Л. Фараго ДОМ НА ХЕРРЕН-СТРИТ
Перевод с английского
М. Воениздат, 1965
Глава первая. «МЯСНЫЕ КОНСЕРВЫ»
Темной глухой ночью 10 августа 1939 года ничто не нарушало тишины на Вильгельмкайзерштрассе. Только незадолго до полуночи на этой, теперь всемирно известной улице прозвучали мерные тяжелые шаги. Перед часовым у большого серого здания министерства авиации промелькнула тень высокого, худощавого человека. Неизвестный был в форме офицера СС, и потому молодой летчик-часовой торопливо приветствовал его по-ефрейторски и продолжал стоять неподвижно по стойке «смирно», пока эсэсовец не скрылся за углом Принцальбертштрассе, где находился штаб гестапо – тайной полиции Рейнхарда Гейдриха.
Войдя в здание штаба гестапо, незнакомец небрежно отдал честь охране, быстро поднялся по лестнице и устремился прямо к кабинету Гейдриха.
Нарушителем обманчивой тишины на Вильгельмкайзерштрассе был агент гестапо, некто Альфред Науйокс. Являясь слепым орудием в руках маститых хозяев, этот бывший уголовник во многом походил на «лысого мексиканца» из рассказа Сомерсета Моэма. Длиннорукий блондин с грубым и невыразительным лицом был «звездой» в армии убийц, которую содержал Гейдрих. Науйокс принадлежал к той новой категории секретных агентов гестапо, закулисная деятельность которых наложила неизгладимый отпечаток гангстеризма на тайную войну умов, издревле известную в международных отношениях.
Было уже за полночь, когда Науйокс вошел в просторный, скромно обставленный кабинет. Гейдрих усадил Науйокса в кресло против себя и сразу приступил к делу.
– Нет необходимости напоминать, – начал Гейдрих, расхаживая по кабинету, – что речь пойдет о деле, которое является строжайшей государственной тайной и поэтому потребует от вас величайшей осторожности и бдительности.
Науйокс кивнул в знак того, что понимает свою ответственность, и Гейдрих продолжал:
– Фюрер считает необходимым покончить с данцигской проблемой раз и навсегда и разгромить Польшу. День и час начала военных действий уже определены. Все готово, и нет только повода начать войну. То, в чем нуждается фюрер, найдем мы, вы и я, мой дорогой Науйокс. Мы создадим предлог для войны! Мы нападем на Польшу без объявления войны, но представим свои действия как контрмеру, оповестив мир о том, что первыми открыли огонь поляки. Но этого мало. Нужны доказательства, прямые улики, которые Геббельс мог бы показать иностранным журналистам.
После короткой паузы, которая явно была рассчитана на то, чтобы ошеломить слушателя, Гейдрих вдруг сказал:
– Мы инсценируем несколько пограничных инцидентов и представим дело так, чтобы создалось впечатление, что поляки напали на нашу границу.
Гейдрих подошел к карте и показал на ней несколько пунктов в Восточной Германии.
– Пограничные инциденты произойдут вот в этом районе: у Глейвица в Верхней Силезии, у Питшена в районе Крейцтбурга, у Хохлиндена, вблизи Ратибора, и в самом Глейвице. Около двухсот наших людей, переодетых в форму солдат польской армии, в течение нескольких часов «пошумят» и устроят пару-тройку хороших пожаров.
Тонкий указательный палец Гейдриха внезапно остановился в том месте на карте, где была надпись «Глейвиц».
– Здесь, – сказал руководитель гестапо, – находится наша радиостанция. Вам поручается организовать в этом пункте инцидент. Руководит операцией Мюллер.
Он уже получил все необходимые распоряжения. Сейчас Мюллер в Глейвице или в Оппельне. Вы должны немедленно явиться к нему. Желаю удачи.
– Благодарю за доверие, господин обергруппенфюрер. Хайль Гитлер! – произнес до сих пор не проронивший ни единого слова Науйокс. Затем он встал, щелкнул каблуками и, низко кланяясь, вышел из кабинета шефа.
Мюллер, о котором говорил Гейдрих, был одним из руководителей гестапо. С ним Науйокс встретился в Оппельне. Сразу же по прибытии Науйокса Мюллер созвал совещание своих ближайших помощников и каждому из них поставил конкретную задачу. Некто Мельхорн должен был возглавить кровавый маскарад в Питшене. В его группу входило около сотни нацистов, переодетых в форму солдат польской армии. Лангхансу поручалось совершить налет на таможню в Хохлиндене. Науйоксу Мюллер объяснил детали нападения на радиостанцию в Глейвице.
– Выберите надежных людей из отрядов СД (пять-шесть человек) и переоденьте их в форму польских солдат. В назначенный час вы нападете на радиостанцию и захватите ее. Нет необходимости долго задерживаться там. Пяти – десяти минут будет вполне достаточно, чтобы передать в эфир на польском языке призыв к войне против Германии. Здесь, в Оппельне, в тюрьме гестапо, есть несколько заключенных из концентрационного лагеря. Мы используем этих скотов, чтобы как можно нагляднее создать картину нападения поляков на радиостанцию. Перед началом операции они будут переодеты в форму польских солдат и умерщвлены. Их трупы следует оставить на территории радиостанции и создать впечатление, что эти «польские солдаты» были убиты во время нападения. Огнестрельные раны на телах этих людей – наша забота. Они послужат неопровержимыми уликами, и мы покажем их иностранным журналистам, которых Геббельс привезет из Берлина.
Мюллер сказал Науйоксу, что один из таких мертвых «поляков» с огнестрельными ранами будет предоставлен в его распоряжение.
– Между прочим, – продолжал Мюллер, – эти поляки у нас называются «мясными консервами».
25 августа Науйокс устроил генеральную репетицию «нападения», но, конечно, без трупа «поляка». Затем на несколько дней воцарилась тишина. В 11 часов утра 31 августа Науйокса вызвал к телефону Гейдрих.
– Науйокс, – сказал он, – решение принято. Операция начнется завтра в пять часов утра. Нападение на радиостанцию должно состояться в двадцать часов сегодня. Немедленно свяжитесь с Мюллером и попросите его прислать «банку мясных консервов».
В 11 часов 10 минут утра Науйокс позвонил Мюллеру в Оппельн и попросил прислать «поляка». В 7 часов вечера Науйокс отдал своей группе приказ быть готовой действовать, а спустя полчаса прибыла автомашина с «поляком». «Поляку» уже был впрыснут яд. На его теле отчетливо виднелись пулевые раны. Все лицо его было в крови. Но этот человек пока еще был жив. В 7 часов 50 минут вечера по приказу Науйокса «поляка» отнесли ко входу в здание радиостанции. Безжизненное тело положили прямо у двери.
Ровно в 8 часов вечера Науйокс отдал приказ начать операцию. Вскоре шесть нацистов, переодетых в форму польских солдат, захватили радиостанцию, и «польский» оратор подошел к включенному микрофону. Он прокричал в микрофон, что настало время начать войну против Германии, и призвал польских патриотов убивать немцев. Во время этой короткой передачи в эфире можно было услышать беспорядочную стрельбу. Это люди Науйокса имитировали перестрелку выстрелами в воздух и в «мясные консервы».
В 8 часов 7 минут спектакль кончился. Науйокс и его группа дали Гитлеру предлог начать войну. На территории радиостанции остался труп человека. Это была первая жертва второй мировой войны, поистине Неизвестный солдат.
В 5 часов утра 1 сентября 1939 года вермахт вторгся в Польшу на всем протяжении границы. В тот же момент бомбардировщики Люфтваффе появились в небе над Гдыней, Краковом и Катовицами.
В 5 часов 11 минут Гитлер выступил с обращением к вермахту и постарался оправдать начало военных действий. «Серия нарушений границы, допустить которые не может ни одна великая держава, – сказал он, – показывает, что поляки больше не желают уважать границ Германии. Настало время положить конец этому безумию. На силу мы должны ответить силой. Другого выхода нет».
Ровно через 12 часов после инцидента в Глейвице войска вермахта вторглись на территорию Польши. «Поляк» у здания радиостанции уже не был единственной жертвой войны. В 9 часов 10 минут санитарный автомобиль доставил в Глейвиц трех немецких солдат: двое из них были ранены, а третий, по-видимому, умер в пути.
Мир снова охватила война.
Для Польши война длилась только 27 дней. Никогда прежде ни одно государство не терпело поражения так быстро и бесповоротно. Как же могло случиться, задавали себе вопрос военные специалисты, что государство с 32-миллионным населением буквально растаяло под натиском немцев? Разумеется, ни один здравомыслящий человек не мог считать, что Польша сумеет самостоятельно отразить натиск гитлеровцев, но многие полагали, что поляки окажут более длительное сопротивление и немцам придется понести немалые потери.
В течение первых суток после начала блицкрига было уничтожено 75 процентов польской авиации. Нацистам удалось лишить Польшу помощи со стороны Англии и Франции, поскольку были разрушены все аэродромы, способные принять военные самолеты западных союзников. В первые же дни войны немцы сумели нарушить все коммуникации польской армии. Намеченные мобилизационным планом переброски войск и грузов по воздуху были сорваны в результате уничтожения самолетов и баз польской транспортной авиации. Мобилизационные центры и районы сосредоточения войск польской армии, о расположении которых предположительно было известно лишь высшему польскому командованию, были быстро обнаружены немецкой авиацией и подвергнуты уничтожающим налетам с воздуха. Были сожжены буквально все склады боеприпасов и горючего. Ни один сколько-нибудь крупный военный объект не избежал сокрушительного удара.
В числе других загадочных явлений примечательна судьба Ленчицы. Этот небольшой городок в Лодзинском округе с населением около десяти тысяч человек находился в стороне от военных дорог и, казалось, ничем не мог привлечь внимания агрессора. Гарнизон городка насчитывал не более ста пятидесяти солдат, но и они сразу же были отправлены на фронт. И тем не менее эскадрилья за эскадрильей появлялась над городом, пока от него остались одни только руины.
Офицеры штаба польской армии были в недоумении. Зачем нацистам понадобилось сбрасывать десятки тонн бомб на такой ничего не стоящий объект? После шестнадцати налетов загадка так и осталась неразрешенной. И только во время семнадцатого налета все стало наконец ясно. В городе внезапно раздался мощный взрыв, уничтоживший все, что оставалось в нем после предшествующих налетов. Взрывной волной были выбиты стекла во всех зданиях в радиусе около восьмидесяти километров.
Немецкая авиационная бомба вызвала взрыв крупнейшего в Польше секретного склада боеприпасов, о существовании которого было известно лишь немногим из высших польских военных руководителей. Как же узнали об этом немцы?
Косвенный ответ на этот вопрос стал известен через несколько дней после окончания военных действий в Польше. Группе иностранных корреспондентов было разрешено побывать в разрушенной бомбардировками Варшаве. Поездкой этой группы руководил представитель отдела печати вермахта полковник фон Ведель. Когда его попросили объяснить, каким образом Германии удалось так быстро одержать победу над Польшей, он ответил: «Мы одержали победу благодаря превосходству нашего оружия и нашей разведки».
Шпионаж всегда играл важную роль в минувших войнах, но никогда раньше военные руководители так открыто не признавали заслуг своих шпионов и их роли в достижении победы.
Трагедия Ленчицы ярко иллюстрировала то, что имел в виду фон Ведель. В течение многих лет до начала войны в Ленчице находился немецкий шпион, которому и удалось узнать тайну этого города. Ленчица стала объектом налетов немецкой авиации в первый же день войны. Склад был тщательно замаскирован. Как ни старался шпион навести немецкую авиацию на район склада, шестнадцать налетов оказались безрезультатными. Но немцы настолько верили информации шпиона, что послали свои самолеты на город в семнадцатый раз.
Подобную картину можно было наблюдать и в других районах Польши. Военные эшелоны, например, не придерживаются обычных расписаний движения поездов на железных дорогах, а пункты их назначения бывают известны лишь немногим. Тем не менее объекты на польских железных дорогах подвергались бомбардировкам с поразительной точностью. Например, 5 сентября военный эшелон вышел с центрального вокзала в Варшаве на фронт. Предусматривалось, что через 15 минут после отправления он должен прибыть на Пражский вокзал Варшавы, находящийся на противоположном берегу Вислы. Однако за несколько минут до прибытия эшелона над этим вокзалом неожиданно появились немецкие бомбардировщики и буквально стерли его с лица земли. Эшелон был задержан, и все движение на этой дороге оказалось парализованным. Один немецкий шпион, работавший в аппарате Варшавского железнодорожного узла, сумел каким-то образом передать своему командованию сведения об отправке эшелона и тем самым задержать прибытие на фронт большого количества польских войск и боевой техники.
В анналах войны открывалась новая страница. В немецкой военной мощи появился какой-то новый, невидимый на первый взгляд фактор. Секретная миссия Науйокса, открывшая путь величайшей в истории войне, стала символом войны нового образца.
Эта новая война таила в себе много загадочного и тайного. В ее недрах скрывалась новая армия, заблаговременно подготовленная к ведению не виданной до сих пор войны.
Это была армия шпионов.
Шпионаж всегда играл важную роль в войне, но такого размаха и значения, как во второй мировой войне, он не имел никогда.
Перед началом второй мировой войны один американский исследователь, изучив масштабы развития шпионажа в мире, пришел к выводу, что на земном шаре практически не осталось места, куда бы не протянула свои щупальца разведка. Профессиональные шпионы, резиденты и агенты разных мастей, осведомители, «возмутители спокойствия» и полицейские агенты наводнили земной шар.
Шпионаж достиг удивительных масштабов, хотя вряд ли его можно считать видом деятельности, которая неизбежно должна развертываться соответственно темпам развития человечества.
Глава вторая. ЛИСА В НОРЕ
31 августа 1939 года в войсках вермахта, готовившихся к вторжению в Польшу, царило необычное оживление, ощущалась предвоенная суета. Но седоволосого низкорослого человека, занимавшего огромный и безвкусно обставленный кабинет в одном из берлинских учреждений, эти волнения, казалось, не трогали. Наоборот, глядя на него, скорее можно было сказать, что он только что получил долгожданную возможность отдохнуть после напряженной работы. И действительно, для Вильгельма Канариса начало войны было своеобразной разрядкой. Он долго и упорно работал, чтобы развязать эту войну. Бои, в которых вермахту еще предстояло добиваться победы, для Канариса были уже пройденным этапом. Он и его подчиненные уже давно вели тайную войну, демонстрируя небывалое упорство и мастерство. Не раз пришлось им испытать горечь поражений, но решающую битву они все же выиграли. Именно поэтому Канарис был убежден, что и настоящая война будет выиграна.
Что же за человек был этот выдающийся руководитель и вдохновитель огромной тайной армии? Нет сомнения в том, что Канарис, являясь одним из самых крупных организаторов шпионажа во второй мировой войне, был весьма своеобразной фигурой. Один из видных деятелей немецкой секретной службы писал о Канарисе так: «В истории найдется немного примеров более противоречивой оценки человека, чем оценка Вильгельма Канариса, главы немецкой военной разведки».
Враги считают Канариса инициатором самых подлых преступлений гитлеровского режима, друзья – вдохновителем антифашистского движения в Германии, человеком, погибшим смертью героя и патриота. Находятся и такие люди, которые называют Канариса предателем, обвиняют его в том, что он песет прямую ответственность за поражение Германии в минувшей войне.
О Канарисе написано много разных былей и небылиц. О нем говорили как о самом загадочном и таинственном человеке в Германии в промежутке между двумя мировыми войнами. Говорят, что он был одним из любовников Маты Хари, адмиралом, который никогда не надевал военную форму, хотя почти всю свою сознательную жизнь провел на службе в немецком военно-морском флоте. О Канарисе писали и как о большом гуманисте, и как о коварном интригане.
В действительности же жизненный путь Канариса довольно обычен. Он родился 1 января 1887 года в Эплербеке у Дортмунда, в центре Рура, в семье преуспевающего горного инженера. Еще ребенком он получил прозвище «соглядатай». Молодой Канарис поступил на службу во флот и во время первой мировой войны находился в разведывательных органах, хотя в ту пору разведка еще не стала его специальностью. Он командовал подводной лодкой, а к концу войны стал командиром линкора «Шлиссен». В начале тридцатых годов Канарис был назначен начальником военно-морской базы в Свинемюнде. По иронии судьбы в его распоряжении оказалось несколько береговых орудий, для стрельбы из которых не было никаких объектов, кроме чаек.
Затем совершенно неожиданно Канарис сменил капитана 1 ранга Конрада Патцинга на посту руководителя абвера – немецкой военной разведки. Тогда, в январе 1935 года, Канарнсу было только 48 лет, но выглядел он гораздо старше и подчиненные называли его «стариком».
Аморальность служебной деятельности и претензии на моральную чистоту, слепая вера в судьбу и верность долгу, граничащая с фанатизмом, – таков Канарис, оппортунист, сочетавший в себе необычайную решимость и полное безволие. Характер Канариса находил отражение во всем, что он делал, даже в занятии любимым парусным спортом.
Сам Канарис выглядел сугубо гражданским человеком, и, вероятно, по этой причине он с отвращением относился к тем из окружавших его офицерам-подчиненным, которые любили «щелкнуть каблуками» или хвастались своей выправкой. По этой же причине Канарис предпочитал одеваться в гражданское платье и окружал себя людьми, в которых трудно было узнать военных.
Кабинет Канариса на верхнем этаже здания абвера подчиненные называли «лисьей норой», и это название вполне соответствовало главной черте характера их шефа – скрытности и хитрости.
У Канариса никогда не было ни друзей, ни приближенных, которым он полностью доверял бы. Людей он не любил, зато к собакам страсть его была безгранична. В 1936 году Канарис с подложным паспортом отправился в Испанию, чтобы помочь заговорщикам в подготовке мятежа. Республиканской полиции удалось каким-то образом узнать о приезде Канариса, и все его телефонные разговоры, особенно с Берлином, подслушивались.
На посту подслушивания часто слышали, как Канарис справлялся о больной собачке. Полиция считала, что это умный код, и шифровальщики всеми силами старались разгадать тайну. Однако этого им сделать не удалось по весьма простой причине: Канарис действительно интересовался здоровьем пуделя.
Канарис являлся олицетворением самых мрачных сторон секретной службы. Он был политическим деятелем, и уже по одному этому не мог не нарушать главного правила в работе секретной службы, используя добытую его агентурой информацию в проводимых секретной службой операциях. Канарис пришел в абвер убежденным нацистом, потом разочаровался в Гитлере и закончил свою карьеру как один из активных участников заговора против нацистского фюрера. О Канарисе сейчас часто пишут, что он был одним из руководителей антифашистского движения, но его деятельность вряд ли можно признать активной. Он сквозь пальцы смотрел на то, как нацисты насаждают в абвере своих агентов, но не мешал действовать и антифашистам. Канарис пытался, и не без успеха, использовать в своих целях обе группировки.
Нацисты повесили Канариса на специально сооруженной виселице с петлей из фортепьянной струны. Такая смерть – далеко не самая лучшая судьба, на которую мог бы рассчитывать человек, но Канарис, несомненно, заслуживал такой жестокости.
Но возвратимся к 1939 году. Тогда Канарис находился в зените славы. Абвер был главной надеждой Гитлера, и Канарис служил ему верой и правдой.
В канун войны в подчинении Канариса был постоянный аппарат, насчитывавший около восемнадцати тысяч человек помимо агентуры и негласных осведомителей.
Всей деятельностью абвера руководил сам Канарис. В его ведении находилось пять отделов. Общий отдел, возглавляемый полковником Остером, осуществлял руководство агентурной сетью абвера. Иностранный отдел во главе с капитаном 1 ранга Бюкнером был, по сути дела, органом внешних сношений абвера. 2-й отдел, руководимый полковником фон Лахузеном, ведал организацией подрывной и диверсионной деятельности. 3-й отдел был органом государственной безопасности и вел контрразведывательную работу.
Вся разведывательная работа находилась в ведении 1-го отдела, или, как его называли, секретной информационной службы. В составе этого отдела было несколько подотделов (по одному на каждый вид вооруженных сил – сухопутные войска, военно-морские и военно-воздушные силы) и пять групп. Группа 10 ведала разработкой специальных видов оружия, средств микрофотографирования и тайнописи, изготовлением подложных паспортов и других документов, а также самых различных предметов, без которых невозможна эффективная деятельность разведки. Группа II занималась разработкой агентурных радиостанций и организацией агентурной радиосвязи.
Только небольшая часть личного состава 1-го отдела постоянно находилась в Берлине, размещаясь в пятиэтажном здании у Тирпицуфера. Именно эти люди руководили широко разветвленной сетью тайных агентов. Лишь некоторые из этих агентов работали на периферии постоянно, а большинство их периодически отправлялось из Берлина с заданиями в самые различные районы страны и за границу. Многие из тайных агентов абвера были добровольцами, сотрудничавшими с нацистами главным образом из симпатий к гитлеровскому «новому порядку». Были и наемные агенты, но им платили немного, исходя из той неопровержимой истины, что ценных сведений за деньги приобрести нельзя.
Насколько бы прочны ни были позиции Канариса на высшей ступеньке иерархической лестницы абвера, положение его нельзя было считать безопасным. И Канарис знал об этом. Он был бы никуда негодным шпионом, если бы не сознавал той опасности, которая грозила и ему и абверу со стороны Рейнхарда Гейдриха, руководителя гестапо и службы безопасности (СД).
Главной задачей абвера было обеспечение безопасности Германии от внешних врагов путем ведения интенсивной разведки и контрразведки. Служба СД, подчиненная Геидриху, была орудием борьбы с «внутренними врагами». Тем не менее сферы деятельности этих двух организаций часто соприкасались, и за кажущейся на первый взгляд атмосферой сотрудничества и дружбы между их руководителями нетрудно было разглядеть непрерывную борьбу за власть, которую вели Канарис и Гейдрих.
Гейдрих добивался роспуска абвера и хотел по крайней мере ограничить сферу его деятельности сбором военной информации. Эти намерения Гейдриха были продиктованы служебными интересами, но у него были и личные причины для неприязни по отношению к Канарису. Гейдрих был моложе Канариса на семнадцать лет и, как и он, начинал карьеру в военно-морском флоте. Но служба во флоте не принесла Геидриху никаких лавров. Канарис стал контр-адмиралом и вышел в отставку с почетом. Гейдрих же, еще будучи младшим лейтенантом, проворовался и был с позором уволен.
Занимая теперь высокий пост, Гейдрих все еще чувствовал себя обиженным и, видя в Канарисе представителя флота, старался стать выше его и подчинить себе руководимую им организацию.
Со своей стороны Канарис, казалось, делал все, чтобы выполнить возложенные на него обязанности и завязать дружбу с Гейдрихом. Он часто приглашал его к себе домой, уговорил поселиться неподалеку от своей виллы в пригороде Берлина. Но в действительности Канарис презирал Гейдриха и, как и подобало руководителю секретной службы, имел козырь для борьбы с ним. В личном сейфе Канариса хранился документ, свидетельствовавший о том, что у Гейдриха, этого ярого антисемита, в жилах текла и еврейская кровь.
Своеобразным противовесом абверу в нацистской партии было так называемое управление имперской безопасности, поистине всесильная организация в гитлеровском рейхе.
Возглавлял это управление Генрих Гиммлер. В его ведении было множество различных служб, выполнявших самые разнообразные задачи, начиная от вербовки и обучения персонала и кончая проведением гнусных медицинских экспериментов и опытов над людьми, главным образом узниками нацистских концлагерей. 4-й и 5-й отделы управления Гиммлера выполняли полицейские функции. 4-й отдел назывался гестапо. Его руководителем был Генрих Мюллер. Задачей гестапо было ведение борьбы с противниками режима, преследование евреев и пограничный контроль. 5-й отдел руководил работой уголовной полиции.
Разведывательной и контрразведывательной деятельностью ведали 3-й и 6-й отделы СД, которыми руководил сам Гейдрих. Шпионажем ведал 6-й отдел, большая роль в работе которого принадлежала ближайшему помощнику Гейдриха – Вальтеру Шелленбергу.
Структура и методы работы 6-го отдела СД непрерывно совершенствовались, пока он не стал, по сути дела, таким же органом секретной службы, как и абвер в вооруженных силах нацистской Германии. Хотя по численности занятых в отделе людей он уступал абверу, 6-й отдел часто полностью дублировал деятельность руководимой Канарисом организации, и нередки были случаи, когда СД бесцеремонно вторгалась в сферу компетенции военной разведки и контрразведки.
Все предпринимаемое Гейдрихом всегда отличалось сложностью и коварством замысла. Вместе с тем деятельность руководимой им службы характеризуется, исключительной жестокостью акций.
Личность самого Гейдриха всегда была окутана тайной. Во время первой мировой войны, еще не достигнув призывного возраста, Гейдрих вступил в террористическую организацию и вскоре приобрел недобрую славу профессионального убийцы. Короткой была служба Гейдриха в военно-морском флоте, где ему удалось стать только лейтенантом.
Вступив в нацистскую партию, Гейдрих работал в ее разведывательном аппарате. Шантаж – любимый прием Гейдриха – вскоре открыл перед ним возможность сделать карьеру в нацистском государстве и занять высокий пост. Гейдрих случайно узнал о том, что высокопоставленный прусский чиновник ведет тайную переписку с главным соперником Гитлера в нацистской партии, недоброй памяти теоретиком Грегором Штрассером. Гейдрих начал усиленно ухаживать за женой Штрассера и добился ее расположения. Проникнув таким образом в дом Штрассера, Гейдрих выкрал интересовавшую его переписку.
Завладев компрометирующими Штрассера документами, Гейдрих быстро выторговал себе место в мюнхенской гвардии СС. С этого момента его карьера была молниеносной. Гейдриху не было еще 27 лет, когда он стал начальником специального разведывательного отдела партии и командиром отборного отряда гитлеровцев.
В современной истории шпионажа Гейдрих занимает особое место. Его жизнь была непрерывной цепью убийств. Гейдрих отправлял на смерть людей, руководствуясь принципом: мертвый враг лучше живого. Он никогда не искал доказательств, которые могли бы спасти жизнь его жертве. Он убивал людей, к которым испытывал хотя бы малейшую неприязнь, своих коллег, которых считал опасными для личной карьеры, нацистов, подозреваемых им в неверности гитлеризму.
Успехи Гейдриха даже в довоенное время были феноменальными. Но и они не идут ни в какое сравнение с тем, чего ему удалось добиться позже. Война, развязывание которой он помог «оправдать», открыла перед Гейдрихом огромные возможности, Он ждал войны, как ждет хищник своей добычи.
Глава третья. КАНАРИС ПРОКЛАДЫВАЕТ ПУТЬ
Ганс Пикенброк выглядел преуспевающим коммерсантом, но в действительности был одним из первоклассных организаторов шпионажа. Именно он, полковник генерального штаба Пикенброк, являлся руководителем 1-го отдела, который в абвере ведал всей военно-разведывательной деятельностью. Подчиненные, среди которых Пикенброк пользовался большим авторитетом, называли его Пики и были готовы выполнить любое его задание.
Поскольку Канарис не хотел, да и не имел времени вникать во все подробности работы 1-го отдела, предпочитая заниматься политической и дипломатической разведкой, Пикенброк мог всегда самостоятельно принимать важные решения и широко пользовался этой возможностью.
В сейфах Пикенброка хранились важные секретные сведения о действительных и потенциальных противниках Германии. Поскольку получить секретную информацию из Советского Союза было трудно, Пикенброк решил пренебречь тем, что делается в этой стране. Ему, правда, удавалось время от времени засылать своих агентов на советскую территорию, но лишь немногие из них возвращались назад. Большая часть информации об СССР собиралось из сообщений советской печати, из допросов людей, побывавших в этой стране, и с помощью других пассивных мероприятий.
Пикенброк испытывал трудности получения информации и в других районах мира. Министерство иностранных дел, стараясь избежать обострения отношений с Англией, Францией и США (это делалось с целью создать атмосферу успокоения в этих странах, удержать их от вступления в войну), всячески подавляло шпионскую деятельность отдела, которым руководил Пикенброк, в этих странах. До 1936 года фактически было запрещено вести военно-разведывательную деятельность в Англии. Только в 1937 году, после личного обращения Канариса к Гитлеру, абвер получил разрешение заниматься шпионажем против Англии без каких-либо ограничений.
Менее чем за два года абвер собрал обширную информацию об Англии, в том числе подробные данные о небольшой английской армии мирного времени, военно-воздушных силах и растущем военно-морском флоте. За несколько довоенных лет специальному отделу Скотланд-Ярда удалось раскрыть несколько немецких агентов, но это были мелкие рыбешки. Крупная рыба избежала сетей. Немецкая агентура в Англии оставалась фактически не тронутой до самого начала второй мировой войны.
Англия не была главным объектом деятельности абвера. Значительно большее внимание уделялось Франции – традиционному противнику Германии, исторически служившему опорной базой немецкого шпионажа.
Тактика, которую абвер применял против Франции, не была нова. В 1869 году руководитель секретной службы Бисмарка Вильгельм Штибер перед началом франко-прусской войны отправил во Францию целую армию шпионов – свыше 30 тысяч агентов. То же самое повторилось перед началом первой мировой войны.
Накануне второй мировой войны тактика немецкой военной разведки ничуть не изменилась. Даже Черчилль оказался буквально в дураках. 15 августа, за девятнадцать дней до начала войны, Черчилль по приглашению генерала Жоржеса, главнокомандующего французской армией, совершил инспекционную поездку на укрепления линии Мажино. По возвращении в Англию Черчилль представил секретный доклад военному министерству. «Во Франции противнику не удастся добиться внезапности, – писал он. – Фронт может быть прорван только ценой огромнейших потерь в живой силе. Для достижения своей цели противнику потребуется так много времени, что нам наверняка удастся своевременно изменить общую обстановку в свою пользу».
Однако линия укреплений, которую Черчилль считал непреодолимой, к этому времени уже была прорвана, и вовсе не немецкими сухопутными армиями, а агентами Пики и Канариса.
В 1-м отделе абвера было создано специальное отделение для сбора секретных сведений о линии Мажино. Один за другим отправлялись немецкие агенты к объекту, интересовавшему нацистскую разведку. Некоторые из них были разоблачены и схвачены. Однако настойчивые усилия абвера наконец увенчались успехом: удалось завербовать двух французских офицеров, занимавших ответственные должности в войсках, оборонявших линию Мажино. От одного из них, капитана Кредля, помощника коменданта укрепленного района Метц, немецкой разведке, а точнее ее агенту альзасцу Паулю Денцу, удалось получить схему укреплений. Более полные сведения дал другой предатель – капитан французской армии Жорж Фрож. Он руководил снабжением войск на линии Мажино и по своему служебному положению мог свободно бывать на всех участках этой укрепленной зоны, имел доступ к документам о расположении войск и их численности.
Фраж с большой симпатией относился к тоталитарному режиму, установившемуся в соседней с Францией Германии. Служебное положение и политические настроения Фрожа послужили поводом для вербовки его канарисовской разведкой.
Когда немцы установили, что Фрож является выгодной добычей, им было уже совсем нетрудно заставить его работать на них. Кстати выяснилось, что Фрож испытывал большие финансовые затруднения и вообще любил деньги.
Достоверность сведений, полученных от Фрожа и Кредля, была подтверждена уже на второй день после вторжения Германии в Чехословакию и захвата немецкими войсками Праги.
Офицеры абвера, прибывшие вместе с войсками в чехословацкую столицу, имели задание захватить документы генерального штаба и, в частности, документы чешской разведки. По прибытии в Прагу немедленно был установлен контакт с одним из агентов немецкой военной разведки в чешском генеральном штабе – полковником Эмануэлем Моравецем. Он-то и привел офицеров абвера к сейфу, где чехи хранили не свою, а французскую величайшую тайну – полную схему укреплений линии Мажино.
Но как попала эта схема в сейф чешского генерального штаба? Когда чехи решили создать свою систему укреплений, аналогичную линии Мажино, чешской технической комиссии было разрешено осмотреть французские укрепления и сделать подробные чертежи. На чертежах чехи сделали свои расчеты, отметили недостатки французских укреплений и даже указали, как можно преодолеть эти укрепления.
Помимо линии Мажино, объектом действий абвера был французский военно-морской флот. От своих агентов в Бельгии отделение военно-морской разведки 1-го отдела абвера получило подробную информацию о корабельном составе и базах французского флота на всем побережье от Ла-Манша до Канн. Эти сведения собирались специальными агентами, в том числе предателями из числа французских морских офицеров. Один из них попался в сети абвера, вступив в преступную связь с некоей Лидией Освальд, специально посланной во Францию для вербовки молодого офицера, имевшего доступ к документам адмирала Дарлана, главнокомандующего французским военно-морским флотом.
Этот источник был очень ценным не только из-за важности информации, которую он мог давать, но и из-за возможности быстрой передачи полученных сведений. Однажды, когда обстановка неожиданно обострилась, Дарлан отдал приказ о мобилизационном развертывании сил флота. Агент абвера завладел этим приказом, и через четыре часа текст документа был уже в Берлине – раньше, чем приказ был получен на кораблях французского флота.
Другой агент абвера, Отто Балтс, в 1939 году доставил в Берлин документ, содержавший перечень всех французских авиационных баз и данные о самолетах, находившихся на каждой из них. Эти сведения Балтс получил от капитана французских военно-воздушных сил, работавшего в секретариате министра авиации Пьера Кота. Как и многие подобные ему, капитан стал предателем из-за своего увлечения женщинами и жажды к обогащению. Он был втянут в ловушку смазливой официанткой одного из парижских кафе, а когда она стала его любовницей, ему потребовалось гораздо больше денег, чем он имел. Вот тогда-то на сцене и появился Балтс, предложивший незадачливому французскому капитану деньги за небольшое одолжение. Так попал в руки абвера документ об авиационных базах.
Эти сведения практически исчерпывали нужды Канариса в разведывательной информации о Франции. Ничего другого немецкому верховному командованию не требовалось.
Хотя Франции по традиции уделялось очень много внимания, наибольшей активностью в эти дни отличалась деятельность польского отделения 1-го отдела абвера. Польша была идеальным охотничьим угодьем немецкой военной разведки. В Польше жило много немцев, и Пикенброк умело пользовался этим. Задолго до войны он создал так называемую сеть прикрытия – целую паутину тайной агентуры. Буквально на каждом объекте, представлявшем интерес с военной точки зрения, был немецкий шпион. Агентам было предписано до получения особого приказа не вести какой-либо работы и тщательно законспирироваться. Сеть предназначалась для действий во время войны.
Кроме того, Пикенброк создал в Польше специальную группу агентов для сбора информации о польской армии. Лишь немногие из этих агентов были немцами. В большинстве своем это были поляки, которые по тем или иным мотивам решили предать интересы своей родины.
В течение нескольких довоенных лет вербовщики Пикенброка рыскали по стране. Без особого труда им удалось привлечь к шпионской деятельности целую армию предателей. Много офицеров и видных чиновников добровольно поступили на службу в абвер. Однако в борьбе немецкой и польской разведок успехи были далеко не всегда на стороне абвера. Поляки продемонстрировали большую изобретательность в организации шпионажа. Они не раз выходили победителями в борьбе с немецкой разведкой.
Разведывательный отдел польского генерального штаба был весьма внушительной и сильной организацией. Он располагал ничуть не меньшими сведениями о Германии и вермахте, чем абвер о Польше.
Главная резидентура польской разведки против Германии находилась в Бромберге, неподалеку от границы. Она имела одиннадцать отделений, в том числе отделение в Данциге. Полякам удалось даже проникнуть в руководство данцигского отделения абвера. Они добились этого, прибегнув к испытанному историей шпионажа методу. Приманкой на этот раз. послужила секретарша одной из данцигских фирм, которая у немцев была вне подозрений.
Клара Шебинска (так звали эту женщину) была послана в Данциг специально для завязывания знакомств с офицерами абвера. Она прошла хорошую подготовку и имела в своем распоряжении подробные характеристики многих агентов абвера, которые должны были послужить объектом вербовки или получения информации. Главным достоинством Клары была, конечно, ее исключительно привлекательная внешность.
Клара часто посещала рестораны и клубы, где проводили свое свободное время агенты абвера, приобрела много знакомых среди них и скоро стала любовницей руководителя резидентуры абвера в Данциге, Действуя умело и осторожно, она получала от своего любовника обширную информацию о деятельности абвера не только в Данциге, но и в Польше.
В этой данцигской операции и в деятельности всей бромбергской сети примечательна роль одного довольно странного человека. Его звали Цихон, хотя настоящее его имя, может быть, совсем иное. Он был профессиональным военным. В польской армии его хорошо знали и ценили. Даже его враги не могли не признать, что он, несомненно, самый лучший офицер разведки в Польше. И все же он был всего-навсего майором уже в течение долгого времени.
Цихона каждый раз обходили с присвоением очередного звания, и причиной этому являлся его необычный склад характера, полное отрицание авторитетов. Он всегда оказывался личным врагом какого-нибудь влиятельного лица, путал карты других, высмеивал существовавшие в армии порядки.
Его уже давно отстранили бы от всех дел и уволили, если бы он не был так незаменим. В тот самый момент, когда принималось решение уволить его в отставку или предать суду военного трибунала, Цихон обязательно преподносил какой-нибудь сюрприз, и шум затихал.
Цихон был алкоголиком и, вероятно, лунатиком. Он пренебрегал сохранением тайны в самых секретных делах. Прибыв в Данциг, он мог, например, позвонить по телефону резиденту немецкой контрразведки и оповестить его о своем приезде. Иногда его можно было видеть дружески беседующим с этим немцем, а иногда он гневно, самыми последними словами ругал его. В этих случаях немец обычно говорил: «Этот дурак Цихон опять пьян» – и, между прочим, он был недалек от истины.
Время от времени немцы пытались проникнуть в бромбергскую сеть, использовав ту или иную слабость Цихона, и, казалось, они вот-вот добьются успеха. Но всякий раз Цихон разрушал планы немцев.
Шумную сенсацию в абвере вызвал случай, когда в Берлин от польского отделения абвера поступили сведения о том, что Цихон будто бы ищет контакта с немецкой разведкой и предлагает ей свои услуги. Вскоре выяснилось, что контактов ищет не сам Цихон, а его ближайший помощник капитан Казимир Тодолежски.
Тодолежски заявил немцам, что причиной его перехода на службу абверу является ссора с Цихоном. И действительно, отношения Цихона с Тодолежски всегда были крайне напряженными, и капитану не раз приходилось сносить обиду и оскорбления со стороны своего начальника. Вполне возможно, что Тодолежски не желал зла своей родине, но хотел как-то досадить Цихону.
Вступив в контакт с агентом абвера, Тодолежски предложил следующий план действий: он передаст абверу какую-нибудь информацию, разглашение которой поставит Цихона под подозрение. Одновременно Тодолежски рассчитывал послать в Варшаву донос на Цихона, обвинив его в связи с немцами. Навязчивость, с которой предлагал свои услуги Тодолежски, заставила немцев насторожиться. Они заподозрили, что Тодолежски действует по поручению Цихона и что действительной целью поляков является лишь дезинформация абвера.
Немцы уже совсем было собирались отказаться от услуг Тодолежски, как вдруг сами поляки показали им, что абвер ошибается в оценке его поведения. Цихон, оказывается, заметил странное поведение своего помощника и велел установить за ним наблюдение. Вскоре предательские действия Тодолежски были раскрыты, его арестовали и казнили. Поляки совершили большую ошибку, опубликовав сообщение о его казни в печати. Теперь немцам все стало ясно. Документы, полученные от Тодолежски и считавшиеся ранее дезинформирующими, были срочно извлечены из архивов и в свое время сыграли немаловажную роль в быстрой победе Германии над Польшей.
Другим важным источником информации для немцев был офицер польской армии, личность которого до сих пор сохраняется в тайне. Ему удалось избежать судьбы Тодолежски, и немцы в знак благодарности все еще держат его имя в секрете. Этот человек добровольно поступил на службу абверу и предложил завербовать еще нескольких офицеров в ряды агентов немецкой разведки. К нему, как и к Тодолежски, в абвере сначала отнеслись с недоверием и на первое предложение ответили отказом. Однако после случая с Тодолежски немцы поняли свою ошибку и приложили немало усилий, чтобы восстановить контакт с этим человеком, добровольно предложившим свои услуги. Прошло более двух лет, прежде чем абвер сумел наконец сделать это, и как раз вовремя – вторая мировая война вот-вот должна была начаться.
Затем все пошло как по маслу. Агент завербовал для немцев несколько польских офицеров, занимавших важные посты, и от них абвер постепенно получил весь мобилизационный план развертывания польских вооруженных сил.
Так организация Канариса дала Гитлеру все необходимые сведения о Франции и Польше. Восточный фланг Германии был обеспечен советско-германским договором, и единственное, в чем теперь нуждался Гитлер, – это нейтралитет Англии,
Глава четвертая. БЕЗДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СОЮЗНИКОВ
Резким контрастом на фоне активности гитлеровских шпионских организаций была полная бездеятельность разведывательных ведомств в странах, на которые Гитлер планировал напасть в первую очередь. Более того, в некоторых странах Европы разведывательных организаций как таковых вообще не существовало.
Английская и французская разведки словно находились в спячке. Самонадеянность их руководства и отсутствие средств для ведения широкой разведывательной деятельности не могли остаться без тяжелых последствий.
Во Франции, давшей миру Жозефа Фуше, одного из самых коварных организаторов шпионажа, разведка всегда была инструментом власти, но к ней никогда не относились как к точной науке. Для французов шпионаж оставался скорее искусством. Неорганизованность государственного управления, бюрократизм чиновничьего аппарата нашли свое отражение и в руководстве разведкой. Отсутствие координации, децентрализация управления и ведомственность – вот что характеризовало французскую разведку в довоенные годы. Каждый правительственный департамент, каждый вид вооруженных сил имел свой разведывательный орган, решавший свои задачи в полной изоляции от других аналогичных учреждений и больше всего опасавшийся потерять свою автономию.
В 1939 году послами Франции в столицах крупнейших стран мира были очень талантливые люди. Такие опытные дипломаты, как Андре Франсуа-Понсе и Роберт Кулондр, являясь полномочными представителями Франции в Берлине в эти тревожные годы, сумели организовать получение нужной им информации и передать ее с соответствующими выводами в Париж. Но они не имели возможности контролировать, как эта информация использовалась.
По существовавшей во Франции традиции, разведка считалась делом вооруженных сил. Соответственно основные разведывательные ведомства страны находились в ведении военного командования.
Накануне второй мировой войны во Франции было четыре разведывательные организации, деятельность которых никак не координировалась. Во французской армии разведкой ведали 2-е и 5-е управления генерального штаба. 2-е управление решало общие задачи и в то же время служило информационным органом; 5-е управление свои усилия направляло на организацию шпионажа и контршпионажа. В военно-морских силах структура разведывательных органов была аналогична структуре армейских. Разведывательная служба министерства авиации была небольшой, но действовала лучше других. Этой сравнительно молодой организации, вероятно, удалось избежать влияния традиционных неурядиц, мешавших работе других французских разведывательных органов.
В силу своего опыта 2-е управление генерального штаба французской армии завладело ключевыми позициями в лабиринте разведывательных служб страны. Однако эта старейшая профессиональная организация была в своей деятельности слишком далека от требований и задач времени. Поэтому, занимая ведущее место среди разведывательных органов Франции, 2-е управление, или, как чаще его называли, 2-е бюро, не раз оказывалось в трудном положении. Помимо этого, по какой-то непонятной традиции руководителями 2-м бюро всегда были офицеры сравнительно низкого ранга. До 1939 года начальником бюро являлся полковник Гоше, а затем его сменил майор Барил. В общем-то это были неплохие организаторы разведки, но влияние их оказывалось весьма ограниченным.
Очень часто им приходилось испытывать унижения и выслушивать нарекания от своих коллег, офицеров более высокого ранга, занимавших теплые местечки в канцеляриях высшего командования армии и с полным безразличием относившихся к поступавшей от 2-го бюро информации.
Гоше, например, несколько раз пытался добиться приема у генерала Гамелена, главнокомандующего французской армией, чтобы доложить ему о положении в Польше. Гоше рассчитывал, что эта информация убедит наконец Гамелена в необходимости отказаться от явно устаревшей, пассивной стратегии. Однако Гоше удалась добраться только до полковника Прео, друга Гамелена и начальника оперативного отдела штаба главнокомандующего. Прео не согласился с выводами Гоше и отказался передать Гамелену информацию, на которой эти выводы основывались.
Сами высшие руководители армии также были склонны пренебрегать выводами разведки. Например, когда генералу Вейгану представили справку о методах действий механизированных войск, в которой автор (между прочим, составителем этой справки был де Голль) предлагал полностью реорганизовать французскую армию. Вейган на полях документа написал: «Я с интересом прочел справку, но не согласен с идеей». Так этому делу был положен конец.
Выводы 2-го бюро об уроках военных действий о Польше резко отличались от выводов, которые сделало французское высшее военное командование. Но генерал Гамелен был настолько далек от разведки, что не удосужился даже перелистать документы, собранные 2-м бюро.
На службе во 2-м бюро было много офицеров, которые принимались не по деловым признакам, а по протекции генералов, занимавших важные посты во французской армии. Например, именно по такому принципу назначались военные атташе в посольства за рубежом, а ведь от них и следовало ожидать получения наиболее важной информации. Незадолго перед началом второй мировой войны военным атташе Франции в Берлине был полковник Диделе, который, как и его предшественник на этом посту, даже не знал немецкого языка. Диделе назначили военным атташе только потому, что он был близок к генералу Вейгану. В Берлине он вел разгульную жизнь, явно пренебрегая своими служебными обязанностями. Донесения, посланные Диделе в Париж, сегодня звучат как анекдот. Конечно, он не сумел собрать сведений о действительной численности и принципах боевого использования немецких танковых дивизий – тех самых соединений, которым вскоре была отведена решающая роль в разгроме французской армии.
Организационная структура и методы работы центрального аппарата 2-го бюро были далеки от совершенства, хотя Гоше и Барил приложили немало усилий, чтобы наладить дело. 2-е бюро в своей деятельности допускало много огрехов и серьезных ошибок. Например, картографическое отделение бюро выпустило карту, на которой немецкий город Аахен оказался на территории Бельгии. Железнодорожная линия Гамбург – Берлин была обозначена на карте как железнодорожная ветка с весьма малой пропускной способностью. Периодические разведывательные сводки содержали серьезные фактические ошибки и неправильные выводы. Историк Марк Блок, служивший офицером разведки во время второй мировой войны, утверждает, что такие ошибки в разведывательных сводках были одной из причин позорного поражения Франции в 1940 году.
«Разведка должна предвидеть потребности армии, – писал Блок, – и добывать информацию заблаговременно. Эта информация должна рассылаться во все заинтересованные инстанции немедленно. Наша разведка, напротив, в своей деятельности строго придерживалась установленных традицией рамок и ничего не знала о том, что нужно войскам в условиях насыщения армии средствами механизации».
Таким образом, в разведывательной службе Франции нашла отражение царившая в стране неорганизованность. И деятельность разведки только усугубляла эту неорганизованность.
Примерно в таком же положении находилась и Англия.
Для постороннего человека английская секретная служба являлась довольно расплывчатой по форме, почти фантастической организацией. Правительство упорно не желало ни подтвердить, ни признать факт ее существования, никогда открыто не обвиняло ее в ошибках и не хвалило за достигнутые успехи. Девиз секретной службы был таков: «Ничего не объяснять и никогда не извиняться». Все критические замечания в адрес секретной службы обходились молчанием, насколько бы абсурдны и оскорбительны они ни были.
Тайна, которой Англия окружала свою секретную службу, была в какой-то степени преднамеренным шагом, но больше, конечно, здесь было надуманности. Романтика шпионажа – вот что владело умами англичан, но в 1939 году, когда мир стоял на пороге новой войны, такое отношение к разведке было анахронизмом, детской игрой.
Растущее недовольство деятельностью секретной службы, которая всегда считалась важным инструментом королевской власти в Англии, заставило некоторых членов парламента нарушить традицию и открыто заявить о необходимости принять какие-то меры для оживления работы разведки.
На одном из заседаний палаты общин Джофри Мендер с чувством досады заявил, что «английское правительство часто игнорирует происходящие за рубежом события». Член парламента Лиис-Смит потребовал высвободить секретную службу из-под опеки министерства иностранных дел, поскольку дипломатические традиции и методы «идут вразрез с теми методами, которые необходимо применять против режима, подобного нацистскому».
Самым резким, как и всегда, было заявление Уинстона Черчилля, который открыто выступил с острой критикой деятельности секретной службы. 13 апреля 1939 года Черчилль на заседании парламента заявил: «За двадцать пять лет, истекших со времени начала первой мировой войны, мы обязаны были создать лучшую в мире разведку. Однако факты свидетельствуют о том, что и во время событий в Богемии, и при вторжении нацистов в Албанию правительство не имело ни малейшего представления о том, что нас ожидает».
Бездеятельность секретной службы была ощутима и в метрополии, и за ее пределами. Особенно плохо обстояли дела в секретной службе министерства иностранных дел, которая несла на себе печать всех недостатков, характерных для английской дипломатии того времени. Сотрудники секретной службы потеряли свое лицо. Их уже трудно было отличить от профессиональных английских дипломатов викторианской эпохи. Политическая разведка стала уделом руководителей департаментов и отделов министерства. В делах секретной службы царила анархия, а традиционная скрытность деятельности секретной службы являлась надежным укрытием от разоблачения этого хаоса.
Во время войны Англия всегда привлекала в ряды секретной службы лучших людей империи. Известные писатели Сомерсет Моэм и Макензи, ученые Эвинг, Хогарт и Лоуренс, политические деятели Уилсон и Кокс приглашались на службу в разведку в качестве специалистов по соответствующим областям знаний.
Но в спокойные мирные дни английская разведка полагалась на горстку профессиональных разведчиков. Некоторые из этих людей были неплохими исполнителями, получившими хорошую подготовку в легендарном «черном замке», где якобы находится разведывательная школа имперского колледжа генерального штаба. Но среди этих профессионалов, как правило, не было людей инициативных и изобретательных. Они могли только выступать в роли исполнителей.
Отрицательно сказывался на деятельности разведки и недостаток средств. В военное время Англия может, не скупясь, расходовать огромные суммы, но в мирное время бюджет страны, как правило, крайне скуден.
Перед началом первой мировой войны секретная служба получала мизерную сумму – около 47 тысяч фунтов в год, в то время как в XVIII веке Кромвель ежегодно предоставлял Джону Терло 70 тысяч фунтов. При этом следует учесть, что тогдашняя покупательная способность фунта стерлингов была неизмеримо выше.
Недостаток средств привел к трагическим последствиям. Министерство иностранных дел вынуждено было упразднить департамент политической разведки. Лучших специалистов пришлось уволить со службы. Только к 1938 году ассигнования на политическую разведку увеличились до 450 тысяч фунтов. Однако большую часть этих средств приходилось расходовать на борьбу с иностранными агентами, наводнившими английскую метрополию и другие районы империи. Лишь после захвата Гитлером Чехословакии министерство иностранных дел решило вновь создать департамент политической разведки, назначив талантливого дипломата Рекса Липера его начальником. Департамент приступил к работе лишь 10 сентября 1939 года, то есть когда Англия уже вела войну против Германии.
Создание департамента политической разведки не положило конца анархии в ведении разведывательной работу, поскольку структура секретной службы теперь только усложнилась. Липер, несмотря на его достоинства, не стал начальником секретной службы. Департамент, возглавляемый Липером, нельзя было даже назвать секретным. Настоящий руководитель секретной службы был запрятан в недрах английского бюрократического аппарата, и это сделали своевременно, так как гордиться английской разведке было практически нечем. Анархия и неразбериха были характерны в то время не только для Англии. Во многих районах мира дела обстояли еще хуже.
Секретные службы обычно заблаговременно создают сети агентов в наиболее важных районах. Иногда случается так, что эти сети не вступают в действие сразу. Они считаются лишь запасными источниками информации на тот случай, если в этом вдруг возникает необходимость.
Учитывая ограниченность ассигнований и широкие обязательства, которыми Англия была связана во многих районах мира, английская секретная служба могла содержать лишь небольшой агентурный аппарат. Министерство иностранных дел и разведывательное управление военного министерства, конечно, имели своих резидентов в Германии. Это были профессиональные, хорошо подготовленные оперативные работники разведки, действовавшие по заранее разработанному плану, независимо от временных осведомителей и агентов-добровольцев.
Время от времени службе СД и другим немецким контрразведывательным органам удавалось поймать агентов английской разведки с поличным. В 1938-1939 годах в Германии были арестованы и казнены 23 шпиона, причем все они были немцами. Большинство из них выполняло второстепенные задания английской разведки, ведя наблюдение за железнодорожными перевозками, собирая информацию о дислокации войск.
И работой этих людей руководили либо военные атташе при английском посольстве в Берлине, либо английские консульства, но основная руководящая роль принадлежала так называемой континентальной секретной службе. Никогда не считалось целесообразным располагать штаб этой службы на территории страны, являвшейся главным объектом шпионажа. Наоборот, принято было создавать такой штаб под каким-нибудь надежным прикрытием в соседней дружественной стране, которая, как предполагалось, останется в войне нейтральной.
До середины лета 1938 года главной базой на континенте была Вена. Штаб континентальной секретной службы скрывался за вывеской английского паспортного бюро, которое, по традиции, находилось в ведении секретной службы. Начальником бюро был капитан Томас Кендрик, один из самых опытных сотрудников английской разведки.
В марте 1938 года немцы аннексировали Австрию, заняли Вену и начали охоту за иностранными агентами. Им не потребовалось много времени, чтобы добраться до Кендрика, который вскоре был арестован по обвинению в шпионаже. Министерство иностранных дел, как обычно, заявило протест, но единственной его целью было скорейшее освобождение Кендрика и возвращение его в Лондон. 22 августа Кендрик был освобожден и выслан из Австрии. Англичанам удалось спасти его, но руководимая им сеть, конечно, больше уже не действовала.
Центр английского шпионажа против Германии переместился в Копенгаген, но в ноябре 1938 года англичан снова постигла неудача. Датское правительство, обеспокоенное усилившейся деятельностью иностранцев на территории страны, начало самую настоящую охоту за шпионами. Был арестован некто Вальдемар Пётш. В те времена любой пойманный шпион считался немецким агентом, но допрос Пётша вскрыл весьма необычный факт: оказалось, что он работал на англичан. Датчане не хотели мешать работе английской разведки, но, поскольку об аресте Петша уже было объявлено, пришлось все же судить его. Судебный процесс по делу Пётша проходил на закрытом заседании, но немцам удалось завладет материалами следствия, и таким образом они узнал многое о структуре и деятельности континентальной секретной службы.
Важные сведения о деятельности английской разведки немцы получили еще из одного источника в Дании. Дело в том, что в датской полиции был специальный контрразведывательный отдел. 3-му отделу немецкой военной разведки удалось завербовать одного из ответственных сотрудников датской полиции, от которого немцы получили полную информацию о деятельности континентальной секретной службы не только в Дании, но и во всех других скандинавских странах.
После случая с Пётшем штаб континентальной секретной службы был переведен в Гаагу, где руководителем его стал Генри Стивенс, майор английской армии, получивший подготовку в «черном замке». Он ведал довольно крупной организацией. В ее составе было несколько самостоятельно действовавших секций: политическая, экономическая, контрразведывательная, военная и военно-морская. Военную секцию возглавлял капитан английской армии в отставке Пейтон Бест, приехавши в Голландию еще во время первой мировой войны.
Бест руководил работой агентурной сети на территории Германии. Агенты Беста доставляли ему самую раз личную информацию военного характера. Главным связником Беста с агентурой был некий «беженец», называвший себя доктором Францем.
Голландская резидентура приобрела важнейшее значение в системе английской разведки. Своими успехами она обязана прежде всего разведывательному управлению голландской армии, которым руководил генерал Ван Оршот, сумевший организовать тесное сотрудничество б английской разведкой. Умело действовал военный атташе посольства Голландии в Берлине полковник Ян Сас, поистине выдающаяся личность в истории шпионажа.
У Саса было много друзей в вермахте. Особенно близкие отношения сложились у него с полковником Гансом Остером, начальником штаба немецкой военной разведки, одним из самых решительных и энергичных антифашистов в абвере. Остер ко многим своим знакомым и друзьям относился с подозрением, но Сас опасений у него не вызывал. Нередко Остер беседовал с ним гораздо откровеннее, чем со своими коллегами по абверу. Друзья встречались в доме Остера обычно по вечерам. Вовремя этих встреч Остер рассказывал Сасу многое из того что могло заинтересовать голландскую разведку, и полученная таким путем информация в конце концов попадала в Лондон.
Английская разведка имела свою резидентуру и в Берне но этот шпионский центр начал активную деятельность только после вторжения немцев в Голландию в 1940 году.
Эффективность работы многих резидентур снижалась в связи,с. тем, что долгие годы они находились в бездействии. Агенты утрачивали чувство ответственности, действовали нехотя и не проявляли должной инициати < – > ряда резидентур были людьми недоста < – > время < – > кации и не обладали необходимы < – >. не позволяло им должным < – > работу своих агентурных сетей. < – > Англии, ее посол в Берлине был < – > крайне недоброжелательно относившимся к разведке и весьма тенденциозно оценивавшим даже самые неопровержимые разведывательные сведения, если они в какой-то мере не подтверждали его собственного мнения по тому или иному вопросу. Таков был Невиль Гендерсон, опытный дипломат, оказавшийся неспособным оценить и понять необычную для того времени тактику нацистов в дипломатии. Руководство разведывательной деятельностью не входило в компетенцию посла. Этим занимались представители секретной службы и аппараты военных атташе, но они попали под влияние мирно настроенного посла.
15 февраля 1939 года, месяц спустя после оккупации немцами Богемии и Моравии, английский военно-воздушный атташе майор Дж. Вашел сообщил в Лондон: «С моей точки зрения, Германия вряд ли предпримет какие-либо военные действия в ближайшие два-три месяца». А 28 февраля, когда немецкие войска уже приготовились к вторжению в Чехословакию, военный атташе полковник Ф. Мэсон-Макфарлейн на запрос из Лондона дал ответ, из которого было трудно что-либо понять: «Германская армия проходит стадию эволюции, когда все необычное на самом деле ординарно. Самое трудное даже для опытного наблюдателя, – определить когда это ординарное выльется во что-то значительное. На сегодняшний день (за пятнадцать дней до вторжения в Чехословакию. – Л.Ф.) нет каких-либо признаков начавшейся мобилизации, но определенного мнения по этому вопросу у меня нет».
Подобная «информация» вряд ли могла облегчить оценку обстановки английским верховным командованием в Лондоне. 15 августа немцы практически закончили подготовку к вторжению в Польшу, и Гитлер назначил начало военных действий в Польше на 26 августа.
Как ни странно, но в этот же день в секретном сообщении английскому посланнику в Варшаве министр иностранных дел лорд Галифакс писал: «У нас сложилось впечатление, что Гитлер еще не принял определенного решения и стремится избежать войны < – > это сделать без ущерба для своего < – >
Глава пятая. ТРОЯНСКИЕ КОНИ
Перед началом войны полковник Пикенброк предо ставил в распоряжение вермахта обширную разведывательную информацию по многим вопросам. И все же, несмотря на это изобилие сведений, Гитлер очень мало знал о своих противниках. У гитлеровской секретно службы, пользовавшейся в государстве неограниченно поддержкой, тоже была ахиллесова пята – политическая разведка, всегда являвшаяся важным компонентом в общем разведывательном комплексе.
Политическая разведка, на полную прерогативу власти в которой претендовало министерство иностранных дел, попала в компетенцию руководимой Гейдрихом организации. Кроме того, политической разведкой занимались еще два полуофициальных органа: личное бюро министра иностранных дел Риббентропа и бюро иностранных дел нацистской партии, возглавляемое Альфредом Розенбергом.
Все эти учреждения вели междуусобную борьбу за обладание политической информацией. Каждый раз, когда та или иная организация пыталась создать свою собственную агентурную сеть, она наталкивалась на противодействие какой-нибудь из соперничавших организаций В результате Гитлер получал много политической информации, ценность которой была обратно пропорциональна ее количеству.
О том, как создавалась сеть политической агентуры в Англии и о методах ведения политической разведки нацистов в этой стране рассказывается в докладе, представленном Гитлеру Розенбергом: «Первые усилия отыскать в Англии прогермански настроенных людей относятся еще к 1929 году. Наш английский агент Р. в Берлине помог мне совершить поездку в Лондон еще в 1931 году. В Англии мне удалось установить ряд контактов, содействовавших достижению взаимопонимания между Англией и Германией».
Если верить Розенбергу (он, вероятно, прав, так как во время Нюрнбергского процесса представители Англии в военном трибунале признали эти показания Розенберга правильными), то, значит, руководимой им организации удалось создать из германофилов беспрецедентную в истории Англии сеть осведомителей и шпионов. «Самым важным из них, – писал Розенберг, – был майор У., офицер штаба ВВС, убежденный германофил, сторонник тесного сотрудничества Англии и Германии в борьбе с большевизмом. Через этого человека нам удалось расширить свое влияние в штабе ВВС. Королевский аэроклуб вскоре стал центром пропаганды англо-германского сотрудничества. В 1934 году майор У. побывал в Германии и был принят Гитлером».
В сети, расставленные Розенбергом и его службой, удалось заманить секретаря премьер-министра Рэмси Макдональда, одного из офицеров, порученцев военного министра капитана Макко, некоего Арчибальда Бойля, которого Розенберг характеризовал как «советника министра авиации», и многих других влиятельных лиц, в том числе политических деятелей, офицеров и членов парламента. Влияние Розенберга распространилось даже на членов королевской семьи. По крайней мере один раз Розенберг тайно встречался с герцогом Кентским, который вызвался в благоприятном свете доложить королю о позиции, занятой Германией по важнейшим международным вопросам.
Сочувствие, проявленное к Германии многими влиятельными лицами в Англии, подействовало ослепляюще на таких дипломатов-самоучек, какими были Розенберг и Риббентроп. Они считали, что симпатизировавшие им люди уже стали, как и они сами, участниками огромного заговора. Конечно, некоторые из этих англичан были глупцами, но, во всяком случае, они не хотели стать предателями.
После того как Германия оккупировала Чехословакию, люди ранее сочувствовавшие Гитлеру, поняли, какой сюрприз готовил им фюрер. Нацисты очень, быстро растеряли в Англии всех своих друзей, но ни Риббентроп, ни Розенберг, по-видимому, не осознали этого.
В оценке обстановки, подготовленной для Гитлера; министерством иностранных дел и бюро, которым руководил Розенберг, утверждалось, что Англия ведет двойную игру и Германии не следует опасаться ее вмешательства в дела на континенте. Риббентроп, в частности, писал: «Англия никогда не осмелится противодействовать фюреру, или она будет повержена, как и Польша и потеряет свои колонии. Францию же, если она попробует вмешаться, легко обескровить, прикрываясь укреплениями Западного вала».
Чтобы поддерживать у Гитлера именно это мнение о складывающейся обстановке, Риббентроп полностью узурпировал право доклада фюреру по международным делам. Он даже издал директиву, в которой указывалось: «Если я узнаю, что кто-либо из сотрудников министерства придерживается иного, чем я, мнения, этот человек будет лично мной уничтожен и всю ответственность за это перед фюрером я беру на себя».
Не удивительно поэтому, что все сотрудники немецкой дипломатической службы, дорожа своей жизнью стали срочно приводить разрабатываемые ими документы в соответствие со взглядами Риббентропа.
В то время как нацисты ошибочно полагали, что завели себе в Англии надежных троянских коней, в их собственном лагере был не один такой конь. Англичане сумели использовать эту блестящую возможность. Люди, о которых идет речь, могли бы стать неисчерпаемым источником ценнейшей информации о планах и намерениях высших кругов Третьего рейха. Служители католической церкви, представители немецкой знати и социал-демократы составляли эту разношерстную групп убежденных антифашистов, готовых в любую минуту оказать содействие в борьбе против гитлеризма.
К числу этих людей принадлежали такие хорошо осведомленные о делах рейха люди, как Ганс Остер, бывший немецкий посол в Италии Ульрих фон Хассель, бывший начальник генерального штаба генерал Людвиг Бек, бывший мэр Лейпцига Карл Горделер, генералы Вицлебен, Фалькенхаузен и Томас, ответственные сотрудники правительственных учреждений Донани, Мольтке и Попитц. К сожалению, их антигитлеровские настроения так и не привлекли внимания англичан.
Самой колоритной фигурой среди лиц этой группы оппозиционеров был молодой юрист Фердинанд Шлабрендорф. Несмотря на свою молодость, он уже имел большой опыт выступления против нацистов. Еще в 1928 году он смело выступал на митингах нацистов, умело разоблачал и высмеивал гитлеровских агитаторов, мужественно переносил побои штурмовиков.
Семья Шлабрендорфа издавна была связана родственными узами с английской аристократией. Одним из предков молодого Шлабрендорфа был барон фон Штокмар, английский государственный деятель, наставник королевы Виктории, сыгравший не последнюю роль в устройстве ее брака с принцем Альбертом. Поэтому заговорщики выбрали именно Шлабрендорфа для поездки в Англию, чтобы предупредить англичан о грозящей им опасности. С важной секретной информацией Шлабрендорф отправился в Лондон. Однако официальные лица английского правительства отказались принять его. С большим трудом Шлабрендорф добился аудиенции у лорда Ллойда, видного члена консервативной партии, находившегося в оппозиции правительству Чемберлена и у Уинстона Черчилля.
Шлабрендорф, излагая цели своего визита Черчиллю, чувствовал себя не совсем удобно. Ведь ему, немцу пришлось приехать в Англию, чтобы выдать самые сокровенные тайны своей родины. Сидя перед Черчиллем в его загородном доме, Шлабрендорф начал с того что заявил: «Сэр, вы должны понять, что я не нацист Я патриот». При этих словах собеседника полное лицо Черчилля расплылось в улыбке и он тихо заметил: «я тоже».
Как впоследствии вспоминал Шлабрендорф, он тогда сказал Черчиллю, что «война вот-вот начнется, причем начнется нападением на Польшу».
Однако Черчилль, получив столь важные сведения, в то время ничего не мог сделать. Миссия Шлабрендорфа окончилась полным провалом.
Перед самым началом войны английское правительство удосужилось наконец использовать беспрецедентную возможность, которой оно до этого пренебрегало. Из самого сердца абвера Остер поставлял исключительно важную информацию, используя в качестве посредников своих друзей в Дании. Но в Англии так н не сделали настоящей попытки установить надлежащую связь с Остером и его единомышленниками. Стивенсу и Бесту в Голландии было приказано установить контакт с немецким антифашистским движением, когда военные действия уже начались. С этого момента немецкие антифашисты, на которых до сих пор в Англии не обращали никакого внимания, стали играть исключительно важную роль в стратегических планах правительства Чемберлена. Уайтхолл полагал, что война, которой так не хотели противники Гитлера в Германии, позволит им (то есть антифашистам) свергнуть власть фюрера, и тогда военные действия быстро прекратятся.
Чемберлен написал воззвание к немецкому народу в котором говорилось, что английское правительство не будет считать немцев виновными в преступлениях гитлеровского режима, если они сами восстанут против власти фашистов. Дело дошло до того, что был даже намечен день высадки английских войск в Германии. Участники заговора против Гитлера должны были в ноябре поднять восстание, убить Гитлера, захватить власть в стране и заключить перемирие с Западом. Было разработано несколько вариантов плана убийства Гитлера, и многим казалось, что война закончится еще до рождественских праздников.
К сожалению, в тот момент, когда англичане решили установить непосредственный контакт с заговорщиками на арене появился Рейнхард Гейдрих. Кое-что ему было известно о заговоре, но пока еще не все. По политическим мотивам Гейдриху было невыгодно предать гласности факт участия в заговоре высокопоставленных лиц и таким образом развеять миф о немецком национальном единстве.
Поэтому Гейдрих решил нанести удар по заговору косвенно, выбрав объектом своих действий английскую секретную службу, руководившую деятельностью заговорщиков. Гейдрих знал о существовании организации Беста и о характере деятельности англичан в Голландии из материалов судебного следствия по делу Пётша.
Дополнительные сведения об организации Беста – Стивенса немцам удалось получить совершенно неожиданно от капитана 3 ранга Ричарда Протце, бывшего руководителя 3-го отдела абвера. Протце было около семидесяти лет, когда по приказу Канариса его уволили в отставку. Тогда же Канарис посоветовал Протце поселиться в Голландии и заняться там контршпионажем против английской разведки. В 1938 году Протц приехал в пригород Гааги в качестве представителя одной из немецких железнодорожных компаний.
Летом 1939 года Протц (он же «Дядя Рихард») познакомился с неким Вальбахом, голландцем по национальности. Вальбах поведал Протце, что является агентом английской разведки. Очевидно, Вальбах нуждался в деньгах и рассчитывал получить их от Протце за эту информацию.
«Сколько же англичане платят вам?» – спросил Протце, и, когда Вальбах назвал сумму, он сразу же предложил ему заключить сделку. «Я буду платить вам еще восемьсот гульденов в месяц, а за это вы будете информировать меня обо всем, что делает английская секретная служба здесь, в Голландии». Вскоре Вальбах сообщил Протце, что руководителем резидентуры английской секретной службы является Стивенс, а военную разведку в Голландии представляет Бест. Вальбах был очень трудолюбив и исполнителен. Именно из добытых им данных Канарис понял, что «Дяде Рихарду» удалось проникнуть в английскую секретную службу и получить многие компрометирующие ее деятельность сведения. Среди агентов Беста был немец, доктор Франц, выдававший себя за беженца из фашистской Германии. У Беста не было оснований как-то особенно доверять ему, хотя бы потому, что Франц был очень болтлив. Тем не менее обширная информация о вермахте, которой он снабжал Беста, всегда была точной.
В начале сентября Франц, до этого поддерживавший связь с Бестом через посредника, потребовал личной встречи с резидентом, заявив, что имеет очень важные сведения, которые может сообщить только хозяину. В нарушение всех правил Бест согласился встретиться с Францем. Немец рассказал Бесту, что вся информация, которую он передавал секретной службе, поступала к нему от майора из Люфтваффе по имени Солмс, участника антифашистского движения в Германии. Франц сообщил также, что, по словам Солмса, у него есть сведения о фактах, которые могут служить признаком свержения гитлеровского режима в скором времени. Солмс, однако, отказался доверить эту информацию Францу и просил его устроить встречу с капитаном Бестом.
Бест согласился и на эту встречу, предложив, чтобы Солмс приехал в Амстердам или в Гаагу. Когда же Солмс через Франца передал, что не может уехать так далеко, Бест дал согласие на встречу в Венло, маленькой деревушке на датско-германской границе.
Солмс оказался атлетически сложенным человеком, самоуверенным и словоохотливым. Вскоре выяснилось, что он был всего-навсего посланцем более важных лиц. Неделю спустя в Венло состоялась их вторая встреча. На этот раз Солмс уже не был так разговорчив. Он сказал Бесту, что главная его задача – заручиться поддержкой англичан в организации заговора против Гитлера, которым в Германии руководит некий «генерал». Бест, выслушав Солмса, решил проверить, говорит ли тот правду. С этой целью он задал ему несколько простых вопросов. Солмс отвечал на них быстро и уверенно, что окончательно успокоило Беста. Никаких других попыток проверить Солмса или Франца не предпринималось.
Во время второй встречи был выработан код, с помощью которого Солмс мог поддерживать связь с Бестом через Франца или по почте. Несколько дней спустя Франц сообщил Бесту, что ему звонил из Германии еще один знакомый и просил передать, что на конспиративный адрес отправлено письмо лично для Беста. Письмо было получено. В нем сообщалось, что сам «генерал» готов встретиться с англичанином, если последний сможет доказать, что является ответственным руководителем английской секретной службы. К письму был приложен текст, который Бесту предлагалось включить в передачу радиостанции Би-Би-Си, направленную на Германию. Этот текст был передан дважды 11 октября.
Солмс к этому времени уже больше не показывался в Голландии под тем предлогом, что гестапо установило за ним наблюдение. Поэтому-то, дескать, «генерал» и вынужден был действовать сам. Когда события приняли такой оборот, Бест решил доложить обо всем Стивенсу. Затем с делом познакомили руководителя голландской военной разведки генерала Ван Оршота, который поручил молодому офицеру, лейтенанту Дерку Клоппу, поддерживать связь с Бестом.
Однажды Франц сообщил Бесту, что «генерал» готов встретиться с ним. Встреча должна была состояться в 10 часов утра 19 октября в небольшой деревушке Динксперло.
Немцы прибыли в полдень с опозданием на два часа. Среди них не было никакого генерала. Два офицера, лет по тридцати, представились как лейтенанты Зайдлиц и Грош. Франц поручился за то, что это именно те лица, с которыми англичанам надлежало встретиться.
Бест пригласил гостей позавтракать в кафе. Беседа велась на немецком языке, и это могло привлечь внимание окружающих. Тогда Бест предложил перебраться в более безопасное место, к своему другу в Арнем. В происходящем было немало элементарных ошибок и нарушений правил конспирации. Поведение самого Беста далеко не соответствовало действиям профессионального разведчика.
Еще когда Бест и его спутники были в кафе, какой-то солдат голландской армии заподозрил в них шпионов и сообщил об этом полиции. Полиция нагрянула в дом друга Беста с явным намерением задержать всю группу, и только вмешательство Клоппа предотвратило крупный скандал. Интересно отметить, что появление полиции очень напугало немцев, и они даже пытались бежать. С Францем чуть было не случился обморок. Но все это не вызвало у Беста никаких подозрений.
Встреча в Арнеме оказалась для Беста бесполезной. У немцев не было никакой информации. Они имели задание лишь договориться о следующей встрече, которая, с согласия Беста, была назначена на 25 октября, а затем перенесена на 30-е. В тот же день Клопп один отправился в Динксперло, имея указание доставить немцев в Гаагу.
«Генерала» снова не оказалось среди прибывших, но на этот раз немцев было уже не двое, а трое: Грош, полковник Мартини и майор Шеммель, являвшийся, по-видимому, старшим в группе. Этот молодой человек с крупным, покрытым шрамами лицом, казалось, был хорошо информирован, решительно вел беседу и быстро завладел вниманием всех присутствовавших.
Шеммель коротко обрисовал обстановку в Германии и заявил Бесту, что от имени генерала он может гарантировать прекращение войны, если англичане согласятся на приемлемые для Германии условия. Стивенс и Бест дали Шеммелю уклончивый ответ, пообещав запросить Лондон.
Бест передал немцам агентурную радиостанцию, пользуясь которой они могли теперь поддерживать связь с англичанами. Передачи этой станции принимались на узле связи английской разведки в Лондоне двумя специально назначенными операторами – Инменом и Уолшем. Поступавшие сообщения передавались Бесту.
Стивенс и Бест получили из Лондона приказ действовать энергичнее, обращаться с немцами как можно вежливее, но соблюдать осторожность, чтобы в случае провала не скомпрометировать английское правительство. Еще одна безрезультатная встреча с немцами состоялась в Венло 7 ноября («генерал» на эту встречу снова не прибыл). Тогда-то и условились о решающей, последней встрече.
С утра 9 ноября было холодно, моросил дождь. Погода окончательно испортила настроение Бесту, который и без того был очень обеспокоен, так как в последние дни чувствовал за собой постоянную слежку. Правда, Бест никоим образом не связывал это со встречами.
В 10 часов утра Бест прибыл к Стивенсу и увидел, что его коллега тоже чем-то сильно обеспокоен. Стивенс молча подошел к письменному столу, достал из ящика два браунинга и один из них протянул Бесту, жестом предложив зарядить его лежащими на краю стола патронами.
Вскоре прибыл Клопп, и группа отправилась в Венло на машине Беста, которую вел его личный шофер голландец Ян Лемменс. В пути речь зашла о возможности вторжения немцев в Голландию, и тут Стивенс совершил необъяснимый поступок с точки зрения того дела, которым ему предстояло заняться. Он вынул из нагрудного кармана пиджака карандаш и на листке бумаги написал имена агентов, которых необходимо вывезти из Голландии, если страна будет оккупирована. Был ли этот листок цел, когда вся затеянная Бестом авантюра закончилась, – известно лишь Стивенсу.. Бесту кажется, что Стивенс успел уничтожить свои заметки.
Около четырех часов дня Стивенс и его спутники прибыли к месту встречи, к зданию из красного кирпича, в котором помещалось кафе «Бахус», в двухстах метрах от германской границы. Вокруг не было ни души, но Бест обратил внимание на то, что, против обыкновения, шлагбаум на немецкой стороне был открыт.
Затем Бест увидел на балконе второго этажа майора Шеммеля, и ему показалось, что тот машет рукой, подавая Бесту знак подъехать к кафе. В тот самый момент, когда машина поравнялась с кафе, Бест услышал крики и звуки выстрелов. Рядом с машиной Беста остановился огромный зеленый автомобиль. Он был битком набит людьми, двое из которых беспорядочно стреляли из ручных пулеметов в сторону голландской территории.
Стивенс едва успел вымолвить: «Боюсь, что мы попались», как оба англичанина были схвачены. На руках у них защелкнулись наручники. Затем их грубо потащили к шлагбауму на границе, и минуту спустя они уже были в Германии. Шлагбаум медленно закрылся за их спиной.
Шофер Лемменс скоро оказался рядом с ними, но Клопп куда-то исчез. Молодой офицер, как выяснилось позже попытался бежать, но немцы открыли по нему стрельбу из пулеметов и смертельно ранили его.
Теперь стало очевидным то, что Бесту и Стивенсу следовало бы заподозрить давно: так называемый заговор являлся просто трюком немецкой разведки. Инициатором проведения этого заговора был Гейдрих, а непосредственным исполнителем – талантливый и изобретательный шпион Вернер Шелленберг.
Шелленберг мастерски сыграл роль майора Шеммеля. «Я признаю, – писал позднее Бест, – что ему удалось полностью ввести в заблуждение и меня и Стивенса, когда мы встретились с ним в Голландии. Нет ничего удивительного в том, что он был так хорошо информирован и подготовлен к операции, но этот человек – прирожденный талант, мастер конспирации».
Гейдрих одержал большую победу, хотя ему и не удалось нанести серьезного удара по антифашистскому движению в Германии. Стивенс и Бест знали немного. Им не были известны настоящие руководители антифашистов, и ничего существенного на допросах в гестапо Шелленбергу они не рассказали.
Провал Стивенса и Беста вскрыл все пороки английской секретной службы, и прежде всего неподготовленность ее руководящего состава. Легкость, с которой Шелленбергу удалось заманить Стивенса и Беста в ловушку, выявляет их непригодность к ответственной работе.
После удара, который Шелленбергу удалось нанести английской секретной службе, Уайтхолл не мог больше и слышать о каких-либо делах секретной службы с немецкими патриотами, сколь бы заманчивыми ни казались их предложения. Но провал Стивенса и Беста сыграл и положительную роль. Он послужил поводом для полной реорганизации разведки в Англии и положил конец благодушию англичан. Из равновесия англичан окончательно вывел последний ход Шелленберга в этой печальной для английской секретной службы истории. Уже после того как Стивенс и Бест были захвачены нацистами, Шелленберг, использовав полученную от англичан агентурную радиостанцию, передал в Лондон текст следующего содержания:
«Очень скучно поддерживать связь с тщеславными и глупыми людьми. Надеюсь, вы поймете, почему мы прекращаем наше знакомство. Привет от любимой Вами немецкой оппозиции.
Гестапо».
Этот текст был принят в Лондоне. Английский оператор даже подтвердил его получение обычным «спасибо» и, как всегда, добавил к ответу свое имя – Уолш.
Глава шестая. ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЗВОН КОЛОКОЛОВ
В начале 1937 года Гитлер разрешил Канарису создать в Англии шпионскую сеть, и адмирал с радостью взялся за дело. Оперативное руководство выполнением этой задачи было поручено полковнику Карлу Бушу, опытному разведчику, начальнику англо-американского отделения абвера.
Буш создал не одну, а две агентурные сети. В первой из них были второстепенные агенты, и в их числе – сотни немецких девушек, устроенных на работу в семьи видных английских деятелей. Как и другие шпионы, они проходили подготовку в гамбургской школе абвера, где их обучали самым разнообразным делам, начиная от приготовления английского ростбифа и кончая обращением с радиопередатчиком.
Буш считал эту сеть полезной, но был готов пожертвовать ею. Сеть давала нацистам нужную информацию, но предназначалась прежде всего для того, чтобы отвлечь внимание английской контрразведки, испытывавшей острую нехватку в людях, от другой, более важной и тщательно замаскированной агентурной сети.
Большинство агентов второй агентурной сети было «законсервировано» до поры до времени. Им было приказано устроиться в важнейших районах страны, но в мирное время не вести никакой работы. Только с началом войны они должны были привести в готовность свои агентурные радиопередатчики и развернуть активную деятельность.
К 1939 году обе агентурные сети Канариса в Англии действовали согласно плану, и обе они были раскрыты английской контрразведкой из-за маленькой парикмахерши Джордан из городка Данди в Шотландии.
Госпожа Джесси Джордан, женщина средних лет, вдова, вела тихую, спокойную жизнь в домике на Кинлок-стрит. Ее салон пользовался большой популярностью среди женщин Данди. С большой симпатией к госпоже Джордан относился местный почтальон, всегда получавший от нее щедрые вознаграждения за доставленные письма. У Джордан же были на этот счет особые причины. Такие люди, как она, обычно получают немного писем, но Джордан вела весьма обширную переписку. Почтальон заметил это и не преминул сообщить о своих наблюдениях начальнику почтового отделения, донесение которого в конце концов попало к полковнику Хинглею Куку из контрразведывательной службы.
За госпожой Джордан установили наблюдение, и вскоре Кук узнал о ней много интересного. Было установлено, что она является вдовой немецкого офицера, погибшего на фронте во время первой мировой войны. Кроме того, выяснилось, что Джордан в 1937 году несколько раз выезжала в Германию. Хотя, по ее словам, все ее родственники проживали в Англии, госпожа Джордан получала письма из Соединенных Штатов, Франции, Голландии и даже из Южной Африки. Сама она также отправляла много писем за границу.
Переписка госпожи Джордан была подвергнута перлюстрации. То, что Кук узнал из этих писем, убедило его в том, что тихая вдова выполняет функции главного «почтового ящика» немецкой шпионской сети. Джордан арестовали, предали суду и приговорили к четырем годам тюремного заключения.
Как и обычно в таких случаях, были заведены дела на подозреваемых в шпионаже лиц, выявленных в результате наблюдения за госпожой Джордан. Эти люди не были арестованы, но за ними установили слежку, и вскоре контрразведка уже контролировала довольно значительную часть шпионской сети немцев.
К счастью для полковника Кука, агентуру Буша удалось раскрыть и в других районах Англии. В Портсдейле жил отставной офицер английской армии Эрвин Бэтли. Любитель природы, он собрал большую коллекцию контурных карт района, получивших довольно широкую известность.
В 1938 году в дом к Бэтли как-то постучался молодой человек и, представившись немецким туристом, путешествующим по окрестностям Портсдейла, попросил продать ему несколько карт. Бэтли сообщил об этом а полицию, а оттуда сведения попали в военную контрразведку. Турист беспрепятственно продолжал путешествовать по стране, но за ним тщательно наблюдали. Благодаря этому контрразведке удалось вскрыть крупную шпионскую организацию.
Примерно в это же время был пойман с поличным еще один немецкий шпион – английский подданный Джозеф Келли. Он работал каменщиком на строительстве нескольких военных объектов, где выкрал чертежи и продал их немцам. Прежде чем арестовать Джозефа Келли, английская контрразведка установила его связи. Одним из сообщников Келли оказался Вальтер Рейнхарт, немецкий консул в Ливерпуле, являвшийся резидентом нацистской разведки. Рейнхарта выслали из Англии. В результате наблюдения за ним были также выявлены многие агенты из руководимой им сети.
Гораздо большее значение, чем разоблачение этих и им подобных немецких агентов, имела операция, проведенная английской контрразведкой с целью внедрения своего агента в абвер. Из показаний пойманных шпионов полковник Кук узнал, что немецкие агенты проходят подготовку в школе абвера в Гамбурге. Английская контрразведка решила устроить в эту школу своего человека, молодого лингвиста.
Ему удалось устроиться на работу в школу абвера в качестве преподавателя разговорного английского языка. Он должен был заниматься с отправляемыми в Англию агентами. С этого момента английская военная контрразведка получила возможность оказывать немецким «туристам» должный прием. По прибытии в страну они сразу же попадали под наблюдение. Известно, что за выявленным шпионом легко вести слежку. Арест же шпиона почти наверняка влечет за собой замену его новым агентом, на выявление которого уходит много времени.
Смелый и изобретательный, лингвист разработал несколько вариантов передачи английской контрразведке сведений об отправке в Англию агентов абвера. Лучший из этих вариантов состоял в следующем. Агентов, которым поручалось легализоваться в Англии, лингвист знакомил с обычаями и нравами англичан. Англичане, говорил он им, очень ценят в человеке порядочность, которая, по их мнению, определяется прежде всего материальным достатком.
Поэтому «учитель» советовал своим слушателям по прибытии в Англию сразу же открыть счет в банке. Однако этого еще недостаточно. Нужно, чтобы все окружающие узнали об их достатке, а лучшим информатором в этом отношении могла стать полиция. Чтобы добиться своей цели, рекомендовалось потерять чековую книжку и заявить об этом в полицию, которой, таким образом, станет известно о материальной обеспеченности заявителя. По крайней мере, несколько учеников лингвиста последовали его совету. В результате каждый, кто имел несчастье потерять свою чековую книжку и заявлял об этом в полицию, попадал в списки подозреваемых английской военной контрразведкой.
Из всех этих весьма разнообразных источников военная контрразведка получила массу сведений, позволивших ей составить целую картотеку немецких шпионов. Накануне войны английская военная контрразведка и специальный отдел Скотланд-Ярда имели достаточно хорошее представление об обеих агентурных сетях абвера в Англии. Всего, по их подсчетам, в Англии действовали минимум три тысячи немецких агентов, в том числе около четырехсот так называемых туристов из первой агентурной сети полковника Буша и тридцать пять шпионов, принадлежавших ко второй агентурной сети. Остальные были простыми осведомителями или пособниками немецких шпионов. Были среди них и английские фашисты и разного рода преступные элементы.
Своими успехами английская военная контрразведка и специальный отдел Скотланд-Ярда обязаны прежде всего слаженности и организованности работы секретной службы в Англии. Немалая заслуга принадлежит и руководителям этих служб. Начальником английской военной контрразведки был некий Вернон Келл, одна из самых загадочных личностей в истории шпионажа. Келл свыше сорока лет провел на работе в разведке и контрразведке, но оставался совершенно неизвестным в стране.
Руководителями управления уголовного розыска Скотланд-Ярда были Норман Кендал и Рональд Хоу. Настоящей грозой для иностранных шпионов в Англии наряду с полковником Куком являлся такой мастер своего дела, как Альберт Кэннинг, начальник специального отдела Скотланд-Ярда, который в Англии выполняет, по сути дела, функции тайной полиции.
После нападения гитлеровской Германии на Польшу все силы английской военной контрразведки и специального отдела Скотланд-Ярда были приведены в боевую готовность. 3 сентября, незадолго до истечения срока английского ультиматума Германии, в военное министерство и в Скотланд-Ярд был передан специальный закодированный сигнал. Охота за шпионами началась. Это был поистине нечеловеческий труд. В списках подозреваемых числилось свыше семидесяти пяти тысяч человек. Конечно, не все они были шпионами. Но шпионы были, причем в достаточном количестве.
В течение ночи на 4 сентября инспекторы и специальные агенты Скотланд-Ярда с помощью двух тысяч сыщиков и полисменов побывали во многих домах в различных городах страны. К утру 4 сентября 435 человек получили вежливое приглашение сотрудников Скотланд-Ярда следовать за ними в специальные пункты. В последующие дни, недели и месяцы тщательно изучалось 73 235 дел, заведенных в Скотланд-Ярде на подозреваемых в шпионаже англичан. В это же время было выявлено 69 иностранных агентов.
В отношении примерно шести тысяч человек у английской военной контрразведки и управления уголовного розыска не было прямых доказательств их участия в шпионаже против Англии. Но времени для раздумья было мало, поэтому пришлось ограничить свободу передвижения всех, кто хотя бы малейшим образом подозревался в принадлежности к иностранной агентуре.
Число шпионов, засланных Канарисом в Англию, не намного превышало число немецких шпионов, которых Келлу и Кэннингу удалось поймать.. Обе агентурные сети полковника Буша были разгромлены как раз тогда, когда в них возникла острая необходимость. Это было первое серьезное поражение Канариса.
В день начала войны начальник английского отделения в абвере капитан Вихман находился в одном из кабинетов узла связи в Гамбурге, наблюдая за работой радистов, передававших условные сигналы агентам абвера в Англии и Франции. Сигналы передавались с небольшими интервалами в течение нескольких часов и должны были послужить для агентов приказом начать действовать в соответствии с ранее переданными инструкциями.
Капитан Вихман, конечно, не знал, что почти все его агенты в Англии сидели в этот момент не у своих приемников, а в камерах Вормвудской тюрьмы, с началом войны переданной в ведение английской военной контрразведки. Поэтому Вихман нисколько не удивился, когда начали поступать ответные сигналы агентурных радиостанций, которые, правда, обслуживались радистами английской секретной службы. После длительной тренировки английские операторы научились хорошо имитировать радиопочерк пойманных немецких агентов. Подделка была настолько совершенной, что радисты абвера так и не разгадали ее.
Продолжение работы на захваченной агентурной радиостанции – излюбленный шпионский трюк, который применяется с давних времен и почти всегда успешно. Немцы даже придумали для этого трюка название Funkelspiel, что означает «радиоигра». Однако в дословном переводе немецкое выражение Funkelspiel в известной мере утрачивает свою образность, так как в действительности оно имеет подтекст: «Звон таинственного колокольчика в эфире, подобный пению соловья и являющийся как бы ловушкой для каждого, кто слушает его».
Великим перезвоном колоколов тогда завладели англичане. Они продолжали игру в течение пятнадцати месяцев, и все это время Канарис ничего не подозревал. Он даже похвастался Чиано неприступностью своей агентурной сети в Англии и особо упомянул при этом об одном агенте, который успевал сделать по двадцати пяти передач в день. Немцам было известно о провале только одного из их важных агентов, и даже этот провал они расценивали как случайный.
Во время облавы на шпионов в первые дни сентября один из маклеров лондонской биржи в девять часов утра включил свой радиоприемник, чтобы послушать передачу радиостанции Би-Би-Си. Его удивили странные помехи, возникавшие и исчезавшие через правильные промежутки времени. Так случалось каждое утро, и маклер решил обратить на это внимание Скотланд-Ярда. Для проверки послали автомашину с радиопеленгатором, с помощью которого без труда удалось отыскать источник помех. Из маленького домика, стоявшего в стороне от дороги, передатчик посылал в эфир едва различимые сигналы азбуки Морзе.
Владельцем дома оказался рядовой клерк одного из правительственных учреждений. Во время обыска у него нашли миниатюрный радиопередатчик, подобного которому в Англии никто никогда не видел. Это был одноламповый аппарат с батарейным питанием. Весь передатчик вместе с телеграфным ключом весил не более двух килограммов. Так был обнаружен знаменитый Афу, маленький «шепчущий ящичек», посылавший в эфир едва уловимые сигналы, трудно различимые в Англии, но свободно принимаемые специальной радиостанцией абвера в Гамбурге.
Клерка арестовали и приговорили к тюремному заключению, но передатчик оставили на месте. Работу на нем продолжал радист английской секретной службы. Однажды этот радист сообщил Вихману, что ему удалось достать очень важную информацию, которую он не считает возможным передать по радио, и попросил разрешения выехать в Германию, чтобы лично доставить добытые сведения.
Просьба была необычной, и для решения вопроса требовалось согласие высокого начальства. Переброска агента являлась делом нелегким. Можно было, конечно, воспользоваться подводной лодкой, но Дениц и слышать не желал о предоставлении абверу подводной лодки. С большим трудом Канарису удалось уговорить Гитлера, и тот приказал Деницу удовлетворить желание руководителя военной разведки рейха.
В начале октября агент сообщил по радио условия встречи: его надо принять на борт подводной лодки в безлунную ночь на берегу небольшого залива в Уэльсе.
В два часа ночи узкий луч карманного фонаря прорезал темноту на берегу залива и ушел в сторону моря. Каждые десять минут сигнал повторялся. Час спустя блеснул ответный сигнал. Подводная лодка подошла к назначенному месту.
Вдруг все вокруг озарилось ярким светом корабельных прожекторов. Английские эсминцы, ожидавшие в засаде появления подводной лодки, энергично атаковали противника и несколько минут спустя потопили подводную лодку.
Капитан Вихман так и не узнал, что же произошло. Он мог только предположить, что англичане потопили лодку уже после того, как агент был принят на борт. После этого случая Дениц долгое время не соглашался давать абверу подводные лодки.
Глава седьмая. СОЛОМИНКИ В СЕВЕРНОМ ВЕТРЕ
В списке предателей майору Вицкуну Квислингу принадлежит особое место, частично потому, что предательство его было чудовищным, а частично потому, что мотивы его действий загадочны. Квислинг был предателем, но сам этого никогда не признавал. Он считал себя вождем своего народа на его пути к земле обетованной. Что это за земля и как туда попасть, Квислинг и сам не знал.
Он родился в 1887 году в Тирдесдале в семье деревенского пастора. Городок находился в настоящей глухомани. Квислинг недолго оставался в родных местах, но черты его характера навсегда сохранили следы провинциальности. В юные годы он хотел было стать священником, но затем передумал и решил сделать карьеру в армии.
В военном училище Квислинг показал себя способным, настойчивым слушателем и по окончании учебы стал быстро продвигаться по службе. В тридцать лет он был уже капитаном норвежского генерального штаба, а затем его назначили военным атташе при посольстве Норвегии в России. После русской революции Квислинг вернулся в Норвегию и в 1922 году, уйдя в отставку, стал помощником Фритьофа Нансена. В 1927 году Квислинг снова отправился в Россию, на этот раз в качестве сотрудника норвежской миссии. Во время разрыва англо-советских отношений он представлял интересы Англии в СССР.
Как бы ни была блестяща карьера Квислинга, он никогда не переставал вызывать удивление у близких к нему людей. Когда Нансена спросили о его помощнике, великий исследователь ответил так: «Я не знаю Квислинга, ибо не могу заглянуть ему в душу».
В конце двадцатых годов карьера Квислинга стала клониться к закату. Со временем он понял, что является жертвой какого-то заговора. Шаг за шагом он собрал вокруг себя таких же, как и он, – недовольных политикой правящей клики. Среди них были видный коммерсант Хагелин и комендант норвежского гарнизона в Тронхейме полковник Конрад Сунло, известный в Норвегии монархист.
Вместе с этими людьми Квислинг создал партию Национального единства. В 1931 году он был назначен военным министром в коалиционном правительстве и сразу же направил деятельность своего ведомства на разжигание в стране военного психоза. Квислинг явился инициатором различного рода махинаций, которые пришлись не по вкусу даже терпеливым норвежцам, и вскоре был исключен из состава правительства.
Именно в этот период нацисты, искавшие себе пособников за рубежом, обратили внимание на Квислинга. Идея использовать этого обанкротившегося норвежского деятеля принадлежала Розенбергу.
В 1938 году секретарь Розенберга в качестве туриста прибыл в Осло и там встретился с Квислингом. Посланцу Розенберга Квислинг показался тогда одиноким волком, действия которого трудно было бы контролировать. По этой причине гитлеровцы решили временно воздержаться от заключения какой-либо сделки с Квислингом. Но в 1939 году положение в мире резко изменилось, и тогда Квислинг решил сам напомнить о себе Розенбергу, с согласия которого он прибыл в Берлин.
Солидно выпив на устроенном для него приеме, Квислинг изложил перед новыми хозяевами обширную программу покорения своей страны. Германия, заявил он, напрасно недооценивает Норвегию. В своем докладе Гитлеру Розенберг позднее писал: «Он (Квислинг) отметил ключевое геополитическое положение Норвегии в Скандинавии и преимущества, которые могло бы получить государство, контролирующее побережье Норвегии…» Квислинг просил Розенберга оказать помощь возглавляемой им партии Национального единства и получил на это согласие нацистского руководства.
В августе двадцать пять членов квислинговской партии тайно прибыли в Германию для обучения на специальных курсах. В то же время Розенберг усиленно предлагал услуги Квислинга различным немецким учреждениям. Он попытался заинтересовать им личный секретариат Гитлера, а также министерство военно-воздушных сил, характеризуя Норвегию как отличную базу для аэродромов Люфтваффе. Долгое время никто не высказывал желания сотрудничать с Квислингом. Розенберг оказался в неудобном положении: он обещал Квислингу деньги, а ведомство Розенберга такими средствами не располагало.
Осенью 1939 года Розенберг нашел наконец клиента. Им оказался начальник штаба военно-морских сил адмирал Шниевинд. Командование гитлеровского флота давно лелеяло мечту получить выход в Северное море и считало Норвегию идеальной базой. Еще 10 октября 1939 года Редер во время доклада фюреру пытался уговорить его вторгнуться в Западную Скандинавию, но Гитлер в то время был занят другими планами. Тогда Редер решил предпринять кое-что без согласия Гитлера, а поэтому обрадовался, когда узнал от Шниевинда о Квислинге. Розенберг подогрел интерес Редера, обратившись к нему со специальным меморандумом, в котором дал Квислингу блестящую характеристику и изложил широкую программу действий норвежца в интересах немецкого флота.
«Согласно его плану, – писал Розенберг, – несколько специально отобранных норвежцев должны пройти в Германии подготовку, чтобы иметь возможность выполнять возлагаемые на них задачи. Эти люди получат точные указания, и им будет оказана помощь со стороны опытных членов нацистской партии. Затем они вернутся в Норвегию, где будет разработан окончательный план действий. Намечается быстро захватить в свои руки контроль над некоторыми районами Осло, в то время как немецкий флот появится у норвежской столицы по просьбе норвежского правительства (то есть правительства Квислинга)».
Далее Розенберг отметил, что «Квислинг не сомневается в успехе и рассчитывает на полную поддержку руководства норвежской армии, с которым у него уже налажен контакт».
Редер попросил Розенберга пригласить Квислинга в Берлин. 11 декабря Квислинг и Хагелин прибыли в немецкую столицу. Квислинг потребовал от своих немецких партнеров решительных действий, чтобы их не сумели опередить англичане.
Редер решил представить Квислинга Гитлеру. Но эта встреча не удовлетворила Квислинга. Гитлер так и не дал ему прямого ответа. Выяснилось, что фюрер намерен пока соблюдать условия советско-германского договора и не желает вести каких-либо разговоров о войне против СССР.
Недоверие, с которым Гитлер отнесся к Квислингу, объяснимо. Фюрер мало знал его и к тому же никогда раньше серьезно не задумывался о вторжении в Скандинавию. Кроме того, Гитлер не хотел открывать своих карт иностранцу, о котором мог судить только со слов Редера и Розенберга. Он даже подозревал, что Квислинг, возможно, ведет двойную игру, является агентом союзников и стремится из первых рук получить информацию о планах Германии.
Однако во время второй аудиенции, состоявшейся два дня спустя, Гитлер стал гораздо сговорчивее. Он согласился создать при штабе Редера специальную группу для изучения предложений и планов Квислинга. Политическими вопросами, должен был заняться Розенберг. Военные мероприятия поручалось разработать военно-морскому атташе капитану 2 ранга Шрейберу совместно с Квислингом. С точки зрения Квислинга, самым важным было обещание Гитлера предоставить ему 200 тысяч марок из фондов министерства иностранных дел. Однако министерство иностранных дел отказалось субсидировать Квислинга, считая его банкротом, который готов продать свою страну, но не в силах распоряжаться ею. Несмотря на отчаянные усилия, Розенбергу так и не удалось получить этих денег для Квислинга.
На этом дело с Квислингом кончилось. Квислинг вошел в историю как человек, предавший свою родину немецким фашистам, но в действительности он не сыграл никакой роли в установлении немецкого контроля в Норвегии. Это произошло вовсе не потому, что Квислинг не хотел помочь нацистам. Дело в том, что немцы просто не нуждались в его услугах.
До января 1940 года Канарис ничего не знал о переговорах, которые Квислинг вел с Розенбергом и Редером. Абвер вступил в игру только тогда, когда было получено донесение от одного из агентов в Метце. 4 января этот агент узнал, что французская горнострелковая дивизия снята с позиций на линии Мажино и переброшена в Англию для возможного использования в Финляндии против русских или в Норвегию для захвата Нарвика.
Это донесение попало сначала к начальнику передовой базы ВМС в Гамбурге, а тот немедленно переслал его Канарису. Канарис, в свою очередь, счел необходимым информировать об этом Гитлера. Сведения о предполагаемой высадке союзных войск в Норвегии, по-видимому, заставили фюрера изменить свое отношение к планам действий в Скандинавии. Гитлер не интересовался Норвегией, но в то же время был полон решимости не допустить захвата ее союзниками.
С этого момента Норвегия постоянно находилась в центре внимания абвера. Когда началось планирование операции «Везер»* и была сформирована специальная группа офицеров вермахта для выполнения этой задачи, Канарису удалось добиться назначения своего ставленника, капитана 3 ранга Лидига, на пост начальника разведки в этой операции. Лидиг руководил деятельностью обширной шпионской сети в Норвегии. Его агенты вели наблюдение за всем, что происходило в Осло, Бергене, Нарвике и других важнейших портах страны. Им была поставлена задача собирать информацию о движении судов, и прежде всего конвоев, отправлявшихся в Англию. С этой задачей агентам Лидига справиться было нелегко. Капитаны судов получали данные о маршруте следования и пунктах назначения всего за несколько часов до отплытия. И все же агенты Лидига действовали успешно. По утверждению абвера, полученные от Лидига сведения позволили самолетам Люфтваффе и немецким подводным лодкам за несколько месяцев 1939-1940 годов потопить суда союзников общим водоизмещением 150 тысяч тонн.
* Кодовое наименование военных мероприятий, связанных с вторжением гитлеровцев в Норвегию и Данию. – Прим. ред.
Получив специальные указания от руководства операцией «Везер», Лидиг выехал в Норвегию, чтобы лично руководить расширением шпионской сети. Вскоре агенты абвера вели сбор информации по всей территории Норвегии.
По мере развертывания подготовки к операции «Везер» интерес немцев к Квислингу таял буквально на глазах удивленного норвежца. Даже Розенберг вынужден был признать, что Квислинг мало чем мог помочь немцам. Гитлер, по-видимому, и не вспомнил о Квислинге, когда 1 марта 1940 года приказал верховному командованию быть в готовности оккупировать Норвегию и Данию. Фюрер не возлагал никаких надежд на Квислинга и тогда, когда отдавал распоряжение начать вторжение в Скандинавию в 5 часов утра 9 апреля 1940 года. Один небольшой эпизод, происшедший в Осло незадолго до вторжения немцев в Норвегию, вероятно, заставил Гитлера вспомнить о его первоначальных сомнениях в отношении Квислинга.
26 марта немецкий военно-морской атташе Шрейбер сообщил из Осло, что норвежские войска противовоздушной и береговой обороны неожиданно получили разрешение открывать огонь без согласования с высшим командованием. По мнению Шрейбера, это было вызвано тем, что норвежцы каким-то образом узнали о планах немцев. Военно-морской атташе считал, что проболтался кто-то из квислинговцев.
С этого момента Квислинг уже больше не получал информации от немцев. 4 апреля он выехал в Данию для консультации с одним немецким генералом. Во время беседы немец вынудил Квислинга признаться, что грандиозный план захвата власти в стране провалился. Квислинг буквально умолял гитлеровского чиновника как можно быстрее начать вторжение в Норвегию. Генерал и раньше считал Квислинга болтуном, теперь же он отвернулся от него – такого бесстыдного предательства не мог видеть даже убежденный нацист.
Таким образом, Квислинг потерял всякую возможность влиять на ход операции. Розенберг был отстранен от участия в планировании, а руководителем операции вместо Редера назначили генерала фон Фалькенхорста, который не пожелал иметь дело с болтуном. По указанию министерства иностранных дел, немецкий посланник в Осло Брэйер попытался тайно привлечь к пронемецкой деятельности короля Хаакона VII и министра иностранных дел Коота, давно симпатизировавшего нацистам и способного, по их мнению, возглавить коалиционное правительство страны после вторжения немцев.
В 4 часа утра Шрейбер облачился в парадную форму и отправился в порт, чтобы встретить приближавшиеся к берегам Норвегии немецкие военные корабли. По пути в порт автомашина Шрейбера проехала мимо английского посольства, и он обратил внимание на дымок, тонкой струйкой поднимавшийся над двором посольства. «Жгут документы», – подумал Шрейбер, ухмыльнувшись. Но атташе в то утро напрасно ждал свои корабли. В Осло-фиорде норвежские батареи, выполняя приказ, открыли огонь по появившимся вблизи берега кораблям немецкого флота. Корабли, которых ждал Шрейбер, были либо потоплены, либо получили тяжелые повреждения и с трудом удерживались на плаву.
В 9 часов 30 минут Шрейбер покинул порт. Вернувшись в посольство, он попытался связаться с Берлином по радио, но это ему не удалось. Тогда атташе отдал приказ начать уничтожение документов, ибо с минуты на минуту ждал появления полиции, сознавая, что Квислинг не добился успеха в своей попытке совершить переворот в стране.
После полудня в норвежской столице высадился немецкий десант. Правительство бежало из столицы на север страны. Король последовал за правительством.
В 5 часов вечера, когда город был уже фактически полностью захвачен немецкими войсками, Квислинг наконец выполз из своей норы. Влияние этого предателя было настолько незначительным, что многие немецкие генералы даже не слышали этой фамилии. Когда генерал Эбергарт прибыл в Осло и обосновался в «Гранд-отеле», Квислинг занимал номер на третьем этаже этой гостиницы. Он явился к немецкому генералу и представился как новый премьер-министр страны. Эбергарт ничего не знал о Квислинге и потому решил навести о нем справки в немецком представительстве в Норвегии у посланника Брэйера, который, между прочим, чувствовал себя сильно посрамленным, после того как ему не удалось добиться от Коота и короля согласия на сотрудничество. Посланник видел в Квислинге последний шанс спасти свою репутацию. Поэтому на вопрос Эбергарта, как поступить с Квислингом, Брэйер ответил: «Да, этот человек действительно является новым премьером».
Жестокий режим, установленный Квислингом в стране, лишь нанес ущерб положению немцев в Норвегии. Квислингу не удалось поставить норвежцев на колени, и он во второй раз подвел своих хозяев.
В Дании у немцев не было Квислинга. Но там был более предприимчивый человек – Франц Лидиг. Этот хитрый и ловкий шпион показал, что является незаурядным завоевателем и стратегом. От одного из своих агентов он узнал, что управление датской армией сосредоточено в старинном форте в окрестностях Копенгагена. Если удастся захватить этот форт сразу после начала военных действий, решил Лидиг, тогда можно будет полностью парализовать датскую армию и лишить ее возможности оказывать завоевателям сопротивление. План, предложенный Лидигом, в Берлине одобрили, и, между прочим, именно так и был захвачен Копенгаген.
План, задуманный Лидигом, чуть было не сорвали. Дело в том, что антифашистски настроенный полковник Остер выдал тайну, которая касалась сроков вторжения гитлеровцев в страны Скандинавии. 1 апреля, только за восемь дней до намеченного вторжения в Данию, Остер передал датскому военно-морскому атташе информацию о планах вторжения. Такие же сведения Остер сообщил 4 апреля норвежскому военно-морскому атташе.
Норвежец, по-видимому, не поверил Остеру, ибо не удосужился даже передать информацию в Осло. Его датский коллега донес своему командованию в Копенгаген о поступивших от Остера сведениях, но ему не поверили.
9 апреля 1940 года Дания была захвачена немцами, и все произошло именно так, как планировал Лидиг.
Глава восьмая. ЗА КУЛИСАМИ БИТВЫ В ЕВРОПЕ
Между падением Польши и началом вторжения в Норвегию лежит один из самых необычных периодов истории – период «странной войны». Превратив в сентябре 1939 года Варшаву в руины, Гитлер, казалось, был удовлетворен. Однако в глубине души он был озадачен: что же делать дальше?
Гитлер, как игрушкой, играл и миром, и войной. 6 октября 1939 года он предложил Англии и Франции начать переговоры о мире. Однако это предложение было отвергнуто. В поисках других путей Гитлер вынашивал с полдюжины различных планов, все время держа своих генералов в напряжении: для каждого из его замыслов они должны были разрабатывать соответствующие планы. Так, возможная кампания в Северной Африке, нацеленная на Триполи, носила название «Санфлауэр». Операция «Альп виолет» предусматривала действия против Албании, операция «Феликс» – захват Гибралтара, а еще одна операция – вторжение в Нидерланды.
Как воронье, слетелись в это время в Берлин торгаши национальными интересами – агенты и конспираторы из Голландии, Бельгии и Норвегии. Они по дешевке предлагали Гитлеру свои страны. Из Голландии прибыл пухлый филистер с бегающими глазками по имени Антон Муссерт. Действия этой марионетки направлялись непосредственно из абвера. Из Бельгии прикатил честолюбивый, изнеженный денди Леон Дегрелле. Гитлер из всех своих планов отдал предпочтение операции «Йеллоу». В секретном приказе № 4402/39 он дал указание армейской группе «Б» генерала фон Бока «провести все необходимые приготовления для немедленного вторжения на голландскую и бельгийскую территории, как только этого потребует политическая обстановка». Вскоре был назначен и день вторжения – 12 ноября.
Осуществлению планируемой кампании все время препятствовали два постоянных недуга секретной службы – задержка и утечка информации. Вторжение вновь и вновь откладывалось, а в это время подробности замысла предавались гласности.
Первыми, кто узнал об этом плане, были итальянцы. Многие из них, несмотря на существование формального союза с Германией, ненавидели нацистов. Итальянский военный атташе в Берлине сообщил о существовании такого плана бельгийскому и голландскому коллегам. Министр иностранных дел Чиано также предупредил бельгийцев и голландцев. Идя на большой риск, один из видных лидеров оппозиции в Германии министр фон Бюлов отправился в Брюссель и во время тайной аудиенции с королем Леопольдом предупредил последнего о готовящемся вторжении. И бельгийцы, и голландцы отнеслись к этим предупреждениям скептически.
Именно в это время произошло весьма необычное событие, которое должно было бы придать вес всем этим отрывочным сигналам о надвигающейся буре. 10 января 1940 года самолет Люфтваффе, пилотируемый майором Хенеманнсом, совершал перелет в Кельн. У пилота была копия плана развертывания сил армейской группы «Б» для вторжения в Бельгию и Голландию. Однако Хенеманнс не знал об истинном характере перевозимых им документов и отнесся к своей миссии легкомысленно: во-первых, взял с собой попутчика, офицера генерального штаба; во-вторых, отклонялся от курса, в результате чего сбился с пути и приземлился неподалеку от Машелона на бельгийской территории.
Хенеманнс и его попутчик, узнав, где они находятся, испугались и решили сжечь все документы. Однако случилось так, что оба они были людьми некурящими и у них не оказалось спичек. Первым человеком, приблизившимся к месту посадки самолета, был бельгиец. Хенеманнс сразу же попросил у него спички, и тот удовлетворил его просьбу. Едва Хенеманнс и его попутчик приступили к сожжению документов, как их обнаружил бельгийский патруль. Оба были арестованы. На допросе выяснилось, что майор Хенеманнс – офицер 7-й парашютной дивизии германских Люфтваффе, прикомандированный к 220-й авиационной группе, на самолетах которой предполагалось перебросить 22-ю пехотную дивизию к объектам высадки.
Документы сильно обгорели, но все-таки их удалось спасти. Это были инструкции 8-му авиационному корпусу. Документы представляли собой точную копию плана кампании.
Бельгийцы были несколько встревожены, но должного беспокойства не проявили. Они всесторонне изучили документы и в конце концов пришли к выводу, что инцидент этот является хитрой уловкой немцев, имеющей целью вселить страх в сердца бельгийцев и тем самым заставить Бельгию сохранять нейтралитет в любом конфликте Германии с Англией или Францией. Желая избежать осложнений, бельгийцы поспешно выслали непрошеных гостей в Германию, возвратили немцам заблудившийся самолет и сочли инцидент исчерпанным.
В Германии провалившаяся миссия Хенеманнса вызвала понятное беспокойство и привела к очередной отсрочке вторжения в Бельгию и Голландию. Более того, германскому верховному командованию пришлось коренным образом переработать план своих действий.
Тем временем разведка союзников строила фантастические прожекты. Были сделаны попытки установить группировку и состав войск немецкой армии, однако не предпринималось ничего серьезного для того, чтобы вскрыть намерения Гитлера, проследить за передвижением его войск и по этим признакам определить направление возможных действий Германии. В то время как Германия лихорадочно готовила кампанию на Западе, союзная разведка, успокоенная внешней бездеятельностью вермахта, пришла к выводу, что Гитлер колеблется в принятии окончательного решения, чему способствуют разногласия в верховном командовании вермахта.
Приготовления у немцев, однако, шли полным ходом. Их мучила одна проблема: как предотвратить разрушение мостов через реку Маас и канал Альберта? Если бы удалось захватить эти мосты, германская армия смогла бы решить судьбу Нидерландов в течение нескольких дней. В начале ноября в официальной резиденции Гитлера было созвано специальное совещание для обсуждения этой проблемы. Председательствовал сам Гитлер. На совещании присутствовал и Канарис. Абверу было поручено подготовить план захвата этих мостов специальными диверсионными частями, личный состав которых предполагалось переодеть в форму солдат голландской и бельгийской армий.
Вернувшись в Фушбау, Канарис запросил начальника специального склада германской разведки в Куэнзсе о наличии на складе голландского военного обмундирования. Ему ответили, что в Куэнзее имеется несколько комплектов голландской военной формы, но все они устаревшие. Необходимо было достать несколько комплектов современного голландского обмундирования, чтобы портные (заключенные концентрационных лагерей) могли сшить по ним необходимое количество комплектов обмундирования для небольшой диверсионной группы абвера.
Это задание было поручено начальнику голландского отдела абвера капитану 3 ранга Кильвену, который в свою очередь связался с Муссертом в Голландии. Голландский фюрер решил выкрасть необходимое обмундирование, придав краже вид обычного ограбления.
Бандитам Муссерта удалось добыть то, в чем нуждался Канарис, однако вор был пойман на бельгийской территории с голландским обмундированием в руках, и тайна открылась: он признался, что выполнял задание немцев и что организатор этого ограбления – Канарис.
Как это ни странно, но голландцы и бельгийцы отнеслись к этому инциденту, как к весьма забавному событию. Их больше интересовало незавидное положение незадачливого грабителя, нежели мотивы грабежа.
Канарис был вызван для доклада к Гитлеру и Герингу. Адмирал отправился на эту встречу подготовленным: в руках у него были газетные вырезки и сообщения агентов, уверяющих своих хозяев в том, что голландцы и бельгийцы ничего не подозревают.
Однако у Канариса по-прежнему не было обмундирования, необходимого для выполнения полученного задания. С целью добыть его он направил в Голландию одного из своих лучших агентов. И там, где вор потерпел неудачу, посланный абвером агент добился блестящих успехов. С помощью организации Муссерта в одну из ночей, когда склад охранялся голландским солдатом, симпатизирующим нацистам, он пробрался туда, набрал целую коллекцию голландского военного обмундирования и переправил ее в Куэизее. С этого момента планирование операции перешло в руки генерала фон Лахоузена, бывшего офицера австрийской разведки, который после аншлюса перешел на службу в абвер. В распоряжении Лахузена находились диверсионные части, однако их было недостаточно для выполнения такой сложной операции. Лахузен вылетел в Бреслау и там из добровольцев абвера создал под командованием лейтенанта Хокке специальный «батальон 100» для захвата моста у Маасрихта. Для захвата моста у Реннепе из своих регулярных диверсионных подразделений он создал специальный, «батальон 800» под командованием лейтенанта Вальтера.
Планировалось, что в Геннепе один из взводов «батальона 800» будет «захвачен» агентами Муссерта, одетыми в форму голландских пограничных войск. «Пленные» будут затем сопровождаться под конвоем к мосту.
Они и захватят этот мост с помощью своих конвоиров. 10 мая 1940 года, задолго до начала операции, Вальтер привел свой «батальон 800» к месту встречи с агентами Муссерта. Голландские предатели сделали вид, что разоружили «пленных», но на самом деле оставили им гранаты и автоматические пистолеты, спрятанные под шинелями. При содействии своих «конвоиров» «пленные» напали на ничего не подозревавшую охрану моста в Геннепе. Операция имела полнейший успех.
События в Маасрихте развертывались не так гладко. Это объяснялось, во-первых, тем, что добровольцы абвера из Бреслау оказались не такими сообразительными, как солдаты «батальона 800»; во-вторых, тем, что они не имели поддержки со стороны людей Муссерта; в-третьих, тем, что голландская охрана мостов оказалась бдительной и встретила «голландцев» залпами. Лейтенант Хокке был убит, и в суматохе охрана взорвала мост.
Неудача потрясла Канариса. Он понял, что не сможет теперь преподнести Гитлеру подарок, который он готовил специально ко дню вторжения. Прибыв к месту событий, он увидел целые колонны германских танков и автомашин, запрудивших дороги и ожидающих, когда саперы наведут понтонные мосты. Однако, даже несмотря на это, голландская армия быстро капитулировала. Когда пять дней спустя сопротивление голландцев было подавлено, о неудаче Канариса забыли.
Канарис был занят и другими делами: руководимый им абвер предпринял попытку свергнуть с престола королеву Вильгельмину. Предполагалось помешать королеве покинуть Голландию после вторжения в нее гитлеровских войск. Гитлер был недоволен бегством короля Хаакона из Норвегии, что явилось для него полнейшей неожиданностью и привело к серьезным политическим осложнениям во время захвата этой страны. И теперь он был полон решимости не допустить повторения подобного случая с королевой Вильгельминой. Капитан 3 ранга Протце в Вассенааре и Клевен из голландского отдела абвера получили приказ задержать королеву в Гааге. Но план этот провалился. К тому времени, когда головорезы Протце прибыли в королевский дворец, чтобы выполнить приказ Гитлера, королевы там уже не было.
Дело в том, что она обратилась к англичанам с просьбой прислать несколько истребителей для борьбы с немецкими бомбардировщиками. При переводе ее телеграмму исказили, и в Лондоне поняли, что королева просит самолет для бегства из Голландии. Поскольку послать самолет было невозможно, англичане прислали миноносец, который и должен был принять на борт королеву.
Королева, прибыв на миноносец, приказала его командиру отвезти ее в Флушинг (Голландия). Но командир корабля не смог войти в порт и в конце концов сказал королеве, что остается один выход – направиться в какой-нибудь английский порт. 10 мая в пять часов вечера усталая королева прибыла в Букингемский дворец. Она очень переживала, что оказалась за пределами своей страны в самую тяжелую для нее минуту. Таким образом, если кому-либо и удалось похитить Вильгельмину, так это англичанам. Но был ли этот шаг запланирован заранее или нет – никто не скажет даже сегодня.
Нидерланды сопротивлялись только пять дней. 28 мая капитулировала Бельгия, а затем наступила очередь Франции.
Глава девятая. ЧЕРЧИЛЛЬ У РУЛЯ
Война положила конец изоляции Черчилля. 3 сентября 1939 года он снова был введен в состав английского правительства как первый лорд адмиралтейства. Не успел он сесть в свое старое кресло перед деревянным.стендом для карты, который он поставил в служебных апартаментах первого лорда еще в 1911 году, как по флоту молниеносно распространилась весть: «Уинстон вернулся». Его присутствие почувствовалось сразу во всем, особенно в разведке.
Черчилль издавна был поклонником разведывательной службы. В первую мировую войну он установил тесный контакт с управлением морской разведки. Позднее, когда он не занимал никакого официального поста, он сохранял свою собственную секретную службу, что давало ему возможность быть в курсе всех важнейших проблем.
Первым шагом Черчилля было знакомство с деятельностью разведывательной службы. Разведывательная служба в вооруженных силах не была заражена той анархией, которая парализовала деятельность секретной службы министерства иностранных дел Англии. Эта служба, как и другие разведывательные органы вооруженных сил, испытывала острый недостаток в кадрах, но тем не менее имела в своих рядах неплохих организаторов разведки. Разведкой военного министерства руководил сорокашестилетний генерал-майор Бьюмон-Несбитт, разведкой ВВС – полковник К.С. Басе, достигший после войны высокого положения в разведывательной службе министерства иностранных дел.
В лице адмирала Джона Годфри морская разведка имела способного, опытного и энергичного руководителя. Вначале штат адмирала Годфри был небольшим, но очень скоро он пополнился новыми кадрами. В основном это были офицеры запаса. Многие из новых сотрудников являлись иностранными корреспондентами. На новой работе они использовали свое умение добывать информацию.
Буквально через несколько часов после прибытия в адмиралтейство Черчилль написал письмо в управление морской разведки с просьбой представить ему подробную информацию о германских подводных силах. Черчилля приятно удивила та быстрота, с которой была представлена эта информация (в течение двадцати четырех часов), и ее достоверность. Управление морской разведки сообщило, что Германия имеет шестьдесят подводных лодок, готовых к действию, и что к началу 1940 года она будет иметь еще сто.
Черчилль продолжал бомбардировать управление морской разведки запросами. 6 сентября, например, он запросил данные о положении на западном побережье Ирландии, которое, как он правильно считал, могло стать важным районом действий разведки Канариса. «Имеются ли признаки захода германских подводных лодок в ирландские бухты и фиорды?» – спрашивал он и тут же предлагал: «Следует, по-видимому, израсходовать средства на создание в Ирландии надежной агентурной сети, чтобы установить в стране наблюдение за действиями немцев». Предостережение Черчилля было своевременным, поскольку, как мы увидим далее, нейтральная Эйре стала активным фронтом тайной войны.
В одном случае Черчилль рекомендовал управлению морской разведки печатать секретные документы и наставления на специальной бумаге, изготовленной из нитроклетчатки, которая, если ее зажечь, моментально взрывается; в другом – предложил до минимума сократить количество секретных документов и ограничить круг лиц, которые имели бы доступ к ним. В то время еще ничего не было известно о применяемой абвером феноменальной системе микроточек, однако Черчилль правильно предсказал ее существование. Его острый ум умел извлекать важную информацию из обычных газетных сообщений. Об этом свидетельствует случай, происшедший накануне битвы за Европу. 30 марта 1940 года Черчилль прочитал небольшое сообщение в газете «Дейли телеграф» о том, что около двадцати германских судов, находящихся в голландских портах, очевидно, готовятся к прорыву английской блокады. Черчилль сделал из этого следующий вывод: такое большое скопление судов знаменует собой предстоящее вторжение нацистов в Голландию, и немедленно информировал о такой возможности управление морской разведки.
Став премьер-министром, Черчилль тотчас же занялся реорганизацией и улучшением деятельности английской разведывательной службы. Он сразу назначил своим личным помощником по разведке соседа по Чаруэллу и своего давнего советника майора Дезмона Мортона. Знакомство этих двух людей состоялось еще во время первой мировой войны, когда Мортон, служивший тогда в штабе фельдмаршала Хейга, сопровождал Черчилля во время его поездок на фронт. Когда в 1919 году Черчилль стал военным министром и министром авиации, он назначил Мортона на весьма важную должность в разведывательной службе.
Их дружба сохранялась и в те годы, когда Черчилль был не у дел. В период между двумя войнами Мортон, имея на то официальное разрешение, продолжал быть источником секретной информации для Черчилля. В течение второй мировой войны Мортон оставался личным советником Черчилля по вопросам разведки и в конце войны был награжден одним из высших английских орденов.
В военном кабинете Черчилля два человека выполняли важные разведывательные функции и координировали политическое руководство с деятельностью секретной службы. Этими людьми были секретарь военного кабинета Эдвард Бриджес и помощник секретаря по военным делам полковник Эдвард Джэкоб.
Однако назначение на такие должности честных и способных людей далеко не решало вопроса. В июне 1940 года Черчилль продолжал борьбу против затхлого влияния и господства министерства иностранных дел над секретной службой. Он создал два новых высших руководящих органа секретной службы.
Одним из них был так называемый комитет трех под председательством бывшего министра лорда Суитона. Этот комитет, по идее, должен был стать высшим английским органом, занимающимся вопросами контрразведки и подчиненным непосредственно Черчиллю.
Вторым высшим органом был объединенный разведывательный комитет, в который входили начальники разведывательных организаций различных ведомств и служб. Начальники разведывательных организаций должны были встречаться, сопоставлять и оценивать разведывательные данные, полученные их организациями, и вместе со своими выводами представлять их премьер-министру и военному кабинету, с одной стороны, и имперскому генеральному штабу и командующим видами вооруженных сил – с другой.
Именно объединенный разведывательный комитет в тревожные дни летом 1940 года почти ежечасно информировал Черчилля о нацистских планах вторжения в Англию. Черчилль, правда, не всегда был доволен материалами, получаемыми от объединенного комитета. Он редко оспаривал факты, но очень часто не соглашался с выводами. Черчиллю не нравилось, когда ему давали уже обработанные разведывательные сведения. Он предпочитал получать подлинные документы в их первоначальной форме, чтобы иметь возможность самому сделать соответствующие выводы.
Под руководством двух новых комитетов разведка начала действовать как единое целое. Разведывательной и контрразведывательной деятельностью занимались секретная служба, управление военной разведки, управление морской разведки, которую возглавил капитан 1 ранга Рушбрук, разведка ВВС, руководимая Баосом, Скотланд-Ярд, а также соответствующие отделы министерства иностранных дел.
Эффективность деятельности английской секретной службы всегда зависела от того, кто ею руководил. Имя этого человека сохранялось в строжайшей тайне.
В это время на небосклоне английской секретной службы появилась новая звезда по имени Стюарт Мензис. В момент назначения Стюарта Мензиса на должность руководителя секретной службы ему было 44 года.
Трудно определить, что способствовало назначению Мензиса на эту важную должность. И тем не менее Англия была счастлива иметь этого человека. Он перестроил и оживил умирающую английскую секретную службу, сделав ее достойной прежних традиций. Он оставался на своем посту в течение всей второй мировой войны и в трудные годы «холодной войны» вплоть до своей отставки в 1951 году. Благодарная Англия сделала его генералом и дважды кавалером высших орденов.
Мензис был также удостоен бельгийского ордена Леопольда и получил высшие награды Голландии, Норвегии и Соединенных Штатов. Как мы увидим, он удостоен этих почестей за службу, характер которой в приказах о награждении не указан.
Вместо ушедшего в отставку генерала Келла во главе значительно расширенного 5-го отдела военной разведки был поставлен сэр Давид Петри. Будучи на пять лет моложе Келла, этот суровый шотландец принес в 5-й отдел военной разведки юношеский задор, соединенный с пытливостью полицейского и строгой дисциплиной колониального чиновника.
Но чтобы вести новую войну, помимо обновления старых организаций, следовало создать новые учреждения и ведомства. И такие учреждения были созданы очень быстро: управление цензуры почтовой связи, радиоразведка, специальное управление по борьбе с диверсантами.
Еще до падения Франции Черчилль предвидел необходимость мобилизации всех сил для оказания длительного сопротивления противнику на континенте. Он стремился создать специальные войска, которые бы изматывали противника, наносили удары по его слабым местам, причиняли ему неожиданные и ощутимые потери, собирали необходимую информацию и при необходимости могли быть немедленно брошены на защиту Англии. «Нам необходимо, – писал он своему военному помощнику генералу Исмею, – иметь ударные войска численностью по крайней мере двадцать тысяч человек, сформированные из личного состава линейных войск и готовые отразить нападение любого десанта противника с моря или воздуха». В соответствии с этими указаниями в генеральном штабе разрабатывалась тактика ведения партизанской войны. Руководил этой работой полковник Кларк, который предложил создать диверсионно-разведывательные войска, позднее получившие название «командос». Это предложение было одобрено. Кларк и его штаб получили в свое распоряжение частный дом в Гросвеноре Крешенте, где переодетые в гражданскую одежду солдаты английской армии обучались диверсионно-подрывному делу.
При проведении этих мероприятий было много курьезов. Черчилль предложил, например, вооружить отряды «командос» автоматами. Однако оказалось, что во всей Англии в то время было только сорок таких автоматов. Для организации переброски штурмовых отрядов через Ла-Манш нашли только лишь с полдюжины моторных лодок, причем в двух из них моторы не работали. Когда было решено, что при ночных действиях солдаты отрядов «командос» должны покрывать свои лица черным гримом, ни в одном из военных учреждений черного грима не оказалось и его пришлось покупать у театрального костюмера.
Вряд ли удивительно, что первый налет на Ле Тукет не дал ощутимых результатов. Добытая военная информация большой ценности не имела. Последующий налет был более успешным.
В борьбе за превосходство в воздухе исключительно важное значение приобретал радар. Поэтому в Бруневале, на французском побережье между Фекампом и Гавром, немцы создали большую радиолокационную станцию, которую впоследствии удалось обнаружить английскому агенту. 7 февраля 1942 года в район станции с самолетов был выброшен отряд «командос» численностью 120 человек. Одновременно для поддержки действий этого отряда с моря высадилось еще 32 человека. Им удалось захватить важную радиоаппаратуру и взорвать станцию. Привезенная в Англию аппаратура раскрыла некоторые наиболее тщательно охраняемые секреты немцев в области электроники.
В дальнейшем же чисто военная деятельность «командос» в значительной степени перекрыла разведывательные функции этих отрядов. Разведывательная работа фактически выполнялась другой организацией, созданной при министерстве экономической войны, а именно управлением специальных операций.
Создание управления специальных операций явилось результатом развития идеи Черчилля, которую он высказал в коротенькой записке генералу Исмею 24 июня 1940 года. «Представляется крайне важным, – писал он, – создать сейчас, пока еще не захлопнулась ловушка, организацию, которая помогала бы французским офицерам и солдатам, а также видным специалистам в области техники, желающим сражаться, бежать в те или иные порты. Необходимо создать своего рода «подпольную» железную дорогу. Я не сомневаюсь, что по ней потечет непрерывный поток решительных людей, а нам дорого все, что может пригодиться для защиты французских колоний».
Возглавил управление специальных операций генерал-майор Габбинс. В лекции, прочитанной им 28 января 1948 года, он охарактеризовал задачи управления следующим образом:
«Потрясение от первого успеха немцев было большим, особенно на оккупированных территориях Западной Европы. Франция, Бельгия, Голландия, Дания и Норвегия были ошеломлены. Только поляки сохранили присутствие духа. И тем не менее сотни тысяч людей во всех этих странах не желали признавать поражение и искали средства продолжения борьбы.
Англия находилась в положении обороняющейся стороны, и, очевидно, требовалось много времени, чтобы создать условия для вторжения англичан на континент. Пока же можно было только применять необычную тактику – наносить противнику – удары там, где это было возможно, истощать его силы и вынуждать к распылению сил. Для выполнения этой задачи и было создано управление специальных операций».
План действий этого управления заключался, по словам Габбинса, в следующем:
«Воодушевлять народы оккупированных стран и помогать им подрывать военный потенциал Германии везде, где только возможно, путем саботажа, диверсий и т. д. и в то же время создавать в этих странах внутренние силы, организованные, вооруженные и подготовленные для действий в решительный момент…»
«Старая фирма» (так называли управление специальных операций его работники) помещалась в двух домах на Бейкер-стрит. Руководство находилось в доме Майкл Хауз, а остальные работники – в доме Норгби Хауз, неподалеку от места, где якобы жил Шерлок Холмс. Для прохожих это была контора исследовательского бюро «Интерсервис ресерч бюро» – так, по крайней мере, гласила вывеска на двери Норгби Хауз. Другие отделения организации были разбросаны по всему Лондону под аналогичными прикрытиями.
Габбинс руководил фантастической тайной войной, которая, по его собственным словам, представляла собой «ежедневную борьбу с гестапо, квислингами и немецкой секретной полицией – длительную, непрекращающуюся борьбу, в которой на каждом углу, в любую минуту вас ожидали мучения, страдания и смерть».
В прошлом не было примеров, на которые Габбинс мог бы опираться в своей деятельности. Вторая мировая война была первой в истории войной, в которой организованное сопротивление на оккупированных территориях достигло таких огромных масштабов. Работа Габбинса в значительной степени осложнялась многонациональным характером действующих под его руководством сил, противоречивыми интересами эмиграционных правительств, с которыми он должен был работать в тесном контакте.
Управление специальных операций переживало периоды спада и периоды подъема. У него были и блестящие победы, и тяжелые поражения. В своей деятельности управление должно было преодолевать трудности и опасности, характерные для борьбы необученных людей против опытных профессионалов.
Большая часть деятельности управления специальных операций все еще остается неизвестной. Однако и то, что известно об управлении специальных операций, характеризует «старую фирму» как организацию, где разногласия, соперничество, хаос и невежество были частым явлением.
Некоторые из ошибок, допущенных управлением, были настолько серьезны, что стоили многих человеческих жизней.
Однако я беру на себя смелость утверждать, что эта кровь была пролита не напрасно. Я убежден, что только лишения, муки и боль могут вызвать решимость и готовность пойти на жертвы, без чего невозможно выиграть секретную войну.
Глава десятая. ТРУДНЫЕ ДНИ АБВЕРА В АНГЛИИ
После завершения военной кампании во Франции Гитлер вновь был охвачен раздумьем. Но его колебания были недолгими.
2 июля он отдал абверу приказ начать сбор необходимой информации для подготовки вторжения в Англию. 16 июля Гитлер подписал приказ № 16/40 о подготовке к десантной операции против Англии, получившей кодовое наименование «Морской лев».
Для сохранения операции в секрете были приняты строжайшие меры предосторожности. Приказ Гитлера был отпечатан только в семи экземплярах. По одному экземпляру получили главнокомандующие армией, флотом и ВВС и начальник личного штаба Гитлера генерал Йодль. Два экземпляра были направлены в отдел штаба Йодля, офицерам которого поручалась разработка плана операции. Седьмой экземпляр находился у Гитлера.
Но англичанам все-таки удалось проникнуть в тайну операции «Морской лев». Еще 27 июня Черчилль получил разведывательное донесение о том, что оперативный отдел штаба германских ВМС занят разработкой планов вторжения в Англию. Английская разведывательная машина тотчас же была приведена в действие.
Поздно ночью 6 июля полковник Джакобс передал премьеру первые документы, касающиеся вторжения. Среди них было несколько сообщений из секретных источников о том, что Англия действительно является очередным объектом действий Гитлера. Однако сведения, полученные от береговой охраны, а также от воздушной разведки, не содержали каких-либо признаков того, что немцы готовятся к вторжению.
Такая неопределенность сохранялась примерно до третьей недели июля, когда военная разведка начала выявлять части вермахта, предназначенные, по всей вероятности, для нападения на Англию. Английских офицеров, в частности, заинтересовали две горные дивизии. Было установлено, что эти соединения проходят усиленную подготовку в скалистой части французского побережья около Булони. В Булонь был послан агент по имени Бруно, который выяснил, что немецкие войска готовились к действиям в районе Фоукстона (Англия).
Английской военной разведке удалось также узнать, что к вторжению готовятся два полка парашютной дивизии численностью 5000 человек. Они должны были высадиться на парашютах в Южном Даунсе. На побережье Ла-Манша, между Остенде и Булонью, были обнаружены подразделения еще тринадцати дивизий и вскрыто сосредоточение войск в районах Па-де-Кале и в Нормандии. Береговая охрана выявила большое скопление самоходных барж и моторных лодок у французского побережья. Данные аэрофоторазведки дали документальное подтверждение нарастающей опасности.
Возникла потребность срочно высадить на французском побережье Ла-Манша агентов для выявления позиций береговой артиллерии. Некто Хатчисон знал эти районы и был специалистом по береговой артиллерии. Чтобы Хатчисона не смогли опознать, ему срочно сделали пластическую операцию, которая изменила его лицо. Еще с повязками на лице он высадился во Франции. Хатчисон отлично справился со своей задачей и вернулся с подробными сведениями о береговой артиллерии немцев, расположенной в районе Капа.
Затем секретная служба узнала феноменальную новость. Было получено сообщение о том, что Гитлер установил окончательную дату начала вторжения в Англию – 15 сентября. Высадку намечалось осуществить в районе между Фоукстоном и Истбурном, а также на побережье к северу и югу от Бритона.
Решение было принято 31 июля. Черчилль узнал об этом в начале августа. Одновременно он получил сообщение о том, что верховное командование германской армии далеко не в восторге от предстоящей кампании. 7 августа начальник генерального штаба армии генерал Гальдер выразил Гитлеру протест, указывая на то, что разработанный штабом германских ВМС план вторжения, по существу, обрекает германскую армию на уничтожение. Некоторые немецкие генералы не случайно называли операцию «Морской лев» мясорубкой.
7 сентября английская разведка донесла, что немецкие баржи и малые суда начали выдвижение к исходным пунктам. Численность Люфтваффе продолжала расти. Некоторые наблюдатели отмечали, что количество немецких пикирующих бомбардировщиков на передовых аэродромах значительно возросло.
Располагая большим количеством разведывательных данных, Англия была в состоянии заблаговременно подготовиться к предстоящей кампании. Иным было положение у немцев. У них царила обстановка неуверенности, и это объяснялось главным образом тем, что лица, занимавшиеся планированием операции, включая адмирала Шниевинда и офицеров штаба Йодля, вынуждены были разрабатывать планы, не имея полных и достоверных данных разведки.
В соответствии с указанием Гитлера полковник Буш, все еще считая, что в Англии у него имеется агентурная сеть, отдал своим агентам приказание заняться сбором необходимой информации. Но то, что он получил из Англии, было не чем иным, как перезвоном английских колоколов. Многочисленные данные оказались либо бесполезными, либо дезинформационными. Тогда Пикенброк и Буш решили послать в Англию новую группу агентов, а также развернуть разведку в Ирландии. Идея ведения разведки в Ирландии преследовала две цели: во-первых, эта страна могла быть использована как база для проникновения немецких шпионов в Англию; во-вторых, там предполагалось организовать восстание против англичан, что накануне вторжения могло серьезно ослабить позиции Англии.
Для пробы в Ирландии абвер решил применить необычную тактику – использовать шпиона, который уже однажды провалился, а именно Германа Гертца. Еще в 1935 году Гертца послали в Англию с красивой секретаршей Марианной Эмиг. Он должен был собрать сведения об аэродромах английских ВВС вокруг Лондона. Некоторые из добытых им сведений помогли самолетам Люфтваффе несколько лет спустя успешно бомбардировать город.
Но очень скоро Гертц был арестован и отсидел в тюрьме четыре года за шпионаж. По возвращении в Германию в 1939 году Гертца по указанию Буша послали в Ирландию. Он был сброшен с самолета с парашютом, но из-за ошибки пилота приземлился в Северной Ирландии. Преследуемый буквально по пятам полицией, он еле успел перебежать границу в Эйре, бросив радио и другое снаряжение. Англичане объявили о награде в сумме три тысячи фунтов за его голову. Поскольку значительная часть ирландской республиканской армии выступала против сотрудничества с немцами, Гертц оказался в Эйре на положении гонимого и преследуемого. Поэтому, когда в конце концов его арестовали, он даже почувствовал облегчение. Несколько лет он пробыл в ирландском лагере для интернированных, затем его решили передать английским властям. Накануне передачи Гертц покончил с собой.
Гертц был не единственным ирландцем среди агентов абвера. Из США в Германию, где в Куэнзее проходила подготовку небольшая группа ирландцев из республиканской ирландской армии, привезли известного ирландского эмигранта Сина Рассела. Поскольку немцы опасались, что англичане могут оккупировать Эйре или в случае успеха операции «Морской лев» перевести в эту страну резиденцию своего правительства, они считали важным ускорить восстание ирландской республиканской армии. Для доставки Рассела в Ирландию была выделена специальная подводная лодка. Но когда Рассел прибыл во французский порт Лориат, чтобы сесть на подводную лодку, он неожиданно почувствовал себя плохо. Немцы тем не менее посадили его на подводную лодку, но по дороге в Ирландию Рассел скончался.
В то время в Лондоне жил еще один ирландец, изъявивший желание сотрудничать с абвером. Этот видный ирландский коммерсант имел связи с офицерами республиканской армии и мог получать от них ценную информацию для немцев. Однако, как выяснилось, во время войны поддерживать контакт с этим агентом оказалось невозможным, как нельзя было ожидать и того, что он сумеет сохранить свои связи с армейскими кругами, не являясь военнослужащим.
Как ни важно было для немецкой разведки иметь своих агентов в Ирландии, она мало что сделала для того, чтобы решить эту задачу еще до начала войны. Теперь же Канарису приходилось импровизировать. Так, в июне 1940 года некто Ниссен, которого Канарис хорошо знал как любителя парусного спорта, получил приказание немедленно явиться в распоряжение командира «батальона 800». Абвер намеревался использовать увлечения Ниссена для переброски тайных агентов в Англию и Ирландию.
На побережье Ла-Манша Ниссену была предоставлена полная свобода действий. Он мог реквизировать любую лодку и яхту, готовить экипажи для этих судов, организовывать различного рода выезды – словом, делать абсолютно все.
Ниссен еще не закончил полностью своих приготовлений, когда его вызвали в Брест и предложили переправить в Ирландию трех агентов абвера. «После трех дней плавания, – докладывал позднее Ниссен, – я благополучно высадил своих пассажиров под покровом темноты в заливе Балтимор на юго-западной оконечности Ирландии». Переправа прошла успешно, однако эта миссия потерпела провал. Один из агентов после нескольких суток скитаний сам сдался английским властям, а два других были арестованы.
С каждой новой неудачей абвер все больше впадал в отчаяние. В панике руководители немецкой военной разведки искали новых агентов, но ни одной подходящей кандидатуры так и не нашлось. Наконец Канарису удалось найти человека, пожелавшего отправиться в Англию. Какой, однако, жалкой находкой он оказался Вальдберг (так звали этого профессионального провокатора) успешно выполнил ряд заданий абвера в Бельгии и во Франции и теперь отправлялся в Англию, не зная ни единого слова по-английски.
Еще три агента были найдены в Голландии. Правда, один из них, двадцатичетырехлетний немец, отъявленный нацист, некто Карл Майер, согласился выехать в Англию только тогда, когда ему сказали, что через 48 часов после него туда прибудут немецкие войска.
Двое других – Понс и Кибоом – были голландскими спекулянтами, которых путем шантажа уговорили выехать в Англию. Перед ними поставили выбор: либо Англия, либо нацистский концентрационный лагерь.
Помимо этих людей Канарису удалось привлечь к работе немецкого купца Карла Дрюка, швейцарского шофера Варнера Ваэлти и одну неизвестную женщину. Все они очень плохо говорили по-английски, почти не знали шпионской работы и согласились на поездку только по принуждению.
Таким образом, у Канариса была горстка шпионов: шесть мужчин и одна женщина. Правда, иногда исключительно способный шпион может в одиночку добиться фантастических успехов. Но в данном случае в завербованных абвером агентах не было ничего исключительного. Только полнейшим отчаянием, охватившим абвер, можно объяснить подбор такого рода агентов.
У абвера, однако, не было времени выбирать. Кибоом, Понс и Майер были направлены в Брюссель. В течение месяца они обучались работе на специальном радиопередатчике и азбуке Морзе. Подготовка Майера была несколько шире. Как он заявил сам, его знакомили с организацией английской армии и методами получения информации о составе и дислокации английских войск.
Семь шпионов разбили на две группы: Вальдберг, Майер, Кибоом и Понс должны были ехать на юг Англии, а Дрюк, Ваэлти и женщина – в Шотландию. 2 сентября первая группа была готова к отъезду. Перед Вальдбергом поставили задачу – определить состав войск, дислоцирующихся на южном побережье. Майер должен был собирать информацию о состоянии экономики страны и моральном духе народа. У Кибоома и Понса определенных информационных задач не было.
Добытые сведения агенты должны были передавать по радио. Снабдив всем необходимым, их посадили на рыбачью лодку и отправили через Ла-Манш. Последнюю часть пути они плыли в резиновых лодках и высадились в районе болота Румни Марш. К 4 часам утра все были на берегу. Вальдберг развернул рацию и сообщил хозяевам: «Прибыли благополучно, документ уничтожен».
Через несколько часов он послал еще одну телеграмму, но в ней уже не звучало оптимистических ноток. Она гласила: «Майер арестован. Английская полиция ищет меня. Я приперт к стене. Положение трудное». Он чувствовал, что его песенка спета, и потому закончил послание патетически: «Да здравствует Германия!»
Кибоом и Понс попались еще быстрее. Утром 3 сентября они высадились недалеко от Хита, не зная, что в окрестностях дислоцируется часть соммерсетского полка легкой пехоты. Оба агента сразу же были задержаны.
Англичане воспользовались этим случаем, чтобы прибавить новый тон к перезвону своих колоколов. В противоположность своей обычной практике они сразу же объявили о поимке шпионов и даже пошли на то, что поместили в газете снимки обнаруженных у шпионов радиоприемников. Англичане хотели создать впечатление, что такие приемники попали к ним в руки впервые.
Если раньше колокола английской секретной службы работали вяло, то теперь англичане активизировали свою дезинформационную деятельность, стремясь создать у немцев впечатление, что агентурная сеть абвера действует хорошо. Абвер с жадностью глотал получаемую информацию. В результате большая часть плана операции «Морской лев» основывалась на разведывательных данных, добытых абвером, а на самом деле умело подтасованных английской секретной службой.
Операцию «Морской лев» отложили до октября. Когда подготовка второй группы шпионов – Дрюка, Ваэлти и женщины – была завершена, решили отправить ее в Лондон через Шотландию. Дрюка и Ваэлти переправили в Норвегию, где они поступили в подчинение «Фрейлейн». На рассвете 30 сентября все они сели на гидросамолет и неподалеку от побережья Бэнффшаер пересели в резиновую лодку. До берега им пришлось добираться вплавь.
Когда они достигли берега, то увидели, что местность им совершенно незнакома. Такая неосведомленность вряд ли могла быть им на пользу. Поскольку каждому агенту предстояло действовать самостоятельно, они решили, что каждый из них будет добираться до своего пункта назначения как сумеет.
Ваэлти удалось выйти к железнодорожной станции на линии Абердин – Эдинбург. Дрюк с женщиной направились к другой железнодорожной станции. С началом войны надписи с названиями железнодорожных станций в Англии были сняты, и поэтому Дрюку, чтобы узнать, где они находятся, пришлось обратиться к одному из служащих. Железнодорожник заподозрил что-то неладное в поведении Дрюка и его партнерши и сообщил о них в полицию. Незнакомцев задержали. В результате обыска у них обнаружили пистолет «маузер» с шестью патронами в обойме, девятнадцать патронов в пальто Дрюка, электрический фонарь с маркой «Сделано в Богемии», а также другие улики.
Из полицейского участка о задержании подозрительных незнакомцев сообщили контрразведке в Лондон. Из описания внешности задержанной женщины в Лондоне сразу поняли, кто эта незнакомка. Дело в том, что мадам Эриксон (так звали эту женщину) была английской разведчицей, засланной в аппарат абвера.
Между тем Ваэлти удалось достичь Эдинбурга. Он прибыл в город в пять часов после полудня, сдал багаж, зашел в парикмахерскую постричься, а затем отправился в кино. На следующее утро ему предстояло встретиться на вокзале Виктория в Лондоне с человеком в сером фланелевом костюме со шрамом на лбу.
Пока Ваэлти был в кинотеатре, английская контрразведка, действуя на основании сведений, полученных от мадам Эриксон, сумела напасть на его след. В чемоданах, оставленных молодым швейцарцем в камере хранения, была обнаружена шпионская лаборатория. Когда Ваэлти вернулся за багажом в камеру хранения, его сразу же задержали.
После провала Ваэлти в течение всего времени, пока готовилась операция «Морской лев», абвер получал из Англии практически только дезинформационные материалы, умело составленные английской секретной службой.
Время шло, искусственный туман, обволакивающий немцев, становился все плотнее, и в конечном счете абвер оказался окончательно сбитым с толку. С поступлением каждой новой дезинформации из Англии английская оборона казалась немцам все более мощной, а их собственные шансы на успех все меньшими.
Первой жертвой легковерия германской разведки стал отдел штаба вермахта, ведавший учетом информации, касающейся группировки и состава сил противника. Накануне предполагаемого начала операции «Морской лев» этот отдел определил, что Англия располагает в общей сложности тридцатью пятью дивизиями, шестнадцать из которых дислоцированы вдоль побережья, а девятнадцать составляют стратегический резерв. В действительности же у Англии в это время было всего лишь двадцать шесть дивизий. Германская агентура доносила, что общая численность английских сухопутных войск составляет 1 640 тысяч человек, в то время как в действительности в английской армии насчитывалось менее одного миллиона человек. Эти цифры, добытые абвером, не могли не повлиять на германское верховное командование. Однако вскоре выяснилось, что растущая нерешительность немцев была вызвана не только риском, связанным с проведением такого грандиозного мероприятия. Она объяснялась еще и чем-то другим. Причиной опасений нацистов явилась явная фальшивка, разгадать которую немецкая разведка так и не смогла.
В один из летних дней 1940 года молодой человек лет двадцати восьми, занимавшийся скучной канцелярской работой в военном министерстве в Лондоне, был вызван в управление военной разведки, возглавляемое генерал-майором Бьюмон-Несбиттом. Молодого человека звали Джоном Уайтом. Майор Уайт получил задание организовать психологическую войну, но не против Германии вообще, а против германской армии.
Уайта послали в район залива Святой Маргариты (около Дувра) с задачей лично ознакомиться с вооружением располагающихся там английских войск. Паника, вызванная возможностью проведения немцами операции «Морской лев», достигла в это время в Англии своей наивысшей точки, и то, что увидел Уайт, заставило его сердце замереть от ужаса. Инспектируемый им район побережья оборонялся всего лишь одной стрелковой ротой. Вся артиллерия поддержки состояла из нескольких допотопных французских 75-миллиметровых орудий, для каждого из которых было не более десяти снарядов. Позади этой жиденькой цепочки на глубину свыше тридцати километров никаких других сил не имелось.
Вдоль берега, как обнаружил Уайт, проходили трубы, в которых через равные промежутки были проделаны отверстия. Позади этих труб находились баки для хранения горючего и насосы, подававшие в трубы смесь бензина, масла и креозота. Приспособление действовало как разбрызгиватель, используемый для поливки садов и огородов. Из проделанных в трубах отверстий вдоль всего побережья извергались струи пламени, достигавшие воды.
Когда Уайт возвращался в Лондон, эти многочисленные огненные струи никак не выходили у него из головы. Его воображение рисовало такую картину: языки пламени с берега вдруг переходят на воду и охватывают огнем весь Ла-Манш. «Зажечь море», – повторял он себе снова и снова. А что, если распространить слух, что Англия и вправду является неприступным бастионом, окаймленным огнем?
Уайт проконсультировался с экспертами, и те сказали ему, что подобная операция вполне осуществима, хотя и будет исключительно трудной и недопустимо дорогой. Тогда Уайт подготовил меморандум и представил его комитету, который утверждал все подобные мероприятия. Предложение Уайта было одобрено.
Различные органы английской секретной службы начали распространять слухи, используя для этой цели известные англичанам места действия осведомителей абвера: залы гостиницы «Гранд-отель» в Стокгольме, бары «Авенида» в Лиссабоне и «Ритц» в Мадриде, а также подобные места в Каире, Нью-Йорке, Стамбуле и Буэнос-Айресе.
Уайт и его помощник стали ждать, какой эффект произведут эти слухи. В течение некоторого времени ничего особенного не замечалось. Затем неожиданно пришло первое сообщение: сбитый в районе Кента немецкий летчик во время допроса упомянул что-то про оборону Англии путем «огня на море». Через несколько дней другой пленный летчик также заговорил об этом. После этого посыпался град сообщений. Слухи начали расползаться по всему свету.
Два случайных события придали этим слухам правдоподобность и силу, необходимые для того, чтобы они оказались эффективными. Действовавший против сосредоточения немецких десантных барж отряд английских бомбардировщиков обнаружил батальон немецких десантников, которые тренировались в районе Кале. На батальон посыпался град зажигательных бомб. Многие немецкие солдаты получили ожоги. Теперь в качестве «подтверждения» достоверности этих слухов можно было указывать на немецких солдат, лечащихся от ожогов в госпиталях Франции и Бельгии.
Почти в то же самое время к берегам Англии волнами прибило около сорока трупов немецких солдат. Это были солдаты предназначавшегося для вторжения батальона (они тренировались в посадке на десантные суда). Несколько барж с солдатами вышли в море, попали в шторм и затонули. Появление трупов немецких солдат увязали с распространявшимися слухами.
Для германского высшего командования дело принимало далеко не шуточный характер, особенно после того, как абвер получил достоверное подтверждение от своих агентов в Англии. Нет нужды говорить, что это подтверждение снова исходило из рук английской разведки.
Для некоторых немецких генералов, таких, как Гальдер, подобные слухи явились счастливой находкой, которую они могли использовать в качестве аргумента против всей задуманной операции. Даже те, кто раньше считали операцию осуществимой, теперь, видя всю эту авантюру в новом свете, перестали так думать. День начала операции «Морской лев» был снова отложен.
Насколько решающим было влияние этих слухов на ход подготовки и осуществление операции «Морской лев», сказать трудно. Однако лица, близкие к Гитлеру в те дни, полагают, что они значительно подорвали уверенность фюрера в успехе операции.
Как бы то ни было, но проведение операции «Морской лев» было отложено с сентября на октябрь, а затем на неопределенный срок. Гитлер уже больше не кричал на генерала Гальдера, когда тот 5 декабря заявил ему, что, по его мнению, осуществление операции невозможно. 9 января 1941 года Гитлер отдал высшему командованию приказ все приготовления, связанные с вторжением в Англию, приостановить, но продолжать делать вид, что подготовка, ведется, чтобы держать англичан в напряжении. Однако одурачивал этим Гитлер только самого себя.
Но и без операции «Морской лев» Англия подвергалась беспощадным ударам. С воздуха ее бомбардировали крупные силы Люфтваффе, 12 августа начавшие битву за Англию. В ночь на 25 августа на центральную часть Лондона упали первые бомбы. Выступая по радио, Гитлер истерическим голосом объявил: «Наступит час, когда один из нас будет сокрушен. Но это будет не национал-социалистская Германия». Геринг заявил, что битва за Англию будет продолжаться до тех пор, пока английские ВВС не погибнут в тщетной попытке остановить Люфтваффе и воля народа к сопротивлению не будет сломлена.
Однако Герингу, который должен был бы знать обстановку лучше других, ничего не было известно. Он не знал, чем англичане располагают и что они намерены предпринять. В получении необходимых сведений Геринг рассчитывал на военную разведку Канариса и начальника своей личной разведки полковника Джозефа Шмидта. Однако все, что он получал, было только противоречивыми слухами, источником которых являлась английская секретная служба.
Находясь в неведении, немецкие генералы спорили и делали противоречащие друг другу приготовления к большой битве. В начале сентября Ганс Шперле утверждал, что в английских ВВС осталась только тысяча истребителей. Альбрехт Кессельринг заявлял, что у англичан их почти совсем нет. Оба они ошибались. В действительности Англия имела 650 истребителей.
В течение всей битвы за Англию плохая разведывательная информация являлась роковым препятствием для немцев. «Это была битва случая и силы против науки и мастерства, – писал Честер Уилмот. – У немцев не было недостатка в храбрости, но их уверенность страдала от сознания того, что, по сравнению с противником, они слепы, глухи и немы».
Англичане направляли немцам потоки противоречивых сведений, то утверждавших, что положение в Англии неважное и что боевой дух англичан будет вот-вот сломлен, то сообщавших, что причиненный англичанам ущерб незначителен и что боевой дух их высок, как никогда.
Источники такой дезинформации были разбросаны по всему свету. Английский агент в Вашингтоне передал германскому военному атташе генералу Беттихеру сведения о том, что в Лондоне якобы не работает транспорт, царят голод и эпидемии. Германский же посланник в Лиссабоне сообщил обратное, утверждая, что получил информацию от известного португальского банкира, только что возвратившегося из Лондона (который в действительности также был английским агентом). Германский военный атташе в Софии подтвердил информацию Беттихера, а его коллега в Рио-де-Жанейро дал сведения, аналогичные информации германского посланника в Лиссабоне.
Германская разведка пыталась выудить сведения у разведывательных служб нейтральных государств. Англичане предвидели это и использовали помощь своих друзей-дипломатов. Испанский посол в Англии герцог Альба и шведский посланник приняли участие в этой игре и послали весьма противоречивые сведения министерствам иностранных дел своих стран, откуда, как они предполагали, немцы смогут добыть их.
Совершенно неожиданную помощь англичане получили от венгерского военного атташе в Лондоне. Он был сторонником нацистов и одним из немногих надежных источников, которые немцы все еще имели в Англии. В мансарде своего дома на улице Гросвенор Плейс он установил секретную радиостанцию, через которую передавал венгерскому генеральному штабу добытую разведывательную информацию. Германский агент в Будапеште переправлял эту информацию в Берлин.
Однако англичане узнали об этой секретной радиостанции, захватили ее и продолжали на ней работать.
Весной 1940 года в радиоперехватах и захваченных немецких документах стало часто появляться странное немецкое слово «кникебайн», означающее «реверанс». Предполагали, что под словом «кникебайн» следует понимать электронное оборудование, с помощью которого немецкие самолеты наводились на цели в Англии. Для этого в различных районах континента немцы соорудили специальные радиомаяки.
В дальнейшем англичане противопоставили этим радиомаякам систему электронных помех – «микон». Аппаратура «микон» принимала немецкий сигнал, искажала его и возвращала под другим углом. Результаты были положительные. Система «микон» помогала сбивать с курса немецкие самолеты. Однажды немецкий бомбардировщик, следуя по курсу, указанному измененным англичанами лучом, совершил посадку. Пилот самолета был уверен, что приземлился во Франции. Каково же было его удивление, когда ему сказали, что он привел самолет в Девоншир.
Англичане понимали, что подобное положение не может продолжаться бесконечно. Слово «кникебайн», решили они, должно быть кодовым наименованием агентурной сети, которую немцы развернули в Англии для нейтрализации системы «микон». Предполагалось, что немецкие агенты имели задачу создать в различных английских городах секретные радиомаяки для наведения немецких самолетав. На выявление германской агентуры была мобилизована вся английская контрразведывательная служба. Началась яростная охота за германскими шпионами и их радиомаяками. Однако это не дало никаких результатов.
Что же означало тогда слово «кникебайн»?
«Кникебайн» оказалось кодовым наименованием нового немецкого изобретения, дающего возможность бомбардировщикам, независимо от метеорологических условий, действовать и днем и ночью. К этому выводу пришел некий Ричард В. Джонс, помощник начальника исследовательского отдела министерства авиации.
Джонс был сразу же вызван к Черчиллю. Как писал позднее Черчилль, Джонс в течение двадцати минут тихим, спокойным голосом развертывал цепь доводов, поразительная убедительность которых ни в коей мере не уступала рассуждениям Шерлока Холмса.
По существу, Джонс был разведчиком большого масштаба, который уверенной рукой добывал сведения, раскрывающие самые сокровенные секреты противника. Источники были самые различные: протоколы допросов пленных, захваченные документы, перехваты радиограмм и телефонных разговоров, донесения цензуры.
Однажды был сбит немецкий бомбардировщик. Офицеры разведки ВВС среди его обломков нашли прибор, устройство которого было гораздо сложнее устройства приборов для ночных полетов. Прибор показали Джонсу, и тот установил, что он представляет собой шаг вперед к созданию новой системы радиоаппаратуры, которую разрабатывали немцы для наведения своих самолетов.
Джонс начал искать пленных германских летчиков, которые могли что-то знать о создаваемой системе. Через несколько дней он нашел такого человека. Им оказался пленный летчик, который подтвердил предположения Джонса. Немец признался, что Люфтваффе действительно испытывают новую систему и что она будет готова к началу большого наступления на Англию с воздуха.
Сообщение Джонса явилось толчком для активной деятельности разведки ВВС и агентуры по добыванию дальнейших сведений о «кникебайне». Вскоре разведка установила существование нескольких станций «кникебайн» в районе Дьеппа и Шербура. Постепенно, шаг за шагом, стала ясна полная картина действия этой новой радиосистемы.
Как только немецкие станции начали работу, англичане стали применять свои станции противодействия. Луч «кникебайна», против которого, по мнению немцев, бороться было бесполезно, удалось изменить и заглушить.
Немецкие летчики, вылетевшие на задание и уверенные в безукоризненном действии новой аппаратуры, были поражены, когда увидели, что все опять идет не так, как надо. Период воздушной войны, в который немцы использовали систему «кникебайн», мало чем отличался от печального для немцев периода, когда англичане применяли против них систему «микон».
Глава одиннадцатая. ИТАЛИЯ В ВОЙНЕ
Италия вступила в войну 10 июня 1940 года не для того, чтобы ускорить падение Франции, а для того, чтобы извлечь выгоду из изменившегося в Европе соотношения сил. Муссолини вступил в войну с неохотного разрешения Гитлера. Фюрер считал, что какой бы фокус ни выкинул дуче, это не могло существенно отразиться на исходе войны. В этой связи он даже вспомнил злую остроту по адресу итальянцев, якобы пущенную в период первой мировой войны генералом фон Фалькенхайном. Когда в 1915 году кайзеру сообщили, что Италия решает, на чью сторону стать, фон Фалькенхайн заверил его, что это не имеет существенного значения. «Видите ли, ваше величество, – сказал он, – если они выступят против нас, нам потребуется десять дивизий, чтобы разгромить их. Если же они станут на нашу сторону, нам все равно потребуется десять дивизий, чтобы помогать им».
К весне 1941 года Муссолини считал, что каждый день, который не причинял его войскам неприятностей, является выигранным. Таким выглядел и день 24 мая 1941 года. Стояла чудесная итальянская весна. По Виа-Кондотти дефилировала нарядная публика, и ничто не говорило о том, что страна находится в состоянии войны. Но именно в этот день произошло внешне незначительное событие, которое в дальнейшем оказало влияние на судьбу Италии. В этот день начальником морской разведки Италии стал адмирал Франко Маугери.
Маугери был худощавым человеком с рано поседевшими волосами и проницательными серыми глазами, простым в обращении и очень скромным. Он работал в морской разведке и раньше, в период между 1927 и 1929 годами. Тогда итальянская морская разведка представляла собой небольшую организацию, состоявшую всего лишь из десяти офицеров и двадцати рядовых. Ни в Италии, ни за границей у нее не было ни одного агента. Занималась она в основном анализом периодически поступавших от итальянских военно-морских атташе донесений и другими обычными для разведывательной организации делами информационного характера.
В эти годы отношения между итальянским и английским флотами были исключительно дружественными. Когда перед первой мировой войной был создан итальянский военно-морской флот, предполагалось, что он будет действовать вместе с английским как его вспомогательная сила. Многие офицеры итальянского флота настолько прониклись этой идеей, что даже тогда, когда их страна отошла от Англии, продолжали считать себя почетными офицерами английского флота. Адмирал Маугери был как раз из этой проанглийской группы. Когда он стал начальником итальянской морской разведки, последняя превратилась в секретную английскую организацию, действующую в самом сердце итальянского военного ведомства и фактически выполняющую функции итальянского отделения английской морской разведки. Ни Маугери, ни его подчиненные никогда не считали свою секретную деятельность неправильной или предательской. Наоборот, они были твердо убеждены, что, помогая по-своему Англии, они спасают Италию от полного разгрома.
Когда Маугери в 1941 году вернулся в морскую разведку, в ней произошли радикальные изменения. Разведка состояла из четырех отделов и имела три организации за границей с центрами в Мадриде, Стамбуле и Шанхае (во главе каждой из зарубежных организаций стоял военный атташе). Отдел «В» служил «черной камерой» и ведал радиоперехватом. Отдел «Д» занимался непосредственно разведкой. Материалы, добываемые отделами «В» и «Д», поступали в отдел «С», который обобщал и анализировал их. Отдел «Е» ведал исключительно контрразведкой.
Начальником отдела «Д» был капитан 1 ранга Макс Понзо. До прихода Маугери Понзо создал разведывательно-шпионскую сеть в таких нейтральных странах, как Швейцария, Испания, Турция и Португалия. Разведывательная точка имелась даже в США: один из официантов, обслуживавших комнаты в гостинице «Уорд-мэн-отель» в Вашингтоне, где жили Дуайт Д. Эйзенхауэр и государственный секретарь Корделл Хэлл, был агентом Понзо.
Хотя от источников за границей Понзо получал значительную информацию, самые ценные сведения он добывал в Италии. Свое внимание Понзо сосредоточил на американском морском атташе в Риме, предполагая, очевидно, что американцы, будучи, как и итальянцы, общительными, доверчивыми, болтливыми и хвастливыми, могут явиться для его людей легкой добычей.
В период между 1939 и 1941 годами американским военно-морским атташе в Риме был капитан 1 ранга Томас С. Кинкейд. Это был храбрый строевой офицер, чье имя стало широко известно в последующие годы. В его учреждении не хватало штатных работников, и, поскольку Вашингтон не мог прислать ему американцев, он был вынужден взять на работу нескольких итальянцев, причем, по крайней мере, один из них работал на Понзо. Этот итальянец занимал высокооплачиваемый пост и иногда имел доступ к сейфу атташе. Ему удалось изготовить второй ключ к сейфу, и начиная с этого времени и вплоть до момента вступления США в войну итальянская морская разведка знала содержание документов, хранившихся в сейфе Кинкейда.
В начале 1941 года Кинкейда отозвали. На его место прибыл капитан 1 ранга Лестер Макнэр, который решил завербовать нескольких платных агентов. «Свободный» шпионаж являлся любимым занятием некоторых итальянских леди, среди которых Макнэр отыскал привлекательную молодую женщину.
Ее звали синьора Элена. Эта женщина занимала в римском обществе достаточно высокое положение, чтобы развивать полезные связи, имела романтические наклонности и, когда того требовала обстановка, была щедра в излиянии своих чувств.
Но Элена не знала, как и где добыть интересовавшую Макнэра информацию, и стала шпионом-двойником. Элена пришла к Понзо, сказала ему, что является американским агентом, и предложила информировать его о тайных делах американцев и передавать Макнэру любую информацию, которую Понзо хотел бы видеть в американских сейфах. Такое решение вопроса удовлетворяло все заинтересованные стороны, в том числе и Макнэра, который так никогда и не узнал о двойной игре Элены.
11 декабря 1941 года Италия объявила войну США. Элена стала еще более ценным агентом, поскольку она была единственным шпионом, которого американская морская разведка могла оставить в Риме.
Перед отъездом Макнэр договорился с Эленой, что она будет пересылать свои донесения военному атташе США в Берне полковнику Баруэллу Легге. Было оговорено, что за информацией Элены в ее апартаменты на Лунготовере от Легге прибудет курьер. Понзо решил установить личность этого курьера: ему очень хотелось узнать, кто еще работает в Риме на Легге.
Вокруг дома, где жила Элена, были расставлены агенты итальянской морской разведки. Элена получила указание по прибытии гостя подать условный сигнал. Если курьер окажется мужчиной, вывесить в окне купальный костюм, а если женщиной – полотенце.
Агентам Понзо не пришлось долго ждать. Через некоторое время в окне появился купальный костюм. А через час из дома вышел мужчина. Агенты Понзо шли за ним по широкой, обрамленной деревьями улице, проходящей по левому берегу Тибра, до тех пор, пока не увидели, как этот человек встретился с унтер-офицером из отдела «Е» итальянской морской разведки. Эти два человека пожали друг другу руки, сели в ожидавший их автомобиль и куда-то уехали.
Агенты Понзо устроили ловушку одному американскому шпиону, а в нее попались сразу два! Причем один из них оказался доверенным лицом из отдела «Е» итальянской военно-морской разведки. Понзо рассказал об этом открытии начальнику отдела «Е», но тот встретил эту новость взрывом смеха.
– Мой дорогой Макс, – сказал он, – агент противника, за которым вы так умно следили, является агентом врага не больше, чем вы сами. Это один из моих офицеров. Американцы в Швейцарии наняли его на работу за хорошую плату.
Понзо продолжал систематически снабжать итальянский флот сведениями о передвижениях английских судов в Средиземном море. Как только английское судно пересекало Гибралтар, итальянский флот сразу же ставился об этом в известность. Итальянский консул в Алжесирасе являлся членом шпионской организации Понзо. Он жил в гостинице «Рейна Кристина», хозяин которой симпатизировал Италии и позволил оборудовать на крыше своего дома наблюдательный пункт. Пункт этот имел мощный телескоп, бинокли многократного увеличения на треножниках, хронометры и фотоаппараты с телеобъективами. На чердаке гостиницы консул имел секретную радиостанцию, с помощью которой через каждые несколько часов доносил о результатах своих наблюдений в Рим. Таким образом, Понзо почти без промедления получал сведения о каждом проходе судна через пролив.
Однако эта удивительная шпионская точка в Алжесирасе была не чем иным, как ловким обманом, при помощи которого создавалось впечатление, что итальянская морская разведка по горло занята борьбой с англичанами. Никому не приходило в голову, что вся работа итальянской морской разведки против Англии, по существу, сводилась к этой операции. Никто не замечал, насколько активной была деятельность Понзо в Алжесирасе и насколько она пассивна в Лондоне. Во время визита в Рим адмирал Канарис похвастался графу Чиано своей агентурной сетью в Англии. Чиано вынужден был признать, что у Италии ничего подобного нет. Еще более примечателен тот факт, что капитан 1 ранга Понзо не предпринимал в отношении англичан того, что было так блестяще осуществлено им в отношении американцев.
Адмирал Маугери после войны сделал поразительное заявление. «Я, собственно говоря, – писал он, – сомневаюсь в том, что в Италии было много английских агентов. По существу, в этом не было необходимости. Английское морское министерство имело много друзей среди высокопоставленных адмиралов и непосредственно в морском министерстве. Я подозреваю, что англичане имели возможность получать достоверную информацию непосредственно из этих источников». Маугери не сказал, что его собственная морская разведка сделала много полезного для английской разведки.
На живописной старой улице Рима жил человек, который оказывал сильное влияние на Понзо. Это был Джиованни Серао, один из известнейших в Италии адвокатов, человек исключительных способностей. В круг его клиентуры входили известные в стране богатые семейства, крупнейшие итальянские корпорации и фирмы, а также целый ряд больших иностранных компаний. В течение многих лет синьор Серао был юридическим советником английского посольства в Риме и выполнял свои обязанности настолько хорошо, что был награжден английским рыцарским орденом. Он был единственным жителем Рима, получившим титул сэра, и очень этим гордился.
Серао по собственной инициативе снабжал англичан различного рода секретной информацией, которую добывал у своей клиентуры. Благодаря родственным отношениям с Понзо (он был его тестем) Серао мог также поставлять исключительно важную военную информацию. Джиованни Серао фактически являлся негласным руководителем английской секретной службы в Риме.
До прихода в морскую разведку Маугери работа Понзо на англичан носила весьма ограниченный характер. Его начальники не участвовали в заговоре, и ему приходилось действовать в одиночку. Поддерживать связь через английское посольство с началом войны стало невозможным. Серао и Понзо были вынуждены ограничить сферу своей деятельности сбором случайной информации, которую они различными способами, главным образом путем тайных контактов с английской миссией, остававшейся в Ватикане, передавали англичанам.
Англичане имели точные данные об итальянском морском флоте и считали, что серьезной опасности для английского господства на Средиземном море он не представляет. Однако имелись опасения, что итальянцы могут использовать имеющиеся у них сорок подводных лодок для действия против английских коммуникаций.
Морской разведке удалось добыть специальный код, используемый итальянскими подводными лодками. В связи с этим одному изобретательному офицеру в штабе адмирала Эндрю Кеннингхема пришла в голову интересная идея. Используя сигналы итальянского кода и имитируя итальянские команды, он вызвал одну итальянскую подводную лодку в определенное место на Средиземном море якобы для действий против торговых судов союзников. Когда эта лодка прибыла к месту назначения, ее встретили английские миноносцы. Лодка была потоплена.
Таким путем англичане стали наносить удары по подводным силам Муссолини. Возможно, это продолжалось бы до конца, если бы не случай. Англичане отдали одной из итальянских подводных лодок приказ прибыть в район, где ее поджидали английские миноносцы. Но вызываемая ими лодка в это время находилась в сухом доке в Ла Спезия. Ошибка встревожила итальянцев, и это положило конец игре. Однако итальянским подводным силам уже был причинен большой урон.
В это время в Африке Роммель наносил сильные удары по английским войскам. Снабжение войск Роммеля осуществлялось морем, поэтому деятельность секретной организации внутри итальянской морской разведки приобретала особо важное значение. 25 марта 1941 года адмирал Кеннигхем получил сообщение об угрожающем передвижении итальянского флота. В сообщении говорилось о том, что некоторые части итальянского военно-морского флота во главе с линкором «Витторио Венето» должны направиться в Эгейское море с целью отвлечь силы английского флота из района, по которому должны будут пройти итало-германские конвои. Это сообщение дало англичанам возможность одержать 28 марта победу в знаменитой морской битве у мыса Матапан.
В начале апреля данные, добытые разведкой, позволили англичанам значительно усилить свои удары по морским коммуникациям войск Роммеля в Ливии. Большую победу удалось одержать, когда группа кораблей в составе четырех миноносцев была наведена на большой караван судов противника. В ходе одной этой операции были потоплены суда общим водоизмещением 14 тысяч тонн.
Несмотря на трудности, вызванные войной, Понзо удалось наладить связь с англичанами. Агент в Берне стал своеобразным почтовым ящиком, а через некоторое время англичанам удалось создать в Риме секретную радиоточку. Перед Понзо стояла задача: найти связника для передачи сведений радисту. Его выбор пал на графиню Монтарини – англичанку, вышедшую замуж за итальянского дворянина.
Каждое утро, идя в косметический салон, графиня заходила в церковь Тринита дель Монти, а затем любовалась прекрасным видом Пиазза ди Спанья, раскинувшейся внизу, у подножия лестницы, спускающейся к церкви.
Знаменитая Пиазза – самое красивое место в Риме. В центре площади – фонтан Бернини «Ля Баркаччиа». Фонтан сделан в виде военного парусного судна, из мраморных пушек которого льется вода. К площади ведет лестница Скала ди Спанья, насчитывающая 138 ступенек.
Спускаясь по этой величественной лестнице, графиня проходила мимо молодого человека, стоящего на одной из ее ступенек. Внешне эта встреча не представляла ничего необычного. Однако это было весьма изобретательное средство связи. Ступенька, на которой молодой человек поджидал графиню, имела особое значение. Каждая из 138 ступенек в соответствии с тщательно разработанным кодом означала особое донесение. Значение ступеньки было различным. Дополнительные сведения передавались специальными сигналами: прикуривание сигареты, сморкание в платок, почесывание рукой глаза и т. д.
Графиня была не только связником. Она сама собирала много полезной информации. Косметический салон «Арден» посещали многие влиятельные женщины Рима, в том числе жены, дочери и любовницы дипломатов и офицеров держав оси. Делая прически, маникюр, они болтали и сплетничали.
Графиня нанимала мастеров, которым можно было доверять, и обучала их, как подслушивать разговоры клиенток, как задавать наводящие вопросы, не вызывая подозрения. Нередко упоминание какого-то имени оказывалось достаточным, чтобы завязался разговор. Однажды графине сообщили, что одна из клиенток попросила сделать ее особенно привлекательной: она должна встретить мужа, с которым не виделась более года. Эта женщина была женой генерала, находившегося на африканском фронте. Отрывочная информация позволяла предположить, что отзыв генерала был связан с реорганизацией итальянского командования в Ливии.
Между тем в Африке Роммель продолжал свое триумфальное шествие. Летом 1942 года он добился наибольшего успеха, разгромив 8-ю армию между Газалой и Тобруком и преследуя ее остатки почти до Каира.
Англичанам удалось приостановить его наступление у Эль-Аламейна, однако в августе Роммель перешел в наступление. На этот раз ему не удалось продвинуться дальше Эль-Аламейна. Вскоре он увидел, что его надежды покорить Египет оказались бесплодными.
Несколько факторов лишили Роммеля возможности насладиться славой: англичане использовали передышку, которую он им дал, для реогранизации своего высшего командования, назначили Монтгомери командующим 8-й армией и подбросили ему необходимые подкрепления. Не менее важен тот факт, что Роммель в это время не получал из Италии ни подкреплений в живой силе, ни материальных средств.
Немцы считали, что имеет место утечка информации. В Италию был направлен специальный отряд абвера, занимавшийся радиоперехватом и получивший задание вскрыть секретные радиостанции. Однако что-либо сделать ему не удалось. Тогда был прислан еще один отряд, на этот раз из отдела контрразведки абвера, который в тесном взаимодействии с отделом «Е» итальянской морской разведки организовал настоящую охоту на шпионов. Но источник утечки информации так и не удалось обнаружить.
Все объяснялось довольно просто. Направляя караваны судов в Африку, итальянцы информировали об этом свое военное командование на этом континенте. Путь следования кораблей передавался шифром. Никому и в голову не приходило, что противник может прочесть эти зашифрованные сообщения. Но кто-то в Италии передал ключ от этого шифра англичанам и быстро информировал их всякий раз, когда шифр менялся.
Этим человеком до 1943 года был Понзо. Когда немцы оккупировали Рим, он уже не мог оставаться в городе.
16 октября Макс Понзо скрылся из Рима. Он благополучно прибыл в Торенто, где был встречен с распростертыми объятиями. На следующее же утро с одобрения союзников он был назначен начальником реорганизованной итальянской военно-морской разведки.
Дело в Риме оставалось в надежных руках. Адмирал Маугери ушел в подполье и стал одним из руководителей организации сопротивления в городе.
Положение графини Монтарини стало опасным. Маскарад надо было кончать. С помощью друзей графине удалось скрыться. Она нашла убежище во дворце принца Колона, где скрывалась вплоть до того дня, когда Рим был освобожден союзниками.
Глава двенадцатая. ЧУДЕСА «ЧЕРНОЙ КАМЕРЫ»
Для многих Пирл-Харбор не только позорный факт в истории США – это показатель полного провала американской разведки и подлинного триумфа японской секретной службы. Однако такая оценка событий не совсем верна. В канун нападения на Пирл-Харбор японская разведка действительно была крупной шпионской организацией, но сведения, которыми она располагала, нельзя назвать исчерпывающими. Япония имела подробную информацию о боевом составе, группировке и дислокации американского и английского флотов, равно как и многие другие данные сугубо тактического характера. Но этим осведомленность японской разведки ограничивалась. Нанеся удар по Пирл-Харбору, Япония практически израсходовала все разведывательные сведения, которыми она располагала о США.
Хваленая японская секретная служба в действительности оказалась малоэффективной: уже на следующий день после событий в Пирл-Харборе она не смогла дать своему верховному командованию сколько-нибудь полную информацию о результатах нанесенного удара. Вечером 7 декабря одного американского адмирала спросили: «Высадят ли японцы свои войска на острова?»
«Несомненно, – ответил он. – Но если они дадут нам возможность продержаться еще пару недель, мы сумеем дать отпор».
Японцы не высадили своих войск, поскольку не располагали стратегической информацией, которая позволила бы им использовать выгодную для них обстановку.
В противоположность Японии Соединенные Штаты располагали совершенно недостаточной информацией тактического характера, но в стратегическом масштаое были хорошо осведомлены, и американской разведке удалось проникнуть в самые сокровенные тайны японского правительства. Она имела в своем распоряжении лучшую в мире криптографическую службу, благодаря которой американцы могли перехватывать многие самые секретные радиопередачи японского военного командования и правительства, адресованные представителям на местах, и быть, таким образом, в курсе намерений японцев, получая данные о группировке и боевом составе японских вооруженных сил. Однако даже совершенство этих средств получения разведывательной информации не могло компенсировать недостатков, которыми характеризовалась организация обороны США в других областях.
Ценность криптографического анализа была продемонстрирована еще во время Вашингтонской конференции по морским вооружениям в 1922 году. Представители Японии прибыли на эту конференцию с весьма радужными надеждами, но им пришлось испытать горечь разочарования. Япония была вынуждена согласиться на прекращение строительства военных кораблей в течение десяти лет, на ограничение тоннажа ее военно-морских сил до 315 тысяч тонн по сравнению с 2 250 тысячами тонн, которые предусматривались для военно-морских флотов США, Англии и Франции, вместе взятых. Согласие Японии на эти условия было получено главным образом благодаря искусному ведению переговоров американской делегацией. В ходе переговоров американцы как бы предвидели каждый маневр японской делегации и наносили ей поражение за поражением. Как же это случилось?
Загадка была совершенно неожиданно раскрыта в 1930 году после опубликования книги «Американская «черная камера», написанной майором Гербертом Ярдли, бывшим шифровальщиком военного министерства и государственного департамента США. Название своей книги Ярдли заимствовал от наименования существовавшего во Франции секретного бюро, которое занималось перлюстрацией корреспонденции лиц, находившихся в оппозиции к правительству. В своей книге Ярдли утверждал, что Соединенные Штаты имели в 1922-1923 годах свою «черную камеру» и вели радиоразведку. Благодаря этому, писал Ярдли, американские дипломаты могли заранее знакомиться с секретными инструкциями, которые министерство иностранных дел Японии посылало своим делегатам на конференции.
В 1930 году, когда вышла в свет книга Ярдли, «черной камеры» в США уже не существовало. За год до этого государственный секретарь США Генри Стимсон распорядился прекратить криптографический шпионаж, заявив при этом, что «настоящим джентльменам не к лицу читать чужие письма». Ярдли возмутило решение Стимсона, и у него созрела мысль рассказать, как действовала американская криптографическая служба. Факты, приведенные в книге Ярдли, вызвали у японцев бешеную ярость. Японское правительство поспешило выступить с заявлением о денонсации договора и начало втайне готовиться к реваншу.
Разведывательной деятельностью против Японии в США в те годы ведали органы американского государственного департамента. В 1941 году не существовало специальной службы дипломатической разведки. Эти задачи выполнялись американскими представителями за рубежом совместно с другими обязанностями. В дальневосточном отделе государственного департамента было японское отделение, укомплектованное опытными специалистами. Кроме того, Соединенным Штатам посчастливилось иметь искусных дипломатов в своем посольстве в Токио. Эти люди под руководством посла Джозефа Грю собирали очень ценную разведывательную информацию.
Государственному департаменту в сборе необходимых сведений помогали и другие ведомства и учреждения американского правительства. К их числу относились:
1. Разведывательное управление генерального штаба армии, руководимое генерал-майором Шерманом Майлсом. Это управление занималось сбором, анализом и рассылкой информации о военном потенциале и военной деятельности иностранных государств. Кроме того, в его задачу входили составление и рассылка военно-топографических карт, некоторые контрразведывательные функции и организация работы военной шифровальной и дешифровальной службы.
2. Разведывательное управление штаба военно-морских сил, возглавляемое контр-адмиралом Теодором Уилкинсоном. В составе этого управления были два основных отдела. Иностранный отдел ведал сбором, анализом и рассылкой информации; континентальный отдел выполнял контрразведывательные функции.
3. Аппараты военных и военно-морских атташе при посольствах и миссиях США за рубежом. Военные и военно-морские атташе подчинялись в своей деятельности соответственно разведывательному управлению армии и разведывательному управлению ВМС. С 1938 года военным атташе США в Японии был подполковник Гарри Кресвелл. Военно-морским атташе до 1939 года был капитан 1 ранга Гарольд Бемис, а затем его сменил капитан 2 ранга Генри Смит-Хаттон.
4. Федеральное бюро расследований, возглавляемое Эдгаром Гувером. Отделением ФБР на Гавайских островах ведал Роберт Шивере. Агенты ФБР выполняли главным образом контрразведывательные функции, но попутно вели и разведывательную работу.
Кроме указанных организаций разведывательные и контрразведывательные задачи выполнялись войсковой разведкой, как правило имевшей в своем составе органы шифровальной и дешифровальной службы. Радиоразведкой в американской армии руководил полковник У. Фридман, крупнейший в США специалист по криптографии.
В составе управления связи военно-морского флота, возглавляемого контр-адмиралом Леем Нойесом, было несколько самостоятельных отделов, в том числе отдел обеспечения скрытности связи, отдел переводов и отдел криптографического анализа. В каждом военно-морском округе имелись также подразделения радиоразведки. На Гавайских островах этими подразделениями командовал капитан 2 ранга Рошфорт, которому подчинялись станции радиоперехвата, расположенные на островах Оаху и Самоа, на атолле Мидуэй и в Датч-Харборе на Алеутских островах. Радиопеленгаторные станции и станции радиоперехвата находились также в Вашингтоне, на острове Коррегидор и на западном побережье США.
Помимо военных подразделений радиоперехват осуществлялся станциями, находящимися в ведении федеральной комиссии связи.
Так в общем плане выглядела американская служба радиоперехвата к 3 января 1941 года. В этот день адмирал Ямамото закончил разработку плана нападения на. Пирл-Харбор. Об этом плане он рассказал лишь узкому кругу лиц, но каким-то образом некоторые сведения стали известны в Токио довольно многим. 27 января первый секретарь американского посольства в Токио Эдвард Крокер узнал о плане Ямамото из беседы со своим другом, перуанским посланником Рикардо Шрибером, который поддерживал связь с влиятельными лицами в японском правительстве. Крокер немедленно доложил обо всем американскому послу в Японии Грю, который незамедлительно послал в государственный департамент телеграмму следующего содержания:
«Перуанский посланник рассказал сотруднику нашего посольства, что из многих источников, в том числе и от японцев, ему известно о намерении Японии в случае войны против США нанести внезапный удар по Пирл-Харбору, использовав для этой цели все имеющиеся силы и средства. По мнению перуанского посланника, эти слухи совершенно необоснованны. Тем не менее он счел необходимым передать указанную информацию сотруднику нашего посольства».
Из государственного департамента телеграмму Грю переслали в разведывательное управление военно-морских сил для оценки сообщенных послом сведений. Большинство специалистов военно-морской разведки считало нападение Японии на США маловероятным. В заключении разведывательного управления ВМС на телеграмму Грю говорилось следующее: «Разведывательное управление ВМС считает эти слухи необоснованными.
Более того, если учесть имеющиеся сведения о группировке и планах использования японской армии и военно-морского флота, то никакой непосредственной угрозы нанесения удара по Пирл-Харбору не существует и не может возникнуть в ближайшем будущем». Это заключение было сделано 1 февраля 1941 года.
Правильность этих выводов, казалось, подтверждалась рядом косвенных доказательств. Хваленая Квантунская армия – цвет японских сухопутных войск – находилась в Маньчжурии, и, по имевшимся сведениям, командование этой армии, всегда отличавшееся большой самостоятельностью в суждениях, касающихся вопросов ведения войны, настаивало на скорейшем развязывании военных действий против русских на Дальнем Востоке.
В июне 1941 года в распоряжение США попал один очень важный документ, подтверждавший правильность тезиса о том, что Россия вряд ли явится объектом нападения Японии. Это было донесение начальника японской секретной службы в Маньчжурии (занимавшего в целях конспирации пост второго секретаря японского посольства в Тиньцзяне) министерству иностранных дел Японии. В этом донесении указывалось, что, по мнению командования Квантунской армии, нельзя доверять утверждениям немцев о быстром разгроме России. «Такие факторы, как огромная территория, – писал японский разведчик, – неисчислимые людские и материальные ресурсы и особенно приближающаяся зима, говорят о том, что нужно очень осторожно подходить к оценке вероятного исхода войны против СССР».
Начальник японской секретной службы в Маньчжурии считал, что «Япония должна занять выжидательную позицию» и «ни в коем случае не присоединяться к агрессивным действиям против России». Японии, считал он, следует сосредоточить свои усилия на урегулировании «китайского инцидента», чтобы иметь возможность использовать все свои ресурсы для нанесения удара по США.
Как же случилось, что такое откровенное и очень важное донесение ответственного руководителя японской секретной службы попало в руки американцев? Исключительно благодаря искусству американских специалистов по криптографическому анализу. США в то время снова получили возможность дешифровать дипломатическую корреспонденцию японских учреждений и ведомств. Этой работой в США занимались сотни людей, но японцы так и не сумели узнать об этом.
С развитием радиотехники войны, по меткому выражению одного из американских специалистов, превратились в состязание криптографов. С того дня в августе 1914 года, когда контролируемые немцами радиостанции в различных районах мира передали сообщение «родился сын», означавшее, что «война объявлена», уже не происходило ни одного события, которому не предшествовала бы напряженная работа в шифровальных центрах различных государств. Во многих случаях судьба войны решалась в шифровальных центрах, то есть раньше, чем на полях действительных сражений.
Криптографический анализ – очень кропотливая работа, требующая соблюдения строжайшей тайны. Рассказывая о своей работе в криптографической службе министерства военно-морского флота, адмирал Захариас* писал: «Подолгу мы сидели молча, держа перед собой тщательно пронумерованные листы бумаги, на которых пестрели (как могло показаться, в полном беспорядке) ряды цифр и букв, и пытались найти решение загадки».
* Захариас, Э. – начальник дальневосточного отдела военно-морской разведки США в годы второй мировой войны. Перу Захариаса принадлежит книга «Секретные миссии», изданная в русском переводе Воениздатом в 1960 году. – Прим. ред.
Исходный материал для работы специалистам криптографического анализа поставляли станции радиоперехвата. Все сообщения, перехваченные в четные дни месяца, поступали в органы криптографической службы военно-морского флота, а в нечетные – в органы криптографической службы армии. И те и другие дешифровали перехваченное сообщение, переводили текст на английский язык и в виде сводки печатали в четырнадцати экземплярах, которые рассылались в штабы других видов вооруженных сил, в канцелярию Белого дома и в государственный департамент.
Таким образом, высококачественная информация непрерывным потоком текла в различные правительственные инстанции. Следует еще раз подчеркнуть, что разведка только добывает информацию. Она лишена прав предпринимать какие-либо практические меры. Более того, те, кто призван оценивать информацию, встречаясь с противоречивыми фактами, в силу своего стремления избежать ошибок часто делают весьма туманные заключения и выводы.
Рузвельт, стоявший на вершине государственной власти США, не был похож на Черчилля, который весьма интересовался разведкой. Если бы Черчилль находился в Белом доме, то смог бы он не допустить катастрофы в Пирл-Харборе или, по крайней мере, уменьшить ее масштабы? Мы можем только гадать.
Во всяком случае, 2 декабря 1941 года были перехвачены важные сведения. В телеграмме из Токио посольству в Вашингтоне предписывалось приступить к уничтожению кодов. Это был явный признак того, что Япония готовилась к войне.
В телеграмме говорилось следующее:
«867. Совершенно секретно.
1. Сожгите все телеграфные коды, имеющиеся в вашем посольстве, кроме машинных и одного экземпляра кода «О» и кода сокращений «Л».
2. Немедленно уничтожьте одну кодовую машину.
3. О выполнении этих указаний донесите одним словом «Харуна».
4. Уничтожьте любыми способами входящие и исходящие документы.
5. Сожгите все коды, которые передало вам телеграфное агентство Касака. (С этого времени необходимость контакта с Мексикой, упомянутого в телеграмме № 860, отпадает.)»
Текст этой телеграммы был доложен по инстанциям в США. Данных о том, что какие-то меры были приняты в связи с этой телеграммой, нет.
Кроме сведений из этих источников, в которых отчетливо проявились намерения японцев, были получены важные тактические и оперативные данные от различных радиоразведывательных подразделений, которые вели наблюдение за передвижением японского флота.
До этого времени все попытки овладеть японским военно-морским кодом терпели неудачу. Однако, хотя американские криптографы не могли дословно знать содержание телеграфных переговоров кораблей военно-морского флота Японии, они все же могли делать по ним важные выводы.
Большую роль в этом играло подразделение радиоразведки, которое было придано командующему 14-м военно-морским районом на Гавайских островах адмиралу Блоку. Это подразделение возглавлял капитан 3 ранга Джозеф Рошфорт. Рошфорт, несомненно, был самым выдающимся экспертом-криптографом военно-морского флота, но о нем фактически никто не знал, даже на флоте, кроме небольшого круга его начальников и коллег по работе. Рошфорт был знатоком японского языка, что давало ему возможность самому переводить и оценивать перехваченные телеграммы. Он находился в Пирл-Харборе.
Во время событий в Пирл-Харборе качества Рошфорта проявились с особой силой, несмотря на то что технические средства, которыми он располагал, были устаревшими. Не хватало квалифицированных помощников, а радиоперехват производился на больших расстояниях. Все старания получить более совершенные технические средства результатов не дали, но это не обескуражило Рошфорта. Летом 1941 года с помощью адмирала Блока он провел большую работу по ремонту оборудования, имевшегося в Пирл-Харборе, и оборудовал станции радиоперехвата на атоллах Мидуэй и Пальмира.
Большинство тактических и оперативных разведывательных сведений, которые начальник разведки флота капитан-лейтенант Эдвин Лейтон докладывал главнокомандующему Тихоокеанским флотом адмиралу Хазбенду Киммелю, основывалось на информации, полученной подразделением Рошфорта.
В течение ноября Рошфорт следил за японскими ударными силами флота и делал соответствующие выводы из перехваченных радиопередач. Частые изменения в позывных сигналах и другие данные навели Рошфорта на мысль, что японцы производят тщательно продуманные передвижения флота, и убедили его в том, что надвигается что-то важное. Его ежедневные устные доклады Блоку и ежедневные письменные донесения Киммелю отражали эти мысли.
1 ноября Рошфорт впервые зафиксировал необычные приметы в деятельности японского флота. В первых числах ноября японцы ввели совершенно новые позывные для соединений действующего флота. Была перехвачена серия экстренных сообщений, переданных с главной военно-морской базы в Йокосуке командующим флотами. 3 ноября радиоразведка суммировала свои наблюдения так: «Из Токио продолжают поступать радиотелеграммы. Такой поток телеграмм беспрецедентен. Значение их непонятно. Простое изменение позывных не может вызвать такого характера деятельности. Имеется подозрение, что эти телеграммы являются периодическими донесениями определенного характера высшему командованию военно-морского флота».
1 декабря радиоразведка донесла, что японцы, очевидно, готовят какую-то крупную операцию. Было точно установлено, что японские ударные силы находятся в движении. «Суммируя все сведения, – докладывала радиоразведка, – полагаем, что крупные силы флота в составе соединений 2, 3 и 1-го флотов покинули имперские воды».
Самым зловещим из всего этого было полное радиомолчание японских авианосцев. Именно исчезновение авианосцев вызвало у Киммеля мрачное предчувствие. – Начальник разведки флота день за днем ничего не мог сказать о местонахождении авианосцев. Однажды адмирал спросил его: «Что вы можете сказать о месте пребывания авианосцев? Вы, может быть, хотите сказать, что они могут внезапно нанести удар по мысу Алмазному (юго-восточная часть острова Оаху, на котором расположен Пирл-Харбор) и что вы не знаете об этом?» «Я надеюсь, что скоро мы узнаем, где они находятся», – ответил начальник разведки флота. Об исчезнувших авианосцах ничего не было известно, абсолютно ничего, до утра 7 декабря.
Много обвинений было брошено в адрес армии и флота в связи с их неподготовленностью к войне. Однако эта неподготовленность ни в коей мере не касалась военного ведомства и органов, которые определяли государственную политику. В эти дни министерство юстиции являлось такой же частью первой линии обороны США, как и Тихоокеанский флот. В известном смысле оно было первой линией обороны США. Армия и флот еще бездействовали, когда шпионы уже делали свое дело.
Перед войной ответственность за защиту Соединенных Штатов от иностранного шпионажа не сосредоточивалась в одних руках. Не было центрального контрразведывательного органа. Эту функцию в основном выполняло федеральное бюро расследований, но армия и флот имели свои собственные контрразведывательные организации.
С сентября 1939 года, когда война в Европе уже началась, президент Рузвельт издал директиву, в которой назвал федеральное бюро расследований центральным федеральным органом, ответственным за проведение расследований в делах, касающихся шпионажа, саботажа и нарушения закона о нейтралитете. Больше сделать Рузвельт ничего не мог. Он не имел права отдавать приказы исполнительным органам штатов, графств и муниципалитетов, а также частным промышленным предприятиям. Он только мог просить их передавать федеральному бюро расследований любую информацию, касающуюся подрывной деятельности.
Несмотря на директиву президента, неразбериха не прекращалась, что позволяло иностранным агентам действовать почти безнаказанно. Особенно плачевной была обстановка на Гавайских островах. В декабре 1941 года, когда ФБР располагало в общем 262 агентами, Гувер имел в Гонолулу только девять своих сотрудников. В военно-морской разведке Гавайского округа, которая в основном выполняла контрразведывательные функции, было только около ста офицеров и переводчиков. Контрразведывательной деятельностью занимались и армейские органы, но число сотрудников в них было крайне незначительным.
Между различными разведывательными органами осуществлялось лишь поверхностное взаимодействие. Частым явлением в их взаимоотношениях были безудержные споры и острые разногласия. Важные операции проводились при взаимном непонимании намерений заинтересованных органов. Осуществление многообещающих планов срывалось, когда соперничающие ведомства вступали друг с другом в борьбу из чисто юридических соображений.
В ноябре 1941 года, например, федеральное бюро расследований подслушало телефонный разговор японского генерального консульства в Гонолулу, в отношении которого имелись веские доказательства того, что оно является основным центром японского шпионажа на Гавайях. Единичное подслушивание дало хороший результат, но ФБР пришлось выйти из игры. Конкурирующие организации – военно-морская разведка и федеральный комитет связи – узнали об этом и заставили ФБР прекратить следствие. Затем возник спор между федеральной комиссией по связи и военно-морской разведкой. В конце концов этот спор был разрешен довольно странным образом: обеим организациям запретили заниматься этой операцией, оставив телефон генерального консульства в покое. Это произошло перед самыми событиями в Пирл-Харборе.
Обескураженный этой братоубийственной войной и не имевший возможности вести дело так, как ему хотелось, Гувер устранился от энергичной борьбы с японским шпионажем на Гавайях.
Число подозреваемых в шпионаже японцев достигало 770 человек. Федеральное бюро расследований знало этих людей и их род занятий, но не могло ничего сделать, чтобы обезвредить их.
Среди подозреваемых был некто Течибана, капитан 3 ранга японского военно-морского флота, прибывший в Соединенные Штаты в качестве переводчика посольства. В мае 1941 года ФБР получило неопровержимые доказательства шпионской деятельности Течибаны. Гувер сообщил государственному департаменту об имеющихся фактах и попросил разрешения арестовать Течибаму. 27 мая государственный департамент сообщил, что возражений не имеет. Капитан 3 ранга Течибана был арестован.
14 июня японский посол Номура посетил государственного секретаря Кордэлла Хэлла и уговорил его «в интересах развития и укрепления дружественных отношений между двумя странами» позволить Течибане уехать в Японию без суда. «Я тщательно разобрался в этом деле, – писал Хэлл, – и решил удовлетворить просьбу Номуры».
Дело Течибаны нелегко было довести до конца. ФБР, по вполне понятным причинам, огорчилось, когда увидело, что попавшая в западню птичка вылетела из клетки с одобрения государственного департамента. Учитывая такого рода обстоятельства, можно с уверенностью заявить, что ответственность за катастрофу в Пирл-Харборе ложится не только на генералов и адмиралов; в ней повинны и органы безопасности Соединенных Штатов.
После трагедии в Пирл-Харборе стало модным спрашивать высокопоставленных офицеров армии и флота, где они были, когда начали падать бомбы. Много шума подняли в связи с тем фактом, что генерал Джордж Маршалл не мог вспомнить, что он делал именно в тот момент. Армия и флот находились в полном неведении, считая, что ничего особенного в то роковое воскресенье произойти не должно. В таком положении было и министерство юстиции.
Министр юстиции Френсис Бидл находился в Детройте, Гувер – в Нью-Йорке. Ближайшие помощники последнего, включая заместителя директора ФБР Эдварда Томма, на стадионе Грифита смотрели футбольную игру между командами Вашингтона и Филадельфии.
У американских органов безопасности был свой собственный Пирл-Харбор: они были заняты братоубийственной борьбой, и поэтому у них оставалось мало времени и энергии для эффективной борьбы с внешними врагами.
Когда война началась, уже не было необходимости ставить под сомнение способность ФБР энергично бороться с иностранными шпионами и диверсантами. Эффективность контрразведывательной работы в известной мере усиливалась странной бездеятельностью противника. После войны генерал фон Лахузен, один из оставшихся в живых руководителей абвера, заявил, что такое положение существовало потому, что его организация никогда не стремилась иметь шпионов и диверсантов в Соединенных Штатах. Однако немецкая разведка не была такой неповоротливой в других странах. Ее деятельность оказывалась успешной только в тех странах, где существовали разногласия, где нацизм был популярен у основной части населения и где абвер или главное управление имперской безопасности имели возможность терроризировать местных жителей.
В 1941 году федеральное бюро расследований раскрыло в Соединенных Штатах крупную нацистскую шпионскую организацию, возглавляемую Куртом Людвигом, уроженцем штата Огайо. Организацию Людвига создал сотрудник абвера, имевший поддельный паспорт на имя Хулио Лидо. На самом деле это был Ульрих фон Остен, ветеран немецкой разведки. Его неожиданная смерть (он погиб в результате автомобильной катастрофы на площади Таймс-сквер в Нью-Йорке) привела ФБР к Людвигу и от него – к другим членам организации.
В 1940 году федеральное бюро одержало огромную победу, оказавшую благотворное влияние на успешную борьбу с немецкими шпионами в будущем. Бюро завладело одним из величайших секретов абвера – системой микроточек, используемой для передачи секретных сообщений. Летом 1942 года агенты федерального бюро расследований арестовали группу немецких диверсантов, засланных Канарисом в США на двух подводных лодках. Это была операция «Пасториус», названная так по имени первого немца, иммигрировавшего в Соединенные Штаты. В ходе этой плачевно окончившейся операции предполагалось провести акты саботажа в американской алюминиевой промышленности. Если бы она оказалась успешной, производство самолетов в США было бы сильно замедлено.
С помощью агента-двойника, до сих пор известного как ND98, федеральное бюро расследований устроило свой собственный перезвон колоколов. N098 должен был передавать информацию, получаемую от трех шпионов в Соединенных Штатах, по радио с тайной радиостанции где-то в Уругвае. Оказавшись в руках ФБР, он попросил у абвера разрешения переехать в Нью-Йорк. Там, на полуострове Лонг-Айленд, агенты ФБР поселили его в уютном домике и установили радиопередатчик, ND98 начал посылать свои сообщения 4 декабря 1941 года и продолжал это делать вплоть до мая 1945 года, когда англичане захватили радиостанцию абвера возле Гамбурга. В результате абверу было отправлено 2829 дезинформационных сообщений, а от немцев было получено 824 радиосообщения, содержавших ценную для американской, разведки информацию.
Федеральное бюро расследований проявляло значительную активность в Северной, Центральной и Южной Америке. Оно выявило нескольких крупных резидентов абвера: майора Людвига фон Болена в Чили, его преемника Бернардо Тиммермана, а также Иозефа Шторцизни и Отто Юбеле в Бразилии и, кроме того, рыбешку помельче в других латиноамериканских странах. Оно также приостановило большую контрабандную операцию по снабжению немцев такими редкими стратегическими материалами, как платина из Колумбии и промышленные алмазы из Венесуэлы. ФБР удалось схватить главаря шайки, английского «банкира» по имени Гарольд Эбери на его роскошной вилле в Калифорнии.
Любопытным побочным занятием ФБР в его охоте за шпионами и диверсантами была операция по поимке немецких военнопленных, которым удалось бежать из лагерей, расположенных на территории США. Одно время количество немецких военнопленных в США достигало 400 тысяч человек. В среднем в месяц убегало 75 человек. Всего за годы войны из лагерей убежало 2803 человека, и агентам ФБР удалось поймать всех их, за исключением троих – Курта Россмензла, Георга Гартнера и Курта Вестфаля. Их местопребывание до сих пор неизвестно.
Эдгар Гувер руководил этой охотой на шпионов с беспрецедентной ловкостью. В то же время он яростно боролся со шпионской истерией, которая имела место на ранних стадиях войны. Гувер решительно выступал против массовой эвакуации 120 тысяч американцев японского происхождения с западного побережья в так называемые переселенческие лагеря. В своей книге «История ФБР» он писал: «Шпионская истерия была вызвана хладнокровным расчетом некоторых людей, которые хотели переселить японцев по экономическим соображениям и в связи с расовыми предрассудками. Решение об этом переселении было принято в верхних слоях нашего государственного аппарата. И в результате десятки тысяч преданных нашей стране американцев японского происхождения отправились в печальное путешествие».
Гувер знал, что эти 120 тысяч «американцев японского происхождения» не представляли никакой опасности. Еще до войны ФБР выявило 733 японца, которых оно подозревало как потенциальных шпионов. С началом войны все они были арестованы.
Отсутствие немецкого, итальянского и японского шпионажа и саботажа в большом масштабе в Соединенных Штатах было одним из чудес войны. Помимо энергичной деятельности ФБР по ликвидации всех возможностей для шпионажа и саботажа, два других события сыграли в этом деле очень важную роль. Первое событие произошло в июне 1941 года, за пять месяцев до Пирл-Харбора, когда министерство финансов заморозило все немецкие и японские активы в США и в большинстве стран Центральной и Южной Америки. Двигательной силой шпионажа и саботажа, как известно, являются деньги. Какой бы эффективной секретная служба ни была, она не может действовать без средств.
Другое событие было поистине драматическим. Центром немецкого шпионажа в Соединенных Штатах являлось генеральное консульство Германии в Нью-Йорке. Когда за несколько месяцев до Пирл-Харбора консульство было закрыто, офицеры абвера, выступавшие в роли сотрудников консульства, должны были сжечь свои бумаги. Они позвали истопника здания, некоего Дика Голланда, и сказали ему, чтобы он разжег в печи огонь. Голланд, который наверняка был агентом ФБР, разжег огонь так, чтобы он горел только на одной стороне печи. Когда немцы принесли бумаги и отдали их Голланду для сожжения, находчивый истопник бросил их в ту сторону печи, где огня не было. И в результате бумаги, обгоревшие только сверху, попали в руки ФБР.
Среди этих бумаг был обнаружен полный список немецких шпионов и осведомителей в Соединенных Штатах.
Глава тринадцатая. ПОЛКОВНИК ДОНОВАН ОРГАНИЗУЕТ СТРАТЕГИЧЕСКУЮ РАЗВЕДКУ
Шел 1942 год. Январский день близился к концу, когда президент Рузвельт вызвал к себе в Белый дом полковника Уильяма Донована и в беседе с ним довольно резко и откровенно заявил: «У нас нет никакой разведывательной службы».
Состояние, в котором находилась разведка, и прежде всего военная стратегическая разведка США, так ярко обрисвванное президентом, было тщательно проанализировано через несколько лет после окончания второй мировой войны генералом Дуайтом Эйзенхауэром, который писал по этому поводу следующее:
«Истек целый год войны в Европе, прежде чем в США начали серьезно задумываться над плачевным состоянием обороны собственной страны… Основная причина этого была чисто психологического порядка, поскольку американцы все еще пребывали в состоянии самоуспокоения.
Даже поражение Франции в мае 1940 года не разбудило нас, не помогло полностью осознать всю глубину нависающей опасности. Отношение к разведывательной службе в военном министерстве было на редкость наплевательским, и соответственно всем видам разведки уделялось недостаточное внимание, что препятствовало конструктивному развитию и планированию этой весьма важной области военного дела. Достаточно указать на тот факт, что в период между двумя мировыми войнами не отпускалось никаких средств на создание широко разветвленной агентурной сети – базы, необходимой для деятельности любой разведывательной службы.
Наши слабые потуги в этом направлении ограничивались официальной поддержкой традиционной системы военных атташе, которых мы имели в большинстве столичных городов иностранных государств и которые назначались преимущественно из среды состоятельных офицеров, имевших высокие личные доходы, ибо содержать их за границей и финансировать их непомерно высокие расходы при отсутствии государственных бюджетных ассигнований было невозможно. Как правило, ими являлись почтенные, принятые в высшем свете джентльмены, из которых лишь немногие имели представление об агентурной разведке. Результаты деятельности этих джентльменов почти везде были плачевными, а основным критерием для назначения их на должность руководителя разведывательного отдела военного министерства США являлись не способности кандидатов, а продолжительность их службы на должностях военных атташе США в различных странах мира.
Управление военной разведки находилось в нашем генеральном штабе на положении пасынка. Это подтверждается, например, тем, что, как следствие штатных ограничений, установленных законами мирного времени, число генеральских должностей в военном министерстве было сокращено до такой степени, что во главе ряда важнейших управлений генерального штаба, в том числе и во главе управления военной разведки, стояли офицеры в звании не выше полковника. По существу, это не имело принципиального значения, ибо, конечно, всегда предпочтение отдается высококвалифицированному полковнику нежели посредственному генералу. Однако на практике армейское руководство в целом не уделяло должного внимания развитию разведывательных служб, в том числе и агентурной разведки США.. Это отношение к разведке находило свое отражение и в программах наших военных школ, где будущим офицерам рассказывали о задачах разведки и прививали навыки организации войсковой оперативной разведки, но совершенно игнорировали освещение тех или иных вопросов разведывательной службы в более широком, стратегическом плане.
Немногие военные специалисты нашего генерального штаба были способны в те годы обрабатывать и анализировать информацию, поступавшую в военное министерство, и это относится прежде всего к информации о состоянии промышленности и промышленных потенциалах разведуемых стран – информации, добывание которой стала к тому времени главной целью стратегической разведки.
В течение первой военной зимы все эти недостатки разведки превратились в серьезные помехи. В эти дни управление военной разведки было не в силах разработать четкий план работы собственной организации, определить характер информации, которая требовалась для вскрытия замыслов, целей и возможностей наших врагов. Начальник этого управления вряд ли мог что-либо добавить к тому, что он ежедневно проделывал, а именно: заходил в отдел планирования и оперативный отдел штаба и робко спрашивал, можем ли мы загрузить его какой-нибудь работой».
Эта до горечи откровенная критика разведывательной службы США Эйзенхауэром стала известна три года спустя после окончания войны. Свою злую критику Эйзенхауэр целиком направил против управления военной разведки. И это справедливо, ибо даже в начале описываемого им периода общая картина состояния разведывательного аппарата США не была такой плачевной, какой он ее изобразил, имея в виду стратегическую военную разведку. Вероятно, и Рузвельт не был достаточно хорошо информирован о деятельности разведывательного аппарата некоторых других правительственных учреждений и организаций и потому был совершенно не прав, когда заявил полковнику Доновану, что в США не было никакой разведывательной службы. Достаточно указать, что в тот период работала на «полную мощность» и лучше, чем когда-либо ранее, служба радиоперехвата в армии и военно-морских силах США; служба, способная «читать» самые совершенно секретные телеграммы противника в любое время, когда только заблагорассудится. Именно в этот период служба радиоперехвата в военно-морских силах США начала собирать данные, которые помогли адмиралу Нимицу отплатить врагу за его нападение на Пирл-Харбор.
Пожалуй, здесь будет уместным рассказать об этом подробнее, чтобы у читателей сложилось правильное представление о роли и месте указанной отрасли стратегической разведки США, ее положительных и отрицательных сторонах в этот период.
Сразу же после нападения японцев на Пирл-Харбор перед адмиралом Нимицем встала задача вскрыть дальнейшие замыслы противника, определить направление его следующего удара против позиций США на Тихом океане. Интуиция подсказывала адмиралу Нимицу, что следующий удар японцы могут нанести по американской базе Мидуэй, находящейся на одиноком атолле того же названия, который расположен в 1900 километрах к северо-западу от Оаху. Это интуитивное предположение адмирала Нимица строилось на данных разведки. Незадолго до этого в Токио Ямамото действительно принял решение нанести удар по атоллу Мидуэй. Ямамото планировал захватить Мидуэй и уничтожить все, что осталось на плаву от американского Тихоокеанского флота. Офицеры разведки штаба Нимица были слабо подготовленными и неопытными разведчиками и поэтому допустили ряд больших неточностей в определении боевого состава японских военно-морских сил. Так, при наличии у Ямамото одиннадцати линейных кораблей разведка Нимица докладывала о наличии только двух – четырех линкоров. По данным той же разведки, у японцев не имелось легких крейсеров, а в действительности их было у них шесть. По американским подсчетам, у Ямамото должно было быть 16-24 эсминца, а в действительности их было 49; в составе японского флота было 16 подводных лодок, а американцы насчитывали 8-12. Американцы имели очень близкие к действительности данные только о количестве авианосцев и тяжелых крейсеров.
Эта недооценка сил японского флота имела для американцев скорее положительное, чем отрицательное, значение. Такой странный, на первый взгляд, вывод объясняется довольно просто. Если бы адмирал Нимиц знал, какими мощными силами в действительности располагал Ямамото, он бы дважды подумал, прежде чем отдать приказ о проведении в жизнь своего смелого, блестящего плана нанести по японскому флоту лобовой удар. Единственным мощным и грозным оружием адмирала Нимица была его служба радиоперехвата.
В начале военных действий против американцев каждому японскому флоту было выделено по нескольку шифров и кодов, которые должны были заменяться через определенные, точно установленные графиком периоды времени. Американские дешифровалыцики службы радиоперехвата с большим упорством систематически обрабатывали перехватываемые японские радиограммы. В итоге этой работы было накоплено много материалов, позволивших найти ключ к ряду японских кодов и шифров. Это привело к раскрытию замыслов японского военно-морского командования.
Общий анализ перехваченных радиопередач говорил о том, что Ямамото готовился к проведению еще одной крупной морской операции. Конечная цель этой операции в японских радиотелеграммах обозначалась условным сокращением «AF». Что же скрывалось под этим кодовым сокращением? Оно могло обозначать и атолл Мидуэй, и Гавайские острова, и Алеуты, и Новую Каледонию, и Сидней в Австралии – словом, любой стратегический пункт.
Шла весна 1942 года. Перед военно-морским командованием США стояла неотложная задача: во что бы то ни стало вскрыть истинное значение японского сокращения «AF», то есть, иными словами, вскрыть до конца замысел противника. Вот тут-то у адмирала Нимица и родилась блестящая идея. Он приказал коменданту гарнизона на атолле Мидуэй капитану 3 ранга Саймерду передать в Пирл-Харбор по радио открытым текстом, что система водоснабжения на атолле вышла из строя. Радиотелеграмма Саймерда была умышленно передана в незашифрованном виде, чтобы японцы, которые, конечно, как и мы, занимались радиоперехватом, смогли прочесть ее и сделать соответствующие выводы. В течение двух последующих дней американские подразделения радиоперехвата на Гавайях с огромным нетерпением ждали того момента, когда японцы попадутся в расставленные адмиралом Нимицем сети. И вот на третий день была перехвачена телеграмма, в которой говорилось о том, что в пункте «АР» имеются трудности в снабжении пресной водой. Итак, в результате блестяще проведенной операции Нимиц получил совершенно точные данные о том, что конечной целью подготавливаемого японцами нового удара является атолл Мидуэй, условно обозначенный японцами «AF». Служба радиоперехвата превратилась в мощное оружие, с помощью которого любое распоряжение и любая информация японцев, переданные по радио, в любой момент могли быть перехвачены и дешифрованы с предельной точностью.
Описание морского сражения, происшедшего 4 июня 1942 года, не входит в задачу настоящей книги, однако следует отметить, что адмирал Нимиц уже знал, что оно выиграно, когда рано утром 5 июля командир подразделения радиоперехвата капитан 3 ранга Рошфорт вручил ему перехваченную радиотелеграмму с флагманского корабля Ямамото, в которой содержалось следующее распоряжение командующего японским флотом: «Оккупация Мидуэя отменяется».
Ямамото был побежден американской службой радиоперехвата, а позднее он был физически уничтожен ею. Это произошло в конце весны 1943 года, почти ровно год спустя после морского сражения за Мидуэй, когда Ямамото вылетел в инспекционную поездку на Соломоновы острова. Американская служба радиоперехвата расшифровала телеграмму с точными данными о времени и маршруте полета самолета Ямамото. Органы военно-морской стратегической разведки устроили для Ямамото засаду. В инспекционную поездку он вылетел точно по графику. Самолет его был встречен в воздухе и сбит. Ямамото погиб.
На протяжении всей войны на Тихом океане американская служба радиоперехвата играла очень важную, можно сказать решающую, роль. Но однажды эта хорошо организованная служба оказалась поставленной под удар. Это случилось, когда газета «Чикаго трибюн» хвастливо разболтала, какую большую роль в деле победы в морском сражении у атолла Мидуэй сыграла служба радиоперехвата. Эта же служба стратегической разведки США была скомпрометирована еще раз, когда группа не в меру усердных агентов управления стратегических служб проникла в служебные помещения японского военного атташе в Лиссабоне, взломала сейф атташе и похитила кодовые таблицы и шифры. В обоих случаях японцам пришлось заменить коды и шифры. Третье поражение американская дешифровальная служба потерпела, когда несколько японских телеграмм, расшифрованных дешифровальной службой США, были похищены из управления военно-морской разведки в Вашингтоне. Публикация некоторых из этих телеграмм в журнале «Кольерс» фактически позволила противнику установить тот факт, что его новые коды и шифры не так надежны, как это представлялось.
После каждого нового разглашения секретных данных, касающихся работы службы радиоперехвата, последняя должна была начинать свою работу с самого начала и заново строить планы проникновения в шифровальные системы противника. Люди службы радиоперехвата были яркими звездами американской стратегической разведки в самом начале войны, но не единственными полезными людьми в нашей разведке.
В США в то время все же существовала организованная служба стратегической разведки. Руководило ею агентство «Координатор информации». Оно было создано до нападения японцев да Пирл-Харбор по инициативе Донована, который и возглавил его. Это было агентство со строго гражданским статусом, состоящее преимущественно, по выражению Джона Чемберлена, из «сотни профессоров» – группы специалистов средних лет по антропологии, экономике и другим областям знаний, сотрудничавших с молодыми инструкторами, которые носили титулы «докторов философии» и имели богатый практический опыт в протирании брюк в креслах различных библиотек.
Эти «профессора» всячески высмеивались кадровыми специалистами разведки, но на самом деле они не заслуживали этого. «Сотня профессоров» и их молодые ассистенты умело анализировали накопленные факты и знали, как выудить важные разведывательные сведения из книг, газет и журналов. Весьма успешную работу в этом направлении вело головное нью-йоркское бюро агентства, возглавляемое Уильямом Вандербильдом, бывшим губернатором штата Род-Айленд. Это бюро, предоставленное самому себе, так сказать, на условиях «самоокупаемости», занялось сбором самой различной информации из источников, которыми пренебрегали профессиональные разведчики. Оно получало информацию от частных лиц, которые обладали специальными научными знаниями, знали о важных военных объектах, установках и стратегических центрах стран – потенциальных противников. Это бюро собирало «фотографии тетки Минни» – фотографии, сделанные туристами в поездках по странам вероятных противников в мирное время, и опрашивало туристов, прибывавших из-за границы.
Позднее, во время налетов американской авиации на Германию, один из крупных заводов рейха был бомбардирован американским летчиком по фотографии, переданной ему перед выполнением задания и доставленной из архивов агентства Координатор информации по совету одного из разведчиков, знавшего о существовании такой фотографии. Этот разведчик вспомнил, что еще задолго до войны собирал для «Координатора информации» фотографии предприятий и заводов, помещавшиеся на фирменных бланках. Фотография упомянутого выше немецкого завода была сделана, что называется, с птичьего полета.
Большую помощь агентство «Координатор информации» оказало и при захвате американцами города Бон (Северная Африка). При этом была использована информация, добытая сотрудницей агентства, которая знала много иностранных языков и регулярно присутствовала на допросах французских инженеров-беженцев из Бона.
И все-таки даже при наличии всех перечисленных выше заслуг общая оценка деятельности американской стратегической разведки, данная Рузвельтом в первой половине 1942 года, была совершенно справедливой: Соединенные Штаты не имели такого разведывательного аппарата, какой требуется великой державе в наши дни для ведения «большой войны».
Наиболее активную роль в военной и военно-морской стратегической разведках США, как уже упоминалось в высказываниях Эйзенхауэра, должны были играть военные и военно-морские атташе. Однако, находясь на положении привилегированной группы, они со временем превратились в касту, которая большую часть своего времени тратила на светские развлечения. Они были склонны скорее приспосабливать свое собственное мышление и образ жизни к господствующим тенденциям в странах, где они проходили службу, чем оставаться истинными патриотами и постоянно быть начеку. Президента Рузвельта огорчала не столько неосведомленность военных атташе, сколько их очевидная предубежденность и необъективность в оценке положения в странах, где они были аккредитованы. В американских анналах истории минувшей войны нет никаких ссылок на то, как военно-морской атташе в Токио капитан 1 ранга Генри Смит-Хаттон информировал военно-морское министерство США о нападении японцев в декабре 1941 года, хотя известно, что он по собственной инициативе сжег свои шифры и секретные бумаги 5 декабря. Смит-Хаттон был ловко дезориентирован японцами, которые умело преподнесли ему отдельные факты, раскрыть внутреннее содержание которых он не смог. За несколько дней до нападения на Пирл-Харбор на улицах Токио и Иокогамы появились большие группы японских военных моряков. Они, очевидно, служили на военных кораблях, которые предположительно должны были находиться в Йокосуке. В действительности же это были солдаты сухопутных войск, переодетые в морскую форму и посланные в города для введения в заблуждение иностранных разведок.
Полковник Ейтс был американским военным атташе в Москве во время нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Вскоре после начала войны он вылетел в Вашингтон для доклада генералу Маршаллу. В этом докладе он дал совершенно неправильную, искаженную и тенденциозную картину положения в Советском Союзе и на советско-германском фронте. В связи с этим генерал Эйзенхауэр вспоминает один забавный инцидент:
«Пример пылкого рвения, с которым мы набрасывались на каждую жалкую кроху информации, казавшуюся нам достоверной, был еще раз продемонстрирован после прибытия в Вашингтон полковника Джона Ретея, который в начале войны был нашим военным атташе в Румынии. Полковник, энергичный офицер, один из лучших наших атташе того времени, был интернирован румынами и позднее перевезен через нейтральный порт в США.
Ретея сразу же пригласили в оперативное управление военного министерства. В своем докладе полковник Ретей заявил, что германская военная машина, с его точки зрения, еще не полностью развернута и что ее мощь настолько велика, что Россия и Великобритания, по всей вероятности, будут раздавлены этой мощью, прежде чем США смогут вмешаться и выручить их. По его подсчетам, немцы имели в то время в резерве 40 тысяч боевых самолетов с обученными летчиками.
Информация Ретея о наличии у немцев в резерве 40 тысяч самолетов вызвала в оперативном управлении явное недоверие. Мы знали, что продвижение немецких войск было только что приостановлено у стен Москвы, и были убеждены в том, что, если бы немцы в действительности обладали такой огромной мощью, о какой говорил Ретей, они не стали бы сохранять свои резервы в тот момент, когда их нужно было использовать для захвата Москвы».
Положение, создавшееся в управлении военно-морской разведки, довольно образно обрисовал в письме одному из своих друзей полковник Джон Томасон. Полковник Томасон писал следующее:
«Наше министерство чем-то очень напоминает внешние завихрения циклонической бури. Все кружится и пляшет. Адмирал Эрнест Кинг назначен начальником адмирала Гарольда Старка. Он взял на себя большую часть функций последнего. К нашей галактике добавилась еще одна планета первой величины. Обе светят, сбивая с толку штурмана.
Адмирал Теодор Уилкинсон возглавляет управление военно-морской разведки. Это третий начальник управления за последние полтора года. Капитан 1 ранга Хирд руководит иностранным отделом, а капитан 1 ранга Уоллер – внутренним. Твой старый дальневосточный отдел находится в надежных руках капитана Артура Макколама. Наши штаты непомерно раздуты. Министерство – самое настоящее пристанище для невежд со связями. По сути дела, управление военно-морской разведки не такое уж плохое, когда речь идет о сборе информации. Но что толку в информации, если она не используется?»
Авторитет управления военно-морской разведки подрывался тем, что оно занимало обособленную и довольно странную позицию и руководствовалось в своей работе явно предвзятыми, надуманными и необъективными положениями и принципами. Офицерский состав управления по традиции был настроен антикоммунистически, и потому оценка, которую давало это управление возможностям Советской Армии, была необъективной: за действительное выдавалось желаемое. Исключение составлял, пожалуй, только офицер, ведавший советским отделом. Этому человеку полагалось, так сказать, по штату знать истинное положение вещей в Советском Союзе, и он действительно знал его лучше других. Это был отпрыск большой семьи военно-морских офицеров, майор корпуса морской пехоты США Эндрю Уайли. Весь советский отдел управления состоял из двух человек: Уайли и его помощника. Отдел занимал одну комнатку, в военно-морском министерстве в Вашингтоне. Майор Уайли превратил эту комнатку в русский оазис. Будучи таким же противником коммунизма, как и другие, майор Уайли имел, однако, какую-то слабость к русскому народу в целом.
Вдохновленный замечательными достижениями советского народа в войне против гитлеровских полчищ, он украсил стены своего кабинета советскими плакатами военного времени и лозунгами, которые передавал ему советский военно-морской атташе, поставил радиолу и часто проигрывал пластинки с красноармейскими песнями.
Объективность в оценке силы Советской Армии поставила майора Уайли в положение полной изоляции от его коллег – офицеров военно-морской разведки. Уайли буквально изгнали из общества, и изгнание это зашло настолько далеко, что его имя исключили даже из списка постоянных докладчиков, информирующих о ходе войны в России на ежедневных оперативных совещаниях, проводившихся в Пентагоне. Коллеги по работе стали избегать Уайли, не желали слушать его рассказов о ходе войны в России и все чаще приглашали для этой цели офицера из управления военной разведки, который рисовал им картину положения в тогдашней России в более пессимистических тонах.
В оперативной комнате Белого дома президент Рузвельт каждое утро выслушивал охи и вздохи руководства управления военной разведки относительно положения в России. Ему были явно не по душе все эти доклады, отчасти потому, что новости были неутешительными, отчасти потому, что в эти доклады просачивались знакомые ему антисоветские мотивы предубежденности и предвзятости. В качестве иммунитета президент Рузвельт выработал в себе предубежденность и предвзятость по отношению к американской разведке в целом и к военной разведке в частности.
Отношение к разведке в Белом доме изменилось настолько, что позднее, когда разведывательная служба значительно улучшила свою работу и руководители разведки пытались убедить президента в необходимости принять ряд важных военно-политических решений, которые смогли бы приблизить конец войны, Рузвельт категорически отказался от всех предложений, потому что не доверял им. По той же причине Рузвельт настаивал на своем мнении относительно слабости движения Сопротивления в Европе, отказывался принимать на веру доклады разведки об острых разногласиях и противоречиях внутри германского верховного командования и отвергал все рекомендации о необходимости внесения изменений в формулировку о безоговорочной капитуляции, хотя данные военной стратегической разведки настоятельно требовали такого изменения.
Положение в американской разведке начало существенно изменяться после того, как 5 мая 1942 года на пост начальника управления военной разведки был назначен генерал-майор Джордж Стронг, а начальником разведки военно-морского флота – адмирал Грейн. В июне в Вашингтон был вызван капитан I ранга Захариас, которого назначили заместителем начальника управления военно-морской разведки, а полковника Уильяма Донована – начальником новой организации, получившей название «управления стратегических служб».
Генерал Джордж Маршалл избрал Стронга не потому, что тот являлся выдающимся специалистом в области стратегической разведки, а потому, что он был известен как исключительно энергичный и решительный человек. Управление военной разведки нуждалось в чистке аппарата, а провести эту чистку мог только инициативный человек, обладавший огромной выдержкой. По мнению генерала Маршалла, Стронг был именно таким человеком.
Генерал-майор Стронг превзошел все ожидания Маршалла. В качестве первого шага он предпринял поездку в Англию с целью ознакомления с характером и практической стороной деятельности английской стратегической разведки.
По возвращении из Англии Стронг приступил к созданию совершенно новой службы стратегической разведки в Соединенных Штатах. Эту реорганизацию он провел, «не наступая никому на мозоли» и «не рубя голов». Консерваторов и работников с устаревшими взглядами он оставил на своих местах, чтобы использовать их опыт и знания, но ликвидировал их влияние и командное положение.
В управлении стратегической разведки военно-морского флота капитан 1 ранга Захариас не имел за своей спиной мощной поддержки генерала Маршалла, но постепенно, шаг за шагом, и военно-морская разведка начала создавать себе хорошую репутацию. Большим недостатком в ее работе была частая смена руководства. В течение только двух лет сменились четыре начальника.
Характеризуя условия работы, сложившиеся в управлении, капитан 1 ранга Захариас писал: «Эти несколько недель работы в управлении убедили меня в том, что реорганизацию работы следует начать с ликвидации старого аппарата. Только после этого мы сможем построить новую организацию, способную решать задачи военно-морской стратегической разведки в военное время».
На новом посту заместителя начальника управления Захариас обратил внимание прежде всего на подготовку новой когорты офицеров разведки. Он сформировал свой аппарат фактически из гражданских лиц, многие из которых были «девяностодневниками», то есть людьми, окончившими специальные разведывательные школы. В местечке Фредерик (штат Мерилэнд) он создал начальную школу разведки, а в Нью-Йорке – школу повышенного типа.
Об этих днях Захариас вспоминает так: «В чем мы особенно нуждались, так это прежде всего в организации оперативной разведки, такой разведки, которая могла бы снабжать военно-морских начальников информацией, необходимой для решения оперативных задач».
Капитан 1 ранга Захариас был также повивальной бабкой при рождении в управлении военно-морской разведки новых отделов, предназначавшихся для решения особых задач, таких, как допрос военнопленных, изучение, анализ и использование захваченных документов противника, ведение «психологической войны». К этому времени относится создание в рамках управления разведки ВМФ отдела агентурной разведки. Захариас разработал ряд положений о действиях агентурных разведчиков за линией фронта и осуществил это в Китае и на фронтах в Италии. Он установил тесные связи со своими коллегами в английском адмиралтействе и организовал школы по изучению японского языка, где сотни молодых американцев изучали трудный язык в очень короткий срок.
5 сентября 1943 года Захариас был смещен с поста заместителя начальника управления разведки ВМФ и назначен командиром крейсера «Нью-Мексико». Уход Захариаса с поста заместителя начальника управления разведки ВМФ явился большой неожиданностью для всех. «Даже теперь, – писал он после войны, – я не знаю, чем было вызвано принятие такого решения и чем оно мотивировалось. Вероятно, это следует объяснить тем, что я слишком быстро продвигался и становился слишком сильным, а это не нравилось ряду не в меру амбициозных, но могущественных лиц и организаций».
Снятие Захариаса с поста заместителя начальника управления военно-морской разведки не только вызвало сожаление в разведке, но и нанесло ущерб делу консолидации наших усилий в войне.
Третьим лицом, ответственным за большие преобразования в американском шпионаже, был полковник Донован. Заняв пост руководителя управления стратегических служб, Донован, подобно волшебнику, начал вызывать, казалось, из-под земли пеструю армию шпионов и саботажников-подрывников. Он организовал их подготовку, экипировку и снаряжение. Когда же эти люди становились ненужными, Донован возвращал их к прежней скучной и однообразной жизни, а со временем и сам ушел в отставку и возвратился к тихой, размеренной жизни гражданина, почитающего законы человеческого общежития.
Причина, по которой именно Донован был избран для руководства такой работой, до сих пор остается тайной. Это была кипучая натура. В его характере не было ничего темного, низменного, подлого и грязного. Донован был скорее кротким, уравновешенным и даже наивным человеком.
Уильям Донован родился 1 января 1883 года в городе Буффало (штат Нью-Йорк). Его отец, мелкий чиновник, в какой-то степени занимался политической деятельностью в местных органах управления. Во время учебы в Колумбийском университете Донован получил прозвище «Дикий Билл», ибо был рьяным болельщиком одной известной в то время футбольной команды. Позднее он занимался адвокатской работой, а затем избрал военную карьеру. Во время второй мировой войны Донован участвовал в боевых действиях на Западном фронте и дослужился до звания полковника. За свою отвагу он был награжден медалью.
Вскоре после этого он стал вплотную заниматься вопросами ведения агентурной разведки, и это стало его любимым занятием на долгие годы жизни. Подобно большому любителю охоты за крупным зверем, полковник Донован начал заниматься охотой на людей на полях сражений по всему свету, где только вспыхивали военные конфликты.
В качестве военного наблюдателя он находился в войсках, которыми командовал адмирал Колчак. В той же роли он был в Маньчжурии в 1931 году, в Абиссинии в 1935 году и в Испании в 1936 году. Когда полковник Франк Нокс стал министром военно-морского флота, он предоставил Доновану полуофициальную должность и командировал его в Англию для изучения военной мощи Англии и ознакомления с работой ее агентурной разведки. Донован возвратился из Англии с подробным докладом о состоянии английской секретной службы. Доклад этот произвел большое впечатление на Рузвельта. В январе 1942 года Рузвельт, предложил Доновану составить план создания новой агентурной разведки, которая соответствовала бы требованиям мировой войны. «Вам придется начинать сначала», – заявил ему президент. Это слишком общее заявление президента было несколько преувеличенным, но справедливым. Оно подчеркивало срочность и важность коренного улучшения деятельности всех органов разведки США.
Через несколько месяцев Донован явился к Рузвельту в Белый дом, чтобы представить свой план. Этот план понравился президенту, он одобрил его, и 13 июня 1942 года было создано управление стратегических служб. Руководил им полковник Донован.
В управлении стратегических служб были созданы три самостоятельных отдела. В задачу самого крупного из них – отдела исследований и анализа – входило обобщение информации, собираемой из различных легальных источников: печати, радио и т. д.
Второй отдел – отдел «психологической войны» – должен был вести пропаганду среди населения и войск противника, осуществлять мероприятия, направленные на подрыв морального состояния противника любыми средствами.
Третий отдел – отдел агентурной разведки – был ядром новой организации. В распоряжении отдела были различного рода агенты – шпионы, диверсанты, операторы агентурных радиостанций и т. п. Вначале, когда управление стратегических служб было еще малочисленным, Донован насадил в нем преимущественно своих друзей, товарищей по прежней работе и знакомых. Так, Бакстон, его первый учитель шпионажа, стал его главным помощником. Из его бывшей нью-йоркской юридической конторы пришли Дюринг и Патцел. На руководящих постах в управлении были также финансисты Чарльз Уэстон и Рассел Форджен; Дэвид Брюс – зять миллионера Меллона; Асертон Ричардс – миллионер, разбогатевший на гавайских ананасах; Билл Вандербильд – наследник богатой семьи Вандербильдов; международный адвокат с сомнительным прошлым Аллен Даллес; бывший полковник царской армии Серж Оболенский.
В ходе войны управление стратегических служб было развернуто в огромную, мощную и хорошо слаженную организацию, на которую работало около 22 тысяч агентов и в штате которой, кроме того, было около 12 тысяч человек. В штат управления входили люди самых различных профессий: от заслуженных профессоров, лауреатов Нобелевских премий до уличных мальчишек и бродяг, от смиренных священников-миссионеров до контрабандистов.
Поведение самого полковника Донована было лучшим доказательством его высоких качеств и незаурядного ума. В декабре 1942 года я встретил его в поезде, который шел в Вашингтон. Мы разговорились о войне во Франции и о том, что французы допустили большую ошибку, интернировав без соответствующего отбора, так сказать «огульно», всех беженцев из Германии и не использовав плодов этого «урожая» в борьбе против нацистов. В беседе со мной он упомянул о книге по этому вопросу, которую только что прочел и которая дала ему пищу для размышлений. Это была книга Артура Кестлера «Накипь земли». Задумавшись, полковник Донован произнес: «Я никогда не сделаю такой ошибки. Каждый мужчина и каждая женщина, вообще каждый, кто может причинить вред гитлеровцам, подорвать их силу, нужен мне». Президент Рузвельт полностью, поддерживал этот принцип Донована.
В ходе работы управление стратегических служб добилось блестящих побед, но были и досадные промахи. Процент погибших агентов, заброшенных в Тунис, например, был очень высоким, и это объяснялось прежде всего трудностями установления личных контактов в этой стране. Много агентов управления стратегических служб, заброшенных в Словакию с целью поддержки происшедшего там восстания, попало в сети противника и погибло в концентрационных лагерях из-за того, что полученные перед этой операцией данные стратегической разведки были неверными, а также из-за того, что немцы ко времени прибытия группы американских агентов уже подавили восстание. Если во всех провалившихся по причине недостаточной подготовки операциях управления стратегических служб и не было человеческих жертв, то материальные потери по этой статье были порядка 135 миллионов долларов. И все же, несмотря на это, Донован утверждал, что расходы на его управление не так велики, что другие ведомства бесполезно тратят значительно больше средств.
Донован был неустанным рационализатором и изобретателем различного рода трюков, используемых для дела, которое только выигрывало от этого. Он создал ряд пистолетов в виде курительных трубок. Из этих трубок можно было стрелять, но нельзя было курить. Если в тылу у немцев появлялся человек с трубкой в зубах, которая не дымилась, его смело можно было принимать за агента Донована.
По инициативе Донована был разработан и использован небольшой механизм, который взрывал портфели с документами, как только посторонний пытался вскрыть эти портфели. Несколько таких взрывов оживили ряд вечеров с коктейлями в Вашингтоне, на которые работники управления стратегических служб прибывали с портфелями прямо из своих отделов. Был разработан также секретный компас, который помещался во вставном зубе. Поскольку одним из условий приема на работу в управление стратегических служб являлось наличие у агента всех зубов, при снаряжении агента таким компасом приходилось выдирать у него здоровый зуб и вставлять искусственный с потайным компасом.
Управление стратегических служб работало, конечно, под завесой глубокой тайны и строгой секретности, однако происходили и курьезные случаи. Однажды какого-то профессора срочно вызвали в Вашингтон в управление стратегических служб для выполнения одного задания. Когда же он прибыл туда, оказалось, что никто не знает о его вызове, о нем самом или о задании, которое якобы его ожидало.
Расстроенный, бедняга ходил от поста к посту, от штаба к штабу в сопровождении угрюмых патрулей, но так и не смог выяснить обстоятельств дела. Наконец настало 5 часов вечера. Большинство работников управления заканчивало работу. Тогда профессор решил позвонить самому Доновану домой. Однако дежурный офицер службы безопасности отказался раскрыть такой большой секрет, как номер домашнего телефона своего начальника.
Усталый и расстроенный, профессор вернулся к себе и в отчаянии решил позвонить другу, которому хотел излить свое горе. Каково же было его изумление, когда, перелистывая телефонную книгу, он случайно наткнулся на номер телефона и домашний адрес Донована.
Глава четырнадцатая. ДОМ НА ХЕРРЕН-СТРИТ
Через день или два после высадки войск союзников в Нормандии штаб Эйзенхауэра опубликовал сообщение о том, что солдаты-десантники союзнической армии получили в пайке различные сорта мороженого уже десять часов спустя после высадки на берег первого эшелона войск. Это коммюнике было составлено и опубликовано, конечно, только из соображений внутриполитического характера.
В действительности же операция по высадке войск союзников в Нормандии не была похожа на соревнование воинствующих шутников в остроумии и находчивости.
Когда в первый день операции первый десантник высадился на берег в Нормандии, он был один против огромных сил германской армии, против того максимума немецко-фашистских сил, который только мог быть Сосредоточен Гитлером на Западе. В действительности союзники затратили много времени на высадку войск со стороны пролива, выбрасывая человека за человеком на подкрепление уже высадившимся ранее. Даже неделю спустя после начала операции, когда численность наших войск, переброшенных в Нормандию, составляла уже 326 тысяч человек, говорить о каком-либо успехе было еще рано. В конце концов потребовалось несколько сот тысяч солдат и почти одиннадцать месяцев боев, чтобы сломить сопротивление врага, хотя его главные силы были скованы на советско-германском фронте.
Наряду с этим следует особо подчеркнуть, что в то время, когда начала развертываться крупнейшая в мировой истории десантная операция, существовал человек, один-единственный американец, чья деятельность, при условии предоставления ему должных полномочий и соответствующей поддержки, могла бы обеспечить победу над врагом без таких фантастических усилий, какие потребовались для открытия второго фронта и ведения боевых действий в Западной Европе.
Этим человеком был Аллен Даллес, бывший дипломат и в прошлом адвокат. Он находился в те годы в Швейцарии и держал в своих руках невидимые поводья великой войны.
Задолго до начала операции в Нормандии Даллес установил личные контакты с рядом влиятельных и высокопоставленных лиц в Третьем рейхе, которые выражали желание и, казалось, были способны обеспечить победу союзникам без чудовищной операции по высадке миллионной армии союзников из Англии.
Однако заявлять сейчас, что Даллес мог один выиграть эту войну, было бы таким же преувеличением, каким глупым и наглым мог показаться вопрос: действительно ли был необходим исторический вояж союзников через пролив Ла-Манш? Однако такой вопрос, вероятно, все же можно было бы оправдать с учетом картины общего состояния дел в Германии и на оккупированных ею территориях, картины, которую хорошо представляли себе руководители союзных государств в самый канун операции.
Если рассматривать вопрос даже с чисто военной точки зрения, высадка союзников в Нормандии была им так же нужна, как пятое колесо телеге, ибо войска союзников уже были на континенте – в Италии. Поход за освобождение Европы союзники могли бы развернуть с широкого итальянского плацдарма (где у немцев было двадцать три дивизии) с целью выхода с одной стороны во Францию, а с другой – в Восточную Европу, без высадки десанта на севере Франции через пролив.
Сказанное является в известной степени плодом праздных размышлений. Значительно более важным и веским фактором, решительно говорящим против высадки союзников из Англии, было наличие другой ситуации, блестящие возможности которой, почти полностью утраченные, получили далеко не достаточное отражение в исторических описаниях второй мировой войны.
К 6 июня 1944 года вермахт уже не представлял прежней монолитной силы. В то время как боевая мощь сухопутной армии была еще исключительно высокой и немецкая армия в целом была еще чудовищной военной машиной, недовольство и отчаяние, как термиты, напали на офицерский корпус армии и гражданское руководство в глубоком тылу страны и стали разъедать их с невиданной силой. Среди все увеличивающегося числа немцев непрерывно росла решимость во что бы то ни стало прекратить войну с помощью государственного переворота, даже если это будет связано с государственной изменой, лишениями и, возможно, поражением.
Нелегко установить точное время начала распада немецкого тыла и немецкого офицерства, но вполне вероятно, что это произошло в июне 1943 года. Тогда молодой подполковник германской армии решил, что «с него хватит», что пора действовать. Это был Штауфенберг, тридцатишестилетний офицер, который решил присоединиться к подпольной организации антинацистских офицеров в вермахте. Он был отпрыском швабских дворян, и его незаурядные способности привлекали внимание высших военных чинов вермахта, где он снискал себе прозвище «молодой Шлиффен». Он воевал в Северной Африке, где был тяжело ранен во время воздушного налета, лишился одного глаза, правой руки и двух пальцев левой руки. Одно время он совсем потерял зрение. Его единственный глаз ничего не видел. Лежа в полевом госпитале, он с ужасом думал о том, что никогда уже больше не вернется к активной жизни. Там же он решил продолжать борьбу, но не с иноземными врагами, а с нацистами, которых он стал рассматривать как величайших безумцев. Весь свой гнев он обрушил против Гитлера. Им овладела мысль о необходимости убить человека, которого он считал ответственным за физические мучения, причиненные Германии, и в еще большей степени за ее моральную деградацию.
Штауфенберг был новичком в старом заговоре против Гитлера, которого давно ненавидела и презирала целая группа высокопоставленных офицеров армии. Они были твердо убеждены в том, что ликвидация Гитлера покончит с кошмаром, царившим в Германии.
Вначале они собирались схватить Гитлера и передать его верховному германскому суду для вынесения наказания за его кровавые дела. Позднее, когда такой театральный вариант оказался практически невозможным, они решили покончить с фюрером физически, то есть организовать покушение.
Арест Гитлера первоначально был задуман и подготовлен еще в 1938 году, накануне Мюнхенской конференции, группой генералов во главе с Францем Гальдером, новым начальником генерального штаба, который сменил генерала Людвига Бека, и генералом Эрвином Витцлебеном, командующим берлинским военным округом. Инициатором заговора явился Остер. Однако капитуляция Чемберлена в Мюнхене на исторической конференции смешала все карты заговора. Позже, 3 сентября 1939 года, в день начала войны на Западе, генерал-полковник Гаммерштейн-Экворд задумал арестовать Гитлера во время визита последнего к нему в штаб и ликвидировать существовавший режим, но Гитлер тогда так и не приехал.
Первое покушение на Гитлера было намечено на начало ноября 1939 года. Оно готовилось Остером с помощью Гальдера. Последний, однако, по признанию Остера, проявил малодушие, не поддержал заговор военными силами, которые были необходимы для его проведения. Кроме того, была предпринята еще одна робкая попытка произвести покушение на жизнь Гитлера в одном из пивных погребов Мюнхена. Но служба безопасности случайно напала на след заговорщиков. Были приняты строжайшие меры охраны, и убийца, подготовленный Остером, не смог даже приблизиться к Гитлеру.
Следующее покушение было запланировано на 4 августа 1941 года, но и оно не состоялось из-за внезапно принятых строгих мер по охране Гитлера.
Некоторые из заговоров против Гитлера очень напоминали театральные мелодрамы и позднее послужили сюжетом для телепередач. Так, один из заговоров предусматривал убить Гитлера во время демонстрации новой военной формы для армии. Доброволец, демонстрирующий новые модели формы, должен был иметь при себе бомбу.
Небольшая группа офицеров, которой руководил Остер, решила вплотную перейти к подготовке покушения. Руководителем этой группы был генерал фон Трешков, начальник штаба войск фельдмаршала фон Клюгге на восточном фронте. Его адъютантом был лейтенант Фабиан фон Шлабрендорф, адвокат по профессии, смертельно ненавидевший Гитлера. Его ненависть к Гитлеру не знала пределов, а его честолюбие переходило все границы, ставя иногда под угрозу весь заговор. В Берлине кроме Остера в подпольной группе был генерал Штиф, начальник организационного отдела генерального штаба.
В марте 1943 года фон Трешков получил сообщение о том, что Гитлер прибудет в штаб фон Клюгге в Смоленске с инспекционной целью. Фон Трешков тут же решил совершить покушение на фюрера. План действий был таков: самолет Гитлера намечалось сбить и уничтожить сразу после вылета из Смоленска. Затем командир кавалерийского полка Бозелагер должен был совершить «переворот» в штабе фон Клюгге и установить контроль над войсками его группы армий. Штифу поручалось захватить в свои руки руководство министерством обороны в Берлине, а Остер и его помощники должны были заниматься политическими вопросами, вступить в переговоры с союзниками и наладить политическую жизнь в стране.
Бомба, с помощью которой намечалось взорвать самолет Гитлера, была спрятана в пакет весьма безобидного вида. Пакет этот передали полковнику Брандту, одному из сопровождавших Гитлера офицеров, причем ему сказали, что в пакете две бутылки коньяку. Самолет с «бутылками» и Гитлером на борту вылетел по графику, но бомба не взорвалась! Шлабрендорф срочно вылетел в Берлин и перехватил злосчастный пакет до того, как стало известно его содержимое.
Несколько обеспокоенные неудачами, заговорщики не оставляли, однако, своих планов. Выписавшегося из госпиталя Штауфенберга послали проходить дальнейшую службу при генеральном штабе. Таким образом, ему предоставлялась возможность сыграть в заговоре ведущую роль. Группа заговорщиков была довольно разношерстной по своему составу. Здесь были люди самых различных профессий и политических убеждений. Положение, которое эти люди занимали в государстве, казалось, сулило им успех.
Таково было состояние подпольного движения Сопротивления гитлеризму в Германии, когда в январе 1944 года Эйзенхауэр прибыл в Лондон, чтобы вплотную заняться подготовкой десантной операции союзников под кодовым наименованием «Оверлорд». Произвели ли на него какое-нибудь впечатление потенциальные возможности, таившиеся в брожении внутри военной верхушки вермахта, или учитывалась ли хоть в малейшей степени исторически сложившаяся ситуация, предоставлявшая советникам Эйзенхауэра прекрасные возможности собрать полную информацию по этому поводу, – неизвестно. Насколько мне удалось установить, Эйзенхауэр не приложил никаких сколько-нибудь серьезных усилий, чтобы получить специальную информацию о процессе брожения в самой сердцевине германского верховного командования. Он, казалось, не обращал никакого внимания на то, как плохо выглядели немецкие солдаты, прежде боготворившие своего фюрера, и целиком сосредоточился на чисто военных аспектах войны, которую собирался выиграть сугубо военными средствами.
Эйзенхауэр не поддавался попыткам втянуть его в политическую сферу войны. Возможность переворота в Германии как средства к внезапному прекращению войны рассматривалась на различных совещаниях в его присутствии несколько раз, но всякий раз говорилось только о возможности переворота и ни разу не приводилось точных расчетов и дат, подкреплявших осуществимость этого замысла. Так, 27 января 1944 года посол Джон Вайнант сообщил Эйзенхауэру о существовании такой возможности, но Беделл Смит наотрез отказался принимать в расчет эти соображения. Государственный секретарь Эдвард Стеттиниус 14 апреля того же года вскользь упомянул о том, что «если бы в германском генеральном штабе можно было бы добиться создания соответствующих настроений, там мог бы появиться немецкий Бадольо», имея при этом в виду какого-нибудь немецкого генерала, который, подобно итальянскому маршалу Бадольо, был бы готов преподнести союзникам судьбу своей страны на серебряном подносе. Эйзенхауэр же выразил не только сомнение в существовании такой реальной возможности, но и был вообще против каких-либо переговоров с немецкими генералами.
Президент Рузвельт поддерживал пренебрежение Эйзенхауэра к политическим аспектам и методам ведения войны. Он не верил в возможность государственного переворота в Германии. Большое влияние в этом отношении оказывал на него генерал Джордж Маршалл. Для последнего война была только столкновением армий. Он не допускал возможности иметь дело с заговорщиками, даже если речь шла о достижении победы в войне без дальнейшего кровопролития. В глубине своей души Рузвельт давно пришел к выводу, что никогда не следует иметь никакого дела с немецкими юнкерами, которые, по его убеждению, составляли ядро прусского милитаризма. Он даже не хотел, чтобы безоговорочная капитуляция Германии была достигнута благодаря заговору в этой стране, и считал, что будет лучше, если Германия капитулирует вследствие убедительной победы союзных войск.
Историческим фактом является то, что нежелание Рузвельта использовать все средства для достижения победы над врагом, включая и политические, значительно затянуло войну.
Английское правительство, возглавляемое Черчиллем, полностью следовало в этом вопросе принципам Рузвельта, хотя исходило исключительно из своих собственных соображений. Английское правительство не хотело даже слушать сладких песенок германских «патриотов», так как не было никаких гарантий, что эти «патриоты» не превратятся в агентов-провокаторов или агентов-двойников, как это случилось в Венло.
Антигитлеровская оппозиция предпринимала энергичные меры для установления тайных связей с союзниками. Уже в октябре 1939 года, через несколько недель после начала военных действий, представитель оппозиции Иозеф Мюллер предложил установить с английским правительством постоянную связь и поддерживать ее через Ватикан. Из Ватикана Мюллер связался с Лондоном. Агент германской контрразведки предупредил Берлин о предпринимаемых Мюллером шагах, но, к счастью, сообщение агента попало прямо к Остеру, которому удалось скрыть его.
В феврале 1942 года германский дипломат фон Хассель, продолжая линию заговорщиков, провел в Арозе переговоры с английским послом Брианом. Однако англичанин вынужден был заявить фон Хасселю, что ему не удалось заинтересовать этим делом английское министерство иностранных дел.
В ноябре 1941 года антигитлеровская оппозиция воспользовалась помощью корреспондента агентства Ассошиэйтед Пресс в Берлине Луиса Лохнера для установления тайного контакта с Лондоном через Соединенные Штаты. В апреле 1942 года подобная же попытка была предпринята с помощью шведского финансиста Валленберга, а в мае германская евангелистская церковь попыталась связаться с английским правительством через английского епископа Чичестера, но министр иностранных дел Иден категорически заявил епископу, что английское правительство не интересуется этим вопросом.
В конце 1942 года у антигитлеровской оппозиции неожиданно появилась возможность установления связи с союзниками. В ноябре этого года в Швейцарию прибыл Аллен Даллес. Он поселился в Берне на улице Херрен-стрит.
Номинально Даллес был специальным помощником американского посла Гаррисона. Фактически же он являлся руководителем швейцарской резидентуры управления стратегических служб.
Аллен Даллес родился в Уотертауне в 1893 году. Он был младшим сыном пресвитерианского священника. Окончив Принстонский университет, Даллес отправился в Аллахабад (Индия) преподавать английский язык в миссионерской школе. В 1916 году поступил на дипломатическую службу и служил в Вене и Берне. После окончания первой мировой войны Аллен Даллес возглавлял ближневосточный отдел в госдепартаменте, одновременно занимаясь на факультете права вечернего университета. Получив ученую степень доктора права, Даллес покинул дипломатическую службу.
Он занялся адвокатской деятельностью в юридической фирме, возглавляемой его старшим братом Джоном Фостером Даллесом, и при этом создал себе обширную клиентуру из числа американцев немецкого происхождения. Вот почему, когда потребовался опытный человек, способный возглавить бернское отделение управления стратегических служб в Швейцарии, Донован выбрал именно Даллеса.
По прибытии в Берн Даллес решил некоторое время терпеливо выждать. Поскольку все границы Швейцарии были закрыты, он вынужден был все свои донесения и доклады передавать в Вашингтон по телеграфу. Он действовал довольно ловко и остроумно, используя предоставившуюся возможность рекламировать себя перед германским верховным командованием. Для передачи некоторых своих телеграмм в Вашингтон он умышленно пользовался таким кодом, который можно было легко расшифровать. Телеграммы эти прочли в Берлине, и они произвели там благоприятное впечатление своей объективностью, то есть оказали желаемое действие. Замысел Даллеса состоял в том, чтобы привлечь к себе внимание тех немцев, которые искали агента союзников, готового выслушать их и способного организовать свою собственную агентурную сеть.
Так Даллес создал мышеловку, к которой быстро протоптало дорожку большое число гитлеровских мышей. Поскольку большинство немецких граждан в Швейцарии находилось на службе у различных разведывательных организаций, и особенно на службе у абвера, и поскольку именно немецкая разведка имела наиболее свободный доступ к перехваченным телеграммам Даллеса, самыми первыми посетителями, так сказать, ранними пташками из той, «другой Германии», были некоторые из офицеров абвера. Среди них следует особо отметить Ганса Гизевиуса. Гизевиус был весьма противоречивой фигурой среди членов антигитлеровской оппозиции. Являясь вице-консулом при германском посольстве в Берне, он исполнял отдельные разведывательные задания. От него Даллес узнал о созревавшем заговоре против Гитлера.
Вначале февраля 1944 года заговорщики решили выступить прежде, чем союзники получат возможность высадиться в Нормандии, чтобы поставить их перед реальным фактом возникновения новой Германии, которая избавилась от Гитлера и готова заключить мир. Были произведены тщательные приготовления. Фельдмаршал Бек должен был стать главой государства, а Герделер, бывший бургомистр Лейпцига – канцлером. Фон Хассель получал пост министра иностранных дел, фон Витцлебен становился главнокомандующим вермахтом. Фон Пешков должен был стать во главе полиции.
Одно из покушений на Гитлера было намечено на 11 февраля 1944 года, но оно не состоялось, так как Гиммлер, которого также предполагалось убить в этот день, не явился на встречу с Гитлером. 9 марта было подготовлено новое покушение на Гитлера во время одного из очередных оперативных совещаний. Однако осуществить покушение не удалось из-за того, что провести убийцу на совещание оказалось невозможным. 15 мая 1944 года к антигитлеровской оппозиции примкнули фельдмаршал Роммель и генерал фон Штюльпнагель, комендант оккупированного Парижа.
Даллеса информировали о каждом шаге оппозиции в Германий. Предполагают, что он сообщал обо всем Эйзенхауэру и Доновану. Однако нет никаких данных о том, что был информирован Рузвельт. Так или иначе, президент отказался санкционировать активное американское участие в заговоре.
Даллеса бросало то в жар, то в холод. Приподнятое настроение сменялось полным расстройством. Жгучему желанию вмешаться в государственный переворот в Германии противостоял приказ из Вашингтона оставаться в стороне. Даллес, тем не менее, держал свои пальцы на лихорадочном пульсе антигитлеровской оппозиции, имея возможность оказать заговорщикам помощь, в которой они так сильно нуждались. Но руки его были связаны. Он не имел права оказывать заговорщикам какую-либо помощь, даже снабжать их запалом для бомбы или оказывать моральную поддержку. Он был подобен человеку, умирающему от жажды всего в нескольких метрах от кристально чистого источника.
Начавшаяся в Нормандии высадка союзных войск произвела на участников заговора против Гитлера ошеломляющее впечатление, и все дальнейшие попытки совершить покушение на фюрера были отложены. Только Роммель не согласился с отсрочкой и начал кампанию по подготовке покушения своими средствами. В ночь на 1 июля заговорщики решили приступить к осуществлению плана покушения на Гитлера немедленно, без проволочек.
Исполнителем покушения на жизнь Гитлера был назначен фон Штауфенберг. Чтобы он смог попасть в ближайшее окружение Гитлера, его сделали начальником штаба генерала Эриха Фромма, командующего так называемой эрзац-армией. Гитлера решили убить с помощью бомбы, содержащей около килограмма взрывчатки. Взрыватель должен был сработать через тридцать минут после снятия предохранителя. Предполагалось, что Штауфенберг внесет эту бомбу в конференц-зал Гитлера в своем кожаном портфеле. Заряд был небольшим, и весь расчет строился на том, что в бункере, где намечалось совершить покушение, ударная волна усилит эффект взрыва.
20 июля в 10 часов 15 минут утра Штауфенберг прилетел в Разеибург в сопровождении своего адъютанта – старшего лейтенанта фон Хефтена – и сразу же отправился в офицерский ресторан в гитлеровском бетонированном убежище «Вольфшанце». Там он стал ждать вызова к генералу Буле (между ними должна была состояться деловая беседа). После беседы вместе с Буле он отправился к фельдмаршалу Кейтелю. Все это время он не выпускал из рук своего портфеля. В 12 часов 20 минут должна была состояться встреча с Гитлером, к которой он полностью подготовился. Но каково же было отчаяние Штауфенберга, когда он узнал, что совещание состоится не в бункере, как обычно, где Гитлер всегда заслушивал доклады об обстановке, а в «чайном домике» – ветхом сооружении щитового типа. Это произвело на Штауфенберга удручающее впечатление, но тем не менее он все же решил осуществить задуманное. Войдя в «чайный домик», он сделал вид, что заблудился в коридорах, и забрел в какую-то боковую комнату. Штауфенбергу необходимо было уединиться, чтобы пустить в действие запальное приспособление бомбы, находившейся в портфеле.
Когда Штауфенберг вошел в зал совещания, Гитлер сидел за столом недалеко от входа. Слева от фюрера сидел Кейтель. Он представил фон Штауфенберга Гитлеру. Для Штауфенберга не оказалось места за столом, и потому он прошел в дальний правый угол, где сидел Брандт, поставил свой портфель под стол и вышел из зала под предлогом, что ему надо срочно позвонить в Берлин и взять стул.
Вместе с фон Хефтеном он сел в ожидавшую их машину и уже миновал внешнее кольцо охраны района, когда послышался взрыв. Штауфенберг посмотрел на часы» Было 12 часов 50 минут. «Гитлера: уже нет в живых», – решил он и по прибытии в Берлин направился в министерство обороны на Бендлерштрассе. Здесь Штауфенберг узнал, что покушение не удалось и Гитлер жив.
Заговор провалился. По всей стране прокатилась волна кровавых репрессий. Нацисты устроили самую настоящую кровавую баню, которую открыли казнью Штауфенберга. В момент покушения на Гитлера фельдмаршал Бек находился на Бендлерштрассе в министерстве обороны. Впервые после своей отставки в 1938 году примерно в течение часа он был триумфатором. Только ему одному гитлеровцы позволили покончить жизнь самоубийством. Бек сильно нервничал. Он приложил пистолет к виску и выстрелил, но пуля только оцарапала кожу на виске. Затем он выстрелил еще раз и был смертельно ранен. Генерал Фромм приказал своему адъютанту прекратить страдания этого человека. Это был, пожалуй, единственный акт милосердия за весь период разгула реакции, последовавший после провала покушения на Гитлера.
В Берне Даллес занимался не только сбором информации но н созданием разветвленной сети шпионов и осведомителей. В этом деле Даллесу особенно везло. Ему удалось завербовать ряд агентов из числа руководителей дипломатической и разведывательной служб Германии.
О масштабах усилий, направленных против Третьего рейха, можно судить по «калибру» агентов, характеру информации и количеству переданных документов. Даллес как-то признался, что он получил около 2600 фотокопий оригинальных документов непосредственно из Германии.
Среди агентов американской разведки в Германии были, например, два немца, имевшие в прошлом связь с Соединенными Штатами и морально подготовленные к сотрудничеству с этой страной. Одним из них был некто Отто Киип, кадровый работник министерства иностранных дел, занимавший ответственный пост в этом ведомстве. Его еще хорошо помнят в Нью-Йорке, где он служил генеральным консулом с 1930 по 1933 год. В годы войны, когда Киип стал представителем министерства иностранных дел Германии в германской контрразведке, он являлся источником очень важной информации.
Ему удалось остаться живым и невредимым до января 1944 года, когда в его агентурную группу, носившую условное наименование «Солф-кружок», проник агент гестапо. По доносу этого агента Киипа арестовали, приговорили к смертной казни и казнили в тюрьме Плетцензее 26 августа 1944 года.
Вторым агентом-немцем был Адам фон Тротт цу Зольц, бывший советник германской миссии в Швейцарии. Летом 1939 года Тротт цу Зольц установил агентурные связи с руководителями американской разведки в Вашингтоне и поддерживал с ними связь в течение всей войны. Самая ценная информация, полученная Даллесом, поступила от Тротт цу Зольца. Как активный участник подготовки покушения на Гитлера 20 июля, Тротт цу Зольц 15 августа 1944 года был приговорен к смертной казни. Имя его нацисты внесли в «поминальник» (так цинично они называли регистрационные списки своих жертв) под номером К-2063.
Другими немецкими дипломатами, с которыми Даллес поддерживал агентурную связь и от которых получал информацию, были Ганс Берндт фон Хефтен, Рихард Кюнцер, Вернер фон Шуленбург.
Даллес никогда не раскрывал своих истинных источников информации и ограничивался только сообщением, что большая часть информации попадала к нему с помощью таинственного посредника-связника по кличке «Джордж Вуд». Вполне возможно, что «Вуд» – собирательное имя, под которым имелся в виду целый ряд осведомителей и посредников-связников.
Даллесу удалось установить агентурные отношения с одним из служащих центрального архива министерства иностранных дел Германии в Берлине, через руки которого проходили практически все документы министерства иностранных дел, направлявшиеся в подшивку на хранение. Этот агент систематически фотографировал дипломатические документы и другие материалы этого гитлеровского ведомства.
На Херрен-стрит часто разыгрывались мелодрамы, отчасти потому, что характер самой миссии Даллеса был весьма своеобразным, а отчасти потому, что Даллес в глубине души любил все. драматическое. Даллес был скорее одаренным разведчиком-любителем, самоучкой в шпионаже, чем опытным специалистом, мастером шпионских дел. Его резиденция находилась в сером доме с кованой дверью. Скромная визитная карточка на двери квартиры, занимаемой Даллесом, сообщала, что в квартире проживает Аллен В. Даллес – специальный помощник посла Соединенных Штатов.
Даллес любил работать по ночам, когда можно было немного отдохнуть от напряжения дня и когда посещавшие его доверенные лица и агенты могли беспрепятственно входить в дом и выходить из него под покровом ночи. Ежедневно в полночь Даллес связывался с Вашингтоном по трансатлантической телефонной линии и вел довольно продолжительные разговоры, используя при этом довольно несовершенный, импровизированный устный код. Пользование несовершенным кодом в телефонных разговорах привело к гибели одного весьма ценного агента союзников. Бывший министр иностранных дел фашистской Италии Чиано решил установить нелегальную связь с союзниками. Даллес сообщил об этом в Вашингтон шифрованной телеграммой. Но шифр Даллеса был раскрыт. Его телеграмму расшифровали и передали Муссолини. Чиано был казнен.
Непосредственное участке Даллес принимал преимущественно в решении срочных и сложных, «деликатных» дел. Всей же остальной оперативной работой фактически руководили его помощники, среди которых наиболее значительной фигурой был, пожалуй, немец, некто Гевернитц. Молодой Гевернитц эмигрировал в Соединенные Штаты, когда нацисты в Германии пришли к власти. В Нью-Йорке он получил работу на Уолл-стрите. Геверпитц поддерживал активную связь с Германией, где у него было много друзей, включая некоторых влиятельных служащих министерства иностранных дел. В числе других сотрудников группы Даллеса было много беженцев, которые ушли от нацистских преследований и временно жили в Швейцарии. Поскольку эти беженцы не могли надлежащим образом скрыть то обстоятельство, что они работали на Даллеса, и поскольку у них не было никаких легальных средств существования, швейцарская полиция непрерывно угрожала им выселением из страны. Проблему решили весьма своеобразно: для этих беженцев организовали «приют» в одном из предместий Берна. Беженцы были объявлены психически ненормальными и, таким образом, выведены из-под опеки швейцарской полиции. Они могли свободно передвигаться по стране, уходить из своего «приюта» и приходить в него, когда им заблагорассудится.
Помимо неоценимой повседневной работы, эта группа немецких беженцев, работавших на Даллеса, совершила самый настоящий подвиг. Все началось в январе 1945 года, когда две американские армии теснили немцев в арденнском мешке и союзники глубоко вклинились в линию Зигфрида. В Италии, однако, мощная германская армия сдерживала продвижение союзников.
Немецкими войсками в Италии командовал фельдмаршал Кессельринг, один из ближайших соратников и друзей Геринга. Политическое руководство осуществлял Рудольф Ран, личный посланник Гитлера при Муссолини. Какую-то промежуточную позицию между этими влиятельнейшими лицами занимал Карл Вольф, начальник действовавших в Италии войск СС. В прошлом адъютант Гиммлера, он был послан в Италию наблюдать за Кессельрингом и Раном. Вольф жил на широкую ногу, поселившись с целой свитой в мраморном дворце на берегу озера Гарда, неподалеку от местечка Фазано.
В кругу этих людей неожиданно появился до сих пор совершенно неизвестный человек. Это был молодой лейтенант, эсэсовец Гуидо Циммер. Ему суждено было сыграть решающую роль в событиях, которые повлекли за собой капитуляцию немецких войск в Италии. Циммер давно считал войну проигранной и надеялся, что развязка наступит весной, когда союзники наверняка перейдут в наступление. Во время визита австрийского гаулейтера к Вольфу Циммер подслушал разговор, в котором обсуждался план оставления Италии, вывода немецких, войск без боев и потерь под прикрытием непроходимого редута – альпийских гор, где нацисты планировали вести длительную оборону.
Циммер подслушал и некоторые другие секреты. Из отрывочных замечаний полковника Доллмана (начальника штаба Вольфа) Циммер сделал вывод, что Доллман также жаждет окончания войны.
У Циммера созрел блестящий план. Он знал, как связаться с союзниками. Среди его знакомых был титулованный итальянец, который вел двойную игру и «заглядывал по обе стороны забора», – барон Паралли, бывший представитель американских автомобильных компаний в Европе. Паралли был, с одной стороны, фашистом, другом Вольфа, а с другой – поддерживал связь с некоторыми либеральными кругами в Швейцарии.
Циммер рассказал Паралли о настроениях Доллмана, о том, что среди высших чинов СС царит недовольство войной, и добавил при этом, что, видимо, и сам Вольф заражен такими же настроениями. Паралли обещал передать эти сведения союзникам. В итоге сведения о пораженческих настроениях среди даже самых отъявленных эсэсовцев попали к Даллесу.
Сообщение это не было для Даллеса неожиданностью. Его агенты уже докладывали ему о появлении явных признаков глубокого недовольства среди немцев в Италии. Даллес решил доложить обо всем этом в Вашингтон и запросить разрешение вступить в переговоры с теми немецкими руководителями, которые считали нежелательным дальнейшее пребывание немецких войск на территории Италии. Такие переговоры, несмотря на необходимость быстро принимать решения, как правило, требуют массу времени. Только 8 марта Вольф активно подключился к подготовке вывода немецких войск из Италии. В этот день он был встречен на швейцарско-итальянской границе, в районе Чиассо, и доставлен к Даллесу в Цюрих.
Даллес молча выслушал болтливого нациста, обещавшего отдать союзникам Северную Италию. Он одобрил намерения и планы, изложенные Вольфом, но ему было ясно, что у группы немецких офицеров во главе с Вольфом недостаточно сил и мало возможностей для успешного выполнения этого плана. В то же время Даллеса пугала мысль, что даже его собственный замысел был рискованным. Никогда прежде разведке не приходилось проводить таких огромных по масштабу операций. На карту ставилась судьба сотен тысяч солдат. Пожалуй, не меньшее значение имели и политические последствия операции, которую должна была осуществить агентура Даллеса. Западные союзники, как известно, обязались перед Советским Союзом не заключать сепаратного мира с Германией, а группа германских армий в Северной Италии была слишком велика, чтобы не вызвать возражений со стороны русских.
Чтобы уберечь себя от неприятностей, Даллес попросил фельдмаршала Александера, находившегося в штабе союзных войск в Касерте, назначить для участия в переговорах с немцами несколько высших офицеров. Александер согласился и поручил вести переговоры генерал-майору американской армии Лемнитцеру и генерал-майору английской армии Эйрию. Специальный отряд управления стратегических служб США тайно доставил их в Швейцарию. Они остановились в доме Даллеса на Херрен-стрит. Не обошлось, конечно, без некоторых досадных инцидентов и нарушения конспирации, которую должны были соблюдать эти делегаты. Во время длительного ожидания переговоров генерал Эйрий раздобыл себе где-то собачонку по кличке Фрицель. Вопреки правилам конспирации Эйрий иногда выходил из дома на Херрен-стрит в город, чтобы погулять с собачкой.
Вольф вызвался убедить Кессельринга в необходимости вывода немецких войск из Северной Италии. И как раз в то самое время, когда фельдмаршал, казалось, был готов согласиться с этим, его отозвали в Германию и на его место прибыл генерал фон Фитингоф, решительно отказавшийся сотрудничать в подготовке вывода немецких войск из Италии. Вслед за ним прибыл генерал войск СС Гарстер, который должен был следить за Вольфом, так же как в свое время Вольф следил за Кессельрингом. Гарстер, которому Вольф по своей наивности признался в подготовке заговора, немедленно доложил об этом Гиммлеру, а последний приказал Кальтенбруннеру заняться этим делом и ликвидировать заговор.
Тем временем русские узнали о подготовке американцами переговоров с немецким командованием в Италии и так нажали на своих союзников, что 23 апреля Александер приказал Даллесу прекратить переговоры. Переговоры были прекращены, но лишь на несколько дней, после чего они были возобновлены, так как союзники увидели, что предложение немцев слишком заманчиво, чтобы не воспользоваться им только из-за возражений русских.
Наконец 27 апреля, то есть через три месяца после первой попытки Циммера связаться с союзниками, два представителя германского верховного командования в Италии вылетели к Александеру в Касерту и подписали по уполномочию Фитингофа и Вольфа документ о прекращении военных действий. Этот документ был доставлен в Больцано, где Фитингоф и Вольф должны были его ратифицировать, но в это время к ним прибыл нежданный гость – гаулейтер Франц Гофер из Австрии, человек, которому была поручена организация мифического редута в Австрийских Альпах. Гофер немедленно донес об обстановке Гиммлеру и Кессельрингу.
В то время как Даллес в Берне и Александер в Касерте ждали сообщения о том, что война в Италии окончена, в германском верховном командовании с новой силой разгорелась борьба. Кессельринг срочно вернулся в Италию, принял на себя командование и приказал арестовать Фитингофа и Вольфа. Однако приказы Кессельринга не были выполнены. Вольф отказался подчиниться. В 10 часов вечера 1 мая германским войскам в Италии был отдан приказ прекратить огонь. В 11 часов вечера германское радио сообщило, что Гитлер мертв, но Кессельринг все еще отказывался дать санкцию на капитуляцию войск в Италии. Наконец в 4 часа 30 минут утра он уступил и согласился на капитуляцию. Через семь с половиной часов война в Италии была прекращена.
Даллес своими действиями доказал, что секретная служба, играющая в войне такую большую роль, способна создавать из хаоса и сметения мир, умело используя заговоры в лагере противника. Таков был главный урок из операции, проведенной Даллесом, урок, которым мы пренебрегли 20 июля 1944 года в Германии и который мы, к прискорбию, недоучли летом 1945 года в Японии.
Комментарии к книге «Дом на Херрен-стрит», Ладислас Фараго
Всего 0 комментариев