«Круглый год с литературой. Квартал четвёртый»

Круглый год с литературой. Квартал четвёртый (fb2) - Круглый год с литературой. Квартал четвёртый (Круглый год с литературой - 4) 3920K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Геннадий Григорьевич Красухин

Геннадий Красухин КРУГЛЫЙ ГОД С ЛИТЕРАТУРОЙ КВАРТАЛ ЧЕТВЁРТЫЙ Календарь, частично основанный на мемуарах

1 ОКТЯБРЯ

Григорий Иванович Коновалов (родился 1 октября 1908) был известен читателям прежде всего по своему роману-дилогии «Истоки», над которым работал 8 лет (1959–1967) и за который получил Госпремию РСФСР и Первую премию по итогам конкурса на лучшую книгу о рабочем классе.

Вообще-то роман Коновалова словно списан с таких произведений Всеволода Кочетова, как «Журбины, «Братья Ершовы». У Коновалова тоже в центре – история семьи. Крупновы – потомственные волгари. Глава семьи Денис Крупнов прошёл царскую каторгу, Гражданскую войну.

На страницах этого романа о рабочем классе возникают исторические фигуры Гитлера, Риббентропа, Черчилля, Рузвельта. Денис Крупнов вспоминает о своей беседе с Лениным, Матвей Крупнов, профессиональный дипломат, наблюдает работу Тегеранской конференции, а Юрию Крупнову ещё до войны довелось встречаться и беседовать со Сталиным.

С удивлением прочитал я в воспоминаниях Валентина Сорокина о Коновалове, что Коновалов не выдумал эту встречу, он её вспомнил:

«Работая в ЦК КПСС, выпрямился в Кремле перед Сталиным. Сталин предложил бравому Коновалову пост первого секретаря Ростовской области. Бравый Коновалов отказался:

– Что вам мешает? – изумился Сталин.

– Я пишу.

– Пишите?

– Роман пишу.

– Хм, писатель?

– Да, товарищ Сталин, писатель!.. – нажал бравый Коновалов. Сталин помолчал, помолчал и отреагировал:

– Хорошо, пишите. Партия, полагаю, без вас не погибнет?

Но товарищ Сталин приказал: как опубликуется, обязательно прислать Иосифу Виссарионовичу – почитать. И дед послал корифею напечатанные рассказы. Корифей вызвал и кивнул: – Пишите».

Это очень любопытно, потому что нигде в Интернете я не нашёл упоминания о том, что Коновалов работал в ЦК партии. О том, что после Пермского педагогического института Коновалов учился ещё в Институте красной профессуры, есть. Но перед этим он, как сказано, работал на Пермском промышленном комбинате, а после Института красной профессуры перед войной преподавал русскую литературу в Ульяновском педагогическом институте. Стесняются, что ли, указать работу Коновалова в ЦК его биографы?

А стесняться, по-моему, следует не его службы, а его величания писателем. Потому что был он не писателем, а членом Союза писателей, весьма исполнительным, старательно работающим по лекалам руководства. Недаром его «Истоки» так похожи на бездарные и сервильные романы В. Кочетова. А что остальные его вещи слабее «Истоков» даже самые благожелательные к Коновалову критики признают. Умер 17 апреля 1987 года.

* * *

Игоря Леонидовича Михайлова, о ком известно, что он родился 1 октября 1913 года, но неизвестно какого именно числа и месяца 1995 года скончался, после окончания филологического факультета Ленинградского университета и недолгой работы там преподавателем в 1939 году призвали в армию, присвоили офицерское звание и направили служить в г. Калинин (нынче вернули старое название – Тверь), где, в частности, он сотрудничал в дивизионной газете.

Однажды, ознакомившись с армейской столовой, он написал жалобу в стиле известной эпиграммы Пушкина:

Полугорох, полусупец, полуплевки, полупомои — ещё не рвёт, но я не скрою, что скоро вырвет наконец.

Особисты очень заинтересовались такой жалобой. Внедрённый в дивизионную газету стукач донёс, что Михайлов ведёт антисоветские разговоры.

За антисоветскую агитацию его приговорили к трём годам заключения. Работал он на строительстве железной дороге в каторжных условиях: весь день приходилось стоять по колено в болоте. Дошёл до дистрофии. Попал в лазарет, который, по воспоминаниям Михайлова, спас ему жизнь.

В тюрьме, лагерях, ссылке он написал множество произведений – стихов, лагерную трагикомедию «Аська», немало поэм. Не всё из этого наследия сохранилось. Но то, что сохранилось, просто взывает к цитированию. И я не могу устоять. Вот стихотворение «Ночная баня»:

Тюремный страж, суров и озабочен, стучал ключами, прерывая сон. Я был разбужен где-то среди ночи и почему-то в баню приведён. Взял шайку. Тепловатая водица бежит из крана. Мыла – ни следа. Я спать хочу. К чему втолкнули мыться неведомо зачем меня сюда? Что за нелепость? Я ж три дня назад уже плескался здесь. Зачем же снова? Быть может, был я принят за другого, и вот распорядились невпопад? Что я ещё предположить могу? Фантазии бесчинствовать не ново. Минута, две — и вот в моём мозгу зловещая концепция готова. Конечно, баня — фикция, предлог, для простачков доверчивых ловушка. А что? Сейчас вот пулей свалят с ног: им человеческая жизнь – игрушка! Наверно, собственную прыть кляня, сообразили, гады, что в итоге им отвечать придётся за меня, вот и надумали убрать с дороги! А может, немцы нас уже бомбят? Вот и пришло о нас распоряженье: списать – и всё! При вражеском вторженье стреляют же в подвалах всех подряд… Конечно, днём я счел бы это бредом, но тёмный бесконечный коридор с безмолвной тенью, крадущейся следом, настроить мог бы и на худший вздор. Меня вели, а сердце, холодея, предчувствовало, что ни шаг, финал. Я мысленно просил: «Скорей, скорее!», то ждать переставал, то снова ждал… В окне уже ворочалась заря, и в одиночку этой ранней ранью вошёл я с чувством разочарованья, что пережил такие муки зря… Ко мне с разгадкой через час пришли (в тюрьме не информируют заране): нас из Калинина в Москву везли, положена перед этапом – баня!

После окончания срока заключения был мобилизован на строительство завода авиационной фанеры. Демобилизован в 1957-м. Переехал в Таганрог, где работал учителем, инспектором РОНО, заведующим отделом газеты «Таганрогская правда».

Вернулся в Ленинград в 1957 году. Занимался профессиональной литературной работой. Выпустил 15 книг собственных стихотворений, 3 книги переводов с коми поэта С. Попова. Переводил украинских и белорусских поэтов.

Собирал материалы о жизни и творчестве Льва Николаевича Гумилёва. Подготовил машинописный двухтомник его произведений.

Но читатели больше всего ценят его тюремные вещи. Особенно популярны трагикомедия «Аська» и «Сказка, скользкая немножко».

Великоваты для цитирования. Так что советую прочитать самим.

* * *

Симон Львович Соловейчик (родился 1 октября 1930) в «Литгазете» был фигурой легендарной и невероятно уважаемой. Он не так часто у нас печатался, но всегда с прекрасными, отточенными по мысли и форме статьями по педагогике. Он был первооткрывателем многих учительских талантов, педагогических школ, направлений. Разумеется, в советских условиях не всякое горячо пропагандируемое им направление, приветствовалось, и не каждый учитель, о котором Сима (так все его звали) писал с обожанием, вызывал те же чувства у тех, кто был приставлен руководить педагогикой.

Я знал его ещё со времён «Семьи и школы», и относились мы друг к другу с ровной приязнью.

Мы встречались даже чаще, чем предполагали. То в ЦДЛ оказывались за общим столом, когда в моей и его компаниях находилось некоторое количество общих знакомых. И тогда нередко разъезжались по домам в одной машине. Соловейчик жил на улице Кондратюка в районе метро «Щербаковская» (теперь – «Алексеевская»), и шофёры охотно брались довезти его до этого дома, возможно, известного им тем, что там жили многие журналисты, особенно из «Комсомолки». А бывало, что мы встречались совсем в неожиданных местах, например, в других городах, куда каждый сам по себе приезжал в командировку. Так однажды мы жили с ним в одной гостинице в Ленинграде. Собирались по вечерам в одном из наших номеров и много душевно беседовали. Историй он знал множество, а слушатель я был благодарный.

Мы перезванивались, читая друг друга. Его замечания по поводу моих статей в «Литературке», как правило, были дельны и по существу. Я поздравил его с одной, на мой взгляд, блестящей статьёй в «Новом мире», которая заканчивалась феноменальным разбором послания Пушкина ребёнку, сыну князя Вяземского. Он был обрадован, сказав, что иные пушкинисты не приняли его анализа, считая, что и не анализ это вовсе, а голая эмоция. Я успокоил его, сославшись на высказывание Тынянова о том, что пушкинисты Пушкина давно уже не читают, они читают друг друга!

А в горбачёвское время Сима вдруг исчез. Потом выяснилось, что его старый товарищ по «Комсомольской правде» Александр Пумпянский, любивший и Соловейчика и работавшую в «Комсомолке» его жену Нину Алахвердову, возглавил журнал «Новое время», зачислил Симу в штат и отправил почти в кругосветное путешествие. Деньги у журнала тогда были немалые, тираж солидный, и многие стали покупать и даже выписывать «Новое время» не только из-за ярких перестроечных статей, но из-за очерков Соловейчика, которые более-менее регулярно печатались: «Я учусь в английской школе», «Я учусь в американской школе», в мексиканской, в австралийской, в японской, в кенийской – в каких только странах и на каких континентах ни побывал Симон Соловейчик, и сколько разных систем образования он ни описал!

В это время я уже стал заместителем редактора отдела литературы в «Литгазете». Партийность больше не имела ровно никакого значения, и я возглавил отдел русской критики, но впереди отдалённо замаячила возможность иметь собственное дело.

Против подобной перспективы я не устоял. Купил в Госкомпечати красивую лицензию, которая засвидетельствовала, что я становлюсь владельцем журнала «Юный словесник». Я мечтал об издании занимательного литературоведения. И вот – вроде близок к осуществлению своей мечты. Аббревиатура журнала «ЮС» обозначала ещё и букву древнерусского алфавита, точнее – две буквы, и я решил, что юс большой будет сопровождать материалы для старших школьников, а юс малый – для младших. Стал обзванивать знакомых, заказывать им материалы для журнала, все соглашались писать.

Но хорошо, что сгоряча я не ушёл из газеты. Потому что от лицензии на журнал до его выпуска нужно было, как выяснилось, пройти через многие препятствия, заплатив при этом немалые деньги. Хотя и тысяча, которую стоила лицензия, была тогда очень приличной суммой. Ткнувшись в одну юридическую контору, где мне предложили по всем правилам написать устав, в другую, бравшуюся составить бизнес-план, суммировав всё, что мне придётся заплатить одним только юристам, я понял, что у меня не хватит средств ни для оплаты типографских услуг, ни даже для того, чтобы купить бумагу хотя бы на пятитысячный тираж. Коммерсант из меня получался никудышный.

И тогда я задумался о спонсоре. В его поисках я дал интервью о придуманном мною издании нашему отделу информации и журналу «Детская литература». Обширная почта и многочисленные звонки показывали, что моя идея многим пришлась по вкусу. Если такой журнал будет выходить, – говорили или писали многие, – они с удовольствием его выпишут.

Спонсоры не отзывались. Зато отозвался Симон Соловейчик:

– Что это за журнал ты хочешь выпускать?

Я объяснил.

– Дело в том, – сказал мне Симон Львович, – что я начинаю издавать газету «Первое сентября» с множеством предметных приложений. Там будет и «Литература». Ты созвонись с заведующей всеми приложениями Татьяной Ивановной Матвеевой, и думаю, что она всё, что ты уже собрал для своего журнала, у тебя возьмёт.

– А как же мой «Юный словесник»? – спросил я.

– Ну, пусть пока он называется приложением «Литература», а дальше – видно будет!

Татьяна Ивановна приняла меня очень любезно, сказала, что может с сегодняшнего дня оформить на ставку консультанта приложения, но что главного, даже двух главных редакторов «Литературы» она уже взяла.

Я согласился. Тем более что время было смутное, и ставка консультанта была даже больше ставки заведующего отдела «Литературной газеты».

Но когда вышел первый, а потом второй пробный номер приложения, я обомлел. Никакой занимательности. Какой-то натужный юмор, типа: «Однажды Ивану Андреевичу Крылову выпал кусочек сыра». Мною принесённый материал затерялся в непонятно кому адресованному капустнике. Оба главных редактора – молодые ребята радовались: «Мы привезли пачку газет в Крупу, их мгновенно разобрали и так ржали, читая!» (Крупа – это областной пединститут имени Крупской. Теперь он университет.) Я отправился к Матвеевой. «Пока я – главный редактор всех приложений, – сказала мне она, – никакого литературоведения в «Литературе» не будет. Я этого не допущу». Очевидно, она предполагала и дальше издавать приложения в виде юмористических капустников.

Я решил уходить.

Но только я это про себя решил, как позвонила секретарь Соловейчика и позвала меня к нему.

– Мне нужен главный редактор «Литературы», – озабоченно сказал Сима.

– У тебя же есть целых два!

– Почитай, – и он протянул мне «Учительскую газету».

Большой коллектив редакторов приложений во главе с Татьяной Ивановной Матвеевой обвинял Симона Львовича Соловейчика в некомпетентности и в неумении уживаться с людьми.

– Мы с тобой часто совпадали, – вспомнил Сима несколько эпизодов, в том числе и тот, как мы в один день с ним получили писательские билеты, – давай совпадать дальше. Но, старик, сроки чудовищно сжатые. Сможешь за неделю не только подобрать команду, но выпустить номер?

– Смогу, – сказал я. – У Матвеевой лежит готовый номер по Горькому, который я собрал.

– А из «Литературки» можешь не уходить, – сказал Соловейчик. – Работай у меня по договору. Впрочем, действуй, как тебе будет удобней.

У него я проработал до самой его смерти – 18 октября 1996 года. И потом ещё девять лет.

Мне очень нравится его книга «Учение с увлечением». Нравится, начиная с самого названия: без увлечения учение превращается в мучение. Поэтому я ценил работы своего старшего товарища, понявшего такую простую и такую почему-то недоступную чиновникам от образования истину.

Есть такое понятие: душеполезное чтение. Вот к нему и относятся работы Симона Львовича, любившего детей, знавшего детскую психологию, умевшего передать другим педагогам свою страсть: учить с увлечением!

2 ОКТЯБРЯ

С творчеством Сергея Сергеевича Заяицкого (родился 2 октября 1893 года) меня познакомил Сергей Дмитренко, работавший моим заместителем в газете «Литература», которую я тогда возглавлял. Дмитренко вообще очень начитанный человек. Я благодарен ему за приобщение к этому талантливому писателю.

Близкий приятель Булгакова, Заяицкий тоже показывал абсурд окружавшей его советской жизни. Тоже прекрасно владел языком, юмором, умением описывать фарсовые ситуации. И при этом нисколько не походил на Булгакова. Работал в другом – небулгаковском – жанре трагикомедии.

Своему «Жизнеописанию Степана Александровича Лососинова» (1928) он ставит подзаголовок «трагикомическое сочинение». Эпитетом «трагикомический» обозначены некоторые его рассказы. Но даже если бы и не было этих авторских подсказок в определении любимого жанра Заяицкого, мы бы не ошиблись: привычные понятия в его творчестве часто отказываются быть привычными, становясь необычными.

Подобный художественный приём он демонстрировал ещё в ранних своих стихах:

Что задумался? – Вино В кубке искрится и блещет, Посмотри лишь, как оно На огне огнём трепещет. Ты задумался о ней, О, патриций благородный? Об огне её очей, Речи лёгкой и свободной? Не грусти – любовь пройдёт, И в вине огня довольно, И вино не хуже жжёт, Только сладко, а не больно!

Здесь Заяицкому 17 лет. Для юноши такое осмысление любви странно. Тем более фактическая её дезавуация: убеждённость в том, что «любовь пройдёт», призыв пренебречь ею ради того, что тоже «жжёт, только сладко, а не больно!».

Разумеется, говоря о трагикомедии, я не имею в виду детские вещи Заяицкого, которого некогда известный критик Я. Рыкачёв точно назвал «Ричардсоном русской литературы для подрастающего поколения». И в самом деле – «Морской волчонок», «Африканский гость», «Вместо матери», «Найденная», «Внук золотого короля», «Шестьдесят братьев», «Псы господни», «Великий перевал», «Рассказы старого матроса», – это, с одной стороны, приключенческие реалистические книги, но с другой – их добродетельный герой действительно родственен классицистическому Грандисону – главному персонажу Ричардсона.

Его увлекательные пьесы для детей «Робин Гуд» и «Стрелок Телль» с успехом шли (кажется, идут и сейчас) в Центральном детском театре.

Заяицкий знал языки и переводил много и с удовольствием. Особенно Джека Лондона.

Но главным в его наследии остаются сатирические вещи: «Баклажаны», «Земля без солнца», уже названное «Жизнеописание Степана Александровича Лососинова», «трагикомические рассказы» («Женитьба Мечтателева», «Жуткое отгулье», «Любопытные сюжетцы», «Письмо», «Судьбе загадка», «Человек без площади»). Блистательным оказался и роман-пародия «Красавица с острова Люли», напечатанный Заяицким под псевдонимом Пьер Дюмьель. Не случайно С. Заяицкого сближали не только с М. Булгаковым, но и с М. Зощенко и с П. Романовым.

Он умер рано – 21 мая 1930 года. И некролог, напечатанный в «Литературной газете», подытожил: «Он нёс в себе поучительную волю к жизни, любовь к ней. В его взгляде на бытие светился тонкий ум, глубокий юмор, пленяющий нас в каждом его произведении. Товарищи по литературе мало встречались с Заяицким не потому, что он был нелюдим. Наоборот, он был общителен, умел быть блестящим собеседником, отличным товарищем. Но тяжкая болезнь – костный туберкулёз – вывела его из строя».

* * *

Предваряя роман Сергея Крутилина «Липяги», Сергей Залыгин писал: «Не всякому свойственна любовь к небольшому русскому селенью, самому обыкновенному и неприметному. Но тот, кому любовь эта не чужда, будет волноваться, читая «Липяги», будет задумываться, будет вспоминать прошлое и мечтать о будущем. И ещё – будет жалеть тех, кому всё это безразлично».

«Липяги» – самая известная вещь Сергея Андреевича Крутилина (родился 2 октября 1921). За неё он получил госпремию РСФСР им. Горького.

Хотя, на мой взгляд, этому роману не хватает композиционной цельности. Написанный в форме записок сельского учителя, он состоит из 15 таких «записок» – 15 самостоятельных глав, композиционно перемещающихся с места на место в разных изданиях. Деревню Крутилин знал, её проблемы тоже. И всё же, если и стоило, по выражению Залыгина, «волноваться», читая «Липяги», то по поводу того, что уж очень робко касался писатель больных сторон тогдашнего деревенского колхозного строя.

Остальные вещи Крутилина (а их немало: хватило на трёхтомное собрание сочинений) «Липягам» уступают. Не потому ли, что во многих своих вещах писатель был больше всего озабочен тем, чтобы показать положительную роль партийного руководства селом? Умер Крутилин 28 февраля 1985 года.

* * *

Павел Фёдорович Нилин писательскую известность приобрёл благодаря написанным в 1956 году повестям «Испытательный срок» и «Жестокость». Созвучные времени хрущёвской оттепели, они оказались созвучными любому времени, ибо вопрос о предосудительности скоропалительного осуждения человека и предпочтительности понимания его вечно актуален.

Но в дело по разоблачению нечеловеческих сталинских норм жизни повести Нилина вносили свою весомую лепту. Написанные хорошим языком, композиционно гармонические, с психологически мотивированными характерами героев и их поступков, они полюбились многим.

А кинематографическую известность Павел Нилин прибрёл ещё раньше.

Его сценарий двухсерийного кинофильма «Большая жизнь» стал очень заметным явлением. За сценарий фильма 1 серии он отмечен сталинской премией. А по поводу 2 серии было принято знаменитое постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 4 сентября 1946 года.

Вот небольшая выдержка из него:

«В фильме «Большая жизнь» дано фальшивое, искажённое изображение советских людей. Рабочие и инженеры, восстанавливающие Донбасс, показаны отсталыми и малокультурными людьми, с очень низкими моральными качествами. Большую часть своего времени герои фильма бездельничают, занимаются пустопорожней болтовней и пьянством. Самые лучшие по замыслу фильма люди являются непробудными пьяницами. В качестве основных героев фильма фигурируют люди, служившие в немецкой полиции. В фильме изображён явно чуждый советскому строю тип (Усынин), остававшийся при немцах в Донбассе, разлагающая и провокационная деятельность которого остаётся безнаказанной. Фильм наделяет советских людей нравами, совершенно не свойственными нашему обществу. Так, красноармейцы, раненные в сражении за освобождение шахты, оставлены без всякой помощи на поле боя, а жена шахтёра (Соня), проходящая мимо раненых бойцов, проявляет полное равнодушие и безразличие к ним. В фильме изображено бездушно-издевательское отношение к молодым работницам, приехавшим в Донбасс. Работниц вселили в грязный, полуразрушенный барак и отдают на попечение отъявленному бюрократу и негодяю (Усынину). Руководители шахты не проявляют элементарной заботы о работницах. Вместо того, чтобы привести в порядок сырое, протекающее от дождя помещение, в котором были размещены девушки, к ним, как бы в издёвку, посылаются увеселители с гармошкой и гитарой».

Понятен и зубодробительный вывод:

«ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Ввиду изложенного выпуск на экран второй серии фильма «Большая жизнь» запретить.

2. Предложить Министерству кинематографии СССР и Художественному совету при министерстве извлечь необходимые уроки и выводы из решения ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь» и организовать работу художественной кинематографии таким образом, чтобы впредь была исключена всякая возможность выпуска подобных фильмов».

Вообще сценарий фильма «Большая жизнь» писался на основе сюжета первой книги Нилина «Человек идёт в гору. Очерки обыкновенной жизни», которая вышла ещё в 1936 году. Шахтёры описывались, как было принято в то время, героями пятилетки, ударниками труда. Книга отличалась добротностью стиля, и потому у кинематографического начальства и сомнения не возникло в необходимости её экранизации.

Первая серия показала безошибочность выбора. Но вторая…

А со второй получилось так, что она вышла в первый год после войны, когда не оправившаяся от горестной действительности страна только начала залечивать раны. Ей это плохо удавалось ещё и в связи с неурожаем 1946 года, заставившим голодать вернувшихся с войны фронтовиков.

К этому нужно прибавить, что прошедшие по Европе солдаты видели, как жили там люди и, разумеется, надеялись, что, победив, они будут жить не хуже.

Выйди вторая серия фильма, как и первая, до войны, наверняка никакой критики бы не было. Сужу по тому, что видел её в 1958 году, когда она вышла на экраны.

Но после войны Сталину и его руководству нужны были фильмы преувеличенно положительные. Всё – в самых радужных тонах. Колхоз – процветающий, завод – перевыполняющий – аж дух захватывает! – какие планы. Люди – не просто довольные своей жизнью, но всё от неё взявшие и претендующие на излишки!

Потому и посыпались удары по талантливым художникам, которые обязаны были служить своим талантом диктаторским прихотям.

Долго продолжалась кампания по избиению фильма, а значит – и режиссёра и сценариста.

Что это Нилина не сломило, доказали две повести, о которых я написал вначале. По их мотивам, кстати, поставлены были хорошие фильмы.

Ну, а дальше повесть «Через кладбище» (1962) – о белорусских партизанах, рассказы «Дурь» (1973), «Впервые замужем» (1978) – вполне доброкачественная проза.

Умер Павел Фёдорович 2 октября 1981 года (родился 16 января 1908-го).

* * *

Братья Туры не были братьями по крови. Одного звали Леонидом Давидовичем Тубельским. Другого – Петром Львовичем Рыжеем. Когда решили стать соавторами, взяли себе этот псевдоним. Говорят, что каждый дал по своей первой букве, а в середину поставили для благозвучности «у». Но мне думается, что «Тур» составлен из двух первых букв фамилии Тубельский и первой буквы фамилии Рыжей.

Так или иначе, но братья настолько привыкли к новой своей фамилии, что когда 14 февраля 1961 года умер Леонид Давидович (родился 11 апреля 1905-го), Пётр Львович взял в соавторы жену, и они подписывали свои произведения Ариадна и Пётр Тур.

Пётр Львович Тур вместе с названным братом считаются классиками советской приключенческой драматургии. По их пьесе «Очная ставка» (совместно с Л. Шейниным) снят фильм «Ошибка инженера Кочина» (1939). Дальше последовали «Дым отечества» (1943), «Софья Ковалевская» (1943), «Губернатор провинции» (1947; на основе этой пьесы снят фильм «Встреча на Эльбе»), ну, и. как говорится, так далее. Всего они написали 9 пьес. В 1944 году совместно с Л. Шейниным написали сценарий фильма «Поединок», в 1946-м – фильма «Беспокойное хозяйство», в 1949 вместе с Л. Шейниным – фильма «Встреча на Эльбе», за что получили сталинскую премию 1-й степени. Сценарий фильма «Испытание верности» они написали вместе с режиссёром фильма И. Пырьевым в 1954-м. И ещё два сценария – фильма «Софья Ковалевская» (1956) и фильма «Золотой эшелон».

Оставшись после смерти Леонида Давидовича без соавтора, Пётр Львович, как я сказал, стал писать вместе с женой. Их пьесы «Единственный свидетель» и «Чрезвычайный посол» были поставлены на сцене МХАТа. На основе «Чрезвычайного посла» они написали сценарий фильма «Посол Советского Союза», поставленный Г. Натансоном с актёрским составом МХАТа.

Пётр Львович скончался 2 октября 1978 года (родился 24 января 1908-го).

* * *

Николай Трофимович Федоренко производил впечатление вельможи: бархатный пиджак, отутюженные в стрелку брюки, какие-нибудь совсем немыслимые штиблеты. На каждой его вещи, даже на портфеле так и виделась бирка «Made in… где-нибудь, но только не у нас». Что и понятно. Николай Трофимович одно время не вылезал из-за границы. Работал в министерстве иностранных дел. Имел с 1954 года ранг Чрезвычайного и Полномочного посла (по мидовским понятиям – маршальский). В 1955–1958 годах был замом министра иностранных дел. Затем четыре года – посол в Японии. Потом с 1963 по 1968 – постоянный представитель СССР при ООН и представитель СССР в Совете Безопасности. Вот только после этого его бросают на литературу.

Он начинал с брошюрок о китайских писателях: «Лауреат Международной Сталинской премии мира Го-мо-жо» (1952), «Великий китайский писатель Лу Синь» (1953). Они выходили 150-тысячным тиражом и, как я догадываюсь, оседали на сельских прилавках и пылились на библиотечных стеллажах. Но потом Николай Трофимович стал входить во вкус: «Дипломатические записи» (1972), «Меткость слова: Афористика как жанр словесного искусства» (1975), «Литературные записи» (1980), «Морские записи» (1984), «Мысль и образ. Литературно-критические статьи» (1985). Вполне достаточно, чтобы стать членом Союза писателей. Разумеется, он им стал.

А после того, как в 1970 году возглавил журнал «Иностранная литература», через год стал и секретарём Союза писателей СССР. А членом-корреспондентом Академии наук СССР Николай Фёдорович стал ещё в 1958 году за свои книжки о китайских писателях, которые посчитали вкладом в науку.

Причём не только у нас в стране. Николай Тимофеевич, когда был послом в Японии, получил там степень почётного члена Института китаеведения в Токио, а 1975 году стал почётным академиком флорентийской академии искусств.

Почему-то вспоминается Юз Алешковский: «Товарищ Сталин, вы большой учёный…» Тем более что Сталина Федоренко видел. Был его синхронным переводчиком во время переговоров с Мао Цзедуном.

Большой учёный и большой писатель Николай Тимофеевич скончался 2 октября 2000 года (родился 9 ноября 1912 года).

* * *

Эти книги мне, школьнику, предлагали в нашей дворовой библиотеке, куда я записался, как только выучился читать. «Поджигатели» я прочитал быстро. «Понравилось?» – «Понравилось» – «Ну, возьми «Заговорщики».

Я брал. «Заговорщики» мне нравились меньше. По правде сказать, я забыл, о чём они. Кажется, действие там происходит то ли во время войны, то ли после. А вот «Поджигателей» запомнил. Время предвоенное. Любопытно было читать, как троцкисты с немецкими фашистами снюхались. И как американцы с немцами. Как все нас ненавидели, кроме немецких коммунистов.

Уже потом, через много лет я узнал, что Николай Николаевич Шпанов, родившийся 22 июня 1896 года, написал не только этих толстенных «Поджигателей» и «Заговорщиков», что он после того, как написал массу брошюр и книг об авиации, где служил, перешёл на художественную литературу и почти сразу прославился: написал роман «Первый удар» (1939), рассказывающий о том, как поразит наша авиация врага на его территории в случае, если он на нас нападёт. Популярным был и фильм «Глубокий рейд», созданный на основе этого романа. Шпанов написал много, очень много книг. И большинство их после смерти Сталина оказались ненужными. А кому они были бы нужны, если писал Шпанов по колодкам нашего Агитпропа: там и Тито действует по заданию ЦРУ, и Трайчо Костов, Ласло Райк и другие, которых приговаривают к смерти за шпионаж против нас. Сталин наградил Шпанова сталинской премией. И всё оказалось коту под хвост! И тогда Шпанов, которого печатали далеко не так охотно, как при Сталине, стал сочинять цикл про сыщика Нила Кручинина.

Эти книги вроде печатали для детей, говорят, что они занимательны, но я не знаю ни одного человека, кто бы их прочитал.

Как ни старался Шпанов (а работал он по-прежнему очень много), его известность не возродилась. Его забыли настолько, что когда после 2 октября 1961 года – дня его смерти гроб установили в ЦДЛ, на прощание с ним не пришёл никто. Кроме ответственного за ритуальный церемониал работника Литфонда. Он и постоял у гроба.

* * *

Василий Макарович Шукшин был невероятно одарённым человеком. Это был безусловно великий актёр, великий кинорежиссёр и талантливейший новеллист.

Единственно, что ему не удавалось, – это большие литературные формы.

Горько, что умер он 2 октября 1974 года 45 лет (родился 25 июля 1929 года) от старой русской болезни, которая и сделала смертельной его язву желудка.

Оставил после себя великолепные рассказы.

3 ОКТЯБРЯ

Когда-то в «Литературную газету» ко мне ходил милейший человек – Виталий Александрович Вдовин. Он серьёзно занимался Есениным, очень любил его поэзию.

Однажды мы заговорили о «Чёрном человеке».

– Как вы понимаете эти строки: «Голова моя машет ушами, как крыльями птица. Ей на шее ноги маячить больше невмочь»? – спросил меня Вдовин.

– Никак не понимаю, – ответил я. – При всей причудливости имажинизма, при всей причудливости имажинистских образов Есенина, «шея ноги» – полная бессмыслица.

– И я так считаю, – сказал Виталий Александрович. – Я смотрел рукопись. И, кажется, разгадал загадку.

Он вытащил фотографии.

– Вот обратите внимание. Видите, как написан «Чёрный человек» – смотрите на второе «ч» – строчное. Или вот ещё: «Спать не даёт мне всю ночь» – видите строчное «ч»?

– Вижу, – заинтересованно сказал я.

– А теперь посмотрите здесь: «нагоняя на душу тоску и страх». Обратите внимание на строчное «г». Или в этом месте как оно написано: «Это ничего, что много мук» – два строчных «г».

– Так вы думаете, – начал я, обрадованной его догадкой.

– Да, думаю. Он ведь «г» и «ч» пишет почти одинаково. Иногда не отличишь. Нет у Есенина этой глупой «шеи ноги». Стих должен читаться в соответствии с контекстом: «ей на шее ночи маячить больше невмочь». «нОчи», понимаете? С ударением на первом слоге. И понятно, почему «невмочь»: бессонница, ведущая к галлюцинациям.

– Вы об этом написали? – спросил я взволнованно.

– Собираюсь, – ответил Вдовин. – Да где это печатать? В «ЛитРоссии» у меня лежит уже статья. К Прокушеву я больше никогда не пойду за помощью.

– Почему? – спрашиваю.

– А потому что он тебя прочтёт и скажет: «Что же тут нового. У меня как раз об этом статейка в «Огоньке» идёт». И точно. Через некоторое время смотришь: мои наспех переписанные мысли. Он жулик.

– Попробую узнать у Кривицкого, – сказал я. – Может, мы заинтересуемся.

Но Евгений Алексеевич Кривицкий, зам главного редактора, сказал: «Это слишком серьёзно, чтобы об этом говорил дилетант. Ах, не дилетант? Тогда почему я о нём ничего не знаю? Он что – кандидат, доктор? Ну, что значит: убедителен? Пусть идёт с этим в литературоведческое издание. Напечатают – можем одобрить. Или поспорить. Но первыми начинать не будем. Имажинисты и не такое вкручивали!»

Увы, Вдовина я почему-то больше не видел. Знаю, что он всё-таки сумел напечатать свою абсолютно логичную версию. Судя по последующим изданиям, к нему не прислушались. Везде стоит «шея ноги».

А ведь прав Вдовин! «Голова моя машет ушами, как крыльями птица». В полёте у птицы крылья выпрямлены. Она машет ими, прежде чем сесть на землю. Машет – подаёт знак: крылья устали, сейчас она сядет и их сложит. «Ей на шее ночи маячить больше невмочь» – трудно держать голову, хочется преклонить её, лечь на подушку. Хочется уснуть, но мешает чёрный человек – видение, порождённое бессонницей, мешает бессонница, будоражащая психику такими видениями и переданная звукописью на «ч»: ноЧи-маяЧить-НевмоЧь.

В последнем по времени семитомном собрании сочинений в комментарии Громовой-Опульской читаем: «В процессе подготовки настоящего издания было проведено специальное текстологическое исследование белового автографа поэмы и установлено, что в ст. 10 написано «г», а не «ч»: «…букву «г» Есенин писал так, что ее можно читать и как «г», и как «ч»; а вот «ч» везде такое, что его нельзя спутать с «г». Стало быть, здесь не «ч». А если так, остается одно: «Ей на шее ноги».

Но ведь ясно, что специальное текстологическое исследование ошибочно: «Шея ноги» – бессмысленный и уродливый образ. Стало быть, оставаться она не может. Мешает восприятию стихотворения.

Мне думается, что в день рождения Есенина (родился он 3 октября 1895 года, умер 28 декабря 1925-го) очень уместно поднять вопрос о смысле и точности его метафоры. Обращаюсь к издателям: выправите по-вдовински строчку. И объясните в примечаниях, что нелепая «шея ноги» появилась вследствие плохо различимого отличия в написании Есениным букв «г» и «ч» (которое можно-таки спутать с «г». И сошлитесь на Вдовина или на эту заметку, где я воссоздаю замечательное прочтение есенинского стиха любителем поэта Виталием Александровичем Вдовиным.

* * *

«Время не приняло Вагинова даже как «отрицательного» героя. Не только рабоче-крестьянский, но и читатель «своего лагеря» зачастую видел в нём совсем не то, что открывается сегодня нам. Мы, оторванные от тогдашних реалий, иначе оценим его самоотверженное и провидческое пренебрежение к разнообразию политических страстей: оказалось, что эта легкомысленная, высокомерная позиция – одна из немногих, не уничтоженных многоступенчатой переоценкой ценностей. Нам ретроспективно интересен вагиновский стиль, который при нормальном развитии литературы породил бы, возможно, целое течение. У нас вызывает зависть его свобода и самостоятельность в обращении с поэтической формой. Нам, вооруженным последними новостями из истории взаимоотношений искусства с действительностью, близки изыскания Кости Ротикова, первооткрывателя науки о китче, и дотошность Торопуло, регистрирующего жизнь огромной страны с помощью коллекции конфетных оберток. Виднее нам и трагедия вагиновского поколения, до главных актов которой он, к счастью, не дожил.

Блудный сын эпохи, Вагинов перебирал её смешные, уродливые, милые мелочи с ностальгией, непонятной современникам, но такой близкой потомкам, которым уже не вернуться на покинутую дедами метафизическую родину. Он, не захотевший писать эпоху такой, какой она хотела казаться, увидел в ней вечное, неподвластное воле тех, кто претендовал на роль её творцов и хозяев. Культура стояла за его плечами, на его стороне».

Я сознательно начинаю разговор о Константине Константиновиче Вагинове, родившегося 3 октября 1889 года (умер 26 апреля 1934-го), с апологетики – с цитаты из статьи благожелательнейшего к писателю критика Анны Герасимовой.

В отличие от Анны Герасимовой у меня не вызывает зависти свобода и самостоятельность Вагинова в обращении с поэтической формой. Вагинов очень характерно назвал одну из своих книг: «Опыты соединения слов посредством ритма». Да, он выдерживал определённый ритм, соединяя слова: «В пернатых облаках всё те же струны славы / Амуров рой. Но пот холодных глаз, / И пальцы помнят землю, смех и травы, / И серп зелёный у брегов дубрав. /Умолкнул гул, повеяло прохладой, / Темнее ночи и желтей вина / Проклятый бог сухой и злой Эллады / На пристани остановил меня» (июль 1921). Или вот: «Перевернул глаза и осмотрелся: / Внутри меня такой же чёрный снег, / Сутулая спина бескрылой птицей бьётся / В груди моей дрожит и липнет свет. / И, освещённый весь, иду я в дом знакомый, / И, грудью плоскою облокотясь о стол, / Я ритмы меряю, выслушиваю звоны, / И муза голая мне руку подаёт». Или то, что называется «Психея»: «Спит брачный пир в просторном мёртвом граде, / И узкое лицо целует Филострат. / За ней весна свои цветы колышет, / За ним заря, растущая заря. / И снится им обоим, что приплыли / Хоть на плотах сквозь бурю и войну, / На ложе брачное под сению густою, / В спокойный дом на берегах Невы».

Убейте меня, но подобный модернизм я считать искусством отказываюсь. Что же это за искусство, когда нужно долго и почти озадаченно всматриваться в текст, чтобы понять, о чём он? И дело тут не в установке самого Вагинова на хорошее знание античности, которого он ждёт от своего читателя. Ну, допустим, что читатель знает: Психея – это душа, а софистов Филостратов в древней Греции было несколько. Допустим, что такое знание несколько добавит конкретности студёнистому тексту. Но ведь смысл искусства в сопричастности, в сопереживании художнику. А чему здесь сопереживать? Холодному опыту такого соединения слов, какое затуманивает смысл?

Понимаю, что мне могут указать на Мандельштама, на его Психею-жизнь, которая «спускается к теням / В полупрозрачный лес вослед за Персефоной». Но я не о знании античности, которого требует поэт от читателя. В конце концов, вполне достаточно, как это и делают комментаторы, в сноске пояснить, что Персефона – древнегреческая богиня плодородия и царства мёртвых. Я о том, что читателю Мандельштама не нужно продираться к смыслу стихотворения о человеческой душе, покидающий этот мир, чтобы жить в ином.

Проза Вагинова, на мой взгляд, лучше его стихов. И всё же «Козлиная песнь», «Труды и дни Свистонова», «Бомбочада» – все эти романы местами так же заумны, как его стихи.

Для меня творчество Вагинова экспериментально. Как поэзия Хлебникова. Или как проза Андрея Белого.

* * *

Нина Михайловна Демурова (родилась 3 октября 1930 года) много сделала для того, чтобы приобщить русского читателя к прекрасным английским книгам. Она перевела «Питер Пэна» Дж. Барри, «Лиловый парик» и «Грехи графа Сарадина» Г.К. Честертона, «Похищенное письмо», «Длинный ларь», «Элеонору», «Человека, которого изрубили в куски» Э. По, «Жизнь Господа нашего Иисуса Христа» Ч. Диккенса. Перевела Э. Бёрнетт, А. Гарнера, Апдайка и многих других.

Главным её переводом считается «Приключения Алисы в стране чудес» и «Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье» Льюиса Кэролла». Именно её перевод помещен в серии «Литературные памятники». Мне объяснили, почему Демуровой – с научной точки зрения, он является самым точным.

И всё же мне думается, что затмить перевод Заходера Демурова не смогла. Пусть Заходер добавляет отсебятины, но она в духе весёлой игровой манеры Кэрролла. И стихи, переведённые в книге Заходером, веселее, чем у тех авторов, которых Демурова сделала соучастниками своих книг – Маршака, Д. Орловской, О. Седаковой.

А вот её книга «Льюис Кэрролл», вышедшая в ЖЗЛ, действительно недурна.

* * *

Когда я учился в университете, купил книгу большого формата с гравюрами модного тогда художника С. Красаускаса. Книга называлась «Человек». Она уже была удостоена ленинской премии.

Её автор Эдуардас Межелайтис, родившийся 3 октября 1919 года (умер 6 июня 1997-го). Стихи в книге были переведены известными русскими поэтами А. Межировым, М. Алигер, Л. Мартыновым, В. Тушновой, М. Светловым, Б. Слуцким, В. Корниловым, С. Куняевым.

По правде сказать, я не уловил лирический характер Э. Межелайтиса. И, наверное, не потому, что переводчики были разными. А потому, что книга была поэтической только по форме. Она была рифмованной публицистикой в духе Маяковского, но не в его поэтике.

Стихи Межелайтиса очень хвалила советская критика. Через несколько лет я окажусь в Литве, и мне там назовут самого издаваемого поэта – Э. Межелайтиса. «А самого любимого?» – спрошу я. И услышу: «Казис Борута».

Мне объяснят, что сравнивать этих двух поэтов не стоит. Потому что Борута писал стихи, а Межелайтис – стихотворные плакаты.

А потом я узнаю, что Межелайтис ещё до нашей оккупации Литвы был в подпольной комсомольской организации. Во время войны был корреспондентом фронтовой газеты. В 1944-м избран секретарём ЦК комсомола Литвы. Тяжёлая номенклатурная должность, если учесть, что Литва совсем недолго до войны была под нашей оккупацией. В 1946-м редактор комсомольского журнала. А потом секретарь правления Союза писателей Литвы, председатель правления. И уже с 1960 года – член ЦК литовской компартии.

Не удивительно, что он – лауреат ленинской премии, герой соцтруда и Народный поэт Литвы. Выслужил.

* * *

Дмитрий Петрович Ознобишин, родившийся 3 октября 1804 года (умер 14 августа 1877-го), был членом литературного кружка С. Раича и вместе с Раичем издавал альманах «Северная лира». Знал восточные языки. Первым перевёл на русский Хафиза, Низами, Саади. Составил первый персидско-русский словарь. Свои работы на восточную тематику печатал по псевдонимом «Делибюрадер» (видоизменённое персидское «Дел-е берадар» – «сердце брата»).

Он автор стихотворения «Чудная бандура», которое легло в основу известной народной песни «По Дону гуляет казак молодой».

Вот эта «Чудная бандура»:

Гуляет по Дону казак молодой; Льёт слезы девица над быстрой рекой. «О чём ты льёшь слёзы из карих очей? О добром коне ли, о сбруе ль моей? О том ли грустишь ты, что, крепко любя, Я, милая сердцу, просватал тебя?» «Не жаль мне ни сбруи, не жаль мне коня! С тобой обручили охотой меня!» «Родной ли, отца ли, сестёр тебе жаль? Иль милого брата? Пугает ли даль?» «С отцом и родимой мне век не пробыть; С тобой и далече мне весело жить! Грущу я, что скоро мой локон златой Дон быстрый покроет холодной волной. Когда я ребёнком беспечным была, Смеясь, мою руку цыганка взяла. И, пристально глядя, тряся головой, Сказала: утонешь в день свадебный свой!» «Не верь ей, друг милый, я выстрою мост, Чугунный и длинный, хоть в тысячу вёрст; Поедешь к венцу ты – я конников дам: Вперёд будет двадцать и сто по бокам». Вот двинулся поезд. Все конники в ряд. Чугунные плиты гудят и звенят; Но конь под невестой, споткнувшись, упал, И Дон её принял в клубящийся вал… «Скорее бандуру звончатую мне! Размыкаю горе на быстрой волне!» Лад первый он тихо и робко берёт… Хохочет русалка сквозь пенистых вод. Но в струны смелее ударил он раз… Вдруг брызнули слёзы русалки из глаз, И молит: «Златым не касайся струнам, Невесту младую назад я отдам. Хотели казачку назвать мы сестрой За карие очи, за локон златой».

* * *

После окончания факультета славянской филологии Петербургского (Петроградского) университета в 1918 году Степан Григорьевич Бархударов по представлению академика А.А. Шахматова был оставлен в университете при кафедре русского языка.

В 1938 году в соавторстве с Е.И. Досычевой создаёт «Грамматику русского языка (учебник для неполной и средней школы)», которая на конкурсе учебников была признана лучшей.

В 1944 году под тем же названием «Грамматика русского языка» выходит учебник С.Г. Бархударова под редакцией Л.В. Щербы. Этот учебник выдержал 14 изданий. В течение всей жизни Бархударов активно участвовал в подготовке последующих изданий в соавторстве с С.Е. Крючковым, Л.Ю. Максимовым и моим университетским учителем Л.А. Чешко, который, в своих лекциях всегда отдавал должное Степану Григорьевичу.

В 1946 году избран членом-корреспондентом Академии Наук СССР.

За издание 17-томного Словаря Современного русского языка (1948–1965) удостоен ленинской премии.

Его Орфографический словарь русского языка, составленный совместно с С.И. Ожеговым и А.Б. Шапиро, насчитывает 104 тысячи слов и стоит на полке у любого занимающегося русским языком лингвиста.

Степан Григорьевич Бархударов умер 3 октября 1983 года. Родился 7 марта 1894 года.

* * *

27 февраля 1951 года в «Комсомольской правде» появляется статья «Нужны ли сейчас литературные псевдонимы?», автор которой немедленно становится всесоюзно известен. Некоторое время его имя – Михаил Бубеннов на устах у литераторов. Вот, в частности, что он писал в своей статье:

«Любители псевдонимов всегда пытаются подыскать оправдание своей странной склонности.

Одни говорят: «Я не могу подписываться своей фамилией, у меня много однофамильцев». Однако всем нам известно, что в русской литературе трое Толстых, и их всех знают и не путают!

Другой восклицает: «Помилуйте, но я беру псевдоним только потому, что моя фамилия трудно произносится и плохо запоминается читателями». Однако всем понятно: создавай хорошие произведения – и читатели запомнят твоё имя! (Конечно, у нас ещё встречаются неблагозвучные и даже оскорбительные фамилии – когда-то бары давали их своим рабам. Такие фамилии просто надо менять в установленном порядке). Словом, оправданий много […]

Почему мы ставим вопрос о том, нужны ли сейчас литературные псевдонимы?

Не только потому, что эта литературная традиция, как и многие подобные ей, отжила свой век. В советских условиях она иногда наносит нам даже серьёзный вред. Нередко за псевдонимами прячутся люди, которые антиобщественно смотрят на литературное дело и не хотят, чтобы народ знал их подлинные имена. Не секрет, что псевдонимами очень охотно пользовались космополиты в литературе. Не секрет, что и сейчас для отдельных окололитературных типов и халтурщиков псевдонимы служат средством маскировки и помогают им заниматься всевозможными злоупотреблениями и махинациями в печати. Они зачастую выступают одновременно под разными псевдонимами или часто меняют их, всячески запутывая свои грязные следы. Есть случаи, когда такие тёмные личности в одной газете хвалят какое-нибудь произведение, а в другой через неделю охаивают его».

6 марта 1951 года в «Литературной газете появляется статья «Об одной заметке». Она заканчивалась так:

«Говоря о неблагозвучных фамилиях, Бубеннов пишет, что «такие фамилии просто надо менять в установленном порядке». Во-первых, благозвучие фамилий – дело вкуса, а во-вторых, непонятно, зачем, скажем, драматургу Погодину, фамилия которого по паспорту Стукалов, вдруг менять эту фамилию в установленном порядке, когда он, не спросясь у Бубеннова, ограничился тем, что избрал себе псевдоним «Погодин», и это положение более двадцати лет вполне устраивает читателей и зрителей. «Любители псевдонимов, – пишет Бубеннов, – всегда пытаются подыскать оправдание своей странной склонности». Непонятно, о каких оправданиях говорит здесь Бубеннов, ибо никто и ни в чём вовсе и не собирается перед ним оправдываться.

А если уж кому и надо теперь подыскивать оправдания, то разве только самому Михаилу Бубеннову, напечатавшему неверную по существу и крикливую по форме заметку, в которой есть оттенок зазнайского стремления поучать всех и вся, не дав себе труда разобраться самому в существе вопроса. Жаль, когда такой оттенок появляется у молодого, талантливого писателя.

Что же касается вопроса о халтурщиках, который Бубеннов попутно затронул в своей заметке, то и тут, вопреки мнению Бубеннова, литературные псевдонимы ни при чём. Халтурность той или иной проникшей в печать статьи или заметки определяется не тем, как она подписана – псевдонимом или фамилией, – а тем, как она написана, и появляются халтурные статьи и заметки не в результате существования псевдонимов, а в результате нетребовательности редакций.

Константин Симонов (Кирилл Михайлович Симонов)».

Но на этом дискуссия не закончилась. В «Комсомолке» 8 марта выступил Шолохов, горячо вступившийся за Бубеннова: «В конце концов, правильно сказано в статье Бубеннова и о том, что известное наличие свежеиспеченных обладателей псевдонимов порождает в литературной среде безответственность и безнаказанность. Окололитературные деляги и «жучки», легко меняющие в год по пять псевдонимов и с такой же поразительной лёгкостью, в случае неудачи, меняющие профессию литератора на профессию скорняка или часовых дел мастера, – наносят литературе огромный вред, развращая нашу здоровую молодёжь, широким потоком вливающуюся в русло могучей советской литературы».

«Кого защищает Симонов? Что он защищает? Сразу и не поймёшь, – заканчивает свою статью, которую назвал «С опущенным забралом…». «Спорить надо, честно и прямо глядя противнику в глаза, пишет Шолохов. – Но Симонов косит глазами. Он опустил забрало и наглухо затянул на подбородке ремни. Потому и невнятна его речь, потому и не найдёт она сочувственного отклика среди читателей».

«Не хотел бы учиться у Шолохова только одному – той грубости, тем странным попыткам ошельмовать другого писателя, которые обнаружились в этой его вдруг написанной по частному поводу заметке после пяти лет его полного молчания при обсуждении всех самых насущных проблем литературы, – отвечает Симонов в «Литературке» 10 марта. – Моё глубокое уважение к таланту Шолохова таково, что, признаюсь, я в первую минуту усомнился в его подписи под этой неверной по существу и оскорбительно грубой по форме заметкой. Мне глубоко жаль, что эта подпись там стоит».

Михаил Семёнович Бубеннов, как видим, мощно продвинул вперёд кампанию, которая позже получила название борьбы с космополитизмом. Ведь было известно, что чаще всего брали псевдонимы писатели евреи. Но не для того, чтобы скрыть свою национальность. После революции было привычно говорить об ассимиляции. Хотелось, укореняясь в быт страны, которую ты ощущаешь родиной, причаститься к этому быту и новой фамилией: Светлов, Безыменский, Каверин, Лидин и т. п.

Это уже во время кампании борьбы с космополитизмом, быстро принявшей антисемитский характер, евреи вынуждены были укрываться под псевдонимами. Особенно те, кто выступал в печати. От еврейских фамилий редакции шарахались, как чёрт от ладана.

Позже, после смерти Сталина главные погромщики открещивались от себя же прежних. Николай Грибачёв, который был не менее свиреп, чем Бубеннов, и так же, как он громил евреев, стал уверять других, что он не взирал на национальность космополита, что он, не будучи антисемитом, даже недавно перевёл стихотворение одного еврея. На что получил эпиграмму от Александра Раскина:

Наш переводчик не жалел трудов, Но десять лет назад он был щедрее: Перевести хотел он всех жидов, А перевёл лишь одного еврея.

Но Михаил Бубеннов оставался верен себе. Не оправдывался. И не открещивался от славы антисемита.

Был ли он хорошим писателем? За первую часть романа «Белая берёза» получил сталинскую премию 1-й степени. Вторую часть, где действует великий, мудрый и родной Сталин он закончил писать в 1952 году. Но второй сталинской премии не дождался. Опоздал. Сталин умер раньше, чем он мог бы представить новую часть «Белой берёзы». Быть может, не будь он в это время так активен, выступая на каждом собрании, обличая евреев, то есть космополитов, он успел бы закончить книгу раньше. Получилось, что сам себя наказал. А после смерти Сталина обе части романа фигурировали на всех литературных собраниях как образчик так называемой «теории бесконфликтности».

Нет, не был хорошим писателем этот человек, умерший 3 октября 1983 года. Родился 21 ноября 1909 года.

* * *

Чем запомнился многим Георгий Пантелеймонович Макогоненко? Тем, что он в своей хрестоматии «Русская литература XVIII века» легализовал поэта И.С. Баркова. Да, он там впервые напечатал его стихи. Не срамные, конечно. Но за этим потом дело не стало. Главное, цензор теперь был должен пропускать не только фамилию Баркова, но и его произведения.

Чем отличился Георгий Пантелеймонович в очень трудное время арестов и посадок? Здесь я ссылаюсь на воспоминания дочери, Макогоненко – Дарьи Георгиевны:

«Во время блокады мой отец, Георгий Пантелеймонович Макогоненко, работал заведующим литературным отделом Ленинградского радиокомитета.

Однажды жена академика Виктора Максимовича Жирмунского сказала моему отцу, что ее мужа только что арестовали.

Во время своего ближайшего очередного дежурства, которое проходило в кабинете художественного руководителя Ленинградского радиокомитета Якова Бабушкина, отец дождался ночи и, воспользовавшись одной из «вертушек», стоявших в кабинете, позвонил начальнику тюрьмы, куда был доставлен В.М. Жирмунский.

Он учёл, во-первых, то, что ночь – наиболее верное время для звонка (именно ночью работал Сталин), во-вторых – то, что по «вертушке», с точки зрения начальника тюрьмы, зря звонить не станут, в-третьих – то, что с первого раза никто фамилии его не разберёт, и, наконец, то, что говорить нужно «начальственным» тоном. Именно таким тоном отец приказал начальнику тюрьмы немедленно освободить В.М. Жирмунского. Виктора Максимовича тотчас же освободили».

Понятно, что такого человека любовно вспоминают все – от бывших его студентов до его коллег.

Г.П. Макогоненко был профессором и завом кафедры русской литературы Ленинградского университета, по совместительству работал в Институте русской литературе (Пушкинский дом). Подготовил издания К. Батюшкова, Н. Карамзина, А. Радищева, Д. Фонвизина, Г. Державина, Н. Новикова. Написал бессчётное количество работ по русской литературе XVIII и XIX веков.

О его главной черте, в том числе и как учёного, хорошо, на мой взгляд, сказал В. Вацуро: «Человек большой смелости и гражданского мужества, Г. П. Макогоненко сохранял свои научные и гражданские принципы при всех колебаниях конъюнктуры, не отступая от них и тогда, когда это было связано с риском для него самого, и это определило тот этический пафос, которым отмечена и его научная и литературная деятельность».

Скончался Георгий Пантелеймонович 3 октября 1986 года. Родился 10 апреля 1912-го.

* * *

Именем Филиппа Фёдоровича Фортунатова, выдающегося нашего лингвиста, названы два закона: «закон Фортунатова», описывающий условия возникновения древнеиндийских ретрофлексных звуков, и «закон Фортунатова-де Сосюра» (независимо сформулированный также Ф. де Сосюром), относящийся к балтославянской исторической акцентологии и описывающий эволюцию одного из типов ударения в балтийских и славянских языках.

А что до грамматики, то Фортунатов особенно подчёркивал роль морфологических (или «формальных» – откуда называние его школы) коррелятов языковых значений и, в частности, предложил нетрадиционную классификацию частей речи, основанную практически только на морфологических критериях.

При этом следует учесть, что взгляды Фортунатова не были сформулированы в целостном виде. Они во многом реконструируются на основе анализов отдельных примеров и текстов лекций. Не все работы Фортунатова опубликованы до сих пор. А с другой стороны, идеи Фортунатова, высказанные им на протяжении двадцатипятилетнего преподавания, оказали огромное влияние на последующее поколение отечественных лингвистов и во многом подготовили почву для появления российского структурализма в лице Н.С. Трубецкого и Р.О. Якобсона. Якобсон очень ценил Фортунатова и много сделал для его памяти. Непосредственными учениками Фортунатова являются Д. Ушаков, А. Шахматов.

Скончался академик Фортунатов 3 октября 1914 года. Родился 14 января 1848-го.

* * *

Александр Васильевич Чаянов имел диплом агронома, преподавал в Московском сельскохозяйственном институте, который окончил, и в Народном университете Шанявского.

Видный деятель кооперативного движения после Февральской революции. Член Учредительного собрания. Автор радикальной аграрной программы. Две недели пробыл на посту товарища министра земледелия во Временном правительстве. Ни в каких партиях он не состоял.

После октябрьской революции, в 1921–1923 годах был членом коллегии Наркозема РСФСР и его представителем в Госплане РСФСР. Уже в 1926-м его обвинили в антимарксистском толковании сущности крестьянского хозяйства. В 1930-м арестован по делу Трудовой крестьянской партии. Расстрелян 3 октября 1937 года. Было ему 49 лет: он родился 29 января 1888 года.

Блестящий учёный, Чаянов был очень интересным писателем. Цикл его повестей представляет собой цепь увлекательных остросюжетных историй о Москве начала двадцатого века. Удивительно, как умел он переключаться с напряжённой работы в том же Наркоземе на сочинительство отнюдь не официальных документов.

В 1989 году издали его повести под названием «Венецианское зеркало». Сделали доброе дело. Вернули русской литературе хорошего писателя.

* * *

3 октября 1900 года родился Томас Вулф, американский писатель из плеяды художников «потерянного поколения». Не дожив трёх недель до 38 лет, он умер 15 сентября 1938 года. На его могильном камне высечены строки из его романа: «последнее путешествие, самое длинное, самое лучшее», – подтверждено тем самым, что его книги были длинными путешествиями по собственной жизни, которая то и дело пробивалась сквозь художественную ткань повествования.

«Длинное» в буквальном смысле этого слова. Его рукописи были невероятно велики по объёму. Его писательская норма составляла 5 тысяч слов в день. Его эпизоды входили в легенды. Так сцена прощания друзей на вокзале заняла 120 страниц убористого шрифта, а возвращение женщины за забытой вещью описано на 250 страницах.

Трудно сказать, состоялся бы Вулф как писатель, если б не встретился ему Максвелл Перкинс, редактор издательства, который смог дочитать до конца огромную рукопись, смог рассмотреть в ней великое произведение и извлечь его из неё, уломав автора пойти на значительные сокращения. Но какой тяжёлой была эта редакторская работа, «превратившаяся, – как написал Николай Анастасьев, – для обеих сторон в чистый ад»: «Перкинс предлагал что-то поджать, а лучше вовсе убрать, Вулф соглашался, но через несколько дней приносил не сокращённый, а, напротив, вдвое или даже втрое расширенный вариант эпизода». «В общем, – справедливо заключает Анастасьев, – не в дефиците литературного опыта, как решил было Перкинс, дело заключалось – просто такая уж это была литература, и такой уж это был, на других не похожий, автор».

Речь шла о первом романе Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел», который вышел в 1929 году и не отпугнул читателей своим восьмисотстраничным объёмом. Как писатель, Вулф был оценен сразу. Хотя его известность не помешала Перкинсу вновь проявить напряжённо-волевую редактуру, чтобы в 1935 году появился роман Вулфа «О времени и о реке» (название, кстати, дано Перкинсом). И снова – бурный успех у читателей и у коллег-писателей. Фолкнер, например, в будущем назовёт Вулфа крупнейшим писателем Соединённых Штатов.

Вулф любил путешествовать. Особенно ему нравилось бывать в Германии, где его боготворили читатели и где у него было много друзей. Но в 1936 году он столкнулся с гитлеровским «новым порядком», с дискриминацией евреев и, вернувшись в США, написал об этом рассказ «Я должен вам кое-что рассказать». После этого книги Вулфа были изъяты из германских магазинов и библиотек, а самому писателю въезд в Германию запретили.

В 1938 году во время путешествия по Западу США Вулф получил воспаление лёгких. Три недели в больнице улучшения не дали. В конце концов врачи поставили диагноз: милиарный туберкулёз мозга. Экстренная операция выявила, что болезнь поразила практически всё правое полушарие мозга. Не приходя в сознание, Вулф скончался.

После смерти писателя редактор Эдвард Эсвелл стал разбираться в оставшихся в квартире Вулфа ящиках с его карандашными рукописями. Удалось выудить из этой груды бумаг два романа «Паутина и скала» (1939) и «Домой возврата нет» (1940). Но только к 1960-м годам закончилась работа над рукописями Вулфа, которые несли в себе и образцы малой эпической прозы. Напечатанные, они, дневники писателя и его записные книжки лишний раз подтвердили, каким огромным талантом обладал Томас Вулф.

Вообще сам писатель, несмотря на то, что в двух последних романах его герой действует не под тем именем, под которым жил в первых двух, все эти романы, его малую эпическую прозу, его дневники считал частями одной огромной рукописи, раскрывающей «историю художника […] вышедшего из самой простой семьи и познавшего всю боль, все заблуждения, всю потерянность, через которую проходит каждый человек земли».

4 ОКТЯБРЯ

По правде сказать, Дмитрий Яковлевич Гусаров (родился 4 октября 1924) больше запомнился своей должностью. Он был многолетним редактором журнала «Север», который выходит в Петрозаводске. И ещё я знал о нём, что он из карельских партизан, которых, между прочим, в войну курировал Андропов.

Очень может быть, что поэтому и стал главным редактором. Гадать не буду. Но, возглавив журнал в 1954 году (он тогда назывался «На рубеже»; нынешнее название носит с 1965 года), он ушёл на отдых только в 1990-м. 36 лет несменяемого редакторства – это, кажется абсолютный рекорд среди глав художественных журналов.

Ясно, что он и Народный писатель республики Карелия, и Заслуженный работник культуры РСФСР, и лауреат государственной премии Карельской АССР, и получил на редакторском посту 5 орденов, в том числе и Ленина: главный редактор литературного журнала автономной республики по должности входит в её обком, в его номенклатуру.

А ещё главный редактор такого журнала по должности входил в правление Союза писателей РСФСР, то есть входил в номенклатуру республиканского секретариата.

Разумеется, для всего этого нужно было не ссориться со сменяющимися секретарями карельского обкома. Но Гусаров, очевидно, и не ссорился.

Не стану врать: я его не читал. Читал в нашей «Литературной газете» большую хвалебную рецензию о его романе «За чертой милосердия», рассказывающем о рейде партизанского отряда в тыл врага. Но прозой я в газете не занимался. Рецензию готовил другой сотрудник, который обязан был прочесть роман. А в мои обязанности это не входило.

Умер Гусаров 7 августа 1995 года.

* * *

Стасик Лесневский был довольно близким моим товарищем ещё со времён, когда он работал в журнале «Юность». Работал недолго. Я приходил к нему в журнал, он приходил ко мне в «Литературную газету», и мы подружились.

О нём рассказывали много интересного.

Например, как он чуть не сорвал конференцию по Маяковскому, которая проходила в Дубовом зале ЦДЛ (рестораном он стал позже, когда пристроили здание на улице Воровского, то есть на Поварской, как она прежде и сейчас называется). Лесневский, тогда студент филологического факультета МГУ, забрался на балюстраду и сверху своими репликами сбивал с толку тех, кто не признавал Маяковского лучшим и талантливейшим. В конце концов, его попросили уйти. Он побежал по залу, выкрикивая оскорбительные тирады. Его хотели поймать, но изловить не сумели. А в университете дело замяли.

В начале 60-х в самый разгар хрущёвской оттепели Стасик вошёл в комиссию от партбюро и профсоюза издательства «Советский писатель, где он тогда работал. Комиссии было поручено проверить неприглядные факты из жизни директора правления «Советского писателя» Н.В. Люсичевского. Его обвиняли в том, что он способствовал аресту поэта Заболоцкого и ещё нескольких писателей при Сталине. Факты подтвердились. Люсичевский должен был подать заявление об уходе. Но горком затягивал с требованием этого заявления, пережидал в связи с очень колеблющейся непостоянной политикой Хрущёва по этому вопросу.

Я в это время учился в МГУ, и у нас такая же комиссия проверяла поведение декана Романа Самарина в сталинское время. Должность декана Самарина потерял. Но остался заведовать кафедрой иностранной литературы.

И Люсичевский в конце концов уцелел. И отомстил тем, кто собирался его гнать. Выгнал их сам. В том числе и Стасика.

Станислав Стефанович Лесневский (родился 4 октября 1930) был человеком смелым. Это он годами добивался, чтобы в блоковском Шахматове проводились юбилейные вечера, чтобы открылся там музей. По этому поводу ему приходилось иметь дело то с горкомом партии Москвы, то с московским обкомом. Надеясь получить больше политического веса, он согласился войти в партбюро московской писательской организации. И это оказалось его трагедией. Потому что его заставили принять участие в исключении из Союза писателей Владимира Войновича.

Это пятно он пытался смыть с себя всю оставшуюся жизнь. Дерзил начальству. Пробил блоковские мероприятия чуть ли не через голову горкома и обкома. В перестройку стал членом редколлегии легендарного «Огонька» Коротича. В 1996 году его сделали координатором комиссии по подготовке международного суда над КПСС и практикой мирового коммунизма. Но до суда дело не дошло. Ельцин был решителен только в самом начале своего правления, а в 96-м ему пришлось приложить большие усилия, чтобы переизбраться в президенты. А, переизбравшись, пойти на огромные уступки своим оппонентам.

Был Стасик преданным поклонником Блока. Писал о нём. Принял приглашение войти в Блоковскую группу ИМЛИ для подготовки полного собрания Блока. Собирал материалы, писал комментарии, писал в «Литературную газету» жалобу, что издание застопорилось. В конце концов, получив от своей сестры Ирэн Лесневской в подарок издательство «Прогресс-Плеяда», выпустил там 1-й том Блока, очень мощный по редакторско-комментаторским материалам. Рассчитывал выпустить второй. Но для этого нужно было сидеть в архивах так же, как и в работе над первым, а времени на архивы у Лесневского уже не было: погрузился с головой в работу издательства.

Хорошее было издательство, выполнявшее просветительские задачи.

Умер Станислав Стефанович внезапно – 18 января 2014 года.

* * *

Виктор Владимирович Виноградов заведовал кафедрой русского языка, когда я учился на филологическом МГУ. Не могу понять, почему это не отражено в Интернете. Да, он после Ленинграда в Москве преподавал в МГПИ им. Потёмкина и в МОПИ им. Крупской. Но и в МГУ – это я помню.

Я считаю себя учеником Виктора Владимировича, потому что сформировался на его работах по стилистике. Стиль Пушкина, стиль Гоголя, стиль Лескова, стиль Ахматовой – я с большим вниманием и с пользой для себя читал работы академика. Как и он, я скептически отношусь к структурной лингвистике, не считаю убедительным построенный на ней анализ художественного текста. Как и он, я всматриваюсь в реалии текста, стараясь не пропустить ничего существенного. Как и он, стараюсь понять особенности индивидуального стиля данного художника, чаще всего – Пушкина, коль скоро я им занимаюсь.

Академик Виноградов одинаково велик и как литературовед и как лингвист. Его лингвистические работы, такие как «Русский язык. Грамматическое учение о слове» или «Из истории изучения русского синтаксиса (От Ломоносова до Потебни и Фортунатова)» навсегда вошли в золотой фонд нашей отечественной лингвистики.

Значительно позже его смерти, случившейся 4 октября 1969 года (родился 12 января 1895-го), – в 1995-м издали его книгу «История слов», посвящённую истории возникновения и развития семантики русских слов. Странно, что она издана так поздно. Но лучше поздно, чем никогда. Эта книга так же достойна своего замечательного автора, как и другие, напечатанные при его жизни.

* * *

Накануне праздника Покрова (дня смерти тестя), мы с женой ездим на Новодевичье кладбище прибрать его могилу и положить цветы. Я, как правило, стою и у могилы похороненного неподалёку Сергея Ивановича Радцига, легендарного многолетнего преподавателя античности, скончавшегося 4 октября 1968 года. (Родился 17 мая 1882-го). Мы в университете застали его маленьким румяным старичком. О его плаксивости вспоминают многие. Нам он читал латынь, а на курсе моего коллеги по «Литературной газете» Лёвы Токарева, который был старше нас на два года, – древнегреческую литературу. «Задаёт наводящие вопросы, – рассказывал мне Лёва уже в «Литгазете», как Радциг принимал у них экзамен, – умоляюще смотрит на студента, но, поняв, что тот не ответит, громко рыдает: «Заросла! Заросла народная тропа!»

Мне рыдающего Радцига видеть не приходилось, но одну его лекцию по древнегреческой слушать довелось. Образовалось окно в занятиях: кто-то из преподавателей заболел, и я, чтобы не слоняться бесцельно в ожидании следующей лекции, заглянул в аудиторию, где читал другому курсу Радциг. Он рассказывал об идеале древних греков. Даже не рассказывал, а, лучше сказать, парил от восторга: Олимп, Олимпийские игры, посвящённые богам, герои, исповедовавшие идеал, связанный с теми или иными покровительствовавшими им богами, наконец, Гомер, величайший художник, первым постигший природу искусства, цель которого – идеал.

Заканчивал свою страстную лекцию Радциг цитатой из малодоступной тогда статьи Гоголя, которая входила в его книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», напечатанную к тому времени только в академическом собрании сочинений писателя. Гоголь говорил об «Одиссее», которую перевёл Жуковский. «Тот из вас, – сказал Радциг, – кто постигнет древнегреческий и прочитает «Одиссею» на нём, поймёт, что перевод очень хорош, но оригинал намного лучше. Однако Гоголь не зря радуется, что «Одиссею» прочтут теперь русские люди». И он процитировал:

«Много напомнит она им младенчески прекрасного, которое (увы!) утрачено, но которое должно возвратить себе человечество, как своё законное наследство. Многие над многим призадумаются. А между тем многое из времён патриархальщины, с которым есть такое сродство в русской природе, разнесётся невидимо по лицу русской земли. Благоухающими устами поэзии навевается на души то, чего не внесёшь в них никакими законами и никакой властью!»

Эта лекция перевернула мою душу, заставила по-новому взглянуть на мир и на место в нём искусства. А гоголевскую цитату я вынес в эпиграф той главы одной из моих книг, где речь идёт о вечно удерживающем искусство на поверхности идеале, без которого оно рухнет в пропасть. Как это мы нередко наблюдаем сейчас.

О Радциге рассказывают немало анекдотов. Вот один из них:

Незадолго перед революцией студента Радцига поймали с прокламациями. Нет, он не распространял их, а просто зачем-то подобрал. Его вскоре отпустили (этот случай потом не раз помогал ему во времена Советской власти), но о происшествии узнали в университете.

И вот на экзамене Радциг предстал перед Сергеем Ивановичем Соболевским. Профессор долго гонял несчастного по греческой грамматике, нашел, наконец, слабое место и, поставив двойку, изрек: «Вы, молодой человек, сначала выучите греческий язык, а потом уже прокламации разносите».

Два десятка лет спустя, восстанавливая классическую кафедру, Соболевский всё-таки пригласил молодого тезку преподавать в МИФЛИ.

Мне анекдот нравится психологической точностью. Ну, невозможно представить себе Сергея Ивановича Радцига, распространяющего прокламации. Подобрать и с этим очутиться в полиции – другое дело. Мне думается, что и Соболевский, познакомившись с Радцигом поближе, понял это. Потому и позвал его преподавать.

А преподавателем, как я уже сказал, Радциг был превосходным. Он, кстати, и автор основных учебников, которые читали его студенты: «Истории древнегреческой литературы», «Введения в классическую филологию», «Античной мифологии».

* * *

Ну, кто не знает четырёхтомного «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Даля?

Менее известно, что этнограф, собиратель фольклора Владимир Иванович Даль, умерший 4 октября 1872 года, а родившийся 22 ноября 1801-го, собранные песни отдал Петру Васильевичу Киреевскому, а собранные сказки – Александру Николаевичу Афанасьеву. Его богатейшая коллекция лубков поступила в Императорскую публичную библиотеку и вошла впоследствии в издания Ровинского.

Отец Даля – обрусевший датчанин принял российское подданство вместе с именем Ивана Матвеевича. Был он богословом и медиком, знал немецкий, французский, английский, русский, идиш, латынь, греческий и древнееврейский языки. Мать Даля Мария Христофоровна знала пять языков. Так что Даль пошёл в родителей, свободно владел 12 языками и сверх этого понимал тюркские.

Для своих художественных произведений Даль взял псевдоним «Казак Луганский» в честь своего родного Луганска. Он считал своей родиной Россию и, посетив Данию, писал: «Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество моё Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков».

Вообще-то по образованию Даль был врачом: учился в Дерптском университете на медицинском факультете. Как врач, хорошо показал себя в русско-турецкой войне 1828–1829 гг. и в польской кампании 1831 года.

С марта 1832 года служил ординатором в Петербургском военно-сухопутном госпитале и вскоре стал знаменитостью города.

Позднее, оставив хирургическую практику, Даль не ушёл из медицины, пристрастившись к гомеопатии и офтальмологии. Ему принадлежит одна из первых статей в защиту гомеопатии.

Как литератора его прославили «Русские сказки из предания народного изустного на грамоту переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый» (1832). Ректор Дерптского университета пригласил Даля на кафедру русской словесности. При этом книгу приняли в качестве диссертации на соискание учёной степени доктора филологии. Но её отклонил как неблагонадёжную министр просвещения.

Это произошло из-за доноса на автора книги управляющего III отделением Н.А. Мордвинова. Мордвинов нашёл, что книга написана простым слогом, приспособленным для низших слоёв общества, и что в ней содержатся насмешки над правительством. Бенкендорф доложил об этом Николаю, и осенью 1832 года во время своего обхода в госпитале, где работает Даль, его арестовывают и привозят к Мордвинову. А тот отправляет его в тюрьму. Василий Алексеевич Жуковский, наставник наследника императора цесаревича Александра, объясняет ему, в какой филологической яме оказалось правительство с книгой Даля, рассказывает о врачебной деятельности Даля на войне, где Даль получил два ордена и медаль. Цесаревич пересказывает это отцу, и Николай распорядился освободить Даля.

Главное детище Даля «Толковый словарь», за первые выпуски которого он получил константиновскую медаль от Императорского географического общества, в 1868 году избран в почётные члены Императорской академии наук, а по завершении удостоен Ломоносовской премии, – так вот этот словарь издаётся с цензурными вымарками. Даль собрал ВСЕ слова живого языка, в том числе и скабрезные, матерные. И они объяснены Далем. Но при Николае, как в нынешней России, мат в печати – вне закона. Только в 1903 году вышло «исправленное и значительно дополненное издание, под редакциею проф. И.А. Бодуэна-де-Куртене», где вульгарно-бранная лексика дана в четвёртом томе. Но в советское время этим изданием пренебрегли, вернулись к цензурованному.

Даль работал над словарём 53 года жизни.

А кроме него, он выпустил ещё один капитальный труд «Пословицы русского народа». Поначалу он назвал его «Сборник пословиц» (1853) и, столкнувшись с цензурным запретом, вместо того, чтобы торговаться с цензурой, написал на титуле книги: «Пословица не подсудна». Только в 1862 году этот труд увидел свет.

Даль напечатал очень много книг разного характера. Он невероятно много сделал для своей родины России.

5 ОКТЯБРЯ

Читали ли вы такое стихотворение:

– Лаврентий Берия мужчиной сильным был. Он за ночь брал меня раз шесть… Конечно, Зимой я ела вишню и черешню, И на моем столе, Представь, дружочек, Всегда стояла белая сирень. – Но он преступник был, Как вы могли? – Да так, Я проходила мимо дома Чехова, Когда «Победа» чёрная подъехала И вылезший полковник предложил Проехать с ним в НКВД… О Боже, Спаси и сохрани!.. А за углом Был дом другой, И я ревмя ревела, Когда меня доставили во двор. Но расторопно-вежливый полковник Помог любезно выйти из машины, По лестнице провёл проходом узким И в комнате оставил у бильярда Наедине со страхом ледяным. Прошло минут пятнадцать… Я пришла В себя, Когда раскрылась дверь внезапно, И сам Лаврентий вышел из-за шторы И сразу успокоил, Предложив Сыграть в «американку» на бильярде. – Как это страшно!.. – Поначалу страшно, Но я разделась сразу, — В этом доме Красавицы порою исчезали, А у меня была малютка-дочь. Да и к тому же это был мужчина — В любое время деньги и машина, Какая широта, Какой размах! Я отдавалась, как страна – грузину, Шампанское – рекой, Зимой – корзины Сирени белой, Он меня любил!.. – Но он сажал, Расстреливал. Пытал!.. – А как бы ты с врагами поступал? Не знаешь… И поймёшь меня едва ли. А он ходил в батистовом белье, Мы веселились, Пили «Цинандали» И шёл тогда Пятидесятый год…

Стихотворение называется «Фрагменты диалога с Антониной Васильевой». Написано в 1977 году. Его автор Евгений Иванович Блажеевский (родился 5 октября 1947 года) прожил на свете относительно немного: умер 8 мая 1999-го на 52 году жизни. И, на мой взгляд, не дополучил той известности, которая выпала на долю его ровесников Ивана Жданова или Александра Ерёменко.

Хотя, по мне, он сильнее и того и другого.

Не знаю, почему так получилось, но в последнее время он, кроме журнала «Континент», нигде не печатался. А «Континент» в России во времена, когда публика переставала вообще что-либо читать, не был популярным журналом, как некогда.

Да и статьи о Блажеевском авторитетных и уважаемых критиков (например, Станислава Рассадина) печатал тот же «Континент».

Между тем, Блажеевский на глазах – от одного цикла стихов в «Континенте» до другого – вырастал в крупного поэта. Но, как сказал он сам, «для литературной известности часто важна маска, подменяющая собою живое лицо. Или, как теперь говорят, имидж – противное, жужжащее, как парикмахерская машинка, слово… Бессмысленно ставить телегу впереди лошади, но имидж впереди таланта можно, да ещё как…» Такой известностью Блажеевский брезговал. А другую в конце девяностых обрести уже было невозможно. Как некогда «эстрадная» поэзия хрущёвской оттепели, поэзия в эпоху позднего Ельцина или раннего Путина привлекала читателей тоже не своим духовным содержанием. От поэтов требовалось участие в конкурсах, номинированность на те или иные премии, получение их, – то есть как раз то, чем Блажеевский заниматься не хотел.

Поэтому и получилось так, что после первой книжки, вышедшей в 1984 году, вторая появилась только через десять лет, и то благодаря другу Блажеевского Юрию Кувалдину. Кувалдин выпустил книгу «Лицом к погоне» в своём издательстве «Книжный сад», которое, кажется, давно уже с тех пор перестало существовать.

После смерти Евгения Блажеевского вышли две его книги. Одна в 2001, другая в 2005 году. С тех пор – ни одной.

Что ж, он будто предчувствовал забвенье:

Даётся с опозданьем часто, С непоправимым иногда, Кому – взлохмаченная астра, Кому – вечерняя звезда. Воздастся с опозданьем вечным Художнику за то, что он Один в потоке бесконечном Был для потомков почтальон. Даётся с опозданьем горьким Сознанье, что сказать не смог О тех, что горевали в Горьком, В Мордовии мотали срок. Воздастся с опозданьем страшным За то, что бросил отчий дом И, пусть небрежным, карандашным Родных не радовал письмом. Даётся, душу поражая, Как ослепительная новь, По-настоящему большая, Но запоздалая любовь…

Мне думается, что когда развеется морок бескультурного китча (а он непременно развеется), когда вернётся общественная потребность в искусстве (а она непременно вернётся), со стихами Блажеевского произойдёт то же самое, что предсказывал для своих стихов Баратынский: «Читателя найду в потомстве я». Я верю, что Евгения Блажеевского ждёт пусть запоздалая, но по-настоящему большая читательская любовь.

* * *

Вацлав Гавел, родившийся 5 октября 1936 года, для многих стал во время оккупации Чехословакии советскими войсками и последующего правления в ней советских сателлитов символом борьбы за свободу. Удачливый драматург, он после оккупации Чехословакии активно включился в правозащитную деятельность. Все диктаторы одинаковы, не проявила оригинальности и гусаковская диктатура, запретившая публикации произведений Гавела и театральные постановки его пьес.

Трижды с 1970 по 1989 год Гавела арестовывали и осуждали. В первый раз в 1977 году после подписания «Хартии-77», требовавшей от правительства соблюдения Хельсинкского Заключительного акта. Второй раз – в том же 1977 году в октябре по обвинению в «покушении на интересы республики за рубежом». И третий – в январе 1989 года – за возложение цветов к месту самосожжения в 1968 году пражского студента Яна Палаха. В общей сложности Гавел провёл в тюрьме 5 лет.

После падения просоветского режима, которое названо «бархатной революцией», Гавел был избран президентом Чехословакии.

Подал в отставку с этого поста в связи с дезинтеграцией страны. Избран президентом нового возникшего государства Чехии. А власти Словакии сделали Гавела почётным гражданином своей столицы Братиславы, отмечая этим выдающуюся роль Гавела и в падении тоталитарного режима в Чехословакии, и в помощи, которую президент Чехии оказал Словакии в интеграции в европейские структуры.

Гавел – признанный миром художник. Ещё в 1969 году он получил австрийскую премию по литературе. Он автор 16 пьес, множества статей, эссе. В июне 2010 года получил литературную премию имени Франца Кафки.

Из многочисленных афоризмов Гавела мне больше всего нравится этот: «Политика не есть искусство возможного; политика – искусство невозможного».

Именно! Поэтому политику Гавелу, умершему 18 декабря 2011 года, сопутствовала удача!

* * *

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский (родился 5 октября 1867 года) уже к октябрьской революции выпускал своё собрание сочинений, которое было остановлено в 1918 году на 16 томе. 17-й и 18-й остались неопубликованными.

Сперва он, окончив духовную семинарию, принял сан священника. Но через 6 лет отказался от сана и полностью посвятил себя писательству. Входил в литературную группу «Среда». Был членом книгоиздательского товарищества «Знание». До революции он один из самых популярных писателей России. Особенным успехов пользовалась его повесть «В стране отцов», навеянная духовным подъёмом первой русской революции (1905). Высоко была оценена современниками и повесть «В глухом уезде» (1912).

Во время Первой Мировой войны работал в санитарных поездах, был на фронте. В 1918–1920 годах скитался по России.

Из Читы в 1921 году эмигрировал в Харбин. В 1923-м переселился в США, где и прожил 40 лет, скончавшись 1 июня 1963 года.

В Харбине впервые вышла его «Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине» (1922). Книгу издал «Дальневосточный Еврейский Общественный Комитет помощи сиротам – жертвам погромов». Издал так, как она была написана Гусевым-Оренбургским.

В Советской России её фактически не видели. Она вышла в издательстве Гржебина и отпечатана в петроградской типографии тиражом в несколько десятков экземпляров. Послесловие к ней написал Горький. Но даже в этом – недоступном нормальному читателю – виде цензура поработала основательно: там, где дело касается участия в погромах красных войск, естественно, следуют вымарки. Почти целиком из книги изъята трагическая глава о погромной деятельности большевиков. Из четырёх различных групп, которые, по рассказу писателя, действовали на погромном плацдарме, цензура оставила три, убрав везде информацию о деятельности «советских отрядов».

Вот Пролог к этой книге:

«История Украины – это летопись еврейских погромов. Мы знаем о свирепой Хмельничине середины XVII века. Мы слышали о долгой и страшной Гайдаматчине средней трети XVIII века. Многие из нас переживали погромы 1881–1882 годов. Отлично помним мы октябрьские деяния черносотенцев в 1905 году.

Теперь…

Проходит перед нашими глазами пятое по счёту украинское массовое кровавое действо, – страшный кровавый разлив, оставивший за собой все ужасы протёкших времен.

Никогда не падало такое количество жертв.

Никогда евреи не были так одиноки.

Никогда безысходность их положения не была так ужасающа.

В революционные эпохи 1881 и 1905 годов еврейские погромы были кратковременны, – они налетали как мгновенный шквал, как Самум в Сахаре. Теперь – это сплошное, непрерывное, перманентное бедствие. Во времена Хмельничины и Гайдаматчины евреи были между молотом и наковальней. Теперь по ним, распластанным по той же украинской наковальне, ударяет не молот, не два, а все молоты, какие только работают на этой дикой и злой почве. Они бьют по ним без устали, днём и ночью, летом и зимою. Наконец, прежние чёрные годины относятся к далёкому прошлому. Может быть преувеличены бедствия, может быть цифры погибших ниже тех, о которых повествуют трогательные элегии. Теперь всё происходит на наших глазах. Мы видим, правда, только часть картины, ибо другие части закрыты ещё непроходимыми кордонами. Но, что доступно нашим глазам и ушам, мы видим и слышим…

Мы слышим и считаем.

И скорбные результаты подсчётов могут быть только безмерно ниже действительности».

А это ведь до Холокоста! Похоже на его генеральную репетицию.

* * *

С Израилем Моисеевичем Меттером, родившимся 5 октября 1909 года, я познакомился в Гульрипшах (под Сухуми) в доме творчества нашей «Литературной газеты». Обаяние этого человека было очень велико. До знакомства я читал только его «Мухтара» и смотрел фильм «Ко мне, Мухтар!», но и этих вещей было для меня вполне достаточно, чтобы ценить Меттера за талант.

И не только за талант.

Я знал о его участии в процессе Бродского в качестве свидетеля, возмущённого самим судилищем над поэтом. Знал, что он чуть ли не единственный аплодировал выступлению Зощенко, который отбивался от яростных нападок коллег, демонстрирующих присутствующим на писательском собрании представителям власти не просто своё послушание, но полную с ними солидарность.

Я ценил Меттера за гражданское мужество.

Поэтому обрадовался нашему знакомству, которое особенно укрепилось, когда на один день в Гульрипши приехал Фазиль Искандер, находившийся в Абхазии, и мы вчетвером (с Израилем Моисеевичем была очень симпатичная жена Ксения Михайловна) поднялись в горы, в деревушку, которая считается родиной Берия, и посидели там в очень уютном небольшом ресторане.

Фазиль показал нам некоторых прототипов своих персонажей. Кроме бармена, который подсел к нам, остальные не были работниками ресторана. Сидели за столиком. Фазиля шумно приветствовали. Послали нам несколько бутылок вина, но бармен что-то им крикнул и не разрешил нам послать им вина в ответ. Впрочем, через какое-то время и они (человек пять) оказались за одним столом с нами. Чудесный рассказчик Израиль Моисеевич, знавший множество житейских историй, заинтересовал ими и наших новых знакомых. Провожали они Израиля Моисеевича любовно.

А Меттер после Гульрипш присылал мне свои книги. «Среди людей», «Свидание», «Будни». Прочитал я его пронзительный автобиографический «Пятый угол». И ещё раз убедился, что он отличный писатель.

Он получил в Италии премию Гринцане-Кавур – города в провинции Пьемонт за лучшее произведение иностранного писателя (1992). У нас он никаких премий не получал. Впрочем, я читал, что он ребёнком присутствовал на суде, где его мать, желая получить вдовью пенсию, не смогла доказать, что она действительно была женой своего мужа, от которого родила четверо детей. Брачное свидетельство, заверенное дореволюционным раввином, судья отказался считать доказательством. Нечто подобное вышло и с отечественными премиями: ни одной из них Меттер не был удостоен. Его прекрасные книги официальные лица не посчитали настоящей литературой. Не удивляюсь. Знаю, как страдал он от цензуры до развала СССР, после чего прожил недолго: скончался 7 октября 1996 года.

* * *

Две сталинские премии драматург Александр Петрович Штейн получил за сценарий фильма «Суд чести» (1949; 2-й степени) и пьесу «Флаг адмирала» (1951; 3-й степени). Уже по этим названиям понятно, что Штейн имел какое-то отношение к флоту. Имел, да. В 1941–1946 годах он служил офицером на Балтийском флоте. Был редактором газеты линкора «Октябрьская революция», потом корреспондентом и начальником отдела культуры газеты «Красный флот».

Первые пьесы поначалу писал в соавторстве с братьями Турами и Я. Горевым. Они начали появляться с 1929 года. В пьесе «Пролог» (1939) была сцена с участием Сталина, которую драматург убрал в 1955-м. В премированной пьесе «Суд чести» Штейн разоблачает космополитизм в академической среде. А в центре пьес «Персональное дело» (1954) и «Гостиница «Астория» (1956) – восстановление ленинских норм партийной жизни.

Словом, Штейн, умерший 5 октября 1993 года (родился 28 сентября 1906-го), из тех, кто, как шутили, колебался вместе с линией партией. Это колебание и зафиксировали его многочисленные пьесы. Но, судя по тому, что он дожил до почтенного возраста, на его здоровье это не отразилось.

* * *

Дени Дидро, родившийся 5 октября 1713 года, написал «Энциклопедию». Точнее, основал такого рода справочное издание. Всего он работал над ней больше 30 лет. А тома выходили 29 лет – с 1751 года.

Вообще-то до Дидро издание под названием «Энциклопедия» выходило. Его написал англичанин Эфраим Чемберс и посвятил своё издание королю. Так что когда с Дидро договаривались о выпуске Энциклопедии, полагали, что это будет перевод книги Чемберса. Но Дидро, обладавший широчайшими познаниями, стал писать свой труд, растолковывая каждое понятие, придавая ему философскую окраску.

Дидро, однако, автор не только «Энциклопедии». И если пьесы Дидро особого успеха не имели, то его проза пользовалась популярностью. Особенно повести «Жак Фаталист» (1773) и опубликованная посмертно «Племянник Рамо».

Рамо несколько похож на будущего героя Уайльда Дориана Грея. Циник, лжец, наслаждающийся своим аморальным поведением, он отрицает всякую мораль и старую, и новейшую.

А в повести «Монахиня» речь идёт о развращённости нравов. Повесть окрашена в антиклерикальные тона, сделавшись образцом антирелигиозной пропаганды своего века.

Дидро был сыном своего этого века, который назвали веком Просвещения. Дидро просвещал читателя в каждом своём произведении. Закончить о нём, умершем 31 июля 1784 года, мне хочется его цитатой, которая звучит как проповедь и не утомляет, несмотря на свою солидную величину:

«О, мои друзья! Какое вам дело до того, существуют ли бог, дьявол, ангелы, рай и ад! Разве вы не знаете, что хотите быть счастливыми и что это желание имеется также у других.

Разве вам не известно, что настоящее блаженство заключается в том, что все люди нуждаются друг в друге, и что вы ожидаете помощи от себе подобных точно так же, как они ждут её от вас. Разве для вас тайна, что если вас не будут любить, уважать и почитать, то на вашу долю достанутся презрение и ненависть? Разве не ясно, что любовь, уважение и почтение обретаются добрыми людьми?

Итак, совершайте добро, пока вы существуете, и усните вечным сном, также мало беспокоясь о том, что с вами будет после вашей смерти, как мало вы беспокоитесь о том, чем вы были за несколько сот лет до своего рождения. Нравственный мир так тесно связан с миром физическим, что трудно предположить, чтобы они не были частями одной и той же машины. Вы были лишь атомом этого великого целого, время вновь превратит вас в его мельчайшую частицу. Пройдя это расстояние между двумя атомами, вы претерпели множество метаморфоз. Из этих метаморфоз наиболее важна та, при которой вы ходили на двух ногах. Только с нею связано наличие сознания. Только в этом состоянии вы благодаря воспоминанию о ваших последовательных действиях осознаете себя индивидом, называемым «я». Сделайте так, чтобы это «я» уважало и почитало себя и пользовалось уважением и почтением современников и тех, кто придет после них.

Вы будете в мире с самим собой, если находитесь в мире с другими, и наоборот. И не смешивайте цикуту с петрушкой. Это легче сделать, чем ошибиться в наиболее простых истинах метафизики».

6 ОКТЯБРЯ

«7 июля 1833 г. Торжок.

Милостивый государь!

Александр Сергеевич!

Я уверен, что вы не совсем забыли того, который первым вам обязан развитием малых своих способностей; вы поощряли меня на поприще словесности, и мои слабые начинания были освящены здравой и отчётливой вашей критикой. Я никогда не забуду времени, проведённого мною с вами в Москве; те дни памятны моему сердцу, и в теперешнем моём положении, гонимый и преследуемый роком, осталась мне одна только отрада Воспоминание. Прошу вас принять с снисхождением, свойственным вашему гению, сей слабый труд моего мгновенного досуга; и если вы его найд[ёте] достойным вашего воззрения, то я вполне буду вознаграждён за те неприятности, с которым сопряжено звание поэта ремесленника XIX столетия. Служа в военной службе, то есть: пресмыкаясь, а не существуя, я не имел случая сам наблюдать за изданием; вот причина, почему неумолимая цензура, простирающаяся даже на конфетные билеты, и копотливая корректура, столь необходимая в русских типографиях, исказили в некоторых отношениях мою новорожденную Поселянку.

С истинным почтением и таковою же преданностию имею честь быть вашим покорнейшим слугою

Александр Башилов».

Да, Пушкин знал Александра Александровича Башилова, родившегося 6 октября 1807 года, поощрял его литературные опыты и способствовал его поэтическому развитию, чем влюблённый в Пушкина Башилов гордился, печатно называл Александра Сергеевича своим «кумиром» и опубликовал в альманахе «Радуга» стихотворение «Поэт», посвящённое Пушкину (1830).

В письме речь идёт о «Поселянке» – повести в стихах, которая вышла отдельным изданием в 1833 году. Её Башилов послал Пушкину, жалуясь, как мы видим на цензурные искажения, о которых его, связанного с военной службой в Конно-егерской дивизии, никто не оповестил.

Как отнёсся Пушкин к «Поселянке» – романтической поэме байронического типа, написанной на материале крестьянского быта, нам неизвестно.

Стихи Башилова подражательны. Вот, к примеру, «Всё не впрок» – сатирические куплеты, наподобие тех, которые мы можем встретить у любого стихотворца его поколения:

Иной Фортуной избалован, Иного гонит тяжкий рок! И целый свет на том основан, Что нужен всем судьбы урок: А без него нам всё не впрок. Плутов в Палате заседает — И мыслит: вот скоплю домок! Но, Председатель брат мешает; Жена мотает, сын игрок — И так Плутову всё не впрок! Климена делает всем глазки И прочит всем любви цветок. Как томен взор, как нежны ласки, Как на груди скользит платок! — Но в сорок лет ей всё не впрок! «Влюблён я, матушка, в Надину», — Твердит Скупягиной сынок. «Она бедна», – ответ был сыну. «Но разве бедность есть порок?» «Всё так, да в бедности не прок!» Писатель Клим, поэт упорный, Не внемлет критики свисток; Тиран науки стихотворной, Из лиры сделав, нам гудок, Гудит, гудит, да всё не впрок! Я знаю, в этом нет сомненья, Что заслужу себе упрёк, За то, что бред воображенья Переложил на сей листок: Дай Бог, чтоб это было впрок!

Так же подражательны (особенно Вяземскому и Пушкину) стихи Башилова разных жанров: элегии, баллады, мелодраматическая лирика.

Печатали Александра Александровича охотно: он был дружен с альманашниками, с редакторами журналов. Но после «Поселянки» он, кажется, уже ничего не писал.

Стихи его не кормили, и он начал нуждаться. К 1840 году и вовсе разорился, поступил на службу. До самой смерти, которая случилась 17 января 1854 года, работал у известного предпринимателя Василия Александровича Кокорева по откупам – то есть манипулировал с налогами на знаменитую кокоревскую водку, дешёвую, крепкую и весьма недоброкачественную.

* * *

Это стихотворение, поменяв «мой» на «ваш», пел Александр Николаевич Вертинский:

Мой чёрный карлик целовал мне ножки, Он был всегда так ласков и так мил! Мои браслетки, кольца, брошки Он убирал и в сундучке хранил. Но в чёрный день печали и тревоги Мой карлик вдруг поднялся и подрос: Вотще ему я целовала ноги — И сам ушёл, и сундучок унёс!

Стихотворение написала Надежда Александровна Лохвицкая, которая выступила в печати, взяв себе псевдоним Тэффи. Она начинала со стихов, и стихотворение о карлике – одно из ранних.

Кстати, она сама играла на гитаре и сочиняла музыку на свои слова. Так что вполне может быть, что и мелодия в стихотворении о карлике Вертинским не придумана.

Дебютировав в 1901 году, Тэффи быстро набирала литературную известность. Её рассказы печатались в самых известных юмористических изданиях того времени: «Сатирикон», потом «Новый Сатирикон».

В 1910 году одновременно вышли две её книги: поэтическая «Семь огней» и прозаическая «Юмористические рассказы». Поэтическая прошла почти незамеченной, а «Юмористические рассказы» раскупали охотно, быстро. Через год «Юмористические рассказы» стали двухтомными. С тех пор книги её прозы выходят каждый год до революции, а за её рассказами охотятся редакторы периодических изданий.

Её проза и драматургия становятся настолько популярны, что в продажу поступают духи «Тэффи» и конфеты «Тэффи».

Тэффи приняла деятельное участие в создании вместе с Аркадием Аверченко, Осипом Дымовым и Иосифом Оршером книги «Всеобщая история, обработанная «Сатириконом» (1909, 1912). Несомненно, что именно такую традицию – облекать известные исторические факты в сатирические или юмористические формы подхватил Михаил Зощенко в своей «Голубой книге».

Поклонником таланта Тэффи был сам император Николай II, который попросил, чтобы её рассказы были напечатаны в книге, выходящей к 300-летию дома Романовых. Да и Ленин её охотно почитывал. По его указанию большевистские издания перепечатывали из эмигрантских рассказы Тэффи, высмеивающие быт покинувших Россию людей. Но оказавшаяся в эмиграции Тэффи добилась, чтобы подобные пиратские перепечатки были прекращены.

Однако до того, когда она этого добилась, четыре пиратские книги, изданные в СССР уже после смерти Ленина в 1926-м и в 1927 году, принесли советским издателям хорошую прибыль.

Свою эмиграцию Тэффи объяснила весьма внятно: «Конечно, не смерти я боялась. Я боялась разъярённых харь с направленным прямо мне в лицо фонарём тупой идиотской злобы. Холода, голода, тьмы, стука прикладов о паркет, криков, плача, выстрелов и чужой смерти. Я так устала от всего этого. Я больше этого не хотела. Я больше не могла».

Но ужасы постреволюционных лет постепенно забывались в эмиграции. Юмор Тэффи носил всё более примирительный характер. Недаром Константин Симонов, приехавший после Второй мировой войны в Париж уговаривать Бунина вернуться в Россию, вспоминает о тёплом приёме, который оказала ему Тэффи.

Однако ни Бунин, ни Тэффи на родину не вернулись. Бунин, кстати, дружил с Тэффи, любил её творчество. Особенно нравился ему её рассказ «Городок». По воспоминаниям самой Тэффи, слушая его, Бунин хохотал до слёз:

«Это был небольшой городок – жителей в нём было тысяч сорок, одна церковь и непомерное количество трактиров.

Через городок протекала речка. В стародавние времена звали речку Секваной, потом Сеной, а когда основался на ней городишко, жители стали называть её «ихняя Невка». Но старое название всё-таки помнили, на что указывает существовавшая поговорка: «живём, как собаки на Сене – худо!»

Жило население скученно: либо в слободке на Пасях, либо на Ривгоше. Занималось промыслами. Молодёжь большею частью извозом – служила шофёрами. Люди зрелого возраста содержали трактиры или служили в этих трактирах: брюнеты – в качестве цыган и кавказцев, блондины – малороссами.

Женщины шили друг другу платья и делали шляпки. Мужчины делали друг у друга долги.

Кроме мужчин и женщин, население городишки состояло из министров и генералов. Из них только малая часть занималась извозом – большая преимущественно долгами и мемуарами.

Мемуары писались для возвеличения собственного имени и для посрамления сподвижников. Разница между мемуарами заключалась в том, что одни писались от руки, другие на пишущей машинке.

Жизнь протекала очень однообразно.

Иногда появлялся в городке какой-нибудь театрик. Показывали в нём оживлённые тарелки и танцующие часы. Граждане требовали себе даровых билетов, но к спектаклям относились недоброжелательно. Дирекция раздавала даровые билеты и тихо угасала под торжествующую ругань публики.

Была в городишке и газета, которую тоже все желали получать даром, но газета крепилась, не давалась и жила.

Общественной жизнью интересовались мало. Собирались больше под лозунгом русского борща, но небольшими группами, потому что все так ненавидели друг друга, что нельзя было соединить двадцать человек, из которых десять не были бы врагами десяти остальных. А если не были, то немедленно делались.

Местоположение городка было очень странное. Окружали его не поля, не леса, не долины, – окружали его улицы самой блестящей столицы мира, с чудесными музеями, галереями, театрами. Но жители городка не сливались и не смешивались с жителями столицы и плодами чужой культуры не пользовались. Даже магазинчики заводили свои. И в музеи и галереи редко кто заглядывал. Некогда, да и к чему – «при нашей бедности такие нежности».

Жители столицы смотрели на них сначала с интересом, изучали их нравы, искусство, быт, как интересовался когда-то культурный мир ацтеками.

Вымирающее племя… Потомки тех великих славных людей, которых… которые… которыми гордится человечество!

Потом интерес погас.

Из них вышли недурные шофёры и вышивальщицы для наших увруаров. Забавны их пляски и любопытна их музыка…

Жители городка говорили на странном арго, в котором, однако, филологи легко находили славянские корни.

Жители городка любили, когда кто-нибудь из их племени оказывался вором, жуликом или предателем. Ещё любили они творог и долгие разговоры по телефону.

Они никогда не смеялись и были очень злы».

По правде сказать, хохотать до слёз тут не над чем. Да и не рассчитана эта трагикомическая картина на хохот.

Но Тэффи, очевидно, имела в виду, что Бунин смеялся сквозь слёзы: ведь и он был жителем этого городка.

Умерла Тэффи на год раньше Бунина 6 октября 1952 года. Родилась 6 мая 1872 года.

* * *

Вот ужасная судьба человека, который хотел перевести на язык своего народа Евангелие и Библию, то есть сделать понятным своим согражданам Священное писание.

Он родился в конце XV века. Учился в Оксфордском и Кембриджском университетах, стал магистром свободных наук. Греческим текстом Евангелия Уильям Тиндал (а речь идёт о нём) увлёкся ещё во время учёбы.

Став священником, Тиндал столкнулся с ужасающим невежеством английских клириков. Собственно, чтобы преодолеть это невежество, он взялся за английский перевод Евангелия.

Однако епископ Лондонский не поддерживает Тиндала, и тот покидает Лондон, уезжает из Англии в Саксонию, в Виттенберг, где знакомится с Лютером. Знакомство не спасло Тиндала от преследований. Спасаясь от них, он переезжает с места на место.

В городе Вормс он в 1525 году анонимно публикует первое издание своего перевода. Перевод успевает разойтись по всей Англии, прежде чем власти и церковники узнали о его существовании и сожгли книгу.

Любопытно, что именно в Вормсе четыре года назад (1521) было принято решение сжечь сочинения Лютера. Но немецкие церковники спохватились поздно: издатели успели выпустить около полумиллиона сочинений Лютера, и Вормсский эдикт священников оказался бессилен остановить распространение сочинений Лютера на немецком языке.

Неприятие перевода Тиндала было главным образом связано с его протестантским тоном. Несмотря на то, что король Генрих VIII порвал с Римом ещё в 1530-м, взгляды Тиндала в основном не были ему симпатичны. Не одобрял король желание Тиндала вытравить из Библии все следы католического богослужения. Впрочем, не один только король, но известный гуманист Томас Мор вёл яростную полемику с Тиндалом и в своей защите католицизма сходился с королём Генрихом VIII, который в сочинении «О семи таинствах» опровергал учение Лютера.

А Тиндал напротив – находился под ощутимым влиянием Лютера. В 1534 году ему удалось издать пересмотренный текст своего перевода на английский Нового Завета. Много после смерти Тиндала – через три четверти века, в 1611 году, при правлении Якова I его перевод будет избран в качестве образца для официально одобренного перевода Библии на английский.

В принципе Генрих VIII непрочь был замириться с известным учёным. Ему понравился трактат Тиндала «Послушание христианина», ратующий за верховенство светской власти над церковной. Он предложил Тиндалу, жившему в Антверпене, вернуться на родину. Но тот считал, что король легко может поменять свои взгляды под воздействием высшего английского духовенства, и королевским приглашением не воспользовался.

Поэтому когда Тиндал, благодаря предательству друга, был схвачен бельгийскими властями и брошен в Вилфордскую тюрьму под Брюсселем, король Англии ничем ему помочь уже не мог.

Год провёл в тюрьме Тиндал, переведя там на английский Пятикнижие Моисеево.

В 1536 году власти Бельгии передали его церковному суду, который признал мыслителя еретиком. Как еретик, Уильям Тиндал был удавлен и сожжён на костре 6 октября 1536 года.

7 ОКТЯБРЯ

Новелла Николаевна Матвеева, родившаяся 7 октября 1934 года, в представлении не нуждается. Кто же не знает известного поэта, барда? Её песни выдержаны в традиции Александра Грина – волнующие таинственной экзотикой. Они у всех на слуху.

Стихов Новелла Матвеева написала много. Она их пишет с детства. Рискну привести не слишком зацитированные. Например, «Погоня»:

Счастливчик В прозе и в стихах Толкует о свободе. Но если есть она в верхах, То нет её – в народе. Так ущемлён не может быть Никто в подлунном мире! Ни свой домишко защитить, Ни выступить в эфире Не может русский человек! А ежели, с разгону, Негаданно, сквозь мрак и снег Прорвётся к микрофону, — То голос у него дрожит, Как птаха на ладони… Как будто всё ещё бежит Он от лихой погони.

Или вот это, которое мне тоже нравится выражением горестного чувства, мягким, но принципиальным декларированием собственных принципов:

Вы думали, что я не знала, Как вы мне чужды, Когда, склоняясь, подбирала Обломки дружбы. Когда глядела не с упрёком, А только с грустью, Вы думали – я рвусь к истокам, А я-то – к устью. Разлукой больше не стращала. Не обольщалась. Вы думали, что я прощала, А я – прощалась.

* * *

Игорь Павлович Мотяшов (родился 7 октября 1932 года), вероятно, давно уже забыт. Во всяком случае, молодёжь такого критика и литературоведа не знает. И понятно, почему.

Он из породы критиков, которые обслуживают писателей. Его статьи о советской детской литературе благостны. Как правило, Мотяшов не имеет дело с писателями-дебютантами. Он пишет о проверенных зубрах – Михалкове, Барто, З. Воскресенской, Лиханове.

И если вам случайно попадётся книжка Игоря Мотяшова о Ш. Бейшеналиеве, то не подумайте, что автор взялся открыть неведомого читателю писателя. В Киргизии Шукурбек Бейшеналиев был очень ведом. В 1954 – секретарь ЦК комсомола Киргизии, С 1956-го и очень долго главный редактор журналов, секретарь правления Союза писателей Киргизии, депутат Верховного Совета Киргизской ССР.

А Сергея Петровича Алексеева знаете? Был такой детский писатель. И о нём Мотяшов написал книгу. По зову сердца? Увлёкся талантом Алексеева? Не верится.

Сергей Петрович с 1946 года работал в издательстве «Детская литература», а с 1965 по 1996 – главным редактором журнала «Детская литература», у которого Мотяшов одно время был заместителем.

Мотяшов считался специалистом по детской литературе. И если выходил за пределы этого жанра, то повод для этого был очень серьёзен. Например, он автор книги «Георгий Марков». Она вышла в 1984 году. А в то время Георгий Мокеевич Марков был главным начальником всех писателей СССР.

Так что не страшно, если Мотяшова забыли. Он и сам не рассчитывал остаться в литературе.

* * *

Сказать по правде, мне Генрих Вениаминович Сапгир нравился только как детский поэт. Вот его «Весёлая азбука»:

Ара, славный попугай, В шашки с Аистом сыграй. Белка прыгает с шестом, Небеса метёт хвостом. Волк играет с Зайцем в мячик — Это что-нибудь да значит. Гуси спорят и галдят, А гагары победят. Динго по бревну ходила — Удивила Крокодила. Ёж надел трусы и майку. Сколько дыр в них, угадай-ка! – Жаба, чем ты недовольна? – Проглотила мяч футбольный. Зебра, Зубр, и Конь, и Вол — Все играют в волейбол. Игуана и Тритон Очень любят бадминтон. Кот надеть коньки не может. Кто из вас ему поможет? Лев летит на мотоцикле. Что ж такого? Все привыкли. Мишка на велосипеде Мчится к финишу – к победе. Носорогу-бегуну Перейди дорогу, ну! Осьминог надел перчатки, А Тюлень удрал с площадки. Пеликан ныряет ловко. Вот что значит тренировка! Рак раздумывать не станет, В каратэ клешнёй достанет. Слон летит на парашюте, Машет хоботом и шутит. Тигр прыгнул дальше всех — Вот невиданный успех! Утки плавали в канале, В результате – три медали. Филин пешкой взял ферзя — За доской дремать нельзя. Хомяки раздули щёки — Спят, лентяи, на припёке. Цапля – тренер по ходьбе, Даст советы и тебе. Черепаха выжать штангу Помогла Орангутангу. Шмель стрелял из лука в цель — В цель попал весёлый Шмель. Щука плавает на яхте, У руля стоит на вахте. Эму-страуса берём Мы в команду вратарём. Юный заяц встал на лыжи. Вот он, финиш! Ближе! Ближе! Ягуар ракеткой машет, И Тапир за сеткой пляшет. Я сказать вам всем хочу: Слава шайбе и мячу!

Сапгир выпустил очень много детских книжек. Я знал, что он пишет взрослые вещи. Но те, которые я читал в самиздате, мне не нравились. К примеру, стихотворение «Вдох и выдох»:

Вдыхаю утренний свет выдыхаю ночную тьму вдыхаю живую силу выдыхаю мёртвый воздух вдох мой — вся Вселенная выдох — вчерашний я

По-моему, к поэзии такие вещи имеют отношения весьма приблизительные. Знаю, что Сапгира называют классиком авангарда. Но для чего написано авангардное стихотворение «Формы»? Что я, как читатель, должен из него вынести? Ах, никто никому ничего не должен? Нет, братцы, так не пойдёт: искусство – штука духовная. Так для чего это стихотворение:

Собака Булка Око Веко Формы Из гипса Прогуливать Яблоками Разбойники За ними По небу Хобот Тянется Зацепит Оборвался Нос Гоголя Диван Собакевич Шарами Уселся Какая-то девочка Связку Упустила Летит Камбала Красавица Красной икрой Любовники Простыни Смяты Третий Между Просветы Животом и локтями Сопротивляются Теснит Разрывает Сам разрывается Речка и мельница Куча мала Бедра и ядра Осада крепости Вид – и не только Телефон набираю А там Из пасти Рука Из ящика Губами Заглатывая Трубку Утроба Оттуда Из мира Идей и Возможностей Словом и Мясом Осуществляясь — И вариантами И неизбежностью Снова и снова Уходит В шары В телефон В Собакевича

Какое чувство оно вызывает? Любопытство. Мало для искусства!

Он умер 7 октября 1999 года. Родился 20 ноября 1928-го. И вот после смерти так и сыпятся на читателя подобные тексты! А жаль. У Сапгира, повторяю, есть очень хорошие детские стихи.

* * *

Эдгар По, современник Пушкина, считается пионером во многих жанрах. Его первый напечатанный рассказ «Метценгерштейн» был ощутимым вкладом в развитие жанра готики, который в будущем По особенно развил в рассказе «Маска Красной Смерти». Первый премированный рассказ «Рукопись, найденная в бутылке», обогатил жанр фантастической литературы. Рассказ «Убийство на улице Морг» принёс его автору мировую славу родоначальника детективного жанра. А рассказ «Тайна Мари Роже», в основе которого лежало реальное событие – убийство, помимо своей художественной ценности, продемонстрировал великую сыщицкую интуицию По, который занялся в рассказе собственным расследованием реальных событий и смог указать на убийцу. Следствие подтвердило правоту писателя.

Рассказ «Золотой жук» раскрыл талант По-криптографа. Это после него вспыхнула мода на профессию шифровальщика, на изобретение сложных и запутанных шрифтов.

По, проживший 40 лет (умер 7 октября 1849 года, родился 19 января 1809-го), написал множество произведений замечательной прозы. Но не только.

Мало кому известный журнал «Сазерн литерери мессенджер» менее чем за два года завоевал всеобщее признание из-за критических статей, которые регулярно печатал в нём По. Его безупречный вкус, огромная эрудиция, великолепное чувство слова заставляли читателей начинать чтение журнала с его статей. Их пафос – писать только правду о данном произведении, только то, что чувствовал критик По.

Ясно, что он нажил себе немало врагов, которые пытались отвечать ему, высмеивать его, обвинять в антипатриотизме, с каким он уничтожает новейшие американские ценности. Но это были негодные попытки. По умел быть язвительным. Умел нащупывать самую суть порочности критикуемой им литературы и писать об этой порочности:

«…Гордость, рождённая чересчур поспешно присвоенным правом на литературную свободу, всё больше усиливает в нас склонность к громогласному самовосхвалению. С самонадеянной и бессмысленной заносчивостью мы отбрасываем всякое почтение к зарубежным образцам. Упоённые ребяческим тщеславием, мы забываем, что театром, на котором разыгрывается литературное действие, является весь мир, и сколько есть мочи кричим о необходимости поощрять отечественные таланты, – в слепоте своей воображая, что достигнем цели, без разбору превознося и хорошее, и посредственное, и просто плохое, – но не даём себе труда подумать о том, что так называемое «поощрение», при подобном его понимании, на деле превращается в свою противоположность. Одним словом, нимало не стыдясь многих позорных литературных провалов, причина которым – наши собственные непомерные претензии и ложный патриотизм, и нимало не сожалея о том, что все эти нелепости – нашей домашней выделки, мы упрямо цепляемся за изначально порочную идею и, таким образом, – как ни смешон сей парадокс, – часто восхищаемся глупой книгой лишь потому, что в глупости её столько истинно американского».

Великий прозаик и великий критик, Эдгар По был и великим поэтом.

Он начинал со стихов. Из них составлены первые его книги. Но, в отличие от многих прозаиков, оставивших стихи, писал их всю жизнь, добиваясь невероятных успехов. Его «Ворон», «Улюлюм», «Аннабель-ли» вошли в классику мировой поэзии. Его считали своим предшественником русские символисты. Недаром Бальмонт перевёл почти все стихи По. Недаром их переводил Брюсов. Недаром к одному из своих стихотворений Блок взял эпиграф из «Ворона»: «Ночь без той, зовут кого / Светлым именем: Ленора». Эдгар По». А в самом стихотворении дал собеседнику оспорить мечту героя о том, что «в старости – возврат и юности, и жара…»: «Она всё та ж: Линор безумного Эдгара. Возрата нет».

Пора сказать о жизни Эдгара По, рано потерявшего родителей, не поладившего с отчимом, прошедшего службу в армии, из которой еле вырвался, много раз бравшегося редактировать печатные издания на пару с кем-нибудь и всякий раз ссорившегося с напарником. По был женат не один раз. Последняя жена умерла у него на руках. Он её оплакал в прекрасных стихах. Но, оставшись один, предался многолетнему своему пороку – пьянству, которое, конечно, приблизило его смерть.

Диву даёшься, оглядывая его многочисленное литературное наследство: как при такой жизни он успевал писать. И не просто писать, а писать гениально.

Из его стихотворений особенно популярен в России «Ворон». Его переводили многие поэты. Оно о вороне, который на все вопросы героя отвечает у По: «Nevermore» («никогда» по-английски). Мережковский, Бальмонт, Брюсов заставляли ворона, каркая, произносить вовсе не каркающее русское слово: «никогда», из-за чего пропадала правдоподобность оригинала: звукопись слова «nevermore» приближено к вороньему карканью, а слово «никогда» никакого карканья не передразнивает – в нём нет необходимого для этого «р». Так продолжалось немало времени, пока не появился перевод Василия Павловича Бетаки, приблизившийся к оригиналу. Из него я и процитирую кусочек:

В перья чёрные разряжен, так он мрачен был и важен! Я невольно улыбнулся, хоть тоска сжимала грудь: «Право, ты невзрачен с виду, но не дашь себя в обиду, Древний ворон из Аида, совершивший мрачный путь Ты скажи мне, как ты звался там, откуда держишь путь?» Каркнул ворон: «Не вернуть!»

8 ОКТЯБРЯ

Один из самых чистых и глубоко порядочных славянофилов Иван Сергеевич Аксаков родился 8 октября 1823 года. Поначалу он всей душой отдался государственной службе. Но когда после расследования в Бессарабии тамошнего раскола, он, чиновник Министерства внутренних дел, вернулся в Петербург, его через некоторое время арестовали и доставили в штаб корпуса жандармов. Ближайшим поводом к аресту послужили его письма к отцу, которые давали основания полагать в Иване Сергеевиче антиправительственный ход мыслей. На вопросы арестованный отвечал честно и откровенно. При чтении его ответов Николай I сделал несколько помет, а потом вызвал к себе шефа жандармов Алексея Орлова и сказал: «Призови, прочти, вразуми и отпусти». В марте 1849-го его отпустили.

В мае командировали в Ярославскую губернию. Там введению единоверия противился местный архиепископ. Аксаков очень серьёзно изучил деятельность старообрядческой секты бегунов. К сожалению, из всего труда «О бегунах» в печати появилась только его заключительная глава. Но и в ней достаточно подробно указаны причины, из-за которых возникла секта.

В 1886 году он выпустил первую книгу стихов, которые писал давно и давно уже печатал стихи, вошедшие в неё, – с 1858 года, когда в первом номере «Москвитянина» появилось его стихотворение «Колумб». В 1848 году Аксаков писал, но не закончил поэму «Бродяга» о беглом крестьянине. Отрывки из неё он печатал в журналах и, получив много положительных отзывов, решил оставить службу и заняться литературным и журналистским трудом.

Он стал издавать «Московский сборник», но уже второй его том был запрещён к печати, а сам Аксаков лишался права быть издателем или редактором журнала. Географическое общество предложило ему описать торговлю на украинских ярмарках, и он поехал в Малороссию и написал исследование, за которое географическое общество присудило ему Константиновскую медаль, а Академия наук половинную Демидовскую премию.

Вернувшись в самый разгар Крымской войны, он в 1855-м поступил в ополчение, которое дошло только до Бессарабии.

В 1858 году Аксаков, не имевший права быть главным редактором, стал неофициальным редактором журнала «Русская беседа» (официально главным считался известный славянофил А.И. Кошелев). Аксаков собрал лучшие славянофильские силы, которые сделали очень интересными заключительные III и IV тома за 1858 года и все шесть томов журнала за 1859-й. С него, наконец, сняли запрещение, и он официально предпринял издание еженедельной газеты «Парус» – центрального, как он себе это мыслил, органа славянофилов. Но уже после выхода двух номеров издание по политическим мотивам было прекращено.

Умер отец, тяжело заболел брат, и Аксаков сопровождал больного брата в заграничном путешествии главным образом по славянским землям, где он познакомился со многими деятелями западного и южного славянства.

Вернувшись в 1861 году в Россию, он добился разрешения издавать ежедневную газету «День». Её разрешили издавать без политического раздела и под усиленным надзором цензуры. Снова лучшие славянофильские силы сплотились вокруг издания Аксакова, которое уже в первые годы имело 4000 подписчиков (это много по тем временам!). Всё было хорошо за исключением одного эпизода, когда Аксаков отказался назвать цензуре имя автора не понравившегося ей материала, и был на недолгое время отстранён от газеты. Она просуществовала до 1865 года.

А с 1 января 1867 года Аксаков стал издавать газету «Москва», которая за статьи против генерала Потапова, управляющего тогда Северным краем, а также против тогдашних порядков в Прибалтийском крае, несколько раз приостанавливалась, пока не остановилась совсем. Министр внутренних дел А.Е. Тимашев добился для Аксакова нового запрещения издавать газеты. И это запрещение тяготело над Иваном Сергеевичем 12 лет.

В конце шестидесятых он женился на дочери поэта Тютчева Анне Фёдоровне, ставшей его деятельной помощницей. После смерти в 1875 году председателя Славянского благотворительного комитета М. Погодина, председателем стал Аксаков, который в 1878 году на этом посту, участвуя в Берлинском конгрессе, произнёс речь, порицающую деятельность российских дипломатов. За что был выслан из Москвы и провёл несколько месяцев во владимирском селе. Славянский комитет был закрыт.

В декабре 1880-го, благодаря графу Михаилу Тариэловичу Лорис-Мельникову, министру внутренних дел, получил разрешение на издание еженедельной газеты «Русь». В 1883-м «Русь преобразилось в ежедвухнедельное издание: больному Аксакову было трудно вести дело. Тем не менее в 1885-м он вернулся к первоначальной форме еженедельника.

В этом же году, приостановив издание газеты, он уехал отдыхать и лечиться в Крым. Он отдохнул, но не вылечился. Его больное сердце перестало биться 8 февраля 1886 года. Его похоронили на территории Свято-Троицкой Сергиевой Лавры при огромном скоплении народа.

Да, он был славянофилом, но среди его друзей было немало западников. А жил он с убеждённостью, что «общественный и личный идеал человечества стоит выше… всякого государства, точно так, как совесть и внутренняя правда стоят выше закона и правды внешней». Так что нынешним «патриотам» он не товарищ. И не единомышленник.

* * *

Василий Иванович Ардаматский (родился 8 октября 1911) в моей молодости носил кличку «Пиня» в честь героя своего фельетона, напечатанного через две с половиной недели после смерти Сталина в «Крокодиле». Никак не полагал Ардаматский, что через короткое время в советской печати появится сообщение о невиновности так называемых врачей-убийц и что в сообщении будет сказано о пытках, которые применяли к несчастным работники госбезопасности. Фельетон Ардаматского назывался «Пиня из Жмеринки» и был пронизан благостным для многих пафосом антисемитизма.

Но с другой стороны, Ардаматский спас от суда, вернул честное имя лётчику, командиру корабля ТУ-124, который сумел посадить на Неву самолёт с заглохшими двигателями и с подломленным шасси. Экипаж и пассажиры были спасены. Однако лётчика Мостового обвинили в халатности, уволили с работы и отдали под суд. Ардаматский настоял на выявлении подлинных причин аварии, виновником которой оказался не Мостовой, а работники конструкторского бюро Туполева. Статью об этом Ардаматский отнёс в «Известия».

Но по советским правилам статья должна была быть завизирована Туполевым или его заместителем. Разумеется, визы они не дали. И тогда главный редактор Аджубей (дело было в октябре 1963 года) напечатал статью под свою личную ответственность.

Зятю Хрущёва, понятно, это сошло с рук, хотя работники туполевского КБ и пытались оспорить собственную виновность. Мостового восстановили на работе и представили за мужество и героизм к ордену Красной Звезды.

Ардаматский был подлинным солдатом партии и её рыцарей – чекистов. В его приключенческих романах работники госбезопасности вежливы, галантны, безукоризненно чисты и всегда разоблачают врага, в какую бы тогу он ни рядился. Разумеется, в книгах Ардаматского и намёка нет на то, что чекисты кого-то могут арестовать неправильно.

Наиболее известные его произведения: «Сатурн» почти не виден» (о работе советской разведки на оккупированных территориях во время войны) и «Возмездие» (о проведённой чекистами операции по захвату Бориса Савинкова).

Не знаю, продолжали ли его читать после его смерти, которая случилась 20 февраля 1989 года? По-моему, уже тогда перестали.

Ардаматский известен своим безобразным поступком на одном из первых вечеров Булата Окуджавы. Это было в Доме кино в 1960 году. После исполнения «Песенки о солдатских сапогах» Ардаматский крикнул: «Пошлость». В зрительном зале захлопали, поддерживая. Булат немедленно ушел со сцены. И долго не мог согласиться выступить ещё когда-нибудь на этой сцене.

Читают ли его сейчас? Я посмотрел оценки, которые в Интернете выставляют его романам читатели. Три его книги оценены максимальным количеством баллов – десяткой, за четыре книги он получил по 9 баллов. Но, увы, у каждой из этих семи книг в оценщиках один читатель!

Многие его вещи экранизированы. Он и Госпремию РСФСР имени братьев Васильевых получил за сценарий фильма «Синдикат-2».

За романы у него премия КГБ СССР в области искусства и литературы.

* * *

Михаил Васильевич Зотов (родился 8 октября 1923 года, умер в декабре 1995-го; дата, к сожалению нигде не указана), немец по матери, сперва был мобилизован и отправлен в Челябинск, где работал на лесоповале, каменном карьере, в стройотрядах. Но потом, признав его русским, отправили на фронт, где он получил пять ранений и с 3-й группой инвалидности демобилизован.

Он любит рисовать. Устраивается в Тольятти на молокозавод художником. Рисует и для себя. Сначала сказочные лубки, потом реалистические полотна. Не приемлет социалистического реализма. Пишет повести и романы, которые отдаёт в самиздат. Подписывает несколько обращений правозащитников к правительствам США и СССР.

Через друзей, эмигрировавших из СССР, наладил связь с радио «Свобода» и «Немецкой волной». Его произведения начинают печататься на Западе.

В 1979 году сотрудничает с неподцензурным журналом «Поиски», одним из редакторов которого был Глеб Павловский (он выступал под псевдонимом «Л. Прыгунов»).

В 1981 году Зотов арестован и направлен в Челябинск на психиатрическую экспертизу. Суд приговаривает его к помещению в психиатрическую больницу. В ней он борется за своё освобождение. Но освобождают его только в 1986-м.

С болью узнаёт Зотов, что изъятые у него «вещественные доказательства» уничтожены тюремщиками. Среди погибшего – картины.

Некоторые картины он впоследствии восстановил. В том числе очень дорогую ему картину «Степан Разин».

Перестройка открыла ему двери периодических изданий и издательств. И позволила устраивать персональные выставки.

Одна из них прошла в Москве в 1990-м. За коллекцию картин Зотову предложили 225 тысяч долларов. Он картины не продал, а выставил их в Самаре, затем в городе, ставшим родным для него, – в Тольятти.

Но саму перестройку он не принял. Встал на защиту коммунистической идеи, выступил против запрета компартии.

И даже в феврале 1994 года накануне конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра», проводившейся С.И. Григорьянцем, выступил в защиту и этой репрессивной организации.

По существу сомкнулся в своей ненависти к новой власти с Трудовой Россией Виктора Анпилова, в газете которого печатал свои статьи.

Сказать по правде, я этого не понимаю. Можно не принимать Ельцина, которого Зотов ненавидел. Трудно представить себе, что так же враждебно он отнёсся к выступлениям Сахарова на съезде народных депутатов, но, увы, он отнёсся к ним враждебно. Однако защита КГБ… Мне кажется, это уже из разряда некоего психического сдвига сознания.

* * *

Александр Борисович Раскин (родился 8 октября 1914 года) окончил в 1938-м Литературный институт. В сороковые годы работал в журнале «Крокодил». Тем не менее, многие его эпиграммы существовали только в устной передаче: публиковать их было опасно.

На основе мюзикла «Звезда экрана», написанного им в соавторстве с Морисом Слободским, был создан кинофильм «Весна».

Издал сборники пародий и эпиграмм «Моментальные биографии» (1959), «Люблю грозу в начале мая…» (1975).

Эпиграммы он писал смешные. Например, «А. Твардовскому»:

В нём редактор борется с поэтом. Как поэт он написал об этом, А потом (довольно важный фактор!) Пропустил поэму, как редактор.

Или некому «члену редколлегии». Какого издания, не указано. Но Раскин обращается, так сказать к обобщённому работнику:

Заботы у него хватает: Свой труд тяжёлый возлюбя, Сам пишет он, и сам читает, И сам печатает себя.

А эпиграмма на некоего «принципиального»? Сколько таких принципиальных доводилось встречать:

Принципиален до конца, Голосовал за подлеца И говорил: в конце концов, Я видел худших подлецов.

До сих пор популярны книги Раскина, скончавшегося 4 февраля 1971 года, для детей «Как папа был маленьким» и «Как маленький папа учился в школе».

* * *

Мы с женой познакомились с Юрием Николаевичем Сбитневым (родился 8 октября 1931 года) в туристской поездке. Сбитнев в это время был мужем Майи Ганиной, которая тоже была в этой поездке и с которой мы были некогда дружны. Именно до тех пор, пока она не вышла замуж за Сбитнева. Майя легко поддавалась влияниям, а влияние Сбитнева, которому она поддалась, мне не нравилось: она перешла на почвеннические позиции.

Потом уже много позже в 1990-м они подпишут письмо, сочинённое поэтессой Татьяной Глушковой, о русофобии средств массовой информации и даже о превознесении СМИ сионизма.

Сбитнев был известен как очень плодовитый писатель. Только о сибирском Севере он написал более 20 прозаических книг.

Но он писал не только прозу. В «Дне поэзии-71» было напечатано такое его стихотворение:

Уезжаю. Сердце остаётся, И который раз хочу понять, Как же это людям удаётся, Уезжая, сердце оставлять. Вот оно тихонько под рукою, Словно птица клювом, – тук и тук. Как же получается такое — Там живёт оно, а бьётся тут? Там, где я любил и жил немало, Уезжал откуда второпях, — Ходит моя старенькая мама, Моё сердце нянча на руках. Заболит оно, и этой болью Будут ночи долгие полны, — Материнской кровью и любовью До седых волос сыны сильны. Знаю я, случись со мной такое, Что и сердцу не стучать в груди, Тёплой материнскою рукою Подтолкнёт его. Шепнёт ему: «Иди!» Снова всех дорог мне стало мало, Снова уезжаю второпях, Снова оставляю сердце, мама, На твоих, любимая, руках.

Мне оно не нравилось, и я спорил с некоторыми своими коллегами, которые его защищали. Им понравился образ оставленного на родине сердца. А я доказывал, что этот образ возник вопреки нормам языка, который предписывает оставлять где-то частичку сердца, а не всё сердце целиком. А кроме того, стихотворение сентиментально, слащаво. Но сентиментальность взывает не к чувству, а к человеческому инстинкту.

С середины 80-х Сбитнев почти полностью переключился на историю России, Руси. Написал роман-дилогию «Великий князь» о князе Игоре Черниговском, павшем жертвой предательства в княжеских междуусобицах XII века и канонизированном православной церковью как мученик. За эту дилогию получил в 2009 году премию своего Союза писателей России «Александр Невский».

Чего действительно не отнимешь у Сбитнева – это его кропотливая дотошность, с какой он подходит к интересующему его предмету. Заинтересовался «Словом о полку Игореве» и стал изучать древнерусские говоры, чтобы понять язык произведения, написанного в XII веке.

Он издал в Чернигове в 2010 году книгу «Тайны родного Слова. Моё прикосновение к «Слову о полку Игореве», за которую получил от общественной организации орден «Служение искусству».

Любопытная книга. Кое-что в «Слове» Сбитнев прочитал заново и, должно быть, правильно. Какие-то тёмные места в памятнике разъяснил. Но меня удивил один апологет Сбитнева, пересказывающий его концепцию, которая высмеивает именование князя Олега, названного «почему-то по-хазарски каганом».

Но в написанном на век раньше «Слова о полку» «Слове о законе и благодати» митрополит Илларион именует князя именно каганом – верный признак того, что это заимствование из хазарского жило в языке того времени.

Другое дело, что по Сбитневу в подлиннике не «кАган», а «кОганя», которую он переводит как «кроха», «дитя».

Сбитнев приписывает авторство «Слова о полку Игореве» Болеславе, дочери великого князя киевского Святослава. Его расшифровка авторской подписи очень любопытна. Странно, что о ней, кажется, до сих пор не высказался ни один из авторитетных учёных, изучающих русскую древность!

* * *

В детстве мне очень нравилась книга Алексея Свирского «Рыжик». Трогательная история маленького оборвыша, которая заканчивалась необычно – смертью лучшего друга Рыжика, запомнилась надолго.

Это потом, прочитав автобиографическую книгу Свирского «История моей жизни», я понял, что автор – не просто дореволюционный писатель, как я решил поначалу, но что он пережил революцию и писал ещё и после неё.

Алексей Иванович Свирский родился 8 октября 1865 года. Как и его герой, он с детства стал беспризорником и начал бродяжничать по стране. Причём география его бродяжничества обширна. Он исходил всю Россию, побывал в Константинополе, в Персии, работал в Донбассе, на Волге, в Крыму, на Кавказе. Даже в Туркестане собирал хлопок.

Писать стал рано. Любимого моего «Рыжика» написал в 1901–1904 годах. А до этого написал рассказы и очерки о босяках, которые печатал в периодических изданиях и собрал в книги «Ростовские трущобы» (1893), «В стенах тюрьмы» (1894), «По тюрьмам и вертепам» (1895).

Конечно, на память сразу приходят «Петербургские трущобы» В. Крестовского. Да, Свирский продолжил его традицию. Он пишет рассказы и очерки о беспризорных детях, которые тоже собирает в трёхтомнике «Несчастные дети» (том первый – «Мир трущоб», том второй – «Мир тюрем», том третий – «Мир нищих и пропойц»).

Еврейские погромы, которые застал Свирский, стали толчком к написанию «Еврейских рассказов» (1909), «За чертой» (1912), «В дни бесправия» (1927), «Евреи» (1934).

После революции Свирский член объединения писателей «Кузница». Но его рассказы о послереволюционном быте неудачны. Похоже на тот случай, о котором мы говорим: автор одной книги. Свирский хорош там, где он пишет на совершенно определённую тему, связанную с бродяжничеством, с беспризорничеством, с тяжёлым бытом рабочего люда.

Умер 6 февраля 1942 года.

* * *

Андрея Донатовича Синявского (родился 8 октября 1925 года) я помню в основном по статьям и особенно по рецензиям в «Новом мире» А. Твардовского. Видел его несколько раз в ИМЛИ, но знакомы мы не были. Последней его работой, которую я прочитал до его ареста, была вступительная статья к стихотворениям Б. Пастернака, вышедшим в серии «Большая библиотека поэта».

А до этого читал ещё его книгу «Пикассо», написанную в соавторстве с И. Голомштоком, и написанную в соавторстве с А. Меньшутиным книгу «Поэзия первых лет революции. 1917–1920».

Потом я читал гнусные статьи Д. Ерёмина и З. Кедриной, которые навсегда закрепили за их авторами репутацию людей из КГБ, читал письмо 63 писателей, предложивших отдать им арестованных Синявского и Ю. Даниэля на поруки, читал злобную речь Шолохова, где он жалел, что с Синявским не расправились по законам революционного времени, то есть «не пустили в расход». Знал, что в день конституции 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади состоялся митинг, потребовавший гласного суда над Синявским и Даниэлем. Тогда же впервые услышал имя Александра Сергеевича Есенина-Вольпина, сына Сергея Есенина. Есенина-Вольпина и ещё несколько человек увезли с митинга на допрос работники госбезопасности. Но отпустили. Это был первый митинг на Пушкинской. В дальнейшем госбезопасность была не столь миролюбива.

А после прочитал я и Абрама Терца (Синявский) и Николая Аржака (Даниэль). Терц мне не понравился, а у Аржака понравилась только «Говорит Москва».

Впрочем, я говорю только о тех книгах, за что они были арестованы – Синявский и Даниэль. Не помню, входила ли в этот перечень работа Терца «Что такое социалистический реализм». Если входила, то извиняюсь – эта работа мне понравилась.

А послетюремные вещи Терца «Прогулки с Пушкиным», «В тени Гоголя» (об этой книге прекрасную работу «Письма из Мёртвого дома» написал самарский учёный В.Ш. Кривонос), «Спокойной ночи» меня равнодушным не оставили. Было смешно читать стенограмму пленума Союза писателей РСФСР, где все выступавшие облаивали Синявского (Терца) за его книгу «Прогулки с Пушкиным». Весёлая эта книга своим тоном у меня вызвала в памяти знаменитое определение Блока: «Весёлое имя Пушкин».

Стенограмма производила впечатление, что Синявского ненавидят не столько за Пушкина, сколько за то, что он выбрал для себя еврейский псевдоним. Кажется, что выступавшие намного чаще произносят «Абрам Терц», чем «Пушкин». Иногда автора называют: «Синявский-Терц», но в таком контексте, который свидетельствует, что речь идет о страшном предательстве веры человеком, перешедшим из православия в иудаизм.

Синявский останется в памяти (он умер 25 февраля 1997 года) весёлым человеком, умевшим подмечать смешные явления жизни, относившимся к советскому строю как к гротеску, как к общественному нонсенсу.

* * *

Жаль, что у нас почти неизвестна Екатерина Алексеевна Сысоева (родилась 8 октября 1829 года). Она – автор очаровательной книжки «История маленькой девочки», написанной по всей очевидности на автобиографическом материале. Кроме того, она создала несколько художественных биографий: «От бревенчатой хижины до Белого дома, жизнь Дж. Гарфильда», «Жизнь и подвиги Иннокентия, проповедника Евангелия на Алеутских островах», «Жизнь Гарриет Бичер Стоу».

С 1882 года она издавала детский журнал «Родник», пользующийся популярностью.

Она перевела роман Виктора Гюго «Девяносто третий год», повесть для детей Сесилии Джемисон «Леди Джейн», роман Ганса Кристиана Андерсена «Только скрипач».

А ещё она способствовала развитию просвещения в России. В её журнале «Воспитание и обучение» печатались лучшие педагоги того времени В.П. Авенариус, Н.И. Позняков, Д.Н. Кайгородов. Она перевела Г. Спенсера «Воспитание нравственное и физическое», Ч. Дарвина «Половой подбор», Э. Маха «О звуковых ощущениях».

Словом, много доброго сделала эта незаслуженно забытая ныне женщина, скончавшаяся 4 декабря 1893 года!

* * *

Эдуарда Владимировича Тополя (родился 8 октября 1938 года) я помню по публикации в «Юности». В 1978 году он эмигрировал в Америку.

Романы «Красная площадь» и «Журналист для Брежнева», написанные им в соавторстве с Фридрихом Незнанским, я прочитал уже в тамиздате.

Потом уже в 2004 году по «Красной площади» у нас сняли телесериал (8 серий).

Мне Тополь не представляется интересным детективщиком. А эротических его романов «Россия в постели», «Новая Россия в постели», «Невинная Настя» я не читал. Не тянет.

Вообще-то Тополь начинал как сценарист. И за сценарий фильма «Юнга Северного флота» в 1964 году получил «Алую гвоздику», которой ЦК комсомола отмечал лучший фильм года для детей и юношества.

Как сценарист он у нас и востребован. «У. Е.», «Ванечка», «Монтана», «Чужое лицо» – всё это снято для телевидения, для нашего ТВ, которое я давно уже не смотрю.

Удивило, что московское правительство в 2005 году (при Лужкове) наградило его премией «Вместе с Россией» – за развитие русского языка и литературы за рубежом.

И не удивил его приз международного кинофестиваля «Золотой Феникс» и призы Международного фестиваля «Волоколамский рубеж» за фильм «На краю стою»: сценарист он опытный.

* * *

«У этих фарсов кроме всех прочих достоинств есть ещё одно – они смешные», – писал о фарсах Генри Филдинга его исследователь Юрий Кагарлицкий. И добавлял: «Достоинство не из последних. Ибо фарс, как известно, был началом и первоосновой комедии».

С фарсов начинал великий английский писатель. Его «Авторский фарс», поставленный в марте 1730 года, прошёл только за один этот год 41 раз. Успех спектакля был таким мощным, что администрация театра вынуждена была для этого спектакля отпечатать билеты, продававшиеся заранее. Прежде театральная публика врывалась в зал и бежала по скамейкам без спинок к передним рядам. Билеты на Филдинга несли в себе новинку: места были пронумерованы.

Между тем, некоторые пьесы Филдинга вызвали жестокую критику правительства и, в частности, Канцлера казначейства сэра Роберта Уополла.

Уополл добился принятия закона о театральной цензуре 1737 года, который запретил сатиры на политические темы. В связи с этим Филдинг оставил театр, поступил учиться на адвоката и стал им в 1740 году.

Но писательство не забросил. Напечатал трагедию трагедий «Мальчик-с-пальчик», которая имела хороший тираж. Писал под псевдонимом «Капитан Геркулес уксус» статьи для периодических изданий тори – сатирические статьи, в которых выражал свои либеральные и антиякобинские взгляды.

В это время в Англии большим успехом пользовались романы Самюэла Ричардсона (помните, это был один из любимых писателей княжны Алины из пушкинского «Евгения Онегина»?). Филдинг относился к Ричардсону насмешливо, о чём говорит его роман «Шамела», выпущенный в 1741 году анонимно и представляющий собой пародию на роман Ричардсона «Памела».

Филдинг попробовал продолжить «Шамелу», написал роман «Джозеф Эндрюс» (1742) о брате Шамелы Джозефе. Но, как считают специалисты, отошёл в этой книге от жанра пародии, заложив основы собственного стиля.

Считается ещё, что до «Шамелы» и «Джозефа Эндрюса» Филдинг начал писать роман «История жизни покойного Джонатана Уайлда Великого», который опубликовал в 1743 году. В нём просматривается сатира на Канцлера казначейства Уополла. Во всяком случае сходство между Уополлом и разбойником, главарём банды Джонатана Уайлда несомненно. Так же, как несомненно сходство банды Уайлда с бандой Уополла – партией вигов, не названной, но легко обнаруживающей себя. Её главарь «Великий Человек» (так пресса называла Уополла) достигнет своего «величия», когда будет повешен за свои преступления.

Филдинг не забрасывает юридической карьеры. В 1745 году он назначен Главным судьёй Лондона. Вместе со своим младшим братом слепым от рождения Джоном он в 1749 году помог организовать подразделение ищеек с Боу-стрит, которое считается первым полицейским подразделением Лондона. Их с братом называют лучшими судьями Лондона в XVIII веке, много сделавшими для улучшения судебной системы и условий содержания заключённых. Да, не только Филдинг, но и слепой Джон, отличавшийся умением распознавать преступников по их голосам, совершенствовал судебную систему, когда сменил на посту Главного судьи Лондона своего брата, который занялся журналистикой и критикой собратьев-писателей.

К этому времени Филдинг уже опубликовал своё главное произведение «История Тома Джойса, найдёныша» (1749). Этот плутовской роман о герое, который достиг успеха благодаря своей неистребимой оптимистической вере в человеческое достоинство. Роман был подлинной новинкой для читателя, не привыкшего к авторской непредвзятости и к авторскому нежеланию маскировать собственные намерения. Вот, к примеру, одно из обращений Филдинга к читателю романа:

«…древние писатели имели большое преимущество перед нами. Мифология, в сказания которой народ веровал куда больше, чем верует теперь в догматы какой угодно религии, всегда давала им возможность выручить любимого героя. Боги всегда находились под рукой писателя, готовые исполнить малейшее его желание, и чем необыкновеннее была его выдумка, тем больше пленяла и восхищала она доверчивого читателя. Тогдашним писателям легче было перенести героя из страны в страну и даже переправить на тот свет и обратно, чем нынешним освободить его из тюрьмы.

Такую же помощь арабы и персы, сочиняя свои сказки, получали от гениев и фей, вера в которых у них зиждется на авторитете самого Корана. Но мы не располагаем подобными средствами. Нам приходится держаться естественных объяснений. Попробуем же сделать что можно для бедняги Джонса, не прибегая к помощи чудесного, хотя, надо сознаться, некий голос и шепчет мне на ухо, что он ещё не изведал самого худшего и что ужаснейшее известие еще ждёт его на нераскрытых листках книги судеб».

Разумеется, Филдинг нашёл, что можно сделать для своего героя, «не прибегая к помощи чудесного». Но сам по себе декларируемый писателем художественный приём приближал литературу к реализму.

Конечно, до него ещё было далеко, речь идёт о ростках, которые только-только пробивались на литературных страницах. Заколосились же они гораздо позже смерти Филдинга, случившейся 8 октября 1754 года. Писатель прожил 47 лет: родился 22 апреля 1707-го.

9 ОКТЯБРЯ

Михаил Алексеевич Варфоломеев (родился 9 октября 1947 года) описал свою жизнь в автобиографической повести «Круги». Он сменил много профессий: бурильщик, скотник, бетонщик, рабочий сцены, актёр, художественный руководитель театра в своём родном городе Черемхово Иркутской области. Первый рассказ опубликовал в газете в 1965 году.

Он был очень плодовитым драматургом. Написал более 60 пьес. Благодаря первой своей пьесе «Полынь – трава горькая» (1975), признанной на конкурсе лучшей пьесой о Великой Отечественной войне, стал известен. Его пьесы шли и, кажется, идут во многих театрах страны. Их ставили и за рубежом.

Более десятка фильмов сняты по его сценариям. Среди них «Полынь – трава горькая», «Бесы», «Миленький ты мой».

Плодовитый писатель написал около двухсот рассказов, десять повестей, романы «За стеклом» и «Без берегов». Печатался в основном в журнале «Москва», совпадая с православно-патриотической позицией этого журнала.

Был лауреатом премии имени Бунина за лучший рассказ, лауреатом всероссийского конкурса драматургов за пьесу «Поросёнок Кнок».

Мне он представляется подражателем своих именитых земляков Вампилова и Распутина.

Умер рано 26 мая 2001-го на 54-м году жизни.

В 2012 году в Черемхове ему установлен памятник.

* * *

Илья Янкелевич Габай (родился 9 октября 1935 года) свою правозащитную деятельность начал с первого же митинга брежневской поры на Пушкинской площади 1965 года. 21 января 1967 года участвовал в демонстрации, протестовавшей против ареста Ю. Галанскова, В. Лашковой, А. Добровольского. Через пять дней был арестован, заключён в Лефортовскую камеру, но через четыре месяца был отпущен «за отсутствием состава преступления». Вот какое было тогда время!

Но оно ужесточалось на глазах.

Габай стал активным правозащитником. Особенно много сделал для реабилитации крымско-татарского народа. Помогал Зампире Асановой, Ролану Кадыеву, Мустафе Джемилеву подготавливать документы, выступал в «Хронике текущих событий», работал над выпуском этого периодического издания самиздата.

В мае 1969 года по обвинению в клевете на советский строй был отправлен на следствие в Ташкент. Там был приговорён к 3 годам заключения. Отбывал наказание в лагере Кемеровской области, где написал поэму «Выбранные места».

В марте 1972 года его перевели в Москву для дачи показаний по делу о «Хронике текущих событий». В мае был освобожден.

Но с арестом П. Якира и В. Красина, давших показания против Габая и выступивших с покаянием по телевидению, над Габаем нависла новая угроза заключения. 20 октября 1972 года Илья Янкелевич выбросился с балкона одиннадцатого этажа. Некролог был опубликован в «Хронике текущих событий».

Его стихи опубликованы в книгах, вышедших в 90-е годы.

Эмигрировавшая на Запад вдова Габая Галина Габай-Фикен издала в Бостоне в 2011 году объёмный сборник «Горстка книг да дружества…», вобравший в себя всё творчество Ильи Габая.

А поэтом Габай был самобытным. Вот его стихотворение «Юдифь», написанное в 1963 году:

Изменами измены породив, плывут века Но что Азефы? Хуже и памятней донос жены на мужа, поклёп сестры на брата, жесткий гриф безумной лжи, тупого простодушья. А ты у колыбели их, Юдифь! Но что же натворила ты, Юдифь! Земля и небо, лебеди и гуси поют один, назойливый мотив: «Зачем ты это сделала, Юдифь?» Зачем ты это сделала, Юдифь? Из злобы? Из коварства? Для идеи? Или для счастья робких иудеев, которые ликуют, не простив тебе своей трусливости, Юдифь? Зачем ты это сделала, Юдифь? Чтобы оставить борозду в преданьях? Или чтоб стать праматерью предательств, воительною кровью напоив свою гордыню бабью, Иудифь?! Зачем ты это сделала, Юдифь? По зову мод рядились наши жёны в доспехи непрощенья, в клики Жанны, зачем они родились, позабыв: они пришли в сей мир любить, Юдифь! Зачем ты это сделала, Юдифь? Ведь если ты оглянешься, наверно, увидишь, как по трупам Олофернов толпа уродиц жадно лезет в миф, а ты была красавицей, Юдифь!.. Зачем ты это сделала, Юдифь? На мрачный подвиг от докуки зарясь? А может, восхищение и зависть в нас, неспособных к подвигам, вселив, ты нас звала к оружию, Юдифь? Но мы не можем. Мы больны.

* * *

Мне понравилась «Повесть о рядовом Смородине, сержанте Власенко и о себе» Бориса Николаевича Никольского, которую опубликовал журнал «Юность» в 1962 году.

О своей биографии он написал сам:

«Я родился 9 октября 1931 года в Ленинграде. Во время войны был эвакуирован в Среднюю Азию, в августе 1944 года вернулся в Ленинград. В 1949 году окончил школу с золотой медалью и поступил в московский Литературный институт имени А.М. Горького. После окончания института в 1954 году был направлен на работу в молодёжную газету в г. Калинин (Тверь). В том же году в декабре был призван в армию, служил в Забайкальском военном округе рядовым солдатом, сержантом.

В конце 1956 года был уволен в запас и вернулся в Ленинград. Работал в журнале «Костёр», затем в «Авроре», избирался и работал секретарём правления Ленинградской писательской организации. С декабря 1984 года работаю главным редактором журнала «Нева».

Свой первый рассказ опубликовал ещё школьником в газете «Ленинские искры». Однако началом профессиональной литературной работы считаю 1962 год, когда в журнале «Юность» была напечатана моя «Повесть о рядовом Смородине, сержанте Власенко и о себе». В 1963–1964 гг. вышли мои первые книги – «Полоса препятствий» в издательстве «Детская литература» и «Триста дней ожидания» в «Молодой гвардии». С тех пор мною написано и выпущено более 20 книг.

В конце шестидесятых я начал работать над циклом небольших книжек для детей, посвящённых армии, таких, как «Кто охраняет небо», «Как прыгал с парашютом», «Что умеют танкисты», «Как живёт аэродром» и т. д. Впоследствии эти книжки выходили уже под одной обложкой под названиями «Солдатская школа» и «Армейская азбука». Именно эти книги вызвали огромную читательскую почту. Кроме того, для детей мною были написаны «Весёлые солдатские истории», «Приключения рядового Башмакова», «Три пишем, два – в уме» и другие.

Одновременно я работал над книгами, адресованными взрослому читателю. Так, у меня вышли сборники повестей «Баллада о далёком гарнизоне» (Лениздат, 1968 г.), «Рапорт» (Л. СП. 1978 г.), романы «Жду и надеюсь» (Лениздат, 1976 г.), «Белые шары, чёрные шары…» (Лениздат, 1980 г.), «Формула памяти» (Л. СП. 1982 г.), «Воскрешение из мёртвых» (Л. СП. 1990 г.), книга фантастики «Бунт» (Лениздат, 1987 г.) и другие.

В 1989 году я был избран народным депутатом СССР, до конца 1991 года работал в Верховном Совете СССР в качестве заместителя Председателя Комитета по вопросам гласности, принимал самое активное участие в подготовке первого Закона о печати.

Награждён двумя орденами: «Знак почета» и «Дружбы народов».

Я писал в журнале «Детская литература» о какой-то из книг Никольского. За неимением журнала, не помню, в каком году это было, и о каком произведении я писал. Но помню, что отзывался о произведении писателя на армейскую тему.

Впрочем, как понятно из его автобиографии, армейская тема была ведущей в творчестве Никольского.

После перестройки у себя в «Неве» он напечатал несколько интересных эпизодов о своей жизни.

Вот он вспоминает, как наконец-то цензура разрешила «Неве» напечатать солженицынский «Март семнадцатого» и как он, главный редактор, держит в руках сигнальный экземпляр номера с текстом Солженицына:

«Как обычно, я принялся листать номер – почти весь его объём занимал «Март Семнадцатого». И вдруг… У меня похолодели руки. Что такое?! Ещё не веря своим глазам, я снова принялся пролистывать номер. Так… так… «Март Семнадцатого»… «Март Семнадцатого»… И вдруг на очередном развороте публикация Солженицына неожиданно обрывается, и справа я читаю: «Хрен вы его найдёте», Олег Тарутин, фантастический рассказ… Дальше идут несколько страниц рассказа, а затем как ни в чем не бывало вновь продолжается «Март Семнадцатого»…

Трудно передать словами, что я тогда испытывал. Было ясно: подписать номер в таком виде, конечно же, я не могу, и это означает, что отпечатанный тираж пойдёт под нож. Катастрофа!

Причём я ведь точно знал, что, когда мы подписывали номер в печать, когда отправляли в типографию, всё было в порядке. Откуда же взялся Олег Тарутин со своим «Хрен вы его найдёте»?! Главное, говорил я себе, если бы хоть название было какое-то другое, нейтральное, не привлекающее внимания, а то, как нарочно, словно бы в насмешку!

Уже чуть позже, размышляя над случившимся, срочно позвонив в типографию, мы поняли, что произошло: причина заключалась в том, что из двух номеров […] мы составили один, сдвоенный, какие-то материалы, входившие в 11-й и 12-й номера, должны были остаться, какие-то выпасть. Вот тут-то в типографии по невнимательности и была допущена ошибка. Рассказ Олега Тарутина, нами вынужденно исключённый из номера, ошибочно оказался завёрстанным в текст Солженицына.

Так или иначе, но тираж действительно пришлось забраковать.

Надо отдать должное типографии: она постаралась как можно быстрее исправить свою ошибку. И через несколько дней тираж журнала – уже без всяких новых злоключений – отправился к подписчикам.

А я до сих пор бережно храню ставший уникальным, теперь уже, наверно, единственный сигнальный экземпляр, со страниц которого Олег Тарутин, отличный поэт и прозаик, к сожалению, уже ушедший из жизни, с весёлым озорством восклицает: «Хрен вы его найдёте!»

Не знаю, собраны ли такие эпизоды воспоминаний Никольского в «Неве» в отдельную книжку. Если нет, советую обратиться к сетевому «Журнальному залу». Там они сохранились.

Умер Борис Николаевич Никольский 18 декабря 2011 года.

* * *

Агнешка Осецкая, родившаяся 9 октября 1937 года (умерла 7 марта 1997-го), польская поэтесса, чьё имя сразу же вызывает в памяти песню Булата Окуджавы «Прощание с Польшей», её (песни) строчки: «Мы связаны, Агнешка, давно одной судьбою / в прощанье и в прощенье, и в смехе, и в слезах…», «Нам время подарило пустые обещанья. / От них у нас, Агнешка, кружится голова».

Она писала и прозу, и пьесы. Но главное в её творчестве – стихи, многие из которых стали песнями. Очень многие: Агнешка Осецкая – автор текстов около 2 тысяч песен.

Её любили в Польше. Для своего поколения она то же, что для нашего – Булат Окуджава, который не зря посвятил ей песню: они дружили.

Вот подстрочник знаменитых её «Строф для гитары»:

Сядь перед этим мужчиной лицом к лицу, Когда меня уже не будет. Сожгите в камине мою обувь и плащ, Устройте себе гнёздышко. А меня обманывай мило Улыбкой, словом, жестом, Пока я есть… Дели хлеб с этим мужчиной, Когда меня уже не будет. Купите занавески, какую-нибудь лампу и стол, Устройте себе гнёздышко. А меня развлекай печально, Улыбкой, словом, жестом, Пока я есть… Поплыви с этим мужчиной в верховья рек, Когда меня уже не будет, Найдите поляну, стройную сосну и берег, Устройте себе местечко. А меня вспоминай благодарно За то, что мало снился. Но ведь я был, я был…

А Булат Окуджава не только посвятил ей свою песню. Он перевёл и её. И она в его переводе стала не менее популярной, чем песни самого Окуджавы, написавшего мелодию к ней:

Гаснут, гаснут костры, спит картошка в золе. Будет долгая ночь на холодной земле. И холодное утро займётся, и сюда уж никто не вернётся… Без листвы и тепла как природа жалка. Поредела толпа у пивного ларька. Продавщица глядит сиротливо, и недопито чёрное пиво… Припев: Ах, пане, панове, да тепла нет ни на грош. Что было, то сплыло, того уж не вернёшь. Как теряют деревья остатки одежд, словно нет у деревьев на лето надежд. Только я пока очень любима, и любовь не прошла ещё мимо… Но маячит уже карнавала конец, лист осенний летит, как разлуки гонец. И в природе всё как-то тревожно, и мой милый глядит осторожно… Припев – До свиданья, мой милый, – скажу я ему, – вот и лету конец, все одно к одному. Я тебя слишком сильно любила, потому про разлуку забыла. — Горьких слов от него услыхать не боюсь — он воспитан на самый изысканный вкус. Он щеки моей нежно коснётся, но, конечно, уже не вернётся… Припев

Любопытно, что памятник, который в Варшаве поставили Агнешке Осецкой, напоминает памятник Булату Окуджаве на Арбате. Булат изображён выходящим из дворовой арки. Агнешка – сидящей за столиком рядом с кафе.

* * *

Николай Владимирович Станкевич (родился 9 октября 1813 года), основатель так называемого «кружка Станкевича», который поначалу был исключительно студенческим, но потом перерос рамки университета или, лучше сказать, вырос из этих рамок.

Кружок противополагался другому кружку – Герцена и Огарёва, где изучали учение Сен-Симона и французских утопистов-социалистов, следили за жизнью июльской монархии, вспоминали об империи Наполеона. А кружок Станкевича к политике был равнодушен, изучал немецких философов, занимался вопросами эстетики и литературы. Входили в него, кроме самого Станкевича, Белинский, Грановский, И. Аксаков, Катков, Лермонтов, Кольцов, Василий Боткин и ещё несколько менее известных людей. Впоследствии многие из кружковцев станут друг другу оппонентами, друг с другом дискутировать и довольно бурно. Но в тридцатые годы их сплачивал вокруг себя Станкевич своим, как вспоминали кружковцы, обаянием, умом, любовью к искусству, к немецкой и французской литературе, своим эстетическим чутьём на таланты. Станкевич не был руководителем, но был организатором. Кружковцы не были его учениками, но признавали его авторитет, который позволял ему быть центром кружка.

В 1834 году Станкевич уезжает в деревню, где решает держать экзамен на магистра по истории. Однако, прочитав Геродота, Фукидида, перечитав древнегреческие исторические памятники, отказывается от этого. Занятия историей представляются ему односторонними. Он соглашается принять должность почётного смотрителя Острожского уездного училища. На этой должности он хочет осуществить такие радикальные меры, как уничтожение телесного наказания в школах, введение в уездных училищах ланкастерской взаимной системы обучения. Но даёт знать о себе быстро развивающаяся болезнь, и он оставляет эти занятия.

В конце 1835 года он возвращается в Москву, где знакомится и сближается с Бакуниным и мечтает о поездке за границу, в Германию, на родину любимых философов Шеллинга, Фихте, Канта и Гегеля. Знакомство с сестрой Бакунина Любовью Александровной быстро переросло в роман, который принёс Станкевичу сильные душевные потрясения. В 1837 году, уже объявив Бакунину своей невестой, он вдруг усомнился в собственных чувствах и не смог ни отказаться от брака, ни согласиться на него. По всей очевидности, Любовь Александровна потрясена была никак не меньше Станкевича. Когда он в 1839 году находился за границей, пришло известие о её смерти.

В 1837 году он выехал на воды в Карлсбад, где прошёл успешное лечение и набрался сил для поездки в Берлин и житья в нём. Он снял квартиру в том же доме, где в это время жили его друзья Неверов и Грановский. Он с энтузиазмом посещал лекции некоторых видных профессоров Берлинского университета, брал приватные уроки по философии.

Помимо научных занятий Станкевич окунулся в театральную жизнь Берлина, посещает его музеи. Выезжает в Дрезден ради знаменитой художественной галереи, едет на родину Гёте и Шиллера в Веймар.

Однако болезнь вновь брала своё, и врачи посоветовали Станкевичу ехать в Италию.

По пути в Италию он остановился в швейцарском Базеле, где узнал о смерти Л.А. Бакуниной.

В Риме он встретился с Тургеневым и сдружился с ним. Тургенев оставил воспоминание об этом периоде жизни Станкевича, о том, как однажды, читая вслух Пушкина, он закашлялся, поднёс ко рту платок: на нём оказалась кровь. Улыбнувшись, он продолжил чтение.

В мае 1840 болезнь обострилась, но в июне Станкевичу стало лучше, и он отправляется во Флоренцию, а из неё – в Милан, до которого не доехал. Ему стало плохо, и 25 июня он скончался.

По признанию многих, Станкевич в своих сочинениях куда менее интересен, чем в своих лекциях, беседах, письмах. Это правда. Я с трудом нашёл у него стихотворение, которое можно было бы процитировать. Оно названо «На могилу сельской девицы»:

Мирно спи, Господь с тобою! Краток, горек был твой путь; Ты брела по нём с тоскою, Ты спешила отдохнуть. Жизнью ты не веселилась: Горе – жизнь твоя была! Не на счастье ты родилась, Не на радость расцвела! Полно в мире неутешном Бедной деве горевать; Знать, не в нашем свете грешном Тем цветочкам расцветать. Счастья здесь они не знают, Их не радует земля; Нужны Богу; засевают Ими райские поля.

* * *

С Ильёй Львовичем Френкелем (родился 9 октября 1903 года) я познакомился в Харькове, куда мы выезжали от Союза писателей для участия в конференции. Меня попросили выступить с группой поэтов, среди которых был Илья Львович, в местной библиотеке.

Френкель удивил меня тем, что прочитал одно только стихотворение и то – очень известное, ставшее популярной песней «Давай закурим».

Он подробно рассказал историю создания песни. Френкель напечатал стихи в «Комсомольской правде». У них был подзаголовок «Песенка Южного фронта». А на Южном фронте вместе с ним воевал Модест Табачников, который сочинил мелодию. Табачников, приехав в Москву в 1942-м, показал песню Клавдии Шульженко, которая включила её в свой репертуар. С тех пор песня стала популярной.

Слушатели просили Илью Львовича прочитать ещё что-нибудь. Но Френкель мягко, но решительно отказался: «Простите, я не в голосе». А мне, который после этого вечера спросил у него: почему он не стал больше ничего читать, со смущённой улыбкой ответил: «Потому что ничего лучше я уже не написал!»

Он выпустил немало сборников стихов. Дарил мне. Я читал их и вспоминал смущённую улыбку Ильи Львовича: «Ничего лучше я уже не написал».

Это так и есть.

Умер Илья Львович 2 марта 1994 года.

* * *

Из открытого письма Валерия Брюсова Андрею Белому по поводу статьи последнего «Апокалипсис в русской поэзии», напечатанной в журнале «Весы» (1912):

«Назвав имена шести поэтов, Некрасова, Тютчева, Фета, Вл. Соловьёва, меня и Блока, ты пишешь: «Только эти имена (после Пушкина и Лермонтова) и западают глубоко в душу; талант названных поэтов совпадает с провиденциальным положением их в общей системе национального творчества». Конечно, лестно оказаться в числе шести избранных, рядом с Тютчевым и Фетом, – но не понадеялся ли ты, Андрей, слишком на свой личный вкус? Я уже не упоминаю о поэтах, значение которых можно оспаривать (напр[имер], А. Толстой, Н. Щербина, К. Случевский), но как мог ты пропустить имена Кольцова, Баратынского, А. Майкова, Я. Полонского, а среди современников – К. Бальмонта? Ты ответишь, что говоришь только о тех поэтах, в творчестве которых сказался «Апокалипсис». Но, как хочешь, поэтов можно мерить только по достоинствам и недостаткам их поэзии, ни по чему другому. Если в глубинах русской поэзии суждено, как ты утверждаешь, зародиться новой, ещё неведомой миру религии, если русская поэзия «провиденциальна», – то наиболее яркие представители этой поэзии и будут представителями «Апокалипсиса в русской поэзии». Если же этими представителями оказываются поэты второстепенные, это значит, что поэзия здесь ни при чём! И неужели Блок более являет собой русскую поэзию, чем Бальмонт, или неужели поэзия Баратынского имеет меньшее значение, чем моя? Ты расцениваешь поэтов по тому, как они относятся к «Жене, облечённой в солнце». Критики 60-х годов оценивали поэтов по их отношению к прогрессивным идеям своего времени. Те выкидывали из своей схемы Фета, ты – Бальмонта. Право, разница небольшая. Оба метода подают друг другу руки. Но ты идёшь до конца, ты говоришь: «только эти имена и западают глубоко в душу» – значит, остальные не западают, не запоминаются. Нет, я решительно отказываюсь от чести быть в числе шести, если для этого должен забыть Кольцова, Баратынского, Бальмонта. Предпочитаю быть исключённым из представителей современной поэзии, вместе с Бальмонтом, чем числиться среди них с одним Блоком».

Белый, конечно, был слишком самонадеян, напечатав такую статью, но нужно сказать, что и Валерий Яковлевич Брюсов впадал в удивительное невежество, рассуждая, допустим, о творчестве Гоголя:

«Тридцать пять тысяч курьеров», «Были вчера ниже ростом? – Очень может быть», «В один вечер всё написал», «Мы удалимся под сень струй», – это всё не подслушано в жизни, это – реплики, в действительности немыслимые, это – пародии на действительность. Пошлости обыденного разговора сконцентрированы в диалоге гоголевских комедий, доведены до непомерных размеров, словно мы смотрим на них в сильно увеличивающее стекло […]

Но не только в изображении пошлого и нелепого в жизни Гоголь переходит все пределы. Это ещё можно было бы объяснить сознательным приёмом сатирика, стремящегося выставить осмеиваемое им в особенно смешном, в намеренно преувеличенном виде. В совершенно такие же преувеличения впадает Гоголь и тогда, когда хочет рисовать ужасное и прекрасное. Он совершенно не умеет достигать впечатления соразмерностью частей: вся сила его творчества в одном-единственном приёме: в крайнем сгущении красок. Он изображает не то, что прекрасно по отношению к другому, но непременно абсолютную красоту; не то, что страшно при данных условиях, но то, что должно быть абсолютно страшно […]

Сама природа у Гоголя дивно преображается, и его родная Украйна становится какой-то неведомой, роскошной страной, где всё превосходит обычные размеры. Все мы заучили в школе наизусть отрывок о том, как «чуден Днепр при тихой погоде»… Но что же есть верного и точного в этом описании? похоже ли оно сколько-нибудь на реальный Днепр? «И чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьётся по зелёному миру… Редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! Ему нет равной реки в мире… Чёрный лес, унизанный спящими воронами, и древле разломанные горы, свесясь, силятся закрыть его, хотя длинною тенью своею, – напрасно! Нет ничего в мире, что бы могло прикрыть Днепр». Какой же это Днепр? Это фантастическая река фантастической земли! Под стать ей стоят «подоблачные дубы», под стать ей летит пламя пожара «вверх под самые звёзды» и гаснет «под самыми дальними небесами», под стать ей «неизмеримыми волнами» тянутся степи, о которых Гоголь восклицает: «Ничего в природе не могло быть лучше».

Удивительно! Неужели Брюсов не читал роман Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»? Или «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта? Он что – всерьёз воспринял обжорство героев Рабле, поверил в существование Лилипутии и Великании?

А ведь брюсовский текст – это доклад, прочитанный на заседании Общества любителей российской словесности в 1909 году под названием «Гипербола и фантастика у Гоголя». Это в печати он стал называться «Испепелённый». Да и в том извлечении из текста, которое мы цитировали, Брюсов показывает, что задумывался о гиперболе как о художественном приёме «сатирика, стремящегося выставить осмеиваемое им в особенно смешном, в намеренно преувеличенном виде». Почему же он отказывает Гоголю в праве называться таким сатириком? В праве встать вровень с Рабле и Свифтом в гротесковом изображении жизни? Ведь все эти преувеличения – оружие сатирика, его увеличительное стекло, с помощью которого он показывает мельчайшие проявления пошлости, глупости, подлости – всего того, что он должен, как говорил Зощенко, вымести «железной метлой сатиры».

А что до природы, которой любуется Гоголь, то здесь налицо демонстрация сильнейшего преувеличения, которое придаёт явлениям чрезмерно важное значение, – ещё одна весьма существенная черта гоголевской поэтики.

Брюсов этого не понял. Увы, он не понял многого и в Пушкине, публикуя в составленном им пушкинском избранном стихи, не имеющие никакого отношения к Пушкину.

Ну, и хватит. В конце концов, литературоведение не было главным коньком творчества Брюсова. Он стоял у истоков российского символизма. Он воспитал немало хороших литераторов. Именно к нему обращался Пастернак, когда писал:

И я затем, быть может, не умру, Что, до смерти теперь устав от гили, Вы сами, было время, поутру Линейкой нас не умирать учили?

Впрочем, к лести Пастернака надо отнестись с большой осторожностью. Поэзия Брюсова не была оптимистической по своей сути. Во всяком случае, лучшие его произведения лишены оптимизма. Разве только такого, какой он выразил в «Грядущих гуннах», – оптимизма, так сказать, ущербного (вспомним название пьесы «Оптимистическая трагедия»; «Грядущие гунны» словно вывернули такое словосочетание наизнанку: трагедийный оптимизм!). Я люблю это его стихотворение, которое повторял не раз в своей жизни, повторяю и сейчас:

Где вы, грядущие гунны, Что тучей нависли над миром! Слышу ваш топот чугунный По ещё не открытым Памирам. На нас ордой опьянелой Рухните с тёмных становий — Оживить одряхлевшее тело Волной пылающей крови. Поставьте, невольники воли, Шалаши у дворцов, как бывало, Всколосите весёлое поле На месте тронного зала. Сложите книги кострами, Пляшите в их радостном свете, Творите мерзость во храме, — Вы во всем неповинны, как дети! А мы, мудрецы и поэты, Хранители тайны и веры, Унесем зажжённые светы, В катакомбы, в пустыни, в пещеры. И что, под бурей летучей. Под этой грозой разрушений, Сохранит играющий Случай Из наших заветных творений? Бесследно всё сгибнет, быть может, Что ведомо было одним нам, Но вас, кто меня уничтожит, Встречаю приветственным гимном.

Скончался Валерий Яковлевич Брюсов 9 октября 1924 года (родился 13 декабря 1873-го.

* * *

Виталий Александрович Закруткин сталинскую премию 3-й степени получил уже после войны в 1951 году за роман «Плавучая станица».

А до этого он заведовал кафедрой в Ростовском государственном педагогическом институте (теперь университет). В 1937 году его арестовали. Но благодаря обращению Шолохова к Сталину выпустили. Так что во время Великой Отечественной войны он находился на фронте. Был корреспондентом армейской и фронтовой газет. Демобилизован в чине майора.

Литературной деятельностью занялся с 1933 года. Писал очерки, статьи в периодические издания. Сочинял рассказы.

В 1940-м выпустил повесть «Академик Плющов», в 1941-м – книгу «Коричневая чума». Фронтовые впечатления о боевых действиях на Кавказе запечатлел в «Кавказских записках» (1947). Три книги романа «Сотворение мира» (1-я – 1955–1956, 2-я – 1967, 3-я – 1979), воспевающие советскую новь, получили государственную премию СССР, а повесть «Матерь человеческая» (1969) – госпремию РСФСР имени М. Горького.

По киноповести Закруткина «Без вести пропавший» (1957) снят одноимённый фильм. Экранизирована и «Матерь человеческая».

Увы, несмотря на свои премии, большим писателем Закруткин не стал. Его книги отмечены неприкрытым подражанием Шолохову.

Умер 9 октября 1984 года. Родился 27 марта 1908 года.

* * *

Исайя Григорьевич Лежнёв ушёл в революцию подростком в 1905 году. В 1907–1909 отбывал административную ссылку. В 1910-м уехал в Европу. В 1910–1914 годах был вольнослушателем философского факультета Цюрихского университета. В 1914-м вернулся в Россию, где работал в разных газетах. После Февральской революции сотрудничал в петербургской газете Леонида Андреева «Народная воля». После Октябрьской перешёл в большевистскую печать.

В 1922 году стал издавать журнал «Новая Россия». Со второго номера её попытались закрыть, но вмешался Ленин, и журнал оставили, сменив заглавие. Он стал называться «Россия».

В марте 1926 года журнал всё-таки закрыли, а Лежнёва арестовали. Обвинили в участии в контрреволюционном заговоре и выслали за рубеж, в Эстонию на три года. Но с сохранением советского гражданства и должности в берлинском торгпредстве. Из чего, по-моему, не без основания полагают, что Лежнёв сотрудничал с ОГПУ. В 1933-м возвратился в Россию и по рекомендации Сталина принят в партию.

В 1933–1939 годах работал в «Правде» – корреспондентом, замом зава отдела критики и библиографии, завом отдела литературы и искусства.

И дальше во всех описаниях его биографии – некий провал. Скороговоркой сообщается, что, уволившись из «Правды», он занялся литературной деятельностью. С началом войны находился в Ташкенте. И в самом конце рассказа о нём – неожиданное: «Реабилитирован в 1993 году».

Но всё разъясняется, если прочитать автобиографические записки Р.В. Иванова-Разумника «Тюрьмы и ссылки». Автор рассказывает, что уже после расстрела Ежова встретил в тюрьме Лежнёва, о котором отзывается весьма нелестно. Встретились мимоходом. Больше о Лежнёве у Иванова-Разумника ничего нет. Но ясно, почему пришлось реабилитировать Лежнёва в 1993-м, почему не сделали это при Хрущёве. Очевидно, он был взят в тюрьму, как сексот.

Да, во время войны он находился в Ташкенте, был вторым секретарём президиума Союза писателей Узбекистана. Выпустил там в 1942 году книгу «Правда о Гитлере». С 1943 года работал в Совинформбюро по германской тематике.

А после войны насытил многими подробностями свою краткую брошюру 1941 года «Михаил Шолохов: Критико-биографический очерк». В 1948-м выпустил в «Советском писателе» толстый том «Михаил Шолохов». В 1958-м тоже толстый том в том же издательстве «Михаил Шолохов: Творческая биография».

Умер 9 октября 1955 года. Родился 6 марта 1891 года.

Добрых высказываний о нём я не встречал. Дурных – много. Михаил Булгаков: «Хитрая веснушчатая лиса, не хочется мне связываться с Лежнёвым». Иванов-Разумник в указанной мной книге назвал Лежнёва «подхалимом, ради выгоды переметнувшимся к большевикам и покорно лизавшим их пятки».

* * *

Я хорошо знал Владимира Александровича Лифшица, который нередко приходил в «клуб 12 стульев» в «Литературной газете», где периодически в разных жанрах печатался Евгений Сазонов – любимец читателей, имя и фамилия которого был коллективным псевдонимом разных юмористов и сатириков, в том числе и Лифшица.

Я знал его как детского поэта: любил ребёнком его стихи. Например, «Шинель»:

Висит на вешалке шинель Зелёного сукна. И дождь, и слякоть, и метель Изведала она. У ней протёрты обшлага И выцвел воротник. И беспощадный штык врага В её рукав проник. Отец закончил в ней поход. Теперь на нём не то: Он в кепке ходит на завод, В калошах и в пальто. А я люблю в его шинель Зарыться с головой, И мне мерещится метель И дым пороховой.

Позже прочитал его книгу «Избранные стихи», изданную «Советским писателем» в 1974 году. И оценил его как поэта. Не только как детского. Его стихи грустны и лиричны:

Час придёт, и я умру, И меня не будет. Будет солнце поутру, А меня не будет. Будет свет и будет тьма, Будет лето и зима, Будут кошки и дома, А меня не будет. Но явлений череда, Знаю, бесконечна, И когда-нибудь сюда Я вернусь, конечно. Тех же атомов набор В сочетанье прежнем. Будет тот же самый взор, Как и прежде, нежным. Так же буду жить в Москве, Те же видеть лица. Те же мысли в голове Станут копошиться. Те же самые грехи Совершу привычно. Те же самые стихи Напишу вторично. Ничего судьба моя В прошлом не забудет. Тем же самым буду я… А меня не будет.

Знал Владимира Лифшица как юмориста и пародиста. Со времён освобождения врачей по их знаменитому делу сразу же после смерти Сталина по Москве пошли гулять такие куплеты:

Дорогой профессор Вовси, за тебя я рад, Потому что, значит, вовсе ты не виноват. Зря сидел ты, зря томился в камере сырой, Подорвать ты не стремился наш советский строй. Дорогой профессор Коган, знаменитый врач, Ты оправдан, ты растроган, но теперь не плачь. Вы лечили днём и ночью, не смыкая глаз, А лягавая зараза капала на вас. Ты себе расстроил нервы, кандидат наук, Из-за этой самой стервы, подлой Тимашук. Слух давно прошел в народе – это всё мура. Пребывайте на свободе, наши доктора!

Любопытно, что по Москве эти стихи ходили ещё с такими строками:

Дорогой товарищ Фельдман – ухо-горло-нос, Ты держал себя, как Тельман, идя на допрос.

Я хорошо помнил этот вариант из четырнадцати строк. И Бенедикт Сарнов в своей книге «Перестаньте удивляться» тоже цитирует приведённые мной строчки. Но я списал стихи без двух строк из воспоминаний сына Владимира Александровича – тоже прекрасного писателя Льва Лосева. Похоже на то, что куплеты Лифшица ушли в фольклор и вырастали там.

А пародия Лифшица на оду – «На смерть Хрущёва»? Точнее, не совсем на оду. Просто две первых строчки напоминают о стихотворении Чарльза Вольфа в переводе Ивана Козлова:

Не бил барабан перед смутным полком, Когда мы Хруща хоронили. Его закопали почти что тайком, Он спит в неприметной могиле. А мог бы Никита Сергеич вполне Покоиться в урне, в кремлевской стене. Хотя он, конечно, кой-где подзагнул, Простится грехов ему тыща: Невинных Никита из ссылки вернул, Трудягам построил жилища. Народ ему много за это прощал И даже гордился не втуне, Когда он в ООНе буржуев стращал, Туфлёю лупил по трибуне. Не знаю, по чьей это вышло вине, Но с ним обошлись некультурно: Могла бы, могла бы в кремлевской стене С Никитой покоиться урна.

Знал я Владимира Александровича и как автора песен к кинофильмам «Карнавальная ночь», «Девушка без адреса» и некоторым другим.

Умер 9 октября 1978 года. Родился 5 ноября 1913 года.

* * *

Очень хорошо знал Льва Израилевича Лондона. Он так часто бывал в «Литературной газете» в отделе экономики у Паши Волина и Толи Аграновича (Левикова), что, казалось, он у нас работает в штате. И на страницах «Литературки» выступал очень нередко. Со статьями о строительстве того или иного объекта, о головотяпстве и разгильдяйстве – очень частых спутников производства в советское время.

Помню, он приглашал меня в театр Гоголя на спектакль «Быть инженером» по его повести «Как стать главным инженером». Не помню, почему я так и не сумел посмотреть этот спектакль.

Кажется, за эту повесть он получил премию Союза писателей СССР и ВЦСПС.

У него вышло несколько так называемых «производственных» (на тему производства) книг. «Трудные этажи», «Дом над тополями», «Случайный экзамен», «Строители». Но, несмотря на тему, они запомнились. Лондон оказался отличным бытописателем Москвы семидесятых годов. Конфликты в его произведениях, как правило, немудрёные и предсказуемые, но людей Лев Израилевич описывал хорошо.

Кстати, он и от нашей «Литературки» получил премию в 1980 году за напечатанные в газете статьи.

Умер 9 октября 1995 года. Родился 27 марта 1910 года.

* * *

У Дмитрия Николаевича Овсяннико-Куликовского выходило собрание сочинений в девяти томах в 1923–1924 годах. У меня есть из него всего один том, посвящённый Пушкину. Случайно купил в букинистическом в восьмидесятых годах.

Это был очень разносторонний учёный. Санскритолог, лингвист, литературовед.

Он вообще одним из первых в России исследовал санскрит и ведийскую литературу.

В лингвистике он был учеником А.А. Потебни. Развивал его положение об изначальной образности языка, которая является первоисточником поэтического мышления, об аналогии слова и художественного произведения. Разработал понятие грамматической формы, основным способом проявления которой является, по Овсяннико-Куликовскому, грамматическое предицирование, то есть сказуемость, то есть сосредоточение внимания в мысленном акте на признаке, действии – на сказуемом. Исследовал проблему взаимосвязи сознательного и бессознательного в языковом субъекте.

Надо сказать, что понятие бессознательного введено Овсяннико-Куликовским для прояснения позиции Потебни, который утверждал, что язык есть самопорождение духа, а факты языка есть отвердевший индивидуальный дух. Вводя понятие бессознательного, Овсяннико-Куликовский уточняет сферы ответственности психики за те или иные составные элементы языка. Бессознательная сфера отвечает за оперирование грамматическими формами слов.

Проблема соотношения объективного и субъективного решается в философско-лингвистической концепции Овсяннико-Куликовского на основе позитивизма. С одной стороны, предметы, вещи, с другой стороны, свойства, качество этих предметов – и то и другое несут в себе субъективное содержание. Так уж устроено наше мышление, – пишет Овсяннико-Куликовский, – «что мы неудержимо стремимся представить себе вещи таковыми, какими они нам кажутся». А представляем мы их такими или иными в зависимости от «устройства наших органов чувств и нашей нервно-мозговой системы», и «в силу веками сложившихся форм и привычек мысли».

Подобная трактовка понятия объективного и субъективного лежит в основе психологии творчества, которую активно разрабатывал Овсяннико-Куликовский. Субъективное есть то, что выстроено автором, основывающимся на собственном опыте, а объективное – то, что взято из чужого. Литературовед Овсяннико-Куликовский в своих анализах художественных произведений сосредотачивался на выяснении субъективного – того, что принадлежит индивидуальному миру творца. Ясно, что проблема типического в искусстве при таком анализе игнорируется.

Наиболее внятно эта теория выражена в книге «Психология мысли и чувства. Художественное творчество». Позитивизмом пронизан главный труд учёного «История русской интеллигенции».

Читать монографию Овсяннико-Куликовского «Н.В. Гоголь», его книги «А.С. Пушкин», «И.С. Тургенев», «Л.Н. Толстой» интересно и познавательно. Они написаны доступным, порой даже художественным языком.

Дмитрий Николаевич слегка пережил октябрьскую революцию. Он скончался 9 октября 1920 года. Родился 4 февраля 1853 года.

* * *

Виктор Григорьевич Тепляков – один из тех немногих поэтов, которые удостоились печатной похвалы их стихам самого Пушкина. «…уже с первых стихов поэт обнаруживает самобытный талант», «Тут есть гармония, лирическое движение, истина чувств!», «Элегия «Томис» оканчивается прекрасными стихами…», «Элегия «Гебеджинские развалины», по мнению нашему, лучшая изо всех. В ней обнаруживается необыкновенное искусство в описаниях, яркость в выражениях и сила в мыслях» – всё это – выписки из большой рецензии Пушкина на книгу Теплякова «Фракийские элегии».

Не перехваливал ли Пушкин Теплякова?

Судя по концовке тепляковской элегии «Гебеджинские развалины», не перехваливал. «Это прекрасно! Энергия последних стихов удивительна», – писал о ней. Пушкин. И действительно – стихи прекрасны и удивительно энергичны:

Ты прав, божественный певец: Века веков лишь повторенье! Сперва – свободы обольщенье, Гремушки славы наконец; За славой – роскоши потоки, Богатства с золотым ярмом, Потом – изящные пороки, Глухое варварство потом!.

Лично с Тепляковым Пушкин познакомился только в конце 1835 года. Но после прочтения стихотворения «Странники», напечатанного в «Литературной газете» (она, напомним, была закрыта в июле 1831 года), Пушкин посылал его автору через издававшего вместе с Дельвигом газету О.М. Сомова поклон.

Тепляков при жизни выпустил две стихотворных книжки. Второй были те самые «Фракийские элегии» (1836). Первая «Стихотворения Виктора Теплякова» вышла в 1834 году. Кроме них, Тепляков, много путешествовавший по миру, особенно по Европе, получивший из-за этого прозвище Мельмота-Скитальца, издал в 1833 году «Письма из Болгарии», которые начал печатать тоже в «Литературной газете» Дельвига и Сомова.

Кстати, эту свою страсть к путешествию он выразил в стихотворении «Странники», которое понравилось Пушкину: «Блажен, блажен, кто моря зрел волненье, / Кто Божий мир отчизною назвал, / Свой отдал путь на волю провиденья / И воздухом вселенной подышал! / Бродячей жизни бред счастливый, / Ты, как поэта сон игривый, / Разнообразием богат! / Сегодня – кров убогой хаты, / Деревня, пашни полноты, / А завтра – пышных зданий ряд, / Искусств волшебные созданья, / Священный гения завет, / Чудес минувших яркий след, / Народов песни и преданья!»

Издать все книги Виктору Григорьевичу помог состоятельный родной брат Алексей Григорьевич.

Больше ничего Тепляков не издавал. Стихов не писал вообще. Умер, в путешествии в Париже 9 октября 1842 года. Родился 26 августа 1804 года.

* * *

О Михаиле Матвеевиче Хераскове известно прежде всего, что он автор огромной эпической поэмы «Россиада», читать которую нынче всё-таки затруднительно. Менее известно, что именно Херасков создал университетский благородный пансион, где позже учились В. Жуковский, Ф. Тютчев, М. Лермонтов и другие литераторы.

Херасков был очень плодовитым литератором. Кроме «Россиады» он написал ещё три героических поэмы, три эпических и одну дидактическую. Написал девять трагедий, две комедии, пять так называемых «слёзных драм» (то есть драм в виде сентиментальных трагедий или комедий), издал ещё два сборника лирических стихотворений, книгу басен и три романа.

Именно Херасков автор масонского гимна «Коль славен наш Господь в Сионе» (музыка Бортнянского).

Карамзин сказал: «Мы ещё бедны писателями. У нас есть несколько поэтов, заслуженных быть читанными: первый и лучший из них – Херасков».

А Пушкин выбрал из «Россиады» для эпиграфа к одной из глав «Капитанской дочки» стихи, которые вполне можно считать одними из лучших стихотворений своего времени:

Сладко было спознаваться Мне, прекрасная, с тобой. Грустно, грустно расставаться, Грустно, будто бы с душой.

Михаил Матвеевич умер 9 октября 1807 года. Родился 5 ноября 1733 года.

* * *

Любопытный эпизод из жизни писателя Александра Александровича Щербакова рассказывает в предисловии к его сборнику фантастических повестей и рассказов «Змий» (1990) критик А.Д. Балабуха: «Свой первый литературный гонорар Щербаков получил в двенадцать лет, причем в довольно своеобразной форме. Это было в сорок четвёртом, в эвакуации, в Самарканде. Ему позарез хотелось прочесть «20 000 лье под водой» Жюля Верна, вернее дочитать – собственная книга была, но без начала и конца. А счастливый владелец целой книжки требовал за аренду пищи духовной вполне реального хлеба. Того, что по карточкам. Где же его взять? И родилась идея. Щербаков предложил равноправный обмен: за Жюля Верна – Алексея Толстого. «Аэлиту». Но не ту, что в книге, а другую – продолжение. Которого у него, правда, нет. Но которое он читал, помнит и может записать. Сделка состоялась. И продолжение «Аэлиты» написано. Оно не стало, правда, фактом литературы, хотя впоследствии Щербаков вернулся-таки к «Аэлите» в рассказе «Тук!».

В 1936 году отца и мать Щербакова арестовали. Отца расстреляли, а мать всласть хлебнула лагерной жизни. Освобождена в конце войны.

Это отозвалось Александру Щербакову, когда он со своими стихами поступал в Литературный институт в 1959 году. Его не приняли из-за противодействия скрытных сталинистов.

Самостоятельно выучив польский и чешский языки, он стал заниматься в семинаре переводчицы Татьяны Гнедич. И в 1962 году выступил как переводчик в печати. С тех пор перевёл он много и многих. Самая знаменитая его работа – перевод «Алисы в стране чудес» и «Алисы в Зазеркалье». Специалисты считают этот перевод очень добротным, не уступающим переводу Демуровой.

В 1972 году он выступает с первым фантастическим рассказом «Операция «Звезды». В 1974-м на семинаре фантастов, которым руководит Борис Стругацкий, Александр Щербаков читает свою первую фантастическую повесть «Змий». Опубликовав её в 1976 году, он обрёл известность. С тех пор напечатал два сборника фантастических повестей и рассказов и отдельно – 18 повестей и рассказов этого литературного жанра.

В последнее десятилетие перед смертью переводил зарубежных фантастов Р. Хайнлайна, Ф. Фармера, Д. Макдональда, Н. Готорна.

Получил две премии «Еврокона» – в 1983-м за лучшую книгу 1982 года (сборник «Сдвиг») и в 1895-м как лучшему переводчику фантастики на русский язык». За перевод романа Ф.Х. Фармера «Грех межзвёздный» отмечен премией имени Александра Беляева, а перевод романа Р. Хайнлайна «Луна жёстко стелет» отмечен двумя премиями – «Странник» и той же имени Александра Беляева.

Умер 9 октября 1994 года. Родился 28 июня 1932 года.

* * *

Памятник Мигелю де Сервантесу поставлен поздно – больше чем через 200 лет после смерти. Он стоит в Мадриде, изваянный Антонио Соло. На пьедестале две надписи на латинском и испанском языках: «Мигелю де Сервантесу Сааверде, царю испанских поэтов. Год M.D.CCC.XXXV».

Но жизнь Сервантеса никак не подтверждает, что современники его считали царём поэтов.

Его день рождения даётся предположительно – 29 сентября 1547 года. Точно известна дата его крещения 9 октября 1547-го.

Вообще в ранней жизни Сервантеса много сомнительного. Одни биографы полагают, что он учился в университете Саламанки, другие – что учился Сервантес у иезуитов в Кордове или Севилье.

Почему он уехал в Италию, тоже не ясно: то ли бежал от правосудия за какой-то студенческий проступок, то ли скрылся от ордера на арест за дуэль, на которой он ранил Антонио де Сигура. Во всяком случае Рим многое дал молодому испанцу, полюбившему античное искусство.

В 1570-м он зачислен солдатом в полк морской пехоты Испании, который был расположен в Неаполе. В сентябре 1571-го он отплыл в составе галерного флота Священной лиги, который нанёс поражение Оттоманской флотилии в битве при Лепанто в Патрасском заливе. Он получил три огнестрельные раны: две в грудь, одну в предплечье. Рана в предплечье лишило его левую руку подвижности.

Существует и другая версия потери левой руки. Якобы, будучи сыном бедных родителей, Сервантес вынужден был воровать и на этом попался. Из-за этого его лишили руки. Но версия эта почти неправдоподобна. В это время руки ворам не рубили, потому что отсылали на галеры, где требовалось две руки.

Полгода Сервантес находился в госпитале, пока не зажили его раны. Вернулся в Неаполь, где служил до 1575 года.

Но в сентябре 1575-го Сервантес с братом на галере возвращался из Неаполя в Барселону. Галера была атакована алжирскими корсарами. Многие испанцы погибли. Остальных (в том числе Сервантеса и его брата) алжирцы увезли к себе в плен. В плену Сервантес провёл 5 лет. Четырежды пытался бежать, но безуспешно.

Его отец, выкупивший из плена другого сына, денег для нового выкупа не имел. Мать начала собирать деньги, но для выкупа собранного было мало. По ходатайству воевавшего с самого начала вместе с Сервантесом боевого товарища, король даёт семье, уже собравшей 1000 дукатов ещё тысячу, требуемую для выкупа Сервантеса.

После освобождения Сервантес служил в Испании, где его ждало новое несчастье. Он поступает в интендантскую службу. Ему поручают закупить провиант для «Непобедимой Армады», потом назначают сборщиком недоимок. Доверив казённые деньги знакомому банкиру, сбежавшему с ними, он в 1597 году попадает в тюрьму по обвинению в растрате. Снова пятилетнее заточение.

«Царь испанских поэтов» живёт вовсе не по-царски.

Но несмотря на такую ужасную жизнь он находит время писать. Вещи, написанные до «Дон Кихота», внимания публики не привлекли. Известно, как насмешливо отозвался о нём его современник Лопе де Вега: «Нет писателя хуже Сервантеса». Однако, вышедшая в 1604 году первая часть его романа «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» сразу же обрела читателей. В несколько недель разошлось первое издание, а до конца года их вышло четыре. Последовали переводы романа за границей. Но материального положения Сервантеса это не улучшило. То есть, он получил, конечно, деньги, на которые мог жить. Но оказался непрактичным автором. В то время было принято посвящать свои произведения каким-нибудь богатым современникам, которые в благодарность щедро одаривали автора. Но Сервантес посвятил «Дон Кихота» маркизу Бежару, давнему знакомому, оказывавшему Сервантесу небольшие услуги. Однако роман Бежару не понравился, и он не отозвался на посвящение.

Вторая часть «Дон Кихота появилась между 1604 и 1616 годами. В это же время вышли его «Назидательные новеллы», драматические произведения, поэма «Путешествие на Парнас» и завершена работа над романом «Персилес и Сихизмунда», напечатанном после смерти Сервантеса от водянки 23 апреля 1616 года.

Любопытно, что 23 апреля 1616 года умер другой гений Шекспир. Но его дата смерти указывается по Юлианскому календарю, тогда как в Испании действовал Грегорианский календарь.

Похоронили Сервантеса в Мадриде и – снова ирония судьбы – на его гробнице не оставили никакой надписи. Естественно, что могила затерялась. Только совсем недавно в марте 2015 года останки великого писателя были найдены и идентифицированы. В июне 2015-го они были захоронены.

Сервантес остался в памяти людей глубоким аналитиком человеческой природы. В его романе во всей своей полноте предстают идеализм и реалистичность. Задуманный как пародия на рыцарский роман, «Дон Кихот» перерос эти жанровые рамки. Недаром некоторые критики писали о сакральном безумии Дон Кихота, восходящем к посланию апостола Павла, писавшего о единоверцах как о «безумных Христа ради». В этом наблюдении есть рациональное ядро, если учесть набожность Сервантеса, который перед смертью принял постриг.

В заключение – несколько афоризмов писателя:

«Во всём мире существуют только две семьи – имущие и неимущие.

В доме повешенного не говорят о верёвке.

В душах трусливых нет места для счастья.

Делать добро дуракам – всё равно, что подливать воду в море.

Сядь на своё место, и тебя не заставят вставать.

Ничто не обходится нам так дёшево и не ценится так дорого, как вежливость.

Всё хорошо в жизни, даже смерть.

Где играет музыка, там не может быть ничего плохого.

Чужая голова не болит.

Лживых историков следовало бы казнить как фальшивомонетчиков.

Всё на свете можно исправить, кроме смерти.

С утратой здоровья мы теряем многое; с утратой друга ещё больше, но с утратой мужества мы теряем всё».

10 ОКТЯБРЯ

Любопытно, многие ли сейчас знают писателя Михаила Васильевича Авдеева, родившегося 10 октября 1821 года? Не говорю – читали, но хотя бы слышали о нём? А в своё время он был популярен. Его романы печатали журналы «Современник» и «Отечественные записки», наряду с произведениями Тургенева, Гончарова, А.Н. Островского, Достоевского, Л. Толстого.

Конечно, разницу между ним и названными мной писателями видели и в то время. Авдеева упрекали в подражательности. И Авдеев это не отрицал. В повести «Горы» его герой в ответ на обвинения в заимствовании говорил: «На свете столько было писано, что вовсе не хитро найти сходство. Как же мне знать, кому я подражаю?» Впрочем, ему указывали – кому. Его лучший и наиболее известный роман «Тамарин» сравнивали с «Героем нашего времени» и находили много сходства между Печориным и Тамариным. Но между ними было и основное различие. Они исповедуют разные жизненные принципы. И если Печорин во многом воплощение зла в мире, то Тамарин – воплощение добра.

В этом и был смысл заимствования Тамарина: в прототипе, который он брал себе в произведение, он видел не то, что видел до него создавший своего героя писатель.

В принципе его современники напрасно чурались заимствований. Но литература середины XIX века отошла в осознании своего признания от литературы двадцатых-тридцатых годов, когда Пушкин мог, вовсе не комикуя, писать Вяземскому: «Меня ввёл во искушение Бобров. Мне захотелось что-нибудь у него украсть». То, что много позже посчитали открытием постмодернистов, существовало задолго до них. Поэтому и не был, допустим, Жуковский в претензии на Пушкина, повторившего его словесную формулу: «Гений чистый красоты». Ведь под таким гением Пушкин разумел совсем не то, что его предшественник.

Но Авдеев, перерабатывая известное, готовое, не мог до конца выдержать соревнование с тем, с кем взялся состязаться. Его вывернутые порой наизнанку по сравнению с прототипами персонажи выходили безжизненными. Получалось, что известных всем героев Авдеев превращал в гомункулусов. А в этом случае речь об открытиях, понятное дело, идти не могла.

Достоинство произведений Авдеева читатели видели в их лёгком, необременительном чтении. А это для них, живших в эпоху становления идеологической, социально-философской литературы, оказывалось чрезвычайно приманчивым. Так успех выпал на долю романа Авдеева «Подводный камень», напечатанного в «Современнике» в 1860 году. Там герой вовсе не мешает своей ветреной жене влюбляться в другого и рассказывать о своих чувствах ему, мужу. Но когда в развитие такого успеха Авдеев опубликовал в том же «Современнике» в 1868 году роман «Между двух огней», где обрисовал характер жены, абсолютно не стеснённой совестью, меняющей любовников и не осуждённой за абсолютную аморальность автором, писатель получил в ответ едкую критику А.М. Скабичевского и обвинение выступавшей в защиту женской эмансипации писательницы М.К. Цебриковой в безнравственности и тенденциозности, не имеющих ничего общего с жизненной правдой.

Пожалуй, наиболее интересными из наследия М.В. Авдеева (умер 13 февраля 1876) следует считать его критические этюды, собранные под одной обложкой под названием «Русское общество в героях и героинях литературы» (1874). Авдеев начинает эту книгу с Евгения Онегина и заканчивает Яковом Рязановым, героем повести Слепцова «Трудное время».

* * *

Василий Петрович Авенариус (родился 10 октября 1839 года) начинал с повестей «Современная идиллий» (1865) и «Поветрие» (1867). И оказался для критики, так сказать, мальчиком для битья.

Дело в том, что он не принимал революционных поветрий шестидесятых годов позапрошлого века. Высмеивал материалистически настроенную молодёжь. Обличал «нигилистов», последователей Чернышевского. Для критики, которая в то время была почти сплошь публицистической, интересовавшейся в основном общественными вопросами, какие поднимает в своих произведениях писатель, Авенариус оказался ретроградом, в чём его уличали и обвиняли.

И Василий Петрович переключился на детскую литературу.

Он переложил для детей русские былины – издал «Книгу о киевских богатырях» (1875), которая быстро обрела популярность и много раз переиздавалась. Написал несколько сказок. А потом начал писать для детей биографии писателей, художников, учёных, описывая в основном их в детскую, отроческую и юношескую пору.

«Отроческие годы Пушкина» (1886), и «Юношеские годы Пушкина» (1888), «Гоголь-гимназист» (1897), «Гоголь студент» (1898) и «Школа жизни великого юмориста» (1899), «Детские годы Моцарта» (1901), «Создатель русской оперы – Глинка» (1903), «Молодость Пирогова» (1909) – эти книги снискали ему популярность, прославили как детского писателя.

Для детей, точнее – для подростков он написал исторические повести «Бироновщина» (1907), «Два регентства» (1908). И опять обрёл себе читателя. В отличие от бытовавших тогда исторических произведений Данилевского, Соловьёва и других, которые стремились передать характерные черты времени и людей, Авенариус в основном рассказывал о приключениях, приспосабливаясь к психологии жадного до них подростка.

То есть перед нами тот случай, когда недоброжелательная к писателю критика помогла ему найти себя. Что и засвидетельствовал современный Авенариусу критик:

«Читающей публике это имя – Авенариус – впервые открылось в 1885 году, вызвав восторги и изумление: писатель только что издал свою дилогию о Пушкине. А до этого, как теперь говорят, «звёздного часа» он, весьма преуспевающий чиновник, вот уже двадцать лет всё только ученически пытался покорить гордую музу поэзии. Пушкин же сразу сделал малоизвестного беллетриста и славным, и почитаемым. Им впервые заинтересовались всерьёз. И тут выяснилось, что Авенаруис – это не только так сразу полюбившийся всем его «Пушкин», но это ещё и увлекательные повести и романы о самых загадочных временах российской истории, это и романизированные жизнеописания многих-многих великих людей, это и стихи, былины, сказки… Одним словом, это изумительные книги для семейного, домашнего чтения, одинаково полезные и интересные для любознательных – от гимназиста до академика. Это книги для всех, всех, всех…»

Василий Петрович скончался 9 ноября 1923 года.

* * *

Первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе Иван Алексеевич Бунин родился 10 октября 1870 года. Сперва писал стихи, дебютировал с ними в печати в 1887 году. За стихи, собранную в книгу «Листопад» (1901), и за перевод поэмы американского поэта Г. Лонгфелло «Песнь о Гайавате» получил престижную Пушкинскую премию в 1903 году. Он ещё дважды получил эту премию за стихи и переводы Байрона (1909) и за стихи, опубликованные в 3 и 4 томе его «нивского» собрания сочинений (1915).

Первую прозаическую вещь – «Антоновские яблоки» опубликовал в 1900-м. Поначалу был близок Горькому и «знаньевцам». Его «Деревня» (1910) и «Суходол» (1911) воссоздают жестокий деревенский быт. И вызывают яростные нападки критиков на позицию писателя. Бунин отвечает им:

«Критики обвиняют меня в сгущении красок в моих изображениях деревни. По их мнению, пессимистический характер моих произведений о мужике вытекает из того, что я сам барин.

Я хотел бы раз навсегда рассеять подозрение, что никогда в жизни не владел землёй и не занимался хозяйством. Равным образом никогда не стремился к собственности.

Я люблю народ и с не меньшим сочувствием отношусь к борьбе за народные права, чем те, которые бросают мне в лицо «барина».

А что касается моего отношения к дворянству, это можно увидеть хотя бы из моей повести «Суходол», где помещичья среда изображается далеко не в розовых, оптимистических красках».

Это заявление он сделал в одном из интервью, которых в те годы даёт много. Журналисты охотятся за ним. Он рано вошёл в число знаменитых писателей. Уже в 1909 году Петербургская академия наук избирает его своим почётным членом по разряду изящной словесности.

Октябрьскую революцию он не принял. Написал о ней очень резко в своей дневниковой книге «Окаянные дни», приветствовал генерала Деникина, взявшего Одессу во время гражданской войны, сотрудничал в его агентстве ОСВАГ.

В феврале 1920 года навсегда покинул Россию. Он и в дальнейшем с ненавистью отзывается о большевистских вождях. К примеру: «Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее, он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей…» Он так и не простит им их преступлений. О чём напишет книгу «Воспоминания. Под серпом и молотом» (1950).

В эмиграции он стал одним из вершинных русских писателей, написал лучшие свои вещи «Митина любовь» (1924), «Солнечный удар» (1925), «Жизнь Арсеньева» (1927–1929 и 1933). «Жизнь Арсеньева», по Паустовскому, «одно из замечательнейших явлений мировой литературы».

Его «Освобождение Толстого» (1937) и незаконченное «О Чехове» примыкают к лучшим произведениям, когда-либо написанных об этих писателях, которыми Бунин восхищался.

Сталин, который сумел перед войной заполучить Куприна, правда, уже почти лишённого разума, очень хотел, чтобы лауреат Нобелевской премии Бунин вернулся в СССР. Для уговоров писателя посылал А.Н. Толстого, потом К. Симонова. И Бунин чуть не совершил роковой ошибки. Дело было сразу после войны. Россия для Бунина была страной-победительницей, одолевшей коричневую чуму нацизма. А Сталин стоял во главе этой страны.

Но почти уже готового к возвращению Бунина остановил номер «Правды» с постановлением ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград». Прочитав, как отзывается Жданов об Ахматовой и Зощенко, Бунин распаковал чемоданы. Умер в Париже 8 ноября 1953 года.

Бунин писал прекрасную прозу и прекрасные стихи. Цитирую незацитированное:

У ворот Сиона, над Кедроном, На бугре, ветрами обожжённом, Там, где тень бывает от стены, Сел я как-то рядом с прокажённым, Евшим зёрна спелой белены. Он дышал невыразимым смрадом, Он, безумный, отравлялся ядом, А меж тем, с улыбкой на губах, Поводил кругом блаженным взглядом, Бормоча: «Благословен аллах!» Боже милосердный, для чего ты Дал нам страсти, думы и заботы, Жажду дела, славы и утех? Радостны калеки, идиоты, Прокажённый радостнее всех.

* * *

Ну, кто не знает, что Даниэль Дефо, родившийся 10 октября 1660 года (впрочем, точная дата не установлена), является автором «Робинзона Крузо»? А кто знает, что Дефо написал продолжение «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо»? Боюсь, что мало кто.

Этот роман у нас издавался однажды в 1935 году в «Academia». В 1971-м в «Библиотеке «Огонька» напечатали его пересказ и последнюю его часть «Робинзон в Сибири» в сокращении. Сейчас желающие смогут прочитать эту интереснейшую книгу, где Робинзон едет домой через Россию, в электронной библиотеке Максима Мошкова.

Дефо написал ещё много отличных книг. У нас издавался его роман «Моль Флендерс». Плутовской роман писателя XVIII века Михаила Дмитриевича Чулкова «Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины» считается русским аналогом романа Дефо, хотя у того героиня куда деловитей и расчётливей.

«Дневник чумного года» – романизированный отчёт об опыте выживания человечества во время Великой Чумы в Англии опубликован у нас в 1997 году. «Всеобщая история пиратов» напечатана в 3 номере журнала «День и ночь» за 1999 год.

Умер он 24 апреля 1731 года. Тем, кому хочется занимательного рассказа об этом удивительном писателе, могу посоветовать прекрасную книгу Дмитрия Урнова «Дефо», вышедшую в серии «ЖЗЛ».

* * *

Вячеслав Михайлович Лебедев, родившийся 10 апреля 1896 года, был призван в армию в 1916 году. Воевал на румынском фронте до 1918-го. После ранения в ногу демобилизован. Уехал в Киев. С конца 1918 года участвует в гражданской войне на стороне белых, воюет в составе Добровольческой армии. В 1920-м после тяжёлого ранения эвакуируется в Болгарию. Оттуда в Чехословакию, где принимает активное участие в пражской литературной жизни.

Первый сборник стихов «Звёздный крен» издал в 1929 году в Праге. Собрал много положительных критических отзывов. Печатал стихи в русских альманахах и журналах, выходящих в Европе. Перевёл многих чешских поэтов на русский язык. А на чешский – стихи Бунина. Все попытки напечатать хотя бы эти переводы у нас или в народно-демократической Чехословакии успехом не увенчались. В 1968 году сборник его переводов должен был уйти в пражскую типографию. Но августовская советская оккупация Чехословакии сорвала печать этого сборника.

Лебедев дожил до оккупации. Умер меньше чем через год после неё – 6 июня 1969 года.

Вот стихотворение Вячеслава Лебедева «Вечернее возвращение», написанное в 1928 году и вошедшее в его сборник «Звёздный крен»:

Оставшись жить, оставшись ждать, Несу тебя, моя чужбина. И вот года считает мать, Когда опять увидит сына. И я вернусь с чужих дорог, Такой смирившийся и жалкий. И робко стукну о порог Концом своей дорожной палки. …И будет вечер тих тогда, Под крик стрижей над колокольней. И будет сердцу больно-больно За эти шумные года… И будет вновь по-детски верить, Подняв тысячелетний гнёт. И ветром Библии дохнёт От раскрывающейся двери. О, как узнаю средь морщин Твои черты, что, помню, были? Ты крикнешь жалостное: Сын!..» И я растерянное: «Ты ли?…»

* * *

Игорь Иванович Ляпин, родившийся 10 октября 1941 года, мне помнится всё время чем-то заведующим. То отделом поэзии в издательстве «Современник», то большим начальником (зам главного редактора) в издательстве «Советская Россия», то ещё большим – главным редактором издательства «Детская литература».

Молва связывала это с его удачным браком. Он был женат на дочери Сергея Сартакова, секретаря Союза писателей СССР, начальника всех писательских издательств Союза писателей.

Но Ляпин окончил не только Литературный институт. Он учился ещё и в Академии общественных наук – кузнице номенклатурных кадров. Правда, его пригласили в «Современник» заведующим отделом ещё до учёбы в Академии. Так что, может, молва и права.

У меня с ним, ещё не известным никому стихотворцем, случился прокол. Не помню, кто написал статью в «Литературную газету» об очередном «Дне поэзии». Статью вёл я. Взял этот «День», внимательно прочитал всё, что автор критикует, и со всем согласился.

А наиболее насмешливо автор писал о стихах Игоря Ляпина. Смысл его критики: тема взята достойная, патриотическая, тем обидней, что стихотворец дискредитировал такую тему. Ну, что против этого можно было возразить? И статью напечатали.

А через день вызывает меня наш куратор – зам главного редактора Кривицкий. «Геннадий, – спрашивает, – хороший поэт Игорь Ляпин?» «Я такого не знаю», – пожимаю плечами: я уже и фамилию забыл – не одного только Ляпина критиковал автор статьи. «Ну, как же не знаете? – удивляется Кривицкий. – Вы ведь вели статью о «Дне поэзии». «Ах, этот, – вспоминаю. – Я о нём и забыл. Какой-то новый графоман». «По поводу этого нового, – в голосе у Кривицкого металл, – Марков полчаса назад звонил Чаковскому и устроил скандал. Теперь думайте, как будем выпутываться». «Да что случилось! – восклицаю. – Кто – этот Ляпин?» – «Это вы должны были знать, а не я, – отвечает Евгений Алексеевич. – Марков из-за простого графомана скандалить не станет. Идите в библиотеку. Посмотрите, не вышла ли у Ляпина книга. Если вышла, срочно дадим рецензию, где заодно и ответим на критику».

Пошёл в библиотеку. Нет у Ляпина книг. Возвращаюсь. «Тогда в номер ставим реплику, – говорит Кривицкий. – Её смысл: нельзя так обращаться с молодым поэтом. Стихи хорошие, патриотические. А мастерство – дело наживное. Лучше всего, если подпишет студент. Обратитесь к Румеру».

Залман Румер заведует отделом писем. У него картотека: телефоны и адреса людей разных профессий. Они подпишут любую нужную газете заметку. Тем более что им выплатят гонорар.

Что ж. Напечатали мы такую реплику. А через короткое время передаёт мне Кривицкий книжку, подписанную Александру Борисовичу Чаковскому. Автор – Игорь Ляпин. «Только что вышла, – говорит Кривицкий. – Чаковский дал месяц сроку».

Всё ясно. Звоню, заказываю рецензию. Сразу получаю согласие. «С удовольствием, – говорит мне поэт-середняк, – напишу». «А кто этот Ляпин?» – спрашиваю. «Не знаешь? – удивляется собеседник. – Он уже неделю, как заведует отделом поэзии в «Современнике».

Давно это было! С тех пор Ляпин, как я уже говорил, – постоянно на руководящих должностях. Последняя – первый секретарь Союза писателей России, правая рука председателя Союза Валерия Ганичева. На этом посту и умер 2 июня 2005 года.

* * *

Сергей Никитин – имя в своё время известное. Его ставили рядом с именами Юрия Нагибина, Юрия Казакова. Хотя объективно их проза была сильнее. Но и у Никитина попадались симпатичные рассказы. Он работал в жанре лирической прозы.

Первый сборник рассказов Сергея Константиновича Никитина, родившегося 10 октября 1926 года, вышел в 1952 году. А всего он выпустил более сорока книг. Притом, что прожил на свете 47 лет: умер 18 декабря 1973 года. Что ж, никаких двусмысленностей в своей прозе он не допускал. Занимал неплохой пост ответственного секретаря писательской организации Владимирской области. Критиковать его было не за что. Может, только за несколько однообразную манеру повествования. Но это никого не смущало. Сама эта манера нравилась:

«Знаете ли вы эти дни апреля, когда в скрытых от солнца уголках ещё лежит снег, ещё пахнет им тревожно и шально воздух, а на припёках уже зеленеет трава, и хилый, сморщенный, вдруг сверкнёт в глаза, как золотой самородок, первый одуванчик? В такие дни впервые отворяют окна, сметая с подоконников дохлых мух; в такие дни, блаженно улыбаясь, часами сидят у ворот на лавочках; в такие дни кажется, что счастье – это просто солнце, просто воздух, просто жизнь сама по себе. О, как мы ждали этих дней! У каждого городского человека случаются минуты, когда его начинают раздражать автобусы, афиши, прокуренные коридоры учреждений, и ему хоть ненадолго хочется сменить небо над головой. Откроет вечером форточку, хватит полной грудью весеннего воздуха, и кровь загудит в висках, спутаются мысли, захочется чёрт знает чего – дикой скифской скачки на коне, какой-нибудь драки, или хотя бы упругого, нагруженного запахами весны, влажного ветра в лицо. Тогда-то и начинает он, ещё задолго до сезона, трепетно перематывать лески, набивать патроны, смолить лодку… И в добрый час! Я твёрдо верю, что путь к природе – это путь к прекрасному не только вне себя, но и в себе. Кто волновался, вдохнув буйный запах черёмухи, видел, как раскрывается на рассвете точёный цветок лилии в тихой заводи реки, грустил, провожая взглядом осенний караван журавлей, проходил, как по сказке, по зимнему ельнику, – тот и в себе неизменно открыл что-то прекрасное».

Так начинался один из рассказов Никитина «Голубая планета», и этому началу отзывались другие начала, другие рассказы и повести. Но даже мой знакомец, немецкий славист Вольфганг Казак в своём знаменитом «Лексиконе русской литературе XX века», где он весьма резко отзывался о многих советских писателей, не обращает внимания на повторы в прозе Никитина, а пишет, что тот развивает традиции Тургенева, Бунина и Паустовского. «Его проза далека от политики, не содержит ни пропаганды, ни общественной критики, – замечает Казак, – но она отражает время. Его сюжеты не оригинальны, но выписаны психологически точно, он ориентируется на добро, не избегая при этом описания зла и страданий. В своих коротких рассказах Никитин стремится к охвату целых человеческих судеб, сохраняя спокойный и плавный ход повествования».

Так-то оно так, но возникает вопрос: почему Тургенева, Бунина, Паустовского помнят, а Никитина – нет? Почему помнят Нагибина и Юрия Казакова, а Никитина забыли? Причуды времени? Но почему в своей причудливости оно выбрало Никитина, а не, скажем, Казакова?

* * *

Когда она была восьмилетним ребёнком, Жуковский посвятил ей стихи, которые записал в альбоме её матери:

Тебе вменяют в преступленье, Что ты милее всех детей! Ужасный грех! И вот моё определенье: Пройдёт пять лет и десять дней! Ты будешь страх сердец и взоров восхищенье!

Уловив некоторое сходство её судьбы с судьбою пушкинской Татьяны, некоторые современники уверились, что с неё писал свою героиню Пушкин. Да и сама она в это верила, радовалась: «Как верно угадал Александр Сергеевич черты моего характера, самую душу мою». Она так в это верила, что позднее даже называла себя Таней.

Но её звали Наталья Дмитриевна. Девятнадцати лет в сентябре 1822 года она вышла замуж за своего двоюродного дядю Михаила Фонвизина, участника Отечественной войны 1812 года и заграничных походов, генерал-майора. Их сыну было два года, когда 3 января 1826 года Фонвизин был арестован по делу декабристов, признан виновным и отправлен на 25 лет в Сибирь.

От беременной Натальи Дмитриевны арест Фонвизина попытались скрыть. Но она, узнав истину, отправилась в Петербург, где в Петропавловской крепости находился муж, организовала с ним тайную переписку и вернулась в Москву, где 4 февраля 1826 года у неё родился второй сын.

Оставив сыновей на попечение матери, в начале 1828 года она отправилась за мужем в Читу. Там болела. Переехала вслед за мужем в Петровский завод в 1830 году, где родила ещё двух сыновей. Но оба умерли в раннем возрасте.

Дальше Фонвизину был определён для жительства Нерчинск. Но родные добились для него Енисейска. В Енисейске здоровье Натальи Дмитриевны поправилось. Здесь она подружилась с друзьями мужа П.С. Бобрищевым-Пушкиным и И.И. Пущиным.

В 1835 году чета переехала в Красноярск, в 1837-м – в Тобольск.

В Тобольске в 1850 году Наталья Дмитриевна добилась свидания с находящимися в тюрьме Ф. Достоевским, М. Петрашевским с другими арестованными по делу Петрашевского. Позже Достоевский вспоминал, что к нему приходила Н.Д. Фонвизина и подарила Евангелие со спрятанными в переплёте десятью рублями.

В юности она была истово религиозна. Жаждала аскетических подвигов, бежала в монастырь под мужским именем Назарий, но была возвращена с дороги.

Из Сибири она переписывается с духовными лицами. Подробно кается в своей чувственности, в проявлении пылких страстей. В сорокапятилетнем возрасте отказалась от внешнего благочестия, увлеклась танцами. Её осуждали за поведение, несогласное с жизнью в духе.

В феврале 1853 года Фонвизину разрешили вернуться из Сибири, жить в имении брата Марьино Бронницкого уезда Московской губернии под надзором полиции. Въезд в обе российские столицы ему был строжайше запрещён.

В Марьино чета приехала в мае 1853 года, а почти через год – в апреле 1854-го Фонвизин умер.

Наталья Михайловна некоторое время жила в Москве в доме своих родственников – Грушецких, бурно переписывалась с И.И. Пущиным, которому признавалась, что покойный муж не удовлетворял её физически. Называя себя Таней, то есть отождествляя себя с пушкинской Татьяной, она писала Пущину: «Не хочу я твоей тёплой дружбы, дай мне любви горячей, огненной, юношеской, и Таня не останется у тебя в долгу…»

В апреле 1856 года по манифесту Александра II Пущин был амнистирован. В 1857-м он обвенчался с Натальей Дмитриевной. Но поздний этот брак был недолгим: в апреле 1859 года Пущин умер.

А Наталья Дмитриевна умерла 10 октября 1869 года. Родилась 1 апреля 1803 года. Существует предание, что Лев Толстой хотел сделать Наталью Дмитриевну главной героиней своего ненаписанного романа «Декабристы». Правда ли это, гадать не станем. Но что совершеннейшая правда – это то, что Толстой читал «Исповедь» Н.Д. Фонвизиной, которую она оставила потомкам.

11 ОКТЯБРЯ

Конечно, Бориса Пильняка погубила «Повесть непогашенной луны», написанная в 1926 году. И совершенно неважно, что он был арестован через 11 лет – в 1937-м.

Сталин был злопамятен, но терпелив. Умел ждать. Смешно думать, что он простил Пильняку повесть, которая прямо-таки взывает к реальному убийству Фрунзе в 1925 году под ножом хирурга. Сомневаться, что Сталин приложил к этому убийству руку, не приходится. Ему не нужен был этот сменивший Троцкого председатель РВК и нарком-военмор. На таких ключевых постах ему нужны были проверенные свои люди. Типа Ворошилова или Будённого. Он и поставил Ворошилова на оба поста, оставленных Фрунзе, который поработал на них всего десять месяцев.

В том, что Сталин причастен к убийству Фрунзе, убеждает его речь, произнесённая на похоронах военмора:

«Товарищи! Я не в состоянии говорить долго, моё душевное состояние не располагает к этому. Скажу лишь, что в лице товарища Фрунзе мы потеряли одного из самых чистых, самых честных и самых бесстрашных революционеров нашего времени.

Партия потеряла в лице товарища Фрунзе одного из самых верных и самых дисциплинированных своих руководителей.

Советская власть потеряла в лице товарища Фрунзе одного из самых смелых и самых разумных строителей нашей страны и нашего государства.

Армия потеряла в лице товарища Фрунзе одного из самых любимых и уважаемых руководителей и создателей.

Вот почему так скорбит партия по случаю потери товарища Фрунзе.

Товарищи! Этот год был для нас проклятием. Он вырвал из нашей среды целый ряд руководящих товарищей. Но этого оказалось недостаточно, и понадобилась ещё одна жертва. Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто спускались в могилу. К сожалению, не так легко и далеко не так просто подымаются наши молодые товарищи на смену старым.

Будем же верить, будем надеяться, что партия и рабочий класс примут все меры к тому, чтобы облегчить выковку новых кадров на смену старым.

Центральный Комитет Российской коммунистической партии поручил мне выразить скорбь всей партии по случаю потери товарища Фрунзе.

Пусть моя короткая речь будет выражением этой скорби, которая безгранична и которая не нуждается в длинных речах».

Вот она – проговорка: «чтобы облегчить выковку новых кадров на смену старым». Вот ради чего было задумано и осуществлено убийство! Недаром личный секретарь Сталина Борис Бажанов, бежавший на Запад, вспоминал о смерти Фрунзе именно как об убийстве: «…я понимал, что он умер вовсе не естественной смертью. Пожалуй, каждый чувствовал тогда, что это был результат грязной игры. Его вдова, подозревавшая о случившемся, покончила с собой, а писатель Борис Пильняк в своей книге «Повесть о непогашенной луне» – с едким подзаголовком «Смерть командарма»– прямо указал пальцем на Сталина».

Правда, сам Борис Андреевич Пильняк (родился 11 октября 1894 года) утверждал вроде прямо противоположное: «Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к написанию его и материалом послужила смерть М. В. Фрунзе. Лично я Фрунзе почти не знал, едва был знаком с ним, видел его раза два. Действительных подробностей его смерти я не знаю – и они для меня не очень существенны, ибо целью моего рассказа никак не являлся репортаж о смерти наркомвоена. Всё это я нахожу необходимым сообщить читателю, чтобы читатель не искал в нём подлинных фактов и живых лиц».

Но эта фраза Пильняка из предисловия к повести лукава: дескать, смерть Фрунзе – это всего лишь, как сейчас говорят на языке науки, – топос, который «наталкивает на мысль» о сходстве фабульных мотивов. Осведомлённому читателю трудно было не искать подлинных фактов и живых лиц в произведении, появившемся спустя очень короткое время после смерти легендарного командарма. Трудно представить, что почти буквальное повторение жизненной фабулы в художественном произведении возникло случайно, что автор не оттолкнулся от недавнего, реального события.

Что власти себе этого представить не могли, говорит факт конфискации тиража пятого номера «Нового мира», где повесть была напечатана.

Так или иначе, но, написав «Повесть непогашенной луны», Пильняк подписал себе смертный приговор.

Ему могли простить «Голый год» (1922) – роман экспериментальный, формалистический, с рваной композицией. И даже не просто простить, но согласиться с тем, чтобы Пильняк стал председателем Всероссийского союза писателей. Почему бы и нет? Пильняк известен, интересен многим, ему подражают.

То есть какие-нибудь рапповцы, напостовцы не прощали Пильняку его талантливости. Но пока он не бросил вызов убийцам, его можно было терпеть. Другое дело – его жизнь после его вызова.

В 1929-м его снимают с поста председателя Всероссийского союза писателей за публикацию за границей повести «Красное дерево». С тех пор, кстати, передача советским писателем своей рукописи заграничному изданию стала считаться преступлением. Набросились на Пильняка и Замятина, который напечатал за рубежом повесть «Мы», с невероятной яростью. Прорабатывали обоих во всех органах печати. Хотя, в отличие от Замятина, не самом деле лично передавшего рукопись, повесть Пильняка была направлена берлинскому издательству по каналам Всесоюзного общества культурной связи с заграницей – организацией государственной.

Но никто об этом не вспоминает. Похоже, что стая, набросившаяся на Пильняка и Замятина, отрабатывает верховный заказ: в адрес обоих несётся рёв, улюлюканье, разнузданное хамство. Я читал подшивку «Литературной газеты» того времени. Долго терзали обоих писателей. Причём наиболее неистово – Пильняка, хотя замятинская повесть была, конечно, несравненно смелее и непримиримей к действительности.

Да и не было ничего страшного в «Красном дереве». Не случайно, что Пильняку дали переработать эту вещь в роман «Волга впадает в Каспийское море» – о строительстве канала Москва-Волга, который преспокойно напечатали в 1930-м на родине.

Ему позволили съездить в Америку по приглашению Голливуда, написать об этом книгу «О᾿кей», укрепляющую традиции Горького и Маяковского охаивать американский империализм, противопоставлять ненавистной капиталистической действительности родную советскую, уважающую трудового человека, дающую ему все необходимые права и свободу.

Но старался он напрасно. В день рождения сына 27 октября 1937 года, который Пильняк с женой отмечали на даче в Переделкине, вечером появился незнакомый гость, пригласивший Пильняка к Николаю Ивановичу Ежову для выяснения какого-то невинного вопроса. «Через час будете дома», – успокаивающе сказал незнакомец. Через час Пильняк не появился. Он вообще больше нигде и никогда не появился. 21 апреля 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его как японского шпиона к смертной казни. В этот же день он был расстрелян.

* * *

Четырнадцатилетнего подростка Владимира Успенского (родился 11 октября 1927 года) гитлеровцы, отступая из его родного города Одоева Тульской области, поместили в обоз, чтобы вместе с другими попавшими в облаву парнями и девушками угнать в Германию. Когда ночью обоз переезжал через какую-то реку, Успенский спрыгнул на повороте с моста и убежал в темноте по льду. Пришёл назад в свой город, уже занятый нашими войсками – конниками генерала Белова.

В 1944 году проходил службу на Дальнем Востоке. Был высажен вместе с морским десантом в Северной Корее. Там в сопках воевал с японцами, был ранен, контужен.

После войны учился в Ленинградском военно-морском училище. Потом заочно окончил Архангельский педагогический институт. В 1960 году окончил Литературный институт.

Много лет работал литсотрудником газеты ДОСААФ «Патриот Родины» (поменяла название сперва на «Советский патриот», потом на «Патриот»).

Он написал немало книг. Здесь и военные повести «Глазами матроса», «Колокол заговорил вновь», «Невидимый свет», «Отряд «Вымпел», «Тревожная вахта», «Поход без привала», «Бой местного значения» и книги «Дальние рейсы», «Клады и загадки Таймыра», «За меньших братьев», написанные по впечатлениям от работы в экспедициях по Восточной Сибири, от путешествий по Дальнему Востоку.

Осуществил литературную запись «За нами Москва» генерала Белова, с которым подружился, армия которого освободила его родной город. Написал в госполитиздатовской серии «Пламенные революционеры» повести о К. Ворошилове, М. Калинине, С. Будённом и А. Андрееве.

Его роман «Неизвестные солдаты» (1956–1967) понравился Шолохову, который назвал роман «лучшим произведением о Великой Отечественной войне, наиболее достоверно передающим не только события, но и дух того времени». Шолохов дал Успенскому рекомендацию в Союз писателей, взял под свою опеку. Считается, что само это понятие «неизвестный солдат» вошло в обиход благодаря книге Успенского, который возложил её вместо цветов на открытии мемориала Могила Неизвестного Солдата у Кремлёвской стены в Александровском саду в Москве.

Бестселлером стал роман-исповедь Владимира Дмитриевича Успенского «Тайный советник вождя» (1953–2000). Первая часть романа, опубликованная в 1988-м в журнале «Простор» (Алма-Ата), сразу же оказалась в центре внимания читателей и критиков.

По данным газеты «Книжное обозрение» (№ 2, 1991) Успенский со своим романом оказался на первом месте среди писателей того времени. А информационное издание «Чтение в библиотеках России» сообщает, что в результате читательских опросов в 1994 году роман Успенского оказался на втором месте после «Прокляты и убиты» В. Астафьева в списке произведений, опубликованных в литературно-художественных журналах.

По правде сказать, это было предсказуемо. Перестройка открыла немыслимые прежде возможности высказываться о Сталине как его почитателям, так и его противникам. Сталин, резко раскритикованный в хрущёвские времена, осторожно поднимаемый на щит во времена Брежнева, стал для многих олицетворением некоего собственного «символа веры», в соответствии с которым одни видели в нём тирана, жестокого и ненасытного тюремщика, бездарного вояку, а другие – мудрого правителя, создателя великой Державы, гениального полководца. Любые книги о Сталине вызывали читательский интерес в то время. Были напечатаны прежде недоступные А. Авторханов, Б. Баженов, А. Орлов. Опубликовал свой труд историк Д. Волкогонов.

Как же было не стать бестселлером роману, который, как в предисловии оповещал читателей Успенский, основан на материалах реального человека, работавшего со Сталиным много лет, которому Сталин полностью доверял и с которым Сталин многим делился? Успенский якобы по просьбе этого человека наделил его псевдонимом «Николай Алексеевич Лукашов», что добавило роману ещё большего читательского интереса: разгадывать, кто скрыт под этим псевдонимом, было заманчиво и увлекательно. Сам Успенский пишет, что к середине 70-х, когда они познакомились, это был «очень пожилой, весьма эрудированный человек, много лет друживший с Иосифом Виссарионовичем, его советник по разным вопросам, в основном по военным».

Георгий Жуков, которого хорошо знал Лукашов, организовавший встречу Успенского с маршалом, удостоверил писателю: «Николай Алексеевич может ошибаться… Как и все мы. Но неправды от него не услышишь. Товарищ Сталин ценил каждое его слово».

Было ли это на самом деле, теперь подтвердить некому. Успенский умер 18 января 2000 года. Жуков ещё раньше. А тот, кого Успенский зашифровал…

Впрочем, какие-то его биографические подробности он сообщает. Николай Алексеевич Лукашов – дворянин-интеллигент, царский офицер, случайно оказавшийся в гражданскую на стороне красных и сблизившийся со Сталиным, который наделил его исключительным правом высказывать своё мнение, не рискуя вызвать сталинский гнев.

Конечно, уже такая характеристика не может вызвать доверия. Ведь отношение к бывшим царским офицерам стало одним из ярких, главных, публично демонстрируемых черт вражды между Сталиным и Троцким. Это Троцкий доверял бывшим царским офицерам, а Сталин их расстреливал.

Но дело не только в этом.

Сталин у Владимира Успенского выходил фигурой не столько противоречивой, сколько безусловно положительной, обрисованной в стиле и духе портретистов сталинского времени – Павленко, Вирты.

Шестнадцать изданий выдержал «Тайный советник вождя» от своего появления по 2010 год.

Но даже коммунистическая газета «Правда» в марте 1989 года поместила статью критика, написавшего, что роман Успенского есть «апологетика преступного диктатора, упакованная в имитированную объективность».

С такой характеристикой я согласен.

* * *

11 сентября 1700 года родился шотландский поэт Джеймс Томсон. Лучшие его вещи – о природе. Он и выступил впервые с поэмой «Сельская жизнь», где обнаружил тонкое восприятие сельского ландшафта. Успех его поэмы о природе «Зима» (1726) подтолкнул его к написанию «Лета» (1927), «Весны» (1728) и цикла «Времена года» (1730), куда вошли «Осень» и «Гимн временам года».

«Времена года» считаются самым значительным произведением о природе до эпохи романтизма. Они написаны белым стихом, так же, как и поэма в пяти частях «Свобода», над которой Томсон работал в 1734-1736-м годах. «Свобода» представляет собой раннюю попытку описать в поэзии архитектуру и скульптуру.

Томсон не просто идеализировал природу, он её боготворил, что запечатлел в своём рифмованном афоризме: «И связь всеобщую вещей / Открыв, легко мы подытожим: / Когда касаемся цветка, / Звезду далёкую тревожим!».

Пьесы его не считаются удачными. Но в одной из них – «Альфред: Маска», написанной в 1740 году в соавторстве со своим другом поэтом Дэвидом Малеттом, звучит песня «Правь, Британия!» Её написал Томсон. Цитирую в переводе Григория Кружкова:

Когда Британия всплыла, Как изумруд, среди зыбей, С небес послышалась хвала И пели ангелы над ней: Правь, Британия, морями и волнами! Англичанам никогда не быть рабами! Пускай тиранство мир гнетёт, Склоняя племена к ярму, — Лишь ты – единственный оплот Не покорившихся ему! Ты непреклонна и сильна, Твой стяг свободен и летуч; Тебе угроза не страшна Чернеющих на небе туч. Пусть гром ударит с высоты, Пусть пронесётся ураган — Под бурей только крепнешь ты, Как дуб твоих родных полян. Блаженствует твоя земля, Торговля в городах цветёт, Покорствуют тебе моря И берега далёких вод. На голове твоей блестит Свободы золотой венец, О древний край океанид, Отчизна преданных сердец, — Правь, Британия, морями и волнами! Англичанам никогда не быть рабами!

Так вот эта песня была замечена, подхвачена. Её запела вся страна. Она поёт её и сейчас. Томсона, скончавшегося 27 августа 1748 года, пережила не только его поэзия природы, но и его песня «Правь, Британия!», ставшая официальным гимном Великобритании.

* * *

Конрад Фердинанд Мейер, швейцарский поэт и писатель, родившийся 11 октября 1825 года, у нас не слишком известен. По-моему, зря. Вот, к примеру, его стихотворение «Перед нидерландским полотном», переведённое А.В. Луначарским:

Художник пишет нежную картину. Откинулся и оглядел любовно. Стучат… «Войдите…» И богач фламандец С тяжёлой разодетою девицей Вошли… У той от сочности едва Не лопнут щёки. Шелестит шелками, Блестит цепочками. «Скорее, мастер, Торопимся: один красивый малый, — Шельмец, – увозит от меня дочурку Едва из-под венца. Её портрет Мне нужен». – «Тотчас, мингер, полминуты, Лишь два мазка». И весело подходят Они к мольберту. На подушках белых Лежит изящная головка. Дремлет, И мастер на венке цветок добавил, Склонившийся ей на чело бутон. «С натуры?» – «Да, мингер, с натуры. Моё дитя… Вчера похоронил. Теперь, мингер, я весь к услугам вашим».

Но прославила его не столько поэзия, сколько его исторические новеллы. В них он обращался к разным эпохам и к разным странам – к Франции в период Варфоломеевской ночи, к Италии и Швейцарии в период Возрождения, к Германии в эпоху Тридцатилетней войны… В исторических новеллах Майера всегда торжествует светлое начало.

В 1958 году государственное издательство художественной литературы выпустило его книгу «Новеллы. Стихотворения». В 1970-м у нас издан исторический роман Майера «Юрг Енач» – о предприимчивом бюргере, о его взлётах и падении во время освободительной борьбы в Швейцарии XVII века. А сравнительно недавно, в 2011 году в издательстве «Мир книги», в серии «Классика приключенческого романа» изданы три произведения писателя, собранные в одну книгу «Амулет». Повесть, давшая название книге, – увлекательный рассказ о немецком протестанте Гансе Шадау, который нанял себе в телохранители богемца, прекрасно владеющего шпагой. Но в процессе повествования выясняется, что телохранитель – преступник, за которым следит швейцарская полиция. Другая повесть, вошедшая в книгу – «Святой», рассказывает об английском мученике Томасе Беккете, убитом в Кентерберийском соборе по приказу Генриха II, правившего в XII веке. Наконец, новелла «Паж Густава Адольфа» повествует о такой любви девушки Густель к шведскому королю Густаву Адольфу, которая побудила её переодеться юношей, везде сопровождать возлюбленного и погибнуть ради него.

Для предварительного знакомства с писателем могу рекомендовать ещё изложение его романа «Юрг Енач» в энциклопедическом издании «Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература XIX века», весьма толково составленном В.И Новиковым, изданном «Олимпом» совместно с «Издательством АСТ» в 1996 году.

Умер швейцарский писатель 28 ноября 1898 года.

* * *

«Враг своих близких, душа, пожираемая ненавистью и алчностью, – низкое существо! И всё же я хотел бы вызвать в вашем сердце жалость и хоть каплю сочувствия к нему. Всю жизнь убогие страсти заслоняли от него свет, сиявший так, близко, что порою жаркие лучи касались и обжигали его. Да, страсти… Но прежде всего – люди, не очень-то милосердные христиане. Он оказался их жертвой и мучителем. Ведь сколько среди нас строгих судей презренного грешника, – они-то и отвращают его от истины, ибо ей уж не воссиять сквозь их толпу.

Нет, не деньги были кумиром этого скупца, не мести жаждал этот бесноватый. Что он любил в действительности, вы узнаете, если у вас хватит терпения и мужества выслушать его исповедь, вплоть до последнего признания, прерванного смертью…».

Это начало романа Франсуа Мориака (родился 11 октября 1885 года), который называется «Клубок змей», с удовольствием прочитанного мной в юности. Клубок змей – метафора человеческой души, какая не приникла к религии, не озарена её светом. Как я уже цитировал, «душа, пожираемая ненавистью и алчностью, – низкое существо!» Католик Мориак пишет о буржуазной семье, где каждый отравляет собственной ненавистью другого. Пишет о том, что душевное опустошение можно преодолеть только с помощью веры.

Собственно такой тезис проходит красной нитью через всё его творчество. Через романы «Дитя под бременем цепи» (1913), «Поцелуй, дарованный прокажённому» (1922), «Родительница» (1923», «Тереза Дескейру» (1927), «Конец ночи» (1935).

И, конечно, через «Дорогу в никуда» (1939), где перед героями стоит выбор: либо революция, либо обращение к Богу.

Любопытно, что роман «Родительница», осудила католическая церковь за порнографические моменты, которые церкви привиделись. Речь в романе о любви к сыну, которого мать угнетает своей тиранической любовью, разрушает его брак, побуждает к мести.

Возможно, что это осуждение надолго запало в душу Мориака и побудило его написать роман «Фарисейка» (1941) о тех, кто следует букве, а не духу религии.

В 1933 году Французская академия избрала Мориака своим членом. А в 1952-м он был удостоен Нобелевской премии по литературе «за глубокое духовное прозрение и художественную силу, с которой он в своих романах отразил драму человеческой жизни».

Кстати, именно по предложению Мориака Нобелевская премия за 1970 год была присуждена Солженицыну. Мориак, наверное, об этом не узнал. Он умер в том же 1970-м, но 1 сентября, а решение о присуждении премии объявляют позже.

* * *

В Париже на Монмартре на площади имени Марселя Эме находится памятник человеку, выходящему из стены. На стене вылеплена голова человека, кусок руки, нога, согнутая в колене. Говорят, что на актёра Жана Маре, вылепившего этот необычный памятник, повлиял рассказ жившего здесь неподалёку писателя Марселя Эме, в честь которого названа площадь. Рассказ называется «Человек, проходивший сквозь стены». Там герой, умевший проходить сквозь стены, однажды застрял в ней. Застрял навсегда. Но посвящён этот памятник не Эме. Жан Маре посвятил его своему любимому другу – поэту и драматургу Жану Кокто.

Жан Кокто родился в семье музыканта-любителя, но такого, который играл вместе с Сарасате и дружил с Россини.

Писать Кокто начал рано и уже в восемнадцать лет (1908) на сцене парижского театра «Фемини» с большим успехом читал свои стихи. В 1912 году познакомился с русским балетным антрепренёром Дягилевым. «Удиви меня», – сказал ему Дягилев. И манера удивлять людей стала весьма ощутимой в творчестве Кокто.

Для Дягилева он придумал ни на что не похожее либретто балета «Парад». Он не имел сюжета. Перед нарисованным балаганом зазывалы демонстрировали фрагменты своих номеров. Но того, что происходит внутри балагана, так никто и не увидел. Музыка представляла собой обработку уличных мелодий или уподоблялась стуку пишущих машин. Костюмы и декорации сделал Пикассо.

Поначалу публика скандалила. Время было военное, и фокусничанья не приняли. Но после войны, в 1920 году, публика отнеслась к балету по-другому – с восторгом. Это был первый «сюрреалистический» спектакль, как гласила его афиша, вводя в искусство термин «сюрреалистический», придуманный Гийомом Аполлинером.

Кокто освободили от военной службы. Но он отправился на фронт добровольцем – санитаром полевого госпиталя. Проявил незаурядную отвагу, воюя вместе с морскими пехотинцами.

На фронте он написал роман «Самозванец Тома», сделавший его имя известным. Причём повсеместно. На русском языке он был напечатан в 1925 году. Но больше Кокто в России не печатался. Следующая его вещь («Портреты-воспоминания») появилась только в 1985 году.

Его поэзия развивалась от дадаизма («Стихи», 1920) к сюрреализму («Опера», 1927).

В 1929-м появился новый роман Кокто «Трудные дети».

В драматургии он пытался осовременить античную и шекспировскую трагедии: пьесы «Антигона» (1922), «Адская машина» (1934). Пьесы «Человеческий голос» (1930, написанная для исполнения её одним актёром) и «Трудные родители» (1938) были для зрителей в такую же новинку, как и остальное творчество Кокто.

25 лет продолжалась дружба-любовь Кокто и Жана Марэ. Они познакомились в 1937 году. Кокто писал для Марэ пьесы, ставил как режиссёр фильмы, посвящал ему стихи. Роли, сыгранные Марэ в фильмах Кокто «Красавица и чудовище» и «Смерть Орфея», считаются его лучшими романтическими ролями.

Дружил Кокто и с великой актрисой Эдит Пиаф, для которой написал пьесу «Равнодушный красавец».

Смерть Эдит Пиаф потрясла его. Узнав о её смерти, он собирался выступить по этому поводу, написал стихотворение в прозе, посвящённое её памяти, и… неожиданно умер сам. Это случилось 11 октября 1963 года (родился 5 июля 1889 года).

А стихотворение, написанное на смерть Эдит Пиаф, стало как бы реквиемом по самому Както, умевшему сострадать другу, сопереживать вместе с ним, страдать и переживать его смерть, как свою, собственную:

«Эдит Пиаф, подобно невидимому соловью, теперь сама станет невидимой. Нам останется от неё только взгляд, её бледные руки, этот высокий лоб, собирающий лучи рампы, и голос. Голос, который заполняет всё вокруг и летит всё выше и выше, постепенно оттесняя певицу, увеличиваясь подобно тому, как росла её тень на стене, и, наконец, величаво воцарясь на месте, где стояла маленькая робкая женщина. Душа улицы проникает во все поры города. Это уже поёт не мадам Пиаф, а моросит дождь, жалуется ветер, и лунный свет стелется по мостовой…»

12 ОКТЯБРЯ

Сергей Александрович Тучков (родился 12 октября 1767) боевой генерал-лейтенант, «брат» Пушкина по масонской ложе «Овидий».

Пугаться пушкинского масонства не надо. Вот как истолковывал его сам Пушкин:

И скоро, скоро смолкнет брань Средь рабского народа, Ты молоток возьмёшь во длань И воззовёшь: свобода!

Тучков был одним из учредителей Общества друзей словесных наук. Выпустил две книги: «Собрание сочинений и переводов в стихах С. Тучкова» (1797) и «Сочинения и переводы С. Тучкова» (в 4 частях, 1816–1817). Кроме книг стихов оставил ещё «Записки» (изданные только в 1908 году), по тому времени невероятно смелые, порицающие тираническое правление.

Сонет «Победители богатства» интересен, конечно, не с поэтической точки зрения, а с той, как выражал своё гражданское самочувствие отважный генерал:

Играйте, потоки, на мягких лугах, Птички, взносите вы голос приятно, Пойте, пастушки, на красных брегах! Прямо счастливей вы нас многократно! — Вас не смущают градские мечты, Вас не прельщают ни честь, ни богатство, Вас украшают весною цветы, Вас убегают и лесть и коварство. Злато не может вспалить вашу кровь, Вами владеет прямая любовь, Вами хранятся все права природны, Вам неизвестно притворными быть, В свете ж за деньги все можно купить, Вы злыя власти богатства свободны.

Умер Сергей Александрович – 15 февраля 1839 года.

* * *

Уж и не знаю, что перевешивает в наследии Павла Николаевича Лукницкого (родился 12 октября 1902 года), – его стихи и проза или его дневниковые записи, его книга «Акумиана – встреча с Анной Ахматовой», изданная уже после смерти автора – в 1990-е годы?

Или его уникальная коллекция рукописных материалов поэтов Серебряного века, переданная семьёй Лукницкого в 1997 году в Пушкинский дом?

Или его трёхтомник «Ленинград действует», вобравший огромный фактический материал? В нём Лукницкий как бы отстраняется от демонстрируемого материала, не комментирует его.

Или, наконец, собирание и хранение архива Гумилёва, хлопоты по реабилитации расстрелянного поэта?

Лично мне очень нравятся воспоминания Павла Николаевича, его дневниковые записи, раскрывающие много интересного, как, например, вот эта – разговор с Ахматовой:

«Заговорили об Анненском, о трагедиях его, в которых АА нашла сходство с «Путём конквистадоров». Не в «которых», впрочем, а в одном «Иксионе», потому что мотивы Лаодамии и Меланнипы были Николаю Степановичу в 4–5 годах чужды. А Иксион, человек, который становится богом, – конечно, задержал на себе внимание Николая Степановича: это так в духе Ницше, которым Николай Степанович в ту пору увлекался. АА сделала заключение, что поэмы «Пути конквистадоров» сделаны как-то по типу притчи-трагедии, но из неё вынуто действие. И АА заговорила о том, что в поэмах «Пути конквистадоров» нет действия не из-за неопытности Николая Степановича и неумения вложить его в стихи, а совершенно сознательно».

С 11 лет Лукницкий начал вести дневник.

Вообще-то он автор более 30 книг. Романы «Мойра» (1930), «Всадники и пешеходы» (1933), «Земля молодости» (1936), «Ниссо» (написан в 1939–1941, опубликован в 1946-м), «Делегат грядущего» (1970). Повести «Дивана» (1936), «Застава Двуречье» (1940). Многие сборники рассказов, очерков, повестей.

В Великую Отечественную он – военный корреспондент ТАСС. Помимо прочего, о блокаде Ленинграда есть ещё одна его книга «Сквозь всю блокаду», опубликованная в 1988-м – через пятнадцать лет после его смерти (умер 22 июня 1973 года).

Начинал он со стихов. В конце двадцатых – начале тридцатых выпустил две стихотворные книжки. Много стихотворений обращено к А.А. Ахматовой. Например, вот это четверостишие 1925 года:

Ангел мой, Анна, как страшно, подумай, В чёрном удушье одна ты, одна, Нет такой думы, угрюмой, угрюмой, Которую не выпила б ты до дна…

Не скажу, что эти стихи мне нравятся, но они могут рассматриваться как пророческие. Судьба Анны Андреевны предсказана точно.

* * *

Александр Григорьевич Архангельский, как и авторы сборника «Парнас дыбом», как позже Юрий Левитанский и три соавтора Л.Лазарев, Ст. Рассадин и Б. Сарнов, обладал даром имитации. Он исключительно точно мог передать стиль и дух пародируемого автора. Надо сказать, что это соответствует понятию пародиста. Пародия – не выдёргивание строчек у стихотворца и их обыгрывание, но, как писал Пушкин, «сей род шуток требует редкой гибкости слога; хороший пародист обладает всеми слогами…».

Архангельский обладал всеми слогами. Мог одинаково хорошо пародировать стихи и прозу. Вот, казалось бы, вещь, которую невозможно спародировать: она сама звучит, как пародия, – рассказ Зощенко «Баня». Помню, как читал его Игорь Ильинский, и как весь зал сотрясался от хохота. Но для Архангельского ничего невозможного нет:

«СЛУЧАЙ В БАНЕ

Вот, братцы мои, гражданочки, какая со мной хреновина вышла. Прямо помереть со смеху.

Сижу это я, значит, и вроде как будто смешной рассказ сочиняю. Про утопленника.

А жена говорит:

– Что это, – говорит, – ёлки-палки, у тебя, между прочим, лицо индифферентное? Сходил бы, – говорит, – в баньку. Помылся.

А я говорю:

– Что ж, – говорю, – схожу. Помоюсь.

И пошёл.

И что же вы, братцы мои, гражданочки, думаете? Не успел это я мочалкой, извините за выражение, спину намылить, слышу – караул кричат.

«Никак, – думаю, – кто мылом подавился или кипятком ошпарился?»

А из предбанника, между прочим, человечек выскакивает. Голый. На бороде номерок болтается. Караул кричит.

Мы, конечно, к нему. В чём дело, спрашиваем? Что, спрашиваем, случилось?

А человек бородой трясёт и руками размахивает.

– Караул, – кричит, – у меня пуп спёрли!

И действительно. Смотрим, у него вместо пупа – голое место.

Ну, тут, конечно, решили народ обыскать. А голых обыскивать, конечно, плёвое дело. Ежели спёр что, в рот, конечно, не спрячешь.

Обыскивают. Гляжу, ко мне очередь подходит. А я, как на грех, намылился весь.

– А ну, – говорят, – гражданин, смойтесь.

А я говорю:

– Смыться, – говорю, – можно. С мылом, – говорю, – в подштанники не полезешь. А только, – говорю, – напрасно себя утруждаете. Я, – говорю, – ихнего пупа не брал. У меня, – говорю, – свой есть.

– А это, – говорит, – посмотрим. Ну, смылся я. Гляжу, – мать честная! Да никак у меня два пупа!

Человечек, конечно, в амбицию.

– Довольно, – кричит, – с вашей стороны нахально у трудящихся пупы красть! За что, – кричит, – боролись?

А я говорю:

– Очень, – говорю, – мне ваш пуп нужен. Можете, – говорю, – им подавиться. Не в пупе, – говорю, – счастье.

Швырнул это я, значит, пуп и домой пошел. А по дороге расстроился.

– А вдруг, – думаю, – я пупы перепутал? Вместо чужого свой отдал?

Хотел было обратно вернуться, да плюнул. Шут, – думаю, – с ним. Пущай пользуется. Может, у него ещё что сопрут, а я отвечай!

Братцы мои! Дорогие читатели! Уважаемые подписчики!

Никакого такого случая со мной не было. Всё это я из головы выдумал. Я и в баню сроду не хожу. А сочинил я для того, чтобы вас посмешить. Чтоб вы животики надорвали. Не смешно, говорите? А мне наплевать!»

А вот пародия на стихи В. Луговского:

И так сочиняются ритмы и метры. Про ветры и гетры и снова про ветры. Как ветер лечу я на броневике С винтовкою, саблей и бомбой в руке. И голосом зычным поэмы слагаю Назло юнкерью и назло Улагаю. То ямбом, то дактилем, то анапестом, Наотмашь, в клочья, с грохотом, треском. От первой строки до последней строки Ветер играет в четыре руки. Талант, говорят, Кентавр, говорят, Не глаза, говорят, Фонари горят. Ветер крепчает. В груди весна. Строфы разворочены. Мать честна! Эх, жить начеку Молодым парнишкой. Пулемёт на боку, Маузер подмышкой. До чего ж я хорош — Молодой да быстрый, Под папахой вьётся клёш, Да эх, конструктивистский. Ветер, стой! Смирно! Равняйсь! На первый-второй рассчитайсь! Кончается строчка. Стоп! Точка!

Умер этот волшебник перевоплощения 12 октября 1938 года. Родился 16 ноября 1889.

* * *

Мне кажется, что Пушкин хорошо относился к Александру Петровичу Сумарокову. Наверное, не зря он сделал Петрушу Гринёва последователем и подражателем Сумарокова, который, как сказано в «Капитанской дочке» читал стихи Гринёва и «очень их похвалял». Или стихотворение Пушкина «Французских рифмачей суровый судия…», строки из него:

О вы, которые, восчувствовав отвагу, Хватаете перо, мараете бумагу, Тисненью предавать труды свои спеша, Постойте…

Они написаны в такой ритмико-синтаксической форме, за которой явно проступают строки очень известной в то время сумароковской «Эпистолы о стихотворстве»:

О вы, которые стремитесь на Парнас, Нестройного гудка имея грубый глас, Престаньте воспевать!

Да и написано пушкинское стихотворение по тому же поводу, что «Эпистола» Сумарокова, который в ней сражался за чистоту профессии, против пустозвонства и неграмотности коллег.

Кстати, «Эпистола о стихотворстве» была ещё и ответом Ломоносову, который неодобрительно отнёсся к тому, что Сумароков писал любовные песни, широко расходившиеся в списках. Ломоносов был убеждённым сторонником гражданской поэзии, а из лирики признавал только оду.

Вместе с любовными песнями Сумарокову снискали известность его стихотворные трагедии «Хорев» (1747), «Гамлет» (1748), «Синав и Трувор» (1750). Фактически с пьес Сумарокова начинается театр в России. Директором первого постоянного публичного театра был сам Сумароков. В 1772 году он написал лучшие свои комедии «Рогоносец по воображению», «Мать – совместница дочери», «Вздорщица», а годом раньше – самую известную свою трагедию «Димитрий Самозванец», которую пушкинские недоброжелатели объявили выше «Бориса Годунова». Но Пушкин на такую явную неправду никак не отреагировал.

Издавал Сумароков с 1751 года первый русский литературный журнал «Трудолюбивая пчела».

Словом, его заслуги перед русской литературой несомненны.

Умер Александр Петрович 12 октября 1777 года. Родился 25 ноября 1717 года.

* * *

Французский писатель Анатоль Франс для меня лично прежде всего автор романа «Остров пингвинов» (1908) – сатирического, представляющего собой пародию на историю Франции – от возникновения страны до его, Франса, времени.

Другие его сатирические романы «Боги жаждут» (1912) и «Восстание ангелов» (1814) мне понравились меньше.

Но, повторяю, я высказываю своё мнение, которое никому не навязываю.

Франс был очень эрудированным человеком, и это чувствовалось по его книгам. Повесть «Харчевня королевы Гусиные лапки» воссоздаёт вкусы XVIII века. Её герой аббат Жером Куньяр, как и положено ему было в то время, благочестив и греховен одновременно. Свершая грех, он оправдывает это тем, что грех усиливает в нём дух смирения. Усиливает Франс дух смирения и в Таис – знаменитой куртизанке, героине его одноимённого романа, которая стала святой.

Любопытно, что в 1922 году сочинения Франса были включены католической церковью в «Индекс запрещённых книг».

А в 1921 году он получил Нобелевскую премию «за блестящие литературные достижения, отмеченные изысканностью стиля, глубоко выстраданным гуманизмом и истинно галльским темпераментом». Деньги, полученные от Нобелевского комитета, Франс пожертвовал в пользу голодающих в России.

Воззрений этот писатель был социалистических. Друг лидера французских социалистов Жана Жореса, он стал литературным мэтром Французской социалистической партии.

Но за что безусловно следует уважать Франса, – он первым подписал письмо Эмиля Золя «Я обвиняю», которое сыграло свою роль в деле Дрейфуса, не дав французской Фемиде совершить преступление на антисемитской почве – осудить эльзасского еврея капитана Альфреда Дрейфуса по надуманному делу о шпионаже в пользу Германии. Золя, Франс и другие добились полного оправдания капитана.

Скончался Анатолий Франс 12 октября 1934 года. Родился 16 апреля 1844 года.

* * *

Иосиф Бродский писал об этом итальянском поэте в статье «В тени Данте». Бродский приводит великолепное стихотворение Эудженио Монтале:

Я спустился, дав тебе руку, по крайней мере по миллиону лестниц, и сейчас, когда тебя здесь нет, на каждой ступеньке — пустота. И всё-таки наше долгое странствие было слишком коротким. Моё всё ещё длится, хотя мне уже не нужны пересадки, брони, ловушки, раскаяние тех, кто верит, что реально лишь видимое нами. Я спустился по миллиону лестниц, дав тебе руку, не потому, что четыре глаза, может, видят лучше. Я спустился по ним с тобой, потому что знал, что из нас двоих единственные верные зрачки, хотя и затуманенные, были у тебя, —

и так его комментирует:

«…что отличает поэтическую и человеческую мудрость Монтале – это его довольно мрачная, почти обессиленная, падающая интонация. В конце концов, он разговаривает с женщиной, с которой провёл много лет: он знает её достаточно хорошо, чтобы понять, что она не одобрила бы трагическое тремоло. Конечно, он знает, что говорит в безмолвие; паузы, которыми перемежаются его строки, наводят на мысль о близости этой пустоты, которая делается до некоторой степени знакомой – если не сказать обитаемой – благодаря его вере, что «она» может быть где-то там. И именно ощущение её присутствия удерживает его от обращения к экспрессионистским приёмам, изощрённой образности, пронзительным лозунгам и т. п. Той, которая умерла, также не понравилась бы и словесная пышность. Монтале достаточно стар, чтобы знать, что классически «великая» строчка, как бы ни был безупречен ее замысел, льстит публике и обслуживает, в сущности, самоё себя, тогда как он превосходно сознаёт, кому и куда направлена его речь».

Комментарий так же прекрасен, как стихи. Старость Монтале рассматривается Бродским, сказавшим это в 1977 году, с двух сторон: участник Первой мировой войны, Эудженио Монтале родился 12 октября 1896 года, он действительно стар: ему сейчас 81 год. Но с другой стороны, под старостью великого поэта Бродский разумеет мудрость.

После войны Монтале устроился работать во флорентийское издательство, затем в библиотеку. В 1938 году отказался вступить в фашистскую партию и был уволен с работы. В 1943 стихи Монтале тайно вывозятся в Швейцарию и там публикуются. После войны (Второй Мировой) живёт в Милане, где выступает как литературный и музыкальный критик.

Но стихи и проза Монтале быстро завоевали успех не только в Италии, но во всём мире. В 1967 году за заслуги перед итальянской культурой он получает звание пожизненного сенатора. В 1973 получает «Золотой венец» – международную премию «Стружских вечеров поэзии». А в 1975-м удостоен Нобелевской премии «за достижения в поэзии, которая отличается огромной проникновенностью и выражением взглядов на жизнь, напрочь лишённых иллюзий».

Стихотворение «В дыму», переведённое Евгением Солоновичем, на мой взгляд, способно подтвердить эту характеристику:

Сколько раз, сколько раз ждал тебя на вокзале в холод, не говоря о тумане! Расхаживал взад-вперед, покупая немыслимые газетёнки, неизменную «Джубу» куря до того, как её переименовали, – ну не дураки ли? Поезд, что ли, опять перепутал, а может, его отменили? Взгляд скользил по тележкам носильщиков, нет ли твоего багажа. Ты всегда появлялась последней. Шла невозмутимо за последним носильщиком. Эта картина повторяется неотвратимо во сне.

Скончался Эудженио Монтале 12 сентября 1981 года.

13 ОКТЯБРЯ

Евгения Даниловича Аграновича (родился 13 октября 1918 года) многие знают прежде всего как автора популярных песен «Про Одессу-маму», «Только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог» (получилось, что в соавторстве с Р. Киплингом), «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок», «От героев былых времён». Моё поколение хорошо помнят кинофильмы «Возраст любви» с Лолитой Торес, «Бродягу» с Раджем Капуром, «Уличную серенаду». Там поют много песен. Титрами идёт русская стихотворная подтекстовка. Её сочинил Евгений Агранович.

Перед войной он учился в Литературном институте. Уже тогда была написана «Песня про Одессу-маму». Первые четыре строчки сочинил друг Аграновича Борис Смоленский. Дальше у него дело не пошло. Агранович дописал текст. Песня стала популярной.

На войне он сначала написал мелодию на слова Киплинга «День, ночь, день, ночь, / Мы идём по Африке, / День, ночь, день, ночь / Всё по той же Африке. / Только пыль, пыль, пыль / От шагающих сапог. / Отпуска нет на войне». Песню запели. Но комиссар сказал Аграновичу: «Песня хорошая, строевая, но слова в ней какие-то не наши». И Агранович взялся дописывать Киплинга.

После войны доучился в Литературном институте и в конце концов оказался на киностудии Горького в дубляжном цехе. Его должность называлась «автор русского текста песен дублируемых картин». Жаль, что такая должность теперь исчезла. Помню, как мы пели песенки Лолиты Торес, Раджа Капура, полностью совпадающие по ритму с оригиналом. Это давало возможность зрителю не отключаться от экрана, а продолжать жить с героем, понимая, что он поёт.

«Лебединую песню» Агранович написал в 1991 году, явно примеряясь к своему почтенному возрасту. Но он, слава богу, прожил ещё почти 19 лет. Умер 29 января 2010 года.

Он – автор большого количества сценариев мультфильмов и ещё большего – песен для них. Но закончить мне бы хотелось его стихами. О дорогом моему сердцу отце Александре Мене. Стихи «Еврей-священник» написаны в 1962 году. Не знаю, может быть, он и на них написал мелодию. Но я её не слышал. Стихи велики для цитирования. Приведу их концовку:

Крещённый без бюрократизма, быстро, Он встал омытым от мирских обид, Евреем он остался для министра, Но русским счёл его митрополит. Студенту, закалённому зубриле, Премудрость семинарская – пустяк. Святым отцам на радость, без усилий Он по два курса в год глотал шутя. Опять диплом, опять распределенье… Но зря еврея оторопь берёт: На этот раз без всяких ущемлений Он самый лучший получил приход. В большой церковной кружке денег много. Рэб батюшка, блаженствуй и жирей. Что, чёрт возьми, опять не слава Богу? Нет, по-людски не может жить еврей! Ну пил бы водку, жрал курей и уток, Построил дачу и купил бы «зил», — Так нет: святой районный, кроме шуток Он пастырем себя вообразил. И вот стоит он, тощ и бескорыстен, И громом льётся из худой груди На прихожан поток забытых истин, Таких, как «не убий», «не укради». Мы пальцами показывать не будем, Но многие ли помнят в наши дни: Кто проповедь прочесть желает людям, Тот жрать не должен слаще, чем они. Еврей мораль читает на амвоне, Из душ заблудших выметая сор… Падение преступности в районе — Себе в заслугу ставит прокурор.

Это так. Но когда отца Александра убили, убийц не нашли. Так что прокурор поставить себе в заслугу раскрытие этого подлого преступления не смог бы. А, может, и не слишком старался…

* * *

Пётр Иванович Бартенев (родился 13 октября 1829 года) вместе с П.В. Анненковым считается основателем пушкинистики.

Он работал в архивах, издал в 1856 году собрание писем царя Алексея Михайловича, был близок к славянофилам, дружил с семейством Аксаковых. Консультировал Л.Н. Толстого во время работы писателя над «Войной и миром».

Занялся Пушкиным. Писал о нём статьи. Выпустил чрезвычайно ценную книгу «Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П.И Бартеневым в 1851–1860 годах». Редкий пушкинист обходится без неё. Выпустил ещё одну книгу – «Пушкин в южной России».

Невероятно ценным оказался и журнал «Русский архив», который Бартенев издавал с 1863 года. Как дополнение к нему появились сборник документов «Осьмнадцатый век» (1868–1869) и «Девятнадцатый век» (1872). Издан был и 40-томный архив князя М.С. Воронцова.

Увы, в старости Петр Иванович сблизился с черносотенцами. Вступил в организованный ими в 1905 году «Союз русских людей». Умер 4 ноября 1912 года.

* * *

Николай Николаевич Зарудин (родился 13 октября 1899 года) был весьма самобытным поэтом и прозаиком. В 1924–1932 году возглавлял литературную группу «Перевал».

Всё время попадал под огонь критики, которая отмечала «реакционные настроения» в его произведениях. В 4 томе «Литературной энциклопедии», выходившей в 1929–1939 годах и прерванном на 11 томе, статья о Зарудине отмечает его «идеализацию старой умирающей деревни, разочарованность, тоску, упадочничество». Повести писателя «Неизвестный камыш», «В народном лесу» действительно описывают русскую деревню накануне года великого перелома. Грозные перемены носятся в воздухе. Повесть «Неизвестный камыш», опубликованную в первом номере «Нового мира» за 1931 год, расценили как троцкистскую клевету на генеральную линию партии. Роман в 8 повестях «Тридцать ночей на винограднике» – о прошлом содержит, однако, немало политических намёков на тогдашнее настоящее, скрытых за различными словесными ухищрениями.

Немецкий славист Вольфанг Казак точно отметил, что «как проза, так и поэзия Зарудина написаны искусственным орнаментальным языком, переполненным эпитетами и сравнениями».

Вот типичное для Зарудина стихотворение «Пумра»:

Кто дал зловещие такие имена, Такие странные и дикие, как пумра? Петушьим криком спутавшийся сумрак Голубобледным днём покорный трепет льна. Там ветры скользкие, холодные вьюны, Зелёные огни мигают между пнями. И есть по-прежнему там, верно колдуны С лесными веками и красными глазами. Они у бани, полночью, в неверный лаз Льют муть из горлышка на ржавые иголки, И загорается тогда тревожный лунный глаз, И хрипло воют сгорбленные волки. Там в цепких сумерках столетия висят, Ругают бога матерно седые колокольни, А сквозь бельмо вдруг скажет свежий взгляд Про чьё-то нежное, усталое приволье… Какие песни знают там в лесах! Над чёрным озером у журавлиной клики Колтун растёт на жирных волосах Под перешёпот земляники. Там старики ведут свой счёт на пнях О всех сказаниях, затерянных и жутких, И звёзды светятся в торжественных ночах, Как в зыбкой топи светят незабудки. А каждая заря как будто на столе Покойник – в новой призрачной колоде. О скольких днях не сказано в народе! Как много песен сгинуло в земле!

Вот сколько ассоциаций вызывает у Зарудина название деревни Пумра в родной ему Нижегородской области!

Поступили с Зарудиным так же, как почти со всеми «перевальцами». Арестовали в конце июня 1937 года. И уже 13 августа расстреляли.

* * *

Вообще больше всех для покойного Алексея Тимофеевича Прасолова (родился 13 октября 1930 года) сделала критик Инна Ростовцева, его близкая подруга. Помню, как она приходила в «Литгазету» с его стихами, как откликалась на его имя с всегдашней готовностью написать о нём, написать рецензию на вышедшую после его смерти (он покончил жизнь самоубийством 2 февраля 1972 года) очередную книжку стихов.

Известность пришла к Прасолову в 1964 году, когда Александр Твардовский опубликовал в «Новом мире» (№ 8) большую подборку его стихотворений. Прасолов рассказывал, что Твардовский помог составить его книжку «Лирика», которая вышла в 1966 году. Да, он приходил к нам в «Литературную газету», но близкого знакомства с ним ни у кого из нас не возникло: мешала его хроническая тяга к алкоголю.

Это потом, усилиями всё той же Инны Ростовцевой стихами Прасолова заинтересовался влиятельный критик Вадим Кожинов, написавший о нём, составивший его книги в издательстве «Советская Россия» в 1978-м и в соавторстве с И. Ростовцевой в 1983 году. Даже обычно не принимавший современников поэт Юрий Кузнецов соглашался, что Прасолов – поэт настоящий. Он подарил мне книгу Прасолова, вышедшую в «Современнике» в 1988 году с его послесловием.

Разумеется, Кожинов и Кузнецов прописали покойного поэта в свой русофильский лагерь, представили его выразителем их воззрений. Не знаю, проживи Прасолов больше, он, может быть, и соблазнился примкнуть к людям, имевшим большие возможности печатать своих сторонников и в периодике, и в издательствах. Но я помню Прасолова, читающего не только любимых Блока и Тютчева, но и любимых Твардовского и Слуцкого. И, конечно, свои стихи, многие из которых действительно прекрасны:

Мирозданье сжато берегами, И в него, темна и тяжела, Погружаясь чуткими ногами, Лошадь одинокая вошла. Перед нею двигались светила, Колыхалось озеро до дна, И над картой неба наклонила Многодумно голову она. Что ей, старой, виделось, казалось? Не было покоя средь светил: То луны, то звёздочки касаясь, Огонёк зелёный там скользил. Небеса разламывало рёвом, И ждала – когда же перерыв, В напряженье кратком и суровом, Как антенны, уши навострив. И не мог я видеть равнодушно Дрожь спины и вытертых боков, На которых вынесла послушно Тяжесть человеческих веков.

* * *

Прекрасная переводчица «Малыша и Карлсона, который живёт на крыше» и вообще книг Астрид Линдгрен, героиня пятнадцатисерийного телефильма «Подстрочник» Лилиана Зиновьевна Лунгина как раз в этом фильме так отозвалась об Алексее Александровиче Суркове: «Это был злой, хитрый, опасный человек, типичный аппаратчик». Я Алексея Суркова злым или опасным не застал. Хотя имел с ним дело как сотрудник «Литературной газеты».

Конечно, я хорошо знал биографию этого номенклатурного работника, родившегося 13 октября 1899 года. Знал, что он был в руководстве РАППа. Знал, что работал он в журнале «Литературная учёба» под руководством Горького. Знал, что он воевал. Что написал знаменитую свою «Землянку», ставшую известной песней после того, как попал в окружение, сумел выбраться из землянки и дойти до своих. Его шинель была изрешечена осколками, и он произнёс, глядя назад: «До смерти четыре шага». А потом в один присест написал стихотворение и отправил родным в Чистополь треугольным солдатским письмом.

Великолепное стихотворение посвятил Суркову Константин Симонов.

Но знал я, конечно, и о том, что был он в руководстве Союза писателей, а в 1953–1959 годах и его первым секретарём. Что он опубликовал статью против Пастернака ещё задолго до кампании с «Доктором Живаго». Что он переводил стихи Мао-Цзедуна. Наконец, нисколько не удивился, увидев его подпись в «Правде» под письмом против Сахарова и Солженицына в августе 1973-го.

Хотя, мне кажется, что подпись свою он поставил вряд ли с большой охотой. Он умрёт через 10 лет – 14 июня 1983 года. Но и тогда в 1973-м был уже в солидном возрасте. А мне показалось в 1970-м, когда мы общались, что ему безумно хочется замолить свои грехи, которых было у него немало.

Но не хватило решимости отказаться. Прошлое подсказывало ему, что может сделать советская власть с отступником.

Мне он много рассказывал про своё окружение. Он презирал большинство тех, кто заслуживает презрение. Вспоминал, что помогал Ахматовой.

Сталина, который дал ему две сталинских премии – одну за дело – за песни в 1946-м, другую за бездарный сборник стихов «Миру – мир!» в 1950-м, когда он был ответственным редактором «Огонька», ректором Литературного института, членом Центральной ревизионной комиссии партии, – так вот Сталина он не любил. Вспоминал о нём, как о злодее и душителе талантов. Старался откликнуться на какие-то новые веяния. Например, хорошо мне говорил о Вознесенском и Ахмадулиной. Я не был их горячим поклонником, но оценил его доброе расположение.

Я просмотрел сейчас его стихи. Подъём его поэзии приходится на войну. Тогда многие стали писать лучше, чем писали до неё. Но большинство после войны словно растеряли свои способности. Относится это и к Суркову. Хотя вот стихотворение 1951 года. По мне – пристойное:

Когда устану или затоскую, Взгляну в глаза, как в прозелень морскую, Уйдёт усталость, и тоска отпрянет, И на душе заметно легче станет. Вот так вся жизнь – то хлопоты, то войны. И дни без войн, как прежде, беспокойны: Сегодня в Минске, завтра в Тегеране, — Попробуй встречу загадай заране. А сколько в суматохе каждой встречи Признаний выпало из нашей речи! А сколько мы, прощаясь на вокзале, Заветных слов друг другу не сказали! За встречами, за проводами теми Невозвратимо пролетело время. Мы в тишине вдвоём не насиделись, Как следует в глаза не нагляделись. И всё ж, мой друг, сомненьями не мучась, Не злясь на эту кочевую участь, Взгляни в глаза мне, глаз не опуская, Они всё те же – как волна морская.

* * *

Гриша Кипнис – корреспондент нашей «Литературной газеты» в Киеве. Григорий Иосифович Кипнис – любимец «Литературки» и, как я убедился многих украинских писателей.

Он дружил с Виктором Некрасовым. Благодаря нему и мы были знакомы с Викой. Он спешил поддержать всё талантливое, что только-только проклёвывалось в Украине. Обо всём интересном и значительном он нас информировал.

Страстный футбольный болельщик, он, как сам писал, не пропустил ни одного матча киевского «Динамо» на первенство СССР с самого первого чемпионата 1936 года. Разумеется, речь о матчах в Киеве (тогда не было нормой ездить за любимой командой повсюду!) И с перерывом на войну, на которой он воевал.

В его корпункте, который возглавлял Володя Киселёв, на Большой Подвальной, 10 собиралась масса литераторов. Одни заходили по делам, другие – просто так – на огонёк – потрепаться, послушать Володю и Гришу, которые были очень неплохими рассказчиками.

Кстати, Гриша был и неплохим прозаиком. Написал несколько книг прозы. Переводил многих украинских писателей на русский язык.

Помню, он привёз в Москву стихотворение сына Володи Киселёва – никому не известного мальчика. Лёне было тогда 17 лет:

Я позабуду все обиды, И вдруг напомнят песню мне На милом и полузабытом, На украинском языке. И в комнате, где, как батоны, Чужие лица без конца, Взорвутся чёрные бутоны — Окаменевшие сердца. Я постою у края бездны И вдруг пойму, сломясь в тоске, Что всё на свете – только песня На украинском языке.

А через некоторое время Лёню напечатал «Новый мир» – большой подборкой стихов.

Приложил ли к этому руку Гриша? Несомненно. Он, как я уже говорил, носился с талантливыми людьми. Всех оповещал о них. Пробивал их произведения в печать.

Лёня, зная Гришину страсть к футболу, посвятил ему своё стихотворение «Футбол»:

От знакомых, скучных и ненужных, Лестно слышать, что сошёл с ума, Что семьёй пожертвуешь и службой, Чтобы посмотреть футбольный матч. А потом в троллейбусе набитом, Где места – нечаянный сюрприз, Ехать, наслаждаясь каждым мигом, В сказочно-заманчивую жизнь. Где плевать на прибыль и на убыль, Где страстей трепещут паруса. Этой жизнью можно жить на рубль Два академических часа.

Грише посвящали свои произведения многие. У многих он навек остался в памяти как чудесный, внимательный, доброжелательный человек, всегда готовый прийти на помощь.

Он умер 13 октября 1995 года. Родился 12 июня 1923 года.

* * *

«И вот я лежу. Существую. Вставать мне пока не надо. Да и что значит вставать? Это значит немного поползать по комнате или с писком отдаться всяческому тёплому кутанью, чтобы после, сидя у кого-нибудь на руках, переплыть через множество комнат и даже появиться ненадолго на улице. Вот это я уже помню: тот короткий период, когда я едва лишь начинал ходить и на прогулку носили меня на руках. Сколько мне было? Два? Или меньше? Не знаю. Но хорошо вспоминается и расшитый по тюлю какими-то блёстками полог нарядной кроватки, и ещё кое-что из окружавших вещей. На фоне этих вещей – люди. Куда-то проносятся поверху. Лица – отдельно: нагибаются надо мной, улыбаясь мне, что-то шепчут. Отвечаю улыбками, иногда – слезами. Не всё в них понятно. Для них окружающий мир – нечто целое. Для меня он ещё клочковатый, раздёрганный ворох несросшихся слов и понятий. Для них всё в нём на месте и с места само не сойдёт. Для меня же всё вокруг ежеминутно меняет места, куда-то несётся и не может остановиться; ломается новыми гранями, рассыпается, собирается вновь, неожиданно, в новых местах. Удивительно. Вначале я тщетно пытаюсь поймать в этом вихре и как-то связать между собою хотя бы обрывки: пятна зелёной листвы за окном, голубые обои, фарфор статуэток на полочке, кожаные корешки старых книг, солнца летучие брызги на потолке, на полу, на стене. В пробившемся светлом луче, взвихрена тёплым воздушным потоком, ерунда от ковров, мягкой мебели, книг и чего-то ещё стремится куда-то лететь. Но вот где-то открывается дверь, и вся мелкая взверть опрометью, словно с испуга, кидается в разные стороны».

По-моему, замечательное описание восприятия мира не умеющего ещё ходить ребёнка. Оно принадлежит Сергею Николаевичу Толстому. Это цитата из его автобиографической повести «Осуждённый жить».

Известный богослов, профессор Михаил Михайлович Дунаев назвал Сергея Николаевича «четвёртым Толстым». И это верно по своей литературоведческой сути.

Да, Сергей Николаевич своими произведениями доказал, что он действительно стоит в этом блестящем литературном ряду – Лев Николаевич-Алексей Константинович-Алексей Николаевич, имеет полное право стоять в нём.

Он – отдалённый родственник Льва Николаевича, представитель тверской ветви Толстых, которая, в отличие от тульской ветви, не титулована, то есть не является графской.

В 1915 году на войне погиб его старший брат Николай. В 1918-м родителей Сергея Николаевича расстреляли как заложников. В 1920-м расстреляли братьев Ивана и Алексея. Сергея Толстого воспитала сестра Вера старше его на двадцать лет.

В конце 1920-х его приняли в Союз поэтов и Литературный институт. Но в связи с материальными трудностями его семьи (надо было содержать жену и маленького сына) Литературный институт он не закончил. Позднее окончил технический вуз, работал инженером и писал практически в стол.

Прошёл всю войну в войсках МПВО. В 1960-х был редактором-консультантом АПН. С детства он знал английский, французский, итальянский языки, с которых переводил поэтов и писателей. Был первым переводчиком романа Джорджа Оруэлла «1984», перевёл книгу-предостережение Д. Стейнбека «В сомнительной борьбе», книгу итальянца Курцио Малапарте «Капут» – свидетельство очевидца Второй мировой войны. Переводил Сент-Экзюпери, Пруста, Э. Гонкура, из поэтов – Ронсара, Готье, де Лилля, Рембо, Метерлинка, Ренье, Превера, Рильке и других.

Вершиной всего творчества Сергея Толстого считают религиозно-философскую поэму «Над обрывом» (венок сонетов), написанную в 1957 году на темы Апокалипсиса.

Увы, всё это напечатано через 15 лет после его смерти. Он умер 13 октября 1977 года (родился 25 сентября 1908 года).

С 1998 по 2008 год вышло уникальное Собрание сочинений Сергея Николаевича Толстого в пяти томах (пятый том – в двух книгах). Его составила и откомментировала Наталья Ивановна Толстая (урождённая Дмитриева), филолог, жена Николая, сына Сергея Николаевича.

Конечно, в советское время Сергею Николаевичу смешно было бы претендовать на публикацию. Он и не претендовал, не обольщался, писал о своей современности, что «была построена, скорее, некая антицивилизация, чем просто национальное общественное единство, в своём роде цивилизация, не похожая ни на что другое в мире, несовершенная, как и другие; очень во многом не удовлетворяющая тех людей, кто в ней живёт, но также обладающая такими разнообразными аспектами, в которых эти люди находят гордость и удовлетворение, и даже чем-то таким, что они лелеют. Её основные черты во многих отношениях достигли такой прочности, какую могут придать человеческим институтам лишь время и длительное одобрение. В то же время нельзя сказать, что создание и поддерживание ими системы власти достигло полной стабильности, как в своих контактах с некоммунистическим миром, так и в отношениях с великим народом, над которым они [руководители, члены правительства] осуществляли власть. Связи с внешним миром по-прежнему ненадёжны и непрочны из-за невротического отношения этого правительства к себе как к какому-то первейшему правительству среди правительств, из-за его склонности к секретности и мистификации как своему методу, к преувеличением и фальсификации в политических высказываниях, из-за его мании преследования, из-за патологической одержимости – болезни «шпионажа», из-за его чрезмерной робости и подозрительности (гораздо более уместных для Великого Княжества Московского, нежели для современной великой державы) в том, что касается личных контактов между советскими гражданами и иностранцами, из-за той необычной роли, которую это правительство признаёт за тайным политическим аппаратом в проведении своей внешней политики».

Это из той же автобиографической повести «Осуждённый жить», из предисловия к ней. Сергей Толстой не просто констатирует сущее, он прогнозирует, опирая на него:

«Со своим собственным народом оно так же не установит стабильных отношений, как и его предшественники, до тех пор, пока не сможет признать, что диктатуру отнюдь нельзя назвать приемлемым методом управления великим народом в современную эпоху, что ни один человек, ни одна партия, ни одно правительство не обладают монополией ни на истину, ни на добродетель, что эстетической и интеллектуальной жизнью такого талантливого народа, как русский, не может с успехом управлять некое политическое духовенство или некая литературная жандармерия…»

Читайте его книги, пока склонное к запретам нынешнее «политическое духовенство» не доберётся до замечательного писателя «четвёртого Толстого», не посрамившего, в отличие от «третьего», своих великих родственников, своих однофамильцев.

14 ОКТЯБРЯ

«Диапазон таланта у Вас широкий», – писал Горький в 1926 году Сергею Тимофеевичу Григорьеву.

Сергея Тимофеевича (родился 14 октября 1875) Горький знал по «Самарской газете», где он, Горький, работал в 1889 году, когда Григорьев напечатал в ней свой первый рассказ «Нюта». К 1926 году Сергей Тимофеевич был уже известным писателем. Его приключенческие повести «С мешком за смертью» (1924) и «Тайна Ани Гай» (1925), историческая «Мальчий бунт» (1925), фантастические «Московские факиры» (1925), «Тройка Ор-дим-стах» (1925), «Гибель Британии» (1926) вышли отдельными книгами. Жанровый диапазон у Григорьева был действительно широк. Уже в 1927-м издаётся первое собрание сочинений писателя в 4 томах.

Кстати, странное название его повести «Мальчий бунт» объясняется тем, что писатель образовал определение-неологизм от слова «малец». Повесть эта об участии детей – «мальцов» в забастовке ткачей в Орехово-Зуеве.

Я читал книги Григорьева. Они, как правило, адресованы детям. Восторга они у меня не вызвали. Ощущение было, что писатель старается поспеть за так называемым социальным заказом.

Перед войной, когда с подачи сталинского агитпропа заговорили о патриотизме, о былой славе русской оружия, Григорьев пишет повести «Александр Суворов» и «Малахов курган».

Во время войны он написал повесть «Кругосветка» о путешествии в 1895 году по Волге Горького с самарскими детьми.

После войны – уже повесть о войне «Архаровцы», где, помимо прочего, действует Аркадий Гайдар с тимуровцами – воюют с фашистами.

Впрочем, объективности ради, скажу, что сказовый стиль Григорьева, с которым он обращается к детям, не выглядит искусственным. Как известно, дорого яичко к Христову дню. Может быть, у меня было бы и более отрадное впечатление от книг Григорьева, если б я прочитал их ребёнком. Но я их прочёл гораздо позже.

Умер 20 марта 1953 года.

* * *

Меня всегда восхищали эпиграфы Пушкина к главам «Капитанской дочке», его самоуправство с чужим текстом. Взял из Фонвизина: «Старинные люди, отец мой» и исправил: «Старинные люди, мой батюшка». Для чего? А чтобы он указывал на Василису Егоровну, жену коменданта Белогорской крепости. «Мой батюшка» – это её постоянное присловье.

А что он выносит в эпиграф 1 главы?

«– Был бы гвардии он завтра ж капитан. – Того не надобно; пусть в армии послужит. – Изрядно сказано! Пускай его потужит… … Да кто его отец? Княжнин»

Отдалённые от пушкинского времени, мы можем не знать о той популярности, какой тогда всё ещё пользовалась комедия Якова Борисовича Княжнина «Хвастун», созданная в 1786 году, из которой, слегка переиначивая текст, берёт Пушкин эту цитату. Именно слегка, но и весьма существенно. Тот, кто не знаком с княжнинской комедией, ни за что не догадается, что выписанный Пушкиным диалог ведут люди, не только не испытывающие друг к другу приязни, но нравственно противостоящие друг другу: враль беседует с порядочным человеком. А знакомые с текстом Княжнина (допустим, первые читатели «Капитанской дочки») не имели, разумеется, оснований упрекать Пушкина за подобную редактуру. Ведь подлинный текст «Хвастуна» и сейчас живёт своей жизнью, а гринёвская глава (повествование ведётся от имени Гринёва) «Сержант гвардии», потому так названная, что речь в ней идёт о том, как сложилась воинская судьба Петруши, с пребывания в материнском чреве записанного сержантом в знаменитый столичный гвардейский Семёновский полк, – так вот эта глава получила одновременно и нравственный и фактический путеводитель по себе. Столичным гвардейцем Петруша Гринёв и в самом деле не станет, и действительно «потужит» – потянет очень нелёгкую армейскую лямку, причём потянет, как и было возвещено эпиграфом из-за отца.

Пушкин не раз будет обращаться в своём романе за эпиграфами к Княжнину, ещё и потому, наверное, что в его время это был один из самых популярных драматургов допушкинского века. Его пьесы составляли основу репертуара русских театров.

«Переимчивый Княжнин» – Пушкин назвал так драматурга не только потому, что тот заимствовал сюжеты иных своих драм у европейских драматургов, но потому ещё, что именно Княжнин перевёл поэму Вольтера «Генрияда», трагедии Корнеля «Сид», «Цинна», «Смерть Помпеева», «Родогуна», «Гораций», комедию «Лжец» (опубликована после смерти Княжнина), комедии Гольдони «Хитрая вдова», «Тщеславные женщины» – знакомил русского читателя и зрителя с произведениями, которыми зачитывалась Европа. Надо отметить, что перевод иных вещей белым стихом был сделан Княжниным в русской литературе впервые.

А с первой трагедией «Дидона» Яков Борисович (родился 14 октября 1740 года) выступил в 1769 году. Трагедия имела успех, её поставили в придворном театре Екатерины. В одну из постановок Княжнин познакомился с Сумароковым, сблизился с его семьёй и женился на его старшей дочери Екатерине Александровне, которая оказалась первой русской поэтессой, напечатавшей свои стихи.

Следующие пьесы Княжнина, написанные одна за другой, – трагедия «Владимир и Ярополк» и комические оперы «Несчастие от кареты» и «Скупой» были поставлены на сцене Вольного Российского театра или, как по другому его называют в честь руководителя, театра Карла Книпера.

Но в 1773 году его творческий взлёт мог остановиться, если б не благоволившая к Княжнину императрица. Он совершил очень крупную растрату (его биографы указывают, что по легкомыслию), за что был отдан под суд военной коллегии, присудившей его к смертной казни, заменённой разжалованием в солдаты. Екатерина простила его и вернула ему чин капитана.

В 1784 году трагедия Княжнина «Росслав» была поставлена в Санкт-Петербурге. На премьере восторженная публика требовала на сцену автора. Но Княжнин постеснялся такого непринятого тогда проявления зрительских чувств, и за него благодарить публику вышел на сцену исполнитель главной роли Иван Дмитревский.

А за год до этого Княжнин стал членом Российской академии, к которому была благосклонна её директор – княгиня Дашкова, близкий императрице человек. По заказу Екатерины Княжнин пишет «Титово милосердие», намекая этим на прощение его растраты. В течение 1786 года он написал трагедии «Софонисба» и «Владисан» и комедию «Хвастун», о которой мы говорили в начале.

А затем посыпались комедии и комические оперы («Сбитенщик», «Неудачный примиритель», «Чудаки», «Траур, или Утешенная вдова», «Притворно сумасшедшая».

В 1789-м Княжнин пишет трагедию «Вадим Новгородский». Но Французская революция и реакция на него русского двора заставили драматурга утаить от императрицы эту трагедию, где основатель русской государственности показан узурпатором и где восхваляется политическая свобода. Ничего не знавшая об этом Екатерина по-прежнему благосклонна к Княжнину, приказывает издать собрание его сочинений за казённый счёт и отдать автору.

Смерть Княжнина от простуды 25 января 1791 года избавляет его от гнева императрицы. То есть, Екатерина, конечно, прогневалась, прочитав «Вадима Новгородского», которого напечатала Дашкова. Императрица издала секретный указ о сожжении трагедии. В течение нескольких лет экземпляры изымались у их владельцев и сжигались. Но покойный Княжнин был для Екатерины, понятное дело, недосягаем.

* * *

«Эмка» – так звали Коржавина все его друзья. Так звал его и я, подружившийся с ним ещё в шестидесятые. Только потом я понял, что это его домашнее имя – от Эммануил. Эммануил Мандель взял себе псевдоним «Наум Коржавин», но на своё домашнее имя откликался охотно.

По мне Коржавин – один из лучших русских поэтов.

Он родился 14 октября 1925 года. В 1945 году поступил в Литературный институт, в чьём общежитии был арестован в конце 1947 года. В Википедии написано, что арестован он был на волне кампании с космополитизмом. Но это не так.

Эмка всегда был безрассудно смел. Казалось, что он и сам не понимает грозящей ему опасности, в упор не видит её. Явно не понял, как опасно было после войны, когда агитпроп настаивал на прославлении полководца-главковерха читать публично стихи, вроде этого:

Календари не отмечали Шестнадцатое октября, Но москвичам в тот день – едва ли Им было до календаря. Всё переоценивалось строго, Закон звериный был как нож. Искали хлеба на дорогу, А книги ставили ни в грош. Хотелось жить, хотелось плакать, Хотелось выиграть войну. И забывали Пастернака, Как забывают тишину. Стараясь выбраться из тины, Шли в полированной красе Осатаневшие машины По всем незападным шоссе. Казалось, что лавина злая Сметёт Москву и мир затем. И заграница, замирая, Молилась на Московский Кремль. Там, но открытый всем, однако, Встал воплотивший трезвый век Суровый жёсткий человек, Не понимавший Пастернака.

Мало того, что стихотворение называлось «16 октября», то есть датой, которую хотели позже вытравить из сознания советских людей. Кто из живших тогда москвичей не помнит той паники, какая охватила многих, кто бежал из Москвы 16 октября 1941 года, не поверив пропаганде, что Москва сдана не будет? Мало этого! Стихотворение заканчивается характеристикой Сталина, нисколько не совпадавшей с тем, каким рисовали вождя советские художники.

Потом уже найдутся писатели и подробно опишут смывающихся из Москвы номенклатурщиков, теряющих свой багаж в жуткой толчее штурмующих железнодорожные вагоны. Вспомнят и удирающие грузовики, на которые впрыгивали на ходу, освобождая для себя место – выкидывая из кузова мешки и баулы. И белых от страха, беспорядочно снующих туда-сюда людей, которым не достался никакой транспорт.

Но Коржавин был первым. Его стихотворение написано в 1945 году.

Думаю, что в определении наказания ему всё решила характеристика Сталина в его стихах. Вполне вероятно, что Сталину показали стихи, как показали некогда стихотворение Мандельштама. И Сталин ничего в коржавинской характеристике не понял, кроме того, что он не понимает Пастернака.

Отсюда и сравнительная мягкость наказания. Подержав Эмку в институте Сербского, его приговорили к ссылке в Сибирь, где он провёл три года и откуда был выслан в Караганду. Там он работал в шахте и окончил горный техникум.

В 1954-м его амнистировали. Он вернулся в Москву, получил в 1956-м полную реабилитацию. И в 1959 году окончил Литературный институт.

Он мне говорил, что в том стихотворении не осуждал Сталина. Не мог, потому что был сталинистом по своим взглядам. А врать Коржавин не умел физически.

Да и по его поэзии это видно. Он избавлялся от политической наивности и описывал процесс своего освобождения от неё. Поэтому и после Сталина печатать его не стремились.

Когда Евгений Винокуров решил на волне хрущёвской оттепели издать книжку Коржавина, то оказалось, что все свои стихи Эма помнит наизусть, а записанных у него мало. Выручило, что был у Коржавина приятель, который собирал его стихи. К нему и привёл Винокурова Наум Коржавин.

И Винокуров сумел издать его книжку «Годы» (1962), взяв на себя ответственность за её содержание, разрешив издательству «Советский писатель» указать в выходных данных, что он, Винокуров, – редактор книжки.

Но на этом благоприятный для поэзии Коржавина период кончился. Больше его книг у нас в стране не выходило. Его изредка печатали в периодике и весьма много в самиздате, публикация в котором не добавляла власть имущим желания издавать книги Наума Коржавина, наоборот: укрепляла их в уверенности, что этого делать не нужно.

В 1967 году его пьесу «Однажды в двадцатом» поставил Театр имени К.С. Станиславского. И было забавно смотреть, как на «бис» выходили к зрителям внешне похожие друг на друга Евгений Леонов, игравший в спектакле, и автор Наум Коржавин.

Он не врал и тогда, когда объяснял свою эмиграцию отсутствием воздуха для жизни. Да, ему перекрыли кислород, вызвали в прокуратуру и заверили, что дышать в стране ему будет нечем.

За границей он сражался, как лев, против революционной идеи и любых форм социализма. Отстаивал гармоническое искусство как единственно возможное. И в этом я с ним полностью согласен.

Некогда в 1961 году он напечатал в «Новом мире» статью «В защиту банальных истин», которая меня во многом сформировала.

В перестройку Коржавин впервые приехал в Москву для выступлений по приглашению Булата Окуджавы. Потом приезжал не раз. Он практически ослеп, и его сопровождала Люба, которую как жену Коржавина, чудесно характеризует её девичья фамилия – Верная.

Увы, недавно Люба скончалась.

Приехав в тот первый раз в Москву, Коржавин навестил своего старого друга спортивного журналиста Аркадия Галинского, который в 1971 году издал книгу «Не сотвори себе кумира» – о договорных матчах и за неё – до 1989 года был изгнан из советской печати. Коржавин сказал ему о Гайдаре и его команде: «Я им не верю». А позже и написал об этом.

Тогда, читая его, ему удивлялись. Сейчас стало очевидно, что он во многом оказался прав.

Известно, что Коржавин с Бродским не любили стихи друг друга. Это и понятно. Слишком разные у них пристрастия, вкусы, предшественники. Поэтому не согласимся не только с Коржавиным в том, что Бродский плохой поэт, но с Бродским в том, что Коржавин плохой поэт.

На мой вкус, очень хороший.

И в доказательство – его старое, всем известное, исторически актуальное и нынче стихотворение об Иване Калите:

Мы сегодня поём тебе славу. И, наверно, поём неспроста, — Зачинатель мощной державы Князь Московский – Иван Калита. Был ты видом – довольно противен. Сердцем – подл… Но – не в этом суть: Исторически прогрессивен Оказался твой жизненный путь. Ты в Орде по-пластунски лазил. И лизал – из последних сил. Покорял ты Тверского князя, Чтобы Хан тебя отличил. Подавлял повсюду восстанья… Но ты глубже был патриот. И побором сверх сбора дани Подготавливал ты восход. Правда, ты об этом не думал. Лишь умел копить да копить. Но, видать, исторически-умным За тебя был твой аппетит. Славься, князь! Всё живём мы так же — Как выходит – так и живём. А в итоге – прогресс… И даже Мы в историю попадём.

* * *

Давно, наверное, лет сорок назад (точно вспомнить не могу) я в журнале «Детская литература» опубликовал статью, где среди прочих детских книжек критиковал какую-то Владислава Крапивина. Статья была не о нём. Больше я о нём никогда не писал, и поэтому, когда мне с Урала прислали его книжку, где отрицательный герой носит фамилию Красухин, я понял, что и той одной моей статьи оказалось достаточно, чтобы Крапивин считал меня своим врагом.

Окончательно я в этом уверился, читая лет пятнадцать назад его интервью с журналистом, где он сказал, что его путь в литературе был не накатанной дорожкой, что критики Красухин и Арбитман о нём такое писали!

Роман Арбитман сам был писателем. Что он писал о Крапивине, я не знаю. Но боюсь, что претензии к Арбитману Крапивина такие же, как ко мне: чем-то не понравилась Арбитману какая-то повесть Крапивина.

Вячеслав Петрович Крапивин (родился 14 октября 1938 года) за свою уже немалую жизнь написал столько повестей, романов, рассказов и очерков, что одно их перечисление займёт большое место.

Даже его награды и премии составляют немалый список.

Судите сами.

Награды: отличник народного просвещения РСФСР (1980), знак ЦК ВЛКСМ имени Гайдара (1983), орден Трудового Красного Знамени (1984), орден Дружбы народов (1989), почётное звание «Почётный гражданин города Екатеринбурга» (1993), орден Почёта (2009), почётный знак «За заслуги перед Севастополем» (2010), почётное звание Свердловской области «Почётный гражданин Свердловской области» (2013), почётное звание «Почётный гражданин города Тюмени» (2014), медали (какие – не указано).

Премии: Ленинского комсомола (1974), «Аэлита» (1983), губернатора Свердловской области (1999), имени Александра Грина (2001), «Малая Урания» (2001), имени разведчика Николая Кузнецова (2003), имени Д.Н. Мамина-Сибиряка (2003), орден рыцарей фантастики (2003), «Большой Роскон» (2006), премия Президента Российской Федерации в области литературы и искусства за произведения для детей и юношества 2013 года.

Как писали в своё время у нас на 16 полосе «Литературной газеты»: «Производит глубокое…»

Об экранизациях его произведений я уж не говорю: много!

В Тюмени в литературно-краеведческом центре открыт музей Владислава Крапивина с постоянной экспозицией «Славка с улицы Герцена». Экспозиция и предметный ряд состоят из вещей из жизни и творчества писателя.

В Екатеринбурге выпускали его собрания сочинений. Сперва в 9 томах, потом в 30-и. Но издательство «Эксмо» екатеринбуржцев перещеголяло. Оно выпустило своеобразное собрание сочинений Крапивина в 98 книг.

Какой ещё писатель, кроме Георгия Мокеевича Маркова, наполучал столько всего, я не помню.

* * *

Невзрачное лицо. Глаза не косят. Но один круглый, другой прикрыт веком. Так они на меня и смотрят – в полутора глаза.

– Ваня Кашпуров, – говорит он мне. Называю себя.

– Да кто же тебя не знает? – обхватывает он своей лапищей мою руку и сильно её встряхивает.

Вот уж не думал, что я так известен. Даже в Минводах меня знают. Откуда? Я работаю в «Литературной газете»? Но туда я пришёл всего полгода назад в марте 1967-го. Командировку получил от неё впервые. Меня послали освещать совещание молодых писателей Ставропольского края, на которое мы летели из Москвы вчетвером. Но поэт Юрий Панкратов сидел отдельно от остальных: он не из нашей компании. Чиновник недавно образованного Госкомиздата РСФСР по печати, он курирует издания Кавказа. А мы занимали весь ряд из трёх кресел как добрые знакомые. Хотя с Володей Кобликовым мой друг Лёва Кривенко познакомил меня только сейчас, прямо у самолётного кресла. «Да ты что? – громко возмутился он. – Ты думаешь, Красухин не знает, кто такой Кобликов? Не знает, что ты тот самый Кобликов и есть?» Так, никогда прежде не видясь, мы подружились сразу.

О Кобликове, введённом, по настоянию Константина Георгиевича Паустовского в редколлегию известнейшего калужского альманаха «Тарусские страницы», подвергнутого позже партийному разгрому, я, конечно знал. Читал в нём и рассказик Кобликова «Голубые слёзы», в котором, как ни старались партийные ищейки, ничего не вынюхали. Но и совсем без ярлыка не оставили. Обозвали эротичностью обычное чувство любви, которые испытывают друг к другу героя рассказа. А уж Лёва-то Кривенко, обожаемый ученик Паустовского, стал автором альманаха (и, как и все, выставлен на публичное обозрение для битья) по определению. У меня сохранилась та старая ещё суперобложка, похожая на доску с именами и фамилиями золотых медалистов. Вот они отчеканены (то есть, конечно, набраны!) почти рядом – Владимир Кобликов и Лев Кривенко.

Словом, когда самолёт приземлился в Минводах, наша тройка – Лева, Володя и я – была дружна, пьяна (тогда количество проносимого на борт спиртного не ограничивалось), и приятно возбуждена. Возбудимость достигла ещё большего градуса, когда каждый из нас попал в объятия, а потом и в машину Евгения Карпова, институтского товарища Лёвы по семинару Паустовского, а ныне ответственного секретаря правления Ставропольской писательской организации. Не успела машина стронуться с места, как каждый был одарён стаканчиком с водкой, бутербродом и приглашением выпить за встречу. Мы не выгружались у гостиницы, – это бы я запомнил. Остановились у дорожной шашлычной с висящей на ней табличкой «санитарный день». Нас посадили за длинный накрытый стол, за которым сидело ещё с десяток человек. Больше никого в шашлычной не было. Помню, как удивился сообщению Карпова, что местный крайком комсомола решил назначить меня руководителем семинара поэзии. Пили в шашлычной за меня не раз, аплодировали в ответ, а вот как мы покинули это помещение, совершенно стёрлось из головы. Проснулся в одном гостиничном номере с Лёвой Кривенко, и постучали в нашу дверь уже после того, когда он, как прежде я, привёл себя в порядок.

Ваню Кашпурова старший по возрасту Лёва Кривенко знал. Когда Ваня, Иван Васильевич Кашпуров, родившийся 14 октября 1926 года, пошёл служить, Лёву уже комиссовали по инвалидности. Пока Кривенко учился в Литинституте и аспирантуре, Ваня воевал: с 1943 по 1949. Так долго Ваня мог воевать только в оккупационных войсках, то есть войсках НКВД. И точно: начал войну в кавалерийских частях (кому они в 1943-м были нужны? Ясно, что ими заменяли депортированные кавалерийские части кавказских малых народов?), кончил в Иране (логично, если спускаешься с кавказских гор, можешь оказаться и в этой стране): там в нарушении всех тегеранских договоренностей Сталин не последовал за союзниками, не вывел войска с иранской территории через полгода после победы, как обещал, а тянул и тянул, надеясь разогреть иранских курдов и азербайджанцев и присоединить к себе Иранский Азербайджан. Чего только не предпринимал Сталин? И восстание на оккупированной Советами иранской земле организовал. И начал продвигать войска в сторону Тегерана, Турции и Ирака. Войска прибывали в нефтеносный город Тебриз и немедленно включались в атаку. Тем более что вместе с войсками были доставлены военные советники и члены будущей администрации новых районов советского Ирана. Ах, как мечтал Сталин осуществить, наконец, вековую мечту русских царей: открыть путь к Персидскому заливу и выйти к незамерзающему Индийскому океану. Не вышло. Не позволил Трумэн. Одно за другим нешуточные угрожающие заявления, и Сталину пришлось поджимать хвост. И всё-таки не в 46-м, когда ушли из Ирана советские войска, а в 49-м демобилизовали Ваню, запрятав, наверное, в посольство. Ещё три года нужны были в Иране бойцы, подобные Ване Кашпурову.

Но всё это я узнал потом, как потом узнал и подивился невероятным способностям Вани, который сумел, демобилизовавшись в 49-м, за три года кончить школу рабочей молодёжи, перевестись с 3 курса заочного Ставропольского педагогического института в Литинститут, а вот его окончить, как и положено, через 5 лет.

Ваня источал довольство и веселье. Меня попросили с группой ставропольских поэтов выступить в кисловодском санатории. Выступаем. Объявляю Кашпурова. Тот выходит на сцену. Улыбается во весь рот и спрашивает зал: «Ну что? Видели ли вы когда-нибудь живого поэта?» И не дожидаясь ответа: «Вот перед вами живой поэт». Читает стихи в песенном ритме, потом и вовсе напевает их и начинает приплясывать: «И-их! И-их!» после каждого куплета. Выстукивает чечёточку. Под чечётку выкрикивает частушки. Я оборачиваюсь к соседу – тоже к ставропольскому поэту: «Что это?» Тот крутит пальцем у виска: «Ванька на голову болен! Не обращайте внимания!»

Утомился Кашпуров. Останавливается. Спрашивает зал: «Ну как вам живой поэт?» Аплодисменты жидкие. «А погромче хлопать не можете?» – спрашивает Ваня.

И потом мне на обратном пути: «Эти не понимают поэзии! Видел бы ты, как меня приветствовали в Железногорске! Час не отпускали!»

Позже довелось видеть Кашпурова на пленумах и съездах. Он с 1979 по 1987 годы был ответственным секретарём Ставропольского отделения СП СССР. На этом посту сперва (1982) получил звание Заслуженного работника культуры», а потом (1986) и орден «Знак почёта».

Когда Генеральным секретарём избрали Горбачёва, тот перевёл своего земляка Всеволода Серафимовича Мураховского, занимавшего пост первого секретаря Ставропольского обкома, в Москву первым заместителем председателя совета министров. И замелькали в разных изданиях стихи Кашпурова с посвящением Горбачёву, Мураховскому: понимай из этого, что и с тем, и с тем он был дружен. Правда, больше никаких наград не получил.

Умер Иван Васильевич 17 ноября 1997 года. Местные власти, однако, его не забыли. Установили мемориальную доску на школьном здании в ставропольском селе, где он родился и учился, назвали его именем одну из улиц этого села и сельскую библиотеку. Присвоили имя Кашпурова одной из ставропольских библиотек.

Не зря, стало быть, посвящал стихи начальству.

* * *

Юлий Борисович Марголин родился 14 октября 1900 года в Пинске, учился в Берлинском университете, поехал в Палестину, а из неё в 1940-м – в Лодзь, к живущим там родителям. С ними вместе на родину в Пинск, который оказывается под советской оккупацией. 19 июня 1940 года Марголина арестовывает НКВД и без суда отправляет в ГУЛАГ. В 1946-м как польского гражданина его репатриируют в Варшаву.

Польша уже народная республика. Но евреев у себя не держит: хотят уезжать – пусть уезжают. И Марголин в начале октября 1946 года прибывает в Палестину.

Здесь он написал свою автобиографическую книгу «Путешествие в страну зе-ка».

Цитата из её Послесловия:

«Можно сказать об этой книге, что она написана против. Против угнетения, против страшного зла, против великой несправедливости. Но это определение недостаточно. Она прежде всего написана в защиту. В защиту миллионов заживо-похороненных, страдающих и подавленных людей. В защиту тех, кто сегодня ещё жив, а завтра уже может быть мёртв. В защиту тех, кто сегодня ещё свободен, а завтра может разделить участь похороненных заживо.

На основании пятилетнего опыта я утверждаю, что советское правительство, пользуясь специфическими территориальными и политическими условиями, создало в своей стране подземный ад, царство рабов за колючей проволокой, недоступное контролю общественного мнения мира.

Советское правительство использовало своё неограниченное господство над шестой частью мира для того, чтобы воссоздать в новой форме рабовладение – и держать в состоянии рабства миллионы своих подданных и массы иностранцев не за какое-либо их действительное преступление, но в качестве «превентивной меры», по усмотрению и произволу тайной полиции.

Это обвинение может показаться невероятным каждому, кто вырос в условиях западной демократии, и лично не видел и не пережил доли раба.

Мне же кажется невероятным другое: что миллионы людей на Западе совмещают демократические убеждения и протест против социальной несправедливости в любой форме – с поддержкой вопиющего и омерзительного безобразия, которого в наши дни не видеть нельзя уже.

Я обращаю внимание людей способных не только видеть, но и предвидеть и мыслить, на тот грозный факт, что рабовладение, несовместимое с сущностью капиталистического строя и нравственным сознанием зрелого человечества – становится технически возможным и экономически осмысленным явлением в рамках тоталитарной идеологии XX века».

Когда на Западе был напечатан «Архипелаг ГУЛАГ» многие вспомнили книгу Юлия Марголина и то, что он выступал в ООН с личными свидетельствами о советских концентрационных лагерях, о сталинской системе ГУЛАГ.

Удивлялись: почему тогда так не среагировало западное общественное мнение, как на книгу Солженицына?

Мне кажется, что так легла карта судьбы.

Марголин написал книгу в 1947-м. А напечатал в американском издательстве имени Чехова в 1952 году. Недавно окончилась война. Сталин и его руководство всё сделали, чтобы на Нюрнбергском процессе выглядеть в крахмальном белье. Никаких преступлений против человечества с советской стороны. Ни слова о лагерях или о чудовищных массовых изнасилованиях, убийствах и мародёрствах вошедшей в Европу Советской армии.

Больше того! Подумайте, сколько эмигрантов повелось на сталинское токование о простившей их родине!

Марголину просто не поверили. А раскусившие Сталина союзники (я имею в виду правительства) ёжились от сообщений, что Сталин испытал атомную бомбу. Поскольку сталинский аппетит был чудовищным, волей-неволей приходилось вести холодную войну, защищающую ту большую часть Европы, которая не досталась Сталину.

А в 1952-м, когда книга вышла, была корейская война, была война Сталина внутри страны с космополитами (евреями). Раздражать диктатора всё ещё было опасно.

Ну, а во время хрущёвской оттепели книга Марголина явилась одним из тех документов, которые свидетельствовали о прошлом – о том прошлом, которое не должно было повториться.

Когда же многое всё-таки повторилось, Запад уже был не тот. Брежнев в какой-то мере (поставки зерна, например) от него зависел. Голос Солженицына не заглушали за рубежом, как когда-то Марголина. Да и брежневскому КГБ отдуваться за сталинских чекистов не приходилось. Марголин писал о настоящем. Солженицын – вроде как бы о прошлом. Его услышали и дали волю возмущению услышавших.

Умер Юлий Марголин 21 января 1971-го.

* * *

Гелий Иванович Снегирёв (родился 14 октября 1927) многим запомнился по рассказу, напечатанному в «Новом мире» Твардовского «Роди мне три сына» (1967). Но после уже в советской прессе не печатался.

Меня с ним познакомил в Киеве наш, «Литературкин», корреспондент по Украине Гриша Кипнис. Я знал, что Гелия Ивановича сняли с поста главного редактора Украинской студии хроникально-документальных фильмов, перевели в простые редакторы. Знал, за что – он участвовал в съёмках траурного митинга в день 25-летия убийства евреев в Бабьем Яру, на котором выступили Виктор Некрасов, Владимир Войнович. Митинг не был разрешён властями, а уж съёмки его – тем более.

Он тогда в соавторстве с Вадимом Скуратовским написал пьесу о Германе Лопатине «Удалой добрый молодец».

Но знакомство наше не продолжилось. Снегирёв в Москву не приезжал, в «Литературную газету» не заходил. Его исключили из партии в 1974-м. На этой почве он заболел – развился тромбоз сетчатки глаз. Он стал слепнуть. Был переведён на инвалидность.

Однако с правозащитным движением его связи только укрепились. Он публиковался в диссидентской прессе и на Западе. Писал автобиографическую книгу «Роман-донос».

В сентябре 1977 года его арестовали. Он держался стойко. В октябре объявил голодовку. Его перевели на принудительное питание. В результате его парализовало.

И вот тут у нас в «Литературной газете» появилось его письмо «Стыжусь и осуждаю…» Прочитав его, я не поверил, что Гелий Снегирёв его писал. Я хорошо его помнил и не верил, что он может настолько унизить себя. Ведь он не был алкоголиком, как Якир, которого легко было сломить, играя на его страсти к спиртному.

Да и никто из моих друзей не поверил в подлинность письма. Парализованного Снегирёва помиловали. Перевели из тюремной больницы в обычную городскую, где он и скончался 28 декабря 1978 года. Когда он, разбитый параличом, мог написать это письмо, а главное – для чего ему было его писать, так и осталось без ответа.

* * *

Николай Осипович Лернер – один из видных русских литературоведов.

Он написал статьи о Белинском, Чаадаеве, Аполлоне Григорьеве, Лескове.

Однако главным делом его жизни была пушкинистика. За книгу «Труды и дни Пушкина» (1903, второе издание – 1910) Лернер получил премию Лицейского Пушкинского Общества. Он принял участие в академическом издании сочинений Пушкина, в издании Пушкина под редакцией С. Венгерова. Но самые, на мой взгляд, интересные книги Лернера – это «Проза Пушкина» (1922) и «Рассказы о Пушкине» (1929).

Надо отметить, что советские партийные литературоведы воспринимали Лернера как «сторонника ползучего эмпиризма» («Литературная энциклопедия»). И не только. В первой книжке знаменитого в будущем «Литературного наследия» читаем:

«До чего доходит наглость классового врага, орудующего под маской историко-литературных публикаций, можно судить по небезызвестному пушкинисту Н. Лернеру, который, печатая «новооткрытые» строфы пушкинской «Юдифи», сопроводил её следующими строками: «Подвиг еврейской национальной героини был для Пушкина не только благодарной художественной темой, над которой пробовали свои силы многие мастера пера и кисти. Юдифь была ему гораздо ближе. Недаром сам он создал образ русской женщины (Полины в «Рославлёве»), которая в 1812 г. задумала «явиться во французский лагерь, добраться до Наполеона и там убить его из своих рук». В наше беспримерно печальное безвременье, когда враги топчут нашу несчастную родину, когда подавлено патриотическое чувство и забыт бог, – знаменательно звучит этот донёсшийся до нас сквозь ряд неблагоприятных случайностей загробный голос великого поэта-патриота, который воспел великую народную героиню, – звучит и упрёком и ободрением. Вновь от низин, где мы барахтаемся, поднимает наши взоры excelsior [всё выше – лат.] к своей вышине, поэзия Пушкина, белоснежная Ветулия нашего искусства, «божий дом» русского слова и духа».

Классовый враг, прикрываясь Пушкиным, открыто взывал здесь к Розе Каплан, к террористическим актам. И это сошло ему с рук. Ныне этот контрреволюционер, меняя формы борьбы и маскируясь, окопался в харьковском «Литературном Архиве». Если в годы гражданской войны Лернер позволял себе, прикрываясь публикацией материалов, прямые террористические призывы, то теперь он нарочито подобранным документом и тенденциозными комментариями хочет опорочить саму идею революции».

Нарочно выбрал эту большую цитату, чтобы показать, в какой атмосфере приходилось творить прекрасному пушкинисту. Можно только представить, что было бы с ним, если б чекисты в 1931-м прислушались к словам этого поразительно безграмотного доноса (даже имя Каплан перепутали: она Фаина, а не Роза!). Недаром следователь, который в 1936 году вёл дело другого замечательного литературоведа Ю.Г. Оксману, сказал ему: «Умер ваш Лернер вовремя. Сейчас бы отсюда он уже не ушёл». «Отсюда» – печально знаменитый дом на Шпалерной. Какая, однако, уверенность, что Лернер бы там непременно очутился!

Умер Николай Осипович действительно ещё до 1936 года – 14 октября 1934-го. Родился 3 марта 1877 года.

* * *

Ирина Владимировна Одоевцева, пожалуй, наиболее известна своими воспоминаниями «На берегах Невы» (1967) и «На берегах Сены» (1978–1981).

Её называют последней поэтессой Серебряного века.

Повидала она многих интересных людей. Вместе с мужем поэтом Георгием Ивановым оказалась в эмиграции с 1922 года. Вспоминает о Николае Гумилёве, Осипе Мандельштаме, Андрее Белом, Зинаиде Гиппиус, Дмитрии Мережковском, Иване Бунине. И, конечно, о Георгии Иванове.

После его смерти через 20 лет вышла второй раз замуж за писателя Якова Горбова, с которым прожила недолго: Горбов скончался через четыре года в 1981-м.

В 1987 году вернулась в СССР. Ей дали небольшую квартиру в Ленинграде.

Поначалу после возвращения она раздавала интервью, печатала свои стихи во многих периодических изданиях. Книга «На берегах Невы» вышла в 1989-м тиражом в 250000 экземпляров. А тираж другой мемуарной книги «На берегах Сены» издан был в том же году полумиллионный. Но потом ажиотаж спал. Читатели открывали для себя других авторов – писателей Серебряного века, во множестве печатавшихся в ставших бесцензурными СМИ. Упразднение цензуры открыло дорогу в печать произведениям, некогда запрещённым или писавшимся в стол. Одоевцева больше не была волнующей сенсацией. Поэтому и смерть её 14 октября 1990 года осталась почти незамеченной. (Родилась она 27 июля 1895 года.)

Евгений Евтушенко вспоминает, что вернувшуюся на родину Одоевцеву «бережно возили с эстрады на эстраду, как говорящую реликвию, и говорящую весьма грациозно». Но этим в основном занимались поначалу. В последний год жизни её по эстрадам не возили. Недаром книгу её стихов при её жизни в СССР не выпустили. Она вышла только 1998-м. Советская власть кончилась, и, разумеется, о миллионных и многотысячных тиражах нечего было и думать.

Хорошей ли она была поэтессой? Неплохой. Вот её эмигрантское стихотворение, объясняющее, по-моему, почему она вернулась на родину:

Сияет дорога райская, Сияет прозрачный сад, Гуляют святые угодники, На пышные розы глядят. Идёт Иван Иванович В люстриновом пиджаке, С ним рядом Марья Филипповна С французской книжкой в руке. Прищурясь на солнце райское С улыбкой она говорит: – Ты помнишь, у нас в Кургановке Такой же прелестный вид, И пахнет совсем по нашему Черёмухой и травой… Сорвав золотое яблоко, Кивает он головой: Совсем как у нас на хуторе, И яблок какой урожай. Подумай – в Бога не верили, А вот и попали в рай!

* * *

У нас в «Литературной газете» уже ближе к перестройке работал корреспондентом в Узбекистане полный тёзка и однофамилец поэта Владимира Николаевича Соколова. Потом наш Володя Соколов переехал в Москву и занял в газете должность заведующего отделом науки. Всё это было ближе к перестройке и в саму перестройку. А с распадом СССР Володя учредил новую газету, которая называлась «Век» и располагалась на 6 этаже здания в Костянском переулке, 13. То есть там, где находилась наша «Литературная газета», которой «Век» стал платить за аренду.

Не знаю, почему «Век» не стал долгожителем. Скорее всего, потому, что раскрутить его, очевидно, не удалось, и спонсор от него отказался.

Но я вспоминаю сейчас о Володе Соколове по другому поводу. Именно он приносил мне стихи своего приятеля русского поэта Александра Файнберга, жившего в Ташкенте. Стихи мне нравились, и я, как только стал заведующим отделом русской литературы, их напечатал.

Александр Аркадьевич Файнберг умер 14 октября 2009 года в Ташкенте, где и родился 2 ноября 1939-го.

Разумеется, будучи поэтом, он выпускал не только книжки своих стихов, но и книги переводов узбекских поэтов. Переводил Файнберг много. Перевёл стихи и поэмы классика Алишера Навои.

Писал сценарии фильмов. По его сценарию, в частности, снят фильм «Их стадион в небесах» – о ташкентской футбольной команде «Пахтакор», погибшей в авиакатастрофе. Слова песни, которая звучит в фильме, написал Файнберг.

А вообще по его сценариям снято четыре полнометражных фильма и более двадцати мультипликационных.

Его собственные стихотворные книги выходили в Ташкенте довольно регулярно. В 2003-м поэтическая книжка вышла и в Москве.

В память о нём – его сонет «Родина»:

Меж знойными квадратами полей она легла до самого отрога — гудроновая старая дорога в тени пирамидальных тополей. Я в юности не раз ходил по ней с теодолитом и кривой треногой. Я пил айран в той мазанке убогой, где и теперь ни окон, ни дверей. Печальный край. Но именно отсюда я родом был, я родом есть и буду. Ау, Европа! Я не знаю Вас. Вдали орла безмолвное круженье. В зубах травинка. Соль у самых глаз. И горестно, и счастливо мгновенье.

15 ОКТЯБРЯ

Литературовед Алексей Сергеевич Бушмин (родился 15 октября 1910 года) в служебной карьере достиг многого. 10 лет подряд с 1955 по 1965 был директором ИРЛИ (Пушкинского дома) и потом вернулся на эту должность в 1978 и уже не уходил с неё. Избран действительным членом Академии наук СССР.

Считался специалистом по Салтыкову-Щедрину. Написал о нём немало. Защищал по нему докторскую диссертацию. Но взялся за него едва ли не потому, что Сталин вспомнил о Гоголе и Щедрине, когда, как вспоминает Симонов, на одном из заседаний кто-то из драматургов пожаловался ему, что не находит конфликтов для своих пьес. И понеслось! Партия сказала, что нам нужны Гоголи и Салтыкова-Щедрины. О сатириках писать стало не только можно, но нужно. Бушмин взялся исполнять этот социальный заказ.

Ведь до этого он писал о Фадееве, Гладкове, Горьком. Защищал кандидатскую по «Разгрому» Фадеева и прозе двадцатых годов.

Довелось читать какую-то его книгу «Сказки Салтыкова-Щедрина» в шестидесятых, когда был студентом. Она не произвела ни меня никакого впечатления. Ничего не дала ни уму, ни сердцу.

А когда я работал в «Литературной газете» увидел у кого-то из начальства книгу «Салтыков-Щедрин: Искусство сатиры». Взял почитать. И, кроме того, что Щедрин там предстаёт чуть ли не провозвестником Октябрьской революции, так и не понял, зачем Бушмин, скончавшийся 19 марта 1983 года, взялся её писать.

* * *

Русский фольклорист Александр Дмитриевич Григорьев (родился 15 октября 1874) записал на побережье Белого моря и по рекам Архангельской области в 1899–1901 гг. более 400 былин, исторических песен, духовных стихов и баллад. Благодаря Григорьеву мы знаем сказительницу Марию Дмитриевну Кривополенову, открытому им в этих поездках. В 1904 и 1910 годах изданы 1-й и 3-й том «Архангельских былин», собранных Григорьевым. Кроме текстов даны 150 нотировок их напевов, описаны местные говоры, особенности их диалектов.

3-й том был удостоен Пушкинской золотой медали.

Издание 2 тома затянулось до 1939 года, когда Чешская Академия наук и искусств выделила на него средства. В это время он давно уже был эмигрантом и жил в Чехословакии.

Но в России в 1913 году Григорьев издал «Повесть об Акиме Премудром», которая охватывает историю этого сюжета за две тысячи лет с момента его возникновения в ассиро-вавилонской литературе и до наших дней. Григорьев привлёк в этом исследовании источники из арамейской, сирийской, арабской, греческой, армянской и славянской версий. Эта выдающаяся работа была отмечена половинной Ломоносовской премией.

В 1917 году Григорьев становится деканом вновь образованного историко-филологического факультета Томского университета. В 1918-м стал его проректором, патронировал программу для собирания сведений необходимых для составления карты русского языка в Сибири. Изучал русские старожильческие говоры Приобья.

В 1919–1921 годах, собирая сибирские народные говоры, Григорьев приобрёл несколько десятков рукописных памятников XIV–XIX веков, которые ныне находятся в библиотеке Российской Академии наук и Славянской академии наук в Праге.

После установления советской власти в Сибири историко-филологический факультет переименовывается в общественный. Григорьев принимает решение покинуть Россию.

Дело в том, что детство Григорьева прошло в Царстве Польском Российской империи. Поэтому он обращается к властям с просьбой отпустить его в Польшу, как имеющего польское гражданство.

В 1922 году он выезжает в Польшу, но поскольку университетской работы для него там не нашлось, он уезжает в Подкарпатскую Русь, преподаёт в Ужгороде и Прешове. Оттуда уезжает в Прагу.

Там в 1928 публикует работу «Русские старожильческие говоры Сибири». Там издаёт, как уже говорилось 2-й том уникальных «Архангельских были». Там и скончался 4 ноября 1940 года.

* * *

«Когда я расставался с инженерной работой, все мои друзья-инженеры были уверены, что я стану писать романы именно об инженерах. Но всё получилось иначе – я стал писать записки натуралиста. Мне было стыдно, что я не оправдал доверия своих друзей, видевших во мне серьёзного писателя-романиста, а потому свои записки-рассказики я подписывал выдуманным именем – Анатолий Сергеев. Но однажды этот псевдоним не понравился в издательстве, которое решило заключить со мной договор на книгу, и мне придумали там другой псевдоним, который и остался со мной до сих пор – Анатолий Онегов. По паспорту я Агальцов Анатолий Сергеевич. Я много раз делал попытку избавиться от псевдонима, но всегда в редакциях возражали: «Оставьте псевдоним – вас читатели знают именно под таким именем».

Да уж поздновато теперь переименовываться Анатолию Онегову, родившемуся (добавлю паспортных данных) 15 октября 1934 года. Конечно, его очень многие знают по чудесным книжкам, таким, как «Здравствуй, Мишка», «Школа юннатов», «Они живут рядом со мной», «Русский мёд», «В медвежьем краю», «Календарь природы».

А люди постарше помнят, разумеется, его радиопередачи на протяжении всех семидесятых. Назывались они «Школа юннатов». Онегов подготовил 250 таких передач.

«Школа юннатов» – так называлась и рубрика в журнале «Юный натуралист», которую вёл Онегов. Да и книги в авторской серии издательства «Детская литература» шли под тем же названием «Школа юннатов».

Его биография удивительна. Серебряный медалист без труда поступил в МАИ, окончил, работал в конструкторском бюро Министерства авиационной промышленности. Из таких бюро не уходят. Там делают карьеру, получают премии. А если повезёт, то и государственные награды.

Но Анатолий Сергеевич, работая, инженером, учился на вечернем отделении биолого-почвенного факультета МГУ. Окончил и его.

И в 1965-м оставил инженерную работу. Поселился в каргопольской тайге под Архангельском. Там два года охотился и рыбачил. В 1967–1973 жил в Карелии. Опубликовал цикл очерков о карельской природе.

В 1977-м вступил в Союз писателей, живя в Москве (с 1973-го по 1980-й). Но в 1980-м опять поселился в тайге, на границе Карелии и Архангельской области, где прожил 10 лет. С 1991 года живёт в Ярославской области.

Онегов – уникум. Помимо художественных, он пишет натурфилософские и медицинские книжки. Знает, чего ждать от того или иного растения, публикует старинные и современные рецепты природных лекарств. Жалуется, что издательство, выпустившее его книгу о лечении мёдом, задержало ещё две – о лечении другими целительными природными средствами.

Жалуется в своём персональном сайте, на который советую зайти. Там Анатолий Сергеевич выложил много нужных людям для здоровья рецептов.

* * *

Алексей Васильевич Кольцов (родился 15 октября 1809) оказался в литературе благодаря Н.В. Станкевичу, который встретился с ним в Воронеже в 1830 году, оценил его стихотворные опыты и познакомил с ними московских литераторов. Особенно заинтересовался Кольцовым Белинский, ставший другом Кольцова, его наставником не только в литературе, но и в жизни.

В 1935 году Станкевич и Белинский издали по подписке первую книгу «Стихотворения Алексея Кольцова». Она пришлась по вкусу Пушкину и поэтам его круга. Впрочем, они уже знали Кольцова по публикациям. В частности, в «Литературной газете», где его стихи со своим коротким предисловием опубликовал в 1831 году Станкевич.

Кольцову очень не повезло с отцом – зажиточным купцом, скототорговцем. Отец считал поэтические занятия сына блажью и заставлял его помогать ему по хозяйству. Властный деспот, отец, узнав о том, что сын влюбился в крепостную Дуняшу, продал её станичному помещику, где она безвозвратно затерялась.

Даже чахотка – болезнь Кольцова развивалась и развилась, потому что отец не давал ему деньги на лечение. В конце концов от чахотки он и скончался 10 ноября 1842 года.

Его стихи оказались очень приманчивыми для многих композиторов. Даргомыжский написал музыку к стихам «Без ума, без разума», «Не судите, люди добрые», «Не скажу никому», «Приди ко мне». Балакирев – «Обойми, поцелуй», «Исступление», «Песнь старика», «Приди ко мне», «Я любила его». Мусоргский – «Дуют ветры, ветры буйные», «Много есть у меня теремов и садов», «По-над Доном сад цветёт», «Весёлый час».

Кольцова можно много и удачно цитировать. Приведу моё любимое – «Разлука»:

На заре туманной юности Всей душой любил я милую: Был у ней в глазах небесный свет, На лице горел любви огонь. Что пред ней ты, утро майское, Ты, дуброва-мать зелёная, Степь-трава – парча шелковая, Заря-вечер, ночь-волшебница! Хороши вы – когда нет её, Когда с вами делишь грусть свою, А при ней вас – хоть бы не было; С ней зима – весна, ночь – ясный день! Не забыть мне, как в последний раз Я сказал ей: «Прости, милая! Так, знать, Бог велел – расстанемся, Но когда-нибудь увидимся…» Вмиг огнём лицо всё вспыхнуло, Белым снегом перекрылося, — И, рыдая, как безумная, На груди моей повиснула. «Не ходи, постой! дай время мне Задушить грусть, печаль выплакать, На тебя, на ясна сокола…» Занялся дух – слово замерло…

* * *

Великий философ Фридрих Ницше родился 15 октября 1844 года. Уже с 18 лет испытывал сильные головные боли, страдал бессонницей. К тридцати годам его здоровье резко ухудшилось. Он почти ослеп, бессонницу и головные боли лечил опиатами, у него были проблемы с желудком. Ему пришлось оставить преподавание в Базельском университете, куда был приглашён на должность профессора классической филологии в 24 года будучи ещё студентом – приглашение такого рода было само по себе беспрецедентно. Так вот это преподавание Ницше пришлось оставить и уйти на пенсию с годовым содержанием 3000 франков.

Так до конца жизни – до 25 августа 1900 года он прожил на пенсии. И, преодолевая боль, писал свои книги: «Странник и его тень» (1880), «Утренняя заря» (1881).

В 1883-м он пишет первую часть самой знаменитой его книги «Так говорил Заротустра». Через год – вторую и третью части, которые публикует отдельно. А в 1885-м последнюю четвёртую часть издаёт на свои деньги в количестве 40 экземпляров, которые раздаривает друзьям.

К концу 1880-х он очень популярен. «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего» (1886), «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом» (1888), «Антихрист. Проклятие христианству» (1888), «Ecce Homo. Как становятся самим собой» (1888) – каждую из этих книг восторженно встречала публика.

Особо следует сказать о книге Ницше «Казус Вагнера» (1888), написанной во славу Бизе, то есть по отношению к Вагнеру – вызывающую. Так распрощался Ницше с одним из самых близких своих друзей. Он расценил принятие христианства Вагнером как измену их общим идеалам. Кроме того, Ницше не принял антисемитизма Вагнера, как в будущем не примет антисемитизма собственной сестры.

Правда, в 1889 году происходит помутнение рассудка Ницше. Он оставляет творческую деятельность. Его помещают в базельскую психиатрическую больницу, откуда его в марте 1990 года взяла к себе мать. Но после смерти матери Ницше поражает апоплексический удар, от которого он уже не оправился. Вот тут и появилась сестра, в последние годы Ницше ухаживавшая за ним.

После его смерти она стала его наследницей, подготовила его двадцатитомное собрание сочинений, часто вмешиваясь в текст, редактируя его по-своему. Только в 1967 году итальянские учёные опубликовали работы Ницше без искажений.

Сестра в 1930 году стала сторонницей нацистов и добилась, чтобы в 1934 году Гитлер трижды посетил созданный ею музей-архив Ницше и объявил этот музей центром национал-социалистической идеологии. Книга Ницше «Так говорил Заротустра» вместе с гитлеровской «Майн Кампф» и книгой Розенберга «Миф двадцатого века» были положены в склеп Гильденбурга.

Разумеется, Ницше за такие вещи отвечать не должен.

В заключение – некоторые афоризмы Ницше:

«Добродетель опровергается, если спрашивать, «зачем?»…

Есть два вида одиночества. Для одного одиночество – это бегство больного, для другого – бегство от больных.

Есть два пути избавить вас от страдания – быстрая смерть и продолжительная любовь.

Ничто не покупается за большую цену, чем частица человеческого разума и свободы…

Идёшь к женщине – бери плётку.

Если вы хотите высоко подняться, пользуйтесь собственными ногами. Не позволяйте нести себя, не садитесь на чужие плечи и головы!

Героизм – это добрая воля к абсолютной самопогибели.

«Возлюби ближнего своего» – это значит: «Оставь ближнего своего в покое!» – Но как раз эта часть добродетели даётся труднее всего.

В стадах нет ничего привлекательного, даже если они бегут вслед за тобой».

16 ОКТЯБРЯ

16 октября 1854 года в Дублине родился блистательный поэт, писатель, драматург, философ, эстет Оскар Уайльд.

Его биография известна. Известно, за что он сидел в тюрьме, и когда он из неё освободился. Известны его замечательные стихи, баллады, рассказы, романы, пьесы.

Поэтому приведу менее известное – некоторые его афоризмы:

«Книги, которые называют аморальными, – это книги, которые демонстрируют миру его позор».

«Журналистика – это организованное злословие».

«Что касается современной литературы, то я отнюдь не собираюсь её защищать. Она оправдывает своё существование великим законом Дарвина о выживании вульгарнейших».

«Мудрость – это знать, насколько мало мы знаем».

«Есть много вещей, которые мы хотели бы выбросить, но боимся, что другие могут их забрать».

«Я умираю, как жил, – не по средствам».

«Амбиции – это последнее прибежище неудачников».

«Выбирать врагов нужно так же тщательно, как и друзей».

«Ведь разум мужчины – это, по-моему, самый лживый и дурной советчик на свете, не считая разве что разума женщины».

«Не стреляйте в пианиста – он играет, как умеет».

И некоторые его парадоксы:

«Поддайся соблазну – он может не повториться».

«У меня непритязательный вкус: мне вполне достаточно самого лучшего».

«Трудно избежать будущего».

«Всё можно пережить, кроме смерти».

«Весь мир – театр, но труппа никуда не годится».

«Своих мужей ревнуют некрасивые женщины. Красивым – не до того, они ревнуют чужих».

«Я не настолько молод, чтобы всё знать».

«Эгоизм – это не значит жить так, как хочешь, это требование к другим жить так, как вы этого хотите».

«Мужчины всегда хотят быть первой любовью женщины – женщины мечтают быть последним романом мужчины».

«Прощайте врагов ваших – это лучший способ вывести их из себя».

Умер великий Уайльд 30 ноября 1900 года.

* * *

Андрей Тимофеевич Болотов – одна из интереснейших фигур XVIII века. Почти всю жизнь он прожил в родовом своём сельце Дворянинове Алексинского уезда Тульской губернии. Здесь занимался земледелием, огородничеством и садоводством.

Уезжал оттуда для службы в армии. Он начал Семилетнюю войну в чине подпоручика, а закончил её капитаном. Отличался тем, что в периоды между боями изучал самостоятельно науки и упражнялся в рисовании.

В своей деревне полностью отдался сельскому хозяйству и наукам. Изучил теорию всех отраслей сельского хозяйства. Занимался философией, этикой, педагогикой. Написал собственные книги по этике, философии и педагогике.

Он завязал отношения с Вольным экономическим обществом. Писал в их «Труды» ответы на задаваемые сельскими жителями вопросы. Их, в конечном счёте, набралось на целую энциклопедию по сельскому хозяйству.

Особенно увлекался садоводством. Скупал все выходившие книги по нему. И не только по садоводству. В результате составил уникальную сельскохозяйственную библиотеку.

Когда Екатерина II купила Киясовскую волость в Серпуховском уезде, Болотову было предложено сперва описать её, а потом взять на себя её управление. Больше 23 лет он управлял волостями Екатерины – сначала Киясовской, а потом ещё Богородицкой (Тульская губерния) и Бобриковской. За это Екатерина пожаловала его к коллежские ассесоры.

Он стал издавать собственный журнал «Сельский житель. Экономическое в пользу сельских жителей служащее издание» (1776–1779). 10 лет – с 1770 по 1780 сотрудничал с газетой Н.И. Новикова «Московские ведомости», печатая под рубрикой «Экономический магазин» по одному печатному листу в каждом номере. Всего у Новикова он опубликовал 4000 статей.

Опубликованная в 1771 году в «Экономическом магазине» статья «Ботанические примечания о классах трав» считается первым российским трудом по систематике растений.

После смерти Екатерины вернулся в родное поместье.

За услуги, оказанные Вольному экономическому обществу, награждён золотой медалью и получил в подарок перстень от Павла I. Был почётным членом Королевско-саксонского Лейпцигского экономического общества, почётным членом Императорского московского общества сельского хозяйства.

Скончался 16 октября 1833 года, не дожив двух дней до своего 95-летия: родился 18 октября 1738 года.

Болотова принято на основании его научных работ считать лучшим агрономом XVIII века. Это так и есть. Даже картошку он первым предложил сажать в огороде, а не в саду, как это делали до него.

Но нас с вами он интересует как чудесный бытописатель своего времени. Он оставил «Записки», которые его и прославили. Под заглавием «Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков» автор излагает жизнь своих предков, свою жизнь и окружающего его мира. Написанные в виде писем Болотова к читателю, они занимают четыре больших тома (СПб. 1871–1873). Правдивые, они стали как бы хрестоматией XVIII века, поскольку отражают все стороны жизни тогдашнего русского общества. В своих записках Болотов использует массу пословиц, поговорок, специфических народных выражений. Этот замечательный литературный и исторический памятник эпохи переиздан Приокским книжным издательством в 1988 году.

17 ОКТЯБРЯ

Николай Иванович Надеждин (родился 17 октября 1804 года) известен прежде всего как редактор «Телескопа», напечатавшего первое из «Философических писем» Чаадаева, прочитав которое, Николай I пришёл в бешенство. Автора, то есть Чаадаева, он объявил сумасшедшим, запретив ему гулять по Москве – только возле своего дома на Басманной. Надо сказать, что это было единственно верным решением. Любое другое – арестовать, посадить, сослать в Сибирь, говорило бы о том, что Чаадаев высказал опасную для правительства правду и что эту правду правительство признаёт. Журнал «Телескоп» был запрещён к изданию. А редактор Надеждин был сослан в Усть-Сысольск.

Фактически на этом его карьера как журналиста и редактора закончилась.

Начинал он в журнале М.Т. Каченовского «Вестник Европы» со статьи «Литературные опасения за будущий год», подписанной «Экс-студент Никодим Надоумко».

Позиция Каченовского, не принявшего «Руслана и Людмилы» и других ранних произведений Пушкина, предоставлявшего журнальные страницы для критики их и произведений пушкинских друзей, вызвала массу эпиграмм. В частности, и самого Пушкина:

Клеветник без дарованья, Палок ищет он чутьём, А дневного пропитанья Ежемесячным враньём.

Ясно, что и Никодим Надоумко поначалу был принят скептически, а то и враждебно.

Тем более что «экс-студент» тоже не жаловал Пушкина. Написал в «Вестнике Европы» о «пушкинской «Полтаве» статью, где говорил о рано обнаружившемся поэтическом даре Пушкина и в связи с этим вспоминал басню дяди Пушкина Василия Львовича о суде Аполлона над пятнадцатилетним поэтом. Пушкин и здесь в долгу не остался:

Мальчишка Фебу гимн поднес. «Охота есть, да мало мозгу. А сколько лет ему, вопрос?» — «Пятнадцать». – «Только-то? Эй, розгу!» За сим принёс семинарист Тетрадь лакейских диссертаций, И Фебу вслух прочёл Гораций, Кусая губы, первый лист. Отяжелев, как от дурмана, Сердито Феб его прервал И тотчас взрослого болвана Поставить в палки приказал.

Надеждин окончил духовную семинарию – отсюда «семинарист». «Лакейские диссертации» – это кроме почти незавуалированного обвинения Надеждина в том, что он лакей Каченовского, ещё и указание на отрывки из диссертации, которые печатал Надеждин в «Вестнике Европы. Ну, а приказ Феба (Аполлона), в отличие от розог мальчишке, наказать «взрослого болвана» палочными ударами говорит об абсолютном неуважении Пушкина к Надеждину.

Но так было недолго. Поняв, что Надеждин вовсе не выражает взгляды Каченовского, Пушкин под псевдонимом «Феофилат Косичкин» поместил статью в «Телескопе», который начал издавать Надеждин.

Надеждин приучил критику основывать свои выводы не на личных впечатлениях, а на теоретических началах. И это не могло не переменить к нему отношения. Его стали уважать. В будущем его назовут предшественником Белинского.

Однако после того как он отбыл ссылку в Усть-Сысольске, Надеждин, как уже говорилось, оставил профессию литературного критика.

В 1843 году он стал редактором «Журнала Министерства внутренних дел». Здесь он помещал свои статьи по вопросам российской этнографии, географии и статистики. Министр внутренних дел Лев Алексеевич Перовский уважал его и нередко консультировался с ним. Статьи Надеждина «Исследование о скопической ереси» (1845) и «О заграничных раскольниках» (1846) написаны по прямому заказу министра.

Провозгласив однажды: «Земля есть книга, где история человечества записывается в географической номенклатуре», Надеждин написал несколько трудов по исторической географии. Став председательствующим в отделении этнографии Русского географического общества, он выдвинул программу, согласно которой сами жители городов и деревень должны были заполнять формы (анкеты), которые им присылало общество, и отсылать их назад. Когда таких описаний скопилось множество, целесообразность такой программы была успешно подтверждена.

Умер Николай Иванович 23 января 1856 года.

* * *

Очень близким другом Пушкина была Прасковья Александровна Осипова, родившаяся 17 октября 1781 года. Владелица имения Тригорского, соседнего с пушкинским Михайловским, она и её семья – сын и дочери составили дружеское общество ссыльному поэту в 1824–1836 годах. Пушкин немало произведений посвятил самой Прасковье Александровне, её дочерям и сыну от брака с умершим в 1813 году Н.И. Вульфом. Да и пушкинские друзья жаловали гостеприимную хозяйку Тригорского. Ей посвящали стихи Дельвиг, Баратынский, И. Козлов, Вяземский.

В конце жизни (она умерла 3 мая 1859-го) Осипова уничтожила свою переписку со многими людьми, сделав, слава Богу, исключение для переписки с Пушкиным. Сохранилось 24 письма Пушкина к Осиповой и 16 ответных писем поэта Прасковьи Александровны.

Всё, связанное с именем Пушкина, Осипова сохранила, заложив основы для современного дома-музея Пушкина в Тригорском.

* * *

Илья Фоняков был собственным корреспондентом нашей «Литературной газеты» сперва по Сибири, а позже в Ленинграде. Я был на обоих его корпунктах. Везде он очень помогал мне в командировках.

В Ленинграде он был ещё и моим гидом. Благодаря ему, мы досконально ознакомились с Царским Селом, до сих пор переименованным в Пушкин, с Павловском с его чудесным музеем быта прошлых столетий.

Илья Олегович был на пять лет старше меня. Он родился 17 октября 1935 года в Иркутской области, где работал геологом его отец, репрессированный и погибший в 1938-м.

Окончил Ленинградский университет. Печататься начал ещё студентом – в 1950-м. Первую книгу стихов «Именем любви» издал в Ленинграде в 1957 году.

До «Литературки» с 1957 по 1962 год Фоняков был сотрудником газеты «Советская Сибирь». Поднаторел в газетной журналистике, освоил все её жанры – от очерка, репортажа – до статьи об искусстве, до литературного портрета.

Он был честен с читателем. Писал о том, что видел. Поэтому (сужу по периоду моей работы в «Литгазете») к его статьям начальство относилось кисло. Предпочитало им прямые репортажи Ильи о том или ином событии.

Позже он писал в своей биографии: «Сознаю, что по возрасту я для многих уже – динозавр. Оказывается, это совсем не так уж плохо. Хотя бы потому, что совершенно не волнуют проблемы самоутверждения. Уж какой есть, такой есть». Мне думается, что такие проблемы перестали волновать его рано. Чуть ли не с первых его поэтических книжек. Он их выпустил много. А вместе с книгами эссе, критики, вместе с книгами переводов разных поэтов их у Фонякова более тридцати. И на всех лежит отпечаток его личности: всё, что он делал, очень серьёзно.

Лично мне очень нравятся его поэтические портреты коллег-современников, которые он создал в ноябре 2011 года – за месяц до собственной смерти 23 декабря. Оцените, каков у Фонякова Ярослав Смеляков:

Вот он весь – поношенная кепка, Пиджачок да рюмка коньяка, Да ещё сработанная крепко Ямба старомодного строка, — Тот, за кем классическая муза Шла, сопровождая, в самый ад, Трижды зек Советского Союза И на склоне лет – лауреат, Что он знал, какую тайну ведал, Почему, прошедший столько бед, Позднему проклятию не предал То, во что поверил с юных лет? Схожий с виду с пожилым рабочим, Рыцарь грубоватой прямоты, Но и нам, мальчишкам, между прочим, Никогда не говоривший «ты», — Он за несколько недель до смерти, Вместо всяких слов про стыд и честь, Мне сказал: «Я прожил жизнь. Поверьте, Бога нет. Но нечто всё же есть…»

Светлая память! Пусть Илье Олеговичу земля будет пухом!

* * *

Не знаю, как кому, но мне роман Алексея Павловича Чапыгина (родился 17 октября 1870) «Разин Степан» не понравился. Правда, я читал его школьником. Но очень уж утомлял язык писателя. Понимаю, что он призван был воссоздать разинскую эпоху. Но по мне, не перегружая свой язык просторечиями и арго, замечательно передал эпоху Алексей Толстой в своём «Петре Первом».

Скажут, что сравнивать: Толстой был талантливей. Ну, так в этом всё и дело. Чапыгину недоставало таланта. А брался он за историю основательно. Написал (недописал) и эпический авантюрный роман «Гулящие люди» (1935–1937).

Его ценил Горький. Даже Есенин в 1917 году, задумавшись в стихотворении «О Русь, взмахни крылами…» о том, кто из крестьянских писателей пришёл в литературу после Кольцова, Клюева и его, Есенина, пишет:

За мной незримым роем Идёт кольцо других, И далеко по сёлам Звенит их бойкий стих. Из трав мы вяжем книги, Слова трясем с двух пол. И сродник наш, Чапыгин, Певуч, как снег и дол.

Правда, стихи эти написаны до публикации исторических романов Чапыгина. Есенин мог прочитать у него первые рассказы «Зимней ночью» и «Наваждение» в журнале «Образование» (1905), благодаря которым Чапыгин обрёл известность. Мог прочитать и роман «Белый скит» (1913). И много ещё чего – повесть «Лебяжья озёра», например, рассказы.

Что ж. Может быть, я и несправедлив к этому писателю, скончавшемуся 21 октября 1937 года. Попробовал было читать его рассказы. Не пошло!

* * *

Увы, точная дата рождения Лидии Дмитриевны Зиновьевой-Аннибал неизвестна. Знают только, что родилась она в 1866 году. Знают, что в ней текла кровь Ганнибала, прадеда Пушкина. Что она вышла замуж за своего домашнего учителя Константина Семёновича Шварсалона, что под его влиянием сблизилась с народниками, заинтересовалась социализмом. Родила трёх детей.

Но потом вместе со всеми детьми бежала от мужа за границу, и в Риме в 1893 году встретила Вячеслава Иванова.

Женатому Иванову удалось получить развод, а Лидии Дмитриевне муж развода не давал долго. Несмотря на то, что у неё от Иванова родилась дочь. Но в конце концов, всё утряслось.

В круглом выступе петербургского дома 25 на Таврической Иванов с женой организовали знаменитый салон «На башне», где побывали, кажется, все известные писатели того времени.

Лидия Дмитриевна дебютировала дважды. Под фамилией Шварсалон в 1899 году в «Северном вестнике» с этюдом «Неизбежное зло». За подписью Зиновьева-Аннибал – драмой «Кольца» (1904). Продолжала писать стихи и пьесы, но прославилась как прозаик. Её сборник рассказов «Трагический зверинец» ценила Цветаева. Он оказал влияние на Хлебникова, написавшего «Зверинец» и на Елену Гуро, создавшую «Небесные верблюжата».

Писала статьи и рецензии, посвящённые книгам или творчеству Андре Жида, Г. Джеймса, Ф. Сологуба, А. Ремизова, где мечтала о «дерзком реализме», который поможет «с бережной медлительностью, всё забывая, читать и перечитывать книгу, который подхватит читателя волною тончайшего, как кружевная пена, и меткого, как имманентная правда жизни, искусства».

Написала повесть «Тридцать три урода», получившую далеко не однозначную оценку. Критика окрестила её «лесбийской», потому что в центре две героини – актриса Вера и её юная возлюбленная, которую она обращает в свою веру. Тираж повести поначалу был арестован. Но когда арест был снят, критик А. Амфитеатров назвал её рисунком из анатомического атласа.

Умерла неожиданно и скоропостижно от скарлатины 17 октября 1907 года.

Вскоре после её смерти Вяч. Иванов написал 42 сонета (столько лет прожила Лидия Дмитриевна) и 12 канцон (столько лет они прожили вместе).

«Того, что она могла дать русской литературе, мы вообразить не можем», – писал о ней Блок.

Но её стихи не подтверждают такой высокой оценки:

Червлённый щит тонул – не утопал, В струях калился золотого рая… И канул… Там, у заревого края, В купели неугасной свет вскипал. В синь бледную и в празелень опал Из глуби камня так горит, играя. Ночь стала – без теней. Не умирая, В восточный горн огонь закатный пал. Не движет свет. Дома, без протяженья, — И бдительны, и слепы. Ночь – как день. Но не межует граней чётко тень. Река хранит чудес отображенье. Ей расточить огонь чудесный – лень… Намёки здесь – и там лишь достиженья.

Стихотворение называется «Белая ночь», и содержание соответствует своему названию. Но сказать, что оно хорошо, – трудно.

Правда, Блок сказал ту фразу по поводу сборника «Трагический зверинец» (1907), увидевший свет уже после смерти Зиновьевой-Аннибал. Это он оказал большое влияние на футуристов.

* * *

Собственно, Алексей Демьянович Иллический известен не столько своей единственной книжкой стихов «Опыты в антологическом роде» (1827), сколько тем, что он был лицейским товарищем Пушкина, его другом.

Любопытно, что в лицее Илличевский, прекрасно учившийся, некоторыми преподавателями считался выше Пушкина по стихотворным опусам, которые лицеисты представляли на уроках по элоквенции. Первое юношеское стихотворение Пушкина «Песня» было исправлено и закончено Илличевским. В лицее Илличевский писал в разных жанрах, в том числе басни, эпиграммы. Рисовал карикатуры.

Вяземский точно определил характер поэтических упражнений Илличевского в послании к нему:

Пред Фебом ты зажёг огарок, А не огромную свечу; Но разноцветен он и ярок И нашей музе по плечу.

Кажется, Илличевский и сам смирился с тем, что предсказанное ему некоторыми лицейскими преподавателями и лицеистами будущность большого поэта, не сбылась. Тем не менее, не оставлял стихотворчества, писал, как и Пушкин, стихи к лицейской годовщине – послание к лицеистам. Такое, например (1826):

Друзья! Опять нас вместе свёл В лицейский круг сей день заветный. Не видели, как год прошёл, — Мелькает время неприметно! Но что нам до него? Оно Коснуться братских уз не смеет, И дружба наша, как вино, Тем больше крепнет, чем стареет.

(Не эти ли стихи дали толчок к рождению известных пушкинских: «Минувших лет угасшее веселье / Мне тяжело, как смутное похмелье. / Но, как вино – печаль минувших дней / В моей душе чем старее, тем сильней»? Вполне возможно, что Пушкин переработал строчки Илличевского. Но какой невероятной мощью отличается эта переработка!)

Умер Илличевский в тот же год, что и Пушкин, только почти на девять месяцев позже – 17 октября 1837 года. Получается, что он пробыл на этом свете на два с небольшим года больше, чем его гениальный товарищ: родился Илличевский 11 марта 1798 года.

* * *

Её литературный салон, располагавшийся в парижском отеле Сагонь на улице Турнелль, № 36, посещали такие знаменитости (их звали «турнелльскими птицами»), как Расин, Фонтенель, Ларошфуко, Шарль де Сент-Эвремон, аббат Скаррон, Жан-Батист Люли, Лафонтен, Филипп II Орлеанский, Антуан Годо, Антуан Гомбо, герцог Сен-Симон, граф Рабютен, Жюль де Клерамбо, аббат Шатонеф, Христиан Гюйгенс, Франсуа Буаробер, Шарль Перро, Николя Буало, сын знаменитой мемуаристки маркизы де Севиньи Шарль и другие не менее именитые и прославленные.

Она поощрила молодого Мольера, который своего «Тартюфа» прочитал впервые в её салоне, а её саму вывел в «Мизантропе» в образе Селимены. За год до смерти она познакомилась с десятилетним мальчиком по имени Аруэ. Его начитанность поразила её. В своём завещании она оставила для него 2000 франков на покупку книг. Мальчику суждено было стать философом и писателем под именем Вольтер.

Она была умна и остроумна. К её слову прислушивались. Её мнением дорожили.

В литературе она осталась своими письмами к маркизу де Севинье, изданными отдельной книгой через сорок пять лет после её смерти (она умерла 17 октября 1705 года). Кроме того, ей приписывается роман «Месть кокетки» (1659). И очень похоже, что именно она его и написала, ибо в нём раскрывается жизнь куртизанки, такой, какой и жила она, Нинон де Ланкло (родилась 10 ноября 1615 года), отстаивая свою независимость, физическую и умственную.

Нинон рано лишилась родителей, но получила большое наследство, которым сумела хорошо распорядиться, получая ежегодную ренту в 10000 ливров.

Она часто меняла любовников, среди которых был великий полководец, кузен короля Конде, внучатый племянник адмирала Гаспара Колиньи герцог Шатильонский, Франсуа де Ларошфуко. Но были и вовсе не прославленные, а просто понравившиеся Нинон мужчины. (Впрочем, и прославленные были понравившиеся: тех, кто ей не нравился, она до себя не допускала!) Изящная, красивая, богатая, умная, она всегда находилась в центре окружающих её поклонников, но любовник у неё был всегда один, и когда она с ним решала расстаться, она честно говорила ему об этом, выбирая другого. Многие её бывшие любовники оставались её друзьями и даже, как свидетельствовал Сен-Симон, добивались чести остаться у неё в друзьях.

Она не была расчетливой, легко расставалась с деньгами и не гонялась за их приобретением. От своих любовников она деньги не брала никогда, только разрешала дарить ей цветы. Кардинал Ришелье, как вспоминает об этом граф де Шавеньяк, предложил Нинон 50 тысяч франков за ночь с ней, на что она ответила, что «отдаётся, но не продаётся».

Некий её любовник, враждовавший с кардиналом Мазарини, вынужден был отправиться в изгнанье. Уезжая из Парижа он отдал на сохранение 20 тысяч экю другу, настоятелю монастыря. Ещё 20 тысяч он отдал Нинон. Вернувшись, он услышал от друга-настоятеля, что тот не знает ни о каких его деньгах. К куртизанке Нинон он обращаться не стал. Она его нашла сама и отдала его деньги со словами, что он потерял место в её сердце, но не в её памяти.

Очень одарённая, знающая языки, играющая на лютне и клавесине, она славилась своим остроумием настолько, что даже король нередко интересовался: что сказала по поводу такого-то события Нинон де Ланкло.

Вот – некоторые записанные за ней афоризмы:

«Ваш ребёнок не говорит? Да вы счастливица – он не будет пересказывать ваши слова!

В любви, как и во всём, опыт – врач, являющийся после болезни.

Выбирайте: либо любить женщин, либо понимать их.

Если уж Богу угодно дать женщины морщины, он мог бы, по крайне мере, часть из них разместить на подошвах ног.

Женщины часто отдаются по капризу, чем по любви.

Красота без очарования – всё равно, что крючок без наживки.

Сопротивление, которое оказывает женщина, доказывает не столько её добродетель, сколько её опытность».

* * *

У этого литератора удивительная судьба.

Георг Бюхнер родился 17 октября 1813 года. Учился в нескольких университетах, где занимался изучением естественных наук и медицины. Студентом издал политический памфлет с эпиграфом «Мир – хижинам, война дворцам».

В 1834 году принял участие в революционных волнениях в Гессене. За написание памфлета разыскивался полицией. Но сумел от неё ускользнуть. Бежал в Страсбург в 1835 году. Здесь изучал философию Декарта и Спинозы. В октябре 1836-го переехал в Цюрих, где получает позволение преподавать разработанный им курс сравнительной анатомии. Но 19 февраля 1837 года через небольшое время после чтения курса заболел и умер от тифа.

Его учебник сравнительной анатомии использовался в вузовском преподавании до середины XX века.

А как же литературные произведения? Ведь он же не дожил до 24 лет.

Тем не менее его драма «Смерть Дантона» (1835) считается одним из первых образцов современной драмы. Он оставил в рукописи комедию «Леонс и Лена» (издана в 1839 году), острую, ироничную. В отрывках печаталась повесть «Ленц» об известном немецком писателе периода «Буря и натиск» Якобе Ленце, друге Гёте, который в дальнейшем не только с ним раздружился, но сделал всё, чтобы Ленца выслали из Веймара. Кстати, умер Ленц в России, в Москве, где сдружился с Карамзиным и Петровым.

Но лучшим произведением Бюхнера считается его пьеса «Войцек», которую он не закончил. Её завершил Карл Францоз и опубликовал в 1879 году.

Пьеса была поставлена в разных странах. В России в 1997 году в Открытом театре Петербурга.

На её либретто написана опера Альбана Берга (1914–1922).

Многажды в XX веке пьеса была экранизирована. В 1979 году немецким режиссёром В. Херцогом. В 1994-м венгром Яношем Сасом. Она оказалась приманкой для телережиссёров. Телефильмов по ней отснято множество.

Стихи Бюхнера были изданы в 1850 году во Франкфурте. Но они интереса не вызвали. И, пожалуй, не было бы никакой оперы, никаких спектаклей и фильмов, потому что о Бюхнере забыли. Своим возвращением к читателю он обязан австрийскому писателю Карлу Эмилю Францозу, тому самому, что закончил пьесу Бюхнера.

Францоз собрал всего Бюхнера и со своей биографией издал во Франкфурте в 1879 году. Можно сказать, что он наново открыл нации писателя, которого с тех пор признали. С 1923 года существует премия Бюхнера, какая считается высшей наградой Германии в области прозы. Её получили многие немецкоязычные писатели. В 2015 году ею награждён один из известнейших современных германских писателей Райнальд Гётц.

18 ОКТЯБРЯ

Биография Шодерло де Лакло, родившегося 18 октября 1741 года, такова, что можно решить: он занялся литературой случайно. Написал роман «Опасные связи» и ещё несколько произведений между делом. А настоящим делом его была военная служба и участие во Французской революции.

Он был близок с герцогом Орлеанским (будущим Филиппом Эгалитэ), стал его секретарём. Арестован после ареста Эгалитэ, но выпущен из тюрьмы после смерти Робеспьера.

Во время Консульства был начальником артиллерии рейнской армии.

Был талантливым изобретателем. Так де Лакло организовал для революционной армии производство полых разрывных пушечных ядер, что обеспечило ей победу в битве при Вальми. Разрывные снаряды де Лакло стали прообразом современных артиллерийских снарядов.

За их изобретение Наполеон присвоил де Лакло чин генерала артиллерии.

Кроме того, мы обязаны де Лакло системой нумерации домов. Он предложил присваивать домам Парижа чётные номера на одной стороне, а нечётные на другой. Эта система победила прежнюю – гамбургскую, где номера домов присваивались по мере их возведения.

И всё же Пьер Амбруаз Шодерло де Лакло, скончавшийся 5 сентября 1803 года, снискал себе мировую известность романом «Опасные связи», изданном в 1782 году в Амстердаме и в Париже. Роман разошёлся мгновенно. В течение двух лет его постоянно допечатывали, а, кроме того, тогда же появилось 50 контрафакций. Интерес к роману не спадал на протяжении времени. Он переведён на многие языки мира. Многократно экранизирован. Причём такими выдающимися режиссёрами, как Роже Вадим (1959), Стивен Фриз (1988), Милош Форман в 1989-м экранизировал роман, назвав фильм «Вальмон» по имени героя-ловеласа, а в Корее фильм по роману де Лакло назвали «Скрываемый скандал».

* * *

Прежде чем стать беллетристом, Юрий Николаевич Тынянов, родившийся 18 октября 1894 года (умер 20 декабря 1943-го), занимался литературоведческой наукой, где достиг немалых успехов. Он, профессор института истории искусств (1921–1930), напечатал в 1921 году статью «Гоголь и Достоевский (К теории пародии)», сразу же обратившую на себя внимание учёных. Будучи членом ОПОЯЗа, он выпустил книги «Проблемы поэтического языка» (1924), «Архаисты и новаторы» (1929), ставшими явлением в литературоведении.

Как прозаик, дебютировал романом «Кюхля» (1925). Не оставляя научных занятий, написал роман о Грибоедове «Смерть Вазир-Мухтара» (1927–1928, отдельное издание 1930), повести «Подпоручик Киже» (1928), «Восковая персона» (1931), «Малолетний Витушишников» (1933), исторические миниатюры «Исторические рассказы» (1930). Начал, но не закончил роман «Пушкин» (первая часть – 1935, вторая – 1936–1937). Третья незавершённая часть романа опубликована в 1943 году посмертно.

Но две части романа «Пушкин» вкупе с романами «Кюхля» и «Смерть Вазир-Мухтара» и с другими произведениями Тынянова позволяют говорить, что писатель встал у истоков традиции исторической прозы, которая была подхвачена и развита в произведениях его современников и потомков (например, Булата Окуджавы).

Прозу Тынянова обычно называют документальной в том смысле, что её можно подтвердить документами. Да, Тынянов не шёл против истории, но очень характерно его заявление: «Там, где кончается документ, я начинаю». А это значит, что, не утрачивая своего значения, документ у Тынянова обрастает массой живописных и психологических подробностей, которые преобразуют документ в художественное произведение.

Тынянов оставил нам не только выдающиеся литературоведческие работы, не только замечательную прозу. Он был ещё и поэтом. Перевёл поэму «Германия. Зимняя сказка» Гейне (1933) и его стихотворения, составившие книги «Сатиры» (1927» и «Стихотворения» (1934).

Вот небольшое стихотворение Гейне, переведённое Тыняновым:

Девица, стоя у моря, Вздыхала сто раз подряд — Твоё внушал ей горе Солнечный закат. Девица, будьте спокойней, Не стоит об этом вздыхать; Вот здесь оно спереди тонет И всходит сзади опять.

* * *

Доктор исторических наук, работавший в Институте востоковедения, автор работ по истории Юго-Восточной Азии, автор книги «Аун Сан», изданной в серии «ЖЗЛ», Игорь Всеволодович Можейко до 1982 года боялся, что в институте узнают, кто пишет фантастические книги под именем Кира Булычёва. В 1982 году ему была вручена Государственная премия СССР за сценарии к художественному фильму «Через тернии к звёздам» и к полнометражному мультфильму «Тайна третьей планеты». При вручении премии псевдоним был раскрыт, но оказалось, что руководство института относится к этому занятию своего сотрудника благодушно.

Кир Булычёв, родившийся 18 октября 1934 года (умер 5 сентября 2003-го), написал столько книг, что, по правде сказать, удивляешься, почему он не перешёл на профессиональную работу, а остался в институте, где писал ещё и научные труды.

Одних книг из цикла о школьнице Алисе Селезнёвой очень много. Они для разного возраста – для детей, молодёжи, взрослых читателей.

А цикл о вымышленном городе Великий Гусляр? «Чудеса в Гусляре», «Пришельцы в Гусляре», «Возвращение в Гусляр», «Гусляр-200», «Господа гуслярцы», «Гусляр навеки», «Письма Ложкина», «Рассказы из архива Кира Булычёва».

А повесть «Тринадцать лет пути» начинает цикл о докторе Павлыше. Он герой – восьми вещей Булычёва, в том числе романа «Посёлок».

Романы «Агент КФ» и «Подземелье ведьм» связаны общим героем Андреем Брюсом, агентом Космофлота.

Наконец, агент ИнтерГалактической полиции Кора Орват. Это девушка, найденная в космосе, воспитанная в интернате для необычных найдёнышей, привлечена для работы в Интергполе комиссаром Милорадом. В серии книг Кора занимается раскрытием преступлений и распутыванием всяких тайных историй.

Таких циклов и микроциклов у Булычёва ещё несколько. Отмечу повесть «Смерть этажом ниже», в которой руководство небольшого провинциального города старается скрыть происшедшую в нём экологическую катастрофу. Она написана в 1989 году. Много страниц в ней посвящено диссидентству и конформизму.

Ну, а кроме фантастики, Булычёвым написано несколько сотен научных и научно-популярных произведений.

И последнее – это множество переводов зарубежных авторов фантастических произведений Айзека Азимова, Бена Бовы, Жорхе Луиса Борхеса, Энтони Бучера, Э. Винникова и М. Мартин, Р. Гарриса, Греема Грина, Артура Кларка, Клиффорда Саймака и ещё много других.

Когда он всё это успевал делать, непостижимо! Ведь и семидесяти лет не прожил!

* * *

Эля Котляр, чудесный человек и очень неплохая поэтесса. Она была членом бюро литературного объединения «Магистраль» и принимала меня в «Магистраль». Потом, когда я помогал формировать литературный портфель «Семьи и школы» (1965), мне удалось напечатать полосу её стихотворений. Это было трудно. Её не печатали из-за необычности стиха.

Умер Булат. Надену на голову чёрный плат. Пойду в храм, за упокой души его Богу поклон отдам, чтобы взял душу Булата из больничной палаты в Свои Палаты. Прегрешений, Господи, ему не вмени. Да будут прощены они. Близких его поддержи и утешь. На сердце рубец ещё так свеж!

Разумеется, это позднее стихотворение Эльмиры Пейсаховны Котляр, ставшей духовной дочерью отца Александра Меня. Но я хотел показать необычность её стиховой манеры. Она сохранилась с ранних стихов Эли. В чём-то она мне напоминала манеру Елены Гуро.

В «Магистрали» Элю любили за доброту. По-моему, она ни о ком не сказала плохого слова. Мы с ней особенно сблизились в Доме творчества писателей в Голицыне. Она хорошо знала поэзию. Часто читала наизусть.

А потом стала писать стихи для детей. И оказалось, что её короткий стих-тактовик очень хорошо подходит для разговора с малышами. Книжки у неё стали выходить одна за другой.

Я её не раз видел в Храме Космы и Домиана в Шубине (недалеко от метро «Чеховская»). Её и отпевали в этом Храме. Скончалась она 18 октября 2006 года на 82 году жизни: родилась 15 марта 1925-го.

* * *

У Галины Евгеньевны Николаевой я в детстве читал роман «Жатва». Он мне показался похожим на сельские произведения других писателей: отстающий колхоз, который вернувшийся в деревню фронтовик, избранный председателем, вывел в передовые. Потом я узнал, что за этот роман ей дали сталинскую премию 1-й степени.

Фильм по этому роману «Возвращение Василия Бортникова» я смотрел позже. Лукьянов запомнился. Остальные актёры – нет.

Ну, а роман «Битва в пути» я читать не стал. Посмотрел одноимённый фильм Басова. Здесь актёры сыграли лучше, чем в первом фильме. Ну, и то сказать: Ульянов, Названов, молодая Фатеева!

Для меня Галина Николаева, умершая 18 октября 1963 года (родилась 18 февраля 1911-го), мало чем отличается от многих писателей, выполнявших после войны сталинский заказ, – как можно меньше правды об окружающей действительности! И как можно больше лаку!

* * *

Александра Николаевича Яковлева я впервые увидел у нас в «Литературной газете», когда как «свежая голова» читал его статью «Против антиисторизма», которая стоила ему крупного поста в аппарате ЦК, откуда его сослали послом в Канаде.

Невысокого роста, очень вежливый с негромким голосом.

Как я потом узнал, Чаковский спросил его, понимает ли он, что вряд ли останется в ЦК после выхода такой статьи. Он ответил, что да, понимает.

Ух, как возненавидели его за эту статью так называемые «патриоты». И как они сникли, когда при Горбачёве Яковлев пошёл набирать вес. Впрочем, поняв, что ни Горбачёв, ни Яковлев за слово преследовать не будут, они расшумелись. Помню поэта Валентина Сорокина, заявлявшего, что, дескать, он в Бога не верит, но каждый день молится и просит Бога: сделай, мол, так, чтобы сняли Яковлева.

Бог услышал его молитвы только после развала Союза. Ельцин подержал Яковлева около себя, но убедился, что с ним не сработается, и Яковлев ушёл от Ельцина.

Он возглавил фонд «Демократия» (другое название: фонд Александра Н. Яковлева), который занялся публикаций книг о сталинских и чекистских преступлениях. В этом смысле Александр Николаевич оказал неоценимую помощь жаждущим истины. До этого, кстати, его усилиями был признан расстрел КГБ польских офицеров в Катыни в 1940 году, который органы свалили на немцев.

Мне нравились книги Яковлева, выходившие после перестройки. Видишь, какой исключительной честности был этот человек. С каким трудом он избавлялся от пут коммунизма и его русских вождей. И как легко ему дышалось, когда он от них избавился.

Александр Николаевич вошёл в январе 2004 года в «Комитет 2008: Свободный выбор», где председательствовал Гарри Каспаров. Уже в сентябре 2004 Комитет выступил с предсказанием, что под предлогом борьбы с терроризмом Путин совершит конституционный переворот.

Яковлев вошёл в наблюдательный совет «Открытой России», председателем правления которой был Михаил Ходорковский. А после ареста Ходорковского Александр Николаевич подписал открытое письмо, призывавшее международное сообщество признать Ходорковского политическим заключённым.

Этот невероятного мужества человек умер 18 октября 2005 года (родился 2 декабря 1923-го). Помню, как гадали некоторые мои приятели, похоронят или нет Яковлева на Новодевичьем кладбище. Но у меня сомнений не было, что на Новодевичье его не положат. Путину было за что мстить пламенному борцу с любой диктатурой. И он отомстил (по-своему, конечно, по-бюрократически): Яковлева похоронили на Троекуровском.

* * *

Генрих фон Клейст, родившийся 18 октября 1777 года, рано заболел чёрной меланхолией. Чтобы развеяться, предпринял путешествие по Европе, живёт в Париже, где в 1802 году заканчивает писать вторую свою пьесу «Роберт Гвискар» (первая – «Семейство Шроффенштейн» написана годом раньше в Бёрне). Из Парижа тайно уезжает в лагерь Булонь, чтобы вступить в наполеоновскую армию, готовящуюся к вторжению в Англию. Однако отказывается от этого плана и возвращается в Германию. Остановился в Майнце, где заболел, лежал в больнице 6 месяцев. Редактируя окончательно «Роберта Гвискара».

В 1803 году он сжёг эту пьесу, от которой остался первый акт.

Его пьесы типичны для романтика. В некоторых он соперничает с Шиллером. Но надо признать, что Шиллеру он проигрывает в цельности.

Клейст считается зачинателем в немецкой литературе жанра новеллы. И правда, его новеллы, переведены на многие языки мира и пользовались громадным успехом в стране. В России полное собрание новелл Клейста изданы в «Academia» в 1928 году.

В 1808 году вместе с Адамом Мюллером Клейст издал первый номер литературного журнала «Феб». Он предложил сотрудничество в нём Гёте. Но тот резко отказался, раскритиковав Клейста. Журнал просуществовал всего год.

В 1810 году писатель встретил больную раком Генриетту Фогель. Они подружились на почве нежелания жить. Решили совершить двойное самоубийство. Самоубийство в последние годы было навязчивой идеей Клейста. Он написал жене: «Я нашёл подругу с душой, парящей подобно молодому орлу, согласную умереть со мной». 21 ноября 1811 года Клейст застрелился, предварительно застрелив Генриетту.

Борис Пастернак писал о нём: «Историю его жизни легко назвать историей уклонений от призвания. Это значит – проглядеть главное. Уклонение было призванием его, тяжёлым, мучительным, погребальным к концу».

Это напоминает врачебный диагноз. Но диагноз этот по отношению к творчеству Клейста точен.

19 ОКТЯБРЯ

Георгий Владимов можно сказать, выпестован «Новым миром» Твардовского. В этом журнале он работал редактором отделом прозы (1956–1959). А ещё раньше выступал на его страницах как литературный критик.

Первая же его напечатанная там повесть «Большая руда» (1961) получила всесоюзную известность. Чтобы написать её, автор попросил командировку на Курскую магнитную аномалию, получил её и проникся психологией шофёров, вывозящих руду из карьера. Эта психологическая достоверность и придала повести достоверный и добротный характер. В 1954 году повесть была экранизирована и имела неменьший успех благодаря исполнителю главной роли актёру Евгению Урбанскому.

Следующую командировку (кажется, от «Литературной газеты») Владимов взял на торговый флот. Вернувшись, написал роман «Три минуты молчанья», который в урезанном цензурой виде был опубликован в 1969 году.

В 1963–1965 годах он написал повесть о сторожевой собаке чекистов «Верный Руслан», которую пытался опубликовать у себя в стране. Но попытка была негодной. Лагерная тема после смещения Хрущёва сделалась запретной. Владимову ничего не оставалось, как передать повесть на Запад.

Помню отчаянные попытки властей не допустить этой публикации. Владимову предложили полосу в «Литературной газете» для разговора с сервильным критиком Феликсом Кузнецовым. Этот диалог открывал дорогу переизданиям повестей Владимова. Ему был обещан договор с Госполитиздатом на книгу о каком-либо герое из серии «Пламенные революционеры». Владимов согласился. Диалог состоялся. Но напечатан был вопреки желанию Владимова, чья жена Наташа, которой писатель полностью доверял, внимательно вычитала гранки и сочла недопустимым те или иные фразы, вложенные в уста мужа.

Опубликованный в газете диалог таким образом только подогрел намерение Владимова отдать на Запад своего «Верного Руслана», которого напечатали в ФРГ в 1975 году.

В 1977 году Владимов выходит из Союза писателей и становится руководителем московской секции «Международная амнистия», которая запрещена в СССР. В 1982 году на Западе появляется новая публикация Георгия Николаевича – рассказ «Не обращайте вниманья, маэстро».

Власти выталкивают Владимова из страны. Он уезжает в 1983-м и уже в 1984–1986 является главным редактором эмигрантского журнала «Грани».

Правда, этот журнал Народно-Трудового Союза он покидает, заявив, что сам НТС его не устраивает.

В эмиграции он пишет свой знаменитый роман «Генерал и его армия», вызвавший неоднозначную реакцию у нас, когда в 1994 году его опубликовали.

В частности, с резкой статьёй, критикующей роман, выступил писатель В.О. Богомолов, обвинивший Владимова в отсебятине, которая расходится с данными архивов.

Однако я понимаю решение жюри Русского Буккера, давшего Владимову премию за этот роман. Роман написан очень сильно. Что же до иных исторических неточностей, то, во-первых, у Толстого в «Войне и мире» их находили немало, а, во-вторых, Богомолову, служившему в СМЕРШе, пройти в гэбешные архивы было несравнимо легче, чем эмигранту-писателю.

Владимов умер 19 октября 2003 года, не закончив романа, над которым работал «Долог путь до Типперэри». Родился 19 февраля 1937 года.

* * *

С Галиной Белой и её мужем Славой Воздвиженским мы жили одно время в соседних домах. Кроме того, со Славой мы состояли в одном Бюро секции критики и литературоведения московского отделения Союза писателей, а Галя меня нередко просила выступать оппонентом на защите её дипломников и аспирантов (она тогда работала на факультете журналистики МГУ).

Галя мне рассказывала, как вместе с Д. Поликарповым, который был ректором пединститута, они, студенты, отправились на похороны Сталина, и как толпа непременно бы их раздавила, если б не её первый муж однокурсник Лёва Шубин, который знал эти места и сумел вывести всю группу проходными дворами с Трубной площади.

Была Галина Андреевна Белая, родившаяся 19 октября 1931 года, жизнерадостным, неунывающим человеком, довольно бесстрашным, и Слава Воздвиженский любил повторять, что если их с Галей посадят, то за Галин длинный язык.

Тем не менее, карьера Белой складывалась удачно. Особенно после распада Советского Союза, когда Юрий Николаевич Афанасьев, с которым у неё сложились прекрасные отношения, будучи ректором нового университета – РГГУ пригласил её стать деканом историко-филологического факультета и одновременно заведующей кафедрой русской литературы.

И кафедра, и факультет, благодаря Белой, быстро выдвинулись в авторитетные для многих других вузов.

Из работ Галины Андреевны наиболее интересны «Дон-Кихоты двадцатых годов: «Перевал» и судьба его идей» (1989) и «Дон-Кихоты революции – опыт побед и поражений». Последняя книга вышла в год её смерти: Белая умерла 11 августа 2004 года. И получилось, что эта книга достойно завершает исследования учёного, относящиеся к рожденной революцией литературе.

* * *

Татьяна Ивановна Лещенко-Сухомлина, родившаяся 19 октября 1903 года, сильно намыкалась в своей жизни. В 1923 году вышла замуж за американца, уехала в Америку, где окончила Колумбийский университет. После развода с американским мужем стала женой русского скульптора Дмитрия Фёдоровича Цаплина, которому родила в 1931 году дочь Веру Цаплину.

В начале 30-х возвращается в Россию. Становится профессиональным литературным переводчиком. Начинает с романа Д. Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей» (1932).

30 сентября 1947 года арестована и приговорена к 8 годам ИТЛ. Отправлена в Воркуту, где попала в Воркутинский лагерный театр. Но в 1952-м её переводят в лагерь-совхоз на должность ассенизатора. В 1953-м получает инвалидность и этапируется, вместе с другими инвалидами по разным тюрьмам.

После освобождения 2 апреля 1954-го с правом жить у матери в Орджоникидзе снова занимается переводом. Переводит роман У. Коллинза «Женщина в белом».

В марте 1956 года реабилитирована и вернулась в Москву. Вышла замуж за В.В. Сухомлина, вернувшегося в Россию из эмиграции. Похоронила мужа в 1963-м.

В последние годы жизни работает в архивах, выступает с концертами (она серьёзно занималась вокалом) на вечерах лагерной поэзии, записала пластинку романсов на фирме «Мелодия».

А кроме того, оставила книгу «Долгое будущее. Дневник-воспоминание» в 2 частях, которая издана при жизни автора.

Увы, мне не удалось найти дату её смерти. Указан только год – 1998. Буду признателен, если кто-нибудь сообщит мне о дне и месяце её кончины.

* * *

Отец Юрия Евгеньевича Пиляра, рождённого 19 октября 1924 года, сельский учитель, был репрессирован и погиб в заключении в 1939 году.

Пиляр ушёл на фронт добровольцем. В июле 1942 года, контуженный, попал в плен. Содержался в концлагере Маутхаузен.

На дальнейшей его судьбе это обстоятельство, однако, не сказалось. С 1946 года он живёт в Москве. Окончил Литературный институт.

В 1955 году опубликовал в «Новом мире» повесть о фашистских концлагерях «Всё это было».

Поставил свою подпись под письмом, осуждавшим процесс правозащитников Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой. За это получил выговор по писательской линии. Отделался легко, если учесть, что он был коммунистом.

Потом я узнал причину такого снисходительного к нему отношения. Он был один из немногих коммунистов, который открыл допрашивающим его секретарям московского союза писателей, кто дал подписать ему письмо. Балтер не открыл – его исключили из партии, Непомнящий не открыл – исключили. Пиляра в партии оставили, пожурив.

А на тему гитлеровских лагерей написал ещё романы «Люди остаются людьми» (1966). «Пять часов до бессмертия» (1974) и «Забыть прошлое» (1980). Написал несколько бытовых повестей и книг для детей.

Повесть «Честь» о генерале Карбышеве вышла в год его смерти. Он умер 10 апреля 1987 года.

Последнее его произведение «Исповедь бывшего узника» опубликовано в 1999 году.

* * *

Надежда Полякова была одно время очень известным ленинградским поэтом. Почти каждый год выпускала по книжке. Была ещё и детским поэтом. Словом, обычная благополучная поэтесса, которых в провинции не мало.

А потом я узнал, что Надежда Михайловна Полякова, когда перестали издательства платить по рублю сорока копеек за стихотворную строчку да ещё и потиражные за книги, ушла из профессиональной поэзии и устроилась в школу учителем русского языка и литературы.

Что ж. Таких примеров и в Москве много. Знаю профессионального поэта, бывшего заведующего отделом поэзии народов России (невероятно хлебное место!), который, когда ликвидировали этот издательский отдел, походил-походил и устроился грузчиком на книжный склад. Знаю другого – тоже не бедствовал в СССР, но развалилась страна – ушёл в менеджеры на мясной рынок. Да и знаменитый графоман – лауреат ленинской премии Егор Исаев поначалу, испугавшись, что больше печатать не будут, взялся на даче в Переделкине разводить для продажи кур.

Полякова умерла 19 октября 2007 года (родилась 15 декабря 1923-го). Конечно, с Егором Исаевым её не сравнишь: она не была графоманкой. Впрочем, судите сами:

И мне давали подзатыльники, Но в переносном, не в прямом. И не друзья, а собутыльники Охотно приходили в дом. Произносили речи лестные, Стаканчик трогая рукой. И были среди них известные Одной какой-нибудь строкой. Хвалились песенною силою И тем, что любит их народ… А я была хозяйкой милою, Что сытный ужин подаёт. Я думала, что есть особая Хмельная дружба меж людьми. Но уходили, дверью хлопая, И поносили за дверьми. Об этом вспомнила нечаянно В пустом дому, совсем одна… Ведь всё ушло, как пар из чайника, И строчки их и имена…

Числила ли она себя среди этих ушедших? Бог весть!

* * *

Джонатан Свифт был сперва священником, доктором богословия, потом викарием в ирландском городе Ларакоре, потом деканом (настоятелем) собора Сент-Патрик в Дублине. И при этом уже с начала 1690-х пробовал себя в литературе, писал стихи и прозаические памфлеты.

Уже первый его памфлет «Битва книг» (1697) заставил говорить о нём как о талантливом сатирике. А «Сказка о бочке» (1704) только укрепила это впечатление.

Он был близок к руководителям правительства тори, которое стремилось вывести Великобританию из войны за Испанское наследство и добиться стабильного положения внутри страны. Свифт, активно поддерживающий и направлявший политику правительства, ежедневно (1710–1713) писал письма, так сказать, с правительственного фронта своей бывшей воспитаннице в Ларакоре. Эти письма посмертно собраны в книгу «Дневник для Стеллы».

Но мировую известность принесли Свифту «Путешествия Гулливера» (1726). Здесь он выступил великим сатириком, выдающимся мастером реалистической пародии.

Вот уже больше 280 лет живёт в мире этот литературный герой. И, несомненно, будет жить дальше. Детище, пережившее своего великого создателя: Свифт умер 19 октября 1745 года (родился 30 ноября 1667), вобрало в себя его иронический ум, его блистательное знание людей и его чудесное умение не обманываться, не поддаваться иллюзиям, какими бы сладкими те ни казались.

* * *

Начало стихотворения Бориса Слуцкого: «– По отчеству, – учил Смирнов Василий, – / их распознать возможно без усилий! / – Фамилии – сплошные псевдонимы, / а имена – ни охнуть, ни вздохнуть, / и только в отчествах одних хранимы / их подоплёка, подлинность и суть».

Кого возможно определить по отчеству, сомневаться не приходиться: не даст то же стихотворение Слуцкого: «Но отчество – Абрамович, Абрам – / отец, Абрам Наумович, бедняга. / Но он – отец, и отчества, однако, / я, как отечества, не выдам, не отдам».

Ясно, что отличало Василия Александровича Смирнова? Когда я работал в «Литературной газете», кто-то (кажется, Гулиа, – наш член редколлегии) рассказывал, как Анатолий Софронов заставил Василия Смирнова, когда тот был главным редактором журнала «Дружба народов», взять себе в заместители критика Дмитрия Старикова, только что ставшего софроновским зятем. Был Стариков сервильным, рептильным критиком, ненавидел почти то же, что ненавидел Смирнов, и любил почти то же, что тот. Кочетов, у кого через несколько лет Стариков окажется в заместителях, будет души в нём не чаять. А Смирнов не смог. Ему не давало покоя, что Стариков был полуевреем. Боясь Софронова, он на работу Старикова, конечно, взял. Но вечно был им недоволен. И недовольство своё выражал всегда одинаково: «Знаем мы вас, полукровок!» И самое смешное, заканчивал свой рассказ (всё-таки Гулиа!), что при этом он был редактором журнала, который назывался «Дружба народов».

Написал Василий Александрович Смирнов не очень много. Про роман «Гарь» (1937) и «Сыновья» (1940) давно никто не вспоминает, но эпопея «Открытие мира» помнится хотя бы своим названием. Смирнов её писал всё послевоенное время до своей смерти (умер 19 октября 1979 года). Наполучал массу положительных рецензий, но – что удивительно! – ни одной премии ни за один том (а смерть остановила его на пятом).

Правда, хвалят её порой таким языком, что и не поймёшь: точно ли хвалят или издеваются над писателем:

«Роман «Открытие мира» давно стал, как тот же летний жарко дышащий сенной амбар, хранящий дары лугов и лесов, подлинной энциклопедией жизни северной деревни в канун Октября. Никакой приблизительности, ни следа от пейзажей-анонимов, от номенклатуры видов, когда вообще «шумят деревья», «цветут растения», ни единой скудной выцветающей словесной краски, отмеченной печатью языковой засухи!»

Что ж. Для такой цветастой критики роман даёт все основания. Он скушен. И чем дальше продвигается в своё повествовании Смирнов, тем очевиднее иссякает его умение писать.

Даже Паустовский счёл нужным заметить первую книгу романа: «Ямщики, отходники-«питерцы», дети, старухи-сказочницы, затуманенные вечной заботой матери-крестьянки, нищие, богомольцы, ярмарочные торговцы, пастухи, прощелыги, подлинные деревенские поэты – рыболовы и охотники – такова эта разнообразная галерея людей… Писатель В. Смирнов – волгарь, ярославец. В этом слове «волгарь» для нас заложено многое – и луговые наши просторы, и величавое течение рек, и дым деревень, и леса, и Левитан, и Горький, и Языков, и Репин, и Чкалов, и Островский. Волга – это особый уголок нашей души». Правда, перечисление не есть ещё похвала. И называет Смирнова «волгарём» Паустовский, кажется, только для того, чтобы полюбоваться смыслом определения, а не самим Смирновым, и в самом деле волгарём, ярославцем, родившимся 31 декабря 1905 года.

Но уже второй том замечают писатели рангом намного ниже Паустовского. А к концу эпопеи приходится Смирнову обходиться похвалами совсем уж неприличных литераторов, типа Зои Кедриной. Что поделать. Как говорит народ: каков дядя для людей, таково ему и от людей!

20 ОКТЯБРЯ

Александр Васильевич Дружинин, родившийся 20 октября 1824 года, считается предшественником Тургенева в описании женской любви в своей повести «Полинька Сакс» (1847). А образ энергичного практика Константина Сакса предвосхищает гончаровского Штольца и Калиновича из романа А.Ф. Писемского «Тысяча душ».

По инициативе Дружинина в некрасовском «Современнике» появились ежемесячные лёгкие обзоры текущей периодики. Потом появились такие же обзоры зарубежной литературы. И в «Современнике» и в «Отечественных записках» появлялись историко-литературные и литературно-критические очерки – о зарубежных романистах С. Ричардсоне, О. Голдсмите, А. Радклиф, графе Д. Трессане, О. де Бальзаке, В. Скотте, Р. Шеридане, Ф. Купере, Ч. Диккенсе, У. Теккерее.

В «Современнике» Дружинин публиковал юмористические фельетоны о петербургской жизни. Печатал переводы из Байрона. Перевод трагедий Шекспира «Король Лир», «Король Ричард III».

В «Библиотеке для чтения» он опубликовал свои художественные произведения: рассказы, повесть «Петергофский фонтан». Но они так же, как и напечатанный ещё прежде в «Современнике» «Рассказ Алексея Дмитриевича», не шли в сравнение с «Полинькой Сакс».

После прихода Чернышевского в «Современник» Дружинин прекратил сотрудничать с этим журналом. Переключился на «Библиотеку для чтения», куда привлёк в качестве авторов А.Н. Островского, Д. Григоровича, С. Максимова, И. Тургенева, поэтов Некрасова, Мея, Фета, Щербины. Во главе «Библиотеки для чтения» Дружинин вёл полемику с революционными демократами и пропагандировал теорию «чистого искусства».

Продолжил писать и печатать художественные произведения: повести «Легенда о кислых водах» (1855), «Обручённые» (1857), роман «Прошлое лето в деревне» (1862). Но, увы. Интереса у публики они не вызвали.

Этот энергичный человек скончался рано, в возрасте 39 лет: 31 января 1864 года.

В ноябре 1856 года Дружинин предложил создать Литературный Фонд по образцу английского. Благодаря его инициативе возникло Общество для пособия нуждающимся литераторам и учёным, которое просуществовало около 60 лет.

О том, каким уважением и какой любовью пользовался Дружинин, можно судить по стихотворению Фета, откликнувшегося на его кончину:

Умолк твой голос навсегда, И сердце жаркое остыло, Лампаду честного труда Дыханье смерти погасило. На мир усопшего лица Кладу последнее лобзанье. Не изменили до конца Тебе ни дружба, ни призванье. Изнемогающий, больной, Души ты не утратил силу, И жизни мутною волной Ты чистым унесён в могилу. Спи! Вечность правды настаёт, Вокруг стихает гул суровый, И муза строгая кладёт Тебе на гроб венок лавровый.

* * *

Лёня Завальнюк. Мой старый товарищ времён «Юности» шестидесятых годов.

И он, и я часто приходили в этот журнал к Олегу Чухонцеву. Или к Станиславу Рассадину. Часто потом отправлялись посидеть в ЦДЛ.

Лёня писал много. Печатал большие подборки. Книги его выходили на Дальнем Востоке, где он проходил службу в армии. Первую свою книжку Леонид Андреевич Завальнюк, родившийся 20 октября 1931 года, издал в Амурском книжном издательстве в 1953 году. В Москве он окончил Литературный институт в 1959-м и отдельно – семинар Льва Ошанина (1960).

Но этот семинар дал ему немало. Ошанин познакомил его со многими композиторами, которые с удовольствием писали песни на его стихи.

Лёня любил писать. Писал не только стихи и не только для взрослых. Выпустил десяток детских книжек и три взрослые повести.

Другая грань его дарования – живопись. Живописные его работы находятся сейчас в частных коллекциях в разных странах. Лёня дарил полотна легко.

С десяток мультфильмов поставлено по его сценариям. В 1966-м по его повести был снят кинофильм «Человек, которого я люблю». В главной роли Георгий Жжёнов.

Предчувствовал ли он смерть, которая пришла за ним 7 декабря 2010 года? Сдаётся мне, что он слышал её раскаты, когда писал вот это своё позднее стихотворение:

Сиротским сердцем на стезе земной Искал я души родственного свойства, И легкокрылый голубь неустройства Повсюду в жизни следовал за мной. Растеряны тетрадки детских лет. Я даже фотографий не имею. В чужом дому на пошлую камею Смотрю я с завистью: В ней прошлого следы, В ней воздух дома, вечный воздух дома. Как не хватает мне семейного альбома, Какой-то чахлой яблони, Стола, Прожжённого отцовской папиросой… Зверь неустройства, жадный и раскосый, С тяжёлым стуком следует за мной И пожирает след, давясь слюною, И вещи не срастаются со мною, И нет мне дома на стезе земной.

* * *

В детстве я обожал пьесу Бронислава Нушича «Госпожа министерша». Спектакль по ней театра имени Моссовета я несколько раз слушал по радио.

А в 1969 году мне удалось посмотреть вот эту сцену из спектакля, где Живку, на которую внезапно свалилась обязанность стать госпожой министершей, обучает правилам света доктор Нинкович, секретарь министерства иностранных дел. Бесподобная Живка – Марецкая! Блистательный Нинкович – Плятт:

«Живка. Говорят, вы знаете все правила… Ну, как это сказать…

Нинкович. Правила хорошего тона; ле бон тон ди гран монд. [– Le bon ton du grand monde (фр.) – хороший тон высшего света.] О, сударыня, хороший тон – для меня почти воздух, без него я не могу дышать, аристократизм – моя натура.

Живка. Вы понимаете, я должна у себя принимать. Думаю завязать отношения со здешними иностранными посланниками и хочу завести в моём доме хороший тон.

Нинкович. Это вам подойдёт. Поверьте, вы хорошо сделали, что обратились ко мне.

Живка. Да, мне говорили…

Нинкович. Госпожа Драга, пока была министершей, ни одного, даже самого маленького шага не делала, не посоветовавшись со мной. Я составлял ей меню ужинов, обедов, по моему вкусу она обставила свой будуар, я устраивал её приемы, выбирал туалеты. У меня, знаете, особо изысканный вкус. Ен гу парфе. [– Un gout parfait (фр.) – прекрасный вкус.]

Живка. Скажите, пожалуйста! А я как раз думаю сделать себе вечернее платье.

Нинкович (осматривает её с видом знатока). Грис пале.[– Gris pale (фр.) – бледно-серое.] Светло-серое с отливом в голубизну ясного неба, крепдешин, немножко чего-нибудь розового, можно чуть-чуть отделать на рукавах и отворотах, или карманы в цвет… Не знаю, посмотрим… надо чем-нибудь немного оттенить…

Живка. Поедемте вместе со мной к портнихе.

Нинкович. С величайшим удовольствием!

Живка. А что вы ещё рекомендуете мне для хорошего тона?

Нинкович. Ах, да… главное. Се ла шоз пренсипал. [– C'est la chose principale (фр.) – это главное.]

Живка. Я сегодня вставила золотой зуб.

Нинкович. Хорошо сделали, в этом есть шик, это придаёт улыбке шарм.

Живка. Расскажите мне всё, что относится к хорошему тону и что ещё надо сделать. Я всё исполню.

Нинкович. Знаете ли вы какую-нибудь игру в карты?

Живка. Знаю, в «жандарма».

Нинкович. Ах, нет!.. Вы должны научиться играть в бридж.

Живка. Во что?

Нинкович. В бридж. Без бриджа невозможно представить себе даму высшего общества. Особенно если вы намерены принимать у себя дипломатический корпус. Дипломатический корпус без бриджа – это не дипломатический корпус.

Живка (не совсем уверенно). О да!

Нинкович. Госпожа, разумеется, курит?

Живка. Вот уж нет! Я и дыма-то не выношу.

Нинкович. Придётся, сударыня, научиться, ведь нельзя себе представить светскую даму без папиросы.

Живка. Боюсь задохнуться от кашля.

Нинкович. Ну, знаете, ради хорошего тона можно и потерпеть. Ноблес оближ.[-Noblesse oblige (фр.) – положение обязывает.] И ещё, сударыня, если только вы разрешите спросить вас кое о чём?…

Живка. Это тоже для хорошего тона?

Нинкович. Да, сударыня. Только этот вопрос, как бы сказать… не поймите меня дурно, вопрос очень деликатен… Ин кестион ту та фе дискрет.[– Une question tout а fait discrete (фр.) – вопрос совсем скромный.]

Живка. Пожалуйста!

Нинкович. Есть у госпожи любовник?

Живка (удивлена и оскорблена). Как? Ию, за кого вы меня принимаете?

Нинкович. Я вас предупредил, что вопрос очень деликатен, но, если вы хотите быть светской дамой, ин фам ди монд, [– Une femme du monde (фр.) – светская женщина.] вы должны иметь любовника.

Живка. Сударь, но ведь я порядочная женщина!

Нинкович. Екселан! [– Excellent (фр.) – превосходно.] Это-то и интересно; ведь если любовника заводит непорядочная женщина, это совершенно неинтересно.

Живка. Только этого ещё не хватает.

Нинкович. Уверяю вас, сударыня, что вы сможете стать светской дамой высшего общества, ин фам ди монд, только играя в бридж, куря и имея любовника.

Живка. Ию-ю, как трудно. Ну, что касается бриджа и куренья – это ещё так-сяк, ну, а вот… насчёт любовника…

Нинкович. Вы меня спросили, и я счёл своей обязанностью быть с вами откровенным и ответить. Конечно, ваше дело, как поступить. Вы можете быть министершей без бриджа, папирос и любовника и вообще без светскости…

Живка. Ну, хорошо, а госпожа Драга тоже играла в бридж?

Нинкович. Конечно! Научилась!

Живка. И курила?

Нинкович. Конечно.

Живка. И… это?

Нинкович. Да, сударыня, да, у неё был и любовник.

Живка (забывшись, с большим любопытством). А кто?

Нинкович. Я.

Живка. Вы? А госпожа Ната тоже училась хорошему тону?

Нинкович. Ещё как!

Живка. А кто у неё был?

Нинкович. Тоже я.

Живка. Как же это вы… так подряд?

Нинкович. Как только кабинет подаёт в отставку, даю отставку и я».

Надо ли говорить, что я стал охотиться за книгами этого сербского писателя, родившегося 20 октября 1864 года.

Я прочитал его много, и убедился, что это – сербский Гоголь. И в том смысле, что он наследует традиции нашего Гоголя, и в том смысле, что Нушич Гоголю конгениален.

3а 50 лет творческой жизни (а всего Нушич прожил 73 года: родился 20 октября 1864 года, умер 19 января 1938-го) он написал полтора десятка сатирических комедий и совершенно уморительную повесть «Автобиография». Недаром Сербская Академия наук ещё в 1933-м приняла его в свои действительные члены.

* * *

Флорентий Фёдорович Павленков, родившийся 20 октября 1839 года, после службы в конной артиллерии вышел в отставку в чине поручика и занялся в 1866 году в Петербурге издательской деятельностью, открыл книжный магазин на Невском проспекте (дом 36).

Но через год за издание 2-й части сочинений Писарева попал под суд. Был оправдан. В 1868 – за речь на похоронах Писарева был арестован и сослан в Вятскую губернию. В Вятке осенью 1874 года арестован. В Петербурге оказался только в 1877-м, причём неоднократно подвергался обыскам и арестам. В 1880 году за связь с революционерами сослан в Сибирь. Вернулся через год по представлении надёжных поручителей и под полицейский надзор сроком на 5 лет.

В Вятке составил «Наглядную азбуку для обучения и самообучения грамоте». Она выдержала 22 издания и получила почётный отзыв Венской педагогической конференции. Она была рекомендована в качестве образца для обучения в других странах.

Однако на родине отношение к книге было не столь благостным. Постановлением российской духовной цензуры «Наглядная азбука» объявлялась вредной, так как в ней отсутствовали отрывки из Евангелия. Тем не менее Павленков продолжил её допечатывать, а в 1874 году по её подобию издал для детей пособие по обучению математики. Оно одновременно было издано в Москве, Казани и Риги тиражом 30000 экземпляров.

Именно Павленков основал и издавал знаменитую серию «Жизнь замечательных людей». При его жизни вышла 191 книга (и 40 переизданий). Павленков стремился к максимальной дешевизне – доступности книги. Она стоила 25 копеек. Книги раскупались моментально. Эту серию Павленков открыл книгой, посвященной деятельности его выдающегося предшественника-книгоиздателя Н.И. Новикова.

Серия «Научно-популярная библиотека для народа» вобрала в себя всю русскую и зарубежную классику. Запрашивая грошовые цены, Павленков добивался окупаемости за счёт массовости тиражей. Издавая «Энциклопедический словарь издателя Ф. Павленкова», Флорентий Фёдорович заботился, чтобы статьи в нём были написаны доступным для народа языком. Словарь выдержал 7 изданий. Последнее уже в советское время – в 1923 году.

Для книг большого формата Павленков впервые ввёл в печать в два столбца на странице. Первое издание сочинений Герцена под именем Герцена выпущено в России Павленковым.

Наиболее известные павленковские серии: «Популярно-научная библиотека», «Библиотека полезных знаний», «Популярно-юридическая библиотека», серии «Сказочная библиотека» (более 80 книжек), «Пушкинская библиотека» (40 книжек), «Лермонтовская библиотека» (30 книжек).

Павленков стал миллионером, которому удалось выпустить более 750 наименований книг общим тиражом более 3,5 миллионов экземпляров. Жил он скромно. Умер 20 января 1900 года. Всё свое состояние и все доходы от распродажи книг завещал на организацию 2000 народных читален и библиотек, особо оговаривая, «чтобы книга была заброшена в самые бедные глухие места и, по возможности, на большем пространстве России».

* * *

Ну, о том, что Александр Аркадьевич Галич, родившийся 20 октября 1918 года, начинал как типичный советский драматург и поэт-песенник, не написал только ленивый. Я помню радиоспектакль своего детства «Вас вызывает Таймыр». Эту пьесу Галич написал в соавторстве с К. Исаевым. С ним же, кстати, и сценарий фильма «Верные друзья». Жил Галич по-барски: драматурги тогда зарабатывали много. И он ни в чём себе не любил отказывать.

Но артистическая его натура брала верх. Начал писать песни на собственные мелодии. Драматург, он и песни писал как маленькие спектакли, которые всё больше и больше расходились с официозом.

Вообще-то это началось ещё при Хрущёве, когда в 1958 году запретили пьесу «Матросская тишина» (историю её запрещения Галич опишет в автобиографической повести «Генеральная репетиция» (1973), куда вставит и текст пьесы). А в 1962 появилась первая песня Галича о милиционерше Леночке, ставшей «шахиней Л. Потаповой»

Песни всё больше уходили в сатиру. И у Галича начали возникать проблемы. Хрущёвская оттепель кончилась. Сняли Хрущёва, который ещё терпел песни Галича. Новое руководство их терпеть не пожелало. Продолжать сочинять и петь дальше – значило для Галича быть выброшенным из благополучной, сытой жизни, к какой он привык. И Галич пошёл на это. Он сделал выбор: «Мне всё-таки уже было под пятьдесят, – говорил он об этом впоследствии. – Я уже всё видел. Я уже был благополучным сценаристом, благополучным драматургом, благополучным советским холуём. И я понял, что я так больше не могу. Что я должен наконец-то заговорить в полный голос, заговорить правду».

В короткое время Галич проходит весь путь диссидента: сближается с академиком Сахаровым, вступает в Комитет защиты прав человека, подписывает воззвания и письма в защиту политических заключённых.

Его исключают из Союза писателей, Союза кинематографистов и из Литфонда, отрезают любые источники существования. И в 1974 году выдавливают из СССР.

Последним местом его работы за границей было парижское отделение Радио «Свобода».

Его смерть 15 декабря 1977 года стала трагической случайностью. Вот как её описывает писатель-эмигрант Василий Бетаки, друживший с Галичем:

«Последний мой разговор с Галичем был о Николае Алексеевиче Некрасове. Просматривая в редакции радио перед записью на плёнку мой очередной текст, Галич предложил мне вместе с ним написать и прочесть получасовую передачу к столетию со дня смерти Некрасова – он его очень любил. Разговор был 15 декабря 1977 года около 11 часов утра. Уговорились, что я приду к Галичу домой в три часа, чтоб вплотную заняться передачей. До моего прихода он собирался заехать в специальный магазин, купить какую-то особенную американскую антенну к недавно приобретённой радиомагнитофонной системе.

Перед тем, как идти к Галичу, я примерно в половине третьего завернул с Ветой на улицу Лористон к Максимову. Поднимаясь по лестнице, я громко сказал, что зайду только на минутку – Галич ждёт меня в три (он жил в пяти минутах от улицы Лористон).

Наверху скрипнула дверь, на площадку вышел Володя Максимов и сказал, что Галич умер полчаса назад и что он, Максимов, только что оттуда.

Мы все пошли туда. В квартире ещё были пожарники с врачом-реаниматором.

Когда Галич вернулся домой с новой антенной, Ангелины Николаевны не было дома. Он прошёл прямо в свой кабинет и уже там скинул пальто на стул. Ангелина Николаевна, вернувшись и не увидев его пальто в передней, решила, что его ещё нет, и пошла в кухню.

А он в это время уже лежал в кабинете на полу…

Галич совсем ничего не понимал в технике, и ему страшно хотелось поскорее испробовать новую антенну. И вот он попытался воткнуть её вилку в какое-то первое попавшееся гнездо. Расстояние между шпеньками вилки было большим и подходило только к одному гнезду, которого Галич, наверное, не заметил. Он взял плоскогубцы и стал сгибать шпеньки, надеясь так уменьшить расстояние между ними. Согнул и воткнул-таки в гнездо, которое оказалось под током…

По чёрным полосам на обеих ладонях, которые показал нам врач-реаниматор, было ясно: он взялся двумя руками за рога антенны, чтобы её отрегулировать. Сердце, перенёсшее не один инфаркт, не выдержало этих 220 вольт.

Рядом с ним на ковре лежали плоскогубцы и антенна…

Когда Ангелина Николаевна вошла в комнату и увидела это, она распахнула окно, стала кричать, звать пожарников, казарма которых была напротив, на другой стороне узкой улицы, потом тут же позвонила Максимову. Прибежали пожарники с врачом-реаниматором (в каждой французской пожарной команде он непременно есть и на все вызовы едет впереди команды). Но было поздно…

Естественно, тут же пошли слухи о том, что Галич погиб «от рук КГБ».

Только это был чистейший несчастный случай, результат полной неспособности Галича что-нибудь сделать руками.

Отпевали Галича 22 декабря 1977 года в парижском Соборе Александра Невского».

* * *

Дмитрий Блынский довольно часто мелькал в печати со стихами в моей юности. Орловский поэт выступал с подборками в журналах и газетах, даже в «Правде».

Его младшая сестра вспоминает, что их вернувшийся с войны тяжелораненый и контуженный отец почти сразу лёг в больницу, где его оперировали. Но легче ему не стало. Жена выписала его, чтобы тот, пока она работает в поле, хотя бы присматривал за детьми – подростком Димой и ребёнком Валентиной. Но через неделю после выписки отец умер. Вдова отправилась к бригадиру, чтобы попросить немного зерна для кутьи на поминки, и, как вспоминает её дочь, услышала: «Он не заработал».

Вот в каких условиях рос Дмитрий Иванович Блынский, живший в войну ещё вместе с взрослыми под оккупантами, пока их не выбила из Орловщины Красная армия. Он поступил учиться в Федоскинскую художественную школу, откуда был призван на службу в Балтийский флот. Но из-за язвы желудка был комиссован через два года.

Уже известный своими стихами на Орловщине он был приглашён на Всесоюзный смотр сельской самодеятельности в Москве. А там – обратил на себя внимание московских поэтов. Был послан на межобластной семинар молодых писателей в Воронеже, где получил рекомендацию в Литературный институт.

В Москве его поддержали Лев Ошанин и Михаил Исаковский. Исаковский помог ему опубликовать подборку в «Комсомольской правде», предварив её своим предисловием. Ошанину Блынский пообещал собрать 50 диалектов Орловщины. Собрал больше.

Первый сборник «Сердцу милый край» вышел в 1957 году. Блынского приняли в Союз писателей. Печатали, как я уже сказал, очень охотно. Он писал на темы, которые тогда только приветствовались – о природе, о колхозной жизни, о войне, о стойких коммунистах. Взялся за поэму «Мать» – о матери Ленина. Перелагал стихом сказки народов мира.

12 октября 1965 года газета «Правда» послала Блынского в командировку в Мурманск, чтобы тот написал статью о тружениках Заполярья. Он поехал и через 8 дней – 20 октября скончался от сердечного приступа. Ему шёл 33-й год (родился 12 февраля 1932-го).

Стих ему давался легко. Настолько, что, на мой взгляд, он не мог остановиться. Поэтому в его стихотворениях, как правило, сталкиваешься с длиннотами.

* * *

Вадим Михайлович Кожевников – один из мастодонтов-писателей послевоенной эпохи.

Начинал он до войны. Первый рассказ «Порт» опубликовал в 1930-м. Впоследствии указывал, что учился прозе по произведениям Бабеля.

В 1933 году работал журналистом «Комсомольской правды». Потом в журналах «Огонёк», «Смена», «Наши достижения». Первую книжку рассказов «Ночной разговор» выпустил в 1939-м.

Во время войны был корреспондентом фронтовой газеты. В 1943 году перешёл в штат газеты «Правда». В качестве её корреспондента закончил войну в Берлине.

В «Правде» и началась его административная карьера. В 1947–1948 году он занимал очень высокую должность – редактора отдела литературы и искусств «Правды». С неё переведён главным редактором журнала «Знамя» (с 1949 и до смерти, которая случилась 20 октября 1984 года).

Помню, как на одном из пленумов Союза писателей выступил Григорий Поженян, сказавший: «Подарили Кожевникову «Знамя». Несмотря на бурные аплодисменты, журнал Вадиму Михайловичу оставили.

А на посту главного редактора толстого журнала Кожевников стал обрастать и другими регалиями. Стал секретарём правления СП СССР и секретарём правления СП РСФСР, депутатом Верховного Совета СССР, получил звезду героя соцтруда, Госпремию СССР за повести «Пётр Рябинкин» и «Особое подразделение», награждён двумя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденами «Отечественной войны I степени» и «Красной Звезды».

Писал он довольно увесистые романы «Заре навстречу» (о революции и установлении советской власти в Сибири; 1956–1957), «Знакомьтесь, Балуев» (о строительстве газопровода в Сибири; 1960), «День летящий» (1962), «Щит и меч» (о внедрённом в абвер незадолго до войны нашем разведчике; 1965), «В полдень на солнечной стороне» (1973), «Корни и крона» (производственный роман; 1981–1982).

Это – кроме семи повестей, двенадцати рассказов, двух пьес (одна совместно с И. Прутом), четырёх киносценариев (один без соавторов).

Я был близко знаком с Ниной Каданер, многолетней работницей «Знамени». Знал я и рано умершего Мулю Дмитриева, работавшего в «Знамени» в отделе критики. И потому знал секреты творческой кухни Кожевникова.

Они – Нина и Муля – получали от него рукопись, над которой трудились как редакторы. Впрочем, это только называлось «как редакторы», потому что рукопись, как рассказывала мне Нина, приходилось переписывать. Иногда придумывать какие-то сюжетные ходы, чтобы залатать рваную ткань повествования.

Чаковский в «Литературной газете» тоже имел негров, которым передавал диктофонную запись. Но он делился с Синельниковым и с нашими корректорами гонораром. Кожевников держал обоих на ставках, оплачиваемых государством.

И ещё один чудовищный поступок Кожевникова: он передал в КГБ рукопись романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», который тот доверчиво принёс в «Знамя», тем самым сильно укоротив Гроссману жизнь.

Однажды мне пришлось поехать на Дни литературы Новосибирской области, которые возглавлял Кожевников, решивший, как сказал он делегации писателей, побывать на родине, в Сибири. Потом, заглянув в его биографию, я увидел, что родился он 22 апреля 1909 года вовсе не в Новосибирской, а в Томской области. Впрочем, наверное, за давностью лет он потерял точные ориентиры: Новосибирск в Сибири и Томск в Сибири – и этого достаточно.

Они сидели за пиршественном столом рядом – оба в одинаковых строгих чёрных костюмах, у обоих значки депутатов и звёзды героев – Вадим Михайлович Кожевников и Фёдор Степанович Горячев, первый секретарь Новосибирского обкома КПСС. Оба произносили невероятно похожие друг на друга тосты. Впечатление было такое, что эти люди взаимозаменяемы. Что Вадим Михайлович хоть завтра сможет работать первым секретарём обкома, а Фёдор Степанович – писать романы «Щит и меч» и «Знакомьтесь, Балуев»!

21 ОКТЯБРЯ

После одиннадцатилетнего заключения к Ардовым пришла певица Лидия Русланова. Дверь открыл сам хозяин, просиял, обнял её и сказал, словно не было многих лет разлуки: «Лидка! Здорово! Заходи. Слушай, вот такой анекдот есть».

С Виктором Ефимовичем Ардовым, родившимся 21 октября 1900 года, связано немало подобных анекдотических былей.

Печататься он начал с карикатур, которые сопровождал собственным текстом. После он вместе с братом Борисом иллюстрировал свои (Виктора) сатирические сборники. Печатался в «Крокодиле» и «Красном перце». Вместе с Л. Никулиным написал комедии «Склока» и «Статья 114-я Уголовного кодекса» (1926), «Таракановщина» (1929), вместе с В. Массом – комедию «Именинница» (1924), самостоятельно – комедию «Мелкие козыри». Писал юмористические монологи для В. Хенкина, А. Райкина, Р. Зелёной и других. С 1927 года работал завлитчастью Ленинградского театра сатиры.

В 1942 году ушёл на фронт, был майором, служил в армейской печати, награждён орденом «Красной Звезды».

В моём детстве в Стереокино, находившемся недалеко от гостиницы «Москва», шёл стереофильм «Машина 22–12». Суть была в том, что машина наезжала на экран, и впечатление было, что она несётся на тебя. Так вот сценарий к этому фильму написал Виктор Ардов. И ещё к одному – «Светлый путь» (1939).

А вообще Ардов автор более 40 сборников юмористической прозы. Посмертно (умер 26 февраля 1976 года) была издана интереснейшая книга воспоминаний (1983). В 2005 переиздана под названием «Великие и смешные».

А вспомнить Ардову было что и было кого. Он знал и дружил с Маяковским, Булгаковым, Светловым, Олешей, Ильфом, Петровым, Зощенко. В его квартире 13 на Ордынке в доме 17 часто останавливались и жили Бродский, Солженицын, Зощенко, Пастернак, Цветаева, Тарковский, Раневская. Но самой частой гостьей, жившей у Ардовых подолгу в 1934–1966 годах, была Анна Ахматова. Свидетельствовать об этом призван памятник Ахматовой, установленный во дворе ардовского дома.

Вот небольшой рассказик Ардова, написанный в 1925 году, когда футбол был ещё чуть ли не в новинку:

«На поле раздался свисток, и игра началась. Аккуратно выравнивая ногой, игроки повели мяч. Осторожно, вежливо. – Пас! – Аут! – Извините! – Виноват! – Простите, я вам как будто палец отдавил? – Четыре. – Что – четыре? – Четыре пальца. Но ничего, вот вам пятый – давите! – Спасибо! – Аут! – Пас! – Ножку, ножку уберите! – Вот эту? – Да нет, ту! – Та, простите, не моя. Хе-хе… – И эта – не ваша? – Ой, моя!.. Простите! – Извиняюсь! – Аут! – Пас! Через четверть часа выступил первый пот. Забит первый гол. Возник первый спор: – Что ж это, ребята, сбоку каждый забьёт! Ты мне спереди бей! – Неправильно, неправильно забили! Аут! Не считае… Ох… что же вы по ногам ходите?! Поля ему, вишь, мало, по ногам норовит! – А вы не суйте конечностей куда не надо! И вовсе без копыт вернётесь! – Пас! Пас! Ванька, передавай! – Я тебе передам! Чтобы опять забили. Накося! Рраз… – Э-эх… ох… их!.. Что же я тебе ворота, что ли? Что ты в меня бьёшь?! – Стой тут с открытым ртом, тебя кто угодно за ворота примет! – Пусти, дьявол, ты мне на ухо наступил!.. – Отойди, не капай кровью на чистые трусы, – слышишь?! Теперь уж окончательно всё пошло как по-писаному! – Ребята, загоните ко мне вот этого, рябого. Я ему покажу, как бутсой по спине ударять! – Ты что, подножку, да?! Вот тебе за подножку! – Вася, Вася, принимай мяч, принимай! Да ты что плюёшь?! – Жубы плюю! – Нашёл время! Принимай мяч, потом доплюёшь! – Вали, вали на земь!.. Там разберёмся, кто – наш… – Помоева сейчас с поля унесли… – Сам виноват. Ежели слабая голова, зачем ею об мяч стукать?……Когда раздался свисток, сигнализирующий об окончании игры, все были страшно удивлены. – Неужели кончили? Так я и не успел тому, рябому-то, за бутсу… – Ладно, успеешь ещё! Чай не последний матч. Еще посостязаемся! – Петька, брось ты этого парня, слезай, кончена игра! – Мало что кончена! Я ему всю душу выпущу, но он у меня узнает, какая есть правильная игра! – А не знаешь, чем игра кончилась? – Четыре на пять. – В чью пользу? – Какая же тут польза, если у нас четыре человека искалечено, да в ихней команде – пять! – Нет, я спрашиваю: сколько голов? – Голов, наверное, десять разбито да поцарапано… – Да я не про то! – А я про то: не надо путать футбол и драку!».

* * *

Автор книги «Набоков» в серии «ЖЗЛ» (2001). А первую свою книгу он выпустил в 1975-м. Она называется «Джек Лондон».

Да, Алексей Матвеевич Зверев (родился 21 октября 1939 года) был специалистом по американской литературе. Через двадцать лет после окончания филологического факультета МГУ он защитил докторскую диссертацию (1983). Работал в ИМЛИ и в РГГУ.

Список его научных работ внушителен. Кажется, нет такого американского писателя XX века, о ком бы он ни написал. Если не книгу, то статью в журнале. Если не статью, то предисловие к однотомнику.

Но что меня удивило – это совместно с В.А. Тунимановым написанная для «ЖЗЛ» книга «Лев Толстой». Вышла она в 2006 году, через три года после смерти Зверева (он скончался 14 июня 2003 года), да и его соавтор, умерший в 2006-м, выхода книги не дождался. Удивил меня интерес, который проявили к Толстому учёные, никогда им не занимавшиеся. В.А. Туниманов – сотрудник петербургского Пушкинского дома, скорее, специалист по Достоевскому, в последнее время занимался Полным собранием сочинений И.А. Гончарова.

Тем более что в ЖЗЛ в своё время была издана прекрасная книга Виктора Шкловского «Толстой».

Или нынешняя редакция ЖЗЛ теперь издаёт добросовестно написанные биографии писателя, не обращая внимание на авторский язык, – художественен он или нет?

* * *

Да, у меня есть эта книжка «Четверо под одной обложкой». Её мне подарил Гриша Горин. Он автор одной из небольших книжечек, вмонтированных в эту. Ещё три принадлежат Аркадию Арканову, Эдуарду Успенскому и Феликсу Камову.

Камова я знал очень хорошо. Один из всегдашних посетителей нашего «клуба 12 стульев» в «Литературной газете». У нас и в «Юности» он печатал свои юморески.

Работал он у Михалкова-старшего в «Фитиле». Там иные его юморески превращались в видеосюжеты. Кроме того, знаменитый бесконечный мультисериал «Ну, погоди!» открывали семь серий, созданных Камовым вместе с Курляндским и Хайтом.

А потом Феликс исчез. То есть, я-то знал, что он в отказе и борется за право выезда.

Ещё через какое-то время, кажется, в «Континенте» прочитал уже не Камова, а Канделя. И не юмористический рассказ, а очень добротную серьёзную повесть.

Феликс Соломонович Кандель родился 21 октября 1932 года. Уехать из России ему и его жене было трудно, поскольку оба окончили авиационный институт, то есть, по понятиям наших органов, имели отношение к оборонке.

Но разрешили им, наконец, уехать в 1977-м. А к этому времени оба не работали по специальности лет 15. Для органов, которые не устанавливали сроков давности, это значения не имело. Всё-таки пришлось выпустить: лишний скандал брежневскому руководству, собравшемуся обольстить (или уже обольстившему) Запад разрядкой, был не нужен.

Оказавшись на Западе, Кандель словно сбросил с себя лягушечью кожу, обернувшись в прекрасного литературного принца.

Его книга «Врата исхода» написана прекрасным русским языком, читается взахлёб, как детектив. Хотя детективного в ней ничего нет. Она об отъезжающих и уехавших.

Конечно, правильно сделал Кандель, что уехал. Кем бы он здесь был? Преуспевающим сатириком. А кем он там стал? Мудрым, добротным писателем.

* * *

Очень хорошо помню наш поход 3 класса «Г» во главе с учительницей и членами родительского комитета в Центральный Детский театр на спектакль «Снежная королева» по пьесе Евгения Шварца. В раздевалке, взяв своё пальто, я услышал, как одна родительница, смеясь, цитировала другой родительнице из пьесы: «Детей надо баловать, тогда из них вырастут настоящие разбойники».

Евгений Львович Шварц, родившийся 21 октября 1896 года, любил вставлять подобные парадоксальные максимы в свои пьесы, которые и сейчас являются моими любимыми.

Я только не могу понять, как ему удалось уцелеть в грозные постреволюционные годы.

Московский юнкер в августе 1917-го, он был призван в армию, прапорщиком поступил в Добровольческую армию. Участвовал в «Ледяном походе» Корнилова, штурмовал Екатеринодар. Демобилизован после контузии.

Поступил в Ростове-на-Дону в университет. Начал работать в «Театральной мастерской». Был фельетонистом в газете «Всесоюзная кочегарка», где встретился с Николаем Олейниковым, ставшим его другом (вместе выпустили первый номер журнала «Забой», ставший потом «Донбассом»).

В 1921 году приехал в Петроград. Некоторое время работал литературным секретарём у Чуковского, потом в Госиздате под руководством Маршака. С 1923 года печатал свои фельетоны. Сблизился с обэриутами. Участвовал в создании журнала «ЧИЖ» и «ЁЖ».

Но как же он смог уцелеть, если практически все члены ОБЭРИУ были арестованы ГПУ и НКВД. Если все они практически погибли?

29 марта 1944 года газета «Литература и искусство» печатает статью известного писателя С. Бородина «Вредная сказка», в которой пьеса Шварца «Дракон» названа пасквилем на освободительную борьбу и клеветой на народы, томящиеся под властью Дракона. После этого «Дракон» на 20 лет снят со сцены.

А ещё до войны пьеса «Тень» (1940), которую захотел поставить Акимов, была снята с репертуара сразу после премьеры. Власти не без основания увидели в ней политическую сатиру.

Правда, после статьи Бородина при жизни Сталина пьесы Шварца не ставились. За то, чтобы их поставили в театрах, ратовала Ольга Берггольц, выступившая на Втором съезде писателей в 1954 году.

Только в 1965-м был издан сборник пьес Шварца, и к ним снова стали обращаться режиссёры.

Каково было жить гениальному драматургу, он описал в своей «Автобиографии», изданной уже после его смерти в Париже в 1982 году. А умер Шварц 15 января 1958 года.

* * *

21 октября 1889 года в московском переулке в районе Смоленского рынка нашли зарезанного мужчину. Он оказался писателем Николаем Васильевичем Успенским. Расследование показало, что он покончил жизнь самоубийством на почве алкогольной болезни.

А писателем он был неплохим. Писал рассказы и очерки, где изображал быт дореформенной деревни, выступал против крепостничества. Но и против либерализма. Описывал духовенство, знакомое ему с детства: он родился 31 мая 1837 года в семье священника.

Однако наиболее сильные в его творчестве повести «Фёдор Петрович» (1866), «Старое по-новому» (1870) – о деревенской буржуазии и земстве критика не приняла. Его идеализация общинных устоев не снискала себе сторонников.

Нуждаясь, Успенский играл перед толпой на музыкальных инструментах, пел куплеты и частушки, разыгрывал сцены с маленьким крокодиловым чучелом, от лица которого произносил монологи.

Наконец, и вовсе разочаровался в жизни!

* * *

Севу Сурганова я знал очень много лет. Наверное, с тех пор, как пришёл в «Литературную газеты».

Всеволод Алексеевич Сурганов родился 21 октября 1927 года. После расстрела органами НКВД отца в 1937-м семья после войны осела в Подольске.

Сотрудничал с газетой «Подольский рабочий». Писал туда очерки и стихи. Впрочем, стихи попервоначалу. Дальше только статьи и очерки.

Окончил МГПИ (теперешний МПГУ). И пришёл преподавать в подольскую школу, откуда выдвинулся в Подольский горком комсомола. В 1958 году защитил в МПГИ кандидатскую по Соболеву. И стал печататься в литературных журналах.

Статьи его были блёклыми. Писал он то, что нужно было редакциям. Таких замечали и привечали.

Так оказался он в Литературном институте, где вёл семинар критики.

Но в перестройку с появлением в Институте нового ректора Сергея Есина вынужден был уволиться. И пришёл преподавать в МПГУ. Как раз в то время, когда пришёл туда я.

Человеком он был неплохим. В своё время кончал институт вместе с Юрием Визбором и Юлием Кимом. Устраивал в университете вечера авторской песни, которую действительно любил.

Для литературы умер он незаметно: ушёл 26 июля 1999 года, и как будто его в литературе никогда и не было. А ведь печатался много. Писал о Панфёрове, о Соболеве, ещё о каких-то мастодонтах. Но ничего особенного ни о ком не сказал. Ничего нового ни в ком не открыл. Потому и обречены его работы на забвение.

22 ОКТЯБРЯ

Я подружился с Евгением Михайловичем Винокуровым, родившимся 22 октября 1925 года, в 1965 году, когда помогал журналу «Семья и школа» формировать его редакционный портфель. Мы быстро перешли на «ты» и очень часто гуляли вместе по Гоголевскому бульвару, благо я жил в параллельном Гоголевскому Филипповском переулке (в советское время переулок Аксакова), а Филипповский через Сивцев Вражек переходил в Нащокинский (в советское время улица Фурманова), где жил Винокуров.

С ним было очень интересно. Он был умён и очень много знал.

Стихи мог декламировать часами. Любил Мандельштама, Тютчева, Пастернака, Баратынского.

Он нередко заходил ко мне в «Литературную газету», когда я стал там работать. Приводил других поэтов – своих друзей, знакомил.

Мы нередко выпивали. Причём заканчивали непременно в ресторане ЦДЛ, куда направлялись по настоянию Винокурова.

Когда он умер (а это случилось 23 декабря 1993 года), собралось очень много литераторов.

Женя вёл семинар в Литературном институте, и ему своими публикациями были обязаны многие. Тем более что он заведовал отделом поэзии в журнале «Новый мир» и своих студентов не обижал.

Но ещё до Кочетова в пятидесятых годах в «Октябре» он тоже заведовал отделом поэзии и печатал первые подборки Беллы Ахмадулиной, Юнны Мориц и других тогдашних молодых поэтов.

Не обижал и своих ровесников.

Меня восхищало, как глубоко он знал философов Серебряного века. Он их книги привозил из зарубежных поездок.

– Как ты не боишься их везти? – спрашивал я.

– Боюсь, – отвечал Винокуров. – Но вижу книгу на прилавке магазина и не могу не купить.

– А если обыщут? – спрашивал.

– Отберут, – пожимал плечами Женя. Но никто его на границе не обыскивал.

Винокуров был разным поэтом. Он слишком много писал стихов. Но есть у него стихи настоящие, вошедшие навсегда в литературу:

Я посетил тот город, где когда-то Я женщину всем сердцем полюбил. Она была безмерно виновата Передо мной. Её я не забыл. Вот дом её. Мне говорят подробно, Как осенью минувшей умерла… Она была и ласкова и злобна, Она была и лжива и мила. …Я не решаю сложную задачу, Глубинные загадки бытия. Я ничего не знаю. Просто плачу. Где всё понять мне? Просто плачу я.

О таких стихах говорят: «волшебство поэзии! Да, Винокуров был порой волшебником!

* * *

Николай Алексеевич Клюев, родившийся 22 октября 1884 года, в начале 1890-х, когда скитался по России со скопцами, встретил Льва Толстого и прочёл ему стихи. По словам Клюева, Толстой ему их хвалил.

Блок точно хвалил стихи Клюева. Сохранилась их переписка. Кроме того, Блок читал письма Клюева на вечерах у Гиппиус и Мережковского.

В сентябре 1911 года Клюев посещает Блока в Петербурге. Блок помог Клюеву войти в литературу. В благодарность Клюев свой сборник «Сосен перезвон» посвящает Блоку.

В 1915 году состоялось знакомство Клюева с Есениным. Клюев навсегда привяжется к Есенину. Будет ревновать его к Мариенгофу и Дункан, которые «мне так ненавистны за близость к тебе».

На похоронах Есенина Клюев долго не даёт закрыть крышку гроба, целуя мёртвого поэта. Он пишет известный «Плач по Сергею Есенину»: «Да погасла зарная свеченька, моя лесная лампадка, / Ушёл ты от меня разбойными тропинками!»

В 1932 году его поэму «О чём шумят седые кедры» прочитал И. Гронский, редактор «Известий». Он спросил у Павла Васильева, почему в поэме о любви объект чувства – мальчик. Васильев, знавший о нетрадиционной ориентации Клюева, объяснил Гронскому. Тот не нашёл ничего лучше, как позвонить Ягоде, а потом Сталину.

Клюев был выслан.

В Москву Клюев уже не вернулся. Вместе с новой своей симпатией – художником Кравченко, который добавил к фамилии Яр по совету Клюева, они уезжают в Вятку.

В 1934 году его арестовывают. Получает 5 лет лагерей с заменой на высылку в Сибирь. В марте 1936-го в Томске вновь арестован. Но летом отпущен. Ненадолго. В августе 1937 года его арестовывают в последний раз. 13 октября тройка НКВД Новосибирской области приговаривает его к расстрелу.

Михаил Михайлович Бахтин считал, что главным обстоятельством уничтожения Клюева была его нетрадиционная ориентация. Но сам Клюев указывал на совсем другую причину: «Я сгорел на своей Погорельщине, как некогда сгорел мой прадед протопоп Аввакум на костре пустозерском», – писал он в 1934 году поэту Сергею Клычкову. И мне думается, что был прав. «Погорельшина», прочитанная чекистами, была напечатана только во времена перестройки. Её антисоветский пафос несомненен.

Что Клюев в 1937 году предчувствовал гибель, говорит его автоэпитафия

Стихи Клюева нелегки для чтения. Вот – посвящённое Борису Васильеву пророчество о себе 1933 года:

Есть две страны; одна – Больница, Другая – Кладбище, меж них Печальных сосен вереница, Угрюмых пихт и верб седых! Блуждая пасмурной опушкой, Я обронил свою клюку И заунывною кукушкой Стучусь в окно к гробовщику: «Ку-ку! Откройте двери, люди!» «Будь проклят, полуночный пёс! Кому ты в глиняном сосуде Несёшь зарю апрельских роз?! Весна погибла, в космы сосен Вплетает вьюга седину…» Но, слыша скрежет ткацких кросен, Тянусь к зловещему окну. И вижу: тётушка Могила Ткёт жёлтый саван, и челнок, Мелькая птицей чернокрылой, Рождает ткань, как мерность строк. В вершинах пляска ветродуев, Под хрип волчицыной трубы. Читаю нити: «Н. А. Клюев, — Певец олонецкой избы!»

* * *

Елеазар Моисеевич Мелетинский, родившийся 22 октября 1918 года, – человек выдающийся. У него есть замечательная работа «Моя война». А он воевал на Южном и на Кавказских фронтах во время Великой Отечественной, был военным переводчиком. У него есть работа о тюрьме, в которую он попал во время кампании борьбы с космополитами. Пять с половиной месяцев провёл в одиночной камере, после чего был отправлен в лагерь на 10 лет. Освобождён и реабилитирован осенью 1954.

А до войны и после лагеря занимался наукой.

В 1946–1949 был заведующим кафедрой Карело-Финского госуниверситета. В 1946-1947-м ещё и заведовал отделом фольклора Карело-Финской базы АН СССР.

С 1956 по 1994 работал в ИМЛИ.

Был ответственным редактором нескольких десятков научных изданий, руководил коллективными трудами ИМЛИ.

Член редколлегии а потом главный редактор серий «Исследования по мифологии и фольклору Востока», «Сказки и мифы народов Востока».

С 1989 по 1994 – профессор кафедры истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ. Когда, благодаря Горбачёву, учёные стали разъезжать по заграничным университетам, Мелетинский читал лекции в университетах Канады, Бразилии, Италии, Японии, Израиля, выступал на многих международных научных конференциях.

В начале 1992 года возглавил Институт высших гуманитарных исследований РГГУ. Фактически его создал. Читал лекции в РГГУ по сравнительной мифологии и исторической поэтике, Был главным редактором «Arbor mundi» («Мировое древо») – журнала, который выпускает этот институт.

Как прежде Веселовский и Жирмунский, Мелетинский изучал движение повествовательных традиций во времени и их генезис. Рассмотрел судьбы в устной и книжной словесности основных тем и образов мифологического повествования, описал происхождение и эволюцию народной сказки, изучал первобытные истоки и этапы сложения повествовательных традиций и эпических жанров.

Проанализировал основные жанры сказочного и героико-эпического фольклора, начиная с их наиболее ранних форм, сохранённых в некоторых бесписьменных культурах. В русле такой методологии исследовал «Старшую Эдду», что позволило выявить устные основы составляющих её текстов.

Его книга «Введение в историческую поэтику эпоса и романа» содержит описание закономерностей развития эпических жанров от первобытных истоков до литературы Нового времени.

Скончался 16 декабря 2005 года.

В заключение – фрагмент небольшого этюда о Мелетинском Вячеслава Всеволодовича Иванова:

«Как-то лет сорок пять назад Владимир Николаевич Топоров передал мне, что наш общий знакомый Георгий Александрович Лесскис и его друг Елеазар Моисеевич хотели бы встретиться с нами двумя, чтобы обсудить возможности строгого – структурного и математического – подхода к литературе. В те годы это выглядело примерно как сейчас планы выгодной добычи полезных ископаемых на Луне. В литературоведении правили чиновники сталинского пошиба и бандиты – душители мысли, постепенно грань между этими двумя категориями злодеев стиралась. Но ненависть тех и других ко всему новому в науке была одинаково свирепой.

В языкознании уже удалось добиться изменения ситуации. Устраивались увлекательные обсуждения, где каждый из нас делился результатами интенсивно шедших тогда работ по машинному переводу, структурной и математической лингвистике. Мы условились с Топоровым, что после одного из таких заседаний пойдём вместе на встречу с ожидавшими нас друзьями-литературоведами […]

При первых встречах с Елеазаром Моисеевичем я думал о том, как сложилась его судьба, подарившая ему ранние испытания на фронте, выход из окружения, заключение, инсценировку расстрела, тбилисскую тюрьму, второй арест, лагерь и все последующие невзгоды более изысканного академического свойства. А он вопреки всему был одержим жаждой внести ясность в перепутанность нашего мира. Ещё раз процитирую его воспоминания: «С раннего детства моё сознание тянулось к представлениям об осмысленной связи целого, о необходимости гармонии как чего-то фундаментально-укоренённого, а не как скользнувшего на мгновение луча солнца по цветку. Всякие конфликты, разлады, бессмыслица даже в частных случаях меня исключительно огорчали. Не зная ещё этих слов, я всегда был за Космос против Хаоса, но не настолько был в себе уверен, чтобы не трепетать перед Хаосом. Всё, что мне пришлось повидать во время войны, должно было убедить меня в слабости и иллюзорности Космоса и в силе Хаоса, лёгкости его возникновения, широкого масштаба его распространения, безудержности его проникновения в любую сферу. На более позднем этапе проблема Хаоса / Космоса и их соотношения в модели мира стала центральным пунктом моих философских размышлений и научных работ». Об этом и шла речь в первой же нашей беседе. Елеазар Моисеевич не только был уже в это время увлечён Леви-Строссом и его рациональным истолкованием мифологии. Он недаром ещё в лагере штудировал квантовую механику. Как мы все тогда, открытия теории информации он понимал как способ понять её соотношение с энтропией как мерой беспорядка. Лесскис, прошедший сходную тюремную школу, сходен был с Мелетинским и в том, что сохранил веру в силу разума и необходимость введения его в сферу науки о литературе. Мы говорили в тот день допоздна, за полночь стали вырисовываться контуры того, что придёт потом – с появлением Лотмана и московско-тартуской школы, с расцветом нашей семиотики, а дальше и со всеми теми начинаниями, которые стали возможны в новое время и в которых Мелетинский деятельно участвовал. Но мне навсегда запомнилось его умение почувствовать и передать другим силу своего тяготения к Космосу (не меньше, чем отвращение к Хаосу, в котором он видел своего личного врага)».

* * *

Пётр Васильевич Быков представал перед современниками в разных ипостасях – поэта, прозаика, переводчика, историка литературы, библиофила.

Между тем, дар его был не слишком богатым. Вот написанное им в 1913 году стихотворение:

Величествен полёт орла. Красивый, сильный и могучий… Расправив мощных два крыла, Орёл сорвался с дальней кручи, Плывёт, как лёгкий, чёрный чёлн, Спокойно, вдруг пошел быстрее, И из воздушных горных волн Понесся вниз, над степью рея… Но, чужд земли, он к небесам Стремится вновь… Кружит всё шире, К ним с быстротой взвился, – и там Парит в мерцающем эфире… И сладко, радостно ему; Вкушая воли наслажденье, Он видит грозных туч движенье, Земле несущих страх и тьму… Очами жадно свет он пьёт И светом грудь его согрета; Он – властелин среди высот, В просторе нет ему запрета! Царю пернатых ты сродни, Поэт, наперсник светлой музы: Пусть серых будней тесны узы И мрачны пусть иные дни, — Но дух твой горд, – и смел полёт Души возвышенной, прекрасной, Недосягаемых высот Достичь стремящейся так страстно…

Не Бог весть что! Во всяком случае, стихи из тех, что не новы – ни по мысли, ни по исполнению.

Но, несмотря на то, что Быков написал их немало, поэзия всё-таки не была его подлинной страстью.

Его страстью было писать популярные большие и малые биографические очерки, которые охотно печатали иллюстрированные журналы. Их число у Быкова доходит до 10000!

У меня есть Полное собрание сочинений Тютчева 1912 года под редакцией Быкова и с его большим биографическим очерком.

Надо отдать должное Петру Васильевичу: очерк написан неплохо.

Но таких собраний под его редакцией и с его большими биографическими очерками вышел не один десяток.

Среди них – Гейне, Кольцов, Лермонтов, Беранже, Боккаччо («Декамерон»), Плещеев, Гоголь, Мей, Михайлов, Мольер, Чехов, Мамин-Сибиряк.

Здесь же писатели поменьше рангом: Жадовская, Афанасьев-Чужбинский, Омулевский, Салов, Полевой.

Причём у Жадовской, Афанасьева-Чужбинского, Салова, Омулевского – это полные собрания сочинений. А Полевой – это не Николай и не брат его Ксенофонт, известные пушкинские современники. Это сын Николая Полевого – предвестник, так сказать, нашего Пикуля. Писал «Исторические рассказы и повести» (СПб., 1893), «Государев кречотник» (1893), «Братья-соперники» (1890), «Чудо-Богатырь Суворов-Рымникский» (народное изд., М., 1892), «Корень зла» (исторический роман, «Нива», 1891), «Под неотразимой десницей» («Исторический Вестник», 1893), «Тальянская чертовка» (там же, 1891), «Птичка-невеличка» (там же, 1892), «Типы Смутного времени» (там же, 1889) и т. п.

Всех приветил и обласкал Пётр Васильевич Быков, скончавшийся 22 октября 1930 года (родился 1 ноября 1844-го). Как раз в год его смерти вышла книга его воспоминаний о литературной жизни России второй половины позапрошлого века «Силуэты далёкого прошлого». Почитать стоит.

* * *

Майн Рид из Ирландии, где он родился и получил прекрасное университетское образование в Белфасте, уехал в 1840 году в Америку. В 1846-м как журналист американской газеты принимает участие в американо-мексиканской войне, откуда присылает материалы для еженедельной рубрики «Записки стрелка».

В 1848-м получает серьёзное огнестрельное ранение и в связи с ним подаёт в отставку. В чине капитана возвращается к мирной жизни. Оказывается в Лондоне.

Здесь он издаёт свой первый роман «Вольные стрелки», написанный на основе той войны, какую он видел и в какой принимал участие. Роман вышел в 1850-м и тотчас принёс Риду огромный успех: тиражи раскупались и допечатывались.

Но ни этот роман, ни последующие не сделали Рида состоятельным человеком. В 1853 году он женился на дочери своего издателя Элизабет Хайд, которая была большой мотовкой. Такой же, впрочем, как и её муж Майн Рид.

И это притом, что на «ура» встречалась каждая его книга. В том числе и самая знаменитая – роман «Всадник без головы». Пишет он много, тиражи его книг бьют рекорды, его переводят за границей. Но деньги не оседают в этой семье.

В 1867 году Рид возвращается в Америку, где встречает совсем другой приём, чем в Европе: публика к нему относится прохладно.

Но в 1870-м из-за постоянных переживаний обостряется его ранение, полученное в Мексиканской войне. После нескольких месяцев, проведённых в госпитале, Рид с женой переезжают в Англию. Увы, его прежние романы не приносят особого дохода, новые он только пишет. И семья живёт на пенсию, которую Риду платит американское правительство как участнику Мексиканской войны.

Больной, истощённый писатель продолжает писать до самой смерти в Англии – до 22 октября 1883 года (родился 4 апреля 1818-го).

После его смерти напечатали роман «Переселенцы Трансвааля», сборник рассказов «Пронзённое сердце» – то есть, всё то, что он писал уже будучи смертельно больным.

Громкая слава Рида тоже оказалась посмертной.

* * *

Василий Дмитриевич Захарченко – человек-загадка. С одной стороны, он, 34 года руководивший журналом «Техника молодёжи», был уволен в 1984 году за публикацию романа (прерванную после второго номера) Артура Кларка «2010: Одиссея Два», некоторые персонажи которых носили имена советских диссидентов. С другой стороны, один из одиознейших литераторов шестидесятых-семидесятых годов прошлого века Сергей Семанов пишет в своих воспоминаниях о Захарченко, как о союзнике «патриотов», составивших Русскую партию.

Похоже, что Семанов не врал: Захарченко с середины 1950-х – один из руководителей Советского комитета защиты мира. А комитет этот многие считали подотделом КГБ. К тому же он один из инициаторов создания Всероссийского общества охраны памятников и культуры, под эгидой которого и существовала, в частности, Русская партия.

Написал он немного. Несколько научно-популярных книг. Да и известен не как писатель, а как издатель. После распада СССР стал издавать журнал «Чудеса и приключения».

Но получил к 80-летию орден от Ельцина. Умер 22 октября 1999 года (родился 1 августа 1915-го).

23 ОКТЯБРЯ

Стихи Николая Авдеевича Оцупа, родившегося 23 октября 1894 года, порой были безжалостно реалистичны:

Всё, что жизнь трудолюбиво копит, Всё, что нам без устали дарит, — Без остатка вечное растопит И в себе до капли растворит. Как для солнца в ледяной сосульке Форму ей дающий холод скуп, Так для вечности младенец в люльке, В сущности, уже старик и труп.

Оцуп, заложив золотую медаль, которую получил, окончив Царскосельскую Николаевскую гимназию, уехал учиться в Париж, где слушал лекции философа Бергсона. Стихи начал писать под влиянием Бергсона и Гумилёва, с которым познакомился позже, вернувшись в Россию.

Вместе с Гумилёвым и Лозинским организовал «Цех поэтов», который выпустил первую книжку Оцупа «Град».

Занимался переводами в издательстве «Всемирная литература. Переводил Р. Саути, Д. Байрона и С. Малларме.

Но после расстрела Гумилёва покинул Россию. В 1922 году в Германии содействовал переизданию трёх альманахов «Цеха поэтов» и выпуску четвёртого. Потом перебрался в Париж, где выпустил второй стихотворный сборник «В дыму» (1926).

В 1930-м организовал журнал «Числа», где печатал многих молодых эмигрантов – поэтов, писателей, искусствоведов, философов. В 1939-м выпустил роман «Беатриче в аду» – о любви богемного художника к начинающей актрисе.

В начале Второй мировой войны записался добровольцем во французскую армию. Попал в плен к итальянцам, из которого через полтора года бежал. Вновь был пленён и снова бежал. Закончил войну в рядах итальянского Сопротивления.

После войны преподавал в парижской «Эколь Нормаль», где в 1951-м защитил диссертацию по Гумилёву. Это была первая научная работа о расстрелянном поэте. Подготовил к печати том «Избранного» Гумилёва. Написал о нём, И. Анненском, Ф. Сологубе, А. Блоке, А. Белом, В. Маяковском, Е. Замятине, С. Есенине, Б. Пастернаке в книге воспоминаний «Современники» (1961). Выпустил монументальный «Дневник в стихах» (1950), над которым работал 15 лет. Это лиро-эпическая поэма о пережитом и о современности. Последняя работа, которую Оцуп опубликовал при жизни (умер 28 декабря 1958 года) поэма «Три царя» (1958).

Перед самой смертью написал такое стихотворение:

Дай мне погрузиться в ощущенья, Страшно удаляться в небеса, Я лечусь от головокруженья, Вслушиваясь в жизни голоса. В восхищенье всё меня приводит: И стада, и птицы, и поля, Я старею, из-под ног уходит, Но сильнее радует земля. Как могила, глубока природа, Жизнь в неё заглянет и дрожит. Есть в любви чистейшая свобода: От любого страха излечит.

Он писал его несколько дней (16–27 декабря 1958), стремясь, очевидно, как можно точнее запечатлеть открывающуюся ему перед смертью истину.

* * *

Вспоминает выдающийся учёный Ефим Григорьевич Эткинд о том, как стал жертвой кампании по борьбе с космополитизмом в конце сороковых. Цитирую его книгу «Записки незаговорщика».

«Ещё до того, как меня выгнали из Института иностранных языков, мне была устроена проработка в ленинградском Университете, где я, правда, лекций не читал, но где в 1947 году защищал диссертацию.

На открытом, то есть с участием приглашённых лиц, заседании кафедры меня поносили за порочную методологию и вредные идеи. То была кафедра западноевропейских (уже переименованных в «зарубежные», чтобы не поминать проклятого слова «Запад») литератур, которой почти тридцать лет заведовал В.М. Жирмунский, мой научный руководитель, сделавший свою кафедру лучшей в Советском Союзе. Жирмунский был уже изгнан с позором из Университета, в его кресле сидела молодая и ещё в науке ничем не отличившаяся его ученица, Т. Вановская, которая умоляющими чёрными глазами смотрела не отрываясь на меня, своего однокашника («я тут ни при чём, это всё делают они…»), а с докладом о моей диссертации (недавно защищённой в том же университете) выступал бледный Алексей Львович Григорьев, историк новейшей французской литературы. Ему тоже всё это было не только неприятно, но и противно, однако он, человек далеко не храброго десятка, исправно выполнял задание партийной организации.

Помню темпераментное выступление А. В. Западова (когда-то один из любимых учеников Гуковского, он раньше многих предал учителя, а теперь выпустил книгу «В глубине строки», посвящённую его памяти); рассыпая цветы красноречия, он подробно говорил об антипатриотических извращениях в диссертации, об ошибке учёного совета, присудившего её автору кандидатскую степень (а многие члены того учёного совета тут же и сидели, терроризированные и безмолвные – академик Алексеев, профессора Державин, Смирнов), и о необходимости эту ошибку исправить».

Александр Васильевич Западов действительно словно занял место своего учителя Григория Александровича Гуковского, арестованного в рамках кампании борьбы с космополитизмом и умершего в тюрьме. Он читал в Ленинградском университете лекции по истории литературы XVIII века, как прежде Гуковский, который его и в самом деле любил.

Но единожды предавший предаст снова – и Западов это доказал. Должно быть, учителя было предавать труднее, чем своего коллегу. Впрочем, не станем влезать в психологию предательства.

После своего выступления, уничтожавшего Эткинда, Западов недолго проработал ещё в Ленинградском университете, где с 1949 года заведовал кафедрой истории русской журналистики филологического факультета, а в 1953-1954-м был на филологическом деканом. В 1954 году его пригласили в Московский университет на должность заведующего кафедрой редакционно-издательского дела. Здесь он защитил докторскую диссертацию и стал профессором. Здесь в 1971 году Учёный Совет МГУ присудил ему Ломоносовскую премию за монографию «Мысль и слово» (1971). Здесь он стал Заслуженным профессором МГУ.

Он считается родоначальником курса истории русской журналистики. Под его руководством написаны учебники по теории литературного редактирования. Прожил он долго – 90 лет: умер 23 октября 1997 года (родился 5 февраля 1907 года).

Он писал не только научные труды. Писал и книги воспоминаний. Разумеется, о своей роли в уничтожении замечательных учёных в Ленинграде он не вспомнил.

Но вот читаю книгу Александра Нилина «Зимняя дача», где тот вспоминает, как отец его друзей Виктор Ардов улышал от кого-то, что Нилина, который учился на журналистике в МГУ, скоро исключат, и как присутствующая при этом Анна Ахматова «заволновалась – спросила: «А что же Западов»?»

Оказывается, жена Западова много занималась преподаванием с детьми Ардова, и Анна Андреевна Ахматова даже рекомендовала Западова в Союз писателей.

Жаль, что она сделала это. Но, может, не знала о роли Западова в судьбе Гуковского? Скорее всего, не знала.

«Ещё при жизни мы воздали ему должное: восхищение и хвалу. Это утешает и греет», – написал о Западове его преемник – заведующий кафедрой истории журналистики МГУ Б.И. Есин. То, что при жизни Западов не получил подлинного должного, – не заклеймён как предатель и лжесвидетель, утешать и греть не может. Будем же утешаться тем, что тяжёлые его грехи сейчас преданы гласности.

* * *

Николай Иванович Тургенев (родился 23 октября 1789 года) прославился, в частности, своей книгой «Опыт теории налогов» (1818), где высказал простую, но доходчивую мысль: налоги должны взиматься с чистых доходов, но не с заработной платы. Не правда ли, мысль и сегодня не устарела!

В 1819 году стал членом тайного общества «Союз благоденствия».

В связи с ухудшившимся здоровьем выехал для лечения за границу. В Англии в начале 1826-го узнал, что его привлекают к следствию по делу декабристов. Послал на родину объяснительную записку. Однако ему приказали вернуться на родину и предстать перед судом. И так как Тургенев отказался это сделать, судили заочно, приговорив к смертной казни, с заменой её вечной каторгой.

Дело попытался исправить Жуковский, представивший Николаю I оправдательную записку Тургенева и свою записку, в которой просил императора, если не уничтожить приговор, то отменить приказ нашим миссиям в Европе схватить Тургенева и доставить в Россию. Но успехом эта миссия не окончилась.

Не имевший права жить в Европе, Тургенев, однако, с 1833 года жил в Париже.

Чтобы упрочить материальное положение Николая Тургенева и его семьи, брат Александр продал родовое имение и отослал деньги опальному Николаю.

Во Франции Тургенев пишет книгу «Россия и русские», куда, в частности, включает и свой проект о переустройстве России.

Взошедший на престол Александр II возвратил Николаю Тургеневу чин и дворянство. Тургенев посещает Россию. Однако живёт по-прежнему за границей. И статьи свои помещает, как правило, в герценовском «Колоколе».

Скончался он в своей вилле в окрестностях Парижа 10 ноября 1871 года.

Когда николаевская Россия потребовала от европейских стран выдать Тургенева, пронёсся слух, что Англия его выдала. Ещё не зная о том, что слух ложный, Пушкин написал знаменитое обращение к Вяземскому:

Так море, древний душегубец, Воспламеняет гений твой? Ты славишь лирой золотой Нептуна грозного трегубец. Не славь его. В наш гнусный век Седой Нептун Земли союзник. На всех стихиях человек Тиран, предатель или узник.

* * *

Мишу Хазина я знал очень давно. Кажется, с 70-х. Я бывал в Молдавии как член молдавского совета по литературе СП СССР, и с Мишей Хазиным и с Рудиком Ольшевским познакомился в первой же командировке.

О Мише я знал, что он был женат на Любе Верной, которая потом вышла замуж за Эму Коржавина.

Миша там в Молдавии был председателем Пушкинского общества. На этой почве мы с ним сблизились ещё больше. Я ему потом присылал из Москвы «Досье» – пушкинское приложение к «Литературной газете».

Писал Михаил Григорьевич Хазин, родившийся 23 октября 1932 года, детские стихи и рассказы. Издавал их в Молдавии довольно интенсивно.

Знал Миша языки. На русский переводил многих молдавских писателей. Путеводитель по Кишинёву издал на русском, молдавском и английском языках.

Я полагал, что на английский перевёл кто-то другой. Но выяснилось, что перевёл Миша. Когда он в 1984-м оказался в Бостоне, он стал публиковаться и по-английски и на идише, чем меня немало удивил.

Вот его позднее стихотворение «На посошок»:

При слове хлеборезом состою, Работаю сурово, без утайки, В неведомые руки отдаю Тепло души – нарезанные пайки. Ржаной ломоть делю с тобой. Бери, Причастен я к замесу, и к припёку. Почти не спал до утренней зари, Упрямые слова впрягая в строки…

* * *

23 октября 1893 года кубинский поэт Хулиан дель Касаль (родился 7 ноября 1863-го) ужинал с друзьями в ресторане. Один из них рассказал анекдот, и Касаль расхохотался. Хохот усиливался, Касаль не мог остановиться. Почувствовав неладное, друзья срочно вызвали врача, который констатировал приступ неконтролируемого хохота, который вызвал расслоение аорты, кровотечение и скоропостижную смерть.

Парадокс заключается в том, что от смеха погиб один из самых мрачных поэтов-модернистов Кубы.

Вот типичное его стихотворение в переводе Сергея Александровского:

Я мучился, и взялся усвоять Безмолвную науку, Что, не умерив, но умножив муку, Вонзилась в жизнь мою по рукоять. Я чуял, мудрость узкая, земная, Твой отпечаток на своем челе, — Но жил вотще, не зная Того, что знает роза о пчеле!..

24 ОКТЯБРЯ

Инну Анатольевну Гофф, родившуюся 24 октября 1928 года, я знал столько же, сколько её мужа Константина Яковлевича Ваншенкина, – подружился с ними где-то в начале 70-х.

Инна писала неплохую прозу и нередко печатала её в «Юности». Проза – что уж скрывать! – была, конечно, советской: писательница во главу угла всё время ставила благотворную роль коллектива для заблудших или нет героев. Но диалоги у неё были живыми, характеры тоже.

Она окончила Литературный институт. Причём сперва занималась в семинаре Светлова, а потом в семинаре Паустовского. Иначе говоря, сперва она туда ходила со своими стихами, а потом стала ходить с прозой. Тем более что на долю Гофф-прозаика сразу же выпал крупный успех: уже в 1950-м её повесть «Я – тайга» получает первую премию на Всесоюзном конкурсе на лучшую книгу для детей.

После этого она написала много прозаических вещей. Но стихи писать не бросала. Просто их не печатала.

Однажды с текстом её стихотворения ознакомился друг дома Ваншенкиных Марк Бернес. Он показал этот текст знакомому композитору. Так появилась первая песня на слова Инны Гофф.

Потом некоторые из них стали шлягерами. «Русское поле», «Я улыбаюсь тебе», «Ветер северный», «Август», «Когда разлюбишь ты».

Да, Бернес точно угадал песенную природу стихов Гофф. Для поэзии в них нет лирического напряжения. А для песен подходят: есть наставление, мораль:

Расул Гамзатов предлагал сделать «Русское поле» Государственным гимном России. И думаю, что при иных авторах это предложение прошло бы. Но еврейка (Гофф) – автор текста и еврей (Я. Френкель) – автор музыки!

Скончалась Инна Анатольевна 26 апреля 1991 года.

* * *

Пётр Алексеевич Николаев, родившийся 24 октября 1924 года, крупным учёным не был. Но занимал очень крупные посты. Был главным редактором журнала «Филологические науки», Президентом Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы (МАПРЯЛ), Председателем научного совета Бюро Совета Министров СССР по социальному развитию, Председателем комиссии по связям АН СССР с высшей школой в области филологических наук при Президиуме АН СССР, Председателем Совета по координации научной деятельности Отделения литературы и языка АН СССР, Председателем комиссии по премиям им. В.Г. Белинского АН СССР. И, как говорится, так далее.

Кончил он МГУ, там же работал. Там получил звание Заслуженного профессора. А в Академии наук он был членом-корреспондентом. Но в 1986–1988 был и.о. академика-секретаря отделения литературы и языка, членом Президиума Академии. А это значило, что на ближайших выборах ему было гарантировано избрание в действительные члены.

Однако в 1988 году Академия Наук попала под кураторство секретаря ЦК Егора Кузьмича Лигачёва, который назначил прокоммунистического Феликса Феодосьевича Кузнецова директором ИМЛИ АН СССР и добился его выборов членом-корреспондентом АН. Ясно было, что Лигачёв задумал на следующих выборах сделать Феликса академиком и передвинуть Кузнецова на пост Николаева. А там Кузнецов станет набирать в Академию своих людей.

Но Лигачёва Горбачёв лишил кураторства над учёными и единственно, чего тот добился – остановил восхождение Петра Алексеевича Николаева на вершину.

По правде сказать, жаль. Да, Пётр Алексеевич не был крупным учёным. Его труды ничего существенного в науку литературоведения не внесли. Но он был неплохим человеком. Можно даже сказать, человеком порядочным.

Он был ещё и секретарём Союза писателей СССР. Примыкал к прогрессивным секретарям. То есть, не делал подлостей и гадостей на этом посту – не занимался тем, чем занималось большинство секретарей.

Умер 9 мая 2007 года.

* * *

Про Илью Сельвинского ходил в моей молодости анекдот, будто тот так надписал свою книжку Сталину: «Вождю человечества от вождя поэтов» и будто Сталин поперёк этот надписи размашисто начертал: «Дурак!»

Правда или нет (скорее, нет: Сельвинский не был так бесстрашен), но претензии на лидерство в советской поэзии Илья Львович Сельвинский, родившийся 24 октября 1889 года, выказывал. Надо сказать, что он быстро обрёл известность и популярность. Строки Багрицкого: «А в походной сумке трубка и табак / Тихонов, Сельвинский, Пастернак» называли не случайный набор поэтов.

Сельвинский был лидером поэтов-конструктивистов. Они считали себя рациональным марксистским направлением в литературе. Утверждали господствующую роль техники в современной жизни и много сил отдавали технической конструкции произведения. Названия их коллективных сборников «Мена всех», «Госплан литературы», «Бизнес» говорили за себя.

Длинные свои поэмы и огромные трагедии в стихах были поисками Сельвинского новых возможностей в области стихотворной техники. Для конструктивистской поэзии Сельвинского определяющим было функциональное значение рифмующихся слов.

Но в 1930-м Сельвинский выступил с покаянным заявлением.

В 1933–1934 – Сельвинский как корреспондент «Правды» участвует в экспедиции, возглавляемой О. Шмидтом на пароходе «Челюскин». Прошёл с собаками по льду Ледовитого океана и по тундре до мыса Дежнёва. Написал об этом поэму «Челюскиниана» (1937–1938).

Дочь Сельвинского художник Татьяна Ильинична передаёт слова отца, что к 40 годам его сломали. Шёл 1939 год. Многие товарищи исчезли из жизни. И Сельвинский старался не выделяться.

Во время войны был на фронте. Демобилизовался после тяжёлого ранения в чине подполковника.

После войны писал декларативные, бесцветные стихи. Переписывал свои ранние вещи. Написал стихи против Пастернака во время кампании травли поэта.

Умер 22 мая 1968 года.

У него есть странное стихотворение:

Был я однажды счастливым: Газеты меня возносили. Звон с золотым отливом Плыл обо мне по России. Так это длилось и длилось, Я шёл в сиянье регалий… Но счастье моё взмолилось: «О, хоть бы меня обругали!» И вот уже смерчи вьются Вслед за девятым валом, И всё ж не хотел я вернуться К славе, обложенной салом.

Неужто он так воспринимал былую свою славу? Жаль его.

* * *

Борис Александрович Ручьёв вызывает во мне странное чувство. Не сам он, конечно, а его стихи.

С одной стороны, существует версия, что он автор слов знаменитой песни «Ванинский порт»:

Я знаю, меня ты не ждёшь И писем моих не читаешь. Встречать ты меня не придёшь, А если придёшь – не узнаешь. Прощайте, и мать, и жена, И вы, малолетние дети. Знать, горькую чашу до дна Пришлося мне выпить на свете. По лагерю бродит цинга. И люди там бродят, как тени. Машины не ходят туда — Бредут, спотыкаясь, олени. Будь проклята ты, Колыма, Что названа Чёрной Планетой. Сойдёшь поневоле с ума — Оттуда возврата уж нету.

А с другой стороны, нет ничего в его стихах такого, что указывало бы на его авторство, – ни стиль, ни пафос.

Да, он был арестован у себя в Златоусте в декабре 1937 года. 28 июля 1938-го приговорён к 10 годам ИТЛ. Отбывал наказание в Северо-Восточных концлагерях на Крайнем Севере, на Оймяконе. Но:

Я помню тот Ванинский порт И крик парохода угрюмый. Как шли мы по трапу на борт, В холодные, мрачные трюмы. От качки страдали зека, Ревела пучина морская; Лежал впереди Магадан — Столица Колымского края.

Зачем бы Ручьёва повезли в Ванинский порт, если ему следовало отбывать наказание в Якутии? Можно, конечно, и через Магадан достичь Оймякона, но это будет какой-то невероятно кружной путь.

Проще и дешевле везти заключённых из Якутска.

Это первое.

А второе – это лагерное творчество Ручьёва:

За счастье и за мир родного края и мне пора бы с братьями в строю, оружие в руках своих сжимая, с врагом заклятым встретиться в бою. …Но далеко колышутся знамёна, друзья мои идут в смертельный бой… И в чутких снах долины Оймякона отгул боёв я слышу над собой. И в нетерпенье, радостей не зная, всё жду я, сокол, скованный кольцом, — когда же мне страна моя родная прикажет встать и назовёт бойцом.

Это, понятно, датировано военным годом – 1942-м. Вот как ему жилось в Оймяконе. Да он и непосредственно напишет о том, как ему там жилось:

– Нам больших наград не надо — ведь, по правде говоря, наивысшая награда — знать, что ты живёшь не зря, что и ты других не хуже, — чай, не всякий был готов каждый день на здешней стуже проливать по семь потов. Всю тайгу обжить навечно, все долины мёртвых рек разве мог бы несердечный, нерадивый человек? Мог такой согреть руками замороженный веками самый край своей земли? – Нет, не мог! – А мы смогли.

Ручьёв освободился в 1947-м году, каким помечены эти стихи. Да и его биографы сообщают, что в лагере, в этом краю вечной мерзлоты, поэт не откладывал пера в сторону: «в ссылке им были созданы поэмы «Невидимка», «Прощание с молодостью» и цикл стихов «Красное солнышко». В лагерях поэт создал и незаконченную поэму «Полюс», повествующую о тяготах ссылки и опубликованную лишь после его смерти…»

Ну, хорошо, не будем обращать внимания на то, что создано в ссылке. Но поэма «Полюс» писалась непосредственно в лагере. И каково же было там самоощущение поэта:

Испытав мороз и голод молча, грудью встретив камни и ножи, горд я тем, что не завыл по-волчьи, в волчьих стаях молодость прожив. Даже крик свой, рвущийся наружу, в горле сжав, чтоб не рвануться в бой, шёл я жить в предутреннюю стужу, как на волю – в каменный забой! Чёрный труд свой не прокляв ни разу, в жизни – никого не сбивший с ног, горд я тем, что душу от заразы — для друзей и родины сберёг. К ней в беде протягивая руки, поминутно думая о ней, с чистым сердцем я живу в разлуке и дышу свободней и ровней.

Ну, никак всё это не корреспондирует с поэтикой «Ванинского порта». Да и, по правде сказать, не корреспондирует с тем, что писали о лагере и в лагере его зеки. Тот же Смеляков, например, несколько похожий судьбою на Ручьёва.

Умер он 24 октября 1973 года (родился 15 июня 1913-го) лауреатом Госпремии РСФСР имени М. Горького, кавалером ордена Октябрьской Революции и двух орденов Трудового Красного Знамени. В принципе это не удивительно. Тот же Смеляков тоже наполучал и премии и ордена. Но он всё-таки называл палачей палачами и не писал о себе как о засланном в лагерь государственном казачке, живущем по принципу: «Была бы только родина богатой и счастливою, а мы-то будем счастливы»!

* * *

Александр Михайлович Ревич получил в 1996 году государственную премию РФ за полный перевод «Трагических поэм» француза Агриппы д᾿Обинье, поэта XVII века.

«Трагические поэмы» состоят из 9302 стихов, разделённых на семь частей (книг). В книгах I–III описываются невзгоды гражданской войны во Франции и содержатся портреты Генриха III и Екатерины Медичи. Начиная с IV книги масштаб поэмы становится космическим: д᾿Обинье описывает деяния Святых. Потом возвращается к военным достижениям французских протестантов, как бы осенённым Божественным началом. Последние две книги дидактичны. Венчает поэму явление Иисуса-Мстителя и Страшный суд.

Ясно, почему Ревичу дали премию: перевод такой сложной и большой вещи – сам по себе литературный подвиг, за который ему дали не только Госпремию, но и Премию Мориса Ваксмахера, и премию «Мастер». Он совершил подвиг ещё раз, великолепно переведя книгу П. Верлена «Мудрость».

Он перевёл много книг с разных языков.

А биография его была вовсе не благостной.

Вот – воспоминание самого Ревича:

«После бегства из плена и выхода к своим меня приговорили к расстрелу. Ждал расстрела неделю, а потом прошёл слух, что расстрел заменят штрафбатом. Конечно, это – из огня да в полымя, но всё-таки хоть какая-то возможность выжить. При этом три месяца штрафбата, доставшиеся мне на долю, – это была только часть муки. Самым страшным было ощущение несправедливости: за что? «За что?» – это вообще знак XX века в России […]

Я попал всё-таки к своим, и меня обвинили в том, что я заслан немцами. Силой из меня выбивали признание… Мне стало страшно. Но другой страны у меня не было».

И вот что он написал о собственной смерти:

Видно, я умру в своей постели, сердце остановится во сне, потому что мимо пролетели пули, предназначенные мне. Мог бы я лежать с виском пробитым, на винтовку уронив ладонь, равнодушный к славе и обидам, незапятнанный и молодой, собственною кровью орошённый, ненавистью первой обожжённый, подсечённый первою бедой.

Да, он умер в своей постели 24 октября 2012 года, прожив большую жизнь: он родился 2 ноября 1921 года.

25 ОКТЯБРЯ

«Я всё ещё была безработной. Помогла мне устроиться моя ближайшая подруга, ещё со школьной скамьи, – Елена Константиновна Гальперина, жена художника Александра Александровича Осмёркина. Мы с ней вместе учились и в университете (МГУ), но она параллельно увлечённо занималась художественным чтением. В 20-х годах эта отрасль актёрского искусства сыграла большую роль в просветительном движении. Литературные вечера – от спектаклей видных мастеров «Театра одного актера» до тематических лекций в рабочих клубах с участием профессиональных актёров-чтецов.

Лена работала в лекционном бюро моно (московского отдела народного образования). По её рекомендации меня приняли туда на работу, но на административно-организационную. Ведь марксистских лекций о литературе я не могла читать. Я стала помощницей одной очень энергичной и опытной дамы, популярной среди актёров. В функции отдела входило помимо чисто культурных «мероприятий» устройство больших сборных концертов с народными артистами, балетными и вокальными номерами. Начала появляться новая категория исполнителей – лауреаты. Устанавливалась постепенно новая табель о рангах. Подхалимство становилось привычным и почти обязательным. Если моя начальница в домашней обстановке ещё позволяла себе посмеиваться над общим рефреном «только товарищ Сталин», то на работе о подобных вольностях не могло быть и речи. «Я им дал Гуту!» – произнес один из инструкторов, имея в виду вечер, посвящённый Виктору Гюго. Однажды я позволила себе посмеяться над его благоговейным упоминанием ЦК партии. Он отрезал строго и недоумённо: «Мы Цека любим и уважаем». А на какой-то демонстрации, не то майской, не то ноябрьской, другой инструктор, шибко грамотный, обстоятельно и строго объяснял мне, как плох, пуст и безыдеен буржуазный фильм «Под крышами Парижа», который тогда только появился на наших экранах. А я, смотря эту картину, как будто оттаяла душой, так она мне понравилась.

Ещё одно заметное изменение. В Москве началась реконструкция города. Знаменитые круглые площади превращались в бесформенные пространства. Сами собой исчезли клумбы в их центре. Естественно, не было больше асфальтовых дорожек, прочёркивавших площадь по диагонали, так что человек не терялся в большом пространстве. Мосты перекидывали через сушу. Такое здание, как бывший Лицей, оказалось где-то внизу, под Крымским мостом.

Партийное начальство меня не любило. «Не понимаю, чего хотят от Эммы наши партийцы», – говорила Лене моя непосредственная начальница».

Эмма – это Эмма Григорьевна Герштейн, родившаяся 25 октября 1903 года и прожившая огромную жизнь в 98 лет (умерла 29 июня 2002 года).

Я привёл отрывок из её «Мемуаров». В нём речь о 1935 годе – немного спустя убийства Кирова в Ленинграде, откуда в связи с этим Герштейн пришлось уехать: городские власти выселяли интеллигенцию.

Она с двадцатых годов была другом семьи Мандельштамов. Через них познакомилась и подружилась с Ахматовой, Львом Гумилёвым, Цветаевой, Пастернаком, Н. Харджиевым, М. Петровых.

Обо всех написала в своих «Мемуарах».

Литературоведением занялась поздно – в конце 1930-х. Работала в рукописных фондах Литературного, Исторического музеев, Библиотеки имени Ленина, в ЦГАЛИ. С середины сороковых работала в редакции «Литературного наследства».

Её книги «Судьба Лермонтова» (1964) и «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова» (1976) выдвинули её в одного из крупнейших лермонтоведов страны.

А мемуары она писала всю жизнь. Она за них была удостоена английской премии «Букер». Книга «Памяти писателя», где собраны литературоведческие работы Герштейн, вышла в 2001-м.

* * *

Трагически сложилась жизнь у Сергея Михайловича Соловьёва (родился 25 октября 1885 года), внука полного своего тёзки историка, племянника философа и поэта Владимира Соловьёва, троюродного брата Блока, с которым, как и с Белым, крепко дружил.

Первая его книжка стихов называлась «Цветы и ладан» (1907). Упоминание в заглавии ладана не случайно: Соловьёв серьёзно интересуется религией. В 1913 году поступил на второй курс Духовной Академии в Сергиевом Посаде. 21 ноября 1915 году рукоположен в диаконы. 2 февраля 1926 возведён в сан священника.

Считают, что под влиянием дяди – Владимира Соловьёва, который перед смертью перешёл в католичество, Сергей заинтересовался католической религией. После долгих колебаний, когда Российская греко-католическая церковь подвергается гонениям, Соловьёв присоединяется к общине русских католиков восточного обряда, в 1921 году официально присоединяется к Католической церкви. Через год возвращается в православие. Но ещё через год воссоединяется с Католической церковью и возглавляет общину московских греко-католиков.

В 1926 году после ареста экзарха блаженного Леонида Фёдорова назначен вице-экзархом для католиков синодального обряда. В 1928 году тайно служит в Саратовской католической церкви.

В ночь с 15 на 16 февраля арестован вместе с группой греко-католиков. 18 августа приговорён к 10 годам ИТЛ, заменённым на высылку в Казахстан. Психически заболел. В октябре помещён в психиатрическую лечебницу. 21 ноября 1932-го оказывается на свободе, но вскоре его снова помещают в психиатрическую лечебницу. Осенью 1941 года вместе с больницей имени Кащенко эвакуирован в Казань, где 2 марта 1942 года скончался.

26 октября 1926 года он написал стихотворение «Петербург»:

Отбушевал пожар кровавый, И на туманной полосе Ты встал, как прежде величавый, В твоей развенчанной красе. Воспоминанье, ожиданье Иных торжественных времён… И двухвековое преданье Лелеет твой могильный сон. Здесь не гудят автомобили, Навек затих военный гром, И нежно золотятся шпили На небе бледно-голубом. Серебряный окутал иней Твои решётки и сады. Всё та же чёткость острых линий И запах ветра и воды. И пусть твой скиптр не блещет боле, И смолк весёлый шум двора, — Ты дышишь весь железной волей И устремлённостью Петра. Чернеют волны, ветер плачет, Но самой бездны на краю Твой Медный Всадник так же скачет, Копытом придавив змею. Над топью финского болота, Во мраке северных пустынь Мерцает храмов позолота И призрак мраморных богинь. Как волны Стикса в мгле Эреба, Нева не отражает звезд, Но ангел указует в небо, Над городом поднявши крест. Heт, ты не проклят, не оставлен! Ты ждёшь, прекрасен и велик, Когда над миром будет явлен России исполинский лик.

По-моему, достойный соратник Блока и Белого!

* * *

Глеб Иванович Успенский (родился 25 октября 1843 года) известность приобрёл благодаря очеркам, собранным в книгу «Нравы Растеряевой улицы» (1866).

«Вся моя личная жизнь, – сообщает он в автобиографии, – вся обстановка моей личной жизни до двадцати лет отделяла меня от жизни белого света на неизмеряемое расстояние. Я помню, что я плакал беспрестанно, но не знал, отчего это происходит. Не помню, чтобы до двадцати лет сердце у меня было когда-нибудь на месте. Вот почему, когда настал шестьдесят первый год, взять с собой «в дальнюю дорогу» что-нибудь из моего прошлого было решительно невозможно – ровно ничего, ни капельки; напротив, чтобы жить хоть как-нибудь, надо было непременно, до последней капли забыть всё это прошлое, истребить в себе все внедренные им качества. Нужно было ещё перетерпеть всё то разорение невольной неправды, среди которой пришлось жить мне в годы детские и юношеские».

В «Нравах Растеряевой улицы» он пытался забыть своё прошлое, но оно выглядывало постоянно: тем, что его герои вели совершенно бесцельное существование. В них были убиты всякая самостоятельность, всякая душевная щедрость. В «Нравах» нет ни одного светлого героя. Их пронизывает пессимизм.

Его не менее знаменитая «Власть земли» (1882) – это гимн цельной гармонической жизни. Он словно устал подчёркивать отрицательные черты русских людей, но как бы не замечал их, создавая иллюзию жизни.

«Если искать для Успенского аналогов в области нашей литературы, – писал о нём Лев Троцкий – то придётся остановиться на двух прекрасных образах: Белинского и Добролюбова. С первым Успенского роднит неизбывная тоска по идеалу, со вторым – сила неподкупного анализа, разъедающего все красивые иллюзии и «возвышающие» обманы. Наконец, им обоим Успенский близок по необыкновенной высоте, и чистоте, и напряжённости нравственного настроения. Всю жизнь стремиться, всю жизнь искать… Только безумие, этот страшный посланник ада, одним слепым ударом положило конец напряжённой мятежной работе творческого сознания».

Он прожил 58 лет (умер 6 апреля 1902 года), застал нарождающийся капитализм в России и вывел только хищника-буржуя. Других типов в этой социальной среде он не рассмотрел.

* * *

С Владимиром Карповичем Железниковым (родился 25 октября 1925 года) моё знакомство попервоначалу отдавало налётом какой-то мистики.

Утром я ещё был на коллегии Гостелерадио, которую вёл председатель Месяцев. Журнал «РТ-программы», где я работал, подвергся полному разгрому. В частности, за ту литературу, которую мы с моим заведующим отделом Михаилом Рощиным, там печатали. Рощина в Москве не было. Месяцев с ним обещал поговорить отдельно, а про меня сказал, что надо гнать из журнала.

Я вышел. Приехал домой. Рассказываю жене о коллегии. И раздаётся телефонный звонок. Поднимаю трубку и слышу: «С вами говорит Владимир Карпович Железников. Обратиться к вам мне посоветовал Бенедикт Михайлович Сарнов. Я несколько дней назад стал членом редколлегии «Литературной газеты». Мне нужны сотрудники. Вы где сейчас работаете?» «С сегодняшнего дня, – усмехаюсь, – нигде». «Вот и хорошо! – обрадовался Железников – Не хотели бы вы поработать в «Литгазете»?»

И назавтра я уже был на Цветном бульваре, в доме 30. Железников оказался очень симпатичным человеком. Он повёл меня к первому заместителю главного редактора Сырокомскому, с которым мы утрясли все формальности.

Так вместо того, чтобы оказаться на улице после «РТ-программ», я был уволен оттуда в связи с переходом в «Литературную газету», где проработал 27 лет.

Увы, Владимир Карпович был моим редактором недолго. Его независимый характер проявился в первой же стычке с главным редактором Чаковским, который за что-то на него наорал. Железников немедленно подал заявление об уходе. Все, начиная с Сырокомского, уговаривали его не уходить. Но он соглашался забрать заявление только в случае, если Чаковский перед ним извинится.

Посоветовать такое Чаковскому не решился никто, и Железников ушёл.

Он оказался очень неплохим детским писателем. Написал, в частности, повести «Чудак из 5 «Б» (1962) и «Чучело» (1975). По этим повестям писал сценарии фильмов, за которые получил Государственные премии.

А вообще за многие годы своей творческой работы опубликовал больше сорока книг и написал сценарии для двадцати художественных фильмов.

Впрочем, с «Чучелом» я не совсем прав. Поначалу Железников написал именно сценарий. На основе реального события. Его племянница подверглась травле в школе. Она была так воспитана, что говорила только правду. Когда случился массовый прогул с урока, она честно сказала учителю, что все ушли в кино. Её маму, сестру Железникова, вызвал директор школы и предложил перевести дочь в другой класс. Но дочь сказала: «Почему я должна переходить? Я права и никуда не уйду».

Сценарий фильма «Чучело» попал в Госкино, и зам председателя Борис Павлёнок сказал: «Эти фашиствующие дети никогда не будут на нашем экране». Володя переработал сценарий в повесть. Ему сразу же предложили переправить её за границу в «Континент». Железников отказался. Отдал в «Новый мир». Туда главным только что пришёл Наровчатов, и он отказался печатать эту странную детскую вещь.

А дальше в печати заговорили о необходимости школьной реформы. В ходе дискуссии говорили много нелицеприятных вещей о том, например, какой бывает нездоровой атмосфера в классе. Под эту дискуссию журнал «Пионер» с сокращениями и под названием «И всего-то несколько дней» повесть напечатал. А потом повесть под своим названием и без купюр была издана «Детской литературой».

Когда она попала к Ролану Быкову, он сказал «Будем ставить». Железников согласился. И вот ему звонит тот же Павлёнок из Госкино, говорит, что изменил своё мнение о сценарии, но просит его разорвать отношения с Быковым. Железников это сделать отказался. И тогда Комитет по кино дожидается почти что окончания работы над фильмом и выдвигает больше 200 замечаний.

Но здесь Ролан Быков добивается, чтобы материал посмотрел живущий в больнице на искусственной почке генсек Андропов. Резюме генсека: «Дайте людям закончить фильм!». Премию Быкову и Железникову дали уже при Горбачёве (1986).

Умер Владимир Карпович 3 декабря 2015 года.

* * *

Натан Злотников сменил на посту заведующего отделом поэзии журнала «Юность» Сергея Дрофенко, который внезапно и неожиданно скончался в Центральном доме литераторов.

Натан любил свою работу. Дорожил ею. Стремился продвинуться и по общественной линии. И продвинулся. Стал парторгом журнала. Когда парторганизации «Юности» предложили исключить из партии Бориса Балтера за то, что подписал письмо в защиту диссидентов, Злотников упрашивал Балтера повиниться, но, получив решительный отказ, и навстречу райкому не пошёл: парторганизация «Юности» объявила Балтеру выговор, а исключать его пришлось уже райкому.

Мне Натан Маркович Злотников (родился 26 октября 1934 года) казался поначалу типичным провинциалом (он переехал в Москву из Киева), для которого начальство – очень страшный зверь. Видел я, как подобострастно он вёл себя с Полевым, с Дементьевым, даже с Пьяновым. Да и в разговоре с критиками поэзии (например, со мной) ощущал я в его голосе какой-то сахарный перебор: «Геночка, дорогой! Как твои дела? Целую, солнышко!»

Но, приглядевшись, я увидел, что так он ведёт себя не только с теми, от кого зависит, а практически со всеми.

Мне казалась его доброта напускной маской. Оказалось, что я был не прав. Он и в самом деле был не зол.

Конечно, мне не нравилось, что стихи, которые он печатал, отдавали подражанием Чухонцеву. Всё-таки они оба абсолютно не похожи друг на друга. Но он и от этого постепенно стал избавляться.

Когда в журнале «Юность» вспыхнул бунт против главного редактора Андрея Дементьева, захотевшего назначить своим заместителем юную жену, на которой недавно женился, Злотников не поддержал Дементьева, как и не поддержал предложение Дементьева назначить вместо себя Юрия Полякова. То, что Натан не ушёл в «Новую Юность», понятно: она решила существовать за счёт «новой», то есть модернистской литературы, а Злотников такую литературу не жаловал.

Последние годы Натан провёл в постели, редко, поддерживаемый женой, выходил посидеть на скамейке во дворике (мы жили в одном подъезде). Он перенёс инсульт. Ему трудно было разговаривать. Но писать он продолжал.

Написал такую эпитафию себе:

Меня забудут, не узнав, Как молнии зигзаг. И, значит, оказался прав Мой дружелюбный враг. Нельзя, нельзя нажиться впрок, Хотя земля тверда, Но всё же очень краток срок Для жизни и труда.

Умер Натан 26 декабря 2006 года.

26 ОКТЯБРЯ

Стихотворение Павла Александровича Арского (родился 26 октября 1886 года) я помню по «Краткой истории ВКП(б)». Там оно цитируется:

Царь испугался Издал манифест: Мёртвым свобода! Живых под арест!

Это по поводу знаменитого манифеста Николая Второго «О совершенствовании государственного порядка», отменявшего цензуру, вводящего многопартийный парламент – Государственную Думу.

Господи, сколько этот Арский написал лживой пропагандистской чепухи! Ему за это платили щедро. Выпускали книги чуть ли не по две-три в год. Хорошими тиражами. Которые вряд ли хорошо расходились.

Впрочем, это никого не волновало: комплектовали библиотеки. Посылали книги туда.

И все они забыты.

Всё творчество Арского забыто чуть ли не при его жизни (он умер 20 апреля 1967 года).

Кроме стихотворения «В парке Чаир», на которое композитор Константин Листов написал популярную песню.

* * *

Вот – поэт Овидий Михайлович Любовиков (родился 26 октября 1924 года). При жизни выпустил 17 книг. Жил в провинции. Возглавлял областную писательскую организацию. Умер 8 марта 1995 года. На доме в Кирове, где он жил, установили памятную доску. Там в Кирове установили литературную премию имени Любовикова.

Ну, не знаю. Стоило ли затевать всё это, ради человека, который писал вот такие стихи:

Может громкой, может пёстрой быть, Душу с треском раздирать на клинья. Жить – не только в барабаны бить, Надо, чтобы шелестели крылья. Наша правда – и встают бойцы, И броню гранаты раздробили, Наша правда – и летят юнцы В глубину распаханной Сибири. Наша правда – выше вышины, Наша правда – глубже океана… Берегите юность от войны. И от тишины. И от обмана…

Да и сам он, кажется, именно против такого и восставал. Если, конечно, не кокетничал:

Какая кража! Содрогнися, свет! Восстаньте, правдолюбцы-ратоборцы, — Бесцеремонно звание «поэт» К своим рукам прибрали стихотворцы. Пока они слова, как глину, мнут, На перекрёстках вздыбленной планеты Поэты истые дворцы берут И синих звёзд касаются поэты.

* * *

Каждый вторник в конце 80-х-начале 90-х я встречал Эрнста Ивановича Сафонова в Литературном институте. Мы с Юрием Кузнецовым вели на Высших Литературных курсах поэзию, а Сафонов – уж не помню с кем – прозу. Совпадали и день недели и часы занятий.

Эрнст Иванович приносил заведующей учебной части курсов новую только что вышедшую «ЛитРоссию», благо возглавлял её с 1989 года, когда Союз писателей РСФСР после своего скандала с Михаилом Макаровичем Колосовым сумел убрать его с поста главного редактора.

Колосов стал неугоден из-за того, что не был злобен, не готов был рвать зубами глотки литературных противников, а фактический руководитель Союза РСФСР Бондарев мечтал о непримиримом и твёрдокаменно-убеждённом главном редакторе органа своего союза.

Колосов, человек мягкий, успел напечатать в «ЛитРоссии» открытое письмо Бондареву, но тут же был снят. А на его место был назначен бывший ответственный секретарь рязанской писательской организации Эрнст Сафонов.

Сперва в этом усмотрели некую оппозицию перестройке. Известно ведь, что в Рязанской организации состоял в Союзе Солженицын. И что именно с неё началось исключение Александра Исаевича из Союза. Проводил собрание рязанцев секретарь СП РСФСР Франц Таурин. Поначалу на собрании гладко не было: поэт Евгений Маркин потребовал веских причин, по которым он должен голосовать за исключение. Что там ему сказал Таурин, не помню (стенограмма была в самиздате). Но все проголосовали за исключение. А вышестоящие инстанции уложились с этим в неделю.

А возглавлял в то время писательскую организацию, напомним, Сафонов.

А потом Маркин возьми и раскайся! Напечатал в «Новом мире» (1971. № 10) такое стихотворение:

По ночам, когда всё резче, всё контрастней свет и мгла, бродит женщина у речки за околицей села. Где-то гавкают собаки, замер катер на бегу, да мерцает белый бакен там, на дальнем берегу. Там, в избе на курьих ножках, над пустыней зыбких вод, нелюдимо, в одиночку тихий бакенщик живёт. У него здоровье слабо: что поделаешь – бобыль! У него дурная слава — то ли сплетня, то ли быль. Говорят, что он – бездельник. Говорят, что он – того… Говорят, что куча денег есть в загашне у него. В будний день, не тронув чарки, заиграет песни вдруг… И клюют седые чайки у него, у чёрта, с рук! Что ж глядишь туда, беглянка? Видно, знаешь только ты, как нелепа эта лямка, как глаза его чисты, каково по зыбким водам у признанья не в чести ставить вешки пароходам об опасности в пути! Ведь не зря ему, свисая с проходящего борта, машет вслед: – Салют, Исаич! — незнакомая братва…

По поводу этого стихотворения я слушал в то время передачу Виктора Франка на Радио «Свобода». Он высоко оценил поступок Маркина, напомнил евангельскую притчу о Христе, который обратился к блуднице: «Иди и больше не греши!», сказал, что Маркин словно олицетворяет эту блудницу, услышавшую Бога.

Много разговоров было об этом стихотворении и у нас в «Литературке» и вообще в литературной и окололитературной среде.

А потом стало известно, что уже в декабре 1971-го Маркина исключают из Союза, якобы, за потерю билета и антиобщественное поведение.

В «Телёнке» Солженицын напишет об этом: «Он умудрился протащить в «Новом мире» стихотворение о бакенщике «Исаиче», которого очень уважают на большой реке, он всегда знает путь, – то-то скандалу было потом, когда догадались (!) и исключили-таки бедного Женю из СП».

Но его не только исключили из союза писателей. Его посадили в тюрьму в сентябре 1973 года. Освободили через полтора года. Умер он в 1979-м на 42-м году жизни.

Позже в перестройку в касимовском селе (Рязанщина), откуда родом Маркин, появились «Праздники поэзии Евгения Маркина», а через некоторое время и в Касимове – молодёжный фестиваль «Маркинская осень». Одна из улиц этого городка стала улицей Евгения Маркина.

Вот всё, что было до поры до времени известно, о заседании рязанских писателей и о том, кто после того позорного заседания стал героем.

Но Союз писателей РСФСР распространил уже глубоко в перестройку информацию, что был, оказывается, ещё один герой, открыто не захотевший проголосовать за исключение Солженицына. И что героя звали Эрнстом Ивановичем Сафоновым.

Оказывается, перед самым исключением он договорился со знакомым врачом в больнице и лёг к нему на операцию аппендицита.

Я и сейчас в иных статьях о Сафонове в Интернете встречаю, что он отказался исключать Солженицына из Союза.

Но в таком случае как же его оставили в секретарях, когда он из больницы вышел? Как он сумел не потерять доверия Бондарева и других членов российского секретариата? Ведь о нём в то время никто ничего не говорил.

А потому что нечего было говорить. Может, он и слукавил, вырезав аппендицит, но Маркина из Союза пришлось исключать именно ему. А ведь знал Сафонов, за что на самом деле преследуют Маркина.

И, конечно, ненавидел своего бесстрашного бывшего коллегу. Это обнаружилось по той совершенно оголтелой просоветской, прокоммунистической политике, которую проводил Сафонов на посту главного, заступив на него в 1989 году и до самой своей смерти (умер 26 октября 1994 года; родился 11 апреля 1938-го). Такого преданного Бондареву и компании цепного пса они уже в «ЛитРоссии» никогда больше не имели.

* * *

День памяти Аркадия Гайдара. Он погиб 26 октября 1941 года на 38 году жизни: родился 22 января 1904-го. Это один из самых любимых писателей моего детства.

Как цитирует дневниковую запись писателя от 1940 года его сын Тимур: «17 лет тому назад:

Все прошло. Но дымят пожарища, Слышны рокоты бурь вдали. Все ушли от Гайдара товарищи. Дальше, дальше вперёд ушли».

Настоящая фамилия Гайдара – Голиков. А откуда взялся псевдоним?

Тимур Аркадьевич объясняет: «Г» – первая буква фамилии Голиков; «АЙ» – первая и последняя буквы имени; «Д» – по-французски – «из»; «АР» – первые буквы названия родного города.

«Г-АЙ-Д-АР: Голиков Аркадий из Арзамаса».

Вас смущает это «д» по-французски? Но Гайдар, оказывается, учил французский язык. И любил в разговорах и письмах вставлять французские словечки.

27 ОКТЯБРЯ

Елена Моисеевна Ржевская (родилась 27 октября 1919 года) – человек-легенда. Была замужем за поэтом Павлом Коганом. Вторым браком – за прекрасным писателем Исааком Крамовым.

Войну начала под Ржевом (отсюда псевдоним) военным переводчиком в штабе 30-й армии. В дни падения Берлина участвовала в проведении опознания самоубийства Гитлера и расследования обстоятельства его самоубийства. Кончила войну лейтенантом.

В 1948 году окончила Литературный институт.

В нашей семье полюбили её повесть «Земное притяжение», кажется, поначалу напечатанную в «Новом мире», У нас она сохранилась книгой, изданной в 1963 году «Советским писателем». Поэтому, когда редакция журнала «Семья и школа» попросила меня помочь формировать литературный портфель, одной из первых, к кому я обратился с предложением напечататься, была Елена Моисеевна.

Она охотно отозвалась, и потом звонила мне, предлагала рассказы её друзей. Мы подружились.

Я очень высоко ценю документальную прозу Елены Ржевской «Берлин. Май. 1945». Знаю, что за абсолютную правду воспроизведённых писательницей событий книгу ценил и маршал Жуков.

Не могу удержаться: приведу оттуда крохотную главку («он» – это Раттенхубер; кто он, вы сейчас прочтёте):

«Он пишет о Гитлере 1933 года:

«Его не узнать. Прежде он нередко начинал свои речи, держа пивную кружку в руке, теперь пил только минеральную воду, кофе и чай. Он объявил себя вегетарианцем. Надел маску отшельника, ведущего исключительно замкнутый образ жизни, посвятившего всего себя государственным делам.

Как в том, так и в другом случае он – позировал.

Прежде, когда Гитлер добивался признания его вождём нацистов, ему нужно было казаться простым человеком из народа, обуреваемым солдатскими идеями реванша, ради которых он не пощадит ни себя, ни тех, кто попытается сдержать его. Теперь же он изображал из себя человека, в котором воплощён «высший разум», человека, который целиком отдал себя служению народу и не пользуется никакими благами, предоставленными ему властью».

В то время как нацистская пропаганда распространяла легенду о фюрере – аскете и отшельнике, уединявшемся в своей альпийской «хижине», чтобы мыслить на благо добрых немцев, эта «хижина» перестраивалась в замок, неподалеку возникали виллы Геринга, Бормана и других руководителей империи, создавалась «пышная резиденция диктатора» – Берхтесгаден. Выселялось вокруг местное население.

А сам фюрер, по наблюдениям охранявшего его Раттенхубера, искал уединения не раздумий ради, а из-за боязни покушения. Он не чувствовал себя спокойно даже с людьми, «которых поднял с самого дна общества к высотам управления», – с окружавшими его авантюристами из «лучших представителей арийской расы».

Гитлер, «афишировавший свою скромную жизнь, поощрял коррупцию и разложение приближённых», – заключает Раттенхубер. Он, как я уже писала, возглавлял не только личную охрану Гитлера, но одновременно и службу безопасности. Это совмещение должностей позволяло ему быть в курсе личной жизни руководителей третьей империи. Гитлер, пожелавший, надо думать, таким образом всё знать о них, критиковать открыто личную жизнь «его людей» запретил.

«Гитлеру нужны были «верные люди», – пишет Раттенхубер. – Он знал, что ему удалось прийти к власти при помощи людей, жаждавших удовлетворения своих честолюбивых, эгоистических стремлений. Гитлер откровенно заявлял в узком кругу: «Должны же люди, пришедшие к власти, получить от этого что-то для себя».

«Поощряя пороки, низменные интересы и инстинкты тех, в ком он был заинтересован, и, ограждая их от наказания, Гитлер тесно связывал их судьбу со своей, ставил их в ещё большую зависимость от себя».

Зависимость он насаждал повсеместно.

Ницшеанский «сверхчеловек» и – «человеческое стадо», не способное рассуждать, которое он призван привести к повиновению.

Но при этом он льстил всем слоям населения. Крестьянам: «Вы являетесь основой народа». Рабочим: «Вы – аристократия третьей империи!» Финансовым и промышленным предпринимателям за закрытыми дверями совещаний: «Вы доказали свою более высокую расу, вы имеете право быть вождями».

Но чем больше власти сосредоточивал он в своих руках, тем отчётливее в нём становился страх покушения на его жизнь.

Тиран всё больше был подвержен тирании страха.

«В начальный период своей деятельности в Мюнхене Гитлер появлялся в общественных местах, всегда держа в руке короткую, но увесистую плеть с набалдашником, – рассказывает Раттенхубер. – Она служила ему средством самозащиты и нападения и одновременно, видимо, была символом. Теперь с плёткой в руке – неудобно. Правда, плётка находилась в его автомобиле, прикреплённая на специальном держателе, но никто, кроме нас, об этом не знал. Вместо плётки при нём всегда был заряженный пистолет системы «вальтер». Гнёт страха, надо думать, возбуждал присущую ему жестокость.

Жестокость романтизировалась на все лады. (Это нашло отражение и в наименованиях, которые Гитлер давал своим ставкам в дни войны с Советским Союзом: «Волчья яма», «Ущелье волка», «Медвежье логово».) И всегда в расчёте на примитивность представлении.

Ведь фашистская романтизация и упрощение личности – две стороны одного процесса.

«Впоследствии мне не раз приходилось наблюдать, – пишет Раттенхубер, – проявление нечеловеческой жестокости фюрера, которая в сочетании с обычным для него самодовольством производила особенно тяжёлое, отталкивающее впечатление».

Страх способствовал жестокости, жестокость – страху.

«Чем дальше, тем осторожнее и опасливее становился фюрер». Всё поступавшее к нему прощупывалось рентгеновскими лучами».

Помнится, Светлана Аллилуева рассказывала о «ядологах» – людях, которые обязаны были пробовать всё, что подавалось на стол Сталину.

У Елены Моисеевны были проблемы с печатанием таких вещей при советской власти. Думаю, что не только из-за сходства немецкого и советского фюрера, но из-за сходства со всеми советскими фюрерами. Каждый мог узнать себя в Гитлере. А уж не опознать себя в окружении фюрера окружение любого советского или российского лидера попросту не могло и не может.

Все тираны одинаковы, и все их свиты одинаковы. Одинаковы их одописцы, портретисты и музыканты. Даже те, кто выказывает свой конформизм, потому что его выказывают, как выказывали при Гитлере. Об этом тоже есть в книге Елены Ржевской.

Недаром среди многочисленных наград у Елены Моисеевны есть и такая: «За гражданское мужество писателя». Так называется премия А.Д. Сахарова, которую писательнице вручили в 1996 году.

* * *

Лев Исаевич Славин (родился 27 октября 1896 года) – из одесситов. Начинал в Одессе вместе с Ильфом, Багрицким, Катаевым, Олешей.

До этого побывал на фронтах Первой мировой войны. Впоследствии описал её в романе «Наследник» (1931).

В Москву переехал в 1924 году, сотрудничал со знаменитой в ту пору редакцией газеты «Гудок», выступая в ней во всех газетных жанрах. Принял участие в поездке по Беломорско-Балтийскому каналу и в написании о его строителях-заключённых коллективной книги.

Известность ему принесла пьесы «Интервенция» (1932) – о гражданской войне. Она была поставлена на сценах многих театров страны. Не сходила со сцены много лет. Но любопытно, что фильм по этой пьесе, который поставил 1968 году режиссёр Г. Полока с Владимиром Высоцким, Ольгой Аросевой, Валерием Золотухиным, Сергеем Юрским в главных ролях, был работниками Госкино положен на полку. И вышел на экраны только в 1987 году.

Совсем другую судьбу имели такие фильмы по сценарию Славина, как «Возвращение Максима» и «Два бойца». Фильмы пользовались любовью зрителей.

Славину пришлось воевать не только в Первую мировую. В 1939 году он – военный корреспондент на Халхин-Голе, там по представлению Г.К. Жукова получает орден Красной звезды. В Великую Отечественную – он корреспондент газет «Красная Звезда» и «Известия». Кстати, от «Красной Звезды» он ездил и на «незнаменитую» финскую войну.

Написал Славин много. Наиболее интересны его воспоминания о Бабеле, Платонове, Олеше, Лапине и Хацревине, Вс. Иванове, Светлове, Ильфе и Петрове.

Он вообще нашёл себя в жанре исторической биографии.

Прожил достойную жизнь. Умер за три года до своего девяностолетия: 4 сентября 1984 года.

* * *

Андрей Игнатьевич Алдан-Семёнов родился 27 октября 1908 года. В 1935 году создал в Кировской области отделение Союза писателей, став его ответственным секретарём. К этому времени издал книгу очерков, стихов.

В 1938 году был арестован и этапирован на Колыму, где провёл в концлагере 15 лет. С 1958 года жил в Москве.

Он написал после заключения немало книг, но внимание читателей было привлечено к его повести «Барельеф на скале» (1956), где он описывает лагерную жизнь.

Солженицын весьма резко отзывался об этой книге. И понятно. Вместе с произведениями Г. Серебряковой, Б. Дьякова, повесть Алдана-Семёнова, помимо прочего, воспевает и отдельных тюремщиков, надзирателей, которые якобы помогли стойким ленинцам остаться при их убеждениях. То есть, эти писатели выражали не свою, а официальную точку зрения, обнародованную на XX и XXII съездах партии.

Знаменательно, что Г. Серебрякова в лагере стала женой конвойного, который потом погиб на фронте, что Б. Дьяков, по материалам архивов, оказался сексотом. Понятно, что славы или доверия к такой литературе эти факты не добавили.

Поэтому всё, что написал Алдан-Семёнов потом (он умер 8 декабря 1985 года): романы «Красные и белые», «На краю океана» (1976), «После выстрела «Авроры» (1985), беллетризованные биографии большевиков – Фрунзе, Уборевича, Азина, Петерса, – в любом случае оценивается с точки зрения той сервильной, как назвал её Солженицын, повести о лагере. Что поделаешь. Сказано ведь: одна ложка дёгтя целую бочку мёда способна испортить!

28 ОКТЯБРЯ

Николай Анциферов был весьма популярным поэтом моей юности.

То есть, популярность у него была иного рода, чем у Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной и других. Его популярность я сравнил бы с известностью Фирсова, Котова, Кобзева. А эти поэты у определённого круга любителей были очень известны и ценились.

От Николая Степановича Анциферова, родившегося 28 октября 1930 года, в памяти застряли две строчки о труде шахтёра: «Я работаю, как вельможа. / Я работаю только лёжа». Не Бог весть что, но запоминаются своей некоторой необычностью.

Вообще-то я до сих пор не знаю, работал ли Анциферов в шахте. Он из семьи шахтёра. В 17 лет кончил горнопромышленное ремесленное училище. Работал электрослесарем. А работают ли в шахтах электрослесари лёжа, не знаю, не уверен. Через три года был взят в штат редакции газеты «Комсомолец Донбасса», работал там и учился в вечерней школе. А потом поступил в Литературный институт. Окончив его, переехал в Москву. И заведовал отделом поэзии журнала «Москва».

Одно несомненно: Анциферов был не без дара. Талантливей своих дружков, типа Кобзева или Фирсова. Он не вымучивал стих:

В небе бледным полукругом Обозначена луна. Мы сидим вдвоём с подругой. Я молчу, молчит она. Тишина. Лишь вентилятор Тянет песню, как пчела… Я не важный агитатор, Да ещё в таких делах… Хорошо в кино, в романах… Там влюблённым благодать — Не искать слова в карманах, Мне ж – в кармане не достать. У меня совсем другое — Мысли роем по углам: Ну, как встречу – всё открою. Только воз и ныне там. Ведь поверьте, что при встрече Я лишаюсь дара речи. – Что ж, – промолвишь на прощанье. И она ответит: – Что ж… – До свиданья… – До свиданья… Нет, товарищи, в молчанье Вряд ли золото найдёшь.

Отдалёно напоминает стихи раннего Смелякова, который, кстати, об Анциферове отзывался хорошо.

Николай Анциферов прожил мало. Он покончил с собой 16 декабря 1964 года. На его смерть поэт Николай Рубцов, друживший с ним, написал проникновенные стихи:

На что ему отдых такой? На что ему эта обитель, Кладбищенский этот покой — Минувшего страж и хранитель? – Вы, юноши, нравитесь мне! — Говаривал он мимоходом, Когда на житейской волне Носился с хорошим народом. Среди болтунов и чудил Шумел, над вином наклоняясь, И тихо потом уходил, Как будто за всё извиняясь… И нынче, являясь в бреду, Зовёт он тоскливо, как вьюга! И я, содрогаясь, иду На голос поэта и друга. Но – пусто! Меж белых могил Лишь бродит метельная скрипка: Он нас на земле посетил, Как чей-то привет и улыбка.

* * *

Во время войны Овидий Александрович Горчаков, родившийся 28 октября 1924 года, был руководителем разведгруппы в тылу врага в Польше и в Германии. После войны выступал как синхронный переводчик на высоких собраниях, таких, скажем, как пленумы или съезды партии. В 1957 году окончил Литературный институт.

Я жил в Дубултах в доме творчества, когда три соавтора Гриша Поженян, Вася Аксёнов и Овидий Горчаков под общим псевдонимом Гривадий Горпожакс (Гри+Ва+Дий Гор+Пож+Акс) сочиняли шпионский роман «Джин Грин – неприкасаемый». Был читателем его глав, которые мне давали для оценки Гриша и Вася (с Овидием я близок не был).

Горчаков совместно с польским писателем Янушем Пшимановским написал в 1960 году повесть «Вызываем огонь не себя», а на её основе и сценарий одноимённого четырёхсерийного фильма (1965), который был удостоен премией Ленинского Комсомола.

А вообще он автор большого количества книг. «В головном дозоре РККА», «Страницы большой жизни», «Командарм невидимого фронта», «Судьба командарма невидимого фронт» – о жизни и деятельности Берзина; «Он с живыми в строю» – о военном разведчике Братчикове; документально-историческая повесть «Накануне, или Трагедия Кассандры» – об усилиях советской разведки и контрразведки по добыванию информации перед началом войны; «Лебединая песня», «Лебеди не изменяют» – о военной разведчице Морозовой. «Рейд в тылу «Тайфуна», «Дора вызывает Директора». «Он же капрал Вудсток», «Падающий дождь», «Далеко по ту сторону фронта», «Хранить вечно», «Максим не выходит на связь», «От Арденн до Берлина», «Вне закона».

Овидий Горчаков считается прототипом романа другого писателя Юлиана Семёнова «Майор Вихрь». Кроме того, сам Семёнов рассказывал, что Штирлиц – другой его герой взял некоторые свои черты от Горчакова.

Понятно, что о Горчакове ходило очень много баек. Перенесу из Интернета такую, связанную с ним историю. Дело было во время советско-американской оккупации Кореи.

В один из вечеров Овидий коротал время в местном баре в компании некого американского разведчика. Неожиданно появился курьер, который, покосившись на русского, передал американцу пакет. Янки сорвал обёртку, выкинул её в урну, и на стол лёг справочник со всеми наименованиями, адресами, частотами, паролями и явками всех американских военных частей, дислоцированных в Корее.

– Ты бы за этот справочник, наверное, полжизни отдал? – пошутил американец и откланялся.

Горчаков, в свою очередь, не поленился и достал из урны выброшенную обертку. И не поверил увиденному! Союзничек машинально выбросил не только обёртку, но и суперобложку справочника, а на ней – карта дислокации всех упомянутых частей.

Говорят, таким образом Овидий Александрович заработал ещё один орден Красной Звезды.

Но любопытно, что Википедия не сообщает ни об одном ордене Красной Звезды, полученном Горчаковым. Если ей верить, то он имеет всего два ордена – советский «Отечественной войны 1 степени» и польский «Virtuti Militari» («за воинскую доблесть».

Впрочем, что нам до наград покойного писателя (он умер 28 апреля 2000 года). Его книги продолжают жить. И, слава Богу.

* * *

Вот на кого следовало бы опереться современным хулителям дарвинизма – Николай Николаевич Страхов, родившийся 28 октября 1828 года, его не переносил. Не жаловал Николай Николаевич и европейский рационализм (Милля, Ренана, Штрауса). Отличался истовой религиозностью. Отстаивал идею русской самобытности и терпеть не мог либералов и нигилистов.

Иными словами, во многом примыкал к славянофилам. Но не во всём. И не скрывал своего несогласия с ними, своего недовольства ими.

Например, в работе «Заметки о Пушкине и других поэтах», где резко критиковал славянофилов за принижение Пушкина, за непонимание ими величия русского поэта.

Наиболее, конечно, известны его литературоведческие работы о «Войне и мире» Толстого и «Преступлении и наказании» Достоевского.

А как философ он выразил свои взгляды в сочинении «Мир как целое» (1872).

«Мир есть связанное целое, – пишет Страхов, – в нём нет ничего «самого по себе существующего», он функционирует как «иерархия существ и явлений», являющихся различными степенями воплощающегося духа. «Вещественная» сторона мира подчиняется и осваивается духовной составляющей (духом). Центр мира, вершина его иерархии – человек («узел мироздания»). Через человека духовное начало овладевает веществом; человек познаёт мир и пытается раскрыть его загадку, что возможно только на пути к Абсолюту, на пути разрыва связей с этим миром. В нашем сознании сознаёт себя то вечное духовное начало, в котором – корень всякого бытия. Всё от Бога исходит и к Богу ведёт и в Боге завершается».

Публицистикой Страхов занимался невероятно активно. Уже название его одной из последних книг – трёхтомника «Борьба с Западом в нашей литературе» (1882–1896) говорит о направленности этой публицистики.

Философ Г. Фроловский справедливо называл взгляды Страхова антропологическим национализмом, чья «особенность социологического или антропологического типа, а не оригинальность культурных содержаний».

Умер Николай Николаевич 5 февраля 1896 года.

* * *

Отец моего школьного приятеля в своё время (школьное) подарил мне фотокопию большой антологии «Русская поэзия XX века», которая вышла в 1925 году и быстро стала достоянием спецхрана: значительная часть представленных в ней поэтов погибли в сталинских лагерях или подверглись обструкции. Антология была составлена с большой любовью Иваном Степановичем Ежовым и Евгением Ивановичем Шамуриным.

В перестройку антология была переиздана, и вполне возможно, что и сейчас она доступна современному читателю.

Если это так, рекомендую приобрести её. Вы ознакомитесь с лучшими образцами различных измов, к которым примыкали те или иные поэты.

Один из её авторов Е.И. Шамурин (родился 28 октября 1889 года) чудом, по-моему, сумел умереть в свой постели 1 декабря 1962 года. Ведь в 1918 году он был прапорщиком, сотрудником по русской прессе Информационного отдела Штаба Верховного главнокомандующего (колчаковской армии), в январе 1919-го – он начальник отделения печати Информационного отдела, а в апреле – заведующий отделом омской газеты «Русская армия».

Уму не постижимо, каким образом он уже в 1921 году оказался на работе в советской Российской центральной книжной палате. Причём с 1923 года был редактором «Книжной летописи», а с 1932 года состоял в должности заместителя директора палаты.

Правда, первая порция его работы в палате оканчивается 1937 годом. В 1945 его снова взяли на работу в палату, откуда он ушёл в 1949 году. В 1940–1950 был профессором Московского библиотечного института, заведовал в нём кафедрой фондов и каталогов.

Но любопытно: где он находился между 1937 и 1940 годами?

Дальше всё понятно. Стал председателем Межбиблиотечной каталогизационной комиссии. Шамурину принадлежит первый опыт составления книговедческого справочного издания «Словаря книговедческих терминов» (1958).

Нарушу календарную точность дат ради соавтора Шамурина, с которым, как я уже сказал, он в 1925 году составил изумительную антологию, – Ивана Степановича Ежова.

Дело в том, что кроме годичных дат рождения и смерти Ивана Степановича (1880–1859) никаких других я нигде не нашёл. Судьба его не так интригует, как судьба Евгения Ивановича. Похоже, что их совместная работа была вообще первой печатной работой Ежова. Следующая составленная им книга «Л.Н. Толстой в свете марксистской критики» вышла в 1929-м. Работал в издательстве «Academia», до 1932 года был заместителем директора И. Ионова, с которым вместе, по настоянию М. Горького, был отправлен в отставку. Что не понравилось Горькому, неясно.

В дальнейшем Ежов сотрудничал с разными издательствами, подготовил к изданию письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова (1939) и ряд чеховских изданий.

Его сын, Александр Иванович Ежов, был с 1950 по 1959 гг. начальником Московского метрополитена, железнодорожным генералом.

Вот всё, что мне известно о былых соавторах.

* * *

О Николае Ивановиче Дементьеве мы уже вскользь упоминали, рассказывая о его жене Надежде Августиновне Надеждиной (когда он на ней женился, её фамилия была Адольф).

Николай Иванович покончил жизнь самоубийством 28 октября 1935 года. Это притом, что родился он в 1907 (увы, я не нашёл дня и месяца его рождения) и, стало быть, прожил всего 28 лет. На эту смерть откликнулся хорошо знавший поэта Пастернак стихотворением «Безвременно умершему»:

Немые индивиды И небо как в степи Не кайся, не завидуй, Покойся с миром, спи. Как прусской пушке Берте Не по зубам Париж, Так ты избегнешь смерти, Хоть через час сгоришь. Эпохи революций Возобновляют жизнь Народа, где стрясутся, В громах других отчизн. Страницы века громче Отдельных правд и кривд. Мы этой книги кормчей Простой уставный шрифт. Затем-то мы и тянем, Что до скончанья дней Идём вторым изданьем Душой и телом в ней. Но тут нас не оставят: Лет через пятьдесят Как ветка пустит паветвь, Найдут и воскресят. Побег не обезлиствел, Зарубка зарастёт. Так вот, в самоубийстве ль Спасенье и исход? Деревьев первый иней Убористым сучьём Вчерне твоей кончине Достойно посвящён. Кривые ветки ольшин Как реквием в стихах, И это всё, и больше Не скажешь впопыхах. Теперь темнеет рано, Но конный небосвод С пяти несёт охрану Окраин, рощ и вод. Из комнаты с венками Вечерний виден двор И выезд звёзд верхами В сторожевой дозор. Прощай, нас всех рассудит Невинность новичка. Покойся, спи. Да будет Земля тебе легка.

Стихотворение грустное и мудрое. О разрыве покойным поэтом гармонии с вечностью. Точнее о путанице эстетических ориентиров, когда за вечность принимаешь только свою эпоху, и любое несовпадение с ней переживаешь как личную трагедию, которую пережить не можешь.

Романтик в своих ранних стихах, с которыми он дебютировал в 1924 году, Дементьев перешёл к воссозданию реалистической яви современности. Его рассказы в стихах «Пастух» (1930), «Мать» (1933) пришли на смену героико-романтическим новеллам «Оркестр» (1926), «Инженер» (1926). Героика уходила из стихов Дементьева, что, кажется, почувствовал, например, Багрицкий, который в знаменитом своём стихотворении «Разговор с комсомольцем Н.Дементьевым» приписал молодому собрату категорическое заявление: «Романтика уволена – / За выслугою лет».

Дементьев продолжал писать современность такой, какой она ему являлась, но в той же «Матери», повествовании психологическом, написанном в традициях одновременно и некрасовской и – судя не только по названию, а хотя бы по биографии героини – горьковской, он сочинил концовку, которая, скорее, напоминала о прошлом, нежели выражала настоящее:

Мы положим тебя У весёлых берёз, Измождённую, тёмную мать неимущих, Всех, кто новым и властным хозяином встал. Пусть в оркестре Все трубы играют «Замучен Тяжёлой неволей…» И – «Интернационал»!

Конечно, прав Пастернак: «Страницы века громче / Отдельных правд и кривд», но эти отдельные и в целом нетипичные могут привести к трагическому исходу.

* * *

Ну, рассказ Александра Терентьевича Кононова «Ёлка в Сокольниках» нам прочитали ещё в детском саду. Имя автора я узнал позже. А рассказ запомнил сразу и надолго. Правда, потом очень удивлялся: о какой ёлке, на которую пришёл Ленин, могла идти речь, если именно её как старорежимый символ большевики и отменили.

Потом, правда, я читал, что Кононов писал о действительном событии, что он писал о ПОСЛЕДНЕЙ ёлке, после чего её отменили в 1919-м. Но если этот праздник так нравился Ленину, то чего ради он его, так сказать, отплясав, запретил?

А некий Иван Николаевич Хабаров, старый большевик, и вовсе забыл об этом запрете, вспоминая в «Гудке» 22 апреля 1957 года о ёлке в Горках 1924 года, на которой Ленин веселился с детьми.

Кононов написал не один рассказ о Ленине, Кажется, он быстро сообразил, как издаваться долго и выгодно: то есть, большими тиражами.

Его рассказ «Субботник», где Ленин таскает сперва бревно в паре с военным, которого осадил за то, что тот хотел подсунуть вождю тонкий конец бревна, потом «огромные дубовые кряжи», которые несли вшестером на палках (с Лениным «три курсанта и двое рабочих»), потом «на носилках кучи камней и мусора»: «Ленин торопился, старался работать ещё быстрее», – этот его рассказ, породил несметное количество анекдотов и сатирических перелицовок.

Кроме таких рассказов Кононов сочинил ещё цикл рассказов о Чапаеве, несколько детских повестей и трилогию об истории рабочего движения в своём родном районе. Но остался в памяти как автор рассказов о Ленине.

Умер Кононов 28 октября 1957 года (родился 25 марта 1895-го).

* * *

Выдающийся литературовед и культуролог. Крупнейший наш семиотик.

Юрий Михайлович Лотман уже в 1950-м стал старшим преподавателем Педагогического института в Тарту. Возможно, что в Эстонии кампания по борьбе с космополитизмом бушевала не так бурно, как в других республиках или в столицах.

Конечно, Лотман имел несомненные заслуги за участие в войне. С неё он пришёл с орденами Красной звезды и Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Впрочем, попади он в жернова той кампании, с этими заслугами никто бы считаться не стал.

С 1954 года он уже перешёл в Тартуский университет. В дальнейшем стал основоположником Тартуско-московской семиотической школы.

Её труды снискали себе мировую известность.

То, что его не сделали академиком, говорит и о тогдашнем составе отделения словесности Академии, и об отношении к нему властей.

Дело в том, что в 1980-м КГБ у него на квартире устроило обыск в связи с делом Натальи Горбаневской. Ему были запрещены зарубежные поездки.

А там, на Западе, его избрали членом-корреспондентом Британской академии, членом Норвежской академии наук, академиком Шведской королевской академии наук. И у себя – членом Эстонской академии наук.

Причём в годы перестройки он участвовал в политической жизни страны: в 1988 году его избрали в совет уполномоченных Народного фронта Эстонии.

В 1993-м Академия наук РФ вспомнила о Лотмане – наградила его пушкинской премией за биографию Пушкина и комментарий к пушкинскому «Евгению Онегину». Лучше поздно, чем никогда! Хотя самому Лотману премия уже была не нужна. В том же 93-м 28 октября он умер в Тарту (родился 23 февраля 1922 года).

О Лотмане и его трудах существует обширная литература. О нём писали такие выдающиеся учёные, как Б.Ф Егоров, М.Л. Гаспаров, В.Э. Вацуро, Г.С. Кнабе, М.О. Чудакова.

Чем велик Лотман, в календарной заметке не расскажешь. Но отмечу подход Лотмана к литературоведению, как к науке. Его работы о структуре художественного текста. По семиотике кино и проблемам эстетики. По глубокому проникновению в русскую культуру XVIII– начала XIX веков. Ну, а по знаковым системам его работ много. Он возглавлял популярный среди учёных журнал по семиотике.

Из его афоризмов приведу вот этот:

«Мы знаем смелость. Какой же честный человек её не будет уважать. Смелость человека, который говорит опасные вещи… Но есть и другая смелость – смелость учёного, человека, говорящего то, что другим кажется неправильным. И вот час этой смелости, быть может, смелости менее заметной, тоже наступит. Но это час тем более трудный, потому что можно строить свою смелость, не выходя из общепринятой точки зрения, поменяв лишь плюсы на минусы».

* * *

Иван Саввич Никитин тоже из Воронежа, как и А. Кольцов. И тоже из купцов.

Правда, отец Кольцова преумножал своё купеческое богатство, а отец Никитина пьянствовал и, чтобы не разориться, сын бросил незаконченной Воронежскую духовную семинарию и стал содержателем постоялого двора.

Он опишет своих родителей и вообще свою жизнь при них в поэме «Кулак» (1854–1857). Тогда слово «кулак» означало совсем не то же, что сейчас. «Кулак», по Далю, «перекупщик, переторговщик… на базарах и пристанях, сам безденежный, живёт обманом, обсчётом, обмером». Вот таким кулаком и является главный герой поэмы Карл Лукич. Поэма вызвала одобрительные отзывы прессы.

Но прежде он заявил о себе стихами. Причём на слова Никитина написано больше 60 песен и романсов разными композиторами, среди которых Направник, Римский-Корсаков.

Я не случайно вначале вспомнил о Кольцове. Его земляк Никитин является и его поэтическим преемником. И он поднимает в стихах темы родной природы, тяжкого труда и жуткой жизни крестьян, страдания городской бедноты. Нередко протестует против сложившегося уклада жизни.

Умер он тоже, как и Кольцов, рано: в 37 лет. Скончался от чахотки 16 октября 1861 года (родился 3 октября 1824).

Бунин писал о нём:

«Я не знаю, что называется хорошим человеком. Верно, хорош тот, у кого есть душа, есть горячее чувство, безотчетно рвущееся из глубины сердца.

Я не знаю, что называется искусством, красотою в искусстве, его правилами. Верно, в том заключается оно, чтобы человек, какими бы словами, в какой бы форме ни говорил мне, но заставлял бы меня видеть перед собою живых людей, чувствовать веяние живой природы, заставлял трепетать лучшие струны моего сердца.

Всё это умел делать Никитин, этот сильный человек духом и телом. Он в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, её свежесть, ёе великая в простоте художественность, её сильный простой язык, её реализм в самом лучшем смысле этого слова. Все гениальные её представители – люди, крепко связанные с своей почвой, с своею землёю, получающие от неё свою мощь и крепость».

29 ОКТЯБРЯ

Говорят, что в сороковых годах над калиткой переделкинской дачи критика Владимира Владимировича Ермилова, родившегося 29 октября 1904 года, висело предупреждение: «Осторожно: злая собака!» Кто-то приписал на нём: «и беспринципная».

И этим попал в самую суть характера Ермилова, литератора крайне нечистоплотного.

С молодости он оказался на руководящих литературных постах. Был секретарём РАППа, редактором журналов «Молодая гвардия», «Красная новь». После войны одно время (самое погромное сталинское 1946–1950) возглавлял «Литературную газету».

Разумеется, ничего существенного он не написал, хотя за книги о Чехове получил сталинскую премию 2-й степени.

Занимался он в основном не Чеховым, а проработкой советских писателей, обвиняя многих из них в отступлении от единственно верного учения. Даже Маяковский в предсмертном своём письме посажалел, что не доругался с Ермиловым.

Это он, Ермилов, разносил Твардовского, Исаковского, Мартынова.

В молодости уничтожавший Достоевского, он поменял свои взгляды, когда поменялось отношение к этому писателю со стороны советского руководства: написал монографию «Ф.М. Достоевский» (1956), где с той же истовостью возвёл писателя в ранг русского классика.

Потому и надписал кто-то по поводу «злой собаки Ермилова»: беспринципная. Потому и сочинили про него такую частушку:

Я просила милова: Не читай Ермилова! А он – не начитается… Теперь придётся каяться.

Умер Ермилов в забвении 19 ноября 1965 года.

* * *

Первым заметным произведением Александра Николаевича Афиногенова была пьеса «Страх» (1931), где герой, профессор Бородин, произносит: «Мы живём в эпоху великого страха». Первый вариант пьесы цензура запретила. Во втором – убрала все упоминания о карательных органах и подтолкнула писателя к введению в действие нового образа – пламенной революционерки, большевички Клары, выступившей оппонентом Бородина от имени народа.

Однако новая пьеса «Ложь» показала, что Афиногенов вряд ли искренне переделывал ту свою пьесу под давлением цензуры. «Ложь» была о том же страхе, который заставлял маскироваться героев, живших в 30-е, скрывать свои взгляды, своё происхождение. Эту пьесу посмотрел Сталин, после чего она была запрещена к постановке.

А ведь был Афиногенов одним из руководителей РАПП. В 1934 году его избирают в президиум правления Союза писателей СССР и назначают главным редактором журнала «Театр и драматургия».

Но с конца 1936 года Афиногенова резко и беспощадно критикуют в партийной печати. Его пьесы запрещены Главлитом. В 1937 году его исключают из партии. Он ждёт ареста.

Но ареста не последовало. Он жил в Переделкине, писал роман «Три года», когда в 1938 году его восстановили в партии.

После этого он смог написать пьесу «Машенька» (1940), где действие происходит «по-чеховски» в кругу семьи и построена на диалогах и монологах членов семейства. «Машенька» стала любимой пьесой не одного только Пастернака, но и всего народа. Ни одна пьеса Афиногенова не была такой долгожительницей и не ставилась на сцене такое количество раз: 3036 за период с 1960 по 1971 гг.

В дни войны Афиногенов пишет пьесу «Накануне», где выражает уверенность в неизбежной победе над врагом.

Правда, прожил он в дни войны недолго. Он возглавлял литературный отдел Совинформбюро. И погиб 29 октября 1941 года в здании ЦК ВКП(б) от случайного осколка во время бомбёжки (родился 4 апреля 1904 года).

* * *

Эти стихи, слегка видоизменяя, поёт великий Александр Николаевич Вертинский:

Затянут шёлком тронный зал! На всю страну сегодня Король даёт бессчётный бал По милости господней!.. Он так величественно мил, Галантен неизменно. Он перед дамой преклонил Высокое колено! Старый шут, покосившись на зал, Добродушно смеясь, прошептал: – Он всегда после бала весёлого Возвращается без головы! Как легко вы теряете голову! Ах, король, как рассеяны вы! Ворвались санкюлоты в зал! На всю страну сегодня Народ даёт свой первый бал По милости господней!.. Король был, как обычно, мил, Галантен неизменно!.. И под ножом он преклонил Высокое колено!.. Старый шут, покосившись на зал И злорадно смеясь, прошептал: – Он всегда после бала весёлого Возвращается без головы! Как легко вы теряете голову! Ах, король, как рассеяны вы!

Стихи эти принадлежат Николаю Яковлевичу Агнивцеву и написаны в его типичной трагикомической манере.

Он дебютировал в 1908 году и почти сразу же обрёл известность. Печатался во многих изданиях, в том числе сатирических – «Сатириконе», «Новом Сатириконе». Выступал в театрах-кабаре и литературно-артистическом ресторане «Вена».

В 1917 году вместе с режиссёром К.А. Марджановым и актёром Ф.Н. Курихиным создал в Петрограде театр-кабаре «Би-ба-бо», впоследствии «Кривой Джимми».

В 1921 году уехал в эмиграцию. Но в 1923-м вернулся в Россию.

Здесь сотрудничал в сатирических журналах, писал эстрадные куплеты, сочинял детские книжки.

Рано умер 29 октября 1932 (родился 20 апреля 1888).

Почему он так мало побыл в эмиграции? Почему так быстро вернулся?

На это отвечает сборник «Блистательный Петербург», изданный там, в эмиграции, пронизанный пронзительной тоской по родине:

Ужель в скитаниях по миру Вас не пронзит ни разу, вдруг, Молниеносною рапирой — Стальное слово «Петербург»? Ужели Пушкин, Достоевский, Дворцов застывший плац-парад, Нева, Мильонная и Невский Вам ничего не говорят? А трон Российской Клеопатры В своём саду?… И супротив «Александринскаго театра» Непоколебленный массив? Ужель неведомы вам даже: Фасад Казанских колоннад? Кариатиды Эрмитажа? Взлетевший Пётр, и «Летний Сад»? Ужели вы не проезжали, В немного странной вышине, На старомодном «Империале» По «Петербургской стороне»? Ужель, из рюмок томно-узких Цедя зелёный Пипермент, К ногам красавиц петербургских Вы не бросали комплимент? А непреклонно-раздражённый Заводов Выборгских гудок? А белый ужин у «Донона»? А «Доминикский» пирожок? А разноцветные цыгане На «Чёрной речке», за мостом, Когда в предутреннем тумане Всё кувыркается вверх дном; Когда моторов вереница Летит, дрожа, на «Острова», Когда так сладостно кружится От Редерера голова!.. Ужели вас рукою страстной Не молодил на сотню лет, На первомайской сходке – красный Бурлящий Университет? Ужель мечтательная Шура Не оставляла у окна Вам краткий адрес для амура: «В. О. 7 л. д. 20-а?» Ужели вы не любовались На Сфинксов фивскую чету? Ужели вы не целовались На «Поцелуевом мосту»? Ужели белой ночью в мае Вы не бродили у Невы? Я ничего не понимаю! Мой Боже, как несчастны вы!..

Всего два года прожил в эмиграции. И принимали его там хорошо. И выступал он там много. А вот – не вынес ностальгии!

* * *

По свидетельству вдовы философа Александра Александровича Зиновьева, родившегося 29 октября 1922, Ольги Мироновны, муж перед смертью (10 мая 2006 года) говорил: «Нам нужна мечта, надежда, утопия. Утопия – это великое открытие. Если люди не изобретут новую, на первый взгляд никому не нужную утопию, то они не выживут в качестве людей. Нам нужна сказка: людям важно, в какой они верят туман и какая им верится сказка».

Очень похоже, что это его выстраданное убеждение, какому он всю жизнь следовал.

Он был антисталинистом только в том смысле, что считал: Сталин извратил марксистско-ленинское учение. Утверждают, что в 16 лет он даже вступил в террористическую группу, которая собиралась убить Сталина. Но, судя по тому, что группу не только не разоблачили, но что это не прервало карьерного роста юноши, в такое не очень верится.

Другое дело, что он критиковал сталинский режим и что на него донесли, когда он учился в МИФЛИ. В результате его подвергли психиатрической экспертизе, исключили из комсомола и из института. А после ещё одного доноса арестовали. Дальше опять начинается почти неправдоподобная история. При переводе с Лубянки в другое место Зиновьев сбежал, не был пойман, объявлен во всесоюзный розыск, жил по подправленным документам и в 1940-м пошёл добровольцем в армию.

В армии поначалу служил в кавалерии. Великую Отечественную начал в составе танкового полка, потом окончил авиационную школу, стал лётчиком-штурмовиком. Кончил войну в Берлине в звании капитана и с боевыми наградами.

Судя по всему, органы про него забыли. Потому что некогда объявленный во всесоюзный розыск Зиновьев преспокойно окончил с отличием философской факультет МГУ, потом его аспирантуру. И в 1955-м пришёл научным сотрудником в Институт философии АН СССР, где проработал до 1976 года. Там защитил докторскую, там его выдвигали в члены корреспонденты АН СССР и даже на Государственную премию СССР. Одновременно он получил звание профессора МГУ, где заведовал кафедрой логики.

Когда он отказался уволить преподавателей, уличённых в связи с диссидентами, его уволили из МГУ и лишили профессуры. Статьи его печатать перестали, и он пересылал их на Запад, печатался в самиздате.

Из самиздатовских статей составилась книга «Зияющие вершины», изданная в Швейцарии в 1976 году. Под давлением КГБ Зиновьев уезжает в эмиграцию.

Жил в Мюнхене. Занимался научным трудом. Осудил бомбардировки НАТО Югославии.

В 1990-м восстановлен в советском гражданстве. Но вернулся в Россию только черед 9 лет – в 1999-м.

До перестройки Зиновьев был яростным критиком советской системы. После перестройки критиковал разрушение СССР.

Свою теорию Зиновьев назвал «логической социологией». Она держится на понятии экзистенциального эгоизма, противопоставленного зоологическому эгоизму. То есть эгоизм людей, стремящихся к познанию мира и рациональной деятельности, обнаруживается с большей изощрённостью и неотвратимостью.

В социальных объединениях действует закон размежевания на тех, кто командует и кто подчиняется. Блага распределяются в соответствии места субъекта во властной иерархии.

Зиновьев выделяет три основных аспекта в социальных объединениях, характеризующих отношения между их субъектами: деловой, коммунальный и идеологический (менталитетный).

Капиталистические общества сложились на основе деловых отношений. А общества советского типа на основе коммунальных отношений, превратившихся в законы функционирования коммунистического общества.

Всю систему Зиновьева излагать не буду. Скажу только, что он пришёл к выводу, что коммунизм гораздо действенней и привлекательней, чем либеральные общества Запада.

Потому и сказал перед смертью о привлекательности утопии. Повторил по существу основателей и коммунистической теории, и Советского государства.

* * *

Наталью Владимировну Баранскую мы сразу запомнили по первым её рассказам, напечатанным в «Новом мире» Твардовского. А потом по повести «Неделя как неделя». Мы не знали тогда, что автор только что напечатанной повести (1968) уже очень немолод, что Наталье Васильевне идет шестьдесят первый год. Но когда её через десять лет приняли в Союз писателей, я был уже осведомлён о её возрасте.

Критики находили чеховские традиции в её творчестве, а мне она казалась невероятно самобытной. Не узнать её манеры было невозможно. Как невозможно было не расслышать щемящей интонации писателя, которому неимоверно жаль своего героя.

Но помочь своему герою (чаще всего своей героине) Баранская не могла. Её героини не были непутёвыми, но жизнь им доставляла столько хлопот и несуразиц, что выбраться из них уже было чуть ли не подвигом.

Хотя ничего героического их облику это не добавляло.

Баранская владела искусством передавать диалектную речь. На ней построен её роман «День поминовения» (2001–2004).

Мне, пушкинисту, нравятся её пушкинские вещи – не только научные (а она писала и их – работала сотрудником литературного музея Пушкина), но художественные: повесть «Цвет тёмного мёду. Платье для госпожи Пушкиной», рассказ «У Войныча на мельнице».

Умерла она 29 октября 2004 года, почти в 96 лет: родилась 31 декабря 1908. Но любопытно, что писала до самой смерти. И прекрасно писала.

* * *

Из пушкинского «Table-talk»:

«[XVI.]

Сатирик Милонов пришел однажды к Гнедичу пьяный по своему обыкновению, оборванный и растрёпанный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, указывая на небо, сказал: «Там, там найду я награду за все мои страдания…» – «Братец, возразил ему Гнедич, посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?».

Анекдот по всей очевидности не так уж далёк от действительности. Михаил Васильевич Милонов был любителем выпить. Он рано начал писать стихи. В 15 лет впервые выступил в печати. В его сатире «К Рубеллию» современники опознавали Аракчеева: «Бесславный тем подлей, чем больше ищет славы! / Что в том, что ты в честях, в кругу льстецов лукавых, / Вельможи на себя приемлешь гордый вид, / Когда он их самих украдкою смешит?»

При жизни он выпустил всего одну книгу «Сатиры, послания и другие мелкие стихотворение Михаила Милонова» (1819).

Белинский, мне кажется, преувеличивал, находя в стихах Милонова истинный талант. Но одарён Милонов был несомненно. Вон с каким достоинством говорит он с Жуковским:

Жуковский, не забудь Милонова ты вечно, Который говорит тебе чистосердечно, Что начал чепуху ты врать уж не путём. Итак, останемся мы каждый при своём — С галиматьёю ты, а я с парнасским жалом, Зовись ты Шиллером, зовусь я Ювеналом; Потомство судит нас, а не твои друзья, А Блудов, кажется, меж нами не судья.

Конечно, такие стихи следует комментировать, чтобы понять, о чём идёт речь. «Чепуха», которую начал «врать» Жуковский, – его стихотворные сборнички «Für Wenige», издававшиеся крохотным тиражом «для немногих», как и переводится название – для придворного круга и в первую очередь для принцессы Шарлоты, ученицы Жуковского, будущей императрицы Александры Фёдоровны. «Галиматья» Жуковского – дружеская шутка, противопоставлена парнасскому жалу – высокой обличительной сатире. Наконец, Д.Н. Блудов пытался занять в кружке Жуковского место законодателя вкусов.

А Пушкин читал стихи Милонова не без пользы для себя. «Как призрак лёгкий, улетели / Златые дни весны моей!», – читал Пушкин в стихотворении «Падение листьев». «О дней моих весна! Куда сокрылась ты?… / Кто знает, что судьба в грядущем нам готовит?» – читал он в другом стихотворении Милонова – в «Бедном поэте». И отозвался на это предсмертными «тёмными и вялыми» стихами Ленского: «Куда, куда вы удалились / Весны моей златые дни? / Что день грядущий мне готовит?»

На 30 году жизни 29 октября 1821 года скончался Михаил Васильевич, родившийся 16 марта 1792 года.

30 ОКТЯБРЯ

По-моему не было ни одной конференции в Болдине, в какой не принял бы участия Всеволод Алексеевич Грехнёв (родился 30 октября 1938 года). Он обожал выступать на них. И печатал свои статьи в авторитетном издании «Болдинские чтения», в котором неизменно участвовал.

Пушкинистом он был отменным. «Мир пушкинской лирики», «Болдинская лирика А. С. Пушкина», «Лирика Пушкина. О поэтике жанров», «Этюды о лирике Пушкина», «Словесный образ и литературное произведение», «В созвездье Пушкина» – это только книги. Статей по Пушкину написал больше сотни.

Но он занимался не только Пушкиным. Работы профессора Нижегородского государственного университета В.А. Грехнёва о Тютчеве, Баратынском, Фете, Жуковском известны в научном мире.

Он был лауреатом премии города Нижнего Новгорода в области науки. Интересно, присуждает ли Москва филологам премию в области науки? Я об этом не слышал.

Умер Всеволод Алексеевич 28 января 1998 года.

* * *

Вячеслав Леонидович Кондратьев, родившийся 30 октября 1920 года, первую свою повесть «Сашка» опубликовал сравнительно поздно – в 49 лет. Повесть приняли восторженно. Ясно было, что в литературу пришёл ещё один настоящий писатель. Кондратьев писал о войне, на которой воевал, на которой был дважды ранен и которую закончил лейтенантом.

Он окончил Полиграфический институт. И занимался работой художника-оформителя. Но литературу писал. Не только прозу.

Стихи его, быть может, и не совершенны по отделке. Но они – как оголённые провода:

Илье Лапшину Ты не ходил ещё, товарищ, по дорогам, По которым прошла война, По которым в молчании строгом Трое суток идём мы без сна. Ты не знаешь, как в вьюгу метельную На привалах мы валимся в снег… И какую тоску беспредельную На войну несёт человек… Так и кажется – эта дорога — Твой последний, предсмертный путь, И что мы уж дошли до порога, За которым – ничто и жуть. Мы идём от усталости шатко И мечтаем лишь об одном: Чтоб навстречу попалась хатка — Не сожжённая и с огоньком. Но кругом – только снег порошею, Но кругом – только серая мгла… Мы идём среди страшных и брошенных Деревенек, сожжённых дотла. Но колонна идёт… Упорная, Растянувшись змеёй на снегу, Хоть качаясь, походкой неровною — Но – вперёд. И всё ближе к врагу. И дошли… когда стал уж поблескивать На плече автомат-пистолет От взвивающихся в окрестностях Бело-лунных немецких ракет. А в другом конце – пожарище В красных заревах кровяных… Никогда не забыть мне, товарищ, Иллюминацию… передовых…

Вот и проза его написана в той же тональности.

«Сашку» в 1981-м экранизировали. На мой вкус, удачно. Режиссёр Александр Сурин сумел передать поэтику повести о сельском парнишке, которому пришлось участвовать в одном из самых страшных сражений начала войны – в Ржевской битве. И не просто участвовать, но сохранить свой человеческий облик. Благородный облик.

После «Сашки» Кондратьев печатался много. Чаще всего в журнале «Знамя».

Выходили книги. «Сашка: Повести и рассказы» (1981), «Селижаровский тракт: Повести и рассказы» (1985), «На поле овсянниковском: Повести и рассказы» (1985), «Красные ворота: Повесть, роман» (1988).

Выходили фильмы. «Привет с фронта» (1983), «Брызги шампанского» (1988).

Виктор Астафьев назвал всю прозу Кондратьева «ржевским романом». Точное определение! Мне вообще кажется, что кондратьевский герой словно продолжил монолог героя стихотворения Твардовского «Я убит подо Ржевом». Они находятся в определённом духовном родстве.

Разумеется, все рассказы, повести и романы Кондратьева автобиографичны. Во всяком случае, много своего личного писатель отдал лейтенанту Володьке, действующему в повестях «Отпуск по ранению», «Встречи на Сретенке» и в романе «Красные ворота».

В перестройку и после Кондратьев активизировал свою гражданскую позицию. Был избран сопредседателем Союза писателей Москвы, стал членом Русского ПЕН-центра, в мае 1993 года избран Президентом АО «Дом Ростовых».

Увы, 24 сентября 1993 года он погиб в результате несчастного случая.

* * *

«Из восьмидесяти одного года своей жизни Надежда Мандельштам девятнадцать лет была женой величайшего русского поэта нашего времени, Осипа Мандельштама, и сорок два года – его вдовой», – так начал свой некролог Иосиф Бродский, сразу же сообщив о Надежде Яковлевне самое существенное: да, после гибели мужа она исполняла своё призвание как вдова.

Но перед этим были девятнадцать лет совместного их проживания.

Она (родилась 30 октября 1899 года) была вызвана на совместный допрос с арестованным 16 мая 1934 года мужем. Ей было предложено сопровождать мужа в ссылку в Чердынь, к которой его приговорили на 3 года. Она отправилась и с тревогой наблюдала психическую болезнь, какая охватила в ссылке Осипа Эмильевича и о какой она сообщала друзьям в надежде на их хлопоты по освобождению. После письма Бухарина Сталину чете предложено выбрать любой город, кроме 12 крупных (столицы, столицы союзных республик и т. п.). Мандельштамы выбрали Воронеж.

Всё это, как и последующие за этим события, Надежда Яковлевна описала в своих «Воспоминаниях».

После нового ареста Мандельштама в ночь с 1 на 2 мая 1938 года, этапирования на Дальний Восток, где Осип Эмильевич погиб в пересыльном лагере, она посвящает свою жизнь сохранению наследия мужа.

Боясь обысков и изъятия рукописей, она заучивает наизусть его стихи и прозу.

Начало войны застало её в Калинине, откуда она с матерью была стремительно эвакуирована в Среднюю Азию. Удалось захватить с собой только часть архива Мандельштама. Беженки приезжают в Кара-Калпакию, оттуда в колхоз Джамбульской области, где весной 1942 года их обнаруживает брат Надежды Яковлевны Евгений Яковлевич Хазин. При содействии А.А. Ахматовой летом 1942 года они перебираются в Ташкент, где в 1943-м умирает Вера Яковлевна, мать Надежды Яковлевны. В Ташкенте она экстерном сдаёт экзамены за университет и с мая 1944-го работает в Среднеазиатском государственном университете преподавательницей английского языка.

В 1949-м ей удаётся перебраться в Ульяновск. Она преподаёт английский язык в местном пединституте, откуда в феврале 1953-го её увольняют в рамках кампании борьбы с космополитизмом. Смерть Сталина помогла ей избежать более страшных последствий.

Её судьбой заинтересовывают влиятельного поэта Алексея Суркова. Благодаря его посредничеству она получает место преподавателя в Читинском пединституте, где работает с сентября 1953 по август 1955.

С сентября 1955 по 20 июля 1958 она заведует кафедрой в Чебоксарском педагогическом институте. В 1956 году под руководством В.М. Жирмунского защитила кандидатскую диссертацию по английской филологии на тему «Функции винительного падежа по материалам англо-саксонских поэтических памятников».

Летом 1958-го выходит на пенсию и перебирается в Тарусу, калужский городок, отстоящий на 101 км от Москвы. Здесь селятся бывшие политзаключённые. Сюда приезжает диссиденствующая интеллигенция. Здесь живёт К.Г. Паустовский, ставший их неформальным лидером. Благодаря Паустовскому в Калуге в 1961 году издаётся сборник «Тарусские страницы», где Надежда Яковлевна печатается под псевдонимом Яковлева.

В 1962 году, поскольку пенсии не хватало на жизнь, Надежда Яковлевна устраивается преподавателем факультета иностранных языков в Псковский педагогический институт. Здесь, в Пскове, общается со священником Сергеем Желудковым и со своими коллегами Е. Майминым и С. Глускиной.

В ноябре 1965-го ей удаётся перебраться в Москву в однокомнатную квартиру на Большой Черёмушкинской улице.

Снова процитирую из некролога Бродского. Закончу обширной цитатой из него, сообщив на прощание, что умерла Надежда Яковлевна 29 декабря 1980 года:

«Десятилетиями эта женщина находилась в бегах, петляя по захолустным городишкам великой империи, устраиваясь на новом месте лишь для того, чтобы вновь сняться при первом же сигнале опасности. Статус несуществующей личности постепенно стал её второй натурой. Она была небольшого роста, худая, с годами она усыхала и съёживалась больше и больше, словно в попытке превратить себя в нечто невесомое, что можно быстренько сложить и сунуть в карман в случае бегства. Также не имела она совершенно никакого имущества: ни мебели, ни произведений искусства, ни библиотеки. Книги, даже заграничные, никогда не задерживались у неё надолго: прочитав или просмотрев, она тут же отдавала их кому-нибудь, как, собственно, и следует поступать с книгами. В годы её наивысшего благополучия, в конце шестидесятых – начале семидесятых, в её однокомнатной квартире на окраине Москвы самым дорогостоящим предметом были часы с кукушкой на кухонной стене. Вора бы здесь постигло разочарование, как, впрочем, и тех, кто мог явиться с ордером на обыск.

В те «благополучные» годы, последовавшие за публикацией на Западе двух томов её воспоминаний, эта кухня стала поистине местом паломничества. Почти каждый вечер лучшее из того, что выжило или появилось в послесталинский период, собиралось вокруг длинного деревянного стола, раз в десять побольше, чем псковская тумбочка. Могло показаться, что она стремится наверстать десятилетия отверженности. Я, впрочем, сомневаюсь, что она этого хотела, и как-то лучше помню её в псковской комнатушке или примостившейся на краю дивана в ленинградской квартире Ахматовой, к которой она иногда украдкой наезжала из Пскова, или возникающей из глубины коридора у Шкловских в Москве – там она ютилась, пока не обзавелась собственным жильём. Вероятно, я помню это яснее ещё и потому, что там она была больше в своей стихии – отщепенка, беженка, «нищенка-подруга», как назвал её в одном стихотворении Мандельштам, и чем она в сущности и осталась до конца жизни.

Есть нечто ошеломляющее в мысли о том, что она сочинила оба свои тома шестидесяти лет от роду. В семье Мандельштамов писателем был Осип, а не она.

Если она и сочиняла что-либо до этих двух томов, то это были письма друзьям или заявления в Верховный суд. Неприложим к ней и традиционный образ мемуариста, на покое обозревающего долгую, богатую событиями жизнь. Ибо её шестьдесят пять лет были не вполне обычны. Недаром в советской карательной системе есть параграф, предписывающий в лагерях определённого режима засчитывать один год за три. По этому счёту немало русских в этом столетии сравнимы с библейскими патриархами. С коими у Мандельштам было и ещё кое-что общее – потребность в справедливости.

Однако не одна лишь страсть к правосудию заставила её, шестидесятилетнюю, в момент передышки засесть за писание этих книг. Эти книги появились на свет, потому что в жизни Надежды Мандельштам повторилось то, что уже произошло однажды в истории русской литературы. Я имею в виду возникновение великой русской прозы второй половины девятнадцатого века. Эта проза, возникшая словно бы ниоткуда, как некое следствие, причину которого невозможно установить, на самом деле была просто-напросто отпочкованием от русской, девятнадцатого же века, поэзии. Поэзия задала тон всей последовавшей русской литературе, и лучшее в русской прозе можно рассматривать как отдалённое эхо, как тщательную разработку психологических и лексических тонкостей, явленных русской поэзией в первой четверти того же столетия. «Большинство персонажей Достоевского, – говорила Ахматова, – это постаревшие пушкинские герои, Онегины и так далее».

Поэзия и вообще всегда предшествует прозе; во многих отношениях это можно сказать и о жизни Надежды Яковлевны. И как человек, и как писатель она была следствием, порождением двух поэтов, с которыми её жизнь была связана неразрывно: Мандельштама и Ахматовой. И не только потому, что первый был её мужем, а вторая другом всей её жизни. В конце концов за сорок два года вдовства могут поблекнуть и счастливейшие воспоминания (а в случае этого брака таковых было далеко не много, хотя бы потому что годы совместной жизни пришлись на период разрухи, вызванной войной, революцией и первыми пятилетками). Сходным образом бывало, что она не виделась с Ахматовой годами, а письмам уж никак нельзя было доверять. Бумага вообще была опасна.

Механизмом, скрепившим узы этого брака, равно как и узы этой дружбы, была необходимость запоминать и удерживать в памяти то, что нельзя доверить бумаге, то есть стихи обоих поэтов.

В подобном занятии в ту, по слову Ахматовой «догуттенбергскую», эпоху Надежда Яковлевна безусловно не была одинока. Тем не менее, повторение днём и ночью строк покойного мужа несомненно приводило не только ко всё большему проникновению в них, но и к воскрешению самого его голоса, интонаций, свойственных только ему одному, к ощущению, пусть мимолётному, его присутствия, к пониманию, что он исполнил обещания по тому самому договору «в радости и в горе…», особенно во второй половине. То же происходило и со стихами физически часто отсутствующей Ахматовой, ибо механизм запоминания, будучи раз запущен, уже не может остановиться. То же происходило и с некоторыми другими авторами, и с некоторыми идеями, и с некоторыми этическими принципами, словом, со всем, что не смогло бы уцелеть иначе.

И всё это мало-помалу вросло в неё. Потому что если любовь и можно чем-то заменить, то только памятью. Запоминать – значит восстанавливать близость. Мало-помалу строки этих поэтов стали её сознанием, её личностью.

Они давали ей не только перспективу, не только угол зрения; важнее то, что они стали для неё лингвистической нормой. Так что когда она засела за свои книги, она уже была обречена на соизмерение – уже бессознательное, инстинктивное к тому времени – своих слов с их словами. Ясность и безжалостность её письма, которая отражает характерные черты её интеллекта, есть также неизбежное стилистическое следствие поэзии, сформировавшей этот интеллект. И по содержанию, и по стилю её книги суть лишь постскриптум к высшей форме языка, которой, собственно говоря, является поэзия и которая стала её плотью благодаря заучиванию наизусть мужниных строк».

* * *

О Михаиле Григорьевиче Львовском, которого и я хорошо знал, лучше меня расскажет его друг, Бенедикт Сарнов:

«Когда кончилась война, демобилизовавшись из армии, Миша устроился работать на радио.

И вот однажды шёл он на работу и остановился у газетного стенда, взглянуть, что нынче интересного пишут в газетах. И прочел леденящее душу сообщение, в котором фигурировала «известная американская шпионка Анна Луиза Стронг».

Сообщение это ошеломило Мишу совсем не потому, что его потрясло коварство неведомой ему Анны Луизы. Сенсациями такого рода в те годы (последние годы жизни Сталина) нас было не удивить: мир вокруг нас кишел разоблачёнными шпионами, среди которых были люди куда более знаменитые, чем пресловутая Анна Луиза. Скорее уж удивить Мишу могла некоторая несообразность газетного сообщения, заключавшаяся в том, что Анна Луиза, если исходить из точного смысла прочитанной им фразы, была широко известна как шпионка задолго до своего разоблачения. Не совсем понятно было в этом случае, что же, собственно, мешало разоблачить её раньше. Но об этих стилистических тонкостях Миша тогда тоже не задумался. Поразило его до глубины души в этой газетной заметке совсем другое.

Среди разоблаченных в шпионаже сотрудников американского посольства упоминался его родной дядя.

Встречались они не часто. Но Миша знал, что тот и в самом деле работает в посольстве Соединенных Штатов Америки. У них даже был однажды весьма примечательный разговор на эту тему. Встретившись с дядей как-то на улице и узнав, что тот устроился на работу (по какой-то там хозяйственной части) ни больше ни меньше, как в посольство враждебной нам супердержавы, Миша очень этому удивился, на что дядя, многозначительно подмигнув, сказал: «Так надо!»

И вот теперь этот дядя оказался американским шпионом.

Придя на работу, Миша сразу же, не заходя в свою редакцию, направился к председателю Радиокомитета. Тот, вопреки Мишиным опасениям, сразу его принял.

Усевшись напротив высокого начальства, Миша осведомился, успел ли уже министр прочесть сегодняшний номер «Правды». Тот сказал, что да, конечно, он всегда начинает с этого свой день. Тогда Миша спросил, обратил ли внимание министр на ту самую заметку. Министр подтвердил, что да, обратил.

– Но вы, вероятно, не придали особого значения тому, что в этом сообщении упоминается некто…

Миша назвал фамилию своего дяди. Сейчас я её уже не вспомню: запомнилось мне только, что это была ничем не примечательная, самая обыкновенная еврейская фамилия. Допустим – «Ройтман».

Министр насторожился. Развернув газету, он нашёл упомянутую фамилию и на всякий случай подчеркнул её красным карандашом.

– Дело в том, что это мой дядя, – объяснил Миша. И добавил: – Пусть вас не смущает, что у нас с ним разные фамилии. Ройтман – это фамилия моей мамы.

Министр, встав из-за стола, торжественно поблагодарил Мишу за важное сообщение, пожал и даже слегка потряс его руку. После чего успокоенный Миша отправился в свою редакцию.

Там уже висел приказ о его увольнении.

Когда раздавленный всеми этими событиями Миша вернулся домой, на него обрушился шквал телефонных звонков. Звонили родственники – близкие и не очень близкие: их всех тоже уволили. И все они почему-то обвиняли в этом Мишу.

И начались для Миши жуткие дни. Он сидел дома и ждал ареста. Томительно тянулись сутки, часы, минуты. Но дело почему-то застопорилось. А Миша, надо сказать, был человек очень впечатлительный. Даже нервный. И он не выдержал. И в один прекрасный день сам отправился на Лубянку. Точнее – на Кузнецкий, в приемную МГБ. Пусть уж лучше, решил он, меня наконец возьмут, чем эта проклятая неизвестность.

Как только он заикнулся о причинах своего визита, его – без всякой волокиты – принял какой-то эмгэбэшный чин. Спокойно выслушав душераздирающий Мишин рассказ, он спросил:

– Простите, я не совсем понял: кто сообщил по месту вашей работы, что арестованный органами безопасности гражданин Ройтман ваш дядя?

– Я, – сказал Миша.

– Вот именно, – сказал эмгэбэшник. – А мы не сообщали. Не сочли, так сказать, необходимым. А должен вам сказать, что в некоторых случаях мы о таких фактах сообщаем…

Так Миша и ушел ни с чем. Его так и не посадили. А поскольку на штатную работу после этого ему устроиться уже не удавалось, он стал сочинять пьесы и киносценарии, надеясь, что когда-нибудь, когда ситуация переменится к лучшему, он опять вернётся на радио или найдёт ещё какую-нибудь штатную работу. Но к тому времени, когда ситуация изменилась, он был уже известным драматургом. Его пьесы с успехом шли в разных театрах, по его сценариям снимались фильмы, удостаивавшиеся разных высоких премий, и устраиваться на штатную работу ему было уже ни к чему.

Одной этой истории было бы, наверно, довольно, чтобы дать пусть не полное, но достаточно ясное представление о том, что за человек был Миша Львовский. Но не могу удержаться ещё от одной – из тех, что он сам охотно – разумеется, «в тоне юмора» – о себе рассказывал.

Миша был человек очень мнительный. При любом, самом пустяковом недомогании ему рисовались разные жуткие картины, мерещились всевозможные варианты самых ужасных, опасных для жизни осложнений.

И вот однажды понадобилось ему удалить зуб.

О том, чтобы доверить эту процедуру врачам нашей литфондовской поликлиники, разумеется, не могло быть и речи. Внесут инфекцию. Сделается гангрена, сепсис, мало ли что ещё – такие случаи уже бывали… И вот – по большому блату, при посредстве разных влиятельных знакомых – направили Мишу к какому-то зубоврачебному светилу.

Профессор назначил ему день и час. Миша явился точно вовремя. Его встретила молоденькая девушка, то ли медсестра, то ли практикантка… Сам маэстро выглянул на секунду, сухо Мише кивнул, дал девице короткие указания и скрылся в недрах своего кабинета. Девица усадила Мишу в зубоврачебное кресло и стала как-то нерешительно перебирать инструменты. Появился профессор.

– Ну? – сказал он. – Почему замешкалась?

Девица вполголоса что-то ему сказала.

– Пустяки, – возразил он. – Ничего сложного… Смелее! Этак ты никогда ничему не научишься…

И опять удалился.

Девица наложила щипцы на обречённый зуб. Что-то хрустнуло. Боль, – рассказывал потом Миша, – была адская. Отломив верхнюю часть зуба, практикантка долго возилась с корнями. Их было целых три. Она их долбила, потом выдирала каждый по отдельности. Продолжалось это довольно долго. А когда вся эта пытка была наконец завершена, она уложила полуживого Мишу на кушетку и велела полежать минут двадцать, не двигаясь.

Но долго отлёживаться и приходить в себя Мише не пришлось. Минуты через три вновь появился профессор. Взглянув на часы, он сказал:

– Ну, ладно. Заканчивайте. Ко мне сейчас писатель должен прийти. Я ему назначил на одиннадцать, но он что-то задерживается.

С трудом поднявшись на ноги, Миша пролепетал какие-то вежливые благодарственные слова и поплёлся домой. Объяснять профессору, что он как раз и есть тот самый писатель, которому было назначено на одиннадцать, он не стал».

Что можно к этому добавить? Только то, что Михаил Григорьевич получил Госпремию РСФСР имени Крупской за сценарий фильма «В моей смерти прошу винить Клаву К.». Что, помимо этого, он написал сценарии таких популярных фильмов, как мультик «Опять двойка!» и художественных «Точка, точка, запятая», «Это мы не проходили». Что его пьесы с большим успехом шли на сцене детских театров. Что написал он немало стихов, которые стали песнями. В том числе очень известными: «Без тебя», «Вот солдаты идут», «Дороги дальние», «На Тихорецкую состав отправится», «Танго среднерусской полосы» и многие другие.

Перед войной Львовский учился в Литинституте в семинаре Сельвинского и был, по словам Слуцкого, «одной шестой той компании, которая несколько изменила ход развития советской поэзии». В шестёрку, кроме Львовского, входили Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Давид Самойлов, Борис Слуцкий и Сергей Наровчатов.

В конце пятидесятых Львовский написал стихотворение, которое оказалось программным не только для его поэзии:

Самогон – фольклор спиртного. Запрети, издай указ, Но восторжествует снова Самодеятельность масс. Тянет к влаге – мутной, ржавой, От казённого вина, Словно к песне Окуджавы, Хоть и горькая она. Нефильтрованные чувства Часто с привкусом, но злы. Самогонщик, литр искусства Отпусти из-под полы!

Умер Михаил Григорьевич 30 октября 1994 года. В 75 лет: родился 22 июля 1919-го.

* * *

Ну кто не знает посвящённой Василию Аксёнову песенки, слова которой написал чудесный сатирик Владлен Ефимович Бахнов. Она начинается так:

Ах, что за славная земля Вокруг залива Коктебля: Колхозы, бля, совхозы, бля, природа! Но портят эту красоту Сюда приехавшие ту — неядцы, бля, моральные уроды! Спят тунеядцы под кустом, Не занимаются трудом И спортом, бля, и спортом, бля, и спортом. Не видно даже брюк на них, Одна чувиха на троих И шорты, бля, и шорты, бля, и шорты. Девчонки вид ужасно гол, Куда смотрели комсомол И школа, бля, и школа, бля, и школа? Хотя купальник есть на ней, Но под купальником, ей-ей, Все голо, бля, все голо, бля, все голо!

А по какому поводу написал Бахнов это стихотворение, забылось. Оно ведь не стихотворение, а пародия. Стихотворная пародия на прозаический газетный текст. Он был напечатан в газете «Советская культура». Назывался «Куриный бог». Автор небезызвестный писатель Аркадий Алексеевич Первенцев.

Особую известность принесло ему участие в травле писателей-евреев в рамках кампании борьбы с космополитизмом. С этих пор и до конца своих дней (умер 30 октября 1981 года) он стоит в ряду с отъявленными мракобесами: Софроновым, Суровым, Бубенновым, С.В. и В.А. Смирновыми, М. Алексеевым и другими бездарными руководящими писателями, обласканными властью.

В 1949-м он получает сразу две сталинских премии 2 степени за роман «Честь смолоду» и за сценарий фильма «Третий удар».

Я читал отрывки из его военного дневника, опубликованные сыном Владимиром. Читал, как всё в нём кипело, когда он говорил о бездарности и трусости нашего руководства в 1941-м. Знал, стало быть, как на самом деле обстояло дело. И как же можно было после такого знания писать сценарий «Третий удар»? Как можно было верить в некие 10 ударов великого Сталина, которые были якобы задуманы чуть ли не с 22 июня 1941-го?

Его книги – довоенные («Кочубей» и «Над Кубанью» – о гражданской войне), военные («Испытание», «Огненная земля», пьеса «Крылатое племя»), послевоенные («Честь смолоду», «Гамаюн – птица вещая», «Секретный фронт») иллюстрируют желание подстроиться под правящую идеологию, угодить руководству.

Оно-то подтверждало: угодил! Издавало большими тиражами, награждало большими орденами. Но, разумеется, прав оказался Владлен Бахнов, так закончивший пародию о Коктебеле:

Пусть говорят, что я свою Для денег написал статью, Не верьте, бля, не верьте, бля, не верьте! Нет, я писал не для рубля, А потому что был я бля, И есть я – бля и буду бля до смерти!

Вот поэтому Первенцев и не смог написать ничего путного. За все 76 лет, которые прожил, – родился 26 января 1905 года.

* * *

Один из любимых поэтов Блока Яков Петрович Полонский известен прежде всего своими романсами – то есть, конечно стихами, ставшими романсами. Например, «Мой костёр в тумане светит» («Песня цыганки»).

По правде сказать, рядом с его прозой, иными поэмами да и многими стихами эти романсы смотрятся чужеродно: словно всё это писала не одна и та же рука.

Да, наследие Полонского невероятно неравноценно. И всё же, не будучи гражданским поэтом, именно Полонский написал знаменитую декларацию гражданского писателя:

Писатель, если только он Волна, а океан – Россия, Не может быть не возмущён, Когда возмущена стихия. Писатель, если только он Есть нерв великого народа, Не может быть не поражён, Когда поражена свобода.

В окружении Полонского очень ценились его «пятницы» – собрание писателей у него на квартире по пятницам. Они продолжались с 1860 года и до его смерти, случившейся 30 октября 1898 года. Он прожил долго: родился 18 декабря 1819 года.

По-моему, о нём замечательно сказал Владимир Соловьёв: «Очень чувствительный к отрицательной стороне жизни, он не сделался, однако, пессимистом. В самые тяжёлые минуты личной и общей скорби для него не закрывались «щели из мрака к свету», и хотя через них иногда виделось «так мало, мало лучей любви над бездной зла», но эти лучи никогда для него не погасали и, отнимая злобность у его сатиры, позволили ему создать оригинальнейшее его произведение «Кузнечик-музыкант».

А поэму «Кузнечик-музыкант» Соловьёв сравнивает с Дантовым «Адом»: «Чтобы ярче представить сущность жизни, поэты иногда продолжают её линии в ту или в другую сторону. Так, Дант вымотал всё человеческое зло в девяти грандиозных кругах своего ада; П.[олонский], наоборот, стянул и сжал обычное содержание человеческого существования в тесный мирок насекомых. Данту пришлось над мраком своего ада воздвигнуть ещё два огромные мира – очищающего огня и торжествующего света; П.[олонский] мог вместить очищающий и просветляющий моменты в тот же уголок поля и парка. Пустое существование, в котором всё действительное мелко, а всё высокое есть иллюзия, – мир человекообразных насекомых или насекомообразных людей – преобразуется и просветляется силою чистой любви и бескорыстной скорби. Этот смысл сосредоточен в заключительной сцене (похороны бабочки), производящей, несмотря на микроскопическую канву всего рассказа, то очищающее душу впечатление, которое Аристотель считал назначением трагедии».

Я согласен с высокой оценкой Соловьёва поэмы Полонского, по которой и вправду можно судить о характере творчества этого незаурядного поэта.

* * *

Иван Иванович Макаров, родившийся 30 октября 1900 года, уже в 20 лет написал пьесу, шедшую в сельских клубах. Пьеса агитировала крестьян поддержать революционные изменения, предложенные большевиками.

Известность приобрёл, напечатав в 1929 году роман «Стальные рёбра». Хотя уже тогда критика была недовольна тем, что крестьянская масса показана в романе как толпа, которой управляет строитель электростанции Филипп. Не удовлетворил критику и Филипп, который полагается на себя и не стремится получить каких-нибудь руководящих партийных указаний. Следующей публикацией Макарова был рассказ «Остров» (1930), за который писателя объявили подкулачником. А роман «Миша Курбатов» (1936) вызвал дикую злобу официальной критики. Роман объявили антипартийным, а его автора – врагом народа. Как враг он и был арестован в 1937-м и расстрелян в тюрьме 16 июля того же года.

Вот я снимаю с одного из сайтов о Макарове библиографию отзывов критики ещё до рокового «Миши Курбатова». Оцените, как его заклёвывают:

Ревякин А., За большевизацию крестьянской литературы, «Известия», 20/ХІ 1929; Шишкевич М., Иван Макаров, «Земля советская», 1930, II; Федосеев Г., Стальные рёбра, «Печать и революция», 1930, III; Сольц, За пролетарское руководство крестьянской литературы, «Правда», 2/IV 1930; Глаголев Арк., Трагедия одного энтузиаста, «Новый мир», 1930, III; Немоляев А., Снижение темы, «Книга и революция», 1930, X; Плиско H., Иван Макаров (Тенденция творчества), «Октябрь», 1930, IV; Тоом Л., Кризис или агония, «На литературном посту», 1930, XI; Чaрный M., Об «Острове» И. Макарова, «Литературная газета», 1930, № 17 (54); Соловьёв В., Об «Острове» Макарова и «Правде» Чарного, там же, 1930, № 19 (156); Блюм Э., Стальные ли рёбра? «Молодая гвардия», 1930. Отзывы о «На земле мир»: Росславская В., «Красная новь», 19 1, VII; Низовцев А., «Земля советская», 1931, № 7.

* * *

Роман «Порт-Артур» я читал в детстве. Не скажу, чтобы он меня захватил, но следить за его событиями было интересно. Потом я узнал, что автору Александру Николаевичу Степанову за этот роман присуждена сталинская премия.

Я не знал, что Степанов пишет продолжение «Порт-Артура». Он не закончил этого продолжения – романа «Семья Звонарёвых». Умер 30 октября 1965-го. Но многое успел описать в жизни героев первого романа, начиная с революции 1905 года и кончая февралём 17-го.

Собственно такая привязанность к теме понятна: Степанов родился 2 февраля 1892 года в семье капитана артиллерии. После 1903-го переехал с семьёй в Порт-Артур и разделил все тяготы, связанные с этим городом в русско-японской войне.

31 ОКТЯБРЯ

Надо сказать, что с Ниной Валериановной Королёвой (родилась 31 октября 1933 года) я сперва познакомился по её работам о Тютчеве.

Я писал о Тютчеве и читал всё, что было о нём написано.

Не скажу, что меня восхитила работа о поэте Нины Валериановны, но впечатление добротности от неё осталось.

Потом я узнал, что, оказывается, до того, как она защитила кандидатскую диссертацию по Тютчеву (1970), она выпустила в Ленинграде книгу стихов и была принята в Союз писателей как поэт.

Ну, а про её неприятности, связанные с публикацией в 1976 году в «Авроре» стихотворения «Оттаяла или очнулась?…», я узнал, уже давно работая в «Литературной газете».

Сейчас привожу это стихотворение в авторской редакции:

Оттаяла или очнулась? — Спасибо, любимый. Как будто на землю вернулась. На запахи дыма, На запахи речек медвяных И кедров зелёных, Тобольских домов деревянных, На солнце калёных. Как будто лицо подняла я За чьей-то улыбкой. Как будто опять ожила я Для радости зыбкой… Но город, глядящийся в реки, Молчит, осторожен. Здесь умер слепой Кюхельбекер И в землю положен. [Здесь в церкви купчихи кричали, Качая рогами, Распоп Аввакум обличал их И бит батогами.] И в год, когда пламя металось На знамени тонком, В том городе не улыбалась Царица с ребёнком… И я задыхаюсь в бессилье, Спасти их не властна, Причастна беде и насилью И злобе причастна.

Понятно, что вызвало тогда ярость партийных властей: сочувствие убитым царице с ребёнком, сознание своей причастности к этому злодеянию, – причастности хотя бы потому, что до сих пор молчала об этом.

Словом, до перестройки путь Королёвой на страницы печати был перекрыт.

Но, слава Богу, после перестройки она печатается очень активно. Причём не только со стихами, но и с очень интересными воспоминаниями о своих современниках.

* * *

Долго в моей библиотеке сохранялась книжка Евгения Андреевича Пермяка «Кем быть?», где на титуле было красивым почерком выведено: «Гена Красухин, ученик 3 класса «Г» награждается за отличную учёбу и примерное поведение». Куда-то она потом запропастилась, да я о ней и не жалею: книжка мне тогда же не понравилась.

Значительно позже я листал роман Пермяка, родившегося 31 октября 1902 года, «Сказка о сером волке», послеживая за его сюжетом. Там из Америки приезжает в Россию в гости к колхознику его родной брат – фермер. И убеждается, насколько колхозная система ведения сельского хозяйства лучше американской единоличной.

На одном из сайтов, посвящённых Пермяку, я прочитал, что он создал сказку, в которой неосуществимая в прошлом смелая народная фантазия становится былью.

А, прочитав, что Пермяк дал в НКВД показания на поэта Ивана Приблудного, после чего Приблудного расстреляли, и, соединив два этих факта (невероятная сказка+показания чекистам), вспомнил строчку Бахчаняна: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», ушедшую в фольклор.

Пермяку это удалось. Сам он умер в своей постели 17 августа 1982 года.

* * *

Джон Китс, один из известнейших и популярнейших в Англии поэтов-романтиков, на русский язык стал переводиться довольно поздно.

Недаром Ефим Эткинд в предисловии к книге «Мастера поэтического перевода», вышедшей в 1997 году в «Новой библиотеке поэта», перечислив имена Шиллера, Парни, Байрона, Беранже, Гейне и более младших поэтов: Уитмена, По, Бодлера, Рембо, Верлена, без которых, как он пишет: «Наша литература не представима», с горечью замечает, что «без Джона Китса наша родная, русская поэзия и в XIX, и в первой половине XX века прекрасно представима».

Почему так получилось, что несколько переводов из Китса в конце XIX и начале XX века прошли незаметно для любителей? Потому что стихи брались переводить такие литераторы, как Н. Бахтин и Вс. Чешихин – фигуры, сами по себе не слишком заметные в русской литературе. Правда, и К. Чуковский в 1908 году перевёл два стихотворения Китса не слишком удачно. Он их даже не перевёл, а переложил на русский без соблюдения ритма и формы оригинала. Ясно, что представление о поэте он русскому читателю не дал.

«Русский Китс» начался с переводов Пастернака и Левика в 1938-1941-м, с переводов Маршака (1945). Но что значит начался? Китс и сейчас в России на слуху только у очень образованного читателя. Хотя лирика Китса у нас худо-бедно переведена почти полностью.

Джон Китс родился 31 октября 1795 года. Сдал экзамен на звание хирурга. Но медицинской практикой не занимался. Уже в 1817 году выпускает сборник стихов, в 1918-м – поэму «Эндимион», а в 1820 году – третью и последнюю книгу его стихов, куда вошёл отрывок из поэмы «Гиперион». Статья о нём в «Литературной энциклопедии» 1929–1939 гг. завершалась фразой: «Пролетариату… творчество Китса, чуждо, непонятно и даже враждебно».

Отчасти и поэтому – из-за вульгарно-материалистического прочтения – Китс оказался не слишком известным поэтом в России.

Надо сказать, что на родине Китса, его эллинизм, его культ красоты и гармонического наслаждения жизни оценили и приветствовали его близкие друзья. Журнальная критика в основном выступила со злобными нападками, отсылая поэта (намекая на его образование) в «аптекарскую лавочку готовить пластыри». Байрон даже был убеждён, что жизнь Китса «угасла от журнальной статьи». Это, конечно, преувеличение, но не слишком, расходящееся с действительностью: темпераментный Китс остро реагировал на критику, и неумные, хамские статьи, конечно, поспособствовали развитию его чахотки, которой он заразился в раннем возрасте. Развивалась она быстро. Друзья отправили Китса на лечение в Италию, где он скончался 23 февраля 1821 года – на 26-м году жизни. Незадолго перед этим вышла его третья книга, содержавшая весьма зрелые его произведения. Она была тепло принята читателями. Но до положительных рецензий на неё Китс не дожил.

После смерти Китс обрёл посмертную славу. Его ставят рядом с Байроном и Шелли. О нём пишет множество литераторов. Его письма к возлюбленной Фанни Брон уходят на аукционе за большие деньги. Оскар Уайльд в своём сонете сравнивает, кстати, этот аукцион с жизнью своего любимого Китса – автора «Эндимиона»:

Вот письма, что писал Эндимион, — Слова любви и нежные упрёки, Взволнованные, выцветшие строки, Глумясь, распродаёт аукцион. Кристалл живого сердца раздроблён Для торга без малейшей подоплёки. Стук молотка, холодный и жестокий, Звучит над ним как погребальный звон. Увы! Не так ли было и вначале: Придя средь ночи в фарисейский град, Хитон делили несколько солдат, Дрались и жребий яростно метали, Не зная ни Того, Кто был распят, Ни чуда Божья, ни Его печали.

В Англии очень ценят эпического Китса, его поэмы «Эндимион», «Ламия», «Гиперион». Увы, этот Китс в России почти не известен. Хотя сейчас с переводами Китса дело обстоит намного лучше, чем прежде. Его «Ода к Психее», «Ода Соловью», «Ода к греческой вазе», «Ода к меланхолии», его сонеты и другие лирические стихи переведены достойно и неоднократно.

Несмотря на тягу к эллинизму и античности, Китс не отворачивался от современности, от народной и даже простонародной жизни. Вот перевод Олега Чухонцева:

Нельзя пирог и съесть

и думать, что он есть.

(Пословица) Как жалок ты, живущий в укоризне, В тревожном недоверье к смертным дням: Тебя пугают все страницы жизни, И славы ты себя лишаешь сам; Как если б роза розы растеряла И слива стёрла матовый налёт Или Наяда карлицею стала И низким мраком затемнила грот; Но розы на кусте благоухают, Для благодарных пчёл даря нектар, И слива свой налёт не отряхает, И своды грота множат свое эхо, — Зачем же, клянча по миру успеха, В неверии ты сам крадёшь свой дар?

1 НОЯБРЯ

Любопытно, что родной брат Любови Яковлевны Гуревич (родилась 1 ноября 1866 года) Яков был дедом литературоведа Ираклия Андроникова. Сама она после окончания Высших женских (Бестужевских) курсов (1888), дебюта в печати и знакомства с Н. Минским, Д. Мережковским и А. Волынским приобрела в 1891 году журнал «Северный вестник».

В журнале сотрудничали, помимо уже указанных литераторов, Н. Лесков, Л. Толстой, М. Горький, В. Стасов, З. Гиппиус. Чуть позже там печатались Ф. Сологуб и К. Бальмонт. Л. Гинзбург напечатала в этом журнале роман «Плоскогорье» (отдельное издание – 1897). Но из-за финансовых и цензурных осложнений журнал в 1898 году прекратил своё существование.

Она увлекалась социалистическими идеями. Составила бюллетень трагических событий 9 января 1905 года, который распространялся нелегально.

Кстати, она из первых переводчиков на русский язык знаменитого «Дневника Марии Башкирцевой».

С 1907 года много выступает как литературный и театральный критик. Увлекается историей и теорией театра. В 1913–1915 годах заведует литературным и критическим отделом журнала «Русская мысль».

Её статьи о литературе и театре были собраны ею в книге «Литература и эстетика» (1912).

Увлечение театром, его теорией и практикой отражены в книге Любови Яковлевны «Творчество актёра». А, влюбившись в Художественный театр, сблизившись с К.С. Станиславским, она написала о нём книгу «К.С. Станиславский» (1929), помогала ему в создании его сочинений. Последняя прижизненная работа Л.Я. Гуревич – «История русского театрального быта» (Т.1, 1939).

Умерла 17 октября 1940 года.

* * *

Кайсына Кулиева я очень хорошо знал лично. Он близко дружил с моим другом Станиславом Рассадиным, написавшим о нём книгу, и я часто видел его у Стасика, а порой и ходил вместе со Стасиком в гостиницу «Россия», где он обычно останавливался.

Кайсын (родился 1 ноября 1917 года) терпеть не мог, чтобы его именовали по отчеству «Шуваевич». «У нас, балкарцев, отчества не приняты», – говорил он. Он всегда чувствовал себя представителем своего народа. И оскорблялся, если выяснялось, что собеседник не знал о трагической истории балкарцев.

Ещё до войны он учился в ГИТИСе имени Луначарского и Литературном институте имени Горького. Возвращается в Нальчик, преподаёт в местном педагогическом институте. Публикует стихи, которые быстро завоевали ему популярность в республике.

В 1938 году принят в Союз писателей. В 1940-м выходит его первая книга лирики на родном языке.

В июне 1940-го уходит в армию. С середины 1942 года стихи Кулиева публикуются во фронтовых изданиях в русском переводе. В ноябре 1942 года после ранения Кулиев по приглашению Фадеева приезжает в Москву, где состоялся его творческий вечер. Молодого поэта приветствовали Б. Пастернак, К. Симонов, Н. Асеев, Д. Кедрин, В. Звягинцева и другие поэты. Помню, с какой теплотой говорил мне Кайсын о Кедрине, узнав, что я пишу о Дмитрии Борисовиче книгу. Они с Кайсыном по-братски любили друг друга.

В 1943 году сборник Кулиева единогласно выдвинут на сталинскую премию. Но из-за депортации балкарцев в 1944-м премии Кайсын не получил.

Воевал Кайсын храбро. Прошёл с боями до советской границы. В 1944-м был тяжело ранен. Комиссовавшись и выписавшись из госпиталя, хотел вернуться в Нальчик, но узнал о депортации своего народа. Ему передали личное указание Сталина: он может жить, где хочет, не обязательно в ссылке. Но он отверг это указание, заявив, что будет жить вместе со своим народом. И уехал в Киргизию.

Более десяти лет он там участвовал в общественной жизни своего народа, не имея возможности печатать свои стихи: балкарский язык при Сталине стал несуществующим для советских граждан.

Смерть Сталина вернула балкарцам, как и большинству других депортированных народов, родину. В 1956 году Кайсын возвращается в Кабардино-Балкарию.

Заканчивает Высшие литературные курсы в Москве. На русском и балкарском появляются его книги «Горы» (1957), «Хлеб и роза» (1957), «Я пришёл с гор» (1959).

Сородичи не просто уважали Кайсына. Они восхищались им, любили его. Помню, в каком трауре были балкарцы, когда Кайсыну к 60-летию дали орден Ленина. Всё были убеждены, что он получит героя соцтруда. Тем более что Кулиев занимал государственные должности, был депутатом Совета Национальностей нескольких созывов.

Зато с книгами у него было всё в порядке. Их выходило много. И, надо сказать, одна лучше другой. «Огонь на горе» (1962), «Раненый камень» (1964), «Звёздам – гореть» (1973), «Вечер» (1974), «Колосья и звёзды» (1979).

Кайсына переводили лучшие русские поэты: Н. Гребнев, С. Липкин, Н. Коржавин, О. Чухонцев, В. Звягинцева, Д. Самойлов, М. Петровых.

В 1966 году за книгу «Раненый камень» Кулиев получил Госпремию РСФСР, в 1974-м за «Книгу земли» – Госпремию СССР. Ленинскую премию ему присудили посмертно – в 1990-м: он умер 4 июля 1985 года.

Но Кайсына, повторюсь, любили не за звания и награды. От его стихов веяло добротой, они согревали и никогда не угасали надежду на лучшее. Приведу его стихотворение в переводе Н. Гребнева:

Женщина купается в реке, Солнце замирает вдалеке, Нежно положив не плечи ей Руки золотых своих лучей. Рядом с ней, касаясь головы, Мокнет тень береговой листвы. Затихают травы на лугу, Камни мокрые на берегу. Плещется купальщица в воде, Нету зла, и смерти нет нигде. В мире нет ни вьюги, ни зимы, Нет тюрьмы на свете, нет сумы, Войн ни на одном материке… Женщина купается в реке.

* * *

Окна моего дома смотрят на дом, не так давно перестроенный. В нём жил поэт Алексей Недогонов (родился 1 ноября 1914 года). Отсюда он однажды вышел и, пытаясь перейти Гоголевский бульвар, попал под трамвай. Было это 13 марта 1948 года. И, стало быть, поэту-фронтовику не удалось прожить на свете 34 лет.

Алексей Иванович был тяжело ранен во время финской кампании под Выборгом. Великую Отечественную прошёл в качестве военного журналиста. Он был известен и до войны. Печатался со стихами в газетах и журналах. Но первый, подготовленный им сборник «Простые люди» вышел в 1948 году уже посмертно.

В сборник была включена и поэма «Флаг над сельсоветом», за которую поэт посмертно был удостоен сталинской премии 1 степени. Увы, поэма потому и получила столь высокую награду, что показывала жизнь послевоенного села в том духе, в каком его стали показывать лукавые мастера искусств (ближайший пример – фильм «Кубанские казаки»), то есть – никаких трудностей – везде сплошное изобилие и полное довольство.

Хороших стихов у Недогонова немного. Вот, например, такое:

Представь – я солнце атомом взорву по ходу стихотворного сюжета: оно, гудя, осыплется в траву бильоном древних звёзд – слезами света. И ляжет вечным мраком на земле погибнувшее в вымысле светило… Но я найду тебя в кромешной мгле: твоя любовь при жизни мне светила.

* * *

Книга Рида Иосифовича Грачёва «Где твой дом» (1967) сразу стала одной из любимых в нашей семье. Книга была небольшой, и хотелось почитать что-нибудь ещё Грачёва. Но публикаций в журналах не было, а книги больше не выходили.

Только значительно позже я узнал о судьбе этого писателя. Оказывается, что и та книга, которую я читал, была выпущена с огромным трудом. Грачёва поддерживали ленинградские писатели старшего поколения В. Панова, Д. Дар, Е. Эткинд, Т. Хмельницкая. Они помогли Риду Иосифовичу собрать книжку, из которой редактор сумел выбросить довольно большое количество прекрасных рассказов. Но книжка вышла, и Рида Грачёва можно было принимать в Союз писателей. Приняли. Увы, дальше дело не пошло. Печатать Грачёва редакции отказывались. И он стал появляться в самиздате, что, разумеется, ещё больше отдаляло его от возможности легальной публикации в советской печати.

К тому же Грачёв заболел. А, заболев, вообще отошёл от какой-либо творческой деятельности. Так что, когда в постперестроечное время появилась его книга «Ничей брат» (1994), никого не удивило, что живой её автор нигде не появляется и ничего больше не несёт издателям. Ибо его стихотворения и эссе, которые напечатал журнал «Звезда» (1994, № 2), были не извлечены из ящика стола писателя, а, скорее, собраны из архива самиздата.

Недавно издательство журнала «Звезда» выпустило две увесистые книги Грачёва «Письмо заложнику» (под редакцией А. Арьева, 2013) и «Сочинения» (2014).

Рид Иосифович умер 1 ноября 2004 года. Фактически он прожил на свете немало: родился 18 июля 1935-го. Но творческая его жизнь была по времени намного меньше.

Очень-очень жаль. Понимаю Бродского, который считал Грачёва «лучшим литератором российским нашего времени». Вот какие стихи Рид Иосифович писал в 1962 году:

Собака я, собака, ничей приблудный пёс, держу в приблудных лапах приблудный мокрый нос. Откуда приблудился? Куда бреду, куда? Наверное, родился от блуда для блуда. Блуждаю по задворкам, по улицам хожу, и рад бываю коркам, когда их нахожу. Лежу, хвостом махаю, гляжу на сытых дам и даже вслед не лаю идущим поездам. Пускай себе проходят, пускай себе идут, пускай себе находят, пускай себя блюдут. Блудливо улыбаюсь, чтоб дали есть и пить, и вовсе не стесняюсь униженно просить. Ведь я живой собака, живой приблудный пёс, у колбасы есть запах, а у меня есть нос. Я под ноги кидаюсь под палку и под нож, и если не китаец, меня ты не убьёшь. Хоть я совсем приблудный, блуждаю и блужу по выходным и в будни. И польз не приношу. Не лаю на прохожих, не лаю на своих, не лаю на хороших, не лаю на плохих. Гляжу на вещи прямо, глотаю слёзный ком, зализываю раны шершавым языком.

* * *

Вере Георгиевне Лещенко (родилась 1 ноября 1923 года) выпала трагическая судьба. Вот, что она сама рассказывала о себе в одном из интервью:

«Мне было 17 лет, когда началась война. Отец ушёл добровольцем на фронт. Старшего брата Жоржика призвали вслед за папой. Мы, с младшим Толичкой, ему тогда 10 лет было, и мамой остались в Одессе. Я записалась в артистическую бригаду Одесской филармонии, выступали на призывных пунктах, выезжали с концертами в воинские части. При артобстреле была ранена, осколками мне повредило ногу и лицо. Лечилась дома.

Потом румынские войска заняли Одессу, немцев не помню, только румын.

Нашей семье коммуниста надо было первыми эвакуироваться, но я подвела своих близких, из-за ранения не могла двигаться. А родные не могли меня бросить, и мы оказались в оккупированном городе».

Оказавшись в оккупированном городе, она встретилась с великим Петром Лещенко, жившим в эмиграции в Румынии и приехавшим в Одессу на гастроли.

Надо сказать, что Пётр Лещенко не хотел этих гастролей, но румынские власти заставили его приехать. Нет худа без добра: он познакомился с Верой.

Они поженились (девичья фамилия Веры Георгиевны Белоусова) и десять лет выступали вместе (Вера Георгиевна окончила консерваторию). Вышло немало пластинок с записью их дуэта.

Когда в июле 1944 года в Румынию вошли советские войска, Лещенко приглашали выступать перед офицерами, которых инструктировали особисты, чтобы советские офицеры освистывали «изменника». Но концерты популярного артиста сопровождались аплодисментами.

Наконец, тёплый приём, оказанный Лещенко маршалом Жуковым, вроде развеял вокруг артиста морок недоверия.

Румынских граждан Веру и Петра Лещенко с 1948 года зачисляют в штат Бухарестского театра эстрады. Им дают квартиру в Бухаресте.

Пётр Лещенко обратился к советским властям с просьбой о предоставлении ему и жене советского гражданства.

Дело затянулось. И кончилось тем, что 26 марта 1951 года Петра Лещенко арестовали органы румынской безопасности в антракте после первого отделения концерта.

В августе 1953 года он был переведён в Борджести, провинцию Молдавии. Здесь в мае 1954 года в тюремной больнице ему сделали операцию по поводу открывшейся язвы желудка.

Что же до Веры Лещенко, то снова дадим ей слово:

«Это было 8 июля 1952 года. Я пела на эстраде одну из советских песен, аккомпанировал мне знаменитый скрипач Жан Ионеску.

После исполнения своего номера села за столик, предназначенный специально для нас, артистов. Вдруг подсаживается ко мне некто и говорит на ухо:

– Вы Вера Георгиевна Белоусова? – Я киваю.

– Вас вызывает Пётр Константинович Лещенко.

Я прямо онемела от неожиданности. Он продолжает:

– Идите вниз, он вас там ждёт.

Спускаюсь по лестнице ни жива ни мертва. Внизу, около гардероба, стоят три человека в плащах, поджидают, как я сразу догадалась, меня. Они были подчёркнуто вежливы:

– Вы не волнуйтесь, Вера Георгиевна. Мы сейчас отвезём вас домой. Возьмёте необходимые вещи, поедете на Родину.

Я уже ничего не соображала: где Пётр Константинович? На какую родину? Может быть, его уже перевезли в Россию?

Вслух только произнесла:

– У меня сумочка осталась на столе.

Принесли сумочку. Затем повезли в шикарной машине домой.

Дома устроили обыск, перевернули всё вверх дном. Ничего, конечно, не нашли, но меня всё-таки забрали. С собой разрешили взять чемодан и аккордеон, сделанный по заказу для Лещенко. Он привёз его в Одессу из Бухареста и потом подарил мне.

Я была арестована, как мне объяснили, за брак с иностранным подданным. Я еще тогда удивилась, какие длинные руки у НКВД: арестовывают в чужой стране, как у себя дома.

Вскоре меня переправили через границу и привезли в Днепропетровск, в пересыльную тюрьму. Спустя несколько месяцев объявили, что в соответствии со статьей 58-1-а УК я за «измену Родине» приговариваюсь к расстрелу. Когда услышала эти слова, упала в обморок…

Потом расстрел заменили двадцатью пятью годами и отправили в Свердловскую область, в лагерь, где я и отбывала свой срок.

В 1954 году – амнистия. Приехала в Москву, стала работать аккомпаниатором на эстраде, играла и пела в оркестре Бориса Ренского. Вот тогда и узнала, что Петра Константиновича уже нет в живых».

Вера Георгиевна умерла 19 декабря 2009 года, оставив очень интересную книгу воспоминаний «Скажите, почему?» В заглавии не просто название известной песни, но недоумённый вопрос-вопль, обращённый к советским палачам, убившим мужа, исковеркавшим жизнь жене.

* * *

Мне нравится тот резон, который находил Дейл Карнеги в словах философа Сантаяны: «Человек создан не для того, чтобы понимать жизнь, а для того, чтобы её прожить». Дейл Карнеги взялся помочь человеку прожить его жизнь. Прожить с максимальной полнотой.

А для этого он длительное время учился ораторскому искусству, то есть искусству убеждать. У него это вышло далеко не сразу. Долго он, нуждающийся бедняк, зарабатывал и откладывал деньги, чтобы накопить сумму, необходимую для преподавания риторики и сценического мастерства. Он сумел открыть собственную школу, сумел так организовать чтение лекций в группе, организованной Христианской ассоциацией молодых людей (ХАМЛ), что приобрёл необыкновенную популярность в качестве лектора. Не желая потерять его как своего сотрудника ХАМЛ, которая обычно платила за вечер лектору по 2 доллара, стала платить Карнеги по 30.

Постепенно разрабатывает Карнеги свою систему обучения отношениям между людьми. Он выпускает несколько брошюр, которые раскупают его слушатели. В 1926 году он издаёт первую свою книгу «Ораторское искусство и оказание влияния на своих деловых партнёров».

В 1933 году курс его лекций прослушал управляющий крупного издательства. Он предложил Карнеги систематизировать все материалы, которые он преподносит слушателям, и оформить их в виде книги. Успех книги «Как завоёвывать друзей и оказывать влияние на людей» (1936) превзошёл все ожидания. Оптимистические рекомендации под лозунгом «Верь, что ты добьёшься успеха – и ты его добьёшься!» – советы, как лучше преподнести себя собеседнику, как завоевать интерес и симпатию окружающих, разошлись за год миллионным тиражом (при жизни автора, кроме этого миллиона, только в США было продано 5 млн экземпляров). С тех пор она переиздана на многих языках мира.

Ободрённый Карнеги издаёт в 1948 году новую книгу «Как перестать беспокоиться и начать жить», помогающую людям преодолевать стрессовые ситуации, активизировать в себе здравый смысл.

Позже Карнеги создал Институт эффективного ораторского искусства и человеческих отношений с отделениями во многих городах Америки и мира. После его смерти 1 ноября 1955 года директором Института стала его вдова Дороти, унаследовавшая от мужа его неистребимый жизненный оптимизм.

Карнеги, родившийся 24 ноября 1888 года, прожил 67 лет. В конце жизни он страдал от злокачественного заболевания, поражающего лимфатическую систему. И при этом до самой смерти умел внушать людям, что достойно сумеет прожить жизнь только тот, кто живёт достойно.

* * *

Помню, как в советское время измывались над романом «Признание Ната Тернера», отмеченного Пулитцеровской премией. Его автора, Уильяма Стайрона, обвиняли в искажении образа народного героя.

Дело в том, что герой романа – баптистский проповедник Нат Тернер возглавил восстание американских чернокожих рабов. Но изображён предводитель восстания не идеальным воякой в духе социалистического реализма, а человеком, который имеет человеческие слабости. И писатель их не скрывает: Тернер – религиозный фанатик. Его преследуют сексуальные фантазии. Он убивает 18-летнюю белую девушку. Роман дан как предсмертная исповедь Тернера, которую записал его адвокат. Исповедуется Тернер и в убийстве около 50 белых мужчин, женщин и детей, какое совершили возглавляемые им рабы.

Стайрон свой первый роман «Ложимся во мрак» выпустил в 1951 году в США, где родился и жил в то время. Но после публикации переехал в Европу. В 1953 году стал одним из основателей журнала «Paris Review».

Роман «Признание Ната Тернера» вышел в 1967 году. И привлёк к себе всеобщее внимание. Пулитцеровская премия говорит об успехе. Но иные чернокожие писатели обвинили автора в расизме, хотя главная мысль писателя состоит в покаянии его героя.

Больше такого успеха Стайрон не знал. По его роману «Выбор Софии» (1979) о польке, пережившей немецкий концлагерь Освенцим, был поставлен фильм американским режиссёром Аланом Пакулой в 1982 году. Исполнительница роли Софии Мерил Стрип получила премию Оскара.

Тоже очень сложное произведение, не дающее однозначного ответа. Роман даже обвиняли в антисемитизме. Несправедливо. Побуждаемая своим еврейским любовником к признаниям о том, как ей удалось пережить Освенцим, героиня рассказывает о себе и о своей семье много страшного. В частности, её, мать двух сыновей, гитлеровцы заставили сделать между ними выбор: кому идти умирать в печь.

Роман вошел в список 100 лучших романов XX века по версии издательства Modern Library.

В 2001 году вышел роман Стайрона «Путь воина».

Это было последнее произведение Стайрона, умершего 1 ноября 2006 года от пневмонии. Родился 11 июня 1925 года.

2 НОЯБРЯ

Лично мне Даниил Леонидович Андреев, родившийся 2 ноября 1906 года, кажется интересней своего отца. Во всяком случае, «Роза Мира» мне представляется очень глубоким мистическим исследованием. Её эсхатологическая направленность мне близка.

Ужасна судьба самого Даниила Леонидовича. Арестован в 1947-м. Приговор: 25 лет. Помещён в Лефортовскую тюрьму. Через год переведён в знаменитый Владимирский централ.

После смерти Сталина пишет письмо Маленкову: «Не убедившись ещё в существовании в нашей стране подлинных, гарантированных демократических свобод, я и сейчас не могу встать на позицию полного и безоговорочного принятия советского строя».

Естественно, что его и не выпускают из тюрьмы. В августе 1956 года принимают решение снизить меру наказания до 10 лет. В апреле 1957-го Андреева освобождают из-под стражи. 11 июля 1957 года реабилитируют.

Даниил Леонидович перенёс в тюрьме инфаркт миокарда. Вышел из тюрьмы с тяжёлой формой заболевания пневмонией.

Весной 1958 обостряется стенокардия и атеросклероз. Андреев попадает в больницу Института терапии АМН СССР. Там работает. Выходит из больницы и 12 октября 1958 года заканчивает «Розу Мира». Работает над стихами и поэмой в прозе. 14 ноября снова попадает в больницу.

23 января 1959 года он получает, наконец, ордер на отдельную двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте, где проживёт сорок дней и умрёт 30 марта 1959 года.

В этих постоянных условиях несвободы Даниил Леонидович сумел быть абсолютно свободным в своём творчестве. При аресте его рукописи были уничтожены. Он сумел восстановить многое в тюрьме.

Великий гражданин!

* * *

Ну что можно сказать о Бернарде Шоу, который умер 2 ноября 1950 года, прожив 94 года: родился 26 июля 1856-го. Написал несметное количество пьес. Многие из них прекрасны. Лауреат Нобелевской премии.

Но эпизод с его приездом в СССР в июле 1931 года, его восхищение Сталиным, который его обаял, его упрямая демонстрация симпатии к советской стране, которая взялась за искоренение отечественных генетиков и утверждение лысенковщины, его поддержка Лысенко ничего, кроме недоумённой брезгливости не вызывает.

* * *

Анатолий Борисович Гребнев (родился 2 ноября 1923 года) написал сценарии таких замечательных фильмов, как «Ждите писем», «Июльский дождь» (совместно с М. Хуциевым), «Сильные духом», «Старые стены», «Прохиндиада, или Бег на месте».

За «Старые стены» был отмечен Госпремией РСФСР имени братьев Васильевых. Получил и ленинскую премию, но за сценарий фильма «Карл Маркс. Молодые годы». Ясно, что ленинскую дали за тему.

Трагически погиб под колёсами автомобиля 19 июня 2002 года.

Я насчитал сорок сценариев, написанных Гребневым. Добавлю, что Анатолий Борисович Гребнев – отец тоже очень известного киносценариста Александра Анатольевича Миндадзе.

* * *

Под именем академика Александра Ивановича Белецкого (родился 2 ноября 1884 года) в самиздате ходила докладная записка о Воскресении Христовом, якобы направленная в ЦК компартии Украины, с указанием на древние источники, содержащие свидетельства очевидцев Христова Воскресенья.

Похоже, что записка подложная, хотя академик и не скрывал своей веры в Христа.

Его главные труды посвящены истории русской литературы (Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Достоевский, Л. Леонов), западноевропейской («Легенда о Фаусте в связи с историей демонологии»), теории литературы. Много писал об украинских литераторах. Был главным редактором «Истории украинской литературы».

Умер 2 августа 1961 года.

* * *

Автор множества милицейских повестей и рассказов, бывший майор милиции Леонид Семёнович Словин (родился 2 ноября 1930 года) пользовался известностью. Тем более что он работал с документальным материалом. Его книги награждались премией МВД СССР. Книга «На тёмной стороне Луны», написанная в соавторстве с Георгием Вайнером (1988), издана в России полуторамиллионным тиражом. И включена в «Чёрную серию» – знаменитую престижную коллекцию французского издательства «Галлимар».

Читали Словина много и охотно. Иные его вещи экранизированы.

И вдруг я узнаю, что, несмотря на известность, майор милиции Словин, награждённый медалью «За безупречную службу» всех трёх степеней, суммарное количество тиража книг которого достигло 14 миллионов, переехал в 1994 году в Израиль.

Не знаю, как сложилась там его судьба. Умер он в Иерусалиме 19 июня 2013 года. Но что его сподвигнуло уехать?

Размышляя над этим, я увидел, что у него остались сценарии, написанные совместно с другими и не поставленные. «Капитан-Такое-Дело» (совместно с Симоном Соловейчиком), «Подозревается в невинности» (совместно с Николаем Ивановым), «Как стать генералом» (совместно с братьями Вайнерами).

Может быть, эти вещи были ему дороги, и то, что их отказались снимать, его сильно обидело? Не знаю.

* * *

Иван Георгиевич Лазутин (родился 2 ноября 1923 года) известен своей повестью «Сержант милиции» (1957). По этой повести был снят фильм с А. Мининым, О. Янковским, Т. Веденеевой и другими актёрами. По этой же повести Лазутин написал пьесу, которая в шестидесятые годы шла во многих театрах. Повесть получила премию на Всесоюзном конкурсе художественных произведений о работниках советской милиции.

Всего Лазутин написал с десяток повестей и романов. Но остальные к массовому читателю не пробились. Хотя Иван Георгиевич работал в аппарате Союза писателей СССР. А это значит, что рецензии (положительные) на свои книги он получал исправно.

В начале 2000-х Лазутин издал двухтомные мемуары «Судьбы крутые повороты», тоже не слишком замеченные читателем.

Умер 8 ноября 2010 года.

* * *

Миша Пляцковский часто приходил ко мне в «Литературную газету». Дело в том, что он был не только известнейшим поэтом-песенником. Он выпускал ещё и книжки стихов (в основном детских). И очень хотел получить на них рецензии в «Литгазете». Но детские стихи газета почти не рецензировала. И Михаил Спартакович (родился 2 ноября 1935 года) был этим обескуражен. Уговаривал написать на него.

Я отнекивался, говорил, что не пишу о детской литературе, а он вспоминал старые мои статьи, которые были напечатаны в журнале «Детская литература». Да, говорил я ему, тогда я действительно детской поэзией интересовался, но теперь – нет.

Тем не менее он продолжал приносить мне свои книги. Предложил как-то большую пластинку с его песнями. Её я не взял, отговорившись, что не имею патефона.

По-моему, из всех его песен (а их очень много) наибольшей популярностью пользовалась «Летка-енка» финского композитора. Правда, оказалось, что существуют две русскоязычные версии этой песни. Одну написал Миша:

Прыг-скок… утром на лужок, Прыг-скок… выбежал сверчок. А вслед, тоже прыг да скок, Из тёмной норки выскочил зверёк хорёк. Прыг-скок… их догнать спешат, Прыг-скок… десять лягушат. Прыг-скок… с ветки на цветок Порхает рядышком с друзьями мотылёк.

И, как говорится, так далее…

Но другую написал Д. Иванов. И сдаётся мне, что как раз она и была популярной. Мишину совершенно не помню.

А вот это начало (Д.Иванова) вспоминаю:

Как-то ночью по пустой дороге Грустный со свидания я шёл опять, Верьте – не верьте почему-то ноги Сами стали этот танец танцевать. Снова к милой привела дорожка Снова оказался у её дверей Стукнул в окошко, подождал немножко: Слушай, дорогая, выходи скорей Раз два туфли надень-ка, Как тебе не стыдно спать. Славная милая смешная енька Нас приглашает танцевать! Раз два туфли надень-ка, Как тебе не стыдно спать. Славная милая смешная енька Нас приглашает танцевать.,!

Умер Миша 26 января 1991 года.

* * *

Сын пастора, Эсайас Тегнер последние 20 лет жизни занимал пост епископа в шведском городе Векшё. Хотя прославился вовсе не как духовное лицо, а как один из великих шведских поэтов, автор «Саги о Фритьофе» (1819–1825), в основе которой лежат древнеисландские саги. «Сага о Фритьофе» отличалась богатством поэтических форм и средств (каждая глава имеет свой ритмический рисунок, воплощающий определённое содержание). Уже при жизни автора она была объявлена национальным поэтическим эпосом, переведена на все европейские языки. В Швеции до начала XX века она вышла в 60 изданиях. В Дании и Норвегии по пять переводов и 22 издания. На одном только английском существует более двадцати переводов.

Но Тегнер ещё и автор большого количества поэтических произведений. В юности он написал поэмы «Боевая песнь сконского ополчения» (1808) и «Швеция» (1810), которые принесли ему всеобщее признание. Обе поэмы написаны на материале русско-шведской войны 1808–1809 гг., закончившейся подписанием мирного договора, по которому Финляндия и Аландские острова отходили к России. Душа Тегнера не принимала такого положения. Он побуждал шведов отвоевать Финляндию назад, считая её шведской землёй. С этих пор и до конца жизни Тегнер оставался русофобом.

Его ранние стихи отвергают Священный союз, в классицистическом стиле воспевают Наполеона и Карла XII.

Впрочем, классицистические мотивы в его поэзии постепенно вытеснялись романтическими, и в сознание шведов Тегнер вошёл прежде всего как поэт-романтик.

Кроме «Саги о Фритьофе» наивысшими проявлениями поэтического гения Тегнера считаются идиллия в гекзаметрах «Первое причастие» (1820) и роман в стихах «Аксель» (1822) о любви русского солдата к шведской девушке.

Надо сказать, что творчество своё Тегнер совмещал с преподаванием. Он был доцентом по эстетике, потом профессором греческого языка. В 1818 году Шведская академия избирает его своим членом.

Нам с вами предстоит узнать, что в 1835 году Тернер избран членом № 445 Шведской королевской академии наук, а в ноябре 1838 года он стал почётным членом Шведской королевской академии словесности, истории и древности. И уяснить себе, что всё это разные учреждения и что быть академиком каждого из них невероятно почётно.

Тегнер не был здоровым человеком. Каждые восемь-десять лет у него случались приступы меланхолии и подавленности. Его стихотворение 1825 года так и названо «Меланхолия». В 1833-м он писал одному своему адресату: «Моя душа горит, сердце обливается кровью, и тьма часто покрывает мысли в мозге. Я страдаю от болезни, которую вы очень ласково прозвали ипохондрией, но её чисто шведское название – безумие. Это мой удел, который не отбросишь. Мне нельзя избавиться от этого наследия».

А здесь ещё Тернер ввязался в парламентские дрязги: выступил в ригсдаге в 1840 году с призывом бороться с «терроризмом люмпенов, которые восстают против самодержавия».

Такие призывы, снискавшие ему не только похвалу друзей, но и хулу врагов, измотали его настолько, что у него случился инсульт.

Правда, он прожил ещё несколько лет. Повторный инсульт окончательно подорвал его силы и 2 ноября 1846 года он скончался. Прожил он 63 года: родился 13 ноября 1782-го.

3 НОЯБРЯ

Лёня Зорин, мой очень хороший знакомый, стал известным драматургом очень рано. Да что там! Десятилетним ребёнком он опубликовал стихи, получившие похвалу Горького. Окончил Азербайджанский университет имени Кирова и Литературный институт имени Горького.

В 1948 году Леонид Генрихович Зорин (родился 3 ноября 1924 года) переселяется из Баку в Москву. И уже в 1949 году в московском Малом театре поставлена пьеса Зорина «Молодость».

Он становится очень успешным драматургом. Практически каждый год пишет и ставит на театре по пьесе, как правило, хорошо принимаемой зрителем.

Официальная пресса добра не всегда. В 1954 году из многих печатных орудий был дан залп по пьесе «Гости», которая обличала господство бюрократии.

Пьеса «Чужой паспорт» (1957) снова нравится далеко не всем критикам. Опять драматург подвергнут экзекуции за постановку вопроса о нравственной ответственности руководителей перед народом.

Помню пьесу «Римская комедия» (1964), на которую набросилась цензура из-за явно просматривающихся намёков на взаимоотношения художника и власти, которая формально по пьесе далеко отстоит от современности (действие происходит во времена римского императора Домициана), а фактически её и олицетворяет.

Перечислять все пьесы нет возможности. Зорин написал их много – около тридцати. Но сказать о «Покровских воротах» следует. Сперва Михаил Козаков поставил её в театре на Малой Бронной, а потом её экранизировал, сделав культовой вещью в кино.

Возможно, стоит упомянуть постановку Романом Виктюком в Театре имени Моссовета пьесы «Царская охота» (1977). И постановку Павлом Хомским в том же Театре имени Моссовета пьесы «Цитата» (1978). Всё это блестящие этапные события в нашем театре.

Разумеется, стоит отметить работу Зорина в кино. Он соавтор А. Алова и В. Наумова по сценарию фильма «Скверный анекдот», много лет пролежавшего на полке. Ну, и разумеется автор сценариев по многим своим пьесам.

А что до его прозы, то лично мне больше всего нравится его автобиографический роман «Авансцена» (1997). Странно, что он не получил никаких премий. Сборник рассказов и повестей «Скверный глобус» (2009) был удостоен III премии «Большой книги». Но по мне из 25 книг прозы, написанных Зориным, именно на Большую (игра слов!) премию тянет «Авансцена» – по психологической точности воспроизведённого в нём времени.

* * *

Стихи Багрицкого лучше всего воспринимаются в юности. Жёсткие, неуступчивые, пронизанные желанием не только постоять за свои жизненные принципы, но и умереть за них, они близки подростковой романтике. Из них вырастаешь так же естественно, как вырастаешь из своей одежды.

Так же естественно, как вырастаешь из романтического Лермонтова, автора, допустим, «Мцыри».

Но вырастаешь не из всех стихов. С иными живёшь и растёшь всю жизнь. Иные переосмысливаешь в силу обретённого жизненного знания, жизненного опыта.

Кстати, дано это не всем. С недоумением приходилось читать статьи, в которых строки их стихотворения «ТВС» приводятся как декларация самого поэта:

А век поджидает на мостовой, Сосредоточен, как часовой. Иди – и не бойся с ним рядом встать. Твоё одиночество веку под стать. Оглянешься – а вокруг враги; Руки протянешь – нет и друзей; Но если он скажет: «Солги», – солги. Но если он скажет: «Убей» – убей.

Однако герой стихотворения тут ни при чём. Ему, горящему в туберкулёзном жару, является видение – туберкулёзник Дзержинский. Эти страшные слова – его, железного Феликса, оттого, быть может, и железного, что он зол на человечество за сгубивший его туберкулёз.

Но стихотворение вовсе не фиксирует согласие с Дзержинским героя. Уж если на то пошло, эти слова Дзержинского, само его видение, помогают герою преодолеть туберкулёзную слабость, придают сил подавить в себе симптомы болезни, с которой связано продемонстрированное ему человеконенавистничество.

Эдуард Георгиевич Багрицкий был действительно болен с раннего детства. Но не туберкулёзом, а бронхиальной астмой, которая рано на тридцать девятом году свела его в могилу: он родился 3 ноября 1895 года, а умер 16 февраля 1934-го. Но, судя по его поэзии, он не поддавался болезни, не проникался пессимистическими настроениями.

Другое дело, что он жил в своём времени. Можно даже сказать: в тисках своего времени.

Он был разбужен к активной деятельности Февральской революцией. Служил в милиции. Октябрьскую революцию встретил в персидской экспедиции армии генерала Баратова. Он участвовал в экспедиции в качестве делопроизводителя врачебно-писательского отряда Всероссийского союза помощи больным и раненым, организованного Временным правительством. В Одессу вернулся в начале февраля 1918 года.

А дальше пути его и генерала от кавалерии Николая Николаевича Баратова разошлись. Тот после Октябрьской революции некоторое время жил в Индии, а потом примкнул к белому движению. В 1918-м был представителем Добровольческой армии и Вооружённых сил Юга России генерала Деникина в Закавказье. Багрицкий в Гражданскую добровольцем вступил в Красную армию. После войны работал в Бюро украинской печати (БУП) вместе с В. Катаевым и Ю. Олешей, потом в ЮгРОСТА, где работал с теми же писателями, а ещё и с В. Нарбутом, С. Бондариным. Был автором плакатов, листовок и подписей к ним.

В 1925-м с подачи В. Катаева переехал в Москву, где вступил в «Перевал». А через год перешёл к конструктивистам. В 1928 вышел его сборник стихов «Юго-Запад». В 1932-м изданы сразу три книги «Победители», «Последняя ночь» и «Избранные стихи».

Одним из самых жизнелюбивых стихотворений в русской поэзии является, на мой взгляд, «Птицелов» Багрицкого:

Трудно дело птицелова: Заучи повадки птичьи, Помни время перелётов, Разным посвистом свисти. Но, шатаясь по дорогам, Под заборами ночуя, Дидель весел, Дидель может Песни петь и птиц ловить. В бузине, сырой и круглой, Соловей ударил дудкой, На сосне звенят синицы, На берёзе зяблик бьёт. И вытаскивает Дидель Из котомки заповедной Три манка – и каждой птице Посвящает он манок. Дунет он в манок бузинный, И звенит манок бузинный, — Из бузинного прикрытья Отвечает соловей. Дунет он в манок сосновый, И свистит манок сосновый, — На сосне в ответ синицы Рассыпают бубенцы. И вытаскивает Дидель Из котомки заповедной Самый лёгкий, самый звонкий Свой берёзовый манок. Он лады проверит нежно, Щель певучую продует, — Громким голосом берёза Под дыханьем запоёт. И, заслышав этот голос, Голос дерева и птицы, На берёзе придорожной Зяблик загремит в ответ. За просёлочной дорогой, Где затих тележный грохот, Над прудом, покрытым ряской, Дидель сети разложил. И пред ним, зелёный снизу, Голубой и синий сверху, Мир встает огромной птицей, Свищет, щёлкает, звенит. Так идёт весёлый Дидель С палкой, птицей и котомкой Через Гарц, поросший лесом, Вдоль по рейнским берегам. По Тюрингии дубовой, По Саксонии сосновой, По Вестфалии бузинной, По Баварии хмельной. Марта, Марта, надо ль плакать, Если Дидель ходит в поле, Если Дидель свищет птицам И смеётся невзначай?

Знаю, знаю, что поэт Багрицкий гораздо сложней, чем я его здесь представил. Но мне хотелось сказать о жизнелюбии больного поэта, обречённого с детства. Его жизнелюбие было его большим мужеством.

* * *

Судьба Елены Михайловны Тагер (родилась 3 ноября 1895 года) трагична. Начала печатать стихи в 1915 году, участвовала в Пушкинском семинаре С.А. Венгерова. Познакомилась с поэтом и пушкинистом Георгием Масловым. Вышла за него замуж. Летом 1917-го уехала вместе с ним к его родным в Симбирск для организации выборов в Учредительное собрание. Там муж вступил в Добровольческую армию. А Елена Михайловна работала у белых в Поволжье.

Но в Самаре поступила на службу к красным. Сотрудничала с американской организацией помощи Герберта Гувера (АРА).

После смерти мужа в декабре 1920-го вернулась в Петроград.

И уже в 1922 году была арестована и обвинена в шпионаже. Выслана на два года в Архангельск. В Ленинград возвратилась в 1927 году.

В 1929 выпустила книгу рассказов «Зимний берег» (переиздана в 1931-м). Входила в группу «Перевал». В 1934 году вступила в Союз писателей.

Однако в марте 1938 года – новый арест по делу, заведённому на Николая Тихонова (по этому делу арестован и Николай Заболоцкий). Под пытками дала показания на Тихонова (но в 1951-м при новом аресте отказалась от них). Была приговорена к 10 годам лагерей. Отбывала срок на Колыме и под Магаданом. Освободилась в 1948 году. Жила в Магадане и в Бийске.

Третий арест последовал в 1951 году. Выслана на спецпоселение в Казахстан. В сентябре 1954-го освобождена. В 1956-м вернулась в Ленинград.

В 1957-м снова переиздали книгу «Зимний берег».

В самиздате распространяли её стихи, посвящённые Мандельштаму и Ахматовой. В 1964 году её воспоминания о Мандельштаме без имени автора были опубликованы в первом томе собрания сочинений поэта, изданном в США.

Умерла 14 июля 1964 года.

Вот её стихотворение, написанное на Колыме:

Я думала, старость – румяные внуки, Семейная лампа, весёлый уют… А старость – чужие холодные руки Небрежный кусок свысока подают. Я думала, старость – пора урожая, Итоги работы, трофеи борьбы… А старость – бездомна, как кошка чужая, Бесплодна, как грудь истощённой рабы…

* * *

Владимир Григорьевич Чертков (родился 3 ноября 1854 года) в 1883 году познакомился с Львом Толстым и стал пропагандистом толстовства. При участии Толстого организовал издательство «Посредник». В 1897 году был выслан из России за выступления в защиту духоборов. Жил в Англии. Помогал духоборам организовать их переселение в Канаду, издавал запрещённые в России произведения Толстого, организовал газету «Свободное слово» (1901–1905) и сборник «Листки «Свободного слова» (1898–1902), в которых публиковал обличающие российское самодержавие материалы.

После манифеста царя о свободе в 1907 году вернулся в Россию. Издал в 1911–1912 годах три тома «Посмертных художественных произведений» Толстого, а на деньги, полученные от их продажи, выкупил у наследников Л. Толстого землю и передал её крестьянам Ясной Поляны и деревни Грумант (древнерусское название архипелага Шпицберген).

В 1917–1920 был редактором журнала «Голос Толстого и единение». Собранные Чертковым дневники, черновики, письма Толстого позволили приступить к изданию 90-томного Полного собрания сочинений писателя. Под редакцией Черткова вышли 72 тома.

Умер 9 ноября 1936 года, оставив очень ценные книги «Разговоры Л.Н. Толстого, записанные Чертковым» (1893). «О последних днях Л.Н. Толстого на станции «Астапово» (1911), «Уход Л.Н. Толстого» (1922).

* * *

Ефим Давидович Зозуля вместе с Михаилом Кольцовым организовал в 1923 году журнал «Огонёк». Позже организовал книжную серию «Библиотека «Огонька».

К этому времени он был уже автором книг «Гибель главного города» (1918) и «Рассказы. Т. 1» (1923).

Критики находили, что он следует традициям Чехова.

Он обладал определённым психологическим мастерством, но большим писателем стать не смог из-за робости обобщений. Его художественные вещи написаны, что называется, на случай. Хотя считается, что в «Рассказе об Аке и человечестве» (1919) он предварил некоторые мотивы антиутопии Замятина «Мы».

В начале Отечественной войны пошёл рядовым в ополчение. Два месяца служил в артиллерии. Потом был переведён корреспондентом во фронтовую газету. Но тяжело заболел и умер в госпитале 3 ноября 1941 года (родился 10 декабря 1891).

Несмотря на то, что в 1962 году выходила книга Е. Зозули «Я дома», писатель сейчас довольно прочно забыт. Что, по-моему, несправедливо.

Надеюсь, что время восстановит его память. Всё-таки отдельные его рассказы написаны не без блеска.

* * *

Георгий Андреевич Стратоновский впервые был арестован ЧК в 20 лет, в 1921 году. Но выпущен. В 1925-м окончил Ленинградский университет. С 1936 года в нём преподавал.

В 1938-м арестован вторично. И опять ему сказочно повезло: в 1939-м его освободили.

Во время войны, защитив кандидатскую, был эвакуирован вместе с ЛГУ в Саратов. По окончании вернулся в Ленинград, где преподавал не только в Ленинградском университете.

В соавторстве с М.Н. Ботвинником написал книгу «Знаменитые греки» (1961) – пересказал для детей жизнеописания Плутарха.

В 1972 году в переводе Стратоновского вышла «История» Геродота», В 1981 году – «История» Фукидида.

Я отметил бы ещё его перевод книги древнегреческого философа Феофраста «Характеры», где философ мастерски описал самые разные характеры людей: болтуна, льстеца, скряги, недоверчивого, гордеца. Эта книга оказала огромное влияние на последующую литературу. В ней Феофраст выступил основоположником литературного портрета – неотъемлемой части европейского романа.

Умер Георгий Андреевич 3 ноября 1986 года. Родился 21 мая 1901-го.

4 НОЯБРЯ

Ученик Ф.Ф. Фортунатова и А.А. Шахматова Николай Николаевич Дурново (родился 4 ноября 1876 года) и сам был выдающимся лингвистом. До эмиграции издал в России «Очерк истории русского языка», «Повторительный курс грамматики русского языка» и «Грамматический словарь».

В 1924 году взял четырёхмесячную командировку в Чехословакию и там остался. Занимался наукой в тесном контакте с членами знаменитого Пражского лингвистического кружка, особенно с Р.О. Якобсоном и Н.С. Трубецким, от которых воспринял идеи структурализма.

Постоянное место работы Дурново в Чехословакии получить не удалось. И он согласился с белорусскими коллегами принять место профессора в Белорусском университете. В конце 1927 года на своё несчастье вернулся в СССР. С 1928 по 1930 работал в Минске профессором. Был избран академиком Белорусской Академии наук.

Но через короткое время пригласивших Дурново учёных объявили буржуазными националистами, а Дурново уволили с работы и исключили из Академии.

Уже в 1930-м он уезжает в Москву, но все попытки устроиться на постоянную работу оказываются бесплодными.

В декабре 1933 года он арестован, приговорён к 10 годам лагерей и отправлен в печально знаменитый СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения). Там его в 1937 году снова судят и приговаривают к расстрелу. 27 октября 1937 года приговор приведён в исполнение недалеко от Соловков в Медвежьегорске.

Но чекистам этого мало. В следующем году расстреляли ещё и обоих сыновей Николая Николаевича Андрея и Евгения.

Не зря историки сравнивают по значению и масштабу арест и казнь Дурново с арестом и смертью Н.И. Вавилова. Дурново был великим лингвистом современности.

Сперва он занимался диалектологией, совместно с Д.Н. Ушаковым и Н.Н. Соколовым составил первую карту русских диалектов в 1915 году. Потом обратился к исторической грамматике русского языка. Опубликовал несколько ценных работ в этой области.

А в области истории русского литературного языка он высказал ряд новаторских идей, касающихся соотношения орфографической системы древнейших письменных памятников с фонетикой древнерусского языка. Дурново указал, что фонетические особенности живого языка отражаются в письменной речи не напрямую, а как отклонения от орфографической нормы, которая в разных памятниках может быть различной.

Одним из первых русских лингвистов Дурново начинает заниматься синхронной морфологией русского языка. Ему принадлежит опыт первого в России (и одного из первых в мире) словаря лингвистической терминологии – «Грамматический словарь» (1924). Некоторые описательные решения Дурново по вопросам о составе русских падежей, о трактовке категорий рода и числа в русском языке оказались востребованы в современных моделях русской морфологии (прежде всего в работах академика А.А. Зализняка).

Ряд работ Дурново оказался навсегда утраченными.

Словом, доблестные чекисты своё обычное дело сделали: обеднили русскую науку!

* * *

Всеволод Анисимович Кочетов был привезён в Москву из Ленинграда Фролом Романовичем Козловым, когда того взял в партийный аппарат Хрущёв. Козлов продвигался быстро: Председатель Совета Министров РСФСР, первый заместитель предсовмина СССР, секретарь ЦК, второй секретарь ЦК.

Вот и Кочетов, секретарь Ленинградской организации Союза писателей при первом секретаре компартии города Козлове, приехав в Москву, получил место главного редактора «Литературной газеты», а с ним полагающееся главреду «Литературки» партийное звание – член Центральной Ревизионной Комиссии КПСС. Своим заместителем в «Литгазете» Кочетов захотел сделать Валерия Друзина, работавшего с ним в Ленинграде, и Друзин тут же получил квартиру в Москве. Кажется, таким же образом Кочетов перевёл в 1959 году в Москву А.Л. Дымшица, которого, сделал своим заместителем в журнале «Октябрь», когда в 1961 году возглавил этот журнал.

Не убеждён, что в Ленинграде он пользовался такой же известностью, какую получил в Москве. То есть, как писателя его уже знали. Роман «Журбины» (1952) получил хорошую прессу, много раз переиздавался и был переведён на многие языки мира. А в 1954 году ещё и экранизирован под заглавием «Большая семья».

Но я говорю не о писательской известности. Приехав в Москву, Кочетов быстро выдвинулся в лидеры группы, в которую сбились писатели-погромщики, отличившиеся ещё в кампанию борьбы с космополитизмом. Похоже, что даже Грибачёв, консультировавший Фурцеву и Хрущёва по вопросам культуры, признавал лидерство Кочетова, твёрдо отстаивавшего свои принципы.

К тому же Кочетов писал теперь не о потомственных рабочих судоверфи. Уже романом «Братья Ершовы» (1958) он ввязывался в полемику с раскритикованным Хрущёвым романом В. Дудинцева «Не хлебом единым». Однако сталинистская позиция писателя не устраивала того же Хрущёва. И роман был раскритикован в «Правде».

Кочетова это не смутило. Он пишет роман «Чего же ты хочешь?», который после журнальной публикации (1969) издатели выпускать не спешат. В Москве отдельной книгой он не вышел. Вышел в Минске благодаря зав отделу агитации и пропаганды ЦК Белоруссии А.Т. Кузьмину (впрочем, есть мнение, что издать книгу распорядился первый секретарь белорусской компартии Машеров, а Кузьмин всего только подчинился начальству). Так или иначе, но учтём, что заявленный в книге двухсоттысячный тираж на деле не вышел. Его сильно урезали до 65 тысяч.

Главный кочетовский патрон Фрол Козлов на посту второго секретаря не удержался. Наделал ошибок, получил на этой почве инсульт, и его пост перешёл к Брежневу. Это было незадолго до снятия Хрущёва. И через короткое время после хрущёвской отставки Козлов умирает.

А страсти вокруг кочетовского романа накаляются. Появляются очень остроумные пародии З. Паперного и С.С. Смирнова. С протестом против публикации этого романа двадцать представителей интеллигенции пишут письмо Брежневу.

И тогда кочетовская группировка подключает в свою защиту Шолохова. 11 ноября 1969 года он лично обращается к Брежневу: «Пo литературным делам мне хотелось бы сказать об одном: сейчас вокруг романа Вс. Кочетова «Чего же ты хочешь?» идут споры, разноголосица. Мне кажется, что не надо ударять по Кочетову. Он попытался сделать важное и нужное дело, приёмом памфлета разоблачая проникновение в наше общество идеологических диверсантов. Не всегда написанное им в романе – на должном уровне, но нападать сегодня на Кочетова вряд ли полезно для нашего дела. Я пишу об этом потому, что уже находятся охотники обвинить Кочетова во всех грехах, а – по моему мнению – это будет несправедливо. Ваш М.Шолохов».

И всё меняется. Дискуссии прекращены. Паперный за свою пародию исключён из партии.

Однако Брежневу Кочетов был не так уж и нужен. Снятие Твардовского с поста главного редактора «Нового мира» положило конец противостоянию демократического и ортодоксального органов печати. Кочетов со своей жёсткой принципиальностью в отстаивании сталинизма был хорош только как противовес Твардовскому. Твердолобых людей Брежнев не терпел.

Но снимать Кочетова не пришлось. Тот заболел и, поняв, что болен смертельно, застрелился 4 ноября 1973 года (родился 4 февраля 1912-го). С его смертью «Октябрь» стал обычным литературным журналом, ничем не выделяющимся из среды своих собратьев.

* * *

Кажется, из всей семьи Чуковских только Николай Корнеевич оскоромился. Выступил на совместном заседании руководства Союза писателей СССР, Союза писателей РСФСР и московского отделения СП, посвящённом осуждению и исключению из Союза писателей Бориса Пастернака, опубликовавшего на Западе свой роман «Доктор Живаго» и получившего Нобелевскую премию.

«Во всей этой подлой истории, – сказал о Пастернаке Н. Чуковский, – есть всё-таки одна хорошая сторона – он сорвал с себя забрало и открыто признал себя нашим врагом. Так поступим же с ним так, как мы поступаем с врагами».

Могу себе представить, как реагировала на эти слова брата Лидия Корнеевна. Да и Корней Иванович, разумеется, не одобрял сына. Тем не менее из песни слова не выкинешь.

Я уже рассказывал, как отклонял Винокуров все попытки писательского начальства сделать начальником и его. «Не выпячиваться! – говорил об этом Евгений Михайлович. – Спать будет спокойней от сознания, что ты никому не сделал подлости!»

Увы, Николай Корнеевич был членом правлений Союза писателей СССР и Союза писателей РСФСР, председателем секции переводчиков Союза писателей. Выступать ему пришлось.

Это тем более обидно, что в остальном биография Николая Корнеевича чистая. Писатель он был неплохой. Сближался с группой «Серапионовы братья». Был под постоянным дамокловым мечом в период репрессий тридцатых годов: брали его друзей. Но избежал ареста.

Воевал, начиная с финской войны. Участник обороны Ленинграда. Всю блокаду оставался в городе. Собственно, впечатления об этом легли в основу его самого известного романа «Балтийское небо», который он писал 8 лет, начиная с 1946 года, и опубликовал в 1955 году.

Выпустил очень неплохую книгу в «ЖЗЛ» «Беринг».

Перевёл «Остров сокровищ» Стивенсона. Кроме этого, переводил Сетон-Томпсона, Марка Твена, Юлиана Тувима.

Оставил очень интересные «Литературные воспоминания».

Умер внезапно во сне 4 ноября 1965 года на 62 году жизни: родился 2 июня 1904-го.

Впрочем, мне кажется, что он и сам себя осудил за то клятое выступление.

* * *

Вот как о ней писал Пётр Вяземский: «Графиня Софья Александровна Бобринская, урождённая графиня Самойлова, была женщина редкой любознательности, спокойной, но неотразимой очаровательности. Графиня мало показывалась в многолюдных обществах. Она среди общества, среди столиц жила какою-то отдельной жизнью – домашнею; келейною; занималась воспитанием сыновей своих, чтением, умственною деятельностью; она, так сказать, издали и заочно следила с участием и проницательностью. Салон её был ежедневно открыт по вечерам. Тут находились немногие, но избранные».

Да, Софья Александровна Бобринская, родившаяся 4 октября 1797 года, с большим вниманием относилась к светскому обществу, отличая в нём достойных, приглашая в свой салон.

Ещё в девичестве она очень нравилась Жуковскому, который называл её графиней Прелесть Александровной.

Узнав, что она вышла замуж, граф Перовский, влюблённый в неё, в ярости прострелил себе указательный палец правой руки.

То, что её письма, доставшиеся потомству, написаны безукоризненным литературным языком, удивлять не должно: она была блестяще образована. Причём, если пушкинская Татьяна писала письма только на французском, то Софья Александровна писала их и по-французски, и по-русски, и там и там выражая отличное знание человеческой природы.

Разумеется, посещал её салон Пушкин, приятельствовавший с её мужем, посещали салон другие известные литераторы и не только литераторы. Так, к примеру, в 1833 году графиня описывает мужу, как в их доме лили гербы из сахара Вяземский, Вильегорский, Нессельроде и… барон Геккерн, будущий ненавистник Пушкина.

Когда Дантес и Пушкин приближались к роковой дуэли, Бобринская не спешила встать на сторону того или другого. Хотя, когда зашла речь о том, что Дантес женится на сестре Натальи Николаевны, жены Пушкина, графиня насмешливо писала мужу о Дантесе: «Он женится на старшей Гончаровой, некрасивой, чёрной и бедной сестре белолицей, поэтической красавицы жены Пушкина. Если ты будешь меня расспрашивать, я тебе отвечу, что ничем другим я вот уже целую неделю не занимаюсь и чем больше мне рассказывают об этой непостижимой истории, тем меньше я что-либо в ней понимаю. Это какая-то тайна любви, героического самопожертвования, это Жюль Жанен, это Бальзак, это Виктор Гюго. Это литература наших дней. Это возвышенно и смехотворно. Перед нами разыгрывается драма, и это так грустно, что даже не допускает сплетен». И там же, в этом письме встречаем резкую в своей категоричности фразу: «Анонимные письма самого гнусного характера обрушились на Пушкина».

И несмотря на это, Дантес оставался таким же желанным посетителем салона Бобринской, как и Пушкин. И Дантесу Софья Александровна была приятельницей.

Через три недели после гибели Пушкина она пишет своей родственнице: «Говорят о танцевальных утрах, о вечерних катаньях с гор. Масленица заглушила шумом своих бубенчиков ужасный отголосок смерти нашего Пушкина. Я сообщила сестре все подробности этого трагического конца. Расспросите её об этом. Это нас привело в оцепенение в течение недели: но масленица закружила головы самым пылким и… Такова жизнь».

Да, такова оказалась жизнь, что, жалея о гибели Пушкина, Софья Александровна жалела и об участи его убийцы. Приходилось читать, что Дантеса, когда тот, раненый, находился под следствием, она даже жалела больше. Но так ли это? Никаких доказательств тому нет, кроме того, что раненому арестанту она посылала цветы и пожелания выздоровления. Есть ещё записка барона Геккерна приёмному сыну, который находился под судом: «Мадам Н. и графиня Софи Б. шлют тебе свои лучшие пожелания. Они обе интересуются нами».

На этом основании иные пушкинисты пытались зачислить Софью Александровну Бобринскую в лагерь врагов Пушкина. Но пушкинским врагом она не была. Как не была и врагом Дантесу. «Такова жизнь»!

А вообще Софья Александровна была очень известной благотворительницей, состояла почётным членом одного петербургского дома призрения, заведовала женским отделением петербургской школы, где дети получали бесплатное начальное образование.

Умерла она 11 ноября 1866 года за границей, куда выехала для лечения.

* * *

Михаил Дмитриевич Чулков, родившийся в 1744 году (увы, известен только год его рождения!), был типичным художником-титаном XVIII века.

Мало того, что он писал литературу. В 1767 году он издал «Краткий мифологический лексикон», в котором объяснял имена и термины греческих, римских и славянских мифов и легенд.

А в 1770 году вместе с Н. Новиковым издаёт «Собрание разных песен». Через десять лет – «Русские сказки, содержащие древнейшие повествования о славных богатырях, сказки народные и прочие оставшиеся через пересказывание в памяти приключения» в 10 частях.

В 1782 году издаёт «Словарь русских суеверий». В 1786 переиздаёт его под заглавием «Абевега русских суеверий, идолопоклонничества, жертвоприношений, свадебных, простонародных обрядов, колдовства, шаманства и проч.».

Им написано и по повелению императрицы за счет её кабинета издано огромное «Историческое описание российской коммерции при всех портах и границах от древних времен до настоящего и всех преимуществ, узаконений и т. д.». (М., 1781–1788, 7 частей, в 21 томе).

В 1791–1792 в пяти книгах вышел чулковский «Словарь юридический или свод российских узаконений, временных учреждений суда и расправы».

А что до литературы, то Михаил Дмитриевич издавал два сатирических журнала «И то и сё» (1769) и «Парнасский щепетильник» (1770).

И, конечно, не забудем, что Чулков – автор чрезвычайно популярного в его время авантюрного романа «Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины».

Его авантюрные и сатирические вещи в XIX веке не издавались: их считали безнравственными. Но XX век восстановил справедливость по отношению к плодовитому и талантливому человеку, скончавшемуся 4 ноября 1792 года.

5 НОЯБРЯ

Об этом Муравьёве мы можем прочитать в «Евгении Онегине» в комментарии к стихам:

С душою, полной сожалений, И опершися на гранит, Стоял задумчиво Евгений, Как описал себя Пиит.

Здесь Пушкин поставил цифру 9. И в девятом примечании к роману написал:

Въявь богиню благосклонну Зрит восторженный Пиит, Что проводит ночь бессону, Опершися на гранит. (Муравьёв. «Богине Невы»)

А стихотворение «Богине Невы» было очень известным у Михаила Никитича Муравьёва (родился 5 ноября 1757 года), одного из ведущих поэтов-сентименталистов, оказавшего влияние не только на Пушкина.

Михаил Никитич был наставником русской словесности, русской истории и философии великих князей Александра Павловича и Константина Павловича, учителем русского языка будущей императрицы Елизаветы Алексеевны.

То есть, он был близок ко двору, и его ученик, ставший императором, Александр I определил его секретарём в собственный кабинет для принятия прошений (очень значительная должность!). В 1802-м Муравьёв – ещё и товарищ министра народного просвещения, а в 1803-м – ещё и попечитель Московского университета (одновременно Московского учебного округа). Все эти должности Муравьёв совмещал. На всех – трудился исправно.

Он увеличил состав профессоров Московского университета за счёт приглашения иностранцев и выдвижения в профессорскую среду отечественных выдающихся учёных. Он создал при университете ряд обществ (истории и древностей российских, испытателей природы, соревнователей медицинских и физических наук), устроил хирургический, клинический и повивальный институты, принимал деятельное участие в разработке нового устава университета 1804 года, предпринял издание журнала «Московские Учёные Ведомости», который закрылся после его смерти.

Он, скончавшийся 10 августа 1807 года, покровительствовал поэтам Батюшкову (приходившемуся ему двоюродным племянником) и Жуковскому. Хотя, конечно, по дару уступал обоим.

Вот его стихотворение «Неизвестность жизни»:

Когда небесный свод обымут мрачны ночи И томные глаза сокрою я на сон, Невольным манием предстанет перед очи Мгновенье, в кое я из света выду вон. Ужасный переход и смертным непонятный! Трепещет естество, вообразив сей час, Необходимый час, безвестный, безвозвратный, — Кто знает, далеко ль от каждого из нас? Как вихрь, что, убежав из северной пещеры, Вскрутится и корабль в пучину погрузит, Так смерть нечаянно разрушит наши меры И в безопасности заснувших поразит. Гоняясь пристально за радостью мгновенной, Отверстой пропасти мы ходим на краю. Цвет розы не поблёк, со стебля сриновенный, — Уж тот, кто рвал её, зрит бедственну ладью. На долгий жизни ток отнюдь не полагайся, О смертный! Вышнему надежды поручив И помня краткость дней, от гордости чуждайся. Ты по земле пройдёшь – там будешь вечно жив.

* * *

Судьба Александра Ефремовича Новосёлова (родился 5 ноября 1884 года) в конечном счёте оказалась трагической. Сын казачьего офицера, он учился в Сибирском кадетском корпусе, но ушёл из него, не желая связывать свою жизнь с армией. Экстерном сдал экзамены на звание учителя и работал под Петропавловском в школе.

С 1907 по 1917 работал воспитателем в Омском пансионе Сибирского казачьего войска. Начал печататься с этнографическими очерками и рассказами. Его повесть «Беловодье» была высоко оценена Горьким, который напечатал её в своей «Летописи».

После февральской революции активно включился в политическую жизнь, вступил в партию эсеров. В марте-мае 1917 года редактировал «Известия Омского Коалиционного комитета». На казачьем съезде избран товарищем председателя Войсковой управы. З августа 1917 года избран Комиссаром Временного правительства по Акмолинской области. Одновременно исполнял обязанности комиссара по Степному генерал-губернаторству. В январе 1918-го вошёл в состав Временного правительства автономной Сибири в качестве министра внутренних дел.

В сентября 1918 года докладывал Сибирской областной думе о положении дел на Дальнем Востоке, где находилось правительство, чьим министром он был. 18 сентября прибыл в Омск, собираясь вскоре уехать в Томск. Но в ночь на 21 сентября был арестован вместе с заговорщиками, собиравшимися арестовать Административный совет Временного Сибирского правительства. Заговорщики только предполагали посвятить Новосёлова в свои планы. Тем не менее арестовавшие его офицеры предложили Новосёлову подписать прошение об отставке с министерского поста. И после его отказа 23 сентября 1918 года убили его.

Убийцы мотивировали свои действия тем, что Новосёлов якобы предпринял попытку к бегству. После проведения следствия прокурорский надзор принял решение арестовать убийц. Однако им удалось скрыться.

Был ли Новосёлов талантливым писателем? Его книги выходили в Барнауле (1957), в Алма-Ате (1960), в Иркутске (1981). О нём хорошо писали многие сибирские критики. Но за пределы Сибири его известность, кажется, так и не вышла.

* * *

Этот некогда известный писатель, прославившийся своей крупной вещью «Люди Флинта», уехал в годы перестройки в Германию, в город Бохум, где жил весьма неприметно. И хоть и написал и опубликовал последнюю свою вещь «Похождение нелегала. Сказочная повесть» (1998), но умер, не оставив никаких данных о кончине. О его смерти сообщается: «около 2000».

А родился Валерий Алексеевич Алексеев 5 ноября 1939 года. В 1961-м окончил историко-филологический факультет Московского педагогического института имени Ленина (нынче – МПГУ). А в 1968-м уже выпустил первую свою книжку прозы «Светлая личность». «Люди Флинта» вышли в 1969-м. И с тех пор издал немалое количество книг. Не только городской иронической прозы. И не только пародической на научную фантастику. Но и беллетризованные биографии о Никосе Белоянисе, о Сальвадоре Альенде, о Патрисе Лумумбе, о Че Геваре в серии «Пламенные революционеры», которую большими тиражами издавал Политиздат.

Казалось бы, сам выбор этих фигур говорит об определённой политической позиции Алексеева. Ан нет! Умел, стало быть, писать по заказу: гонорары, которые платил Политиздат, не шли ни в какое сравнение с выплатами других издательств.

Ещё в 1979 году Алексеев был отмечен Почётным дипломом Всесоюзного литературного конкурса имени Н. Островского.

И вообще книги Алексеева имели хорошую прессу. Предисловия или послесловия к ним писали известные авторитетные критики.

Но вот – поди ж ты! Потянуло с родины!

* * *

Я познакомился с Дмитрием Александровичем Приговым в 2000 году в Сочи, куда мы оба прилетели на фестиваль детского творчества. Меня устроители фестиваля пригласили возглавить жюри детской поэзии, а Пригов выступал как мэтр новейшей (её называли «метаметафорической») поэзии. В рамках фестиваля прошли два его творческих вечера в большом зале гостиница «Жемчужина», где мы жили. Оба раза зал был переполнен, что, по правде сказать, меня удивляло.

Причём не дети были главной публикой. Дети сидели и слушали, но их было меньше взрослых, привлечённых расклеенной по городу рекламой.

Удивили меня как сами стихи, так и то, как подавал их автор. Прочитав стихотворение, он обязательно начинал обстоятельно рассказывать, о чём оно.

Такой метод именуют концептуализмом. Думаю, что к настоящему литературоведению он отношения не имеет. И к настоящей литературе.

Лично мне он напомнил вопрос тех критиков, над которыми в своё время издевался Зощенко: «Чего хотел сказать автор этим своим художественным произведением?» Пригов всякий раз, прочитав стихи, останавливался и объяснял, что он ими хотел сказать.

Надо отметить, что слушали его с интересом. Особенно, когда он читал странно модернизированного им «Евгения Онегина». Превратил, как он объяснил Пушкина в Лермонтова за счёт любимых лермонтовских словец: «безумец», «безумный». Например, вот как терзается приговско-пушкинская Татьяна, пытаясь понять странное поведение Онегина на её именинах:

Его безумным появленьем Безумной нежностью очей Безумным с Ольгой поведеньем Во всей безумности своей Она безумная не может Безумная понять, тревожит Её безумная тоска Словно безумная рука Безумно сердце жмёт, как бездна Безумная под ней шумит Безумно Таня говорит Безумье для него любезно Безумие! Зачем роптать! Безумие он может дать!

Соответственно и о стихах Ленского написано в той же манере, и сами стихи Ленского воспроизведены так же:

Стихи безумны сохранились, Так вот безумные они: Куда безумны удалились Безумные златые дни… Что день безумный мне готовит? Его мой взор безумный ловит. В безумной мгле таится он, Безумно прав судьбы закон: Паду ль безумный я пронзённый, Или безумная она Минует…

Словом, мне это безумно не понравилось. А публика слушала, затаив дыхание. Рядом со мной сидел доктор наук Михайлов из Пушкинского Дома. Он бисировал вместе со всеми. Он задавал вопросы из зала Пригову. Пригов ему отвечал…

А я, однако, оба раза Пригова не дослушал. Вставал и уходил из зала.

Прав ли я был? Многие поэты, которых я ценю, уважаю (например, Тимур Кибиров) ценили и ценят Пригова. Я потом много его читал (а написал он очень много!) и полюбить не смог.

Остаётся добавить, что родился Пригов 5 ноября 1940 года. Не дожил до 67: умер 16 июля 2007-го.

6 НОЯБРЯ

Афанасий Лазаревич Коптелов (родился 6 ноября 1903 года) получил Госпремию СССР за роман «Точка опоры». Причём этот роман – заключительная часть трилогии о Ленине («Большой зачин» (1963), «Возгорится пламя» (1966, 1969) и вот – «Точка опоры». Написано это блёкло, банально. Но тема такова, что удивляешься, как это за первые два романа Коптяеву ничего не дали!

Вообще-то награждали Коптелова много. И понятно, почему. Его неизменно избирали в партийные органы (то есть, был он членом райкома, горкома), был он секретарём Союза писателей СССР и РСФСР. Награждён орденами Ленина, Трудового Красного знамени, «Знак Почёта».

Но всё это не за литературу, а за общественные деяния.

Умер Коптелов 30 октября 1990 года. И, думаю, вместе с ним умерли и его произведения, имевшие малое отношение к литературе.

* * *

Леонид Израилевич Лиходеев в полном смысле этого слова ходил под Богом. Был он белобилетником. Тем не менее добился отправки на фронт. Через некоторое время командир части приказал офицеру связи и Лиходееву пробраться в штаб и передать туда пакет. Где точно находится штаб, никто не знал. Дело было в кавказских горах. Их остановили пьяные офицеры и, назвав предателями, велели расстрелять. Перед этим вышел знаменитый приказ Сталина № 227, предписывающий расстреливать предателей, паникёров и трусов на месте.

Расстреливать Лиходеева и офицера вызвался некий безусый школяр. Отведя их на расстояние, он сказал: «Бегите! Я выстрелю в воздух».

Так остался жить замечательный журналист и очень неплохой писатель.

Начинал он со стихов. О чём напомнил в «Дне поэзии», главным редактором которого был, Луконин и который заказал Лиходееву фельетон. Фельетон был очень смешным. Там Лиходеев не пощадил и себя, поэта.

Фельетонистом Лиходеев был отменным. Его сатирическое письмо отличается карикатурностью, пристрастностью к парадоксам. Его книга «Гвоздь в сапоге» отмечена острой социальной критикой. Его роман «Средневозвышенная летопись» пронизан сарказмом.

Лиходеев написал много книг. Не все они равноценны. Но во всех ощущается накал гражданских страстей, любовь к истории своего отечества.

Умер Леонид Израилевич 6 ноября 1994 года (родился 14 апреля 1921-го).

* * *

Один из молодых поэтов, погибших на войне. Вадим Константинович Стрельченко (родился 6 ноября 1912 года) учился в Литературном институте. Печатал свои стихи в «Литературной газете», в «Молодой гвардии».

Вступил в начале войны в народное ополчение. Пропал без вести в январе 1942 года.

Не ахти какие писал стихи. Но будем помнить, что они окуплены кровью:

Трижды яблоки поспевали. И, пока я искал слова, Трижды жатву с полей собирали, И четвёртая всходит Трава. Но не только сапог каблуками Я к земле прикасался. И жил Не с бумагами да пузырьками Чёрных, синих и красных чернил! Но, певец твой, я хлеба и крова Добивался всегда не стихом, И умру я в бою Не от слова, Материнским клянусь молоком. Да пройду я весёлым шагом, Ненавистный лжецам и скрягам, Славя яблоко над землёй! Тонкой красной материи флагом Защищённый, как толстой стеной.

* * *

Он в апреле 1972 года вручил билеты членов Союза писателей СССР мне, критику Валерию Гейдеко, писателю Симону Соловейчику, поэту Эдуарду Бабаеву и работнику Госкомиздата Сергею Сергеевичу Иванько. Каждому он жал руку, улыбался и говорил: «Как же, как же, читал!» И только Сергею Сергеевичу он сказал: «Очень на вас надеемся. Нам в Союзе так не хватает активных общественников».

Кто такой Иванько и что он написал, мы узнали значительно позже, когда прочитали повесть Владимира Войновича «Иванькиада». Там же, в этой повести, Войнович воссоздал портрет секретаря московской писательской организации, вручившего нам билеты, – Виктора Николаевича Ильина.

Википедия утверждает, что был Ильин, родившийся 6 ноября 1904 года, не только секретарём, но и членом Союза писателей. По-моему, это ерунда. Ильин был не просто секретарём, но так называемым оргсекретарём, то есть секретарём по организационным вопросам. А этот пост неизменно занимал работник органов.

Тем более что Ильин если и писал что-нибудь, то отчёты о допросах подследственных. Здесь художественного воображения обычно не требовалось. Довелось мне читать такие протоколы: они однотипны и безлики.

Да и не претендовал Ильин на писательство. С ними и другими представителями творческой интеллигенции он начал работать в 1933 году. За них отвечал.

Потом был переброшен на охоту за меньшевиками. В 1937–1938 году благодаря Ильину были осуждены на разные сроки и даже приговорены к высшей мере наказания как те, кто ещё до революции поддержал меньшевиков, а не большевиков, так и те, из кого выколотили признания в тайных симпатиях к идеям ленинских противников.

В 1938-м Ильина вновь вернули к работе с творческой интеллигенцией: сделали начальником третьего отдела Секретно-политического Управления НКВД. Отдел занимался арестами и допросами писателей, художников, артистов.

В органах Ильин пользовался большим авторитетом. Только в одном 1941 году за участие в «антисоветских политических партиях», «группах», «организациях» было арестовано 23648 человек. Почти все они прошли через третий отдел Ильина, которого в конце концов сделали комиссаром госбезопасности 3 ранга. Что соответствовало воинскому званию генерал-лейтенанта.

О том, почему он был арестован, рассказывают разное. Наиболее правдоподобной признана версия, что он разозлил Абакумова, начальника СМЕРШа, сказав ему, что имеет сведения о связях Абакумова с женщиной, которая в это время допрашивалась органами. Абакумов таких вещей не прощал. По его приказу взяли боевого товарища Ильина генерал-майора Теплинского, из которого выколотили признание, что тот занимался антисоветской пропагандой. А Ильина Абакумов арестовал в кабинете наркома Меркулова в 1943 году, обвинив в покровительстве Теплинскому. Абакумов добился для Ильина 8 лет тюремного заключения.

Любопытно, что дело Ильина вели известный костолом полковник Лихачёв и его помощник Соколов. В будущем, когда Ильин займёт пост секретаря московского отделения СП, к нему из органов пришлют Соколова наниматься на работу в аппарат Союза. Соколов начисто забудет о былом своём узнике, но Ильин своего палача опознает сразу же. И прогонит из кабинета.

Освободили Ильина в 1952 году при Сталине, как только был арестован Абакумов. В июле 1953-го его дело прекратили за отсутствием состава преступления. А в 1954-м вернули партийный билет и звание генерал-лейтенанта в отставке.

Ну, а дальше до 1977-го – оргсекретарь Московского отделения Союза писателей, много сделавший для исключения из Союза диссидентов от Синявского до Галича.

Надо сказать, что в старости Ильин сохранял ясное мышление, что засвидетельствовал в своей неоконченной мемуарной книге «Долог путь до Типперери» беседовавший с ним Георгий Владимов. Ильин пообещал Владимову поделиться своими воспоминаниями.

Очевидно, он обещал это не одному только Владимову. Во всяком случае, прознавшие про это органы наверняка встревожились. И поступили по-своему: в 1990 году 86-летний Ильин вышел из дому и был немедленно сбит грузовиком.

* * *

Павел Воинович Нащокин сблизился с Пушкиным после возвращения поэта из Михайловской ссылки. С тех пор был одним из самых близких Пушкину людей.

Был Нащокин крёстным отцом сына Пушкина Александра.

Пушкин побуждал Нащокина писать воспоминания. Сохранилась правка поэта на первых листах нащокинской рукописи.

Дом Нащокина в Воротниковском переулке был последним московским адресом Пушкина, который жил там с 3 по 20 мая 1836 года. Судя по всему, друзьям хорошо было тогда быть вместе.

«Незадолго до смерти поэта, – вспоминает жена Нащокина Вера Александровна, – мой муж заказал сделать два одинаковых золотых колечка с бирюзовыми камешками. Из них одно он подарил Пушкину, другое носил сам, как талисман, предохраняющий от насильственной смерти. Взамен этого поэт обещал прислать мне браслет с бирюзой, который я и получила уже после его смерти при письме Натальи Николаевны, где она объясняла, как беспокоился её муж о том, чтобы этот подарок был вручен мне как можно скорее. Когда Пушкин после роковой дуэли лежал на смертном одре и к нему пришел его секундант Данзас, то больной просил его подать ему какую-то небольшую шкатулочку. Из нее он вынул бирюзовое колечко и, передавая его Данзасу, сказал:

– Возьми и носи это кольцо. Мне его подарил наш общий друг, Нащокин. Это – талисман от насильственной смерти».

Умер Нащокин 6 ноября 1854 года (родился 15 декабря 1801 года). Он и жена оставили воспоминания об их великом друге.

7 НОЯБРЯ

«Гитлер не очень собирался свергать в России коммунистический строй». Ульрих фон Гассель, бывший германский посол в Риме, впоследствии казнённый по делу о заговоре 1944 года, сообщает в своем дневнике:

Фюрер сказал фон Папену (который это и передал Гасселю), что дойдёт (в России) только до определённой географической границы, а потом можно будет сговориться со Сталиным: «Он всё-таки великий человек и осуществил вещи неслыханные», – сказал Гитлер. Сталин был тоже очень высокого мнения о фюрере, во всяком случае, более высокого, чем о своих демократических союзниках».

Цитата принадлежит Марку Александровичу Алданову (родился 7 ноября 1886 года). Это выписка из его «Записных книжек».

Помимо литературы Алданов занимался химией. Удивительно, как серьёзно относился он к этим занятиям. Написал книгу «Actinochimie» (1937), которую высоко оценили химики. В 1951 году издал труд «К вопросу о возможности новых концепций в химии».

И это – будучи известным и уважаемым всеми писателем.

В эмиграции он оказался по командировке в 1919 году от партии эсеров, к какой принадлежал. Сперва жил в Париже, потом в Берлине, потом снова в Париже.

Дебютировал как исторический романист в эмиграции, написав сначала тетралогию «Мыслитель» из истории Французской революции и наполеоновских войн – «Девятое термидора» (1923), «Чёртов мост» (1925), «Заговор» (1927), «Святая Елена, маленький остров» (1921), а потом и трилогию из недавнего времени, периода Первой мировой войны, русской революции и эмиграции – «Ключ» (1929), «Бегство» (1932) и «Пещера» (1934–1936). Любитель Л. Толстого, он в свои романы непременно вводит персонажей, воспринимающих исторические события с простой – народной точки зрения.

Кроме того, Алданов сотрудничает с газетой «Последние новости», где печатает исторические очерки, которые привлекали читателей неизвестными фактами, добытыми писателем из архивов. Опубликовал небольшие повести о Микеланджело, Ломоносове, Бетховене, Байроне. В эмигрантских театрах шла его пьеса «Линия Брунгильды».

После падения Парижа (1940) переезжает в США. Пишет в газете «Новое русское слово» и «Новом журнале» рассказы на современные темы, связанные со Второй мировой войной.

Вернувшись во Францию, написал два больших романа «Истоки» (1950) – о революционном движении семидесятых годов и убийстве Александра II и «Самоубийство» – о русской революции.

Участвовал в подготовке программы для издательства имени Чехова в Нью-Йорке.

Он с женой посильно занимался благотворительностью. Дружил с Буниным, Набоковым, Керенским. Бунин в период с 1938 по 1950 год шесть раз выдвигал его кандидатуру на соискание Нобелевской премии.

Скончался в 70 лет – 25 февраля 1957 года.

«Редкой благожелательности человек!..» – вспоминал о нем писатель эмигрант Н. Брешко-Брешковский. И добавлял:

«Особенно же в писательском мирке Парижа и не подумавшем сплотиться па чужбине, в одинаково для всех тяжёлых эмигрантских условиях…

Алданов рад всегда устроить одного, похлопотать за другого…»

* * *

Ну, «Чапаев» – это культовая советская книга. Кто её не читал?

Впрочем, не читали её, наверное, сейчас уже многие. Но фильм по-прежнему продолжают смотреть.

Не по многу раз, как в моём детстве, когда снова принимались смотреть в надежде, что Чапаев (актёр Бабочкин) всё-таки выберется на берег. Сейчас дети прагматичней. И вообще – менее сентиментальные, что ли?

Автор «Чапаева» Дмитрий Андреевич Фурманов (родился 7 ноября 1891), конечно, не писал реальной биографии революционного вожака. Он был политическим комиссаром и в романе вывел себя в этой роли.

Чапаев командовал 25 дивизией на Восточном фронте. Считалось, что она воевала с колчаковцами. Но местное население не испытывало симпатии к чапаевцам. Фурманов и в романе проговаривается об этом: «Чапаев пленных брать не приказывал ни казачишка. «Всех, – говорит, – кончать подлецов!»…»

В июне 1920 года против большевиков восстал гарнизон г. Верного (Алма-Аты) – 5 тысяч бойцов Красной армии. Восставшие обратились с воззванием к красноармейцам: «За кого вы бились два года? Неужели за тех каторжников, которые работают теперь в особых отделах и расстреливают ваших отцов и братьев?»

Фурманов, имевший мандат за подписью Куйбышева и поручение контролировать все партийные организации Семиречья (то есть, следить за ними), взялся за ликвидацию восстания, которое он описал в романе «Мятеж». И подавил его жестоко и кроваво.

После гражданской войны работал политредактором Госиздата, потом секретарем Московской ассоциации пролетарских писателей (МАПП), которую Булгаков вывел под названием МАССОЛИТ в «Мастере и Маргарите».

Умер он 15 марта 1926 года. Был яростно непримирим к тем, кто выступал против марксистской идеологии, партийной догмы.

* * *

Кажется, настолько свыкся с тем, что Дмитрий Михайлович Балашов (родился 7 ноября 1927 года) прежде всего исторический романист, что почти не поверил его биографам, утверждавшим, что первую свою повесть «Господин Великий Новгород» писатель опубликовал в журнале «Молодая гвардия» только в 1967 году, то есть в 40 лет.

Чем же в таком случае он занимался до этого?

Работал в Институте литературы, языка и истории Карельского филиала АН в Петрозаводске. Он, кандидат наук, ездил в экспедиции на Север, издал научные сборники «Народные баллады» (1963), «Русские свадебные песни» (1969), «Сказки Терского берега Белого моря» (1970).

Он не оставил научную работу и когда стал писать произведения о русском прошлом. Их он написал много.

Роман «Марфа-посадница» (1972), посвящённый присоединению Новгорода к Московскому великому княжеству. Критика не слишком хвалила этот роман. По мнению некоторых, противоборство Москвы и Новгорода «увидено лишь по-новгородски» (С. Котенко). Балашов действительно сочувственно отнёсся к новгородцам, в этом романе на самом деле проявляется антипатия автора к москвитянам и деятелям тогдашней Православной церкви, что, по мнению С. Семанова, лишает произведение «объективности и мудрого историзма».

Основной труд Балашова-писателя – цикл романов «Государи Московские», включающий в себя «Младший сын» (1975), «Великий стол» (1979), «Бремя власти» (1981), «Симеон Гордый» (1983), «Ветер времени» (1987), «Отречение» (1989), «Похвала Сергию» (1992), «Святая Русь» (1991–1997), «Воля и власть» (2000), «Юрий» (неоконченный). Цикл охватывает период истории с 1263 года (смерть Александра Невского) до 1425-го.

Романы эти широко понорамны, написаны, правда, языком, на котором народ не говорит, но со знанием дела. Художническая концепция истории Руси Балашова опирается на учение Л.Н. Гумилёва, на его евразийские идеи.

Балашов погиб 17 июля 2000 года. Его труп с травмой головы и со следами удушья, завёрнутый в рогожу, был найден перед деревенским домом писателя.

В убийстве обвинили жителя Новгорода и сына писателя (за укрывательство тела и угон машины). Оба получили большие сроки.

* * *

Лидия Михайловна Лотман (родилась 7 ноября 1917 года) – литературовед, исследователь литературы, сестра Юрия Михайловича Лотмана.

Окончила в 1939 году филологический факультет Ленинградского университета. Поступила в аспирантуру Пушкинского Дома. Но занятие в ней было прервано войной.

Лотман работала в военном госпитале, в детском доме. К концу войны вновь принялась за диссертацию по А.Н. Островскому, которую защитила в 1946 году.

В Пушкинском Доме занялась подготовкой и комментированием полных собраний сочинений М. Лермонтова, Н. Гоголя, В. Белинского, И. Тургенева (1 и 2 издание), Н. Некрасова, Ф. Достоевского.

Следует отметить вклад Л.М. Лотман в издание таких многотомных научных книг, как «История русской литературы» в 10 т. (1941–1956), «История русской литературы» в 4 т. (1980–1982), «История русского романа» в 2 т. (1962–1964), «История русской поэзии» в 2 т. (1968–1969), «Русская повесть XIX века» (1973), «История русской драматургии» в 2 т. (1982–1987).

В 1972 году Лидия Михайловна защитила докторскую диссертацию, которая легла в основу её наиболее известной книги «Реализм русской литературы 60-х годов XIX века» (1974).

Не потеряла научной ценности и её книга «А.Н. Островский и русская драматургия его времени» (1961).

Лидия Яковлевна, скончавшаяся 31 января 2011 года, оставила очень интересную книгу «Воспоминания» (2007).

* * *

Я хорошо знал Геннадия Семёновича Мамлина, родившегося 7 ноября 1925 года. Читал немало его детских книжек и его пьес, которые издавал ВААП (всесоюзное агентство по авторским правам).

Пьесы тоже были обращены к молодёжной аудитории.

Что же до его прозаической брошюрки «Комсомольское поручение Семёна Кравчука», вышедшей в «Знании» в 1962 году, то Гена её стеснялся. Мы шли с ним по Юрмале и, кажется, в Асари зашли в магазин, где продавалось штук 15 этой брошюры. Гена крякнул и купил все.

– Больше нет у вас? – спросил он продавца.

– Сейчас нет, – ответил тот, – но вы заходите: возможно, подвезут ещё со склада!

Гена побагровел.

– Вот так мы и расплачиваемся за ошибки молодости, – сказал он мне.

Надо сказать, что на дворе стоял 1969 год. И значит, что брошюра пылилась на складе 7 лет. Неудивительно, если учесть её более чем стотысячный тираж.

А вообще он был творчески незаурядным человеком. Сам ставил свои пьесы на сцене, писал к ним музыку, сочинял песни. Пользовались успехом такие его пьесы, как «Эй ты, здравствуй!», «Антонина», «Поговорим о странностях любви», «Салют динозаврам!»

У него были хорошие диалоги, живые, занимательные, психологически точные.

Словом, когда он почти перестал приезжать в Москву, живя в подмосковном Красновидове, без него стало скучно.

В Красновидове он тяжело болел. Умер 2 февраля 2003 года.

* * *

Нас с вами князь Александр Илларионович Васильчиков (родился 7 ноября 1818 года) интересует прежде всего как приятель Михаила Юрьевича Лермонтова. Они встретились в 1840 году в Ставрополе и продолжили общение летом 1841 года в Пятигорске. Васильчиков был свидетелем ссоры Лермонтова с Мартыновым и секундантом Лермонтова на роковой дуэли поэта 13 июля 1841 года.

Вокруг дуэли потом было распространено много мнений – достоверных и недостоверных. Высказывали, в частности, суждения, что не Глебов и Васильчиков были секундантами дуэлянтов, а С. Трубецкой и А. Столыпин (Монго). Якобы имена последних были скрыты из-за того, что они находились на положение ссыльных и не могли рассчитывать на снисхождение. Другие утверждали, что Трубецкой и Столыпин (Монго) просто опоздали на дуэль.

Мне и та и та версии кажутся надуманными. Всё-таки секундантов судил Военный суд, который грозил нешуточным приговором. Добровольно судиться за кого-то можно было только в случае невероятной дружбы с этим кем-то. Между тем, таких дружеских отношений у, допустим, Васильчикова с Трубецким или Монго не зафиксировано.

Иные исследователи вообще полагают, что Васильчиков не был приятелем Лермонтова, а был его заклятым врагом.

Эмма Герштейн, например, опирается на эпиграмму, переданную второстепенным поэтом Петром Кузьмичом Мартьяновым, которую тот выдавал за лермонтовскую:

Наш князь Василь — Чиков по батюшке, Шеф простофиль, Глупцов по дядюшке, Идя в кадриль Шутов по зятюшке, В речь вводит стиль Донцов по матушке.

В эпиграмме, сообщает Герштейн, убийственно обрисована родня Васильчикова.

Но что же в этом убийственного? Князь Васильчиков был сыном председателя Комитета министров и Государственного совета, которого Николай I ценил и возвёл сперва в 1831 году в графское достоинство, а потом в 1839 – в княжеское.

Как раз у отца Александра Илларионовича было много поводов гневаться на сына, который вопреки его воле занялся канцелярской службой.

Когда же сын всё-таки ею занялся: стал в Новгородской губернии предводителем сначала уездного, а потом губернского дворянства, его начальник граф Блудов не решился докладывать государю о переходе Александра Илларионовича в провинцию, ввиду того, что образ мыслей князя считался не вполне благонадёжным. Государя информировал об этом министр двора Волконский.

«Шеф простофиль», – пишет Герштейн, – как нельзя лучше выражает саркастическое отношение Лермонтова к «трибуну» оппозиционной молодёжи. Особенный смысл получает это прозвище, если вспомнить, что «дядюшкой» Александру Васильчикову приходился женатый на родной сестре его отца князь Д.В. Голицын, «слывущий либералом и как premier gentilhomme de l’empire» [первый дворянин империи. – фр.] (Герцен)».

«Незадолго до пятигорской встречи Лермонтова с А. Васильчиковым князь Д. В. Голицын получил титул светлейшего в нарушение русских традиций: этот титул давался только лицам, имевшим особенные заслуги, – разъясняет Герштейн. – Московский генерал-губернатор получил его в знак личного расположения к нему Николая I.

Д. В. Голицын был очень популярен в Москве, считался «другом просвещения», был хлебосольным и гостеприимным барином. На эту специфическую смесь в облике Голицына Герцен указывал в своём дневнике, определяя неустойчивость политической позиции современных «государственных» и «значительных» лиц».

Но Эмма Герштейн словно забыла, что тот же Николай возвёл в княжеское достоинство и отца Александра Илларионовича. И тоже «в знак личного расположения к нему». Герцен же ничего против Дмитрия Владимировича Голицына не имел. И в «Былом и думах» писал о нём нейтрально.

Наконец:

«Идя в кадриль / Шутов по зятюшке» – эти строки, – пишет Эмма Герштейн, – могли относиться только к мужу московской сестры Александра Васильчикова, полковнику Лужину. По давнишней эпиграмме Лермонтова на лейб-гусара Тирана, которого он терпеть не мог за близость ко двору, мы знаем, что поэт называл его «шутом». Видимо, и в Лужине Лермонтов разгадал карьериста. Действительно, вскоре зять Васильчикова был назначен флигель-адъютантом, а впоследствии занял пост московского полицмейстера. Аналогия, проводимая поэтом между этим «шутом» и Александром Васильчиковым, была для последнего нестерпимой обидой».

Ну, а «стиль / Донцов по матушке»? Матушка Александра Илларионовича до замужества была статс-дамой. Её девичья фамилия Пашкова. Она дочь Василия Александровича Пашкова, который, хотя и служил в молодости в Конном полку, к донцам отношения не имел.

Мне думается, что уважаемый литературовед, Эмма Григорьевна Герштейн, взялась за загадку, которая отгадки не имеет. И потому, скорее всего, что эпиграмма эта – не Лермонтова, а того самого Петра Мартьямова, который её и распространял.

Что же до Васильчикова, то он выполнил свой долг по отношению к товарищу: стал его секундантом и весьма добро вспоминал о нём до самой смерти, которая случилась 14 октября 1881 года.

* * *

Байка от Михаила Веллера:

«Когда-то… Ленинградскую писательскую организацию возглавлял стихотворец Александр Прокофьев, по-простому в обиходе – Прокоп. Круто деловой. Лауреат, чёрная машина, брюхо типа дирижабля «Граф Цеппелин» – эпоха, табель о чинах.

Вот подкатывает его лимузин к Союзу, а из дверей приятный такой молодой человек выходит. Узнаёт его через стекло, здоровается умильно и дверцу раскрывает заодно: уважение оказывает старшему, всё равно рядом, вежливый такой.

И ещё как-то раз также кстати выходит он. И ещё. Мол, какие интересные совпадения. И уходит ненавязчиво своей дорогой.

И уже в коридорах Союза встречая, стал с Прокопом здороваться – узнавался. Разговора удостоился: приятнейший молодой человек, начинающий, бедный, и какой-то ненавязчиво приятно-полезный. Книжечки на автограф, как водится. И, короче, пригласил его Прокоп в литсекретари.

Что такое денщик босса? это маршальский жезл, сунутый тебе в ранец под груду хозяйского груза и грязного белья: топай, парень! дотащишь моё – и своё получишь. Прокопу-то брюхо мешало до шнурков на ботинках дотягиваться, так Саня Чепуров вообще незаменимый мальчик был.

Прокоп, скажем, возвращается из Москвы на «Стреле», а Саня его уже встречает с цветами и женой (прокоповской): пожалте встречу. А Прокоп выплывает из вагона под руку с бабой. А Саня, не усекя, ему букет и ножкой шаркает, на супругу кивает. Прокоп почернел, ткнул ему обратно букет и потопал один. Мило услужил. Еле отмолился.

Вот так Саня и двинулся в начальники Ленинградского СП, каковое и возглавлял много лет весь «застойный период».

Конечно, Веллер может и придумать. Да, и наверняка кое-что выдумал. Не запомнил даже, что Чепурова звали не Саней, а Толей. Но вот честнейший ленинградский поэт – Лев Друскин. За его «Спасённой книгой» в своё время охотились чекисты. Не нашли. Потом уже в годы перестройки она не просто обнаружилась, но была издана.

Выписываю о Прокофьеве, который был забаллотирован в секретари Ленинградской писательской организации:

«Вечером после перевыборов Прокофьев, пьяный, сидел в ресторане Дома писателей и плакал. Рядом стоял верный оруженосец Анатолий Чепуров и утешал его. И вдруг Прокофьев повернулся к утешителю и плюнул ему в лицо. Чепуров вынул носовой платок, бережно обтёр Прокофьеву губы, а потом уже утёрся сам».

Я однажды приехал в Ленинград на какую-то конференцию от «Литературной газеты». Звонит мне в гостиничный номер наш собкор по Ленинграду Илья Фаликов. «Можешь, – говорит, – завтра подойти в Союз? С тобой Чепуров хочет встретиться». Чепуров был в это время председателем Ленинградского союза. «А зачем я ему?» – спрашиваю. «Не знаю, – отвечает Илья. – Он и меня зовёт».

Договорились, когда встретимся.

Входим. Кабинет большой. Чепуров весь круглый, как шар. Поднимается из-за стола. Здоровается. И сразу:

– Вот приготовил для «Литературной газеты».

Даёт штук семь увесистых томов. Открываю. «Александру Борисовичу Чаковскому…» «Так это не мне», – говорю.

– Есть там и вам. Пожалуйста, захватите с собой в Москву и раздайте. А вам, – это мне, – я был бы очень признателен, если б лично отозвались. У вас есть какие-нибудь просьбы? Может, хотите у нас что-нибудь посмотреть? Куда-нибудь поехать?

– Спасибо, – говорю, – ничего не надо.

– Но я всё-таки буду надеяться, – говорит он мне.

– У меня сейчас совершенно нет времени, – говорю. – Много долгов перед другими редакциями.

– Да я вас и не тороплю, – голос Чепурова приторный.

– Да уж, – говорю, – торопиться не буду.

– Но напишите?

– Прочитаю, – говорю. – Если не понравится, вы же сами будете недовольны. А врать в печати я не умею.

– Нет уж, – испуган Чепуров, – если не понравится, не пишите, конечно.

Разумеется, я не написал.

Но книгу полистал.

Вся дорога – Любовь. Для тебя, для меня. А вокзалы не знают Ни ночи, ни дня. От огня до огня С обоюдных сторон Голубеет вагонами Летний перрон. Вот сейчас поплывёт Синей речкой экспресс Прямо в белую ночь Через поле и лес. Побежит, полетит — Рокот, ропот колёс. Мы встречались, прощались Без размолвок и слёз. Только люди не верят: Это что за любовь? Но бегущим колесам Вторю снова и вновь: В нашем поезде жизни Вся дорога – Любовь!

Понятно, что ничего писать я о книге Чепурова не стал. Как и обещал ему. Мне не понравилось.

Умер Чепуров 7 ноября 1990 года. В 68 лет (родился 16 июня 1922-го). 15 последних лет просидел на посту первого секретаря Ленинградской областной писательской организации.

* * *

В шестидесятых годах довелось мне попасть в подмосковную Николину Гору, где жили люди, добившиеся весьма высокого положения в советском обществе. Обратил я внимание на крепкий дом, на котором под крышей славянской вязью было выведено: «Антоша». Мне объяснили, что Антоша – вдова писателя Фёдора Ивановича Панфёрова – Антонина Дмитриевна Коптяева (родилась 7 ноября 1909 года). Просто муж любил свою жену, называл ласковым именем, которое и увековечил.

Муж печатал жену и в журнале «Октябрь», который он возглавлял. Роман «Иван Иванович» – первая часть трилогии о докторе Аржанове получил в 1949 году сталинскую премию. Следующие части «Дружба» (1954) и «Дерзание» (1959), разумеется, на сталинскую премию претендовать уже не могли. Но «Дерзание» вызвало большую прессу. Роман был переведён на многие языки мира. Коптяева, как это обычно для неё, показывала своего героя, так сказать, и на производстве, и дома. Причём некоторый схематизм описания самого производственного процесса и участия в нём героя как бы компенсировался углублённым описанием его личной жизни, где герою приходилось конфликтовать со своими близкими.

Несмотря на многие бытовые подробности, на упорное желание Коптяевой заинтересовать читателя сложными, а то и запутанными любовными отношениями персонажей, её книги написаны скучно: характеры героев как правило схематичны, а производственные сцены отдают газетной очерковостью.

Умерла Антонина Дмитриевна 12 ноября 1991 года.

* * *

Под редакцией Арсения Ивановича Введенского, родившегося 7 ноября 1844 года, вышло полное собрание сочинений Лермонтова в 4 томах (1891).

Введенский принадлежал к культурно-исторической школе, поэтому комментарии к Лермонтову даны её учеником. К примеру: «Демон ближе, родственнее Лермонтову, чем ангел; земные мотивы в его поэзии кажутся более существенными, более органическими, чем небесные. С ангелами, и в самые возвышенные мгновения, он только встречается; с демоном Лермонтов отожествляет себя с самого начала, даже тогда, когда образ его ещё колеблется, и он кажется ещё порою активным избранником зла. Появление этого образа – один из серьёзнейших моментов в иной психологии Лермонтова. Он сразу как бы узнал в нём себя и так быстро овладел им, что сейчас же стал по-своему перестраивать его мифологию, применяя её к себе. Поэт слышит иногда небесные звуки; это звуки верные и глубокие, потому что исходят из его же души, соответствуя одной из её сторон, но стороне более слабой: она часто заглушается бурными голосами другой, противоположной стихии. Здесь причина его трагедии, которую он не властен устранить – таким создал его Творец». Впрочем, тот же подход к писателю Введенский продемонстрировал и в вышедших в «Ниве» под его редакцией собраниях сочинений Грибоедова (1892), Козлова, Кольцова (1892), Полежаева, Ломоносова (1893), Фонвизина, Екатерины Второй.

«Нива» недаром обратилась к этому литератору, очень плодовитому, писавшему во многих журналах о своих современниках – Лескове, Лейкине, графе Салиасе, Достоевском, Гаршине.

Писал Введенский и фельетоны под псевдонимом Аристархов.

Его критические статьи, собранные в двух книгах – «Общественное самосознание в русской литературе», вторым изданием вышли в год его смерти. Он умер 30 октября 1909 года. А через год вторым изданием вышла его книга «Литературные характеристики».

Понятно, почему потребовались вторые издания: публика охотно раскупала Введенского. И правда, читать его занимательно. Особенно тем, кто убеждён, что литература обязана нести в себе гуманистические идеалы, осуществляя этим своё общественное призвание.

* * *

Эта поэтесса подписывалась: Ада Владимирова. Хотя настоящие её имя и фамилия: Ивойлова Олимпиада Владимировна. Выйдя замуж, взяла фамилию мужа: Козырева.

Родилась она 7 ноября 1890 года. Печататься начала рано. Одно время примыкала к кружку Елены Гуро, подражала ей, считала себя эгофутуристкой.

Её стихи нравились символистам, в том числе Блоку.

В 1921 году переехала с мужем из Петербурга в Москву. Лето в двадцатых проводила в городе Лихославль Тверской губернии. Продолжает писать стихи, которые ценит Бунин.

В 1942 году после ареста и гибели мужа не печатается как жена «врага народа».

Но сама она ареста избежала. Много переводит – из Шиллера, Бодлера, Франса. Переводит поэтов советских республик.

В 1960-е добивается реабилитации мужа, печатается. Издаёт, правда, одну только книжку (после долгого молчания) «Навстречу солнцу» (1962). Это притом, что живёт она ещё очень долго. Умирает в писательском пансионате в 94 года: 25 января 1985-го.

Вот как она писала:

Час ночной тебя встретить готов Напряжённым росистым сверканьем, И цветов увлажнённым дыханьем, И звучаньем лесных голосов… Вот плывут, нарастают кругом Полусонной земли ароматы… Расплескался волною богатой Тёплых летних ночей водоём. Погрузись же в молчанье, мой друг, Окунись в эти свежие волны — И вздохнёшь, новым мужеством полный, И окрепнешь, и вырастешь вдруг, И великий сердечный покой Напоит мощью радостной тело, И откроется глубь пред тобой Достижений и замыслов смелых.

8 НОЯБРЯ

Я рано начал печататься на первом курсе университета. Свои курсовые (а мы писали их каждый год) печатал как журнальные статьи. А диплом напечатал брошюрой в издательстве «Знание».

Это не ради хвастовства: хвастать мне нечем: те работы были невероятно плохими. Вспомнил, потому что моим редактором в «Знании» была молодая миловидная женщина – жена критика Валерия Павловича Друзина (родился 8 ноября 1903 года).

Друзин звонил ей на работу, видимо, очень часто. Во всяком случае, когда я приходил в издательство, она отвечала по телефону мужу каждые полчаса. Клала трубку и, улыбаясь, глядела на меня: «Это Валерий Павлович». «Любит он вас», – улыбался я ей. «Ревнует, старикашка, – говорила она. – И соглашалась: – Любит, конечно! Куда ему деваться».

Сам по себе Друзин был человеком очень неприятным – занудливым, недобрым. Его статьи забылись, по-моему, даже раньше его смерти (умер 28 декабря 1980-го). Да и не умел он их писать.

Человек Кочетова, он в Ленинграде при Кочетове был главным редактором «Звезды». А когда Кочетов вместе с Фролом Козловым отбыл в Москву и стал главным редактором «Литературной газеты», замом главного он взял Друзина, который после ухода Кочетова ещё год исполнял обязанности главного редактора. Но стать главным ему не удалось. Перешёл в аппарат Союза писателей. Работал замом Председателя Союза. Был взят в Литинститут профессором, заведующим кафедрой советской литературы.

А что же он всё-таки написал? После войны книги о В. Саянове, Б. Ручьёве, В. Кочетове. До войны брошюрку (1927) о Есенине, статьи в рапповском стиле. Во время войны писал корреспонденции с фронта, работая в армейских газетах.

Зам ответственного секретаря «Литературной газеты» Лёня Чернецкий рассказывал, чем запомнился коллективу Друзин, когда стал и.о. главного. Что бы ни обсуждали в редакции – свежий номер на «летучке» или план будущего номера на «планёрке», Друзин, живший на даче в Переделкине, постоянно сворачивал к любимому: «Был я у такого-то (начальник!). Обещал устроить в Переделкине тёплые клозеты». Так и прозвали его в редакции, говорил Чернецкий: «Тёплый клозет!»

* * *

Подобные справки я уже здесь цитировал:

«Комитет

Государственной безопасности СССР

Управление по Ленинградской области

11 марта 1990 года

№ 10/28-517

Ленинград

Сметанич-Стенич Валентин Осипович, 8 ноября 1897 года рождения, уроженец Ленинграда, русский, гражданин СССР, беспартийный, писатель, член ССП, проживал: Ленинград, кан. Грибоедова, д. 9, кв. 126;

жена – Файнберг Любовь Давыдовна, 33 года (в 1937 году). В 1958 году Большинцова Л. Д. проживала: Москва, ул. Королева, д. 7, кв. 114.

Арестован 14 ноября 1937 года Управлением НКВД по Ленинградской области. Обвинялся по ст. 58-8 (террористический акт), 58–11 (организационная деятельность, направленная к совершению контрреволюционного преступления) УК РСФСР.

Приговором Военной Коллегии Верховного суда СССР от 20 сентября 1938 года определена высшая мера наказания – расстрел. Расстрелян 21 сентября 1938 года в Ленинграде.

Определением Военной Коллегии Верховного суда СССР от 24 октября 1957 года приговор Военной Коллегии Верховного суда СССР от 20 сентября 1938 года в отношении Сметанич-Стенича В. О. отменён, и дело, за отсутствием в его действиях состава преступления, прекращено.

Сметанич-Стенич В. О. по данному делу реабилитирован».

Что ж, опять приходится говорить об уничтожении талантливого человека.

Валентин Иосифович Стенич (настоящая фамилия – Сметанич) начинал как поэт, но очень быстро перешёл на переводы, где добился исключительного успеха.

Достаточно сказать, что в «Литературном современнике» был приблизительно на треть опубликован его перевод «Уллиса» Джойса». Переводил (и чудесно переводил) Честертона рассказы об отце Брауне, Р. Киплинга «Отважные мореплаватели», Дж. Д. Пассоса «42 параллель», Б. Брехта «Трёхгрошовый роман».

По традиции, поддержанной Н.Я Мандельштам, считается, что Стенич – герой очерка Александра Блока «Русские денди» (1918).

О нём вспоминают и рассказывают массу анекдотов.

Вот один из них:

«Однажды Стенича позвали к телефону. Взяв трубку, он услышал: «Hello! Hear is Dos Passos!» и ответил: «Идите вы… Так я вам и поверил!» Трубку перехватил сотрудник посольства: «Стенич, бросьте валять дурака. Дос Пассос в Ленинграде и хочет вас видеть».

Вот другой:

«Случилось это, якобы, во времена НЭПа. Приходит Стенич в москательную лавку и просит гвозди. Хозяин, старый еврей, не поднимая головы: «Нет гвоздей». Стенич настаивает: «Посмотрите лучше, очень нужны гвозди!» Хозяин раздражённо, не поднимая головы: «И смотреть нечего, я же сказал – нету». А Стенич был франт, персонаж очерка Блока о русских денди. Ходил с тростью. И тут он как стукнет тростью в пол, как загремит: «А когда Господа нашего, Иисуса Христа распинали, у вас нашлись гвозди?!» – Немая сцена. Вот такой был человек. Антисемитом он не был, поскольку сам был еврей, но для «красного» словца… К тому же, внешность – типа Маяковского, отнюдь не еврейская, и лавочник еврея в нём признать никак не мог».

* * *

Некоторое затруднение вызывает у меня заметка об Александре Александровиче Коваленкове. Как его представить? Поэтом? Его книга «Ясный день» издавалась в 1958 году, «Стихи» – в 1960-м, «Собеседник» – в 1965-м, «Избранные стихи» – в 1968-м. Или литературоведом? И вспомнить его книги «Практика современного стихосложения» (1960» и «Поэзия простых слов» (1965)? А, может, всё-таки поэтом-песенником? Стихов, ставших песнями, у Коваленкова много. На его слова писали музыку известные композиторы, в том числе такие, как Р. Глиэр, М. Табачников, В. Шебалин, А. Силантьев. Помните:

Солнце скрылось за горою, Затуманились речные перекаты, А дорогою степною Шли с войны домой советские солдаты. От жары, от злого зноя Гимнастёрки на плечах повыгорали; Своё знамя боевое От врагов солдаты сердцем заслоняли.

А с другой стороны, поэтом Коваленков был не слишком даровитым. Литературоведом и вовсе небольшим. А уж от его песен сейчас таких строк, которые я процитировал, осталось совсем немного.

Был Александр Александрович репрессирован. Об этом его биографы говорят глухо. И понятно, почему.

После войны Коваленков преподавал в Литературном институте. В первую же ночь после смерти Сталина в Москве арестовали несколько тысяч человек. В том числе и Коваленкова. В Литинституте не успели ещё как следует переварить эту новость, как Коваленков был отпущен. Пробыл в заключении месяц.

Умер он 8 ноября 1971 года (родился 2 марта 1911-го).

Но вообще в Литинституте его любили.

Закончу воспоминаниями о нём Солоухина. Понимаю, что они во многом меня опровергают. Но я ведь не претендую на истину в последней инстанции.

«Он был поэт, педагог, прозаик, теоретик русского стихосложения, интересный собеседник, эрудит, рыболов, грибник, неисправимый романтик.

На вид он казался суховатым педантом, а на самом деле был душевным и отзывчивым человеком, склонным к выдумке и фантазии.

– Вы знаете, какая рыба самая вкусная?

– Наверно, карась или форель.

– Ну что вы! Вот бывают щурятки, когда они величиной ещё с карандаш…

Эти щурятки величиной с карандаш безвкусны, как трава, водянисты, но собеседник мой убеждённо верил, что это самая вкусная рыба на земле. Не знаю, пробовал ли он их, но ему хотелось, чтобы было именно так.

– Державин? Пушкин сказал про него, что это дурной перевод с какого-то прекрасного подстрочника. Да, но если бы перевести этот оригинал как следует (с точки зрения Пушкина), то и получился бы сам Пушкин!

На его семинар ходили с других семинаров и с разных курсов. Пожалуй, только здесь можно было услышать, как свободно учитель оперирует строками и строфами из Верлена, Вийона, Данте, Петрарки, Апполинера, Петефи, Бодлера, Верхарна, Эминеску, Уитмена, Киплинга, Саади, Хафиза, а потом ещё из малоизвестных нам тогда Нарбута, Хлебникова, Бориса Корнилова, Незлобина, Ходасевича, Саши Чёрного, Цветаевой…

По двум-трём удачным строкам в неопытных ещё стихах он умел определить будущего поэта, как это было, скажем, в случае с Константином Ваншенкиным.

Автор тонких лирических стихотворений, он втайне гордился не больше ли, чем своей лирикой, тем, что солдатский строй поёт его песню «Солнце скрылось за горою, затуманились речные перекаты…».

Он хорошо воевал и вообще в жизни был мужественным человеком.

Природу он любил не как её слепая частица, а пропуская через сложнейшие сита ассоциаций и реминисценций. Была у него тяга, так сказать, к микромиру. Не просто пейзаж – лес и река, но стоять и следить, как с вершины осины падает красный лист. Его зигзаги, его бреющий полёт доставлял поэту такое же эстетическое наслаждение, как балет или музыка. Одно время он увлёкся фотографией мелких деталей земного мира. Положить на землю кольцо с руки и запечатлеть, как через него перелезает муравей. Но – вот другая черта – не догадаться при этом, что для такой съёмки нужна специальная оптика, например телеобъектив 135.

Он смотрел на землю влюблёнными, но и анализирующими глазами. Романтик боролся с теоретиком, с учёным, но романтик неизменно побеждал.

Поэтому стихи Александра Коваленкова напоены солнцем, блеском воды, свежестью лесной поляны и речного берега. Недаром один из главных его сборников стихотворений называется «Ясный день», недаром обложку этого сборника украшает изображение красногрудого снегиря.

Время от времени от него приходили открыточки без начала, как будто продолжается давно начатый разговор. Они свидетельствовали, что какая-нибудь новая работа его бывшего ученика замечена и прочитана. Последняя такая открыточка написана им за несколько часов до смерти (по поводу статьи «Океан родной речи»). Вспоминаю строки, которые теперь можно считать хрестоматийными.

Сказки пишут для храбрых. Зачем равнодушному сказка? Что чудес не бывает, Он знает со школьной скамьи. Для него хороша И обычная серая краска. Он уверен — Невзрачны на вид соловьи. Соловьи золотые!..

В этом восклицательном утверждении весь поэт Александр Коваленков».

* * *

Думаю, что, несмотря на то, что Михаил Евстафьевич Лобанов (родился 8 ноября 1787 года) написал мемуарно-биографические труды «Жизнь и сочинения Н.И. Гнедича» (1842) и «Жизнь и сочинения И.А. Крылова» (1847), его бы сейчас мало кто вспоминал, если бы не Пушкин.

Был Михаил Евстафьевич академиком Императорской Академии наук, перевёл на русский трагедии Расина «Ифигения в Авлиде» и «Федра». И всё же и этого маловато было бы для памяти о нём.

Память о нём сохраняется в собраниях сочинений Пушкина, в сборниках, типа «Пушкин-критик». В своём «Современнике» в 3 томе без подписи Пушкин напечатал во многом для него принципиальную статью, которую назвал «Мнение М.Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной».

«Для Франции, – пишет г. Лобанов, – для народов, отуманенных гибельною для человечества новейшею философиею, огрубелых в кровавых явлениях революций и упавших в омут душевного и умственного разврата, самые отвратительнейшие зрелища, например: гнуснейшая из драм, омерзительнейший хаос ненавистного бесстыдства и кровосмешения, «Лукреция Борджиа» – не кажутся им таковыми; самые разрушительнейшие мысли для них не столь заразительны; ибо они давно ознакомились и, так сказать, срослись с ними в ужасах революций».

Процитировав Лобанова, Пушкин вопрошает:

«Спрашиваю: можно ли на целый народ изрекать такую страшную анафему? Народ, который произвел Фенелона, Расина, Боссюэта, Паскаля и Монтескьё, – который и ныне гордится Шатобрианом и Балланшем; народ, который Ламартина признал первым из своих поэтов, который Нибуру и Галламу противопоставил Баранта, обоих Тьерри и Гизо; народ, который оказывает столь сильное религиозное стремление, который так торжественно отрекается от жалких скептических умствований минувшего столетия, – ужели весь сей народ должен ответствовать за произведения нескольких писателей, большею частию молодых людей, употребляющих во зло свои таланты и основывающих корыстные расчёты на любопытстве и нервной раздражительности читателей? Для удовлетворения публики, всегда требующей новизны и сильных впечатлений, многие писатели обратились к изображениям отвратительным, мало заботясь об изящном, об истине, о собственном убеждении. Но нравственное чувство, как и талант, даётся не всякому. Нельзя требовать от всех писателей стремления к одной цели. Никакой закон не может сказать: пишите именно о таких-то предметах, а не о других. Мысли, как и действия, разделяются на преступные и на неподлежащие никакой ответственности. Закон не вмешивается в привычки частного человека, не требует отчёта о его обеде, о его прогулках, и тому подобном; закон также не вмешивается в предметы, избираемые писателем, не требует, чтоб он описывал нравы женевского пастора, а не приключения разбойника или палача, выхвалял счастие супружеское, а не смеялся над невзгодами брака. Требовать от всех произведений словесности изящества или нравственной цели было бы то же, что требовать от всякого гражданина беспорочного житья и образованности. Закон постигает одни преступления, оставляя слабости и пороки на совесть каждого. Вопреки мнению г. Лобанова, мы не думаем, чтоб нынешние писатели представляли разбойников и палачей в образец для подражания. Лесаж, написав «Жилблаза» и «Гусмана д'Альфараш», конечно, не имел намерения преподавать уроки в воровстве и в плутнях. Шиллер сочинил своих «Разбойников» вероятно не с тою целию, чтоб молодых людей вызвать из университетов на большие дороги. Зачем же и в нынешних писателях предполагать преступные замыслы, когда их произведения просто изъясняются желанием занять и поразить воображение читателя?»

По-моему мы должны быть благодарными Михаилу Евстафьевичу Лобанову (умер 5 июня 1846 года) за то, что своими, быть может, и не слишком мудрыми замечаниями, побудил Пушкина изложить собственную жизненную программу и своё понимание литературы.

Сколько глубоких мыслей высказал здесь Пушкин. «Нравственное чувство, как и талант, даётся не всякому», – хорошо бы, если б это поняли, наконец, критики так называемой новейшей литературы! «Закон не вмешивается в привычки частного человека, не требует отчёта о его обеде, о его прогулках […] Закон постигает одни преступления, оставляя слабости и пороки на совесть каждого», – а это неплохо бы осмыслить иным депутатам Государственной Думы.

Жалко не вытащить из пушкинской статьи ещё и такой его мысли о литературе: «Долгое время покорствовав своенравным уставам, давшим ей слишком стеснительные формы, она ударилась в крайнюю сторону, и забвение всяких правил стала почитать законною свободой. Мелочная и ложная теория, утвержденная старинными риторами, будто бы польза есть условие и цель изящной словесности, сама собою уничтожилась. Почувствовали, что цель художества есть идеал, а не нравоучение».

И ещё одна пушкинская мысль, не раз и не два цитированная пушкинистами: «Неуважение к именам, освящённым славою (первый признак невежества и слабомыслия), к несчастию, почитается у нас не только дозволенным, но ещё и похвальным удальством». Пожалуй, это единственное место в статье Пушкина, где он не оспаривает Лобанова.

* * *

Тобольский губернатор Александр Михайлович Тургенев, родившийся 8 ноября 1772 года, известен тем, что, когда он вышел в отставку, на его квартире собирались литераторы, где читали свои произведения. Так именно на квартире А.М. Тургенева его великий однофамилец впервые прочёл свой рассказ «Муму», а Лев Толстой – свои «Военные рассказы».

И ещё Александр Михайлович известен своими «Записками», которые «Русская старина» печатала из номера в номер, начиная с № 9 Т. 47 за 1885 год и кончая порцию в № 4 Т. 62 за 1889 год. Вторая – малая – порция «Записок» напечатана «Русской стариной» с № 5 Т. 83 за 1895 год и кончая № 7 Т. 84 за 1895 год.

А в № 1 89 тома за 1897 год «Русская старина напечатала «Рассказы А.М. Тургенева об императрице Екатерине II».

Разумеется, всё это напечатано после смерти Тургенева. Он умер в 1863 году.

Пишет А.М. Тургенев обстоятельно, но его подлавливают на неточностях. И всё же, думаю, не ошибётся нынешний издатель, который возьмётся перепечатать мемуары этого много повидавшего человека.

* * *

«Евгений Викторович написал книгу «Наполеон» и ему удалось её каким-то чудом опубликовать. Однажды в его квартиру позвонил правительственный фельдъегерь и передал пакет. В нём содержалась короткая записка Сталина, который одобрял книгу и вместе с тем делал несколько замечаний, что следовало учесть при повторном издании. Между тем, главным для получателя этой записки, как мне говорили, было другое – на конверте рукой Хозяина написано: «Академику Е. В. Тарле». Учёный якобы немедленно отправился в Президиум АН СССР. Попал на приём к президенту и, показав ему конверт, принёс извинения, что он так долго не принимал участия в работе Академии. Никаких объяснений больше не требовалось. «Бывший» академик Тарле вновь стал академиком Тарле», – это из мемуарной книги Артура Петровского «Записки психолога».

Евгений Викторович Тарле был избран действительным членом Академии Наук СССР в 1921 году.

Но осенью 1929-зимой 1931-го ОГПУ заводит «Академическое дело» академика С.Ф. Платонова и привлекает к нему Ю.В. Готье, В.И. Пичета, С.Б. Веселовского, Е.В. Тарле, Б.А. Романова, Н.В. Измайлова и других учёных (всего 115 человек). Их обвиняют в заговоре с целью свержения Советской власти. Якобы в кабинете Платонова Тарле предназначался портфель министра иностранных дел. Академия наук исключила всех привлечённых академиков из своих рядов.

Тарле обвинили ещё и в принадлежности к «Промпартии». В августе 1931 года он сослан в Алма-Ату. Там он начал писать своего «Наполеона».

В 1937 году с Тарле была снята судимость. Но опубликованный «Наполеон» вызвал в том же 1937-м разгромные рецензии в «Правде» и в «Известиях». Над Тарле снова сгустились тучи. И вот – записка Сталина. Президиум Академии восстановил Тарле в звании академика.

Тарле родился 8 ноября 1874 года в еврейской семье. В Киеве в августе 1893-го крестился по православному обряду, чтобы жениться на любимой своей девушке, которая была очень религиозна. Женился и прожил с женой 60 лет.

В 1945 году журнал ЦК ВКП(б) «Большевик» опубликовал разгромную рецензию на труд Тарле «Крымская война»: «Многие положения и выводы академика Тарле вызывают серьёзные возражения…».

Тарле не скрывал своего еврейского происхождения. В 1951 году в самый разгул антисемитизма он на первой своей лекции в МГИМО сказал: «…Я не француз, а еврей, и моя фамилия произносится Тарле».

Нечего говорить, какой смелостью нужно было обладать тогда, чтобы во всеуслышание заявлять подобные вещи. Но Тарле это сошло с рук.

Умер академик Тарле 5 января 1855 года автором многих исторических трудов, написанных популярным языком.

Академия наук присуждает премию имени Тарле за выдающиеся работы в области всемирной истории и современных развитий международных отношений.

* * *

Джон Мильтон поначалу писал поэмы, которые соответствовали его светлому, жизнерадостному настроению.

«Весёлый», «Задумчивый» – в этих поэмах воспроизведён характер человека, соответствующий их заглавиям. «Комус» – блестящий драматический пастораль, на которые ещё не прошла в то время мода.

Но в 1641 году он женился на женщине, которая уже в первый год уехала от него и решительно отказывалась вернуться. Душевная гармония Мильтона была разрушена. Свой семейный опыт он описал в трактате «О разводе». В феврале 1652 года он ослеп.

Ни новый брак, ни его три дочери не принесли Мильтону счастья. Он чувствовал себя одиноким. И это своё чувство выразил в поэмах, которые сделали его всемирно известным.

Прежде всего в «Потерянном рае», христианской эпопеи об отпавших от Бога ангелов и о падении человека. Сатана у Мильтона горд своим падением и выстраивает столицу Ада, который называет Пандемоний (в греческой мифологии так именуется место сбора злых духов). А своё поведение сатана, которого жажда свободы довела до зла, именует пандемониумом, посылая угрозы Небу.

Надо сказать, что «Потерянный рай» считается лучшей вещью Мильтона, что именно эта поэма послужила первоисточником демонизма Байрону и другим романтикам.

Поэма «Обретённый Рай» об искушении Христа духом зла написана холоднее, без той энергии, которой отличался «Потерянный рай».

Что же касается «Самсона-борца», написанного Мильтоном в старости, то в нём поэт воссоздав образ библейского героя, пишет о разбитых надеждах, что исследователи связывают с политической деятельностью Мильтона, который с 1641 года и по 1660 написал целую серию памфлетов, охватив всё течение английской революции.

Мильтон был противником короля и приветствовал казнь Карла I в 1649 году. Но и партия Мильтона не доминировала при Кромвеле. А антиклерикальные памфлеты Мильтона раздражали правительство.

Мильтон умер 8 ноября 1674 года (родился 9 декабря 1608-го), когда по приглашению парламента на престоле воцарился сын казнённого короля Карл II, восстановивший все порядки, которые существовали при отце. Поэт не дожил до «Славной революции» 1688-го и принятия Англией Билля о правах.

* * *

Александр Блок писал своему другу поэту Е.П. Иванову 3 сентября 1908 года: «…прочёл я «Вампира – графа Дракула». Читал две ночи и боялся отчаянно. Потом понял ещё и глубину этого, независимо от литературности и т. д. Написал в «Руно» юбилейную статью о Толстом под влиянием этой повести. Это – вещь замечательная и неисчерпаемая, благодарю тебя за то, что ты заставил меня, наконец, прочесть её».

В «Руно» статья Блока называлась «Солнце над Россией» и, в частности, отмечала, что в истории России всегда таятся вампирические силы, подстерегающие лучших её людей.

«Дракула», который Блок называет повестью, на самом деле готический роман «ужасов», написанный ирландским писателем Абрахамом Стокером (родился 8 ноября 1847 года). Над этой книгой Стокер работал 8 лет, изучая европейские мифы и легенды о вампирах. В 1897 году роман вышел из печати и сразу же принёс его автору всемирную славу.

Уже в 1931 году режиссёр Тод Броунинг осуществил экранизацию. В 1958 году вышел фильм «Дракула» режиссёра Теренса Фишера. «Дракула» режиссера Джона Бэдхема появился в 1979 году. Не прошёл мимо романа и великий Френсис Форд Коппола. Его фильм называется «Дракула Брема Стокера» и вышел в 1992 году. Наконец, совсем недавно, в 2014-м, появился ещё один фильм «Дракула» режиссёра Гари Шора.

Кроме «Дракулы» Стокер написал немало романов и новелл. Но они не знали успеха «Дракулы». Абрахам Стокер умер в 64 года 20 апреля 1912 года, оставшись в литературе с романом «Дракула». Но оставшись с ним навсегда.

* * *

Роже де Бовуар – так подписывался под своими произведениями Eugène Auguste Roger de Bully – родился (по неточным данным) 8 ноября 1806 года и отличился тем, что, имея в близких друзьях самого премьер-министра князя Полиньяка, отказался от предложенной ему дипломатической карьеры ради литературной.

Будучи очень богатым человеком, обладающий симпатичной внешностью он быстро становится очень популярным в Париже. Вокруг него увиваются аристократы и аристократки, его дом становится как бы эпицентром парижской моды. Весь свет собирается сперва в роскошном особняке на Рю де ла Пэ, потом в старинном особняке на острове Сен-Луи в Париже, куда переехал Роже де Бовуар, и, наконец, на улице Сен-Флорантен, в новом доме де Бовуара, где он по-прежнему вёл роскошную жизнь. Были среди его гостей и литераторы (Теофиль Готье, Бодлер), театральные и журналистские дела де Бовуар обсуждал с фельетонистом Эженом Бриффо и директором театра «Водевиль» Hugues Bouffé. Но лучшим, самым близким другом Роже де Бовуара был Александр Дюма (отец).

С ним де Бовуар был объединён общей любовью к литературе, к роскошному образу жизни. Оба могли себе позволить тратить огромные средства на поддержание своей популярности. Наконец, оба любили женщин.

Рассказывают, что Дюма в свою первую брачную ночь, застав друга Роже де Бовуара в постели со своей женой, сказал: «Роже, примиримся, как древние римляне, на публичном месте».

Конечно, это, скорее всего анекдот, хотя на связь Роже с женой Дюма намекали довольно прозрачно. Но дело в том, что Дюма был не меньшим донжуаном, чем де Бовуар, и так же, как тот, пользовался щедрым успехом у женщин.

Разумеется, как писатель, Дюма превосходил Роже де Бовуара, хотя и тот за свою жизнь написал около 300 работ, в том числе больше десятка романов и несколько театральных пьес, опубликованных в основном в 1830-1840-х годах. Самый большой успех выпал на долю «Шевалье де Сен-Жорж», причём не только самого этого романа, но и его инсценировки, осуществлённой де Бовуаром и поставленном в театре «Варьете». За период с 1840 до 2001 года роман выдержал 17 изданий.

Другой роман де Бовуара «Бретонец» напоминал романы его великого друга Дюма. Надо сказать, что произведения де Бовуара воспроизводили авантюрный стиль жизни с описанием щёголей той исторической эпохи, за которую брался писатель.

Романы Роже де Бовуара были в моде. Этим объясняется их быстрые переводы на русский и публикацию в «Библиотеке для чтения». Издатель этого русского журнала тщательно следил за европейской модой и её новинками.

В последние годы жизни писатель страдал безумием, усиленным приступами подагры. Он умер 27 августа 1866 года.

9 НОЯБРЯ

Памяти «старейшины русского стиховедения» посвятил свою книгу «Современный русский стих» академик М.Л. Гаспаров.

«Старейшина – Сергей Павлович Бобров (родился 9 ноября 1889 года) стиховедом был отменным. Он первым (1913) описал дольник под названием «паузник». Он один из зачинателей темы о ритмике словоразделов. Он исследовал перебои ритма в поэзии.

В 1915 году издал книгу «Новое о стихосложении Пушкина». В шестидесятых занимался стихосложением вместе с Гаспаровым, оставившем о нём воспоминания, и А.Н. Колмогоровым.

Но известность приобрёл не этим.

В 1914 году он возглавил группу футуристов «Центрифуга», куда вошли Б. Пастернак, Н. Асеев, И. Аксёнов. Пользуясь девятью псевдонимами, заполнил своими стихами почти на треть антологию «Второй сборник Центрифуги» (1916). До революции за три года издательство «Центрифуга», которым руководил Бобров, выпустило полтора десятка книг, в том числе и «Поверх барьеров» Пастернака.

В дореволюционных стихах Бобров сочетает приёмы футуризма с имитацией классической русской лирики. Он вообще экспериментатор в поэзии. Для его экспериментов характерны перебои в классических размерах, пропуски ударений в трёхсложниках.

Он продолжал писать стихи всю жизнь. И в 60-х снова напомнил о себе как о поэте.

В начале 1920-х опубликовал три социально-утопических романа. Два из них «Восстание мизантропов» (1922) и «Спецификация идитола» (1923) – под своей фамилией. Роман «Нашедший сокровище» (1931) под псевдонимом А. Юрлов.

В 1920-1930-е годы работал в Центральном статистическом управлении. Тогда же был репрессирован и сослан в Кокчетав. Вернувшись, написал две научно-популярные книги для школьников «Волшебный двурог» (по математике; 1949) и «Архимедово лето» (в 2 частях, 1950). Написал автобиографическую повесть «Мальчик».

Бобров мистифицировал публику, опубликовав якобы найденное продолжение стихотворения Пушкина «Когда владыка ассирийский». Сам же и разоблачил мистификацию, после того как пушкинист Н. Лернер признал подлинность пушкинского текста.

Автор первого перевода на русский язык «Пьяного корабля» А. Рембо. Перевёл «Песнь о Роланде».

Умер 1 февраля 1971 года. Современники считали его несостоявшимся великим поэтом.

Сейчас принято отрицать, что Бобров назвал Блока «поэтическим мертвецом». Но он это не просто произнёс. Он написал это в журнальной рецензии 1921 года на книгу Блока «Седое утро».

А экспериментальные стихи его были такого типа:

Нет тоски, какой я не видал. Сердце выходит на белую поляну: Сеть трав, переступь дубов, Бег клёнов. Тёмный лесов кров; ждать не стану. Когда раненый бежит невесело, Сердце, выдь, выдь ему на дорогу; Здесь окончится перекрёсток; Тихо проходит лес, Пашни не спешат От струй рек.

* * *

За плечами у Раисы Моисеевны Азарх революционное прошлое. Она была участницей Октябрьского вооружённого восстания в Москве 1917 года. Участницей гражданской войны в России. Была комиссаром особой Вятской дивизии. Позже руководила санитарными отрядами. Медик по профессии, она не только воевала на фронтах, но организовала борьбу с эпидемией тифа в Сибири. Стала одной из первых женщин Советской России, получивших (1928) орден Красного Знамени.

После гражданской войны – на партийной работе в печати. Была членом РАПП. Работала в тогдашней украинской столице Харькове в Госиздате Украины.

Жена Мате Залка, «генерала Лукача», назначенного командиром 12 интернациональной бригады республиканской армии Испании, она нелегально в ноябре 1936 года прибывает в Испанию. Организовывает санитарные подразделения республиканской армии.

В 1937 году, опираясь на показания её знакомой о связи Азарх с троцкистами, КПК выносит Азарх взыскание.

Известно, что Ежов предложил Сталину арестовать Азарх. Сохранилась бумага с согласием Сталина и Молотова. Однако арестована она не была.

В 1939 года она в рядах армии во время польского похода. На финской войне была уполномоченной Народного комиссариата обороны. Во время Великой Отечественной – корреспондент ряда фронтовых газет.

Но после войны в 1948 году её всё-таки арестовывают. Ей вменяется знакомство с Анной Сергеевной Алиллуевой, сестрой покойной жены Сталина. За знакомство с Анной Сергеевной, кстати, посадили и жену Молотова П.С. Жемчужину.

Дело в том, что в 1946 году вышли «Воспоминания» А.С. Алиллуевой, которые сильно прогневали Сталина. «Правда», по приказу Сталина, громит книгу. Автора арестовывают.

Раиса Азарх находилась в заключении до 1954 года.

Умерла она 9 ноября 1971 года (родилась 2 мая 1897-го).

Её книги не так интересны, как её биография. «Октябрь в Москве» (1921), «Борьба продолжается» (1930), «Сыны народа» (1941) – сами названия говорят, что она воплощает в художественной форме свои революционные идеи. О войне в Испании она написала роман-хронику «Дорога чести» (1956–1959).

Но в беллетристике преуспела не слишком.

* * *

Три выдающихся деятеля российской культуры XVIII века Василий Васильевич Капнист, Николай Александрович Львов и Гаврила Романович Державин были женаты на родных сёстрах. Первым на Марье Алексеевне в 1779 году женился Львов. За ним на Александре Алексеевне в 1781-м Капнист. А Державин на Дарье Алексеевне женился вторым браком в 1794-м после смерти своей первой жены.

Надо сказать, что все трое дружили между собой, хотя никто из них не признавал первенства за другим. И если уж говорить, в чём каждый достиг первенства, то в архитектуре, например, прославился занимавшийся ею нерегулярно Н.А. Львов. Сохранилось довольно много его построек: Никитские ворота Петропавловской крепости, здание Почтового двора (Почтамт) в Санкт-Петербурге, Приоратский дворец в Гатчине, Борисоглебский собор в Торжке, церковь святой Екатерины в Валдае и другие. Невероятно выразительны его усадебные постройки и садово-парковые ансамбли, где перед архитектором появлялась возможность на практике воплотить свои представления о разумном и прекрасном, реализовать идеи и увлечения, применить изобретения по отоплению и землебитному строительству. Кроме Торжокских усадеб (Знаменское-Раек, Никольское-Черенчицы, Митино, Василево), построил Н.А.Львов еще и Званку для Г.Р.Державина, Кирианово для княгини Дашковой, Очкино для Судиенко в Черниговской губернии, Вороново для Ростопчина.

Что до поэзии, то первым из этих породнившихся художников следует признать Г.Р. Державина.

Капнист – выдающийся драматург, предвосхитивший Грибоедова и Гоголя.

Он отдался литературному творчеству в 1775 году, после того как оставил военную службу.

Известность ему доставила «Сатира первая», опубликованная в 1780 году, в период, когда Екатерина, напуганная Французской революцией, закрыла журналы, издаваемые Н. Новиковым, – «Трутень», «Живописец», «Кошелёк». В это время появляются стихи Капниста:

Кто сколько ни сердись, а я начну браниться: С бездельством, с глупостью людской мне не ужиться. Везде продерзостный беспутство кажет вид; Бесчестие в чести, из моды вышел стыд, Почти с кем ни сойдусь, с кем речь ни начинаю — Или невежество, или порок встречаю.

Увы, сатира эта очень большая. Цитировать её здесь нет никакой возможности. Пороков человеческих немало. И, кажется, всех их бичует Капист. Ни одного не пропустил.

И как современно его обличение. Вы, конечно, слышали о ловкачах, списывающих кусками или целиком чужие диссертации. Уж как власть имущие препятствуют их разоблачению. Даже срок давности установили. Если не разоблачили через три года после защиты, значит признать её состоявшейся.

Вот и у Капниста в «Сатире первой»:

Учёности надев личину дерзновенно, Самхвалов хочет всех насильно, неотменно Уверить о своём и знанье и цене; Он, качества свои хваля наедине, Упорно в том себя нередко уверяет, Что он и то, о чём в свой век не слышал, знает, Но, пухлым слогом вздор стараясь заглушить, Принудил дураков себя премудрым чтить.

Или наш нынешний суд, самый гуманный в мире. Что о нём говорить, если и по неправосудным решениям имеются узаконенные сроки давности: судья вовсе не обязан пожизненно нести ответственность за свои решения, за подписанные им судебные акты.

И об этом есть у Капниста в его «Сатире первой»:

Драч совесть выдаёт свою за образец, А Драч так истцов драл, как алчный волк овец; Он был моим судьёй и другом быть мне клялся, Я взятки дать ему, не знав его, боялся; Соперник мой его и знал и сам был плут, Разграбив весь мой дом, позвал меня на суд. Напрасно брал себе закон я в оборону: Драч правдой покривить умел и по закону; Тогда пословица со мной сбылася та, Что хуже воровства честная простота; Меня ж разграбили, меня ж и обвинили И вору заплатить бесчестье осудили.

Правда, из-за своих сатир Капнист поссорился с Державиным. Дело в том, что Капнист написал ещё «Оду на рабство» (1783), связанную с тем, что Екатерина закабалила своим указом бывших свободными крестьян Киевского, Черниговского и Новгород-Северского наместничеств. Описав тяготы крестьян, ода заканчивается призывом отменить указ, чтобы оды во славу императрицы стали чистосердечными.

Когда Екатерина издала новый указ, согласно которому в прошениях, подаваемых на её имя, следовало писать не «раб», а «верноподданный», Капнист откликнулся «Одой на истребление звания раба» (1787), где выдавал желаемое за действительное: рисовал благоденствие, которое якобы наступило в России, где будто бы исчезло рабство.

Дальше Капнист написал «Ответ Рафаила певцу Фелицы»: «Рапорт лейб-автору от екатеринославских муз трубочиста Василия К.» (1790). Он и прогневал Державина, который написал Капнисту: «Ежели таковыми стихами подаришь ты потомство, то в самом деле прослывёшь парнасским трубочистом, который хотел чистить стих другим, а сам нечистотою своих был замаран».

Славу Капнисту принесла его комедия «Ябеда» (1798). Она была поставлена на сцене петербургского театра, но вскорости по приказу Павла I снята с репертуара. Тираж её был конфискован.

Вот что по этому поводу пишет в своих «Рассказах о книге» известный библиофил Н. Смирнов-Сокольский:

«Подобные дела при Павле I делались быстро. Комедию запечатали сургучом в сундуке цензуры, а автора её Капниста фельдъегерские кони помчали в Сибирь.

Но вечером того же дня, как рассказывают некоторые, Павел пожелал вдруг проверить правильность своего «повеления». Он приказал дать этим же вечером комедию у себя, в «Эрмитажном» театре.

Трепещущие актёры разыграли комедию, причём в зрительном зале находилось всего два зрителя: сам Павел I и наследник его Александр.

Эффект был совершенно неожиданный. Павел хохотал, как безумный, часто аплодировал актёрам, а первому же попавшемуся на глаза фельдъегерю приказал скакать по дороге в Сибирь за автором.

Возвращённого с дороги Капниста всячески обласкал, возвёл в чин статского советника и до своей смерти оказывал ему покровительство.

Так ли это было точно или нет, документов по этому поводу не сохранилось, но то, что напечатанная комедия была арестована, а автор едва не угодил в Сибирь, – правда. Правда и то, что Павел I после действительно оказывал некоторое покровительство Капнисту».

Да, на судьбе самого Капниста запрет его комедии не отразился. Он был назначен Павлом директором всех императорских театров Петербурга. После убийства Павла он этот пост оставил.

А его комедия возобновила своё победное шествие по сценам. Как сообщает словарь Брокгауза и Эфрона, историк Николай Николаевич Бантыш-Каменский «передаёт следующий эпизод, которому был сам свидетелем. Когда в 3 действии Хватайко поёт: «Бери, большой тут нет науки; бери, что только можно взять. На что ж привешены нам руки, как не на то, чтоб брать?» – зрители начали рукоплескать, и многие, обратясь к одному из присутствовавших в театре чиновников, громко называли его по имени и восклицали: «это вы! это вы!»

Умер Василий Васильевич 9 ноября 1823 года (родился 23 февраля 1758-го).

К этому можно было бы добавить, что, судя по всему, Капнист был одним из любимых литераторов Пушкина. В юности Пушкин подражал «горацианским одам» Капниста. А в зрелости брал из Капниста эпиграфы к своей «Капитанской дочке».

* * *

У этого поэта странная биография.

Степан Гаврилович Скиталец (родился 9 ноября 1869 года) был исключён из Самарской учительской семинарии за неблагонадёжность. Понятно, почему. Он принимал самое активное участие в революционном движении, за что подвергался арестам в 1888, 1901, 1902 и 1905 годах. Но в 1908-м от революционного движения отошёл.

В 1898 году познакомился с Горьким, который имел на него большое влияние. В 1900-х печатается в сборниках издательства «Знание», организованного Горьким. В 1902-1907-м вышли три тома собраний сочинений Скитальца, в 1912-м ещё три тома. В 1916-1919-м и вовсе: выходит собрание сочинений Скитальца в 8-ми томах.

Хотя в начале Первой мировой войны отправился санитаром на фронт, опубликовал несколько очерков и рассказов с осуждением войны.

Февральскую революцию принял, Октябрьскую – нет. В 1921 году эмигрировал в Китай. С 1922 по 1934 жил в Харбине. Печатался там. Но с 1928 года стал публиковаться в советских изданиях.

Горький что ли помог? В 1934 году вернулся в Москву, принял участие в Первом съезде советских писателей (правда, с совещательным голосом).

И вот что любопытно. В своё время (в 1910 году) Скиталец купил в Крыму дачу в Байдарской долине. На чужбине, в Харбине, в автобиографическом романе «Дом Черновых» (который к 1936 году станет автобиографической трилогией) он вспоминает время, когда строил дом в Крыму, как он его строил:

«Сам сочинил план дома и сам руководил постройкой. Полгода жил шалаш, когда знаешь, что строишь дворец, когда собственный рисунок превращается в реальность, когда из диких камней, глины и дерева создаёшь что-то художественное. Таким реальным творчеством я первый раз занялся и, несмотря на тысячу неприятностей и трудностей всяких, строил с наслаждением. Вот, посмотрите: какое дикое место! С сотворения мира не было здесь ноги человека, земли этой не касались: плуг, топор, лопата. А теперь вырос, как по волшебству, прекрасный дом, земля обработана, посажены культурные деревья! Меня такая работа увлекает и радует…»

Так вот, вернувшись в СССР, он вступает во владение этой дачи, на которой жил по 1940-й, то есть почти до смерти (умер в Москве через несколько дней после объявления войны – 25 июня 1941 года).

Степан Гаврилович в соавторстве с Ильёй Алексеевичем Шатровым написал слова известнейшей песни «На сопках Манчжурии». Есть у него такое стихотворение:

Я хочу веселья, радостного пенья, Буйного разгула, меха и острот — Оттого, что знал я лишь одни мученья, Оттого, что жил я под ярмом забот. Воздуха, цветов мне, солнечной погоды! Слишком долго шёл я грязью под дождём. Я хочу веселья, я хочу свободы — Оттого, что был я скованным рабом. Я хочу рубиться, мстить с безумной страстью — Оттого, что долго был покорен злым. И хочу любви я, и хочу я счастья — Оттого, что не был счастлив и любим.

Написал он его, когда увлекался революционными идеями, сидел за них. Но не провиденье ли это остальной его жизни? Надо же – побывать в эмиграции, вернуться, продолжать издаваться! И даже дачу в Крыму не отняли! Воистину рождён был в рубашке.

* * *

Георгий Константинович Холопов (родился 9 ноября 1914 года) начинал рабкором. В 1934 году стал публиковать рассказы. В 1936-м напечатал в журнале «Звезда» роман «Братья». Дилогию о Кирове он напечатал уже после войны: первую часть «Огни в бухте» в 1947 году, а вторую – «Грозный год» в 1955-м.

По поводу названия своего романа позже писал: «В последние годы вышли и продолжают выходить романы и повести, посвящённые событиям первой империалистической и Великой Отечественной войн. Среди них часто встречаются названия в таком роде: «Грозовые годы», «Грозовой год», «Грозный год». Чтобы не возникло путаницы, к какому времени относится роман о Сергее Мироновиче Кирове, в новом издании я его назвал «Грозный год – 1919-й».

Но уже до войны был замечен и после ареста главного редактора журнала «Звезда» Анатолия Ефимовича Горелова занимал его место в 1939–1940 годах.

С первых дней войны Георгий Константинович на фронте. Закончил её в Вене гвардии капитаном. Награждён тремя боевыми орденами. А с писательством у него выходило не так здорово. Хотя он и получил Госпремию РСФСР в 1983 году за книгу рассказов и повестей «Иванов день».

Но не дать ему не могли. Премия ему полагалась как редактору крупного литературного журнала, а он после войны снова возглавил «Звезду» с 1967-го и почти до смерти, до 1989-го (умер 31 декабря 1990). К тому же, оставаясь главным редактором, Холопов с 1973 года занимал пост первого секретаря Ленинградской писательской организации. А в этом случае человеку просто обязаны были дать такую премию.

Написал Холопов немного. Но и того, что написал достаточно, чтобы представить характер его прозы. Мне думается, что о ней весьма точно сказал в своём «Лексиконе» немецкий славист Вольфганг Казак: «Характер прозы Холопова – чисто очерковый, не художественный, она излишне многословна, а вследствие строгого следования принципу партийности в литературе часто малоправдоподобна».

Хорошее слово «малоправдоподобна». Напоминает изобретённое Зощенко «маловысокохудожественна».

* * *

Сначала большая цитата – стихотворение, которое называется «Город»:

Подъезд в лохмотьях винограда, Как гений, пьющий сам с собой. Тумана вкрадчивость. Громада Небес. Мучительный гобой Дождей. Природа променяла Червонец солнца ни за грош. Уже на паперти вокзала Во влажную кидает дрожь. Душе, отчаянья вкусившей, Бежать из логова потерь! Но город, душу погубивший, Но город, душу приютивший, Её отпустит ли теперь? Он был, мой серый и зелёный, Оплотом рейховских земель, Пока тевтонские знамёна Не сбросил яростный апрель С фортов, опутавших предместья, Со стен и башен вековых — Под гул великого возмездья К ногам отрядов штурмовых. Над вечным сном Иммануила Ревела смертная метель, Готовя городу могилу, И, в одночасье, колыбель. Ещё курились равелины, Вулканы сдохшие войны, Ещё стреляли их руины В больное сердце тишины, А город стал приёмным сыном Непостижимейшей страны. Он под обугленные крылья Своих ветров собрал народ, Ломивший по страданью – вброд, И авантюрный и всесильный. Для сбора был весомый повод: Валила валом вербота, Руин саднила нагота, Но из развалин вышел город. Влилась в германскую аорту Российская шальная боль. Ни богу не молясь, ни чёрту, Мой город обнажает голь Своих проветренных окраин, Просторно-хмурый и сквозной, Былому – брат. Но Авель? Каин? Не постигаю. Просто мой. Растёт всё яростней и круче. Мужает. В жизнь мою войдя, Тревожит музыкой дождя, Из голубых упав излучин. И нет причин для пессимизма. Своё величье не отверг Фанат, хлебнувший атеизма, Калининград фон Кёнигсберг!

Ясно, о каком городе идёт речь? Это стихотворение написано жительницей Калининграда Натальей Николаевной Горбачёвой.

Она занималась в городском литературном объединении «Родник» под руководством Сэма Симкина.

В 1989 году на городском турнире была избрана королевой поэзии.

Первая книга «Место встреч» вышла в 1990 году. В 1999-м за вторую свою книгу «В обнимку с декабрём» получила премию «Вдохновение».

В том же 1999-м получила почётную грамоту «Человек. Событие. Город» не за стихи, а в номинации «Пресса года». Так был отмечен её труд журналистки «Калининградской правды», возглавлявшей там отдел культуры.

Она лауреат премии издательского дома «Провинция» (2000).

А в 2011 году московские издательства «АСТ», «Астрель» и «ВКТ», объединёнными усилиями выпустили книгу прозы Горбачёвой «Наталья Гончарова против Пушкина. Война любви и ревности».

Увы, презентация её новой книги «Окружающий четверг», состоявшаяся в 2015 году, оказалась посмертной.

Умерла Наталья Николаевна Горбачёва 9 ноября 2014 года, прожив на свете 55 лет: родилась 3 июля 1959-го.

* * *

«Как-то утром, когда я, совершенно безмятежный, пришёл на службу, меня тотчас же позвал Жуковский и (не то посмеиваясь, не то сострадая) торопливо заговорил: «Знаешь? Тебя ждёт Лопухин. Он тебя решительно избрал обвинителем Веры Засулич. Конечно, ради приличия он предложил эту обязанность и мне как исправляющему должность прокурора, но он мечтает именно о тебе». Бесконечно взволнованный, я пошел к Лопухину. Он встретил меня с «распростёртыми объятиями» и сказал: «Когда я настаивал на передаче дела Засулич в суд присяжных, я имел в виду именно вас. Я часто слушал ваши речи и увлекался. Вы один сумеете своею искренностью спасти обвинение».

Эта цитата из письма адвоката Сергея Аркадьевича Андреевского министру юстиции И.Г. Щегловитову от 14 сентября 1914 года.

«Но, Александр Алексеевич, – продолжает рассказывать Щегловитову о своём разговоре с А.А. Жуковским Андреевский, – ведь ваше обращение ко мне – величайшее недоразумение! Конечно, Вера Засулич совершила преступление, и если бы вы как мой начальник предписали мне обвинять её, то я не имел бы права ослушаться. Поэтому я, прежде всего, желал бы знать, беседуем ли мы с вами формально или по-человечески?»

«Да что вы! Что вы! – отвечает Жуковский. – Конечно, тут нет никаких формальностей, и вы можете говорить вполне откровенно. – «Тогда я вам скажу, что обвинять Веру Засулич я ни в коем случае не стану, и прежде всего потому, что кто бы ни обвинял её, присяжные её оправдают». – «Каким образом? Почему?» – «Потому, что Трёпов совершил возмутительное превышение власти. Он выпорол «политического» Боголюбова во дворе тюрьмы и заставил всех арестантов из своих окон смотреть на эту порку… И все мы, представители юстиции, прекрасно знаем, что Трёпову за это ничего не будет. Поймут это и присяжные. Так вот, они и подумают, каждый про себя: «Значит, при нынешних порядках и нас можно пороть безнаказанно, если кому вздумается? Нет! Молодец Вера Засулич! Спасибо ей!» И они её всегда оправдают». – «Бог знает, что вы говорите!…» – «Нет, Александр Алексеевич, мы совсем не понимаем друг друга. Но поверьте мне, что никакая речь не поможет».

«Засулич была оправдана… – заканчивает письмо министру Андреевский. – Когда после заседания мы с Жуковским уселись на «имперьяле конки» и поехали домой, он мне спокойно сказал: «Ну, брат, теперь нас с тобой прогонят со службы. Найдут, что если бы ты или я обвиняли, этого бы не случилось».

Жуковский был товарищем прокурора окружного суда. Сперва прокурором на процессе Веры Засулич было предложено быть ему. Но он отказался, предложив вместо себя помощника А.Ф. Кони Сергея Аркадьевича Андреевского, которому Кони протежировал.

Из письма министру понятно, что и Андреевский тоже отказался.

А фраза Жуковского «теперь нас с тобой прогонят со службы» сбылась: министр не помог. Жуковский был переведён товарищем прокурора в Пензу, а Андреевский уволен со службы.

Кони, однако, помог Андреевскому устроиться поначалу юрисконсультом в Международный банк, а потом вступить в сословие присяжных поверенных Санкт-Петербургской судебной палаты, где он очень быстро стал одним из выдающихся адвокатов России. Кони провидел это.

Но мы с Вами вспоминаем Андреевского не как адвоката, а как поэта. Он поздно начал писать стихи: в 30 лет заинтересовался стихотворением Мюссе и перевёл его. Первым в русской поэзии он перевёл стихотворение «Ворон» Эдгара По. И свою поэтическую книжку 1886 года открыл эпиграфом из По: «Красота – единственно законная область поэзии; меланхолия – наиболее законное из поэтических настроений».

Надо сказать, что меланхолия – ведущая мелодия поэзии Андреевского. Стихи его нерадостны:

Из долгих, долгих наблюдений Я вынес горестный урок, Что нет завидных назначений И нет заманчивых дорог. В душе – пустыня, в сердце холод, И нынче скучно, как вчера, И мысли давит мне хандра, Тяжеловесная, как молот.

В течение двадцати лет появляются в печати стихи Андреевского. Но с большими перерывами во времени. В них по-прежнему нет душевной бодрости. Как нет её и в переводах Андреевского из Бодлера, из По, из Сюлли («Разбитая ваза»).

Тем не менее, в 1898 году вышло второе издание его поэтического сборника, а в 1902 году – 3 издание.

Много занимается Андреевский и литературной критикой. Самая его большая заслуга – воскресение из небытия уже забытого поэта Баратынского. Правда, восстанавливая Баратынского в своих правах, Андреевский далеко не всегда справедлив к Белинскому, умалившему в своё время значение Баратынского. Андреевский написал о Тургеневе и Лермонтове, о Некрасове и Гаршине. В 1888 году вышел его этюд о «Братьях Карамазовых», где Андреевский продемонстрировал новое понимание Достоевского как психологически сложного писателя, в отличие от того, как упрощённо читали прежде Достоевского.

Впрочем, статьи Андреевского напоминают его стихи – холодноватые, скорбные, враждебные ко всякого рода гражданственности.

Интересные воспоминания об Андреевском оставил выдающийся советский юрист Борис Самойлович Утевский, который писал, в частности: «Мне навсегда запомнилась его полная изящества внешность. Высокий и стройный, с седеющими густыми ещё волосами, с задумчивыми спокойными глазами – он был красив… Мне пришлось повидать его и после Февральской, и после Октябрьской революции. Он не был восхищён Февральской революцией, не ходил на общие собрания адвокатов, а когда я спросил его, не предлагают ли ему какой-либо высокий пост, как некоторым другим адвокатам, он только брезгливо махнул рукой. Октябрьскую революцию он не мог понять. Но мысль об эмиграции не приходила ему в голову. Он не участвовал в саботаже советской власти адвокатурой, но и не мог найти применения своим способностям в новых условиях. Как поэт он был весь в прошлом. Как адвокат он оказался неприспособленным к новым требованиям. К тому же, он был уже стар и немощен».

Скончался Сергей Аркадьевич 9 ноября 1918 года. То есть на 71 году жизни: родился 29 декабря 1847-го.

* * *

Александра Лазаревича Жовтиса называли диссидентом от рождения. Когда франкисты оттеснили республиканцев к французской границе, пионер Жовтис сказал, что республиканцы проиграли. Нашёлся стукач. С Жовтиса сняли пионерский галстук.

В 1948 году Жовтис читал курс древнерусской литературы в Казахском университете. Выходит статья в «Казахстанской правде», которая причисляет Жовтиса и Юрия Домбровского к буржуазным националистам и космополитам. Домбровский уже побывал в тюрьме. Арестовали снова. А Жовтиса уволили из университета. Восстановили после смерти Сталина.

Жовтис занимался переводами казахских поэтов. За перевод стихов Магжана Жумабаева, объявленного «врагом народа», Жовтиса снова увольняют. И снова восстанавливают с помощью Союза писателей Казахстана.

На лекции по древнерусской литературе Жовтис помянул добрым словом татарского хана, помиловавшего русских пленных. Снова донос. И опять увольнение. На это раз за «татарский национализм». Восстановился через суд.

Снова уволили за строптивость: отказался ставить положительные оценки «нужным» ректорату и деканату студентам. На этот раз восстанавливали на работе долго – целых четыре года.

В пятый раз его уволили как «сиониста», когда, обыскав квартиру, нашли плёнку с записью А. Галича, певшего дома у Жовтиса. Семь лет Жовтис был безработным. С помощью Санжара Джаносова Жовтису удалось получить профессорское место в пединституте. Смелый, никого и ничего не боявшийся Санжар Джаносов через некоторое время погибает при загадочных обстоятельствах.

Некогда премьер-министр Франции Леон Блюм купил у скульптора Исаака Иткинда его работу «Россия, разрывающая цепи». Во Франции работу назвали «Россия в цепях», что стоило скульптору оказаться для НКВД французским шпионом, быть арестованным и после избиений очутиться в лагере. Выжив, Иткинд поселился в Алма-Ате.

После его смерти Жовтис собрал воспоминания друзей Иткинда и назвал книгу «Прикосновение к вечности». По его просьбе предисловие написал скульптор Конёнков. 17 лет пробивал Жовтис эту книгу, и она вышла.

А книгу стихов Ирины Кноринг, на которую Александр Твардовский написал положительную внутреннюю рецензию, Жовтису удалось издать только после перестройки в 1993 году.

Надо сказать, что своих книг у Жовтиса было более 30. Это не только переводы с корейского, с казахского, которые ценили Маршак, Эткинд, Гаспаров, Лев Озеров. Но ещё и переводы англичанина Китса, включённые в серию «Литературные памятники». Ещё и работы по теории стихосложения и перевода поэзии. Ещё, наконец, и собранные им материалы, которые размещены в двух книгах «Непридуманные анекдоты. Из советского прошлого». Одна вышла в Москве в 1995-м. Вторая издана посмертно в 1999 в Алма-Ате.

Да, Александр Лазаревич скончался 9 ноября 1999 года. Родился 5 апреля 1923-го.

Из «Непридуманных анекдотов»:

«Молодой поэт Павел Кузнецов, как и многие его современники, положил в основу своей деятельности ясную и чёткую идейную концепцию: «Чего изволите?»

Жил он в Алма-Ате в первой половине 30-х годов, когда поэты многонациональной страны уже запели торжественные гимны на официально утверждённые темы. Поэтому появление на страницах печати патриотических од акына Маимбета в переводах Кузнецова было встречено весьма и весьма благожелательно. Акын пел про расцветающую под солнцем коллективизации Степь, про мудрость «вождя и учителя». В 1934 году местное издательство выпустило книжку «Стихи акына Маимбета» в переводе П.Кузнецова, а сам Паша, по воспоминаниям друзей, стал щеголять в новом костюме из модного тогда коверкота.

Всё шло хорошо… Но однажды поэта-переводчика вызвали в ЦК партии, где инструктор ЦК сказал ему:

– Мы очень довольны вашими переводами, Павел Николаевич! Акын Маимбет – это, конечно, Гомер XX века! Мы посоветовались и решили представить его к награждению орденом, а вас – грамотой… Я звонил в Союз писателей, но мне сказали, что Маимбет не член Союза. Народный, так сказать, самородок. Сообщите мне его адрес и паспортные данные.

– Э-э-э… – заикаясь, сказал Паша, – видите ли, понимаете ли… я точного адреса не знаю. Мой друг Маимбет приезжает из аула в базарные дни.

– Не беспокойтесь, товарищ Кузнецов, вы можете представить данные через несколько дней.

Для Паши дело запахло нафталином. Акына Маимбета в природе не существовало. Вечером Паша пригласил на пол-литра Алёшу Б. и Колю Т. Неизвестно, кто нашёл выход. Возможно, сам поэт-стилизатор. Но на следующее утро Паша явился в кабинет руководящего товарища.

– Я виноват, – сказал Паша, – я очень виноват… Я проявил отсутствие политической чуткости и, возможно, бдительности. Мне стало известно, что акын Маимбет откочевал с группой родственников в Китай… Кто мог подумать! Как я мог знать!

Акын Маимбет перестал существовать, хотя в отличие от подпоручика Киже не умер, а только откочевал».

* * *

Эмиль Габорио родился 9 ноября 1832 года. Занимался юриспруденцией.

В 1856 году приезжает из своей провинции в Париж. Работает репортёром в журнале La Vérité. В 1860 году выпустил книгу «Знаменитые балерины», которая у публики успеха не имела.

Габорио поступает работать секретарём к Полю Февалю, автору детективных романов. От него и от приключенческих книг Эдгара По и Александра Дюма заражается любовью к детективному жанру.

Прототипом героя-полицейского его книги «Дело вдовы Леруж» (1866) был Франсуа Видок, биографию которого знал наш Пушкин. Видок, бывший преступник, стал впоследствии первым главой Главного управления национальной безопасности, а потом частным детективом, «отцом» уголовного розыска в современном значении. Роман был хорошо принят читателем, а последующие романы «Преступление в Орсивале» (1867), «Дело под № 113» (1867), «Золотая шайка» (1871) укрепили репутацию Габорио. Он – признанный мастер детективного жанра. Ему подражают Стивенсон, Конан Дойл.

Правда, подражатели сумели перерасти своего учителя. И знаменитый Шерлок Холмс оттеснил героев Габорио, который скончался 1 октября 1873 года.

Надо сказать, что к произведениям Габорио охотно обращались кинематографисты. Первый фильм «Господин Лекок» по его сценарию вышел в 1914 году. До 1917 года вышло ещё восемь фильмов. Последний в серии – «Великие детективы» в 1975 году.

* * *

Кумир моей подростковой юности. Его вечер в Концертном зале имени Чайковского показали по телевизору в 1956 году. Весёлый, он выбежал на сцену, схватил микрофон и, напевая божественные песни, бегал, прыгал, подтанцовывал, только что не кувыркался.

Такую раскованность я видел впервые. А его песни входили в уши, словно оставаясь там: мгновенно запоминались.

Конечно, я говорю про Ива Монтана.

Можно сказать, что с его концертов в СССР началась оттепель. Популярность его, приехавшего с женой актрисой Симоной Синьоре, была невероятной. Запели не только песни Монтана, но запели песни о Монтане (к примеру, «Когда поёт далёкий друг»). Сняли документальный фильм «Поёт Ив Монтан» (1957), пользовавшийся оглушительным успехом.

Они с Симоной приезжали ещё раз уже как киноактёры, участвуя в жюри Московского международного кинофестиваля 1963 года.

Но наша агрессия в Чехословакию уничтожила их симпатии к СССР. Монтан резко рвёт все связи с нашей страной. Его объявляют врагом и снимают любые упоминания о нём в прессе, кроме злобных и ненавидящих. В ответ Монтан вместе с Синьоре в 1970 году снимаются в фильме режиссёра Коста-Гавраса «Признание» о чехословацких событиях 1952 года (процесс Сланского) и 1968 (Пражская весна). Фильм воссоздаёт атмосферу преследований инакомыслящих в Чехословакии времён советского режима.

Долго ещё наша пресса если и писала о Монтане, то только как об отщепенце. Почти до самой перестройки.

А в перестройку выяснилось, что Монтан ничуть не потерял своей популярности, что он стал звездой французского кино.

Он умер 9 ноября 1991 года в 70 лет: родился 13 октября 1921-го, навсегда оставив нам свои чудесные песни.

10 НОЯБРЯ

Валерий Яковлевич Кирпотин, родившийся 10 ноября 1898 года, поначалу был секретарём у Горького. Потом стал заместителем директора Ленинградского отделения института литературы и языка Комакадемии. В 1932–1936 – пик карьеры: зав сектором художественной литературы ЦК партии и одновременно секретарь оргкомитета Союза писателей СССР.

Во время войны был секретарём Фадеева, который оставил его возглавлять Союз писателей в дни эвакуации, а после снятия осады Москвы обвинил Кирпотина в паникёрстве за то, что тот, согласно инструкции, собирался сжечь секретные документы. Кирпотин уехал в Казань и там отсиделся в кампанию борьбы с паникёрством.

После войны работал в ИМЛИ, но за увлечённость полузапретным Достоевским был уволен с поста заместителя директора.

И начались беды Кирпотина. Он долго и унизительно каялся в кампании борьбы с космополитизмом. Тем не менее был изгнан из партии и из ИМЛИ.

Вернулся к преподавательской деятельности при Хрущёве. Стал заведовать кафедрой истории русской литературы Литературного института.

В это время я с ним познакомился. Он рассказывал много интересного. Например, как был написан его ставший одно время обязательным для изучения труд «Наследие Пушкина и коммунизм» (1936).

Книгу заказал ему Сталин. Боюсь соврать за давностью рассказа, но кажется, что он дал Кирпотину всего день сроку: за это время книга должна быть написана и отдана ему, Сталину. Кирпотин сел писать с 5 утра. В это же время пришла и села за другой стол машинистка. Она сразу же перепечатывала написанный Кирпотиным текст.

Ранним утром (это я хорошо запомнил, поэтому и говорю о сроке в одни сутки) книга была отослана Сталину. Он её читал, не спеша. Кирпотин извёлся в ожидании рецензии-резолюции. Дело в том, что к этому времени были арестованы все сотрудники сектора художественной литературы ЦК, которым он ещё недавно заведовал.

Дня через два Кирпотину позвонили из издательства «Художественная литература». Сказали, чтобы срочно приехал вычитать сигнальный экземпляр. Кирпотин впился глазами в печатный текст. Прочёл, не отрываясь, за несколько часов. И узнал, что книгу приказано издать тиражом в 25000 экземпляров.

Возможно, что она и спасла его от участи сотрудников.

Скончался Валерий Яковлевич на 99 году жизни – 29 мая 1997 года.

* * *

Виктор Александрович Курочкин (умер 10 ноября 1976 года, родился 23 декабря 1923) прославился своей повестью «На войне как на войне».

Воевал танкистом. В 1943 году лейтенант Курочкин назначен командиром СУ-76 в танковой армии 1 украинского фронта. Воевал храбро. В 1943 году награждён орденом Красной Звезды. В 1944-м орденом Отечественной войны II степени. В 1945-м орденом Отечественной Войны I степени. В январе при форсировании Одера тяжело ранен.

Окончил Ленинградскую юридическую школу. Работал в 1949–1951 годах судьёй в Новгородской области. Учился на заочном отделении Литературного института, который окончил в 1959 году. Среди зачётных рассказов первой экзаменационной сессии были «Соперницы», которые впоследствии легли в основу фильма Максима Руффа «Ссора в Лукашах» с Сергеем Плотниковым, Кириллом Лавровым и Леонидом Быковым в главных ролях.

Как свидетельствует Виктор Конецкий, пьяного Курочкина однажды в 1969 году жестоко избили в милиции. После чего он перенёс инсульт. «У него парализовалась правая рука и отнялась речь, читать он тоже не мог».

К этому времени он уже написал повесть «На войне как на войне» о командире танка, который моложе всех членов танкового экипажа и который не сразу, но завоёвывает авторитет у него и у начальства. Печатать её не решались. Наконец, зав отделом прозы журнала «Молодая гвардия» В.В. Сякин на свой страх и риск напечатал повесть в августовском номере 1965 года. Пресса была в основном положительная, и в 1968 году режиссёр Виктор Трегубович, написавший в соавторстве с Курочкиным сценарий по этой повести, поставил одноимённый фильм. В главных ролях – Михаил Кононов, Олег Борисов, Виктор Павлов, Фёдор Одиноков.

А ещё раньше, в 1962 году он написал повесть «Записки народного судьи Семёна Бузыкина». Но она сразу была отвергнута цензурой. Напечатана через много лет после смерти Курочина – в 1990 году.

Любопытно, понёс ли наказание хоть один милиционер, по существу убивший чудесного русского писателя? Ни о чём подобном я не читал.

* * *

О Николае Никандровиче Накорякове можно прочитать в романе Юрия Трифонова «Отблеск костра». С отцом Трифонова Накоряков познакомился в сибирской ссылке. А до неё он был профессиональным революционером. В РСДРП вступил в 1901 году. В 1903-м стал большевиком. В 1907 году организовал в Екатеринбурге выпуск газеты «Екатеринбургский листок». После ссылки, где он познакомился с Валентином Трифоновым, он в 1911-м эмигрировал в США. Там работал редактором русской социал-демократической газеты «Новый мир». В Первую мировую стоял на позициях оборончества.

В 1917 вернулся в Россию. Был заместителем комиссара Временного правительства в 1 армии. С 1919 по 1920 воевал в белой армии. Потом до 1922 года работал на заготовке топлива в Тобольске.

Однако в 1922-м уже работал в Госиздате и директором издательства «Международная книга». Вступил в ВКП(б) в 1925-м. Принял участие в основании издательства «Советская энциклопедия». В 1930-1937-м служил заведующим Государственным издательством художественной литературы (ГИХЛ).

Вы ждёте привычных уже сведений об аресте? Но Николай Никандрович арестован не был. В 1937-м был репрессирован его брат Андрей Никандрович.

А Николай Никандрович опубликовал ряд книг и статей по книгоиздательскому делу. Принимал участие в подготовке первого собрания сочинений Ленина, в издании сочинений Горького, Л. Толстого, Салтыкова-Щедрина, Маяковского. Принимал участие в работе Секции книги при Московском доме ученых АН СССР (с 1953), член Московского клуба книголюбов ЦДЛ (с 1966). С 1957 – персональный пенсионер.

Был он и членом Союза писателей СССР. Всё-таки написал воспоминания о встрече с Лионом Фейхтвангером, встрече Сталина с писателями.

Умер 10 ноября 1970 года (родился 23 октября 1881-го).

* * *

С Игорем Виноградовым я был знаком очень много лет. Знакомство наше не переросло в дружбу, хотя относились мы друг к другу благожелательно.

Вместе со мной в «Литературной газете» работала будущая жена Игоря Нина. Игорь Иванович, родившийся 10 ноября 1930 года, был членом редколлегии журнала Твардовского «Новый мир». Сотрудники нашей редакции любила этот журнал, и отсвет нашей любви падал и на Нину.

Потом Нина ушла в журнал «Наука и религия», где литературой заведовал мой приятель Камил Икрамов, и Виноградова я стал видеть очень нечасто.

Твардовского сняли, «Новый мир» разгромили, и я, ходивший в журнал к Юрию Буртину, работавшему там в отделе публицистики, пришёл попрощаться со старыми работниками, в том числе и с Игорем Виноградовым, который надолго исчез из моей жизни.

Тем более что нигде он не печатался (скорее, его не печатали, точно не знаю).

Но вот, кажется, в «Литературном обозрении» появилась большая статья Игоря Ивановича, из которой совершенно недвусмысленно следовало, что он стал верующим.

Я, который не так давно крестился, позвонил Игорю, поздравил со статьёй. Он говорил доброжелательно, но уклонился от разговора о вере. Это потом я понял, что уверовавшие во Христа неофиты были разобщены в зависимости от того, какой священник их крестил. Так, к примеру, не сошлись мы с Валентином Непомняшим, хотя поначалу оба зачитывались самиздатовской книгой о Пушкине отца Вячеслава Резникова, через эту книгу оба пришли к вере. Но через некоторое время разошлись: мне импонировала христианская позиция отца Александра Меня, Непомнящему – отца Димитрия Дудко. Кажется, в этом смысле Виноградов был ближе к Непомняшему. Хотя позже, когда ему предоставилась возможность, печатал и Александра Меня.

После я узнал, что, покинув «Новый мир», Виноградов пришёл в Институт искусствознания, где занимался, в частности, исследованиями по русской религиозной философии.

Попалась мне и его книжка, вышедшая в 1981 году в «Знании» «Критический анализ религиозно-философских взглядов Л.Н. Толстого». Я не узнал стиль автора статьи «Философский роман Лермонтова», некогда напечатанной в «Новом мире».

Статью о Лермонтове писал критик, а эту книжку – философ. Позже, в перестройку и после я прочитал две книги Виноградова о литературе: «По живому следу. Духовные искания русской классики» (1987) и «Духовные искания русской литературы» (2005): Игорь Иванович уже далеко отошёл от критики, действительно став философом.

Вживую мы встретились 20 августа 1991 года, когда к нам в «Литературную газету» пришли противники гекачепистов с тем, чтобы организовать подпольный выпуск «Общей газеты». Подпольно её организовывать не потребовалось: на следующий день путч был подавлен. Но родство политических позиций нас обоих порадовало.

Ну, а дальше всё прошло мимо меня: поездки Виноградова во Францию, его сближение с Максимовым, который передал ему журнал «Континент», чтобы тот выпускал его на родине.

Ну, что такое выпустить в России практически новый журнал, многие, наверное, представляют. Виноградов принял «Континент» в 1992 году и худо-бедно (я имею в виду постоянно падающий тираж) вёл его до 2013 года. При нём религиозное направление журнала особенно усилилось. Авторов он печатал первоклассных: Сергей Аверинцев, Александр Мень, Виктор Астафьев, Игорь Меламед, Марк Харитонов. Но увы: обеспечить сохранность тиража, который дал бы возможность печатать его и дальше, Игорь Иванович не смог.

Уже незадолго до своего ухода он придумал перепечатывать старые, особо интересные вещи ещё парижского «Континента», но и это журнал не спасло. И с 2013 года «Континент» существует в электронном виде. Главным редактором этого веб-журнала стал близкий Виноградову человек Евгений Ермолин.

К этому времени Игорь Иванович Виноградов был уже очень болен. Скончался 29 мая 2015 года.

* * *

Артюр Рембо, один из талантливейших французских поэтов, создавший в 1871 году стихотворение «Пьяный корабль», который впоследствии станет гимном символистов.

Надо сказать, что, создавая это стихотворение, Рембо не видел в яви ни моря, ни кораблей. Стихотворение создано гениальным воображением поэта. Его корабль без руля и парусов – это символ поэта, который отдался воле рока, бесстрашно бросился в водоворот жизни, не боится гибели:

Пусть мой киль разобьёт о подводные камни, Захлебнуться бы лечь на песчаное дно…

Вообще первые его стихотворения написаны и напечатаны по латыни. Но потом он перешёл на родной язык.

Он увлёкся революцией 1871 года, написал стихи о коммунарах, но, разочаровавшись, просил друга уничтожить эти стихи.

В августе 1871 года он отсылает стихи Полю Верлену, потом едет к нему в Париж. Целый год они вместе путешествовали по Европе. Все вокруг говорили об их любовной связи. Однажды пьяный Верлен стрелял в пьяного Рембо и ранил его в запястье. В результате Верлена обвинили в покушении на убийство и приговорили к двум годам тюрьмы.

Рембо отправляется путешествовать один, а Верлен, выйдя из тюрьмы, печатает стихи Рембо, которые заинтересовывают публику. Слухи о собственном успехе доходят до Рембо. Но он к тому времени отрёкся от поэзии и остался равнодушным к собственной славе.

Однако их дружба-вражда оставила след в поэзии обоих. Рембо написал о Верлене «Одно лето в аду», а Верлен о Рембо «Проклятые поэты».

Отказавшись от сочинительства, Рембо зарабатывает на жизнь торговлей всякими безделушками на базаре, косьбой травы. Был даже солдатом колониальной армии голландцев на Суматре.

Как остроумно замечено о Рембо, таинственно не то, что он так рано бросил писать стихи, а то, сколько гениальных вещей он сумел создать за крохотный отрезок времени.

В 1890 году Рембо вернулся во Францию. В 1891-м у него возникла опухоль правого колена, которая оказалась саркомой. 10 ноября 1891 года он скончался в Марселе. (Родился 20 октября 1854 года.)

В заключение процитирую ту концовку «Пьяного корабля», которую я приводил по подстрочнику. Перевод выполнен Евгением Головниным. По общему мнению, он очень хорошо передаёт ритм, звукопись и настроение оригинала:

Я действительно плакал! Проклятые зори. Горько всякое солнце, любая луна… И любовь растеклась в летаргическом горе, О коснулся бы киль хоть какого бы дна! Если море Европы… я жажду залива Чёрных луж, где пристани путь недалёк, Где нахмуренный мальчик следит молчаливо За своим кораблём, нежным, как мотылёк Я не в силах истомам волны отдаваться, Караваны судов грузовых провожать, Созерцать многоцветные вымпелы наций, Под глазами зловещих понтонов дрожать.

11 НОЯБРЯ

В 1821 году 11 ноября родился Фёдор Михайлович Достоевский (умер 9 февраля 1881-го). Не стану ни рассказывать его биографии, ни излагать концепцию его творчества.

Приведу одно только его высказывание, которое стоит того, чтобы к нему прислушаться:

«Я скажу Вам про себя, что я – дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором всё для меня ясно и свято. Это символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»

Из письма к Н. Д. Фонвизиной 20 февраля 1854.

* * *

Очень известная фигура в русской литературе: Лиля (Лилия) Юрьевна Брик, родившаяся 11 ноября 1891 года.

У младшей (моложе на 5 лет) сестры Лили Юрьевны Эльзы был роман с Маяковским. Эльза привела любовника в 1915 году в дом сестры. Познакомила Маяковского с ней и с её мужем Осипом Максимовичем Бриком. Маяковский прочитал им новую поэму «Облако в штанах» и тут же на ходу посвятил её Лиле. Осип Максимович вызвался немедленно издать поэму. И издал.

Во «Флейте-позвоночнике», которую тоже издал Брик, Маяковский описал свой бурный роман с Лилей. Он посвящал ей все свои произведения. Её мнение было законом для него.

В 1918 году Лиля Брик и Владимир Маяковский снялись в киноленте «Закованная фильмой» по сценарию Маяковского. К сожалению, лента пропала.

С лета 1918 года Брики и Маяковский стали жить вместе. Они стояли на твёрдых большевистских политических позициях.

Весной 1919-го трио переехало в Москву в коммуналку в Полуэктовом переулке. Маяковский и Лиля работали в «Окнах РОСТА». Брик служил в ЧК и состоял в партии большевиков. В 1921 году им удалось получить две комнаты в общей квартире в Водопьяном переулке.

Маяковский, очевидно, нередко надоедал Лиле Юрьевне, если она отпускала по поводу его такие фразы: «Вы себе представляете, Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности»; «Какая разница между Володей и извозчиком? Один управляет лошадью, другой – рифмой».

Тем не менее с 1922 года они подолгу жили за границей. В конце 1922 года у Лили был серьёзный роман с руководителем Промбанка. Роман едва не привёл к разрыву отношений с Маяковским. Эта история получила своё отражение в поэме «Про это».

В 1924 году Маяковский писал в стихотворении «Юбилейное»: «Я теперь свободен от любви и от плакатов».

В 1925-м в Америке он познакомился с эмигранткой из России Элли Джонс. У них родилась дочь Элен-Патрисия.

В 1926-м Маяковскому дали квартиру в Гендриковом переулке, где до 1930-го они жили втроём – Брики и Маяковский и где еженедельно происходили собрания участников «Лефа». Лиля была невероятно гостеприимна. Двери её дома были открыты и для чекистов Якова Агранова, Льва Эльберта. С чекистом В. Горожаниным Маяковский работал над сценарием «Инженер Д᾿Арси».

Лиля с 1926 года работала в ОЗЕТ (общество землеустройства еврейских трудящихся). Участвовала в съёмках агитфильма «Еврей и земля» (режиссёр Абрам Роом). В 1928-1929-м Лиля вместе с режиссером Виталием Жемчужным написали сценарий и поставили фильм «Стеклянный глаз». В 1929 году Лиля Юрьевна написала сценарий под пародийным названием «Любовь и долг».

Собственно, их отношения с Маяковским начинали сходить на нет. Это подтвердила Татьяна Яковлева, которую поэт встретил в Париже и в которую влюбился не на шутку.

Любовь испугала Лилю. И она стала предпринимать всё, чтобы чувство Маяковского остыло.

Нет, не по её воле Маяковского не отпустили в Париж: для этого у неё не было никаких реальных возможностей. Но письма Маяковского и эмигрантки Татьяны Яковлевой внимательно читали на Лубянке. Когда там поняли, что это серьёзно, Маяковскому перекрыли кислород. Татьяна Яковлева ехать в Россию не соглашалась, хотя была не прочь выйти за Маяковского замуж. На Лубянке опасались, что, уехав и женившись, Маяковский не вернётся.

Этим и объясняется муторное настроение Маяковского перед смертью. Перед самоубийством.

Аркадий Ваксберг пишет в книге «Лиля Брик, жизнь и судьба» о Маяковском:

«Великий гуманист» Горький откликнулся печатно на его смерть в статье «О солитере», где по-прежнему гнул своё, недвусмысленно назвав причиной гибели «давнюю и неизлечимую болезнь». Дословно этот позорный горьковский пассаж звучит так: «Каждый человек имеет право умереть раньше срока, назначенного природой его организму, если он чувствует, что смертельно устал, знает, что неизлечимо болен и болезнь унижает его человеческое достоинство». (В письме Бухарину из Сорренто от 10 мая Горький позволил себе откликнуться на гибель Маяковского с ещё более непристойным, презрительным укором: «А тут ещё Маяковский. Нашёл время! Знал я этого человека и – не верил ему». Словно тот совершил какую-то подлость…) Зато «первичный источник» тех давних слухов – Корней Чуковский – писал в скорбные дни прощания жене Василия Абгаровича Катаняна Галине: «Реву, как дурак. […] Мне совестно писать сейчас Лиле Юрьевне, ей теперь не до писем, не до наших жалких утешений».

После смерти Маяковского Лиля Юрьевна выходит замуж за комкора Примакова.

В 1935 году она обратилась к Сталину с письмом, в котором призывала не забывать революционного поэта, как это сделано в последнее время. На её письме Сталин начертал знаменитое своё резюме о «лучшем и талантливейшем поэте».

Любил ли Сталин стихи Маяковского? Очень сомневаюсь. К самому футуризму Сталин относился плохо. Откуда же такая высокая оценка?

Из-за поэмы «Хорошо!». Из-за строк в ней: «Вас вызывает товарищ Сталин. / Направо третья. Он там». Это воспринималось как свидетельство современника о роли Сталина, оказавшегося в Смольном 25 октября.

Но, как доказал Бенедикт Сарнов, поднявший документы, Сталина не было в Смольном во время переворота. От природы осторожный, Сталин пережидал, чья возьмёт.

Маяковский, скорее всего, об этом не знал. К тому же в 1935 году его уже не было на свете. Можно было назвать ценного свидетеля «лучшим и талантливейшим».

Тут же началось посмертное признание. Забегали со скорейшей подготовкой Полного собрания сочинений Маяковского. Лиля организовала музей поэта в Гендриковом переулке. Позднее музей был перенесён в ещё одно здание на Лубянском проезде. В 1965-м старшая сестра Маяковского добилась закрытия музея в Гендриковом.

В 1958-м в «Литературном наследстве» Лиля Юрьевна опубликовала личные письма Маяковского к ней (том первый). Кажется, с протестом против этого выступили все антисемитские силы, которые были тогда в Советском Союзе. Испугавшись, ЦК КПСС принимает постановление о порядке публикации личных документов великих людей, в соответствие с которым второй том «Литнаследства» не вышел.

В возрасте 86 лет Брик упала и сломала шейку бедра. Обречённости на неподвижность она не выдержала. 4 августа 1978 года в Переделкине Лиля Юрьевна Брик покончила жизнь самоубийством.

* * *

Леонид Алексеевич Лавров, родившийся 11 ноября 1906 года, начинал с очень хороших стихов. К примеру, стихотворение 1928 года:

Воздух пьян на один процент; Небо синей, чем глобус. Через окраину, через центр Проносит меня автобус. Солнце летит со всех сторон, И вода закипает в шинах. Кондуктор вежлив, как будто он На собственных именинах. Автобус от солнца и от весны Как золотая клетка. Но вы по-декабрьски ещё грустны, Моя дорогая соседка. Прислушайтесь к сердцу, там снова ток, Там уж не так пусто. Там потихоньку дают росток Отзимовавшие чувства. Там раскиданы по углам Промахи и ошибки. Весна ожидает сегодня там Пропуска от улыбки. И соседка, бросая кивок головы, Улыбается мне неловко. И нас оставляет в конце Москвы Автобусная остановка Мы здесь отдыхаем, мы здесь вдвоём, Здесь уж не так гулко, На здании синим цветёт огнём Фамилия переулка. Воздушная пена шипит в груди И бродит по венам пьяным, И небо живёт, небо гудит, Заряженное аэропланом. Но это не финиш, это не цель, Это минута старта. Движенье, солнце, капель И половина марта.

Первая книга Лаврова «Уплотнение жизни» вышла в 1931 году. Вторая – «Золотое сечение» в 1933-м.

Существует запись о поэте А. Гладкова от 17 мая 1934 года: «Лёня Лавров часто странен […] иногда он несёт бог знает что, но если начнёшь с ним спорить, сразу поддакивает. Как-то он мне читал наизусть ненапечатанные стихи Мандельштама, а сегодня, когда я попросил его прочесть, вдруг отрёкся и сказал, что он их вообще не знает…» Что-то предчувствовал, очевидно, Лавров, и предчувствие его не обмануло: он был арестован.

В 1935-м приговорён к трём годам ИТЛ «за участие в контрреволюционной группе» (шёл по одному делу вместе с Я. Смеляковым). Но быстро амнистирован. Подготовил книгу «Лето», которую в 1941 году передал издательству. Сохранилась внутренняя рецензия Фадеева на этот сборник. Кисло-сладкая. Фадеев многое потребовал убрать. Но в целом рекомендовал «Лето» к печати.

Из-за начала войны книжка не вышла. Вышла она через много лет после смерти автора (он умер от туберкулёза 13 сентября 1943 года): у друга Лаврова Валентина Португалова сохранилась машинопись. Её и издали в 2011 году с предисловием Португалова и приложением, где напечатаны более поздние стихи.

Но в советское время тоже после смерти автора издавали его сборник «Из трёх книг» (1966), куда вошли стихи как из двух первых напечатанных прежде книг, так и из «Лета».

* * *

Вот смешной случай. Писатель по фамилии Шолохов не хочет брать псевдонима, хочет оставить свою фамилию, присоединив к ней какую-нибудь другую. И, не долго думая, Георгий Филиппович Шолохов присоединяет к своей фамилии название родного хутора – Синявский. Знал бы Георгий Филиппович (родился 11 ноября 1901 года), как будет его однофамилец в 1965 году реагировать на фамилию Синявский!

Но теперь ничего не поделаешь. Курьёз этот вошёл в историю литературы не как курьёз, а как обозначение донского писателя.

К счастью для его нобелевского однофамильца, этот Шолохов в литературе вряд ли задержится. Хотя написал много. Повесть «Преступление» 1928), романы «Суровая путина» (ч. 1–3, 1932–1937), «Далёкие огни» (кн. 1–2, 1939–1941), повесть «Семья Кудимовых» (1941) – всё это о дореволюционном быте, об участии героев в революции. Великая Отечественная изображена в рассказах в сборнике «Змей-Горыныч» (1944), в романе «Волгины» (кн. 1–3, 1947–1951). О молодёжных проблемах написан роман «Беспокойный возраст» (1951). Наконец, воспоминания: автобиографическая трилогия «Горький мёд» (1961–1964). Умер 1 мая 1967 года.

Посмотрел я его библиографию. Заголовки: «Верность современности», «На переднем крае», «Счастливый мастер», «Нестареющее мастерство», «Его книги – сама жизнь», «Современно, молодо».

Как говорится, что-то слышится родное в долгих песнях ямщика! Ну, конечно, слышатся заголовки рецензий на плохие книги, которые литначальство приказывало считать хорошими. Вот и появлялись под такими заголовками дурные рецензии на дурные книги в нашей «Литературной газете». Даже для удобства иные сотрудники скатывали подобные названия отовсюду. Чтобы потом заваливать ими начальство: какое-нибудь да пропустит!

* * *

Оказывается, у фильма «Кубанские казаки» есть свой музей. Вот чего не знал. Фильм, где хорошие актёры играют беззастенчивую ложь – показывают жизнь колхозников даже не при социализме, а при коммунизме, и выдают её за всамделишную колхозную жизнь 1949–1950 годов.

Вот как заливается некий экскурсовод по поводу этого фильма:

«Это советская музыкальная комедия режиссёра Ивана Пырьева по сценарию Николая Погодина. Фильм рассказывает о колхозном счастье. Лента стала лидером проката. Люди говорили, что если уж есть самое прекрасное место на земле, то это маленькая станица Курганная. Фильм снимали на Кубани – в Курганинском, Новокубанском и Гулькевичском районах. Сегодня в музее Курганинска фильму «Кубанские казаки» посвящён целый зал. Там и костюмы актёров, и их личные вещи, и даже воссозданный кабинет председателя колхоза».

Дожили! Наверное, по аналогии создали музеи кинокартин «Падение Берлина», «Счастье» и прочих сталинских сладких историй. Видите: «Люди говорили, что если уж есть самое прекрасное место на земле, то это маленькая станица Курганная». Стало быть, верили, что в Курганной находится рай?

Сейчас известно, что фильм снимали в колхозе-миллионере. Таких в стране было несколько – сталинских маяков для подражания всем остальным колхозам. Попасть туда было невероятно трудно: чистая работа, приличные деньги на трудодни, рекордные выработки тех, на кого трудился коллектив, – как правило, получавших звание героя соцтруда.

Я этот фильм смотрел третьеклассником в глухом смоленском селе. Фильмы в сельский клуб завозили раз в месяц. И показывали несколько сеансов. Электричества в селе не было. Работал автомобильный движок. Картину показывали не целиком, а по частям. После каждой механик останавливал просмотр и менял бабины.

Видел я, как смотрели этот фильм колхозники. Ни о какой станице Курганной им известно не было. Для них этот фильм не был рассказом об их жизни, даже сказкой не был. Всё-таки в сказку хоть как-то верят. А здесь нищие, голодные колхозники смотрели фильм о какой-то другой жизни, другом времени, даже другой стране.

Позже я узнал, что Пырьев и не стремился к правдоподобию. Он снимал комедию под названием «Весёлая ярмарка». А «Кубанские казаки» – это уже творчество Сталина: ему важно было показать миру, каковы при нём казаки, о которых было известно, что до войны их репрессировали.

А с чего это я вдруг заговорил о фильме?

Я не о фильме, я – о музее этому фильму. И узнал я о существовании этого музея от кубанского поэта Владимира Архипова, родившегося 11 ноября 1939 года. Прочитал его стихотворение «В музея фильма Кубанские казаки»:

Умчаться в степи хочется На ветре-скакуне. Хожу притихшим кочетом В музейной тишине. В тачанке, словно в танке, Я гордо восседал. И саблю, как гражданку, Я нежно целовал. Из Вятки, Краснодара, От речек и берёз Я памятнику Кларе Любовь-поклон привёз. Не скроешь счастье ставнями. Не рвётся с прошлым нить. Отсюда и Союзу Ты можешь позвонить. Умчались кони-вехи. Осталась синева. И в двадцать первом веке Она, любовь, жива!

Вот, оказывается, чему радуется поэт: «Отсюда и Союзу / Ты можешь позвонить». То есть позвонить в прошлое, в СССР, которое было закрыто ставнями, но сталинский фильм их распахнул.

Владимир Архипов пишет очень много. В духе тех стихов, которые я процитировал. Успевает отозваться на все значимые мероприятия. Даже на такие, что 2015 объявлен Годом литературы:

Хорошо на свете жить, С книжкой умною дружить! Над Невой и по Амуру Ходит Год литературы. От Кубани и до Вятки От стихов трещат тетрадки. Чтобы строчкам дать силёнок, Едут авторы в «Орлёнок». Триста школьников-поэтов Ждут подсказки и совета. Нет прекрасней тех мгновений — Слушать их стихотворенья! Волны хлопают в ладоши, Потому что стих хороший. Говорят мне вдруг орлята: «Будешь, дедушка, вожатым!» На морском ветру – не в зале — Галстук детства повязали. Есть поэзия в России — Значит, мы душой красивы! Хорошо на свете жить И с поэзий дружить!

Конечно, мелодия стиха отдаёт «Дядей Стёпой» Михалкова, «Уронили мишку на пол» Барто. Но Архипова, судя по всему, это не смущает. А чего ему смущаться. Должность он занимает хорошую: номенклатурную. Он главный редактор альманаха «Кубань литературная». Его имя присвоено сельской библиотеке. В 2008, 2009, 2010 годах – победитель Московского международного конкурса «Золотое перо». Дважды был лауреатом Всероссийской православной литературной премии имени Святого благоверного князя Александра Невского (2007, 2009).

Так что не удивительно, что его поэзию так чествуют. Ведь из неё можно, заимствуя его же выражение, «Союзу позвонить».

* * *

С Валей Аграновским мы оказались на одном пикнике в Подмосковье, куда нас в начале 60-х привезли приятели. Валя дружил тогда с Ритой Фирюбиной, падчерицей министра культуры Фурцевой. С ней и приехал.

Валей друзья звали Валерия Абрамовича Аграновского, младшего брата блистательного Анатолия Аграновского, в чьей тени он находился.

И это чувствовалось. Несмотря на то, что Валя любил старшего брата, он, всё-таки знакомясь, никогда не называл себя по фамилии, но всегда: «Валерий Аграновский».

Братья стали членами семьи изменника родины (чсир) очень рано. Отца, журналиста «Известий и «Правды», репрессировали в 1937-м. Правда, в 1942-м родителей реабилитировали. Чёрная тень, покрывавшая братьев, развеялась, и это обстоятельство, в частности, дало возможность младшему Аграновскому окончить в 1951-м Московский юридический институт.

Старший Аграновский к этому времени работал в центральной прессе, и Валя тоже начал с газетных заметок, информаций, очерков. Впервые опубликовался в 1948 году в журнале «Пионер». А там смог и устроиться в штат редакции.

Когда я с ним познакомился, он работал в «Комсомольской правде», имел несколько книжек и был на пороге славы: через два года вышла его социально-педагогическая повесть «Остановите Малахова!».

Она стала пьесой и с успехом шла на сценах многих театров страны. Можно сказать, что этой повестью, этой пьесой Валя избавился от комплекса «брата Аграновского».

Оказалось, что он тоже талантлив и вполне самобытен. Что и доказали его повести «Нам – восемнадцать», «Взятие сто четвертого», «Белая лилия», «Профессия: иностранец», сборники очерков «Вечный вопрос», «И хорошо, и быстро».

Кроме того, что он работал в «Комсомольской правде» и в «Огоньке», он ещё преподавал в МГУ на факультете журналистики.

Умер 11 ноября 2000 года (родился 2 августа 1929-го).

* * *

Михаил Тимофеевич Навроцкий, родившийся 11 ноября 1823 года, вырос в крупного учёного-арабиста.

Преподавал арабский сперва в казанской гимназии. Потом в Казанском университете.

В 1855 году приглашён на вновь открытую кафедру арабской словесности Петербургского университета на должность адъюнкта при кафедре. Но уже в 1857 он – профессор кафедры этого университета, от которого поехал в научную в командировку в Германию, Австрию, Италию и Францию.

Вернувшись, через некоторое время стал заведующим кафедрой арабского языка.

Навроцкий написал и опубликовал в 1867 году первую на русском языке арабскую грамматику «Опыт грамматики арабского языка».

О том, что её научное значение не устарело и поныне, свидетельствует репринтное переиздание книги в 2007 году.

Прожил Михаил Тимофеевич немного: 47 лет. Скончался 21 января 1871 года.

* * *

В «Иванькиаде» Владимир Войнович цитирует письмо, которое он получил от председателя райисполкома»: «Отказать гр. Войнович Владимиру Николаевичу в предоставлении кв. 66 размером 34,9 кв. м, поскольку жилой площадью обеспечен. Его семья 2 чел. (он, жена) занимают однокомнатную квартиру размером 24,41 кв. м.». И свой ответ председателю. Не только о том, что «мне кажется, вы немножко не в ладах с русской грамматикой. В противном случае вы бы знали, что фамилия Войнович склоняется по всем шести падежам, не хуже любой другой. Если вы и дальше не будете склонять подобные фамилии, вас могут принять за иностранца». Но и: «…что значит «гр.»? Когда-то так сокращённо обозначали дворянские титулы. «Гр.» – граф, «кн.» – князь. Некоторые мои предки были действительно графами. В честь одного из них, первого командующего Черноморским флотом адмирала Марко Ивановича Войновича, известная пристань в Севастополе до сих пор носит название Графской. Значит ли ваше «гр.», что мне возвращён мой графский титул? В таком случае я прошу вас решить вопрос о восстановлении моего фамильного герба, который я прибью к дверям квартиры № 66 немедленно, как только получу на неё ордер».

Войнович обладает великим сатирическим даром, а сатира, как известно, предполагает гиперболы, преувеличения. Но в данном случае он ничего не преувеличивает.

Марко Иванович Войнович действительно был графом из черногорского рода Войновичей. Уже в 20 лет (1770) он поступил мичманом во флот и на корабле «Св. Георгий Победоносец» отправился из Кронштадта в Средиземное море. Победоносно сражался во славу русского флота и в 1780-м был назначен командующим Каспийской флотилией.

В 1787-м произведён в контр-адмиралы. Сражался так храбро, что Екатерина Вторая писала Потёмкину: «Действия флота Севастопольского меня много обрадовало: почти невероятно, с какою малою силою Бог помогает бить сильные Турецкие вооружения! Скажи, чем мне обрадовать Войновича? Кресты третьего класса тебе уже посланы, не уделишь ли ему один, либо шпагу?» Потёмкин «уделил» Войновичу орден Св. Георгия III степени.

Потом-то он получил ещё несколько орденов, в том числе и учреждённый Павлом орден Святого Иоанна Иерусалимского, бывшый при Павле высшим знаком отличия, жалуемым за гражданские и военные заслуги.

В 1789 году он сумел объединить эскадры на Чёрном море, несмотря на противодействие турок. В 1797-м произведён в вице-адмиралы, в 1801-м – в адмиралы.

Кстати, основал в Николаеве драматический театр, который существовал до 1823 года.

Умер Марко Иванович 11 ноября 1807 года. Родился в 1750-м.

И да – Графская набережная в Севастополе названа в его честь. Но ещё и Графская бухта, Графская балка и Графский тоннель.

Героическим человеком был пращур Владимира Николаевича Войновича!

* * *

Я поздно прочитал книгу Альфреда Брема «Жизнь животных». Долго не мог её достать. В букинистических видел иногда разрозненные дореволюционные тома.

Знал, что это увлекательное чтение. Об этом свидетельствовали герои тех книг, которые я читал в детстве. У кого-то из советских писателей я прочёл о «Жизни животных» (кажется, она там называлась «Жизнью зверей») и стал охотиться за этой книгой.

Но прочёл раньше, чем приобрел её в книжной лавке Союза писателей. По межбиблиотечному абонементу выписывал в «Литературной газете» тома и читал. Моему сыну повезло больше. Он уже мог читать собственное наше собрание.

Знаю, что Брем путешествовал по северной Африке, по Испании и Норвегии, по Абиссинии. Знаю, что в 1877 году он побывал в России в Западной Сибири и северо-западном Туркестане. Что свои путешествия он описывал. Но я их не читал. Хотя его путешествия переведены у нас и изданы впервые в 1958 году.

Зато «Жизнью животных» я зачитывался. Есть несколько художников, писавших о зверях, которых (художников) я ценю. Брем здесь на одном из первых мест.

Он умер 11 ноября 1884 года. Прожил 55 лет. Родился 2 февраля 1829-го.

12 НОЯБРЯ

Игорь Михайлович Забелин, родившийся 12 ноября 1927 года, написал цикл повестей об изобретении хроноскопа – устройства, с помощью которого можно восстановить прошлое по невидимым глазу материальным следам на предметах. Цикл «Записки хроноскописта» включает в себя 8 повестей, где речь о пропавшей 40 лет назад экспедиции – в «Долине Чёрных Крестов» (1960), о жизни древнего племени косах – в «Легендах о земляных людях» (1961), о значении наскальной живописи в сибирских пещерах – в «Загадках Заирхана» (1961).

Будучи по образованию географом, кандидатом географических наук, он принимал участие во многих экспедициях, впечатления от которых художественно преломились в его рассказах и повестях.

Но он писал и о своих предшественниках: «Чокан Валиханов», «Путешествие в глубь науки: Академик А.А. Григорьев».

Он был известен и как философ и футуролог, поддерживавший идеи В.И. Вернадского и Пьера Тейьяра де Шардена о ноосфере.

Умер Игорь Михайлович 10 августа 1986 года.

* * *

Рудольф Валентинович Дуганов, родившийся 12 ноября 1940 года, посвятил свою жизнь изданию и изучению произведений Велемира Хлебникова. В 1980-е годы сумел добиться издания нескольких сборников Хлебникова.

В 1990 году издали его очень интересную книгу «Велемир Хлебников. Природа творчества», не устаревшую до сих пор.

Совместно с Евгением Арензоном подготовил к печати собрание сочинений Хлебникова в 6 томах, которое начало выходить в 2000 году, то есть после смерти Рудольфа Валентиновича. Он умер 12 марта 1988 года.

Это было время, когда Россия дышала свободой. Поэтому прах Дуганова захоронили на Новодевичьем кладбище рядом с могилами Хлебникова и его близких.

Собирал литографические книги, альбомы и рисунки К. Малевича, М. Ларионова, Н. Гончаровой, К. Зданевича, А. Кручёныха, О. Розановой. В его собрании находилась книга «1918» (один из немногих сохранившихся экземпляров), в создании которой принимали участие В. Каменский, К. Зданевич, А. Кручёных. Была там первая книга стихов Тихона Чурилина «Весна после смерти» (1915) с литографиями Н. Гончаровой. Был литографический альбом «Мистические ужасы войны» Н. Гончаровой. После смерти вдовы Дуганова Наталии Дугановой-Шефтелевич собрание согласно воле его владельцев передано Государственному музею изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.

* * *

С Вадимом Соломоновичем Баевским я познакомился на одной из научных конференций.

В его биографии был очень любопытный факт защиты докторской диссертации в1974 году в Тартуском университете. Три оппонента – Ю.М. Лотман, Б.Ф. Егоров и М.Л Гаспаров дали положительные отзывы. Но на защите с резко отрицательным суждением о диссертации выступил П.А. Руднев. И несмотря на то, что ему ответил А.Н. Колмогоров, защиту диссертации пришлось повторить. А диссертация была посвящена типологии стиха русской лирической поэзии.

Доктором Баевский стал. А в 1979 году и профессором. Преподавал в Смоленском государственном университете. Был там заведующим кафедрой.

Оставил много работ по анализу литературных произведений, по теории стиха, по истории русской поэзии.

Лично мне больше всего нравится его статья «Новые документы о жизни и смерти Пушкина», опубликованная во втором номере журнала «Вопросы литературы» за 2002 год. А начиная с 2003 года и, кажется, кончая 2008-м, Вадим Соломонович печатал в «Знамени» куски своей биографии, облекая её то в форму рассказа, то – повести, а то и романа.

Он умер 12 ноября 2013 года (родился 28 ноября 1929 года). Надеюсь, что вся его автобиография будет собрана в отдельную книгу. Занимательное и полезное выйдет чтение.

* * *

Оказывается, что жена всесильного многолетнего Первого секретаря Союза писателей Маркова – Агния Александровна Кузнецова из семьи белого офицера. Причём нынче почему-то это предпочитают скрывать. Так на иркутском сайте указано: «из семьи мелких служащих».

Она окончила в родном Иркутске школу, а в Ленинграде историко-филологическое отделение университета.

Из Ленинграда была послана в Новосибирск, где работала в радиокомитете. В редакции детского вещания.

Здесь она познакомилась с Марковым и даже выходила его, когда он заболел тифом. Представившись его сестрой, она ухаживала за больным. После выхода из больницы Марковы поженились. Да, она стала Марковой, но фамилию Кузнецова сохранила как свой литературный псевдоним.

Из Новосибирска она с мужем уехала в Иркутск, где вместе прожили больше двадцати лет. Здесь она стала печататься (повесть «В чулымской тайге», 1939), здесь вступила в Союз писателей и даже в 1943–1946 году была ответственным секретарём Иркутского отделения СП СССР.

В Москву семья Марковых переехала в 1956-м, когда Георгия Мокеевича избрали освобождённым секретарем СП СССР. А его жена стала постоянным автором нового журнала «Юность».

Разумеется, редактор «Юности» В. Катаев знал, кого он печатает. Но следует сказать, что её повести о школе, о пионерии, о комсомольцах тематически подходили журналу. И писала она довольно грамотно, хотя и без психологических проникновений в характеры своих героев.

Удивительно, что, став женой такого чиновника, она первый свой орден получила только в 1984 году при Черненко, когда огромная группа писателей была награждена по случаю юбилея Союза. Получила она орден Дружбы народов. Он оказался у неё единственным.

Госпремию РСФСР имени Крупской она получила в 1977 году за повесть «Земной поклон», где действуют представитель прошлого – педагог-просветитель и современный учитель школы.

Госпремии СССР она не получила вообще.

В её активе ещё Почётный диплом Международного совета по детской книге.

Книг она издала много. В том числе и о жене Пушкина «Моя мадонна». Иные из них переведены на иностранные языки. Но, как видим, жила скромно: хапугой не была.

Умерла 12 ноября 1996 года в 85 лет: родилась 25 февраля 1911-го.

* * *

«По-видимому, демократическое движение, которому режим постоянными репрессиями не даст окрепнуть, будет не в состоянии взять контроль в свои руки, во всяком случае на столь долгий срок, чтобы решить стоящие перед страной проблемы. В таком случае неизбежная «дезимперизация» пойдёт крайне болезненным путём. Власть перейдёт к экстремистским группам и элементам, и страна начнёт расползаться на части в обстановке анархии, насилия и крайней национальной вражды. В этом случае границы между молодыми национальными государствами, которые начнут возникать на территории бывшего Советского Союза, будут определяться крайне тяжело, с возможными военными столкновениями, чем воспользуются соседи СССР, и конечно в первую очередь Китай. Но возможно, что «средний класс» окажется всё-таки достаточно силён, чтобы удержать контроль в своих руках. В таком случае предоставление независимости отдельным советским народам произойдёт мирным путём и будет создано нечто вроде федерации, наподобие Британского содружества наций или Европейского экономического сообщества. С Китаем, также обессиленным войной, будет заключён мир, а споры с европейскими соседями улажены на взаимоприемлемой основе. Возможно даже, что Украина, Прибалтийские республики и Европейская Россия войдут как самостоятельные единицы во Всеевропейскую федерацию».

Откуда это? Из работы Андрей Амальрика «Просуществует ли Советский Союза до 1984 года».

А впечатление такое, как будто это сегодня написано. Правда?

Между тем Андрей Алексеевич Амальрик написал это своё эссе-пророчество в апреле-июне 1969 года, когда такие вещи казались неосуществимой фантастикой. Не всем, конечно. Мой коллега по «Литературной газете» Лёва Токарев всё время зловеще говорил: «А ведь приближается 1984-й, о необходимости которого твердили Оруэлл и Амальрик!»

Андрей Амальрик начал своё диссидентство с курсовой работы на историческом факультете МГУ, в которой отстаивал «норманнскую теорию» происхождения Руси и за которую был исключён из университета.

В мае 1965 был осуждён за тунеядство и сослан в Сибирь. В июне 1966-го досрочно освобожден. Работал внештатным сотрудником АПН.

Вместе с Павлом Литвиновым написал сборник «Процесс четырёх» о суде над А. Гинзбургом, Ю. Галансковым, А. Добровольским, В. Лашковой. В октябре 1968 года передал этот сборник знакомым иностранным корреспондентам. В том же году был уволен из АПН.

Кроме работы, цитата из которой приведена в начале этой заметки, публиковал в самиздате и другие, за что, в конце концов, был арестован 21 марта 1970 года, этапирован в Свердловск и там судим 11–12 ноября 1970 года вместе со Львом Убожко, который распространял статьи Амальрика.

Знаю, что премудрые пескари-конформисты лишь усмехнутся, вычитывая в последнем слове Амальрика, с которым он выступил на суде, неоправданный оптимизм, но я всё-таки Амальрика процитирую:

«Ни проводимая режимом «охота за ведьмами», ни её частный пример – этот суд – не вызывает у меня ни малейшего уважения, ни даже страха. Я понимаю, впрочем, что подобные суды рассчитаны на то, чтобы запугать многих, и многие будут запуганы, – и всё же я думаю, что начавшийся процесс идейного раскрепощения не остановить».

Но ведь он оказался прав. Не смогли остановить процесс идейного раскрепощения, который и привёл к перестройке!

Амальрик получил 3 года. Отбывал наказание в Новосибирской и Магаданской области. Но в день окончания срока заключения на него было заведено новое дело по той же статье, и в июле 1973-го он снова получает 3 года лагерей. Он держит четырёхмесячную голодовку; со всего мира к властям обращаются люди с просьбой о помиловании, и власти дрогнули. Заменили лагерь ссылкой. Новый приговор 3 года ссылки в Магадан. Большую часть времени он провёл в колонии, расположенной вблизи посёлка Талая. Вернулся в Москву в мае 1975 года.

В начале 1976 года Амальрик, Владимир Орлов, Натан Щаранский, Валентин Турчин разработали идею о создании неправительственных групп для сбора информации о нарушении прав человека в разных странах, в том числе в СССР. Эти группы будут информировать о каждом обнаруженном нарушении правительства стран – участниц Хельсинского соглашения. Организация, которая ограничила свою деятельность только выявлением нарушения прав человека в СССР, впоследствии стала называться Московской Хельсинской группой.

На Амальрика давят. Его выдавливают из страны. В эмиграции, в которой он очутился с июля 1976 года, он написал книгу «Записки диссидента», начал, но не закончил книгу «Распутин».

Он погиб в автокатастрофе в Испании 12 ноября 1980 года (родился 12 мая 1838).

* * *

Павел Иванович Голенищев-Кутузов (родился 12 ноября 1767 года) был ранен в руку и в лоб, когда Псковский драгунский полк, в котором он служил подполковником, воевал против шведов (1788).

Уйдя в отставку, стал через некоторое время куратором Московского университета (вместе с М.М. Херасковым, Ф.Н. Голицыным и М.И. Коваленским). После упразднения должности куратора занял пост вице-президента университета (1812–1814). А с конца мая 1810 года был попечителем Московского университета и Московского учебного округа. На этом посту создал кафедру славянского языка и Общество любителей российской словесности при Московском университете.

Его попечительство совпало со временем разорения Москвы (война с французами), её университета. Усердно трудился над возобновлением зданий университета, его библиотеки, его разных богатых коллекций.

В то же время писал докладные на профессоров, заподозренных в вольнодумстве. Нападал на Н.М. Карамзина. Отставлен от попечителей в конце декабря 1816 года.

Был масоном и досточтимым мастером (главным офицером) масонской ложи «Умирающий Сфинкс».

7 ноября 1796 года преподнёс Павлу I оду на его восшествие на престол, за что получил от императора чин полковника и золотую табакерку. 2 августа 1799 года за оду на победу русских войск в Италии Павел пожаловал ему бриллиантовый перстень.

В 1804–1806 годах вместе с Д. Хвостовым и Г. Салтыковым издавал журнал «Друг просвещения».

Был близок к кружку писателей-архаистов адмирала А.С. Шишкова.

Выпустил собрание своих сочинений в трёх томах, включив в него стихотворения разных жанров от псалмов и од до дружеских посланий, экспромтов и стихов «на случай». Много переводил. Классиков – Пиндара, Сафо, Гесиода. Французов – Корнеля, Расина, Мольера, Бомарше. Причём переводил для себя, не печатая. Так что иные переводы обнаружены только после его смерти, случившейся 25 сентября 1829 года.

Был он очень поучающим и назидательным литератором. Вот, например, его обращение к молодому сатирику:

Предав перо твоё сатире, Дамон, ты жизнь свою затмил; Друзья довольно редки в мире, А ты врагов себе купил. Брось перья, ядом напоенны, Бумаги колки разорви, Пой лучше чувствия бесценны Священной дружбы и любви. Когда жёлчь горькая сатиры Крушит всю внутренность твою, В то время я из уст Темиры Любови сладкий нектар пью. Я весел, мыслью не расстроен, А ты во злобе всякий час; Скажи, кто более спокоен И кто счастливее из нас? Пускай старик ворчит, бранится, Повеся нос, нахмуря бровь, А наше дело веселиться, И петь и чувствовать любовь.

* * *

Николай Михайлович Коншин служил в 1819 году в Нейшлотском полку, где близко сошёлся с унтер-офицером полка, поэтом Евгением Баратынским. Через Баратынского подружился с Дельвигом и был хорошим знакомым Пушкина.

Писал стихи. Печатал их в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения». Там же напечатал поэму «Владелец волшебного хрусталька», которую в 1825 году издал отдельной книжкой.

В 1830 году издал альманах «Царское село», где печатал Пушкина, Дельвига, Баратынского, Розена, Фёдора Глинки. Напечатал и свои стихи. Печатал прозу, в том числе и собственную – повесть «Остров на садовом озере», которая отличается крайней сентиментальностью.

В 1833 году выпустил «Две повести (из записок о Финляндии)», куда включил «Густава Верта», повесть, подражающую «Гану Исландцу» Гюго, и очень недурную самостоятельную повесть «Тайна».

В 1834-м издал трёхтомный роман «Граф Обаянский, или Смоленск в 1812 г.», о котором весьма неодобрительно отозвался Белинский.

Критика задела Коншина настолько, что шесть лет он не появлялся в печати. Напечатал потом только три стихотворения.

Много занимался отечественной историей. Выпустил книгу «Оршин монастырь Тверской епархии. Сказание о найденных древних богослужебных вещах» (1847), писал о Годунове, о царевиче Дмитрии.

Умер 12 ноября 1859 года (родился 21 декабря 1793-го). Посмертно в «Историческом вестнике» в 1884 году напечатаны его воспоминания «Из записок Н.М. Коншина. 1812 год».

В память о нём – его стихотворение «Ворон»:

Здорово, друг ворон, бездомный, бессонный, Разумная птица моя! Сосед мой, мой ворон, мой гость благосклонный, Прилёт твой приветствую я. Зачем ты так близко к жилищу живого И зорко так в очи глядишь? Иль вещую тайну из мира другого Ты молча на сердце таишь? Всё знаю, друг ворон, вещун запоздалый: Ты поздно подсел под окно, — Всё знаю, мой ворон, мне сердце сказало, И сердце сказало давно!

Под стихотворением дата – 1839. И, стало быть, это одно из трёх стихотворений, которым Коншин после критики Белинского попрощался с литературой.

* * *

Выдающийся филолог И.И. Срезневский сказал о своём малороссийском коллеге: «Не много было у нас таких самоотверженных деятелей, каким был Бодянский; нельзя не признавать его заслуг, как заслуг важных, заслуживающих благодарности общей».

В самом деле Осип Максимович Бодянский, родившийся 12 ноября 1808 года, невероятно много сделал для украинской (и славянской) культуры. Собрание его песен насчитывает около 8000.

Поехал за границу и вывез оттуда значительную библиотеку рукописей и печатных изданий XIII–XIX веков, насчитывающих почти 3 тысячи единиц хранения. В 1843 году часть этой библиотеки приобретена Московским университетом. В настоящее время издан каталог этой коллекции – Славянская учебная библиотека О. М. Бодянского: Кат./ Сост. Л. Ю. Аристова. М.: Издательство МГУ, 2000.

По возвращении из-за границы в Москву занял кафедру истории и литературы славянских наречий в Московском университете. Стал экстраординарным профессором, а с 1847 года – ординарным.

С 1845 года – секретарь Императорского Московского общества истории и древностей российских при Московском университете. В этом звании издавал (1846–1848 и 1858–1877) «Чтения», которые под его редакцией стали периодическим изданием, много повлиявшим на российское историческое языкознание.

В июньской книге «Чтений» за 1848 год Бодянский напечатал перевод сочинения английского посла в Москве Джильса Флетчера «О государстве русском» (1591), где рассказывалось о России конца XVI века времён Ивана Грозного. Это сочинение взбесило императора Николая I. Он нашёл в нём оскорбление русских монархов и русской церкви. Бодянского уволили с поста секретаря общества. По требованию Николая учёный должен был покинуть Москву и отправиться преподавать в Казань. Издание «Чтений» было прекращено.

Но Бодянский отказался переезжать в Казань, и Николай отправил его в отставку в январе 1849 года.

Однако уже в конце этого года он вновь определён в прежнем звании ординарного профессора в Московском университете.

В 1854 году Бодянский становится членом-корреспондентом Петербургской академии наук.

С 1858-го он вновь секретарь Московского общества истории древностей и редактор «Чтений» этого общества.

В 1860-х годах, после того, как Бодянский побывал в хорватском Дубровнике, чешской Праге, многонациональной Вене, лужичанском Бауцене, в «Чтениях» были напечатаны уникальные первоисточники XVII–XVIII веков, относящиеся к Южной России и Малороссии. В частности, «Густынская летопись», «Летописное повествование о Малой России и её народе и казаках вообще» Александра Ригельмана, «История о донских казаках» Александра Ригельмана, «Летопись Самовидца», «Источники малороссийской истории» Дмитрия Бантыш-Каменского, «Диариуш» Николая Ханенко, «Реестр Войска Запорожского 1649 года».

В 1868 году Бодянский выступает в защиту университетского устава 1863 года и университетской автономии. То есть выступает против всесильных М. Каткова и П. Леонтьева. Те добились, чтобы Бодянский вышел в отставку в звании заслуженного профессора.

Но научную деятельность Бодянский продолжает: собирает и издаёт памятники славянской письменности, налаживает связи с западнославянскими славистами и деятелями культуры.

Как говорится, и солнце не без пятен. Бодянский инициировал издание летописи XVIII века «История русов», подлинность которой у нынешних учёных вызывает сильное сомнение. Её автором сначала считался архиепископ Георгий (Конисский), потом – Григорий Полетика. Полетика, кстати, написал статью «О начале, возобновлении и распространении учения и училищ в России и о нынешнем оных состоянии», которая, как ничего не говорившая о русских школах до XVII в., была признана сначала М.В. Ломоносовым, а потом и академической канцелярией «непристойной» для печатания.

Бодянский является основателем сравнительного изучения украинского и вообще славянских языков. Он обосновал самобытность украинского языка, исследовал его историю, фонетику и грамматику. Так что слова Срезневского о Бодянском, приведённые в начале этой заметки, не преувеличивают заслуг коллеги.

Умер Осип Максимович Бодянский 18 сентября 1877 года.

Сравнительно недавно (2006) вышел «Дневник 1852–1857» Бодянского, который, помимо прочего, запечатлел общественную и научную жизнь того времени.

* * *

Михаила Константиновича Лемке (родился 12 ноября 1872 года) я узнал по его книге «Николаевские жандармы и литература», которую читал ещё студентом. Потом удалось прочитать ещё одну очень хорошую его книгу «Очерки по истории русской цензуры и журналистики».

У меня сохранилось немало выписок из этих книг.

Только много позже я по-настоящему ознакомился с наследием этого писателя-историка цензуры, который умер 18 августа 1823 года.

В частности, прочитал я его «Думы журналиста» (1903), которая, кажется, была его первой книгой. Прочитал «Очерки освободительного движения 60 гг.» (1908).

Но то ли первые впечатления бывают самыми яркими, то ли другие книги Лемке слабее тех первых двух, которые я прочёл студентом, они – то есть те первые книги – и до сих пор помнятся значительно отчётливей прочитанных позже.

Лемке занимался редактурой. Под его редакцией вышли «Записки и дневник А.В. Никитенко» (1905), четырёхтомное собрание сочинений Добролюбова, полное собрание сочинений и писем А.И. Герцена в 22 томах.

К сожалению, во второй половине прошлого века доказано, что Лемке не останавливался перед фальсификацией. К примеру, много раз ссылался на несуществующую книгу Н.А. Некрасова «Как я велик», придумал «записку А.И. Герцена для Н.П. Огарёва».

Так что у Лемке ценны материалы, извлечённые им из разных архивов, а не его собственные комментарии.

Хотя зачем он мистифицировал, я не понимаю.

Ведь подлинные факты, которые он сообщал, были интересны и без всяких выдумок:

«Первая половина 1858 года ознаменовалась… наплывом всевозможных уличных листков, выбивавшихся из сил посмешить публику… Четыре года тому назад издатели листков наводняли Россию «патриотическими» брошюрами, имея вид бутафорских рыцарей; теперь они спешили заставить её смеяться, походя на заурядных, грубых клоунов…

Из тридцати двух листков только три вышли в Москве, остальные все – в Петербурге. В сущности, это были совершенно беспрограммные спорадические издания… Читая листки – а мне удалось собрать их более двух третей – большею частью поражаешься только тупости и пошлости совершенно безграмотных авторов; смех и негодование вызываются уже не содержанием, а просто формой изложения, способом выражения… Вообще тираж листков не оправдал ожиданий издателей и вся эта «юмористика» закончилась к середине же года, так что цензурные стеснения, о которых я сейчас скажу, были собственно уже post factum…

Под 17 мая 1858 г. Никитенко записал в своём «Дневнике»: «В главном управлении училищ генерал-губернатор напал на несчастные листки, которых развелось ныне множество и которые продаются на улице по пяти копеек. Это его пугает. Между тем, в этих листках нет ничего ни умного, ни опасного; им строго воспрещено печатать что-нибудь относящееся к общественным вопросам. Это пустая болтовня для утехи гостинодворцев, грамотных дворников и пр. Один господин литератор и мне говорил, что их следовало бы запретить. – «Зачем? – отвечал я. – Конечно, это вздор, но он приучает грамотных людей к чтению; всё-таки это лучше кабака и харчевни».

Никитенко не ошибся: 22 мая, а затем и 13 августа министром просвещения были изданы циркуляры, предписывавшие: 1) руководствоваться в точности относительно этих листков повелением 1850 г. касательно цензуры книг для простого народа, 2) воспретить придавать сим листкам наружную форму, исключительно принадлежащую периодическим изданиям вообще, а в особенности газетам, 3) не допускать в них никаких безнравственных статей, намёков и выражений».

Или приводимые Лемке карикатуры из «Искры»: они помещены в один ряд. Под одной, названной «Не у нас» подпись:

«– Я – Пальмерстон.

Кондуктор: – Так что ж?

Пальмерстон: – Да ну ты, пусти в вагон.

Кондуктор: – Есть, лорд, закон: не ждать минуты».

Под другой, названной «У нас» и помеченной «на станции между двух столиц»:

«Любопытный из пассажиров: – Позвольте узнать, г-да, по какому случаю вы раскинулись тут лагерем и варите кашу?

Пассажир – У одного из не очень важных служащих при железной дороге недалеко отсюда дача, так нам велено ждать его приезда».

Все цитаты я привёл из «Очерков по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия».

* * *

Писательская деятельность англичанки Элизабет Гаскелл началась с трагического события: у неё от скарлатины умер во младенчестве ребёнок, и она поддалась уговорам своего мужа-священника сесть за сочинительство, чтобы хоть как-то отвлечься от горя.

Книга, которую она написала, называлась «Мэри Бартон. Повесть из манчестерской жизни» (1848). Она повествует о голоде и нищете, которые подталкивают рабочих к восстанию. Впервые в английской литературе была поднята тема борьбы чартистов.

В дальнейшем Гаскелл оказалась плодовитой писательницей. 5 романов плюс один неоконченный. Несколько повестей, в том числе и ставшая популярной «Кузина Филлис» (1864). Её документальное повествование «Жизнь Шарлоты Бронте» написано о жизни знаменитой йоркширской писательницы Ш. Бронте, с которой Гаскелл была дружна. Книга, изданная в 1857 году, основана на тысяче писем, присланных Бронте другой её подруге Эллен Насси.

Известность пришла к Гаскелл, когда вышел из печати её роман «Кренфорд» (1853), где писательница с тонким юмором описала жизнь английского провинциального захолустья: «Начнём с того, что Крэнфордом владеют амазонки: если плата за дом превышает определенную цифру, в нём непременно проживает дама или девица». Эти «амазонки», как и другие жители провинциального городка, выписаны с таким психологическим искусством, что роман до сих пор выдерживает издание за изданием.

Совсем в другой тональности написан роман «Руфь» (1853), возмутивший поначалу викторианское общество. Руфь – девушка из бедной семьи, рано оставшаяся сиротой и полюбившая аристократа, который её соблазнил и бросил. Оставшись с ребёнком, она переживает немало унижений, прежде чем завоевать уважение к себе общества, постигшего благородство Руфь, которая отказывается выйти замуж за соблазнителя, продемонстрировав презрительное неверие в его вспыхнувшее вновь чувство.

Роман «Север и юг» (1855) переведён на русский язык совсем недавно, уже после того, как в 2004 году появился мини-сериал режиссёра Брайана Персевала, бережно сохранившего интригу романа, героиня которого терпеть не может новых «хозяев жизни» и очень резко держит себя с владельцем хлопковой фабрики. Но – и в этом суть мастерства Гаскелл – она умеет показать, что реальная жизнь не укладывается ни в одно схематическое прокрустово ложе. Бедная девушка и богатый хозяин постепенно влюбляются друг в друга.

Надо сказать, что, начиная с 1923 года, на основе произведений Гаскелл снято 14 кинофильмов. Последний сериал «Кренфорд» режиссёров Саймона Кертиса и Стива Хадсона вышел в 2007 году и продержался два сезона в лидерах проката.

Последний роман Элизабет Гаскелл «Жёны и дочери» остался незаконченным. Писательница умерла 12 ноября 1865 года (родилась 29 сентября 1810-го). Заключительную часть романа дописал журналист Ф. Гринвуд, основываясь на сведениях, которые ему перед смертью сообщила Гаскелл. Этот роман считается вершиной творчества писательницы. И тоже опубликован на русском языке совсем недавно.

13 НОЯБРЯ

Со своим первым мужем – поэтом Борисом Корниловым Ольга Фёдоровна Берггольц развелась в 1930-м. Её арестовали в декабре 1938 года после расстрела Корнилова, но по обвинению в «связи с врагом народа». Пытки и побои привели к тому, что беременная (она была замужем за литературоведом Николаем Молчановым) Ольга Фёдоровна родила мёртвого ребёнка.

Но в НКВД меняется руководство. Ежова сменяет Берия, который выпускает на свободу некоторых ежовских узников. Среди них – Ольга Берггольц. 3 июля 1939 года её освободили и реабилитировали.

Может быть, поверив в справедливость системы, она в 1940-м вступила в партию.

Во время войны и блокады Ленинграда она работала на радио, ежедневно выступая с призывами к жителям остаться мужественными перед лицом чудовищных испытаний. В 1942-м от голода умирает её муж Николай Молчанов. Её отец Фёдор Берггольц, взятый органами как этнический немец, отказывается стать осведомителем и высылается в Минусинск (Красноярский край).

В это время Берггольц написала свои лучшие вещи, посвящённые защитникам Ленинграда и его несчастным жителям, – «Февральский дневник» и «Ленинградскую поэму».

После войны на гранитной стеле Пискарёвского кладбища, где лежат 470000 ленинградцев, умерших от голода и погибших во время блокады, выбиты строки Берггольц:

Здесь лежат ленинградцы Здесь горожане – мужчины, женщины, дети. Рядом с ними солдаты-красноармейцы. Всею жизнью своею Они защищали тебя, Ленинград, Колыбель революции. Их имён благородных мы здесь перечислить не сможем, Так их много под вечной охраной гранита. Но знай, внимающий этим камням: Никто не забыт и ничто не забыто.

После войны она издала книгу, где рассказывала о работе на радио в блокаду «Говорит Ленинград». Написала о блокаде пьесу «Они жили в Ленинграде», поставленную в театре Таирова. Получила сталинскую премию 3 степени за поэму «Первороссийск».

Даже отпела Людоеда в дни прощания с ним:

Обливается сердце кровью… Наш любимый, наш дорогой! Обхватив твоё изголовье, Плачет Родина над Тобой.

Что ж. С подобными стихами тогда выступали все известные поэты. Что доказывает градус истерики в стране, возлюбившей убийцу своих граждан.

Берггольц вела дневники, часть которых, кажется, не напечатана до сих пор. Но напечатан так называемый «Запретный дневник», где мы найдём запись от 25 декабря 1939 года, когда Ольга Фёдоровна уже почти год на свободе, но никак не может отрешиться от мыслей, которые мучили её в тюрьме, мучат и сейчас:

«…И вдруг мне захотелось написать Сталину об этом: о том, как относятся к нему в советской тюрьме. О, каким сиянием было там окружено его имя! Он был такой надеждой там для людей, это даже тогда, когда я начала думать, что «он всё знает», что это «его вина», – я не позволяла себе отнимать у людей эту единственную надежду. Впрочем, как ни дико, я сама до сих пор не уверена, что «всё знает», а чаще думаю, что он «не всё знает».

Однако опомнилась. Отреклась от этой любви:

О, не твои ли трубы рыдали Четыре ночи, четыре дня С пятого марта в Колонном зале Над прахом, при жизни кромсавшим меня.

В 1949 году вышла замуж за литературоведа Георгия Пантелеймоновича Макогоненко. Она прожила с ним до 1962 года. Умерла 13 ноября 1975-го. Всего 65 лет прожила: родилась 16 мая 1910 года.

К её столетию петербургский театр «Балтийский дом» поставил спектакль «Ольга. Запретный дневник».

Опубликовали и её стихи разных лет, из которых хочется процитировать написанное в конце сороковых:

На собранье целый день сидела — то голосовала, то лгала… Как я от тоски не поседела? Как я от стыда не померла?… Долго с улицы не уходила — только там сама собой была. В подворотне – с дворником курила, водку в забегаловке пила… В той шарашке двое инвалидов (в сорок третьем брали Красный Бор) рассказали о своих обидах, — вот – был интересный разговор! Мы припомнили между собою, старый пепел в сердце шевеля: штрафники идут в разведку боем — прямо через минные поля!.. Кто-нибудь вернётся награждённый, остальные лягут здесь – тихи, искупая кровью забубённой все свои небывшие грехи! И соображая еле-еле, я сказала в гневе, во хмелю: «Как мне наши праведники надоели, как я наших грешников люблю!»

* * *

Ариадна Григорьевна Громова оказалась в оккупированном немцами Киеве из-за болезни мужа-еврея, которого теперь в подполье нужно было прятать от гитлеровцев. Жене удалось подделать в паспорте национальность мужа, но донесла лифтёрша. Мужа гитлеровцы уничтожили. Сама Громова была арестована, сидела в нацистской тюрьме, была отправлена в лагерь уничтожения в Польшу. Но, проломив пол железнодорожного вагона, бежала. Снова вернулась в Киев, снова вела там подпольную работу, снова попала в лагерь. Но сумела выбраться.

После войны написала об этом роман «Линия фронта на Востоке». Первую часть издали в 1958 году в издательстве «Советский писатель». Вторую отказались издать наотрез. Дело дошло до ЦК КПСС. Отдел агитации и пропаганды объяснил автору, что вторая книга может быть издана, если автор уберёт всё, что касается роли местного населения в уничтожении евреев. Громова на это не согласилась. Вторая часть издана не была. Поскольку Ариадна Григорьевна скончалась ещё при разгуле цензуры в СССР – 13 ноября 1981 года (родилась 15 декабря 1916-го), вопрос о второй части романа больше не поднимался. Будем надеяться, что весь роман всё-таки увидит свет.

А вообще Ариадна Громова была писателем-фантастом. Книг написала немного. Но есть среди них и те, что поднимают современные проблемы. Например, повесть «В круге света» (1965), где группа выживших в ядерной войне телепатов решают для себя вопрос: могут ли они отстраниться от судьбы нового мира. Или роман «Мы одной крови – ты и я!» (1967), который посвящён телепатии и контакту с земными животными меньшими нашими братьями.

Выступала как переводчик. В основном переводила с польского – С. Лема. Была одним из составителей сборника «Современная зарубежная фантастика (1964).

* * *

Вообще-то руководство «Литературной газеты» в начале семидесятых было не робкого десятка. Но и оно струхнуло, когда решил уехать в Израиль наш бывший заведующий отделом информации, а потом обозреватель отдела науки Виктор Перельман.

До газеты он работал в журнале «Советские профсоюзы», был членом компартии, и ничего не предвещало, что он решится на этот шаг.

Потом это стало почти обыденным делом во всех редакциях: ну, подал ты заявление на выезд, ну, исключили тебя из партии, из Союза журналистов, ну, выгнали с работы. Но Перельман был первым нашим эмигрантом, и руководство попросту не знало, как отнестись к его заявлению.

То есть, из партии его выкинули мгновенно, даже не дожидаясь его присутствия на собрании.

Правда, мне говорили, что он и не рвался там присутствовать – написал письмо, где выражал согласие с любым решением. И на собрании ячейки Союза журналистов он не присутствовал. Его исключили заочно. Я был на этом собрании и удивлялся многим нашим весьма прогрессивно мыслящим журналистам, которые тянули руку, вставали, отрекались от любых намёков на содружество с Перельманом, клеймили его позором, и, как ни в чём не бывало, садились на своё место.

Словом, Перельман был уволен и потом долго ещё не мог уехать, так как всеведущее ведомство придумало поначалу, что любого ранга журналист является причастным к государственной тайне.

Потребовалось вмешательство президента США, приехавшего в СССР и специально по этому поводу переговорившего с Брежневым. Перельмана выпустили.

Конечно, поскольку Перельман был, так сказать, первопроходцем, предугадать такие последствия его поступка не мог никто.

– Гена, – сказала мне сотрудница нашего отдела Нина Подзорова, – представляете, я вчера видела Перельмана.

– Ну и что из этого? – спросил я.

– Вы знаете, – проникновенно сказала Нина, – мы с вами на войне не были, врагов не видели. И вот я вдруг почувствовала, что такое враг. Я посмотрела на его походку, на выражение его лица и подумала, как же я раньше не распознала заклятого врага – ведь всё в нём вражеское.

Нет, Подзорова не кривила душой: она на самом деле так думала. Хотя, отдадим должное редакции, подобных дур у нас в редакции было мало.

Я его тоже встретил в газете уже после увольнения. Приходил оформлять какие-то бумаги. Расстались дружелюбно. На мой вопрос, что он будет там делать, ответил: «Жить! Жить свободным человеком!»

Ему это удалось. Вопреки моим сомнением. Дело в том, что его статьи и очерки в «Литературке» ничем не блистали. Фамилия его вряд ли запомнилась читателям. А здесь через некоторое время попадается мне в тамиздате новый израильский журнал «Время и мы». Номер первый.

– Журнал Перельмана, – говорят мне.

– Виктора? – удивляюсь я.

– Да, – отвечают. – Утром принесёшь назад.

Читаю. Точнее, просмотрев оглавление, начинаю читать со статьи самого Перельмана «Гайд-Парк при социализме». Мне понравилось. Вспомнилось его: «Жить свободным человеком!» Статья о нашей газете. Написанная с полной раскованностью, которую способна дать свобода!

Любопытно, что, кроме года его рождения, более точной даты рождения Виктора Борисовича я не нашёл. Он родился в 1929-м. Зато все справочники засекли дату его смерти 13 ноября 2003 года.

Почему так получилось, я не знаю.

Он оказался не только хорошим редактором, но и хорошим писателем. Написал книги «Театр абсурда» (1984) и «Покинутая Россия» (1989). Последняя доступна в Интернете. Советую почитать.

* * *

Отрывок из большого стихотворения Роберта Рождественского 1985 года «Старая записная книжка»:

Где же она пропадала? (Поиски – труд напрасный!) Вновь я её листаю, с прошлым — глаза в глаза… В этой потёртой книжке, будто в могиле братской — мёртвые телефоны, мёртвые адреса… Уже ничего не поправишь. Уже ничего не скажешь. И не напишешь писем. И не дождёшься звонков… Вот на пустой странице — Шукшин Василий Макарыч. А перед этим — рядышком — Симонов и Смеляков… Как поимённый список армии перед боем (хватит работы санбатам, Разведчикам и штабам!). Ояр! Куда же ты, Ояр?! Не отвечает Ояр.[…]

Да, к 1985-му Шукшина, Симонова, Смелякова не было в живых. Умер и мой хороший знакомый, замечательный латышский поэт Ояр Вациетис, родившийся 13 ноября 1933 года. Умер через пятнадцать дней после своего пятидесятилетия 28 ноября 1983-го.

Мы нередко встречались в латышском творческом доме писателей «Дубулты». В семидесятые я там почти всё время встречал Новый год. А с конца семидесятых так получилось, что я не ездил в Дубулты. Поэтому весть о скоропостижной кончине Ояра потрясла своей неожиданностью.

Вежливый, добродушный, отличный собеседник. Но его нужно было разговорить. Иначе он казался молчуном. Стихи по-латышски, если верить знакомым латышам, писал отличные.

Но и в русских переводах чувствовался талант Ояра Вацитиеса. Вот, к примеру, перевод Юрия Левитанского:

Я думал, что война во мне Вовек болеть не перестанет, И тот, кто пал на той войне, Вовек с земли уже не встанет, И всем хирургам не суметь Те раны заживить на теле. Я думал, сосен моих медь Навек остыла в самом деле. Но кто-то в мой ледовый круг Вошёл легко, как звук капели, И слёзы выступили вдруг, И третьи петухи пропели, И, прежней верой озарён, Гляжу с надеждою двойною На алый мост, что сотворён Из неизведанного мною.

Грустно, что он мало прожил на свете.

* * *

Леонид Денисьевич (иногда пишут: Денисович) Ржевский оказался на Западе во время войны. Был переводчиком в Красной армии, затем помощником начальника разведки дивизии. Выходя из окружения с танковой колонной, попал под миномётный обстрел и очнулся уже в немецком плену. Конец войны застал его в больнице недалеко от Мюнхена.

В 1950-м в журнале «Грани» (№ 8) опубликовал первую повесть «Девушка из бункера» (позднее название «Между двух звёзд»), высоко оцененную Буниным. В этот же год стал сотрудником «Граней», а с 1952 по 1955 был его главным редактором.

Надо сказать, что, уходя на фронт, Ржевский защитил кандидатскую диссертацию о языке комедии Грибоедова.

Так что параллельно с художественными вещами пишет и литературоведческие. Преподавал в Оклахомском и Нью-Йорском университетах.

Пишет «Сентиментальную повесть», «За околицей», «Дина», «Звездопад», «Две строчки времени».

Но и «Прочтение творческого слова: Литературоведческие проблемы и анализы», и «Три темы по Достоевскому», и «Творец и подвиг: Очерк о творчестве А. Солженицына», и «К вершинам творческого слова: Литературоведческие статьи и отклики».

А кроме этого, занимается поэтическими переводами.

Умер 13 ноября 1986 года, прожив большую жизнь: родился 21 августа 1905-го.

Я рад, что когда был главным редактором газеты «Литература», напечатал в 2001 году (№ 3) работу Л. Ржевского «Прочтенье творческого слова» с предисловием известного филолога Б.А. Ланина, которому и принадлежит эта публикация.

* * *

Иосиф Павлович Уткин меня привлёк своей поэзией ещё в юности. Мне нравилась его «Повесть о рыжем Мотеле…» (1925) – колоритная, написанная запоминающимся стихом.

Позже мне нравились далеко не все его стихи. И оставила равнодушным его поэма «Милое детство».

Удивлялся я его дружбе с Жаровым и Безыменским. Что он нашёл в этих поэтах. Ведь он был выше их на голову!

А на Великой Отечественной он вёл себя героем. В сентябре 1941-го под Ельней мина оторвала ему четыре пальца правой руки. Он лечится в госпитале Ташкента, где пишет стихов на две книжки «Фронтовые стихи» и «Стихи о героях». Всё время просится на фронт и добивается своего. Уже в 1942-м оказывается на Брянском фронте: спецкор Совинформбюро, корреспондент «Правды», «Известий». Вместе с солдатами совершал большие переходы и марш-броски.

Был заброшен к партизанам. Возвращаясь от них, разбился на самолёте недалеко от Москвы. Было это 13 ноября 1944 года (родился 27 мая 1903-го). Говорят, что руки мёртвого Уткина сжимали томик стихов Лермонтова.

Вот – одно из фронтовых стихотворений Уткина:

Я видел девочку убитую, Цветы стояли у стола. С глазами, навсегда закрытыми, Казалось, девочка спала. И сон её, казалось, тонок, И вся она напряжена, Как будто что-то ждал ребёнок… Спроси, чего ждала она? Она ждала, товарищ, вести, Тобою вырванной в бою, — О страшной, беспощадной мести За смерть невинную свою!

* * *

Ученик академика А.А. Шахматова Сергей Петрович Обнорский был в 1916 году командирован в Пермское отделение Петроградского университета для чтения лекций. В 1917-м после открытия Пермского университета стал его профессором, работал на кафедре славянской филологии. С января по июль 1919-го – декан историко-филологического факультета Пермского университета. В марте 1920-го и.о. ректора ПГУ.

В 1922 году вернулся в Петроград, стал профессором его университета.

В годы войны Обнорский – первый директор созданного в Москве Института русского языка АН СССР.

В 1947 году удостоен сталинской премии.

Посмертно (умер 13 ноября 1962 года; родился 26 июня 1888-го) удостоен ленинской премии как член редколлегии 17-томного академического словаря русского языка.

Автор многочисленных работ по морфологии русского языка, его истории, диалектологии, лексикографии и лексикологии.

В январе 1931-го избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, в январе 1939-го действительным членом.

Из работ Обнорского: «Памяти академика Ф.Е. Корша» (1916), «Культура русского языка» (1948), «Словарь русского языка» (1953), «Избранные работы по русскому языку» (1960), 17-томный Словарь современного русского языка» (начат в 1948 году и завершён в 1965-м). Кроме того, последние переиздания трудов Сергея Петровича: «Хрестоматия по истории русского языка. Ч. 1» (совместно с С.Г. Бархударовым; 1999), «Очерки по морфологии русского глагола» (2009), «Именное склонение в современном русском языке. Единственное число» (2010), «Именное склонение в современном русском языке. Множественное число» (2010), «Русский литературный язык. Вехи истории» (2010), «Русский литературный язык старейшей поры. Лингвистический анализ» (2010, 2014), «Очерк современного русского литературного языка» (2012).

* * *

Михаил Иванович Пыляев (родился 13 ноября 1842 года) отличался особой любовью к русской старине, её персонажам, её обычаям.

С 1879 года сотрудничал с «Новым временем», где печатал очерки о петербургской и московской старине, выходившие потом отдельными изданиями, – «Старый Петербург», «Забытое прошлое окрестностей Петербурга», «Старая Москва», «Старое житьё», «Замечательные чудаки и оригиналы».

Его всё интересовало:

«Русские в старину не ели ни телятины, ни заячьего, ни голубиного мяса, ни раков и вообще ничего, что само по себе умирало… также они считали нечистыми всех животных, которые были убиваемы женщинами. Из мясных яств самими обыкновенными были: говядина, баранина и свинина, также домашние и дикие птицы. Индейки появились у нас около 1625 года. Приготовление мясных блюд было весьма просто: почти все мяса варили в одной воде с небольшим количеством соли, луку и перцу, и нередко различные роды мяс варились в одном горшке. К мясным кушаньям на стол ставили в приправу: солёные огурцы, солёные сливы и кислое молоко.

Чтобы судить о мясных и других блюдах того времени, приведём, что было подано царю Алексею Михайловичу в сенник во время бракосочетания его с Наталией Кирилловной Нарышкиной: «квас в серебряной лощятой братине, да с кормового двора приказных еств: папорок лебедин по шафрановым взварам; ряб, окрошеван под лимоны, потрох гусиный, да к государыне царице подано приказных еств: гусь жаркой, порося жаркое, куря в колье с лимоны, куря в лапше, куря в щах богатых, да про государя же и про государыню царицу подаваны хлебные ествы: перепеча крупичетая в три лопатки недомерок, чет хлеба ситного, курник подсыпан яйцы, пирог с бараниною, блюдо пирогов кислых с сыром, блюдо жаворонков, блюдо блинов тонких, блюдо пирогов с яйцы, блюдо сырников, блюдо карасей с бараниной. Потом ещё: пирог росольный, блюдо пирог росольный, блюдо пирогов подовых, на торговое дело, каравай яцкий, кулич недомерок» и проч.».

Всё интересовало Михаила Ивановича Пыляева, скончавшегося 3 февраля 1899 года. Это от него подхватил Вильям Васильевич Похлёбкин любовь к старине и умение дотошно описывать все её обычаи.

* * *

Любопытно, что своё самое знаменитое произведение «Остров сокровищ» Роберт Стивенсон, родившийся 13 ноября 1850 года, начал с того, что, заглядевшись, как рисует его пасынок, сам нарисовал карту придуманного острова. Эту карту он стал оживлять словами – начал в сентябре 1881 года писать роман, который хотел назвать «Судовой повар». Он читал написанное родным, и отец предложил ему ввести в книгу сундук Билли Бонса и бочонок с яблоками.

Затем с первыми главами и с общим замыслом произведения познакомился владелец детского журнала «Янг Фолкс». Под псевдонимом «капитан Джордж Норт» и не на первых страницах он стал печатать роман в своём журнале. В январе 1882 года публикация романа была закончена, но успеха автору не принесла.

Первое книжное издание уже под настоящим именем вышло в ноябре 1883-го. Тираж разошёлся не сразу, но второе издание, как и иллюстрированное третье, раскупалось мгновенно. «Остров сокровищ» принёс Стивенсону мировую славу: роман переводили на многие языки. На русском он появился уже в 1886 году.

С тех пор переводы на иностранные языки следовали за новинками Стивенсона очень быстро. Так написанный им для журнала «Янг Фолкс» историко-приключенческий роман «Чёрная стрела» вышел в книжном издании в 1888 году, а в русском переводе в 1889. Роман «Принц Отто» появился на книжных прилавках в 1885-м, а в России на русском – в 1886-м.

Шотландец Стивенсон и у нас, и в мире известен не только как автор приключенческих романов. Его детские стихи согреты тихим юмором. Вот – «Вычитанные страны» в переводе Ходасевича:

Вкруг лампы за большим столом Садятся наши вечерком. Поют, читают, говорят, Но не шумят и не шалят. Тогда, сжимая карабин, Лишь я во тьме крадусь один Тропинкой тесной и глухой Между диваном и стеной. Меня никто не видит там, Ложусь я в тихий мой вигвам. Объятый тьмой и тишиной, Я – в мире книг, прочтённых мной. Здесь есть леса и цепи гор, Сиянье звёзд, пустынь простор — И львы к ручью на водопой Идут рычащею толпой. Вкруг лампы люди – ну точь-в-точь Как лагерь, свет струящий в ночь, А я – индейский следопыт — Крадусь неслышно, тьмой сокрыт… Но няня уж идёт за мной. Чрез океан плыву домой, Печально глядя сквозь туман На берег вычитанных стран.

С детства Стивенсон страдал тяжёлой формой туберкулёза. Лечение выбрал оригинальное – постоянные путешествия. Он и умер 3 декабря 1894 года от инсульта не в своей Шотландии, а на острове Уполу в Самоа.

Ну, и в заключение стоит вспомнить балладу Стивенсона, которая впервые была переведена на русский язык Николаем Чуковским по названием «Вересковое пиво». Но прославилась баллада, когда за неё взялся Маршак, перевёл её и назвал «Вересковый мёд». Доводилось читать и новейший перевод под заглавием «Вересковый эль». Заглавие это буквально повторяет стивенсонское. Но у Маршака ритм стиха, его энергия куда ближе к оригиналу, чем новейший перевод.

14 НОЯБРЯ

Ей в альбом Пушкин записал строчки из стихотворения «Разговор книгопродавца с поэтом», первоначально предварявшего первую главу «Евгения Онегина»:

Она одна бы разумела Стихи неясные мои; Одна бы в сердце пламенела Лампадой чистою любви.

Но то, что поэт записал такие строчки в альбом Наталье Степановне Голицыной (родилась 14 ноября 1794 года), ровным счётом ничего не значит.

Запись была произведена вернувшимся из ссылки Пушкиным, присутствовавшем на коронационных торжествах в сентябре 1826 года вместе с супругами Голицыными.

Правда, однажды в альманахе «Прометей» 1975 года я прочитал некую пушкинистку, которая на основании записанных в альбом Голицыной пушкинских строчек, попыталась вывести заключение о романе Пушкина с Голицыной, однако никаких следов подобного романа мы больше нигде не обнаружим. А в альбом Наталье Степановне писал не только Пушкин. У неё богатая коллекция знаменитостей – историк Гизо, композиторы Обер, Россини, Керубини, писатели Б. Констан, Ансло.

Да и, судя по тому, что очень скоро Голицына вообще перестала приглашать к себе Пушкина, у неё хватило ума не относить к себе пушкинских строчек.

А дело было в том, что, по словам братьев Россетов, записанным Бартеневым, Пушкин говорил о ней, «что она только прикидывается, в сущности она русская труперда (толстуха) и толпёга (грубая, неотесанная)», так как Наталия Степановна всё делала по-французски, они решили величать её «La Princesse Tolpege». Хорошенький комплимент!

Так грубо говорить о своих бывших любовницах Пушкин не мог. Его отличало благородство!

Видимо, чем-то она досадила ему, если он решился оскорбить женщину, что делал невероятно редко.

Чем она досадила Пушкину, неизвестно. Наталья Степановна никому вроде не сделала зла. Под старость она жила в своём Черниговском имении Гринёво. В большом доме-дворце, был настоящий музей: громадная библиотека, постоянно пополняемая, в большом порядке семейный архив, прекрасные гобелены и картины, целая коллекция этрусских ваз. Для бедных и больных людей княгиня Голицына в имении устроила богадельню в честь преподобного Сергия.

Скончалась в очень солидном возрасте 7 мая 1890 года.

* * *

Прежде всего мне бы хотелось отметить Собрание сочинений А.С. Пушкина в 6 томах под редакцией Петра Александровича Ефремова, родившегося 14 ноября 1830 года. Перед этим выходило собрание сочинений Пушкина под редакцией Анненкова (1855) и под редакцией Г.Н. Геннади (1859 и 1869–1871).

Последнее собрание было особенно неудовлетворительным и вызвало знаменитую эпиграмму Соболевского:

О жертва бедная двух адовых исчадий, Тебя убил Дантес и издаёт Геннади.

Издатель Исаков, для которого редактировал пушкинские тексты Геннади, остался недоволен редактурой и заключил договор с П.А. Ефремовым, считавшимся очень квалифицированным редактором.

Однако Ефремов, высказавший в своё время массу неудовольствия по поводу редактуры Анненкова, пошёл в своей работе на поводу у редактуры Геннади и тоже вставлял в основной текст варианты и зачёркнутые Пушкиным строчки, ещё более усугубляя нелепость Геннадивой редактуры.

Но через некоторое время и сам высказывает недовольство собственной редактурой, и отказывается от неё. При посредничестве главы Литературного фонда В.П. Гаевского Ефремов соглашается возобновить издание. Первые тома, появившиеся в 1880 году, были значительно дополнены и исправлены по сравнению с предыдущими.

Но обиженный Ефремовым Анненков написал статью, где подверг критике хронологический принцип разделения пушкинского материала и принцип полноты, когда «на одних правах с самыми возвышенными произведениями поэта» были помещены проявления «скандалёзного творчества» Пушкина. А к «скандалёзным» Анненков отнёс: «Платонизм», «Сиротке», «Еврейке» «Иной имел мою Аглаю». Печатать их рядом с такими стихами, как «Деревня» или «Погасло дневное светило» – значило, по Анненкову, не понимать Пушкина.

Разумеется, Анненков был не прав. Собрание Ефремова явилось новым положительным шагом к научному изданию Пушкина.

В молодости Пётр Александрович Ефремов после окончания Московского университета переехал в Петербург и поступил на службу в военно-инспекторском департаменте. Служебные обязанности дали возможность Ефремову познакомиться с участью Ф.М. Достоевского, отбывавшего семипалатинскую ссылку. В 1855 году, рассчитывая улучшить своё солдатское состояние, Достоевский написал стихотворение, посвящённое вдовствующей императрице Александре Фёдоровне, и отправил его адресату. Стихи попали в департамент к Ефремову, который препроводил их Александре Фёдоровне, и в 1856 году Достоевский был произведён в унтер-офицеры.

С юношеских лет Ефремов коллекционировал уникальные издания по истории и литературе. В результате он собрал библиотеку в 24 тысячи редчайших томов.

Увы, после смерти Ефремова (8 января 1908 года) его наследники библиотеку распродали. Часть её смогла купить Академия наук для вновь открытого Пушкинского дома. Остальное растеклось по частным коллекциям.

Редактировал Ефремов не только Собрание Пушкина. Он редактор собраний сочинений Фонвизина (1866), А. Майкова (1867), А. Кантемира (1867–1868), В. Лукина и Б. Ельчанинова (1868), К. Рылеева (1872, второе издание 1874), Лермонтова (1873, 1880, 1882, 1887, 1889), Жуковского (1878, 1885), Полежаева (1889).

Отдельно хочется сказать о его редактуре двухтомника А.Н. Радищева.

Дело в том, что большинство текстов Радищева, напечатанных в Лондоне Герценом, в России были запрещены. Но постепенно запрет ослабевал. Ефремов этим воспользовался, публикуя «Путешествия из Петербурга в Москву» и оду «Вольность». Приходилось приноравливаться к цензурному уставу, идти на купюры.

Однако и в таком виде начальник главного управления по делам печати Михаил Лонгвинов настоял на запрещении издания и уничтожения отпечатанного тиража. Ефремову удалось сохранить несколько экземпляров без купюр. Следующее издание Радищева вышло ещё при жизни Ефремова в 1906 году.

Пётр Александрович Ефремов является одним из основателей российской литературоведческой библиографии. Он выпустил «Материалы для истории русской литературы» (1867), которые и поныне не потеряли своего значения.

* * *

Барон Андрей Евгеньевич фон Розен, родившийся 14 ноября 1799 года, не был участником тайных обществ, но присутствовал на совещаниях 11 и 12 декабря у Рылеева и Оболенского и не донёс о них. А кроме того отказался усмирять восстание 14 декабря 1825 года: остановил свой взвод, за которым остановился весь Финляндский полк, спешивший обойти восставшие полки.

Этого оказалось достаточным для ареста и осуждения в каторжную работу на 10 лет. Правда, потом срок сократили до 6 лет. В 1827-м он в Читинском остроге, в 1830-м прибыл в Петровский завод – станция, расположенная в 400 километрах от Читы.

По отбытии срока отправлен на поселение вместе с семьёй в город Курган Тобольской губернии.

Женой Андрея Евгеньевича, кстати, была дочь Малиновского, первого директора Царскосельского Лицея, когда там учился Пушкин.

В 1837 году во время приезда в Курган цесаревича Александра дом Розенов посетил находившийся в свите Александра Жуковский.

Жуковский похлопотал, и Розен был зачислен рядовым в Кавказский корпус. 10 ноября 1837 года он прибыл в Тифлис.

Но военная карьера Розена не задалась (если бы он получил офицерское звание, он вышел бы на свободу), Розен долго болел и по болезни уволен с военной службы рядовым с предписанием жить безвыездно на своей родине в Эстляндской губернии в имении брата близ Нарвы.

В 1855-м ему разрешили выехать к старшему сыну Евгению в Изюмский уезд Харьковской губернии. 11 апреля 1855-го освобождён от надзора. Но ему запрещено жить в столицах.

Розен устроил в имении сына сельскую школу, сам в ней преподавал и на собственные деньги открыл крестьянский банк. 26 августа 1856 года объявляется амнистия: Розен восстановлен в прежних правах.

После 1861 года жил в имении Каменке Изюмского уезда, где два срока подряд был мировым посредником.

В 1869 году в Лейпциге появляется немецкий перевод его «Записок». Родным языком Розена был немецкий, но в Сибири он отвык от него и написал «Записки» по-русски. В том же году эти мемуары были переведены на английский. В Санкт-Петербурге в 1870-м попытались издать «Записки» Розена, но цензура запретила издание. Русский оригинал при жизни Розена был опубликован в извлечениях в «Отечественных Записках» за 1876 год и «Биржевых ведомостях» за 1869-й.

Андрей Евгеньевич скончался 1 мая 1884 года. Полное издание «Записок» в России было выпущено П.Е. Щёголевым в 1907 году. В 1984-м «Записки переизданы в Иркутске, в 2007-м в Петербурге.

Литераторы встретили «Записки» с большим интересом, некоторые декабристы их критиковали. Но мне думается, что книгу эту очень любопытно будет прочитать нынешнему поколению. Розен великолепный писатель-мемуарист. Ещё до «Записок» он напечатал в «Русской Старине» очерки о М.А. Бестужеве, Н.Н. Раевском, И.А. Анненкове и других своих современниках. Он обладал способностью воскресить тех, о ком писал. Его герои живут в его «Записках» и сейчас.

* * *

Лёва Устинов, один из непременных членов нашей зимней компании в Дубултах. Вместе встречали Новый год, вместе обсуждали написанное.

Лев Ефимович Устинов (родился 14 ноября 1923 года) в начале 1960-х поставил вместе с Олегом Табаковым для московского «Современника» и в 1963-м для рижского ТЮЗа свою пьесу «Белоснежка и семь гномов».

Он был одним из самых популярных детских драматургов. Его пьесы шли не только у нас в стране, но и в Англии, в США, в Финляндии, Японии, Греции.

В 1990-е написал много сказок. Наиболее известны «Лесная песенка», «Большая погоня».

В одной из его сказок мы найдём замечательный афоризм: «Надо быть честным и осторожным. Но не настолько осторожным, чтобы перестать быть честным».

Лёва следовал этому правилу, которое его сын расшифровал так: «Мой отец всю жизнь был очень осторожным человеком. Прошёл войну, был ранен и контужен, но когда в конце сороковых на фоне всеобщей борьбы с космополитизмом его выгоняли из партии и исключали из литинститута, одного фронтового мужества оказалось недостаточно. Позднее Оленёнок в его сказке спросит маму-Олениху: правда ли, что мы, олени, очень трусливые? Нет, сынок, ответит она, мы не трусливые. Просто мы всего на свете боимся – и правильно делаем. Лев Ефимович больше всего на свете боялся оказаться лжецом».

Умер 9 января 2009 года.

* * *

Владимир Васильевич Державин (родился 14 ноября 1908 года) первое своё стихотворение опубликовал в 1928 году.

Он знакомится с Горьким, который направил его в Болшево в Болшевскую Трудовую Коммуну ОПГУ им. Г.Г. Ягоды, где Державин, не имевший жилья, жил некоторое время.

В этой коммуне Державин написал поэму «Первоначальное накопление» и стихотворение «Родина», которые очень понравились Фадееву.

А с другой стороны, публикации Державина резко не понравились Кирсанову, который заявил об этом на Первом съезде советских писателей: «В «Красной Нови» я прочёл стихотворение, написанное уже не пятистопным, а «тяжёлостопным» ямбом. […] Фамилия этого поэта – Державин. Но это не тот Державин. Этот и сейчас живёт. Сходство фамилий вовсе не обязывает писать, как Державин XVIII столетия».

Владимир Васильевич вовсе не писал как свой великий однофамилец. Та же поэма «Первоначальное накопление», скорее, напоминает о жанре, который на русской почве дал только «Тавриду» Боброва (1798).

Через два года и снова благодаря покровительству Горького выходит первая книга Державина «Стихотворения», оказавшаяся последней.

Последняя оригинальная публикация Державина относится к 1940 году. С тех пор Державин печатает только стихотворные переводы.

Из Омара Хайяма, Хафиза, Навои, Фирдоуси, Саади. Переводит национальные эпосы народов СССР «Давид Сасунский», «Раушан», «Калевипоэг» (совместно с А. Кочетковым), «Лачплесис», «Нюргун Боотур Стремительный».

Он умер 5 октября 1975 года. После смерти напечатали небольшой сборничек его оригинальных стихов в «Библиотечке «Огонька».

* * *

Ещё в 1967-м вместе с М. Мейлахом Анатолий Анатольевич Александров, родившийся 14 ноября 1934 года, опубликовал в студенческом сборнике Тартуского университета статью «Творчество Даниила Хармса». И в дальнейшем сделал очень много для возвращения в литературу этого великого обэриута.

Александрову принадлежит честь стать первым после 1927 года публикатором взрослых произведений Хармса. В 1965 году он напечатал в «Дне поэзии» статью «Два стихотворения Хармса». И с тех пор занимался преимущественно Хармсом и обэриутами.

Подготовил к печати, составил, написал вступительную статью, откомментировал книги детской и взрослой поэзии Хармса «Полёт в небеса» (1988) и «Тигр на улице» (1992). Выпустил сборник произведений обэриутов «Ванна Архимеда» (1991).

Архив Хармса хранился у Якова Друскина, который в середине 1960-х годов привлёк Анатолия Александрова и Михаила Мейлаха к разбору архива. О первых итогах оба учёных докладывали в 1967 году в Тарту на научной конференции и напечатали по материалам доклада статью, о какой я рассказал в начале заметки.

С тех пор Александров опубликовал в научной прессе свыше десятка статей о Хармсе, о его творчестве, о принципах его издания.

При этом Александров занимался и другой работой. Одно время – с января 1966 по сентябрь 1970 – был руководителем отдела «Пушкин и современность» во Всесоюзном музее А.С. Пушкина. Преподавал. Заведовал кафедрой русского языка в Ленинградском электротехническом институт связи имени профессора А.М. Бонч-Бруевича.

Занимался рецензированием современного литературного процесса, поэтами русского авангарда 1920–1930 годов. Издал книгу «Блок в Петербурге-Петрограде» (1987).

К 1983 году было опубликовано свыше 70 его работ. Конечно, увесистая их часть посвящена Даниилу Хармсу.

Скончался Анатолий Анатольевич 15 августа 1994 года.

* * *

Ну, кто не знает знаменитой сказки о Малыше Карлсоне, который живёт на крыше? А тетралогию про Пеппе Длинныйчулок? Кто не знает их автора, шведскую писательницу Астрид Лингрен (родилась 14 ноября 1907 года)? А их переводчицу Лиллиану Лунгину? Пятнадцатисерийный фильм о жизни Лунгиной «Подстрочник стал лучшим произведением, показанным ТВ от начала перестройки. Но о том, что именно Лунгина перевела великолепные произведения Астрид Лингрен, известно меньше.

Любопытно, что начинала Астрид Лингрен как сказочница так же, как начинал Корней Иванович Чуковский. Корней Иванович заговаривал своего больного сына, на ходу придумывая «Крокодила», и Астрид придумывала сказки для дочки, которая заболела воспалением лёгких. Но дочке это так понравилась, что мать стала работать по заказам дочери. Это дочка выдумала имя Пеппи Длинныйчулок и заказала матери историю про неё.

Когда Карине, дочке Астрид, исполнилось десять лет, мать подарила ей книжку собственного изготовления с собственными иллюстрациями. Один экземпляр рукописи она послала в издательство, которое её отвергло.

Это не обескуражило Астрид. С 1945 по 1970 она работала редактором детской литературы в издательстве «Рабен и Шёгрен». В этом же издательстве начали выходить её книги. Астрид исхитрилась, работая редактором, выпустить 80 собственных книжек.

В 1946 году она опубликовала первую повесть о сыщике Кале Блюмквисте, за которую получила первую премию на литературном конкурсе (больше ни в каких конкурсах она никогда не участвовала). Трилогией о Блюмквисте писательница хотела заменить для детей дешёвые триллеры, прославляющие насилие.

Её произведения всемирно известны. Поэтому рассказывать о них нет смысла.

Скажу про её политические взгляды.

Она всю жизнь состояла членом социал-демократической партии. Помогала создавать знаменитую модель «шведского социализма».

Будучи очень богатым человеком, она предпочитала не копить богатства, но раздавать бедным прибыль от изданий, театральных постановок и кинофильмов.

Запротестовала только однажды в 1976 году, когда с неё взыскали налог, который составил 102 % от её прибыли. Она послала в газету открытое письмо, где рассказала сказку для взрослых. В этой сказке она встала на позицию профана (как Андерсен в «Голом короле») и разоблачила пороки общества и всеобщее притворство. Её атака на самодовольный, обюрократившийся, пекущийся только о своих интересах аппарат социал-демократической партии, до этого безраздельно правившей страной 40 лет, принесла свои плоды. Социал-демократы проиграли.

Она осталась в их рядах, но восстановила те идеалы, за которые они боролись и, пока были им верны, находились у власти.

Таков был авторитет этой великой писательницы, скончавшейся 28 января 2002 года, что она смогла воздействовать на социальную политику целой страны.

В заключение приведу цитату из биографии Линдгрен в Интернете: «С начала 1970-х годов написанные Астрид Линдгрен книги неизменно возглавляют список самых популярных произведений для детей. Её произведения изданы на 58 языках. И даже говорят, что если весь тираж книг Астрид Линдгрен поставить в вертикальную стопку, то она в 175 раз будет выше Эйфелевой башни».

* * *

Владимир Петрович Ставский занял пост Генерального секретаря Союза писателей СССР сразу после смерти Горького. Одновременно с 1937 по 1941 был главным редактором журнала «Новый мир».

Он окончил пять классов Пензенского реального училища. Был рабочим. В 1918 году вступил в Красную гвардию. Принял участие в подавлении восстания Чехословацкого корпуса в Пензе, был ранен.

В августе 1918-го переведён в штаб 1 армии Восточного фронта, оттуда в органы Особого отдела ВЧК фронта. В конце 1919 года он – в Особом отделе ВЧК на Юго-Востоке.

С 1924 года редактор ростовской газеты «Молот». В 1925-м – инструктор крайкома ВКП(б). С 1926-го секретарь Северо-Кавказской ассоциации пролетарской писателей. С 1928 секретарь РАПП в Москве.

В 1932 году ЦК поручает Ставскому организацию Съезда советских писателей. В 1934-м член президиума правления.

Писал доносы на многих писателей. Сталину, в частности, – донос на Шолохова.

Принимал участие в военных действиях на Халхин-Голе и на финской войне, где был тяжело ранен. С 29 июня 1941 специальный корреспондент «Правды» на Западном и Калининском фронтах. Погиб во время вылазки за нейтральную полосу 14 ноября 1943 года (родился 12 августа 1900-го).

Я знал его незаконнорождённого сына литературоведа Юрия Владимировича Томашевского. Он не вспоминал об отце и не поддерживал разговора о нём.

* * *

Чем нам с вами помянуть великого философа Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, умершего 14 ноября 1831 года в 61 год: родился 27 августа 1770-го? Изложением его учения? Нам не хватит для этого небольшой календарной заметки.

Думаю, несколькими афоризмами, иные из которых настолько известны, что некоторые готовы отнести их к фольклору.

Итак:

Воспитание имеет целью сделать человека самостоятельным существом, то есть существом со свободной волей.

Всё действительное – разумно, всё разумное – действительно.

Жизнь – это бесконечное совершенствование. Считать себя совершенным – значит убить себя.

Истина рождается ересью, а умирает предрассудком.

История учит лишь тому, что она никогда ничему не научила народы.

Ни один человек не может быть героем для своего лакея. Не потому, что герой – не герой, а потому что лакей – только лакей.

Вдохновение есть не что иное, как то, что находящийся в состоянии вдохновения весь поглощён предметом, всецело уходит в него и не успокаивается, пока не найдёт вполне соответствующую художественную форму и не даст ей последнего чекана, не доведёт её до совершенства.

Если факты противоречат моей теории, тем хуже для фактов.

Нравственное – это повиновение в свободе.

Нравственность – это разум воли.

Свободный человек не бывает завистливым, а охотно признает великое и возвышенное и радуется, что оно есть.

Рассудок может образоваться без сердца, а сердце – без рассудка; существуют односторонние безрассудные сердца и бессердечные умы.

15 НОЯБРЯ

Константин Яковлевич Ваншенкин на фронте был десантником. Показывал мне много разных болевых приёмов, которыми владел отменно.

Сперва он поступил в геолого-разведочный: любил геологию, но страсть к стихам победила. Он писал их много, и его довольно рано начали печатать.

Он перешёл в Литературный институт. Принял участие во Втором всесоюзном совещании молодых писателей, где его заметил Твардовский, отметив удивительную естественность интонации стиха.

Меня поражало, как ошеломляюще много он писал. Иногда до нескольких стихотворений в день. И часто писал хорошо.

Мы дружили. Когда я стал редактором «Литературы», я печатал его житейские и военные байки. Их любили читатели за непритязательность, понимали, что Константин Яковлевич пишет абсолютную правду.

Двух дней он не дожил до своего 87-летия: умер 15 декабря 2012 года, а родился 17 декабря 1925-го.

У него много хороших стихов. Про песни я не говорю. Многие его стихи стали прекрасными песнями.

Он рано стал поэтом. То есть рано стал писать настоящие стихи. Например:

Земли потрескавшейся корка. Война. Далёкие года… Мой друг мне крикнул: – Есть махорка?. А я ему: – Иди сюда!.. И мы стояли у кювета, Благословляя свой привал, И он уже достал газету, А я махорку доставал. Слепил цигарку я прилежно И чиркнул спичкой раз и два. А он сказал мне безмятежно: – Ты сам прикуривай сперва… От ветра заслонясь умело, Я отступил на шаг всего, Но пуля, что в меня летела, Попала в друга моего. И он качнулся как-то зыбко, Упал, просыпав весь табак, И виноватая улыбка Застыла на его губах. И я не мог улыбку эту Забыть в походе и в бою И как шагали вдоль кювета Мы с ним у жизни на краю. Жара плыла, метель свистела, А я забыть не смог того, Как пуля, что в меня летела, Попала в друга моего…

* * *

Один из самых свирепых цензоров, которых только знала Россия (до революции!). Заслуживший от многих писателей-современников насмешливые и презрительные отзывы.

После его смерти оказалось, что он вёл ежедневно дневник, в котором записывал всё, происходящее в его организме. Например, «сегодня отправление было порядочным».

Речь об Александре Ивановиче Красовском, родившемся 15 ноября 1776 года.

11 мая 1832 года его назначили председателем комитета иностранной цензуры. И, очевидно, за эту должность сделали действительным членом Российской Академии (1838) и почётным членом Академии наук по отделению языка и словесности (1841).

Этот казус может быть сравним только с теми академиками, которые избирались по требованию Сталина. В этом смысле советский диктатор был похож на Николая.

Имея в виду Красовского и похожего на него цензора Бирукова, Пушкин писал в одном из писем: «Цензура дело земское; от неё отделили опричину – а опричники руководствуются не уставом, а своим крайним разумением».

«Крайнее разумение» Красовский наглядно демонстрировал, читая, к примеру, стихи В.Н. Олина «Стансы к Элизе»:

Улыбку уст твоих небесную ловить…

«Слишком сильно сказано, – пишет Красовский: – женщина не достойна того, чтобы её улыбку называли небесною».

В.Н. Олин:

Что в мнении людей? Один твой нежный взгляд Дороже для меня вниманья всей вселенной.

Красовский по поводу этих строк:

«Сильно сказано; к тому же во вселенной есть и цари, и законные власти, вниманием которых дорожить нужно».

Понятно, почему президент Академии наук С.С Уваров благодушествовал: «Красовский у меня, как цепная собака, за которою я сплю спокойно».

Умер Красовский 19 ноября 1857 года.

* * *

Женившись (гражданский брак) на актрисе Екатеринбургского драматического театра Марии Абрамовой, Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк переехал в Петербург (1890). Через год Мария Абрамова умерла от родов, оставив дочь Алёнушку на руках потрясённого этой смертью отца. С большим трудом он добился права на отцовство, признания Алёнушки его законной дочерью. Ей Мамин-Сибиряк посвятил цикл своих произведений для детей, который назвал «Алёнушкины сказки».

Первым крупным произведением Мамина-Сибиряка был роман «Приваловские миллионы» (1883). Новый роман «Горное гнездо» закрепил за писателем репутацию реалиста.

В своих произведениях писатель изображал жизнь пореформенной России (особенно её частей – Урала и Сибири), капитализацию страны и связанную с ней общественную ломку.

Он умер 15 ноября 1912 года (родился 6 ноября 1852-го). А уже в 1915 году издательство «Товарищество А.Ф. Маркс» выпускает его Полное собрание сочинений в 8 томах.

В советское время выходят несколько собраний сочинений Мамина-Сибиряка в 8 томах, в 10 томах, в 6 томах. Объявлено о полном собрании сочинений в 20 томах, которые будут выпущены в Екатеринбурге. Первые тома уже пришли к читателю.

* * *

Своё знакомство с творчеством Георгия Аркадьевича Шенгели я начал с брошюры «Два памятника», где сравниваются «Памятники» Пушкина и Брюсова. Не скажу, что книга произвела на меня особое впечатление. Но следующие его книги «Техника стиха» и «Школа писателя» меня впечатлили. Несомненно, Шенгели являлся замечательным учёным-стиховедом. Да и в его полемике с Маяковским «Маяковский во весь рост» (1927) я на стороне Шенгели.

Что до его поэзии, то она не кажется мне такой же выдающейся, как его литературоведческие работы. Переводы его добротны.

Умер он 15 ноября 1956 года (родился 2 мая 1894-го).

* * *

«Я познакомился с поэтом Пушкиным. Рожа ничего не обещающая», – эту фразу из письма московского почт-директора Александра Яковлевича Булгакова, родившегося 15 ноября 1781 года, брату Константину, занимавшего такую же должность в С-Петербурге, включил в свою книгу «Пушкин в жизни» В.В. Вересаев.

Надо сказать, что у Пушкина были веские основания не любить Булгакова. 10 мая 1834 года он пишет жене: «Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства. Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться – и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина». Под «полицией» здесь разумеется А.Я Булгаков, вообще любитель, судя по его переписке с братом, распечатывать и читать чужие письма. Но то обстоятельство, что в данном случае письмо Пушкина было показано царю, который не стал делать из этого тайны, говорит, что Булгаков действовал по указанию жандармского управления.

Это тем более неприятно, что Булгаков приятельствовал с Жуковским, А.И. Тургеневым и многими «арзамасцами», хотя членом «Арзамаса» не был. Позже он сошёлся с Вяземским, который оставил о нём интересные воспоминания. Вяземский свидетельствует, с какой охотой шли в дом Булгакова многие известные люди того времени: московский почт-директор мог сообщить новости, которые ещё не были известны, или были, но весьма ограниченному кругу.

Тот же Вяземский находит, что Булгаков не обладал ни литературным призванием, ни авторским дарованием. Но письма Булгакова к нему Вяземский ценил, писал о них: «Собственно литература Булгакова была обширная его переписка. В этом отношении он поистине был писатель и писатель плодовитый и замечательный». Вяземский же приводит слова Жуковского, обращённые к Булгакову: «Ты рождён гусем, т. е. всё существо твоё утыкано гусиными перьями, из которых каждое готово без устали писать с утра до вечера очень любезные письма».

«Когда уволили его из почтового ведомства с назначением в Сенат, – пишет Вяземский, – он был поражён, как громом. Живо помню, как пришёл он ко мне с этим известием: на нём лица не было. Я подумал, Бог знает, что за несчастье случилось с ним. Я убеждён, что сенаторство, то есть отсутствие почтовой деятельности, имело прискорбное влияние на последние годы жизни его и её сократило».

И то сказать: Булгаков занимал должность московского почт директора с 1832 по 1856 год. 24 года очень интересной для него службы. Получив перевод в сенаторы, он был повышен в чине – до тайного советника, то есть до чиновника III класса. Но он лишался привычного общества, которое ценило его прежде всего за новости, какие узнавал он одним из первых и делился с другими. Причём – что очень важно – спешил сообщить приятные известия. Неприятные не сообщал. Поэтому в его дом шли люди для получения положительных эмоций.

Сенатором Булгаков пробыл чуть больше шести лет. Уехал к сыну в Дрезден, где на 82 году жизни скончался 17 апреля 1863 года.

Его переписка с братом Константином, занимающая три тома, издана не так давно в Москве в 2010 году. Осталось большое количество писем, в том числе и опубликованных после его смерти «Русским архивом». Мне думается, что нынешним издателям стоит заинтересоваться архивом А.Я. Булгакова. Многое неизвестное нам о его времени станет известным.

* * *

Известность Герхарт Гауптман (родился 15 ноября 1862 года) обрёл, когда берлинская «Вольная сцена» в 1889 году поставила его пьесу «Перед восходом Солнца», в которой драматург обозначил себя и как натуралист и как последователь Ибсена.

Но это – известность. А самобытность Гауптмана обозначилась после того, как он написал драму «Одинокие» (1890) и комедию «Наш товарищ Крамптон (1891).

От натуралистических драм он перешёл к драме психологической. Я бы даже сказал социально-психологической, как в пьесе «Ткачи», где на фоне мятежа голодных ткачей рисуется страшная картина человеческого горя.

Нобелевскую премию он получил в 1912 году. К этому времени он был всемирно известным драматургом, пишущим ещё и стихотворные пьесы. Да и роман «Юродивый Эммануэль Квинт» (1910) добавил ему известности.

Особенно любопытно, что в 1932 году он написал пьесу «Перед заходом Солнца», несомненно отсылающую читателя и зрителя к его ранней пьесе, составляя с ней дилогию. Но какая огромная разница в мастерстве!

Скончался Гауптман 6 июня 1946 года. При Гитлере он написал поэму «Великий сон», в которой выразил свою враждебность к нацизму.

Оставил воспоминания – автобиографический роман «Приключения моей юности» (1937).

* * *

Есть две версии, объясняющие бедственное положение Евгения Петровича Карновича (родился 15 ноября 1823 года). По одной – его отец – богатый помещик разорился и оставил сыну в наследство большие долги. По другой – сам Карнович, получив наследство, раздал его крестьянам, дав им вольную, убеждённый в бесчеловечности крепостного права.

Так или иначе, но, несмотря на желание заниматься литературой, Карновичу пришлось служить.

Он преподаёт в Тульской гимназии, потом в гимназии Калужской губернии. Потом меняет ещё несколько мест службы.

В отставку выходит в 1859 году, переезжает в Петербург, где до конца жизни был председателем тюремного комитета.

В 1858–1861 вёл отдел «Современное обозрение» в журнале «Современник». В 1861–1862 издавал журнал «Мировой посредник». В 1875–1876 редактировал «Биржевые ведомости». В 1881–1882 – журнал «Отголоски».

Разумеется, при этом везде публикуя свою публицистику, которая у него является современным ему осмыслением разных исторических тем: бироновщины, например, положения евреев в России, женского труда, судебной системы и т. п.

Романов он написал много. В основном, исторических. Но даже Словарь Брокгауза и Ефрона их не упоминает. Долго перечисляет его публицистические труды, отдавая им явное предпочтение перед художественным творчеством Карновича, умершего 6 ноября 1885 года.

* * *

В романе Генрика Сенкевича «Огнём и мечом» (1883–1884) дана картина борьбы шляхетской Речи Посполитой с казаками Богдана Хмельницкого. С этого романа начинается трилогия. Во второй его части – в романе «Потоп» (1884–1886) отражена освободительная борьба поляков со шведами, напавшими на Польшу. В заключительном романе «Пан Володыёвский» (1887–1888) речь о ратных подвигах польских рыцарей в период турецкого нашествия.

То есть, уже только одна эта трилогия говорит, каким патриотическим чувством был охвачен писатель, обращаясь к фактам истории.

Любопытно, что после выхода трилогии Сенкевич стал польским писателем с самыми высокими заработками: за право издания трилогии в течение 20 лет он получил от издателя 70 тысяч рублей.

Сенкевич был избран членом-корреспондентом Русской академии наук в 1896 году. И её действительным членом в 1914-м.

Он написал ещё несколько исторических вещей. Роман «Qvo vadis» (1894–1896) о борьбе Нерона с христианами. Роман «Крестоносцы» (1897–1900) о войне поляков и литвинов с Тевтонским орденом. «Омут» (1909–1910) – о событиях русской революции 1905–1907 годов.

Написал роман «Без догмата» (1889–1890), где героем выступает аристократ-декадент. В романе «Семья Поланецких» (1893–1894) даёт сатирическое изображение светского общества, контрастирующее с идеализацией дельца из шляхты.

Стал шестым лауреатом Нобелевской премии (1905) со времени её основания.

Умер 15 ноября 1916 года (родился 5 мая 1846-го).

16 НОЯБРЯ

Блистательное стихотворение Юрия Александровича Айхенвальда (родился 16 ноября 1928 года), посвящённое памяти Варлама Тихоновича Шаламова:

Чёрный снег на фоне белом. Белом, словно омертвелом, — вот колымская судьба. Вот такое поле боя алкашу – для водопоя, а Шемяке – для суда. Лица чёрные. Землёю обожжённые. Золою ставшие. Экклезиаст говорил про вещи эти: – Почернеет всё на свете. Волк не выдаст — Вошь продаст. Не хотите – не ходите. Голубым богам кадите. Ждите милостей в ответ, Что в основе негатива? Люди жили? Эко диво! Век в колымских перспективах пишет свой автопортрет.

Юрий Александрович был арестован уже студентом Педагогического института в 1949 году за «антисоветские высказывания» и сослан на 10 лет в Караганду, где в это время отбывали ссылку его знакомые А. Вольпин и Н. Коржавин. В ссылке был арестован повторно (1951) за «террористические высказывания» и с 1952 по 1955 находился в Ленинградской тюремной психиатрической больнице.

После реабилитации окончил институт. С 1957 до 1968 преподавал литературу в старших классах. С 1960-го года дом Айхенвальда находился под пристальным наблюдением КГБ. Там постоянно собиралась либеральная публика. В 1968 году подписал коллективное письмо против суда над Гинзбургом и Галансковым и был уволен из школы. Позже увольнение было отменено, но Айхенвальд в школу не вернулся. Печатался как литературный и театральный критик, как переводчик, как историк литературы. Публиковался и в советской печати (часто под псевдонимом), и в самиздате, и в тамиздате.

Написал монографию об актёрах Малого театра. Перевёл драму Ростана «Сирано де Бержерак», пьесу О. Заградника «Соло для часов с боем» (её потом блистательно играли старики во МХАТе Ефремова). Автор текста мюзикла «Человек из Ламанчи». Для издательства «Художественная литература» переводил стихи с испанского. Перевёл пьесу Клары Фехер «Привет, очкарики!», поставленную в ленинградском ТЮЗе. В спектакле было много песенок на стихи Юрия Айхенвальда.

В 1975 году на допросе в прокуратуре пережил обширный инфаркт. До конца жизни жил с тяжёлой сердечной болезнью.

Умер 28 августа 1993 года. Умер, как герой его стихотворения «Смерть художника»:

Вот так резинкою стирают Рисунок конченный с бумаги. Лежит художник, умирает. Не хочет супа из салаки. Лежит, пришпиленный к пространству. Его стирают. Делать нечего!.. Глядит тюремное начальство, Как белизна в окне просвечивает. А он толкует о Моне, Рисует спичками горелыми На оборотной стороне Коробок из-под сигарет. То чёрный цвет, то серый цвет Опять перекрывает белое…

Он посвятил это стихотворение «художнику Л., с которым я был в одной камере и который, как я слышал, умер в тюремной больнице». Смерть сокамерника оказалась похожей на его собственную. Потому что он до самого конца был в своей стране сокамерником.

Внук известного философа и литературоведа, высланного в 1922 году за рубеж Лениным на знаменитом «философском пароходе», сын экономиста бухаринского направления, которого арестовали уже в 1933-м, потом расстреляли. В 1938-м арестовали мать, арестовали многих его родственников.

«Век в колымских перспективах» написал для него свой автопортрет. Поэтому ему, как тому художнику, «то чёрный цвет, то серый цвет» перекрывал белый!

* * *

Очень хорошо помню, как мы в 4 классе ходили в Театр юного зрителя смотреть пьесу «Снежок». Помню название. Помню помещение театра. Помню его буфет. Не помню только содержания пьесы, написанной Валентиной Александровной Любимовой (родилась 16 ноября 1895 года) и отмеченной за неё сталинской премией. То есть, помню, что пьеса про негритянского мальчика, которого белые выгнали из школы. Но чем она заканчивается. Не помню. Вернулся ли мальчик в школу?

Любимова потом написала ещё много пьес. О пионерии – любимая её тема.

Но все эти пьесы исчезли с тех пор, как умерла Валентина Александровна 26 мая 1968 года.

Правда, нашёл сообщение, что её пьесу-сказку «Одолень-трава» в 2009 году поставил Московский государственный историко-этнографический театр. Он создан выпускниками Театрального училища имени М.С. Щепкина при Малом театре.

Ну что ж. Хоть сказка задержалась на этом свете!

* * *

Этот из тех, что окончил Владимирскую духовную семинарию (1910) и Московскую духовную академию (1914). Но впрок ему это не пошло. Потому что после Октябрьской революции он сотрудничал в журналах «Красный архив» и «Печать и революция». Как вы понимаете, не о духовном туда писал.

В 1928 году защитил кандидатскую диссертацию по методологии изучения источников по истории русской литературы XIX века. Это ещё куда не шло. Но уже в 1928-1931-м организует журнал «Литература и марксизм». Опять нестыковка с тем, чему учили в духовной академии.

Речь о Николае Фёдоровиче Бельчикове (родился 16 ноября 1890 года).

Положив в основу своего литературоведческого метода марксистские идеи, он быстро продвигался. В 1930-м член Пушкинской комиссии АН СССР читает лекции в Институте красной профессуры и в МГПИ. В 1938-м защищает докторскую диссертацию. В 1938–1941 становится профессором МИФЛИ имени Н.Г. Чернышевского. В 1939 по 1945 заведует кафедрой русской литературы отделения литературы и языка АН СССР. Это трамплин для впрыгивания в Академию. И в 1953 году его избирают членом-корреспондентом.

Нет, не выжидали впустую пяти лет. Из отделения академии его назначили директором ИРЛИ (1949–1955). И для верности приняли в партию (1948).

Всё-таки чего-то там не вышло у него в конце жизни, если скинули с директоров и перевели в Москву обычным сотрудником ИМЛИ.

Умер 8 января 1979 года.

Не скажу, что оставил ценное наследство. Вместе с другими составил трёхтомник Белинского в «Литнаследстве», за что от академии получил премию Белинского.

А так: «Народничество в литературе и критике» (1934) «Тарас Шевченко» (1961), «Чернышевский» (1946), «Плеханов – литературный критик» (1958), Писал о Достоевском (но это раньше), о проблемах литературоведческого труда (скучно).

* * *

Во время моей недолгой работы в Комитете по кино в 1963 году произошло слияние Высших сценарных и режиссёрских курсов. Они стали двухгодичными. А руководил ими по-прежнему Михаил Борисович Маклярский, родившийся 16 ноября 1909 года.

Был он поначалу работником органов. В мае 1937-го арестован по обвинению в причастности к троцкистской организации. Однако уже в августе освобождён за недоказанностью обвинения.

И возвращён на работу в НКВД. Во время войны руководил работой раздывательно-диверсионных групп, которые действовали на территории оккупированной Белоруссии. Принимал участие в дезинформационных операциях. Уже в 1943 году был полковником НКВД. В 1947 году вышел в отставку.

Недолго проработал директором Госфильмофонда СССР, как снова был арестован. С 1951 по 1953 находился в заключении по обвинению в сионистском заговоре. Освобождён. Реабилитирован.

Маклярский автор произведений о чекистах. Первая его пьеса «Подвиг остаётся неизвестным» (под псевдонимом К. Михайлов) была поставлена в 1948 году Московским Камерным театром. Остальные пьесы он писал в соавторстве, так же, как и сценарии многих кинофильмов.

Порой очень известных. Таких, как «Подвиг разведчика» (1947; в соавторстве с М. Блейманом и К. Исаевым), «Секретная миссия» (1950; в соавторстве с К. Исаевым), «Ночной патруль» (1957; в соавторстве с Л. Шейниным). «Инспектор уголовного розыска» (1971; в соавторстве с К. Рапопортом) и в этом же соавторстве в 1973 сценарий фильма «Будни уголовного розыска».

Умер 2 июня 1978 года.

* * *

Вообще-то Михаил Иванович Ошаров, родившийся 16 ноября 1894 года, из Минусинского края. Но после смерти отца ему с большим трудом удалось поступить в Каннское реальное училище. А потом даже в Коммерческий институт в Москве.

С детства Ошаров увлекался хакасским народным творчеством. Собирал, сказки, песни, рассказы. Сибирь и Север его притягивали к себе. И в 1919 году он включился в организацию на севере Туруханского края первой культбазы.

На Севере он продолжал собирать местный фольклор. В 1935 году издал книгу «Северные сказки», в которую включил сказки эвенков, кетов (остяков), долган, ненцев.

Книгой заинтересовался М. Горький, который предложил свою помощь в организации экспедиции на Таймыр.

Первый свой рассказ Ошаров опубликовал в 1925 году в журнале «Сибирь». Работал над повестью «Звено могил» четыре года – с 1924 по 1928. Повесть он послал Горькому, который нашёл, что материал в ней интересен, но язык тяжёл. Дорабатывать повесть Ошаров не стал (её напечатали в 1964 году под названием «Тяжёлое счастье»), а переключился на работу над повестью «Бали», которую объявил вместе со «Звеном могил» двумя частями романа «Большой аргиш».

Роман «Большой аргиш» был первым в СССР романом о малых народах Севера.

Третью его часть – «Сауд» была завершена, но на её долю выпала трагедия, которая в свою очередь связана с трагедией, выпавшей на долю Ошарова. 15 декабря 1937 года его арестовали в Новосибирске по обвинению в службе в армии Колчака.

Надо сказать, что в распоряжении следователя имелся документ: «Дано сиё товарищу Ошарову Михаилу Ивановичу в том, что он действительно принимал активное участие по подготовке восстания против колчаковского правительства и ликвидации белой армии в Красноярском гарнизоне», 16 января 1920 г., подпись и печать командира повстанческого полка. Но на документ следователь не обратил никакого внимания: его не интересовала истина. 24 декабря 1937 года Михаил Иванович Ошаров был расстрелян.

А повесть «Сауд», взятая органами при обыске, бесследно затерялась. Так что роман Ошарова печатается сейчас без неё.

* * *

В предисловии к своему труду Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский, родившийся 16 ноября 1788 года, писал: «Малороссия доселе не имела подробного дееписания на отечественном языке. Повествования иностранцев любопытные, но иногда пристрастные, оставались без всяких исследований. […] Малороссия, страна обильная происшествиями, где каждый город, каждое почти местечко гласят о славе её обитателей; где искони процветало благочестие; в недрах коей покоится прах первого Законодателя нашего и нескольких мудрых Государей: страна, верная Богу – в оковах, Царям – во время вторжения неприятелей; украсившая век ПЕТРА и ЕКАТЕРИНЫ многими достойными сынами; доселе гордящаяся отраслями их – заслуживала подробного дееписания».

И он осуществил это подробное дееписание, когда назначенный правителем канцелярии к военному губернатору Украины князю Н.Г. Репнину занялся по поручению князя архивными занятиями, исследовав многочисленные документы московского архива, материалы Малороссийской коллегии, архив князя Репнина. Кроме того источником для исследователя была рукопись его отца известного историка Николая Николаевича по тому же предмету.

В 1821 году вышло 4 тома «Истории Украины от присоединения её к Российскому государству до отмены гетманства, с общим введением, приложением материалов и портретами», в 1822 году – 2-е издание, в 1830 – 3 издание в 3 томах, в 1842 году – 4 издание.

Историки считают, что труд Бантыш-Каменского не лишён недостатков. Вместе с тем отмечают его огромную важность. Благодаря Бантыш-Каменскому, Украина получила, наконец, описание своей цельной истории.

В марте 1825 Дмитрий Николаевич назначен губернатором в Тобольск, где заботился об улучшении быта ссыльных и местных инородцев, способствовал, например, отмене калыма среди диких вогулов. При нём стала развиваться промышленность края.

Но по доносу недоброжелателей в 1828 году была назначена сенаторская ревизия. За которой потянулись следствие и суд в Петербурге в 1834 году. Он описал это преследование в работе «Шемякин суд в XIX столетии», часть которой была напечатана после его смерти, случившейся 6 февраля 1850 года, в «Русской старине 1973 года».

Во время судебного разбирательства и несколько позже Бантыш-Каменский написал свой знаменитый труд «Словарь достопамятных людей русской земли» (5 томов вышли в Москве в 1836 году, 3 тома дополнения – в Санкт-Петербурге в 1947-м).

В мае 1836-го его назначили Виленским губернатором, где он занялся благоустройством богоугодных заведений и госпиталей. Через два года его отозвали и причислили к Министерству внутренних дел. Он состоял членом совета этого министерства и членом департамента уделов. В 1841 году пожалован в тайные советники.

В последние годы жизни выпустил книгу «Биографии российских генералиссимусов и генерал фельдмаршалов» в 4 частях (1840–1841). На издание её Николай I выдал учёному 2000 рублей.

Не привыкший ужиматься при жизни, Бантыш-Каменский оставил крупные долги, на погашение которых Николай пожаловал 10000 рублей.

Вот начало книги Бантыш-Каменского о русских воеводах:

«Достоинство Фельдмаршала, заимствованное от иностранцев, введено в Россию Петром Великим в начале XVIII-го столетия, вместо Главного Воеводы Большого Полка, над которым брал первенство Дворовый Воевода, предводительствовавший всеми войсками и заменённый Генералиссимусом.

Генералиссимусов было у нас три: Меншиков, герцог Брауншвейг-Люнебургский и Суворов. Генерал-фельдмаршалов в настоящее время, в течении ста тридцати девяти лет, сорок восемь (не считая двух Фельдмаршалов-лейтенантов), но из них только восемь получили жезлы среди блистательных побед своих: 1) Меншиков, на самом поле сражения; 2) Салтыков (граф Пётр Семёнович); 3) Румянцев-Задунайский; 4) Суворов-Италийский; 5) Кутузов-Смоленский; 6) Барклай де Толли, на поле сражения; 7) Дибич-Забалканский и 8) князь Варшавский.

Другие фельдмаршалы возведены в это достоинство за неоднократное поражение неприятеля, испытанное мужество и некоторые сверх сего, из уважения преиобретённой ими славы в Европе, как-то: 1) Шереметев; 2) Репнин (князь Аникита Иванович); 3) Голицын (князь Михаил Михайлович); 4) Брюс; 5) Миних; 6) Ласси; 7) Голицын (князь Александр Михайлович); 8) Потёмкин-Таврический; 9) Репнин (князь Николай Васильевич); 10) Каменской; 11) Прозоровский; 12) Гудович; 13) князь Витгенштейн; 14) князь Остен-Сакен. Из них Репнин, победитель Юсуфа, без всякого сомнения исторгнул бы жезл на бранном поле. Если б военный орден Св. Георгия 1 класса, установленный императрицею Екатериною II-ю, не увенчал тогда его знаменитых подвигов.

За долговременную военную и гражданскую службу: 1) Головин; 2) Долгорукий; 3) Трубецкой (князь Иван Юрьевич); 4) Трубецкой (князь Никита Юрьевич); 5) Бутурлин; 6) Апраксин; 7) Бестужев-Рюмин; 8) Чернышев (граф Захар Григорьевич); 9) Салтыков (князь Николай Иванович); 10) Чернышев (граф Иван Григорьевич); 11) Салтыков (граф Иван Иванович); 12) граф Эльмт и 13) граф Мусин-Пушкин. Должно заметить, что Бестужев-Рюмин был переименован из канцлеров в генерал-фельдмаршалы императрицею Екатериною II-ю в награду невинного заточения; Трубецкой (князь Никита Юрьевич) более известен, как генерал-прокурор, нежели полководец, а Чернышев (граф Иван Григорьевич) пожалован императором Павлом I-м в генерал-фельдмаршалы по флоту и не служил в сухопутных войсках.

Один генералиссимус и пять фельдмаршалов удостоены этого почётного звания по причине знатного происхождения: 1) принц Брауншвейг-Люнебургский, супруг правительницы; 2) принц Гессен-Гомбургский; 3) герцог Голштейн-Бекский Карл Лудовик, именовавшийся только российским генерал-фельдмаршалом, не состоя в нашей службе, умерший в 1774 году; 4) принц Пётр Голштейн-Бекский; 5) принц Георг Голштинский, дядя императора Петра III-го и 6) владетельный ландграф Гессен-Дармштатский Лудовик IX, родитель великой княгини Наталии Алексеевны, первой супруги императора Павла I-го.

Были фельдмаршалы и из любимцев счастия: Сапега в государствовании императрицы Екатерины I-й; Разумовские при императрице Елисавет и Шуваловы в кратковременное царствование Петра III-го. Из них Разумовский (граф Кирилл Григорьевич) деятельно служил отечеству на гражданском поприще; Шувалов (граф Пётр Иванович) оказал услуги на военном, по артиллерийской части, но они и братья их не находились ни в одном сражении; а крамольный Сапега, до получения фельдмаршальского жезла гоняясь за почестями, содействовал Карлу XII-му в опустошении своей родины.

Герцог Крои только два с половиною месяца находился в нашей службе при Петре Великом. Дюк Брольо переименован в генерал-фельдмаршалы императором Павлом I-ым из маршалов Франции и также недолго оставался в России. Герцог Веллингтон получил жезл от императора Александра в 1818 году.

Два иностранца, Огильвий и Гольц, приняты в нашу службу Петром Великим генерал-фельдмаршалами-лейтенантами и подчинены генерал-фельдмаршалам с представлением первенства над полными генералами».

С большим сожалением обрываю цитату, в которой, правда же, масса любопытной информации? Можете себе представить, как захватывающе интересна эта книга Дмитрия Николаевича Бантыш-Каменского!

17 НОЯБРЯ

Выдающийся русский учёный Григорий Осипович Винокур (родился 17 ноября 1896 года) входил в лингвистический кружок, в котором участвовали Н.Ф. Яковлев, Р.О. Якобсон и другие. В 1922–1924 был его председателем. С 1930 года преподавал в нескольких вузах Москвы, участвовал в составлении четырёхтомного Словаря русского языка под редакцией Д.Н. Ушакова.

В 1941 году напечатал работу «О задачах истории языка», в которой разделил лингвистику на науку о языке вообще и науку об отдельных языках. Наука о языке вообще может отвлекаться от истории, но наука об отдельных языках должна изучать их историческое развитие. В «Заметках по русскому словообразованию» (1946) Винокур предложил различную трактовку слов с уникальными основами (малина, буженина) и уникальными суффиксами (пастух, песня). Первые Винокур предложил считать непроизводными в отличие от вторых. Уже после смерти Винокура А.И. Смирницкий обосновал их единообразную трактовку как производных, которая принята ныне.

Григорий Осипович много занимался вопросами стилистики и культуры речи, анализируя теоретические основы стилистики как особой лингвистической дисциплины.

Литературоведческие работы Винокура посвящены поэтическому языку, принципу построения научной поэтики. Большую ценность представляют его работы о Пушкине и Хлебникове.

Именно Винокуру мы обязаны тем, что имеем сейчас Словарь языка Пушкина. Учёный разработал концепцию этого словаря и был первым руководителем по его составлению.

Умер Григорий Осипович 17 мая 1947 года. Его ученики издали основные его труды: «Филологические исследования: Лингвистика и поэтика» (1990), «О языке художественной литературы» (1991), «Биография и культура: Русское сценическое произношение» (1997), «Введение в изучение филологических наук» (2000). «Собрание трудов» (2000).

* * *

Владимиру Петровичу Нерознаку (родился 17 ноября 1939) мы обязаны возвращением многим московским улицам после падения СССР их старых названий. В 1991–1993 годах был первым заместителем председателя Российского фонда культуры, возглавлял комиссию по ономастике, которую создал.

Владимир Петрович 15 лет (1970–1985) работал в Институте языкознания АН СССР. С 1985 по 1987 был учёным секретарём Отделения литературы и языка АН СССР. Затем до 1993 года был заместителем академика-секретаря по научно– организационной работе. Фактически создал Институт языков народов России, стал его первым директором. А когда этот институт был реорганизован в Институт народов России, Нерознак стал заместителем его директора.

Одновременно он профессор кафедры германских языков Военного института Министерства обороны (до 1991 года) и заведующий кафедрой теории словесности Московского государственного лингвистического университета.

Добавим к сказанному, что кафедра теории словесности этого университета создана по его инициативе.

Из научных трудов наиболее значительны «Названия древнерусских городов» (1983) и «Палеобалканские языки (1978).

Любопытно, что автор книги «Названия древнерусских городов», когда представилась такая возможность, немало поспособствовал освобождению названий русских городов от советской шелухи, возвращению им их исконных имён.

В 1995 году Владимиру Петровичу присуждена Государственная премия РФ в области науки и техники.

Он скончался 2 ноября 2015 года. Причём общественность узнала об этом, когда Нерознак был кремирован. А это значит, что родные покойного совершили чудовищный поступок: Никого не оповестив о смерти, они поступили не по-людски.

* * *

– А ты знаешь, кто это? – спросил меня Стасик Рассадин, указывая на полную женщину, входившую в столовую дома творчества писателей в Дубултах, опирающуюся на руку мужчины, который по виду был её моложе.

– Нет, – ответил я.

– Это же Любка Фейгельман, – сказал Стасик. – Помнишь?

Ну, ещё бы:

Посредине лета высыхают губы. Отойдём в сторонку, сядем на диван. Вспомним, погорюем, сядем, моя Люба, Сядем посмеёмся, Любка Фейгельман!

Ещё бы не помнить прекрасного стихотворения Ярослава Смелякова:

Гражданин Вертинский вертится. Спокойно девочки танцуют английский фокстрот. Я не понимаю, что это такое, как это такое за сердце берёт?

Стихотворение, запечатлевшее всё – и любовь, и тоску, и разочарование. Даже не разочарование, но отчаянье от сознания невозвратности любви:

Я уеду лучше, поступлю учиться, выправлю костюмы, буду кофий пить. На другой девчонке я могу жениться, только ту девчонку так мне не любить.

Очень трудно смириться с невозвратностью чувства, которому, казалось, была посвящена вся твоя жизнь. Сложная гамма чувств охватывает героя стихотворения при расставанье, в том числе и робкая надежда, что расставанье это («слышишь?» – а вдруг не слышит!) не навсегда:

Стираная юбка, глаженая юбка, шелковая юбка нас ввела в обман. До свиданья, Любка, до свиданья, Любка! Слышишь? До свиданья, Любка Фейгельман!

В 1934 году было написано это стихотворение, которое безусловно осталось одним из лучших у Смелякова.

А в Дубултах я видел Любовь Саввишну (родилась 17 ноября 1914 года), давно уже сменившую свою девичью фамилию на придуманный ею литературный псевдоним «Руднева». В войну она была лектором Главного управления ВМФ, находилась на боевых кораблях. Участвовала в освобождении Крыма и Севастополя в 1944-м, позже была в бригаде траления Дунайской военной флотилии.

А до войны Мейерхольд, услышав, как замечательно читает стихи молодая девушка, пригласил её к себе в театр вести мастерскую современного слова, наблюдать за репетициями «Ревизора», подробно записывать проходы, жесты интонации актёров, особенно Эраста Гарина, игравшего главную роль.

Потом она напишет о Гарине, отметит, что «глаза у Эраста Павловича были удлиненные, то ярко-голубые, то, когда он ярился, внутренне кипел, внезапно зеленели».

Они поженились. Но потом расстались. Этот брак дал Ольгу Эрастовну Гарину, искусствоведа и детскую писательницу.

Я же видел Любовь Саввишну замужем за писателем Юрием Дмитриевичем Полухиным.

В молодости Любовь Саввишна была мастером художественного слова. Выступала вместе с такими корифеями, как Дмитрий Журавлёв и Владимир Яхонтов.

Увлёкшись писательством, она обратилась к людям моря, написала художественные произведения об учёных-океанологах, мореходах, строителях кораблей.

Написала любопытную книгу «Дом на Брюсовской», где собрала свои воспоминания о Мейерхольде, Шостаковиче, Маяковском.

Она написала роман «Коронный свидетель», над которым работала много лет.

Умерла 12 марта 2003 года.

И всё же вместе с реальной писательницей Любовью Саввишной Рудневой в литературе продолжает жить она же, изображённая в молодости великолепным художником:

И в кафе на Трубной золотые трубы, — только мы входили, — обращались к нам: «Здравствуйте, пожалуйста, заходите, Люба! Оставайтесь с нами, Любка Фейгельман!»

Она осталась с нами. И живёт едва ли не наравне со своими произведениями. Или даже: её произведения живут едва ли не наравне с прекрасным портретом Ярослава Смелякова.

* * *

О Евгении Фёдоровиче Маркине мы много говорили в связи с тем, как вёл себя при исключении Солженицына из Союза секретарь Рязанского отделения СП РСФСР Эрнст Сафонов.

Сафонов лёг в больницу на удаление аппендицита и на заседании не присутствовал. Это обстоятельство заставило потом Бондарева и других руководителей СП РСФСР говорить о поступке Сафонова как о подвиге.

Мы же вспомнили, как присутствовавший в Рязани секретарь Союза РСФСР Франц Таурин уломал поэта Евгения Маркина проголосовать за исключение, как тот, опомнившись, ужаснулся своему поступку, написал стихотворение «Белый бакен», которое ему удалось напечатать в 1970 году в «Новом мире», где поэт, мало того что восхищается героем-бакенщиком:

Каково по зыбким водам у признанья не в чести ставить вешки пароходам об опасностях в пути! —

он ещё и называет бакенщика по имени, которое совершенно недвусмысленно свидетельствует, кого имеет в виду поэт:

Ведь не зря ему, свисая с проходящего борта, машет вслед: – Салют, Исаич! — незнакомая братва.

Пришлось исключать Маркина из Союза. И возглавлял это изгнание не кто иной, как Сафонов. Но он возглавил не просто исключение. Под его председательством писатели-рязанцы обратились к власть имущим с предложением взять Маркина на «лечение» – то есть поместить в тюремную психиатрическую клинику.

Когда Солженицына выдворили из СССР, заключённый Маркин написал в 1974 году:

А я, к колючке прикасаясь, через запретную черту ему кричу: – Прощай, Исаич! Твоё мне имя – угль во рту! Как ты, тоскуя по Рязани, бреду один в подлунный мир. …И ястребиными глазами мне в спину смотрит конвоир.

Умер отважный поэт 17 ноября 1979 года. Молодым умер: родился 22 августа 1938 года. И сдаётся мне, что его смерть на совести Эрнста Сафонова, бесстыдно присвоившего себе его геройство.

* * *

Ну, этот лермонтовский мадригал (1839) очень известен:

Графиня Эмилия — Белее, чем лилия, Стройней её талии На свете не встретится. И небо Италии В глазах её светится. Но сердце Эмилии Подобно Бастилии.

Лермонтов не преувеличивал. Эмилия Карловна Мусина-Пушкина была известной красавицей. Хотя, по мнению многих, старшая сестра Аврора затмевала Эмилию. Даже жених Эмилии граф Владимир Алексеевич Мусин-Пушкин писал о ней родным: «Она не очень красива, но её лицо так интересно и живо, что заслоняет признанную красоту её сестры».

Впрочем, за то, чтобы жениться на Эмилии, графу пришлось нешуточно побороться.

Мать Владимира Алексеевича не могла примириться с мыслью, что он женится на шведке. Согласные с ней родственники выхлопотали для декабриста Владимира более отдалённую от Эмилии крепость. У генерал-губернатора А.А. Закревского были свои счёты с отчимом Эмилии – выборгским сенатором и юристом Карлом Йоханом фон Валленом. Генерал обещает Владимиру всякие поблажки и милости, если тот откажется от невесты. Владимир непреклонен. Доведённый до отчаяния, граф заболел. Испугавшись, мать даёт согласие на брак. Но на свадьбе никто из Мусиных-Пушкиных не присутствовал.

Через некоторое время, прослужив в провинции Мусин-Пушкин выходит в отставку. С него берут подписку: он обязан жить в Москве и не выезжать за границу. Однако вскоре графа освободили от надзора. И Эмилия вместе с мужем поселяется в Петербурге. Её старшая сестра следует за ней. Их представляют императрице, и Аврора определена фрейлиной в свиту царствующей дамы.

Ценители прекрасного назвали сестёр «финляндскими звёздами». Одни отдают пальму первенства старшей сестре. Другие – младшей. Граф В. Соллогуб, например, писал: «Многие предпочитали Авроре её сестру. Трудно было решить, кому из обеих сестёр следовало отдать пальму первенства; графиня Пушкина была, быть может, ещё обаятельней своей сестры, но красота Авроры Карловны была пластичнее и строже». А Вяземский записал 18 января 1837 года в своём дневнике: «Бледная, молчаливая, напоминающая не то букет белых лилий, не то пучок лунных лучей, отражающихся в зеркале прозрачных вод».

В конце мая 1838 года Эмилия совершила поездку в Германию для встречи с лечащейся там Авророй и её мужем. Уже в начале пути пароходу «Николай I» пришлось бороться с движущими льдами, а перед приходом в порт на корабле вспыхнул пожар. Эмилия и её дети, слава Богу, выжили.

А Владимир, которого за границу не пустили, пристрастился к азартным играм. Однажды проигрывает очень большую сумму. Долг семьи достиг колоссального размера в 700 000 рублей.

Эмилия переселяется в имение. Она экономит. Занимается садоводством, рачительно ведёт хозяйство. Крестьяне довольны барыней. Всё вроде налаживается, но…

В округе свирепствует тиф. Он сводит Эмилию в могилу. Она скончалась 17 ноября 1846 года в 36 лет (родилась 29 января 1810-го).

Позднее В. Соллогуб так напишет о ней в воспоминаниях: «Графиня Мусина-Пушкина умерла молодой – точно старость не посмела коснуться её лучезарной красоты».

* * *

М.П. Чехов вспоминал, что Владимир Петрович Бегичев «был необыкновенно увлекательный человек, чуткий к искусству и к литературе, и мы, братья Чеховы, по целым часам засиживались у него…и слушали, как он рассказывал о своих похождениях в России и за границей… Бегичев так и сыпал воспоминаниями».

Это когда Владимир Петрович приехал в Бабкино к Левитану, у которого тогда гостили братья Чеховы.

Антон Павлович слушал Бегичева очень внимательно. И уже через две недели в журнале «Будильник» появляется юмореска Чехова «Кое-что об А.С. Даргомыжском», предварённая автором, что истории о Даргомыжском не вымышленные, но «слышанные мною от одного из его почитателей и хороших знакомых Вл. П. Б-ва».

Бегичеву Чехов обязан и сюжетами рассказов «Смерть чиновника» и «Володя».

Кто же он – Владимир Петрович Бегичев?

Одно время он управлял Московским дворянским собранием. Потом был назначен управляющим московскими императорскими театрами. Благодаря его содействию был создан Устав Театрально-литературного комитета.

Он много писал преимущественно для сцены, и его произведения ставились довольно часто. Писал не только самостоятельно, но и в соавторстве с К.А. Тарновским и П.А. Каншиным. Он и сам выходил на сцену, как актёр, и имел успех. Некоторые его произведения появлялись под псевдонимом М. Шиловского (фамилия второй жены Бегичева).

Но наибольший след он оставил в памяти друзей своим гостеприимством. Его московский дом с удовольствием посещали И. Тургенев, А. Даргомыжский, В. Серов, Н. Рубинштейн, А. Островский. Близким другом семьи Бегичевых был Пётр Ильич Чайковский. Именно благодаря Бегичеву А.Н. Островскому поручили написать сказочный спектакль с музыки Чайковского «Снегурочка».

Умер Владимир Петрович 17 ноября 1891 года. Родился 6 мая 1828-го.

* * *

Есть стихи, которые, кажется, знаешь всю жизнь. Как правило, это какие-нибудь поэтические формулы. К примеру: «Чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь». Ну, сколько времени я знаю эти стихи? Уж и не помню. В школе я их знал, это точно. Но с какого класса?

Да, это стихи Николая Николаевича Ушакова. Ранние стихи, которые когда-то мне нравились. Но потом разонравились. Ведь они сформулированы так, как будто выражают аксиому. А они её не выражают. Потому что разное бывает молчанье. Если ни дня без строчки – многовато, то ни года без строчки очень мало. За такой период молчанья можно и разучиться писать, не то что писать удивительное.

Я был лично знаком с Николаем Николаевичем. В том смысле, что нас то ли Киселёв, то ли Кипнис – наши корреспонденты «Литгазеты» по Украине познакомили. Но пожали друг другу руки, обменялись ничего не значащими словами и словно забыли друг про друга.

Поэтесса Татьяна Глушкова, когда она не была ещё человеконенавистницей и жила в Киеве, рассказывала, что к Ушакову ходила часто. Он одобрял её стихи. Говорила, что перестала ему верить, когда подслушала, как он отзывается о стихах какой-то поэтессы (не помню фамилии). Оказалось, что так же, как и о стихах её, Глушковой.

Он умер 17 ноября 1973 года. Родился 6 июня 1899-го. Прожил 74 года. Выпустил более 30 книг стихов. Две повести. Один роман в трёх частях. Переводил лезгинских, казахских, еврейских, венгерских, монгольских, армянских поэтов. И, конечно, украинских собратьев. Переводил Гейне, Ленау, Хетагурова, Мукими. И, конечно, – И. Франко, Лесю Украинку, М. Коцюбинского. Очень большое хозяйство. Много всего. А наиболее интересными его стихи были вначале.

Дальше пошли те, которые я бы назвал стихотворными прописями:

Начинается день предвоенный с громыханья приморских платформ, дождик в пальмах шумит и мгновенно затихает. а на море шторм. Мутно море. в нём накипи вдоволь. Налетает каскад на каскад, миноносец идёт в Севастополь. Завтра бомбы в него полетят. Завтра, завтра на раннем рассвете первый бой загремит и опять первый врач первых раненых встретит, первый беженец будет бежать. Завтра рощ испугаются птицы. Завтра птиц не признают леса. Это всё только завтра случится, через двадцать четыре часа. А сегодня — рассвет предвоенный. Громыханье приморских платформ, Громыханье волны неизменной, Дождь над морем, а на море шторм.

Стихотворение о 21 июня 1941 года. Написано в 1942-м. И ведь всё верно. Не придерёшься к мысли: сегодня ничто не предвещает того, что случится завтра. Вот только мешает эта размеренная спокойная интонация, которая не то что завтрашней трагедии – сегодняшнего шторма на море не передаёт.

* * *

Кажется, Лев Львович Кобылинский с самого начала выступления в печати стал подписываться псевдонимом «Эллис». С ним он и вошёл в символистское сообщество. Вместе с другом Андреем Белым организовал общество «Аргонавты». Вместе с ним и с другими символистами в 1904–1909 годах сотрудничал в журнале «Весы». Основал вместе с Белым и Э.К. Метнером издательство «Мусагет».

В 1911 году эмигрировал в Швейцарию. Позже принял католичество и вступил в орден иезуитов. Литературно-философские сочинения писал на немецком языке. Увлекался философией Ницше.

Умер 17 ноября 1947 года (родился 2 августа 1879-го).

Его стихи несвободны от влияний Владимира Соловьёва, Брюсова, Белого, Бальмонта. Не скажу, что они мне нравятся. Впрочем, судите сами. Стихотворение «Ночные стигматы»:

Схимница юная в саване чёрном, бледные руки слагая на грудь, с взором померкшим, поникшим, покорным, Ночь совершает свой траурный путь. Гаснут под взором её, умирая, краски и крылья, глаза и лучи, лишь за оградой далёкого Рая внятней гремят золотые ключи. Строгие смутны её очертанья: саван широкий, высокий клобук, горькие вздохи, глухие рыданья стелются сзади за нею… но вдруг все её очи на небо подъяты, все мириады горящих очей, блещут её золотые стигматы в сладком огне нисходящих мечей. Кровоточа, как багровая рана, рдеет луна на развёрстом бедре. Там в небесах по ступеням тумана Ангелы сходят, восходят горе. Боже! К Тебе простираю я длани, о, низведи сожигающий меч, чтобы в огне нестерпимых пыланий мог я ночные стигматы зажечь!

* * *

С Толей Преловским, поэтом из Сибири, я познакомился, когда работал в Комитете по кино. Толя поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссёров и заходил ко мне. Иногда вместе с Фридрихом Горенштейном.

Мне не очень нравились стихи Преловского, но сам он нравился. От него исходило ощущение надёжности. Его «да» всегда было «да», так же, как «нет» – «нет». А через полтора десятилетия к нам в «Литературку» в библиотеку поступила работать его жена Вика. Так что Толя был частым гостем и в газете.

Впрочем, когда они с Викой купили роскошную квартиру в кооперативе рядом с Литфондом (точнее в этом же доме), я бывал у них часто. Вика очень любила готовить. И готовила прекрасно. А Толя откуда-то доставал большие бутыли спирта.

Сблизившись, я понял, откуда у Толи такие возможности выпускать книги, покупать квартиру в Москве. Сибиряку Преловскому протежировал сибиряк Марков. И он же испортил его как поэта напрочь.

Толя взялся за какой-то (почти в духе Егора Исаева) свод поэм о Сибири. Он назывался «Вековой дорогой». Там каждая поэма, кажется, начиналась с одного и того же слова. Печатали эти поэмы охотно на фоне истерического героизма бамовцев, нагнетаемого прессой. Каждая опубликованная поэма получала положительную рецензию, да не одну. Только в Сибири все газеты откликались на Толины поэмы. А в провинции газет было много.

И вот настал час, когда пришёл ко мне поэт Олег Дмитриев и спросил, знаю ли я, что Преловскому сегодня комитет по премиям присудил государственную СССР за «Вековую дорогу»? Нет, я об этом не знал. «Многие выступили против, – сказал Олег, – но Марков показал всем список положительных рецензий на поэмы. Их оказалось более пятисот. Как можно, спросил Марков, идти против такого народного мнения?»

Да, Толя премию получил. На банкеты не скупился. Каждая редакция была приглашена к нему в такой-то день. Как выяснилось, против него никто ничего не имел. Но после премии многие заревновали, стали называть его «марковцем».

После моего ухода из «Литературки» видеться мы стали реже.

Но я через своих приятелей, живших в их доме, передавал ему свои книги, перезванивались. Наконец, я поневоле запомнил этот день – 10 ноября 2008 мы договорились через неделю встретиться. Он должен был накануне позвонить. Не позвонил. И я замотался. Позвонил через несколько дней и услышал обиженный сдавленный голос Вики: Толя умер 17 ноября 2008 года – в тот назначенный нами день. Никто мне об этом не сказал, а «Литературную газету» я давно уже не читал, не прочитал и её сообщения о смерти Преловского.

Родился он 19 апреля 1934-го. Я помнил этот день, потому что порой встречал его с ним.

Стихи его всегда были правильными. С ними нельзя было не соглашаться, потому что на полемику они рассчитаны не были. Ну вот, например:

В обиходе смертей и рождений, В смене будничных встреч и потерь Не сулит никаких откровений Жизнь чужая: хоть верь, хоть не верь, А лишь только своею, своею Жизнью – больше, чем смертью своей, — Сможешь выразить смысл и идею Пребыванья средь звёзд и людей.

18 НОЯБРЯ

Эльдар Александрович Рязанов (родился 18 ноября 1927 года) не только известнейший и талантливый режиссёр, но и очень неплохой поэт. На его стихи композиторы писали песни, которые звучат в его фильмах.

Но он печатал стихи, которые песнями не стали. Они мне тоже нравятся. Вот, к примеру:

В трамвай, что несётся в бессмертье, попасть нереально, поверьте. Меж гениями – толкотня, и места там нет для меня. В трамвае, идущем в известность, ругаются тоже и тесно. Нацелился, было, вскочить… Да, чёрт с ним, решил пропустить. А этот трамвай – до Ордынки… Я впрыгну в него по старинке, повисну опять на подножке и в юность вернусь на немножко. Под лязганье стрелок трамвайных я вспомню подружек случайных, забытых товарищей лица… И с этим ничто не сравнится.

Правда, хорошо? Свежо!

Эльдар Александрович умер 30 ноября 2015 года.

* * *

Владимир Михайлович Жемчужников – младший брат Алексея и Александра. Вместе с ними и двоюродным братом Алексеем Константиновичем Толстым является родителем легендарного Козьмы Пруткова.

Быстро стал центральной фигурой среди создателей литературной маски. По количеству произведений он стоит на первом месте, обгоняя всех авторов Козьмы Пруткова. У него был несомненный дар пародиста, который сказался в пародии на Бенедиктова, Хомякова и других авторов. «Досуги Козьмы Пруткова» впервые были опубликованы Владимиром Жемчужниковым в «Литературном ералаше» – юмористическом приложении к «Современнику». Позже к «Досугам» Владимир Михайлович прибавил несколько произведений «Пух и перья». Ещё позже в журнале «Искра» напечатал «Мысли и афоризмы», а также анекдоты «Из записок моего деда».

Кстати, именно Жемчужникову удалось то, что не удавалось другим пародистам: его Козьма Прутков смог очень похоже перепеть самого Пушкина, его «Чёрную шаль»:

На мягкой кровати Лежу я один; В соседней палате Кричит армянин… Кричит он и стонет, Красотку обняв, И голову клонит… Вдруг слышно: пиф-паф!.. Упала дивчина И тонет в крови… Донской казачина Клянётся в любви! А в небе лазурном Трепещет луна, И с шнуром мишурным Лишь шапка видна. В соседней палате Замолк армянин; На узкой кровати Лежу я один!..

У Владимира Михайловича был организаторский дар, поспособствовавший собранию и изданию публикаций Козьмы Пруткова. Он издал его в 1884 году, написав «биографические» сведения о Козьме Пруткове.

В этом же году 18 ноября он умер (родился 23 апреля 1830-го).

* * *

Георгий Иванов писал о нём в «Петербургских зимах»: «…Прощайте, господин Лозина-Лозинский… Прощайте, неудачный поэт Любяр!.. Тут мне делается неприятно. Я знаю, что Любяр – псевдоним поэта, который несколько раз неудачно кончал с собой и, наконец, недавно, покончил. Я читал его стихи, то бессмысленные, то ясные, даже слишком, с каким-то оттенком сумасшествия. Во всяком случае, талантливые стихи. Упоминание его имени мне неприятно. Зачем тревожить память мёртвого? Я говорю это вслух…Трогай!.. Прозябшая лошадь уносит сани. Я смотрю на визитную карточку: А. Любяр… Лозина-Лозинский… Такая-то улица…». И через несколько страниц: «Месяца через два я получил повестку общества «Медный всадник» на заседание памяти поэта Любяра. На этот раз (через три недели после нашей встречи) самоубийца-неудачник своего добился» – это о вечере, устроенном Ларисой Рейснер в память о поэте Алексее Константиновиче Лозина-Лозинском. Не понравилось Иванову это собрание: «Вечер был безобразный, что и говорить. Но шагая домой через Троицкий мост, я вспомнил усмешку моего недавнего ночного собеседника, и мне казалось, что, может быть, именно такими поминками был бы доволен этот несчастный человек».

Алексей Константинович Лозина-Лозинский (полная фамилия – Любич-Ярмолович-Лозина-Лозинский) был воистину несчастным человеком. В 19 лет, собираясь на охоту, он небрежно бросил в лодку заряженное ружьё, которое, выстрелив, раздробило ему колено. Ногу ампутировали. Трижды потом Лозина-Лозинский покушался на самоубийство. В 1909 году выстрелил себе в грудь. Выжил. 31 января 1914 года в ресторане в кругу нескольких литераторов, где был Куприн, выстрелил в себя из револьвера. Пуля прошла выше сердца. парализовав руку. 18 ноября 1916 года принял сильную дозу морфия, от которого скончался в 29 лет: родился 11 декабря 1886-го.

Издал 5 книг стихотворений. Три из них под псевдонимом Я. Любар. Много переводил. Много жил за границей.

Стихи его не трогали современников. Хотя он в них выражал себя:

Мой друг, моё сердце устало, Печальное сердце поэта… Мой друг, в глубине зазвучала Та песня, которая спета… Замолкни! Пусть будет ненастье И труд и привычное стадо… Есть письма, есть души, есть счастье, Которые трогать не надо…

* * *

Легендарный не только писатель, но и человек: Чебуа Амирэджеби, родившийся 18 ноября 1921 года, уже в 1944-м за участие в студенческой политической группе «Белый Георгий» был приговорён к 25 годам заключения, из которого трижды бежал. В третий раз по поддельным документам оказался в Белоруссии, где работал директором завода, и даже ездил как директор во Францию, но был разоблачён и снова отправлен в заключение. В знаменитом восстании заключённых в Норильске был активным участником. После этого с этапом штрафников отправлен на Колыму. Освобождён в 1959 году.

Мой старший товарищ Марлен Кораллов был солагерником Амирэджеби. Рассказывал о нём всегда восторженно. Когда Чебуа разбил инсульт, и он не говорил, Марлен звонил в Тбилиси, говорил ласковые слова другу и просил его жену подержать телефонную трубку так, чтобы он, Марлен, смог бы услышать дыхание приятеля. И радовался, как ребёнок: «Слышу! Дышит!»

В Грузии Чебуа почитали. Его роман «Дата Туташхиа» (1973–1975) стал бестселлером. После того, как Чебуа перевёл роман на русский язык, он и в России стал бестселлером. Благородный разбойник, абрек, народный мститель Дата Туташхиа ставит перед собой задачу улучшить мир. Он грабит богатых и защищает бедных. Роман написан в форме сюжетно связанных между собой новелл.

По этому роману Амирэджеби написал сценарий сериала «Берега».

Второй роман «Гора Мборгали» (1994) Чебуа тоже сам перевёл в 1996-м на русский язык. Герой романа совершил шесть побегов из советского лагеря.

Роман «Георгий Блистательный», действие которого происходит в Грузии XIV века, вышел в 2005 году. На русский пока не переведён.

Чебуа принимал активное участие в общественной жизни страны. В 1992–1995 был депутатом грузинского парламента.

В октябре 2010 года получил благословение от Патриарха Грузии Ильи Второго постричься в монахи. Поскольку к тому времени Чебуа был очень болен и лишён дара речи ему разрешили пребывать не в монастыре, а дома. При постриге получил имя Давид в честь святого царя Давида.

Больной, лишённый речи, он живо интересовался событиями в Грузии, в мире, не отказывал в интервью журналистам. Вот из интервью, появившегося за год до смерти писателя в «Российской газете:

«– Хотелось бы узнать ваше отношение к Сталину. Проходят годы, сменяются поколения, а этот человек вызывает интерес. Почему? В чем его загадка?

– Рискну, отвечу. Думаю, в его будущем лежала основа – талантливость, определённые достоинства, характерные семье Эгнаташвили, где прошло его детство, сиротство, а ещё дворянское происхождение Эгнаташвили, благодаря чему он и оказался слушателем семинарии. Главное, что он был талантливым молодым человеком, писавшим довольно хорошие стихи. Но отказался быть поэтом благодаря социалистическим увлечениям, характерным для эпохи, в которой ему пришлось жить. Но главным в формировании его характера и будущей жизни я считаю аресты, ссылки, а самым главным – коммунистическое влияние на формирование его взглядов.

Что касается того, что он никак «не сходит со сцены» – судьба, везение, удача! Надо же было попасть в политическую среду, где он смог одержать верх над конкурентами.

И ещё – он нашёл правильный путь к образованию русского государства – жестокость, восходящая до свойств палача, без которого никто не смог создать сильную Россию. Лично для меня Сталин и его государство – пример того, каким не должны быть государство и его главарь.

– Что было бы, если бы Сталин стал священником? Говорят же, что его мать очень жалела, что Иосиф так и не стал священником.

– По-моему, он и был священником, проповедовавшим своё «божественное начало»

Прожил Чебуа 92 года. Умер 12 декабря 2013-го.

* * *

Проживший всего 25 лет на свете немецкий писатель Вильгельм Гауф удивил своей невероятной плодотворностью.

Сами подумайте: устроившись наставником детей министра обороны, Гауф пишет для них волшебные сказки, которые сразу после публикации в «Альманахе сказок января 1826 года для сыновей и дочерей знатных сословий», становятся известными во всех странах, где говорят по-немецки. А где не говорят, за них берутся переводчики. «Маленький Мук», «Калиф-аист» становятся великими сказками, притягивающими к себе всех детей мира.

В том же 1826-м Гауф пишет первую часть романа «Странички мемуаров сатаны» и «Человек с Луны». Первое произведение и не скрывает своего заимствования – из Гофмана, стиль которого Гауф замечательно усвоил и значительно развил. И если иные критики находили, что Гауф уступал Гофману в богатстве языка, то многие отмечали, что Гауф обогнал своего учителя в разнообразии сюжетов и удивительной мистичности произведений. А «Человек с Луны» пародировал сентиментальные новеллы известного в то время немецкого писателя Генриха Клорена. Разозлённый Клорен атаковал всё творчество Гауфа сразу. В ответ Гауф написал саркастическую новеллу «Спорная проповедь Г. Клорена о «Человеке с Луны», в которой показал, что Клорен пишет слащавую и нездоровую литературу.

Начитавшись романов Вальтера Скотта, Гауф пишет исторический роман «Лихтенштейн», который считают одним из лучших романов этого жанра в XIX веке. Этот роман приобретает особую известность в Швабии, поскольку там происходят основные события романа. Приехав в Швабию, Гауф дописывает «Странички мемуаров сатаны», публикует несколько новелл и стихотворений, которые сразу же становятся народными песнями.

В январе 1827 года Гауф становится редактором Штутгартской утренней газеты и женится на своей кузине Луизе, в которую был влюблён с детства. 10 ноября у них рождается дочь, а 18 ноября 1827 года он умирает от брюшного тифа. Родился он 29 ноября 1802 года и, стало быть, 11 дней не дожил до своего 25-летия.

Хорошо написал о нём современный критик Андрей Немзер:

«Предчувствовал ли он раннюю смерть, мы никогда не узнаем. Знаем мы – читатели и почитатели трёх высших созданий Гауфа, сказочных сборников «Караван», «Александрийский шейх и его невольники», «Харчевня в Шпессарте» – другое: уют и покой, честный достаток, семейный лад и дружескую беседу Гауф очень любил. А ещё он любил «маленьких» – тех, кого готовы унизить богатеи, ограбить разбойники, осмеять злые мальчишки или «добропорядочные» филистеры. Он верил в их мужество, сметливость, благородство и незлобивость. И надеялся, что рано или поздно – как в сказке – за всё это его маленьким героям воздастся сторицей, а страшные приключения, выпавшие на их долю, обернутся волнующими и трогательными воспоминаниями. Сказками, в которых всё к лучшему».

* * *

Поль Элюар в 1912 году вынужден был прервать учёбу в Париже и уехать в Швейцарию лечить открывшийся туберкулёз. В санатории познакомился с Еленой Дьяконовой, которую называл Галой. Они поженились.

В это время он пишет стихи в манере дадаизма, одним из основателей которого является, а потом – в стиле сюрреализма.

В 1926 году вместе с другими сюрреалистами вступил в Компартию. Но в 1933 году исключён из неё за антисоветсткие высказывания.

В 1929 году Элюар и его Гала встречают Сальвадора Дали. Гала влюбляется в художника и уходит от поэта. Элюар встречает новую музу Марию Бенц (Нуш) и женится на ней.

Война в Испании побудила Элюара выступать против франкистов. Под влиянием картины Пикассо «Герника» он пишет поэму «Победа Герники». Он писал стихи, которые в качестве листовок разбрасывались во Франции, когда её оккупировали гитлеровцы, заочно приговорившие его к смертной казни.

После войны умирает любимая его Мария. Элюар путешествует по миру. Принимает участие в разработке в Варшаве в 1950 году Всемирного Совета Мира. В том же 1950-м пишет «Оду Сталину».

В 1951-м Элюар встречает Доминик Лемор, на которой женится. Он – очень плодовитый поэт. Издаёт в год по нескольку сборников стихов. Всего он выпустил 100 поэтических книг.

В феврале 1952 года он едет в Москву представлять французскую культуру на юбилейном вечере посвящённом Виктора Гюго. В этом же году ему присудили международную премию мира. И в этом, 1952 году, 18 ноября он скончался от инфаркта (родился 14 декабря 1895 года).

Разумеется, поэт, который в основном симпатизировал нашей стране, много переводился по-русски.

И на его стихи писали музыку многие композиторы. В том числе и наш Александр Градский.

19 НОЯБРЯ

Михаил Павлович Коршунов (родился 19 ноября 1924 года) учился в 19 московской школе имени Белинского на Софийской набережной вместе с Юрием Трифоновым и Львом Федотовым (автором пророческого дневника). Они и жили в одном доме, как окрестил его Трифонов, – «доме на набережной».

Отец Коршунова получил там квартиру как председатель Интуриста.

Вообще Коршунов написал много детских книг. Он работал в детских журналах, в частности, в «Мурзилке».

Но не знаю, останется ли он в литературе как детский писатель. А как мемуарист останется безусловно. Причём – как очень интересный мемуарист.

В соавторстве со своей женой Викторией Романовной Тереховой, которая тоже жила в «доме на набережной» (её отец работал в Комиссии советского контроля) он выпустил книги об этом доме «Тайна тайн московских» (1995) и «Тайны и легенды дома на набережной» (2002).

Умер Михаил Павлович 15 августа 2003 года.

* * *

У Николая Николаевича Ляшко (родился 19 ноября 1884 года) в 1926–1937 годах издавался целый шеститомник собраний сочинений. Он считался наиболее одарённым в группе «Кузница», где состоял. Критики хвалили его повесть «Доменная печь» (1925), написанную на тему восстановления промышленности после гражданской войны. Её считали предвосхитильницей «Цемента» Гладкова.

Но, наверное, правы те, кто из всего творчества Ляшко выделяет его автобиографический роман в двух книгах «Сладкая каторга» (1934) и «Крушение сладкой каторги» (1936), где писатель вспоминает о своём участии в революционной борьбе начала века. Да, они написаны поживее всего остального у Ляшко. Можно, конечно, добавить к этому роману и автобиографическую повесть о детстве и юности писателя «Никола из Лебедина» (1951). Лебедин – это родной город Ляшко. Он расположен в Харьковской губернии.

Умер Николай Николаевич 26 августа 1953 года.

* * *

Незадолго до смерти Сталина Маленков объявил, что «нам нужны советские Гоголи и Щедрины».

Почти тут же «Крокодилу» была предложена стихотворная реплика:

Мы – за смех, но нам нужны Подобрее Щедрины. И такие Гоголи, Чтобы нас не трогали.

Эти строчки редактору «Крокодила» предложил напечатать Юрий Николаевич Благов, родившийся 19 ноября 1913 года, очень известный юморист моего детства. Редактор напечатал стихи с одной только поправкой: он заменил слово «мы» словом «я», а для верности озаглавил эпиграмму «Осторожный критик». Надо ли говорить о полном изменении смысла стихов? Отдельный человек хотел, чтобы советские Гоголи и Щедрины», о которых сказал партийный бонза, были подобрее настоящих. И редакция юмористического журнала высмеивала этого человека.

Не скажу, что Благов был особенно талантлив, но его рассказы, репризы, стихи порой запоминались.

Например:

Пришёл я к ненаглядной Богине под балкон Поведать серенадой Про то, как я влюблён. Но выразилось в стоне Всё творчество моё: Богиня на балконе Развесила бельё…

Благов работал для цирка – писал скетчи, парады-прологи, фельетоны, клоунады.

Книг выпустил очень много. И понятно. Это были тоненькие книжки приложений к «Крокодилу» и им подобные.

Но лучшее, что написал Благов, он создал в жанре воспоминаний: в 1984 году вышла книга «Чудеса на манеже» с рассказами об известных цирковых актёрах: Кио, Ратиани, Символокове и других.

Умер Юрий Николаевич в 2003 году.

* * *

Его имя чаще всего и заслуженно ставят рядом с именем кинорежиссёра Эльдара Рязанова. Эмиль Вениаминович Брагинский, родившийся 19 ноября 1921 года, работал в творческом содружестве с Рязановым с 1963 года, с фильма «Берегись автомобиля».

Любопытно, что когда в Госкино привезли сценарий этого фильма, председатель Комитета А. Романов зарубил его, сказав, что после такого фильма граждане начнут красть автомобили.

Что оставалось делать соавторам? Я работал в Госкино у Романова, знаю, что это был упрямый, вздорный, безграмотный человек, совмещавший к тому же две должности: помимо председателя Госкино он ещё заведовал сектором кино в ЦК КПСС.

Что ж. Брагинский и Рязанов отнесли сценарий в журнал «Молодая гвардия», где его напечатали в 1964 году. Пресса его очень хвалила. Рязанов в 1964 году успел закончить фильм «Дайте жалобную книгу», где, кажется, впервые после гайдаевских «Самогонщиков» появляется неизменное в будущем трио Трус-Балбес-Бывалый – Вицин-Никулин-Моргунов. Фильм тоже одобрили (хотя, на мой вкус, он хуже «Берегись автомобиля»). Все эти одобрения привели к тому, что «Берегись автомобиля» вышел на экран в 1966 году.

Вообще-то как сценарист Брагинский дебютировал в 1955-м со сценарием шпионского фильма «В квадрате 45». В том же 1955 году большой популярностью пользовался фильм «Мексиканец» по мотивам рассказа Джека Лондона с Олегом Стриженовым в главной роли. Сценарий написал Брагинский. Ещё один фильм по его сценарию «Если ты прав» я, включённый в съёмочную группу, состоявшую из режиссёра Егорова, актёра Любшина и композитора Марка Фрадкина, привёз в 1963 году в Ленинград, где на оборонном заводе «Светлана» состоялся просмотр с обсуждением (коммунистическая выдумка: рабочие дают оценку фильму о рабочем – телефонисте).

Но, конечно, фильмы по сценарию, который Брагинский писал вместе с Рязановым, не сравнишь с остальными. «Зигзаг удачи» с Евгением Леоновым (1968), «Старики-разбойники» с целым букетом прекрасных актёров: Никулин, Евстигнеев, Аросева, Бурков, Миронов (1971), ставший культовым «Ирония судьбы, или С лёгким паром» (1975), отмеченный в 1977-м Государственной премией СССР. Через два года в 1977-м – Госпремия РСФСР имени братьев Васильевых за сценарий фильма «Служебный роман». И хотя «Вокзал для двоих», «Гараж», «Забытая мелодия для флейты» не отмечены премиями, они не уступят премированным.

В фильмографии Брагинского немало фильмов, поставленных не Рязановым. Но этот тандем оказался одним из самых талантливых в советском кино.

Умер Брагинский 26 мая 1998 года.

* * *

Я дружил с Толей Передреевым. Дружил ещё с тех времён, когда он жил в Грозном, жена его чеченка Шема работала в вагон-ресторане скорого поезда Горький-Москва, и Передреев бывал в Москве чуть ли не по нескольку раз в месяц.

Меня с ним познакомил Борис Абрамович Слуцкий. Передреев и Слуцкий пришли к нам в литературное объединение «Магистраль». Слуцкий – как протежировавший тогда Передрееву. Толя читал стихи, которые многим понравились. А в конце ещё выступил Слуцкий и добавил похвал от себя.

А потом Борис Абрамович позвал меня и Толю в привокзальный ресторан рядом с «Магистралью». Помню, как оживлён был успехом Передреев. Как благодарил Слуцкого.

Потом он стал останавливаться у Кожинова. Большая квартира Вадима была в этом смысле гостиницей для друзей. Иногда Толя приезжал с Шемой. И всем находилось место.

У Анатолия Передреева, как у Владимира Соколова, была некая привилегия: их стихи печатал и «Новый мир» Твардовского, и «Октябрь» Кочетова. Казалось, что они стояли над схваткой.

Но это было не так.

Соколов отошёл от твёрдолобых «кочетовцев» (название условное: Кочетов к тому времени давно умер) сразу после начала перестройки. Передреев до неё не дожил. Анатолий Константинович Передреев скончался 19 ноября 1987 года (родился 18 декабря 1932-го). Но доживи, я не убеждён, что он не продолжил бы дружбу с Куняевым и Кожиновым. Куняев стал главным редактором «Нашего современника», Соколов там отказывался печататься. Отказался бы Передреев? Не уверен. Да и Шема, жена Толи, была в лучших отношениях с Леной Ермиловой, женой Димы.

Писал Передреев мало. Мне кажется из-за того, что его завалили переводами. Переводил он быстро и помногу. В любой советской республике поэтому он был желанным гостем.

Прав немецкий славист Вольфганг Казак: Толя «настолько мучился невозможностью выразить самую суть своего мышления в лирике, что его раннюю смерть друзья приняли как следствие страданий из-за отсутствия свободы при жизни в советской системе».

Именно в советской системе, которую он – свидетельствую и отвечаю за свои слова – не переносил.

А Владимира Соколова он любил. И крепко дружил с ним. И писал ему любовные стихи:

В атмосфере знакомого круга, Где шумят об успехе своём, Мы случайно заметим друг друга, Не случайно сойдемся вдвоём. В суматохе имён и фамилий Мы посмотрим друг другу в глаза… Хорошо, что в сегодняшнем мире Среднерусская есть полоса. Хорошо, удивительно, славно, Что тебе вспоминается тут, Как цветут лопухи в Лихославле, Как деревья спокойно растут. Не напрасно мы ищем союза, Не напрасно проходят года… Пусть же девочка русая – муза Не изменит тебе никогда. Да шумят тебе листья и травы, Да хранят тебя Пушкин и Блок, И не надо другой тебе славы, Ты и с этой не столь одинок.

* * *

Каким-то образом князь Сергей Григорьевич Голицын оказывается братом Александра Сергеевича Пушкина в шестом колене. Я не изучал родословной Пушкина. Поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть этого родства не могу.

Его прозвали Фирсом. Почему – неизвестно. Пытались объяснить это тем, что князь был меломаном и обладал приятным голосом. Фирс ((Thyrsis) в переводе с греческого: «украшенный, увенчанный цветами». На его несчастье 14 декабря празднуется память Святого Фирса, и у Николая I, взошедшего на престол, возникло подозрение не имеет ли прозвище Голицына отношение к событиям 14 декабря 1825 года. Князю пришлось пускаться в объяснения и опровержения.

Говорят, что Сергей Григорьевич рассказал однажды Пушкину о своей бабушке, Наталье Петровне, которая якобы владела тайной трёх счастливых карт. То есть, подтолкнул Пушкина к написанию «Пиковой Дамы».

Так это или не так, мне не ведомо. Но что Пушкин точно сделал – так это написал о Голицыне, назвав его длинным Фирсом (князь был высокого роста).

Голицын рассказывал, что он начал игру в карты с человеком, проигравшим ему накануне и оставшимся у него в долгу. Тот отвёл Голицына в сторону и спросил: «На какие деньги ты играешь? На эти или на те?» Под этими деньгами он разумел ставку нынешнего вечера, под теми – свой долг. Голицын ответил: «Это всё равно: и на эти, и на те, и на те, те, те». Пушкин это услышал. Ему это понравилось. И он написал:

Полюбуйтесь же вы, дети, Как в сердечной простоте Длинный Фирс играет в эти, Те, те, те и те, те, те. Черноокая Россети В самовластной красоте Все сердца пленила эти, Те, те, те и те, те, те. О какие же здесь сети Рок нам стелет в темноте: Рифмы, деньги, дамы эти, Те, те, те и те, те, те.

А причём тут «черноокая Россети»? А дело в том, что Александра Осиповна Россет, черноокая красавица, нравилась обоим – и Пушкину, и Голицыну.

Потом, когда Александра Осиповна выйдет замуж, станет Россет-Смирновой, она опубликуют воспоминания, в которых некто процитирует ей стихи Пушкина:

Своенравная Россети В прихотливой красоте Все сердца пленила эти Те, те, те и те, те, те, —

и добавит, что Пушкин написал это мелком на зелёном сукне. Что все в тот вечер играли на мелок. Один только Николай Михайлович играл на чистые деньги. И что Пушкин говорил Смирнову: «Смотри, так жену проиграешь». А тот якобы отвечал: «Если Россети, то не проиграю».

Но воспоминания Смирнова литературоведы делят на написанные ею самой и некие «Записки», опубликованные её дочерью Ольгой, в которых немало анахронизмов.

Вот и здесь речь об анахронизме. Александра Осиповна вышла замуж в 1832 году, тогда как стихи Пушкина биографы относят к 1830-му. А в это время Николай Михайлович Смирнов был неженат.

Сергей Григорьевич Голицын был дружен не только с Пушкиным, но и со многими творческими людьми того времени.

Вместе с Михаилом Ивановичем Глинкой выпустил в 1828 году «Лирический Альбом», который составили нотные записи музыки Глинки на стихотворения Голицына.

И на это тоже:

Скажи, зачем явилась ты Очам моим, младая Лила, И вновь знакомые мечты Души заснувшей пробудила? Скажи, зачем? Скажи, зачем? Скажи, зачем? Но погоди, Хочу продлить я заблужденье. Удар жестокий отврати — Удвоишь ты моё мученье, Сказав – зачем, сказав – зачем. Над страстию моей шутя, Зачем с ума меня ты сводишь? Когда ж любуюсь на тебя, Ты взор с холодностью отводишь, Скажи, зачем? Скажи, зачем? Скажи, зачем? Но погоди, Хочу продлить я заблужденье. Удар жестокий отврати — Удвоишь ты моё мученье, Сказав – зачем, сказав – зачем.

Князь Сергей Григорьевич Голицын был крупнейшим земледельцем, владел десятками тысяч душ.

Умер 19 ноября 1868 года. Родился 3 августа 1803 года.

20 НОЯБРЯ

Иван Васильевич Грузинов, родившийся 20 ноября 1893 года, был близок к имажинистам, дружил с Есениным. Но поэт был, пожалуй, самый маленький из этой группы: Мариенгоф, Шершеневич, Грузинов, Есенин.

Выпустил в 1915–1926 годах несколько книг. Среди них – «Серафические подвески» (1921), в которые включил такие стихи:

Пока Антихристу не выстриг Мудей слоновую болесть Се запустенье от Невы На нивы пажити и песни. Вместо плода В чреве беременных преет Слюнявый комок кострики. Пленной поэта канарейкой В клетке луна седая Чирикает Вечную память усопшим машинам. И побледневшие качают фонари Христосиков на лапках лягушиных. Полярной мятель сулемы На асфальтовую кору И зори розовые мыши Обнюхивают город труп. Пока Антихристу не выстриг Мудей слоновую болесть Се запустенье от Невы На нивы пажити и песни.

Эта книжка была конфискована за использование обсценной лексики, а сам Грузинов за это был в 1922 году арестован.

В 1924 году был арестован вторично по так называемому «делу Ганина». Ганин и несколько других поэтов напились в кафе «Пегас» и, выйдя на Тверскую, орали, что «жиды Россию продали». За это их назвали русскими фашистами. Грузинов отделался легче других. Его выпустили.

В третий раз арестовали в июне 1927 года. В сентябре выслали в ссылку в Сибирь на три года.

Вернулся в Москву в 1931 году.

Итоговый сборник стихов, который Грузинов подготовил в 1940 году, не вышел.

В 1942 году он умер от голода в подмосковном городе Кунцево. Его могила утрачена.

* * *

Сначала Юрий Владимирович Давыдов (родился 20 ноября 1924 года) был очень близким другом моего друга критика Станислава Рассадина. Но после того, как мы с ним оказались в одной туристской поездке в ГДР, Юра стал и моим другом. А потом мы все трое очень сблизились.

Юра был совершенно уникальным рассказчиком. Из всех моих знакомых он мог сравниться с Семёном Липкиным или с Борисом Слуцким.

Как писатель он набирал вес постепенно. Он написал романы «Южный Крест», «Март». Но своё специфическое «давыдовское» стало проглядывать в его «Этот миндальный запах» и «Глухая пора листопада». «Глухая пора…» была настолько хороша, что удивительно было молчание критики. То есть, были критические отклики, но тусклые, как будто речь шла о заурядной книге.

Его жезеэловские романы об адмиралах Головнине, Нахимове и Сенявине многие ставили выше «Глухой поры листопада», хотя это неверно.

Биографии адмиралов хороши: их писал человек, профессионально знающий море, бороздивший его: Давыдов служил в Военно-морском флоте с 1942 по 1949. Окончил Выборгское морское училище. И эти его профессиональные знания, конечно, подкрепили повествования о кругосветном путешествии Головина, о победных баталиях в Крымской войне адмирала Макарова, наконец, о Сенявине, одержавшем много морских побед при Екатерине, но интернированном намного превосходящим его эскадру британским флотом и в отместку за это не допущенном Александром воевать с Наполеоном.

Всё это, повторяю, интересно и профессионально написано.

Но «Глухая пора листопада» написана не просто историком, который, кстати, учился в МГУ на историческом, но сталинским зека. В 1949 году Юру арестовали и приговорили к 25 годам лагерей. Освободили в 1954-м. Реабилитировали в 1957 году.

В «Глухой поре листопада» речь о двойной жизни народовольца Дегаева, о сложных взаимоотношениях жандарма и революционера. О предательстве и провокаторстве.

На мой взгляд, романом «Глухая пора листопада» Юрий Давыдов стал вровень с историческими произведениями Натана Эйдельмана.

Дальше – больше.

Великолепное описание народника Лопатина, – удивительную нравственную личность, – сумевшего вычислить и разоблачить провокатора Азефа – в научно-художественной биографии «Герман Лопатин, его друзья и враги».

Роман «Соломенная сторожка, или Две связки писем», за который Юрий Давыдов удостоен в 1987 году Государственной премии РФ.

Вообще перестройка наполнила имя Юрия Владимировича Давыдова особой значимостью.

Он всегда писал на грани, за которой начинаются цензурные запреты. Такова уж была выбранная им проблема: отношение человека и государства.

Перестройка открыла цензурные шлюзы. Он снова писал о любимом своём Лопатине и о В.Л. Бурцеве, который уличил в подлоге русских жандармов, сочинивших «Протоколы сионских мудрецов».

Как определил сам Юра, «XX век в истории России был чудовищно-практической проверкой идей XIX века, их крахом и возникновением чёрной дыры». И в то, что Россия сумеет выбраться из этой чёрной дыры, Давыдов не верил.

Последний его роман «Бестселлер» (1999–2001) некоторыми критиками был воспринят как творческая неудача писателя, который якобы недостаточно знал биографию М. Головинского, автора «Протокола сионских мудрецов», и потому занялся домыслами. Но мне кажется, что, к примеру, критик Станислав Рассадин задал весьма резонный вопрос: «Эффектные псевдофакты – давыдовская выдумка… или додумка?».

Выдумка это или додумка, она помещена в художественный текст, и судить о ней мы можем только по закону художественного произведения.

Поэтому, думаю, что право оказалось жюри «Триумфа», наградившее этой премией Давыдова за замысел «Бестселлера». Успевшее наградить, потому что умер Юра 17 января 2002 года.

Юра был человеком скромным. Он не считал себя большим писателем на фоне, как он говорил, прекрасной русской литературы.

Но он выделяется и на этом фоне.

* * *

Михаил Александрович Дудин (родился 20 ноября 1916 года) в Ленинграде пользовался любовью. Он помог многим поэтам, и когда мне захотелось поддержать иных ленинградцев, бывших у нас в «Литгазете» в опале, я придумал командировку в Ленинград, пришёл домой к Дудину с «рыбой» – то есть с заготовкой той статьи, которую хотел бы от него получить, и через три дня вёз его статью в Москву. Зам главного редактора, наш куратор Кривицкий, конечно, статье удивился. Но не напечатать её не посмел: не помню, был ли в то время Дудин уже героем соцтруда, однако это не так уж и важно – Дудин рано стал ходить в руководящих поэтах. В 1967 году даже сделал доклад о поэзии на Четвёртом съезде писателей.

Ему обязаны и молодые ленинградские поэты, подборки которых он возил в Москву. Печатал у себя в Ленинграде.

Да и с кем я ни говорил из порядочных ленинградцев, все отмечали гражданские заслуги Дудина, который умел помогать талантам, не ссорясь при этом с официальной властью.

Он и Твардовского проводил до погоста совсем не так, как это хотелось бы официальной власти:

Он был на первом рубеже Той полковой разведки боем, Где нет возможности уже Для отступления героям. Поэзия особняком Его прозрением дарила. Его свободным языком Стихия Жизни говорила. Сочувствием обременён И в песне верный своеволью, Он сердцем принял боль времён И сделал собственною болью. Пусть память, словно сон, во сне Хранит для чести и укора Всю глубину в голубизне Его младенческого взора.

Умер Михаил Александрович 31 декабря 1993 года.

* * *

Я познакомился с Николаем Вороновым, когда тот стал ответственным секретарём Калужской писательской организации и часто приезжал в «Литгазету».

Говорил он взвешенно, осторожно, но, судя по всему, был поклонником «Нового мира» Твардовского.

Смущала, правда, его дружба с Михаилом Синельниковым, и.о. редактора нашего отдела русской литературы, рептильным и злобным критиком.

Воронов и останавливался у Синельникова и прислушивался к нему, соглашаясь с его оценками литературы. «Хитрит!» – решил я про Воронова, тем более что со мной он вёл себя совсем по-другому.

А здесь вышел «Новый мир» (11 и 12 номера за 1968 год), и там была напечатана повесть Воронова «Юность в Железнодольске». Ясно, что под Железнодольском подразумевался Магнитогорск.

Не скажу, что мне повесть очень понравилась, но её публикация в журнале Твардовского укрепила мои симпатии к Коле.

А через некоторое время наша «Литературная газета» выступила с большим материалом, названном «Правде вопреки».

Много лет спустя дочери Твардовского опубликовали в «Знамени» «рабочие тетради 60-х годов» Александра Трифоновича.

В № 4 за 2004 год я прочитал запись поэта от 8 марта 1969 года. Привожу выдержки из неё:

«В «Литгазете» от 5.III.69 г. под общим заглавием «Правде вопреки». «По поводу повести Н. Воронова «Юность в Железнодольске», опубликованной в №№ 11 и 12 за 1968 г.» напечатано письмо группы бывших строителей Магнитостроя – товарищей – Петелина Г.Н., Майкова Е.И., Джапаридзе Е.А., Горелика С.С., Петренко С.А., Заслава М.А. и статья М. Синельникова.

Авторы письма, сопоставляя содержание повести Н. Воронова с историей строительства Магнитогорского комбината, «глубоко возмущены этой повестью и решительно осуждают её как произведение, искажающее жизненную правду и во всех смыслах порочное и вредное».

С этим можно соглашаться или не соглашаться по существу, но право читателей высказывать любое своё суждение о том или ином факте литературы не подлежит никакому сомнению.

Но в данном случае соглашаться с авторами письма или оспаривать их в той или [иной] мере мешает одно весьма существенное обстоятельство.

Дело в том, что группа бывших строителей Магнитогорска высказала такую именно резко отрицательную оценку повести Н. Воронова ещё до того, как она могла назвать себя группой читателей этой повести, и высказала не на словах, не частным образом, а в официальном документе – письме в ЦК ВЛКСМ, пересланном редакции «Нового мира» Союзом писателей СССР, куда оно было, по-видимому, направлено по принадлежности.

Вот оно, это письмо, целиком от строчки до строчки».

Дальше Твардовский приводит текст письма и продолжает:

«Не оставляет никаких сомнений, что письмо было написано до ознакомления подписавших его товарищей с повестью Н. Воронова, да они этого и не скрывают и прямо говорят, т. к. письмо содержит как раз просьбу «не допустить опубликования произведения, которое в искажённом свете будет освещать» и т. д.[…]

Какой же в конце концов приходится сделать вывод? Может быть, такой, что не следует вспоминать о первом письме и обратиться к опубликованному ныне по выходе в свет 11-й и 12-й книжки «Нового мира».

Но поскольку первый документ известен и ЦК ВЛКСМ, и Союзу, и редакции «Н[ового] М[ира]», отмыслить его невозможно, как невозможно предположить, что «Литгазета», публикуя нынешнее письмо ветеранов великой стройки и сопроводительную статью М. Синельникова, имеет в виду предоставить на своих страницах место и иной оценке повести Воронова, какой, естественно, держится в первую очередь редакция «Н[ового] М[ира]», опубликовавшая это произведение, не лишённое многих слабостей, но в основном и главном – подкупающее своей правдивостью, знанием материала, что наз[ывается], из первых рук и одухотворённое глубокой любовью к людям труда, вынесшим на своих плечах суровые испытания минувших лет.

Нет, это приговор, вынесенный до того, как заслушаны прения сторон и показания свидетелей, втихомолку организованная акция, направленная к изничтожению журнала «Н[овый] М[ир]», которому уже не впервые, в силу сложившихся предвзятостей, адресуются любые обвинения по любому поводу, а то и без всякого повода.[…]».

Как говорится, прошу прощения за столь обширную цитату, но без неё трудно понять истинного лица Николая Павловича Воронова, родившегося 20 ноября 1926 года.

На следующий день после опубликования в «Литературке» этого материала Воронов появился в редакции и сказал мне о Синельникове: «вот сволочь!».

Но потом в этот же день он со «сволочью» обедал в столовой, слушая Синельникова, как тому было трудно действовать против собственной совести. Что ему наобещал Синельников, я не знаю.

Но Воронов на глазах стал меняться.

Дело в том, что в «Новом мире» он напечатал только первую часть своего романа. Весь роман закончил в 1972-м. Твардовского уже не было на свете, но по прочтении второй и заключительной части складывалось впечатление, что будь Твардовский жив и будь жив его журнал, Воронов бы ему романа не отдал.

Не зря в том же 1972-м его прописали в Москве, избрали секретарём московской писательской организации по работе с молодыми.

А дальше он только поднимается по карьерной лестнице. В 1984-м удостоен премии «Северянка» Череповецкого металлургического комбината за лучшее произведение о труде металлургов.

В 1990-м подписал знаменитое «Письмо 73».

Вот цитата из него: «Русофобия в средствах массовой информации ССР сегодня догнала и перегнала зарубежную, заокеанскую антирусскую пропаганду. […] Русский человек сплошь и рядом нарекается «великодержавным шовинистом», угрожающим другим нациям и народам. Для этого лживо, глумливо переписывается история России, так, что защита Отечества, святая героика русского патриотического чувства трактуется как «генетическая» агрессивность, самодовлеющий милитаризм. […] «Прогрессивная» пресса, в том числе и органы ЦК КПСС, насаждает кощунственное понятие «русского фашизма»…»

То есть, история Воронова несколько напоминает историю Бондарева, который из некогда автора «Нового мира» превратился в сервильного, обслуживающего власть (в СССР) литератора. Правда, таких наград, которых выдали Бондареву, Воронову не дали. Ну, так он для власти рангом был намного ниже.

Но Союз писателей России награждал Воронова щедро.

В 1999 зависимая от этого Союза академия Российской словесности наградила Воронова медалью «Ревнителю просвещения. В память 200-летия со дня рождения А.С. Пушкина».

Через год он стал академиком этой академии.

С 2004 года возглавил журнал «Вестник Российской литературы», где место одного из председателей редакционного совета занял поэт Валентин Сорокин, с которым Воронов очень сдружился.

В 2006 году получил медаль министерства культуры «За вклад в просвещение».

В 2007-м – Золотую Есенинскую медаль и медаль министерство образования «За вклад в просвещение.

В 2009 году – медаль имени Антона Чехова.

В 2011 году отмечен премией имени Д.Н. Мамина-Сибиряка за совокупное художественное творчество и значительный вклад в литературу о рабочем классе Урала.

Во второй половине жизни Воронов писал и печатал стихи. Не оставляя и прозу об уральцах.

Стихи грамотные. К примеру:

На вершинах берёз сороки. Наст глазурью, а небо лазурно. Наши зимние снежные сроки Очень хрустки, ломаются бурно. От мороза, утрами палящего, К помягчанью полдневному, смутному, От заката, в буране летящего, До восхода, теплынью обутому. Я подвержен теперь, как природа, Перепадам московской погоды. По-сорочьи, а есть ведь свобода, Я не смог бы смотреть с небосвода. Он почти что такой, как издревле, Этот мир зачумлённо святой. Птицы, точно старухи в деревне, Не надышатся красотой.

Грамотные, но повода, который заставил бы автора взяться за перо, когда нельзя не писать, не ощущаешь. Поэтом он оказался средним. А как прозаик спустился намного ниже той отметки, которую достиг было в романе, напечатанном Твардовским.

Умер Воронов 18 июня 2014 года.

* * *

Лазарь Викторович Карелин жил со мной в одном доме в Астраханском переулке. Когда подъезжал к своему подъезду на «волге», любил, выходя из неё и не закрывая дверь машины, о чём-то долго говорить с шофёром, потом, когда машина уезжала, долго осматриваться по сторонам.

В 1957 году я прочитал в журнале «Юность» его повесть «Общежитие», и она меня ничем не привлекла.

Потом он написал много повестей и романов. Написал пьесу «Змеелов» на основе своего одноимённого романа. По нему поставлен кинофильм режиссёром Дербенёвым.

Все его вещи о городе – о проблемах городской молодёжи, городских стариков. В одном из перестроечных «Огоньков» напечатал роман о борьбе с наркоманией.

А кем он был, если его возила служебная машина?

Был он много лет секретарём Московского отделения Союза писателей СССР, помогал первому секретарю Феликсу Кузнецову расправляться с писателями-диссидентами. Много греха взял на свою душу.

Умер 20 ноября 2005 года (родился 12 июня 1920-го).

* * *

Один только список произведений, переведённых Николаем Михайловичем Любимовым (родился 20 ноября 1912 года) впечатляет так, что дух захватывает!

«Декамерон», «Дон-Кихот», «Гаргантюа и Пантагрюэль», «Мещанин во дворянстве», «Красное и чёрное», «Госпожа Бовари», «Милый друг», «Тартарен из Тараскона», «Легенда об Уленшпигеле», «Синяя птица», почти целиком цикл романов «В поисках утраченного времени», «Коварство и любовь», «Давид Сасунский».

А я ведь выписал только наиболее известные, прославленные вещи авторов, которых все прекрасно знают.

Ещё одну краску к его портрету добавляет вдова Николая Михайловича:

«Он любил и часто перечитывал: Достоевского, Чехова, Толстого, Сергеева-Ценского (до 30 – х г.г.), Лескова, Бунина, Тютчева, Фета, Никитина, Гоголя и очень ценил Случевского (был составителем его сборников), Ал. К. Толстого, Есенина, не говоря уж о Пушкине, Пастернаке (но не Цветаеву – любил простоту, считал, что она слишком усложнённо пишет). Николай Михайлович прекрасно знал русский язык, прекрасно писал сам».

Да, родной язык он знал настолько прекрасно, что сумел заставить говорить на нём разноязычных авторов, неизменно сохраняя авторскую стилистическую манеру.

А в свой биографии он счёл нужным указать вот что:

«Родился в Москве. Детские и школьные годы провёл в Перемышле. После окончания Института Новых языков в Москве принят в издательство Academia. В начале 30-х арестован и отбыл 3 года в ссылке в Архангельске. Затем работал переводчиком художественной литературы по заказам различных издательств. С 1942 года – член СП СССР. Государственная премия за участие в издании Библиотеки Всемирной литературы в 200 томах».

То есть, 3 года ссылки приравнены к Государственной премии. Резонно. И то и это – подарок государства. Он не указал ещё, что его мать находилась в зоне немецкой оккупации в Перемышле и была осуждена на 10 лет лагерей. А тётка матери, фрейлина Анастасия Генрикова, была арестована вместе с царской семьёй и добровольно разделила её участь. О том, что она причислена Русской православной церкви к лику святых, Николай Михайлович указать не мог. Он умер 22 декабря 1992 года. А канонизация состоялась в 2000 году.

* * *

Адрианом Ивановичем Пиотровским (родился 20 ноября 1898 года) были переведены все сохранившиеся комедии Аристофана, все сохранившиеся трагедии Эсхила, «Царь Эдип» Софокла, «Ипполит» Еврипида, «Третейский суд» Менандра. А с латыни – «Сатирикон» Петрония, комедии Плавта, «Книга лирики» Катулла.

В 1924 году он руководил художественной самодеятельностью Ленинграда. Писал драматические произведения «Парижская коммуна» (1934), «Смерть командарма» (1925), статьи об античном театре, либретто балета «Ромео и Джульетта» (совместно с С. Прокофьевым, С. Радловым, Л. Лавровским), киносценарий «Чёртово колесо» для фильма, поставленного Г. Козинцевым и Л. Траубергом в 1926 году.

Пиотровский заведовал литчастью Большого Драматического театра, Ленинградского ТРАМа, Малого оперного театра.

С 1928 по 1937 был художественным руководителем Ленинградской фабрики «Совкино» (впоследствии – киностудия «Ленфильм).

На этой должности 10 июля 1937 года был арестован по обвинению в шпионаже и 21 ноября (на следующий день после своего дня рождения!) 1937 года расстрелян.

Долгие годы его переводческие произведения издавались без указания имени.

* * *

Зоя Моисеевна Задунайская, родившаяся 20 ноября 1903 года, с 1930 года работала в «Детгизе» под руководством Маршака. Писала детские книжки в соавторстве с Т. Габбе, А. Любарской, Н. Гессе.

В 1937 году редакцию разгромили. Габбе и Любарская были арестованы. А Задунайскую уволили. На её счастье как раз в это время вышел её свободный пересказ книги Сельмы Лагерлеф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» (1940). Голодать ей не приходилось.

Многие годы она занималась фольклором. Самостоятельно, а иногда и в сотрудничестве с Т. Габбе она пересказала «Сказки народов Прибалтики», китайские, итальянские, молдавские сказки и сказки других народов.

В 1970-х она дружила с четой Сахаровых. Академик с женой в Лениграде останавливались только у неё на Пушкинской улице в доме 18. С благодарностью упоминается в мемуарах обоих супругов.

Умерла 11 июня 1983 года.

* * *

О, я отлично помню его фельетоны! Он печатался в «Правде», а её я в юности читал регулярно. Илья Миронович Шатуновский (родился 20 ноября 1923 года) крови попортил многим. Например, Эдуарду Стрельцову, великому футболисту, которого бросили в тюрьму после фельетона Шатуновского «Снова о звёздной болезни». Не разобравшись, не вникнув в дело, Шатуновский сломал жизнь выдающемуся человеку. Мог сломать жизнь и Марку Бернесу, когда написал совместно с А. Суконцевым фельетон «Звезда на Волге». А Людмилу Гурченко он совместно с Б. Панкиным надолго отлучил от большого экрана после появления их фельетона «Чечётка налево».

Потом уже, в перестройку, он рассказывал, что якобы отказался освещать процесс Синявского-Даниэля. Да что-то в это плохо верится, если вспомнить, сколько помоев он вылил на голову диссидента А.С. Есенина-Вольпина.

Он издал огромное количество книжек в библиотечках «Огонька» и «Крокодила»: власть платила ему щедро!

Умер 5 августа 2009 года.

* * *

Сельма Лагерлёф, родившаяся 20 ноября 1858 года, была первой женщиной, удостоенной Нобелевской премии за литературу (1909) и третьей, получившей Нобелевскую премию (после Марии Кюри и Берты Зуттнер).

В детстве она заболела и была парализована. В 1867 году её перевезли в клинику в Стокгольм, где ей вернули способность двигаться. Встав на ноги, она окончила лицей в Стокгольме и высшую учительскую семинарию.

Она начинает работать над романом «Сага о Йесте Берлинге». Весной 1890 года газета «Идун» объявила конкурс на произведение, которым заинтересовались бы читатели. Сельма послала несколько глав из неоконченного романа и выиграла конкурс. Завершённый роман она опубликовала в 1891 году. Он получил широкое признание публики.

В последующие годы она работала в сказочной манере, опираясь на фольклор. Особым успехом пользовалась её книга «Легенды о Христе» (1904).

Сказочная книга «Чудесное путешествие Нильса Хольгерссона по Швеции» сначала задумывалась как учебная. Но переросла рамки просветительства, будучи прекрасно художественно написанной. Путешествие Нильса на спине гуся Мартина по всей Швеции оказывалось невероятно интересным детям, которые этой книгой приобщались к доброте и к любви к другим людям.

Книга была переведена на многие языки. Сельма в 1907 году была избрана почётным доктором Уппсальского университета, а через два года получила Нобелевскую премию.

Нацисты в Германии поначалу её приветствовали как «нордическую поэтессу», но после того, как она помогла немецким писателям и деятелям культуры спастись от гитлеровских преследований, они осудили её. Она помогла оформить шведскую визу немецкой поэтессе Нелли Закс, чем спасла её от лагеря уничтожения. Потрясённая началом войны, а также советско-финской войной, она пожертвовала фонду помощи Финляндии свою золотую нобелевскую медаль. Правительство нашло средства другим способом, а медаль Сельме вернуло.

Она умерла от перитонита 16 марта 1940 года.

21 НОЯБРЯ

Георгий Николаевич из своей фамилии Гайдовский-Потапович для литературы оставил Гайдовский. Родился 21 сентября 1902 года. В 1924 году в издательстве «Новые вехи» тиражом в 5000 экземпляров вышел наделавший много шуму роман Гайдовского «Картонный император». Роман подвергся бешеной критике. Но запретили его только в 1941-м. В частности, внимание цензоров привлёк «лектор клуба имени Троцкого при 11 стрелковым полку». Но такую частность можно убрать простым изъятием персонажа. Дело, скорее всего, в самом художественном приёме Гайдовского: он публикует нечто вроде «записок сумасшедшего» – рукопись некоего Василия Стефановича, покончившего жизнь самоубийством. В рукописи самоубийцы повествуется о том, что и Николай II, и Распутин уцелели. В Москве создаётся «Союз защиты Родины». Совершается переворот, ничего, по сути, не изменивший: новое правительство предлагает построить «образцовую тюрьму на Лубянке – на том месте, где некогда было Главное Политическое Управление, взорванное во время переворота».

Использовал ли Михаил Булгаков находки Гайдовского в своих «записках самоубийцы – «Театральном романе»? А Ильф и Петров не повторили ли своим «Союзом меча и орала» «Союз защиты Родины» Гайдовского? Всё могло быть. Роман «Картонный император» 17 лет был в свободном обращении, пока его не запретили.

Запрет, однако, не слишком повлиял на судьбу этого писателя.

Прежде всего он известен своими пьесами, которых написал много и многие были поставлены.

Войну прошёл в звании капитана 1 ранга, был военным корреспондентом газеты Черноморского флота в Севастополе.

Очень много писал книг о войне. «Герой Советского Союза Иван Голубец» (1954), «Мои друзья моряки» (1956), «Годы великой битвы» (1958), «Возвращение» (1959), «Командир ПЛ К-143» (1962), «Страницы, опалённые войной» (1963), «Подвиг» (1964).

Две последних книги – посмертные. Гайдовский умер 6 ноября 1962 года. Оставил после себя романы, повести, рассказы и даже сценарий документального фильма «В боях за Родину» (1947).

Другое дело, что из всего этого богатства в литературе остаётся запрещённый некогда роман.

* * *

Александр Лазаревич Гуляев родился 21 ноября 1845 года. Из дворян Уральского казачьего войска. В 1865 году после окончания Оренбургского Неплюевского казачьего корпуса стал хорунжим. С 1867-го служил в Туркестанском военном округе. Был сотником, командиром 4 Уральской сотни, участвовал в боях против бухарцев, за что был награждён орденом Св. Анны 4 степени, орденом Св. Станислава 3 степени, произведён в чин есаула.

В 1873 году участник Хивинской экспедиции в составе Оренбургского отряда генерала Верёвкина, где командовал 1 Уральской сотней и был награждён орденом св. Владимира 4 степени. Произведён в чин войскового старшины. В 1879 году командовал полком и произведён в чин подполковника.

С конца 1879 года снова на службе в Туркестанском округе. В 1880-м командир сводного Оренбурго-Уральского казачьего дивизиона, который участвовал в 1880–1881 гг. в Ахал-Текинской экспедиции генерала Скобелева. Помимо прочего награждён золотой шашкой с надписью «За храбрость» и орденом Станислава 2 степени с мечами. В 1881 году – полковник, в 1882 – кавалер ордена Льва и Солнца 3 степени.

В 1898-м произведён в генерал-майоры с увольнением из армии по болезни.

Скончался 1 января 1906 года.

Но не меньше, чем геройский офицер Гуляев, нас с вами интересует писатель Александр Лазаревич Гуляев.

Он описал свои походы в книгах «Поход на Аму-Дарью и в текинский оазис уральских казаков в 1880–1881 гг» (1882). И «Отрывки из прошлого Уральского казачьего войска» (1895).

К счастью, первая книга оцифрована и есть в Интернете. Оцените писательский талант храброго казака.

* * *

Всего Иван Андреевич Крылов написал 236 басен, которые собраны в 9 прижизненных сборников.

Конечно, именно басни принесли Крылову славу в литературе. Неважно, что он многие сюжеты заимствовал у Лафонтена: он ведь и действовал, как Лафонтен, заимствовавший сюжеты басен у Эзопа. Лафонтен их осмыслил по-своему. И Крылов по-своему.

Но дело в том, что Крылов своими баснями ещё и соперничал с русскими поэтами XVIII века, со своими современниками – Дмитриевым, Хемницером. И они, заимствуя из Лафонтена, выражали прежде всего себя.

Однако думаю, что дело в языке басен. И здесь мне хочется процитировать пушкинского современника академика М.Е. Лобанова, точно уловившего уникальность крыловского языка: «Язык его в баснях есть верный отголосок языка народного, но смягчённый и очищенный опытным вкусом. Он изучал его сорок лет, вмешиваясь в толпы народные, в деревнях посещая вечеринки и посиделки, а в городах рынки и торговые дворы; прислушивался к разговорам народа, а иногда, чтобы вернее изучить быт и нравы его, не гнушался – так сам он рассказывал – заходить и в те места, некогда украшаемые ёлкою, где в минуты разгула или бурно веселится или тихо изливается охмелевшая душа смышлёного русского народа».

В этом всё и дело. Помните призыв Пушкина к писателям: слушать народную речь у просвирен? Знал об этом призыве Крылов или нет, но он ему следовал. Так же, как следовал собственному призыву и сам Пушкин. Поэтому они оба и стали реформаторами русского языка.

Умер Иван Андреевич 21 ноября 1844 года (родился 13 февраля 1769-го).

У него хороши все басни. Но есть и любимые. Я, к примеру, очень люблю такую:

«Соседка, слышала ль ты добрую молву? — Вбежавши, Крысе Мышь сказала. — Ведь кошка, говорят, попалась в когти льву? Вот отдохнуть и нам пора настала!» — «Не радуйся, мой свет, — Ей Крыса говорит в ответ. — И не надейся по-пустому! Коль до когтей у них дойдёт, То, верно, льву не быть живому; Сильнее кошки зверя нет!» Я сколько раз видал, приметьте это сами: Когда боится трус кого, То думает, что на того Весь свет глядит его глазами.

* * *

Не станем рассказывать биографию философа Вольтера (настоящее имя Франсуа-Мари Аруэ, родился 21 ноября 1694 года). Она очень известна. А сделаем так, как делали и с некоторыми другими философами, – дадим его максимы, его высказывания на разные случаи жизни:

«Вся сила женщин – в слабостях мужчин.

Отчаяние нередко выигрывало сражение.

Послушание несправедливым приказам есть преступление.

И если пастырь туп, страдать не должен Бог.

Все жанры хороши, кроме скучного.

Бог не на стороне больших батальонов, а на стороне лучших стрелков.

Свобода состоит в том, чтобы зависеть только от законов.

Когда чернь начинает рассуждать, всё пропало.

Не знаю ничего более гнусного, чем литературная сволочь.

Лучшее – враг хорошего.

Ленивые всегда бывают людьми посредственными.

Если дама говорит «нет», это значит «может быть»; если она говорит «может быть», это значит «да»; если она говорит «да», это не дама.

Величайшие распри производят меньше преступлений, чем религиозный фанатизм.

Доброта требует доказательств, красота же их не требует.

Люди легко верят тому, чего страстно желают».

Умер Вольтер 30 мая 1778 года.

Пушкин, в молодости страстный поклонник Вольтера, разочаровался в нём в зрелости. Написал статью, где отзывался о Вольтере не слишком лестно.

Да и не всеми приведёнными нами Вольтеровыми максимами восхищался Пушкин. К примеру: «Tous les genres sont bons, hors le genre ennuyeux [Все жанры хороши кроме скучного]. Хорошо было сказать это в первый раз, но как можно важно повторять столь великую истину? Эта шутка Вольтера служит основаньем поверхностной критике литературных скептиков; но скептицизм во всяком случае есть только первый шаг умствования. Впрочем некто заметил, что и Вольтер не сказал également bons [одинаково хороши]».

* * *

Мало кто знает этого поэта, родившегося 21 ноября 1908 года в Петербурге. Он из старинной казачьей семьи, племянник атамана Войска Донского, генерал-лейтенанта К.П. Богаевского. И настоящая его фамилия Богаевский. Воробьёв – это псевдоним Николая Николаевича Богаевского.

Его отец был растерзан толпой во время революционных выступлений. Мать была брошена в тюрьму, где умерла.

А он оказался в Боснии, где окончил Донской Императора Александра III Кадетский корпус. Жил в Египте, Турции, Германии, Югославии, учился на юридическом факультете в Белграде. В 1950 году переехал в США, где умер 3 июля 1989 года.

Его главное произведение – поэма «Кондратий Булавин» (1965). Выпустил два сборника стихов «Стихи о разном» (1969) и «О человечках с другой планеты» (1971). Оба сборника содержат разделы поэтического перевода стихов Эмили Дикинсон (1830–1886), которыми Николай Николаевич очень увлекался.

В России его стали печатать недавно. Напечатали маленькую подборку собственных стихов и подборку переводов из Дикинсон, с которой, по мнению ценителей, перекликалась Ахматова.

Он ничего не простил большевикам. Об этом и писал в своих стихах:

Ему и пятнадцать-то было едва ли, Хоть он и божился, что да. Ведь даже ребячьи сердца полыхали Тогда, в лихолетья года. Не спрашивай имени – столько ведь лет! Удержишь ли в памяти это? Но вечно стоит пред глазами кадет, И мне не забыть кадета. Донец ли, орловец – не всё ли равно? Из Пскова он был иль с Урала… С поры лихолетья я помню одно — Кадетская бляха сверкала, Да по ветру бился в метели башлык, Как крылья подстреленной птицы. Был бледен кадета восторженный лик И снегом пуржило ресницы… Он двигался, словно не чуя беды И пулям не кланяясь низко. Трещал пулемёт и редели ряды, И красные были уж близко. И наземь он пал неуклюжею цаплей И шею он вытянул в небо смешно, И вытекла Жизнь – просто капля за каплей Бурля и искрясь, как в бокале вино. Не спрашивай имени – имени нет… Был чей-то сыночек. Российский кадет.

* * *

Николай Павлович Гронский погиб на станции парижского метро 21 ноября 1934 года молодым человеком: он родился 24 июля 1909-го. С 1920-го находился в эмиграции. Занимался литературой.

Известность приобрёл как адресат лирики Марины Цветаевой, посвятившей ему несколько стихотворений. Гронский тоже посвятил ей два стихотворения. Сохранилась их обширная переписка с 1928 года, которая в 2003 году издана «Вагриусом».

Вот стихи, посвящённые Гронским Цветаевой:

Отчуждён я от мира: Четыре стены, Семизвёздная лира В глубине высоты. Через все времена — Млечный путь – звёздный мост. Письмена, имена, Безымянности звёзд.

* * *

Английский писатель Уильям Александр Джерхарди родился 21 ноября 1905 года в Петербурге, владел русским и английским языком. С 1913 года семья переселилась в Лондон.

Во время Первой мировой и революции служил в России, с военной миссией побывал в Сибири. Об этом позже написал роман «Полиглоты» (1925), который его прославил. Но ещё прежде читатели и литераторы заметили и другой его роман на российском материале «Тщетность» (1922).

Его романы «Под небесами» (1930), «О смертной любви» (1936) – модернистские, психологические с элементами эксцентрики. О них хорошо отзывались Герберт Уэллс, Ивлин Во, Грэм Грин.

Но после Второй мировой войны писатель вышел из моды, впал в бедность и как следствие – в депрессию. Больше ничего не публиковал. Хотя в 1947–1949 годах было издано собрание его сочинений (переиздано незадолго до смерти в 1970–1974 гг.

Умер Джерхарди 15 июля 1977 года. А в 90-х его романы переиздали, и он оказался открытым заново, приобрёл черты «культового» писателя. Книги его переведены сейчас на многие европейские языки.

* * *

Макси Вандер родилась в семье австрийских коммунистов и воспитывалась в коммунистическом мировоззрении, несмотря на действовавший после аншлюса Австрии запрет на компартию. С 1958 года жила вместе с мужем, убеждённым коммунистом, пасынком и дочерью в ГДР. Там выпустила книгу «Доброе утро, красавица. Записи с магнитофонной ленты», где 19 женщин самого разного возраста рассказывают о своей жизни и своих представлениях о счастье. Гэдеэровское издательство «Der Morgen» выпустило книгу 60-тысячным тиражом (1977). И книга пользовалась сенсационным успехом не только в ГДР, но и в ФРГ. Тираж допечатывали и допечатывали.

В 1976 году Вандер заболела раком и умерла 21 ноября 1977-го (родилась 3 января 1933-го).

После её смерти муж опубликовал её дневниковые записи последних лет жизни.

22 НОЯБРЯ

Как вспоминает Вяземский, Пушкин однажды спросил его «в упор: может ли он (Пушкин – Г.К.) напечатать следующую эпиграмму: «О чем, прозаик, ты хлопочешь?»

«Полагая, – пишет Вяземский, – что вопрос его относится до цензуры, отвечаю, что не предвижу никакого, со стороны её, препятствия. Между тем замечаю, что при этих словах моих лицо его вдруг вспыхнуло и озарилось краскою, обычайною в нём приметою какого-то смущения или внутреннего сознания в неловкости положения своего. Впрочем, и тут я, так сказать, пропустил и проглядел краску его: не дал себе в ней отчёта. Тем дело и кончилось».

Правда, Вяземский, вспоминая об этом, хочет показать удивительное для него простодушие: дескать, он и не понял тогда, что речь идет о нём. Но описанное тем же Вяземским «вспыхнувшее» лицо Пушкина, «озарённое» «краскою, обычайною в нём приметою какого-то смущения или внутреннего сознания в неловкости положения своего», разоблачает мемуариста: как же было при такой проницательности, при таком понимании характерологических примет Пушкина не задуматься, почему именно тебя он спросил «в упор» об эпиграмме?

Вяземский пишет об эпизоде почти полувековой давности, который, однако, врезался в память так, что и сейчас – в 1875 году притягивает к себе преодолённой обидой: Пушкин назвал его «прозаиком», то есть человеком, лишённым поэтического чувства!

Не мог не почувствовать Вяземский, что речь в эпиграмме Пушкина идёт о разногласиях принципиальных: там «прозаик» противопоставлен «поэту» именно тем, что не умеет оформить свою мысль поэтически – то есть индивидуально – то есть не с расчётом на кого-то, а от себя и для себя. Недаром, несмотря на столь психологически переданную Вяземским ситуацию, ему не поверили: решили, что не в него, а в фигуру помельче, причём декабристских воззрений, метит стихотворение, где Пушкин, по мнению В. Вацуро, выступает против «декларации приоритета общественной идеи перед поэтической формой», за что как раз и ратовали декабристы. И преподавательница одного из вузов С. Березкина его в этом решительно поддержала, указав на А. Бестужева как на пушкинского «прозаика». Но, отметив для себя эту «общественную идею», скажем, что и Вяземский в статье о драматурге Озерове выступал за педагогическую назидательность литературы, против чего протестовал Пушкин в заметках на полях этой статьи. А принял Вяземский на свой счёт «прозаика» потому еще, что связал такую мету со своей положительной рецензией на пушкинских «Цыган», которой, как рассказывал Вяземскому их общий с Пушкиным приятель, Пушкин остался недоволен. Тем, в частности, что иные места в ней написаны «с каким-то учительским авторитетом», а иные «отзываются слишком прозаическим взглядом» – налицо снова расхождения в оценке самой сущности поэтического.

Как видим, не признавая за поэзией права на какое-либо учительство, Пушкин был весьма последователен, отвергая и ту, что мы называем философской поэзией. Возможно, поэтому он еще в 1830 году в «Литературной газете» утверждал, что талант Тютчева можно оспорить, хотя позже не возражал против того, чтобы Жуковский и Вяземский опубликовали в двух номерах его «Современника» двадцать четыре тютчевских стихотворения.

Притом был Пётр Андреевич Вяземский одним из ближайших друзей Пушкина, которому тот поверял даже свои сердечные тайны.

Но я недаром начал заметку с воспоминаний Вяземского, умершего 22 ноября 1878 года, прожившего большую жизнь в 86 лет: родился 23 июля 1792 года и пережившего всех приятелей пушкинского круга.

За год до смерти он написал об этом гениальное стихотворение:

Жизнь наша в старости – изношенный халат: И совестно носить его, и жаль оставить; Мы с ним давно сжились, давно, как с братом брат; Нельзя нас починить и заново исправить. Как мы состарились, состарился и он; В лохмотьях наша жизнь, и он в лохмотьях тоже, Чернилами он весь расписан, окроплён, Но эти пятна нам узоров всех дороже; В них отпрыски пера, которому во дни Мы светлой радости иль облачной печали Свои все помыслы, все таинства свои, Всю исповедь, всю быль свою передавали. На жизни также есть минувшего следы: Записаны на ней и жалобы, и пени, И на неё легла тень скорби и беды, Но прелесть грустная таится в этой тени. В ней есть предания, в ней отзыв наш родной Сердечной памятью ещё живёт в утрате, И утро свежее, и полдня блеск и зной Припоминаем мы и при дневном закате. Ещё люблю подчас жизнь старую свою С её ущербами и грустным поворотом, И, как боец свой плащ, простреленный в бою, Я холю свой халат с любовью и почётом.

* * *

Лидия Анатольевна Будогоская, родившаяся 22 ноября 1898 года, пережила очень нелёгкие детство и юность.

Детство она описала в своей самой известной книге «Повесть о рыжей девочке» (1929), деспот-отец списан с её родного отца, который служил жандармом и установил в доме полицейский режим. А после и вовсе бросил семью: Лида училась в четвёртом классе гимназии в Сарапуле под Камой. Денег не было. И мать уехала на заработки в Петербург. Окончив гимназию в 1915 году, Лидия присоединилась к матери.

Во время войны была медсестрой военного госпиталя (1916–1918). В Гражданскую войну работала медсестрой перевязочного отделения полевого лазарета. После демобилизации продолжила работать медсестрой.

Но недолго. В 1921 году её уволили по сокращению штатов. Семья зарабатывала изготовлением ёлочных игрушек, которые поставляли частному торговцу.

Получив от биржи труда направление в пункт охраны материнства и младенчества, она проработала с новорождёнными 8 лет.

Работала потом на фабрике «Красное знамя», в редакции журнала «Чиж», на молочной кухне.

И очень хотела писать книги. Точнее – писала, предлагала издательствам, но не печатали.

Однажды её брат Эдуард, студент Академии художеств, посоветовал ей послать рукопись к Маршаку. Он, – сказал Эдик, – «если заметит в рукописи хоть малейший проблеск, хотя бы две-три настоящие фразы, автора не бросит, а начнёт работать с ним».

И Лидия Анатольевна послала Маршаку рукопись.

«Маршак прочёл рукопись быстро… – писала она впоследствии в одном из писем. – И вызвал меня в Петергоф. Он встретил меня очень просто и весело. Стал говорить о моей рукописи. Перелистывая страницу за страницей, он останавливался на местах свежих и сравнивал с этим то, что он называл подражанием, фразой готовой, взятой из книг. Или же с фразой бледной, не точной.

Он разрешил мне приходить к нему домой, щедро уделял мне время. Систематически стал читать мне стихи. И разбирать прочитанное. Читал он хорошо. И говорил о стихах очень интересно […]

Самуил Яковлевич стал знакомить меня с писателями, работающими для Детгиза, и с их рукописями […] Обладая чутьём большого художника, он давал им настоящую оценку и всегда говорил о них горячо, радовался каждой удаче […]

Однажды он сказал, что мало книг для детей, особенно мало книг для девочек. И мне захотелось написать такую книгу. Я даже сразу придумала названье: «Повесть о рыжей девочке». И принялась за работу.

Однако написать книгу оказалось нелегко. Четыре месяца подряд я приносила Самуилу Яковлевичу наброски. Главы, отрывки задуманной повести, и всё это никуда не годилось. Но Самуил Яковлевич если хвалил, то хвалил так. что сразу себя почувствуешь счастливой. А бранил так, что никогда от него не уйдёшь в отчаянии. Уходишь с желанием добиться удачи во что бы то ни стало…»

Маршак добился своего: «Повесть о рыжей девочке» увидела свет, а Будогоская почувствовала себя писательницей.

Пишет она быстро и с удовольствием. Выходят «Санитария» (1030), «Нулёвки» (1932), «Как Саньку в очаг привели» (1933), «Повесть о фонаре» (1936). Почти все её книги оформлял брат Э. Будогоский.

С первых дней Отечественной войны она снова санитарка военного госпиталя в Ленинграде.

После войны работала в Ленинграде в клиниках, совмещая работу с литературным творчеством.

Её книга «Часовой» (1947) имела успех и неоднократно переиздавалась.

Особенно любима писательница Будогоская была детьми, для которых писала. Для них написана и последняя её книга «Золото глазок», изданная в 1966 году.

Долгая болезнь прервала её творчество. Скончалась Лидия Анатольевна в 1984 году.

* * *

Вячеслава Ивановича Марченко (родился 22 ноября 1930 года) я узнал, когда он работал заместителем главного редактора издательства «Современник». Тогда же посмотрел, что за книжки он написал. Оказалось, что он маринист.

Немудрено. Он в 1944–1947 проходил обучение в кронштадтской школе юнг. Потом служил на линкоре. Поступил было в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе, но не смог его окончить по болезни.

Вот тогда-то он и решил стать писателем. Поступил в Литературный институт. Окончил его. Писал рассказы и повести о море. Сюжеты нескольких его произведений связаны фигурой их главного героя – сперва юнги, а потом морского офицера Александра Паленова. Угадывается, что эта проза автобиографична.

Но она не захватывает. Банальны и сюжеты и герои. Возможно, поэтому он стал продвигаться в литначальники. После «Современника» стал замом председателя ревизионной комиссии Союза писателей РСФСР и председателем такой же комиссии Московского отделения СП СССР. Избирался депутатом Октябрьского района Москвы. А это – какая-никакая, но номенклатура.

Отсюда, конечно, и премия Министерство обороны, и премия имени Пикуля, и премия имени Фадеева. И два ордена «Знак почёта» (к юбилею) и «Дружбы народов» (к юбилею Союза писателей).

Умер 6 сентября 1996 года.

* * *

Писателя Станислава Семёновича Гагарина я часто видел, посиживающего за столиком ресторана ЦДЛ. Я знал, что он бывший моряк, что организовал (один или с другими?) военно-патриотическое объединение при Союзе писателей «Отечество», что оно издаёт альманах-журнал «Сокол», который, как правило, печатает прозу Гагарина, в основном научно-фантастическую.

Но в его научной фантастике появляются настоящие исторические личности. Например, Сталин, которого Гагарин, уважает, и Гитлер, которого писатель не спешит осуждать.

Вообще где-то я прочёл о его книгах, что научная фантастика в них – всего лишь приманка читателя.

Он написал много книг. Они одинаковы. То есть, читать можно одну за другой – создастся впечатление, что читаешь одну и ту же книгу.

Он много пил и тяжело пьянел. Поэтому я очень удивился, когда он оказался председателем общества трезвости в Союзе писателей. Но держался он в трезвенниках ровно столько, сколько продержалась эта горбачёвско-лигачёвская кампания. Как только она закончилась, он, как говорится, развязал.

А развязав, написал фантастический роман «Вторжение», в котором, как сообщает аннотация, «товарищ Сталин, посланец Зодчих Мира, олицетворяющих галактическое Добро, возникает вдруг на планете Земля и становится гостем известного русского писателя Станислава Гагарина». С пьяных-то глаз чего только не привидится!

День его смерти известен – 22 ноября 1993 года. А вот день его рождения скрыт. Сообщают лишь, что родился он в 1935 году. Действуют в духе его мутной шпионско-фантастической прозы?

* * *

Да, я помню рассказ «Бужма» Семёна Борисовича Ласкина (родился 22 ноября 1930 года) в журнале «Юность» за 1963 год. Тогда это был новый журнал, и мы, студенты, читали его от корки до корки.

Помню и книгу Ласкина «Боль других» (1967) – о врачах. Сам Ласкин да того, как стать писателем работал на «скорой помощи» и в кардиологическом и реанимационным отделениях больницы.

Детские его книжки про Саню Дырочкина прошли мимо меня. А вот о докторе Кулябкине читал.

Но больше всего мне понравились его перестроечные и послеперестроечные книги о художниках XX века. Он открыл мне Николая Макарова, Веру Ермолаеву.

Словом, не зря писал. Читатели у него остались. Умер он 8 апреля 2005 года.

* * *

Андре Жиду, родившемуся 22 ноября 1859 года, первые пятнадцать книг пришлось издавать малыми тиражами и за свой счёт. Только повесть «Тесные врата» (1909) принесла ему настоящую известность.

После путешествия по Экваториальной Африке он опубликовал две книги «Путешествие в Конго» (1927) И «Возвращение из Чада» (1928), в которых выразил возмущение колониальными порядками. Скандальные книги спровоцировали обсуждение в парламенте французской колониальной политики.

Он увлёкся социализмом и публично выступал в поддержку СССР, который посетил в 1936 году. Однако в отличие от многих западных друзей СССР, сумел заметить в этой стране отсутствие свободы мысли, жестокую цензуру, о чём написал в своей книге «Возвращение из СССР» (1936), где наряду с этим, писал и восторженные слова в адрес советских людей, восхищался страной-стройкой. Но критика перевешивала. Книга вызвала недовольство Ромена Роллана и Лиона Фейхтвангера.

Жид ответил им более резким в отношении к сталинскому режиму очерком «Поправки к моему «Возвращению из СССР» (1937). «Я просветился, – писал он, – уже после того, как была написана книга об СССР. Ситрайн, Троцкий, Мерсье, Ивон, Виктор Серж, Легей, Рудольф и многие другие снабдили меня документами. То, что я в них нашёл и о чём только смутно догадывался, подтвердило и усилило мои выводы. Пришло время для Коммунистической партии Франции открыть глаза, чтобы перестали ей лгать. Или, если сказать по-другому, чтобы трудящиеся поняли, что коммунисты их обманывают так же, как их самих обманывает Москва».

Ответом на это был полный запрет в СССР на книги и имя писателя, который был снят только в перестройку.

В 1940 году Жиду сперва показалась убедительной аргументация маршала Петена, призвавшего французов смириться с немецкой оккупацией. Но вскоре писатель порвал с режимом и уехал в Тунис, где оставался до окончания войны.

В 1947 году он получает Нобелевскую премию по литературе «за глубокие и художественно значимые произведения, в которых человеческие проблемы представлены с бесстрашной любовью к истине и глубокой психологической проницательностью».

Помимо многих книг Андре Жил писал очень обстоятельный «Дневник», который успел опубликовать при жизни (в 1939 – 1 книгу, в 1946 – 2-ю, в 1950 – 3-ю).

Умер Андре Жид 19 февраля 1951 года.

* * *

Пасынок Виктора Некрасова Виктор Леонидович Кондырев (родился 22 ноября 1939 года) очутился за границей благодаря Луи Арагону. Некрасова выпустили из страны без семьи, и все усилия писателя воссоединиться с женой и пасынком полтора года наталкивались на государственное «нет». Но вот СССР пригласил Луи Арагона, чтобы наградить его орденом Дружбы народов. Поговорив с Некрасовым, Арагон пошёл к российскому послу во Франции и сказал, что откажется от ордена, если семью Виктора Платоновича не выпустят. Властям пришлось сдаться.

В Париже Кондырев оказался одним из самых близких Некрасову людей. Он выпустил книгу об отчиме «Всё на свете, кроме шила и гвоздя» (1987) – прекрасно написанную с живыми воспоминаниями о многих друзьях Некрасова, которых Кондыреву довелось увидеть, а с некоторыми и подружиться.

Он выпустил ещё одну книгу «Сапоги – лицо офицера» (1985), удостоенную премии В. Даля.

23 НОЯБРЯ

Любимый писатель моего детства. «Огурцы», «Живая шляпа», «Огородники», «Фантазёры», «Мишкина каша», перечислять могу ещё долго.

Я и по радио их слышал и приносил книжки из библиотеки. Читал с упоением. Чуть ли не наизусть знал рассказы этого волшебника Николая Николаевича Носова, родившегося 23 ноября 1908 года.

А «Дневник Коли Синицына»! А «Витя Малеев в школе и дома»! Кстати, за «Витю Малеева» Носов получил сталинскую премию. А о том, что по этой книжке был снят фильм, я не знал. Не смотрел его.

Когда я пришёл в «Семью и школу», она из номера в номер печатала последнюю книгу Носова из трилогии о Незнайке – «Незнайку на Луне». Оставалось материала ещё номеров на пять. И здесь случилась неприятность.

Кто-то принёс в редакцию «Незнайку на луне», уже вышедшую отдельной книжкой.

Пётр Ильич Гелазония, ответственный секретарь журнала, позвонил Николаю Николаевичу, но тот удивился: а разве он не волен делать со своей рукописью всё, что хочет?

– Волен, конечно, – мягко сказал Петя, – но у редакции остались полосы ещё на пять номеров. И чем теперь занять это место, журнал не знает.

– Ну, дорогой, – сказал Николай Николаевич, – это ваши, а не мои проблемы!

– Но они стали вдруг проблемами, – сказал Петя, – по вашей вине. Вы должны были предупредить редакцию, что книга выходит.

– Давайте я сам буду за себя решать, – резко ответил Носов, – что я должен делать! – И положил трубку.

Очень неприятно подействовал на меня этот разговор. Любимый кумир превратился в заурядного хама.

На следующий день Петя принёс в редакцию пересказ конца «Незнайки на луне», которую не дочитают подписчики. Поставили в номер. Срочно обзвонили знакомых писателей, с помощью которых заткнули довольно большую журнальную дыру.

И вот что ещё меня поразило. Носов позвонил главному редактору журнала Орлову и потребовал гонорар за неопубликованный конец: с ним (Носовым) договорились, что за весь роман он должен был получить определённую сумму. Её и растягивали помесячно.

Деньги Носов получил, но лично у меня авторитет потерял.

Да, он хороший писатель. Может быть, и замечательный. Но с редакцией, которая печатала его три года, не пропуская ни одного месяца, поступил по-свински. Грустно!

Умер он 28 июля 1976 года.

* * *

Константин Николаевич Беляев, родившийся 23 ноября 1934 года, начал учиться гитаре в 1961 году, когда работал диспетчером-переводчиком международного отдела аэропорта «Шереметьево».

В 1963 году перешёл в пединститут имени В.И. Ленина, где за те три года, что он занимался преподавательской работой, создал женский студенческий ансамбль. В 1966–1967 гг. познакомился с Юрием Мироновым и Давидом Шендеровичем, который организовал записи концертов шансонных бардов в Москве. Первые записи Беляева относятся ко второй половине шестидесятых годов.

Беляев пел не столько на свои стихи, сколько подбирал музыку к чужим. Тем не менее, именно он является составителем цикла куплетов «Кругом одни евреи». Вот некоторые из них:

1. Раз трамвай на рельсы встал, Под трамвай еврей попал. Евреи, евреи, кругом одни евреи… 2. Вошёл в трамвай антисемит — Слева жид и справа жид. Евреи, евреи, кругом одни евреи… 3. Говорят, Хемингуэй По анкетам был еврей… Евреи, евреи, кругом одни евреи… 4. Говорят, что и в хоккее Появляются евреи… Посмотри на вратарей — А что ни маска, то еврей… 5. А генерал Пындыхуэй Так тот у прынципе еврей… 6. Вот и Евгений Петросян — Отец армян и мать армян. Евреи, евреи, кругом одни евреи… 7. Писатель Горький Алексей Был остроумнейший еврей… 8. Пастернак и сельдерей, А что ни овощ – то еврей… 9. А в зоопарке у зверей Слон – чуваш, а вот лев – еврей… 10. А ты, Московский, не робей Сознавайся, что еврей… Евреи ведь, евреи, кругом одни евреи… 11. Пришёл к врачу лечить чирей, Сам еврей и врач еврей. Принёс к врачу свой геморрой, Врач – жид первый, я – второй. Евреи, евреи, кругом одни евреи… 12. Скажем, взять зубных врачей — Тут еврей и там еврей. Да, не будь таких жидов, Все б ходили без зубов. 13. Спутник мчится по орбите С перигея в апогей. В нём кронштейн висит прибитый — Первый в космосе еврей…

Не скажу, что все эти куплеты мне одинаково нравятся, но следует признать, что куплеты Беляева пользовались у самой разной публики невероятной популярностью.

В 1970-х годах он снимал квартиру у известной цыганской певицы Ляли Чёрной. Вместе с приятелями осуществлял записи концертов на диски, которые продавали. Тогда это было незаконно. И в 1983 году был осуждён на 4 года с отбытием срока в колонии усиленного режима. После освобождения занялся легальным частным бизнесом, стал записывать свои песни.

Выпустил первый в России официальный сольный диск в 1997 году. Назвал его «Озорной привет из застойных лет».

Умер 20 февраля 2009 года.

* * *

Вот очень странный писатель – Татари Асланбекович Епхиев, родившийся 23 ноября 1911 года. Из Северной Осетии. Был председателем правления Союза писателей Северной Осетии, редактором литературного журнала «Мах дуг», секретарём Президиума Верховного Совета ЮО, председателем республиканского Комитета защиты мира, членом Северо-Осетинского обкома КПСС.

Первое стихотворение опубликовал в 1926 году. В 1931-м вышел первый сборник стихов. Посвятил свою повесть в стихах «Слесарь Михаил» жизни рабочих в период Октябрьской революции.

Много работает в тридцатых годах. Пишет поэмы «Два сердца», «Ленин».

К 80-летию со дня рождения Коста Хетагурова совместно с Нигелем пишет драму «Коста», которую поставил Северо-Осетинский Драмтеатр. Присутствующий на спектакле Николай Погодин пишет в газете «Советское искусство» (24 ноября 1939 года): «Зрители встречают каждое появление поэта и борца восторженными аплодисментами. В зрительном зале плачут осетины, русские, автор этих слов так давно не плакал в театре».

Очень хвалят произведения, созданные Епхиевым в годы войны.

И в послевоенные годы талант ему не изменял. Он создал большие полотна: «Поэму о пшеничном зерне», повесть «Колос наливается», роман «Вперёд».

Кроме того, подчёркивается сатирический дар писателя. который выразил себя в комедиях «Почеши меня, и я почешу тебя», «Моя сестра», «Невестка».

Всё хорошо, но почему при такой биографии и при таком творчестве его не наградили не то что орденом или премией, но даже обычной почётной грамотой? Почему нигде не указаны день и месяц его смерти, только год – 1958-й? Ох, что-то здесь не так! По-моему, что-то о Епхиеве утаивают!

* * *

У этого человека очень интересная судьба. Его дед был крепостным крестьянином. Отец служил домоправителем у графа Чернышёва.

До десятилетнего возраста Михаил Петрович Погодин, родившийся 23 ноября 1800 года, учился дома. И за отсутствием хорошей библиотеки читал «Московские ведомости», журналы «Вестник Европы» и «Русский Вестник» и переводные романы. Но с 1810 года мальчик четыре года воспитывался у приятеля своего отца, московского типографа. Дело пошло успешней: чтение стало намного интересней. Правда, юному Погодину пришлось пережить в 1812 году несчастье – пожар своего дома. Семья спаслась, выехав в Суздаль.

С 1814 по 1818 Погодин учился в Московской губернской гимназии, а с 1818 по 1821 в Московском университете по отделению словесности. Вошёл в состав кружка Раича, из которого выросло Общество любомудров. Подружился с Веневитиновым.

Занявшись писательской деятельностью, он внёс свой вклад в развитие жанра святочного рассказа, в становление русской повести.

В 1826 году издал альманах «Урания», куда 5 стихотворений дал Пушкин, дали свои произведения Тютчев, Баратынский, Мерзляков, Полежаев, Вяземский.

В 1827–1830 году издавал журнал «Московский вестник». Совместно с С.П. Шевырёвым выпускал «Москвитянина». В 1836 был избран членом Российской академии.

Сохранилась знаменитая Погодинская изба на Девичьем поле (Погодинская улица, дом 12а), в которой много лет проходили литературные вечера. У Погодина жили Гоголь и Фет, которого Погодин готовил к поступлению в университет.

Увлёкшись панславизмом, Погодин оставил журнальную деятельность. Тем более что его издательская скупость была легендарной: платил он мало.

Он поступил в университет, где слушал лекции знаменитых историков. Вышел последователем теории Карамзина. Защитил диссертацию «О происхождении Руси», посвятил её Карамзину.

В 1835 году он занимает кафедру русской истории в звании ординарного профессора. В 1841 его избирают академиком Петербургской академии наук.

С 1844 года и до смерти, случившейся 20 декабря 1875 года, он работает исключительно для себя в своём кабинете.

Погодин собрал знаменитое древнехранилище – коллекцию предметов старины: около 200 икон, лубочные картины, оружие, посуда, литые образы, золотые и серебряные кресты разных веков, до 2000 монет и медалей, массу старопечатных книг и т. п.

В 1852 году император Николай купил у Погодина эту коллекцию за 150 тысяч рублей серебром.

Погодин имел огромное влияние на Николая I, который его уважал, считался с его советами во времена Крымской войны и смирялся с погодинской критикой его режима.

Он оставил довольно большое наследие: прозу, драмы, исторические исследования, критические отзывы о литературе современников.

Хотелось бы привести примеры его творчества. Но они великоваты для цитирования. Скажу в заключение, что его «Дневник», который Погодин вёл практически всю жизнь, до сих пор опубликован только частично.

* * *

Пушкин писал ему в одном из писем: «Лишь только будет мне досуг, / Явлюся я перед тобою; / Тебе служить я буду рад – / Стихами, прозой, всей душою, / Но, Вигель, – пощади мой зад!».

Филипп Филиппович Вигель, родившийся 23 ноября 1786 года, известен был своими нетрадиционными наклонностями. Отсюда и заключительный стих Пушкина.

Политические взгляды Вигеля были достаточно реакционными. Именно с Вигеля началась история с осуждением «Философического письма» Чаадаева, напечатанного Надеждиным в «Телескопе» в 1836 году. Прочитав статью, Вигель поспешил донести митрополиту Серафиму, что она содержит «ужаснейшую клевету на Россию». Митрополит известил об этом Бенкендорфа, тот – царя, и дело Чаадаева закрутилось.

С другой стороны, смерть Николая I не только не огорчила Вигеля, но напротив: он, не скрываясь, выражал по этому поводу свою радость. Так что известная хозяйка литературного салона А.О. Смирнова отказала ему от дома за «ослиные ляганья и лай моськи перед мёртвым львом».

Прославили Вигеля его «Записки» – мемуары, которые он довёл до 1830 года. При его жизни (он скончался 1 апреля 1856 года) об их публикациях нечего было и думать. Тем не менее, поскольку он читал их в разных домах, они были известны литературной публике. Под заглавием «Воспоминания Филиппа Филипповича Вигеля» их издал М. Катков в 1864 году. В 1928-м при переиздании восстановили цензурные пропуски и назвали мемуары «Записками». Наиболее полное издание осуществлено в 1991–1993 гг.

В предисловии к изданию 1928 года отмечены «богатый и образованный ум» Вигеля, «живость и увлекательность рассказа и правдивость в описании бытовых и общественных явлений, так что с этой стороны «Воспоминания» являются богатым материалом для истории внутреннего быта России в описываемую им эпоху, до 1830 г., на котором они обрываются».

* * *

Иван Дмитриевич Сытин был великим русским издателем. Начал с приобретения литографии для печатания лубочных картинок, широко распространявшихся в крестьянской среде. Во время русско-турецкой войны издавал дешёвые книжки, рассчитанные в первую очередь на деревенского читателя. В 1884–1885 начал работать с Л.Н. Толстым и В.Г. Чертковым для их издательства «Посредник», выпускавших дешёвые книги для народа, имевшие просветительское значение.

К 1890 году книготорговая фирма Сытина становится крупнейшей в России: она выпускает учебники, популярные пособия, детские книги. Выпускает «Библиотеку для самообразования», редактировала которую группа профессоров Московского университета. Сытин выпускал дешёвые издания – собрание сочинений классиков русской литературы. Он первым начал издавать энциклопедии. Выпускал журнал «Вокруг света», тираж которого достигал 50 тысяч экземпляров. А сытинская газета «Русское слово» расходилась тиражом в миллион экземпляров.

Но после революции всё это богатство было национализировано государством.

Он работал консультантом Госиздата. Потом правительство выделило ему пенсию и постановило отдать ему его пятикомнатную квартиру, за которую, однако, Сытину пришлось бороться. Московские власти пытались его уплотнить.

Собственно, в этой борьбе он и умер 23 ноября 1934 года (родился 5 февраля 1851-го). Оставил очень интересные воспоминания «Жизнь для книги», найдя точную формулировку, которая выражала смысл его жизни.

24 НОЯБРЯ

Леонид Иванович Бородин учился в школе милиции, потом на историческом отделении Иркутского университета. За участие в неофициальной студенческой студии «Свободное слово» был исключён из комсомола. Окончил историко-филологический факультет пединститута Улан-Удэ. В 1965 переехал в Ленинград. Работал директором школы в Лужском районе Ленинградской области.

В 1965-м вступил в националистическую организацию ВСХСОН (Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа). Отличие их членов от остальных диссидентов состояло в том, что, выступая против советской (безбожной) власти, они не выступали против диктатуры как таковой, но ратовали за диктатуру христианского народа. Тем не менее Андропов добился зачисления их в диссиденты. Бородин был арестован и находился в заключении с 1967 по 1973 год. Причём сперва отбывал срок в мордовском лагере, а последние три года во Владимирской тюрьме.

В заключении начал писать стихи, потом прозу. Через самиздат его тексты печатались в журналах «Грани» и «Посев». Сотрудничал в самиздатовском журнале «Вече». После его прекращения стал издавать «Московский сборник».

В мае 1982 года снова арестован и приговорён к 10 годам лагерей и 5-и ссылки. Отказался писать прошение о помиловании и был освобождён в 1987 году.

В 1990-м начал работать в журнале «Москва», с 1992 по 2008 – его главный редактор, с сентября 2008 – генеральный директор журнала. Но с 2010-го снова главный редактор.

В 2005 году был назначен Путиным в Общественную палату РФ. Преподавал в Литературном институте.

Скончался 24 ноября 2011 года (родился 14 апреля 1938 года).

Отмечен Всероссийской Пушкинской премией «Капитанская дочка» за повесть «Царица Смуты», литературной премией «Умное сердце» имени А.П. Платонова, премией Александра Солженицына, «Большой литературной премией России» Союза писателей России за книгу «Без выбора», литературной премией «Ясная Поляна» за книгу «Год чуда и печали».

На мой взгляд, перехвален, как художник.

* * *

Юрий Николаевич Либединский стал известен благодаря своей повести «Неделя» (1922) о революционных событиях в Челябинске, свидетелем которых он был. Входил в группы «Октябрь», МАПП. Был одним из руководителей РАПП. В 1934 году после создания Союза советских писателей стал Председателем его Центральной ревизионный комиссии.

Писал много.

Повесть «Комиссары» (1925), роман «Завтра» (1923), «Поворот» (1927), «Рождение героя» (1930), «Баташ и Батай» (1940–1941).

Особую критику вызвал роман «Рождение героя» за отказ от идеализации партработника.

На войне писал очерки и рассказы, собранные в отдельную книжку.

После войны написал весьма блёклое «Зарево» (1950) и не намного лучше его «Утро Советов» (1957).

Мемуарные книги «Современники» (1958) и «Связь времён» (1962) читаются, как и всякие мемуары, с интересом.

Вот – ещё одно свидетельство современника о причинах смерти Есенина:

«Я ушёл в предчувствии беды. Беда вскорости и стряслась: начался страшный запой, закончившийся помещением Сергея в психиатрическую лечебницу Ганнушкина.

По городу шли слухи, что Ганнушкин, выпуская Есенина, сделал его близким грозное предупреждение: не имея формальных оснований дольше задерживать Есенина в больнице, он должен обратить их внимание на то, что припадки меланхолии, ему свойственные, могут кончиться самоубийством».

Умер Либединский 24 ноября 1959 года (родился 10 декабря 1898-го).

* * *

Борис Михайлович Эйхенбаум рано начал печататься. Уже в 1913–1914 годах он ведёт обозрение иностранной литературы в газете «Русская молва». В 1917 году он сближается с участниками кружка ОПОЯЗа, а в 1918 присоединяется к кружку.

В августе 1936 году президиум Академии наук СССР присудил Эйхенбауму степень доктора литературоведения без защиты диссертации.

Пережив блокадную зиму, в марте 1942 года вместе с университетом эвакуирован в Саратов, откуда вернулся в конце 1944 года кавалером ордена Трудового Красного Знамени.

«Он внешне был похож частично на Айболита, – вспоминал Леонид Аринштейн, – частично на Чехова. Он уже был лысенький, у него была такая розоватая лысинка. Он был очень весёлый человек, страшно остроумный, страшно любил шутку и часто смеялся. Смех у него был удивительно приятный. Я по смеху часто определяю людей. Одни смеются почти как лошади гогочут, другие таким мелким смешком тихеньким, а у него был удивительно приятный, немного серебристый смех, и у него всё лицо преображалось такой радостью, таким светом (он удивительно светлый человек был), а лысинка тут же становилась ещё более розовой, почти красной. Мне страшно нравилось, когда он смеялся, а смеялся он почти всё время, и, хотя времена были нелёгкие, это был период, когда уже чувствовалась в воздухе гроза над филологическим факультетом Ленинградского университета. Но он как-то всю свою жизнь сумел прожить, не видя, не глядя и не обращая внимания на то, что было вокруг него в политической жизни…».

Гроза над филологическим факультетом разразилась, и Эйхенбаум был полностью ею захвачен. В 1949-м он оказывается жертвой борьбы с космополитами. Особенно резко против него выступают Фадеев и А. Дементьев. Его отовсюду увольняют. Он лишён возможности печататься.

Возвращается в науку только в сентябре 1953 года.

Гнусная кампания, чей жертвой он был, роковым образом сказалась на его здоровье: 24 ноября 1959 года, открыв вечер скетчей Анатолия Мариенгофа, произнеся вступительное слово, Эйхенбаум сел на место и умер (родился 4 октября 1886 года). Он собирался писать книгу о текстологии, о Лермонтове, но, увы…

Так погиб великий учёный, написавший блистательные работы о мелодике русского стихотворного стиха, об Анне Ахматовой, о разных периодах творчества Льва Толстого.

* * *

Член совета почётных граждан города Хабаровска, почётный профессор, заслуженный работник культуры РФ, писатель-краевед.

В 1937 году Всеволод Петрович Сысоев, родившийся 24 ноября 1911 года, получил диплом охотоведа-биолога. Летом 1939-го назначен начальником управления охотничьего хозяйства при Хабаровском крайисполкоме. Во время войны был начальником интендантской службы в составе 97 медико-санитарного батальона Дальневосточного фронта.

После войны занимался акклиматизацией и расселением промысловых животных. В 1955-м стал преподавателем, а потом и деканом Хабаровского пединститута. Вместе со студентами обследовал бассейны рек Амур, Мокрохон, Улья, Олчон. Написал ряд научных работа, очерков, популярных статей.

С 1960 по 1972 году был директором Хабаровского краеведческого музея.

Первая книга – «Охота в Хабаровском крае» вышла в 1950 году. Затем последовали: «Тигроловы», «Тайга», «Амба», «По медвежьим следам», «Удивительные звери», «Амурские звероловы», «Путешествие по музею», «В северных джунглях», «Светлые струи Амгуни», «За черным соболем», «Золотая Ригма» (с замечательными рисунками Г. Д. Павлишина) и другие.

Умер на 100-м году жизни: 7 апреля 2011 года.

* * *

Мария Константиновна Башкирцева, родившаяся 24 ноября 1858 (по другим данным 1860) года, прославилась своим дневником, которая вела по-французски с 12 лет до смерти.

Французский язык стал ей родным, когда после развода родителей именно в 12 лет она уезжает в Европу и оседает в Париже.

В 16 лет она узнаёт, что у неё туберкулёз. Ездит по курортам, всё время чувствуя приближение смерти.

Последний, за кем она ухаживает, – это её больной раком учитель Жюль Бастьен-Лепаж. Она самоотверженно борется с болезнью учителя и… умирает первой 31 октября 1884 года. Бастьен-Лепаж строит мавзолей на кладбище Пасси в Париже, куда кладут Марию, а в дальнейшем это место становится местом захоронения многих других членов семьи Башкирцевых.

Посетив её могилу, Мопассан сказал: «Это была единственная роза в моей жизни, чей путь я бы усыпал розами, зная, что он будет так ярок и так короток!»

Дневник (105 тетрадей) неоднократно переводился на многие языки мира. В том числе и на русский.

Особенно популярен в России он был в начале XX века. Самой известной поклонницей этой книги была Марина Цветаева, которая в молодости переписывалась с матерью Марии и посвятила «блестящей памяти» Марии Башкирцевой первый сборник стихов «Вечерний альбом».

Дневником восторгались В. Брюсов, В. Хлебников. И напротив В.В. Розанов, сравнивая дневник Башкирцевой с печатающимся в это время в России Дневником Елизаветы Дьяконовой, писал, что произведение Дьяконовой «Русью пахнет»: «сколько заботы о народе, детях, семье», тогда как дневник «полуфранцуженки Башкирцевой» «гениально-порочный».

Да и сама Дьяконова очень жёлчно отзывалась о Дневнике Башкирцевой: «Её нельзя назвать талантливой […] чудовищен этот ужасный эгоизм под блестящей прекрасной внешностью». «Не подумайте, – добавляла Дьяконова, – что я пишу это от женской зависти». Но, увы, приходится думать именно так.

Башкирцева великолепно воссоздала время и характер девушки, доброй, влюбчивой. Её «порочность» привиделась Розанову. Впрочем, он нередко был несправедлив к людям.

* * *

Мария Поляковская-Ясножевская родилась 24 ноября 1893 года в Кракове. До войны жила в Польше и выпускала сборники стихов, которые были в большой моде.

В начале Второй мировой переехала в Париж. С июня 1940-го живёт в Великобритании, где выпускает книги, пронизанные тоской по Родине «Роза и горящие леса» (1940), «Жертвенный голубь» (1941). Через три недели после Победы скончалась в Манчестере – 9 июля 1945 года.

Критика отмечала типологическое сходство поэзии Поляковской-Ясножевской и Ахматовой, которая, кстати, замечательно перевела стихи польской поэтессы.

Например:

Как схожа ты с Самофракийской Никой, Любовь отвергнутая и глухая! Ты вслед бежишь с такой же страстью дикой, Обрубленные руки простирая.

«Предельно сжатая мысль-развязка, – писал в 1973 году Ярослав Ивашкевич об этих переводах, – выступает тут как итог драматически-уплотнённого действия […] Так неожиданно возникает эхо переклички между собой поэтов разных эпох и разных миров».

И в самом деле:

1

Есть замок над древней рекою, Который – война причиной — Сейчас от меня далеко и Экзотикой кажется ныне.

2

Глухой печалью поила Река, что мне снится в муке Когда я с моста следила Причудливые излуки.

3

А мысль – её ход запутан — Нашёптывала упрямо, Что я уж тонула будто В пучине вот этой самой…

4

То чувство, что я отторгла, Предчувствием было далёким, Что схватит меня за горло Тоска об этом потоке.

5

Ветер по тайному знаку Ломает на Висле льдины. Во сне дохожу до средины Моста Зодиака…

6

В замке часы глуховато Пробили двенадцать раз. Вот дом, что моим был когда-то, Внезапно в нём свет погас.

7

И сонных теней вереница Стремится навстречу мне, На мост, который мне снится, Связующий нас во сне…

8

А утром сердце нещадно Болит, сквозь муку пройдя… Сейчас бы компресс прохладный Из краковского дождя!

Не только «Поэму без героя» вспоминаешь, читая этот ахматовский перевод, но и «Когда погребают эпоху…»

* * *

В числе трёх личностей, повлиявших на него, Гёте назвал Уильяма Шекспира, Карла Линнея и Бенедикта Спинозу.

Спиноза, родившийся 24 ноября 1632 года и умерший 21 февраля 1677-го, за свои 44 года написал такое количество разных философских трактатов, что его не зря называют «философом барокко» – за единство самых разнообразных элементов в его философии.

Философию Спинозы мы здесь разбирать и оценивать не станем. Но, как и прежде в подобных случаях, припадём к мудрости философа.

Итак:

«Блаженство – не награда за добродетель, но сама добродетель.

Вещи не могли быть созданы Богом иначе, ни в ином порядке, как так и в том порядке, как они были созданы.

Власть государства не беспредельна, но ограничена реальной силой. Государство имеет столько прав, сколько силы.

История – скорее мнения, чем факты.

Когда слишком стараются быть святыми, то религия превращается в суеверие.

Незнание – не довод. Невежество – не аргумент.

Никогда не будет существовать какая-либо такая верховная власть, которая могла бы выполнить всё так, как она хочет.

Понимание – начало согласия.

Справедливость есть твёрдая и постоянная воля признавать за каждым его право.

Суеверие имеет своей основой невежество, а религия – мудрость.

Честолюбие есть чрезмерное желание славы».

25 НОЯБРЯ

Когда читаешь о жизни протопопа Аввакума (Петрова), родившегося 25 ноября 1620 года, то поражаешься несгибаемому духу этого человека.

Он был рукоположен в дьяконы в 1642 году. Через два года стал священником села Лопатицы близ Макарьева (Нижегородский уезд). Здесь и проявилась его не знающая уступок строгость убеждений, определившая в будущем его подвижничество и аскетизм. Прихожан он стыдил за пороки, а священников бичевал за плохое исполнение службы.

В 1648 году мимо Лопатиц плыл по Волге воевода Василий Шереметев. Ему пожаловались на невероятную строгость Аввакума. Шереметев призвал его к себе, попенял ему и на прощанье попросил благословить своего сына. Но Аввакум, «видя блудоносный образ» молодого боярина, отказался его благословлять. Разгневанный Шереметев бросил Аввакума в Волгу. Тот едва спасся.

Два раза пришлось Аввакуму спасться бегством из Лопатиц в Москву от разъярённых прихожан. Его убирают из Лопатиц и назначают протопопом в Юрьевиц-Повольский. Уже через 8 недель после прибытия, как он сам пишет, «попы и бабы, которых унимал от блудни, среди улицы били батожьём и топтали его и грозились совсем убить вора, блядина сына, да и тело собакам в ров бросить».

Около 1651 года Аввакум бежит в Москву. Здесь он находился в дружеских отношениях с царским духовником Стефаном Вонифантьевым, участвовал при проводимой патриархом Иосифом «книжной справе».

После смерти Иосифа новый патриарх Никон, бывший прежде приятелем Аввакума, заменил московских «справщиков» украинскими «книжниками» во главе с Арсением Греком, знавшими греческий язык. Возник раздор. Аввакум и некоторые его приятели выступали за исправление церковных книг по древнерусским православным рукописям, Никон хотел сделать это, опираясь на греческие богослужебные книги. Кроме того, Никон довольствовался итальянскими перепечатками. Аввакум с товарищами были уверены, что эти книги не авторитетны. Протопоп Аввакум вместе с костромским протопопом Даниилом написали челобитную царю.

В сентябре 1653 года Аввакума бросили в подвал Андроникова монастыря, где 3 дня и 3 ночи не давали ему есть и пить, требуя, чтобы он смирился – принял новые книги. «Журят мне, – писал он, – что патриарху не покорился, а я от писания его браню, да лаю, за волосы дерут, и под бока толкают, и за чепь торгают, и в глаза плюют».

Никон велел расстричь Аввакума, но царь заступился, и протопоп был сослан в Тобольск.

В Тобольске ему покровительствовал архиепископ, и поначалу он хорошо устроился. Но неуёмная его натура сказалась и здесь: он приказывал бить прихожан за проступки и продолжал обличать ересь Никонову. Вышел приказ увезти его за Лену. Приехав в Енисейск, он узнал о новом приказе: везти его в Забайкалье с нерчинским воеводой Афанасием Пашковым, посланным для завоевания Даурии.

Пашков был жесток, а Аввакума ему приказали мучить. Аввакум тут же стал находить у Пашкова неправильные действия. Тот рассердился и велел сбросить Аввакума с семьёй с дощаника (небольшое судно), на котором плыл по Тунгуске. Аввауму пришлось пробираться по непроходимым дебрям сибирских ущелий. Аввакум в связи с этим написал гневное письмо Пашкову, который приказал притащить его к себе, избил его сам, приказал дать ему 72 палочных удара и бросил в Братский острог.

Немало времени провёл протопоп, как он сам пишет, в «студёной башне: там зима в те поры живёт, да Бог грел и без платья! Что собачка в соломке лежу: коли накормят, коли нет. Мышей много было: я их скуфьёю бил – и батошка не дадут! Всё на брюхе лежал: спина гнила. Блох да вшей было много». Наконец, перевели его в тёплую избу, где он был заперт с собаками.

Шесть лет провёл Аввакум в Забайкалье, обличая Пашкова и получая за это нечеловеческие истязания.

1663 году Аввакум был возвращён в Москву. Многие москвичи восторженно чествовали страдальца. Сам царь Алексей Михайлович был к нему милостив. Но посоветовал ему если не присоединяться к реформированной церкви, то по крайней мере не критиковать её. Но мир длился очень недолго. Никого реформаторства Аввакум не принял. А, как он пишет, «паки заворчал, написал царю многонько таки, чтобы он старое благочестие взыскал и мати нашу общую, святую церковь от ереси оборонил и на престол бы патриаршески пастыря православного учинил вместо волка и отступника Никона, злодея и еретика».

Царь рассердился. И в 1664 году Аввакум был сослан в Мезень, где он открыто обличал в дьявольщине Никона, а себя именовал «рабом и посланником Иисуса Христа».

В 1666 году его снова привезли в Москву, где расстригли и прокляли. В ответ он наложил анафему на противников-архиереев. Его увезли в Пафнутьев монастырь, где около года держали в тёмной комнате.

Снова привезли в Москву, но на него не действовали никакие уговоры. Он «последнее слово рек: Чисть есмь аз и прах, прилепший от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: лучше един, творяй волю Божию, нежели тьмы беззаконных».

Наказав кнутом, его выслали в Пустозёрск на Печоре. 14 лет он просидел на хлебе и воде в земляной тюрьме в Пустозёрске, рассылая грамоты и послания. Наконец, он написал гневное письмо царю, которое решило участь его и тех, кто был с ним сослан: 24 апреля 1682 года их сожгли в срубе.

Аввакум считается церковным писателем. Вот его кредо, которое он выразил в книге «Житие протопопа Аввакума»: «Чево крёстная сила и священное масло над бешаными и больными не творит Божиею благодатию! Да нам надобе помнить сие: не нас ради, не нам, но имени своему славу Господь даёт. А я, грязь, что могу сделать, аще не Христос? Плакать мне подобает о себе. Июда чюдотворец был, да сребролюбия ради ко дьяволу попал. И сам дьявол на небе был, да высокоумия ради свержен бысть. Адам был в раю, да сластолюбия ради изгнан бысть и пять тысящ пять сот лет во аде был осуждён. Посему разумея всяк, мняйся стояти, да блюдётся, да ся не падёт. Держись за Христовы ноги и Богородице молись и всем святым, так будет хорошо».

В большинстве старообрядческих церквей и общин Аввакум почитается как священномученик и исповедник. В 1916 году старообрядческая церковь Белокриницкого согласия причислила Аввакума к лику святых. 5 июня 1991 года в селе Григорово Нижегородской области состоялось открытие памятника Аввакуму.

В том же году староверами из Риги установлен памятный крест на пустозёрском городище, а 27 апреля 2012 года староверами-поморцами рядом с крестом освящена часовня в память Пустозёрских мучеников.

* * *

«Мы ленивы и нелюбопытны» – эту фразу Пушкина мне приходилось вспоминать не раз. Вот и сейчас. Прочитал, что до сих пор не опубликованы мемуары секретаря Л.Н. Толстого Валентина Фёдоровича Булгакова, родившегося 25 ноября 1886 года. И это при том, что статьи и книги Булгакова о Толстом опубликованы.

Но неужели нам неинтересен сам Валентин Фёдорович? Ведь он прожил очень насыщенную жизнь.

Составил в первые месяцы Первой мировой войны воззвание «Опомнитесь, люди-братья!», за что его и ещё 27 пацифистов арестовали. Состоялся суд, который оправдал подсудимых.

В связи с Гражданской войной и голодом 1921 года, вызванным введением большевиками продразвёрстки (насильственного изъятия продовольствия у крестьян) вошёл в Комитет помощи голодающим, который договорился с заграничными организациями о помощи продовольствием. Но большевики саботировали договор, не желая, чтобы у народа создалось впечатление, что его кормит Запад. Большинство членов Комитета были задержаны, и В.Ф. Булгаков был выслан из страны в составе так называемого «философского парохода».

Жил в Чехословакии. В 1934 году основал близ Праги русский культурно-исторический музей, в котором собрал богатые коллекции картин, предметов старины, рукописей, книг, рассеянных по многим странам.

В годы Второй мировой войны арестован немцами по подозрению в коммунистической деятельности и отправлен в концлагерь в Вайсенбург. После освобождения американскими войсками вернулся в Прагу.

В 1948 году принял советское гражданство. Поселился в Ясной Поляне, где работал хранителем музея Толстого. Его приняли в Союз писателей. Очерки и рассказы о Толстом он собрал в книги «Встречи с художниками» и «О Толстом. Воспоминания и рассказы».

Умер в Ясной Поляне 22 сентября 1966 года.

Слава Богу, архив Булгакова находится в РГАЛИ (известен фонд хранения), в Литературном архиве Музея национальной культуры в Праге, с которым легко списаться. Наконец, в Государственном музее истории культуры, искусства и литературы Алтая (г. Барнаул), куда 109 единиц хранения переданы в 2000 году дочерью писателя.

Мы даже знаем названия некоторых неопубликованных материалов: «Чтобы спасти от забвенья», «Так прожита жизнь». Неужели они не найдут для себя издателя?

* * *

Владимир Натанович Гельфанд с мая 1942 по ноябрь 1956 был в рядах Красной армии. Всё время вёл дневник.

Вёл его и с 1952 по 1983, когда преподавал обществоведение и историю в техникумах г. Днепропетровска.

Умер 25 ноября 1983 года (родился 1 марта 1923-го).

Его дневники оказались на Западе и неоднократно издавались там на немецком и шведском языках.

Вот – отзыв шведской газеты «Дагенс Нюхетер»: «Дневник советского солдата. Его сила в описании действительности, которая отрицалась долгое время и никогда не описывалась в перспективе будней. Несмотря на все ужасы, это захватывающее чтение, дошедшее до нас через много лет. Более чем радостно, что эти записи, даже с 60-летним опозданием, стали доступны, по крайней мере для немецкой публики, поскольку именно такой перспективы не хватало. Эти записи впервые показывают лицо красноармейских победителей, что даёт возможность понять внутренний мир русских солдат. Для Путина и его постсоветских стражей будет тяжело закрыть этот дневник в шкафчик с ядами враждебной России пропаганды».

А вот что пишет сотрудник Института современной истории Мюнхен-Берлин: «Это очень частные, не подвергнутые цензуре свидетельства переживаний и настроений красноармейца и оккупанта в Германии. При всём том показательно, как молодой красноармеец видел конец войны и крушение немецкого общества. Мы получаем полностью новые взгляды на боевое содружество Красной Армии и её моральное состояние, которое слишком часто было прославлено в советских изображениях. Кроме того дневники Гельфанда противостоят распространённым тезисам и военные успехи Красной Армии нужно приписывать преимущественно системе репрессий. По личным переживаниям Гельфанда можно видеть, что в 1945/46 имелись также заботливые отношения между мужчинами-победителями и женщинами-побеждёнными. Читатель получает достоверную картину, что и немецкие женщины искали контакт с советскими солдатами, – и это вовсе не только по материальным причинам или с потребностью защиты».

Что говорить, конечно, хотелось бы, чтобы дневники Гельфанда увидели свет на родине.

* * *

Сергей Филиппович Гончаренко, родившийся 25 ноября 1945 года, не пошёл по стопам отца, потомственного военного, хотя тот очень желал этого. Сергей окончил переводческий факультет Московского института иностранных языков имени Мориса Тореза. Защитил кандидатскую, потом докторскую. Его труды по стилистике испанского стихотворного текста признаны учёными. Но главное – он стал очень плодовитым переводчиком. Перевёл кубинских поэтов, испанских, уругвайских, мексиканских, колумбийских, панамских, чилийских, перуанских, эквадорских. Книг переводов он выпустил много. Но и 11 собственных.

Он писал хорошие стихи:

Вот и вновь то восторги, то смута и в хоромах, и в каждой избе… Видно, выгодно это кому-то, но, конечно, Творец, не тебе. Вроде б веруем, но невдомёк нам, что в душе надо вырастить храм, и, к экранам прильнув, а не к окнам, мы лукавым вверяемся снам. Кем же стержень из жизни был вынут, коль звездою нам сделалась мзда, и хоть мёртвые срама не имут, но сгорают за нас со стыда?

Умер 9 мая 2006 года. Жаль ушёл в расцвете сил и таланта.

* * *

У Михаила Григорьевича Ивасюка очень интересная судьба. Он родился 25 ноября 1917 года в буковинском городке Кицмань в семье украинцев.

Образование получил в лицеях Кицманя и Черновцов, но за все 13 лет обучения не учил украинского языка. Освоил румынский, латынь, французский, немецкий, польский. В 1939 году был зачислен в университет, но платить за учение было нечем. И его отчислили. Нависла угроза оказаться в румынской армии. И тогда Ивасюк переходит румыно-советскую границу, чтобы продолжить обучение в одном из советских университетов.

Естественно, что нарушителя границы отправляют в советскую тюрьму – сперва в Станиславе, потом во Львове, потом, – в Одессе, Харькове, Москве. Отбывал заключение в гулаговских бараках. Познакомился там с Л.А. Зильбером, братом Вениамина Каверина, дочерью маршала Тухачевского. Овладел медицинскими навыками и даже собрал библиотеку из книг украинских авторов Тараса Шевченко, Леси Украины, Павла Тычины.

В 1946 году он вернулся в Кицмань. В эти годы он начинает писать прозу. В 1964 по 1987 гг. преподаёт на кафедре украинской литературы, где защитил диссертацию. Вот на каком уровне он изучил украинский язык!

Ещё в 30-е годы он написал стихи об украинском голодоморе. Первая его повесть «Слышишь, брат мой» (1957) постепенно трансформировалась в роман «Красные розы» (1960).

Его герои – буковинцы, о которых он писал в сборнике рассказов «Отломанная ветка» (1963), в повестях «Поединок» (1967) и «Весенние грозы» (1970), в романах «Приговор» (1975) и «Сердце не камень» (1978).

В романной дилогии «Баллада о всаднике на белом коне» (1980) и «Рыцари великой любви» (1977) он воссоздал историческое время – вторая половина XVII века и доказал, что Мирон Дитин был не разбойником, как утверждали некоторые молдавские историки, а настоящий рыцарь, народный вожак.

В 1988-м он опубликовал повесть «Монолог перед лицом сына», которую называют повестью-реквиемом с мотивами родительской любви, как это выражено в поэтическом цикле «Элегия для сына».

В 80-90-е Ивасюк обратился к теме Севера, вспоминая своё лагерное пребывание на берегах Печоры. Роман «В царстве вертухаев» появлялся в периодике во фрагментах. До сих пор целиком он не напечатан.

Проза Ивасюка отмечена двумя литературными премиями – имени Дмитрия Загула (1992) и Сидора Воробкевича (1993).

Скончался Михаил Григорьевич 5 февраля 1995 года.

* * *

Это грустное стихотворение написано Владимиром Натановичем Орловым:

Давно не курю, позабыл о вине, Любовь улетела свободною птичкой. Дышу потихоньку, но, видимо, мне Придётся расстаться и с этой привычкой.

Он нередко приходил в «Литературную газету», хотя жил далеко от неё. И не в Москве, а в Симферополе. Но так получалось: то Саша Ткаченко собирался в Москву, и он вызывался его сопровождать, то подкапливал у себя на работе отгулы и, собрав их вместе, мчался в Москву, убеждённый, что наша администрация «12 стульев» – то есть юмористической страницы газеты что-нибудь с его ночлегом придумает.

И она придумывала. Тем более что Володя входил в коллектив создателей незабвенного Евгения Сазонова (тогдашней сатирической маски, типа Козьмы Пруткова в 19 веке).

Это был очень весёлый поэт и человек. Его первыми стихами заинтересовался Маршак. Он познакомился с Орловым в Крыму и привёз в московские издательства его детские стихи. Их печатали с удовольствием. Он выпустил очень много детских книжек.

Писал и пьесы. Самая известная из них «Золотой цыплёнок» на каких только детских сценах ни ставилась. По этой пьесе-сказке был поставлен не только мультфильм, но и вполне себе нормальный фильм.

Владимир Натанович умер 25 ноября 1999 года (родился 8 сентября 1930-го).

К старости стал, как я уже говорил, писать грустные стихи. Но настоящие. Вот, например, ещё одно:

Король на всех делил пирог: Кому-то – лакомый кусок, Кому-то – крошек малость, Кому-то – запах от него, Кому-то – вовсе ничего, Кому-то – что осталось.

Всё-таки он был талантливым человеком, Владимир Натанович!

* * *

В 1832 году Пушкин вписал в альбом Анны Давыдовны Абамелек такие стихи:

Когда-то (помню с умиленьем) Я смел вас нянчить с восхищеньем, Вы были дивное дитя. Вы расцвели – с благоговеньем Вам ныне поклоняюсь я. За вами сердцем и глазами С невольным трепетом ношусь И вашей славою и вами, Как нянька старая, горжусь.

Здесь – всё правда. И то, что для Анны Давыдовны, младше Пушкина на 15 лет, нянчивший её когда-то Пушкин стал «нянькой старою». И то, что Пушкин вовсе не преувеличивал свои комплименты: Анна Давыдовна Абамелек была одной из красивейших женщин при дворе (в тот год, когда Пушкин писал ей стихи в альбом, она была пожалована во фрейлины к великой княгине Елене Павловне).

Через три года – в 1835-м Анна Давыдовна вышла замуж за флигель-адъютанта Ираклия Абрамовича Боратынского, родного брата поэта Баратынского. И пока муж продвигался по службе, жена занималась стихотворными переводами, которые, по свидетельству академика М.П. Алексеева, были отменными. Она переводила с русского на французский Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, на английский язык – Туманского, Апухтина, А. Толстого, и на русский – Гёте, Гейне, Байрона.

Так что комплиментарную запись Пушкина можно считать и пророческой: не только красотой Анны Давыдовны в будущем мог бы гордиться её «старый нянька».

Ей в альбом писал не один Пушкин. Она была знакома со многими русскими литераторами.

Когда муж её после генерал-губернаторства в Ярославле был переведён в Казань, Анна Давыдовна стала главной попечительницей всех учебных и воспитательных учреждений города. Её музыкально-литературный салон посещала вся интеллигенция города, посещали и проезжавшие через Казань Лобачевский, Л. Толстой, М. Балакирев.

Овдовела она в 1859-м. После этого занималась благотворительностью. В Крымскую войну активно занималась сбором пожертвований в пользу раненых.

Умерла 25 ноября 1889 года (родилась 15 апреля 1814-го).

Её переводы не старятся. А этот – из Гейне – не только и посейчас включается в сборники поэта, но думается, что, переводя стихи, она оставила в них частичку собственной души:

Порой взгрустнётся поневоле О милой, доброй старине, Когда жилося так привольно И в безмятежной тишине. Теперь везде возня, тревога, Такой во всём переполох, Как будто нет на небе Бога И под землею чёрт издох. Всё мрачно, злобой одержимо, В природе холод и в крови, И жизнь была б невыносима, Не будь в ней крошечки любви.

26 НОЯБРЯ

Один, пожалуй, из самых талантливых пародистов нашего времени Владлен Ефимович Бахнов начинал свой путь в литературу не совсем обычно.

Ребёнком он попал под трамвай. Поэтому на фронт его не взяли.

В Казахстане под Талды-Курганом он работал пионервожатым в интернате, где организовал кукольный театр, сочинял для него скетчи на злобу дня. С незаконченным средним образованием в 1943 году поступил в Литинститут на поэтический семинар. Сочинил популярную песню «От сессии до сессии живут студенты весело». Литинститут окончил в 1949-м, а печататься начал с 1946-го в соавторстве с Яковом Костюковским, который был тогда ответственным секретарём «Московского комсомольца». Вместе писали для эстрады (Тарапунька и Штепсель, Шуров и Рыкунин, А. Райкин), клоунады (О. Попов, Ю.Никулин, Карандаш). Печатались в «Крокодиле». Бахнов ещё и в «Литературной газете».

Настоящий успех пришёл к Бахнову, когда он в соавторстве с Л. Гайдаем написал сценарии фильмов «Двенадцать стульев», «Иван Васильевич меняет профессию», «Не может быть!». Фильмы, поставленные по этим сценариям, сделались и до сих пор продолжают быть культовыми.

А пародии и скетчи Бахнова давно уже стали классикой.

Владлен Ефимович умер 26 ноября 1994 года (родился 14 января 1924-го).

Я у него особенно люблю иронические стихи. Например, такое, написанное, кстати, за совсем небольшое время до нашей интервенции в Чехословакию:

Прислушайся к соснам и рекам, Шумит Колыма по ночам: – Свободу замученным грекам, Афинским позор палачам! Грохочут таёжные реки, Тревожно гудят провода: Убийцам Лумумбы вовеки Не скрыться нигде от суда! – Ах, сосны, о чём вы шумите? И так отвечает сосна: – За мрачные тюрьмы Гаити Нам хунта ответить должна! Трещат в Магадане морозы, И в треске их ярость слышна: За все негритянские слезы Расисты ответят сполна! Помочь она всем бы хотела, И лето стоит иль зима, Всё бьётся за правое дело Родная моя Колыма!

Здесь же скажу и о жене Владлена Ефимовича Нелли Александровной Морозовой, которая недавно выпустила изумительную книгу воспоминаний «Моё пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век». Увы, пока я это писал, пришло сообщение, что 24 ноября 2015 года, она скончалась. Вечная ей память!

* * *

Из-за перенесённого в детстве полиомиелита Лев Савельевич Друскин вынужден был пользоваться инвалидной коляской. В детстве посещал литературный кружок под руководством Маршака при Ленинградском дворце пионеров. Маршак и в дальнейшем помогал способному человеку.

В Ташкенте, где находился во время войны, перевёл многих поэтов советских республик.

В 1980 году в квартире Друскиных был произведён обыск. В результате изъяли его дневник, за который его 10 июля 1980 года исключили из Союза писателей.

Лев Савельевич был вынужден эмигрировать.

Умер в Германии в Тюбингене 26 ноября 1990 (родился 8 февраля 1921-го).

В 1984 году в Лондоне он опубликовал «Спасённую книгу». В предисловии к ней писал: «…мне шестьдесят лет. Как говаривал Шолом-Алейхем, я еду уже не на ярмарку, а с ярмарки. А моя жизнь в известном смысле тоже документ эпохи. И я хочу, чтобы этот документ был обнародован. В книге нет ни одного вымышленного факта, ни одной выдуманной подробности. Даже диалоги подлинные. Это принцип».

Ну, а что до его стихотворений, то прочтите это. По-моему, оно стоит того:

Не лгите мне… Не я распял Христа! Я даже не сколачивал креста, Я даже не выковывал гвоздя И не смеялся, мимо проходя. Я даже и в окно не поглядел… Я просто слышал, как народ гудел… Мне было зябко даже у огня, И странно слиплись пальцы у меня.

* * *

Мать Натальи Даниловны Ануфриевой, родившейся 26 ноября 1905 года, Нина была медсестрой и внучатой племянницей лейб-медика Николая I Н.Ф. Арендта, на руках которого умер Пушкин.

Отец, инженер, умер рано, когда семья переехала из Петербурга в Симферополь. Жили они с матерью и бабушкой очень скудно, поэтому Ануфриева только год проучилась в Художественном техникуме и ушла на службу – младшим экономистом в учреждение.

Ей было 15 лет, когда Врангель оставил Крым, и захватившие его большевики устроили массовые бессудные репрессии.

Стихи начала писать в 11 лет. Её заметил Волошин. О своём тогдашнем настроении она писала: «…я любила книги про хороших, но несчастных, несправедливо обиженных героев […] В страданиях я видела прежде всего красоту. Вот самое непосредственное и очень глубокое чувство […] чем трагичнее была история, тем более острым, захватывающим дух было чувство красоты […] С такой настроенностью души я очень рано восприняла красоту жертвы и подвига».

И хотя её мать была человеком неверующим, Наталья Даниловна к Богу пришла рано. Её поэзия озарена глубокой верой.

В начале 1930-х она переезжает в Москву. Она влюблена в актёра и режиссёра немого кино Константина Владимировича Эггерта. Они стали близки, но любовь Ануфриевой осталась безответной. В результате Наталья Даниловна разорвала их отношения.

Она доверяла поэту, переводчику и актёру театра Вахтангова Н.В. Стефановичу, делилась с ним сокровенным, читала стихи свои и Волошина, прочла поэтический цикл из четырёх стихотворений, который она посвятила Колчаку. А Стефанович оказался осведомителем НКВД. По его доносу 25 мая 1936 года она была арестована и приговорена к 8 годам каторги: Москва-Ярославль-Горький-Суздаль. С 1938 года – район Магадана. Ануфриева считает, что по-настоящему она обрела Бога в лагере, где писала духовные стихи.

В 1947 году она возвращается в Крым, в Феодосию, где мать её умоляет умереть вместе, чем умирать от голода. Работу Наталья Даниловна нашла не сразу. Мать умерла от истощения. Дочь закончила стихотворение «Памяти матери» такими строчками: «Моя любовь не совершила чуда. Прости меня. Я не спасла тебя».

В 1948 году начинается репрессивная кампания повторных арестов побывавших в лагерях зэков. Для Ануфриевой дело ограничивается ссылкой – сперва в Актюбинск, потом – в Большеулуйский район Красноярского края. В ссылке она восстанавливает старые стихи, сочинённые в ГУЛАГе, пишет новые, которые собирает в сборник стихов «Стихотворения 1949–1954 гг.»

После освобождения выбрала город Владимир не только потому, что она имела право там жить, но потому, что там был действующий Успенский собор, активной прихожанкой которого она стала.

В 1960-е годы написала мемуарную прозу «История одной души» о поисках и обретении Бога. Книга была издана много после смерти автора – в 2009 году. А Наталья Даниловна скончалась 13 декабря 1990 года.

Жила она во Владимире бедно, неустроенно. Отпели её в Успенском соборе и похоронили на Владимирском кладбище.

До сих пор изъятые при обысках рукописи стихов, исследование о Достоевском, богословские статьи остаются в архивах ФСБ на Лубянке.

Смогут ли прочитать всё это люди, Бог весть!

А духовные её стихи сейчас доступны:

Мой дух возвысится или унизится? Мне снится, Господи, что день погас, Мне тяжко, Господи, как будто близится Дыханьем гибели мой смертный час. Как будто чувствует душа разлуку, Навек сражённая глухой судьбой. О дай мне, Господи, о дай мне руку Над чёрной пропастью пройти с Тобой!

А это стихотворение она написала в актюбинской ссылке:

Это будет. И сердце готово Перейти роковую межу. Но, быть может, из мрака ночного Я успею шепнуть: «Ухожу…» И увижу я звёзды в эфире, В потемневшем окне небеса, И услышу: в оставленном мире Отдалённо звучат голоса… И запомню я ветра дыханье, И неясные звуки в ночи, И во мраке ночном колыханье Догорающей тихо свечи…

* * *

Иван Александрович Кашкин создал свою школу художественного перевода. «Кашкинцам» площадку чаще всего предоставлял журнал «Интернациональная литература». Они перевели Джойса, Колдуэлла. Стейнбека, Голсуорси, Шоу, Олдриджа.

Кашкин открыл русскому читателю Хемингуэя. Хеминуэй так высоко его оценил, что дал фамилию Кашкина одному из героев романа «По ком звонит колокол».

Умер Иван Александрович 26 ноября 1963 года (родился 6 июля 1899-го).

В 2009 году издательство «Захаров» выпустило книгу стихотворений Кашкина.

* * *

Удивительно, что Анатолий Корнелиевич Виноградов в молодости в 1921–1925 годах был уже директором Румянцевского музея. Занимался французской словесностью.

Начиная с 1931 года, опубликовал несколько исторических романов и повестей: «Три цвета времени», «Повесть о братьях Тургеневых», «Чёрный консул», «Осуждение Паганини», в ЖЗЛ-овской серии: «Байрон» и «Стендаль и его время».

Эти вещи критика, скорее, осуждала, чем приветствовала: в них находили немало фактических ошибок. В них находили проповедь славянофильства.

Виноградов оставляет писательство, поступает в лётную школу, получает звание авианаблюдателя, а затем и штурмана авиации дальнего действия. В 1942–1943 годах как корреспондент газеты «Красный сокол» неоднократно участвовал в боевых вылетах в тыл врага, о чём потом рассказывал в газете.

Но человек он был, видимо, неуравновешенный. 26 ноября 1946 года он убил жену, ранил пасынка и застрелился. Родился 9 апреля 1888 года.

* * *

Викентий Вересаев писал о нём: «А.Л. Боровиковский – в [18]70-х гг. лучший после Некрасова поэт «Отечественных записок», очень несправедливо забытый. Молодёжь того времени списывала его стихи и учила наизусть, а он даже не издал их отдельною книжкой, став впоследствии крупным деятелем по судебному ведомству и автором специальных трудов по гражданскому праву».

Здесь всё верно, кроме слова «впоследствии».

Александр Львович Боровиковский, родившийся 26 ноября 1844 года, познакомился с А.Ф. Кони ещё в молодости и стал с ним, прокурором Санкт-Петербургского окружного суда, работать товарищем прокурора.

Затем занимался адвокатурой, участвовал в крупных политических процессах, где сумел добиться смягчения наказания для своих подзащитных или их оправдания.

Был профессором кафедры права в Новороссийском университете в Одессе, статс-секретарём Государственного совета в С-Петербурге, обер-прокурором гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената, а в 1899-м – его сенатором.

И всё это время писал стихи, которые (здесь Вересаев прав) очень любила молодёжь. Его баллады и элегии отличались ясностью мысли и афористичностью. Один из его афоризмов: «Ты сосчитал на солнце пятна – и проглядел его лучи» был настолько популярен, что его часто цитировали как высказывание анонимного автора.

Он умер 27 ноября 1905 года. А.Ф Кони писал в связи с его смертью: «Он умер, однако, хоть и не молодым, но и не состарившимся человеком, внезапно, среди оживлённой деятельности. Память о нём будет долго жить среди знавших его, а будущим слугам Судебных уставов надо будет учиться у него уменью примирять толкования холодного закона с сострадательным отношением к условиям и тяжести гражданского быта. В одном из своих шутливых стихотворений он сказал:

Вчера гулял я по кладбищу, Читая надписи могил. Двум-трём сказал: «Зачем ты умер?» А остальным: «Зачем ты жил?»

Теперь и он лежит на кладбище, но каждый, кто читал или знал его, не задаст себе вопроса: «Зачем он жил?» – и в наше, бедное людьми, время с грустью, быть может, спросит: «Зачем он умер».

Боровиковский писал стихи, нередко вживаясь в образ своего подзащитного. Так он представил в стихах «К судьям» младшую сестру Веры Фигнер Лидию, которую защищал в знаменитом процессе 50-ти:

Тяжёлою работой я разбита… Но знаешь ли, в душе моей, на дне, Тягчайшая из всех улик сокрыта: Любовь к родимой стороне. Но знай и то, что, как я ни преступна, Ты надо мной бессилен, мой судья… Нет, я суровой каре недоступна, И победишь не ты, а я…

* * *

Книга Владимира Григорьевича Адмони «Введение в синтаксис современного немецкого языка» (1955) положила начало серии монографий этого учёного по немецкой грамматике, по общей теории грамматики и методологии грамматических исследований. Международную известность принесли ему книги, частично написанные по-немецки, частично по-русски. Первой из них была книга «Der deutsche Sprachbau», выдержавшая четыре издания в СССР (1960–1986) и два издания в Германии (1970; 1982). В Германии вышли ещё четыре книги (и многочисленные статьи) по грамматике.

Но Адмони не только лингвист. Литературоведение занимает большое место в его творчестве. Он автор некоторых глав в пятитомной «Истории немецкой литературы» (1962–1976). Характеристика западноевропейской и американской литературы XX века дана в книге Адмони «Поэтика и действительность» (1975).

Важное место в наследии Адмони занимают стихи, которые он писал с детства. Но печатать не спешил. Первая его книга «Из долготы дней» с предисловием академика Лихачёва вышла в 1984 году. В 1990-м он опубликовал «Поэму полёта». В 1993-м – сборник стихов «Жизнь наклонилась надо мной».

Умер Владимир Григорьевич 26 ноября 1993 года (родился 29 октября 1909-го). Многие свои стихотворения он перевёл на немецкий язык. Они изданы в Германии отдельной книгой «Die neue Menschlichkeit» (1992).

Адмони автор книги о Генрике Ибсене (1989). Совместно с женой, профессором Т.И. Сильман, он написал книгу о творчестве Томаса Манна. Вместе с женой они опубликовали большой мемуарный труд «Мы вспоминаем» (1993). Прочтите. Думаю, что эта книга вас не разочарует.

* * *

В Польше Адам Мицкевич как у нас Пушкин. Великий национальный поэт. Великий поэт, оказавший влияние на многих зарубежных литераторов.

Пушкин и Мицкевич поначалу очень дружили. До отъезда Мицкевича из России в 1829 году. Пушкин поддержал меры русского царя по подавлению польского восстания, объявив эти действия «внутренним делом Российской империи». Мицкевич этого Пушкину не простил. В поэме «Дзяды» он обращается к русским поэтам с весьма темпераментным посланием, блистательно переведённым Анатолием Якобсоном:

Вы – помните ль меня? Когда о братьях кровных, Тех, чей удел – погост, изгнанье и темница, Скорблю – тогда в моих видениях укромных, В родимой череде встают и ваши лица. Где вы? Рылеев, ты? Тебя по приговоре За шею не обнять, как до кромешных сроков, — Она взята позорною пенькою. Горе Народам, убивающим своих пророков! Бестужев! Руку мне ты протянул когда-то. Царь к тачке приковал кисть, что была открыта Для шпаги и пера. И к ней, к ладони брата, Пленённая рука поляка вплоть прибита. А кто поруган злей? Кого из вас горчайший Из жребиев постиг, карая неуклонно И срамом орденов, и лаской высочайшей, И сластью у крыльца царёва бить поклоны? А может, кто триумф жестокости монаршей В холопском рвении восславить ныне тщится? Иль топчет польский край, умывшись кровью нашей, И, будто похвалой, проклятьями кичится? Из дальней стороны в полночный мир суровый Пусть вольный голос мой предвестьем воскресенья — Домчится и звучит. Да рухнут льда покровы! Так трубы журавлей вещают пир весенний. Мой голос вам знаком! Как все, дохнуть не смея, Когда-то ползал я под царскою дубиной, Обманывал его я наподобье змея — Но вам распахнут был душою голубиной. Когда же горечь слёз прожгла мою отчизну И в речь мою влилась – что может быть нелепей Молчанья моего? Я кубок весь разбрызну: Пусть разъедает жёлчь – не вас, но ваши цепи. А если кто-нибудь из вас ответит бранью — Что ж, вспомню лишний раз холуйства образ жуткий: Несчастный пёс цепной клыками руку ранит, Решившую извлечь его из подлой будки.

Что ж, русские поэты простили Мицкевичу эту резкость. Его любили. Пожалуй, нет ни одного стихотворения Мицкевича, нынче переведённого по-русски не по разу. Начиная с 30-х годов позапрошлого века и по сегодняшний день, Мицкевича переводили поэты разных поколений и школ – от Пушкина до Бунина и от О. Румера до В. Левика.

Умер Мицкевич 26 ноября 1855 года (родился 24 декабря 1798-го).

* * *

Эжен Ионеско, родившийся 26 ноября 1909 года, французский драматург румынского происхождения, один из основоположников театра абсурда, который начался с первой же его пьесы «Лысая певица» (1950). Потом последовало множество пьес, среди которых наиболее известен «Носорог» (1959).

Сам драматург провозглашал: «Реализм, социалистический или нет, остаётся вне реальности. Он сужает, обесцвечивает, искажает её […] Изображает человека в перспективе уменьшенной и отчуждённой. Истина в наших мечтах, в воображении […] Подлинное существо только в мифе…».

Поэтому не стоит искать в его пьесах или в его романе «Одинокий» соответствия с реальностью. Мифологическое у Ионеско – это освобождение от привычных значений и ассоциаций.

Разбирать сложнейшие пьесы мы здесь, разумеется, не станем. Но проиллюстрируем творчество Ионеско его мыслями и афоризмами. Они подчас так же абсурдны, как всё, что он пишет:

«Только слова имеют значение, всё прочее – болтовня.

Прошлое всегда прекрасно и ласково. Но об этом догадываешься и начинаешь жалеть слишком поздно.

Ничего не бывает ужасным, потому что всё проходит.

Любить пустыню, любить синеву моря, любить белизну кораблей – мне представлялось, что это-то можно. Любить людей казалось мне тяжелей. Не питать к ним ненависти – это да. Но любить эти существа, которые шевелятся, разговаривают, суетятся, шумят, требуют, желают, подыхают? Это уже смешно.

У меня плохой характер, поэтому не выношу людей с плохим характером.

Медицина – это искусство делать выводы о симптомах болезни на основании причин смерти».

Умер Ионеско 28 марта 1994 года.

27 НОЯБРЯ

Первый сборник стихов Борис Михайлович Лихарев (родился 27 ноября 1906 года) выпустил в 1929 году.

В советско-финляндскую войну был командиром взвода сапёров. В Великую Отечественную – корреспондент газеты «На страже Родины», потом входил в группу журналистов при Политуправлении Ленинградского фронта. Участвовал в освобождении Норвегии.

И во время войны и после занимал пост секретаря Ленинградского отделения СП СССР. Был главным редактором журнала «Ленинград» (1944–1946), главным редактором ленинградского отделения издательства «Советский писатель».

Ясно, что, находясь на таких номенклатурных должностях, выпустил много – 32! – книги.

В основном это поэтические сборники о войне, но есть и «Рассказы про сапёров» (детская книга), и другие книги прозы.

Умер 2 марта 1962 года. Стихи писал средние. К примеру:

Где скальды? Встаньте, чтоб воспеть Дела людей, достойных песен. Или ручьям о них звенеть? Но в дебрях горных сумрак тесен. Но высыхает храбрых кровь На валунах, красневших щедро, И только трубный возглас ветра Призывом к хору слышу вновь!

* * *

Филипп Иосифович Капельгородский, родившийся 27 ноября 1882 года, был в первый раз арестован полицией в 1902 году за участие в революционных волнениях. Выходит из тюрьмы, уезжает на Кубань, где снова включается в революционную борьбу, за что попадает в армавирскую тюрьму.

В 1909 году выходит из неё и переезжает на Северный Кавказ, где активно сотрудничает в газете «Терек».

Он, родившийся в Украине, вернулся в неё только после революции 1917 года. Снова аресты, побеги, сложное отношение к новой власти, которое, наконец, устоялось, и он стал работать в редакциях газет «Известия ревкома», «Красная Лубенщина», «Большевик Лубенщины». Как сатирик и публицист, напечатал на страницах газет Полтавщины более полутора тысяч фельетонов, стихов, юморесок, статей.

Пишет он на украинском языке.

Он печатает роман «Шурган» (1929), воссоздав трагические страницы войны на Кубани, публикует повесть «Аш хаду» («Я утверждаю») – о неприглядной судьбе караногайского народа при царизме.

Лучшее его произведение – автобиографическая повесть-хроника «Записки семинариста» написана ещё в армавирской тюрьме.

Написал сатирическую повесть «Недоразумение» (1928), романы «Артезиан» и «Оборона Полтавы», которые увидели свет лишь после смерти писателя.

А прожил он недолго.

19 марта 1938 года он был арестован, а 5 апреля «особой тройкой» НКВД в Полтавской области приговорён к расстрелу по обвинению в национализме.

Реабилитирован. За его описание караногайского народа, среди которого он жил и становлению культуры которого способствовал, Расул Гамзатов писал Михаилу Стельмаху: «Подвижнический труд вашего земляка Филиппа Капельгородского во имя лучшего будущего ногайского народа обязывает нас самым внимательным образом отнестись к увековечиванию его славного имени». И в Украине увековечили Капельгородского. Его именем в Полтаве назван переулок.

* * *

Эмма Иосифовна Выгодская, родившаяся 27 ноября 1899 года, окончила филологический факультет 1-го МГУ в 1922 году. И в этом же году начинает печататься.

Она пишет для детей книги, основанные на документальном материале. В 1930 году выпускает «Приключение Марка Твена», в 1931-м – «Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота»)».

Книга о Сервантесе вызвала особый интерес: её переиздавали в 1933, 1936, 1937 и в 1962 годах.

В закрытом чуть позже издательстве политкаторжан Выгодская издала в 1933 году книгу «Стачка на заводе «Треугольник» (Перед войной)».

В 1936 году вышла книга Выгодской «История Эдварда Деккера (Пламя гнева)», которую переиздали после войны в 1949-м.

А перед войной арестовали её мужа Давида Исааковича Выгодского, известного литературоведа и переводчика, работавшего редактором в разных издательствах.

В своё время (1924–1925) ему посвятили стихотворение соавторы Осип Мандельштам и Бенедикт Лифшиц:

На Моховой семейство из Полесья Семивершковый празднует шабаш. Здесь Гомель – Рим, здесь папа – Шолом Аш И голова в кудрявых пейсах песья. Из двух газет – о чудо равновесья! — Два карлика построили шалаш Для ритуала, для раввинских каш — Испано-белорусские отчесья. Семи вершков, невзрачен, бородат, Давид Выгодский ходит в Госиздат Как закорючка азбуки еврейской, Где противу площадки брадобрейской, Такой же, как и он, небритый карл, Ждёт младший брат – торговли книжной ярл.

Давид Исаакович погиб в заключении, а Эмму Иосифовну выслали в Николо-Пёстровку Пензенской области, откуда она вернулась после войны с книгой «Опасный беглец» (опубликована в 1948 году) и с множеством переводов.

Умерла 10 сентября 1949 года.

* * *

Я начинал читать Сусанну Михайловну Георгиевскую с её повести «Бабушкино море». О том, как провела лето на море у бабушки внучка. О том, как перед горожанкой внучкой открывался новый мир и как она уезжает теперь в город, обогащённая многим увиденным, обогащённая любовью к бабушке, которую поначалу невзлюбила.

Мне понравилась эта повесть, и я и в дальнейшем отзывался на фамилию Георгиевская – видел её книжки в библиотеке – брал читать.

Я понял, что она не детская писательница. Что она просто рассказывает о детях взрослым. И ей это удаётся.

Ну, а потом я прочту её роман «Лгунья» (1969) и ещё крепче оценю её как незаурядного писателя.

Умерла Сусанна Михайловна 27 ноября 1974 года. Что же до её даты рождения, то официальная: 23 апреля 1926 года многими ставится под сомнение. Ссылаются на некоторые нестыковки в романе «Лгунья», где она описывает замужество за В.П. Глушко, будущим академиком и великим космическим учёным. С ним она рассталась, прожив три года. Ссылаются ещё на её слова из автобиографического очерка «Двоеточие»: «Год шёл двадцать третий, мне минуло десять лет».

* * *

Я с ним работал в «Литературной газете». Это был неутомимый, невероятно эмоциональный человек. Звали его Саша Агранович. Статьи подписывал псевдонимом Левиков. Так – как Александр Ильич Левиков, родившийся 27 ноября 1926 года, значился в справочниках Союза журналистов и Союза писателей.

Он лауреат многочисленных журналистских премий. В «Литературке» заведовал отделом экономики – одним из самых боевых. И при этом был в отделе самым боевитым журналистом.

Его статьи мои ровесники помнят очень хорошо. Он отстаивал самоуправление в трудовых коллективах, ратовал за выборы руководителей среднего звена. Всё это в советское время звучало чуть ли не как крамола. И как крамолу его статьи часто воспринимали цензоры, вымарывая, а то и запрещая печатать.

В 1990-е уехал на постоянное место жительство в Чехию. Жил в Праге. Выпустил там сборник стихов, который в 2010 году привёз в Москву обсуждать. Никто не удивился его поэзии. Все знали, что он пишет стихи. Ведь это на его стихи в 1962 году композитор Вано Мурадели написал музыку. Стихи назвали «Гимном журналистов»:

Человек над картою затих, И его по-дружески поймёшь: Сердцем он уже давно в пути — Новый день, куда ты приведёшь? Там, где караван тревожит редкий Солнцем напоённые барханы, Где продолжат трассы семилетки, Мы с тобой поедем утром рано. Трое суток шагать, трое суток не спать Ради нескольких строчек в газете… Если снова начать, я бы выбрал опять Бесконечные хлопоты эти. И о том, что дал рекорд шахтёр, Что пилот забрался выше звёзд, Раньше всех расскажет репортёр, От забоя к небу строя мост. Он с радистом ночью слушал вьюгу, Вёрсты в поле мерил с агрономом, Братом был, товарищем и другом Людям, накануне незнакомым. Правде в жизни верные во всём, Этой правды негасимый свет От своих блокнотов донесём До потомков через толщу лет Куплены в дорогу сигареты, Не грусти, любимая, родная… В путь зовут далёкие планеты, Но пока я близко улетаю.

Умер Саша Агранович 26 августа 2015 года. Похоронен в Москве.

* * *

Борис Анатольевич Нарциссов молодость провёл в Эстонии, где окончил гимназию и химическое отделение Тартуского университета (1931).

Участвовал в литературной жизни Эстонии.

После ввода наших войск в Эстонию, бежал в Тюбинген. После окончания войны попал в лагерь для перемещённых лиц под Мюнхеном. В 1951-м уехал в Австралию. Прожил там два года, переехал в США, где впервые начинает активно печататься. При этом работает химиком. В 1971 году выходит на пенсию.

При жизни в США выпустил семь стихотворных сборников. Умер 27 ноября 1982 года (родился 27 февраля 1906-го). Посмертно в США была издана книга «Письмо к самому себе» (1883). А в России книга под тем же названием вышла в 2009 году.

Вот как он писал:

Ночью в сарае темно. Двери от ветра в размахе. Белое, в длинной рубахе, Изредка смотрит в окно. Некого ночью пугать-то: Скрывшись, – опять на чердак; Где-то под крышей горбатой, Там, где уютнее мрак, Снова белеет. А ветер Ломится в дверь чердака, Пробует окна, пока Серым восток не засветит.

* * *

Фёдор Львович Кандыба первую свою повесть «Секрет Пайрекса» выпустил в Харькове в 1933 году. А повесть «Сёстры Горские» вышла в 1941-м.

Во время войны поступил в дивизию народного ополчения. Во время боёв под Вязьмой его контузило. Он попал в окружение и оттуда – в плен. Но из плена бежал в занятый немцами Харьков, где сумел дождаться его освобождения советскими войсками в 1943 году.

Был уволен из армии, работал в газете «Социалистическая Харьковщина».

В 1945-м перебрался в Москву, работал в «Огоньке» и «Крестьянке».

В 1946 году выпустил «Повесть об оружейнике».

Но самую известную свою книгу – научно-фантастический роман «Горячая земля» в печати не увидел. Он умер 27 ноября 1948 года (родился 27 июля 1903-го), а роман вышел в 1950-м.

И всё же, судя по некоторым моментам его биографии, можно сказать, что родился в рубашке.

* * *

Когда эмигрантская литература вернулась в Россию, мне захотелось прочитать «Сивцев Вражек» Михаила Андреевича Осоргина. Благо жил я недалеко от этого арбатского переулка.

Прочитал и увидел, что автор – писатель настоящий. Поэтому стал интересоваться и им самим и его творчеством.

У него захватывающая своими опасностями жизнь. Вступив в партию эсеров, он принял участие в московском вооружённом восстании 1905 года. Арестован. Отпущен под залог, и тут же уехал в Финляндию, а оттуда в Европу. Поселился близ Генуи, где образовалась эмигрантская коммуна. Жил там 10 лет. Запечатлел эту жизнь в «Очерках современной Италии» (1913).

В Первую Мировую затосковал по России. Вернулся полулегально в июне 1916 года. Организовал Союз журналистов и стал его председателем (1917). Товарищ председателя московского отделения Союза писателей.

После февральской революции вошёл в комиссию по разработке архивов и политических дел в Москве. Опубликовал брошюру «Охранное отделение и его архивы» (1917).

После Октябрьской революции резко выступил против неё. Был арестован и освобождён по ходатайству Союза писателей и Ю.К. Балтрушайтиса.

В 1921-м работал в Комиссии помощи голодающим при ВЦИК, был редактором её бюллетеня «Помощь». В августе 1921 арестован, вместе с другими членами комиссии приговорён к смертной казни. И вместе с другими спасён Фритьофом Нансеном.

Вернулся в Москву. Перевёл по просьбе Е.Б. Вахтангова для его театра пьесу К. Гоцци «Принцесса Турандот».

Вместе с Николаем Бердяевым открывает на Кузнецком мосту Лавку писателей.

В 1921 снова арестован и выслан в Казань.

Осенью 1922-го был выслан из России («философский пароход»). По поводу высылки лучших умов России Троцкий сказал: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».

До высылки самого Троцкого оставалось несколько лет.

В эмиграции Осоргину приходилось трудно. Он стоял выше политики в отношении с людьми, а эмиграция была невероятно политизирована.

Кроме «Сивцева Вражка» (1928), он пишет «Повесть о сестре» (1931), «Свидетель истории» (1932), «Книга о концах» (1935), «Вольный каменщик» (1937), «Повесть о некоей девице» (1938), сборники рассказов «Там, где был счастлив» (1928), «Чудо на озере» (1931), «Происшествия Зелёного мира» (1938), воспоминания «Времена» (1955).

И при этом сохранял советское гражданство, которого лишился в 1937-м, но французского не принял.

После немецкой оккупации Франции, он с женой поселился на том берегу реки Шер, который не был оккупирован. Там написал книгу «В тихом местечке Франции» (1940) и «Письма о незначительном» (опубликованы в 1952 году).

27 ноября 1942 года Михаил Александрович скончался (родился 19 октября 1878 года).

* * *

«После школы – два года неволи на режиссёрском факультете ВГИКа [в 195052]. Потом – пять лет раздолья на переводческом факультете ИН-ЯЗа [окончил в 1958]. В инязовские годы входил в Группу Черткова, первый поэтический андеграунд послесталинской Москвы. Тогда же начал писать всерьёз. До опубликования своих стихов и прозы не мечтал дожить.

Как переводчик печатаюсь с 1959. Любимые из переведённых – Фрост, Робинсон, Сэндберг, Элиот, Дилан Томас, Джудит Райт.

Как оригинальный автор впервые опубликовался в 57 лет, в рижском журнале «Родник». С 1993 много печатаюсь в московских изданиях».

Текст взят с четвёртой страницы обложки книги Андрея Яковлевича Сергеева «Изгнание бесов: Рассказики вперемежку со стихами» (2000).

Биография, как видим, не совсем обычная. Андрей Сергеев, который дал нам, русским читателям, понять и прочувствовать таких поэтов Запада, как Роберт Фрост, Карл Сэндберг, Джеймс Джойс, Томас Элиот, Дилан Томас, – тот самый Сергеев, чьи переводы по праву считаются классическими, первое своё оригинальное стихотворение опубликовал только в 57 лет.

Не говорю уже о его мемуарной прозе. Он показывал человека изнутри. После того, как ты прочитал, допустим, об Ахматовой, о Заболоцком или о Бродском, ты знал об этих литераторах всё. Во всяком случае, так тебе казалось. Не зря в 1995 году жюри «Русского букера» дало ему премию за мозаично составленный им «Альбом для марок», подтвердив, что и в таком жанре может быть выражен роман.

Кстати о марках.

Нумизматика – была страстью Сергеева, не меньшей, чем литература. С детства он собирал монеты и марки. Скопилась коллекция огромной ценности, о которой он сказал: «После моей смерти – в Исторический музей».

Он погиб, идя домой с литературного вечера. Переходил дорогу и был сбит джипом 27 ноября 1998 года (родился 3 июня 1933-го). Воля его выполнена. Коллекция отдана историческому музею.

28 НОЯБРЯ

Иван Алексеевич Бартоломей, родившийся 28 ноября 1813 года, с 1850 года служит на Кавказе.

Туда он поехал в чине капитана, но очень быстро стал полковником, отличился храбростью в боях и дипломатическим умением: его послали с поручением в Сванетию, и, благодаря Бартоломею, она добровольно покорилась русскому царю.

Во время восточной войны охранял абхазскую границу и берега Чёрного моря, потом усмирял курдские племена при реке Араксе. В 1856 году был начальником передового отряда левого крыла Кавказской армии. Произведён сперва в генерал-майоры, потом в генерал-лейтенанты. С 1860 года служил в Тифлисе, где через десять лет умер – 5 октября 1870 года.

Но прославился он не только как воинский начальник. Точнее не столько как воин.

Бартоломей был нумизматом европейской известности. Причём он специализировался на нумизматике бактрийской, арзакидской и сасанидской, то есть на девяти веках от Александра Великого до магометанского завоевания Персии.

(Бактрия – историческая область на сопредельных территориях Узбекистана, Таджикистана и Афганистана между горной цепью Гиндукуш на юге и Ферганской долиной на севере. Входила в состав Ахеменидской империи при Кире, потом в 4 веке до н. э. завоёвана Александром Македонским, в 3 веке до н. э. вошла в империю Селевкидов, затем в греко-балтийскую империю.

Арзакидские монеты связаны с парфянскими и армянскими царями от 4 века до н. э. до 2 века н. э.

Государство персидской династии Сасанидов существовало на территории современных Ирана и Ирака с 224 по 651 гг.)

Бартоломей основательно изучил эту эпоху, ездил в Персию. Ничего не жалел за возможность приобрести редкую монету За одну монету Хозроя I (персидского царя из династии Сасанидов, правившего с 531 по 578 гг.) Бартоломей заплатил 1200 рублей.

В результате составилась бесценная первая в мире коллекция сасанидских и арзакидских монет.

Незадолго до смерти Бартоломей предпринял издание 500 важнейших сасанидских монет своей коллекции. Но выпущено оно было академией наук уже после его смерти. Под редакцией академика Дорна «Collection de monnaies Sassanides de feu le lieutenant géneral J. de Bartholomaei, representée d’aprés les piéces les plus remarquables» (СПб., 1873, 2 изд., 1875). Уже одна эта часть коллекции даёт ряд точных исторических дат и устанавливает хронологию таких событий, о каких хронисты даже не догадывались.

Помимо нумизматики Бартоломей занимался кавказской этнографией и филологией. Он описал свою «Поездку в вольную Сванетию в 1853 г.» (1855) и составил «Абхазский букварь» (1866) и «Чеченский букварь» (1866). Надо сказать, что до этого ни чеченцы, ни абхазы своей письменности не имели.

* * *

Ну, что можно сказать об этом человеке, родившемся 28 ноября 1915 года? Невероятно противоречив. Скорее всего, это связано с его характером.

В юности он пишет поэмы на исключительно нужные темы – «Победитель» (1937) – о Николае Островском, «Павел Чёрный» (1938) – о героях-зека – строителях Беломорско-Балтийского канала, «Ледовое побоище» (1938), «Суворов» (1938) – о русских полководцах.

Впрочем, речь о приспособленчестве не идёт. Его стих говорит об увлечённости, о вере в идеи, которые на данном отрезке времени стали актуальными.

За эти идеи Симонов готов сражаться не только пером. Сразу после окончания института он был послан в качестве военного корреспондента на Халхин-Гол и показал себя храбрым воином. Побывав в боях, Симонов пишет одну за другой две пьесы: «История одной любви» и «Парень из нашего города». Первая пьеса немедленно принимается к постановке Театром им. Ленинского Комсомола, вторая ставится на многих сценах и позже приносит Симонову первую сталинскую премию.

За неделю до начала Великой Отечественной он заканчивает курсы военных корреспондентов при Военно-политической академии имени Ленина и получает звание интенданта второго ранга.

С первых же дней войны Симонов под Могилёвом сумел вместе с другими выбраться из окружения и стать военным корреспондентом «Красной звезды». Летом 1941-го в качестве корреспондента этой газеты находился в осаждённой Одессе.

Сталин не шутил, когда сказал, что стихотворение «Жди меня» следовало бы издать в двух экземплярах – ему и ей. Но он оценил повсеместную известность, какую принесли Симонову эти стихи, и заинтересовался их автором, который был направлен на курсы военкоров при Военно-политической академии. Окончив эти курсы, Симонов получает высокое для его возраста воинское звание – интенданта второго ранга.

И уже в 1942-м он – старший батальонный комиссар, то есть подполковник по шкале 1943 года, когда ввели офицерские звания. В 1944-м становится полковником.

Молодой полковник только в одном 1945 году получает два ордена Отечественной войны 1 степени – в мае и в сентябре.

Сразу же за «Парнем из нашего города» следует пьеса «Русские люди», которой Симонов гордиться в будущем не будет. Она получает сталинскую премию.

За ней сталинской премии удостаивается роман «Дни и ночи». За ним – новая сталинская за сервильную пьесу «Русский вопрос». Ещё одна книга и ещё одна сталинская премия. Ею удостоен сборник стихов «Друзья и враги», прославляющий холодную войну. Наконец, и вовсе позорище – пьеса «Чужая тень». Новая сталинская премия.

Это – 1950 год. Симонову всего 35 лет.

Есть какое-то сходство его пышного восхождения по наградным ступеням с молодыми военачальниками 1812 года. Но те продвигались за личную храбрость.

Однако и Симонов не был трусом, не так ли? Конечно. В воинской трусости он не замечен.

Но с гражданской храбростью дело обстояло не так здорово. В 1946 году он назначен секретарём Союза писателей СССР и главным редактором журнала «Новый мир». В журнале он работает до 1950 года, когда Сталин переводит его главным редактором «Литературной газеты». Не убеждён, что Симонову нравилось принимать участие в погромных сталинских кампаниях по борьбе с космополитизмом. Симонов не был антисемитом, и вряд ли охотно возглавлял кампанию по выдавливанию евреев из Союза писателей. Тем более что иные исключённые из Союза писатели вспоминают, как Симонов неофициально их поддерживал: давал деньги на пропитание. Тем не менее он связал своё имя с гонителями.

Сталин умер, и все центральные газеты в траурные дни печатали стихотворные отклики крупнейших поэтов на эту смерть. Выразил своё чувство и Симонов:

Нет слов таких, чтоб ими описать Всю нетерпимость горя и печали. Нет слов таких, чтоб ими рассказать, Как мы скорбим по Вас, товарищ Сталин…

Повторяю: подобные стихи писали тогда все крупные поэты: Твардовский, Исаковский. Но Симонов пошёл ещё дальше. Через несколько дней после смерти вождя он напечатал у себя в «Литературной газете» статью, где определял главную задачу писателей отразить великую историческую роль Сталина.

И попал не в жилу! Хрущёв, прочитав статью, потребовал смещения Симонова с поста главного редактора, что и было сделано.

Но секретарём Союза писателей его оставили. А в 1954 году вновь назначили редактором «Нового мира».

Роман В.Д. Дудинцева «Не хлебом единым», который Симонов опубликовал в «Новом мире» в 1958 году, не отличался художественными достоинствами. Но это была граждански очень смелая вещь. Дудинцев показывал, как при Сталине не дают развернуться таланту изобретателя, как советское чиновничество заклевало талантливого человека, открыв дорогу бездарям.

На обсуждении романа в Московском отделении Союза писателей с яркой речью выступил Паустовский. Безоговорочно поддержали эту вещь Дудинцева В. Овечкин, С. Михалков, В. Кетлинская, Н. Атаров. Выступая на этом собрании, Симонов порадовался поддержке, хвалил Дудинцева за гражданскую смелость. Выступления напечатала «Литературная газета».

Но через месяц в той же «Литературной газете» появилась статья, где Дудинцев обвинялся в том, что его отрицательные герои приобрели несвойственные им «черты массовидности», что в романе художественно неубедителен социальный коллектив и что судьба дудинцевского изобретателя-одиночки не типична для советского времени.

Роман начали топтать. Снова состоялся пленум московского отделения Союза писателей (1957). Но на этот раз некоторые былые хвалители превратились в хулителей. Увы, Симонов не только не воспрепятствовал резолюции, осуждающей роман, но и покаялся: согласился, что «жизнь в романе изображена однобоко».

Учитывая это покаяние, его сняли не сразу, а через год в 1958 году. Но в 1959-м не избрали секретарём Союза писателей СССР. На XXII съезде партии – не избрали членом Центральной ревизионной комиссии, которым он был.

Правда, когда сняли Хрущёва оба поста ему вернули. Дали к 50-летию первый орден Ленина. Но былого властного авторитета он был лишён.

Он пишет роман о войне «Живые и мёртвые» (1959), который весьма благосклонно принят прессой. Роман критикуют только оголтелые.

Режиссёр Александр Столпер снял фильм по роману, и оба автора – Столпер и Симонов удостоены за него Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых.

Потом окажется, что роман «Живые и мёртвые» является второй частью трилогии. Первый – «Солдатами не рождаются» написан в 1963–1964 гг. Третий – «Последнее лето» – в 1971-м.

Не дожидаясь третьего, режиссёр Александр Столпер снял по роману «Солдатами не рождаются» фильм «Возмездие».

Когда же трилогия была опубликована полностью, Симонов получил за неё Ленинскую премию в 1974 году.

Кстати, в этом же 1974-м ему присвоили звание героя соцтруда.

Но перед этим – в 1973-м подписал письмо общественных деятелей против Солженицына и Сахарова. Ясно, что не подпиши он этого письма, герою ему не дали бы…

Сын писателя Алексей Симонов, рассуждая об отношении Сталина к отцу, пишут: «У отца был «прокол» в биографии: мой дед пропал без вести в канун гражданской войны. В то время этого факта было достаточно, чтобы обвинить отца в чём угодно. Сталин понимал, что, если выдвинет отца, то он будет служить если не за совесть, то уж за страх обязательно. Так оно и вышло».

Однако в 1973 году Сталина давно уже не было на свете…

Что ж, я ведь и начал эту заметку с того, что Симонов был невероятно противоречивым человеком. Можно припомнить ему ещё какие-то подобные «проколы». А можно вспомнить, как помогал он людям, помогал литературе.

Благодаря ему, были вновь напечатаны романы Ильфа и Петрова об Остапе Бендере. Он добился публикации булгаковского «Мастера и Маргариты» и романа Хэмингуэя «По ком звонит колокол». Ему обязан Вячеслав Кондратьев публикацией своего романа «Сашка». Он помогал «пробивать» спектакли театров «Современник» и «На Таганке». Очень многим обязана ему литература. Многим обязаны ему литераторы и простые фронтовики, которые шли к нему за разрешением своих проблем. Он помогал им, чем мог.

Его двухтомный дневник писателя «Разные годы войны» (1982) честен по отношению и к себе, и к своим товарищам по оружию.

Не забудем замечательный фильм Алексея Германа «Двадцать дней без войны» (1972), снятый по повести К. Симонова.

Он умер 28 августа 1979 года, завещав развеять свой прах над Буйничским полем под Могилёвым, где он вступил в первый бой Великой Отечественной войны. Родные выполнили волю покойного.

* * *

Один из критиков поэзии Герман Филиппов во вступительной статье к сборнику Николая Брауна «К вершине века» писал:

«Личная судьба Николая Брауна непосредственно связана с полувековой жизнью нашей поэзии.

Он видел Блока, слышал его голос в Большом драматическом театре Петрограда апрельским вечером 1921 года.

Будучи студентом педагогического института, вместе с Заболоцким создавал машинописный журнал «Мысль».

Выносил тело Есенина хмурым декабрьским утром из гостиницы «Англетер».

Беседовал с Маяковским на выставке «Двадцать лет работы».

Долгие годы дружил с А. Прокофьевым и П. Антокольским».

Да, Николай Леонидович Браун, родившийся 28 ноября 1900 года, знал многих поэтов первой четверти XX века. Он и первую книгу выпустил в 1926 году, будучи студентом Ленинградского университета.

А до этого в 1919–1920 посещал «Цех поэтов», которым руководил Николай Гумилёв.

Во время войны служил во флоте, позднее был военным корреспондентом осаждённого Ленинграда.

Хорошим ли он был поэтом?

Немецкий славист Вольфганг Казак отмечает, что Браун «любил экспериментировать, искал приёмы остранения, никогда не достигая совершенства тех, кому подражал». А подражал Браун, как отмечает Казак, Пастернаку, Мандельштаму, Тихонову.

Да, до совершенства их поэзии Браун не досягает.

Хотя подчас пишет чудесные стихи, полностью выражая охватившее его чувство.

Вот стихотворение 1942 года (дата тут очень важна!):

Зима заметает дороги, Позёмкой по насту звеня. Опять ты проснулась в тревоге, Опять вспоминаешь меня. Я вижу твой быт немудрящий. Деревня. Уют избяной. Грустят непроглядные чащи, Хрипят петухи за стеной. Хозяйка встаёт, громыхая Дровами, заслонкой в печи. Бегут огоньки, полыхая, Синеют рассвета лучи. Ты ждёшь пробуждения сына. Всё ярче заря за стеклом, Морозная стынет равнина, Россия лежит за окном. Россия! Холодные дали. Под снегом родные поля. Какой неизбывной печалью Исполнилась нынче земля! Россия! Помяты, избиты Посевов твоих зеленя. Их топчут стальные копыта, Скрежещущих танков броня. Но крепнет былинная сила Твоих золотых сыновей. Она им пути преградила Сыновнею грудью своей. Все двинулись в гневном походе, Взывает о мести врагу… Ты за руку сына выводишь, Он видит деревню в снегу. Он топает, розовый, быстрый. В глазах его – небо и снег, И в воздух, по-зимнему чистый Взлетает мальчишеский смех. Пускай ему солнце сияет Лучами победного дня!.. А снег всё метёт, заметает, Позёмкой по насту звеня.

По-моему, очень яркое стихотворение, пронизанное глубинной верой в победу!

Умер Николай Леонидович 12 февраля 1975 года.

* * *

Очень в своё время популярная песня:

Коммунисты поймали парнишку, Потащили в своё КГБ. «Ты скажи нам, кто дал тебе книжку, Руководство к подпольной борьбе? Ты зачем совершал преступленья, Клеветал на наш ленинский строй!» «Срать хотел я на вашего Ленина», — Отвечает им юный герой. Пусть мне очередь в лагерь настала, Лагерей и тюрьмы не боюсь. Скоро стая акул капитала Растерзает совейский союз. И свободного общества образ Скоро всем нам откроет глаза. «И да здравствует частная собственность!» — Он, зардевшись, в лицо им сказал. Машинистка-подпольщица Клава Горько плачет во мраке ночей, Вспоминая, как парень кудрявый, Пролетарских клеймил палачей. Песня-искра родилась в народе, Пой-гори, никогда не сгорай! Парня этого звали Володя, Он вчера попросился в Израиль.

(и второй вариант окончания, тоже авторский):

Парня звали Ульянцев Володя Он сегодня уехал в Израиль.

Она написана в 1969 году. Но уже в 1970-м её пели в Москве. Позже напечатали в «Континенте».

Её автор, Николай Николаевич Вильямс, родившийся 28 ноября 1926 года, был мужем известной правозащитницы Людмилы Алексеевой.

И сам был известным правозащитником. Уже в 1946 году его, студента Московского химико-технологического института, отправили в лагерную ссылку за то, что он с Владимиром Медведским, Юрием Цызиным, Львом Малкиным и Юрием Гастевым, шутя, провозгласили «Братство Нищих Сибаритов». КГБ дозналось, что Вильямс с Медведским увлекались хулиганством с взрывчатыми веществами. Придав «Братству» террористический характер, всех судили по статье «контрреволюционная деятельность». Вильямс получил 7 лет лагерей и 3 года поражения в правах (Верховный Суд уменьшил срок: 5 лет и 2 года поражения в правах).

В 1950 году после освобождения из лагеря Вильямс работал в Тульской области, затем в Тарту.

В 1954-м вернулся в Москву, поступил в МГУ на механико-математический факультет, окончил его в 1960-м. Работал учителем физики в школе. Преподавателем математики в Институте тонкой химической технологии, откуда его уволили в 1968 году как подписавшего письмо в защиту Галанскова, Гинзбурга и других.

Он подал на выезд. Долго они с женой Людмилой Алексеевой были в отказе. И всё-таки, решив, что с набравшими мировую известность правозащитниками лучше распрощаться, их в 1977 году выпустили из страны и лишили гражданства.

Они жили в США, принимая участие во всех правозащитных мероприятих, организуемых в защиту свобод в СССР.

Вильямс печатался в «Континенте». Самая известная его вещь – сатирическая антиутопия повесть «Остров ГНИИПИ».

Небольшой отрывок из повести:

«В наши дни, когда победная поступь мирового идиотизма слышна во всех уголках выпуклой вселенной, уже и не вспоминают о том, что некогда слово «ГНИИПИ» означало совсем не весь великий остров. Это слово было только сокращением от «Государственного научно-исследовательского института половых извращений», созданного в ГНИИПИ (который тогда никак не назывался или назывался в неявном виде, вроде «родимое приволье») в угоду порочным наклонностям тирана и в силу пресмыкательства подданных. И в то время это слово было только одним из ряда слов. А сейчас легче гнииповской черепахе камнем взмыть в небеса и сшибить себе на обед орла (кстати сказать, гнииповская черепаха проделывает это с необычайной лёгкостью и артистической грацией), чем кому бы то ни было понять, каким образом когда-то с гордым именем ГНИИПИ не без успеха конкурировали названия параллельных институтов – ИИИПИ и ИИИПИИИИ. Первый институт изучал Извращения Половых Извращений, а второй наряду с извращениями половых извращений интересовался также И Их Извращениями. Созданием первого института потакнули развращённости сына тирана, а созданием второго сделали лакейский реверанс скотским вкусам внука тирана. И никто не знает, какими отраслями научного знания увлёкся бы правнук тирана, или, чего доброго, его правнучка, если бы неотвратимое течение исторического процесса не привело к единственно подлинно гуманному правлению единственно подлинного научного демократа Феофана. Такова очистительная мощь революционного огня».

В 1993 году семья вернулась в Россию.

Умер Николай Николаевич 29 октября 2006 года.

* * *

О блистательных новеллах Стефана Цвейга, родившегося 28 ноября 1881 года, в Википедии сказано, что они «представляют собой своего рода конспекты романов». Но та же Википедия признаёт, что когда Цвейг «пытался развернуть отдельное событие в пространственное повествование, то его романы превращались в растянутые многословные новеллы». И это абсолютная правда.

Цвейг прежде всего новеллист. Он автор весьма самобытных, не похожих на другие, новелл. В каждой новелле Цвейга непременно находится монолог героя, который он произносит в состоянии аффекта. О том, что его ввергло в это состояние, мы узнаём не из последовательного рассказа. Герой, как правило, и сам не знает, что его подстерегает неожиданность, подстерегает момент, когда он обязан самораскрыться, и уйти от этой обязанности не может. «Амок» (1922), «Письмо незнакомки» (1922), «Смятение чувств» (1927), «Двадцать четыре часа из жизни женщины» (1927), «Шахматная новелла» (1942), цикл новелл «Звёздные часы человечества» (1927) снискали Цвейгу мировую славу.

А романы «Нетерпение сердца» и «Угар воображения» особого успеха у публики не имели. И надо отдать должное Цвейгу: он романов о современности больше не писал.

Другое дело – его исторические вещи, его беллетризованные биографии.

Помню, с каким наслаждением я читал изданную в ЖЗЛ книгу Цвейга «Бальзак». Искусством, основанном на документе, Цвейг владел отменно, что и доказали такие его книги, как «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского» (1934), как «Мария Стюарт» (1935).

Цвейг, как многие писатели Запада, потянулся поначалу к Советскому Союзу. Тем более что знающее, как заманить к себе художника, сталинское руководство в конце двадцатых издало двенадцатитомное собрание сочинений Цвейга, которое открывало панегирическое предисловие Горького. В 1928 году Цвейг побывал в СССР на торжествах по случаю столетия Льва Толстого, познакомился с некоторыми советскими писателями, одно время переписывался с ними. Но Цвейг, в отличие, допустим от Ромена Роллана или Лиона Фейхтвангера, мыслил очень чётко и верно. Начавшиеся громкие процессы над видными деятелями октябрьского переворота, которых обвинили во вредительстве, немедленно напомнили ему другие исторические прецеденты. Он писал Роллану: «…в Вашей России Зиновьев, Каменев, ветераны Революции, первые соратники Ленина расстреляны как бешеные собаки […] Вечно та же техника, как у Гитлера, как у Робеспьера: идейные разногласия именуют «заговором». На этой почве они с Ролланом разошлись.

Трагедия Цвейга была в том, что ему очень хотелось верить в грядущее счастье человечества. Реальная жизнь однако (в частности, начавшаяся Вторая мировая война) эту веру подрывала. И Цвейг не выдержал: 23 февраля 1942 года он с женой приняли по смертельной дозе снотворного.

К новеллам Цвейга обращались многие кинорежиссёры мира. Начиная с 1931 года, появилось 17 фильмов. Последним оказался фильм «Отель «Гранд Будапешт», снятый в 2014 году режиссёром Уэсом Андерсоном по мотивам нескольких новелл Стефана Цвейга. Показанный на Берлинском фестивале он удостоен гран-при жюри и признан кинопрессой одним из лучших фильмов года.

29 НОЯБРЯ

От князя Платона Александровича Ширинского-Шихматова, родившегося 29 ноября 1790 и умершего 17 мая 1853, осталась всего только одна фраза, которую он произнёс, будучи министром народного просвещения. В 1850 году по его распоряжению во всех университетах (кроме Дерптского) были закрыты кафедры и факультеты философии. Министр сказал: «Польза от философии не доказана, а вред от неё возможен».

* * *

Намного больше, чем критика Николая Александровича Добролюбова я люблю поэта-сатирика Николая Александровича Добролюбова.

В самом деле. Вот стихотворение Николая Александровича Добролюбова «В прусском вагоне»:

По чугунным рельсам Едет поезд длинный; Не свернёт ни разу С колеи рутинной. Часом в час рассчитан Путь его помильно… Воля моя, воля! Как ты здесь бессильна! То ли дело с тройкой! Мчусь, куда хочу я, Без нужды, без цели Землю полосуя. Не хочу я, прямо — Забирай налево, По лугам направо, Взад через посевы… Но увы! – уж скоро Мёртвая машина Стянет и раздолье Руси-исполина. Сыплют иностранцы Русские мильоны, Чтобы русской воле Положить препоны. Но не поддадимся Мы слепой рутине: Мы дадим дух жизни И самой машине. Не пойдёт наш поезд, Как идёт немецкий: То соскочит с рельсов С силой молодецкой; То обвалит насыпь, То мосток продавит, То на встречный поезд Ухарски направит. То пойдёт потише, Опоздает вволю, За метелью станет Сутки трое в поле. А иной раз просто Часика четыре Подождёт особу Сильную в сём мире. Да, я верю твердо: Мёртвая машина Произвол не свяжет Руси-исполина. Верю: все машины С русскою природой Сами оживятся Духом и свободой.

Не правда ли, нелегко поверить, что это стихотворение написано не сегодня, а Бог знает когда – в 1860 году! Но писать об этом в стихах, по-моему, куда действенней, чем уныло доказывать в критике, что обломовщина нехороша и что в тёмном царстве луч света непременно погаснет.

Зачтём Добролюбову-критику придуманный им термин «реализм» для обозначения литературного направления.

И выведем, что скончавшийся 29 ноября 1861 года в возрасте 25 лет (родился 5 марта 1836-го) Николай Добролюбов прожил свою короткую жизнь не зря.

* * *

Первой книжкой, которую я прочитал у Любови Рафаиловны Кабо была «В трудном походе». Не помню точно, кончил ли я уже школу или заканчивал её, но книга меня поразила каким-то невероятно свежим духом, который, подобно распахнутому окну, гнал застоявшийся унылый воздух из той школы, которую описывала писательница, – из школы, так похожую на мою.

Нескрываемая, ничем не разбавленная правда жизни торжествовала в этой книге, выставляя достойные оценки трусливым учителям, бюрократическому школьному руководству, которому подражали пионервожатые и комсорги.

И что меня самого удивило – было как-то весело от этой правды. Такой что ли тон нашла Любовь Кабо?

Потом-то я понял, в чём было дело. Любовь Рафаиловна писала это, никого не боясь и ничего не опасаясь. Это чувствовалось. Как чувствовалось и в других её вещах – в «Повести о Борисе Беклешове» (1962), «Осторожно, школа!» (1962), «Жил на свете учитель» (1970).

С наслаждением прочитал я её биографические книжки «Ровесники Октября» (написана в 1964–1975, напечатана в 1997-м) и «Правдёнка» (1999).

Ещё раз скажу: человек удивительной силы духа. И огромного личного мужества.

Чего Вы не найдёт в её книгах, так это – фальши. Вот в заключение – отрывок из небольшой главки из книжки «Ровесники Октября» (а она, скончавшаяся 29 ноября 2007 года, действительно была ровесницей революции: родилась 4 марта 1917 года):

«Гремят, гремят жаркие трубы!.. Гремят чёрные тарелки репродукторов, взволнованными заголовками пестрят газеты. Впервые в истории нашего государства мы сами нарушили границу, перешли её, двинулись на запад – освобождать другие народы.

Потому что нельзя иначе. Потому что немцы уже в Варшаве, и не двинься мы – они подомнут под себя всю территорию нынешней Польши, так же как подмяли Австрию и Чехословакию. Не можем мы этого допустить. Этого – не можем. Потому что украинцы и белорусы, единокровные братья наши (впервые вместо «братьев по классу»– «единокровные»!), – братья наши давно уже обращают к нам исполненные ожидания взгляды. Не можем мы их предать. Если польское правительство не в силах защитить их от фашизма – на защиту двинемся мы. Война? Может быть, и война, – но пусть будут спокойны и счастливы доверившиеся нам народы! […]

И вот мы на митинге – мы тесно сидим на скамьях, спрессованы в дверях и проходах. Мы едины во всём – так мы это всё ощущаем. Едины все – от седого профессора до розового первокурсника. Такие мы. И если профессор истории будет вдумчиво повествовать об исконных судьбах освобождаемых нами земель (не очень правдиво повествовать и не очень точно, но не нам же, в нашем дремучем невежестве, уличать его в этом!), если профессор будет, таким образом, подводить, так сказать, теоретическую базу, то первокурсник рванётся на трибуну лишь затем, чтобы заверить партию, заверить любимого вождя в нашей готовности немедленно, по первому зову… Как любим мы сейчас этого человека на портрете, как легко усматриваем доброту и мудрость там, где, возможно, нет ни доброты, ни мудрости, – в его едва пробивающейся улыбке победительного честолюбия. Нам хочется добра – и мы видим добро, – это всё так несложно, в сущности!.. Да и как нам не любить его сейчас, если он уверенно и спокойно ведёт нас к тому, что мы и есть, – он так нас осчастливил сегодня!.. И когда звучит здравица в его честь, даже самые сдержанные из нас хлопают самозабвенно, не щадя ладоней.

И вот ведь что интересно: ни один из нас не вспоминает недавнего – того, как этот человек, округло сложив на животе руки, просто и буднично, словно ничего естественнее этого нет, фотографировался рядом с облизанным, словно новорожденный телёнок, Риббентропом…

Мы горестно недоумевали тогда, но мы не сомневались: значит, это действительно необходимо. Почему же теперь – если так это всё было необходимо – почему теперь мы не усматриваем ни малейшей связи между этой недавней, месяца не прошло, встречей и событиями 17 сентября?… Ни единой мысли о сговоре: с фашистской Германией – сговор! Ни единой мысли о разделе Польши – что мы, империалисты?… Мы идём на запад, потому что немцы уже в Варшаве, – только так. Идём защищать, идём освобождать – только! Бескорыстные, мы вовсе не думаем о том, что отодвигаем нашу же границу от жизненных центров! Мы готовы защищать любую государственность, да, любую, которую изберут освобождённые нами народы, – но разве сомневаемся мы хоть на миг, что государственность эта будет советской!.. Ни малейшего исторического опыта, ни тени политического цинизма. Доброта и глупость, только! Высочайший душевный взлёт, душевная переполненность, музыка мировой революции, победно гремящая в ушах, – музыка, которую только мы и слышим… Сколько грязных газетных листов мы ещё оживим, отогреем своим дыханием!..

О мои сверстники, мои глупые, чистые, удивительные мои друзья!.. Не тогда ли и в самом деле, не в это ли памятное утро старуха история ходила между нами и, по-хозяйски прищурясь, заглядывала в наши лица, прикидывала – как получше распорядиться ей этим бескорыстием, этим бездумием? Печи, что ли, топить – такими! – конопатить щели, мостить мосты?…»

* * *

Когда-то в молодости я прочёл это стихотворение, которое мне сразу запомнилось:

– Из чего твой панцирь, черепаха? — Я спросил и получил ответ: – Он из пережитого мной страха И брони надёжней в мире нет.

Потом я прочитал книги автора этого четверостишия Льва Яковлевича Халифа, родившегося 29 ноября 1930 года, «Мету», «Стиходром» и книгу прозы «ЦДЛ». Успел познакомиться с самим автором ещё до исключения его из Союза писателей (1974) и отъезда в США (1977).

А уже сильно потом – в 2002 году прочитал в нью-йоркском «Новом журнале» вот это его стихотворение:

Старость – явно за что-то месть — не рука отнимается, не нога – отнимаешься весь от всего, что в глазах ещё не померкло, хотя и не слишком торопишься лезть раньше времени к батьке небесному в пекло. Старость – явно за что-то месть, Старость – это молодость в камере пытки, где всегда не хватает посадочных мест, но зато лежачих в избытке.

Мне нравятся эти стихи.

Кстати, книга «ЦДЛ» в США была бестселлером. В 2001 году расширенное её издание выпустили в Екатеринбурге.

* * *

Арашалуис Михайлович Аршаруни, родившийся 29 ноября 1896 года, участвовал в революционном движении и в Гражданской войне в Армении и на Кавказе.

Окончил историко-филологический факультет Варшавского университета, потом – Институт красной профессуры (1924).

Одно время был ответственным инструктором ЦК ВКП(б).

Уже в 1925-м издал книгу «Что делается в Китае», а на армянском языке – книгу «СССР и народы Востока» (в русском переводе вышла в 1937 году).

Он знал многие восточные языки, в том числе тюркский, арабский, древнеперсидский.

Ему принадлежит множество работ о национально-культурном строительстве и проблемах национально-художественного творчества, о народах Востока в различной сфере их жизни.

Он занимался историей восточных религиозных движений «Бехаизм» (1930), «Бабизм» (1931), «Очерки панисламизма и пантюркизма в России» (совместно с Х. Габидуллиным, 1931), «Ислам: сборник статей» (1931).

Исследовал и написал множество статей о театральной культуре Армении, о её актёрах, её кинофильмах. В 1930-х гг. был заведующим литературно-сценарным отделом «Востоккино».

Писал о фольклоре Армении и народов Востока. Об эпосе «Давид Сасунский», «Кёр-оглы», о творчестве акынов.

Но – что было, то было – составил в 1936 году объёмную книгу «Сталин в песнях народов СССР».

Прожил большую и благополучную жизнь. Умер 20 октября 1985 года.

* * *

Хорошо помню в «Новом мире» мемуары Евгения Александровича Гнедина, родившегося 29 ноября 1898 года, ставшего крупным дипломатом и арестованного в 1939 году. В «Новом мире» Гнедин, в частности, описывал, как он сидел в кабинете Берии напротив хозяина, зажатый с одной стороны Кобуловым, а с другой лейтенантом НКВД. По сигналу Берии Кобулов сильнейшим ударом бил Гнедина по скуле, тот падал на лейтенанта, который ударом кулака по другой скуле возвращал его Кобулову.

И так как Берия ничего от Гнедина добиться не мог, он приказал раздеть заключённого положить его на ковёр и избивать дубинками, пока не признается. В избиении участвовали уже несколько человек, но Гнедин пытку выдержал.

А требовали от него показаний на М.М. Литвинова, бывшего наркома по иностранным делам (или не ставшего ещё бывшим, но освобождённым от поста в 1939-м).

Значительно позже я прочёл письмо Е.А Гнедина в редакцию журнала «Новый мир» о произведении Бориса Дьякова «Повесть о пережитом»:

«В моей памяти предстают совершенно другие образы интеллигентов в лагере. Вот три женщины в самый канун ледохода везут на себе через реку по мокрому льду, рискуя жизнью, сани, гружённые мукой, и делают это по собственной инициативе, чтобы накормить застрявшую в поле бригаду весьма смешанного состава. Все эти три женщины – «высоколобые интеллигентки», две из них кандидаты наук, и две из них коммунистки. Я вспоминаю другую уже немолодую женщину, беспартийную, жену инженера: она и в лагере, и в ссылке состояла в рабочей бригаде, во вредном цехе с необыкновенной дисциплинированностью и вниманием выполняла свои обязанности. Она подорвала своё здоровье и погибла в ссылке. Я вспоминаю, как интеллигент, которого с благословения начальника-майора травил начальник из уголовников, стал откидчиком у пилорамы, и перевыполнял норму вместе с другими рабочими. Студент, попав в лагерь, сделался дорожным рабочим и потом бригадиром, и его бригада была на лесозаготовках чем-то вроде «спасательной команды», когда работа срывалась из-за бездорожья. Эти интеллигенты действительно способствовали выполнению плана, в отличие от героя повести Дьякова, который видел свою доблесть в том, чтобы на собрании начальства и служащих больницы декламировать о необходимости организовать среди измученных и бесправных заключённых социалистическое соревнование, то есть высшую форму сознательного отношения к труду свободного человека. Среди заключённых было много сознательных людей, но нельзя же утверждать, что они были свободными людьми…»

Потом выяснилось, что Дьяков был сексотом и что его «воспоминания» инспирированы органами. Недаром их напечатал кочетовский «Октябрь».

Но письмо Гнедина в «Новый мир» я прочитал не в журнале, а в книге «Выход из лабиринта: Евгений Александрович Гнедин и о нём. Мемуары, дневники, письма», составленной В.М. Гефтером и М.М. Коралловым. Редактором книги является А.Ю. Даниэль. Издана она в 1994 году – значительно после смерти Гнедина, последовавшей 14 августа 1983 года.

Она доступна в Интернете, очень советую прочитать о человеке, огромного мужества.

Его реабилитировали в 1955 году. Тогда же восстановили в партии. Но он выбрал правозащитную деятельность. Подружился с А.Д. Сахаровым. На Гнедина посыпались угрозы. В знак протеста он вышел из партии.

Умер 14 августа 1983 года.

* * *

Митрофан Иванович Бояринцев, родившийся 29 ноября 1894 года, окончил Киевское военное училище и был выпущен офицером.

В Добровольческой армии служил в Корниловском ударном полку. Стал полковником. Был неоднократно ранен. Вместе с частями русской армии Врангеля в 1920 году эвакуирован в Галлиполи.

Вокруг греческого города Галлиполи разместились русские войска, которые были там на положении беженцев.

Надо отдать должное командованию: несмотря на голод и холод (пришлось перезимовать) в войсках поддерживался образцовый порядок. Возглавлял армию генерал Кутепов, благодаря твёрдости которого разгромленная и фактически интернированная армия ожила. Начались регулярные военные занятия, с января-февраля 1921 года функционировали шесть военных училищ, где обучались 1482 юнкера, гимнастическо-фехтовальная школа, художественные и театральные студии, библиотека и даже детский сад.

Устраивались концерты, на которых часто выступала исполнительница романсов и народных песен Надежда Плевицкая.

И. Бунин писал: «Галлиполи – часть того истинно великого и священного, что явила Россия за эти страшные и позорные годы, часть того, что было и есть единственной надеждой на её воскресение и единственным оправданием русского народа, его искуплением перед судом Бога и человечества» (1923).

А Иван Шмелёв в 1927 году так вспоминал об этом: «Белое движение и завершившее его галлиполийство есть удержание России на гиблом срыве, явлении бессмертной души Ея, – ценнейшего, чего отдавать нельзя: национальной чести, высоких целей, назначенных Ей в удел, избранности, быть может, – национального сознания. За это, за невещественное, за душу – бились Белые Воины».

(В мае 2008 года в Галлиполи был открыт мемориал Белой армии: 342 россиянам, умершим в 1921 году во время пребывания в этом городе.)

После Галлиполи Бояринцев осел во Франции, где вёл военно-общественную деятельность. Участвовал в ликвидации последствий перехода генерала Скоблина на службу НКВД. В 1940–1941 году сотрудничал в Комитете по организации представительства русской национальной эмиграции во Франции.

После войны занимал пост председателя Объединения Корниловского полка.

Сотрудничал в журнале «Военная быль». Написал воспоминания о Первой мировой войне, напечатанные, как при жизни Боярцева, – в 1968 году, так и окончание их после его смерти – в 1973-м.

Умер Митрофан Иванович 17 сентября 1971 года.

Увы, его воспоминания не перепечатаны из эмигрантских изданий.

* * *

Клайв Льюис, родившийся 29 ноября 1898 года, первый свой сборник стихов «Угнетённый дух» (1919) выпустил под псевдонимом Клайв Гамильтон. И второй сборник стихов «Даймер» (1926) выпускает под тем же псевдонимом.

Но больше он стихов не писал.

В 1931 году Клайв Льюис становится христианином. Будучи неверующим, он однажды вечером беседовал о христианстве с писателем Дж. Р.Р. Толкином и Хьюго Дисоном. В «Настигнут радостью» Льюис вспоминает эту встречу и беседу: «Когда мы (Уорни и Джек) отправлялись (на мотоцикле в зоопарк Уипснейд), я не верил, что Иисус Христос есть Сын Божий, но когда мы пришли в зоопарк, я верил».

Он уверовал и во время войны работал в службе религиозного вещания Би-Би-Си. Эти передачи собрал в книгу «Просто Христианство». Псевдонимом Клайв Льюис больше не пользуется.

С 1933 по 1949 годы вокруг Льюиса собирается кружок друзей, ставший основой литературно-дискуссионной группы «Инклинги» в Оксфордском университете. Они писали фэнтези (и Льюис в том числе), но не только, беседовали на литературные темы. Собирались они по четвергам в квартире Льюиса.

В 1950–1956 году выходят «Хроники Нарнии», которые принесли Льису мировую славу. Он получил премию Карнеги за книгу «Последняя битва» из этой серии.

В 1955-м его избирают членом Британской академии.

Кроме «Хроник Нарнии» Льюис пишет множество других произведений, в том числе и религиозных, где особенно выделяются «Письма Баламута» (1942) и «Баламут предлагает тост» (1961).

Умер Льюис 22 ноября 1963 года.

30 НОЯБРЯ

Владимир Захарович Масс поначалу был известен как автор сатирических буффонад и как поэт-песенник. Его пьеса «Хорошее отношение к лошадям» была в начале 1920-х годов очень популярной. Вместе с композитором Матвеем Блантером они сочинили песенки «Джон Грей», «Служил на заводе Сергей-пролетарий».

А с середины 20-х возникло содружество Масса и Николая Эрдмана. Они сочиняли интермедии, пародии, басни, обозрения для Ленинградского Мюзик Холла, для Леонида Утёсова. С сатирического спектакля «Москва с точки зрения», который они написали совместно с В. Типотом, начался Московский театр Сатиры. По предложению кинорежиссёра Григория Александрова они написали сценарий фильма «Весёлые ребята».

В 1933 году подвыпивший В. Качалов прочитал на приёме у Сталина несколько их басен, не предназначавшихся для печати. Авторов арестовали, сослали на три года, а по отбытии ссылки дали ещё 10 лет без права проживания в столицах и крупных городах СССР. В Тюмени, Тобольске, а перед войной в Горьком Масс работал завлитом местных театров, порой сам организовывал творческие коллективы.

В 1943-м Массу разрешили жить в Москве. Здесь он встречается с Михаилом Червинским, демобилизованным с фронта из-за тяжёлого ранения. Новое содружество выразило себя в спектакле «Где-то в Москве», поставленном в театре Вахтангова и триумфально шедшем на многих сценах Советского Союза. Второй их спектакль «О друзьях-товарищах» пришёлся на кампанию по борьбе с космополитизмом. И был обречён на забвение.

Соавторы стали работать для эстрады. Аркадий Райкин, Миронова и Менакер, Тимошенко и Березин, Миров и Дарский (потом Миров и Новицкий) смешили публику благодаря остроумным текстам Масса и Червинского. Они сочиняли песенки для оркестров Эдди Рознера (после его возвращения с Колымы в 1954-м), Леонида Утёсова.

Соавторы стоят у истоков так называемой «советской оперетты». Их либретто положены в основу «Самого заветного» (композитор В. Соловьёв-Седой»), «Трембиты» (композитор Ю. Милютин), «Белой акации» (композитор И. Дунаевский), «Москва-Черёмушки» (композитор Д. Шостакович).

После смерти Червинского в 1965 году В. Масс работал один, опубликовал несколько книжек стихов. Но главное – он занялся совсем новым для себя делом – живописью: его портреты, композиции, пейзажи высоко оценены знатоками.

Скончался Владимир Захарович 30 ноября 1979 года (родился 18 февраля 1896).

* * *

Юлик Эдлис обычно встречал Новый год в доме творчества писателей в Дубултах, то есть – в нашей компании. А значит, что некоторые его пьесы нам приходилось слушать там в исполнении автора.

Юлиу Филиппович Эдлис до сорокового года, когда Сталин присоединил к СССР часть Бессарабии, жил в Бендерах (до советской оккупации назывались Тигиной). До1940-го учился в Бендерском французском лицее. После 1940-го был эвакуирован с семьёй в Тбилиси, где окончил Высшее театральное училище и где познакомился и подружился с Булатом Окуджавой.

В 1956 году Эдлис окончил филологический факультет Кишинёвского государственного пединститута.

Первую пьесу «Покой нам только снится» опубликовал в 1955 году. После того, как в Кишинёве поставили спектакль по его пьесе «Мой белый город» (1959) и почти тут же запретили его, уехал в Москву.

В Москве написал и поставил немало пьес. Но в 1965-м запрету подверглась лучшая его пьеса «Где твой брат, Авель?». Это на двенадцать лет закрыло ему дорогу в театр.

Он писал и сценарии к кинофильмам. Но событиями фильмы по его сценариям не стали. Так же, как и его проза, к которой он обратился в восьмидесятых.

Умер Эдлис в ночь на 30 ноября 2009 года на даче в Переделкине (родился 3 июля 1929).

* * *

Рассказывают, что Иван Александрович Аксёнов, родившийся 30 ноября 1884 года, выступая как «гражданский истец» в 1920 году на импровизированном «суде над имажинистами», иронизировал над стихами их участников. «А судьи кто? – выкрикнул Есенин. И, показывая на Аксёнова, продолжил: «Есть ли у него хорошие стихи? Ничего не сделал в поэзии этот тип, утонувший в своей рыжей бороде». Этот образ так рассмешил публику, что уже к вечеру Аксёнов бороду сбрил.

А насчет того, что Аксёнов ничего не сделал в поэзии, похоже, что Есенин был прав. Вот начало длинного стихотворения, которое из-за величины полностью цитировать не хочется. Да и начало его уже многое говорит о стихотворце:

По несмятой скатерти Раскатывались Мятные ликеры месяца; Было так сладко, что хотелось повеситься. Разверчивая путь коленчатый, Дважды или вшестеро Ad libitum [как угодно, на выбор (лат.)] перекрещивала Лыжи Разговор искренно-лживый — От роду ему лет восемь с перерывами… Вашими молитвами! От прошлой истерики стеклярус льдинок Схоронил временно жестянки сардинок И прочие памятники летние, Вот отчего перевелись лешие. Слева – пня тень, Справа – трещит наст, Слева – сейчас мель. Счастье? Переменим координаты: Уходи ухабами, сухняк зубчатый. Не надо бы радоваться Подобранной раковине Подобные шалости Кому диковина; Да и бросаться оттуда мокрым нечего — Не остановить ума человеческого — И мост отупел, И товар убрел, И остановил Город нагорный сорных миганий улей «Пищит ребёночек: Косточки хрустят».

Иван Аксёнов, живя в Киеве, сблизился с посещавшими этот город столичными литераторами. И даже был шафером на свадьбе Гумилёва и Ахматовой.

Принял Октябрьскую революцию. Занимал высокие посты в Красной армии. Был председателем ВЧК по борьбе с дезертирством.

С начала 1920 года – ближайший сподвижник Мейерхольда, первый ректор Высших Театральных мастерских. Автор первого биографического очерка о Мейерхольде.

Увлекался живописью. Одна из первых его статей называется «Врубель. Врубель и без конца Врубель».

Был идеологом «западнической» ориентации в московской футуристической группе «Центрифуга». В издательстве этой группы выпустил сборник стихов «Неуважительные отношения», иллюстрированный офортами А. Экстер.

После революции примкнул к конструктивистам.

С конца 1920-х увлёкся шекспироведением.

Много переводил. «Елисаветинцев», пьесу Ф. Кроммелинка «Великодушный рогоносец».

Умер 3 сентября 1935 года.

В 2008 году вышел двухтомник Аксёнова «Из творческого наследия».

* * *

Юного Алексея Владимировича Эйснера отец после Октябрьской революции вывез на Соломоновы острова. Так началась жизнь в эмиграции.

В Европе зарабатывал мойкой окон, рабочим на стройках. И писал стихи, общался с такими известными поэтами, как Георгий Адамович и Марина Цветаева. Дружил с Сергеем Эфроном.

Мечтал о возвращении в СССР ещё с конца двадцатых годов. В 1934-м вступил в Союз возвращения на родину.

В 1936-м воевал в Испании, был бойцом 12-й Интернациональной бригады, адъютантом генерала Лукача.

В 1940-м вернулся в СССР и вскорости был арестован, приговорён к 8 годам воркутинских лагерей. А потом и отправлен в ссылку навечно.

В 1956 году реабилитирован. Вернулся в Москву. Занимался переводами, журналистикой, написал воспоминания о генерале Лукаче, об Илье Эренбурге, Эрнсте Хемингуэе.

Умер Алексей Владимирович 30 ноября 1984 года (родился 18 октября 1905).

* * *

Израиль Владимирович Миримский, родившийся 30 ноября 1908 года, в 1936 году окончил пединститут, тогда он носил имя Бубнова, имя Ленина он получил через десять лет. В том же 1936-м в том же институте защитил кандидатскую диссертацию по Гофману.

Воевал.

А после войны преподавал опять-таки в этом институте. Но на заочном отделении. Одновременно был редактором иностранной литературы в Государственном издательстве художественной литературы.

Написал немало работ о зарубежных писателях. Их потом собрал и издал после смерти Миримского (27 сентября 1962 года) со своим предисловием А. Аникст.

Кроме того Миримский переводил поэзию с немецкого (Гёте, Шиллер, Г. Веерт), с венгерского (Петёфи), с румынского (Тудор Аргези).

Вот в его переводе «Неистовая любовь» Гёте:

Навстречу тучам, По горным кручам, Под вой метели, Сквозь мглу ущелий — Всё вперед, всё вперёд День и ночь напролёт! Лучше, чем слиться С земною отрадой, В муках пробиться Через преграды! Вечно влеченья Властная сила — Ах! лишь мученья Сердцам приносила! В дебри уйти ли? Бежать её власти? Тщетны усилья! Тревожное счастье, Вершины мечты, Любовь – это ты!

* * *

Вот стихотворение, вне всякого сомнения, написанное настоящим поэтом:

Куртуазия – им, а нам – Батый с арканом. Им – Дух Гармонии, нам – смрад Сарай-Берке. Им – Роза и Грааль, нам – розги с балаганом, лоб Леонардо – им, «Лучина» – нам в тоске. Им – мирозданья зов рыданием органным, а нам – рудничный двор да вьюги круговерть. Триумфы – им, а нам – сквозь строй за барабаном. Им – и по смерти жизнь, нам – и при жизни смерть.

Да, это написал очень хороший поэт. Его зовут Сергей Петрович Морозов. Он родился 30 ноября 1946 года. Ему выпала в жизни трагическая судьба.

Был близок к группе СМОГ в 1964-1965-м, принимал участие в выступлении на Митинге гласности 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади.

Был в разных литературных объединениях, посещал семинары А. Тарковского и Д. Самойлова при СП СССР.

После окончания в 1970-м московского педагогического института имени Ленина служил в армии под Новокузнецком. Потом – в милиции в Норильске. Работал в Москве экспедитором в Союзпечати, экскурсоводом в Московском музее Льва Толстого. Метался, словом, не находя для себя постоянного места.

До середины семидесятых несколько раз предпринимал неудачные попытки опубликовать свои стихи. После отказался от этой идеи.

Заболел психически. Не раз покушался на самоубийство. Спасали. Но 31 августа 1985 года покончил с собой, бросившись с балкона своей квартиры.

Он уничтожил стихи, написанные до 1966 года. Остальные собрал в семь рукописных сборников. Их печатали в журналах после его смерти. Но книга до сих пор не издана. Как не напечатаны оставленные им переводы из Ленау, Гейне, Тадеуша Новака.

За полгода до смерти он написал это стихотворение:

Напрасно сказаны слова, неосторожный Рок играет в мёртвые права и жизнь берёт в залог. Всесильный обольщает звук, родной надежды знак. Но бедный одинокий друг сквозь тьму глядит во мрак. Зачем ему твои лучи, бессонное окно? Душа измаялась в ночи, ей тихо и черно.

* * *

О Марке Твене, родившемся 30 ноября 1835 года, трудно написать что-либо новое, неизвестное. Всем конечно известно, что Марк Твен – это псевдоним Сэмюэла Лэнгхорна Клеменса. Что прежде, чем стать писателем, он работал лоцманом, недолго находился в народном ополчении во время Гражданской войны, был шахтёром в Неваде, где добывал серебро. И тоже недолго. В Вирджинии он устроился в газету «Territorial Enterprise» и там впервые подписался: Марк Твен.

Первый литературный успех Твена – его юмористический рассказ «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» (1865) был назван «лучшим произведением юмористической литературы, созданным в Америке к этому моменту».

А его книга «Простаки за рубежом, или Путь новых паломников» (1869) стала самой продаваемой американской книгой с момента «Хижины дяди Тома».

Вообще туристические книги Твена при его жизни затмевали его художественные произведения. В том числе и «Приключения Гекльберри Финна» (1884) – книга, из которой, как считал Эрнест Хемингуэй, вышла вся современная американская литература.

Ну, а что до других произведений Твена, то до сих пор популярны «Приключения Тома Сойера» (1876), «Принц и нищий» (1881), «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889), сборник автобиографических новелл писателя «Жизнь на Миссисипи» (1883).

Лично я обожаю его так называемые автобиографические новеллы. К примеру:

«Это вы написали? – спросил со зловещим спокойствием редактор и прочёл следующую строчку из моей передовицы:

«Брюкву не следует рвать руками – от этого она портится. Лучше послать мальчика, чтобы он залез на дерево и осторожно его потряс».

– Потрясите вашу бабушку, – неожиданно закричал редактор и прочёл следующий абзац:

«Обычай сажать тыкву перед домом выходит из моды, так как она даёт мало тени».

Почему вы не сказали мне, что ничего не смыслите в сельском хозяйстве?

Потому, капустная кочерыжка, что я никогда не слышал, что человек должен что-то знать, чтобы редактировать газету. Я сказал, что сделаю вашу газету интересной, и сделал – о ней все говорят. Я дал вам избранный круг читателей, не то, что какие-нибудь фермеры. От нашего разрыва теряете вы, а не я. Прощайте, арбузное дерево.

И я ушёл».

На мой взгляд, очень точно отозвалась об остроумии Марка Твена американская исследовательница Шелли Фишкин: «Он знал, что его любят за остроумие. Хотя в его случае остроумие было только ключом, открывавшим дверь, через которую проникало сомнение. Твен был проповедником, который использовал юмор, чтобы переубедить паству переосмыслить своё поведение, усомниться в своей правоте. Он подсматривал и высмеивал идолов, которые большинству его современников казались богами, вполне достойными поклонения».

Любопытно, что в точности, как сейчас у нас, в США, пытались запретить читать школьникам великие его произведения. Это было ещё недавно. Запретители нашли, что в своих романах Твен использует слова и выражения, несущие расистский оттенок. Разумеется, Твен не был расистом. Да и никому из современников обвинять в этом Твена и в голову не пришло. Слово «негр» в то время было обыденным и не несло в себе какого-либо оскорбления. Тем не менее в 2011 году в США вышли романы «Приключения Тома Сойерса» и «Приключения Гекльберри Финна», где слово «негр» заменено по тексту словом «раб».

Таковы искривы исторической политкорректности!

Начав с юмористических вещей, Твен к старости всё больше впадал в пессимизм. Этому способствовали не только общественные и политические взгляды Твена, но и его жизнь.

В 1896 году, когда Твен вместе с женой путешествовал вокруг света, собирая материал для книги «По экватору» (1897), умерла его дочь. Вскоре тяжело заболела его младшая дочь. Через год умер сын.

В 1904 году умерла жена, которую Твен очень любил. Он впал в депрессию, хотя ещё мог отшучиваться. Так на ошибочное сообщение в газете о его смерти он отозвался с мрачным юмором: «Слухи о моей смерти несколько преувеличены».

В 1899-м он публикует повесть «Человек, который развратил Гедлиберг», наполненную злым юмором, который сопровождает в ней разрушение фундаментальных основ бытия.

Он долго болеет. Его мучает стенокардия, от которой он умирает 24 апреля 1910 года.

Последнее его сочинение – «Таинственный незнакомец» опубликовано после смерти писателя в 1916 году.

1 ДЕКАБРЯ

«Денискины рассказы» я читал своему маленькому сыну по мере их появления в печати. Их юмор, их умение разговаривать с ребёнком, заинтересовывать его заставляли с нетерпением ждать новых, прочитав старые. Виктор Юзефович Драгунский очень рано стал одним из любимых писателей нашей семьи.

Долго в нашей семье хранился номер журнала «Москва» с повестью «Он упал на траву», с удивительной лирической исповедью героя, который из-за хромоты не попал на фронт и теперь всеми правдами и неправдами стремится записаться в ополчение. В ополчение он попадает. Но, почти расставшись с любимой девушкой, пережив гибель её подруги от бомбёжки. Два приятеля в ополчении действуют в повести Драгунского. Дивные ребята! Один из них тоже погибнет. И любимую девушку не сможет удержать возле себя герой, чудесный человек, к которому проникаешься любовью с самого начала.

И ещё один журнал «Москва». В нём – повесть «Сегодня и ежедневно» – о цирке, о клоуне. Опять о личной трагедии героя. Чувствуется, что в обеих повестях Драгунский наделил героев собственными чертами. А в чём-то и своей судьбой. Потому они и похожи.

Помню, как оскорбила меня рецензия Феликса Светова в «Новом мире» Твардовского. С Феликсом я дружил и всё высказал ему при первой же встрече. Мы потом с год не разговаривали.

Я и сейчас, когда Феликса давно уже нет в живых, не могу понять, что его не устроило в прекрасной повести Драгунского. Этого я не понял ещё тогда, прочитав его не слишком умную рецензию.

Виктора Юзефовича не стало 6 мая 1972 года. Не так уж много он и прожил: родился 1 декабря 1913 года.

* * *

Ольга Сергеевна Павлищева, родившаяся 1 декабря 1797 года, в девичестве носила фамилию Пушкина и была старшей сестрой Александра Сергеевича.

Тот ей посвятил стихотворение «К сестре» (1814). Она была начитана, сама не чужда сочинительству, писала стихи французские и русские, но ничем не примечательные.

Жуковский в письме к А.А. Воейковой от 4 февраля 1828 года писал о знаменательном эпизоде, связанном с Ольгой Сергеевной: «Пушкина, Ольга Сергеевна, одним утром приходит к брату Александру и говорит ему: милый брат, поди скажи нашим общим родителям, что я вчера вышла замуж… Брат удивился, немного рассердился, но, как умный человек, тотчас увидел, что худой мир лучше доброй ссоры, и понёс известие родителям. Сергею Львовичу сделалось дурно… Теперь все помирились».

Кажется, поглядев на дату письма Жуковского, мы в силах разгадать, почему Ольга Сергеевна вынуждена была выходить за Николая Ивановича Павлищева в тайне от родителей. Они её брак не одобрили бы (это вытекает из того, что они и в дальнейшем не любили своего зятя), а Ольге Сергеевне пошёл 31 год – нависла реальная угроза остаться старой девой.

Впрочем, и Пушкин не слишком радовался своему новому родственнику, который, узнав, что отец жены дарит сыну Александру к свадьбе Кистенёвку в Болдине, стал качать права: требовал причитающуюся жене часть дохода, даже не ведая, что село было уже перезаложено, и, стало быть, кроме убытков, ничего владельцу принести не могло.

П.В. Анненков просил Павлищева записать воспоминания жены. Тот это сделал. В своей биографии Пушкина Анненков использовал и устные рассказы Ольги.

Она умерла 14 мая 1868 года.

* * *

Вот уж не знал, что поэт Иван Венедиктович Елагин (родился 1 декабря 1918 года), эмигрант второй волны, в родстве с Новеллой Матвеевой: она ему двоюродная сестра.

В 1919 году он был вывезен родителями в Харбин. На своё несчастье вернулись в 1923-м. Потому что уже в конце двадцатых отец Ивана Венедиктовича арестован, после второго ареста расстрелян, а мать помещена в психиатрическую больницу, где умерла. Беспризорнику Елагину помог украинский поэт Максим Рыльский, и первой поэтической публикацией Елагина станет авторизованный перевод стихотворения Рыльского «Концерт».

В Киеве учился в медицинском институте, прервал обучение, до 1943 года жил вместе с женой в оккупированном немцами Киеве.

В 1943-м с женой покинул Киев и через Германию перешёл в американскую зону оккупации. Поселился в Мюнхене.

С 1950-го жил в США. Работал на радио «Свобода». Учился в разных университетах. Стал профессором Питтсбургского университета, где преподавал русскую литературу.

Его стихи очень любил Роман Гуль, который, будучи главным редактором нью-йоркского «Нового журнала», печатал его в каждом номере в течение полувека.

Любопытны его переводы. Так получилось, что в лондонской газете «The Daily Mail» был напечатан перевод стихотворения Пастернака «Нобелевская премия» («Я пропал, как зверь в загоне»). Однако русского оригинала у редакции не было. Газета «Новое русское слово» обратилась к Елагину: не сможет ли он перевести стихотворение с английского на русский. Елагин перевёл. Газета опубликовала. Когда появился оригинал, все ахнули, настолько близко Елагин сумел приблизиться к Пастернаку.

Мне лично очень нравится вот это стихотворение Елагина:

Россия под зубовный скрежет Ещё проходит обработку: Опять кому-то глотку режут, Кому-то затыкают глотку. История не бьёт баклуши, В ней продолжают громоздиться Перелицованные души И передушенные лица.

Умер Иван Венедиктович 8 февраля 1987 года.

* * *

Мирра Лохвицкая – Мария Александровна Лохвицкая, родившаяся 1 декабря 1869 года, была старшей сестрой Надежды Александровны, которая тоже вошла в историю литературы и тоже под своим псевдонимом Теффи.

Очень любопытно, что литературно одарённые сёстры договорились вступать в литературу по очереди – младшая за старшей. Предполагалось, что когда Мария завершит карьеру, на авансцену литературы выйдет Надежда.

Как ни странно, но получилось именно так. Теффи напечатала свой первый рассказ в 1901 году, когда Мирре оставалось совсем немного, чтобы навсегда уйти не только из литературы, но из жизни.

Она выпустила пять поэтических сборников, и каждый был удостоен похвал знатоков.

Первый же её сборник был удостоен престижной Пушкинской премии. Второй сборник ввёл её в кружок К. Случевского, для которого она – «сердечно чтимая поэтесса».

Её третий и четвёртый сборники имели родственные мотивы и переклички с тогдашними стихами К. Бальмонта. Пятый сборник уже посмертно (1906) удостоился половинной Пушкинской премии.

Умерла Мирра Лохвицкая 9 сентября 1905 года. Смерти она не боялась:

Свершится. Замолкнут надежды, Развеется ужас и страх. Мои отягченные вежды Сомкнутся в предсмертных мечтах. Быть может, в гробу мне приснится — Кто будет склоняться над ним, Кто будет рыдать и молиться Над трупом холодным моим. Но дух мой дорогою ближней Поднимется в дальнюю высь, Где сонмы неведомых жизней В созвездиях вечных сплелись.

И, как это ни дико звучит, смерть её открыла дорогу в литературу её сестре.

* * *

Сергей Георгиевич Поволоцкий, родившийся 1 декабря 1908 года, окончил факультет права и социальных наук Университета Стефана Батория в Вильне. С 1931 по 1936 годы обучался в Брюсселе и Париже. По возвращению в Польшу стал писать литературные статьи и рецензии на книги русских писателей, проживающих в эмиграции.

Во время начала войны находился в Варшаве. Через некоторое время отбыл в Вильнюс, который уже не был польским городом Вильно. За нарушение границы был арестован НКВД и после суда выслан в Воркуту. В 1945 году по ходатайству Союза польских патриотов был освобождён и проживал в Ставрополе.

В 1946 году вернулся в Вильнюс, откуда переехал в Шецин. Оттуда перебрался в Лодзь, где стал работать редактором «Литературной страницы» – приложения к газете «Русский голос».

Писал статьи о театре и литературе для польских журналов и газет.

Оставил очень интересные воспоминания «Что очи мои видели» и «Мой романс с театром». И то и то опубликовано после его смерти.

А умер он 22 июня 1994 года.

* * *

Помню после первого приезда в СССР Ива Монтана началось кумиротворение. За французским шансонье бегали толпы поклонников.

Здесь и появилось стихотворение с известными строчками:

Монтан гремит на всю Европу. Спасибо, что приехал он, Но целовать за это *опу, Как говорится, милль пардон!

А через некоторое время кто-то написал ответ-опознание автора стихотворения:

Так пишет Вова Поляков. Кумир московских пошляков!

Владимир Соломонович Поляков (родился 1 декабря 1909 года), конечно, не был кумиром московских пошляков. Он возглавлял 1 фронтовой театр миниатюр «Весёлый десант» и ездил с ним по фронтам Великой Отечественной. После войны писал скетчи, сатирические миниатюры, пьесы, либретто сатирических спектаклей. Он автор сценариев фильмов «Мы с вами где-то встречались», «Карнавальная ночь» (совместно с Б. Ласкиным), «Она вас любит», и совместно с Б.Ласкиным: «Девушка с гитарой», «Не имей сто рублей», «Старый знакомый», писал песни к кинофильмам.

В 1959 году возглавил Московский театр миниатюр, на сцену которого приглашал Марка Захарова, Зиновия Высоковского, Владимира Высоцкого.

Но самая крепкая дружба связывала Полякова с Аркадием Райкиным, для которого он писал много.

Однако и Райкина не пощадил – вывел в своей «Поэме про Ива Монтана» заискивающим перед французским певцом.

Кстати, стихов, процитированных в начале, я в интернетском варианте не нашёл. Нашёл, как целует Сергей Образцов Монтана и как,

Увидев поцелуй таковский И образцовскую губу, Наверно, Пётр Ильич Чайковский Вертелся флюгером в гробу.

Умер Владимир Соломонович Поляков 14 февраля 1979 года.

* * *

В моём детстве говорили, что «Сулико» является самой любимой песней Сталина.

Может быть. «Сулико» по радио звучала чуть ли не ежедневно.

Я думал, что «Сулико» – это грузинская народная песня. Оказалось, нет. Музыку к ней написал В. Церетели. Слова (грузинские) – А. Церетели. А по-русски её перевела Татьяна Сергеевна Сикорская:

Я могилу милой искал, Сердце мне томила тоска. Сердцу без любви нелегко. Где же ты, моя Сулико? Сердцу без любви нелегко. Где же ты, моя Сулико? —

до сих пор помню!

Татьяна Сергеевна Сикорская (родилась 1 декабря 1901 года) в 1930-м окончила литературный факультет Московского университета, поступила работать в Музгиз, где познакомилась с Самуилом Борисовичем Болотиным, который стал её мужем и постоянным соавтором.

Вместе они до войны переводят по преимуществу песни народов СССР и по рекомендации Алексея Толстого вступают в Союзе писателей.

Во время войны Сикорская эвакуируется в Елабугу. По пути в эвакуацию знакомится с Мариной Цветаевой. Из Елабуги возвращается в Москву. Откуда вместе с Болотиным добиваются отправки на фронт. Два года работают в дивизионной газете.

После войны их песни входят в репертуар всех известных исполнителей того времени Клавдии Шульженко, Владимира Канделаки, Михаила Александровича, Зои Рождественской, Владимира Бунчикова, Владимира Нечаева, Леонида Утёсова, Аллы Пугачёвой, Владимира Высоцкого. На их стихи пишут музыку И. Дунаевский, Л. Шварц, М. Табачников, А. Новиков, З. Левина, А. Цфасман, О. Фельцман, А. Бабаджанян. Дмитрий Шостакович на стихи Сикорской написал вокальный цикл «Испанские песни».

Их стихи и переводы вошли в их поэтические сборники «Песни простых людей» (1954), «Гитары в бою» (1968», «Песни пяти материков» (1977). Они авторы либретто опер «Консул», «Пять миллионов», «Порги и Бесс», музыкальных комедий и оперетт «Кето и Котэ», «Донья Жуанита», «Фиалка Монмартра».

А мы в детстве пели «Марш лётчиков», «Бомбардировщики», «Зашёл я в чудный кабачок», «Кейзи Джонс», ничего не зная об их русских авторах.

Болотин умер в 1970 году. И вот что удивительно: я не нашёл о нём в Интернете достойной его справки.

Нашёл, как видите, о Сикорской, которая после его смерти почти перестаёт сочинять. Хотя прежде писала не только стихи. Написала пьесу «Неизвестный моряк» (1945). Перевела пьесу Б. Брехта и Л. Фейхтвангера «Сны Симоны Машар» (1957).

Умерла незаметно. Нигде не зафиксированы день и месяц кончины. Известен только год – 1984. Известно ещё, что она мать поэта Вадима Витальевича Сикорского (1922–2012), о котором мы писали в нашем календаре. Это ему довелось вытаскивать в Елабуге тело Марины Цветаевой из петли.

* * *

Белинский писал: «Спешим […] обратить внимание читателей на это необыкновенное явление в нашей литературе и в нашей жизни. Елисавета Кульман умерла семнадцати лет – и уже успела написать три тома стихотворений, в которых, как в зеркале, отражается вся благородная, прекрасная душа её, всё горячее её сердце, рождённое не для сует жизни, но бившееся для одного великого, изящного. Вся кратковременная жизнь её была посвящена служению музам».

Пушкин – после прочтения трёх сказок Елисаветы Кульман, написанных белым стихом: «Я нахожу только один недостаток в этих стихах, и то не я, а наша публика, что они писаны не в рифмах».

Кюхельбекер прочитал в ссылке биографию Кульман, составленную профессором А.В. Никитенко: «Елисавета Кульман – что за необыкновенное, восхитительное существо! […] Сколько дарований, сколько души, какое воображение!» Книга Никитенко подвигла Кюхельбекера написать стихотворение «Елисавета Кульман».

Елисавета Борисовна Кульман была младшей дочерью соратника Румянцева и Суворова Бориса Фёдоровича Кульмана, умершего от многих ран вскоре после рождения дочери.

Вдова очень нуждалась. Александр I отказал ей в пенсии за заслуги мужа. И мать, чтобы прокормить сыновей, учившихся в кадетском корпусе и маленькую Лизу, нанимается домохозяйкой к богатым людям.

Девочка оказалась невероятно способной. Она не только слушала сказки, но сочиняла и рассказывала их. Когда ей исполнилось 6 лет, с ней стал заниматься друг отца Карл Гроссгейнрих, учёный-филолог, владевший многими языками, знание которых он передаёт Лизе.

Русским языком Лиза занималась с матерью. Гроссгейнрих, помимо языков, учит её географии, истории, истории иностранных литератур.

В одиннадцать лет она свободно владеет – говорит и пишет на французском, немецком, итальянском и английском. Причём пишет на каждом из них стихи.

В двенадцать она изучает латынь и церковнославянский. Когда ей исполнилось 13 лет, Гроссгейнрих подарил ей книгу Гомера на древнегреческом. Чтобы понять его, она изучает историю и географию древней Греции, и через очень короткое время переводит оды Анакреона на русский, французский, немецкий, итальянский и латинский языки.

Втайне от Лизы её учитель посылает ряд её стихотворений на разных языках своему товарищу, которого просит показать их Гёте. И Гёте откликнулся: «Объявите молодой писательнице от моего имени, от имени Гёте, что я пророчу ей со временем почётное место в литературе, на каком бы из известных ей языков она ни вздумала писать». Особенно понравилось Гёте стихотворение «Молния» (его начало сохранилось):

«Со мною кто сравнится?» – Я! – Дуб сказал могучий, Взмахнув вершиной гордой. Из облаков зловещих Летучею змеею Вдруг молния блеснула И крепкий дуб сломила, Как бы дитя, играя, Цветка согнуло стебель. «Со мною кто сравнится?» – Я! – прозвучала Башня, Чьё золотое темя Отвсюду гордо блещет, Когда не покрывают Его, как флёром, тучи. Но небеса разверзлись Для молнии гремучей. Летит драконом страшным С зияющею пастью; Мгновенье – и не стало Главы у гордой башни; Лишь чёрными ручьями Вниз по стенам стекает Расплавленное злато. «Нет, мне никто не равен, — Сказала и стрелою Нырнула в волны моря, Где только что спесиво Корабль военный нёсся. Пожар! В минуту с треском Горящие остатки На воздух разметало; Потом опять всё в море Упало, потонуло, И дивного строенья Как будто не бывало…

В 15 лет она пишет цикл «Стихотворения Коринны». Гроссгейнрих послал их Фоссу, известному немецкому поэту и переводчику древних классиков. Фосс в восторге: «Эти стихотворения можно почесть мастерским переводом творений какого-нибудь поэта блистательных времён греческой литературы, о котором мы до сих пор не знали, до такой степени писательница умела вникнуть в свой предмет… Трудно понять, чтобы столь молодая девушка могла уже приобресть такие глубокие и обширные познания в искусстве и древности».

Всё это зачитывается Лизе, которая не совсем довольна, потому что пришла к выводу, что её будут читать только люди учёные. А ей хочется, чтобы и неучёные приобщались к её творчеству.

Она пишет сказки. Первую часть называет «Сказки заморские», куда включает переработку в основном немецких сказок. Некоторые она сочиняет сама.

Вторая часть – «Сказки русские». Она перерабатывает былины и русские народные сказки.

И не оставляет занятия языками. Изучает испанский, португальский, новогреческий, делает переводы с них. Одновременно она задумывает познакомить иностранцев с русской литературой. Переводит четыре трагедии В. Озерова на немецкий и итальянский языки. Переводит оды Державина, отрывки из сочинений Дмитриева, Батюшкова, Карамзина.

В конце октября 1824 года Елисавета присутствовала на свадьбе брата. Тёплого салопа у неё не было. Ей пришлось ожидать экипаж на сильном ветру. В результате – воспаление лёгких. 7 ноября в Петербурге произошло наводнение, описанное в «Медном Всаднике» Пушкина. Больная девочка беспокоится за близких, нервничает. Начинается скоротечная чахотка.

Тяжелобольная девочка продолжает работать. Переводит новогреческие народные песни. Пишет цикл стихотворений в древнегреческом духе. Пишет восточную сказку «Волшебная лампада» (переводит из «Тысячи и одной ночи»).

Елисавета Борисовна Кульман скончалась 1 декабря 1825 года в 17 лет: родилась 17 июля 1808 года.

При жизни ни одного стихотворения этой девочки не было напечатано. В 1833 году Российская Академия издала книгу её стихов «Поэтические опыты». В 1841 году – «Полное собрание русских, немецких и итальянских стихотворений Елисаветы Кульман».

2 ДЕКАБРЯ

Графине Елене Михайловне Завадовской, родившейся 2 декабря 1807 года, Вяземский писал в обращённом к ней стихотворении:

[…] Я Петербург люблю, к его пристрастен лету: Так пышно светится оно в волнах Невы; Но более всего как не любить поэту Прекрасной родины, где царствуете вы? Природы северной любуяся зерцалом, В вас любит он её величье, тишину, И жизнь цветущую под хладным покрывалом, И зиму яркую, и кроткую весну. Роскошен жаркий юг с своим сияньем знойным И чудно-знойными глазами жён и дев — Сим чутким зеркалом им думам беспокойным, В котором так кипят любви восторг и гнев. […] Но сердцу русскому есть красота иная, Сын севера признал другой любви закон: Любовью чистою таинственно сгорая, Кумир божественный лелеет свято он. Красавиц северных он любит безмятежность, Чело их, чуждое язвительных страстей, И свежесть их лица, и плеч их белоснежность, И пламень голубой их девственных очей. Он любит этот взгляд, в котором нет обмана, Улыбку свежих уст, в которой лести нет, Величье стройное их царственного стана И чистой прелести ненарушимый цвет. Он любит их речей и ласк неторопливость И в шуме светских игр приметные едва, Но сердцу внятные – чувствительности живость И, чувством звучные, немногие слова. Красавиц северных царица молодая! Чистейшей красоты высокий идеал! Вам глаз и сердца дань, вам лиры песнь живая И лепет трепетный застенчивых похвал!

Похоже на признание в любви, не правда ли? Столько восхищения красотой адресата. Вяземский же утверждал, что в восьмой главе «Евгения Онегина», где Онегин видит княгиню Татьяну, которая «сидела у стола / С блестящей Ниной Воронскою, / Сей Клеопатрою Невы», Нина Воронская – это Елена Завадовская, известная в обществе своими романами (потому – «Клеопатра»), признанная красавица, о чём в этом месте «Онегина» пишет и сам Пушкин: «И верно б согласились вы, / Что Нина мраморной красою / Затмить соседку не могла, / Хоть ослепительна была».

Да и пушкинисты вовсе не единодушны в том, кому Пушкин написал вот это стихотворение:

Всё в ней гармония, всё диво, Всё выше мира и страстей; Она покоится стыдливо В красе торжественной своей; Она кругом себя взирает Ей нет соперниц, нет подруг; Красавиц наших бледный круг В её сиянье исчезает. Куда бы ты не поспешал, Хоть на любовное свиданье, Какое б в сердце не питал Ты сокровенное мечтанье, — Но встретясь с ней, смущённый, ты Вдруг остановишься невольно Благоговея богомольно Перед святыней красоты.

Одни считают, что стихи написаны жене, другие, что всё-таки – Завадовской. И мне думается, что есть, есть основания решить, что поэт думает сейчас не о жене, а о Елене Завадовской, которая, по мнению Долли Фикельмон, «полностью оправдывает репутацию красавицы. Высокая, статная, с великолепными правильными чертами, ослепительным цветом лица». Пушкин пишет это в 1832 году, уже будучи женат. И как бы он ни любил жену, трудно представить, что к ней относятся строки: «Но встретясь с ней, смущённый, ты / Вдруг остановишься невольно / Благоговея богомольно…»

Другое дело, что Завадовская для Пушкина «затмить соседку (т. е. жену. – Г.К.) не могла» потому хотя бы, что Пушкин ценил жену не только за красоту.

Так или иначе, но именно красоту Завадовской, не уставая, превозносят все, кто о ней вспоминает. Восхищаются, как мало изменяло её время. Граф Бутурлин в своих «Записках» пишет, что и в 1860 году она считалась в Петербурге первой красавицей. А было ей тогда 53 года.

Умерла она через четырнадцать лет – 22 марта 1874 года.

* * *

Мария Андреевна Бекетова была родной сестрой матери Александра Блока.

Зарабатывала на жизнь, пересказывая для издательства Сытина романы Жюль Верна «Необычайные приключения капитана Гаттераса» (1888, 1890) и Даниэля Дефо «Приключения Робинзона Крузо» (1896). В павленковской серии «Жизнь замечательных людей» выпустила очерки о сказочнике Г.-Х. Андерсене и путешественнике Христофоре Колумбе.

Переводила литературу. Поначалу с польского, в том числе, и «Крестоносцев». Потом с французского Бальзака, Жорж Санд, Мопассана, с немецкого – Э.Т.А. Гофмана.

10 лет вела семейный дневник, который целиком не опубликован до сих пор.

На его основе написала воспоминания «А. Блок. Биографический очерк» (1922), «Блок и его мать. Воспоминания и заметки» (1925). Третья книга «Шахматово. Семейная хроника» вышла ещё в 1930 году. Но Бекетова продолжала работать над ней всю жизнь. Так что новое издание появилось только в 1990-м, много позже смерти Марии Андреевны 2 декабря 1938 года (родилась она 12 января 1862 года).

Почти неизвестный отрывок из воспоминаний Марии Андреевны о Блоке:

«Однажды он зашёл вместе с матерью в гости к деду и бабушке, которые жили вместе со мной. Побывав на их половине, он пришёл ко мне, а у меня в гостях была моя старая приятельница, знавшая Блока с самого детства. Тут ему вздумалось поиграть в декламацию. Он прочёл целиком наизусть некрасовскую «Больницу». […] Читая, Блок впадал то в слезливость, то в мелодраматизм. Его интонация, позы и жесты были до того уморительны, что мы все помирали со смеху, а моя гостья, особа отнюдь не литературная, совсем устала от смеха и только слабым голосом повторяла: «Ах, Саша, какой ты комик». Всё это проделывал он не ради эффекта декламации, а просто от игривого настроения и бродившей в нем актёрской жилки».

* * *

Эрнест Леопольдович Радов, родившийся 2 декабря 1854 года, на протяжении многих лет (1880–1890 и 1916–1927) работал в Императорской библиотеке, прошёл путь от сотрудника до заведующего отделением.

После Октябрьской революции с 1917 по 1924 был директором библиотеки. С 1899 году был редактором «Журнала министерства народного просвещения». В 1920-м избран членом-корреспондентом Академии наук. В 1927 году по инициативе В. Вернадского выдвинул свою кандидатуру в академики, но вынужден был сняться с выборов.

Перевёл на русский язык «Этику» Аристотеля (1887). Под его редакцией публиковались по-русски труды западных филологов (например, «Феменология духа» Гегеля).

Редактировал вместе с В. Соловьёвым философскую часть Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. Написал для этого словаря более ста статей.

Его «Очерк истории русской философии», изданный в 1912 году, переиздан в 1920.

Умер 28 декабря 1928 года.

* * *

10 декабря 2009 года в Библиотеке РАН в Петербурге состоялась выставка, посвящённая 150-летию со дня рождения Павла Константиновича Симони.

На выставке были представлены публикации древних памятников, осуществлённые Симони или при его участии. Были выставлены «Слово о полку Игореве» по копии XVIII века из бумаг Екатерины II; «Старинные сборники русских пословиц, загадок и проч. XVII–XVIII столетий». В экспозиции присутствовали и составленные П.К. Симони библиографические списки трудов Л. Майкова, А. Веселовского, П. Бекетова.

Ясно чем занимался Павел Константинович Симони, родившийся 2 декабря 1859 года?

Он участвовал ещё в работе над первым в России словарём современного русского литературного языка, которая готовила Академия. В 1891 году вышел первый выпуск «Словаря русского языка», подготовленного под руководством академика Я. Грота и при участии П. Симони.

С 1902 года он работал в Академии наук делопроизводителем Отделения русского языка и словесности и оставался там, когда должность была переименована в учёного секретаря до выхода на пенсию в 1926 году.

Филолог, палеограф, источниковед, библиограф, книговед, педагог, он был избран членом-корреспондентом Академии наук в 1921 году.

Умер Павел Константинович 17 марта 1939 года.

* * *

Николай Фридрихович Олигер, родившийся 2 декабря 1882 года, был исключён за революционную деятельность из омской гимназии, поступил в саратовское Механико-химическое, техническое училище и тоже был исключён.

В 1901–1902 году находился в заключении в омской тюрьме. После освобождения был под негласным надзором, живя в основном в Томске, работал секретарём редакции томской газеты «Сибирский вестник», подрабатывал журналистикой, помещал свои произведения под псевдонимом Н.Степняк.

Был членом РСДРП. Осенью 1904 года занимался революционной деятельностью на Кубани. В декабре 1904 года арестован в Екатеринодаре за участие в антиправительственной демонстрации.

Но по состоянию здоровья отошёл от революционной деятельности.

В 1906 году поселился в Петербурге. Печатал рассказы, очерки, повести под своим именем в петербургских журналах. Издал книгу «Рассказы» (1907; второе издание – 1910). В конце 1911-го в связи с обострением туберкулёза уехал в Одессу. Оттуда в 1912-м – за границу. Жил во Франции, на юге Италии. В феврале 1913 года поселился на Капри, где встречался с Горьким, Буниным, Шаляпиным. Осенью 1913-го вернулся в Петербург: там в Суворинском театре и в театре Корша была поставлена его пьеса «Победители», но в конце февраля 1914-го снова уехал за границу, поселился в Ницце.

С началом мировой войны сотрудничал в еженедельнике Суворина «Лукоморье», где напечатал «Дорожные наброски», в которых запечатлел подробности своего возвращения в Россию через Балканы. В 1916 году в издательстве «Лукоморье» вышел сборник его рассказов «Волки».

На фронт он отправился добровольно в 1915 году, был уполномоченным сибирского передового врачебно-питательного отряда и сибирского общества помощи раненым.

В 1916-м был контужен.

В 1917-м отправился в путешествие по восточным странам. Осенью 1918 года прибыл в Харбин. Работал начальником осведомительного отдела при штабе атамана Семёнова. С сентября 1918-го был главным редактором ежедневной харбинской газеты «Призыв».

Вступил в Конституционно-демократическую партию. Переехал в Читу, где был избран членом краевого бюро кадетов. В многочисленных статьях, которые, как правило, подписывал Н. Оль и Н. О., весьма негативно отзывался о Ленине, Троцком, Луначарском и интеллигенции, которая пошла им на службу.

Повести о революционерах «Белые лепестки», «Кожаный чемодан», «Принцесса», написанные Олигером, подражательны: за ними проступает «Конь бледный» Н. Ропшина (Савинкова). Но повесть о тюрьме «Смертники» была высоко оценена В. Короленко.

Весьма противоречиво оценивала критика утопию «Праздник весны», написанную Олигером в 1911 году.

Умер Николай Фридрихович молодым: 27 ноября 1919 года.

* * *

Михаил Яковлевич Пустынин (настоящая фамилия Розенблат) родился 2 декабря 1884 года в Одессе. Печататься начал с 1905 года в «Сатириконе» и других юмористических и сатирических изданиях.

Работал в Витебске с 1918 года, в Окнах РОСТА.

7 февраля 1919 года вместе с режиссёром, актёром Михаилом Разумным организовал в Витебске первый Театр революционной сатиры (Теревсат). Спектакли театра оформлял Марк Шагал. 15 апреля 1920 года театр переехал в Москву.

В Москве Пустынин стал постоянным автором фельетонов в журнале «Крокодил» и других сатирических изданиях.

Отдельно хочется сказать о его пародиях.

Благодаря литературоведу Олегу Лекманову, напечатавшему в Тарту четырёхстрофное юмористическое стихотворение «Современный Онегин», подписанное «Недотымкой» (одним из псевдонимов Пустынина), нам известен этот смешной и злободневный текст 1908 года. Надо сказать, что Пустынин ещё раз вернулся к Онегину в 1932 году, написав в соавторстве с А.Архангельским пародийный роман в стихах «Евгений Онегин в Москве», который отдельными главами печатался в «Вечерней Москве».

Пародия была любимым коньком Пустынина. Вот, к примеру, как написал бы на пушкинскую тему «Птичка Божия не знает» Александр Жаров:

За птичку, грустящую в клетке, Стыдиться приходится нам, И птичке, что «дремлет на ветке», Я просто руки не подам! Коль птичка не знает заботы, Ту птичку отбросим как сор! Есть много на свете работы! Бездельникам-птичкам – позор. Их жгучей насмешкой ошпарим! К ним ненависть наша тверда! Ударим, ударим, ударим По птичкам, не вьющим гнезда!

А вот на ту же тему – Александр Безыменский:

Написал о птичке Пушкин Сотню лет тому назад. Против пушкинской пичужки Я писать сегодня рад. Что за гнусная привычка — «Хлопотливо не свивать»? Значит, ты не наша птичка, Коль на труд тебе плевать. Ну, на что это похоже? Должен прямо заявить: Ты не вьёшь гнезда, так что же — Мне прикажешь гнёзда вить? Кто, «чирикая, порхает», Будем тех в три шеи гнать! «Птичка божия не знает»?! Надо знать!

Наконец, Сельвинский. Этот верен себе:

Пушкинская птичка! Пушкинская птичка! «Божия» – не кличка В наши дни. «Внемлет гласу бога», Как это убого! Ты резвишься много! Из-ви-ни! Звёзд ты не хватаешь, Гнёзд ты не свиваешь, И порхаешь-хаешь Без кон-ца. Будет зря носиться! Нет, пора и птице Пе-ре-ква-ли-фи-ци — ро-вать-ся!

Скончался Михаил Яковлевич в 1966 году.

* * *

Софья Вячеславовна Старкина, родившаяся 2 декабря 1965 года, всю свою жизнь положила на изучение Велимира Хлебникова, его вклада в русскую литературу. Своим учителем считала Рудольфа Валентиновича Дуганова, который вместе с Евгением Рувимовичем Арензоном составил и подготовил текст шеститомного собрания сочинений Хлебникова.

С 1999 года Старкина работала в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме сперва экскурсоводом, потом научным сотрудником. Хранителем фотофонда. В 1990 году организовала в музее выставку и конференцию, посвящённые Хлебникову. В 1992 году – ещё одну выставку.

Активно участвовала во многих конференциях в России и за рубежом, посвящённых Хлебникову. Много публиковалась.

В 1998-м защитила кандидатскую диссертацию о дофутуристическом периоде творчества Хлебникова.

Автор первой биографии Хлебникова – «Велемир Хлебников. Король времени» (2005). В 2007 году выпустила книгу «Велемир Хлебников» в молодогвардейской серии ЖЗЛ.

Работала над докторской диссертацией, которую закончить не успела.

Умерла 12 августа 2014 года.

* * *

Дмитрий Михайлович Холендро, родившийся 2 декабря 1921 года, во время войны служил литсотрудником фронтового отдела газеты «Вперёд за Родину». В основном общался с артиллеристами, где тоже служил. Был ранен. С войны пришёл с двумя орденами Красной Звезды.

В 1949–1950 годах написал роман «Горы в цвету», вопреки ожиданиям, не о войне. Он о жизни крымских колхозников-переселенцев. В это время он жил в Крыму. И за этот роман его приняли в Союз писателей. Надо сказать, что молодому писателю протежировал Павленко, о котором Холендро вспоминал тепло.

Мы познакомились много позже, и меня удивляли эти тёплые воспоминания Дмитрия. Но потом я понял: он на них имеет право. Павленко помог Холендро довести роман до печати. С подачи Павленко Дмитрия Михайловича не только приняли в Союз писателей, но через некоторое время избрали ответственным секретарём крымской организации.

А в 1951 году на творческой конференции писателей Юга, которая проходила в Ростове-на-Дону, Холендро попал в семинар к Паустовскому, в которого влюбился сразу и навсегда.

И Паустовский благоволил к Холендро, который заинтересовал его тем, что читал рассказ, уже опубликованный, но выправленный по печатному тексту. Мэтр одобрил такое отношение к собственным произведениям.

Первый военный рассказ «Первый день весны» Холендро написал в 1953 году, после него повесть из рыбацкого быта «Свадьба» (1967), после снова о войне – повесть «Фантазёр» («Яблоки военного года»).

Кстати, не только «Свадьба» – о рыбацком быте. О рыбаках и море Холендро написал повести «Опасный мыс», «За перевалом», «Город – одна улица», рассказы «Друг рыбака», «Пассажир Лёшки-анархиста» («Суровый пассажир»).

Не говорю уже о любви. На эту тему Холендро написал немало хорошей прозы.

В 1966 году Холендро находился в писательском доме в Ялте, где в это время жил там Паустовский. Узнав о землетрясении в Ташкенте, Паустовский сказал Холендро: будь я таким молодым, как вы, без промедления поехал бы в Ташкент, писателю надо такое видеть… Ничего не сказав Паустовскому, Холендро на следующий день купил билет и вылетел в Ташкент. Через несколько дней вернулся. «Что вас не было видно?» – спросил Паустовский. Холендро объяснил и показал писателю фотографии разрушенного города. «А ведь я тогда почти пошутил, – сказал Паустовский. – Но уж коли вы туда слетали, советую слетать ещё и пожить там побольше и написать об этом».

Холендро так и поступил и написал повесть «Улица тринадцати тополей».

Помню напечатанную в «Юности» повесть «Пушка», где автор опираясь на свой опыт, воссоздаёт жизнь артиллеристов во время войны. Через некоторое время «Юность» устроила у себя на страницах обсуждение этой вещи, на котором присутствовали и фронтовые товарищи писателя. Повесть была оценена очень высоко.

Дмитрий был очень хорошим честным человеком. Переживал за друзей, случись попасть им в полосу невезения. Помогал им.

Умер в 1998 году.

3 ДЕКАБРЯ

Я уже запутался: то ли это я в детском саду распевал песенку: «Маленькой ёлочке холодно зимой. Из лесу ёлочку взяли мы домой». То ли это пел мой маленький сын, а я ему подпевал.

Во всяком случае, песенка мне нравилась. Уже позже я узнал, что автором слов является Зинаида Николаевна Александрова, родившаяся 3 декабря 1907 года.

Она как детский поэт нашла себя не сразу. Писала взрослые стихи, работая прядильщицей на фабрике им. Ст. Халтурина. Её подруги по фабрике без ведома автора посылали её стихи в журнал «Работница и крестьянка». У неё вышли в 1938 году две книжки «Полевой Октябрь» и «Фабричные песни».

Однако в 1930-м она написала детскую песенку, ставшую популярной, – «Ветер на речке». После этого её амплуа определилось. Отныне она – детский поэт.

Александрова выпустила очень большое количество книжек. Правда, некоторые состоят из всего одного стихотворения, иллюстрированного художниками.

Конечно, многие публикации давались Зинаиде Николаевне легко. Всё-таки она работала заведующей редакцией детской литературы в издательстве «Молодая гвардия». Потом в журнале «Искорка», в «Крестьянской газете», в журнале «Весёлые ребята».

Далеко не все стихи Александровой хороши. Подчас они банальны. Или излишне сентиментальны. Но хорошие стихи у неё есть.

Наверное, стоит отметить её переводы детских стихов с языков народов СССР.

И всё же, когда издательство «АСТ, Астрель» в 2008 году выпустило книжку «100 любимых стихов малышей», оказалось, что стихи Александровой в ней явно проигрывают Благининой, Акиму, Заходеру, Маршаку, Э. Успенскому.

Я не смог найти дня и месяца кончины Зинаиды Николаевны. Известно, что она умерла в 1983 году и что похоронена на 10 участке Введенского кладбища.

* * *

Сталинскую премию 2 степени Олег Николаевич Писаржевский, родившийся 3 декабря 1908 года, получил за книгу «Дмитрий Иванович Менделеев». А до этого он написал книгу о корабельном академике Алексее Николаевиче Крылове. А после этого книга «Ферсман» (1955) – о великом геофизике и минералоге.

Книга «Наука древняя и молодая» (1962) рассказывает о научных школах академиков Зелинского и Семёнова, Лебедева, Ребиндера, Кнунянца, Несмеянова, Каргина и Энгельгардта.

В 1963 – новая монография «Прянишников» – об основоположнике советской школы в агрономической химии.

17 ноября 1964 года он публикует в «Литературной газете» статью «Пусть учёные спорят».

А через два дня 19 ноября 1964 года Олег Николаевич скончался.

* * *

Николай Иванович Билевич, родившийся 3 декабря 1812 года, в 15 лет поступил в гимназию высших наук князя Безбородко в Нежине, где учились Гоголь, Кукольник, Гребёнка. Окончив гимназию, поступил в Московский университет, где несколько месяцев слушал лекции на словесном и юридическом факультетах. Но по недостатку средств оставил университет и поступил учителем истории и географии в Московскую практическую академию.

Одновременно работал в конторе богоугодных заведений. В 1836 году стал преподавателем истории и статистики в старшем классе института обер-офицерских детей, готовящихся к поступлению в Московский университет.

При этом занимался литературой. В 1836 году выпустил «Простонародные рассказы». Изданные анонимно они получили благосклонные отзывы Белинского и Сенковского и в 1839 году переизданы под заглавием «Святочные рассказы». Одобряя книгу, Сенковский нашёл в ней «что-то русское – грубое, тяжёлое, мужицкое, но русское, национальное».

Начальство воспитательного дома поручило Билевичу составить учебное руководство по всеобщей истории. Билевич написал только «Древнюю историю», так как был назначен учителем русской словесности во вновь открытую третью московскую гимназию, из которой перемещён был по распоряжению попечителя учебного округа графа С.Г. Строганова инспектором в первую московскую гимназию.

Печатался в «Библиотеке для чтения», где опубликовал повесть «Пётр Иванович Короткоумкин» (1853), в «Москвитянине» повесть «Мечты и действительность» (1849), в «Московском Городском Листке» со статьями о Новикове, о Карамзине, о русских писательницах XVIII и XIX веков. Кроме того написал сказки «Журавль» (1846) и «Сказку об Иване-Богатыре» (1847).

В своих статьях и публицистических работах отстаивал православно-монархические, патриотические идеалы. Выступал против западничества. По мнению критика И.И. Виноградова, был любимым учителем Достоевского, оказавшим на того литературное и нравственное влияние («Наш современник», 2005. № 8).

Умер Билевич 27 июля 1860 года.

* * *

Как известно, Фет не просто был атеистом, но настаивал на своём убеждении. Удивительно, что при этом он писал такие стихи:

Не тем, Господь, могуч, непостижим Ты пред моим мятущимся сознаньем, Что в звёздный день Твой светлый серафим Громадный шар зажёг над мирозданьем И мертвецу с пылающим лицом Он повелел блюсти Твои законы, — Всё пробуждать живительным лучом, Храня свой пыл столетий миллионы: — Нет, Ты могуч и мне непостижим Тем, что я сам, бессильный и мгновенный, Ношу в груди, как оный серафим, Огонь сильней и ярче всей вселенной. Меж тем как я – добыча суеты, — Игралище её непостоянства, — Во мне – он вечен, вездесущ, как Ты, Ни времени не знает, ни пространства.

Нет, я вовсе не хочу начать доказывать, что Афанасий Афанасьевич был причастен вере. Но он был причастен гуманной основе жизни. Причастен добру, разлитом в сущем. Потому что в каждой частичке бытия ощущал трепетную душу, которую озвучивал любой строчкой своего стихотворения:

Только в мире и есть, что тенистый Дремлющих клёнов шатёр! Только в мире и есть, что лучистый Детски-задумчивый взор! Только в мире и есть, что душистый Милой головки убор! Только в мире и есть – этот чистый Влево бегущий пробор!

Вот как запечатлевал Афанасий Афанасьевич Фет мгновения вечности. И они, эти мгновения, были не бабочками, наколотыми в гербарии, а теми кусочками чувства, которого они навсегда в себе сохранили, – с пульсом, ритмом, трепетом, даже с запахом.

Один из самых больших русских поэтов!

Он умер 3 декабря 1892 года. Родился 5 декабря 1820-го.

Лев Толстой спрашивал: «И откуда у этого добродушного толстого офицера берётся такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?»

А спросить надо было по-другому: для чего человеку, обладающему явным свойством великого поэта, нужно было служить офицером?

Нужно, потому что Фет был незаконнорождённым сыном крупного помещика Афанасия Неофитовича Шеншина. В Германии Афанасий Неофитович сошёлся с Шарлотой-Елизаветой Фёт, от которого и родился сын. При крещении в Германии мальчик был записан законным сыном А.Ф. Шеншина. Пока мальчик учился в Лифляндии в немецкой школе-пансионе, его фамилия была Шеншин.

Но вот семья вернулась на родину, и Орловская духовная консистория установила, что у Шарлоты Фёт сын рождён до брака, и, следовательно, он должен считаться дармштадским подданным Фётом, и не имеет право наследовать фамилию Шеншина и положенное Шеншину потомственное дворянство. Записывая немецкую фамилию, писарь делает ошибку: вместо «ё» ставит «е».

Отныне целью жизни Фета стало вернуть себе отцовскую фамилию и вместе с ней дворянские привилегии.

После окончания университета (1844) Фет поступает в армию. Поступает как «иностранец Афанасий Фёт». Офицерский чин в то время давал потомственное дворянство. Он служит унтер-офицером в кавалерийском полку.

В 1853 году переводится в гвардию, в лейб-уланский полк, расквартированный под Петербургом.

Он много пишет, много печатается. И надеется в ближайшее время получить офицерский чин, а с ним и вожделенное потомственное дворянство.

Но в 1856 году выходит указ, по которому дворянство даётся только офицерам, начиная с полковника. Фет берёт годовой отпуск, который частично проводит за границей. Возвращаться в армию он не видит смысла.

Тем более что он женился на Марии Петровне Боткиной – сестре миллионеров Боткиных.

В 1860-м он покупает 200 десятин земли в Мценском уезде, строит там дом и переезжает в село Степановка, где занимается сельским хозяйством.

Став помещиком, Фет пишет статьи в защиту интересов помещиков, из-за чего ссорится со многими прогрессивными литераторами.

Фета в уезде избирают мировым судьёй. Служит им 10 лет, стихов почти не пишет, занимается философией, увлекается Шопенгауэром, главную книгу которого «Мир как воля и представление» впоследствии переведёт.

В 1873 году мечта Фета осуществилась: откликаясь на просьбу родовитых приятелей Фета, учитывая его беспорочную службу и выдающийся литературный талант, Александр II издаёт указ, по которому Фет причислен «к роду отца его Шеншина со всеми правами и званиями, к роду принадлежащими».

Через четыре года Фет продаёт Степановку и покупает в Курской губернии большое имение Воробьёвку.

Покупает дом в Москве, где проводит зимы.

Но с чем столкнулись его друзья и от чего с ужасом пытаются его отговорить: он хочет ближайшую книгу «Вечерние огни» издать под фамилией Шеншина. С большим трудом им удаётся заставить его согласиться с тем, что Фет будет отныне считаться литературным псевдонимом Афанасия Афанасиевича Шеншина.

Слава Богу, все последующие и посмертные произведения поэта выходили под фамилией Фет, которая нам с вами намного дороже фамилии Шеншина. Ибо за Шеншиным – материальные блага, но за Фетом – духовные!

* * *

В 1827 году Пушкин присылает Зинаиде Александровне Волконской поэму «Цыганы» и личное послание:

Среди рассеянной Москвы, При толках виста и бостона, При бальном лепете молвы Ты любишь игры Аполлона. Царица муз и красоты, Рукою нежной держишь ты Волшебный скипетр вдохновений, И над задумчивым челом, Двойным увенчанным венком, И вьётся и пылает гений. Певца, пленённого тобой, Не отвергай смиренной дани, Внемли с улыбкой голос мой, Как мимоездом Каталани Цыганке внемлет кочевой.

Каталани, которую упоминает Пушкин, – это прославленная в ту пору итальянская актриса, которая с восторгом слушала в Москве цыган и подарила Стеше, любимице Пушкина, Вяземского, Языкова, шаль со своих плеч.

Пушкин познакомился с Зинаидой Александровной (родилась 3 декабря 1789 года), когда Николай вернул его в Москву из Михайловской ссылки.

В большой дом Волконских, который находился на месте теперешнего «Елисеевского» магазина, Пушкина ввёл Соболевский. Дом представлял собой музыкально-литературный салон, где любили бывать Жуковский, Баратынский, братья Киреевские, Вяземский, Козлов, Дельвиг. Хозяйка была не только красива, она обладала чарующим голосом и, кроме того, занималась литературой. Писала на разных языках.

К ней, кстати, замечательно относился император Александр I. Антинаполеоновскую кампанию 1813–1815 годов и два последующих года она провела за границей с царским двором. В Париже в придворном театре выступала на сцене, восхищая своими сценическими данными знатоков.

Но Пушкин застал Волконскую после разгрома декабрьского восстания. Многие посетители её салона (например, В. Кюхельбекер) были арестованы. Родной брат её мужа Сергей Волконский был сослан в Сибирь.

Зинаида Александровна устроила горячий приём Марии Николаевне Раевской (Волконской), добровольно ехавшей к мужу в Сибирь. Николаю это не нравилось. За Зинаидой Волконской был установлен надзор. Тем более что Волконская перешла из православной веры в католическую. В 1829 году Николай разрешает Волконской выехать за границу.

Вместе с сыном и его воспитателем профессором С. Шевырёвым она поселяется в Риме. С этой поры она живёт там постоянно на купленной ею вилле. Всего два раза ненадолго она приезжала в Россию.

А на римской вилле она восстанавливает литературно-музыкальный салон, где, в частности, бывали у неё Гоголь, Брюллов, Бруни, Александр Иванов. Что же до иностранных деятелей культуры они считали великой честью для себя принять приглашение русской княгини.

В марте 1835 года во время путешествия в Италию девятнадцатилетняя дочь Вяземского Прасковья скончалась и была похоронена в Риме.

Вот стихотворение Зинаиды Александровны, где она выражает скорбь и свою полную поддержку безутешному отцу:

В стенах святых она страдала, Как мученица древних лет; Страдать и жить она устала; Уж всё утихло… девы нет! И Кипарис непеременной Стоит над девственной главой, Свидетель тайны подземельной, И образ горести родной! Ты едешь… но её могилу Оставишь мне не сиротой: Так солнца заменяет силу Луч месяца в ночи святой!

Волконская писала по-русски, по-французски, по-итальянски. Она многих поддерживала. В том числе и материально. Даже смерть её, по преданию, случилась из-за того, что в холодную римскую погоду она отдала своё тёплое пальто замерзающей нищенке. Последовавшая простуда оказалась для неё смертельной. Она умерла в Риме 24 января 1862 года.

* * *

Юрий Михайлович Батяйкин, родившийся 3 декабря 1946 года, писать стихи начал ещё в школе. Причём сразу так называемые «непроходимые», то есть такие, которые и думать было нечего провести через советскую цензуру.

После некоторых пародий на известных поэтов, написанных в духе неприятия советской власти, попал под наблюдение КГБ.

Учился в Московском заочном педагогическом институте. Работал в музее изобразительных искусств имени Пушкина и на телевидении. Недолго задерживался на одном месте. Случайно попал вожатым в пионерлагерь «Известий» «Синева», где на всю жизнь влюбился в свою воспитанницу Марину Орбелян, дочь композитора Константина Орбеляна. Девочка не ответила взаимностью, но на многие годы стала музой Батяйкина. В дальнейшем Марина, уже будучи замужем, покончила с собой во Франции. Батяйкин предчувствовал такой конец, написав о своих предчувствиях в рассказе «Зеркало Клеопатры», незадолго до гибели Марины.

Москвич Батяйкин постепенно всё больше времени проводит в Ленинграде, много там выступает, много пишет, дружески общается с Виктором Кривулиным и Олегом Охапкиным.

А в 1989-м и вовсе переезжает в Ленинград, пишет стихотворение «Ну вот – я и перебрался с московской сцены».

В 1991 году Юнна Мориц и Евгений Рейн добиваются публикации стихов Батяйкина в двух журналах «Октябрь» и «Согласие». «Согласие» печатает подборку с вступительной статьёй Виктора Кривулина.

В 1993 году поэт и драматург, главный редактор альманаха «Петрополь» Николай Якимчук в приложении к альманаху издаёт книжку стихов Батяйкина «Праздники одиночеств» с тремя предисловиями: одно написала Юнна Мориц, другое – Рейн, третье – Булат Окуджава.

В 1996 году Якимчук вручил Батяйкину Царскосельскую Пушкинскую Премию в номинации «Поэзия».

В 1999 году Евтушенко включил стихи Батяйкина в антологию «Строфы века». В 2002-м несколько стихотворений Батяйкина напечатал литературно-художественный журнал «Равновесие».

Ещё прежде – в 1993 году Юрий Батяйкин познакомился с Ириной Владимировной Кружаловой, на которой в 1999 году женился.

Он снова живёт в Москве. Продолжает писать, но публикуется лишь на независимых сайтах opushka.spb.ru и Проза. ру. Последняя его повесть «Ingenfors» – посвящена Марине Константиновне Орбелян. Издательский дом «Сказочная дорога» выпускает эту повесть в 2012 году.

А через год тот же Издательский дом выпускает книгу прозы Батяйкина «Яблоки горят зелёным».

Наконец, ещё одна публикация этого Издательского дома – сборник стихов Юрия Батяйкина «До встречи не в этом мире».

Такое название можно прочитать и буквально. Потому что издана книга в 2015 году, а 2 августа 2014 года Юрий Михайлович Батяйкин скончался от сердечной недостаточности.

Это был удивительный поэт. Глубоко пессимистический. Но я сравнил бы его пессимизм с лермонтовским. Хотя больше никаких оснований для сравнения с Лермонтовым стихи Батяйкина не дают. Но у обоих поэтов сквозь глубокий пессимизм проглядывает тоска по идеалу.

Батяйкина трудно цитировать. У него настолько много хороших стихов, что, выбирая один, невольно приглядываешься к другим: а вдруг те лучше выражают его сущность.

И всё же рискну:

Весёлый луч скользнул по волосам и возвестил, что наступило утро. Ещё себя не вспомнив, небесам я улыбнулся, радуясь тому, кто его послал. Безумное жильё исполнилось сиянием и верой, как будто здесь и не было её — несбывшейся моей мечты. Из серой неласковой компании душа рванулась в вечный свет невероятный, из слёз и прозябания спеша, хоть жизнь ещё корячилась, в обратный непозабытый путь. И для лица, которому грозила одичалость, снискала откровение Творца, что сердце наконец-то достучалось в его врата. Теперь я не один, хоть вечер наступил и солнце село, и облака плывут потоком льдин. Желание отделаться от тела и оказаться только бы не здесь, увы, несвоевременно. На годы ещё моя рассчитана «болезнь», покуда я достигну той свободы, когда (смогу ль себя переменить?) я окажусь в неведомом, где наша жизнь не важней, чем воробьиный фьюить, и не довлеют ни вода, ни чаша.

* * *

Галина Артуровна Бениславская известна каждому любителю Есенина. Это она застрелилась на его могиле 3 декабря 1926 года.

Они познакомились в конце 1920 года в кафе «Стойло Пегаса». Ей, родившейся 16 декабря 1897 года, было 23 года. Есенину – 25. Галина Артуровна была для него находкой: в отличие от других его женщин, она пыталась устроить его быт: всегда спешила на помощь. Будучи делопроизводительницей в Чрезвычайной Комиссии, она снабжала Есенина зарубежными откликами о нём, которым попасть в Россию было очень непросто.

Кроме того, она активно занималась его литературными делами. Спасла для него немало денег, когда его хотели обдурить издатели или редакторы.

Пять лет (с перерывами) они жили вместе. Есенин не был в состоянии жить всё время с одной женщиной. Вполне разумные советы, которые она давала ему, стали его тяготить.

«Галя милая! – писал ей Есенин. – Повторяю Вам, что Вы очень и очень мне дороги. Да и сами Вы знаете, что без Вашего участия в моей судьбе было бы очень много плачевного». Это в ответ на её слова в письме к нему: «Вы ведь теперь глухим стали, – никого по-настоящему не видите, не чувствуете. Не доходит до Вас. Поэтому говорить с Вами очень трудно (говорить, а не разговаривать). Вы всё слушаете неслышащими ушами; слушаете, а я вижу, чувствую, что Вам хочется скорее кончить разговор».

Конечно, была права она, а не он. Она вообще тонко понимала людей, что зафиксировали после её смерти, её неоконченные опубликованные воспоминания.

Вот на чём они обрываются:

«2 ноября 1925 г., 8 часов вечера.

– Галя, приезжайте на Николаевский вокзал.

– Зачем?

– Я уезжаю.

– Уезжаете? Куда?

– Ну это… Приезжайте. Соня приедет.

– Знаете, я не люблю таких проводов…»

Около двух месяцев оставалось до самоубийства поэта. Они с Бениславской нередко ссорились. Он уходил, приходил опять. Возможно, она к этому привыкла. Возможно, потому и оборвала воспоминания на ссоре с ним, что не считала её последней и что воспоминания о ней сейчас сдавили ей сердце. Оказалось, что больше она его не увидит. А жить без него она не могла…

4 ДЕКАБРЯ

Алексей Николаевич Плещеев (родился 4 декабря 1825 года) проходил по делу Петрашевского вместе с Ф.М. Достоевским. Именно Плещеев послал Достоевскому запрещённое письмо Белинского Гоголю. Полиция его перехватила. По доносу провокатора Плещеев был арестован в Москве, перевезён в Петербург, заключён на 8 месяцев в Петропавловскую крепость. Так же, как Достоевский, Плещеев был приговорён к расстрелу. И так же, как Достоевский, выслушал на Семёновском плаце указ Николая, заменившего смертную казнь различными сроками ссылки на каторгу или в арестантские роты. Плещеева сперва приговорили к четырём годам каторги, но потом перевели рядовым в Уральск в Отдельный Оренбургский корпус.

Восемь лет был Плещеев в крае, из которых семь – на военной службе. Служить образованному рядовому очень нелегко: приходится терпеть издевательства офицеров, недосягающих до плещеевской образованности.

Выручило то обстоятельство, что генерал-губернатором края стал граф Василий Алексеевич Перовский, давний знакомый матери Плещеева. Перовский взял опеку над Плещеевым, снабжал его художественной литературой. Наконец, поддержал просьбу Плещеева перевести его в состав батальона, оправлявшегося в опасный поход. Батальон принял участие в осаде и штурме кокандской крепости Ак-Мечеть. За храбрость с подачи Перовского ему присвоили унтер-офицера, а в мае 1856 года он получил чин прапорщика и возможность уволиться с военной службы.

Но уволив, ему присвоили гражданский чин самого низкого класса – коллежского регистратора. Разрешили поступить на службу в любом городе, кроме столиц.

До ссылки Плещеев был уже весьма известным литератором, издал в 1846 году свой первый сборник стихов, куда вошли такие ставшие популярными стихотворения, как «На зов друзей», «Вперёд! без страха и сомненья…» (прозванное «Русской марсельезой») и «По чувствам братья мы с тобой». Тогда они воспринимались революционной молодёжью как гимны.

Стихотворения и рассказы Плещеева печатались в 1847–1849 годах в «Отечественных записках».

После ссылки в «Русском вестнике» появляются стихи Плещеева, среди которых «После чтения газет», осуждавшие Крымскую войну.

Второй сборник Плещеева, который весьма сочувственно оценил Добролюбов, вышел в 1858 год.

В 1859 году Плещеев перебирается в Москву (под строжайший надзор), где становится активным сотрудником «Современника».

В конце 50-х он напечатал несколько повестей: «Наследство» и «Отец и дочь» (обе – 1857), во многом автобиографические «Буднев» (1858), «Пашинцев» и «Две карьеры» (обе – 1859). Вещи эти обличительного, социального характера, что отмечает, например, Н. Добролюбов: «В истории каждого героя повестей Плещеева вы видите, как он связан своею средою, как этот мирок тяготеет над ним своими требованиями и отношениями – словом, вы видите в герое существо общественное, а не уединённое».

Позиция Плещеева в отношении реформ 1861 года менялась. Сперва он горячо их приветствовал. Но под влиянием Чернышевского и Добролюбова стал высказывать горькие сомнения в том, что мужик «освободится от тяжёлой помещичьей лапы» (цитата из его письма).

В 1860 году вышли ещё два тома «Повестей и рассказов» Плещеева. В 1861 и 1863 – ещё два сборника его стихов. О нём говорили (и не без основания) как о литераторе некрасовской школы.

Не снимала с него неусыпного взора и охранка. Ничего не дал обыск, устроенный в доме Плещеева. Но, разумеется, у жандармов были веские основания подозревать поэта в антигосударственных взглядах. Так, после суда над Чернышевским Плещеев написал:

Честные люди дорогой тернистою К свету идущие твёрдой стопой, Волей железною, совестью чистою, Страшны вы злобе людской! Пусть не сплетает венки вам победные Горем задавленный, спящий народ, — Ваши труды не погибнут бесследные; Доброе семя даст плод.

И хотя эти стихи не будет напечатаны раньше 1905 года, пафос творчества Плещеева был открыт внимательному взгляду.

Надо сказать, что Плещеев пережил подъёмы и разочарования. Его стихи разные. В разные годы его окружали разные люди. Но с Чеховым они были дружны почти до смерти. Плещеев помогал Надсону, Гаршину, Апухтину. Даже успел дать рекомендацию Мережковскому для вступления в литературное общество.

Очень нуждаясь, он снова поступил на службу. Работал ревизором контрольной палаты московского почтамта. В то же время он обогащал своё творчество новыми жанрами. Начал писать детские (и очень хорошие!) стихи. Много переводил. Написал монографии о творчестве Диккенса, Шекспира, Стендаля, А. де Мюссе.

Написал 13 оригинальных пьес. И переработал для русской сцены около тридцати зарубежных комедий.

На его стихи писали музыку почти все русские композиторы. Таким образом в активе поэта много песен и романсов.

В 1890 году Плещеев неожиданно получает огромное наследство от пензенского родственника. Плещеев поселяется в парижском отеле и принимает там русских гостей-литераторов, каждому выдавая крупную сумму в качестве подарка. Он внёс значительную сумму в Литературный фонд, учредил фонды Белинского и Чернышевского для поощрения талантливых писателей. Поддерживал семьи Г. Успенского и С. Надсона. Финансировал журнал «Русское богатство».

8 октября 1893 года Плещеев скончался во Франции. Тело его было перевезено в Москву и похоронено на территории Новодевичьего монастыря.

Власти запретили публиковать панегирические слова об этом поэте. Но на церемонию прощания собралось огромное количество народу.

Из толпы вышел поэт Константин Бальмонт и произнёс:

Его душа была чиста, как снег; Был для него святыней человек; Он был всегда певцом добра и света; К униженным он полон был любви. О, молодость! Склонись, благослови Остывший прах умолкшего поэта.

* * *

Иван Алексеевич Касьянов, родившийся 4 декабря 1825 года в Олонецкой губернии, с молодости слушал былины от двух певцов, Филиппа Климентьева Сизого и Трофима Иванова Злобина. Учился петь былины Касьянов у своего товарища Ивана Егорова Сперова.

Выступал с исполнением былин в Санкт-Петербурге и в Русском географическом обществе (1871, 1889, 1892), в Москве, Ярославле, Рыбинске. Встречался с известным собирателем былин академиком А.Ф. Гильфердингом, который записал от Касьянова былины.

Передал Русскому географическому обществу свои записи былин, причитаний и обрядовых песен, которые хранятся в Институте археологии РАН.

Награждён бронзовой медалью Русского географического общества.

Увы, дата его смерти не установлена. Сказано только, что умер после 1892 года.

Был очень благодарен Гильфердингу, о котором оставил воспоминания, напечатанные в «Русской старине» в 1872 году

* * *

В молодости Николай Семёнович Тихонов (родился 4 декабря 1896 года) подражал Гумилёву и Киплингу. В 1920 вступил в литературное объединение «Серапионовы братья».

Его первые сборники «Орда» и «Брага» вышли в 1922-м. Тихонова прославили напечатанные там баллады «Баллада о гвоздях», «Баллада о синем пакете». «Дезертир».

Увы, после этого он стал писать намного хуже. Кто знает, может, на его психику повлиял расстрел Гумилёва в 1921 году. Но с тех пор он, что называется, «осоветился»: ездил по стране (особенно на Кавказ) переводить национальных советских поэтов, писал статьи, полностью поддерживающие линию руководства, воспевал в стихах советскую новь.

Что ж, Тихонова заметили и отметили. Включили в советскую делегацию на конгресс в защиту мира в Париже в 1935 году. В 1939-м при первом массовом награждении писателей Тихонов получил высший орден Ленина.

Он участвует в «незнаменитой» финской войне. Возглавляет группу писателей при газете «На страже Родины». В Отечественную работает в Политуправлении Ленинградского фронта. Пишет поэму «Киров с нами», за что, вместе с фронтовыми стихами, удостоен сталинской премии 1 степени.

В 1944-1946-м – Председатель Правления Союза писателей СССР.

Он получил ещё две сталинских премии 1 степени – за сборник стихов «Грузинская весна» (1949) и за сборники стихов «Два потока» и «На Втором Всемирном конгрессе сторонников мира» (1951).

Как Вам название последнего сборника? Да, это графоманский отчёт о конгрессе, на котором Тихонов присутствовал как председатель Советского комитета защиты мира и как член Бюро Всемирного совета мира.

Надо сказать, что в 1966 году к 70-летию Тихонова Брежнев предложил дать ему героя соцтруда. Дали. А потом сообразили, что на героя тянут и другие сервильные руководящие писатели и в первую голову Шолохов. Ему и Леонову присвоили героев в 1967 году, независимо от юбилеев.

Тихонов отличился ещё одним. В СССР только он и Брежнев получили обе ленинские премии – за литературу и Международную «за укрепление мира между народами».

Цену брежневской литературе, кажется, знают все: он не писал книг, выходящих под его именем.

Но цена прозаической книге Тихонова «Шесть колонн» (1968), за которую он получил ленинскую премию, ещё, пожалуй, ниже. За Брежнева писали крупные писатели и журналисты. Тихонов писал сам.

Я в «Литературной газете» в 1968-м занимался публикацией всего, что было связано с поэзией. Тем не менее, меня заставили прочитать книгу Тихонова, мотивируя тем, что прежде всего он поэт. «Шесть колонн» – это международные впечатления Тихонова. Написаны они не просто плохо, но позорно плохо, если учесть, что Тихонов когда-то писать умел. Но разучился.

Он умер 8 февраля 1979 года.

* * *

Яков Исидорович Перельман, родившийся 4 декабря 1882 года, – один из любимых писателей моего детства. Всем, что я знаю, я обязан не школе, а именно ему, Перельману. То есть, школу, конечно, принижать не будем: там были толковые учителя. Но от книг Перельмана я просто не мог оторваться: «Живая математика», «Занимательная алгебра», «Занимательная арифметика», «Занимательная астрономия», «Занимательная механика», «Занимательная физика».

И если, кроме литературы и истории, я полюбил естественные предметы, то это во многом благодаря его книгам.

Когда Симон Львович Соловейчик пригласил меня возглавить «Литературу», которая была сперва приложением к его газете «Первое сентября», а после газетой его Издательского Дома, то мы с ним очень легко нашли общий язык после того, что я сказал, что вижу «Литературу» некой занимательной газетой, типа книг Перельмана.

И в самом деле, поначалу нам удавалась занимательность. К примеру, под рубрикой «Словарь» мы печатали заметку «Литературный донос», а под рубрикой «Штудии» разглядывали стихотворение Некрасова «Меж высоких хлебов…», смотрели, что пригодилось, а что нет народу, который из этого стихотворения сделал песню.

Но, увы. Симон Львович умер, а возглавивший Издательский Дом его сын Артём занимательности не поддержал. Он требовал методики, решив, что методические материалы непременно поднимут тираж (а он у нас был один из самых больших. Но потом падал вместе с другими печатными изданиями).

Что ж. Мне пришлось уйти. Не слишком долго просуществовала газета в стиле Перельмана. Но не скрою, мне приятно, когда бывшие мои авторы вспоминают её с теплом.

40 научно-познавательных книг написал Перельман. Этот энтузиаст знаний не уехал в эвакуацию из осаждённого Ленинграда, но читал лекции бойцам и партизанам об ориентирование на местности без приборов.

В Ленинграде 16 марта 1942 года он умер от истощения.

* * *

Василий Иванович Белов писал не только прозу. Вот его стихи – его, так сказать, кредо в стихах:

Коль работать идёшь, Рукава засучи, В одиночку поёшь — И в строю не молчи. Поле вспахано – сей, Потянулся – бери, Замахнулся, так бей, Намекнул – говори. Есть лишь правда и ложь, Кто не здесь, значит там, Не с друзьями идёшь, Значит служишь врагам. Хорошо, коль дожил Ты до поздних седин Презирающим гниль Золотых середин.

Словом: кто не с нами, тот против нас! Мысль, конечно, стара, как мир. Но от этого она не потеряла дл советских властей своей мудрости.

Непритязательное это стихотворение закрепило характер его творчества.

Конечно, он никакой не поэт. Он прозаик. Хотя начинал как поэт. Первые свои стихи опубликовал в газете ленинградского военного округа, когда проходил службу в Ленинграде.

С 1964 года постоянно жил в Вологде, время от время наведываясь в свою родную деревню Тимониху, которую описал в повести «Деревня Бердяйка» и в книге стихов «Деревенька моя лесная» (обе – 1961 год). Две следующие книги прозы Белова не стали событием в литературной жизни. Зато опубликованная в журнале «Север» повесть «Привычное дело» (1966) сразу же принесла Белову славу, о чём возвестил в том же году в журнале «Новый мир» Ефим Дорош в статье «Иван Африканыч». А повесть «Плотницкие рассказы» (1968) и прелестные «Бухтины вологодские» (1969) эту славу упрочили.

Белов выдвинулся в лидеры писателей так называемой «деревенской прозы». И до него писали о деревне – тот же Ефим Дорош или Фёдор Абрамов. Но Белов сосредоточился в своих произведениях не на социальных вопросах деревни, а на её жителях, на её типах, заставляя своего Ивана Африкановича следовать за солженицынской Матрёной.

Нет, Белов будет потом писать и о социальных вопросах советской деревни. Напишет романы «Кануны» (1972–1987), «Год великого перелома» (1989–1991). Но утратит в них специфически «беловское», напоминая то «Пряхиных» Абрамова, то «Поднятую целину» Шолохова.

Мне даже думается, что как большой прекрасный писатель он закончился на «Бухтинах вологодских». И что это было естественной художественной местью за роман «Всё впереди» (1986) – плоский фельетон, написанный в манере Кочетова.

Собственно, «Всё впереди» и кочетовское «Чего же ты хочешь?» выглядят почти близнецами. Белову пришлось опуститься за пределы литературы, где обитать Кочетову было привычно.

Но подняться назад к вершинам Белов уже не смог.

Да, в этой вещи («Всё впереди») Белов оставался верен себе, презирающему «гниль золотых середин». Но оказалось, что выражения нутряной злобы тоже следует чураться. В литературе она ведёт к потере профессии.

Отмечу этнографические очерки Белова «Лад» (1982), «Повседневная жизнь русского Севера» (2000). Они любопытны, порой интересны. Но, конечно, не пойдут ни в какое сравнение с Иваном Африканычем и другими героями настоящей прозы Белова.

Василий Шукшин писал однажды: «Может, правда и правдивость суть понятия вовсе несхожие? Во всяком случае то, что я сейчас разумею под «правдивостью» – хитрая работа тренированного ума, способного более или менее точно воспроизвести схему жизни, – прямо враждебно живой правде. Непонятные, дикие, странные причины побуждают людей скрывать правду… И тем-то дороже они, люди, роднее, когда не притворяются, не выдумывают себя, не уползают от правды в сторону, не изворачиваются всю жизнь. Меня такие восхищают. Радуют. Работа их в литературе, в искусстве значит много; талантливая честная душа способна врачевать, способна помочь в пору отчаяния и полного безверия, способна вдохнуть силы для жизни и поступков».

Шукшин писал это в статье о Белове. Он был в восторге от тех его произведений, которыми восторгаемся и мы. Ведь умер Шукшин в 1974-м. И значит, не мог прочитать тех романов Белова, которыми мы не восторгаемся. Он не знал, конечно, что пишет предостережение своему молодому коллеге.

А ведь всё так и получилось. После запредельно низкого уровня «Всё впереди» подняться к живой правде Белов уже не смог. Поднялся к «правдивости» – то есть к «хитрой работе тренированного ума, способного более или менее точно воспроизвести схему жизни». Он и воспроизвёл её в романах «Кануны» и «Год великого перелома», которые написаны по испытанным схемам жизни, проступающим во многих романах советской литературы.

Умер Василий Иванович 4 декабря 2012 года, слегка пережив своё 80-летие: родился 23 октября 1932 года.

* * *

Тёзка и однофамилец писателя Владимира Осиповича Богомолова, автора культового романа «В августе 1944-го» («Момент истины». Этот Богомолов тоже писатель. Его зовут Владимир Максимович. Он родился 4 декабря 1924 года и с трёхлетнего возраста жил в Сталинграде. Точнее под Сталинградом в Бекетовке, где учился и жил вплоть до 1941 года.

У него странная, судя по наградам, биография. Награждён медалью «За оборону Сталинграда», а это значит, что он был защитником города во время войны. Но за всю войну получил медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Ею награждались работники тыла. Фронтовики получали медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

Так воевал этот Богомолов или нет? И что он делал во время войны в Сталинграде? Медаль за него давали не только участникам сражения за город, но и гражданским лицам, принимавшим участие в обороне города? Может, Богомолов был таким гражданским лицом? Но что конкретно он делал для победы в Сталинграде? На этот вопрос я не нашёл ответа ни в одной его биографии, расположенной в Интернете.

Он, детский писатель, в 1994 году выпустил повесть «Юность моей улицы», где, как сообщает Википедия, представляет Сталинград во время войны в широком срезе: «школьники работают и на строительстве рубежей, и принимают участие в уборке урожая, и грузят военные эшелоны, работают на заводах, учатся, ухаживают за ранеными в госпиталях, и даже пишут повести и стихи, ставят спектакли». Кажется за эту книгу он получил в 1997-м Всероссийскую литературную премию «Сталинград». Но сам он во время войны не был школьником. Стало быть, не своё детство и не свою юность описывает.

А начал он печататься с книг для детей. Первая – поэтическая – «Мы строим ГЭС» вышла в 1955 году. Надо учесть, что в 1958-м он окончил Вышую Партийную Школу – кузницу советских администраторов. И соответственно пошёл по ступенькам карьерной лестницы: директор Нижне-Волжского книжного издательства (1964–1969), которое до назначения его директором выпустило около десятка его книжек, а в бытность директором – ещё 4 (правда, в это время он выпускал книги не только у себя), перешёл на работу в орган обкома КПСС – газету «Волгоградская правда» заведующим отделом культуры (1969–1976) и продолжал печататься в бывшем своём издательстве, но не только – повесть «За ваше завтра» об Олеко Дундиче вышла в Москве, в издательстве «Современник», наконец стал ответственным секретарём Волгоградской писательской организации (1976–1985). А это – номенклатурная должность секретариата Союза писателей РСФСР, в правление которого входят ответсекретари.

Книг навыпускал много. В том числе в таких издательствах, как ДОСААФ, Политиздат.

Умер 19 марта 1999 года.

* * *

Начинал Леонид Ильич Борисов как поэт. Но известность приобрёл после того, как напечатал в 1927 году повесть «Ход конём».

Выступил с произведениями романтической окрашенности, которые неизменно критиковала печать. Написал повесть об Александре Грине «Волшебник из Гель-Гью» (1945). По ней прошлись жёстче: известное партийное постановление 1946 года Грина не жаловало.

Однако печатать Борисова не перестали.

Он написал роман о Жюле Верне (1955), о Стивенсоне («Под флагом Катрионы», 1957). В 1963-м повесть о Сергее Рахманинове. Все эти книги основаны не на научном материале, а на личном отношении к художнику и отчасти на вымыслах.

В 1966-м написал книгу «Свои по сердцу», в 1967-м – «Родители, наставники, поэты… Книга в моей жизни», в 1971-м – «За круглым столом прошлого. Воспоминания».

Всё это, как и обозначено в последней книге, воспоминания, которые и сейчас будут интересны любителям чтения.

Умер Леонид Ильич 4 декабря 1972 года. Родился 5 июля 1897-го.

5 ДЕКАБРЯ

Борис Яковлевич Бухштаб (родился 5 декабря 1904 года) был литературоведом выдающимся. Его книга о Фете является, на мой взгляд, лучшим исследованием жизни и творчества этого поэта (вышло два издания в 1974 и в 1990 году). Его книга «Библиографические разыскания по русской литературе XIX века» (1966) – великое подспорье тем, кто занимается этим предметом.

Во время войны в 1942–1944 годах Бухштаб заведовал кафедрой литературы в педагогическом институте в Омске. С 1945-го преподавал на кафедре библиографии в Ленинградском библиотечном институте – Ленинградском институте культуры имени Крупской. С 1975 года работал на этой кафедре профессором-консультантом. Был редактором и одним из авторов учебника «Библиография художественной литературы и литературоведения» (1 изд., ч. 1–2, 1960; 2 изд. – 1971).

Подарком любителям русской классической поэзии следует считать книгу Бухштаба «Русские поэты: Тютчев, Фет, Козьма Прутков, Добролюбов» (1970). Любители Некрасова не пожалеют о затраченном времени, прочитав книгу Бухштаба «Н.А. Некрасов: Проблема творчества» (1989).

Многим обязана Бухштабу знаменитая серия «Библиотека поэта». В 1950–1980 годах он подготовил для неё однотомники Н.А. Добролюбова, А.А. Фета, Козьмы Пруткова, был соредактором трёхтомника Н.А. Некрасова, составителем и автором вступительной статьи тома «Поэты 1840-1850-х годов».

Борису Яковлевичу посвящены воспоминания Л.Я. Гинзбург и В. С. Баевского.

Скончался Б.Я. Бухштаб 17 сентября 1985 года.

* * *

Отец юмориста Михаила Задорнова был человеком серьёзным.

Николай Павлович Задорнов (родился 5 декабря 1909 года) с 1926 по 1941 годы работал актёром и режиссёром Сибири, Дальнего Востока, Уфы. Был литературным сотрудником сибирских и башкирских центральных газет. Во время Великой Отечественной работал в Хабаровском радиокомитете и в краевой газете «Тихоокеанская звезда». В это время писал роман «Амур-батюшка».

За этот роман и за романы «Далёкий край» и «К океану» он получит сталинскую премию 2 степени.

Но циклы исторических романов об освоении Сибири русскими первопроходцами расположит не по хронологии.

Первый цикл составит из четырёх романов «Далёкий край» (кн. 1–2, 1946–1949), «Первое открытие» (1969; первоначальное название «К океану», 1949), «Капитан Невельской» (кн. 1–2, 1956–1958) и «Война за океан» (кн. 1–2, 1960–1962).

Второй цикл по Задорнову состоит из романов об освоении Сибири крестьянами-переселенцами. Здесь «Амур-батюшка» (кн. 1–2, 1941–1946) и «Золотая лихорадка» (1969).

В 1971 написал роман «Цунами» об экспедиции адмирала Е.В. Путятина в Японию в 1854–1855 годах. Видимо, для этого в 1969 посетил Японию. Правда, он посетил её ещё раз в 1972 году и к «Цунами» добавил ещё «Симода» (1975), «Хэда» (1979) и «Гонконг» (1982), написав таким образом о Путятине тетралогию.

В 1967 году Задорнов написал «Жёлтое, зелёное, голубое…» – роман о писателе, помогающем секретарю обкома.

И этим романом, по-моему, многое объяснил в своей жизни.

Дело в том, что писателем он был, мягко говоря, средним. Психологическим мастерством не владел. Интриги его романов были довольно унылы. Видимо, он чувствовал это, раз в 1967 году отодвинул в сторону историю с освоением Сибири и взялся за историю с освоением писателем профессии секретаря обкома.

Зачем-то нужна была ему партийная поддержка. Чего-то он хотел от властей предержащих.

Его сын, вспоминая отца, скончавшегося 18 сентября 1982 года, наверное, не хотел обрисовать его таким, каким он у него вышел. Но уж – каков есть:

«Сейчас, когда отца нет, я всё чаще вспоминаю наши ссоры. Я благодарен ему прежде всего за то, что он не был обывателем. Ни коммунисты, ни «демократы», ни журналисты, ни политики, ни Запад, ни писательская тусовка не могли заставить его думать так, как принято. Он никогда не был коммунистом, но и не попадал под влияние диссидентов.

Только мы, его самые близкие, знали, что он верит в Бога. У него была в тайнике иконка, оставшаяся от мамы. И её крестик. Незадолго до смерти, понимая, что он скоро уйдёт из жизни, он перекрестил меня, некрещёного, давая этим понять, что когда-нибудь мне тоже надо креститься.

А диссидентов он считал предателями. Убеждал меня, что их скоро всех забудут. Только стоит измениться обстановке в мире. Я «инакомыслящих» защищал со всей прытью молодости. Отец пытался переубедить меня:

– Как ты можешь попадаться на эти «фиги в кармане»? Все эти «революционеры», о которых так трезвонит сегодня Запад, корчат из себя смельчаков, а на самом деле, они идут театрально, с открытой грудью на амбразуру, в которой давно нет пулемёта.

– Как ты можешь, папа, так говорить? Твой отец в 37 году умер в тюрьме и даже неизвестно, где его могила. Мамины родители пострадали от советской власти, потому что были дворянского происхождения. Мама не смогла толком доучиться. После того, как ты написал романы о Японии, за тобой ведётся слежка. В КГБ тебя считают чуть ли не японским шпионом. А эти люди уехали из страны именно от подобного унижения!

Отец чаще всего не отвечал на мои пылкие выпады, словно не уверен был, что я дозрел в сорок с лишним лет, до его понимания происходящего. Но однажды он решился:

– КГБ, НКВД… С одной стороны, ты, конечно, всё правильно говоришь. Но всё не так просто. Везде есть разные люди. И, между прочим, если бы не КГБ, ты бы никогда не побывал в той же Америке. Ведь кто-то же из них разрешил тебе выехать, подписал бумаги. Я вообще думаю, что там у нас наверху есть кто-то очень умный, и тебя специально выпустили в Америку, чтобы ты что-то заметил такое, чего другие заметить не могут. А насчет диссидентов и эмигрантов… имей в виду, большинство из них уехало не от КГБ, а от МВД! И не диссиденты они, а… жулики! И помяни моё слово, как только им будет выгодно вернуться – они все побегут обратно. Америка от них ещё вздрогнет. Сами не рады будут, что уговаривали советское правительство отпустить к ним этих «революционеров». Так что всё не так просто, сын! Когда-нибудь ты это поймёшь, – Отец снова ненадолго задумался и как бы не добавил, а подчеркнул сказанное, – Скорее всего, поймёшь. А если и не поймёшь, ничего страшного. Дураком тоже можно прожить вполне порядочную жизнь. Тем более, с такой популярностью, как у тебя! Ну, будешь популярным дураком. Тоже не плохо. За это, кстати, в любом обществе хорошо платят!»

Тёмной личностью, судя по этим воспоминаниям Михаила Задорнова, вырисовывается его отец. Одна только его трактовка советских диссидентов (многие из которых были замучены органами, вышли инвалидами или умирали на воле недолеченными в тюремных больницах), говорит о многом. Точнее, об одном: очень совпадал Николай Павлович в оценке диссидентов с ненавидящими их чекистами.

* * *

Так получилось, что в 1958 году я очень легко сумел купить лежавший на прилавке роман Фёдора Кузьмича Сологуба «Мелкий бес», изданный Кемеровским издательством. Ажиотажа не было. Многие читатели, очевидно, вообще не знали этого имени. Роман продавался в небольшом книжном магазине на Арбате рядом с магазином украинской книги.

Нечего говорить о том, что проглотил я его дня за полтора. А потом ещё неделю перечитывал.

Очень он мне понравился.

Много лет спустя я перечитал роман, и он мне не разонравился.

Но к этому времени я уже знал о Сологубе много чего. Знал о его желании уехать из России после Октября, которое ему никак не удавалось осуществить. Знал, что в день получения разрешения уехать, его близкая к сумасшествию жена Анастасия Чеботаревская, бросилась с моста в реку и погибла. Похоронив жену, Сологуб остался в стране.

Но советская власть не любила Сологуба. И он терпеть не мог этой власти. По свидетельству Иванова-Разумника, «Сологуб до конца дней своих люто ненавидел советскую власть, а большевиков не называл иначе, как «туполобые». Он писал антисоветские басни, он отказался от нового правописания и свои письма непременно помечал старым летоисчислением.

На мой взгляд, Сологуб – один из выдающихся писателей своего времени. Я, например, люблю у него такого рода стихотворения:

Верь, – упадёт кровожадный кумир, Станет свободен и счастлив наш мир. Крепкие тюрьмы рассыплются в прах, Скроется в них притаившийся страх, Кончится долгий и дикий позор, И племена прекратят свой раздор. Мы уже будем в могиле давно, Но не тужи, милый друг, – всё равно, Чем разъедающий стыд нам терпеть, Лучше за нашу мечту умереть!

В том-то и дело, что терпеть «разъедающий стыд» Сологуб не хотел, не мог. Потому и загадывал о лучшей жизни. Когда она будет? Когда нас не будет! Но это его не пугало. Он был готов к загробной жизни, которая сможет избыть сущую, ненавистную.

Умер Фёдор Кузьмич 5 декабря 1927 года. Родился 1 марта 1863-го.

* * *

Я очень люблю фразу Шкловского о вещах неотвратимых, обязательных. «Мы же уступаем дорогу автобусу, – сказал Виктор Борисович, – не из вежливости!».

Вообще, вместо того, чтобы рассказывать довольно известную биографию Шкловского, предлагаю почитать его высказывания. Иные из них великолепны и мудры:

«Для того чтобы увидеть новое, надо его знать.

Жизнь примеривает нас друг к другу и смеётся, когда мы тянемся к тому, кто нас не любит.

Каждый солдат в своём ранце носит своё поражение.

Концы лестницы, ведущей в будущее, упираются в прошлое.

Николай Первый не любил русского искусства, хотя хвастался им. Оно существовало наперекор ему.

Никто нас не может сделать смешными. Потому что мы знаем свою цену.

Правды о цветах нет – есть наука ботаника.

Пулемётчик и контрабасист – продолжение своих инструментов. Подъёмная железная дорога, подъёмные краны и автомобили – протезы человечества».

А вот – фраза, расширенная до целой истории. Так сказать, расширенный афоризм:

«Когда случают лошадей, это очень неприлично, но без этого лошадей бы не было, то часто кобыла нервничает, она переживает защитный рефлекс и не даётся. Она даже может лягнуть жеребца.

Заводской жеребец не предназначен для любовных интриг, его путь должен быть усыпан розами, и только переутомление может прекратить его роман.

Тогда берут малорослого жеребца, душа у него, может быть, самая красивая, и подпускают к кобыле.

Они флиртуют друг с другом, но как только начинают сговариваться (не в прямом значении этого слова), как бедного жеребца тащат за шиворот прочь, а к самке подпускают производителя.

Первого жеребца зовут пробник. […]

Русская интеллигенция сыграла в русской истории роль пробников. […]

Вся русская литература была посвящена описаниям переживаний пробников.

Писатели тщательно рассказывали, каким именно образом их герои не получали того, к чему они стремились».

Этот ехидный писатель жил долго: умер 5 декабря 1984 года в 91 год: родился 24 января 1893.

* * *

Он пришёл к нам в «Литературную газету», в комнату, где я сидел с Анатолием Жигулиным. Жигулин меня и познакомил с воронежским поэтом и литературоведом Анатолием Михайловичем Абрамовым, родившимся 5 декабря 1917 года.

Потом он часто, когда бывал в Москве, заходил и ко мне. Это редкой души человек и редкой честности.

В 14 лет его отправили в Саратов учиться живописи. После окончания училища он получил направление в Академию художеств в Ленинграде. Но серьёзная болезнь помешала выехать в Ленинград. И Абрамов поступил на филологический факультет Саратовского пединститута. По совету и рекомендации А.П. Скафтымова поехал в Москву, поступил в аспирантуру ИФЛИ. Но проучился в аспирантуре недолго: он, Аркадий Анастасьев и другие аспиранты оказались солдатами 5 полка связи в Брянске. Через некоторое время их перевели в Военно-политическое училище РККА вроде бы учиться, но фактически сделали преподавателями.

Во время войны он был журналистом дивизионной газеты. Однажды оказался на передовой в бою. Его контузило. И потом как следствие контузии он не мог летать на самолётах и даже ездить на автомобилях: тошнило.

Поскольку в армейских газетах появлялись его стихи, Абрамов принял участие в Совещании молодых писателей 1947 года. В Москве он поступает в аспирантуру МГУ и защищает диссертацию, под руководством Л.И. Тимофеева.

Читал, что Метченко, который перешёл в МГУ из Куйбышева заведовать кафедрой, предлагал Абрамову место преподавателя. Но это было уже тогда, когда Абрамов обосновался в Воронежском университете. У Абрамова была огромная личная библиотека, из-за которой никуда ехать он не захотел.

Там в Воронеже он очень помог двум поэтам Анатолию Жигулину и Анатолию Прасолову укрепиться в литературе. Написал о них рецензии. Пробивал в издательство их книги.

Журнал «Подъём» опубликовал в 2001 году письма Твардовского к Абрамову.

В докторской диссертации Абрамов анализировал стихи поэтов узников фашистских лагерей смерти. Вокруг этих поэтов завязалась нешуточная борьба: сталинская пропаганда надолго вбила в голову советским людям миф о предательстве Родины каждого оказавшегося в плену. В 1966 году на Втором съезде писателей РСФСР Абрамов выступал по этому поводу, призывая восстановить историческую правду.

В Воронежском университете по инициативе Абрамова была создана кафедра советской литературы, которой Анатолий Михайлович руководил в течение двадцати двух лет.

Я уже говорил, что Абрамов был не только литературоведом, но и поэтом. Причём поэтом настоящим. Вот его отклик на смерть жены. Написано через неделю после похорон:

Тоска не в ожидании рассвета. А в том, что знаешь, нет – узнал сейчас: Он не придёт, нет никакого света, Нет ничего, одна лишь тьма у глаз. И – пустота… Я спор веду с судьбою И требую твой взгляд, движенье, жизнь, Хоть на мгновенье встретиться с тобою, И потому кричу тебе: вернись! В ответ ни поворота и ни тени, Как будто бы туман или вода, В синь уплывающие… Никаких видений, И это – всё, и это – навсегда.

И ещё одно его стихотворение. Называется «Примериваюсь к смерти»:

Что скорбный я, не верьте. Что грустный – может быть… Примериваюсь к смерти, Зачем её гневить? Зачем вступать с ней в ссоры? Её известна власть. Пустые разговоры — Её ругать и клясть. А вот войти поближе В её житьё-бытьё… — Тогда, глядишь, увижу, В чём правота её. Она и жизнь – подруги. Они живут не врозь, А под одной подпругой — Так в бытии сплелось. И не разнять их вечный И неизбежный ход. Начальный и конечный Житийный хоровод.

Умер Анатолий Михайлович Абрамов 17 февраля 2005 года.

* * *

Несмотря на то, что родился он в 1921 году (5 декабря) он представился мне абсолютно также, как и другим: «Алик Коган». Даже не в два слова а в одно: все знали, что в издательстве «Художественная литература» работает и очень любит выступать на собраниях литераторов «Аликкоган».

Было у него, конечно, имя и отчество – Александр Григорьевич, но их редко кто знал. Зато «Аликкогана» знали все.

Прежде всего по его странной одежде зимой. В любые морозы он ходил в летнем плаще с непокрытой, абсолютно лысой головой.

Знали по пафосу его выступлений. Кроет смело, горячо, невзирая на личности. Правда, в издательстве он таким горячим устремлением к истине не отличался. На твои жалобы на начальство, которое выбросило у тебя очень нужный кусок, неизменно отвечал: «А как бы ты хотел? Над начальством тоже начальство есть. И ни те, ни другие лишаться из-за тебя работы не собираются!»

По существу, он был автором одной темы: «Поэты, погибшие на войне». Этой теме подчинены и его книги «Сквозь время», «Стихи и судьбы», «Уроки памяти» и составленные им сборники «Строка, оборванная пулей», «Пять обелисков», «В том далёком ИФЛИ».

Я не знал, что «Аликкоган» пишет стихи. О его поэтических импровизациях знал. Он мог, выслушав поэта, тут же за этим столом прочитать экспромтом только что сочинённую пародию на него, сесть, прослушать второго, встать и спародировать и его. Блеском пародии не отличались, но люди смеялись.

Оказывается, он писал стихи ВСЕРЬЁЗ. Вот что мне удалось у него прочитать:

В России не прожить и дня Без смуты и вранья. Хватало на Руси ворья, Хватало и зверья. Грачи, бараны, барсуки Поразевали пасти, Рога и клювы и клыки Протягивая к власти. Ни перед кем не падал ниц, Любые власти крыл. Боюсь ежовых рукавиц И лебединых крыл.

Не Бог весть что, конечно. Но в стиле его боевых зажигательных выступлениях на собраниях. Не в издательстве, где он работал.

Умер 29 сентября 2000 года.

* * *

Господи, сколько же книг, статей, предисловий, послесловий написала Нина Михайловна Молева (родилась 5 декабря 1925 года). Сколько всего она знала! Занималась музыкой (фортепиано и композицией). Художественным чтением (1 премия на Всесоюзном детском конкурсе, посвящённом 100-летию гибели Пушкина). Вела Октябрьские и Майские торжественные концерты в Большом театре и правительственные концерты в Кремле. Здесь её приметил Сталин, сказал о ней: «Символ России».

В 1939 году – руководитель делегации школьников на XVIII съезде партии. Избрана председателем актива школьников Москвы.

22 июня через два часа после выступления по радио Молотова выступила с обращением к школьникам считать себя мобилизованными без повесток. Вступила в РККА (санитарка). Участник обороны Москвы.

10 декабря 1941 года по приказу ЦК ВЛКСМ назначена зам начальника театрально-зрелищной бригады по обслуживанию прифронтовых частей. Из 11 человек первоначального состава бригады в живых осталось 5. Молева отделалась контузией.

В мае 1942 получает диплом артиста-чтеца высшей категории. Осенью поступила на заочное отделение филологического факультета МГУ, находившегося в эвакуации, и в Щепкинское училище. По сталинскому приказу солдаты-заочники получали увольнение на 10 дней для сдачи сессии.

С окончанием войны получила диплом Щепкинского училища и назначена в труппу Малого театра. В 1947 окончила МГУ. Первая премия на конкурсе дипломных работ, которую она делала под руководством академика И.Э. Грабаря.

В 1949 году вступила в церковный брак с Э.М. Белютиным (в 1955-м оформлен в ЗАГСе).

В 1950-м, не будучи членом партии, стала консультантом по искусству отдела культуры ЦК партии, издательского комплекса «Правда».

В 1952-м принята в Союз художников СССР. В 1953-м выходит написанная совместно с Белютиным книга «Чистяков – теоретик и педагог». В залах Академии художеств СССР организовала выставку «Чистяков и его ученики».

В 1956–1957 выходит четырёхтомник по теории русского изобразительного искусства от середины XVII века до Октября.

С 1958 по 1964 преподает на Высших Литературных курсах при Союзе советских писателей.

С 1968 выезжала для чтения лекций о русской и славянских культурах в Варшаву, Париж, Милан, в некоторые университеты Швейцарии. В этих странах получила звание профессора университетов.

С 1975 по 1989 вела Театр сценического рассказа совместно с актёрами Малого театра, певцами Большого театра и музыкантами Консерватории.

С 1966 – председатель Методического Совета МГО ВООПИК Москвы.

2000–2008 – член Комиссии по монументальным памятникам при Московской городской думе. Член Архитектурного совета при Главном архитекторе Москвы.

Наконец, автор в общей сложности 104 научных, научно-популярных и художественных книг, более 500 научных и научно-популярных публикаций. Теле– и киносценарист. Член Союза писателей РФ.

После смерти (2012) мужа Белютина передала принадлежащую им коллекцию работ старых мастеров (около 1000 предметов, из них около 200 живописных полотен) в дар Российскому государству.

* * *

Любовь Шамовна Вассерман, родившаяся 5 декабря 1907 года в польском местечке, в 1925 году уехала в Палестину, где в 1931 году вышел её первый поэтический сборник «Фарнахтн» (Вечера). В 1934 году, поддавшись советской пропаганде о некой земле обетованной – Еврейской автономной области (ЕАО) с центром в Биробиджане, переезжает туда.

Здесь она много печатается в областной прессе, в журналах «Форпост» и «Бирэбиджан» (Биробиджан), газете «Бирэбиджанер Штэрн» (Биробиджанская звезда).

В начале 1949 года все еврейские учреждения в ЕАО были ликвидированы. Закрыты школы, радиостанция, театр. Изъяты и уничтожены книжные издания на идиш из фондов местной библиотеки имени Шолома-Алейхема. В июле того же года практически все еврейские литераторы области были арестованы. МГБ открыло «Биробиджанское дело № 48», по которому арестовало и Любовь Вассерман. Нечего говорить о том, что дело было сфабрикованным. Предварительное следствие длилось год. Все получили по 10 лет лагерей. Вассерман переправили в Тайшет, где она находилась до 1956 года.

После освобождения вернулась в Биробиджан, где работала во вновь созданной и единственной оставшейся в СССР газете «Биробиджанер Штерн».

После смерти мужа переехала к сыну в Кишинёв, где и скончалась 5 марта 1975 года.

В 1968 и 1987 году в Хабаровском крае вышли две книги стихов Вассерман в переводе на русский язык. В 1980 году в издательстве «Радуга» вышел коллективный сборник биробиджанских поэтов «Родная земля» с переводом на английский. Туда включили и стихи Любовь Шамовны Вассерман.

6 ДЕКАБРЯ

Главным предметом литературных занятий Павла Александровича Висковатова, родившегося 6 декабря 1842 года, являлась жизнь М.Ю. Лермонтова. Под редакцией Висковатова в 1891 году вышло собрание сочинений поэта с его первой научной биографией. Висковатов разыскал и опубликовал немало произведений Лермонтова, материалов для его жизнеописания. Очень любопытно, что именно Висковатов написал либретто к опере «Демон» Антона Рубинштейна.

Кстати, 6 том собрания сочинений Лермонтова, которое редактировал Висковатов, представляет собой сводку старательно собранных фактических данных.

Умер Висковатов 29 апреля 1905 года.

* * *

Екатерина Владимировна Бровцева, родившаяся 6 декабря 1877 года, сотрудничала в прессе под фамилией своего первого мужа – Выставкина. Написала фантастическую пьесу «Красный колпачок», удостоенную премии на конкурсе детских пьес.

Наиболее значительное произведение – роман феминистского направления «Амазонка» (1916), прочитав который, Короленко написал Горнфельду: «Все роды хороши, кроме скучного. Я бы прибавил «и глупого». А это произведение, как его ни назовите – повесть, роман, автобиография, – не принадлежит ни к одному из этих родов. Читается с захватывающим (по моему впечатлению) интересом и написано с большой искренностью, дарованием и умом. Как это я ничего до сих пор не встречал г-жи Выставкиной. А она, по-видимому, профессиональный писатель».

В начале 1920-х эмигрировала в Германию. Издала там роман «Амазонка» (1921).

В 1930-х вернулась в Россию.

Увы, все мои дальнейшие розыски оказались неудачными. Известно, что Выставкина занималась переводами. Но в основном до войны и даже ещё раньше – до революции.

Что писала Выставкина, вернувшись в СССР, неизвестно Интернету. В нём ничего нет.

А умерла она 4 марта 1957 года.

* * *

Детского поэта Олега Евгеньевича Григорьева, родившегося 6 декабря 1943 года, травили с каким-то особым сладострастием. И не столько в Ленинграде, руководители которого никогда не отличались гуманным отношением к писателям, сколько в Москве – в постоянных выступлениях московского секретаря СП Феликса Кузнецова.

Этот из кожи вон лез, чтобы доказать несоветскость и даже хулиганство Олега Григорьева.

Надо сказать, что усилия Кузнецова даром не пропали. Несмотря на то, что в 1971 году Григорьев выпустил книжку «Чудаки», его осудили за тунеядство и послали отбывать наказание на принудительных работах на строительстве комбината в Вологодской области. Сам Григорьев так написал об этом:

С бритой головою, В форме полосатой Коммунизм я строю Ломом и лопатой.

В 1981 году его вторая книжка «Витамин роста» вышла в Москве. И привела в негодование, в частности, Сергея Михалкова, который воспрепятствовал приёму Григорьева в Союз писателей и добился публикации фельетонной критики поэта в «Комсомольской правде».

Но уже в 1985 году композитор Л. Десятников по поэме Григорьева «Витамины роста» написал одноактную классическую оперу для детей, для солистов и фортепиано. В 1988 году по этой же поэме режиссёр В. Кафанов снял мультфильм.

В 1989 году вышла книга Григорьева «Говорящий ворон». Но в том же году он получил вторую судимость за дебош и сопротивление властям. В перестроечные времена такого терпеть не стали. В защиту Григорьева выступили многие литераторы.

За полгода до смерти его приняли в Союз писателей.

Умер он от прободения язвы желудка 30 апреля 1992 года.

Что же такого страшного находили в его поэзии Кузнецов и Михалков? А вот эти двустишия: «Время устало и встало… / И ничего не стало», «Я ударился об угол – / Значит, мир не очень кругл», «Я волновался от страха, / Как на верёвке рубаха», «Пойду домой, пожалуюсь маме, / Что луна зажата двумя домами». Или стихи так называемого чёрного юмора:

Я спросил электрика Петрова: – Для чего ты намотал на шею провод? Ничего Петров не отвечает, Только тихо ботами качает.

Или вот эти стихи, в которых критики не нашли должного оптимизма:

С каждой секундой Я старше и старше Сам себя становлюсь. Ужасно смешно мне И весело страшно: Что скоро я оста – новлюсь.

Вот за что в России могут убить поэта. А ведь Григорьева убили. Довели до смерти!

* * *

Юрий Александрович Влодов, родившийся 6 декабря 1932 года, стихи начал писать рано. В конце 50-х он приехал в Переделкино, показывал свои стихи Пастернаку, Чуковскому. Сельвинскому. Все хвалили. А Сельвинский написал предисловие к подборке стихов, напечатанных журналом «Смена». За эту подборку Влодов стал лауреатом журнала.

В дальнейшем до перестройки Влодов почти не публиковался.

Хотя его знают. Знают как автора бессмертных строк: «Прошла зима. Настало лето. Спасибо Партии за это». Знают и другие его озорные строки: «Под нашим красным знаменем Гореть нам синим пламенем».

В перестройку он очень широко публикуется в прессе. Выходит первая книга «Крест» (1996).

О нём снимают два кинофильма «Я Вам пишу, Ваше величество» (телевидение, РТР, 1992) и «А гений – сущий дьявол!» (киновидеостудия «Человек и время», 1995 г., режиссёр Сергей Князев).

О нём пишут многие известные критики и поэты.

Следующую книгу «Люди и боги» он выпустил в 2007 году.

Умер он 29 сентября 2009 года. Это был год выпуска двух его книг «Юрий Влодов. Стихи. Биография. Библиография» и «На семи холмах».

Ещё две книги вышли посмертно: одна в 2012 году с предисловием Т.Зульфикарова), другая в 2015 году – с мемориальным предисловием покойного Р. Бухараева.

Вот его стихотворение с эпиграфом из Блока «Причастный тайнам плакал ребёнок…»:

Природы звериного слуха Коснулся полночный покой, Когда серебристое брюхо Провисло над чёрной Окой. Сопели зубатые в норах, Храпели подпаски в кустах, Солдаты, хранящие порох, Клевали на энских постах. И только презренная рыба, Брыластый, напыщенный сом, Как некая гибкая глыба, Возникла в свеченье косом. И молча вбирали друг друга, К сторонним делам не спеша, Душа серебристого круга И спящей планеты душа. А в куче пахучих пелёнок, В лесной деревеньке Сычи, Причастный всем тайнам ребёнок, Заухал, зашёлся в ночи!..

Но закончить заметку об этом поэте мне хочется вот этим стихотворением:

Всё гениальное просто: Голуби, стены Кремля… Небо высокого роста, Малого роста – земля… Вспомните Роберта Фроста! — Фермер! Крестьянский атлант!.. Всё гениальное просто, Сложным бывает талант!

* * *

У Сергея Павловича Залыгина (родился 6 декабря 1913 года) я люблю только повесть «На Иртыше». Говорят, что её хорошо отредактировал А.Т. Твардовский, напечатавший повесть в своём «Новом мире». Больше ничего из залыгинской прозы мне не нравится.

Был он кандидатом сельскохозяйственных наук, заведовал кафедрой орошения и мелиорации Омского сельскохозяйственного института. В 1953 переехал в Новосибирск, где, оставаясь научным сотрудником Сибирского отделения АН СССР, занялся писательством.

В конце 1960-х переселился в Москву, где быстро стал одним из секретарей СП РСФСР. Тут же (1968) получил Госпремию СССР за роман «Солёная падь».

Разумеется, как полагается дисциплинированному секретарю, подписал в 1973-м письмо против Сахарова и Солженицына, напечатанное в «Правде».

Но перестройка его будто подменила.

То есть, чинов и орденов он стал набирать ещё пуще. В 1988-м стал героем соцтруда, в 1991-м избран академиком АН СССР, которая ещё в 1989 непонятно за что (ведь он давно не работал по специальности) присудила Залыгину премию имени М.Д. Миллионщикова.

А главное: он получил журнал «Новый мир» и стал от советских властей добиваться разрешения печатать в нём Солженицына.

Солженицын, который обычно ничего не забывает, всем всё припоминает, в данном случае предпочёл забыть о позорной залыгинской подписи и стал присылать свои произведения в первую очередь Залыгину.

В обмен от этого главного редактора он получил журнал в своё полное пользование, что сохранили и преемники Залыгина. «Новый мир» в этом смысле стал как бы довеском к парижскому издательству «ИМКА пресс», где директор Никита Струве беспрекословно выполнял все распоряжения нобелевского мэтра.

А Залыгин скончался 19 апреля 2000 года.

* * *

О Николае Михайловиче Амосове, родившемся 6 января 1913 года, его коллега – санаторный врач, вспоминает, что, выходя как-то из корпуса с медицинскими журналами, увидел скромного человека, стоявшего у корпуса, и приказал ему отнести журналы в администрацию санатория. Тот взял журналы и отнёс. А на следующее утро этот врач с великим смущением на совещании у главврача узнал в Амосове человека, который отнёс его журналы. Амосов, улыбаясь, как бы между прочим, сказал: «А меня, профессора, здесь уже сделали курьером…»

Дело в том, что, заболев туберкулёзом, Амосов лечился в Старокрымском санатории. Естественно, что врач не может знать каждого больного в лицо. Но главврач, воспользовавшись пребыванием академика Наук УССР, пригласил его на совещание.

А, может, это сам Амосов напросился прийти на совещание.

Он ведь не только лечился, но и лечил: привозил своих учеников, показывал все приёмы лечения больных туберкулёзом. Сам делал операции в санатории и в Старокрымской городской больнице.

В великую Отечественную войну он служил хирургом в маленьком (5 врачей) передвижном полевом госпитале, через который прошло 40000 раненных. Амосов провёл около 4000 операций.

В январе 1963 года в киевском институте туберкулёза и грудной хирургии имени Ф.Г. Яновского Амосов выполнил первое в стране протезирование митрального клапана сердца.

Протез был изготовлен инженером Ю.М. Кривчиковым. Обшитый байкой из тефлона каркас из нержавеющей стали (в виде соединённых между собой трёх аркад и кольца) помещался между стенок двухслойной трубки из тефлоновой ткани, для удвоения которой один её конец продевался внутрь кольца, а другой выворачивался поверх каркаса. По полученным жёстким граням стенки трубки сшивались, образуя створки, которые затем вытягивали и стабилизировали в виде полулуний на специальном зажиме. В области створок протез не имел внешних стенок (их заменяли стенки самого желудочка) и поэтому не препятствовал току крови в аорту.

Конечно, протез имел свои недостатки, которые постепенно устранялись, и сейчас уже отдалённо напоминает тот, первый. Так нынешние телевизоры на целую вечность ушли вперёд по сравнению с КВН-49 с маленькими окошечком-экраном. Но не будь этих первых телевизоров мы бы никогда не пришли к нынешним.

В 1965 году Амосов сообщил об удачном опыте имплантаций полушаровых протезов клапана сердца больным с небольшим левым желудочком, когда не удавалось вшить шаровые протезы. По рекомендациям Амосова завод-изготовитель внёс изменения в конструкцию.

Научных работ у Амосова много. Он недаром получил в 1973 году звезду героя соцтруда. Но у него много и научно-популярных работ, обращённых не к специалистам. А к обычным читателям.

Очень помню его блистательные статьи в журнале «Наука и жизнь», его книги «Записки из будущего» (1965), «Книга о счастье и несчастьях» (1983), «Преодоление старости» (1996), «Моя система здоровья» (1997), «Размышления» (2000).

Сам Николай Михайлович, как я уже говорил, заболев туберкулёзом, лечился в Старокрымском санатории. И полностью вылечился. А вылечившись, организовал в санатории пульмонологическое хирургическое отделение.

Но сердце Амосова давало о себе знать.

В мае 1999 году в Германии ему сделали операцию: вшили биологический аортальный клапан, наложили два шунта на коронарные артерии. Он прожил ещё 3 с половиной года. Умер от инфаркта 12 декабря 2002 года.

В том же 2002 году вышла «Энциклопедия Амосова». А посмертно – в 2003-м его книга «Моё мировоззрение».

В 2008 году в телевизионном проекте «100 Великих Украинцев» в результате народного голосования Амосов занял второе место. Первое отдали Ярославу Мудрому.

* * *

Анатолий Эрнестович Бауэр, родившийся 6 декабря 1921 года, по состоянию здоровья в школе учился с перерывами. В 1939 году закончил девять классов в Переделкинском опытно-показательном детском доме наркомата соцобеспечения РСФСР. Свои ранние рассказы показывал Лидии Сейфуллиной, которая их страшно критиковала, но приучила Бауэра к бережному отношению в работе со словом.

В конце сентября, когда гитлеровцы были под Москвой, отца Бауэра, как «лицо немецкой национальности» (хотя он был чистокровным латышом) вместе с семьёй выслали. Попали в казахские степи, где провели 20 лет. Имея пожизненную инвалидность 1 группы, Анатолий Эрнестович вынужден был искать работу: семья голодала. Бауэр был культмассовиком в совхозе, затем полтора года работал секретарём комитета ВЛКСМ. В 1944 году он устраивается воспитателем и методистом в детском доме, а после окончания Государственных центральных заочных курсов «ИН-ЯЗ» в Москве – учителем английского языка в восьмилетней школе.

Переехав в районный центр – село Оскакаровку, Бауэр много читал леций в трудовых коллективах и среди населения, как член общества «Знание», по совместительству работал худруком в клубе деревообрабатывающего завода. Чуть позже он – руководитель драмкружка в районном Доме Культуры.

Много пишет. Рассказы, повести, пьесы, которые он предлагает газетам, журналам, издательствам последовательно ими отвергаются. Увы, почти ничего из написанного тогда, кроме рассказа «Андрей Светлов», не сохранилось в личном архиве Бауэра. Сохранилась переписка с журналами и издательствами.

Летом 1959 года Бауэр с семьёй переехал в Малоярославец. Сыновья его стали ходить в школу, на базе которой Бауэр создал в 1964 году следопытское объединение.

Для этого объединения, которое стремилось воссоздать Музей боевой славы, власти выделили помещение в здании районного Дома культуры. Музей формировался быстро. К нему потянулись фронтовики. Ребята-следопыты находили всё новые и новые подробности, связанные с жизнью и деятельностью малоярославцевских бойцов и фронтовиков, уроженцев Малоярославца.

Самого Бауэра заинтересовала жизнь пограничника В.В. Петрова, погибшего в самом начале войны. Он изучил немало материалов, прежде чем написал документальную повесть «Четыре часа войны». Её напечатали после десятилетних хождений по редакциям в 1975 году. В 2000 году в Малоярославце вышло второе, существенно дополненное издание этой книги.

Рассказы Бауэра в большинстве напечатаны в газетах. Два цикла рассказов – о художнике Левитане (10 миниатюр) и поэте Маяковском (10 рассказов) вышли отдельными изданиями.

В архиве писателя остаются несколько повестей и роман о декабристе Михаиле Лунине.

Анатолий Эрнестович умер 13 января 1985 года.

* * *

Николай Платонович Огарёв (родился 6 декабря 1813 года) в очень богатой семье. Окончил Московский университет и почти тут же попал под полицейский надзор. В июле 1834-го его арестовали, но выпустили благодаря богатым и влиятельным родственникам им на поруки. Однако через некоторое время вновь арестовали из-за писем, ратующих за введение в России конституционного строя. Отбывал ссылку в Пензенской губернии, в канцелярии пензенского губернатора.

1840–1846 годы провёл за границей, слушал курс лекций в берлинском университете.

Вернувшись, поселился в своём пензенском имении, женился на Н.А. Тучковой. В 1850 арестован снова. И снова освобождён.

В 1856 эмигрировал. Жил в Лондоне. Вместе с Герценом возглавил Вольную русскую типографию. Инициатор и соредактор журнала «Колокол». Развил теорию русского социализма, разработанную Герценом. Делал упор на народнические тенденции в этой теории. Участвовал в создании организации «Земля и воля» (1860–1861), в пропагандистской кампании Бакунина и Нечаева (1869–1870).

В 1865 в связи с переездом «Колокола» из Лондона Огарёв поселяется в Швейцарии. Но в 1873-м снова поселился в Лондоне, где 31 мая 1877 года скончался.

Огарёв был человеком одарённым. Он сочинял музыку и стихи. Всё это не слишком высокого качества. Но кое-что из его художественных вещей дошло до нынешнего времени.

Следует подчеркнуть бескорыстие Огарёва. При разводе он огромную часть своего богатства оставил жене, которую фактически ограбили её ближайшие приятели.

Бывшая жена Огарёва стала женой Герцена, и Огарёв материально поддерживал эту семейную пару.

Поддерживал он и Мери Сэтерленд, с которой сошёлся в Лондоне, помогал воспитывать её сына.

А о том, какого благородного характера был этот человек, скажет его стихотворение:

Она была больна, а я не знал об этом!.. Ужель ни к ней любовь глубокая моя, Ни память прошлого с его потухшим светом — Ничто не вызвало, чтобы рука твоя Мне написала весть о страхе и печали Иль радость, что уже недуги миновали? Ужель в твоём уме одно осталось – злоба? За что? Не знаю я. Но вижу я, что ты Не пощадишь во мне ни даже близость гроба, Последних дней моих последние мечты. Как это тяжело, когда б ты это знала!.. Как глухо мозг болит, от горя мысль устала…

* * *

Коля Старшинов появился в «Литературной газете» едва ли не в тот же день, как я туда поступил работать. Я зашёл к кому-то из нашего отдела, а тот приложил палец к губам: свесясь головой с кресла, в кабинете спал человек в плаще. Сотрудник встал, вывел меня из комнаты и сказал: «Коля Старшинов. Пьян в стельку. Жду, когда проснётся».

Таких походов Николая Константиновича Старшинова (родился 6 декабря 1924 года) в газету помню несколько. Да я и прежде знал Колю, с которым был на «ты», по катаевской «Юности». Коля там заведовал поэзией. Женя Храмов отобрал несколько моих стихотворений, дал Коле, тот попросил у меня ещё «паровоз» (то есть, какое-нибудь очень идейное стихотворение, которое вытянет на страницы всю подборку). Но «паровоз» не придумывался, время шло и ушло: стихи мне Коля вернул.

Однако отношения у нас остались хорошие.

Я знал, что Коля почти алкоголик. Ему не советовали садиться выпивать с кем-либо из авторов. Но это получалось само собой. Не в журнале, так рядом – в ЦДЛ. А иногда начинали в журнале, а в ЦДЛ заканчивали.

Когда Коля ушёл из журнала, редакция задышала спокойней.

Зато Коля беспокоил другие редакции. Везде у него были знакомые, везде с ним готовы были выпить.

Сейчас я уже не помню, что так повлияло на Колю, что он перестал пить. Но что перестал, я оценил в альманахе «Поэзия», который находился в здании издательства «Молодая гвардия» на Сущёвском валу. В комнату набилось немало авторов, только что получивших гонорар. Вино лилось рекой, байки становились всё бессвязней, и в конце концов только Коля продолжал контролировать положение: он не выпил ни грамма!

После к этому привыкли. Хотя иногда он срывался.

Старшинов был неплохим человеком. Едко-наблюдательным. Замечал, как мельтешит тот или иной его знакомый, которого он мог и осадить. Но делал это мягко. Его любили.

Фронтовик, он оставался верным в стихах военной теме. Конечно, ни премии Ленинского Комсомола, ни Госпремии РСФСР он не заслужил: сильных стихов у него не было. Но он не был завистлив, радовался таланту, радовался, когда мог этот талант поддержать.

Книг он издал много. Всю жизнь собирал частушки. Издал их в 1995-м под названием «Мимо тёщиного дома». Но мне по секрету сказал, что не все они народные, что есть там и сочинённые им самим.

Умер он неожиданно 6 февраля 1998 года. А в 2008 году издательство «Молодая гвардия» выпустило о нём книгу в серии «ЖЗЛ».

Прежде, получив такое сообщение, я бы сказал, что сделано это напрасно. Но сейчас в названии серии давно уже чисто формально присутствует буква «з», обозначавшая прежде: «замечательных». Сейчас издательство выпускает биографии любых людей. А раз так, то почему бы не вспомнить и о Коле? Тем более что альманах «Поэзия», многолетним редактором которого он являлся, находился, как я уже говорил, на территории издательства «Молодая гвардия».

7 ДЕКАБРЯ

Выдающийся еврейский поэт Перец Маркиш, писавший на идише, родился 7 декабря 1895 года в местечке на Волыни. Он был единственным еврейским писателем получившим в первое большое награждение советских писателей в 1939 году, орден Ленина.

В 1918 году он написал поэму «Волынь», которая вкупе с его сборником стихов «Пороги», заявила о нём, как о крупнейшем поэте.

Он очень много пишет. И когда с польским паспортом с 1921 по 1926 год живёт в Варшаве, Берлине, Париже, Лондоне, Риме. И когда возвращается в Россию, где активно участвует в общественной жизни, пишет о главных кампаниях того периода, издаёт в переводе на русский язык книги «Из века в век» (1930), «Земля» (1931), «Рубеж» (1933), «Голос гражданина» (1938), «Мать партизана» (1938), «Семья Овадис» (1938, 1941). Его переводили А. Ахматова, Э. Багрицкий, П. Антокольский и другие известные поэты.

В 1940 году, когда Сталин дружил с Гитлером, Маркиш написал поэму «Танцовщица из гетто». К счастью, в то время органы про неё не прознали, а в 1942 году Маркиш мог её смело печатать. И напечатал.

Его пьесы не только ставились на сцене ГОСЕТа (гос. еврейского театра), но и публиковались отдельной книгой.

Он автор монографии «Михоэлс» (1939), лучшей биографии этого великого актёра и режиссёра.

Во время войны он был членом ЕАК – Еврейского Антифашистского Комитета, редактировал сборник «Цум зиг» («К победе», 1944) и литературно-художественный альманах «Хеймланд» («Родина», 1947–1948).

А на преследования евреев, начавшихся с убийства Михоэлса, отреагировал жёстко. Прежде всего, выступая на панихиде по Михолсу, который если верить советской прессе умер своей смертью, не поверил ей, прочитал, в частности (перевод А. Штейнберга):

Разбитое лицо колючий снег занёс, От жадной тьмы укрыв бесчисленные шрамы. Но вытекли глаза двумя ручьями слёз, В продавленной груди клокочет крик упрямый: – О Вечность! Я на твой поруганный порог Иду зарубленный, убитый, бездыханный. Следы злодейства я, как мой народ, сберёг, Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны. Сочти их до одной. Я спас от палачей Детей и матерей ценой моих увечий. За тех, кто избежал и газа, и печей, Я жизнью заплатил и мукой человечьей! Твою тропу вовек не скроют лёд и снег. Твой крик не заглушит заплечный кат наёмный, Боль твоих мудрых глаз струится из-под век. И рвётся к небесам, как скальный кряж огромный.

О том, что было дальше, рассказывает жена поэта, Эстер Маркиш:

«За Маркишем пришли в ночь с 27 на 28 января. Его очень быстро увели, я едва успела попрощаться с ним. В машинке были стихи, которые Маркиш читал на похоронах Михоэлса.

И когда гэбисты были у нас в доме, то один из них подошёл к машинке, бросил взгляд и говорит: «Так значит, Маркиш считает, что Михоэлса убили». Я сказала: «Я не сужу о стихах Маркиша без него. Это ваше дело, как их толковать». Тогда мне сказали: «Мы это забираем».

У меня не оставалось ни единой копии. Но Маркиш мне это читал на идиш, и я несколько дней ни о чём, кроме стихов, не думала, не ела, не пила – я восстанавливала у себя в памяти еврейский текст. И мы с моей приятельницей, актрисой еврейского театра – женой еврейского писателя Мистера – восстанавливали по памяти это стихотворение.

Это стихотворение я напечатала, но хранила его не дома, потому что это было страшным преступлением. А когда спал этот кошмар, я дала перевести эти стихи Пастернаку. Однако Пастернак через несколько дней позвонил мне и сказал: «Знаете, Эстер, у меня не получается. Маркиш для меня слишком великий поэт». Я ему говорю: «Борис Леонидович, это Вы для меня – великий поэт». «Нет, Эстер, не выходит!»

После этого я дала перевести это стихотворение Штейнбергу – вовсе не поэту, а простому переводчику. И он великолепно справился с переводом. Но бедный Маркиш этих стихов так и не увидел».

Время, о котором говорит Эстер Ефимовна, – ночь с 27 на 28 января 1949 года. Поэта пытали, истязали и расстреляли 12 августа 1952 года. Место захоронения остаётся неизвестным до сих пор.

Семья, кстати, тоже была арестована. Но позже. Эстер Ефимовна написала обо всём прекрасные воспоминания, изданные в Тель-Авиве в 1989 году «Столь долгое возвращение». Их можно прочитать в Интернете.

* * *

О Давиде Григорьевиче Бродском гораздо лучше меня расскажет Семён Липкин (цитата, предупреждаю, большая. Пришлось её сильно укоротить):

«У Давида Бродского была феерическая фотографическая память. Он принадлежал к тем редким людям, которые, прочтя газету, могут её повторить всю от первой до последней строки, в газету не заглядывая. Он как-то мне рассказал: в годы военного коммунизма он был студентом медицинского факультета нашего Новороссийского университета, но, увлечённый писанием стихов, крайне редко посещал занятия. Наступили экзамены. Профессор покачал головой: «Вы посещали мои лекции? Я что-то вас не припоминаю», но экзаменовать не отказался. Бродский, выучив за несколько дней изданный профессором учебник, отвечал с блеском. Профессор был удивлён. «Странно, странно, – бормотал экзаменатор. – А что вы думаете по поводу…» – и задал трудный вопрос. Бродский на мгновение задумался, потом проговорил: «Ах да, в сноске» – и ответил правильно. «Что за сноска?» – с недоумением спросил профессор, но выставил незнакомому студенту пятёрку.[…]

Он умело использовал свою память для сугубо материальных выгод. Мне запомнилось: мы вместе приезжаем из Кунцева в редакцию «Нового мира», в котором я начал печататься в 1930 году. Весь штат редакции, размещавшийся в здании «Известий» в двух комнатах, состоял в ту далёкую пору из пяти человек. […]. Все они сидели в довольно поместительной комнате, из которой дверь вела в небольшой кабинет редактора журнала Вячеслава Павловича Полонского, влиятельного критика.[…]

Из кабинета Полонского дверь вела в третью комнату, гораздо большую, чем первая. Здесь помещалась редакция тонкого журнала «Красная нива», редактировавшегося тем же Полонским. Из своей проходной комнаты он руководил обоими изданиями, и нередко то, что не достигало уровня толстого журнала, помещалось в тонком.[…]

Бродский, высокий, тучный, близорукий, устраивал в редакции «Нового мира» концерт. […]

– А «Деревню» помните? Хорошо, гы-гы, – ликовал Бродский и начинал читать знаменитую повесть наизусть. Дойдя до слов: «А бежать от борзых не следует», он смеялся счастливым смехом: гы-гы, – и продолжал чтение.

Редакционная работа прекращалась. Входившим посетителям делали знак: мол, не прерывайте чтения. Открывалась дверь кабинета, появлялся настроенный по-деловому Полонский, измученный баталиями с рапповцами, но, забыв о деле, становился одним из слушателей. […]

Чтение кончено. В окне Страстным бульваром овладевает закат. Любовь к Бунину распространяется на чтеца.

– Что вы нам принесли, Давид Григорьевич?

Этого-то он и ждал – и протягивал написанное печатными буковками стихотворение о приближающемся лете (осени, зиме, весне) с некоторыми социальными чёрточками: колосятся хлеба, или гудят фабрики, или школы наполняются красногалстучной детворой. Полонский, прочитав, говорил:

– Это, разумеется, для «Нивы»?

Бродский так и рассчитал и, когда Полонский удалялся к себе в кабинет, выпрашивал у Веры Константиновны «авансик, гы-гы». Та нехотя выписывала и выдавала поэту небольшую сумму.

Почти каждое утро часов эдак в десять-одиннадцать сибиряки и одесситы сходились на железнодорожной платформе: у всех были дела в городе, бегали по редакциям.[…]

Однажды на станции, когда вдали показался надвигающийся из Можайска паровоз, Павел Васильев обратился к Бродскому, отдавая честь:

– Ваше высокоблагородие господин полковник, состав подан.

В те годы полковников в Красной Армии не было, слова вроде «полковник», «генерал» были белогвардейскими, они заменялись командармами, комкорами, комдивами и т. д. Бродский, небритый, в долгополой шинели, которую он носил лет десять, со времён гражданской войны (он в ней не участвовал), действительно походил на затаившегося в московском пригороде бывшего белого офицера. Васильев это талантливо уловил.

Когда поезд прибыл на Белорусско-Балтийский вокзал, навстречу нашей литературной бражке быстро направился человек в известной всем военной форме. Приблизясь к Бродскому, он предъявил удостоверение сотрудника железнодорожного пункта ГПУ и приказал:

– Следуйте за мной.

Ещё блаженно не имея опыта массовых арестов, мы кричали, требовали объяснить, в чём провинился наш товарищ, но военный только посмеивался, пока не втолкнул большого, до смерти перепуганного Бродского в железнодорожное белорусско-балтийское отделение ГПУ. […]

Бродский вернулся поздно ночью. […]

Я на кухне, стараясь не шуметь, поставил на керосинку чайник. Испив чаю и жадно проглотив два бутерброда, которые я приберёг для него, Бродский испуганным шепотом стал рассказывать.

Сперва его заперли одного в маленькой комнатушке. Только часа через четыре начали допрашивать: возраст (паспортов ещё не было), откуда родом, профессия, когда начал службу в белой армии, в каком чине из неё выбыл, где воевал. Представляю себе, что чувствовал при этом допросе наш добрый, боязливый, безвольный и безвестный поэт!

Он отвечал: в белой армии никогда не служил, во время гражданской войны печатался в одесских газетах и журналах, предъявил билет сотрудника «Комсомольской правды» (он был внештатным консультантом по поэзии), попросил позвонить заведующему литературным отделом этой газеты Джеку Алтаузену, тот подтвердит, дал телефон редакции.

– Позвоним, позвоним, – успокаивали его и опять увели в ту комнатушку, в которой он провел жуткие часы. Дверь заперли.

Он не помнит, сколько прошло времени, когда его вызвали снова.

– У нас есть сведения, – сказали ему, – что некий Бродский, уроженец Гомеля, занимается спекуляцией, едет каждую неделю в Москву, в Наро-Фоминске пересаживается в пригородный поезд. Не отпирайтесь, вы – этот Бродский.

– Что вы, я никогда не был в Гомеле, я родился и жил безвыездно до двадцати четырёх лет в Одессе, теперь живу в Кунцеве, я поэт, никогда не спекулировал, работаю в «Комсомольской правде», вы же видели моё удостоверение.

– Дайте сюда удостоверение. Выясним.

И Бродского опять увели. В начале двенадцатого ночи ему вернули удостоверение, выпустили, не извинившись, разумеется. Он успел на поезд в одиннадцать сорок пять.

Испив несколько стаканов чаю, съев бутерброды, он бросился в кровать, не раздеваясь, в ботинках. Спал до двух часов дня. Первые его слова, когда он проснулся, были такими:

– Подлая тварь твой дружок Васильев, недаром Эдя Багрицкий терпеть не может ни его, ни его стихов».

Каких еще штрихов остаётся добавить этому талантливо нарисованному портрету.

Бродский в основном прославился как переводчик. Первым в СССР перевёл и опубликовал «Пьяный корабль» Артюра Рембо. Перевёл «Германа и Доротею» Гёте, «Сагу о Фритьофе» Э. Тегнера. Переводил классических итальянских, французских, шведских и немецких поэтов, украинцев – Тараса Шевченко, Павло Тычину, Максима Рыльского, «Времена года» литовца Кристионаса Донилайтиса, Переводил с молдавского и литовского, перевёл армян – Аветика Исаакяна и Егише Чаренца. Переводил с татарского, казахского, азербайджанского, с языка идиш, с дагестанского.

В Азербайджане издали книгу Самеда Вургуна, полностью переведённую Бродским. Отдельными изданиями в переводе Бродского выходили книги Переца Маркиша, Давида Гоштейна, Акопа Акопяна, Ованеса Туманяна, Абая Кунанбаева, Хасана Туфана, Габдулы Тукая. Из классиков – Бодлера, Шиллера, Гюго, Барбье.

Ой, на одно только перечисление всех переводов, выполненных Бордским, потребуется площадь, наверное, не меньшая, чем заняла заметка Липкина. Поэтому остановимся.

Умер Давид Григорьевич 7 декабря 1966 года. Родился 17 марта 1899-го.

* * *

Павел Сергеевич Поляков, родившийся 7 декабря 1902 года, в 16 лет добровольцем вступил в ряды Донской армии. В её рядах сражался на Гражданской войне.

В начале 1920 года вместе с родителями оказался на Черноморском побережье Грузии, в городе Поти похоронил мать.

Вместе с отцом – полковником перебрался в Крым, где был зачислен в конвой генерала Врангеля.

В ноябре 1920-го перебрался в Турцию. А оттуда – в Королевство сербов, хорватов, словенцев.

Для завершения образования был зачислен в Донской кадетский корпус в Билече (Герцеговина). После его окончания, окончил отделение филологии философского факультета Белградского университета.

В 1925 году печатает первое своё стихотворение в парижском литературном сборнике «Казачий быт».

Начинает много публиковаться в изданиях казачьего зарубежья: «Вольное Казачество» (Чехословакия-Франция), «Казачий Путь» – «Путь Казачества», «Тихий Дон», «Казачий сполох», «Казачество», «Казакия» (все – Чехословакия), «Родимый Край», «Казачье дело», «Казачий Голос» (все – Франция), «Единство» (Югославия).

В 1930-е годы в переводе на сербский язык издал «Конька-горбунка» П. Ершова, «Сказку о царе Салтане» Пушкина и «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя.

В 1939 году в Праге в издательстве «Литературная Казачья Семья» выпустил свой сборник «Поэмы», а чуть раньше в Югославии – сборник стихов «Песни воли».

Он умер 13 октября 1991 года.

Только после его смерти стало известно, что в последние десятилетия Поляков работал над четырёхтомным романом-эпопеей «Смерть Тихого Дона», который он не успел завершить. Больше того! Считалось, что рукопись романа была уничтожена вместе с другими вещами писателя, скончавшегося в доме для престарелых.

Оказалось, что это не так! Знакомый писателя Ю.В. Денбский из ФРГ сумел спасти рукопись, которая оказалась бесценной. С большим мастерством Поляков описал быт казачества, многие традиции и обычаи казаков, описал их участие в трагических событиях 1917–1920 годов. Денбский получил от Полякова рукопись, как пишет, «так сказать мимоходом, «между прочим», – в коридоре дома престарелых, где я его несколько раз посетил. При передаче «на ходу» сказал только: «Посмотрите, и поступайте, как знаете»

Он же, Денбский, вместе с украинской помощницей Г.И. Андреевой разобрали рукопись, квалифицированно её отредактировали и подготовили к печати: сделали распечатку текста всех 4 томов для возможного издания.

Пока что оно не состоялось.

* * *

Я прочитал мемуары генерала армии Александра Васильевича Горбатова в «Новом мире», когда главным редактором журнала был Твардовский. Назывались ли они «Годы и войны», как впоследствии в Воениздате, не помню. Помню, что генерал писал о своём аресте в 1937-м, потом кратковременном освобождении и новом аресте в 1938-м, когда его избивали, пытали так называемыми допросами с пристрастием.

Он попал в лагерь на Колыму, заболел цингой, но к счастью остался жив. Потому что к 1941 году Сталин и присные внезапно поняли, что переборщили с истреблением руководящего состава армии и бросились искать уцелевших.

Его освободили 5 марта 1941 года. Подлечили. И назначили заместителем командира 25 стрелкового корпуса. Послали в Украину.

В начале войны перебросили на Западный фронт. Вступил в бой под Витебском. Будучи отрезанным от корпуса, переподчинил себе беспорядочно уходящие войска, организовал оборону и 4 дня удерживал Ярцево. Был ранен.

1 октября 1941 года в Харькове был назначен командиром 226 стрелковой дивизии на Юго-Западном фронте. 25 декабря стал генерал-майором. Получил первый за войну орден Красного Знамени.

С июня 1942 года – инспектор кавалерии Юго-Западного фронта, с августа в той же должности на Сталинградском фронте. С октября – заместитель командующего 24 армии на Сталинградском и Донском фронтах, участник Сталинградской битвы. В апреле 1943 стал генерал-лейтенантом.

С июня 1943 и до конца войны командующий З армией. В июне 1944-го генерал-полковник. Геройски участвовал во многих воинских операциях. За умелое руководство 3 армией при прорыве обороны противника в Восточной Пруссии присвоено звание Героя Советского Союза.

В июне 1945-го назначен комендантом Берлина и командующим 5 ударной армии на территории Германии. В 1950–1954 – командующий ВДВ. С августа 1955-го генерал армии.

Скончался 7 декабря 1973 года. Родился 21 марта 1891 года.

Кавалер 14 орденов СССР. Он участвовал в Первой мировой войне, придя с неё с двумя Георгиевскими Крестами 3 и 4 степени и двумя георгиевскими медалями 3 и 4 степени.

Отличался резкостью в сужениях. Существует легенда, что Сталину пожаловались на резкость генерала и услышали: «Горбатова могила исправит».

* * *

С Валентином Дмитриевичем Оскоцким (родился 7 декабря 1931 года) в «Литературной газете» случился курьёз из тех, которые не забываются.

Он работал в отделе литератур народов СССР, и в какой республики была издана книжка о Лермонтове, которая попалась на глаза Вале, я уже не помню.

Но Валя написал на неё весьма темпераментную реплику, где особенно возмущался, что автор приписывает Лермонтову стихи, которые тот не писал.

Ну как, – спрашивал Оскоцкий, – можно было приписать Лермонтову такие графоманские строчки:

Наедине с тобою, брат, Хотел бы я побыть: На свете мало, говорят, Мне остаётся жить!

Признаться, когда я это прочитал, то не поверил собственным глазам. Решил перечитать: бывает ведь, что не заметил, как пропустил какой-то необходимый кусочек, толкующий текст в нужном направлении.

Но нет, перечитывание ничего не дало. А через несколько часов, кажется, не осталось никого, кто не говорил бы о том, какой чудовищный «ляп» пропустила «Литгазета».

Как успела отозваться Галка Галкина из «Юности», можно только догадываться. Видимо, её реплику Оскоцкому поставили сразу в подписную полосу.

Галка не просто восстанавливала истину: да, эти строчки из стихотворения Лермонтова «Завещание», но на всякий случай напоминала критику, что «Евгения Онегина» написал Пушкин, «Муму» – Тургенев, а «Анну Каренину» – Толстой. «А то вдруг зайдёт об этом разговор», – глубокомысленно заключала Галка.

Помню, как выбралась газета из этой ситуации: напечатала сообщение, что ошибка Оскоцкого произошла из-за сокращения материала. И привела сокращённый якобы материал такой величины, что этим ещё больше себя разоблачила: ясно, что такую большую рецензию на провинциальную книжку никто бы в набор не заслал.

Сам Оскоцкий через некоторое время из «Литературной газеты» ушёл в журнал «Дружба народов». И выпускал книжечки (в основном брошюрки в издательстве «Знание») о многонациональной советской литературе и её представителях Василе Быкове, Алесе Адамовиче, украинце П. Загребельном, узбеке Н. Сафарове, об армянских поэтах, о молдавских романистах.

К его чести, он не озлобился, продолжал придерживаться либеральных позиций и когда поступил в аспирантуру Академии общественных наук по кафедре теории литературы и искусства. А это – кузница номенклатуры. Она выпускает не просто кандидатов наук, но посылает этих кандидатов на руководящие посты.

Однако он вышел из академии уже при Горбачёве, а во время перестройки и после неё его руководящие посты этой партийной академией обусловлены не были. Да и сам он покинул партию.

Стал главным редактором, сопредседателем редсовета в независимом издательстве писателей «ПИК». Стал секретарём Союза писателей Москвы. Главным редактором газеты «Литературные вести». Был приглашён президентом Ельциным в Комиссию по вопросам помилования.

И выпустил несколько дельных книг. К примеру, «Мозаика памяти» (2008). Она написана за два года до его кончины. Умер он 27 апреля 2010 года.

* * *

Михаил Яковлевич Найдич, родившийся 7 декабря 1924 года, в 16 лет в первые дни войны ушёл на фронт добровольцем, участвовал в боях в Украине, в Сталинграде. Получил несколько тяжёлых ранений, почти год лечился в госпиталях. Демобилизован в 1944-м как инвалид войны с орденом «Славы» 3 степени и медалями.

Окончил факультет журналистики Уральского университета имени А.М. Горького (1952).

Первая книга стихов «Разведчики весны» вышла в 1956 году. С тех пор написал 25 книг стихов и 4 книги прозы.

Я помню его стихи и книги, которые читал, работая в «Литературной газете». Найдич мне казался очень неплохим литератором.

А сейчас, перечитав поэта, прочитав те вещи, которые я не знал, понял: Найдич не казался, а был очень неплохим поэтом. Вот стихотворение, по-моему, очень хорошее:

Всё было: обиды и страх, и сердце стучало устало. Травинкой на минных полях терпенье моё прорастало. Луч утренний только на треть высвечивал давнюю память, а этого – не одолеть, не выжечь, не переупрямить. С надеждою на поворот глядели сквозь беды и боли то в сторону Спасских ворот, то в сторону русского поля. Тянулись мы все к чудесам, но поняли: под небесами одно оставалось: я – сам, одно прояснилось: мы – сами!.. И яростно вспыхивал свет, и вера помалу, но крепла, когда намечался ответ: – Откуда ты, жизнь? – Я из пепла.

Скончался Михаил Яковлевич 27 февраля 2005 года.

И вот это его стихотворение мне хочется здесь процитировать:

Мне на плечо прилёг последний лист: был справа тополь небольшого роста. Промозглый день загадочен и мглист, и докопаться до него непросто. Уйти б от чьей-то злобной ворожбы!.. Опять они, напасти и невзгоды. Кого и что ругать? Начнём с погоды. Потом и доберёмся до судьбы. Ах, люди, дай вам Бог подольше жить, побольше вам и музыки, и света! Вы не решились руку положить мне на плечо… А тополь сделал это.

* * *

Помнится, в семидесятых годах в нашей семье появилась переплетённая машинописная книга. Назвалась она «Чудо голодания». Автор так темпераментно описывал процесс голодания, так вкусно – то, что можно и чего нельзя в период голода, и чего вообще нельзя, что очаровал и соблазнил всю семью. Все мы подсели на диету, рекомендованную автором – американцем Полем Бреггом.

А в основе этой диеты было сыроедение и голодные дни. Не есть нужно было один день в неделю и одну неделю в квартал.

Нельзя было солить пищу. Нельзя было пить обычную воду, только дистиллированную. А сам рацион питания на 60 % должен был состоять из фруктов и овощей.

К этому полагались особая гимнастика, глубокое специальное дыхание и вечно незакрытая форточка: если холодно, оденься теплее. Но в комнате должен был быть свежий воздух.

Ну, что сказать? В первое время мы всё проделывали с энтузиазмом. А потом поднадоело. Мы были молоды: хотелось запретной Бреггом пищи, хотелось (мне) выпить не только дистиллированную воду. И постепенно мы от Брегга отошли.

Но я ему благодарен за то, что научил правильно дышать. Я и сейчас дышу в основном по его рекомендациям.

Этот энтузиаст здоровья и долгой жизни скончался в возрасте 81 года 7 декабря 1976-го. Родился 6 февраля 1895-го. Но он не умер естественной смертью. Он погиб, катаясь на сёрфинге. Сёрфинг в 81 год! Заслуживает восхищения.

8 ДЕКАБРЯ

В моём детстве и в моей юности книга Владимира Алексеевича Гиляровского «Москва и москвичи» пользовалась огромной популярностью.

Биография Владимира Алексеевича (родился 8 декабря 1855 года) захватывает своей экзотичностью. Не окончив гимназии, он ушёл из дома, чтобы, как написал он много спустя, «послужить угнетённому народу». Был бурлаком, крючником, пожарным, рабочим на заводе свинцовых белил, циркачом, актёром, бродягой беспаспортным, охотником-пластуном в русско-турецкой войне 1877–1878 годов, где отличился и получил за храбрость солдатского Георгия. В эти годы он пишет стихи «Крючник», «Бурлаки», очерк о рабочих «Обречённые (опубликован по настоянию Г. Успенского), записки об актёрской жизни «Бредни Владимира Сологуба» (театральный псевдоним Гиляровского – «Сологуб»).

С 1881 года Гиляровский живёт в Москве. Пишет стихи в некрасовской традиции. Они – о бедах народа («На Севере», «Владимирка – Большая дорога»), о борьбе за его счастье («Запорожцы», поэма «Степан Разин», о двух опубликованных главах которой Горький сказал: «Разин – здорово! и красиво»). Первая книга стихов Гиляровского вышла в 1877 году.

Гиляровский стал признанным мастером рифмованных экспромтов и эпиграмм. К примеру, вот какой рецензией он откликнулся на спектакль по пьесе Льва Толстого «Власть тьма»: «В России две напасти: / Внизу – власть тьмы, / А наверху – тьма власти».

Первый сборник Гиляровского «Трущобные люди» (1877) был сожжён по распоряжению цензуры. Осталось несколько экземпляров. Предшественник Горького в изображении людей трущобы Гиляровский говорил, что «трущоба – место не излюбленное, но неизбежное… Здесь крайняя степень падения, падения безвозвратного».

Чехов назвал Гиляровского «царьком московских репортажей». Его репортажи появлялись в «Московском листке» (1882–1883), в «Русских ведомостях» (1883–1889), в «Русском слове (1890–1913). Гиляровский был единственным газетчиком, успевшим опубликовать правду о ходынской катастрофе во время коронации Николая II. После публикации его материалов об истинных причинах покушения на сербского короля Минана Обреновича, король был изгнан из Сербии. Обладая громадной физической силой, Гиляровский обладал ещё и бесстрашием, которое сделало его одним из авторитетнейших газетчиков.

Пользуясь своими знакомствами, он водил по трущобам Хитрова рынка Станиславского и театрального художника В. Симова, когда те работали над постановкой в Художественном театре горьковской пьесы «На дне».

После Октября он пишет автобиографическую трилогию. В первой книге «Мои скитания» (1928) рассказывает о своём бродяжничестве в молодости. Во второй – «Люди театра» (1935, опубликована в 1941) – о столичных и провинциальных актёрах и театральных работниках. В третьей – «Москва газетная» (1934, опубликована в 1960) он вводил читателя в мир дореволюционной журналистики.

Высокий с внешностью запорожца он был натурщиком, с которого Репин рисовал одного из персонажей своей картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», моделью для скульптора Н.А. Андреева, который лепил Тараса Бульбу для барельефа на памятник Гоголю. «Скорее я воображу себе Москву без царя-колокола и без царя-пушки, чем без тебя. Ты – пуп Москвы!» – писал ему А. И. Куприн.

Умер Владимир Алексеевич 1 октября 1935 года.

* * *

Генерал-майор Владимир Иванович Лёвенштерн, родившийся 8 декабря 1777 года, судя по всему, писателем становиться не собирался – мемуары писал для себя. Поэтому и писал брату: «Император узнал о моих намерениях и попросил представить ему мои мемуары. Я не смог послать их ему в том виде, в каком писал прежде. Я работал полтора года, чтобы сделать их немного более удобоваримыми и придать им более подходящую форму. Я слишком стар, чтобы переписывать всё вторично, и могу послать тебе только первый набросок, полный помарок и исправлений, в общем совершенный хаос. Но этот набросок имеет хотя бы то преимущество, что в нём изображена правда без прикрас, порой резкая и неприглаженная. Пусть эти бумаги лежат у тебя на моём старом шкафу до тех пор, пока архивы не откроют для всех любопытных. И тогда ты будешь иметь истинное выражение моих мыслей, равно как и полный контроль над этими документами».

Между тем, сразу после смерти Лёвенштерна (она случилась 21 января 1858 года), в 1858 году в Германии появилась книга «Denkwürdigkeiten eines Livländers aus den Jahren 1790–1815» («Воспоминания одного лифляндца о 1790–1815 годах»). Её издатель, Фридрих фон Смит знал Лёвенштерна и одно время служил под его началом. Смит писал, что Лёвенштерн в 1850 году просмотрел эту книгу, составленную по его дневнику, письмам и его изустным рассказам, и даже кое-что в ней исправил.

Однако в журнале «Русская старина» за 1900–1902 годы появилась другая версия мемуаров Лёвенштерна, написанных по-французски и переведённая на русский.

Эту версию обнаружили в архиве военного министерства.

Но в 1903 году в Париже появилась в печати новая версия, написанная по-французски. Издателю её, военному историку майору Морису Анри Вейль, она досталась от брата генерала – Жоржа де Лёвенштерна. Узнав, что «Русская старина собралась издать «Записки генерала В.И. Лёвенштерна», Вейль хотел отказаться от своей идеи, однако, получив журнал с началом «Записок» и, сравнив русский перевод с имеющимся у него оригиналом на французском языке, Вейль «обнаружил чувствительные отличия, существенные изменения, дополнения и сокращения, которые полностью меняли смысл и последовательность в той рукописи, которую я держал в руках».

Вот здесь и подняли письмо генерала брату, с цитаты из которого я начал эту заметку. Прочитав письмо и перечитав рукопись, Вейль нашёл, что главной целью Лёвенштерна являлось сочинение защитительной речи «pro domo sua» (то есть в защиту себя и своих дел). Читая воспоминания, Вейль увидел истинное лицо русского воина, прекрасного кавалериста, который рассказывает весьма откровенно обо всех взлётах и падениях своей переменчивой жизни. Особо привлекло Вейля нравственное достоинство генерала, который, «бросая в прошлое спокойный взор, рассуждал о великих событиях, участником которых он был, с редким беспристрастием и шутливой философией взирал без зависти на блеск и суету тех, кому судьба благоприятствовала больше, чем ему, и кто зачастую возвысился в обход его, доволен тем, что смог до конца жизни сохранить добродушный нрав».

Эта версия признана подлинной и окончательной. На русский язык она не переводилась.

* * *

Владимир Владимирович Барятинский, родившийся 8 декабря 1874 года, прославился своими пьесами, которые он вместе с женой, Лидией Борисовной Яворской, ставил, в открытом Яворской в 1901 году «Новом Театре».

Сатирическая трилогия «Перекаты», «Карьера Наблоцкого» (1901) и «Его Превосходительство» (под общим заглавием «Сергей Наблоцкий»), комедии «Последний Иванов» (1902), «Пляска жизни» (1903), историческая драма «Светлый Царь» (1904), стихотворный перевод шекспировской «Бури» (1901). На «Перекаты» и «Карьеру Наблоцкого» публика валила. «Пляска жизни» в течение 4 месяцев прошла 100 раз. На сцене этого театра были поставлены и другие пьесы Барятинского «Шелковичные черви» (1906), «Контора счастья» (1907), «Комедия смерти» (1910). Но они особенного успеха не имели.

Вообще-то этот театр не был чисто семейным. Яворская открыла его после того, как разошлась во взглядах на репертуар с дирекцией театра Литературно-художественного кружка, куда в своё время была приглашена самим Сувориным, которому принадлежал этот театр. Лидия Борисовна была возмущена постановкой антисемитской пьесы В.А. Крылова «Контрабандисты». И ушла из театра в знак протеста.

А в её «Новом Театре» ставились пьесы М. Горького. А. Чехова, Л. Толстого, Х. Ибсена. Словом, это был вполне демократический театр, которому как раз и пришлись пьесы В.В. Барятинского.

Он ведь и до «Нового Театра» писал пьесы. И даже поставил на сцене суворинского Литературно-художественного кружка стихотворные переводы пьес Армана Сильвестра «Изеиль» и «Гризельда» (1896–1897).

И не только пьесы, хотя упомянуть ещё одну «Во дни Петра» (1899) стоит. Он выпустил книгу сатирических очерков «Потомки», выдержавшую два издания (1897, 1899). Вторая книга сатирических очерков называлась «Лоло и Лала» (1899).

Ну, а что до переводов, то переводил Барятинский много. И не только на русский. В «Nouvelle Revue» и других сборниках Барятинский поместил ряд переводов из русских поэтов на французский язык.

В начале Первой мировой войны выехал в Европу. Жил в Париже. Читал лекции в Англии и Франции по русской литературе и истории. Активно печатался в газете «Последние новости». В 1916 году разошёлся с Л. Яворской и женился на эмигрантке из Киева Ольге Алексеевне Берестовской. В 1934 году в Париже выпустил книгу мемуаров «Догоревшие огни».

К сожалению, она не перепечатана в России и русскому читателю недоступна.

Умер князь Владимир Владимирович Барятинский 7 марта 1941 года.

* * *

Аркадий Эммануилович Мильчин (родился 8 декабря 1924 года) после окончания редакционно-издательского факультета Московского полиграфического института (1949) работал в издательстве «Искусство» корректором, редактором в редакции литературы по книгоиздательскому делу, полиграфической технике и книжной торговле. Позже редакция была переведена в новое издательство «Книга», где Мильчин был назначен главным редактором.

Выступил инициатором выпуска второго издания «Писатель и книга» Бориса Томашевского (1959), редактор первых изданий книги Лидии Чуковской «В лаборатории редактора» (1960), инициатор выпуска «Справочника по правописанию и литературной правке» Дитмара Розенталя (1967).

Лично и в соавторстве подготовил издания, которыми и сейчас пользуются бакалавры, изучающие литературное редактирование. Это «Редактирование таблиц: В помощь редактору и автору» (1958), «Памятная книжка редактора» (1966), «Методика и техника редактирования текста» (позднее переименованная в «Методику редактирования текста») (1972), «Справочная книга редактора и корректора» (1974), «Словарь-справочник автора» (1979), «Культура книги» (1992), «Издательский словарь-справочник» (1999), «Культура издания, или Как не надо и как надо делать книги» (2002).

Собирал с 1944 года вырезки и выписки о литературных редакторах и редактировании. В 1990 году вышла книга «Писатели советуются, негодуют, благодарят: О чём думали и что переживали русские писатели XIX – начала XX века при издании своих произведений: По страницам переписки». К 2010 году коллекция составила более 150 авторских листов. Избранные тексты вошли в антологию «О редактировании и редакторах. Антологический сборник-хрестоматия» (2011). В 2011 году Студия Артёмия Лебедева запустила сайт, на котором опубликована полная коллекция Мильчина, намного превышающая объём книги.

В 2005 году Аркадий Эммануилович удостоен премии «Человек книги». В 2011 году на Московской международной выставке-ярмарке книга «О редактировании и редакторах», составленная Аркадием Мильчиным, стала лауреатом конкурса «Книга года» в номинации «Учебник XXI века».

О последней книге хорошо написала обозреватель «Частного корреспондента»: «Редко когда включённый в антологию текст принадлежит человеку равнодушному: заметки, размышления и воспоминания Жуковского, Гоголя, Пушкина, Толстого, Горького, Гинзбург, Маршака, Норы Галь, Чуковского, Бориса Стругацкого, Гаспарова, Лотмана, Марио Варгаса Льосы, Ионеско… Всего более 180 авторов. В их высказываниях – истории столкновений редакторов, авторов и цензуры, уроки преодоления неожиданных бед, рассказы о профессиональном и творческом счастье. Например, воспоминания Лидии Чуковской о том, как отредактированный Тамарой Габбе сборник русских сказок не издали из-за неславянской фамилии автора. Или о том, каким счастьем была работа с Маршаком в «Детгизе», хотя часто приходилось задерживаться до ранних трамвайных звоночков. Если бы этот сборник нужно было классифицировать как роман, то «О редактировании и редакторах» определили бы, без сомнения, как роман производственный в самом лучшем смысле слова. То есть как роман, рассказывающий о профессиональных проблемах и секретах, творческом горении и рабочем настрое».

Скончался Аркадий Эммануилович Мильчин 22 марта 2014 года.

* * *

Он не был известным писателем. Хотя, как выяснилось после его смерти, написал немало. Писал страстно, с глубокой убеждённостью в том, что читателю должно обязательно узнать то, что знает он, Михаил Андреевич Письменный, родившийся 8 декабря 1944 года и умерший 16 декабря 2011-го.

Он окончил философский факультет Университета Коменского (Братислава), знал словацкий язык и словацкую литературу. Вёл очень интересный цикл передач «Пушкин и словацкая поэзия» на радиостанции «Голос России» к 200-летию со дня рождения Пушкина.

Был он очень хорошим прозаиком, о чём свидетельствуют те вещи, которые он успел опубликовать: повести «Колпачок», «Витязь», книга рассказов «Завершающий человек», несколько изданий пересказанных для детей «Библейских историй», так и вещи, опубликованные посмертно, как, например, «Раб в каплях».

Но он не только отличный прозаик. Он ещё и замечательный переводчик со словацкого, литературный критик, человек, великолепно владевший мастерством пересказа произведений (пересказывал «Фауста», жития, библейские книги).

Очень жаль, что рано умер: до последнего дня в нём не угасало творческое горение.

9 ДЕКАБРЯ

Анатолий Глебович Глебов (родился 9 декабря 1899 года) первую свою пьесу «Наши дни» (вторая редакция – «В далёкие дни») написал в 20 лет (1919).

Первая изданная пьеса «Канун» («Преступление старосты Дембовского»), поставленная на сцене Театра имени Моссовета, – о борьбе польского пролетариата с буржуазией. Пьеса «Загмук» (1925) – переработка ассиро-вавилонской легенды, по которой отдельные классы в известное время года условно меняли своё социальное положение и согласно которой в одну из таких «перемен» рабы захватили власть и подняли восстание против угнетателей, – эта пьеса понравилась Луначарскому.

Другие пьесы тоже были посвящены социальным вопросам.

Его пьесы переводились на языки народов СССР. И он переводил пьесы драматургов национальных меньшинств. Например, «Свадьбу с приданным» советского коми драматурга Николая Дьяконова.

С середины 1950-х писал прозу. По рассказу «Правдоха» поставлен фильм «Два дня тревоги» (1983) с Ноной Мордюковой и Владимиром Тихоновым.

Скончался Глебов 6 февраля 1964 года.

* * *

Иван Алексеевич Белоусов родился 9 декабря 1863 года в семье портного, который считал писателей бездельниками и никогда бы не разрешил своему сыну избрать профессию литератора. Так что стихи Иван Алексеевич печатал, начиная с 1882 года под разными псевдонимами в солидных журналах «Вестник Европы», «Русское Богатство», «Русская мысль».

Принял в 1899 году активное участие в создании литературного общества «Среда». Даже издавал журналы «Путь» и «Наш журнал».

Но только после смерти отца, так сказать, легализовался. Стал принимать участие в литературе открыто и под своей фамилией.

Он осуществил полный перевод «Кобзаря» Шевченко и во второе его издание в 1919 году включил раннее запрещённые стихи. Выпустил несколько книг для детей. Перевёл стихи итальянской поэтессы Ады Негри, польской – Марии Коноплицкой, многих украинских и белорусских поэтов.

Но в литературе остался главным образом благодаря книгам своих воспоминаний «Литературная Москва», 1926, 1929) и «Ушедшая Москва» (1927).

Умер 7 января 1930 года.

В 2002 году книга «Ушедшая Москва» переиздана.

* * *

По линии матери Александр Николаевич Пыпин был двоюродным братом Николая Гавриловича Чернышевского. И Владимир Владимирович Набоков в своём «Даре» опирался, в частности, и на работы Пыпина, который цитировал записки Ольги Сократовны – жены своего двоюродного брата.

А вообще работа Пыпина 1890 года «Литературные воспоминания» не характеризует его как учёного. Как учёного его характеризуют книги «Общественное движение в России при Александре I» (1871), «Характеристики литературных мнений от 1820 до 50-х годов» (1890), «Белинский, его жизнь и переписка» (1876), «История русской этнографии» (4 т., 1890–1891), «История русской литературы» (4 т., 1898–1899). Наконец, «Русское масонство XVIII и первой четверти XIX вв.» Особо издан Пыпиным в виде рукописи и небольшим количеством экземпляров «Хронологический указатель русских лож, от первого введения масонства до запрещения его» (1873).

В начале 1870-х Академия Наук избрала Пыпина своим действительным членом. Но поскольку Пыпина терпеть не мог тогдашний министр просвещения Д.А. Толстой, утверждение в академиках затягивалось. Чтобы избавить Академию от неловкости, Пыпин отказался от избрания.

Вообще с министрами просвещения Пыпину не везло. Ещё в 1861 году он вместе с некоторыми другими профессорами историко-филологического факультета Петербургского университета подал в отставку, протестуя против политики министра просвещения Е.В. Путятина. И вот – новый скандал с Толстым.

Однако последующие научные труды Пыпина подвигли научную общественность вновь потребовать выдвижения его кандидатуры в действительные члены Академии. Д.А. Толстой одновременно с постом министра просвещения был Обер-прокурором Святейшего Правительственного Синода. Оба поста он оставил в 1880 году, для того, чтобы стать министром внутренних дел и шефом жандармов и продолжать ставить палки в колёса ненавистному учёному. И только после смерти Толстого (1889) и то не сразу, а через 8 лет – в 1897 году состоялось избрание Пыпина академиком.

Умер Александр Николаевич 9 декабря 1904 года (родился 6 апреля 1833-го).

* * *

К княжне Варваре Николаевне Репниной-Волконской сватался Лев Абрамович Боратынский, брат поэта, писавшего под псевдонимом Баратынский, адъютант её отца. Но для родителей то был неравный брак, и они разлучили молодых.

По воспоминаниям знакомого княжны правоведа и философа Бориса Николаевича Чичерина, она, «женщина редких сердечных свойств, до глубокой старости сохраняла сердечную память о любимом ею человеке, его портрет висел у неё в спальной, а все его родные были предметом особенной её ласки».

С 1835 по 1839 годы Репнина-Волконская провела в Италии, где познакомилась с Гоголем и впоследствии переписывалась с ним.

В июле 1843 года в её родовое имение Яготин Полтавской области, где она жила с родителями, миргородский уездный предводитель дворянства Алексей Васильевич Капнист привёз своего товарища Тараса Шевченко для работы над портретами членов семьи Репниных-Волконских. Между Варварой Николаевной и Шевченко установились хорошие дружеские отношения, которые сохранились до конца жизни поэта.

Варвара Николаевна много помогала Шевченко а распространении его эстампов, в трудоустройстве учителем рисования в Киевском университете.

Весной 1844 года Репнина-Волконская после отъезда Шевченко пишет о нём повесть «Девочка», где художника выводит под именем Березовский. «Он одарён был больше, чем талантом, – писала Варвара Николаевна, – ему дан был гений».

Позже, когда Шевченко попал в ссылку, она прилагала много усилий, чтобы облегчить ему жизнь, посылала ему письма, книги. До тех пор, пока тогдашний шеф жандармов граф А.Ф. Орлов не предупредил её, что, продолжая выказывать такое участие к Шевченко, «она сама будет виновницей, может быть, неприятных для неё последствий».

До самой смерти Шевченко Варвара Николаевна берегла память о нём. Зимой 1883 года писала знакомому: «Я услышала с большим удовольствием, что Полтавское земство на последнем своём собрании решило дать 500 руб. на починку могилы Шевченко». Она передала через своего племянника 180 рублей из своих сбережений «на памятник или могилу Шевченко».

В 1866 году она издала «Письма молодой женщины о воспитании» под псевдонимом Лизварская. В «Русском Архиве» были напечатаны её воспоминания о встречах с Шевченко и Гоголем.

Умерла она 9 октября 1891 года на 84 году жизни: родилась 31 июля 1808-го.

* * *

Платон Григорьевич Ободовский родился 9 декабря 1803 года и уже с 1822 года стал сотрудником журнала «Благонамеренный». Первый же его драматический перевод «Дон Карлоса» Шиллера имел успех: в 1829 году его в свой бенефис поставил великий актёр Василий Андреевич Каратыгин.

В дальнейшем перевёл и переделал 26 пьес, многие из которых предназначались для В.А. Каратыгина, с которым Ободовский подружился.

Демократическая критика в целом не жаловала Ободовского. Белинский и Добролюбов критиковали его пьесы. Стало общим местом повторять, что в пьесах Ободовского содержится более трудолюбия, чем таланта.

Писал Ободовский и стихи. Вот это стихотворение встречается в песенниках тех лет:

Не плачь, не плачь, красавица, Что друг твой на войне, Что носится он по полю На вороном коне. Не плачь, не плачь, красавица, Что друг в чужой земле, Что мчится милый по морю На быстром корабле. Не плачь, не плачь, красавица, Что друг твой под землёй, Что заживо идёт во гроб За сребряной струёй. Не плачь, не плачь, красавица, Что друг в могиле твой; До гроба он любил тебя, Дышал одной тобой. Ты слёзы лей, красавица! Друг в тереме чужом; Забыл тебя! – С невестой он За княжеским столом.

Умер Платон Григорьевич Ободовский 22 февраля 1864 года.

* * *

Удивительно, как мало порой живут классики национальных литератур: Пушкин, Лермонтов, Байрон. Максим Адамович Богданович, классик белорусской литературы, родился 9 декабря 1891 года, а умер 25 мая 1917 года. То есть прожил на свете 25 лет.

Он начал печататься в 1907 году, когда семья жила в Нижнем Новгороде, с рассказа «Музыка» на белорусском языке.

В июне 1908 года отец меняет место службы – переезжают в Ярославль. Здесь Богданович пишет первые лирические стихи «Над могилой», «Придёт весна», «На чужбине», которые тоже были опубликованы. Богданович работает много. Помимо своих стихов, занимается переводами на белорусский Гейне и Шиллера.

В 1909 году он заболевает наследственной болезнью туберкулёзом.

В 1911 году окончил гимназию и, отказавшись от спасительного юга, поспешил в Вильно, где познакомился с белорусскими литераторами, пишет стихотворение «Слуцкие ткачихи» и литературоведческий очерк о сонетной форме стихотворений.

Снова возвращается в Ярославль для пополнения образования. Поступает в Демидовский юридический лицей, изучает западно-европейские и славянские языки и литературы. Пишет стихотворные лирические рассказы «В деревне» и «Вероника». Создаёт знаменитое произведение лирики любовных переживаний – стихотворение «Романс». Пишет стихи, которые потом составили цикл «Старая Беларусь», «Город», «Звуки Отечества», «Старое наследие».

В период 1909–1913 гг. переводит на белорусский Овидия, Горация, Верлена, пишет теоретические статьи «Краткая история белорусской письменности до XVI столетия», «За сто лет. Очерк истории белорусской письменности» и «Новый период в истории белорусской литературы».

В начале 1914 года издан единственный прижизненный сборник Богдановича «Венок». Рецензия на него последовала почти сразу: «…не общественные темы занимают главным образом поэта: он прежде всего ищет красоты».

В 1914–1916 годах, помимо цикла стихов «На тихом Дунае», поэмы «Максим и Магдалена», Богданович пишет стихи и на русском языке: «Зачем грустна она была», «Я вспоминаю Вас такой прекрасной, стройной», «Зелёная любовь», «Осенью». В это время он переводит на белорусский Пушкина и Верхарна. Кроме того он занимается публицистикой.

Летом 1916 года он приезжает в Минск, где создаёт свои знаменитые произведения «Потерянный лебедь» и «Погоня».

Надо сказать, что Богданович много экспериментировал с формой стиха: сближал белорусский стих с европейским. Он впервые применил в белорусской литературе такие формы стиха, как сонет, триолет, рондо, верлибр.

В феврале 1917-го друзья собрали денег, чтобы Богданович поехал лечиться в Крым. Но лечение не помогло. Он умер на рассвете, захлебнувшись кровью, которая пошла горлом.

Архив поэта оставался у отца. Чтобы сохранить рукописи, он убрал их в сундук, который отнёс в погреб и спрятал под лёд. Во время подавления Ярославского восстания 1918 года дом был сожжён, лёд растаял, сундук прогорел, но отец Богдановича просушил и разгладил пострадавшие рукописи. Он передал их Институту белорусской культуры. В 1923 году написал «Материалы к биографии Максима Адамовича Богдановича».

В 2000 году в проекте под названием «100 белорусских книг XX века» книга Богдановича «Венок» победила с большим отрывом от остальных, а сам Богданович был признан лучшим поэтом.

Привожу стихотворение Богдановича «Зелёная любовь», которое он написал на русском языке:

По улице, смеясь, шаля, Проходят бойко гимназисточки. Их шляпок зыблются поля, И машут нотных папок кисточки. Болтают, шутят, не боясь, Что их сочтут ещё зелёными. Но чья б душа не увлеклась Коричневыми рарillon’ами. Вон, словно цапля, за одной Кокетливой вертиголовкою Кадет высокий и прямой Идёт походкою неловкою. Близка уж стужа зимних дней; Покрыта вся панель порошею. Царица дум его по ней Чеканит мелкий след калошею. Волнуяся, кадет идёт. В её следы попасть старается. А сердце в грудь всё громче бьёт И тихим счастьем озаряется.

* * *

Юрий Львович Слёзкин (родился 9 декабря 1885 года) окончил в 1910 году юридический факультет Санкт-Петербургского университета и в этом же году выпустил первый сборник рассказов.

Повесть о русской революции 1905 года «В волнах прибоя» была запрещена цензурой, а Слёзкин приговорён к году заключения. Однако наказание не отбывал из-за вмешательства влиятельного родственника.

Роман Слёзкина «Ольга Орг» (1914) приобрёл скандальную известность, выдержал 10 изданий, переведён на европейские языки и даже экранизирован режиссёром Евгением Францевичем Бауэром под названием «Обожжённые крылья» (фильм не сохранился).

В 1920 году познакомился с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, которого ввёл в литературную среду. В романе «Девушка с гор» (1925) вывел его под именем журналиста Алексея Васильевича. В ответ Булгаков вывел Слёзкина в «Театральном романе» под именем Ликоспастова.

В историю советской научной фантастики вошёл романами 1925 года «Кто смеётся последним» и «Дважды два пять», изданных под псевдонимом Жорж Деларм.

Слёзкин написал ещё несколько вещей, в том числе роман «Отречение» (1935). Но они успеха не имели, прошли почти незамеченными и никакой роли в литературе не сыграли. Умер он 26 декабря 1947 года.

* * *

Лев Соломонович Новогрудский (родился 9 декабря 1923 года) большинство своих пьес-сказок для детей написал в соавторстве с Далем Константиновичем Орловым, крупным чиновником, занимавшим посты главного редактора сценарной коллегии Госкино СССР, главного редактора журнала «Советский экран», ведущего «Кинопанораму» на ТВ и т. п.

Легко представить себе, что эти пьесы не имели проблем с постановкой и с распространением.

Кроме того, несколько пьес Новогрудский написал сам. В частности. «Голос Джельсомино» – по мотивам сказки Джанни Родари «Джельсомино в Стране лжецов» (1979).

Написал несколько прозаических книжек.

В 1973 году награждён премией МВД СССР. Умер незаметно. В Интернете указана только дата: 2003 год.

* * *

Ну, конечно, я его знал лично. Виктор Исаакович Камянов, родившийся 9 декабря 1924 года, довольно много печатался в прессе с критическими статьями. Не скажу, что статьи меня увлекали, но с мнением критика я нередко был согласен.

Про него я знал, что он – участник войны, что в МГУ учился на классическом отделение у Лосева. Выступал на собраниях, неизменно защищая Лосева от любых нападок. За что никакого хорошего распределения не получил. Ему пришлось устраиваться в школу учителем.

Но и из школы пришлось уйти. Чиновники нашли, что он либеральничает с учениками.

Не помню, кто именно из главных редакторов «Нового мира» – Косолапов или Наровчатов взяли его в отдел критики журнала. Но работал он добросовестно, старался поддержать хороших критиков и писателей.

Одно время мы жили недалеко друг от друга. Встречались часто. Даже порой прогуливались.

Рассказывал он много лучше, чем писал. Кстати, и лекции читал лучше. Он как-то пригласил меня в ЦДРИ, и я с удовольствием прослушал его нелицеприятное мнение о плохих книгах и восторженное о хороших.

Он соглашался, что говорит лучше, чем пишет. Объяснял это боязнью перед бумагой: бумагобоязнью.

Из книг помню его прочтение «Войны и мира» (не вдохновило!), его сопоставление современной литературы с Чеховым (тоже не показалось интересным) и его перестроечное приветствие опальных прежде произведений (ну, здесь он проигрывал многим).

Умер 11 апреля 1997 года.

10 ДЕКАБРЯ

В 1970 году на Московском совещании молодых писателей обсуждали критика, который работал у Кочетова в журнале «Октябрь». Фамилию критика я не помню и найти её не смог. Дело в том, что речь шла о его статье, где он весьма развязно и при этом довольно невнятно писал о книге Сергея Сергеевича Аверинцева (родился 10 декабря 1937 года) «Плутарх и античная биография», за которую Аверинцев получил премию ленинского комсомола.

Эта премия очень помогла в уничтожении этого плохо владеющего русским языком критика. Все с удовольствием оттоптались на его статье. Руководили нашим критическим семинаром Феликс Кузнецов, Вадим Соколов и Инна Соловьёва. Защищать критика мог только Кузнецов. Но он тогда был не то что либеральным, но и не тем твёрдокаменным литератором, которым стал позже.

А премия комсомола меня уже тогда удивила. Не состыковываются эти понятия: Аверинцев и комсомол.

Тем более что уже тогда по субботам Аверинцев (кажется, молодой кандидат) читал в новом здании МГУ лекции на религиозные темы. В большой аудитории яблоку упасть было некуда. Аверинцев раскрывал слушателям таинства веры в Бога, смысл Его заветов. Как безбожный комсомол так опростоволосился с премией!

Надо сказать, что Сергей Сергеевич буквально ворвался в научную литературу со статьями о философах в «Вопросах литературы», статьями о религиозном искусстве во многих изданиях.

«Трудно не вспомнить, – писал, например, Аверинцев, – что среди изображений Мадонны, созданных итальянским Высоким Возрождением, одно получило в истории русской культуры XIX–XX вв. совсем особое значение. Речь идёт о картине Рафаэля, изображающей Деву Марию на облаках со свв. Сикстом и Варварой, находящейся в Дрезденской галерее и известной под названием Сикстинской мадонны. Абсолютно невозможно вообразить русского интеллигента, который не знал бы её по репродукции. История её русского восприятия от Василия Жуковского, посвятившего ей прочувствованное мистическое истолкование, до Варлама Шаламова, после тяжёлых лагерных переживаний с недоверием шедшего на свидание с временно выставленной в Москве картиной и затем ощутившего, что его недоверие полностью побеждено».

Невозможно в небольшой заметке охватить такое могучее явление, которое называлось Аверинцев. Слишком много он знал. Слишком о многом написал. Что называется, от Плутарха до Мандельштама и от Ветхого Завета до поэта Всеволода Ивановича Иванова.

Мне дорога мысль Сергея Сергеевича, переданная философом Григорием Соломоновичем Померанцем. Аверинцев сказал ему: «православие переменится – или погибнет». Добавив, через несколько мгновений, что верит: переменится, Я часто вспоминаю эту аверинцевскую фразу. И пока не решил для себя: верю или не верю в то, что православие переменится.

Но помню, благодаря кому я раздумываю над этой невероятно трудной проблемой.

Сергей Сергеевич умер 21 февраля 2004 года на 67 году жизни.

* * *

Галина Николаевна Кузнецова (родилась 10 декабря 1900) вместе с мужем (Петровым), белым офицером уехала в Константинополь, оттуда в Прагу, оттуда – в Париж.

Её стихи и проза появились в журналах «Новое время», «Посев», «Звено», «Современные записки». Их заметили и хвалили.

Через Модеста Гофмана познакомилась с Буниным, с которым начался бурный роман, заставивший её бросить мужа. Жила с 1927 года вместе с семьёй и домочадцами Бунина в Грассе.

Но в 1933-м вступила в любовную связь с сестрой Фёдора Степуна Маргаритой. В 1934-м уехала к ней в Германию. А в 1941–1942 году подруги снова живут в семье Буниных. В 1949-м обе переехали в США, работали в русском отделе ООН, в 1959-м вместе с отделом переведены в Женеву, закончили жизнь в Мюнхене.

В 1967 году в Вашингтоне опубликован «Грасский дневник», который Кузнецова вела в 1927–1934 годах. По мотивам этой книги снят фильм Алексея Учителя «Дневник его жены» (2000), получивший много премий.

«Грасский дневник» и прославил Кузнецову. Всё остальное её творчество прочно забыто.

Умерла 8 февраля 1976 года.

* * *

10 декабря 1821 года родился Николай Алексеевич Некрасов, великий русский поэт. Разумеется, о нём всем известно всё. И о том, что поигрывал в картишки. И о романе с Панаевой. И о поздней женитьбе на Фёкле Анисимовне (Зинаиде Николаевне). И о том, как отняли у него любимое детище – журнал «Современник». И убили его этим: «Отечественные записки», которые он редактировал вместе с Салтыковым-Щедриным, не заменили ему любимого «Современника», закрытого в 1866 году. Он отдаётся новому редактированию, но слабнет на глазах: всё чаще болеет и болезнь перерастает в рак кишечника, от которого он и умер в 56 лет 8 января 1878 года. Что нового мы можем сообщить о Некрасове, о чём бы не знали любознательные читатели? Ничего?

А с другой стороны, прав Борис Пастернак:

Смягчается времён суровость, Теряют новизну слова. Талант – единственная новость, Которая всегда нова.

Но если это так, то и давайте припадём к этой «единственной новости» Николая Алексеевича Некрасова», которая остаётся неизбывной. «Как празднуют трусу»:

Время-то есть, да писать нет возможности. Мысль убивающий страх: Не перейти бы границ осторожности, Голову держит в тисках! Утром мы наше село посещали, Где я родился и взрос. Сердце, подвластное старой печали, Сжалось; в уме шевельнулся вопрос: Новое время – свободы, движенья, Земства, железных путей. Что ж я не вижу следов обновленья В бедной отчизне моей? Те же напевы, тоску наводящие, С детства знакомые нам, И о терпении новом молящие, Те же попы по церквам. В жизни крестьянина, ныне свободного, Бедность, невежество, мрак. Где же ты, тайна довольства народного? Ворон в ответ мне прокаркал: «дурак!» Я обругал его грубым невежею. На телеграфную нить Он пересел. «Не донос ли депешею Хочет в столицу пустить?» Глупая мысль, но я, долго не думая, Метко прицелился. Выстрел гремит: Падает замертво птица угрюмая, Нить телеграфа дрожит.

* * *

Мориц Ильич Михельсон, родившийся 10 декабря 1825 года, прославился своим Толковым словарём, который не уступает словарям Даля или Ушакова. В словаре Михельсона свыше 11000 статей, уснащённых цитатами, пословицами, пословичными выражениями и иносказаниями, встречающимися в русской литературе, и аналогичными выражениями на разных языках (латынь, французский, английский, немецкий, греческий и др.). В словаре использованы цитаты из Шекспира, Мольера, Марло, Никола Буало, Расина, Гёте, Гейне, Овидия… В отличие от других словарей, словарь Михельсона рассматривает совокупность сходных по смыслу выражений одновременно на нескольких языках, что позволяет лучше понять значение, происхождение и правильное употребление этих выражений.

А труды Михельсона «Ходячие и меткие слова» и «Русская мысль и речь. Опыт русской фразеологии» удостоены премии митрополита Макария, которую присуждала Российская императорская Академия наук.

Умер Мориц Ильич 19 апреля 1908 года.

* * *

Моисей Наумович Авербах окончил в 1930 году институт имени Плеханова, получив специальность «горный инженер».

В 1934 году впервые арестован за организацию фонда помощи нуждающимся однокурсникам. Это было квалифицировано как контрреволюционно-троцкистская деятельность. Получил три года ссылки в Тулу.

В 1938-м снова арестован. Статья та же. Но дают за неё несравненно больше. Получил 8 лет лагерей. Отбывал наказание на Воркуте.

В 1946-м освободился, но права выезда из Воркуты не получил. В 1948 и в 1952 дважды арестовывался по так называемым «лагерным» делам. Получил вечную ссылку.

Учитывая, что он горный инженер, его в 1941 году назначают начальником вентиляции на шахте. Проработал 20 лет. Спас от смерти на «общих работах» многих интеллигентов. Среди них – писатель, герой испанской войны А. Эйслер, профессор-экономист Элькон Лейкин (на Западе его знают по псевдониму Зинин), писатель-историк И.И. Негретов, экономист П.И. Фонберг, американский журналист Ж. Грин и многие другие.

В 1956 реабилитирован. В 1961-м вышел на пенсию и вернулся в Москву, где работал в комитете народного контроля на общественных началах.

Переписывался с Шаламовым. Десять лет писал роман в четырёх частях «К вящей славе Господней» («Ad majorem Dei gloriam»). Это роман-биография и роман-документ, описывающий, что происходило с автором и страной в тридцатые годы.

Кроме романа написал ещё несколько повестей и рассказов.

Публикации не дождался: умер 10 декабря 1982 года (родился 30 декабря 1906-го).

Роман издал в 2008 году внук Моисея Наумовича С.В. Заграевский.

Надо сказать, что роман считался потерянным, и внук нашёл все 950 страниц машинописного текста среди, как он пишет, «гор черновиков».

Роман не только издан, но весь есть в Интернете.

* * *

Этого писателя сейчас мало кто помнит. А ведь в своё время Сергей Фёдорович Буданцев (родился 10 декабря 1896 года) написал роман, назвал его «Мятеж» (1922), но пока медлил с публикацией, в 1925 году свой роман «Мятеж» напечатал Фурманов. Пришлось идти с Фурмановым на переговоры. Соглашаться на переименование. Буданцев выпустил роман под названием «Командарм» (1927).

Собственно, этот роман и принёс ему известность.

Написал он ещё и фантастическую повесть «Эскадрилья Всемирной Коммуны» – о всемирной революции. Там действует реальный фашист Бенито Муссолини, казнённый народом, как предрекает Буданцев, в 1944 году. Ошибся на год.

Мне думается, что это пророчество его и погубило.

То есть, Сталин не мог, конечно, знать, что повесть пророческая, но почувствовать, что она точна фактически, советский диктатор мог.

В самом деле, кем до этого был Буданцев? Автором плохонькой книги стихов «Пароходы в Вечности». Одним из тех литераторов, кого НКВД командировал в поездку по Беломорско-Балтийскому каналу имени Сталина и кто написал в коллективную книгу главу о перековке заключённых-каналостроителей. И ещё в одной коллективной книге принял участие Буданцев – в романе «Большие пожары», который печатал «Огонёк».

Всё!

Тем не менее 26 апреля 1938 года его арестовывают, приговаривают к 8 годам лагерей, этапируют на Колыму, на золотые прииски, где он умирает 6 февраля 1940 года.

Позже после реабилитации родственникам отдали бумаги Буданцева, среди которых оказался роман «Писательница». Его опубликовали в 1959-м.

* * *

Нелли Закс родилась 10 декабря 1891 года в Берлине. В 15 лет прочитала роман Сельмы Лагерлёф «Сага о Йесте Берлинге» и написала письмо его автору в Швецию. Лагерлёф ответила. Их переписка продолжалась около 35 лет до смерти шведской писательницы.

Стихи Нелли Закс начала писать в 18 лет. Видимо, она не испытывала дефицита профессионализма, если её ранние, во многом романтические стихи заинтересовали Стефана Цвейга.

Сама Закс не придавала этим стихам никакого значения и впоследствии не включала их в свои книги.

После прихода Гитлера к власти Нелли Закс с матерью удаётся, благодаря стараниям Сельмы Лагерлёф, в 1940 году укрыться в Швеции, где она выучила шведский язык и переводила шведских поэтов на немецкий. Этим и зарабатывала на жизнь.

На уничтожение евреев в гитлеровских лагерях Закс откликнулась стихами, где сумела осмыслить эту трагедию еврейского народа.

Сергей Аверинцев писал об этом: «Можно вспомнить по контрасту изречение философа-эссеиста и музыкального теоретика Т.Адорно «После Освенцима нельзя писать стихов». В этой сентенции, приобретшей большую известность, выразило себя не слишком глубокое и не слишком великодушное представление как о страдании, так и о стихах; вся поздняя поэзия Нелли Закс (в единстве с древней общечеловеческой традицией «плача» об общей беде) опровергает Адорно. Для неё, Нелли Закс, именно после Освенцима нельзя было не писать стихов; в очень личном, но и в сверхличном плане стихи были единственной альтернативой неосмысленному, непрояснённому, бессловесному страданию, а потому – безумию. Ценой её собственной боли и гибели её друзей был добыт какой-то опыт, какое-то знание о предельных возможностях зла, но и добра, и если бы этот опыт остался не закреплённым в «знаках на песке» (заглавие одного из поэтических сборников Закс), это было бы новой бедой в придачу ко всем прежним бедам, виной перед памятью погибших. Стихи здесь – последнее средство самозащиты против жестокой бессмыслицы. Отсюда их необходимость – главное их преимущество. Писательница до последних месяцев жизни не могла перестать работать: это от неё уже не зависело».

Да, можно в связи с этим феноменом вспомнить, что его уже однажды зафиксировал Тициан Табидзе: «Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут / Меня, и жизни ход сопровождает их» (перевод Б. Пастернака). Но «жизни ход» в стихах Закс – это (прав С. Аверинцев) поиск средства самозащиты против жестокой бессмыслицы. Что выразило себя в первом же послевоенном сборнике «В жилище смерти», который был опубликован в Восточной Германии в 1946 году.

За ним последовали «Затмение звёзд» (1949), «И никто не знает, как быть дальше» (1957». Сборник «Бегство и превращение (1959) приносит Закс широкую известность. В 1960 году власти Дортмуда устанавливают ежегодную премию её имени и назначают поэтессе пожизненную пенсию.

А в 1964 году она удостоена Нобелевской премии за «выдающиеся лирические и драматические произведения, исследующие судьбу еврейского народа».

«Известность, – пишет С. Аверинцев, – не принесла больному, старому человеку ничего, кроме нервного кризиса, воскресившего старые страхи: ей мерещилось, что она снова в западне, в руках ловцов. Не следует искать в этом приступе весьма понятной немощи больше смысла, чем в нём есть; с другой стороны, однако, в сравнении с крайней серьёзностью истоков и задач поэзии Нелли Закс литературный успех и в самом деле представляется некоей подменой. Человек пытался силами своего слова раскрыть, передать другим свой опыт боли, поставить перед глазами предостерегающие образы палачества и страдания – и видит, что его слово стало всего-навсего «литературным событием», а предостережение едва ли кому-нибудь внятно».

Но, написав это, Аверинцев пишет и о том, что должно быть внятно читателям: стихи Нелли Закс «образуют как бы единый и написанный на одном дыхании реквием – очень цельное выражение и последовательно вникающее прочувствование и продумывание опыта жертв исторического зла»:

И с твоих ног, любимый мой, две руки, рождённые давать, башмаки сорвали перед тем, как тебя убить. Две руки, которые должны отдать себя, распадаясь в прах. Твои башмаки из телячьей кожи, дублёной, крашеной, шилом проколотой. Кто знает, где последний живой вздох обитает? Во время короткой разлуки земли с твоей кровью берегли они песок, словно часы, наполняемые смертью ежесекундно. Ноги твои! Их опережали мысли, такие быстрые у Господа Б-га, что ноги твои уставали, израненные в погоне за сердцем. Но кожу, которую лизал тёплый язык матери-коровы, прежде чем содрали её, — эту кожу содрали ещё раз, с ног твоих содрали, любимый мой!

Это из тех стихотворений (перевод В.Микушевича), где, по наблюдению С. Аверинцева, «человек в момент вполне безвинного страдания обретает трогательное и возвышающее сходство с животным – печать жертвенности»: перед тем как убить «мёртвого жениха» «с его ног сорвали обувь, которая была сделана из кожи теленка, некогда живой, потом освежёванной, выделанной, продублённой, так что его агония повторила агонию телёнка и слилась с ней».

Так что согласимся с С.С. Аверинцевым:

«Для того чтобы с такой сосредоточенной пристальностью смотреть на катастрофу, болезненно и безжалостно задевшую человека в самой писательнице, чтобы настолько отрешиться от жалости к себе самой и увидеть всё в перспективе даже не всечеловеческой, а всеприродной, космической солидарности страждущих, нужна немалая душевная сила». Её и вложила поэтесса в свои великие произведения.

Скончалась 12 мая 1970 года в Стокгольме.

11 ДЕКАБРЯ

«Мне навязалась на шею преглупая шутка. До правительства дошла наконец «Гаврииллиада»; приписывают её мне; донесли на меня, и я, вероятно, отвечу за чужие проказы, если кн. Дмитрий Горчаков не явится с того света отстаивать права на свою собственность», – писал Пушкин Вяземскому 1 сентября 1928 года.

Дело было серьёзное. Юношеская ёрническая атеистическая поэма Пушкина через семь лет после её написания попала на глаза петербургскому митрополиту, который передал её в Верховную комиссию, решавшую все важнейшие дела в стране в отсутствии Николая I, бывшего в это время в действующей против турок армии. Комиссия послала запрос Пушкину: им ли написана поэма? Пушкин ответил, что не им. Им же сделан с неё список ещё в лицее, а потом список он куда-то затерял.

Вернувшийся Николай потребовал, чтобы Комиссия снова обратилась к Пушкину с вопросом, от кого он получил рукопись. Пушкин отвечал, что рукопись ходила между офицерами гусарского полка, но кто дал её ему, он не помнит.

Пушкин знал о перлюстрации почты, поэтому в письме Вяземскому называет автором поэмы покойного князя Дмитрия Петровича Горчакова, поклонника Вольтера и потому слывшего вольнодумцем. Понимает, что это имя сообщат Комиссии и царю.

Наверняка сообщили. Другое дело – поверили ли Пушкину?

Интересующихся ответом на этот вопрос мы отошлём к специальной литературе, которую легко прочитать в Интернете. А сами займёмся князем Дмитрием Петровичем Горчаковым.

Он был родственником известного графомана графа Хвостова. Дружил с ним. И потому выступал с эпиграммами и сатирами против Фонвизина, Княжнина, В. Капниста, А. Облесимова.

В истории литературы остался своими рукописными сатирами, которые производили впечатление на современников. К началу XIX века приобрёл репутацию «русского Ювенала». Наибольшей известностью пользовалось «Послание к князю С.Н. Долгорукову», высмеивающее «полупросвещение» и засилье иностранной моды в нравах и литературе (реминисценции «Послания» легко обнаружить в «Горе от ума» Грибоедова).

Горчаков первым ввёл в русскую литературу жанр «святок» (подражание французскому «ноёлю»), который был подхвачен Пушкиным и Вяземским.

В 1804–1806 сотрудничал в журнале «Друг просвещения», противостоящем карамзинистам. С 1811 года был действительным членом «Беседы любителей русского слова», сблизился с его руководителями, в частности, с адмиралом А.С. Шишковым.

С другой стороны, преклонение перед Вольтером, антиклерикальные мотивы, вольные «ноёли» создали Горчакову репутацию вольнодумца и атеиста.

Умер Дмитрий Петрович 11 декабря 1824 года. Родился 12 января 1758 года.

Ну, вот – пример его «святок»:

Как в Питере узнали Рождение Христа, Все зреть его бежали В священные места. Царица лишь рекла, имея разум здравый: «Зачем к нему я поплыву? И так с богами я живу С Эротом и со Славой». Однако же с поклоном Спешат вельможи в хлев. Потёмкин фараоном Приходит, горд, как лев, Трусами окружён, шутами, дураками, Что зря, ослу промолвил бык: «К беседе нашей он привык, Так пусть побудет с нами». За ним спешат толпою Племянницы его И в дар несут с собою Лишь масла одного. «Не брезгай, – все кричат, — Христос, дарами сими; Живём мы так, как в старину, И то не чтим себе в вину, Что вместе спим с родными. Потом с титулом новым Приходит чупский граф, Чтоб, канцлерство Христовым Предстательством достав, Способней управлять мог внешними делами. «Постой, – сказал ему Христос, — Припомни прежде, где ты взрос, И правь пойди волами». За ним тотчас ввалился К[нязь], главный прокурор. Христос отворотился, Сказав, потупя взор: «Меня волос его цвет сильно беспокоит: Мой также будет рыж злодей». Иосиф отвечал: «Ей-ей, Один другого стоит». Спокойно все сидели, Как вдруг Шешковский вшел. Все с страху побледнели, Христос один был смел, Спросил: «Зачем пришёл?» – и ждал его ответу. Шешковский тут ему шепнул: «Вас всех забрать под караул Я прислан по секрету». И, вышед из почтенья, Он к делу приступил, Но силой провиденья В ад душу испустил. Мария тут рекла: «Конец ему таковский, Но ты словам моим внемли: Уйдём скорей из той земли, В которой есть Шешковский».

Понятно, что ветхость стиха мешает оценить нам его содержание. А оно для того времени невероятно крамольно. Шутка ли! Сама царица отказывается жить по-христиански. Что уж говорить о Потёмкине – её высокопоставленном фаворите! О его племянницах Анне, Александре, Варваре, Екатерине и Татьяне Васильевне! О «чупском» (то есть украинском – от «чуб») графе А.А. Безбородко, который потому и предлагает себя Христу в канцлеры, что управлял «внешними делами» Екатерининского двора. Ну, а Шешковский – заведующий Тайной экспедиции Екатерины, где он лично пытал так называемых государственных преступников, мог быть только символом безбожия – знаком Антихриста.

Всё это так. Но какую надо было иметь смелость, чтобы распространять такие стихи даже в списках!

* * *

Евгений Яковлевич Колбасин, родившийся 11 декабря 1831 года, был весьма разносторонним литературным деятелем.

Дебютировал повестью «Энтузиаст» (1849). Помещал повести и историко-литературные статьи в «Москвитянине», «Современнике», «Отечественных записках».

Весьма заметными для читателей были историко-литературные работы Колбасина «Литературные деятели прежнего времени: Мартынов, Курганов и Воейков» (1859) и «Певец Кубры, граф Хвостов» (1862).

Повести Колбасина в целом принимались публикой неплохо и вызвали похвальный отзыв Добролюбова. Их много. Лучшие из них «В деревне и Петербурге» (1855), «Девичья кожа» (1858), «Дядюшка» (1860), «Семь клевет на любовь» (1861).

Колбасин любил Карамзина и со своими предисловием и примечаниями опубликовал в 1858 году переписку этого писателя за 1799–1826 годы.

Скончался 10 октября 1885 года.

* * *

Владимир Антонович Голованов, родившийся 11 декабря 1939 года, окончил ВГИК (сценарный факультет) в 1963 году и Высшие курсы сценаристов и режиссёров (режиссёрский факультет) в 1972-м. Дебютировал в мультипликации весьма заметно: по его сценарию режиссёр Ф. Хитрук снял «Фильм, фильм, фильм» (1968).

Он написал сценарии и художественного кино: «Варька» (1971), «Бесстрашный атаман» (1973), «Приключения Травки» (1976), «Марка страны Ганделупа» (1977), ещё несколько. Но по-настоящему развернулся именно в мультипликации. Ему принадлежат сценарии культовых мультяшек «Шёл трамвай десятый номер» (1974), «Вот какой рассеянный» (1975), «Девочка и медведь» (1980), «Кошкин дом» (1982), «Горшочек каши» (1984), «Гаврош» (1986), «Солдат и чёрт (1990), «Короли и капуста» (1996), «Василий Тёркин» (2003), «Каштанка» (2004), «Снегурочка (2006). А ведь я не назвал и половины сценариев мультипликационных фильмов, написанных Головановым.

В 1993 году он написал сценарий и снял как режиссёр фильм «Где обедал воробей?» по известному стихотворению С.Я. Маршака.

Владимир Голованов – один из создателей Открытого Российского фестиваля анимационного кино, известного как «Таруса», потом как «Суздаль». В 2007 году ему вручён приз имени Вячеслава Маясова за клад в развитие Суздальского фестиваля.

* * *

На вечере в ЦДЛ по случаю своего шестидесятилетия Аркадий Акимович Штейнберг (родился 11 декабря 1907 года) прочитал поэму «К верховьям» с такими стихами в ней:

Но эта жизнь была не хуже Любой другой; она была Мелькнувшей в темноте и стуже Частицей света и тепла. Чего же требовать иного В последний из прощальных дней? Какая, в сущности, основа Упрёков, обращённых к ней?…

Замечательный поэт, почти неизвестный своими оригинальными стихами читателю, он не хулил жизнь, довольствовался ею.

А ведь с тех пор, как известнейший сборник «Тарусские страницы» напечатал его обширную подборку, казалось, что стихи его замелькают в прессе, что выйдут книги не только его переводов. Хотя и за перевод Мильтона «Потерянный Рай» мы должны благодарить судьбу, что он вышел. Вышел и встал, по слову С. Аверинцева, в один ряд с «Илиадой» Гнедича, «Одиссеей» Жуковского, «Божественной Комедией» Лозинского.

Нет, в самом деле, за что упрекать жизнь, которая наделила тебя талантом великого переводчика, и этот талант донесла до читателя?

За арест в 1937-м, с которого началась с перерывами тюремная история человека?

«Не буду рассказывать о ходе дела, – писал он о первом своём пребывании в тюрьме: – меня здорово лупили. Во время следствия никаких обвинений не предъявляли, а предлагали самому сознаться в чём-нибудь. Я ни в чём не сознавался […] Что там творилось в этой тюрьме, это не моего пера, что называется, дело. Это даже не Мильтон – это Данте! Меня били по почкам. Потом, когда везли на Дальний Восток, у меня была кровь в моче в течение целого месяца. Но следователь от меня ничего не добился».

В 1939-м его освободили. Когда началась война, он ушёл добровольцем. Поскольку прекрасно знал немецкий язык, его направили в Седьмой отдел по борьбе с политико-моральным состоянием противника. Дорос до майора. В Румынии получил орден Отечественной войны 1 степени. И почти тут же снова арестовали и до осени 1952-го держали в лагере. Остался в Ухте. Там и узнал о смерти Сталина.

С середины 1953 года приезжает в Тарусу, где у него был дом, из которого его взяли в первый арест. Изредка наезжает в Москву. Привозит переводы, которые печатаются. Этим живёт.

Я не сказал ещё о его изобразительном даре, о замечательных гравюрах, прекрасных офортах. Он был великолепным живописцем. К сожалению, многие его изобразительные работы уничтожены при арестах.

Казалось, что всё ему даётся легко. Какие, к примеру, он писал пародии! А просто сатирические стихи!

Когда появился в Москве клуб «Родина», он попал на первое его заседание в ЦДЛ. И окрестил членов клуба «славянофилерами», закрепив свой неологизм в стихах на одного деятеля «Родины»:

Он был обычным стукачом И занимался делом тёмным, Но стал, пронюхав, что почём, Славянофилером погромным.

Но, конечно, довольно полное представление о даре Штейнберга дают книги, изданные после его смерти (он умер 7 августа 1984 года). Книга «К верховьям» вышла в 1997-м. А полное собрание поэзии Штейнберга «Вторая дорога» – в 2007 году в издательстве «Русский импульс» (Москва-Торонто).

* * *

Алексей Матвеевич Громов публиковал памфлеты, карикатуры в журналах «Оса», «Пулемёт», начиная с 1905 года и чаще всего под псевдонимами Овод, Мистер Морг. На первый сборник рассказов «Поручик Борисов. Кровавые слёзы» (1906) был наложен арест.

Переехал во Францию. Там печатал иллюстрации к рассказам в парижском журнале «Lecture pour tous». В 1911-м вернулся в Москву. В 1912-м выпустил книгу о Париже под названием «Апож». Название рассчитано на чтение справа налево. Книгу конфисковали, а Громова за порнографию приговорили к 3 месяцам заключения.

В 1918 году выехал в Омск. Был арестован белочехами и освобождён колчаковцами, с которыми вернулся в Новониколаевск.

Снова приехал в Омск, где позднее уже при большевиках работал в советских органах пропаганды. Писал рассказы и пьесы, прославляющие новую власть. В 1923 году вернулся в Москву. Выпустил книгу зарисовок «Семнадцатый год (Сцены Октябрьской революции)» (1927). Был литературным сотрудником «Гудка», работал редактором в Госиздате.

Арестован в 1937 году. Расстрелян 11 декабря 1937 года в 49 лет: родился 22 апреля 1888-го.

* * *

Детство и юность Петра Зигмундовича Деманта прошли на Буковине, в Черновцах, которые в СССР не входили. Поэтому он в 1938 году был призван в румынскую армию переводчиком. В 1939-м вернулся к родителям в Черновцы. В 1940-м, когда Северная Буковина вошла в состав СССР, устроился работать в черновицкий краеведческий музей.

13 июня 1941 года в числе большой группы черновицких евреев арестован НКВД и выслан в Нарымский край. Его отец вместе со второй женой и грудным ребёнком были интернированы в гетто в Черновцах, откуда депортированы и погибли от рук нацистов. Мать погибла при бомбардировке города.

Пётр Демант сумел бежать из поселения, 5 месяцев скитался по тайге и был пойман, обвинён в шпионаже в пользу Австрии, осуждён на 5 лет лагерей и 5 лет поражения в правах. Вскоре после освобождения снова был арестован. С сентября 1946 года отбывал срок в лагере Асино (Томская область). В 1947–1948 годах находился в Магаданском лагере инвалидов, работал в котельном цехе и нормировщиком в отделе заготовок. В 1948 переведён на перевалочную базу на Оротукане, работал грузчиком-паромщиком, коллектором. С 1949 работал на прииске «Днепровский» маркшейдером. В апреле 1953 переведён на режимное положение.

В 1953 освободился по амнистии. 23 года работал грузчиком торговой конторы рабочего снабжения посёлка Ягодное Магаданской области. В 1955-м получил паспорт, в 1962-м – разрешение выезжать из посёлка.

В 1978 году получил разрешение переехать в Крым. Там женился на дочери видного советского военачальника Ирине Петровне Вечной и уехал с ней в Москву. В это же время начал писать мемуарные рассказы без надежды на публикацию. Он написал ранее два исторических романа, повести и рассказы.

Первая публикация состоялась в журнале «Кодры» в 1990 году. В 1992 году небольшим тиражом в издательстве «Художественная литература» вышла первая книга его воспоминаний о лагерной жизни «Зекамерон XX век». Ещё три мемуара, сборники повестей, рассказов и новелл, романы «Золото тёти Сони», «Золото Монтаны» опубликованы в 2000-е годы.

Полностью реабилитирован в 1991 году. Был почётным членом «Мемориала». Умер 11 декабря 2006 года. Родился 2 августа 1918-го.

12 ДЕКАБРЯ

Повесть Александра Сергеевича Неверова (родился 12 декабря 1886) «Ташкент – город хлебный» я прочёл ещё в школе. И навсегда полюбил её героя Мишку, которого голод заставляет странствовать по свету.

Больше ничего я у Неверова не читал, пока не встретил его сына Бориса Александровича, который зашёл в «Литературную газету» с очерком об отце. Мы подружились.

Борису Александровичу, арестованному Ежовым, повезло: его мать поднимала на ноги всех влиятельных знакомых. Кто-то из них вышел на Берию, который освобождал какую-то небольшую часть взятых Ежовым людей. Освободил и Бориса Александровича.

Мы с Борисом Александровичем ходили в Союз писателей, хлопотали о наследии Неверова. Правление согласилось создать Комиссию по наследию под руководством Михаила Макаровича Колосова, тогдашнего главного редактора «Литературной России». А я стал ответственным секретарём комиссии.

Но издавать рукописи Неверова у нас не получилось. Незадолго до этого в Куйбышеве вышел его четырёхтомник. Все издательства, куда я обращался, указывали на это. А новую книжку из ненапечатанных материалов брать не хотели.

Вот когда я прочитал практически всё, что написал рано умерший 24 декабря 1923 года Неверов.

Если бы мне сейчас доверили издать его сборник, думаю, что он получился бы очень хорошим: Неверов великолепно владеет психологическим мастерством прозы и не сбивается с её ритма.

Но, как говорится, не до жиру. Переиздать бы сейчас хотя бы «Ташкент – город хлебный». Показать бы новейшим писателям, что предтечи писали не хуже, а то и лучше их.

* * *

Конечно, многие помнят повесть Владимира Войновича «Шапка». А если не читали повести, то наверняка видели фильм с Олегом Ефремовым и Владимиром Ильиным, играющим главного героя писателя Ефима Рохлина.

Так вот у этого Рохлина был прототип. Его звали Владимиром Марковичем Саниным.

Он родился 12 декабря 1928 года и так же, как Рохлин, часто ездил в экспедиции со своими положительными героями.

Выезжал в Арктику, в том числе и на дрейфующую станцию «Северный полюс-15». В летнем сезоне 1970–1971 годов участвовал в антарктической экспедиции. Плавал по океанам вдоль экватора.

Благодаря повестям Санина об Антарктиде читатели узнали о Владиславе Иосифовиче Гербовиче, бывшем и.о. начальника экспедиции в 1961 году на полярной станции Новолазаревская, где врач Леонид Рогозов сумел удалить у себя аппендикс.

Гербович записал об этом в своём дневнике:

«Операция началась с того, что Рогозов простерилизовал операционное поле, а потом взял огромный шприц, наверное, кубиков на 20, и сделал несколько анестезирующих уколов в правой части живота, где он должен был проводить операцию. Когда Рогозов уже сделал разрез и копался у себя в кишках, отделяя аппендикс, кишки как-то булькали, и это было особенно неприятно, хотелось отвернуться, уйти и не смотреть, но я заставил себя остаться. Моё местоположение в ногах, у спинки кровати, позволяло хорошо всё видеть. Я пригласил Верещагина, и он сфотографировал этот момент операции. Артемьев и Теплинский держались, хотя, как потом выяснилось, и у того, и у другого закружились головы, и даже начало подташнивать. Мы все впервые присутствовали при операции. Сам Рогозов делал всё спокойно, но на лице выступал пот, и он просил Теплинского вытирать ему лоб. Основную помощь Рогозову оказывал Артемьев, он подавал инструменты, убирал использованные, менял тампоны. Когда Рогозов удалил аппендикс, то пояснил нам, что операцию провели своевременно, так как уже начинался прорыв гноя. Когда он перешёл к зашиванию разреза, то попросил Теплинского лучше осветить рану настольной лампой, и даже попросил зеркало, чтобы лучше и красивее сделать шов. Операция продолжалась около 2 часов, и Рогозов закончил шить в 4 часа местного времени, т. е. около 00 часов московского. К этому времени Рогозов заметно обессилел, устал, но всё доделал. Ассистенты всё прибрали, слушая указания Рогозова, и пошли отдыхать. Рогозов принял снотворное, а я остался дежурить около него в соседней комнате. Еле дождался, когда мог лечь спать, очень устал. Не так физически, как психологически. Беспокоился, конечно, как Рогозову удастся провести операцию. Ведь это было впервые в мировой практике: врач сам себе удаляет аппендикс. Уже засыпая, я вдруг осознал: ведь если бы операция пошла неблагополучно и что-то случилось бы неприятное, тем более трагическое, то всю ответственность возложили бы на меня».

Так что положительные герои, о которых говорит у Войновича Рохлин, действительно были положительными.

Впрочем, у Войновича они как раз могли быть разными: он ведь не обязан следовать за прототипом своего героя. А герои Санина были в основном симпатичными людьми.

Санин много написал. Роман «Большой пожар» (1986), четырнадцать повестей и множество рассказов, нередко объединённых в циклы.

По мотивам его повестей снимали художественные фильмы: «72 градуса ниже нуля», «Белое проклятие», «Точка возврата» и трёхсерийный телевизионный фильм «Антарктическая повесть». Санин принимал участие в написании сценариев.

А кроме того, Санин умел писать и юмористические рассказы и печатал их у нас в «Литературной газете», в «Клубе 12 стульев».

Умер Владимир Маркович 12 марта 1989 года.

Я рад, что он живёт в сердцах читателей не только как прототип героя Войновича. Его произведения и сейчас пользуются спросом. Свидетельствую.

* * *

Матильда Иосифовна Юфит, родившаяся 12 декабря 1909 года, уже в 1938 году была принята в Союз писателей.

До войны из её книг наиболее заметны «Рассказы» (1938) и «Восемь рассказов» (1941), где она показала себя хорошим психологом и знатоком быта.

После войны – снова собрание рассказов «Да или нет?» (1966), книга «Слева, где сердце», куда вошли, помимо рассказов, три повести «Банка варенья», «Мой дядя – изобретатель», «Старая тетрадь в клетку». В книгу «Десять тысяч шагов» (1977), вошла повесть «Умерла Юрина мама», выпустила ещё несколько книг рассказов (излюбленный жанр М. Юфит), книгу «Он, ты и я» (1990).

Была переводчицей. В частности, перевела «Гиперборейский напиток» Джека Лондона.

В её рассказе «Старая тетрадь в клетку» бывший ученик говорит своей учительнице: «Вы ведь очень счастливый человек, вы столько хорошего людям сделали…» И учительница соглашается с ним: «Ты прав… я счастливая».

Матильда Юфит похожа на эту свою героиню тем, что много хорошего сделала людям. И недаром о её литературном даре высоко отзывался Василий Гроссман.

Умерла Матильда Иосифовна в 1993 году.

* * *

Юрий Григорьевич Лаптев получил сталинскую премию третьей степени за повесть «Заря». Бывший фронтовик, специальный корреспондент газеты «Красный сокол» 18 воздушной армии, он и после войны не изменил своим героям. Но тематически писал не только о войне. Писал о жителях послевоенного села, о проблемах пришедшей с войны молодёжи и молодёжи, которая не успела попасть на фронт. Написал роман «Путь открыт» (1952), несколько повестей, рассказов.

Работал проректором Литературного института.

Но наиболее примечательное, что он сделал, – заставил Союз писателей принять в ряды своих членов Михаила Васильевича Водопьянова, прославленного лётчика, участника спасения экипажа парохода «Челюскин», воевавшего и в финскую и в Великую Отечественную.

Лаптев в соавторстве с Водопьяновым написали две пьесы «Полк Д.Д.» и «Вынужденная посадка», после чего Водопьянова приняли в Союз писателей как драматурга.

Умер Лаптев 12 декабря 1984 года. Прожил большую жизнь: родился 25 октября 1903 года.

* * *

Борис Иванович Илёшин, родившийся 12 декабря 1924 года, печатался ещё школьником в «Пионерской правде». После школы поступил в Воронежскую спецшколу ВВС. Воевал. В 1949-м окончил историко-филологический факультет Воронежского университета. Работал редактором молодёжной газеты в Тамбове, заместителем редактора «Тамбовской правды», начальником Тамбовского областного управления культуры. С 1964 по 1991 гг. работал в Москве в газете «Известия». Печатался в «Науке и жизни», «Огоньке, «Подъёме».

Изучал жизнь известных людей, связанных с Тамбовщиной. Писал о них в книгах, вышедших в Тамбове, «Свидетели живые (1960), «Е.А. Баратынский» (1961).

В 1970–1980 годы в разных издательствах Москвы и Воронежа вышли книги «Река золотых зорь» (1974, 2-е изд. – 1984), «По следам героев» (1979), «…И голубые небеса» 1981), «Литературные тропинки отчего края» (1986), «Глоток малиновой воды» (1990) и другие. В них Илёшин раскрывает малоизвестные, а порой и совсем неизвестные страницы жизни таких выдающихся людей, связанных с Тамбовским краем, как поэты Державин, Баратынский, А.М. Жемчужников, композиторы Рахманинов, Верстовский, Чайковский, декабрист М. Лунин.

Скончался Борис Иванович 22 июня 2007 года.

* * *

Александр Михайлович Дунаевский, родившийся 12 ноября 1909 года, во время войны был военкором газеты «Правда», капитаном 3 ранга. Сперва находился в Заполярье. Но потом – в конце 1942 года его перебросили на сталинградское направление. Из сражающегося Сталинграда он присылал в «Правду» статьи и очерки.

Но вот Сталинград очищен от гитлеровцев. Армия Паулюса окружена и сдаётся в плен. 1 февраля 1943 года в «Правде» появились об этом две статьи: «Генералы сдаются в плен» Дунаевского и «Сталинград сегодня» Григоренко.

В изданном только в 2007 году «Военном дневнике» корреспондента «Правды» заместителя заведующего военного отдела Лазаря Константиновича Бронтмана об этих двух материалах записано: «в первом из них генерал фамильярно и панибратски беседует с полковником нашим, взявшим его в плен, во втором – наши пригласили генерала на вечер художественной самодеятельности. Шум – гигантский, т. Сталин прочёл и возмутился, назвал это либерально-заискивающим отношением к иностранцам, в том числе, – к врагам, назвав это «рабская психология». И Дунаевский, и Григоренко, как записывает тот же Бронтман, «сняты с военкоров, как не отвечающие своему назначению».

Но весной 1946 года Дунаевский вновь работает в «Правде» – возглавляет новый отдел выездных редакция и массовой работы, перед которым поставили задачу – возродить рабселькоровское движение.

После «Правды» некоторое время возглавлял профком литераторов при издательстве «Советский писатель».

Книги сперва выпускал очерковые: «Надежда Кошик» (1947) – о герое соцтруда, звеньевой колхоза, «Девушка с золотой медалью», «С кинопередвижкой по сёлам».

Но известность принесли ему документальные повести в жанре литературного поиска об участниках гражданской войны из разных стран.

Мэтр этого жанра Ираклий Андроников писал: «Александр Дунаевский рассказывает, как он шёл по следам героев гражданской войны в России – чеха Ярослава Гашека, венгра Кароя Лигети, как посещал места, где они воевали, расспрашивал очевидцев, разыскивал документы, вчитывался в столбцы военных газет того времени. Поэтому приобщим к новому жанру и его книги – «Иду за Гашеком», «Подлинная история Кароя Лигет», «По следам Гая»…»

К названным Андрониковым добавим ещё и книги «Платен известный и неизвестный», «Жанна Лябурб – знакомая и незнакомая», «Олеко Дундич». Все эти книги выдержали несколько переизданий. Переведены на иностранные языки.

Умер Александр Михайлович 18 января 1985 года.

* * *

Хотите узнать о том, какие деньги были в ходу в Руси XV века? А в петровской России? А когда монетные деньги уступили место бумажным? И в каком соотношении они были – монетные и бумажные?

Тогда читайте книги Аллы Сергеевны Мельниковой, родившейся 12 декабря 1929 года, – российского историка и нумизмата.

Она работала в Государственном Историческом музее. И первую свою книгу «Псковские монеты XV века» выпустила в 1963 году ещё до защиты кандидатской диссертации.

Потом она стала не только кандидатом, но и доктором исторических наук.

Она жизнь посвятила исследованиям в области средневековой русской нумизматики. Она была очень талантливым человеком. В том числе и увлекательным писателем.

Вот какие книги она писала:

Твёрдые деньги. М., 1971; Московские клады. М., 1973; Русские монеты от Ивана Грозного до Петра Первого: История русской денежной системы с 1533 по 1682 г. М., 1989; Булат и злато. М., 1990; История России в монетах. М., 1994; Российская история в московских кладах. М., 1999; Очерки по истории русского денежного обращения XVI–XVII вв. М., 2005.

Возьмите любую. Начните читать и не оторвётесь.

Умерла Алла Сергеевна 30 октября 2005 года.

* * *

Генерал русской кавалерии, поэт Юрий Галич (псевдоним Георгия Ивановича Гончаренко) после революции оказался в Риге, где прожил 20 лет любимцем русской общины.

Когда Георгий Иванович начинал службу в Кирасирском императорском полку, который был расквартирован в Гатчине, он познакомился с поэтом К.К. Случевским, который дал ему рекомендации в литературные журналы, познакомил с философом В. Соловьёвым и ввёл в дом Суворина. Так родился поэт Юрий Галич, который поначалу писал сатирические стихи и куплеты. А несколько позже выпустил первый сборник стихов «Вечерние огни» (1907).

О его сборнике «Орхидея», вышедшем много позже во Владивостоке в 1922 году, В. Набоков писал: «Раскрыв «Орхидею» (опять «изысканное» названье) Юрия Галича наобум, я сразу напал на хорошее стихотворение: «давно, давно, лет шесть тому назад, с берданкою в руке, в поршнях, в кафтане рваном, в пригожий летний день, с рассветом, ранним-рано просёлком пахотным идёт со мной Игнат». Прочитав весь сборник, я пожалел, что автор не остановился только на одной теме, на теме о вот таких охотничьих рассветах. Всё остальное в этом толстом сборнике, кроме двух-трёх военных стихотворений, чрезвычайно слабо».

Отзыв, надо сказать, заслуженный: у Галича редко встретишь самобытные стихи. В той же «Орхидее» читаем:

В дождливый день так сладко спится, В окно чуть брезжит серый свет, И на подушке серебрится Раздумья сонного корвет. Корвет скользит, оснащен парус, Звенит прибой морской волны, И на волне, как белый гарус, Лёг мост лучистый от луны. Плывут часы, плывут годины, Корвет ложится в тихий крен, И где-то слышен смех ундины, И слышен где-то зов сирен. Там феи ткут златые нити, Там серебрится лунно тень… – О, не будите, не будите, Меня вы в этот серый день.

Отказываешься верить, что эти слегка жеманные стихи написал человек, за 16 лет поднявшийся в своей военной карьере от поручика до генерал-майора, увенчанный многими боевыми наградами.

Впрочем, жеманность эта – заёмная. Галич подражает поэтам Серебряного века.

Куда любопытней история, которая некоторыми ставится под сомнение. Но большинство исследователей в неё верят: знаменитая песня о поручике Голицыне написана именно Юрием Галичем. Галич знал Голицына. Судьба их свела в Киевской тюрьме в 1919 году, когда в Украине правила Директория во главе с Петлюрой и Винниченко. Галич (вернее Гончаренко), опознанный как гетманский генерал, два дня сидел в камере один, пока к нему не подселили ещё двух арестантов: бухгалтера, которого обвинили в том, что он ссужал деньгами Скоропадского, и молодого князя поручика Голицына: его перепутали с дядей – престарелым Голицыным, возглавлявшим организацию, сделавшую Скоропадского гетманом.

Несколько дней провели вместе арестанты, а потом смогли бежать, когда их сторож вывел на улицу, чтобы перевести в другой дом.

Через некоторое время генерал Гончаренко узнал, что молодой поручик был изловлен уже большевиками и ими расстрелян.

Так родилось стихотворение, ставшее знаменитым романсом:

Четвёртые сутки пылают станицы, Горит под ногами Донская земля. Не падайте духом, поручик Голицын, Корнет Оболенский, налейте вина. Мелькают Арбатом знакомые лица, Хмельные цыганки заходят в дома. Подайте бокалы, поручик Голицын, Корнет Оболенский, налейте вина. А где-то уж кони проносятся к яру. Ну, что загрустили, мой юный корнет? А в комнатах наших сидят комиссары И девочек наших ведут в кабинет. Над Доном угрюмым идём эскадроном, На бой вдохновляет Россия-страна. Раздайте патроны, поручик Голицын, Корнет Оболенский, надеть ордена. Ведь завтра под утро на красную сволочь Развёрнутой лавой пойдёт эскадрон. Спустилась над Родиной чёрная полночь, Сверкают лишь звёздочки наших погон. За павших друзей, за поруганный кров наш За всё комиссарам отплатим сполна. Поручик Голицын, к атаке готовьтесь, Корнет Оболенский, седлайте коня. А воздух отчизны прозрачный и синий Да горькая пыль деревенских дорог… Они за Россию, и мы за Россию, — Корнет Оболенский, так с кем же наш Бог? Напрасно невесты нас ждут в Петербурге, И ночи в собранье, увы, не для нас. Теперь за спиною окопы и вьюги, Оставлены нами и Крым и Кавказ. Над нами кружат чёрно-красные птицы, Три года прошли, как безрадостный сон. Оставьте надежды, поручик Голицын, В стволе остаётся последний патрон. Подрублены корни, разграблены гнёзда, И наших любимых давно уже нет! Поручик, на Родину мы не вернёмся, Встаёт над Россией кровавый рассвет. Ах, русское солнце, великое солнце! Корабль-Император застыл, как стрела. Поручик Голицын, а может, вернёмся, Зачем нам, поручик, чужая земля?

Галич жил в Риге, когда туда вошли советские войска. 12 декабря 1940 года он получил вызов в НКВД. Понимая, что это значит, он предпочёл застрелиться. Родился 10 июня 1877 года.

* * *

Переводчик Хайдеггера, Юма, Ж. Дерриды, Николая Кузанского, Х. Арендт, Макария Египетского. Даже Петрарки. Но главным образом известен как переводчик Хайдеггера. Да, речь о Владимире Вениаминовиче Бибихине, который долгие годы работал секретарём и помощником у Алексея Фёдоровича Лосева, вёл записи разговоров с ним. Опубликовал эти записи в книге «Алексей Фёдорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев» (2004).

Работал в Институте философии РАН, преподавал в МГУ, в Свято-Филаретовском православно-христианском институте, в Институте философии, теологии и истории им. св. Фомы.

За книгу эссе «Новый Ренессанс» в 1999 году получил премию «Малый Букер».

Умер 12 декабря 2004 года. Родился 29 августа 1938-го.

* * *

Чем был знаменит Елпидифор Иванович Аркадьев? Что хорошего после себя оставил в литературе? Он автор первого в России «Словаря библиофила» (1890, 1903). Он редактор-издатель первого в России профессионального журнала «Библиографический листок» (1906–1915).

Во время пожара в Сызрани в 1906 году сгорела городская библиотека в 30 тысяч томов. Аркадьев обратился с письмом в газеты с просьбой о посильной помощи. На его имя со всех концов России в Сызрань прислали 7 тысяч книг. С 1998 года библиотека носит имя Аркадьева.

Он умер в революционный год – 1917. Умер 12 декабря, прожив на свете 61 год: родился 2 ноября 1856-го.

* * *

«Умри, Денис, лучше не напишешь». Говорят, что эта фраза принадлежит Григорию Потёмкину, сказавшему её автору пьесы «Недоросль» после её премьеры 24 сентября 1772 года.

Что ж. Потёмкин оказался прав. Лучше «Недоросля» Фонвизин уже ничего не написал. Но лучше «Недоросля» не смогли написать и многие комедиографы – ровесники Фонвизина и его потомки.

В то же время считать Фонвизина автором одного только «Недоросля» было бы опрометчиво.

Его «Бригадир» (1768–1769), который называют первой русской комедией нравов, с самого начала пользовался успехом. С начала – это не с постановки, а с авторского чтения. Фонвизин был вызван в Петергоф. Чтобы прочесть пьесу императрице, после которой он читал и в других знатных домах, сближаясь с руководящими деятелями России. В частности, с Никитой Ивановичем Паниным, который пригласил его стать своим секретарём. По заказу умирающего Панина Фонвизин пишет «Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой форме государственного правления и оттого о зыблемом состоянии как империи, так и самих государей». Произведение очень безрадостное для действующей монархини, так как противополагает деспотизму и фаворитизму правителей конституционные формы правления, – игнорирование этого обстоятельства может привести к насильственному перевороту.

Следующее публицистическое произведение Фонвизина называется «Рассуждение о непременных государственных законах» (1782–1783). Написано оно после довольно длительного пребывания Фонвизина во Франции и предназначено для воспитанника Панина будущего императора Павла. По существу, Фонвизин призывает к установлению в России конституционной монархии, введения таких законов, которые были бы признаны императором и им не нарушались.

Сразу же после смерти своего покровителя Фонвизин пишет «Жизнь графа Н.И. Панина», сперва вышедшую по-французски (1784), а потом по-русски (1786).

Что же нового сделал Фонвизин в литературе?

Уже его «Бригадир» отличается персонифицированным, разговорным языком героев. Оставаясь классицистической, пьеса построена в форме мастерского диалога. Сценического действия в ней немного.

«Недоросль» начат как бытовая комедия, но Фонвизин на этом не останавливается, а ищет первопричины злых нравов: они в государственной системе воспитания дворянства. Фонвизин раздвигает рамки бытовой комедии, комедии нравов, поднимаясь до обобщения: его героя не просто персонифицированные характеры, они – типы.

Вот что подхватят Грибоедов и Гоголь, закрепляя фонвизинские новинки в литературе.

Денис Иванович скончался 12 декабря 1792 года. Родился 14 апреля 1745-го.

* * *

Как написал литературовед И.З. Серман о поэте XVIII веке Василии Петровиче Петрове, тот «соединил эмоциональную напряжённость и лирический «беспорядок» ломоносовских од с прихотливым расположением слов и намеренной архаизацией поэтической лексики Тредиаковского. Именно эти элементы стилистики Петрова являлись поводом для насмешек и пародий».

Надо сказать, что насмешки сыпались на Петрова с той же частотой, что и похвалы.

Написанная в 1766 году «Ода на карусель» так понравилась Екатерине, что она подарила Петрову золотую табакерку и 200 червонцев, и в дальнейшем ему протежировала.

В 1768 году он был сделан переводчиком при кабинете Её величества и чтецом императрицы.

В 1769 году Петров приступил к главному труду своей жизни – переводу «Энеиды» Вергилия, но уже первая песнь, которую он напечатал, вызвала массу насмешек и критики. В сатирических журналах Новикова и Эмина началась борьба с Петровым, воспринимаемым общественностью в качестве официального поэта. А тут и Екатерина сама подлила огонь в пламя. В книге, изданной во Франции и на французском языке, она писала: «Особенно в последние годы, когда литература, искусства и науки особенно поощрялись, не проходит недели, чтобы из печати не вышло бы несколько книг, переводных или иных. Среди наших молодых авторов невозможно пройти молчанием имя В.П. Петрова, библиотекаря собственной библиотеки императрицы. Сила поэзии этого молодого автора уже приближается к силе Ломоносова, и у него более гармонии: стиль его прозы исполнен красноречия и приятности; не говоря о других его сочинениях, следует отметить его перевод в стихах «Энеиды», первая песнь которой вышла недавно; этот перевод его обессмертит».

Наверняка, имея в виду эту тираду императрицы, Новиков писал: «Вообще о сочинениях его сказать можно, что он напрягается идти по следам российского лирика; и хотя некоторые и называют уже, его вторым Ломоносовым, но для сего сравнения надлежит ожидать важного какого-нибудь сочинения и после того заключительно сказать, будет ли он второй Ломоносов или останется только Петровым и будет иметь честь слыть подражателем Ломоносова».

Между тем дарящий императрице оду за одой Петров преуспевал. Близкие к двору журналисты его расхваливали. И хотя наиболее способные литераторы тех лет не принимали творчества Петрова, судя по всему, это его не слишком заботило.

В 1786 году он закончил наконец перевод «Энеиды». О его удовлетворении им и даже гордостью говорит его ответ Дашковой, пригласившей его, как члена Российской академии принять участие в составлении Российского словаря. «Как я имею довольно важный труд на руках, каков есть преложеиие Вергилия, который всего меня занимает, – отвечал Петров, – прошу… объяснить Академии мою невозможность быть ей в сочинении словаря соучастником… И кто знает, может быть сочинять словарь многие умеют, а перевесть Вергилия стихами, с некоторою исправностию, я один удобен». И спешил сослаться на положительное мнение Екатерины, которое она ему высказала: «Похвал уст её – мой лавр».

Понятно, что хвастовство это ещё больше озлобило литературных противников Петрова. Например, Радищева, написавшего в «Путешествии из Петербурга в Москву» о переводе Петрова, что это «древний треух, надетый на Вергилия ломоносовским покроем».

Смерть Екатерины покончила с верховным одобрением творчества Петрова. Фаворитов своей матери Павел не любил.

Петров умер 12 декабря 1799 года (родился в 1730 году).

* * *

Густав Флобер, родившийся 12 декабря 1821 года, не знал бедности. Состояние, доставшееся ему от отца, позволило не заботиться о хлебе насущном, когда в 1843 году у него обнаружили нервное заболевание, схожее с эпилепсией, а путешествовать и, не торопясь, писать роман.

Он оттачивал стиль, которому придавал большое значение, и наконец в 1856 году в журнале «Ревю де Пари» выпустил роман в свет, назвав его «Госпожа Бовари». Его стиль заставлял всматриваться в книгу многих, подражать ей и наследовать стилевые традиции. В этом смысле роман Флобера оказал влияние даже на Джойса и Пруста.

Надо сказать, что этот роман, запечатлевший мечты заурядной мещанки, которая изменяет мужу, поначалу очень раздражил власти, которые подали в суд на писателя и его издателя за оскорбление общественной нравственности. Суд состоялся, и Флобер был оправдан, а в роман, который вышел отдельной книгой в 1857 году, были возвращены все купюры, которые сделали редакторы журнала.

Флобер съездил в Африку, и результатом этой поездки стал роман «Саламбо» (1860).

А роман «Воспитание чувств» (1869) – о поколении Флобера. Портрет его поколения, местами весьма нелицеприятный.

Остальные его вещи успеха не имели. Ни «Искушение святого Антония», обязанное своим возникновением картине Питера Брейгеля Старшего, ни его «Три повести», написанные на разные темы и с разными героями: современной служанкой, средневековым праведником и жестокой Саломеей, потребовавшей голову Иоанна Крестителя.

А роману «Бувар и Пекюше» он отдал восемь лет, но так и не смог закончить. Он умер 8 мая 1880 года, когда мода на него, как на писателя, прошла.

Она возродилась через некоторое время после его смерти, когда публика заново открывала для себя «Госпожу Бовари», «Саламбо» и «Воспитание чувств».

Особенно повезло роману «Госпожа Бовари», который, начиная с 30-х годов XX века, многократно экранизировался.

В заключение несколько мыслей Флобера:

«Когда уважаешь свой талант, не станешь прибегать к средствам, которыми завоёвывают толпу.

Есть два врага у того, кто хорошо пишет: во-первых, публика, потому что стиль заставляет её думать, побуждает к работе мысли, а во-вторых – правительство, ибо оно чувствует, что мы – сила, а власть не терпит рядом с собой никакой другой власти.

Меня можно погубить, но меня нельзя купить.

Не прикасайтесь к идолам. Их позолота остается у вас на пальцах».

13 ДЕКАБРЯ

От него исходила аура интеллигентности. Несколько раз мы сидели с ним за одним столом. Он не был выдающимся рассказчиком. Но рассказывал интересно.

Я ещё в юности успел полюбить его «Гарсиа Лорку» в «ЖЗЛ». Читал его переводы с испанского.

Речь о Льве Самойловиче Осповате (родился 13 декабря 1922 года), который дружил со многими моими старшими товарищами. И был таким же удивительно разносторонним человеком, как все они.

Ну, в самом деле. Казалось бы: занимается Латинской Америкой, прекрасно изъясняет её литературу. И вдруг в специфическом научном сборнике «Пушкин. Исследования и материалы» появляется статья «Влюблённый бес». Замысел и его трансформация в творчестве Пушкина 1821–1831 гг.» А ведь о «Влюблённом бесе», так называемом дубиальном тексте, не рассказанным Пушкиным, а ретранслированным через его слушателя, написано совсем немного. Ясно, что подобные работы на вес золота.

Лично меня ошеломил его мемуарный сборник, написанный верлибром, – «Как вспомнилось» (2007). Автору в это время было далеко за 80. Поздновато было браться за новый жанр. Но Осповат взялся. И написал исключительно занимательную собственную биографию.

Умер Лев Самойлович 22 июня 2009 года.

* * *

У Евгения Петровича Петрова (родился 13 декабря 1902 года), кроме близких людей – родного брата Валентина Катаева и закадычного друга – Ильи Ильфа, был ещё очень хороший приятель Александр Козачинский, с которым он учился в одном классе.

Когда Петров служил в уголовном розыске, ему удалось в погоне с перестрелкой задержать банду налётчиков. Возглавлял её Александр Козачинский. Впоследствии Петров добился для него замены расстрела на заключение в лагерь.

Отбывшего наказание Козачинского Петров уговорил написать детективную повесть о действиях банды и о её провале. Такую повесть – «Зелёный фургон» Козачинский написал и напечатал в 1938 году в альманахе «Год XXXII» (выпуск 14). Прототипом начальника милиции Володи был Петров. Прототипом криминального «авторитета» Червя – Козачинский. Повесть пользовалась успехом и была дважды экранизирована: в чёрно-белом варианте режиссёром Г. Габаем (1959) и в цветном – режиссёром А. Павловским (1983).

Ну, о том, что Евгений Петров – часть великого художественного тандема Ильф-Петров, всем известно. Как известны основные произведения, созданные соавторами.

Помимо прославленных романов и нескольких повестей, они в 1932–1937 году писали фельетоны для «Правды», «Литературной газеты» «Крокодила».

После смерти Ильфа (1937) Петров много сделал для публикации записных книжек друга, задумал произведение «Мой друг Ильф». В 1939–1942 году Петров работал над романом «Путешествие в страну коммунизма», которой по его расчёту станет СССР в 1963 году. Отрывки из неоконченной рукописи были опубликованы посмертно в 1965 году.

В Великую Отечественную Петров был военным корреспондентом. Самолёт, на котором он возвращался в Москву из Севастополя, был сбит 2 июля 1942 года над территорией Ростовской области.

* * *

Цитирую журнальную («Звезда») публикацию:

«…я, как зачарованная, твердила, что разные народы (русский и немецкий), с разной историей, в разных странах, с разным менталитетом создали один тоталитарный строй. Ну, пусть не один, а два, но похожих… Почти одинаковых…

В разговорах с мужем я повторяла с одержимостью маньяка: «Понимаешь – похоже, похоже! Всё похоже – и партия, и лозунги, и рейхстаг – верховный совет, и законы – беззаконие, и идеология – их выставки, наши выставки, их театр и кино, наш театр и кино, их песни, наши песни. Похоже, похоже, похоже!» – твердила, бормотала я, говорила громко и шёпотом […]

И вдруг однажды муж сказал:

– Давай, бери бумагу и ручку. Записывай! Значит, так: книга будет называться «Гитлер». А теперь пиши план: «Первые годы», «Приход к власти…»

Я негодовала, кричала:

– Какой, к чёрту, Гитлер? Кто тебе разрешит печатать книгу о Гитлере? Ты сошёл с ума.

Идея и впрямь в середине 1960-х казалась неосуществимой, немыслимой, бредовой. Ведь любая биография-монография ведет к «очеловечиванию» объекта этой монографии. А для советского читателя нацистские фюреры существовали лишь как карикатура. Впрочем, и карикатура не годилась. Фильм Чаплина «Диктатор» был запрещён. Имя Гитлера вымарывалось из наших книг так же, как и имя Троцкого.

Думаю, здесь немалую роль сыграл менталитет Сталина.

Сталин для людей моего поколения был и остаётся скорее символом, надчеловеком или недочеловеком, но не конкретной личностью. В роковом стихотворении Мандельштама меня до сих пор поражают «толстые пальцы», «широкая грудь осетина», «тараканьи… усищи», т. е. какие-то человеческие приметы. Но ведь Сталин, кроме того, что он стал Вождём, Богом, был ещё и тёмным грузином, родившимся в глухомани Закавказья в позапрошлом веке. Даже в европейской части России простой народ в то время боялся поминать чёрта, нечистого, дьявола. Упаси Бог, тот явится вживе. Очень долго первобытного человека мучил страх перед именем Сатаны. А после «первобытного» Сталина наступил неосталинизм, желавший запечатлеть сталинизм нетронутым […]

Правда, уже тогда в мозгу копошилась другая мысль. Мысль о том, что аналог Гитлеру не Сталин, а Ленин. Ленин создал партию большевиков, Ленин призывал к переустройству мира и брал власть, Ленин сконструировал машину внесудебной расправы – Чрезвычайку. Но Ленин всё ещё был табу в 1960-х. Да и лет через пятнадцать-двадцать, уже после выхода книги в свет, известный американский историк-советолог Такер, когда я сказала насчёт Ленина-Гитлера, прямо-таки зашёлся от негодования. Кстати, это было у нас дома – и он вёл себя невежливо.

Для левой интеллигенции Запада Ленин был Революционер с большой буквы, а Сталин – узурпатор, погубивший великие идеи Пролетарской Революции…

Ну, и у нас в 1960-х Михаил Шатров, известнейший драматург, друг О. Ефремова, писал пьесу за пьесой, где «очищал» имя Ленина от сталинских наслоений. Шатров – талантливый человек, и кое-что у него получалось. В том, что делал Шатров, был свой подтекст. Апеллируя к Ленину, доказывал неправоту Сталина и как бы призывал строить другой социализм. Правильный. Пьесы Шатрова считались сильно прогрессивными.

Теперь понимаю, что он не только дурачил честной народ своей ленинианой, но и расшатывал монолитную (очень любили это слово большевики!) советскую идеологию.

Да что там модный Шатров… Если судить по «Новомирским дневникам» Алексея Ивановича Кондратовича, в конце 1960-х, накануне разгрома журнала, Твардовский и вся редколлегия считали делом чести опубликовать книгу старой большевички Е. Я. Драбкиной «Зимний перевал», где она с благоговением (другого слова не подберёшь!) писала о Ленине, горячо любимом «Ильиче».

К счастью для всех нас, в 1980-1990-х годах появился Сокуров и создал два фильма: «Телец» – о Ленине и «Молох» – о Гитлере. Сокуров поставил всё на свои места. Символом, брендом, как сейчас говорят, семидесятилетнего кошмара в Советском Союзе был, конечно, Ленин, так же как брендом нацистской Германии с её геноцидом, газовыми камерами и войной был Гитлер.

Надо сказать в своё оправдание, что Сталин был и впрямь «Ленин сегодня», вполне достойный и верный продолжатель дела Владимира Ильича. Лучший его ученик. Да и жили они с Гитлером в одно время и знали друг о друге. А Ленин умер, когда Гитлер ещё делал только первые шаги к вершинам власти…

Итак, довольно скоро после того, как муж произнес сакраментальное имя «Гитлер», мы засели за книгу. Ни одна работа не доставляла мне такой радости, как эта…»

Большая, конечно, цитата. Но и её было нелегко оборвать. Ведь интересно читать не только книгу «Преступник № 1», которую Людмила Борисовна Чёрная (родилась 13 декабря 1917 года) написала вместе с мужем Д. Мельниковым (псевдоним Даниила Ефимовича Меламида; 1916–1993), но и как писалась эта книга, которую цензоры не пропускали из-за так называемых «неуправляемых ассоциаций». Пропустили в 1981-м. Но всё сделали, чтобы советские граждане её не прочитали: и тираж занизили, и в магазины не завозили. Вместе со своим «Д.» – мужем Людмила Борисовна написала ещё книгу «Империя смерти» (1987), а после смерти мужа – книгу «Коричневые диктаторы» (1999).

Всё это очень важные публикации, которые стоит давать читать молодёжи, как противоядие от потери исторической памяти.

Человечество едино и в своих добротных чертах и в своих мерзостных. Диктатура одинакова у всех наций и народов.

* * *

Дмитрий Петрович Глебов, родившийся 13 декабря 1789 года, уже в возрасте 10 лет был пожалован кавалером Ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Служил в Московском архиве Коллегии иностранных дел.

Во время Русско-турецкой войны 1806–1812 года и Отечественной войны писал патриотические стихи, которые печатали журналы «Русский Вестник» и «Сын Отечества».

С 1827 года состоял действительным членом Общества любителей российской словесности.

Печатался во многих журналах и альманахах. В 1827 году выпустил книгу «Элегии и другие произведения». В конце этой книги поместил примечания, в которых указывал, что вдохновило его написать данное произведение, откуда он заимствовал сюжет, а если оно переводное, то – из какого автора.

Умер 7 мая 1843 года.

Поэт был слабый. Впрочем, он обладал чувством юмора, которое выражал в коротких стихах и эпиграммах. Например, вот как ответил «на вопрос Алины: для чего я не ношу часов?»:

Какая польза мне часы носить с собою? Когда с тобою я – они всегда бегут; Когда же разлучён с тобою, Они конечно отстают.

* * *

Александр Абрамович Крылов, родившийся 13 декабря 1798 года, литературной известности не приобрёл, хотя с 1818 года и до 1828-го печатал много стихов в тогдашних журналах. В 1828-м он тяжело психически заболел, ослеп. Умер 26 июля 1829 года.

Писал он в основном элегии. В то время они были модным жанром. Модно было и подражать Парни, который считается основателем элегии.

Понятно поэтому, почему своё стихотворение «К клёну» он снабдил объяснением: «Подражание Парни». Стихотворение неплохое:

Слова любви, мой клён пустынный, Я на коре твоей писал; Но вижу с грустью, друг старинный, Что мне и ты неверен стал. Зачем ты память сохраняешь О счастье двух сердец младых? Ты их ещё соединяешь, A время разлучило их!

* * *

Генрих Гейне (родился 13 декабря 1797 года) с одной стороны, глава «романтической эпохи», а с другой – последний её поэт.

Его основная заслуга перед немецкой поэзией в том, что он смог сделать разговорный язык языком стихотворным, поднял много бывших публицистических жанров до уровня художественных и превратил немецкий стих в лёгкий и напевный. Так что на его стихи писали песни многие композиторы мира.

А переводило его несметное количество поэтов. Причём впечатление было такое, что поэт, прочитав чужой перевод, оставался им неудовлетворённым и переводил стихи по-своему.

Например.

Вот перевод Тютчева: На севере мрачном, на дикой скале Кедр одинокий под снегом белеет, И сладко заснул он в инистой мгле, И сон его вьюга лелеет. Про юную пальму всё снится ему, Что в дальних пределах Востока, Под пламенным небом, на знойном холму Стоит и цветёт, одинока… Вот перевод Лермонтова: На севере диком стоит одиноко На голой вершине сосна И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим Одета, как ризой она. И снится ей всё, что в пустыне далёкой, В том крае, где солнца восход, Одна и грустна, на утёсе горючем Печальная пальма растёт. Вот перевод Фета: На севере кедр одинокий Стоит на пригорке кругом; Он дремлет, сурово покрытый И снежным и льдяным ковром. Во сне ему видится пальма, В далёкой, восточной стране, В безмолвной, глубокой печали, Одна на горячей скале… Вот перевод Майкова: Инеем снежным, как ризой, покрыт, Кедр одинокий в пустыне стоит. Дремлет, могучий, под песнями вьюги, Дремлет и видит – на пламенном юге Стройная пальма растёт, и с тоской, Смотрит на север его ледяной. Вот перевод Льва Игнатьевича Уманца: На севере диком, на круче бесплодной Стоит одиноко сосна; Вся снегом одета, в дремоте холодной Как саваном белым она. Ей снится, что чудная пальма Востока В далёкой и знойной земле В тоске молчаливой стоит одиноко На солнцем палимой скале. Вот перевод Александра Александровича Энгельке: На голой скале, одиноко, На севере, диком, глухом, Качается кедр и дремлет, Одетый снегом и льдом. И снится ему, что далёко, В стране, где солнца восход, На знойном утёсе пальма В немой печали растёт.

Надо сказать, что иногда перевод одного и того же стихотворения Гейне выполнял десяток поэтов. Каждый искал в его тексте созвучное себе.

Великий немецкий поэт умер 17 февраля 1856 года.

* * *

Карло Гоцци, родившийся в Венеции 13 декабря 1720 года, в литературе был консерватором. Новаторы, типа Карло Гольдони, его раздражали. Наоборот он пытался воскресить прошлое, в частности, комедии-маски.

Воскрешая их, он написал сказочные пьесы, которые назвал «фьябами». В них действуют знакомые зрителям персонажи-маски Труффальдино, Пантолоне и другие.

Что ж. Зрители с восторгом приняли «Любовь к трём апельсинам» (1761). С неменьшим восторгом, чем принимали «Трактирщицу» Гольдоне, поставленную на 60 сценах. Впоследствии «Любовь к трём апельсинам» легла в основу оперы С. Прокофьева (1921).

А «фьяба» «Турандот»! После её постановки Гольдони, обиженный на венецианцев, переселился в Париж, где не имел такого успеха, как прежде в Венеции.

В будущем «Турандот» обработает Шиллер, и эта обработка ляжет в основу оперы Джакомо Пуччинни.

Умер Гоцци 4 апреля 1806 года в той же Венеции. Умер победителем «новаторов», которые, однако, через какое-то время тоже оказались востребованы читателями и зрителями.

14 ДЕКАБРЯ

Иван Приблудный (под этим псевдонимом выступал родившийся 14 декабря 1905 года Яков Петрович Овчаренко), кончив три класса, поступил добровольцем в дивизию Котовского. Начальник особого отдела дивизии, заметив поэтический дар в бойце, дал ему рекомендательное письмо к секретарю Краснопресненского райкома партии Москвы, который поспособствовал устройству Приблудного в интернат для одарённых детей.

Брюсов, познакомившись со стихами Ивана, пригласил его обучаться в Высшем литературно-художественном институте.

Здесь Приблудный знакомится и сближается с Есениным.

В 1923 году Приблудный дебютирует со стихами в «Красной ниве».

В 1926 году в Ленинграде знакомится с поэтом Николаем Брауном и музыкантом Леонидом Утёсовым.

В этом же году выходит первый сборник Приблудного «Тополь на камне» с посвящением «любимому учителю» Сергею Есенину, к тому времени погибшему.

В 1931-м выходит вторая книга Приблудного «С добрым утром».

В это же время Приблудный фактически рассекречивает себя как агента, завербованного несколько лет назад ОГПУ.

В ответ появляются критические рецензии на книгу Приблудного. Одна из них сопровождается карикатурой Кукрыниксов, на которой поэт изображён пожимающим руку кулаку и попу.

«Охвостьем Троцкого» называет Ворошилов Карла Радека. В ответ появляется эпиграмма:

Эх, Клим, пустая голова, Навозом доверху завалена, Уж лучше быть хвостом у Льва, Чем задницей у Сталина.

Эпиграмму приписывают Приблудному, хотя его бывшая жена Наталья Милонова это отрицала, называя автором эпиграммы Демьяна Бедного.

Тем не менее 17 мая 1931 года Приблудного арестовывают и ссылают в Астрахань.

В 1935 возвращается в Москву, где не может найти себе жилья. Пытается вступить в Союз писателей, но ему отказывают.

Весной 1937 года снова арестован. Показание на него даёт писатель Евгений Пермяк. 13 августа 1937 года Иван Приблудный расстрелян.

* * *

Вот это стихотворение Елены Викторовны Жилкиной, родившейся 14 декабря 1902 года, называется «Шторм»:

– Примите шторм, – мне в телефон кричат. Я слушаю и радуясь, и веря. А ветер вдруг без стука, сгоряча, В мой тихий дом распахивает двери… Какая свежесть разлита вокруг! Я к грозным тучам выхожу с доверьем, Ловлю летящих капель дробный звук И слышу, как сражаются деревья. Врывайся, вихрь, Я не задёрну штор, Не спрячусь в страхе, не забьюсь под крышу… Ты слышишь, жизнь, Я принимаю шторм. Я принимаю шторм, Любовь, ты слышишь!

Что, казалось бы, за странность. Кто это может кричать в телефонную трубку: «Примите шторм»? Между тем, никакой странности: телефон Елены Викторовны был схож с телефоном морских диспетчеров, и на метеостанции нередко путали номера.

Это стихотворение Жилкина посвятила Александру Вампилову. Есть свидетельство, что именно Вампилов сказал ей: «Елена Викторовна, мы все вылетели из Вашего рукава».

Это правда. Её считали своей «крёстной матерью» Вампилов и Распутин, П. Реутский и В. Козлов, другие писатели и поэты.

И она действительно много для них сделала. Её авторитета хватало, чтобы открывать для них издательские двери. В семидесятых её избрали в городской совет депутатов трудящихся. Вот и бросила она своё депутатство на пробивание прозы, поэзии, драматургии талантливой иркутской молодёжи. И не только для публикации их произведений, но и для улучшения быта тех из них, кто в таком улучшении нуждался.

Но так – с пиететом – к ней относились далеко не всегда.

Поначалу жизнь её складывалась благополучно. Работая сперва сельской учительницей, а потом учительницей в Иркутске, она сотрудничает в альманахах «Переплав», «Стремительные годы», в журналах «Будущая Сибирь», «Сибирские огни».

Её принимают в Союз писателей. То есть, принимают кандидатом в члены Союза писателей (в будущем статус кандидата упразднят) в 1936 году. Но членский билет она получила только через двадцать два года – в 1958-м. И это не из-за нерадивости литературных чиновников.

В годы Великой Отечественной она работает в иркутских «Окнах ТАСС», выступает со стихами в госпиталях перед фронтовиками, в школах, в сельсоветах.

В 1943 году выходит её первая книжка «Верность». Поначалу её встречают хорошо. Но в 1946 году после известного постановления ЦК партии и доклада Жданова, когда в каждом городе стали искать последовательниц Ахматовой, книжка Жилкиной дает основание партийным властям зачислить поэтессу в такую последовательницу.

Казус заключался ещё и в том, что её объявили не «ахматовкой», а «ахметовкой». Как пишет её ученица Т.Н. Суровцева, «в Иркутске (со смехом рассказывала мне Елена Викторовна в конце 70-х) некий товарищ Чуркин, в силу своей образованности, Ахматову немножечко спутал с Рахметовым, вот и получился гибрид «ахметовщина».

Но это неграмотное коверканье никого не смутило. У «ахметовки» вскоре оказался ещё один жизненный прокол: открылось, что её старший брат после гражданской отошёл с белыми частями в Харбин. Там принял монашеский постриг. Потом в 1947 году основал русскую православную гимназию в Сан-Франциско. Всё это приводит к тому, что Жилкину долго не печатают. Следующая книга «Сердце не забывает» вышла только в 1958 году. То есть тогда же, когда ей вручили билет члена Союза писателей.

Ну, а дальше всё стало хорошо. Книга имела хорошую прессу. С Жилкиной снята опала. Власти опираются на эту энергичную поэтессу, которая, как я уже сказал избирается депутатом городского Совета. Выходят книги. Она стала уважаемым человеком в Иркутске. Особенно, как уже сказано, её любили молодые.

Умерла она 21 сентября 1997 года.

На доме, где она жила, установлена мемориальная доска.

* * *

Джек Алтаузен (псевдоним Якова Моисеевича Алтаузена), родившийся 14 декабря 1907 года, в одиннадцать лет оказался в Китае. Жил в Харбине, Шанхае, работал мальчиком в гостиницах, боем на пароходах. Это там вместо прежнего имени в его документах записали: Джек.

Из Харбина сумел перебраться в Читу, где встретился с Иосифом Уткиным, который помог ему доехать до Иркутска.

В конце 1922 года Алтаузен вступил в комсомол, и с тех пор считался комсомольским поэтом. По комсомольской путёвке приехал на учёбу в Москву. Учился в Литературно-художественном институте. Доучивался на факультете общественных наук МГУ.

Член Союза писателей с его основания. Рвался воевать на советско-финскую войну. Получил разрешение лишь в марте 1940-го, когда война заканчивалась.

С началом Великой Отечественной стал военным корреспондентом газеты «Боевая Красноармейская» 12 армии Юго-Западного фронта, потом работал в газете 6 армии «Звезда Советов». Первым из поэтов Великой Отечественной был награждён орденом Красного Знамени.

Погиб 27 мая 1942 года под Харьковом.

Поэтом был средним. Чаще всего подражательным. Но в этой подражательности иногда блистали самобытные огоньки:

Ты живёшь во мне, не остывая, Ты сумела стать моей судьбой. Гордая, высокая, простая, Что мне делать? Как мне быть с тобой? По ночам твой лёгкий стан мне снится, Без тебя вокруг такая мгла. По ошибке ты, моя синица, Вместо моря сердце подожгла. Я тебе моё бросаю слово, Но в ответ не слышу ничего. И печально прохожу я снова В трёх шагах от счастья своего.

С большим удивлением я прочитал его стихотворение, которое прежде мне не попадалось на глаза:

Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского. Зачем им пьедестал? Довольно нам двух лавочников славить, Их за прилавками Октябрь застал, Случайно им мы не свернули шею, Я знаю, это было бы под стать. Подумаешь, они спасли Россию? А может, лучше было не спасать?

* * *

Юрий Алексеевич Инге родился 14 декабря 1905 года в семье моряка. И сам с детства был влюблён в море. Но из-за слабого здоровья долгое время не мог попасть на морскую службу. Печататься начал в 1927 году. Стал участником группы «Резец», после 1939-го превратившейся в журнал «Ленинград». Так много писал стихов о море, что Виссарион Саянов удивился: «Однажды Дм. Лаврухин познакомил меня с молодым парнем, и я с удивлением узнал, что это и есть Инге, которого считал моряком». Оказалось, что считал напрасно!

И всё же Инге добился, чтобы его приняли в морскую семью.

Он и погиб как моряк 28 августа 1941 года во время перехода эскадры кораблей Краснознамённого Балтийского флота из Таллина в Кронштадт. Юрий Инге находился вместе с редакцией газеты «КБФ» на корабле «Вальдемарс», который потопили гитлеровцы.

Вот одно из последних его стихотворений:

Проржавев от рубки до заклёпок, Он своё отплавал и одрях… Снег лежит на палубе, как хлопок, Ночь стоит на мёртвых якорях. Этот крейсер, ветхий и невзрачный, Он давал четырнадцать узлов, Но теперь от времени прозрачны Стенки износившихся котлов. В кочегарке бродит без опаски Старая откормленная мышь. По отбитой многослойной краске Возраст корабля определишь. Борт шершав от пластырей и вмятин, Тряпки сохнут в путанице рей, Он угрюм и даже неопрятен — Старый предок наших кораблей. А из порта движется эскадра, И смеётся флагман, говоря: «Я на нём служил три года в кадрах, Этот крейсер знают все моря! Он когда-то был последним словом Кораблестроительных наук. Много лет он нам казался новым, — Старость замечаем мы не вдруг!..» И мечталось флагману в походе, Что когда-нибудь изобретут Новый флаг в международном своде: «Отставному крейсеру – салют!»

* * *

Илья Иосифович Варшавский, родившийся 14 декабря 1908 года, не любил, как сам признавался, фантастики и фантастические рассказы стал писать после спора с сыном.

Первый фантастический рассказ «Роби» он опубликовал в 1962 году в журнале «Наука и жизнь». Первую книгу «Молекулярное кафе» выпустил в 1964 году. Творчество его отличалось жанровым разнообразием: пародии и стилизации, как например, «Секреты жанра» или «Новое о Шерлоке Холмсе», социальные памфлеты (цикл о Дономаге) психологические новеллы («Решайся, пилот!», «Сюжет для романа», «Повесть без героя»).

Его творчество высоко оценивали коллеги и критики. Так Борис Стругацкий вспоминал: «В начале 60-х в Ленинград приехал Станислав Лем. Ему дали прочитать папку тогда ещё не опубликованных рассказов Ильи Иосифовича. На другой день он сказал: «Никогда не думал, что в одной папке может уместиться вся западная фантастика». Это было тем более приятно слышать, что пан Станислав уже славился не только как замечательный фантаст, но и как выдающийся знаток англоязычной фантастики».

Умер 4 июля 1974 года.

* * *

Сергей Николаевич Дурылин много чего хлебнул в своей жизни – и лиха, и почёта, и недоверия власти, и увенчания его в 1949 году орденом Трудового Красного Знамени.

В 1903 году он познакомился с Н.Н. Гусевым, секретарём толстовского издательства «Посредник». Стал работать в этом издательстве.

Занимался частной педагогической деятельностью. Среди его учеников – Борис Пастернак, который писал об учителе: «Это он переманил меня из музыки в литературу…».

В 1908 году выпустил свою первую книгу, посвящённую проблемам образования, – «В школьной тюрьме. Исповедь ученика».

С 1906 по 1917 год совершил несколько поездок по русскому Северу, по старообрядческим местам Заволжья, в город Боровск.

С 1910 по 1914 год учится в московском археологическом институте (тема выпускной работы: иконография Св. Софии).

В 1911 по 1913-й регулярно посещал кружок Андрея Белого при издательстве «Мусагет».

Осенью 1912 года стал секретарём Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьёва и остался им до закрытия в июне 1918-го.

Статьи и исследования этого периода были докладами на заседании общества: «Судьба Лермонтова» (1914); «Академический Лермонтов и лермонтовская поэтика» (1916); «Россия и Лермонтов. К изучению религиозных истоков русской поэзии» (1916); О религиозном творчестве Н. С. Лескова (1916).

В 1913-м в «Мусагете» вышла его книга «Рихард Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства», в которой впервые использовал образ незримого града Китежа как подлинного основания русской духовной культуры. В том же году в издательстве «Путь» выходит ещё одна книга на китежскую тему: «Церковь Невидимого Града. Сказание о граде-Китеже».

Был рукоположен в целибатные священники в марте 1920-го и служил в церкви под руководством отца Алексея Мечёва.

20 июня 1922 года арестован, провёл полгода в Бутырской и Владимирской тюрьмах и выслан в Челябинск, где заведовал археологическим отделом Челябинского музея.

В 1924 вернулся в Москву, работал в архивах и домашним учителем. В 1927 году – ссылка в Томск. В 1930 году переезд в Киржач. В 1933-м возвращение в Москву и новый арест. Из тюрьмы его смогла освободить духовная дочь, впоследствии жена Ирина Комиссарова.

С 1936 по 1954 живёт в подмосковном Болшеве (ныне район города Королёва). Занимается искусствоведением и литературоведением. Работает в ИМЛИ с 1938 года, защищает докторскую диссертацию в 1943. А с 1945-го он, доктор филологических наук, профессор, становится завом кафедры истории русского театра ГИТИС. Пишет множество работ. Наиболее значительны «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова» (1940); «Нестеров-портретист» (1948), «А.Н. Островский. Очерк жизни и творчества» (1949), «М.Н. Ермолова (1893–1928). Очерк жизни и творчества».

Но «Нестерову-портретисту» предшествовал краткий очерк «М.В. Нестеров» (1942), а в 1965-м, через много лет после смерти автора, в «ЖЗЛ» вышла книга «Нестеров», в основе которой (в сильно урезанном виде) лежит монография «Нестеров-портретист».

А для себя Дурылин вёл записки «В своём углу», которые начал ещё в Челябинске в 1924 году и вёл до 1941-го. До самой смерти, случившейся 14 декабря 1954 года (родился 26 сентября 1886 года), он работал над хронологически связанными с этими записками – «В родном углу».

Что можно сказать об этом учёном? Ранний Дурылин абсолютно не похож на себя позднего. Но, по-моему, это ясно из того, что раннего арестовывали и ссылали, а позднего награждали: дали в 1949-м году орден Трудового Красного Знамени. Превратности судьбы!

* * *

Сперва цитата. Поэт Андрей Сергеев. Мемуар «Неофициальная поэзия»:

«Ни у кого не было своей комнаты, у Галки была, в коридорной системе, угловая, на последнем этаже:

На шестом мансарда с окнами на запад.

Когда я к ней зачастил, два-три десятка завсегдатаев из месяца в месяц уже сходились на огонёк.[…]

Заводилой на мансарде был Лёня Чертков. из Библиотечного. Всегда оживлённый, в избытке сил, фаллически устремлённый.

– Такой плотный, такой весёлый, я его боюсь, – изрекла одна из мансардских девиц.

Во времена, когда никто ничего не знал, Чертков перепахивал Ленинку, приносил бисерно исписанные обороты библиотечных требований и упоённо делился открытиями.

Благодаря ему мансарда оперировала такими редкостями, как Нарбут, Ходасевич, Вагинов, Оцуп, Нельдихен, Леонид Лавров, Заболоцкий, протообериут Аким Нахимов, ботаник Х (Чертков быстро раскрыл псевдоним: Чаянов)».

Лёня Чертков, которого вспоминает Сергеев, – Леонид Натанович Чертков, родившийся 14 декабря 1933 года, появился на мансарде, уже отбыв лагерный срок. 5 лет в Дубровлаге с 1957 года.

После Москвы, куда приехал в 1962 году, жил в Ленинграде с 1966 по 1974. Там тоже дружил с неформальными литераторами: И. Бродским. Л. Лосевым, С. Довлатовым, К. Азадовским.

Заочно учился в Тартуском университете и Ленинградском пединституте. Подготовил множество статей для Краткой литературной энциклопедии, Лермонтовской энциклопедии и других изданий. Переводил английскую и американскую поэзию. И писал стихи в духе тех поэтов, который перечисляет в своих мемуарах А. Сергеев.

В 1974 эмигрировал. Жил в Вене, преподавал в Тулузе. Больше всего: 1980–1985 – в Кёльнском университете. Под его редакцией опубликованы сочинения К. Вагинова (Мюнхен, 19822), В. Нарбута (Париж, 1983). Печатался в эмигрантских журналах. С 1990 – и в советских «НЛО», «Новом Мире».

Умер в Кёльне 28 июня 2000 года.

Вот какие он писал стихи:

Среди ночи выползу за овин И солому стряхну с бороды, — И тупо осклабится лунный блин С небесной сковороды. Под ногами, привыкшими к жёсткости нар, Шар земной повернется вспять, — Мне небес не откроет лунный швейцар И пиджак не поможет снять. Мне условную каторгу даст Страшный суд, Я забуду свои чердаки. Мою душу бреднями растрясут Звёздные рыбаки. По дорогам уснувшей смешной страны, Где собор, как ночной колпак, Я уйду поискать иной тишины, И с горы просвистит мне рак. Маяки метеоров на лунном стекле И полночное уханье сов Проведёт меня тёмным путем по земле И откроют лазейки миров. Там не будет ни стен, ни дверей, ни окон, А поля, канавы, кусты, — И меня никогда не отыщет закон За пределами лунной черты.

* * *

Елизавета Николаевна Ахматова, родившаяся 14 декабря 1820 года, свой первый перевод послала в 1842 году Сенковскому в «Библиотеку для чтения». Печаталась под псевдонимом Лейла. Кроме «Библиотеки для чтения» сотрудничала с «Отечественными записками», «Русским вестником» и другими печатными изданиями.

В 1848–1850 опубликовала в «Библиотеке для чтения» повести «Замосковская летопись о наших женских делах и других», «Мачеха» (1851), «Кандидатки на звание старых дев» (1852). В «Сыне отечества» в 1857–1858 годах напечатала повести «Блистательная партия» и «Вторая жена», повесть «Помещица» – в «Сборнике» в память Смирдина, в «Русской старине» (1889. № 5, 6) – свои литературно-житейские воспоминания.

Но наибольшей популярностью особенно в провинции пользовалось её «Собрание переводных романов, повестей и рассказов», которое Ахматова издавала с 1856 по 1885 год. Кроме трёхсот переводов Г. Эмара, В.Гюго, Э. Габорио, Ж. Санд, У. Коллинза, У. Теккерея, Ж. Верна и других, она поместила туда и собственные вещи «Три дня из жизни молодого человека» (1861) и «Завещание» (1862).

Умерла эта плодовитая писательница 25 апреля 1904 года.

15 ДЕКАБРЯ

Актриса театра Мейерхольда Ольга Николаевна Высотская (родилась 15 декабря 1885 года) была подругой поэта Гумилёва, матерью его сына Ореста.

О своём происхождении Орест Высотский узнал только в 1937 году. И тогда же познакомился со своим братом по отцу Львом Гумилёвым.

Ольга Николаевна, помыкавшись по свету, оказалась в Тирасполе, где и скончалась 18 января 1966 года.

В 1994 году журнал «Театр» опубликовал «Мои воспоминания» Высотской.

Её мемуары легли в основу книги её сына Ореста.

* * *

Прежде всего имя Эдварды Борисовны Кузьминой (родилась 15 декабря 1937 года) мне запомнилось как редактора издательства «Книга», где она выпускала книги Н. Эйдельмана, Ю. Лотмана, Ю. Манна, В. Порудоминского, А. Аникста.

Кроме того, запомнилось по многочисленным рецензиям и статьям на книги современных писателей.

Я не знал, что она – дочь известного литературоведа Бориса Кузьмина и чудесной переводчицы Норы Галь.

Тем более приятно было прочитать её книгу «Светя другим: полвека на службе книгам» (2006).

* * *

Василий Иванович Абаев, родившийся 15 декабря 1900 года, был выдающимся русским лингвистом.

Его работы по осетинской и иранской этимологии, по осетинскому фольклору, по иранистике, по общему языкознанию представляют собой очень весомый вклад в отечественную культуру. Кроме того, Василий Иванович автор ряда литературоведческих работ, посвящённых «Витязю в тигровой шкуре».

Одна из главных книг Абаева «Историко-этимологический словарь осетинского языка» в 5 тт. (1958–1990). В нём даётся этимология и история осетинских слов, прослеживаются внешние связи осетинского языка с индоевропейскими и неиндоевропейскими языками.

Абаев убедительно доказывает принадлежность осетинского языка к иранской группе индоевропейских языков, к которой в свою очередь принадлежал древний язык скифов и сарматов. Прямые потомки скифов и сарматов аланы являются непосредственными средневековыми предками современных осетин.

Академик Виктор Владимирович Виноградов, работавший с Абаевым в Москве, говорил: «К Абаеву не подходите с обычным мерилом, он – особая личность…»

И правда. Абаев не защищал диссертаций. Говорил, что на них у него не было времени. Кандидатом филологических наук он стал в 1935 году без защиты диссертации. Доктора филологических наук ему дали в 1962 году по совокупности научных работ. Он был действительным членом Королевского азиатского общества Великобритании и Ирландии (1966), членом-корреспондентом Финно-Угорского общества в Хельсинки (1973). Был не только Заслуженным деятелем науки РСФСР, но и Заслуженным деятелем науки Грузии и Северной Осетии. В 1981 году удостоен Государственной премии СССР.

А ещё прежде – в 1966 году стал первым лауреатом Государственной премии им. Коста Хетагурова.

Не следует, однако, думать, что его жизнь катилась по накатанной колее. В 1950 году Абаев работал в Ленинграде, где находился институт языкознания АН СССР, заведовал его иранским кабинетом. В это время появилась статья в «Правде», «которая «изобличала» учёного Абаева, не желавшего примкнуть «к общей массе лингвистов, признавших сталинское учение в языкознании» […] Вскоре его вызвали в Москву для «отчёта», а в действительности – в расчёте на то, что Абаев наконец «самокритично» даст оценку своим действиям» (цитата из статьи О. Дубинской «Этого оставить…» в «Независимой газете» от 27 декабря 2000 года. В дальнейшем цитаты отсюда).

Что ж. Отчёт последовал. Абаев «подробно рассказал о своих исследованиях, а когда дело дошло до вопросов, то на него обрушился шквал критики и обвинений. Василий Иванович методично ответил по существу каждому из огромного числа «критиков». Все ждали, когда он перейдёт к самокритике, и ведущий заседание академик поторопил его: «…Я вас хочу спасти. Вы должны были покаяться в своих заблуждениях». На что Абаев невозмутимо ответил: «Спасибо за сочувствие, но, право, от моей совести меня никто не может спасти, кроме меня самого… Если ко мне нет больше вопросов, то всего вам хорошего». Величественно пройдя сквозь зал, Васо Абаев готов был к встрече с сотрудниками органов. Но этого не произошло. Наоборот, через несколько дней Васо Абаев получил известие о переводе его в Москву на должность заместителя директора Института языкознания».

Что же произошло? А вот что: «Сталину принесли очередной список подлежавших репрессиям, где стояла фамилия Абаева. Напротив неё он красным карандашом поставил галочку и сказал: «Этого оставить. Хороший учёный. Перевести в Москву». Всё оказалось просто: вождь пользовался книгами Васо Абаева (в частности, его трудом «Осетинский язык и фольклор»), конечно, нигде об этом не упоминая».

Многие, наверное, помнят статью В.И Абаева 1964 года с критикой зарубежного и отечественного структурализма, обвинением структуралистов в дегуманизации действительности. Абаеву ответил видный фонолог Пётр Савич Кузнецов. Но что до меня, то я считаю, что прав здесь Абаев, который уравнивал филологию с литературой и полагал, что структура произведения несёт в себе замысел художника и что этот замысел не обнаружить, механически разбирая и перебирая структурные элементы.

Умер Василий Иванович в 100 лет: 12 марта 2001 года.

* * *

Евгения Павловича Гребёнку я полюбил как автора двух чудных песен «Помню, я ещё молодушкой была» и «Очи чёрные».

Причём сам Гребёнка начинал первую песню совсем не так. Он опубликовал в 1841 году стихи с такими начальными строчками: «Молода ещё девица я была, / Наша армия в поход куда-то шла. / Вечерело. Я стояла у ворот – / А по улице всё конница идёт. / К воротам подъехал барин молодой, / Мне сказал: «Напой, красавица водой!»/ Он напился, крепко руку мне пожал, / Наклонился и меня поцеловал…» А дальше, как это и бывает с будущими народными песнями, стихи начали меняться, дописываться, ужиматься. Даже мотив поначалу у этой песни был другой. Устоялся он только к 1866 году, после того как композитор А.М. Ларме сочинил его.

Любопытно, что о Ларме больше ничего не известно. Даже его сохранившихся инициалов никто не может расшифровать.

Что же до «Очей чёрных», то стихи опубликованы Гребёнкой в «Литературной газете» от 17 января 1843 года.

А в сборник «Романсы» они попали в 1884 году. Исполняются на музыку вальса Флориана Германа в обработке Сергея Герделя.

Первым обратил на этот романс внимание Ф.И. Шаляпин. Он добавил к тексту несколько, видимо, собственноручно написанных куплетов, которые посвятил своей будущей жене Иоле Торнаги.

Ну вот. А теперь скажем, что Гребёнка, писавший по-украински и по-русски, не был только поэтом. Точнее он был не только поэтом, но весьма плодовитым прозаиком. О его романе «Чайковский» с большой похвалой отзывался Белинский. В романе обрисована старая казаческая Малороссия. Успехом пользовался и роман Гребёнки «Доктор».

В 1847 году Гребёнка приступил к изданию полного собрания написанных им сочинений – издал первые четыре тома. Ещё четыре вышли в 1848 году – в год смерти писателя: он умер 15 декабря в 36 лет: родился 21 января 1812 года.

Так вот только в эти восемь томов вошли семнадцать повестей и рассказов и один роман из пятидесяти, написанных им. Полное собрание сочинений писателя вышло лишь в 1862 году.

* * *

Мнения о писателе Николае Дмитриевиче Ахшарумове, родившемся 15 декабря 1819 года, высказывались самые разные ещё при его жизни. Автор повестей и романов «Двойник» (1850), «Чужое имя» (1861), «Мудрёное дело» (1864), «Граждане леса» (1867), «Мандарин» (1870), «Конец с красной меткой» (1889) удостоился такой характеристики в «Биографическом словаре»: «Писатель небольшого таланта и умеренно-либерального склада, воспитанный в правах и литературных понятиях сороковых годов и несколько напуганный шестидесятыми […] Его романы и повести с весьма неглубокой психологической разработкой, с примитивной обрисовкой характеров читались «средней» публикой исключительно ради более или менее интересной фабулы, которую А. строил на фантасмагории, на уголовщине, на психиатрии, на неестественно-вулканической игре страстей; сюжет у него всегда надуман, положения – мелодраматические, жизненной правды мало».

Эта характеристика тем более интересна, что в критических своих работах, разбирая «Обломова» Гончарова, «Горькую судьбину» Писемского, «Преступление и наказание» Достоевского, «Войну и мир» Толстого, Аршарумов обращает внимание прежде всего на психологические характеристики героев, на достоверность фабулы.

Правда, совсем другое, нежели «Биографический словарь», утверждает Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, по мнению которого произведения Ахшарумова «отличаются фантастичностью сюжета, живостью рассказа и необычайными положениями героев».

Так я же и начал эту заметку с сообщения о разных мнениях, которые услышал в свой адрес писатель Ахшарумов, скончавшийся 30 августа 1893 года.

Некоторые критики и сейчас считают этого писателя основоположником русского уголовного романа, а его роман «Концы в воду» (перепечатан в советское время – в 1996-м) – родоначальником русского триллера.

* * *

«Язвительно вежливый петербуржец, говорун поздних символистских салонов, непроницаемый, как молодой чиновник, хранящий государственную тайну, Недоброво появлялся всюду читать Тютчева, как бы представительствовать за него» – писал О. Мандельштам в «Шуме времени» о Николае Владимировиче Недоброво.

Анна Ахматова особенно любила его статью о ней, напечатанную в 1915 году в журнале «Русская мысль». Перечитав её через много лет (в 1964-м), она удивилась: «Прочла (почти не перечла статью Н. В. Н[едоброво] в «Русской мысли» 1915. В ней оказалось нечто для меня потрясающее […] Ведь это же «Пролог». Статью я, конечно, совершенно забыла. Я думала, что она хорошая, но совсем другая. Ещё не знаю, что мне обо всём этом думать. Я – потрясена». И на следующий день: «Он Н.В. Н[едоброво] пишет об авторе «Requiema», «Триптиха», «Полночных стихов», а у него в руках только «Чётки» и «У самого моря». Вот что называется настоящей критикой. Синявский поступил наоборот. Имея все эти вещи, он пишет (1964), как будто у него перед глазами только «Чётки» (и ждановская пресса)».

Недоброво оказал очень большое влияние на формирование Ахматовой, её гражданской позиции, веры в провиденциальность судьбы России. Ему посвящены многие стихи Ахматовой. И строки из третьей главы Первой части «Поэмы без героя»: «А теперь бы домой скорее / Камероновой Галереей…». В своей прозе о поэме Ахматова так комментирует этот отрывок: «Ты! Кому эта поэма принадлежит на 3/4, так как я сама на 3/4 сделана тобой, я пустила тебя только в одно лирическое отступление (царскосельское)».

Умер Николай Владимирович 15 декабря 1919 года в 37 лет: родился 1 сентября 1882-го.

Он писал не только критику. Написал небольшую повесть «Душа в маске» (1914). Писал и стихи. Процитирую одно – «Терензее», которое поясняет приведённые Мандельштамом слова о Недоброво:

Здесь Тютчев был; предания глухи, Но верно то, что видя в отраженье Спокойных вод спокойное движенье Жемчужных облаков и гор верхи, Он написал суровые стихи: Я лютеран люблю богослуженье.

* * *

Биография Якова Израйлевича Дробинского, родившегося 15 декабря 1905 года, типична для молодого человека, поверившего в большевистские идеалы. В 1923 он вступает в комсомол. В 1926 послан на Всесоюзное совещание рабселькоров.

В 1928 году в числе ста комсомольцев Одессы послан на периферию, для укрепления советской власти на местах. Работает секретарём Койдановского райкома комсомола, потом председателем Профсоюза медсантруда Белоруссии.

В 1933-м он – парторг крупнейшего объекта первой пятилетки – Могилёвской шёлковой фабрики.

В 1935-м – делегат Первого всесоюзного съезда стахановцев.

С июня 1935 он – второй секретарь Гомельского горкома партии. На этом посту в 1937-м арестован, содержался под следствием 29 месяцев, никого не оговорил, ничего не подписал и получил 5 лет административной высылки в Кокчетав (Казахстан).

В 1949 репрессирован повторно. Получил 10 лет лагерей особого режима и 5 – поражения в правах. Отбывал срок в Коми ССР.

В 1955-м был сактирован как безнадёжно больной, несколько месяцев лечился (и вылечился!) в Ирбитской больнице.

Весной 1956 приезжает в Москву, восстанавливается в партии и летом 1956 уезжает с семьёй в Гомель, где начинает писать.

Книгу о секретаре ЦК комсомола Западной Белоруссии Николае Дворникове «От Гомеля до Эстремадуры» выпускает в 1971 году. Но главный труд своей жизни «Хроника одного следствия (август 1937 – декабрь 1939)» напечатанным не увидел. Прав оказался Лакшин, прочитавший эту книгу и сказавший её автору: «При нашей жизни это, Яков Израйлевич, не будет опубликовано».

Дробинский умер 14 мая 1981 года. В отрывках книга опубликована сейчас. Целиком – только в 2012 году опубликована в Ганновере родственниками, которые подарили экземпляр книги «Мемориалу».

«Я шёл медленно, медленно. Часовой не подгонял. Я тихо поднимался по лестнице, шёл мимо окон. Последний раз вижу белый свет – такой обычный для людей свет, замечательный солнечный свет… Этот мир, так чудесно и умно сделанный мир. А мои сверстники ещё долго будут любоваться им и, может, никогда так и не поймут, как это много: свет, солнце, зелёный, просвечивающийся на солнце листок.

Я шёл и мысленно прощался с миром, с землёй, с людьми».

Этот кусочек воспоминаний Дробинского я нашёл в Интернете.

* * *

Евдокия Петровна Растопчина постаралась быстро выйти замуж, чтобы избавиться от домашнего гнёта. Однако жизнь с мужем не удалась. Скорее всего потому, что супруги не слишком любили друг друга. К тому же муж Растопчиной холодно относился к её литературным занятиям.

Публиковалась Евдокия Петровна много. Её салон посещали Жуковский, Вяземский, Мятлев, Гоголь, Одоевский, Плетнёв.

Большую часть её лирики составляли стихи о неразделённой любви. И надо сказать, что только её поэзия имела успех в обществе.

Она печатала прозу, писала пьесы, но критика всё это упорно не замечала. К тому же она стала нуждаться: некогда богатый муж прокутил и своё и её состояние. Она ещё и занималась благотворительностью.

Умерла в бедности, почти забытая публикой 15 декабря 1858 года. Было ей 46 лет: родилась 4 января 1812 года.

А стихи писала хорошие. Недаром они нравились Пушкину, Лермонтову. Жуковскому…

Дайте крылья мне перелётные, Дайте волю мне… волю сладкую! Полечу в страну чужеземную К другу милому я украдкою! Не страшит меня путь томительный, Я помчусь к нему, где бы ни был он. Чутьём сердца я доберусь к нему И найду его, где б ни скрылся он! В воду кану я, в пламя брошусь я! Одолею всё, чтоб узреть его, Отдохну при нём от кручины злой, Расцвету душой от любви его!..

* * *

В одной из своих курсовых работ, которые я печатал в начале шестидесятых в литературных журналах, я цитировал поэта из Харькова Бориса Чичибабина. Цитировал сочувственно, хотя писать я тогда ещё не умел, тем более – анализировать стихи, и похвалы мои были обращены к выбору поэтом темы.

Потом Чичибабин (родился 9 января 1923 года) надолго пропал из легального литературного мира. Но я читал самиздат, понимал, почему он пропал.

Позже я узнал, что он ещё в июне 1946 года был арестован за антисоветскую агитацию. И через два года направлен в Вятлаг.

А в Харьков вернулся только в 1951-м. Был разнорабочим, потом окончил бухгалтерские курсы. Устроился бухгалтером.

В 1963-м выходят сразу две его книжки. В Москве – «Молодость», в Харькове – «Мороз и солнце». Вот на них-то я и опирался в своей курсовой.

КГБ за ним послеживал. Тем более что он и не скрывал своих взглядов. Ненадолго стал вести литобъединение, но под давлением КГБ его от этого отстранили.

В начале 1968 года в Харькове выходит его сборник «Плывёт Аврора». Перед этим в 1965 выходила книжка «Гармония». Ничего из того, что выходит не удовлетворяет поэта: «При желтизне вечернего огня / как страшно жить и плакать втихомолку. / Четыре книжки вышли у меня. / А толку?»

И Чичибабин не выдерживает. «Втихомолку» жить больше не может. Пускает в самиздат рукописи и магнитофонные плёнки, на которых начитаны стихи, не пропущенные цензурой.

В 1973 году его исключают из Союза писателей. В 1974 вызывают в КГБ. Там он подписывает предупреждение, что на него заведут дело, если он будет продолжать сотрудничать с самиздатом.

Он умолкает на 15 лет.

В перестройку его восстанавливают в Союзе писателей. Устраивают вечера. В том числе в Москве, в ЦДЛ, где он читает:

А в нас самих труслив и хищен, Не дух ли сталинский таится, Когда мы истины не ищем. А только нового боимся?

Начинается пора славы. По телевидению показывают фильм «О Борисе Чичибабине». Выходит пластинка с записью его стихов.

В 1990-м за изданную за свой счёт книгу «Колокол» он удостоен Госпремии СССР.

Однако распад СССР Чичибабин не принял. Как не принял и того колоссального неравенства, какое сильно раскололо общество.

Умер 15 декабря 1994 года, написав перед смертью:

Не каюсь в том, о нет, что мне казалась бренней плоть – духа, жизнь – мечты, и верю, что, звеня распевшейся строкой, хоть пять стихотворений в веках переживут истлевшего меня.

Я тоже верю в это. Может быть, даже не пять, а больше. Давно знаю и люблю его очень старое стихотворение:

Кончусь, останусь жив ли, — чем зарастёт провал? В Игоревом Путивле выгорела трава. Школьные коридоры — тихие, не звенят… Красные помидоры кушайте без меня. Как я дожил до прозы с горькою головой? Вечером на допросы водит меня конвой. Лестницы, коридоры, хитрые письмена… Красные помидоры кушайте без меня.

* * *

Почему Алексей Фёдорович Иванов стал подписываться Иванов-Классик? Он рано научился читать и пристрастился к чтению. Но отец, открыв собственную торговлю сукном, забрал его к себе в лавку. Соседям было в диво смотреть на вечно читающего мальчика. Особенно нравилась Алексею смирдинская серия «Классики русской литературы», за что и прозвали его соседи в шутку «классиком».

После смерти отца лавка, доставшаяся Алексею, существовала недолго. Она сгорела, и Иванов нанялся конторщиком в одну из кладовых Гостиного двора.

Первое печатное стихотворение «На смерть Никитина» (1861) Иванов подписал псевдонимом Классик. Курочкин, приметив в нём Божью искру, пригласил его в число постоянных сотрудников «Искры». С тех пор Иванов бросил торговлю и окончательно перешёл на стихи. «Песни Классика» (1873), «На рассвете» (1882), «Стихотворения» (1891).

Впрочем, он писал и прозу. В 1874 году вышла его повесть «Беспутные дети». А свои воспоминания о путешествиях, которые он очень любил, он собрал в книге «Весёлый попутчик» (1889).

Вообще Иванов-Классик – народнический поэт. Его стихи, как правило, нудноваты. Но вот это стихотворение ему удалось. Оно называется «Из детских разговоров»:

В июле по деревне нашей, Спеша домой в жару дневную Брели два брата, Коля с Яшей, И встретили свинью большую. – Смотри, свинья какая с поля Идёт!.. – заметил Коле Яша. — Она, пожалуй, будет, Коля, Толстей на вид, чем наш папаша! Но Коля молвил: – Полно, Яша, К чему сболтнул ты эту фразу; Таких свиней, как наш папаша, Я не видал ещё ни разу!

Иванов-Классик напечатал его в Чтеце-декламаторе, а потом перепечатал без подписи в журнале «Кадетский корпус». Там, очевидно, его прочитал Даниил Хармс и списал себе. А потом, очевидно, забыл, что списал. Потому что слегка выправленное оно появилось под фамилией Хармса в 1922 году:

В июле как-то в лето наше Идя бредя в жару дневную Шли два брата Коля с Яшей И встретили свинью большую. «Смотри свинья какая в поле Идет» заметил Коля Яше «Она пожалуй будет Коля На вид толстей чем наш папаша». Но Коля молвил: «Полно, Яша, К чему сболтнул ты эту фразу. Таких свиней как наш папаша Я ещё не видывал ни разу».

Так и печаталось оно несколько раз под фамилией Хармса, пока А.Л. Дмитриенко не написал в 2009 году для сборника филологического факультета Белградского университета статью «Мнимый Хармс».

Что ж. Лучше поздно, чем никогда! Стихи вернулись к своему автору, у которого они – одни из лучших.

Умер Иванов-Классик 15 января 1894 года.

* * *

Александр Леонидович Гольдштейн, родившийся 15 декабря 1957 года, репатриировался в Израиль в 1991 году, где работал в газете «Вести» и печатался в зарубежных и российских журналах.

Его первая книга «Расставание с Нарциссом» вышла в 1997 году и была премирована «Анти-Букером» и «Малым Буккером».

Об этой книге положительно высказались почти все пишущие о современной литературе.

В 2001 году вышла его книга «Аспекты духовного брака». В 2002 году – «Помни о Фамагусте».

Его считали изысканным стилистом, эрудитом, мыслителем. По мнению писателя Саши Соколова, Гольдштейн был художником для немногих: «Он сложен не только стилистически, но и философски. Он предлагает свои огромные знания, не думая о читателе, без оглядки на него». «Он был из числа людей, хорошо охраняющих свою территорию», – вспоминает о Гольдштейне Алексей Цветков.

Премия Андрея Белого за книгу «Спокойные поля» (2006) присуждена Александру Гольдштейну посмертно: он умер 16 июля 2006 года.

16 ДЕКАБРЯ

Анна Петровна Бунина принадлежала к тому же старинному роду, что и Жуковский, и И. Бунин. В черновиках Ахматовой Анна Бунина названа «тёткой моего деда Эразма Ивановича Стогова». Внучатым племянником Анны Петровны был выдающийся учёный географ Петр Петрович Семёнов-Тян-Шанский.

Надо сказать, что Анна Петровна вполне вписывается в компанию своих даровитых родственников.

Стихи начала писать в тринадцать лет. Но первой её публикаций стал прозаический отрывок «Любовь» («Иппокрена», 1799, ч. 4). После смерти отца, оставившего ей небольшое наследство, она смогла перебраться из поместья в Петербург, где жил её брат, морской офицер. К негодованию родни она сняла квартиру в Петербурге и стала учиться тому, чего была лишена в деревне: французскому, немецкому, английскому, физике, математике, русской словесности. Было ей в это время 28 лет.

Жизнь в Петербурге была дорога. Анна быстро истратила отцовский капитал. Чтобы помочь ей рассчитаться с должниками, брат познакомил сестру с петербургскими литераторами. В 1806 году появляется в печати первое стихотворение Буниной. А в 1809-м – первый сборник «Неопытная муза», который Анна Бунина преподнесла императрице Елизавете Петровне, получив в свою очередь от её величества подарок ежегодную пенсию в 400 рублей.

Её книга вызвала одобрение Державина, который 21 марта 1810 года открыл первую страницу её Альбома такими стихами:

Стихи твои приятны, звонки Показывают ум нам тонкий И нравятся тем всем А более ничем.

От её стихов в восторге И. Дмитриев, Крылов, прочитавший её ироикомическую поэму на заседании «Беседы любителей русского слова» (в 1811-м она стала почётным членом «Беседы»), и особенно А.С. Шишков, отметивший в поэтессе необыкновенный дар «изображать состояние души своей». Вслед за четверостишием Державина он вписал в альбом Анне Петровне:

От прелестей твоих стихов Все, все без обороны. Так каркнем же хоть пару слов И мы, вороны, Нам кажется, ты то между людей, Что между нами соловей.

В 1811 году Бунина публикует прозаические «Сельские вечера», в 1814-м преподносит императору гимн «Песнь Александру Великому, победителю Наполеона и восстановителю царств».

Она становится известной. Выпускает новую книгу стихов. В альбомы переписываются её «Сафические стихотворения» и «Подражание лесбийской стихотворице».

И здесь она заболевает. У неё открылся рак. Решено было везти её на лечение в Англию, которая славилась своими врачами. Она пробыла в Англии два года (1815–1817).

Увы, английские врачи не помогли.

Российская академия наук за свой счёт (учитывая затруднительное материальное положение Буниной) издаёт её Собрание стихотворений в 3 томах (1819–1821).

Именуемая «русской Сафо» отчасти из-за пристрастия к античной поэзии, Бунина оставила стихи в разных жанрах: гимны, философская медитация, камерная лирика. Причём её интимная лирика часто отходила от свойственной ей, как и другим членам шишковской «Беседы», тяжеловесности и архаичности.

Она сделала сокращённый перевод «Правил поэзии» французского эстетика Шарля Бате (1808) и перевела первую часть «Поэтического искусства» Никола Буало (1808–1809, завершила в 1821). Опубликовала перевод драмы «Агарь в пустыне» известной французской писательницы Стефани-Фелисите Жанлис («Сын отечества», 1817).

Последние пять лет она жила, пожираемая болезнью, в Москве и в ряжской (Рязанская губерния) деревне. В последние месяцы она не могла даже лежать, могла только стоять на коленях. «Так, на коленях, – с горечью замечает И.А. Бунин, – и писала она:

Любить меня иль нет, жалеть иль не жалеть Теперь, о ближние! вы можете по воле…»

Умерла Анна Петровна 16 декабря 1829 года (родилась 18 января 1774-го). Она прощалась с жизнью такими стихами (в сокращении):

Разлука – смерти образ лютой, Когда, лия по телу мраз, С последней бытия минутой Она скрывает свет от глаз. Где мир с сокровищми земными? Где ближние – души магнит? Стремится мысль к ним – и не с ними Блуждает взор в них – и не зрит […] Когда… минута роковая! Язык твой произнёс «прости», Смерть, в сердце мне тогда вступая, Сто мук велела вдруг снести. И мраз и огнь я ощутила, — Томленье, нежность, скорбь и страх, — И жизненна исчезла сила, И слов не стало на устах. Вдруг сердца сильны трепетанья; Вдруг сердца нет, – померкнул свет; То тяжкий вздох, – то нет дыханья: Души, движенья, гласа нет! Где час разлуки многоценной? Ты в думе, в сердце, не в очах! Ищу… всё вкруг уединенно; Зову… всё мёртво, как в гробах! […]

* * *

Дочь историка и публициста К.Д. Кавелина Софья Константиновна, родившаяся 16 декабря 1851 года, выйдя замуж за художника Брюллова, взяла фамилию мужа. И под ней печатала свои исторические исследования «Общественные идеалы в Екатерининскую эпоху» (1876), «Новая теория о происхождении Франции» (1877).

Она же опубликовала перевод с английского «Тацит в изложении В.Б. Донна» (1876).

Образованность Софьи восхищала современников. 20 февраля 1871 года Иван Сергеевич Тургенев присутствовал на диспуте между девятнадцатилетней Софьей и маститым учителем – историком о методах преподавания истории в Педагогическом Обществе и оставил об этом яркие воспоминания: «Это был незабвенный для меня вечер…Молоденькая, небольшого росту, девушка в простом сереньком платьице, с белым платочком на шее… говорила почти ещё детским голосом так умно и так увлекательно, возражала так дельно, выказывала такое разнообразное знание своего предмета, такие энциклопедические сведения, – что все слушатели (а их собралось много на этот диспут) – были поражены – скажу прямо: очарованы…»

Увы, Софья Константиновна умерла от последствий беременности, не дожив до 26 лет – 5 октября 1877 года.

* * *

Иван Михайлович Долгоруков печатал стихи в альманахах и журналах. Издал (причём дважды) сборник «Бытие сердца моего» (1802, 1808). Издал сборник стихотворений в память умершей в 1804 году жены «Сумерки моей жизни».

И всё же остался в литературе не столько стихами, сколько своей мемуарной прозой.

«Повесть о рождении моём, происхождении и всей жизни» – первое полное издание в двух томах, подготовленное Н.В. Кузнецовой и М.О. Мельциным, опубликовано в 2004–2005 годах в серии «Литературные памятники». «Капище моего сердца, или Словарь всех тех лиц, с коими я был в разных отношениях в течение моей жизни» – впервые опубликован в 1872–1874 (сейчас два издания вышли в одном только 1997-м). «Славны бубны за горами, или Путешествие моё кое-куда» пока что появлялись в «Чтениях в обществе истории и древностей российских», 1869, кн. 2–3, отд. 2 и в «Журнале путешествия из Москвы в Нижний» (1870). В 1870-м появилось и «Путешествие в Киев в 1817 году».

Это притом, что князь Иван Михайлович Долгоруков умер 16 декабря 1823 года (родился 18 апреля 1764-го). То есть, блистательная его мемуарная проза при жизни не выходила.

Но вот – заинтересовались потомки – и «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» предстали перед нами во всей своей первозданной свежести!

* * *

Одна из самых значимых фигур в Гражданской войне в России – Антон Иванович Деникин, родившийся 16 декабря 1872 года.

Один из наиболее результативных генералов Русской императорской армии в период Первой мировой войны. Поддержал Корниловское выступление, за что был арестован Временным правительством 29 августа 1917 года и помещён вместе со своим штабом в тюрьму Бердичева. 14 сентября 1917 года суд в Петрограде принял решение отложить суд над Деникиным до окончания следствия над генералом Корниловым и перевести всех арестованных военных из Бердичева в Быхов, в Быховскую тюрьму.

Но после октябрьского переворота 2 декабря (н.с.) генерал Духонин отдал распоряжение освободить всех Быховских узников. На следующий день назначенный большевиками Верховным Крыленко арестовал Духонина. Но быховцы были освобождены и сумели разными путями перебраться на Дон.

Большинство быховских заключённых стали основателями Добровольческой армии. Командовал этой армией Деникин в 1918–1919 годах. В 1919–1920 стал Главнокомандующим Вооружёнными силами Юга России и заместителем верховного правителя и верховного главнокомандующего Русской армией адмирала Колчака. После предательства чехословаков, которые арестовали и выдали Колчака большевикам, а те в свою очередь расстреляли адмирала, Деникин исполнял обязанности верховного правителя России с 4 января до 4 апреля 1920 года.

В эмиграции жил сначала в Лондоне, а потом переселился в Брюссель, где начал писать своё фундаментальное исследование гражданской войны «Очерки русской смуты».

В 1922 году переехал в Венгрию, где в местечке недалеко от озера Балатон завершил свои «Очерки», которые были изданы в Париже и Берлине и с сокращениями переведены и изданы на французском, немецком и английских языках.

Весной 1926 года поселился в Париже. В 1928 году написал книгу «Офицеры». В 1931 году – книгу «Старая армия», представляющую собой военно-историческое исследование Русской императорской армии до и во время Первой мировой войны.

Выступил с осуждением политики Гитлера, когда тот пришёл к власти в Германии.

Самого Деникина критиковали преемник на посту главнокомандующего Вооружёнными силами Юга России Пётр Врангель, писатель И. Солонович, философ И. Ильин.

Заняв большую часть территории Франции, гитлеровцы захватили Деникина, поместили его в концентрационный лагерь, где предлагали сотрудничество и содействие в литературной работе. Отказался. Был отпущен и поселился под надзором гестапо в окрестностях Бордо.

В 1942 году немцы снова предложили сотрудничество и потребовали, чтобы Деникин возглавил антикоммунистические силы под эгидой Третьего рейха. Деникин решительно отказался.

В июне 1945-го возвратился в Париж.

Сумел получить эмиграционную визу и выехал в США, где продолжал работу над книгой «Моя жизнь». Призвал генерала Эйзенхауэра остановить насильственную выдачу советским властям бывших граждан СССР, вступивших в немецкие формирования.

Скончался от сердечного приступа 7 августа 1947 года и был похоронен на кладбище в Детройте.

Но 3 октября 2005 года прах генерала Деникина и его супруги Ксении Васильевны (1892–1973) был перевезён в Москву для захоронения в Донском монастыре.

* * *

Хорошо помню Варлена Львовича Стронгина, родившегося 16 декабря 1932 года, приходившего к нам в «Литературную газету», где он печатался в «Клубе 12 стульев».

Он печатался не только у нас, но и в «Крокодиле», в «Вечерней Москве».

Потом оказалось, что он писатель разностороннего дарования.

Его юмор и сатира уступали дорогу публицисту и мемуаристу. И тогда появлялись книги «Савелий Крамаров: судьба странника» (1999), «Любовь Михаила Булгакова. Романтическая история» (2000), «Тюрьма и воля Лидии Руслановой» (2009). Он писал о Валерии Ободзинском, о Любови Полищук, о Вольфе Мессинге. Писал о Надежде Плевицкой и Керенском.

А умер он не так давно 14 мая 2015 года.

* * *

Паша Хмара стал печататься в «Литературной газете» ещё при Веселовском. Никто, конечно, не думал, что он придёт на смену Яхонтову, преемнику Веселовского на посту заведующего отделом сатиры и юмора. Впрочем, именно Яхонтову Павел Феликсович Хмара-Миронов, родившийся 16 декабря 1929 года, обязан, что его взяли в штат газеты.

До этого он был лётчиком, подполковником, служил после увольнения в запас военным представителем в НИИ приборостроения.

Но очень рвался в литературу. Писал стихи – иронические и лирические. В конце 70-х выпускал книжки «Пегасы и гримасы», «Бубенцы».

И стал заведовать «Клубом 12 стульев». На этой работе пробыл 16 лет.

Умер 2 апреля 2011 года.

* * *

Брат Якоба Гримма Вильгельм страдал астмой и жаловался на боли в сердце. Проблемы со здоровьем мешали ему с самого начала заниматься собиранием сказок, как это уже делал брат Якоб. И на юридический факультет Марбургского университета, куда Якоб поступил по желанию матери, Вильгельм пришёл через год после брата.

Правда, со временем разница в возрасте почти не ощущалась. Якоб начал печатать статьи и рецензии на сборники немецких песен в 1806 году, Вильгельм – в 1807-м. В 1811 году Якоб разделил средневековую немецкую литературу на периоды, разграничив естественную поэзию и искусственную. А Вильгельм в том же 1811-м прояснил историю национальной немецкой поэзии, отделив её продукты от заимствованного рыцарского эпоса.

В 1812 году Якоб и Вильгельм издают ставшие знаменитыми «сказки братьев Гримм». Второе издание в двух томах вышло в свет в 1819 году. Третья часть – в 1822-м. Всего второе издание содержало 170 сказок.

Братья начали вести регулярные записи сказок с 1807 года во время путешествия по Гессену, продолжили в Вестфалии. Вильгельм Гримм записал сказку «Приёмыш Богоматери», которую ему рассказала дочка аптекаря из Касселя. Через год сказки рассказывала и её мать, жена аптекаря. Другая её дочь, будущая жена Вильгельма, рассказала сказки «Гензель и Гретель», «Госпожа Метелица», «Столик-накройся».

Фактически известны все сказители и сказительницы, которым отдали честь собиратели.

Пример братьев Гримм увлёк многих фольклористов мира.

В 1831–1835 годах Вильгельм Гримм занимал должность библиотекаря Гёттингенского университета, а в 1835-м стал его ординарным профессором. Но за участие в протесте против отмены конституции в королевстве Ганновер («гёттингенская семёрка») был в 1837 году, как и Якоб, снят со всех должностей и выслан из страны. В 1841-м Вильгельм был приглашён Фридрихом Вильгельмом IV, прусским королём, работать в Берлине и был избран действительным членом Прусской академии наук. В течение 18 лет до самой смерти Вильгельм занимал кафедру в Берлинском университета и работал над «Немецким словарём». Его смертельная болезнь, начавшаяся с обычного фурункула на спине, развивалась стремительно. 16 декабря 1859 года (родился 24 февраля 1786-го) Вильгельма не стало.

Основоположник мифологической школы в фольклористике Якоб Гримм пережил брата. Он умер 20 сентября 1863 года. Родился 4 января 1785-го.

В науку братья вошли как крупнейшие лингвисты, опубликовавшие книги по истории и грамматике немецкого языка, исследовавшие его диалекты.

Любопытно, что сказочные персонажи Гриммов подвергались разным, порой самым причудливым интерпретациям. Так, нацисты рассматривали Золушку как героиню «чистой расы», мачеху как иностранку, а принца – как нацистского героя, обладающего умением распознавать расовую чистоту.

Напротив, после войны раздавались отдельные голоса, утверждавшие, что между жестокими сценами в отдельных сказках и зверствами нацистов есть определённая связь.

Разумеется, все такие доводы признаны ненаучными и отвергнуты.

* * *

Сомерсет Моэм родился в Париже, в семье юриста британского посольства во Франции. Умудрился до 10 лет говорить только по-французски. Английский освоил после того, как в 1882 году умерла мать, в 1884-м – отец, и будущий писатель был отправлен к своим родственникам в графстве Кент.

Учился в Гейдельбергском университете, потом в медицинской школе.

Первый успех на поприще литературы Моэму принесла пьеса «Леди Фредерик» (1907).

В Первую мировую войну сотрудничал с МИ-5, и в качестве агента разведки был послан в Россию с целью не дать ей выйти из войны. С августа по ноябрь 1917-го был в Петербурге. Встречался с Керенским, Савинковым. Но покинул Россию через Швецию из-за октябрьского переворота.

В 1919 отправляется за впечатлениями в Китай, оттуда в Малайзию. Привёз впечатлений на два сборника рассказов.

После войны пишет романы «Бремя страстей человеческих» (1915), «Луна и грош» (1919), «Театр» (1937), которые пользуются бешеным успехом.

Разбогатев, покупает виллу на Французской Ривьере, куда приезжают гостить многие знаменитости мира.

В 1947 году писатель утвердил премию имени себя, которая даётся лучшим английским писателям до 35 лет.

Прожил Моэм долго. Умер 16 декабря 1965 года в 91 год: родился 25 января 1874-го. Причём перед смертью обругал старость. Высказал ей своё презрение: «По мне, так нет ничего тоскливее, чем сборище людей, стоящих одной ногой в могиле. Дураки в старости не становятся умнее, а старый дурак куда скучнее молодого. Я не знаю, кто более невыносим – тот, кто не хочет признать над собой власть времени и ведёт себя с тошнотворной развязностью, или тот, кто крепко застрял в прошлом и теперь зол на весь мир за то, что этот мир не застрял там вместе с ним…».

17 ДЕКАБРЯ

Вообще многие из моих старших товарищей звали его Шурой Лифшицем. По настоящей фамилии. Помните у Булата Окуджавы:

Что-то знает Шура Лифшиц: Понапрасну слёз не льет. В петербургский смог зарывшись, Зёрна истины клюёт. Так устроившись удобно Среди каменных громад, Впитывает он подробно Этих зёрен аромат. Он вонзает ноги прочно В почвы лета и зимы, Потому что знает точно То, о чём тоскуем мы. Жар души не иссякает. Расслабляться не пора… Слышно: времечко стекает С кончика его пера.

Булат назвал это стихотворение «А. Володину». Не посвятил, а назвал. Показал тем самым, что обращается только к нему, к своему ленинградскому другу, замечательному драматургу.

Почему тот потерял фамилию Лифшиц, догадаться нетрудно. Сам он рассказывает, что в альманахе «Молодой Ленинград» приняли его первый рассказ. Он пришёл туда со своим сыном Володей. Зашла речь о том, как рассказ подписать. Редактор сказал, что его будут путать с Михаилом Лифшицем: один, дескать, написал плохую статью о Шагинян, у другого какие-то нелады на радио.

И хотя Александр Моисеевич понимал, что дело здесь не в однофамильце, он спорить не стал. Просто спросил редактора: «Что же делать?». «Это кто?» – спросил в свою очередь редактор, показывая на сына. «Это Володя», – сказали ему. «Вот и будьте Володиным», – решил редактор.

Времечко, как точно написал Окуджава, всегда стекало с пера Александра Моисеевича Володина. Те его пьесы и киносценарии, которым выпало счастье прийти к читателям и зрителям сразу после того, как их написал автор, зафиксировали именно реальное, сущее время с его нелёгкими вопросами, от постановки которых Володин никогда не уклонялся.

Но далеко не всегда они вовремя приходили к читателю. Иные произведения лежали в столе писателя долго: их сослали туда руководящие держиморды.

22 года пролежала в столе трагикомедия «Кастручча» («Дневники королевы Оливии»), 18 лет – пьеса «Мать Иисуса». А как долго дожидались выхода на экран сценарии «Униженные и оскорблённые» (по Достоевскому), «Сирано де Бержерак»!

Его первая же пьеса «Фабричная девчонка» (1956) привлекла к себе внимание режиссёров именно жгучей современностью. Театры боролись между собой за право её постановки. Первым этого добился Казанский краевой драматический театр. Потом её поставил Центральный театр Красной армии в Москве. Потом – ленинградский театр имени Ленинского комсомола. В следующем сезоне ещё 37 театров включили её в свой репертуар.

Успех сопутствовал и второй его пьесе «Пять вечеров». Постепенно вырисовалось, что драматург Володин стал своим в Ленинградском БДТ и Московском театре-студии «Современник». Оба театра поставили «Старшую сестру». В Ленинграде в спектакле блистали Т. Доронина и Е. Лебедев, в Москве – Л. Толмачёва и О. Ефремов.

Но уже следующая пьеса «Назначение» была разрешена только одному театру – московскому «Современнику». Нравственный заряд пьесы приходил в противоречие с официальной героикой, которая насаждалась сверху, и цензоры это почувствовали. Недаром фильм по этой пьесе разрешили снять через двадцать лет после её появления.

А дебют в кино состоялся в 1964 году. Фильм «Звонят, откройте дверь» поставил А. Митта с Е. Прокловой и Р. Быковым в главных ролях. Затем последовали «Похождение зубного врача» и «Загадочный Индус».

Впрочем, Володин написал так много, что перечислять его пьесы и сценарии нет физической возможности. Укажу только на выдающийся фильм «Осенний марафон», в котором нет ни одной фальшивой ноты.

Он написал размышление о жизни, назвав его «Оптимистическими записками», где раскрыл своё понимание творчества, по счастью совпадающее с тем, как его демонстрировал, например, Пушкин. Володин писал: «Жестокое, ничтожное, подлое можно описывать в такой степени, в какой оно обеспечено запасом доброты и любви, как бумажные деньги должны быть обеспечены золотым запасом. Достоевский имел право на Смердякова и папу Карамазова, потому что у него были Алёша, Настасья Филипповна и Мышкин, и мальчик Коля. Толстой писал Каренина и Наполеона, и судей, и чиновников, и суетных подлецов, потому что была Наташа Ростова. Поэтому лучше писать о тех, кого любишь. Тогда посредством почти только этих персонажей можно сказать многое о многих. Если мы сильно любим героя, то враги будут вызывать такое же сильное негодование»

Александр Моисеевич умер 17 декабря 2001 года (родился 10 февраля 1919-го).

* * *

Кирилл Всеволодович Богданович родился 17 декабря 1919 года. Поступил на литературный факультет Красноярского педагогического института, который окончил в 1942 году. Получил направление сельским учителем русского языка и литературы. Но вскоре был призван в армию, зачислен курсантом Киевского военного училища связи, который тогда находился в Красноярске. Участвовал в боях за освобождение Польши от гитлеровцев.

Вернувшись в Красноярск, работал сперва сотрудником многотиражки пединститута «За кадры», потом в газетах «Красноярский железнодорожник», «Красноярский рабочий». Одновременно заочно учился в Московском полиграфическом институте по специальности «редактирование». По окончании работал в отделе научно-технической информации одного из институтов. Возглавлял этот отдел.

Увлёкся краеведением, историей и развитием Красноярского острога, переросшего затем в губернский город. Первая часть романа «Люди Красного Яра» вышла в 1966 году. Вторая часть – в 1972-м. В окончательном варианте роман увидел свет в 1977 году.

Был книголюбом. Возглавлял перед смертью городской клуб книголюбов. Умер 17 января 1978 года, оставшись в памяти красноярцев художественным летописцем города.

* * *

Отец известного диссидента Марка Поповского Александр Данилович Поповский, родившийся 17 декабря 1897 года, был очень крупным популяризатором науки, автором биографических книг об учёных.

Он писал об академике Павлове в серии ЖЗЛ (1946) и об академике К.М. Быкове (1953), об академике Т.Д. Лысенко – книгу хвалебную, изданную в 1949-м, и об академике Л.А. Орбели (1961). О Е.Н. Павловском и его учениках – А.В. Вишневском и В.П. Филатове (1953, 1957). Он много написал очень неплохих публицистических книг.

Начинал он с драматургии: пьесы «Канун революции» (1926), «Заговор равных» (1926), «Товарищ Цацкин и Ко» (1926), «Враги» (1927), «Чудесная метаморфоза» (1928).

С 1928-го перешёл на художественную прозу: роман «Буревестник» (1928), повести «Анна Калымова» (1931), «Три дня» (1931), «Дружба» (1935), «Мечтатель» (1940).

И всё же публицистика перекрывает его художественные вещи. Хотя после его смерти (а умер он в 1982 году) издали пока что только его пьесы в 2014 году.

* * *

Один из основателей Московской фонологической школы Владимир Николаевич Сидоров, родившийся 17 декабря 1903 года, выпустил в 1945 году «Очерк грамматики русского литературного языка» в соавторстве с Рубеном Ивановичем Аванесовым, тоже замечательным учёным, специалистом по диалектологии, по русским говорам. А потом получилось так, что Сидоров поссорился с Аванесовым из-за того, что тот захотел создать фонологическую концепцию, отличающуюся от принятых воззрений Московской фонологической школы.

В 30-х годах Сидоров работал в НИИ языкознания, доцентом Московского вечернего пединститута, редактором Учпедгиза.

13 февраля 1934 арестован вместе с большой группой филологов по «делу славистов». Получил 5 лет лагерей, 9 апреля был отправлен в Сиблаг, но 23 мая лагерь заменили на ссылку. В 1939-м поселился в Московской области. В 1944-м с него сняли судимость и разрешили жить в Москве. В 1964-м реабилитирован.

Работал в Институте русского языка (1944–1968), преподавал в МГУ (1946–1947). После смерти Г.О. Винокура стал фактически руководителем по составлению Словаря языка Пушкина, довёл его до издания.

Автор книг «Из истории звуков русского языка» (1966), «Из русской исторической фонетики» (1969). Кстати, в последней книге есть исключительно интересная глава «Волоколамское ёканье по грамотам XV–XVIII вв.».

Но эта последняя книга оказалась посмертной. Владимир Николаевич скончался 29 марта 1968 года.

* * *

Олег Флавьевич Кургузов, родившийся 17 декабря 1959 года, уже первой своей публикацией – три рассказа из цикла «рассказы маленького мальчика» в «Московском комсомольце» (1985) заявил о себе как о детском писателе.

В 1989 году вместе с Тимом Собакиным и Андреем Усачёвым основал журнал «Трамвай», где некоторые свои рассказы подписал псевдонимом Олег Оленча.

В 1992 году придумал детскую газету «Маленькая тележка», которая выходила под его редакторством как вкладыш к газете «Семья».

Продолжил традицию Бориса Житкова, написав в 1995 году книгу «По следам Почемучки».

Получил международную литературную премию имени Януша Корчака «за удачное изображение взаимоотношений между детьми и взрослыми и за искрящийся юмор» (1998).

Вообще осуществлял в литературе принцип, который сам и сформулировал: «У меня в рассказах ребёнок как бы умнее родителей, он немножко подсмеивается над ними. Мама мудрая, а папа такой раздолбай. А ребёнок – взгляд из Вселенной. Взгляд мудрости на всю эту жизнь. Взрослые всё-таки много суетятся…»

Умер 10 марта 2004 года.

* * *

Нина Михайловна Подгоричани, родившаяся 17 декабря 1889 года, однажды написала вот это стихотворение, которое называется «Шахматная доска»:

И если сердце съедено тоской, И вот на нём не заживают рана, Склонись скорей над шахматной доской — Здесь тот же мир, но только без обмана! И если страстью жадной, роковой Терзаем ты, без отдыха и срока, Склонись скорей над шахматной доской — Здесь тоже страсть, но только нет порока! И если ты, измученный борьбой, День ото дня томишься безысходней, Склонись скорей над шахматной доской — И здесь борьба, но только благородней! И если силу, радость и покой Взяла она, та, что стройнее лани… Склонись скорей над шахматной доской — И здесь любовь, но только без страданий!

О шахматах заговорила Нина Подгоричани не случайно: она была хорошей шахматисткой, победительницей первого женского чемпионата по шахматам в Иркутске.

Но в этих стихах она будто собственную жизнь с шахматной игрой сравнивает.

Её сборник стихов «Чётки из ладана» (под псевдонимом Георгий Эрард) так и не увидел свет при её жизни (издан только в 2015 году). В Сибири, где она оказалась, больше печатали не её стихи а её переводы. Переводила Нина Подгоричани с многих языков, большинством из которых она владела.

В 1926 году переехала в Москву. Печатала стихи в разных журналах, в том числе и детские.

В январе 1938 года её арестовали. Обвинение строилось на доносах детской писательницы Надежды Сергеевны Белинович (1908–1962). Белинович работала в «Крестьянской газете». По её словам, Подгоричани для неё шила платье, они беседовали, и портниха поведала приятельнице, что задумала разоружить милиционера с тем, чтобы убить наркоминдела Литвинова. Подгоричани отрицала это на допросах. Но после пыток признала себя виновной. Ей это стоило 17 лет лагерей и ссылок.

После реабилитации по протекции поэта Г.А. Шенгели устроилась переводить для Гослитиздата с болгарского, румынского чешского.

Единственная книжка, которая вышла при её жизни – детская книжка-ширма: «Сначала – налево, потом – направо» (1961).

Она подготовила ещё несколько сборников стихов, которые так и не были ею найдены по возвращении из лагеря.

Стихотворение «Завещание» закончила строчками: «Подводя итог в последней смете, / Задыхаясь в гневе и тоске, / Брошу вызов обнаглевшей смерти – «Буду жить на шахматной доске!»

15 мая 1964 года Нина Подгоричани скончалась.

* * *

Ника Турбина, девочка-поэт, которую открыл Евтушенко и носился с её стихами, как с писаной торбой. Снял её в 1983 году в своём фильме «Детский сад». Добился, чтобы Нику послали в Италию, в Венецию, где ей был присуждён «Золотой лев». И надо сказать, что сильно испортил этим способного ребёнка.

Ника Георгиевна родилась 17 декабря 1974 года. И, по-моему, её детские стихи оказались лучшими в её небольшом наследии.

Уже в 1990-м у Ники случился нервный срыв, и она уехала в Швейцарию, где жила гражданским браком со своим психиатром. Ему было 76 лет. Нике – 16. Там она стала пить. Бросила мужа и вернулась в Москву.

Она пыталась учиться. Во ВГИКе, в московском институте культуры. Но не выдерживала и уходила.

В мае 1997 года пьяная Ника, поссорившись с другом, бросилась к балкону. Друг пытался удержать её, но она сорвалась. Падая, зацепилась за дерево. Был повреждён позвоночник.

Мать увезла её в Ялту, где её поместили в психиатрическую больницу. Туда она попала после первого буйного припадка. Её вызволили и привезли в Москву.

11 мая 2002 года она с другом была в гостях у знакомой. Выпили. Друг и знакомая ушли в магазин, а Ника сидела на подоконнике пятого этажа, свесив ноги вниз. Возможно, она неловко повернулась. Полетела вниз. На этот раз ничто её не спасло.

* * *

Жюль Гонкур родился 17 декабря 1830 года. Вместе со своим старшим братом Эдмоном (26 мая 1822 – 16 июля 1896) написал немалое количество романов натуралистического направления. Речь иногда идёт о том, что братья возглавили эту писательскую школу, представителями которой называют Золя, Мопассана.

Пишущие о них удивляются, насколько в их книгах исчезает индивидуальность каждого из авторов. Настолько, что с 1851 года братья вели общий Дневник, который Эдмон продолжил после смерти Жюля. Одинаково любящие живопись, причём одних и тех же художников, братья обогатили литературу мастерством живописной обрисовки, импрессионистической манерой письма, передающей тонкие душевные впечатления героев.

Сами Гонкуры считали себя учениками Бальзака, но пошли дальше него в развитии реализма, открыли шлюзы для простонародного языка и словечек, которые до них не употребляли французские писатели.

Помимо романов, братья оставили несколько исторических монографий и книгу о своём друге – французском художнике «Поль Гаварни, человек и творчество».

В конце 1860-х Жюль Гонкур душевно заболел и 20 июня 1870 года скончался. Безутешный Эдмон не изменил, однако, своей привычке фиксировать события в «Дневнике»: подробно описал постепенное угасание, агонию и похороны брата.

После смерти Жюля Эдмон написал ещё 3 романа, но они намного слабее тех, что написаны вместе с Жюлем.

Эдмон Гонкур оставил завещание, по которому передал своё состояние специально созданной Академии Гонкуров для присуждения ежегодной премии лучшим французским писателям. Эта премия существует и сейчас.

18 ДЕКАБРЯ

Аркадий Анатольевич Бартов, родившийся 18 декабря 1940 года, писать начал со второй половины 1970-х годов. Но печатался в «самиздате». В СССР его первая публикация в сборнике писателей ленинградского андерграунда «Круг» в 1985 году. Известен на Западе по многочисленным публикациям в западных журналах.

Кроме художественных произведений, писал статьи, посвящённые основным направлениям русского искусства в XX веке.

Несомненно на него оказали влияние русские обэриуты.

К примеру:

«Как-то к Мухину зашёл сосед Иван Степанович Коромыслов и принёс Мухину водки. Когда оба уже изрядно выпили, Коромыслов рассказал Мухину историю, которая случилась с его родным братом, Кузьмой Степановичем. В один погожий летний день Кузьма Степанович шёл по мосту через речку Макарьевку косить траву. Косу он держал на плече. Проходя по мосту, Кузьма Степанович услышал всплеск, посмотрел и увидел в воде щуку. Кузьма Степанович был заядлый рыболов. Он, не раздумывая, дернул за ручку косы и лезвием отсёк себе голову. С тех пор Кузьма Степанович лежит на Макарьевском кладбище без головы, которая уплыла неизвестно куда. Кузьма Степанович был человеком неплохим, но увлекающимся. Рассказав эту историю, Иван Степанович предложил выпить за своего родного брата, погибшего так несвоевременно. С тех пор Мухин каждый раз, когда пьёт со своим соседом, Коромысловым, поминает добрым словом его родного брата, Кузьму Степановича».

Или отрывок из другого его рассказа, показывающий близость Бартова к постструктуралистам:

«Грибов в мире насчитывается несколько тысяч видов. В общежитии обычно грибами называют только шляпочные грибы с большими телами, ручками и ножками (пеньками), между которыми у них находятся органы размножения. По характеру и виду проникновения в людские массы грибы делятся на два класса: 1) низшие и 2) высшие.

Низшие (Phycomjcetes) близкие к водорослям опутывают людей и внешне принимают их вид. Они делятся на подвиды: а) дрожжи, б) плесени, в) сморчки, г) трюфеля. Это опасные паразиты. Они проникают в ряды рабочих, крестьян, мелких торговцев, разрушают продукты питания человека, заражают его болезнями и алкоголем, а затем пожирают его.

Высшие (Eumycetes) – не только близки людям по строению, но и по половому размножению. Они делятся на огромное количество подвидов – от сыроежек до поганок. Они проникают в группы чиновников, политиков, членов государственной думы и разлагают их. Их невозможно отличить от этих людей. Да и людей среди них практически не осталось. Эти грибы пожирают не только все группы людей и низших грибов, но и самих себя. Все высшие посты во всех государствах принадлежат уже грибам. Несмотря на то, что каждый день гибнет большое количество грибов, так как они съедают друг друга, их ежедневно становится все больше и больше, Это связано с тем, что размножаются они с огромной скоростью».

Умер Бартов 20 апреля 2010 года.

Незадолго до смерти он принял участие в первом фестивале «Бартовские дни» в Берлине, который в июле 2009 года устроили берлинское издательство «Пропеллер» и книжный магазин «Nimmersatt» (Берлин). Во время фестиваля издательство «Пропеллер» выпустило 4 номер журнала «Бартов». В 2010 году прошли вторые «Бартовские дни», сопровождённые 5 номером журнала «Бартов». В 2011 – третьи (6 номер), в 2012 – четвёртые, в 2013 – пятые.

С 2009 года издательство «Пропеллер» выпустило 6 книг Бартова.

* * *

Иосиф Ильич Юзовский, родившийся 18 декабря 1902 года, до войны был литературным и театральным критиком, которого заметил Луначарский. Он сказал Юзовскому, прочитав его рецензию: «Вы критик, это уже ясно. Выражаю вам своё искреннее сочувствие, но деться вам некуда, придётся писать. Способность к критике – вещь редкая. Поэтому все ею занимаются. Но вы не робейте. Рискните и вы».

Юзовский меньше всего писал о литературе (разве что о драматургии). Больше писал о театре, о Мейерхольде, Охлопкове, Таирове, Немировиче-Данченко. Писал об опере, балете, оперетте, цирке.

Первую книгу «Драматургия Горького» выпустил в 1940 году.

В войну был военкором фронтовых газет. После войны работал в ИМЛИ. Выпустил в 1947 году книгу «Образ и эпоха», посвящённую опыту советского театра в трактовке произведений Шекспира.

Но 28 января «Правда» печатает статью «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», открывшую кампанию борьбы с космополитизмом. Первым в списке «Правды» идёт Юзовский. Ему посвящена значительная часть статьи. Он, как характеризует его «Правда», «цедя сквозь зубы слова барского поощрения, с издевательской подковыркой по линии критики «сюжета» пишет о пьесе А. Сурова «Далеко от Сталинграда», о пьесе «Победители» Б. Мирского, отмеченной Сталинской премией, о роли Зои в пьесе «Сказка о правде», роли, за исполнение которой актриса Н. Родионова была удостоена Сталинской премии». «А чего стоит такое рассуждение, – продолжает «Правда поносить Юзовского: – «Раз герой советский, то он обязательно… должен одержать победу – этого рода философия ничего общего с диалектикой жизни не имеет». Выписывая убогие каракули, пытаясь придать им вид наукообразия, критик гнусно хихикает над «мистической презумпцией обязательного успеха, раз за неё борется советский герой». Ясно, что после такого напора Юзовского исключают из партии, из Союза писателей и увольняют из ИМЛИ.

С началом оттепели репутация Юзовского восстанавливается. Он снова выпускает книги по драматургии Горького. Занимается переводами. К примеру, перевёл пьесу «Добрый человек из Сезуана» Б. Брехта, с постановки которой началась история театра Любимова.

Скончался Иосиф Ильич 15 декабря 1964 года.

А в 1967-м Театральная энциклопедия писала: «Глубокое понимание существа проблем современного театра, умение выразить мысль в живой, изящной, пластичной литературной форме отличало работы Юзовского; в них воссоздаются облик спектакля и актёрские образы». Правильно, конечно, писала. Только запоздала с оценками: яичко, как известно, дорого к Христову дню!

* * *

Игорь Михайлович Пантюхов, родившийся 18 декабря 1937 года, большую часть жизни служил на море – на Балтике в ВМФ, потом на рыболовецких судах. На этих он ходил не только по Балтике, но и по северному морю.

Ясно, что стихи его большей частью – о море. Как этот «Первый шторм»:

Бил валом чёрным, Бил белым снегом, Он звался Штормом, Я – Человеком. Он кошкой тёрся, Он бил накатом. И мок, и мёрз я, Но глаз не прятал. В той крутоверти Волною каждой Он – жаждал смерти, Я – жизни жаждал. Седой, угрюмый Он бил всё ниже… Он – сник и умер, Я – встал и выжил. Устал я очень, Но в новой встрече Он будет – кротче, Я буду – крепче.

Жил он в Барнауле, одно время работал руководителем Алтайской краевой организации Союза писателей. В 1990-х был главным редактором журнала «Алтай». По его инициативе комсомол Алтайского края шефствовал над крейсером «Свердлов».

При жизни выпустил 13 поэтических книг. Был награждён краевыми премиями имени Шукшина, имени Мерзликина. Получил премию Ленинского комсомола Алтая.

Умер 31 марта 2009 года.

* * *

Анна Семёновна Мачиз, родившаяся 18 декабря 1910 года, работала в Минске следователем уголовного розыска НКВД БССР.

В 1941 году вместе с матерью оказалась на оккупированной гитлеровцами территории и отправлена в минское гетто. Была там участницей антифашистского подполья. Весной 1943 года после смерти матери ушла из гетто в партизаны.

Закончила войну в должности зама начальника особого отдела партизанской бригады.

С 1 августа 1944 года вернулась в Минск, где недолго проработала следователем по важнейшим делам. 27 сентября 1945 года освобождена от работы по состоянию здоровья с присвоением классного чина советника юстиции.

До пенсии работала в отделе писем газеты, юристом на станкостроительном заводе.

Умерла 28 августа 1988 года.

Свои воспоминания о минском гетто записывала в декабрё 1943 года в партизанском отряде. Историк Иоффе отмечает, что это – первая история гетто и подполья в нём. Он же утверждает, что в основе «Истории Минского гетто», вошедшей в «Чёрную книгу» В. Гроссмана и И. Эренбурга лежат именно записи Анны Мачиз.

Отдельно они изданы в 2011 году.

* * *

Илья Александрович Гонимов, родившийся 18 декабря 1875 года, работал сельским учителем, потом на шахте в Донбассе, там же – наборщиком в местной типографии.

Первую повесть «Разбитое стекло» написал в 1908 году, но цензор её в печать не пропустил.

В начале двадцатых годов перебрался в Харьков. Опубликовал свой первый рассказ «Степан Легионово» в издательстве «Украинский рабочий», где служил.

После статьи Горького, предложившего создать серию «История фабрик и заводов», задумал написать историю Юзовки, к тому времени переименованную в Сталино.

В 1937 году вышла книга «Старая Юзовка».

Её продолжением стали материалы Гонимова из истории Сталинского металлургического завода в годы первых пятилеток, опубликованные в 32 номере альманаха «Литературный Донбасс» (1957).

Во время войны был в Самарканде в эвакуации. После войны в 1946 году вернулся в Сталино, где продолжал совершенствовать «Старую Юзовку» и дописывать роман «Стеклодувы», первая часть которого была напечатана ещё в 1929 году.

Вообще написал немало книг. Наиболее полное собрание его повестей и рассказов, так и названное «Повести и рассказы» вышло в 1956 году.

Умер 29 августа 1966 года.

Писателем был слабым, хотя в Донецке в честь Гонимова назван проспект. И в музее Донецкого металлургического завода хранятся личные вещи писателя.

* * *

Николай Александрович Каринцев, родившийся 18 декабря 1886 года, начал свою литературную деятельность в 1909 году с обработки шведских народных сказок. Выпустил их в 1912 году.

Писал для детей и юношества рассказы о великих людях прошлого: «История одной жизни: (Томас Эльва Эдисон)» (1913), «Томас Мор» (1914). «Стекольщик Палисси: (Крестьянин-художник)» (1914), «Образы прошлого: Очерки и рассказы о великих людях прошлых веков» (1915).

Был автором переводов литературных произведений зарубежных классиков с французского, английского, датского, шведского языков.

Наиболее известен его научно-фантастический приключенческий роман для детей «Вокруг света на аэроплане», чьи герои совершают чудесное кругосветное путешествие на сверхновом супераэроплане.

В 1928 году в серии «Библиотека путешествий, приключений и исторических романов, повестей и рассказов» вышло его собрание сочинений.

В 1935 году в серии «Жизнь замечательных музыкантов для школьников и пионеров» выпустил книгу «Моцарт (картины из жизни)» В 1937 году в той же серии – книгу «Госсек (картины из жизни)». В 1938 году вышла его книга «Пржевальский».

Скончался Николая Александрович 18 апреля 1961 года.

Нигде в Интернете нет сообщений, что он писал и как жил, начиная с 1937-го и до смерти.

* * *

Спиридон Дмитриевич Дрожжин, родившийся 18 декабря 1848 года, первое своё стихотворение написал в 16 лет. С 1867-го и до конца жизни вёл Дневник.

В 1873 году напечатал в журнале «Грамотей» первое своё стихотворение. С этого времени он, человек из крестьян, печатается во многих периодических изданиях.

В 1892 и в 1897 годах встречался с Л. Толстым. В 1903 году «Кружок писателей из народа» организовал вечер, посвящённый 30-летию творческой деятельности Дрожжина. Одним из организаторов вечера был И.А. Бунин. В том же 1903-м Академия наук назначила Дрожжину пожизненную пенсию. В 1910 году выдала премию за несколько поэтических сборников. В 1915-м – почётный отзыв имени А.С. Пушкина за сборник «Песни старого пахаря».

За дело, надо сказать. Дрожжин писал очень неплохие стихи. Например:

Расцвела моя черёмуха в саду… Ныне утром ты шепнула мне: «Приду! Жди меня, как станет ночка потемней!» Приходи же, моя радость поскорей! Я хочу тебе в последний раз сказать, Можно ль, милая, мне сватов засылать И не полно ли украдкою с тобой Нам сходиться под черёмухой густой.

После Октябрьской революции был избран председателем съезда пролетарских писателей Тверской губернии (1919), почётным членом Всероссийского союза поэтов (1924).

Многие стихи дооктябрьского периода творчества Дрожжина проникли в фольклор, стали народными песнями, которые исполняли Ф. Шаляпин, Н. Плевицкая. А. Вяльцева.

Он так объяснял этот феномен проникновения его стихов в фольклор:

Я для песни задушевной Взял лесов зелёных шёпот, А у Волги в жар полдневный Тёмных струй подслушал ропот, Взял у осени ненастье, У весны благоуханье; У народа взял я счастье И безмерное страданье.

Умер Спиридон Дмитриевич 24 декабря 1930 года.

19 ДЕКАБРЯ

В своей автобиографии, напечатанной в 4 томе сборника «Советские писатели» Николай Матвеевич Грибачёв (родился 19 декабря 1910 года) вспоминает фронтовые годы: «Мёрз на первой, финской войне под Сортавалой, едва не погиб при обстреле с канонерок на мосту под Питкяранта – выполз из-под откоса, чтобы эти самые канонерки сфотографировать. Во время Отечественной войны погибли два брата – один, Александр, инженер танковой бригады, отличившийся ещё на Хасане, – о нём в то время писала «Правда», – был убит в танке под Старой Руссой, второй, Василий, командир танковой роты, сгорел в танке же под Харьковом. Я сам был командиром сапёрного батальона на Сталинградском фронте, в частности, обеспечивал переправу отступающих наших частей в июле 1942 года на мосту в станице Вёшенской, а в августе того же года – форсирование нашими войсками Дона под Еланью».

А вернулся к мирной жизни Грибачёв только в 1948 году, отслужив после победы в наших войсках в Румынии.

На фронте он писал стихи, но их печатали редко. Он принял участие в двух совещаниях молодых авторов Украинских фронтов. Но ни одно из них его стихами не заинтересовалось. А оборонная секция Союза писателей ему поддержки не оказывала.

Это было там более удивительно, что до войны его печатали в Карелии, куда послали после окончания гидротехникума. И не только печатали, но избрали делегатом на Первый съезд советских писателей (1934). И не просто избрали делегатом, но в 1935-м выпустили первую его книгу «Северо-Запад», после чего он перебрался в Смоленск, где и работал журналистом в 1936–1941 годах.

А на фронте его поэтические дела складывались не так успешно. Он пишет возмущённое письмо Илье Эренбургу, которому высылает свою поэму «Россия». Но Эренбург промолчал. Очевидно, не нашёл таланта в этом произведении.

Однако когда в 1948 году он попал в Москву, его ждала слава. Одну за другой он получает две сталинские премии – 1 степени (1948) за поэму «Колхоз «Большевик» и 2-й степени (1949) – за поэму «Весна в «Победе».

Он быстро становится и официальным и официозным поэтом, принимает участие в травле безродных космополитов, начав с Даниила Данина, который ещё до премий написал критическую статью, где разнёс его поэму.

Грибачёву было неплохо при Сталине, но совсем хорошо стало после смерти вождя.

Воспользовавшись изменившимся отношением к Сталину, группа писателей поддержала Фадеева, который хотел на пленум Союза вынести доклад, в каком содержалось бы требование отменить личные карточки писателей (туда, как в партии, записывали выговор, строгий, с предупреждением и т. п.) и пересмотреть отношение к пострадавшим в борьбе с космополитизмом Катаеву, Каверину, Казакевичу, Гроссману. Писатели предложили Фадееву требовать творческой реабилитации творчества Пастернака, Ахматовой и Зощенко. Фадеев написал Хрущёву и Маленкову письмо, где ратовал за то, чтобы на членов творческого союза прекратили вешать ярлыки, типа «националист», «космополит».

Но Грибачёв добился созыва партгруппы, где выступил исключительно резко, заявив, что предложенные вещи встретят у коммунистов на пленуме решительный отпор.

Обычно сообщающие об этом говорят, что Грибачёв нашёл понимание у секретаря ЦК Суслова. Но Суслов был слишком осторожен в то время и ни за что не вступил бы в дело, не получив поддержки Хрущёва или Маленкова. Есть у меня сильное подозрение, что Грибачёв опёрся на недавно ставшего зятем Хрущёва Аджубея, с котором они потом много лет дружили. Вот благодаря этому союзу и удалась акция Грибачёва: Фадеев снял из доклада наиболее не устраивающие Грибачёва места. Первым секретарём СП СССР стал Алексей Сурков, а Грибачёва, которого в 1954 году освободили от должности главного редактора журнала «Советский Союз» (он занимал его при Сталине и немножко позже: 1950–1954), вновь вернули на эту должность, на которой он просидел с 1956 и почти до смерти – до 1991-го. Умер Грибачёв 10 марта 1992 года.

Мало того. Оставаясь редактором журнала, Грибачёв получает должность советника секретаря московского горкома партии Фурцевой, а после избрания её секретарём ЦК – советником этого секретаря, которая пользовалась доверием Хрущёва.

Сдружившиеся Грибачёв и Аджубей включаются в кремлёвский журналистский пул и вместе с заведующим отделом пропаганды ЦК КПСС Ильичёвым, главным редактором «Правды» Сатюковым, партийными функционерами Лебедевым, Шевченко, Трояновским, Матвеевым, Орловым и известными газетными авторами Литошко, Жуковым, Шуйским едут с Хрущёвым в 1960 году в Америку освещать его поездку. Опубликованные статьи, личные впечатления журналистов собираются в книгу «Лицом к лицу с Америкой», за которую авторов тут же удостаивают ленинской премии.

К чести Грибачёва он не предал Аджубея, когда тот был изгнан из ЦК КПСС на том же пленуме, на котором сняли Хрущева. Грибачёв взял Аджубея к себе в журнал, и тот заведовал там отделом до самой перестройки.

Падение Хрущёва фактически не задело Грибачёва. Должности советника секретаря ЦК он, правда, больше не занимал, но в свой срок получил и героя соцтруда, и орден Октябрьской Революции. 10 лет – с 1980 по 1990 занимал пост Председателя Верховного Совета РСФСР. (Это его преемником стал Ельцин!) С 1959 до 1991 был секретарём Союза писателей СССР. И с 1961 до 1990 – кандидат в члены ЦК КПСС.

* * *

«Революции, советскому строю я обязана решительно всем. И прежде всего нелёгкой, но единственно необходимой для меня судьбой поэта…» – так в своей биографии пишет Людмила Константиновна Татьяничева, родившаяся 19 декабря 1915 года.

С одной стороны, это правда. Она обязана революции, советскому строю. Пришла на Магнитогорский комбинат в 1934 году. То есть, не совсем на комбинат, а на Магнитку, как все называли тогдашнюю великую «стройку века». По путёвке горкома комсомола направлена в редакцию газеты «Магнитогорский рабочий». Тут же избрали депутатом горсовета. Стала совмещать эти номенклатурные обязанности с писанием стихов и с заочной учёбой в Литературном институте.

Во время войны в Челябинске вышел первый сборник стихов «Верность» (1944). Через несколько месяцев была назначена директором челябинского областного книжного издательства. В 1943 году в Челябинске открылось отделение Союза писателей СССР. Татьяничева возглавляла его десять лет, ещё до того, как вступила в Союз. Два года работала собкором «Литературной газеты» по Уралу.

И переехала в Москву работать освобождённым секретарём Союза писателей РСФСР.

А через некоторое время в Москву на должность Первого секретаря ЦК ВЛКСМ переводят бывшего секретаря Челябинского обкома КПСС Е.М. Тяжельникова, который едва ли не в первой своей речи, посвящённой литературе, дал понять, на кого опирается – на бывших земляков – поэтов Л. К. Татьяничеву и В.В. Сорокина.

И дела у Татьяничевой пошли совсем хорошо. 30 книг она выпустила при жизни (умерла 8 апреля 1980 года). Разумеется, отмечена Госпремией РСФСР имени Горького. Два ордена «Знак почёта», два – Трудового Красного Знамени», орден Октябрьской Революции.

А теперь вернёмся к началу. Я сказал, что с одной стороны, это правда: она всем обязана советской номенклатуре. Пришло время сказать: с другой стороны. Ведь она написала, что не просто всем обязана, но главное: обязана «единственно необходимой для меня судьбой поэта». Но в этом она ошиблась. Такую судьбу Бог ей не дал. Поэтом она не стала.

Конечно, можно, наверное, выбрать несколько неплохих стихов из 30 книг. Но мне не повезло: ничего лучшего, чем это стихотворение, не попалось:

Твои глаза меня зовут. Они зовут меня на помощь. Твои слова упрямо лгут, Что счастлив ты И зла не помнишь. Ты успокоился И рад, Что оказался третьим лишним. Но так глаза твои кричат, Что голос кажется неслышным.

Слишком туманно выражено чувство, чтобы в него поверить. Да и как относится героиня к герою? Любит его? Жалеет его? Осуждает его? Трудно ответить на эти вопросы.

* * *

Жена известного графика и живописца Георгия Семёновича Верейского (1886–1962) и мать известного художника и книжного графика Ореста Георгиевича Верейского (1915–1993) Елена Николаевна Верейская, родившаяся 19 декабря 1886 года, была неплохой детской писательницей.

Печататься начала в 1910 году. В 1920-е годы её рассказы и стихи печатались в популярных журналах «Чиж», «Ёж», «Пионер», «Костёр». До войны она напечатала повести «Серёжка в деревне» (1925) «Дворовый Пашка» (1929), «Бесик», впоследствии выходивший под названием «Бабушкин колобок», «Таня-революционерка», «Джиахон Фионаф».

После войны получили известность повесть «Три девочки» (о блокаде Ленинграда), книга «В те годы», составленная из рассказов и повестей о революционном времени, повесть «Оттава» (1959), «Внучка коммунара» (1966).

В 1966-м Елена Николаевна умерла.

Вспомним её стихи:

Увидали два цыплёнка Дождевого червяка. А червяк был тонкий-тонкий, Длинный-длинный, – что кишка. Сразу с двух концов глотнули И стоят, разинув рот. И на птичнике, как в улье, Всполошился весь народ…

* * *

Борис Осипович Костелянец, родившийся 19 декабря 1912 года, прежде всего автор книг «А.С. Макаренко» (1954), «Творческая индивидуальность писателя» (1960) и «Педагогическая поэма» А. Макаренко» (1963).

Но как литературовед известен ещё и своими комментариями к сочинениям Аполлона Григорьева, И.А. Бунина, Ю.Н. Тынянова.

Из статьи ученика Б.О. Костелянца Ю.М. Барбоя:

«…я штудировал его книгу «Драма и действие». Он строит свою теорию, «проходя» через Аристотеля и Лессинга, Шиллера и Гегеля, и иначе не умеет. Ему нужен не только историзм – ему нужен Другой. Он выясняет своё, узнавая аристотелево, только так. Сравню неловко, но, хорошо, что неловко: читая его страницы обо мне, я обнаруживаю, что ко мне он тогда относился примерно как к Гегелю – то есть как к товарищу, который тоже старается думать о чём-то стоящем. Что Гегель в своём деле чаще преуспевал, а меня заносило куда-то вкось, особого значения не имело. Он помогал мне открывать мою мысль, вовсе не растворяясь во мне, он в это время сам думал что-то своё, и так мы делали общее дело, опять же – независимо от дара и мастерства. Настаиваю: и тут как с Гегелем – он ведь и Гегелю помогает понять, что именно тот написал. И при этом активность моего учителя растёт прямо пропорционально одному единственному: учуял он след мысли или нет.

Здесь не забота о ближнем и не самоотречение, как сентиментально полагал я тогда, и даже не просто интерес к мысли, а ещё особый интерес к чужой мысли. Прежде это меня умиляло и удивляло, только поздней я догадался, что чужая мысль, как ни странно, всегда интереснее моей – хотя бы тем, что она чужая, что мне такого нипочём не изобрести. Костелянец монологичен, общаться с ним, должно быть, трудно без привычки; кажется, он говорит только о своём. Это так, и это не так. В мыслях своих он просто не умеет быть один, всегда с кем-то, всегда задирает и спорит и, может быть, соревнуется. Последнее (если я его не выдумал), спешу заметить, никогда не первенствует. П. П. Громов писал про Аполлона Григорьева – и Костелянец писал, Громов про «Оптимистическую трагедию» – и Костелянец. Они соревновались? Не поручусь за Громова, но Костелянец, в общепринятом смысле, – нет. Какими мерами он мерит себя, мне неведомо, но о Громове говорит всегда одно: Громов гений. Не убеждает собеседника, выговаривает как для собственного удовольствия: гений. С гениями не соревнуются, но из этого не следует, что с ними соглашаются. С ними вместе думают, работают, это другое».

Воспоминание о достойном человеке и учителе.

Умер Борис Осипович 22 ноября 1999 года.

* * *

Бывает, что в искусстве человек остаётся автором одной картины, одной книги, одного стихотворения, даже одной песни. Песни, кстати, чаще всего.

Вот таким автором песни «Прощайте, скалистые горы» остался в искусстве Николай Иванович Букин, родившийся 19 декабря 1916 года.

Он писал стихи и военные очерки во время войны, когда был в частях морской пехоты. Их печатали. Но однажды он написал стихотворение «Не жить мне без моря» и отправил письмом в газету Северного флота «Краснофлотец» в городе Полярном.

Работавшие там писатели Панов и Флёров стихи напечатали. Они попались на глаза композитору В. Кочетову, который написал музыку. Но в 1944 году эту же публикацию прочитал композитор Евгений Жарковский, который сочинил свою музыку и передал песню исполнителям.

Очень удивился Букин, услышав по радио эту песню. Всё разъяснилось, когда на Рыбачий, где находился автор слов, приехал североморский ансамбль песни и пляски. Как вспоминает сын Николая Ивановича, «художественный руководитель Борис Боголепов сообщил, что автором музыки на стихи отца является офицер Евгений Жарковский, который тоже воевал в рядах североморцев. Встретился с ним отец под самый конец войны, они крепко подружились, написали потом ещё не одну песню, но уже в Москве».

Больше подобного успеха их дуэт не знал.

В дни сорокалетия Северного флота в Североморске был открыт памятник защитникам Заполярья в годы Отечественной войны. Каждые 30 минут в механической записи звучат первые такты песни «Прощайте, скалистые горы».

Умер Николай Иванович Букин 4 декабря 1996 года.

* * *

Даниил Лукич Мордовцев, родившийся 19 декабря 1830 года, литературную деятельность начал украинскими стихами в созданном им «Малорусском литературном сборнике» (Саратов, 1859) и рядом исторических монографий, посвящённых самозванцам и разбойничеству. В начале 1870-х пользовался популярностью как автор романа из жизни прогрессивной интеллигенции «Знамения времени».

С конца 1870-х посвятил себя исключительно историческому роману. И здесь проявил большую плодовитость. На русском языке: «Великий раскол», «Идеалисты и реалисты», «Царь и Гетман», «Наносная беда», «Лжедимитрий», и «Похороны», «Соловецкое сидение», «Двенадцатый год», «Замурованная царица», «За чьи грехи», «Москва слезам не верит», На украинском: «Две судьбы», «Палий».

Он был невероятно плодовит. Написал ещё массу очерков в полубеллетристической форме: «Ванька Каин», «Русские исторические женщины», «Русские женщины нового времени», «Истории Пропилеи» и другие.

Его пятидесятилетие литературного творчества широко отмечалось в Петербурге. Но петербургский климат обострил его застарелую болезнь лёгких. Спасаясь от этого климата, Мордовцев переехал в Кисловодск. Но было поздно: 23 июня 1905 года Мордовцев умер.

* * *

Исаак Маркович Левинский, родившийся 19 декабря 1876 года, прожил большую жизнь: умер 21 февраля 1955-го. В том числе и большую жизнь в литературе, где он в каком только жанре не работал! Писал фельетоны, сатирические стихи, скетчи, театральные миниатюры.

Особенно много он писал до революции. Вот, например, его пародия на Козьму Пруткова (помните «Юнкера Шмидта»):

Вянет лист. Проходит лето. Иней серебрится. И о смене кабинета Робко говорится. Вянет лист. Проходит лето. Меркнет блеск лазури. И опять поет газета Нам о диктатуре. Вянут мысли о свободе, И чернеют тучи. Ряд репрессий снова в моде, — С каждым днем всё круче. Пессимист глядит угрюмо, Полн сомнений жгучих: Возвратится ль снова Дума, Ждать ли дней нам лучших? Скоро ль глянет луч рассвета?… Долго ль тьма продлится?… Пессимист из пистолета Хочет застрелиться. Погоди, безумец!.. снова Дума возвратится!.. Скоро жизнь, честное слово, Может измениться! Вянет, чахнет лист газетный. Нет нам благодати… И, как прежде, плод запретный — Воля для печати. Чёрной сотни визг неистов, «Монархист» хохочет. Журналист из пессимистов Застрелиться хочет. Погоди, безумец! Снова Пресса оживится. Пессимист, свобода слова, Верь мне, возвратится.

Это стихотворение 1906 года. Чем-то напоминает наше время, не правда ли?

А в советские времена Левинский писал меньше. Больше занимался служебной карьерой. Избирался депутатом Киевского горсовета, работал замом директора Киевского театра русской драмы. В 1930-х годах переехал в Ленинград, где работал в филармонии. В эвакуации находился в Алма-Ате.

Википедия утверждает, что наследие Левицкого мало изучено. Может быть. Но то, что мне попадалось, не сравнишь с его пародиями начала века.

* * *

В 1832 году пятнадцатилетний Константин Сергеевич Аксаков был уже студентом словесного отделения Московского университета.

Кружок его товарищей состоял из Станкевича. Корша, Белинского, Кетчера, Пасека. Позже к ним добавились Катков, Грановский. Тургенев, Боткин.

В 1837-м Грановский уехал за границу. Кружок распался и К. Аксаков примкнул к другому кружку – славянофилов: Хомяков, Самарин, Киреевский.

В 1841-м Аксаков защитил магистерскую диссертацию о Ломоносове. И здесь столкнулся с цензурой, которая заставила его изменить некоторые выражения о Петре и петровском периоде в России. И в дальнейшем цензура будет цеплять Аксакова весьма часто. Его драма «Освобождённая Москва» была снята со сцены.

В 1857-м Аксаков редактировал газету «Молва». Его историко-философские исследования и критические статьи издавались отдельными книгами, печатались в прессе. Кроме них, он писал драмы, стихи (оригинальные и переводные).

Полное собрание сочинений, затеянное К. Аксаковым между 1861 и 1880 годами осталось неоконченным: вышли три тома (третий том посвящён «Опыту русской грамматики».

В работе «О внутреннем состоянии России» (1855) Аксаков утверждал, что русские – народ негосударственный, то есть не ищущий участия в управлении. И потому чуждый революционного и конституционного начала. Аксаков противопоставлял «государево» и «земское». «Государево» – дело военное. Его смысл в защите граждан. В России оно единственно возможно в форме монархии, ибо строжайшая дисциплина и единоначалие в военном деле уравновешены независимостью совести и мысли в деле общественном. При Петре государство обособилось от народа. Из служителя народа оно превратилось в идол, потребовавший себе во всём беспрекословного подчинения. Отсюда – раскол, крепостное состояние и взяточничество.

Аксаков очень любил Сергея Тимофеевича, своего отца. Его смерть ударила и по сыну, он не перенёс потери: скончался 19 декабря 1860 года (родился 10 апреля 1817-го).

* * *

Надо признать, что в моём детстве Вера Васильевна Чаплина пользовалась популярностью. Её книги взять в библиотеке было не так-то легко: за ними стояла очередь.

Видимо, любить животных, интересоваться ими, их повадками – в природе ребёнка.

Вера Васильевна не только написала книги «Мои воспитанники», «Кинули», «Четвероногие друзья», «Питомцы зоопарка», но сама связала свою жизнь с зоопарком. Так, ещё в 1933 году она создала площадку молодняка, где разные звери превосходно уживались друг с другом.

Побывала она до войны заведующей секцией хищников. В эвакуацию в Свердловск её направили вместе с частью особо ценных животных. В 1942 году она – зам директора Уралзоопарка (Свердловск). Весной 1943-го она возвращается в Москву, где получает назначение директора производственных предприятий Московского зоопарка.

В Союз писателей её принимают в 1950 году, причём её рекомендатели Маршак и Кассиль очень удивлены, что до сих пор она не в Союзе.

С конца сороковых годов у неё появляется соавтор – писатель-натуралист Георгий Скребицкий. В соавторстве они пишут сценарии к мультфильмам «Лесные путешественники» (1951), «В лесной чаще» (1954). Совместно совершают поездку в Западную Белоруссию и выпускают книгу «В Беловежской пуще» (1949).

Кажется, последней её книгой была «Случайные встречи» (1976) – сборник остроумных, захватывающе интересных рассказов о животных.

Вера Васильевна умерла 19 декабря 1994 года (родилась 24 апреля 1908-го).

* * *

Князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский, родившийся 19 декабря 1844 года, послужил Л. Толстому, которого он хорошо знал, прототипом Стивы Облонского.

Дважды представал перед судом по обвинению в растрате. И оба раза был оправдан. «Его отдали под суд за то, что он добрый и тщеславный», – записал Толстой в своём дневнике о судебных злоключениях Оболенского.

Л. Толстой говорил ещё, что судьба князя напоминает ему судьбу героя библейской легенды Иова Многострадального. И в самом деле. Один из сыновей Оболенского покончил с собой. Одна из его дочерей утонула в реке. Другая умерла от ожогов, полученных на бале от попавшего на платье огня свечи.

Октябрьскую революцию Дмитрий Дмитриевич не принял. При первой же возможности в 1923 году эмигрировал во Францию, где 5 апреля 1931 года скончался.

Написал интересные воспоминания, опубликованные в 1894 и 1895 годах.

* * *

30 лет прожила на свете английская поэтесса XIX века Эмили Бронте, умершая 19 декабря 1848 года, родившаяся 30 июля 1918-го. Но её единственный роман «Грозовой перевал» (1847) объявлен на родине эталоном романа позднего романтизма и классическим произведением ранневикторианской литературы. Стихов у неё много. Но почему-то известных переводчиков они не привлекли. Вот – неплохое в переводе Валерии Фроловой:

Коль скорбью скорбь проснётся И болью боль в тебе, И жалость встрепенётся — Вернись ко мне! Быть более несчастной, Покинутой – нельзя! Как сердце рвётся страстно Из-за тебя. И если небо глухо И полн презреньем мир, Мне внемлет ли мой ангел? Поймёт – кумир? Потоком слёз, что лью я, Всечасной болью – вновь Тебя я завоюю, Моя любовь!

* * *

Вот трагическая судьба одарённого, судя по всему, человека.

Вместе с журналистом Фёдором Николаевичем Бергом Всеволод Дмитриевич Костомаров издавал сборники зарубежной поэзии, в которых Костомарову принадлежали переводы из Беранже, Гейне, Шамиссо, Гюго, итальянских поэтов.

Составил «Историю литературы древнего и нового мира» (1862). В 1861-м в журнале «Время» напечатал статью «Легенды сербов», приложив переводы народных сказаний. В разных журналах печатал переводы из Бёрнса, Логнгфело, Байрона. Начал переводить Шекспира. Задумал перевести его всего. Успел издать пьесы «Король Иоанн» (1864) и «Король Ричард II» (1865).

И был арестован. Он, в 1861 году познакомившись с Чернышевским и Н.В. Шелгуновым, устроил у себя дома подпольную типографию. Сам составлял прокламации и распространял их. В показаниях следователю не только откровенно обо всём рассказал, но и не погнушался клеветой на Чернышевского, Михайлова и других революционных демократов. За собственную вину был разжалован в солдаты. Перехваченное письмо озлобленного Костомарова, в котором он обвинял в своём несчастье совершенно неповинных людей, доставило неприятности многим петербургским литераторам.

Умер 19 декабря 1865 года (родился 2 мая 1837-го).

* * *

Николай Александрович Лейкин (родился 19 декабря 1841 года) особенно известен двумя вещами.

Во-первых, он издавал сатирический журнал «Осколки» в Петербурге. В этом журнале под различными псевдонимами начал печататься А.П. Чехов.

И, во-вторых, он написал книгу «Наши за границей» – сатирическое описание путешествующей купеческой семейной пары. До революции книга выдержала 27 изданий.

В принципе он – автор 36 романов и повестей, 11 пьес и нескольких тысяч очерков, рассказов, сценок и фельетонов.

Чехов однажды написал ему:

«Вообще меня очень интересуют Ваши большие вещи, и я читаю их с большим любопытством. «Стукин и Хрустальников», по моему мнению, очень хорошая вещь, гораздо лучше тех романов, которые пекутся бабами, Мачтетом и проч. «Стукин» лучше «Рабы» Баранцевича… Главное Ваше достоинство в больших вещах – отсутствие претензий и великолепный разговорный язык. Главный недостаток – Вы любите повторяться, и в каждой большой вещи Пантелеи и Катерины так много говорят об одном и том же, что читатель несколько утомляется. Засим, ещё одно достоинство: чем проще фабула, тем лучше, а Ваши фабулы просты, жизненны и не вычурны. На Вашем месте я написал, бы маленький роман из купеческой жизни во вкусе Островского; описал бы обыкновенную любовь и семейную жизнь без злодеев и ангелов, без адвокатов и дьяволиц; взял бы сюжетом жизнь ровную, гладкую, обыкновенную, какова она есть на самом деле, и изобразил бы «купеческое счастье», как Помяловский изобразил мещанское. Жизнь русского торгового человека цельнее, полезнее, умнее и типичнее, чем жизни нытиков и пыжиков, которые рисует Альбов, Баранцевич, Муравлин и проч.».

Но, увы. Прошло время, и никто не интересуется большими вещами Лейкина. Маленькими, правда, тоже. По существу, выпущенные издательством «Захаров» в 2005 году «Наши за границей» продолжают наполнять для читателя смыслом эту фамилию – Лейкин, который умер 19 января 1906 года.

20 ДЕКАБРЯ

Американцы, издав в 90-х «Цемент» Фёдора Гладкова, объяснили в предисловии, что этот роман раскрывает секрет быстрого возрождения экономики России после страшной Гражданской: народ устал от голода и холода и потому спешил восстановить благополучие.

Американцам это простительно. Историю чужой страны им досконально знать не обязательно. Но любопытно, что именно об этом оповестила своих читателей «Литературная газета» Юрия Полякова. Будто не было у Гладкова других задач, как расписывать ударный труд соотечественников.

На самом деле, хотя «Цемент» действительно стоит у истоков поощряемой властью производственной литературы, он всё-таки заключает в себе многие, в том числе трагические стороны действительности. Трагедийность вовсе не отменяет оптимистической концовки романа, но даёт понять, какую цену заплатили герои за своё продвижение вперёд: разрушена семья главных героев, поругана любовь, мать, которая с лёгкостью оставляет маленькую дочь, собирающую пищу на свалке. «Цемент» автор неоднократно переписывал (последний раз – в 1944), написал как бы в его продолжение роман «Энергия» (тоже представил потом новую редакцию в 1958). Оба романа достаточно серьёзно критиковал Горький. Особенно Горькому не нравился язык героев «Цемента».

Но сталинские премии Гладков получил не за эти романы. В 1950-м премия 2 степени за «Повесть о детстве», в 1951-м премия 1 степени за повесть «Вольница».

И, по правде сказать, эти повести вместе с третьей «Лихая година», составившие автобиографическую трилогию Гладкова нравятся мне гораздо больше его первых «индустриальных» вещей.

Умер Фёдор Васильевич 20 декабря 1958 года (родился 21 июня 1883-го).

* * *

Игорь Северянин (настоящее имя Игорь Васильевич Лотарёв) прославился своим сборником стихов «Громокипящий кубок» (1913). Предисловие к нему написал Фёдор Сологуб. После выхода книги Северянин выступал со своими поэзоконцертами в Москве и в Петербурге, неизменно собирая переполненные залы. Салонность его поэзии была на грани пародийности, музыкальность стиха вполне соперничала с бальмонтовской.

Основал движение эгофутуризма (начало 1912). Но, поссорившись с сыном Фофанова Константином Олимповым, претендовавшим на главенство, объявил в своём знаменитом стихотворении «Я гений Игорь Северянин» о выходе из движения и стал ездить по стране с кубофутуристами (Маяковский, Хлебников, Кручёных).

Сборники, вышедшие после «Громокипящего кубка», не были встречены с прежним триумфом, ученики Северянина отходили от учителя (единственный, кто не покинул его, был Георгий Шенгели).

Ничем, как остатками былой славы, не объяснишь то обстоятельство, что 27 февраля 1918 года в Политехническом музее на избрании «Короля поэтов» победил Игорь Северянин, опередивший Маяковского и Каменского.

Ещё до революции Северянин купил дачу в Эстонии, в местечке Тойла. Туда он и переехал после революции.

Но поздняя его лирика значительно уступает ранней. Он пробует писать автобиографические романы в стихах, но именно их стихотворная форма обеспечивает скуку, какую они навевают на читателя.

В Эстонии он стал крупнейшим переводчиком эстонской поэзии на русский язык. И этим безусловно оставил свой след в деле творческого обогащения любителей поэзии.

Когда Красная армия оккупировала Эстонию, Северянин попытался стать советским поэтом. Но у него этого не получилось. Стихи выходили плакатными, лишёнными истинной страсти.

Умер Северянин в оккупированном немцами Таллинне 20 декабря 1941 года (родился 16 мая 1887-го).

В память о нём – грустные и очень человечные стихи:

«Всё по-старому… – сказала нежно. Всё по-старому…» Но смотрел я в очи безнадежно — Всё по-старому… Улыбалась, мягко целовала — Всё по-старому… Но чего-то всё недоставало — Всё по-старому!..

* * *

Василий Степанович Клёпов, родившийся 20 декабря 1909 года, до 1937 года жил в Тюмени, работал учителем географии в тюменском посёлке Новая Утка. Прошёл войну. Последние годы жил в Сочи.

Ему пришлось пережить трагедию. Он написал об этом, предваряя книгу «Четверо из России» (1968): «Эту историю я рассказывал ещё в 1945 году своему сыну Всеволоду. Но сейчас его нет, и он никогда уже не сможет прочитать книгу, которую так ждал. Теперь с повестью ознакомятся тысячи мальчиков и девочек, таких же смелых, честных и отважных, каким был он. Светлой памяти сына посвящаю эту повесть».

Первая его повесть, вышедшая в 1957 году, называлась «Мы с Севой в лесу». Сева – это умерший сын. Можно сказать, что и другие повести Василия Степановича «Тайна Золотой долины» (1958), «Тёзки» (1960), «Переполох на опушке» (1962), «Птичка-сестричка» (1962) созданы в память о сыне, которому отец всё это рассказывал.

Он был хорошим писателем для детей школьного возраста.

Умер 10 декабря 1976 года.

* * *

«В стихах Заболоцкого нет лирического героя. Они, за редким исключением, не автобиографичны. Это чаще всего философские раздумья автора – наблюдателя, соглядатая жизни».

Так оценивал стихи Заболоцкого его близкий приятель Николай Леонидович Степанов, родившийся 20 декабря 1902 года.

Начав публиковаться в 1926 году, Степанов выпустил большое количество работ, посвящённых русским писателям. О Гоголе – анализ творческого пути (1955, 1959), прекрасная книга в «ЖЗЛ» (1961) и о драматурге Гоголе (1964). О Пушкине – этюды о его лирике (1959) и анализ его прозы (1962). О Крылове – два издания в «ЖЗЛ» (1963, 1969) и отдельная книга о крыловских баснях (1969). О Некрасове – в сопоставлении его поэзии с советской (1966) и монография о жизни и творчестве (1971). Книга «Поэты и прозаики» (1966). Книга, посвященная Велимиру Хлебникову (1975).

Это был очень интересный литературовед. Его интересовала поэзия Маяковского, Каменского, и он писал о ней. Писал даже о Демьяне Бедном, у которого находил неплохие строчки.

Под его редакцией вышли собрания сочинений Ивана Крылова, Николая Гоголя, Велимира Хлебникова (5-томное; совместно с Ю.Н. Тыняновым).

Умер 31 июля 1972 года.

* * *

В молодости Наталья Петровна Голицына была красива, но с возрастом обросла бородой и усами. За глаза её в Петербурге называли «Княгиня Усатая». Поэтому, когда вышла «Пиковая Дама» Пушкина о невероятной молодой красавице, превратившейся в старости в уродливое существо, читатели заподозрили, что Пушкин в своей графине вывел Наталью Петровну.

В дневнике Пушкин записал в 1834 году: «…При дворе нашли сходство между старой графиней и княгиней Натальей Петровной и, кажется, не сердятся».

Но с чего бы взоры читателей «Пиковой Дамы» вообще обратились на Наталью Петровну Голицыну?

А дело в том, что, согласно легенде, её внучатый племянник, князь С.Г. Голицын-Фирс, рассказал Пушкину, что однажды проигрался в карты, платить было нечем, и он в отчаянье бросился к Голицыной с мольбой о помощи. Он якобы знал, что от её французского друга – Сен-Жермена, ей известна тайна трёх карт. Она их дала Фирсу, и он отыгрался.

Легенда своё дело сделала: Голицыну в Петербурге иначе как «Пиковой дамой» не называли. И её дом (Малая Морская, 10) вошёл в историю Петербурга как «дом Пиковой Дамы».

Умерла Наталья Петровна 20 декабря 1837 года, не дожив несколько лет до своего столетия: родилась 17 января 1744-го.

* * *

Детский писатель Владимир Артурович Лёвшин (родился 20 декабря 1904 года) стал писать по совету писателя М. Львовского. Лёвшин, занимавшийся математикой, придумал детскую книжку про Кота-хвастуна. Её передали по радио. Вот здесь М. Львовский и сказал В. Лёвшину: «Вы математик. Вы пишете для детей. Почему бы вам не написать детям о математике?»

В 1964 году появилась первая сказка Лёвшина о числах «Три дня в Карликании». Потом – «Путешествие по Карликании и Аль-Джебре» (1967). А дальше: «Фрегат капитана Единицы» (1968), «Магистр Рассеянных Наук» (1970), «Великий треугольник, или Странствия, приключения и беседы двух филоматиков» (1974), «В лабиринте чисел» (1977), «Нулик-мореход» (1978).

Некоторые сказки В. Лёвшин написал в соавторстве со своей женой – Эмилией Борисовной Александровой. Например, «Искатели необычайных автографов, или Странствия, приключения и беседы двух филоматиков» (последнее издание 2001). Филоматики – это филолог Филарет Филаретович Филаретов (сокращённо – Фило) и математик Матвей Матвеевич Матвеев (сокращённо – Мате). Они отправляются в фантастическое путешествие во времени и пространстве, чтобы раздобыть автографы гениев человечества (Хайяма, или Паскаля, или кого-то другого).

В 1971 году в журнале «Театр» (№ 11) была напечатана статья Владимира Лёвшина «Садовая 302-бис». Одно время Владимир Артурович в начале двадцатых соседствовал с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым по дому номер 10 на Большой Садовой. «Дело в том, – объясняет Владимир Артурович, почему он взялся за статью, – что мне точно известно, где именно, в каком московском доме обосновался Воланд. Я имею в виду Воланда из романа Булгакова «Мастер и Маргарита». И действительно доказал, что это ему ТОЧНО известно. Провёл исследование с математической точностью.

Умер Владимир Артурович 11 августа 1984 года.

21 ДЕКАБРЯ

Биография Всеволода Витальевича Вишневского (родился 21 декабря 1900 года) начинается с героики. Во время Первой мировой войны он сбежал на фронт и воевал довольно храбро: получил две Георгиевские медали III и IV степени и Георгиевский крест IV степени.

Участвовал в вооружённом восстании в Петрограде, в гражданской войне. Был бойцом 1-го Морского берегового отряда, в 1918-начале 1919-го – пулемётчик корабля Волжской флотилии «Ваня-коммунист», № 5, в 1919-начале 1920-го – пулемётчик бронепоездов «Грозный» и «Коммунар» № 56, входящего в состав 1 Конной армии. Потом – политработник на Черноморском и Балтийских флотах. Работал редактором журнала «Краснофлотец».

В 1925-м – старший редактор издательства Военно-морских сил РККА. Пять лет вёл научную работу. Изучал для военно-научной, исследовательской работы немецкий, французский и английский языки. Дал в 1925–1930 годах для Военно-Морской академии курс «Материалы по изучению морального элемента английского флота», «Командный состав английского флота», «Юнги, матросы и унтер-офицеры английского флота», «Резервы личного состава английского флота», «Личный состав финского флота». Этот курс Академия в совокупности приняла как научное пособие.

В 1927-м приказом Реввоенсовета СССР зачислен в штат Военно-Морской академии. С августа 1930-го по военной линии: командир резерва Высшего начсостава РККА. Приказом Реввоенсовета СССР в апреле 1931-го направлен на оборонную работу в литературе. Получил назначение начальником Военного отдела Ленинградского – Балтийского ЛОКАФа и Начальником военных курсов для писателей. В декабре 1931-го переведён в Москву для руководства всесоюзной оборонной литературной работой. Назначен в редколлегию журнала «Знамя». Член президиума Союза советских писателей. Член партийного комитета Союза советских писателей. По военной линии находится в составе «тысячи» высшего начсостава РККА. В 1935 году руководил литературной группой в Военной академии имени Фрунзе.

Большинство этих сведений обнародовано совсем недавно. Когда открылись архивы НКВД, секретные архивы РККА.

Теперь, кажется, становится более понятно, почему Вишневский один из всех писателей имел до войны два ордена Ленина.

То, что он получил их не за писательство, говорит орден «Знак Почёта», который ему вручили в 1939 году, – в первое массовое награждение писателей орденами и медалями.

Удивляешься, как при таком объёме штабной военной работы у него хватало времени писать. А он до войны, в тридцатых написал пьесы «Мы из Кронштадта», «Последний решительный» и «Оптимистическую трагедию».

По его сценарию в 1936-м режиссёр Е. Дзиган снял фильм «Мы из Кронштадта» – культовый, сопоставимый по популярности с «Чапаевым» братьев Васильевых.

Был активным противником Михаила Булгакова и Михаила Зощенко. Вишневский – прототип Мстислава Лавровича, того критика, который предлагает в «Мастере и Маргарите» ударить по пилатчине и по тому редактору, который протащил её в печать.

С другой стороны, Вишневский помогал деньгами ссыльному О. Мандельштаму.

Ясно, что Вишневский участвовал и в советско-финляндской войне и в Отечественной. Был корреспондентом «Правды». В блокадном Ленинграде возглавил оперативную группу писателей при политуправления Балтфлота. По заданию Балтфлота вместе с В. Азаровым и А. Кроном написал пьесу «Раскинулось море широко…», которую поставил ленинградский театр музыкальной комедии в 1942 году. Через год в Барнауле её ставит А.Я. Таиров (причём музыку к этому спектаклю написал Г.В. Свиридов). О ленинградцах в годы войны Вишневский написал ещё одну пьесу «У стен Ленинграда». Кстати, в 1943-м у Вишневского очень высокий армейский чин. Он – капитан 1 ранга.

В 1944 переехал в Москву. Стал главным редактором «Знамени». Напечатал повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда» (первоначальное название – «Сталинград») и выдвинул её на сталинскую премию. Напечатал стихи Анны Ахматовой, от которых, правда, отрёкся в статье, опубликованной в «Литературной газете» 7 сентября 1946 года.

Закончил он пьесой «Незабываемый 1919-й», где вернулся к теме Гражданской войны, обороны Петрограда. То есть, прикрылся этой темой, как фиговым листком, восславив Сталина как великого полководца, проявившего свой гениальный дар уже тогда – в 1919-м. Сталин оценил это шаг высшей оценкой – дал Вишневскому в 1950-м сталинскую премию 1 степени.

Но 28 февраля 1951 года Вишневский скончался.

В найденном в архивах потаённом дневнике Вишневского не удивляет запись о кампаниях 1937 года: «Сильно чувство о России, её истор[ической] миссии и пр. Всё это как-то глубоко входит в душу и сознание. Наша мировая функция, возможности. Народ вышел на широчайшую арену, сил масса (зачеркнуто: ускорение), наше огромно (исправлено на: дела) культурн[ые] накопления дадут в ближ[айшие] 10 лет необыкновенные результаты. 30–40 млн. людей с образованием, активные весьма, всё молодо. Старые вылетают, чистка». И сразу после констатации этой кровавой «чистки»: «К лучшему!» Как написал об этом критик Л. Максименков, «Вишневский, испугавшись смелости собственной немарксистской и мальтузиански-бесчеловечной мысли, зачёркивает последний, итоговый вывод: «В стране процессы 37 г. дали ускорение омоложения» («Вопросы литературы», 2008, № 1).

Думаю, что, не испугавшись, а, устыдившись, Вишневский зачеркнул этот вывод. И начало его редакторской деятельности в «Знамени» говорило, что совесть (пусть даже в остатках), но жила в его душе.

После 1946-го он занялся истреблением совестливости. Что ему это удалось и говорит значок лауреата сталинской премии, чуть ли не привинченный на крышку гроба.

* * *

Сергей Дмитриевич Спасский, родившийся 21 декабря 1898 года, первое своё стихотворение опубликовал в 1912 году в «Тифлисском журнале».

В 1918-м призван в Красную армию, военную службу проходил в Самаре. В 1916 году выпустил первую книгу – поэму «Колдун», в 1917-м – сборник стихов «Как снег», в 1920-м – книгу стихов «Рупор над миром».

Примыкал к футуристам. Дружил с Маяковским, написал о нём книгу воспоминаний «Маяковский и его спутники» (1940).

В Ленинграде издал книгу стихов «Особые приметы» (1930), в Москве – книги рассказов «Дорога теней» (1930), «Портреты и случаи» (1936).

С 1931 года родным городом для Спасского становится Ленинград. Здесь он выпускает книги прозы и поэзии, в том числе роман «Первый день» (1933). О его прозе восторженно отозвался Андрей Белый: «остро, сильно, чётко, оригинально!» Они подружились – Спасский и Белый. Тесно связанный с «Издательством писателей в Ленинграде», Спасский помогал Белому издаваться.

В 1930-е он начинает работать и как драматург. Написал либретто оперы «Броненосец Потёмкин», хорошо встреченное критикой.

В годы войны писал в журналах «Звезда» и «Ленинград», был в народном ополчении, перенёс блокадную зиму. О его стихах военного времени так писал поэт Всеволод Рождественский: «Годы военных испытаний, включая сюда перенесённые им тяготы ленинградской блокады, сообщили стихам этой поры ноту мужества и твёрдой уверенности в конечной победе, ясно проступающую на общем трагедийном фоне лирических признаний поэта».

После войны Спасский пишет либретто опер «Орлиный бунт», «Щорс», «Молодая гвардия». Пишет стихотворную повесть-биографию «Параша Жемчугова» – о судьбе русской крепостной актрисы XVIII века.

Но 8 января 1951 года он арестован и приговорён к 10 годам лагерей. Срок отбывал в Абзельском лагере. Вернулся в Ленинград в 1954-м. Работал в издательстве «Советский писатель», где помог издаться многим поэтам. Переводил поэтов советских республик. Особенно много – грузинских.

Ещё в 1941 году он издал роман «Перед порогом». В 1957 году к нему добавился роман «1916». Дилогию хвалила критика за отличную разработку исторической темы. Но надо отметить, что издана она была посмертно. Сергей Дмитриевич скончался 24 августа 1956 года.

Дорогой мой, вот проходят Наши гулкие года. Как на быстром пароходе, Мы плывём. Шуршит вода. И, пузырясь пенной кромкой, Отступает за корму Всё, что молодостью громкой Предлагалось в дар уму. Связка пены, горстка пепла… Друг, да разве всё мертво? В пальцах знающих окрепло Трепетное мастерство. Словом избранным и разным Всё измерить, всё суметь, Встретить отзвуком прекрасным Даже старость, даже смерть. И приходим мы однажды К заповеданой версте, Где томиться должен каждый О труднейшей простоте, Чтоб без трещин, без бороздок Был бы чист изгиб строки, Чтобы мысль входила в воздух Как журчание реки. …И чтоб кто-то вспомнил фразу, Умирая на войне, Ту, что выкормил мой разум В напряжённой тишине.

Это стихотворение Спасского называется «Б. Пастернаку».

* * *

Вадик Черняк, Юра Смирнов и Саша Аронов были в литературном объединении «Магистраль» неразлучной тройкой.

Я оценивал стихи всех трёх достаточно высоко. А Борис Абрамович Слуцкий к Черняку благоволил. Рекомендовал его стихи всем редакциям.

Вадик печатался не слишком активно. Он писал не только стихи, но и статьи о шахматах. Вёл шахматный раздел в журнале «Сельская молодёжь».

Так вот с шахматами у него дела складывались лучше, чем со стихами. Он успел выпустить несколько книг по шахматам, пока наконец не появился его первый сборник «Большая осень». Книга вышла в 1989 году. Вадиму Григорьевичу Черняку было 55 лет. Он родился 21 декабря 1934 года.

Он работал в «Московском комсомольце», в журналах «Комсомольская жизнь» и «Сельская молодёжь». Был главным редактором альманаха «Подвиг». Знал, казалось бы, всех в редакторском мире. Но свои стихи проталкивать не умел.

Чужие – умел! После смерти Юры Смирнова он очень много сделал для того, чтобы выпустить достойную книгу друга. У Юры из-за семейных неладов перед смертью рукописи были разбросаны, какие-то листы просто утеряны или уничтожены. Вадик по памяти восстановил немало прекрасных строк.

Умер Вадим Григорьевич 18 апреля 2008 года. Хороший был поэт!

Что остаётся от человека? Горсть табака, стопка бумаг, два башмака, если он не калека. Если калека — один башмак.

* * *

Генрих Бёлль, родившийся 21 декабря 1917 года, после окончания средней школы оказался одним из немногих подростков, не вступивших в гитлерюгенд.

Воевал пехотинцем во Франции, участвовал в боях в Украине в Крыму. В апреле 1945 года сдался в плен американцам. Об этом своём участии в войне и о своих фронтовых товарищах он позже скажет в журнале «Синтаксис»: «В то время им было от 20 до 22-х лет, уже восемь лет как они подвергались давлению нацистской пропаганды. Для многих – даже для большинства – Советский Союз, в той мере, в какой во время войны можно что-то увидеть – плохое жильё, плохие дороги… – всё это оказалось огромным разочарованием.

Понимаете? Это тоже надо знать. Это надо знать, чтобы понимать антикоммунизм, который после войны был очень силён и был не только пропагандой холодной войны. Впечатление от Советского Союза – у любого солдата, нациста ли, нет ли, это всё равно – было не слишком-то выгодным для социализма и коммунизма. Ведь не все же они были идиотами, эти немецкие солдаты. Видеть-то они могли, – а это момент существенный, о нём мало думают. А потом наступление Красной Армии, и это тоже было не слишком-то обнадёживающим».

Первый роман «Поезд прибывает по расписанию» был издан в 1949 году. Бёлль много пишет рассказов, радиопостановок, эссе, много печатается. Сборник рассказов «Путник, придёшь когда в Спа…» вышел сразу после романа в 1950-м. Новый роман «Где ты был, Адам» – в 1951-м.

В 1952 году он написал статью «Признание литературы руин», где призвал писателей создавать новый немецкий язык – простой и правдивый, связанный с конкретной действительностью. Таким языком и написаны сборники рассказов Бёлля «Не только к Рождеству» (1952), «Молчание доктора Мурке» (1958), «Город привычных лиц» (1959), «Когда началась война» (1961), «Когда кончилась война» (1962). Бёлль становится популярным писателем. Читатели читали его повесть «И не сказал ни единого слова» (1953), его роман «Дом без хозяина» (1954), узнавая современные им реалии, связанные с социальными и моральными последствиями войны.

В повести «Хлеб ранних лет» (1955) Бёлль, воссоздавая трудную, полную лишений послевоенную жизнь, даёт психологический портрет молодого немца.

Но славу Бёллю принёс роман «Бильярд в половине десятого» (1959). А упрочил её роман «Глазами клоуна» (1963).

В 1967 году Бёлль получает престижную немецкую премию Георга Бюхнера. В 1971 году он стал президентом немецкого ПЕН-клуба, а затем возглавил международный ПЕН-клуб. Надо ли говорить, что при нём. как и при других президентах международный ПЕН-клуб был по-настоящему правозащитной организацией, то есть, в отличие от нынешнего русского ПЕН-клуба, следил за политикой, выступал против любых нарушений прав человека, в том числе и по политическим мотивам.

В 1967 году Бёлль побывал в Москве, Тбилиси и в Ленинграде, а в 1968 – в Ленинграде, собирая материал для документального фильма «Писатель и его город: Достоевский и Петербург», который был показан по телевидению в 1969 году.

Новый роман Бёлля «Групповой портрет с дамой» (1971), обрисовывавший грандиозную панораму истории Германии XX века, очевидно, стал весомым доводом в пользу присуждения Бёллю в 1972 году Нобелевской премии по литературе.

Бёлль был одним из самых популярных в СССР западногерманских писателей. Начиная с 1962 года, он много раз бывал в нашей стране. Но его критика советского режима нарастала с каждым приездом. Он принимал у себя дома Солженицына и Копелева, изгнанных из СССР, делал резкие заявления по поводу ущемления режимом прав и свобод советских граждан. В результате произведения Бёлля были запрещены. И запрет был снят только с началом перестройки.

Умер Бёлль 16 июля 1985 года.

В 1985 году вышел ранее неизвестный роман писателя «Солдатское наследство», написанный в 1947-м.

А в начале 1990-х на чердаке дома писателя нашли рукописи, в которых содержался его самый первый роман «Ангел молчал». Он был «разобран» на рассказы самим Бёллем, нуждавшимся в деньгах. Роман был опубликован в 1992 году.

В России в 1989–1996 годах вышло пятитомное Собрание сочинений Генриха Бёлля.

22 ДЕКАБРЯ

Я только недавно узнал, что известная частушка «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана» не фольклорная, как я думал. Её написал Вадим Николаевич Делоне, родившийся 22 декабря 1947 года.

Делоне – из семьи потомственных математиков. Поначалу и сам поступил в математическую школу. Но ушёл. Школу закончил экстерном. Поступил учиться в Пединститут имени Ленина (сегодняшний МПГУ).

В 1960–1963 ещё школьником посещал поэтические сходки у памятника Маяковского. После возобновления чтений в 1965 году стал их постоянным участником, сблизился с поэтами-«смогистами», хотя сам в СМОГ не входил. Написал обращение в Идеологическую комиссию ЦК КПСС с требованием легализовать СМОГ. За это был выгнан из института и исключён из комсомола.

Первая публикация стихов Делоне состоялась за рубежом («Грани», 1967, № 66).

Вместе с друзьями подготовил и провёл митинг 22 января 1967 года в защиту Галанскова и других, арестованных по политическим мотивам. Вместе с друзьями Делоне был арестован.

Московский городской суд 30 августа – 1 сентября 1967 года слушал дело по обвинению Буковского, Делоне и Е. Кушева по недавно введённой статье 190-3 УК РСФСР («Организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок»), Буковский вину не признал. Кушев и Делоне признали вину частично. Суд обоих приговорил к одному году условно с пятилетним испытательным сроком.

После освобождения Делоне уехал в Новосибирск, поступил в местный университет, продолжал писать стихи, участвовал в конкурсе молодых поэтов.

В начале 1968 года выступил с открытым письмом в «Литературную газету» и «Комсомольскую правду» (оно было опубликовано нью-йорской газетой «Новое русское слово»), в котором шла речь о демонстрации на площади Пушкина 22 января 1967 года, подчёркивалось, что Гинзбург, Галансков, Буковский, Хаустов – люди честные и мужественные, борцы за гражданские права.

В ответ в областной новосибирской газете напечатали статью «В кривом зеркале» с нападками на поэзию Делоне и на его гражданскую позицию. Делоне уходит из университета и возвращается в Москву.

Вместе с пятью другими участниками вышел на демонстрацию 25 августа 1968 года, протестуя против советской агрессии в Чехословакии. Условный приговор висел над ним. И при суде в октябре 1968 года это учитывалось. Делоне был приговорён к 2 годам и 10 месяцам лагерей. Срок отбывал в Тюменской области.

3 января 1973 года за участие в издании «Хроники текущих событий» была арестована его жена – И.М. Белогородская. Делоне добился её освобождения и в ноябре 1975 эмигрировал с ней из СССР.

В Париже в 1979 году опубликовал повесть о лагере «Портреты в колючей раме». Поэтический его сборник «Стихи. 1965–1983» вышел уже посмертно.

Скончался Вадим Николаевич 13 июня 1983 года.

* * *

Дмитрий Михайлович Цензор (родился 22 декабря 1877 года) был довольно популярен в начале прошлого века. Ещё со знаменитых «Пятниц Случевского» он был знаком с Гумилёвым, Ахматовой, Сологубом, Бальмонтом, Брюсовым, Мандельштамом. Блок писал рецензию на одну из его книг. А один из его современников вспоминал, что Цензор был из тех, кто нёс на плечах гроб Блока в 1921 году.

Корней Иванович Чуковский сделал Цензора персонажем своего пародийного романа «Нынешний Евгений Онегин»: «И Цензор – дерзостный поэт – / украдкой тянется в буфет». А Михаил Михайлович Зощенко в рассказе «Случай в провинции» рассказывает, как он с тремя деятелями искусства, среди которых был «лирический поэт Цензор», выехал из Питера «в поисках лёгкого хлеба».

До революции Цензор был автором трёх книг: «Поэтическое гетто» (1907), «Крылья Икара» (1908), «Легенда будней» (1913).

Тот же Блок вовсе не одобрял поэзии Д. Цензора, когда писал, что тот – «создание петербургской богемы, одной из последних формаций, именно той, которая, в свою очередь, создана революцией 1905 года». И пояснял, что у Цензора «налицо» основной признак богемы: «восприятие мира кочевое, ничто не задерживает взгляда особенно, нет никакого стержня, который мог бы расти и развиваться». Всё же Блок находил и некие похвальные для Цензора вещи: «…он чист душой и, главное, что временами он поёт как птица, хотя и хуже птицы; видно, что ему поётся, что он не заставляет себя петь».

В двадцатых годах Цензор ещё сотрудничал в сатирических журналах «Бегемот», «Смехач», «Пушка». А потом замолчал. Печатался в неизвестных газетах-многотиражках. В 1937-м выпустил книгу для детей, а в 1940-м книгу «Стихотворения 1903–1938».

Но отметим, что выпуск этих книг стал возможен благодаря тому, что Цензор стал секретарём партийной организации Ленинградского отделения Союза писателей.

Его пасынком был знаменитый фигурист Олег Протопопов (тот, который с женой Людмилой Белоусовой выехал вместе с ленинградским балетом на льду в Швейцарию в 1979 году. Семейная пара запросила и получила политическое убежище). Так вот будущий двукратный чемпион Олимпийских игр Протопопов вспоминал, что «отчим спас нам жизнь, вытащив нас с мамой из блокадного Ленинграда, когда мы были уже на грани смерти».

Кроме книг, остались ещё «нотные издания» Цензора, которые охотно издавались до революции: нотная запись одного или нескольких стихотворений. Цензор оставил романсы, цыганские романсы и песни «для голоса с сопровождением фортепиано».

Умер он 26 декабря 1947 года, не дожив четыре дня до семидесятилетия.

* * *

Георгий Михайлович Фридлендер с 1955 года и до самой смерти (скончался 22 декабря 1995 года; родился 9 февраля 1915-го) работал в ИРЛИ АН СССР (Пушкинском доме). В 1990 году был избран академиком АН СССР.

Главный труд его жизни – это тридцатитомное Полное собрание сочинений Ф.М. Достоевского, где Фридлендер был заместителем главного редактора. Из сочинений наиболее авторитетны «Лессинг. Очерк творчества» (1957), «Достоевский в движении времени» (1983), «Достоевский и мировая литература» (1979, отмечена в 1983 году Госпремией СССР).

Он готовил академические Собрания сочинений Гоголя, Белинского, Успенского. Руководил подготовкой к изданию «Летописи жизни и творчества Достоевского» в трёх томах.

* * *

Это был очень интеллигентный и необыкновенно добрый человек. В Союзе писателей был одним из руководителей Союза по художественному переводу. Одинаково хорошо владел грузинским и русским. Поэтому ему обязаны многие грузинские писатели, что с их произведениями знакомились русские читатели.

Я говорю о Элизбаре Георгиевиче Ананиашвили, родившемся 22 декабря 1912 года.

Он знал языки и переводил не только с грузинского. Например, М. Зенкевич высоко оценивал переводы Ананиашвили из Карла Сэндберга.

В 1946–1947 годах выходят стихотворные драмы Сандро Шанхишвили, за которые Ананиашвили в 1949 году получает сталинскую премию 2 степени.

В 1983 году он удостоен государственной премии Грузинской ССР за перевод романа Отара Чиладзе «Железный театр».

В 1995 году в поэтической серии «Визитная карточка» выходит книга стихотворений и поэтических переводов Элизбара Ананиашвили «Давно и недавно».

Скончался этот чудесный человек 28 января 2000 года.

* * *

Елена Александровна Колтоновская, родившаяся 22 декабря 1870 года, считается одним из создателей и пропагандистов «неореализма». С элементами неореализма она связывала возрождение жанра романа, использование средств художественной выразительности, открытых литераторами-модернистами.

Но, пожалуй, самым значительным стоит признать разработку Колтоновской принципов и отличительных особенностей женского литературного творчества. Она первая в русской литературе, кто рассматривал творчество писательниц как особый феномен. В 1912 году она издала сборник статей «Женские силуэты», посвящённые творчеству М. Крестовской, Е. Летковой, Л. Веселитской (Микулич). В книге статьи об этих писательницах соседствуют с очерками об актрисах Э. Дузе, В. Комиссаржевской, об общественной деятельнице Л. Туган-Барановской, о научном гении Софьи Ковалевской.

В статьях о писательницах она постоянно прибегает к терминам «мужское», «женское», устанавливая некую закономерность, определяющую самобытность женского мира.

В советское время она работала в Госиздате, читала лекции в ленинградском Доме учёных. Но практически все свои основные произведения написала до Октября 1917-го.

После много работала над воспоминаниями, но не завершила их.

Умерла в декабре 1952 года.

* * *

Её сказки не только читают, но и рассматривают её иллюстрации к собственным сказкам. Эта детская писательница Беатриса Поттер может называться и детской художницей. Ей одинаково удавались и литература и живопись. Она любила и то и другое. Первую свою сказку – «Сказку про Кролика Питера» она напечатала в 1902 году.

В России её узнали поздно. Только в 1961 году перевели её книгу «Ухти-Тухти». Зато потом дети познакомились с Бельчонком Тресси, мышонком Джонни, котёнком Томом. А уж про Кролика Питера прочитали много сказок.

Беатриса Поттер умерла 22 декабря 1943 года. Родилась 28 июля 1866-го.

23 ДЕКАБРЯ

Судьба Екатерины Александровны Мещерской с самого начала была трагической.

После революции были конфискованы все имения Мещерских и квартира на Поварской улице, дом 22. Мещерская и её мать были объявлены «лишенками», то есть лишены права на труд и выселены из Москвы. Как бродяг их задерживали. В общей сложности они подвергнуты 23 обыскам, 13 арестам, содержались в Бутырской, Новинской и Таганской тюрьмах.

В конце 1919 года мать получила работу заведующей столовой водопроводной станции в Рублёво, а дочь некоторое время спустя стала преподавать музыку в местной школе.

В 1920-м они вернулись в Москву, где их поселили в их сильно уплотнённой бывшей квартире на Поварской.

В 1933 году при первой паспортизации им паспорта не выдали. И как беспаспортных арестовали и бросили в подвалы Лубянки.

Получив всё-таки паспорта, они вышли из тюрьмы.

Последним мужем Екатерины Александровны был И.С. Богданович – сын расстрелянного царского генерала, бывший актёр, ставший заведующим приёмной канцелярии Патриарха Пимена.

В 1918 году ВЧК изъяла живописную коллекцию, принадлежавшую Мещерским. Говорят, что там было тондо (барельеф, картина круглой формы) «Мадонна с младенцем», которое, как полагают, принадлежало кисти Боттичелли. В настоящее время это тондо находится в Пушкинском музее.

Но чекисты не нашли рубиновых серёг, которые мать невесты Пушкина Натальи Николаевны подарила ей на свадьбу.

Наталья Ивановна – тёща Пушкина была сумасбродным человеком. Что-то ей не понравилось, и она отняла у дочери эти серьги. Отдала ли она их Марии Мещерской – жене старшего брата Натальи Николаевны Пушкиной? Той Марии, что стала владелицей гончаровского Яропольца? Скорее всего. Потому что последняя владелица Яропольца Елена Борисовна Мещерская-Гончарова эти серьги получила именно от Марии Мещерской.

А у Елены Борисовны детей не было, она отдала серьги матери Екатерины Александровны, о которой мы ведём сейчас речь, которая и получила их в подарок от мамы к 16-летию.

Дальше предоставим слово беседующим с ней известному журналисту Феликсу Медведеву:

«– Но как же вы смогли сохранить такую реликвию? Ведь чтобы заработать на хлеб, вы после революции работали швеёй!

– Так и сохранила. Мне, ещё девчонкой начавшей кормиться собственным трудом, незнакома алчность к вещам. Пожалуй, мы с мамой особенно тяжело переживали лишь в тот день, когда у нас реквизировали портрет отца работы Карла Брюллова. Кстати, сейчас он находится в Киеве в Русском музее, а бронзовый бюст отца, сделанный Паоло Трубецким, – в запасниках Третьяковской галереи. Единственную реликвию семьи Мещерских, с которой я не расставалась и, несмотря на нужду и голод, хранила и даже носила, это «пушкинские серьги». Я думала, что перед смертью передам их народу, как и всё, что у нас было, но, как говорится, «земля приглашает, а Бог не отпускает». Я так тяжело больна и слаба, что превратилась в беспомощного инвалида. По правде сказать, мне никогда не хватало пенсии, так как при моём больном сердце, а тем более после того как я сломала шейку правого бедра, а позже и левого, без такси я никуда. Вот почему сейчас, на пороге могилы, я вынуждена расстаться с этой, – Екатерина Александровна отчётливо произнесла, – реликвией».

Интервью довольно длинно. Хотя и содержит много интересных вещей. Медведев сумел донести сведения о бесценных серьгах до Александра Николаевича Яковлева, который рассказал о них Раисе Сергеевне Горбачёвой.

Серьги были помещены в коллекцию литературного музея А.С. Пушкина.

Екатерине же Александровне была назначена персональная пенсия союзного значения, имея которую, она полностью отдалась своему любимому делу: писала мемуары.

Она оставила очень интересные воспоминания о своей жизни, написанные хорошим литературным языком. Они были изданы в России и за рубежом. Основные произведения «Отец и мать», «Детство золотое», «Годы учения», «Конец «Шахерезады», «Рублёво», «Змея», «История одного замужества», «История одной картины», «Однажды».

Умерла Екатерина Александровна Мещерская 23 декабря 1994 года (родилась 4 апреля 1901 года).

* * *

О Фаине Марковне Квятковской, родившейся 23 декабря 1914 года, очень хорошо написал некогда Андрей Мальгин, который, будучи главным редактором журнала «Столица», беседовал с ней. Передаю ему слово:

«Фаину Марковну Квятковскую, сухонькую, маленькую ленинградскую старушку, было найти не так просто. Она не только в просторах пятимиллионного города, но и в собственной квартире, казалось, могла бы затеряться безвозвратно. «Собственной» – слишком громко сказано, ибо занимает Фаина Марковна лишь две небольшие комнаты в огромной коммуналке на улице Салтыкова-Щедрина, причём вторая комната завоевана с боем относительно недавно.

Фаина Марковна – композитор и поэт. До войны она была довольно известным человеком в Польше, о чём свидетельствуют чудом сохранившиеся после гитлеровского гетто и советской ссылки газетные вырезки, афишки, программки, фотографии. Всё это хозяйство давно пожелтело, рассыпается в руках, но для Фаины Марковны – это единственное богатство.

Её псевдоним был таким: Фанни Гордон. В 1931 году она написала две песни, которые и до сих пор известны во всем мире: это танго «Аргентина» и фокстрот «У самовара». Нас интересует вторая.

Помните: «У самовара я и моя Маша…»? Песня была написана для варшавского кабаре «Морское око», что на углу Краковского предместья и Свентокшиских аллей (оно и до сих пор существует, только под другим названием). Собственно, сначала Фанни написала только музыку, а автором текста (польского, естественно) был Анджей Власт, владелец этого кабаре. Фаина Марковна сохранила выполненный в типографии клавир 1931 года, где чётко, чёрным по белому, обозначены авторы этой песни. Вся Польша пела:

Pod samowarem, siedzi moda Masza

Ja mowie: tak, a ona mowi: nie!

В один прекрасный день к Фанни пришли два вежливых немца – представители фирмы «Полидор». Они заключили с ней контракт на выпуск пластинки с «Машей» и «Аргентиной», но, по условиям контракта, песенки должны были исполняться на русском языке, так как пластинку предполагалось распространять в Риге, где русский язык имел большее хождение, чем польский.

А надо сказать, что родилась Фанни в Ялте и полькой была лишь по отчиму. Так что с русским текстом она справилась быстро. Короче, пластинка была записана и в 1933 году уже продавалась в Риге. Вновь подчёркиваю: пластинка сохранилась, и на ней обозначен автор музыки и слов – «Ф. Гордон». А вскоре из-за железного занавеса, из сталинской России в Польшу Пилсудского, поступил первый сигнал: с песней «У самовара я и моя Маша…» происходят странные вещи. Фаина Марковна показала мне вырезку из газеты «Курьер Варшавски». Корреспондент С. Вагман сообщал в статье «За красным кордоном»:

«Самый большой шлягер в летнем театре в парке – некий фокстрот, который уже несколько месяцев является «гвоздём» всех танцевальных площадок, кафе, ресторанов, клубов, а также репродукторов на вокзалах, в парикмахерских и т. д. Фокстрот этот… польская песенка Власта «Под самоваром» в русском переводе под названием «Маша».

Если бы существовала литературная и музыкальная конвенция между Польшей и Советским Союзом, пожалуй, самыми богатыми на сегодняшний день людьми в Польше были бы Власт и Фанни Гордон.

Сотни тысяч советских граждан напевают сегодня с утра до вечера песенку Власта. Ее здесь считают оригинальной русской песней…»

А случилось вот что: в феврале 1934 года джаз-оркестр Леонида Утёсова записал на пластинку (по образцу, привезенному из Риги) песню «У самовара». Пластинка эта, представьте себе, тоже сохранилась у коллекционеров. И знаете, что указано на выходных данных этого бестселлера? «Обработка Л. Дидерихса – слова В. Лебедева-Кумача». Так вот кто – получил те миллионы, которые не попали к Фаине Марковне. Утёсов оказался умнее – он ограничился исполнительским гонораром. А вот Кумачу – в качестве взятки, что ли? – подсунул не принадлежащие ему деньги за написанный не им текст.

«Фаина Марковна, – спросил я у неё, – что же вы так долго молчали, что же не делали попыток восстановить свои права на эту песню? Она ведь до сих пор исполняется, до сих пор выходит на пластинках». «Я боялась», – ответила мне старушка.

В 1945 году они с матерью переехали в Советский Союз, как они считали, на родину. Родина встретила их неприветливо: пришлось скитаться из города в город, едва хватало на пропитание. Джаз-ансамбль Калининской областной филармонии, которым она руководила, был разогнан, музыканты были репрессированы. Борьба с орденоносным Лебедевым-Кумачом была бы самоубийством. И всё же, когда великий песенник советской эпохи умер, Фаина Марковна предстала перед очами Утёсова. Тот долго ахал, обещал разобраться, восстановить справедливость. Увы, она была восстановлена только в 1979 году, когда из фирмы «Мелодия» пришло письмо:

«В связи с письмом СЗО ВААП о защите имущественного права и авторского права на имя т. Квятковской Ф. М. Управлением фирмы «Мелодия» дано указание Всесоюзной студии грамзаписи начислить причитающийся т. Квятковской Ф. М. гонорар за песню «У самовара», а также исправить допущенную в выходных данных песни ошибку… Генеральный директор П. И. Шабанов».

А знаете, сколько начислили «причитающегося» Ф. М. Квятковской гонорара?

Девять рублей (квитанцию о почтовом переводе я видел).

Из интервью газете «Московский комсомолец»:

«Я, знаете, человек непритязательный. Видите, у меня даже пианино нет. Хотя в своё время могла бы, наверное, на одном «Самоваре» заработать миллион. Но у меня тогда и в мыслях не было, что есть какие-то формальные вещи. Поют «У самовара» – ну и хорошо. А на фирме «Мелодия», видимо, не очень-то интересуются, кто истинный создатель того или иного произведения».

Мальгин написал это в связи с заимствованиями Лебедевым-Кумачом чужих песен. В календарной заметке, посвящённой Кумачу, я уже касался вопроса о подобном бандитизме Кумача.

Возвращаясь же к автору знаменитых шлягеров Фаине Гордон – Фаине Марковне Квятковской, скажу, что умерла она 9 июля 1991 года. То есть спустя небольшое время после разговора с Мальгиным. Вряд ли сумела получить от «Мелодии» «причитающееся» ей!

* * *

В детстве я прочитал довольно много его книг. Они были очерковые. Написаны занимательно и познавательно. Так что имя Николая Николаевича Михайлова, родившегося 23 декабря 1905 года, было не чуждо моему слуху.

Он объездил с экспедициями или самостоятельно весь СССР.

Помню его публикации в «Новом мире»: «Путешествие к себе» (1967, № 5) и автобиографическую повесть «Чёрствые именины» (1974, № 2–3).

А с 1976 по 1980 он писал книгу «Круг земной», где главы из его повести «Чёрствые именины» перемежаются со старыми путевыми очерками автора.

Умер Николай Николаевич 5 марта 1982 года.

* * *

Пётр Иванович Воронин, в основном новосибирский писатель, там же – в Новосибирске выпустил немало романов, повестей. рассказов. Семь лет с 1953 по 1960 он работал сотрудником журнала «Сибирские огни». Но в 1960-м тяжело заболевает. В 1961 году перенёс сложную операцию на мозге. В 1968 – вторую. Удивительно, что он сумел не просто выкарабкаться, но написать автобиографический роман по больничным впечатлениям «Хочу жить!» (1966).

Пожалуй, это лучшее, что он создал. Хвалят ещё его научно-фантастическую повесть «Прыжок в послезавтра» (1970). Но она – о сравнительно недалёком коммунистическом будущем человечества.

Умер 23 декабря 1974 год. Родился 6 января 1924-го.

* * *

Льва Григорьевича Белова, родившегося 23 декабря 1919 года, по-моему, начали забывать, хотя при жизни он был очень плодовитым сатириком, юмористом и детским писателем-фантастом.

К примеру, была у него такая юмористическая приключенческая повесть «Ыых покидает пещеру» (1965). Она о том, как мальчик и девочка сбежали из пионерлагеря, в темноте не заметили обрыва, скатились вниз и оказались в «каменном стакане», где проживало неадертальское племя. Ребята не растерялись: мальчик обучает неадертальцев стрельбе из рогатки, девочка пытается привить им добро. После того, как ребята спасают аборигена от медведя, племя объявило девочку своим новым вожаком. Старый вожак – Ыых пытается убить ребят. Но спасение приходит от заметившего их вертолёта, взявшего на борт мальчика и девочку. Едва вертолёт поднялся в воздух, как произошло страшное землетрясение, погубившее неадертальцев, которые, как выяснилось, не были неадертальцами, а были одичавшими потомками пропавшей 200 лет назад научной экспедиции.

Или комический роман «Муки Танталова» (1973), где герои неожиданно и удачно меняют свои профессии. На их пути возникают лжеучёные, жулики, борьба с которыми как раз и приводит к радикальным изменениям: технарь становится певцом, учёный – рабочим, филолог – директором ресторана.

Лев Григорьевич в этом духе написал немало рассказов, повесть и ещё пару романов. Но думается, что он забыт, потому что неправдоподобное в его произведениях так и оставалось неправдоподобным: по существу, они все – разной величины анекдоты.

Умер Белов 1 августа 1996 года.

* * *

Писательская биография Михаила Ефимовича Зуева-Ордынца поначалу складывалась очень неплохо: начал печататься в 1925 году. И по 1937-й выпустил 9 книг.

Но 8 апреля 1937-го его арестовали. И он провёл в Карлаге 19 лет. Причём всё это время ему запрещали писать.

После освобождения остался жить в Караганде. Там и умер 23 декабря 1967 года в возрасте 67 лет: родился 19 мая 1900-го.

После освобождения написал ещё столько же книг, причём испытал желание вернуться к детской книжке «Сказание о граде Китеже», которая выходила в Ленинграде в 1930 году, и сильно её переписать в 1967-м.

Вообще он считался одним из зачинателей советской приключенческой литературы. Действие его книг происходит в разных географических местах: в Средней Азии, на Урале, в русских колониях Северной Америки. В Сибири, Белоруссии, на Кавказе и в горах Ала-Тау.

«Писать о красочном разнообразии нашей Родины, о безбрежном море её кипучей жизни, о её людях, разных в своем труде, действиях, стремлениях, обычаях и в то же время удивительно схожих в богатствах душ, – так я понимаю творчество приключенческого писателя», – говорит Зуев-Ордынец в предисловии к одной из своих книг.

Откровенно говоря, больше похоже на странную агитку: всё-таки приключенческий писатель занят в первую очередь не «красочным разнообразием Родины».

Но вспомним биографию Зуева-Ордынца. И простим ему такие заявления.

* * *

Моисей Соломонович Беленький, родившийся 23 декабря 1910 года, с 1932 по 1949 годы был директором Московского государственного еврейского театрального училища при ГОСЕТ, другом великого еврейского актёра С. Михоэлса. Одновременно занимал должность главного редактора издательства «Дер эмес».

В 1949 году не избегнул участи еврейских активистов-антифашистов. Был арестован и приговорён к десяти годам заключения. Работал макшейдером на угольной шахте в Карагандинской области. Здесь познакомился с Солженицыным.

Освобождён в 1954 году и занялся филологией и философией. В 1967 году защитил в МГУ диссертацию на соискание учёной степени кандидата философских наук по теме «Критический анализ вероучения, культа и идеологии иудаизма».

Читал лекции в МГУ. В 1950–1970 гг. заведовал кафедрой в Высшем театральном училище имени Б.М. Щукина, где преподавал историю, философию и марксизм-ленинизм.

Один из авторов неоднократно издаваемых в СССР «Настольной книги атеиста», «Атеистического словаря».

Но Беленький не был вульгарным безбожником. Он глубоко изучил иудаизм. Изучал философию Уриэля Акосты – предшественника Спинозы и самого Спинозы. О Спинозе выпустил в серии «ЖЗЛ» книгу (1964). Другая книга Беленького о Спинозе называется «Спиноза о религии, Боге и Библии» (1977). Две книги написал Беленький и об Акосте: «Трагедия Уриэля Акосты» (1968) и «Вольнодумец Акоста» (1984). У него есть несколько книг о Талмуде, об иудаизме.

Он писал не только о религии и о философах.

В 1989 году Беленький выпустил очень интересную книгу «Литературные портреты», где весьма талантливо написал портреты деятелей еврейской культуры, литературы и искусства.

В 1990 году репатриировался в Израиль.

А в 1991 году издательство «Художественная литература» выпустило книгу Беленького «Биография смеха. Очерк жизни и творчества Шолом-Алейхема».

Надо сказать, что Беленький подготовил для издательства «Советский писатель» собрание сочинений Шолом-Алейхема на русском языке в 6 томах (1959–1961), которое открывается статьей Беленького «Его прекрасное имя».

Умер Моисей Соломонович 23 сентября 1996 года.

* * *

«Художественная литература наша не дала ни одной мало-мальски типичной и яркой картины из области общинной жизни: мы не имеем ни общинных характеров, ни типичных сцен общинных сходов, судов, переделов – этих выразительнейших и характернейших картин народной жизни. Наши художники как-то ухитрялись изображать народ, отвлекая его совершенно от почвы, на которой он рождался, вырастал, действовал и умирал». Эту обличающую характеристику литературы о мужике дал Николай Николаевич Златовратский, который в 1866 году случайно стал корректором «Сына Отечества», что пробудило в нём желание стать литератором. И он его осуществил. Рассказ из народной жизни «Падёж скота» приняла «Искра» Курочкина. И с тех пор Златовратский стал печатать такие же небольшие рассказы в «Будильнике», «Неделе», «Новостях». Они впоследствии составили небольшую книжку «Маленький Щедрин».

Гонорары за рассказы не дали Златовратскому покончить с нуждой, которая привела его к тяжёлой хронической болезни. Он уехал на свою родину – во Владимирскую губернию. Несколько оправившись, он написал повесть «Крестьяне-присяжные», которая была опубликована в «Отечественных записках» в 1884 году. И принесла Златовратскому славу. Впоследствии его жадно читали. Достаточно сказать, что его «Собрание сочинений» выходило при его жизни дважды – в 1884–1889 и в 1891 годах.

Златовратского принято хвалить за то, что в мужицкой литературе он прежде всего видел мужика. Подчёркивал в своём герое именно мужицкое начало.

Но в отличие от, допустим, Глеба Успенского, который пишет горькую правду о мужике, Златовратский мужика идеализирует, подчёркивает его некие глубокие стихийные «устои». Поэтому, как остроумно не мною сказано, его мужик сплошь да рядом превращается в былинного Микулу Селяниновича.

Умер Златовратский 23 декабря 1911 года. Родился 16 декабря 1845-го.

24 ДЕКАБРЯ

Михаил Семёнович Голодный (родился 24 декабря 1903 года) уже самим своим псевдонимом указывает на причастность к революционным литераторам, близким социал-демократам. Горький, Бедный, Голодный – все эти псевдонимы брали, подчёркивая на чьей стороне ты находишься, – на стороне тех, кто испытывает нужду, бедность, нищету. И при этом совершенно было неважно, что горечи жизни Горький не выносил, что тянулся к жизненной сладости и потому умер в подаренном ему особняке Рябушнинского. Неважно было, что Бедный бедности не знал, жил сперва с большевистскими вождями в Кремле, а потом в отдельном доме на бульварном кольце. Важна была маска, которую как бы отрабатывали писатели под своими псевдонимами.

Голодный дебютировал со стихами в 1919 году. Считается, что вместе с Михаилом Светловым он стоял у истоков молодёжного рабкоровского движения. Во всяком случае, он много печатался в прессе у себя в Екатеринославе, потом в Харькове, потом в Москве.

До 1927 года входил в группу «Перевал», но затем перешёл в РАПП. Вступил в партию. Жил в знаменитом писательском кооперативе (Камергерский переулок, 2). Во время войны был военным корреспондентом центральных и фронтовых газет.

Его поэзия как бы вобрала в себя революционную мифологию советского государства. В основном он писал о героике Гражданской войны. «Песня чапаевца», «Песня о Щорсе», «Партизан Железняк», «Веерка Вольная», «Судья ревтрибунала» – все эти вещи были мифотворчеством. Многое в будущем оказалось не соответствующем действительности.

Погиб Голодный 20 января 1949 года при невыясненных обстоятельствах (сбит машиной).

Стихи его не пережили своего автора. И понятно:

Мир поющий, полный звонов И огней, Я люблю тебя, зелёный, Всё нежней. Твой простор голубоватый — Сторож гор — Мне остался верным братом До сих пор. Не пахал твоих полей я, Не косил, Но в бою с врагом посеял Ряд могил, Чтобы кровь узнавший колос Выше рос, Чтобы пел весёлый голос Звонче кос. Вышина твоя живая В тишине Всё расскажет, остывая, Обо мне, — Как я шёл со смертью рядом По полям, Как мешали радость с ядом Пополам, Как любил тебя, зелёный, Всё нежней, Мир поющий, полный звонов И огней!..

Вот так – зелёный, то есть прорастающий мир. Прорастающий из могил, что посеял лирический герой Голодного. Увлечённый мифологизацией автор, кажется, и сам не понимает, как ужасна, отвратительна, бесчеловечна его метафора!

* * *

Дважды был ранен Александр Александрович Фадеев, родившийся 24 декабря 1901 года. В первый раз на Дальнем Востоке, где воевал с белыми в 1919–1921 годах, занимая посты комиссара полка, комиссара бригады. Во второй раз – в 1921 году, когда как делегат X съезда РКП(б) был послан в Кронштадт для усмирения взбунтовавшихся против большевиков матросов-участников Октябрьской революции, понявших, что они ею обмануты.

О становлении советской власти на Дальнем Востоке он написал повесть «Разлив». О гражданской войне там же – роман «Разгром». Между «Разливом и «Разгромом» всего два года разницы, но как мощно обрастал Фадеев мастерством!

И, увы, как быстро он его растерял!..

В своём предсмертном письме, адресованном ЦК КПСС, он писал о себе: «Созданный для большого творчества во имя коммунизма, с 16 лет связанный с партией, с рабочими и крестьянами, одарённый богом талантом незаурядным, я был полон самых высоких мыслей и чувств, какие только может породить жизнь народа, соединённая с прекрасными идеями коммунизма».

Ну, учтём облик адресата, к которому в первую очередь обращены эти «во имя коммунизма», «с прекрасными идеями коммунизма». Но решивший свести счёты с жизнью Фадеев думает не только об адресате. Он действительно убеждён во благе коммунистических идей, которое заглушил для народа бюрократический партийный аппарат. Он не понял, что начал терять свой писательских дар, ступив на первую же ступеньку карьерной лестницы.

Согласитесь, когда ему писать, если в 1924–1926 году он на партийной работе в Ростове-на-Дону и в Краснодаре? Создаёт там Северо-Кавказскую ассоциацию пролетарских писателей. В 1926–1932 – один из руководителей РАПП. Сразу после роспуска РАПП, Фадеев – один из руководителей Союза писателей, а с 1939 по 1944 – секретарь Президиума ССП. Он пытается писать урывками новый роман о Гражданской войне на Дальнем Востоке «Последний из удэге» (1929–1940), но закончить его не может.

Всё время было не до романа.

Идут политические процессы. Скажем, процесс по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Письмо Фадеева, А. Толстого, Павленко и ещё нескольких писателей: «Требуем беспощадного наказания для торгующих родиной изменников, шпионов и убийц». А 25 января 1937 года выступает в «Правде» уже без соавторов, пишет о «кривляющихся перед судом бесстыдно-голеньких ручных обезьянах фашизма».

В 1939-м на XVIII съезде ВКП(б) избирается членом ЦК партии. Сразу после войны – в 1946-м – генеральный секретарь Союза писателей. И в этом же, 1946-м, – депутат Верховного Совета СССР.

Во время войны – военный корреспондент «Правды» и Совинформбюро. С отъездом на фронт оргсекретаря Союза писателей Ставского исполнял и его обязанности, взяв на себя ручное управление Союзом писателей.

Сколько он знает того, чего не должен знать никто!

Это надо иметь в виду, чтобы не подозревать писателя Григория Свирского в том, что он якобы повторяет сплетню о Фадееве. Нет, Свирский пишет о подтверждённом документами факте:

«Он знал о предстоящих расправах. За день до обыска у старейшего писателя Юрия Либединского Фадеев поспешил в его квартиру (хозяев не было дома, открыла старуха-родственница, знавшая Фадеева в лицо и потому ничем не обеспокоенная). Перерыв в кабинете писателя все бумаги, он отыскал, наконец, и унёс папку: в ней хранилась его переписка с Либединским, которому он, Фадеев, был обязан своей славой. Именно Юрий Либединский впервые «открыл» молодого провинциального литератора Сашу Фадеева. Помог перебраться в Москву, напечататься. Папка с письмами «меченого» Либединского могла скомпрометировать и его, Генерального секретаря Союза писателей».

И сколько таких постыдных эпизодов в биографии этого аппаратчика, который не выбросил из головы мечту о писательстве.

В 1943 году к Фадееву обращается ЦК ВЛКСМ. Фактически ему дают заказ на создание романа «Молодая гвардия». Фадеев увлёкся. Писал, по собственному свидетельству, «с большой любовью, отдал роману много крови сердца» и получил сталинскую премию 1 степени. Роман немедленно был включён в школьную программу, как вдруг в «Правде» появляется статья, где Фадеева обвиняют в смертельном грехе – он не показал роли коммунистической партии в руководстве молодёжным подпольем. Что партия подпольем не руководила, Фадеев знал, но пытался оправдаться, обходя этот щекотливый вопрос: «Я писал не подлинную историю молодогвардейцев, а роман, который не только допускает, а даже предполагает художественный вымысел».

Но не тут-то было. Фадеев знал, что «Правда» (Сталин) шутить не любит. И послушно написал вторую редакцию: переделал, как горько шутил, «Молодую гвардию» на старую!

В 1950-м его избирают вице-президентом Всемирного Совета Мира.

Но мы остановились на 1946-м. Именно в этом году Фадеев проводит особо репрессивную политику по отношению к своим коллегам – выполняет решения партии и правительства в отношении таких писателей, как М. Зощенко, А. Ахматова, А. Платонов. Много членов писательского Союза было репрессировано в результате только этой кампании.

А с чего началась кампания по борьбе с космополитизмом? С того, что в «Правде» появилась статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». Один из писавших эту статью был Фадеев. Он же приложил много стараний, чтобы очистить Союз писателей от космополитов. Собрания по этому поводу шли несколько лет и по нескольку раз в неделю.

Справедливости ради, следует отметить, что тайком Фадеев помогал иным репрессированным: хлопотал о выделении Литфондом денежной суммы для нуждающегося Зощенко, проявил участие в судьбе Пастернака, Заболоцкого, Льва Гумилёва, несколько раз передавал деньги жене Платонова на лечение писателя.

Но кампания по борьбе с космополитизмом искорёжила судьбы очень многих литераторов. И в большинстве случаев в этих погромах участвовал Фадеев.

После смерти Сталина началось отрезвление. На съезде партии Фадеева перевели из членов в кандидаты в члены ЦК. Фадеев потерял пост генерального секретаря и председателя Союза писателей, но остался одним из секретарей.

В один прекрасный день Фадеев по-радищевски «оглянулся вокруг меня»: выяснилось, что жить он больше не в состоянии.

Он застрелился на даче 13 мая 1956 года, оставив письмо в ЦК КПСС, которое немедленно было взято работниками КГБ и спрятано в их архивах.

Только перестройка заставило вытащить его и обнародовать. Оно очень известно. Поэтому процитирую отрывки:

«Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы – в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли, благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли в преждевременном возрасте; всё остальное, мало-мальски способное создавать истинные ценности, умерло, не достигнув 40–50 лет. […]

Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать ещё худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти – невежды.

Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни.

Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством, но в течение трёх лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять.

Прошу похоронить меня рядом с матерью моей. А. Фадеев».

В заключение отмечу, что не выполнили даже этой последней просьбы. Рядом с матерью Фадеева не похоронили.

* * *

Поэт этот не слишком известный. Хотя в своё время Валериан Валерианович Бородаевский, родившийся 24 декабря 1874 года, дружил с поэтом Вячеславом Ивановым. Первый свой сборник «Страстные свечи» Бородаевский издал в 1909 году за свой счёт. Но Вячеслав Иванов в собственном издательстве «Оры» и со своим предисловием выпустил в том же 1909-м книгу Бородаевского «Стихотворения. Элегии. Оды. Идиллии». Был принят Бородаевский и в знаменитой «башне Иванова», где познакомился с Ахматовой, Гумилёвым, Белым. Сологубом, Блоком.

Но в 1914 году после поездки за границу в издательстве «Мусагет» выходит его книга «Уединённый дол». В ней поэт, как писал Сергей Городецкий, «борется с создавшей его школой – символизмом – и преодолевает его».

В 1917 Бородаевский сперва приветствует Февральскую революцию. А после охладевает к ней. Такое же отношение он демонстрирует и к Октябрьской революции.

Он уезжает в Курск, где принимает участие в местном Союзе поэтов, созданном в 1920-м году. Занимается с молодыми поэтами. Выступает в 1921 году на вечере, посвящённом памяти Блока. Эта речь в 1980 году напечатана в московском альманахе «День поэзии».

Но Бородаевский тяжело психически болен. 16 мая 1923 года он скончался.

Вот как он писал: стихотворение «Возле ёлки»:

В шумной зале, где играли Возле ёлки осветлённой, — Как дриада, в чаще сада, Меж ветвей смеялась Нелли. Мы глядели, как блестели Золочёные орехи, И глазами, что огнями, Обожгли друг другу сердце. Вся краснея и робея, «Навсегда!» – она сказала. Это слово было ново… — «Навсегда!» – я ей ответил. И, с улыбкой, вдруг, ошибкой, Мы устами повстречались… А вкруг ёлки были толки, Что… играть мы не умеем.

* * *

Михаила Ильича Воскресенского Белинский оценил небрежно – как «московского писаку». Имел к этому основания.

Михаил Ильич писал много. Причём писал всё. Стихи, прозу, драмы, переводы. К тому же устраивал почти сатирические действа: напечатал несколько романов Вальтера Скотта в собственных переводах с французского (то есть, не с английского, на котором написан оригинал, а с кем-то уже выполненного французского!).

В 1828-1829-м анонимно выпустил четыре главы романа в стихах «Евгений Вельский» – полупародия-полуподражание «Евгению Онегину».

Когда вышла седьмая глава пушкинского романа, недовольный ею Булгарин написал: «эта глава VII – два маленькие печатные листика – испещрена такими стихами и балагурством что в сравнении с ними даже «Евгений Вельский» кажется чем-то похожим на дело». В черновике романа Пушкин оставил следующий отзыв: «Прошу извинения у неизвестного мне поэта, что принуждён повторить эту грубость. Судя по отрывкам его поэмы, я ничуть не полагаю для себя обидным, если находят Евгения Онегина ниже Евгения Вельского».

Правда, журнал «Атеней» (1830, № 4) посвятил автору «Евгения Вельского» весьма ядовитую эпиграмму:

Ты из Онегина отважной рукою Похитил всё, что мог: И римские главы, и точку с запятою, И длинный ряд страниц наполнил чепухою: И флигель, и пруды, и мельницу, и стог, И, и… всего довольно. Зачем же ты не взял ещё талант и слог? Напрасно ты от них отрёкся добровольно.

В конце двадцатых – начале тридцатых Воскресенский печатал рассказы и повести в московских альманахах. А с середины тридцатых он написал с десяток романов, пользовавшихся успехом у публики «Он и она» (1836), «Проклятое место» (1838), «Черкес» (1839», «Мечтатель» (1841), «Сердце женщины» (1842), «Самопожертвование» (1844) «Затаённая мысль» (1856), «Наташа Подгорич» (1858), «Увлечение, или Семейство Келлиопиных» (1860).

Пьесы Воскресенского шли на сценах Малого, Большого, Александринского театров. В 1844 году выпустил комедию-шутку «Утро после бала Фамусова, или Все старые знакомцы» (в одном действии в стихах). Как и «Евгений Вельский», другое его подражание, это продолжение «Горя от ума» вышло анонимно. Публике оно понравилось, Белинскому – нет, и он совершенно изничтожил этого писателя: «Исказив все характеры «Горя от ума», он (автор. – Г.К.) смело состязается со стихом Грибоедова собственными стихами топорной работы, в которых беспрестанно повторяются слова «перговорить» вместо «переговорить», «молкосос» вместо «молокосос», «плутское лицо» вместо «плутовское лицо»

Умер Воскресенский 24 декабря 1867 года (родился в 1830-м). И через несколько лет был забыт весьма прочно.

* * *

Первые выпуски романа Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» со смешными иллюстрациями Роберта Сеймура успели полюбиться читателям, когда художник покончил с собой. Чтобы найти замену, Диккенс объявил конкурс. Среди претендентов на роль иллюстратора оказался и никому тогда не известный Теккерей. Но Диккенса не заинтересовали рисунки Теккерея.

А между тем Уильям Теккерей был очень неплохим художником-иллюстратором, что доказал, иллюстрируя собственные произведения.

Рисовать он начал ещё в школе. Рисовал много, давая волю своему сатирическому дару: карикатуры на учителей, на товарищей, на литературных персонажей.

В Кембридже он впервые попробовал себя в жанре иллюстрации – остро-сатирической шаржированной. Он заполнял иллюстрациями поля читанных им книг.

Уже после смерти Теккерея за большие деньги был продан его школьный латинский словарь, весь испещрённый карикатурами на античных богов и героев.

В Германии он встречается с Гёте, который обратил внимание на шалости карандаша Теккерея. Во Франции он учится у одного художника, занимается графикой.

Так что вопрос: какую выбрать специальность – литературу или живопись – перед ним возникал.

Тем более что, в отличие от Диккенса, публика полюбила его как писателя далеко не сразу. Только после «Ярмарки тщеславия», первые выпуски которой начали выходить в 1847 году, читатели заинтересовались этим автором. А ведь к этому времени он успел написать две книги путевых очерков, повесть «Кэтрин» (1839–1840), в которой откровенно полемизировал с Диккенсом, цикл «Романы прославленных сочинителей» – смешные и не безобидные пародии, «Записки сноба» и «Баллады о полисмене Икс», пафос которых был сокрушителен.

«Искусство романа, – писал Теккерей в письме известному критику Дэвиду Мэссону, – в том и состоит, чтобы изображать Природу, передавать с наибольшей силой и верностью ощущение реальности… Я не думаю, что Диккенс надлежащим образом изображает природу. На мой вкус, Микобер не человек, но ходячее преувеличение, как собственно и его имя – не имя, а лишь гротеск.

Этот герой восхитителен, и я от души смеюсь над ним, но он не более живой человек, чем мой Панч, и именно поэтому я протестую».

Его Кэтрин из одноимённой повести, которой, как уже говорилось, он полемизировал с Диккенсом, выросла в воровской среде, но, в отличие от диккенсовского Оливера Твиста, сохранившего чистой свою душу в воровском притоне, осталась воровкой и убийцей. Так понимал Теккерей логику правды, таков был закон его реалистического виденья. Он терпеть не мог героизировать действительность. Не случайно дал своей «Ярмарке тщеславия» подзаголовок: «роман без героя».

Такая проза далеко не всеми воспринималась с одобрением. К примеру, знаменитый историк Томас Карлейль считал «Ярмарку тщеславия», жёлчной, злой книгой, не возвышающей душу читателя. С другой стороны, писательница Шарлотта Бронте писала об этом романе: «Книга эта мощная, волнующая в своей мощи и ещё больше впечатляющая» Но и у неё однажды вырвалось: «Его герои неромантичны как утро понедельника».

В романах «Пенденнис» (1848–1850), «Эсмонд» (1852) и его продолжения – «Виргинцы» (1857–1859) Теккерей даёт истории целых семей, утверждая реализм и достигая эпичности повествования.

По-настоящему, однако, Теккерей оценён только после смерти, которая воспоследовала 24 декабря 1863 года (родился 18 июля 1811-го).

На русском языке переводы Теккерея появляются с 1850-х годов. Его первое собрание сочинений на русском в 12 томах выходило в Петербурге (1894–1895).

25 ДЕКАБРЯ

У Владимира Галактионовича Короленко звание «почётный академик Императорской Академии наук по разряду изящной словесности» сопровождено весьма коротким временным ограничителем: 1900–1902.

Это значит, что академиком Короленко выбрали в 1900-м. А в 1902-м он вышел из Академии. Вышел в знак протеста против исключения из Академии Горького.

Стал бы он это делать, зная, как поведёт себя Горький с большевиками, как будет обслуживать Сталина?

Впрочем, Короленко до этого не дожил. Он умер 25 декабря 1921 года (родился 27 июля 1853). Исключительно честный человек, он и в другом не провидел бесчестности.

Короленко рано примкнул к народническому движению. Раньше, чем начал писать. Уже в 1876 году его высылают в Кронштадт под надзор полиции.

А в 1879-м в печати появляется его первая новелла «Эпизоды из жизни «искателя». И в том же 1879-м его по подозрению в революционной деятельности отправляют в вятский город Глазов, оттуда в разные посёлки, из которых за самовольную отлучку поместили в вятскую тюрьму, затем в Вышневолоцкую пересыльную тюрьму.

Из Вышнего Волочка отправили в Сибирь, однако, прибыв в Томск, он узнал, что его возвращают в Европейскую часть России под надзор полиции. Живёт он в Перми.

Но через год – в 1881-м он отказывается принести личную присягу новому императору Александру III, за что снова выслан в Сибирь. Шесть лет он живёт в Якутии.

В 1885 году вернулся в Нижний Новгород. Выходят его «Очерки и рассказы», в которых отражены сибирские впечатления Короленко. Наконец, выходят вещи, прославившие писателя: «Сон Макара» (1885), «В дурном обществе» (1885) и «Слепой музыкант» (1886).

В девяностых Короленко много путешествует. Посещает США, присутствует на Чикагской Всемирной выставке 1893 года. Результатом этой поездки стал роман «Без языка».

В 1885–1890 писатель живёт в Петербурге. Редактирует журнал «Русское богатство»

В 1900 переселился в Полтаву, где живёт до самой смерти. На лето выезжает в построенную им дачу на хуторке Хатки.

Царское правительство вынуждено считаться с популярностью бесстрашного писателя. Он описывал голод 1891–1892 годов в цикле эссе «В голодный год», сыграл большую роль в оправдании удмуртов, обвинённых в совершении ритуальных убийств («Мултанское дело»), обличал царских карателей, расправлявшихся с украинскими крестьянами, которые боролись за свои права («Сорочинская трагедия», 1906). В 1911–1913 годах боролся с антисемитизмом, который лежал в основе сфабрикованного «дела Бейлиса», добился оправдания подсудимого.

Но и после Октябрьской революции Короленко не мирился с насилием большевиков. Показательно письмо Ленина Горькому. Для Ленина Короленко «жалкий мещанин, пленённый буржуазными предрассудками» Ленин возмущён, что «гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов» вызывает у Короленко «ахи, охи, вздохи, истерики». И заключает: «Нет. Таким «талантам» не грех посидеть недельки в тюрьме…»

Короленко не скрывал своих взглядов. Он бесстрашно писал Луначарскому (1920):

«Совершенно так же, как ложь дворянской диктатуры, подменившая классовое значение крестьянства представлением о тунеядце и пьянице, ваша формула подменила роль организатора – представлением исключительно грабителя… Тактическим соображениям вы пожертвовали долгом перед истиной. Тактически вам было выгодно раздуть народную ненависть к капитализму и натравить народные массы на русский капитализм, как натравливают боевой отряд на крепость. И вы не остановились перед извращением истины. Частичную истину вы выдали за всю истину (ведь и пьянство тоже было). И теперь это принесло свои плоды. Крепость вами взята и отдана на поток и разграбление.[…]

Своим лозунгом «грабь награбленное» вы сделали то, что деревенская грабёжка, погубившая огромные количества сельскохозяйственного имущества без всякой пользы для вашего коммунизма, перекинулась и в города, где быстро стал разрушаться созданный капиталистическим строем производственный аппарат […]

Теперь вы спохватились, но, к сожалению, слишком поздно, когда страна стоит в страшной опасности перед одним забытым вами фронтом. Фронт этот – враждебные силы природы».

Больше десяти последних лет он работал над большим произведением «История моего современника», которое должно было обобщить его переживания, систематизировать его философские взгляды. Умер, не закончив четвёртого тома.

* * *

Не знаю, как кому, а мне не нравятся такие нерифмованные ламентации:

Мне жаль цветов: Зачем сорвали их, — Они живые! Недостойно наслаждаться Трупом невесты. Зачем же принесли Глаза невест На мёртвый стол И ставят рядом С трупом рыбы И сладким пирогом?

Стихи эти сочинил Владимир Петрович Мазурин, родившийся 25 декабря 1872 года. Он был знакомцем Льва Толстого, который сказал о нём: «Учитель с юга, совсем близкий человек». «С юга» – потому что Мазурин преподавал в Херсонской губернии. При жизни (а умер Мазурин 11 сентября 1939 года) он издал за свой счёт книжку стихов «В царстве жизни» (1926).

А вообще наследие Мазурина обширно. Это особенно стало ясно, когда им в 1989 году заинтересовался поэт Геннадий Айги и, найдя в стихах Мазурина большой талант, опубликовал часть его стихотворений.

Мне они не кажутся талантливыми. Слишком мало эмоций для выражения поэтического чувства, слишком много умствования, которое, на мой вкус, поэзия переносит с трудом:

Девочка прыгает через верёвочку И в «метёлочку» и «так». Вот этого счастья Я уже лишён. Но зато мне дано счастье Понимать счастье ребёнка. О, как я желаю Такого же счастья Прелестной девочке Тогда, тогда. При её последней заре. Когда одно крыло Опустится туда, Где уже не машут Никакие крылья, А другое ещё трепещет В упругом воздухе.

Вспоминается Пушкин: «что если это проза…»? Пушкин продолжил: «…Да и дурная». Нет, «дурной прозой» я стихи Мазурина не назову. Но и поэзией – тоже.

* * *

Александра Евсеевича Рекемчука (родился 25 декабря 1927 года) я впервые узнал по повести «Молодо-зелено», которую прочитал в начале шестидесятых. Тогда выходило много новых писателей, и Рекемчука я воспринял как одного из них. Но запомнился он мне своей явной тягой к кинематографичности прозы.

Потом об этом много писали. Даже немецкий славист Вольфганг Казак в своём Лексиконе отметил, что на прозу Рекемчука, очевидно, повлияла его работа в кино. Но мне кажется, что «сценарность» – это вообще признак такой прозы. Не зря у Рекемчука 9 воплощённых киносценариев. Причём все они выросли из его повестей и романов.

Он хорошо вёл себя в перестройку. Стал демократом. Был одно время директором демократического издательства «ПИК».

И всё же я помню его и секретарём московского отделения СП СССР, помогавшим Феликсу Кузнецову избавляться от писателей-диссидентов.

Наверное, было бы неплохо как-то повиниться в этом. Написать автобиографические заметки, где отмежеваться от себя прежнего. Это было бы благородно!

* * *

Князь Василий Александрович Сумбатов, родившийся 25 декабря 1893 года, храбро дрался на фронтах Первой мировой, награждён Георгиевском крестом 4 степени, тяжело контужен.

В советской России они с женой не жили. Уже в апреле 1919 года покинули Крым. В 1920 году прибыли в Рим.

Сумбатов работал рисовальщиком для Ватикана, дизайнером по тканям, заведовал русским книжным магазином. При жизни (умер 8 июля 1977 года) издал три сборника стихов: «Стихотворения» (1922, Мюнхен), книга, снова названная «Стихотворения» (1957, Милан) и «Прозрачная тьма» (1969, Ливорно).

Под этим последним заголовком «Прозрачная тьма» князя издали в России в 2006 году.

Вот как он писал:

Что алей – околыш на фуражке Или щёки в ясный день морозный? Что яснее – яркий блеск на пряжке Или взгляд смышлёный и серьёзный? Уши надо бы укрыть от стужи, Но законы и в мороз – законы. На груди скрещён башлык верблюжий, Проскользнув под жёлтые погоны. Заглянул в зеркальную витрину: Вид гвардейский, вид отменно бравый. Всё в порядке должном, всё по чину — Не напрасно пишутся уставы! Вот навстречу три улана рядом, Офицеры, а идут не в ногу! Отдал честь, но очень строгим взглядом Проводил их. Даме дал дорогу. Локтем ткнул раззяву гимназиста — Рябчик, шпак, а корчит панибрата! Отдал честь, по-офицерски чисто, Повстречав с Георгием солдата. Впереди завидел генерала, Отставной и старенький, бедняга! Взял на глаз дистанцию сначала, Повернулся за четыре шага, Стал во фронт, чуть стукнув каблуками, Вскинул руку, вздёрнул подбородок, Генеральский профиль есть глазами — Знай, мол, наших, я не первогодок. Мне двенадцать, третий год в погонах! Третий год, а он уже мечтает О гусарской форме, шпорном звоне, И себя корнетом представляет. Да-с, корнет! А, впрочем, осторожно, Проглядишь кого и попадёшься. На бурбона напороться можно, И тогда хлопот не оберёшься. А доложишь в корпусе об этом, Назовут позором и скандалом! Хорошо, конечно, быть кадетом, Но, пожалуй, лучше генералом.

Неплохо написано. Стихотворение называется «Кадет». Действительность в нём оценена и героем и автором. И, как ни странно, но эти строгие, неотступные следования уставу напоминают чеховского пьяненького отставного контр-адмирала Ревунова-Караулова, которого племянник привёл на чужую свадьбу, выдав за генерала. Вот кто не давал рта раскрыть обалдевшим гостям, напоминая об уставных положениях на флоте!

* * *

Евгений Эдуардович Бертельс, родившийся 25 декабря 1890 года, был выдающимся востоковедом (иранистом и тюркологом), автором книг по поэтической терминологии персидских суфиев (1965), «Великий азербайджанский поэт Низами» (1940), «Неджеф-оглан, туркменский роман о поэте» (1946), «Роман об Александре и его главные версии на Востоке» (1948).

Удостоен в 1948 году сталинской премии 2 степени – за научно-критический текст «Шараф-наме» Низами Гянджеви» (1947).

В 1939 году избран членом-корреспондентом АН СССР, в 1944-м – членом-корреспондентом Иранской Академии наук. В 1951-м – Бертельс – член корреспондент Туркменской АН, в 1955-м – член корреспондент Арабской Академии наук, которая в то время находилась в Дамаске.

Знал много языков, что вызывало подозрительность у ОГПУ, которая ненадолго его арестовывала в октябре 1922 года и в 1925-м как французского шпиона.

Увы, этот второй арест сломал Бертельса, который стал сотрудничать с органами, писал доносы на коллег, которые служили основанием для репрессий.

НКВД в 1941 году перед самой войной арестовало его как немецкого шпиона, но быстро выпустило, продолжив сотрудничество с Бертельсом.

Он умер 7 октября 1957 года.

Запятнали, в чёрной грязи вывалили выдающегося учёного, «Избранные труды» которого изданы «Наукой» посмертно 4 раза – в 1960, 1962, 1965 и в 1988 годах.

* * *

Павел Андреевич Бляхин, родившийся 25 декабря 1886 года, в 1923–1926 годах опубликовал приключенческую повесть «Красные дьяволята» («Охота за голубой лисицей»), по первой части которой в 1923 году режиссёр Иван Перестиани снял немой художественный фильм, пользовавшийся огромной популярностью. Уже после смерти Бляхина, случившейся 19 июня 1961 года, по мотивам «Красных дьяволят» был поставлен героико-приключенческий фильм «Неуловимые мстители» (1966), за которым последовали два продолжения.

Автобиографическая трилогия Бляхина – «На рассвете» (1950), «Москва в огне» (1956), «Дни мятежные» (1959), посвящённая первой русской революции, куда менее известна.

А Бляхин действительно был профессиональным революционером. Ещё в 1903 году вступил в подпольный кружок РСДРП, печатал и распространял листовки, переехал в Баку, где организовывал революционные кружки на нефтяных промыслах, участвовал во всеобщей забастовке, за что был арестован и помещён в Карсскую крепость.

Амнистирован в октябре 1905 года. Уехал в Москву, участвовал в Декабрьском вооружённом восстании. Осенью 1907 года вошёл в состав Московского комитета РСДРП. Арестован. Сослан на три года. С ноября 1911 года находился в политической ссылке в Вельске Вологодской губернии, откуда бежал и до февральской революции вёл подпольную революционную работу в Москве, Баку, Костроме. Тифлисе.

С мая 1920 жил в Украине. Участвовал в разгроме махновщины.

А дальше – председатель Главполитпросвета Азербайджана (1925), заместитель заведующего отделом печати ЦК ВКП(б) (1926–1927), член правления «Совкино» (1927–1928), зам председателя Главреперткома (1928–1934), председатель ЦК Союза кинофотоработников СССР (1934–1939), наконец, главный редактор сценарного отдела киностудии «Мосфильм» (1939–1941).

Несмотря на столь внушительные должности в войну Бляхин вступил красноармейцем 8 Краснопресненской дивизии народного ополчения. В эту дивизию, вместе со вчерашними школьниками, ткачами из «Трёхгорки», попали московские интеллигенты. Дивизия вступила в бой 4 октября 1941 года и фактически 6–7 октября была уничтожена. Роту, в которую попал Бляхин, называли «писательской», в ней служили известные литераторы Фраерман, Казакевич, Бек, С. Злобин. С октября 1941 по апрель 1943-го Бляхин спецкор армейской газеты 49 армии, а с апреля 1934 по январь 1945 года – спецкор газеты 61 армии Западного, 2-го и 3-го Белорусских фронтов.

С войны пришёл с двумя орденами – Красной Звезды (1943) и Отечественной войны 1 степени (1944).

Хрущёвскую оттепель принял всей душой. Побуждал писателей не сдавать позиций в осуждении Сталина. «Сталинская эпоха, – говорил на писательском собрании Бляхин, – поставила под удар самые основы Советской Конституции, революционную законность, великую идею интернационализма… Ликвидация последствий культа личности проходит со скрипом из-за сопротивления советских органов».

Увы, через небольшое время после этого выступления Павел Андреевич скончался.

* * *

Нина Сергеевна Луговская, родившаяся 25 декабря 1918 года, вместе с родителями и двумя старшими сёстрами была арестована в 1937 году и приговорена к 5 годам лагерей. Срок отбывала в Севвостлаге на Колыме. Освобождена в 1942 году.

Вышла замуж за художника Виктора Леонидовича Темплина, который тоже получил в 1937 году 5 лет лагерей. Учившаяся когда-то в художественной студии г. Серпухова, Нина Сергеевна работала художником в театрах Магадана, Стерлитамака, в Пермской области. С 1957 года жила во Владимире. Реабилитирована в 1963 году после личного письма Н.С. Хрущёву. Скончалась на год раньше своего супруга 27 декабря 1993 года.

Была известна как участница многих художественных выставок. Но в 2001 году сотрудниками общества «Мемориал» в материалах следственного дела Луговской был обнаружен дневник, который она вела с 1932 по 1937 год. С пометами следователей НКВД он напечатан в 2003, 2004 и в 2010 годах, был переведён на многие языки (включая китайский), имел в мире огромный успех (гораздо больший, чем на родине). Луговскую называли русской Анной Франк. Её дневник передавали по «Радио Свобода», по радио Би-Би-Си.

«Хочу жить» – так назвали публикаторы этот дневник.

Вот запись четырнадцатилетней девочки 1933 года, весьма заинтересовавшая следователей НКВД: «Бегала по комнате, ругалась, приходила к решению, что надо убивать сволочей […] Несколько дней я подолгу мечтала, лежа в постели, о том, как я убью его. Его обещания диктатора, мерзавца и сволочи, подлого грузина, калечащего Русь […] Я в бешенстве сжимала кулаки. Убить его как можно скорее! Отомстить за себя и за отца!». Через три года Нина, измученная допросами, «признается», что планировала покушение на Сталина. Вот почему она лично написала Хрущёву, прося о реабилитации, в которой ей трижды отказывали.

Знаю, что готовится к печати вторая часть дневников Луговской, которые она вела до самой смерти. Предполагаемое название «Жизнь ещё вернётся».

26 ДЕКАБРЯ

По поводу того, какой именно авиационный институт окончил Михаил Саулович Арлазоров, родившийся 26 декабря 1920 года, – Казанский или Харьковский, единого мнения нет. Но с тем, что после авиационного института он закончил курсы сценаристов при ВГИКе, никто не спорит.

Начал печататься в 1946 году, был сотрудником журнала «Знание-сила», где печатал очерки об авиации и космонавтике, о видных учёных в этой отрасли.

Да и книги – о Циолковском (1957), о Лавочкине (1975), о знаменитом космическом конструкторе А.М. Исаеве (1980). В серии «ЖЗЛ» выпустил биографии Н.Е. Жуковского (1959), Циолковского (1962), Артёма Микояна (1978).

Другие книги по авиации: «Человек на крыльях» (1958), «Винт и крыло» (1980).

Но он не был автором одной темы. Его книга «Вам письмо» (1966) рассказывает об истории почты, ну а «Протазанов» (1973) не зря вышла в серии «Жизнь в искусстве».

И всё же авиация была его писательской страстью. Он написал несколько сценариев документальных фильмов на авиационные темы. А сценарий его художественного фильма, написанного совместно с Б. Чирсковым и Д. Радовским, – «Барьер неизвестности», который снял режиссёр Никита Курихин в 1961 году, – это жизнь людей на секретном полигоне, их испытания новых реактивных самолётов, в том числе и такого, какой может совершить суборбитальный космический полёт.

Умер Арлазоров 2 июля 1980 года.

* * *

Прославившийся в сатире как Эмиль Кроткий, он свои лирические стихи подписывал настоящими своими именем и фамилией Эммануил Яковлевич Герман. Он родился 26 декабря 1892 года.

Собственно как лирический поэт он печатал стихи вначале, вместе с сатирой. В 1913 году был отмечен премией на литературном конкурсе памяти Семёна Надсона. Жюри было внушительным: Брюсов, Бунин, Вересаев. В 1917 году издал стихотворный сборник «Растопленный полюс», написал «Повесть об Иванушке-Дурачке (Русская история в стихах)».

В 1918–1920 живёт в Харькове, где издаёт книгу «Разговор с Вильсоном» и сборник лирических стихов «Скифский берег». В 1922 году его книга «Стихи о Москве» издана в Екатеринбурге.

Переехал в Москву. Работал в газете «Труд». В качестве её корреспондента выезжал в Германию, Францию и Чехословакию.

С 1931 года стал постоянным автором «Крокодила».

Но в 1933-м арестован и выслан на три года в Камень-на-Оби. Ему не разрешили поселиться в Москве по отбытии ссылки в 1936 году, и он до 1941 года живёт в Можайске.

В 1941–1944 годах живёт в Астрахани, где редактирует сатирический отдел «Прямой наводкой» в областной газете «Коммунист».

После войны и до самой смерти 10 февраля 1963 года снова является постоянным автором журнала «Крокодил».

Илья и Петров вывели Кроткого в «Золотом телёнке» под именем фельетониста Гаргантюа.

Кроткий немало выпустил книжек в библиотеке журнала «Крокодил».

Его афоризмы в 1966–1967 годах вышли отдельным изданием «Отрывки из ненаписанного» с предисловием Безыменского и с иллюстрациями Бориса Ефимова.

Кстати, именно Кроткому принадлежит афоризм «Ученье свет, а неучёных тьма».

А вот ещё несколько:

«Лучше эскимо без палочки, чем палочка без эскимо. Он очень шёл к своему галстуку. Не падай духом – ушибёшься. Мыльный пузырь всегда радужно настроен. И ослы играют роль в музыке: их кожу натягивают на барабан».

* * *

Николай Фёдорович Кузнецов, родившийся 26 декабря 1916 года, участвовал как лётчик-ас в трёх войнах – в советско-финской, Великой Отечественной и войне в Корее (1952–1953). В 1943 году капитан Кузнецов был удостоен звания Героя Советского Союза.

В 1963–1972 году был начальником Центра подготовки космонавтов.

В 1963 году защитил кандидатскую диссертацию, в 1974-м – докторскую. Дослужился до генерал-майора.

Выпустил мемуары в 1970 году – «Фронт над землёй».

В 1987-м вышла книга «Годы испытаний».

Наконец, в том же 1987-м Кузнецов издал повесть «Главный и Первый» – о С. Королёве и Ю. Гагарине.

Надо сказать, что в конце Отечественной войны Кузнецов был представлен ко второй звезде Героя. Причём представление было подписано самим Жуковым.

Но это и сыграло отрицательную роль. Жуков после войны был отодвинут Сталиным, а его подписанные представления были сданы в архив.

В 1986 году в Подольском архиве были найдены те самые подписанные Жуковом документы. Делу было дали ход, но оно застопорилось.

И всё же после ходатайств солидных организаций и уважаемых военных людей указ о награждении Кузнецова второй звездой Героя был подписан в 1999 году.

В декабре он получил награду, а в январе 2000 его положили в госпиталь. 5 марта 2000 года Николай Фёдорович скончался.

* * *

Пётр Николаевич Якоби, родившийся 26 декабря 1876 года, был прокурором Рижского окружного суда. Работал в Министерстве юстиции России. Был весьма знаменитым правоведом.

И вместе с тем серьёзно занимался литературой. Выпустил сборники «Стихотворения» (1904), «Струны» (1910). Под псевдонимом Пётр Зудатешин издал фарсы «Кто первее, тот правее, или Кто палку взял, тот и капрал» (1901), «Герои нашего времени» (1904).

В 1940 году был арестован и приговорён к 10 годам лагерей. Умер в лагере 26 августа 1941 года.

В память о нём – его стихотворение:

В дебрях, дебрях отдалённых Я нашёл себе приют. В грёзах вялых, в грёзах сонных Мысли медленно плывут. С гор струится дух медовый. Им природа пленена. Солнце нежит лес сосновый… Боже, что за тишина! Лишь в своей дремоте сладкой Веткой лес прошелестит, И по озеру украдкой Ветер рябью пробежит.

* * *

Почему то Юрий Александрович Липкин, родившийся 26 декабря 1904 года, захотел взять себе псевдоним Липкинг. Под ним известен и как учёный, и как писатель.

До войны учительствовал в школах.

В Отечественную его по состоянию здоровья не выпускали. Но он добился своего в мае 1942 года, когда ушёл на фронт добровольцем, воевал на Сталинградском фронте. В августе 1942-го получил осколочное ранение, был направлен в госпиталь, где оставлен для прохождения службы. Но в июне 1943-го при погрузке раненых в результате бомбардировки получил общую контузию и был уволен в запас.

С этого времени он в Курске. Преподаёт сперва географию, а потом историю почасовиком в Курском пединституте. В ноябре 1944 года направлен в Курское суворовское училище преподавателем географии.

После демобилизации преподавал в школе, потом в Курском университете, где занимался археологией. В течение ряда лет возглавлял археологическую практику студентов. Участвовал в исследованиях городища Марица, палеолитических стоянок в Авдеево и в самом Курске.

В 1963–1964 годах около хутора Княжий и в 1967–1968 около села Лебяжье им были исследованы грунтовые могильники второй половины VI-начала VIII веков нашей эры, относящихся к колочинской (поздний вариант киевской) культуре.

Результатом многочисленных разведок и раскопок стали публикации книг и статей об археологических памятниках и истории Курской области.

К сожалению, опубликованы вместе с научными и научно-популярными работами Липкинга только повесть «Кудеяров стан» (под псевдонимом Александров), роман «В горниле» (под тем же псевдонимом) и роман «Сварожье племя». А повести «В горниле» и «Великие романтики» и пьеса «Старые лебеди» до сих пор не опубликованы. Странно, что они не нашли своего издателя. Тем более что в Курске чтят память Липкинга, скончавшегося в 1983-м.

Впрочем, так ли уж горячо чтят? Почему нет точного указания на день и месяц смерти?

* * *

В предисловии к собранию сочинений Александра Валентиновича Амфитеатрова в 8 томах (2010) говорится: «Общее количество романов, по неполным подсчётам […] приближается к трём десяткам, а счёт публикаций в газетах и журналах идёт на сотни. […] Рассеяны и до сих пор не собраны мемуарные очерки Амфитеатрова, содержащие ценнейшие сведения о литературной и артистической жизни […] России».

Да, Александр Валентинович (родился 26 декабря 1862 года) был невероятно плодовит. По-моему, он выступал во всех литературных жанрах. Причём в каждом – по многу раз.

Любопытно, что был он ещё и оперным певцом. Учился пению в Италии. Зачислен в штат Мариинского театра (баритон). Но оставил оперную карьеру уже в 1889 году. Ради журналистики и литературы.

Вместе с Власом Дорошевичем на деньги Мамонтова и Морозова создал газету «Россия», которую запретили в 1902 году из-за публикации сатиры на царскую семью «Господа Обмановы».

В 1902–1903 – в ссылке в Минусинске, в 1904-м – в Вологде. В ссылке пишет много под разными псевдонимами.

По возвращении из ссылки работал в газете «Русь».

В 1904-1916-м жил в эмиграции во Франции, в Италии. Издавал журнал «Красное Знамя».

В 1906–1907 годах был корреспондентом «Русского слова» и других газет, работал над историческими романами.

В 1916-м вернулся в Россию. Возглавлял отдел публицистики газеты «Русская Воля», сотрудничал в газетах и журналах.

В начале 1917-го выслан в административном порядке, но, благодаря Февральской революции, не доехал до места и вернулся в Петроград.

В 1917–1918 печатал статьи, направленные против большевиков

23 августа 1921 года бежал на лодке из Петрограда в Финляндию.

Перебрался в Прагу, оттуда с весны 1922 года – в Италию, где скончался 26 февраля 1938 года.

О чём он писал? Обо всём. У него есть исторические романы, романы из жизни проституток и бандерш, оккультный роман «Жар-цвет» (1895), ставший бестселлером…

Не всех удовлетворяло его творчество. Его языком восхищался даже придирчивый в этом отношении Иван Шмелёв. Но современники отмечали, что творчество Амфитеатрова носит в основном фельетонный характер, что его романы, по уверению современника, «всегда многословные и почти всегда поверхностные».

Во многом, это так и есть.

27 ДЕКАБРЯ

Об Осипе Мандельштаме в последнее время написано большое количество работ. Его гениальные вещи разобраны по многу раз. Вот открыл и читаю первое попавшееся:

А мог бы жизнь просвистать скворцом, Заесть ореховым пирогом, Да, видно, нельзя никак…

Нет, не такая радужная судьба была уготовлена русскому гению.

Передаю слово писателю, которому досталось видеть Мандельштама в лагере, который смерть Мандельштама срисовал с натуры:

«Да, он догадывался кое о чём из того, что ждало его впереди. На пересылке он многое успел понять и угадать. И он радовался, тихо радовался своему бессилию и надеялся, что умрёт. Он вспомнил давнишний тюремный спор: что хуже, что страшнее – лагерь или тюрьма? Никто ничего толком не знал, аргументы были умозрительные, и как жестоко улыбался человек, привезённый из лагеря в ту тюрьму. Он запомнил улыбку этого человека навсегда, так, что боялся её вспоминать.

Подумайте, как ловко он их обманет, тех, что привезли его сюда, если сейчас умрёт, – на целых десять лет. Он был несколько лет назад в ссылке и знал, что он занесён в особые списки навсегда. Навсегда?! Масштабы сместились, и слова изменили смысл.

Снова он почувствовал начинающийся прилив сил, именно прилив, как в море. Многочасовой прилив. А потом – отлив. Но море ведь не уходит от нас навсегда. Он ещё поправится.

Внезапно ему захотелось есть, но не было силы двигаться. Он медленно и трудно вспомнил, что отдал сегодняшний суп соседу, что кружка кипятку была его единственной пищей за последний день. Кроме хлеба, конечно. Но хлеб выдавали очень, очень давно. А вчерашний – украли. У кого-то ещё были силы воровать.

Так он лежал легко и бездумно, пока не наступило утро. Электрический свет стал чуть желтее, и принесли на больших фанерных подносах хлеб, как приносили каждый день.

Но он уже не волновался, не высматривал горбушку, не плакал, если горбушка доставалась не ему, не запихивал в рот дрожащими пальцами довесок, и довесок мгновенно таял во рту, ноздри его надувались, и он всем своим существом чувствовал вкус и запах свежего ржаного хлеба. А довеска уже не было во рту, хотя он не успел сделать глотка или пошевелить челюстью. Кусок хлеба растаял, исчез, и это было чудо – одно из многих здешних чудес. Нет, сейчас он не волновался. Но когда ему вложили в руки его суточную пайку, он обхватил её своими бескровными пальцами и прижал хлеб ко рту. Он кусал хлеб цинготными зубами, дёсны кровоточили, зубы шатались, но он не чувствовал боли. Изо всех сил он прижимал ко рту, запихивал в рот хлеб, сосал его, рвал и грыз…

Его останавливали соседи.

– Не ешь всё, лучше потом съешь, потом…

И поэт понял. Он широко раскрыл глаза, не выпуская окровавленного хлеба из грязных синеватых пальцев.

– Когда потом? – отчётливо и ясно выговорил он. И закрыл глаза.

К вечеру он умер.

Но списали его на два дня позднее, – изобретательным соседям его удавалось при раздаче хлеба двое суток получать хлеб на мертвеца; мертвец поднимал руку, как кукла-марионетка. Стало быть, он умер раньше даты своей смерти – немаловажная деталь для будущих его биографов».

Так заканчивается рассказ Варлама Тихоновича Шаламова «Шерри-бренди».

Умер Осип Эмильевич 27 декабря 1938 года. Родился он 15 декабря 1891-го. 47 лет прожил на свете.

* * *

Брат Давида и Владимира Бурлюков, Николай Давидович Бурлюк погиб 27 декабря 1920 года (родился 4 мая 1890-го). Вместе с братьями (и сестрой Людмилой Бурлюк-Кузнецовой) печатался в изданиях кубофутуристов («Пощёчина общественному вкусу», «Садок судей»), но он не урбанист, не занимался словотворением, как Маяковский, Давид Бурлюк или Кручёных. По поэтике он ближе к Ирине Гуро: импрессионистическая образность, музыкальность, мифологичность.

Показательно, что он отказался подписать манифест футуристов «Идите к чёрту», оскорбляющий акмеистов. Напротив. Он дружил с Гумилёвым, принимал участие в заседаниях его «Цеха поэтов».

Писал лирическую прозу.

В 1916 году был мобилизован в действующую армию, а после революции служил в тех войсках, куда заносили его обстоятельства.

Не выдержав службы, скрывался от мобилизации, но на горе себе явился в Херсоне стать на учёт Красной армии как белый офицер. На учёт его ставить не стали, а сразу же армейской «тройкой» приговорили к расстрелу.

Он оставил после себя не слишком обширное наследие.

Вот – характерное для него стихотворение (футуристический синтаксис сохраняю):

Седой паук ты ткёшь тенёта Рисуя кружево времён, Швыряешь с яростию мота Часы с изогнутых рамён И дней исчерченное стадо Далёкой осени давно Умчало всё, чем сердце радо — Печали, радости – равно Но казни день встаёт всечасно — Тогда росу пила, А в тело дрогнувшее властно Крича врывалася пила Вновь кажет мне сучок смолистый Как бы пронзённый болью глаз, — А я тогда, как мастер истый, С плеча разрезал древа таз; И ветви поднятые к небу, Как руки в памяти рублю, А корни – рты земному хлебу, Как проклинающих гублю.

* * *

Константин Иванович Абатуров, родившийся 27 декабря 1911 года, похоже, поминается костромичами не как писатель, а как бывший советский начальник.

Уже в тридцатых годах он писал рассказы, где воспевал социальные перемены в деревне. В 1937 году, закончив заочное отделение Ленинградского института журналистики, был назначен заместителем редактора областной партийной газеты «Северная правда». После работал директором Костромского книжного издательства. И, наконец, собственным корреспондентом газеты «Лесная жизнь».

Ясно, что при таких должностях печататься ему труда не составляло. Рассказов он напечатал много. Стал членом Союза писателей СССР в 1956 году. Его роман «Юровские тетради» московское издательство «Современник» выпустило в 1978 году. А через четыре года переиздало. Хотя и первое издание, если хорошенько поискать в Интернете, найдётся. Но в то время переиздавали книгу не только потому, что она разошлась. Начальники претендовали на переиздание и в том случае, если их книга пылилась на магазинных полках. «Современник», кстати, ещё в 1976 году издал книгу рассказов Абатурова «Тихая пристань». Остальные книги, в том числе и роман «В строю» издало то самое издательство, которым он одно время руководил.

Умер 19 января 2001 года.

Последние его книги выпустили Верхне-Волжское издательство: «В краю Мазая» (1993), и новое издательство в Костроме «Моя Шача» (1996; отчасти, биографическая) и «Земля зовёт» (2001).

* * *

В Царкосельский лицей Яков Карлович Грот (родился 27 декабря 1812 года) был направлен по личному указанию Николая I. Лицей Грот закончил с золотой медалью и поступил в канцелярию комитета министров в помощники к барону М.А. Корфу. Когда Корф был назначен государственным секретарём, он перевёл Грота в свою канцелярию.

В 1838 году Грот познакомился с П. Плетнёвым. Началось сотрудничество в «Современнике».

В 1840 переезжает в Финляндию, занимается инспекцией финских школ по преподаванию русского языка.

В 1841 становится профессором русской словесности и истории при Императорском Александровском университете. По поручению Совета университета организует отдельную русскую библиотеку.

В декабре 1852 избирается в члены-корреспонденты Императорской Академии наук. На следующий год становится профессором словесности Царскосельского лицея и назначается преподавателем словесности немецкого языка, истории и географии к Великим Князьям Николаю и Александру Александровичам.

В 1858-м Грот – академик Российской Императорской академии наук.

В октябре 1889 – вице-президент этой академии.

Изданное им собрание сочинений Державина в 9 томах (1864–1883) содержит обширный комментарий, образцовый для своего времени с научной точки зрения.

Издал также сочинения Хемницера, книгу «Жизнь Державина», исследование «Екатерина II». Занимался историей шведской и финской литературы, изучал скандинавский фольклор и мифологию.

В работах «Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне» и «Русское правописание» сформулировал основные принципы правописания – фонетический и историко-этимологический. Нормы русской орфографии, которые он предложил, сделали его исследования наиболее авторитетными до самой реформы 1918 года.

Начал издавать «Словарь русского языка» нормативного типа (вышло начало А-Д), занимался словарём и стилем отдельных писателей («Словарь к стихотворениям Державина»).

Мне, например, было наиболее интересно читать книгу «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники».

Скончался Яков Карлович 5 июня 1893 года.

* * *

Ну, Мария Васильевна Розанова (родилась 27 декабря 1929 года) известна не меньше, чем её муж Андрей Донатович Синявский. Известна своей абсолютно принципиальной редакторской позицией, которая дала ей возможность не просто посоперничать с Никитой Струве или с редакторами «Посева», но и выиграть у них это соперничество.

Потому что Мария Васильевна ни от кого не зависела и ничьи заказы не исполняла. Струве в конце концов стал иждивенцем Солженицына, деятели НТС теряли аудиторию из-за мутности собственной программы, а Розанова всё взяла в свои руки, чётко поставила перед собой определённую цель. И уже никогда от неё не отступала.

Многое, конечно, зависит от характера человека. Мария Васильевна – человек смелый, не боящийся никаких подвохов. В этом смысле Синявскому с ней повезло.

Помню, как на Радио «Свобода» она ещё в 2006 году определила свой статус:

«…я парижская пенсионерка. Простите, пожалуйста, я живу на крохотную пенсию. Почему моя пенсия крохотная? Потому что во Франции, для того чтобы получать полную пенсию, человек должен проработать 37,5 лет. Синявский, который был профессором Сорбонны, проработал всего-навсего 19, то есть полпорции. И когда он вышел на пенсию (а он был профессор Сорбонны – это государственный служащий, они обязаны выходить на пенсию в 65 лет), он отработал всего половину своего стажа и получил за это половину пенсии. Когда он умер, то мне от его пенсии оставили половину. То есть я живу на четвертушечку пенсии. Эта четвертушечка составляет 1100 евриков. Так как мы плохо разбирались во французских делах, то мы неправильно оформили страховку, нам не объяснили, что мы какую-то часть страховки должны доплачивать сами, и поэтому мне возмещали со всех лекарств только 65 процентов, а 35 процентов я платила сама. И вот в очередной раз прихожу я в аптеку с очередными рецептами, протягиваю их туда, достаю кошелёк – и вдруг мне говорят: «А вы больше не должны платить». – «Почему?» – «Вам уже 70. И вот что бы я ни делала от 70, с меня… Я не работала во Франции ни одного дня, а вот с 70 лет Франция меня лечит задарма».

И ещё из одного интервью:

«Как только придёт подлинная свобода, с чтением люди расстанутся. И первыми от этого пострадают писатели. Они тут же окажутся в положении европейских, американских литераторов. В положении отнюдь не комфортном. Это в Союзе писатель – профессия не только почётная, но и денежная. На Западе всё по-другому. Писатели, поэты вынуждены зарабатывать преподавательской, журналистской деятельностью. Проза расходится только коммерческая. Поэтические сборники вообще никто не покупает. Великих французских поэтов последнего времени поддерживали (по дружбе) великие французские художники. Чьи-то французские стишата издавались в роскошных альбомах с репродукциями того или иного известного живописца. Поэты получали деньги. Это был союз интеллигенции против пресловутого – очень сурового! – мира капитала.

– Что ждёт советского литератора, мечтающего переехать на Запад?

– Во-первых, надо ещё переехать. А во-вторых, его ждёт необходимость осваивать какую-то реальную профессию. Прозой, стихами он сможет заниматься на досуге. Если у него будет досуг».

Вот такой – прямой, честный, безыллюзорный она человек – Мария Васильевна Розанова! Любимый мой издатель!

* * *

Отец нынешнего телеведущего Андрея Максимова, поэт Марк Давыдович Максимов (родился 27 декабря 1918 года) вёл в моей юности литературное объединение при «Московском комсомольце». Мы, «магистральцы», нередко были у них в гостях, а они у нас – читали стихи, обменивались мнениями.

Уже потом, работая в «Литературной газете», я сблизился с Марком Давыдовичем и его женой Антониной Николаевной, которая работала в Бюро пропаганды и часто присылала мне путёвки для выступлений.

Марк приносил стихи, пока я занимался в газете их публикациями, а потом просто заходил в гости – потрепаться.

От него я узнавал немало интересных новостей, связанных с Союзом писателей.

Его военная биография началась как раз 22 июня 1941 года. Он попал в плен, но бежал и воевал в партизанском отряде имени «Тринадцати», которым командовал В.С. Гришин, Герой Советского Союза. Марк был политруком конной разведки, редактировал партизанскую многотиражную газету «Смерть врагам». Всё это и спасло Марка от возмездия за плен. Гришин дал ему очень высокую характеристику. И его в 1944-м откомандировали в Омск, где он работал спецкором «Гудка».

На Первом совещании молодых писателей (1947) был в семинаре у Антокольского, заслужил его похвалу.

В дальнейшем он много печатался. Со стихами, с довольно крупными поэмами, с публицистикой, с переводами из национальных советских поэтов.

Написал пьесу «Никогда не забудем» (1950), сценарии фильмов.

Умер 20 ноября 1986 года.

Вот какие стихи он писал:

– Я от Берии ушёл, и от подлости ушёл. По сусекам метён, по кадушкам квашён, уходил и от жён, дорогая. – Колобок, колобок, ты седой от дорог, а кому ты помог, убегая? – Я бежал, не дрожал, я себя уважал, полагал – помогал, получал по ногам, — не ругаю. – Колобок, колобок, али ты не продрог? Посидел бы в печи, где вокруг калачи еле дышат, тепло сберегая! – Посули мне покой, чтобы к дому привык, постели мне мукой, чтоб к другой не прилип. Но планета кругла под ногами. – Колобок, колобок, а не больно ты шустр? Ты ж и вовсе без ног. – Что ж, без ног – не без чувств. Как ушёл за порог, всё качусь да качусь — по ручьям, по снегам, по камням-берегам, по болотам, где тина тугая. Я без ног и без рук, до чего ж я округл, без подков, без шипов, из одних из боков… А бока-то болят, дорогая.

* * *

Николай (Николоз) Мелитонович Бараташвили, родившийся 27 декабря 1817 года, был выдающимся грузинским поэтом-романтиком, который при жизни не напечатал ни строчки.

В сороковых годах юноша Николоз возглавил литературный кружок, который впоследствии основал постоянный грузинский театр (1850) и журнал «Цискари» (1852).

Он мучился от любви к княжне Екатерине Александровне Чавчавадзе, на которую она не отвечала. Посвящённые ей стихи прекрасны.

В 1844-м из-за разорения отца Николоз поступил на государственную службу. Но заболел малярией и умер в возрасте 27 лет: 21 октября 1845 года.

Самым блистательным стихотворением Бараташвили считается «Мерани». Его переводили Б. Пастернак, П. Антокольский, М. Лозинский, С. Шервинский, В. Державин

В 1968 году к 200-летию Бараташвили был объявлен конкурс на лучший перевод «Мерани», в котором приняло участие 200 человек. 28 лучших переводов были напечатаны в Тбилиси отдельной книгой. Среди них переводы Б. Ахмадулиной, Е. Винокурова, Р. Казаковой, Е. Евтушенко, В.Лугового, Ю. Ряшенцева.

В 1970 году свой перевод опубликовал Я. Смеляков.

Все эти переводы по-своему хороши. Но мне говорили в Грузии, что наиболее близко к тексту по духу перевёл «Мерани» Владимир Абоевич Козаровецкий. Его перевод и приведу:

Без дорог летит, мчит меня вперёд мой Мерани, Мне зловеще каркает ворон вслед. – Мчись быстрей Из границ судьбы и за той неведомой гранью, Мой Мерани, мрачные мысли скачкой развей! Рассекай поток, встречный ветер рви, пролетай над скалой и бездною, Не щади усталого всадника – не сворачивай с полпути, И ни в град, ни в зной ты, крылатый мой, не ищи для меня убежища, Мчись вперёд, лети, и года скитаний в единый миг обрати! Пусть навек покинуть отчизну мне, пусть лишиться друзей и сверстников, Не увидеть больше родных, любимую, голос её забыть! Где застанет ночь, там и будет кров – станет кровлею высь небесная, Только верным спутникам – вечным звёздам – мне душу свою открыть! Всю любовь и боль, как в морской прибой, мой Мерани, Кинуть в твой полёт вдохновенно-дерзкий! – Смелей Мчись, Мерани мой, и за той неведомой гранью Мои мысли мрачные вихрем скачки развей! Пусть мне в землю лечь суждено не там, где все предки мои схоронены, Не оплачет милая смерть мою, не омоет слезами труп! Где могиле той в чистом поле быть, ворон место найдёт укромное, С похоронным воем ветра зароют останки, позаметут! Вместо женских слёз дождь небесных рос – на могилу ту беспризорную, Вместо плача близких надрывный крик – коршун будет над ней кружить! Мчись-лети, Мерани, за грань судьбы уноси её поднадзорного, Если всадник твой не смирился с ней – не склонится, покуда жив! Пусть судьбой отринут, умру, покинут, Мерани, — Мне ль её бояться, борясь отчаянно с ней! Мчись, Мерани мой, и за той неведомой гранью Мои мысли мрачные вихрем скачки развей! Не пойдёт же прахом весь этот жар и порыв души обречённого! Ты протопчешь след, мой Мерани, там, где ещё никто не скакал! Чтобы мой собрат в свой черед смелей пролетал над судьбиной чёрною И его скакун бездорожьем, в лет, седока вперёд увлекал! Без дорог летит, мчит меня вперёд мой Мерани, Мне зловеще каркает ворон вслед. – Мчись быстрей Из границ судьбы и за той неведомой гранью, Мой Мерани, мрачные мысли скачкой развей!

28 ДЕКАБРЯ

Мне уже доводилось писать в календарной заметке о Владимире Массе, что однажды на правительственном приёме в 1933 году пьяный Качалов прочитал несколько смешных басен политического содержания.

Выяснить, чьи басни прочитал Качалов, оказалось нетрудно, и авторов – Масса и Эрдмана арестовали.

Но не только их. Арестовали и поместили в лагерь в Заполярье Михаила Давыдовича Вольпина.

Михаил Давыдович (родился 28 декабря 1902 года) писал сатирические стихи, скетчи, юморески, комические пьески и один и в соавторстве с В. Ардовым, или с И. Ильфом и Е. Петровым, или с В. Массом, или с Н. Эрдманом. Но чаще всего – с Н. Эрдманом.

После освобождения Вольпин снова встретился с Эрдманом, вместе с которым работает на протяжении 30 лет, создавая сценарии фильмов, главным образом фильмов-сказок.

В съёмках нескольких фильмов Вольпин принимает участие не только как сценарист, но и как автор стихов и текстов песен (музыкальные комедии «Весёлые ребята», «Волга-Волга»).

Соавторы пишут (Вольпин – стихи, Эрдман – проза) русский текст оперетты Штрауса «Летучая мышь». Великий Григорий Ярон писал об этой работе: «…это была заново написанная комедия Эрдмана и Вольпина с музыкой Штрауса. Но они, как и всегда, написали блестящий, самоигральный текст, где каждое слово звучало как колокол, проносилось через рампу, било наверняка». Оперетта была поставлена на сцене, а её литературная основа послужила экранизации.

Во время войны Вольпин и Эрдман добровольно вступили в Красную армию. В январе 1942 года они были командированы в Москву и до конца войны служили в ансамбле песни и пляски при центральном доме культуры НКВД СССР, где писали пьесы военно-патриотической тематики и сценарии театрализованных представлений для ансамбля.

После войны Вольпин пришёл на киностудию «Союзмультфильм», где в 1948-м был снят по его сценарию фильм «Федя Зайцев», а в 1950-е – начале 1960-х – целый ряд фильмов, в том числе «Заколдованный мальчик» (1955) – по мотивам сказки С. Лагерлёф «Удивительное путешествие Нильса с дикими гусями», фильм для взрослых режиссёра Ф. Хитрука «История одного преступления» (1962).

В 1951 году авторы сценария фильма «Кубанские казаки» Вольпин и Эрдман удостоены сталинской премии 2-й степени.

С начала 1960-х в одиночку или вместе с Эрдманом Вольпин пишет сценарии по мотивам произведений, относящихся к мировой классике. Большим успехом пользуется фильм-сказка «Морозко» (1964). Последним фильмом Вольпина стала «Сказка про влюблённого маляра» (1986).

21 июля 1988 года Михаил Давыдович погиб в автомобильной катастрофе.

* * *

Илья Маркович Василевский, родившийся 28 декабря 1882 года, наиболее известен двумя вещами. Первая – своим причудливым псевдонимом Не-Буква, которым он подписал немало произведений. И вторая – в начале 1920-х он был женат на Людмиле Евгеньевне Белозерской, ставшей позже второй женой Михаила Булгакова.

Василевский был редактором и издателем газеты «Свободная мысль», которая открыла миру Аркадия Аверченко, Сашу Чёрного, Корнея Чуковского, О.Л. Д’Ора. Газета из-за цензуры часто закрывалась и выходила под другим названием: «Труд и свобода», «Свобода и жизнь», «Молодая жизнь», «Судьба народа», «Утро», – словом, фантазии у Василевского на это хватало.

В 1918–1919 гг. он живёт в Киеве и издаёт газету «Киевское эхо».

А с 1920-го – в эмиграции. В Константинополе, затем в Париже, где пытается возобновить издание «Свободной мысли», в Берлине.

Об этой поре написала книгу «У чужого порога» его бывшая жена Л.Е. Белозерская.

Но заскучал по родине. Вернулся в 1923 году.

Выпустил памфлеты «Романовы» (1923–1924), «Николай II» (1923). Полемизировал в печати с Иваном Буниным и другими известными эмигрантами в книгах «Белые мемуары» (1923) и «Что они пишут? Мемуары бывших людей» (1925). Как видим, не останавливался перед оскорблением: назвал Бунина, Амфитеатрова и других «БЫВШИМИ ЛЮДЬМИ»!

В 1929–1935 годах был завом редакции московского журнала «Изобретатель».

А ведь начинал с революционных стихов. Вот с такой пародии на Фета (1906):

Голод… Долгое терпенье… Нищенский надел… Кровь… Насилье… Опьяненье… Плети и расстрел. Залп… Толпа… Убитых тени. Муки без конца… Ряд безмерных преступлений Важного лица… Стоны… Ужас… Боль, и слёзы… Нищего сума… И нагайки… И угрозы… И тюрьма, тюрьма…

Но это революционное прошлое, как это было часто, ему не засчитано. Не засчитана и полемика с писателями-эмигрантами. Илья Маркович Василевский был арестован, приговорён 14 июня 1938 года к расстрелу и расстрелян в тот же день.

* * *

Ну, не скажу, что он был моим любимым писателем, но его повесть «Стожары» мне нравилась. Читал я её то ли в первом, то ли во втором классе, и, помню, с увлечением следил за приключениями своих деревенских ровесников.

Больше я у Алексея Ивановича Мусатова ничего не читал. Точнее, попробовал прочитать его повесть «Дом на горе», но стало скучно: почувствовал, что автор, словно начинающий рисовальщик по квадратикам, пытается воспроизвести живую жизнь. И это ему не удаётся.

Потом уже взрослым полистал я в библиотеке «Литературной газеты» повесть Мусатова «Паша Ангелина». И совсем разочаровался в понравившемся в детстве писателе.

Умер Мусатов 28 декабря 1976 года (родился 25 марта 1911-го).

* * *

Первый роман Георгия Васильевича Егорова, родившегося 28 декабря 1923 года, «Солона ты земля» вышел на Алтае в 1963 году и пользовался там большой популярностью: выдержал семь изданий. А вот его продолжению «На земле живущим» не так повезло: по цензурным соображением он долго пролежал в столе писателя и увидел свет только в 1988 году.

Бывший на войне командиром взвода конной разведки, Егоров написал ещё один популярный роман «Книга о разведчиках», который тоже выдержал несколько изданий. Издавался и в Москве.

За документальные очерки о советской милиции Егоров удостоен диплома МВД и Союза писателей.

Написал также повести «Крушение Рогова» и «Горсть огня». Но об их успехе у читателя ничего не известно.

Умер 28 февраля 1992 года.

На Алтае ежегодно проводятся краевые Егоровские чтения.

* * *

Вот ещё недавно было время! Александр Александрович Базаров, родившийся 28 декабря 1940 года, выпустивший книгу «Кулак и АгроГулаг» (1991) и сказавший о ней: «Эта книга не против колхозов. Она против советского феодализма, освященного политической демагогией», – этот писатель пользовался уважением властей, стал лауреатом премии губернатора Курганской области.

Да и следующие за этой – первой книгой остальные не разочаровали начальство. Хотя был Базаров писателем фактически одной темы. Выпустил двухтомник «Дурелом, или господа колхозники» (1997), «Хронику колхозного рабства» (2004). Причём выпускал книги на собственные средства или на зарубежные гранты. Получил грант (страшно сказать!) Международного Фонда Макартуров. И никто не обозвал его «иностранным агентом»!

Он автор сценария и материалов документального фильма «Сирота Страны Советов» (1994), удостоенного Гран-при на фестивале документальных фильмов стран СНГ.

Умер 8 мая 2006 года. Так что посмертно изданная в 2008 году книга «Вся жизнь моя тебе, Россия» оказалась итоговой.

Что ж. Курганская городская дума в 2011 году приняла решение присвоить имя писателя улице в посёлке Чистое поле города Кургана. Увековечила память земляка – честного человека.

* * *

Павел Петрович Громов, родившийся 28 декабря 1914 года, учился и в Ленинградском университете и в ГИТИСе. Это сказалось на его творчестве. Он причастен и к литературе, и к театру.

Он дебютировал в печати в 1938 году статьями в основном о театре.

Но первая его книга была посвящена творчеству Юрия Крымова (1956).

Книга «Герой и время» носит подзаголовок «о литературе и театре» (1961).

Написал вступительные статьи к изданиям стихотворений Фета, А. Григорьева, К. Павловой. К театральным произведениям Блока в серии «Библиотека поэта». О Блоке и его окружении он написал книгу (1966), переизданную и дополненную в 1986-м. Критик А.М. Турков писал в предисловии к этому изданию, что для этой книги характерен «лиризм любви к великой русской литературе вообще, к её миссии летописца «роковых минут истории».

В 1971 году появляется книга Громова «О стиле Льва Толстого: Становление «диалектики души». А в 1977-м – как бы её продолжение «О стиле Льва Толстого: «Диалектика души» в «Войне и мире».

Скончался 20 октября 1982 года.

В посмертно опубликованную книгу Громова «Написанное и ненаписанное» (1994) включены статьи о театре (в том числе и полный вариант статьи «Ранняя режиссура В. Мейерхольда»), и «Монологи семидесятых» – записи бесед с Громовым, сделанные его ученицей Надеждой Таршис, подготовившей книгу к изданию.

О том, что Громов писал стихи, знали только его близкие. При жизни он стихов не печатал. Лишь в 2000 состоялась первая публикация стихов Павла Петровича в журнале «Звезда». В 2013-м вышел сборник «Прекрасное трагическое небо», куда вошла значительная часть его поэтического наследия.

А поэтом Громов был очень неплохим:

Так весело свиристели, Повизгивали в изволок Верёвочные качели, Подбрасывая под потолок. Над крышею сеновала Был розово-звучен рассвет, И солнце в Пасху играло. Всего уже этого нет.

29 ДЕКАБРЯ

В 1936 году пришёл работать Григорий Абрамович Бялый (родился 29 декабря 1905 года) на кафедру русской литературы Ленинградского университета. Через три года «по совокупности трудов» получил кандидатскую степень. И за дело. Уже в 1937-м выходит монография Бялого «В.М. Гаршин и литературная борьба восьмидесятых годов».

Л.М. Лотман пишет о том, что защита Бялым докторской диссертации по Короленко в 1939 году была сенсацией. Во-первых, впечатлял молодой возраст соискателя. А, во-вторых, Бялому удалось едва ли не заново открыть Короленко для науки о литературе. Лидия Лотман вспоминает и какой акростих посвятил Бялому Василий Васильевич Гиппиус:

Гром, шум и плески сотрясают стены, Ревьмя ревут профессор и студент, И лаврами венчанный депендент, Горя очами, шествует со сцены. Отважный ратоборец новой смены Разбил противников в один момент, И как ни злился старший контрагент, Юннейшего лелеяли камены. Был повседневный путь его суров: Яр, дик и крут был норов секретаршин, Любой сотрудник был надуть готов, Он сердцем отдыхал среди трудов. Мук врачевателем был добрый Гаршин, Утехой – Короленко-сладкослов.

По словам одного из коллег, за деликатность и гуманизм профессор Бялый заслужил определение «Князь Мышкин русской литературы».

Писатель Михаил Веллер в книге «Моё дело» вспоминал, что на лекциях Бялого по Достоевскому аудитория была переполнена: «собирался весь питерский бомонд».

Однако в 1949-м Бялый не избегнул репрессий в кампанию по борьбе с космополитизмом. Избиением Бялого руководил будущий писатель, а тогда работник университета Фёдор Абрамов.

Впрочем, слово Лидии Михайловне Лотман:

«Григорий Абрамович рассказал мне подробности длинной эпопеи давления на него органов КГБ, пытавшихся добиться от него «материала» на его старого товарища, против которого организовывали «дело». Григория Абрамовича долго вызывали, запугивали, рисуя весьма реальные мрачные перспективы, которые его ожидают за его упорство, вплоть до того, что он может стать главной фигурой процесса. Григорий Абрамович держался стойко. Следователь, торжествуя, показал ему обнаруженную у обвиняемого – приятеля Григория Абрамовича – на квартире при обыске «сионистскую листовку» – на самом деле копию стихотворения А. С. Пушкина на библейский сюжет «Когда владыка ассирийский / Народы казнию казнил», в котором есть строки:

Кто сей народ? и что их сила, И кто им вождь и отчего Сердца их дерзость воспалила, И их надежда на кого?

Григорий Абрамович разочаровал следователя, объяснив, что автор «листовки» – Пушкин. Впоследствии приятель Григория Абрамовича, умный человек, известный библиограф, сердился на Григория Абрамовича за это пояснение. Он собирался «открыть» авторство Пушкина только тогда, когда обвинение ему будет предъявлено, а следствие закончено. Впрочем, процесс не состоялся. Обвиняемого рассудили за благо отпустить и освободить от всякой ответственности. Времена стали меняться».

Не факт, конечно, что, если б состоялся процесс, человека оправдали бы, поняв, что судят за пушкинское стихотворение. Судьи, выпестованные чекистами, умели пренебрегать достоверностью!

А со сменой времён стало меняться и отношение к бывшим «космополитам». Бялый доработал в университете до самой смерти в 1987 году (увы, ни дня, ни месяца смерти не указано даже на надгробье).

Он оставил такие труды как «Поэты 1880-1890-х годов» («Библиотека пота». Малая серия, 1964), как «Русский реализм конца XIX века» (1973), как «В.Г. Короленко» (1983). Каждый по-своему великолепен.

* * *

Лилиана Сергеевна Розанова, родившаяся 29 декабря 1931 года, была ключевой фигурой самодеятельности биологического факультета МГУ с 1950-х до первой половины 60-х годов. Была участницей авторского коллектива биофака «Саша Роздуб» (САхаров-ШАнгин-РОЗанова-ДУБровский).

Публиковала научно-популярные статьи в журнале «Знание-сила», где в 1967–1969 гг. заведовала биологическим отделом. Печатала прозу в журналах «Молодая гвардия», «Новый мир», стихи в газете «Комсомольская правда». Выпустила книгу повестей и рассказов «Процент голубого неба» (1964). Вторая её книга «Три дня отпуска» была выпущена посмертно в 1973 году. А она умерла в 1969-м.

Друзья очень тяжело переживали кончину своей любимицы. Вот воспоминания об этом Дмитрия Сухарева (его настоящая фамилия Сахаров, и она дала две первые буквы авторскому коллективу «Саша Роздуб»):

«Как достойно, как гордо Лялька умирала! Уже ясно было, что это её последний день рождения, и Ляльку отпустили ненадолго из больницы. Народищу набралось тьма-тьмущая, потому что с каждым годом друзей у неё становилось всё больше. Пришли, как всегда в этот день, верные друзья по первым спектаклям – те, с кем вместе в незабвенном своём детстве Лялька играла на сцене районного Дома пионеров. Однокурсники, орава агитпоходчиков, верных хранителей Лялькиных песен. И коллеги-физиологи из кардиологической лаборатории, в которой Лялька работала после университетской аспирантуры. И коллеги-литераторы, славная журнальная братия: ведь Лялька стала профессиональным литератором, сотрудником журнала «Знание-сила». И даже врачи из Лялькиной больницы пришли, ведь и они уже были верные друзья. Пели, хохотали, вспоминали то и сё.

Лялька вырядилась в легкомысленное новое платье, и причёсочку сделала – высший класс, и весь вечер веселила компанию рассказами о своих врачах, на которых нагляделась в больнице. И про то, как она уже пыталась отправиться на тот свет, а они её откачивали, и какие у них при этом были лица. Это были довольно уморительные истории, и врачи тоже хохотали, сидя рядом с Лялькой и послеживая за ней».

Сама же она не писала стихов о смерти. Но о прощании – были. Вот:

А я прощалась столько раз То поутру, то после полдня, Слова иль выраженье глаз Внезапно заново припомня! Обрушивался этот миг, Как горькое проникновенье. Да словно будущего тени Ложились возле ног моих. И, замерев у рубежа, Я не бросала, я – бросалась. Я делала последний шаг И, умирая, оставалась. Опять тобою спасена, Подхвачена у самой бездны, Я уцелею, я воскресну, Опять поверю: я – Она. Так рухнул мир. И вновь возник — Наш мир, где всё так мало значит. Там ты да я. Да груда книг, Ещё не начатых маячит. Ты спросишь: глупая, о чём? И спрячешь мне лицо в колени. Пустое. Это только тени Вдруг промелькнули за окном.

* * *

Алла Кторова – это псевдоним Виктории Ивановны Кочуровой (родилась 29 декабря 1926 года).

Ей повезло. Несмотря на то, что отец был офицером деникинской армии, ни его, ни его семью не преследовали. Впрочем, удивляться этому не приходится: отец ещё в гражданскую перешёл на сторону красных (что, конечно, полной индульгенцией ему служить не могло: его всё-таки разок ненадого арестовывали!) Дочери дали поступить на английское отделение института иностранных языков. Она окончила его в 1954 году. А в 1957-м получила разрешение на брак с американским гражданином Джоном Шандором и выехала с ним в 1958-м в США.

Публиковаться там она стала с 1960 года, взяв для псевдонима имя своей любимой актрисы и фамилию своего любимого актёра. Речь об Алле Тарасовой и Анатолии Кторове.

Впрочем, зарабатывала она не литературными трудами. Она поступила работать диктором на «Голос Америки».

Известность принесла ей книга «Лицо Жар-птицы». Не знаю, быть может, это и легенда, но Твардовский, якобы прочитав её, сказал: «Какая прелесть! Эта книга для «Нового мира», она будет стоять на золотой полке русской литературы». Но писатели-эмигранты приняли книгу действительно очень горячо.

Другие книги (а их Кторова написала много) такого успеха не имели.

Следует отметить, что Алла Кторова увлекалась ономастикой. Написала книгу «Сладостный дар» – об истории русских имён.

В 2003–2006 году издательство «Минувшее» выпустило мемуары писательницы в шести книгах, которые носят то же, что издательство, название – «Минувшее».

* * *

Лев Иванович Гумилевский только в серии «ЖЗЛ» выпустил книги «Рудольф Дизель» (написан в 1933), «Густав Лаваль» (1936), «Жуковский» (об авиаторе, 1943), «Чернов» (1944), «Бутлеров» (1951), «Вернадский» (1961), «Зинин» (19650, «Чаплыгин» (1969).

А сколько им выпущено художественных книг! Здесь и «Стихотворения» – первая книга, изданная в 1910 году, и «Рассказы из современной войны» (1915), и роман «Эмигранты» (1920), и пьесы «Владыка мира» (1921), «Хлеб» (1921), и снова книги рассказов: «Исторические дни» (1922) и «Может быть» (1922), и повесть «Сорок сороков» (1924), и снова книги рассказов: «Стальные дни» (1924), «Другая жизнь» (1925), «Тысяча лет» (1925)…

Оборвём список. Он обширен. «Ни дня без строчки», – был принцип Олеши. Похоже, что у Гумилевского принцип был: «Ни года без книги».

А прожил он 86 лет. Умер 29 декабря 1976 года. Родился 1 марта 1890-го.

В 1929 году кооперативное издательство «Никитинские субботники» предпринимало издание его собрания сочинений в 6 томах. К концу жизни таких томов было бы несколько десятков.

Да и посмертно были изданы роман «Игра в любовь» (2001) и книга воспоминаний «Судьба и жизнь» (1988).

Кстати, повесть Гумилевского «Собачий переулок» (1927) была обстреляна критикой за натуралистическое изображение любви быта молодёжи в годы НЭПа. Критика неистовствовала. И тут Гумилевскому помог Горький, пригласивший его писать для серии «ЖЗЛ».

Но контрольные экземпляры его первой книги в этой серии «Рудольф Дизель», которые типография выдала к 1 мая 1933 года, поначалу оставались единственными: книга не увидела света из-за того, что заведующий отделом печати ЦК ВКП(б) Стецкий отдал распоряжение Главлиту книгу не выпускать: автор, дескать, воспевает капиталистический строй. Ни Горький, ни Михаил Кольцов не смогли ничего сделать, и сорокатысячный тираж был уничтожен. Но спустя год в «Энергоиздате» книга получила весьма положительный отзыв и в июне 1934 вышла из печати. А спустя ещё год «Рудольфа Дизеля» с дополненными главами издали в «ЖЗЛ» и в 1938 году переиздали.

По поводу издания этой книги Гумилевский писал: «Связанное с неприятностями, о которых я только что рассказал, моё обращение к технике оказалось всё же очень счастливым. Я не только написал удачную книгу, я нашёл какое-то своё место в литературе».

Он его занял по праву.

* * *

Алексей Павлович Коробицын, родившийся 29 декабря 1910 года, участвовал в гражданской войне в Испании. Вернувшись, поступил в распоряжение разведывательного управления РККА. Направлен на нелегальную работу в Мексику, был почётным консулом Мексики в Кливленде, затем до 1941 года заместителем консула в Берлине.

С 1942 года руководил диверсионно-разведывательной группой, заброшенной в немецкий тыл под Чечерском Гомельской области. В 1944-м переброшен в Румынию, где работал в составе Союзной контрольной комиссии.

После войны работал начальником отделения в спецшколе военной разведки. Совершил нелегальную командировку во Францию для идентификации немецких кораблей, захваченных Францией в счёт репараций и переименованных с целью сокрытия от репарационной комиссии.

В ходе кампании по борьбе с космополитизмом уволен в запас в 1947 году в чине майора. Работал на кафедре испанского языка Военного института иностранных языков.

Первая книга «Жизнь в рассрочку» вышла в 1947 году. В 1964 году журнал «Юность» (№ 7-10) напечатал его детективный роман «Тайна восковых фигур» (отдельное издание в 1968).

Другая приключенческая книга для юношества «Хуан Маркадо – мститель из Техаса» вышла в 1962 году и переиздана в 1966-м.

Коробицын умер 24 марта 1966 года.

Любопытно, что он родной дядя писателей Владимира и Максима Канторов.

* * *

Раиса Яковлевна Райт-Ковалёва, избравшая себе псевдоним Рита Райт, переводческой деятельностью занялась ещё в двадцатых, когда по просьбе Маяковского перевела на английский «Мистерию-буфф» для делегатов III Конгресса Коминтерна.

Является одним из лучших переводчиков на русский язык зарубежной литературы.

Благодаря ей заговорили по-русски Д. Голсуорси («Белая обезьяна», «Цвет яблони»), Стейнбек (Рассказы, «Гроздья гнева»), Г. Грин («Тихий американец»), С. Льюис («Бэббит»), Марк Твен (много произведений, включённых в двенадцатитомное собрание писателя), «Дневник Анны Франк», Г. Бёлль («Глазами клоуна»), Д. Сэлинджер («Над пропастью во ржи», рассказы), Фолкнер («Город», «Особняк», «Солдатская награда»), Н. Саррот («Золотые плоды»), К. Воннегут («Колыбель для кошки, «Бойня номер пять», «Завтрак для чемпионов», «Малый не промах»), Кафка («Замок»).

Не убеждён, что этот список исчерпан. Иными словами переведена огромная часть лучшей современной зарубежной литературы.

Мы были знакомы с Ритой. Она была очень хорошим рассказчиком. Много вспоминала из жизни и быта двадцатых годов.

Для серии «ЖЗЛ» она написала отличную книгу о Роберте Бёрнсе. Опубликовала воспоминания о Маяковском, Ахматовой, Хлебникове, Пастернаке. Напечатала несколько дельных работ по проблемам перевода.

Умерла 29 декабря 1989 года, родилась 19 апреля 1898-го.

* * *

Георгий Авдеевич Оцуп, взявший себе псевдоним: Раевский, родился 29 декабря 1897 года. Его старший брат Н. Оцуп был уже известным поэтом. Поэтому Георгий первую же свою публикацию выпустил под псевдонимом.

Эмигрировал в Германию молодым человеком. Там окончил университет. В начале 1920-х переехал в Париж, где выпустил первую книгу «Строфы» (1928).

Критики и поэты отмечали мастерство стиха Раевского, но и подражательность классикам, особенно Тютчеву. Наиболее строг к Раевскому был Г. Адамович: «Раевского ещё прельщает внешний лоск и, правду сказать, он за ним главным образом и гонится. Его коротенькие стихотворения очень эффектны: энергичный, эластичный стих, видимость мудрости, пышные образы… И едва ли он догадывается, что лишь добросовестно копирует чужой стиль».

С выходом второй книги у Раевского возникли трудности. Набранная в Германии, она там не вышла из-за прихода к власти гитлеровцев. И в Париже не смогла выйти из-за немецкой оккупации. Только в 1946 году Раевский смог, наконец, в Париже выпустить книгу «Новые стихи».

Последняя книга стихов Раевского «Третья книга» вышла в Париже в 1953 году, по-прежнему запечатлевшая её автора – сторонника русских классических традиций.

Жил Раевский в Орли, иногда выезжая в Германию, где в Штутгарте он неожиданно скончался. Было это 19 февраля 1963 года.

А стихи его были неплохими. По-моему, Адамович напрасно их ругал:

Что говорить: не так уже легки все эти дни и месяцы и годы. У нас у всех по линиям руки гадалка прочитала бы: невзгоды, нужда, изгнанье, – длинный список бед… Но одного она б не прочитала: когда б могли мы ряд поспешных лет вернуть назад и всё начать сначала, — что ж, разве не ушли бы мы опять, что б средь чужой и чуждой нам породы жить, мучиться, – но всё-таки дышать холодным, горьким воздухом свободы…

Ностальгии, как видим, Раевский не испытывал. Свобода была главным условием его существования.

* * *

Её называли «первой леди научной фантастики». И даже настаивали на этом: «Никакого преувеличения в таком названии нет. Всё совершенно верно: русская писательница и спиритуалист Вера Ивановна Крыжановская исторически действительно является первой женщиной фантастом в мировой литературе, и уж точно первым профессиональным писателем-фантастом в России. Обращение к фантастике Мэри Шелли, создательницы знаменитого «Франкенштейна», фрагментарно, а общепризнанный «первый» отечественный профессионал НФ (под данным понятием мы подразумеваем писателя, чьё творчество целиком или почти целиком располагается в русле научной фантастики) А. Р. Беляев дебютировал в жанре лишь спустя год после смерти В. И. Крыжановской» (из статьи Евгения Харитонова).

Вера Ивановна с детства увлеклась оккультизмом и древней историей. Болезненная девочка верила, что таинственные космические силы помогут ей выздороветь.

Писать начала с 18 лет. В 1880-м уезжает во Францию, где в 1886-м выходит её первая книга – историческая повесть «Episode de la vie de Tibere» (в русском переводе, появившемся в 1906 году, «Эпизод из жизни Тиберия»).

Следует отметить, что Крыжановская, блестяще владея французским, все свои книги писала сначала на нём, а потом переводила на русский.

В Париже Крыжановская напечатала целый ряд историко-оккультных романов. За роман «Железный канцлер Древнего Египта» французская Академия Наук удостоила писательницу титула «Офицер Французской Академии».

Русская критика её почти не замечала. Заметил Горький в статье «Ванькина литература». Написал о ней очень жёстко: дескать, та ориентируется на малокультурного обывателя, любящего бульварные развлекалочки.

Романы «оккультно-космологического цикла», как определила их сама Крыжановская, она подписала своей фамилией, прибавив к ней через дефис «Рочестер».

Она была спиритом и, следуя этой традиции, утверждала, что её романы продиктованы духом английского поэта XVII века Джона Уилмота, графа Рочестера, верящего в посмертное переселение душ.

Надо сказать, что первые отечественные фантастические фильмы были сняты по романам Крыжановской «Кобра Капелла»(1917) и «Болотный цветок» (1917).

Она создала много романов, не только фантастических или исторических. Писала и на современную тему. Успех у читателей имели её любовные романы «Торжище брака» (1893), «Рекенштейны» (1894), «Паутина» (1906), «Рай без Адама» (1917).

За 30 лет творческой жизни Вера Ивановна написала 80 романов.

Не приняв революции, она эмигрировала в Эстонию. Но оказалась в нищете. Денег на издание книг не было. Два года она работала на лесопильном заводе «Форест», что сказалось на её здоровье. Прожила она в Эстонии недолго. Скончалась 29 декабря 1924 года. Родилась 14 июля 1861-го.

* * *

Алексей Николаевич Вульф, родившийся 29 декабря 1805 года, был сыном хозяйки соседнего с Михайловским Пушкина имения Тригорское Прасковьи Александровны Осиповой, с семейством которой Пушкин был очень дружен. Кроме того, Вульф был двоюродным братом Анны Петровны Керн.

В Дерптском университете, где учился Вульф, он подружился с поэтом Языковым, которого в 1826 году познакомил с Пушкиным.

Во время пушкинской ссылки в Михайловском приезжавший домой на каникулы Вульф общался с опальным поэтом, обсуждал сцены «Бориса Годунова» и начало «Евгения Онегина».

Окончив университет, Вульф недолго служил в налоговом департаменте. Он поступил в гусарский принца Оранского полк. Участвовал в русско-турецкой войне 1828–1829 гг. и в кампании против польского восстания 1831 года. Штаб-ротмистр Вульф вышел в отставку в 1833 году и поселился в Тригорском до конца жизни.

Последняя встреча Пушкина с Вульфом состоялась в Михайловском 11 апреля 1836 года, когда Пушкин приехал на погребение матери.

Главное, что оставил после себя Вульф, умерший 29 апреля 1881 года, – это «Дневники 1827–1842». Помимо литературных и интеллектуальных характеристик, исследователей заинтересовали описания любовных похождений автора, Пушкина, Языкова и многочисленных родственниц Вульфа. Щёголев, издавший Дневник Вульфа в 1929 году, написал предисловие, назвав его очень характерно «Любовный быт пушкинской эпохи».

30 ДЕКАБРЯ

Владимира Константиновича Буковского (родился 30 декабря 1942 года) я больше всего люблю как автора великолепной книги «И возвращается ветер» (издана после перестройки в 2007 году).

На формирование его личности повлиял доклад Хрущёва на Двадцатом съезде. Через некоторое время за участие в издании рукописного журнала его исключили из знаменитой 59 школы. Так что окончил он вечернюю.

С 1960 года он – постоянный участник собраний молодёжи у памятника Маяковского. После ареста нескольких активистов, у него был произведён обыск и изъято сочинение о необходимости демократизировать ВЛКСМ.

К тому времени Буковский поступил на биолого-почвенный факультет МГУ. Его не допустили к сессии и отчислили якобы за неуспеваемость.

В 1962 году его осмотрел академик медицины Андрей Владимирович Снежевский, который отличился ещё в начале пятидесятых, когда подверг критики видных психиатров за отклонение от учения Павлова. Снежевский поставил Буковскому диагноз «вялотекущая шизофриния». Позднее западные специалисты опровергли этот лживый диагноз.

В мае 1963 года Буковского впервые арестовали за попытку размножить фотоспособом книгу Милована Джиласа «Новый класс» – о социалистической бюрократии. Буковского признали невменяемым и отправили в Ленинградскую спецпсихбольницу на принудительное лечение. Он познакомился там с генералом Петром Григоренко, которого ввёл впоследствии в круг диссидентов. Вышел на свободу в феврале 1965-го.

В начале декабря 1965 принял участие в подготовке «митинга гласности» в защиту Синявского и Даниэля», за что был опять задержан, госпитализирован и выпущен через полгода.

В третий раз арестован за организацию демонстрации протеста против ареста Гинзбурга и Галанскова, состоявшейся 22 января 1967 года на Пушкинской площади в Москве. Суд приговорил его к трём годам лагерей.

В январе 1970 вернулся в Москву. Чуть больше года работал литературным секретарём писателя Владимира Максимова. Дал несколько интервью западным корреспондентам о политических заключённых в СССР, о советской карательной медицине. Несмотря на предупреждения КГБ о грядущей уголовной ответственности, продолжил давать интервью и обратился с открытым письмом к зарубежным врачам-психиатрам, приложив к нему копии заключений судебно-психиатрических экспертиз Григоренко, Горбаневской, Новодворской и др.

В марте 1971 года арестован в четвёртый и последний раз. Он был приговорён к 7 годам заключения (с отбыванием первых двух лет в тюрьме). Срок отбывал во Владимирской тюрьме и пермских лагерях. Вместе со своим сокамерником, психиатром Семёном Глузманом, в тюрьме пишет книгу «Пособие по психиатрии для инакомыслящих».

18 декабря 1976 года Буковского обменяли на Генерального секретаря ЦК компартии Чили Луиса Корвалана. Обмен произошёл в аэропорту Цюриха, куда группа «Альфа» доставила Буковского в наручниках.

Вскоре после высылки был принят Президентом США Д. Картером. Поселился в Великобритании. Окончил Кембриджский университет. Написал ту самую книгу воспоминаний, о которой я сказал в начале. – «И возвращается ветер» (1978), и книгу «Письма русского путешественника» (1980), где сравнивает западную жизнь с советской.

После перестройки пытался участвовать в общественной жизни России, хотя поначалу отказывался брать российский паспорт, протестуя против излишней авторитарности проекта ельцинской конституции. Но, согласившись всё-таки паспорт взять, принял участие в процессе по делу «КПСС против Ельцина». В ходе подготовки к слушаниям получил доступ к секретным документам КПСС, КГБ и других подобных учреждений. Ему удалось многое отсканировать. И составить из них книгу «Московский процесс» (1996).

В 2002 году призвал Немцова, приехавшего к нему в Кембридж от имени лидера думской фракции Союза правых сил перейти в оппозицию к Путину, «иначе Россия просто обречена».

На мой взгляд, напрасно он поддался на уговоры выдвинуть свою кандидатуру в президенты России. Ясно было, что такого участия путинские власти не допустят.

А в заключение – фрагмент интервью с Буковским по поводу секретных документов, с которыми он работал:

«– Что такое «особая папка»?

– «Особая папка» – это форма секретности. Есть разные формы – «секретно», «сверхсекретно», «особой важности», «лично», «особая папка». А в президентском архиве, то есть в архиве Политбюро, еще была такая форма, как «особый пакет». Это запломбированный мешок, на котором не написано, что в нём находится.

– Что хранилось в таких «особых пакетах»?

– Сведения о всех крупных убийствах: например, о катынском деле – расстрел пленных польских офицеров в 1940 году. Но не только. Там же находился секретный протокол к договору «Молотов – Риббентроп» от 1939 года. Там вообще много вещей, неприятных для власти.

Президентский архив после суда снова перевели на Ильинку в здание ЦК. Но он хранится отдельно, в него нужен особый допуск.

– По какому принципу отбираются документы для засекречивания?

– Думаю, что всю внешнюю политику они опять спрятали, все свои внешние грешки – тренировку террористов, поддержку «освободительных движений»… Они и тогда очень злились на меня за то, что я настоял на открытии «особых папок», где такие документы хранились.

– Помнится, я читал в «Русской мысли» статью итальянской исследовательницы, которая занималась судьбами итальянцев, сгинувших в ГУЛАГе. Так вот, в конце девяностых она не смогла ещё раз просмотреть документы, которые видела в начале девяностых. Всё было закрыто.

– Вот-вот. Например, какое-то время в начале девяностых был совершенно доступен архив Коминтерна, находившийся в здании бывшего Института марксизма-ленинизма. Западные исследователи там работали. Потом всё закрыли».

Да! Я совсем забыл о Луисе Корвалане, которого обменяли на Буковского. Обмен произошёл по предложению Андрея Дмитриевича Сахарова. Получившего советское гражданство Корвалана поселили в дом ЦК на Безбожном (Протопоповском), который стоит напротив писательского дома. Я часто видел Корвалана на балконе, с которого он подолгу смотрел вниз.

А потом Корвалан пропал. Пошли слухи, что в СССР ему не понравилось. Но они не подтвердились.

Оказалось, что политбюро приняло решение сделать Корвалану пластическую операцию, изменив его внешность. И с изменённой внешностью через Будапешт и Буенос-Айрес он вернулся в Чили, где жил на нелегальном положении.

В 1989 году пост Генерального секретаря компартии Чили он оставил.

Перестройку не принял. Воспринял её как измену делу социализма, о чём написал книгу «Крушение советской власти» (1995).

И всё-таки странно, что он предложил нашему политбюро изменить себе внешность и отправиться назад. Тем более что в борьбе против Пиночета участия он уже не принимал.

* * *

Юлий Маркович Даниэль до 1957 года публиковался как переводчик поэзии на русский язык. В 1958 году под псевдонимом Николай Аржак опубликовал на Западе рассказы и повести. В 1965-м арестован и в 1966-м судим вместе с Андреем Синявским (который опубликовал свои произведения на Западе под псевдонимом Абрам Терц). Даниэль был приговорён к 5 годам лагерей.

После освобождения в 1970-м жил в Калуге, печатался как переводчик под псевдонимом Юрий Петров.

Вернулся в Москву, где жил со своей второй женой и пасынком.

Умер 30 декабря 1988 года (родился 15 ноября 1925-го).

Одно время из-за гонений по договорённости с приятелями вынужден был подписывать свои переводы их фамилиями. Так, переводы из Аполлинера (1985) подписаны Булатом Окуджавой, а переводы из Умьерто Сабы – Давидом Самойловым. Они спасли его от голода и безденежья.

* * *

Валентин Фердинандович Асмус, родившийся 30 декабря 1894 года, получил сталинскую премию 1 степени в 1943 году в составе коллектива, чьи работы вошли в трёхтомную «Историю философии».

Правда, в 1944 году за неё же все 15 авторов подвергаются проработке.

Он активно участвует в возрождении в СССР логики как области исследования и учебного предмета, пишет статьи по этому поводу, преподает на курсах по подготовке вузовских преподавателей логики, потом поступает на работу на вновь созданную кафедру логики философского факультета МГУ. Пишет один из первых учебников в стране по этому предмету. В 1948 году вышла переведённая и откомментированная Асмусом книга Ш. Серрюса «Опыт исследования значения логики» – опять таки одна из первых изданных в стране книг по логике XX века.

В 1960 году коллеги по факультету пытались осудить Асмуса за сочувственную речь на похоронах Пастернака, в которой он, в частности, сказал: «До тех пор, пока будет существовать русская речь, имя Пастернака останется её украшением». Но начальство эту инициативу сотрудников не поддержало, и Асмус продолжил работать в МГУ.

Одновременно с 1968 года он – старший научный сотрудник Инстиута Философии АН СССР.

В 1960-е годы Асмус внёс большой вклад в восстановление имён репрессированных или эмигрировавших философов. Он автор многих статей в «Философской энциклопедии» (1960–1970), включая статьи о древнегреческих философах, Аристотеле, Канте, Фихте, Шеллинге, Шопенгауэре, автор статей в «Большой советской энциклопедии» и многих словарях. В 1969–1971 издательство МГУ выпустило двухтомные «Избранные произведения» Асмуса.

За рубежом Асмус до сих пор известен как видный кантовед. Он был кантианцем. Написал книгу «Иммануил Кант», где детально раскрыл все аспекты философии Канта.

Как писал профессор философского факультета МГУ В.В. Соколов, «за все наши пореволюционные годы никто в нашей стране не сделал столько, сколько В.Ф. Асмус для философского просвещения и образования в России».

Его неоднократно выдвигали в академики, но неизменно заваливали. Врагов-философов у него было больше, чем друзей. Даже чиновники от образования оценили труды Асмуса по Канту, Декарту, Демокриту, Руссо, Платону выше, чем академики, присвоив ему ещё в 1965 году звание Заслуженного деятеля науки РСФСР.

А парижский Международный институт философии избрал Асмуса своим действительным членом.

Умер Валентин Фердинандович 4 мая 1975 года.

После его смерти в 2015 году вышло его Собрание сочинений в 7 томах.

Сын Валентина Фердинандовича Асмуса Валентин Валентинович, протоиерей, настоятель московского храма в честь Покрова Божией Матери в Красном Селе, вспоминает об отце:

«Отец мой был в Киевском университете князя Владимира учеником В. В. Зеньковского, министра исповеданий в правительстве гетмана Скоропадского. Отец вспоминал о своём учителе с большим уважением и любовью. Он предполагал, что я буду, так или иначе, на службе Церкви, и ничего не имел против этого. Он был убеждён, что только Церковь может возродить Россию. А когда в 1969-м мы с матерью и сестрой побывали в Псково-Печерском монастыре, где нас очень хорошо принял незабвенный архимандрит Алипий, с которым мать уже была знакома, и с восторгом рассказывали отцу о монастыре, он вдруг с глубочайшей тоской сказал: «Боже, неужели где-то ещё есть нормальная жизнь?!». Он в детстве любил киевские монастыри, но он любил и многое другое в тогдашней жизни; теперь же монастырь на границе германского мира предстал ему как чудом сохранившийся островок старой России.

Главный урок родителей – глубочайшая неприязнь к большевизму».

* * *

Василий Илларионович Селюнин, родившийся 30 декабря 1927 года, был подлинным соловьём перестройки. Его острые, умные, остроумные статьи и очерки во многом способствовали нарождению демократии в печати. Его любили. И читали с не меньшей жадностью, чем произведения, снятые с полки, куда их положила советская власть.

От «Нового мира» до «Известий», которые были тогда не менее популярны, чем «Московские новости», впрочем, и в «Московских новостях» тоже Селюнин печатал материалы антикоммунистического толка. У него был массовый, поверивший ему читатель. И он чувствовал этого читателя, подбадривал его, называя, скажем, книгу очерков «Всё у нас получится».

Он пережил два бунта – ГКЧП (1991) и Верховного Совета (1993), подписал «Письмо 42-х» – обращение к Ельцину не идти на поводу у красно-коричневых, был избран в Государственную Думу в 1993-м.

Но поработать там толком не успел. 27 августа 1994 года он скоропостижно скончался.

* * *

Николай Иванович Анов, родившийся 30 декабря 1891 года, в гражданскую находился в Омске, участвовал в большевистском подполье. С установлением в Омске советской власти (1919) работал выпускающим в газетах «Известия Омского ревкома» и «Советская Сибирь».

В мае 1920-го переехал в Казахстан. С 1925 года – секретарь кзыл-ординской газеты «Советская степь».

В 1927 году переехал в Новосибирск, работал в редакции журнала «Сибирские огни». Выступил инициатором создания литературной группы «Памир» (Новосибирск), в которую вошли Л. Мартынов, С. Марков, И. Ерошин, Н. Феоктистов и др. Группа ставила своей задачей бороться с партийным руководством литературной Сибири. В конце 1929 года группа была распущена.

По приглашению М. Горького переехал в Москву, работал ответственным секретарём журналов «Наши достижения» и «Красная Новь». Осенью 1930-го бывшие члены группы «Памир», жившие в Москве, организовали литературную группу «Сибирская бригада». В неё вошли 8 человек: Бессонов, Анов, С. Марков, Забелин, П. Васильев, Феоктистов, М.Скуратов, Л. Черноморцев. Заочно в группу включили и Л. Мартынова. Главным вопросом для обсуждения в группе был судьба русского крестьянства после коллективизации.

16 марта 1932 года Анова арестовали. От расстрела членов группы спасло возвращение Горького из Италии, подготовка и проведение 1 всесоюзного съезда советских писателей. Анова выслали на три года в Архангельск.

После возвращения жил в Кашире, Переделкине.

После войны уехал в Казахстан, жил в Алма-Ате.

Написал трилогию: «Юность моя» (1964), «Выборгская сторона» (1970), «Интервенция в Омске» (1978), в которой описал события собственной жизни. За роман «Выборгская сторона» и документальную повесть «Каширская легенда» в 1970 году удостоен Государственной премии имени Абая.

В 1974 году написал «На литературных перекрёстках. Воспоминания», где создал портреты Горького, Бажова, Фадеева, Ауэзова и других.

Перевёл на русский язык казахские народные сказки и четвёртую книгу эпопеи М. Ауэзова «Путь Абая».

Умер 18 июля 1980 года.

* * *

Юрий Михайлович Постников, печатаясь в «Крокодиле», познакомился там с художником Иваном Семёновым.

В 1956 году начинает выходить журнал для детей «Весёлые картинки». Его редактор Иван Семёнов позвал в журнал Постникова своим заместителем по литературной части.

Специально для журнала Постников придумал волшебного художника Карандаша и мастера Самоделкина. А Семёнов их нарисовал на страницах журнала и в книжке.

Всю жизнь Постников работал в «Весёлых картинках». За это время он написал множество рассказов-комиксов про Карандаша и Самоделкина.

Кроме того он создал серию книг-комиксов «Приключения Пети Рыжикова, Мика и Мука», которых рисовал Иван Семёнов.

Популярность Карандаша и Самоделкина сподвигла Постникова написать отдельную книгу «Приключения Карандаша и Самоделкина» (1964).

Через двадцать лет в 1984 году выходит новая книга «Волшебная школа Карандаша и Самоделкина». Её иллюстрирует друг писателя художник В. Чижиков.

В 1972 году Юрий Михайлович пишет повесть для взрослых «Прости меня…»

В 1973-м по сценарию Постникова вышел мультфильм «Шапка-невидимка».

В 1981 году в радиоспектакле по сценарию Юрия Постникова «Волшебная школа Карандаша и Самоделкина» Карандаша замечательно сыграл Георгий Вицин.

Своей главной книгой сам Юрий Михайлович считал «Кто по тебе плачет», над которой работал в последние годы жизни и которая вышла в 2007 году – спустя почти четверть века после его смерти. Он умер 30 декабря 1983 года. Родился 18 апреля 1927-го.

* * *

Популярность Игнатий Николаевича Потапенко, родившегося 30 декабря 1856 года, в 1890-х зашкаливала: публика восторженно встречала его романы и пьесы, которых он написал великое множество.

Что говорить, если с 1891 года в издательстве Павленкова выходило ежегодно по увесистому тому сочинений.

Чем брал Потапенко? Тем, что отзывался на все вопросы, волновавшие общество. Он писал обо всём. Причём учитывал интересы читающей публики. Недаром его здоровый, оптимистический взгляд на жизнь многие противопоставляли унылому чеховскому.

Да и Лев Толстой проигрывал Потапенко в популярности в провинции. Хотя и в это время были критики, которые не принимали постоянных счастливых концов в произведениях Потапенко, указывали на однообразие стиля.

Мне это напоминает бум, который разгорелся в моей молодости вокруг поэзии Эдуарда Асадова. То же неизбывное, подчас дурацкое, жизнелюбие, часто даже в ущерб форме произведения.

Одно время Потапенко дружил с Чеховым и даже путешествовал с ним по России. Дружба продолжалось до тех пор, пока Чехов в Мелихове не познакомил Потапенко с Ликой Мизиновой, безнадёжно, казалось бы, влюблённой в Чехова.

Знакомство это не без поощрения Чехова переросло в связь, и Лика уехала в Париж с женатым Потапенко. Там у неё родилась дочь от Потапенко, умершая в детстве. Потапенко вернулся к жене, угрожавшей самоубийством. Узнав о ребёнке, Чехов назвал Потапенко в частном письме «свиньёй», а затем вывел его и Лику в образах Нины Заречной и Тригорина в «Чайке». Однако это нисколько не обидело Потапенко, который способствовал постановке «Чайки» в Александринском театре, а после смерти Чехова написал благостные воспоминания о нём.

Но в конце века на литературную сцену выходит новое поколение писателей. Потапенко начинает проигрывать Горькому, Куприну, Бунину, Андрееву, хотя вплоть до 1907 года писал очень много.

Но он, что называется, вышел из моды. И оказался бессилен в неё вернуться.

Он застал революцию и пережидал события в своём имении под Вологдой. А затем жил в Витебской губернии, Таганроге, Житомире, Киеве.

В 1922 году вернулся в Петроград. Переиздавал старые вещи, писал по старым шаблонам рассказы и романы из советской жизни. Последний роман «Мёртвое море» вышел в 1929-м – в год кончины Потапенко. Он умер 17 мая.

Написал очень много. Но его произведения умерли вместе с временем, которое они отражали.

31 ДЕКАБРЯ

Денис Геннадьевич Новиков учился в Литературном институте. Был самым молодым участником альманаха девяностых «Личное дело №». К его сборнику «Окно в январе» (1995) Иосиф Бродский написал предисловие и, в частности: «…эта книга – о неприкаянности: психологической и буквальной. Заслуга автора, однако, прежде всего в том, что из неприкаянности этой он события не делает, воспринимая её скорее как экзистенциальную норму…».

Да, неприкаянность прямо-таки хлещет из стихов Дениса:

Поднимется безжалостная ртуть, забьётся в тесном градуснике жар. И градусов тех некому стряхнуть. На месте ртути я бы продолжал. Стеклянный купол – это не предел. Больной бессилен, сковано плечо. На месте ртути я б не охладел, а стал ковать, покуда горячо.

Один из его коллег, великолепный знаток стиха Илья Фаликов, написал удивительно точно: «Он смолоду писал так хорошо, что теперь-то ясно: он и не должен был долго жить. Господь наделяет таким даром, как правило, лишь недолгожителей, которым назначено сказать сразу и всё».

Мне очень нравится такое объяснение недолгожительства Дениса.

Да, он пытался, влюбившись в англичанку, которой посвятил большой цикл стихов, жить в Англии, выучил английский. Но через несколько лет вернулся в Россию. Несмотря на то, что другая англичанка родила ему дочь.

А в России, единственной стране, где читали на языке, на каком он писал стихи, он, очевидно, снова почувствовал свою неприкаянность. Или свою ненужность.

Умер в Израиле в городе Беер-Шева 31 декабря 2004 года (родился 14 апреля 1967-го) в 37 лет.

Мне кажется, что он умер, устав от своей профессии, о которой высказался недвусмысленно:

Не бойся ничего, ты Господом любим — слова обращены к избраннику, но кто он? Об этом без конца и спорят Бом и Бим и третий их партнёр, по внешности не клоун. Не думай о плохом, ты Господом ведом, но кто избранник, кто? Совсем забыв о третьем, кричит полцирка – Бим! кричит полцирка – Бом! Но здесь решать не им, не этим глупым детям.

Что он имел в виду? Бесконечные премиальные скачки, которые поэта не могут не оскорбить? В самом деле, во что превращена поэзия – в тотализатор? Но ничего, кроме писания стихов, ему дано не было. И он прекратил это занятие.

* * *

Дмитрий Николаевич Садовников прежде всего считается замечательным этнографом и фольклористом. В самом деле, его книга «Загадки русской народа» (1876) весьма ценятся специалистами.

Кроме того, он записывал фольклор Поволжья, который опубликовал в работе «Сказки и предания Самарского края» (1884).

Но самым известным его сочинением является не научная работа, а стихотворение, которое в результате многократных народных манипуляций над текстом, стало русской народной песней «Из-за острова на стрежень».

Вообще-то он написал немало стихотворений и немало стихотворных переводов. Но время, в которое он творил, было непоэтическим. Не зря Фет в предисловии к своему сборнику «Вечерние огни» охотно и даже благодушно расставался с массой читателей, «устанавливающей так называемую популярность»: «эта масса совершенно права, разделяя с нами взаимное равнодушие. Нам друг у друга искать нечего».

Потому и остался Дмитрий Николаевич с одной народной песней, текст которой не совсем тот, что написал сам Садовников:

А княжна, склонивши очи, Ни жива и ни мертва, Робко слушает хмельные, Неразумные слова. «Ничего не пожалею! Буйну голову отдам!» — Раздаётся по окрестным Берегам и островам.

Где эти строчки в песне? Их нет. Они оказались ненадобны народу. И он их выбросил.

Умер Дмитрий Николаевич 31 декабря 1883 года (родился 7 мая 1847-го).

* * *

Константин Николаевич Алтайский, родившийся 31 декабря 1902 года, работал в литературе, присоединив к своей фамилии через дефис Королёв.

В 1921 году в газете «Сызранский коммунар» появились первые его стихи. В Вятске в 1925 году он выпустил поэтические книги «Алое пламя» и «Ленин». В Калуге в 1927-м – «Дети улицы». В 1931 году вышла его поэма «Спичстрой».

До 1938 года жил в Москве.

Там и был арестован по обвинению в связи с участником террористической группы Алданом-Семёновым. Много лет спустя выяснилось, что Алдан-Семёнов, сотрудничая с органами, оговорил многих, в том числе и Алтайского-Королёва, который сперва вины не признал. Но после сильных избиений подписал признательные документы следствия.

25 марта 1939 года Военным трибуналом Московского Военного округа был осуждён на 10 лет и отбывал заключение в Краслаге (Красноярский край). В 1944-м освобождён из лагеря по пересмотру дела. Но остался работать в Краслаге, руководил культбригадой, был лектором, работал экономистом.

В 1946 году по вызову Союза писателей уехал в Москву. Но в марте 1949 года повторно арестован и сослан на поселение в Красноярский край, в Южно-Енисейск. Переведён по собственной просьбе в связи с болезнью в Енисейск, где работал маляром.

В июле 1954 года освобождён из ссылки. Вернулся в Москву.

Ну, то, что до ареста он написал две поэмы о Ворошилове (обе в 1931), понятно: он верил советской власти и её руководителям. Но совершенно непонятно, как можно было после всего пережитого писать роман о матросе Железняке (1964). Да и о Ворошилове он написал ещё с десяток прозаических публикаций. Был одним из основных переводчиков акына Джамбула. Переводил с калмыцкого, с белорусского. Умер в 1978 году.

* * *

Георгий Давидович Венус, родившийся 31 декабря 1898 года, этнический немец, прапорщиком вступил в Первую мировую войну, был дважды ранен. Награждён Георгиевским крестом. После Октября 1917 жил в Петербурге. Был арестован. После освобождения пробрался в Харьков, где располагалась Добровольческая армия. Воевал во 2-м Офицерском генерала Дроздовского полку. Был ранен в ногу и эвакуирован с госпиталем в Константинополь.

Переехал в Германию, где начал писательскую деятельность. На волне «сменовеховства» в 1925 году подал заявление в советское посольство за разрешением возвратиться на родину. В 1926-м уехал с семьёй в Ленинград, привезя на родину написанный в эмиграции роман «Война и люди».

Это была первая, изданная в СССР книга, автор которой являлся непосредственным участником белого движения.

Разумеется, предисловие, написанное редактором, упирает на то, «что у Венуса показано не только организационное разложение белой армии, но и вырождение «белой идеи» […] Эта же мысль о том, что в поражении белогвардейщины виновато не только организационное преимущество Красной армии над белой, но и превосходство «красной идеи» над вырождающейся белой, пронизывает всю книгу, хотя нигде не высказывается непосредственно». Но редактор пишет о том, что хотел бы видеть в романе. Венус как писатель не так прост. «Красную идею» он не воспевал.

Роман в 1920-начале 1930-х годов выдержал несколько изданий.

Гражданской войне посвящена первая часть романа Венуса «Молочные воды» (1933). Вторая часть написана на материале константинопольского периода. Венус начал писать её в 1934-м и закончил в 1937-м. Две главы второй части напечатаны в 1934-м в альманахе молодой прозы, ещё одна глава в журнале «Звезда» (1934, № 12).

Первый тревожный звонок для Венуса прозвучал в 1933 году, когда его вызвали в паспортный стол милиции, отказались как бывшему белому офицеру выдать паспорт и потребовали, чтобы он выехал за 101 километр. Помог Борис Лавренёв, которого уважали в Смольном. Оттуда позвонили в милицию, и паспорт Венусу с извинениями был выдан.

Почти сразу после убийства Кирова Венус был арестован. Ему было предложено отбывать административную ссылку в течение пяти лет в городе Иргиз (Приаралье).

И опять за Венуса хлопотали писатели. Прислушались к А. Толстому и К. Чуковскому: Венусу поменяли место ссылки на Куйбышев.

Весной 1938 года арестовали редактора Куйбышевского издательства. На его столе изъяли подписанную в набор рукопись второй части романа «Молочные воды». Венусу предложили зайти за рукописью в управление НКВД. Он зашёл и не вышел.

После окончания следствия Венус был переведён в Сызранскую городскую тюрьму. С большим риском санитарка тюремной больницы передала жене Венуса его записку. Он писал: «Дорогие мои! Одновременно с цынгой у меня с марта болели бока. Докатилось до серьёзного плеврита. Сейчас у меня температура 39, но было ещё хуже. Здесь, в больнице, не плохо. Ничего не передавайте, мне ничего не нужно. Досадно отодвинулся суд. Милые, простите за всё, иногда так хочется умереть в этом горячем к вам чувстве. Говорят, надо ещё жить. Будьте счастливы. Живите друг ради друга. Я для вашего счастья дать уже ничего не могу. Я ни о чём не жалею, если бы жизнь могла повториться, я поступил бы так же».

8 июля 1939 года Венус умер в этой больнице.

* * *

«Комитет

Государственной безопасности СССР

Управление по Ленинградской области

11 марта 1990 года

№ 10/28-517

Ленинград

Брыкин Николай Александрович, 1895 года рождения, уроженец д. Даротники Нагорьевского района Ярославской области, русский, гражданин СССР, член ВКП(б) с 1917 года, исключён в связи с арестом, писатель, член ССП, проживал: Ленинград, кан. Грибоедова, дом 9, кв. 15

жена – Брыкина Александра Николаевна, 1901 года рождения

сын – Брыкин Геннадий, 1919 года рождения

сын – Брыкин Юрий, 1922 года рождения

Арестован 23 июня 1949 года Управлением МГБ по Ленинградской области. Обвинялся по ст. 58–10 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда).

Постановлением Особого Совещания при МГБ СССР от 4 февраля 1950 года определено содержание в ИТЛ сроком на 10 лет. Наказание отбывал в г. Караганде.

Постановлением Центральной Комиссии по пересмотру дел на лиц, осуждённых за контрреволюционные преступления, содержащихся в лагерях, колониях и тюрьмах МВД СССР и находящихся в ссылке на поселении от 30 августа 1954 года постановление Особого Совещания при МГБ СССР от 4 февраля 1950 года в отношении Брыкина Н. А. отменено, дело прекращено.

Брыкин Н. А. по данному делу реабилитирован».

Что к этому добавить? Николай Александрович Брыкин родился 31 декабря 1895 года. Воевал в Первую Мировую.

В начале 1918-го командует Красной гвардией, участвует в подавлении белогвардейских и крестьянских восстаний.

Становится военным комиссаром Великолукского уезда.

Первый рассказ «Мечом и топором» опубликован в 1920 году в армейской газете.

Окончил Ленинградский Коммунистический университет в 1925 году. В 1927-м организовал Союз крестьянских писателей Ленинградской области. Затем становится председателем Ленинградского отделения Российского объединения пролетарско-колхозных писателей. На этой должности до 1932 года.

В 1932 году выходит его первый роман «Земля в плену».

Участвует в работе Первого Всесоюзного съезда Союза советских писателей.

В 1937–1941 и в 1946–1947 годах – директор Ленинградского отделения издательства «Советский писатель».

С 1941 – политработник 62 армии, которая защищает Сталинград. Дважды ранен в боях за Берлин. Вернулся с войны подполковником.

А написал до войны немало книг, среди которых «На границе» (1937), «На заставе» (1938), «Оборона Петрограда» (киноповесть, 1939), «Комиссар» (1939), «Малиновые юнкера» (1940), шпионские детективы…

После возвращения из лагеря издал роман «Искупление» (1957), переиздал немало прежних книг, последняя книга «На восточном фронте перемены» издана в 1975-и и в 1977-м.

Умер в 1979-м.

Но закончить о нём хотелось бы ещё одним документом, о котором пишет ленинградский писатель Захар Дичаров:

«В 1938 году была арестована писательница Надежда Савельевна Войтинская. Больше года продержали её в тюрьме под следствием, затем – случай редкий – освободили за «недостаточностью улик для предания обвиняемой суду» (из архивов КГБ). В следственном деле Войтинской хранится клеветническое письмо о ней председателя Ленинградского горкома писателей И. Никитина. И ещё одно письмо, его же, в котором он оправдывает свой поступок тем, что был ложно информирован писателями Николаем Брыкиным и Иваном Неручевым.

В русском народе в подобных случаях говорят: «Бог ему судья…» Кто знает, что двигало этими людьми: корысть, эгоизм, страх или глубокое убеждение, что они действуют по-сталински, по-партийному?…

Теперь всё это уже прошлое».

* * *

Николай Иванович Харито, родившийся 31 декабря 1886 года, был любимцем своих друзей-студентов, развлекал их собственными стихами, музыкальным сочинительством. Осенью 1910 года он исполнил свой первый романс «Хризантемы», сразу ставшим популярнейшим в России и за рубежом.

Он записал 48 пластинок своих романсов, написанных на свои или чужие стихи, но такого успеха уже не имел.

Но он писал не только романсы. Популярной была его тапёрская музыка к «великому немому» – фильмам с участием комика Макса Линдера.

9 ноября 1918 года он был приглашён на свадьбу своего университетского товарища в Тихорецке. Повышенное внимание к нему сестры невесты вызвало вспышку необузданной ревности у приехавшего из Петрограда барона Бонгартена, который выстрелом в упор застрелил Харито. Бонгартена судили, но оправдали, так как он представил дело, что стрелял не в соперника, а в революционера. Решением командующего А.И. Деникина Бонгартен был разжалован в рядовые. Дальнейшая его судьба неизвестна.

* * *

Вот любопытно. Больше двадцати поэтических книг вышло у Якова Захаровича Шведова. Кроме того он автор прозы: «На мартенах» (лирическая хроника, 1929), «Юр-базар» (роман, 1929), «Обида» (повесть, 1930), «Повесть о волчьем братстве» (1932), «Ровесник» (рассказ, 1933), ещё какие-то рассказы.

Немало композиторов бралось за его стихи, делали их песнями, которые исполняли Сергей Лемешев и Леокадия Масленникова, Георгий Виноградов и Утёсовы – Леонид и Эдит.

А остался Шведов всего двумя песнями: «Орлёнок» и «Смуглянка».

Он умер 31 декабря 1984 года (родился 22 октября 1905-го). С ним умерло и всё, что он написал.

Кроме двух стихотворений, ставших народными песнями.

Что ж, и это неплохо. Сколько умерло поэтов, от которых вообще ничего не осталось? Ни строчки!

Список имён тех, кому посвящены календарные заметки

Абаев Василий

Абатуров Константин

Абемелек Анна

Абрамов Анатолий

Аввакум (Петров)

Авдеев Михаил

Авенариус Василий

Авербах Моисей

Аверинцев Сергей

Агнивцев Николай

Агранович Евгений

Аграновский Валерий

Адмони Владимир

Азарх Раиса

Айхенвальд Юрий

Аксаков Иван

Аксаков Константин

Аксёнов Иван

Алданов Марк

Алдан-Семёнов Андрей

Александрова Зинаида

Александров Анатолий

Алексеев Валерий

Алтайский-Королёв Константин

Алтаузен Джек

Амальрик Андрей

Амирэджеби Чебуа

Амосов Николай

Амфитеатров Александр

Ананиашвили Элизбар

Андреев Даниил

Андреевский Сергей

Анов Николай

Ануфриева Наталья

Анциферов Николай

Ардаматский Василий

Ардов Виктор

Аркадьев Елпидифор

Арлазоров Михаил

Арский Павел

Архангельский Александр

Архипов Владимир

Аршаруни Аршалуис

Асмус Валентин

Афиногенов Александр

Ахматова Елизавета

Ахшарумов Николай

Багрицкий Эдуард

Баевский Вадим

Базаров Александр

Балашов Дмитрий

Бантыш-Каменский Дмитрий

Баранская Наталья

Бараташвили Николай (Николоз)

Бархударов Степан

Бартенев Пётр

Бартов Аркадий

Бартоломей Иван

Барятинский Владимир

Батяйкин Юрий

Бауэр Анатолий

Бахнов Владлен

Башилов Александр

Башкирцева Мария

Бегичев Владимир

Бекетова Мария

Белая Галина

Беленький Моисей

Белецкий Александр

Бёлль Генрих

Белов Василий

Белов Лев

Белоусов Иван

Бельчиков Николай

Беляев Константин

Бениславская Галина

Берггольц Ольга

Бертельс Евгений

Бибихин Владимир

Билевич Николай

Благов Юрий

Блажеевский Евгений

Блынский Дмитрий

Бляхин Павел

Бобринская Софья

Бобров Сергей

Бовуар Роже де

Богданович Кирилл

Богданович Максим

Богомолов Владимир М.

Бодянский Осип

Болотов Андрей

Борисов Леонид

Боровиковский Александр

Бородаевский Валериан

Бородин Леонид

Бояринцев Митрофан

Брагинский Эмиль

Браун Николай

Брегг Поль

Брем Альфред

Брик Лиля

Бродский Давид

Бронте Эмили

Брыкин Николай

Брюллова Софья

Брюсов Валерий

Бубеннов Михаил

Буданцев Сергей

Будогоская Лидия

Букин Николай

Буковский Владимир

Булгаков Александр

Булгаков Валентин

Булычёв Кир

Бунин Иван

Бунина Анна

Бурлюк Николай

Бухштаб Борис

Бушмин Алексей

Быков Пётр

Бюхнер Георг

Бялый Григорий

Вагинов Константин

Вандер Макси

Ваншенкин Константин

Варфоломеев Михаил

Варшавский Илья

Василевский Илья (Не-Буква)

Васильчиков Александр

Вассерман Любовь

Вациетис Ояр

Введенский Арсений

Вдовин Виталий

Венус Георгий

Верейская Елена

Вигель Филипп

Вильямс Николай

Виноградов Анатолий

Виноградов Виктор

Виноградов Игорь

Винокур Григорий

Винокуров Евгений

Висковатов Павел

Вишневский Всеволод

Владимирова Ада

Владимов Георгий

Влодов Юрий

Войнович Марко

Волконская Зинаида

Володин Александр

Вольпин Михаил

Вольтер

Воробьёв Николай

Воронин Пётр

Воронов Николай

Воскресенский Михаил

Вулф Томас

Вульф Алексей

Выгодская Эмма

Высотская Ольга

Выставкина (Бровцева) Екатерина

Вяземский Пётр

Габай Илья

Габорио Эмиль

Гавел Вацлав

Гагарин Станислав

Гайдар Аркадий

Гайдовский Георгий

Галич Александр

Галич Юрий

Гаскелл Элизабет

Гауптман Герхарт

Гауф Вильгельм

Гегель Георг В.Ф.

Гейне Генрих

Гельфанд Владимир

Георгиевская Сусанна

Герштейн Эмма

Гиляровский Владимир

Гладков Фёдор

Глебов Анатолий

Глебов Дмитрий

Гнедин Евгений

Голенищев-Кутузов Павел

Голицын Сергей

Голицына Наталья С.

Голицына Наталья П.

Голованов Владимир

Голодный Михаил

Гольдштейн Александр

Гонимов Илья

Гонкур Жюль

Гонкур Эдмон

Гончаренко Сергей

Горбатов Александр

Горбачёва Наталья

Горчаков Дмитрий

Горчаков Овидий

Гофф Инна

Гоцци Карло

Грачёв Рид

Гребёнка Евгений

Гребнев Анатолий

Грехнёв Всеволод

Грибачёв Николай

Григорьев Александр

Григорьев Олег

Григорьев Сергей

Гримм Вильгельм

Гримм Якоб

Громов Алексей

Громов Павел

Громова Ариадна

Гронский Николай

Грот Яков

Грузинов Иван

Гуляев Александр

Гумилевский Лев

Гуревич Любовь

Гусаров Дмитрий

Гусев-Оренбургский Сергей

Давыдов Юрий

Даль Владимир

Даниэль Юлий

Делоне Вадим

Демант Пётр

Дементьев Николай

Демурова Нина

Деникин Антон

Державин Владимир

Дефо Даниэль

Джерхарди Уильям А.

Дидро Дени

Добролюбов Николай

Долгоруков Иван

Достоевский Фёдор

Драгунский Виктор

Дробинский Яков

Дрожжин Спиридон

Дружинин Александр

Друзин Валерий

Друскин Лев

Дуганов Рудольф

Дудин Михаил

Дунаевский Александр

Дурново Николай

Дурылин Сергей

Егоров Георгий

Ежов Иван

Елагин Иван

Епхиев Татари

Ермилов Владимир

Ефремов Пётр

Железников Владимир

Жемчужников Владимир

Жид Андре

Жилкина Елена

Жовтис Александр

Забелин Игорь

Завадовская Елена

Завальнюк Леонид

Задорнов Николай

Задунайская Зоя

Закруткин Виталий

Закс Нелли

Залыгин Сергей

Западов Александр

Зарудин Николай

Захарченко Василий

Заяицкий Сергей

Зверев Алексей

Зиновьев Александр

Зиновьева-Аннибал Лидия

Златовратский Николай

Злотников Натан

Зозуля Ефим

Зорин Леонид

Зотов Михаил

Зуев-Ордынец Михаил

Иванов-Классик Алексей

Ивасюк Михаил

Илёшин Борис

Илличевский Алексей

Ильин Виктор

Инге Юрий

Ионеско Эжен

Кабо Любовь

Камянов Виктор

Кандель (Камов) Феликс

Кандыба Фёдор

Капельгородский Филипп

Капнист Василий

Карелин Лазарь

Каринцев Николай

Карнеги Дейл

Карнович Евгений

Касаль Хулиан дель

Касьянов Иван

Кашкин Иван

Кашпуров Иван

Квятковская (Гордон) Фаина

Кипнис Григорий

Кирпотин Валерий

Китс Джон

Клейст Генрих фон

Клёпов Василий

Клюев Николай

Княжнин Яков

Коваленков Александр

Коган Александр

Кожевников Вадим

Кокто Жан

Колбасин Евгений

Колтоновская Елена

Кольцов Алексей

Кондратьев Вячеслав

Кондырев Виктор

Коновалов Григорий

Кононов Александр

Коншин Николай

Коптелов Афанасий

Коптяева Антонина

Коржавин Наум

Коробицын Алексей

Королёва Нина

Короленко Владимир

Коршунов Михаил

Костелянец Борис

Костомаров Всеволод

Котляр Эльмира

Кочетов Всеволод

Крапивин Владислав

Красовский Александр

Кроткий Эмиль

Крутилин Сергей

Крыжановская Вера

Крылов Александр

Крылов Иван

Кторова Алла

Кузнецов Николай

Кузнецова Агния

Кузнецова Галина

Кузьмина Эдварда

Кулиев Кайсын

Кульман Елисавета

Кургузов Олег

Курочкин Виктор

Лавров Леонид А.

Лагерлёф Сельма

Лазутин Иван

Лакло Шодерло де

Ланкло Нинон де

Лаптев Юрий

Ласкин Семён

Лебедев Вячеслав

Либединский Юрий

Лёвенштерн Владимир

Левиков (Агранович) Александр

Левинский Исаак

Лёвшин Владимир

Лежнёв Исайя

Лейкин Николай

Лемке Михаил

Лернер Николай

Лесневский Станислав

Лещенко-Сухомлина Татьяна

Лещенко Вера

Лингрен Астрид

Липкинг Юрий

Лифшиц Владимир

Лихарев Борис

Лиходеев Леонид

Лобанов Михаил

Лозина-Лозинский Алексей

Лондон Лев

Лотман Лидия

Лотман Юрий

Лохвицкая Мирра

Луговская Нина

Лукницкий Павел

Львовский Михаил

Льюис Клайв

Любимов Николай

Любимова Валентина

Любовиков Овидий

Ляпин Игорь

Ляшко Николай

Мазурин Владимир

Макаров Иван

Маклярский Михаил

Макогоненко Георгий

Максимов Марк

Мамин-Сибиряк Дмитрий

Мамлин Геннадий

Мандельштам Надежда

Мандельштам Осип

Марголин Юрий

Маркин Евгений

Маркиш Перец

Марченко Вячеслав

Масс Владимир

Матвеева Новелла

Мачиз Анна

Межелайтис Эдуардас

Мейер Конрад Ф.

Мелетинский Елеазар

Мельникова Алла

Меттер Израиль

Мещерская Екатерина

Милонов Михаил

Мильтон Джон

Мильчин Аркадий

Миримский Израиль

Михайлов Игорь

Михайлов Николай

Михельсон Мориц

Мицкевич Адам

Молева Нина

Монтале Эудженио

Монтан Ив

Мордовцев Даниил

Мориак Франсуа

Морозов Сергей

Мотяшов Игорь

Моэм Сомерсет

Муравьёв Михаил

Мусатов Алексей

Мусина-Пушкина Эмилия

Навроцкий Михаил

Надеждин Николай

Найдич Михаил

Накоряков Николай

Нарциссов Борис

Нащокин Павел

Неверов Александр

Недоброво Николай

Недогонов Алексей

Некрасов Николай

Нерознак Владимир

Никитин Иван

Никитин Сергей

Николаев Пётр

Николаева Галина

Никольский Борис

Нилин Павел

Ницше Фридрих

Новиков Денис

Новогрудский Лев

Новосёлов Александр

Носов Николай

Нушич Бронислав

Обнорский Сергей

Ободовский Платон

Оболенский Дмитрий

Овсяннико-Куликовский Дмитрий

Огарёв Николай

Одоевцева Ирина

Ознобишин Дмитрий

Олигер Николай

Онегов Анатолий

Орлов Владимир

Осецкая Агнешка

Осипова Прасковья

Оскоцкий Валентин

Осоргин Михаил

Осповат Лев

Оцуп Николай

Ошаров Михаил

Павленков Флорентий

Павлищева Ольга

Пантюхов Игорь

Первенцев Аркадий

Передреев Анатолий

Перельман Виктор

Перельман Яков

Пермяк Евгений

Петров Василий

Петров Евгений

Пильняк Борис

Пиляр Юрий

Пиотровский Адриан

Писаржевский Олег

Письменный Михаил

Плещеев Алексей

Пляцковский Михаил

По Эдгар

Поволоцкий Сергей

Погодин Михаил

Подгоричани Нина

Полонский Яков

Поляков Владимир

Поляков Павел

Полякова Надежда

Поляковская-Ясножевская Мария

Поповский Александр

Постников Юрий

Потапенко Игнатий

Поттер Беатриса

Прасолов Алексей

Преловский Анатолий

Приблудный Иван

Пригов Дмитрий Александрович

Пустынин Михаил

Пыляев Михаил

Пыпин Александр

Радов Эрнест

Радциг Сергей

Раевский (Оцуп) Георгий

Райт Рита (Раиса Райт-Ковалёва)

Раскин Александр

Растопчина Евгения

Ревич Александр

Рекемчук Александр

Рембо Артюр

Репнина-Волконская Варвара

Ржевская Елена

Ржевский Леонид

Рид Майн

Розанова Лилиана

Розанова Мария

Розен Андрей фон

Руднева Любовь

Ручьёв Борис

Рязанов Эльдар

Садовников Дмитрий

Санин Владимир

Сапгир Генрих

Сафонов Эрнст

Сбитнев Юрий

Свирский Алексей

Свифт Джонатан

Северянин Игорь

Сельвинский Илья

Селюнин Василий

Сенкевич Генрик

Сервантес Мигель де

Сергеев Андрей

Сидоров Владимир

Сикорская Татьяна

Симони Павел

Симонов Константин

Синявский Андрей

Скиталец Степан

Славин Лев

Слёзкин Юрий

Словин Леонид

Смирнов Василий

Снегирёв Гелий

Соловейчик Симон

Соловьёв Сергей М.

Сологуб Фёдор

Спасский Сергей

Спиноза Бенедикт

Ставский Владимир

Стайрон Уильям

Станкевич Николай

Старкина Софья

Старшинов Николай

Стенич Валентин

Степанов Александр

Степанов Николай

Стивенсон Роберт

Стокер Абрахам

Стратоновский Георгий

Страхов Николай

Стрельченко Вадим

Стронгин Варлен

Сумароков Александр

Сумбатов Василий

Сурганов Всеволод

Сурков Алексей

Сысоев Всеволод

Сысоева Екатерина

Сытин Иван

Тагер Елена

Тарле Евгений

Татьяничева Людмила

Твен Марк

Тегнер Эсайс

Теккерей Уильям

Тепляков Виктор

Тиндал Уильям

Тихонов Николай

Толстой Сергей

Томсон Джеймс

Тополь Эдуард

Тур Леонид

Тур Пётр

Турбина Ника

Тургенев Александр

Тургенев Николай

Тучков Сергей

Тынянов Юрий

Тэффи

Уайльд Оскар

Успенский Владимир

Успенский Глеб

Успенский Николай

Устинов Лев

Уткин Иосиф

Ушаков Николай

Фадеев Александр

Файнберг Александр

Федоренко Николай

Фет Афанасий

Филдинг Генри

Флобер Густав

Фонвизин Денис

Фонвизина Наталья

Фоняков Илья

Фортунатов Филипп

Франс Анатоль

Френкель Илья

Фридлендер Георгий

Фурманов Дмитрий

Хазин Михаил

Халиф Лев

Харито Николай

Херасков Михаил

Хмара Павел

Холендро Дмитрий

Холопов Георгий

Цвейг Стефан

Цензор Дмитрий

Чаплина Вера

Чапыгин Алексей

Чартков Леонид

Чаянов Александр

Чепуров Анатолий

Чёрная Людмила

Черняк Вадим

Чертков Владимир

Чичибабин Борис

Чуковский Николай

Чулков Михаил

Шамурин Евгений

Шатуновский Илья

Шварц Евгений

Шведов Яков

Шенгели Георгий

Щербаков Александр

Ширинский-Шихматов Платон

Шкловский Виктор

Шолохов-Синявский Георгий

Шоу Бернард

Шпанов Николай

Штейн Александр

Штейнберг Аркадий

Шукшин Василий

Эдлис Юлиу

Эйснер Алексей

Эйхенбаум Борис

Эллис (Кобылинский Лев)

Элюар Поль

Юзовский Иосиф

Юфит Матильда

Якоби Пётр

Яковлев Александр

Оглавление

1 ОКТЯБРЯ

2 ОКТЯБРЯ

3 ОКТЯБРЯ

4 ОКТЯБРЯ

5 ОКТЯБРЯ

6 ОКТЯБРЯ

7 ОКТЯБРЯ

8 ОКТЯБРЯ

9 ОКТЯБРЯ

10 ОКТЯБРЯ

11 ОКТЯБРЯ

12 ОКТЯБРЯ

13 ОКТЯБРЯ

14 ОКТЯБРЯ

15 ОКТЯБРЯ

16 ОКТЯБРЯ

17 ОКТЯБРЯ

18 ОКТЯБРЯ

19 ОКТЯБРЯ

20 ОКТЯБРЯ

21 ОКТЯБРЯ

22 ОКТЯБРЯ

23 ОКТЯБРЯ

24 ОКТЯБРЯ

25 ОКТЯБРЯ

26 ОКТЯБРЯ

27 ОКТЯБРЯ

28 ОКТЯБРЯ

29 ОКТЯБРЯ

30 ОКТЯБРЯ

31 ОКТЯБРЯ

1 НОЯБРЯ

2 НОЯБРЯ

3 НОЯБРЯ

4 НОЯБРЯ

5 НОЯБРЯ

6 НОЯБРЯ

7 НОЯБРЯ

8 НОЯБРЯ

9 НОЯБРЯ

10 НОЯБРЯ

11 НОЯБРЯ

12 НОЯБРЯ

13 НОЯБРЯ

14 НОЯБРЯ

15 НОЯБРЯ

16 НОЯБРЯ

17 НОЯБРЯ

18 НОЯБРЯ

19 НОЯБРЯ

20 НОЯБРЯ

21 НОЯБРЯ

22 НОЯБРЯ

23 НОЯБРЯ

24 НОЯБРЯ

25 НОЯБРЯ

26 НОЯБРЯ

27 НОЯБРЯ

28 НОЯБРЯ

29 НОЯБРЯ

30 НОЯБРЯ

1 ДЕКАБРЯ

2 ДЕКАБРЯ

3 ДЕКАБРЯ

4 ДЕКАБРЯ

5 ДЕКАБРЯ

6 ДЕКАБРЯ

7 ДЕКАБРЯ

8 ДЕКАБРЯ

9 ДЕКАБРЯ

10 ДЕКАБРЯ

11 ДЕКАБРЯ

12 ДЕКАБРЯ

13 ДЕКАБРЯ

14 ДЕКАБРЯ

15 ДЕКАБРЯ

16 ДЕКАБРЯ

17 ДЕКАБРЯ

18 ДЕКАБРЯ

19 ДЕКАБРЯ

20 ДЕКАБРЯ

21 ДЕКАБРЯ

22 ДЕКАБРЯ

23 ДЕКАБРЯ

24 ДЕКАБРЯ

25 ДЕКАБРЯ

26 ДЕКАБРЯ

27 ДЕКАБРЯ

28 ДЕКАБРЯ

29 ДЕКАБРЯ

30 ДЕКАБРЯ

31 ДЕКАБРЯ

Список имён тех, кому посвящены календарные заметки Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg