А там, как поможет Бог.

– Пятеро, – проскрипел раненый. – Ты все равно не уйдешь. Они внизу, звонят в город.

«Не взяли сами, так решили вызвать подмогу? – перезаряжая револьвер, усмехнулся Павел. – Один или два наверняка торчат у лестницы, а кто-то смотрит за окнами, спрятавшись, чтобы я его не достал? Веселенькое дельце».

– Кому звонят? – осторожно входя в кабинет, шепотом поинтересовался он, ногой отбросив кольт в сторону.

– Дасти. Он вызовет полицию. Здесь частное владение.

Полиция – это серьезно. Гангстеры практически ничем не рискуют, особенно если учесть связи их хозяина. Они защищали свою жизнь и имущество от напавшего на них маньяка, уже разыскиваемого полицией за убийство и кражу со взломом. Надо немедленно исчезать отсюда.

Подтянув к себе пиджак Антуана, Сарычев нашел ключи от машины и сунул их в кармашек жилета. Куда податься, в окно? Но пока будешь спускаться по веревке, тебя подстрелят как куропатку, а прыгать самоубийственно – если даже не переломаешь ноги, то сразу – точно не встанешь. А если встанешь, то сможешь ли бежать и стрелять? Значит, остается один путь – в коридор и по лестнице вниз, к выходу и машине Антуана. Пешком до города не добраться так скоро, как этого хотелось бы.

– Ползи назад! – ткнув раненого бандита стволом маузера, приказал есаул. – Будешь показывать дорогу. Но не вздумай орать! Мое слово твердо, убивать не стану. Ну, пошел!

Помогая себе здоровой рукой, раненый неуклюже начал пятиться, загребая ногами. Вот он сполз на другую сторону импровизированной баррикады и сел.

– Потом будешь отдыхать! – поторопил его Сарычев.

Бандит обреченно вздохнул и вывалился в коридор. И тут же грохнул выстрел.

– Это я, Джейк! – заорал раненый. – Не стреляй!

«Хочет жить, подлец, – перебираясь через стол, загораживавший выход, усмехнулся Павел. – Надо определить, откуда били, и очистить лестницу и коридор. Потом станет проще».

Присев, он осторожно выглянул. Коридор был ярко освещен, а на лестнице бандиты предусмотрительно погасили свет, чтобы расстрелять вздумавшего вылезти из своего убежища сумасшедшего русского как в тире.

– Не стреляй, Джейк, – хрипел ползший по коридору раненый, но неизвестный Джейк его не послушал. Хлопнул еще один выстрел и раненый бандит ткнулся пробитой пулей головой в заляпанную кровью ковровую дорожку.

«Так, – прикинул Сарычев. – Лестница только с одной стороны и ее сторожит залегший на ступеньках Джейк. Кто-то караулит на улице. Предположим, там всего один. Тогда остается четверо. Зря он пристрелил своего. Придется наказать».

Сам Павел в такой ситуации непременно сменил бы место после выстрела, но бандиты никогда не воевали на фронтах и не имели боевого опыта, за который есаул заплатил кровью. Прыгнув к противоположной стене коридора, Сарычев выстрелил из маузера и услышал, как без вскрика покатился вниз убитый Джейк.

Быстро осмотрев коридор, Павел убедился, что кроме него здесь нет живых. В торце еще одна дверь – видимо, именно за ней та комната, где зажигали свет, когда он наблюдал за окнами. Подняв маузер, он на всякий случай всадил в нее несколько пуль. Если там кто-то спрятался, то не помешает. Слева еще три двери. Распахнув первую, Сарычев влетел в комнату, поводя в разные стороны стволом, но там никого не оказалось. Бандиты предпочли не рисковать и отсиживались на первом этаже.

Рванув на себя створки рамы, есаул открыл окно. Сейчас все решают мгновения, а с этой стороны не так высоко вспрыгивать и под окнами пышные клумбы с цветами – непременным атрибутом каждого англизированного загородного дома. Вскочив на подоконник, Павел шагнул в пустоту и полетел вниз.

Земля жестко ударила по пяткам и, не удержав равновесия, Сарычев упал на бок. Перекатился и начал стрелять с обеих рук по окнам первого этажа, всаживая пулю за пулей в мелькавшие в оконных проемах фигуры. Зазвенело разбитое стекло, кто-то вскрикнул и неожиданно наступила тишина.

Приминая цветы, есаул отполз в сторону, туда, где гуще лежала тень, и, приподнявшись, прислушался. Даже собаки молчат, видимо, напуганные стрельбой. Промахнуться он не мог, но и дуриком ловить пулю не хотелось. Вроде бы на первом этаже было двое? Надо проверить и обязательно найти последнего, чтобы не рисковать, выводя за ворота машину Антуана. Вон она стоит в сторонке, тускло сияя темным лаком кузова. И не обманул ли пристреленный Джейком раненый, сказав, что осталось всего пятеро?

Короткими перебежками, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, каждую секунду ожидая выстрела, Павел добежал до особняка и прижался спиной к стене. Потихоньку дошел до разбитого окна и осторожно заглянул в него.

Убитый бандит лежал на столе. Рядом стоял разбитый телефонный аппарат. Так, еще один готов. Пригнувшись, Сарычев пробрался к следующему окну.

За ним оказался холл. У камина скорчился еще один бандит, прижав руки к животу. «Не боец», – поглядев на него, понял есаул. Где третий? Или их осталось больше? Надо искать, нельзя оставлять за спиной хотя бы и одного.

Обойдя вокруг дома, он никого не обнаружил. Неужели последний охранник сбежал? Но машина на месте.

Подумав, Сарычев решил вернуться в дом – обшаривать сад пустое занятие. К тому же в темноте свободно можно нарваться на выстрел.

В холле все так же лежал притихший навсегда бандит, словно свернувшийся калачиком в надежде согреться у потухающего камина. Обходя одну за другой комнаты, Павел убеждался, что в них, кроме убитых гангстеров, нет никого.

Равнодушно перешагнув через валявшегося у лестницы Джейка, он поднялся на второй этаж. Сквозняк из открытого им окна уже немного вытянул кисловатый пороховой дымок. Под ногами катались стреляные гильзы, валялись щепки и обломки мебели, ковры припорошила пыль исклеванной пулями штукатурки. Зайдя в кабинет, Сарычев взял арбалет и привычно закинул его за спину. Но где же последний? Проходя по комнатам, он насчитал десять убитых, включая Антуана и его телохранителя. Где одиннадцатый?!

Те двое, которые пытались поставить лестницу, так и валяются под окнами и среди них не мог спрятаться тот, кто ему нужен. Где он, убежал в сад?

«Туалеты!» – внезапно понял Павел. Он не осмотрел ни одного туалета и не спускался в подвал, обходя неприятное ему место, чтобы не вызвать дурных воспоминаний.

Туалеты второго этажа были пусты, но на первом одна из туалетных комнат оказалась запертой изнутри.

– Прости, приятель, но у меня не сошелся счет, – усмехнулся есаул и несколько раз выстрелил прямо через дверь. И тут же, как будто с нетерпением ждали этого момента, у ворот на разные голоса завыли собаки, сидевшие на привязи.

Быстро выбежав на улицу, Сарычев сел в авто Антуана и завел мотор. Внезапно навалилась дикая усталость и захотелось спать, уронив голову на руки, лежавшие на баранке. Никуда не гнать машину, никуда не спешить, никого не искать, забыть про все города на свете, не видеть людских лиц, не слышать никаких голосов, а спать, спать. Сладко причмокивая губами, посапывая как в детстве, погрузиться в сновидения и плыть в них к неведомым берегам, где ласковое солнце, прогретый, золотистый песок на берегах лагун, тонконогие пальмы и лазурная вода. А в высоком, чистом, удивительно голубом небе пусть кружат птицы – белые, красные, зеленые. И ни души вокруг…

Тоскливый собачий вой заставил его встряхнуться и поднять голову. Нет, это не собаки. Это завывают сирены полицейских автомобилей, спешащих по дороге из города.

Тронув с места, Сарычев вырулил на шоссе. Вдалеке, чуть покачиваясь, мигали фары полицейских машин.

Усмехнувшись, Павел повернул в другую сторону – бак почти полон, а встречаться с синими мундирами нет никакого желания. Он поедет другой дорогой. Пусть дольше, но она непременно выведет к городу.

* * *

Поздно вечером Павел приехал к особняку Хансена. Вышколенный слуга побежал доложить, и вскоре вниз спустился сам хозяин.

– Всегда рад тебя видеть! О, ты разбогател? – Джордж, посмеиваясь похлопал Сарычева по плечу, взглядом знатока окидывая запыленную машину. – Значит, правду болтали, что ты сорвал крупный куш в «Гамбургском петухе»? Отличное авто!

– Это не мое, – устало потерев ладонями лицо, тихо ответил есаул. – Прости, но просто некуда было податься и я вспомнил о тебе. К тому же я хочу отдать долг.

– В чем дело? – недоуменно поднял брови Хансен. – Какие счеты между друзьями? И что это у тебя такое?

Он небрежно ткнул пальцем в висевший на плече Павла арбалет, скорчив гримасу недоумения.

– Старинная игрушка, – объяснил Сарычев. – По моим следам идет полиция. Ты можешь меня приютить?

– Какой разговор? – Хансен взял его под руку и повел в дом. Приостановившись, бросил через плечо слуге. – Машину в гараж! К нам никто не приезжал! Никого не принимать!

– Что произошло? – вводя Павла в гостиную и предлагая ему присесть, поинтересовался Джордж. – Да, ты, наверное, голоден?

Хлопнув в ладоши, он приказал подать ужин, поставил перед нежданным гостем коробку сигар, а сам отошел к бару и начал взбивать коктейль.

– Брось сигарету, – разливая по стаканам спиртное, посоветовал Хансен. – Лучше глоток и хорошая сигара. Это придаст тебе силы, а потом поесть и отдыхать! Да, кстати, положи куда-нибудь свою древнюю игрушку. У меня ты в полной безопасности.

Слуга вкатил тележку с тарелками, сервировал стол и вышел, поклонившись сначала хозяину, потом гостю. Павел отложил арбалет, вынул из-под пиджака маузер и револьвер.

– Ого, целый арсенал! – засмеялся Хансен. – Клади на кресло, никто не возьмет. Садись, закуси.

Сарычев положил оружие, но маленький браунинг, взятый у Антуана вместе с запасной обоймой, оставил в кармане брюк.

– Что произошло? – подкладывая на тарелку гостя ломти сочной телятины, вновь спросил хозяин. – Прости мое любопытство, и если не хочешь, или не можешь…

– Месть! – жадно поглощая пищу, коротко ответил есаул.

– Месть? – удивился Хансен. – Кто тебе осмелился мстить и за что?

– Я мщу, – вытирая губы салфеткой, пояснил Сарычев. – За смерть Тоболиных и за себя.

– Вот как? – откидываясь на спинку кресла, протянул Джордж. – У тебя вечно случаются разные неприятности. Прости, но я никогда не понимал, как можно их просто-таки притягивать к себе. Это какая-то…

Не найдя нужного слова, он прищелкнул пальцами и, вскочив, заходил из угла в угол.

– Мне только переночевать, – глядя в скатерть, буркнул Павел. – Утром я уйду.

– Пустое, – отмахнулся Хансен. – Я никого не боюсь. Можешь оставаться в моем доме сколько пожелаешь. Скажи только, ты кого-то убил и теперь полиция идет по следу? Может быть, тебе взять билет на пароход и уехать отсюда, пока не поздно?

– Еще рано, – прикурив от свечи сигару, усмехнулся Сарычев. – Уехать я всегда успею. Сначала надо закончить дела.

– Ты неисправим, – засмеялся хозяин, – кровавые вендетты, выстрелы, погони. Неужели не надоело воевать?

– Заставляют, – развел руками есаул.

– А? Ну да, конечно. Работать на меня тебе кажется скучным и ты ищешь развлечения по собственному вкусу. Я понимаю.

– Пока не очень, – заметил Сарычев и коротко рассказал о случившемся с ним за последние дни.

Хансен слушал внимательно, не перебивая, только иногда крякал и тер ладонью затылок, словно у него начинался приступ мигрени. Когда Павел дошел до схватки в особняке гангстеров, Джордж залпом выпил стакан виски и буквально рухнул в кресло:

– Ты сумасшедший! Впрочем, все русские сумасброды и помешанные. Но тайну тебе так и не удалось узнать?

– Какую? – прищурился Сарычев.

– Этой, – Джордж пошевелил пальцами, припоминая, – золотой статуэтки? И еще, как я понимаю, остался Дасти? Ты вырвал его имя у бандитов?

– Нет. – Павел бросил окурок сигары в камин и потянулся. – Поэтому мне еще рано уезжать.

Поднявшись, он собрал оружие:

– Где мне прилечь? Я чертовски устал.

– Пойдем, я покажу.

Проводив гостя на второй этаж, Хансен распахнул перед ним дверь комнаты:

– Располагайся.

– Спасибо, – Сарычев разложил оружие около постели и, не раздеваясь, упал на нее, – блаженство!

– Там кто-то приехал, – прислушавшись, сообщил хозяин. – Я спущусь, посмотрю. Потом скажу, в чем дело. Не пальни в меня через дверь, – выходя в коридор, попросил он.

Вытянувшись на мягкой кровати, Павел уставился за окно. Большая и яркая луна висела над темными кронами деревьев сада, чуть заметно покачивавшихся от легкого ветерка, ласково шелестевшего в густой листве.

Вернулся Хансен. Сделав вид, что он не замечает маузера в руке гостя, присел на стул и буднично сообщил:

– Приезжали из полиции. Я обещал им тут же сообщить, если ты мне позвонишь или появишься в доме.

– Ясно, – положив пистолет, буркнул Сарычев. – Утром я уйду. Не надо, чтобы меня видели у тебя.

– Отдыхай, – встал Джордж. – Если тебе ночью вдруг что-нибудь понадобится, вызови слугу. Не ходи, пожалуйста, по дому. У меня отличный, неподкупный сторож, с которым невозможно договориться.

– Ладно, спокойной ночи, – отвернувшись к стене, сонно пробормотал Павел.

Примерно час после ухода Хансена он лежал отвернувшись к стене. Потом сел, опустив ноги на пол, и закурил. Судя по положению ночного светила, было далеко за полночь.

Открыв кран над раковиной, Сарычев подождал, пока сойдет нагревшаяся за день вода, и сунул голову под ледяную струю. Умылся, вытерся полотенцем. Повесив на плечо арбалет, он тихо выскользнул в коридор и направился к угловой комнате, легко находя дорогу при свете луны.

Время от времени он настороженно прислушивался – не ходит ли по дому и саду неподкупный, отличный сторож Хансена? Наверное, он завел себе, по примеру Филиппова, сторожа-японца? Или придумал нечто еще более экзотическое, наняв жителя островов Новой Зеландии или австралийского аборигена?

В доме было тихо, только внизу, в гостиной, басовито и хрипло пробили часы, но Сарычев не считал их удары. И снова нависла тишина, временами казавшаяся давящей, какой-то неестественной, нарочитой.

Дойдя до конца коридора, Павел нажал на ручку двери и вошел в небольшой зал, стены которого были увешаны коврами. Через три больших окна в комнату падал яркий свет луны, тускло играя на развешенных на коврах саблях и ятаганах, кинжалах и булавах, затейливой резьбе щитов и острых наконечниках копий.

Сложив свой арсенал на диван, Сарычев осмотрелся – где стеклянный шкафчик, в котором на полке должна стоять фигурка «Золотого Будды»? Антуан уверял, что она здесь, в оружейной.

Шкафчиков в зале оказалось несколько, и Павел решил осматривать их по очереди, но не успел он шагнуть к первому, как его остановил странный, неприятный звук. Казалось, что из спущенной шины выходит воздух, легонько посвистывая и шипя. Что такое?

И тут Сарычев похолодел. Даже волосы на его голове – мокрые, тщательно расчесанные после мытья под краном, – шевельнулись от ужаса и омерзения.

Темная масса в углу комнаты шевельнулась и потекла, вытягиваясь по направлению к бывшему есаулу, застывшему на месте.

Вот уже видно толстое, как бревно, пятнистое тело, с легким шорохом скользящее по навощенному полу, большую треугольную голову с маленькими, холодными глазками, завораживающим взглядом уставившимися на незваного гостя, нарушившего покой чудовища. Приостановившись, оно подняло голову и снова угрожающе зашипело, слегка приоткрыв пасть.

А в углу комнаты, где до времени таилась огромная гадина, сначала принятая Павлом за свернутый ковер, все еще продолжалось движение: сплетались и расплетались кольца тела, словно исполняя замысловатый танец смерти для единственного зрителя, должного стать его жертвой, унеся с собой в небытие все увиденные им адские па.

«Удав! – словно очнувшись от гипноза, сделал шаг назад Сарычев. – Или питон? Какая, к черту, разница! Вот он, неподкупный сторож Хансена, с которым не договоришься! Стрелять?»

Но толстое тело уже обтекло диван, на котором остались маузер, револьвер и арбалет. А маленький браунинг против гигантской змеи просто хлопушка.

Пресмыкающееся ползло неторопливо, лениво двигая тело и, наверное, пребывая в полной уверенности, что жалкому человеку от него некуда деться – все равно его резко ударит тупая голова, обовьют толстые кольца и сожмут в смертельных объятиях, с хрустом ломая кости, дробя их, как в жерновах, между бугров стальных мышц, обтянутых холодной, чешуйчатой кожей.

Еще шаг вперед, еще, и Павел уперся спиной в стену. Раскинув в стороны руки, бывший есаул провел ими по ковру и, неожиданно, его пальцы коснулись чего-то металлического. Быстро повернув голову, он увидел на ковре скрещенные шашки. Под лунным светом булатные клинки, выкованные мастерами далекой Аравии, словно струились муаром. Над шашками с богато изукрашенными эфесами висел персидский щит. Да, у богатых свои причуды, но иногда они могут помочь другим выжить.

Сорвав с ковра оба клинка, Сарычев взмахнул ими перед собой, разминая кисти – сталь с тонким свистом рассекла воздух, а привычная тяжесть оружия в руках придала спокойствия. Правда, такого противника у него еще никогда не было. Он знал, что медлительность змеи только кажущаяся – она способна на резкие, почти неуловимые глазом выпады, неожиданные повороты и броски, может страшно ударить хвостом и сбить с ног, а потом придавить своей тяжестью и душить, душить…

Помнится, от кого-то он слышал, что удавы и питоны должны сделать на теле жертвы три кольца и иметь опору для хвоста – иначе им не удается задушить. Но допускать до себя страшного сторожа не хотелось и, качнувшись в сторону, Павел легко отпрыгнул, вращая перед собой клинками, – когда-то он был одним из первых в юнкерском училище в фехтовании на эспадронах, а позже научился владеть клинком обеими руками, что не раз выручало в жутких сабельных рубках добровольческой войны.

Змея начала сворачиваться в кольца. Лунный свет прекрасно освещал ее, и Сарычев снова испытал почти суеверный страх, глядя, как бесшумно наползают друг на друга бесформенные восьмерки толстого, мускулистого тела. Приподняв голову и слегка вытянув ее вперед, гад пристально посмотрел на замершего есаула.

«Ударит хвостом или головой? – поудобнее перехватывая левой рукой эфес шашки, подумал Павел. – Или будет пытаться обмануть? Ложный выпад и удар?»

Хвост змеи пришел в движение, раскачиваясь из стороны в сторону и словно пробуя пол на прочность тычками, голова приподнялась выше, оказавшись на уровне груди Сарычева. Несколько секунд гигантская змея и человек стояли без движения, будто выжидая, кто осмелится начать поединок первым.

Прикрыв грудь одним клинком, есаул слегка согнул ноги в коленях, чтобы придать телу пружинистость, готовясь рубануть мерзкую тварь. Страх пропал, как будто его не было вовсе, им завладела только одна мысль – не пропустить момент, когда змея кинется на него. Не пропустить!

И змея кинулась – стремительно, неожиданно, как таран выставив треугольную голову, целя ей в грудь человека, чтобы сломать его, повалить и праздновать победу.

Сделав быстрое, вращательное движение одним клинком, Павел смягчил удар, но полностью парировать не смог – страшная сила выбила шашку из руки и отбросила его назад. Но и то, что он успел, помогло – оказавшись сбоку от змеи, он со всей силы опустил второй клинок и с потягом рубанул, почувствовав, как острая сталь сначала встретила сопротивление, а потом свободно проскочила. Неужели?

Отпрыгнув, он увидел, как бешено извивается обезглавленное тело гада, молотя по полу хвостом, все еще стремящимся следовать за уже не принадлежавшей ему головой, подминая обрубок под себя и расплющивая его своей тяжестью. Из раны толчками выходила темная кровь, застывавшая на паркете маслянистыми лужами, казавшимися черными при свете луны.

«Бог мой, – Сарычев почувствовал, как дрожат и подгибаются ноги. – Преисподняя! Он знал, что я пойду сюда и решил устроить суд Божий? Ну, посмотрим».

Левое плечо начинало болеть – удар «сторожа» оказался нешуточным. Выбитый из его руки клинок отлетел к окну. Змея на полу еще свивалась и развивалась, но движения ее тела становились все медленнее и медленнее.

Бросив шашку, Сарычев кинулся осматривать шкафы – надо торопиться, очень торопиться. Убитая змея с шумом рухнула на пол и в доме сейчас наверняка проснулись. Для его обитателей вполне естественным будет прийти сюда и поглядеть, что произошло, а дожидаться этого не хотелось.

Статуэтка Будды нашлась почти сразу: она стояла на полке, освещенная падавшим из окон светом, и казалось, что божество загадочно улыбается, зная нечто, недоступное людям.

Дернув дверцу шкафа, Павел убедился, что она закрыта на замок. Вытащив из кармана браунинг, он зажал его в руке и с размаху саданул рукоятью по стеклу шкафа. Посыпались осколки, растворилось в их звоне призрачное очарование статуэтки, исчезла таинственность. Схватив Будду, Сарычев поднес его ближе к глазам. Да, он не ошибся, это именно та статуэтка из коллекции покойных Тоболиных.

Неожиданно вспыхнул свет и раздался повелительный голос Хансена:

– Не дергайся!

Павел медленно повернул голову. В оружейную вошли Джордж и двое его людей с револьверами в руках.

– Стой на месте! – заметив, что Сарычев хотел метнуться к оставленному на диване оружию, приказал хозяин дома. Бросив взгляд на убитую змею, он слегка присвистнул:

– Ничего себе! Похоже, мы припозднились? А ты, оказывается, Георгий Победоносец? Сразил змия?

Павел молчал, сжимая в левой руке «Золотого Будду». Ну не успел, что теперь поделаешь? Хорошо, что он стоит боком к вошедшим, и они не видят в его правой руке маленького браунинга. Осторожно он сдвинул предохранитель на затворе, – может быть, взятая у Антуана хлопушка его выручит?

– Настырный, – нехорошо улыбаясь, отметил Джордж. – Ты ведь знал, к кому ехал? Знал, что я узнаю машину Антуана?

– Знал, – эхом откликнулся Сарычев. – Знал, что Дасти и Джордж Хансен – одно лицо.

– И все же приехал?

– Как видишь, – бывший есаул пожал плечами и незаметно перехватил браунинг поудобнее.

– Забери, – приказал Дасти слуге, мотнув головой в сторону дивана, на котором лежали маузер, арбалет и револьвер. Достав из кармана домашней куртки пистолет, он направил его на Сарычева. – Не двигайся!

Слуга подошел к дивану и забрал оружие. Вернулся к дверям и встал справа от хозяина.

– Знаешь тайну статуэтки? – ствол пистолета в руке Хансена слегка подрагивал.

– Нет, я уже говорил тебе, что не знаю. Но если бы и знал? Что тогда?

– У нас есть отличные средства развязывать языки, – криво усмехнулся Дасти. – Жаль, что сторож не покончил с тобой.

– А мне нет. Говори, что тебе надо еще, а то я тороплюсь, – неожиданно заявил есаул. – Дел много.

– Забери у него «Будду», – повернув голову к слуге, приказал Хансен.

Тот сделал шаг вперед и на мгновение прикрыл собой хозяина. В тот же миг Сарычев бросился на пол. Запоздало грохнул выстрел второго слуги, слившийся с хлопком выстрела браунинга.

Ощеря зубы, Павел стрелял снизу вверх – быстро, метко, посылая каждую пулю именно туда, куда он хотел.

Сломавшись пополам, рухнул на пол шагнувший к нему слуга – пуля попала ему в глаз. Осел второй, успевший все же один раз выстрелить, – свинец угодил ему в сердце. А Дасти, выронив пистолет, схватился за окровавленную кисть.

– Проклятие, – сквозь зубы выдавил он, а Сарычев уже был рядом и приставил к его виску ствол браунинга:

– Кто еще в доме?

– Больше никого, – морщась от боли, простонал Дасти. – Двое остались у ворот и один в гараже. Но они не придут без команды.

– Даже если в доме стреляют?

– Они знают, что должно случиться, – тихо ответил хозяин. – Вернее, знают, что должно было бы.

– Тайну статуэтки! Живо!

– Я не знаю. Ты можешь мне не верить, но я не знаю. Тайну надеялись узнать сначала у старшего Тоболина, потом у младшего и у тебя.

Хансен даже немного приседал от боли в простреленной руке, по пальцам стекала кровь и капала на его светлые фланелевые брюки и мягкие туфли. «Вряд ли у меня когда-нибудь будут такие», – отстраненно подумал Сарычев.

– Я не хотел тебя убивать, правда, – баюкая руку, заверял Дасти, – не думай, что это я только сейчас, когда… Нет, я всегда помню добро.

– Как же ты ввязался тогда в передрягу? – усмехнулся Павел. – Такой большой человек в преступном мире, и на тебе!

– Всяко бывает, – снова поморщился Джордж, – телохранители вовремя не успели, а ты был тут как тут. Добрый самаритянин. Убьешь меня теперь, да?

– К стене! – толкнул его Сарычев. – Встань лицом к стене!

– Что ты хочешь? – доковыляв до стены, встревожено спросил Дасти.

– Подними клешни и не вздумай оборачиваться, – велел есаул.

Хансен выполнил приказание. Павел забрал свое оружие и поднял валявшуюся на полу шашку. Осмотревшись, выбрал турецкий ятаган и сорвал его с ковра.

– Иди сюда, – позвал он хозяина. Тот обернулся и, увидев в руках Сарычева клинки, побледнел. На негнущихся ногах он подошел к дивану.

– Садись!

Хансен послушно сел и тут же рядом с его горлом в стену вонзился клинок.

– Оу! – отшатнувшись, вскрикнул Джордж.

– Вот так, не двигайся, – усмехнулся есаул и, примерившись, глубоко всадил в деревянную панель обшивки стены ятаган. Клинки сошлись крест-накрест, касаясь остриями кадыка Дасти и образовав страшную рогатку, – одно неверное движение, и они разрежут ему горло.

– Отлично, – повесив на плечо арбалет, сказал Сарычев. – Посиди тут пока.

Лоб хозяина особняка покрылся испариной. Выпучив глаза, он скосил их на клинки и просипел:

– Я же дал тебе шанс!

– Я тоже, – небрежно перешагнув через распластанное на полу тело убитой змеи, ответил Павел, выходя из оружейной.

Статуэтка «Золотого Будды» лежала у него в кармане пиджака. Дело оставалось за малым – выбраться из логова Дасти.

Сбежав по лестнице на первый этаж, он увидел стоящий на круглом столике телефон. Подошел, снял трубку, но, подумав немного, опустил ее на рычаги – нет, отсюда он звонить не станет.

Открыв окно, Павел спрыгнул в сад. Вдалеке светилось окошечко сторожки, где бодрствовал привратник. Правее, около гаража, вспыхивал огонек сигареты – там курил другой охранник. Решив не поднимать лишнего шума, Сарычев добрался до ограды и, перемахнув через нее, очутился на улице.

Стараясь держаться в тени дома, он дошел до какого-то бара, еще открытого в этот поздний час. Бармен протирал мокрой тряпкой столы и ставил на них стулья, готовясь подметать засыпанный опилками пол. Увидев полуночного посетителя, он нарочито повернулся к нему спиной и буркнул:

– Закрыто!

– Мне надо позвонить. У вас есть телефон?

– В углу, – неприветливо ответил бармен. Он устал за долгий день от общения с разного рода выпивошками и хотел только одного: поскорее закончить, прибраться и отправиться отдыхать.

– Только побыстрее, – поторопил он припозднившегося клиента, вынул из кармашка жилета жетон для телефона и бросил его на стол. Не глядя сгреб мелочь, оставленную Павлом, и вернулся к своему занятию.

Войдя в душную телефонную кабинку, пропахшую блевотиной, дешевым табаком и прогорклым пивом, Сарычев опустил в щель автомата жетон и набрал номер полицейского управления:

– Мне отдел главного криминального инспектора. Срочно!

– Соединяю, – в трубке щелкнуло, зашуршало, потом раздался короткий гудок и ленивый голос ответил на английском:

– Криминальный отдел.

– Разыскиваемый вами главарь бандитов по кличке Дасти находится в особняке Джорджа Хансена. Он в оружейной комнате.

– Что? Повторите!

– Хансен и есть разыскиваемый вами Дасти, – почти по слогам повторил Павел.

– Кто говорит? Алло! Кто говорит?

Но Сарычев уже повесил трубку. Выйдя из кабинки, он встретился взглядом с округлившимися глазами бармена. Тот с недоумением смотрел на арбалет, висевший на плече позднего посетителя.

– Что-нибудь не так, приятель? – распахнув пиджак и положив ладонь на рукоять засунутого за пояс брюк маузера, ласково спросил его есаул.

– Н-нет… Доброй ночи, сэр! – и бармен, опустив глаза, преувеличенно старательно начал протирать стол…

* * *

Неслышно ступая ногами, обутыми в матерчатые туфли на войлочной подметке, старик-китаец подал чай в маленьких чашечках. С поклоном приняв из его рук угощение, Сарычев сел на лежанку и, прихлебывая напиток, прислонился спиной к стене.

– Дасти – это опиум, – допив чай, прервал затянувшееся молчание старик. – Надо убить его.

– Я не смог этого сделать, – полуприоткрыв глаза, ответил Павел Петрович. – Пусть с ним разбирается полиция, суд. Его прегрешений перед законом вполне хватит на три пожизненных заключения.

Старик не ответил. Сгорбившись, он сидел перед низеньким столиком, держа в ладонях маленькую чашечку, словно желая забрать оставшееся в ней тепло в свои холодеющие пальцы.

– Возьми, – Сарычев отодвинул от себя арбалет и пистолеты. – Мне это не понадобится больше. Можешь предложить их корейцу Ли. Он найдет кому продать.

– А ты? – поднял седые брови старик.

– Утром я пойду в дацан Синих Скал.

– Зачем тебе буддийский монастырь? – удивился китаец. – Ты человек иной веры.

– Надо вернуть им «Золотого Будду», как этого хотел покойный профессор, – объяснил есаул. – Все возвращается на круги своя, как сказано в священной книге христиан. И статуэтка должна вернуться к тем, кто ее создал и ей поклоняется. Только теперь это скорее «Кровавый Будда», чем «Золотой».

– Божества не замечают людской крови, – вздохнул старик. – Ты вправе сделать так, как решил. И никто не может осудить тебя. Знаешь дорогу к монахам?

– Да. Спасибо тебе за все.

Старик-китаец молча гладил высохшей рукой полированное ложе арбалета, глядя невидящими глазами поверх головы Сарычева…

* * *

Когда настоятелю дацана – буддийского монастыря, получившего название Обитель Синих Скал, – доложили, что его желает видеть странный европеец, монах удивился. Что ему нужно? Может быть, это очередной охотник за секретами древней медицины? Или любитель вести долгие и пустые беседы о смысле жизни, до которых столь охочи некоторые европейцы, ничего не смыслящие в учении Будды и плохо знающие учение Христа, которого сами обрекли на смерть?

А может быть, это богатый бездельник, скупающий все подряд? Таких тоже немало бывает у ворот дацана, но все они вынуждены уходить с пустыми руками: здесь не торговали ни секретами, ни древними реликвиями, ни своим временем.

И все же что-то побудило настоятеля выйти к чужестранцу. Скорее всего, дивный сон, который он видел недавно. В этом сне к нему явился сам Будда – в сиянии солнц и звезд всей неизреченной Вселенной – и обещал передать через своего посланца великую радость монастырю, прославить и упрочить его. Или не сон был тому причиной, а свежее утро, ушедшие из старческих суставов боли, необычайная легкость в теле, с ощущением которой проснулся настоятель? Кто знает?

Увидев ожидающего его человека, старый настоятель решил, что в своей прошлой жизни тот был хищной птицей, – поворот головы, немигающий, зоркий взгляд пронзительных синих глаз, мускулистая, сухощавая фигура – все говорило за это. Но что суждено богами испытать ему в будущих жизнях, в кого перевоплотиться?

– Я слушаю, – поприветствовал незнакомца, сказал настоятель. – Ты хотел говорить со мной?

– Да, святой отец. Мне поручено передать тебе нечто, выполняю волю того, кого уже нет среди нас.

С этими словами незнакомец опустил руку в карман и достал продолговатый предмет, завернутый в вату. Развернул и…

«Нет, это невозможно!» – хотел воскликнуть настоятель. Неужели его дивный сон сбывается и великий Будда действительно приходил к нему, чтобы заранее предупредить о появлении своего посланца?!

На широкой ладони европейца с повадками бывалого воина лежала статуэтка «Золотого Будды», давно утраченная монахами и безуспешно разыскиваемая ими долгие годы.

– О! – воскликнул настоятель, падая ниц перед незнакомцем.

Неслышно появились рослые бритоголовые монахи, привлеченные его возгласом. Многие из них в совершенстве владели тайнами древних боевых искусств и могли защитить старика от любого нападения. Но они застыли на месте, повинуясь предостерегающему жесту главы дацана.

– Это Посланец Будды! – показав дрожащей рукой на Сарычева, сказал старик. – В своей неизреченной милости божество возвращает нам утраченную бесценную жемчужину! Радуйтесь!

– Посланец… Посланец… – прошелестел среди монахов почтительный шепот, и перед бывшим есаулом склонилось множество выбритых макушек. – Посланец Будды!

«С ума они тут посходили, что ли?» – недоумевающе пожал плечами Павел Петрович.

Поддерживаемый под локти двумя монахами, настоятель приблизился и с благоговением взял с ладони Сарычева статуэтку, показав ее остальным монахам, стоявшим на почтительном расстоянии. Возгласы восхищения и преклонения вызвала эта статуэтка, что опять было непонятно бывшему есаулу.

– Отныне и навеки дацан Синих Скал и все дацаны берут на себя заботу о тебе, Великий Посланец Будды, – низко кланяясь Павлу, торжественно сообщил настоятель. – Отныне ты будешь именоваться Посланец Вечности!

Два других монаха неслышно подошли и, уважительно взяв Сарычева под локти, повели его следом за торжественно шествовавшим настоятелем в кумирню. Следом потянулись остальные.

Павел решил не сопротивляться. На крайний случай, если тут задумали какую пакость, у него есть маленький браунинг, уже выручивший в поединке с Дасти и его людьми. Но, похоже, опасаться нечего. Они действительно рады? Чему? Статуэтке? Как много и как мало нужно людям! Они сами создают себе кумиров и поклоняются им.

Войдя в кумирню, Сарычев невольно вздрогнул – перед ним стояла точная копия «Золотого Будды», только размером в полтора человеческих роста. То же загадочное выражение на бронзовом лице божества, такое же ожерелье на шее, точно такой же, только значительно больший, цветок лотоса в руке.

Несколько раз поклонившись скульптуре, настоятель показал ей статуэтку:

– Она вернулась!

Коснувшись подставки «Золотого Будды», он начал легко вращать ее, и вскоре взгляду изумленного Павла открылось удивительное – подставка отделилась и оказалось, что она скрывала стержень, прорезанный различной глубины бороздками.

«Ключ! – понял заинтригованный есаул. – В статуэтке, оказывается, был ключ. Вернее, она сама является ключом, но к какому замку?»

Бормоча молитвы, настоятель торопливо поднялся к цветку лотоса в руке большой скульптуры и вставил в него «Золотого Будду». Теперь в чашке цветка сидел точно такой же божок. Повернув его, настоятель спустился вниз.

Заскрежетали невидимые шестерни, большой Будда качнулся на пьедестале и медленно поехал назад, открывая под собой темный провал ниши. Монахи возбужденно загудели.

Дав знак прекратить шум, настоятель подошел к нише и, сунув в нее обе руки, вынул сверток из плотного, чуть желтоватого шелка.

– Невероятно! – пробормотал пораженный Сарычев.

Дрожащими от волнения пальцами настоятель разворачивал шелк, и вот взглядам присутствующих предстали древние рукописи.

– Откровения Будды! – вскричал настоятель.

По лицу старика текли слезы счастья, и он не вытирал их. Монахи пали ниц, и только есаул стоял, не в силах побороть волнение. Оказывается, вот за чем охотились Дасти, Филиппов и другие, сами не зная, с какими сокровищами связана тайна статуэтки «Золотого Будды». Древние рукописи!

– Посланец Вечности! – забормотали монахи, кланяясь есаулу и подползая к нему, чтобы коснуться его одежды, запыленных сапог, поцеловать жилистую руку, положить ее себе на бритую голову.

«Глядишь, так из меня святого сделают, – усмехнулся Павел Петрович. – Стану буддийским апостолом Павлом?»

Сопровождаемый монахами, настоятель понес на вытянутых руках древние свитки. Есаула опять подхватили под локти и увлекли в процессию. Он не противился – куда идти отсюда, в город? Там его ищет полиция. Пожалуй, он пока останется здесь, а после будет видно, как поступить. Не откажут же монахи в приюте Посланцу Вечности?

И Сарычев, придав лицу приличествующее случаю выражение, пошел, уважительно поддерживаемый монахами, к высоким, красно-золотым воротам дацана Синих Скал, медленно раскрывшим перед ним свои створки…

* * *

Господин начальник полиции чувствовал себя явно неудобно. Он не знал куда девать руки, беспрестанно улыбался и забегал вперед, открывая перед Джорджем Хансеном двери.

– Надеюсь, досадное недоразумение не повлияет на наши добрые отношения? – заботливо придерживая дверь, чтобы она не задела по раненой руке Хансена, покоившейся на перевязи, бормотал начальник полиции. – Мы можем на это надеяться, сэр?

– Пустяки, – поморщился Хансен. – Главное, поймать злоумышленников. Преступники на свободе! Законность еще не восторжествовала.

– Конечно, конечно, – выходя вместе с ним на крыльцо, согласился начальник полиции и подобострастно улыбнулся, – у вас завидное мужество, сэр.

– Не надо, – сделал вялый протестующий жест Джордж, глядя на шофера, вышедшего из машины и распахнувшего дверцу. Сам Хансен, ввиду ранения, вести автомобиль не мог.

– Мы примем все необходимые меры, – заверил полицейский. – Преступник будет обезоружен. Примите наши искренние извинения. Виновные сотрудники понесут наказание.

– Не стоит, – чуть улыбнулся Хансен и внимательно окинул взглядом улицу, высматривая, нет ли где притаившихся газетчиков? Проклятые писаки всегда готовы наделать ненужного шума, а если наказывать полицейских, которые приволокли его в участок в ту ужасную ночь, то дело может получить нежелательную огласку.

Улица выглядела, как обычно, – вывески, прохожие, витрины. У ступенек крыльца стоит авто, и шофер, сняв фуражку, ждет у распахнутой дверцы, пока хозяин простится с начальником полиции, спустится вниз и прикажет ехать домой. В конце улицы показался молодой китаец-рикша с коляской под паланкином. Китаец был крепконогий, широкогрудый – он легко бежал, чуть запрокинув голову. Но, главное, нигде не видно репортеров. Начальник полиции сдержал слово и не дал им информации о случившемся в доме Хансена.

– Не стоит их наказывать, – повторил Хансен-Дасти, – они выполняли свой долг, как умели.

– Конечно, конечно, сэр, – облегченно вздохнув, согласился начальник, решив, что с сегодняшнего дня выставит постоянный пост у особняка господина Хансена.

– Всего доброго, – Джордж подал начальнику полиции здоровую руку, повернувшись спиной к бегущему мимо крыльца рикше.

– Не забывайте нас, сэр, – почтительно поклонился начальник полиции.

Рикша с коляской поравнялся с ними, и тут раздался какой-то тугой щелчок. Господин начальник полиции хотел посмотреть, что случилось, но Хансен вдруг навалился на него, словно желая обняться на прощание. Глаза у него вылезли из орбит, лицо страшно побледнело, а из горла вырвался не то стон, не то хрип. Испуганно вскрикнул шофер, указывая вслед удалявшемуся рикше, уже успевшему свернуть в переулок.

– Господин Хансен! – пытаясь удержать падавшего Джорджа, закричал начальник полиции. – Да помогите же кто-нибудь!

Но прежде чем успели подскочить полицейские, Хансен сполз вниз и распластался на крыльце, странно подогнув под себя ноги и загребая мелкий сор пальцами здоровой руки.

– Господин Хансен?! – нагнулся к нему начальник полиции и отшатнулся.

В спине хозяина контор, магазинов, доходных домов и особняков торчала толстая, оперенная стрела. Прямо под левой лопаткой.

Начальник полиции попятился – какой кошмар! Теперь это обязательно попадет во все газеты, о случившемся непременно узнает весь город и, кто знает, удастся ли ему после грядущего громкого скандала сохранить свое место?

На бегу доставая из кобур оружие, полицейские кинулись в тот переулок, куда свернул рикша, но он словно сквозь землю провалился. Только сидел у ворот дешевой гостиницы старик-китаец в драном черном халате, что-то невразумительно бормотавший о сыне, умершем от опиума, и воле Неба, двигающего рукой судьбы…

* * *

Маленький цветной японский телевизор показывал программу новостей: президент Соединенных Штатов Америки отправлялся с визитом на Дальний Восток, где должен был встретиться с главой Советского Союза.

Очень старый, совершенно седой человек с выцветшими синими глазами равнодушно глядел на мелькавшие на экране картинки – самолеты, крейсера, президентов, оркестры, почетные караулы…

Молодой послушник, гордый и счастливый доверенной ему высокой честью, сидел рядом, бдительно следя, чтобы пиала не оставалась пустой, – старик любил пить китайский чай редкого сорта Мушань, по поверью предохраняющий от слабоумия в старости, и сердился, если его дрожащая рука подносила ко рту остывший напиток.

Старик был одет по-европейски – в рубашку с короткими рукавами из тонкого белого полотна, легкие фланелевые брюки и очень мягкие туфли из прекрасно выделанной кожи. На шее у него висела массивная золотая цепь с замысловатой фигуркой из нефрита, означавшей посвящение в высшие таинства веры. Поджав под себя ноги, он устроился на расшитых шелком подушках и что-то шептал, почти беззвучно шевеля бледными губами. Послушник попытался вслушаться, но ничего не понял – старик бормотал на незнакомом ему языке.

Видимо, много лет назад старец был высок ростом и хорошо сложен, но теперь высохший, большой скелет обтягивала дряблая, загорелая, морщинистая кожа. Беспокойно шевелились длинные пальцы с припухшими бугорками суставов. За окном комнаты плыли по небу тучи, и послушник подумал, что старика к вечеру опять начнут мучить боли в пояснице и придется позвать лекаря-тибетца, чтобы он поставил ему иголки, или пригласить из города европейского врача. За состоянием здоровья старика очень следили, стараясь продлить годы его жизни и выполнять малейшие желания.

«Сколько же ему лет? – покосившись на телевизор, попытался сосчитать послушник. – Еще мой дед слыхал о нем до того, как американцы победили в войне с японцами, и задолго до того, как начали воевать во Вьетнаме. Неужели старец воистину бессмертен?»

Будет ли он сегодня освящать амулеты, возлагая на них свою руку? Многочисленные паломники очень охочи до этих амулетов, поскольку издавна считается, что любая вещь, к которой прикоснулся Посланец Вечности, приносит ее владельцу счастье, здоровье и долголетие. Неизвестно, принесли ли эти амулеты счастье и долголетие их обладателям, но дацанам они исправно приносили огромные доходы. Спросить? Но если нарушить покой старика помимо его желания, может последовать суровое наказание от настоятеля монастыря. И послушник благоразумно промолчал.

А старик смотрел на экран телевизора. Но перед его мысленным взором вставали совсем иные картины – затерянная в трущобах фанза старика-китайца, игорные столы в «Гамбургском петухе», большая куча жетонов на зеленом сукне, встревоженное лицо Евгения Тоболина, разговор с Антуаном в баре «Королевского павлина», бой с гангстерами в загородном доме, побег из подвала через выгребную яму, поединок со страшной змеей.

Все смешалось в слабеющей памяти, причудливо переплетаясь с событиями более ранних и поздних лет – войнами, революциями, победами и поражениями армий и целых народов, возникновениями одних стран и бесследными исчезновениями других. Только он все тот же, – неизменный и постоянный, уставший от почестей и поклонения, забывший сколько ему лет Посланец Вечности, передавший людям всемилостивую волю Будды.

– Налей еще чаю, – не оборачиваясь, велел старик.

Послушник шустро вскочил и, низко поклонившись, с почтительным непониманием уставился на Посланца Вечности.

– Ах, да, – усмехнулся тот, кого более полувека назад многие знали, как бывшего есаула Павла Петровича Сарычева. – Ты же ни бельмеса по-русски…

Старик помолчал, массируя пальцами ноющее колено – ломит к погоде, будь она неладна, даже искусные тибетские знахари и дорогие европейские врачи плохо помогают. Наверное, природу никому не дано обмануть. Не стоит томить послушника ожиданием, и он сказал на местном наречии:

– Налей еще чаю. И давай амулеты.

Многолетнее положение живого Посланца Вечности на земле обязывало…

Реклама на сайте